Анал в мужской душевой

Сбежала из дома и жила на улице

У меня было сложное прошлое. Я всегда была тощей, наголо обритой, пацанкой. «Девочкой для братвы». Совершенно не интересовавшей родителей, и других родственников.

В восемнадцать я ушла из дома и решила жить на улице, зимой можно было ночевать в подвале, что было не очень удобно, зато летом… Меня манила настоящая романтика. Сосисочки на костре, песни под гитару, дешевый портвейн и внимание мужчин.

Все было просто как в сказке, я была счастлива. У меня была новая семья из бездомных, иногда я голодала и ела всякий мусор, но я была свободна. Никто не диктовал мне, как нужно жить. У меня даже были интрижки с парнями. Только я никак не могла создать постоянные отношения.

И все было идеально, пока однажды на наш импровизированный лагерь под мостом не напали какие-то отморозки.

Это случилось ночью. Нас всем жестоко били, но изнасиловали только меня. Остальные дамы их не устроили, потому что были слишком старые для них.

В итоге мои подруги, с подтеками крови и фиолетовыми фингалами, гордо прошагали утром за медпомощью.

– Слушаем сюда, бездомные уроды! – сказал один из нападавших в маске на лице. – Теперь вы принадлежите нам! Будете делать только то, что мы вам скажем, и никто не пострадает! Попытаетесь сбежать – найдем и утопим в этой же речке, все понятно?

Это был треш. Я не понимала, как такое возможно? Мы ведь ушли из дома, чтобы быть свободными. А в итоге, попали в какое-то рабство.

Нас обязали собирать деньги у прохожих на улицах. Мне же сказали, что я буду общей шлюхой для них. Мне не привыкать, я уже не девочка, но все-таки, одно дело, когда ты трахаешься по любви или по согласию, другое дело, когда тебя принуждают.

Для «меня» начались трудные дни. Еще не осознавшая сокрушительности того, что со мной произошло, я постоянно нарушала «понятия», за что получала не только от наших новых хозяев, но и от своих, среди которых оказалась внезапно на низшей ступени.

– Ты хорошо поработал сегодня, дед. – сказал Валера, наш самый старший. – Можешь сегодня провести ночь с Таней.

Я только вздыхала. Трахаться с теми, кого я считала своими старшими, но никогда не рассматривала как мужчин – было настоящей проблемой для меня.

Теперь меня пользовали все, кому не лень, нагло и беззастенчиво, даже те, кому смели отказывали даже наши самые старые женщины. Я не знала, как быть. Я чувствовала только, что попала в большую беду, что неоткуда ждать защиты, и тоска и отчаяние не покидали меня.

В целом, через месяц я привыкла к моей новой жизни и мне уже не казалось все таким уж ужасным. Да, не очень приятная работа, но я как бы помогаю людям снять напряжение. Я смирилась.

Вскоре я заметила, что все окружающее меня, начало волновать мою душу до умопомрачения. Раньше все было по-другому, мы трахались все втихаря, стеснялись друг друга. А сейчас же никто уже никого не стремался. Многие мужчины даже часто вытаскивали свои члены и дрочили. Я наблюдала за ними, мне нравилось смотреть.

Мастурбировать при всех, даже днем, в нашем лагере совсем не считалось зазорным, лишь бы выполнялись принятые здесь правила гигиены. Наши хозяева были строги с этим. Жили они с нами по очереди, по два человека и постоянно менялись. У них было оружие, никто из нас не рискнул бы идти против них.

В целом, мы к ним привыкли и воспринимали их как старших братьев, которые всегда говорят, что нам нужно делать. Наказания были не серьезные. В основном, лишение еды. В редких случаях сажали в яму на сутки.

Итак, мужчины теперь постоянно дрочили, лежа на своих лежанках. Я же каждый раз не отрывала взгляда, переживая все фазы процесса, а иногда и кончая вместе с онанистом, хотя и не прикасалась к себе руками.

Но особенно мое воображение будоражила новая общественная давалка. Ее привели к нам наши новые хозяева. Это была девушка лет двадцати, ее нашли в каком-то притоне и привели сюда жить. Сказали, чтобы она обслуживала всех в лагере. Мне это было на руку, потому что мне позволили теперь выходить на улицу и попрошайничать, что мне нравилось гораздо больше, чем день и ночь сосать соленые члены.

Кристина с нами была уже пару недель, и на сегодняшний день вполне освоилась со своей ролью и участью.

Почти каждый день по очереди (а иногда и не один раз) Кристину пользовали кто-нибудь из наших сожителей. Говорят, она и за щеку умела брать и в попку давала, что для меня было абсолютно чем-то зашкварным.

А вечером к нам приходили взрослые и тучные мужики в грязной одежде, отводили ее за зановесочку, отгораживающую угол лагеря, откуда долго слышались пыхтение, постанывание, шлепанье тела о тело, причмокивание, какое-то хлюпанье и прочие заводившие весь лагерь звуки.

Многие из нас вытянув шеи, ловили каждый шорох, дополняя картину буйной фантазией, но только я одна жаждала оказаться на месте Кристины, каждый раз примеряя ее нового клиента на себя.

Они хорошо платили нашим хозяевам за развлечение с Кристиной. Она приносила деньги, и иногда даже и нам перепадало что-то от ее талантов. Некоторые клиенты приносили вкусные подарки, которыми Кристина делилась со всеми. Она была добрая. Не только потому что делилась с нами конфетами и колбасными изделиями. Я часто видела, как она отсасывает некоторым нашим старикам чисто из жалости, потому что у них нет сил даже шевелиться после тяжелого дня.

Я не знала, откуда у нее столько энергии. Умудряется и наших мужчин удовлетворять, в основном отсасывать у всех, а кому-то даже и попку подставлять. Так еще и по вечерам вкалывает как Папа Карло за занавеской! Что она там делает? Хотела бы я знать… Все бы отдала, чтобы попробовать то, что делает она. Испытать то, что испытывает она.

В этом я ни за что не призналась бы никому, тем более своим сожителям, но картины того, как мною грубо, без ласк и прелюдий, овладевает потный мужик с большим немытым жадным членом, не давали мне спать. Это стало наваждением, и думая о предстоящей жизни в этом лагере, я не раз представляла свою роль там именно такой.

Не знаю, почему я ей так завидовала. Причем по белому. Я не желала ей зла. Она мне нравилась как человек. Не знаю, почему она мне так сильно нравилась как подруга. То ли своей беззащитностью и неприспособленностью. То ли тем, что не стала, как другие шлюхи, красить губы и вилять задом, кокетничать направо и налево, ища клиентов. То ли тем, что никогда не брала платы за свои невольные услуги с наших братьев из лагеря. У нее был ген самоотверженности. Она готова была ради других жертвовать всем, выходя за пределы зоны своего комфорта.

И когда хозяева приказывали ей оказывать им услуги, она никогда не жаловалась, а честно отрабатывала. Несмотря на то, что они иногда обращались к ней грубо и заставляли выполнять какие-то нелепые вещи, она все равно оказывала им свои услуги.

Да и не услуги это были, а испуганное подчинение обстоятельствам. И еще, она никогда не плакала, хотя видно было, как ей тяжело. Хотя нет. Один раз все же было. Это случилось спустя два месяца ее проживания с нами. Хозяева решили, что она способна на большее и нужно ее использовать по полной. Они снизили стоимость на ее услуги и теперь все бомжи в округе знали, что у нас есть такая крутая давалка, которая быстро отсосет или даст оттрахать себя.

Каждый вечер к ней заявлялись обитатели не только нашего, но и других подобных лагерей, и требовали ласки. Ритуал был до примитивности прост: вначале, стоя на коленях, она должна была ртом «заводить» клиентов, а потом ложилась на живот, и дело завершалось страстной агонией на ее спине. Все это уже происходило не за занавеской, а прямо на виду у всех.