Не ведают они что творят

1

«На тот момент, когда мать забеременела мной, в семье уже имелось в наличии пятеро детей, старшему из которых было 10 лет, а младшему только-только исполнился год. Появление на свет еще одного младенца в доме, жильцы которого еле-еле сводили концы с концами, стало бы непозволительной роскошью. А так как медицинская помощь в деле устранения последствий плотских утех в то время была под запретом, а услуги доморощенных повитух слишком часто приводили к катастрофическим последствиям, то мать моя была вынуждена выносить плод и в положенный срок родить столь нежеланное дитё. В то же время она отчетливо понимала, что еще «один рот» прокормить будет практически невозможно, поэтому решила любым способом от него избавиться.

С новорожденными это сделать не так-то уж и сложно, а тем более в описываемое послевоенное время. Тогда педиатрия хоть и считалась одним из приоритетных направлений медицины, тем не менее она скудно представляла своих специалистов этой области на просторах огромной страны, а уж в глубинке, в которой проживала моя семья, они и вовсе не водились.

Мать обставила процесс избавления от нежданного и непрошеного чада с иезуитской хитростью: просто не стала кормить ребенка грудным молоком. На вопросы же любопытных соседей, отчего мол, ваша младшая орет вторые сутки напролет неистово, отвечала:

– Не знаю даже! Сиську не берет ни в какую! Накормить не могу. Даже и не знаю, сколько она так выдержит, не жрамши-то.

И все шло к тому, что ребенок, устав ждать проявления материнского внимания, поймет наконец-то, что ему здесь не рады, да и помрет на радость всем, но вмешался случай. Одна из соседок не ограничилась простыми расспросами о здоровье новорожденного, но и выразила желание взглянуть на него, предположив, что может оказаться полезной и помочь «обеспокоенным» родителям разобраться с «капризным» младенцем.

– Вот полюбуйся! Уже и орать сил нет у нее, а накормить не получается!

– А ты попробуй еще раз ее к груди приложить.

– Да уж сколько раз пробовала, выплевывает грудь! Мы уж ей и молока разбавленного давали – не ест. Видать совсем не жилица, девка-то наша.

Но соседка была, судя по всему, баба настырная и смогла каким-то образом уговорить мать еще раз взять ослабленного, голодного, отчаявшегося младенца на руки и приложить к груди.

Вот тут-то «чудо» и произошло, я вцепилась в жизненно необходимую материнскую грудь со всей силой, которая осталось после бесконечных криков и призывов о помощи, и оторвать меня не смогли до тех пор, пока я сама не «,отвалилась» , напитавшись.

Такова история моего появления на этом свете.

Надо отдать должное родителям. Кроме этого досадного инцидента, они больше никогда не попрекали меня за факт рождения. И хоть особой нежности между нами не было, вражды также не наблюдалось. Вот только жадность к еде у меня сохранилась по сию пору. Ничего не могу с собой поделать».

Похороны ̶ довольно-таки тягостный процесс, даже если усопший и не приходится тебе кровным родственником или близким другом. Сама процедура прощания, траурная музыка, антураж кладбища не сулят веселья.

Очень тяжело было дождаться окончания церемонии, и как только гроб с телом, которое раньше было моей учительницей Таисией Ильиничной, под звуки траурного марша отправился в печь крематория, я тут же выскочила из помещения морга. Может даже несколько поспешнее, чем положено по этикету, но было уже не до соблюдения условностей, так как меня уже давно подташнивало (то ли от спертого воздуха, то ли от переполнявших эмоций). И едва оказавшись на свежем воздухе, мой организм обрадовано решил избавиться от завтрака. Я едва успела забежать за угол здания.

Тут меня и застал сын Таисии Ильиничны, Тарас. Деликатно дал мне время отдышаться и немного привести себя в относительный порядок после незапланированной «чистки» и пригласил на поминальный обед, идти на который я совершенно не собиралась, ибо считала, что, посетив кладбище, в полной мере выполнила свой долг перед преподавателем, вспоминала о существовании которой последние десять лет (именно столько лет прошло с выпускного вечера) не регулярно, от случая к случаю, да и то только благодаря неуемной энергии Инки-активистки, которая и в школе, и даже после ее окончания никому не давала спокойной жизни. Она то собирала на встречи, то призывала поздравлять с профессиональным праздником учителей, многие из которых уже не преподавали детям, а наслаждались отдыхом на пенсии.

В этом году она тоже настойчиво предлагала мне взять на себя ответственность за организацию празднования дня рождения Таисии Ильиничны от лица ее бывших учеников, и я даже согласилась (это оказалось легче, чем объяснить чересчур ответственной Инке причину нежелания тратить свой законный выходной и плестись домой к человеку, который хоть и дорог тебе, но не настолько, чтобы посвящать ему свое свободное время), но в последний момент передумала и ограничилась лишь телефонным звонком. Я же не знала, что буквально через месяц встречусь с бывшей учительницей лишь на ее похоронах. Иначе я бы нашла время и заскочила к ней, тем более, что она всегда радовалась моим приходам, искренне интересовалась успехами в профессиональной сфере, деликатно выспрашивала о характере личной жизни, удивлялась, когда спрашивала о ней самой: «А что у меня может происходить в жизни интересного? Доживаю». Одним словом, самые заурядные отношения бывших учителя и ученицы, которые умудрились не осточертеть друг другу во время обучающего процесса и продолжали общение после него.

И вот сейчас я должна как-то объяснить Тарасу, что никак не могу принять участие в «пост кладбищенских» посиделках. Нет у меня на это ни желания, ни времени!

«Редактор меня убьёт!» – первое, что мне пришло в голову.

Дело в том, что в штат издательства «КнигоДар» я пробивалась с настойчивостью бультерьера: писала письма, отправляла свои резюме, демонстрировала дипломы и грамоты, полученные за время учебы в высшем учебном заведении. И таки добилась своего! Меня приняли. Сначала на испытательный срок, а позже перевели в основной штат.

Причина столь упорного желания трудиться на ниве издательского дела была вполне прозаична. С раннего детства я возжелала быть писателем, и не абы каким, а читаемым, публикуемым, цитируемым. Надо сказать, у меня получалось писать вполне себе приличные тексты, которые даже публиковали в школьной газете. Но также я отлично понимала, что только писать – недостаточно. Увидеть имя на обложке собственной книги помогут связи в издательском бизнесе, взять которые мне было абсолютно неоткуда, так как росла я в окружении людей, совершенно далеких от писательской среды. Мне самой пришлось бы искать кого-то, кто знал того, кто имеет знакомых в издательстве. И если бы даже такой человек нашелся, не факт, что он согласился помогать мне, девочке, возомнившей себя глашатаем нового, интересного, ранее не писанного. И чтобы не зависеть ни от кого, было принято решение получить образование и трудоустроиться в издательство. А уж там, заручившись дружбой и поддержкой редакторов, обеспечить гарантированные тиражи будущих произведений, публикация которых перевернет с ног на голову всю современную литературу! Ведь именно так я и представляла резонанс от моих «творений».

И вот теперь я осуществляю свою трудовую деятельность (уже больше пяти лет) на уважаемом предприятии, которое:

– отмечено несколькими престижными премиями;

– внесено в список, составленный Российской книжной палатой, в число ста крупнейших издательств;

– среди прочих издательств отличается жесткой дисциплиной среди сотрудников, которая, по мнению руководства, и является гарантией высокого качества работы возглавляемого ими коллектива;

– выпускает в год рекордное для нашей страны количество книжной продукции.

Правда, попыток выступить с предложением об издании книги с произведениями, написанными мной, я пока не делала. Всему свое время! За годы работы я успела зарекомендовать себя усердным, исполнительным, доброжелательным специалистом, умеющим находить общий язык с начальством и коллегами. Во всяком случае, так написано в моем личном деле. Надо еще немного повариться в этой «каше» для того, чтобы понять, что к чему, а также подтвердить свою состоятельность и преданность. И только тогда предложить свои произведения уже не в качестве «человека со стороны», коих огромное количество, а автора, который вполне заслужил право публиковаться в столь популярном издательстве годами безупречной службы на благо любимого предприятия, и доказавший, что имеет за душой нечто большее, чем просто умение усердно выполнять рутинные обязанности.

Одним словом, приглашение Тараса, помимо того, что было малоинтересно, еще и вносило сумятицу в рабочий распорядок. Если совсем честно, то и на сами похороны я пришла бы вряд ли. Подобные мероприятия нагоняли на меня хандру, навевали уныние, выбивали из душевного равновесия. Но Инка-активистка с таким остервенением созывала бывших питомцев проводить в последний путь почившую, что отказ автоматически приравнивался к предательству. Да и непосредственный начальник весьма кстати уехал на совещание с партнерами в другой регион. Получается, что никаких преград на моем пути в деле ответственной миссии всех оставшихся на этой бренной земле перед тем, кто свой путь уже прошел, не стояло.

И вот сейчас, когда все формальности мною соблюдены, долги розданы, обязательства выполнены, я хочу только одного – уехать отсюда поскорее. Я очень устала, меня беспрерывно тошнило, я хотела как можно скорее оказаться дома и залезть в ванну, смывая с себя кладбищенские запахи и пыль, которые, казалось, пропитали меня всю.

Но Тарас настаивал на моем присутствии, особенно напирая на тот факт, что его мама всегда с особенной теплотой вспоминала обо мне, как о самой любимой своей ученице. Этот факт оказался решающим, и я отправилась с небольшой горсткой особенно преданных друзей покойной на очередной ритуальный обряд, именуемый «поминки».

В конце, когда все слова были сказаны, кутья съедена, воспоминания исчерпаны, я, считая, что уж сейчас точно могу с чистым сердцем поставить точку в этой тягостной церемонии, направилась к Тарасу, чтобы еще раз высказать ему соболезнования и распрощаться.

– Уже уходите? – спросил меня он.

– Да, пойду. Всего Вам хорошего, держитесь, крепитесь и помните, что для своей мамы вы были самой большой радостью в жизни.

– Спасибо. Но вот о чем я хотел еще поговорить с Вами. Все не знал, как правильно подойти к столь щекотливому вопросу. Видите ли, мама в последние годы своей жизни много писала. Можно сказать – постоянно. Когда я спрашивал, о чем ее творчество, она всегда торопливо прятала написанное и говорила что-то типа: «Да, ерунда всякая, не стоящая твоего внимания, сынок». И вот теперь, разбирая ее вещи, я наткнулся на толстую тетрадь с записями. Честно сказать, я не стал смотреть, что в ней написано. Просто поймите правильно, столько сейчас всего навалилось: похороны, всякие юридические тонкости с вступлением в права наследования Одним словом, не до маминых «мемуаров». Хотел выбросить, как и весь хлам, оставшийся от нее, но подумал – а вдруг это что-то стоящее? Вы ведь работаете в издательстве? Думаю, не раз сталкивались с рукописями, разбираетесь в этом? Я сам вряд ли смогу по достоинству оценить написанное, так как никогда не отличался начитанностью, чем сильно огорчал маму-филолога). И меня расстраивает мысль, что из-за моего невежества пропадут ее труды, хотя, положа руку на сердце, понимаю, что они никакой ценности не имеют. Тем не менее, выбросить их рука не поднимается. Не сочтите за труд, возьмите их себе, ознакомьтесь.

Статус любимой ученицы не дал мне возможности отмахнуться от сомнительной перспективы пробираться сквозь потоки сознания пожилого человека, который хоть и был в здравом уме, но тем не менее, в достаточно преклонных годах, что, как мы знаем из уроков биологии, не способствует умственной активности индивида. Ну да делать нечего – взяла тетрадь, которая, по правде сказать, больше напоминала амбарную книгу: большая, толстая, в твердом переплете.

2

«Даже когда пытаюсь вспомнить какие-нибудь интересные факты из своего детства, на ум приходит лишь огород. Именно там я проводила все свободное время летом и сильно скучала в отсутствии такой возможности зимой. Здесь я скрывалась от людей и предавалась любимому времяпрепровождению – чтению. Отчего-то я не любила «игры на свежем воздухе», коими развлекают себя дети определенного возраста. Все , что меня интересовало – это погружение в мир, описанный на страницах книг. Этому занятию я отдавалась беззаветно и с упоением. Все, кто жил когда-нибудь в деревне, понимают, что данное увлечение не могло встретить поддержку среди родственников, вынужденных трудиться с рассвета и до упора, дабы многочисленное семейство могло существовать не то чтобы достойно, а хотя бы не впроголодь. Дети в нашей семье начинали «шустрить» по хозяйству с ранних лет и, конечно же, наличие «тунеядки» (а именно так меня именовали братья и сестры) их сильно раздражало. А тот факт, что родители не только не ругали, но и всячески поддерживали мое стремление к чтению, освобождая от рутинных каждодневных домашних забот, и вовсе превратили со временем меня в изгоя.

Сей факт огорчал меня мало, ведь в любой трудной, непонятной, сложной ситуации в моем распоряжении всегда находилось чудо, способное подробно и красочно рассказать истории, помогающее или совсем забывать о собственных переживаниях, либо превратить их в незначительный эпизод, не заслуживающий ни малейшего внимания и даже недостойный размышлений. Книги. Да, читала я всегда, сколько помню себя. Благо в циркуляре «Об улучшении положения политпросвет. учреждений» 1923 г. было указано, что «…без избы-читальни, волостной библиотечной сети,… о массовой ликвидации неграмотности не может быть и речи…». Благодаря такой заботе партии и правительства о досуге и повышении степени начитанности среди населения, проживающего вдалеке от столицы и крупных городов, я могла найти в нашей деревенской библиотеке любое произведение, которое интересовало меня на тот момент.

Одним словом, все свободное время я проводила с книжкой в руках, и было совсем не удивительно, что по окончании обучения в школе меня было решено отправить в столицу нашего региона для поступления в высшее учебное заведение.

Надо отдать должное родителям : сами они хоть и были малограмотны и за всю свою жизни из родной деревни ни разу не выезжали, детям (видимо, не желая подобной же участи) умудрились дать образование, позволяющее каждому найти работу в городах, которые находились хоть и не в самом центре страны, но подальше от деревни с ее нищетой и пьянством.

Все мои старшие братья и сестры получили рабочие специальности и вполне успешно трудоустроились, я же, благодаря отличным оценкам в аттестате, поступила в старинный институт с богатой историей и хорошим педагогическим составом. Полученное же в нем образование позволило в дальнейшем без труда найти работу по престижной в то время специальности педагог!

Все понятно, тетрадь, что отдал мне Тарас, – это дневник его матери.

Всегда мне было интересно, с чего вдруг люди решают писать о себе и надеються, что это может быть кому-то интересно?!

Хорошо, если этим занимаются те, кто совершил что-то значительное в жизни или на крайний случай – не тривиальное. И то, как по мне, нескромно писать о себе. Лучше, когда это делают люди, которые сочтут своим долгом рассказать всем о тебе, хотят поделиться радостью от общения с тобой, похвастаться знакомством.

Но когда за мемуары усаживаются люди, не представляющие ни малейшего интереса даже для близких (Тарас даже не открыл и не прочел ни строчки из написанного), на что они рассчитывают?

Таисия Ильинична прожила жизнь хоть и длинную, но, на мой взгляд, никчемную. Всю жизнь преподавала русский язык и литературу в школе. Научных званий не имела, ничем выдающимся не обладала.

Детей любила – это да. Предмет свой преподавала искусно – факт, к чтению умудрилась привить любовь многим своим ученикам – неоспоримая истина. И все!

Ни степеней, ни статей, ни регалий, ни признания. О чем, и главное – зачем, она взялась писать? Что такое поведать о своей серой жизни решила?

Я просто кипела от злости и на Таисию Ильиничну, и на сынка ее, благодаря которому я вынуждена тратить время на прочтение совершенно неинтересного текста малоинтересного человека!

Совсем некстати вспомнился случай, произошедший со мной, ученицей девятого класса. Таисия Ильинична всегда просила нас писать сочинения после прочтения произведений, изучаемых нами в рамках школьной программы. Так было и с «Героем нашего времени» Лермонтова. А так как педагог подчеркивал и видел в нас, малолетках, индивидуальность, то и писали мы, как правило, не замусоленные слова из учебников и хрестоматий, а собственные мысли и, как могли, пытались на бумаге обосновать свое мнение. Ну я и написала, что Печорин – мужской идеал для меня, современной девушки, и я категорически не согласна и считаю мракобесием высказывания всех, кто расценивает описанные Михаилом Юрьевичем взаимоотношения главного героя с окружающими, как недостойные и унижающие их достоинство последних. Посудите сами. Что не так сделал Печорин с Бэлой? Мне кажется все предельно искренне и объяснимо. Увидел-влюбился-украл-приручил-наигрался-пресытился-бросил. Даже не вижу смысла заострять особое внимание на этом произведении. Но вот что меня действительно раздражает, так это то, как осуждают поведение «героя того времени» по отношению к Максим Максимычу, человеку, имя и отчество которого лень произносить полностью и поэтому оно сокращено до какой-то клички. Посудите сами – кто он, а кто Григорий Александрович? Примитивный вояка и кадровый офицер, малообразованный плебей, радостно воспринимающий действительность, с одной стороны. И дворянин – ищущий, метущийся, сомневающийся,с другой. Что может их объединять? Правильно, скука и отсутствие альтернативы. Как только условия изменились, необходимость в штабс-капитане тут же отпала. Это естественно. За что тут осуждать героя? Можно подумать, что критики, закатывающие глаза и причитающие: «Ах, как подло, как низко забыть своего друга!!!»– сами поддерживают отношения с неинтересными или наскучившими им людьми. Просто Григорий Александрович не видел смысла притворяться и лицемерить для того, чтобы выглядеть в чьих-то глазах «порядочным человеком», и он демонстрирует своим поведением полнейшее безразличие к мнению окружающих.

Это все я и написала в заданном сочинении. И хоть мое мнение разительно отличалось от принятого и настойчиво рекомендованного Министерством образования, Таисия Ильинична уважительно отнеслась к высказанной мною точке зрения. Пообщавшись дополнительно, убедилась, что эта принципиальная позиция, а не желание «повыпендриваться». Она приняла работу, не настаивая на внесении корректив, и лишь заметила: «Трудновато тебе, милая, будет в жизни с такими убеждениями».

Тем не менее, по сию пору жива, здорова и вполне себе счастлива, несмотря на то, что взглядов своих с тех пор не изменила и под каждым словом из того сочинения давнего готова подписаться и сейчас.

Да, внимательная была моя учительница литературы и родного языка, понимающая, хорошая. И чего я взъелась на нее и записи ее? Никто ж не заставляет: не хочешь – не читай. Просто у меня всегда так: как только почудится, что кто-то пытается на меня давить или настаивать на чем-то, тут же включается «режим отрицания». Мама называла это упрямством, я же требую относиться к этому качеству, как к «выстраиванию границ», не позволяющему никому диктовать мне свои условия!