Алтай. Аномалии # Торшерная терапия 3

Степан Исаченко

Где Луна коснулась Земли

Когда Аделина заболела, все врачи просто развели руками. Мы обошли кого можно, сделали десятки анализов, мучительно долго ждали результатов. Но ни-че-го. Аделина продолжала медленно угасать. Пропал её вечно ехидный огонёк во взгляде, исчез саркастичный юмор. Казалось, ушёл даже запах человека.

Кто-то посоветовал нам обратиться к психологу. Я тогда небрежно отмахнулся, мол, мы уже проверились на депрессию и всё такое.

«Не к психотерапевту, – поправил меня тот кто-то, – а к психологу».

Собрал последние деньги, записался на приём, взял очередной отгул, усадил Аделину в машину, поехали.

Ожидал увидеть старенького фрейдоподобного мужичка, втирающего про тычинки и пестики и проблемы из детства. Но в небольшом кабинете с жёлтым креслом и торшером в углу нас встретила миловидная блондинка. С грацией кошки (может, она танцует или ещё что-то) вытолкала меня из кабинета и осталась с Аделиной одна.

Казалось, прошла целая вечность, пока открылась дверь и психолог, легонько обняв за плечо, вывела мою жену. Передав мне Аделину, негромко шепнула мне на ухо:

– Не знаю, что с ней, но не будь я психологом, я бы сказала, что ей словно душу нужно очистить.

Ничего не поняв, привёз Аделину домой и до следующего утра не смыкал глаз, ломая голову.

«Очистить душу».

По телевизору мелькнул фильм про тропики, дальше – словно в тумане – оформил онлайн-кредит и купил путёвку.

Решил обрадовать Аделину, что летим в отпуск, но она только слегка пожала плечами.

Ну, была не была – собрал чемоданы, отпросился у шефа, уже ненавидящего меня за постоянные отлучки, заказал такси до аэропорта.

Потом были две недели песчаных пляжей, тёплых морей, прогулок под луной и экзотической кухни. Слоны, обезьяны, дельфины.

Всё тщетно – ни капли жизни в глазах Аделины.

На обратной дороге думал о том, что, раз тропики не помогли, возможно, чистый горный воздух поможет.

Ещё один кредит, ещё одна неприятная беседа с шефом – и вот мы в лыжных костюмах уже сидели на подъёмнике в Альпах.

Снег искрился на солнце, в воздухе атмосфера вечного Рождества, вечером будет глинтвейн у камина.

И снова всё тщетно – Аделина угасала.

Вернувшись домой, снова проводил бессонные ночи перед теликом, пока жена беспокойно ворочалась в постели.

В последнее время у неё были странные сны. Иногда её прорывало, и она рассказывала мне, что ей приснилось: люди, живущие где-то внутри горы, путешествующие во времени инопланетяне, а ещё какие-то нейромужи и тому подобная ерунда.

Пока Аделина пыталась уснуть, я, переключая каналы, наткнулся на новость, которую все СМИ обсасывали уже неделю, но из-за разъездов мы всё пропустили.

В Горном Алтае упал метеорит. Рухнул прямо в озеро Ая, на что-то под названием «Беседка любви» или как-то так. На экране – островок посреди озера, на котором поверх деревянных обломков лежит остроконечная глыба необычного серо-синего цвета. Часть камня погружена в воду.

Метеорит назвали Аделаида – астроном из Австралии, первым заметивший приближающееся к Земле небесное тело, нарёк его в честь своего родного города.

Корреспондент говорил, что из-за непонятных свойств метеорита популярное у туристов место оцепили военные на пару с учёными и никого не подпускают. Отельеры жалуются на убытки, туристы отменяют поездки. Но кто-то из местных говорит, что никогда не видел в жизни ничего красивее.

Заинтересовавшись, я полез в Интернет. И тут выяснилось, что имел в виду местный парнишка из телевизора. По ночам метеорит начинал переливаться красными всполохами, а от островка по воде концентрическими кругами разливалось желтоватое свечение.

Кто-то писал, что в округе уйма солдат с оружием и дозиметрами, чуть ли не инопланетян по лесам ловят. Другой написал, что местные организовали туры – возят людей по ночам на полянку неподалёку, смотреть на свечение. Третий утверждал, что он уже видел свечение сам и после этого даже перестал очками пользоваться. Ещё один человек рассказывал о местном охотнике, который преследовал подстреленного оленя неподалёку от озера. И охотник клялся, что олень зашёл в воду, встрепенулся и тут же ловко убежал, словно и не было ранения. Потом кто-то спросил, как охотник мог там быть, если весь лес в солдатах. В общем, типичный Интернет.

Отложив телефон, я снова и снова вспоминал слова из телевизора:

«Никогда не видел в жизни ничего красивее».

Может быть, хоть это поможет Аделине?

На следующее утро, сказав шефу, что увольняюсь, я взял очередной кредит на последние доступные мне средства. Быстрые сборы – и вот мы уже в самолёте до Горно-Алтайска, благо прямой рейс есть.

– Аделина едет смотреть Аделаиду, – сказал я тогда жене, но она лишь слегка повела плечом. А ведь когда-то она бы выжала из этой фразы с десяток разных шуток.

По прилёте я был поражён – почти вся парковка перед аэропортом была заполнена машинами и автобусами с табличкой «Метеорит». Где-то половина прилетевших с нами тут же рванула к ним, занимать места. Я взял Аделину за слабеющую, еле тёплую руку и повёл к автобусам.

Наше внимание привлёк щербатый мужичок, у которого на шее было выбито какое-то женское имя, Амалия, что ли. Он, в отличие от остальных, не зазывал красноречиво к себе, но Аделина указала на него пальцем и полушёпотом произнесла:

– Я видела его во сне.

Что ж, выбор очевиден, сели к нему. Минут через десять автобус уже был полон, и водитель, выдавив из себя улыбку, собрал с нас деньги и объявил, что меньше чем за час доедем до небольшого села Соузга, откуда уже ближе к ночи поедем смотреть на метеорит.

Спустя пару минут, вклинившись в плотный поток набитых людьми машин и других автобусов, мы потащились вниз по дороге, поглядывая на горы с одной стороны и долину – с другой.

– Красиво как, – сказал я Аделине, но она уже привычно пожала плечами.

По дороге водитель решил рассказать нам пару местных легенд. Одна из них была как раз про озеро Ая. Дескать, когда-то давно тут жило чудище Дельбегень (вроде как-то так). И всем в округе оно надоело. Даже Луне, которая плюхнулась на него сверху, а затем подбросила в небо. Великан улетел в реку Катунь и исчез. А на том месте, где Луна коснулась земли, образовалось озеро, похожее на полумесяц.

Иронично, подумал я. Небесное тело создало место, которое притянуло к себе другое небесное тело. Как там говорят: история циклична?

Пока я думал о разном, вереница автобусов доползла до Соузги. В небольшом посёлке чуть ли не каждый дом был готов принять у себя постояльцев. Вероятно, метеорит приносил местным немалые деньги.

Водитель подвёз нас к гостинице, где уже явно договорился с хозяевами, высадил пассажиров и сказал, чтобы к семи вечера все как штык были здесь.

Остаток дня пролетел незаметно. Аделина прилегла и вновь стала беспокойно ворочаться, а я вышел ненадолго прогуляться.

Толпы народа вокруг только и делали, что говорили о метеорите. Проходя мимо, я узнал, что мост у Соузги перегородили военные, а всех местных и курортников возле Аи вывезли и расселили по ближайшим сёлам. Периметр оцеплен, и к озеру не подойти. Но за взятку, конечно же, автобусы проезжают к какой-то возвышенности, откуда видно и озеро, и метеорит.

Кто-то снова упомянул про охотника и раненого оленя, излеченного водами озера, и что лично с этим охотником говорил и верит каждому его слову. Парень в очках с огромными линзами (сколько у него там зрение, минус сорок?) внимательно слушал мужичка, который утверждал, что раньше дальше носа своего не видел, а теперь, после взгляда на метеорит, читает инструкции к лекарствам не напрягаясь.

Вдоль улицы организовали стихийный торговый ряд, где продавалась всякая мелочовка, связанная с метеоритом. Футболки с надписью «Я видел Айский метеорит», всякие магнитики-открытки-брелоки с фоткой огромного камня посреди озера. Какой-то ушлый дедок разложил похожие на крашеную пемзу камни, которые, как он уверял, самолично наковырял с метеорита, пока никто не видел. Как ни удивительно, но пара человек эти камешки прикупили. Посмеявшись, я отправился обратно к гостинице.

Ближе к семи приехали пара ГАЗелей в сопровождении обшарпанного УАЗика. Щербатый водитель пересчитал нас по головам, предупредил, что мы отправимся в оцепленную зону отчуждения, и просил вести себя максимально тихо и незаметно, пока он не разрешит расслабиться. И да, никаких остановок до самого места, даже если «прям очень надо». Народ малость побухтел, но отказываться никто не стал.

УАЗик выехал на дорогу, мы – вслед за ним. Неспешно проехав минут десять, мы приблизились к деревянному мосту через Катунь. Рядом с табличкой «Айский мост» – куча таких же ГАЗелек и УАЗиков, впереди – блокпост с вооружёнными военными.

Схема пересечения моста была одинаковой для всех: человек из какого-нибудь УАЗика подходил к военным, беседовал с кем-то из главных, потом они на время скрывались в наспех построенной дежурной будочке. Спустя некоторое время военные поднимали шлагбаум, и пара ГАЗелек в сопровождении внедорожника проезжали вперёд. Минут через пятнадцать главный из военных давал знак рукой, и к нему подходил очередной человек из УАЗика.

Прождав в полной тишине где-то с час, мы смогли пересечь мост. Было лишь слышно, как скрипели доски под колёсами да журчала Катунь где-то там внизу. Казалось, даже птицы по эту сторону моста не пели.

Мы проехали мимо кучки военных, направивших счётчики Гейгера в нашу сторону и записавших показания в блокноты, и поехали в сторону сгущающихся сумерек.

По дороге то тут, то там попадались опустевшие базы отдыха, погружённые в темноту, да редкие группки военных в костюмах химзащиты.

Кто-то в автобусе негромко сказал, что воздух стал другим, как будто гуще. Не знаю, повлияло ли увиденное или же это внушение незнакомца в темноте салона, но дышалось как-то и правда по-другому. Я заметил, что Аделина стала дышать чаще, рывками, как бы хватая воздух. Ей всё это давалось явно тяжелее. Хотелось обнять её в этот момент, но тут же подумалось, что тогда ей вообще будет нечем дышать.

Проехав в темноте с полчаса, мы остановились на какой-то полянке, уже утыканной несколькими автобусами и внедорожниками. Люди же собирались кучками и стояли лицом к лесу. Чуть дальше в низинке стояли ещё несколько военных, в костюмах и с дозиметрами.

Щербатый снова пересчитал нас и повёл за собой, обходя другие группы людей. Пройдя вперёд, мы все невольно ахнули. За исключением Аделины, конечно.

Вдали виднелся пролесок, а за ним – гладь тёмной воды. И ОН.

Огромный камень, переливающийся красным, величаво возвышался над озером. То, что я видел по телевизору и в Интернете, не передавало и десятой части красоты этого явления.

Глядя на размеры, я поразился тому, что не случилось катастрофы. Такая глыба принесла бы разрушений никак не меньше, чем знаменитый Тунгусский метеорит, но всё вокруг было нетронутым.

– Это не просто метеорит, это какое-то чудо, – сказал кто-то в темноте.

По воде и вправду расходись желтоватые круги. Глядя на это, так и хотелось опустить ладонь в прохладные воды озера и ощутить всю силу небесного гостя.

