Подсказки школьного психолога
Глава 1 МАЛЫШИ МЕЖДУ СЕМЬЁЙ И ШКОЛОЙ
К читателю
Вам может показаться, что книга написана слишком жёстко. Дело в том, что психолог работает в школе по большей части именно с теми детьми, которые оказались на грани выживания.
Мне хотелось, как можно более полно представить ситуации, с которыми приходится сталкиваться школьным психологам. Возможно, мой опыт пригодится моим коллегам, учителям и родителям.
Будьте добрее и внимательнее к детям! Помните: чем хуже ведёт себя подросток, тем громче его крик о помощи.
Автор
Учительница начальных классов подвела ко мне, держа за руку, Серёжу:
– Вот, Светлана Ивановна, разберитесь с ним. Он врёт, что учит уроки. На самом деле он их не учит. Иди, Серёжа, со Светланой Ивановной в её кабинет, она с тобой разберётся!
Поднимаемся на третий этаж, входим в кабинет.
– Ну, рассказывай, что там у тебя с уроками. Ты их не учишь?
– Учу.
Взгляд открытый. Точно, не врёт.
– А почему Наталья Васильевна думает, что ты их не учишь?
– Я ничего не запоминаю.
– У тебя проблемы с памятью?
– Нет. У меня хорошая память.
И снова говорит правду. Для первоклассника смышлён, речь развитая.
– А где ты учишь уроки?
– Раньше я учил на кухне. А теперь в комнате. Дедушка всё время смотрит телевизор. Он у нас глухой, поэтому телевизор включает на самый громкий звук. Я учу, но ничего не запоминается.
– Так учил бы на кухне.
Тяжёлый вздох:
– Там теперь ящик с картошкой поставили.
Косте я помочь не смогла.
Я наблюдала его медленную деградацию с первого по четвёртый класс. И ничего не могла с этим поделать.
Он учился в том же классе, что и Серёжа, у той же учительницы. Она неплохо объясняла материал, была в меру требовательная, и детей любила в меру, как бы это сказать помягче – не была на них настроена. Да не в ней дело.
Костя был младшим в семье. Его старший брат Виктор учился уже в восьмом классе.
Сложный был парень. Говорили, весь в отца. Отец преподавал в этой же школе физкультуру. Вскоре он бросил семью и куда – то исчез.
Проблемы у Кости начались со второго класса: он перестал после школы приходить домой. Его искали, находили у речки или ещё где-нибудь, одного или с друзьями, приводили домой. Вечером приходил отчим, порол ремнём – воспитывал. Потом сам плакал.
Костя мне об этом рассказывал так:
– Во мне живут два человека, один хороший, один плохой. Хороший понимает, что надо идти в домой и делать уроки, а плохой хочет идти на речку. Плохой сильнее. Хороший знает, что мама будет ругать, что бабушка будет ворчать. Что папа будет бить и потом жалеть меня. А плохому – всё равно. Плохой хочет, чтобы ему было хорошо сейчас. А потом – это потом. И почему плохой сильнее, я никак не могу понять.
Однажды Костя засиделся у меня. Рассказывал о брате.
– Знаете, я его боюсь. Он меня мучает. Бьёт. Ему нравится, когда мне больно. Я думаю иногда, что он наркоман. Это не хорошо – так думать о брате?
– А что же мама?
– Мне кажется, она тоже его боится. Ладно, пойду.
– Мама дома?
– Нет, только бабушка.
– Может, обойдётся?
– Нет. Она расскажет папе, что я снова поздно пришёл из школы. И ещё будет долго ругать и заставлять делать уроки.
– Ты не любишь делать уроки?
– У меня не получается. Я начинаю о чём-то думать, а потом смотрю – уже два часа прошло, а я ничего не сделал.
– Но ты же можешь сказать бабушке, что был у меня?
– Она не поверит.
– Тогда пойдём вместе.
На том и порешили.
Разговор с бабушкой был долгим и абсолютно бесполезным. Она поняла всё, что я ей сказала: что ребёнку должно быть радостно дома, что не надо его всё время пилить, и т.д. Наша с нею беседа прерывалась несколько раз на окрики и замечания. Мне она сказала:
– Я ничего не могу с собой поделать.
Я дождалась маму. Мы с нею и прежде встречались. Она выглядела намного старше своих лет, женщина с совершенно подавленной волей, сломленная своим мужем и старшим сыном.
С отчимом я не встречалась, подумала только, что жениться на такой несчастной женщине с двумя детьми мог, наверно, только ещё более несчастный и ещё более униженный человек.
Через два года Виктор был убит.
Костя «пригрелся» в моём кабинете, проводил у меня все переменки, заходил после уроков.
Но дела его шли всё хуже. Он подружился с мальчиком, который стал им руководить, напористым, нечистым на руку, не признававшим никаких правил – ни школьных, ни нравственных. Говорили, что Костя тоже стал подворовывать.
Сначала Костя рассказывал мне о том, что стрелки будильника, который бабушка ставила перед ним, когда он делал (точнее, не делал) уроки, двигаются, подчиняясь его взгляду. Он мог замедлять или ускорять их движение. Дальше – больше. То он мысленно двигал шкаф – и утром шкаф на три сантиметра был отодвинут от стены, то видел сквозь сплошной забор, что за ним происходит.
Когда я уходила из этой школы (сменился директор, с бывшим завучем мирное сосуществование было невозможно), Костя проводил меня взглядом, полным укора, словно хотел сказать:
– Что же ты, я так на тебя надеялся… Все вы, взрослые, одинаковы. Вам нет до меня никакого дела.
Посмотрим на эту ситуацию через призму психологии.
У Кости воля и рациональность трансформировались в зацикливание, молчаливое сопротивление и обиду, появилась неспособность забывать и прощать.
Задача воспитателей – создать условия для активизации лучших сторон личности ребёнка, приглушив, отодвинув на второй план возможные негативы.
Выполнить эту задачу никто в семье Кости не смог. О старшем брате Викторе и говорить нечего, его разрушительное влияние на психику мальчика очевидно.
У бабушки на фоне высокого уровня рациональности, полная неспособность изменить своё поведение, отношение к внуку.
Мама Кости в благоприятных условиях могла бы проявлять к сыну нежность, чуткость и даже жертвенность. В имеющихся обстоятельствах это надлом и разрушение.
