Укус горностая

Дорога

Я мчался на скоростном поезде «Ястреб» по маршруту Минск-Полоцк, наблюдая в пути лесные пейзажи поздней осени. В швейцарский поезд зачем-то установили белорусские кресла со спинками жёсткими, как надгробная плита. Наверное, для удешевления и чтобы белорусы не забывали, чей сейчас это транспорт. Мне нравилось путешествовать на поездах. Особенно живописной была недавно восстановленная железная дорога, проходившая возле Браславских озёр. Власти не стали гоняться за новинками и пустили по ней на Браслав поезд, стилизованный под паровоз с множеством хромированных деталей. Именно на таком транспорте с чашечкой кофе я обожал любоваться загадочными туманными озёрами «Белорусской Швейцарии».

Во время своих путешествий в Крево, Новогрудок, Любчу и Гродно я любил лунными ночами посещать руины средневековых замков и барочных храмов. В таинственной атмосфере таких мест я находил пищу для размышлений. На руинах, в которых сталкивались культура, природа и время, граница между реальным и потусторонним мирами истончалась. В лунном свете, казалось, по стенам двигались тени былых хозяев и слуг. А если прислушаться, можно было даже различить их шаги, голоса и музыку балов.

Сегодня в дороге на Полоцк сквозь открытое окно поезда меня очаровывали ароматы сырой осени, которые смешивались с шелестом опадающих листьев. Природа словно говорила: «Вот она, правда. Так я выгляжу без яркой косметики летних цветов и опьяняющего блеска солнца, без золотых и бордовых платьев ранней осени, без жемчужных и бриллиантовых нарядов зимы. Ты увидишь меня уязвимую и кроткую без них и поймёшь, что крикливые цвета и блеск не нужны, чтобы пленить твоё сердце».

На поцарапанном экране в вагоне транслировалась историческая передача с рыжим ведущим, объяснявшим на фоне мечети в Иерусалиме:

– Князь демонов Асмодей подарил царю Соломону червя Шамира. Этот червь мог прогрызать отверстия в камне и вырезать из него блоки геометрически правильной формы. По легенде, Шамир помогал Солому строить Первый храм в Иерусалиме. Но в итоге царю Соломону всё равно не хватило денег в казне, чтобы оплатить возведение храма.

Я опустил руку в карман моего английского клетчатого пальто и осознал, что вся моя мелочь провалилась в образовавшееся отверстие за подкладку. Я всё забывал зашить эту дыру. Из кармана я достал открытку из лоскутков ткани, освежившую в памяти образ девушки, в которую я был влюблён. Её звали Аня. Я встретил Аню в Полоцке на Дне белорусского книгопечатания.

В августе 2017 года Полоцк гремел и гудел. Повсюду шли театральные постановки, под живую музыку поэты читали стихи. По улицам проходил костюмированный парад героев литературных произведений. Попав в толпу, я растерялся. Рядом со мной ряженый Вацлав Ластовский с хлопком отрыл шампанское и закричал:

– За мной! В «Полоцкие лабиринты», к бессмертию!

Полоцк пестрил всевозможными красками, и тысячи молодых улыбающихся девушек в костюмах и праздничной одежде заполнили улицы.

Я знал, что в городе выбирают «Королеву романов». Участницы должны были найти для себя литературную героиню и в её образе предстать перед жюри. Моя коллега по работе Юля собиралась появиться на конкурсе в образе Надежды Яновской из произведения Владимира Короткевича «Дикая охота короля Стаха».

Все хотели посмотреть на литературную королеву красоты. И вот издалека раздались возгласы:

– Дорогу «Королеве романов»!

Толпа несла на троне из гигантских книжных страниц смеющуюся брюнетку, одетую в платье и головной убор, стилизованные под XVI век.

– Что это за героиня? Кто победил? – спросил я у фальшивого Вацлава Ластовского.

– Это Барбара Радзивилл. Чёрная панна Несвижского замка, – ответил мне Ластовский, и я почувствовал исходивший от него запах дешёвых сигарет.

