Призраки

Размер шрифта: 13

ISBN 978-5-0062-9256-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Лишь в толпе проявляется индивидуальность, в ней же она и теряется. В интонациях выступающего было ровно столько превосходства, чтобы достало игнорировать ответное омерзение аудитории. В его лице преобладал подбородок, как у английских лордов. Помещение напоминало актовый зал школы или ДК средней руки, только что не хватало тяжёлых и пыльных занавесей по бокам сцены.

– Позвольте всё-таки вопрос, – поднялся крепыш в зелёной майке с иностранной надписью, распластанной на бугорчатой груди, – тут в списке довольно много вещей и для того, чтобы сделать разумный выбор, желательно хотя бы примерно знать, где будет проходить… мероприятие: в лесу, степи, на морском побережье…

– Ну, э.., могу сказать, – лениво и в нос ответствовал лорд, – что это будет Россия, тайга и река.

– Но всё-таки, – не сдавался крепыш, – тайга тайге рознь. Есть лесотундра, где скоро будут заморозки, есть тайга под Ленском, а есть южная тайга, на границе со степью. – Рядом с вопрошающим крепышом сидел точно такой же, только в красной майке, на которой была изображена красотка с обезображенным рельефом образом и согласно кивал головой. «Какие-то браты-акробаты», – подумалось мне.

– Климат, скорее, мягкий, заморозки не скоро. Итак, последний в списке: Хахаль Сергей Сергеевич, пятьдесят пять-тире-шестьдесят лет, здоровье посредственное, сантехник. Какими ещё профессиями владеете?

– Грузчиком работал, сторожем, дворником, чернорабочим…, – медленно заговорил я, вставая.

– Достаточно, – разбрызгивая брезгливость, произнёс лорд, – ваш коэффициент 1,57, ознакомьтесь, пожалуйста, с прейскурантом.

Слегка прихрамывая – отсидел ногу – я отправился к трибуне, успев поймать на ходу несколько взглядов: «Экий Хахаль!»

В маленьком городке, тихом и умытом по утрам, в порядке оптимизации вздумали проводить конкурсы. В том числе и среди сантехников. Конкурировать за тёплое место в кишечнике труб с Матвеичем, едва доживавшим свой век в объятиях с зелёным змием или с Павликом, нагруженным двумя детишками и тёщей, мне было противно. Уволившись с лёгким сердцем, я приступил к поискам новой работы и вскоре наткнулся на объявление: «Конкурс на выживание… в безлюдных местах… кто больше продержится… приз 1 млн. руб.»

– Напоминаю, – продолжал гундосить лорд, – что, согласно условиям конкурса, вы можете объединяться в группы в количестве двух участников. Расстояние между группами не менее одного километра. Выигравшая группа может поделить свой приз …э-э-э согласно коэффициенту трудового участия.

Юмор. Что ты знаешь о труде и участии, лорд и сын лорда? Делить – это значит поровну. 500 тыщ – тоже деньги, можно года два прожить, а там – работа или снова конкурс. И много ли мне осталось? С незнакомыми крепышами конкурировать можно, это со знакомыми – тяжело, а ведь есть ещё и такие, которым и так всё отдашь. Да и не выиграть мне – вон народ какой нахрапистый. Ну, тогда хоть пожить спокойно в лесу, на дармовом питании. Судя по лордовому объяснению – Забайкалье, Даурия, прозрачнейшие места. Только вот прейскурант строг:

Ружьё – 700 пунктов;

Собака – 700 пунктов;

Дом разборный – 600 пунктов;

Спиннинг в сборе (или удочка) – 600 пунктов;

Палатка – 300 пунктов…

патроны, снасти, провизия, инструмент, посуда…

Всем сразу даётся 1000 пунктов, плюс коэффициент за немощность, у меня получается 1570. Без собаки в незнакомую тайгу я не сунусь, плюс спиннинг, минус палатка – если обойтись шалашом – да ещё блесны, топор, мелочь всякая. На ружьё никак не хватает. Плохо без ружья. Сам-то ладно, а на собаку макарон не напасёшься. Хотя путная собака сама себе пропитание найдёт. Может, напарника взять? Или лучше – напарницу! Вон сидит какая – пышная, кровь с молоком, с цыганскими глазами! С такой и в палатке тепло, и у костра весело. Эх, поздно, подвалил какой-то, рыжий, на орангутана похож – руки ниже колен. Так и смотрит на мою цыганочку, так и смотрит! Точно, сожрёт, когда припрёт голод! Что ж я такой нерасторопный-то! Ладно, ещё раз: собака – 700, спиннинг, топор, блесны… опять сбился! – Люди, нет ли у кого счётной машинки!?

– У меня есть. Если с собою возьмёте.

Как из-за угла подкралась. Хотя в углу сижу я, и всё у меня как на ладони. Девица, лет 20-ти, светлые волосы, конопушки, глаза опущены, в руках прейскурант и мобильный телефон. Я встал и обошёл её вокруг. Из сплюснутого, как у восьмиклассника-отличника, зада – две тонкие ножки, ручки-спички, сзади из-под кофты выпирают лопатки, спереди – ничего. Получился человечек. Детский сад какой-то.

– Меня зовут Лена. У меня тоже коэффициент 1,57. И ещё у меня два условия.

– Какое же первое? Свадьба только после секса?

– Ну и шутки у вас, дедушка!

Она подняла глаза: большие, светло-зелёные, в каждом маленькая точка, в каждой точке – взрыв ярко-белого света. Дедушка. Что и говорить, человек частенько считает себя моложе, чем это выглядит со стороны. Главными достопримечательностями моего лица являются борода и нос, остальное либо малозаметно, либо скрыто морщинами. Да и сутулюсь я в словах и осанке.

– Первое условие – душ, второе – не лезть в душу, – просто сказала Лена.

Этого оказалось достаточно, хотя, наверное, хватило бы и одних глаз. «Лишь бы не оказалась неврастеничкой – легко по такому-то телосложению…", – думал я, выискивая в прейскуранте душ. Он стоил 100 пунктов, – «лишь бы…»

– Я не неврастеничка, просто очень стройная.

– Откуда ты…

– Так вы же шёпотом колдуете! – она села рядом и, щекотнув волосами меня по щеке, заглянула в список:

– О, собака, это здорово! А почему вы не хотите дом?

– Раз уж скидываемся, возьмём палатку. Видишь ли, этот лорд, – я кивнул головой в сторону трибуны, – изволил сказать, что нас всех высадят в одном месте, откуда мы и пойдём искать себе стоянку. Неизвестно куда и сколько. С вещами на горбу. И с домом. И с душем. Хотя там есть речка.

– Душ я понесу сама. Не люблю холодной воды. Странно, что вы назвали его «лорд», а я про себя – «лошадь».

– Я тоже не люблю холодной воды. И слишком хорошо отношусь к лошадям.

– А я, представляете, совершенно не знаю лордов. Ладно, давайте выбирать и считать – так интересно!

Ленка обладала явно выраженными шизоидными чертами характера – она легко возбуждалась, развивая кипучую энергию и резко угасала, замыкалась в себе, где находила неисчерпаемые запасы грусти. Благодаря одной из таких вспышек активности мы стали обладателями хороших собаки и палатки.

Что касается собаки, то я бы согласился на любую, выданную организаторами – лишь бы знала Главный собачий секрет. На Ленкин вопрос – что за секрет – я ответил, что нам его знать невозможно, только собакам. А ещё лошадям, птицам, деревьям, ручьям, солнцу и ветру – вообще, всем, отношение кого к людям не определяется возрастом, красотой и богатством тех. Всем, значит, кроме людей.

– Я тоже хорошо отношусь к некрасивым бедным дедушкам, но у моих знакомых есть чистопородная восточно-сибирская лайка – зверовой, как они говорят, линии – которая бегает на даче, измеряя периметр забора и плачет от тоски по своему секрету. Что немаловажно, мы с ней дружим, – сказала Ленка.

Палатка – другое дело. Хотелось такую, какая по сердцу мне, а не лошадиному лорду или кому-то там ещё. И Ленка пробила доморощенную палатку, отчасти, наверное, оттого что организаторам было наплевать, так как с палаткой ехали мы одни! Но при набивке рюкзаков палатку внимательно осмотрели: ничего особенного, обычная двушка из какой-то толстой марли, только тент – большой, плотный, с пластиковыми окошками по бокам.

Рюкзаки – казённые, но качественные, с поясом по пузу, не станки. Мой оказался килограммов за 30, Ленкин – около 20-ти; всё там, от патронов до туалетной бумаги. Ещё будут ружьё и треклятый душ – выдадут на месте.

Летели с подмосковного аэродрома самолётом неизвестной марки, с закрытыми иллюминаторами, как кошки в мешке – чтобы не запомнили дорогу и не сбежали домой. Один раз садились на дозаправку. Общее время полёта – часов 8, но это очень неточно, потому что часы и гаджеты у всех отобрали. Сидели от всех других отдельно, и все другие тоже. Ленка куксилась и гладила собаку. Собаку звали Дамка – настоящее охотничье имя – рыжая, с белыми грудью, чулками и кончиком завёрнутого на спину хвоста. Она смотрела на Ленку умными и терпеливыми глазами. Дамке хотелось писать.

На захолустном аэродроме ожидали вертолёт. Все, кто хотел, пописал и покурил. Было раннее утро, над тайгой висел печальный сумрак. В последний раз предложили тем, кто передумал, отказаться от конкурса, с уплатой, конечно, расходов. Никто не отказался, но глаза у всех были как у Дамки. Куда меня несёт? Сколько раз в жизни было: стоишь на перепутье и выбираешь дорогу. Как впоследствии оказывается, худшую, но единственно возможную для меня. Потом кормили гречневой кашей с тушёнкой, в последний раз.

В вертолёте сидели по бортам, поэтому вдоволь насмотрелись друг на друга. Справа от Ленки оказалась причудливая парочка: дедушка с бабушкой лет семидесяти. Их огромные рюкзаки были приторочены к двухколёсным тележкам – с такими ходят в магазин, чтобы взять пива на всех. У ног их лежал благородной меди ирландский сеттер по имени то ли Изольда, то ли Джульетта, не помню – тоже, получается, дамка. Обе дамы прекрасно снюхались и всю дорогу пролежали нос к носу, изредка бросая на хозяев виноватые взгляды. Больше собак ни у кого не было. Я был рад, что Ленка общается с людьми, на фоне которых я не окончательная развалина. Потом она рассказала мне, что старики взяли домик, две удочки и душ!, на всё остальное – а коэффициент у них почти 2 – приятные бытовые мелочи и еду и были уверены, что прекрасно проведут время и выиграют миллион.

Прямо напротив нас расположились браты-акробаты. Их вид вопил о целеустремлённости и отсутствии сомнений. Что-то мне подсказывало, что эти долго не протянут. Слева от них – орангутан с пухлой цыганкой. Цыганка была грустна, орангутан чем-то сосредоточен. Дальше – два некрупных мужичка очень хитрого вида. С другой стороны от акробатов – задумчивая женщина мужской наружности, по всей видимости, без пары. А вот напротив неё, то есть рядом со мною, слева, совсем наоборот: два молодых человека, лет 25—30, симпатичные, модно небритые, стройные, очень пластичные в движениях – пожалуй, излишне пластичные. Познакомились. Миша и Митя (я про себя сразу – Миша и Маша). Видимо, подслушав мои мысли, Миша или Митя – я сперва путал – задорно возразил: да, они любят друг друга, ну и что? – Ничего, – ответил я, – любовь всегда лучше, чем наоборот. Проникнувшись такой толерантностью, влюблённые сразу назначили меня гуру, стали спрашивать, что и как, обещали всегда держаться рядом и даже начали немного кокетничать, чем отвлекли меня от дальнейших смотрин.

Вертолёт летел в сторону солнца. В иллюминаторах зеленела тайга, поблёскивали голыми коленками скалы, грязной мешковиной торчали неровные заплаты степи.

Когда сели, дело подходило к полудню. Жарко. Со юга нас обнимала река, блестя так, что другой берег невозможно было разглядеть. С противоположной стороны обратным к реке полукругом изгибался лес, слева он, видимо, встречался с рекой километрах в пяти, справа – ещё дальше. А вокруг была степь, ровная, жёлто-бурая, только вдоль берега тянулась цепочка жидкого тальника. Все подошли к реке. Она текла справа налево, плавно, мощно, вода была прозрачна, светла и холодна.

На берегу лежали разборные домики – семь одинаковых кучек из брусьев и фанеры и одна кучка поменьше: два душа – наш и хозяев Брунгильды. Сопровождающее лицо похмельного вида под расписку выдало ружья (ТОЗ-34, двустволка-вертикалка, 12 калибр, довольно потёртые), по одной хитрой коробочке с кнопкой на каждую команду и прощальный инструктаж: «Кнопку нажимать только в крайнем случае, для экстренного вызова, иначе оплатите рейс вертолёта. Или – если решили сняться с конкурса. Всем советую держаться окрестностей реки и не оставлять имущество», – он указал рукой на разборные домики, -«на ночь без присмотра. Удачи, тур-ристы!»

Вертолёт закрутил ушами, наморщил реку и улетел. Сразу после этого мрачный мужик, сидевший в вертолёте от всех в стороне, надел рюкзак, повесил на шею ружьё и ушёл вбок, куда-то в степь. На берегу остались семь пар и женщина-одиночка, пятнадцать человек, освещённых солнцем.

Степь душно и горько пахла полынью. Солнце чуть склонилось к западу, его по кругу облетала мощная птица, мало уступающая в размерах вертолёту – может быть, степной орёл. Положение взывало к соображениям. Жить в степи – гиблое дело, главным образом, из-за отсутствия дров. Нужно добираться до леса. Восемь команд, не ближе километра друг от друга, а удобных мест для стоянки много не будет. Тем более – лучших. Имущество оставлять нельзя, а под рюкзаками домики с собою не попрёшь. Мы с Ленкой, бездомные, оказались самыми мобильными, но я сидел, курил трубку и неотрывно смотрел на реку.

Первыми опомнились акробаты. Они разворошили ближайший к ним будущий домик, уложили рядком брусья на ровном месте и стали прибивать к ним листы фанеры. Следом за ними спохватились два хитрых мужичка, потом дошло до всех. Закипела работа. Орёл с гневным криком улетел прямо в солнце.

Акробаты остроумно распилили вдоль самый маленький кусок фанеры, задуманный, видимо, дверью – это будут вёсла. Хуже и медленнее всего дело шло у стариков-сибаритов, хотя Дездемона во всю мочь помогала им лаем. Миша и Митя о чём-то бурно совещались с Ленкой, рисуя руками в воздухе формы, напоминающие обводы бригантины. Дамка насмешливо наблюдала за стройплощадкой. Мне всё больше нравилась эта собака. Наконец, был выслан парламентёр.

– Мими спрашивают: мы так и будем сидеть? – грозно спросила Ленка.

– Как хорошо и ласково ты придумала: «Мими», везёт им. Лично я сейчас встану и начну оказывать посильную помощь тем, кто в ней нуждается.

– Тогда начни с меня. После чего можно будет поговорить о ласке. Мими готовы предложить свой дом и нам в качестве плавсредства.

– Мы остаёмся здесь, – сказал я, снял рубашку и ботинки и пошёл помогать одинокой женщине таскать стройматериалы. Старичкам я с сожалением распилил надвое дверь.

Первыми отчалили акробаты. Плот держал неплохо, только матросы работали вёслами немного вразнобой. Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, пионеры скрылись за камышами. Потом прорвало: пошла основная стая. Некоторые срезу выгребали на середину реки, чтобы подхватить течение. Плот одинокой женщины, похожей на мужчину, мы волокли к реке с ней вдвоём. Прощаясь, она сказала грубым голосом: «Спасибо. Коснётся.» и крепко пожала мне руку. А стариком провожали все вместе. Две маленькие фигурки, два огромных рюкзака и плачущий лай Эсмеральды. Я достал из кармана носовой платок и помахал им вслед.

Наступил мой черёд. Пытаясь оттянуть час расплаты, я повозился в волосьях земли, отыскал десяток потерянных в спешке гвоздей, две дверные петли, сунул их в кармашек рюкзака, потом помылся в реке до пояса, оделся, сел на мимишный домик, закурил и обратился лицом к судьбе.

– Почему, Сергей Сергеич, все уплыли, а мы остались!?, – спросили Мими, вложив в интонацию невозможную горечь.

– Вам, кровным детям цивилизации, я ответил бы просто: потому что вы не такие, как все. Остальное, менее существенное, вы сможете узнать из показаний, которые я сейчас буду давать старшекласснице.

В Ленкиных глазах взорвался целый арсенал. И тотчас же с той стороны, куда ушла регата, раздался выстрел, потом второй.

– Наверное, по уткам палят. Здесь река от нас – на юго-восток, там – я показал мундштуком трубки на изгиб реки вниз по течению, упиравшийся в лес – уже на востоке, что дальше – непонятно, а если признать самой вероятной схемой стоянки край леса, обращённый к реке – для конца августа ориентация не вполне подходящая. Дальше. Фанера с удовольствием намокает, потом коробится при сушке. Ещё – нас слишком много. Гонка на плотах по незнакомой реке – увлекательное занятие, но пряников не хватит на всех. И самое главное. Как-то всё подозрительно: лес далеко, река, куча стройматериалов, которую враз не перенести – как будто кто-то подталкивает: строй плот! А когда меня подталкивают, я упираюсь.

Дамка подошла и села у меня в ногах. Мими озадаченно кивали. Ленка потихоньку оттаивала ртом:

– А какой, всё-таки, план действий?

– Остаёмся здесь, правда, на ночь придётся разойтись на километр, согласно правил. Завтра с утра идём вверх по реке до леса, находим места стоянок, перетаскиваем домик. А сейчас – дрова, костёр, ужин.

У меня зудело между лопатками, когда я видел, как на поверхности воды то там, то сям расходятся круги – будто кто-то тыкал снизу пальцем. Я вытащил из рюкзака спиннинг – шимановский минителескоп, 7—21, не пожадничали организаторы – катушку, коробку с блеснами, прицепил мепсовскую нулёвку с чёрной наклейкой. Закатное солнце позолотило воду и степь на противоположном берегу. Кубышки роняли в воду жёлтые лодочки тронутых тленом лепестков, лодочки не могли проплыть сквозь ощетинившийся копьями строй камышей, тыкались в них пугливой стайкой.

Я наловил десятка полтора небольших – грамм по 150 – хариусов. Мими наскребли сухого тальника для костра, Ленка упорствовала по хозяйству, Дамка помогала всем по очереди. Поужинали варёной рыбой с сухарями, заварили чай. За чаем я рассказал легенду о Чёрном туристе, хотя меня никто не просил. Мими сказали, что с этого момента ночью спать не будут, только днём. А Ленка – что когда ей снятся кошмары, она падает с кровати. На кто попало. Потом смотрели на звёзды. Их было так много, что казалось, что мы накрыты медным тазом. Я люблю наше небо, над средней полосой, где звёзд намного меньше и больше места для бесконечности.

Уже в темноте мы с Ленкой честно отошли на две тысячи шагов вверх по течению, поставили палатку без тента и завалились спать. Дамка пристроилась с нами, в ногах, настороженно прислушиваясь к оптимистичной песне комаров снаружи.

Утром, едва начало светать, я беспощадно растолкал их обеих, мы собрали палатку, умылись и поплелись назад. Было холодно. Один из мимишек спал на куске фанеры, полностью завернувшись в одеяло, второй сидел у потухшего костра с ружьём на коленях. И тоже спал. Дамка подбежала первой и поздоровалась. Сторож схватился за ружьё.

– Не стреляй, пожалуйста, Митя, это мы, – попросила Ленка. С утра она была очень ласкова, как новорождённый ежонок, у которого ещё не отвердели колючки. Проснулся Миша.

Взяв у Мити ружьё, я увидел, что патронов в стволах нет. Оставалось только пожать плечами:

– Убийственное психологическое оружие! Мими, Ленка и Дамка! Предлагаю отложить завтрак до счастливых времён, которые, как всегда, впереди и – в путь! День будет тяжёлым.

Как в воду глядел! Я вообще заметил, что человек, который помногу смотрит в воду, обладает неким даром прорицания.

За чаем разговор зашёл об оружии и прилагающихся к нему опасных животных.

– Кто нас сможет поубивать и поесть, ну, кроме Чёрного туриста, конечно? Волки там, медведи… И что в этом случае нам делать? – так поставила вопрос Ленка.

– Волки могут, но вряд ли захотят, скорее всего, мы их даже не увидим. То же рысь. Просто Дамку не стоит далеко отпускать. Не стоит наступать на хвост гадюке и раскидывать вокруг стоянки остатки пищи, особенно мясной, даже тухлой. Увидев лося или стадо кабанов, стоит уступить им дорогу. В одном из стволов всегда стоит держать патрон с пулей, а то и в обоих.

Про медведей я ничего не сказал, потому что сам их боюсь. Мы шли гуськом, первая Дамка, за ней Ленка с палками для душа, похожими на копья, в руках, потом Мими, я последним. Росы почти не было. Поднимающееся солнце подсвечивало фонариком спины идущих впереди.

Чем ближе подходили мы к лесу, тем отчётливей раздавались сладострастные возгласы мимишек, которые никак нельзя было отнести к Ленкиным ногам, торчащим из-под рюкзака. Место действительно было красивым. По зелёному пригорку взбегали вверх берёзы, сперва редкие, потом прибавляясь в числе, таволга, уже отцветшая, держала свои сомкнутые кулачки., на кустах шиповника висели многочисленные ягоды, розовеющие бочками. Вся эта пастораль метров десять не доходила до реки, сменяясь камнями, в камнях, мурлыкая, струился ручей. Всё это было густо освещено солнцем. Дамка быстро поймала в траве за хвост какую-то ящерку и положила его к нашим ногам.

– Фея, – произнесла Ленка. – Все удивлённо посмотрели на неё. – Не хватает феи, которая вылезет из кустов с подарками для всех.

– Вот и первый недостаток. Должны быть ещё, – я закинул за спину ружьё, невесомое после рюкзака, – пойду искать место для второй стоянки.

– Я тоже могу пойти, – уверила меня Ленка.

– И мы, – Мими.

То же самое промолчала Дамка.

– Нет. Всем отдыхать, готовить завтрак, искать недостатки и грибы. Надеюсь, я скоро.

Прекрасно одиночество, отмеренное нужными дозами. Особенно – если мерка в твоих руках. Лес отчётливо ограничивался крупными острыми камнями, ближе к реке камни становились мельче и глаже. Я шёл у самой воды и считал шаги. Среди берёз появились ёлочки, сперва по одной, потом компаниями. На противоположном берегу степь тоже сменилась лесом, но там над каменной осыпью, в тени, в плотном строе равнялись угрюмые ели. Впереди на берегу кто-то стоял, большой, толстый и страшный.

Подойдя поближе, я увидел, что это камень, выше меня ростом, почти круглый. Я назвал его Хрюнделем за явно выраженный пятачок и общее неприветливое выражение лица, с которым он посмотрел мне в спину. Хрюндель остался на 837-м шагу.

Река почти не петляла. Попадались заливы с осокою и аиром, некоторые даже с обратным течением. Полцарства за спиннинг – кто понимает, не осудит меня!

Где-то на полутора тысячах шагов берёзы сменились осиной с ольхою. Многие осины торчали сухими, валялись как попало на земле, оплетённые подлеском из рябинника. Потом лес чуть приподнялся над рекой и отдалился, вместо осин появились сосны. По дороге мне встретились два ручья. Отмерив 2000 шагов, я прекратил счёт, когда увидел впереди, в бурой каменистой осыпи, что-то блестяще-выпуклое. Это оказалась голая скала, похожая на лоб без лица, причём лицо лежало выкрошенным тут же, внизу, получалось, что лоб как будто нависал над всем берегом.

Я назвал скалу Ум. За Умом открылась чуть выдающаяся к реке площадка, на которой росли три огромных лиственницы. Под площадкой в реку впадал довольно большой ручей, выше, метрах в 50-ти, река пенилась в перекате. Я полез наверх.

Общий перепад высот между рекой и площадкой был метров 12, и это при двадцатипятиметровом, примерно, расстоянии. Самый последний уступ оказался крутоват, пришлось хвататься за какие-то свисающие корни. Две лиственницы росли близко друг от друга почти в центре площадки, третья – чуть в стороне, ближе к лесу. Сама площадка была метром тридцати шириною, слева – кусты рябинника, справа – обрыв и Ум, прямо – смешанный лес. Под лиственницами – вездесущий лабазник, в июне здесь, наверное, можно задохнуться от ароматов.

…На завтрак была овсянка. Мимишки показали мне подберёзовик и спросили, что это. Я ответил. Они летали от счастья. Такое у них место, такое место! И для нас с Ленкой нашлось, тоже, наверное, хорошее… Будем ходить друг к другу в гости! Только успел я подумать, что счастья как-то подозрительно многовато, как отправившийся мыть посуду Митя, не рассчитав полёта, вскрикнул, упал и схватился за ногу.

Несчастного уложили на траву и побрызгали водой. Он широко раскрывал глаза и рассказывал ужасные вещи: нога попала между камней и подвернулась. «Мне кажется, я слышал хруст!» Я осмотрел и ощупал стопу. Имела место небольшая припухлость и никакого намёка на смещение.

– Надо дёрнуть! – безжалостно предложила Ленка.

– Что же теперь: на кнопку нажимать? – чуть не плакал Миша.

Я достал из аптечки эластичный бинт.

– Миша, займись изготовлением костыля. Митя, ползи к реке и засунь ногу в воду. Если будешь нагружать стопу – в туалет пойдёшь или ещё что – туго обмотай бинтом. Мы с Ленкой перенесём вещи на нашу стоянку, потом я вернусь и с двуногим пока ещё Мишей будем переносить сюда дом. До ночи надо успеть. А там посмотрим.

…Хрюндель Ленке не понравился, и она показала ему язык, а вот площадка под лиственницами привела в восторг. «Ну и что, что трудно подниматься? Мы ведь сделаем ступеньки из камней, правда?» Потом они взобрались с Дамкой на Ум и стали там возиться.

– Ленка, сойди с Ума. Немедленно. Он скользкий., – крикнул я и продолжил про себя, – мало нам одного павшего.

– Ваши речи полны двусмысленностями, – заявила Ленка, но послушалась.

– Я пошёл. Постараюсь вернуться до темноты. Если сможешь, набери воды и дров. Поешь. В лес далеко не заходи. Я оставляю ружьё, в случае чего – стреляй.

– В кого?

– В небо. Точно попадёшь.

Не хотелось оставлять её одну. До вечера мы переносили с Мишей домик: на плечи брусья, на брусья – фанера. Между делом завалили и притащили сухую берёзу – на дрова. Митя страдал, не от боли, а от того, что всех подвёл; он вымачивал ногу в воде, учился ходить с костылём и пытался помогать. Я посоветовал ему на ночь намазать опухоль йодной сеткой.

…Ленка встречала меня с Дамкой внизу, на берегу. Ноги у меня провисали и гудели, как высоковольтные провода. Было уже темно, в реке отражался небесный таз. «Как ты долго», – тихо сказала она и ткнулась лбом в плечо. К чему нам быть на «Вы»?

Под лиственницами горел костёр, парил горячий чай, дров было натаскано примерно с куб и стояла палатка. Комаров здесь, наверху, почти не было. Мы завалились спать, оставив Дамку на улице – нечего баловать.

Проснулся, по привычке, перед рассветом. Ленку будить не стал. Вообще-то, надо бы сделать для неё что-нибудь хорошее. Я иногда умею делать хорошее, но при этом хмурюсь и сутулюсь, для компенсации, что ли, а то и вовсе прячусь. А вот, говорят, за границей все друг другу улыбаются, интересно, что они при этом делают?

Костёр потух, было холодно, Дамка неприлично зевала, птицы настраивали голоса, на реке кто-то громко плеснулся. Я настругал щепок, зажёг, подложил дров, перелил вчерашний чай из большого котелка в маленький, поставил его к огню и закурил. Впереди длинный день, полный забот. Нужно сделать Ленке душ, пока она спит, переставить палатку, натянуть тент, соорудить ступеньки под обрывом, разведать близлежащий лес, речку вверх по течению, устроить туалет, мусорную яму, проведать Мими и, наконец, половить рыбу.

Интересно, если вытянуть из дня все заботы, как колючки, то что останется? Правильно, тут же вопьются другие. – Вытянуть и эти. И так далее. То есть, жизнь превратится в избавление от забот – та ещё забота. Окрылённый этим открытием, я взял: с Дамки слово сторожить Ленку, душ в сборе, котелок, топор и спустился к реке. На склоне ручей скрывали кусты – смородина и ещё какая-то злая колючка – которые наверху гривой проходили слева от нашей площадки. Попадая на плоский берег, ручей образовал небольшое озерцо, откуда уже и проникал в реку разлапистой дельтой. Вот рядом с этим озерцом я и решил поставить душ. Он состоял из алюминиевых – метра два с половиной – палок Т-образного сечения, обруча и этакой толстой лепёшки бархатно-чёрного цвета. С одной стороны палки заострены, с другой – вырезы для обруча, сантиметрах в сорока от острия – упоры. Палки до упоров втыкаешь в землю, поверху соединяешь обручем, на обруч кладёшь лепёшку – вроде бы, всё просто, но я провозился часа полтора. У лепёшки снизу была пимпочка с краником, на ней – тарелка рассекателя с дырочками, а сверху – горловина для заливки, я залил, наверное, больше сорока литров, и то не дополна. Потом набрал в котелок воды и поднялся наверх.

Ленка и лиственница неподвижно стояли друг напротив друга, Ленка смотрела вверх. Одной рукой она показывала кулак Дамке, второй пальцами делала движения, похожие на полагающиеся при кормлении кур с присказкой: «цып-цып»; она примерно так и говорила. Над Ленкой на стволе вниз головой сидел бурундук, смотрел на неё шкодливыми чёрными глазами и гусарски шевелил усами. Бурундук никогда не видел человека, и Ленка, наверное, представлялась ему большим, уродливым и шумным кустом. Но, увидев второй куст, то есть меня, бурундук свистнул и удрал вверх по стволу. Ленка обернулась:

– Это мой друг, Степан. Я буду кормить его и любить. Когда я была маленькая, у меня был такой же, только без полосок и хвоста. Его случайно съела кошка.

Я спросил Ленку, кто у неё был ещё и на что похожим, чтобы оценить нависшую вероятность отказа от мясной пищи, а ещё – не охватывают ли запасы её любви также и рыб.

– Ты тёмный, – ответила Ленка, – и ревность застит твои способности понимания, даже если допустить их наличие вообще. Друг – это тот, кто близок, и он не может быть пищей, а остальные не причём. Взамен этого у друга больше возможности тебя съесть, если он окажется не другом вдруг. Да что я тебе объясняю, ты даже не тёмный, ты – серый!

Так я получил имя. Не спешите делать добро. Если невтерпёж, делайте его медленно, нудно, на виду у всех, чтобы прониклись и думали лишь о компенсации ваших затрат.

Глядя, как поникшая Ленка направляется к обрыву – умываться на речку – я подумал, как крепко её съел кто-то из подобравшихся слишком близко. Она начала спускаться, потом послышалось: «Ой!», – увидела душ – и вот снова наверху. Глядит исподлобья своими огнестрельными глазищами.

– Сейчас я тебя поцелую, Серый, – говорит, – очень сильно и неумыто, – и, не выдержав, – им что, уже можно пользоваться!?

– Вечером, когда вода нагреется, – ответил я, – а сильный неумытый поцелуй отвергается как попытка съедания.

Потом я переставлял палатку и натягивал тент, а надутая Ленка готовила эту жуткую овсянку. После завтрака пошёл к Мими. Миша копал под берёзами ямы под брусья, Митя ходил вокруг с костылём, изучая чертёж, приложенный к домику: – Тут всё очень сложно, крыша треугольная, перекладины всякие, нам так не построить. Скажите, Сергей Сергеич, а осадки тут часто бывают?

– Если я правильно представляю куда мы попали, то осадки могут случится лишь в октябре. В виде снега. А может… всё может быть.

– Мы хотим сделать плоскую крышу, прибить сверху фанеру – и всё. Лишь бы дождей не было. Вот только ямы неглубокие получаются – камень, – сообщил усталый Миша.

– Делайте, как хотите. – сказал я, – попробуйте на место хотя бы одного столба назначить дерево. Для простоты и надёжности. Береги ногу, Митя!

…Ворочали с Ленкой камни, сооружая ступеньки. Потом всё-таки опробовали душ, потому что просолились на солнце – вода была не то, чтобы тёплой, но всё же не такой, как в реке, тем более – ручье. Дамка от душа отказалась, лепёшку вновь долили. Потом ходили в лес, долго и рискованно спорили относительно туалета. За Умом, среди сосен, набрали маслят. Тут был и брусничник, но ягоды ещё розоватые, незрелые. Дамка поймала и сожрала какую-то живность, которая не успела подобраться к Ленке на дистанцию любви. Потом Ленка занялась приготовлением вермишели с грибами, а мне милостиво заявила: – Иди, иди уже к своим рыбам, скользким и немым. Свою манеру общения ты, наверняка, и оттачивал на существах, не имеющих возможности ответить.

Продолжить чтение