Надя, ученица четвёртого класса, выделялась среди сверстниц высоким ростом и взрослостью. В её глазах читалась напряжённость, недетская целеустремлённость. На вопрос, занимается ли она спортом, Надя ответила, что профессионально занимается плаванием. На последних соревнованиях она заняла второе место. Первое место заняла Алла.
– Она лучше меня плавает, и ей это легко даётся. У неё есть запас сил.
– А у тебя?
– Я выложилась на этих соревнованиях. Потом болела. Я не смогу её победить. Но я буду стараться.
– А чем ты болела после соревнований?
– У меня было плохо с сердцем. Но я никому не сказала. Просто много лежала, плохо делала уроки. Понимаете, когда я уже была в метре от финиша, у меня остановилось сердце. Я не понимаю, как я коснулась края бассейна. Наверное, я потом не двигалась какое-то время, потому что услышала, как тренер кричал, чтобы я вылезала.
– Ты рассказала маме?
– Нет.
– Ты не хочешь сделать плавание удовольствием, отдыхом? Выйти из спорта?
– Нет, что вы! Я хочу побеждать!
– Ты разрешишь мне поговорить с твоей мамой?
– Да. Но не говорите ей, что у меня остановилось тогда сердце.
– Хорошо, я только намекну. Скажу, что большой спорт плохо влияет на здоровье. Что лучше в него входить немного позже.
Надя согласилась. Видимо, она ощущала опасность и интуитивно хотела, чтобы я вмешалась.
Её мама во время беседы со мной держалась довольно высокомерно.
– Пусть плавает. Ей это нравится. Я говорю ей, что она мало старается. Постарается – и придёт первой.
– Но она на пределе своих сил. Она истощена и физически, и психически.
– Ей тренер рекомендовал протеины.
– Поймите, она растёт. И у неё слабый тип нервной системы, она меланхолик.
Тут мама оглядела меня презрительным взглядом, как будто хотела сказать: «Не твоё дело!» Но сказала другое:
– Спорт – это здоровье.
– Но не профессиональный спорт и не для ребёнка. Для Нади, во всяком случае. Проверьте её сердце.
– Там есть врач. Их наблюдают.
Я не знаю, как сложилась судьба Нади. В нашей последней беседе она сказала:
– Я ненавижу Аллу. Она высокомерно смотрела на меня. Она гордилась своей победой и презирала меня. Я докажу, что я лучше. Если смогу. Но я , наверное, не смогу.
Надя упряма и умеет держать цель. Но она очень зависит от своего окружения. Тип её нервной системы не подходит для большого спорта: стрессы не для меланхоликов. К тому же девочка резко прибавила в росте за последние два года, что привело к неравномерному развитию разных частей и органов тела.
Её мама возможно мечтала стать пловчихой – и ей бы это удалось. Но это всего лишь мои предположения. Главное же в том, что мама Нади очень амбициозна, у неё сильный тип нервной системы. У Нади двойная психологическая зависимость от мамы, причём воздействие на её подсознание происходит на фоне благоприятных отношений. Это воздействие не осознаётся ни мамой, ни дочкой.
У Аллы – отличная основа для успеха в этом виде спорта: двойная амбициозность, высокий уровень энергетики, удвоенная воля, очень сильный тип нервной системы. Во власти тренера превратить её в спортивного робота, ориентированного на успех.
«Приручить» Славу, ученика первого класса, долго не удавалось. Он саботировал любые задания. При этом вежливо и снисходительно улыбался, демонстрируя свою изобретательность. Так, я прошу его нарисовать человека. За 2-3 секунды он рисует два кружочка и 4 палочки, обозначающие руки и ноги. Прошу его написать строчные письменные буквы двумя руками – изображает печатные прописные. При этом охотно приходит в мой кабинет и не очень торопится уходить. Я ответила той же тактикой, приняв его игру: он меня «не понимает», я его «не понимаю». Сработало, признал меня достойной его дружбы. Отозвался детской открытостью и беззаветным доверием.
История его была такова. Родители «лепили» из него вундеркинда. Он был нашпигован информацией самого разного рода. Так, он знал всех президентов России и США, их биографии, особенности их политики. Мог поговорить об истории России. Помнил столицы разных государств. Играл в сложные компьютерные игры. Но не учиться, ни ладить с ровесниками и учителями он то ли не мог, то ли не находил нужным. Его мама преподавала историю, отец занимался бизнесом.
Когда выяснилось, что он не вписывается в школьную жизнь, его стали жёстко контролировать, наказывать. В результате он всё глубже уходил в себя и в виртуальный мир.
Его перевели на индивидуальное обучение с правом посещения любых уроков в его классе. Кое-какие он посещал, но в основном болтался по школе. Вид у него в то время был странный. Он не воспринимал ничего вокруг, погружённый в собственный мир. Наверное, ни столько в собственный, сколько в компьютерный. Взгляд был блуждающий, походка вразвалку.
Весной мама перешла вместе с ним в другую школу, в которой был спортивный класс. Он увлёкся греблей на байдарках. Иногда я встречала его на улице. Загорелый, подтянутый. Взгляд вполне разумный, внимательный.
– Там тоже есть психолог, но я к ней не хожу.
– Я знаю её. Она хороший специалист, – ответила я.
– Я к вам привык, – сказал он дипломатично.
Как потом выяснилось из разговора с коллегой, он и с нею затеял игры в «кто кого». В результате потерял интерес к занятиям.
В новой школе он тоже не прижился, и они с мамой вернулись к нам.
Он учился уже в пятом классе, когда это случилось. Слава как-то зашёл ко мне. Я заполняла бумаги и разговаривала с ним. Мой кабинет был отделён от кабинета завуча начальных классов фанерной перегородкой. Она работала над тарификацией, и Славкин звучный голос мешал ей. К тому же ей не нравилось, что я вместо работы болтаю с ним о всяких глупостях.
Это не было пустой болтовнёй. Мы говорили о его будущем. Он фантазировал на тему, как бы прожить полегче.
– Я женюсь на богатой.
– Очень плохой вариант.
– Почему?
Я объяснила ему, что это – зависимость, отсутствие права выбора. Сказала, как это важно, когда двое подходят друг другу, и как тяжело быть рядом с тем, кто тебе безразличен или неприятен.