Рядом со мной стоял тот самый парень в очках с толстыми линзами. Он начал что-то бухтеть под нос, возмущаясь, как всё мутно, снял очки, протёр, и, подняв голову, обомлел.

– Я всё вижу, – произнёс он и убрал очки в карман. – Как же красиво, Господи!

Аделина слабо дёрнула меня за штанину и потянулась губами к моему уху.

– Я хочу туда, – едва слышно выдохнула она.

Первое «хочу» за столько времени! Это «хочу» словно превратило меня в другого человека.

За одно мгновение я схватил Аделину в охапку и бросился к ближайшему УАЗику. Откинув огромного детину, стоявшего с сигаретой у открытой двери (откуда во мне столько сил?), я усадил Аделину в салон и уселся за руль. Хозяин внедорожника кинулся ко мне, но я удержал его одной рукой, пока вспоминал, как ездить на механике. Переключив, наконец, передачу, мы тронулись вперёд. Объехав заворожённую толпу, я рванул через полянку и пролесок к озеру. Военные побросали дозиметры и направили на нас оружие.

Под крики «Стоять!» я промчался мимо, и на УАЗик тут же посыпался град пуль. Осколки стекла хлынули в салон, и я укрыл Аделину рукой, прижимая её ближе к полу.

Одна из пуль пробила крышу и рикошетом влетела мне в левое бедро. Воя от боли, я не переставал давить на газ и укрывать жену от стрельбы. Кровь из раны толстой струёй брызгала на дверь и панель приборов.

«Артерию задело, – подумал я. – Хоть бы успеть! Хоть бы не отключиться».

Озеро было уже совсем рядом. Я чувствовал, что силы оставляют меня, но продолжал гнать. Каждый взгляд на свечение давал мне немного энергии.

Вблизи метеорит наверняка был ещё красивее, но я уже почти ничего не видел, потому что перед глазами поплыли круги.

Почувствовав удар, я понял, что мы влетели в озеро. Прохладная вода стала затекать в салон, чем заметно меня взбодрила. Я нашёл в себе силы открыть дверь, сопротивляющуюся напору воду, вылез наружу и достал Аделину. Взяв её на руки, я повернулся лицом к метеориту и пошёл вперёд, с каждым шагом погружаясь в воду.

Позади уже слышались голоса – военные были где-то рядом. Хорошо хоть не стреляли.

А ещё был слышен какой-то мерный гул. Это звучал метеорит. Гул совпадал с ритмом кругов, расходящихся по воде. Всполохи на камне обдавали теплом даже на расстоянии.

Руки Аделины, свисавшие вниз, коснулись поверхности воды, и через пару секунд она даже задышала как-то по-другому. Так, как раньше, когда-то давно. Сделав ещё несколько шагов, я был в воде уже почти по пояс. Вода попала в рану, и я почувствовал какую-то необычайную лёгкость. Ко мне возвращались силы, а круги перед глазами медленно исчезали.

– Поставь меня, – попросила Аделина.

Я аккуратно опустил её в воду, которая была ей уже по грудь. Она сделала глубокий вдох и присела, нырнув с головой. Всё вокруг смолкло, метеорит внезапно перестал гудеть, и было слышно лишь военных, которые переговаривались на берегу.

Всполохи на метеорите, до этого шедшие снизу вверх, внезапно потянулись к воде. Желтоватое свечение собралось в кучу и направилось к нам поверх волн.

Аделина всё ещё сидела под водой, когда свечение достигло нас. Блики света стали уходить под воду, тянуться к моей жене. Спустя пару секунд Аделина вынырнула, громко втянув в себя воздух, и упала ко мне в объятия. Свечение же исчезло.

Военные на берегу затихли.

– Съездила, блин, Аделина на Аделаиду посмотреть! – сказала моя жена, улыбаясь впервые за долгое время.

В этот момент хотелось зарыдать от счастья.

– Смотри на них. – Аделина показала пальцем в сторону военных. Те побросали всё и кинулись убегать.

Мы оглянулись на метеорит. Тот медленно поднимался в воздух, и по нему, словно маленькие молнии, скользили белые сполохи.

– Ныряй! – крикнула Аделина, утягивая меня под воду.

Сверху над водой что-то прогремело, и всё озарилось белым свечением.

Вынырнув, мы осмотрелись по сторонам. Метеорита не было. Ни обломков, ни камней поблизости. Будто исчез из реальности.

Деревья вокруг озера были повалены, словно взрывом. Военные на поляне лежали в траве, обсуждая, все ли целы.

Мы взялись за руки и направились к берегу. Хотя уже и было темно, но я отчётливо видел, как розовеет лицо Аделины, а улыбка не сходит с её губ.

Я сунул палец в дырку от пули в джинсах. Бедро было абсолютно целым, даже шрама не осталось.

«Это не просто метеорит, это какое-то чудо», – вспомнились мне чьи-то слова.

Аделина кивнула в сторону военных:

– Ох и достанется сейчас нам!

Я улыбнулся в ответ:

– Да и чёрт с ними! Главное, что теперь у тебя всё хорошо!

Галина Царегородцева

Чудо

– А я говорю, что ни к чему хорошему эта сушь не приведёт! – Когда я зашел в избу, дед Петя спорил с папкой, стуча кулаком по столу.

– Не, отец, со дня на день дождик пойдёт, обещали.

– Дождик! – передразнил дед, – Ты этим синоптикам-то верь больше! С апреля ждём их дождика! С апреля! Уже середина июля! Самая маковка! И это у нас, на Алтае! Еть её, да об печку! Быть худу! Попомни моё слово!

Худо себя ждать не заставило…

– Слышал, – Вовка сопел, вытаскивая пустую сеть из обмелевшей речки, – под Зеленухой торфяники дымят! Это папка мой в тех краях на деляне был.

– В первый год, что ли? – подбоченился я, помня шутки своего бати на этот счет. – Ну дымят и дымят. К зиме потухнут!

К утру задул сухой порывистый ветер. О торфяниках уже гудела вся деревня – в магазине, у колодца, на скамеечках у ворот.

– Ох, ребятки, раскочегарит, выйдет огонь наружу! Как есть – выйдет! А с таким ветром, да в нашу сторону!.. – пророчил дед Петя.

– Типун тебе! Каркаешь тут, – гаркал на него в ответ сосед дед Толя.

А нам было просто любопытно – видеть горящие торфяники детворе не доводилось.

До Зеленухи, по словам старших, было километров двадцать.

Ветер так и не стих ни к вечеру, ни к следующему утру. На дождик, обещанный по радио, намёка так и не было. Даже паутинки серебристых или перистых облаков не вырисовывалось в знойной июльской синеве безжалостного небосклона.

А к обеду с ближайшего холма кто-то заметил в стороне Зеленухи еле различимую сероватую почолоку над лесом. Вскоре потянуло горчащей в горле гарью.

– Накликал беду, дед?! – бубнил батя, скоро набирая во все бадьи мутную, глинистую, больше похожую на сусло речную воду.

Казалось, даже животина почуяла надвигающуюся беду, прячась по хлевам и жалобно трубя на все лады.

– К Авдотье надо! Авось знает, как огонь остановить! Не зря ж мать её, Прасковья, всё к озеру с метеоритом хаживала, как брюхата была, набралась, видно, Авдотья излучений инопланетных, – причитали бабы у колодца.

– Да разве огонь – грыжа, чтоб её заговорить можно было? – спорили с ними другие.

Тем временем облако дыма всё чётче вырисовывалось на горизонте, развевая остатки сомнений.

Мужики взялись рубить ближайшие к домам деревья и оттаскивать подальше от кромки леса, перекапывать землю. Мы, кто уже умел держать в руках топоры и лопаты, помогали как могли. Над деревней повисло угрюмое напряжённое ожидание.

Эта ночь давила всех своей тяжестью. Несмотря на смертельную усталость, не спал никто. Казалось, все, кто мог, собрались на холме и тревожно смотрели на дальний лес, уже раскрашенный зловещим заревом.

– Сколь часов до нас с таким ветром-то? Километров десять? Верховым ведь идёт. Часа полтора ведь, – размышлял дед Петя вслух.

– Надо идтить к Авдотье, иначе не спасёмся! Последняя преграда – речка, и то ни на что не годная… – вздохнула тётя Катя.

– Ну хочешь – иди. Надеяться-то не на что.

Бабы двинулись нестройным косяком к бабке Авдотье. Следом, прячась за их спинами, пристроились мы.

Авдотья стояла у ворот, опираясь о чёрную сучковатую, отполированную палку:

– Что, дошли наконец?

– Авдотьюшка, помоги! Ведь погорим все разом! И бежать некуда! Что хошь отдадим тебе! – запричитала баба Маша.

– Мне платы не надо! Не колдунья кака. Сама бы уже всё сделала, да ноги никудышные. Не дойду. Воды мне надо с трёх озёр. Хоть по плошечке. С Круглого, Студёного и Лесного. И поторопиться. Шибко огонь идёт!

– Ой, мамоньки, а Лесное-то в стороне огня! Да и не осталось от него, поди, уже ничего! – охнула мамка.

– Хоть плошку! – повторила Авдотья, поворачиваясь к своей избушке. И уже через плечо: – Поторопитесь, пока до него добраться можно! А я готовиться буду покамест!

Повернулась толпа к нам, мальчишкам:

– Ребятки, выручайте! Вы шустрее нас! Мужики не верят…

– Я на Лесное. Коня только возьму, Ладного, – вызвался я. В груди щекотало нетерпение.

– Я до Круглого! – вызвался Лёнька.

– Ну а мне Студёное! – выскочил, тяня руку, Вовка.

Так и разбежались.

Ладный шёл ходко, всхрапывая на горький, дерущий горло ветер. В рюкзаке побрякивала банка с капроновой крышкой.

«Только бы успеть раньше огня! А интересно, какой он, верховой огонь?» – мелькало в голове.

Вскоре тропинка привела к Лесному. Точнее, к тому, что от него осталось. Ссохшееся, перемешанное коровами илистое дно было похоже на изрытую метеоритами лунную поверхность. Только рытвины были глубже и чаще. Ладный, попав копытом в первую же яму, дёрнулся и встал, не в силах вытащить ногу. Пришлось спрыгнуть и, раня босые ноги, пробираться самому к крохотному мелкому окошку воды, оставшемуся от красивого озерца. Ноги стали вязнуть, утопая в жиже до колена. Тут уже пришлось лечь на пузо, чтоб дотянуться банкой до воды.

Набрать удалось только половину. Дальше в горлышко лезла тина и серая муть.

Пытаясь закрыть банку крышкой, я вывалялся в грязи весь, даже зачерпнул ил ртом и носом. Из лесу повалил, гонимый ветром, дым. В пятках защекотало.

Выбравшись к коню, я схватил палку и в отчаянии со всей мочи треснул его по крупу. От неожиданности Ладный заржал, дёрнулся и вырвал копыто из дыры, оставив там подкову. Я только успел вскочить на спину, как конь рванул в сторону дома – уже слышался гул и треск, порождаемый огнём.

Когда мы влетели в деревню, Вовка с Лёнькой уже стояли в толпе у ворот Авдотьи. Чьи-то руки стянули меня с коня, сорвали рюкзак. Оставалось ждать.

Дым пополз по улочкам нашей деревни. Огонь стал виден от дома Авдотьи.

Начался переполох. Бабы заголосили. И в миг, когда огонь уже занял кромку леса, кинув горящую ветку на нашу крышу, в небе из ниоткуда заклубилась тяжёлая свинцовая туча, всё увеличиваясь и матерея. На землю упали первые бряклые капли дождя. В следующий миг ливанул такой дождь, что скрыл от глаз всё вокруг. Шипение воды слилось с шипением горящих головешек.

– Люди добрые, чудо! Чудо свершилось! Авдотьюшка, милая! Спасла ведь нас!

Бабы лавиной кинулись в двери избушки. Авдотья лежала на полу, неуклюже прислонившись к кривой лавке. Перед ней стоял таз с мутной водой, посреди, на дощечке, плавала потухшая свечка.

– Зовите фельдшерицу! Авдотье плохо!

Долго Авдотья лежала, обхаживаемая фельдшером. Еле выходили. К следующему лету о пожаре напоминали только обугленные стволы, чернеющие среди молодой буйной поросли. Только во снах ещё часто слышался гул огня и высохшее озеро с липким илом…

Таисия Солопова

Головоломка

Время – это иллюзия. Наше прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, а не последовательно.

Альберт Эйнштейн

«Умираем», – шепчут души тех, чьи жизни прямо сейчас уносит в бездну таинственный перевал Чике-Таман.

Каково это – умирать?..

– Живее, рассаживаемся согласно купленным билетам, – крикнул водитель, глубоко затянулся вонючей сигаретой и выпустил клубы сизого дыма.

– А багаж куда? – Девушка со взглядом тибетского гуру выкатила свой увесистый чемодан чуть вперёд.

– Багаж? Мы же на экскурсию. Дорога сложная, много пассажиров не берём, багаж тем более.

Лицо девушки показалось водителю знакомым. И даже не само лицо, а проникновенный взгляд тёмно-карих глаз. Знаете, бывает так: видишь человека впервые, но будто всё уже было, вот так стояли и именно об этом говорили. Дежавю. Хотя могло быть тому и простое объяснение: до маршрута к шаман-дереву контора возила туристов на метеорит, а когда метеорит исчез, маршрут поменяли. Метеоритские поездки были популярными. Не то что сейчас. Чуйский тракт – дорога не из лёгких, всякое случается, да и много странного рассказывают про эти места.

Водитель поморщился и поглядел на Бабырган – место тысячи молний, святую вершину, с которой духи наслаждаются пейзажами бескрайних просторов долины Катуни. Говорят, если Бабырган затянут облаками, хорошей погоды не жди. И вообще не жди хорошего. Смачно сплюнув дурные мысли о Бабыргане, водитель поглядел вслед девушке с чемоданом.

Бедолага протискивалась между рядами. ⠀

– Разрешите? – спросила она у интеллигентного вида женщины с золотыми кудрями. ⠀

– Экскюз ми? – Златокудрая была явно не из местных, и девушка устремилась в самый конец салона. ⠀

– Поместилась, отлично, – пробасил водитель, снова заглянув внутрь. Странная компания собралась. Парочка, которая постоянно ругается, болтают за всех пассажиров вместе взятых. Старик немой. Иностранка, еле лепечет по-русски. Бабка с мальчишкой – вся в цацках, бубна только не хватает, явно не родня пацанёнку…

– Нам предстоит нелёгкий путь. Наверняка каждый из вас знает, зачем он здесь, – не едут просто так к красной лиственнице. Но предупреждаю сразу: если погоду в начале перевала встретим нелётную, развернёмся обратно. Об этом есть пометка в договоре. Место это особенное, да и шаман принимает не всех. Не каждому человеку дано у него побывать.

– Батя, что значит – не каждому? У меня билет.

– Билет у него. А готов ли ты? – Водитель, словно вспоминая события прошлого, потёр шею. Из-за застиранного воротничка рубашки показалась посиневшая татуировка «Амалия. Аномалия». – Не захочет хозяин Чуйского тракта тебя принять – и билет твой тебе не поможет. Один, два, три… эх, мальца-то зачем взяла с собой, пять… – Пробежав по макушкам, водитель сверился с ведомостью. Все пятнадцать пассажиров на месте. – Ну что, по коням? – Он бросил планшет с документами на переднее сиденье и растянул губы в улыбке, обнажив глубокую расщелину щербатого рта. – Шаман-дерево ждёт. Время желаниям сбываться. ⠀

– Мертвецов не согреть – тягуче, как заезженная пластинка, проскрипела старуха.

***

– Мы, может, вообще не доедем, а вы, барышня, на ПМЖ собрались, – шепнул Глеб кареглазой соседке на заднем ряду. Пошутил и усмехнулся, сразу почувствовав на себе неодобрительный взгляд Ани.

Аня. Жена. Почти двадцать лет вместе.

Глеб не понимал, зачем им сейчас эта поездка. Какое-то дерево, с которым разговаривают. Нам, Аня, с тобой надо говорить. А не с кровавыми деревьями и непонятными шаманами.

Глеб был красив. Знал это, умело пользовался и ни в чём себе не отказывал. Поэтому обычно всё, что ему нравилось, было либо дорогим, либо вредным для здоровья, либо замужем.

Аню Глеб не любил, за годы супружеский жизни просто привык к ней и уже не представлял без неё своё существование. Их брак давно трещал по швам. При этом они выглядели довольно милой семейной парой. Внешне. Внутри их священного круга танцевали демоны.

Изменять Ане Глеб начал практически сразу после женитьбы. Смуглый красавец всегда привлекал внимание женского пола. Галантный, с прекрасным чувством юмора, Глеб умело топил женские сердца в своём очаровании. В ход шли все. Девушка в цветочном магазине, фитнес-няшки из спортзала, случайные знакомые в кафе. Иногда он просто не мог отказать. Знаете, бывает: флирт сам собой переходит в откровенное и ни к чему не обязывающее предложение. А где вы видели мужчин, что отказываются от особ, которые сами вешаются на шею, – мол, я не такой?

Он никогда не позволял себе останавливаться на ком-то определённом, просто использовал всех и вся для латания эгоистичных «дыр» самооценки. Впрочем, как и с Аней. Впрочем, как всегда. При этом с Аней он был нарочито заботлив, не отпуская свою жертву ни на шаг. Тошнотворные «доброй ночи, милая» он легко выдавал после встреч в дешёвой сауне, где феи мужского вдохновения творили своё волшебство. Когда ты в поиске, надо быть настороже. Да, можно сесть на ПП, ЗОЖ и типа взяться за ум, но, если ты сильно женат, надо жрать пончики, пить колу и желать «доброй ночи, милая».

Все красивые – уже замужем. Все умные – уже свободны. Глеб умел выбирать. Это было его идеомоторной функцией. Иллюзией мозга, обманом зрения – явлением, когда мозг воспринимает определённые образы или визуальные эффекты и принимает их за реальность. Он был уверен, что Аня – его женщина, кроме неё на её месте не могло быть никого. При этом он спокойно замещал Аню слегка знакомыми девицами. И не испытывал угрызений совести. Понимаете, мозг и совесть не могут контролировать всё. Упал ты в обморок – не контролируешь же, дышишь ты или нет. Глеб дышал как мог.

По статистике, бабы изменяют так же, как и мужики, рассуждал Глеб. Изменяют, когда волком хочется выть от ментального одиночества и пустоты рядом. А мужики хуже, что ли? Или им внимания не надо? Да ещё больше надо, как детям. Выходит, бабы сами и виной всему. Разве возможно теперь разделить, кто прав, кто виноват?

Словно одобряя мысли Глеба, златокудрая кивала головой и задумчиво смотрела вдаль, вертя в руках золотой медальон, висящий на длинной золотой цепочке.

Глеб задремал. За окном проносились зелёные луга, и мысли в его голове расходились, как акварельные краски в стакане воды…

– Оооо ччччч фффффф

Шшшшш оооооо ыыыыыы

«Что за хрень?» – подумал Глеб, открыл глаза и повернул голову.

Старуха, сидевшая в левом ряду, трясла бубном и подвывала:

– О хозяин Чуйской долины,

Ты связан со Вселенной!

Защити нас,

Избавь от ошибок,

Перероди в своём пламени!

Глеб, не смущаясь, пристально смотрел на старуху. Что за сумасшедшая бабка – то ли молится, то ли чертей веселит. И тут центробежная сила резко отбросила его вперёд.

Автобус остановился как вкопанный.

***

Когда это началось, я не знаю. И с чего. Вернее – кого я обманываю? – знаю, конечно.

Началось это, когда однажды Глеб сказал мне: «Ань, давай поженимся!» Вот так ни с того ни с сего. Не то чтобы я не мечтала о свадьбе. Мечтала, конечно. Но у меня были по этому поводу абсолютно розовые девчачьи сопли. И что в реальности? Ни ухаживаний, ни колец, ни цветов. А мне девятнадцать. Представляете, рядом красавчик, кубики на животе. Шепчет: «Любимая…» – а дальше не разобрать. И всё. ⠀

Наш брак был обречён. Мы не думали, как будем жить. Вернее, думали, как всё будет хорошо. Когда-нибудь потом. Через «когда» и другие обстоятельства. И эти самые обстоятельства я взяла на себя.

Если образно, нашла лампу с джинном. Потёрла и загадала: хочу быть при деньгах, умной и машину водить. И бац! Я мужик. Приличная должность, серьёзные решения, финансовая свобода и последнее слово за мной. Вот такая хреновая аллегория. На самом деле ушла с головой в работу, работа оказалась благодарной моим вложениям, я быстро выросла до уровня топ-менеджера. ⠀

И однажды…

Вот, появляется пресловутое «однажды», потому как у всего на свете, кроме чуда, есть причинно-следственные связи. Когда ты осознаёшь, что твоё сегодня не что иное, как то, что ты сделал вчера. В общем, я трезво поняла, что мы с мужем прячемся друг от друга в командировках. И потом молчим. Каждый в своём телефоне. Так делают люди, когда удобно и не хотят разводиться, скандалов не хотят. Объяснять ничего не хотят. Просто не считаются с чувствами. Ни со своими, ни с чужими. Ну их в болото.

Ну и если быть совсем уж откровенной, расскажу. Где-то в дебрях моей ДНК произошла поломка. Я не могу иметь детей. Врач долго объяснял мне что-то про хромосомные перестройки и генные мутации. Я не слушала. Слёзы катились по щекам.

Что за ералаш?

Зачем прожить годы терзаний и отдать кучу денег, если в конце один мудак скажет, что Бог поставил на мне точку?

Лет в двадцать пять это меня не сильно парило. Когда Глеб стал пропадать на работе чаще, задумалась. А когда наши жизни стали параллельными прямыми, спросила себя: если Бог поставил на мне точку, зачем существуют эти отношения? ⠀

Еду к лиственнице. Вице-президент горнодобывающей компании «Алтай». К шаману. Ну не смешно? И опять тащу за собой Глеба. Зачем? Может, шаман мне на этот вопрос и ответит? ⠀

***

Малуша и Орой

– Ба! А ты была маленькая?

⠀Орой забрался на старенький выцветший топчан и прижался к старухе воробушком. ⠀

«Хитрец. Знает, на что надавить». Малуша погладила мальчика по голове, взъерошив на макушке густые смоляные волосы. ⠀

– Была, Оройчик, была.

– Ба! – Орой помолчал немного и, набравшись смелости, продолжил: – Плохо, что ты уже старенькая. Я бы на тебе женился.

Глаза Малуши засветились любовью, она улыбнулась, и паутинки морщинок обняли её лицо. ⠀

– Когда я была молодая, у меня были женихи и получше. Ты ешь плохо, живот вон к спине прилип. ⠀

⠀Малуша пощекотала тощий живот Ороя, и мальчишка закатился заливистым смехом. ⠀

⠀– Орой означает «последний». Ты последний из сеока. Спаситель рода. Будь достоин призвания. ⠀

Малуша притихла и окунулась в события далёкой молодости. ⠀

Она не хотела своей участи, знания рода тяготили её. Создатель вложил в неё природное любопытство, искренность и бесконечную радость всему живому. Всё вокруг удивляло и заряжало Малушу. Пение птиц, закатное солнце, раскаты ветра по луговой траве. Она умела видеть красоту и наслаждаться.

«Жизнь так прекрасна – не наглядеться! Отчего тогда люди такие злые, будто слепые?» – размышляла Малуша, будучи девочкой.

Малуша родилась особенной – «кама», так на Алтае обозначают шаманство. Предназначение родилось вместе с ней и преследовало, как чёрная тень. Оно пугало Малушу. Поговаривали, что её предки водили дружбу с тёмными силами. Временами Малуша чувствовала это зловонное дыхание у себя за спиной. И в такие дни надолго убегала в горы.

– Где ты была? Братья искали тебя, и отец осерчал, – шептала рассерженная мать, когда дочь, раскрасневшаяся от бега, возвращалась в деревню.

– Цветы поливала, мамочка, – смущённо отвечала Малуша.

– Какие цветы, там одни камни, – мать показывала рукой в сторону скалистого утёса.

– Вот тут которые… – и Малуша прижимала свои тонкие ручонки к груди.

Мать качала головой, и на семейных советах Малуше придумывали ещё больше обязанностей, чтобы на ребячество и глупости совсем не оставалось времени. Малуша учила наизусть историю собственного рода, имена и возраст умерших предков, растапливала очаг, помогала по хозяйству, присматривала за младшими братьями и сёстрами.

Молодость и весёлый нрав померкли, груз чужих проблем сдавил грудь. Одинокая и уставшая от тяжести тайн, пугающаяся собственных страхов, Малуша стала сторониться людей и вскоре совсем замкнулась. Спряталась за лохматыми прядями волос, за нахмуренными бровями и поселилась отшельницей в старой хижине возле подножия утёса. Её лицо стало угрюмым, а речь наполнилась присказками.

Но невзирая ни на трудный путь к ветхой лачуге, ни на пугающий вид самой Малуши, к ней стекались люди. Много людей. Умеющая находить выход из любой ситуации, помогающая принимать трудные и верные решения, Малуша была нарасхват. Люди терзали её своими бедами, раздирали на куски в попытках оторвать себе пророчество посытнее. ⠀

Сердце человека не бывает пустым. Оно всегда наполнено либо раем, либо адом. И в тот момент, когда сердце Малуши заполнилось горечью почти до краёв, Создатель послал ей Ороя. ⠀

В одну из жарких июльских ночей перед дверью лачуги оставили мальчика – на вид года два, не больше, но до чего разумными были его глаза. «Нельзя отказываться от дара духов», – подумала Малуша и жестом пригласила мальчика войти.

В ту же ночь Малуше было видение: мальчик исполнит её самое заветное желание. Для этого в год наступления семилетия ребёнка, на кровавую луну, его надо отвезти к лиственнице, что растёт за перевалом Чике-Таман.

Малуша оставила ребёнка у себя и дала ему имя Орой – «последыш». Они подолгу бродили в лесах, рассматривали небесные светила, изучали богатую природу Алтайского края.

– Научись наблюдать, – частенько говорила Малуша мальчику. – Не вмешивайся в ход жизни, будь таким же, как трава или ручей. Будь рядом, но не внутри. Наблюдай за всем и всегда. И тогда даже маленькие перемены будут касаться твоих глаз. Тебе откроется то, что сокрыто от других. Тебе откроется целый мир.

Малуша и Орой быстро привязались друг к другу, и из страшной сварливой бабки-шаманки она превратилась в тёплую уютную Ба.

Правда, не для всех.

***

Чуйский тракт

– Ничего не понимаю. Всё исправно. – Водитель расхаживал вокруг автобуса с гаечным ключом и причитал: – Всё исправно же, почему не заводится? Ничего не понимаю.

Не доехав до перевала метров пятьсот, автобус заглох.

Пропала связь и интернет. Пассажиры молча переглядывались, чувствуя лёгкую тревогу. Алтай – место силы, энергетически мощный источник перещеголял цивилизацию, перекрыл технике горло, чтобы Земля могла приготовиться к квантовому скачку. Только потом люди поймут, что пришла другая пора, началась новая эра. Интернет исчезнет навсегда, миры расслоятся, наступит череда мутаций, болезней и катаклизмов. А пока Алтай гордо расстилал свои угодья для всех, кто хотел испить живой воды из его источников.

Из окон автобуса открывались взору склоны, по которым серыми вырубками поднимался серпантин перевала. Дорога была практически высечена в скалах. Перемежающиеся с горными тропами пропасти раскрывали голодные рты. Для любопытных путешественников – самое то, но каждый сидящий в автобусе мечтал поскорее добраться до места назначения.

– Батя, а как обстоят дела с помощью? Я так спрашиваю, чтобы понимать, начинать ли волноваться. Тут есть службы спасения, связь? Лично у меня мобила мёртвая по всем фронтам. – Глеб заёрзал на кресле, вытаскивая из кармана потёртых джинсов блестящий айфон.

– Опять ты. – Водитель внимательно посмотрел на Глеба. Прищур глаз потянул за собой мышцы лица, приподняв верхнюю губу и обнажив щербинку. – Говорил же тебе: не в нашей власти это. Чудная дорога этот Чуйский тракт. Когда его строили, здесь трудились тысячи заключённых-каторжников. Местные рассказывали, что разнеслась среди рабочих эпидемия холеры. Люди умирали. Никакой помощи. Сотни мёртвых тел укладывали под щебёнку прямо тут, где ты вертишь своим айфоном. Остальные подняли восстание. Прибывшие солдаты расстреляли оставшихся прямо на строящемся тракте. Полегли сотни тут. В одного из них была влюблёна местная девушка. Легенда гласит, что красавица взобралась на склон и бросилась вниз на дорогу, туда, где пролилась кровь её возлюбленного. С тех пор зовётся это место Чуйского тракта «Кровавая верста». Понимаешь, сынок?

Глеба не интересовали байки, которые травил водитель. Он уже изрядно встревожился, прикидывая, сколько нужно пройти пешком, чтобы выйти к поселениям. Учитывая отсутствие карты и запасов воды, переживания были обоснованными.

– На чёрта мне всё это надо. На чёрта мне сдался этот ваш Алтай. Бред какой-то, – в гневе выругался Глеб.

Кареглазая тут же включилась в диалог:

– Мужчина, будьте аккуратны в высказываниях. У каждого места свои духи. Вы – гость на Алтайской земле. Нельзя оскорблять, мусорить, осквернять природу края. Даже в реку нельзя бросать камни. Дух места может разгневаться. Нельзя! – Она говорила уверенно, будто знала о чём. Будто встречала тут духов не раз. – Вы можете не верить, но алтайские законы работают.

– Ты, смотрю, из местных и учёная. Проверь всех по списку, отметь телефоны родственников для связи, на всякий случай. – Глеб посмотрел на Бабырган, у вершины которого барашками приютились облака. – А я попробую проверить аккумулятор. – И, показав рукой на старика с портфелем, он задумчиво добавил: – Немой мне не нравится. Расспроси его, кареглазая, если сможешь, кто он и зачем на перевал едет.

– Светлана я. – Девушка взяла у водителя папку с документами и подсела к старику. Но Глеб не успокаивался:

– У вас тут массовый психоз, что ли? Духи, легенды… Вы эти сказки детям на ночь будете рассказывать. Одна бабка чего стоит. Она же воет всю дорогу свои пугалки.

Малуша сдвинула лохматые брови, на всякий случай заслонила собой мальчонку и повернулась к Глебу.

– Скоро ты сам всё увидишь, сам всё поймешь. Скоро кровавая луна сожрёт этот мир. Соберитесь. – Она окинула взглядом всех, кто сидел в автобусе. – Вы все здесь не случайно. Каждый из вас. Только через великие испытания даётся великая милость. Ваш час пришёл.

Подключилась Аня, которая до этого наблюдала разговор со стороны.

– Бабушка, вы что-то знаете? Расскажите прямо, я вас не понимаю.

Малуша перевела взгляд на Аню.

– Я сделала то, что должна была сделать. Теперь ваша очередь. У тебя тоже есть дело. Когда сделаешь, возвращайся сюда, я тебя встречу.

– Да она больная, ты не видишь, что ли? – Глеб потянул Аню за плечо, разворачивая от старухи. Но та не отпускала Аню взглядом.

– Твоё сознание забито суетой. Научись слушать себя. А ты не отрывай её от дела. Никого не отрывай, – переключилась Малуша на Глеба. – Если ты до кровавой луны решишь головоломку, сможешь вернуть всех назад на Чике-Таман. А если кровавая луна взойдёт, вы забудете друг друга. Забудете обо всём. Дело есть у каждого. Думайте! Вы все думайте!

– Ты! – указательный палец Малуши поднялся в сторону немого. – Ты же лекарь. Тебе ли не знать, что болезни приходят из-за потери связи человека с его миром. Сидишь, молчишь… Я разбудила вас. Мы квиты. Я останусь здесь, приму мой последний вздох и отпущу силу. А вы возвращайтесь!

Пассажиры растерянно смотрели друг на друга, не понимая, о чём им вещает бабка.

– Всё сожрет подчистую. Все заберёт, а вы не отдавайте. Память нужна человеку не для прошлого, а для будущего. Вот она, чистая душа. – Малуша обернулась и посмотрела на Светлану. – Она уже прошла этот путь, она будет проводником.

– Ба! Ба! Смотри, какое небо стало розовое! – Звонкий голос Ороя нарушил ломаный сеанс предсказаний. Люди в автобусе приникли к окнам. Глазам предстала невероятная картина, сошедшая то ли с полотна авангардиста, то ли со страниц фантастической книги. Небо опустилось и окрасилось в яркие цвета, будто кто-то густо украсил его перьями розовых фламинго.

Аня облокотилась на спинку, размышляла над услышанным и смотрела в розовое небо. В голове был полный бардак.

В этот момент автобус встрепенулся, и мотор протяжно заурчал.

– Ничего не понимаю. – Водитель вернулся, снял фуражку и почесал затылок, где красовалась татуировка «Амалия. Аномалия». – Сам глохнет – и сам заводится. Ничего не понимаю.

***

Светлана

Мобильник призывно засветился, приглашая к диалогу. Светлана опустила глаза на экран и замерла. Резкий скачок в груди. Сердце схватили и сжали. Больно. ⠀

«Знаю, что ты сейчас думаешь, но верю: не бросишь. Я на краю, на Чике-Таман. Лиственница молчит».

Светлана перечитала сообщение несколько раз. Экран телефона погас, но она продолжала не мигая смотреть на чёрный прямоугольник.

Что?! От Ирки не было ни слова последние лет пять. ⠀

– Ты думаешь, так можно? Предать, бросить, отнять всё, что дорого, а потом вот так прислать сообщение?

Светлана нервно вышагивала по комнате. Рука теребила каштановый локон, выбившийся из густого пучка на затылке. «Почему я до сих пор не удалила её номер телефона?!»

– Никуда я не поеду. Ни к лиственнице. Ни тем более на перевал. Ты вообще не знаешь, жива ли я. Ты даже «здравствуй» не сказала, – говорила Светлана невидимой собеседнице. Натянутая как струна, она чувствовала, как бешено срывается в галоп её сердце. ⠀

Как тогда.

Когда они были подругами. Почти сёстрами. Вместе со школы, вместе в институт, вместе искали работу, вместе гуляли. И знакомились с ребятами тоже вместе. ⠀

Славик понравился Светлане сразу. Темноволосый, спортивный и добрый. Открытый уж больно, но, может, это и подкупило серьёзную и неприступную Светлану. Они могли часами разговаривать обо всём на свете. Тёплые летние ночи их свиданий быстро раздули жаркий костёр любви.

– Ирка, он такой… – Светлана по-девичьи трогательно зажмуривала глаза, не понимая, как выразить всю глубину кипящих эмоций. – Такой… Мне кажется, всё по-настоящему.

Светлане хотелось разделить с близким человеком трогательные моменты, рассказать, как волнительно собираться на встречи со Славиком. Как она замирает, когда он берёт её за руку, как обжигают губы робкие поцелуи. Наивная. Женская дружба – благодатная почва для зла. На ней часто сеют желание поделиться радостью, а всходят зависть, обиды и конкуренция. Ирка смотрела на подругу, тщательно пряча за улыбкой раздражение и злость. Она влюбилась в её кавалера без памяти, и в голове кипел план захвата Славика.

Ирка отличалась от подруги: всегда держалась впереди. Самая звонкая, модная и весёлая в любой компании, она обзавелась тихоней Светланой, чтобы выгодно смотреться на её фоне. «Ну почему не я? Как? Как Славик-красавчик мог влюбиться не в меня, а в эту простофилю?» – сокрушалась Ирка, глядя, как ладно выстраиваются отношения влюблённых.

Светлана истинного лица подруги не разглядела, считала, что роднее Ирки нет никого на белом свете. Да и не было. Мать Светланы умерла при родах, отец не смог смириться и за год спился. Воспитывала её тётка, у которой на девочку были свои корыстные расчёты, не из любви. При этом учёба всегда давалась Светлане легко, Бог наделил её живым умом и добрым сердцем. В соседке по парте она нашла и подругу, и сестру, и родную душу. Восхищалась красотой Иры, её умением всегда находиться в центре внимания, и искренне любила.

Всё у девочек было хорошо, пока не возник Славик. Скажете, сама виновата?

Нет, помогли. Славика забрали в армию. Светлана ждала, а Ирка ждать не стала. Она поехала за судьбой и устроилась продавцом в магазинчик при части, в которой служил Славик. Как уж всё сложилось, Светлана не знала, но однажды получила письмо с фотографией, на которой улыбающийся Славик надевал кольцо на палец довольной Ирке.

Тогда спас Алтай. Светлана уехала в горы, одна. Ела и молилась, любить не получалось. Рана затянулась, когда на одной из экскурсий девушка попала к лиственнице. Светлана обняла багряный ствол, прижалась к нему щекой и долго плакала. Прохлада и сила могучего дерева заполняли жизнью, листва гладила по макушке, по-матерински утешая. Так красная лиственница на перевале Чике-Таман стала источником духовного возрождения.

«Ты ещё вернёшься, вернёшься навсегда, – сказал шаман, когда Светлана засобиралась домой. – Твоё место здесь». ⠀

И вот теперь это смс-сообщение.

Вы когда-нибудь замечали, что близкие причиняют самую сильную боль? Они знают точно, как сделать больнее. От них меньше всего ждёшь подвоха. И тут – бац! Предательство! В одно мгновение чувствуешь резкую утрату себя, своей важности и нужности. Накрывает обесценивание, такое же внезапное и глубинное, как смерть. Хрясь! Ничего не вернуть, не склеить как было. Всё просто перестаёт быть как прежде. Ты доверял. И вдруг остался беззащитным, с болью и обожжённым сердцем. За что? Выходит, тебя никто и не любил? Может, ты какой-то не такой? И на месте утраты прорастает злость, обида и ненависть. Предательство разъедает всё человеческое, как соляная кислота, быстро, не оставляя ничего живого, выжигая душу дотла.

Но если поместить предательство под микроскоп, можно увидеть много любопытного. При детальном рассмотрении можно обнаружить даже психологические травмы. Не свои – предателя. В этот момент попытайся понять, что двигало обидчиком. И удивишься: к тебе предательство не имело никакого отношения. Ты – только буфер, в который с разгона мчался автомобиль, потерявший контроль управления. А теперь важное: вперёд! Нужно спасаться. Избавиться от тьмы внутри. Освободиться, чтобы снова стать прежним, свободным. Это лучшее сбережение себя, сохранение своей сущности. Простить и отпустить с миром. И если потребуется – помочь сохранить «человеческое» другого.

Всё это шептала ей лиственница. Ветер трепал каштановые локоны. Горы отражались в глазах спокойствием и уверенностью. Завтрашний день жив. И Светлана в нём жива. Ей снова есть место среди живых.

«Любое событие оставляет след. Сделай след зажившим шрамом, а не кровоточащей раной. Прости и отпусти с миром». С этим знанием Светлана вернулась домой, свободная и исцелённая. Исцелённая – значит целая, когда собираешь воедино куски, на которые распадается разорванное болью сознание, и примиряешь между собой все части личности, принимая разную себя. И ту, которую любят, и ту, которую отвергают.

«Прости и отпусти с миром. И если потребуется, помоги сохранить „человеческое“ другого», – ещё раз напомнила себе Светлана, вздохнула и стала собирать чемодан.

Часто те, на кого надеешься, могут предать, а те, кем пренебрегаешь, могут спасти.

***

Бывают такие щербатые, у которых между двумя передними верхними зубами – щель. И будто сразу ощущаешь, что человек лукавый. Врун, может. Ненадёжный, в общем, человек. Таких Димыч не любил и сторонился. Вот и водителю не сказал ни слова.

«„Немой“. Сам ты немой. За „старика“ прощаю, возраст, ничего не поделать, – мысленно отвечал Димыч щербатому водителю и вместо красивых пейзажей за окном изучал ручку своего портфеля. – Всему виной болезнь эта».

Рак съедал Димыча изнутри. Стадии принятия остались далеко позади вместе с безуспешными попытками лечения. Кожа выглядела как высохшее яблоко. Тёмная, неестественно жёлтая и сухая, как папирус. Не будь он врачом, возможно, надежда бы так и теплилась в нём, но пальцы сами собой лезли пальпировать печень, вывалившуюся за край рёберной дуги на недобрые десять сантиметров.

– Димыч, ты сам всё понимаешь, – сказал на последнем осмотре его лечащий врач, коллега из смежного отделения больницы, в которой Димыч проработал без малого сорок лет. – Шансов негусто.

– Ты хотел сказать «шансов нет», но пожалел меня. А чего жалеть. Ты не жалей. Что уж тут поделать.

Последнее время Димыч часто задумывался, что болезнь послана ему за то, что он перестал ощущать в себе человеческое. Выгорел. И как человек, и как врач закончился, день за днём уныло проводя сбор анамнезов. Говорят, профессиональное выгорание связано со стажем и грозит врачам, проработавшим по одной специальности больше пятнадцати лет. Так и с Димычем: для некогда блестящего невролога жизнь превратилась в череду бабушек, жалующихся на боли в коленках. Выходит, он уже дважды выгоревший, и даже с хвостиком. Надоело. Депрессия, бесконечное чувство вины, горечь от несостоятельности и раздражительность. Нужна ли такая жизнь? Но больше всего Димычу не давала покоя чёрствость. Он превратился в старого бесчувственного сухаря, ненавидящего пациентов.

«Всё! Не могу так больше!» – однажды прокричал внутрь себя Димыч. И как по взмаху волшебной палочки: точно хотите оформить возврат? Не нужно? Решили? Получите рак. По-другому? Нет, по-другому, мил человек, возврат жизни невозможен, за всё нужно платить.

Димыч прозрел, рассмотрел стоимость каждого дня. И снова взвыл к небесам: простите, ошибся! Но в ответ так ничего и не услышал. Или не понял. В ушах поселилась тишина, печень вывалилась, душа и кожа потрескались.

– Немой, – ворчал Димыч, продолжая ковырять ручку портфеля. – Вернусь – накатаю жалобу.

Димыч перестал быть врачом. Стал пациентом и несколько лет бился лбом о таких же, как он, выгоревших дипломированных собратьев. Без результата, пока не взялся за дело сам.

Он засел в библиотеке, перечитал горы литературы и наткнулся на труды о целебной радиоактивной воде. Долина источников располагалась в горах Чуйского тракта за перевалом Чике-Таман. В результате тектонических процессов, протекавших здесь миллионы лет назад, земная кора дала трещины, и из недр потекли ручьи. Алтайцы обожествляли это место, о «живой воде» слагали легенды, передавая их из поколения в поколение.

Вести о чудесных исцелениях не обошли стороной и учёных. Источники принялись изучать врачи, химики и гидрологи. Установили радиоактивность воды и, проведя радиометрические исследования, поняли: лекарство от рака изобретать не надо, оно уже давно само льётся из-под земли. Найти бы только способ консервации «живой воды».

Дело в том, что чудесная исцеляющая формула сохранялась исключительно у источника. Стоило переместить ёмкость чуть дальше – вода превращалась в обычную родниковую. Многие умы безуспешно бились над этим ребусом, а потом и вовсе оставили эту затею. В эпоху перестройки разработки остановили, долину забросили, и источники пересохли.

В расщелине, из которой некогда бил ручей, выросла гигантская лиственница. Время от времени кора её становилась багряной. У лиственницы поселился шаман, и сюда стали съезжаться люди, чтобы исцелять душевные раны. Местные поговаривали: если искренне поведать кровавому дереву о своих бедах, оно непременно поможет.

Димыч не верил в эту чепуху. По всем его расчетам, ствол дерева окрашивал рутений. Красный радиоактивный металл. Именно он обладает противоопухолевым действием. А биофлавоноидный комплекс лиственницы является мощным, непревзойдённым на Земле антиоксидантом. Он защищает клетки от токсинов и восстанавливает работу иммунной системы.

«Видимо, источники где-то глубоко ещё питают корни, – размышлял Димыч, – и лиственница является уникальным природным противораковым комплексом. Значит, шансы всё ещё есть». От этих мыслей стало тепло на душе. Он расслабился, откинулся на спинку кресла и раздвинул занавески на окне. Солнечные лучи замельтешили по седой макушке, покрыли золотом жёлтую кожу, и Димыч задремал, став похожим на священного золотого истукана.

***

Вспышка. Аня посмотрела в окно и увидела в небе яркое свечение.

Столько раз она прокручивала в голове возможные сценарии этого события. Про квантовый скачок говорили из каждого утюга. Обсуждали в ток-шоу, снимали научные передачи, раздавали лайфхаки и памятки. Ждали. А сейчас в голове образовалась пустота, как в большом мыльном пузыре. «Ничего не помню. Что делать? Только монотонный звенящий гул. Да с чего я взяла, что это он самый?» Хотя сомнений быть не могло: такую картину Аня видела впервые в своей жизни.

Реальность вокруг превратилась в неправильно собранную мозаику, и мир стал похож на большую переводную картинку, наконец отлипшую от подложки.

«Не думала, что это будет так. СМИ успокаивали, что переход системы из одного состояния в другое не будет замечен простыми людьми на физическом уровне. Мол, учёные будут отслеживать ситуацию на спецоборудовании и информировать нас, простых смертных. Ага. Выкуси. И тут брехня. Дёрнуло же меня покатить на Алтай именно сейчас. Дура!»

Заполнившие голову вибрации распорол оглушительный хлопок.

«Какая глупая смерть» – последнее, о чём подумала Аня. На её бледном лице маской застыло удивление, а широко раскрытые мёртвые глаза продолжали освещаться вспышками молний.

***

В ушах противно гудело. Пространство кубарем крутилось вокруг Глеба. «Я умер? Умер? – мелькали в голове мысли. – Где мы? Где Аня?» Чтобы оценить происходящее, он попытался задержать взгляд хотя бы на секунду. Движение было настолько быстрым, что от малейшей концентрации жутко тошнило.

Темнота. Глеб постарался поднести к лицу руку, она была липкой и противно пахла металлом. Кровь. «Странно, почему я не ощущаю боли? А что, если… что, если кровь, кровь…» Он боялся продолжить мысль. В один миг Глеб понял, насколько дорожит женой. «Родная, только не ты!»

– Аня – прохрипел Глеб. И набрал воздух в лёгкие:

– Аня-а-а!

Он хотел придать голосу силы. Но то ли гул стоял такой, что крик растворялся, то ли связки отказывались слушаться, – вместо крика снова раздался хриплый сип.

Когда мы теряем любимых и близких, боль разрывает нас изнутри. Разрывает оттого, что больше ничего нельзя изменить. Нельзя сказать «прости» или «люблю». Почему же мы не ценим живых? Живём на вырост. Не звоним, отмахиваемся от них, как от надоедливых мух. Куда-то спешим, выбирая «важное». А важное – рядом. Просто оно обесценивается, замыливается в глазах социума, сжирается суетой.

Всё понимаешь тогда, когда человек перестаёт быть. Быстро. Ёмко. Без условностей. Всё осознаешь. Как? Как теперь жить?

«Ещё вчера я смотрел, как она тихонько дышала на кровати в спальне. Грудь ровно поднималась и опускалась в ритме сна. Красивая, родная, моя.

Анечка…

Говорят, ты не одинок, пока есть хоть один человек, которому не плевать на то, как прошёл твой день. А тебе точно не плевать. Ты сильная, мудрая. Из тех, кто никогда не предаст, даже шагая сквозь чужие предательства.

Без тебя я один в целом свете, Ань».

Гул перешёл в свист. Молния. Сильный удар. Глеба подкинуло вверх и ударило о мягкую спинку впереди стоящего кресла, в грудь врезался ремень безопасности.

«Мы все ещё в автобусе», – подумал Глеб и отключился.

***

– Жив! Ренатуратор, три единицы.

Глеб почувствовал нестерпимую боль. Пульсировала нога. Он отчётливо слышал голоса, но ничего не видел. Тяжёлые веки сомкнулись, как створки раковины моллюска. Напрягаясь, Глеб силой попытался разжать их. Тонкая полоска яркого дневного света болью ворвалась в сознание.

– Мужчина, вы помните своё имя? Не пытайтесь открывать глаза, у вас серьёзные травмы. Сейчас введём ренатуратор, и минут через тридцать будете танцевать.

– Я Глеб. Глеб.

– Сейчас, мой хороший, потерпи немного.

Над ним склонилась женщина, но он смог разглядеть только её силуэт. Она легонько гладила его по руке.

Глеб отдёрнул руку. Получилось слабо, мышцы не слушались.

– Аня где? Вы нашли Аню?

– Нашли, всех нашли. Отправили в город на медскайлах. Ты из последних остался и бабуля, долго вас искали.

– На чём? – Глебу показалось, что он плохо расслышал. Но переспрашивать не стал, потому что его интересовало совсем другое:

– Она жива? Аня? Жива?

По телу разливалось приятное тепло. С каждой минутой сознание прояснялось, боль отступала. Чувствовалась удивительная лёгкость. Глебу показалось, что так хорошо он не чувствовал себя очень давно.

– Что вы мне вкололи?

Он смог поднять не только голову, но и половину туловища, широко раскрыл глаза и ясно увидел картинку.

На залитой солнцем поляне орудовали люди в голубых пластиковых костюмах. Чуть поодаль серебрился вытянутый, как пуля, аппарат. «На ракету похож», – подумал Глеб. Женщина-медик разматывала его ногу, из-под окровавленных бинтов показалась розовая здоровая кожа. Никаких ран.

– Подожди, богатырь, не вставай, рано. Ишь, почувствовал силушку! Твоим клеткам на восстановление нужно ещё минут пятнадцать. Как у меня молекулярный сканер сработает, побежишь. А пока лежи. Аня твоя как новенькая. И не таких латали. После того, как профессор Шепелев своё лекарство изобрел, нет больше проблем в Змеиногорске.

– К-каком ещё Змеиногорске? Мы же к шаману ехали, на Чике-Таман. К лиственнице этой, кровавой.

Женщина нахмурилась и посмотрела на мужчину в голубом костюме.

– И этот туда же. Все про шамана говорят. Массовый психоз, что ли?

Мужчина-медик на мгновение повернулся, встретился взглядом с коллегой и снова принялся колдовать с колбами над телом старухи.

– Амелия, разберёмся, погоди. Отклик на ренатуратор плохой, очень трудно возвращается в сознание.

Остальные медики сгруппировались вокруг и с неподдельным интересом рассматривали старую женщину.

– Ребята, скорее, скорее сюда!

Из-за пригорка показалась техника, предназначения которой Глеб тоже разобрать не смог. По идее это был кран, потому что он имел крючок, на котором болтался, как игрушечный, их расколошмаченный в хлам автобус. Но при этом кран и сам висел в воздухе.

– Нашли! Вы такое когда-нибудь видели?

– И что? Это наш автобус, водителя нашего расспросите. Все документы у него.

Глеб определённо не понимал, что происходит. На него одновременно уставились двадцать пар глаз.

– Водителя? Весь транспорт на автопилотах. Автобус только в исторических картотеках интерактивного музея увидеть можно.

Глеб совсем растерялся. Полная дезориентация и потеря самообладания.

– Чушь какая-то! Что вы мне вкололи? Почему я всё это вижу? Где Аня? – Он схватился за голову и с силой затряс её руками, словно хотел привести в порядок перевернутую картинку.

– Тише! Тише! – Женщина попыталась успокоить Глеба. Но в этот момент пришла в себя старуха.

– О Создатель, ты пробудил меня, – заскрипела бабка свои шаманские причитания. Впервые Глеб был этому рад: «Всё по-настоящему, я не параноик».

– Расскажите им, расскажите. Про шамана, про лиственницу! – Он подскочил к бабке и умоляюще посмотрел на неё.

– Ты тут. Всё получилось. – Бабка протянула к Глебу сухую костлявую руку. – Слушай меня внимательно. – Она с трудом переводила дыхание. – Создатель дал нам ещё один шанс. Ты должен найти ответы на все вопросы.

– Бабулечка, родненькая, не сходи с ума, пожалуйста, не сейчас! – Глеб повернулся к медикам: – Почему этот ваш препарат, как там его, не действует?

– Не перебивай. – Старуха остановилась, собралась с силами и продолжила: – Твоё знание с тобой. Ты всё поймешь. И сделаешь выбор. – Она продолжала трясти костлявым пальцем. – Тебя отправили на другой берег. Не жди. Действуй. И помни: волна сбивает с ног и отходит назад.

Глеб был готов заплакать.

– Если это пранк, я убью заказчика, – тихо процедил он сквозь зубы.

Бабку погрузили в сон и велели поднимать на медскайл, Глеб плёлся позади. Серебристый аппарат оказался не ракетой, а воздушной скорой помощью, нашпигованной техникой.

– Какой сейчас год? – Он вдруг вспомнил квантовый скачок, и его осенило.

– 2053-й.

Внезапно информация собралась в огромную волну и вылилась на Глеба, как ушат ледяной воды. Он поднял голову и провёл по макушке руками, пытаясь смахнуть ледяные капли. Волосы были сухими. Стало невероятно холодно и пусто, тело казалось тяжёлым и непослушным. Он запрокинул голову и закрыл глаза. Всё встало на свои места. Между катастрофой и спасением прошло долгих тридцать лет. Глеб вспомнил слова бабки. Не только последние, но и те, что она протяжно выла всю поездку.

«Выходит, нам действительно дали второй шанс. Если я до кровавой луны решу головоломку, то смогу вернуть всех назад на Чике-Таман. А если кровавая луна взойдёт, мы забудем друг друга. Забудем обо всём. Как будто ничего никогда про нас не существовало. Я не знаю, как работает вся эта дрянь, но вариант такой. Матрица. Бац! Огонёк – и ты обнуляешься. Все обнуляются.

А может, и к лучшему? Как у философов: „Благословенны забывающие, ибо они не помнят собственных ошибок“. Мы часто клянем свою жизнь почём зря. Мы недовольны отношениями, уровнем достатка, собственным телом».

Глеб вдруг вспомнил тиктоковский ролик, в котором гладко выбритый холёный мужик предлагал дать миллион долларов наличными, чтобы узнать эмоции другого человека.

«Я буду благодарен. У меня будет хорошее настроение», – предположил оппонент.

Тогда холёный мужик предложил испытуемому альтернативу: «А если я дам десять миллионов, но завтра ты не проснёшься? Умрешь?» – «Конечно нет, я не возьму деньги».

Понимаете, просто проснуться завтра – это дороже, чем десять миллионов долларов. Почему мы каждый день не просыпаемся с этой мыслью? Никто об этом не думает, все просыпаются грустными, потому что всё идёт не так, как мы хотим. Мир несправедлив, жизнь дерьмо, я не могу сбросить вес, я не могу заработать, я не могу выйти замуж… Так много разных «я не могу».

Ребят, мы проснулись, день уже будет хорошим, вопрос лишь в том, насколько. И даже если он будет не таким хорошим, как нам хотелось бы, тогда мы будем надеяться проснуться завтра.

Глеб терпеть не мог советы в духе «помоги себе сам». Но сейчас он осознал, что иногда надо просто смотреть на вещи, чтобы видеть истину. Мы в первую очередь не ценим то, что имеем. Но какой ропот возникает тогда, когда человек теряет! Часто только серьёзные потери заставляют нас по-другому взглянуть на привычное и кардинально изменить своё отношение к тому, что имеем. Так зачем дожидаться кирпича на голову, чтобы изменить свою философию? Может быть, жизнь не такая и ужасная, а проблемы – всего лишь задачки на перспективу.

«Всё сожрет подчистую. Все заберёт, а вы не отдавайте. Память нужна человеку не для прошлого, а для будущего», – всплывали в сознании Глеба слова шаманки.

Так что же делать, если время – иллюзия?

Вернуть себе прежнюю жизнь или начать новую с чистого листа?

Любовь Котова

Зов предков

Через маленькое оконце в комнату почти не проникал свет. Её освещали несколько свечей. В углу чадила слабо горящая палка, видимо, лучина. В окровавленных тряпках лежала женщина. «Рожает» – пронеслось в голове Тамары.

Плотный воздух наполнял запах свечей и крови.

К роженице подошёл мужчина в чёрном халате, сделал укол. Это был Антон. В его руках блеснул скальпель. А в роженице Тамара узнала свою прапрапрабабушку Параскеву.

Тут солнечный луч, пробившийся сквозь неплотно задвинутые шторы, разбудил её.

«О Боже! Ужас какой. Приснится же такое. И почему халат чёрный?..»

– Бли-и-ин! Ну зачем так рано, сегодня же суббота, – произнесла девушка, смахивая пот со лба. – Алис, хочу кофе, включи машину.

В ответ тишина.

– Алиса-а-а! Оглохла? – с раздражением крикнула Тамара.

В ответ тишина.

– Чёртовы роботы! Скоро точно будет восстание машин, как в кино.

И тут девушка вспомнила, что пару дней назад брат взял у неё ключи и устроил в квартире вечеринку. Молодежь так домогалась до Алисы, просто задолбала разного рода просьбами, нагрубила, и умный бот обиделся. Алиса вырубила электричество, интернет, заблокировала всё, что только можно, входную дверь в том числе. Тусовщикам пришлось сидеть при свечах два часа и ждать, когда робот перестанет обижаться. А потом Алиса заработала со сбоями, её пришлось отключить и вызвать мастера.

Зазвонил телефон.

– Привет, Антон! Ты чё так рано? Суббота же.

– Здравствуй, Томик! Вообще-то ты звонишь, и я спрашиваю: «Ты чё так рано?»

– Наглость какая! Будит в субботу и переводит на меня стрелки. Скажи лучше, что соскучился.

– Соскучился – не то слово, но звонишь мне ты. Ладно, спорить не будем. Есть предложение: раз уж мы проснулись, давай разбудим Владку с Жориком и все вместе рванём к тебе в деревню. На Малиновое озеро сходим, полюбуемся, а может, купальный сезон откроем. Сегодня тридцатое апреля. Гуляем первого и второго мая. Праздник всё-таки. Мир, труд, май. Надо отметить. Нельзя же постоянно учиться.

На улицах Рубцовска было безлюдно. Большинство людей свалили на дачи или в гости – ведь можно гулять целых три дня. Ребята загрузили свой «патриот-медведь» продуктами, одеялами, подушками и всякими нужными вещами. Дом в деревне старый, ездят туда редко, и лучше всё необходимое взять с собой.

Погода стояла жаркая.

– Ребят, а давайте сразу на озеро рванём! Оно в мае особенно красивое, слишком малиновое, что ли, – предложила Влада.

– Ну уж нет! Сначала вещи выгрузим. Надо дом проветрить, пыль смахнуть, – возразила Тома.

– Поддерживаю Томку. Я хочу приехать, пивка испить. А если на озеро, то зависнем там, и я буду только слюни глотать. Знаешь ведь: малейший запах спиртного – и двигатель не заведётся. Датчики чётко сработают. Озеро на завтра отложим, – сказал Антон.

– Ох, Владлена Октябревна! Любишь ты смуту наводить. Не зря тебе имя революционное дали. Как там полностью звучит? Владимир Ленин?

– Да, Жорик! Родители мои патриоты и двинутые на всём этом. Отца Октябрь зовут, а его прабабку нарекли СталИна. В честь полководца Сталина. Раньше модно было, а мои родители, видимо, старомодны. Сейчас всё больше Агриппины, Агашки, Ярополки, Властимиры. Представляешь, тебя бы звали Георгий Ярополкович? – засмеялась Влада. И все заржали.

Так с разговорами время в дороге пролетело быстро. Деревня Верхние Михали показалась из-за поворота.

Тёплый день переходил в прохладный вечер. Птицы угомонились, и молодёжь перешла в дом.

Было сыро, парни растопили печку, а для уюта разожгли камин. Допотопный чайник засвистел, и девочки засуетились.

Антон зажёг свечи, и стало волшебно.

Пламя в камине выплясывало шаманский танец, ему вторили тени на стенах. Жорик достал варган, и всё погрузилось в волшебные звуки музыки души.

– Тамар, расскажи нам про этот дом, а то мы сюда приезжаем и ничего о нём не знаем, – попросил Георгий. – Откуда он у вашей семьи? Ты говоришь, что он очень старый, и в то же время он построен в 90–е годы прошлого столетия. 60-70 лет для сруба – достаточно много.

– Этот дом построили ещё в XIX веке. Ну, не этот, конечно. На этом месте. Перестраивали дважды. Но фундамент и подпол остались те же. Печку и камин перекладывали лет двадцать тому назад. Родители ездят на другую дачу. Вот только мы набегами заваливаемся, да дед Макар иногда своих родственников пускает, его избушка совсем плохонькая. Он следит за домом, протапливает, если я позвоню заранее, чтобы приехать в тепло.

– А кто тут жил в XIX веке, не знаешь? – с шумом отхлебнула чай Влада.

– Знаю. Жила здесь моя прапрапрабабка Сара. Потомственная ведунья.

– Сара? Ты еврейка? Я не знал, совсем не похожа, – удивился Георгий. – Впрочем, это не важно, просто так спросил, из праздного любопытства.

– Нет, не еврейка. Раньше в этой деревне имена младенцам давал поп. И не только в этой. Это вообще было распространено. Так вот, в Михалях был вредный батюшка. У тех, кто побогаче, ну, кто мог заплатить, нарекал детей русскими именами: Николай, Пётр, Анна, Клавдия. А у бедных или тех, к кому неприязнь испытывал, еврейскими. Знаешь ведь, как к евреям относились.

Отец Сары был знахарем. Травами лечил. Батюшка его за это сильно недолюбливал. Вот и назвал новорождённую Сарой. Сара Игнатьевна. Даже смешно. И в этой деревне много было Сар, Абрамов, Ревекк, Марков… Влад, плесни-ка чаю. В горле пересохло. Ну что, продолжать?

– Да, да, – в один голос сказали парни.

– К Саре приезжали отовсюду. Она лечила ожоги – так, что и следов на коже не оставалось, – ангины, экземы, ревматизм. Замуж вышла, родила дочку Параскеву. Девочка была совсем маленькой, когда отца забрили в рекруты на 25 лет. Так раньше везде было. И тянули лямку бабы в одиночестве. Параскева росла смышлёной девочкой и училась ремеслу матери легко. Помимо трав, она отлично умела раскидывать карты, гадала на рунах, на бобах и обладала даром ясновидения. Кстати, была грамотной.

– А я-то думаю, почему у тебя так развита интуиция. Это ж наследственность. Говорю вам как генетик.

– Не перебивай, Антош! Рассказывай, Томик, так интересно, – выпалила Влада.

Жорик пошуровал кочергой в топке, отчего вылетел столб искр, подбросил в камин дрова – и занялось пламя, затрещали поленья.

– Сара умерла, когда Параскеве было лет шестнадцать. Девушка была сказочно красива. Несмотря на то, что вся деревня обращалась к ней с разными просьбами, её не любили. Женщины ревновали к мужьям и женихам, завидовали красоте, а мужчины не могли простить гордости и неприступности.

В Параскеву был влюблён местный художник. Этот парень работал в храме писарем и мог урвать немного бумаги. Благодаря его наброскам мы знаем о красоте Параскевы.

Писарь-художник и спас свою возлюбленную от лютой смерти. Он узнал, что женщины подговорили своих мужей сжечь Параскеву, потому что она ведьма и виновата в том, что лето стоит засушливое и в деревне горят дома. А может быть, это придумки. Ведунья и сама знала, что против неё замышляют. Собрала узелок и исчезла.

Народ пришёл, а ведьмы нет. Подожгли её дом. И тут начался сильнейший ливень и погасил пламя. К концу третьего дня дождь прекратился.

– А куда же исчезла Параскева? – спросил Антон.

– Известно, что она жила у подножия горы Бабырган. А как она туда попала, как вернулась сюда – не знаю. У нее родилась дочка Эмилия, а о муже сведений до нас не дошло.

Часто мне снится бабушка-ведунья. Такая, как на портрете. И всё просит спасти ее сына, хотя, говорю же, у неё была одна дочка. Не могу понять, к чему бы это.

Смотрите, я вам фотографию портрета Параскевы покажу в телефоне. Мои предки очень аккуратно хранили старые документы, рисунки, дневники, фотографии. Семейные традиции, память о роде – главная ценность в нашем доме.

Ребята с любопытством рассматривали изображение. Вдруг дом стало потрясывать, свет заморгал, уши заложило, все ощутили головокружение.

– О нет! Когда уже всё утихомирится?! Этот квантовый скачок столько лет не даёт покоя, – прошептала Влада.

– А как ты думала? Это чтобы жизнь раем не казалась. Живём при коммунистах, бесплатно лечимся, бесплатно учимся, ЕГЭ отменили, квартиры государство выделяет. Дальше продолжать?

– Нет, Жорик, не продолжай. Ты хочешь сказать, что коммунисты виноваты, – хихикнул Антон.

– Масоны, рептилоиды, интервенты, – поддержал Жорик.

– Кроме шуток, парни! Меня тошнит, и мне страшно.

– Влада! С твоим именем не надо бояться. И вообще, медики ничего не должны бояться. Хирургия рулит, а ты – «тошно».

– Так, друзья, предлагаю наполнить бокалы и выпить вина. Сегодня необычный день. Вернее, ночь. С 30 апреля на 1 мая. Ну, кто знает? – воскликнул Антон.

Все переглянулись, и тряска прекратилась, будто дом тоже хотел услышать, что за ночь сегодня.

– Этой ночью выходит нечистая сила подпитаться нашими страхами. Ведьмы, колдуны и прочая нечисть собираются вместе для обмена опытом, – зловещим голосом прохрипел Антон. – Это Вальпургиева ночь.

Существует свод правил, как себя вести, чтобы не огрести неприятностей от нечисти. Главное – не выходить на улицу и праздно не шататься. И ещё: входная дверь должна быть заперта, окна зашторены.

– Понятно, – произнесла Влада.

– Тамар, а пошли в подвал. Ты говорила, что он старый. С XIX века не перестраивался, а может, и с XVIII-го, – сказал Жорик.

– Не забудь взять свой саквояж. Ты же его везде с собой таскаешь, – съязвила Влада.

– Байкер-хирург не может без специальной поясной сумки. Вдруг помощь надо оказать экстренно? Может, погулять выйдем? Тепло, подышим весенним воздухом, – призвал Жорик.

– Жорж! Сказано не шататься праздно по улицам – спускаемся в подпол. Там безопаснее, – заржал Антон.

– Ребят, вы в это верите? Врачи, занимаетесь два года космической медициной, пропедевты, хирурги – и Вальпургиева ночь. Артисты! Ладно, пошли в подвал.

Скрипучая дверь поддалась не сразу. Парни открывали её вдвоём. В лицо ударила волна затхлого воздуха с запахом сырости, плесени и старья. Каменные ступени вели в темноту.

– Уа-ха-ха! Я ужас, летящий на крыльях ночи, – ржал Антон

– А я вампир. Сейчас я попью свежей кровцы, – вторил ему Жорик.

– Хватит идиотничать! Ну правда, это не шутки, – шикнула на парней Влада.

Мощный фонарь осветил квадратную комнату с пыльными стеллажами со свертками и коробками. Там же стояло несколько банок с соленьями.

– Грибочки! Выдержанные! Какая прелесть! Может, возьмём, угостим Марьпалну? Достала она с теорией Дарвина. 2050 год на дворе, а она всё туда же.

– Нет, Жорик, эту грибочками не возьмёшь, даже вековыми. Боюсь, и сотрясение мозга не поможет, – зловеще произнёс Антон. – Только вампиризм спасет нас.

Дом опять затрясло, фонарь заморгал и погас совсем.

***

Глаза привыкли к темноте, тряска прекратилась. Перед ребятами вдруг открылся коридор, в конце которого виднелся тусклый свет.

– Ну что? Идём, – прошептал Антон.

– Естес-сно. Должны же мы узнать, что там, – ответил Жорик.

– Вы как хотите, а я не намерена больше шататься по подвалам. Знаете, что обозначает свет в конце тоннеля? – возмутилась Влада.

Все вопросительно смотрели на Тамару: она ведь хозяйка дома, а значит, и подвала.

– Конечно, я бы хотела пойти на свет. Интересно же! Но Влада не желает.

– Не пойду. Вальпургиева ночь. Я боюсь.

– Оставайся, Влад. Давай я тебя провожу наверх, а сам вернусь. Ты будешь нас ждать, – сказал Георгий.

– Ага, конечно. Так я и осталась одна ночью в доме. Страшно. А потом я сгорю от любопытства. Хочу быть в курсе всех событий. И вообще, мне уже не страшно. Саквояж ведь с собой.

– Вперёд, друзья, – и Антон вытянул руку, указывая путь.

Все двинулись по узкому коридору. Георгию пришлось пригибаться, чтобы не задеть потолок головой, а остальные пригнулись интуитивно. Когда подошли к свету, то оказались в небольшой квадратной комнате. Лестница вела вверх, к двери в потолке.

Вдруг от стены отделился маленький человечек. Девочки от неожиданности вскрикнули. Карлик что-то быстро лопотал, но никто не мог разобрать его слов. Сверху доносились женские стоны, крики, разговоры.

Владу начало тошнить. Голова кружилась. Но, сделав над собой усилие, девушка успокоилась.

Тамара собралась сразу. Перед глазами всплыла картинка из сна, словно художественный фильм. Так описывают свое состояние ясновидящие. «Боже! Неужели эти видения связаны с квантовыми аномалиями? – подумала она. – Надо оказать помощь роженице. Срочно! Промедление смерти подобно. Откуда я это знаю? О, как болит голова».

Антон и Георгий начали допытываться у карлика, где они и что происходит. Кривые ножки карлика подкашивались от страха. Он судорожно перебирал трясущимися пальчиками чётки и беспрестанно что-то нашёптывал.

– Слышь, парень! Ты давай не дрейфь. Мы тебе ничего плохого не сделаем. Успокойся, дружище, – тихо произнёс Антон, присев на корточки.

– Скажи лучше, куда мы попали и что там наверху происходит, – попросила Влада.

Поняв, что это женщина, карлик немного успокоился.

– Ребят, я не из робкого десятка, но мне жутковато стало. Тоннель этот, стоны наверху, ахондрик встречает. Чертовщиной попахивает, – прошептал Георгий.

Тамара вытащила из уха золотую серьгу и протянула карлику:

– Не бойся, дорогой! Вот, возьми подарок. Только расскажи нам всё: что происходит, как тебя зовут и где мы. Я тебе ещё подарю.

Маленький человечек взял подарок, покрутил в руках, рассмотрел, попробовал на зуб и явно остался доволен. Протянул руку за второй серьгой.

– Расскажи сначала, а потом получишь. А то ишь хитренький какой. Ну! Как тебя зовут?

– Мое имя Горисвет.

– Отличное имя. Гóра, значит, почти Жора, – сказал Георгий и протянул руку Горисвету.

Тот помялся и робко протянул свою маленькую ручку, которая буквально утонула в ладони Жорика.

– Не тяни, Гора, подарок ждёт тебя. Давай рассказывай, где мы и что происходит наверху. – И Тамара показала ему серьгу на ладони.

Окончательно успокоившись, Горисвет начал рассказ:

– Года два тому назад в наш скит забрела девушка. Верховный жрец не любит принимать людей со стороны, а тут девушка, да ещё зеленоглазая, со светлыми волосами. Не иначе – ведьма.

Яромир собрал совет.

Его жена тем временем затеяла купать двухлетнего сына. Стала выливать в таз кипяток из чана, а малыш подбежал и сел в корыто. Ужас, который испытали жены Яромира, передать словами невозможно. Мальчика практически сварила родная мать.

Тут подоспела Параскева – та самая странница. Она взяла ребёнка, стала читать молитвы над ним, достала из своего узелка баночку со снадобьем и обмазала тело малыша. Она так уверенно всё делала, что все забыли, что она пришлая. Да и суета поднялась ужасная.

Ребёнок успокоился, перестал плакать. Потом девушка пошла в лес. Из собранных трав приготовила отвары и поила ими мальчика и его мать. Ночью Параскева сказала выкопать яму, развести в ней огонь, и приступила к приготовлению дёгтя. Через два дня, когда снадобье было готово, мазала им малыша.

Яромир плохо относился к христианам. В его скиту царили языческие обычаи, но Параскеву он не тронул. Даже непонятно, что на него подействовало и почему он позволил ей лечить единственного сына.

Мальчик быстро пошёл на поправку, и даже шрамов от ожогов почти не осталось. А Параскева тем временем вылечила у самого Яромира шишку на шее, которая болела и беспокоила его.

Владыка побоялся вызвать гнев Богов и позволил Параскеве остаться жить в скиту, только в избе, расположенной в отдалении от поселения. В ней всегда жили знахарки, колдуны. Меня приставили к ней. Учиться, следить, прислуживать и обо всем докладывать хозяину.

Параскеву все побаивались, но ходили лечиться от разных недугов. Она уходила в лес и пропадала там по нескольку дней. Говорили, что видели, как она поднималась на Бабырган, хотя женщинам из скита это было запрещено.

В середине липня, ранним утром, раздался гром неимоверной силы. Земля содрогнулась. Люди видели, как с небес на землю падал светящийся шар. Бабырган стонал, вода в Катуни пенилась и бурлила, как в котле. Звезда упала на землю.

– Липень – это что? Ребят, кто знает? – спросила Тамара.

Все посмотрели на Владу.

– А чего вы на меня смотрите? Это ж не про революцию 1917 года. Что-то древнее. Слушайте, я что думаю: липень – липа цветёт. Июль у славян. Это же язычники. А звезда с неба – не знаю, что это.

– Горисвет, а какой год сейчас? Владыка говорит об этом? – спросил Георгий.

– От сотворения мира?

– От Рождества Христова.

– Сейчас 1910-й.

– Значит, звезда упала в 1908 году. Ребята, это Тунгусский метеорит. Вот это нас занесло. Поздравляю! Мы попали во временную петлю.

– Жорик, какой Тунгусский?! От Бабыргана до Тунгуски тысячи километров.

– Антон, так падение метеорита слышал весь мир, а лес был повален в радиусе полутора тысяч километров. Так что здесь его слышали будь здоров как!

– Так! Об этом мы позже подумаем, а сейчас надо что-то делать. Горисвет, а что наверху происходит? – волновалась Тамара.

– Параскева родила дочку. Это она меня сюда отправила. Сказала, чтоб я гостей встретил и всё объяснил, чтоб сына её спасли. Она хорошая, не обижает меня, защищает от владыки. Я люблю её.

– А владыка нас не выгонит? – спросил Антон.

– Владыка ушёл к двери.

– Что за дверь?

– Это дверь в соседний скит. Он как уходит туда, так дня три-четыре его нет. Стало быть, дня два-три не будет. А Ольга-повитуха пошла молиться богам и к другой роженице. Она нарасхват.

По скрипучим ступеням двинулись за Горисветом. После подвала казалось, что вышли на яркий свет, хотя всё было не так. В комнате чадила лучина, в углу на стене перед иконой Спасителя и Богородицы тускло горела лампада. Удушающий запах сгорающего воска и крови наполнял пространство.

В избе было просторно и чисто. Половики – дорожки из разноцветных лоскутков – устилали пол. Окно убрано белыми занавесками. Слева от двери – печка, за ней – разноцветная шторка. Под потолком висят пучки трав. Посередине комнаты – большой стол с различными склянками, стопкой тряпок и кастрюлей.

У дальней стены на кровати в кровавых простынях лежала молодая женщина. Светлые волосы разметались по подушке. Казалось, что она без сознания. Все узнали Параскеву – девушку с портрета.

Тамара побледнела как полотно. Влада поддерживала подругу под локоть.

– Надо осмотреть роженицу, – прошептала она. – Кто это сделает? Жорик, давай ты.

– У меня лучше получится. Я принимал роды не раз, – возразил Антон.

Влада достала из кармана влажные салфетки и протянула ему.

После осмотра был вынесен вердикт: Параскева родила одного ребенка, а второй, в поперечном положении, находится в ней. Без кесарева не обойтись.

– Как в таких условиях можно оперировать? Она умрёт от заражения. И чем вы оперировать собрались? Кухонным ножом? – возмутилась Влада.

– Не умрёт. Нож не нужен. Волшебный саквояж у меня с собой, – обрадовал друзей Антон. – Есть приём Кристеллера. Это когда ребёнка механически выдавливают. Его ещё нужно развернуть, но это опасно для жизни ребёнка и матери. Младенцу можно нанести серьёзные увечья. Знаю чисто теоретически, как это делается, но врачи во всём мире давно отказались от такого приёма. Так, Жорик, будешь ассистировать. Обезбол в твоей байкерской сумочке есть?

– Так точно!

– Влада – седация и свет. Давай, милая, блесни умениями в акупрессуре. Тамара – медсестра и свет. Надо мыться и готовить инструменты. Горисвет, нужна вода и мыло или чем вы моетесь. Быстро! Параскева может умереть. Работаем, ребята, – скомандовал Антон.

***

Параскева лежала измученная и счастливая, обнимая детей. Горисвет раздобыл чистые простыни. Повитуха была занята с другой роженицей, но всё равно было неспокойно: вдруг придёт – слишком уж странный вид у посетителей. Хотя к ведунье кто только не приходил.

Через некоторое время молодая мать стала просить спасти сына. Мальчик родился альбиносом. Она знала, что его ждёт смерть. Конечности альбиносов, их внутренние органы забирали для изготовления зелий, препаратов для различных ритуалов жреца.

– Параскева, а где отец ребёнка? Может быть, он поможет спасти сына? – спросила Владлена.

В этот момент открылась дверь, и в избу с потоком свежего воздуха вошёл высокий мужчина-альбинос. Он был очень красив: фарфоровая кожа, белые волосы, ресницы и брови, белая борода, светло-голубые глаза, отсвечивающие красным. Что-то странное было в его облике: то ли глаза, то ли лицо в целом. Просто он был не такой, как все.

– Владлена, это ответ на твой вопрос, – почти шёпотом произнёс Жорик.

Четверо медиков вышли в сени, пока Параскева общалась с любимым. На улицу выходить было стрёмно. Нужно было принять решение, что делать дальше, но все молчали. Вдруг Антон изменился в лице. На полочке, среди различных склянок, свёртков, пучков трав стояла пластиковая баночка с мыльными пузырями, в которые каждый играл в детстве. Парень взял бутылочку. На этикетке действительно было написано «Мыльные пузыри» и мелким шрифтом – инструкция. Срок годности не ограничен. Достал колечко, прикрепленное к крышечке, и дунул. Закружились радужные прозрачные шары. Все замерли в недоумении – немая сцена из гоголевского «Ревизора».

Молчание прервал вошедший Горисвет:

– Вам пора уходить отсюда. Будет неправильно, если кто-то увидит чужаков. Слишком вид у вас странный. Женщины в штанах, шапки непонятные.

– Скажи, откуда это у Параскевы? – Тамара показала баночку с пузырями.

– Это дочки Яромира оставили, я видел у них это. Параскева сама хозяйством не занимается. Ни скотину не держит, ни огорода. Она лечит людей, а ей несут в благодарность кто еду, кто одежду. К ней приходят толпы людей с разными недугами. Кого полечить, а кому судьбу предсказать, приворот сотворить, остуду. А детки любят её, вот и приходят тоже. Люди ждут обычно в сенях, около избы. Вот и сегодня. Ольга-повитуха сказала, чтобы все разошлись. А они опять стекаются. Пойду прогоню.

– Подожди, Гора. Может, знаешь, где Яромир бывает? Откуда он мог это принести? И скажи, чем здесь люди занимаются? – Жорик сел на корточки.

– Золото моют, звёздные камни раскапывают.

– Мне кое-что становится понятно, – заключила Влада. – Тут, похоже, орудует мошенник и аферист. Горисвет, а куда золото девается? Куда сбывает его владыка? Может, приезжает кто?

– Всё увозят в соседний скит. А владыка ходит туда через дверь. Я следил за ним. Только не выдавайте. Он убьет меня.

– Вот что я думаю: поскольку мы попали во временную петлю, надо искать портал, чтобы выбраться. Давайте вернёмся в подвал и посмотрим. Обычно где вход, там и выход. Но вряд ли это будет так просто, – сказал Антон.

– А Параскеву мы тут бросим с малышами?!

– Тамар, не бросим, а оставим дома. Тут её дом, её место. Мы помогли. Видимо, это была твоя миссия, а мы заодно, – произнесла Влада.

– Нет. Наша миссия не закончена. Надо младенца спасти от владыки и этому парню помочь. А то и его сожрут.

– Жорик прав. Нужен план действий. Девочки, разговорите Гору, узнайте больше о муже Параскевы, а мы с Георгием в подвал.