Варежки для клавиш

От автора

Дорогой читатель! Эта книга – жанровый микст между романом и психологическим анализом, биографией и хронологией отдельных случаев, экспериментом и терапией. Совершенно не претендуя на истину своих заключений, я предлагаю вам попробовать найти в тексте ответы на вопрос: «Почему в моей жизни всё происходит не так, как хотелось бы?». Безусловно, акцент романа поставлен на отношения женщин и мужчин, которые, конечно же, касаются детей и родственников с обеих сторон и не всегда носят желаемый характер. Общность их очевидна. «Уже теперь в истории одной три других легко узнавали себя. Пронзённые одинаковыми проблемами, они знали, что вся терапия мага способна помочь миллионам таких же запутавшихся по жизни».

В то же время, я очень прошу не принимать всё написанное за советы и, тем более, за готовые решения проблем. Эта книга – художественное произведение, где реальные события собираются из многих в несколько, судьбы героев выдуманы, имена их, по понятным причинам, изменены. А если кто-то узнает в тексте себя, так это, скорее, потому что каждая женщина особенна, но все они похожи. Наше умение противостоять эготистам, хамам, иждивенцам, тиранам, будь они рода мужского или женского, преподаётся, познаётся и приходит, увы, с опытом. Или не приходит…

Я буду только рада, если терзания моих героинь и выводы, какие они делают по мере познания себя, подтолкнут вас разобраться в ваших проблемах с опытными и обученными специалистами. Только врач способен ставить диагноз. По этой причине нельзя пользоваться текстом, как учебным пособием, применяя к руководству описанные психологические методы и техники. Прежде всего потому, что в рамках лирического повествования они не полны, не совершенны и не универсальны. Психологическая терапия, особенно гипнотерапия, это не таблетка парацетамола, что одинаково действует на всех, сбивая температуру и притупляя боль. Любой психолог скажет о личностном подходе к проблеме каждого своего пациента, и что гипноз, как способ воздействия, не лечит, а лишь помогает в лечении. «Обычная техника, без которой не проходит ни один сеанс гипноза, эффективна только, когда выполнена настоящим специалистом. В руках шарлатана она – гильотина». Отсюда, к любому, кто прочтёт эту книгу, у меня убедительная просьба: как в рекламе с каскадёрами – «Не повторяйте эти трюки дома самостоятельно!».

Непростой будет для моих героинь предложенная терапия. Многие из их убеждений покажутся им откровенно ошибочными на исходе того или иного сеанса, после той или иной метафоры. Притчи, что психолог использует для внушений, существуют в литературе и не принадлежат мне. Чтобы не быть обвинённым в плагиате, я выделила притчи отдельным шрифтом и изменила их слог. Сказка в финале – полностью моя выдумка. Нужны эти вымышленные повествования в тексте не для красочности. Метафоры и аллегории – рабочий инструмент в работе гипнолога. Без народных сказаний, пропитанных мудростью и существующих, некоторые, много веков, психологу-гипнотерапевту невозможно пробовать пробить погранпосты сознания. Оно, в обычной жизни, влияет на наше поведение, зачастую лимитируя его и лишая доверия к своему внутреннему «я».

В конце книги женщины, прежде незнакомые, становятся подругами и даже размышляют о том, чтобы снова петь и даже, возможно, в новом коллективе. Всё же психология – наука о том, чего нет. Все её попытки усреднить и обобщить разбиваются часто об индивидуальность каждого из нас.

Хочу выразить огромную благодарность моим дорогим подругам Ольге Игнатенко, Любови Бородиной, Алёне Алёшиной, Татьяне Арсеенковой и ещё десяткам женщин, чьи просьбы, советы, подсказки, рассказы и вопросы сподвигли меня сесть за написание романа, помогли найти примеры и завершить его. Думаю, без их вовлечённости в процесс и убеждённости, что книга нужна, мне вряд ли хватило бы настойчивости и уверенности в том, что поступаю правильно. Ваши отзывы и комментарии вы можете присылать мне на почту:

e. poddoubskaya@gmail.com

Всем здоровья, радости каждого дня и уверенности в себе!

Роман начинается с эпиграфа

«Я отказываю в сочувствии ранам, выставленным напоказ»

Антуан де Сент-Экзюпери

Пролог

Звонок раздался в тот момент, когда Яна ставила подпись в заявлении на развод.

– Кто это? – ревниво спросил муж, не до конца ещё веря в то, что с ним происходит.

– Друг детства.

– Я думал, у тебя нет друзей детства.

– Я тоже так думала… Извини, отвечу.

Мимоходом оставив мужу деньги для расчёта за услугу, она вышла наружу. Шёл снег, хоть как-то отбеливая ранние осенние сумерки. Через два месяца конец года. Обстановка в мире и дома – не запрыгаешь от радости, но тот, кто так настойчиво звонит, не услышит её бетонный голос. Разгладив складку на лбу, Громова отжала трубку:

– Привет, Вадик! Извини, что не сразу отвечаю… Не поверишь, только вчера думала о тебе, глядя на твой портрет.

– Мой портрет? – растерянность мужчины была почти ощутимая.

Громова погладила экран аппарата пальцем: «А ещё архитектор!». Сбросив параллельный звонок, она продолжила:

– Твой мой портрет – уточнила она: – Помнишь, ты нарисовал меня карандашом в девятом классе? Я у окна, пряди волос падают на лицо и через них пробивается солнце. Я до жути хороша, молода и счастлива, – она умела мгновенно стать Царевной и вынуть из рукава озеро с лебедями. Тема ретро и признание в верности расшатали голос мужчины, и он поплыл:

– Да, что-то такое припоминаю. Ты до сих пор его не выбросила?

– Смеёшься? – она уже садилась в машину.

– Серьёзно? Слушай, Громова, ну это безобразие. Сколько лет-то прошло?

– Ровно тридцать семь, Моргунов, – в бардачке застряла зарядка телефона, Яна потянула её. Выдох получился натруженным: – Тогда нам было по четырнадцать. Извини, трубка садится. – обозвала она пластину для связи, что была когда-то коробкой с диском, затем трубкой с кнопками.

– Так, Василиса, это нужно исправить, – мужчина не ошибся: до семнадцати лет подругу звали именно так: – Приезжай, нарисую тебе новый портрет, – компанейски предложил он. Яна выдохнула без энтузиазма, скорее, устало:

– А новый дом сможешь нарисовать?

Пожалуй, давний товарищ был единственным, кому женщина действительно могла довериться. Услыхав про развод, Вадик произнёс утверждающе:

– Тогда тем более приезжай. Ничего не хочу слушать про работу. Всё! Считай, что я уже купил тебе билет на самолёт до Выборга.

Добрые волшебники в жизни женщины появлялись не так часто, поэтому пренебрегать предложением Громова не стала.

Глава 1. Яна и Вадик. Впервые о маге

Высота отношений супругов определяется глубиной их доверия и понимания. В этой семье всё внушало уважение. Слушая, как взрослые обсуждают любой вопрос, Громова, как мухобойкой, отгоняла досаду на то, что их пути с Вадиком после школы разошлись. Понятно, что он был из полной семьи, не только по составу, а, прежде всего, по вниманию друг к другу каждого из Моргуновых. Понятно, что в девятом классе, куда она пришла из музыкальной школы, на новенькую смотрели, как на инородный элемент. В шестнадцать лет, когда девушку после музыкальной школы не взяли в городское Музучилище имени П.И. Чайковского, так как набор на класс вокала начинался с восемнадцати, она вынуждена была «отсидеть» два выпускных года в обычной средней школе. Там не принимались в учёт ни её голосовые способности, ни победы солистки в региональных конкурсах, нужны были знания, дружба с которыми у Громовой закончилась классе так в пятом. Дальше она выезжала сплошь на музыке и пении. Поэтому, выходя к доске, новая ученица боролась с неприязнью учителей и одноклассниц, чертыхаясь и шумно выпихивая из себя слова, как её дед, отплёвываясь от махорки для самокрутки, когда что-то забывала или отвечала невпопад. Преподаватели невзлюбили певицу за эту дикость, одноклассницы – за повышенное внимание, какое оказывали ей мальчики и девятых, и даже десятых. Вадик, в этом смысле, был, конечно, для неё громоотводом (смешно, правда?) и отдушиной.

– Если по сути рассуждать, то ты, Гром, вполне можешь позволить себе закончить школу на тройки. В Музучилище тебя возьмут по профпригодности, – не раз успокаивал он девушку, протягивая ей батистовый и всегда (клянусь – всегда!) белоснежный носовой платок.

– Так это по сути, Вадик. А мне хотелось бы по совести, – пробовала возразить она, уже уходя ощущениями в запах платка – то сандаловый, она такого в те времена не знала, то травяной. Только не огородно-придорожный, как у отчима, а с альпийских лугов, картинных для большинства населения страны. То, что ей большинство педагогов не ставят заслуженную пятёрку: «Ну вот хотя бы за такой же пересказ текста, какой только что класс слышал от трибунной тумбы для папаши, главы Центрального райкома КПСС», – прибивало девчонку больше, чем придуманная ей кличка.

Она появилась после урока по литературе. Ученики по ролям разыгрывали у доски кусок из Пушкинской «Сказки о Царе-Салтане». Нарратив для каждой пары читала училка Марьванна. Как и кого из учителей зовут, Громова даже не силилась запомнить. Это в музыкалке у неё были: «Изящная Инна Иосифовна по вокалу и многогранный Андрей Владимирович по сольфеджио, а здесь – пфф! Все, как по лекалу – тумбовые ножки, острые выточки нарядов на груди, низкая рулька или шиньон на затылке и роговые очки сов, снующих взглядом по журналу с оценками».

Эпизод разворачивался по плану. Актер был сосредоточенно-серьёзен, актриса романтично-настроена. Марьванна вытачивала свой текст молотом по наковальне:

– «Корабельщики в ответ:

"Мы объехали весь свет,

Торговали соболями,

Чернобурыми лисами,

А теперь нам вышел срок,

Едем прямо на восток,

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана…".

Князь им вымолвил тогда:» …

– «Добрый путь вам, господа,

По морю по окияну

К славному царю Салтану.

От меня ему поклон», – вставил Вадик и посмотрел на партнёршу. Она заверила кивком головы, что всё идёт, как репетировали. Учитель, не затягивая, продолжила:

– «Гости в путь, а князь Гвидон

С берега душой печальной

Провожает бег их дальный.

Глядь – поверх текучих вод Лебедь белая плывет».

– «Здравствуй, князь ты мой прекрасный! Что ты тих, как день ненастный? Опечалился чему?», – голос чтицы, откуда-то из-под рёбер и, может, даже совсем-совсем из живота, прозвучал так, что по классу эхом потекло мужское «О-о-о-о!».

Марьванна поспешила вбить очередной гвоздь:

– «Говорит она ему.

Князь печально отвечает» … Моргунов, не спи! Что отвечает Князь Лебеди? – голос встряхнул Вадика; он вздрогнул. Посмотрел на напарницу. На класс. Промямлил смято, без энергии в голосе и повергнутый на лопатки:

– «Гром-тоска меня съедает».

«Зрители» взорвались от смеха. «Артисты», все трое, покраснели.

– «Грусть-тоска», Моргунов, съедает Князя. – Вздохнула учитель, встряхивая шариковую ручку, как часто это делала, досадуя: – Читать нужно внимательнее, чтобы гром тебя не съел окончательно. Садись, Вадик. Пять.

– Почему пять? – удивился юноша.

– Из человеколюбия к жертвам неразделённой любви.

– А мне – что?

– Четыре, Громова. За причинённый товарищу моральный ущерб, – учитель выжала из себя улыбку, не без удовольствия проставляя оценки в классный журнал.

Так и приклеилось к Яне прозвище мужского рода…

– Прекрасно понимаю эту женскую оппозицию, – пошутила по поводу

воспоминаний жена Вадика: – Только что ты, Яночка, намерена делать теперь?

… Как только Василиса начала петь на «профессиональной» сцене, руководитель женского ВИА «Нежность», куда она влилась с первой попытки, напрочь отказался писать в афише её имя.

– Был бы у нас народный хор, я б тебе к твоему имени сам пошил сарафан и поклеил кокошник. Но мы поём в лучшем в городе кооперативном ресторане. Поэтому бери себе артистический псевдоним, – мужчина совсем не шутил. Растерявшейся новой солистке стало не по себе. Разве можно менять имя в семнадцать лет? Оказалось, что законом это не запрещено. Остальное – дело привычки: – Хочешь, будешь Яной Громовой? Тут же предложил предприимчивый вожак женской стаи. Василиса кивнула; ничто не остановит её перед желанием петь в этом коллективе. Мужчина радостно подвёл итог: – Значит, замётано.

Новое имя так быстро полюбилось публике, что, как только девушке исполнилось восемнадцать, Василиса перестала существовать даже в официальных бумагах ЗАГСа.

– Ты можешь пробыть у нас, сколько захочешь, – заверила хозяйка чуть позже, наливая в расписную деревянную плошку ароматного супу из боровиков: «Сами собирали. Вадик такой грибник, не поверишь! Сейчас грибы уже, конечно, отошли, но приезжай в следующем сентябре, наберёшь целую корзину. С собой я тебе немного дам. Насушила». – Но лучше провести это время с пользой, – ложечка сметаны из такого же соусника под хохлому капнула Яне в тарелку: – Давай пойдём завтра в Концертный зал вместе? – даже салфетки для рук – «Салфетки! Их же выкинешь, и всё!» – были в тон посуде, подбешивая гостью. Но хозяйка ведь про это не знала – что-что, а держать «лицо», раздвинув брови и затянув щёки в приветливость, Яна научилась, даже если мысли сжимали её в судорогу. Пробуя, хваля и спрашивая рецепты, она учтиво слушала про купленный уже абонемент на лекции известного психолога по построению семейных отношений. Он окучивал Выборг вниманием, как это делал по всей стране и даже в бывших её просторах.

– А практикует он, кстати, у вас в столице. Сегодня заключительная лекция, но билет купить можно.

– Зачем? – Яна стушевалась, не понимая, с какой стати ей нужно знать про незнакомого человека так много. Но обижать жену друга точно не входило в её планы, поэтому лепестки розы обнажили белый ряд её пестиков: – Я хотела сказать – зачем это тебе? У вас ведь с Вадиком идеальные отношения.