– Тогда, – тут же нашёлся Слава, – я продам одну почку.
Поговорили о почках, о том, почему их две.
– А я потом снова куплю.
– Купишь чужую. Если она будет старше твоей, она тебя быстро состарит. Если младше – задаст твоему организму ритм, который ему не по силам.
Ну, и о деньгах – что основные деньги достанутся не ему, ведь тот, кто купит почку, заплатит в несколько раз больше, чем получит он.
В общем, мы как раз подходили к идее, что и его будущая жена, и его здоровье стоят того, чтобы хорошо учиться, получить блестящее образование и потом много зарабатывать. В этот момент вошла завуч и сделала Славе замечание.
Он стал говорить тише. Когда он снова начинал говорить громче, я просила его:
– Слава, тише, мы мешаем Клавдии Павловне.
Но не помогло. Снова открылась дверь кабинета завуча. На этот раз Клавдия Павловна была просто в бешенстве. Обвинила меня в том, что я в рабочее время занимаюсь болтовнёй. Славе же сказала:
– Хватит. Иди отсюда.
Он вдруг как-то сгорбился, опустил голову и побрёл к дверям. Я растерялась – и не остановила его.
– Как вы так могли? Ведь я же не просто болтала – я работала с ним. Я возвращала его к реальной жизни.
Завуч молча ушла к себе.
На следующий день я встретила Славу в коридоре. Извинилась перед ним. Он рассказал мне, что ему дома сильно попало от мамы, когда он ей пожаловался.
Я поговорила с его мамой, объяснила ситуацию. Затем, когда снова встретила Славу, спросила, извинилась ли перед ним мама.
– Нет, – грустно сказал он. – Не извинилась. Это не так важно. Мне жаль, что это плохо для вас.
– Не для меня, а мне плохо, потому что было плохо тебе, и потому что я не вернула тебя и не ушла вместе с тобой.
Это была наша последняя встреча. Больше он в мой кабинет не заходил, а вскоре и я рассталась со школой.
Там была сломана вся сложная и с таким трудом выстроенная система отношений с умным и очень хорошим мальчишкой, попавшим в капкан безграмотного родительского эксперимента.
У Славы сильный тип нервной системы, у него сильная воля и хорошо развита абстрактная логика, хорошее понимание других людей, умение вести их за собой и способность к манипуляции. Он может зацикливаться на неприятностях. Невозможность занять в коллективе высокую позицию может стать причиной депрессии, оторванных от жизни фантазий.
Его мама обладает слабой волей, компенсируемой упрямством. У неё высокий уровень рациональности и сильная абстрактная логика. Она зачастую проявляет жёсткость в отношениях. Кроме ситуаций, когда её сын выдаёт сильный эмоциональный всплеск. Тогда она теряется и идёт на любые уступки.
Так мои взаимоотношения со Славой тоже не очень простые. Но мы преодолели возможные негативы, не дали им развиться.
Вспоминая Славу, я вижу его, идущего с тренировки, крепкого, успешного. Помню, как всегда он готов был прийти мне на помощь, например, когда я не справлялась со своим мобильным телефоном. Однажды он даже вызвался разыскать самого сведущего в этих вопросах одиннадцатиклассника. Но всё это заслоняют воспоминания о нём, бредущем к двери заплетающимся шагом, с низко опущенной головой.
Почему я не догнала его и не окликнула? Почему не написала заявление об уходе в тот же день, а сделала это два месяца спустя.
Даниил и его мама встретили меня у метро.
– У нас ремонт в квартире, поэтому мы живём сейчас на даче. Это недалеко, – сказала его мама. По дороге беседовали о Данииле. Время от времени мама обращалась к нему с вопросами, демонстрируя его эрудицию и память.
В дачном доме у него была своя комната на третьем этаже.
– Даниил, покажи Светлане Ивановне свою комнату.
– Пойдёмте, – вежливо пригласил меня Даниил.
Мы поднялись по деревянной лестнице и через проём в полу оказались в довольно большой комнате. Над кроватью висел огромный ковёр бежево-коричневого цвета из пушистой шерсти с изображением оленя на лесной поляне. У окна стоял письменный стол. На одной из стен висела политическая карта мира. Ещё книжный стеллаж или шкаф, точно не помню.
Даниил провёл для меня экскурсию по своим владениям, рассказал о книгах, о политическом устройстве мира.
Он был серьёзен, но не по-взрослому и не по-детски, а как-то по-особенному. Никаких эмоций не выражал его скучно-вежливый взгляд.
Как рассказала мама, сначала всё было замечательно. Он быстро развивался, всё схватывал. Потом притормозил. А теперь, когда пошёл в первый класс, потерял интерес ко всему. В школе ему завидуют, поэтому отношения с одноклассниками не сложились. Они его обижают, а он знает себе цену и не уступает. Его считают драчуном. Учителя его не любят, потому что он знает больше, чем они все вместе взятые. Предлагают вывести его на индивидуальное обучение, но они с мужем не согласны.
Разговора ни с мамой, ни с приехавшим с работы отцом Даниила не получилось. Мне предложили пообедать. Я поблагодарила, сказав, что не голодна. В ледяном молчании меня отвезли к метро. Я оказалась ещё одним врагом, не способным понять ни их гениальных методов воспитания, ни их одарённого ребёнка, так высоко поднявшегося над толпой.
– Поймите, вы отняли у Даниила детство. Подумайте обо всём, что я вам сказала сегодня, – произнесла я на прощанье. Слова не хотели слетать с языка, но я их вытолкнула из себя – для очистки совести…
Психологический комментарий здесь не нужен. Деньги и амбиции – этого достаточно.
Я в детстве получила две блокировки. Первый блок был создан моей мамой, когда мне было четыре года. Я помню начало этого события. У нас были гости. Нарядная мама в бежевом платье, с подкрашенными губами, с тонким ароматом любимых духов была великолепна. Видимо, я решила скопировать её и, пробравшись потихоньку в спальню, принялась себя украшать. Я надела на себя лучшую мамину блузку, подпоясалась и засучила рукава, превратив блузку в платье. Затем я влезла в мамины туфли на каблуках, вылила на себя флакон духов, намазала губы помадой и высыпала на себя весь запас маминой пудры. Очень довольная собой, я вышла в столовую. Дальше всё обрывается. Ни звука, ни образа. Чёрная безмолвная полоса…
Мамам рассказала мне об этом случае, когда я была взрослой.
