Северный ветер. Том 2

Глава 1

Все, что я слышала – тихий плеск капель.

Все, что чувствовала – приятную прохладу и неприятную сырость.

Все, что видела – густую черноту.

Вокруг было темно как в могиле.

Впрочем, я до сих пор не выяснила, каково в могиле. И не особо стремилась! Но снова оказалась в пещере, на этот раз в знакомой и по своей воле. И провела в ней уже слишком много времени в попытке разбудить дар воды.

Нужно уточнять, что не особо успешно? Конечно же, нет.

Я откинулась спиной на стену, поморщилась, когда затылок уперся в кристаллы льда, и процедила:

– Ты сказал, что моя воля ведет тебя.

– А ты сказала, что тебя это злит.

Я повернулась на голос Даримаса и возмущенно заспорила:

– Я хочу научиться принимать ипостась даара!

– Ты пытаешься выстроить дом, не укрепив основание.

– Мое основание – пламя! Я – красный даар!

Даримас тяжело вздохнул.

– Пламя – одна из граней твоей сути, но даже оно тебе неподвластно…

– Я могу заставить тебя научить меня!

– Можешь.

– С тобой невозможно спорить!

– Я здесь не для споров, а для помощи.

Я зарылась пальцами в густой мех шкуры, на которой сидела. Кумхарид предлагал на время обустроить колыбель, чтобы мархээарисс Кахаэра было комфортно, но я наотрез отказалась и предложила прихватить с собой лишь привычные походные «кровати».

Тупица.

Подавив стон, я огляделась – казалось, вязкая чернота застывала комом в горле. Душила.

– Почему нельзя зажечь огонь?

Даримас вздохнул, удрученный моей непонятливостью.

– Когда зрение не ослабляет твое внимание…

Я ткнула пальцем в сторону бассейна – оттуда доносился плеск.

– Я считаю каждую долбаную каплю!

– Долбаную?

– Забей…

Мужчина промолчал, хотя наверняка не понял, что я имела в виду. Недостаточно было заговорить на кахаэрском – моя речь казалась местным несуразной, когда я вставляла в разговор слово в том значении, в котором они его не использовали.

Привычки, въевшиеся в натуру, умирают тяжко, а убить их порой невозможно. Впрочем, вряд ли можно назвать речевой портрет, который формировался всю жизнь, привычкой.

Интересно, заменив родной язык кахаэрским, изменила ли я речевой портрет? Выходит, нет, раз во время разговора собеседники порой смотрят на меня как на умалишенную.

Но я ведь сама замечаю странности! Чем больше я общалась с даарами, тем чаще ловила себя на «неправильностях» и отмечала, что не могу назвать некоторые предметы и материалы, словно позабыв нужные слова.

«Да о чем ты думаешь?! Ты вообще ни о чем думать не должна!».

Я поерзала. Конечности затекли, спина болела, а мягкое место казалось не таким уж мягким. Конечно, столько просидеть в одной позе!

Я потянулась к огню, и зверь покорно высунул морду из норы. Представила, как касаюсь ладонью земли, и твердь отозвалась вздохом. Но сколько бы я ни искала озеро, третий дар не отзывался.

– Я ничего не чувствую.

– Успокой дух.

– Я спокойна!

– От твоего напряжения трещит воздух.

Я скрестила руки на груди, возмущенно сопя. Положила ладони на бедра и закрыла глаза. Протяжно вздохнула. Почесала нос. Убрала волосы с лица. Поморщилась, когда зачесалось веко, а следом – лоб.

– Дана, дар воды – это покой.

Я насмешливо изогнула бровь, зная, что даар хорошо видит в темноте.

– Скажи это шторму!

– Шторм – ярость стихии, но не ее изначальное состояние. Озерная гладь отражает небо…

– А горная река запросто утопит тебя! Течение утащит на дно! А водопад спину сломает! А…

Даримас рассмеялся, и я гневно фыркнула.

– Прекрати надо мной смеяться!

Я отшатнулась, когда лица коснулось чужое дыхание – мужчина внезапно оказался слишком близко.

– Горная река и водопад обретают покой в озерах. Вода всегда стремится к покою. Дар воды проявляется в покое. Значит, чтобы пробудить его, ты должна успокоиться.

Я выпрямилась, надеясь не ткнуться носом в щеку Даримаса.

– И что? Злиться вообще нельзя, если хочу дар воды призвать?

Мужчина вздохнул так протяжно, что вполне мог заменить весь воздух в пещере.

– Шторм – не покой, но покой питает стихию, что его создает.

Я попыталась погасить раздражение, но лишь разозлилась – вспомнила, что Акха улетел непонятно куда, бросив меня на растерзание кумхарида.

Злость сменилась страхом. Страх начал перерастать в панику. Я стиснула челюсти, сдерживая слезы.

Никто меня в беде не бросил. Даримас поможет. Акха вернется и тоже поможет. Я не одна, со мной его холодный разум. Сдержанный, спокойный. Покой… Суть дара воды и Даримаса…

Интересно, дар определяет суть или суть порождает дар? Что было первым – яйцо или… как там называется эта птица?

Но ведь даров может быть несколько. Из-за того, что суть одаренного сложна и многогранна? Или суть определяется «главным» даром? А ведь первый дар, который услышал во мне кумхарид – вода.

За раздумьями слезы отступили. Я заглянула в себя, желая увидеть дар. Зверь высунул морду, но я шикнула на него и едва не вскрикнула, обнаружив шар неяркого света там, откуда разливалась сила. От него тянулись дымные нити. Едва различимые белые отбрасывали блики. Густые красные рябили огненными языками. Редкие зеленые мерцали потревоженной ветром листвой.

Вот они, грани сути мархээарисс. Защитницы. Воительницы. Пламя и твердь, опустошающие пожары и разрушительные землетрясения. Откуда взяться покою и воде?!

Я вспомнила первое впечатление, которое произвел на меня мьаривтас Севера – его мощь ощущалась даже телом, но не давила. Спокойная, но от того не менее убедительная, она не требовала повиновения… но противиться ей не хотелось. Не обязательно сила – нечто разрушительное. Она может быть деликатной, рассудительной… спокойной.

Как же все сложно…

Горло пересохло. Ужасно хотелось пить, но я не шевелилась, доверяя чутью и старательно выискивая среди нитей голубые. В очередной раз не обнаружив, повернула голову к Даримасу… и нахмурилась – во тьме тускло засветился еще один шар. Он бился в такт сердцу, распускаясь голубыми и белыми дымными нитями, насыщенными и плотными.

Я открыла глаза, снова закрыла и прошептала:

– Я вижу дар воды.

– Хорошо!..

– В тебе.

Я выскочила из тоннеля, устремилась к озеру и ворвалась в него.

Я горела изнутри. Хотелось орать, бить землю кулаками, рвать траву и что-нибудь кому-нибудь сломать. И а поисках успокоения я не придумала ничего лучше, чем погрузиться в стихию, которую в себе обнаружить не удалось.

Зато третий дар открыла! Все прошло по плану, да не по тому.

Я поплыла к середине озера, но быстро осознала опасную ошибку – намокший плащ спеленал ноги, потяжелел и потянул ко дну. От неожиданности я ушла под воду с головой и захлебнулась бы, если бы волна не вытолкнула бедовую иномирянку и не потащила на мель.

Даримас подхватил меня под руки и вывел на берег.

– Дана, ты видела солнце?!

Я отбилась от него и закашлялась до тошноты.

– Красное, чтоб тебя!

Мужчина вздрогнул всем телом, и я протяжно застонала, убирая мокрые волосы с лица. Руки дрожали, а в ногах не осталось силы. Я стянула мокрый плащ, плюхнулась на траву и уставилась на успокоившуюся озерную гладь. В ней отражалось глухое к горестям мархээарисс небо.

Даримас сел рядом и набросил мне на плечи свой плащ. Я устало прошептала:

– Намокнет же…

– Ты владеешь даром пламени. Высушишь.

Я гневно глянула на мужчину, когда тот засмеялся. Улыбка стерла с его лица серьезное выражение, и злиться на кумхарида оказалось делом трудным. Но я справилась!

– Прекрати смеяться!

– Дана, я понимаю твои тревоги…

Я сорвала плащ и швырнула мужчине в лицо. Буцефал беспокойно забил копытом, но кайдахар Даримаса боднул его в шею, словно говоря: это твоя остатков ума лишилась, с моим порядок, не подерутся, не позволит.

– Очень тебе нравится потешаться, да?! Да откуда тебе знать мои тревоги?!

Даримас озадаченно изогнул брови, когда я сорвалась на крик.

– Ты родился в Кахаэре! С детства знал, что владеешь дарами, и учился ими пользоваться! Не открывал по одному, как подарки на… Что вы здесь зимой празднуете?! Я даже этого не знаю! Я вообще ничего не знаю! И тебе не понять, каково мне!

Щеки зажгло. От одежды повалил пар – огонь распалялся, горяча не только разум, но и тело.

С того хода луча, когда Акха пробудил суть мархээарисс, я перестала мерзнуть. А теперь еще и одежду высушила на себе! Сплошные радости!

– Я всю непростую, но понятную жизнь была обычной! Да я про вас только в книгах читала! Не верила, что существуете! И не знала, что одна из вас! Тебе не понять, каково это – внезапно обнаружить в себе дар, а потом выяснить, что он не единственный! Что я невероятно сильна! И знаешь, что?! Против моей воли! Мне все это было ненужно! Я об этом не просила! Да ты хоть знаешь, чем я за все это заплатила?!

– Нет. Расскажи.

Я поперхнулась очередным потоком упреков – в глазах собеседника растеклась беспросветная тоска, зачерненная болью – и выдавила:

– Всем, что у меня было. Я утратила все. И всех.

И отвернулась, горя от ярости и внезапного стыда. Я могла бы рассказать, что родилась под другим солнцем и видела иные созвездия. Про близких. Как больно было потерять их. Вот только… я ничего про них не помнила и ничего к ним не испытывала.

Солнце успело мазнуть по скале розовым, когда Даримас хрипло заговорил:

– Ты во многом права, но не во всем. Я понимаю твои тревоги. Да, я был готов осознать суть, но испугался мощи открывшегося дара. Был готов встать на крыло, но впервые принял истинный облик, скуля от страха. Я знаю, каково не понимать происходящего и страдать из-за этого. И знаю, каково открыть в себе дар, о котором не просил. Знаешь, чем я за него заплатил?

Боль в его глазах взорвалась и рассыпалась бликами лунного света на волнах. Страшась услышать ответ, я все же попросила:

– Нет. Расскажи.

Дрожь в голосе Даримаса отозвалась жжением в груди.

– Всем, что у меня было. Я утратил все. И свой род тоже.

Он отвернулся к озеру и повел пальцами, заставляя воду покинуть берег и запетлять в траве тонкой струйкой. Достигнув ног мужчины, она взобралась по ботинку, юркнула по штанине к лежавшей на бедре руке и улеглась лужицей на большой ладони. Пальцы Даримаса дрогнули, и вода выплеснулась вверх цветочным бутоном. Лепестки мерно закачались, роняя тяжелые капли.

– Я родился под стягом рода Вахра в Ракхадуре и прожил под ним сотни зим мьаривом моего отца. Я – потомок мьаривтаса Востока.

– Потомок старейшего рода?

Мужчина печально улыбнулся. Голубизна его глаз сменилась серостью штормовых вод.

– Я – последний потомок старейшего рода, сухая ветвь его древа.

Скользнув взглядом по чистой от Узора кисти Даримаса, я посмотрела на его родовой гахтар в украшенных драгоценными камнями ножнах.

– Но как же твой потомок?

– Мне не суждено связаться Узором.

– Почему?

Пока мужчина молчал, в моей голове успел родиться десяток предположений, но правда оказалась по-настоящему страшной.

Серые воды в глазах кумхарида вспенились и улеглись мерзлым крошевом.

– Я не спас мою мьори от Шторма. Не успел отыскать. Она погибла.

Нутро заледенело, а в виски вдавились невидимые пальцы. Произнесенное шепотом: «Мне жаль!» почудилось хлесткой пощечиной.

Даримас словно не услышал и продолжил:

– Я не узнал ее красоты. Не услышал голос. Даже не коснулся… Но знаю, каким было ее семя – моя мьори владела тем же даром, что я.

Он тронул водный лепесток пальцем.

– Наш Узор был прекрасен. Суровые пики моей мощи схлестывались с плавными гребнями ее сути и расходились ласковыми волнами. Вода всегда стремится к покою, и в моей мьори мой дар обрел бы покой.

– Но как так вышло?

– Едва Узор появился, двор Востока отправился к Аргавамесу. Он прекрасен, изменчив и непоко́рен. В ясный день его воды голубеют до самого края земли, а волны отливают зеленью. В непогоду он злится, пенится и ворует краски у серых туч. А сильные бури поднимают с глубин синеву. Лишь в том месте, где штормовой архипелаг разрывает горизонт, воды всегда черны.

Я вспомнила восточный горизонт на карте Кахаэра и проглотила неуместный смешок. Опасные воды – кто, кроме дааров, мог так назвать море?

Даримас посмотрел на возвышавшуюся над нами скалу.

– Берега Аргавамеса круты и опасны даже в ясную погоду. Спуститься к воде можно в немногих местах, и, если не знать, где именно, попытка может стоить жизни. Когда к восточным даарам приходит мьори, Аргавамес встает на дыбы. Архипелаг обрушивает на прибрежные скалы Шторм. Камни становятся скользкими из-за ливней и соли, а ветер пытается сбросить смельчаков.

Даримас медленно покачал головой.

– Мы искали мою мьори две луны, борясь со стихией. Я чувствовал ее, слышал ее дар… Но Узор внезапно исчез. Сила вернулась ко мне и моим спутникам. Мы смогли принять истинное обличье… и вернулись в Ракхадур.

– Но почему?

Сердце заныло рваной раной – Даримас посмотрел на цветок, и его глаза заблестели. Боль увлажнила ресницы, но не прорвала оборону.

– Искать стало некого. Моя мьори погибла.

– Почему ты так думаешь?

– Узор исчезает, когда связь между дааром и мьори рвется. И происходит это со смертью одного из них.

Я потерла правое запястье, забормотала:

– Но я ведь не погибла. Значит, не всегда. Может, она жива? Может, кто-то другой… Другой даар…

И запнулась, осознав – я выдумываю благоприятные исходы для женщины, чтобы утешить Даримаса. Но ничто не утешит даара, утратившего мьори. И вовсе не о погибшей женщине горевал кумхарид, а об утраченном не по своим воле и вине шансе.

Даримас вытащил из ножен и протянул мне родовой гахтар, удерживая за острие клинка. Я недоверчиво вскинула брови, и покрасневшие глаза собеседника лукаво блеснули.

– Не страшись, мархээарисс. Я не смогу связаться с тобой Узором.