– Любые идеальные отношения нужно строить и поддерживать. Профессия психолога – как раз для этого. Уверена, что для тебя лекция Магомедова не будет избыточной, – убедила хозяйка, заботливо подавая гостье, подливая, нарезая и протягивая.

Уже на втором часе лекции Яна поняла, что, оказывается, причины её личных неудач имеют полновесные психологические объяснения, а посему личная консультация этого специалиста ей совершенно необходима. Он был того неопределённого возраста, что не позволяет сказать, хорошо ли он сохранился либо плохо состарился. Неброско одетый, с тонкими мочками ушей, взнуздавшими в себя серебряные капли серёг, полуголым и одновременно косматым черепом, узкими губами, выскочкой носом и ростом на сцене ещё меньше, чем, спустившись с неё, на самом деле, он мог быть каким угодно. Потому, что внешность второстепенна для тех, кто способен открыть перед тобой занавес театра абсурда в твоей голове.

Глава 2. Подмосковный Дом Культуры

В здании Дома Культуры в подмосковном городке С… в былые времена жили богатые люди – три этажа, крыльцо в два уровня, колонны и пилястры с капителями и фасад с горельефами снаружи, а внутри высокие потолки, лепнина, витражи в одном из углов, где, некогда точно стоял алтарь, а ещё парадная лестница и пол из мрамора. Совершенным рудиментом в этом помещении казалась женщина в тёмно-синем халате, с ведром, лейкой и ещё какими-то инструментами, необходимыми для ухода за живыми растениями в огромных кадках.

Узнав у дежурного на входе, где кабинет психолога, Громова пошла наверх. Верхний холл, чуть меньше парадного, при этом такой же светлый и просторный, выводил к концертному залу – небольшому и ухоженному. Сцена его была закрыта тяжёлым бархатным занавесом. Мягкие красные кресла мягко поскрипывали при откидывании. Задержавшись, Яна погладила велюровую ткань бордо и пошла по лестнице на третий, чердачный, этаж. От маленькой лестничной площадки он расходился по периметру короткими коридорами, что шли в передней части в обход балконов зала. Некогда спальные комнаты прислуги сегодня стали рабочими кабинетами арендаторов. По мере продвижения в сторону, что приглянулась ей больше, женщина читала, где расположена мастерская по ремонту компьютеров, где юридическая компания, где районный отдел Просвещения. В самом конце коридора надписи на двери не было. Громова толкнула её, массивную, и перед ней открылась светлая комната. Лучи осеннего солнца проникали через окна потолка. Стены, зашитые в характерный звуконепроницаемый материал с дырочками, беспорядочно расставленные музыкальные инструменты и раскиданные шнуры указывали на то, что попала она в репетиторскую. Двустворчатое зеркало по всей высоте левой боковой стены притянуло к себе. Подойдя, женщина всмотрелась в отражение. Крашеные белые локоны, бледная кожа под румянами, пронзительно-вопрошающий взгляд из-под длинных чёрных ресниц. «Это кажется, или я схожу с ума?». Лет двадцать назад она, солистка вокально-инструментального ансамбля одного из похожих Домов Культуры столицы, бегала на репетиции по вторникам и пятницам в точно такую же «музыкалку», со столь хорошо знакомым артистическим хаосом вещей: также беспорядочно стояли в ней инструменты, микрофоны, обвитые шнурами, преграждали путь, провода от колонок путались под ногами. Яна прошла к клавишным и потянулась. «Си-си-си»,– тонко отозвался в её голове отключенный синтезатор, и рука тут же включилась в игру. Певица могла без репетиции вспомнить с сотню партитур для попсовых песен. Голос, теперь заржавевший, мог напеть сотню текстов, запомненных наизусть навсегда. Малейшего аккорда хватило бы, чтобы узнать ту или иную из популярных песен. «Консерватория – это было не барахло даже в провинции СССР», – бегло подумала Громова и пошла прочь. Нужный ей коридор находился в другом крыле. Наделённые феноменальной памятью, многие артисты зачастую совершенно дезориентированы в пространстве.

Выйдя к лестничной площадке, Громова увидела «грудь на каблуках». Толстая коса в полный обхват руки и по пояс, туника, перехваченная на талии узким ремешком, леггинсы, торчащие из сапог, казались ничем по сравнению с бюстом женщины, что шла навстречу Яне неверными пьяными шагами.

– Вам к магу? – угадала незнакомка и, указав направление, зацокала по лестнице, перехватывая перила руками на спуске. «Похоже, по гороскопу она Скорпион. Вон как неумело перебирает ножками», – подумала Яна.

Глава 3. Яна Громова у психолога

Кабинет скучал пустым, что показалось странным. Если грудастая особа была на приёме психолога, тогда, где он сам? Дверь его кабинета в этом коридоре последняя; выйти незамеченным у него вряд ли получилось бы.

Ретировавшись, Яна пошла в обратную сторону и, коротая время, набрала Вадику. Он просил держать в курсе дел. Они, как таковые, складывались следующим образом: Яна вернулась домой, не смогла убедить мужа уехать на съёмную, а делить с ним квартиру не захотела, поэтому временно поселилась в соседнем доме у дочери. Рассказывая Моргунову про переезд в три картонки, Громова не заметила человека за спиной. Знакомый психолог возник неожиданно. Обернувшись, женщина едва сдержалась, чтобы не ойкнуть. Вблизи мужчина выглядел иначе, чем на сцене: ниже её ростом, сухопарый, лицо обтянуто кожей, как маска, глаза светятся, как у кошки во тьме, нос живёт отдельным элементом, широко раскрывая крылья, как при беге. Розовые девичьи уши с серьгами малы для столь открытого черепа, шея коротка и тонка, подвижные мышцы артистично говорят без слов, подкупая своей особой пластикой. Мужчина нёс большую кружку с дымящимся кофе и обратился тем приятным баритоном, что был уже знаком:

– Вам назначено?

– Однознач-но, – растянула она в полу-улыбке, которая досталась и Вадику.

– Ну да – певицы! – Указав на дверь, психолог мяукнул, копируя голос Яны при разговоре. Не имей она «ботфорты – ходить по спинам», как в известной песне, то, скорее всего смутилась бы. А так, завершив разговор, зашла в кабинет и села на кресло для посетителей. Мужчина остался у окна, стоя пить кофе.

Не затягивая с представлением, он сразу спросил Громову о причине её обращения.

– Третий брак. Подала на третий развод. Со мной что-то не так, – Яна привыкла не размазывать кашу по тарелке. Психолог кивнул; самокритика – это частичное понимание проблемы. Да и краткость изложения обрадовала. «Хорошо бы и дальше вот так, тезисно»:

– Что, на ваш взгляд?

– Воспитание. Меня не научили общаться с мужчинами. Я им постоянно вытираю зад.

– А они вам?

– Нет.

– Это справедливо?

– Нет.

– Ответ почему есть?

– Нет.

– Возможно, вы кричите каждому: «Не стой под стрелой! Убьёт!»?

Догадавшись, о чём он, не сразу, Громова добродушно усмехнулась:

– И это тоже. Но всё-таки, хотелось бы знать, в чём причины моих семейных неудач.

– А не семейных?

«О-о, дядя всё сечёт! Или у меня что-то написано на лбу?», – молчание предательски выдавало женщину, подтверждая поговорку, что оно и есть согласие. Мужчина, склонив голову и посмотрев на неё точно таким же студнем, какой был в её взгляде, перелистнул тему:

– Разводы оправданы?

– Да.

– Тогда я вам нужен только, чтобы понять, что вы думаете про себя не так.

Он наконец-то сел. Отставил чашку. Принял точно такую же позу, как у посетительницы, стал говорить с паузами, акцентируя те слова, на которые стоило обращать особое внимание. Взгляд его был не оставляющим, но и не проникающим. Дыхание спокойное. Всё в общем вызывало состояние приятного расслабления: – Вы достаточно самостоятельная. Ваше поведение с мужчинами требует всего лишь коррекции. Я здесь для того, чтобы помочь вам. Согласны?

– Согласна.

– Вы слышали, наверное, что я практикую гипнотерапию? Так вот, основа этой практики – дать вам солому, чтобы вы сами себе её стелили. Или удочку, чтобы вы сами ловили рыбу. И методы моей работы зачастую радикальны. При этом вы должны знать, что я говорю то, что вижу. Поэтому, если вам нужна жалость – это к социальным ассистентам, а за любовью к ближнему стоит обратиться к батюшке. Я же помогаю людям найти выход из той задницы, куда они сами себя загнали. Иногда мой анализ выходит обидным. И, как правило, всё, чему я буду вас учить, направлено на выворот кишок. Готовы к экзекуции?

– Это то, что мне нужно, – ответила Громова тихим голосом, теперь точно ощущая шум в голове. «Зря я не купила кофе в буфете на первом этаже. Зря. Похоже, это его запах так дурманит», – думала она параллельно тому, что слышала. Мужчина в это время рассказывал про формат занятий.

– Всем новичкам я предлагаю сначала работу в небольших группах. Это удобно мне, не пугает клиентов и вам выходит дешевле… В моей новой группе как раз есть одно место. Вас будет четверо. Все вы – творческие личности. Это неслучайно и предполагает одинаковый уровень развития. Простите, что говорю про это, но разговаривать с пахарем я буду не тем же языком, что с профессором. Я уважаю своих пациентов и стараюсь изъясняться с ними их же словами, – по виду посетительницы нетрудно было догадаться, что она согласна с утверждениями. Психолог тоже качнул головой и продолжил: – Ни с одной из вас я до этого не работал… Обращения в группе на «ты» со всеми. Меня можно звать по имени, а можно маг. Это короткая версия моей фамилии, мне льстит, занятиям придаёт привкус чуда…

– Хорошо, – оценила Яна своё состояние. И тут же «вынырнула» из кайфа, так как голос мужчины вмиг потерял эластичность и зазвучал, как у начальника отдела кадров.

– Хорошо будет, если ты примешь обязательные правила, нарушать которые нельзя. Озвучить?

– Пожалуйста! – ей очень хотелось сейчас быть слабой. Вот только он этого не позволял. Первостепенно для любого врачевателя не выходить за рамки эмпатии к пациенту. Прочие эмоции лишь мешают работать.

– Правило первое – не звонить ни одному из бывших. И даже если ты пока ещё в процессе развода, мужу пока тоже не звонить. Продолжу? – Яна кивнула; это предупреждение было излишним. Психолог включил на столе металлическую ветряную мельницу и уставился на её медленный бег. Яне, отчего-то, захотелось сделать то же самое. Пропустив два её вдоха-выдоха, не отрываясь взглядом от лопастей, психолог заговорил опять монотонно-дружелюбно, как священник, что читает спасительные псалмы для паствы: – Второе правило – до определённого времени не общаться с другими участниками группы, не давать им во время занятия советы, воздерживаться от любых комментариев по поводу услышанного. Третье – убедительно прошу никому не рассказывать про то, что мы делаем. Четвёртое – не врать и не придумывать: плохо для тебя, да и я сразу пойму, что ты «играешь», – неправильная очерёдность была, похоже, заготовленной фразой. Громова усмехнулась и кивнула. «С умными работать проще», – мимоходом отметил мужчина и продолжил перечислять: – Говорить со мной нормальным голосом, а потом «умасливать» кого-то по телефону – это выдаёт неискренность. Даже, если ты хорошая актриса. И тогда я понимаю, что ты врёшь либо мне, либо ему. А скорее всего, нам обоим. Отомри! – вдруг сказал он громко и щёлкнул пальцами в направлении женщины. Щелчок прозвучал, как хлопок. Зрачки Яны растерянно забегали: «Я под особым воздействием и подчинена какой-то особой методике внушения? Это уже гипноз или всего лишь подготовка к нему?».

– Прикольно, – вынула блондинка из себя звуки, внутренне потягиваясь: – наверное, Вы действительно хороший психолог.

– Ты.

– Что?

– «Наверное, ты, хороший психолог».

– А-а. Ну да. Ты – хороший психолог.

– Прикидываешь? Здесь всё по-взрослому и всё правда. Вымышленным может быть только имя, каким мы будем тебя называть. Если это псевдоним, напишешь его для первого занятия. – Мужчина трижды размеренно вдохнул и выдохнул. Яна сделала это одновременно с ним. Далее психолог произнёс совершенно обычным наставническим голосом: – И последнее: каждое занятие заканчивается ДэЗэ –домашним заданием. Ответы на все вопросы мне присылать на почту в письменном виде. Это без вариантов. Никаких наговоров на диктофон я не принимаю. Понятно, что для тебя наговорить проще, но здесь условия ставишь не ты. У меня прослушка займёт кучу времени, а если мне понадобиться перепроверить какую-то инфу, то в тексте её найти проще, чем на аудиозаписи, – мужчина выразительно затянул паузу.

Его требование присылать информацию о себе – это ещё одна фишка: пишут люди гораздо меньше, чем говорят. Для анализа ничего нет хуже логореи человека, говорящего о себе, но то вдруг переключившегося с одного периода на другой, а то, в какой-то момент, вплетшего в рассказ другого персонажа да ещё с парочкой претензий, вынутых из запасников, к этому челу, а то и вовсе не к нему, а к кому-то ещё, и так запутавшегося в конечном итоге в своих же собственных мыслях, что не вспомнить уже ни вопрос, ни начало ответа на него. Так устроен наш мозг, что логическим рассказ с первого раза выходит либо, когда он короткий, либо, если человек заранее к нему подготовился. Экспромт хорош для других психологических практик, где «слово не воробей» и может вскрыть нутро или то, что за ним. Но для изучения профиля пациента наговорная запись – бесконечная мука, со всеми её оговорками, заиканиями или повторениями. Тогда как в тексте можно взять паузу, чтобы перечитать, вынуть из него ненужное побочное, заменив конкретным тем, что по существу.

Убедившись, что и этот пункт соглашения между ними не составляет для Громовой проблемы, маг приятно улыбнулся:

– Очень советую отныне, всегда и особенно при встрече со мной иметь при себе ручку, куда можно записать умные мысли – мои или свои. Телефоны во время сеанса изымаются и выключаются. Всё понятно или что-то повторить?