– Ну и выдрала же я тебя! Как сидорову козу!
И добавила, помолчав:
– Я тогда испугалась, что ты вырастешь кокеткой.
Я думаю, мама лукавила, на самом деле в ней смешались две эмоции: ей было жаль духов и косметики, наверное, очень дорогих, и стыдно за меня перед гостями.
Больше я никогда не пользовалась ни духами, ни декоративной косметикой и никогда не носила туфли на каблуках. Видимо, блок, поставленный мамой на этих вещах, оказался очень мощным. На уровне подсознания была усвоена информация, что пользоваться духами, пудрой, губной помадой, носить дорогую нарядную одежду и туфли на высоких каблуках смертельно опасно.
Второй блок связан с застиланием постели. Не помню точно, сколько лет мне было тогда. Что-то около шести-семи. Я убирала свою кровать, и тут мне пришло в голову проверить, как надо постелить покрывало, чтобы было красиво и при этом не слишком стараться. Я искала оптимальный вариант. Для начала просто набросила покрывало на скомканное одеяло. Посмотрела: нет, так не пойдёт. В этот момент вошла мама и возмутилась:
– Кто же так убирает кровать! А ну-ка сделай как следует!
И всё. Я застряла на первом этапе своего эксперимента. До сих пор я делаю над собой усилие, чтобы аккуратно сложить одеяло и накрыть его пледом ровно и гладко. Уборка постели для меня – самое неприятное занятие. Другие домашние дела я делаю легко и с удовольствием, думая о чём-то или слушая радио. А вот застелить постель – это так трудно, на это уходит всё моё внимание и вся моя энергия. Испытав, как создаются блоки, на собственном опыте, и как трудно с ними бороться , я хорошо понимаю детей, которым поставили блоки на самом главном – на учёбе, на познании мира.
Вспоминается эпизод из жизни Ф. Шаляпина. Когда его сыну Борису исполнилось три года, он увлёкся рисованием. Рисовал везде – на обоях (в те времена очень дорогих), на мебели. Друзья говорили:
– Зачем ты позволяешь ему? Он же испортил обои и мебель!
– Неужели вы думаете, что эти дрова мне дороже будущего моего сына!
Впоследствии Борис Шаляпин стал одним из самых известных художников-портретистов. К нему в Париж приезжали заказывать портреты многие знаменитости из других стран. Если бы его детское увлечение было грубо нарушено, вполне возможно, на рисовании оказался бы тяжёлый блок и, как следствие, искажение судьбы.
Первый класс. У Тани не идёт математика. Учительница просит позаниматься с нею. Занимаюсь: всё нормально. Складывает, вычитает. Мы с нею находимся в игровой части класса, отгороженной от основной части шкафами. Это помещение бывшего детского сада. Заканчивается урок, учительница подходит к нам:
– Ну как?
– Всё нормально, – говорю я, и учительница отходит. И вдруг: у Тани полный ступор. Беседую после уроков с учительницей.
– Да нет, я не кричу на неё. Нет, не ругаю.
Выясняется, что мама кричит на девочку. Ей кажется, что Таня делает всё медленно, и она её подстёгивает, при этом пугает:
– Вот я всё расскажу Людмиле Алексеевне!
– Будешь так долго делать – получишь двойку!
– Лентяйка!
Пытаюсь поговорить с мамой. Смотрит на меня рысьими глазами. Я ей явно не нравлюсь. И говорю какие-то глупости. О том, что Таня очень хорошая девочка, старательная и умная. Только ей надо больше доверять и чаще хвалить.
На следующий день Людмила Алексеевна сообщает мне:
– Мама Тани просила, чтобы вы больше с Таней не занимались.
Дня через два ко мне подходит Таня:
– А почему вы больше меня не берёте на занятия?
– Танечка, подойди к Людмиле Алексеевне, она тебе ответит.
Идёт к Людмиле Алексеевне. Больше ко мне не подходит. До конца четвёртого класса Таня меня как будто не замечает. С математикой – полный завал. Таню считают тупой, у неё, оказывается задержка развития абстрактного мышления.
Зачастую рассматриваемая блокировка проявляется в полном отказе от учебной деятельности. К примеру, первоклассник Алёша ничего не делал ни на уроке, ни в группе продлённого дня. Когда его спрашивали, почему он не делает уроки, он отвечал:
– У меня всё равно ничего не получится.
– Почему у тебя ничего не получится?
– Потому что я плохой.
У Алёши высокая тревожность, зависимость от окружающих, стрессонеустойчивость. Такие дети милы, деликатны, внимательны к окружающим. Им свойственны улыбчивость, застенчивость и капризность. В благоприятных условиях они вполне успешны и обаятельны. Им необходимы психологическая поддержка и бережное отношение, потому что они быстро устают и легко теряют уверенность в себе.
Слишком высокая требовательность может довести ребёнка до полного развала учебной деятельности.
Алёша говорил правду: он не мог сосредоточиться на уроках, потому что чувство тревоги и неуверенности в себе перекрывало его познавательные каналы.
Терпеливое преодоление тревожности, внимание родителей к малейшему успеху помогли ему войти в школьную колею. К счастью, и родители, и учительница изменили отношение к мальчику. Во втором классе он уже был вполне успешным. Его одноклассники относились к нему хорошо. Отзывчивый, добрый – ему всегда спешили помочь.
Кстати, отказ от выполнения заданий преодолевался особенно тяжело. Здесь необходимы совместные усилия психолога, учителя и родителей, причём усилия длительные, почти без положительных подвижек в первые дни и недели. Терпение, понимание и любовь, создание атмосферы защищённости – это главные условия успеха.
С Мишей я познакомилась, когда он был учеников четвёртого класса. Миша немного заикался, не любил отвечать у доски, никогда не тянул руку. Но когда учительница его вызывала, он отвечал. Учился хорошо.
Я спросила учительницу, почему он так скован? Что-то дома не так? Оказалось, в первом он учился у Лидии Ивановны. Однажды она накричала на него, после чего Миша два дня вообще не говорил, потом долго сильно заикался. Сейчас заикается совсем чуть-чуть, когда волнуется.
