Лента Мёбиуса

Размер шрифта: 13

«За это время все изменилось, включая время…»

За это время все изменилось, включая время,
И все, кто были этими, стали теми;

Поляна вдруг взяла и стала опушкой,
А царевна обернулась лягушкой;

У соседней страны теперь названье другое,
И я уже не помню – какое;

И даже мы, как ни странно, стареем;
Но ямб остается ямбом, хорей – хореем.

«Уже светлеет рано, но…»

Уже светлеет рано, но
Не раньше, чем сон утренний доснится
И тихо просочится сквозь окно,
И за окном бесследно растворится.

Ты будешь вспоминать, о чем
Был этот сон, найти слова пытаясь,
Расталкивая день плечом,
По многолюдным улицам метаясь;

Пока еще роса свежа
И лист бумажный белизною манит,
Пока, как бабочка, душа
Летит на звук, пока темнеть не станет.

«Кофе, что варился в медной турке…»

Кофе, что варился в медной турке,
Оказался крепче штукатурки –
Той, что осыпалась столько лет,
И осыпалась совсем, сошла на нет;
Ну а кофе становился гуще,
И гадали мы на этой гуще,
И судьбы высматривали след;
Ну а та вела свой тайный свиток
Не свершений даже, а попыток,
И прошла как будто стороной;
Жизнь моя – кузнечик за стеной,
В старом парке детская фигурка,
Сивка-бурка, вещая каурка –
Встань передо мной!

«Жили-были: пели, говорили…»

Жили-были: пели, говорили;
Чем могли – иллюзии питали;
Землю рыли, в облаках парили;
Удлиняли время, коротали;

Стоило начать любую фразу –
Сразу все друг с другом рифмовалось,
Все запоминалось – и ни разу
Ничего потом не забывалось;

И ни разу не было вопроса,
Чтоб ответ отыскивать, плутая;
‘Чай? – С малиной’. ‘Дерево? – Береза’.
‘Ворон? – Черный’. ‘Рыбка? – Золотая’.

«Месяц был, конечно же, июль…»

Месяц был, конечно же, июль:
Потому что горы, Иссык-Куль;
Потому что так легко дышалось
И с водою солнце рифмовалось;

И на пляже не было людей,
Кроме пары диких лошадей;
Дней на свете не было беспечней,
Ласковей песка и жизни вечней.

«Кто так “Эссе” Монтеня перевел?»

Кто так «Эссе» Монтеня перевел?
А, впрочем, все, что происходит – это опыт;
Так, например, Суворов Альпы перешел,
Так переходим мы с тобой на шепот.

Без опыта и нас на свете нет,
В любом из действий есть хоть доля риска:
Ты написал письмо и, мучась, ждешь ответ;
Жизнь есть переживанье, переписка.

И все проходит – что ни говори,
Ну а, точнее говоря, все «пере-»;
Так, например, как мы, – оставив ключ в двери
И задержавшись на мгновение у двери.

«Стих скачет по зеленой траве…»

Стих скачет по зеленой траве;
Потому, что в голове
Один ветер; а, может,
Два или столько, что не сосчитать –
И никакая математика не поможет;
А потом отправляется по морю гулять
И гуляет на синем просторе,
Как некое априори;
Потом – на песке загорает
И выгорает,
Становится цвета какого-то неизвестняка;
Потом встает, отряхивается от песка,
Становится все белее,
Пока
Не станет полностью белым:
Как белый парус, белый одуванчик, белая ворона;
Как весь белый свет.

«От ветра этого ничто здесь не спасет…»

От ветра этого ничто здесь не спасет:
Захочет если, то возьмет и унесет
В какой угодно или неугодно год.

Но люди все равно и там, и там живут;
И под крыло они тебя возьмут,
За стол тебя посадят и вина нальют.

Как входит в ножны нож, так ты в их жизнь войдешь;
И в их дела, как свой, без стука будешь вхож,
Пока живешь, пока обратно не уйдешь.

А здесь начнешь опять учить родной язык,
Бродить по улицам – черней, чем черновик,
И складывать опять слова, как ученик.

«Вкус возвращенья сладок, как мускатный…»

Вкус возвращенья сладок, как мускатный
Налитый солнцем виноград,
Что тянется поверх оград –
Поэтому и легок путь обратный;

Поэтому бесхитростного рынка
Так задушевен бриколаж,
И к морю на песчаный пляж
Сама собой спускается тропинка.

И, ни о чем на свете не тоскуя,
Сидеть мы будем у воды,
Неспешно спелые плоды
Седой смоковницы смакуя;

И кажется, что горизонт виднее,
И что соленая волна
Не так, как раньше, солона
И обнимает берег все нежнее.

«Тоска, как кошка, в руки не дается…»

Тоска, как кошка, в руки не дается,
Но не уходит, по сердцу скребется,
Ее вином – и то не утолить;
Ну разве что – немного пригубить,
Раз жизнь в бокал сама как будто льется;
И, значит, ничего не остается,
Как осушить его и вновь налить;
И, может, все получится продлить
Еще на час, на вечер, на неделю,
На жизнь еще; ведь, может, в самом деле
Все дело в послевкусии одном?!
В приставках, в суффиксах, в холмах
супертосканских,
В корнях тысячелетних Гефсиманских,
Напитанных таинственным вином,
Что невозможно удержать в горсти
И невозможно мимо пронести.

«Как хорошо не мыслится на мысе…»

Как хорошо не мыслится на мысе,
Где золотой песок и плеск волны
Играючи наводят не на мысли,
А на ракушки и на валуны.

Оставшись здесь, ты больше не желаешь
Монетку в море теплое бросать;
И так легко, так сладко забываешь
Все те слова, что ты хотел сказать.

Как тени, ласточки мелькают в скалах
И разобьются, кажется, вот-вот;
Но только по небесным по лекалам
Уже расчерчен каждый их полет.

«Не начинай писать с последней строчки…»

Не начинай писать с последней строчки –
Пускай размер строки уже отмерен;
Не унывай, бери пример с верлибра,
Живи как он – и рифму не ищи;
На свете счастья нет, но есть свобода
Судьбу исполнить так, а не иначе,
Так, как исполнить можешь только ты;
И не ищи какой-то тайный метод,
Безумие – искать какой-то метод,
Ведь он есть путь, которым ты идешь.

«Зачем откладывать на завтра то…»

Зачем откладывать на завтра то,
Что ты не сделал ни вчера, ни поза-,
Что кануло уже сквозь решето
Быстрей и легче, чем крупица проса?!

Миг, как любой из нас, неповторим:
И создается ткань тысячелетий
За мигом миг, за мигом миг; и Рим
Один лишь есть, а не второй, не третий;

И чтоб не прекратилась эта связь,
Чтоб ткань ткалась как бы сама собою,
Живи не медля и не торопясь –
Как ровный плеск прибоя и отбоя;

Когда твое дыханье совпадет
Со временем – оно не прекратится:
Оно исчезнет, но не пропадет,
А в облако, а в птицу превратится.

«Это – интонация, тональность…»

Это – интонация, тональность,
Как не говорится – интональность,
Жизни разноцветная канва:
Близость, дальность, разная модальность;
Зазеркальность, музыкальность и хрустальность;
Остальное все – слова, слова, слова.

«Вечная охота к перемене…»

Вечная охота к перемене –
Ничего нам не поделать с ней;
Потому что есть лишь светотени,
То есть нет ни света, ни теней;

Даже строки на бумаге белой –
Типографских знаков черный ряд –
Как ни изощряйся, что ни делай,
Не известно, что в себе таят;

Тихо манят, гранями играют,
А однажды, вовсе осмелев,
Со страницы тихо исчезают,
Вписываются в рельеф.

«Пусть утро может быть любым…»

Пусть утро может быть любым:
Туманным, неопределенным,
Стеклом как будто тусклым застекленным
И обволакивающим, как дым;
Каким угодно – только не седым.
Ведь даже день еще не занимался
Почти ничем; а только собирался
Закончив завтрак, встать из-за стола,
Взять некий курс и взяться за дела –
Те, за которые еще никто не брался;
Еще сирень в саду не зацвела,
И Вертер не прочитан, и страница,
Как камень неподъемный, тяжела;
А главное – еще душа, как птица,
За горизонт готова устремиться
Туда, где нет ни слова, ни числа.

«О весне печалиться нет смысла…»

О весне печалиться нет смысла,
Разве – только капельку одну,
Что на ветке за окном повисла
И дрожит подобно сну.
Я к стеклу оконному прильну,
Постараюсь не пошевелиться,
Чтобы до конца сумел досниться
Этот чудный, этот сладкий сон.
А потом – пускай другой сезон
И другие за окном стихии
Что-нибудь пусть настихотворят;
Сад уже готовит свой наряд,
Скоро листья вновь зашелестят,
И не спится, и глаза сухие.

«Как хорошо, наверное, в горах…»

Как хорошо, наверное, в горах,
В которых по-другому все, в которых
Так дует ветер, что и жизни крах
Произведет не более, чем шорох.

А, впрочем, это все – вопрос шкалы:
Любые звуки ведь по сути – шкалы;
И велики они или малы,
Не мы решаем, а решают скалы.

Все дело в том, как слушать, как смотреть;
И жизни крах бывает у кого-то
Неполным: например, всего на треть –
Как будто есть на то какая квота.

А у других – не может быть полней;
И звук крушенья этого, быть может,
Безмолвие каких-нибудь камней
В каком-нибудь ущелии встревожит.

«Все твердит у уха моего…»

Все твердит у уха моего
Кто-то, а, быть может, некто,
Что осталось-то всего-то ничего –
Два притопа, три прихлопа и два-три проекта;

Что закат какой-то неземной
По углам как будто заметает;
И что никакой уже портной
Дыр в судьбе не залатает.

Впрочем, эта песня не нова;
Не имеют никакого смысла
Ни, во-первых, никакие ни слова
А тем более, и во-вторых, ни числа.

Будущее ведь и тот, и тот
До известной лишь черты предскажет;
Ну а там – как мышка хвостиком вильнет
И как ночь на землю ляжет.

«От моря не хочется уходить дальше, чем морская прохлада…»

От моря не хочется уходить дальше, чем морская прохлада;
Впрочем, удаляться так далеко и не надо;
Какие там за невиданные за виды –
Завидования? Мелочные обиды?
Пыль от машин? От метафоры стертой?
Воздух украденный, то есть спертый?
Здесь же песочные пляжи и скалы,
Которые стоят, как аксакалы;
И можно жить просто, как вдох и выдох,
Не говоря ни о чем – тем более видах.

«Весна приходит, а не наступает…»

Весна приходит, а не наступает;
Иначе в слоге слышится свинец
И дух милитаристский в воздухе летает –
Несовершенство языка обидно, наконец!

Становится светлее и светлее,
И мир промыт, как тонкое стекло;
«Ты счастлив?» – «Холодно».
«Ты счастлив ведь?» – «Теплее».
«Смотри, как солнце к тебе тянется!» – «Совсем тепло».

И мы уже в полшаге от ответа;
А, впрочем, что ни скажешь – все не то;
Зато так радостно идти навстречу свету,
Распахивая душу нараспашку, как пальто!

«Пока мы жили с тобою, слово на льдине…»

Пока мы жили с тобою, слово на льдине,
Не жировали, но и не горевали –
Многие улицы переименовали,
А некоторых уже нет и в помине;
И кажется, что отныне
То, что мы с глазами закрытыми узнавали,
Уже никогда не вернется;
И о собаке, что жила в соседнем подвале,
Которой мы каждый день давали
Корку хлеба, кость – что придется –
Все язык никак не повернется,
Чтобы спросить у кого-то – жива ли.

«Давай сядем в автобус, в троллейбус, в трамвай…»

Давай сядем в автобус, в троллейбус, в трамвай;
Не будем смотреть на номер – сядем в любой;
Сядем и просто поедем давай,
Просто поедем и поедем с тобой.

Давай же этот маршрут узнавай,
Который бывает пологий, крутой,
Всегда неожиданный – как ни выбирай –
Пустой, многолюдный, простой, золотой.

А мир вокруг вздымается, как каравай;
Течет куда-то бурлящей рекой,
Скоро, может, перетечет через край –
И тогда уже не достать ни рукой, ни строкой.

Но ты ничего не бойся и не унывай:
Он будет длиться и длиться, пока ты со мной,
Ты только следить не переставай
За рифмой сквозной перекрёстной двойной.

«Если уж и проводить…»

Если уж и проводить
Параллели – то ортогонали;
Душу никому не бередить
И писать все лишь в оригинале.

Мы ведь разомкнули этот круг:
Кто нашел себе шесток, кто нишу;
Потому-то в дверь и сладок стук,
Что я так отчетливо не слышу.

«В статье словарной существительное “дача”…»

В статье словарной существительное «дача»
Пускай обходится без всяких «уст.» и «арх.»;
Иначе говоря – пусть существует дача,
Пусть ходят гости, рассуждая и судача,
И пусть хозяин, как симпосиарх,
Пропорцию найдет для нас такую,
Чтоб жили все на свете, не тоскуя,
Чтобы цвели и сад, и огород;
И пусть на языки их на другие
Неадекватным будет перевод;
Пусть в них она останется лакуной,
А здесь, у нас – веселой, юной шхуной
Пускай она по небесам плывет,
Уже вовеки не устаревая,
Плывя и никуда не уплывая.

«Звук был звонок и весел, за собою нас вел…»

Звук был звонок и весел, за собою нас вел;
Цветик был семицветик и в полях семицвел;

Только время проходит, наступает, грядет,
Тихой сапой крадется, потихоньку крадет;

Раз мы жизни с тобою не смогли миновать,
Будем жить, как живется, и добро проживать;

А клубок расклубится – вот и сказке конец;
Ну а тот, кто не слушал, тот вдвойне молодец.

«Описание зависит от предмета…»

Описание зависит от предмета
Самого же описания;
Изменить ни даже ты не можешь это,
Не могу тем более ни даже я.
Это просто это скоро это лето!
Даже, кажется, в листках календаря
Больше солнца и тепла и больше света,
Хоть поэзией, хоть прозой говоря.
Г де-то за долами, за горами
Ждут нас изумрудные моря,
Ждут нас дюны цвета янтаря;
Несмотря на то, что вечерами
Еще дует ветер; что земля
Не совсем еще, как хочется, прогрета;
На все то, на что не надо, несмотря.

«Я не знаю: это я плыву…»

Я не знаю: это я плыву
Или это кто-то
Меня держит, словно щепку, на плаву;
Может быть, я все же я выплыву,
Ну а нет – то превращусь во что-то:
В дерево зеленое, в траву –
То есть так или иначе выживу,
Выберусь из этого водоворота.

«Творец, что мир мой сотворил…»

Творец, что мир мой сотворил,
Не точен был и не сосредоточен;
А, впрочем, я и заслужил
Окраин мир, обочин, кособочин.

Я жил как бы из-под полы
И собственного голоса пугался;
Повсюду привечал углы
И оживленных площадей чурался.

Но я, хоть и плохой стратег,
Не собираюсь подводить итоги;
Давно замыслил я побег
Туда, где всем нам будет по дороге;

Ну а маршрут заветный свой
Доверю я лишь чуду-юду,
Иначе говоря – кривой,
Которая выводит отовсюду.

«Здесь земля обрывается под ногами…»

Здесь земля обрывается под ногами
И простирается так далеко, что не хватает взгляда;
Уходит в глубь не веков, не тысячелетий,
А миллионов и миллионов лет.
Впрочем, то, что перед нами,
Не поддается описанию и счету;
Ведь это все – слова, а слова бледнеют
Перед этими неземными цветами.
И только сердце, отрываясь,
Легко парит над землею,
Отзывается беззвучным эхом
И со всем находит общий язык.

«Ах, кто бы только смог помочь…»

Ах, кто бы только смог помочь
Избавиться от стресса и не маяться?!
Ведь даже атмосфера день и ночь
Все давит и никак не унимается.

А если новости смотреть начнешь,
Все эти тары-бары-с-растабарами –
То не уснешь; а если и уснешь –
То будут сниться ужасы с кошмарами.

Так можно и до срока поседеть,
Стать неврастеником и гипертоником;
Уж лучше просто за столом сидеть,
Потягивая джин с силлабо-тоником.

«Они приходят очень часто по ночам…»

Они приходят очень часто по ночам
Откуда-то, где путь свой начинают;
Откуда точно – я не знаю сам,
А, впрочем, может, и они не знают;

А ночью – потому что ночью все молчит,
Все замирает, все открыто тайнам;
И перекличка их отчетливей звучит
На этом форуме необычайном;

Они образовать стремятся тесный ряд,
Быстрей, чем скорость тьмы, передвигаясь;
И, замирая, наконец, они стоят,
Доверчиво друг к другу прикасаясь;

Они стоят, но продолжается их путь;
Ну а моей задачи легче нету:
Ночь пережить и их случайно не спугнуть,
Открыв глаза и привыкая к свету.

«Из-за мыса выплывает…»

Из-за мыса выплывает
Каждый раз подобно сну
И за борт меня бросает
В набежавшую волну;

В черных чащах волки рыщут,
По усам стекает мед;
В чистом поле ветер свищет –
Все кого-то не найдет;

И уже не разобраться,
Где течение, где я;
Берега, конец абзаца,
Шепот, трели соловья.

«Это у большого города – огни…»

Это у большого города – огни,
А у маленького если – то они
Так – всего лишь огонечки
Или просто огоньки,
Так – светящиеся точки,
Маленькие светлячки;
Я и сам уже – как светлячок
Или, может, даже – светлячочек,
Что нашел как будто свой шесток,
Примостился где-то между точек.

«Листья ежатся от ветра и уже…»

Листья ежатся от ветра и уже
Дни становятся короче и короче;
Кажется, что на каком-то рубеже
Дни исчезнут и останутся лишь ночи.

А верней – лишь ночь: не посмотреть в окно;
Темнота лишь, если быть еще вернее;
И настолько уже станет все-равно,
Что не может стать уже всего-равнее.

Но в один прекрасный день, вернее, миг
Ось земная на мгновенье повернется,
Человечество продолжит свой дневник,
К веткам ледяным тепло вернется;

Снова оживет эклиптики овал,
Жизнь польется из кувшина Водолея;
Потому что ты глаза не закрывал,
На стекло дышал, дыханья не жалея.

«Не вторгаясь в судьбу одуванчика…»

Не вторгаясь в судьбу одуванчика –
Волоски его тоньше, чем сны:
Перед нами они чуть колышутся,
Но не нами они сочтены;

А еще – не тревожа спокойствия
Этих хрупких, как память, хребтов;
Шаг за шагом, как будто по воздуху,
И без страха совсем, и без слов;

Разве только на неком наречии,
Чьи почти не заметны следы,
Что сухою травою становятся,
Чье звучание тише воды;

Обстоятельством места и времени,
Здесь, сейчас; не тогда и не там;
Разве только на маленьком зеркальце,
Поднесенном к безмолвным губам.

«Расставим все точки над “и”, а в конце…»

Расставим все точки над «и», а в конце
Давай запятую поставим;
Давай посидим еще раз на крыльце
И ключ на пороге оставим.

Оставим смешные попытки пенять
Судьбе – этой старой каналье;
Мы что-то с тобой не смогли отыскать
Ни в зеркале, ни в зазеркалье.

Но кто-нибудь завтра, быть может, придет
Оттуда-не-знаю-откуда
И как бы играючи ключ подберет
К тому, что не видно отсюда;

Как в сказке откроется это, храня
Все пере- и непрожитое:
Волшебные знаки, тебя и меня,
И это крыльцо золотое.

«Надо было смотреть под ноги, а не за горизонт…»

Надо было смотреть под ноги, а не за горизонт –
Тогда бы удалось, наверное, больше пройти;
Надо было слушать, что говорил Конт,
И не слушать, что говорил Мерло-Понти;

Что осталось в сухом остатке? Песок
На опустевшем пляже; впрочем, и тот
Будет там, пока не иссякнет срок,
Пока ветер его куда-то не унесет.

«Ты – не ночь и ты – не день…»

Ты – не ночь и ты – не день,
Ты – не свет и ты – не тень,
И не лес, и не опушка,
Не кукушка, не зверушка;
Ты гуляешь на просторе,
И на суше, и на море,
И в постмодернистской Хоре,
И в традиционном хоре –
Всюду, словно априори;
Но тебя я не ищу,
Смысл понять твой не хочу;
Сам, сама, само придешь
И везде меня найдешь.

«На свете – под мерцаньем вечных звезд…»

На свете – под мерцаньем вечных звезд –
Лишь кажется, что есть покой и воля:
Травою зарастающий погост
Становится не отличим от поля;

А если слишком злыми языки
Становятся – бал правит разногласье;
И даже страны, словно мотыльки,

Продолжить чтение