Цугцванг. Сценарий фильма

Совпадение имен и событий фильма с реальными именами и событиями являются случайными.

Zugzwang (нем.) «требование хода» – положение в шахматной партии, когда игрок вынужден делать заведомо невыгодный ход.

1 СЕРИЯ

2016

На пленника с шумом выплескивается ведро воды. Пустырь посреди городских развалин. По периметру растянута кольцами «спираль Бруно». Въезд на пустырь, самодельный шлагбаум, часовой в чалме. На выезде пикап с минометом в кузове. Во дворе несколько боевиков с автоматами, лица прикрыты пестрыми шарфами. Пара глиняных сараев, дощатый навес. Под навесом группа разношерстных мужчин в штатском. Посреди двора недвижно лежит пленник в армейских брюках и мокрой насквозь тельняшке. Рядом грязный халат. На заднем плане ржавая цистерна, араб вешает на кран пустое ведро. Над пленником стоят двое мужчин. Бородатый командир в форме боевика, с ним разговаривает мужчина (лет 50) в европейском костюме, на голове клетчатая куфия под ободком, темные очки. Далее на усыпанной битым камнем площадке виден армейский вертолет с белой звездой в круге и обозначением USS. Они разговаривают по-английски (закадровый перевод).

– Видите, сэр? Даже не шевелится. Русский пограничник.

– Как его взяли?

– Чалму надел, халат арабский, а снизу штаны армейские. Его узнал один из туристов, – бородач кивает в сторону навеса. – Лазутчик! Стоит за ограждением, глазеет. Тут бродяг много шатается. Дезертиры, беженцы. А этот стоит, на вопросы не отвечает, хотел уйти. Его по-русски окликнули.

– Кто окликнул?

– Вон тот, рыжий который, – бородач кивает на навес. – Земляк, наверно. Этот побежал, скрылся в развалинах, обложили. Двух подстрелил! Диверсант тренированный. Из пустыни пробрался, арсенал имел. Пришлось гранатометом ударить. Почти мертвый. Как прибыл, зачем? Не допросить, без документов. Мистер Джонсон! Разрешите? Голову отрезать. Новобранцам наука?

– Ты идиот, Юзеф. Эсминец на рейде. Надо было беженцев на него выгнать. Или туристов, они без оружия. Русские по гражданским лицам не стреляют, тем более по землякам.

– Виноват, сэр. Не догадался.

Джонсон разглядывает пленника.

– Как считаешь. Есть шансы?

– Сэр, – Юзеф качает головой. – Ноль процентов.

Джонсон поворачивается к навесу.

– Туристы эти. Давно здесь?

– Прямо из аэропорта. Как вы просили, я сразу сообщил.

– Я не просил, Юзеф. Из какого региона?

– Как приказывали! Уральский регион. Сейчас посмотрим, – бородач поправляет фуражку, открывает потрепанную тетрадь. – Вот, по списку. Системный администратор, программист. Электрик с допуском, инженер есть. Водитель трейлеров, сразу на бензовоз пойдет. Возраст от двадцати до сорока лет. Выбирайте, сэр! В основном бегут от проблем. Кредиты, личная жизнь, долги. Кто вам нужен?

Джонсон снимает очки, подходит к навесу, осматривает группу.

– Пилоты есть? – спрашивает он на чистом русском. – Подрывники, саперы? Профессионалы.

Туристы переглядываются, пожимают плечами. Джонсон надевает очки, указывает на пленника, лежащего посреди двора.

– Этого парня кто знает? Два шага вперед.

– Бегом! – командир прикрикивает. – Ты, рыжий!

Белобрысый крепыш в пестрой футболке выходит из-под навеса.

– Я знаю.

– Как зовут? – спрашивает Джонсон.

– Рядовой Филимонов!

– Да не тебя, мудак, – ругается Юзеф с акцентом. – Этого парня! Платоном зовут, да? Ты кричал.

– Так точно. Платон Ермаков!

– Ермаков? – Джонсон отводит Филимонова к лежащему среди двора пленнику. – Не обознался, точно он?

– Так точно, – Филимонов мнется. – Мы в одном дворе жили, в школе учились, в футбол играли. Он в институт поступил, уехал куда-то. А я так. Срочную отслужил, решил завербоваться. Тенгиз говорит, тут хорошие деньги зарабатывают.

– Тенгиз. Это кто такой?

– Авторитетный чувак. Бандит вообще-то, – Филимонов беспокойно оглядывается. – Тенгиз Тагиров. Ночной клуб держит, посоветовал в Сирию ехать. Я денег должен, он сказал, здесь хорошие деньги дают. Правда? Двадцать тысяч. Я понимаю, что не в рублях. Меня устраивает.

– Ночной клуб. Как называется?

– Алиби паб. Тенгиз вопросы решает. Я к нему обратился, сказал, готов отработать. Тенгиз сказал, в Сирии заработаешь, потом отдашь. Вот, приехал.

– Вы тут все из одного города? – Джонсон смотрит под навес.

– Не могу знать. Разговаривать запретили. Нас в Турции собрали, в аэропорту. – Филимонов заглядывает в непроницаемые очки. – Скажите. Документы, телефон, потом вернут?.. Смотрю, Платон за проволокой стоит, в халате. Наверно, дезертировал. А кормят здесь нормально?

Джонсон достает пистолет, передергивает затвор.

– Хорошо кормят, Филимонов. Домой позвонить разрешу, маму успокоить. Только заслужить надо. Значит, Тенгиз посоветовал ехать? Людей убивать за деньги. Вот тебе ствол. Убьешь Платона? Он твой друг, земляк. Будет тебе питание, деньги, телефон, а мне нужен надежный парень. Платон все равно умрет. Убьешь друга?

– Почему друг, – парень в сомнении смотрит на пистолет. – Мы знакомы просто.

– Хорошо. Под навесом выбирай любого, кого не знаешь. Если сюда приехал, по-другому нельзя. Решайся. Возьму в серьезную команду. Раззвонил дома, что поехал в Сирию?

– Нет, что вы. Никто не знает. Только Тенгиз. Он предупредил. Секретность, я понимаю.

– Видишь, как бывает. Платона встретил. Долги надо отдавать! Решайся.

– Причем тут Платон, – парень смотрит на раненого. – Я должен Тенгизу.

– Тогда почему его не убил, сюда приехал. Платона окликнул, он разведчик. Ты его выдал. Ему умирать под пытками, голову отрежут. Завершай дело, Филимонов! Докажи, что серьезный парень. Тогда будем работать. Ты приехал людей убивать, незнакомых, у них тоже есть друзья, родители. Будешь стрелять или нет?

– Буду! – парень протягивает руку за пистолетом.

Тут же раздается выстрел. Филимонов падает, раскинув руки и ноги, удивленно смотрит в небо. Из пестрой футболки на груди бьет алый родничок, пятно расплывается по узорам. Боевики вскидывают автоматы, собака лает. Подбегает бородатый Юзеф, придерживает фуражку рукой.

– Что случилось, сэр?

Джонсон прячет пистолет, достает бумажник, вынимает пачку купюр.

– Это плата за двоих. В вертолете носилки! Грузите раненного, аккуратней.

– Сэр? – Юзеф прячет деньги в карман. – Он же дохлый. Зачем он вам?

– Бегом за носилками! И аптечку принеси.

Юзеф кричит по-арабски, боевики бегут к вертолету. Джонсон подходит к пленнику, присаживается на корточки, пальцем щупает артерию на шее. Юзеф приносит ящик с крестом, ставит под рукой.

– Потерпи, сынок. Анестезию сделаем, сам поставлю, – Джонсон откидывает крышку, достает тюбик, зубами срывает колпачок, вкалывает раненому в плечо. Тот разлепляет глаза, шевелит разбитыми губами, смотрит на Джонсона, блаженно улыбается.

– Папа.

Глаза раненного закрываются. Арабы перемещают пленника на носилки, несут к вертолету. Джонсон поправляет очки, смотрит на погрузку. Юзеф уносит аптечку, возвращается.

– Где твоя тетрадь? Быстро. Быстро! – Джонсон крутит пальцем над головой, подавая знак пилоту. Лопасти начинают вращаться. Юзеф протягивает раскрытую тетрадь. Мельком глянув, Джонсон вырывает последнюю страницу, сворачивает, убирает в карман, говорит по-английски.

– Забудь про этого парня, Юзеф. Совсем забудь! Этих туристов распределить в разные группы. Иначе прилечу, и отрежу голову. Сам отрежу! Тебе лично. Ты меня понял, Юзеф?

– Так точно, сэр! Уже забыл.

– Тогда прощай.

– Сэр, разрешите… Что он сделал?

Джонсон поднимается в вертолет, поворачивается, смотрит поверх Юзефа. Боевики волокут за ноги труп Филимонова, подхватывают с двух сторон, качнув, забрасывают в кузов пикапа. Крупным планом лицо Джонсона в темных очках. Седые виски, мелкие шрамы на скулах.

– Нельзя предавать друзей, Юзеф! – кричит он. – Их мало. Иногда вообще нет. Пошел! Go!

Дверь задвигается. Вертолет, заложив вираж, уходит на крутом крене.

•

Черная кошка сидит на столе, наблюдает за хозяйкой. Марина Сергеевна (лет 50), очки сдвинуты на лоб, в домашнем халате работает за настольным компьютером. Раздается дверной звонок. Кошка спрыгивает на пол, вопросительно оглядывается. Марина Сергеевна, близоруко сощурившись, смотрит на настенные часы, выходит в прихожую, перед трюмо снимает очки с головы, открывает дверь. На пороге симпатичная девушка (года 24) с пакетом в руках.

– Здравствуйте, теть Марина. Можно к вам?

– Кристина! Не предупредила. Здравствуй, дорогая.

Кристина подает пакет. Они обмениваются символическим поцелуем.

– Пирожные! Очень вкусные. Чаем угостите? – гостья проходит в комнату, разглядывает фото Платона в форме, тот смотрит с улыбкой. – А у вас все по-прежнему! Ничего не изменилось.

– А чему меняться! – хозяйка идет на кухню. – Чайник поставлю. Присаживайся!

Кристина садится в кресло, гладит подошедшую кошку.

– Тася помнит меня! За советом пришла, теть Марина. Слышите?

– Да, я сейчас. Подожди! – Звякают чашки, кухонная возня… Хозяйка ставит на столик блюдце с пирожными, присаживается на диван. – Чайник горячий, быстро закипит. У такой красавицы все должно быть прекрасно. Чем занимаешься? В университете училась. Личная жизнь?

– Все вместе, и все плохо.

– Вот как? Выкладывай.

– Вы, наверно, не знаете, – гостья вздыхает. – С мужем развелась, ошибка юности. Что Платон пишет, часто звонит?

– Два месяца ничего, тут сообщение. Мама, купил билет, позвоню. Целую, и все. Номер не определился, перезвонить не могла. Как встречать, когда?

– Не переживайте, Марина Сергеевна. Я Роме звонила, он тоже говорит, должен приехать, сообщение получил. Вот увидите, скоро приедет, обниматься будете.

Марина Сергеевна бросает взгляд на фотографию сына.

– Ты с Ромой общаешься?

– И с Данилой. Мы же в одном дворе росли. Нет, не видимся, только по телефону. Ошибку я сделала, Марина Сергеевна. Простите меня.

На кухне свистит чайник, хозяйка встает.

– О чем ты? Сейчас, подожди.

Хозяйка выходит. Кристина наклоняется, берет фотоальбом с полки под столиком, открывает наугад. С интересом разглядывает снимки, возвращается Марина Сергеевна.

– Чай в пакетиках, зеленый, другой не держу. Может, кофе?

– Лучше чай. Какой он милый! – Кристина смотрит в альбом. – В коляске. Старые фотографии. Обожаю! Сейчас все в компьютерах, а мне такие вот нравятся, черно-белые. Лоб. Лоб как у министра. И пустышка во рту, смешной, на Черчилля похож, – Кристина проводит пальцем по снимку. – И вы тут молодая. Красавица! Телефонная будка на углу. Это же ваш дом, да?

– Так, о чем ты, – Марина Сергеевна наливает кипяток.

– Замуж я вышла, – Кристина закрывает альбом. – Платон мне нравился. Я школу закончила, в институт поступаю, он учится. То тренировка, то футбол-волейбол. Меня воспринимал как подругу. В футбол с ними играть? И мама тоже! Платон маленький, найди парня постарше. Вот и нашла. Влюбился, замуж позвал. Зачем? Дура я, теть Марина.

– Тебе семнадцать, ему и того меньше, дети. Но он к тебе серьезно относился, сам не понимал. Я говорила, не груби! С девочками так не разговаривают. И со мной, бывало, спорит, готов об стену кулаки разбить, лбом стукался, упрямый. Я молчу. Знает, что не прав, а все равно. Ладно, все в прошлом. Чего ты?

– Я ему до свадьбы изменила, сказала ему. Думала, ревновать начнет, замуж позовет. А он не стал разбираться, повернулся и ушел. Институт закончил, сразу в армию, ребята говорили.

– А я гадала, чего разбежались. Ты взрослая девушка, поймешь. Что с нами случается, выше нас. Мы подчиняемся желаниям, иногда наперекор рассудку! Так и надо. Как мама, папа поживают?

– Папа умер.

– Мои соболезнования, извини. А что случилось?

– Не хотел, чтобы я в конкурсе участвовала, с этого началось. Мама за меня горой, скандалы.

– Понятно. Не все одобряют. Платон тоже злился, когда я за тебя болела. Приз зрительских симпатий, девчонка с нашего двора. Все как будто хорошо складывалось?

– Поначалу. Мама парикмахер, художник-визажист, а тут конкурс. Если б вы знали, как обидно. Девчонок покупают прямо как лошадей, в зубы заглядывают. Влюбился один, сынок спонсора. Цветы, подарки дорогие. С мамой спелся, салон красоты обещал. Трудно тебе, что ли, ради матери, покрути с ним. – Кристина передразнивает мать. – Конкурс выиграешь, другая жизнь начнется, получила она свой салон. Я в финал вышла, Алик пристал. Тут я уперлась, ни за что. А ты не победишь! Сантиметра не хватило. Ростом не вышла, представляете? Наверно, я глупая. Осталась на бобах.

– Свет клином не сошелся. – Марина Сергеевна смотрит на часы. – Модель не профессия.

– Я тоже так думала. Выскочила замуж за старшекурсника, чтоб от Алика отвязаться, у мамы бизнес тут же развалился. Салон хорошо, когда денег много, а так, одни расходы. Что теперь делать?

– Понятно.

– Мне поделиться не с кем. Платон старый друг, вы тоже. Мама не понимает, все деньги на уме. Тут Алик еще объявился. Предложение сделал, замуж зовет.

– Алик?

– Сын Рустама Тагирова, который в губернаторы собирается. Вот и думаю, как дальше жить, работаю в газете, желтая пресса. Алик смеется. Да я тебе глянцевый журнал куплю, хоть даже телеканал, все равно СМИ к рукам прибирать. Папа деньги вложит! Но только в семейный бизнес.

Марина Сергеевна отодвигает блюдце.

– А он тебе нравится? Алик этот.

– Деньги, ночной клуб. Его папы заведение. Алик там за директора. Все само все в руки идет. Выйду замуж, и все. Стану блондинкой на тачке. А не выйду, так и состарюсь в газете, и сама пожелтею. Вы меня простите, ладно? Насчет Платона.

Хозяйка смягчает резкость слов.

– Платона не вернешь. Я преподаватель, сразу вижу, что из кого получится. Личную жизнь сестре или подруге запретить нельзя, он это понял, пережил. В личном плане на него не рассчитывай, он принципов не меняет. Еще чаю?

– Спасибо, Марина Сергеевна! – Кристина ставит чашку, поднимается, скрывает разочарование за храброй улыбкой. – Привет Платону, когда приедет.

– Обязательно передам, спасибо, пирожные очень вкусные, – хозяйка тоже встает, идет следом. Гостья задерживается в прихожей, достает из сумочки помаду, поправляет губы, через зеркало окидывает взглядом свою фигуру, косится на хозяйку.

– Вы тоже были молодой. Ошибки у всех бывают. И Платон без отца рос, – она бросает помаду в сумочку, открывает дверь, оборачивается на прощание. – А я все же попытаюсь. До свидания.

Марина Сергеевна закрывает дверь, смотрится в зеркало, разглаживает халат на располневших бедрах, пояском перетягивает талию потуже.

– Сучка, – она идет в комнату, садится в кресло, открывает альбом. Свадебная фотография. Жених смотрит без улыбки, под глазом кривой шрам, который делает лицо мрачным, даже зловещим.

1991

Вспыхивает зажигалка, лицо Ермакова, шрам под глазом. Ночь, зима, окраина большого города, отъезжает такси. На перекрестке трое молодых парней (21-23) с хозяйственной сумкой.

– Ты куда нас завез, Сохатый? Лес рядом, – Секачев ставит сумку на снег, в ней звякают бутылки. – Подождите, штаны подверну, – поправляет брючины, пыхтит под нос. – Не мог поменьше попросить? – выпрямившись, смотрит на друзей. – Как думаешь, Леня! Нормально?

Ермаков прикуривает, косится на брюки приятеля. Оттянутое вниз веко делает взгляд злым, а лицо похожим на морду настороженного ротвейлера.

– Сойдет.

Друзья идут через пустырь по протоптанной в снегу тропинке. Первым вышагивает высокий Лосев, за ним Ермаков, следом поспевает Секачев с большой сумкой.

– Сохатый! – окликает он. – Ты давно их знаешь? Спят они, поздно уже.

Лосев оборачивается, идет чуть боком.

– Надо было сразу сюда ехать! Кафе захотели, потом кино, вино в буфете, девочки с мороженым! Динамо прокрутили, хата пропадает. Тут надежно! Ирка на днях была. У нее соседка по комнате, Милка. Еще Маринку позовем, у той вообще своя комната. Все симпатичные! Маринка, правда, в очках. Лене умные девушки нравятся. Да, Леня?.. Пионеру Милка сойдет. Она заводная! Будь осторожен, Секачев! С кровати упадешь, за стенку держись, а то сбросит.

– Союз распался, мы тут бродим, – Секачев выдыхает пар на ходу. – Что делать будем?

– Дверь на клюшке, – Лосев не расслышал вопроса. – Через окно!

Друзья заходят с торца здания. Лосев лепит комок снега, примеривается, бросает в окно на третьем этаже. Комок ударяет в темное стекло, не оставив следа. Секачев нервно вздыхает.

– Спят уже! Лень, сколь на твоих золотых?

Ермаков выбрасывает сигарету, лепит комок покрепче. Ком попадает в раму с тяжелым стуком. Отодвигается шторка, в темноте плавает девичье лицо. Лосев поднимает руку, машет.

– Ирина! Привет! – приглушенно сообщает он. – Это я, Витя!

Девушка кивает, показывает рукой за угол. Шторка опускается, за окном вспыхивает свет.

Подхватив сумку, друзья идут вокруг здания. Секачев нервничает.

– Шалавы какие-то! Парни, с кем попало я не стану.

– Сопи в тряпочку, девственник. Связались с пионером! Не нравится, поезжай обратно, пешком топай в училище. Капитану привет! Сейчас Ирка окно откроет. Там курилка, все лазят.

Тускло светит лестничный пролет, на стыке корпусов брякает рама, между этажами открывается окно. Лосев подходит, задрав голову, вполголоса объясняется. Друзья стоят в сторонке, терпеливо ждут. Позади них от беседки отделяется темная фигура, подходит. Они оборачиваются на скрип шагов.

– Пацаны, огоньку не найдется?

Парень в надвинутой на глаза кепке с козырьком. Секачев ставит сумку, поднимает кулаки.

– Вали отсюда!

Ермаков щелкает зажигалкой. Бросив взгляд на Лосева, парень вытаскивает руку из кармана, склоняется над огоньком, пыхает сигаретой, отступает на шаг.

– Что требуется? Говорите.

– А что у тебя есть, – Ермаков спокоен.

– Вы от кого, пацаны?

– А ты от кого.

Шрам на лице ротвейлера и манера держаться внушают парню беспокойство.

– Вы откуда взялись тут? Травка есть! Гоните бабки, получите товар, и проваливайте. Если серьезный заказ, исполним. Поселок рядом, зашлю гонца.

– Обойдемся, – Ермаков отворачивается.

– А чего спрашивал?

– Ты сам подошел.

Сплюнув, парень удаляется. Лосев как раз машет рукой.

– В рыло ему! – Секачев опускает кулаки. – Надо было.

– Мы в гости пришли. Бери сумку.

Друзья подходят к стене. Ермаков встает ногой на фундамент.

– Сохатый, рогами в стену! Залезем, сумку подашь. Секач первым. Пошел!

Парни карабкаются друг на друга, залезают в окно. На лестничной площадке раздаются голоса, девичье хихиканье. Ирина выглядывает на улицу, вертит головой, со скрипом прикрывает раму. Возле беседки стоят трое, обсуждают постороннее проникновение.

– Сходим, погреемся? Спирта тяпнем, потом этих встретим.

Черные тени ныряют в темноту.

•

Комната в общежитии. На накрытом закусками столе пылает свеча. Стальные вилки, переплетенные зубцами, парят в воздухе аэропланом. Две спички, сцепившись головками, стоят под вертикальным углом. Нижняя спичка опирается на горлышко бутылки, верхняя держит конструкцию. Вилки вращаются в воздухе, как балерина на одной ножке. Марина, сидевшая до этого с безразличным видом, заинтересованно поднимает голову, поправляет очки, смотрит на Ермакова.

– Браво! – Ирина хлопает в ладоши.

Ермаков разбирает конструкцию, садится рядом с Секачевым, кладет руку ему на плечо, вдруг вытаскивает у него из-за шиворота кулон на цепочке. Все смеются, радуются фокусу. Ермаков протягивает кулон Марине, она сидит рядом, на стуле.

– Это подарок. Пойдешь замуж?

Подруги хихикают на кровати. Марина берет кулон, внимательно рассматривает.

– Малахит в серебре. Откуда у вас?

– Бабушкин. Она маме оставила.

– А мама что скажет?

– Мама умерла. Вот, предлагаю руку и сердце.

– Симпатично, – Марина держит в руке малахитовое сердечко. – Возьмите.

– Замуж не обязательно. Просто подарок.

– Маринка, целуй жениха, сбежит! – подруги валятся на кровати со смехом в обнимку. Марина сдерживает улыбку. В это время раздается глухой стук в окно. Лосев поворачивается, трогает край покрывала. Ирина, склонившись над столом, задувает свечу.

– Я сама! Витя. Пусти! Не мешай.

Лосев встает, неосторожно сдвигает стол, брякает посуда. В окно прилетает металлический предмет, типа болта или гайки, стекло жалобно хрустнуло. Ирина отодвигает покрывало, машет кулаком.

– Чего надо? – спрашивает она негромко.

Под окнами парень в кепке смотрит вверх, поблизости еще двое. Парень жестом показывает, требуя открыть форточку. Ирина открывает, вздергивает подбородок.

– Ну! Чего тебе?

– Пусть выходят! Базар есть. Или окно вышибу! Ждем во дворе, – парень демонстративно сплевывает, присоединяется к приятелям, совещаются. Один остается на месте, двое направляются за угол.

– Арсен! Черт его побрал, гад такой, – Ирина захлопывает форточку, поправляет покрывало. – Милка, включи свет! Я выйду.

Мила включает лампу в изголовье, лица девушек напуганы. Секачев и Лосев выбираются из-за стола, Ермаков уже на выходе, открывает замок.

– Мальчики, стойте! – Ирина пытается удержать Лосева. – Я сама! Их там много. Это заводские парни. Арсен наркотиками торгует. Милка! Я выйду, ты смотри в окно из курилки. Если закричу, звони в милицию. Скажу, они в другой комнате. У комендантши! Да, Марина Сергеевна? Пожалуйста! Марина Сергеевна? К тебе не сунутся.

– Девчонки! – Лосев отодвигает Ирину. – Сидите здесь, не высовывайтесь.

Парни выходят без верхней одежды.

•

Детская площадка в окружении высоток. По центру снег притоптан, из сугробов торчат качели, деревянная стенка для лазанья детворы. В темноте крытой беседки плавают огоньки сигарет. Арсен с двумя приятелями стоят посреди двора. Лосев пытается взять инициативу в свои руки.

– Один на один, трое на трое?

Секачев бесстрашно демонстрирует серию ударов по воздуху, изображая бой с тенью. Ермаков проходит чуть дальше, ставит ногу на стенку для детворы, закуривает.

Арсен оглядывается на беседку, указательным пальцем сдвигает кепку на лоб.

– Вариант первый! Вы извиняетесь, мы прощаем. Кричите в окно, бабы сбрасывают шмотки, валите из района. Навсегда! Чтобы мы вас тут не видели.

– Вариант второй?

– Все то же самое! Только без одежды, и бегом отсюда…

Все оборачиваются на шум мотора и свет фар. Из-за угла выезжают два джипа, один останавливается, другой, перескочив невысокое ограждение, разворачивается фарами к беседке, высветив компанию в 7-8 хулиганов. Фары переключаются на ближний свет, хлопают дверки. Ермаков ударом ноги выбивает круглый брус из стенки. Из машины выходят пять крепких парней, встают полукругом. Кожаные куртки, черные шапочки, спортивные штаны и кроссовки не оставляют сомнений в их принадлежности. Небритые челюсти вяло жуют, кулаки в карманах. По центру белобрысый крепыш без шапки.

– Кто тут Арсен?

Арсен делает шаг навстречу.

– Чего хотели?

Ермаков заходит сзади бандитов с обломками в руках, держась в тени фар второй машины.

– Зови главного, кто на районе смотрит! – белобрысый командует безапелляционно.

– Разбежался! Только штаны подтяну, – Арсен держится уверенно, у него за спиной целая команда. – Говори, что надо, завтра передам.

Лосев и Секачев ищут глазами Ермакова, тот невидим.

– Я Борман! – белобрысый достает пистолет. Ствол меняет положение дел. Роняя сигареты, хулиганы рыбками шмыгают в темноту. Арсен оборачивается, сплевывает.

– И что теперь? Я под Кучумом работаю, можешь стрелку забить, я передам. Отвечаю. А то приехали тут! Детей пугать.

Эхо выстрела улетает в небо, спотыкаясь за стены высоток. Арсен валится навзничь. Борман смотрит на Лосева с Секачевым, направляет пистолет.

– Будете со мной работать? – договорить не успевает. Ермаков бьет его сзади по затылку. Борман тюкается головой в ноги Арсена. Палка рубит переносицу другому бандиту. Ермаков работает как нунчаками. Третий приседает от удара в пах, четвертый хватается за печень, пятый пятится к машине. Лосев и Секачев пребывают в ступоре. От второй машины набегают еще пятеро с бейсбольными битами, начинается жестокое избиение, силы неравны. Перепуганные девушки наблюдают из лестничного окна, как на детской площадке в свете фар чайками порхают тяжелые биты.

•

Дневной свет, больница. В сопровождении врача в палату заходит квадратный мужчина (лет 45), лицо изрыто следами старых оспин, в накинутом на плечи халате, глаза обегают палату. Друзей не узнать, конечности загипсованы вперемежку, подвешены на растяжках. Среди бинтов опухшие лица напоминают рваные наволочки, только глаза блестят, как маслины в сметане.

– Здравствуйте, дядя Игорь! – Лосев приподнимается, дергает ногой, голова падает на подушку. Гиря на тросике подпрыгивает, как поплавок от случайной поклевки. Лосев смотрит одним глазом, другая глазница залеплена тампоном.

– Красавцы, – посетитель смотрит на врача. – Подождите за дверью.

Тот подчиняется, прикрывает дверь.

– Воспитывать не буду. Как вы там оказались?

– Мы случайно, – глаз Лосева моргает. – Под раздачу попали. Арсен жив?

– В реанимации. Спасибо девушкам, вызвали милицию, – мужчина ставит на тумбочку пакет с продуктами. – Соки-мандарины, медсестер угостите. Придет следователь! От себя заявлений не пишите. Так и скажете. Пришли к девчонкам в общежитие, подрались, никого не знаете. Виктор! Заступаться не буду. Выгонят из училища, придешь ко мне. Всех касается.

Мужчина выходит из палаты, не попрощавшись.

– Витек, это кто? – Секачев смотрит на дверь.

– Игорь Валентинович! Меркулов, мамин брат. Суровый мужик, майор.

– Он мент, что ли?

– КГБ, – Лосев понижает голос. – Редко виделись, мы из другого города. Это он шмотки привез, хату предоставил. Сечете? А мы в общагу поперлись.

– И ты молчал!? – Секачев готов вскочить и бежать вдогонку за посетителем, презирая переломы, или ехать прямо на кровати. – Он из Комитета? Вот бы куда попасть! Да, Леня?..

В палату заходит медсестра с капельницами.

2016

Постаревшее лицо Меркулова в оспинах (65-70). Солнечные брызги, женский смех, стрекот моторов. Особняк на берегу горного озера, компания гостей бороздит водную гладь на катере, байк прыгает по бегущим волнам, в небе кружит легкий вертолет. На причале беседуют двое мужчин. Меркулов, приставив ладонь ко лбу, наблюдает за воздушными пируэтами. Вертолет берет выше, демонстрирует фигуры пилотажа. Его собеседник того же возраста, в вечернем смокинге с бабочкой на стойке, пребывает в ожидании. Наконец, Меркулов снимает ладонь со лба, протягивает руку.

– Спасибо, Рустам. Хороший подарок.

– Ты же охотник, да? Генерал как-никак. Проблем нет, если надо, эскадрилью поднимешь, но удобно, когда под боком. Тентовый ангар прилагается. Военная разработка для американских бизнесменов, наши гоняться будут. Я пилота оставлю на время, стажировался в фирме. Найдешь себе парня, чтобы лицензию имел. Вертолет двухместный, компьютерное управление, спутниковая навигация. Охота-рыбалка, в горы доставит за пять минут. Ружья, провиант на борт, вперед и с песней. В автономном режиме.

– Да понял я, понял. Что у тебя, какие проблемы? – Меркулов поворачивается к дому.

Неспешным шагом они идут по причалу, минуют столбы с цепью, огораживающей водную территорию. Поверх забора линии проводов, видеокамеры, прожектора на столбах.

– Дорогое удовольствие. Еще вышки с пулеметами поставить, – Тагиров делает сомнительный комплимент. – Оборону держать можно!

Меркулов сходит с причала, поворачивается.

– Тут домик стоял маленький, еще в советское время, потом соседний участок прикупил. Охота, рыбалка, теперь владение. Даром бы ничего не надо, – он смотрит на собеседника в упор. – Вот зачем ты это сказал? Про удовольствие. Взорву к чертовой матери. Только посажу тебя! Или взорву, – Меркулов показывает зубы. – Я тебя высоко поднял, могу и опустить. Ходят слухи, в губернаторы собрался? Меркулов в отставке, можно не спрашивать? Посажу, Рустам, доиграешься.

Тагиров благодушно улыбается.

– Шутки у тебя солдатские. Сто лет друг друга знаем, а ты взорву, посажу. Докладываю, товарищ генерал. Сегодня праздник! Может, отложим? Разговор серьезный.

– Шутки солдатские, – Меркулов поднимает руку ко лбу, щурится на солнце. – А москвичи твои кто? Не получится, Рустам. Думал, растаю от подарка, а я в лоб. Юмор ему не нравится, посмотрите на него. Шейх арабский, король в смокинге. В губернаторы нацелился, аж ладошки вспотели. Тагиров! Ты людей на смерть посылал?.. А я посылал. И ты меня по боку? Подарил игрушку, икрой намазал. Я танк, а не девушка. Меня розами осыпь, башню поверну и вдарю из всех орудий. Хозяином решил стать, командовать. Кем командовать? Лосевым, Секачевым? Кишка тонка. – Меркулов щелчком сбивает комара с ладони. – Сделаю тебя губернатором. Одиночной камеры, рукавицы шить будешь. Телевизор цветной, холодильник, ковер с оленями, туалет отдельный, вход бесплатный. И охрана с дубинками, ФСИН называется. Я слушаю, выкладывай. Разовую сумму предложишь или процент? – Меркулов поднимает руку, над ними завис вертолет. Тагиров подошвой ботинка трогает гальку на берегу. Вертолет уходит в сторону, оставив рябь на воде. Меркулов поворачивается.

– Элла ручкой машет, подарок твой демонстрирует, а ты головы не поднял. Кто она, по-твоему? Бизнес-леди, красивая женщина, твой компаньон. Она в курсе махинаций, ты зубами скрипишь, а поделать ничего не можешь. Так?

Тагиров ничуть не обижается на нелицеприятный разговор.

– Я все условия выполняю, работаю честно. Какие претензии?

– Между прочим, Рустам! У нее сотня прыжков с парашютом. Она рысь! Голову тебе на раз откусит. Вот так же рукой махну, костей не выплюнет. У тебя деньги, а у нас команда. Срать я хотел на ваш клуб Бильдербергский, ложи масонские. Ты меня знаешь!

Тагиров морщится.

– Игорь Валентинович, не мой выбор. Решают корпорации.

– И что? Где деньги, там война, а ты кто такой? Пятая колонна, сборище барыг. Я предупреждал? Благотворительность боком выйдет. Деньги перевел, и все шито-крыто? Тенгиз оружием промышляет, Алик наркотой. Балуются мальчики. Гора компромата, их воспитывать надо. Они тебя не спасут, или ты сам в Сирию завербуешься? Кому ты нужен, пень старый.

– Компромат есть на всех. – Тагиров рассматривает свои руки. – Ничего страшного, условие крупного бизнеса, интересы сошлись на мне. Вот и решай! Пока есть возможность.

– Пока? – Меркулов зловеще усмехается.

– Складываются не деньги, сам понимаешь, – Тагиров поднимает палец, указывая в небо мимо вертолета. – Губернаторы летят кувырком, вместе с мэрами. Либо мы в команде, либо вышибут. В принципе, я свое согласие дал, ты решай сам, у генералов свои принципы. А сумма обсуждается любая.

– У тебя все, или что-то еще? А то вон, гости причаливают.

Тагиров, забывшись, лакированным ботинком поддает гальку на песке.

– Да нет! У меня все.

Меркулов медлит в недолгом раздумье.

– Ты в Москву не сообщай, в выходные посидим, в баньке попаримся. Приедет Секачев, Лосева пригласим. Хочешь быть губернатором, сделаем, но играть будешь по нашим правилам. Тебя, Тагиров, мы никому не отдадим, не для того растили. В Москве много кабинетов, смотри, не ошибись! А то будешь бегать с чемоданом денег под мышкой, как наши футболисты. Хорошо, если поле футбольное, можно и заминировать. Понял меня?

Вертолет проплывает над территорией особняка, зависает, опускается на газон. Мотор выключается, лопасти продолжают бесшумное вращение. Меркулов с Тагировым идут по тротуарной дорожке. Сдвигается пассажирская дверка. Рыжеволосая женщина (лет 45), сощурившись на солнце, слепо машет рукой. Спускается на землю, пошатнувшись на каблуках, идет по газону. Меркулов берет ее под локоток, выводит на дорожку. Женщина, действительно, похожа на рысь. Широко расставленные глаза, вздернутый нос, стрижка с медным отливом.

– Игорь Валентинович, я в восторге!

– Элла Александровна! – собираются гости с прогулки. – Красиво летали!

– Это Николай, мастер пилотажа! Я на самолетах летать боюсь, а тут. Ух! Шампанским угостите?

Пилот стоит спиной, занимается вертолетом.

– Прошу на веранду, шампанское подадут. Слышали новость? – Меркулов обращается к гостям. – Мастер парашютного спорта летать боится. Лифтом не пользуется, а фигурка какая, – Меркулов оборачивается на Тагирова, тому плохо. – Рустам. Что с тобой?

– Надо присесть, – Тагиров беспомощно хлопает себя по карманам.

– Да вот скамейка. Есть лекарство? Что надо? Сейчас принесут. Охрана!

•

Новый рубленый дом на краю деревни. Мимо указателя проезжает дамская иномарка с транзитными номерами, заворачивает к самым воротам. С пассажирского сиденья выскакивает юная девушка (17-18). Из-за руля выходит Джонсон в темных очках. Девушка восхищенно смотрит по сторонам, трогает руками блестящий на солнце капот.

– Поверить не могу! Это правда? Папа, скажи, мне снится!? Да?

Джонсон достает из машины пакеты с продуктами, захлопывает дверку.

– Почему снится? Твой дом, машину сама выбирала, – Джонсон ставит пакеты на землю. – Добро пожаловать, хозяюшка! Знакомься с владениями. Можно сказать, родовое поместье. Специально участок купил и дом построил, все по твоему заказу.

Девушка бросается к отцу, виснет на шее. Джонсон поправляет сползшие очки.

– Ну! Все, все. Вдруг не понравится? Не вилла, конечно. Яна! Хватит целоваться, пойдем. Спутниковая антенна, телевизор, интернет. Даже бассейн в подвале, пока без воды. Скважина, отопление. Все работает. Справишься? Можем договориться с соседями. Картошку умеешь окучивать? Сад есть, ягода-малина. Любишь малину, крыжовник? Черемухи куст. В огороде полянка, ель высокая, речка за огородом, можно шашлыки жарить. Зимой хороводы водить, елку наряжать. С лестницы придется.

Джонсон поднимает пакеты, заходит во двор. Девушка пищит от восторга.

– Папа! Я тебя обожаю! Это сказка! Глазам не верю.

– Ты иди в дом, – он подает нагруженные пакеты. – Сама унесешь? Я машину загоню.

Она подхватывает сумки, он открывает ворота.

•

Светлая комната, современная мебель. Джонсон сидит в кресле, вокруг глаз лучики от загара, в руках папка. Яна рассматривает разложенные на столе продукты, не зная, с чего начать.

– Яна, присядь! Мне надо уезжать. – Джонсон показывает кожаную папку, кладет на стол. – Слушай внимательно! Вот здесь, в папке, документы и тетрадь, там все изложено. Какое-то время меня не будет.

– Ты меня бросаешь?! – Яна раскрывает глаза. – Папа! Как?

– Документы на владение домом, твой паспорт, все здесь. Машина во дворе. Пока права не получишь, за руль не садись, наживешь проблем. Я же тебя нашел, приехал как обещал. Значит, не бросаю. Навещал редко, обстоятельства. Все будет хорошо…

– Папа!! – девушка ставит локти на стол, зажимает уши ладонями. – Не хочу слышать!!

Джонсон смотрит на часы, встает.

– Ты куда?! – девушка вскакивает.

– Я сказал, надо ехать.

– Папа! Папочка, – она удерживает Джонсона за плечи, пытается усадить в кресло. – Прости меня, я больше не буду. Пожалуйста!

Джонсон указывает ей на стул, садится сам.

– Без истерик, пожалуйста. Яна! Ты взрослая девушка, понимаю, не готова к бытовым мелочам. Вот тут есть адрес твоего брата, свяжешься по интернету. – Джонсон кладет руку на папку. – Встретитесь, на днях он вернется из армии. Зовут Платон, отличный парень. Подружитесь.

– У меня есть брат!? Что же ты молчал? Папа! Всю дорогу ерунду спрашивал, как жила, с кем дружила, а главного не сказал! Брат?! У меня есть брат! И ты ни слова. Ты даешь, папа!

Девушка не может справиться с потоком эмоций.

– Яна, угомонись! Сводный брат, одна не останешься. Осваивайся, обживайся, познакомься с соседями. Если спросят, скажешь, папа работает за границей, приехал ненадолго, забрал из интерната. Наличность небольшую оставлю, – Джонсон достает из бумажника несколько купюр, кладет на стол. – Это на мелкие расходы. А вот это банковская карточка, в тетрадке написано, как пользоваться. На карточку деньги поступают автоматически. Раз в месяц, это рента. Исполнится 21 год, сможешь распоряжаться всей суммой. Об этом рано думать. Расходы рассчитывай, чтобы голодом не сидеть.

– А что я буду делать? – девушка страдальчески смотрит в окно. – Здесь, в деревне?

Джонсон пожимает плечами.

– Поступи на курсы водителей, посмотри рекламу в интернете. Через полгода будешь на колесах. Пользуйся пока электричкой. Ходят автобусы. Скоро начнутся вступительные экзамены, выбирай сама. Школьное свидетельство в папке. Ты хозяйка своей жизни.

– А во что мне одеваться? – девушка чуть не плачет. – Я не хочу жить одна!

– В деревне есть магазины, купишь необходимое, съездишь в город. Платон поможет. Все!

Джонсон поднимается. Девушка встает, по лицу текут слезы, обхватывает отца руками.

– Я не отпущу тебя! Ты исчезнешь. Так нельзя, папа! Я выросла без тебя, а ты забрал, и сразу бросил? Это невозможно! Я умру без тебя.

Девушка заливается слезами. Джонсон обнимает дочь за плечи, прижимает головой к плечу.

– Я должен ехать. Все будет в порядке. Я же не насовсем уезжаю. Как только освобожусь, дам знать. Свобода и ответственность. Только уговор! Слышишь меня?

Девушка поднимает мокрое от слез лицо, тихонько всхлипывает.

– Да, папа?

Джонсон кивает.

– Насчет брата запомни. Его фамилия Ермаков. Платон Ермаков, запомнила? Он не знает про меня, про тебя тоже, и мама его не в курсе. Здесь меня знают под другим именем и фамилией, это секрет. Никому ничего не говори, только Платону. Поняла? Ему тоже не сразу, предупреди, чтобы не болтал. Выбери настроение. Я на тебя надеюсь.

– Ты бы хоть рассказал, как и что! Почему получилось, что ты уехал и не мог вернуться?

– Яна. Мы с твоей мамой женаты не были. Я не мог тебя забрать, пока не станешь самостоятельной. Ты очень красивая девушка, Яна Борисовна, на маму похожа, тоже рыженькая.

Девушка дергает головой, смотрит исподлобья.

– Я шатенка!

– Конечно, шатенка. Не дуйся. Все расскажу, только не сейчас. Договорились?

Джонсон целует девушку в лоб, отстраняет.

– Я вернусь, будем чаще видеться. Хорошо? Все плохое забудется.

– А как мама умерла, болела? Пила сильно. Да?

– Ну что ты! Когда вернусь, расскажу. Радуйся жизни, знакомься с хозяйством, привыкай. Захочешь, кошку заведи, или собаку, соседи подскажут. Только потом не бросай.

– Скажешь тоже… Папа, я люблю тебя. Очень-очень!

– Я тебя тоже, – Джонсон ободряюще улыбается, надевает темные очки. – Мне пора. Включи телевизор. Не провожай, будто я вышел, скоро вернусь. А вот и Валерий Петрович, – Джонсон смотрит в окно. – Как-нибудь заедет. Не помнишь его? Представится, можешь доверять. Не скучай тут!

Прямо напротив дома остановился старенький «Москвич».

2 СЕРИЯ

2016

Казанский вокзал в Москве. Фирменный поезд, посадка заканчивается, спешат отдельные пассажиры. В вагон заходит брюнетка в плаще, за нею коренастый мужчина с сумкой через плечо катит чемодан на колесиках. Ретранслятор дает отправление. Двухместное купе. Платон в форме лейтенанта погранвойск задумчиво смотрит в окно. Девичья фигурка на темном фоне вокзала словно вырезана трафаретом. Солнечная девушка посылает кому-то воздушный поцелуй. Дверь отодвигается, заходит Секачев (лет 45) с дорожной сумкой в руке, смотрит на парня, окидывает взглядом купе.

– Привет, разведчик, – он ставит сумку. – Ермаков?

– Здравствуйте, – Платон приподнимается.

– Сиди-сиди, – мужчина открывает удостоверение, показывает. – Полковник Секачев. Предупредили? Зовут Анатолий Львович, – он убирает книжечку, протягивает ладонь. – Будем знакомы?

Они обмениваются крепким рукопожатием, Секачев садится, открывает сумку.

– Чуть не опоздал! Американка прицепилась со своим чемоданом. Видел? Нашла носильщика! Хотел в госпитале навестить, не получилось. В поезде выспимся с комфортом. Тебя окончательно выписали?

– Полностью.

– Набегался по пустыням. Непривычно тут? Дорогое купе, специально для героев. На гражданке скучать будешь! А что? Идея. Возьму к себе! Боевые парни нужны. Как голова. Не болит?

– Нормально, товарищ полковник.

Секачев достает из сумки бутылку коньяка, складные стаканчики.

– Ну-ну! Не так официально. Давно дома не был?

– Больше года.

– Друзья встречают, родители?

– Должны.

Перрон неслышно плывет, уносит стройную девушку с поднятой на прощание рукой. Заходит проводница, забирает билеты, делает отметки, желает счастливого пути, косится на коньяк, выходит. Полковник встает, задвигает дверь, блокирует стопором. Снимает пиджак, обнаруживая наплечную кобуру с пистолетом под мышкой. Вешает пиджак на вагонные плечики. Вагон мягко катится, за окном тянутся заводские корпуса. Секачев садится, поддергивает рукава.

– Я еду с тобой не случайно. Догадываешься? – безответная пауза. – Понимаю. Мурыжили два месяца, допрашивали. Ты чист, определенно, но есть моменты.

– Понимаю, Анатолий Львович. Спрашивайте.

Секачев берет бутылку, вытаскивает пробку, нюхает коньяк.

– С заданием понятно, командир подтвердил. Снарядили под беженца, надели чалму, высадили в пустыне. На вертушке не подобраться, стингеры, пришел пешком. Выяснил, что за лагерь?

– Вербовочный пункт, биржа наемников. Привозят гражданских лиц из Турции, под видом туристов. Сортируют. Направляют по запросам и назначению. Разговаривал с местными бродягами.

– Знаешь турецкий язык?

– Арабский, турецкий. Мама преподаватель английского, всего понемногу.

– Даже завидно, полиглот. – Секачев смотрит изучающе. – Зачем сунулся в лагерь?

– Не совался, накладка вышла, – Платон морщится от досады. – Подошел близко. Меня узнал один из туристов, русский. Филимонов оказался. Место открытое, колючка по периметру. Хотел взглянуть, ну и попал. Он меня по имени окликнул.

– Фактор случайности. Окликнул он тебя, что дальше?

Платон отворачивается, смотрит за окно.

– С боевиками не закосишь. Побежал, скрылся в развалинах. Место присмотрел заранее, хотел до ночи переждать. Бродяги, наверно, сдали. Зарыться не успел, гранатометом ударили, только под щит нырнул, сознание потерял.

– Что за щит? – Секачев не столько слушает, сколько наблюдает за реакцией.

– В развалинах нашел, заранее норку сделал. Я автобуса с туристами дожидался, чтобы информацию проверить, убедиться не с чужих слов. Разбомбим беженцев, скандал будет. Стальной лист. Защита от пехотных мин, под днище джипов ставят. Вроде того.

– Потерял сознание. Что еще помнишь?

– Дальше туман. Видения разные, лица в масках.

– Бандитские маски. Балаклавы?

– Нет, почему. Костюмы оранжевые, на лицах маски кислородные, на резинках подвешены, вроде как в самолете. Лампы созвездием, операционная. Шестигранники на стенах, похожи на соты пчелиные, материал матовый, в дырочках мелких.

– Звукоизоляция. Что чувствовал? Ассоциации?

– Ничего, – Платон дергает плечами. – Очнулся на берегу.

– Подробнее. Почему решил, что на берегу. А до этого?

– Врачи разговаривали, во время операции. Это я позже вспомнил, под гипнозом. Будто мы на корабле. Командует там некий Джонсон. Мистер Джонсон.

– А его ты видел?

– Один раз. Лицо в темных очках, куфия под ободком, но не араб. Вроде европеец. Американцы иначе разговаривают. – Платон задумывается. – По-русски он хорошо говорил, без акцента.

– Он с тобой разговаривал?

– Ни разу. А все же я его слышал, голос помню. Такое чувство, что видел до этого. Над ним не лампы или потолок, вообще не помещение было. Небо и солнце, больше ничего. Наверно, в лагере, когда без сознания был. Может, вы объясните? А то допрашивают и допрашивают без конца, не верят и молчат, будто я виноват. Подсказали бы?

– Чего захотел! Военные сами не знают, к нам обратились. Всего не скажу. Чего сам не знаю, где права не имею. Интересы государственные, но кое-что ты должен понимать. По чуть-чуть?.. Хотя не настаиваю, смотри сам. По самочувствию. Будешь?

Платон отрицательно мотает головой.

– А я с твоего позволения, – Секачев наливает коньяк в свой стаканчик. Достает из сумки складной нож, лимон, режет на салфетке пару кружков. – Существует некий Джонсон. Борис Джонсон, полный тезка английского министра. Псевдоним, разумеется. Специалист по диверсионной работе. Описания внешности нет, косвенное упоминание. Эсминец стоял на рейде три дня, на борту лаборатория. Допустим, понадобился человек из России. Диверсант, потенциальный агент? Для какой цели Джонсон мог прибыть на побережье с лабораторией? Операцию провели на высшем уровне, залатали по первому сорту. И вернули командованию, не пытались завербовать? Этого в принципе не бывает. С тобой должны были работать. Сам-то что думаешь?

Платон не знает, что сказать, пожимает плечами.

– Жест доброй воли? Демонстрация сотрудничества. Мало ли.

– Как же, дождешься от них, – Секачев выпивает коньяк, берет дольку лимона. – Ты сам подумай! Пригнали эсминец с лабораторией, сделали неплановую операцию, доставили на берег и выдали командованию без условий. Без дивидендов. Специалисты обследовали. Полиграфы, сеансы гипноза. Скополамин испытал, извини. Профессионалы колются! Ты чист, отзывы командования самые лучшие.

– И что теперь?

– Вот именно, что теперь, – Секачев вытирает вагонным полотенцем руки, достает папку из сумки, находит пару фотографий. – Вдруг узнаешь?

Платон берет фото, рассматривает двух мужчин.

– Кто это?

– Один вертолетчик, шрам над верхней губой, от операции. Некто Николай Губарев, летчик частной авиакомпании. Второй. Кличка Браузер. Не знакомы? – Секачев спрашивает без надежды на успех.

– Откуда, – Платон возвращает портреты. – Он был в темных очках, лицо прикрыто.

– Следовало ожидать, – Секачев убирает фото. – Эти ребята сейчас в России. Мало того, пребывают в городе, куда мы с тобой направляемся. Понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Есть вероятность, что Джонсон выйдет с тобой на контакт.

– Зачем? Я его знать не знаю.

Секачев ставит второй стаканчик, наливает немного.

– Зато он тебя знает. Иначе зачем спасал? Выпей.

– Не понял?

– Да ты не волнуйся. Если в меру, не повредит. Я консультировался с врачами, можно. Закуси пока лимоном. Ресторан откроют, закажем обед. – Секачев выжидающе смотрит. – Дорогостоящие операции случайным диверсантам не делают, тем более пленным. Платон. А что ты помнишь о своем отце?

Платон выпивает, берет дольку лимона, откашливается, кладет на салфетку.

– Ничего не помню, маленький был. Родители развелись, мне около года, чуть больше. Мама говорит, исчез после развода, потом погиб. Несчастный случай. А что?

– Может, родственники есть? По отцовской линии, – Секачев запускает ядовитую дольку в рот, с кислым любопытством смотрит на Платона. – Родня в деревне.

– Понятия не имею.

– Ну да, ну да, – лицо Секачева плавится от ядреного лимона, глаза потекли, он отворачивается. – А вот я тебя помню. Мы с твоим папой служили вместе. Леня Ермаков! Вместе в самоволку бегали, к девчонкам лазили в общагу, пирамидкой в окно. Там он с мамкой твоей познакомился, влюбился, женился сразу. Я даже позавидовал, красивая девушка. Марина Сергеевна?

Платон озадаченно смотрит. Секачев кивает.

– Дознавателям я не сказал, иначе бы за нее взялись. Марина в ОММ родила, где Вечный огонь. Помню вечер, снег хлопьями. Мы с Леней забрались на карниз, он в окно постучал. Марина с кровати встала, в белой рубахе. Окна запечатаны, а нам понятно. Сейчас на кормежку привезут! – рассказывая, Секачев снова режет лимон. – И как раз медсестра заходит с конвертом. Это пакет такой, для младенцев. Марина встала боком, чтобы ребеночка показать, личико открыла, а рожица темная, волосы слиплись, ужас страшный! Ты глаза открыл. Это сейчас карие, а тогда темно-синие были. Маринка говорит, по губам читаем. Платон, вон, папа пришел! Ты головку повернул, глаза скосил. И серьезно так смотришь, что твой прокурор. А потом улыбнулся. Мы с Леней в бистро, по стакану тяпнули. Да! Дружили мы с твоим папой. Шрам у него был под глазом, он в Афгане воевал, на пару лет старше.

Платон недоверчиво смотрит.

– Надо же, как бывает. А мы с вами в поезде едем. И что потом?

– Расформировали отдел. Времена лихие, я в Москву перевелся. Лет через 5 узнал, что Леня погиб. Определили несчастный случай, дело засекречено. До гибели он работал под прикрытием, большего не скажу. Не дурак, сам понимаешь. И псевдоним у Лени был, дружеское прозвище. Догадаешься?

– Откуда, – Платон вскидывает глаза. – Неужели Джонсон?

– В точку, – Секачев кивает. – Можешь звать меня дядей Толей. Наедине, конечно. Мы с твоим папой огонь и воду прошли, он командиром был. Третий тост. – Секачев наливает, они молча выпивают.

– Странное прозвище. Кличка?

– Джонсон, по-английски, сын Ивана. Леонид Иванович. Фамилия Джонсон распространенная, вдруг мелькнула рядом с именем Платона Ермакова, который попал в плен, а имя редкое. Совпадение имен и фамилий? И псевдоним! Заинтересовался. Мы выяснили Филимонова, который тебя в лагере окликнул. Он из твоего города, жил в соседнем дворе, завербовался через клуб Алиби. Знаешь?

– Алиби паб? Знаю. Ночной клуб.

– Этот клуб принадлежит Рустаму Ахметовичу Тагирову. Олигарх, кандидат в губернаторы. И вдруг Джонсон назначает встречу. Свежая информация, из одного источника. Господин Тагиров известный персонаж, контакты под наблюдением. В интересах дела тебя выписали чуть раньше. Всего рассказать не могу, а вот ты помочь в состоянии! При желании.

– Не вопрос. А что делать?

– Ничего особенного, опознать.

– Джонсона?

– В точку, сынок.

– Могу не узнать.

– Главное, чтобы Джонсон тебя узнал. Для него это будет сюрпризом, как Филимонов для тебя в лагере, только теперь на нашей территории, – Секачев поднимается, надевает пиджак, перед зеркалом поправляет кобуру, берет полотенце. – Ты не отлучайся из купе. Вернусь, еще историю расскажу, про часы от маршала Жукова. Из детства твоего. Забавная история!

•

Секачев выходит из туалета с полотенцем на плече, встает за стеклянной дверью, разговаривает по телефону, просматривая вагонный коридор по всей длине.

– Витя! Надо наружку организовать. Ермаков Платон Леонидович, едем вместе. Да, Платон Ермаков! Сын, похож на него. Как там Меркулов?.. Понятно, завтра увидимся. Отбой!

Из купе выходит проводница, оставляет дверь открытой, Секачев проходит мимо. Останавливается. Брюнетка с мушкой на щеке в рассеянности стоит перед чемоданом. Она без плаща, красивая фигурка в облегающих черных брюках, длинные ноги, как у фотомодели с обложки журнала. Он улыбается.

– How are you?

Брюнетка оборачивается. Она выглядит лет на 35, хотя ей, должно быть, много больше.

– Помогите, пожалуйста, – акцент придает дополнительный шарм.

– Наверх?

– Лучше вниз, понадобится.

– С удовольствием!

Секачев заходит в купе, поезд кренится на ходу. Иностранка его пропускает, скользнув руками по бедрам, прижимается сзади. Дверь захлопывается. Ее ладони у него на груди, ныряют под пиджак.

– О! Пистолет? – рука спускается вниз.

– С ума сошла, – он пытается ускользнуть от чересчур откровенных объятий. – Мэри! Нельзя сейчас. Вечером! Ну? Хватит, прекрати. Ночь впереди!

Она его разворачивает, приникает телом, выставив ногу на сиденье, тем самым пресекая попытку к бегству. Недолгая борьба заканчивается страстным поцелуем. Он готов сдаться на милость победительницы, тянет руку к двери, чтобы повернуть стопор, но женщина отстраняется.

– Оставь чемодан! Иди. Я денег дала, попутчиков не будет, – она разжимает его объятия. – Вагон пустой. Приходи вечером, я в ресторан. Кушать хочу.

Секачев вздыхает, глаза блестят. Полотенце валяется на полу.

– Хорошо, – он открывает дверь. – Мы в купе пообедаем.

– Я тоже тебя люблю, – с игривым смешком она подталкивает его в спину. Он удерживает дверь, в награду получает полотенце. Дверь с шумом закрывается, щелкает стопор. Мимо проходит проводница, Секачев приглаживает влажные волосы, возбужденными глазами ищет номер своего купе.

•

Офис крупной компании на площади с фонтаном. На углу летнее кафе под навесом. Джонсон в темных очках сидит за столиком. Чашка кофе, сигарета, терпеливое ожидание. Наконец, к зданию подъезжает двойной кортеж, выскакивают охранники, открываются дверки. Из лимузина выбирается Тагиров, в окружении охраны поднимается по ступеням. Из красной спортивной машины выходит Элла Александровна. Джонсон нажимает кнопку вызова. Она открывает сумочку, подносит к уху телефон. Тагиров скрывается за стеклянными вратами. Джонсон слышит в трубке женский голос.

– Вас слушают. Кто это?

– Здравствуй, Йога. Это Джонсон. Не оборачивайся, отойди в сторону.

– Джонсон? – Элла Александровна отходит по ступеням от охранника на входе.

– Повторяться не буду, соображай. Встретимся через час, на кладбище.

– На кладбище?

– На могиле Леонида Ермакова. Поняла?

Элла Александровна вертит головой, смотрит в направлении кафе.

– В деревне? Это далеко. Может быть, вечером.

– Твоя дочь мечтает тебя увидеть.

Элла Александровна роняет руку с телефоном, снова подносит к уху.

– На кладбище через час. Не успею, пробки в городе. Полтора!

– Чтобы не теряли, придумай что-нибудь. – Джонсон делает паузу. – Приведешь охрану или полицию, дочь не увидишь. Никогда. Сейчас она в полном порядке. До встречи!

•

Деревенское кладбище на опушке, с шоссе съезжает красная машина, останавливается с краю могил. Элла Александровна в черном платке с двумя гвоздиками в руках выходит из машины, оглядывается по сторонам. Среди сосен и могил бродит старик в брезентовом плаще. С другой стороны кладбища, спрятавшись за густым подлеском, стоит «Москвич». Не закрывая машину, она отходит в сторону к старым могилам. Рукой раздвигает стебли осота, смотрит на крест без опознавательных знаков, кладет цветы по соседству, на покосившийся столик.

– Заросла могилка-то, – старик подошел незаметно. – Леньку ищешь?

– Допустим. – Она вглядывается в старика. – Вы местный? Здравствуйте.

Старик поправляет очки с выпуклыми линзами.

– Кошек развелось. Рыси ходят! Денег не надо, ухаживать не буду.

– Ухаживать? – она ждет продолжения.

– За могилой ухаживать. Нет его тут! А привет имеется, от дочери.

– Где Джонсон?

– Тебя Джонсон или дочь интересует, – старик укоризненно качает головой. – Или Ленька Ермаков?

Элла Александровна пристально разглядывает старика.

– Вот что, дедуля. Если деньги, говори сколько.

– Подумаешь, дамочка городская, приехала тут, – старик поворачивается, чтобы идти прочь. – Будьте здоровы! И начальнику вашему не хворать, недолго ему осталось.

Она достает из сумочки револьвер с коротким стволом, но внушительным калибром.

– Дедушка! Дай прицелиться.

Старик оборачивается, смотрит без опаски, вдруг стукает клюкой по кресту.

– Черный платок одела, клеща посажу! Дочь подкинула? Не вымолишь теперь!

Элла Александровна возвращается к машине, в чувствах швыряет сумочку с пистолетом на пассажирское сиденье, садится за руль. Красная машина отъезжает, оставив сумасшедшего старика потрясать клюкой. Перед выездом на шоссе она притормаживает, смотрит в зеркало, видит лицо Джонсона в темных очках, от неожиданности резко бьет по тормозам, оборачивается.

– Здравствуй, – приветствует незнакомец. – Не узнала? Это я.

1992

Деревенский дом Меркулова, морозный день. Снежное поле, горы на горизонте, солнечно и ветрено. Компания в телогрейках расположилась на открытой веранде с перилами. Меркулов смотрит в бинокль на белое пространство, где чернеет одинокая рыбацкая палатка. Находит воткнутую лопату с надетой на черенок рукавицей, словно мертвец высунул руку из проруби. На подветренной стороне мороз не ощущается, а вот по озеру стылыми дорожками тянется поземка, вставая на дыбы и устраивая солнечные завихрения. Рядом с Меркуловым стоят трое друзей, смотрят на озеро. Брезентовый домик различается хорошо, а вот лопата с варежкой похожа на портновскую иголку, воткнутую в простыню. В руках Лосева снайперская винтовка с глушителем, он ее рассматривает.

– Витя первый, – Меркулов поворачивает голову назад, удерживая бинокль на месте. – Леня, расстояние выставил? Около 300 метров.

Лосев пытается пристроить локти на перила.

– Неудобно, локти не умещаются.

– Ты ствол положи, – азартно советует Секачев, подвигая табурет сзади. – Вот тебе стульчик! Садись, Сохатый, винтовку на упор, и целься спокойно. Главное, уверенность!

– Так любой дурак попадет, – Лосев ставит один локоть, смотрит в прицел. – Где она? Вот.

– На выдохе. Помнишь, как учили?

– Толя! Не мешай, – Меркулов смотрит в бинокль. – Атака.

Винтовка вздрагивает, затворный механизм выплевывает гильзу. Окутанная сизым дымком, она катится по веранде. Секачев ее по-ребячески ловит, подбрасывает на ладони.

– Горячая.

Лосев выпрямляется. Меркулов опускает бинокль.

– В молоко. Анатолий, твоя очередь.

Секачев сует гильзу в карман, ставит табурет на подходящее расстояние. Берет винтовку, ищет задом сиденье, кладет ствол на перила, корпусом подбирает высоту, ловит в прицеле сопку на горизонте, смотрит на Меркулова.

– Взводить не надо?

– Она автоматическая.

Секачев прилаживается щекой к прикладу. Лосев делает замечание опытного стрелка.

– Не дави на резинку! Искривление будет. Держи на расстоянии! Видел, как я?

– Видел, как ты промазал. Не учи ученого! – Секачев тщательно целится.

Выстрел, гильза падает. Секачев смотрит снизу-вверх на Меркулова.

– Я попал! Да?

Тот в сомнении опускает бинокль.

– Вроде зацепила. Или ветром качнуло. Будем считать, попал. Леня, твоя очередь!

Секачев поднимается. Ермаков встает боком, бедро вперед, плечо назад, поднимает винтовку и, не пристраиваясь к перилам, стреляет. Гильза катится по веранде. Ермаков опускает винтовку.

– Ну что, идем в дом, – Лосев вздыхает. – Мог бы и прицелиться для приличия.

– Лопата упала, нет ее! – Секачев взволнованно показывает рукой на озеро. – Вот это да!

Меркулов опускает бинокль, смотрит на Ермакова.

– Или от ветра упала. Секачев, Лосев! Сходите. Ящик, пешню, бур, соберите там все. Лопату не забудьте, посмотрим на варежку.

– Варежка цела, – Ермаков рассматривает винтовку, гладит приклад. – Ремингтон.

– Чего? – Лосев смотрит на товарища. – Варежка цела?

– Я в черенок стрелял.

– Не может быть! – Секачев подпрыгивает. – Я сбегаю!

– Идите оба. Одному не унести. Задача понятна?

– Я тоже схожу. Помогу им.

– Нет, Леня! Мы дровами займемся. Давай винтовку, убрать надо.

Ермаков с неохотой передает винтовку, как мать младенца, ревниво смотрит. Меркулов ее механически разбирает, складывает в чемодан, окликает уходящего Лосева.

– Витя! Палатку оставьте. Все остальное тащите во двор, под навес. Керосинку не забудьте! Сопрут. Колесико прикрутите, вонять будет.

Лосев и Секачев идут через сугробы по снежной тропе. Покосившийся забор, калитка. На озере тропинка переходит в неровную цепочку следов. Нелепые фигуры в ушанках и ватниках выглядят карикатурно. Один высокий, другой маленький, как клоуны-недотепы, изображающие заключенных.

•

Бревенчатая баня с пристройкой, крыша под одеялом снега, из трубы вьется пробный дымок. Вдоль забора навес, под ним поленница. Ермаков выворачивает массивный чурбан на середину двора, снимает телогрейку, вешает на столб, берет колун. Из предбанника выходит Меркулов.

– Леня, оставь! Рубщики справиться не могли, витая древесина. Покурим? Баню я затопил, часа через два нагреется. Париться любишь? Дай сигарету.

– Я русскую баню люблю. – Ермаков достает из фуфайки сигареты, угощает Меркулова.

– А я про что, – тот чиркает спичкой, делает руки домиком, прикуривает. – Веники есть, березовые.

– Вы не поняли, Игорь Валентинович. У вас печь дачная, каменка открытая, железо. Это ерунда. Русскую баню топят, угли горой, заслонку закрывают, и выстаивают. Не только камни, кирпич нагревается, стены. Такой пар кости лечит, а железо горячее, пока дрова горят.

– Сразу видно, парень деревенский. Ты где так стрелять научился? Дырку сделал, лопату испортил.

– Почему испортил. Шнурок продеть, на гвоздь повесить, чтоб лопата место знала.

– Во как! – Меркулов удивляется.

Ермаков надевает рукавицы, примеривается к чурбану.

– Леня, не мучайся! Его бензопилой надо брать.

– Делов-то.

Колун взлетает и падает на массивный чурбан, откалывая боковину. Ермаков не колет через центр, идет по кругу. Скалывает очередное полено, делает шаг, поворот, следующий удар. Он поворачивается и кланяется, словно отвешивает усердные поклоны в пояс. Поленья с визгом отваливаются одно за другим, ложатся веером. Колун взлетает, словно работает паровая машина, чурбан худеет на глазах, сверкает белая древесина, в воздухе пахнет свежей березой. Через пару минут чурбан разделан под орех, раскрыт как розовый бутон, распластавшись поленьями во все стороны. Ермаков как будто не запыхался, только глаза блестят.

– Высохнут, от комлей угли самые жаркие.

– Значит, ты в деревне вырос?

– В деревне родился, потом в город переехали, – отставив колун, Ермаков начинает перебрасывать дрова под навес, работает со сноровкой, поленья летят с обеих рук, и ложатся в одну кучу. Ермаков даже не смотрит, куда кидает.

– А служил где? – Вопрос повисает в воздухе. Поленья продолжают летать. – Ребята сказали, в Афганистане?

– Было дело.

– Шрам оттуда? Уши изодраны. Осколками?

Дрова перестают летать. Ермаков не спеша выпрямляется, бросает взгляд на Меркулова, молчит.

– Школа ГРУ?

– Вроде того, – Ермаков надевает телогрейку, собирает остатки дров на руку, несет под навес, начинает складывать в поленницу. – Извините, Игорь Валентинович. Рассказывать не могу.

– Мне можно.

– Вам, может, и можно. А мне нельзя.

Меркулов бросает сигарету. Ермаков перестает работать, косится.

– Чего так смотришь?

– Окурки не бросают во дворе, примета плохая.

Сигарета лежит на снегу, дымится. Меркулов унтом придавливает тлеющий окурок.

– Скажи лучше. Почему училище бросил?

– Рапорты, доклады. Не по мне это. Могу шею свернуть, – Ермаков принимается за работу, дрова ложатся в поленницу ровной стеной, как по отвесу. – Хорошо, если себе.

Меркулов усмехается.

– И куда теперь! Бизнесменов охранять будешь?

– Чего их охранять.

– Значит, в киллеры пойдешь. Снайпер, профессионал.

Ермаков продолжает молча работать.

– Чем семью кормить будешь? Коммерцией займешься.

– Деньги зло.

– Куда без них, – наклонившись, Меркулов подбирает и подает Ермакову пару поленьев, чтобы тому не тянуться. – Со службой решим, найдем работу. Не одного тебя, всю страну колотит, специалисты бегут из органов. Будем с преступностью бороться? Восстанавливать закон и порядок. Я ребят позвал, тебя тоже. Поговорить надо. Баня часа через два созреет. Да брось ты эти дрова! Соседу скажу, он сложит. Спасибо, расколол. Ребята кушать приготовили, пойдем! По рюмке выпьем.

– Вы идите, я быстро.

– Спросить хочу. Ты в какой деревне жил?

Ермаков останавливает работу.

– На Истоке. А что?

– Парнишка мелькал, как раз на районе, где вас побили, потом пропал. Борисом зовут. Фамилия Ломов. Из деревни приехал, село Ключевское. Никогда не слышал?

– Деревню знаю. А про Ломова нет, не слышал.

– Шрам убрать, вы похожи. Родня есть у тебя? В деревне или где-то еще.

– Мама умерла недавно. А бабушка с дедом еще раньше, когда долг выполнял. Один я, Игорь Валентинович. В училище поступил, чтобы друзья были. Женился, чтоб семья была, тяжко одному. Вот и вся арифметика. Если командиры со складов воруют, не моя история.

– Командиры разные бывают, – Меркулов не спорит. – Женился, любовь с первого взгляда. Марина, кажется? Ребята говорят, красивая девушка. Беременна?

– Любовь, она проходит. Я выбирал не жену, а мать для сына.

– Во как! А квартира у нее есть, где детей рожать?

– Наше дело.

– А папа твой. Жив?

– Не знаю, Игорь Валентинович. И знать не хочу. Еще вопросы будут?

– Профессиональное любопытство, – Меркулов набирает из поленницы охапку дров, направляется в баню. – Не задерживайся! Ребята голодные, тебя ждем.

Проводив его настороженным взглядом, Ермаков продолжает работать.

•

Комната в доме, круглый стол под окнами, с одной стороны Меркулов. Под рукой на кровати открытый чемоданчик. С другой стороны стола Лосев на диване. Секачев на стуле, еще один стул приставлен, дожидается сидельца. Они сидят, соблюдая натянутое молчание. Ермаков раздевается у дверей, споласкивает руки под умывальником, проходит. Друзья на товарища не смотрят, сидят с замороженными лицами, глаза стеклянные.

– Присаживайся, Леня. Ребята шашлыки изготовили, прямо в печи. Решетку барбекю приспособили. Стреляли бы так! Присаживайся, чего стоишь. Водку будешь?

Интонации Меркулова не предвещают ничего хорошего.

– Что случилось? – Ермаков присаживается.

Меркулов наливает водку в граненый стакан примерно на треть.

– От души пей, закусывай. Будет что вспомнить, когда в тюрьму сядешь.

Ермаков пальцем трет шрам под глазом.

– Тогда лейте полный.

– Как скажешь!

Водка наполняет стакан. Ермаков смотрит на друзей, те избегают взгляда.

– Уже выпили? Тогда третий тост.

Ермаков выпивает полный стакан, ставит на стол, обратным движением цепляет пальцами маринованный кусок селедки, отправляет в рот, пережевывает с костями, глотает, ждет объяснений. Меркулов поворачивается к чемоданчику, начинает колдовать с принадлежностями, затем берет стакан Ермакова, смотрит на свет, кисточкой наносит пудру, снова смотрит, выбирает отпечаток. Приклеивает специальную пленку, разглаживает, тут же аккуратно снимает, наклеивает на приготовленное стеклышко, кладет на стол.

– Сделал у вас на глазах, чтобы не сомневались, – Меркулов достает папку. – А вот уголовное дело, в нем заключение экспертизы. Смотрите сами. Что скажете?

Ермаков сравнивает отпечатки на стекле с материалами дела, передает Секачеву, смотрит на Меркулова.

– Идентичны. И что?

– Это тебя надо спросить, – Меркулов забирает дело. – Одни пальчики с твоего стакана, другие с пистолета Макарова, из которого в вашего приятеля, Арсена стреляли. На следствии показал, что стреляли из темноты, фары слепили, в общем, он не видел, кто стрелял. А пистолет валялся в снегу, рядом, на детской площадке, на нем обнаружились твои пальчики. Можешь это объяснить?

– Как я мог стрелять в него, если стоял позади всех. Борман выстрелил, потом на них ствол направил. – Ермаков смотрит на Секачева, тот с готовностью кивает.

– Игорь Валентинович! Мы думали, он нас завалит. Да, Витек? В штаны наложили.

– Леня вступился за друзей. Выстрелил, а пистолет выбросил. Там его и нашли, чуть в стороне. Стреляешь метко, дерешься тоже хорошо, специалист. Одного не учел, что есть бандиты в другой машине. Вас избили, а кто стрелял, никто не видел. Мало того! Ствол милицейский, находится в розыске.

Секачев не выдерживает, он возмущен.

– Девчонки видели, мы ни при чем! Они в окно смотрели, из курилки.

– Ничего из того окна не видно. Две машины подъехали, драка в темноте. Кто там разберет? Машины уехали, вы остались. Подрались из-за девушек, при этом их показания мало стоят, они ваши подружки, Леня ко всему женился. Жена мужу плохой свидетель.

– Но мы-то рядом были, дядя Игорь! – Лосев прерывает свое молчание, до этого не участвовал в разговоре. – Борман стрелял! Мне-то вы верите?

– Допустим, я верю, только извини, я твой дядя, лицо заинтересованное. Вы трое друзей, а ты, Витя, мой племянник. Замкнутый круг, все повязаны.

Секачев вскидывает голову, лицо озаряется.

– Я знаю, как было! Нас избили, мы отключились. Бандиты сунули Лене пистолет в руку, оставили отпечатки, чтоб свалить убийство на нас! Ствол подбросили, сами уехали.

– Вероятно, – Меркулов разводит руками. – Так и было, я даже уверен. Только не забывайте! Бандиты серьезные, банда Сафарова. ОПГ регионального масштаба. Даже если вы дружно пальцами на Бормана покажете, суда не будет. Против него улик нет, кроме ваших показаний. Вас прихлопнут, как ненужных свидетелей. Вам это надо? Мстить за человека, который остался жив и продолжает торговать наркотиками. Или хотите отомстить Борману? Он сам лицо пострадавшее, ему затылок проломили. Кто проломил? Опять Ермаков. Вот это все видели, факт. И все подтвердят. Улики неопровержимы.

Секачев сверкает глазами.

– Это не справедливо! Они стреляли, нам руки-ноги переломали. И мы же виноваты?

– Как дети, – Меркулов смотрит на друзей по очереди. – Дело я под себя забрал, ОПГ в разработке. Уголовный розыск нам по боку, Арсен тоже. Но у меня есть собственное руководство. Прошло больше года, нужны результаты. Как быть?

– Дядя Игорь, подскажите! – Лосев смотрит с надеждой.

– С начальством я объяснюсь, вопрос решаемый. Если вы секретные агенты. Меня поймут при одном условии. Вы заключаете договор о сотрудничестве, лично со мной. Это выход. Иначе Леониду грозит тюрьма или выстрел в спину. Охранять я вас не могу.

– Мы согласны! – Секачев подпрыгивает на стуле. – Да, Леня?

Ермаков криво усмехается, косит глазом на Меркулова.

– Нас вербуют, парни. Сексотами будем.

– Секретные сотрудники! – Секачев откровенно радуется. – Ты чего боишься.

– Обещаю, никто не узнает. Это железно. – Меркулов достает листы бумаги. – Конторе не до вас, но вдруг случится. Времена сложные, надо подстраховаться. Напишете, я продиктую. Лучше образец дам.

Ермаков смотрит на папку.

– На крючке держать будете?

– Доверять, так доверять. – Меркулов встает, с папкой подходит к печи, вытягивает из трубы заслонку. Повернувшись, показывает папку. Открывает чугунную дверку и бросает папку глубоко внутрь. Берет кочергу, ворочает раскаленные угли. В печи вспыхивает пламя, открытая труба начинает гудеть. Меркулов прикрывает дверку, ставит кочергу в угол, возвращается к столу.

– Я свое дело сделал, – он берет бутылку, разливает водку по рюмкам. – Выпьем? Или как.

– За сотрудничество! – Секачев счастлив. – Да, Леня?

Ермаков смотрит на Меркулова.

– А при чем тут Борис Ломов? Из деревни.

– Долгая история, – Меркулов подает ему полную рюмку. – Выпьем за успех?

Ермаков молча берет рюмку, все чокаются и выпивают.

– Ну вот, – Меркулов закрывает свой чемоданчик. – Теперь составим план действий, как будем с преступностью бороться. Мне нужна боевая команда для особых поручений. Скоро подъедет один человек, зовут Валерий Петрович. Сейчас вы пойдете в баню, расположитесь в комнате отдыха, камин затопите. Вы приехали сами по себе, друзья племянника. На шашлыки, порыбачить, в бане попариться.

– Этот Валерий Петрович, – Лосев не понимает. – Он тоже сотрудник, в нашей команде будет?

– Скорее, наоборот, – Меркулов достает лист бумаги. – Витя, это образец соглашения. В предбаннике есть шахматы, пиво с собой возьмите, закуску, чтобы все естественно. Валерий Петрович нам нужен. Познакомитесь позже, когда водки выпьем, интересная личность. Мошенник-альтруист. Философ! Знаток человеческих душ. Человек увлеченный, малость того, деньги из воздуха делает. Конвертирует человеческие слабости в твердую валюту. Опасное хобби, это у него вместо адреналина. Для нас деньги не главное, но работа требует. Бандиты грабят коммерсантов, коммерсанты грабят народ, а мы будем грабить бандитов. Шучу! Петрович в этом деле специалист. Ага, вот и он!

К дому подъезжает «Москвич», сигналит.

– Витя, идите в баню, я позже позову. Отдыхайте, за печкой смотрите. Дров подбросить, Леня знает. Кстати, в шахматы играете? Тренируйтесь. Мы с Петровичем любим, чемпионат устроим, – Меркулов, наклонившись, машет рукой в окно. Водитель остается в машине, зато с пассажирских сидений выскакивает пара расфуфыренных девиц, явно легкого поведения.

– Спать будете в бане, или лучше в мансарде, там четыре кровати. Пойду гостей встречать! – он выходит налегке, без верхней одежды, парни переглядываются.

– Это мы для кого шашлыки готовили? – Секачев смотрит на Лосева. – Для мошенника с проститутками. Я что-то не врубаюсь! Какая борьба с преступностью?

Ермаков открывает холодильник под телевизором, смотрит.

– Я беру водку. Секач пиво, хлеб и селедку. Витя – бумагу и образец, чтобы руки не пачкать. Бойцы невидимого фронта. Вашу мать! Руки в ноги, и бегом. Чего стоим?

•

Парни сидят в комнате отдыха, накинув простыни, они уже парились. Со двора доносится музыка, смех и возгласы девиц. В углу горит небольшой камин, на столике шахматы, партия в разгаре. Ермаков сидит в кресле-качалке, курит, стряхивая пепел в пустой стакан. Лосев думает над своим ходом. Открытая бутылка водки, соленые огурцы на блюдце, разломанная булка хлеба. Секачев, пристроившись на лавке возле оконца, старательно переписывает образец заявления. Ермаков косится.

– Парни, а вы уверены. Я бы не стал подписываться.

– А у нас есть выход? – Лосев поднимает голову от доски. – Тебя посадят.

– Не посадят. Он сжег дело, сами видели.

– Ты согласился! – Секачев отрывается от бумаги.

– Меня подставили. Вы же знаете, я не стрелял.

Секачев краснеет, в глазах горят огоньки в камине.

– Это мафия! У них все схвачено. Милиция, адвокаты, судьи! Посадят.

Ермаков не выражает эмоций.

– Это криминал, компромат навсегда. Чем дальше, тем глубже. Впутаемся между органами и бандитами, увязнем по уши. Если честно, мне по барабану, всякое было, а вот вас жалко. Вы же малыши, а там волки, – он гасит сигарету. – Скушают, не подавятся.

– Лень, а я так?! – Лосев делает свой ход, поднимает голову. – Дядя не подставит, выручит. Мы одна команда, друг за друга. Подумаешь, бандиты, за нами тоже сила, органы безопасности.

– Безопасности, – мельком глянув на доску, Ермаков делает ответный ход. – Расформировали комитет, называется по-другому, ты прессу читаешь? Сокращение структур. Завтра твой дядя сам без штанов останется, куда бумаги попадут, а если чужой дядя ими воспользуется? Западло это. Стучать придется. Как хотите, лучше отсижу, сам в бандиты пойду, мне терять нечего.

– А нам куда, – Секачев расстраивается. – Армию сокращают, войска вывели, офицеров девать некуда, увольняют профессионалов, мы тем более не нужны.

– Вот тут дядя и пригодится. Это он может, в отделе кадров. Пристроит племянника на теплое место, и тебя до кучи. А мне не в жилу! Подписывайте, мне-то что.

Лосев отрывается от партии.

– Леня, мы друзья. Вместе попали, вместе выберемся.

– Можно подумать, это вы стреляли. Игорь Валентинович суетится, с чего вдруг? Я ему никто и звать никак. Почему он не дал написать заявление по горячим следам? Было бы оправдание. Вот и получается, мы виноваты, – Ермаков усмехается. – Может, твой дядя с бандитами заодно, откуда ты знаешь. Цугцванг у тебя, Сохатый! Сдавайся.

– Ты что говоришь!? – Лосев отодвигает доску, фигуры падают. Он встает во весь рост, выходит из-за стола. – Иду париться. Секачев, напиши за меня! Почерк у меня кривой, потом подпишу.

Ермаков тоже поднимается, скидывает простынь на кресло, они стоят рядом.

– Париться так париться. Ты, Витя, не обижайся. Меркулов твой дядя. Родственные отношения, а ты трезво посмотри? Проститутки приехали, нас в баню спровадили. Валерий Петрович, мошенник какой-то. Если у дяди такие друзья, вместе баб трахают, при чем тут органы безопасности. Ты удостоверение его видел? Мало ли кто скажет, что он сотрудник. Сейчас в переходах ксивы продают на все случаи, трудовые книжки, дипломы разные. Были бы деньги, чемоданчик криминалиста, и что? Надо на человека смотреть, а мне он не нравится.

Они стоят друг против друга. Лосев неожиданно пихает Ермакова в грудь.

– Думай, что говоришь! Врезать могу.

Секачев смотрит снизу на друзей, встать не решается.

– Пупок не порви, – Ермаков усмехается. – Проиграл, вот и злишься.

Дверь с улицы открывается, заходит разгоряченный Меркулов, глаза весело блестят, сразу улавливает напряжение.

– Что, бойцы! Из-за чего ссоримся?

– Игорь Валентинович! Секачев вскакивает. – Вот, я написал. А парни после бани.

– Ребятки, не горячитесь, – Меркулов серьезнеет. – Будет и на вашей улице праздник. Девочки, шампанское. Поймите правильно, это оперативная разработка. Мне нужен Валерий Петрович, очень важный информатор. Утрите сопли и слезы, все нормально. Напишете завтра утром. Если передумаете? Огорчите, не более того, а драться тут не надо. Сейчас помоетесь, перебирайтесь в дом, бай-бай. Я наверху, в мансарде постелил, обогреватель включил, скоро тепло будет. Девушки в баню просятся, дров подкиньте, приберите. Витя! На минуту выйди, фуфайку одень, простынешь, – он выходит на улицу.

Лосев не смотрит на друзей, поверх простыни накидывает телогрейку, выходит. Меркулов курит во дворе, дымится погасший мангал. Гости в доме, голосов не слышно.

– Что у вас там?

– Не хочет он. – Лосев уныло смотрит в сторону.

– Это хорошо, – Меркулов ничуть не огорчается.

– Вы же говорили, он вам нужен.

– Куда он денется с подводной лодки, сам созреет. Скажешь! Дядя за тебя волнуется, вот и помогаю, – Меркулов бросает сигарету, наступает ногой, направляется в дом. – Все, иди! Потеряют.

Ермаков идет мыться первым. Лосев и Секачев прибирают в комнате.

2016

Летний вечер на знакомом озере. Полная луна зацепилась глазом за горный хребет. Меркулов в халате и шлепанцах на босу ногу в одиночестве грустит на причале. Свежий ветерок треплет седые волосы. Генерал вздыхает, смотрит на звезды, поворачивается к особняку. Шаркая шлепанцами, проходит мимо толстяка в форме охранника. Тот вытягивается, придерживая автомат на плече.

– Тюрьма тут, что ли, – ворчит Меркулов. – Что ты по пятам ходишь. Делать нечего?

– Виноват, товарищ генерал.

– Сразу видно! В армии не служил? Прямо швейцар. Те с бородами, в ливреях с галунами честь отдавали, двери открывали в ресторанах. Клоуны такие же. Живот отрастил, руки висят! В молодости я на одной руке подтягивался. Три раза! Охранник называется, тебя самого защищать надо, зачем тебе автомат. В ногу себе не выстрели, – Меркулов идет по дорожке. Неожиданно останавливается. Охранник натыкается, наступает сзади на шлепанцы.

– Мать твою, сволочь. Застрелит еще! Ты откуда тут взялся? Лицо незнакомое.

– Так это, охранник с кухни.

– Как зовут?

– Брат Сергея Вавилова, начальника смены. Меня Дмитрием зовут.

– Сергея Вавилова, – Меркулов отворачивается. – Выгоню к чертовой матери.

– Разрешите доложить, – Дмитрий заикается от волнения. – Я летчику кушать принес. Он просил тут постоять, не подпускать никого. Если спросите, разбудить его. Неисправность там, копался кто-то в системе. Извините, пожалуйста.

– В какой системе! Сам он где?

– Во флигеле, товарищ генерал, спит.

– Вертолет он сделал?

– Отрегулировал, товарищ генерал. Так точно! Сейчас порядок. Просил постоять тут.

– Гусь свинье не товарищ, – Меркулов идет мимо вертолета, продолжает ворчать. – На хрен мне такой вертолет. Брякнется, будет тогда охота, за ведьмами на том свете. На метле летать проще, подарок компьютерный. Стажировался он в Америке. И что? Пусть он в задницу засунет свой вертолет, вместе с пилотом. В губернаторы собрался! Я ему устрою ночь Варфоломеевскую. Вальпургиеву! Девки где?

Меркулов оборачивается на охранника, тот смотрит испуганно.

– Массажистки, спрашиваю, где?

– В бане были! – Дмитрий хватается за переговорное устройство. – Позвать?

– Не надо, – генерал лохматит седые волосы. Шаркая шлепанцами, идет по дорожке.

•

Комната отдыха. Камин, обложенный изразцовой плиткой, кресло-качалка, низкий столик с закусками, бутылка водки, пиво в бочонке. Меркулов лежит на скамье в больших черных трусах. Над ним трудятся две молоденькие азиатки. Простыни подвернуты, на личиках неподдельное старание. Меркулов морщится, разом садится. Азиатки отступают, сложив ладони на груди, глаза опускают в пол.

– Что вы меня гладите! Папа японский. Раздевайтесь. Обе! Я вам покажу как надо. Чего стоите?

Девушки переглядываются, трогают масляными пальчиками свои простыни. Наклонившись вперед, генерал сдергивает ближайшую простынь, вторую, рассматривает девичьи фигурки глазом знатока. – Пикассо! Крик и плач куртизанок. Железо снимите, жечь будет, – Меркулов тычет пальцем себе в нос. – Бусы снимите! Ферштейн?

– Нет. Это… пирсинг, – лопочут девушки, объясняют что-то по-своему.

– Ну и хрен с вами! Пошли в парилку.

Меркулов взмахивает руками, словно выгоняет куриц из загородки. Голые азиатки в сопровождении генерала на цыпочках идут в предбанник, открывают дверь в парилку. Стоят в нерешительности, обхватив ладонями тощие ребра под мышками. Оглядываются.

– Чего встали, – Меркулов их подбадривает, шлепает пониже спины. – Всего-то 90 градусов! Сейчас поддам, уши в трубочку. Грейтесь пока!

Девушки заходят в парилку. Широкий полок, деревянные скамьи от стены до стены, пышущая жаром печь. Меркулов зачерпывает ковшиком немного воды из кадки, выходит, прикрывает дверь. Из бочонка добавляет пива в ковшик с водой. Наливает водки в стакан, выпивает, крякает. Снимает трусы, надевает войлочный колпак с низкими полями, суконные рукавицы. Заходит в парилку. Азиаток при виде голого клиента в зимней шляпе и толстых рукавицах, да еще с ковшиком в руках, охватывает ужас.

– А! Help me, please! Помогите, – лепечут они на китайском, английском и русском сразу.

– Мужика не видели? Пирсинг они носят. Папуаски! – содержимое ковшика веером летит на каменку. Выстреливает трескучее облако пара. Хлебный дух наполняет помещение.

– А! Хорошо. Немчура китайская!

– Это что… пытка. Да?! – на лицах девушек смятение.

Меркулов вынимает из тазика распаренный веник, заносит над каменкой, поворачивает. Камни огрызаются резкими щелчками. Он поворачивается, машет веником, нагоняет жар.

– Массажистки. Залезайте наверх, обе! Жопами кверху!

– Вы садист!?. Да?! – девушки прощаются с жизнью. Раздается короткий стук в дверь.

– Кто!? – Меркулов не оборачивается. Голос охранника за дверью.

– Товарищ генерал. Срочный вызов!

– Потом.

– По кодированной линии! Что сказать?

Меркулов выходит в предбанник, сбрасывает рукавицы.

– Давай.

Охранник протягивает спутниковый телефон.

– Откуда?

– Вызов не определен.

– Свободен!

Охранник выходит, закрывает дверь, стоит снаружи, прислушивается.

– Генерал Меркулов! Кто это?

На линии сильный треск. Меркулов отстраняет телефон, включает громкую связь.

– Еще раз. Кто?

– Это Джонсон! Йога… – снова сильный треск. – Меркель! Слышишь меня?! Тебя заказали. Уезжай с дачи! Покушение ночью! Вертолетом не пользуйся. Жди в домике… – голос пропадает.

– Йога? Какой домик! Еще раз. Кто это?

Связь обрывается, длинный гудок.

– Черт, – генерал сдергивает с головы банный колпак. – Сергей!

•

Луна скачет по вершинам сосен, глубокая ночь. На большой скорости идет «Мерседес», за ним джип сопровождения. Салон джипа, за рулем Сергей, рядом Дмитрий.

– Куда мы едем, Сережа? Скажи, пожалуйста. А? Так внезапно. Случилось что-то?

– Позвонили ему, вот и сорвался. Откуда я знаю. Приказ есть приказ.

– А зачем ты меня взял?

– Ты машину водить умеешь.

Напарник тревожится.

– Я права не взял!

– Это на крайний случай. Генерал сел за руль пьяный, мне приказал за ним ехать, сопровождать. Мало ли, придется вмешаться. Мы телохранители или как?

– Да ты что! Я не смогу. У тебя столько людей? Я стрелять не умею.

– Он страхуется, я тоже. Ему позвонили, сам слышал, будет покушение. Как тебя оставить? Если переделка, садись за руль, и уезжай, машину бросишь. Матушка старая, будешь заботиться.

– Зачем ты меня в охрану устроил?

Сергей бросает укоризненный взгляд на брата.

– Деньги тебе нужны? Мне тоже. Никогда такого не было, чтобы покушение. Ты спросил, я ответил. Ты зачем на территорию вышел? Сидел бы на кухне. Генералу на глаза попался.

– Летчик попросил. Я ему кушать принес, он во двор послал, вертолет караулить. Ковырялся кто-то в системе, диверсия может быть.

– Кто он такой, чтобы тут командовать. Черт! Почему ко мне не подошел? – Сергей достает телефон. – Вот оно, покушение. Ах ты, сукин сын. Губарев! Надо генерала предупредить.

Нажать вызов не успевает. Габариты передней машины пыхают красным светом. Стрелка спидометра падает с 200 до 100 и ниже. Мелькают знаки предупреждения. Вырастает громада утеса, лента шоссе втягивается в тоннель. «Мерседес» продолжает мигать стоп-сигналами.

– Да видим, видим! Сейчас.

Джип вслед за седаном снижает скорость. Машины идут друг за другом, аккуратно въезжают в тоннель. «Мерседес» окончательно тормозит. Джип встает вплотную.

•

Машины вылетают из тоннеля стрелами, мчатся по трассе. В свете фар белеет мост эстакады. Седан мчится стрелой, джип отваливается, уходит на развязку. Эстакада остается позади, в небе открывается зарево огней большого города. По курсу идет бензовоз с двумя цистернами, тащится вдоль обочины. «Мерседес» мигает фарами, перестраивается в левый ряд, мчится вдоль бортика разделительной полосы, мелькают рекламные щиты. В момент обгона бензовоз выворачивает влево, разом перекрывая проезжую часть. Пронзительный хруст. Взрыв! Огненный смерч раскалывает темное небо. Над лесом появляется вертолет без опознавательных огней и сигналов, тенью опускается на обочине. Со стороны города из-за пожарища выскакивает брезентовая фигурка, прыгает в открытую дверь. Вертолет поднимается и, сверкнув лопастями, ныряет за вершины сосен. Луна мрачнеет, покрываясь пеленой черного дыма.

3 СЕРИЯ

2016

Вокзал областного города. Железнодорожная платформа, утреннее солнце, длинные тени. Пассажиры томятся в ожидании поезда. Из вокзальной дымки выплывает силуэт тепловоза, общее оживление. Состав наползает на платформу, вращаются колесные пары. Поезд останавливается, скрипят суставы, со стуком распахиваются тамбуры, проводницы протирают поручни, отступают, возгласы встречающих пассажиров, среди прочих курносый парень (лет 25), подпрыгивает.

– Да вот он, вот!! – Данила призывно машет руками. – Здорово, Платон! А!! Сюда!

Платон из тамбура попадает в дружеские объятия, вместе поворачиваются (стоп-кадр).

– Здорово, Данила, – бормочет Платон, лицо краснеет от волнения. – Рома!

Он обнимает Романа (лет 30), тот похож на первого (стоп-кадр).

– Привет. Как ты?

– Порядок! Как сам… Здорово, бродяга! Здорово!

– А мама. Мама где?

Через толпу пробирается Марина Сергеевна, сдергивает очки, обнимает сына. Друзья отступают.

– Самая красивая девушка на земле! – Роман представляет свою подругу (стоп-кадр). – Это Лера.

– Самая-самая! – Данила заливается. – Из миллиона миллионов! Ты слышал? А!

– А где Андрюха, на работе? – Платон приветствует Леру дружеским кивком.

– Токсикоз у него! – Данила веселится. – Жену караулит в женской консультации!

– Здравствуй, сынок, – мать обнимает сына.

– Вечером увидишь сладкую парочку! Андрюха без нее никуда! На горшок вместе ходят…

Роман отвешивает Даниле символический подзатыльник.

– Братик мозги потерял! Марина Сергеевна, не обращайте внимания. Или переждем?

Пассажиры с баулами и чемоданами скапливаются перед входом в подземный переход. Радостный грузчик катит чемодан за брюнеткой, в общем потоке проходит Секачев, по пути кивает Платону, отворачивается (попадает в стоп-кадр), мать держится за сына. Толпа на платформе редеет, втягиваясь в щель подземного перехода. Навстречу пробирается старик в брезентовом плаще. Очки, борода клочьями, из уха тянется кривой белый провод.

– Здравия желаю! – кричит старик. – Сынки! Закурить не найдется?!

– Не курим, дедушка! – кричит Данила в ответ. – И вам не советуем!

– Ась?! – старик шевелит провод в ухе, хватает Платона за рукав. – Закурить, сынок?

– Здесь нельзя курить, – Платон оборачивается, указывает на табличку с перечеркнутой сигаретой, там стоят двое, снимают друг друга на телефон, один грузный (лет 40) и небритый, другой молодой, спортивный. Старик поворачивается к ним, трясет клюкой.

– Мне можно, я глухой!!

– Подожди, отец, – Платон достает купюру, сует старику в карман (стоп-кадр). – Это на сигареты.

– Я сына жду из армии, Борисом зовут! Не встречал? Передавай привет!

– Передам, дедушка.

– Я письмо написал, сыну! – кричит старик оперативникам, те со скучающим видом отворачиваются. Старик достает из кармана открытку с серпом и молотом. – Ты прочитай! Не потеряй.

Платон открывает открытку (стоп-кадр), возвращает обратно.

– Очень хорошо. Обязательно передам.

– Вот спасибо! А то поезда встречаю, а его нет и нет. Офицеров много! Стоят и смотрят!

Оперативники фальшиво смеются. Старик сует открытку в карман, бредет по платформе. Компания спускается в подземный переход, небритый идет следом, его напарник, с телефоном в руке, наблюдает за стариком. На свободный путь прибывает электричка, двери открываются. Старик карабкается по ступеням, исчезает в тамбуре. Его преследователь задержан давкой. Наконец, попадает в вагон, высматривает плащ, пробирается по вагону, путь преграждают контролеры. Он достает удостоверение. Старик тем временем выглядывает из тамбура соседнего вагона. Убедившись, что преследователя нет, он спрыгивает на платформу и, перебирая клюкой, бодро семенит к подземному переходу.

•

Платон в окружении друзей выходит на привокзальную площадь. Секачев разговаривает с водителем черной «Волги» с синим маячком на крыше. Компания под руководством Романа пересекает автостоянку. Возле памятника в неположенном месте стоит иномарка. Рядом прогуливается инспектор ДПС, дожидается владельца. Роман с ходу показывает удостоверение.

– Есть вопросы?

– Никак нет! – гаишник спешно отдает честь, и удаляется походкой бывалого грибника. Компания усаживается в машину. С привокзальной стоянки выезжает черная «Волга». Секачев на пассажирском сиденье разговаривает по телефону. Платон провожает машину взглядом.

Данила наносит приятелю дружеский апперкот в печень, засовывает головой в машину.

– Да садись уже, дезертир! Хватит тут маячить!

Роман за рулем, на соседнем сиденье устраивается Лера. Платон сзади, зажат между мамой и Данилой. Все счастливы, улыбаются. Платон пихает приятеля локтем в бок.

– Подвинься! Расселся, толстяк.

Данила, совсем не похожий на толстяка, заливается хохотом, машина трогается, пропускает на выезде магистральный поток. Следом пристраивается машина, за рулем небритый оперативник.

– Марина Сергеевна! – Данила заходится от восторга. – Мы отвезем вас домой, пусть сынок помоется, окопных вшей стряхнет! Потом едем к Роме на коттедж, мы вас заберем!

– Перепонку порвал. Ты чего орешь? – Платон хватает Данилу за ухо, другой рукой обнимает матушку. Она прижимается к плечу сына. Машина трогается, сдирая кожу с покрышек, вклинивается в общий поток. Сзади раздается перебранка автомобильных сигналов. Оперативник сунулся следом, создал аварийную ситуацию. Роман смотрит в зеркало заднего вида. Машина мчится по городу.

Пригнув голову, Платон смотрит по сторонам.

– Город, парни! Все изменилось. Реально не узнаю. Все другое!

– Как из Африки чукча! Давай к нам, в спецназ. Да, Романо? Возьмем мальчика по блату! А то сидел в штабе, пальцем в носу ковырял, у нас дело серьезное. Все, молчу! Марина Сергеевна, я пошутил! А что за открытка? С серпом и молотом! Прикольный старик.

Реплика Данилы остается без комментария. Платон обнимает друга за плечи, стукается головой, выражая радость встречи.

– Андрюху жена не отпустила. А вы как, парни. Отпросились?

Роман тормозит на перекрестке, смотрит в зеркало, видит знакомую машину.

– Плановый выходной, сутки в распоряжении. Но могут дернуть. Потом расскажу!

Роман нажимает на газ.

*

Проезжая часть оцеплена лентой, перекрыта полицией. Мокрый асфальт, кусты на обочине покрыты сажей, висят клочья мохнатой пены. Пожарные расчеты скручивают брандспойты. Два автокрана держат тросами останки бензовоза, оттаскивая раму с покореженными цистернами на обочину. В воздухе висит устойчивый запах гари. На платформе погрузчика груда металлолома, мало напоминающая автомобиль. Обочины заставлены специализированными машинами – МЧС, полиции, скорой помощи. Группы экспертов заполняют служебные бланки. Понятые подписывают протоколы. Полковник Лосев, подтянутый и высокий, в полицейском мундире и темных очках, стоит возле служебного «Мерседеса», сложив руки за спиной. Из подъехавшей черной «Волги» выходит озабоченный Секачев, напоминая пса, готового к драке, но не понимающего, где тут противник и откуда ждать нападения.

– Витя, я прямо с поезда. Что произошло?

Лосев лопатой выставляет ладонь.

– Здравствуй, Секачев.

Они обмениваются крепким рукопожатием.

– Да что случилось! Конец света, что ли?

Лосев говорит не сразу.

– Окончательно не установлено. Меркулов погиб.

– Что? – Секачев резко поворачивает голову, смотрит на автопогрузчик с грудой металлолома. – Еще раз. Я не понял. Витя! Что ты сказал?

– Не ослышался. Игорь Валентинович разбился, – Лосев смотрит поверх головы собеседника. Микроавтобус с наклейками «НТВ-Регион» подъезжает к оцеплению. Лосев складывает руки крестом, издалека показывая постовым запрет. Из микроавтобуса выскакивает оператор и девушка с микрофоном. – Журналисты пронюхали. Поехали, Толя! По дороге поговорим.

Лосев дает указания подчиненным. Они садятся в «Мерседес», едут прочь от города по встречным полосам движения, «Волга» идет следом с включенным маячком. Лосев смотрит в зеркало заднего вида.

– Оцепление по кругу. Видишь эстакаду впереди? Там камеры на шоссе. Дальше тоннель есть. Записи уже изъяли. Ты в Москву перебрался, мы с дядей в контакте работали. Поверить не могу. Хреновое дело.

– Что известно?

– Пока немного, – Лосев свободной рукой достает сигареты, прикуривает, открывает люк. – При подчиненных не балуюсь, ты потерпишь. Авария произошла в 2 часа ночи. Генерал ехал с дачи, обстоятельства выясняем. Детали не знаю, но сам факт, что поехал среди ночи, вызывает подозрение. Юбилей отмечал почти неделю. Разные гости. С нами хотел в выходные посидеть. Ты ведь для этого приехал? Ну вот! Ты его знаешь, очередная тусовка разъехалась, он в бане продолжил, с девицами. Там ЧОП у него, личная охрана. Известно, сам за руль сел. Не в адекватном состоянии. Следом джип сопровождения пошел, потом вертолет вылетел. Куда джип делся, непонятно, но выехали две машины. Разбилась одна. Куда делись охранники? «Мерседес» личный, в нем два трупа. Скорость большая, тормозной след отсутствует. Значит, бензовоз повернул неожиданно, цистерны взорвались. Шофер бензовоза тоже сгорел. Уснул за рулем. На себе испытал, бывает. Снится перекресток, поворачиваешь, а в реальности нет ничего. Бензовоз поперек трассы встал. Бензовоз компании Тагирова.

– Тагирова? – Секачев соображает. – Два трупа в «Мерседесе». Почему два? Он же один поехал.

– Судя по комплекции, он был на пассажирском сиденье, перед городом за руль посадил охранника. Будем выяснять, эксперты работают. Сам понимаешь, у меня мотивация. За дядю Игоря город переверну, и раком поставлю. Для прессы заявлений не делаем, в Москву не докладывай, я сам доложу. Камеры трассу покажут, но от эстакады далеко.

– Видеорегистраторы?

– Все выгорело! Крематорий. Эксперты разберутся, если смогут, восстановят. У водителя была рация. У Меркулова должен быть спутниковый телефон, военного образца. Его нет, на даче тоже. Телефон мог остаться в джипе сопровождения, скорее всего, уничтожен или экранирован. Сейчас просматривают записи по городу, ищем джип. Как доехал, как Москва?..

Лосев останавливает машину перед заграждением. Проезжая часть перекрыта полосатой лентой. Сотрудники ДПС направляют встречный поток на объездную дорогу.

1993

Зимний день, вид из окна высотки. По обочине окружной дороги, отделяющей микрорайон от частного сектора, ползет грейдер со скребком. Меркулов (лицо с усиками) смотрит в бинокль с верхнего этажа высотки. Ермаков, в брезентовом костюме сварщика, смотрит в снятый прицел. Сварочный аппарат в углу, рулоны обоев, мешки с цементом, строительный мусор. Перпендикулярно окну стоят малярные козлы, забрызганные известкой, верх застелен пожелтевшими газетами, на козлах снайперская винтовка. Перед ними как на ладони, по другую сторону трассы, раскинулся цыганский поселок. Кирпичные коттеджи, есть и старые развалюхи. Параллельно трассе вдоль поселка идет нечищеная дорога.

– Снегу за ночь насыпало, – Меркулов опускает бинокль. – Примерился? Кирпичный дом, ворота железные. Готовься спокойно, никто здесь не потревожит. Дом вчера сдали, начальство отмечает. Работяги на другом объекте. Для сторожа мы бригада из ЖЭКа, устраняем неполадки. Ребята на позиции, – Меркулов показывает рукой. – Грузовик на въезде в поселок. От переулка сто метров, все рассчитано. Если сбой, даешь сигнал. – Меркулов показывает рацию, нажимает кнопку вызова. Устройство отзывается встревоженным голосом Секачева.

– Прием?

– Проверка связи. Как у вас, ребята?

– На позиции. Ждем указаний.

– Все по плану. Отбой.

– Переговоры открытые? – Ермаков поправляет перчатки, ставит прицел на место.

Меркулов отключает рацию, показывает.

– Игрушка, радиус до километра. Волна защищена. Ворота откроет подруга Кучумова. Это цыганский поселок. Со всего города барыги снабжаются, оптом и в розницу. Менты сами торгуют, прямо с патрульных уазиков. В двух словах, чтобы знал. Тип матерый! Пацаном тырил мелочь по карманам, отнимал деньги у школьников. Позже работал гардеробщиком в ресторане, наводил грабителей на клиентов, сел. По освобождению работал швейцаром. Спутался с картежниками, катал по мелочи. Долги вышибал, занялся рэкетом. Утюги, паяльники. Группировок было много, город держал старый вор, умер в больничке, тогда началось. Сафаров и Кучумов бывшие друзья. Потом пути разошлись. За Кучумовым, который побывал на зоне, понятия, а Сафаров не признает никого, спортсмен, мастер спорта по боксу. Действует жестче Кучумова, наводит ужас. Своими руками лидеры ничего не делают, – Меркулов поднимает бинокль, осматривает окрестности. – Разработки к делу не пришьешь. Валим Кучумова, отдача пойдет на Сафарова. Замысел понятен? Они друг друга стоят.

Ермаков ставит локти на строительные козлы, поправляет прицел.

– А если ворота откроются прямо сейчас.

– Не должно быть. Кучумов зависнет до завтра, должен зависнуть. По городу с охраной перемещается. Бронированный «Мерседес», а номера? Вместо циферок надпись: мафия. Наглость. Гаишники не то, что остановить боятся, честь отдают. Мафии под козырек! Операция у нас левая, на свой страх и риск.

– Почему? – Ермаков поправляет прицел, снова смотрит.

– Разработка дает оперативную информацию, доказательной базы нет. Официальных показаний никто не даст. А если кто расколется, потом все равно не подпишет, или на суде откажется. Знает, соседи по камере зарежут, или в одиночке менты придушат. Это гарантировано.

– А на ментов что, управы нет?

– Тебе могу сказать, ребятам рано. Кучумова мэр покрывает. А у Сафарова губернатор за спиной, они по даче соседствуют. Концы в Москву уходят, там свои разборки. Нам остается собирать информацию. Сколько эта чехарда в министерствах продлится, никто не знает. Вот и сдвинем камешек с горы. Автономно. Не передумал? – Меркулов спрашивает буднично, опускает бинокль. Смотрит на молчащего Ермакова. – Леня, без проблем! Дам отбой, свернем операцию. Дело серьезное. Когда начнется, будет поздно отменять. Там уже ва-банк, до конца.

– Игорь Валентинович, я же сказал! Сделаем.

– Ну и отлично, – Меркулов смотрит в окно. – Кучумов засады не ждет. Здесь бывает в гостях у любовницы. По городу с охраной передвигается, сюда один приезжает. Чужих бандитов цыгане не любят, но считаются. Дом отдельный купил, держится скромно. Барон работает с Кучумовым, интересы общие. Сам Кучумов из машины не выходит, опасается покушения. Ворота Рада откроет, подруга цыганская. Стекла тонированы, надо его выманить. Для этого ребята выезд перекроют, стукнут легонько, он выскочит. Главное, чтобы упал, это обязательно, иначе в дом нырнет. Сориентируешься?

– Сделаем.

– Отработаешь, винтовку оставишь. Модель редкая, поставщик Сафарова. Менты его вычислят, информация утечет подручным Кучумова. Начнется ответный ход, заварится каша, настанет черед Сафарова. Это не месть. Это работа. Разницу чувствуешь? По лестнице вниз, машина за углом. Тут объездная дорога, трасса вокруг города, план-перехват, канитель. Дом не заселен, некому соображать. Дам отмашку, на рынке начнется заваруха. Кучумову сообщат, сорвется. Раньше времени окно не открывай, прямая видимость. Одна створка откроется, сразу в глаза бросится, как дырка в зубах.

– Удачно придумано.

– Удачно придумано, – иронически хмыкнув, Меркулов поднимает бинокль. Продолжая разговор, обозревает окрестности. – Удача в нашем деле не девочка с косичками. Это ведьма с кочергой, так взгреет, мало не покажется. Я эту операцию готовил годами. Информацию собирал по крупицам, подвел к окну, чтобы ты вовремя нажал на спуск. Растащили страну, продали за рюмку водки. Либералы! Вот бы кого повесить за одно место. А бандиты – это так, будни. Бинокль не нужен? Оставлю.

– Зачем. – Ермаков поднимает винтовку. – Спасибо, Игорь Валентинович. За откровенность.

Меркулов открывает портфель, убирает бинокль.

– За Витьку сомневаюсь. Мало в нем крепости. Как думаешь?

– Витя в порядке. Не сомневайтесь.

Ермаков направляет винтовку на самосвал. В прицеле кабина, за лобовым стеклом два темных силуэта. Меркулов защелкивает портфель, надевает потертую ондатровую формовку, цепляет на нос очки, окончательно превращаясь в коммунального чиновника. Пальцем прижимает усики под носом, дергает губой, проверяет.

– Рацию не оставляй! У Сафарова таких игрушек нет, там примочки, могут вычислить. Не забудь очки надеть! Шрам приметный, денег заработаем, уберем обязательно. Выйду, закройся на ключ. Сторож пьет в балке, на этажи не сунется, но все же! Отработаешь, квартиру закроешь, – Меркулов улыбается. – Жена не пугается? Ночами. Шучу! Ни пуха, сынок.

– К черту, Игорь Валентинович.

Меркулов выходит из комнаты.

•

Кучумов сидит на диване. Бритый наголо череп, довольное лицо, он только что поел, ковыряет спичкой в зубах. Рядом примостилась молодая цыганка в цветастом халате, теребит монисто на тонкой шее, обнимает могучее плечо, заглядывает в глаза, он не обращает внимания, думает о чем-то своем. Девушка не знает, как привлечь его внимание.

– Миша, что тебя беспокоит? Я же вижу! Драгоценный мой.

– Опять обкормила. Поспать, что ли. Не лезь, Рада! Что ты как маленькая.

Она теребит молнию на его груди, играет застежкой.

– Миша, давай уедем куда-нибудь? Тебе отпуск нужен.

– Зимой! Придумала.

– Вчера карты из рук падают. Давай, уедем? Золотой мой. Хоть ненадолго?

– Цыганка называется. Мужу перечить? Возьму кнут, и по ногам. – Кучумов ворчит, целует в лоб. – Танцевать будешь, козой скакать и подпрыгивать.

– Зачем кнут, – она поднимается, рукой забрасывает волосы назад, потом головой вперед, смотрит из-под волос, начинает оголять бедро. – Музыку?

– Козочка, – он улыбается. – Как брат?

– Миша, солнце мое! Хотя бы сегодня! Не езди никуда. Арсен в порядке, – Рада садится, приникает всем телом, жалуется. – Дама пик валится. Есть кто-нибудь? Я зарежу ее!

– Ты дама и есть. Приворожила! Никто не нужен. Только на тебя стоит.

– Хочешь? – она с готовностью лезет ему в штаны.

– Отстань, говорю. Отдышаться не даешь.

Звонит радиотелефон. Кучумов берет трубку, слушает. Лицо темнеет, он отбрасывает женскую руку в браслетах, решительно поднимается.

– Миша, ты куда?! Не ходи, милый, любимый, солнце мое! – она падает на колени, хватает его за ноги, причитает по-бабьи. – Я беременна, Миша, драгоценный мой! Ребенок у нас будет.

– Потом, – он ее поднимает, целует в глаза. – А сейчас мне ехать надо. Пусти!

Двор дома с железными воротами. Кучумов без шапки выскакивает на крыльцо с радиотелефоном в руке. Бычья шея, маленькие уши, налитые кровью глаза. Вид его страшен.

– Не пущу!! – выскакивает Рада в цветном халате. Лицо в отчаянии, глаза пылают. Она цепляется за него обеими руками. – Миша, не надо! Тебя убьют!

Он запихивает рыдающую цыганку в дом. Плечом придавливает дверь, накидывает щеколду, цепляет замок. Изнутри доносятся вопли, дверь сотрясается от ударов. Девушка бьется всем телом, стучит кулачками. Кучумов открывает машину, заводит двигатель, ставит телефон на базу, идет к воротам, отодвигает засов. Разом отталкивает от себя одну створку, с другой отходит в сторону, садится в машину. Распахивается окно высотки на другой стороне трассы.

•

– Объект выезжает, – Ермаков отключает рацию, поднимает винтовку…

Вдоль поселка идет самосвал. Позиция на этаже выше эстакады, панорама открыта. В кирпичном доме распахивается окно, из него вылезает девушка в цветастом халате, кувырком падает в снег, вскакивает. Босые ноги, волосы разметались, она выбегает наперерез выезжающей со двора машине, выбросив руки, всем телом кидается на капот. Машина резко тормозит, девушка слетает под бампер. Кучумов выходит из машины. Самосвал приближается.

Спина Кучумова в прицеле. Палец в перчатке плавно трогает спуск. Винтовка вздрагивает. Бандит валится на девушку. Слева подъезжает самосвал, тормозит. Выскакивают Лосев и Секачев с автоматами, оба в масках. Ермаков выжидает, смотрит в прицел поверх мчащихся по эстакаде машин.

Лосев сидит на дороге, цыганка держит его за щиколотку. Он пытается встать, поскользнувшись, снова падает. Секачев поворачивает голову, вскидывает автомат. Ермаков смотрит поверх винтовки, без оптики. Слева приближается большой черный джип, а справа задом движется серая «девятка», это Меркулов. Ермаков ловит джип в прицел, стреляет без подготовки. Джип слетает в сугроб. Из него выскакивают трое бандитов, открывают беспорядочный огонь. Секачев отстреливается с колена, бьет короткими очередями. Залетая в окно, выстрелы отзванивают в комнате. Бандиты прячутся от Секачева за самосвалом. Лосев никак не может оторвать ногу от ухватившейся цыганки. Из «девятки» выходит Меркулов, под прикрытием самосвала подходит к свалке на дороге, поправляет очки, поднимает руку с пистолетом. Цыганка смотрит на него снизу, что-то кричит. Меркулов стреляет, цыганка роняет голову. Лосев свободен.

Ермаков тем временем снимает одного бандита, другого. Черные фигурки на снежном фоне, как зайчики в тире. Третий бандит отшвыривает пистолет, валится прямо на дорогу, руки кладет на затылок. Меркулов садится за руль. Лосев и Секачев прыгают сзади, «девятка» юзом срывается с места.

Ермаков закрывает окно на шпингалеты, разбирает винтовку, раскладывает по гнездам, с сожалением смотрит. Закрывает чемоданчик, прячет его за мешками с цементом, сверху наваливает рулоны обоев. Забирает рацию, переставляет козлы к стене. Надевает на голову полосатый подшлемник, затемненные очки, идет на выход. В руке пара брезентовых краг.

2016

Платон в халате сидит за компьютером. В комнату заглядывает Марина Сергеевна.

– Пойдем, сынок! Стол накрыт.

– Мам, зачем? Поедем на коттедж, парни старались. Шашлыки сделаем.

– Салаты вкусные, курочка жареная. Я тоже старалась! Никуда твои парни не денутся. Я на коттедж не поеду. Вы молодые, девчонки будут, мне с вами сидеть, только стеснять. Я лучше сейчас на тебя полюбуюсь. Сынок, перекуси немного, пожалуйста! Шампанского выпьем.

– Иду, мам! Сейчас, мне ответить надо. Сообщение отправлю! Я быстро.

– Успеешь еще, только приехал. Пойдем!

Марина Сергеевна сидит на диване перед накрытым столом, держит в руках мужские часы на браслете, разглядывает заднюю крышку. В комнату заходит Платон, она поднимает голову.

– Садись рядом, к маме поближе. Вот часы, ты спрашивал. Отцовские, – она кладет их на край столика, достает из коробочки кулон в виде сердечка. – А это он мне подарил в первый день, как познакомились. Симпатичный кулон, правда? Малахит в серебре.

– А где Тася? – Платон с ходу заглядывает под диван, видит два горящих глаза. – Иди сюда!

– Оставь ее, сама вылезет. Открывай шампанское.

Платон садится на диван рядом с матерью, открывает шампанское. Наливает, бокалы пенятся веселыми искорками, берет часы, взвешивает на ладони, на кулон не обращает внимания.

– А как ты про часы узнал? – Марина Сергеевна опускает цепочку с украшением в коробочку.

– Секачев рассказал, Анатолий Львович. Ты его не заметила? На перроне мимо прошел. Мы с ним в одном купе ехали. За встречу? – Платон подает матери бокал, переворачивает часы, смотрит заднюю крышку. – Они, правда, золотые? Капитану Ермакову, от маршала Жукова. Реальные часы.

– Браслет папа сам купил, титановый. С приездом, сынок!

Они чокаются, выпивают. Из-под дивана на согнутых лапах появляется черная кошка, настороженно смотрит на гостя, переводит взгляд на хозяйку. Платон протягивает руку, кошка прижимается к полу. Он ее берет на руки, зарывается лицом в кошачье тельце, она дергается, потом затихает, трогает его ухо лапками и безмятежно вытягивается прямо на руках.

– Узнала! – Платон откидывается на спинку дивана, гладит мурлычущую кошку, снова берет часы. – Дядя Толя сказал, моего прадеда часы, тоже Платоном звали. Всю войну прошел, живым вернулся.

– Да. Твой дедушка воевал, – Марина Сергеевна отмахивается. – Расскажи лучше про себя. Как, что? Ни звонков, ни писем, сообщения по капле в год. Вдруг на войне, в Сирию послали. Куда только ни звонила, ничего не говорят.

Платон отмахивается.

– Мам, договоримся! Про службу не спрашивай. Ты об отце расскажи. Почему он ушел?.. Дядя Толя говорит, все хорошо у вас было. Они в общагу к вам лазили, в роддом приходили. А это правда, у меня глаза синие были?

– Правда, – мать улыбается. – И волосики длинные, черные как смола. Когда родился, а потом ты их вышаркал, головой вертел по подушке. Лысина была на затылке. Пустышками плевался! Новые волосы беленькие отросли, с годами потемнели, русыми стали, а глаза карими. Ты кушай!

Платон выпускает кошку на пол, она не уходит, трется мордочкой о тапки. Он берет куриную ножку.

– А кто его убил, не нашли?

Кошка запрыгивает в кресло, ложится на сложенную военную форму, с интересом нюхает.

– Почему убили, – мать равнодушно пожимает плечами. – Несчастный случай, сгорел. Пьяный был, уснул, замыкание в проводке. Он в старом доме жил. Ты бы салаты вначале поел? По мясу соскучился ребенок. Вас плохо кормили, да? Похудел.

– А следствие кто вел?

– Мы развелись, лет пять прошло, какие вопросы. А часы Витя Лосев отдал. Потом, когда дело закрыли. Они в копоти были, черные. Не хочу об этом. Расскажи о себе, какие планы. Кушай!

Платон не знает, кушать или говорить, улыбается.

– Анатолий Львович в Москву зовет. Папин друг все-таки, поможет. Звание обещает, квартира поначалу ведомственная, там видно будет.

– Еще чего. Не пущу! Ты что? Не успел приехать, друга себе нашел. Ты его не знаешь!

Платон, отставив куриную ножку, целует мать в щеку.

– Через год, мам, не раньше. Пока здесь поживу. Не возражаешь?

– Ты что-то скрываешь. Что-то со здоровьем, да?

– Мам, все в порядке! Ты видишь, вернулся живой, здоровый. Не выдумывай. – Платон отщипывает кусок мяса, показывает кошке. Та спрыгивает с кресла, смотрит на хозяйку. – Мам, она у тебя дрессированная! Разрешения спрашивает. А где тот дом находится, который сгорел? – он кладет кусочек мяса кошке под нос, та без энтузиазма присаживается, с любопытством трогает кусок лапкой.

– Село Исток, за аэропортом, чуть дальше.

– А родня есть?

– Понятия не имею. А что?

– Съездить хочу, посмотреть. Поспрашивать. Вдруг найдется кто? Не чужие все-таки.

– Вот еще, выдумал. – Марина Сергеевна взмахивает вилкой. – Сколько лет прошло?

– Мне сестра написала, на электронную почту, пока не понял. То ли двоюродная сестра, то ли сводная. Яной зовут. Сестренка младшая! Представляешь? Через Одноклассников нашла. Я ей сообщение отправил, номер дал. Позвонит, наверно.

– Какая сестра? Не выдумывай, нет у тебя никакой сестры. Отец сто раз говорил, никого из родни не осталось, – Марина Сергеевна интригующе улыбается. – На днях Кристина заезжала, пирожными угощала. Про тебя выспрашивала, та еще разведчица.

– И что говорит?

– С мужем развелась, снова замуж зовут. Красивая девушка, не жалеешь?

– Пусть выходит. Мам! Может, поедешь с нами? Ненадолго. Мы не допоздна. Мне вечером в город надо, по делу. Чего ты скучать будешь?

– По какому делу, – мать недоумевает. – Приехать не успел.

– Мамочка, прости меня, – Платон виновато смотрит на мать.

Марина Сергеевна пугается.

– За что простить?

– За любовь! – сын ее обнимает. – Это я так прощения просил. Забыла? Когда маленький был, ты рассказывала. Я хочу эксгумацию сделать, экспертизу провести. Секачев обещал устроить.

– Не поняла. Какую эксгумацию?

– Мам, не возражай. Я хочу выяснить про папу, как погиб. Дело засекречено. С чего бы это?.. Дядя Толя сказал, он под прикрытием работал. Ты в курсе?

– Не сочиняй. И дяде Толе своему скажи! Чтоб отвязался. Выдумали тоже! – Марина Сергеевна снимает очки, отворачивается к окну. – Там одни головешки были, даже мне не показали. Часы опознала и все! Я не разрешаю. Сколько лет прошло, ты взрослый. Зачем тебе все это. Даже не представляешь, что тогда творилось, лучше не знать.

– Мам, ты чего. А если убили?

– Зато другие люди живы, и люди серьезные. – Марина Сергеевна поворачивается, смотрит на сына в упор. – Что тебе Секачев рассказал?

– Ничего особенного. Он шпиона одного ловит, западного.

– Толик Секачев! Я ему устрою.

– При чем тут Секачев? Я сын, хочу разобраться. Почему ты злишься?

– Кое-что скажу, и закроем тему, как ты говоришь, – Марина Сергеевна медлит, подыскивая слова. – Твой отец преступником был. Понятно? Замуж выходила, не знала. Потом догадалась, откуда деньги, вот и развелась, от греха подальше.

– Он под прикрытием работал. – Платон смотрит на мать. – Ты не знала?

– Вранье! Толик Секачев однажды проговорился. Извини, на этом все.

В соседней комнате звонит телефон. Платон поднимается, кошка, хвост трубой, вприпрыжку бежит следом, лапками хватается за пятки, ловит шлепанцы. Мать прислушивается к разговору.

– Да, Рома! С мамой обедаем. Прямо сейчас?.. Да, хорошо. Мам! Слышишь? Я выйду на 5 минут! Рома поговорить хочет. Там у них стряслось что-то, авария на трассе. Я быстро!

– Только недолго!

Мать собирает грязные тарелки, несет на кухню, осторожно заглядывает в соседнюю комнату. Сын натягивает футболку, стоит спиной. Под лопаткой кривой шрам, похожий на пятнистую ящерицу с острыми когтями. Перепуганные блюдца с грохотом летят на пол.

•

Роман встречает друга серьезным взглядом. Платон садится в машину.

– Что там за авария, на службу вызывают?

– Даня мясо маринует. Насчет аварии это я на всякий случай сказал, неясно. Слежка за тобой! Наружное наблюдение. Я при Марине Сергеевне не стал говорить, чтобы не пугать. С вокзала тебя ведут. Опера из уголовного розыска. Капитан Реутов, вдвоем с напарником. Ты их видел на перроне, терлись вокруг, на телефон снимали, я думал, может, кого другого пасут. Вон их тачка! Реутов за рулем, приткнулся. Я не стал подходить, решил с тобой посоветоваться. Что за дела, ты в курсе?

– Да, Рома, возможно. – Платон смотрит в указанном направлении. – Расскажу потом. Мама на шашлыки не поедет, дома останется. От хвоста оторваться надо. Жду звонка. Сейчас, я минут десять. Маме скажу, чтобы не волновалась, а ты подумай. Сделаем, Рома? Потом объясню! Реутова не трогай, подмогу вызовет. Я переоденусь. И позвонить надо, номер в компьютере.

– Телефон не бери, отследят. С моего поговоришь. Давай, жду.

Платон выходит из машины. Роман озадаченно смотрит вслед, звонит по телефону.

– Привет, шпана. Ты где? Выйди, дело есть. Срочно, говорю! Я в машине, рядом с кортом.

•

Кабинет начальника уголовного розыска. Лосев и Секачев расположились за Т-образным столом. Реутов с Михайловым стоят навытяжку. Секачев рассматривает снимки на столе, его интересует старик в брезентовом плаще.

– Виктор Иванович! – Секачев откладывает снимки. – Пусть расскажут обстоятельно.

– Садитесь, – Лосев сердито топорщит усы. – Михайлов! Вначале ты. Расскажи, как сумасшедший старик от вас убежал? Двух сотрудников в дураках оставил.

Реутов садится. Михайлов остается на ногах, пытается оправдаться.

– Товарищ полковник? Он не сумасшедший, от наблюдения ловко ушел. Я хотел его в электричке проверить, чтобы не на перроне, наблюдение скрытое, он просек. Дачников много, давка, он первым зашел. Люди спешат место занять, а он, пока я проталкивался, в соседний тамбур нырнул. Я поднялся, вагон высматривал, контролеры отвлекли, а он в это время из соседнего тамбура вышел.

– А ты путешествовать поехал, по городам и весям, – Лосев смотрит на Секачева. – Такие молодцы. Полицейская академия! Когда давка, Михайлов, наблюдение ведут вплотную. Далеко прокатился?

– До следующей станции, на встречном обратно, в линейном отделе записи с камер на перроне просмотрел. Там есть распечатка, разрешите? – Михайлов находит снимок. – Вот, видите? Он из вагона выглянул, потом спрыгнул. Ловкий старик! Лет под 70, а бегает как молодой. Клюка для маскировки, провод в ухе. Переговорное устройство? Нас не предупредили.

– Лейтенант Михайлов! Лосев смотрит в деланном изумлении. – Может, тебя в шоу-бизнес направить?! Зачем тебе по вокзалам бегать, ноги топтать, на эстраде самое место, еще крест повесить. Ты в розыске или как? Я утром распорядился, поручение дал. Зафиксировать и установить контакты Ермакова. А если бы встречающих человек десять оказалось? Мне в академию звонить, или самому на вокзале поезда встречать? Геннадий Фомич, а ты. Не первый год в органах, как умудрился. Садись, Михайлов!

Михайлов садится с пылающим лицом. Реутов намерен встать, Лосев останавливает жестом.

– Докладывай.

– Минуту! – Секачев показывает снимок Михайлову. – Что у него в руках?

– Открытка советских времен, с серпом и молотом. Старик кричал, что сына ждет из армии, Борисом зовут, палкой грозил. Открытку Ермакову показывал, тот прочел.

– Чушь какая! – Лосев не скрывает раздражения. – На перроне с друзьями встретился, только приехал, будет открытку читать? Письмо старика сыну.

– Он не читал, только взглянул, из вежливости. Толпу пережидали.

– Минуту, – Секачев ищет другой снимок. – В открытке могла быть информация, контактный телефон, место встречи. Вот, видите? Ермаков руку тянет старику в карман. Купюра в пальцах, а внутри записка, может быть? Обменялись информацией, вошли в контакт. Продолжайте. Геннадий Фомич?

– У меня проще, – Реутов говорит, словно ест кислую ягоду. – Колесо прокололи.

– Гениально! – Лосев разводит длинные руки, словно хочет сгрести сотрудников уголовного розыска в одну кучу и выбросить в окно. – Где, когда?

– Пацаны во дворе бегали, в войну играли, за моим багажником спрятались. Что их, по двору гонять, с пистолетом бегать? Прикрикнул, вроде отошли. Я и не заметил, когда шилом ткнули. Потом Ермаков из дома вышел, сел с друзьями в машину. Я за ними поехал, а на перекрестке из соседнего ряда показали на заднее колесо. Вышел, еду на ободе. Пришлось менять, с проколом далеко не уедешь.

– Оперативник с проколом! Во дворе не увидел?

– Руль водить начало, когда поехали. Колесо поменял, думал, их по телефону засекут. Оказалось, телефон дома оставил. Отмечают за городом или в кафе сидят. Если разрешите, мы подключим техотдел.

– Ермакова я сам найду, – Секачев смотрит на Лосева. – Виктор Иванович, надо планы скорректировать. Пусть пообедают, потом задание получат.

– Полчаса на обед. Свободны!

•

Лосев закрывает дверь на ключ, достает из шкафа бутылку виски и плитку шоколада, два стакана, садится напротив Секачева. Тот в недоумении наблюдает, взгляд смягчается.

– Помянуть хочешь? Давай вечером, Витя.

Лосев наливает по четверти стакана, гремит шоколадной фольгой, отламывает кусок, жестом предлагает сделать Секачеву то же самое, смотрит в упор.

– Пока ты устраивался, кое-что выяснилось. Будем надеяться, дядя жив.

– А где он? – глаза Секачева светлеют.

– Пока не знаю. С приездом!

Они чокаются, выпивают. Закусывают шоколадом, обмениваясь быстрыми взглядами, словно игроки в покер, которые надеются получить полезную для себя информацию.

– Витя, не томи! Экспертиза?

– На шоссе погибли охранники. Это покушение.

Секачев осмысливает информацию.

– Серьезный вывод. Факты?

– ДТП выглядит как несчастный случай. Бензовоз повернул, «Мерседес» врезался, участники погибли, шофер бензовоза тоже сгорел. – Лосев делает паузу. – Толя. Информация между нами. Обойдемся без докладов в Москву или кому бы то ни было. Пусть думают, что генерал Меркулов разбился. Выждем, пока объявится, сам на связь выйдет.

– Не учи ученого. Почему решил, что покушение?

– Вертолет! – Лосев разводит руками. – Исчез вертолет. Вылетел следом за генералом. Целый кортеж пошел. Вертолет, две машины, одна исчезла, вертолет тоже. С эстакады камера на город смотрит, там далеко. Огненная вспышка и все. Эксперты говорят, сверкнуло что-то над лесом, похоже на винт вертолета. А вот камера в тоннеле, там запись четкая. Меркулов поменялся машинами, сам сел за руль джипа, автомат забрал у охранников, они пересели в «Мерседес», выехали первыми и попали в аварию. Джип заранее ушел на объездную дорогу, там развязки во все стороны. Ориентировки дали, дело времени.

– А вертолет? – Секачев недоверчиво смотрит.

– В этом вся штука. Похоже, генерала предупредили. Он сменил машину в тоннеле, где вертолет контролировать не мог. Из тоннеля выехал «Мерседес», бензовоз перекрыл дорогу. Скоординированные действия. Бензовоз поджидал именно генерала, чтобы не поймать левую машину. Получил команду с вертолета, тронулся заблаговременно. Все сходится! Только дядя соскочил в последний момент.

Секачев сомневается.

– А шофер! Он погиб. Смертник?

Лосев наливает вторую порцию.

– Тоже сходится. Бензовоз компании Тагирова, у него работают мигранты из Средней Азии. Это уже по твоей части. Позвонки сломаны. Может, последствия ДТП, однако не исключено, убийца ему голову отвинтил, потом руль выкрутил.

– Тагиров, – Секачев морщит лоб. – Слишком все громоздко. Вертолет, смертник, перелом позвонков. Джонсон! Вот где сходится.

– Министр? – усмехнувшись, Лосев берет стакан. – В себя прийти не могу.

– Нет, конечно. Псевдоним Лене придумали. Помнишь? Расскажи-ка мне, Витя, про гибель Ермакова. Не верю, что он сгорел, как бомж на чужой даче. Точно, несчастный случай?

– Там два трупа было. Шона Беспалый. Его установили быстро, перед этим освободился. Шона – волк по-казахски, беспалый, пальцы на ноге обрублены. У него ножевое ранение в горло. Видимо, бандитская разборка. Возможно, исламисты, – помолчав, Лосев выпивает, не чокаясь. – Лене голову отрезали, дом сожгли, опознали по часам. Сам знаешь, он с ними не расставался.

– Генетику проводили?

– С ДНК сложно было, это сейчас технологии. Вероятность 50 процентов. Хочешь эксгумацию делать? Толя, лучше не копать. Леня Ермаков погиб, это другой Джонсон.

– Сын Тагирова наемников вербует, – Секачев грозит Лосеву пальцем. – Есть сведения, что Джонсон с Тагировым должен встретиться. Или Москву подключить? Что вы тут крутите-вертите. А если Тагиров дядю твоего заказал? Джонсон, которого мы ищем, специалист по диверсиям.

– Тагиров в губернаторы метит, зачем ему покушение. Ты не в курсе, они лет тридцать знакомы. Тенгиз партизанит, это возможно. Зачем Москву тревожить? Меркулов объявится, сами разберемся.

– Отрастил усы, заматерел, – Секачев салютует стаканом. – Рад тебя видеть, Сохатый!

– Чего ты к Платону прицепился? С поезда звонил, наружку попросил. Сотрудников не хватает, а тут бродяг по вокзалам ловят. Сын Лени, он тут при чем?

– Платон оказался в лагере, раненым попал в плен, его спас Джонсон. Без видимой причины! И этот Джонсон вышел на контакт с Тагировым, назначил встречу. Тагиров дарит вертолет Меркулову, вертолет участвует в покушении. Не много ли совпадений? Плюс бензовоз…

Звонит служебный телефон. Лосев наклоняется, снимает трубку.

– Полковник Лосев, – он вскидывает глаза на Секачева. – В горах?.. Понятно. Кто обнаружил?.. – полковник слушает, хмурит брови, топорщит усы. – Высылай группу. Я тоже выезжаю.

Лосев встает, кладет трубку. Шоколадку заворачивает, сует в карман.

– Что случилось?

– Вертолет разбился. Два трупа, личности устанавливают.

– Где?

– На другой стороне озера. Поехали, по дороге поговорим.

– Что я, мертвых летчиков не видел? Я тебе сам скажу, даже покажу, – Секачев достает из папки фотографии. – Николай Губарев, пилот вертолета. Второй профессиональный киллер, кличка Браузер. Можешь взять, у меня еще есть. Платона надо искать. Почему скрылся? Это реальная зацепка, выход на Джонсона. Тот думает, покушение состоялось, зачистил исполнителей. Шофер бензовоза сгорел, вертолет разбился, везде несчастный случай. Профессиональный подход! Как сделали, не знаю. Тебе и карты в руки. Мина, часовой механизм, сигнал со спутника, разбирайся с экспертами.

Лосев смотрит в недоумении.

– Значит, не поедешь. Ты все-таки специалист?

– Ты выясни, откуда вертолет взялся, жену свою расспроси, потом за Тагирова возьмемся, – Секачев обходит стол, вдруг подпрыгивает, смотрит на Лосева. – Витя, вспомнил! Помнишь мужика на даче Меркулова? – он вытряхивает из папки фотографии. – Убери очки, седые волосы, бороду клочьями, провод из уха. Помнишь, Леня дырку в черенке сделал? Валерий Петрович! На «Москвиче» приехал.

– Помню, – Лосев берет в руки снимок. – Да, вроде он. Это Драма. По его наводке Щепу брали. За ту операцию я капитана получил, замом отдела назначили.

– Щепа кто такой?

– Из воров. Драма изменился, не узнать. Был серьезный человек, я думал, умер давно.

– Надо его найти! Говоришь, бродяг сотрудники ловят? Тут такие бродяги! Сына встречает из армии, как же. «Волгу» мне дашь? Шофера не надо. Что, Сохатый! Возьмешь на службу?

•

Загородная платформа, толпа пассажиров. Подав предупреждающий сигнал, отходит электропоезд. Среди дачников бродит старик в брезентовом плаще, вертит головой, рассматривает пассажиров, трогает провод в ухе, поворачивается. Перед ним стоит Платон, за его спиной Роман с Данилой. Они поднялись на платформу со стороны леса.

– Чего надо! – старик замахивается клюкой.

– Ты чего дерешься? – Данила смеется. – Утром закурить просил! Забыл? Сына встречал из армии, открытку показывал. Помнишь?

– Аферисты! Ничего я не забыл! Сейчас милицию! Где она проклятая? – старик вертится по оси.

– Военная полиция, – Роман достает удостоверение. – Пара вопросов. Открытка с собой?

– Нет у меня никакой открытки! Что выдумали, фашисты?! Накинулись на инвалида, еще с автоматами, – старик показывает клюкой им за спину. – Вон командир ваш!

Парни оборачиваются, а старик кидается наутек, зажав палку под мышкой.

– Ты куда, старый! – Данила в два прыжка его догоняет, ловит за прыгающий капюшон.

– Эй, ребята! Вы чего к деду привязались, – пожилая дачница стоит неподалеку. – Не стыдно?

– Военная прокуратура! – Роман показывает удостоверение. – Вы его знаете?

– Он местный, из соседней деревни. «Москвич» у него есть, – женщина теряет интерес к происходящему, уходит. Роман поворачивается к старику.

– Ну что, дедушка, пойдем к участковому или в город поедем? Карета подана, – он показывает рукой на припаркованную рядом с платформой машину.

– Оборотни! Что я сделал? Показал открытку, подобрал, потом выбросил! Зачем она мне?

– Все, парни, – Платон устает от комедии. – Никуда дедушка не убежит, мы поговорим без вас.

– Видно воспитанного человека! Утром в форме был, теперь студент. Высшее образование? Проводи меня, сынок. Этих видеть не хочу. В Нюрнбергский трибунал надо звонить, президенту Путину, он там главный. Тоже из немцев, разведчик. В Германии до войны работал.

Они отходят, спускаются по ступенькам платформы, останавливаются на тропинке, ведущей к лесу. Платон смотрит на проходящих мимо дачников с рюкзаками и тяпками.

– Вас как зовут?

– Тебя Платоном зовут, знаю. А меня-то зачем звать? Вот он я, не прячусь, – старик говорит тихо и внятно. – Ты зачем друзей притащил? Я же написал, приезжай один, без хвостов.

– На электричку опоздали, пришлось на машине ехать, ребята подвезли. Какая разница. Дедушка, давай, рассказывай. Где сестра? Я приехал вовремя.

– Яна! Хорошая девочка, смышленая. Меня зовут Валерий Петрович, – очки старика на солнце задорно блестят. – Будем знакомы?

– Будем, – Платон оглядывается, Роман и Данила идут к машине. – А вы кто, дедушка?

Старик необычайно радуется.

– Я папу твоего знал! Вместе бандитов ловили. А вот попутчика твоего век бы не видел. Полковник Секачев! Пойдем, прогуляемся, а то стоим у всех на виду.

– Удивляете, Валерий Петрович. А про полковника как узнали?

– Ты, сынок, сам ему не проболтайся. Яну вечером увидишь! Тебя я не просто позвал, мы план составим, как шпиона поймать. Тебя на свете не было, мы жуликов ловили. Таких лохматых! Под прикрытием. Вот это специалист! Сейчас нет таких агентов, жидкий народец в органах, за версту видно. Насмотрелись разбитых фонарей, а пороху не нюхали. Деньги! Вот где мировое зло. Россию ливером не купишь, за деньги работать не будем, только за идею. Хочешь с папой поговорить? – старик достает телефон из кармана. Провод от наушника подключен к телефону.

– С каким папой?

– Яны Борисовны! Умная девочка, взрослая, – старик отключает гарнитуру, нажимает вызов. – Не доступен. Эх, вечером увидитесь! Поговорим? Расскажи деду, как служилось.

Прогулочным шагом они углубляются по тропинке в лесок. Братья смотрят им вслед.

– Шустрый старик. – Роман озадачен. – Не глухой он совсем.

– И бегает хорошо! – Данила смеется. – Когда только до шашлыков доберемся?

•

Еловая шишка падает на капот джипа, отскакивает в сторону. Меркулов вздрагивает, хватается за автомат, смотрит в окно. Он сидит в охотничьем домике на табурете. На столе бутылка водки, железная кружка. Под столом валяются банки консервов, пара пустых бутылок. Взгляд осоловевший. Он походит на солдата, не спавшего несколько суток. Он готов подняться во весь рост, умереть геройски, или спасаться бегством, без разницы. Приказа нет, время остановилось, что творится в штабах жизни, понять невозможно. Он убеждается, за окном спокойно, ставит автомат к столу, наливает очередную порцию. Выпить не успевает. На этот раз шишка прилетает в окно. Тут сомневаться не приходится. Решимость читается на лице. Оставаться в доме опасно. Двери припрут, в окно гранату, и все. Танец со смертью в теплых объятьях. Меркулов выпивает, ставит кружку. Берет автомат наизготовку, ударом ноги выталкивает дверь наружу. Сразу не выходит, автомат смотрит в тайгу из дверного проема.

•

Охотничий домик таится под разлапистыми елями. Перед домом поляна, на поляне джип. Мутное оконце, проем двери. На углу ржавая бочка для дождевой воды. В проеме Меркулов с автоматом в руках. Он прыгает через порог кувырком вперед. Тучная фигура действует неожиданно проворно. Следует перекат в сторону. Он сидит за бочкой, спиной к стене, ноги поджаты. Ствол смотрит вверх. Сам невидим, поляна открыта, он держит сектор широким глазом, на малейшее движение или шум готов среагировать. Сидит неподвижно минуту, другую.

– Джонсон!! – голос Меркулова, похожий на хриплый рык, разрывает окрестности, заставляя смолкнуть птичий гомон. Над поляной повисает напряженная тишина. Однако скоро одна птичка возмущенно чирикает, другая весело отвечает, через минуту лесная жизнь восстановлена. У пернатых свои дела, не менее важные, чем людские разборки.

– Леня! Ермаков!! Ты здесь?! Выходи!.. Поговорим! А?! – Меркулов высовывает глаз из-за бочки, снова прячется. Безответная тишина. – Тогда стреляй, выхожу! – Меркулов кряхтит.

Подняв автомат над головой, он кладет его поперек бочки, берется за ржавый край, поднимается, по сторонам не смотрит. Отряхивает со спортивного костюма мелкий мусор, налипший во время боевых маневров. Каждое мгновение ждет оклика, нападения со спины, удара, но не показывает страха, кладет руку, опирается на автомат, поворачивает голову в одну сторону, другую.

Убедившись, что никто на него не покушается, Меркулов с автоматом идет по поляне, обходит джип. Взяв автомат наизготовку, идет дальше, издалека смотрит за угол дома, там нетронутые заросли кустарника. Обходит поляну по периметру, не забывая смотреть вокруг и под ноги, нет ли примятой травы. Ни одного дерева он не минует вплотную. Сделав полный круг и не заметив постороннего присутствия, он возвращается к домику с обратной стороны. Заросшая тропинка уходит в кусты шиповника. Продираться не имеет смысла.

Меркулов возвращается к дому. Окинув поляну повеселевшим взглядом, он шагает в темноту проема, заходит в дом, и пугается по-настоящему. Лицом к дверям, спиной к стене, сидит Джонсон в темных очках, в руке охотничий нож с оранжевой рукояткой.

– Ты кто такой? – Меркулов поднимает ствол, сдерживая искушение нажать на курок. Легкое движение пальцем, и ничто не спасет незваного гостя от очереди поперек. Деваться некуда, помещение слишком маленькое. Джонсон это понимает.

Резкий стук возле уха. Меркулов видит краем глаза: из косяка торчит оранжевая рукоятка. Он сморгнул. А Джонсон где?! Острая боль в шее заставляет Меркулова судорожно сжать палец. Грохот! Очередь идет наискосок, поперек стены, труха летит из бревен. Что толку? Автомат сползает на пол.

•

Лицо Меркулова в оспинах, налитые кровью глаза. Толстая осина, под осиной шатается чурбан. На нем стоит Меркулов, с трудом удерживает равновесие. Свободной рукой пытается ухватить автоматный ремень над головой. Петля на шее, ремень зацеплен карабином, второй конец захлестнут на суку.

– Джонсон, – хрипит генерал. – Сними меня!

– Я хотел поговорить, ты стрелять начал. Сниму. Обязательно! – Джонсон фотографирует Меркулова на телефон. – Мучиться не будешь. Хруст! И порядок.

Джонсон отставляет табурет, достает сигареты, смотрит снизу.

– Выбить чурку, помочь?

– Я тяжелый! – Меркулов балансирует руками. – Сними!

– Тебя Тагиров заказал, приятель твой, партнер, товарищ. Спрашивается, зачем ты жил, Меркель? Чтобы на вертолете в старости летать. На охоту? Мы с тобой тоже рыбачили. Помнишь рыбалку? Давно мечтал встретиться, поговорить, ты стрелять вздумал. Все, твое время кончилось.

– Джонсон! Сними. Денег дам! Сколько?

– Коррупция. Не стыдно, командир? Я тебя предупредил, чтобы в глаза посмотреть. Перепил генерал, бывает. Держись, недолго осталось. Для всех ты мертв, сгорел на трассе под бензовозом. Где у тебя телефон? Включу, определят по локации, найдут, снимут.

– Я пожилой человек, не издевайся.

Джонсон невозмутимо закуривает.

– При чем тут я? Найдут быстро, не прокиснешь. Следов насилия нет, я аккуратно тебя подвесил. Где телефон? Секачев с Лосевым найдут. Как думаешь, кто из них? Вряд ли Тагиров сам. Растут люди, полковники, генералы. Я же говорил, могу шею свернуть. Я твоей машиной воспользуюсь, до трассы доеду, там брошу. Не возражаешь? – Джонсон встает, ставит ногу на край чурки.

– Ты кто?! – Меркулов балансирует руками. – Не надо!

– Шанс есть. Если ответишь на вопросы. Стакан водки или сигарету?

– В машине телефон! Там контейнер с правой стороны, в торпеде.

– Понимаю, пить сейчас не хочется, горло першит. Сидели бы сейчас в домике, как в старые времена. Закон и порядок, мир переделать. Дашь показания?

– Леня! Это ты?! – Меркулов хватается за ремень, удерживает равновесие. – Что рассказать?

– Как ты Ермакова со счетов списал. Напомнить?

Чурка выскакивает из-под ног Меркулова. Ухнув, грузное тело вытягивается струной, ноги касаются земли, словно генерал встал на цыпочки и остервенело лезгинку танцует. Подпрыгнув, Джонсон с хрустом обламывает сук. Меркулов мешком валится на землю.

4 СЕРИЯ

2016

Секачев нажимает кнопку звонка. Дверь открывает Марина Сергеевна, поправляет очки.

– Здравствуйте, – Секачев достает из-за спины букет в целлофане. – Москвичей принимаете?

– Здравствуй, Толя, – особой радости хозяйка не проявляет. Секачев мнется.

– Думал, обрадуешься. Сколько лет не виделись, совсем не изменилась. Я пройду, чтобы не на пороге. Извини за вторжение? Я ненадолго.

Марина Сергеевна уступает дорогу. Секачев заходит, отдает цветы, спешно закрывает дверь, поворачивает замок, нажимает кнопку стопора.

– Так рушатся семьи, – замечает хозяйка. – Проходите, гости дорогие! Можешь не разуваться. Спасибо за цветы. Я их в вазу потом поставлю, когда уйдешь, чтоб не задерживать. Почему на перроне не подошел? Конспиратор.

Секачев все же разувается, надевает тапочки, откашливается.

– Ну! Ты сына встречала из армии. Компания у вас. Я думал, ты меня не заметила?

– Не заметила. Платон уже дома сказал. Проходи. Чай, кофе?

– Не стоит. Я ненадолго, тороплюсь. Что ты сказала насчет конспиратора, – он проходит в гостиную, перепуганная кошка шмыгает под диван. Он садится в кресло, смотрит на фотографию Платона. Ждет, пока Марина Сергеевна расположится на диване. – Семьи рушатся. Ты, о чем?

– Привычка у тебя дурная! Двери на защелку закрывать.

– Действительно. Привычка, чтоб не зашли часом гости непрошенные. А что?

– Он и не помнит, – Марина Сергеевна опускает со лба очки на нос, смотрит изучающе. – И не стыдно? Конечно, 20 лет прошло. Зачем помнить?

– Марина, честно не помню.

– А я каждый день тебя поминаю, недобрым словом. Явился вот так же, с цветами, еще и с водкой. Леню ждал, выпил и развезло, прилег на диване. А он приходил в тот вечер. Ключом не смог открыть. Караулил в подъезде, пока ты не проспался. Встал и вышел, а бутылка и цветы остались. Леня словом не попрекнул. Когда развелись, обмолвился. Раньше, говорит, надо было думать, когда с моим другом на защелку закрылись, водку пили и кувыркались. Он перила грыз, потом лучшего друга увидел, из квартиры выходит. Ты мимо прошел, не заметил, что смерть за углом стояла. Так, о чем ты спросить хотел? Друг лучший. Ни разу не появился! И на похороны не приехал.

Секачев сидит обескураженный. Марина Сергеевна со злорадством повествует.

– Мы только-только переехали, квартиру купили. Думали, заживем! И все рухнуло. Леня раз только и показался, даже в гости не зашел. Сына посмотрел, ничего слушать не стал, исчез с концами, а потом сгорел. Пил и допился. Знала бы тогда, я тебя с лестницы спустила. Ну! Зачем явился гость московский?

– Извини, – Секачев приходит в себя. – Я, правда, не помню. Мне он тоже ничего не сказал, да и когда. Я попрощаться приходил, в Москву уезжал. Черт попутал, напился. Из-за чего? Ты мне нравилась. Даже завидовал! Но дурных мыслей не было. Чтобы в постель там.

– Да куда уж! Ты маленький был, стеснялся, а наговорил ужасов, пока на кухне сидел. На прощание отомстил? Тоже мне, друг-разведчик. Разве можно так напиваться, – Марина Сергеевна отчитывает его, словно нашкодившего мальчишку. – Все секреты выболтал. Леня меня не любит, женился для конспирации, а ты надежный. В Москву звал, как устроишься, вместе с сыном. И ничего не помнишь. А я-то дура. Ревела ночами. Сейчас-то как? Семья, дети. Внуки?