Лидию Ивановну я знала хорошо, бывала на её уроках. Объясняла материал она замечательно – эмоционально, образно. К детям относилась по-матерински, одаривая их своей бившей через край энергией. Но все эти замечательные качества обесценивались из-за её невоспитанности, перепадов настроения, вспышек гнева. Так, она могла не ответить на приветствие молоденькой учительнице, словно считая её недостойной общения. Если ей кто- то нужен, осчастливит улыбкой, нежным горячим прикосновением. Она обладала сильной энергетикой: на её уроках и у детей, и у взрослых (например, на открытых уроках) проходили головные боли, исчезала сонливость, улучшалось настроение.
Отношение к детям было избирательным. Кто-то ей нравился, кто-то раздражал. Многое зависело от родителей, от их услуг и подарков.
Случай с Мишей администрация школы замяла, мальчика перевели в другой класс. Так что всё обошлось.
У Миши средне-низкая стрессоустойчивость. Он нацелен на познание, при этом очень чувствителен к отношениям. Миша легко подчиняется окружающим, нуждается в постоянной психологической поддержке.
Между Лидией Ивановной и Мишей отношения двойного конфликта на фоне нейтральных отношений.
Таким образом, блоки могут возникать при неблагоприятном взаимодействии учителя и ученика. Особенно если учителю недостаёт культуры общения и самоконтроля.
Я проводила с первоклассниками обычную работу: в начале года проверяла их готовность к школе. Как всегда несколько повышенная тревожность, у некоторых детей высокий уровень страхов, иногда встречался высокий уровень агрессии. Уровень развития мышления колебался в стандартных рамках.
Было ясно, на кого обратить внимание: кому-то была нужна психологическая поддержка, с чьими-то родителями надо встретиться, с кем-то из детей позаниматься, подтянув до нужного уровня недостаточно развитые внимание, память и т.п.
Я решила понаблюдать, что же изменится к концу второй четверти. В параллели было четыре класса. И вот что получилось: по результатам тестирования в детях отразились стили преподавания учителей. Я свела все результаты в таблицы, зашифровала классы и в таком виде предъявила материал завучу.
Важно, что никакой критики с моей стороны не было: педагоги сами, своими глазами увидели связь между воздействием на ученика и результатом этого воздействия.
Учителя этих классов распределились по стилю преподавания таким образом: авторитарный стиль (класс под индексом 1-АВ); либерально-попустительский (1-ЛП); истинно демократический (1-ИД) и смешанный, авторитарно-либеральный (1-АЛ).
В классе под индексом 1-АВ (учитель с отчётливо выраженным авторитарным стилем) к середине учебного года резко возросли тревоги и страхи, а также скрытая агрессивность. Социальная адаптация (принятие школьных норм) улучшилась практически у всех учащихся. Снизилась демонстративность (стремление быть в центре внимания).
Интересные подвижки произошли в развитии мышления: дети, показавшие высокий уровень, «съехали» до среднего уровня; показавшие средний уровень – так на нём и остались; те, с кем дома мало занимались перед школой, подтянулись до среднего уровня. Разумеется я говорю здесь о тенденции: такое распределение наблюдалось в целом, то есть было характерно для большинства учащихся этого класса.
Таким образом, к середине учебного года недостаточно подготовленные к школе первоклашки подтянулись, те же, кто был в начале сентября на высоком уровне, либо не развивались (не путать с обучались), либо откатились в своём интеллектуальном развитии назад. Другими словами, отчётливо авторитарный стиль преподавания в начальных классах усредняет детей, не создаёт условий для свободного развития их личности.
Улучшение социальной адаптации соответствует высокой требовательности учителя, и это положительная сторона такого стиля.
Другой положительный момент – выравнивание отстающих до среднего уровня. Беда же в том, за успех дети платят повышением тревожности и страхов. По своему опыту работы в школе я наблюдала, как при переходе из начальной школы в пятый класс средней школы дети «сбрасывали» с себя социальную адаптацию, и навыки дисциплины. Усиливалась демонстративность. Снижалась успеваемость.
Другими словами, авторитарный стиль, как правило, не формирует ни внутреннюю дисциплину, ни самоконтроль. Сняли давление – значит, можно вести себя как угодно, насколько позволят учителя в среднем звене.
В классе 1-ЛП(либерально-попустительский стиль) к концу второй четверти произошло разделение на успешных и неуспешных : дети с хорошей подготовкой к школе, развитым мышлением вырвались вперёд, не умеющие учиться отстали от них ещё больше, пошли по пути нарушения дисциплины.
Тревожность, страхи и агрессивность в этом классе у большинства детей остались на начальном уровне, то есть на уровне первой половины сентября, у некоторых даже уменьшились, а у одного-двоих усилились. Увеличилось число демонстративных детей. А вот социальная адаптация стала заметно хуже.
В классе 1-ИД (истинно демократический стиль) произошло последовательное снижение тревожности, страхов и агрессивности. Развитие мышления происходило более равномерно, чем в других классах: слабые подтянулись, сильные стали сильнее. Демонстративность если и снизилась, то не намного. Социальная адаптация улучшилась у всех учащихся.
В классе 1-АЛ (авторитарно-либеральный стиль) результаты оказались между 1-АВ и 1- ЛП. Дети в этом классе подчинялись дисциплине, но не очень последовательно. Тревожность зашкаливала! Они не знали чего ждать от учителя: окрика или снисходительности к их проказам. Уровень страхов был близок к классу 1-АВ (авторитарный стиль), агрессивность же ниже: какие-то клапаны для выплеска агрессии не были закрыты полностью. Демонстративность осталась на прежнем уровне. Социальная адаптация – средняя между классами с авторитарным и либерально-попустительским стилями преподавания.
В целом можно сказать, что наилучшие условия для развития учеников создаются в классах с истинно демократическим стилем преподавания.
Здесь важно отметить, что при переходе в среднее звено именно дети из класса 1-ИД легче других адаптировались к новым условиям в 5 классе и вызывали наименьшие нарекания учителей.
Чаще всего обращалась к психологу учительница класса 1-ИД. Наиболее редко – учительница класса 1-АВ (с авторитарным стилем преподавания). Это говорит о том, что учителя с демократическим стилем преподавания больше внимания уделяют индивидуальным особенностям ребёнка, больше озабочены его судьбой, его будущим. Для авторитарного учителя на первом месте класс как целое, личность ученика подавляется, от него требуется подчинение правилам, усвоение программы, умение вести себя, не выделяясь и не привлекая к себе внимания.
При таком подходе наибольшей деформации подвергается личность прирождённого лидера. Учителя с демократическим стилем преподавания умеют опираться на лидеров, делать их своими помощниками, тем самым помогая им формировать и развивать лидерские качества.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
Учитель с авторитарным стилем преподавания обладает сильной волей и сильной абстрактной логикой. Такой учитель сильный, хорошо объясняет материал, умеет держать дисциплину на уроке, способен заставить всех выполнить домашние задания. Вот только какой отпечаток он оставит на характере, здоровье и судьбе своих учеников и какой класс получат коллеги в среднем звене?
Учителю с либерально-попустительским стилем трудно воздействовать на класс. Приходится приспосабливаться к детям, идти на уступки, смотреть сквозь пальцы на отступления от правил, нарушения дисциплины, невыполнения домашних заданий. Здесь многое зависит от личных качеств учителя. В обсуждаемом классе учительница любила детей, владела методикой работы в начальной школе, и это смягчило воздействие на них не самого лучшего стиля преподавания.
Для сравнения расскажу об учительнице с таким же стилем преподавания в другой школе. Когда она пришла в школу, ей дали первый класс. У неё не было ни опыта работы, ни любви к детям. Ей нравилось быть в роли учителя. Хорошенькая, любящая наряжаться, уроки вела сумбурно. Неуспешность объясняла тем, что ей мешает Коля – непоседливый, шустрый мальчик. Вот если бы не Коля, как бы всё было замечательно! Через год ей удалось «сплавить» Колю в сборный класс, который сформировали из учеников, переведённых из других школ, где они не справлялись с программой, и из своих, не очень удобных учителям. Через несколько лет я встретила его как-то на улице во главе небольшой группы отчаянных ребят. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.
Избавившись от Коли, она тут же нашла другого мешавшего ей ребёнка. Когда дети перешли в третий класс, она оставила их, перейдя в гимназию.
В методических вопросах ей помогала лучшая учительница школы, замечательный человек и учитель от Бога. Сочетание демократического стиля, ответственности за каждого ребёнка, мягкости и одновременно требовательности, блестящей методики давали великолепные результаты. Маленькая школа, расположенная на окраине города, в годы выпусков её бывших учеников начальных классов имела самое большое в городе количество золотых и серебряных медалей.
Именно её директор школы попросила взять брошенный класс. В первой половине дня она работала в своём втором классе, а во вторую смену – в третьем. Тогда она проверила знания третьеклассников, оказалось, что они усвоили только программу первого класса, да и то не в полном объёме. Дисциплины на уроках не было вообще.
За оставшиеся три с половиной четверти она прошла с ними программу частично первого класса, полностью второго и третьего классов. В конце года, как всегда, в её втором классе был конкурс чтецов. Меня пригласили в комиссию. Я была потрясена: как она смогла этого добиться! Дети читали стихи отчётливо, эмоционально. Каждый читал два стихотворения, из которых одно было домашней заготовкой, а второе – по жребию, который дети вытягивали как экзаменационный билет. Таких бумажек было тридцать.
Комиссия была в затруднении: сложно было было выбрать лучшего из лучших.
Это был праздник, её триумф!
После конкурса чтецов она отпросилась у директора, сказав, что плохо себя чувствует и хочет дня три побыть дома. К концу третьего дня она потеряла сознание. В больнице ей не смогли помочь, ещё через три дня она скончалась от обширного инсульта в возрасте 58 лет.
Такой шлейф потянулся за учительницей, которую непонятно зачем приняли в педучилище, непонятно чему научили и непонятно зачем дали диплом педагога: изначально была ясна её полная профнепригодность.
Учительница класса 1-ИД (демократический стиль) обладала терпением, ответственностью, даже гиперответственностью и любовью к детям. У неё была способность вести за собой в духовном плане, сильная интуиция, некоторая отстранённость от конкретного момента, артистичность. Ей была свойственна спокойная выдержка, основанная на сильном типе нервной системы и на сочетании интроверсии и экстраверсии, а так же объективность.
Глава 2 КУДА УХОДЯТ ПОДРОСТКИ
Если подростку плохо в семье и не везёт в учёбе, он будет стремиться создать хоть какой-то комфорт внутри себя. Легче всего это сделать с помощью друзей. Где их искать? Родители не стали друзьями. Учителя тоже. Одноклассники? Он неуспешен, незначим для них. Значит, где-то на улице. В своём подъезде. На чердаке. В подвале.
Андрей учился тогда в восьмом классе. Высокий, немного рыхлый, слегка полный – от бабушкиных блинов и макарон. Фамилия – Толстиков, прозвище Толстый, сильно его задевавшее. Родители развелись, так он оказался у бабушки. Жили они с бабушкой на грани нищеты. Андрей ходил в одном и том же свитере, обедал в школе бесплатно.
Компания, которую он нашёл себе, собиралась в каком-то подвале. Натаскали туда старых матрасов и обосновались на сухом островке, посреди воды и крыс. Играли на гитаре, пели песни, выпивали, баловались лёгкими наркотиками. Мне он пожаловался на «глюки»: смотрит на кого-нибудь или что-нибудь, а перед глазами – необычный свет, как будто неземной. Закроет глаза – свет сильнее.
Школу Андрей закончил, поступил после одиннадцатого класса в технический колледж.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
В Андрее сочетаются флегматик и меланхолик. Такое сочетание даёт мягкое обаяние, умение идти на компромиссы. При недостаточном родительском надзоре на первый план выступает принцип удовольствия, слабая волевая мобилизация, зависимость от близкого окружения, в том числе друзей и приятелей.
Женя сумел восстановить против себя всех своих родственников, кроме деда, всех учителей, кроме учителя истории и одновременно директора школы, своих одноклассников, завхоза и библиотекаря.
У него была редкая способность нащупывать болевые точки человека – и бить по ним, точно соизмеряя силу удара с возможным ответом. Его ненавидели все, и он отвечал им тем же.
