Тайный цензор императора и кровь Чанъаня

Пролог. Алый дракон в погоне за фениксом

Начался час затихания[1] , но были люди, которым было не сна даже в такое позднее время, несмотря на комендантский час, введенный в столице и очень строго соблюдающийся. Впрочем, для этих господ любой закон был не писан. Уютный уголок для наблюдения за звездами располагался в открытой пагоде во внутреннем дворе третьего дома. Внутри пагоды не было предполагаемого столика для чаепитий, только несколько скамеек из красного дерева, и то они были завалены картами звездного неба и заняты приборами для измерения и наблюдения за небом. Можно было расчистить место от этих предметов и примоститься на краешке скамьи, но пришедший нежданно решил, что обойдется.

– Очень странно, что ты назначил встречу здесь, звездочет. Обычно ты проводишь время в своей башне или нашептывая возле императора.

– Я тоже рад тебя видеть, Командир, – в такт приветствию ответил обернувшийся. Звездочет повернул свое лицо к пришедшему, но его лицо была закрыто золотой маской, которую он снял, потому что они были одни.

– Скажи, хоть кто-нибудь еще видел тебя без маски?

– Только император.

– И как он … это воспринял?

– Он считает меня воплощением божества, богом, спустившимся с небес, поэтому прислушивается к каждому моему совету.

– Это мы заметили, – улыбнулся мужчина, одетый в мантию парчовых стражей со знаком белого тигра.

– Ну еще есть ты. Ну и, конечно, наш Господин, которому мы служим. Его лица вообще никто не видел, он же Глава.

– Дела в Люджоу завершены.

– Я вообще то в курсе. Весьма прискорбно, что так вышло… – звездочет расчистил место для двоих и пригласил Командира сесть рядом.

Они опустились на скамью и их взгляды обратились к ночному небу.

– Придется переместиться в другое место. Этот тайный инспектор слишком назойлив…

– В этот раз он действовал тайно, по поручению Верховного цензора. Кто знает, о чем он доложился Верховному и что рассказал Его Величеству…

– Он на стороне императора, что мы можем поделать. Ты же знаешь, Шин Си Хён велел его пока не трогать. В последней весточке от Главы говорилось, что он на шаг впереди, и что каждый шаг инспектора можно легко просчитывать. С нашей помощью Си Хён сможет обставить все так, что в конце концов мы найдем козла отпущения, свалив всю вину на марионетку, приближенную к императору… Хотя, это ведь ты у нас лучший предсказатель! – выставляя коллегу не в самом лучшем свете, высказывая поговорку. – «Лягушка лучше всего знает свое болото».

– А что с фениксом? Его уже устранили? – спросил звездочет, нервно кусая губу, ведь этот недочет был по его недосмотру, и он ощущал вину.

– Ты спрашиваешь меня об этом?! – мужчина удивленно переспрашивает, почти смеясь. – Это ты доверился не тому человеку!

– Я не святое божество, и тоже могу ошибаться в людях! Кто же знал, что он предаст нас!

– С четырьмя то глазами, как ты мог не разглядеть в нем предателя? – засмеялся Командир, слишком хорошо зная Янь Ши Фаня – тот вовсе не обидится на сказанные, даже слегка обидные слова.

– Ты тоже хорош! Это твои люди упустили его из виду! Я был уверен, что алый феникс будет работать с нами до конца.

– Но ты же главный звездочет и обязан все знать! – продолжил настаивать он, чтобы человек вновь ощутил вину за допущенные ошибки. – Не будь ты действительно всеведущим и всезнающим – к тебе не возникло бы подобных претензий!

– Слушай! Хватит попрекать меня этим! Да, я признаю, что ошибся. Все ошибаются в людях. Всего один раз, ну с кем не бывает.

– Это означает, что он был невосприимчив к твоему голосу…

–А слушал всегда так внимательно! Как видишь очень редко, но все-таки встречаются такие невосприимчивые люди, чей разум продолжает бороться с внушением. И, что просто невыносимо, так это то, что Тянь Ши Хуан Ди как раз один из них! Мне крайне трудно контролировать императора! Каждый раз приходится изобретать новые способы воздействия, подходить с другой стороны…

– Да ты просто императорская подстилка! – хохотнул человек, одетый в парчовую мантию.

– Уж кто бы говорил… так что там с Алым фениксом?

– Он снова сбежал, но я приказал выслать за ним новую погоню. Люди Черного дракона должны поймать его. Им приказано не возвращаться без добычи.

– За ними надеюсь проследят, если они не выполнят указ?

–Красный дракон займется их устранением.

Его оборвал на полуслове звездочет:

– Ваши люди обязательно должны его убить, ведь у него есть доказательства против нас… вернее только против Снежного барса. Меня то с тобой ничего не связывает.

– Что еще слышно от Шин Си Хёна? – сменив неприятную тему командир парчовых стражей. – Неизвестно, когда он собирается возвращаться домой. В свою прекрасную родину столицу?

– Я не уверен, что он считает Китайскую империю своим домом… воспитанный на чужбине, но если ты спрашиваешь про новое предсказание, то я мог бы озвучить тебе его.

– И что говорят нам звезды?

– Что столица скоро утонет в крови.

– И когда же это произойдет?

– Это в первую очередь зависит от того, сможем ли мы контролировать канцлера, перетянуть на свою сторону большинство министров и подчинить своей воле императора… но если ты о конкретных сроках… то когда придет Время Темной звезды.

– Пресвятое божество, ты опять говоришь загадками! А если поподробнее? – с любопытством задал уточняющий вопрос командир.

Ему ответили с улыбкой и цитатой из письма:

– «По природе своей есть тот, кто толкует звезды на небе, тот кто блуждает среди звезд, и тот, кто следует воле небес». Там была еще его подпись в конце записки: «Милосердный путь благороден» – звучит как насмешка над будущей судьбой Чанъяня. Вот и все новости от милосердного пути.

– Утопить Чанъань в крови – его тайное желание? Где же его благородство?

Оба посмеялись над хорошей шуткой.

– И кому как не нам, понимать, что это означает… лишь бы только императорский цензор снова не вмешался в наши тайные дела.

– Не помешает, не беспокойся! Я слышал о новом императорском указе…что его отстранили от обязанностей на целых три месяца.

Командир присвистнул:

– Отличный шанс избавиться от него!

– Не пока он находится в столице… – наставническим тоном сказал звездочет. – И пока он без надобности Главе – пусть пока наслаждается заслуженным отдыхом…

И вновь оба беседующих человека беззаботно рассмеялись, легко рассуждая и властно распоряжаясь чужими судьбами.

–Ты ведь знаешь, как жестко его пытали, когда поймали там, где не ждали. Но оказалось, что этот полуслепой инспектор не так-то прост. Я все удивляюсь, как человек мог такое вытерпеть и остаться разумным? Как он выжил вообще остается загадкой! Его будет проще сломать, чем согнуть в нужную сторону.

Отодвинув неприятную тему Янь Ши Фань наметил для своего друга новую тему:

– Кстати, у меня было время подумать. Наш глава – Ши Си Хён – это его корейское имя и фамилию, дословно означающее: «Идущий по звездам». Хотя вроде я здесь звездочет. И «посвятивший себя милосердию». Я пробовал перевести его на китайский манер…

– И что? Получилось? Что получилось в итоге?

– Я не силен в других языках, – пожал плечами звездочет, тяжело вздохнув. Но получается – Гуань Дао Шэн. Никого не напоминает?

–Вечно путающаяся под ногами ищейка?

И словно подтверждая сказанные слова, яркие звезды Чанъаня, горящие холодным блеском, подмигнули. Скоро эти холодные звезды станут свидетелями страшных событий…

[1] Час свиньи – с 21-23 ч

Часть 1 ЯРКИЕ СНЫ ЯНШО. Глава 1. Проклятие темного духа Гу.

«Самый простой способ узнать хороший это город или плохой – попробовать местной еды».

Фраза, сказанная Ван Би Эр перед въездом в деревню Яншо

Находясь в поместье, цензор читал уже второе присланное письмо, которое ему сейчас принес слуга. Колонок вертелся под ногами, терся у ног, словно ласковая кошка, начиная терять терпение, выпрашивая какое-нибудь лакомство, но не кусал хозяйские многострадальные ноги. И несмотря на то, что его хозяин далеко не все время жил в старом поместье, он признавал лишь его своим хозяином, любил его больше всех людей, и слушался его лучше других, с удовольствием прибегая к нему даже без зова.

Первое письмо от престарелой главы семейства оказалось весьма забавного содержания, хотя с нагнетанием обстановки, царящей дома в Яншо. Лэй Чан, обеспокоенный состоянием цензора, зашел его навестить и уже вместе с Жожо прочитал письмо, над содержанием которого они вместе посмеялись, а цензору было не до смеха.

Говорят, старших нужно почитать… и в этот раз ему не отвертеться от небольшой поездки, потому что, если он напишет в ответном письме, что не может навестить свою старенькую бабушку по причине болезни, это вызовет еще больше вопросов и беспокойства с ее стороны, и не приведи боги, сама приедет к нему гости. А куда? В заброшенное поместье, где в порядок приведена лишь одна комната, в которой он жил и приемная, ну еще внутренний двор вроде бы подметен.

Еще говорят, что «стены родного дома лечат лучше всего», а раз ему все равно нужно поправить свое здоровье и хорошенько отдохнуть не стоит упускать такого шанса, как поездка в родные края.

Но Гуань Шэн слишком отчетливо помнил дом, где на каждом углу где только возможно размещены ивовые ветки в качестве защиты от напастей. По всей территории двора развешаны отгоняющие злых духов амулеты, на каждой двери, на стене в каждой из комнат были наклеены талисманы, купленные у колдунов-шарлатанов. Бабка так боялась сглаза и порчи, лишающих благополучия и процветания, что просила слуг скупать все подряд. Это крайне странно выглядит для людей, не знакомых с причудами старой беспокоящейся женщины, которая считает, что ее дни сочтены.

Ну что ж, если выдвинемся в ближайшие дни, то как раз они еще успеют приехать ко дню поминовения предков, чтобы успеть навестить живых.

Следующее письмо тоже оказалось пришло ему от бабушки по линии его отца. Создалось такое впечатление, что каждый раз она забыла, что уже писала до этого. Содержание письма мало чем отличалось от первого и было достаточно коротким, но Гуань Шэн перечитал его несколько раз:

«Внучок, надеюсь судьба к тебе милосердна, а путь твой также благороден. Что-то давно тебя не видела. Неужели позабыл меня, совсем не интересуешься семейными делами. Мне кажется мои дни сочтены…

Приезжай ко мне на день поминовения. Жду тебя, моя тыковка».

Понятное дело, почему у других это письмо вызвало такой громкий смех. Тыковкой, а вернее Сяо Пинь его называли домашние лет двадцать пять тому назад, и никак меньше, когда ему было девять лет. Потому что в десять лет он как-то возмутился против этого дикого (но жутко милого) прозвища, с просьбой относится к нему как взрослому. Дети, знаете ли, странные существа – они желают жить взрослой жизнью, еще не зная как устроен этот самостоятельный мир…

Как бы ему ни хотелось не ехать, делать нечего, надо проведать старушку, ведь старшее поколение надо уважать, пренебрежение проявлять никак нельзя. Тем более с тремя месяцами отдыха, во время которых он все равно отстранен от службы нужно было как-то распоряжаться, а в последние дни он только и делал, что страдал от скуки, не имея новых впечатлений. Небольшое путешествие позволит ему отвлечься от пережитого, а горный воздух поможет восстановить силы.

Поняв, что никого не дозовется, цензор встал, все еще прихрамывая на одну ногу и направился на поиски своих людей, разбредшихся по поместью. Найти хоть кого-нибудь одного, чтобы собрал всех остальных. Бегать в поисках каждого было ему еще не по силам.

Жожо он нашел в подсобном помещении рядом с кухней, где она на весах отмеряла травы по ей одной известному рецепту, а лишнее откладывала по разноцветным шелковым мешочкам, делая заготовки на будущее, видимо до сих пор разбирается в недавно принесенных подарках Лэй Чаном.

Шэн встретил ее долгим испытывающим взглядом.

– Шэн? – отвлекшись от манипуляций за столом, она подняла голову на хромающего. Женщина заметила легкую блуждающую улыбку на его лице, заметную не только на губах, но и в глазах.

– Ты бы позвал, зачем идти? – удивилась Жожо.

– А я звал.

– Ох, значит я ничего не слышала.

Увидев ее, его глаза загорелись блеском, словно они не виделись целую вечность, однако, хотя это было всего лишь вчера. Теперь, когда они смотрели друг на друга без той неудобной неловкости, которая иногда возникала, когда они были наедине и ей, как лекарю раньше приходилось касаться его тела, лишь освобождая от одежд, теперь же между ними не было никаких стен. Он улыбнулся шире и сказал:

– Собери всех за столом. Я получил еще одно письмо от бабушки и должен съездить в Яншо. И никаких «НО»!– зная ее, и предвидев, что она скажет, цензор подошел ближе и притянул ее к себе за талию для поцелуя.

– Что за срочность? – жадно дыша, потому что не хватало воздуха. – Вам нужно больше отдыхать – Ваше тело еще не оправилось от ран.

– Разве? Разве не крепкое здоровье я демонстрирую Вам с Янь Фэй-Фэй каждую ночь? Честно, я уже устал безвылазно сидеть в поместье. Днем здесь совершенно нечем заняться когда нет никаких дел.

– Но… – начала она, но он снова заткнул ее губы поцелуем, затем он продолжил за нее:

– Ты все-таки сказала «но» и это меня расстраивает, ты знаешь об этом? – сказал он целуя ее в шею.

– Но Шэн, ты и покинуть дом не в состоянии, потому что еще не оправился и хромаешь сильно.

– Просто я уже засиделся в этих четырех стенах, и стоит больше бывать на свежем воздухе под солнцем.

– Я тебя еще и уговариваю! Ты уже все решил.

– Так что зови всех, – повторил он, ласковым шепотом дыша в ее ушко.

– Хорошо, я позову. Но не факт, что ОНИ Вас отпустят…

– Куда они денутся, мы же поедем все вместе!

– Надеюсь, ваша новая задумка не опаснее предыдущих!

– Уж точно безопаснее! – подмигнул мужчина своей женщине.

Сколько бы внимания и ласки он не уделял ей – все равно этого недостаточно, он это прекрасно понимал, но делал все что мог. В его сердце все еще жила любовь к другой женщине.

Жожо ушла, и как только ее тонкая фигурка скрылась из виду цензор опустился на скамью. Он был еще так молод, но чувствовал себя таким уставшим. Левое колено болело, правая ступня снова опухла от ходьбы и ныла. Достаточно геройств на сегодня, он в конце концов преодолел лестницу.

Фэй-Фэй вернулась после тренировки вместе с мечом и сияющими глазами, как всегда бодрая с боевым духом. Она положила меч рядом с собой и села рядом, по левую сторону от цензора. Справа села Жожо. Ван Би умостился напротив по середине, заняв почти половину скамьи. В кресло рядом сел старик, следящий за садом. Все были в сборе, даже колонок, которого цензор поднял на колени, чтобы почесать лоснящуюся спинку, и цензор начал говорить:

– Как Вы знаете, до меня снова дошло письмо от бабушки по отцовской линии. Бессмысленно скрываться… к тому же она живет в Яншо, а там чудесная природа и наивкуснейшая еда…

Он приготовил слаженную речь, которую озвучил далее вполне убедительно, приказав всем собираться для путешествия, захватив самые необходимые вещи, уложить их повозку и приготовить еду и корм для лошадей в дорогу.

– Надеюсь сами Вы поедите в крытой повозке? – уточнила Фэй. – в вашем то состоянии лучше воздержаться от поездки верхом.

– Конечно. Мне еще рано так геройствовать, – добавил он помедлив и перевел взгляд на садовника.

– Поэтому, оставляю дружище поместье снова на тебя. Следи за огнем, не оставляй без присмотра. Еду для тебя и свежее мясо для колонка будут приносить каждый день, так что тебе не придется покидать поместье. Однако тех, кто поедет со мной – я обязан предупредить о кое чем важном…

Все застыли, глядя на цензора, боясь перебить или вставить слово.

Он коснулся забинтованной руки и прикусывая губу, сказал:

– Моя бабушка по отцовской линии преклонного возраста и немного не в своем уме. В силу возраста у нее имеются большие проблемы с памятью. Она будет говорить странные вещи, не поправляйте ее и соглашайтесь со всем, что она Вам скажет, чтобы не обидеть. Она действительно верит во весь тот бред, что говорит.

– Ты собрал нас всех здесь, я думал, чтобы сообщить печальную новость, я думал ты поедешь вступать в наследство, – облегченно выдохнул Би Эр. – Фух, все не настолько страшно.

– Я Вас предупредил, так что потом не удивляйтесь. Сами все скоро е увидите. Я не мог не сказать Вас об этом заранее. Поэтому, не удивляйтесь там ничему. Она не всегда была такой странной, но в силу возраста, увы… – немного неловко было признаваться перед самыми близкими людьми и будто бы оправдываться. Эта тема была ему неприятной, и он постарался скорее закончить, чтобы больше ее не касаться.

– Тогда понятно, откуда эта дурная наследственность, – пробубнил слуга и что-то еще себе под нос, спеша удалиться по своим несущественным делам, а сам наверняка завалится спать.

– Что ты там сказал про дурную наследственность?– цензору хахотелось догнать его и дать пинка, но он не мог. – Ты знаешь, что по законам империи – оскорбление чиновника первого ранга карается обрубанием языка, и это в лучшем исходе, в худшем – казнью через повешенье.

– Зануда! – прокричал ему вслед слуга, недовольный, что нужно куда-то ехать, собирать и таскать вещи.

Когда помощники собирались в дорогу, пакуя вещи, они даже не представляли, какие судьбоносные встречи их ждут в Яншо.

Фэй ковырялась в ногтях ножом для вскрытия писем и откровенно скучала пол дороги. Слуга перебрался на козлы и болтал с остановившимся напротив извозчиком. Было слышно, как он жаловался и сетовал на свою жизнь, словно какой-то старик, у него болела спина и поясница и в животе было пусто.

В какое-то мере его причитания были вполне обоснованные. Деревенька Яньшо не дотягивала до названия города и по сути своей была именно деревней, расположенной в горах среди живописных мест. Сюда в глухое и забытое богами место приезжали поэты, чтобы снискать вдохновения среди гор, рек и озер. Несмотря на то, что Яншо не славилось множеством храмов, здесь располагалось множество святилищ, и туда приходили странствующие монахи для медитации, поэтому неудивительно, что на дороге постоянно кто-то встречался.

Жожо захватила с собой трактаты и о травах и сейчас уже пролистала третий том. Цензору всю дорогу хотелось спать, он постоянно проваливался в сон, но не глубокий и ненадолго, возвращаясь в реальность. В повозке всегда трясло сильнее, чем паланкине и для сна не доставало комфорта. Цензор проводил время в дороге за вспышками любопытства, иногда выглядывая за занавеску. Они устраивали остановки в безопасных местах и тогда наступало время пить очередное лекарство: для повышения жизненных сил, для восстановления жизненных сил, укрепляющее, тонизирующее, для гармонии энергий ян и инь. Последнее было особенно кислым, оставляя послевкусие горечи, вызывая кашель и тошноту. Правое запястье перестало вызывать острую боль при движении, но рука все еще оставалась слабой. Но общее состояние можно было уже назвать сносным, а не вполне терпимым. Стало поинтереснее, когда они достигли границ провинции Яншо.

Путь-дорога была неблизкой, но не затянулась надолго. В пути они провели ровно два дня и две ночи, прибыв на рассвете пятого дня.

Никто из сопровождающих цензора никогда прежде не был в городе Яншо, поэтому все были удивлены, что такое необычайное по своей изумительной красоте место существует в мире. И правда, древнейший город Яншо, расположенный на юго-востоке империи, словно соткан из мельчайших подробностей самых ярчайших снов его жителей. И лучше этот сон увидеть собственными глазами наяву.

Проезжая мимо знакомых окрестностей, цензор впервые за очень долгое время пожалел, что обладает узким обзором зрения. Сейчас, глядя на здешние родные красоты, он бы каждый день любовался только этой красотой, что радует глаз с любой стороны, куда не обратишь взор. Только сейчас ему подумалось, что самая страшная утрата – это была бы полная потеря зрения. Чтобы объять все красоты вокруг и насладиться просторами вдоволь, ему бы очень пригодился второй видящий глаз. Возвращаясь в эти дивные места с утраченным наполовину зрением, было попросту обидно. Когда он жил здесь, проведя свое детство, то вовсе не ценил красот этого сказочного мира, из деревни почти доросшего до провинциального городка, но теперь не имел возможность обозреть все пространство, чтобы полноценно им насладиться. Столько красивых храмов и зданий было отстроено за время его отсутствия, что хотелось бы иметь возможность их запечатлеть в картине навечно, а не только в памяти

А посмотреть было на что!

Отдельного внимания стоят горы и холмы Яншо, ведь город Яншо состоит их карстового плата, усеянного вертикальными стоящими каменными глыбами, где между скалами струятся многочисленные реки. Как раз таки отсюда, с известнякового пика под названием «пик Билянь» открывается прекрасный по своим видам обозрения вид на реку Ли. Пик Билян имеет второе название «Лунный холм», потому что в его центре находится отверстие, напоминающее полумесяц. Это таинственное по своим свойствам место, куда постоянно посещают монахи, буддисты, даоссы, кто за медитацией, кто-то чтобы помолиться, очиститься от скверны или освободиться от всего мирского в яркости красок природы и спокойной обстановке. Главное, что каждый находит здесь то, за чем приходит, поистине – волшебная природная святыня!

Чистейшую реку Ли местные жители иногда называют драконьей – она несет свои чистые голубые воды, извиваясь словно водяной дракон между карстовыми холмами. У подножия реки расположены рисовые поля и крошечные малонаселенные деревушки. Крестьяне возделывают здесь небольшие рисовые поля, а в водоёмах ловят рыбу. Надо признать, что рыбный промысел в Яншо процветает, как нельзя выгодно, ведь для ловли рыбы здесь часто используют не человеческий труд, а специально обученных птиц – бакланов, но это зрелище настолько непривычно для подготовленных приезжих, которые никогда такого не видели и даже подумать об этом не могли. Рыбный промысел сказывается на местной кухне. Рыбные блюда встречаются в городе в различных сочетаниях и всегда в изобилии, даже для излюбленных гурманов. Но простые жители больше предпочитают фаршированных улиток, как самое доступное и дешевое блюдо. Однако, надо быть осторожным: для не местных стоимость мясных блюд завышают даже по сравнению со столичными ценами, так как мясо птиц более доступно, а вот свинина здесь считается деликатесом. Зато на улицах полным полно особенных сладостей, причем круглый год, например, круглые пирожные с цветочными и фруктовыми начинками, а для любителей цитрусовых здесь просто настоящий райский уголок.

В самом крупном притоке реки Ли – Юйлун[1], согласно древней легенде, поселился прилетевший из-за моря дракон с огненными крыльями. Юйлун был настолько поражен красотой этой местности, что остался здесь жить. Поговаривали раньше, что это был спустившийся в неба небожитель в облике дракона, который бродит до сих пор, принявший человеческий облик.

В глубине каньонов струятся ниспадающие потоки оглушительных водопадов, в которых утром и вечером стелется от чрезмерной влажности туман, а днем летают полчища разноцветных бабочек, привлеченных ароматом редких цветов, растущих на влажных скалах. Благодаря всегда влажному и теплому климату, здесь повсюду богатая и разнообразная растительность и изумительные цветы. В то время как таинственные высокие горы хранят таинства, полные сокровенных пещер, в которые никогда не проникает солнечный свет, из-за чего они стали идеальным убежищем для своих обителей – летучих мышей, коих здесь тоже множество.

Не слишком удобной особенностью Яншо являлось то, что люди здесь просыпались очень рано, еще до рассвета, в Час Зайца[2], потому что полностью темнеет уже в Час курицы[3]. Они въехали на главную, то бишь торговую улицу Яншо, где располагались постоялые дома и лавки с готовящейся едой.

Жожо, до этого уткнувшаяся в медицинские записи, наконец отвлеклась, и с упоением рассматривала все вокруг, отодвинув занавесь. Трактаты упали, цветочная закладка выпала, но она совершенно забыла о них и даже не заметила. Цензор подцепил открытую книгу и ненадолго вчитался. На открытой странице оказался рецепт с описанием приготовления мази и ее необходимым составом. Жожо все еще хочет вернуть цензору зрение. Затем его уже повидавший местные красоты взгляд упал на запись о том, как выявлять нарушения тепла и холода. Далее шла сама рецептура: были перечислены эфирные масла, которые следовало использовать в равных пропорциях: кедровое, виноградное, эфирное масло мяты, далее шло перечисление трав и приправ с правильной дозировкой: кипарис, тысячелистник, арника, конский каштан, мускатный орех, шалфей, экстракт чайного дерева, эвкалипт, кипарис, гвоздика, последним ингредиентом была камфора.

Данная мазь предназначалась для пораженных болью участков кожи, с обезболивающим и противоотечным эффектом, имеющее сосудоукрепляющие и восстанавливающее действие. Особенно хорошо данное средство помогает при ожогах, а учитывая, что правый глаз потерял всякую чувствительность из-за действия яда и токсинов змеиного яда, то это, наверное, вполне применимо. Гуань не признался Жожо, что ее лечение уже приносит хороший результат – правый глаз иногда по утрам мог различать свет, правда этот эффект пропадал к вечеру.

– Интересное чтение? – повернулась к нему Жожо.

– Безумно скучное. Как ты такое читаешь?

– На ночь перед сном вызывает сонливость. Вам бы стоило попробовать. Отличное снотворное средство! – радостно заверила она его.

– Я лучше приму твое снотворное или вовсе не буду спать всю ночь, – хитро улыбнувшись и довольно нахально заявил цензор, заставив уши Жожо покраснеть. Она отвернулась от назойливого взгляда и незамедлительно сменила тему, пытаясь охватить как можно больше пространства, глядя из окошечка.

– Почему мы не ездили сюда раньше!? Здесь же так красиво! – лекарь снова повернулась к нему, спросив, не в силах скрыть своего восхищения.

Цензор не спешил объясняться, не слишком разделяя радость. Для этого были не только объективные причины. Ему еще предстояла встреча, которую он успешно избегал все те несколько лет, ссылаясь на крайнюю занятость службы, имея наглость не являться на поклон к старшим, и думается, это неуважение ему еще не раз припомнят. Он мог бы сослаться в ответном письме на неважное самочувствие, но это только вызвало бы новые вопросы и множество ответных писем. А волноваться в столь преклонном возрасте пожилой госпоже не прибавит здоровья.

Да, здесь было что посмотреть! Древнейшие даосские и буддийские храмы, витиеватые лабиринты пещер, пики вершин на которые не ступала нога человека, кристальной чистоты озера с почти прозрачной водой.

Пока уже обе женщины стали восхищались окружающими со всех сторон деревню видами, слуга продолжал ворчать:

– Мы едем в деревню! Здесь не будет петушиных боев, никто не играет в маджонг, нет порядочной харчевни с горячим вином, скорее всего эти деревенщины даже готовить вкусно не умеют!

«Они еще не знают, ЧТО их ждет по приезду!» – подумав об этом, Шэн Мин усмехнулся.

Теперь и его телохранительница покинула скучную повозку с узким обзором. Телохранительница Фэй теперь сидела снаружи, имея счастье обозревать все окрестности, ворочая головой направо и налево, любуясь видами, спускаясь с оврага в долину.

Но своему счастью они радовались недолго, они въехали в городскую среду. Стоит заметить, что в этот момент, как раз в очередную жалобу Ван Би, до всех путников добрался ни с чем не сравнимый запах чоу доуфу[4]. Вернее все почувствовали ТАКУЮ ВОНИЩУ, что от нее с непривычки закладывало нос и слезились глаза. Спутники цензора начали поспешно закрывать носы, но было поздно, рукав одежды не спасал от вони, женщины уже стирали выступающие слезы. Лишь привычный к этому родному запаху деревни Гуань Шэн смеялся над внезапной реакцией своих спутников.

Кухня Яншо была довольно странной. Здесь все привыкли есть суп из свиных кишок и вонючий тофу с тушеной капустой на обед.

Да, обычный тофу практически ничем не пахнет и не имеет вкуса. Этот ужасный тофу не зря носил название вонючего тофу. А воняло именно тем самым готовым вонючим тофу, запах которого может сшибить с ног даже очень голодного человека, отбить у него аппетит напрочь и даже лишить чувств. Если Вы никогда не слышали эту непревзойденную вонь, то будьте уверены, Вы ничего не потеряли. Этот запах, напоминающий незнакомому человеку воспоминания обо всем деревенском, особенно в жаркий летний полдень, напоминал ни с чем не сравнимый запах застарелой мочи, еще чего-то протухшего, немытого тела и знакомый всем аромат сточных вод. И причину этого фантастически сложного запаха можно легко объяснить. Вонючий тофу готовится из соевого творога и длительное время выдерживается в рассоле на основе протухшего соевого молока. Молоко тоже готовится особым образом: наполняется большое ведро чистым соевым молоком из соевых бобов и воды. Ведро с белым и густым забродившим молоком выставляют на улицу и ждут несколько недель, пока оно из чистого не станет мерзким, плесневелым и серым и затем начинают готовить его на гриле, обжаривая в кипящем масле или даже едят просто так.

Насмеявшись вдоволь, наблюдая за тем, как Фэй перебирается обратно в повозку, надеясь что запах внутри не такой резкий, цензор шутливо заявляет, что желает остановится напротив лавки и купить по порции всем попробовать этого чудесного блюда, все конечно же отказываются, и цензор просит слугу купить лишь одну порцию.

– Вы еще и есть эту гадость будете? – уточняет с ужасом телохранительница.

– Конечно! – уверенно заявляет мужчина. – Это очень вкусно!

Но ему не поверили.

– Пахнет отвратительно! – возмутилась Фэй-Фэй.

– К этому можно привыкнуть, когда его ешь – уже не чувствуешь никаких запахов!

– Неудивительно – просто теряешь нюх! – пробубнил слуга, но его недовольство не осталось незамеченным для господина, за что он и поплатился.

Повозка остановилась и недовольный данным поручением слуга отправился покупать порцию тофу. Он совершил покупку очень быстро, расплатившись и с кислым выражением лица прибежал назад, зажимая нос второй свободной рукой нос, дыша ртом. Даже с его аппетитом и вечно голодным желудком он не рискнул перекусить легкой закуской, любезно предложенной цензором разделить с ним трапезу.

Женщины, тоже спрятав нос за платками, переглянулись друг с другом – неудивительно, что у цензора всегда был такой капризный и привередливый вкус в еде. Кто знал, что ему нравится есть всякую вонючую до тошноты гадость!

Несмотря на специфичность этого блюда вкус был знаком цензору с детства, раскрывался не сразу, а постепенно, приятное послевкусие жаркой остроты разбавлялось щекочущей прохладой благодаря добавлению в тофу мяты.

Здание поместья располагалось вдали от шумных улиц, тут был высажен словно в императорском саду, целый грушевый сад, снежные вишни и китайская слива – локва. Спустя столько лет молодые деревья обросли богатой кроной и сильно прибавили в росте.

Слуги, встретившие у главных ворот поместья молодого господина распинались в любезностях, пока другие выстроились рядами в ожидании услужить и оказать помощь, но непрестанно шептались. Еще бы – столько лет не навещать. Приехал в сопровождении только нескольких женщин, без жены и подарков. Острый слух цензора позволил ему уловить шепотки и несколько сплетен о нем самом: «Приехал к бабушке за наследством, бедный внучок, так надеялся, что госпожа Тан наконец-то упокоилась, а сам то, посмотрите какой-то молодой господин болезненный, полуслепой, бледный да хромой приехал! Проклятый внук, похоже он даже раньше своей бабки покинет этот свет», и другое неприятное в этом же духе.

Да, здесь ему будут не особенно рады, хоть и окажут гостеприимство. Он виноват в этом частично сам, но еще и злые языки делают свое грязное дело, распространяя слухи о родовом проклятии гораздо дальше пределов поместья. Он действительно приезжает в Яншо крайне редко и в основном по нужде или каким-то старым семейным делам. Впрочем, он и сам не в восторге от распространяемый самой госпожой поместья всяких глупых суеверий о насланной кем-то семейной порче. Но Госпожа Тан стара и больна, бубнит словно недовольный бабуин дни напролет своим легковерным слушателям – слугам, готовым поверить во что угодно, лишь бы история была занятная, о чем потом приятно посудачить и посмеяться в трактирах.

К сожалению, он успел лично убедиться в этом, до его острого слуха дошли и такие слухи, бесстыдно поднимающиеся на городских улицах, пока они проезжали. Где это видано, чтобы на городских улицах так смело говорили о благородной семье чиновников, из которой почти никого в не осталось живых!? Да, здесь, в Яншо прощалось многое, пожалуй, даже слишком. Возможно, здесь и об императорской семье говорилось также свободно и что угодно, наверное, даже критика политики не воспрещалась.

Зато в самом доме, как всегда, была идеальная чистота и порядок. На всех поверхностях и мебели вытерта пыль, пол вымыт с утра и еще не успел запачкаться, даже уличные перила чистые, что лаковая поверхность буквально мерцает и бликует на свету.

Служанка пошла предупредить хозяйку поместья, а пока другие слуги предложили выпить чаю после долгой дороги в общем зале для ожиданий.

– Что это? – воскликнула Фэй-Фэй, вошедшая первой перед господином, едва увидев кругом ивовые ветки в вазах вместо свежих цветов, закрепленные и подвешенные на дверях и стенах, когда слуги, принесшие чай, ушли в соседние помещения.

Цензору не показалось, но ивовых ветвей и правда стало вдвое, если не втрое больше, чем в прошлый его визит. Значит, все стало еще хуже…. Дурные мысли начали лезть в голову.

– Тише! – приструнил ее Гуань Шэн. – Госпожа Тан считает, что ивовые ветки помогают избавиться от нечистой силы и злой порчи. Она считает, что нашу семью прокляли.

– Но учитывая, господин, что все Ваши родственники давно покоятся в земле – это нельзя исключать, – справедливости ради довольно безжалостно заявила телохранительница. Эта жестокость так была на нее похоже. Если и говорить правду, то прямо в лицо, даже если она и прозвучит оскорбительно.

– Но я-то пока жив, – урезонил своего телохранителя цензор. – И Госпожа Тан тоже.

– Вам обоим просто повезло, – хмыкнул слуга.

– Ох, видели бы Вы себя со стороны, – грустно вздохнула Жожо. – На честном слове ведь держитесь.

Немного нервничая от предстоящей встречи с бабушкой Шэн Мин чувствовал озноб и все еще никак не мог согреться, грея руки об горячую чашку.

– Да неужели ты веришь в подобную мистику, а Фэй? Что можно испортить проклятием жизнь одному человеку или даже целому роду? Жожо, неужели ты тоже веришь в эту брехню?

– Не могу отрицать намерения дурного сглаза, – серьезно ответила Жожо, допивая чай Да Хун Пао[5]. – Существуют же всякие шаманы, предсказатели судеб, и они не мошенники.

Пока они пили чай, цензор имел возможность оглядеть щепетильным взглядом всех своих спутников и от него не укрылись мелкие детали. Подол белого платья Жожо внизу стал грязно серым, полностью покрывшись дорожной пылью. Жожо все еще носила белоснежный цвет, которые носят лекари при осмотрах больных. Но хозяйка поместья скорее всего подумает, что в ее семье траур[6] и к обеду предложат постное траурное угощение и с этим ничего не поделаешь.

Фэй была одета в черное платье, под которым угадывались черные штаны, такую одежду носили мастера мечей, чтобы кровь на их одежде не была заметна врагу. При этом она носила на поясе меч, что для женщины было довольно необычно, ведь мастеров меча среди женщин это редкость, особенно в глухом краю, в который они приехали. Мало того, что вид меча не уместен в родных стенах, так еще и ее взгляд темных коварных глаз был также пронзительно холоден, так что близко к ней и на несколько шагов никто не подойдет – никто не захочет иметь дело с острым лезвием ее меча.

И завершением был его слуга. К внешнему виду своего Ван Би у цензора как ни странно претензий не было. Всегда с гордо набитым брюхом, он словно важный голубь, заполнивший зоб, нервно расхаживал взад-вперед, действуя всем на нервы своим хождением туда-сюда. Часто пренебрегающий своими обязанностями болтун и страшный лентяй, которого после каждого приема пищи всегда тянет ко сну. Какой позор для господина содержать такого негодника.

Гуань не стал просить женщин с дороги переодеться, но они сами наверняка хотели помыть и переодеться с дороги. Однако, это подождет, потому что следовало выказать уважение хозяйки этого дома. Так что в первую очередь им нужно было поприветствовать хозяйку, познакомиться, а потом уже все остальное.

Но тем не менее, несмотря на все мелкие недостатки этих людей, достоинства гораздо их превышали. Сейчас, сидя в деревянном кресле он в который раз осознал и пришел к такому выводу, что без этих людей в своей жизни цензор уже не представлял. Он имел дополнительные руки в своей непростой работе и незаурядные умы, иногда наталкивающие его не подсказки или разгадывание очередного непростого дела.

Стоило не отвлекаться на мысли, а подумать о насущных вещах. Госпожа Тан боялась острых режущих вещей, которые могли нанести вред, и было бы правильным попросить телохранительницу оставить этот меч в этом зале, чтобы не беспокоить бабушку.

В этот момент двери главного зала открылись и их с почтением пригласили внутрь.

Бабушка стала еще ниже его ростом, похудела, а складок и морщин прибавилось на ее лице, но уверен, что ее душа осталось трепетной и заботливой, как и в прежние годы.

Гуань Шэн опустился сначала на одно колено, затем опустил второе, склонился корпусом на скрещенные руки, сложенные на пол и сделал первый поклон, затем, превозмогая боль в колене, второй, и чуть не шипя третий, уже мучительный. Как после такого подвига еще и подняться?

Бабушка поднялась с кресла и ринулась поднимать внука, коснувшись его плеча.

– Зачем в таком ужасном состоянии ты приехал? – спросила она своего внука.

– Выразить почтение, – ответил цензор. – Я беспокоился.

– Да я еще тебя переживу! – заверила его госпожа Тан Инь, помогая подняться. – Посмотри сколько у меня еще сил!

Действительно, ее физическое здоровье было удивительно для ее восьмидесяти семи лет, она без труда помогла подняться ему с пола.

– Что с твоим правым глазом, А-Мин? Сизый, бледный какой-то.

Не найдя, что сказать бабушке, цензор отмахнулся:

– Это долгая история.

– Я с удовольствием послушаю! – заверила его Инь. -Мне некуда спешить – впереди только холодная могила.

После официальных приветствий и поклонов старшему поколению цензор был приглашен на трапезу, а его слуги должны были удалиться.

– Твои служанки могут поесть на кухне, – распорядилась Госпожа Тан.

– Они не мои служанки!

– Тогда они твои наложницы?

– Да, я хочу присвоить им официальный статус, – заявил цензор, отчего Госпожа Тан опешила.

– Почему ты приехал без своей жены?

– Потому что ее нет в живых, – выдавил с трудом через себя цензор.

– Но тогда получается раз ты не женат, у тебя не может быть наложниц! Это не подобает чиновнику вести столь низменный образ жизни! – запричитала она.

– Значит, в скором времени мне придется жениться…

– Гуань Мин, ты такой худой – видно как плохо ты питаешься! Повара твоего надо наказать – двадцать ударов палкой, никак не меньше! Твой слуга такой толстый, потому что объедает тебя, – сетовала она и причитала. – И служанкам твоим дать сорок ударов плетью за то, что не кормят!

– Сяо Пин, как же ты плохо одеваешься, у тебя даже нет теплых вещей! – заладила свое любимое старуха. – Плохо обуваешься и поэтому постоянно мерзнешь!

У старой госпожи иногда случались затмения. Она начинала относиться к своему внуку, называя его детским именем, вновь считая его маленьким ребенком.

Что еще было страшно, с годами старуха стало плохо слышать и гнусно перевирала все его сказанные слова.

По просьбе цензора его помощникам было позволено сесть за отдельным столом и им тоже принесли еду. Вернее, это цензор не желал оставаться наедине со своей бабушкой, ища моральной поддержки в своих близких союзниках. Они наконец могли позволить себе отдохнуть за хорошей едой и вином, но атмосфера была слишком неподходящей для отдыха, Госпожа Тан продолжала говорить странные вещи и в воздухе висело напряжение, сгущаясь как молочная дымка утреннего тумана, наполнявшего эту долину. Помощники лишь молчаливо наблюдали, не в силах помочь с проблемой, которую цензор должен уладить лично.

– Я так давно тебя не видела! Скажи мне, как ты поживаешь Сяо Пинь? Хорошо ли учишься? Наверняка твои наставники тебя хвалят.

– Я уже давно не учусь! – Шэн попытался образумить женщину. – я уже давно не ребенок! И не называй меня этим детским прозвищем.

Но женщина помахала рукой, словно отгоняя назойливую муху от себя.

– Нет-нет, ты должен слушаться и усердно учиться, не отлынивая. Ведь если будешь плохо учится, то никогда не станешь чиновником! – сказала она.

За соседним столом Ван Би с полным ртом еды усердно крутил пальцем у виска. Цензор погрозил ему пальцем. Они все здесь похоже немного не в себе.

– Я уже выучился и сдал государственный экзамен на чиновника. Мне сейчас тридцать четыре года и за десять лет я дослужился до первого, самого высокого ранга, – напомнил он ей вновь, что уже давно не является ребенком, которого она еще видит перед собой. – Я состою на службе у императора и выполняю порой даже личные поручения императорской семьи, – похвастался цензор, впрочем, понять его достижения мог не каждый. Лишь тот, кто был в своем уме.

До его помощников резко дошло, почему он так редко наведывается к оставшейся в Яншо единственной родне. Видеть такую родню редко было ценно, сохранишь и время, и нервы, и силы. Столько терпения надо! А ведь цензор приехал сюда только с одной целью – отдохнуть, восстановить здоровье и набраться сил. В такой компании это будет весьма проблематично.

– Правда? – переспросила она.

Но Гуань рано обрадовался, женщина перебила его не просто из любопытства.

– Я столько раз говорила тебе не дружить с кем попало! Твоя эта дружба до добра не доведет!

– Я говорю не про дружбу, а службу. Я помогаю Верховному цензору с делами, а также тайно выполняю поручения Его Величества, – внук не стал уточнять, что в это входит шпионаж, из-за которого он так сильно пострадал и прятал руку с еще не отросшими ногтями. Впрочем, если не сегодня, она все равно заметит рано или поздно.

– В прошлом году я ездил на мамину родину – в Лоян. Там растут самые большие и красивые пионы.

– Я всегда это знала! -подтвердила она, кивнув. – Там на юге страны все шпионы! Там за ними нужно особенно следить.

Кажется, она ввиду плохого слуха путала слова, например, как вышло со службой и дружбой, с пионами и шпионами. Потом, кажется, ей вновь стало получше. Она поддержала разговор о его последних делах, о возможно повышении в недалеком будущем, а потом начала говорить о его скорой женитьбе.

– Внучок, почему ты не женишься до сих пор? Я очень люблю детей. И мне хочется на старость лет хоть немножко понянчиться с внуками, пока жива, – начала пилить она, заладив новую весьма больную тему. – Неужели со здоровьем у тебя настолько непорядок, что ты даже не можешь завести жену?

Совсем пристыженный гнусными словами безумной старухи цензор даже не нашел, что ей ответить сходу. Каким бы ни был его ответ – ее он не устроит, и он решил сменить тему на другую.

Наконец все поели, трапеза закончилась и все пошли мыться и переодеваться, провожаемые слугами из поместья. Цензор тоже. Он принял ванну с морской солью и расслабляющими травами можжевельника и сразу почувствовал себя лучше и бодрее.

Расстроенный состоянием своей бабушки, Шэн Мин вернулся в свои собственные покои раздраженный, надеясь найти немного утешения и может быть даже ласки, но не найдя там ни одной из своих «наложниц», Гуань обратил внимание на раскрытую книгу, оставленную на столе. Видимо, это Жожо читала до того, как ушла куда-то.

Жожо читает очередной скучный трактат о лекарствах?

Но это была другая книга. «О семейных проклятиях, темной магии, порчи и предсказаниях» гласило ее название. Шэн Мин знал Жожо, как довольно серьезного человека, не верящего в шаманизм и колдовство. Отрытая страница рассказывала о Темном духе Гу и его влиянии на разум проклятого человека.

«Поскольку призраки считаются главными виновниками болезней человека, их изгнание и отвращение одно из первейших составлявших искусства врачевания» – прочитал Мин и вместо того, чтобы отложить глупую книгу в сторону, продолжил читать в ожидании пока Жожо вернется.

Как бы ему ни хотелось верить в этот бред, даже он не мог отрицать, что все описываемые в книге симптомы совпадали с его состоянием. Цензор сравнил их со своими, когда ощущал очередной приступ анемии: лихорадка, холод рук и ног, слабость, помутнение рассудка, помутнение зрения, видения, кровь из носа, возможные обмороки.

Цензор продолжил читать дальше, пробегая по вертикальным строкам: «Способов отравиться – тьма. Отравление Темным духом Гу сродни отравлению ядом. Лишь одно средство может спасти…»

Но ему была известна причина его болезни – его отравил яд китайской кобры. Сильнейший яд, который должен был убить его, но не убил, оставшись в крови в виде токсинов и до сих пор причиняет вред его телу и разуму. С ним можно бороться, но нельзя победить до конца. И никакой Темный дух Гу здесь ни при чем!

Гуань яростно закрыл книгу, заслышав шаги.

Жожо вернулась, сменив белые одежды на желтое платье с зеленым поясом и рукавами цвета нежной зелени, но едва увидев господина с книгой в руках, она выскользнула из его рук, упав на колени.

– Что это такое и как оказалось у тебя в руках?! – в гневе цензор бросил книгу на пол перед замершей женщиной, рухнувшей от испуга на колени с опущенной к полу головой. Она впервые увидела, чтобы цензор повышал голос и сильно испугалась.

– После трапезы Госпожа Тан дала ее мне почитать, узнав, что я Ваш лекарь, – наклонившись, коснувшись лбом пола, призналась она.

– Как ты можешь читать подобные глупости!? Старая женщина глупа и сходит с ума от старости и одиночества! Незачем потакать ее бредням, которые она рассказывает!

– Она заботится о Вас… – начала оправдываться Жожо, но цензор грубо перебил ее.

– Никакого Темного духа Гу не существует!

– Господин, это Вы так думаете! – Жожо вскинула голову и поднялась с колен. – Вы безрассудны в своих поступках! Обожаете логику, но не в силах отступить от голоса разума ни на шаг! В мире есть вещи, которые нельзя объяснить! Которые даже Вы объяснить не сможете! Я знаю это как никто другой! И много наслышана об этом Темном духе Гу! Я была послана в Ваше поместье императорским лекарем в качестве его помощницы и замены, чтобы готовить отвары и делать примочки для глаз. Подумайте сами, как бы человек, отравленный смертельным ядом китайской кобры мог остаться в живых без противоядия! Когда случилось это происшествие противоядия не оказалось в лекарской сумке!

– Прекрати!

Но Жожо была решительно настроена и неумолима:

– Человек при таком отравлении мог остаться в живых, только в одном случае, если уже принимал подобный яд и имеет к нему иммунитет. К тому же, стоит учитывать, что вся Ваша семья погибла или умерла при весьма странных обстоятельствах…

– Хватит! – резко оборвал ее цензор. Он устал слышать подобный вздор теперь уже от своего лекаря.

– А Ваша мать покончила с собой, жена утонула в озере и ее тело так и не нашли…

– Замолчи! Я больше не желаю слышать эти глупости! Тем более от тебя! Я думал, ты разумная женщина! Я в тебе крайне разочарован.

Но женщина продолжала говорить, развивая начатую тему, спорить с ним, настаивая на обратном. Она тоже повысила голос, осмелев, чтобы ее мнение услышали и с каждым произнесенным на тон выше словом немилосердно резала слух своего господина все больнее:

– Темный дух Гу могла создать только женщина! Этот враг скрыт в тени, ненавидит Вашу семью и все еще хочет отомстить! Женщина, не принадлежащая к роду Вашей семье, но желающая загубить весь род и у нее это почти получилось! Цензор, одумайтесь! Сосуд с Темным духом Гу спрятан где-то здесь в этом доме! Вы, как никто другой лучше всего знаете это поместье, скрытые места, где можно было спрятаться ребенком, это может быть скрытая от чужих глаз ниша, под крышей или в подвале в каком-нибудь укромном закутке. Несмотря на все предостережения и ивовые ветви – это не спасение, а лишь временная мера…

– Замолчи! Перестань! – он был почти готов убить за произнесенные гнусные слова! – Прекрати!

Цензор был так зол, кровь ударила ему в виски, отчего ему показалось, что уши набиваются соломой от глупых слов глупой женщины, что ему хотелось ударить ее, лишь бы заставить молчать. Было похоже на то, что она говорила, веря в то, что говорит истину. Убил бы, не будь она в какой-то степени права, но, отметая все ее разумные доводы относительно темного духа Гу и родового проклятия так невыносимо было бы признать, что женщина возможно права…

– И мы должны найти этот ядовитый котел или сосуд, пока еще не поздно! Чтобы напасти на Вашу семью наконец прекратились! Чтобы Вы жили и могли освободиться от преследования Темного духа Гу! Чтобы Вы смогли продолжить свой род и спокойно спать по ночам, а не просыпаться, крича от очередных кошмаров.

Откуда она столько всего знает?! Это тайны его семьи! Разгневанный цензор ощутил дурноту от гнева, перед его взором на миг все потемнело заволокло темнотой. Но он не свалится в обморок от этой всепоглощающей ненависти, он станет защищаться от исходящей угрозы. Это все болтливый слуга, которому стоит отрезать язык за его разговорчики! Надо убить и его тоже!

Гуань Шэн не успел осознать произошедшее, как его рука неосознанно потянулась к пучку волос на затылке, в который была воткнута шпилька с острым концом (его тайное оружие, с которым он никогда не расставался), которая удерживала его тяжелые длинные волосы. Это маленькое лезвие он использовал как кинжал и вот он очень отчетливо представил, как прижимает лезвие к шее Жожо, одурманенный гневом за то, что они напомнила ему о потерях и о том, что его семя бесплодно.

– Хочешь убить меня! Вперед! – кричала Жожо. – Но я говорю правду, которая Вам неприятна и потому режет слух, привыкший лишь к лести вороватых чиновников и изысканной музыке!

На шум и крики прибежала Фэй-Фэй и слуга.

Поднять руку на женщину… как он мог до такого опуститься? Может быть, он и правда проклят, не в себе, раз не владеет собой? Вдвоем им удалось разнять дерущихся людей, пока гнев цензора не навлек больших бед. Жожо зажимала порез на шее, хвала богам не глубокий, если бы он целился в сонную артерию, она бы уже не дышала.

Пока Фэй-Фэй помогала обрабатывать и заматывать порез на шее Жожо, она кратко пересказала, что произошло в покоях разгневанного цензора, которого слуга отвел подышать отрезвляющим глубоким вечером холодным воздухом.

– Это все влияние Темного духа Гу! Я не помню, чтобы он когда-нибудь вел себя так грубо. Его влияние здесь в разы сильнее, когда он находиться рядом с источником! Господин может и дальше совершать необдуманные поступки, о которых потом пожалеет! Нельзя оставлять его в одиночестве! Он может окончательно сойти с ума! – потом немного успокоившись, она рассказала вернувшемуся Ван Би и Фэй про спрятанный где-то в этих стенах сосуд с Темным духом Гу[7].

– Ты будешь искать спрятанный сосуд?

– Конечно! Я завтра же с утра начну его поиски! Из-за него цензор не в себе!

– Ты думаешь слуги по велению Госпожи Тан еще не искали этот ядовитый сосуд за столько то лет? – справедливо замечает Фэй. – Может он вообще замурован в стене? Ты же не разберешь семейное поместье по кирпичику?

– Я буду стараться! Обыщу каждый уголок!

– Тогда если ты найдешь этот сосуд надо будет обязательно привести его во дворец в столицу – там как раз полно ядовитых гадов! – пошутил Эр, и обе женщины рассмеялись – так близко к правде это было сказано.

– А еще мне известно одно действенное средство против такого пагубного влияния! Оно очень хорошо очищает разум и придает ясность рассудку! В ближайшее время опробую его на цензоре!

– Хорошо-хорошо. Но тебе стоит подумать и о себе, – воодушевленную Жожо нужно было как-то остановить. – Ложись спать, уже поздно. Я покараулю твои покои, а то вдруг ему вновь захочется тебя убить!

– Но господин тоже нуждается в защите. В этом проклятом месте…

– Я останусь с ним и пригляжу за ним. Не беспокойтесь, спите спокойно, – сказал слуга и оставил женщин, чтобы те могли отдохнуть.

Но покой им только снился. Ах, если бы это было так воистину!

Так завершился первый день в деревеньке Яншо. Давно уже стемнело, но только сейчас на городовые, обходящие улицы с фонарем и барабаном отбили час Мыши[8] и на небе показалась яркая луна. В свои права вступила ночь.

Выросшему здесь Сяо Пиню в детстве снились сказочные виды Яншо, где сказка является былью, где Небом правят крылатые драконы. Ему снились волшебные цилини[9], обладавшие памятью своих прошлых жизней. Журавли-мудрецы, готовые поделиться своими тайными знаниями лишь с избранными. Ярчайшие фениксы, от взгляда на огненное оперение которых можно было ослепнуть от пламенных искр.

Взрослому же цензору в стенах дома снились кошмары. Были ли они навеяны ссорой с Жожо или самым большим его страхом? Но стены родного дома давили и ослепляли, и словно весь самоконтроль потерялся, накопленный за две недели лечения в столице. И необузданная ярость ослепляла рассудок, заставляя совершать необдуманные поступки. Он уже жалело сделанном, ворочаясь в кровати, но никак не мог исправить ситуацию. Проворочавшись еще с добрых полчаса-час, он провалился в неглубокий тревожный сон.

Это было празднование в канун нового года. Столичные улицы были полны толп вышедшего погулять народа, все время беспокоишься что кого-то заденешь рукавом или ненароком толкнешь. Он был здесь не один, а со своей новой женой, ее имя было созвучно с красивой змеёй[10]. Это был добрый знак. Когда в толпе людей его кто-то толкнул, он не придал этому значения, однако, он упал вперед и прямо перед ним с громким шумом взорвались запущенные праздничные фейерверки.

Только что было ослепляюще ярко и вдруг все поглотила темнота. Молодая жена помогла ему подняться с колен, отряхнула на нем одежду.

– Шэн? – мягко позвала по имени, привлекая внимание. – Все хорошо? – беспокоясь, спрашивает она Лун Ли.

Почему же судьба к нему вовсе не немилосердна, как должна, следуя канонам имени «Гуань Шэн Мин»!? (судьба благородного милосердна) Неужели он идет неправедным путем, настолько неправильным, что Судьба постоянно его наказывает?

Почему вокруг мир поглотила внезапная тьма? Он ослеп?

И сейчас судьба наказала его самым большим его страхом, после страха перед змеями и полностью лишила его зрения?

Гуань Шэн Мин вновь с криком проснулся. Спина его была мокрая от пота, хотя в покоях было свежо и прохладно. Испуганный криком слуга, спавший в соседней комнате, вскочил и прибежал с кувшином воды. Непонятно, зачем он притащил его с собой. То ли предложить господину испить воды, то ли шарахнуть в качестве самозащиты по голове. Учитывая произошедшее, второй вариант более вероятен. Мелочный и ленивый по характеру Ван Эр был человеком эгоистом по натуре, не склонным проявлять заботу о других, беспокоясь лишь о том, как и чем вкусным набить свое брюхо.

Кажется, он догадывался что послужило причиной кошмара.

Ему не давало покоя письмо.

– Мне как раз пришло письмо для тебя из столицы… – сказала Госпожа Тан после того, как его помощники удалились из приемного зала, где они устроили трапезу.

Едва увидев алый цвет конверта с золотистым узором в виде алого феникса, цензор отложил его в сторону, даже не вскрывая. Письмо лишь предложение, которое он вправе одобрить. Что если потом будет официальный указ, от которого уже нельзя будет отказаться? Что тогда, если кандидатура его не устроит?

Император обещал, что подумает о его награде за участие в деле тайного сообщества Черного дракона. Цензор надеялся на повышение, а не женитьбу, впрочем, одно не могло обойтись без второго, значит первый пункт тоже готовится… Но на сердце было так неспокойно, что он не знал к чему прислушиваться: к голосу разума или к сердцу? Все, кто находился рядом с ним – постоянно пребывали в опасности, вместе с ним, рискуя жизнью.

«Письмо. Это всего лишь письмо», – уговаривал себя цензор, боясь его вскрывать и читать, словно содержимое касалось какого-то другого человека, не его лично. – «Никто не заставляет тебя на ней жениться». Скорее всего в письме будет две бумаги. Одна является нарисованным живописью возможная кандидатура в жены, а вторая: полное имя с описанием внешности и характера.

Он распечатает его не сейчас, а в одиноком убежище, там, высоко в горах, где звезды кажутся ближе, а затем выпьет чарку вина, даже если потом он опьянеет и закружится голова. Там он будет вдали и не сможет причинить вред тем, кого он любит.

[1] Юйлун – переводится как «встреча с драконом»

[2] Час зайца- 5 часов

[3] Час курица – 18 часов

[4] Чоу доуфу – вонючий тофу

[5] Чай «Красный халат»

[6] Белый цвет и простые одежды – считаются траурным цветом.

[7] Сосуд (запечатанный кувшин, бочка или иная емкость, в которую помещаются ядовитые змеи, пауки, ядовитые жабы и другие твари, и выжидают некоторое время, потом открывают и если выжило лишь одно существо, оно и является Темным духом Гу.

[8] Час Мыши – с 23 до часу ночи.

[9] Цилинь – мифическое животное, напоминающее единорога, у него туловище оленя, морда волка, хвост быка, несколько рогов на голове. Согласно древнему преданию и упоминания Конфуция первый цилинь явился из вод реки желтой реки Хуанхэ, куда уходят мертвые.

[10] Красивая змея по-китайски будет звучать как «Сяо Лун Ли»

Глава 2 Каникулы цензора и Час Петуха

«Стоит позавидовать спокойствию воды,

не колеблемой веткой»[1]

[1] Одна из разновидностей дыхательной медитации в индуизме

Знающие люди говорят, что: «Стены родного дома лечат». Ничего эти люди не знают! И дом бывает разный! Такой, в котором невозможно находиться, расслабиться и толком отдохнуть. Жожо он видит не хотел, потому что он еще не простил себя за причиненный ей вред, а извиняться за потерю самоконтроля было слишком стыдно. Лекарь надоела со своей чрезмерной заботой и приносимыми каждодневно и буквально ежечасно горькими настойками, в последнее время она повадилась опаивать своего ненаглядного господина корнем имбиря миога[1]. От Фэй цензор тоже устал, потому что она всегда была рядом и это назойливое внимание было порой излишним. А слуга постоянно болтает, жалуется и ноет, что они уехали в полную глушь и ему хочется снова проводить время с городскими развлечениями, а здесь ему видите ли невыносимо скучно.

Цензор вызвал к себе слугу, позвенев металлическим колокольчиком.

На звук явился не только слуга, но и Фэй-Фэй и цензор быстро изложил им суть дела.

– Собирай вещи, – велел он своему слуге.

– Мы уезжаем!? – с надеждой спросила непрошено явившаяся телохранительница. – Мы со слугой быстренько соберемся! А Жожо пускает остается здесь и продолжает искать свой таинственный сосуд, если ей так хочется.

– Вы останетесь здесь. Только я. Хочу наслаждаться единением с природой и отпустить все мирское.

– Заговорили будто бы буддийский монах. Удаляетесь в место для уединенных размышлений? Чтобы помолиться в этом храме?– с наиглупейшим выражением лица толстощёкий слуга совершенно не понял истинных намерений господина, подразумевая судя по всему отхожее место. -Такова человеческая природа, – подытожил Ван Би, не имея ничего против, но и не поддерживая предложение господина.

– Хочу вновь посетить свое одинокое убежище в горах Яншо! – разъяснил непонимающему ничего с первого раза слуге.

– Только природа, рыбалка и пение птиц и никого больше! – теперь до Ван Эр дошло, что цензор имел ввиду и круглое лицо тут же засияло от счастья.

– Почему только Вы вдвоем? – хмурясь спрашивает женщина, в голосе которой слышится обида.

– Я больше ни дня не проведу здесь! – заявил твердо цензор, не уточняя личных причин. – Я устал находится дома.

– Именно! Здесь совершенно невозможно по-настоящему отдыхать! – уж что-что, а про отдых слуга говорил со знанием дела и многолетним опытом отлынивания от поручений.

– Именно! – подтвердил цензор и напомнил слуге. – И не забудь захватить удочки!

На самом деле Шэн Мин умел и любил отдыхать, кто бы там что ни подумал, что он трудяга, пропитанный трудом до мозга и костей. На едине с природой он, как и любой другой человек находил покой и умиротворение. Сложно было достичь именно одиночества.

Строго-настрого повелев женщинам, его там не беспокоить ни разговорами, ни вниманием, ни своим иногда раздражающим присутствием. Однако, все равно будучи очень настойчивой Жожо снарядила его всевозможными лекарствами, они набили ими небольшую телегу, захватив мешки с провизией на несколько месяцев, как они рассчитывали, сменной одеждой, постельными принадлежностями, теплыми одеялами и другими необходимыми в быту вещами. Слугу цензор заставил ехать на лошади, покупать для него специально осла никто не собирался.

Эти были дни, полные счастья, молчаливой отрешенности, проведенные в полноценной безмятежности и ленивом созерцании окружающего мира. Время, до этого скачущее в галопе, немного остудило пыл, остепенилось, словно замерло в полете, шло размеренно и неторопливо. В некоторые дни даже слишком медленно. В горах никто не бил в барабан по ночам, выкрикивая ночные часы. С нетерпением ждешь захода солнца, чтобы насладиться вечерней прохладой. Гул насекомых стихает и постепенно сменяется другими звуками: криками встревоженных шорохами леса уток, дразнящим клокотанием лягушек и пением ночных птиц.

Ночью в горах звезды казались холодными льдинками, которые пастух и пастушка раскрошили и перетерли в порошок, а затем хаотично, не стараясь придать картине смысла, разбросали по небосводу, придавая глубину и бескрайность ночному небу, таинственно мерцающему или подмигивающему для любого наблюдателя.

После всего того, что случилось, после перенесенных испытаний ему было велено отдыхать ровно четыре месяца. Другими словами, его освободили от службы, и даже если он полностью оправится за два месяца, то все равно не сможет приступить к исполнению обязанностей, внеся изменения в императорский указ. Подобное будет считаться неповиновением императору.

Здесь неподалеку от озера и серебристых раскидистых ив его ждал маленький домик и летняя хижина, рассчитанная на несколько человек. В доме всего для двоих непривередливых человек было полно места. Здесь был также сарай, где хранились разные инструменты. Когда-то здесь жили слуги поместья и возделывали здесь небольшой огород, выращивали огурцы и батат.

Вокруг только стрекотание птиц и первые желтые лучи солнца. Идиллия для любого, кто ценит жизнь в горах.

В озере, расположенному неподалеку водилась рыба, в том числе карпы, так что удачная рыбалка была обеспечена. Любой мужчина будет счастлив в подобном раю. В первые дни цензор позволил себе расслабиться и ничего не делать. Он не считал эти дни, и они прошли мимолетно. Это было приятно – просто наслаждаться красивыми видами. Куда не повернешься – всюду виды дивные и живописные. Он бы остался здесь жить навсегда. Если бы он был уверен, что здесь его не найдут, непременно бы осел.

Поэтому пятый день мужчина рыбачил на протяжении всего дня, наслаждаясь процессом. Из соседней деревни к озеру прибегали мальчишки лет от восьми до четырнадцати. Купались, тоже приходили порыбачить, они раскидывали свои сети рано утром, а к вечеру возвращались за уловом, были рады пойманным даже самым маленьким рыбешкам. Цензор сидя на хорошо обозреваемом месте видел их счастливые лица, когда перед закатом они собирали сеть, их лица и темные волосы озаряли розовые заходящие лучи солнца. Он трудился на государственной службе ради того, чтобы эти дети были довольны, сыты и счастливы. И видя их искренние улыбки, блестящие от счастья глаза, наперебой хвастающихся друг перед другой собственным отловом, он тоже мог ощутить вкус жизни и разделять эту небольшую радость добычи вмести с ними, ловя себя на этой мысли, был способен вновь улыбаться.

Но даже прекрасная рыбалка тоже может однажды наскучить. Даже с выуживанием карпов и крупненьких сомиков. В качестве приманки использовался кусочек теста. Когда тесто закончилось, в ход пошли красные кольчатые черви. Это был отличный способ погрузиться в себя, найти душевное равновесие путем ухода от разных мыслей и в конечном итоге обрести благостное состояние, от которого зависит и здоровье, и долголетие человека.

Несколько раз цензор даже застал буддийских монахов, спустившихся с горы, чтобы полюбоваться окружающей красотой и идеалистической гармонией в дали от своих храмов и святилищ. Они уходили с озера с полными тарами рыбы, а в качестве наживы монахи использовали пойманных черных тараканов, это навевало на мысль, о том, что в храме царит полный беспорядок и думается не только на кухне.

Но больше всего Гуань Шэня заинтересовал сезонный танец журавлей, выбравших место на выступающем зеленом островке посреди озера. Их заигрывающее курлыканье и встряхивание крыльев с припрыгиванием являлось их брачными танцами. Воистину восхитительное завораживающее зрелище! Подобно этим журавлям никто иной не может сравниться с этим очарованием и легкой гибкостью движения.

Кошмары отступили, но сны продолжали быть яркими и отчетливыми, которые не забудешь по утру, и даже после обеденной трапезы.

После первых ночей в одиноком убежище ему начала снится странная лодка. Движимая необъяснимой силой, она плыла сама по своей воле, но против течения так легко и спокойно, как будто, так и было задумано. На лодке стояла неясная фигура и держала фонарь в плетеной корзинке. Не для того, чтобы осветить реку впереди, а словно желая сберечь пламя.

К цензору постепенно возвращались силы и аппетит. Ему снова стало можно есть острое и он попросил слугу приготовить ему острый суп с лапшой[2], очень распространенный в Корё и теперь и за его пределами. Слуга спустился с горы, чтобы купить у деревенских маринованной редьки и принялся за готовку.

Нет ничего лучше отдыха и послеобеденного сна, когда ты устал просто оттого, что сытно поел. Едва почувствовав это, слуга завалился спать. Но Гуань Шэн не чувствовал особой усталости. Отдых на природе определенно шел ему только на пользу. Впереди его ждало еще шестьдесят два дня ничего особо неделания – вот так он считал, ибо совершенно не умел распоряжаться свободным временем. Каждый последующий день был похож на предыдущий и такая спокойная, ничем не обремененная жизнь как-то лишалась смысла. Но интерес не пропадал, становясь более жгучим день ото дня. Без привычной рутины было как-то по себе. Рыбалка надоела, жареная или тушеная рыба особенно. Цензор считал, что обстояли бы дела иначе, а именно: наоборот, служебные дела и новые расследования помогли бы ему вновь войти в привычное для него русло. А по итогу хоть природа и расслабляла, приходилось все больше замыкаться в себе, если это можно так назвать. Ведь медитировать и вспоминать любимых поэтов тоже когда-нибудь приестся.

Ему надоела обыденность предыдущих дней и на следующий день он позволил себе вдоволь выспаться, проснувшись лишь к обеду и доев вчерашнюю рыбу, решил прогулялся, так как делать было больше нечего. Внешний вид не выдавал в нем чиновника, он был совершенно обычным человеком, никем неузнаваемый. Небольшая хромата еще никуда не делась, поэтому большие расстояния ему еще были тяжелы, но прогулка до соседней деревни и обратно явно пошла ему на пользу. Он с любопытством заглядывал за чужие заборы: у кого куры, цыплята, у кого-то даже были свиньи, всякое разное хозяйство, огороды, сады из цитрусовых, кто гусей, кто коз. В деревне он встретил несколько кошек, которых с удовольствием почесал, скучая по своему колонку. Последнее, пожалуй, было самым приятным, хотя кошек цензор не любил. Тем не менее не удержался от соблазна, когда те ластились к его ногам и подставлялись под руку.

Жизнь простолюдина ему нравилась все больше. Сбежать бы от всего… тогда бы он обрел настоящую свободу. Никогда бы не возвращаться в столицу. Новая мечта. Если он сейчас сбежит, то у него есть шанс дожить до преклонного возраста, работать с землей, сажать, пропалывать, целый день проводя на свежем воздухе. Никакой коррупции, продажных чиновников, доносов, убийств, расследований. Он вдруг представил, что мог бы с легкостью расстаться со своей прежней жизнью, оборвать все нити в мгновение ока, просто раствориться в первой попавшей деревушке, где можно было бы выкупить дом, небольшой земельный участок и заниматься любимыми делами.

Но любому спокойствию рано или поздно приходит конец. За это время можно легко замести следы и уже не найти ниточек к улизнувшему из Люджоу Черного Дракона. Погода сегодня тяжелая и до странности жаркая. В пределах города было тяжело дышать. В придачу периодические дожди создавали паровой эффект, из-за чего долины были окутаны туманом днем и ночью.

Как-то раз Гуань Шэн решил порисовать. Рано утром цензор ощутил, что руки желают заняться каким-то иным делом, кроме как держать удочку, а глаза не хотят быть сосредоточенными на водной глади и поинтересовался у своего слуги:

– Ты захватил с собой бумагу?

– Да, господин, конечно же, – Ван Би протянул ему чистые листы качественной столичной бумаги.

– Вы хотите написать письмо? Сочинить новые стихи?

– А у тебя не найдется уголек? – вдруг спрашивает цензор у слуги. Ему хотелось нарисовать горный пейзаж в обрамлении рек и озер, достаточно небрежно, но в соответствии с тем, что видит его взор с определенного места.

– Господин, неужели ли Вы собрались зарисовать пейзаж, столь милый сердцу? – как-то уж больно радостно восхитился слуга, роясь в захваченных сумках, которые за все время еще не удосужился распаковать.

– Есть или нет? – нетерпеливо поторапливая, уточнил цензор.

– Да! Вот он! Сейчас достану!

Через некоторое время.

– Остановись здесь, – велит Гуань Шэн.

И вот уже некоторое время спустя слуга отпускает весла и подает господину сложенную бумагу, разворачивает ее, отглаживает загнутые углы. Цензор вытащил уголек и вместо того, чтобы перевести в картину то, что он видит перед собой, а именно прекрасный пейзаж, внезапно рисует портрет женщины.

В ней не было ничего от его первой жены, ничего от Жожо или Фэй-Фэй. Женщина сидела на бортике моста. Платье мягкими линиями спускалось до пят, слегка соблазнительно приоткрывая не только лодыжку, но и голень. Длинный разрез платья начинался от середины бедра, что могла позволить себе только развязная куртизанка в публичном доме. Ее точеный профиль с лисьим изгибом бровей и пышными ресницами дополняли слегка приоткрытые губы бантиком, словно для готовящегося поцелуя. Да, она была красива. В руках она держала ленту от своего пояса на талии. В ее ушах не было украшений. Волосы уложены в строгую прическу и подняты высоко. Несколько ажурных заколок выглядывали из объемных пучков, и несколько небрежных локонов вырвались из прически и спускались на ключицы. По рисунку нельзя было точно определить золотыми или же костяными были украшения в волосах, но явно не дешевыми безделушками, отточенные в строгом изяществе цветов ириса и белоснежных лилий.

– Господин, да Вы – одаренный художник! И почему скрывали такой талант от других!

– Ученый муж должен быть хорош во всем и уметь многое, – не отрицая собственное художественное мастерство, но и не принимая похвалу, отвечает он.

– Теперь, поспрашиваем лодочников, может кто-нибудь узнает эту красавицу?

– Подожди, это еще не все.

Портрет был не завершен – цензор это прекрасно видел. Теперь он видел ее настоящую натуру. Правая рука словно заколдованная выводила новые линии, в которых не было и толики от прежнего изящества, однако, женщина приобрела еще более красивый вид, слегка более игривый. А затем изначально нежный и соблазнительный портрет превращался в чудовище.

Он так и не понял, откуда ему пришел этот образ. Он являлся ему в ночных кошмарах в последнее время достаточно часто, чтобы отпечататься в памяти этим портретом. Здесь, в Яншо они стали снится ему чаще, но об этом он, конечно, никому не говорил.

Каждая встреча с ней во сне всегда заканчивалась одинаково неприятно. Соблазнительная женщина, готовая его раздеть, в одно мгновение превращалась в гигантскую змею чудовищных размеров и проглатывала его своей ужасающей огромной пастью. Просыпаясь в холодном поту, стряхивая очередные наваждения кошмаров, цензору каждый раз мерещилась несуществующая боль от впивающихся в его тело ядовитых клыков.

Он списывал эти ночные кошмары и видения на недавние испытания, которые он с трудом пережил, нельзя отрицать, что пытки наихудшим образом отразились на здоровье, угнетая рассудок и лишая спокойного сна. С тех пор, как он вернулся в Яншо, все ухудшилось многократно. И если тело медленно, но верно поправлялось и заживало, то внутренне состояние становилось более тревожным, мрачным и угнетенным как раз из-за таких видений.

Теперь взгляд женщины на рисунке превратился в хищный оскал, на человеческом лице были хитрые змеиные глаза, а волосы стали еще гуще и темнее. Несомненно, ее сердце было бы подобно льду – таким же холодным. Прическа стала выглядеть неряшливо и странно, ведь в волосы были закреплены длинные петушиные перья, словно издеваясь.

Когда-то он уже встречал это лицо, но не мог припомнить при каких обстоятельствах…. А может и нет, просто облик примелькался в снах, настолько что отпечатался в памяти, как вырезанная из камня статуя.

Теперь ее облик, ее образ не только странным образом притягивал взгляд цензора, вызывая возбуждение каждый раз, когда они встречались наедине, но и отталкивал мрачным эпилогом, оставаясь неразрешенной загадкой так и не состоявшейся близости. А загадки, как известно, мужчин привлекают… Но цензор зря надеялся, что бумагомарание хотя бы немного отвлечет его от смятений и странно беснующихся в беспорядке мыслей.

… но только не такие, какие показывает ему Золотой дракон в своих кошмарах по ночам, давая какую-то подсказку, которую цензор был пока не в силах разгадать…

Этот петушиный бой обещал быть многообещающим. Пока что его поддразнивали люди, столпившиеся за ограждением, пытаясь вырвать хвостовые перья, раздражая петуха и подзадоривая перед боем. Ван Би тоже был здесь и предчувствовал, что в этот раз ему обязательно повезет. Этот петух станет его удачей. Второго бойца еще не выпустили, он томился в клетке, внешний вид оперения был тусклее и бледнее, да и размером он выходил поменьше, что наводило на мысли о том, что более хрупкое телосложение делает из него слабого противника. Оказывается, он был на год младше своего противника, а это означает, что его должны разорвать в клочья.

Только было обидно, что сражение петушиных бойцов проходит в закрытом душном помещении, а не на улице. С отрезанными гребешками петухи смотрелись жалко куцыми, бедра у обоих ободранные после участия в предыдущих боях. Но, говорят, что отрезанные гребни пойдут на пользу, если скормить его самой птице, тогда она станет сильнее.

Малыш, так звали петуха помладше закричал по-петушиному и бросился на противника, целился видимо попасть в голову, но удар чужого клюва пришелся на грудь, противник был его не только старше, но и выше. Затем малыш получил скользкий удар по затылку, пытаясь увернуться. Больно получив по голове, более мелкая птица испугалась и стала кружить вокруг второго петуха. Петух постарше чувствовал себя увереннее, он был и крупнее внешне и мощнее телосложением. И побежав на противника напролом, перехватывает его стыдливый побег, сбивает с ног и хитро прячет голову в чужом крыле, больно щипая, вырывая пуховые перья. Малыш пытается вырваться из захвата, проскальзывает под ногами второго петуха и внезапно разворачивается, бьет в шею и разверчиваясь, убегает снова, чтобы начать выжидающе кружить, махая крыльями, чтобы поправить сбившимися перья. Мелкий боец внезапно снова подбегает, бьет в голову, разворачивается, кружась и вновь убегает. Исход поединка еще неизвестен, но тут Ван Би Эр начинается просыпаться и осознает, что такой интересный поединок не досмотрел до конца! Какая досада – сон прервался на самом интересном месте! Он встает с кровати, пьет водичку и снова ложится в надежде досмотреть этот сон до конца.

Днем думы, а ночью – сны. В эту ночь в Яншо всем снились крайне яркие сны. Причиной тому было состоявшееся ежемесячное полнолуние.

Жожо снилось, что она находится в алой комнате, украшенной красными бантами по случаю ее долгожданной свадьбы. Мебель здесь была вся сделана из красного дерева, обновленного лаком для пущего блеска. Она сидит в тревожном предвкушении на кровати под алой полупрозрачной вуалью, которая позволяет ей видеть праздничное убранство комнаты и ждет, когда в покои войдет тот, кого она так сильно ждет и этой ночью полноправно станет ее мужем. Гуань Шэн Мин придет, они вместе выпьют теплое вино, закусят его сладкими фруктами и пирожными, а затем в поцелуях переберутся на брачное ложе.

От мечтаний предстоящей ночи ее щеки заалели от румянца, а взгляд опустился на руки, лежащие на бедрах, умасленные ароматными маслами, увлажненные руки приятно пахли камелии. Но стоило скрипнуть отворяющимся дверям и сердце бешено пустилось вскачь, а дыхание, наоборот, сбилось. Сейчас она трепетала, словно бабочка на ветру, едва завидев силуэт в красном наряде, от присутствия которого сразу ушел страх, стало тепло и уютно. Но вошедший в брачные покои был совершенно не тем человеком, которого она ждала. И хотя внешность его была похожа, как две капли воды, у этого человека оба глаза были зрячие, более светлые по оттенку, близкому к янтарю, но мрачные, как бездонный омут, в котором можно утонуть.

Некто, похожий как две капли воды на цензора приблизился к ней, минуя столик с вином и даже не взглянув на свежие лакомства, разложенные на столе. Взгляд его более светлых, но холодных глаз излучал едва сдерживаемое томление. Подойдя к кровати, он толкнув Жожо в грудь, заставив растянуться на кровати. Пойманные руки в запястьях, неизвестный завел над ее головой. Этот человек был груб и своенравен, он не будет с ней нежен, как Шэнь Мин. В его холодных глазах она прочитала, что он возьмет ее силой, и будет особенно рад, если она будет сопротивляться и кричать, этот человек находил наслаждение лишь в насилии, жестокости и лицезрением чужой боли, смакуя чужие впечатления.

– Кто ты? – удивленно спрашивает Жожо, не узнавая в вошедшем человеке прежнего цензора.

– Гуань Дао Шэн, к Вашим услугам – твой муж, которого ты так долго и одиноко ждала в покоях, но, поверь мне – скучать тебе больше не придется… – злой огонек дикого желания разгорался не только в его страшном взгляде и он навалился на нее всем телом…

С ужасным криком, Жожо проснулась в поместье Яншо, перепугав спавших слуг и охранников на улице. Оказывается, причиной этого кошмара стал назойливо приставший к ней комар. Но от ужасного сна ее все еще била дрожь как при лихорадке. Такой сон не мог быть к добру… только бы не сбылся этот ужасный кошмар! Жожо напрочь отказывалась возвращаться в спальню, пока слуги не выкурят маленького вампира благовониями или не шлепнут, и пока ждет, попросила подогреть для нее теплого успокаивающего чая.

Фэй снился настолько нереалистичный сон, что она сразу отличила не явь от яви. Она словно со стороны наблюдала за происходящим на неизвестном ей побережье. Здесь росла неестественного цвета голубоватая трава, а деревья были синего цвета, словно это побережье выплыло из глубины морского дна.

Огромный снежный барс выступал против дракона. Это был небольшой морской дракон с узким тонким телом как у змеи и хвостом как у рыбы, от нетерпения бьющим по песку. Подвижность дракона была ограничена тремя лапами, ибо в одной лапе он держал сияющую перламутром морскую жемчужину, видимо какое-то сокровище. Снежный барс был соразмерен с морским драконом, ни капли его не боясь, он зарычал и бросился на бескрылого дракона с утеса. В отчаянной схватке снежный барс терпел поражение, левая передняя лапа была заляпана кровью. У дракона же была непробиваемая чешуя. Вероятно снежный барс не выстоит в этом сражении так как силы не равны. Но ему не нужно было побеждать дракона, и убивать его тоже не нужно было, только забрать жемчужину – сокровище, ради которого состоялось эта борьба двух мистических животных.

У морского дракона не была огненного дыхания. Только мощные лапы с когтями и взгляд желтых глаз, полных ненависти. Желая, чтобы жемчужина не досталась никому, дракон открывает пасть и заглатывает сокровище. Снежный барс непонимающе останавливается и отступает, делая мощный прыжок назад на прыгучих мощных лапах. Дракон крутит головой и прикрывает глаза от жгучей боли, проглоченное сокровище становится ядовитым и начинает изнутри разъедать внутренности. Исход этой битвы уже предрешен.

«Жадность часто приводит к глупости, и эта ситуация не была исключением» – делает вывод молчаливо наблюдая за поединком во сне телохранительница цензора и после этого просыпается, почему-то чувствуя отчаяние, словно потеряв нечто важное, но не могла осознать, что именно, как будто бы забыла.

Дни шли друг за другом, сменяя день и ночь. Было спокойно и стабильно как на непоколебимой горе Тай-шань[3]. Проводя время у воды Гуань Шэн и никуда не спеша, не мог не отметить, как роскошно и медленно закатывалось за горизонт солнце. Хоть, и не имея возможности проводить солнце за горы, он заметил, как двое рыбачивших до этого монахов, которые опять спустились с горы, отложили уточки и стали усердно молиться в сторону заката. Дневные звуки постепенно сменялись вечерними. Настало время кваканья лягушек, и это время утихло и начиналось время крякания – это ночью на озеро за квакушками поохотиться прилетали утки. Сплошное умиротворение. Он не мог припомнить, когда до этого момента он жил лучше.

Однако, засидевшись до часа Собаки[4]на уже остывшей земле цензор начал кашлять и заметил, что руки снова были холодные. Он пожалел, что забыл захватить накидку. Ему нельзя простужаться, и он направился обратно, ставшая яркой на потемневшем небосводе луна освещала ему путь, а ночные светлячки служили маленькими фонариками. Он уже лучше опирался на ногу, меньше хромая и мог позволить себе более продолжительные и протяженные прогулки. Как-нибудь стоит дойти до храма или святилища, но туда подниматься высоко в гору.

Необъяснимая тревожность приходила в сны, навещая все чаще, и сегодняшняя ночь не стала исключением. Сон был некрепким и беспокойным. Как говорится: «Ничто не предвещало беды». «Но человек предполагает, а Судьба располагает».

Солнечный день становился медленно, но короче. После единения с природой приходилось возвращаться обратно приходилось в Час курицы.

Однако, мечты о долгой и счастливой жизни обратились крахом, когда цензор вернулся к своей хижине, то сразу почувствовал, что кто-то проник в его временное жилище. Изнутри был слышен шум и разговоры. Никак это его помощницы вернулись! Наверное, совсем потеряли своего господина, отлучившегося на целый день проветрить голову и размять затекшие мышцы.

Какой сейчас час? Он и понятия не имел, но день клонился к закату. Приятно отметил, что за время его отсутствия Ван Би успел скосить всю выросшую за две недели траву возле дома, справился даже пораженной ржавчиной косой. Приятно пахло свежей скошенной травой. Однако, перед тем как войти в хижину, не желая никого видеть, желая отсрочить момент встречи, цензор пошел назад и задержался у озера, спустившись к самой воде.

Кто просил их вернуться?! Не случилось ли чего страшного с госпожой Тан?

Вы когда-нибудь рассматривали иву, слушая мерное колыхание ветвей, потревоженных ветром? Ее длинные извилистые ветви спускающиеся в воду сейчас качались от ветра, мерцали серебром на солнечном свету, будто бы поглаживая поверхность воды, широким жестом приглашая в омут. Неповторимое зрелище! Эту изящную красоту нельзя передать словами. Казалось бы, всего лишь дерево. Просто красивая ива, растущая на берегу озера. Но лишь прозревший человек, который не пройдет мимо, остановится на месте, долго и неподвижно будет смотреть, может заметить эту необыкновенную красоту в простоте бытия. В ней было многое от жизни. Она была потрясающей с блестящими серебром на солнце листьями, трепещущими от легкого ветерка. Она была полна великолепия и непоколебимости жизни. Шэн Мин любовался деревом и не чувствовал нигде никакой ноющей боли, не страдал от анемии, был бодр и полон как ему казалось жизненных сил впервые за долгое время восстановления. Сейчас жизнь играла другими красками: более яркими, более изумительными, более жизнерадостными. Так бывает, когда человек отпускает все плохое и тяжелое, когда он поправляется от тяжелой болезни, внезапно осознав, что у него ничего не болит – жизнь становится прекрасной и другие невзгоды кажутся менее серьезными и заслуживающими внимания.

В просвете меж ив и водяных лилий его ждал сюрприз, от которого он бы отказался, зная, что последует за новой встречей. Какой неприятный звук – он услышал чей-то стон. Выло раненное животное, угодившее в силки? Совсем близко в камышах. Нет, не зверь. Это был человек, страдающий от сильной боли в изнеможденном состоянии, совсем как некто не так давно. Шэн вспомнил о последнем предупреждении Золотого дракона:

«Когда луна скроется за ивой,

Злой ветер с гор подует.

Бояться надо – опасность ждет

Коварно у вод серебряной реки».

Это было предостережение о прошлом или о будущем? Он все равно почему-то вспомнил об этом именно сейчас. Неужели в камышах притаилась опасность? Сейчас еще не стемнело и до ночи было далеко, ветер был теплым и слабым, и это было озеро, а не река.

Он не будет обращать на слабые возгласы, и потихоньку поднялся на склон, чтобы увидеть новый вид, открывающийся на разноцветные карстовые горы Яншо.

С этой горы кажется, что та гора высока.

В своих загадках Золотой дракон всегда был точным. Но какая же опасность кроме гибели ждала его тогда? Или она еще поджидает его в будущем?

Разгадать эту загадку похоже еще предстоит. Неважно, зато отсюда было хорошо видно возможную «опасность». Человек был одет а запыленную монашескую одежду желтых цветов, на левом плече была накидка коричнево-зеленая с красными полосками перекинутой через плечо ткани, как носят только монахи. Он лежал в траве на берегу и раздосадовано причитал. Его правое предплечье было в крови. Из лопатки торчала стрела.

Цензор сразу же узнал знакомое оранжевое оперение утки-мандаринки. Тот же самый убийца, использующий одинаковые стрелы: тот, что скрыл улики, убив наемную куртизанку в Ханчжоу. Стрелу с ярким оранжевым оперением, убившую Губернатора Му, отца Фэй и многих других в нераскрытых делах, встречавшуюся ему раньше. Уже один этот факт встревожил душу цензора, и он не мог пройти мимо. Он в любом случае не бросил бы человека в беде. Теперь это странное происшествие следовало изучить подробнее. А времени мало – стрела наверняка была отравлена…

Цензор огляделся. Кажется, вокруг было, как и раньше больше не души. Кроме него, помочь этому человеку было больше некому. Значит, такова судьба. Он не мог предвидеть, как поменяется его мировоззрение после встречи с этим незнакомцем…

– Кажется, я умираю… – рана умирающего монаха не была настолько серьезной, но требовала незамедлительной обработки и лечения. Если приехала Жожо, то может быть она сможет дать противоядие. И, к счастью, цензор знал, что делать. Среди лекарств, которые на всякий случай послала ему Жожо, он вспомнил была лечебная мазь, хорошо заживляющая раны, якобы посланное от самого императора. Она хорошо помогла ему самому.

Все вдруг стало неважным. Маленькая хижина. Карпы. Пение птиц. Шум воды.

Это действительно происходит! Шэн словно очнулся от длительного сна. Наконец-то какое-то новое событие в его жизни случилось! Столь размеренное течение жизни в горах было нарушено. Он так этого ждал.

Умирающий монах никак не вязался с представлениями цензора о каникулах, подаренных его Величеством. Небо словно услышало его тайные желания и послала ему новое дело! И хотя ему еще самому требовался покой, чтобы залечить собственные раны, ухаживать за другим раненным ему было бы откровенно говоря в тягость, но раз уж так совпало и женщины так кстати вернулись, можно вверить им этого несчастного бедолагу.

Цензор не оставит без помощи раненного человека. Не мог же он в самом деле оставить его здесь умирать! Это был решающий момент, определяющий его судьбу в дальнейшем, однако, молодой человек даже не подозревал об этом.

Раненный умоляющим голосом попросил его выслушать. Держа дрожащую руку и придерживая за плечо, Гуань Шэн помог раненому монаху сесть, обломал стрелу с оперением ровно наполовину, вырвать деревянное основание было уже сложнее и опаснее, боясь вызвать еще более обильное кровотечение, поэтому лишь перевязал место вокруг древка снятым с талии шелковым поясом. Когда Гуань Шэн Мин помог монаху выбраться из воды и сесть поудобнее, тот решил исповедоваться незнакомому человеку, как он думал перед смертью, полагая, что стрела отравлена и шансов выжить нет.

Монах поведал цензору следующие слова: «В столице Чаньань в императорском саду я закопал медный кувшин, в котором я спрятал списки с именами заговорщиков, которых тайная стража императора не сумела выявить и найти. Запомни, я зарыл этот медный кувшин рядом с Запретным городом, там рядом находится лотосовый пруд, а ажурный мост из белого нефрита ведет к тайной резиденции, в ней императорские шпионы докладывают о проведенных расследованиях и получают новые задания, неподалеку от четвертого подразделения Тайной стражи. Прямо под белыми лилиями.

Пока еще неизвестно, ошибся он или же сделал правильный выбор, доверившись цензору.

Наша жизнь тем и интересна, что каждый раз мы не знаем – правильный ли выбор делаем? В любом случае сожалеть уже слишком поздно. «Лучше сожалеть о сделанном, чем о не сделанном».

Гуань Шэн выслушал историю молчаливо рассматривая незнакомца, и тот в свой очередь занимался тем же самым, только морщился от боли и тяжко вздыхал. Мин не знал, как расценивать снизошедшее до него откровение, которое прозвучало для него как бред из уст обезумевшего во время лихорадки. Но человек говорил серьезно и его речь горела пламенной искренностью. Не поверить было нельзя. Все это время раненный монах держал руку цензора, его рука была ледяная.

– Вставайте, я помогу Вам дойти до своего скромного убежища.

– Я так ослабел, что больше не могу идти – я потерял слишком много крови и умира-а-аю… – запричитал жалобно монах, отказываясь вставать и идти.

– Хорошо, тогда я позову на помощь, – цензор снял верхнюю накидку, накинув на плечи человека и прислонил его к камню, что бы тот не заваливался на бок.

– Постарайтесь не уснуть и держаться в сознании, щипайте руки до боли, чтобы не провалиться в забытье.

– Похоже Вы оказывались в похожем положении? – удивился монах, цензор выпрямился и огляделся вокруг. Скоро стемнеет, надо поторапливаться, если он хочет довести дело до конца в спасении этого человека.

– И не раз. Было гораздо хуже, – в единственном зрячем глазу спасителя мелькнула притаившаяся затаенная боль.

– Я должен был догадаться… – сказал монах, видимо, имея в виду глаз неестественного цвета, слишком мутный для зрячего с размытыми границами зрачка. – Но плохо соображаю из-за слабости… голова кружится. Я изо всех сил постараюсь продержаться, сколько смогу.

Цензор оставил его и поторопился за помощью.

– Там человек умирает! – поприветствовал вернувшийся цензор всех в одиноком убежище, шумно распахнув дверь, не став прислушиваться к их разговорам.

Все затихли, обломлено рассматривая неузнаваемого господина в простой грубоватой одежде, с румянцем на щеках, с озорно блестящими глазами, в предвкушении перемен.

Жожо и Фэй-Фэй до этого что-то обсуждали и даже спорили со слугой, но тут же среагировали и бросили на помощь.

– Где?

– Что случилось!?

– Бежим скорее! – не задавая лишних вопросов, кивнула Жожо, зная, что промедление в таких вопросах может стоит человеку жизни.

Они помогли раненому монаху подняться, взяв его под руки довели до дома, тот конечно еле волочил ноги, но сил с чужой помощью добрести до домика ему хватило.

Шэн нашел в корзине шкатулку, открыл, внутри которой было маленькое зеркальце, искомая мазь и еще несколько вещиц, открыл закупоренную бутылочку, присланную императорским лекарем – она была такого же ярко оранжевого цвета, как самые яркие перья мандаринки и сильно пахла травами, передал ее Жожо. Что ж – самое лучшее для служителей веры. Этому монаху повезло, что цензор прогуливался мимо.

Но, а кому с чем повезло – будущее откроет всю правду со временем.

Однако, теперь про карпов, удочки, пение птиц придется забыть. Хорошо хоть красивые виды из уже неодинокого убежища никуда не делись. В ожидании, когда обессиленный незнакомец проснется, цензор сидел на крылечке и наслаждался долгожданной прохладой вечера.

Очнувшийся первым делом попросил испить воды, пил воду он жадно и с большим удовольствием. Мужчина был плотного телосложения, но толстым его назвать было нельзя. Лицо его было добродушным, глаза слегка раскосыми из-за чего складывалось впечатление неясного затаенного лукавства. Он потерял много крови и был слаб. Голос его был хриповатым.

Он представился буддийским монахом и назвал свое имя – Ан Ши Сяофу. Затем первым делом поблагодарил за свое неожиданное спасение, пообещав в будущем возместить все расходы, затраченные на его лечение, однако в это с трудом верилось. Откуда у монаха могут водиться деньги? Монах был одет просто, вещей у него при себе не было, да и вряд ли у него они вообще когда-то были. Однако, он был вежлив и даже извинился за то, что ему приходится помогать, извиняясь за причиненные неудобства пожалуй даже слишком усердно.

Цензору без привычного использования золотого песка оказалось трудно определить, назвал ли этот человек свое настоящее имя. Но история его злоключений оказалось слишком поверхностной, а потому плохо продуманной, а вернее наспех придуманной – это ясно было всем с первых же его слов.

Этот человек был сложным для разгадки и крепким, как скорлупа грецкого ореха, чтобы легко раскусить его в первый же день встречи. Ясно же, что он скрывает истинную причину своего ранения для того, чтобы скрыть часть своего постыдного прошлого, сочинил эту небылицу на ходу. Ань Ши в красках рассказал о том, что его выгнали из монастыря за грубые нарушения храмового устава: обжорство, лень, беспробудное пьянство и потакание своим низменным потребностям, и он решил покинуть храм уйдя насовсем, пустился в странствия, где в горах перед разграбленным святилищем на него напали разбойники, посетовав на то, что горные дороги нынче в деревне очень неспокойные.

Но цензору и слуге было прекрасно известно, что Яншо было местом спокойным даже в самых заброшенных местах и разбойников здесь не встречали лет сто. Об этом мог не знать только человек, впервые сюда прибывший. Да и где это видано, чтобы снедь, оставленная в святилище для богов опустела настолько, чтобы считаться разграбленным, разве что кто-то накинулся на оставленные там сырые яйца и засохшие мантоу[5]!

Гуань Шэн Мин был наблюдательным и не мог не заметить отсутствия у странствующего монаха вещевого мешка или каких-либо вещей. Не выгнали же монаха из монастыря под пинок в зад в самом деле как он рассказывал? Кто поверить в такое? Жожо нашла при нем круглую связку медных монет – жалование .

– Вот и молил бы Будду о помощи! – не удержался от сарказма слуга, выслушав всю историю до конца с крайне серьезным видом, кивая и поддакивая, весь рассказ выражая искреннее сочувствие от выпавших на долю монаха испытаниям и невзгодам.

– Помолчи, – велел Шэн слуге. – Вы исповедуете буддизм? – спросил монаха цензор, прекрасно зная, что ответ на этот вопрос он сможет узнать из моргающих глаз и направления взгляда, а не из ответа. Он неплохо так научился читать по лицам, работая среди продажных лживых чиновников.

– Понимаете, я чуть не умер, так что успел разочароваться во всех богах, – заявил монах. – Все они безмолвны к требованиям помощи. В беде хоть ты проси, хоть умоляй богов, хоть кричи и ругайся, сквернословя – никто не ответит и знака никакого не подаст. Мне больше стал близок даосизм.

– О, так следуя подобным наставлениям, моему господину следовало бы вообще пройти мимо! Ибо, следуя учению даосизма ни в коем случае нельзя вмешиваться в чужую судьбу! Потому что недеяние – величайшее благо! Так проблем меньше и живется спокойнее.

– Заткнись! – велел цензор своему чрезмерно болтливому слуге, быстро смекнувшего что к чему, но тот развеселился и даже рассмеялся собственной шутке.

– Сам пошутил и сам посмеялся. Как смешно. Ну что за человек! – осуждающе вставила телохранительница.

Монаха оставили в покое, покормили раз надоевшей рыбой Сяофу провалился в спасительное забытье и его разум захватили наверняка безмятежные спасительные сны.

Однако, так было только на первый взгляд. Человек расслабленно уснул среди незнакомых ему людей в чужом доме, но внутри его терзала смута и сильная тревога.

К сожалению, в этом сне он не мог быть участником, остановить или дотронуться, его рука проскальзывала сквозь людей и предметы, как будто он стал бестелесным призраком.

Это был роковой судьбоносный день. Ибо дни солнечных затмений считались неблагоприятными для начинания и завершения любых дел. Именно поэтому император не занимался никакими делами, а все чиновники лишь являлись на рабочие места, но официально не работали.

Императорский звездочет заранее предупреждал о наступлении следующего солнечного затмения. Но все равно это было страшно, что посреди дня тьма внезапно поглотила землю, и круг солнца оказался полностью закрыт встретившей его луной.

Императорский звездочет снимает с лица маску и говорит Верховному цензору следующие слова:

– Вы решаете сами, как Вам лучше поступить. Посчитаете, что это прекрасная возможность убить своих врагов или позволить этому человеку взять на себя вину. Как Вы поступите?

Верховный цензор окидывает Ань Ши Сяофу пронзительным взглядом, не идя на поводу и ничего не отвечая. Это затянувшееся молчание изводит, раздражая терпение звездочета, и предсказатель судьбы ухмыляется:

– Как бы ты ни поступил, что бы ни выбрал – это не поменяет исхода. Звезды упадут, сила уже исчерпана – ты уже выпущенная стрела в конце своего полета… – сказал он это обращаясь к Верховному цензору, поднимает голову к Небу, изрекает из себя слова, звучащие как проклятие, – Ибо темной звезды время пришло…

– Этот человек находится под моей опекой, а значит часть его преступлений – это моя вина.

– Вы горько пожалеете, что выбрали встать на его защиту.

И Ань Ши Сяофу ничего не оставалось, как видеть, как Верховного цензора окружает парчовая стража, арестовывает за попытку причинить физический вред императорскому звездочету. Официальные извинения тут не помогут, лучшего имперского чиновника обвинят в измене императору, а собранные за столько лет доказательства тщательно отберут и злодеи, в том числе убийца окажутся ненаказанными. А все произошло из-за того, что человек ошибся, доверившись не тому человеку. В этот момент монах очнулся от страшного видения.

[1] Миога – японский имбирь

[2] Блюдо, напоминающее корейский суп с лапшой – куксу

[3] Величественная и высокая гора непоколебима ветрам и непогоде

[4] Час Собаки- с 7 до 21 вечера

[5] Мантоу – паровая булочка из рисового теста

Глава 3 Небесный аромат

«У воды мы познаём рыбу, а в горах мы познаём песни птиц.»

Когда в жизни происходят такие непростые события, которые сложно пережить, некоторым людям нужно отстраниться от реальности, чтобы прийти в себя, уложить мысли в голове, но главное – отдохнуть от людей в том числе. Поэтому уединенная хижина в лесу неподалеку от озера стала для цензора идеальным убежищем. Ровно до того момента, как он встретил монаха за серебристой ивой на берегу озера. Гуань Шэн планировал, как целыми днями будет слушать лишь пение птиц. Здесь в озере водилась рыба и он мечтал о том, как днями на пролет с самого утра будет рыбачить. Все это перестало быть важным моментально. И дело было даже не в монахе. Хотя и умирающий монах признакам скрывал какие-то тайны да и он больше не умирал. Жожо дала ему противоядие, и он перестал стонать о своей скорой кончине. Чуть позднее цензор хотел переговорить с ним один на один в надежде узнать правду о его личности.

У Жожо были новости из родового поместья. У Фэй в руках письмо из столицы. Обе женщины отвели цензора в свободную комнату и плотно закрыли за собой дверь, чтобы слуга не подслушивал чужие разговоры. У обеих были бледные, как бумага и встревоженные лица, а это означало, что с содержанием одного письма они уже ознакомились несмотря на то, что печать выглядит нетронутой. Значит, поставили новую, эта выглядит уж слишком свежего оттенка киновари. Вот мастерицы, научились и это подделывать! Но пока еще недостаточно хорошо. Слишком алая, а должна быть по происшествии времени цвета запекшейся крови. Цензор вдруг вспомнил о том, что письмо в алом конверте, присланном из столицы так и осталось невскрытым. Как он мог про него забыть? Куда же он его положил?

– Ну что? Меня уже вызывают в столицу? – поинтересовался цензор, уставший отдыхать и бездействовать.

– У нас две новости. И обе плохие, – обнадеживающе сообщила Фэй.

– Я уже догадался по вашим бледным лицам. Зная Вас, с путными новостями Вы бы не стали приезжать и тревожить мой покой. Ничего хорошего от Вас не дождешься! Тогда без разницы с какой начинать.

– Тогда мы доложимся по очереди. И я возьму слово первой, – решилась на откровение Фэй незамедлительно продолжила. – Провинциальные города в хаосе, повсюду продолжают распространяться провоцирующие листовки, о том, что император незаконно занял престол. И правит, попрекая Небесный мандат, забыв о потребностях народа, потакая лишь продажным чиновникам в их алчных желаниях загубить народ.

– Фэй, ты только что довольно смело высказала серьезное обвинение против власти. Но подобные беспорядки должна решать Парчовая стража – это их компетенция.

– Вы уверены в этом? Говорят также и то, что Желтая обезьяна объявилась в столице.

– Только не все кряду, – цензор понял, что дальше придется выслушать нечто тяжелое.

Жожо дождалась, когда Фэй закончила говорить обо всех столичных новостях безрадостных и тоскливых и взяла слово следом:

– Тогда хорошо, что Вы уже сидите, потому что мне удалось найти сосуд с Темным духом Гу! – похвасталась счастливая Жожо. Эта единственная новость казалось хорошей, однако, видимо был какой подводный камень. – Мы обо всем подробно расскажем, но сначала…

Чем же занимались женщины пока цензор отсутствовал в родовом поместье? Они располагали полной свободой действий, могли спокойно перемещаться и ходить куда вздумается, отдыхали и занимались своими делами.

Жожо не все время искала сосуд с Темным духом Гу, изучала библиотеку, нашла там несколько книг про травы и несколько трактатов о врачевании, которые очень ее удивили. В древнем трактате она случайно вычитала об очень действенном способе, моментально помогающем против бессонницы. Когда цензор вернется, она обязательно испробует этот метод и он навсегда лишиться этого злосчастного недуга!

Оказавшись в новом месте Жожо также решила изучить местность. Каждый день она надевала на спину плетеную корзину и обследовала склоны и горы в поисках трав для лекарств. Смотрела какие травы растут в Яншо, какие из них использовать для лекарств, какие лучше для противоядий, а какие можно использовать в качестве яда, и за месяц изучила всю местную флору и фауну. А потом служанки обучили ее искусной вышивке, и она плотно занялась рукоделием, решив сделать своими руками мешочек для благовоний. Вышила сама на нем рисунок с уточками-мадаринками с лучшим пожеланием конечно же для своего любимого господина.

Фэй в это время тренировалась в стрельбе из лука, которой владела, как она считала не слишком то хорошо. Господин в стрельбе из лука превосходил ее навыки имея лишь один глаз. Это раздражающее для воина превосходство следовало устранить. Мишенью служили пугала, которые должны были отгонять назойливых птиц, портящих посевы на полях. Пугала послужили отличной мишенью, одетые в яркую синюю и красную одежду, а вот птицы их совершенно не боялись и Фэй решила усложнить себе задачу, стреляя по движущимся мишеням, устраняя летающих. Она подстрелила достаточно много и часть добытого она приносила на кухню, часть раздавала слугам. Целый месяц она тренировалась в стрельбе и владении мечом и отрабатывала необходимые навыки, чтобы они не подзабылись. В остальное время она тоже наслаждалась безделием или помогала Жожо искать проклятый темный сосуд, в существование которого не очень верила. Но заняться в поместье было больше нечем, и поиски предмета были довольно занятным времяпрепровождением, отнимающем немного сил, но зато много времени.

На исходе второго месяца, возвращаясь с полей, которые стали местом стрельбищ, она заметила мальчика, в котором сразу же узнала слугу из поместья. Мальчик выглядел лет пятнадцати, шел понурившись, женщина заметила на его штанишках пыльные отпечатки обуви. Видимо на его теле были и другие следы побоев и издевательств.

Она не могла смириться с несправедливостью и жестокостью мира и догнала мальчишку, которого ей стало жалко, развернула его к себе и спросила, что случилось.

Мальчик узнал ее, проникся к ней доверием и не сдержав слез, захныкал как маленький ребенок и поделился своей историей. Его обижали деревенские парни примерно его же возраста. Раньше он был в их компании, но узнав, что он сын служанки, в обязанности которой входит подметание пола, обсмеяли его и перестали с ним дружить. Мало того, каждый раз, когда его посылали с поручениями на торговую улицу, купить что-то, его бывшие друзья отбирали у него деньги и колотили, прося чтобы он принес им еще.

– Мне уже страшно каждый раз, когда я иду туда, озираюсь постоянно, чтобы они меня не заметили…

Мальчик должен перестать быть трусишкой и стать немного увереннее в себе.

– Я обучу тебе технике, которая сможет помочь тебе расправиться с твоими обидчиками! – заверила его суровая воительница и мальчик воспрял духом.

И Фэй посвятила время обучению мальчика, чтобы передать ему свои знания и опыт, заставляя его тренироваться вместе с ней. Обучила его техникам цапли, тигра и змеи.

Но после обучения мальчик снова вернулся поколоченным. Снова в слезах, хромая, с отбитыми локтями и коленками, он вернулся назад и высказала все своему шифу[1].

– Меня снова поколотили! Как же так? Я думал, что, обучившись этим техникам, я стану сильным и смогу отомстить своим обидчикам! Я выучился у тебя техникам, но они не смогли мне помочь! А все потому, что ты – плохой учитель!

Ребенку было невдомек, чтобы освоить даже простые техники одного месяца упорных тренировок слишком мало, чтобы освоить полностью то, на что у других уходят годы упорного труда. Слишком мало времени прошло, слишком мало опыта и практики.

– Они снова напали на тебя всей гурьбой? – уточнила суровая женщина с мечом, догадавшись в чем заключалась главная проблема.

– Верно, и отколотили так, что я еле дошел обратно. Посмотри, я снова побитый и весь в синяках.

– Маленький дурачок! Нужно было выслеживать обидчиков по одному, а не выходить одному против семерых. Слышал поговорку такую: «Один в поле не воин»? В следующий раз подгадай момент, когда обидчик будет без толпы своих друзей и дерись с ним один на один как я тебя учила и вот увидишь – ты окажешься быстрее и сильнее и сможешь его поколотить как следует!

Последовав совету воительницы, мальчик так и сделал, и у него получилось отомстить своим обидчикам, чтобы те к нему больше не приставали.

Поехав с Фэй-Фэй, Жожо нарушила обещание не беспокоить цензора в Одиноком убежище своим присутствием, но взяла на себя ответственность забрать из поместья с собой сосуд с Темным духом Гу, который она нашла, когда рылась на чердаке дома среди старых вещей. Запечатанный сосуд нашелся в старом сундуке, сверху которого лежали парчовые ткани и шелк, а ниже заложен старой полуистлевшей одеждой. Хуже всего то, что этот сосуд следовало вскрыть снова, чтобы показать цензору вещественное доказательство своей правоты. В итоге суеверная госпожа Тан была все-таки права и не безумна.

Поэтому чтобы приготовить лекарство для проклятого господина, способное помочь избавиться от проклятия у Жожо ушло несколько бессонных дней и ночей. Нужно было найти абсолютно белую кошку и правильно ее приготовить. Самым сложным было заставить цензора съесть приготовленное мясо, выдав кошатину за что-то другое.

После новости об объявлении Желтой обезьяны для цензора вскипятили успокаивающий чай имеющий название «Небесный аромат», чтобы не быть окончательно сраженным остальными новостями.

– Что еще Вы приготовили для меня? – хмурясь, спросил цензор, морально будучи готовым к еще чему-то плохому. Новая головная боль ему была обеспечена.

Хотя что могло быть хуже известного убийцы? Этот человек известен тем, что убивает исключительно чиновников и его не могут никак поймать вот уже на протяжении десятка лет. Его называют: «Неуловимая Желтая обезьяна». Убийцы такого рода не входят в компетенцию расследований цензората. В прошлом цензор столкнулся с подобным безумцем – Демоном из Чэнду, лишь больная удача тогда помогла цензору найти ритуального убийцу. Но Демон Чэнду был страшен лишь одному городу Чэнду, этот же был печально известен во всей империи. Он не оставляет следов после своих преступлений и его невозможно поймать.

– Особое блюдо! Господин, Вам верно надоело месяц напролет есть одну лишь только рыбу, – Жожо была странно немногословна, обычно она рассказывала полный состав блюда с подробным описанием трав и приправ, которыми она улучшила вкус. Выложив из корзинки высокую деревянную шкатулку с отделениями, лекарь вытащила оттуда глиняное блюдо, сверху прикрытое тарелкой.

– Что это? – весьма настороженно спросил цензор. Время было еще не позднее, ужинать было рано. Но после длительного пребывания на свежем воздухе он чувствовал себя голодным. После длительного расставания, вновь увидев своих наложниц он ощутил и другой голод, который тоже стоило утолить.

– Прежде чем я покажу Вам найденное доказательство, Вы должно хотя бы попробовать это блюдо.

– Почему у меня такое предчувствие, что ты хочешь меня им отравить? – и тут Гуань Шэн догадался о причине неприятного ощущения. – Ты хочешь отомстить мне за то, что я поднял на тебя руку? Я хотел извиниться за свою дерзость и грубость, но тогда был слишком зол на тебя.

– Пустяки! Я уже забыла об этом! А вот Вы должны попробовать хотя бы кусочек этого блюда, иначе мы больше не произнесем ни слова.

– Пусть тогда слуга сначала попробует это твое «особое блюдо!» – заявил отказывающийся от непонятного и подозрительного яства, которым его так настойчиво пытаются накормить. Разве они сначала не должны обсудить важные дела, еда может немного подождать.

– Как ты назвала это блюдо кстати? – спрашивает Фэй, пока цензор разглядывает содержимое чаши с кристальной лапшой и кусочками мяса, сверху украшенное зеленью.

– «Сокровище Тяньцю».

– Почему именно так?

– Я нашла сосуд в сундуке с тканями из Тяньцю и его спрятали будто бы это какое-то сокровище!

– Ах вот оно что! -кивнула Фэй. -Да, действительно это название очень подходит. Но мне так обидно – я провела с тобой столько времени в этих поисках, а в итоге ты нашла сосуд без моей помощи! Господин, Жожо обошла все склоны и равнины в Яншо в поисках лекарственных трав и интересных приправ, пожалуйста, будьте добры оценить это блюдо. Пусть Вас не устроит вкус, важно лишь попробовать немного.

Жожо выложила из шкатулки еще и закуску из маринованных овощей, любимых Шэн Мином.

– Вы можете заесть этим, если не понравится вкус.

– Это выглядит так, будто Вы обе сговорились меня отравить! – подозрительно глядя на странно переглядывающихся женщин заявил цензор с претензией. – Должно быть, Вы совсем не скучали без меня?

– Господин, оставьте свои домыслы при себе. Еда приготовлена из свежайших ингредиентов и не отравлена – можете быть спокойны, – заверила Фэй с непоколебимой уверенностью личного телохранителя.

– Тогда под твою ответственность, – предупредил ее недоверчивый ко всему новому Шэн.

Цензору протянули сделанные из бамбука палочки. Он подцепил небольшой кусочек мяса в подливе и отправил его в рот. Вкус действительно, как и ожидалось был странным. По вкусу нельзя было утверждать что это была какая-то птица. Мясо также не была похожим по вкусу на говядину или свинину. Непохоже, чтобы это был дикий кабан? Оленина? Конина? Собака? Сладковатое, жестковатое мясо, очень похоже на кролика? Он почти забыл этот деликатесный вкус.

– Что это за мясо? – Гуань не смог определить самостоятельно и, хотя блюдо имело непривычный вкус, есть его было слишком подозрительно, не зная правды. Запах? Незнакомый, сдобренный приправами, чтобы сбить вкус и запах настоящего мяса.

– Это мясо белой кошки, – ответила Жожо и цензор поспешил заесть острыми маринованными овощами. Реакция цензора на вкус казалось совершенно ее не волновала, важен был только сам результат.

Фэй-Фэй налила цензору воды, чтобы прополоскать рот. Вода для заваривания чайных листьев была еще недостаточно горячей.

– Можете отдать это слуге, думаю он не откажется попробовать местную экзотику! – велел цензор, отодвинув от себя тарелку подальше. – Надеюсь, больше никаких сюрпризов Вы не подготовили для меня?

Фэй-Фэй спрятала смешок, вырвавшийся у нее за внезапным приступом кашля. Цензору следовало ждать еще какой-то подлянки от своих наложниц. С ними не заскучаешь!

– А теперь живо объясните мне, почему мне сначала нужно было попробовать это так называемое «Сокровище Тяньцю»?

– Это был единственный способ снять проклятие Темного духа Гу. Теперь я могу показать Вам.

После этих слов Жожо безбоязненно вытащила на свет таинственный сосуд, выглядевший как большая напольная ваза, горлышко которой запечатана красными тряпками, как бутыль с вином. Широкое горлышко вазы позволило заглянуть внутрь, чтобы рассмотреть содержимое. Жожо, уже видевшая составляющее и слышавшая ранее, тут же прикрыла нос рукой. Душный застарелый запах мертвечины мгновенно распространился по комнате, хотя внутри был всего лишь свернутый скелет змеи, облаченный в давно высохшую светло-серую серебристую змеиную кожу в ошметках непонятного происхождения, но, судя по всему, с другими ранее жившими там существ и их отходами. Сосуд отвратительно пах и вызывал только чувство стойкого отвращения.

– Это твое проклятое чудовище? – уточнил цензор, после того как зажав нос рукой заглянул в сосуд, ожидавший что увидит в нем нечто более жутковатое. Мертвых змей он не боялся. – Но это всего лишь кожа змеи и ее скелет, – заявил цензор, а самого прошило острой болью осознание.

Недавно он почему-то рисовал женщину, глаза которой принадлежали змее. И эта змея пыталась его проглотить каждый раз являясь в сны, пока он жил здесь в горах Яншо. Эта женщина могла существовать на самом деле. Он четко осознавал, что найденный сосуд -это еще не конец истории…

– Проклятие заключается в том, что Темный дух Гу преследует проклятых людей вплоть до их неизбежной скорой кончины, – объяснила женщина, хотя цензор итак прекрасно знал, но не хотел признавать даже сейчас. Особенно сейчас, когда правда, в которую он отказывался верить столько лет вот, открыто распространяла миазмы зловония и тлена прямо перед ним.

– Но я же отведал «замечательной кошатины» и пока еще жив. Это должно было мне помочь, разве нет?

– Нужно еще убедиться, что лекарство действительно помогло.

– И как собираетесь убедиться?

– Понаблюдаем за Вами некоторое время.

– Так, где ты это умудрилась найти?

– На чердаке дома.

– Но я не жил дома на протяжении больше пятнадцати лет. Как это может быть со мной связано?

– Проклятие накладывается не на определенного человека, а на всю семью, вернее род.

– Это чудовище вобрало в себя жизненные силы других ядовитых существ, собранных в одном месте для недолгого знакомства. Ядовитые твари: пауки, лягушки, жабы, скорпионы сражались за право быть остаться в живых в этой маленькой обители, которая стала для них сначала тюрьмой и навечно гробницей. Видимо змея проглотила и переварила всех, совладав с другими ядами, став даже сильнее. Пока чудовищная тварь была жива, у нее периодически забирали кровь и откачивали яд, чтобы отравить ненавистных людей. Другими словами, кто-то из ненавистников давал Вам пить кровь этой змеи. Могли подмешать в еду и питье кто угодно и видно, что случилось это достаточно давно. Сложно сказать, когда именно Вас поразил дух Гу, который преследовал, угнетая Ваше здоровье и лишая жизненных сил. Из-за него Вы не были способны зачать детей. Но только благодаря ему Вы смогли пережить отравление китайской кобры.

– Кто мог это сделать?

– Этот сосуд может приготовить только женщина, желающая мести.

– На что ты намекаешь?

– У меня нет никаких догадок. Вам лучше знать, кто желал причинить вред всей вашей семье. И этому врагу почти удалось достичь своей цели.

Желая как можно быстрее закончить неприятный разговор, телохранительница успела вовремя сменить тему:

– Кстати, господин, Вы открывали письмо, что прислали Вам из столицы в алом шелковом конверте? – Фэй сделала вид, что ее вовсе не интересует ответ цензора. Она сходила за чайником и разлила по чашкам зеленый женьшеневый чай.

Эти двое женщин все еще ревновали из-за того, что сердце цензора принадлежало другой женщине, которую он никак не мог забыть. Он проводил с ними ночи в наслаждениях, ценя удовольствие, но они понимали, что не смогут стать чем-то большим, пока его сердце было занято. И слуга рассказал много противоречивых историй о брачной жизни супруг. Они наверное даже ненавидели Дзинь Хуа, даже зная что она им больше не соперница, но даже мертвой она оставила такой неизгладимый след в сердце цензора. Она не просто оставила сердечную рану, которая не могла зажить со временем, она раскрыла бездну, которую невозможно было ничем заполнить.

– Итак, – цензор достал кожаный сверток, который внезапно вспомнил, куда положил, в котором обнаружился красный конверт с золотым тиснением. Полностью развернув складную ширму, чтобы все смогли ознакомиться с содержанием. Сообщение было не слишком информативным.

– Император решил вознаградить Вас женитьбой! – прочитав быстрее всех воскликнула Жожо.

– Примите наши поздравления, – без особой радости сухо поздравила телохранительница, сцепив обе руки в кулак в военном жесте.

– К сожалению, я не могу занять должность выше той, на которой нахожусь без официальной жены, Вы же это понимаете. Для Вас так даже будет лучше, если Вы займете почетное место официальных наложниц и будете получать жалование от меня, а не быть моими служанками, как считают Вас все остальные люди.

– Если этот вопрос решает за Вас Его Величество, то ждите того, что станете частью его семьи. Если Вам удастся породниться с императором, то все мы заживем совсем по-другому.

– Не стоит ожидать многого. И я не восторге от такой мысли – что в этом хорошего – породниться с императорской семьей? Да, каждый об этом мечтает. Богатство, почет, жизнь при дворе, полном ограничений и этикета. Он может подарить мне одну из своих ста четырнадцати наложниц, а это не обрадует никого из вас, в том числе и меня.

– Но разве наложницы императора не принадлежал ему одному? Или я чего-то не понимаю? – Жожо нахмурилась, ее отец был лекарем, которого несправедливо обвинили в отравлении, которого на самом деле не было. Закулисные интриги при дворе лишили множество жизней самых важных подданых.

– Если одна из них попадет в немилость, ее могут не просто сослать в Холодный дворец[2], но избавится таким вот образом, в качестве подарка другому человеку, подарив женщину, как ненужную вещь.

– Значит, быть наложницей императора – это еще хуже чем быть чьей-то служанкой!

– Пожалуй так, – не мог не согласиться цензор. – Это и есть «вдыхать Небесный аромат». У них нет никаких гарантий и ничего за душой. Нет своих вещей, хоть и живут они в отведенном им почетном крыле дворца. Эти женщины живут в золотых дворцах словно птицы в клетках. Это считается почетным, пока император вызывает в свои покои, выбирая твое имя, кинув дощечку на пол перед главным евнухом.

– Пожалуй, Вам тоже, господин Мин, скоро понадобятся такие дощечки, чтобы выбирать женщину на ночь! – разумно рассудила Фэй, которая могла без труда их сделать. – Если любовниц станет трое. Я с большим трудом терплю ее, – кивнув в сторону Жожо, призналась Фэй. – Не представляю, как сдержаться от кровопролития, если в поместье появятся еще женщины.

– Не трое, а четверо, – уточнил Шэн, более сведущий в этой теме. – К официальной жене полагается еще и официально подаренная наложница. Про Ваше существование хоть и известно, но наши отношения пока что тайна для всех остальных.

– Тогда скоро у Вас будет целый гарем, то дощечки точно понадобятся, – говоря это Жожо, по-видимому, уже начала ревновать к еще несуществующим соперницам и похоже, будет готовиться отравить каждую, кто будет занимать свободное время господина.

Как же страшно! Одна готова зарезать, вторая – отравить соперницу! Шэн Мин ужаснулся от мысли, что в будущем ему придется следить за порядком в этом ужасном змеином гадюшнике. При мысли об этом его почти затошнило.

– Ну я никогда не считал Вас моими служанками, хотя вы и без распоряжений исполняли мои просьбы и свои обязанности. И потом, я ни к чему Вас никогда не принуждал и не склонял потому, что уважаю мнение других людей. Но мне известно много случаев, когда мужья соблазняли служанок в своем поместье, а потом выгоняли их на улицу с животом, не желая признавать детей. Но мы отвлеклись. Похоже, что право выбора кандидатур на жену и наложницу Тянь Ши оставляет за собой.

– Гуань, ты называешь императора по имени – это непочтение! – поправила его внимательная к деталям телохранительница.

– Я его доверенное лицо, мне можно, – уверенно заявил Шэн, гордящийся своим исключительным и пользующийся бесконечным доверием императора.

– Важнее другое, это значит, что позднее, когда он определится с выбором Вам пришлют портрет предполагаемой супруги?

– Боюсь, что у меня уже есть догадки… И боюсь, меня вызовут во дворец и по всей видимости довольно скоро.

И цензор не ошибался в своих предположениях. Он вообще крайне редко в чем-то ошибался.

Все лето Линфэн Сию безостановочно щебетала своему отцу об обаятельном молодом человеке, который очаровал ее не только своими манерами и необычной внешностью, ее покорило его добродушие, чистое сердце и та спокойная уверенность, которую он излучал, производя впечатления человека решительного и благородного. Девушка была глубоко впечатлена и уверена, что данное слово этот человек сдержит любой ценой, несмотря на все преграды. Именно таким ей представлялся Гуань Шэн Мин – помощник Верховного цензора.

Явившись утром к отцу на поклон во дворце Небесного почтения, младшая внебрачная дочь Линфэн, поднося чашку с горячим чаем, осторожно поинтересовалась у своего отца Тянь Ши Хуан Ди:

– Отец, Вы подумали над моей просьбой?

– Мы отклонили уже столько выгодных браков: тайский принц, корейский посол, надзорный над шиланами[3] и каждого постигала незавидная участь: бесследно исчез, убит, тяжело заболел. Кто-то очень не хочет, чтобы ты снова покидала столицу. Пока даже Парчовая стража не в силах разгадать замысли наших врагов.

– Но отец… – начала знакомую песню дочь. – Как я могу полюбить незнакомца? Если я проживу всю жизнь несчастливо то сведу счеты с собственной жизнью! – дочь знала, что подобные угрозы хорошо помогают шантажировать, дабы получить желаемое.

– Ты принцесса и не можешь выйти замуж за помощника Верховного цензора, – зная о чем просит дочь, отец безапелляционно отказывал снова и снова по простой причине, видимо все еще никак не поддающейся непокорной дочери объяснению. – Он имеет высокий первый ранг, как у Наместников, но скользкое положение министров во дворце сделает ситуацию опрометчивой, шаткой и это решение будет не в нашу пользу… Будет выглядит так, словно я благоволю тайному цензору, невзирая на традиции. Другое дело, если кандидатурой будет Верховный цензор. При таком раскладе цензорат станет подконтрольным мне лично ведомством, не способным пойти против члена императорской семьи.

– Отец, он стар и говорят, жутко развратен! Недавно завел себе новую наложницу!! Говорят, она совсем молоденькая! И собирается взять еще одну наложницу, которая на сорок лет моложе его!

– Но он руководит работой Шести Ведомств, а не расследует частные случаи. Связь с ним укрепит нашу власть в управлении государством, а там глядишь он и помрет скоро, раз старый и развратный…

– Нет, только не этот старик! Почему тогда просто не назначить Гуань Шэн Мина Верховным цензором? – упрашивает дочь, считая, что у отца нет никаких препятствий к этому.

Но дело было в обычной выгоде, а это никогда расчетливые люди не упускают из виду. А великие стратеги тем более, они еще и просчитывают шаги других на всю игру вперед. Иной раз стоит пожертвовать пешкой ради победы, но только в самом конце игры.

– Это не так то просто претворить в жизнь. Это преемственная должность. Перед смертью Верховный цензор Джун Чэн должен написать завещательное распоряжение в котором он напишет имя в ком он видит своего приемника и обяжет условия, при которых тот займет его должность. С этим я не могу поспорить и это решение никак не зависит от меня. Таков высочайший порядок, таковы законы империи Тан!

– Тогда исправьте эти дурацкие законы! Разве сделать это не в Ваших силах если это так необходимо? – просит дочь и умоляюще преклоняет колени перед отцом.

– Устои нерушимы, мы обязаны им следовать. Я не могу так поступить.

– Но они безнадежно устарели!

– Неважно. «Правитель, который меняет закон не на благо народа, а для своей выгоды – не достойный правитель», – процитировал Тянь Ши известную фразу из изречений древних мудрецов, что так любят цитировать ученые, принимая участие в дебатах. – Во мне сразу же разочаруется народ и перестанет верить.

– Но это же в Вашей власти! Ничего не стоит издать соответствующий указ. Ну ради меня, прошу пожалуйста-а-а…

– Хватит со мной спорить и меня умолять! Мне виднее, что для тебя лучше! Я не желаю, чтобы столица погрузилась в хаос из-за того, что ты влюбилась не в того человека.

– Какой может быть хаос? Тем более из-за моего замужества?

– Его отец был лучшим министром дипломатии. Получается, что, идя по твоему указанию – я благоволю не волей долга, а следую воли чужого сердца, что неприемлемо для правителя, который только во вторую очередь отец, а в первую мудрый правитель. Это слишком невыгодный союз. Благоволить семье, чей отец был министром, означает, что я симпатизирую этому ведомству в целом. И я вовсе не хочу, чтобы другие министерства и управления ополчились против меня, что я не женю других своих дочерей на их сыновьях!!! Как ты не понимаешь очевидных вещей!?

– Глупый, глупый отец! – рассердилась дочь и грубо обозвав императора в стенах небесного покровителя повернулась к нему спиной и убежала с красным лицом, проглатывая горькие слезы. Манипуляция в очередной раз не удалась…

В эту ночь Шэн Мин друг за другом снились яркие, но странные сны. Сначала ему приснилась упомянутая желтая обезьяна. Мартышка сидела высоко на фруктовом дереве и кидалась в него почему-то камнями, а он никуда не мог убежать, даже сдвинуться с места, как это бывает часто во сне, когда пытаешься бежать, но что-то задерживает бег и ноги вязнут словно в болотной трясине.

В следующем сне ему привиделся Золотой дракон и Шэн тут же поинтересовался кто такая эта желтая обезьяна?

И Золотой дракон, моргая огромными янтарными глазами вместе с пламенем выдохнул ответ-загадку:

– Он, как и ты-ы-ы, тож-же челов-е-е-ек.

Всеобъемлюще. Понимал ли о чем именно спрашивал его цензор, имея в виду Желтую обезьяну, которая снова объявилась в столице.

Пришлось уточнить какую именно обезьяну он имел в виду на самом деле, после чего Золотой дракон ответил снова загадкой:

– Он скрывается за спиной твоего нового друга.

Следующий сон тоже был дичайшим. Грудь сдавило чем-то тяжелым, как будто положили каменную глыбу, стало тяжело дышать. Ему снилось, что на его груди восседало уродливое мрачное создание, темный дух, что пришел, чтобы его задушить.

Он уже не спал. В комнате было прохладно и душно не было. Но ощущение тяжести на груди никуда не исчезло. Он находился в своей кровати, в одиноком убежище, но на его груди лежала большая толстая жаба! От жабы исходил вполне уловимый «аромат» тухлой воды и чего-то еще резкого и удушливого… Это ему не приснилось!!! Гадкая жаба действительно была тяжелой!

Это все проделки Жожо с ее проверками проклятия!

Громкие крики, раздавшиеся ближе к утру, смогли разбудить даже обычно крепко спящего слугу.

Жожо встретила свое утро стоя на коленях перед кроватью цензора с извиняющимся видом, но не без лукавой улыбки. Фэй находилась в этой же комнате, в отдалении, чтобы иметь возможность обозревать всю картину целиком и в крайнем случае прийти к одному из них на помочь. Назревала очередная ссора, после которой очевидно, одна из женщин попадет в немилость.

– Ты виновата! Что ты скажешь в свое оправдание? – потребовал немедленного ответа Шэн Мин. – Я чуть не поседел раньше времени.

Недовольство мужчины можно было понять.

Жожо уткнулась глазами в пол и угрюмо молчала, боясь еще больше разгневать злящегося мужчину, лицо которого было хмурым как грозовое небо, готовое ударить молниями, покарав грешную землю.

– В конце-концов Вы отделались только одним испугом. Но говорят, это средство хорошо помогает от бессонницы.

– Жожо не желала причинить Вам зла, – заступилась за лекаря телохранительница. – Она взаправду считала, что наконец-то нашла эффективное средство!

– Нет, так не пойдет. Жожо, давай-ка я тебе напомню, что тот, кто верит в проклятья – обречен вечно блуждать в тумане! Я совершенно не понимаю Вас иногда – ведете себя как неразумные дети! Каждый раз выводите меня из равновесия! Мало мне в жизни потрясений, теперь еще и такое «лечение», от которого свихнуться можно! Если подобное хоть раз еще повториться – я Вас обоих выгоню и женюсь на принцессе!

Днем цензор посетил гостевую комнату, где разместили раненого монаха и Гуань провел еще одну разъяснительную беседу, пытаясь выпытать о его прошлом.

Гипноз на него не действовал. Довольно странно, раньше цензору не приходилось сталкиваться с подобным. Какую защиту носил при себе монах?

Впервые цензор встретился с человеком, на которого не действовало его воздействие золотого песка, и он не мог понять причину. Какого совершенствования успел достичь этот непонятно откуда взявшийся в этих горах странный монах? Какими техниками созерцания он владел? И что он скрывает за своей выдуманной историей, в которую трудно поверить? Они не такие простаки и много повидали в жизни, чтобы так легко вестись на обман.

Тогда цензор решив поинтересоваться у лекаря:

– Ты ведь осматривала его тело? При нем были какие-то защитные амулеты?

– Амулетов не заметила. Четки были, длинные, деревянные, буддийские. – А что?

– Не могу добиться от него правдивых слов.

– Ты не пробовал его расспрашивать? – мягко поинтересовалась Жожо.

– Я спрашивал. По -разному.

– Мы знаем, как ты обычно спрашиваешь… Ты в первую очередь забрасываешь человека вопросами, словно допрашиваешь и человеку сразу становится неуютно, при этом возникает странное ощущение, как будто он виноватым себя чувствует, пусть и ничего плохого в жизни не совершал. Но возьми меня – я убийца, Фэй убила стольких, что и не помнит точное количество, Би Эр – в прошлом вор. Ты… – Жожо немного растерялась. – Тебе тоже приходилось защищать свою жизнь. Никто не безгрешен. Человеку свойственно скрывать плохое и неприятное, зачем ворошить чужое прошлое?

– У меня плохое предчувствие насчет него.

– Какое?

– Что он принесет лишь беды.

– Не обязательно. Беды тебя сопровождали и раньше, но если у нас получилось избавиться от проклятия, то они тебя минуют.

Ван Би был простым и открытым от природе с широкой душой. Поэтому ему легче всего было поладить с монахом. Поболтав с ним совсем немного, тот охотно поделился с ним, тем, во что верил сам, увлекшись даосизмом, и поделился как в древнем трактате в храме узнал о би фа[4]. С помощью молитв и заклинаний ее священнослужители оказывают безграничное влияние на добрых божеств и духов шэнь, а также носителей зла, призраков – недобрых духов гуй, неизбежно влияющих на человеческие инь и ян, которых они олицетворяют. Поэтому в реальное существование Темного духа Гу, он очень даже верил. Встречи с ним, если предначертано судьбой – не избежать, а избавиться – крайне трудно. И никакие традиционные средства не помогут, особенно кошки и жабы.

[1] Шифу- наставник, учитель

[2] Холодный дворец- место забытых женщин, куда отсылали опальных наложниц императора, попавших в немилость

[3] Шилан – помощник начальника ведомства

[4] Би Фа – религиозная магия

Глава 4 Рожденный в год Красного петуха

«Из троих моих спутников один

наверняка может чему-либо меня научить»[1]

[1] Всегда есть у кого поучиться (особенно у тех кто находится рядом) Конфуций «Беседы и суждения»

Пора уже рассказать о самом главном, что приближает к сути нового дела, проливающего на свет страшную тайну, ушедшую в небытие на долгое время. Про тайну прошлого Алого феникса.

Монах не планировал рассказывать тайну первому встречному на пути лицу, с которой он сам не знал, что делать. На самом деле появление цензора в этом судьбоносном моменте является вовсе не то, что Алый феникс появился в нужном месте в нужное время, и ему просто повезло встретить именно помощника Верховного цензора. Буддист моментально понял, кто его спаситель, что стоит перед ним в растерянной нерешительности. Не обладая природной проницательностью, Алый феникс в людях разбирался плохо, не зная, кто находится перед ним плохой или хороший человек, а вот в чиновничьей иерархии превзошел всех остальных.

Несмотря на удивление, растерянность незнакомца не продлилась долго, собранность взяла вверх. Монах сразу понял, что перед ним стоит чиновник – у таких людей всегда особый взгляд на вещи. И подозрительность, эти люди любят интриговать, помня, что людям никогда нельзя доверять – они лгут и обманывают. Ань Ши Сяофу и сам был из таких. Лишь спустя какое время признался себе в том, что тогда просто слишком сильно испугался, поэтому и выболтал все что стало ему известно, боясь, что иначе навсегда унесет этот секрет с собой в могилу.

Правда, оказалось, никакого яда не было. Чья-то случайная халатность спасла человеку жизнь.

Доброжелательность обнаружившего раненного монаха на первый взгляд вызывала доверие, несмотря на колющий взгляд, смотрящий прямо в душу. На подсознательном уровне Алый феникс решил, что этому человеку всенепременно можно довериться, хотя если не кривить душой – у него попросту не было другого выбора. Монах разглядел то, что сам цензор безуспешно пытался скрыть последние несколько месяцев под непроницаемой маской беззаботности и спокойствия. Ань Ши тогда еще подумал: «Редко встретишь благопристойное человеческое лицо среди продажных чудовищ, стоящих у власти, зовущихся чиновниками, поддавшихся корыстной алчности». Он был слишком хорошо знаком с подобными монстрами, поэтому ему пришлось стать тем, кем он сейчас является. В былые времена ему приходилось изо дня в день носить непроницаемую маску, а теперь только скрываться под чужим именем, храня не совсем свои секреты, чтобы, однажды, быть в силах помочь одному человеку осуществить задуманное – утопить столицу Чанъань в крови.

Ань Ши Сяофу медленно поправлялся, внеся в застывшие дни некое разнообразие. За ним постоянно кто-то наблюдал, подмечая всякие странности. Ввиду плохого самочувствия он забывал читать сутры и молиться, но деревянные четки из рук не выпускал, постоянно нервно их теребя. Он путал буддийские догмы, поучая и цитируя по большей части китайских мудрецов и ученых, продвигая теории даосизма.

Как-то проснувшийся после обеда слуга не смог найти своей обуви, обыскался везде, спрашивая каждого: навел шума, не нашел, а потом обнаружил ее на буддийском монахе.

– Почему мои сандалии на тебе? – поинтересовался слуга, тут же потребовав того разуться.

– Даосы не признают частной собственности! – гордо ответил монах.

– Так ты же вроде буддист! – утверждает Ван Би, теряя терпение и уверенность в своих словах.

– Все мы в этом мире странники, – невнятно сказал ему монах, нехотя подчиняясь, понимая, что слуга сейчас полезет драться и самостоятельно снимать их. Сяофу на ногах он еще стоял неуверенно, поэтому и выбрал обувку поудобнее. Лишаться комфорта ему было непривычно.

Жожо привлекла монаха к готовке, когда тот почувствовал себя получше, не хватало еще содержать второго бездарного человека после слуги, так же любящего поспать вплоть до ужина. Но выяснилось, что он не может элементарных вещей сделать, ветки для дров собрать, принесет подмоченные, подготовить угли, одним словом, Жожо прозвала его «белоручка».

– Ни на что не годен! Как столичный чиновник! – ругнулся слуга, раздраженный, что кое-кто недавно украл у него сандалии.

Монах как-то странно побледнел.

Что-либо сделать его было крайне трудно, словно подчиняться и работать он не любил, он постоянно путал кто он – буддист или даос, и слуга постоянно язвил на этот счет:

– Почему ты все время врешь?

– Мы не знаем истину, то, что было истиной вчера – завтра становится ложью, то, что было ложью – истинно.

– Ну точно не монах, а классический чиновник! Любитель пожрать, поспать, не работать, а интриговать!

– Совсем как ты!– осадил своего болтливого слугу цензор.

Гуань Шэн Мин вспоминая о поведанном ему секрете и той байке, что рассказал при встрече всем то ли буддийский то ли даосский монах только с каждым днем уверялся в одном. Этот человек скрывал многое, но, к счастью, неумело, словно к фальши он прибегнул недавно, не успев вжиться в свой новый придуманный образ.

Мин давал ему простые поручения. Например, побыть его писцом и написать письмо. Без удивления отметив, какой у Ань Ши Сяофу каллиграфический подчерк. В построении письма его также выдало знание о чиновничьей иерархии. Похоже он разбирался в рангах и чинах. Ну памятуя о том, что этот человек зарыл медный кувшин с секретом в месте, где работают столичные чиновники – удивляться этому не приходилось.

Уже будучи уверенным, что его новый образ практически разрушен, а может под гнетом совести Ань Ши Сяофу поведал о том, что на самом деле он не является буддийским монахом, а странствующим даоссом. Нехотя признался, что в прошлом был буддистом, но потом пересмотрел свои суждения и его мировоззрение поменялось. Последний факт сильно взволновал цензора, которому мировоззрение даосизма было достаточно близко по учению пути.

Немного погодя Гуань Шэн попытался расколоть его. И впервые столкнулся с тем, что золотой песок не сработал на лукавом монахе. То ли состояние цензора было еще восстановленным до конца, то ли этот человек вообще не был восприимчив к гипнозу непонятно. С подобной ситуацией Гуань еще не сталкивался, не зная, как добиться правды, не используя при этом угрозы и пытки Министерства наказаний.

Спасённый видимо и сам устал от своего бесконечного вранья, устав от непрекращающихся расспросов своего дотошного спасителя, привыкшего вести допросы, а не светские беседы,нехотя признался:

– Я был рожден в год Красного Петуха…. – в этот момент мужчина закашлялся, – меня нарекли именем, которым я больше не называюсь – Лю Аньфу. Приютившие же меня даосы в Храме Наивысшей Милости дали мне новое имя и с тех пор меня называют только так: Ань Ши Сяофу. Когда-то я жил в столице и работал при дворе, имел пятый ранг и чиновничью тунику с изображением цапли.

Шэн Мин никак не ожидал последующего за этим откровения:

– Я был на службе достаточно долго, но не получил повышения выше должности помощника Заведующего в Департамента церемоний. Так вышло, что четырнадцать лет тому назад я стал свидетелем покушения на молодого императора. Видел сбежавших преследователей, я знаю всех их имена и помню лица, ведь мы долгое время работали вместе. В столице осталось много предателей.

Эту новую информацию нужно было обдумать. Создавалось впечатление, что бывший чиновник рассказал очередную байку для того, чтобы его наконец оставили в покое.

И пока его лечением занимался профессионал своего дела, в самой дальней комнате, довольно скромно обставленной собрался небольшой совет. Гуань Шэн повторил присутствующим о том, что ему рассказал Сяофу.

– Я думаю, что это не вся правда, – подозрительно заметил Ван Би Эр после окончания рассказа, иногда имевший нюх на разные несоответствия и неточности, всплывающие в ходе расследования.

– Вполне возможно, – согласился цензор.

– Каким чудом он вообще оказался поблизости? – задала всех волнующий вопрос Фэй-Фэй, в первую очередь беспокоившаяся о безопасности господина. – Если этот товарищ рассказал Вам не всю правду, это может потом Вам же и аукнутся в первую очередь, если решите узнать подробности. Нужно осознавать степень опасности, которую мы пока не можем оценить при данном раскладе.

– Он говорил вполне сердечно и искренно, – заметил Шэн Мин, вспоминая его предсмертную исповедь. В этот раз он говорил точно также. – К тому же Вы же знаете, что мне невозможно солгать – я добьюсь правды так или иначе, – сказал цензор, избегая взгляда с кем-либо и смотря на дёргающееся пламя горящей свечи.

Все нахмурились и как-то погрустнели.

– В любом случае нужно выяснить больше, – предположила Фэй-Фэй вполне очевидный вывод. – И внимательно следить за этим недо даосом. Вдруг его послали сюда, чтобы незаметно убить Вас подальше от столицы?

– В такую даль? – удивился слуга. – Не думаю, что убийца стали бы придумывать такие сложные планы. Поехать в деревню на горе, чтобы убить чиновника, который выглядит как рыбак, да и целыми днями напролет только и занимается, что рыбачит?

– Мой слуга совсем меня не уважает! – возмутился цензор, имевший полное право ударить слугу, но воздержался от побоев в очередной раз, вместо этого похвалился. – Да тебе известно, сколько удачных рыбалок я провел?

– Слуга устал считать! – Ван Би Эр устало замахал руками, показывая, что ему это совершенно неинтересно. Слуга прекрасно умел считать только деньги.

– А я тебе скажу – двести!

– Это считается великим достижением? – уточнила Фэй-Фэй, не зная как на это реагировать.

– Это считается признаком отчаявшегося от безделья, – известил ее об этом слуга, получивший безболезненный тумак от грозно нахмурившегося господина. Сам Ван Би Эр любил полениться, но не настолько – рыбалка для него вовсе не являлась одним из видов отдыха.

– Послушаем тогда, что скажет Жожо, – решил цензор, велев подогреть чай, но женщины решили проявить заботу, приготовив еду.

Слуга тут же уточнил что за блюда ожидаются, и узнав, что будет трехцветный рис с жирной свининкой, обрадовался:

– Ну наконец-то не рыба!

После того как все поужинали и отнесли тарелку с едой раненому, его оставили отдыхать. Ему нужен был сон и полный покой какое-то время, пока он не полностью восстановит силы.

И настало время позаботиться о собственном господине. Жожо поставила знакомую чашу с горькой настойкой из корня женьшеня перед цензором.

– Я думал, ты заваришь чай, – с надеждой уточнил цензор.

– Я его заварила, но разолью Вам только после того, как Вы примете свое лекарство.

Ну вот, опять…

Гуань Шэн с ненавистью уставился на содержимое пиалы. Он сбежал во многом именно из-за этого. Ненавистный женьшень!

Если Вы его никогда не пробовали, то настойка ужасно горькая и его вкус практически невозможно чем-либо перебить, затмить или заглушить. Поэтому Жожо давала неразбавленную настойку для укрепления сил, и во многом чтобы помочь справиться с бессонницей, поэтому цензор принимал это лекарство каждый день. Казалось бы, к неприятной горечи уже можно было бы привыкнуть, но вкус оставался невыносимым. Шэн тяжко вздохнул так, словно перед очередным испытанием, выпавшим на его долю.

Выпить всю пиалу одним большим глотком было сложно. Стоически разделив на несколько глотков, мужчина опустошил чашу до дна и Жожо протянуло ему засахаренное пирожное, поднося прямо ко рту. Но мерзкий вкус горечи хоть и не вызывал тошнотворной реакции, но еще долгое время осел во рту и съеденная после принятия лекарства сладость никак не помогала заглушить предыдущий вкус.

– Ну что ты о нем думаешь? – пытливо глядя на свою наложницу, поинтересовался Гуань.

– Он сказал, что был работал чиновником, ведь так?

– Это невозможно! – запростестовала она.

– Почему же?! – и тут цензор догадался. – На его теле есть татуировки?

– Есть, – задумчиво сказала слегка пристыженная этим откровением Жожо. -Но он мог сделать их позднее, скажем как напоминание.

– Что за татуировки? – нетерпеливо поинтересовался цензор.

– Одна. Маленький феникс на правой ноге.

– Интересное сочетание.

– Было бы странно, принадлежи он к тайному сообществу Черный дракон, заметающему все следы своего присутствия, – протянула Жожо.

– В последнее время нам стали часто попадаться люди с татуировками.

– Если так судить, то Вы тоже член этой секты, – резонно подметила Жожо, до сих пор укоряя цензора в этом глупом опрометчивом поступке – сделанной на груди татуировке. – Если кто-то во дворце узнает – тебя казнят без промедления.

– Я знаю это. Но также и то, что Вы не можете меня предать.

– Мы то нет, – быстро заверили остальные.

– Но я так понимаю теперь с нами будет еще и он, – кивая в сторону дальней двери предположила Фэй-Фэй.

– Ну по дороге обратно в столицу однозначно, – подтвердил цензор. – Может быть он окажется лучшим компаньоном, более полезным, чем Вы все вместе взятые, – словно в отместку бросил им цензор, удаляясь в свою комнату.

Из-за внутреннего неясного беспокойства цензору не удастся уснуть в эту ночь. Он бы послал слугу за снадобьем, которое было у Жожо, но хотел побыть один и хорошенько все обдумать дальнейший план. Казалось бы, все ясно, возвратиться в поместье, попрощаться и самой короткой дорогой добраться до западных врат столицы. Слуга, не утруждаясь стуком, бесцеремонно вошел в комнату, принеся таз с теплой водой, чтобы помыть ноги господина перед сном.

– Скажите честно, Вам надоело каждый день ловить рыбу?

– Продажных чиновников ловить гораздо интереснее, – подметил цензор. – Конечно, надоело, – раздражаясь, ответил цензор, снимая обмотки с ног и опуская стопы в теплую воду с лепестками мяты – видно, что Жожо приложила заботу.

– А есть одну только рыбу Вам не надоело? У меня уже от этой рыбы скоро плавники вырастут! – слезно пожаловался слуга, на что цензор рассмеялся.

– Тоже надоело, – было легко признать очевидный факт.

– Тогда почему Вы не возвращаетесь в столицу? – тактично спрашивает слуга. – К своей службе?

– Потому что срок, назначенный императором для моего отдыха еще не истек.

Слуга вздохнул и непонимающе взмахнул руками, не зная, как объяснить свое возмущение.

– Ну нельзя быть настолько правильным!!! – не боясь гнева господина, прямолинейный слуга все-таки подобрал нужные слова о ситуации. – Вам из-за именно из-за этого так тяжело живется! Взятки не берете как нормальный человек! Живете честно в ладу в собственной совестью, но с собственной головой не дружите. Вот что я считаю! Вы, именно поэтому и не женитесь второй раз. Считаете, что жениться по любви можно только один раз! – высказав долгую тираду, разрывающую душу цензора на части, словно пробудили его ото сна, в который он был погружен все эти последние насколько месяцев отрешенности. Он уходил от этой боли любыми способами.

– Ты все сказал? – угрожающе тихо интересуется цензор резко севшим голосом.

Но слуга продолжает, не боясь лишиться языка, не жалеть чувств слушающего, гневную тираду:

– Наша страна очень многое теряет без твоего участия! Если бы такой человек как Вы сидел был на троне – то наш народ бы процветал, а не бедствовал, и горя бы не знал никакого! Вы чтите мораль и закон, понимая когда стоит оступиться от многовековых устоев, лучше всех зная, что закон не может защитить всех, а значит иногда недостоин того, чтобы его соблюдали, в таких случаях нужно поступать справедливо исходя из собственных принципов. При Вашем правлении чиновники бы не воровали, коррупции бы не было, налоги бы не повышались и цены на товары не росли ежемесячно, каждой семье бы выдавалось по мешку риса от государства. Вы подобны белому журавлю, который умрет от голода, но не съест пойманную лягушку, как белый невинный снег, что тает, не успев лечь на землю, потому что еще слишком тепло.

– Ты что хочешь посадить меня на престол, свергнув императора? – хрипло тихим от гнева голосов вновь интересуется цензор, глядя как догорает палочка с успокаивающими благовониями. Палочка догорает и его терпение такое же – не длится вечно.

– Я знаю, что то, что я высказываю сейчас карается смертной казнью! Вы уже устали мне говорить, а я – слушать подобные нравоучения! И я продолжу, потому что нет сил терпеть! Мне известно, что Вы не имеете никакого отношения к престолонаследию. Да, но уж лучше бы правили империей Вы, а не кто-либо другой. Вот что я имею виду. Вы достойны большего, но не стремитесь к власти, растрачиваете свой талан на мелких сошек, бесполезно тратя время на то, с чем невозможно бороться, невыносимо рискуете жизнью, страдаете, забывая о здоровье, которое с таким трудом восстанавливается… почему бы Вам вместо того, чтобы ввязываться в очередную непонятную авантюру, которая касается старого заговора мятежников, не сменить должность менее опасную и осесть где-нибудь в провинции простым судьей? А? – с надеждой в голосе и похоже вполне серьезно вопрошает Ван Би. – Хорошо оплачиваемая и весьма спокойная должность – сытая старость обеспечена.

– Ах, вот что ты имел в виду? – понял цензор мысль, которую хотел так безнравственно высказать слуга, не сдержавшись. – Что я занимаюсь совершенно бесполезным делом. Вот что ты хотел сказать?

– Коррупция и беззаконие поражает империю, но пока есть продажные люди так было и будет всегда. Да, пока царит такая власть – эта борьба совершенно бесполезна. Есть нечто большее, с чем бороться никак нельзя. Если только не уничтожить эту заразу как искореняют сорняки, но выжечь никак нельзя.

– Ты рассуждаешь как Сяофу, который постоянно ругает нынюшнюю власть. Это от него ты нахватался этого старческого брюзжания?

– Вовсе нет. Это мои слова.

– Ты хочешь сказать, что я недостаточно дальновиден? Что плохо понимаю нынешнее положение политических дел? Что ты сам слуга смыслишь в управлении целым государством?

– Вовсе нет. Вы ближе к Его Величеству как никто другой – этого я не отрицаю. Но Вы в конце концов не находитесь в ссылке или добровольном изгнании и можете вернуться тогда, когда посчитаете нужным, а не ждать пока истечет назначенный императором срок.

– Разумом я это понимаю, – грустно вздохнул Шэн, не зная, как переварить все озвученной слугой.

– Головой понимаете, но не сердцем. Я знаю, что в Вашей жизни есть другие цели, которых Вы хотите добиться.

– Какие цели?

– Вы забыли о данном кое-кому обещании?

– Конечно же нет!

– У меня нет доказательств! В самом деле не могу же я признаться в колдовстве, которым я владею!? Несмотря на имеющиеся подозрения, у него печать канцлера, и он военный генерал! – цензор находясь в полном бессилии закрыл лицо руками, стушевавшись под пламенной речью своего нахального слуги.

– Значит, надо попробовать обманными путями. Лгать, выкручиваться, обманывать. Ваша честность утащит Вас с собой в могилу! Да я говорю прямо и дерзко, что неслыханно для поведения слуги, но я говорю правду, которую Вы не желаете слушать!

– Конечно ты прав в том, что высказываешь! – согласился цензор, подняв лицо, единственный зрячий глаз тревожно блестел, в нем отражалось одинокое пламя мерцающей свечи. – Но кричать на весь дом было необязательно! – говорит цензором все еще напряженным голосом.

– Господин, я просто хочу напомнить Вам, что пора возвращаться. Ваше тело окрепло, а дух пребывает где-то в облаках… Из-за чего Ваш взгляд с каждым днем только тускнеет, и Вы походите на призрака… может быть Вы считаете, что здесь Вы проводите дни счастливо и беззаботно, но на самом деле Вам нравится всегда быть в гуще событий, – Ван Би тем самым все сильнее подталкивал своего господина к принятию решения вернуться в столицу как можно скорее.

– Ты же хочешь меня отговорить от очередной авантюры и то ли взобраться повыше, заняв престол, то ли опустишься ниже, и стать провинциальным судьей.

– Я еще и сам не до конца определился! – пошутил слуга в своей своеобразной манере.

– Я понял тебя. Как только странный монах поправиться, мы отправимся обратно.

– Ну наконец-то то жареная свинина в пряном соусе! – обрадовался слуга.

На следующий день Жожо расстаралась и приготовила блюдо под названием «Пятицветный рис». Слуга был крайне разочарован, отказываясь есть.

– Опять рис, только разноцветный! – погнушался он, не ценя старания. По его мнению блюдо обязательно должно быть вкусным, а не полезным.

– Какой же ты непросвещённый! Вкусом подаваемых блюд восхищаются только убогие люди. Еды должно быть ровно столько, чтобы утолить голод, а для голодного человека – любая еда вкусна, таково Учение Будды, – наставническим тоном преисполненного мудрости учителя жизни, произнес Сяофу.

– Но надежда на хорошую жизнь ожидается по возращению в столицу! Надежда есть!

Монах и есть не сдержался от нравоучений:

– В столице любят богатство, знатность, долголетие и славу, а также покой, изысканную еду, роскошную одежду, красивые цветы и музыку. Без этого люди впадут в уныние и печаль. А угождать прихотям плоти – худшее дело.

– Ты же вроде бы не буддийский монах, а даосс.

– Неважно, во что я верю. Главное жить правильно!

– И что говорит твое учение о том, как правильно прожить свою жизнь?

Монах с удовольствием поделился обширными познаниями:

– Истина в недеянии и в невмешательстве в чужие дела и судьбы[1].

Вышесказанное мудрым даоссом подвело цензора к одной безумной идее. Хорошая мысль пришла не только ему одному.

– Ладно, пусть я буду непросвещённым и убогим в столице, но зато не голодным! – упрямо и своевольно заявил слуга. – Милостливый Будда! Вы не сможете меня терпеть! Я когда голодный – очень ворчливый и злой!

Прошел еще один день. И он принес с собой новые хлопоты и заботы о раненном монахе. Ночь утопила в новых ужасных кошмарах, которые хочется поскорее забыть. Монах Ань Ши Сяофу выспавшийся до этого, начал колобродить с раннего утра, как обычно перебудив всех.

Жожо, вставшая раньше всех успела спуститься до деревни, и вернувшись к обеду принесла большой кувшин козьего молока, который к обеду обнаружился уже пустым, стоило ей отлучится из кухни.

Слуга начал свой день с того, что кричал на монаха с нешуточными обвинениями:

– Ты чего весь кувшин опустошил? Я думал, что оно на всех (для него одного).

– Вы ничего не понимаете.

– Ничего понимаю в молоке? Как это?

Ань Ши сделал загадочное лицо и не позволяя лицу хоть немного улыбнуться, философски пояснил:

– Несведущим я поясню, что получение жизненных благ – не есть высшая цель. Чтобы добиться власти – нужно не желать ее – таков истинный путь дао. Наша цель – стремится к гармонии. А смысл гармонии только в пустоте.

Цензор, будучи серьезным человеком, редко смеющийся, как раз застал это даосское нравоучение на пороге и не смог в очередной раз удержаться от смеха.

Гуань Шэн отметил, что слуга и монах не ладили как кошка с собакой, словно соревнуясь друг с другом в природной изворотливости и себялюбии.

Фэй-Фэй, тоже это слышавшая прыснула в кулак, Жожо было обидно за пропавшее молоко, которое больше никому не досталось, но тоже улыбалась. Кажется сейчас все думали об этом. У слуги появился соперник, который смог задать жару даже ленивому обжорливому слуге и переиграть его в словесной баталии, что редко кому удавалось.

Кажется, слуга обиделся не на шутку и втайне затаил злобу на монаха, потому что он, насупившись, угрюмо промолчал, а затем тихо пробубнил господину:

– Этому монаху верить нельзя! Все его рассуждения в итоге сводятся к тому, чтобы созерцать свой пупок и праздно рассуждать о пустоте!

– Как Ваше состояние? – поинтересовался цензор, никак не ожидавший, что и в эту ночь будет тревожно спать, он полагал, что после того, как Жожо нашла источник порчи – беды перестанут следовать за ним по пятам.

Монах пытаясь оценить, как себя чувствует, глубоко ушел в себя, задумался.

– Кстати, Жожо, зачем ты спускалась с горы в деревню так рано утром? – видя, что Ань Ши не торопиться отвечать, цензор перевел взгляд на лекаря. – Только, чтобы купить молока?

– Я избавлялась от сами знаете, чего… – подмигнув своему господину Жожо, не желая называть проклятые вещи своими именами.

– Значит, ты просто выбросила сосуд с Темным духом Гу? Не сожгла? Не утопила? Что если его снова кто-нибудь найдет? – забеспокоился цензор, не боясь сотрясать воздух проклятыми словами.

– Я надежно его спрятала, – заверила девушка.

– Могу я поинтересоваться как именно ты от него избавилась?

– Госпожа Тан сказала, что не знает, как правильно уничтожать такие опасные предметы, но от них лучше побыстрее избавится. Я выбросила его на помойку, там вряд ли кто-нибудь будет копошиться… такое ужасное зловоние! Кстати, люди в этой деревне какие-то странные. Относят всякий ненужный хлам к разрушенному святилищу, останки которого никак не могут сжечь. Я там заметила много медных монеток, которые до сих пор бросают, где поклоняются какому-то старому божеству, символизирующему жертвенность. Я услышала от местных, что ранее оно было божеством, имевшим силу опаляющего огня, обладающего крайней смертоносностью, подобной тысяче молний. Известно ли Вам такое божество?

Цензор отрицательно покачал головой, а даосс, отложил ложку, которой ранее зачерпывал в рот пятицветный рис. Ему хотелось бы признаться, что лучше бы сейчас он съел жиденькой рисовой каши, но молока уже не было. Рассказ лекаря заставил его призадумался над словами, сказанными этой удивительной женщиной.

– Мне уже лучше. Гораздо. По крайней мере, я больше не чувствую слабость. А вот что касается божества… мне кажется приходилось о нем слышать в храме очень любят всякую мистику, – посетовал он. – Якобы раньше избранные люди могли обладать и управлять могущественными природными стихиями лишь силой своего намерения. Это древняя легенда о человеке, который мог зажечь огонь силой одной лишь мысли, но сила его была так огромна, что он мог один на поле боя выстоять против армии из тысячи человек, не дав слабины. Но из-за того, что злой дух спал в его теле, внутри его тела бурлила еще одна сила, которая иногда пробуждалась ото сна. Вырываясь на свободу, она плохо подавалась контролю и управлению, и он мог ненароком вызвать грозу среди ясного неба и убить множество людей вокруг молниями, однако его самого молнии не ударяли. Плохое течение энергии ци, отсутствие баланса между инь и ян – все это привело к тому, что неправильные потоки внутренней силы не поддавались управлению и в итоге сожгли его двойные меридианы и лишили разума. В легенде говорилось, что он был великим героем. Чтобы люди не забыли своего героя, как раз на этом месте его последнего пристанища возвели небольшое святилище, туда приносили мелочь, украшения и ненужные в быту вещи. В итоге это святилище постепенно превратилось в место проживания нищих, просивших подаяние, а потом доски прогнили и храм от времени разрушился, и постепенно место превратилось в свалку, которую местные обходят стороной. Из-за большого скопления металла в проклятое место до сих пор часто ударяют молнии.

– Почему обходят стороной? Место проклятое? – поинтересовался слуга.

– Ты же вроде бы будешь родом не из этих мест? – напомнила монаху Фэй, относясь к новому человеку с крайним подозрением.

– Я слышал эту историю от других монахов. Говорят, на месте святилища видели молнии без грозы, молнии без дождя и туч, несколько человек погибли, подбирая там монетки, объятые непонятно откуда взявшимся пламенем. Говорят, это проявление той силы, что до сих пор вырывается на свободу.

– Все это бред, не стоящий нашего внимания, – терпеливо выслушавший всю историю до конца цензор, всегда скептически относился к подобного рода байкам. – Кто-то выдумал эту историю, чтобы люди избегали этого места.

– Наверняка для выдумки у людей была особая причина? – спрашивает монах у Гуань Шэня.

– Для нищих это было хорошо проходимое место. Монеты же бросают и по сей день, ведь так?

– А что, по-вашему, по-настоящему ценно? – даосс говорил вполне уверенным голосом, от недавней слабости не было и следа, бестактно ставя вопрос на вопрос.

– Справедливость, – ответил Гуань Шэн первое, что пришло ему в голову. – Но ее можно достичь только с помощью власти. Так что власть.

Прозвучало довольно резко. Наверное, стоило вдуматься в заданный вопрос немного глубже и ответить по другому.

– О, уже и о власти заговорил! – подхватил слуга, которому и слова то на высказывание не давали. – Я вчера его уговаривал занять престол, а он не соглашался, грозясь отрезать мне за глупые речи язык! – поспешил наябедничать слуга, хотя сам начал эту злободневную тему.

– И правильно! Подобное карается казнью! – подхватила Фэй, переняв манеру говорить от своего господина.

– Ваши разговоры на эту тему неуместны, – сказал цензор очень тихо, но угрожающим тоном намекая, что пора заканчивать этот разговор, улыбка цензора грозила превратиться в хищный оскал. Если кое кто не остановит свой излишне болтливый язык без костей, то следующее убийство никто не будет расследовать, тело закопают и облегченно вздохнут над свежей могилой.

– Сразу видно – столичный чиновник! – похвалил монах, чем удивил всех еще больше, теперь уже не только своими глубокими познаниями, но и проницательностью. Никто не сообщал монаху, что его спаситель является государственным чиновником, однако, не прошло и нескольких дней, как он откуда-то об этом узнал.

Все перевели удивленно ошарашенные взгляды на даосса, уже жадно уплетающего рис за обе щеки.

– Откуда… чем я себя выдал? – цензор не смог сдержать удивления, теперь, когда правда раскрылась, не было смысла делать из этого еще одну тайну.

Даосс не торопился объяснять. Запивая еду зеленым чаем глубокими глотками, как будто специально оттягивал время, но вытерев тыльной стороной руки рот монах был вынужден пояснить причину своей догадливости.

– Тут такое дело… У меня вот нет причин скрывать правду. Чиновник чиновника распознает наверняка. Даже без нефритовой пайдзы ясно кто ты такой.

Гуань Шэн Мин обладал мастерством притвориться кем угодно: нищим, попрошайкой, шпионом, но не помнил, чтобы его раскусывали настолько лихо.

– Неужели это так заметно? – с удивлением спрашивает цензор. -Неужели должность человека накладывает определенный отпечаток на личность и характер?

– Все гораздо проще, – пожал плечами монах и скривился от боли в груди. – Я вчера слышал, что Вы собираетесь отбывать обратно в столицу. Однако, только столичный чиновник высокого ранга первого или второго может позволить ехать до столице в повозке, запряженной лошадьми, а не воспользоваться паланкином.

Значит цензора выдали лошади! Что ж, к этому внимательному монаху стоило присмотреться еще сильнее. Что еще он скрывает, кроме отличного слуха и незаметного подслушивания?

– Может быть, я просто не люблю паланкины и меня в них укачивает, а то, что я могу себе нанять позволить повозку и запрячь лошадей благодаря накопленному богатству, – предполагает цензор, хотя обычно по столице передвигаются именно таким способом, используя паланкин, считавшимся гораздо комфортнее повозки, запряженной парой или четверкой лошадей.

– Ну тогда должно быть, Вы являетесь либо военным, либо министром, либо же членом императорской семьи, а последнее – не вариант, если все еще стремитесь к власти.

– Куда уж выше то? – тихо буркнул Ван Эр себе под нос, желая удалиться куда подальше.

– Кто сказал, что я к ней стремлюсь? – что-то он не припоминал, чтобы говорил что-то подобное в последних разговорах со своими людьми.

– Ну это же просто. Бедные стремятся к богатству, богатые к накоплению богатств, а стоящие у власти – к еще большей власти. Мало кто может позволить себе критически рассуждать о верховной власти. И особенно критиковать императора. Лишь тот, кто желает свергнуть власть, либо тот, кто способен это сделать. Для остальных это невозможно и лишено смысла. А рассуждать о несбыточном могут только глупцы.

– Что ж, тогда ответь мне, бывший чиновник четвертого ранга, что думаешь о своем спасении? Мне следовало исходить из принципов пути дао? – задал ему вопрос цензор и получил ответ, доходящий до абсурдности.

– Это, несомненно, крайне добрый поступок. Я обязан отплатить добром на добро, обязан Вам спасенной жизнью.

– Действительно, Шэн Мин прав. А как же твое любимое невмешательство в чужие судьбы, не деяние, стремление к пустоте? Что-то умирать ты торопишься уже! – злободневно проворчал в сторону монаха запыхтевший от возмущения слуга.

– Этот как раз то самое исключение! – заверил Ан Ши Сяофу. – Если позволите, буду служить Вам верой и правдой, как верноподданный своему вассалу. Путь Дао говорит нам, что следует «быть праведным, творить больше хороших поступков, но в ответ всегда ожидать зла. Подготовленный вооружен, а значит, будет спасен». Но я не сообщал не припомню, чтобы сообщал о своем ранге… как же так? Где я допустил промашку?

Над пламенной речью монаха все посмеялись. Ага, «верой и правдой», верилось с трудом, ведь все что монах делал – это лгал, увиливал и интриговал.

– А еще, смею заметить, чиновникам запрещается иметь любые татуировки, но тем не менее у Вас она имеется… не хотели бы пояснить этот момент? – на задавшего этот вопрос знающие осуждающе посмотрели. Знать об этом мог только лекарь, осматривавший монаха.

– О, эта скучная и давнишняя история. Алый феникс сделан в память о моем друге, которому я давным-давно помог выбраться из опасной передряги. Эта татуировка – мой не до конца выплаченный перед ним долг, но, к сожалению, этот человек практически неуловим, словно ветер… сегодня здесь, а завтра – там. Знаете, я эту историю попозже как-нибудь обязательно расскажу подробнее, а сейчас, извините, я утомился.

Как ловко он извернулся, сославшись на усталость, встал из-за стола, чтобы отправиться спать. Он доверил человеку тайну, связанную с заговорщиками, пошедшими против императорской власти, тому самому чиновнику, который имеет на них огромное влияние. Кто знает, как бы поступил иной человек, попади в его руки столь секретная информация?

Что если сторонники того заговора все еще живы и тайно объединяются, чтобы осуществить государственной переворот? Человек, знающий об этом, мог бы присоединиться к сопротивлению, однако, именно чиновнику будет проще справиться со сторонниками заговора, чтобы им помешать. Или может быть статься, чтобы помочь осуществить задуманное. Впрочем, в планах было много всего интригующего…

Чиновники бывают разные. Честных крайне мало в нынешнее время. И так было во все времена. Продажность чиновников нельзя изменить, пора бы это принять, что сама система управления прогнила насквозь, и скоро можно будет убедиться в этом, но лишь на собственных ошибках, и никак иначе.

Возвращение в поместье было шумным, был устроен праздничный обед, на котором подавали несколько видов мяса, тушеного и маринованного, закуски из овощей: кислые, сладкие и острые и сладости. После которого Ван Би Эр сытно рыгнув, почувствовал, что не может притронуться к сладким османтусовым пирожным, которые были поданы к чаю, настолько довольным и сытным он не чувствовал себя уже давно.

Прощание с бабушкой Тан вышло неловким. Старая гсопожа опять приняла внука за маленького мальчика, еще не сдавшего экзамен на чиновника. Но если не обращать внимание на тот бред, что она постоянно несла, ее доброта не ведала границ. Госпожа Тан послала им в дорогу рисовые пирожки с рыбой в дорогу – о чем тут говорить!!!

Конечно, о рыбе! В повозке, запряженной четверкой свежих лошадей, все без исключения заныли о том, как все сильно от нее устали!

За несколько часов до начала сборов в обратную дорогу в столицу

Ван Би так плотно накушался, что, к собственному удивлению, спать не пошел, а решил прогуляться, куда глаза глядят и куда ноги ведут. Обычно после еды его сразу же клонило в сон. Но прогулка немного освежила вплоть до того момента как его обоняние подсказало ему, что вонь исходит страшная.

Куда он пришел? Что это так смердит? На глаза наворачивались слезы, как от едкого дыма.

Сначала он наткнулся на белые луковицы под ногами. Это они так страшно воняли? Пришлось зажать нос, чтобы пройти дальше. Любопытство взяло вверх. Обоняние привело его как раз к выгребной яме, где он и справил срочную нужду.

Удача слуги на этом не заканчивалась. Рядом с выгребной ямой блеснула предательская медь. Слуга прихватил кем-то оброненных монеток с чистой земли (в грязи он бы копошиться не стал), а затем его внимание привлек торчащий одним боком чеканный рисунок, на котором был изображен мангуст в прыжке.

– Какая неожиданная находка!– выкопанный им из земли кувшин был сделан из меди и выглядел дорого! – Если Вам такой хороший кувшинчик никому не нужен, то мне пригодится! – и с этими словами и хитрющей улыбкой он задумал выгодно перепродать его в столице, поэтому протерев от земли, спрятал его за пазуху,прихватив с собой.

[1] Основной принцип даосизма «У-вэй» Любая деятельность противоречит дао и является причиной несчастья.

Экстра. Короткий сон Вдовствующей Императрицы

Стоит упомянуть в этой истории, что мало кому известно, что предыдущий император Тенцзын Хуан Ди был устранен своим родным младшим братом Тянь Ши – ныне правящим императором.

При дворе Тянь Ши Хуан Ди в нынешние времена жил таинственный астролог, не покидающий пределы дворца. Его лицо, скрытое под белой маской, не видел никто, кроме самого императора. Слуги и чиновники шепчутся, что именно благодаря своей необычной внешности он может легко читать по звездам людские судьбы. Говорят, что у него есть «третий глаз», позволяющий увидеть незримое обычному человеку.

Эта ночь не принесла ожидаемой всеми прохлады. После небольшой прошедшей грозы было все еще влажно. Ночь не принесла даже легкого освежающего ветерка.

Янь Ши Фань – придворный звездочет направлялся неспешной походкой из своей башни в центр дворца, в императорский кабинет. Его Величество всегда советовался по всем важным делам.

Янь Фань предвидел, что вопросы будут связаны с женитьбой принцессы, бывший жених посол святотатственным образом был убит в Гуанчжоу. С тех пор принцесса только и говорила, что об одном покорившем ее сердце человеке. Но такие вопросы не решаются личными желаниями. Как может простой цензор жениться на пусть и внебрачной, но все равно дочери императора?

Однако, Ши ошибся в своих прогнозах. Императору не спалось от кошмаров, поэтому он и вызвал к себе звездочета.

– Ну что скажешь про мою судьбу? Ничто не помешает намеченным планам?

Астролог бессонную ночь до этого проведший за наблюдением неба, почтительно преклоняясь перед императором молвил:

– Убийца приближается все ближе к Вам.

– Убийца попытается напасть на меня во дворце?

– Звезды не открыли мне его лица, не подсказали имени. Но не исключено, что это произойдет в пределах Запретного города. Человек этот был рожден в Год Золотого дракона, и это человек, которому уже доводилось убивать. Несомненно, он убьет снова.

– Ты составишь список всех во дворце, кто был рожден в год Золотого Дракона?

– Я постараюсь в ближайшее время выяснить кто это.

– И еще кое-что…

– Да, Ваше Величество, – весь во внимании астролог подал императору лично в руки налитый евнухом ароматно пахнущий чай.

– Сопоставь для меня гороскопы этих двух людей. Вот их имена, – Тянь Ши передал сложенный лист бумаги звездочету. – Посмотри по звездам и скажи мне, стоит ли попирать правила ради благополучной и счастливой жизни любимого, но, несомненно, избалованного ребенка?

Янь Ши Фань спрятал лист, прекрасно понимая, что вновь получает шанс направить судьбу других людей в нужную сторону. Его Величество правильно считает, что узурпация власти в руках одного цензората, управляющего, стоящего над всеми чиновниками и управляющего шестью другими может существовать до поры до времени, пока не выйдет из-под контроля. Император не потерпит неподчинения и тайных связей.

Мотивы императора были предельно ясны главному имперскому астрологу. Чиновники готовы изменить свою позицию в любой момент по велению императора, ведь им выгоднее остаться на своем месте и поэтому они вынуждены поддержать нужное мнение по важным вопросам. Сразу понятно, что император задумал хитрость. Намерен подкормить сторожевого верного пса, чтобы тот не одичал во свирепого вскормленного волка и не укусил кормящую его руку, получив чуть больше свободы. Некоторые люди требуют особого подхода, совсем как животные – укрощения. Под этим понимается полный контроль. Во избежание: протестов, перемен или измены. Никто из детей не идет против указа родителей, родная кровь дороже чужого мнения. Как говорится: «Кто владеет информацией – владеет всем миром». Лучше подстраховаться.

Корё, девять лет спустя рождения Нам Ши Хёна

День был летний, теплый, даже жаркий. На улице собирались тучи. Кажется, скоро должен был начаться дождь. Ветер, бушевавший несколько дней накануне, пронзающих своим холодом, казалось бы, до самых костей, утих и рано утром вместо него возникло ощущение странного затишья, как перед бурей. Сизые тучи предвещали сильную грозу.

Как это обычно бывает – день не предвещал ничего необычного. И как следует ожидать, именно тот день случилось кое-что неизмеримо страшное.

Вдовствующая Императрица была уже стара. Несмотря на старость в своим семьдесят четыре года она выглядела весьма хорошо. Берегла себя по возможности, не утруждаясь заботами, никогда не нервничала по пустякам, вела праведную жизнь и даже ложилась спать с золотыми украшениями в волосах и с нефритовыми браслетами на руках. Была у нее одна странность – терпеть не могла вида закрытых дверей. Не выносила запертые наглухо пространства. Маленькая щелочка всегда оставалась для молодого рыжего кота, который нагулявшись вдоволь, обязательно захочет вернуться, чтобы понежиться на коленях у своей трепетно любящей хозяйки. Из-за всегда открытой двери ее покои круглосуточно охраняла Парчовая стража. Помимо странности, была у нее еще привычка – вздремнуть днем после обеда. Служанки оставили для Старшей Госпожи поднос с фруктами и графин с чистой водой, чтобы та перекусила, когда проснется и скромно пятясь, удалились из покоев Вдовствующей императрицы, дабы не побеспокоить ее мирный сон. Осталась только одна дежурившая в покоях только личная служанка, которая отложила шитье сторону и поддавшись дремоте, уснула, сидя у подножия с левой стороны огромного пьедестала, на котором располагалась кровать с балдахином цвета киновари.

А случилось все весьма неожиданно для всех. Кроме того таинственного человека, который все спланировал заранее.

Маленький мальчик несмотря на свой девятилетний возраст был еще очень маленьким и щуплым ребенком, хотя недостатка в питании у него не было. И несмотря на свой возраст все еще обожал ползать, хотя отсталости в развитии по сравнению с другими детьми у него не было.

Про него говорили разное, но он был светлым ребенком, хоть и немного замкнутым. Характер у него был любопытный, в учёбе его хвалили, прослыл прилежным учеником, его ставили в пример даже старшим соученикам. Он отличался от других хорошей зрительной памятью, легко запоминал стихи, жизнеописания ученых, великие цитаты мудрецов и даже подвиги военных полководцев, но, как и все дети в его возрасте не особо отличался усидчивостью и терпением. Когда приемного отца Дао Шэнь вызвали ко двору для доклада, его семья как раз гостила у Вдовствующей Императрицы.

Так что для стражей, стоящих по стенке с пиками в руках, празднично одетых в маренового цвета плащи в честь приближающего дня рождения императора, не стало удивительным, что ребенок, удалившись от внимания нянечек и служанок оказался предоставлен сам себе. Он подумали, что это любимый сын одной из наложниц. Дворцовые наложницы имели доступ в покои Вдовствующей императрицы практически в любое время, посвящая заботе и уходе за госпожой, интересовались ее здоровьем и приходили утром поприветствовать. Старушка любила общаться с внуками, и они это прекрасно помнили. Из-за внезапной смены стражей, новые охранники не знали, что в полуденные часы Императрица предпочитала отдыхать во сне. Не вина парчовой стражи в том, что они недоглядели. Они просто не знали куда смотреть.

Никто не обратил внимания на ползающего ребенка, пролезшего под скамьями незаметно кравшегося в чужие покои. Наблюдателю такой картины могло показаться происходящее случайностью. Любопытство детей не знает границ. Их ошибки можно понять и простить. Но только не такие.

Нож для фруктов, попавший в чужие руки, показался мальчику интересной игрушкой.

Ему четко велели, чтобы рука была уверенной и не дрожала – от этого события зависела его дальнейшая жизнь. До этого твердая рука только тренировалась на разделывании жаб и уток, чтобы посмотреть что там у них внутри.

Секундное замешательство и вот уже из перерезанного горла потекла ручейками красная жидкость. Это была быстрая и легкая смерть во сне. Сонная артерия является одной из самых жизненно-важных точек.

Что он должен ощутить? Грусть? Непонятно. Но все удалось и это главное.

В миг торжества осуществленной затеи ребенок не ощутил ничего. Мальчик не ощутил ни жалости, ни сострадания к убитому человеку. Но он вполне осознавал, что только что сделал. Дело в том, что он родился без всяких чувств, даже не заплакал во время рождения и все даже сначала подумали, что он родился мертвым. Все дело было в том, в тот момент, когда он рождался, в ночном небе засияли две звезды – одна ярче другой. Нормальные дети рождаются «протаптывая себе дорогу», то есть ножками вперед, он же родился головой вперед, его шея была опутана пуповиной несколько раз. Это было чудом, что этот малыш не задохнулся при рождении. Но это сыграло определенную роль в его жизни. Он поклялся протаптывать себе дорогу, даже если придется идти по головам.

Ему было девять, когда он совершил первое убийство. Его имя –

Нам Ши Хён, он родился в год Золотого дракона. Чудовище, а не человек, которому нет равных в тайных уловках. Звезды пророчили ему великое будущее.

И первое великое дело, что он сделал – это тайно убил Вдовствующую императрицу по чужому приказу, сделал незаметно и также ускользнул, выбравшись через окно и прячась по кустам, вернулся к своему заказчику – корейскому послу, прибывшему для переговоров.

Часть 2 Демон Чэнду. Глава 1 Нефритовая опасность

«Чем дальше от столицы, тем сильнее суеверия»

В Поднебесной в долине реки Минцзян расположился удивительный, красивый и успешный город Чэнду, богатый удивительной историей, который на протяжении своего становления то ослепительно вспыхивал и блистал, то превращался в руины, осыпаясь пеплом. Несмотря на былые угнетения здесь до сих пор земля полна чернозема, а крестьяне, работающие от рассвета до заката трудолюбивы. Жизнь городка относительна спокойна.

Город с удивительной погодой – круглый год здесь влажно и тепло, и соответственно зелено. Прожив в Чэнду ровно год, можно убедиться в этом: попеременно проводив влажно-теплую зиму, встретив раннюю весну, притомившись от духоты летом, встретить великолепную по красоте осень. Так что неудивительно, что здесь обожают пить красный чай, который к слову хорошо спасает в жару и жасминовый чай, так как повсеместно здесь выращиваются.

Благодарю культурному наследию и большому количеству монахов и просветленных стал настоящей приманкой для приобретения нового опыта и переосмысления старого, во многом благодаря известному хранилищу истоков даосизма, здесь есть чему поучиться у просветленных монахов. Здесь любят говорить: «Наблюдайте за своими мыслями, не следуйте за ними. Дайте им свободно течь и перемещаться по руслу реки – вашему уму, не гонимому внешними течениями, и вскоре вы сможете превратить разум в спокойное горное озеро и покорить горные вершины, о который Вы доселе даже не мечтали».

Кухня здесь чарующая своими приправами и остротами, но годится не для каждого здорового желудка. Славится город Чэнду традиционными блюдами, обладающими настолько чарующими ароматами, что невозможно пройти мимо заведения, а покинув оное – не можешь напиться, чувствуя, что способен превратится в огненно-дышащего дракона от острой пикантности приправ. Чего только стоит один местный супчик под кричащим названием: «Похлебка пылающего языка»! Яркое название говорит само за себя – слезы будут обеспечены приезжему так точно, а местные жители уже не чувствуют вкуса как такового от смеси пяти жгучих перцев…

Если Вы любите праздничные развлечения, то здесь можно познакомиться с лучшей классической оперой и самыми известными театральными постановками.

Однако, если подходить к самому важному, то символом роскоши и богатства этого города была парча Шу. Чэнду именно так и называли Цзиньчэн или Парчовый город. В Чэнду следили за модой, несмотря на звание провинциального города. Одеяния в эпоху Тан подчеркивали естественную красоту и свободу людей. Стиль женской одежды этой эпохи отличался изяществом и утонченностью, при этом оставляя впечатление благородства. Одеяния Тан что мужчин, что женщин были похожи на экзотические цветы, напоминая яркую одежду коренных народов Корё. Ткани были воздушными и чрезвычайно тонкими. Украшения из натуральных камней – изысканными и притягивающими взгляд дороговизной блеска. Женская обувь изготавливалась в основном из шелковой ткани или плелась из пеньки и соломы, обязательно украшалась изображением раскрывшего крылья или парящего феникса. Прически старались делать такие, чтобы волосы обрамляли лицо и закрывали виски, хотя обычно волосы собирали высоко в пучок, делалось это для удобства – бамбуковая шляпа, защищавшая от дневного зноя, завершала облик.

Стоит упомянуть, что «правило широкого пояса» для мужчин никто не отменял. Древняя традиция требовала носить на поясе различные предметы, в том числе украшения, благодаря чему можно было определить ранг государственного чиновника.

И раз речь зашла о чиновниках, то было в прошлом помощника Верховного цензора Гуан Шэн Мина одно страшно запутанное дело, но именно это дело послужило началом его службы в цензорате.

В Чэнду об этом страшном деле помнят все: от малого до умудренного летами. Однако, все подробности этого дела были известны далеко немногим, в том числе нашему главному герою – ему тогда было как раз исполнилось двадцать два года. Молодость отличается особой смелостью и бесстрашием, умудренному же годами этого не понять, когда ценится стабильность и спокойствие каждого прожитого с облегчением дня.

Это событие произошло в седьмой месяц года Водяного Тигра, первый случай во время начала Фестиваля голодных призраков. Праздник голодного призрака пришелся на пятнадцатую ночь седьмого месяца и совпал с полнолунием и началом сбора урожая. На улицах города было празднично и шумно, ведь никто не спал этой ночью. Говорят, что убийство в ту страшную ночь совершили голодные призраки, вылезшие из темноты и не нашедшие чем поживиться, напали на людей, высасывая жизненную энергию и душу.

Все храмы в эту ночь не закрывались, там читались сутры, возжигались благовония и сгорало огромное количество свечей, так что от ладана и спертого воздуха было непривычно тяжело дышать. Несмотря на то, что всех храмах были зажжены все свечи, было даже странно, что ни одного пожара в эту ночь так и не произошло. Зато произошло жестокое странное убийство.

Чтобы задобрить голодных призраков в начавший страшный месяц монахи щедрой рукой бросали рис в воздух и в речную воду, чтобы разделить эту скудную пищу вместе с призраками. Лавочки в тот день были закрыты, люди выходили из домов на улицы и площади, чтобы посмотреть на праздничное шествие, послушать гипнотическое пение буддийских монахов. На каждой улице стоит жертвенник со свежими фруктами и дарами, возложенными на нем для душ, не нашедших покоя и ищущих отмщения. Эта ночь была создана для праздника не только призраков, но и людей. Каждый считает своим долгом и обязанностью опустить бумажный фонарь на воду и загадать исполнение своих заветных желаний. Чтобы через две недели выловить из воды фонарь и выставить его перед входом в свой дом до конца зловещего месяца.

Суеверные твердят, что первое убийство совершил призрак. Тому было даже несколько свидетелей. Те, кто видел призраков в эту страшную ночь, утверждают: «Что у них были длинные тонкие шеи, потому что их семья не отдала им должное при жизни, что их не накормили, не воздали почести и поэтому они тянут свои шеи к пище или к живым родственным душам».

Люди в страхе стали раньше возвращаться домой и запирать дома свои покрепче, укреплять заборы на придомовых территориях. Однако от призраков не было спасения даже в собственном доме за несколькими дверьми – зверские убийца продолжались…

В то время Гуань Шэн Мин даже не мечтал о должности цензора, будучи еще служащим в канцелярии казначейства. Его тогдашним начальником Департамента главного казначейства был Цин Жу – человек добропорядочный, но страшный педант и перфекционист, считал, что строгое соблюдение писаных правил и законов являлось главным смыслом в жизни человека. Ошибок он не прощал, провинившихся служащих в случае неподчинения или обхода правил строго наказывал публичной поркой. Славился дурной славой консерватора и в силу не конфликтного, но неуступчивого упрямого характера совершенно не имел друзей, зато каким-то образом добился такого высокого поста.

В обязанности молодого служащего была любая помощь: от посланца мелких поручений до помощника по ведению счетов под строгим руководством Главного казначея. Со временем проверка заполняемых секретарями реестров, в которых не допускались даже маленькой описки, стало скучным бытовым занятием, требующим лишь внимательности и минимум профессиональных знаний. Другие проверки Начальник департамента часто брал на себя, ибо даже своим людям не доверял, будучи дотошным во всех делах. Иной раз самостоятельно заполнял и составлял отчеты для императорского казначея о сборах в провинциях. Молодой секретарь, благодаря своей усидчивости, вскоре удостоился вовсе не повышения, став его помощником, а появлению новых обязанностей, теперь в ему можно было поручать проверку отчетов, поступающих от Наместников провинций о собранных податях за прошедший год.

С приставлением к Начальнику департамента казначейства молодого секретаря – сына уважаемого чиновника Министра дипломатии и главного посла империи Цин Жу стал все больше доверять ему часть собственной работы, отметив, что тот хорошо воспитан, умен, аккуратен и главное трудолюбив. Когда подошел очередной срок сбора податей Цин должен был отправиться в город Чэнду с инспекцией. Но все равно не хотел Жу брать с собой в Чэнду юного и неопытного молодого человека даже в качестве своего помощника. Но так некстати его первый помощник заболел оспой, а другой сослался на красную луну в месяц голодных призраков и суеверно остался дома, так невовремя ему понадобились отпускные дни, чтобы приглядывать за внезапно больной сестрой, за что потом получил выговор, когда выяснилось, что у нее, по словам лекаря оказался лишь мокрый кашель.

Император, ныне уже только пребывающей в небесах, но в те времена еще живой и здравствующий издал указ, в котором говорилось, что для благополучной доставки будущей государственной казны Ци Жуну дается сто пехотинцев и двадцать конных всадников для охраны и безопасной доставки в столицу провинциальных податей. Беспокойством озадачена верховная власть, ведь превыше всего имеет значение государственная казна, важно было, чтобы денежные средства ни минули мимо казначейства, не «потерялись» по дороге и не были растрачены нерадивыми чиновниками. В итоге выходило, что такое количество охраны не только могло обезопасить будущую казну от расхищения, но и от возможных растрат лицами, имеющими к ней временный доступ.

Получалось, что сам государь не очень доверял своим подчиненным и особенно чиновникам – страшное было время. Оно и понятно, даже к цензорам в то время было меньше уважения. Где же найти сановника с чистыми руками? Сейчас же страшно только от одного только произнесенного слова – «цензор». Потому как правящий нынче император Тянь Ши Хуан Ди предоставил им власть целых Шести ведомств, а не просто управление и разжалование чиновников!

В тот благословенный хорошей ясной погодой день Цин Жу прибыл в город Чэнду для встречи с местным сборщиком налогов, и в то ранее время еще не было обнаружено сразу два новых тела.

Осознание очевидной причины продолжающихся убийств не могли понять даже опытные коронеры. Но люди, уставшие от жизни в страхе, хотели одного: жить свободно и мирно, не боясь появления убийцы на каждом шагу.

Указом Наместника Чэнду приезжих не желали впускать через ворота. Велено было пропустить лишь после того, как городская стража несколько раз проверит подлинность врученного разрешения для въезда в город, уточнения причины, требования предъявить указ и просмотра пайдзы, и другие документы в качестве подтверждения цели прибытия.

Таким образом, после первого же препятствия в город въехала большая процессия на лошадях, сопровождаемая звонким стуком копыт и окруженная топотом пеших солдат. Элитный отряд из двадцати вооруженных воинов смотрелся очень воинственно, особенно угрожающе, с направленными, отпугивающими приближаться народ, обоюдоостро заточенными копьями. А впереди этой шумной процессии ехали глашатаи, звеня в бараны по несколько раз, оглашая улицы города о приезде чиновника высокого ранга. Обычно столичных приезжих встречает бродящая по городу толпа зевак. В этот раз город Чэнду, в котором оказался путешествующий Гуань Шэн, встретил удивительным безмолвием и даже тишиной. Их никто не встречал. Празднования велись во всех городах империи, однако, здесь часть городских улиц была перекрыта и окружена городской стражей непонятно по какому поводу, что затрудняло проезд. Пришлось ехать объездной дорогой, благо такая вообще была, что для провинции довольно уникально, в связи с чем проезжающая мимо процессия, направляющаяся к поместью Наместника, не заметила размазанную кровь на булыжной мостовой, затоптанную множеством двуногих и четвероногих.

Теплого приема для Начальника департамента казначейства никто не ждал, но он был оказан согласно этикету. Наместник разместил небольшую делегацию у себя в западной части поместья, предназначенной для приема важных гостей, где прибывшим чиновникам были предложены легкие закуски, вино и свободный проход на любую цветочную лодку. Однако, Цин Жу был не таким человеком, которого можно купить усладами для тела и души. Развлекаться он не любил, дома его ждала любящая жена, изменять которой в угоду собственных низших слабостей супруг не думал и не собирался впредь, о чем прямо заявил оторопевшему от такого прямого отказа Наместнику. И официальным тоном попросил подготовить для передачи собранные денежные средства и все отчеты, если они готовы, в любой момент готовый к подсчету слитков и опечатыванию сундуков с серебром. Наместник, рано обрадовавшийся приезду столичных гостей, грустно вздохнул и велел немедленно найти сборщика налогов и привести его в здание магистрата.

Вошедший тип был крайне неприятного вида, с редкими длинными усами, напоминающими тараканьи, потрепанное лицо было покрыто рыжими веснушками, а подобострастное[1]поведение быстро вывело Начальника казначейства из себя. После того, как все представились, Цин Жу перевел тему из весьма нескромных развлечений Чэнду в рабочее русло и потребовал выдать ему на руки отчеты и приготовить собранное серебро к пересчету. Хорошо, что запрошенное было исполнено быстро, иначе терпение Цин Жу уже подходило к концу. Выданные реестры и бумаги с виду выглядели слегка потрепанными, вызвав у него легкое разочарование. Эх, какая небрежность! А выставленные сундуки при беглом осмотре набиты серебром лишь поверхностно.

– Потребуется несколько дней для проверки. Можете быть свободны, – строго распорядился он, командуя в поместье Наместника Чэнду, желая, чтобы все поскорее удалились восвояси, особенно слуги.

Отчеты и реестры были у него в руках, но едва оказавшись в комнатах, предложенных для отдыха Наместником, Цин Жу заметил наличие лишних кроватей, что вызвало приступ смеха у приличного человека.

– Думали, мы только развлекаться с куртизанками приехали! – говоря это Гуанб Шэню, Начальник департамента имперского казначейства направился к столу, на котором наблюдались некоторые лишние детали, отвлекающие от работы. Он попросил своего помощника оставить на столе только нужные для работы вещи, а именно: писчие принадлежности, коробочку с тушью, подсвечник со свечами и чайный сервис.

Цин Жу выпил несколько чашек зеленого чая и призадумался, глядя на сложенные перетянутые белой нитью реестры. Проверять счета следует внимательно. Для такой работы нужна тишина и спокойная атмосфера расслабленности. С этого стола было удобно глядеть в открытое окно и ощущать дуновение ветерка. Шум уличного празднества начал отвлекать уже ближе к середине дня, а дразнящие и даже жгучие запахи непонятных блюд будоражили не только воображение и ноздри, но и заунывно урчащий живот, требующий чего-нибудь съестного.

Однако, как только Начальник департамента достаточно созрел для того, чтобы прогуляться по городу, чтобы своими глазами убедиться в существовании блюд, опознаваемых лишь по ароматам, рисовавших ему воображение, хорошая погода быстро сменилось сильным ветром и дождем. Город Чэнду был известен своей непредсказуемостью. Всего то час назад светило солнце, а сейчас хмурое небо да тучи, грозящие скоро вновь пролиться проливным дождем.

Он послал своего секретаря купить ему что-нибудь вкусного и желательно сделать это под навесом, игнорируя затрапезные лавочки. Гуань Шэн вышел, выпросив у встреченного в поместье слуги бумажный зонт.

Такая резкая смена погоды плохо влияла на настроение и самочувствии Начальника. Суставы болели от сырой погоды и долго держать шею в согнутом положении над бумагами, напрягая глаза, вызвало бы новые приступы боли. Отчего то глаза слипались и потянуло в сон. После принесенной еды работалось еще тяжелее. Ничего страшного, если он поспит днем и восстановит силы, ведь теперь у него есть надежный помощник, которому можно поручить важное дело.

Как же вообще было хорошо, что можно поручить свою работу кому-нибудь другому, а самому позволить немного отдохнуть, если б не погода, то он и сам бы все проверил и прогуляться бы тоже сходил. Так что эта поездка станет очередным испытанием для будущего карьерного роста молодого человека. И ему отдали на чтение и проверку крайне важные документы.

Сонная апатия чуть не захватила и молодого человека, который не страдал от ломоты в суставах в силу возраста, но хмурая погода все равно удручала, особенно когда ты лично познал ее превратности. Потребовалось несколько более углубленного чтения и столько же часов, чтобы разобраться в денежных делах города Чэнду и выписать колонками нужные сведения для сверки. Какие несколько дней? Сутки? Тут основной работы было то на несколько продуктивных часов! В самом начале нашлись ошибки, суммы в отчете не сходились на нескольких страницах, а дальше все стало понятно. Кое-кто намеренно занизил сумму предполагаемого ежегодного сбора в несколько раз, списывая обстоятельства, от которых зависел сбор, якобы продовольствия не хватало, народ бедствовал в последние неурожайные кварталы, Чэнду якобы страдал от незатихающих пожаров и продолжительных засух, от которых ничего не слышала столица. Обычное дело там, где целый год влажность заставляет изливаться потом. Пострадало множеством посевов, зерна склевали птицы, но не настолько же, чтобы выклевать целый урожай? Какая глупость!

Хитрый сборщик налогов думал, что столичные чиновники тоже ничего не сведущие глупцы? Или же собирается подкупить их, заплатив за раскрытие своего обмана, о котором, судя по всему, не ведал Наместник.

Цин Жу проспал глубоким сном до самого вечера, успело стемнеть и часовой на улице прокричал о наступлении позднего часа Собаки. Час свиньи, следующий следом за ним, считался уже комендантским и строго ограничивался свободой передвижения по городским улицам, по которым проходили патрули. Выходить из усадьбы Наместника было уже нельзя. Жаль.

Гуань Шэн доложился об исполненной работе проснувшемуся Начальнику, решившему завтра утром лично встретиться со сборщиком податей, чтобы потребовать объяснений и призвать виновного к ответу. Согласна традиции по данному требованию ему нужно было написать подробный доклад с объяснением причин почему так произошло.

Однако, утро началось не так как планировали. В назначенный час сборщик налогов не явился. Не явился он и после нескольких часов мучительно всех раздражающего томительного ожидания. Раздосадованный этим обстоятельством Цин Жу, для которого служба была чуть ли не важнее остальной жизни, позабыв о вежливости, которую он должен был соблюдать с Наместником, по рангу, находящемуся гораздо выше его, повысил тон голоса и важно потребовал:

– Где Ваш этот гнилой сборщик податей? У меня к нему важное дело! Врученным им вчера реестры у меня совершенно не сходятся по суммам!

Работу, полностью выполненную его юным помощником, даже не оценили по достоинству, не высказав ни слова похвалы, как само собой разумеющиеся завершение дела, присвоив всю славу себе. Секретарь на него не роптал. Обиды не затаил. Но так не могло продолжаться вечно – молодое упрямое сердце требовало общественного признания и призвания собственных заслуг.

Испуганный повышением голоса и тем фактом, что он может быть замешан в каких-то чужих махинациях, быстро сориентировался, перехватив инициативу и тот же тон собеседника, Наместник города Чэнду закричал на своих бестолковых слуг:

– Где этот засранец и обманщик Мань Юй!? Где он? Срочно разыщите и приведите его сюда! Полдня прошло, а его все нет!

Не явился он и по велению разозленного Наместника. За это время Гуань Шэн Мин успел пересчитать все количество зажжённых свечей в огромном холле для приемов и даже несколько раз пересчитать количество свитков, уже изрядно запылившихся на полках. Слуги в поместье и правда были бестолковы. Даже отсутствие чистоты и порядка на полках выдавало безразличие Наместника к внутренним делам провинции.

Тогда Цин Жу в сопровождении своего помощника и двух выделенных Наместником секретарей в сопровождении охраны поехали к дому, где жил сборщик податей Мань Юй.

Прибыв ко двору его дома они обнаружили его мертвым, лазуревого цвета одежда были покрыты и заляпаны кровью. Человек скончался от потери крови. Его ударили по затылку каким-то оружием или предметом, но достаточно весомым, чтобы человек от неожиданности нападения потерял сознание. Тело еще не успело остыть, крови натекло много, а это означало, что еще при жизни ему было нанесено множество ранений, представляя собой по итогу кровавое месиво.

Закончить свою нечестную жизнь столь ужасным образом не пожелаешь и врагу. Зато последняя по писку моды одежда, сшитая из парчи Шу цвета цин[2]кем-то, была старательно расправлена, даже все складочки на рукавах. Будущий цензор, стоявший позади в окружении двух секретарей, возомнил себя юным следопытом, подмечая для всех очевидные детали, зримые любому наблюдателю, но заметные лишь смекалистым людям, и слушал их разговоры:

– Получается кто-то прибыл в поместье рано утром, чтобы его убить!

– Как раз в тот час, что он должен был явиться на встречу с господином Цин Жу.

– Необязательно. Может убийца был из поместья? Обиженный на постоянное битье слуга или подверженная насилию служанка? Характер и манеры сборщика податей были развращенными, в своих стремлениях он не ведал границ, – охарактеризовал не лучшим образом Наместник своего мертвого чиновника.

Рядом с поместьем стали собираться люди, бурно обсуждаю ситуацию:

– Да он скорее всего наворовал не один, подозреваю, что у него был сообщник, который ему помогал!

– Что-то мне подсказывает, что главный подозреваемый это сам Наместник. Сам наворовал сполна и приказал убить помощника-подлеца, чтобы скрыть следы своего преступления.

–Т-с-с-с… ты это потише говори. Чиновники рядом.

– Ага, но в таком случае тогда это уже компетенция цензоров.

Гуань Шэн Мин не мог не согласиться с чужими предположениями, люди довольно здраво рассуждали. У кого еще был мотив для убийства? Но вина Наместника пока не доказана, а обвинять такую важного сановника вправе только цензорат. В случаи подобного рода не стоит вмешиваться другим ведомствам. Ясно было одно – сборщик податей проворовался, о чем стоило доложиться во дворец докладом на стол императору. Впрочем ежегодный сбор податей в связи со смертью сборщика никто не отменит, главное чтобы денежные средства благополучно добрались по итогу до столицы, дабы передать собранное в казну на благо государства.

Секретари послали стражников привести судью и коронеров, остается все меньше времени для первичного осмотра. Шэн Мин отошел от болтающих секретарей в сторону, ближе к лежавшему телу. Он впервые видел труп человека, да еще так близко. Каким бы мерзким обманщиком ни был при жизни этот человек – он не заслуживал такой смерти. А каким он был, кстати, человеком? Судя по рассказам Наместника не особо хорошим.

Не стоило терять драгоценное время. После беглого осмотра, Гуань представился секретарем, но не уточнил какого именно министерства, потому что времени до приезда судьи оставалось мало, успел задать несколько вопросов толпящимся слугам этого поместья.

Как выяснилось, ни жены, ни детей у того не было, вел он распутный образ жизни, тратя большие суммы на посещение цветочных лодок и выпивку. Если пил вино то бывало напивался, тайно баловался опиумом, и к служанкам тоже приставал, слуг бил ногами, устраивал бурные попойки для своих близких друзей, тратил большие деньги на безделушки для себя и подарки куртизанкам, покупал лучшую парчу Шу для праздничных и даже повседневных одеяний. Повариха с кухни сообщила ему, что хозяин даже приглашал домой куртизанок, а последнее, как известно, требовало очень внушительных вложений.

Шэн Мин тоже заметил, что на убитом была одета праздничная одежда цвета Цин. Впрочем неудивительно, ведь месяц голодных призраков пусть и был мрачным по своей сути, но все-таки считался праздничным. Эта неизвестная общая деталь преступлений исчезала из внимания следопытов каждый раз, потому что к месту происшествия всегда прибывали разные коронеры. Однако, этот факт все-таки был замечен и народ начал шептаться. Именно это до прихода стражей Гуаню поведал один из разговорчивых слуг.

Впрочем, убийство и разбирательства такого рода не должны были касаться государственных чиновников, прибывших с определенной миссией. А вот хищение казны уже дело серьезное. Стоило дождаться имперского цензора.

И по случайному стечению обстоятельств, им стал именно Джун Чэн.

Молодому любопытному человеку стало интересно, и он, не дожидаясь приезда цензора, сам стал расследовать это убийство, предполагая, что возможно, как высказали ранее, у убитого был сообщник, главным подозреваемым которого так и оставался Наместник Чэнду. Вряд ли это дело будет улажено «без подачек в открытую пасть тигра». [3]

Ежегодный сбор не досчитался приличной суммы и пока нужное количество серебра еще не было собрано, поездка за податями затягивалась ожиданием прибытия столичного цензора.

Днем после выполнения всех поручений Гуань Шэн освобождался под предлогом, что купит Начальнику его любимых сладостей или диковин, гулял по городу в поисках возможных улик, задавал вопросы, разузнал о приятелях сборщика налога, ища их по всяким злачным местам и цветочным лодкам.

Завидев симпатичного молодого человека на пороге Павильона Наслаждений, его не отпускали до самого рассвета. И не спавши всю ночь напролет, он отправлялся назад, выполнять несложные поручения из разряда подай и принеси.

Так порочный круг повторялся на следующий день. Скоро молодой человек по глупости по видимому увлекся выпивкой и развратной жизнью, которые одновременно открылись ему в злачном городе Чэнду, славящегося подобного рода развлечениям. Еще несостоявшегося будущего помощника Верховного цензора не повезло быть замеченным людьми цензора в столь неподобающем для чиновника поведении. И это ровно год до повторной сдачи экзамена на чиновника на ранг выше. Если бы в столице люди знали, как он праздно проводит свои ночи вместо саморазвития и обучения. До поры до времени никто не подозревал о темной ночной жизни Шэн Мина, пока, однажды, он не был лично пойман Цин Жу, когда он тихо выбирался из поместья с заходом солнца. Привычный маршрут темноте был незрим охране поместья, а дерево, соприкасающиеся с закругленной крышей густой кроной скрывала перемещения одетого в темные цвета человека. На этот раз не удалось покинуть поместье Наместника незаметно.

Неожиданный вопрос Наставника застал его в дверях, когда он собирался перелезть через открытые ночному воздуху ставни.

– Опять пошел развлекаться, срывая нераспустившиеся цветы[4]?

Вопрос, заданный в спину, неожиданно показался молодому человеку обжигающе ледяным, как приставленное острое лезвие ножа к коже. Взгляд человека за спиной казалось прожигал насквозь и было стыдно поворачиваться лицом, но оказавшись раскрытым в ночных побегах не было смысла придумывать иные отговорки – он был застигнут с поличным. Но обернувшись, он убедился в том, что ему никто не угрожает оружием в спину. Когда нет времени придумать красивую ложь лучше сказать чистую правду.

– Чтобы узнать об убитом сборщике налогов хочу выяснить имена его друзей, которые могли быть его подельниками. Один из них может быть убийцей. Чтобы понять это – нужно узнать какой жизнью жил убитый, – честно признался секретарь своему Начальнику.

– Аа-а-а… так значит только для этого проводишь время на цветочных лодках вплоть до рассвета? И что потом? Повторишь судьбу убитого и начнешь воровать, когда закончится жалование за этот месяц?

– Я так не поступлю, – уверенно заявил молодой человек, щеки которого вспыхнули румянцем от смущения.

– Знай одно – я в тебе оказался крайне разочарован. Свою жизнь ты закончишь, боюсь, что также – убитым, – сказав это Начальник развернулся, высказав свое недовольство, предрекая горькую кончину своему любопытному секретарю, сующему свой нос в чужие дела.

И с испорченным настроением, но предоставленной свободой оставил молодого человека с невысказанными оправданиями. Наставник не стал бы останавливать человека, даже если его путь вел к разрушению судьбы.

Были ли сказанные слова беспокойством о судьбе молодого человека? Зачем ему было ввязываться в расследование этого дела? Но разве он каким-то образом подвергает свою жизнь и репутацию опасности? Он желает разузнать побольше об убитом, жить его жизнью, чтобы найти ниточки и связи. Что в этом такого уж плохого и недостойного?

Гуань Шэн Мин от природы был одаренным: ему повезло наследовать от отца пытливый ум и хорошую память к языкам и с внешностью повезло, правда, он был больше похож на мать, чем на отца, обладая более мягкими и миловидными чертами лица.

Разве признается он начальнику Цин Жуну, что с него еще ни одной монеты не взяли ни в одной из цветочных лодок. Ведь шел он туда опрашивать куртизанок да постояльцев, проводя опросы за вином, чтобы собеседнику легче было развязать язык, сам то он, не хмелел, хоть от него и пахло утром вином, разум при этом оставался чистым и ясным. Да и платил он за сведения, а не за развлечения, оплачивая лишь вино и цену входного сбора.

В итоге поговорив со всеми, с кем только было возможно, он узнал следующее. Жертва была не первой. Места убийств были разные. Жертвами были люди, между которыми не было ничего общего.

Первым обнаружили мужчину, им оказался торговец пряностями, приехавший на верблюде в столицу, чтобы открыть здесь свою палатку с товарами, привезенными из Персии. Второй ужасной жертвой стал ребенок: маленькая девочка восьми лет, отбившаяся от незадачливых родителей, и потерявшая на западном рынке и убитая там же, где ее нашли под палаткой, продавшей другим детям засахаренные фрукты. На следующей неделе убитым оказался местный купец, торговавший солью. Потом не повезло цветочнице, продававшей желтые хризантемы. Следующей жертвой оказался стражник, получивший свой долгожданный отпускной день. Его тело было найдено у восточных ворот, возле которых он при жизни всегда стоял на страже.

После продолжающейся череды убийств к ним стали относится серьезнее, но лишь тогда, когда был убит тот самый сборщик податей. Должно быть хоть что-то, что их объединяло! Несомненно, есть общие детали, которые местные упускают из виду!

Но была все же одна схожая странность между убитыми. Неизвестный убивал прохожих людей в одежде одинакового цвета, а именно цвета Цин. Цин – это красивый цвет: одновременно и лазуревый, и зелено-голубой, и нефритовый. Причем, убийце было неважно: освященная ли улица, оживленная или пустынная. Ходят по этим улицам глашатаи, стражники или нет. Демон Чэнду, как его прозвали в народе, голодный дух-призрак ничего и никого не боялся. Людей убивали ночью в своих постелях, за работой, на прогулке, прямо посреди оживленной улицы, в полдень, и никто не видел, как именно было совершено убийство. Странным было и орудие убийства, трудно было предположить, что это было.

Возможно, между жертвами была какая-то определенная связь, о которой другие просто не догадываются…

[1] Раболепное, льстивое, угодливо-покорное поведение

[2] Цвет Цин – голубовато-серо-зеленый, цвет нефритовой посуды

[3] «Без подачек в отрытую пасть тигра- то есть дело не обойдется без взяток не только для «правильного» рассмотрения, но и для ускорения рассмотрения дела

[4] Срывать бутоны – проводить время в наслаждениях с женщинами

Глава 2 Драконья икра

«Благородный человек не помнит старого зла»[1].

[1] Китайская пословица

Как в воду глядел…

Так вышло, что Гуань Шэн как-раз возвращался с цветочной лодки к поместью Наместника, но шел окольной дорогой в надежде как можно быстрее проветрить голову после ночных возлияний. Долгой дорогой перебирал в уме те факты, которые ему удалось узнать. Тратя время на цветочных лодках, он успел выяснить не так много, как хотелось бы. Ему стало известно, что убитый сборщик налогов на прошлой декаде потратил большую сумму денег на развлечения и попойки, и обратился к ростовщику, пообещав отдать нужную сумму после сбора податей, а именно к концу этого месяца за выкуп любимой куртизанки. Но ростовщик принял его за обманщика, посчитав, что если от человека несет вином, от одежд его веет опиумными дымами, то человек он однозначно неблагонадёжный и отказал тому в выдаче денег, желая не рисковать с их возвратом назад. Тогда сборщик налогов обратился к нескольким своим знакомым дибао, которые отчитывались лично Наместнику и переманил их на свою сторону, обещав взаимовыгодную сделку: они будут работать на него, а не на людей Наместника, так дибао получат вдвое больше обычного, и, таким образом, в выигрыше окажутся обе стороны. Так он планировал быстро собрать нужную сумму, которую уже задолжал одной цветочной лодке, внеся задаток.

Но тут ход его размышлений был прерван шумом и встревоженными женскими испуганными криками, пришлось сменить направление маршрута, завернув на соседнюю улицу, чтобы узнать, что там произошло.

Здесь жили купцы с торговой улицы. За забором виднелись короба со специями, плетеные корзины с фруктами, и бочки с неизвестным содержимым.

Неужели новое убийство?! Гуань Шэн Мин недолго радовался своей удаче, если так то дело серьезное, нехорошо улыбаться – тут человека убили.

Но он считал, что для него это был отличный шанс проявить себя в столь непривычном для себя деле. О возникновении каких-либо трудностей молодой человек не предполагал. Это было всяко лучше, чем считать бесконечные столбцы цифр, читать скучные тексты, ища в них ошибки, несостыковки. Было бы здорово вообще не прикасаться к бесконечным отчетам, которыми в последнее время старался нагрузить его Начальник департамента. Заняться чем-то по настоящему интригующим и таящим загадки уже казалось отдыхом.

Оказалось, что убитым стал торговец рисом, обнаруженный мертвым на заднем дворе своего дома. Как выяснилось, торговые дела его только недавно пошли в гору. Обидно было то, что ему так и не удалось осуществить свою главную мечту – немножечко разбогатеть.

Молодому секретарю даже удалось первым обследовать тело до явки стражи, которая должна была опечатать и огородить дом от посторонних глаз. Ждали коронера и осмотрщиков трупов.

Яркий цвет парчи Цин сразу бросился Гуань Шэню в глаза. Седьмая по счету жертва ритуального убийства.

А это что? Его острое зрение заприметило какие-то песчинки, разбросанные по телу. Это оказалась драконья икра![1] Тело было словно специально обсыпано редким круглым рисовым зерном слегка песочного цвета, судя по всему, редко встречающимся, потому что Гуань видел такой сорт в первый раз. До этого молодой человек и понятия не имел, что бывает такой необычный рис.

Вот интересно была ли эта деталь при прошлых убийствах? Неизвестно. Стоит дождаться следующего, чтобы сопоставить уже собранные факты.

Он уже видел тело убитого сборщика налогов, также убитого у себя дома в праздничной одежде. Совпадение? Однако, тогда у секретаря не было возможности детально рассмотреть место преступления.

Сейчас же бегло, но не упуская деталей, осмотрев труп среди толпы набежавших так же как и он зевак, обнаружил тело холодным и уже слегка закоченевшим, а это означало, что с момента смерти прошло больше, чем несколько часов. Так по крайней мере убедительно заявил мужчина, являвшийся мертвому соседом. Сосед с утра пораньше хотел пойти возделывать землю, не слышал ничего подозрительного, но увидел ворота нараспашку и это вызвало у него недоумение.