«Но разве я не в праве назвать любого вольного даара моим куором? А ты вольный… теперь», – хотела сказать я, но вовремя заткнулась. Не хватало еще оказаться правой.

Согласна, утратить будущее ужасно. Но жалость – не та причина, по которой стоит выбрать Даримаса. Я немногое знала о нем, но была уверена, что жалости к себе он точно не желал. И не потерпел бы.

Я забрала гахтар и провела пальцем по костяной рукояти. Расписавшие ее узоры волн рассекала глубокая трещина.

– Так ведь не должно быть?

Даримас мельком глянул на оружие и кивнул.

– Рукоять треснула, когда погибла моя мьори.

– Почему?

Мужчина забрал гахтар и ловко перекрутил в сильных пальцах. Острие посмотрело на озеро, а глаза даара-тыльника – прямо на меня.

– Потому что род Вахра оборвался. Гахтар именуется родовым неспроста. Его рукоять вырезана из кости пращура, а клинок вкусил крови каждого наследовавшего его потомка.

Даримас приблизил клинок к моим глазам, и я прочла слова, выгравированные вдоль кровостока: Кровью смываю позор и дарую надежду.

– Вы начали создавать их после войны пепла?

– Верно. Этому пращуров научила первая мархээарисс.

Даримас уколол палец. Клинок жадно впитал выступившую каплю крови.

– Обретя Узор, даар находит мьори и вручает ей гахтар. Так появляется связь – мы слышим горести и радости наших Душ, забираем их боль и тревоги. На Церемонии даар упрочняет связь и создает союз – вручает мьори зимы и блага, дополняя ее Узор, приносит клятву. А после помогает ей увидеть в нем солнце. И после того, как это происходит, союз приводит в Кахаэр одаренного.

– А без гахтара?..

– Невозможны ни связь, ни союз.

Я издала нервный смешок.

– Повезло вам, что костей для рукоятей после войны было предостаточно.

– Это не так. Некоторым пращурам пришлось пожертвовать жизнями, чтобы их потомки обрели надежду.

Я ошалело глянула на собеседника, но лишь вздохнула. Не обзывать же в очередной раз вечно воевавших дааров совсем не обидным словом «тупица»!

Я напрягла память, вспоминая оружие всадников. У Аика и Мархэ Дара точно видела нарядные ножны. Гахтар Драха у меня, нужно вернуть – наша связь бесполезна. И гахтар Акха у меня, но… тоже придется вернуть, раз Узор нас больше не связывает.

От этой мысли стало больно, и я скрежетнула зубами.

Гахтар рода Гардаха был у отца, а не у сына. Возможно, Кхаад слишком молод?

– Как даару создать связь, если гахтар у кого-то другого? У матери, например.

– Гахтар перейдет к нему после ее смерти.

– А если она все еще будет жива, когда Узор появится?

Даримас покачал головой, поглаживая лепестки цветка.

– Не каждый даар успевает запомнить лицо матери. Их жизни слишком скоротечны.

Я покрылась мурашками и поежилась, прогоняя наглецов.

– А если гахтар отдали кому-то? Гахтар Кхаада у меня.

– Когда у Кхаада появится Узор, он попросит тебя о милости и расплатится с долгом рода иным способом.

– А если гахтар потеряли?

Даримас бросил на меня изумленный взгляд – его поразила сама мысль, что такую ценность можно потерять.

– Утраченный гахтар можно воссоздать из кости последнего пращура рода.

Я посмотрела на озеро и резко повернулась к собеседнику.

– Не помню, чтобы видела гахтар у Маритаса…

– У Маритаса его нет.

Кровь стремительно отлила от лица.

– Он пропал вместе с его родителями?

– Да, мархээарисс. Вместе с мьори его отца.

– Но ведь их тела так и не нашли!

Я вцепилась в предплечье Даримаса.

– У него есть другие пращуры? Из чьих костей он может сделать рукоять!

Мужчина отвел взгляд от моих побелевших пальцев.

– Ее создают из кости последнего пращура рода.

Я уронила руку на траву, вспомнив слова Акха: Маритас Даар – последний носитель дара пламени.

– Получается…

– Маритас не может продолжить род.

Грудь вспорол невидимый клинок. Я снова подумала про преимущество назвать куором любого вольного даара… и одернула себя. Возможно, для подобных Даримасу и Маритасу я могу стать последней надеждой на продолжение рода… но не слишком хочется приносить эту «жертву» из-за жалости.

Оглушенная новыми знаниями, я надолго замолчала.

Солнечный свет стекал по скале, подбираясь ко входу в тоннель. Я разглядывала каменные выступы и слушала рокот водопада. Потомок старейшего рода играл с водой. По его прихоти лужица в ладони оборачивалась всевозможными животными и растениями.

– Почему ты не зовешься тремя именами, как Кхар, Акха и Мархэ?

Мужчина скупо улыбнулся.

– Род Вахра породил меня, но я боле не принадлежу ему.

– Тебя изгнали после гибели мьори?

– Я сам отринул род и покинул двор, чтобы после смерти мьаривтаса Востока другой род моего дара занял зал хранителей.

– Потому что не можешь оставить потомка? Это обязательно для мьаривтаса?

Даримас стряхнул воду на траву и вытер ладонь об штаны.

– Нет. Но сухую ветвь срубают, чтобы дерево не заболело.

Я хотела указать на несостыковки, но промолчала. Не понять мне всего…

– Ты обрел второй дар, покинув двор Востока?

– Он проснулся после гибели моей мьори. Двор я покинул немногим позднее.

Я угрюмо глянула на безоблачное небо. Всего один дар? Так себе утешительный подарок от мироздания за лишение рода будущего!

Мужчина лукаво улыбнулся мне.

– Я начал слышать чужие дары. И поверь, мархээарисс, был в ужасе от этого. Я предпочел бы этому жизнь во дворе Востока с моей мьори.

– Почему ты выбрал двор Севера?

– Из-за дара наследного мьаривтаса.

Я удивленно посмотрела на вновь ставшего серьезным собеседника. И мне очень не понравился его взгляд, направленный на притороченный к седлу бюдагар. Смерть силы.

Вспомнился зал хранителей. Занесенное для удара оружие. В боевую готовность Даримас пришел, когда Акха направил против меня… дар тлена?

– Он опасен?

– Если мьаривтас Севера утратит власть, его дар закует во льды Кахаэр.

Я ошарашенно распахнула рот.

– Хочешь сказать… Если Акха утратит власть над даром, ты обрубишь его жилу? Так ты из-за этого постоянно рядом с ним?!

– Верно.

Зверь утробно зарычал. Нам обоим не нравилось то, что мы слышали!

– А хуже не станет?!

– Если жилу обрубить, дар не сможет питаться мощью мьаривтаса. Он будет вынужден вернуться к Ночи и ждать даара стужи, что впустит его.

К Ночи?..

– А Акха знает о твоих намерениях?!

– Я открыл их, вступая под его стяг.

– И он тебя принял? Своего возможного палача!

– Мьаривтас Севера мудр и осознает, насколько опасен его дар.

Даримас повернулся к озеру и рубанул воздух ребром ладони. Ровная линия рассекла гладь и расширилась, раздвигая воду. Вскоре дорожка от одного берега до другого пролегла по обнажившемуся дну.

Я склонила голову набок и пробормотала:

– Нарекаю тебя… Моисе́ем…

Даримас опустил руку на бедро, и озерные воды с возмущенным плеском скрыли дно от взглядов кайдахаров. Скакуны выглядели настолько заинтересованными в происходящем, словно ставили подковы на могущество кухмарида.

– Сила дара разнится даже у потомков и пращуров. Я могу обнажить дно озера, а Вара́с Вахра способен развести воды Аргавамеса почти до самого архипелага. Мархэ Дар растит леса, а мьаривтас Запада Сурма́ Дар подчиняет твердь и удерживает в берегах отравленные топи. Кхар Джахар способен укрыть Север снегом, а Акха Джахар – заковать в черные льды все мироздание.

А Сабисс Джахар уничтожал все на своем пути, используя жизни жертв…

Сразу вспомнились все разы, когда кто-то ставил имя Акха и слово «опасность» в одну фразу. Голова закружилась, и я осознала, что ни разу не вдохнула за речь кумхарида.

Возможно, дар тлена нынешнего мьаривтаса Севера и не так силен, но…

– Акха опасен для мироздания.

Даримас поправил меня:

– Не мьаривтас. Его дар. Его непокорность и… происхождение.

– Но ты сказал: он опасен.

– Я говорил про его дар.

Я потерла шею, вспомнив слова Харона: как сложны ваши языки.

Вот уж точно. Так и приговорить невиновного можно, запутавшись в смыслах.

– Разве это не одно и то же? Дар и суть.

Даримас взмахнул рукой. Озерные воды с шипением встали на дыбы и обрушились на берег, отогнав весело рычавших кайдахаров. Скакунам явно опостылело торчать с нами в колыбели, и они радовались любому развлечению.

– Мьаривтас взрастил достаточную мощь духа, чтобы удерживать власть над своими силами. Но некоторые дары сложнее подчинять – они чудовищны в своей изначальности и требуют жертв. Их алчность растет. Мьаривтас Севера кормит дар и ослабляет…

– …живым огнем.

Я вспомнила давний разговор и, обмирая, спросила:

– Неужели Акха постоянно борется со своим даром?

– И побеждает. Будь иначе, я был бы мертв. Север верен мьаривтасу. Подданные превозносят его, моля Кахаэр о благополучии рода Джахар.

Сердце остро кольнуло. С губ сорвалось:

– О мьори для его продолжения тоже молят?

Даримас глянул на мою правую руку.

– Она придет, мархээарисс. Его гахтар цел, а ты… не предназначена ему.

Ох, не эти слова я хотела услышать…

Боль в груди усилилась. Щеки зажгло, и я закрыла лицо ладонями.

Даримас тронул меня за плечо.

– Мьори поможет мьаривтасу выстоять в его борьбе, подарит потомка…

– Хватит!

Звуки прорвались сквозь стиснутые зубы, заставляя мужчину отпрянуть. Воздух между нами сгустился и задрожал.

Кайдахары тихо порыкивали. Водопад рокотал. Травы шелестели. А мы молчали уже слишком долго, и казалось, что никто не сумеет заговорить. Но Даримас прочистил горло и сказал:

– Мархээарисс может назвать куором любого вольного даара.

– Я знаю.

– Акха Джахар волен от Узора…

– Знаю!

Я посмотрела на него с отчаянием.

– Как я могу назвать Акха куором, зная, что его поведет лишь моя воля?! А как же его желания?! Как я могу так поступить с ним – лишить выбора?

Кумхарид растерянно заморгал, не понимая мои переживания. Да и как мог? Даары с детства мечтают о встрече с мьори, видя в ней солнце просто за то, что она существует! Кахаэр на выбор не расщедривается! А я…

Знал бы Даримас, какая страшная война идет в моей душе! Как сильно я хочу спрятать гахтар, чтобы Акха не вручил его другой! Как трудно раненому сердцу выстоять перед желанием привязать мьаривтаса к себе Узором!

Если бы я хоть немного уверилась, что Акха выберет меня не потому, что так повелит воля мархээарисс… Если бы словом или делом он показал, что совпадают наши желания, а не боль брошенной женщины и страсти вольного даара… Но в моем лице Акха видит лишь утрату. Порушенные надежды и несбывшиеся мечты. Отсрочку на пути к счастью.

Возможно, Даримасу повезло не встретить мьори перед ее гибелью – у его боли было бы лицо. Образ женщины мучил бы кумхарида до самой смерти, как я мучаю мьаривтаса одним присутствием. Он смотреть на меня не мог в библиотеке! Улетел, потому что не мог сохранять покой духа рядом со мной!

Даримас словно прочел мои мысли, да не те, чтобы утешить.

– Он лишился Узора, мархээарисс. Подобное разбивает душу. Но мьаривтас стойко принял удар и сохранил власть над даром. Я оставил его впервые за много зим, уверенный, что он выстоит в битве ради будущего рода Джахар.

Я запустила пальцы в волосы.

Больно. Больно! Неужели Даримас не видит, что делает только хуже?!

– Он видит в тебе…

Я хрипло перебила его, меняя тему:

– Ты сказал, что уже умер бы. Не уверен, что одолел бы Акха?

Кумхарид озадаченно помолчал, но ответил:

– Верный удар бюдагара обрывает не только жилу дара, но и жизнь рубящего.

Вот же… У дааров даже оружие требует жертв!

– И ты готов к такому исходу? Согласен на него?

Даримас кивнул, разглядывая вновь заскучавших кайдахаров.

– У меня боле нет иной цели, и эту я считаю достойной. Я утратил будущее рода и стал стражем Кахаэра. Я не просил об этом, как и ты. Но это был мой выбор.

Он пристально посмотрел на меня.

– Едва луч начинает свой ход, ты, Дана Торрес, делаешь выбор – жить, улыбаясь, или горевать об утраченном. Скажи, сколько раз после нашей первой встречи ты выбирала второе?

Я стыдливо потупила взгляд.

– Несколько раз точно. Оно дается проще.

– Однако сидишь рядом, выбрав первое.

Я глухо огрызнулась:

– Одно другому не мешает.

Даримас усмехнулся.

– Утратив все, что виделось смыслом существования, ни я, ни ты не утратили главное. Нашу суть.

Я хотела отметить, что свою еще не раскрыла до конца, но не стала портить вдохновляющую речь. Шмыгнув носом, посмотрела на вход в тоннель.

– Уговорил. Пойдем будить воду.

Я вытянула раскрытую ладонь в сторону мокрого плаща.

– Что сделать, чтобы высушить его?

– Подчиняя дар, ты подчиняешь стихию. Она повинуется твоему желанию.

Я недоверчиво нахмурилась.

– Мне нужно захотеть высушить его? Так просто?

Даримас задорно улыбнулся. Я посмотрела на плащ и мысленно потянулась к огню. По руке потек жар. Кончики пальцев закололо. Воздух пошел рябью…

Кайдахары беспокойно ржали. Кумхарид хохотал, рухнув на траву. А мархээарисс вопила, нарезая круги вокруг полыхающей поляны.

Что ж, если Акха закует мироздание в лед, думаю, мне удастся его растопить!

Глава 2

Восьмой рассвет, встреченный в колыбели, растекся по скале розовыми и желтыми красками. Я мрачно рассматривала далекий Харадгар.

Не скажу, что меня тянуло в замок. Во-первых, мьаривтаса там не было. Я не представляла, как смотреть ему в глаза, зная, что увижу в них лишь равнодушие к Дане Торрес и восхищение к мархээарисс. Но возвращаться в двор без привезшего меня правителя ощущалось… вторжением в чужой дом.

Во-вторых, дар воды я так и не разбудила. Да и облик даара еще ни разу не приняла – Даримас настаивал на необходимости повременить.

«Ты хочешь выстроить дом без основания», – повторял он, напрочь игнорируя, что один раз я дааром уже обернулась.