В моём кабинете ему понравилось. Он проводил в нём все переменки, задерживался после уроков, иногда провожал до дома, беседуя со мной на отвлечённые темы. У него была своя компания, состоявшая из таких же неприкаянных мальчишек, которыми он верховодил. Это были его друзья, он брал ответственность за них на себя. Встречи с попойками, курением, матерщиной, с лёгкими наркотиками происходили на чердаке его дома. Мама и бабушка были рады, что он здесь, рядом, не надо бегать, разыскивая его по городу. Я делала вид, что не знаю ни о его изгойстве, ни о его компании, ни чем они там занимаются. Ко мне он поворачивался своей лучшей стороной. Ключом доступа к нему, паролем было слово дружба. Мы с ним дружили как могли, до поры до времени.
Но когда жалобы на него, почему-то обращённые ко мне, стали сыпаться со всех сторон, когда в школе стали относиться ко мне настороженно, а его одноклассники перестали забегать ко мне в кабинет на переменках или сбегать ко мне с уроков, я сказала ему:
– Женя, мы с тобой играем в странную игру. Или мы друзья, и тогда будем говорить открыто обо всём, что нас тревожит, или мы просто знакомые, и тогда будем сохранять вежливость, и только.
Женя принял новые условия внешне спокойно. Мы здоровались, иногда перебрасывались на ходу парой фраз:
– Как дела?
– Спасибо, нормально. А у вас?
– Более-менее.
Однажды он зашёл в кабинет, поздоровался, я ответила, но как-то вяло, не отрывая глаз от бумаг.
– Как ваши дела?
Я вместо ответа буркнула что-то нечленораздельное. На меня накатило странное настроение: я потеряла интерес ко всему – к себе, к тому, что вокруг, к собеседнику. Как будто растворилась, распределившись по стенам, шкафу, стульям, бумагам. Как будто меня не было. Пустота. Нуль присутствия.
Вообще-то, как-то я поняла потом, это называется отсутствием. Психолог превращается в нуль, в вакуум. Его личность перестаёт влиять на собеседника. И тогда человек начинает говорить. Говорит как будто сам с собой. Ни для кого. Для себя. Но и не совсем так. Для кого-то ещё. Для того, кто слушает его, не ставя ему оценок. Не запоминая слов. Не сочувствуя.
Очень долгий приём, которому нужно долго учиться. У меня же всё получилось спонтанно.
Женя сел за стол, в профиль ко мне – обычно за этим столом мои клиенты рисуют или складывают кубики. Я занималась бумагами, не обращая на него внимания и слегка удивляясь своему странному состоянию. Удивление было едва уловимое, отстранённое.
Он молчал минут десять, глядя перед собой. Потом заговорил.
Он помнил себя лет с двух-трёх. Сначала было всё хорошо. Но однажды на него рассердился тётка, сестра матери. Ему было тогда четыре года, он точно помнит. Тётка стала его бить, он вырвался и побежал к маме. Мама крепко взяла его за плечи и держала, пока тётка его била.
Дальше шёл рассказ о том, как обращалась с ним бабушка, как отец взялся его воспитывать. Бабушка говорила, что из него ничего не выйдет, что он пустышка, перекати-поле. Отец был в разводе с его мамой, жил в другом месте. Когда Жене исполнилось десять, мать позвонила отцу и потребовала, чтобы он занялся воспитанием сына. Сначала отец бил его вполне успешно, затем мальчик стал усиленно тренироваться. Оставаясь маленьким и худеньким, он накачал мышцы. Это действительно было так: мне как-то нужно было вынести из кабинета школьную парту – крышка из ДСП, ножки из тяжеленного металла – так он легко поднял её над головой на вытянутых руках и медленно и бережно опустил на пол в коридоре. Короче, через год они дрались на равных, а ещё через год он так приложил отца, что тот отказался воспитывать его дальше.
Всё, что говорил Женя, он сопровождал словами:
– Это я помню сам.
– Это мне рассказала мама (бабушка, тётка, соседка).
– Это я узнал от отца.
Он говорил около двух часов, всё так же глядя перед собой. Ко мне должна была прийти семиклашка, я договорилась, что её отпустят с урока труда – потом выяснилось, что она вместо моего кабинета отправилась домой. Должна была зайти зачем-то завуч – на следующий день она извинилась, сказав, что забыла: «Сама не знаю, как это так вышло». Создалось впечатление, что внешний мир не посмел вторгнуться к нам.
Закончив свой монолог, Женя повернулся ко мне, посмотрел тяжёлым, недетским взглядом мне в глаза и спросил:
– И что мне теперь делать?
– Как сам думаешь?
– Мне надо выйти из этой компании. Завязать с вином и коноплёй. Подтянуть все предметы, а то я весь в двойках.
Он вышел из этой компании. Правда, не обошлось без криминальных подробностей – угроз, попыток расправиться. Даже в школу приходили его «друзья» – схватили его на лестнице, пытались намазать губы несмываемой краской, но не знали, что он «качок»: вырвался, едва не сломав одному из них большой палец.
– Жаль, что не сломал, – сказала я.
Недели три он прибегал в школу за час до начала занятий, выбирая окружные пути. Из школы мы выходили вместе, я провожала его до калитки. Посоветовала передать им через кого-нибудь разумного, что если они его хоть пальцем тронут, отец свернёт им шеи, как цыплятам.
Идея Жене понравилась, но какое послание он им отправил, я не знаю. Сказал, что текст был другой.
Он благополучно закончил школу, поступил в институт. Сейчас работает. У него семья, сыну уже 12, ждёт дочку. Своими руками делает пристройку к дому. Комнату на втором этаже построил раньше, сейчас размахнулся на просторную кухню.
Когда бабушка начала болеть, потратил все свои сбережения, чтобы облегчить её страдания и продлить ей жизнь на пару-тройку лет.
Увлёкся психологией, сына воспитывает психологически грамотно. Его основные воспитательные принципы:
– наказание должно вытекать из проступка, быть его следствием (пришёл домой весь в грязи – вот вода, таз, мыло, стирай);
– не более трёх запретов в день; выделить главное, в остальном – отвлекать, уговаривать или не замечать;
– слово «нет» должно быть нет, а не сначала «нет», а потом – «ну ладно, да»;
– ребёнка нельзя предавать.
Парень у него сложный, гиперактивный, но постепенно вписывается в школьную ситуацию. Растёт добрым и великодушным.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
Женя – соединяет в себе темпераменты флегматика и сангвиника. Такое сочетание означает уравновешенность по всем психологическим функциям: по экстраверсии и интроверсии, по логике и общению, по интуиции и сенсорике. Он иррационален. Может выполнять любые работы руками: изобразительное искусство, автодело, строительство и т.п.; свободен в общении, хорошо понимает людей, быстро схватывает новую информацию и не зависит от мнения окружающих.
При этом в результате разнородных влияний в семье некоторые психические функции получили искажения. Так, функция общения вообще оказалась перевёрнутой: вместо общения произошло разобщение с окружающими. Искажена была функция эмоций: небольшое задевание вызывало вспышку ответной вербальной агрессии (агрессии, выражающейся словесно). Были нарушены функции деловой логики (подросток не соблюдал собственных интересов) и интуиции времени (не просматривались результаты поступков, их воздействие на будущее, на судьбу).
Работа с этими искажениями велась в открытую. Я говорила ему:
– Женя, у тебя вот так обстоят дела с эмоциями. Оставим, или ты хочешь это изменить?
Как правило, он соглашался на изменения, и мы подбирали с ним вместе упражнения из различных направлений практической психологии или подходящие к случаю медитации.
У мамы Жени смешаны темпераменты холерика и меланхолика. Это противоречивое сочетание определяет её непоследовательность в общении – от лидерского к подчинённому.
С Женей у неё средне-благоприятные отношения, пожалуй, вовсе неплохие, так что суть их взаимоотношений в чём-то другом.
Зададимся вопросом : почему мама позволила избивать её четырёхлетнего сына своей сестре? Ответ кроется в отношениях между сёстрами.
Тётка Жени – сочетает темпераменты флегматика и холерика. Она старшая сестра его мамы, и мама, видимо привыкла ей подчиняться и преувеличивать её значимость.
Племянник раздражал её своим поведением, и в то же время она его недооценивала.
Добавим к этому, что Женя был далеко не подарок: живость и независимость, умение подмечать в окружающих смешное мало кого обрадуют.
С бабушкой (флегматиком и холериком) у Жени отношения совсем не простые. Им трудно понять и даже услышать друг друга. Влиять на внука у неё не получалось, но и смириться с этим не могла из-за гиперотвественности.
Так и началась война между Женей и двумя женщинами: мамой и бабушкой. А тут ещё отца призвали на помощь. С отцом, как и с тёткой, у Жени конфликтные отношения. Победила молодость.
Подросток оказался абсолютно неуправляемым. Отношения, сложившееся в семье, он перенёс на школу, настроив против всех, с кем приходилось общаться. Это искажение не исчезло совсем, хотя и заметно смягчилось со временем: он и сейчас столкнувшись с высокомерием или пренебрежительным отношением к себе, может поставить на место кого угодно, не учитывая субординацию. Но ему всё – или почти всё- прощается. За открытость. За отзывчивость. За компетентность и быстроту в работе.
Впервые я увидела Дашу, когда ей было четыре года. Её мама, моя бывшая начальница, приехала с нею – не с кем было оставить – на поминки, на девятый день после смерти моей мамы. В том году была ранняя Пасха, в начале мая было тепло, как летом, и Дашу отправили на лоджию, чтобы не путалась под ногами. Мне было не до неё, но где-то в уголке сознания мелькало, что ей, наверное, было очень скучно. Она не капризничала, сидела тихо, поглядывая на нас через оконное стекло, только иногда строила гримасы – не показ, а просто так, от скуки.
Второй раз мы встретились в Москве на юбилее Дашиной мамы. Девочке было тогда шесть или семь лет. На неё не обращали внимания, она же изо всех сил стремилась его привлечь, демонстрируя всё, что умела. Она кувыркалась на диване, показывала свою телефонную книжку с буквами и цифрами на полстраницы. Мама прикрикнула на неё пару раз, и на этом цирковое представление закончилось.
Помню, что и при этой встрече что-то меня тревожило в ней. Ей была свойственна незащищённость. Миниатюрная, нежная, с обострённым нервным восприятием окружающего мира. И ещё помню, что я любовалась ею: акробатические номера она выполняла легко и грациозно.
Давно уже не было нашей организации. Мы больше не встречались и не вспоминали друг о друге, как вдруг у меня в голове стала крутиться мысль, что надо позвонить Анне Викторовне. Сначала я от этой мысли отмахнулась, но через несколько дней идея звонка стала навязчивой.
Анна Викторовна обрадовалась, пригласила меня – попьём, мол, чайку, поболтаем. Собираюсь. Надеваю лучшую блузку, длинную юбку из тяжёлого тёмно-синего шёлка, туфли на каблуках, невысоких, так, сантиметра три – высокий каблук внушает мне до сих пор почти мистический ужас. Смотрю на себя в зеркало, и вдруг возникает ощущение, что меня от этой одежды просто-напросто тошнит. Я снимаю и блузку, и юбку, и туфли. Натягиваю трикотажные брюки, в которых ходила в походы выходного дня. Ладно, думаю, сойдёт.
Дальше следует французский блузон из хлопка с начёсом внутри. Светло-голубой. На груди – огромные белые буквы. Какое-то французское слово, понятия не имею, что оно значило. Вокруг невысокой стойки невысокой стойки пришита тесьма, и в неё продёрнута верёвка толщиной примерно сантиметр. Концы верёвки болтаются, завязанные узлами. В нём я ходила только дома, даже в походы не надевала – не по возрасту, слишком молодёжный стиль. На ноги, разумеется, надела кроссовки. Странно, но я осталась довольна тем, что получилось.
Подхожу к дому. Из окна пятого этажа мне машет руками Даша, высоко и легко подпрыгивая и почему-то в чёрной фетровой шляпе с огромными полями.
– Даша, сними шляпу, – сказала Анна Викторовна, когда я вошла.
– Нет. Она мне очень идёт, а я хочу понравиться Светлане Ивановне!
Шляпа ей, действительно, была к лицу, но когда садились за стол, она всё-таки её сняла. После чая сказала: