Двойник. Сатирический роман

Глава 1. Собрание

– Значит так. Ещё один стакан – и конец нашей демократии! Всё! Наглая, самодовольная рожа, самодур, алкоголик! Тут ложкой деревянной меня спьяну треснул. Да так больно. Прямо по голове попал. Я знаю, он нарочно туда метил. «Где водка? – кричит. – Если через минуту водки не будет – раздавлю, панимашь!!! В пыль сотру лагерную!» Я ему резонно замечаю, что я сюда поставлен вопросы решать, то есть консультировать его и подсказывать, как правильно наладить демократию в стране. А он кричит: «Без водки не позволю демократию строить, сначала водка, панимашь, а потом демократия! У нас, – кричит, – менталитет такой, а не хочешь, катись обратно, панимашь, и у себя эту хрень заморскую налаживай!» Ну разве это работа? – говоривший был очень разгорячён. – Насосётся водки, как клоп крови, и дебоширит. Нам надо принимать какое-то решение. Дальше так продолжаться не может – завалим всю операцию! То есть демократизацию!

Вся эта пламенная тирада была выдана докладчиком на большом совещании. Он действительно был очень взволнован, глаза его горели огнем. Звали докладчика доктор Шулер. Доктор – не в смысле врач, а просто доктор. Но почему и что это означает, до сих пор до конца непонятно: то ли звание такое, то ли обращение.… На докладчике был очень приличный и, судя по всему, дорогущий костюм от какого-то известного кутюрье (тоже, кстати, непонятно – имя это, или фамилия, может кличка такая, или фирма так называется?). Лицо он имел очень благородное и значительное: прямой нос, чуть-чуть пробивающаяся на висках седина, правильные черты лица… Такие лица раньше имели секретари парткомов средней руки, некоторые актеры, которые их играли, и нарисованные люди на агитационных плакатах. И ещё схожесть была, очевидно, в том, что и доктор Шулер, и секретари парткомов, и люди с плакатов, были «беременны» некой идеей, которую им надо было нести в массы, поэтому и лица имели одухотворенные. Доктор Шулер был очень большой начальник – руководитель Группировки иностранных советников, присланных в страну для оказания всяческого содействия и окончательного внедрения в России демократии. У него имелись чрезвычайные полномочия: по любому вопросу его слово было решающим и окончательным. Он мог назначить, уволить, снять, растоптать и обезвредить любого человека в этой стране. Некоторым исключением из общего правила был всенародно избранный Президент.

– Вот так, – закончил пламенную речь доктор Шулер и направился на свое место в президиум. Присутствующие, в основном, иностранцы, в таких же дорогих костюмах, как и у докладчика, но не все с такими же благородными лицами незамедлительно отреагировали репликами с мест.

– Ес, ес! Я, я! Уи, уи! – слышалось со всех сторон. Реже доносилось восклицание: «Добже! Добже!» По всему было видно, что ситуация, изложенная докладчиком, им знакома не понаслышке. Все очень разволновались. Но, справедливости ради, надо сказать, что, несмотря на волнение, собравшиеся вели себя очень достойно. Никаких безобразий и анархических проявлений типа вскакивания с мест и резких выкриков никто себе не позволил. Сразу было видно, что люди организованные и сдержанные. На трибуну выскочил один из них – советник по демократизации процессов употребления алкоголя:

– Нас заслал в этот дикий страна для приведения в ичполнение ошень важных работ. Ми все есть, за исключений руководства этот страна, – он сделал небольшой поклончик в сторону, где сидели несколько человек, по виду от иностранцев ни чем не отличавшихся, – ошень хорош спецья́лист в ошень разный область. Нас прислал помож этот дремучий и бескультурный страна встать на путь демократ. Ми знал, что будит не прост. Работа́ем много, учим, обисняем, наставляем. И всё ради того, чтобы этот народ получил свой свобод. Вышел из ос зла и начал жить по нашим закона́м – закона́м свободного мира. А Президент – алкач! Так работа́ть нельзя. Я ест ошень большой, – советник гордо и надменно посмотрел в зал, хотя росточку был маленького и совсем дохленький, – ошень большой спесья́лист по алкоголь. Я и наш Президент лечил. Наш наук ошень продвинут и ми имеем ошень много средств от запой. Но так работа́ть нельзя. Если этот будет продолжаться, генералу доложу, в каких условий служит приходится. Тут, как вы говорит, один из трех: или надо его в наш хорош клиник ло́жить, но этот ошень долг, или вставить на весь глубину его большой жоп ваш русский ракет, иначе толк не получится!!! – щуплый советник обреченно махнул рукой и направился на свое место.

– Ракет! Ракет! – закричали в зале. – Ес, ес! Я, я! Уи, уи!!! Ракет!!! – зал опять загалдел. – Добже!

– Господин фёст-министр, – громко сказал доктор Шулер, – что Вы на это скажете?

Тут забеспокоилась и зашевелилась группа господ, которую алкогольный советник назвал руководством этой страны. Группа была очень похожа на основную массу иностранных советников, но при этом резко от них отличалась. Хотя и костюмы дорогие, и держались с достоинством… Наверное, дело было в лицах: один был какой-то подозрительно рыжий и наглый, у другого были такие хитрые глаза, и они так быстро бегали в орбитах, что голова могла закружиться, если долго на него смотреть… Фест-министр был подозрительно толст, маленького роста и похож на молочного поросенка: щечки висели и при разговоре покачивались… Вид слегка удивлённый и озабоченный, как будто его только что оторвали от корытца со сгущённым молоком. Он всё время причмокивал и присасывал языком, как обычно делают вампиры и упыри в страшных фильмах… Фёст-министр встал.

– Не ракету, – ответил он, – не ракету, мистер Дринкер, – повторил фёст-министр, обращаясь то ли к предыдущему оратору, то ли к залу, – а торпедо. Это препарат такой против запоев, только он малоэффективный, – все сидящие рядом с фёст-министром одобрительно, с видом профессионалов, закивали головами. – И вообще, вы все, конечно, очень хорошие специалисты в разных областях, – он недружелюбно посмотрел в сторону мистера Дринкера и зловеще причмокнул, – поэтому вас и заслали, извините, прислали к нам советниками. Но запои оставьте нам, мы в этом лучше вас разбираемся. Пил, пьет и будет пить: ничего не поделаешь, уж очень долго это у него всё… Сказывается большой опыт партийно-хозяйственной работы. И торпедо, наверное, не одну переварил, – фёст-министр причмокнул и показал всем зубы, – это для нас даже лучше. Стакан налил – бумагу подписал, второй налил – ещё подписал… Польстил немного ему, пьяному, – он и растаял. Президент должен быть управляемый. А то попадется какой-нибудь, себе на уме, выпендриваться станет. А у нас, господа, План – План Демократизации, утвержденный всеми странами свободного демократического мира, – фёст-министр повысил голос, из последних сил сдерживаясь от присасываний и причмокиваний, которые были бы в данной ситуации очень неуместны, – План операции по демократизации России. И мы этого добьемся любой ценой, товарищи! – торжественно и пафосно закончил свое выступление фёст-министр, видимо рассчитывая на овации. Но этого не случилось. Раздались жидкие аплодисменты, и опять посыпались вопросы и комментарии. «Проклятое коммунистическое прошлое сказывается, – шепнул он рыжему, сидящему рядом, – привык я на партсобраниях выступать».

– А как Президента предъявлят, он же выступат должен, – раздались голоса из зала, – в народ ходи́т. С таким опухшим харем. И язык у него ещё!.. Такое иногда хлюпнет!

– И ещё дерётся! – все опять загалдели. – Грубит! Хамит! – напряжение в зале нарастало. Вопрос был действительно непростой.

– Давайте уже привыкать к особенностям нашего языка, – заискивающе улыбаясь ответил фёст-министр, – не харя, а рожа. Или морда. Харя у свиньи – про Президента так нельзя говорить. Ну, а насчёт предъявить народу? Мы долго прорабатывали этот вопрос в Правительстве… И нашли выход из этого положения. Поручим спецслужбам найти двойника. Чтобы не запойный был. Страна у нас большая, народу пока ещё много… Найдём и будем его предъявлять в трезвом виде. Подучим, пообтешем, и вперед! – фёст-министр заговорщицки улыбнулся и причмокнул. – Как вам наш План?! – он посмотрел на доктора Шулера.

– Куда вперед? Опять вперед?! – раздался ропот из зала.

– Выражение такое. К делу отношения не имеет, – фёст-министр смутился, – меня раньше заставляли статьи про победу коммунизма писать, вот и осталось, товарищи… Извините. Господа… Правда, платили хорошо… – фёст-министр засмущался. – Вперед к победе демократии во всем мире! Ура, господа! – громко сказал он. Но зал его не поддержал, засомневался…

– А как двойник от настоящий отличать будем? Может, ему носит красный носки, или сделат его без волос?! – раздался голос из зала.

– Ну, как так? – расстроился фёст-министр. – Как лысый? Он же не похож будет тогда. Отличать просто – по запаху: если перегаром не прёт – значит, двойник. Всё очень просто… Двойника мы найдем в ближайшее время, просьба оказывать ему помощь и содействие по всем вопросам. И ещё. Уже поступают жалобы. Вы все, иностранные советники, работаете по своей специфике с профильными комитетами и министерствами, – фёст-министр сделал озабоченное лицо и хрюкнул, – Большая просьба: не пугать народ. Депутаты, министры… Они ведь тоже люди. Я, конечно, понимаю, что очень много там дремучих граждан, знают мало по своим темам, необразованные, но где других взять? Зато надёжные. У меня всё, – он обернулся к доктору Шулеру и причмокнул.

В президиуме сидел ещё один большой начальник. Без преувеличения можно сказать, что он являлся вторым человеком в стране, после доктора Шулера. Это был Секретарь, глава всей администрации Президента Филат Сергеевич: среднего роста, не худой, не толстый, с непримечательной внешностью, молчаливый и спокойный. Перед принятием любого важного решения Шулер обязательно с ним консультировался. Они внимательно выслушали фёст-министра. «А ведь поросёнок Швайник дело говорит, – тихо сказал Шулеру Секретарь. – Как это мне раньше в голову не пришло? Надо искать двойника.». Называть Хайдара «Швайником» начал Шулер: «Больно он на свинью похож. На маленькую, добрую свинку…».

– Спасибо, господин Хайдар! – громко сказал Шулер, обращаясь к фёст-министру. – Ошень хорошее предложение… Ищите! – и, обращаясь в зал:

– Прошу учест просьба фёст-министр. Надо относиться бережно к местному руководству этот страна. Не пугат. Не бранит. Действовать, преимущественно, из укрытий. Всем спасибо. Всем советник занят свой рабочий мест, – он грозно посмотрел в зал, – Виполнят!

Присутствующие неторопливо и размеренно потянулись к выходу. Только фёст-министр и его товарищи направились к президиуму.

– Доктор Шулер, – сказал фёст-министр, – вот, товарищи интересуются, – он плотоядно чмокнул, – когда же, наконец, начнётся приватизация? Мы готовы. И товарищ Бурдалис, – он показал на хитрого господина, – и, особенно, товарищ Рыжпейс.

– Ждём, – добавил Рыжпейс, – прям руки чешутся. Наконец-то приступить к выполнению ответственного, большого задания… А то всё больше трепотня какая-то…

– Ничего, ничего, ребятушки, – ответил Шулер, – скоро. Скоро начнётся настоящая работа, – он покровительственно похлопал Рыжпейса по плечу. И обращаясь к Секретарю, сказал:

– Застоялись офицеры!.. Ничего. Скоро им горячо придётся!..

Глава 2. Приезд

Поскольку кухонька у Виктора Карповича была маленькая, ужинал он в комнате, у телевизора. Чтобы было удобнее смотреть, брал табуретку, ставил её перед креслом – единственным, комфортным сидением в квартире, а на ней уже накрывал себе незамысловатый ужин. Карпыч (все так его называли и очень редко Виктором Карпычем) был родом из небольшого сибирского городка. Как и все сибиряки очень любил пельмени. Когда варил их, обязательно клал в воду лист лаврушки и сыпал несколько горошин черного перца. Потом, пока пельмени варились, делал к ним свой любимый соус: наливал в блюдечко уксус и добавлял туда горчицу, всё это хорошенько перемешивая. Поставив на табуретку тарелку с горячими пельменями, добавив сливочного масла, он обильно посыпал их молотым черным перцем, подготавливал пакетик с майонезом, из которого выдавливал его на каждую пельмешку отдельно, уже подцепив её на вилку. Включив телевизор и приготовившись ужинать, он услышал звонок в дверь.

– Кто там? – недовольно спросил Карпыч, пытаясь разглядеть гостя в глазок.

– Сто грамм! С прицепом! Примешь? – раздался из-за двери знакомый голос.

Голос принадлежал Михаилу Потаповичу, двоюродному дяде Карпыча, который жил и работал в том же сибирском городке, откуда был родом и Карпыч. Отношения у них всегда были тёплые и дружеские, но не виделись они уже несколько лет, поэтому Карпыч, никак не ожидавший увидеть своего дядю, очень ему обрадовался. Быстро открыв дверь, Карпыч выскочил в коридор и обнял его.

– Здравствуй, дорогой! Как я рад тебя видеть. Что так внезапно, без звонка?! – они обнялись и расцеловались по русской традиции три раза.

– Да не мог я позвонить, – ответил Михаил Потапович, – у нас во всём городе телефоны отключили! Говорят за неуплату… Не знаю… А телеграмму не отбил, так точного адреса твоего нет… Добирался так, на авось…

– Ну, давай, медведь сибирский, заходи. Гостем будешь! – Карпыч оценивающе посмотрел на родственника. Михаил Потапович, действительно, слегка напоминал медведя: большого роста, мощная фигура, крепкий… Карпыч же, наоборот, роста был невысокого, среднего телосложения…

– Ну и видок у тебя… Прямо – медведь из леса с чемоданами! Немытый – в столицу! – Михаил Потапович улыбнулся… Он знал веселый нрав племянника и на его шутки не обижался. Но и сам за словом в карман не лез.

Карпыч еще раз оглядел гостя. Михаил Потапович действительно был похож на медведя средних лет… Ну и одет, конечно, не по столичному… На спине рюкзак, переживший не один поход, два больших чемодана, не современных, пластиковых, с колесиками, а старых, добротных, такие много могут выдержать… Глядя на них, сразу было видно, что они тяжелые. Подхватив чемоданы, зашли в квартиру.

– Да, – сказал Михаил Потапович, оглядевшись, – сразу видно, что свой первый миллион ты ещё не заработал. Скромненько у тебя, – увидев тарелку с пельменями, одиноко стоявшую на табуретке, он потянулся к чемоданам, – Ну ничего, сейчас мы тебя подкормим! – открыв чемодан, достал несколько банок. – Куда ставить прикажете, уважаемый? – спросил он, довольно улыбаясь.

Традиция эта идет, наверное, издавна… В гости с пустыми руками ездить как-то неудобно… Когда Михаил Потапович освободил оба чемодана и рюкзак, жизненного пространства в квартирке не осталось совсем. Всё было заставлено банками, пакетами, свертками, мешочками… Даже на обеих конфорках маленькой газовой плиты нагло стояли трехлитровые банки с солениями: огурцами и помидорами…

– Миш, – грустно произнес Карпыч, глядя на все это изобилие, – а ты не подумал, где я жить-то буду? – он ухмыльнулся. – Ты надолго приехал? Пока половину не съешь – не отпущу.

– А я-то тут причём? Это все супруга твоя переживает.

– Ты же знаешь, что у меня с ней разделение труда – она готовит, я ем!

– Она говорит: «Как там Витя? На одних пельменях, небось, сидит?! Надо ему витаминчиков обязательно!» Пришлось взять… Это называется: из нищей провинции – в богатую Москву! – Михаил Потапович сделал широкий жест рукой, как бы охватывая всё привезенное, – вот соления: грибочки белые маринованные, рыжики, маслята… Очень хорошо идут под охлажденную, хорошую водку…

– Миш! – подал голос Карпыч. – Ты разве не знаешь? Водка бывает или хорошая или очень хорошая!

– Если это водка – тогда да! Но это у вас в Москве… Знал бы ты, что у нас сейчас под видом водки продают…

– Да ты, Миш, не думай, что в Москве все так уж шикарно, – констатировал Карпыч.

– Давай уже с гостинцами разберемся, а потом и поболтаем… Завершая тему грибов, должен напомнить тебе, что грибы – это не еда, а закуска! И употребление их в отдельности от крепких напитков категорически запрещается! А то ты тут, в столице, может, забыл уже? Дальше… Сушеные грибочки… Потом идут овощи… Огурцы: солёные, маринованные, малосольные… Тоже, кстати, закуска… Но иногда можно и так… Хотя и не приветствуется… С помидорами, думаю, всё ясно… Баклажанная икра, кабачки, жаренные болгарские перцы, маринованный чеснок, жгучка, яблоки мочёные, маринованная слива: всё из своего сада-огорода… Домашнюю тушенку я брать не стал, но рыбу солёную навязали, тоже в банках, – Михаил Потапович хотел продолжать, но Карпыч его перебил.

– Давай быстренько распихаем всё это по углам, чтобы пройти можно было, и садимся ужинать. Очень уже есть хочется, да ещё ты тут со своими комментариями, – Карпыч облизнулся. Они стали активно освобождать жизненное пространство.

– Виктор, ты мне полотенце дашь? Я в душ хочу сходить.

– Не получится. Воду горячую опять выключили.

– Жалко.

– Медведь всю жизнь не моется и неплохо себя чувствует. Эй, Потапыч, – одернул Карпыч родственника, глядя, как тот активно убирает запасы по полкам, – ты белые-то маринованные оставь! Нам же ужинать сейчас.

Любая хозяйка подтвердит, что маленькая кухня – это ужасно! Если холодильник поставили, то про стиральную машину можно забыть… Или придется ставить её в коридоре около входной двери. И так не пройти. Какая там микроволновка или комбайн?.. Кухонная посуда, и та не влезает, не говоря уже о продуктах. Что делать? Так уж строят… Но, есть в этой тесноте и преимущества: всё рядом, всё под рукой… Как-то у Карпыча на кухне собирались его сослуживцы, так один из них, некурящий, сидя за столом, всё время открывал ногой форточку – проветривал… Правда, он был очень высокого роста.

Михаил Потапович, на правах гостя, сидел на почетном месте – около холодильника. Карпыч, на правах хозяина, лицом к столу и спиной к плите. Не вставая с места, чуть повернувшись назад, он изредка переворачивал картошку, жарившуюся на плите, иногда споласкивал что-нибудь в мойке, выбрасывал в мусорное ведро отходы и, если надо, доставал что-нибудь из столов и полок.

– Миш! Ну где лучок? Картошка уже почти готова… Лук не успеет поджариться! – обратился он к Михаилу Потаповичу, который старательно резал луковицу на доске. – Давай уже!

– Да сейчас, сейчас. Лук надо резать мелко, иначе невкусно получится! – он передал Карпычу доску с нарезанным луком. – Стой! Отсыпь немного в грибы, так вкуснее будет.

– Ну что? – кивнул Карпыч в сторону стола. – Скромненько, но со вкусом, – он явно кокетничал, стол был на высшем уровне! Может быть, по сравнению с каким-нибудь новомодным рестораном и выглядело скромненько: в ракушках никто не пищал, и чёрная икра на стол не вываливалась… Но и без этого, глядя на стол, душа радовалась… Белые маринованные грибочки с мелко нарезанным репчатым лучком, немного солёных рыжиков, квашеная капусточка с клюквой, домашние соленые огурчики, баклажанная икорка, сёмга домашнего соления… – Сначала закусим, – резюмировал Карпыч, – потом у меня немного солянки мясной осталось, позавчера варил, ну, и картошка жареная с луком… Пойдёт? – он вопросительно посмотрел на Михаила Потаповича. – А пельмени на завтрак оставим…

– Солянка настоящая? С каперсами? – спросил Михаил Потапович. – Ты как сказал – сразу соляночки захотелось, давно настоящей не ел…

– Нет, Миш, ненастоящая, искусственная, – Карпыч презрительно хмыкнул, – с чипсами… Ты же знаешь, как я солянку делаю… Если две полных тарелки не съешь – обижусь…

– Тогда грей быстрее! – ответил Михаил Потапович. – Я могу её и до закусок…

– Ну уж нет! – ответил Карпыч. – По первой под грибки… Доставай, Миш, водку из холодильника, там, на нижней полочке…

Как уже говорилось ранее, Виктор Карпович и Михаил Потапович были родственниками. Жили они в одном из сибирских городков. Основным предприятием в нём был большой завод, который выпускал какую-то важную продукцию для космических ракет. Михаил Потапович работал в конструкторском бюро: что-то там изобретал, имел кандидатскую степень. Виктор Карпович после окончания столичного института тоже пришёл на завод, но не в науку, а на производство. Сначала работал мастером, потом постепенно дорос до начальника цеха. Жизнь в городке текла своим чередом: медленно, спокойно, провинциально… Потрясающая природа, чистейший воздух, изумительные по своей красоте церкви, бескрайние леса, дачи с их непременными огородами и вечными заготовками, рыбалка, охота, грибы… У Карпыча, который после длительных поисков своей половинки, наконец, женился, понемногу стали появляться детишки, у Михаила Потаповича – внучата…

Жизнь шла своим чередом… Но вдруг по телевизору стали раздаваться не совсем понятные слова от начальства: «Свобода! Демократия! Перестройка! Углу́бить! На́чать! Деспо́тизм!» Сначала все обрадовались: несмотря даже на полное пренебрежение ударениями и, вообще, родным языком – уж больно непривычно это всё было – очень хотелось этой самой свободы. Поверили, жизнь за этого начальника готовы были отдать! Постепенно, из-за отсутствия финансирования, завод начало лихорадить, и вскоре он окончательно остановился. Работы в городе не стало совсем, жить начали как в средних веках – натуральным хозяйством. Что вырастили на огороде летом, то и поели. Карпыч, как более молодой и энергичный, подался в Москву на заработки. Снял квартирку на окраине столицы и стал выживать… Нашёл старых друзей-москвичей, с которыми вместе учился в институте. Чем он только не занимался! Сначала открыл кооператив – пытался торговать компьютерами, потом зарегистрировал малое предприятие – занимался строительством. Купил себе подержанный Мерседес… Иногда, когда с деньгами было совсем плохо, подрабатывал извозом. Но были и достижения в бизнесе. После одного удачного подряда ему даже удалось купить небольшую квартирку в хрущёвской пятиэтажке. Подряд он взял случайно у одного очень крупного строительного чиновника. Ему надо было построить, как выражался чиновник, «дачку». Дачка была пяти этажей, монолитно-кирпичная, фасад обложен гранитом. На каждом этаже по пять санузлов с биде. «Не дача, а настоящий бордель! Не бросайте друзей в биде!» – говорил Карпыч рабочим, которые удивлялись такому изобилию. Чиновник был доволен строительством, и дружески хлопая Карпыча по плечу, говорил: «Мы с тобой, Карпыч, коллеги… Только я ворую по-крупному, а ты у меня». Очень помог Карпычу этот подряд, больше таких не попадалось. Он постоянно звонил домой и посылал жене деньги, там же у него осталось двое детей. Так он и жил в столице.

Михаил Потапович остался в городке, не сразу поняв, что происходит. Пытался писать научные статьи. Многие из его коллег уехали в разные страны на работу: специалисты такого уровня были нарасхват! Его тоже звали, но он не согласился.

– Миш, ну а завод-то наш как? – поинтересовался Карпыч.

– Я на предприятии сейчас почти не бываю, делать там нечего… Пропал, Карпыч, завод! И городка нашего тоже скоро не будет! – Михаил Потапович расстроено посмотрел на Карпыча. – Вот такие дела, невесёлые… Я последнее время часто в церковь хожу, службы стою, знаешь, стал многое переосмысливать… Евангелие читаю, жития…

– Я знаю, что ты всегда в Бога верил, только раньше нельзя было это делать явно. Моё отношение к религии ты знаешь: я верю, в принципе, отношусь уважительно… Но… В церковь не хожу… Предпочитаю общаться с Богом без посредников. Это лучше, чем смотреть, как всё начальство, которое не то, что по заповедям живёт, даже и не слышало про них никогда, стало в церковь ходить: возьмут свечки и стоят перед камерами, как подсвечники. Перекреститься правильно не могут! – оба задумались.

– Вижу, Виктор, – ухмыльнулся Михаил Потапович, – как ты в Бога веришь. Даже икон у тебя нет. Так нельзя – ты же крещёный всё-таки!

– Куплю, Миш, обязательно куплю и повешу, – они опять задумались.

– Да, Карпыч, солянку ты делать не разучился! – Михаил Потапович на самом деле доедал вторую тарелку. – А в церковь, Виктор, ходят не с посредниками общаться, а с Богом! Я тебе это потом объясню…

– Подожди, Миш. Сейчас картошку положу, – Карпыч, повернувшись назад, взял с плиты шипящую сковородку и разложил поджаренную с лучком картошку по тарелкам. – Наливай под картошечку… Хочешь я тебе завтра настоящий «чабанский суп» сделаю? Мне тут рецепт дали…

– Завтра? – задумался Михаил Потапович. – Завтра ты не сможешь!

– Почему это? Детей делаем, а уж суп…

– Перед тем, как делать настоящий «чабанский суп», неделю нельзя руки мыть!

Карпыч засмеялся.

– Ну вот, – Михаил Потапович наполнил рюмки, – а дома плохо. Беда, в общем. Совсем хреново, Карпыч, у нас стало… Давай, – он поднял рюмку, – чтобы выжить как-то. Всем!

– Давай, Миш! – Карпыч поднял свою рюмку, они чокнулись и выпили. Закусив маринованным белым грибком и, поев жареной картошки, Карпыч спросил:

– Послушай, а как там Сергей Сергеевич поживает? Давно его видел? Очень уж колоритный старикан.

– Да помер уже Сергеич, уж год как похоронили…

– Жалко деда. Хороший был мужик. Если бы не его увлечение спиртосодержащими напитками… А токарь какой был – виртуоз…

Карпыч задумался и стал вспоминать… Он, молодой специалист, только что окончивший институт, пришёл работать на завод мастером на участок штамповки. Наладчиком на участке был Сергей Сергеевич – пожилой мужчина, активно увлекающийся употреблением спиртосодержащих напитков… За это увлечение, собственно, он и был переведен наладчиком на штамповочный участок – должность не завидную. «Сняли с должности – ищи писателя!» – говорил Сергеич недовольно. Но станочник он был от Бога! Если нужно сделать что-то уникальное на любом станке – шли с поклоном к Сергеичу – сделай, пожалуйста. Не откажи. И он делал, никогда не отказывал… Как можно поймать микрон на станке с допуском в миллиметр – никто не знал. Сергеич, может быть, и сам не знал своих секретов, просто был станочником от Бога… Участок начинал работать в семь часов, а Сергеич приходил в шесть, проверял все штампы, если что – налаживал… Карпыч, как мастер, приходил около семи. Пройдя по цеху, он убеждался, что Сергеич работать ещё не начинал и шёл к нему в комнатку. Комнатка у наладчика была маленькая, метров десять, не больше: стеллаж для инструментов, замасленный стол и металлический стул. За столом в скучающей позе сидел Сергеич, оперев голову на правую руку, сделав ладонь козырьком. Зайдя к нему в комнату, Карпыч с ходу начинал кричать: «Сергеич! Как же тебе не стыдно?! Сейчас работяги придут, а ты ещё штампы не проверил! Ты что?!» Сергей Сергеевич в ответ медленно убирал ладонь от лица, так, что становились видны его глаза. Карпыч приходил в ужас: Сергей Сергеевич был абсолютно пьян! «Сергеич! – кричал Карпыч, – Сейчас же работяги придут! Когда же ты успел напиться? Ты что?!» В ответ Сергеич опять ставил правую ладонь козырьком на глаза и философски изрекал нараспев: «Грёбаная жизнь…». Да! Только теперь Карпыч понимал, сколько смысла было в этой фразе. Поскольку сцена повторялась каждый день, практически без исключения, Карпыч со временем к этому привык. Тем более что непонятным образом, штампы всегда работали бесперебойно, и нареканий Сергеич не имел. Как-то раз Карпычу понадобилось заказать машину, и он пришёл в гараж. В конторе никого не было, он зашел в мастерскую: там ремонтировали автомобили. В мастерской жизнь кипела. Бурлили страсти. Карпыч, увидев своего Сергеича, с удивлением остановился у входа и стал наблюдать. Вокруг сверлильного станка суетилось несколько человек. Здоровый парень в рваной тельняшке кричал с надрывом:

– Включай, Сергеич!!! Включай!!!

Сергей Сергеевич, нервно двигая характерными сизыми и красными жилками на носу, худой, но крепкий, твердо отвечал:

– Рано! Не взялась ещё! Не нарушай, урод, технологию!

– Врубай! Врубай! – кричали остальные.

– Рано! – твердо говорил Сергей Сергеевич. Если бы не замасленная роба, то он был бы похож на генерального конструктора перед запуском космического корабля. Вся его поза выражала решительность. Большой палец правой руки лежал на пусковой кнопке сверлильного станка. Лицо излучало уверенность и твёрдость. И только нос немного портил общую картину. У генеральных конструкторов таких носов не бывает, хотя некоторые ответственные работники имеют носы и похлеще.

– Теперь пора! – громко сказал Сергей Сергеевич и нажал на пусковую кнопку.

– Р-р-р-р, – зарычал станок, набирая обороты.

– У-у-у-у, – загалдели пролетарии, оживляясь.

Многие считают, что клей БФ, сделанный, как утверждают химики, на основе модифицированных фенолоформальдегидных смол по ГОСТу 12172–74, предназначен для склеивания различных поверхностей и отличается высокими прочностными характеристиками. Может быть, это так и есть. Но те, кто работал на заводе в старые времена, где этот клей применялся, хорошо знают, что предназначен он вовсе не для склеивания каких-то там поверхностей, а для опохмелки пролетариев, у которых нет денег, чтобы опохмелиться как положено – водочкой. Ну и, конечно же, не в чистом виде, как это сделал слесарь Мишка, который потом долго бегал в сортир и ужасно кричал, раздражая работающих, а после нехитрой технологической обработки. Это знает любой технолог, даже не имеющий высшего образования. Всё очень просто: надо добавить в клей немного поваренной соли, хорошенько перемешать, подождать чуть-чуть, и сразу же под станок. Лучше использовать длинную фрезу, а не сверло, но можно и сверло. А где нет станка, сверло можно крутить дрелью. Через несколько минут вся смола накручивается на сверло, достается и выбрасывается. А в ёмкости остается роскошный, крепкий, правда, немного солёный и мутный напиток – мотня. Или, как его ещё называют в народе: «Борис Федорович». Из пяти литров клея можно запросто получить пол литра Бориса Федоровича.

– Готово! – констатировал Сергей Сергеевич и нажал красную кнопку “Стоп”. Все облегченно вздохнули. Сергей Сергеевич аккуратно вынул из станка фрезу с огромным комом накрученной на неё резины, потряс над жестяной банкой с мотней, чтобы сбить последние капли, и откинул в угол.

– Ну, Сергич, ты клей притащил, ты первый и пьёшь! – сказал парень в тельняшке, аккуратно наливая из жестянки в гранёный стакан.

Сергеич взял стакан и, стараясь не расплескать драгоценную влагу, спросил:

– А зажрать?

– Откуда, Сергеич? Мы мануфактуркой, – улыбнулся парень, показывая замасленный рукав тельняшки.

– Я без закуси не могу! – отрезал Сергеевич. – Не приучен. У меня есть чуть-чуть, но на всех не хватит. Пардонтий! – он достал из кармана четверть сушки. Шумно выдохнув, он быстро, в четыре больших глотка опорожнил стакан. Вдохнул. Опять выдохнул. Быстро бросил в рот кусок сушки и стал её разжевывать.

– Эх… жизня́! – удовлетворенно протянул он. Сергеич был мастер. Мотню он пил красиво. Опытно. Кто помоложе, того закрутит: мимика, отрыжка, дыхание собьёт… Сергеича – никогда! Одно слово – мастер.

После первого стакана народ оживился. Языки развязались – отпустило. Начался шум и гомон.

– А всё-таки, Сергеич, мотня резиной попахивает, – заключил парень в тельняшке.

– Дурак ты! – бросил ему Сергеич, блаженно улыбаясь. – Галошиками пахнет! Не резиной!

Быстро перекурив, дали вдогонку по второму стакану. Четвертушку сушки Сергеич разделил на пятерых – на всех. Через некоторое время твердо стоять на ногах не мог никто. Карпыч, не привыкший к таким сценам, стоял, как во сне. Внезапно в мастерскую вошел завгар. Быстро оценив ситуацию, он сразу направился к Сергею Сергеичу.

– Ты, Сергеич, завязывай моих слесарей спаивать! – строго вставил завгар. – Они и без тебя мастера выпить. Он опять БФ приволок! – обращаясь уже к Карпычу, сказал завгар.

– Как же вы пьете эту дрянь? Сергеич? – возмущался завгар. – Вот посмотри, Мишка язву же заработал!

– Мишка – дурак, – медленно, как бы нараспев, проговорил Сергеич, – он же технологию не соблёл.

– Ну всё равно. Это же клей! Бурда, гадость! – горячился Карпыч.

– Да что ты в жизни понимаешь? Пацан! – так же благодушно, нараспев молвил Сергеич. – Гадость? – он ухмыльнулся. – Мёд… И мёд! Эх, жизня́…

– Мёд и мёд, – задумчиво и медленно повторил Карпыч, потом плюнул и быстро вышел из бокса.

– Карпыч, – прервал воспоминания Михаил Потапович, – ты помнишь, как на заводе работяги «Борис Федорыча» готовили? Сергей Сергеевич мастером был по этому делу… Прав был старик! Грёбаная жизнь, – Михаил Потапович поморщился, – так этот «Борис Федорыч» перед нынешней водкой, что у нас сейчас продают, действительно мёд.

– Да… Прав был Сергей Сергеевич… Помнишь, когда он перебирал, спал всегда под табличкой «При пожаре выносить в первую очередь!» – Карпыч оживился.

– Миш! Там в холодильнике, на нижней полочке… Достань… Тут по одной рюмке уже осталось…

– Ты что, Карпыч? Хватит уже…

– Не пьет только килька, потому что она закуска. Давай коньячком полирнем. По рюмочке. У меня есть «Арарат» и «Белый аист». В дорогом магазине куплены. Какой наливать?

– Слаб человек, – махнул рукой Михаил Потапович, – давай по «Араратику».

Карпыч открыл бутылку и налил коньяк по рюмкам. Михаил Потапович пригубил и закашлялся. Карпыч выпил и поморщился.

– Нет! – закашлялся Карпыч. – Давай «Белый аист»! Махнув «Белого аиста» закашлялся и Карпыч. – Какая дрянь! Нет Миш, давай лучше «Арарат». Михаил Потапович встал, молча взял обе бутылки и вылил их в раковину.

– Банкет закончен! Мне завтра знаешь куда? – Михаил Потапович сделал серьезное лицо. – В Кремль!

– Зачем в Кремль? Ты же не рассказал ничего! Зачем приехал-то? – он вопросительно посмотрел на Михаила Потаповича.

– Пока ещё сам не знаю, – ответил Михаил Потапович, – звонят с предприятия – срочно явитесь в первый отдел! – Михаил Потапович подцепил на вилку маринованный грибок. – Пришёл: здравствуйте! Мужик какой-то незнакомый, говорят из Москвы, крутил меня, вертел, фотографировал, расспросил обо всём: чем занимаюсь сейчас, какие у меня мысли о текущем моменте, о демократии.

– А зачем это всё? Опять в Америку зовут? – поинтересовался Карпыч.

– Не знаю! Я спросил, говорит: «Вам, товарищ, может быть, будет поручено одно очень важное задание! Государственной важности с очень хорошей материальной составляющей. Это если Москва Вас утвердит». Что за задание, какое? Ничего не объяснил… Наши, заводские «Молчи-молчи», тоже ничего не говорят. Я же их всех, сколько лет знаю. Колитесь, говорю! Какие тут секреты теперь, сами же всю документацию секретную по нашим ракетам куда-то за границу отправляли! «Отправляли! Но мы люди в погонах – нам приказали – мы и отправили… А по поводу тебя сами ничего не знаем!»

– И что дальше? – с интересом спросил Карпыч.

– Что дальше?! Через неделю вызывают опять: «Вот тебе, Потапыч, билет до Москвы, вот повестка в Кремль – завтра выезжаешь… Не опозорь нас там! Удачи тебе!» – Вот я тут!

Карпыч с интересом разглядывал повестку.

– Да… Первый раз про такое слышу: ну, в суд, в прокуратуру… Но в Кремль?!

– Ладно, Карпыч, давай по последней и на боковую… Мне надо завтра в полной боевой готовности быть! – Михаил Потапович разлил остатки водки по рюмкам. – Давай выпьем за нас, за наши семьи, за детей и внуков. Пусть у нас будет всё хорошо!

Они чокнулись, выпили и стали устраиваться спать.

Глава 3. Кадровый вопрос

В большом кабинете собралось очень много людей. Это был кремлёвский кабинет Шулера. Помимо него, сидевшего во главе стола для заседаний, было ещё человек шестьдесят-семьдесят… Присутствовало руководство страны: обсуждался очень важный кадровый вопрос. Был и Секретарь, и фёст-министр Хайдар, и Рыжпейс, и Бурдалис, и люди из Администрации… Президент, разумеется, отсутствовал. Его мало занимали государственные дела, у него были другие интересы… Все собравшиеся являлись приближенными людьми руководства страны: друзья, бывшие сослуживцы, родственники… Публика была очень даже разношерстная. Все внимательно, даже с трепетом, слушали и делали пометки в блокнотах.

– Ну что Вам сказать? – доктор Шулер внимательно посмотрел на собравшихся, – Очень рад всех вас видеть. Вас – патриотов, борцов за демократию в своей стране! Вас, которые возглавят демократические реформы, займут ответственные посты в правительстве и парламенте. Тут нет случайных людей. Каждый получил очень хорошую рекомендацию от руководства страны. Оно знает вас по прежней партийной и комсомольской работе, гарантирует вашу честность и преданность делу демократии. Все вы уже прослушали краткий курс лекций по изучению Плана демократизации России. Поскольку по этому документу мы будем жить на протяжении не одного года, внедрять в жизнь его Положения, вы должны знать всё назубок! Как известно, в Плане подробно описаны все возможные сценарии развития событий в стране, различные варианты перехода к победе демократии и способы их решения. Включая даже мелочи, – доктор Шулер похлопал по нескольким большим томам, лежащим перед ним на столе. – Я коротко остановлюсь на основных положениях этого Плана, способах и методах, выслушаю ваши вопросы, если таковые появятся, и дам соответствующие инструкции.

Итак! Вы все прекрасно знаете, что образовавшаяся на границе Европы и Азии империя, уже не одну сотню лет представляет огромную опасность для всего демократического человечества! Это империя зла и хаоса, и её необходимо разрушить! Тем более что она обладает огромными запасами сырья. Нефть, газ, полезные ископаемые, металлы, лес, вода… Чего тут только нет. На протяжении столетий делались неоднократные попытки силой разрушить её. Но, учитывая странности и своеобразие народов, населяющих империю, эти попытки, ни чем хорошим не закончились. Напротив, привели даже к укрупнению и увеличению этой самой империи. Когда-то давно татарские монголы почти поработили и разорили эту страну, когда она и империей-то ещё не была. Почти все европейские народы ходили войной на неё – и ничего. Но постепенно демократически настроенные народы стали менять тактику: заслали шпиона-предателя в бронированном вагоне. Партийная кличка – Лысый! И он устроил переворот. Коммунистический. – по кабинету прошел ропот. – Да! Я понимаю, что почти все вы раньше были коммунистами и комсомольцами, иначе и быть не могло, иначе бы вы сидели в деревне и пахали картошку с капустой. Я понимай! (разговор у доктора Шулера был чистый, ровный и без акцента, но иногда он сбивался). Без партбилет – хода нет! Но правда – есть правда! И дискутировать я не буду. Этот правда, который я уже сказал, исторический, и переписыват ми его не будем. Этот правда – на века! – он грозно посмотрел на притихших людей в кабинете, – Итак. Много добра этот шпион сделал, много хорошего. Он и раздавать земли начал другим, демократическим, государствам, с религией боролся, нещадно уничтожал своих врагов: казалось, ещё немного, и разорит полностью эту страну, можно будет всё забрать голыми руками… Но не успел, к нашему разочарованию, и помер от нехорошей болезни. А его место занял очень дикий человек, несговорчивый. Партийная кличка – Кобра. Он с гор пришел. Этот дикий тоже добрые дела делал по развалу империи, генофонд нации уничтожал, громил всё подряд… Но так увлекся, что сделал всё наоборот. Опять империя усилилась, появилось ядерное оружие, очередную большую войну выиграли… Ничего не поймёшь…После смерти Кобры начался застой. Делать ничего не делали, только нефть качали да ордена друг другу вешали. Да грозили коммунизм везде построить. Но мир не без добрых людей. Нашелся один хороший человек, господин Лысачёв, который всю эту систему стал ломать. Великий демократ и либерал. Побольше бы таких. И взял за это совсем недорого. Правда, человек малообразованный, очень любит деньги и славу. Из крестьян. Жаден до чрезвычайности! Хорошо, что цен настоящих не знает. Ну вот… Империя рухнула с его лёгкой руки, и наша сегодняшняя задача – укрепить успех, развить его и сделать окончательным и бесповоротным! – доктор Шулер обвел взглядом собравшихся. – Это главная задача, которая стоит перед вами.

Империя развалилась на куски, но остался очень большой кусок – Россия, который тоже можно считать империей. Вот этот кусок нам и надо обезоружить и разбить на маленькие части. Этим вы и будете заниматься. А я, как руководитель Группировки иностранных советников, буду всячески вам помогать и командовать вашими действиями. По исторической части вопросы есть? – Шулер посмотрел на собравшихся. Вопросов не было, все внимательно смотрели на него и делали пометки в своих блокнотах. – Нет вопросов? Очень хорошо. Перейдем к сегодняшнему дню, к сложившейся ситуации. Что нам оставили коммунисты? В Плане идеологии всё в порядке – её нет. Что такое коммунизм, ясно уже всем, кроме горстки пенсионеров. Есть очень сильная наука, превосходное доступное каждому образование, работает промышленность. Очень сильный силовой блок – это серьезно. Со всем этим мы справимся с помощью реформ! Несколько лет реформ, и от силовых органов, впрочем, как и от всего остального, не останется и следа. Слияния, перестановки, недофинансирование, расширение, объединение и т. п. Почаще менять руководителей… Побольше вороватых… Тут всё в порядке. Это подробно описано в Плане, и особых проблем я не вижу… Реформа – это самое разрушительное оружие! – Шулер посмотрел на собравшихся. – Запомните все. Реформы, реформы и ещё раз реформы! При помощи их мы уничтожим всё хорошее, что осталось в этой стране, что ещё способствует сохранению империи… Её целостности. Далее… В последнее время, пользуясь неразберихой в стране, опять подняла голову Церковь. Мы не возражаем против Церкви, но дело в том, что она декларирует совсем не те ценности, которые нам нужны. Договариваться с вашими церковниками очень тяжело. Ссылаются на Библию. Но это же смешно. Когда она была написана? Как же можно на неё ссылаться – она давно устарела! Многие священники в цивилизованном мире уже перестроились, имеют передовые взгляды по вопросам демократии, прав человека. Некоторые признали дарвинизм, права сексуальных меньшинств. Попадаются, конечно, некоторые и у нас, но с ними можно договориться. А здесь такая дремучесть! И чем дальше от столицы, тем сложнее. В Бога надо как верить: приехал в воскресенье в церковь, на мессе полчаса отсидел, с друзьями поговорил, денег у Бога попросил – и всё! Ну ещё можно пожертвовать немного. А тут?! – доктор Шулер сделал возмущенное лицо, – И главное, что удивляет: люди могут в церковь годами не ходить, а в Бога, говорят, – верим. Вот какой атавизм. Это надо искоренять всеми возможными способами. Хорошо боролся с Церковью Лысый, просто и гениально. Борьба методом расстрела! Или погрузит священников на баржу, отгонит её от берега и расстреливает из пушек. Но мы, к сожалению, не можем сейчас применять такие методы. Хотя и надо бы.

Далее… И СМИ, и профильные министерства должны вести активную работу по искоренению дремучести у населения и внедрению нашего, единственно правильного демократического мировоззрения: феминизация, права сексуальных меньшинств, побольше секса, половая грамотность, поменьше стыда – побольше ток шоу на эти темы. А то – «Долой аборты!», – доктор Шулер гневно оглядел присутствующих.

Теперь рассмотрим экономический аспект. Последние годы коммунисты только и делали, что продавали сырьё и вооружение, что и наполняло бюджет страны. В науке развивались космос, ядерные технологии и всё, что связано с оружием. Зарплаты и пенсии, правда, платили, но маленькие, а возвращали их в бюджет через продажу водки, – Шулер задумался, что-то вспоминая. Обращаясь к Хайдару, он спросил:

– Кстати о водке. Ты не забыл выпустить распоряжение «Об отмене государственной монополии на производство вино-водочной продукции»?

– Никак нет! – отчеканил Хайдар. Он облизал губы, причмокнул. – Сразу же, как Вы приказали, так и отменил… Распоряжение номер два, или три…

– Хорошо… Вот уже очень сильный удар по бюджету страны. Продолжу…Какие следует сделать выводы? Необходимо забрать у государства все сырьевые отрасли и производство оружия, – доктор Шулер гордо посмотрел на собравшихся с таким видом, как будто только что доказал теорему Ферма, тогда в бюджете денег вообще не останется.

– Скажите, пожалуйста! – раздался голос. – А каким образом забрать? Вот в Плане написано: «приватизация». Но если, допустим, меня утвердят на должность олигарха, и я приватизирую всю добычу нефти в стране, как я это объясню?! На какие деньги и почему я вдруг стал владельцем всей нефтяной отрасли страны? Что люди скажут?!

– Люди скажут, – ответил доктор Шулер раздраженно, – что олигархом Вы не станете никогда! Я лично прослежу. Как Ваша фамилия?! – он внимательно посмотрел на говорившего.

– Прокладкин.

– Тем более! И фамилия у Вас не очень подходящая! Ещё раз говорю – внимательно читайте План. Там же всё написано! – доктор Шулер стал листать План со злостью, резко переворачивая страницы. – Глава: «Требования к лицам, утверждаемым на должность олигарха». Так! – он стал мусолить пальцами страницы и бубнить себе под нос, – «Преданность демократическим ценностям…», так, фигня, так! «Способность предавать родственников, друзей и близких людей…», так, не то, так! «Национальность: желательно…», так, не то, так! «Преданность хозяевам, управляемость и беспрекословное подчинение…», нет, так, «делиться доставшимся имуществом», так. Вот! Слушайте, Прокладкин! «Способность возомнить себя исключительным, избранным человеком и пренебрежительно относиться к людям бедным, обездоленным…». А Вы говорите: «Что люди скажут?» Да плевать на них, это их личное дело. Плевать на быдлу! И имейте в виду все – к выбору олигархов мы будем относиться с особым вниманием. Эти люди будут стоять на переднем рубеже нашей борьбы. Им придётся очень непросто. Все они с опытом партийной и комсомольской работы, всю жизнь болтали про коммунистические идеалы, а сейчас им нужно будет привыкать к роскоши и демократии. Они должны быть жадными, лживыми и безжалостными в деле сохранения своего бизнеса, а с другой стороны, управляемыми: должны без тени сомнения делиться с хозяевами, слушаться их, беспрекословно подчиняться!.. Это всё очень непросто. Некоторым, не скрою, не удастся дожить до победы демократии. Наши аналитики предсказывают и криминальный передел – бесхозные бандиты, ведь всех не организуешь, тоже захотят получить свой кусок пирога: а методы у них варварские: чуть что – и пулю в лоб, или ещё куда. Чиновники, не участвующие в демократизации, тоже захотят захапать себе побольше, а там уже начнется. Мы, конечно, со своей стороны будем контролировать ситуацию… Поможем… Но, ещё раз повторяю: главная задача – это стратегические направления. Сырьё, энергетика, космос, производство оружия, включая атомное, и вся наука по этим направлениям. Это наше! Только мы должны всё это контролировать. Не дай…, ой! Не приведи…, вот! – Шулер закашлялся, – Нахватался уже тут у вас! Как это по-русски? Плакать будут кровавыми слезами, кто покусится на наше, кровное! – он грозно посмотрел на присутствующих. – А остальное пусть разворовывают чиновники, бандиты… Нам-то какая разница?! Вот, например, наворует мэр города денег, купит себе большой дом – пожалуйста. Наворует ещё: купит несколько квартир – пожалуйста. Но рано или поздно, он со своими наворованными деньгами придёт в один из наших банков, и тогда он наш. Или будет работать на нас, на демократию, или должен знать, что в любой момент может стать нищим!

– А почему?! Ведь в иностранных банках тайна вкладов, – раздались голоса, – даже фашистские деньги там до сих пор лежат!

– Для кого тайна? – хитро щурясь, процедил доктор Шулер. – Это для всех тайна, кроме нас. Где, сколько и каким образом накоплено – это мы знаем досконально про каждого. И если кто-то начнет мнить о себе, что он такой крутой, что ему Бог дал… Это вы потом будете людям говорить, что Бог дал. Мы-то знаем, кто ему дал! – доктор Шулер грозно посмотрел на собравшихся. – Повторяю. Все вы здесь приверженцы демократии и особо доверенные люди. Вы должны проводить в жизнь программу демократизации в соответствии с Планом. Наши советники будут вам в этом помогать. Вы должны следить, чтобы всеми чиновниками, бизнесменами, министрами, соблюдались основные положения Плана.

– Скажите, – раздался голос из зала, – а если кто-то, допустим, из министров будет возражать или совать палки в колеса демократии?

– Все высшие чиновники назначаются только после собеседования с уполномоченными мною людьми, и они будут понимать: как назначили, так и снимут. И куда снимут! Второе: всем им будет разрешено работать на свой карман, но только без противоречий с Планом! А это – огромные деньги! Кто же сможет устоять? Пусть воруют, грабят страну! Ну, например: один губернатор приватизирует почти всю свою губернию… Ой! Свят, свят, свят…! Ой! Тьфу! В этой стране даже к словам надо относиться с особой осторожностью. Недавно в монастырь на переговоры ездил, со «святыми отцами» общался… Извините. Про «губернию» выскочило случайно – «Штат» – конечно же! Нет, как это у вас пока называется?! Область… Очень важно, что он приватизирует «почти» весь штат. Стратегические рудники не тронет, военные заводы не тронет, электростанции не тронет. Молодец. Ну а всё остальное – пусть владеет, всё равно со своими деньгами к нам придет. Или другой губернатор. Денег наворует и захочет контролировать все цветные металлы в стране. Идиот! Да кому ты нужен со своими бумажками?! Как же… Дадим мы ему контролировать… Не понимает, что он никто, пыль лагерная. Ну, и где тогда будет?! Где его могилка?

– А кто это? Как его фамилия? – раздались голоса из зала.

– Я сказал для примера. Это всё будет после начала реформ и приватизации, чтобы вы поняли, что можно, а что нельзя. Уж я-то знаю, что будет и как будет – не раз проверял. Так что пусть воруют, но не в ущерб нашим интересам, – доктор Шулер отпил из стакана воды. – Вернемся к бюджету страны. Все стратегические и самые прибыльные отрасли будут приватизированы на наших людей, впоследствии мы их оформим на себя. Оставшееся, что нас не интересует, забирают себе разные чиновники, бандиты и бизнесмены. Налоги, как вы понимаете, все будут платить чисто символические. Мы делаем законодательство таким образом, чтобы это можно было осуществить. И даже не наши депутаты, чужие, которые иногда как-то в парламент дуриком пролезут, нас обязательно поддержат, поскольку это выгодно всем. Тогда бюджета не будет вообще, или будет очень маленький. Если в стране нет денег, прекращается финансирование всего. Наука, а наука очень неплохая, встанет. Лучших ученых забираем себе. Не захотят сами, а встречаются ещё такие шовинисты, я сталкивался, заставим силой. Пусть работают на нас. Образование встанет. Иметь возможность учиться получат только дети достаточно богатых людей, а их единицы. Всеобщему образованию – крышка. Для того, чтобы добывать руду и тачки катать, хорошего образования не надо. За высшим встанет и среднее. И подготовка рабочих – рабочие с квалификацией нам тоже не нужны – у нас есть свои. Промышленность встанет. Армия не сможет покупать новое вооружение. Тем более что покупать его будет негде. Все заводы по производству вооружений будут принадлежать нам. Или же будут уничтожены. Офицеры и солдаты начнут нищенствовать – уже не до обороны. Выжить бы… Сельское хозяйство не сможет обеспечить ничем – колхозы и совхозы обанкрочены. Все закупки продовольствия по импорту. Работать населению негде. Начнут пить. Распространится наркомания. Рождаемость снизится. Численность населения катастрофически упадёт. Огромные территории опустеют. Мы их заселим совсем другими людьми: с другой верой, с другими традициями. Ядерного оружия уже нет. Армии тоже. Храмы опять разрушены. Святыни поруганы. Вот и созданы все условия для создания демократии в полном объеме. И это правильно! – он гордо посмотрел на зал.

– А вдруг цены на нефть так вырастут, что бюджет все-таки наполнится? И как тогда быть? – раздался голос из зала.

– Прокладкин, – усмехнулся Шулер, – ты даже читать не умеешь. Там же всё написано. Все предусмотрено, – он тяжело вздохнул, – как бы не поднялись цены на нефть, наши нефтяные олигархи платить налогов практически не будут. Тем более что вся собственность, присвоенная олигархами, будет переведена в оффшорные зоны. Хорошо, если бюджету достанется малая часть одного процента. И для этого прописана целая куча схем. Ещё специально для бюджета предусмотрен такой механизм разорения, как миллиардные кредиты от МРФ – Международного Ростовщического Фонда. Это кредиты специально для России на разные цели под бешеные проценты. Даже Ротшильду такие проценты было бы стыдно брать! Но мы берем, мы не стыдливые. Смысл ещё в том, что ни один кредит по назначению использован не будет, их разворуют ещё до поступления в страну. А их тоже надо отдавать, – опять удар по бюджету. Ещё не одно пока не родившиеся поколение россиян будет возвращать эти деньги, – он поискал глазами в зале Прокладкина, – понял, болезный?!

– Ну а вдруг? – не сдавался Прокладкин. – Вдруг появятся лишние деньги? У нас чего только не бывает! Страна такая.

– В Плане это не предусмотрено, – с улыбкой парировал Шулер, – значит, этого не может быть! Но если вдруг случится, господин Прокладкин, ведь у вас чего только не бывает, – он почти кокетничал, – тогда мы из лишних российских денег сделаем специальный фонд, – Шулер уже открыто смеялся, – и, да простит меня Ротшильд, без всяких процентов начнем инвестировать экономику Америки и развитых европейских стран! – всегда сдержанный Шулер уже давился от смеха. – России-то зачем деньги? А нам в самый раз придутся. Да ещё без процентов. А вы потом будете по всему миру инвестиции искать.

Зал почти рыдал от хохота! Даже Секретарь, всегда сдержанный на людях, достал платочек и стал вытирать глаза. Фест-министр похрюкивал от смеха и показывал всем зубы. Наконец смех утих. Шулер, улыбаясь, продолжил:

– Ну и насмешил ты нас, Прокладкин! Придётся мне, наверное, назначить тебя министром эстрады. Раз ты такой смешной! – отбросив смех, Шулер продолжил более строгим голосом. – В ближайшее время мы проведём собеседования с каждым из вас, определим профпригодность. По итогам я произведу назначения на должности: в Правительство, в министерства, комитеты и службы… Некоторые пойдут на партийную работу в парламент. А некоторым придётся выехать на места губернаторами, парламентариями, начальниками… Готовьтесь, господа. Вас ждёт тяжёлая работа. На этом совещание закончено, все свободны!

Будущие начальники позакрывали свои блокнотики, убрали по карманам обкусанные ручки и медленно, стараясь не шуметь, пошли к выходу. Хайдар направился к президиуму. За ним шёл Рыжпейс и ещё какой-то толстый мальчишка.

– Доктор Шулер, – засуетился Хайдар, – у меня уже есть хорошая кандидатура на министра по сокращению внешних экономических связей! – он показал на толстого мальчишку. – Я его лично знаю. Хороший парень, профессионал. Кухонный демократ. Мы с ним часто ругали на кухне тоталитарный режим!

Шулер оглядел претендента. Мальчишка был плотненький, с большими, жирными губами и в очках. Одет в синие поношенные джинсы, мятую красную майку с надписью «USA» и нечищеные замшевые ботинки грязно-рыжего цвета.

– Господин О́вен! – представил его Хайдар, причмокивая. – У него хорошее образование, крупный специалист.

– А говорить он умеет, Ове́н этот? – прищурился Секретарь.

– О́вен! – поправил Секретаря фёст-министр. – Говорить умеет…

– Скажи что-нибудь! – заинтересованно сказал Шулер О́вену.

– Я – господин О́вен. Кухонный демократ. Крупный специалист… Хочу быть богатым. Иметь хорошую квартиру, машину и дачу.

– Вижу, что крупный! – Шулер удовлетворённо вздохнул. Достав большую тетрадь с красивой надписью «Назначенцы», он стал что-то в ней писать. Взглянув на Хайдара, он сказал:

– Хорошо… Я его беру. О́вена этого. За него головой отвечаешь! Тебе с ним работать…

– Ещё у меня есть кандидатура министра иностранных дел! – добавил Хайдар. – Университетское образование, знает языки, специалист по греческим надписям… Демократ.

– Опять кухонный? – съязвил Секретарь.

– Либерал… Настоящий…

– Нет! – оборвал его Шулер. – Это место уже занято. Министром я назначил Козырькова.

– Козырькова? – удивлённо причмокнул Хайдар. – Он же двух слов сказать не может: глаза на выкате и подстрижен, как двухмесячный зэк… Доктор Шулер, а ведь ему страну надо представлять за границей. У него же на всех костюмах штанишки и рукавчики корче, чем надо, на десять сантиметров… Такой вид, что он из них давно вырос…

– Мне такой министр на иностранные дела и нужен! – отрезал Шулер. – Твоего могу только заместителем назначить.

– А у меня есть один честный школьный друг! – проснулся Рыжпейс. – Может его назначить на министра финансов? Или на центральный банк? Я его в детстве за мороженым часто посылал: ни разу не было, чтобы он сдачу не принёс!.. Очень честный человек!..

– Всё! – грубо сказал Шулер. – Больше без собеседования никого назначать не буду!.. Разговор окончен.

– Я только хотел, – заискивающе начал Хайдар.

– Господа офицеры! – скомандовал Шулер. – Кррругом марш! Вон отсюда!

Хайдар и Рыжпейс повернулись кругом и пошли к выходу вальяжной независимой походкой… Невдалеке их скромно ждал Бурдалис…

– Хорошие у тебя офицеры! – ехидно заметил Секретарь. – Не в ногу строем ходят…

– Надо было мне настоять, Филь, чтобы и на тебя погоны надеть, – ответил Шулер, – ходил бы строем, офицеров учил…

– Не придумали ещё такого шеврона, который бы я надел. Я буду штатским генералом.

– Ладно… И так послужишь делу демократии… Без погонов… Ты знаешь, что уже нашли подходящего двойника? Завтра приедет.

– Где?

– Точно не знаю, где-то в Сибири. С утра его посмотрят специалисты, а потом и мы с ним поговорим. Очень интересно посмотреть.

Глава 4. Знакомство

Михаил Потапович был в некотором ошеломлении. Его привели в очень большой кабинет с роскошным убранством: высокие потолки, золотая лепнина, дорогая мебель; сквозь приоткрытые шторы был виден красивый и нарядный собор с золотыми куполами и крестами; все говорило о том, что он попал к людям, которые решают очень много в этой жизни. Такую роскошь раньше он видел только в музеях… Михаил Потапович огляделся, и не найдя в кабинете икон, перекрестился на крест собора, видневшегося в окне.

– Господи! Спаси, сохрани и помилуй мя, грешного! – он отвесил земной поклон.

Резкий окрик заставил его вздрогнуть.

– Что такой?! Болван! Мужьик! Скотин! – из дальнего края большого кабинета на него, набычившись, бежал человек. Лицо его было перекошено злобой и ненавистью.

– Болван! Скотин! Монах поган! Если есть у меня работа́ть – не будешь этот дрянь делать! Понял, скотин?! крест нельзя, нельзя крест! Этот очень плох! – он прыгал перед Михаилом Потаповичем, как маленькая собачка перед медведем, и ругался. Не зная как себя вести, Михаил Потапович стоял смирно, не понимая, чем так разгневал этого человека, и терпел. Очень хотелось дать ему сверху по голове кулаком, как молотом по наковальне, но он сдерживался – оробел очень.

– Вы меня простите, пожалуйста, если я что-то не то сделал, – Михаил Потапович замялся, – у Вас в кабинете икон нет, вот я на соборный крест и перекрестился. Только и всего.

Подойдя к Михаилу Потаповичу вплотную, доктор Шулер (а это был он), стал его внимательно разглядывать. Разглядывал долго, можно сказать, изучал.

– Что же это у вас за народ такой? Или пьяница, или вор, а если нет – так уж точно верующий.

Шулер направился к своему столу, стоявшему в глубине кабинета. Медленно подошел, сел, посидел немного, о чем-то думая.

– Подойди сюда! – громко и резко выкрикнул он уже без признаков акцента. – Встань тут! – показал рукой на место прямо перед его столом. – Отвечать на мои вопросы честно и ясно! – Шулер вбуравился в него глазами, как рентгеном. – Пьешь горькую?! – почти крикнул он.

– Да что Вы? Как можно? – Михаил Потапович немного смутился, вспомнив вчерашний ужин с Карпычем. – Я же человек верующий и пью только по праздникам. Когда это можно… А так – нет! – он прямо и открыто посмотрел в глаза иностранцу. Взгляда не отводил. По всему было видно, что не врёт. «Да и что нам с Карпычем пол-литра на двоих? – подумал Михаил Потапович, глядя на иностранца, – только сласть развести…».

– Воруешь?! – иностранец почти выкрикивал слова.

– Да что Вы в самом деле? Что мне воровать-то? – Михаил Потапович немного разволновался и занервничал. – И, вообще, я хотел бы знать, зачем меня сюда позвали, и что всё это значит? – и, покраснев, добавил: – Это что, допрос?! – он перешел на повышенные тона. – Я честный человек, ничего не воровал и любому могу открыто в глаза посмотреть! И, вообще, кто Вы такой? По какому праву называете меня на «ты»? – уже и иностранцу стало ясно, что Михаил Потапович сильно разволновался. – Я, как мне кажется, постарше Вас буду!

– Тише, тише! – примирительно произнес иностранец. – До чего Вы все орать любите! – он поморщился. – Сейчас я все тебе объясню. «А ведь до чего похож, собака. И что хорошо: так – не очень похож – приглядываться надо, а немного грима – и вылитый Папа! – подумал иностранец, косясь на лежащие на столе фотографии, уже сделанные утром. – И, главное, так быстро нашли!»

– Я являюсь главным иностранным советником Папы, – он перехватил удивленный взгляд Михаила Потаповича, – то есть, Президента вашего, мы все его так называем между собой! Я здесь для оказания посильной и непосильной помощи Вашей стране! – он гордо, с чувством превосходства посмотрел на собеседника. «Прав был Сергей Сергеевич, – подумал Михаил Потапович, – вот так коллизия!»

– Садись, – иностранец указал рукой на кресло.

– Скажите, – обратился Михаил Потапович, присаживаясь, – а зачем нашему Президенту нужен иностранный советник? У нас же полно своих ученых, специалистов в разных областях. Наше образование одно из лучших в мире. И наука не из последних. Я сам ученый – знаю!

– Вашему Президенту, как выяснилось, кроме водки, соленых огурцов и лука с чесноком больше вообще ничего не нужно… Ещё из интересов: поорать в пьяном виде, конечно, повыпендриваться, поглумиться над людьми и на ложках деревянных поиграть… Ну и всё, пожалуй. На этом его обширные интересы заканчиваются, – иностранец грустно, со знанием дела, улыбнулся.

– Как же Вы так про нашего Президента говорите? – опять возмутился Михаил Потапович.

– Не горячись, – иностранец грустно и устало улыбнулся, – поработаешь с нами, и сам всё узнаешь… Хотя, тебе проще, ты с ним видеться почти не будешь.

– Видеться с Президентом?! А что я должен делать-то?! – воскликнул Михаил Потапович. – Может, я не умею, или мне не подойдет эта работа. Я всю жизнь ракеты конструировал. Больше ничего не умею делать, только, если на огороде… Я, видите ли, в последнее время, когда завод наш разогнали, на огороде немного…

– От тебя уже ничего не зависит. Главное, чтобы нам подошло! – иностранец посмотрел на Михаила Потаповича гневно, – Понял? Работать будешь двойником нашего Папы. Он, как я уже говорил, очень водочкой увлекается: запои, воняет перегаром, лук, чеснок. Недавно одному иностранному послу пришлось скорую помощь вызывать – так надышался!

– Да я же не похож совсем! – в отчаянии воскликнул Михаил Потапович.

– Похож! Наши спецы в нос тебе пластмашки разные совали?

– Да! И в уши тоже, и в рот. Довольно неприятная процедура! – Михаил Потапович поморщился, вспоминая, как его битый час крутили, вертели и фотографировали.

– Так вот. Я смотрел фотографии – копия. Без грима не очень похож, а с пластмашками – копия. Это и ценно. Так тебя никто не узнает, а двадцать минут работы – и ты Папа. Ни у кого даже мысли не возникнет. Дезодорант с запахом чесночно-лукового перегара уже заказали французским парфюмерам, будешь понемножечку душиться перед ответственными мероприятиями. Ну а то, что неприятно, потерпишь. За такие бабки, которые ты будешь получать, всё можно вынести.

– Так я же ни разу на собрании не выступал, не то, что перед большим залом, двух слов связать не смогу, волноваться буду! – Михаил Потапович махнул рукой. – Боюсь я!

– Бояться не надо. Если не знаешь, что говорить, говори: «Я не отступлюсь от курса реформ, панимашь!», – и всё. Папа тоже больше ничего говорить не может. Обучим тебя, придется и за партой посидеть, взгляды свои многие поменять…

Михаил Потапович сидел на краешке большого кожаного кресла. В голове у него проносилось сразу очень много мыслей. С одной стороны, было очень страшно… Он, из маленького сибирского городка, почти что из деревни… Ну пару раз на собраниях доклады делал… И то… А тут?! Если иностранец правду говорит, то ему придется полностью Президента заменять. Съезды, Верховные советы, Правительство, с людьми встречаться… Позора не оберёшься… Стыдно перед людьми.… Ну, а с другой стороны, иностранец говорил про хорошую оплату… А деньги-то ой как нужны сейчас… Ведь дома скоро, кроме картошки с огурцами, и есть-то будет нечего… Ладно мы с женой. А дети, а, особенно, внуки… Им же расти нужно, а на одной картошке кто вырастет?

– Извините, пожалуйста! – обратился Михаил Потапович к иностранцу. – Что будет входить в круг моих обязанностей, я приблизительно понял, – он засмущался и немного покраснел, – а какие будут у меня условия, какая зарплата?

– Потапыч! – фамильярно заговорил иностранец. – Ведь, по-вашему, так можно называть? – он, судя по всему, пришел в хорошее расположение духа и развеселился, – «Потапыч» – это твой папа?

– Нет. Моего отца звали «Потап» – это старинное русское имя. Когда к человеку обращаются уважительно, обязательно называют его по отчеству. Я, Михаил, отца моего звали Потапом, значит я – Михаил, сын Потапа, значит «Потапович». Друзья могут назвать меня Мишей, Мишкой… на «ты». Но это только друзья, мать, жена или очень близкие люди. А все остальные – на «Вы» и по имени и отчеству. Тем более те, кто младше меня. И мне было удивительно, что Вы, по виду очень достойный человек, называете меня на «ты».

– Я очень хорошо говорю по-вашему, – ответил иностранец, – практически без акцента. Акцент появляется, когда волнуюсь, но слова иногда путаю – очень сложный язык. Но мне не очень понятно, как вы говорите. «Вы – Ты». Это сложно и не нужно… В нашем языке всех называют на «ты». И при чём тут мой папа? Это, может быть, нужно только для идентификации личности… Обращаться правильнее ко всем на «Ты» – как это есть в нашем языке. Не важно – старше он или младше… Главнее, у кого кошелек толще. Надо приучать вас говорить правильно. Как у нас. Только на «Ты» и без всяких пап. Это лишнее.

– Да! – вставил слово Михаил Потапович. – Язык у нас, действительно, сложный. Но на нем разговаривает очень много людей разных национальностей и на большой территории. Несколько десятков тысяч километров от края до края, и все друг друга понимают. Я слышал, что в Европе люди одной национальности не всегда могут понять друг друга. Ну, а обращение на «Вы» и по отчеству – это наши традиции и культура. Нам так лучше. Если все начнут друг другу тыкать, я уж и не знаю, что получится.

– Ты, Потапыч, не переживай за то, что получится. За это уже я отвечаю. Будем делать тут демократию! А я главный демократический специалист в мире. То есть главный специалист по построению демократий. «Кстати, – подумал иностранец, – а почему его так быстро нашли? В силовых органах, которым это было поручено, давно идут реформы. Всех спецов давно выгнали… – иностранец задумался, – значит не всех?! – он ехидно улыбнулся. – Попрятались гады. Ну, я вас!..» – Ну, поскольку вы, ваша страна, есть самые большие и значимые, – продолжал говорить иностранец, – заслали меня, самого крутого спеца, то есть, послали. Зовут меня доктор Шулер.

– Какая странная фамилия, – Михаил Потапович улыбнулся, – какая-то карточная. Так Вы врач?

– Да. Я врач! – неприятно улыбаясь, заявил Шулер. – Буду лечить вас всех. Терапия, – он опять улыбнулся, – шоковая! Очень эффективный метод! Я врач – шоковый терапевт.

Михаил Потапович натянуто улыбнулся в ответ. Ситуация была крайне неприятная, и напряжение пока не спадало. Он чувствовал, что попал на самый верх, выше не бывает, но во что для него всё это выльется? Иностранец был ему несимпатичен, желание дать сверху кулаком по башке не проходило, но он держался. Чтобы разрядить обстановку, Михаил Потапович решил продолжить тему русского языка.

– Говорят, что таким распространением нашего языка, – продолжил свою мысль Михаил Потапович, – мы обязаны нашей православной Вере и Церкви. Они объединяют.

– Молчат! Скотин! – Шулер опять разволновался. «Во как! Как просто его разозлить! – подумал Михаил Потапович, – Церковь-то чем ему не угодила? А говорил, что образованный… Надо с ним поаккуратнее».

– Извините ещё раз, – виновато проговорил Михаил Потапович, – чем это я вас опять разозлил? Вы против Церкви?

– Я не против Церкви! – Шулер опять взял себя в руки и заговорил без акцента. – Я за демократию! А Церковь Ваша и Вера – одно из главных препятствий на пути к демократии. Говорил я со священниками – дикие люди. Менять ничего не хотят, нарушают права человека на каждом шагу. Женщин унижают. Почему, говорю им, женщин в алтарь не пускаете? Почему? Что там такого, что им видеть нельзя? Почему они должны голову покрывать в церкви? Не объяснили мне они толком ничего. На Библию ссылались, мол, там так записано. Чушь! Когда его писали? Тогда еще настоящую демократию не придумали! Пора уже поправки вносить: вот наши священники это всё корректируют, – видно было, что Шулер душой болеет за демократию, вообще, и права женщин в Церкви, в частности. И ему очень не нравится православная Церковь.

– Так ведь женщины, которые в церковь ходят, против этого и не возражают. Наоборот, приветствуют! – Михаил Потапович начал объяснять. – Наша Церковь тем и отличается от других христианских церквей, что на протяжении веков в ней ничего не меняется… Ни службы, ни принципы… Ну, не может женщина быть священником. Не может! Зато она может быть Женщиной! – разгорячился Михаил Потапович. – И в этом тоже заложен огромный смысл. А мужчина должен быть Мужчиной. И в этом огромный смысл! А у Вас получаются мутанты какие-то… Не мужик – не баба… Все в штанах. Кому это нужно? А прав и свобод и в нашем варианте у всех достаточно. Просто сейчас растеряли многие традиции… Коммунисты подсобили в этом сильно… Хотя, – Михаил Потапович немного задумался, – не только коммунисты, они уже добивали наши устои, а рушить их цари начали… Некоторые… А возьмите мусульман: у них женщины, вообще, молятся отдельно от мужчин… И чадра, а не косынка… И никто не жалуется. Если только реалити-шоу по телевизору насмотрятся… И то очень быстро таких в чувство приводят. Они свои традиции получше нас сохранили.

– Ничего, ничего. Мы тут наведем порядок! – иностранец многозначительно покачал головой. – Заслали меня, а я всегда привожу в исполнение намеченные цели. С мусульманами мы тоже разберемся. Всему своё время.

– Послали, – вежливо подправил иностранца Михаил Потапович. «Тебя еще не послали! – подумал он. – У тебя еще всё впереди. Или, как сказала уборщица тетя Маша на нашем оборонно-сковородочном заводе: «У нас все спереди!» Да, Тяжелый случай!»

– Спасибо! – ответил Шулер. – Всё время путаю эти два слова.

«А зря! – подумал Михаил Потапович, которому Шулер не нравился всё больше и больше. – Пора бы уж и не путать».

– Теперь о корыстном! – Шулер опять вбуравился в него глазами. – На процент мы тебя взять не можем – и так много народа набирается. Будешь просто получать достойное вознаграждение за свой труд! – немного подумав, он добавил: – Ежемесячно.

Михаил Потапович, никак не ожидавший такого резкого поворота в разговоре, стушевался. Было как-то неудобно говорить о деньгах, очень смутила его фраза про проценты… Совсем он в этом не разбирался. Слышал, что у кого-то из начальства была даже такая кличка «Два процента», но как их сюда присобачить и по какому поводу, он не знал. «Да и от чего проценты? – думал Михаил Потапович, – Вот тебе и кандидат наук! В процентах запутался. А может надо поторговаться? Да и фамилия у иностранца располагает. Хотя, стыдно как-то. Как на рынке…». Он сразу вспомнил свою семью, вспомнил, как им сейчас нужны деньги… «А может сказать ему наудачу: «Пять процентов – и точка!»? Карпыча бы сейчас сюда. Он бы подсказал… Он знает – он плавал». И тут же очень захотелось добавить: «В дерьме этом».

– И какое же Вы предполагаете вознаграждение? – неожиданно для самого себя выпалил Михаил Потапович. – Без процента! – усилил он свою фразу. «Господи! Где я этого нахватался?! – в ужасе подумал он. – Домой приеду – сразу телевизор выкину!»

– Зарплата у тебя будет три тысячи долларов стодолларовыми бумажками каждый месяц. Жить ты будешь рядом, в отличной гостинице. Здесь у тебя будет отдельный кабинет для работы. Питание, проживание, лечение – бесплатно. Рабочий день ненормированный – когда будешь нужен, тогда и работа. Выходные и отпуск – как получится, если будет свободное время, – Шулер задумался и оценивающе посмотрел на Михаила Потаповича, – да! Одежду, конечно же, придётся всю сменить – тоже за наш счет. Работа у тебя будет, пока Папа при должности, а это несколько лет точно. Хотя, потом, может быть, он тебя будет привлекать на подработку.

– А платить будете без задержек? На заводе у нас уже год не платят ничего.

– Регулярно будем платить, – поморщившись, выдвил Шулер, – тут тебе не завод. Откроешь себе счёт в банке, туда и будем перечислять ежемесячно. – Что еще? – Шулер задумался. – Начиная с завтрашнего дня будем тебя понемногу вводить в курс дел, но в перспективе придется садиться за парту и учиться – больно ты дикий и дремучий.

– Товарищ Шулер, – Михаил Потапович запнулся, – ой! Извините, доктор Шулер, у меня высшее образование и кандидатская степень, какой же я дремучий?! – он обиженно посмотрел на иностранца.

– Я не про образование говорю. Может ты в ракетах своих и разбираешься, не знаю, но чтобы быть политиком, надо ещё очень много всего знать и уметь. Даже больше уметь, чем знать. Знать надо основные моменты. Вот этому всему мы тебя и научим. Сейчас получишь пропуск, первые тридцать купюр авансом, и тебя проводят в гостиницу. Обживайся, а завтра утром сюда, на работу.

Иностранец нажал на какую-то кнопку на столе и приказал:

– Срочно пригласите ко мне Секретаря. Жду его в своем кабинете! – и, обращаясь к Михаилу Потаповичу, сказал: – Сейчас придет Секретарь, это начальник всего аппарата Папы. Зовут его Филат Сергеевич. Он, можно сказать, второй человек в стране, без него не проходит ни одно решение. Посмотрит на тебя, и начнём работать. В целом, ты мне понравился, хотя очень многое надо ломать, очень многое.

В дверях появился Секретарь.

– Здравств… уй…! – он не успел договорить и, спотыкнувшись обо что-то на пороге, по воздуху, как змей Горыныч, влетел в кабинет. Секретарь громко приземлился недалеко от Михаила Потаповича и при посадке сильно щелкнул зубами. Лёжа на животе в неестественной позе, подбородком он упирался в большой, как корабль, до блеска начищенный ботинок.

– Нет! Сил моих больше нет! – простонал Секретарь. – Как на передовой! Хотя сам не воевал, но теперь понял, как это. На фронте… – Секретарь начал подниматься, одной рукой проверяя челюсть, другой, прижимая к груди ботинок, – Вы это нарочно?! – он укоризненно посмотрел на Шулера, в недоумении приподнявшегося со своего кресла, и сильно покрасневшего и смущенного Михаила Потаповича. Секретарь обернулся к двери. Там, на пороге, гордо стоял второй начищенный ботинок. Судя по размеру, он мог принадлежать только Михаилу Потаповичу. Секретарь посмотрел ему на ноги.

– Ну почему? Почему Вы в носках? Почему? – он сделал плачущее лицо. – Вы нарочно их там поставили?! Кто же снимает обувь в кабинете?

– Я, я не хотел, – тихо пробормотал Михаил Потапович. Ему было неудобно и стыдно. Я не нарочно. Просто тут везде ковры, чисто. Я думал… – он развел руками.

– Один опять ложку об меня сломал только что! Другой – засады устраивает! – Секретарь с остервенением сплюнул. – Пропадем мы так. Как ты думаешь? Шулер?! – возмутился он, обращаясь к иностранцу. – Погибнем?

– Да не расстраивайся ты так, Филя. Потерпи немного! – он подошел к Секретарю и стал отряхивать его дорогой костюм. – Вот познакомься: Михаил Потапович. Наш новый Папа. Прошу любить и жаловать! – он сделал жест в сторону Михаила Потаповича. – Не пьет, не курит, на ложках не играет! – Михаил Потапович подошел к Секретарю и пожал осторожно протянутую ему руку.

– Ой, ой, ой! – взвизгнул Секретарь, вырывая руку. – Зачем же так сильно? Мне больно! – он стал растирать свою ладонь. – Вы нарочно опять? – Секретарь злобно посмотрел на Михаила Потаповича.

– Извините меня, пожалуйста. Я не нарочно, – сконфужено произнес он, – я не привык ещё к столичной жизни… У нас городок маленький, а сейчас, вообще, больше физической работы: сад, огород, охота, рыбалка… Только натуральным хозяйством и выживаем. Что за лето заготовили, тем и питаемся весь год… А руки у меня всегда сильные были… Я обычно шутил по поводу рук: «Моими руками только птиц ловить – или упущу, или удушу!», – он улыбнулся. – Да и, вообще, наградил меня Господь. Чего-чего, а здоровья у меня в избытке.

После этих слов Шулер с Секретарем многозначительно переглянулись.

– Ладно, – смягчился Секретарь, – доктор Шулер ознакомил Вас с условиями работы?

– Да, в общем, пока всё понятно. А начну работать, думаю, разберусь…

– Вы осознаете всю важность поставленных перед Вами задач? От Вас во многом зависят судьбы демократии в нашей стране. Идите, охрана Вас проводит. И ботинки свои больше не разбрасывайте, это может помешать и демократии, и либерализму.

Михаил Потапович пошёл к выходу из кабинета, надел ботинок и, обернувшись, вопросительно посмотрел на Секретаря, который так и держал в руке его второй ботинок.

– Иди сюда, – поманил его Шулер, – в ботинке. Не бойся, не напачкаешь.

Кое-как доковыляв в одном ботинке до Секретаря, Михаил Потапович взял из его рук второй, обулся окончательно и пошёл на выход.

– Мы обуем всю страну! – улыбнулся Шулер. – Ты уже обедал сегодня, Филя?

Секретарь и Шулер обедали в столовой Кремля. Хотя назвать столовой это заведение можно было только человеку, который видел в своей жизни самые лучшие и дорогие ресторации. Для обывателя это был не просто ресторан – ресторан высшего класса! Единственно, что сильно портило общий вид, любимое детище Шулера – стойка с фаст-фудом. Она была очень яркая, наглая и кричащая. Стойка совсем не вписывалась в общий вид ресторана… После того, как Группировка иностранных советников заняла позиции в Кремле, Шулер почувствовал, что ему сильно не хватает любимой пищи. Тогда и появилась эта стойка. Дорогой фарфоровой посуде приходилось соседствовать за одним столом с бумажными пакетиками и пластиковыми стаканчиками…

– Ты извини, Шулер, не буду я это дерьмо ваше есть!.. Надоело фантиками шуршать, да и желудок уже побаливает! – Филат Сергеевич раздраженно отодвинул от себя обёртки от биг-мага, разные пакетики и пластиковую посуду.

– Как на вокзале, – продолжал ворчать Секретарь. – обертки, фантики, целлофан какой-то… Неужели нельзя нормально поесть?! На хорошей посуде!.. Принесите мне какого-нибудь супа! – сказал он официантке, – И уберите со стола! – Секретарь ещё раз брезгливо отодвинул от себя обёртки.

– Что-то ты сегодня очень злой?! – поинтересовался Шулер и, широко открыв рот, попытался откусить от биг-мага кусок побольше, норовя целиком засунуть его к себе в рот. По всему было видно, что он получал огромное удовольствие от еды. И настроение у него было соответствующее.

– А что радоваться-то?! – раздраженно буркнул Секретарь. – Это у вас всегда всё нормально. Как приехали, так и уедете… А нам жить тут. Понаделали делов!

– Ты мне, Филя, ещё соври, где твоя тёща будет жить, – лениво произнес Шулер, отодвинувшись от стола и стряхивая с брюк на пол крошки.

Секретарь испуганно посмотрел на Шулера.

– Ну, на том острове, на Мальдивах, что ты купил недавно и теперь виллу строишь, – Шулер зевнул.

– А ты откуда знаешь? Это не мой остров.

– Да ладно тебе, Филь… Я всё знаю, служба у меня такая! – Шулер опять зевнул, – Не говори так больше… Если что случится, так ты раньше меня отсюда смотаешься. Это я тоже знаю. И про самолётик, заправленный под завязку, и даже про аэродромчик бывший военный, где он стоит теперь, – Шулер хитро посмотрел на Секретаря. – Что мне бояться? Я Родиной не торговал!

– Ты это на что намекаешь?

– Ни на что я не намекаю, – бросил Шулер, зевая. – Знаешь, чем шпион от разведчика отличается?! – Шулер ухмыльнулся. – Только Родиной. Так вот – я разведчик! Понял?! – он презрительно посмотрел на Секретаря, – А ты, не вякай больше. Работаешь, и работай!

Секретарь нервно ел принесенный ему официанткой суп, стуча ложкой по тарелке и бросая недружелюбные взгляды на Шулера. «Вот сволочь, мастера они чужие бабки считать… Уже и про остров доложили, и про виллу… Ну и что? Подумаешь… У самого рыльце в пушку».

– Докладываю, господин Секретарь! – Шулер с явной издёвкой обратился к Филату Сергеевичу, хотя формально он и должен был докладывать Секретарю, как главный советник. – Медведя этого, сибирского, я допросил с пристрастием…

– И как он? Дикий какой-то: то ботинки снимает, то руку мне чуть не сломал. Да, а что это он все: «Господь меня здоровьем не обделил»? Он что, верующий?! – Секретарь испуганно посмотрел на Шулера.

– Да не пугайся ты так. Ну верующий… Ну дикий… – Шулер медленно откинулся на спинку стула. В руке он держал пакетик с картошкой «фри». Другой рукой доставал оттуда ломтики, тщательно макал в какой-то соус и отправлял себе в рот. – Ну и что? – он медленно, со вкусом пережевывал картошку. – Когда я ему сказал, сколько он будет получать, по-моему, он сразу про всё забыл. И про веру свою, в том числе.

– Ты хоть и специалист, но, по-моему, очень сильно недооцениваешь наших верующих. Тут дело совсем не в деньгах.

– Ну да?! А то я христиан не видал. Сам христианин! – Шулер с чувством превосходства посмотрел на Секретаря. – В отличие от тебя. Но я прекрасно знаю, что всё решают деньги. Мало ему будет тридцать бумажек – добавим!

– Не знаю, не знаю… Тем более что он из провинции – а они там все упёртые!

– Не волнуйся, Филь, это лучшая кандидатура из всех, что я видел! – Шулер удовлетворенно вздохнул. – Главное его достоинство, это то, что он совсем на Папу не похож, но после десяти минут грима – копия! Может спокойно ходить, где захочет, даже по Кремлю, и никто не подумает, что это Папа. А как только он понадобится – ну не доглядели мы за Папой, махнул он стаканчик – десять минут, и у нас трезвый, вполне адекватный Папа в кармане. Вот в чём дело! – Шулер удовлетворенно крякнул, как будто пропустил стопку. – Ну а то, что дикий, так это обтешем, подучим!

– Я единственного боюсь: рано или поздно ему придётся открыть все наши карты. И он может с нами не согласиться. Упрется, как осел! – грустно сказал Секретарь.

– Ещё раз тебе повторяю. Любого человека можно купить за деньги. Поверь мне, Филь! Я, действительно, очень хорошо разбираюсь в людях. Специально обученный специалист! – он гордо посмотрел на Секретаря. – Тем более что на его «большие деньги» даже сантиметра твоего острова не купить… Очень скромные запросы. Бывают и такие люди.

На этот раз Секретарь пропустил мимо ушей упоминание про его остров.

– Делай, как знаешь, но имей в виду, не всё у нас так просто. У нас не просто христиане – у нас православные!

– Ты, Филь, как будто и не коммунист бывший! – ехидно подметил Шулер. – Ведь никто не закрывал пока эти ваши… «Белые столбы Склифосовского». Будет выпендриваться – сдадим его туда. Пусть там психам рассказывает, как он был Папой. Или просто под машину попадёт случайно, или за наркотики сядет. Способов много всяких.

– Что ты меня всё время тыкаешь партией?! Все мы там были, все сегодняшние демократы вышли из компартии, из комсомола. Это нормально. – Секретарь разозлился, – Да и не надо теперь никого в дурку сдавать, это раньше было. Сейчас что только не болтают. И всем на это плевать. Сейчас демократия! И, значит, каждый может говорить, что хочет. Хорошо! Пусть работает, а там посмотрим!

Глава 5. Столичная жизнь

Но приспособиться, а, главное, понять, что происходит вокруг него, не мог. Он уже привык к хорошему дорогому костюму, к качественной пище и комфорту. Гостиница, где его поселили, находилась недалеко от Кремля, и он ходил пешком. Тем более что от такой неспешной и размеренной жизни начал полнеть, на что ему тут же было указано доктором Шулером. Он уже несколько раз замещал Папу на разных мероприятиях, но не очень ответственных и значительных. Роли были почти без слов. Несколько раз утверждал, что «не отступится от курса реформ», и пытался делать глупое лицо. Последнее получалось плохо… Но и Секретарь, и Шулер, с которыми он больше всего общался, пока его хвалили: «Это только начало, Потапыч, – говорили они, – а для начала совсем неплохо. Привыкай, настоящая работа впереди!» Основное занятие заключалась в том, что его учили говорить, как Папа, писать, как Папа. Заучивать Папины выражения лица, жесты, копировать его мимику, а мимика была непростая. Когда Папа после запоев лежал в больнице, Шулер приводил Михаила Потаповича в его кабинет. «Приглядывайся, – говорил Шулер, – Привыкай!» Иногда приходили какие-то хорошо одетые люди и фотографировались с Михаилом Потаповичем. Как он впоследствии узнал, это очень выгодный бизнес. За фотографию с Президентом бизнесмены платили миллионы! Зарплату, как и было обещано Шулером, он получал регулярно. Львиную долю переводил домой, в семью. Ведь ему деньги не нужны: он был практически на всём готовом. Иногда помогал Карпычу, когда у того плохо шли дела. А это с ним случалось частенько. Дома были счастливы и никак не могли понять, каким образом можно честно заработать столько денег. Почти каждый день Михаил Потапович получал письма из дома. В основном от жены, реже от сыновей, а иногда и от внуков с изображением их ладошек, обведенных ручкой на листе бумаги. Очень это его грело. Он снова почувствовал себя мужчиной, добытчиком, который может обеспечивать свою любимую семью, детей, внуков. Это было приятно. Наконец-то его жене не надо будет каждую весну сажать на огороде картошку и ломать голову, будет ли урожай и чем кормить семью до следующего лета! Она работала директором библиотеки. Интеллигентной женщине очень неприятно ловить взгляд мужа, смотрящего на её руки: после огорода не всегда удавалось содержать их в порядке, хотя она очень старалась.

Михаил Потапович никому не говорил, чем он занимается в Кремле – это было строго запрещено: ведь он дал подписку. Не то, что Карпычу, ближайшим родственникам запрещалось говорить! Научный консультант по ракетной технике – вот такая легенда. Частенько после работы, когда ему становилось совсем одиноко в чужом городе, он приезжал к Карпычу в гости. Они садились на маленькой уютной кухне. Карпыч готовил ужин. Болтали о жизни, о работе… Иногда играли в шахматы.

– Как у тебя с работой?

– Лучше, Миш, не спрашивай! – Карпыч махнул рукой. – Чтобы я еще раз в стройку влез. Всё! Скоро начну наркотой заниматься, игровыми автоматами, на финансовых пирамидах людей грабить, фальшивыми авизо… Чем угодно, только не стройкой! – было видно, что он всерьёз расстроен.

– Да что случилось-то?! – не на шутку обеспокоился Михаил Потапович.

– Что случилось?! Всё как обычно – московская стройка… Били уже дураков сколько, да видно мало… Достроились… И я, и компаньон мой, Юрка, столько должны, что за сто лет не заработать… Ладно ещё я, одинокий, а он может из своей квартиры вместе с женой и сыном на улицу переселиться. Вот так!

– Как же так?! Карпыч, ты же умный мужик, и в бизнесе не первый год! – Михаил Потапович всплеснул руками. – Как же можно занимать деньги, не зная, что точно отдашь?! Да и куда их столько можно было деть?! – он тоже разволновался, понимая, что дело совсем плохо. Если даже Карпыч, оптимист по жизни, всегда веселый и шутливый так расстроен.

– Легко тебе, Миш, говорить, сидя на хорошей зарплате в своём кабинете! – ответил Карпыч раздражаясь. А ты попробуй на ровном месте денег заработать… Как получилось?! Говорил я Юрке, что с Москвой связываться нельзя. Если и брать строительные подряды, то лучше у частника. Хотя тоже плохо, – он опять махнул рукой, – одно жульё! Прибегает Юрка: «Меня на Главмасстрой вывели! Представляешь, я сейчас с замом говорил – дают хороший подряд. Облицовка гранитом большого подземного перехода. Расценка – мёд! Гранит наш. Завтра подписываем договор, аванс тридцать процентов!», – идиот безмозглый!

– Ну и что? Это же здорово? Хороший подряд.

– Здорово! – Карпыч кисло улыбнулся. – Здорово работать с честными людьми! Только где же их взять? То, что не в руководстве Москвы, это точно! А у нас, как нарочно, и бригада хороших гранитчиков была наготове, и гранит можно было недорогой с Урала привезти… Всё посчитали – у меня, аж слюнки потекли! Подписали договор, получили аванс, начали работать. На весь аванс закупили гранита. Рабочих первое время из своих денег оплачивали. Что дальше?! Почти половину сделали, и с процентовкой в Главмасстрой, к заму: «Пардонтий! Вот уже половину сделали, подпишите процентовочку. Нужны деньги на закупку гранита и рабочим заплатить…».

– А это так положено? Процентовку? – уточнил Михаил Потапович. – Я в стройке совсем не разбираюсь.

– Это не только в стройке, Миш! – пояснил Карпыч. – Это везде положено. Акт выполненных работ вместе с процентовкой. Мне дали аванс – я его отработал, и за свой счёт ещё процентов двадцать-тридцать сделал. А материалы, вообще, сразу оплачиваются. Это, Миш, финансирование называется. Я же не банк, я не могу всё сразу за свой счёт строить – мне финансирование нужно!

– Ну и что зам?

– Зам раздулся, как воздушный шарик и начал на нас орать: «Вы куда пришли?! Вы с кем говорите?! Я – Кац! Но я же не «поц!» Вот доделаете всё – тогда и рассчитаемся. У нас не принято по двадцать раз авансы платить. У нас тут не шарашка!» Это я тебе без мата излагаю, знаю, что ты не любишь. Я тоже пытаюсь не ругаться, но на стройке без него, родимого, не получается.

– А он что, матерился?! – Михаил Потапович сделал удивленное лицо.

– Да, Потапыч, ты точно глушь нерадиофицированная! – он с интересом посмотрел на Михаила Потаповича. – Строители в основном говорят на матерном. Это объединяет. Тем более что на стройке сейчас столько национальностей – вот эскимосов пока не видел. Ладно бы работяги только ругались… Такого мата я даже у нас в Сибири не слышал. У вас в Кремле на каком языке говорят?

– В основном на английском. Реже французский, немецкий… Как-то раз даже польский слышал… Ну а когда наши говорить начинают – вообще ничего не поймешь. У них какой-то экономико-воровской язык. Особенно у Хайдара. Я лучше английский понимаю… Иногда Папа выходит в коридор – тогда уж затыкай уши!

– А как ты понял, что польский? Ты же его не знаешь? – удивился Карпыч.

– Так я кроме английского никакого не знаю… Но можно же понять, когда говорят по-французски или по-немецки… И польский тоже: почему-то он ассоциируется с «шарошкой». Много шипящих звуков…

– У меня случай был с приятелем… Он в самом начале перестройки челночил… Только не сюда, как это большинство челноков делают, а отсюда. В то время у нас ещё много всяких товаров производилось… Так он целое состояние сделал! Знаешь на чём? – Карпыч ехидно посмотрел на Михаила Потаповича.

– На чём? – ему было не очень интересно слушать, он думал о своём, но надо было как-то отвлечь Карпыча: «Пусть поболтает, – подумал Михаил Потапович, – он уже начал отвлекаться от своих грустных дел, похоже, что действительно влип!»

– На иголках для швейных машинок! – Карпыч заулыбался. – Представляешь?! И возил он их в Польшу под заказ. Каждая ездка – килограмм под сто, заодно и мышцы накачал. Правда, в то время эти иголки просто так тоже нельзя было купить: договаривался в торгах, платил таможенникам… Но с каждой ездки без полтинника зеленых не приезжал! Несколько квартир в Москве купил! – Карпыч оживился, он очень любил рассказывать всякие смешные истории, анекдоты. – Когда спрос на иголки закончился, стал ездить в Турцию. Чем он там торговал – не помню… Заходит он как-то в лавку в Стамбуле и начинает предлагать свой товар, что-то по названию очень похожее на «шарошки»: то ли свёрла, то ли фрезы, то ли шарошки… Турки, молча разворачивают его лицом к двери и дают сильного пинка под зад! Оказавшись на улице, и потерев ушибленную задницу, он, с характерными для нашего человека выражениями влетает обратно в лавку разбираться. А турки, сразу поняв по акценту и специфическим выражениям, что перед ними россиянин, начали извиняться: «Извини, мы тебя за поляка приняли…». Иногда можно понять, что за язык, даже не зная его.

– Послушай, – перебил его Михаил Потапович, – так с подрядом-то чем закончилось? Так и не оплатили Вам процентовку?

– Да уж… Оплатят они, как же… Потом мы узнали, что это у них отработанная схема, – Карпыч опять стал расстраиваться, – причем, безотказная. У них в городском хозяйстве, вообще, всё очень хорошо продумано, как денег украсть! Как говорит мой знакомый следователь: «К сожалению, сейчас за это не сажают». Понимаешь, мы уже половину работы сделали, а денег от них только часть получили – аванс. Уже свои вложили. И что? Бросать всё?! Тем более что расценки очень приличные, можно хорошо заработать. Пришлось доделывать за свой счёт. Я вложил туда все свои сбережения, в том числе и те, которые на гараж отложил, а Юрка занял под процент у горцев. Главное, нужно было быстрее доделать, сдать всё и получить деньги от Каца.

– И что? Не смогли доделать? – сочувственно поинтересовался Михаил Потапович.

– Как это, не смогли? Что там доделывать-то? Проблемы только с финансированием и бывают. Заняли денег, всё очень быстро доделали, даже акт подписали. Выставили счёт – всё как положено. Недели две ждали – проценты же у Юрки капают! – Карпыч расстроено махнул рукой. – Потом всё-таки пошли к этому, Кацу, или Поцу, как там его, с которым Юрка договор подписывал.

– Ну и что он?

– Что?! Отказался рассчитываться категорически и в извращенной форме! – расстроено заключил Карпыч, – Причём, даже без объяснения. «Не будет вам денег, и не надейтесь. Строители вы хреновые, скажите спасибо, что хоть аванс получили. За вашу работу и этого много. А будете выступать – лицензию отзову!», – вот и весь разговор!

– А как это он лицензию отзовет? Не он же лицензию выдавал! – удивился Михаил Потапович.

– Лицензии в Москве не выдаются, Миш, они продаются. На всё есть определенные расценки. Чтобы получить лицензию на любую деятельность, надо просто заплатить деньги. Строительные ли лицензии, транспортные… Хоть на запуск ракет в космос! Нужна лицензия – плати бабки. Допустим, ты хочешь получить лицензию на автомобильные перевозки. У тебя большое автомобильное хозяйство: автомобили, гаражи, водителей куча. И стоит она, допустим, пять тысяч баксов, неофициально, разумеется. Пока ты эти деньги не заплатишь – не получишь её никогда. Замучают! И я голенький приду получать: ни машин, ни гаражей… Ничего! Плачу эти же деньги, и сразу получаю лицензию. Хочешь городскую, хочешь федеральную. Открой любую газетенку или Интернет – куча объявлений! – Карпыч грустно вздохнул. – Ну а отозвать лицензию у неугодной фирмы для Каца – пара пустяков: один звонок – и нет лицензии! Весь этот стройкомплекс – одна банда! Прав был Сергей Сергеич… – он обречённо вздохнул.

– Просто бандитизм какой-то! – воскликнул Михаил Потапович. – Знаешь что, Вить, я попробую поговорить у себя на работе, у нас же высшее начальство. Может, они помогут как-то?! Позвонят, скажут чтобы оплатили ваши счета?..

– Никуда они не будут звонить, Миш! Ты не понимаешь, как они работают. Каждый ворует на вверенном ему участке. И ничего с этим не сделаешь. Будем с Юркой как-то думать, как-то решать… – Карпыч совсем расстроился.

– А я всё-таки поговорю. Давай, Вить, в шахматишки сыграем. Отвлечёмся…

– Давай, – грустно согласился Карпыч.

Михаил Потапович очень любил шахматы, любил думать, просчитывать ходы… Карпыч, наоборот, шахматы не любил, но, чтобы доставить удовольствие другу, иногда соглашался сыграть. Причём, исход поединка всегда был предсказуем.

– Мат! – громко объявил Михаил Потапович после непродолжительной борьбы и победно посмотрел на Карпыча. – Как я тебя, а?

– Как, как?! Ты же знаешь, что я в шахматы, крокет и бейсбол играть не умею, – с лёгким раздражением ответил он. И действительно, Карпыч был мастером спорта по дзю-до, – я знаю, только, что конь буквой “ Г ” ходит.

– Ну что? Давай я тебя еще разок обыграю, боишься? Я тебе фору дам! – Михаил Потапович насмешливо посмотрел на Карпыча. – Я же понимаю, что ты плохо играешь… А я, если мне потренироваться, может, и на уровне мастера спорта играть смогу…

– Мастера спорта?! – иронически воскликнул Карпыч. – Какого это спорта? Это по шахматам, что ли? Тоже мне спорт! – он громко рассмеялся. – Спортсмены. Да они в жизни ничего тяжелей ферзя не поднимали. Ты посмотри на этих чемпионов. Ручки – как ножки, ножки – как вилочки, и все, как на подбор, в очках! – Карпыч откинулся на спинку стула и глубокомысленно сказал:

– Чтобы шахматы стали настоящим спортом, там надо все правила изменить!

– Как это? – обиженно спросил Михаил Потапович. Он любил шахматы, давно играл в них, и ему было очень неприятно слышать такие нападки на шахматы.

– А так! – Карпыч оживился. – Во-первых, пардонтий, шахматное поле должно быть не меньше футбольного, метров, этак, сто на сто, а не как сейчас – на фанерке. Это раз! Во-вторых, каждая фигура должна весить не менее тридцати килограммов, а то королевой раз – туда, через всё поле, раз – обратно. Кукиш! Подумал бы Карпов или Каспаров, нет, скорее Карпов, прежде чем так ходить, дотянет ли он её вообще туда, или нет, фигуру-то? Потом, за игрой надо следить с вышки высотой метров пять и без ступенек; туда и обратно по канату: ручками – ножками, ручками – ножками… Раз-раз, раз-раз! Теперь, часы поставить за сто метров от поля и чтобы с полосой препятствий. Пока добежишь, следующий ход обдумаешь: конем ли ходить или королевой через всё поле, а может быть лучше пешечкой-малышечкой лёгонькой на одну клеточку. Обдумаешь, пока бежишь, сделаешь ход, а там можно и на вышку лезть – отдыхать! – Карпыч оживился и весело и разгорячено излагал новые правила шахматного спорта, а Михаил Потапович слушал его с грустью, но потом, постепенно тоже развеселился и потихоньку стал вставлять свои предложения:

– А в конце полосы препятствий, – добавлял он, – водную преграду! Да? А по часам долбануть от всей души, как по телефону-автомату, а то не переключатся!

– Правильно! – поддерживал его Карпыч. – Обратно в противогазе через дымовую завесу, тогда делай ход. Вот это будет спорт! Настоящие спортивные шахматы. Тогда и мастером спорта по шахматам будет не стыдно называться! – они ещё посмеялись, потом Михаил Потапович, делая серьезное лицо, задумчиво сказал:

– Да. Правильно! Мы с тобой только что наглядно доказали, что абсолютно любую, даже самую умную и смелую мысль, можно путем логических преобразований довести до полного абсурда! – и он тяжело вздохнул.

– Ты что-то тоже не очень весёлый? – Карпыч внимательно посмотрел на друга. – Как у тебя на новой работе? Устаёшь?

– Да нет. Не устаю. Работы немного. Непривычно как-то, – Михаилу Потаповичу хотелось поделиться с Карпычем, рассказать про новую работу, посоветоваться. Но он не мог: и подписка, и просто боязнь, дело ведь не шуточное – самый верх.

– А ты переезжай ко мне, хоть и тесновато, но поместимся.

– Спасибо, Виктор, за приглашение, я подумаю… И насчёт тебя поговорю, может, помогут.

Михаил Потапович встал и начал собираться.

– Завтра на работу, поеду я… Ты не переживай, всё образуется.

Глава 6. Заседание правительства

В Кремле у Михаила Потаповича был маленький кабинет. Скорее даже не кабинет, а так, комнатёнка: стол, стул и тумбочка… Он сидел за столом и корчил морды в зеркале… Иногда что-то приговаривал. Со стороны могло показаться, что немолодой уже человек валяет дурака:

– Не отступлюсь, панимашь, от курса реформ!.. – он скорчил дурацкую морду и, подражая голосу Президента, продолжил:

– Да я, панимашь, на рельсы лягу!.. – кричал Михаил Потапович. – Тридцать восемь, панимашь, снайперов! – он сделал руками жест, как будто держал винтовку и целился. – И у каждого снайпера, панимашь, по стакану с водкой, панимашь! – он показал зеркалу язык. Потом у него был урок подделки почерка и росписи. Он писал различные резолюции и, чуть высунув от старания язык, ставил подписи. «Расстрелять на помойке! – выводил он резолюцию. – Наградить ведром водки! Отказать без объяснения причин!» Потом стал совмещать: ставил подписи на чистых листах, корчил рожи и кричал в зеркало:

– Что ты, рыжая морда, панимашь, ещё хочешь? Ваучер тебе подписать, панимашь? Давай, панимашь, приклею его на твой конопатый, панимашь, исполкомовский лоб! А-фи-цер, панимашь, рыжий пейс! На рельсы тебя, панимашь, брошу! – Михаил Потапович вошёл в раж и не заметил, что в кабинете появился Шулер. – Нефть тебе? Панимашь! Газ тебе? Панимашь! Ложками забью!!!

– Очень, очень хорошо! – радовался Шулер. – Только потише немного, в коридоре люди оборачиваются. Я тобой доволен. И почерк, и подпись похожие…Только лицо… Выражение лица надо натуральнее: пустой огонь в глазах, выражение бессмысленное и, главное, маниакальный, неопохмелённый напор…

– Водку давай! Панимашь! Сначала водку давай! А потом советы! – заорал Михаил Потапович, сильно затопав ногами. Шулер слегка опешил, но собрался:

– Хорошо… Вполне похоже… Только не по теме. Ты больше про реформы, рельсы… Про водку не нужно! – он грустно вздохнул. – Всё хорошо, только выражение лица немного не то… Ты никогда, что ли, запоями не пил? – Шулер задумался. – Придётся всё-таки тебя в «Кащенко» к психам свозить. Посмотришь, запомнишь, какие у них выражения на лицах. «Неопохмелённый алкаш перед завтраком».

– Не надо! – испугался Михаил Потапович. – Потренируюсь, и всё получится.

– Сегодня Швайник проводит заседание правительства. Поедем вместе – посмотришь… Жду тебя у машины.

За столом для заседаний правительства расположилось много людей. На месте председателя сидел Хайдар. По правую руку от него находился Рыжпейс, по левую – Бурдалис. На менее почётных местах сидели министры: и Козырьков, и О́вен, и ещё много всяких министров. Все слушали Хайдара:

– Как я уже говорил, некоторые акцептанты путём агрессивной дезинтермедиации не достигают необходимых декортов…

Когда в зал вошёл Шулер с Михаилом Потаповичем, Швайник замолчал и встал. За ним встали и все остальные члены правительства. Шулер подошёл к Швайнику, поздоровался с ним за руку, потом поздоровался за руку с его заместителями, Бурдалисом и Рыжпейсом, кивнул всем остальным:

– Садитесь, господа! Продолжайте заседание правительства. А мы послушаем…

Все с шумом уселись на свои места, а Шулер с Михаилом Потаповичем в некотором отдалении. Швайник продолжил:

– Наипервейшая задача нашего правительства, товарищи, при помощи метода кумулятивного построения авуаров и пассивной банковской франшизы редисконтировать положительный эквайринг, причём, обращаю на это особое внимание, наши глобальные деривативы не должны пострадать! Тогда никакой форфейтинг и даже актуарные расчёты не обеспечат хеджирование и уход в фискальный оазис! Видите, как это просто… Теперь фискальный оазис не катит никому! – он причмокивал, присасывал, показывал всем зубы. Министры прикладывали неимоверные усилия, чтобы понять, о чём он говорит, но, судя по выражениям их лиц – не понимали. Только заместители делали вид, что понимают. Они изредка кивали головами, но по скучающим выражениям на их лицах было ясно: делают они это чисто автоматически. Михаил Потапович даже не стал вникать в речь фёст-министра: откровенно разглядывал зал, людей… До настоящего времени он общался только со Швайником и его замами. Шулер, очевидно, тоже не мог понять, о чём говорит фёст-министр:

– Хайдар, – резко одернул он оратора, – ты не на заседании редколлегии журнала «Коммунист» и даже не в газете «Правда». Говори понятно, без терминов.

– Слушаюсь! – ответил Швайник, качнул щёчками, причмокнул и показал Шулеру зубы. Шулеру это не понравилось.

– Говори уже!

– Вам докладывать? – осведомился Швайник, хрюкнув.

– Министрам, министрам докладывай! Я тут гость… Проводи заседание правительства, наконец!

Фёст-министр устроился поудобнее в своём кресле, прочмокался, прохрюкался и начал докладывать, старясь говорить понятно:

– Основная задача нашего правительства, как вы все знаете, сломать хребет тоталитарному режиму! Нанести ему, товарищи, сокрушительный удар и уничтожить полностью. После того, как мы путём подписания Пьяно-пущинского соглашения максимально минимизировали территорию страны, необходимо закрепить и развить успех. За очень короткое время, товарищи, нам удалось построить рыночную экономику в стране, а это уже явный переход к демократии, – Швайник хрюкнул и потряс щёчками. – И главное наше достижение в этом вопросе – либерализация и отпуск цен!

Шулер слушал и удовлетворённо кивал головой. Михаил Потапович, наоборот, слушал настороженно, удивлялся, но вида, пока, не подавал.

– Отдельные недоброжелатели и приверженцы тоталитаризма и кровопролития выступают с критикой: мол, гиперинфляция, разорили население, зарплаты не хватает и на буханку хлеба! Ну и что, что инфляция 2600 процентов? Через два, максимум три месяца, цены начнут стремительно падать!

– Как это падать? – удивился Шулер.

– Ты что? – подлизался Рыжпейс. – У меня приватизация пошла. Разоримся!

– Извините! – засуетился Швайник, тряся щёчками. – Я перепутал: «падать» – это для прессы. С чего бы им вдруг падать? С какого перепугу? Так вот. Да, говорю я, есть трудности. И мы для победы демократии и либерализма успешно их преодолеем! – Швайник хрюкнул.

Министры, сидящие на заседании, громко захлопали в ладоши. Многие поднялись с мест и аплодировали стоя. Раздались крики: «Ура!» и «Браво!» Фёст-министр просиял. Как ему этого не хотелось, но он, подняв руку, призвал министров к порядку и продолжил:

– И мы ответим критикам из Верховного совета: что же нам оставалось делать, когда… – он запнулся, – когда в стране… – Швайник растерянно посмотрел на министров, причмокнул и стал перебирать на столе бумаги. – в стране… Когда… – нужная бумага не находилась.

– Когда в стране, – громко подсказал с места Шулер, – продовольствия осталось на три дня, и надвигается голод!

– Точно, точно… Спасибо, доктор. Страна стояла на грани голода, и мы вынуждены были отпустить цены! – опять раздались аплодисменты. Михаил Потапович ничего не понимал. Он решил уточнить кое-что у Шулера.

– Я немножко не понял, – шепнул он Шулеру на ухо, – какой голод? Какие три дня? С продуктами, конечно, паршиво, но крупы, мука, соль… Это же всё есть. И потом, почти вся страна, за исключением больших городов, уже давно живёт натуральным хозяйством… С мясом и рыбой плохо, но остальное же есть…

– Это стандартная фраза из Плана, – отмахнулся от него Шулер.

– Из какого Плана? И ещё: остался же Гохран на случай чрезвычайных ситуаций. Я знаю, что его, то ли на год, то ли на три хватит, чтобы не допустить голод!

– Я тебе потом про План расскажу, не мешай слушать…

– Хорошо.

Тем временем Швайник продолжал, похрюкивая от удовольствия и тряся щёчками:

– Теперь никто не может нас упрекнуть в том, что в магазинах нет товаров. Всего полно! Относительно промышленности. Да, промышленность останавливается. Заводы и фабрики не могут сразу приспособиться к новой рыночной экономике, которую мы создали. Вот приватизирует их товарищ Рыжпейс, тогда они начнут работать как надо…

– Что ты всё: товарищ, товарищ! – поправил его с места Шулер. – Говори правильно: господин, господа… Пора уже привыкнуть.

– Так точно. Слушаюсь. Эффективным может быть только частный собственник! Поэтому промышленность надо быстрее развалить, потом приватизировать. А наладит её снова частный собственник. В этих же целях мы проводим банковскую реформу. Старая банковская система устарела. Нас критикуют: организации не могут дождаться перечисленных им денег, деньги могут идти целый год, процветает бартер… Да. Трудно! – Швайник причмокнул. – Но, с другой стороны, если промышленность не работает, зачем тогда деньги куда-то перечислять? За несколько лет мы проведём банковскую реформу, товарищ Рыжпейс, тьфу… – он стыдливо посмотрел на Шулера и показал ему зубы, – господин Рыжпейс к этому времени раздаст предприятия, и они заработают в полную силу с новой банковской системой. А то, что сбережения у граждан сгорели в топке демократических реформ? В новой, демократической стране каждый сможет заработать столько денег, сколько ему нужно!

Раздались одинокие аплодисменты Шулера. Все обернулись.

– Хорошо. В целом – хорошо! Можно даже пустить это на телевидение… Конечно, после хорошей правки…

Министры смущённо заулыбались. Швайник удовлетворённо чмокнул:

– А мы ещё не закончили… У нас на повестке дня несколько вопросов: доклад господина Рыжпейса о начале приватизации и вопрос о льготах и привилегиях для членов правительства.

– Хорошо, – разрешил Шулер, – продолжайте, я послушаю…

Поднялся Рыжпейс. Он гордо оглядел собравшихся и начал:

– Ну что, господа министры, поработаем? В самое ближайшее время страну ждут огромные преобразования. Мы начали приватизацию! Эти преобразования по масштабам можно сравнить только с Великой Октябрьской социалистической рево…

– Рыжий! – испуганно крикнул Шулер. – Ты о чём? Мы не в Исполкоме Ленсовета!

– Ой! – Рыжпейс поперхнулся. – Извините, привычка… С переворотом 1917 года. Можно сравнить… В соответствии с Планом мы начали приватизацию! – раздались аплодисменты, – Правительственная группа экономистов-либералов также в полном соответствии с Планом разработала подробную схему реформы. Мы разделили балансовую стоимость производственных фондов страны по старым, тоталитарным, расценкам на численность населения и вышли на стоимость одного ваучера. Каждый житель получит свой ваучер. Цена ваучера будет только расти и увеличиваться!

Михаил Потапович не выдержал и опять начал задавать вопросы Шулеру:

– А что за План-то такой? И почему поделили только основные фонды, а нефть, газ, природные ресурсы? Да ещё по советским ценам? И почему цена ваучера будет расти, когда в стране такая инфляция?! – Шулер не ответил, только отмахнулся от него. «Вот это я не рассчитал… – думал Шулер, – не предусмотрел, что пойдут ссылки на План. Что же… Придётся ставить вопрос ребром и всё ему рассказывать…».

– Мы не должны обращать внимания на злобную критику злопыхателей-лже-экономистов и игнорировать их требования сделать ваучер именным. В Плане записано: только обезличенный, только! – опять раздались аплодисменты. Рыжпейс, улыбаясь, раскланялся:

– А обосновывать это надо так: если мы будем выдавать именные ваучеры, у нас не получится развальной приватизации!

– Какой? – переспросил Шулер.

– Развальной! Так в Плане записано!

– План тоже надо с умом читать… Это в описательной части, а в лозунговой – обвальной! В смысле, очень быстрой!..

– Слушаюсь. Учту. Не получится обвальной приватизации… А нам очень нужен частный собственник-олигарх! Только он сможет эффективно управлять экономикой. Собственников не должно быть много! Вот, таким образом, товарищи. И наша задача – досконально отслеживать этот процесс. Не допускать искажений и разграбления страны алчным населением, как это недавно произошло в столице.

– Что произошло в столице? – удивился Шулер. – Я не в курсе.

Оживился Швайник. Хрюкнул, причмокнул, потряс щёчками и наябедничал:

– Столичный мэр! Псевдо-экономист Харитон Гаврилкин! Воспользовался Вашим указом, то есть, указом Президента о приватизации и разрешил трудовым коллективам разграбить предприятия путём бесплатной приватизации. Вот такой предатель оказался.

– Почему не доложили?! – заревел Шулер. – Всех выгоню! В Сибирь!

Члены правительства сжались и потупили глаза. Воцарилась полная тишина. Только Швайник одиноко похрюкивал и причмокивал. Видя сильный испуг Кабинета министров, Шулер немного смягчился:

– Выгнать предателя! Много он раздал?

– Слава Бо… Ой! Немного… Мелочёвку в сфере обслуживания: мастерские, парикмахерские… Большие и стратегические объекты уцелели…

– Хоть так… Немедленно выгнать мерзавца с должности! Что у тебя ещё по повестке дня?

– Льготы и привилегии – хотим членам правительства немного облегчить жизнь… Мелочёвка: дачи, машины, квартиры, зарплаты, кабинеты… От коммунистов осталось кое-что, но не хватает на всех…

– Ладно. Это вы и без меня решите! – и, обращаясь к Михаилу Потаповичу, сказал:

– Пойдём, при обсуждении этого вопроса тебе не надо присутствовать… Рано ещё тебе. Тут надо иметь крепкие нервы… Точно драка будет.

Они не успели ещё выйти из зала, как Правительство приступило к обсуждению льгот и привилегий. Слышны были крики, шум, возгласы. Выйдя на улицу и подойдя к машине, они остановились. Был прекрасный зимний день. Ярко светило солнце. Стоял лёгкий морозец. Михаилу Потаповичу, уставшему от душных кабинетов, очень захотелось прогуляться. У него была целая куча вопросов к Шулеру, но он решил отложить их. «Приду к нему в кабинет, и поговорим. Всё у него и узнаю…». И вдруг неожиданно для самого себя он сказал:

– Шулер! А давайте пешком прогуляемся. Смотрите, какая погода чудесная. Что Вы всё на машине? Пошли, а?

Шулер посмотрел на Михаила Потаповича. Он подумал: «Может, он и прав? Что я, действительно, всё по машинам и кабинетам? А заодно и поговорим. Без всяких Секретарей и Швайников!»

– Пошли, Потапов сын, прогуляемся! – ответил он. – Ты дорогу-то хорошо знаешь? Не заблудимся?

– Не в лесу, не потеряемся…

Отпустив машину, они пошли пешком. Снег скрипел под ногами. Шулер думал, как лучше начать разговор и не спугнуть Потапыча. В целом, он Шулеру нравился. Нравилась его образованность, своеобразный ум, тактичность и рассудительность… Нравилась сдержанность и скромность. И даже его религиозность, которая поначалу сильно раздражала Шулера, а порой, просто выводила из себя, тоже стала импонировать… Полное отсутствие алчности: с такими «русскими» ему ещё не приходилось сталкиваться… В последнее время Шулеру очень сильно мешал Президент. Не в реализации Плана, не своими пьянками и дурацким поведением. Вокруг него стало появляться очень много приближённых, включая родственников: жадных, алчных и несговорчивых. Они пока с уважением относились к Шулеру и его должности, но нельзя быть уверенным, что будет через год, два, когда они смогут приобрести влияние в стране, деньги. Нельзя быть полностью уверенным и в завербованных и пока ещё преданных ему людях: Секретаре, Швайнике, Рыжпейсе, Бурдалисе, других… «Сейчас они меня слушают и беспрекословно подчиняются! – думал Шулер. – Началась приватизация… Скоро они станут очень богатыми людьми… Могут и забыть, кому они этим обязаны. У меня начнутся проблемы…». Вот поэтому и решил Шулер полностью завербовать Михаила Потаповича, частично раскрыть перед ним свои карты. Если что, Президента можно без всяких хлопот устранить – отказало сердце после очередного запоя, а на его место поставить преданного и послушного Михаила Потаповича. Пока Шулер думал, Михаил Потапович сам начал разговор:

– Я так и не понял, что это за План такой, на который они постоянно ссылались?

Шулер остановился, повернулся к Михаилу Потаповичу:

– Вопрос очень серьёзный, Майкл. Я как раз собирался с тобой поговорить. Тебе придётся хорошенько подумать и определиться, на чей стороне ты играешь. Хотя выбор у тебя не велик, но всё равно, ты должен определиться.

– В каком смысле?

– Ты же умный человек… Разве тебя не удивляет, что я, иностранный гражданин, не имеющий, официально никакого отношения к этой стране, всем тут управляю, что я тут самый главный? Не удивляет?

– Очень удивляет. Но я как-то не решался об этом спросить… А почему Вы тут главный?

Шулер покрутил пуговицу на пальто Михаила Потаповича:

– Пойдём. Холодно стоять… Не буду лукавить и юлить, скажу прямо. Я тут главный потому, что больше нет такой страны. России больше нет!

– Как? – воскликнул Михаил Потапович удивлённо. Теперь уже он остановился в недоумении.

– Пока ещё она, конечно, есть формально, юридически, территориально… Но можешь мне поверить, Майкл, её уже нет! И не будет больше никогда! Вы проиграли этот война, а мы её выиграли. Вот так, Майкл! И ты обязан определиться, на чьей ты стороне. Но должен тебе сказать, мне не хотелось бы тебя терять. Я хочу, чтобы ты был на нашей сторона.

– Как тебя зовут? Как твоё имя?

– Билл.

– И почему ты так решил, Билл, что России больше нет? Почему?

– Потому что есть План, Майкл. Про который ты меня спрашивал… Это План уничтожения России! И он будет выполнен, Майкл, это точно!

Слава Богу, что нервы у Михаила Потаповича были крепкие. Это был мощнейший удар. Услышать такое он никак не ожидал. «Нельзя показывать, – думал он, – что я расстроен и обескуражен. Нельзя! Миша! Возьми себя в руки! Я-то думал, что он просто помочь приехал! – говорил он сам себе». Перед глазами появились жена, дети, внуки… Родной городок… Мимо них шли люди, о чём-то болтали. Прошла стайка школьников, которые ели мороженое… Ход его мыслей прервал голос Шулера:

– Майкл! С тобой всё в порядке?

– Спасибо, Билл. Я просто задумался над твоим предложением… А ты уверен, что вы всё правильно рассчитали? Нет ли ошибки?

– Ошибки нет. Над этим Планом очень хорошо потрудились. Его много лет разрабатывали лучшие наши учёные! – Шулер удивлённым взглядом проводил школьников, аппетитно уминающих мороженое. – Зачем они кушают холодное мороженое на таком морозе?

– Понимаешь ли, Билл! – Михаил Потапович взял Шулера под руку. Очевидно, он принял для себя какое-то решение и успокоился. – Ты вот не знаешь, зачем наши дети едят мороженое на морозе? Хотя некоторые ваши представители уже удивлялись… Так может, и учёные, которые сочиняли этот План по уничтожению нашей страны, тоже этого не знают? Или знают?

– Думаю, что не знают. А для чего им это знать?! Какое отношение имеет мороженное к Плану?!

– Имеет! – Михаил Потапович улыбнулся и выдохнул всей грудью. – Если вашим Планом не предусмотрена защита от этого мороженого на морозе – грош ему цена. Ничего вы тут не навоюете. Это наша военная тайна!

– Я понял… Ты так шутишь со мной? Не шути, Майкл, вопрос очень серьёзный.

– Я понимаю… Послушай, Билл! А давай, раз такой разговор серьёзный, водочки выпьем… Ты знаешь, что я почти не пью, но вдруг захотелось…

– Пойдём в нашу столовую в Кремле, там и выпьешь, я не против этого…

– Да нет. Там неинтересно как-то: всё чинно, благородно… Вон – магазин, – он показал рукой на магазин с надписью «Вино», – а вон – «Пельменная». Возьмём бутылочку, в пельменной выпьем… Мы так в студенческие годы делали. Посмотришь, как народ наш живёт…

Шулер немного поколебался, но любопытство пересилило. Ему ещё ни разу не приходилось просто так бывать в городе, ходить по улице, есть в пельменной…

– Хорошо, Майкл, пойдём. А есть в пельменной не опасно? Мы там не отравимся?

– Не страшнее, чем в Мак-Дональдсе, но туда я точно не пойду!

Вход в винный отдел магазина был отдельный. Само помещение маленькое, но народу там всегда было в избытке. Прилавок с продавщицей и витрину с образцами продаваемой продукции отделяла от страждущих мощная металлическая решетка, сваренная из толстой арматурной стали. Раньше, похоже, там была просто стеклянная витрина, но её, по-видимому, постоянно разбивали нетерпеливые покупатели. Часто около окошечка, через которое продавщица общалась с окружающим её миром, спонтанно возникали беспорядки, иногда переходящие в драки. Дрались в основном местные «короли», которые не считали себя обязанными стоять в очереди и лезли к вожделенному окошечку по головам стоящих людей. А очереди в винных магазинах всегда были большие.

Майкл с Биллом зашли в винный отдел и заняли очередь.

– Куда же ты лезешь, гадина? – раздался крик около окошечка. – Куда лезешь?

К окошечку, сильно работая локтями, пробиралась хрупкая прилично одетая женщина. В левой руке у нее были зажаты деньги, а в правой – букет красных гвоздик. Она медленно, но верно, как атомный ледокол «Ленин», пробивалась к намеченной цели.

– Разрешите, товарищи! – настойчиво голосила женщина. – Мне нужно очень срочно! Разрешите, товарищи!

– Срочно бывает только в сортире! – встретил её криком около окошечка пожилой мужчина в промасленной робе, – Тута все равны! Не за хлебом! – и он грудью преградил ей дорогу. – Интеллигентка вшивая, мать твою!

Люди, стоящие в очереди, с интересом наблюдали за этой сценой. Им было скучно. Женщина, услышав такие грубые слова в свой адрес, изменилась в лице и, что было силы, визгливо закричала:

– Ах, ты, старый таракан! Это я интеллигентка?! Ах, ты! – не удовлетворившись произведенным результатом, она обильно перемешивала простые слова с матерными, но, не удовлетворившись и этим, стала быстро и сильно бить мужчину сверху по голове букетом. – Я тебе дам «интеллигентка», алкаш поганый! Ах ты!..

Битье букетом по голове, а также попытки мужчины отбиться от наседавшей на него дамы способствовали вовлечению в конфликт стоящих рядом людей. Шулер с интересом наблюдал за этой сценой. Кто-то вступился за женщину, кто-то за мужчину, началась свалка: кричали, смеялись, визжали, толкались. Продавщица громко материлась из-за своей решетки. Михаил Потапович увидел, как в помещение вошел милиционер-сержант и стал внимательно наблюдать за развитием событий. Оценив ситуацию, он подошел к мужчине, тихо стоявшему около двери и державшему за поводок сидевшую около его ног таксу.

– Какого ты тут хрена с собакой?! – заорал сержант на мужчину. – Пьянь! – голосил сержант. – Оштрафую козла! Вон отсюда!

Сержант орал так громко, что на несколько секунд драка прекратилась. Все оглянулись на него и мужчину с собакой. Сержант был небольшого росточка, мелкий, то ли в прыщах, то ли в оспинах, сильно окал, но кричал громко, привычно. Посмотрели, оценили и начали драться с новой силой. Мужчина с таксой, имевший, видимо, такое же отношение к алкашам, какое имел сержант, оборавший его, к балету не стал спорить, и вышел на улицу. Сержант строго посмотрел на очередь, на драку около окошечка и тоже вышел.

– Герой! – заключил Михаил Потапович, обращаясь к стоящей за ним в очереди старушке. – Кстати, бабушка, этот мужчина с таксой за мной занимал.

– Хорошо, внучёк, хорошо, – ответила бабушка.

– Почему милиционер герой?! И зачем она била мужчину цветами? Как можно оштрафовать козла? – поинтересовался Шулер.

– Я тебе, Билл, потом расскажу…

Драка понемногу утихла сама собой. Хрупкая женщина с зарождающимся фингалом под глазом и двумя бутылками водки в руке, грязно ругаясь, ушла. Майкл медленно приближался к окошечку. Взяв пол-литровую бутылку водки, они вышли из магазина и направились в пельменную, которая находилась рядом с магазином. В народе такие пельменные назывались «стекляшками». Войдя внутрь, огляделись. Достаточно просторный грязный зал. В дальнем конце стойка. Посетителей было немного.

– Пойдём, Билл. Посмотришь, как народ питается…

Они подошли к стойке, взяли подносы. Михаил Потапович рассказывал Шулеру про блюда, выставленные на стойке:

– Выбор тут небольшой – пельменная. Вот варёные яйца под майонезом, огурчики солёные, можно взять бульон с яйцом…

– Что это за бульон?

– Не знаю, наверное от пельменей… А вот и пельмени: с маслом, с уксусом, с бульоном… – он слегка поморщился, – заводские… Ты вот домашних пельменей не ел! Даже сравнивать нельзя…

Шулер смотрел оценивающе на блюда, расположенные на стойке. Его внимание привлекли варёные яйца.

– Почему они в скорлупе? И что это на них прилипло? – любопытствовал Шулер, ковыряя ногтем что-то прилипшее к скорлупе.

– Помыли плохо перед варкой, – ответил Потапыч. – Выбирай быстрее, есть уже хочется… Да, и выпить тоже…

К прилавку подошла толстая раскрасневшаяся баба в грязном белом халате, посмотрела на Шулера, ковыряющего яйцо:

– Чаво, чаво? – крикнула она Шулеру. – Сперма петушиная! Чаво ещё на яйце может быть? Говори быстрее, чаво накладывать?

– Это такой деликатес? – удивился Шулер. – Я раньше не встречал.

В результате всё пришлось заказывать Михаилу Потаповичу: две большие порции пельменей с маслом, варёные яйца под майонезом, квашеную капусту, солёные огурцы, два компота…

– И ещё, дайте нам, пожалуйста, – попросил Михаил Потапович, смущаясь, – два чистых стаканчика…

– У-у-у… – наигранно возмутилась толстая баба, – туды же… А с вида приличные люди.

– Зачем чистые стаканы?

– Я из горла́ не приучен… А ты?

– Из чего? У меня не стало хватать словарного запаса. Много новых слов…

– Пойдём уже… Прямо как дитё малое. Брось вот так тебя в городе одного – пропадёшь совсем… Сгинешь…

Они расплатились, взяли свои подносы с едой и направились к свободному столику. Сняв дублёнку, Шулер спросил:

– Куда тут надо вешать свою верхнюю одежду?

– Хочешь, на вешалку, вот она стоит, хочешь, на спинку стула…

– А куда ставить мой дипломат? Тут очень важные бумаги. Секретные!

– Это очень просто… – взяв у Шулера портфель, Михаил Потапович положил его плашмя на стул:

– Садись…

– Это не совсем удобно, – возразил Шулер, ёрзая на портфеле, – можно натереть себе задницу…

– Задница – не передница – заживёт! Зато надёжно. Я так раньше свою кандидатскую диссертацию сохранял… Если пойдёшь в туалет, бери портфель с собой.

– Что такое «передница»?

– Хватит вопросов, Билл. Давай выпьем немного… И я тебя начну спрашивать. У меня к тебе тоже много вопросов накопилось.

Усевшись, наконец, за столом, Михаил Потапович раскупорил бутылку с водкой, налил в чистые стаканы по половинке и придвинул к себе солёные огурчики. Подняв свой стакан, он сказал:

– Давай, Билл! Выпьем за дружбу! За дружбу между народами! И поговорим…

Шулер ёрзал на своём портфеле, смотрел грустными глазами, но стакан не поднимал.

– Ты не хочешь выпить, или тост тебе не понравился?

– Я не могу, Майкл, выпить… Если я сейчас выпью этот первый стопка, то последний стопка будет через три месяца. Пей один!

– Не могу я один пить! У нас так не принято… Может, пригубишь чуть-чуть? Граммулечку? Просто за компанию…

Шулер поднял свой стакан, чокнулся с Потапычем и помочил губы водкой аккуратно, чтобы ничего не попало внутрь. Михаил Потапович, наоборот, быстро, с прямым локтем, «опрокинул» стакан, постучал пустым по передним зубам и тут же закусил солёным огурцом:

– Паршивые огурцы, – сказал он, крякнув, – не сравнить с домашними… Ты, Билл, умеешь закатывать солёные огурцы?

У Шулера, действительно, не хватало словарного запаса. И ему не нравилось в пельменной. Особенно не понравился последний жест Майкла, когда он постучал себя по передним зубам пустым стаканом. Ему сразу представился пьяный Папа: «Водку неси, па-а-нимашь! Разорву, панимашь!», – он пригляделся к Майклу. Тот спокойно пережёвывал огурец, вёл себя прилично. «Может, и ничего? – подумал Шулер. – А может, и этот запойный?» К соседнему столику подошла молодая женщина. Сняв с подноса две большие порции пельменей и пустой стакан, она села, не снимая пальто. Достав откуда-то бутылку водки, налила себе полный, до краёв, стакан, выпила его залпом и стала есть пельмени. Она была с мороза, и от неё, как от лошади, шёл пар.

– Не умеешь? Тогда расскажи про этот План.

– Слушай и отнесись к этому очень серьёзно. Ты человек образованный, и с тобой проще разговаривать. Постараюсь говорить короче… Начну с исторического аспекта, – он покосился на женщину, которая с удовольствием жевала пельмени. – Дело в том, что ваша империя всегда доставляла много хлопот остальному миру. И в царское время, и потом. Очень уж она большая, мощная и сильная. И если ею грамотно управлять, она сможет господствовать над всем миром! Царствовать над всеми народами! Понимаешь? А это очень опасно для всех остальных. Вот в чём дело! Пока этого не произошло, но кто может гарантировать? Вот поэтому и принято решение – уничтожить!

– Подожди, Билл! – перебил его Михаил Потапович, мрачнея и настраиваясь на серьёзный лад. – Очень знакомые слова: царствовать, управлять миром, избранность… Только исходят они от других, не от нас. Разве весь ход истории не говорит о том, что у нас нет таких планов, завоевать мир?! Царствовать над всеми народами?! И разве у нас не было такой возможности? Вспомни, как мы освободили от фашизма всю Европу, когда большая страна работала только на победу. Огромная страна превратилась в огромную сильнейшую армию! Разве мы не могли пойти дальше и завоевать мир, как ты говоришь? Но даже коммунисты не стали этого делать… Установили, конечно, в соседних странах вокруг своих границ коммунистические режимы. Надо же было как-то предохраняться… Но сражаться за мировое господство не стали. А Наполеон?! Пол мира от него освободили, вышибли отовсюду. Что? Не могли установить мировое господство? Могли! Наши войска в Европе стояли! Но не установили же! Знаешь почему? – Михаил Потапович налил себе ещё водки. – Давай, Билл, выпьем. Потом скажу…

– Я не могу, Майкл, мне нельзя!

– Это тебе виски нельзя. А водку можно! Если ты от виски в запой попадал, то от водки ничего не будет. Виски на основе ячменя делают, а водку – на пшенице. Можно, Билл! – он поднял свой стакан и чокнулся с Шулером. – Давай! За понимание исторического момента! – Шулер немного выпил. – А теперь огурчик. На, закуси огурчиком, похрусти… Это тебе не поп-корм! Упала?

– Что «упала»?

– Водочка?

– Упала… Я боюсь, что придётся к доктору Дринкеру обращаться, а мне не хотелось бы… Он стукач!

– Так вот… – продолжил Михаил Потапович, – не стали весь мир завоёвывать, потому что он нам не нужен! Не в природе русского человека над кем-то господствовать, угнетать кого-то… Зачем? У нас и так всего много! Да и Вера наша, православная, это запрещает. У нас хоть одна колония была? Это вы весь мир колонизировали: и Африку, и Азию, и Америку… Теперь хотите и до нас добраться?!

– Это всё слова, Майкл! Что бы ты не говорил, а решение принято и механизм запущен. Русские – это нация поработителей, нация, которая угнетает другие нации. И поэтому подлежит уничтожению!

– Ты путаешь, Билл! Не русская нация – коммунистический режим… Кстати, коммунизм не мы придумали. Нам его из Европы прислали в запломбированном вагоне.

– Не спорь! То, что вы нация поработителей, признано во всём мире. В Америке даже есть такой закон, принятый американским конгрессом, – Шулер опять покосился на женщину. Она доела первую порцию пельменей, опять достала бутылку и вылила остатки в стакан. Он был полон до краёв. Придвинув к себе вторую порцию пельменей, она подняла стакан. Шулер не выдержал:

– Тебе же плохо будет! – обратился он женщине с участием в голосе. – Не пей больше!

– Плохо будет тебе, – грозно парировала ему женщина, – если я встану! Комуняка паршивый!

– Почему я коммуняка? Почему она так сказала?

– Ты, Билл, очень похож на секретаря райкома партии или на директора завода. Вот она так и сказала… Ты, Билл, американец? Это американский План?

– Да, я американец, но План демократизации России не американский.

– Странно, – задумался Михаил Потапович, – сегодня только Америка претендует на мировое господство. Так чей же тогда План? Кто хозяева?

– Хозяева, которые меня наняли и руководят всеми моими действиями, не американцы. Нельзя их так назвать. И не Президенты! – Шулер ухмыльнулся. – Смешно. Кто такие Президенты? Мелкое жульё, вруны и воры, назначенцы-временщики… Что у вас, что у нас… Мои хозяева, Майкл, это очень серьёзные люди! Это самые богатые люди на этой планете. Они тут хозяева, и вправе решать, кому тут жить, а кому умирать! Их слово последнее. Это избранные люди, Майкл!

– Надо за них выпить, Билл! – выпалил Михаил Потапович, наливая уже по третьей. – Дай Бог им здоровья!

– Нет, нет! – стал отказываться слегка захмелевший Шулер. – Я не буду больше пить!

– Ты, Билл, отказываешься выпить за здоровье своих хозяев? Ведь помрут, ты же в дураках останешься!

– Я не хочу остаться в дураках. Давай тогда выпьем!

Они выпили, закусили. Михаил Потапович продолжил разговор:

– В целом, мне всё это понятно. Вы не первые. Уничтожали нас уже не один раз, только почему-то мы никак не погибнем. Значит, есть План уничтожения, вы тут купили всё начальство, и ты, как главный, руководишь этим уничтожением. Но я-то тебе зачем нужен? Я понимаю, что алкаша-Борьку надо периодически заменять, у него, если не запой, так больница. Но зачем ты мне всё остальное-то рассказал: про План, про уничтожение России. Я бы и без этой информации работал. Ты не боишься, что я пойду завтра на телевидение и расскажу всё про ваш План. Вот крику-то будет!

– Не будет! Все и так прекрасно понимают, что идёт уничтожение страны. Такими методами, как наши, страну не поднимают. Так что, никто не удивится. Сейчас и не такое болтают. Зачем я тебе это всё рассказал, пока не скажу, придёт время. Мне важно услышать, что ты будешь на меня работать. Зарплату я тебе увеличу в два раза. Когда начнутся серьёзные дела, сядешь на процент. Это, Майкл, очень большие деньги! Не то, что внуков, на тысячу лет вперёд всех своих потомков обеспечишь!..

– Какие такие серьёзные дела, Билл? Уж не людей ли расстреливать? Кстати, эти твои хозяева… Ты говоришь, избранные люди. А кто их избрал-то? У меня тут сомненьице закралось… Не Бог ли? Может это Богоизбранные люди? Уж больно тезисы знакомые!

– Я хочу выпить ещё! – выпалил Шулер. – Сегодня больше о работе говорить не хочу. Будем есть пельмени, петь…

– У нас и не осталось ничего… – Михаил Потапович посмотрел на пустой стол, – ничего, сейчас организуем. С моей зарплатой в пельменной жить можно!

Он пошёл к стойке, набрал ещё закуски, пельменей, пошептался с бабушкой, которая убирала посуду. Когда вернулся с полным подносом, Шулера за столом не было, остался только портфель, одиноко лежащий на стуле. Но уже через минуту Шулер появился, слегка покачиваясь, и с расстёгнутой ширинкой.

– Даю тебе три дня отпуска, Майкл! Будешь думать! Потом придёшь ко мне и скажешь: «да!» Ты меня понял? Не то я тебя, панимайшь, на рельсы положу! – он засмеялся. – Давай выпьем за наших хозяев, Потапов сын! Давай! Где водка? Где этот божественный напиток? Я теперь понимаю Борьку-алкаша! – Шулер на секунду задумался. – Не будет без водки демократии?

– Не будет!

– Вот за это и выпьем!

Не прошло и получаса, как Михаилу Потаповичу пришлось идти к заведующей пельменной и просить позвонить. Поскольку он ещё не знал, как вызывать машину, пришлось звонить Секретарю:

– Филат Сергеевич, добрый вечер! Это Михаил Потапович говорит… Как бы мне для доктора Шулера машину заказать? Он свою отпустил после заседания правительства, мы пешком пошли в Кремль… Решили прогуляться… Зашли в пельменную перекусить, выпили немного… Боюсь, пешком он до Кремля уже не дойдёт!..

По голосу Секретаря чувствовалось, что он не совсем понял, что происходит, но машину прислал. Шулера, который активно сопротивлялся и требовал ещё пельменей, погрузили в машину. Михаил Потапович подумал и поехал к Карпычу. «Надо же, как его развезло! – думал он. – Пил-то в основном я, он и стакана не выпил…».

Глава 7. Заговор

Пока Шулер в пельменной вербовал Михаила Потаповича, не терял времени даром и Секретарь. Приехав на заседание правительства к самому его окончанию, и узнав, что Шулер уже уехал, он оставил особо приближенных членов правительства на разговор. Удалившись в маленькую уютную комнату для переговоров, в которой точно не было прослушивающих устройств, Секретарь начал своё совещание. Напротив него сидел фёст-министр со своими замами.

– Вот что, ребята! – начал Филат Сергеевич. – Нам надо срочно разработать какой-то свой План. Боюсь, как бы не кинули нас. Что-то вокруг Папы стало крутиться очень много народа.

– Ты, Филь, имеешь в виду Верховный совет? – озабоченно поинтересовался Рыжпейс. – Как бы они не взяли власть в свои руки.

– Не, Толян, за это я не беспокоюсь… Планом предусмотрены мы, а не они. Мы должны страну попилить, а не они. Шулер этого никогда не допустит. Если они сами не уйдут, перестреляют их, как куропаток… Я про другое! Как только мы начали приватизацию, сразу к Папе слетелось вороньё: родственники, дочка эта, Краказябла, всё время каких-то подозрительных личностей к нему водит, охранник его тоже… Даже спортсмены стали появляться, ракетку для тенниса подарили. А какой ему спорт, если только литрбол?! Боюсь я, что в итоге нас кинут!

– По-моему, хрю, хрю, ты зря беспокоишься, – сказал Хайдар, причмокивая. – Шулер этого не допустит. Чмок!

– Жора! – капризным голосом вставил Секретарь. – Хватит чмокать. Тут такой серьёзный вопрос, а ты хрюкаешь, с мысли сбиваешь…

– Что я виноват? – обиделся Швайник. – У меня так носоглотка устроена… Может, я сам от этого страдаю. Зато я гениальный экономист!

– Про свою гениальность, – вставил Рыжпейс, – по телевизору рассказывай. А нам нечего мозги конопатить. Ты больше на графа Дракулу похож, чем на экономиста. Такую чушь сегодня на Правительстве нёс: изучение процессов сиганальной триангуляции квазибинарных разрезов! Думаешь, мы так не умеем? А если Генка начнёт на Правительстве про научный коммунизм рассказывать?! – он посмотрел на Бурдалиса, – Что тогда?

– Что ты на меня набросился? На себя посмотри – жадная рыжая скотина! – он толкнул локтем Секретаря. – Посмотри на него, Филь, он вёл в советское время кружок альтернативной экономики. Экономический диссидент. С партбилетом! Ты мог этот кружок вести только в одном случае: если работал на чекистов и закладывал всех, кто к тебе в этот кружок ходил. Первый заместитель председателя Ленсовета диссидентский кружок ведёт! Кружок-то не на Литейном был, не в подвале, чтобы далеко не ходить? А теперь ему ещё персональный самолёт подавай. Рожа рыжая не треснет?

– Успокойтесь, господа! – примирительно вставил Секретарь. – Необходимо выработать какую-то тактику, а вы ругаетесь.

– А чего он? – надулся Швайник и тихо чмокнул.

– Это ты первый начал…

– Нет – ты!..

– Ты!

– Это я первый начал! – отрезал Секретарь. – Довольны? Только заткнитесь! Как заседание-то прошло? Долго вы что-то. Шулер доволен?

– Сказал, что доволен, – ответил Бурдалис. – Долго, потому что никак с льготами не могли определиться…

– Определились?

– Разве с жирным договоришься?! – он злобно посмотрел на Швайника. – Ему, значит, персональный самолет нужен. Возить по воздуху свою толстую задницу и хрюкать. А нам, значит, с Толяном, замам его, самолёт не нужен!

– Зачем тебе самолёт? – возмущенно крикнул Хайдар, хрюкая по-боевому. – Ты же, тоталитарно-коммунистическая морда, из кабинета не выходишь. Карла Маркса, наверное, тайком читаешь?

– Тихо! – крикнул Секретарь. – Полная тишина! – все замолчали. – Вы так и заседания правительства проводите? То-то Шулер будет рад. Провернём приватизацию – по десять самолётов себе купите: на завтрак, обед и ужин на разных летать будете. Сейчас главный вопрос: как бы не выкинули нас из обоймы. Понятно вам? А вы самолёты делите!..

– Как это? – удивлённо чмокнул Швайник. – Всё так хорошо: Правительство, реформы, самолёт… И, потом, Шулер не может нас выгнать потому, что мы все завербованные разведчики… Мы на него работаем!.. Как же он нас выгонит?

– Как выгонит? – усмехнулся Секретарь. – Как обычно: пинком под зад!

– Жирного уже можно выгнать! – многозначительно ввернул Рыжпейс. – Он своё чёрное дело сделал. Да, и Генку, тоже… Они в Пьяной Пуще отстрелялись. А вот меня выгнать нельзя. Приватизация в самом разгаре. Я себя ещё не скомпрометировал. Меня нельзя выгнать потому, что я нужен своей стране!

– Можно!.. – взбесился Секретарь. – Таких, как ты специалистов, топ-менеджеров, в любом паршивом НИИ пачками. Не зазнавайся, Рыжий. Нам надо держаться вместе. Только так можно бабла нарубить!

Вдруг раздалось обиженное чавканье и похрюкивание:

– Я попросил бы Вас, господин Рыжпейс, объяснить, про какое это чёрное дело, которое мы, якобы, с господином Бурдалисом сделали, Вы только что говорили? Говорите при Филате Сергеевиче, пожалуйста! Пусть и он послушает. Говори, рыжая гадина, противник демократии. Говори, радикал! – Швайник был очень взволнован. Он даже перестал чмокать и похрюкивать, только показывал Рыжпейсу зубы:

– Моё имя войдёт в историю! Мне ещё памятник поставят!

– Поставят, поставят тебе памятник! – издевался Рыжпейс. – В центре Москвы. В платном сортире! И все будут на него гадить ходить. Конечно, в историю ты войдёшь, весь в говне, под матерную ругань. Уже вошёл. Поздравляю!

– Ты не можешь мне самолёт простить – вот и ругаешься.

Пришлось опять вмешиваться Секретарю. Он сухо, но строго объяснил противоборствующим, что они очень важные государственные деятели пока ещё огромной страны, и не пристало им ругаться и вести себя, как базарным бабам.

– И последнее: если мы сейчас ни до чего не договоримся – Шулер нас сожрёт. Давайте спокойно обсудим сложившуюся ситуацию, всё взвесим и примем какое-нибудь решение. Что мы сделали хорошего на сегодняшний момент? За что Шулер может нас похвалить?

– Пьяная Пуща! – гордо заявил Хайдар. – Мы с Генкой приняли самое активное участие: готовили текст Соглашения, способствовали подписанию… Развалили, короче, империю на части…

– Наше Правительство сломало хребет тоталитаризму, – продолжил Бурдалис, – нанесли, так сказать, сокрушительный удар. Мы ввели в стране демократию и создали рыночные отношения: отпустили цены, начали приватизацию, обеспечили кадрами…

– Хорошо, – соображал Секретарь, – сделали много, но уже сделали… Главное, что мы подбирали кадры. На всех государственных постах наши люди: родственники, друзья, хорошие знакомые, сослуживцы. Это наш главный козырь против Шулера. Не решится он нас убрать, пока везде работают наши люди… На должности олигархов тоже наших утвердили. Это козырь! Везде свои!

– Свои по спине ползают! – съязвил Секретарь.

– А каких же утвердили? – поинтересовался Рыжпейс. – Не ихних же. Ихних пока нельзя. Будет очень странно, если мы приватизацию будем оформлять на какого-то мистера Дауна. Пусть теперь Шулер нас боится.

– Она у тебя и так какая-то странная. Приватизация! – сказал Секретарь. – И без мистера Дауна. Даже странно, что народ не возмущается. А почему Шулер должен нас бояться?

– Кто ему бабки будет носить – долю от приватизации? Не сам же он будет с олигархов бабки собирать! Мы! Теперь он от нас зависит.

– Точно! – закричал Секретарь, – Точно, Толян! Он боится, что мы его с деньгами кинем! А я думаю, что он в этого двойника так вцепился? Как его, медведя? В Михаила Потаповича.

– А при чём тут двойник? – удивился Хайдар, чмокнув.

– Смотрите, у Шулера две задачи: первая и главная – это развалить страну в соответствии с Планом. Не выполнит – ему башку отвернут; вторая – бабла попутно накосить. Что у него на сегодня? С Папой он не дружит, всё время конфликты.

– Папа ни с кем не дружит! – заявил Бурдалис. – Он только водку хлещет да выпендривается.

– Ошибаешься, Гена. Он любит свою доченьку змею. Что она к нему повадилась? А очень просто: деньгами запахло… Водит всё время каких-то людей, бумаги подписывает… Вот и получается у Шулера: с двух сторон непонятки… Змеюка эта может ему сейчас карты спутать, папаша ведь ей что хочешь подпишет… А с другой стороны, мы можем кинуть с баблом… Вот он за двойника и зацепился!..

– Подумаешь… – возразил Рыжпейс, – что может сделать двойник?

– Правильно Хайдар говорит!.. Дурак ты всё-таки…

Все вопросительно посмотрели на Секретаря, не понимая хода его мыслей.

– Что может сделать двойник? Он может стать Президентом! Вот что!

Члены Правительства окаменели. Они и не думали о таком развитии событий. Действительно, Папа после запоев всё время валялся в больнице, и уговорить его бросить пить было невозможно. С таким больным сердцем, если его устранить, даже у родственников не возникнет подозрений. А дальше будет рулить подконтрольный Шулеру Михаил Потапович.

– Точно! – выпалили все в один голос.

– Как бы перекупить этого двойника? – задумался Бурдалис. – Может предложить ему процент от приватизации?! Маленький… – добавил он, почувствовав на себе недобрые взгляды сослуживцев по правительству.

– За что? – опять по боевому зачмокал Швайник. – За что ему процент? Надо подкупить, но денег жалко! Лучше запугать!

– Действительно, Генка, за что? – проявил редкое единодушие со Швайником Рыжпейс. – Мы работаем, ночей не спим, приватизируем!.. А он что сделал? За что процент-то? Тем более что платить придётся из нашего кармана – Шулер не подвинется!

– Что вы опять разорались?! – одёрнул их Секретарь. – Никто процент и не просит. Он очень дремучий мужик, я думаю, что про процент не только не знает, даже не представляет, что такое может быть… Нужно просто платить ему хорошую зарплату от нас, демократов-патриотов.

– А сколько ему Шулер положил?

– Три тысячи долларов в месяц… Но он без работы сидел да ещё в Сибири. В такой ситуации на любые деньги согласишься…

– По-моему, – засомневался Хайдар, – это очень мало… Давайте перебьём Шулера и сделаем ему зарплату в триста тысяч.

– Не знаю!.. – ответил Секретарь. – В сто раз?! А что мы тогда Шулеру скажем? – он задумался. – А кто знает, – он оглядел собравшихся, – большая это зарплата, или нет?

Руководство правительства глубокомысленно задумалось. Все потупили глаза. Воцарилось молчание.

– Ну, давайте посчитаем хоть приблизительно… Сколько сейчас хлеб стоит?

– Сто баксов буханка! – сразу сообразил Швайник.

Секретарь посмотрел на него с сомнением:

– Что-то дороговато… Ты это точно знаешь? Я думаю дешевле… Не дороже пятидесяти…

– Точно знаю, сколько стоит хороший коньяк! – вставил Рыжпейс. – Недавно в Нью-Йорке в ресторане видел, когда ездил за инструкциями: полторы тысячи и выше…

– Хорошо… – сказал Секретарь, подсчитывая в уме, – значит сейчас на свою зарплату он может купить две бутылки хорошего коньяка или шестьдесят буханок хлеба. Мало… Если его зарплату увеличить в сто раз, получится: двести бутылок коньяка… Это очень много… Сопьётся. Значит, надо увеличить в десять раз: двадцать бутылок коньяка. Зарплата в самый раз! – он посмотрел на руководителей правительства:

– Может, у жён спросить? Они-то должны знать, какие сейчас зарплаты. Они же на рынок ходят.

– Твоя жена на рынок ходит? – удивлённо прочмокал Хайдар. – Сомневаюсь я… Моя когда-то ходила… Но уже давно этим не занимается, для этого есть слуги: продукты привозят, готовит повар, убирает горничная… Откуда ей знать?

– А у тебя-то какая зарплата?

– А я знаю? Забыл, когда последний раз её получал… А у тебя?

– Я тоже давно не получал, – признался Секретарь. – ладно, пусть будет зарплата – двадцать бутылок коньяка. А если Шулер узнает? Сразу заподозрит, что мы решили его купить. Это нежелательно… – он посмотрел на Бурдалиса, – а ты, старый интриган, как думаешь?

– Я думаю, что ничего платить ему не нужно. Надо больше с ним общаться и настраивать его против Шулера… Но очень осторожно. Основной напор на патриотизм: мол, де, мы земляки, патриоты, любим свою страну, а Шулер – чужак, не любит нашу страну…

– Правильно! – согласился Секретарь. Хоть он и не знал, много это или мало, платить из своего кармана, он в принципе не любил. – Надо как-то расположить его к себе… И с Краказяблой надо дружить по мере возможности, она без нас тоже не сможет. Хочешь не хочешь а одной Президентской подписи мало, всё решает чиновничий аппарат.

– А я, – причмокнул Хайдар, – переговорю с олигархами.

– Нет! – возразил Секретарь. – Боюсь, что ты опять начнешь их грузить экономикой, и они ничего не поймут. Пусть с ними поговорят Генка с Толяном. У них лучше получится. И я переговорю…

– Правильно! – согласился Бурдалис, – Соберём собрание…

– Собрание нельзя: Шулер узнает. Надо их отлавливать поодиночке и внушать, что без нас они никто. И чтобы Шулера поменьше слушали. Что реальная власть у нас в руках.

– Надо их немного запугать… – предложил Рыжпейс. – И дочку запугать, и двойника…

– Правильно! – подытожил Секретарь, – Всех запугать, и никому не платить.

На этом и договорились.

Глава 8. Два солдата

Карпычу был очень нужен телевизор на кухне. Просто необходим. Он уже замучился таскать еду в комнату и есть на табуретке. Пусть маленький, чёрно-белый, но на кухне. В стране постоянно что-то происходило: Карпыч любил смотреть новости. Хотя места для телевизора на кухне не было совсем, он придумал, как его разместить. Усевшись поудобнее и открыв газету объявлений, Карпыч начал обзванивать продавцов телевизора «Юность». Цены были приблизительно одинаковые. Он уже хотел остановиться на каком-то варианте, но заметил объявление с пометкой «очень дёшево». Поскольку с финансами было скверно, он тотчас позвонил. Ответила на его звонок, как и было указано в объявлении, Маша Зябликова. Оказалось, что у Маши цена почти в три раза выше, чем у всех.

– У Вас «Юность»? – переспросил Карпыч. – Черно-белый?

– Да.

– А почему тогда так дорого? У него что, кнопки из чистого золота? Все дешевле продают!

– Странные вы, мужчины! – возмутилась Маша. – Как же я могу продать дешевле? Мне надо Зинке долг отдать, швейную машинку отремонтировать, обои купить в комнату… Ну и чтобы немного на жизнь осталось…

– Понятно, – ответил Карпыч, не вступая в дискуссию, – пардонтий! Я поищу подешевле…

– Я могу немного скинуть.

– Нет, спасибо, – и повесил трубку. Тут раздался звонок в дверь. На пороге стоял Михаил Потапович, весь какой-то растрёпанный. Карпыч разглядывал его с удивлением. Он впервые видел Мишу в таком непонятном виде.

– Что случилось, Миш? С работы выгнали?

– Нет, не выгнали. Дело в другом: я только что узнал, что идёт война! Даже не война, Вить, это и войной не назовёшь – просто идёт уничтожение России!

Карпыч был крайне удивлён. Он понял, что его друг и родственник навеселе. Но чтобы он когда-нибудь заговаривался, путался?! Проведя Михаила Потаповича в коридор, Карпыч помог ему раздеться и повёл на кухню. Усадив за стол и налив крепкого чая, он озабоченно спросил:

– У тебя всё в порядке? Не падал? Головой об лёд не бился? – Карпыч улыбнулся. – У меня один знакомый, Ферзь, неделю жаловался, что у него голова как-то странно болит. Пошёл к врачу. Оказалось, что он в пьяном виде дома упал головой на кактус и забыл. Вот иголки в голове и болели…

– Не до шуток мне, Вить… Садись и слушай. Надо что-то срочно предпринимать, а я не знаю что! И как!

Карпыч налил чайку и себе, придвинул табуреточку, присел и приготовился слушать.

– Хоть я тебя хорошо знаю, – начал Михаил Потапович, – но всё равно, должен предупредить: я втягиваю тебя в очень серьёзное дело. Очень!

– Втягивай, втягивай. Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. После московской стройки я уже ничего не боюсь.

– Я тебе не говорил всей правды, Вить, про свою работу. Я дал подписку о неразглашении. Но теперь вынужден сказать, потому что открылись очень страшные обстоятельства. Никакой я не советник, занимаюсь совсем другим. Я двойник нашего Президента!

Карпыч чуть отодвинулся от него и внимательно осмотрел:

– А что, Миш? Может ты и похож немного… И что? Это и есть твоя страшная тайна? А температуру ты мерил сегодня?

– Не перебивай! Мне нужно мысли формулировать, – он немного задумался. – Так вот… Президент, оказывается, запойный, поэтому и нужен двойник, чтобы его заменять, если что… Но не в этом дело. Знаешь, кто у нас самый главный? Кто принимает все решения в стране?

– Как кто? Президент, конечно. Ёлкин!

– А вот и нет. Официально, может, и он. Указы подписывает, распоряжения, но готовят их совсем другие люди.

– Хайдар?

– Нет! Руководит страной иностранец. Доктор Шулер – главный советник. Их, оказывается, в Кремле больше, чем наших. Вот он всем и руководит.

– Странно… Ёлкин с виду очень активный, резкий. Борется с коммунистами, с Верховным советом, с привилегиями… Речи правильные говорит.

– В том-то и дело, Вить, что всё это ерунда. Привилегий стало столько, что коммунистам и не снилось никогда. А основное и любимое занятие Ёлкина, можно сказать, единственное – водку жрать. Все эти речи ему пишут, а он только несколько фраз может запомнить: «Не отступлюсь, панимашь, от курса реформ! Загогулина, панимашь!» – последние слова он произнёс голосом Президента. Карпыч от неожиданности аж подпрыгнул.

– Это тебя научили так?

– Да. И говорить, и морды корчить, даже писать могу его почерком. Но не в этом дело. Сегодня с Шулером мы ходили на заседание правительства. Ты не представляешь, что они там говорили. Это не заседание правительства – это штаб по уничтожению страны. И всё время ссылались на какой-то План. Я решил выяснить. Заманил Шулера в пельменную, напоил его, и он проговорился: действительно есть План – План уничтожения России! И они воплощают его в жизнь. Он так и сказал мне: «Такой страны, как Россия, Майкл, больше нет!»

– А кто этот Майкл?

– Это он меня так называет в пьяном виде.

– Они там, у Вас в Кремле, все алкаши, что ли?

– Да нет. Он оказался зашитым. Это я его специально напоил, чтобы выведать у него всё.

– Что-то мне не верится, Миш! Сейчас разное говорят, конечно… Но чтобы вот так уничтожить. Не верится. Я же Ёлкина поддерживал, на баррикады ходил… Странно как-то… Он с коммунистами боролся, с Лысачёвым…

– А что Лысачёв? Ты помнишь, когда он к власти пришёл, как народ ему поверил, от телевизоров оторваться не могли. Чуть ли не молились на него. Помнишь?

– Конечно, помню. Я тоже ему поверил…

– И чем это всё кончилось?! Мямля, подкаблучник. Развалил всю страну, сдал западу все наши позиции: одностороннее разоружение, Варшавский договор отменил, всё что просили, и даже что и не просили, отдал. Всё, якобы, под честное слово: ни одной бумаги не подписал, всё якобы на доверии. И что, выполняют они теперь свои обещания? Фиг с маслом! Я уже думаю, что не просто по глупости он это всё делал. Уж больно стройная картина нанесения стране сокрушительного удара складывается.

– Согласен, Миш. По поводу Лысачёва согласен. Но не думаю, что и Ёлкин так поступит. Как-то это в голове не укладывается. Ты такой большой, а в сказки веришь!

– Я тоже так не думал. Но как услышал от Шулера про План, сразу стал анализировать… Вот скажи мне, что сделал Ёлкин хорошего?

– Первое – это свобода слова. Демократия.

– Правильно, Вить. Только давай разберёмся подробнее, что это за демократия и кому она нужна. Я пока к тебе добирался из пельменной, подумал и посмотрел на всё это с другой стороны. Давай начнём с Пьяно-пущинского соглашения. Зачем его подписывали? Что мы от него выиграли?

– Нации получили право на самоопределение.

– Какие нации? Ты считаешь, что хохлы и белорусы это другая нация? Нет, Витенька.

– А казахи?

– Они вообще отделяться не хотели. Послушай, у них-то и государственности никогда не было! Их там мало, в основном наши, русские! Это был небольшой кочевой народ… Мы там всё построили, развили промышленность, подняли целину, создали им письменность… Это не оккупация.

– Может быть…

– Не может быть, а точно. Это искусственный развал империи на куски. А Президентами везде стали первые секретари обкомов КПСС! Какой же дурак откажется стать царём? Воруй – не хочу! Вот и стали. А Россию таким образом отбросили на несколько веков назад! Двести лет точно коту под хвост! Сколько крови было пролито нашими предками за это время – всё зря! Ёлкина работа?

– Ёлкина… – согласился Карпыч.

– Смотри дальше… Экономические реформы. Народ загнали в нищету: заработать негде, зарплату не платят, вклады и сбережения отняли. Цены растут, как грибы после дождя, инфляция ещё быстрее. Дальше… Промышленность разрушили. Сельское хозяйство, которое и так на ладан дышало, уничтожили. Хорошие реформы! Приватизация… Ты свой ваучер куда дел?

– Как и все: свернул в трубочку и засунул… – Карпыч улыбнулся. – Давай не так грустно, Миш. Плакать захочется.

– Так что? Среднего класса, про который они говорили, нет. Но уже появляются олигархи. Олигархи и нищие – вот и всё население нашей страны! Чья работа? Ёлкина?

– Ёлкина… Там, конечно, Хайдар, Рыжпейс, Бурдалис… Они тоже поработали…

– Поработали… Я сегодня их всех видел вживую – мерзкие рожи… У них даже фамилии какие-то странные… Как будто и не фамилии… Скорее, как клички у собак!

– И что делать будем с этими Джульбарсами и Трезорами?! – Карпыч грустно посмотрел на Михаила Потаповича.

– Вот я и думаю. Шулер, почему-то очень хочет, чтобы я остался работать. Он так и сказал: «Даю тебе три дня на раздумье, потом придёшь, и скажешь «Да!» Зарплату обещал увеличить в два раза. А потом говорит: «Сядешь на процент!» Кстати, Вить, что это такое «Сесть на процент»?

Теперь задумался Карпыч. Он внимательно посмотрел на друга:

– Сесть на процент? Это когда что-то воруют и потом делят. Каждый, кто участвовал в соответствии с вкладом в общее дело, получает процент. Значит, тебя тоже хотят привлечь к разграблению. Только что они грабить собираются?

– Понятно, что грабить. Россию они хотят грабить! Уже, похоже, начали. Значит, дают мне процент от продажи моей Родины?! Надо срочно что-то делать!

– Деревня большая, нищих много… А что мы с тобой можем сделать? – грустно сказал Карпыч. – Даже если всё это так, народ сейчас на подъёме, все жаждут свободы, демократии… Все за Ёлкина – отца родного. Пойди, скажи кому-нибудь, что он алкаш и предатель… Или Хайдар с Рыжпейсом?! Это же экономисты-демократы. Диссиденты. При советской власти их чуть ли не в тюрьме держали.

– Знаешь, Вить, сможем не сможем, но делать что-то нужно. Уже хорошо, что я попал туда, на самый верх, и всё это узнал. Но мне там очень тяжело одному. Даже словом перемолвиться не с кем! – он расстроено махнул рукой. – Вот что я придумал. Я как-нибудь уговорю Шулера взять тебя тоже на работу. Будем работать вдвоём: разузнаем побольше, определим их слабые стороны… Может, что и придумаем?!

– Как это на работу? А бизнес, а стройка?

– Прекращай ты этот бизнес, пока из квартиры не вылетел! Будешь получать хорошую зарплату, такую же, как и я. Шулер обещал в два раза увеличить – вот ты и будешь получать вторую половину. Мне и этих денег хватает, – он посмотрел на Карпыча, – что у Юрки-то? С долгами расплачивается?

– Тяжело у него всё… Расплачивается понемногу. Но мне своих денег уже точно не увидеть никогда. Кац давно уже денежки поделил. Послушай, а что я там делать буду, в Кремле?

– Придумаем… Будешь моим помощником. Главное, чтобы Шулер согласился.

– Одна моя знакомая говорила, правда, по поводу интимных отношений с мужчинами: «Главное ввязаться, а там разберёмся!»

– Опять ты шутишь…

– В бой, Миш, надо идти весело, с шуткой!.. Тогда мы точно им головы поотрываем. Ещё пожалеют, что сюда припёрлись… Много разных сволочей на нас войной ходило, и где они теперь?! – Карпыч весело посмотрел на Михаила Потаповича.

В большом и просторном кабинете Шулера была маленькая дверь, которая вела в комнату отдыха. Хотя комната была небольшая, в ней имелось всё необходимое для полноценного отдыха: большой удобный диван, мягкие кресла, журнальный столик, холодильник, на стене висел телевизор… Рядом – туалетная комната с изумительной сантехникой и джакузи… Вот на этом диване и лежал Шулер под капельницей. Иногда он постанывал. На носу у него был прикреплён пластырь, под глазом виднелся приличный лиловый синяк. Рядом хлопотал мистер Дринкер, облачённый для важности в белый халат и шапочку:

– Если будет по́втор, – бубнил он, обращаясь к Шулеру, – я напишу рапорт!

Шулер опять застонал. Потрогал себя за нос, наигранно откинул руку и капризным голосом сказал:

– Сколько раз тебе объяснять? Это была очень важная вербовка, а при вербовке разрешается немного выпить.

– Для тебя «немного выпить» – пробку понюхать. Тебе вообще нельзя пить!

– Я больше не буду… Не отправляй рапорт, – он потрогал глаз, – интересно, как сейчас Майкл? Он очень много выпил.

А Майкл в это время свежий и бодрый уже шёл по коридорам Кремля. Карпыча он оставил гулять по близлежащим магазинам, на всякий случай… Вдруг Шулер захочет с ним побеседовать. Навстречу шёл Секретарь. Подойдя к Михаилу Потаповичу, не здороваясь, он сразу начал скандалить противным капризным голосом:

– Как же тебе не стыдно? Что ты сделал с Шулером?

– Я с ним пока ещё ничего не сделал…

– А кто его вчера напоил в пельменной? Ты думаешь, что мне одного алкоголика мало? Ты знаешь, что он тут натворил вчера?

– Неужели стошнило? Он выпил-то совсем немного.

– Ты себя с Шулером не равняй, ты вон какой здоровый. Стошнило не Шулера, а Папу, как всегда… А Шулер устроил дебош с дракой! Приехал вечером пьяный и сразу побежал в кабинет к Папе – на разборки. Тот тоже был навеселе… Шулер, найдя набор Папиных деревянных ложек, несколько раз стукнул самой большой ему по голове и обозвал нецензурными словами, наверное, пытаясь отомстить за прежние обиды. И Папа не остался в долгу: сломал ему нос и поставил фингал под глаз. Потом они выпили бутылку водки, и Папу вытошнило на Шулера. Затем оба вырубились… Папу повезли домой отмывать, а Шулера в комнату отдыха. И так проблем полно. Сегодня утром ещё Хайдар подрался с Рыжпейсом из-за концерта Окуджавы. Не поделили очередь, никто не хотел идти первым. Вы что, хотите из Кремля кабак сделать?

– Раз его Папа напоил, я-то тут причём?

– Иди, Потапыч, и больше так не делай! – Секретарь плюнул.

Михаил Потапович пообещал больше так не делать и пошёл к Шулеру. Подойдя к комнате отдыха, он постучал в дверь. В ответ раздался только стон. Зайдя внутрь, он увидел Шулера, лежащего под капельницей. «Чем лучше вечером, тем хуже утром!», – подумал Михаил Потапович.

– Добрый день. Как Вы себя чувствуете? Мы в пельменной-то совсем немного выпили…

– Нет! – закричал Шулер, подпрыгивая на кровати и чуть не опрокинув капельницу. – Не говори мне больше никогда этого слова! Больше никаких пельменных!

– Хорошо, хорошо… Как скажете…

– Ты пришёл сказать: «Да»?

– Да, но только с небольшой оговоркой.

– Знаю… – ответил Шулер, таинственно улыбаясь, – я вас всех уже хорошо изучил. И сколько ты хочешь?

– В каком смысле?

– Тебе мало денег. Сколько же ты хочешь?

– Нет, денег достаточно. У меня небольшая просьба.

– Говори, – простонал Шулер, наигранно отбросив руку и почесав нос.

– У меня в Москве живёт дальний родственник, Виктор Карпович. Он помоложе меня, с высшим образованием, бывший спортсмен… Сейчас занимается малым бизнесом, но что-то у него не клеится…

– Министерские посты все заняты. Даже и не проси. Могу подумать о должности депутата, но обещать ничего не могу…

– Нет, я не об этом хотел попросить… Я бы хотел взять его к себе, что-то вроде моего помощника. Платить ему ту надбавку, которую Вы мне вчера обещали. Плюс экономия на гостинице – я перееду жить к нему, у него своя однокомнатная квартира.

– Зачем тебе помощник? Ты сам помощник.

– Можно назвать его как угодно. Просто мне тяжело и одиноко у Вас в Кремле. Иногда даже поговорить не с кем. Да и в гостинице паршиво: живёшь, как на вокзале.

– Ты ему что-нибудь рассказывал про свою работу?

– Что Вы? Я же подписку давал… Говорил, что в Кремле работаю, советником… Но Вы за него не волнуйтесь, он не будет возражать, он демократ передовых взглядов… «Чтобы ему ещё соврать?», – подумал Михаил Потапович. – Продажный… – он запнулся, – я хотел сказать: деньги любит… Демократ, одним словом…

– Не знаю, не знаю… Не могу тебе сразу ничего сказать… Подумаю…

– Хорошо! – ответил Михаил Потапович. Он решил поднажать на Шулера. – Думайте. Но имейте в виду, что это моё условие. Без него я работать не буду. Когда надумаете, сообщите мне. До свидания! – и направился в сторону выхода. Когда он уже закрывал за собой дверь, раздался стон Шулера:

– Майкл… Подожди… Ладно… Через час я жду вас у себя в кабинете. Приводи его…

Ровно через час в кабинете Шулера состоялось собеседование. Оно прошло на удивление быстро. Михаил Потапович еще раз коротко охарактеризовал Карпыча.

– Я в США был, с американцами знаком! – Добавил Карпыч.

– С какими американцами? – не понял Шулер.

– Был я по турпутевке в Америке. Интересно: небоскребы, негры… Побывали и в резервации индейцев. Смотрю, мой однокурсник идет, Миша Поцман. Он был в первых рядах евреев, которым разрешили эмиграцию в Израиль. Пристроился вождем племени. В индейской одежде, весь в перьях. Водит экскурсии, жжет костры, курит трубку мира… Он меня узнал. Говорит, что доволен: зарплата хорошая, работа непыльная.

– Михаил Потапович, – может его лучше в Америку? Заместителем к Мише Поцману.

На этом собеседование было закончено. Секретаря даже не позвали. Шулер с пластырем на носу и плохо загримированным синяком напоминал разведчика после застенков. Он посмотрел на Виктора Карповича, задал несколько незначительных вопросов. Потом обратился к Михаилу Потаповичу:

– Хорошо, я его беру. Но ты, Майкл, головой отвечаешь за него. Головой. Введи его в курс дела, оформи документы, зайди в ателье и одень нормально… Официально ты теперь будешь числиться начальником спецотдела администрации Президента, а Виктор Карпович, твоим помощником. Так будет удобнее проводить выездные занятия. И не забудь сегодня же оформить на него подписку о неразглашении. То, чем мы тут будем заниматься, очень важная государственная тайна. «Интересно, – подумал Михаил Потапович, – какого государства эта тайна?!»

– Хорошо, я всё сделаю.

– Тогда всё. До завтра. Утром жду вас у себя в кабинете.

Был прекрасный солнечный день. На куполах кремлёвских храмов сияло солнце. Родственники находились в приподнятом настроении.

– Первый бой, Миш, мы выиграли! – ликовал Карпыч.

– Поздравляю тебя с назначением. Целый помощник начальника отдела! – улыбнулся Михаил Потапович. – Завтра тебя оденут, документ выдадут.

Выйдя из метро, они немного прогулялись по парку, расположенному рядом, и пошли домой готовиться к завтрашнему тяжелому дню.

Глава 9. Урок первый

Михаил Потапович и Карпыч, одетые с иголочки, в дорогущих костюмах ждали доктора Шулера и заметно волновались. Поскольку это было первое и очень важное занятие, Шулер решил провести его сам в удобной комнате для переговоров. Роскошные кожаные диваны, красивая старинная мебель, толстые ковры – всё это располагало к успешному впитыванию материала.

– Ну щас нас тут обучат! – прошептал Карпыч. – Где же этот доктор-то ходит?

– Он человек занятый, – ответил Михаил Потапович, – может и опоздать немного. Знаешь, сколько у него дел?

– А хоть на какую тему занятия-то? Не знаешь?

– Да что ты переживаешь?! Сейчас придёт и обо всем расскажет. Он по этой части мастер.

– О чем секретничаем? – раздался громкий голос Шулера. – Не обо мне ли? А, ученички? – Шулер подкрался незаметно со спины.

– Да вот думаем, на какую тему будем заниматься, – отозвался Карпыч.

– Как на какую?! На все темы будем заниматься. У вас такие странные понятия обо всём, такая дремучесть… Михаил Потапович такое иногда ляпнет, что даже мне стыдно становится. Кто на встрече с послами недавно сказал: «Дарвинизм – это бред сивой кобылы!»? И при чем тут, вообще, кобыла? А ещё кандидат наук. Начинать будем с самого начала, с обезьян, а заканчивать – сегодняшним днем. История, политика, культура, войны и революции, религия, интересы. Всё на свете. Но я проведу только первое занятие. Потом уже по тематикам их будут проводить соответствующие специалисты. У меня времени нет долго с вами заниматься.

– Занятие про обезьян? – переспросил Карпыч.

– И про них тоже! – Шулер вздохнул и посмотрел на часы. – Итак, начнем.

В комнату вошла официантка и направилась к доктору Шулеру.

– Два биг-мага, большой пакет картошки фри, колу холодную, кофе… Нет, кофе не надо, это вредно… – Шулер задумался, – вам что-нибудь принести? – спросил он у притихших учеников.

– Нет, спасибо, – отозвался Михаил Потапович, смущаясь, – мы уже завтракали.

– Хорошо, а я перекушу немного – проголодался уже… Занятиям это не помешает, – добавил он, – я могу есть и говорить одновременно. У вас, кстати, все ругают нашу еду фаст-фуд – и зря! Очень полезно, быстро и вкусно. Мне тут даже пришлось специальный цех в столовой открывать – наши все едят с удовольствием. И ваши начинают привыкать, только пакетики разбрасывают. Надоело уже делать замечания. Даже уборщицы жалуются.

– Они уже не наши, – заключил Михаил Потапович, – они уже давно ваши. Вот пусть и едят. А наши все по деревням сидят, капусту лопают с таком… И мы как-нибудь по старинке… – Карпыч ухмыльнулся, – капуста полезная. Спокон веков её ели, и ничего – все здоровые были… За сотни лет до картошки вашей.

– Капусту с маком? – не понял Шулер. – Это оригинально…

Доктор Шулер встал с кресла и нервно заходил по комнате.

– Вот ты, Майкл, сам и подвел меня сейчас к теме о необходимости проведения занятий с вами. А мы долго обсуждали этот вопрос, проводить с вами занятия или нет? И в каком объеме? Решили, что надо проводить. Необходимо! – он строго посмотрел на обоих, – Дело в том, что Михаил Потапович настолько далёк… – Шулер немного задумался, – Да, чуть не забыл сказать… Принято решение: с сегодняшнего дня называть Михаила Потаповича – Папой! Как шефа.

– Как это?! – Михаил Потапович растерянно смотрел на Шулера. – Для меня это очень непривычно…

– Вот в том-то и дело… Было замечено, что когда ты исполняешь обязанности Папы, и тебя называют Папой, у тебя появляется растерянный вид… Нам со стороны это очень хорошо видно. Но это могут заметить и другие – вот тогда будет скандал. Ты должен привыкнуть и не теряться. Допускаются послабления, но это только тогда, когда ты не в гриме или на специальной работе, не связанной с выполнением прямых функций двойника: в ознакомительных поездках, на занятиях, как сейчас… Но лучше всё равно привыкать. А в гриме – только «Папа»!

– Ты, панимашь, думаешь, что говоришь?! Ты с кем, панимашь, разговариваешь?! В пыль сотру! – громко, голосом Папы, сказал Михаил Потапович, обращаясь к Шулеру.

– Почти напугал, – произнес Шулер немного взволнованно, – молодцы лингвисты, только ты забыл, что не в гриме. А так, действительно, страшно. Даже знакомый запах перегара появился откуда-то! – Шулер стал принюхиваться.

– Как откуда-то?! – переспросил Папа. – Вы же сами дали мне этот дезодорант! – он достал из-под стола изящный небольшой баллончик. – С запахом «чесночно-лукового перегара и тонким ароматом соленых огурцов». Вот я и воспользовался.

– Давал, – недружелюбно проворчал Шулер. Было видно, что этот запах ему не нравится, – ты не очень-то его расходуй – это для публичных встреч, чтобы тебя не заподозрили. Больших денег стоит – во Франции заказывали. У самых известных парфюмеров! – Шулер ухмыльнулся. – Совсем обнаглели капиталисты. Столько денег содрали, – «Эксклюзив», – говорят.

– И напрасно во Франции заказывали, – подал голос Карпыч, – у нас и отечественный есть не хуже. Я как-то купил освежитель воздуха «Весеннее утро» называется, то ли Воронеж, то ли Брянск делает – но запах один в один. И стоит копейки…

– Надо признать, что французские парфюмеры – лучшие в мире. А из вашего дезодоранта прыснешь, и через пять минут запах улетучился. А французский – несколько дней пахнет! – с достоинством сказал Шулер.

– Это смотря для чего запах… – ответил Карпыч. – У меня однокурсник, Ферзь, живет на 15 этаже. Как-то в пятницу утром он едет в лифте вниз, на работу ему надо. А по четвергам они с друзьями вечером у него дома собираются, традиция у них такая: выпивают, на гитаре играют, поют… Дружеская такая вечеринка… Не пьянка! Противовирусная профилактика! Так вот, утром он едет на лифте вниз, а в животе у него не всё спокойно, немного пучит после вчерашнего. Они любят острые закуски: соления, черемша, чеснок маринованный, жгучка – это всё очень под водку хорошо идёт, это не биг-маг с колой. Ну не сдержался немного: едет в очень ядреном аромате вниз… И, как на грех, на третьем этаже лифт останавливается и заходит в лифт дама средних лет, ей тоже вниз. Хотя с третьего этажа вниз можно и пешком – ноги развивать. Но она решила на лифте и попала к Ферзю. А он стоит один в этом запахе и переживает… Был бы в лифте ещё кто, можно было бы сморщиться, сделать вид, что это не его работа, красноречиво посмотреть на попутчика… Но по трагическому стечению обстоятельств он там был один. Дама в лифте вдохнула и аж замерла… Посмотрела гневно на него – но куда деться?! Он чуть со стыда не сгорел. Так до первого этажа и доехали…

– И что? – нервно буркнул Шулер.

– Ферзь её как-то потом внизу у лифта встретил, так она с ним ехать отказалась… Сразу сделала вид, что ей надо газеты из ящика достать: езжайте, мол, товарищ… Мне газеты надо взять… Похоже, что она и соседям рассказала… Теперь он один в лифте ездит… И что ещё интересно, если Ферзь пьяный, перед лифтом он обязательно предъявляет проездной билет…

Шулер внимательно слушал рассказ Карпыча.

– Я понял тебя! – прошипел Шулер. – Хотя много незнакомых слов, но смысл понятен. Ты хочешь сорвать занятие! – он гневно посмотрел на Карпыча.

– Что Вы? – Карпыч сделал удивленное лицо. – Это просто иллюстрация про запах. Ну зачем Михаилу Пот… – он осекся, – зачем Папе дезодорант, который пахнет несколько дней?! Вы с ним каждый день общаетесь, а я, вообще, живу в одной квартире. Уже не говорю про наших соседей по дому – стали с опаской на нас смотреть. Зачем же мне занятие срывать?! Я бы тогда совсем другую историю рассказал. Не относящуюся к теме запахов…

Доктор Шулер опять встал и нервно заходил по комнате.

– Всё! Я есть главный советник по внедрению демократий в этот страна! Я имею ошень много дел и ошень мало времен в этот дремучий недемократический страна. Я тут решать все вопрос! И какой-то рыбный Карпыч вместо меня проводить занятий, как лучше пукать?! Не ешь черемух – пукать не будешь! Ешь биг-маг и поп-корн – вообще про желудок забудешь.

– А как правильно? – подыгрывал Папа. – У нас в магазинчике, он, кажется, «Минигипермаркет» называется, на ценнике «Поп-корм» написано. Так, как правильно?!

– А правильно так! – Шулер опять сел в кресло. – Сейчас я буду проводить запланированное занятие. Времени у меня осталось очень мало, скоро идти на инструктаж главного приватизатора, Рыжпейса, а это вопрос куда более важный, чем ваш. Это стратегия! – Шулер задумался. – Итак! – он внимательно посмотрел на учеников. – Это ваше первое занятие, так сказать, вводное. Вы люди образованные, поэтому разжёвывать ничего не буду, если появятся вопросы, спрашивайте сразу.

– А зачем вообще нужны эти занятия? – спросил Папа. – Я и так неплохо могу заменять Папу на совещаниях, встречах…

– Хороший вопрос. Отвечаю: ты должен не только заменять Папу, когда он в больнице или запое, ты должен полностью разбираться в сегодняшней ситуации. Должен знать точно и досконально, что в настоящий момент происходит в стране, как идут демократические реформы, знать людей, которые их проводят, в лицо. Для чего это нужно, я скажу потом. Занятия с вами буду проводить я или мои специалисты. Может быть Секретарь. Помимо теоретических, Предусмотрены ещё и выездные занятия. Будете посещать министерства, ведомства… Знакомиться с обстановкой. Зачем это нужно? – спросил Шулер сам у себя, – Дело в том, что вы обязаны знать не то, что пишут в газетах и показывают по телевизору, это всё для быдлы, а точнее для приватизируемых. Вы должны знать истинное положение дел, Майкл! – обратился он к Папе.

– Что ты, панимашь, сказал?! – заревел Папа, голосом Президента. – Ложками забью! Загогулину, панимашь, поставлю! Какой я тебе Майкл?!

Шулер даже слегка опешил. Потёр нос, почесал глаз:

– Извините, Папа! – с иронией проговорил он. – Смотрели по телевизору заседание правительства, на котором Вы присутствовали лично?

– Смотрел…

– И как впечатление? Есть разница? Хорошо работает телевидение?

– Да. Просто другое заседание… Мастера.

– Это как раз то, о чём я говорю… Вы должны знать всё! – зазвонил телефон. Шулер посмотрел на часы и взял трубку.

– Аллё! Слушаю! – голос в трубке начал что-то докладывать Шулеру. – Когда? Опять из-за Окуджавы? Прямо перед домом правительства? Хорошо. Скажи, чтобы к завтрашнему дню был здоров. Дело не ждёт!

Шулер повесил трубку и посмотрел на учеников:

– Опять Хайдар устроил драку! Из-за консерватории! Рыжпейс поскользнулся на льду, упал и разбил лицо. Обоих отвезли в больницу: у Хайдара прокушена щека. Не сможет Рыжпейс сегодня приехать на инструктаж… – Шулер задумался.

– Что они всё время дерутся? – поинтересовался Папа. – Секретарь говорил, что недавно из-за Окуджавы подрались.

– Где-то можно их понять. Дело в том, что Планом предусмотрен имидж руководителей страны. Помимо всего прочего, они должны быть «интеллигентами»: читать хорошие книги, любить классическую музыку, театр… Это положительно влияет на их имидж в мире и тут. Либерально настроенная интеллигенция за них горой стоит. Поскольку из Папы интеллигент никак не получается, хоть он жить будет в Большом театре, достается другим руководителям. Кто же захочет целый вечер проторчать в консерватории или на концерте Окуджавы? Вот они и дерутся. Не могут очередь поделить… Сегодня Рыжпейс Хайдару щёку прокусил…

– Я захочу! – воскликнул Папа. – Если останется билетик, отдайте мне.

– Некогда тебе по театрам шляться. У вас сейчас будет очень много работы.

– Я рос в коммунальной квартире в Сибири, – вступил Карпыч, – кстати, вместе с Мишей, то есть, с Папой. У нас жила очень колоритная женщина – Кузьминична. Полностью её звали Екатерина Кузьминична, но все называли её просто – Кузьминична. Простая русская баба. Жила она одна: её муж, бывший красный командир дядя Миша уже умер.

– Что такое «коммунальная квартира»? И почему вы все в Сибири оказались?

– В Сибири мы оказались, потому что наши родители были ссыльными. Вообще-то мы из столицы, но родителей осудили в 37 году и отправили в Сибирь. Там они и остались… А коммунальная квартира, это когда совместно проживают много семей. Каждая в своей комнате, а удобства общие…

– Как можно жить без джакузи?! – удивился Шулер.

– Можно… Так вот, моя матушка очень любила ходить в театр. Она тогда была молодая, незамужняя… Меня и в проекте не было. А Кузьминична её постоянно за это критиковала: «Чтой-то ты, Николавна, всё по теятрам бегаешь? Всё равно к нам на кухню вернешься!» Мать протестовала: «Нет! Ни за что!» А Кузьминична ей в ответ: «Ты думаешь, я в теятре не была? Как-то Миша говорит: «Собирайся, Кузьминична, дали мне на работе билеты в теятр!» Пришли мы, усадил он меня в ложу. Господи, до чего же хорошо: тепло, светло, все поют… И уснёшь… Мой-то, сразу лютовать! Как даст мне локтем в бок – не спи! Глаза откроешь, посмотришь вокруг… Господи, до чего же хорошо… И опять уснёшь…».

– Я не очень хорошо понимаю бытовой язык! – занервничал Шулер. – Что такое «теятр»? Впрочем, пора уже переходить к занятиям.

– Вы хотели рассказать про какой-то План? – осведомился Папа.

– Дойдём и до Плана… Сначала я расскажу про историю, – он внимательно посмотрел на учеников. – И прошу учесть: то, что я говорю – истина! И эта истина не терпит никаких толкований. Россия – это страна варваров-завоевателей! Это империя зла и угнетения народов. Русские – это нация угнетателей и оккупантов! Ваша Вера под стать вашей нации! Это – аксиома! Причём под русскими я имею в виду все народности, которые тут проживают, всякую мелочь. Развели тут «тюрьму народов»!

– При царе национальностей и не было. даже в паспорте писали только вероисповедание, – осторожно вставил Папа, – вера объединяет народ.

– Вот поэтому и принято решение: Россию уничтожить, порабощённые нации «освободить», освободившуюся территорию поделить. Это подтверждается и исследованиями наших учёных: в ДНК славяносодержащих национальностей отсутствует ген демократии.

Ученики замерли. Папа неплохо знал историю и хотел поспорить, но, вспомнив про «аксиому» Шулера, промолчал. «В конце концов, – подумал он, – мы тут, чтобы всё подробно разведать, а там посмотрим…». Карпыч был в полном шоке. Он, конечно, подготовился к занятию, собрался с силами, но такого резкого поворота событий не ожидал. Шулер продолжил:

– Для этого прогрессивными и демократическими силами и был разработан План. Официальное его название «План демократизации России». Он готовился не один год, работало множество научных институтов всего демократического мира. Лучшие умы из разных цивилизованных стран ломали голову над его положениями. И, наконец, настал день, когда он окончательно был завершен, утверждён и начал реализовываться. Я, как командир Группировки иностранных советников, целиком и полностью отвечаю за его выполнение тут, на месте.

– А он, этот План, будет выполняться ещё где-то? Ещё кого-то мочить будете? – насторожился Папа.

– Посмотрим… Просто для реализации Плана необходим целый комплекс мер. Координация действий развитых демократических государств в разрезе выполнения положений Плана. Финансирование, дипломатическая и военная поддержка… Но за этим дело не станет: самая сложная и главная задача – это реализация Плана тут, на месте. Пока понятно? Вопросов нет?

– Пока понятно… – сказал Папа.

– Мне тоже… – поддержал Карпыч. – С моим приятелем, Ферзём, был недавно случай… Обманулся! Он сейчас на художественном рынке торгует сувенирами. Стоит у своего прилавка, как дед Мороз: длинный пуховик, штаны ватные, валенки… Холодно же. Подходят оптовые покупатели, которых он полдня ждал, начинают прицениваться… А у него, как на грех, живот закрутило. Терпел он, терпел… Но пришлось всё бросить и бежать в платный туалет, а это метров пятьсот. Еле добежал, на ходу бросил горцу, хозяину туалета, деньги в окошечко, сортир-то дорогущий. Минут пять в кабинке раздевался, чуть не обделался… Сел, наконец, пукал, пукал… И всё, больше ничего не получается… Просидел от так с полчаса, оделся и пошёл обратно. Хотел было с горца обратно деньги получить, но тот не отдал: «Паслюши! Аткуда я знай, щто ты там дэлал? Нэту тэбэ дэнэг!» Когда вернулся, оптовики уже ушли. Мало того, что не заработал, ещё и на туалет напрасно потратился. Такая вот грустная история о несбывшихся надеждах.

– Я немножко не понял: пукал, это что, какал?

– В том то и дело, что только пукал…

– Не отвлекай меня, Карпыч! Продолжу. Главная сложность заключается в том, что демократизируемая страна обладает ядерным оружием. Не было бы его, тогда всё просто: прилетели, разбомбили, ввели демократию, как обычно… Коротко остановлюсь на основных положениях Плана. Первый раздел: «Развал империи на части путём отделения всех союзных республик». Подчёркиваю – всех! В случае нежелания отделяться, необходимо принудить к отделению. Всё ядерное оружие должно быть передано России – так проще. Во всех вновь образованных странах необходимо развивать национализм и антироссийские настроения, вплоть до нацизма. Лучше нацизм, чем русский шовинизм. Обеспечить в этих странах эйфорию и всеобщую радость по поводу освобождения от оккупантов. Организовать полномасштабные гонения на славяносодержащее население и православную Церковь, как составную часть политики порабощения. Этот этап мы успешно выполнили! Уже есть награждённые!

– Скажите, доктор, каким образом удалось так быстро осуществить развал империи? – вмешался очнувшийся Карпыч. – Дело-то непростое…

– Всё это предусмотрено Планом. Там подробно расписаны различные варианты развития событий и способы их решения. С первым этапом получилось намного проще, чем мы думали. Во-первых, коммунисты очень помогли своими безграмотными действиями, а во-вторых, удалось подкупить главного коммуниста – господина Лысачёва. Хотя, – Шулер слегка задумался, – он и коммунистом-то никогда не был. Лёгкий коммунистический налёт на демократические убеждения. Очень недорогой демократ! За минимальные подачки и несколько бриллиантовых украшений для супруги он и сдал империю. Вся его команда помогала, вообще, за копейки. Подробности, я надеюсь, вы знаете из прессы: подписание невыгодных для Империи зла договоров, одностороннее разоружение, передача в демократические хозяйские руки больших территорий… А главное, что всё это под устные обещания, которые ничего не стоят! Помимо алчности, у Лысачёва очень развито тщеславие. Мы возили его по всему миру. Ему рукоплескали, им восхищались… Он был без ума от счастья! В соответствии с Планом началась операция «Перестройка», потом операция «ГКЧП», и к власти пришёл Папа. Всё очень просто.

– За такие дела и орден не жалко, – грустно заключил Карпыч, – молодцы. Я как-то смотрел выступление горца, Лысачёвского помощника: «Минэ ощин тэжило! Ранще я вэрил в каммунизм, тэпер вэрю в дэмакратизм! Тэжило ощинь!»

– Второй раздел Плана: «Развал экономической мощи и создание предпосылок к полному уничтожению». Это очень большой раздел. Более подробно вы будете его проходить на других занятиях. А сейчас расскажу конспективно. После осуществления операции «Пьяная пуща», империя зла распалась окончательно. В отделённых странах – полный наш контроль. Немного беспокоит Белоруссия, но мы решим и этот вопрос. Остальные уже лежат с раздвинутыми ногами и жаждут получить удовольствие. И мы его обязательно доставим! Окружение Папы, в подавляющей части, наши сотрудники. Все его действия под полным контролем.

– Как сотрудники? – удивился Папа. – Хайдар, Рыжпейс, Бурдалис, Филат Сергеевич. Это всё Ваши сотрудники?

– Иначе не может быть! – гордо заявил Шулер. – Как бы я проводил в жизнь положения Плана, если не опирался бы на наших преданных сотрудников? Все ключевые посты в стране занимают люди, которые работают на нас и дали присягу. Вы, кстати, тоже её завтра примете. Будет торжественное построение, человек двадцать завербованных, министры и депутаты, приедут гости из-за океана с поздравлениями… Некоторых мы завербовали давно, некоторых, как вас, совсем недавно. По Плану нельзя занять никакой мало-мальски важный государственный пост, не присягнув новым хозяевам. Для Папы сделано исключение, потому что он может спьяну что-то такое ляпнуть… Но это и не требуется – он и так подписывает все необходимые бумаги.

Продолжу… Далее запускается системный механизм ликвидации империи – демократические реформы!

– Но ведь это страшное оружие против нашей империи и раньше применяли… В девятнадцатом веке! Не получилось… Устояла империя!

– Тогда устояла, потому что не удалось купить Царя! Многих из окружения купили, а Царя не удалось! Просто мозги ему запудрили, но этого мало. Для успешного проведения демократических реформ необходимым условием является окончательная безоговорочная покупка первого лица государства. Покупка без всяких условий с его стороны! Покупка со всеми потрохами и ближайшим окружением. Так было в случае с господином Лысачёвым…

– Это, пардонтий, не покупка. Это предательство! Это торговля своей Родиной!

– Родина – понятие относительное, – спокойно заявил Шулер, – особенно после её продажи. Где деньги, там и родина! Богатый продавец становится «человеком мира»! Его родина теперь не какая-то там паршивая империя зла, а весь демократический мир. Посмотрите на Лысачёва – везде ему рады, всюду почёт, слава, овации! Но мы отвлеклись… С началом либерально-демократических реформ ликвидируется промышленность, сельское хозяйство, наука, армия, спецслужбы, милиция, суды, образование, здравоохранение, культура, Церковь… Может что-то забыл, потом вспомню. Всё это делается при помощи демократических реформ. Планом предусмотрены различные варианты: прекращение финансирования, реорганизации, сокращения и объединения, указы и распоряжения… Вся собственность, представляющая для нас ценность, путем приватизации переходит к назначенным нами олигархам. Это нефть, газ, производство оружия, энергетика, атомная промышленность, СМИ и телевидение, металлы, лес, вода… Короче, все стратегические отрасли. Олигархи, в обязательном порядке, тоже наши сотрудники, принявшие присягу. И они понимают, что полученная ими собственность им не принадлежит! Население нищает. Вместо православных тоталитарных ценностей ему прививаются настоящие, демократические: наркомания, алкоголизм, разврат, свобода слова. Происходит постепенная деградация и потеря нравственных ориентиров. Православное население прогрессирующе вымирает, а в места его традиционного проживания заселяются горцы и азиаты. Планом предусмотрены такие сценарии, когда часть территории заселяется, допустим, горцами, они выходят из состава страны и объявляют независимость. Сейчас такие сценарии проходят обкатку в других, не ядерных странах. Причём, для выполнения этой задачи необходимо полностью прекратить финансирование регионов, где проживают славяносодержащие элементы для уменьшения рождаемости и увеличения смертности, и наоборот, увеличить финансирование регионов, где проживают горцы для увеличения рождаемости. Причём, для отвода глаз, средняя цифра рождаемости не изменится.

– Пардонтий! А кого вы называете «горцами»? У нас гор много. И на юге, и на севере.

– Сейчас мы говорим про южные территории. Север пока не рассматриваем.

– Извините! – возразил Папа. – Но у нас есть и православные горцы. А с другой стороны, есть много народностей, которые традиционно живут на равнине, но проповедуют ислам.

– У горцев совсем другой менталитет! – ответил Шулер. – И религия тут ни при чём. У них совсем другая шкала ценностей и приоритетов: культ силы, общинный уклад жизни… Вот такие нам и нужны сегодня. Короче, все равнинные, не зависимо от веры и национальности, должны вымереть, и будут заменены горцами! – он многозначительно посмотрел на учеников.

– Пардонтий! Тут у вас в Плане огромная ошибка нарисовалась! Кто делал этот раздел? Гнать надо таких профессоров! И зарплату пусть вернут!

– Что? Что случилось? Куда гнать профессоров? – испугался Шулер.

– Вы сами говорили, какие традиции у горцев! Никогда они не признают ваши сексуальные реформы. Никогда! Это что? В одном ауле геи, в другом лесбиянки а в третьем транссексуалы окопались. Ну и где роддом ставить? Хотелось бы на это посмотреть.

– Увидишь! – ответил Шулер.

– Кстати, славяносодержащие, как вы их называете, во многом утратили свои традиции, но в данной ситуации ваш вариант не пройдет! – возразил Папа.

– Заставим! Но для сокращения численности славяносодержащего населения Планом предусмотрено много мероприятий. Например, организация небольшой войны с колоссальными человеческими потерями! Она проводится таким образом, чтобы обеспечить максимальные потери личного состава и мирного населения, естественно, славяносодержащего. Там есть и другие цели, но об этом потом. Параллельно происходит стремительное сокращение, а потом и полное уничтожение ядерного оружия! Это очень важно. Причём население не должно об этом знать – все постановления и распоряжения по окончательному уничтожению ядерного оружия в Империи зла должны быть под грифом «Совершенно секретно». Со временем мы примем закон о частной собственности на землю, тогда олигархами будет присвоена вся земля, вода, лес… Это тоже очень важно.

– А как же Верховный совет? – спросил Папа. – Боюсь, что они всё это не утвердят.

– По Плану мы скоро его распустим. Свою историческую роль он уже выполнил. Сейчас там остались только очень жадные и корыстные люди, которые хотят нажиться на бедах родной страны. Для юридического обеспечения демократических реформ скоро будет создана Государственная Думка – законодательный орган. Отбор депутатов и сенаторов мы будем проводить очень жестко!

– Тут уже орденами не отделаться! – заключил Карпыч. – За это нужно памятники ставить!

– Ещё важный момент: бюджет страны должен быть пуст! В Плане очень много различных вариантов, но мы надеемся на наших экономистов. Если бюджет пуст – не финансируется ничего. Никакие программы! Нет ни зарплат, ни пенсий! Налоговое законодательство будет принято таким образом, чтобы казна была пуста. Поскольку основные поступления налогов идут от продажи сырья, которое уже скоро будет в наших руках, оставим в Налоговом кодексе дыры, при помощи которых олигархи смогут уходить от налогов. А львиную долю налогов нужно брать с нищего населения – пусть мрут от голода! И ещё очень важный момент: всем чиновникам будет разрешено воровать. Но с одним условием – не вступать в противоречие с Планом! Отменим конфискацию имущества, проинструктируем суды: за крупное воровство не сажать! Чем больше будут воровать, тем быстрее разрушится страна!

– Пардонтий! Таким макаром можно миллиарды сгрымздить! – вставил Карпыч.

– Что сделать? Сгрызть? Зачем грызть миллиарды?

– Сгрымздить, в смысле – охомячить.

– Привыкай говорить правильно, я не понимаю. Но ты не переживай, Виктор Карпович. Куда вороватые чиновники со своими миллиардами денутся? Только в наши банки. А там два пути: или нам присягнуть, или лишиться всего. Мы-то знаем, где они эти деньги взяли. Во всех ветвях власти и управления поощряется воровство и грабеж, не противоречащие тактике и стратегии Плана. Все новые принципиальные схемы и махинации, способствующие быстрейшей реализации Плана, поощряются материально и отмечаются орденом «За заслуги перед демократией». Поскольку вся промышленность уничтожается, страна попадает в полную зависимость от нас: продовольствие, лекарства, машины, самолёты – всё придется покупать в развитых демократических странах. Если захотим – организуем голод, захотим – эпидемию… И третий, заключительный раздел Плана: «Окончательное уничтожение, деление и распределение территории». Это завершающий этап демократизации страны. Ядерное оружие полностью сокращено и ликвидировано, коренное население, включая славяносодержащее, тоже! Вместе с ним ликвидируется и православная Церковь!

– А ислам?

– С исламом мы разберёмся потом. Мусульман очень много и в других странах, а православные, в основном, все здесь. Одним ударом, так сказать. Просто не останется верующих. Некому будет ходить в церковь. Это очень важно. И прошу заметить, победа над православием будет осуществлена естественным путём, мирно. Не так, как это делали коммунисты – мы никого расстреливать не собираемся. Территория окажется полностью заселена горцами и азиатами.

– Скажите, доктор, а почему именно ими? Почему не неграми? Не индусами? – спросил Карпыч.

– Русские, всякие славяносодержащие и остальные коренные народы, нагло расселившиеся на этой территории, не имеют права проживания, потому, что они нация оккупантов и захватчиков. Этот вопрос решён. Негров и индусов далеко возить, тем более что негры уже разучились работать. А азиаты – хорошие работники! Пока… Горцы работают плохо, но у них хороший менталитет, правильные ценности и приоритеты. Они будут руководить азиатами. Горцев необходимо активно внедрять на руководящие должности, вытесняя оттуда славяносодержащих оккупантов, особенно во все силовые структуры. Но тут есть ещё один секрет. Существует оружие, которое может уничтожать отдельные генотипы людей… Не могу это объяснить по-русски, что-то типа специальных радиоволн. Или микробов? Забыл… Славяносодержащие по генотипу очень близки к европейцам, поэтому против них опасно применять это оружие – можно случайно уничтожить и нормальных людей, демократов, не оккупантов. Если горцы или азиаты не приживутся по какой-либо причине, их легко поменять на других… Далее… Россия, наконец, без русских, нация захватчиков и оккупантов повержена! Православная Церковь уничтожена! Демократический мир может вздохнуть спокойно и приступить к дележу освободившейся территории. Раздел осуществляется согласно вкладам. Это конечная цель! И она достигнута – План выполнен, я свободен! – Шулер гордо посмотрел на учеников. – Есть вопросы?

Ученики сидели грустные. Они как, могли, старались не подать вида, что взволнованны, расстроены, опустошены… Первым очнулся Карпыч:

– Есть один вопросик! План-то называется как, План по демократизации России? А вы её хотите уничтожить?! Неувязочка.

– Почему неувязочка?! Мы уничтожим тоталитарную Россию, мечтающую о мировом господстве. Разобьём её на куски и разделим между развитыми демократическими странами пропорционально вкладам… – Шулер весело посмотрел на учеников. – На этом ваше первое занятие окончено. Переваривайте информацию и готовьтесь к присяге. Все свободны!

Глава 10. Начало противостояния

До дома ученики ехали молча, почти не разговаривая: оба были сильно подавлены услышанным. Если в кабинете Шулера им нужно было ержать себя в руках, не показывать огорчения, даже пытаться шутить, то, выйдя из кабинета, они почувствовали себя опустошёнными. Квартира у Карпыча была недалеко от метро, в зелёном районе. От центра неблизко, зато Москва-река рядом. Летом Карпыч ходил купаться. Поскольку река была на самом входе в город, вода в ней чистая. Промышленность почти не работала, это тоже способствовало чистоте реки. Среди соседей Карпыча были рыбаки. Они частенько ходили на рыбалку и рассказывали что появилось много рыбы. Правда, ели её не все. Придя домой, они разделись и пошли на кухню пить чай.

– Что делать-то будем? – прервал молчание Карпыч. – Хоть в петлю полезай!.. Прав был Сергей Сергеевич! – он посмотрел на Папу. Тот напряжённо думал. Похоже, что услышанное и для него явилось неожиданностью. Он вздохнул:

– Выход только один – война! Хотя армия у нас маленькая – ты да я – всё равно без боя не сдадимся! Пусть меня в клочья порвут, ни Родину, ни Веру не продам!

– Давай повоюем. Тяжело, конечно, придётся. С нашими активами лучше за печкой сидеть…

– Это ты зря. Активы у нас очень даже большие… Война просто подлая… Подло-демократическая! Если эту войну вести, как положено, как всегда на Руси воевали, всем миром, если на победу бросить все силы – разгромим эту жадную свору! Так не раз бывало. Только в отличие от них, мы постоянно допускаем одну и ту же ошибку: не уничтожаем противника полностью! Неправильно это… Но ведь крест на нас православный… Жалеем и врагов… Вот они и лезут опять… И ещё, вспомни историю. Сколько раз выручала Русь Вера и заступничество Богородицы!

– Тут серьёзное дело, а ты опять про религию… При чём тут Богородица?! Если так пойдёт, лет через двадцать-тридцать, кроме названия, от России ничего не останется. А то и названия не будет…

– Дремучий ты, Виктор… Я тебе могу навскидку назвать массу примеров такой помощи, и это не легенды, это факты! Вспомни, сколько было чудесных избавлений от всевозможных врагов, сколько побед одержали при помощи заступничества Богородицы!

– Ладно, может быть и так, но надо рассчитывать на свои силы… Что делать-то будем?

– Налей-ка мне чайку покрепче, и подумаем.

Карпыч бросил в большую чашку три пакетика чая и залил кипятком. Вода тут же стала тёмно-коричневого цвета. Михаил Потапович (стоило только завести речь о еде, как автор опять зазевался – никаких Михаилов Потаповичей! Теперь только Папа!), Папа презрительно посмотрел на чай, сделанный Карпычем:

– Война начинается с мелочей. Я просил тебя заварить мне чая. Что ты мне подсовываешь? Если тебе трудно, я сам заварю.

– Пардонтий. Ты знаешь, сколько этот чай стоит? С изумительным вкусом малины!

– Я не хочу «со вкусом»! Я хочу с малиной! А в твоём, кроме химии и красителей, ничего и нет. Таким чаем только ботинки чистить… Я же тебе привёз настоящего чая: отличный травяной сбор с малиной. Выпьешь такого – сразу жить хочется!

– Не капризничай, Миш! Тот надо заваривать, ждать… А этот залил кипятком – и готово.

– Залил кипятком – и готово… – передразнил его Папа, – готово – и почек нет! Знаешь, что сказала одна девочка о музыке Чайковского? – «Это музыка из рекламы чая»! – Вот так! Этого самого чая. Так мы войну и проиграем… С этого и надо начинать, не травиться иностранной дрянью, которой завалили все наши магазины! – он достал большой бумажный пакет и стал заваривать себе травяной сбор с малиной. – Я думаю, надо сделать так…

Карпыч отхлебнул из своей чашки чайку со вкусом малины. Папа встал, вылил в раковину содержимое чашки Карпыча и заварил ему своего. Потом выкинул в помойное ведро коробочку с остатками химического чая. Расположившись поудобней за столом, он начал излагать свой План:

– Сделаем так… Надо завоевать доверие Шулера и внедриться к ним как можно глубже. Он должен нам доверять и думать, что мы со всем согласны и полностью его поддерживаем. Примем эту присягу долбанную! Что остаётся делать? Будем, как и все, иностранными шпионами. Главная наша задача – побольше разузнать об их планах. В подробностях.

– Очень противно, Миш. Когда сегодня слушал его, еле сдерживался. Убил бы скотину! – Карпыч поморщился. – А по поводу иностранного шпиона, это фигня. Это не измена Родине. Я готов, что хочешь подписать, лишь бы какая-то польза была.

– Знаешь, Вить, я периодически общаюсь с этими… Хайдарами, Рыжпейсами… Но даже и представить себе такого не мог: с виду – люди, как люди, болтают всё время что-то… Ладно, придёт время, и с ними разберёмся. Господь управит! Так вот. Надо всё подробно выяснить, разузнать, войти в доверие, и… – он опять задумался, – там будет видно, может кто-то ещё, помимо нас, в окопах сидит; может, будет какой-то удобный случай палку им в колесо вставить. Ты говоришь «противно». Конечно, противно даже слушать. Но что делать? – Надо терпеть. Тем более противно, что всё это чистое враньё и наветы. В последнее время я много читал, думал… Не только про православие, историей тоже увлекался, хотя у нас это почти одно и то же… Они неразрывны. Ещё он так говорит безапелляционно – «Аксиома Шулера»! Если можно было бы поспорить, я бы доказал, кто настоящие оккупанты-захватчики, а кто нет. Но он же не даёт слова сказать.

– Ты что, Миш? Когда это они спорили? Они спорят только ракетами и танками. Если кто с ними не согласен, сначала бомбардировка оппонента, потом уже спор.

– И что самое интересное – обвиняют нас в своих грехах. Отличительная черта нашего народа: мы никого не захватываем и не оккупируем. Ведь нет ни одного примера. И все наши войны были или освободительные, когда мы оборонялись от захватчиков, претендующих на нашу территорию, или для того, чтобы нейтрализовать внешнюю угрозу. И уж если война освободительная, за свою родную землю – берегитесь! Тогда нас никак не одолеть. Никаким оружием! А за землю нашу, похоже, придётся ещё побороться. Не может русский человек без земли!

– Без земли, Миш, никакой человек не может, никакой народ.

– Почему? Сколько лет евреи были без земли, без государства – сохранились же. Тут дело совсем в другом. Ты обращал внимание, что только русский человек называется именем прилагательным? Только! Остальные все существительным: француз, немец, финн, швед… Знаешь что это обозначает? Принадлежность человека к земле, русской земле! Чей? Русский! Это не национальность – это принадлежность! Тем более что русская земля объединила множество различных народностей, этносов… И в результате появился русский народ. Русским может быть и мордвин, и татарин, и славянин.

– Пардонтий! С мордвином, допустим, я согласен. Но татары – они же мусульмане! Как же они могут быть русскими?

– Ты кто, русский?

– Русский.

– Какой же ты русский, если в тебе половина хохляцкой крови течёт?

– Ладно тебе, Миш, хохлы что, не славяне, что ли? Работали у меня два прораба: Хохлов и Москаленко. И ничего, не ругались… У тебя самого есть хохляцкая кровь.

– Есть. Я и не спорю. У меня и татарская кровь есть, мало, но есть. Вот я и говорю, что нет чистокровных русских, тем более что не очень понятно, кто они такие. До объединения Руси было очень много разрозненных славянских племён и не только славянских: и мирных, и не очень, развитых в культурном отношении, и менее развитых… Вятичи, древляне, поляне, дреговичи, кривичи, северяне, радмичи… Были и россы, были и русы. Потом усилиями Церкви и князей все объединились и стали русскими. Так мы могли бы стать не русскими, а полянскими или вятскими, или марийскими… Ещё Бердяев писал: «У нас мистика земли!» Русского человека родовые и этнические вопросы волнуют меньше… И мусульмане у нас русские! Веками мы жили вместе на этой земле без вражды и ненависти, и никому не мешали ни православные храмы, ни мусульманские мечети… Всех объединила русская земля, все мы на ней русские! И очень похожи, несмотря на разные этнические корни и вероисповедание и традициями, и укладом жизни, и поведением… «Мать сыра земля-хлебородица!» – у всех нас одна! Это идёт ещё из язычества… И не даром на Руси так почитают Богородицу! Надеются на Неё: на Её милость, на Её заступничество, на Её покровительство! И не зря надеются, не раз спасала Она Русь! В каждом доме, в каждом храме Её икона! – Папа задумался. – В чём я полностью согласен с Шулером, так это в том, что если отнять у нас землю-хлебородицу, точно пропадём: и славяне, и не славяне, и христиане, и мусульмане. Это он правильно говорит. И коммунисты очень сильно подорвали наши православные устои – мусульмане их лучше сохранили… Ничего, Бог даст, всё образуется…

– Налить тебе ещё чайку?

– И по поводу оккупантов – это же полный бред! – продолжил Папа свои размышления, не слушая Карпыча. – Вот, например, из древности… Завоевали Крымское ханство! Завоевали, кстати, почти мирно. Но сколько десятков лет крымские татары грабили и разоряли своими набегами нашу землю? Не мы их, а они нас жгли, грабили, тысячами уводили русских людей и продавали в рабство. Они по-другому и не могли – жили только грабежом и набегами на соседей! Вот тогда и встал весь народ, не только государь-батюшка, а весь народ! Настоящее земское дело – дело всей России! Соорудили по всей границе, откуда были набеги крымских татар, засечную черту: частоколы, рвы, укрепления… А это не одна сотня километров. И выгнали крымских татар, не дали им больше безнаказанно грабить нашу землю. А потом и завоевали. Нейтрализовали. И что? Как поступали в таких случаях цивилизованные европейцы? Хотя их так никто никогда не грабил – мы мешали – стояли на пути кочевников и Золотой Орды, и её осколков типа крымского хана. Хоть бы за это спасибо сказали… Европейцы бы пошли знакомым им демократическим методом: казни, расстрелы, снятие скальпов и полное уничтожение противника. А что сделали мы, «оккупанты и захватчики»? Как обычно: пальцем их не тронули! Ни одна мечеть не была ни то что уничтожена, закрыта не была! Сохранился язык, культура, обычаи… И это происходило несколько сотен лет назад. А крымские татары до сих пор существуют, как нация, и совсем неплохо себя чувствуют. Сидят в Ханском дворце и всем фиги крутят. И землю свою обратно требуют! Это что, оккупация? Завоевание?

– Правильно, Миш… А возьми наших татар, волжских. Разве могут они обижаться на нас? Воевали много, конечно. Поубивали с обеих сторон немерено… Но когда мы окончательно взяли Казань и одержали полную победу, разве мы навязывали свои порядки? Разрушали мечети? Обращали всех в христианство? Были бы англичане на нашем месте, тоже ведь с виду христиане, в Волге до сих пор была бы красная вода!

– Если судить по тому, как они себя вели в Индии, то ты прав! А наши татары процветают: изумительная культура, национальные традиции, прекрасные люди… Сколько татар на руководящих государственных должностях, в искусстве, науке… Чем бы была Россия без наших татар?! И как любят они её, сколько крови за неё пролили… Смотри дальше. Демократы эти очень завидуют нашим огромным просторам – Урал им нужен, Сибирь! А где они раньше-то были, когда эти территории практически пустовали?! Бери – не хочу! При царе Иване Васильевиче Грозном про эту восточную окраину, Урал, толком-то и не знали ничего. Не говоря уже про Сибирь. Знали, что за Уральской грядой есть земли… Но что там? Вот поэтому промышленники Строгановы запросто получили грамоту от царя на полное управление Уралом: эта земля никого не интересовала и никому не была тогда нужна – глухомань! И когда Строгановы там обжились, обустроились, они отправили Ермака, казака, охранявшего их владения на Урале, через горный хребет в Сибирь. Не завоёвывать, нет, с экспедицией по поводу пушнины. Пошли они по рекам на казацких стругах. Всего пятьсот человек. С такими силами в оккупационные завоевания не ходят! Это было тяжелейшее испытание, но они добрались… Причём, царь, Иван Васильевич, прознав, что Строгановы готовят экспедицию во главе с казаком Ермаком, считавшимся разбойником, прислал гневное письмо с требованием не пускать Ермака в Сибирь. Но экспедиция уже ушла, и вернуть её никак было нельзя. Приди это письмо чуть раньше, не приросла бы Россия Сибирью! И что увидел Ермак, дойдя до центра Сибири?

– Татар!

– Не татар, а маленький городок Кашлык, в котором обосновался потомок Ченгиз Хана – Кучум. Собственно, и ханства-то никакого не было, просто Кучум обложил данью, как это было принято в Орде, местных князьков малочисленных сибирских народов ханты и манси. Ермаку не составило труда выгнать Кучума из городка, даже малыми силами измотанных длительным переходом казаков. По логике вещей, Ермак должен был ограбить городок и уплыть обратно. Но он этого не сделал: остался со своими казаками и стал осваивать эту землю, огромные пустынные пространства. Это что, оккупация? Агрессия? Кстати, местные народности не только не исчезли с лица земли, но увеличили свою численность, сохранили обычаи, язык… Русские всегда так поступали при освоении новых земель, не только не уничтожали, а помогали развиваться местному населению. Вот тебе и Урал, вот тебе и Сибирь!

– Казаки вообще много сделали для освоения новых земель, – сказал Карпыч.

– Ты прав – именно освоения. Не колонизация, как это было со всеми демократами, которые, в лучшем случае, высасывали из колоний все соки, и не завоевание, как это было в Америке. Простые русские люди всегда бежали на новые неосвоенные пока территории от власти, от чиновников-самодуров в поисках хорошей, лучшей жизни. Проще было уйти, чем терпеть. И не свободу они искали, которую нам пытаются навязать демократы. Не нужна русскому человеку такая свобода – они искали волю! Воля – это не свобода!

– А как потом осваивали Сибирь… – вспомни Столыпинские реформы, когда туда переезжали крестьяне целыми деревнями! А как потом строили БАМ всей страной! А нефтепроводы, газопроводы, линии электропередач… Теперь-то, конечно, на всё готовое кто не захочет?! Слетелись демократы на наше богатство, как мухи на мёд!

– Столыпин очень мудро поступил. Жалко, что теперь нет людей такого масштаба. Крестьяне ехали в Сибирь с охотой в поисках лучшей доли, земли и воли! И очень хорошо там устраивались. Или возьми Казахстан: малочисленные кочевые племена на огромных территориях, которые постоянно воевали и истребляли друг друга. Даже письменности у них не было! Какая Алма-Ата?! Это казачья станица Верная! Опять казаки! Надавали, конечно, по рукам всяким националистам и борцам за независимость кочевников. Присоединили их, и всё успокоилось… А как князья Русь собирали, вятичей и кривичей! Не на партсобраниях – так же и собирали – силой! И про какое уничтожение казахского народа сейчас говорят? Увеличилась численность, сохранилась культура, язык, традиции. Казахи получили от русских собственную казахскую письменность: появились казахские писатели, учёные, врачи… Опера казахская появилась! Развили им промышленность, освоили целину, космодром построили… Или Кавказ! И там мы оказались оккупантами. Если бы не Россия, не русский царь, которому они все в ножки бухались: «Спаси нас, царь-батюшка, от турков, вырежут они нас!», – точно бы вырезали всех! Они это хорошо умеют делать! Кто не верит, может у армян узнать. Или, учитывая любовь к соседям, горцы друг друга бы давно вырезали!

– Ну а Кавказская война? Долго же воевали…

– Воевали. Конечно! Понимаешь, в чём дело, у горцев абсолютно другой менталитет, уклад и шкала ценностей – Шулер прав! Я не говорю, что это плохо и не имеет права на существование, ни в коем случае. Я не «демократ», и свою волю другим не навязываю. Каждый народ имеет право жить, как он привык, как ему нравится. Если горцы считают, что кровная месть в порядке вещей, пусть режут друг друга сколько влезет. Только не надо это навязывать нам! Мы – жители равнинные, у нас своё мировоззрение. Его, кстати, русский царь никогда не навязывал горцам. Был генерал-губернатор, который следил, чтобы не было междоусобиц и резни между отдельными горскими народами, а во внутренние дела он и не лез – всем управляли местные князья! У них свои законы, и по нашим они никогда жить не будут, как бы этого не хотелось.

– Это точно! Со мной в институте учился один горец… Причём, он и на горца-то не был похож: тихий, скромный, в очках, учился отлично… После института ему, как отличнику, предложили остаться в аспирантуре, но он отказался и захотел поехать на БАМ. Когда мы его стали по-дружески отговаривать, он рассказал, в чём дело: дома в горах убили старшего из его рода! Теперь он остался старшим, и охотиться будут за ним. Как-то так… Кровная месть, Миш, и это в эпоху развитого социализма! «В Москве они меня найдут и зарежут! – сказал он, – А на БАМе я смогу спрятаться!» Мы ему не поверили и пошли к другим горцам узнать, может ли такое вообще быть в советское время?! Знаешь, что они нам ответили? – «Паслющи! Иму нэ прятатся нада, нада кинджал хароши пакупат! Какой разница гдэ зарэжт, БАМ или эспирантура? Всё равно зарэжт!»

– Правильно. Я про это и говорю: они живут по своим законам. И не надо пытаться их изменить и демократизировать, их просто нужно уважать и не лезть со своими советами, всё равно они будут жить по-своему. А Кавказскую войну разжигали англичане, которые на протяжении столетий грабили свои колонии и очень боялись, как бы Россия через Кавказ туда не добралась: помогали горцам деньгами, оружием, всячески их подстрекали и разжигали эту войну… Они и до сих пор не могут понять, что не нужны нам их колонии! Вообще не нужны никакие колонии – нам своей земли хватает! И не в наших правилах вести захватнические войны и грабить другие народы!

– Я недавно смотрел передачу, там говорили, что финны на нас обижаются… После войны мы оттяпали у них много земель.

– После революции у нас всю Финляндию оттяпали. Мы же на них не обижаемся. И всю Прибалтику оттяпали. У нас же отняли, нас же и обвиняют. В последнее время я много читал, в том числе и по истории. Дело в том, что русские цари и императоры исповедовали православие и, видимо, не были приобщены к «настоящим» демократическим европейским ценностям. Например, на территории нынешней Европы раньше проживало много всяких народностей… Сейчас о них вообще ничего не известно, разве только историкам: их просто нет. Что касается Финляндии, то она входила в состав Российской империи, как Великое княжество. Но это было государство в государстве. У неё имелся собственный законодательный орган – сейм, государственным языком был шведский, жила она по старым шведским законам и не подчинялась законам Российской империи! Поскольку раньше входила в состав Швеции, то там всё было шведское. В Финляндии действовала своя таможня, даже небольшая армия! Вот такая у нас была империя – «тюрьма народов»! И наш царь-батюшка всё это безобразие разрешал. Мало им было – в Финляндии господствовал ярый национализм и антироссийские настроения. Вплоть до того, что застрелили российского генерала-губернатора! Как бы поступили «настоящие» европейские демократы, как ты думаешь?

– Известно как. Ввели бы войска, расстреляли из пушек и ринулись снимать скальпы. Потом заселили бы колонистов. И добавили бы перед названием страны приставку «Нью»!

– Я тоже так думаю. С Прибалтикой всё было намного сложнее… После победы над шведами царь Пётр, тоже либерал и реформатор, предложил немецким дворянам, хозяевам Остзейского края, очень выгодные условия капитуляции: оставить всё по-старому и ничего не менять. Немцы получили в Российской империи огромные привилегии и льготы. В их Остзейском крае остались немецкие законы, немецкий язык, немецкие порядки, немецкая власть, культура и, наконец, земли с крепостными крестьянами. Причём, крепостными были только коренные народности: латыши и эстонцы. Хозяева, немецкие дворяне, со свойственной им педантичностью практически превратили их в рабов. Если у русского крепостного мужика была хоть какая-то собственность: избёнка, иногда и лошадёнка, корова, то латышам и эстонцам было запрещено хоть что-то иметь, даже одежда им не принадлежала и выдавалась немецким хозяином. Если крепостного секли за какую-нибудь провинность, то даже стоимость розг учитывалась немецким управляющим, и за них приходилось отрабатывать. Можно сказать, что у латышей и эстонцев, как ни странно это сегодня звучит, надежда улучшить своё положение была только на Россию – «тюрьму народов». Просвещённые немцы не отпустили бы их добровольно никогда. Не раз русские цари пытались хоть как-то улучшить положение коренных народов-рабов и постоянно получали от немецкого дворянства отпор. Но всё же удалось отменить крепостное право, причём, даже намного раньше, чем в основной России! После этого начался хоть какой-то национальный подъём… Зарождающейся национальной интеллигенции сильно помогали и всячески поддерживали её русские либералы. Первые газеты на латышском и эстонском языках вышли только в конце 19 века в Питере. Издать их на родине не представлялось возможным: позиции остзейских немцев были ещё очень сильны – они оставались полноправными хозяевами всего. Постепенно немцев стали вытеснять с руководящих постов, особенно, при помощи русского языка: выпустили указ, кто не знает языка – уходи с должности. Представляешь, Виктор, русский язык, который сейчас объявлен там вне закона, помог латышам и эстонцам выжить. И только в начале 20 века первый эстонец занял государственную должность. Потом коммунисты устроили переворот, расстреляли царя… И Лысый стал раздавать русские земли, как и было обещано инвесторам… В том числе и Финляндию, и Эстонию, и Латвию… Немцы сбежали, батраки захватили их собственность: города, земли, дома и дворцы…

– Тоже мне «страна» – плевок на карте мира! Значит, культура, которой они так гордятся, не их? Соборы, дома, города?!

– Конечно, это всё немецкое. Все они были у остзейских дворян крепостными рабами, их в города-то не пускали… Даже ремесленниками были немцы.

– А я то думал… – удивился Карпыч.

– Но это ещё не всё. Они сполна «отблагодарили» Российскую империю за своё освобождение от немецкого ига! А иначе его не назовёшь… Если бы мы, нация оккупантов и захватчиков во главе со своим царём-тюремщиком, не освободили их от немецких рыцарей, то их сейчас вообще бы могло не существовать. Был такой прибалтийский народ – пруссы. Как у эстонцев и латышей, у пруссов был язык, культура, и жили они рядом. Но волею судеб оказались не в Российской империи, а в Германии. Теперь от этого народа осталось только название на карте мира: «Пруссия». – Папа грустно вздохнул.

– Ты, Миш, хотел что-то про благодарность сказать.

– Хотел… Что ты знаешь про латышских стрелков?

– Не силён я в истории, Миша… Знаю только, что они помогали Лысому делать революцию. Что были карателями, поскольку чужаков проще убивать, чем земляков. Была поговорка: «Не ищи палача, а ищи латыша!»

– Это было: проводили продразвёрстки, подавляли мятежи, осуществляли карательные операции. Положили они русских людей без счёта… А ты знаешь, сколько их было?

– Не знаю… Может сто? – Карпыч посмотрел на Папу, – Неужели тысяча?

– Восемьдесят тысяч штыков! Средний возраст 23 года! Молодые, здоровые деревенские парни, прекрасно обученные и имеющие опыт боевых действий в первой мировой войне. Целая Латышская стрелковая дивизия регулярной царской армии после коммунистического переворота сорвала с себя погоны и, нарушив присягу, полностью перешла на сторону Лысого. В полном составе: с офицерами, оружием и боеприпасами. Латышская дивизия в Красной армии была единственным обученным подразделением, имеющим опыт боевых действий! Остальная армия состояла в основном из мобилизованных русских крестьян и разношёрстных солдат. Если бы не латыши, не сдобровать коммунистам и на фронте, и в тылу. И неизвестно, как сложились бы события, не будь у коммунистов латышской дивизии, может, и разбили бы коммунистов, освободили Россию. Так они «отблагодарили» царя за свободу, – Папа посмотрел на Карпыча и продолжил: – Вот такая историческая справка, Виктор. Просто меня всегда возмущают эти беспочвенные обвинения: «Тюрьма народов! Нация оккупантов! Захватчиков!» Про коммунистов я не говорю: потопили они в крови Россию. Но странно слышать про геноцид какого-то отдельно взятого народа в советское время. Как будто идёт соревнование, и все наперебой, расталкивая других локтями, кричат: «Это против нашего народа был геноцид! Это у нас русские устраивали голод! Наш народ вымирал! Нас расстреливали и высылали!» А пострадал-то как раз в первую очередь русский народ, то есть коренные народности, проживающие в России. Его морили голодом, расстреливали, ссылали в Сибирь, кидали в тюрьмы. Но всё равно, даже при коммунистах, в это страшное время не был уничтожен ни один народ, ни одна культура, ни один язык. А уж тем более при царизме – этой «тюрьме народов»!

– Правильно, – согласился Карпыч, – главное обвинить в своих грехах других, смотришь – и сам чище стал. Что сделали с американскими индейцами «демократы-европейцы»? Вот это и есть настоящий холокост! Ведь физически уничтожили население целого континента! Скальпы на солнышке сушили. Сколько, не помню, они за скальпы платили? Кажется, три доллара за скальп взрослого индейца, и два – за скальп ребёнка. Загнали их теперь, кто выжил, в резервации, как зверей в зоопарк, и даже не извинились, не покаялись… А зачем извиняться? Им всё с рук сходит. Я бы сейчас на месте североамериканских индейцев, если ещё, конечно, кто-то остался живой, пошел бы демократическим путём. Провозгласил свободу и независимость индейцев, обличил европейских завоевателей, как оккупантов и нацистов, и отобрал всю собственность, нажитую за годы оккупации: предприятия, банки, промышленность – всё! Все некоренные народности, включая негров, по опыту Латвии объявил бы «негражданами» и выслал из страны! – Карпыч улыбнулся. – Даже не знаю, почему индейцы до этого сами не догадаются. А ты, Миш, поднаторел в истории. И когда успел?

– Пока ты тут бизнес делал, я книжки умные читал – работы-то на предприятии давно уж нет… Ладно… Так и порешим: во всё вникать, с Шулером не спорить и виду не показывать. А там посмотрим, кто кого.

Глава 11. Урок второй

За окном ещё не рассвело, а ученики уже сидели около кабинета Шулера свеженькие, наглаженные, выспавшиеся… Они пришли воевать. Хозяин кабинета опаздывал… Бойцы нервничали…

– Что это у тебя за приятель? – заговорил Папа, чтобы как-то отвлечься. – Ты про него вчера Шулеру рассказывал, Ферзь, кажется?

– Это мой приятель по институту – учились вместе… Хороший парень, весёлый, но жизнь не удалась… Несколько жён, несколько детей… Хотя может быть и больше. Но все попытки объявить его отцом со стороны очередной подруги разбивались о его стандартный ответ: «Всё правильно, всё сходится – ребёночек не наш!» Кем только он не работал! Сейчас торгует на рынке сувенирами…

– Ещё веселей тебя? – удивился Папа. – Разве так бывает?

– Я мошка безвредная перед Ферзём. До института он добирался на трамвае, но принципиально не платил за билет – зайцем ездил. Каждый раз его ловили контролеры, немолодые, злобные и цепкие женщины. Но Ферзь нашёл способ от них уходить без штрафа. Я как-то наблюдал такую сцену: когда женщина-контролёр понимала, что он без билета и хватала его обеими руками, Ферзь начинал кричать: «Что Вы меня за одежду хватаете руками! Какое Вы право имеете? Очень плохое обслуживание в трамваях! Как же Вам не стыдно из-за трёх копеек такой крик поднимать?» – Но контролёрша, как правило, всё равно вытаскивала его на остановку и пыталась сопроводить в милицию. Тогда Ферзь пел другую, безотказную песню: «Что ты ко мне пристала, старая? Не буду я с тобой спать. – Граждане! Это сексуальный террор, помогите! Она постоянно меня ловит и принуждает к сожительству! Отстань! Не буду я с тобой спать!» После этих слов Ферзя сразу отпускали. Через некоторое время его запомнили и перестали спрашивать билет. Таким образом, в институт он ездил бесплатно.

– Действительно, – кивнул Папа, – ты – мошка безвредная. Где же Шулер? Опаздывает…

– Ещё он большой любитель женщин. Заманивает в гости обещанием сварить чудо-борщ, говорит, что искусный кулинар, что хобби у него – уборка квартиры и покупка продуктов, и ещё он любит гладить бельё и вытирать пыль – девушки тают… Борщ он делал быстро: покупал в магазине готовый винегрет и заливал его кипятком. Как-то Ферзь раздобыл на медицинской выставке стопку пакетов, помнишь, в советское время пластиковые пакеты были дефицитом? Провожая вечером очередную девушку до метро, он снабжал её этим пакетом. Когда электронный голос в вагоне метро предупреждал: «Осторожно. Двери закрываются!», Ферзь шутил, крича в дверь: «Машка! Больше в вытрезвитель не попадай! Вытаскивать не буду!» – Где-то через час у Ферзя звонил телефон и женский голос выговаривал ему всё, что о нём думает. Забыл сказать, Миш, чем был ценен пакет. На нём была реклама лекарства и крупными буквами написано: «ГОНОРЕЯ – НЕ ПРИГОВОР!» Как правило, эту надпись сначала читали пассажиры метро, сидящие напротив, а потом уже и девушка, заметив их реакцию. Ещё веселей было, когда пакет добирался до места работы или учёбы девушки. Короче, весёлый малый. Но бабы его любят!

– Доброе утро, господа! – раздался голос Шулера. – Как спалось, кошмары не снились?

– Спасибо, – ответил Папа, – мы всегда хорошо спим. Крепкие нервы, чистая совесть…

– Это очень хорошо. Будем работать дальше, —

Все прошли в кабинет. Вместе с Шулером пришёл какой-то господин.

– Вчера я провёл с вами общее, так сказать, ознакомительное занятие. А сегодня, доктор Саботаж, – он кивнул в сторону иностранного советника, – проведёт с вами занятие по поводу производства. Он как раз курирует все вопросы, связанные с производством в данном проекте. Прошу отнестись к этому занятию серьёзно, «Производство» – очень важная тема. В последствии у вас будет много всяких занятий: по внешней политике, по внутренней, по приватизации… Будут и выездные занятия… Поездите по министерствам, ведомствам, поговорите с людьми, узнаете, что в стране происходит.

Ученики разместились в той же уютной комнате, где было первое занятие. Доктор Шулер ушёл по своим делам. Саботаж оказался высоким сухим господином с очень добродушным лицом. Рассказал, что его первое образование военно-техническое. Он закончил школу сапёров. Потом всю жизнь занимался производством:

– Производство… – доктор задумался, – очень непростая и важная тема. И вы должны ответственно отнестись к этому материалу, вы обязаны знать, как претворять его в жизнь.

– Тем более, – подал голос Карпыч, – что мы сами производственники и неплохо в нем разбираемся.

– В нашем случае это не пригодится, – отрезал Саботаж, – никакого производства здесь больше не планируется. И наша задача в соответствии с Планом ускоренным порядком ликвидировать все производства, которые еще остались! – он улыбнулся. – Ну если только развивать производство оглобель, они скоро будут нужны в больших количествах. Позже я вам объясню зачем.

Ученики аж вжались в кресла, как пассажиры самолета, резко набирающего высоту. «До чего же это противно. Но что делать, придется терпеть!» – подумал Михаил Потапович, чувствуя себя разведчиком в логове врага. «Гнида заморская!» – подумал Карпыч и мысленно плюнул. Ученики переглянулись и стали слушать дальше.

– Должен сразу оговориться, кое-что останется. Все производство, связанное с сырьевыми отраслями, пока уцелеет. Что из земли добывают: нефть, газ, металлы, алмазы… Что там еще? Древесина, хотя это уже не из земли, – пояснил Саботаж, – энергетика. Это, конечно, останется, но всё уже приватизировано на наших ручных олигархов, это уже наше. Почти… Ну а когда старое оборудование полностью износится и не сможет работать, – продолжал объяснять Саботаж, – до этого осталось совсем немного, будем переоснащать на новое, на наше, на хорошее. Тем более что всё машиностроение и станкостроение подлежит ликвидации.

– Извините, – а почему же сразу не переоснащали отрасли? – заметил Папа. – Ведь когда приватизировали, главный лозунг был: «Государство – неэффективный собственник». Вот когда будет всё у частника, он порядок наведёт. А оказывается, что теперь всё уже изношено до предела!

– Уважаемый Папа! Вы что, ещё в сказки верите? Это же лозунг. При чем же тут переоснащение производства? Да и выдвигал его кто? Он хоть раз правду сказал? Вы слышали?

– Так если он врет все время, что же его не сняли до сих пор?

– Вы еще совсем мало у нас работаете, поэтому и не очень разбираетесь в тонкостях. Вот для этого мы с вами и занятия проводим. Рыжпейс работает в строгом соответствии с Планом – к нему претензий нет. На чем я остановился? – сам себя спросил Саботаж.

– Что все оборудование будет скоро заменено на иностранное, – подсказал Карпыч.

– Да! – согласился иностранный специалист. – Что пока останется? Пищевая промышленность. Народа-то ещё пока много, а его кормить надо. Тут тоже постепенный переход на монополию наших компаний. Пищевая промышленность, на первый взгляд, не очень стратегическая отрасль, но это ошибка. Она имеет огромное значение. Будем потихоньку вытеснять мелкие заводики и ставить свои, хорошие, – Саботаж задумался. – Вот и всё, остальное подлежит ликвидации.

– Как? – хором, не сговариваясь, воскликнули ученики. – И это всё, что останется?

– Больше нам ничего и не нужно, – равнодушно ответил советник. – Всё остальное мы своё привезем… Тут, правда, отдельные бизнесмены, из чиновников и бандюгаев, решили на строительстве наживаться: понастроили заводов стройматериалов. Пожалуйста! Пусть строят. Нам это не мешает. Главное, чтобы все шло в концепции Плана.

– Да уж! – ухмыльнулся Карпыч. – Я знаю, как они строят!

– Но людям надо же где-то жить. До сих пор многие в послевоенных бараках живут! – сказал Папа.

– Так они разве для них строят? Они для других… – ответил Карпыч.

– Бизнес, как бизнес… – вставил слово Саботаж. – Строительство везде идет под ручку с криминалом. А где и кому жить, это вы на другом занятии будете проходить.

– У нас не под ручку! – сказал Карпыч. – У нас это одно понятие, не два. Просто – криминальное строительство… Это я точно знаю. Другого строительства у нас нет!

– Не буду возражать, – отмахнулся Саботаж, – но это выходит за рамки нашего занятия. Давайте продолжим, – он сделал сосредоточенное лицо, – всё остальное производство подлежит ликвидации. В первую очередь производство вооружений. Это очень важно! Любых вооружений, начиная от космических ракет и заканчивая патронами. Некоторое производство оружия останется – это ещё и очень выгодный бизнес. Оно в обязательном порядке будет переведено в нашу собственность – только так, а всё остальное подлежит ликвидации! Для чего это нужно?

– Действительно, зачем? – заинтересовался Карпыч. – Вот мы работали на таком производстве… Проектировали и выпускали ракеты. Это же не завод был – конфетка: какое оборудование, какая культура производства, кадры… А сколько теоретических разработок… Это же кладезь!.. А нас обанкротили, и теперь сковородки делают… Некачественные… Государственные стандарты сейчас отменили, каждый выпускает продукцию, как хочет, как дешевле… Мой приятель Ферзь был как-то в командировке. Мальчишка он развратный, познакомился с девицей… У неё был презерватив «Нежность» отечественного производства… Ферзь потом описывал свои ощущения так: «Ничего, Карпыч, в нём не чувствуешь… Умом понимаю что происходит что-то, но ощущений никаких… Это изделие напомнило мне или валенок, или камеру от автомобильной шины!» – Весь следующий день Ферзь рыскал по городу – хотел купить побольше таких презервативов и подарить друзьям и знакомым… Но не нашёл… Дефицит!

– Вот вам и подтверждение моих слов. Все идет правильно и по Плану, – он улыбнулся. – Вы делали ракеты? Зачем? Чтобы угрожать своими ракетами нашей демократии? Нельзя этого делать! Значит, надо завод ликвидировать. Тем более что ракеты ваши, на самом деле, первоклассные и составляют конкуренцию нашим. И не только ракеты, но и всё остальное вооружение. Это же чистые убытки иностранным компаниям, производящим оружие. И мы сами должны решать, кому продавать оружие, а кому нет. Поэтому производство оружия должно быть только у нас или под нашим контролем! Кадры ваши никому уже не нужны, почти всех перспективных ученых мы забрали к себе, и перспективные разработки, конечно, пригодятся… Их, кстати, мы тоже забрали и по ядерному, и по обычному вооружению… Это было сделано в самую первую очередь. Работы по ликвидации производств идут полным ходом. Ликвидация – это не значит физическое уничтожение: банкротство, продажа за долги, приватизация… Очень много всяких способов. Главное – полное прекращение основной деятельности предприятия без возможности её восстановить. Оборудование должно быть уничтожено полностью. Технологии, документация, разработки забираются полностью. Кадры увольняются все от слесаря до директора. Ведь какой-нибудь гад, старый слесарь дядя Вася, может и по памяти что-то сделать. И без чертежей. Никак его нельзя оставлять там! Пусть идет картошку на огороде выращивать… Только после этого можно вздохнуть спокойно. Лично я выдвигал предложение, что для полного спокойствия надо бы всё взрывать, как в Дрездене… Но начальство не одобрило: «Не торопи события, Саботаж. Рано пока. Не надо злить этот дикий народ!» – А по-моему, зря оставляем даже здания… Но начальству виднее. Приказ – есть приказ! – сказал он расстроено, – Продолжу… Что будет в разорённых помещениях потом, кому оно достанется, это нас не интересует… Могут, как у вас на заводе, сковородки делать, могут водку разливать… Мы свою задачу выполнили. По промышленности вопросы есть?

Ученики были обескуражены. Судя по их грустному виду, к такому повороту событий они явно готовы не были. «Это он про Сергея Сергеевича говорил, – думал про себя Карпыч, – он уж точно любую деталь по памяти сделал бы, на глазок. И не одно ОТК не забраковало бы! – Карпыч вздохнул. – А я ругал его частенько… Хорошо что не дожил старик. Прав всё-таки был Сергей Сергеич!» – Карпыч вспомнил завод, как он там работал, сколько было всего разного, и хорошего, и плохого, как он с начальством ругался, как хотелось избавиться от гнёта тупого руководства и парткома. И вдруг ему до боли захотелось опять вернуться в то время, знать, что он занимается нужным делом, ругаться с начальством, «давать» План, стыдить слесарей… Теперь они казались ему такими милыми и родными… Много бы он сейчас отдал, чтобы вернуться в то время. – «Сам бы Сергеичу каждый день мотню делал!» – Карпыч поднял голову и внимательно посмотрел на Саботажа. «Как же так можно? – опять задумался он. – Вот так вот – раз – и нет ничего!»

– Нет, – услышал он голос Папы, – все настолько понятно, что нет ни одного вопроса…

– Просто я умею очень хорошо объяснять! – гордо сказал советник.

– У меня одна знакомая работала в Москве на оборонном заводе, – встрял Карпыч, – на Кутузовском. Завод побольше нашего будет – несколько кварталов… Только на космос и оборонку работали. Что ни станок – эксклюзив! Что ни стенд – шедевр! Самый паршивый станочек несколько миллионов стоил… Так директор, бывший секретарь парткома, как перестройка началась, всё в аренду сдал! Китайцы трусы шили, армяне из технической воды «Баржом» делали, корейцы собак-дворняжек разводили…

– Зачем? – удивился Папа. – Зачем дворняжек-то разводить? Неужели для меха?

– Ой, Миш! – не удержался Карпыч. – Тебе-то какая разница… Главное, что аренду платили исправно. Процентов пять по договору на счет, а остальное – директору в карман. Я как-то на проходной читал список арендаторов… Не одна сотня набралась…

– Ты как-то осуждающе про это говоришь, Карпыч! – насторожился Саботаж, внимательно слушавший его рассказ. – Очень хорошо, что ты привёл этот пример. Вот мы его сейчас и разберём. Очень хорошо!

– Я не осуждающе, – начал оправдываться Карпыч, понимая, что немного переборщил, – я видел, как директор один из цехов от оборудования освобождал – вот что я осуждаю, я производственник всё же!

– И как он это делал? – насторожился Саботаж.

– Как?! – сказал Карпыч, потом внезапно вздрогнул и проговорил шепотом, чтобы не слышал иностранец, обращаясь к Папе: «Миш! Ты по одному и тому же месту лупишь! Больно ведь…». – Да очень просто: отключил в цехе свет, воду и сжатый воздух, запустил туда огромный бульдозер, которым все станки и оборудование выдрал под корень с фундаментов, а потом отвалом на улицу через противоположные ворота, там уже краном на грузовики и в утиль… Ещё на металлоломе денег заработал, собака… – Карпыч посмотрел на Саботажа.

– Я всегда говорил, что тут живут способные и умные люди… – иностранец был очень доволен, – и генералу докладывал, что нельзя здесь действовать прямолинейно. Но не слушают меня. Этот директор – очень умный молодец! Мы бы так не догадались… Монтаж, демонтаж, склад, хранение, опись… А тут – раз! И бульдозером! – он был очень доволен, – Молодец директор. Вот вам и пример. Коммунист, а какой умный молодец. Производство военное уничтожил совсем! После бульдозера не восстановишь… Да ещё и денег заработал на металлоломе. Да ещё и за аренду получает!

– Он за аренду не получает! – вставил слово Карпыч. – Гребёт! Как та машина, которая снег на улицах убирает в грузовики. «Тёщина рука» в народе называется! – он улыбнулся. – У директора за два года демократии рожа тоже в два раза увеличилась и стала цвета спелого кирпича. Помер он на Канарах от радости!

– Так это Москва… – задумчиво сказал Папа, – у нас в Сибири не только в аренду никто не возьмет, приплатят – не надо!

– Хорошо! – продолжил Саботаж. – С оборонной промышленностью мы разобрались, теперь перейдем к транспорту: самолеты, автомобили, суда, вагоны и локомотивы, машины и механизмы… Выпуск этих товаров тоже необходимо срочно ликвидировать! – он гордо посмотрел на учеников. – Все средства транспорта, тем более для такой, пока огромной страны, должны производиться за её пределами.

– А это почему? – тоже потихоньку закипая, спросил Папа.

– Ну подумайте сами! – благодушно ответил Саботаж. – Почему надо закупать весь транспорт за границей? Ну? Думайте!

– Почему? – заговорил Карпыч. – Чтобы создавать рабочие места не у нас, а за границей. Кормить иностранных рабочих.

– Правильно… Но это не главное! – советник подбадривал учеников. – Это тактика. А я про стратегию хочу услышать, – Саботаж дружелюбно улыбался, – ну? Думайте!

Папа смотрел на улыбающегося и добродушного иностранного советника. «Как в первом классе! – подумал он. – Дважды два – четыре… Интересно, а представляет Саботаж, что стоит за его словами? Сколько человеческих жизней и судеб?» Папа представил себе, что значит закрыть заводы… Нет, не заводы. Ликвидировать всю промышленность, которая производит самолеты, автомобили, суда, станки… Сколько людей лишится работы, сколько разбитых судеб, сколько горя! «А хоть знает этот благодушный тип, как мы это всё строили. Сколько миллионов жизней наших предков, отцов, дедов было положено на этот алтарь? В голоде, в нищете страна поднимала эту самую промышленность, которую он хочет ликвидировать одним махом. Сколько миллионов русских жизней вам ещё нужно?!» Папа совсем расстроился. Вспомнил репрессированного отца, который как раз поднимал эту авиационную промышленность, расстрелянного коммунистами деда… «Надо собраться! – подумал он. – Что-то я нюни распустил. Воевать, так воевать!»

– Нам трудно судить, – нашелся он, краем глаза глядя на Карпыча, который тоже загрустил, – я только знаю, что производство самолетов, а точнее двигателей для самолетов – очень сложное дело. И производят самолеты только пять или шесть стран. Если это производство разрушить, то создать его потом будет невозможно.

– Теплее, теплее, – благодушничал Саботаж, – самолеты – это самое главное. Помимо космоса, конечно, но космос – отдельная статья. Так зачем это всё надо ликвидировать?

– Да говори уже, профессор! – не удержался Карпыч. – Не знаем мы.

– Даю наводящий вопрос! – не унимался Саботаж. – Я хочу, чтобы вы сами думали. Что я вам всё разжевываю? – так же благодушно продолжил он, как будто рассказывал про тяжелую жизнь североамериканских скунсов. – Для чего, например, уничтожили сельское хозяйство и почти все закупки продовольствия идут из-за рубежа? – он ехидно ухмыльнулся. – Не только для того, чтобы кормить иностранного фермера. А зачем тогда? Для чего, например, уничтожили фармакологическую промышленность? И все закупки лекарств идут из-за рубежа в десятикратном размере. Хотя у вас и свои лекарства были не хуже и намного дешевле! – он опять заговорщицки улыбнулся, подробно разжевывая ученикам материал, – Ну? Зачем?

– Ну взятки берут наши чиновники за импортные поставки, – предположил Папа, – миллиардами воруют.

– Эх вы! – расстроено сказал Саботаж. – При чем тут взятки? Конечно, берут и ещё какие. Но не в этом дело. Куда они эти деньги-то денут? Все равно к нам придут. Это всё тактика. Тактика! – он торжественно посмотрел на учеников. – Безопасность!!! Вот в чём стратегия! При чём тут взятки? Это всё игры предателей, – он повысил голос, – главное – нарушить безопасность продовольственную, транспортную, фармакологическую, военную… Нарушить все безопасности! – Саботаж перешел с благодушного тона учителя на разгоряченный тон политика, – Представьте себе такую ситуацию: в вашей стране эпидемия какой-то болезни. Народ вымирает! – он довольно улыбнулся. – Вымирает миллионами! – Саботаж облизнулся. – А своих лекарств-то нет уже – промышленность разрушена – лекарства не делают. Вы к нам: «Ребята, погибаем. Срочно пришлите лекарства, мы уже свои не делаем, на вас вся надежда. Министр-то наш, демократ, всё украл!» Эпидемию, кстати, – сказал он, задумавшись, – можно и помочь устроить.

– И что? – выдохнули ученики.

– Что? – загадочно улыбнулся Саботаж. – Выпускаем вперед нашего главного комиссара, Савьера Халану, ему не привыкать людей убивать тысячами, и он с гордым видом говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!»

– Это который Сербию бомбил? Жилые кварталы, детей, женщин, стариков? – спросил Карпыч, еле сдерживаясь.

– Да, его работа. Но он не один, там ещё много народу было… Госпожа Олджабрайт…

– Жирная такая? На утку раскормленную похожа, – сказал Карпыч, – во время Второй мировой войны сербы из маленького городка спрятали её от фашистов. Хотя она и была ребёнком, но, как еврейка, подлежала уничтожению. Выжила тогда Мадлен, подросла, окрепла и приказала разбомбить! И городок этот разбомбили, и дом, где её прятали…

– Это сербам наука! – заметил Папа. – Будут теперь знать, кого прятать. Интересно, у неё свои дети есть? Внуки?

– И она требовала разбомбить… – подтвердил советник. – Что-то, видно, ей тогда не понравилось… Воспоминания детства… Может, конфет сербы не додали… – он засмеялся. – Но это уже не моя тема… Я тут в подробностях не знаю… – Саботаж сделал строгое лицо. – Или другая ситуация: в стране голод. Мы полностью прекратили все поставки продовольствия. Народ умирает миллионами! – он опять довольно облизнулся. – А своего продовольствия-то нет: сельское хозяйство в упадке, земля вся выкуплена олигархами и чиновниками. Работать на ней никому не дают. Частная собственность. Вы к нам: «Ребята, погибаем! Срочно пришлите еду, на вас вся надежда. Министр-то наш, демократ, всё украл!»

– Вы такие мрачные картины рисуете! – вставил Карпыч.

– Выпускаем вперед нашего главного комиссара Савьера Халану, и он с гордым видом говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!»

– А он какие-нибудь еще слова знает? – спросил Карпыч. – Или только эти?

– Это я образно… Он очень умный, добрый и образованный человек. Хороший семьянин! – Саботаж опять сделал строгое лицо. – Вот мы и подошли к проблеме транспорта. Представьте себе такую картину: самолёты тут летают только наши, иностранные, автомобили ездят только наши, суда, локомотивы, мотоциклы, велосипеды, коляски детские, самокаты… Коньки роликовые – тоже наши! – он гордо посмотрел на учеников. – И в один прекрасный момент мы говорим: «Всё, господа коренные народы! Ничего вам больше продавать не будем. Ни самолётов, ни самокатов, ни запасных частей, ни расходных материалов!», Вы опять к нам: «Ребята, погибаем! У нас страна очень большая. Нам без самолётов крышка будет. И без автомобилей, и без судов – воды у нас очень много. Не говоря уже про железную дорогу!.. Прямо беда! Срочно пришлите, на вас вся надежда. Министры-то наши, демократы-либералы с тёмным коммунистическим прошлым, всё украли!»

– И тут вы выпускаете вперед вашего главного комиссара Савьера Халану, – продолжил Карпыч, – которому, что комара прихлопнуть, что маму родную придушить! Если заплатят, конечно. И он с гордым видом говорит…

– И он говорит, – продолжил реплику Карпыча Саботаж: – «Немедленно разбомбить всю эту православную сво…», ой! – опять запнулся советник, – это я не туда… Бомбить можно только после того, когда ядерный зуб вырвем. Ой! – он опять запнулся и, обращаясь к Карпычу, сказал: – Сбиваешь ты меня, Карпыч, не мешай проводить занятия. И он говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!» – Саботаж внимательно посмотрел на учеников. – Сколько там у вас километров? От края до края? Гордость-то ваша? Тысячи?

– Много, – задумчиво ответил Карпыч, – очень много, десятки тысяч. И везде храмы православные стоят! – он гордо посмотрел на советника. – И нет им числа!

Папа с уважением посмотрел на Карпыча и даже передумал опять пихать его ногой под столом. «Вот тебе и «атеист»! – подумал он. – Что это он?»

– И не только православные! – добавил Карпыч. – И мечети есть, и синагоги, и даже буддистские… И ничего, уживаемся… Если бы кто-то на православных иконах стал глаза святым выкалывать, как это у вас бывает, так наши мусульмане сами бы им руки оторвали. С мясом! И засунули бы куда положено. У нас по-другому не может быть… Так уж предки в нас вложили… У нас любую веру уважают! И не из толерантности.

«Во, вставил! – удивился Папа. – И где только набрался?»

– У нас уважают любого верующего человека.

Саботаж смотрел на учеников и, судя по выражению его лица, не очень понимал, о чем они говорят.

– Вы отошли куда-то в сторону от нашего вопроса… – сказал он. – Мы сейчас учимся, что делать с промышленностью в соответствии с Планом.

– Извините, господин Саботаж, мы, действительно, отвлеклись, – ответил Папа. «Хорошо, что у них очень узкая специализация. Не понял, отчего мы так возбудились. Надо нам осторожнее быть… Не горячиться, – подумал он, – и Карпыча пнуть надо было бы, доиграется он у меня, атеист!», – Папа посмотрел на Саботажа, равнодушно листающего какую-то тетрадку. – «Смотрит, что дальше нам говорить. Хорошо, что не понял ничего, а то донесёт Шулеру, и мы попадём под подозрение».

– У меня вопрос!

Саботаж оторвался от тетрадки и посмотрел на Папу вопросительно.

– По поводу промышленности все понятно. Планом предусматривается развитие только сырьевых отраслей и то на базе импортного оборудования.

– Правильно, – перебил его советник, – только Вы не забывайте, что все сырьевые отрасли уже переведены в собственность на наших олигархов. То есть на ваших, – он опять запнулся, – на ваших, но фактически они все наши. Это наши люди… Они прошли строгий отбор на эту должность, давали присягу и торжественную клятву… Собственность мы на них всю оформляли… Рыжпейс… – он опять запутался. – Это не мой вопрос, по приватизации вам другие специалисты расскажут… – Саботаж махнул рукой. – Что ещё непонятно?

– С сырьём всё понятно, – продолжил Папа, – нефть, газ, металлы, алмазы, лес, уголь… Что там ещё не украли? Это уже всё ваше!

– Да! Что ещё? – продолжил советник. – Скоро мы примем закон о собственности на землю. Это очень важно! Скупим всю землю. Денег-то от сырья немерено остаётся. Куда их девать-то? Ну дворцы, ну яхты океанские, самолёты дорогие, ну бассейны с шампанским… Надоест же когда-нибудь… Скучно это… Земля тоже нам будет принадлежать, вода. Это очень важно! – он покосился на Папу. – Опять вы меня на другие темы отвлекаете… – Я провожу занятие по промышленности! – Саботаж заглянул в свою тетрадку. – Что ещё у нас осталось по промышленности? Станкостроение! – он посмотрел на учеников. – Подлежит полной ликвидации. Зачем?

– Тут уж всё понятно, – вздохнул Папа, – если у нас не будет своих станков и оборудования, то организовать здесь любое производство без вашего ведома и без ваших станков будет невозможно.

– Абсолютно точно! – улыбнулся советник. – Я горд за Вас. Вы делаете большие успехи в занятиях! – он был очень доволен. – Но одно производство всё-таки можно будет организовать и без нашего ведома, – советник загадочно улыбнулся, – я об этом говорил в самом начале занятия. Какое это производство?

– Самогонку, что ли, варить? – съехидничал Карпыч.

– Невнимательные вы какие! – Саботаж укоризненно посмотрел на учеников. – Производство оглобель. Вот какое производство будет основным. Оно заменит всё: и производство оружия, и производство самолётов. В оглоблю будете и лошадку запрягать, когда из Москвы во Владивосток соберётесь, ей и воевать станете с врагами…

– На лошадке во Владивосток, конечно, далековато… – ответил Карпыч, – а по поводу оружия, это Вы зря. Если вашему Президенту дать оглоблей по темечку – можно и войну сразу выиграть. Только тут меткость очень важна – именно в темечко! И сразу – конец войне!

– Ты всё шутишь? – недоверчиво ухмыльнулся Саботаж. – А как ты до него доберешься со своей оглоблей? У него охрана.

– Как? – не унимался Карпыч. – Вот сорвётся в очередной раз, напьётся… а тут наш человек, специально обученный, с оглоблей… Точно по темечку. И конец войне!

– Наш Президент не сорвётся. Он вообще малопьющий! – гордо ответил советник.

– Извините, – ехидно продолжал Карпыч, – я не очень за политикой слежу, запутался уже в ваших Президентах. А какой сейчас? – он немого задумался. – Который врёт под присягой? Любитель женщин и на тромбоне поиграть?

Саботаж гневно смотрел на Карпыча и ничего не отвечал. Видно было, что этот разговор ему не нравится.

– Тогда мы ему в оральный кабинет под видом практикантки Моники подсылаем своего человека, – не унимался Карпыч, несмотря на удары папиной ноги под столом, – и в самый ответственный и приятный для Президента момент – бац – оглоблей по темечку! И конец войне!

– Не знаю, как оглоблей по темечку, – вступил в разговор Папа, – но если оглобля хорошая, качественная, из дуба, допустим, то ей можно и ракету запустить.

– Какую ракету? – насторожился Саботаж. – Откуда у вас ракета взялась?

– Да любую! – отрезал Папа. – Какая есть под рукой, её и можно запустить. Хоть ядерная, хоть простая… При помощи хорошей оглобли… Неизвестно, правда, куда она полетит потом… Хотя нашего тут уже почти нет ничего – всё приватизировано… Значит, всё равно к вам полетит.

– А откуда ракета взялась? – заволновался советник. – Бо́льшую часть ваших ракет мы уже утилизировали, а те, что на вооружении пока остались – под строгим нашим контролем. Не может никаких таких ракет быть! Тем более ядерных!

– Не знаю, что у вас там учтено, а у прапорщика Задолбайло на даче я пару ракет сам видел. У него как раз ядерные… Я немного в них разбираюсь…

– Какая Задолбайка? – Саботаж в возмущении всплеснул руками. – Какой прапорщик? Откуда у него ракеты? Какие ракеты?

– Одна, по-моему, «Сатана», – припоминая, спокойно заговорил Папа, – а вторая… «Булава», кажется… – он задумался, – точно – «Булава»! Вспомнил! – радостно констатировал Папа. – И обе с ядерными боеголовками.

– Я не могу так работать! – в ужасе вскрикнул советник. – Папа! Вы не шутите опять? Откуда у этой… Как его?! Задолбайки этой, две ракеты? Да ещё на даче. Мы же всё уничтожили!

– Как откуда? Он же прапорщик. А у прапорщиков всё есть. Служил Задолбайло в ракетной части, недалеко от нашего города… Там рядом наши дачи… Ну и когда началось это сокращение, разоружение, он и отвёз себе на дачу парочку разных: «Пущай будут разные! – говорит. – Авось пригодятся когда-нибудь. Кормить их не надо. А то, что большие и тяжелые, – хорошая вещь должна быть тяжелой!» Задолбайло мужик запасливый. Он и навесик над ними построил от дождя…

– Как же это? Ведь учёт строгий. Контроль! – Саботаж разволновался не на шутку. – Они же огромные. Их же на «Жигулях» не привёзешь. И места много надо!

– Да какой там учёт? – подключился Карпыч. – Пришла директива утилизировать ракеты. Такой бардак начался… Были бы они маленькие – все бы по домам растащили… А Задолбайло за доставку на дачу десять литров спирта отдал. Привезли, сгрузили аккуратно… У нас за спирт всё качественно делают. Прокладки положили… А насчёт места? Участки дачные нам большие давали, не мешают ему ракеты… Я вот у ракетчиков тоже разжился кое-чем! Их часть совсем рядом с дачами…

– Как? – воскликнул с удивлением советник. – И у тебя на даче ракета стоит?

– Да нет! Зачем мне ракета? Я же не прапорщик… Нужно было на даче туалет сделать, вот и пошёл к командиру части, я его знал очень хорошо, попросил фанеры для туалета… А он говорит: «Нет у меня фанеры, Карпыч, могу обтекатель ракетный предложить… Он хоть и старый уже, списанный, но сортир из него хороший получится!»

– Как это из обтекателя можно туалет сделать? – удивился Саботаж. – Он же титановый.

– Туалет как раз отличный получился. Просторный! Он же таким домиком, уже готовым… Дверь сразу в части вырезали и петли прикрепили… Только забыли дырку под провод электрический просверлить, темновато немного, а сам я не могу – очень хороший металл. С титаном проблема вышла… Когда разрешили ворованные цветные металлы сдавать, пришлось жене масляной краской его разрисовывать… Под деревянный раскрасила… Пока стоит, не упёрли…

– Карпыч, я вот забыл, «Тополь» своему зятю тоже Задолбайко подогнал? – подыграл Карпычу Папа.

– Да. У зятя Задолбайкинского на даче стоит. Только они его не из-за ракеты брали, их, в основном, тягач интересовал огород пахать. А из пусковой установки Задолбайло хотел как-то баню сделать… Он мне долго объяснял как, но я так и не понял ничего: «Козлы вы штатские! – говорит. – Не пользуетесь моментом. Я с «Тополя» ракету сниму, пусть в огороде валяется, может, потом в металлолом сдам, пусковую установку отделю от тягача… Из установки баню сделаю, а тягач вместо трактора! Всё не покупать…». Хохлы – практичный народ!

Саботаж слушал все эти рассказы и воспоминания, как в бреду. Он представлял себе дачные участки… И на каждом из них стояло по одной или нескольку ракет. И на каждой сидело по Задолбайке. Всё вокруг было в дачах, ракетах и Задолбайках! «Нет! – подумал он, освобождаясь от ужасного видения. – Это невозможно! Мы ликвидировали все ракеты!»

– Нет! – выпалил он вслух. – Это невозможно!

– По-моему тоже невозможно! – отозвался Карпыч. – Как же можно из пусковой установки баню сделать? Да проще сруб обычный поставить! – он ухмыльнулся. – У него ничего и не получилось…

– Почему? – поинтересовался Папа.

– Да не смогли они ракету снять с тягача. Два крана пригоняли. Так и стоит этот «Тополь» на огороде в полной боевой готовности, только солярку с него уже слили. Там теперь детишки в войну играют.

– Где находится этот огород? – выдавил из себя иностранный советник. – Необходимо принять срочные меры по ликвидации этого огорода. Немедленно!

– Что же это у вас, чуть что – и сразу ликвидация? – спросил Карпыч.

– Огород этот найти довольно просто: около нашего города стояла войсковая ракетная часть, там и огороды недалеко… Но бесполезно даже ехать туда… – сказал Папа.

– Почему??? – взбесился Саботаж. – Я немедленно отдам приказ Задолбайку эту – арестовать, ракеты – ликвидировать!

– Не в этом дело, – ответил Папа, – как Вы не понимаете? Ну арестуете Вы Задолбайло, увезёте ракеты с огорода… И что? Он один такой в армии служил? У нас, знаете, сколько в армии прапорщиков было?

– И у каждого прапорщика ракета? – в ужасе пролепетал Саботаж.

– Думаю, что не у всех, но многие имеют! – констатировал Папа. – А запускать их с огорода надо так: берёшь кувалду хорошую и сильно бьёшь по капсюлю. И сразу бежать прочь!.. А то может топливом ракетным забрызгать при старте… Отбежал и считаешь, как в кино показывают: три секунды – полёт нормальный, десять секунд – полёт нормальный, двадцать секунд… Нет! Дальше можно не считать, уже не видно будет её. Потом закуриваешь, идёшь к телевизору и смотришь последние известия – там скажут, как полёт прошёл, где приземлилась…

– Понятно… – задумчиво проговорил советник. – Только не ясно про оглоблю…

– А что не ясно? – опять встрял Карпыч. – Если нет кувалды под рукой, можно по капсюлю и оглоблей стукнуть. Только хорошей, дубовой!

– Теперь понятно всё! – в ужасе заключил Саботаж. – На этом я занятие заканчиваю, если у вас нет вопросов… Пойду срочно свяжусь с руководством.

– Спасибо тебе, Саботаж! – улыбнулся Михаил Потапович. – У нас тоже вопросов больше нет. Вы очень хорошо объясняете.

Господин советник быстро собрал свои бумаги и, попрощавшись, убежал. Папа задумался и пнул под столом Карпыча ногой.

– Больно ведь! – воскликнул Карпыч. – Ты что дерёшься, нет ведь никого.

– А что ты устраиваешь скандалы? Надо было тебе с этим Президентом влезать? Договаривались же. Вдруг он Шулеру нажалуется?

– Нет, Миш! Он так с ракетами перепугался, ему теперь ни до чего.

Глава 12. Шло время

Шло время. Михаил Потапович полностью освоился у Карпыча. Они купили ещё одну кровать для Папы. В комнате стало совсем тесно, но друг другу они не мешали… Поскольку жили они рядом с рекой, летом иногда отправлялись купаться и загорать. По выходным Папа обязательно ходил в церковь на службу. Карпыч в это время ковырялся со своим Мерседесом. Он снимал неподалеку гараж. Машину называл то «Мерин», то «моя девочка». Хотя она была изрядно потрёпана, но вид имела вполне приличный и достойный – Карпыч не экономил, запчасти покупал только фирменные. Поскольку зарплаты у них были приличные, Карпыч собирался со временем выкупить этот гараж. А Папа подумывал собрать денег на маленькую, как у Карпыча, квартирку: подрастут внуки, приедут в столицу учиться, будет где жить. Но основное время занимала работа. Они понемногу втягивались в кремлёвскую жизнь: ходили на занятия, осваивались, приняли присягу и с ужасом смотрели и изучали происходящее вокруг… Реформы шли полным ходом: страна стремительно скатывалась в пропасть! Папу иногда привлекали к непосредственной работе двойника. Выступая на митингах или по телевидению, краснея и стесняясь, он публично врал: «Нам будет трудно, но этот период не будет длинным! Речь идёт о 6–8 месяцах! Какое-то начало стабилизации, панимашь, может быть к концу года, а в дальнейшем – улучшение жизни людей. Я в этом убеждён!» Это враньё было для него самым тяжёлым испытанием: врать – стыдно! Хорошо ещё, что под гримом не видно красного от стыда лица. Карпыч, как мог, поддерживал его: «Миша, держись! Придёт время – поквитаемся с этими гнидами!» Выступать перед телекамерой оказалось проще. Телекамера – это не глаза живых людей – говори, что хочешь: «В первом квартале будущего года начнётся, панимашь, финансовая и экономическая стабилизация. Я уверен, что следующий год, панимашь, будет годом переломным, годом стабилизации, поскольку уже три месяца идёт снижение уровня инфляции и производство, панимашь, становится на ноги!» Один раз во фразе «В прогнозах могут быть ошибки, но это ошибки не на годы – на месяцы», он забыл вставить слово «панимашь», что вызвало неудовольствие Шулера.

Настоящий же Папа в это время или пил, или лечился, или совмещал всё это. Хотя пил он всегда, и в больнице, и на отдыхе. Запретить это ему никто не мог. Чем ближе ученики узнавали жизнь Кремля, тем больше удивлялись… Президент был настоящим алкашом! Таких сейчас можно встретить около любого магазина: опухших, грязных, опустившихся… Если бы не постоянная медицинская помощь, не забота челяди и охраны, он бы так и валялся облеванный и обделавшийся где-нибудь в углу кремлёвского коридора или у себя в кабинете под столом. Но каждый вечер его отвозили домой в семью… А утром, побывав в руках врачей, он приезжал опять в Кремль, наливал стаканчик… И всё повторялось снова… Его совсем не тяготило, где он находится – у себя в кабинете или на официальном приёме у Президента иностранной державы. Ещё не будучи Президентом, когда его только начали возить на смотрины за океан к новым хозяевам, он уже ничего не стеснялся: мог, выйдя из самолёта, перед встречавшей его делегацией отойти чуть в сторону и помочиться на колесо, напиться на официальном приёме и заснуть прямо за столом, бегать ночью по гостинице в одних трусах и орать дурным голосом. Все эти события тщательно утаивались от общественности, а если что и проникало в прессу, вызывало резкий протест у населения, которое обожало своего нового лидера. Народ любил его всем сердцем и безгранично верил! Постоянно ходили слухи, что его хотят уничтожить, расправиться с ним… Падение пьяного Президента в переплюй-речку с мосточка было воспринято народом, как жестокое покушение на его жизнь! Ученики, знавшие кремлёвскую кухню изнутри, не очень понимали, за что его так любит народ. Они даже специально интересовались у Шулера: «Неужели наш народ такой глупый? Неужели не видит, что происходит?» И, действительно, то, что происходило со страной, кроме как злым умыслом объяснить было нельзя. Швайник своими реформами рубил народ под корень. Каждый день люди узнавали, что они опять чего-то лишены: у них отняли и обесценили сбережения, которые собирались по крохам десятками лет; их лишили работы, зарплаты стали символическими… Швайник справился и с дефицитом, и с очередями, которые так раздражали в советское время, приняв закон «О свободе торговли». Ещё несколько лет назад это называлось спекуляцией и грозило уголовным наказанием. Хайдар не соврал: и дефицит, и очереди исчезли достаточно быстро. Но после того, как цены выросли в десятки раз, никто ничего купить уже не мог! Люди ходили вокруг роскошных витрин и облизывались… Неужели народ не понимал, что происходит? Конечно понимал, но готов был терпеть и, затянув ремни, переживать эту беду. Тем более что народу постоянно обещали, что всё это очень быстро закончится. После десятков лет коммунистического режима люди жаждали перемен. Верили и готовы были идти на жертвы ради свободы: поголодаем, потерпим, подтянем ремни… Любил народ своего вождя. Шулер внимательно отнёсся к просьбе учеников и подробно всё объяснил:

– Читайте План, ребята. Его не дураки писали. Главное для политика – имидж! Надо пообещать основной массе населения то, чего она хочет. Когда пройдут выборы, уже не спросишь, почему не выполняешь свои обещания. Поздно. А что хочет советский человек, какие у него претензии к власти? Не так уж много он и хочет: приличной зарплаты, много хороших товаров в магазинах, приличное жильё, а главное – справедливости! Вот чего всегда хотел русский человек – справедливости. Ноу проблем! Надо немедленно всё это пообещать. Помните, что Ёлкин обещал народу? Как раз это всё и обещал в полном соответствии с Планом. А главное, обещал справедливость. Отменить навсегда все привилегии зажравшейся коммунистической верхушки: спецпайки, спецобслуживание, дачи, машины, высокие зарплаты! Это то, что и хотел услышать народ. Необходимо найти врага и обвинить его во всех народных бедах. Кто виноват в убогой жизни населения? Ответ ясен – партноменклатура! Она и есть главный враг!

– Извините, – вступил Папа, – так ведь всё демократическое руководство страны сегодня как раз из этой самой номенклатуры. Коммунистам и не снились такие привилегии, которые есть сегодня у демократов. Это и не привилегии – просто всё растащили…

– Это неважно. Теперь же они демократы. Главное – имидж! Вы думаете, что Ёлкину хотелось ходить по магазинам, критиковать, устраивать скандалы, общаться с народом? Конечно нет. Приходилось пинками его подбадривать. В трамвай, вообще, отказался заходить: «Не полезу, панимашь, в трамвай! Сто лет не ездил!» Еле запихали его туда. За одну остановку до той, где телекамера стояла. Зато, какой народный подъём, когда все увидели вождя на улицах, в обычном магазине, в трамвае. Да ещё критикующего власть и её привилегии. За такого человека любой хоть в огонь пойдёт. Имидж!

– Пардонтий! Так становится всё хуже и хуже жить… Это же видно всем. Что же люди это терпят? – возмутился Карпыч.

– Вот такие терпеливые люди. И доверчивые… Верят сказочникам. Говорят им: «Подождите ещё немного», – они и ждут, – Шулер задумался. – Хороший у вас народ… Но не демократы! – он опять задумался, – точно, не демократы. К сожалению…

– И ещё, я к нему присмотрелся: он же настоящий алкоголик! Убеждённый алкаш. Ни дня без стакана. Если его из Кремля выпустить зимой – будет по коллекторам ночевать, бомжевать, – сказал Папа.

В кабинет зашёл лечащий врач Президента. У него было тревожное, озабоченное лицо. Он доложил:

– Господин Шулер, я вынужден госпитализировать Президента!

– Что? Опять белая горячка?

– Всё вместе! – ответил врач. – У него замедляется речь, отнимаются руки и ноги… Это достаточно тревожные признаки.

Шулер разрешил госпитализацию, и врач ушёл.

– Мой приятель Ферзь обычно говорил: «Поздравьте меня – я вышел!» Мы его спрашивали, куда он вышел? «Не куда, а откуда – из запоя!» Я всегда удивлялся, как можно столько пить, каждый день. «Главное, Карпыч, втянуться… Потихоньку: недельку, другую… Пока организм перестроится и родственники привыкнут…». Хотя Ферзь пил грамотно. Сколько не выпьет – только глаза стекленеют, и спина выпрямляется!

– Раньше Ёлкин был человеком зависимым, – продолжил Шулер, – столько пить не мог – сразу бы выкинули. А сейчас он царь – пьёт, сколько влезет. И никто ему не может слова сказать, даже я, сразу драться лезет!

– Пардонтий! У нас это состояние называется «перенедопитие».

Шулер поднял глаза на Карпыча, попытался сообразить, осмыслить, что тот сказал и завис. Шулер напоминал слабенький комп, который пытается решить теорему Ферма. Минуты через три он спросил:

– Ху из ит?

– Что, ху? Пардонтий.

– Нет! Это… Перпитнедоит? Там есть какие-то взаимозапрещающие сочетания.

– Как раз всё очень логично. Перенедопил – это, когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Хочется ещё выпить, но уже не можешь физически. Если только кто поможет клизмой… Но это аморально. Издеваться над бесчувственным телом!

– Это очень сложно. Надо записать и подумать вечером… Новое слово…

– У нас много разных слов. Очень богатый язык. Вот, допустим, делать что-то с подвыподвертом. Это, кажется, спортивный термин. Но в народе при помощи его определяется состояние человека: пил он или нет. Повторите, пожалуйста: «С подвыподвертом!»

– С подвыпердом… – медленно произнес Шулер.

– По нашей квалификации Вы пьяны!

– Что Вы?! – испугался Шулер. – После пельменной я в рот спиртного не брал.

– То, что Вы произнесли, обозначает совсем другое действие…

– Ладно, сейчас не время для лингвистических упражнений! – смутился Шулер, но оба новых слова записал. – Вернёмся к вашим вопросам… Страна у Ёлкина, а Ёлкин – пьяница! Но это и предусмотрено Планом. Не скрою, в этой ситуации очень много минусов, но плюсов больше. Ёлкин – это наш большой бонус! Он производит впечатление неуправляемого человека, хотя легко управляем и предсказуем. Большими достоинствами, сыгравшими решающую роль в его назначении на эту должность, являются: огромное самолюбие и властолюбие, приверженность к алкоголю, хамство, способность предавать близких людей. Такой экземпляр встречается редко! Мы его долго подбирали…

– Какие изумительные качества! – съязвил Папа. – Очень достойный человек.

– Пардонтий! Недавно, кажется в Марокко, умер Король. Его место занял сын. Когда он принимал присягу, все целовали ему руку: члены Правительства, вельможи, чиновники… Надо и у нас такое ввести, чтобы Президенту все руку целовали.

– Почему ты решил, – ухмыльнулся Шулер, – что ему руку не целуют? Ещё как целуют и не только руку. Нет такого олигарха, чиновника, депутата, губернатора, который при случае… – Шулер закашлялся, – еще как целуют – Королю Марокко и не снилось… Продолжим. Чтобы вы поняли, как удобен Ёлкин, приведу пример: подписание любых бумаг и указов происходит в течение часа с момента прибытия Президента в Кремль. В это время можно, например, подписать указ «О четвертовании предателя Ёлкина на лобном месте в Москве!»

– Пардонтий! Как это?

– Зачем ты хороший язык коверкаешь? Надо говорить: «Пардонтий!» Тьфу! «Пардон!»

– У меня сибирский акцент… – пояснил Карпыч, скромно потупив глаза.

– Первым делом по приезде на работу он опохмеляется… И в течение часа пребывает в изумительном состоянии реализованного похмелья… – похоже, что Шулер в этом тоже неплохо разбирался. – В это время он добр, великодушен и щедр: подписывает всё. Потом опять надирается, и тогда к нему не подходи… Или другой пример: достаточно пару раз ему сказать: «Как Вы были правы по поводу Хайдара. Какой изумительный экономист. Какой прекрасный человек. Если так и дальше пойдёт, он сможет стать Вашим преемником». Этого достаточно: пара дней – и нет Швайника. Уволен. Это и называется – управляемость. Если бы не ненавистный запах перегара, работать с ним было бы легко!

На этом беседа была закончена. Ученики материал усвоили, а учитель пошёл искать в словаре новые слова.

Шло время… Страна всё глубже погружалась в пучину небытия. Приглядываясь к людям, которые вершили судьбы страны, ученики не переставали удивляться: до чего же новые хозяева ненавидели свою родину. Не просто разворовывали и грабили её, они налетели на страну, как стая воронья, уничтожая всё на своём пути, пытаясь ухватить куски пожирнее и быстрее оттащить их в сторону, пока не отобрали другие. В основном это были друзья, товарищи и сослуживцы первых лиц государства: Хайдара, Рыжпейса, Бурдалиса… Как правило, со стажем партийно-комсомольской работы: инструкторы райкомов и горкомов партии и комсомола, среднее и младшее звено каких-то малоизвестных НИИ. Необразованные и малограмотные, нахватавшиеся терминов из модных книжек по экономике и воспитанные различными западными радиостанциями, они считали себя чуть ли не диссидентами, сразу забыв, что вышли из ленинского комсомола, которому совсем недавно верно служили, клеймя на собраниях отщепенцев. Работать и созидать они не умели, но сразу научились воровать и грабить. Их алчность и жадность не знала границ! Родину они презрительно называли «эта страна…». Такие алчные разрушители как раз и были нужны Шулеру. Он мог назначить какого-нибудь среднего научного сотрудника НИИ Заборостроения, которому раньше не на каждом партсобрании давали выступать, министром, или даже вице-премьером. Убедившись предварительно, что он глуп, жаден и готов за деньги торговать своей родиной, Шулер его немедленно утверждал. Правда, менял их он тоже очень быстро: присяга, назначение, укус от пирога – и вон! Иди, делай бизнес. Приходили они, эти бойцы-ликвидаторы России, в рваных грязных ботинках и несвежих мятых рубашках, а уходили в дорогущих костюмах, отдавая Шулеру честь… А откусывать было от чего: Рыжпейс постоянно подбрасывал угольку в топку приватизации… Хайдар вычитал в какой-то старой книжке по экономике, что это называется: «Формирование класса собственников». Формирование проходило на первой космической скорости путём раздачи бойцам-ликвидаторам лучших предприятий страны в собственность за символические деньги. План, как сказали бы в старое советское время, выполнялся с опережением. Класс собственников вылетел из кремлёвского гнезда и начал активно оперяться: сразу начался обвальный вывоз денег за рубеж. Смертность и обнищание населения стремительно увеличивались пропорционально этому вывозу. Медленно, почти незаметно стали появляться олигархи – особый класс очень богатых людей, у которых полностью отсутствовали понятия о чести, совести, порядочности и доброте. Откликались они только на одно слово: «деньги». Это был и ум, и честь, и совесть этих людей! Шулер ликовал. Чувствовалась скорая раздача орденов и присвоение внеочередных званий.

Швайника с должности фёст-министра убрали. «Погапонил поросёнок, и хватит!» – сказал Карпыч, узнав о снятии Швайника. Хайдар надоел Шулеру да и всему правительству своим непонятным экономическим языком и плотоядным причмокиванием. Президент от него начал вздрагивать и сильнее пить. После доклада, к примеру, про делистинг в свете снижения цен на молочных поросят, Президент долго молчал, но к вечеру напивался сильнее обычного. Шулер создал для Швайника специальный Институт по изучению чего-то умного и убрал из Кремля. «Шпиён на пенсию не выходит! – говорил он, – Пусть поработает на благо демократии». На место Хайдара поставили большого, грузного мужчину со странной фамилией Чернохарин, что, однако, не помешало ему в своё время проскакать от горкома партии в провинции до ЦК КПСС. Все говорили, что он хороший производственник, даже успел поработать директором на каком-то газовом заводе. В отличие от Швайника экономических терминов он не знал, зато хорошо играл на гармошке и в совершенстве владел просторечным языком. Как ни странно, все завлабы и средние научные сотрудники, составлявшие Правительство и давно не слышавшие живого языка, сразу его поняли. Не понимал его только народ, с которым он общался при помощи телевидения. Пытался Чернохарин строить фразы из междометий, но это не получалось. А получались какие то фразы-недоумки, впрочем, иногда очень смешные. Когда Шулер знакомил его с учениками, Чернохарин, пожав им руки, сказал: «Я, хм… Кхе… В этом ракурсе понимания вопроса… Поддерживаю, кхе… Рад, стараться!» Карпыч, поняв сложную ситуацию, как обычно, привёл пример: «Когда я работал на стройке, получили мы подряд. Надо было вырыть котлован… Подогнали экскаватор, и к нему подъезжают самосвалы под погрузку. Подъехал один, встал. Экскаваторщик, видимо, пьяный, не рассчитал и кинул ему пару лишних ковшей грунта: у самосвала чуть колёса не поотскакивали. Водитель высовывается в окно и кричит экскаваторщику (заменяю всем знакомое слово из трех букв более мягким, цензурным): «Нахрена дохрена нахреначил?! Схреначивай нахрен!» Видите как? Фразой на базе одного нецензурного слова, отобразил сложный производственный процесс. Ответ, правда, был ожидаемый: «Ухреначивай нахрен!» Чернохарин хотел что-то на это ответить, но так и не собрался. Хотя на реформах новое назначение никак не сказывалось: бюджет разворовывался, народ нищал… Вице-премьеры изобрели новый способ утайки хищений из бюджета, не предусмотренный в Плане демократическими учёными. Но Шулер его одобрил. Все особо циничные и наглые воровские сделки по разграблению бюджета засекречивались. Очень простой и дешёвый способ. Украл, допустим, из казны алмазы, которые страна несколько лет добывала, и поставил гриф: «Совершенно секретно!»

Верховный совет, как и говорил Шулер, был распущен. Правда, для этого пришлось вызывать из области танки: никак не хотели депутаты отдавать власть. Но после танкового обстрела пришлось. «Жадные, алчные политики!» – говорил про них Шулер. После победы стали активно формировать государственную Думку – законодательный орган. Отбор депутатов и сенаторов был очень строгий. Шулер лично беседовал с каждым.

Рыжпейса, успешно проведшего операцию «Приватизация», наградили орденом «За заслуги перед демократией» и повысили в звании. Шулер был очень доволен. Ведь это не только выполнение Плана: от каждой сделки они с Рыжпейсом имели бешеный процент. В соответствии с Планом было создано министерство по распродаже государственного имущества, руководить которым был поставлен друг и приближенный Рыжпейса – Адольф Кохтлер. Рыжпейс получил более ответственную должность вице-премьера, но приватизацию всё равно курировал: не в его правилах было упускать плывущие в руки прибыли. Адольф был очень шустрый мальчишка, патологически любил деньги и также рьяно ненавидел Россию. Вступив в должность, он первым делом изложил свою позицию в прессе о развитии страны: «В мировом хозяйстве для неё нет места, не нужен её алюминий, её нефть. Россия только мешает, она цены обваливает со своим демпингом. Поэтому, я думаю, что участь печальна, безусловно… Россия никому не нужна… Какие гигантские ресурсы имеет Россия? Этот миф я хочу развенчать, наконец. Нефть? Существенно теплее и дешевле её добывать в Персидском заливе. Никель в Канаде добывают, алюминий – в Америке, уголь – в Австралии, лес – в Бразилии. Я не понимаю, чего такого особого в России? Многострадальный народ страдает по собственной вине. Их никто не оккупировал, их никто не покорял, их никто не загонял в тюрьмы. Они сами на себя стучали, сами сажали в тюрьму и сами себя расстреливали. Поэтому этот народ по заслугам пожинает то, что он плодил».

Даже Шулер на очередном заседании не преминул сделать ему замечание:

– Адольф, так нельзя! Я понимаю, что План ты выучил назубок, но не нужно цитировать его положения всенародно. Ты же подписку давал и принимал присягу. Нужно помягче и без фамилий! То есть без упоминания стран.

Но не такой был Адольф, чтобы промолчать. Он открыто посмотрел в глаза Шулеру и громко сказал:

– Ваш План – говно! И советник Вореншток, специалист по проведению приватизации – тоже говно! Ему бы детские сады и ясли приватизировать…

– Что ты сказал, ворюга? – взбеленился Шулер. – Это наш План говно? Повтори! – участники совещания замерли. – Полковник Вореншток говно?!

– Да, – вступился за Кохтлера авторитетный Рыжпейс, – полковник Вореншток – говно! Он абсолютно не разбирается в вопросах приватизации и уже второй месяц блокирует наши предложения по залоговым аукционам. Трусливый бюрократ.

Карпыч, который тоже присутствовал на заседании вместе с Папой, ввернул:

– Представляете! Встречаю я как-то его в коридоре, Воренштока этого, полковника, и спрашиваю: «Знаете ли Вы, господин полковник, почему коровы ходят блинами, а овцы катушками?» Он долго думал и ответил, что не знает. После чего я ему резонно ответил, что он даже в говне не разбирается, а берётся решать такие важные вопросы, как приватизация!

– Вот-вот! – подхватил Адольф. – В Плане не предусмотрены залоговые аукционы, но это не значит, что их не нужно проводить!..

Шулер задумался.

– Вореншток докладывал мне об аукционах, и мы пришли к выводу, что это очень рискованно. Есть риск спровоцировать общественное мнение даже в демократических странах… Если приватизацию и ваучеризацию можно как-то объяснить и оправдать, то с аукционами так не получится. Это не аукционы – просто грабёж. Доложите ещё раз коротко, может я что-то не понял.

– Приватизация идёт полным ходом! – начал Рыжпейс. – За день мы успеваем передать в собственность нашим людям десятки крупных предприятий, не говоря уже о мелких.

– Вы тщательно отслеживаете стоимость продажи и личности приватизаторов? – уточнил Шулер.

– Тщательно? Под микроскопом смотрим. Только на преданных нашему делу людей. Только на единоверцев! – Рыжпейс закашлялся. – В смысле, единопланцев. И, конечно, за копейки… Я знаю, что в бюджет не должно поступать денег. Это главнейшее положение Плана. Но беда заключается в том, что чем крупнее предприятие, тем сложнее его приватизировать. И дольше. Возникает вопрос: как можно быстро и бесплатно передать в собственность такие предприятия, как «Сибирьнефть» или город-завод «Никельнорильск»? По старой схеме мы будем их выкупать десятки лет. И бесплатно не получится.

– Хорошо, что вы с Адольфом предлагаете?

– Денег в бюджете нет, и людям будет понятно, что государство привлечёт туда деньги из коммерческого банка.

– Это понятно. Но учти, бюджет не должен пострадать. Ни копейки не должно попасть в бюджет.

– Даже скучно как-то! – заметил, зевая, Карпыч. – Никто не хрюкает…