Думаю, попросту боялся, что зашибу хвостом.

Но и на «жизнь» в колыбели не осталось ни сил, ни терпения!

– Может, попробуешь атаковать? Дар тверди проснулся, когда Акха…

Даримас изумленно уставился на меня. Я раздраженно повела плечами.

– Что не так с моим предложением?!

– Я не могу напасть на тебя. Ты – мархээарисс.

Я проглотила бестактное: «твоему роду хуже не станет!».

– Акха сказал, что первая мархээарисс победила мьаривтаса двора света. Полагаю, это значит, что он ее атаковал.

– Потому что она бросила ему вызов, чтобы доказать право силы.

Я раскинула руки в стороны.

– Я должна бросить тебе вызов, чтобы мы сдвинулись с мертвой точки?!

Мужчина выразительно посмотрел на выжженную поляну. Драха, привезший в колыбель еду два хода луча назад, исцелил землю и корни, и прогалина успела опушиться молодой травой. Но намек был ясен – я не справляюсь ни с одним даром. О каком противостоянии может идти речь?

– Тогда давай вернемся в Харадгар. Я запрусь в библиотеке и буду читать про дары, пока не разберусь, как они работают. Если вдруг стану дааром, места хватит развернуться!

Даримас проглотил смешок и наставительно начал:

– Дана, в твоих руках могущество. Но эти руки принадлежат неумелому дитя…

Я не стала дослушивать и направилась к тоннелю, запалив огонь на кончиках пальцев. Вышло вполне сносно – он не гас и не пытался уничтожить все живое вокруг.

Путем проб и ошибок выяснилось, что управлять даром не так уж сложно. Но недостаточно только желать результата – важно тщательно отмерить силу. По капле! И не тянуться к тверди, когда возникает желание спалить живьем порядком надоевшего кумхарида.

В колыбели я прошла к бассейну и присела на каменный борт. Вода едва заметно светилась, и я вспомнила, как с пальцев Акха срывались и разбегались по чаше искры.

Тоска и тревога, которые я душила с его отлета, атаковали вновь. В груди заворочались битые стекла, воздух встал в горле комом. Захотелось выбежать из-под горы и вдохнуть озерную свежесть полной грудью, разорвать стянувшие ее оковы… но оков не было.

Чем дольше мьаривтас отсутствовал, тем сложнее было не думать о том, где он и чем занимается. Я гнала прочь мысль, что он может коротать время в объятиях другой, но продолжала мучить себя яркими образами – лишь бы не думать о том, что за время отсутствия у Акха появился настоящий Узор.

Мьаривтас снился мне и во снах неизменно уходил, оставляя рыдающей на полу в библиотеке. Это… было больно. Так, словно невидимый мучитель раз за разом отрывал от меня куски плоти. Колодец в душе отзывался протяжным эхом успевших попасть в его недра чувств. И у каждого было лицо Акха…

Чем громче звучало эхо, тем сильнее я убеждалась – когда мьаривтас вернется, нужно еще раз поговорить с ним. Он ведь сказал в библиотеке, что я – его солнце! Нужно выяснить…

Ироничный голос Харона пронзил виски иглами: что именно?

«Способен ли Акха отделить мархээарисс от Даны Торрес».

Издевательский смех стал ответом моей наивности. И другой голос, мой:

«Мархээарисс – не титул, а суть. Роль, выданная судьбой! Перед тобой открыты все двери! Сотни возможностей! Но ты страдаешь, лишившись навязанного мужчины, который разглядел в тебе солнце из-за временной роли в его жизни! Почему?!».

Ужасно захотелось ударить себя по груди, зажав в кулаке мощь тверди, чтобы сердце забилось ровно, а стекла перестали ранить нутро. Чтобы ушла мучительная тоска…

Даримас присел на борт с другой стороны бассейна и коснулся воды. Голубые искры сорвались с его пальцев, метнулись в разные стороны, и вода засветилась ярче. Я погасила огни, всматриваясь в переливчатое мерцание.

Всю жизнь вода была моей стихией. Моим покоем. Я стремилась к ней. Рядом с ней наполнялась силой и освобождалась от тревог. Почему же сейчас она не поддается?!

И, словно отвечая на вопрос, битые стекла снова взрезали нутро. Удивительно, что я до сих пор не кашляю кровью…

– Я не обрету покой в колыбели.

– А где обретешь?

– Сомневаюсь, что обрету его в скором времени в той мере, в какой он необходим, чтобы вода подчинилась.

«Пока не поговорю с Акха – точно не обрету. Никакой».

Как же хочется порыдать от души! С надрывом, катаясь по полу…

– Мне жаль, что я потратила твое время, но нам лучше вернуться.

Даримас коснулся моего предплечья, и я вздрогнула от неожиданности – он снова оказался рядом! Но ведь только что сидел в десяти шагах от меня!

– Как ты это делаешь?! Как передвигаешься так быстро?

– Слышу твой дар и тянусь к нему.

Я кашлянула и отодвинулась от собеседника.

– Почему ты дары слышишь, а я – вижу?

– Наши силы разнятся. Я слышу голос дара. У каждого он свой. Вода журчит и шелестит прибоем, пламя рычит и трещит, твердь отзывается гулом…

– А стужа?

– Воет и свистит.

Я натужно сглотнула.

– А… тлен?

Даримас склонил голову набок.

– Хрипит, сухо, неприятно. От его голоса першит в горле. А что видишь ты?

– Шар света. От него расходятся нити разных цветов. Полагаю, каждому дару присущ свой. У Драха нити зеленые, а у тебя – голубые и белые.

– А у тебя?

– Красные, зеленые и белые.

Даримас задумчиво хмыкнул и попросил:

– Представь, что среди твоих… нитей есть голубые.

Я послушно вообразила, как по шару в груди пробежала рябь бликов, и клубок расплелся голубыми волокнами. Понимая, чего добивается кумхарид, вытянула руку над бассейном, позвала воду и открыла один глаз. Попыталась снова.

Ничего не произошло.

– Это бессмысленно. Давай вернемся в Харадгар.

– Твоя воля ведет меня, мархээарисс.

Я злобно зыркнула на едва различимого в темноте Даримаса.

– Скажешь так еще раз, и я заставлю тебя пожалеть.

Мужчина весело засмеялся, но вдруг посерьезнел.

– Могу я попросить тебя о милости?

– Перестать тебе угрожать?

– Не подчиняй неодаренных. Они не могут сдвинуться с места и погибают от голода и жажды, не в силах противиться твоей воле.

Я попыталась вспомнить, кому и когда приказывала нечто подобное, вспомнила стражников и ужаснулась:

– Что?!

Мы подъехали к столице Севера, когда солнце коснулось горных вершин.

На протяжении всего пути я с любопытством рассматривала вереницу груженых повозок, рассекавших травяное море. Их было не меньше пары сотен, и последние как раз подъехали ко рву.

– Что происходит?

Даримас остановил кайдахара и указал взглядом на горы, врезающиеся в обрыв – там пролегал нижний путь на равнину.

– Аграу Аристар прислал провиант.

– Вы получаете еду из столицы?

Мужчина кивнул и набросил на голову капюшон.

– Северные города обеспечивают себя пропитанием, но земли вокруг Харадгара не возделываются – здесь слишком длительны и суровы зимы из-за дара рода Джахар. А потому столица Севера получает провиант от подданных и мьаритарха.

– Понятно. С первых собираете дань, а со второго?

Даримас вопросительно посмотрел на меня. Я махнула рукой на повозки.

– Он вам еду, а вы ему?..

Мужчина озадаченно нахмурился. Я тоже.

– Ну что-то же вы должны дать мьаритарху за еду! Чем платите?

– Аграу Аристар поддерживает провиантом все столицы и города на пустых землях – тех, что не удалось исцелить после войны Пепла. Дворы платят защитой мироздания и мощью стяговых дааров. Акха Джахар укрывает пашни Аграу Аристар снегами, когда тем требуется отдых. Я отворачиваю реки от равнин двора Запада. Мархэ Дар восстанавливает лесные пограничья пустынь на Юге, останавливая пески.

Он добавил с явной насмешкой:

– Также у нас есть сульды, за которые можно купить что угодно. Провиант из этого обоза отправится в городские хранилища, а товары попадут на ярмарку Харадгара. Обратно обозники поедут, закупившись у наших ремесленников и мастеров.

– Ярмарка? Большая?

– Весьма. Если пожелаешь, мы посетим ее. Но не советую делать это без мьаривтаса – я опасаюсь… чувств харадгарцев. И твоей на них реакции.

Я с тревогой глянула на обоз. Мы были достаточно далеко, чтобы хвостовые повозки обратили внимание на двух всадников в черных одеждах. Но шестиногих кайдахаров с горящими глазами неприметными назвал бы только… тупица.

– Они разорвут меня на части от восторга?

Даримас засмеялся, журча звуками.

– Как жестоко!

Я мрачно улыбнулась.

– Жестокость более свойственна натуре женщин, а не мужчин.

Даримас резко перестал смеяться и нахмурился.

– Наши женщины не испытывают нужды проявлять жестокость.

Поразмыслив, добавил тише:

– Но однажды женская жестокость спасла Кахаэр.

Я раскинула руки в стороны, проглотив ироничное: «я – не ваша женщина».

– Не хотелось бы, чтобы это повторилось, да?

Мужчина медленно кивнул, а до меня внезапно дошло.

– Ты поэтому меня в колыбель по темноте вывез? Чтобы меня никто… не разорвал?

– Я помню, как ты впервые проехала по улицам столицы, и не был уверен, что смогу успокоить тебя, если вновь испугаешься и отпустишь дар.

– Выходит, я опасна?

Я подавилась последним словом, вспомнив несчастных стражников, которых обрекла на смерть необдуманным приказом. Но разве я знала, что так выйдет?..

– В наших руках страшное оружие, которое можно направить как на разрушение, так и на созидание. Каждый одаренный опасен. А ты опаснее всех.

– Почему это?

– В твоих руках не только мощь, но и власть над каждым одаренным Кахаэра.

Я расхохоталась.

– О чем ты говоришь?! Какая власть?

– За тобой право силы.

– Даримас, ты точно был со мной в колыбели?! Не заметил, что я ни один дар толком подчинить не могу?!

Мужчина посмотрел на меня с ужасающей серьезностью.

– Наши силы разнятся, мархээарисс. Я – озеро, а мой пращур – залив Аргавамеса. Маритас – огонь в камине, а ты – полыхающий до горизонта Кахаэр. Подчинила ты дары или нет, твоего могущества хватит, чтобы уничтожить самого сильного из нас.

– Кстати, кто он?

– Джайа́ Амар Даар, мьаритарх Кахаэра.

– Так мне ему нужно вызов бросить?

Даримас вздрогнул всем телом и тихо спросил:

– Зачем тебе это?

– Чтобы право силы доказать!

Мужчина решительно покачал головой.

– Для начала ты должна подчинить себе силы…

Я рассмеялась, упираясь ладонью в шею Буцефала. Скакун беспокойно дернул мордой, и я ласково погладила его.

– Я не собираюсь бросать ему вызов. Всего лишь пытаюсь понять, как все у вас устроено.

Я глубоко вдохнула и прикрыла глаза, подставляя лицо вечерней свежести. Кажется, мне не только про дары нужно многое прочитать, но и про первую мархээарисс. Выяснить все про собственные возможности и обязанности. А то сделаю что-то неправильное и случайно свергну правителя. Или войну развяжу. Или мироздание уничтожу.

Даже не знаю, что выбрать, все такое интересное!

Я глянула на крепостную башню с узкими окнами-бойницами. Черные стяги на ее крыше отбивались от ветра и громко щелкали.

– Я не спрашивала… Как отреагировали харадгарцы на ритуал? На то, что я лишилась чувств. На огонь и прочее.

– Они взывали к Кахаэру, моля даровать тебе здоровье. А узнав, что ты идешь на поправку, хмельно отпраздновали твое возвращение под солнце.

– Они поняли, что что-то… буквально все… прошло не по плану?

– Даже мы не сразу поняли, что что-то… буквально все… прошло не по плану. А неодаренные… Их жизни скоротечны. После Эона пепла сменилось больше двадцати пращуров. И многое из того, что связано с нашей историей и обычаями, для них лишь легенды, пусть и знакомые с колыбели: про великие войны, красное солнце… и про тебя. Ты, мархээарисс, величайшая из их легенд.

Он рассмеялся, но я не вторила ему и сдавленно спросила:

– Они уже знают, что я не мьори их правителя?

Даримас подъехал ближе, и его кайдахар цыкнул на моего. Буцефал в долгу не остался и оскалился. Уж не знаю, что они обсудили, но к единому мнению не пришли.

– Мьаривтас представит тебя Кахаэру, когда будешь готова.

– Он сказал, что послал весть в Аграу Аристар. И это…

Я не договорила, потому что шею обхватили невидимые пальцы. Да и не знала я, что сказать! Как выразить обиду из-за того, что Акха сделал наверняка должное?

Понять бы еще, почему меня так задели его действия…

Харон услужливо прошептал: потому что он отказался от тебя…

Кумхарид сжал поводья и ответил так тихо, что пришлось напрячь слух:

– В первый раз появление мархээарисс ознаменовало конец великой войны. Она остановила кровопролитие и подарила нашим пращурам надежду на будущее. Но ты явилась в мирное время. И мы не понимаем, зачем ты здесь. Скажи, Дана Торрес, чего нам ждать от твоего прихода?

В его вопросе туго сплелись надежда и страх. Я понимала, откуда взялись оба чувства… и солгала:

– Не повезло вам со второй мархээарисс – я не знаю.

– Возможно, это как раз везение?

Я вопросительно приподняла брови, и Даримас пояснил:

– Возможно, ты явилась не потому, что мирозданию что-то угрожает?

Я не ответила, чересчур пристально рассматривая крепостную стену, на камнях которой ночные тени безжалостно отбирали цвет у закатного багрянца.

А что? Нужно было сказать, что Кахаэр в опасности, но я не представляю, от кого его защищать?! В надежде, что кумхарид подскажет? Судя по его словам, даары тоже не знают, откуда ждать удара. Чтобы панику посеять? Она наверняка даст потрясающие плоды – как бы они снова не устроили кровопролитие в поисках ответа!

А вдруг ответ – сами даары? Да и как вообще у мироздания могут завестись враги? Тем более… Как сказал Харон?

«…друзья, которые окажутся врагами. Герои, чьими поступками будет смыт позор с имен злодеев…».

Если бы не знала, что он говорит про мир, подумала бы, что угрожают человеку.

Глаза сузились против воли.

Мир. Это ведь не только мироздание. Это еще и мирное время. Может ли кто-то грозить благополучию Кахаэра очередной войной? Но кто ее затевает? И против кого? И почему я раньше не задалась вопросом множества смыслов? Из-за прежнего речевого портрета?

Нет, Харон совершенно точно говорил про мироздание!..

Даримас оборвал мои размышления вкрадчивым вопросом:

– Возможно, ты явилась, чтобы вернуть Кахаэру величие, а нам – куор?

С губ сорвалось злое:

– Чтобы вы очередную бессмысленную войну затеяли, заскучав в покое?

Мужчина отшатнулся. В его взгляде забились пенные волны обиды.

Я поморщилась.

– Я не хотела тебя задеть. Прости за резкие слова. Не знаю, почему я здесь. Когда выясню, обязательно расскажу.

Кумхарид склонил голову, прижимая ладонь к груди.

– Если в поисках тебе потребуется помощь…

– Обращусь. Ну что, достаточно стемнело, чтобы проникнуть в город без шума?

Даримас посмотрел на горные вершины, и последний закатный луч полыхнул в его глазах, прогоняя горечь. Мужчина ударил кайдахара пятками. Тот послушно направился к городским стенам. Буцефал потопал следом, недовольно порыкивая.

Набросив на голову капюшон, я смотрела на набирающее цвет зарево над Харадгаром, а в голове крутилось на повторе:

«…как сложны ваши языки. Сколько смыслов может быть у одного слова…».

Когда кайдахары вступили на мост, я окликнула спутника. Он посмотрел на меня поверх плеча. Я облизнула сухие губы и спросила:

– Кто ценнее для харадгарцев, мьори их мьаривтаса… или мархээарисс?

– Конечно же мархээарисс.

– Из-за права силы?

Мужчина улыбнулся. В его глазах притаилась насмешка.

– Сила чтима теми, кто способен заявить на нее право.

Я раздраженно воскликнула:

– А проще можно объясняться?! Понятнее!

Даримас рассмеялся. Я с трудом сдержала рвущееся на свободу пламя. Как же хочется приложить харида по голове!..

– Неодаренным никогда не оценить твоего могущества. Для них важна суть защитницы мироздания. Ты хранишь Кахаэр и уничтожишь любого, кто посягнет на его благополучие. А по силе это немногим – стихиям и…

– …даарам. Их правителю, например.

Как-то уж слишком много непрямых подтверждений тому, что «даар» – ответ на вопрос о причинах моего появления в Кахаэре.

Акха Джахар Даар, если точнее.

Я вцепилась в поводья до побелевших пальцев и выдавила смешок.

– Не много ли ты на меня взвалил лишь потому, что я – мархээарисс?

Глаза мужчины тревожно блеснули.

– Такова мархээарисс в легендах неодаренных.

– За уши притягиваешь.

Даримас озадаченно коснулся уха под капюшоном. Я вздохнула.

– Это значит: слабый довод.

Город тонул в гомоне и стуке колес. Повозки двигались по ярко освещенной главной улице и сворачивали на площадь. Небольшой затор отвлек внимание от ворот, и горожане на нас не смотрели.

Стражники при появлении кайдахаров вытянулись и прижали поочередно кулаки ко лбу и груди. Даримас кивнул в ответ и свернул на узкую улочку, вымощенную камнем. Двухэтажные здания стояли так близко, что между ними едва ли проедет повозка. Из окон лился приглушенный занавесями свет.

Я вздрогнула, когда кумхарид уверенно заявил, возвращаясь к разговору:

– Легенды приукрашивают наши силы и нашу историю.

– Вот именно. Откуда неодаренным знать, что я пришла ради защиты Кахаэра?

Голос мужчины смягчился, а тон стал раздражающе примирительным.

– В легендах не все правда, но они не лживы изначально. В нашей истории была лишь одна мархээарисс, и мы, даары, не можем отрицать, что ты пришла из-за неведомой угрозы. Неодаренные же не размышляют о причинах и пересказывают истории о могуществе женщины, благодаря которой выжил их вид.

– Даримас, я воду разбудить не могу! Какая из меня защитница мироздания?!

– Осознав суть, даары множество зим тратят на то, чтобы подчинить дар. Ты не первая в своей беде. Но… возможно, именно в легендах кроется ответ на вопрос, насколько могущественной ты станешь, раскрыв свою суть.

– Предпочитаю выяснить это из книг про безостановочные войны!

– Любой даар расскажет, на что была способна первая мархээарисс…

Я сорвалась на крик:

– Но я – не она!

Даримас шумно выдохнул и склонил голову.

– Мархээарисс, я веду к тому, что даже мы, даары, не можем знать…

Конец фразы потонул в громогласном реве.

Я запрокинула голову, вглядываясь в темнеющее небо между крышами. Сердце забилось болезненно сильно, когда прямо над нами пролетел черный даар. Слабое голубое сияние повторяло его путь.

Мьаривтас Севера вернулся в столицу!

Раздались радостные крики. Харадгарцы высунулись из окон, приветствуя правителя. Их взгляды еще не обратились к двум всадникам, и я процедила, пересаживаясь выше в седле и закрепляя ступни в стременах:

– В замок! Быстро!

Буцефал послушно помчался по улице, высекая подковами искры из камня. Кайдахар Даримаса не отставал.

Пока мы добирались до внутренних защитных стен, я отбила все, что не успела отсидеть. Пальцы на руках сводило. Ноги онемели. А потому, когда Буцефал резко остановился перед рядами воинов в черных доспехах, я вывалилась из седла. И какова же была моя радость, когда прохладные объятия спасли непутевую мархээарисс от парочки тяжелых ушибов.

Дар стужи ущипнул меня за нос. Хриплый голос пробрал до мурашек:

– Мархээарисс, ты уже видела солнце?

Я отстранилась от Акха, поймала его встревоженный взгляд и выдохнула:

– Да! А ты?

Он посмотрел на Даримаса за моей спиной, приветливо улыбнулся.

– Да, мархээарисс. Благодарю тебя.

И опустился на одно колено, расплескивая белую мантию по брусчатке. Его действия сопроводил жуткий грохот.

Я растерянно отступила, осознав – все на площади преклонили колено: воины, хариды, вышедшие встретить Акха мьаривы и знать. В стройном приветственном хоре голос мьаривтаса прозвучал торжественно, без капли нежности:

– Черного неба, мархээарисс Кахаэра! Жду твоей воли.

Тошнота поднялась по горлу скользким комом. Не в силах отвести взгляд от венца правителя Севера, я сказала первое, что пришло в голову:

– Проводи меня до покоев.

Акха поднялся, сохраняя осанку возмутительно идеальной. В голубых глазах под пушистыми ресницами горел восторг, словно исполнение моей просьбы было великой честью.

В грудь словно ветоши набили – так тесно стало внутренностям.

Конечно, честью, ведь в сопровождении нуждается сама…

– Твоя воля ведет меня, мархээарисс!

Да, она самая.

За два удара сердца я успела трижды пожалеть о просьбе и четырежды передумать. Но когда мьаривтас в полупоклоне подал мне согнутую в локте руку, ухватилась за его предплечье. Нас привычно окружил десяток воинов. Хариды возглавили группу, а мьаривы составили внешнее кольцо.

В замке картина повторилась – все, кто встречался на пути, спешно преклоняли колено, приветствуя сначала меня, а потом правителя Севера.

Я не смотрела на него, страшась не найти за величественной броней знакомое тепло. Мне казалось, что кто-то выстудил мьаривтаса, пока он отсутствовал. Лишь раз встретившись с ним взглядом, я спешно отвернулась – видеть откровенное равнодушие, словно по щелчку пальцев сменявшееся восторгом, было тошно.

Когда мы миновали нужный этаж и двинулись к лестнице, я остановилась и спросила:

– Куда мы направляемся?

Акха казался искренне удивленным.

– В твои покои.

Ноги подкосились, и я устояла лишь благодаря тому, что цеплялась за его предплечье.

Что ж, видимо, меня переселили… подальше от мьаривтаса.

«Не в этом причина! Почему надумываешь всякое?!».

Впервые за долгое время я прислушалась к голосу разума и заставила себя успокоиться, хотя зверь протестовал, а с пальцев успели сорваться искры.

Я пораженно разглядывала гостиную, прогнав десяток услужливых магри.

Во-первых, она была гигантской. Да я заблужусь по пути от спальни к выходу раз пять, если карту местности не изучу! А во-вторых…

Я медленно повернулась к Акха.

– Это что за комната боли?!

Драпировка на стенах, ковры на полу, тяжелые шторы, обивка диванов и кресел – все было красным! Даже у дерева, из которого были выполнены столы и стулья, был благородный красный оттенок! Один каминный портал был белым, но даже его умудрились наглухо разрисовать изящными узорами.

Какими? Конечно же красными!

А еще в покоях было до рези в глазах светло. Белый огонь радостно танцевал на фитилях множества свечей, подмигивал отражением в подсвечниках.

На невысоком столике был накрыт легкий ужин – в замке узнали, что я собираюсь вернуться, или постоянно меняли блюда? Бегающий взгляд болезненно спотыкался об вазы, картины и открытые резные шкатулки с драгоценностями.

Красиво, дорого и богато, конечно, но в такой обстановке рассудка лишиться недолго! И вот что удивительно – я не заметила в оформлении ни одного даара.

Я направилась в спальню, с ужасом представляя, что ждет меня за массивной дверью. Распахнув ее, вошла в комнату и схватилась за голову. Размерами она не уступала гостиной, а если учитывать несколько смежных помещений, в которые вели отдельные двери, наверняка превышала мои прежние покои. Все целиком!

Проигнорировав кровать на десятерых без привычного балдахина, но зато с вычурным кованым изголовьем, я распахнула первую дверь и застонала – комната была заставлена открытыми шкафами с бесчисленными нарядами. Красными! Вся одежда была красной!

Когда я вернулась в гостиную, мьаривтас не посмотрел в мою сторону.

– Акха… Зачем… Это все слишком!

Растерянный и подавленный, он глянул на меня украдкой и уставился на камин – огонь тянулся к нему и нетерпеливо помахивал язычками, словно соскучившийся питомец.

– Прошу о милости, мархээарисс – скажи, что тебе не по душе. Позволь исправить…

– Не нужно ничего исправлять!

– Но ты недовольна…

– Я не… Акха, мои прежние покои прекрасны!

Мьаривтас посмотрел на меня с непривычной холодностью, вскинул подбородок и расправил плечи. Броня властности наглухо запечатала знакомого мне мужчину.

– Ты заслуживаешь лучшее из того, что может предложить двор Севера и его мьаривтас.

– Мне достаточно того, что ты уже дал. Кров, одежду, еду… Мне все по душе! Ты дал мне все, что необходимо…

– Этого недостаточно!

Злой ветер пронесся по комнате, тревожа огни. Акха судорожно вздохнул и прикрыл глаза, пряча вьюжные белые искры. Снова посмотрел, да так высокомерно, что даже зверь, раззадоренный близостью знакомого дара, озадаченно притих.

– Двор Севера будет твоим домом столько, сколько пожелаешь. И все его блага…

В груди кольнуло.

– Сколько пожелаю? Акха, ты говоришь так, словно я…

«…лишь гостья».

«А разве это не так?».

Я резко отвернулась, пытаясь отдышаться. В каждом слове мужчины звучало: «оставайся сколько нужно, я обеспечу тебе комфорт и роскошь!». Но не было ни намека на предложение остаться навсегда.

Меня окутал запах грозы. Я повернулась и едва не ткнулась лицом в грудь мьаривтаса. Прохладная ладонь привычно скользнула по моей спине к лопаткам, но тут же опустилась.

– Мархээарисс, ты видела солнце?

Я развернулась и обхватила щеки мужчины ладонями.

– Дана! Меня зовут Дана!

Акха прикрыл глаза и прильнул к моей ладони, но тут же отступил и выпрямился, возвышаясь надо мной. И внезапно показался ужасно далеким. Недостижимым! Отстраненным, надменным, безразличным.

Таким видел правителя Севера каждый. Но я – никогда. И не желала этого!

Акха шагнул назад и склонил голову. Я убила желание схватить его за мундир и обняла себя за плечи. Тело забила дрожь – казалось, равнодушие мьаривтаса проникло в кости, и даже дар пламени не мог справиться с заполнившим нутро холодом.

– Если покои тебя не устраивают…

– Да, не устраивают. Я хочу вернуться в прежние!

Акха выдержал паузу и медленно кивнул.

– Твоя воля ведет меня, мархээарисс. Позволь покинуть тебя и…

– Не позволяю!

Слова вырвались, обгоняя мысль. Мужчина часто заморгал, не поднимая взгляда. Он молчал, ожидая моей воли, и я изъявила ее:

– Поужинай со мной.

«Нам нужно поговорить».

Глава 3

Когда магри досервировали ужин и ушли, я опустилась на пол рядом со столом. Акха застыл возле дивана, рассматривая камин.

– Стоя больше влезет?

Взгляд мужчины прыгнул на меня и вернулся к белому огню.

– О чем ты говоришь?

Я похлопала по ковру ладонью.

– Присядь. Довольно сложно будет постоянно задирать голову, чтобы видеть тебя.

Акха пристально посмотрел на двери и опустился на пол по другую сторону стола. Каждое его движение было преисполнено манерности. Взгляд оставался отстраненным. Венец глумливо подмигивал бликами, напоминая о месте его обладателя в иерархии Кахаэра. Несмотря на то, что я находила поведение Акха непривычным, оно ощущалось естественным и непринужденным. Он вел себя… как правитель.

Я прогнала воспоминания о наших уютных разговорах у камина, осознав, как нелепо выглядит сейчас мьаривтас. В зале хранителей его ждал величественный трон, а стол в обеденном зале, в котором мне ни разу не довелось побывать, наверняка возглавляло богато украшенное кресло. Сидя на полу мужчина казался… несуразным. Неуместным в простоватой обстановке, иронично оттененной роскошным убранством покоев.

Акха тихо спросил:

– С чего изволишь начать трапезу?

Я растерянно указала пальцем на блюдо с мясом, обложенным ломтиками корнеплодов. Мужчина наполнил тарелку и передал ее мне. Розовое вино плеснулось в кубок ужасно громко. Я выпила залпом, а когда Акха вновь наполнил кубок, выпила и его под слегка удивленным взглядом. И огромным усилием воли удержалась от того, чтобы судорожно влить в себя третий.

– Как прошел… твой полет?

Теплая улыбка украсила мьаривтаса, но не отразилась во взгляде.

– Солнце улыбалось мне, благодарю, мархээарисс.

Я проглотила рванувший на волю крик и нервно спросила:

– Где вы были?

Звон вилки об тарелку оборвался противным скрежетом.

– На границе владений Ночи.

– А чем… вы там занимались?

Быстрый взгляд из-под густых ресниц.

– Охотились на ее Детей.

– Это еще кто?

Мьаривтас прожевал кусочек мяса и ответил:

– Неодаренные, которых коснулось могущество северной стихии. Помнишь серые шкуры, на которых мы спали в пути?

Я кивнула, и мужчина сдержанно улыбнулся.

– Они принадлежат им.

– Вы охотитесь на них ради шкур?

– Выделанные шкуры высоко ценятся – одежда и спальные принадлежности, сшитые из них, комфортны и в мороз, и в жару. Но это не первая причина. Дети Ночи изредка покидают снега и стаями нападают на города. Я – единственный, кто может проникнуть в сердце Сабисс Гаха и истребить врагов моих подданных там, где обращенные верят в защиту стихии и свою безопасность.

Памятуя о шестиногих скакунах, я поежилась, представив, какой ужас может породить несокрушимая Ночь. И насколько этот ужас может быть опасен.

– Зачем неодаренные идут в ее земли?

Во взгляде Акха промелькнула горечь.

– Могущество Ночи просачивается через границы равнин и отравляет окрестности. Те земли необитаемы, но опасность манит смельчаков и глупцов. Оказавшись в приграничье, они поддаются северной стихие и сбегают в снега ее Детьми.

Я бездумно осушила кубок. Губы мьаривтаса дрогнули, словно мужчина хотел улыбнуться, но сдержался.

– Как часто ты охотишься на них?

– Раз в несколько лун. Я проникаю вглубь Сабисс Гаха. Кхар Джахар облетает Акхасс Дюзар…

Я тихо перебила его:

– Полночь.

Акха вопросительно вздернул бровь, и я пояснила:

– «Акха» значит «полночь».

– Да, мархээарисс. Я родился в самый темный изгиб солнечного хода, когда светило было дальше всего от небосвода. Имена могут многое рассказать о нас.

Например, имя его пращура…

А не в честь ли тирана даары назвали северную стихию?

Я хмыкнула, не решаясь касаться вновь наполненного кубка. Еда так и осталась нетронутой – аппетита не было и в помине. Напьюсь же…

– А что означает твое имя?

Я мрачно усмехнулась.

– «Дана» значит «мудрая». А еще «дарованная».

– А Торрес?

– Так называются оборонительные башни. Я читала, что «торрес» – что-то вроде символа. Защиты, мощи и надежности.

Акха воскликнул, порядком напугав меня:

– Мархээарисс, твое имя великолепно!

Он восхищенно улыбался, а мне хотелось выбежать из комнаты, запрыгнуть на Буцефала и скакать куда глаза глядят.

Кубок все же оказался в моих пальцах.

– Так почему ты перестал меня им называть?

В глазах собеседника мелькнуло неподдельное изумление. Я пояснила:

– Ты называешь меня «мархээарисс»…

– Но ты и есть…

Я перебила его:

– Ты понимаешь, о чем я говорю!

Лоб мьаривтаса прорезали глубокие морщины.

– Нет, не понимаю.

Скулы свело. Я проглотила вязкую слюну вместе с глотком вина.

– Ты перестал называть меня Даной. Осталась лишь «мархээарисс». Почему? Потому что моя суть важнее… моего имени?

Акха смотрел недоуменно, пока я покачивала кубок и чересчур внимательно разглядывала жидкость. Та жадно облизывала стенки, ловя блики огня.

– Дана…

Я вскинула голову и задушила стон – Акха улыбался, но его взгляд оставался поразительно отстраненным.

– Почему ты называешь меня мьаривтасом?

– Потому что ты мьаривтас.

– А ты – мархээарисс.

Загнанная в ловушку, я с грохотом поставила кубок на стол.

– Но я называю тебя по имени! А ты меня нет!

– Я только что сделал это. Разве ты не слышала?

Я раздраженно воскликнула:

– Акха, ты действительно не понимаешь, о чем я говорю?!

Он хрипло засмеялся, но сразу же перестал. Я тоже притихла, настороженно следя за трещинами, бегущими по броне равнодушия мьаривтаса. Черты его лица смягчились, взгляд стал таким же нежным как прежде. Но слова выдернули меня из накатившей неги и швырнули на твердую землю:

– Чем тебе неугодно это слово?

Я сжала зубы до боли в челюсти. Знала я, почему новое обращение выводит меня из себя – слишком много ответственности и утрат с ним связано! Но как объяснить, чтобы он понял?

Не дождавшись ответа, Акха склонил голову набок и спросил:

– Тебе трудно принять твою суть, я прав?

Я снова не ответила, но мьаривтасу это не требовалось. Он продолжил:

– Одаренные Кахаэра знают о своей сути задолго до того, как осознают ее – до того, как принимают природу своего происхождения и позволяют дарам проснуться. Звучит, будто у нас есть выбор, но это не так. Мы – могущественные существа, хранящие власть и покой Кахаэра. Такими нас сотворило мироздание. Но ты, пришедшая из-за грани, долгие зимы жила, не зная о своей сути. И я не могу представить, каково тебе сейчас.

От его улыбки стало тошно. То же самое, но грубее, я втолковывала Даримасу. Но, встретив понимание Акха, испытала стыд. Возможно, потому что ввела его в заблуждение…

– Сколько зим ты прожила?

Я угрюмо буркнула:

– Тридцать три.

Улыбка Акха стала снисходительной.

– Ты так молода…

– Будто ты намного старше!

Он ответил, сдерживая смех:

– Я прожил сто восемьдесят шесть зим.

Я ахнула, не сразу вспомнив, что даары живут гораздо дольше простых смертных. Вот тебе и «почти ровесники»!

– Ты такой… взрослый!

Акха рассмеялся и покачал головой.

– Мы осознаем суть к пятидесятой зиме. К восьмидесятой подчиняем дары. Встаем на крыло после сотой. Я очень молод, но через многое мне пришлось пройти гораздо раньше остальных.

– Потому что ты наследный мьаривтас?

Акха кивнул.

– Кхар Джахар уступил мне северный зал хранителей, едва я раскрыл дары и воспитал дух достаточной силы, чтобы совладать с ними. Долг, который отец возложил на себя, став мьаривтасом, оказался неисполнимым.

Тихий вздох разнесся над столом морозным воздухом.

– Лишь мне из ныне живущих подвластна северная угроза. Лишь я один могу удержать Ночь на равнинах. Кахаэр отчаянно нуждался в моем могуществе, и потому я стал мьаривтасом на сотни зим раньше.

– А до твоего рождения как с ней справлялись?

– Прошедшие эоны дались моему двору нелегко. Северяне подолгу не видели солнца из-за туч. Мне пришлось рано взвалить на себя бремя власти, но ты… Тридцать три зимы…

Акха невесело усмехнулся.

– Между нами великая пропасть, мархээарисс. Я одаренный, ставший мьаривтасом, а ты родилась обремененной.

Я вяло запротестовала:

– Но я не была такой, когда мы встретились.

– Ты пришла в мои земли, чтобы я разбудил могущество, что дремало в тебе всю жизнь. Возможно, с первой мархээарисс было так же. Боюсь, нам не узнать наверняка.

Он задумчиво облизнул губы и продолжил:

– Среди моих мьаривов есть те, кто осознанно отказался от наследной власти. У них не было выбора – рождаться одаренными или нет. Но они выбрали не становиться правителями своих земель. Но, пусть это причинит тебе страдания, у тебя в отличие от них нет дозволения на такую роскошь. Потому что мархээарисс – не титул, как мьарив, мьаривтас, мьарисит или мьаритарх. Это твоя истинная ипостась, второе имя, если будет угодно.

Я упрямо мотнула головой.

– Неугодно!

– Ты хочешь, чтобы я перестал тебя так называть?

Я с отчаянием прошептала:

– Я хочу, чтобы ты снова начал называть меня Даной.

И пусть это не первое мое желание, но с чего-то же нужно начинать!

Лукавый проблеск взметнул искры на голубых радужках.

– Твоя воля ведет меня… Дана. Скажи, иное обращение изменило твою суть? Ты по-прежнему мархээарисс. В тебе – все силы мироздания и те, что породили мы, даары. Твоя воля ведет нас и твое слово – изначально истинно и законно.

Я не стала уточнять, что, в отличие от одаренных Кахаэра, могу лгать. Смысл? Никакого.

Акха подался вперед.

– Даже имя, которое ты помнишь. Вдумайся в заключенные в него смыслы. Дар, мудрость, надежда и защита. Ты – твердыня Кахаэра. И в твоем кулаке – его мощь. Каким бы именем мы тебя ни называли, данным при рождении или обретенным здесь, суть… неизменна.

Я устало провела ладонями по лицу, убирая невидимую паутину правоты собеседника. На кончике языка горчила досада.

В прошлой жизни я добивалась уважения и признания опытом и навыками. Хорошее отношение и дружбу получала за то, какая я по натуре. Четко разделяла жизнь на дом и службу и, меняя места, оставляла за порогом то Дану-работницу, то Дану-семьянинку. Но в Кахаэре… это не работает. Созвучное с титулами «мархээарисс» – не служба, а роль, выданная судьбой.

Время, потраченное на размышления и душевные метания, до обидного легко обесценилось и оказалось убитым впустую. Наивные женские мечты о признании моей личности более важной, чем могущество защитницы мироздания, продолжали умирать с протяжными стонами, но ответ я получила – Акха никогда не отделит мархээарисс от Даны Торрес.

Досадно, но причины понятны. Пройдут зимы, и места мьаривтасов займут их потомки, а мьаритарха – наследник или новый род. Мое «место» – в плоти и крови. Отдать его невозможно при всем желании. Я буду жить и умру мархээарисс, но упрямо сопротивляюсь принятию и врежу только себе.

Стоило осознать это, в голове оформилось единственно верное решение. Порой битва с самого начала не оправдывается жертвами, потому что победить в ней невозможно. Порой лишь в смирении можно найти покой, сколько бы боли и страданий оно ни принесло сначала.

Значит, пришло время смириться…

Мьаривтас терпеливо ждал ответ. Я не могла заставить себя посмотреть на него и немного надеялась, что уйдет. Но он не исполнил мое желание и снова заговорил:

– Знаешь, что я чувствую, когда произношу столь неугодное тебе слово?

Я отрицательно мотнула головой, запихивая поглубже вопрос: боль утраты?

Мужчина тягуче прошептал:

– Мархээарисс…

Преследуя голос, по гостиной разлился аромат дождливой ночи. Я несмело посмотрела на Акха и задержала дыхание – в его взгляде бились насмерть тоска и нежность. Брови мужчины надломились, а уголки губ приподнялись в мечтательной улыбке.

– Оно прокатывается по языку щекоткой, бьет в нёбо… и выдыхается решительно, своенравно, словно я не имею права пленить его суть в звуках. Словно это возмутительно и преступно – пленить что-то столь неудержимое и вольнолюбивое. Что-то столь… великолепное. Оно на вкус… как свобода.

Голубое свечение залило глаза Акха. Дар стужи рассыпал по его щекам мерзлое крошево.

– Оно как воздушный поток, который помогает мне парить над горами – надежное, но в то же время непредсказуемое. Как костер, перерастающий в лесной пожар – запальчивое и дерзкое. В нем так же, как в тверди, соединяются непоколебимость и исконность. В нем все. Смелость. Убежденность. Сила. Величие… Но в нем есть и слабость. Мягкость. Плавность…

Он снова прошептал, жадно растягивая каждый звук:

– Мархээарисс…

Я судорожно вздохнула, стискивая кубок пальцами. Это было томительной лаской и страшным мучением – слушать, как он произносит ненавистное слово. И я была готова смириться с «титулом» лишь ради этого наслаждения, раз уж другие недоступны.

Акха посмотрел на меня сквозь ресницы с тающими на них снежинками.

– Оно ласкает губы и заставляет сердце биться быстрее. Слышишь, как я пытаюсь удержать последние звуки дыханием? Изнемогая, до головокружения… Я произношу: «мархээарисс» и в каждом звуке чувствую тебя, Дана Торрес.

«КРАК!», – я словно наяву услышала, как треснула и разлетелась по гостиной, бренча осколками, ледяная броня мьаривтаса.

Побелевшие зрачки вспыхнули. Размытый взгляд прошелся по моему лицу. Дар стужи коснулся шеи, пощекотал ключицы и сбежал, напуганный собственной наглостью.

На висках выступила испарина. Я утонула в разыгравшейся вьюге белых искр. Мьаривтас смотрел как прежде – жадно, по-собственнически… но с примесью страха и стыда. Словно то, что он чувствовал прямо сейчас… было возмутительно и преступно.

Он отвернулся первым и спешно отпил из кубка.

– Ни одно обращение не изменит твоей сути. Но если желаешь…

Я хрипло перебила его:

– Делай как знаешь.

Акха озадаченно склонил голову набок, и я махнула рукой.

– Делай что хочешь.

Шумный вздох заставил меня вздрогнуть. Взгляд мужчины мазнул по моим губам, коснулся шеи и сбежал вслед за даром стужи. И в нем я увидела все, в чем нуждалась измученная женская душа.

Растревоженное сердце забилось неровным ритмом. Голова закружилась. Зверь жалобно заскулил. А я не могла отвести взгляд от обнаженного душой мужчины. Наращенная за время разлуки броня исчезла. Выпущенные из плена чувства носились вокруг морозными вихрями, нерешительно касаясь моих плеч, украдкой тревожа локоны. И мне внезапно стало плевать, в ком Акха видит солнце – в Дане или в мархээарисс. Ведь мы с ней едины.

Нас не разделить! Она – это я, а я – она. В моих алых глазах отражается ее могущество, моим голосом звучат ее слова. На кончиках моих пальцев пляшет ее пламя, в моей груди звучит гул отзывающейся ей тверди…

С плеч свалилась незримая тяжесть. Дыхание стало сбивчивым – так бывает, когда выныриваешь на поверхность водоема с глубины и жадно хватаешь ртом воздух, не в состоянии насытиться его живительной сладостью.

Я смотрела на Акха, и меня заполняли радость и покой, мерцающий озерной рябью. Опьяненная чувствами, я подалась вперед и тихо спросила:

– Акха, ты хотел бы, чтобы я осталась в твоем дворе?

Мьаривтас стиснул челюсти. Желваки метнулись по впалым щекам, рисуя острые углы. Дыхание мужчины участилось, а на виске ритмично забилась жилка. Акха выглядел так, будто боролся с собой. Словно то, что он хотел ответить, было возмутительно и преступно! Словно мысли причиняли боль!

Я терпеливо ждала, всматриваясь в его лицо в поисках невысказанного ответа. И прочла его в мимолетном взгляде с россыпью белых искр.

Он был полон надежды отчаявшегося, но вновь обретшего шанс.

Вино ударило в голову, рождая хмельную смелость. Запрещая себе думать, что ошиблась, я откинулась спиной на диван. Губы растянулись в улыбке, которая не сошла, даже когда мужчина выдавил:

– Двор Севера будет… твоим домом столько… сколько пожелаешь.

– А если я не захочу покинуть его? Если захочу остаться… с тобой.

Мьаривтас ответил на улыбку. В уголках его губ притаилась радость.

– Я почту за великую честь стать твоим соратником.

– А куором?

Акха резко выпрямился, расплескивая вино. Его пальцы задрожали. По лицу пробежала судорога. Сила дара вырвалась из глаз и завихрилась дымными жгутами: серыми с проблеском, голубыми, как ясное зимнее небо, и черными, как дождливая ночь. Я завороженно рассматривала их, понимая – это суть наследного мьаривтаса, многогранная, могущественная…

Сбивчивый голос заставил меня напрячься:

– Если посчитаешь… мою партию достойной… твоего…

Акха не договорил и закашлялся, прикрыв нижнюю часть лица ладонью. Но я увидела то, что он пытался спрятать, и ринулась к мужчине, сбивая преграды на пути – из его носа обильно потекла густая кровь.

Отпихнув его руку, я ахнула – не только из носа! Кровь пачкала зубы и бежала по подбородку. Даже в уголках глаз набухли багровые капли!

– Акха, что с тобой?! Что происходит?!

Он уверенно перехватил мое запястье и отвернулся, продолжая кашлять в ладонь. На черной коже перчатки заблестели вязкие сгустки.

– Акха, что это?! Что происходит?! Как помочь тебе?!

Я схватила тканную салфетку и начала судорожно вытирать кровь с лица мужчины. Он подавился смехом и снова закашлялся, когда я послюнявила ткань, чтобы стереть разводы.

– Дана, оставь…

– Ты кровью истекаешь! Подожди здесь, я позову Маритаса!

Я попыталась вскочить, но Акха схватил меня за руку и заставил сесть… к нему на ноги. И порадоваться бы мне сдвигу с точки равнодушия, но я с ужасом разглядывала багровые жилки, замаравшие голубые радужки.

– Дана, я… прошу о милости…

– О какой?

Акха вымучил улыбку

– Не задавай вопросы… на которые я… не могу ответить.

– Это какие?

– О моих… желаниях.

Он отвернулся и кашлянул, сжимая губы. Я поднесла салфетку к его рту.

– Сплюнь.

Акха изумленно глянул на меня и снова отвернулся, содрогаясь всем телом и прижимая кулак к губам. Я схватила его за плечи и провыла:

– Да что с тобой?! Что сделать, чтобы тебе полегчало?!

Продолжая трястись, мьаривтас отобрал у меня салфетку, прижал ко рту и сплюнул так, чтобы я не увидела противный сгусток, снова кашлянул… и расхохотался. И до меня дошло, как забавно выглядели со стороны мои действия.

Смех пощекотал горло, и я улыбнулась, разглядывая мотавшего головой правителя Севера. Венец подмигивал бликами, будто говоря: ты все делаешь правильно, Дана Торрес, просто… ты другая. Несуразная. Порой неуместная.

Прохладные ладони обхватили мою талию, и вскоре я уселась на ковер рядом с мужчиной. Он утирал кровь и не переставая бормотал:

– Вот так просто… Сплюнь…

Я коснулась его щеки, привлекая внимание.

– Акха, что произошло?

Он улыбнулся, и я стерла капельку крови в уголке его рта.

– Дана, я прошу о милости…

– Не задавать вопросы, на которые не можешь ответить? Но почему не можешь?

Мой голос дрогнул, и в нем отчетливо зазвучала досада. Акха снова кашлянул, на этот раз без крови.

– Потому что ты – мархээарисс.

Перебрав заданные вопросы, я озадаченно нахмурилась… и распахнула глаза. Понимание пришло подозрительно быстро и просто.

Так вот что значит: «ни один даар не может склонить мархээарисс к союзу или взять против воли»? Ничего себе защита!

Я ткнула пальцем в салфетку.

– Вот это все… из-за моих вопросов?

Акха кивнул и глотнул вина, а я крепко задумалась.

Выходит, ни один даар не может открыто проявить чувства ко мне? И даже сказать ничего не может, чтобы в выгодном свете предстать и склонить чашу весов на свою сторону? А сделать? Вот же… дерьмо!

Я угрюмо насупилась, но душа парила. Получается, равнодушие Акха было связано с этим запретом?

«Не только с этим. Его Узор…».

Я неуверенно спросила:

– Ты все еще видишь во мне утрату?

Акха побледнел, но ответил спокойно:

– Да.

Сердце сжалось в ноющий комочек.

– Тебе все еще больно?

– Да.

Комочек пропустил достаточно ударов, чтобы я всерьез забеспокоилась.

– Это пройдет?

Мьаривтас коснулся моего запястья, нерешительно погладил.

– Все проходит.

Я вспомнила не ослабшую со временем боль в глазах Даримаса. Не слишком обнадеживающе…

Запрещая себе тонуть в унынии, я глянула на мужчину исподлобья. Мы сидели так близко, что захоти я – легко прильнула бы к прохладному боку.

Вспомнилась колыбель… Могучее тело черного даара… Его крыло, под которым так спокойно спалось… Ощущения безоговорочного доверия и защищенности… И желание быть с мьаривтасом… в любой ипостаси…

Кровь вскипела. Дар взвился столбом огня, опаляя горло. Воздух задрожал, размывая зрение. Акха восхищенно вздохнул, всматриваясь в мои наверняка горящие глаза.

– Ты прекрасна, Дана Торрес… Твое пламя…

– Процветает. А воду пробудить не удалось. Но вместо этого…

Я прикрыла глаза и сосредоточилась, выискивая жилу мьаривтаса. Она покорно явила себя.

– О чем ты говоришь?

Я вскинула ладонь, прося тишины. Зажмурилась до рези в веках, вглядываясь в клубок в груди Акха. Хотя назвать увиденное клубком… вполне сойдет за оскорбление.

Жила мьаривтаса была в десятки раз больше уже виденных мною. Плотные нити безостановочно шевелились. Голубые, гораздо ярче, чем у Даримаса, закручивались и вились, напоминая снежные вихри. Они туго сплетались с белыми, мерцавшими серыми прожилками – так переливается на солнце благородная седина. Но каждая нить то и дело разрывалась, будто ее скрывала тень… Нет, не тень!

Я нашарила колено Акха и уперлась в него ладонью, разглядывая черные нити. Их было немного, но росли они прямо из жилы. А это значит…

Я распахнула глаза и воскликнула:

– У тебя три дара! Почему ты никогда не говорил об этом?

Акха ошарашенно уставился на меня.

– Дана, я не единожды…

– Не говорил ты про третий дар! Ты всегда повторяешь одно и то же.

Я вздернула подбородок и пробасила:

– Я, Акха Джахар Даар, даар стужи и тлена… и так далее!

Мьаривтас весело рассмеялся и охнул, когда я ткнула его пальцем в грудь.

– Ты никогда не говорил, что у тебя три дара! Какой третий?

По лицу Акха пробежала тень. Он ответил с явной неохотой:

– Тот, благодаря которому я ослабляю Ночь.

Я нетерпеливо подпрыгнула на месте.

– И это?!

– Северный ветер.

Я призадумалась. А ведь действительно – он упоминал его. И не раз. В памяти послушно всплыло: «потомок приручит Северный ветер».

И снова наивысшую награду за внимательность получает мархээарисс Кахаэра!

– Но он сам слаб…

– Я потратил много сил на битву с Детьми Ночи.

– Разве не опасно так изводить себя? А как же борьба со стихией?

Акха снисходительно улыбнулся.

– Успокой дух, Дана. Уничтожая Детей, я лишаю Ночь соратников. Битва ослабила меня, но я восстановлюсь в колыбели… когда позволишь покинуть тебя.

Я спешно отстранилась.

– Позволяю! Покидай! Только ответь… Как долго тебя не будет?

В глазах мьаривтаса отразилось все от радости до испуга, во всех мерах и проявлениях.

– Я вернусь на шестом рассвете. Но прежде чем покинуть Харадгар прикажу вернуть тебя в прежние покои.

Я осмотрелась, игнорируя перевернутый стол и разлетевшуюся по полу посуду – ужин пошел… по одному месту. Зато поговорили!

Новые покои душили излишествами, от яркого света болели глаза, но…

– Я останусь в этих. Но могу кое-что исправить?

Акха озадаченно кивнул.

– Твоя воля ведет нас, Дана Торрес.

Я поморщилась, но не стала придираться к словам – сама почти умоляла снова называть меня по имени. А с остальным… уступлю. Пока что…

– А мои вещи? Их принесли?

Заканчивая фразу, я покрылась ледяными мурашками.

Гахтар рода Джахар… Я должна вернуть его…

Лицо Акха окаменело. Скулы резко выделились.

– Они должны быть в твоей спальне, но если их нет…

Я спешно вскинула ладони.

– Я еще ничего не осмотрела! Наверняка они там. Успокой дух, мьаривтас.

Акха поднялся на ноги, помог мне встать и поклонился.

– Черного неба, Дана Торрес.

Я не особо рассчитывала на поцелуй, но расстроилась, когда его не последовало.

Мужчина направился к выходу из покоев. Я тяжело вздохнула и тут же улыбнулась – проказливый дар стужи успел коснуться моей щеки прохладой.

На душе стало легко, и даже впорхнувшие в гостиную магри не разбудили задремавшую злость.

Травяное море горело до самого обрыва. Открывшийся с крепостной стены вид высекал слезы из глаз. Запах гари забивал ноздри. От жара по лицу катился пот. Стоны Кахарганов лишали самообладания.

Вцепившись в каменное ограждение, я смотрела на паривших в вышине дааров. И когда черный камнем упал прямо в огонь, закричала от ужаса.

Я заметалась по стене, вглядываясь в багровые языки, но голос Акха внезапно раздался за моей спиной:

– Дана…

Я резко повернулась и взвизгнула, зажав рот ладонью – лицо мьаривтаса было залито кровью. Она сочилась из глаз, вытекала из носа и рта. Даже из ушей!

Я сдернула с Акха мантию и начала вытирать кровь… но вместо алого белый мех окрасился черным. Я коснулась пятна, растерла маслянистую жидкость пальцами и охнула от боли, когда в подушечки вонзились невидимые ледяные иглы.

Это не кровь! Это…

Я вскинула голову, ища взгляд мьаривтаса, и отпрянула. Мужчина улыбался, и меня до костей пробрал безумный восторг в изгибе его губ.

Акха поднял руку, желая коснуться моего лица, и я отшатнулась – на пальцах мужчины плясал черный огонь. Он плавил кожу мьаривтаса, и та стекала, срывалась каплями и прожигала камень под нашими ногами.

Крепостная стена закачалась, и я с визгом схватилась за руку Акха, чтобы устоять. Черный огонь перескочил на мою кисть. Мужчина восхищенно прошептал:

– Дана, твой дар… прекрасен!

Отозвавшись на упоминание, пламя закипело в груди, обожгло горло и вырвалось на свободу. Мои руки загорелись до самых плеч, но жара я не чувствовала. С испуганным криком я оттолкнула Акха и замахала руками, пытаясь стряхнуть черные язычки. Но они отбирали все больше места у моего дара.

– Что это?! Что происходит, Акха?!

Он не отвечал, следя за моими заполошными действиями с безумной улыбкой.

Черный огонь перекинулся на грудь… и проник внутрь. Сердце сбилось с ритма. Нутро заполнил невыносимый холод. Я зашарила ладонями по шее и ключицам, давясь рыданиями.

– Акха, что происходит?! Помоги мне!

Он снова оказался рядом, перехватил мои запястья и выдохнул в лицо:

– Прими мой дар, Дана Торрес!

Я отпихнула его… и перевалилась через ограждение. И когда после недолгого падения огонь скрыл от взгляда тучи и свет красного солнца… проснулась. Резко села на кровати, распахнула глаза… и завопила так, что меня наверняка услышали в Аграу Аристар.

Мои руки горели до плеч. И не только они.

Роскошная кровать превратилась в костер. Огонь жадно облизывал кованое изголовье и тянулся к тканной драпировке стен.

Я выпуталась из остатков одеяла и рухнула на пол. Разумная часть меня увещевала:

«ВОЗЬМИ ДАР ПОД КОНТРОЛЬ! ТЫ УМЕЕШЬ! ДАВАЙ!».

Паникующая визжала:

«Проще сказать, чем сделать!».

«СОБЕРИСЬ, МАРХЭЭАРИСС!».

Зверь метался и гортанно рычал. Жила билась в такт сердцу. Красных нитей стало многим больше. Я вспомнила слова Даримаса: «ты подчиняешь стихию», сосредоточилась на огне и представила, как затягиваю его мощь в себя. Зверь радостно зарычал, принимая подношение…

Когда последние язычки на моих руках погасли, я уставилась на кровать, но сделать ничего не успела. Дверь в спальню распахнулась. На пороге возник Даримас в окружении воинов. С ходу оценив обстановку, даар вскинул ладони. Воздух затрещал, и вскоре прямо над кроватью появилась самая настоящая туча. Хлынул дождь, и огонь возмущенно зашипел.

Я бездумно повела пальцами, и струи воды отклонились, ударили в стену, гася драпировку. Спальню заполнил густой пар.

– Мархээарисс, ты видела солнце?!

Сильные руки подхватили меня и поставили на ноги. На плечи опустилась чужая мантия, и я залилась хохотом – моя одежда сгорела! Я оказалась голой на виду у десятка мужчин! Почти кошмар из юности! Вот только страшнее.

Повиснув на шее Даримаса, я дала волю слезам и позорно разрыдалась. Он гладил меня по волосам, приговаривая:

– Ты цела, Дана, цела…

– Что… это… было?

Даримас отстранился и пытливо всмотрелся в мое лицо.

– Ты мне скажи!

Я всхлипнула, утирая слезы.

– Мне приснился сон! Я увидела красное солнце!

Мужчина вздрогнул всем телом и притянул меня к груди.

– Твой дар… Ты утратила власть! Ты…

Я отпихнула его и радостно улыбнулась.

– Зато подчинила воду!

– О чем ты говоришь?

Я указала пальцем на стену.

– Ты видел? Я подчинила воду! У меня получилось! Я погасила…

И снова расплакалась. Оттолкнув кумхарида, уселась на пол и закрыла лицо ладонями. Даримас крикнул воинам:

– За хагхаридом! Он должен позвать мьаривтаса!

– Нет!

Я вытерла слезы и громко шмыгнула носом.

– Нет, он… восстанавливает силы.

Даримас опустился на пол рядом со мной.

– Дана…

– Я сказала: НЕТ!

Мужчина отшатнулся. Его глаза наполнились страхом. Я хрипло вздохнула и повторила, чудом вспомнив о необходимости быть осторожной с приказами:

– Не зовите мьаривтаса. Не рассказывайте о случившемся. Он должен восстановить силы. Я цела! Я в порядке. Я просто…

Глянув на обугленный матрас, я подавилась смешком и дернула кумхарида за рукав.

– Даримас?

Он отозвался с явной опаской:

– Жду твоей воли, мархээарисс.

– Кажется… мне нужна новая кровать.

Глава 4

– Маритас, я цела! Прекрати меня лапать!

– Лапать?

Я раздраженно провела руками по воздуху, указывая на себя.

– Трогать где вздумается и без остановки!

Щеки мужчины сравнялись цветом с его радужками. Даримас кашлянул в кулак, а Кхар Джахар недовольно заворчал.

Поняв, что выдала, я коснулась руки целителя и виновато прошептала:

– Прости, во мне говорит усталость.

Он тихо поправил меня:

– Страх, мархээарисс. В тебе говорит страх.

О, это был не страх, а ужас! Я до потери сознания боялась запалить пожар такой мощи, что он дойдет до обрыва. Кошмарный образ Акха вставал перед мысленным взглядом, стоило закрыть глаза. И вот что странно – я точно видела его с лицом, залитым черной жижей, но где и когда вспомнить не могла, сколько ни пыталась. Это пугало, и зверь жалобно повизгивал, не понимая – почему мы его боимся?! Он же за нас!

Впервые за время пребывания в Кахаэре я была не просто не в своей тарелке – я тарелку расколотила и плясала на осколках. И Маритас чувствовал это, пока «лапал» меня в попытках найти увечья. Но я отделалась шишкой на лбу… упав с полыхающей кровати.

А ведь в моем мире были времена, когда женщин сжигали на кострах, считая их одаренными. Хотя теперь я уже не была уверена, что палачи ошибались – может, к ним в руки попадали мьори?..

Маритас прижал пальцы к моему лбу и прикрыл глаза. Его лицо посерело. Тонкие разрывы расчертили скулы, и из них вытек красный дым. Сквозь густые ресницы прорвался огонь.

Лоб словно кипятком ошпарило. По коже головы побежали мурашки, а волоски на шее пустились в пляс. Я тихо застонала, и за моей спиной возник Даримас. Чужой дар надавил на затылок водной толщей.

Хариды не отходили от меня после того как я покинула красные покои. В них наводили порядок, и я попросила проводить меня в библиотеку. Хотела что-нибудь полезное почитать, чтобы скоротать время, но мужчины убедили меня отдохнуть и дождаться Маритаса.

В огромном помещении было тихо и сумрачно. Приглушенный свет растекался по шкафам, бережливо пряча знания в тенях. Слабое потрескивание огня, шорох занавесок, запах книг и цветочная отдушка чернил – атмосфера умиротворяла.

Решение обосноваться здесь не казалось мудрым – если вспыхну, сожгу великое наследие дааров! Но общество харидов гарантировало хранилищу знаний безопасность: один был способен «охладить» меня, а второй – потушить «пыл».

В голове родилась совсем не смешная шутка: и почему все мужчины Кахаэра только и делают, что гасят мои пламенные стремления?

Я охнула, когда в виски толкнулась боль. Маритас спешно убрал руку, бормоча извинения. Я улыбнулась ему.

– Благодарю.

Целитель нерешительно потянулся к моим ключицам.

– Позволишь?

Я поколебалась, но все же кивнула. Теплая ладонь легла над фигурным вырезом красного платья, в которое меня нарядили магри после пожара. Глянув на ворох расшитых кристаллами пышных юбок, я в очередной раз подумала – нужно найти швей и заказать штаны и рубашки по моим меркам. В гардеробной ничего подобного не нашлось, а я не смогу постоянно ходить в нарядах, корсеты которых норовят переломать ребра, а шлейфы заканчиваются на три этажа ниже!

Когда чужой дар проник под кожу, зверь высунул морду из норы. Его глаза горели. В поведении ощущалась настороженность, но агрессии не было. Он был знаком с этим даром.

Ласковое тепло заполнило грудь, ослабляя напряжение. Зверь выбрался из убежища. Чужое пламя влекло его – он видел себе подобного и пытался понять, что тому нужно. Под его пристальным вниманием дар целителя затаился и пугливо заискрил.

Маритас невидяще смотрел на мои ключицы. К багровому огню в его глазах примешалась тоска, а уголки губ опустились. Когда давление на грудь пропало, а мои страхи растворились в воспоминаниях, целитель поднял взгляд, и я прочла в нем причину печали – передо мной сидел последний носитель дара пламени, рожденный в Кахаэре. Сухая ветвь его рода. И сила, которую он чувствовал во мне, ту, которую не мог передать потомку, напомнила об этом.

Мне ужасно захотелось обнять мьарива, сказать, как сильно я сожалею о его судьбе! Но, как и Даримасу, Маритасу не нужна была моя жалость.

Трескучий голос царапнул слух:

– Теперь ты цела, мархээарисс.

Маритас отнял руку и потер ладони. Я улыбнулась, разглядывая его смущенно разрумянившееся лицо. Оно больше не производило пугающего впечатления. Я знала – за резкими чертами и жутким взглядом надежно пряталась очень добрая душа.

Но вот что смущало… Если дары отражают характеры хозяев – или определяют с рождения – было совершенно непонятно, почему в Маритасе горело пламя. Ведь он не «запальчивый»…

«Ваши силы разнятся, Дана Торрес…».

Да, все так. Я – пламя, способное уничтожить мироздание, а мьарив – огонь в очаге, возле которого приятно подремать в непогоду. Но все же.

Мужчина попытался встать, но я поймала его за запястье и усадила обратно, подняла руку и на пару ударов сердца запалила огоньки на кончиках пальцев. Весьма необдуманный поступок вблизи от книг, согласна, но присутствие харидов обнадеживало.

– Покажи. Пожалуйста…

Целитель помешкал, но все же вытянул руку. Воздух над его ладонью пошел рябью. Вспыхнули красные искры и вскоре на их месте радостно затрещал огонь. Танцующие язычки дернулись в мою сторону, будто желали схватить и вовлечь в веселье. Я завороженно потянулась к ним, и Маритас не стал меня останавливать.

Когда багровый огонек перескочил на мой палец, по библиотеке разлился освежающий запах озерной воды. Даримас ощутимо напрягся, а Кхар Джахар подался вперед, пристально следя за каждым моим действием. Я вскинула свободную ладонь, останавливая мужчин, и засмеялась – огонь Маритаса зверьком бегал по кисти и щекотал кожу.

Картинка из кошмарного сна снова встала перед глазами. Черное пламя, пожирающее мой дар. Безумная улыбка Акха.

«…Прими мой дар…».

Зверь заворочался, мотая рогатой головой. Он не понимал, почему хозяин знакомого дара заставляет меня ежиться.

Да уж, впечатлительная натура у второй мархээарисс. Так испугаться простого сна!

Проследив взглядом за мурашками, разбежавшимися по оголенным предплечьям, я сложила ладони лодочкой и мысленно окликнула огонек. Тот послушно пробежал по запястью, потоптался и свернулся трещащим клубком.

– Пламя слышит тебя, мархээарисс.

Я встретила восхищенный взгляд Маритаса.

– Что это значит?

Мужчина кивнул на огонь, который терся багровым хвостиком об мои пальцы – ну точно питомец! Совсем как трава рядом с Драха! Как Гаддар, сотворенный даром Акха.

Интересно, смогу ли я когда-нибудь создать огненного кайдахара?

«То есть, горящей кровати тебе не хватило…».

– Оно слышит твой зов и подчиняется.

Я повернулась к Даримасу.

– А вода? Слышит?

Он неопределенно повел плечом.

– Позови – и узнаешь.

Я окинула библиотеку взглядом, поглаживая огонек по «холке».

– Здесь нет воды.

– Есть, мархээарисс. Ты не видишь ее, но осязаешь и вдыхаешь.

Ах, вот оно что! Выходит, именно так кумхарид сотворил тучу в спальне – собрал воду из воздуха? Слабо похоже на правду… но сделал же!

Науки о природе и ее законах никогда мне не нравились, но знаний в голове было достаточно, чтобы представить рассеянные по библиотеке крошечные капельки. Вытянув свободную руку, я прикрыла глаза и позвала их.

Ничего не произошло, что было ожидаемо. Но все равно разозлило!

Да что ж такое?! Даримас не слышал во мне дар пламени, даже когда Акха растормошил зверя после происшествия с мадальос! Он слышал только воду и убеждал правителя Севера, что я – не его мьори! И пусть в итоге это оказалось правдой… Но какого… этого самого?!

Глубоко вдохнув, я позвала снова. И снова ничего не произошло.

Злость сдавила виски. В ушах упреком зазвучали слова Даримаса: дар воды – это покой. Чтобы подчинить стихию, нужно сделать то, что мне не удалость в колыбели – обрести покой. Желательно – не вечный!

Огонек суетливо толкнулся в ладонь. Я погладила его большим пальцем, постаралась припомнить каждый раз, когда испытывала спокойствие, и неуверенно улыбнулась.

То ли дело было в переживаниях, то ли я поддалась женской слабости… но вдруг поняла, что почти всегда мой покой сопровождался обществом Акха. Покой приходил, когда мьаривтас баюкал меня и сторожил сновидения. Когда обнимал возле костра и кутал в свой плащ. Когда моя ладонь ощущала крепость его мышц. Когда разум дурманили ароматы грозы и стужи. Когда черный даар накрывал мое дрожащее тело крылом в колыбели. Когда величие рода Джахар гарантировало защиту и безопасность.

Я многого не понимала в путешествии и до сих пор не знаю ответы на все жизненно важные вопросы. У меня поводов для истерик по пять на ход луча! Но каждый раз, стоило увериться, что мьаривтас рядом, поможет и защитит от невзгод, в душе рождался покой.

Вода стремится к покою. Возможно ли, что я тянусь к Акха, потому что его объятия – мой покой?..

Незримый собеседник саркастично фыркнул, но я проигнорировала его, утянутая течением мыслей в безмятежность. Грудь сдавило, словно я нырнула на большую глубину, не запасшись воздухом. Но невидимый обруч исчез с первым жадным вдохом.

Зверь хищно заметался, осматривая свои владения. Явившая себя жила замерцала. Тусклые голубые нити проклюнулись из ее сердцевины, вытянулись и несмело обвились вокруг зеленых, опасливо сторонясь красных. Я рассматривала их, боясь поверить – неужели получается?

Я снова представила крошечные капельки воды и позвала их, предлагая в качестве убежища свободную ладонь… и воздух стал ощутимо суше. Обнаженную кожу неприятно стянуло, в носу засвербело, а горло зачесалось. Даары задышали натужно, поверхностно.

Огонек беспокойно куснул меня за пальцы. Маритас окликнул:

– Мархээарисс…

Я шикнула на него, не прекращая звать непокорную стихию, и задержала дыхание, услышав отклик – едва различимое журчание.

Кхар Джахар хрипло выдохнул:

– Мархээарисс…

– Не мешай, прошу!

Даримас коснулся моего плеча.

– Дана, посмотри.

Я распахнула глаза… и обомлела. В воздухе над моими коленями зависла лужица размером с ладонь. Вода вяло ворочалась, словно пыталась улечься удобнее. Я неверяще уставилась на скользящие по ленивым волнам блики.

– Это… я сделала?

В голосе кумхарида слышалась улыбка.

– Да, мархээарисс.

Я облегченно выдохнула… и вскрикнула:

– Да чтоб тебя!

Даары расхохотались, когда я ослабила контроль и отпустила стихию. Намочить юбки вода не успела – рассыпалась снегом, повинуясь взмаху ладони Кхар Джахара.

Маритас начал шепотом:

– Мархээарисс, ты…

Я впихнула расшалившийся огонек ему в руку и заявила:

– Хочу попробовать еще раз!

Даримас осторожно начал:

– Дана…

Я посмотрела на него с мольбой.

– Я должна научиться призывать ее! Если подожгу что-нибудь…

– Я справлюсь с огнем.

– Будешь по пятам за мной ходить, пока дар не подчиню?!

Мужчина степенно кивнул. Я язвительно улыбнулась.

– А по ночам? В спальне моей устроишься?

Маритас покраснел, Кхар Джахар отвернулся, а Даримас опешил и протянул:

– Если на то будет твоя воля…

– Не будет!

Мужчина вымучил улыбку – понял, что несладко ему придется со мной.

– Мархээарисс, я буду рядом лишь до тех пор, пока не вернется мьаривтас.

В груди остро кольнуло и сразу же сладко заныло. Прекрасная и ужасная возможность – почаще быть с правителем Севера. Прекрасная, потому что хотелось этого до дрожи. Ужасная – потому что причина крылась в безопасности Кахаэра…

Собственно, кумхарид, отвечающий за северян, радеет о том же. И чего на дыбы встаю с упрямым упорством?

Я глянула на черный клинок над его плечом.

– Ты снова оставил его одного.

– Мьаривтас потратил слишком много сил на битву со стихией.

– Не понимаю, как это взаимосвязано.

Кхар Джахар пояснил:

– Настолько ослабленный, он представляет опасность для одаренных. Он может выпить нас.

– О чем ты?

Даримас поймал мой взгляд.

– Некоторые дары алчны и ненасытны…

– Да-да, и чудовищны в своей изначальности. Ты говорил.

– Дар тлена может иссушить наши жилы, чтобы восполнить силы мьаривтаса.

Думаете, я удивилась? Да вы вообще помните, через что я прошла? Чему удивляться?! Сабисс Джахар Даар отнимал жизни, обращая их в оружие, а его потомок может… отнимать силы.

– Такое уже случалось?

Хариды одновременно отвернулись и ответили:

– Да, мархээарисс.

Один – с призвуками нарастающей грозы, другой – с напускным спокойствием.

Я посмотрела на горы за окном.

– Выходит, он в колыбели совсем один?

– Да, мархээарисс.

– И вы будете сопровождать меня, пока он не вернется?

Хариды обменялись напряженными взглядами и ответили хором:

– Твоя воля ведет нас, мархээарисс.

– Я ее не изъявляла.

Еще один обмен взглядами и стройный ответ:

– Ждем твоей воли, мархээарисс.

Я покачала головой, безуспешно пытаясь скрыть улыбку.

Пока Акха отсутствовал, я по достоинству оценила пользу, которую приносило общество дааров.

Я практиковалась в контроле над стихиями под пристальным вниманием харидов. Пламя послушно плясало на кончиках пальцев, но вдохнуть в него жизнь, как это делал Маритас, мне не удавалось. Жилы мужчин являлись взору покорно и без промедления. К тверди я не обращалась, не зная, на что ее направить – лишь слушала дыхание дара и пыталась распробовать ощущения, которые он порождал. А вода… Ну, с ней все было сложно.

Мне удавалось собрать капли из воздуха и заставить их подчиняться. Но, стоило обратиться к воде, зверь начинал яриться. Его настрой отражался на мне, и удерживать контроль получалось с трудом. Он воспринимал четвертый дар не соратником, а врагом. Я не понимала, как примирить противников… и опасалась их столкновения. Итоги были непредсказуемыми – от неконтролируемого пожара до обращения в даара.

И если раньше я страстно желала последнего, то после ночного происшествия в полной мере осознала, что значит: «неукрепленное основание». Утратив контроль в истинной ипостаси, я могла сотворить нечто многим хуже, чем поджог кровати.

Страх навредить – вот причина, по которой особых успехов я не достигла несмотря на то, что изо дня в день моя жила увеличивалась, а дымные нити наливались красками. Перебирая в памяти все сказанное мужчинами про мою суть, я засомневалась, что их сил хватит, чтобы совладать с моими, выйди те из-под контроля… и решила не усердствовать до возвращения Акха.

Я почти не скучала по нему, но, вспоминая, неизменно ловила себя на мысли: пара из нас, конечно, та еще. Даар, способный уничтожить Кахаэр, и мархээарисс… способная сделать то же самое! Носитель погибельного наследия и защитница мироздания. Черный лед и багровое пламя…

Размышления Даримаса легли отпечатком на наши лица: мы носим в себе по-настоящему страшную силу. И от нас зависит, на что мы ее направим – на разрушение или созидание. И чем дольше я размышляла над этим, тем крепче становилась уверенность: неспроста Харон отправил меня именно к Акха. Неспроста именно он пробудил мои дары и суть. Неспроста мы прикипели друг к другу.

И отогнать прочь мысли о том, что Акха – смертельная угроза мирозданию, а я – единственная, кто сможет с ним совладать, было до сердечных судорог трудно. И тоже неспроста.

Даары не оставляли меня в одиночестве.

Утреннее время я проводила в конюшне с Драха, Аиком и Мархэ Даром. Днем нежилась на солнышке с Маритасом и Кхаадом, прогуливаясь по зеленому лабиринту. Вечерами Кхар Джахар и Гардах занимали меня разговорами в красной гостиной, из которой убрали большую часть драгоценностей, картин и прочих нарушителей «бесшумного» фона, и в библиотеке. А Даримас, держа слово, сопровождал от рассвета до заката и ночевал в моих покоях. Не в спальне, разумеется, а в гостиной.

В первые ночи я ужасно боялась проснуться в огне, подолгу не смыкала глаз и умоляла Кахаэр: «не позволь мне спалить за́мок! Не позволь навредить харадгарцам!». Может, поэтому снов я больше не видела?

Даримас понял, что не все ОК, на третье утро – от недосыпа синяки под моими глазами стали почти черными, а белки́ слились с радужками. Он промолчал, но перед сном, нервно взбивая подушки, я услышала запах озерной воды. Он проникал через щель под дверью и поднимался над полом, сладкий и… успокаивающий.

Запахнув халат, я выглянула из спальни. В гостиной пахло сильнее, и источник обнаружился на диване старательно протирающим клинок бюдагара.

– Даримас?

Мужчина вскинул голову, ловя мой взгляд.

– Да, мархээарисс?

– Что твой дар забыл в моей спальне?

Уголки губ кумхарида дрогнули, а на щеках проступил румянец.

– В пути ты искала покой духа у водоемов. Мне подумалось…

Я прильнула боком к дверному откосу и улыбнулась.

– Благодарю. За тревогу обо мне. И заботу.

Я сразу догадалась, для чего Даримас щедро льет силу – чтобы я чувствовала его присутствие как гарант безопасности и спала спокойно.

Мужчина скупо кивнул и вернул внимание клинку.

– Нужно ли тебе что-нибудь еще?

Я сделала вид, что задумалась, и постучала пальцем по губам.

– Возможно ли раздобыть те ягоды, которыми ты меня угощал?

Даримас смущенно глянул на меня. Его румянец стал ярче. Я вскинула ладони.

– Я пошу…

Но договорить не успела. Блики белого огня скользнули по бокам глубокой тарелки, которую кумхарид забрал со столика из-за дивана. Я неверяще таращилась на нее, пока мужчина шел ко мне.

– Ты… серьезно?!

Даримас передал мне тарелку с ягодами и тихо ответил:

– Пусть черное небо подарит твоим снам покой. Помни – я справлюсь с огнем, успею предотвратить страшное. А матрасов в замке много.

Он позволил себе лукавую полуулыбку, и я рассмеялась, прижимая лакомство к груди.

С той ночи я спала, убаюканная свежестью… и накормленная сладостями!

Общество дааров успокаивало. И заставляло напрягаться тоже.

Все до единого, они встречали меня, преклонив колено. Я не заостряла на этом внимание, хотя принять как данность не могла. Не заострялась я и на том, что отношение молодых мьаривов снова изменилось.

Я чувствовала живой интерес с их стороны, но они прятали его за обходительностью и нарочитой деликатностью. В моем мире такое поведение можно наблюдать у тех, кто пытается скрыть симпатию за напускным равнодушием.

Радовало, что хотя бы Кхар Джахар, Гардах, Маритас и Даримас не бросали на меня взглядов украдкой и не улыбались туповато-мечтательно, думая, что я не замечаю. Поразмыслив, я пришла к выводу, что дело не в солидарности с мьаривтасом, а в отсутствии родовых гахтаров.

Напрягало то, что все даары смотрели на меня со смесью восхищения и благоговения. Совсем как харадгарцы, когда я въехала в столицу на кайдахаре. Но, пробудив суть, я вознеслась над самим мьаритархом! Весомый повод обзавестись бо́льшим числом обожателей, более могущественных…

Вознеслась над мьаритархом… Когда-нибудь я привыкну к этой мысли. Или смирюсь. А пока оставалось недоумевать – как вообще мархээарисс может выбрать куора, если никто даже не попытается… поухаживать за ней? Подарить цветы, поцеловать вскользь, будто случайно, невесомо, но очевидно коснуться, проявить внимание! По каким критериям? Чистоте души и помыслов? Силе дара? Вот ведь… даары!

Впрочем, не могу сказать, что сотни зим назад принесенные обеты напрягали. Наоборот – я чувствовала себя в безопасности, уверенная, что ни один одаренный не взвалит меня на плечо и не упрячет в подвале до тех пор, пока мархээарисс не «увидит солнце» в своем похитителе. И искренне сочувствовала мужчинам из моего мира, осознав всю тяжесть их положения.

В Кахаэре мне придется делать первый шаг, пробивая напускное равнодушие. Придется принять, что за мной, еще совсем недавно не ведающей о своей сути женщиной, ухаживать красиво не будут – не положено! И именно мне предстоит назвать одаренного куором.

Интересно, для этого здесь тоже нужно встать на колено и протянуть кольцо?

Буцефал блаженно порыкивал, пока я гладила его по морде, и беззлобно огрызался, когда принималась чистить – порой я, не желая того, причиняла скакуну боль.

В очередной раз не обнаружив в денниках кормушки, я поинтересовалась у мьаривов, чем питаются кайдахары. Мужчины обменялись озадаченными взглядами. Аик ответил:

– Силами дара и духа наездника.

Я изумленно воскликнула:

– А что ж не солнечным светом-то?!

Аик выглядел так, будто услышал самый нелепый вопрос в жизни, и не понимал – издеваюсь я или на самом деле недоумеваю. А я вспомнила: Акха говорил, что кайдахары не приходят к мьори, потому что дар последних слаб.

Нужно при встрече с мьори обязательно рассмотреть ее жилу…

Буцефал безмятежно ущипнул мои пальцы мохнатыми губами. Желтые клыки оцарапали кожу, и мне вспомнился неодаренный, на которого кайдахар напал в день своего появления в Харадгаре.

– Только ими?

Мужчины снова обменялись взглядами – на этот раз настороженными. Мархэ Дар положил ладонь на рукоять кахтагара и покачал головой.

– Когда мы ослаблены или находимся далеко от кайдахаров, они питаются теплой кровью.

Я лишь хмыкнула. После кошмарных Детей Ночи и цветов, могущих сожрать неосторожного путника, кровожадные скакуны не тянули на самое шокирующее открытие. Даже рядом не стояли.

Я коснулась подвитых ресниц Буцефала кончиками пальцев, разглядывая его алую радужку с овальным зрачком. Взгляд существа был разумным… и выжидающим.

Припомнив другие слова Акха, я мысленно обратилась к скакуну:

«Топни средней правой ногой, если слышишь меня».

Буцефал не отреагировал. Я провела ладонью по его носу до лба и рожек. Наверняка что-то делаю неправильно. Как и с даром воды, чтоб тебя! А это дело не последней важности, между прочим!

Душу опалил стыд. Сердечные проблемы, конечно, важны, но, переключив все внимание на них, я забросила причину моего прибытия в Кахаэр. Пора вернуться к пугающему своей неопределенностью вопросу – кто же эти загадочные «они»?

Нужно разузнать про стихии. Как ведут себя после моего появления, как бушевали в прошлом. Возможно, удастся проследить систему? Интересно, получится ли посмотреть на их логова поближе, когда стану сильнее?

Опираясь на недавние рассуждения, стоит также разобраться в отношениях между дворами – нет ли скрытных распрей? Вдруг кто-то хочет, но не решается развязать очередную войну на сотни зим? Тот, кому для нарушения данного мьаривтасу или мьаритарху обета будет достаточно одного толчка.

Пока в голове притирался план, одна особо ретивая проблема билась и жалила.

Дары́. Нужно понять, как именно даары принимают свою суть, подчиняют силы и встают на крыло. Мне нужно пошаговое руководство! А еще будет совсем не лишним составить список даров, которыми владела первая мархээарисс – ведь наверняка каждый из них смогу пробудить и я.

Вспомнились слова мьаривтаса: «…владела всеми изначальными дарами и многими из тех, что породила смешанная кровь». А следом кумхарида: «возможно, именно в легендах кроется ответ на вопрос, насколько могущественной ты станешь, раскрыв свою суть».

Сегодня же вечером займусь этим вопросом в библиотеке. Просмотрю отложенные мьаривтасом книги, украдкой загляну в его записи, так и лежащие на столе под окном – вдруг он уже сделал эту работу за меня?

Я попрощалась с мьаривами, чмокнула Буцефала в горячую щеку, направилась к выходу из конюшни… и застыла возле дверей, осознав, что пытался сказать Даримас.

Мой план хорош. Изумителен! Даары и их книги могут рассказать, какими дарами владела первая мархээарисс. Но никто в Кахаэре не может знать, какие еще силы таятся в моей сути. Возможно, кроме легенд неодаренных, которые допускают самое невероятное.

Я пошатнулась и схватилась за дверь, когда в голову тараном ворвалась размытая картинка, а в груди суетливо затолкалась чужая решимость. Что за…

Спасти! Сберечь! Защитить! От каждого, кто посягнет на безопасность и жизнь Зовущей! Смести любого, кто встанет на пути!

Загрызть! Забить! Разорвать! И того, кто упал с неба на крыльях, а по земле ступает на ногах, тоже! И пусть в нем вьется студеная кровная сила! Пусть собрат бросится на его защиту! Уничтожить обоих, если на Зовущую упадет тень беды!

Она хрупкая, еще не познала могущество, не объединила силы! Она нуждается в защитнике! Мхаарии́т чувствует ее страх! Ее нелепое смирение с собственной гибелью!

Но гибели не бывать! Каждый мускул звенит, требуя боя! Пламя щедро на силы! Солнце не увидит крови Зовущей, мертвые камни не впитают ее жар!..

– Что здесь происходит?! Дана в безопасности?!

Зовущая вырывается из-под надежной защиты на звуки трех голосов: плач вьюги, хриплый шепот давно почившего и погребальную песню льдов. Ее ведет решимость, а колкий страх сменяется облегчением, но вновь возвращается при виде Стража черных лун. Чуждый всему живому дар рвется из него, гнилью бежит по лицу, марает белые меха.

Мерзость! Защитить от смрада! Защитить от…

Крошечная ладошка хлопает по шее.

– Не бойся. Этот… мой.

В одном слове – неизмеримое счастье… Мой…

– Мархээарисс, ты видела солнце?!

Я отпихнула холодные руки Аика и потерла лоб.

– Да… Видела.

Не солнце, а тот день, когда Буцефал появился в Харадгаре. Когда я поняла, что Акха – даар, и впервые увидела его с залитым черной вязкой жидкостью лицом.

Это проявление дара. Наверняка Северного ветра. Его нити – черные.

Но что только что произошло?!

Буцефал рыкнул, и я посмотрела на него поверх плеча. Встретив мой взгляд, скакун выждал немного… и решительно топнул средней правой ногой.

Я потерла лицо ладонями и посмотрела в окно библиотеки. Лучи засыпающего солнца обливали дальние горы красным светом.

Какой это закат? Пятый? Значит, мьаривтас вернется утром?

Я опустила взгляд на исписанный неровными строчками лист бумаги. В книгах и записях Акха я выискала больше тридцати даров. О некоторых говорилось вскользь. Могуществу великих родов, наоборот, отводилось непростительного много места.

Изначальные отражают стихии и смену сезонов – саму суть существования мироздания: твердь, воздух, вода, пламя, стужа и эоны назад почивший дар грозы. Почему дары жизни и пепла не попали в эту компанию – непонятно. Разве жизнь и смерть не так же изначальны, как мир?

Порожденные появляются от смешения изначальных и либо выживают, либо угасают. Были те, что оборвались на первом одаренном, а некоторые менялись от пращура к потомку, как дар пепла и тлена. Кровные просыпаются в одаренном с рождения. Обретенные – многим позже, как у Даримаса, и далеко не у каждого.

В легендах неодаренных про меня говорилось коротко и ясно: мархээарисс настолько могущественна, что способна менять суть мироздания.

Вот уж… Низкий поклон за исчерпывающий ответ!

Мне с огромным трудом верилось, что я когда-нибудь пробужу в себе все дары. Многие из них были ярыми противниками, как мои пламя и вода. И если опираться на слова Даримаса и под каждый дар укреплять надежное основание… я сойду с ума, разделившись на десятки личностей с разными характерами!

Хариды не знали, дар определяет суть или наоборот. Они просто соответствуют друг другу, а потому едины! И чтобы раскрыть дары и их мощь, нужно лишь принять это единство! Сказать в колыбели: усмиряю и примиряю дарованное Кахаэром отражение сил мироздания в моем духе. И можно идти сжигать неодаренных! Вот так просто! И на что даары тратят тридцать зим?!

Нет, что-то здесь не так… Чтобы принять в себе все возможные дары, нужно действовать иначе. Но как? Ни одной записи от лица мархээарисс я не обнаружила!

Возможно, они сохранились в Аграу Аристар после двора пепла? Акха тоже так думает, судя по заметкам. Он говорил, что хочет отправиться туда, когда я встану на крыло. То есть, через тридцать зим? Больше? Доживу ли?..

Я спешно задвинула в стопку выскользнувший лист с именем мьаривтаса, на который записывала все, что находила про дары Акха.

Со стужей все было понятно – мьаривтас Севера управляет воздухом и водой, меняя их температуру и состояние. Про тлен записей было мало, и основывалась я на наблюдениях. Этот дар способен тянуть из жил силы, благодаря чему Акха ослабляет Ночь. А записей по Северному ветру я нашла всего две.