Тогда я и увидел впервые Аню в роли княгини Барбары и, даже толком её не рассмотрев, сделал вывод, что она очень симпатичная. В моей голове заиграла композиция группы Би-2 «Барбара».

Я стал пробиваться сквозь толпу, сторонясь шумного сборища. Дойдя до кафе «Арсенал», заказал там чашечку кофе, а потом уединился на безлюдной улице. И вновь столкнулся там с Барбарой Радзивилл. Аня прошагала мимо меня, расположилась на скамейке и начала рассматривать открытку из ткани, под которой находился бумажный конверт. Мне кто-то рассказывал, что мастера пэчворка обмениваются между собой работами из лоскутов ткани по почте. На изделии Ани был изображён маяк, лавандовое поле и морское побережье. В противовес картинке из лоскутков погода была пасмурной, и свежий ветер трепетал конверт в руках незнакомки. В лице Ани присутствовало что-то неземное, мистическое, как на лицах с фресок художников Возрождения. Восторженный сияющий взгляд «княгини», манящий приоткрытый рот, пухлые губы и чарующая улыбка невольно притягивали внимание.

В историческом платье Аня сидела на скамейке одна. Тогда я так и не решился подойти к ней и познакомиться. Наши взгляды на мгновение встретились, и я увидел в её глазах отражение молнии. А следом грянул гром. Эта вспышка озарила моё потухшее сердце.

В возрасте шести лет я нашёл во дворе дома ржавый ствол немецкого миномёта с застрявшей в нём пехотной миной. Одним сентябрьским вечером я с друзьями поставил этот ствол в костёр и направил его на луну. Я представлял, как мина с железным оперением полетит в космос и упадёт на лунный песок. Через пятнадцать минут металл нагрелся в огне и, осветив округу, прогремел взрыв, навсегда наградивший меня шрамом на шее. К счастью, тогда никто не погиб.

В случае с Аней это была вторая вспышка в моей жизни, оставившая на мне след. На этот раз на сердце. Девушка встала и отправилась на проспект Франциска Скорины. Ветер принёс ко мне её аромат лаванды. На скамейке я заметил забытую девушкой открытку.

Взяв открытку, я побежал за красавицей к парку. Её сапожки гулко цокали по плиткам тротуара. Девушка смешалась с толпой. Лишь край её вуали давал мне ориентир, и я поспешил, не отрывая от него взгляда. Но вскоре Аня будто растворилась среди литературных героев. Лишь пару дней спустя я прочитал, что княгиню Барбару звали Анна. Она работала начинающей актрисой и приезжала в Полоцк на праздник из Минска. Фамилия девушки в газете «Городская Культура» отсутствовала.

Поезд остановился на станции в Витебске. И, оборвав мои мысли, внезапный вопрос со стороны вернул меня в реальность, к боли в моей затёкшей спине:

– Извините, вы направляетесь в Полоцк?

Взглянув вперёд, я увидел перед собой крепкого статью пассажира с шевелюрой чёрных волос и пышными закрученными усами. Он был одет в бежевое драповое пальто и имел мужественный массивный подбородок. В руках моего попутчика была газета с кричащим заголовком: «Смотритель минского зоопарка Софья Алехнович погибла в пожаре, спасая животных».

– Да, у меня командировка в Полоцк, – ответил я.

– А я возвращаюсь из Витебского архива, тоже был в командировке. Я преподаю «Основы права» в Полоцком государственном университете. А что вы будете делать в Полоцке, если не секрет? – спросил попутчик. Я внимательно стал его рассматривать. Мужчине было на вид лет сорок, из-под пальто выступал рукав белоснежной рубашки с запонкой, украшенной янтарём, а интеллигентное лицо преподавателя выражало интерес.

– Если вы из Полоцкого государственного университета, то должны были слышать про недавнюю находку в стене при проведении ремонтных работ, – пояснил я и выдержал паузу.