– Спасибо, не нужно. Сколько это будет стоить?

– На данном этапе и за десять занятий вот столько, – он протянул распечатанный прайс-лист, где был указан совсем другой адрес для занятий. Обратив на это внимание женщины, психолог добавил, что по мере необходимости у Громовой, возможно, возникнет желание, чтобы он позанимался с ней индивидуально, но это дороже и пока думать про это преждевременно. «А вот это чисто маркетинговая практика, – оценила Яна. Она давно уже работала коммерсантом и понимала технику «заарканивания» клиентуры. Впрочем, этот мужчина был мастером своего дела и, судя по рассказам женщин в Выборге после лекций, именно эта методика коллективных занятий помогала многим.

– Я согласна.

– Договорились. Тогда вот тебе первое ДэЗэ – нужно ответить на эти вопросы и написать, какое твоё самое заветное желание.

Глава 4. Первое занятие с магом

Эта комната в старинном особняке на Преображенке была вдвое больше, чем тот кабинет, где психолог принимал посетителей для частных консультаций. С улицы здание было прекрасно отреставрировано властями города, изнутри так, на что собственникам хватило сил. Кроме шести одинаковых удобных кресел, расставленных по три вдоль пустых стен, здесь ничего не было. Большое окно полусферой и широкий подоконник, высокие потолки и оригинальная люстра – вот и всё убранство. Стена с входной дверью отражала окно в зеркале по всей своей ширине и высоте.

Четыре женщины, вынув из сумок блокнот, записную книжку, ежедневник или обычную школьную тетрадку, держали наготове ручки и скрытно разглядывали друг друга. Заговаривать первой никто не решался: сказано не общаться – не будем. Но если бы существовал такой аппарат, что окрашивает интерес человека, скажем, в гамму зелёного, то комната пробивала бы искрами от бледно-салатового до цвета сосновой иглы.

Высокая шатенка с походкой модели присела на высокий подоконник, эффектно уложив одна на одну длинные ноги. Умеренный макияж частично скрывал матовый цвет её кожи и был необходим яркому наряду – тяжелой оранжевой асимметричной блузе и тонким брюкам флюоресцентно-фиолетового цвета. Длинные волосы, отпущенные на свободу, женщина поправляла отточенным жестом после каждого взгляда на массивные и, похоже, совсем недешёвые часы на руке, и, довольная, постоянно следила за своим отражением в зеркале.

У стены справа от входа сидела блондинка Громова. Для первого занятия Яна надела спортивный костюм нежно-оливкового цвета в стиле кэжуал, а под худи шелковую блузу. «Маг говорил об упражнениях; лучше быть готовой к ним».

Напротив Яны, на таком же кресле и слева от входа, расположилась миловидная рыжая бестия, по виду явно старше остальных. Глаза её сверкали тем блеском, что выдаёт неуёмную натуру, полную сил и желаний. Такие женщины даже мусор во двор выносят, гордо неся себя и его. Говорят они также внятно и членораздельно, как жестикулируют – медленно и изящно, а отвечают, не спеша поведать. Томность – основная сила их притяжения, и её не изгнать никаким состоянием души или тела. Даже увядая, они кокетки. Даже согрешая, они невинны. Любой халат придаст им роскошный вид, так как к нему всегда будут милые и неизбитые украшения хэнд мэйд. И если уместную игривость шатенки на подоконнике умелый наблюдатель сразу отнесёт к воспитанию, поведение рыжей – частью её женственной природы.

Подперев стену у входной двери, стояла русая кроха. Её коса, высоко прикованная заколкой к затылку как тюрбан, придавала женщине неустойчивое состояние. Блуза с декольте, оттянутым вниз тяжестью груди, топила толстую металлическую цепь. «На дубе том», явно моложе и тоньше других дубов и осин, также невозможно было пропустить взглядом два массивных перстня, по одному на каждой руке. Было в этом образе что-то цыганское и тоже, скорее, природное. Легинсы и каблуки зрительно увеличивали малютку в росте и уменьшали в весе.

В этот пронизывающе-испытующий переполох мужчина ворвался струёй нетерпеливого брандспойта. И тут же комната завелась, вызывая кружение умов, голов, слов. Собрав выключенные телефоны в кучу на подоконнике, он оставил своё кресло так, чтобы не быть спиной ни к кому и начал занятие с опроса:

– Вера Российская?

Рыжая ещё значительнее выпрямилась. Её «да» вышло как «м-да».

– Николь Романова?

– Здравствуйте, доктор, – ответила «грудь на ножках» голосом из далёкого глубока.

– Во-первых, возьми кресло и присядь на него там, где стоишь. Во-вторых, «привет» и «маг» подойдёт лучше, – он обвёл взглядом всех четверых. Согласие каждой принять поправку позволило ему продолжить, как только Николь уселась:

– Яна Громова?

– Это я, – представилась Яна, вставая с кресла. Осадив её излишнюю почтительность жестом, маг отметил в голове: проверить, вежливость ли это по сути.

– Танюша Морошкина? – мужчина покосился на шатенку на подоконнике взглядом тёплым и совсем не профессиональным. Впрочем, это был лишь миг. Вслед за чем он и эту усадил в кресло и соединил женщин в круге, очерченном руками: – От меня ты дождёшься только «Тани». Прости: вот такой я хам. Идёт? Фу! – игриво утёр он лоб: – Тогда продолжим. Знакомство закончено, но представление только начинается! Как зовут меня вы знаете. Рад вас видеть. Предполагаю, что пока это взаимно. Не всегда вы будете улыбаться, как сейчас. При этом я всегда буду рад вас видеть. Хорошо я пошутил, да? – Женщины усмехнулись: блондинка расплывчато, рыжая рассеянно, шатенка хватко, русая патово. Мужчина снял с себя улыбку и приказал: – Тогда приступим! Все вы певицы. Да-да, представьте! И это мой намеренный выбор. Кто из вас какого жанра – разберётесь позже. Как вы будете друг друга звать, мне тоже всё равно. Главное сейчас то, что профессиональный профиль каждой из вас схож: трудный путь к становлению, непростая, но увлекательная карьера, умение достучаться до публики. В вашем случае – допеться. Ещё один общий фактор, который я могу озвучить, – желание помочь себе в отношениях с мужчинами. За десять сеансов мне предстоит узнать о вас многое. Но прежде всего: способны ли вы болеть вечной любовью. Есть такой диагноз. Если не верите мне, то Шарль Азнавур убедит вас быстрее.

– Я знаю его, – выпалила Николь, предварительно дёрнув рукой вверх, как в школе.

– Я помню слова, – кивнула Яна: – «Вечная любовь, верны мы были ей, но время зло для памяти моей, – внезапно она потушила голос, а глаза её стали широко раскрываться, как при испуге.

– «… чем больше дней, глубже рана в ней», – допела куплет Вера и усмехнулась вызванной ностальгии.

– А, точно. Есть такая песня! – бодро вставила Таня, стряхивая своим голосом паутину никому не нужной сейчас грусти. Они пришли лечиться от болезни, а не утонуть в ней ещё больше. И маг этот, действительно, похоже, знаток в своём деле: так чётко распаковал их с первого взгляда. Морошкина улыбнулась мужчине.

– Как я мог забыть, что вы певицы? – трижды хлопнув в ладони, мужчина рассмеялся. За ним, по очереди, каждая из женщин. Пусть слабым смехом, неуверенным, податливым или поддерживающим, но всё же.

Первый порог чувствительности был нащупан и с успехом пройден. Шлюпка пошла по реке дальше:

– Ваша сентиментальность облегчит мне работу с вами. Чего не скажу про вас. И вы быстро поймёте, что я прав. О себе вы можете говорить мне, и письменно, всё, что хотите, здесь, и всем, только то, что посчитаете допустимым в рамках группового занятия. При этом не врать. Иначе мне трудно будет вам помочь. Понятно, что я ни в коем случае не требую от вас публичного выворота души. Не так-то просто поверить другому свои желания, чувства, тайны, стыд и, особенно, убеждения. Но если кто-то решится в группе на откровение, пусть оно не волочёт ноги, а исходит из глубины. И тогда будьте готовы к публичной порке. Если не хотите ложиться под нож – либо молчите, либо терпите. Сразу скажу – терпеть полезнее, так как любая психотерапия предусматривает ломки. – Молчание стало для мужчины знаком согласия, чтобы продолжить. На этой стадии другого он и не ждал. Слишком хорошо знал, чем занимается. Взяв из принесённого кожаного портфеля блокнот, он попросил всех встать в круг.

– Поехали! Каждой из вас было дано ДэЗэ. Назовём это базовыми знаниями о вас, которые не составляют большого секрета и могут быть озвучены, – вторая часть фразы прозвучала вопросом, ответом на который стали четыре кивка: – Первое задание было – написать то, что вы больше всего любите есть, – он открыл блокнот и прочёл : – Таня любит шоколад, Вера – персики, Яна – петушки на палочке, Николь… хм, как ни странно, но больше всего Николь любит борщ, – мужчина убедился, что ничего не перепутал и отложил блокнот на подоконник: – Подразумеваю, что каждый выбор объясняется определённой историей. Захотите рассказать, слушаю.

Мужчина остановил взгляд на Российской. Вера покраснела:

– Почему я?

– Дамы, я о многом буду вас спрашивать, поэтому не просите объяснять очерёдность моих обращений. Никакого преимущества в этом выборе нет, всё случайно и непредвзято. Отвечать будем? – утонил он ещё раз. Вера кивнула:

– Да. Так вот: у нас в саду персики не росли. Были сливы, груши, яблоки, черешня, даже жимолость, а хотелось именно персиков: кисло-сладких, розово-жёлтых, шершавых и нежных. Но стоили они всегда дорого. И поэтому родители отказывались нам с братьями их покупать. Тут, наверное, стоит сделать вывод, что запретный плод сладок, – завершила Российская ответ, думая, что её похвалят. Не тут-то было.

– Опера, то, что ты отличница – это здорово! Но помощь от тебя, особенно для выводов, понадобится тогда, когда я об этом попрошу. Не лишай меня моей работы, за которую мне платят, – сарказм был негрубым и неслучайным. В том, что каждой из присутствующих есть что сказать и посоветовать, мужчина не сомневался. Однако, русло своей реки психолог привык прокладывать сам. И выводы из того, что слышит, тоже делал самостоятельно. В данном случае из сказанного уже было понятно, что Вера Российская чувственная и нежная, лирическая и мнительная. Она росла в полной и не очень состоятельной семье, у неё были братья, и воспитывали детей, не балуя. Эту информацию по каждой маг потом обязательно запишет. Пока же он предоставил слово Громовой.

– Мне никогда ничего слаще морковки не покупали, – бодро начала говорить Яна, держа улыбку: – Поэтому для меня петушок на палочке был очень редким подарком, например, на день рождения или Новый год. Всё.

– Спасибо, – поблагодарил маг, занося в журнал своих знаний побочный вопрос: «Морковка была для этого ребёнка, чтобы сдвинуть с места, или хлебом насущным». Каждое пророненное слово – это символ, за которым стоит ощущение: – Таня, твоя очередь. Почему в избранники попал шоколад?

Морошкина потянулась и жеманно замурлыкала:

– Потому что он всегда связан с Новым годом. Этот праздник для всех особый, так как всегда сулит перемены к лучшему.

– Сулит или так хочется?

– Разве это не одно и то же? – удивилась Таня, вмиг перестав кокетничать.

– Подумай над этим на досуге, – попросил маг, отметив, что длинноногая точно привыкла наблюдать за тем, какое впечатление она производит. «Это тоже уточнить: либо был комплекс по поводу внешности, либо, наоборот, знает о плотоядной силе своего подчинения и пробует ею пленить». Николь, почему борщ? – перешёл он к следующей клиентке. Маленькая и торопливая, она, судя по стремлению рассказать о себе, едва дождалась очереди. История с супом могла быть долгой, так как зашла Романова с корневого воспоминания о семье. Удовлетворившись ответом, что борщ её мамы – самый вкусный, и с тех пор, как живёт одна, Николь всегда мечтает его поесть, мужчина остановил тараторку. «Деревенская, неизбалованная, работящая, неприхотливая в выборе», – занёс он в тетрадь наблюдений в его голове. Стоило продолжить.

Следующим был вопрос о фобиях или явно выраженных страхах. На него не предполагалось развёрнутого ответа, о чём мужчина сразу предупредил:

– Коротко: что, кого, почему боитесь?

– Холода, – выпалила Николь и, заметив удивление в глазах женщин, пояснила: – Я много болела в детстве, и папа меня закаливал. Так что теперь я могу купаться в море даже при шести градусах воды. Тем не менее, очень боюсь замёрзнуть.

– Принято, – мужчине снова пришлось пресечь чрезмерную активность Романовой. «Психотерапия – это не беседа в поезде со случайным попутчиком, на которого можно вылить всё, что хочется». Яна?

– Боли. Физической. Даже от пореза ножом, – призналась Громова, схватившись руками за подлокотники кресла.

– Большой воды, – ответила Вера на кивок головы мужчины: – Круизы на белоснежных лайнерах – не предлагать, – она пробовала скрыть своё смущение шуткой.

– Как удачно: в мои планы это не входило, – подбодрил её маг и предложил ответить Морошкиной:

– Замкнутого пространства, – завершила Таня опрос, не объясняя подробностей.

– Прекрасно! – оценил работу маг. В любом случае, письменные ответы от каждой на эти же вопросы у него есть на почте. Закончив сеанс, он обязательно сверит их с устными: – Конкурс разгадок завершаем ответами на третий пункт. Какое ваше самое заветное желание? То, с каким вы пришли бы к настоящему магу. Тему здоровья сразу опускаем. Давайте все снова присядем и начнём плясать от печки.

Последним у мужчины явился подоконник. Таня обвила мага взглядом:

– Я?

– Так, «рыбы мои», как скажет мой любимый пациент, я понимаю, что природу не проведёшь, но предпочитаю работать без вот этих ваших женских пассажей. Иначе: «Все в сад!».

– «Вы будете тем петь?» – подхватила Вера фразу из фильма, так хорошо знакомого с детства.

– «Нет! Вы будете там слушать!», – ответил маг сценарным текстом, обрадовавшись, что есть в группе хоть кто-то «того» поколения зрителей. – Таня, у тебя есть откровенное желание для мага?

– Да. Мне хочется всегда быть аккуратной с чувствами.

– Со всеми чувствами? То есть, ты не умеешь аккуратно страдать, ревновать, бояться, радоваться, печалиться? Ты хочешь быть аккуратной, например, с чувством долга?

Таня задумалась:

– М-м-м. Нет. Речь идёт о душевных чувствах, – высокая женщина говорила слишком бойко, излишне пафосно. Кистью руки психолог попросил снизить накал голоса: – Извини, маг. Профессиональная привычка.

– А страх, ностальгия или несправедливость – это чувства физические, и ты их чувствуешь руками, ногами, спиной? – продолжил мужчина опрос, не уделяя времени на извинения; они сейчас были для него точно не главными. Вопрос о желаниях позволял психологу понять, какими критериями мыслит его пациент и насколько правильно он может выразить то, что чувствует. Его слова рассмешили женщин.

– Спиной и тем, что ниже – вполне даже может быть, – на сдержала Николь зуд нетерпения.

– А кто у нас нарушает одно из установленных мною правил: не комментировать происходящее и не отвечать за другого? – учитель резко одёрнул дерзкого ученика.

– Простите, доктор!

– Прощу, если ты перестанешь выкать и звать меня доктором. Я не врач, Николь. Не знала? Тогда запомни: лечить вас буду не я, а те ваши способности подсознательного, до которых я буду пробовать достучаться. И это принципиальная разница терапевтического гипноза от всяких других психологических практик и методов. Вызывая у вас чувство глубокого расслабления, близкого ко сну, но точно не сон, я буду описывать вам разные ситуации и рассказывать разные истории, которые, так или иначе, по аналогии будут вызывать у вас те образы, что ваш мозг ассоциирует с каждым словом, чувством, ощущением. Давать подсказку вашему подсознательному, чтобы оно само нашло путь для коррекции вашего недуга, ваших убеждений, мешающих жить, как вам хотелось бы. Пробовать соединить ваше подсознательное для того, чтобы в эти минуты рассеянного сознания, каким является транс, оно перекрывало догмы, застилающие ваше сознательное. Я не сильно иносказателен? Вы всё понимаете? Это важно, дорогие дамы. Если сейчас что-то непонятно, спрашивайте.

Пауза длилась несколько долгих мгновений. Певицы переглядывались, уже не с интересом, а, скорее, растерянно, пока Николь, снова совсем по школьному, не подняла руку:

– То есть – спать во время гипноза мы не будем?

– Нет. Более того, вы можете даже не закрывать глаза. А если закрыли, то сможете открыть их в любой момент. Равно как ответить, или не отвечать, на поставленный вопрос, двигаться или оставаться без движения. Я не подчиняю, не заколдовываю, не выведываю у вас государственные тайны. Во всяком случае, я не делаю этого на коллективных сеансах… – психолог был серьёзен. Но лишь мгновение. Затем беспечным голосом закончил: – И тем более, я не делаю этого на индивидуальных занятиях. Поэтому бояться вам нечего.

– Тогда за счёт чего свершается ваше волшебство? – позволила себе вопрос Вера. Лёгкие движения её тонких рук нарисовали облака. Мужчина посмотрел на Российскую и коротко взметнул плечи:

– Не знаю. Пока не знаю. Но точно хотел бы узнать ответ на этот вопрос по каждому отдельному случаю. Я могу продолжить? Николь, твоё желание?

Романова нащупала стену за стулом. Так прикасаются к талисману прежде, чем произнести заклятие.

– Я хочу петь.

– А ты не умеешь этого делать? – удивление мужчины было неподдельным.

– Умею.

– Тогда разве это желание?

– Да. Потому что я хочу петь на большой сцене.

– Это уже конкретнее. Однако, смею предположить, у тебя много конкуренток гораздо моложе?

– Да.

– И всё же, ты считаешь, что большая сцена ещё возможна?

– Не знаю. Сейчас я работаю горничной-администратором в одном из Подмосковных Санаториев.

– Горничной-администратором? – изумился маг: – Это кто придумал такое словосочетание? И в силу чего? Ты моешь пол с ручкой за ухом и работаешь на компьютере, нажимая на педаль пылесоса? Снова смею предположить, что тот, кто наградил тебя таким почётным званием либо нещадный эксплуататор, либо не очень успешный коммерсант? Отвечать не нужно, – предупредил мужчина, приставив палец к своим губам: – оставляю тебя лучше обдумать твою мысль. Вера, слово тебе.

Ищущим жестом Российская стала теребить длинную подвеску:

– Моё самое откровенное желание заключается в том, что я хочу помогать своим детям.

– Ты им не помогаешь?

– Вы… Ты… Мог бы пояснить суть твоего вопроса, маг? – Вера была в замешательстве.

– Да. Ты не помогаешь своим детям? Совсем не помогаешь? Ни словом, ни делом? Можно отвечать менее литературно. Мы здесь не для того, чтобы облекать фразы в красивые формы, упражняясь в изящной словесности.

– Конечно помогаю. Но я хотела бы помочь так, чтобы мои сын и дочь не совершили мои ошибки.

– Стопудово права! Они имеют право на свои. Думай, как точнее сказать то, чего ты по-настоящему хочешь. Яна! Слушаю тебя.

Громова кивнула и опустила взгляд в свои записи.

– Хочу быть одной! – прочла она твёрдым голосом.

– Страшное желание… – предупредил маг и пояснил: – Ты сейчас произнесла фразу, которая может носить необратимый характер: «Остаться одной!». Совсем? Без родных? Без друзей? Без коллег? Без соседей? Одной на всём белом свете?

Женщины, как по команде, съёжились и стали беззащитными.

– Давайте я закончу нашу первую встречу сеансом, после которого вы разойдётесь и крепко подумаете, как вам переформулировать ваши самые заветные желания.

Притча первая: «Женщина и Ангел» = что просишь, то и получаешь.

– 

Сейчас я попрошу вас устроиться поудобнее… и зафиксировать взглядом какую-то

точку перед вами… Любую точку… далеко или близко… и теперь… позволить себе … расслабиться и … дать мыслям возможность… мысли текут спокойно… тело расслабляется… взгляд по-прежнему фиксирует точку перед собой… Хорошо… Это состояние приятно… и совершенно привычно… вам всего лишь нужно позволить себе … отпустить все мысли… и продолжать смотреть на точку… – сеанс начался, и психолог заговорил совсем другим голосом, в котором появилась приятная тягучесть, вызывающая лень и желание подчиняться словам мужчины. Он сидел всё на том же стуле, размывая слова паузами, подстроенными под дыхание Тани. Из всех посетительниц именно её он определил тем крепким орешком, что трудно будет расколоть. Очень хотелось верить, что не праздный интерес или желание противостоять привели Морошкину в этот кабинет. Проговаривая нужные слова на выдохе золотой лани, магу очень скоро удалось добиться синхронного дыхания остальных трёх женщин. На очередной фразе спокойствие в комнате повисло, и, одна за другой, они закрыли глаза.

Первый групповой сеанс – всегда решающий и для любого терапевта, и для любой терапии. Установленное доверие позволит уже сегодня получить запланированные результаты: донести до участника нужную мысль, позволить терапевту начать раскопки в тех мозговых завалах, что тщательно припрятали информацию, способную перестроить не только думы и убеждения, но и поведение человека. Для этого автору сеанса всегда стоит думать, что говорить по избранной теме сейчас, а что оставить на потом. Что говорить, а от чего отказаться, избегая навязывания своего мнения. Тот вид разговорного гипноза, какому четыре певицы уже подверглись, сами того не замечая, частично позволил мужчине вплести их состояния в нужное ему веретено. Далее наступил черёд именно для работы. Не меняя голос, а лишь темп речи, скорость и звук, мужчина стал рассказывать притчу, метафорические образы которой как раз и станут толчком для нужной перемены.

«В какой-то год, в какой-то стране и каком-то городе, похожем на тот, что вам так хорошо известен, ехала в солнечный день в трамвае Женщина. Она была хороша собой. Ухожена. Добротно одета. От неё пахло чистым и приятным. Вот только с настроением в этот день не задалось. «Какие мерзкие вокруг меня люди! – проговаривала она про себя и продолжала: – Жизнь моя – дерьмо. Муж – алкаш. Дети – неучтивые лодыри. Друзья – сплошные завистники. Родственники – сплошь попрошайки!». Женщина ехала… смотрела по сторонам… и рассуждала вслух. А позади неё стоял её Ангел-Хранитель и записывал в тонкий блокнотик хрустальным пером всё, что слышал: «Люди вокруг – мерзкие. Жизнь – дерьмо. Муж – алкаш. Дети – лодыри. Друзья – завистники. Родственники – попрошайки» …

Это был очень старательный Ангел. И он очень хотел исполнить любое пожелание Женщины. Поэтому писал всё, что она выражала вслух. А затем торопился сделать всё именно так, как было сказано. Исполнить желание, что слетает с твоих уст – это его работа. И Ангел-Хранитель за твоей спиной вряд ли для того, чтобы переписывать твои слова или понимать их иначе, чем ты их произнесла. Поэтому каждый раз, когда ты желаешь чего-то, думай над каждым словом! – терапевт трижды медленно вдохнул-выдохнул, прежде чем предложить женщинам вернуться в эту комнату, постепенно прощаясь с нарисованной картинкой. Он стал считать от пяти до одного, и, по мере обратного отсчёта, женщины зашевелились, стряхивая с себя морок. Последней открыла глаза Яна. Не в силах сдерживать эмоции, она плакала. Глядя на эти слёзы, расслабиться себе позволили и Николь, и Вера. Таня смотрела на них участливо, не разделяя горечи.

– Всё в жизни можно исправить, – подвёл итог маг: – Нежелание – это поведение, а не причина. Неумение – это отсутствие показательного примера, как нужно сделать, а не причина. Отрицание – это неспособность понять, а не причина. Вредность – это черта характера, а не причина. Поэтому думайте, что вам нужно сделать, чтобы заветные желания приобрели форму, позволяющую не быть в раздрае с самими собой. На сегодня всё! Следующий раз встречаемся здесь же через неделю!

И не давая женщинам смириться с мыслью, что сегодняшняя встреча завершена, мужчина вышел из комнаты.

– Что это было? – полушёпотом спросила у других Романова.

– И было ли? – согласно поддержала её Российская.

– Девочки, я – в шоке! – призналась Громова, утирая руками слёзы.

– Зато теперь мы точно знаем, что каждое высказанное пожелание в плюс, если оно обдумано. Так что, девчата, за работу по перекапыванию наших заросших дремучестью мысленных грядок! Всем хороших выходных! – Морошкина вышла также быстро, как психолог. Вера, Яна и Николь остались, совершенно околдованные произошедшим.

Глава 5. Неделя после первого занятия

Днями отдыха выходные были не для всех. Магазин «Цветы от Яны», расположенный рядом с Бюро ритуальных услуг, работал в эти дни от и до; ведь смерть часов не выбирает. В Подмосковном санатории, где горнично администрировала делами Николь Романова, конец недели всегда связан с выпиской курсистов, закончивших три недели лечения, и оформлением тех, кто их начинал. Частный Центр занятости пенсионеров «Счастливое долголетие», администратором которого была Вера Российская, в эти субботу-воскресенье проводил плановое физкультурно-оздоровительное мероприятие. Оно позволит родственникам пансионеров Центра ознакомиться с тем, как хорошо продуман и организован активный досуг последних, за который так недёшево платят первые. Что касается инструктора по ЛФК Тани Морошкиной, то её труд по выходным, добровольный и выходящий за рамки услуг, предоставляемых районной поликлиникой, позволял медикам среднего звена дополнять государственную заработную плату вливаниями частного характера.

Но чтобы ни делали в эти дни наши героини, каждая из них мыслями то и дело возвращалась к первому занятию с магом.

…«Больше всего я хочу избавиться от мужского гнёта!», – убеждала себя Яна, обвязывая букеты лентами, пакуя корзины в целлофан, подписывая карточки с поздравлениями или соболезнованиями. С раннего детства Громова столкнулась с догмой матери о непременном предназначении женщины – слуги мужчины. Сраного, драного, пьяного, но при этом хозяина. Жизнь с родителями в подвальном помещении рабочего района большого провинциального города на Урале оставила в памяти девочки яркие картинки о мокрицах, дырке в полу, заменяющей душ, туалет и покрытой деревянной шайбой, а ещё – о ногах, шагающих мимо их окна по тротуару. Он был настолько выше девичьей головки, что малышка без всякого труда летом обозревала трусики дам под укороченными юбками-клёш, успевала сосчитать бутылки пива в авоськах, что таскали мужики, разглядеть красивые сандалики девочек, у которых были мамы и папы, наверное, любящие их. Нет, точно любящие их, потому что такие гольфы с бубончиками купит только мама, которая может рассказать на ночь сказку. «Но маме тяжело меня любить, потому что у неё трудная работа и папа. В прошлом певец-опереточник, он так и не мог до сих пор пережить «петуха», пущенного на каком-то важном концерте десять лет назад, вытекающего из этого увольнения из театра по профнепригодности, и вынужденной смены амплуа. Из элитного служащего Мельпомены он превратился в разнорабочего на заводе, со всеми полагающимися для этой категории трудящихся нелучшими характеристиками. Папа Василису любил ещё меньше. Вернее сказать, даже не видел. Он и маму-то замечал лишь тогда, когда что-то от неё было нужно. Его дело – зарабатывать деньги, а по дому пусть крутится жена, на десять лет моложе, изнурённая днём, неудовлетворённая ночью, всегда невесёлая. «Вася, сама себе почитай! – просила мать малышку, которая не знала ещё букв и называя её так, как они с мужем хотели назвать сына. Женского варианта имени девочка не слышала от родителей ни разу. Она брала большую красочную книгу «Русские народные сказки», где была одна тоже про Василису, и послушно шла в «дальний угол» их одиннадцатиметровой комнаты. Больше всего эта белокурая птаха боялась навлечь на себя родительский гнев, поэтому никогда не хныкала, не жаловалась и сама старалась понимать абсолютно всё – от того, как вытирать попу, чтобы не замазать пальчики, до, как менять ватные прокладки при месячных. От бабушки и деда, что жили в пригороде, девочка знала имена главных героев сказок, диалоги припоминала, что не могла вспомнить – сочиняла. Но, конечно, никакие волшебные истории не способны были перенести девочку в сказочный мир, когда спала она на топчане у трубы общего отопления, обмотанной стекловатой, креплёной проволокой. Влажность, жар и колкость от неё при прикосновении вросли под кожу её воспоминаний о детстве.

Позже, когда вместо папы появился отчим, проживающий в добротной квартире в центре этого же города, девочка опровергла материалистическую истину марксистов о том, что не бытие определяет сознание. «Ещё как бытие!». Потому как в просторной, после их клетушки, и светлой, по сравнению с подвалом, квартире, маме также некогда было ласкать доченьку, а все нежные слова доставались дядьке Володьке, красивому, но чужому и пришедшему в жизнь мамы на семь лет позже, чем она, Василиса.

«Научиться навсегда быть счастливой без мужиков!», – закрепляла Яна свою мысль, чертя на руке маленький крестик, чтобы не забыть потом нужное записать. А ещё через время ставила ещё один, чуть побольше, чтобы не забыть, что нужно не забыть записать.

…Николь Романова, распихав новичков по номерам и уладив за день все недовольства прибывших по поводу неприятного запаха в ванной, оторванных обоев, драной шторы, перекошенной дверки шкафа, перегоревшего чайника, розетки, вывернутой из стены бывшими отдыхающими, недостаточно свежим бельём, не очень светлой комнатой, плохо показывающим телевизором, скользкими ступеньками, узким лифтом и ещё бог знает чем, к вечеру обычно уединялась в прачечной. Приняв рабочую стойку у «Ромео» – гладильного пресса для отпаривания белья, она тоже думала о домашнем задании. Больше всего ей действительно хотелось бы снова вернуться на сцену. А с другой стороны – годы прошли не бесследно и для её красоты, и для здоровья.

Жизнь женщины лёгкой назвать можно было с натяжкой. Николь родилась в ставропольской деревне, далеко от столицы. Дом их был большой, сарай – ещё больше, двор – не обойти, огород – не оглядеть. С малых лет привыкшая к простому труду, девочка разбавляла его песнями. Голосок её раздавался по всему околотку, папа с радостью записывал пение дочери на бобины массивного магнитофона, а соседи предрекали Николь стать певицей. Когда в двенадцать лет девочку взяли в районный детский хор, а в четырнадцать на подработки в единственный в их глуши бар, что был за два километра от деревни, она была рада сбывшемуся пророчеству. Тогда Николь даже не подозревала о терниях звёздного пути. Теперь, отчётливо вспоминая каждую из них, всё больше убеждалась в правоте мага. «Прокуренная, застуженная, загнанная лошадь. Таким место на скотном дворе, а не на манеже цирка. Тогда чего же я хочу?». Минуты летели, часы бежали, дни приближали вторую встречу с психологом, а чёткого ответа на вопрос у Николь не было.

…Почти в таком же раздрае с мыслями пребывала Вера. Желание Российской сбывалось ежедневно. «Сыну помочь с ремонтом, детей дочери отвести в школу, забрать, накормить, усадить за уроки. Выгулять их собаку, покормить их рыбок, не забыть про своего кота. Забрать из химчистки ковёр, который сноха не успевает забрать, и тащить его на себе. А у них, к слову, две машины. Заказать для дачи зятя саженцы гладиолусов, их уже давно пора высадить в почву перед наступающей полным ходом зимой. По просьбе сватов назначить консультации у онколога, офтальмолога, уролога, гинеколога, и ещё какого-то «-олога». Они – люди совсем пожилые, в их сельской местности нет такой медицины, если не сказать, что нет вообще никакой. А здоровье – дело святое. Мама всегда помогала бесчисленным родным, наезжавшим в наше Подмосковье из разных краёв света. Теперь – мой черёд договариваться, встречать, размещать у себя, обслуживать, сопровождать, капать, мазать, бинтовать, менять компрессы, бегать за лекарствами, следить, чтобы принимали их вовремя… Божечки! Где взять ещё два-три часа в сутки для себя любимой?!».

Затейливо подавая пример пенсионерам, в выходные Вера бойко скакала на скакалке, старательно крутила хула-хуп, воинственно набрасывала кольца на штыри, бесстрашно шла с повязкой на глазах по ленте, раскинутой на асфальте, и то и дело возвращалась к «домашке», вспоминая коррекцию мага. «Не помогать? Не вмешиваться? Оставлять один на один с их трудностями? Бли-и-ин! А Ангел стоит за моей спиной и пишет. Нет! Не то. Не то!». Отчаяние медленно осаждало женщину, доводя до отчаяния: «Что я могу пожелать? Как я могу это выразить?». В какой-то момент, Вере показалось, что ответ есть – ведь это просто, пусть дети живут своей жизнью, а я – своей. Но тут же, как в плохом фильме, из какого-то тёмного угла той самой заваленной памяти вылезал нечистый с хвостом и смеялся: «Милая, а что для тебя жизнь без твоих детей и внуков?». Российская опускала нежные руки барыни, которые умели в этой жизни и печь топить, и кашу варить, и бить молотком, и ссать кипятком, выпускала из опереточной груди длинный гудок паровоза, выбирала взглядом ближний стул, скамью, пенёк и, примостившись, протяжно стонала. «Сын, копируя отец-солдафона, гуляет от жены, и оттого в их бездетной семье холод и нелюбовь. У дочери – не краше: дважды разведённая, как мать, теперь она живёт «во грехе». Зачем дочери такой мужчина?» – Веру морил сон, не приносящий ответов. Как научить собственных детей и внуков не повторять её же ошибки, она не знала.

… «Быть аккуратной с доверчивостью? С неоправданной терпеливостью? С чем?» – мучила себя точными определениями Таня, натирая детскую спинку одному ребёнку, сгибая-разгибая ножки другого, раскачивая на большом шару третьего, ставя на костыли четвёртого. Дети «выходных» – это те, кого не могут на неделе привести к Морошкиной в поликлинику. Это самые трудные случаи. И, зачастую, с необратимыми патологиями. Глядя на некоторых детей, слова застревают в горле и глаза слезятся. Но жалости по отношению к ним позволять себе нельзя. И участие в судьбе их и их родителей нужно принимать ровно столько, сколько вместится в определённые временем сеансы – Ванечке тридцать минут, Людочке сорок пять. Ванечка упал и теперь не ходит. И никогда не сможет ходить. Людочка родилась недоношенной и вообще никогда не встанет с кровати. Но их мамы! Их бабушки!!! Нужно видеть эти воодушевлённые надеждой глаза. Слышать их речи, полные оптимизма и веры.

– Вы знаете, Татьяна Семёновна, а Людочка сегодня меня поблагодарила за пюре!

– Да?! Какая умница!

– Татьяна Семёновна, вы заметили, что по сравнению с первым разом, когда вы к нам пришли, Ванечка ровнее сидит на краю кровати?

– Конечно заметила! Ванечка, ты просто герой!

«Господи! Не выдай моей лживой патетики! Какая может быть благодарность у девочки, лицо которой с рождения – маска полного отсутствия. Комок картошки попал на зуб и мышцы дёрнулись волной. А мама приняла это за эмоцию. И как может сидеть мальчик, у которого нет чувствительности ниже поясницы? Корсет потуже затянули, вот и кажется его бабушке, что он сидит ровнее. – Таня билась в отчаянной попытке гнать дурные мысли, мешающие её состраданию и человеколюбию. Нельзя было допускать излишнего участия в судьбе этих искалеченных семей. Нельзя по причине самосохранения. Чтобы не снились по ночам кошмары, чтобы лез в горло кусок, чтобы просто наслаждаться теми маленькими радостями, что многим неведомы. А ещё, чтобы не задаваться постоянно вопросом о том, почему же её сын, здоровый, сильный, обласканный ею, не может быть к ней хоть чуточку внимательнее.

Ответ на домашнее задание мага пришёл в голову Тани тогда, когда она пришла в пятницу на работу. В поликлинике красили лестницу между этажами и, чтобы попасть в отделение, Морошкиной пришлось сесть в лифт.

Глава 6. Второе занятие с магом

Во второй раз в том же старинном здании на Преображенке женщины заняли те же привычные каждой кресла. Ответы на домашнее задание начали с Тани. Её клаустрофобия была не простым страхом, а устоявшимся состоянием. В детстве Морошкину рано отдали в ведомственные ясли. Славились они тем, что за дополнительную плату малышей там содержали лучше: две воспитательницы на группу из десяти детей, две нянечки, да ещё помощница по хозяйским делам – невиданная роскошь. И директора могут корректировать воспитательную программу на своё усмотрение, позволяя применять к воспитанникам новомодные педагогические методы. Согласно постулатам одного из них ребятню закаливали, обучая обтирания мокрыми варежками, зарядке на свежем воздухе, а также сну не в жарко натопленной спальне, а на неотапливаемой веранде. И если в тёплое время года детишкам выдавали простыни и разрешали надевать пижамы, зимой их после обеда упаковывали на все полтора часа тихого часа в спальные мешки. Это испытание скованностью стало причиной боязни замкнутого пространства:

– Если бы я могла перебороть этот страх! Как вы думаете, это возможно? – уточнила Таня, закончив объяснение. Психолог бегло пробежал взглядом по страницам её текста. Он всегда распечатывал полученные материалы и складывал их в папки, специально заведённые по каждому пациенту. Иногда они возвращались за помощью через многие месяцы, даже годы. Память забудет детали, бумага – сохранит их. Застопорившись на слове «упаковывать», в случайности психолог давно не верил, он представил кульки с детьми в холодной комнате с заиндевевшими окнами, пар из детских ртов, гнетущую тишину несогласия. Претерпевая холод, стеснённость и страх от той глыбы времени, что давила на них, дети мирились с вывихами системы, подчиняясь им, без права оспорить и отказаться. И всё это время в их маленьких умишках непременно зрели мысли об обмане тех, кто, гвоздя к кроватям, убеждал их в добрых чувствах. Было ли неприятии замкнутости Таней от неподвижности, лицемерия или подчинения – предстояло выяснить. Но только после того, как маг убедит её в том, что он здесь не чтобы пользоваться их слабостями и зарабатывать на этом, а пользовать их. Старинное слово, означающее некогда несомое благо, пользу, забытое и превращённое, благодаря частице «ся» в возвратный глагол, полностью меняло его смысл.

– Однажды, когда ты поверишь в то, что я могу тебе помочь, ты придёшь ко мне на индивидуальное занятие, и мы попробуем с этим поработать, – ответил он на вопрос и принял на себя бетонный взгляд.

– Откуда ты знаешь, маг, что я тебе не верю? – обычная беспечность из голоса певицы детского театра ушла под лёд беспокойства. Значит, он всё же затронул больную струну.

– Скажи мне, почему тебя все зовут Танюша? – ловко поменял мужчина тему, упреждая стихийную череду разоблачений, какую мог бы себе позволить уже сейчас, если бы это было уместно. Морошкина, принявшись поправлять вставные плечики белоснежной мохеровой кофты, усмехнулась этому трюку, не оголяя своего внимания. «Просят – скажи», – исполнила она волю старшего. В ТЮЗе, где Таня провела пол века, даже фотографии артистов в фойе театра были подписаны: «Маришка, Серёженька, Василёк…».

– Машеньки и Медвежата, одним словом, – ответила она, что-то быстро обводя в своей тетради. Образы перечисленных коллег вернули женщину в доброе время. Заглушая быстрые росчерки стержня по бумаге, психолог переправил вожжи:

– Хорошо! Спасибо, Таня! Едем дальше. Николь, как ты поработала над желанием?

Романова пришла сегодня с распущенными волосами. Они укрывали её, как плед, под которым хочется спрятаться в мокрую погоду, что за окном.

– Я долго думала, маг, и поняла, что моё главное желание – забрать своего мужчину!

– Забрать из магазина, больницы, тюрьмы? – эта тема показалась психологу легче и даже забавнее: «Надеюсь, получится выравнять общую угрюмость при помощи простых выводов».

– Забрать у той, что у меня его своровала.

– Это шутка?

– Нет. Алекс должен был быть мой. С семнадцати лет он любит только меня, а я – только его. Мы сто раз расставались и сто раз снова сходились. Я хочу, чтобы он пришёл ко мне навсегда.

Надрывные признания Николь маг слушал с постным выражением. Женщины – кто с участием, кто из вежливости. Таких душещипаний в копилке каждой было предостаточно. Дав выпалить важное, психолог включил тон математика, разъясняющего детям задачку о двух сообщающихся сосудах. «Хотя… Что-то в этом есть. Нужно будет потом подумать, насколько то, что вливается, эмоционально равно тому, что выходит из нас?», – пробила его мысль, застолбить которую он помог себе краткой схемой в тетради. Художество не мешало мужчине говорить:

– Я правильно понимаю, что Алекс – это коротко от Александра? Отлично! – от поднял на Романову взгляд и ухмыльнулся: – Тогда ещё раз: я правильно понимаю, что мужика, которого ты любишь, насильно повели под венец, как быка на бойню. Он тому сопротивлялся, кричал, грозился покончить с собой, но злые колдуны пригрозили ему смертью близких, если он не женится на страшной, жестокой ведьме старше его вдвое?

Николь такая ирония развеселила:

– Нет, конечно. Баба, конечно же, страшная и жестокая, но не старше его. Она его женила по залёту.

– А-а-а, это всё меняет, – мужчина встал и отвернулся к окну, рисуя два сосуда с трубками теперь уже на нём, тёплом изнутри и плачущим от холода снаружи: – Твой чел – безусловно жертва. Ему приказали сдать сперму для осеменения какой-то бабцы. Он сделал это исключительно из страха, жалости или понимания. Конечно! Он не спал с ней. С ней вообще никто до этого не спал, – на запотевшем окне появились загогулины от пальца. Размышлять мужчине проще, если его мысли сопровождают неконкретные действия. «Правду говорить всегда трудно и больно. Но этих женщин предупредили о том, что сеансы не всегда будут мёдом. Дёготь в их составе – нужный минимум для лечения, как горечь в антибиотиках». Поэтому маг продолжил рубить лес: – Возможно, ему заплатили за его генофонд? И он, совершенно не ожидая последствий, мечтал потратить эти деньги на тебя любимую. Он бежал к тебе со всех ног! Наверное, даже уже заготовил речь, чтоб попросить твою руку, заодно и сердце. Но тут страшный удар настиг его: всё те же злые и коварные люди пригрозили ему обрезанием под корень, если он официально не станет отцом ребёнка. Ему так и сказали: «Ты просто поучаствуй в этой свадебной постановке. А потом, когда ребёнок родится, вы разведётесь и ты побежишь к своей Русалке, чтобы жить с ней долго и счастливо». Всё было именно так?

Мужчина не оборачивался. Николь стало себя жаль:

– Нет. Он женился, так как он порядочный человек.

– Да ты что?! – мужчина отставил окно с начертательной проекцией своих дум и быстро подошёл к Николь: – Настолько порядочный, что все те двадцать, или сколько, лет, что он живёт с законной, он бегает к тебе? – взгляд в упор протыкал насквозь. Романова стала ещё меньше ростом: – Сто раз, ты сказала? Сто раз убегал к тебе, единственной любимой, а потом, все те же сто раз, опять возвращался к страшной и коварной обманщице-жене? Ты такого любишь? Любишь? А время идёт! Твоё время! Которое ты тратишь на того, кто тобою затыкает и обслуживает свою похоть. Уж прости ты мне, дорогая, эту прямоту. Но у меня, как у чукчи, что вижу – то пою.

– Зачем вы так? – от волнения Романова стала теребить волосы, пробуя собрать их в косу. Подобные страсти и причитания психолог в своей жизни слышал тысячами. Но всё же, стоило попридержать коней. Маг опустил женщину взглядом и стал мерить комнату от зеркала к окну, приставляя пятки к носкам и балансируя руками, как на канате. Эта глупая функция должна была отвлечь всех подопечных от его грубой прямоты.

– Сейчас, Николь, я забегу немного вперёд и попробую нарисовать тебе альтернативный исход твоей просьбы. Представь, что она выполнена. Ненаглядный мужчина развёлся с законной супругой, вернулся к тебе и, пусть даже, женился на тебе. – Мужчина стал комично заваливаться набок, вот-вот упадёт, но всё же выровнялся, развернулся и пошёл в обратном направлении. Четыре женщины ощущали себя кроликами. Интерес к дуэли был животный. Не исключено, что описываемая ситуация случалась не только с одной. Маг даже был уверен, что обращается сейчас не только к Романовой, поэтому стрелял, не целясь: – Итак, вы, наконец-то, стали единым целым. Вы вместе днём и ночью. В спальне. В кухне. В ванной. Вы вместе пылесосите ковры в твоей съёмной квартире, потому что купить новую вам твой… Петя? Алекс! Как я мог забыть? Извини! Алекс не смог. Потому что, если бы смог, то давно обеспечил тебя квартирой. От большой-то любви да чтобы не спать с любимой на казённых простынях в казённых домах. Но у него, как я понимаю, нет лишних денег, ведь всё, что он заработал за свою жизнь, он оставил жене и ребёнку. Или даже детям? Двое? Мальчик и девочка? Прекрасно! На второго ребёнка, заметь, он тоже сдавал сперму в пробирке, не притрагиваясь к супруге за всю жизнь ни разу. Ведь именно это он тебе рассказывает? Ну ладно, это мы уже забыли, простили и наслаждаемся счастьем. Ходим вместе за покупками. Сообща варим борщи: сегодня красный из буряка, завтра зелёный щавелевый, по выходным и вовсе бледный постный. Про ночные утехи – вообще молчу: там всё зашибись было всегда. – Психолог остановился и помолчал. Нетерпение слушательниц вываливалось через орбиты. Даже Николь, словно забыв, что переписывают её историю, пронзительно смотрела на мага, ёрзая на кресле. Взлохматив и без того буйные остатки растительности на голове, мужчина заговорил устало и перебирая повествование: – Так проходит месяц. Второй. В начале третьего, так обычно и бывает, вдруг заболевает кто-то из его бывших родных. Скажем, плохо стало сыну или внуку. Внуку – это ещё болезненнее. Безусловно, твой мужчина – отличный отец… и дед. Это муж он никакой. Да и мужик, к слову сказать, – мудак; не сумел раньше устроить своё счастье, – грубое слово проскочило незаметным на фоне рубища, в какое маг одел предполагаемую судьбинушку Романовой: – Безусловно, ты, соглашаясь, что дети – это святое, позволишь ему поехать в ту семью. И не будешь спрашивать, почему он остался там до поздней ночи. Ведь дитё болеет. А твой благоверный без устали менял ему градусник, поил его отваром мать-и-мачехи, который сам же заваривал, ставил горчичники, натирал грудку нутряным жиром, в пяточки барсучьим, следуя рекомендациям врача, – в этом месте всем захотелось пить, но к термосу потянулся только мужчина. Смочив запалившуюся глотку, он добавил, смакуя: – А потом, когда он выбился из сил, бывшая супруга предложила ему поужинать. Исключительно из благодарности, не иначе. Но ты всё понимаешь, и так как ты, в принципе, баба клёвая, никаких скандалов ему не закатываешь. Назавтра ты вообще уже обо всём забыла, и вы опять живёте сладко и друг для друга. С одной только поправкой, – мокрый стакан обречённо сел верхом на термос, поглотив его треть: – выдёргивать твоего мужика в бывшую семью отныне будут регулярно. По той или иной причине. И он, тоже регулярно, будет оставлять тебя и бежать туда. И оставаться на ужин. А потом вдруг и на ночь, – маг сделал жест Яне, словно напоминая что-то или требуя вступления, но так как она растерялась, приложил к уху ладонь и заговорил кошачьим голосом: – «Ты знаешь, я поехал отвезти новогодние подарки, а там меня внуки облепили так, что я просто не мог уйти. Ты же всё понимаешь? Ты же у меня умница?», – Громова, вдруг вспомнив про сцену их первой встречи, засмеялась. Это получилось так некстати, что Вера зыркнула, а Таня хмыкнула. Извинившись, Яна опустила взгляд в пол. Маг, довольный этой проделкой, продолжил с видом занудного философа: – А знаешь почему так будет? Потому что ты действительно умница. Ты, проделала долгую и трудную работу, чтобы твой мужчина стал твоим. Ты тут же всё простишь, чтобы не портить наступающий Новый год. Чтобы не превращаться в ту стерву, от которой он ушёл. Чтобы продолжать жить в собственном обмане. Потому что ты не поняла за эти долгие годы главного… – пауза стала пропастью. В неё упали даже капли на окне. Когда мужчина снова заговорил, голос его зазвучал, как приговор: – Единственный твой страх, о котором этот мужчина знает, в том, чтобы он всегда к тебе возвращался. Ведь так? Ты ведь только это произнесла вслух: «Забрать того, кого украли!». И всё… Поэтому Алекс… Алекс!!! прекрасно изучив это твоё страстное желание, вернулся. Как Карлсон, который живёт на крыше: «Я обещал, и вот я здесь!». Не важно, когда он прибыл, не объясняя, что с ним было, и даже не удосужившись понять, веришь ли ты его объяснениям. Он знает твёрдо, и это ты внушила ему эту мысль, что ты примешь его лю-бым. Значит? – плавным жестом он предложил выйти на сцену теперь и Николь, но она отчаянно замотала головой, требуя ответа. Шоумен подвёл итог: – Значит, твой мужик будет изворачиваться, чтобы теперь от тебя бегать к бывшей. Почему? Да потому, что тот, кто двадцать лет срал в душу сразу двум своим самым дорогим женщинам, обязательно продолжит делать это последующие двадцать. Это даже не привычка, детка. Это то, что психологи называют устойчивым поведением, образом жизни, беспринципным мышлением и ещё массой всяких умных слов, каждое из которых означает для тебя только одно – такой выбор ты сделала сама и винить в этом некого. – Маг закончил повторяющуюся историю очередной заблудшей душе, не взрываясь на междометиях, не укоряя и не обвиняя. Неприятные слова выходили у него необычно мягкими, наверное, потому, что он всего лишь говорил правильные вещи, расставляя в предложениях правильные акценты. Но именно это больше всего било по нервам. В последний момент Романова не выдержала и уткнулась лицом в колени.

Психолог подошёл к ней, попросил встать с кресла и повернуться к зеркалу.

– Скажи мне, что ты там видишь?

Она, не всматриваясь, промямлила:

– Несчастная баба с косой, которой не на кого опереться.

– Ещё что? – мужчина открыл в руках мнимый блокнот и стал записывать в него признания мнимой ручкой. Николь стала вытирать глаза:

– Я не знаю, как это сказать! Я очень хочу, чтобы Алекс был мой! Мой! Понимаете?!

Она смотрела на подруг, пробуя в них найти поддержку и участие. Яна сжала руки. Вера закусила губу. Таня кивнула:

– Единственная любовь. Что же тут непонятного?

О нет! Маг не мог допустить, чтобы всё пошло опять по тому же кругу заблуждений и убеждений.

– Иди сюда! – приказал он Морошкиной довольно резко. Таня встала, подошла к ним: – Скажи мне, что ты видишь в этом зеркале? – ткнул он на отражение Николь.

Когда-то и где-то Таня слышала про то, что мнение других о тебе несущее, тогда как твоё собственное разрушающее. Она незаметно сделала мужчине знак, что включается в его игру:

– Я вижу женщину средних лет. Довольно привлекательную. С шикарными волосами русого цвета, раскинутыми по плечам, как дорогой палантин.

То, как психолог осел от удовлетворения, можно было заметить, даже не будучи особо наблюдательной. Продлевая кайф, маг кивнул Громовой, и Яна, тоже уже поняв смысл упражнения, бодро ответила на тот же вопрос:

– Я вижу маленькую женщину с шикарными формами, которым позавидует не одна из нас. На её грудь, я так думаю, заглядываются многие мужчины. Возможно, даже все.

– Вера! Ты что видишь? – Как это было важно не ошибиться в подборе «кадров», собрав в одну группу людей, смекалистых, предупредительных и способных мыслить одинаковыми категориями. Когда Российская сказал, что – грудь-не грудь, а мимо таких зелёных глазищ точно не пройдёшь, мужчина, довольный, выдохнул. Николь рыдала теперь, не сдерживаясь.

– Вернитесь в свои кресла, дорогие женщины! – попросил мужчина и вышел из комнаты. Вернулся он с полным термосом и чистыми пластиковыми стаканчиками.

Кофе пили молча, переглядываясь, иногда робко улыбаясь и точно кайфуя от тепла.

– Вера, ты смогла переформулировать своё желание? – вернулся маг к домашке.

– Не мешать детям жить их жизнью и копить их опыт, – отрапортовала Российская. Странное прозрение произошло у Веры в момент, когда психолог раскрывал глаза другой женщине. И мысль, в том виде, в каком она её сейчас выразила, была ей самой чужда. К ней ещё стоило привыкнуть. Но её Ангел-Хранитель услышал эту мысль вслух, записал и, хочется верить, поможет Вере её реализовать.

Психолог, словно читая в глазах Российской, смотрел на неё молча. Любой другой на его месте, менее опытный, зачёл бы самодовольно полученный результат на свой счёт и самонадеянно уверил женщину в том, что она знает, по какому пути ей дальше идти. Но маг о страхах и терзаниях отличниц что-то да знал и на этом этапе всего лишь утвердительно кивнул:

– Зачтено!

– Правда?

– Истина! Яна! Твоё желание?

– Научиться жить без мужчин!

Психолог повторил жест с мнимыми блокнотом и ручкой:

– А если ещё лучше подумать?

–…

– Ты же не хочешь ополовинить всю Землю, оставив на ней только Амазонок?

Громова растерялась:

– Наверное, нет…

– Скорее всего нет. Иначе я тоже кану в Лету. Поэтому давай скажем вслух следующее: «Я хочу научиться быть счастливой, не завися от мужчин!».

– Я тоже так хочу! – выкрикнула Николь.

– И я тоже! – мягко призналась Вера.

– «Классика жанра», – маг улыбнулся: – Вот видите, стоит только поглубже копнуть в себе, и ответ найден. Значит, совет мой таков: находите время чаще смотреть в зеркало не только, когда красите ресницы или губы, а чтобы любоваться собой. И следующее задание на дом будет – найти в себе то, что не можем увидеть мы. Вопросы есть?

– В смысле – не видите вы? Это про какие-то скрытые части тела? – Вера казалось не только растерянной, но и взволнованной.

– Или речь идёт о чертах характера? Извини, я тоже не очень поняла, – уточнила Таня.

Маг хитро улыбнулся:

– Конечно, я ночами не сплю, жажду услышать про ваши родинки ниже пупка или узнать о том, как хорошо вы умеете печь шарлотку. Девочки! Учитесь в вопросе слышать ответ. Когда я говорю: «То, что не видим мы», это значит, что вам нужно настолько пристально рассмотреть себя в зеркале до следующего занятия, чтобы было что предъявить доктору, – он указал на себя. Но так как теперь все женщины были ещё больше растеряны, пояснил на примере: – Кто из вас видел у меня на скуле шрам? А он у меня есть, и я вам это открыл. А вы попробуйте найти тот физический элемент вашего лица, ладно – головы, хорошо – всего тела, но без шокирующих подробностей, что не так просто подметить тем, кто знает вас поверхностно. Теперь понятнее?

Мужчина смотрел на женщин. Они, как завороженные, пристально осматривали друг друга. Что можно найти такого, что не видно, глядя на человека? Возможно, речь идёт о горбинке на носу Марины? Или о шерстяных бровях у Николь? Или о слишком хороших для того, чтобы быть своими, зубах Веры? Или тёмной проседи, на миллиметр проросшей у корней волос Яны?

– Всё, что вам придёт в голову. Не ограничивайте себя в наблюдениях. Если вам захочется рассказать про рану от укуса комара, я буду рад это услышать. Идем дальше?

– Так какое тогда моё заветное желание? – попросила о помощи Николь.

– Давай скажем, что ты хотела бы найти своё место. Где оно будет и с кем – время покажет.

Николь обернулась к зеркалу и попросила у отражения:

– Ангел, больше всего на свете я хочу найти своё место!

– Продано! – стукнул мнимый масон мнимым молотком по воображаемой деревянной подставе и перешёл к новой теме: – К следующему занятию я прошу каждую из вас подумать о том, без чего вы точно не сможете прожить. Здоровье ваше и ваших родных опускаем. Вопрос понятен? Прекрасно. Тогда – очередная притча.

Притча вторая: «Как правильно засолить помидоры» = приоритеты нужно уметь расставлять.

Уже зная, что последует за такими словами, женщины поудобнее устроились в креслах и приготовились слушать. Маг произнёс несколько утверждающих фраз про сегодняшний день, погоду за окном, обстановку в этой комнате. По мере его речи участницы стали дышать ровнее, веки их отяжелели и, каждая в свою очередь, они закрыли глаза. Убедившись, что расслабление наступило у всех, психолог заговорил о главном, что хотел бы донести до женщин сегодня. Тема его рассказа предполагала пробудить в них мысли о важности и второстепенности наших дел. Для лучшей иллюстрации маг предложил представить большую трехлитровую банку.

– Она стоит перед вами на столе, и вы сами решаете, что первое можно туда положить. Допустим, вы кладёте первыми помидоры. Вы положили их столько, что больше не влезет. Означает ли это, что банка полная? Попробуем добавить к помидорам несколько зубочков чеснока. Они вошли. Значит ли это, что банка полная? Чтобы проверить, добавим листы лаврового дерева. Они вошли. Затем стручки горького перца. Горошины чёрного перца. Травы. Соль. Сахар. Лимонную кислоту. Зальём всё это под край кипятком. Теперь банка кажется действительно полной. Но так ли это? Если оставить банку на какое-то время, то из неё выйдет воздух, что прежде вода не вытеснила. И только после этого мы можем закрывать банку крышкой. Как интересно, правда? Банка, полная помидоров, смогла вместить в себя ещё массу других продуктов. Получилось бы их вместить в банку, в которую сразу налили кипятка? Вряд ли. Потому что если мы захотим засолить на зиму помидоры, то в первую очередь выбираем их. Тогда как соль, воду или специи мы кладём только убеждаясь, что для них есть место в банке, заполненной помидорами. Какие помидоры есть в вашей жизни? Семья… Друзья… Отдых… Постижение нового… Время посмотреть на себя в зеркало и убедиться, что стоит ценить себя больше… может, что-то ещё? Как я могу это знать вместо вас? Но вы-то это знаете! Вам прекрасно ведомо то, что есть для вас помидоры, а что – вода и воздух. Вы отлично понимаете, что нужно помнить о важности выбора, чтобы помидоры были на первом месте, иначе осуществить задуманное трудно. Какие большие помидоры в вашей жизни вы первыми кладёте в банку, такие есть у вас – уже готовые по тому рецепту, что вы выбираете сами. И, открыв глаза через несколько мгновений, когда вам этого захочется, вы, возможно, уже найдёте ответ на вопрос о том: «Без каких помидоров мне трудно добиться нужной цели? Как правильно расставить в жизни приоритеты?».

Я предлагаю вам побыть наедине с вашими мыслями ещё несколько мгновений, увидеть красочные образы, возможно, снова испытать те приятные воспоминания, что набежали во время моего рассказа. Вы ощутите себя отдохнувшей и готовой продолжить этот день, как только сами захотите открыть глаза.

Мужчина замолчал и, убедившись, что ни одна из его клиенток не встрепенулась тут же, довольный улыбнулся. Он выбрал сегодня правильные помидоры.

Глава 7. Без чего мне не прожить?

…Вера была в семье вторым ребёнком после Витюши. После неё у папы и мамы через два года появился Валерик. Жили Российские в пригороде на северо-востоке от Москвы, по тем временам ещё довольно удалённом. Дом, построенный на месте разрушенного в войну, стоял среди таких же двухэтажных. В них получили квартиры такие же простые работяги. Все знали друг друга в лицо и детей не делили на «мои-чужие». Двери квартир, практически одинаковых по планировке, обстановке, количеству жильцов, не закрывались. Отношения тоже были распахнутыми. Росла Вера смышлёной и тихой. Братья, защитники, принимали за сестру большую часть решений. Когда девочке исполнилось семь лет, в пруду, что давно вырыли на краю их городка, утонул Витя. Через год от инфаркта умер папа. Ещё через два у Валеры выявилось страшное генетическое заболевание – ювенильная болезнь Гентингтона. Заметили её по судорогам, дрожи в конечностях и появившемуся слабоумию, прежде незаметному. В обычную школу мальчика не взяли, в специализированный интернат его не пустила мама. Долгие обследования не давали ответов на причины психических изменений; депрессия и раздражительность списывались на последствия семейных трагедий. Лечение, симптоматичное и совершенно неэффективное, превратило жизнь троих Российских в один сплошной кошмар. Умер Валерик, когда Вере было тринадцать: очередные конвульсии, скорая, больница, откуда он уже не вернулся. Мама после этого сильно болела, пугая лочь долгими слёзными приступами. Но постепенно женщина сумела побороть в себе безысходность и продолжить жить для себя и дочери. Понятно, что материнская любовь с той поры не имела границ. Вере не отказывалось ни в чём. Так в доме появилось пианино, играть на котором школьница училась вплоть до восьмого класса, не особо стараясь и не особо успешно. Но зато посещения музыкальной школы выявили у девушки отменный лирический сопрано. Когда Вере исполнилось семнадцать, её впервые пригласили играть в опере «Иван-Сусанин». Премьеру услышал первый секретарь обкома. Выйдя за кулисы, он коротко оценил: «Сильна наша Вера Российская!». Опровергнуть сказанное не решился бы никто хотя бы из политических соображений. Так небольшая партия внучки национального героя стала для дебютантки визитной карточкой для большой и долгой карьеры оперной певицы в небольшом местном театре.

Помидоры на даче нового зятя были посажены Верой для салатов. В этом году урожай их оказался необыкновенно щедрым. Собирая овощи в ведро, Российская привычно сопровождала труд песней. «Красавцы вы мои! – ласково обтирала она каждый помидорчик, и тут же подспудно всплывали картинки недавнего сеанса: – Что первым положить в мою банку, мне и думать не нужно», – распрямилась труженица, окончив сбор.

… Осень – период богатый на витамины. Выбор их на московских рынках отменный, но почему-то, прохаживаясь по рядам колхозником, взгляд Тани останавливался на горах помидоров. Красные любых оттенков, розовые мясистые и разновеликие до удивления, жёлтые, уже не в диковинку, бурые, что брали на бочковой посол, чёрные, не то дальние потомки паслёна, родоначальника семейства, не то от беспутных связей с кустарниковыми дикими вишнями – поди знай. Справляясь о цене, певица брала тот или иной овощ, засматривалась. Её ответ на вопрос второго занятия тоже был найден довольно быстро. Однако, памятуя об Ангеле, вслух произносить его Морошкина покуда не решалась.

…Яркой и заметной Таня была не с детства. Папа татарин, мама калмычка, они нашли друг друга на далёкой комсомольской стройке прошлого века. Старшая сестра Оля родилась в далёком таёжном селе под Енисейском. Таня – в большом промышленном Уральске. Жизнь в провинции и среди работяг не подразумевает какого-то особого очарования детьми; заботы там у людей другие. Поэтому девочку, темноволосую, с кожей цвета задымлённого стекла и выпирающими мослами, если и отмечали, то, сравнивая с Шамаханской царицей из советского мультика: широкие скулы, брови вразлёт, нос с горбинкой, тонкая талия. До десятого класса Таня если и пела, то под душем и при мойке полов, всерьёз занималась фехтованием на рапире, в школе была хорошисткой. Мнение о себе имела весьма скромное. И лишь на выпускном восторги учителей, одноклассников и их родителей убедили в Морошкиной желание ехать учиться в столицу, как советует сестра. «Здесь твоя судьба предрешена – пединститут, диплом учителя физры, женский коллектив. Выйдешь замуж за какого-то пьяницу или так и будешь страдать по…» – у Тани была тайна, которую вслух девушки не озвучивали. И для старшей из них это было главной причиной, по какой младшая должна уехать из города. Для убеждения годились все поводы, но главное то, что в Москву съезжаются сливки со всей страны. Убедив родителей, что успеет здесь подать документы, если провалит первые вступительные экзамены там, Таня поехала в столицу. Сопровождала её мама. Она же была свидетельницей того, как дочь успешно прошла все испытания. Так девушка оказалась в Москве. А уже совсем скоро и семья её переехала в тот район под Москвой, в сторону которого растянулась сегодня российская столица.

Со знаменитым режиссёром они познакомились в клубе по фехтованию. Студентка подрабатывала там, он записался не то, чтобы лучше знать, как снимать этот вид борьбы в кино, не то понта ради. В начале девяностых в России все гонялись за титулами, подражая жизни дореволюционной знати, скупая земли и строя помпезные имения, заказывая геральдику, приживая в себе буржуазные привычки к: «балам, красавицам, лакеям, юнкерам, и вальсам Шуберта, и хрусту французской булки». И вот тут-то Таня вытянула свою карту с тузом.

– Ты вообще понимаешь, что ты не такая, как все! У тебя черты лица неизбитые. Фигура – любая модель позавидует. Ты – как Суламифь. Немного поработать над тобой, и ты переплюнешь всех известных красавиц. Хочешь, я помогу тебе взойти на подиум? – расстелил режиссёр провинциалке ковровую дорожку. Вопрос был излишним. Конечно же Таня хотела. И та цена, что мужчина запросил за услугу, давно не была для девушки чем-то сверхсложным. Мир, в который она попала благодаря протекции, закрутил её так, что не оставалось времени на учёбу. Спорт она бросила ещё ранее. Первая в презентации национального шейпинга, первая при отборе для награждения победителей известного музыкального конкурса, первая для выноса призов в популярной телеигре… Мир шоу-бизнеса, советского, потом российского, по-доброму окутал Таню Морошкину с головой и убаюкал любые её сомнения по поводу того, где и кем стать. Конечно же, она хотела быть только звездой. И всё шло к тому, что так и будет, если бы дорогой человек не погиб в автокатастрофе. Говорили, что кому-то перешёл дорогу, с кем-то не поделился. Какая Тане была разница, если потеря вылилась для неё в переезд из пентхауза к родителям в подмосковную двушку и почти мгновенное погребение Суламифи всеми теми, кто предлагал, поддакивал и почитал? Полгода пролежав на диване, как в гипсовом корсете, однажды Таня не смогла встать на ноги. Вот тогда она и поняла, что если сама сейчас не создаст себе движуху, то наступит конец не только фестивальной жизни, а обычной, той, что выделила одного представителя многочисленной толпы сперматозоидов папы для углубления в лоно яйцеклетки её мамы и сотворила такое чудо. «Жить без круговорота вокруг меня я точно не смогу!», – облекла Морошкина ответ в нужную форму, с удовольствием уплетая разноцветный помидорный салат за обедом.

      …Кто из отдохнувших, покинувших Санаторий, наблевал в номере, Николь выяснять было некогда.

– Через час новый заезд, бери перчатки, тряпку – и вперёд! – приказал Романовой хозяин. Привыкшая к разного рода труду и трудностям, дерьмо из чужого нутра Николь убирала, не морщась. Ей с семи лет приходилось таскать на себе больную сестричку, ноги которой были в распорках, так как что-то там не росло или, наоборот, росло активно, но не в ту сторону. И так как аварии случались у малышки нередко, то запах фекалий и мочи Николь, что называется, всосала с малолетства. К тому же, не так сильно они отличались от животных испражнений, убирать которые в их сараюшке тоже входило в обязанности девочки, потом девушки и женщины.

– С.ка, чтоб тебя ещё и понос прохватил от этих помидоров! – стонала Романова, собирая с пола обильный ужин пострадавшего, щедро приправленный красным овощем. – Помидорная тема, походу, у нас ныне в разработке, – улыбалась Николь уже чуть позже, собирая в номерах мусор, среди которого были, в том числе, и гнилые помидоры. Без чего её точно не прожить? Так всё очевидно – без ласки, нежности и заботы о себе. Сколько себя помнила, она больше давала, чем брала. Только Алекс мог убедить её в обратном. Хотя… Маг – прав: она могла бы ставить ему свои условия, не обнадёживая себя насчёт его щедрости. И в морду сунуть коробку конфет, не для неё, а напарнице, чтобы та не настучала хозяину про постороннего на территории охраняемого объекта.

– С.ки! С.ки! С.ки! – тёрла Николь отчаянно кафель, полы, перила лестниц, подоконники, стёкла, мебель, торшеры, холодильники, раковины… Что за жизнь? Почему одни рождаются для того, чтобы ничего не делать и всем пользоваться, а другие – чтобы пахать всю жизнь, принимая за благо головокружительный горячечный шёпот блуждающего кобеля. Горничная административно-демонстративно бросала тряпку в ведро, пинала его, стягивала перчатки, шлёпала их с размаху об пол, шла курить. Уже на второй затяжке по телу расходилась привычная молочная тяжесть, от которой женщина раскисала: её терзания – расплата за ночи с любимым. Николь согласна на всё, лишь бы хоть раз в неделю миловаться с ним. Она и в Подмосковье-то переехала из своей глуши только потому, что он позвал. Она и работу-то эту проклятущую тянула исключительно в ожидании исполнения тех обещаний, какими он кормил её вот уже двадцать шесть лет. «Не смогу прожить без ласки и внимания! Баста!», – злилась Николь на свои мысли. Её колбасило: то хотелось придушить Алекса при первой встрече, то позвонить ему прямо сейчас, в миллионный раз прошептать, как она его любит, и услышать в ответ протяжное и обескураживающее: «Малы-ы-ыш!». Оседая от голоса, в котором для неё было всё, Николь, опять и опять, чистила свои Авгиевы конюшни.

…Консервированный помидоры черри в собственном соку понадобились Яне для соуса к мясу. Эта неделя была привычно тяжёлой, поэтому единственное, чего хотела бы Громова, чтобы жить, это сто пятидесятичасового отдыха, желательно на тёплом море, в шезлонге, с «мохито» и опахалом. Вот только жизнь заставляла оставаться там, где уже холодно, моря не было и в помине, пить лучше водку, опахало в руках у неё, чтобы обмахивать им каждого покупателя, ублажая и побуждая желание вернуться за очередным букетом именно к ней. Постоянная клиентура у Яны была, но цветы – не хлеб. Тем более по тем ценам, что на рынке сейчас. Да и конкурентов полно. Тут стоит торговый центр, там палатка, бабки-огородницы на перекрёстках, алкаши, что собирают в полях дикие цветы и продают эти веники задарма на остановках. Кому, как известно из классики, и кобыла невеста. Баб, неохваченных мужским вниманием и согласных самим себе дарить лютики-ромашки – пруд пруди. Кстати, пруд в их городке тоже имеется, и вокруг него тоже растут цветы.

Открыв банку и вывалив соус на сковородку, Яна потянулась за головкой чеснока. И тут всплыли слова мага: «Какие помидоры главные в вашей жизни? Семья… Друзья… Отдых… Постижение нового… Время посмотреть на себя в зеркало и убедиться, что стоит ценить себя больше…».

– М-да, – Громова дожала чеснок, бросила нехитрое приспособление в раковину, пошла в ванную к зеркалу. «Я ценю себя потому, что меня ценят другие. И это – факт. И всё-таки мне так чего-то не хватает. «Зимою лета, осенью весны». Ча-ча-ча! – партия ударника отстучала по раковине и ванному шкафу. Не чувствуя жара в ладонях, Яна провела пальцем по залегшим синякам под глазами: – Маг, я очень хочу верить, что не зря приехала к Вадику именно в тот момент. Кроме как везением это не назовёшь». Громова всегда считала себя удачливой. Вся её жизнь строилась на каком-то счастливом случае. И поняла это женщина очень давно.

…Василисе тогда исполнилось шесть. Мама уже ушла от отца, о чём не жалел в семье никто. Ушла она не просто так, а, как скоро выяснилось, к другому мужчине – тому самому красивому дядьке Володьке, что позже стал отчимом Василисы и отцом её сводного брата. И весь период пока шёл бракоразводный процесс, мама жила не дома. И Василиса жила не дома, а у бабушки и дедушки в пригороде. Это была последняя зима, когда не нужно ждать каникул, чтобы покататься на лыжах. «Пока холода пусть у вас перекантуется, весну побудет, а летом мы её заберём. Я уже договорилась, чтобы Вася июль-август занималась в балетной студии», – пообещала мама своим родителям, сторожам на территории районной Турбазы. В сентябре девочка пойдёт в первый класс. Она уже совсем взрослая. Так говорят все вокруг. Не то предупреждая, а скорее по привычке. Эх, знали бы они, что такое взрослость! Слышать, как отец лупит мать, как она проклинает его, а уже назавтра торопливо шаркает ногами, чтобы открыть дверь и принять его, едва живого, из рук таких же приятелей-алкашей. Поить батю чаем, согревая с мороза, словно это её, Василисы, вина, что он упал с сугроб и мог отморозить себе руки и ноги. Часами стоять с бабушкой в Крестный ход за живой водой, чтобы дать её не девочке, полупрозрачной и невесомой, а опять же этому мерзкому одутловатому бате, прихваченному уже тогда водянкой. И всегда, всегда, слышать по ночам одни и те же звуки взрослых, что так пугают детей непонятностью их происхождения, одновременно естественного и постыдного. Только у дедов, добрых, мягких, как единственный плюшевый заяц, что был у неё из игрушек, Василиса была дома. Этот домик на взгорье, к которому вели лестничные ступени, девочка считала единственно своим долгие годы.

Февраль на Урале всегда ещё снежный и морозный. Но это не останавливало девчонку. Маленькая, щуплая, в перешитых на её рост телогрейке и брезентовых штанах поверх шерстяных гамаш, она часами моталась на лыжах по округе, доезжая то до горного утёса над рекой, то просто по лесу. Потеряться не боялась, слишком хорошо знала все ориентиры. Да и местность не была пустынной: тут лесорубы кричат: «Васька, привет!». Там строители подбадривают: «Чемпионка растёт!». Егеря на вездеходах прочёсывают местность: «А ну-ка, Василиса, признавайся, браконьеров не видала?». Распугивают диких зверей их собаки, натасканные на хищников, а девочке звонким лаем дают понять, что за ней приглядывают. А уж про песни ветра, шум елей, стрекот сорок, свист соек, токование тетеревов, цоканье белок, шорохи пороши вокруг карстового озера, что есть здесь неподалёку, и вовсе говорить не приходится – вечная музыка, что так приятна девчоночьим ушам. И всё же однажды с Василисой случилась беда: в апреле, когда началось таяние снега, не заметила она ямы у края проложенной лыжни. Как так получилось, что свалилась, теперь не объяснить. Помнила только, что сидела там долго. Как ей показалось, то очень долго. Ранняя ночь спускалась уже после трёх пополудни, унося с собой всякую надежду, что её найдут, и ещё больше усиливая страх, что вот сейчас вернётся в свою берлогу медведь и съест её. Чтобы не замёрзнуть, Василиса пробовала прыгать, кричать, карабкаться наверх. Отчаявшись, она запела про то, как в степи глухой замерзал ямщик. Дед пришёл именно на эту песню.

– Тебе просто повезло, Василисочка, что ветер был с твоей стороны. Донёс до меня старого, твой голос. Иначе… – плакал он, оттирая белёсые щёки девочки: – Просто повезло.

«Ну что, Яна Громова, так и скажешь своему магу-чародею при встрече, что единственное, без чего ты не сможешь прожить, так это без везения».

Глава 8. Третье занятие с магом.

У Морошкиной, оказывается, было настолько симметричное лицо, что даже пластический хирург отказался делать подтяжку. Словно не веря, маг подошёл к Тане совсем близко, расщепил её на пиксели зрачками цвета милитари, покрутил носом вправо-влево, смешно сдвигая кожу щёк, и цокнул:

– Ну, если пластический хирург, то это референс! Ценю! Следующая! – рассусоливать некогда; час групповых занятий пролетает всегда, как мгновение.

– У меня очень белые зубы, – смущённо призналась Вера и демонстративно улыбнулась: – Нет, ну правда, это, я считаю, не всем заметно, но это достоинство. Ни одного кариеса за всю жизнь. Эмаль – как у чернокожих. Так мой муж говорил. Первый. Он был офицером и сразу обратил не это внимание.

– Он тебя как лошадь выбирал? – уточнил психолог.

– Теперь можно и так сказать. Но тогда мне эта оценка нравилась, – Российская подпёрла ручкой подбородок, уложив его на ладонь, и понеслась мечтами в прошлое. Маг тут же дёрнул шарик за ниточку:

– Яна, слушаю!

– Я могу похвастать только балетной осанкой.

– Ты из балетных?

– Была. Аж целых три месяца. Потом, перед школой, педиатр выявил неправильный разворот стоп и отсоветовал маме водить меня на танцы. Так я попала в музыкалку.

– Тогда откуда такой апломб по поводу? – помимо лжи и кокетства маг совершенно не выносил заносчивости. Но когда Яна встала и объяснила, что угол между осями её шеи и плеч практически всегда в девяносто градусов, и по нему осветители нивелировали сцену, мужчина снова удивился. Эта группа радовала его неординарностью участниц.

– Николь, удиви уже и ты! – попросил мужчина, как просит ребёнок очередного фокуса.

– Я? А что я? У меня две правых руки.

– И ноги – тоже! – не сдержалась Вера и тут же извинилась.

– Вот это новость? – протянула Морошкина, не соблюдая правил.

– Это как так? – Яна стала шарить глазами по цыганке, как тоже звала про себя Романову: – Да нет, вроде бы одна всё же левая.

Николь расхохоталась так, что обидеться на неё невозможно:

– И тем не менее. Мне так врачи с детства сказали. Я одинаково хорошо умею всё делать обеими руками. Поэтому так и говорят – две правых руки.

– Это в медицине как-то называется. Я забыл, – задумался психиатр. Вытянув из общей кучи на подоконнике свой телефон, он тут же нашёл в справке нужное: – Это называется амбидекстрия. Погодь-погодь. Ща прочту что тут про это пишуть умные людя, – и он стал читать, проглатывая ненужное и вышелушивая только то, что значимо: – Врождённая и развитая, мням-мням… оба полушария развиты одинаково, у-гу… одинаково быстро и эффективно обеими руками – понятно… задержки развития речи – это не про тебя… импульсивность и повышенная эмоциональная возбудимость… А-га! А вот это я бы рассмотрел.

Он поднял взгляд на Николь. Она стояла, как петух перед кухаркой. Но психологом маг был всё же хорошим. А они никогда не работают с тем, чтобы не знать, как подойти к плохо понятному. И, потом, при всех с такими чертами характера бороться не станешь.

– Разберёмся, – пообещал он Романовой, а всем предложил взять блокноты и ручки и пройти тест на ассоциации.

Заключался он в следующем: к трём названным словам нужно подобрать четвёртое, которое могло бы составить смысловую пару с каждым: – Даю вам связку: «дедушка- морщины- ласковая». Общее слово, которое подходит к каждому будет…– он посмотрел на Яну.

– Бабушка! – ответила Громова, чувствуя какое-то странное ощущение комфорта и обеспокоенности одновременно

– Правильно, Эстрада! И на сей раз не бойся сказанного. Следующая связка: «громкая-правда-медленно».

– Это мне? – Таня указала на себя.

– Это всем, но к тебе относится особенно.

– Не знаю…– Морошкина заметалась взглядом, ища подсказку: – Правда и громкая – это уже связка. Но ведь нужно найти другое слово?

– ТЮЗ, ты на правильном пути. Попробуй теперь соединить крайние слова. И когда ты это сделаешь, то ответ прост: слово «говорить» подходит к каждому из трёх. Следующая связка: «день-волосы- путь», – теперь он смотрел на Веру.

– Свет, – догадалась Российская: – Светлый день, светлые волосы и светлый путь.

– Хорошо, Опера! Ещё связка…– после значительной паузы, он уставился на Николь и медленно выговорил: «Навсегда-домой-мысль».

Романова, беспомощная перед всеми качествами этого мужчины, проблеяла:

– Я не знаю…

– Возвращение, – тихо произнесла Громова.

В комнате повисла тишина. Каждая, в этом маг сейчас был уверен, складывала в уме пары «возвращаться навсегда, возвращаться домой и возвращаться к мысли». Он намеренно подбирал тройки слов, способных вызвать отдалённые ассоциации в головах испытуемых. Для каждой группы эти связки были свои, специфические. Да, тест, как любой психологический, носил произвольный и обобщающий характер. Да, сам по себе, тест не мог выявить какие-то особенности личности. Тем не менее, вставляя триады слов в контекст, психолог старался вызвать у пациентов нужные ассоциации. Процесс воздействия на их сознание в его работе постоянный потому, что он незаметно погружает людей в состояние, позволяющее сбросить контроль над волей. «Говорить медленнее» для Тани, «ласковая бабушка» для Яны, «светлый путь» для Веры и «возвращение мысли» для Николь это внушения. Установки прогрызут тот барьер, что до сих пор мешает что-то понять и переосмыслить. Они же станут заданиями для определённых упражнений в случае индивидуальных занятий, когда до этого дойдёт. То, что дойдёт обязательно, мужчина не сомневался. И кто первой попросится на индивидуальное занятие – тоже знал, но ошибся.

– Переходим к домашке, – ускорил он темп, глянув на часы. Оставалось всего пятнадцать минут. Для притчи – лимит по времени: – Подумайте над ответом на следующий вопрос: «Что или кого вы до сих пор не можете простить? На кого таите обиду?».

Этот вопрос, а вернее, ответ на него, обрисовал бы психологу те настоящие грани, что не позволяют человеку избавиться от страха, засевшего в нём. Любая осторожность, любое недоверие имеют под собой почву. Нащупать её можно только тогда, когда знаешь, что привело человека к обиде. Писать об этом стоило откровенно, иначе…

– А теперь – садитесь поудобнее, фиксируйте взглядом какую-то точку перед собой и слушайте притчу, – предложил мужчина. В ответ он услышал освободительный выдох, помноженный на четыре.

Притча третья: «Ты не можешь знать, от чего тебя отвели» = альтернатива

«Быть может, вы знаете, что ходят по Земле слуги Господа и смотрят на людей, чтобы потом… однажды всё рассказать про каждого. Эти помощники неприметны и, как правило, выглядят то монахами, то путешественниками. Они видят все деяния и поэтому вам… хорошо… от мысли, что всё поправимо… И вот однажды, где-то, в какой-то стране, двое слуг Господа шли по дороге. Один был стар, ноги его, натруженные долгими путями, устали. Глаза, с приближением ночи, щурились. Ему хотелось… расслабиться и отдохнуть… – Зайдём вот в этот дом, – указал он на большое и богатое имение: – Наверняка добрые хозяева смогут нас обогреть, накормить и дать нам ночлег, – предложил старик своему молодому спутнику. Так они и сделали. Дом, в который они попали, был действительно богат. Открылась массивная деревянная дверь, они зашли в большую залу, и перед ними предстало прекрасное видение. Огромная комната освещается богатой хрустальной люстрой с многочисленными шариками и висячими украшениями, в которых свет переливается разными цветами… Поленья в камине трещат, и огонь согревает тело… Каменные стены дома увешаны картинами известных мастеров, разных размеров, с разными изображениями… в тяжёлых позолоченных рамках. Добротная мягкая мебель, расставленная по всей комнате, предполагает хороший отдых… Запахи из кухни, возможно, жареного мяса, возможно, печёных овощей, соусов к ним, с ароматами трав, сладкие запахи из духовки дрожжевого теста и пряностей … позволяют надеяться на вкусный ужин. Звуки нежной мелодии, похожей на любимую оперу или, может, так хорошо известный блюз, а может, далёкую песенку из детства… или напев мамы, которая баюкает дитя … снимают любое напряжение…»