– Да, говорят, в здании бывшего Полоцкого иезуитского коллегиума осыпалась кладка, и внутри обнаружили какую-то старопечатную книгу. На одном листе есть знак, состоящий из изображений солнца и месяца. Возможно, это одна из книг белорусского первопечатника Франциска Скорины, – ответил мой собеседник.

– Вот именно. Правда, в Национальной библиотеке сильно в этом сомневаются и направили меня, молодого сотрудника, который хорошо знает город, чтобы изучить всё, связанное с находкой. Если выяснится, что это книга Скорины, то в Полоцк приедут рыбы покрупнее меня, маститые специалисты. А без подтверждения никто не хочет покидать Минск, – объяснил я.

– Интересной была личность Франциска Скорины. Даже его печатный портрет таит в себе загадки. Армиллярная сфера на трёх его известных портретах наклонена неправильно, будто в зеркальном отражении. Кроме того, на самом портрете есть знак зеркала, и Скорина смотрит как бы в зеркало, а не на читателя. Если приложить зеркало, в которое «якобы вглядывается Скорина», то на границе реального и зеркального портретов появится богато украшенная буква «Ф». Всего на портрете одиннадцать книг. С зеркальным отражением получается 22 книги. Думаю, Скорина оставил нам подсказку о том, что в Праге он издал свои первые 22 книги. И одну из них, видимо, сейчас нашли в здании бывшего Полоцкого иезуитского коллегиума.

Зеркала в XVI веке имели особое значение. Плоские зеркала, присутствующие сегодня в каждом доме, стали результатом алхимических опытов братьев Галло из Венеции, и производить их в то время умели только на венецианском острове Мурано. Стоило двухметровое венецианское зеркало как целый корабль, – сказал преподаватель. В его лице было что-то хитрое, словно он меня испытывал.

– Ваши рассуждения любопытны. Ведь и сам Франциск Скорина защищал степень доктора медицины в Падуанском университете на территории Венецианской республики. По дороге в Падую он должен был посетить Венецию, – дополнил я.

– Может быть, вы желаете выпить чаю? – спросила нас внезапно возникшая симпатичная рыжая проводница в синей обтягивающей униформе. Я отрицательно покачал головой, а преподаватель взял стакан и стал размешивать напиток, наполняя вагон ароматами чая и лимона. Ложку мой попутчик почему-то положил на свой платок.

– Что касается алхимии, то занятие медициной в XVI веке во всех университетах Европы пересекалось с познанием астрономии и астрологии. Создатель гелиоцентрической системы мира Николай Коперник тоже изучал медицину в Падуанском университете. Считалось, что положение звёзд влияет на разные органы человека. Венеция, где не было инквизиции, кишела мистиками и алхимиками, приезжавшими туда со всего мира. Их идеи распространялись во многом через Италию, которая раньше других христианских стран Европы познакомилась с учениями арабских мистиков и еврейских каббалистов. А ещё Скорину должна была поразить свобода нравов и роскошь, выделявшие Италию из остальной Европы, – сказал я.

– Это да. В Венеции в 1509 году было зарегистрировано 11164 куртизанки. Они являлись уважаемыми членами общества и платили налоги. Значительный показатель для города с численностью населения около 180 тысяч человек. Наиболее известные венецианские куртизанки были внесены в каталог с ценами на их услуги. Хотя куртизанки в Италии того времени зачастую были очень образованными. Вспомните венецианскую куртизанку Веронику Франко или римскую Туллию д `Арагону. Они были поэтессами и философами. Однако вид женщин в ярких шёлковых платьях, золотой парче и жемчуге, с открытыми плечами и глубоким декольте, должно быть, казался выходцу из Восточной Европы крайне неприличным и вызывающе дорогим. И сама Венеция с дворцами, покрытыми сусальным золотом и расписанными фресками Тициана и Джорджоне, походила на сон, – согласился мой попутчик. Он держал подстаканник с чаем, вытянув вперёд мизинец, что выглядело как-то аристократично.

– Гуманизм, роскошь и разврат. И это всё Италия в эпоху Скорины. Вы упомянули, что работаете в Полоцком университете. А как вас зовут? – спросил я собеседника.

– Моё имя Криштоф Николаевич, – ответил попутчик и протянул мне визитку, добавив с усмешкой: – Звоните, если что-то будет нужно. А как ваше имя?

– Меня зовут Влад Эдемов. У меня визитки, к сожалению, нет, – произнёс я.

Криштоф понимающе кивнул, поднялся и, поставив подстаканник в углубление в ручке кресла, бросил как бы на прощание:

– Также в зеркалах не отражается нечисть. Влад Александрович, будьте осторожны с найденной книгой!

– Погодите, но я не говорил вам своего отчества. Откуда же вы…,– только и успел сказать я, обернулся, но мой собеседник исчез. Мы сидели в переднем купе вагона. Следующие два купе хорошо просматривались, но и там преподавателя не было. Лишь стакан с нетронутым чаем, от которого исходил пар, свидетельствовал о реальности недавней беседы, и по моей спине пробежала леденящая дрожь.

Книга

Сойдя на станции «Полоцк», я поспешил в Полоцкий государственный университет. Погода была ужасная, шёл мокрый снег, и от каши на асфальте мои ноги моментально промокли.

Когда-то я сам учился в Полоцком государственном университете, затем работал в местном «Музее белорусского книгопечатания» научным сотрудником, но произошло сокращения ставок, и я оказался на улице. Работа на рынке труда в Полоцке была, но специфическая, по условиям хуже, чем служба в армии. После музея четыре месяца, овеваемый вьюгой, я укладывал электрический кабель на железной дороге, где, в очередной раз поскользнувшись, сломал себе руку. Потом я по 10 часов в день торговал красками в магазине «ОМА». Случайно испачкавшись краской, я не имел времени смыть её в течение всего рабочего дня. До сих пор помню последнюю проданную мной банку краски «Voron» салатового цвета с мраморной крошкой. В конце концов я решил искать работу по специальности и уехал в Минск. В глубине души я надеялся однажды встретить там Аню.

В здании бывшего Полоцкого иезуитского коллегиума, современном корпусе Полоцкого государственного университета, вахтёр направила меня к экскурсоводу Карине Войтич. Это имя оживило болезненные воспоминания. В детстве я дружил с Кариной. Мы были одноклассниками. Мать Карины приехала из Индии в 80-ых годах и, влюбившись в местного инженера, осталась в Беларуси. Выглядела Карина необычно, и в прошлом все считали её с цыганкой, но мне она очень нравилась. Карина была моей первой любовью, но она воспринимала меня только как друга, и я её ревновал к другим поклонникам. Мы общались до 14 лет, пока Карина не отправилась учиться в техникум в Минск. Накануне её отъезда я купил Карине в подарок коробку дорогих польских конфет «Сейм» с изображением на лицевой стороне картины «Дама с горностаем» художника Леонардо да Винчи. Мы договорились, что когда я буду провожать Карину, мы съедим эти конфеты за чаем у неё дома.

Мои родители были не в восторге от моей школьной дружбы с Кариной, и в августовский день проводов они задержали меня подольше на даче. Я опоздал и мчался на синем велосипеде «Аист» с такими усилиями, что врезался колесом в бордюр и разбил себе колено. Когда я позвонил в дверь, Карины дома уже не было. В зале на столе стояли кружки с остатками чая и часть торта, оформленного в форме оранжевой широкополой шляпы. Мать Карины, толстая индианка, отдала мне нетронутую коробку конфет «Сейм» и отчитала меня:

– Девочка тебя так ждала, расплакалась даже. Было бы из-за кого, наглый сопляк! Тоже мне, ухажёр выискался. Чтобы больше я тебя здесь никогда не видела!

– Да ладно тебе, может парень влюблён. Подумаешь, опоздал, с кем не бывает! – вступился за меня добродушный отец Карины, русый мужчина средних лет, вышедший к порогу в серых брюках и свитере.

Я выскочил из подъезда Карины пулей и переживал эту обиду и унижение ещё несколько месяцев. Коробку с картиной Леонардо да Винчи я хранил вплоть до армии, пока в моё отсутствие её не выбросили.

Важнее всего то, что в вечер проводов я навсегда распрощался с детской наивностью и непосредственностью. Я начал становиться более расчётливым, замкнутым и циничным. Я готов был высмеивать всё на свете. После того случая Карина мне так и не написала, и не позвонила. И моя вера в счастье и добро померкли. Со дня расставания с Кариной я пошёл мрачной дорогой, по которой с радостью бы вернулся назад, но это невозможно.

Образ крутящего изо всех сил педали мальчишки сменился скрипом кабинетной двери. Я застал в кабинете стройную девушку индийской внешности в зелёном платье за чтением. В руках она держала книгу автора Нила Геймана «Дым и зеркала» с изображённой на обложке молодой ведьмой на фоне свечей. Пару лет назад я тоже читал эту книгу.

– Добрый день! Я приехал из Минска по поводу найденной книги, – начал я разговор.

– Здравствуйте. Да, меня предупреждали, – ответила девушка.

– Мне кажется, мы с вами вместе учились в школе. Я ваш одноклассник, Влад Эдемов. Помните такого? – продолжил я.

– Влад? Конечно, мы же дружили! Ты очень изменился! Как твои дела? – поинтересовалась девушка, расплывшись в озадаченной улыбке.

– Как дела? Представь арктическую ледяную пустыню, по которой мечется песец! – сказал я.

– Возможно, ты хочешь выпить кофе или чаю? – произнесла Карина, сверкая белоснежной улыбкой и обнажая крупные зубы. Я обратил внимание на серебряный браслет, украшающий изящное запястье девушки. На круглую основу изделия были подвешены миниатюрные фигурки слонов.

– Спасибо, но сначала я хотел бы осмотреть место, где нашли книгу и увидеть само издание, – ответил я.

– Книга в читальном зале университета, а обнаружили её вон там, – сказала Карина и грациозной ланью бросилась к университетской железной лестнице. Чуть успевая за девушкой и любуясь её женственными формами, я добрался до места находки. В идеально отштукатуренной стене зияла тёмная дыра с неровными очертаниями.

– Кирпичная кладка неожиданно осыпалась, а внутри оказалась большая старопечатная книга в кожаной обложке. Читальный зал на этаж выше. Книга там тебя уже ждёт. Если тебе что-нибудь понадобится, позови библиотекаря, и она наберёт мой номер. А сейчас мне необходимо идти проводить экскурсию по музею иезуитов и включать наш аттракцион «Голова старца». Потом обязательно ко мне загляни, – пояснила Карина и спешно удалилась.

Я проводил девушку взглядом, её образ ассоциировался у меня с принцессой Жасмин. После этого я исследовал провал в стене. К моему удивлению, внутри стены кирпичи были покрыты каким-то странным фиолетовым раствором, как я предположил, для сохранности книги.

Я вышел на улицу, чтобы позвонить на работу. Вдалеке по дороге мчалась серая «Волга» с горящими фарами. Машину занесло на мокром снегу и, сделав разворот на 180 градусов, она меня сбила. Свет городских огней, сияющих в сумерках города, стал расплываться, и на мою голову будто обрушились сотни голосов. Внезапно я увидел перед собой немецкий миномёт из детства. Я запустил из него мину в сверкающую среди звёзд луну. Светило закачалось и со скрежетом скатилось к моим ногам, оказавшись размером с футбольный мяч. Я поднял луну и преподнёс её облачённой в средневековое платье Ане. В глазах девушки заблестели молнии. Аня засмеялась и подала мне татарскую шапку хана или мурзы, украшенную драгоценными камнями и золотом, а также лук и роскошно расшитый растительным орнаментом колчан со стрелами. И я ощутил себя грозным и гордым воином.

            Затем на мгновение я очутился в своём прошлом, в армии, где я под бесконечный лай служебных собак, в душном противогазе, выносил на скорость свою тумбочку из казармы на улицу. А наш старшина оглушающе вопил: