Дурацкий расклад. Книга четвертая

Размер шрифта:   13
Дурацкий расклад. Книга четвертая

Пролог

Третьего октября 1992-го года прогрессивное человечество впервые увидело с голубых экранов телевизоров живого мертвеца.

Существо уверенно стояло на иссохших ногах, несмотря на то что они представляли из себя буквально обтянутые кожей кости. Таким же было и все остальное тело, каждая кость которого проглядывала сквозь кожу, покрытую странными буро-зелеными пятнами. Редкие длинные волосы совершенно не мешали существу видеть свою жертву и тянуться к ней… в отличие от толстого, но очень прозрачного стекла цилиндра, ограждающего мертвеца от нормальных людей в студии. Отдельного внимания заслуживали руки, которыми оно бессмысленно упиралось в стекло – конечности были давно и сильно деформированы. Эксперт бы сказал, что искажены их очертания потому, что существо в стеклянной колбе провело очень много времени, упираясь тем, что осталось от рук, в несокрушимую преграду перед собой.

Общее впечатление от твари было чрезвычайно гнетущим. Обтянутый кожей скелет, бессмысленно, но невероятно упорно пытающийся куда-то убрести. Его движения были монотонными, ломкими и судорожными, повторяясь раз за разом как у сломавшегося механизма.

– Да, дамы и господа, это существо шокирует, не правда ли? Представьте, как

были удивлены специалисты нашего Фронта Чистоты, которые, спустя несколько сокрушительных провалов, всё-таки сумели вскрыть один из так называемых «ограничителей», которые нам с барского плеча и за безумные средства продавали коммунисты!

Ведущий сделал тщательно выверенную паузу, а потом буквально рявкнул в камеру, продолжая указывать на запертого мертвеца:

– Это человек! Настоящий, даже живой, если хотите знать! Он изменен теми же мутациями, от которых мы пытаемся избавиться! Но тем не менее, это – человек! Его закрыли, запаяли в капсулу, а затем продали… продали…! Нам. Под видом эксклюзивной технологии, способной уберечь нас от нелюдей со способностями! Видите это?! Оператор, камеру крупным планом! Покажите всему миру! Коммунисты продавали нам людей!

Отто Либерман умел и любил говорить с аудиторией, у него был талант от бога. Высоко подняться амбициозному немцу не давали, социальные лифты в Германии ездят медленно и выверенно. Плюс сам тон новостей. Для темперамента Либермана, половину детства прожившего в Италии, события в стране были слишком спокойными. Но он нашёл себя, став военным журналистом. Его высокий голос, умелая игра интонациями, выразительная мимика – всё это позволяло даже возле барной драки создать впечатление локального конфликта с огнестрельным оружием.

Но теперь? Теперь настал его звездный час. Отто говорил с миром.

Это, впрочем, может любой идиот или закинувшийся чем-то мощным человек.

А вот когда знаешь, что мир слушает тебя, затаив дыхание…

Перед Либерманом поставили сложную многоступенчатую задачу. Ему нужно было шокировать, нужно было вызвать негодование, страх и даже ярость у самых разных прослоек населения планеты. И он мастерски исполнял свою роль, взывая к человеколюбию, к правам человека, к прохудившимся кошелькам налогоплательщиков, к гордости и самосознанию. Он выставлял союз двух монстров, двух сверхдержав, слаженным дуэтом варваров, перед делами которых побледнели бы ужасы фашизма.

Фронту Чистоты нужна была поддержка общества, нужен был рычаг для объединения человечества перед угрозой оказаться захваченным неосапиантами. Стать контролируемым ими. Вторым сортом, жадно ждущим, до кого снизойдут небожители, одаряя брусочком дерева или своим вниманием.

Картина, в принципе, была довольно достоверной. Во многих странах Европы и Южной Америки уже существовала определенная иерархия, довольно высоко возносящая удачливых суперов, получивших полезные или грозные способности. Поняв, что по одиночке их быстро подомнет как государственная машина, так и обладающие властью индивидуумы, некоторые неогены объединяли силы, сами превращаясь в крайне неудобных противников, с которыми предпочитали договариваться. В откуп же такие группировки отдавали тех, кто не вышел способностями. Секрет Полишинеля, так сказать, но рядовой обыватель по-прежнему был уверен, что неогены в основном сами за себя.

Эту уверенность не спешили развеивать даже сейчас, когда слова Фронта Чистоты начинали греметь по всему миру.

Либерман говорил, жестикулировал, почти кричал. В зале, где проводилась съемка с мертвецом, не было никакой публики, поддерживающей слова диктора согласным проплаченным блеянием, не было ничего. Даже сами декорации были нарочито убогими, демонстрирующими, в какой спешке готовилась съемка. И не зря. Риск был. Несмотря на то, что к этому мутанту за стеклом не могли приблизиться неосапианты, Отто зарабатывал свои 14 миллионов долларов в спешке, исходя вполне натуральными эмоциями. Ракете было бы чхать на всю неведомую мощь сидящего за стеклом мутанта.

Но ничего не происходило. Мир узнавал скрытую ранее от него правду, весь мир. Включая и жителей двух монстров, русского и китайского, у которых есть и подпольные кабельные каналы, и видеомагнитофоны, и… много чего. Все узнают, все услышат слова Отто Либермана! Он, здесь и сейчас, входит в Историю!

И мир услышал. И содрогнулся. Его встряхнула умелая подача Либермана, жестко встряхнула. Где-то возмутились рабовладельчеством, более умные, наоборот, вскипели, зная, во сколько оценивали русские каждый из своих ограничителей, по сути, лишь предоставляя запаянную капсулу с механизмом самоуничтожения и безмозглым мутантом внутри, третьи сходили с ума от страха, представляя себе, как орды краснознаменных ужасов сносят с лица земли всех, кто воспротивится им…

Фронт Чистоты набирал популярность бешеными темпами.

Глава 1. Очень странные дела

Как определить, что день не задался? Ну, у нормального советского человека это вполне предсказуемо, для примера так – встал, поскользнулся на кошачьем говне, упал, стукнувшись мизинцем о ножку дивана. И понеслось, да? На проходной вахтерша облаяла, в трамвае кондуктор пихнула, в кабинете мышь нашли и холодильник сдох, кефир вспучился, а ты и не заметил, из-за чего провел вторую часть трудового дня на толкане. Вечером, значит, идешь домой, забывши купить хлеб, пиво в розлив оказывается в щи разбавленным, кошка снова насрала (а утреннее ты забыл убрать, и оно засохло!). Вот тебе и херовый денёк, что и говорить.

У Вити Изотова такое тоже бывает, только чуть-чуть иначе.

Для начала мне пришлось в 8 утра стоять перед общежитием «Жасминной тени», провожая своих соседей. Почти всех из тех, кто выжил после недавней бойни. То есть увозили Викусика и её нового четырехметрового друга, забирали Васю Колунова, знаменитого Данко, нашу будущую космическую надежду. В общаге оставались, по сути, только я, призраки, Салиновский и две миниатюрные летающие узбечки, любящие рядиться под фей. Плюс кошка.

Жалкие проводы, если честно. Одна жалкая горстка расстается с другой жалкой горсткой. Такое себе утро. Особенно из-за Вадима, которого уносили под капельницей. Когда «солдатики» заговорили по внутренней сети интеркома, угрожая нам штурмом, Вадим не удержал самоконтроль и сорвал с петель бронированную дверь. Однако, понимая, что если он бросится к нам на выручку, то нас, скорее всего, и перебьет, парень сдержал свой импульс ценой чудовищного нервного перенапряжения, отправившего его чуть ли не в кому. Благородно и нелепо. И грустно.

Еще печальнее оно стало, когда Викусик и Вася кинулись ко мне обниматься. Девушка, несмотря на обильное слезотечение, явно с облегчением покидала место, приобретшее очень мрачную славу, а вот Васе было действительно плохо. Ребенок с горящей головой, вися у меня на шее, сдавленно прошептал, что никогда-никогда-никогда не хотел того, что случилось. И того, к чему его готовят. Что ему страшно, больно и одиноко и что он просто хочет жить своей жизнью. Обычной, простой и ничем не отличающейся от других.

Пришлось, цыкнув на нетерпеливо бьющих копытом вояк на эвакуаторах, увести обоих детей на короткую прогулку на бережок пруда, а там объяснять, что каждому – свое. Что нефиг нам, таким разным, считать, что нормальная жизнь для нормальных людей – это то, что мы можем получить легко и свободно. Не можем. Но если будем работать, если поможем человечеству, которое никогда не делало ставки на индивидуумов, то рано или поздно будем жить нормально.

Надеюсь, у меня получилось донести до них нужное. Вслед за отъездом детей, баба Цао развела бешеную деятельность, припахав к ней остальных – специально обученные люди за пару дней убрали то… что было в общежитии, включая следы от пуль и способностей, а также заменили побитые панели и налепили новую штукатурку, но старой китаянке хотелось всё перемыть по-своему.

На этот праздник жизни я уже не попал, а выехал в совершенно другое место, где меня ждали военные, спецагенты, целый майор и несколько сапёров.

Вы вот, уважаемая публика, когда идете в аптеку, вы же, если что непонятно, аптекаря спрашиваете? Вот, я такой же. Думать, что ты во всем разбираешься – череповато. Это я так пару ножей в первой жизни закупил. Китайцы на своем алиэкспрессе честно врали о хорошей марке стали, и, что характерно, не обманули. Зато всё кроме лезвия было из говеннейшего пластика! В общем, понятно, да? Нет? Ну ладно.

Просто я, кое-как отоспавшись после всех этих событий, здраво рассудил, что скрывать информацию, полученную мной от Безликой – это тоже очень череповато. Причем на пустом месте. Сдохшая тварь, управляя своими агентами дистанционно, перебила кучу детей. Подростков, которым не стукнуло и двадцатки. Не просто детей, а сирот, которые и так в жизни не видели ни хера хорошего. Доверять её словам у меня причин не было. Поэтому я, когда добрые дяди увезли бедного Витю на много-много допросов, информацию не скрывал совершенно, никакую. Выдал всё как на духу, включая и то, что она наговорила мне про «тетрадь с простыми вопросами».

И мы, после того как отправили Викусика и Васю в более безопасные и спокойные места, отправились к тайникам. Вскрывать первым решили мой, находившийся в зоне пустырей на окраинах советской части Стакомска, чем спасли много невинных жизней. Подрыв объёмного боеприпаса на месте тайника и последующее возникновение облака короткоживущей плазмы не оставили трем тяжело бронированным сапёрам и шанса на выживание. Взрывом повыбивало стекла в окнах в радиусе почти полкилометра.

И у этого были свои последствия. Как хорошие – то, что ко второму тайнику нагнали чуть ли не всех высших оперативников КСИ, находившихся в городе, что в итоге и позволило разрядить вторую закладку, куда более мощную, так и плохие. Очень плохие.

– Жопа наступает, Изотов. Полная жопа, – блондинка начальница, отщелкнув в сторону бычок докуренной сигареты, немедленно достала следующую, тут же прикурив, а затем продолжила, – Среди жителей города почти паника из-за артефактов, китайская половина закрылась полностью… кстати, ты знал, что и туда насыпали деревяшек? Да-да… так что нас ждут очень веселые времена. Даже не представляешь какие веселые…

– Что-то я не понял, а как этот упырь вообще так свободно летал над городом? – хмуро отозвался я, находящийся еще под впечатлением от взрыва, которым нас чуть не сдуло с места вместе со зданием, за которым мы тогда сидели.

– А также, как и вот эти бомбы заложили, – скривилась Нелла Аркадьевна, – Думаешь, мы тут мышей не ловим? Мол, то нападение, то похищение, то еще что-то?

– Есть такое мнение, товарищ майор, – вздохнул я, ловя раздраженный взгляд начальства, – Нет, ну сами посудите-то! Хер знает что и сбоку бантик!

– Дурак ты, Изотов. И уши у тебя холодные, – припечатали в ответ меня, – Сидорову помнишь? Ну у нее еще от тебя в пузе растет что-то? Так вот, даже она, дура дурой, а умудрилась тесты пройти, общагу сжечь, выжить в замесе на море, и даже кое-кого подпалить из нападающих. Она! А тут у нас тысячи таких. То, что мы делаем, это вообще все чудеса света, с первого по восемнадцатое, все держится только на совести и страхе. Держалось.

– А что поменялось-то? – хрюкнул я, – Ну рвануло, да. И?

– Вообще-то, – меня смерили ироничным взглядом, – люди начали собирать вещи, как только «Вечерний Стакомск» в красках описал, что именно нападало на улицы с неба. Ты, Изотов, может еще и не понял, но через полторы недели у нас тут появится несколько тысяч новых адаптантов. Если не десятков. И, что хуже всего, это будут простые советские люди, которые наклонились и подняли то, что другие зарабатывают примерной учебой и великолепными показателями в спорте, общественной деятельности, творчестве. А знаешь, где живут эти прекрасные молодые люди? В Стакомске, Витя…

А теперь еще и дикой силы взрыв. Всё понятно. Да, на фоне такого новость, что во втором тайнике откопали зашифрованный жесткий диск, как-то не смотрится.

Ну что тут скажешь? Не мой сегодня день. Отнюдь.

Понимаете мою печаль? Нет, нифига. Это был только обед. То есть расставание с выжившими друзьями, с которыми теперь будут работать психиатры, объёмный взрыв, новости, что городу грозит жопа и прочие печаль – и еще нет обеда. Не пожрамши я.

После обеда стало не легче, но уже потому, что я попал в заботливые руки товарища Молоко, у которой было предписание по проверке несчастного Симулянта на все возможные психические отклонения, а заодно верность Партии и делу Ильича. Уточню – предписание серьезное, так как числиться весьма важным секретным объектом я продолжал, а тут мало того, что бойня в бункере, так еще и прямой непосредственный контакт с высокопоставленным агентом очень могущественной организации.

Проще говоря – мне насиловали мозги всеми возможными способами. Нина Валерьевна как никто была в курсе, что у меня лояльность где-то на уровне «невы», а показатель НВ (нео-вовлеченности) на уровне нуля… так что она выжимала из меня, из себя и из приборов все возможные соки, пытаясь натянуть жабу на глобус, то есть представить меня в бумажном виде хоть сколько-нибудь адекватным персонажем, а не давно поехавшим убийцей, вечно находящимся в сложных половых сношениях с окружающими.

И, как будто этого было мало, так баба купила порося. В смысле тесты я должен был проходить в гордом одиночестве, но с некоторых пор подрабатывал местом жительства и эмоциональным регулятором для Юлии свет Игоревны, той, которая Окалина-младшая и Палатенцо. Сидящий внутри меня призрак обыкновенно поупирался, но был выгнан на мороз авторитетом товарища Молоко. То есть, пока меня истязали в электронно-прикладном виде, Юленька шлялась где-то неподалеку и угрюмо бурчала себе под нос о своей горемычной жизни. В которой её не любят, не ценят и не берегут, а вот она…

Вот так мне и делали мозг под стенания призрака. К тем я уже слегка привык, но не привыкла товарищ Молоко, которая в итоге, будучи очень сильно затраханной стоящей перед ней задачей, подскочила к унылой Юльке прямо как молодая. Только вместо того, чтобы обложить несчастную по матушке, Нина Валерьевна издала вопль, прозвучавший частично нецензурным. Юлия же свет Игоревна от этого вопля мухой шмыгнула в меня и затаилась. Только вот это ничего не дало, так как вцепившаяся мне в руку полная женщина в белом халате тут же поволокла Виктора Изотова на ковер к начальству.

Надо ли говорить, что одежды на мне в тот момент было хер да трошки?

Не суть, привык.

Итак, стою я, гол как сокол, перед Окалиной Неллой Аркадьевной, радующейся моему присутствию с хером наперевес приблизительно также, как и чумной крысе в собственном декольте. Рядом тяжело дышит товарищ ученая – бледная, тяжело дышащая, с выпученными от чувств глазами и в запотевших очках. И молвит, значит, она – мать, твою мать, выгоняй дочь из этого типа. Срочно!

Видимо, гигантская мускулистая блондинка в эмоциях старой подруге всё-таки уловила нечто, что потревожило даже её вечно уставшую кору головного мозга, так как начала на меня орать очень грозным голосом. Изгоняя, соответственно, своевольную дщерь.

Та, конечно, чхать хотела на крики, но так как мы уже знали, как изгнать девушку из тела парня, всё-таки подчинилась. Выскочила в туда, где потемнее, да встала вполоборота с гневным криком – мол, «чего вы ко мне прикопались?!»

И вот тут-то похорошело всем. Не сразу, конечно, а когда Окалина-старшая включила полный свет, а я благоразумно отошёл подальше. В чем причина? Да в том, что во внешности нашей призрачной красотки произошли очень неслабые изменения! Волосы, и так ранее бывшие шикарной огромной копной, стали еще больше за счет того, что часть их у корней буквально приподнялась, подбородок заострился, скулы чуть опустились, а вокруг прекрасных глаз нашей звезды эстрады…

Правильно. Пролегли большие, прекрасно заметные тени.

Причем первой обо всем догадалась майор.

– *б твою мать, Юля…, – прошептала богатырша, – Да ты же в него превращаешься! В Изотова! Ты ох*ела?!

– Ничего я не превращаюсь! – злостно отвергла притязания Палатенцо, пряча глаза и дергаясь.

– В изолятор! Немедленно! – тут же раздался трубный клич охреневшей от таких раскладов матери.

Разумеется, дщерь попыталась сбежать, но к этому мать была уже готова. Военный, всё-таки, человек. А еще очень сильный и быстрый, потому что подскочить ко мне за секунду и смахнуть с пола в костедробительные объятия – та еще задачка. Окалина-старшая просто металась со мной по кабинету от своей завывающей в истерике дочери, пока товарищ Молоко не вернулась с каким-то прибором, запросто поймавшим Юльку в невидимое поле. Ну, относительно запросто, так как шнур питания за ученой тянулся дай бог каждому.

На этом месте дочь взвыла как самая настоящая нежить, майор бросила каку (то есть меня), и устремилась за старой подругой, уносящей добычу.

Решив больше не искушать судьбу, я просто-напросто сделал себе кофе, а затем, усевшись в удобное кресло собственного начальства, принялся курить её сигареты. И ноги на стол закинул.

Таким меня и обнаружил товарищ Темеев, спустившийся к Окалине на какой-то доклад.

Грубый старший лейтенант, не выходя из состояния шока, попытался меня пристрелить, а когда я благоразумно перешел в состояние тумана, он принялся громко и нецензурно спрашивать, «не о*уел ли я». Конечно, после того как понял, что я мирно вишу на месте. Превратившись назад, я спросил тоже самое у него, может быть даже также нервно. Помощник Окалины настаивал, я по-еврейски переспрашивал, всё это на повышенных тонах, в зале с прекрасной акустикой…

В общем, оба слегка сбросили стресс. По крайней мере я. Потом, конечно, метнувшийся в подсобку лейт просмотрел на дополнительном мониторе видеозапись, что я повинен только в покраже майорских сигарет, валявшихся на столе, и больше никуда не лазил, поэтому выдохнув, он начал предвкушать втык от начальства за продырявленное кресло. Я отнесся к его страданиям безо всякого понимания. Нефиг было стрелять.

Где-то часов в пять вечера я вернулся в «Жасминную тень», пустую, полузаброшенную и пахнущую хлоркой. Уставшая баба Цао, стоящая на крыльце, фыркнула, смерив меня неприязненным взглядом. Да, между мной и старушкой пробежала кошка. Не наша, уже местная, а другая. Очень уж китаянке не понравился выбранный мной метод нейтрализации тогда, когда, очнувшись в самый неподходящий момент, Цао Сюин попыталась взять ситуацию под свой контроль. Янлинь мне уже по секрету сказала, что комендантша считает меня правым с ног до головы, но вот активированного Салиновского, с которым я её запер в её собственной спальне… нет, простить не может.

Причем, что интересно, они оба яростно молчат на тему того, что там произошло… или не произошло. Или почти произошло! Ну ладно она, но Паша? Я уже посмотрел то видео с «феями» и им в главной роли (да, отвлечься надо было). После такого у человека вообще должны исчезнуть все комплексы! Но нет, молчал, гад.

Что интересно, обе сестры-близняшки полуметрового роста секрета из произошедшего уже между ними и блондином делать не думали, а лишь похабно хихикали, глядя на багровеющего Салиновского. И делали мне нескромные намеки. Я с гордым видом игнорировал.

Что? Нет-нет, всё у них с техническими отверстиями в порядке. В смысле традиционная любовь кошерными методами невозможна, но наличие у объекта мизинцев эту проблему решает. Зато умеют создать атмосферу, совершенно друг друга не стесняются и способны устроить настоящее шоу. А еще клянчили у Янлинь запись.

Так, стоп, о чем это я думаю? И вообще, где это я?

Обнаружил себя лежащим на полу в большой комнате, прямо под канделябром. Хотелось нажраться и забыться. Все время с момента, когда я вышел из камеры Безликой, взорвавшейся нафиг после нашего короткого разговора, мне делали мозг самые разные люди в самых разных смыслах. Пришлось даже подписать несколько бумаг, став гордым носителем государственной тайны. А завтра в институт! Вот она, жизнь…

Нет, точно надо нажраться. С Пашей. Тому тоже хреново, по глазам видел.

Однако, я опоздал. Точнее, пришел не вовремя. Салиновский, а заодно Онахон и Охахон Умаровы уже были у Янлинь, куда я соваться не рискнул. Пришлось возвращаться и квасить в одно жало, то есть со специальным домашним немцем. Правда, тоже не получилось.

Раздался возглас:

– Фух! Я дома! – по полу зашлепали маленькие босые ножки, маленький носик шумно втянул воздух, а затем в аккуратно прикрытую мной ранее дверь сунулась чернявая голова и сказала: «О!».

– Вить, сделай мне жижу, пазязя, а? – Кладышева состроила умильную моську. Прямо ребенок, клянчащий конфетку, а не убийственную дозу «100 грамм сухого спирта-плюс на 100 грамм водки».

Сделал.

Выглотав эту жуть, брюнетка смылась в ванну, где пробыла всего несколько минут. Вернувшись, Вероника шлепнулась мне медалью на грудь, выглотала еще стакан своей «жижи», а затем, удовлетворенно вздохнув, распласталась медузой. Я меланхолично мешал стакан номер три. «Чистые» обладают сумасшедшей регенерацией, даже такая жуткая отрава как замешанный в совершенно нечеловеческой пропорции «спирт-плюс», выдыхается из них за считанные минуты.

– День говно? – проницательно спросила она меня.

– Полное, – выдохнул я, – Про взрыв слышала?

– И сам взрыв тоже.

– А могло быть еще сильнее.

– Правда?!

– Ага…

Полежали, помолчали. Было неожиданно… уютно, если так можно выразиться, лежа с водкой около немца в коматозе и с полубезумной психиатричкой-мазохисткой на груди. Но, вы же знаете, бытие определяет сознание. Где-то там пионеры торжественно клянутся, шепелявят на линейках забавные октябрята, старики на кухнях курят, прислушиваясь к вечно работающему радио «Маяк», которое реально звучит из каждого ведра. Там ездят «москвичи», там комсомольцы потеют на осеннем уборе урожая, там толстые писатели под водочку на правительственных дачах жрут шашлык и рассуждают о высоком. Там…

…ходят пароходы, гуляют парочки, знамена с серпом и молотом развеваются там и тут, а уставшие, но довольные рабочие коммунисты пьют по барам разливное пиво.

Там жизнь, о которой я раньше знал. А мы – тут. В бункере, где недавно совершенно ни за что умерла куча невинных людей. Втопили водки и валяемся голые. Возле немца. И нам вроде бы хорошо. И, кажется, скоро меня будут трахать. Много, долго и, вполне вероятно, принудят к извращениям. А я и не против. Только пожрать бы…

– Хочешь хороших новостей? – слегка поерзав, спросила Кладышева. Конечно, я хотел, даже очень. У меня был глобальный дефицит хорошего в данный момент. Готов был отстоять очередь с километр. Хотя, лучше, конечно, отлежать. Но судя по многозначительному ерзанью – хорошо бы хоть пожрать получилось…

– Я завербовала призраков, – самодовольство в голосе голой маленькой женщины было просто в жуткой концентрации, – Всех!

– К-хак? – поперхнулся я, начав кашлять. Собеседнице это слегка помешало ответить, поэтому, распластавшись по мне голой жабкой, «чистая» перенесла тряску стоически, даже не разлив ничего из своей посуды.

– А вот так, – фыркнула она, вытирая мокрое ухо о мою грудь, – Решила ковать железо пока горячо. Произошедшее на всех след оставило. Захожу, а они обсуждают, как им жить дальше в такой нестабильной обстановке. И телевизор с новостями включен. А еще, знаешь, они на Юльку эту твою посмотрели-посмотрели и что-то им полное обретение эмоций вот прямо ни*уа и не нравится.

– Говоришь так, как будто бы они бежать собирались.

– Не совсем, – второе ухо принялось тереться о мою грудь, – Но близко. Особенно после новостей о взрыве. Поэтому я и решила сделать свой ход. Наш ход.

– Ты… точно это продумала?

– Вить, не держи меня за дуру. Я вовсе не подошла к ним с криком «давайте к нам в тайное общество!», а просто предложила принять участие в перспективной разработке программного обеспечения. Объяснила общую суть системы, спасибо уж вам за уроки в «Лазурном берегу». И… они с радостью согласились. Молчать будут, гарантирую.

– Поясни, – коротко попросил я. Тема была серьезной, шаг нашей психиатрессы крайне неожиданным, а уж успех так и вовсе чем-то за гранью. Я, особенно после такого дня, испытывал сомнения во всем.

– Все они были свидетелями, Вить, – посерьезнела Вероника, – того момента, когда в «Лазурный» прибыли вертушки. Когда вас с Янлинь буквально ограбили на программу по разработке этих ваших летающих штук. Эти мальчики и девочки прекрасно понимают, что, если начать болтать о чем-то серьезном – вертушки снова прилетят. Они оооочень хорошо знают это.

Аргументный аргумент. Нашу разработку по дронам действительно банально отжали. Отличный пример того, как наше государство относится к щекотливым вопросам. Нет, я не осуждаю сам факт свершившегося, просто более чем уверен в том, что авторство продукта, который рано или поздно выйдет, будет принадлежать совсем не нам. В стране, где деньги решают не так чтобы многое, еще одним желанным объектом становится слава.

– Все устали от… ну ты понимаешь, – пробормотав это, Вероника отвернула от меня лицо, подставляя шею под мои почесывающие пальцы.

Все устали, да. Всем хочется… просто уверенности в завтрашнем дне. Понимания своего места. Системы, в которой они могли бы жить, желательно в собственных домах. В общем – того же, что имеет любой советский человек с самого рождения. И мы можем попробовать им это дать.

– Есть еще одна хорошая новость, – тем временем добавила Кладышева, – Янлинь как её услышала, так и сгребла всех, кто был рядом, они теперь празднуют вовсю. Ну то есть забухивают стресс, но новость все равно хорошая. Однако, я тебе её не расскажу…

Тут я почувствовал, как на одной весьма деликатной части тела смыкаются чужие пальцы.

– …пока не скажу, – уточнил слегка пьяненький девичий голосок, – Чуть позже скажу. Прямо вот чуть-чуть.

А потом мы занялись сексом. И это было далеко не «чуть-чуть»!!!

Глава 2. Новый рассвет

– Мужики, подтолкните, а?!

О, старый-добрый зов о помощи от владельца заглохших «жигулей», на которых, судя по всему, и штурмовали Рейхстаг. И на здание для установки знамени тоже на них заезжали, под пулями и снарядами. И даже тогда на счетчике полляма уже было накатано. Но не отозваться на этот клич было нельзя. Просто.

– Отец, ты иди-иди, я сам, – похлопал я по локтю мужика в летах, который хоть и зашагал к просителю, но весьма знакомо для меня потирая поясницу, – Справлюсь.

– Да? – хмыкнул тот, останавливаясь, а затем, оценив мои габариты, неловко добавил, – Ну я постою, посмотрю, а то мало ли…

– Вот и хорошо.

«Толкнуть» развалюху было легче легкого, даже приятно. Не знаю, как и чем убивали эту машину, учитывая, что первая модель, то есть вот пихаемая мной «копеечка», вышла 1970-ом максимум, но ребята явно справились. Чем-то скрипя и откуда-то надсадно кашляя, машинка издала предсмертный хрип, но завелась, укатившись вдаль под веселый благодарственный вопль шофера. Зато хоть металл багажника под пальцами не проминался, вздохнул я, вспоминая иномарки в 2020-м, сделанные из гондониума, замешанного на соплях китайских школьников.

А вот свидетель отреагировал неожиданно.

– А… ты из этих, – нахмурился седой мужик, пренебрежительно выпячивая губу.

– Из кого это? – поинтересовался я, выбивая сигарету из пачки.

– Знаешь из кого, – еще злее ответил он, – Из неогенов!

– Ну да, – причин неожиданной смены настроения у случайного прохожего я не понимал, – Это же Стакомск.

– Херомск! – сплюнул тот, – Тут люди живут! Нормальные люди, слышишь?! И они от ваших выкрутасов страдают! Я пострадал! Правильно таких как ты в Европе к ногтю прижали и разогнали! Я б вообще вас всех к тем мертвякам поскиды… эй! …ты… ты что делаешь?!

– Комитет Государственной Безопасности, – скучным голосом проговорил я, – Лейтенант Изотов. Задерживаю вас, товарищ. И веду в участок. Не видите, что ли?

Все он прекрасно видел, особенно асфальт перед своими туфлями. Благо далеко тащить не пришлось, участок был поблизости. Сначала товарищи милиция были настроены скептически, даже после демонстрации значка, корочек и самой рожи, но, когда я запросил выслать запись со своих часов, тут же построжели, а сам дядька, поняв, что дело пахнет керосином, пластинку сменил, переобувшись чуть ли не в прыжке. Мол, ходил выпивши, расстроенный, место его работы разнесли недавно, а тут…

– Оформляйте его, товарищи, – продолжил я играть в «кровавую гэбню», – А ты, дядя, думал бы сначала. Будь ты молокососом лет 20–25-ти, я бы на твое нытье внимание не обратил. Но посмотри на себя. Поживший, солидный, седой даже. Никак не скажешь, что дурак дураком. К такому и прислушаться могли.

Скоротав время, я вернулся назад, в небольшой парк, где до этого момента и околачивал груши. Тенек, кустики разросшиеся, лавочки чистые, автомат с газировкой стоит к тебе жопой и всё время соблазняет зайти с переду, чтобы присунуть очередные две копейки. Очень соблазнительный, скотина такая, я уже четыре раза бегал до ветру, но все равно еще стаканчик хочется!

А самое главное – тут есть канализационный люк, который я и караулю.

Последняя неделя была ну… не адом, но запомнилась лишь фрагментарно и туманно. Запомните – никогда нельзя верить взрослой женщине, обещающей вам вещи, идущие вразрез с её собственными интересами. Вот так и Кладышева, честно обещавшая мне, что будет держать себя в руках, преимущественно держала в руках меня. Или я её. Или…

В общем, сексуальных упражнений с брюнеткой вышел переизбыток, и он пока грозил укорениться в моей жизни нормой. А повод и мотив Вероника предоставила железный – мол, у хорошо затраханного мужика эмоциональный фон стабильнее некуда, потому что ему ничего больше-то особо и не надо. Правильно? Удивительно, но да. А если у меня стабильный фон – то воздействие на призраков минимально, их «пробуждение» задерживается. А это нужно и полезно как для нашей работы, так и для светлого будущего самих призраков. К тому же, пока Юленька томится в застенках у маман, а не вновь носится по нашим апартаментам, надо отрываться на полную, а то мало ли.

Фиг тут возразишь. Впрочем, мне не особо-то и возражалось. Лучше секс чем запой, а пустые коридоры общаги вкупе с обиженной на меня Цао Сюин, действовали на мозги.

И… да, разница между «чистыми» была еще какой. Там, где Янлинь предпочитала насквозь утилитарный подход к половым сношениям, можно сказать, механический, Вероника действовала с куда большей выдумкой. Будучи отчаянной и малоисправимой мазохисткой, Кладышева действовала достаточно сдержанно и умно, по принципу «сделай любовнику пару раз хорошо, причем качественно и с выдумкой, и тогда на третьем и дальнейших заходах он сам начнет звереть, раскачивая себя на все новые и интересные вещи и достижения».

Так оно и было. Это, мои воображаемые слушатели, почти страшно. Чем сильнее тебя уронит амплитуда удовольствия, тем больше сил, желания и страсти возникает, когда ты возвращаешь хитрой и старательной мерзавке «должок». А затем еще и еще, просто-напросто теряя голову.

Мелкая и так похожая на подростка брюнетка ни в одном месте подростком не была. Она являлась 37-летней женщиной, полностью лишенной каких-либо комплексов, согласной на любые эксперименты, любые позы, буквально… на всё, что могло прийти мне в голову. Это пугало, это манило, это пожирало время так, что я научился не просто отдыхать днем в туманном облике, но даже в нем и работать, набивая код туманными щупальцами. И если бы не возможность перейти в довольно трезвомыслящую форму, в которой у меня нет ни члена, ни мозга, ни перевозбужденной нервной системы, то я, боюсь, просто оказался бы в итоге секс-наркоманом, которого другие женщины не заинтересуют ни на каплю. Ну, последнее, в принципе, и случилось.

Даже в тумане я ловил себя на том, что отстраненно размышляю не над текущей работой, а на том, что я сотворю с этой заразой вечером. И ночью. Или она со мной.

Самое забавное, что марафоном «дорвались два придурка» это не было. Кладышева постоянно держала себя под жестким самоконтролем, пытаясь определить рамки и границы с внутренними демонами, а я держал происходящее под своим контролем, также не оставляя без внимания свои «падения». Но… хочешь держи, хочешь не держи, а всё равно границы и рамки будут расшатываться.

Не выдержав более искушения, я встал с лавки и побрёл к автомату за еще одной порцией кусачей ледяной жидкой сладости. Конечно же, обманул себя, выжрав четыре стакана подряд, а затем вернулся на скамейку.

Кладышева… была не только ценным сексом и чебуреками. Это, скорее, были так – очень приятные, а местами даже и опасные, но всё-таки дополнения. Самое ценное, что приобрел именно я – опытнейшего психиатра, у которого после регулярного сброса прорвы накопившегося напряжения, куда лучше стали работать мозги. И это был целиком мой человек, с потрохами. А значит, я теперь знал многое… и о многих.

К примеру, что теперь ежедневно два часа с утра Вероника работает с мозгами Палатенца, сидящей в камере в НИИСУКРС, и что у нашей Юленьки самый натуральный отходняк. Я, блин, стал её котиком-наркотиком, нафиг!

Довольно близко, кстати. Девушке просто было затруднительно вести внутри меня мыслительную деятельность – это как решать математические уравнения в оркестровой яме, где грохочет музыка. А вот расслабиться и бездумно существовать, растворяясь в этой музыке – самое оно. В итоге мои экспатические способности начали проворачивать с Окалиной-младшей тоже самое, чего хотела добиться Вероника от Вольфганга Беккера, бывшего нашим коматозным соседом, – то есть, чтобы я пассивно «запрограммировал» тело вегетативного немца своим разумом. А получилось, что начал «переваривать» Юльку, которая была далеко не против такого исхода!

А с какой стати она будет против, когда все вокруг, без исключения, требуют от неё именно того, чтобы она стала другой, а не такой как сейчас? Хотели? Получите, распишитесь! Сдачи не надо!

Сложно с нашим Палатенчиком, чертовски сложно. И ей тоже непросто находиться в постоянном стрессе. Имея память о том, как её уважали, слушали, рукоплескали и как ей восторгались, оказаться в ситуации ребенка, которому в ответ на любую хотелку следует отказ. Особенно ребенку, который просто не может понять, из-за чего должен держать себя в узде. Не хочет этого понимать. Так что как здесь закончу – попрусь в наш институт по отлову крупного рогатого скота, помогать Веронике пинать эту полупрозрачную бараниху…

Внезапно, чуть не заставив меня проглотить сигарету, в парке образовалась девочка. Точнее «собралась» из множества быстро прилетевших кусочков, сиявших зеркальными гранями. Буквально так – брык-брык-брык, и здрасти! Стоит такая в трусах и майке пронзительно домашних, непричесанная, глаза светятся восторгом, озирается по сторонам… А рученьки? Вот они рученьки-то…

Ребенок не успел чихнуть (а ведь собиралась), как я уже легонько бросил комок слизи ей прямо в личико. Дальше прямо как по заказу – человек, ощутивший, что в лицо что-то попало мягкое и теплое, тут же принимается это мацать, склеивая себе пальчики. Взрослый бы еще что-то сделал, но вот дохлячий ребенок? Не, не в этой жизни.

– Ммм!! Мнмнмнмм!! – сказала кому-то испуганная девочка.

– Ну-ну, – успокаивающе заявил я, аккуратно подходя к ней поближе и принимаясь с определенной опаской чистить хулиганке нос. Та пыталась затруднить мне работу, пытаясь еще проковырять дырку во рту, но это было лишнее, поэтому она и получила шлепок по заднице.

– Стой тихо, – велел я ей, – А потом просто дыши. Всё в порядке.

– Мнм?! – усомнилась девочка.

– Ни ссы, Маруся, я Дубровский, – зачем-то схохмил я, продолжая работать над подачей кислорода.

Все кончилось быстро и хорошо. То есть девочка задышала, а затем была подхвачена мной под пузо и оттранспортирована…

– Шо, опять?! – с чувством спросил сидящий на приемке сержант, которому я до этого сдавал седого лунатика, желавшего жить на повышенную зарплату без повышенного риска.

– Это, ваще-то, телепортатор, товарищ милиционер, – грустно заявил я, держа за подмышки горестно хлюпающую носом девочку в трусах, – Часики видите? Нет. И я нет.

Нелицензированная девочка, значит. Притаившаяся. Не ставшая раскрывать приобретение способностей либо сама, либо под давлением родителей, не желающим, чтобы ребенка отняли «на опыты». Или куда-то еще. Дураки они у нее. Потратив на дитё рулон туалетной бумаги, для впитывания излишком слизи, мы получили громкий рёв и кучу «я больше не буду». Оставив сержанта разгребаться, я малодушно убежал назад ждать. И, вскоре, дождался.

Скрипнула, отодвигаясь, крышка канализационного люка, и из темных глубин на меня уставились два больших и красивых глаза, хоть и слегка узеньких. Кроме них еще было кое-что, но такое грязное…

– Едрить! – только и выдавил я, глядя на вылезающую на свежий воздух Янлинь в мокром перепачканном комбинезоне. Девушка вся была очень мокрая и грязная, а уж воняло от неё так, что кусты начали жухнуть!

Быстро оттащив девушку в ближайший подъезд, я извлек из взятой с собой сумки пачку салфеток, начав ими оттирать тихо бурчащую себе под нос китаянку. Слегка смачивая мягкую бумагу выделяемой ладонями слизью, я пытался привести это чумазое и вонючее страшилище в вид, когда нас могут пустить в баню без вызова милиции. А это сейчас очень важно, потому что если сидящий на дежурстве сержант увидит меня в третий раз – то его психическое здоровье может пострадать!

Спустя три пачки салфеток Янлинь приобрела человеческий вид, а я, запихав влажный и грязный мусор в пакет, выдал ей другой пакет, который вынул из пакета для мусора, тем самым вооружая китаянку на посещение бани. Та была недалеко, так что дойти получилось даже без свидетелей. Но вот внутри…

– Ты где её взял?! – потребовала ответа закончившая ругаться тетка на входе, – Вот вонища-то!

– В канаве лежала, – соврал честный я, – Мимо иду, смотрю – лежит! Дай думаю помою, покормлю, домой пущу…

– Что у тебя, под маской совсем беда, что ли? – проявила стервозность тетка, – Чего на китаянок-то кидаешься?

– Всё у меня в порядке под маской, – обиделся я, – А китаянки хорошие. Худенькая, маленькая…

– Сисек нет и жопы! – отрезала тетка.

– Только стариться начнет после 50-ти, – взял меня праведный гнев за китайский народ, – А что сисек нет – так и обвиснуть нечему!

– Так, а ну иди отсюда, раз мыться не будешь! – взъярилась тетка, которой как раз было где-то лет сорок и килограмм под сто, – Ходят тут всякие! Воняют!

Ну а когда показалась Янлинь в своем легком белом платьице на босо тело, старушку чуть дед Кондратий не тяпнул! Вытащившись из-за кассы, она назвала уходящих нас многими нехорошими словами, заставляя девушку недоуменно оборачиваться, а затем еще и на меня посматривать с вопросительным выражением своего китайского лица. Я шел гордый и молчаливый, как и должно шагать тому, кто железной пятой логики попрал стервозность и скандализм.

– Всё хорошо, – наконец, произнесла подруга, – Мы подключились. Я всё проверила, Виктор, перепроверила тоже. Отдельный канал на «Жасминную тень», рядом пустила страховочный. Теперь никто нас не отключит.

– А кабеля не найдут? – поинтересовался я.

– Нет, – помотала головой «чистая», – Нам там очень хорошие кабеля оставили. Очень. Я их очень незаметно пустила. Не найдут. Не определят. Только если… нет, неоген тоже не обнаружит, они изолированы. Только тот, кто умеет дистанционно ощущать металлы. И знает, где искать.

Отлично. Это был план Окалины – подключить нашу общагу к городской подземной магистрали, протянутой от одного из реакторов Стакомска, но мы его слегка усовершенствовали, попросив майора выдать дополнительные кабеля. Суперкомпьютер, уже собранный Янлинь в более-менее рабочее состояние, нуждался в питании и связи с сетью, а проделывать это через полуофициальные, но всё-таки зафиксированные действия майора, мы не хотели.

– А почему эта… кричала нам вслед? Что ты ей сделал? – полюбопытствовала повеселевшая и чистая китаянка.

Пришлось на ходу объяснять девушке, что люди бывают разные. Есть такие, как сама Янлинь, у которых насыщенная, интересная, полная всякого-разного жизнь. Им не особо надо общаться, а когда хочется, то проблем не возникает, потому что у красивеньких девушек с общением проблем вообще не бывает. Есть другие люди, к примеру я. Не очень красивые и умные, но с подвешенным языком и, опять-таки, кучей дел. Так что и поговорить можем и поработать. А есть пустые глупые люди, которым общаться хочется, но нормально делать это они учиться не хотят. Самый простейший способ общаться для таких инвалидов – это приставать к окружающим с нравоучениями, поучениями, неприятными вопросами, критикой.

– Но… зачем? – удивилась Цао-младшая, а затем задумчиво добавила, – Была бы я некрасивая, то постаралась бы стать добрее и веселее…

– И готовила б вкуснее! – подколол её я, улыбнувшись, – Не все люди желают стать приятнее, большинство считает себя и так весьма неплохим, а местами даже и хорошим человеком. С такой позиции они и относятся к остальным. А когда эти остальные не идут навстречу – человек начинает навязываться, занимая агрессивную позицию. Она им очень даже удобна…

– Чем?

– Позволяет почувствовать говну себя важным. Если ты агрессивен и инициативен, значит выше по социальной лестнице. Убогим это очень важно.

Ну а что тут сказать? Не люблю таких бабок, да и вообще людей с таким стилем общения. Считаю их социальными паразитами, которые за маской агрессии и уверенности скрывают одинокое скулящее существо, давным-давно расписавшееся в бессилии изменить себя к лучшему, ленивое и тупое. Хотя, с другой стороны, а каково быть неприятным личностям, ну просто не умеющим залихватски петросянить? Не все же они гондоны, на самом-то деле…

Вот так, предаваясь вслух философским размышлениям, я и доставил юную диверсантку на место жительства, кивнул её хмурой как грозовая туча бабуле, по-прежнему мне не простившей подложенной свиньи в виде активированного Салиновского… ну и пошёл себе на работу, в НИИСУКРС.

Там у нас случился самый настоящий научный консилиум. Председатель – Окалина Нелла Аркадьевна, главный научный советник – Молоко Нина Валерьевна, приглашенный эксперт – Изотов Виктор Анатольевич, ведущая проекта – Кладышева Вероника Израилевна. Подопытный образец – закрытая в глухой камере Палатенцо, злобно искрящая молниями.

– Она, товарищи, – бодро вещала наша психологиня, – вполне себе отдает отчет в том, что делает. И что думает! Даже в том, что чувствует! Просто представьте себе, что Юля – ребенок без тормозов и ограничений. У неё их просто нет, потому что нет ни малейшего желания идти на компромисс и…

– Я поняла, – рубила нервно майор, – Как это исправить? Как её починить? Что не так?!

– Да всё так, Нелла, – разводила руками полненькая ученая, – Так и должно было быть, просто мы надеялись, что она сохранит установки личности с метаморфозы, но кому из детей нравятся искусственные ограничители? Вот она и…

– Так, хватит! Не надо мне объяснять, что вот это – моя дочь! – наконец, взбесилась Окалина, тыча пальцем в одностороннее стекло, – Я и так вижу! Объясните, как вернуть или… поставить ей ограничители! Вот Витька! Вот он! Она в него влюблена была как кошка! Почему она его не слушает?!

– Социальный статус разный, – это уже была Молоко, – Юля ориентируется на общественное признание и заслуги, у неё просто не выработано другой системы координат, так сказать. Поэтому Виктора она не воспринимает, как…

– Так, стоп, – внезапно прозрел я, – Так она по этой причине меня несколько раз чуть не грохнула?!! И вообще творила что хотела?!

Как оказалось – да. Меритократичное определение ценности того или иного индивидуума оказалось для призраков в их новом амплуа единственным ориентирующим фактором, который…

Обосраться и не жить. То есть эта электрическая чучундра испытывает ко мне чувства, но в её личной таблице рангов я на уровне домашнего хомячка, потому что у меня нет регалий, заслуг и дипломов? А что ты хотел, Витя? Видишь, как много неосапиантов? Мы и так разрываемся на тысячи кусков, пытаясь понять и простить каждого…

– Но это хороший шанс вновь переориентировать её систему ценностей на нормальную! – внезапно воодушевилась Кладышева, – Да, надо будет поработать, но шансы, я думаю, очень велики. Только вот проблема у нас имеется, товарищ майор. Мне, чтобы работать с Юлией плотно, нужно, чтобы она вернулась в общежитие. А в «Жасминной тени» у нас Витя…

– Витя, значит, – бросила чугунный взгляд блондинка на меня. Я лишь пожал плечами, думай, мол, что хочешь. Я свободный человек со свободной потенцией и волеизъявлением.

– Ну, с Витей мы вопрос решим, – неожиданно улыбнулась Нина Валерьевна, заставляя меня насторожиться всеми жабрами души.

И не зря.

– В смысле решите?!

– Сейчас объясню, – неожиданно ожила мрачная как грозовая туча майор, деликатно беря меня за плечо, – Так, девочки, вы тут сами, а мне надо с Изотовым кое-что обсудить…

И уволокла к себе, в подполье.

– Так, Симулянт…, – сев за стол, со вздохом начала она.

– А можно мне кофе и что-нибудь пожрать? – сделал я ход конем, – Как бы с утра ни крошки во рту.

– Можно, – с тяжелым вздохом встав из-за стола, Окалина прошла в одно из подсобных помещений, кажется, выполнявшего у нее роль гардероба, вскоре появившись оттуда с термосом и бутербродами. Они были настолько грубо нарублены, что я сразу всё понял.

– Вы мне что, своё отдали?! – удивился я вслух и громко.

– Заткнись. Жри. И слушай, – придавили меня голосом, тут же поправившись, – Мне все равно ничего не лезет.

Через пару минут я узнал почему.

Учебный год в пределах Стакомска… его не будет. Через пару дней будет объявление по всему городу, что все учебные заведения делают перерыв в работе до… неважно. Совершенно неважно.

Важно то, что все, имеющие отношение к преподавательской деятельности, либо к самим учебным заведениям – уже бегут из города. Можно сказать – убежали. Сменили место жительства, плюнув на повышенную зарплату, на льготы, на пенсионную прибавку, на всё… всё… всё. И не они одни, преподаватели и воспитатели лишь возглавили огромный отток населения из советской части Стакомска, хотя ходят слухи, что и в китайской наблюдается подобное явление.

– Ты знаешь, из-за чего это происходит, Изотов.

Конечно, я знал. Артефакты, совсем недавно пролившиеся дождем на улицы Стакомска. Даже принимал участие в этой движухе, сбив с неба как самого террориста-наемника, так и придурка, преследовавшего его годами. А теперь… в целом понятно, не нужно быть хоть сколько-то умным, чтобы сложить два и два. Артефакты тот гад с багровой энергией рассыпал возле школ и вузов, следовательно, нашедшие их школьники и студенты втыкали деревяшки в себя. Следовательно, что? Правильно. Воцарится ад, если позволить молодым и глупым человекам, то есть уже адаптантам, концентрироваться в определенных местах.

Преподаватели тоже люди и тоже хотят жить.

– В общем, сейчас на патрули подписываются все, у кого «нева» ниже полтинника, – отрубила майор, – Ты со своей «невой» и со своими нелетальными способностями… гм, я просто не могу держать такой актив не задействованным, Изотов. Поэтому…

Поэтому от «Жасминной тени» меня и Цао Сюин назначают в специальный отряд быстрого реагирования, который будет выезжать на «тяжелые» случаи из тех, где летальное применение сил категорически не рекомендуется. А так как город большой, урожай новых адаптантов планируется в несколько десятков тысяч, то дома я буду только ночевать… и то не часто.

– Бабушку бы хоть пожалели…, – вздохнул я, скорее в шутку, чем всерьез.

– Изотов, – не поняла меня Окалина, – Там дети и невинные граждане. Мы не выпускаем неогенов. Многие бросают детей, проходящих сейчас метаморфозу под контролем властей. Три-четыре дня и нам будет очень сложно. И плохо. Не до бабушек. Тем более что эта конкретная бабушка в бой, в отличие от тебя, рвется.

– Да я просто так ляпнул, – оставалось лишь повиниться, – Только, товарищ майор, я того… не очень умею спасать. И уговаривать. И разговаривать. Ну вы поняли.

– Не волнуйся, будешь заниматься привычным делом, – валькирию это не смутило, – Кому разговаривать – мы найдем.

Глава 3. Социальная ответственность

Сегодня с утра меня одолевали философские мысли. Не просто так, конечно, потому что для них, мыслей то есть, нужны силы и особое состояние мозга, я бы даже сказал – работоспособное состояние, а с ним пара дней была сильная напряженка, потому что Вероника. Да, как говорится, «перед смертью не надышишься», но почему бы не попытаться? Ничто не предвещало беды, я, несмотря на новое назначение, должен был вполне кошерно ночевать дома, но попробуйте привести эти аргументы старой заслуженной женщине, у которой нимфомания и воздержание сильно пошатнули чердак еще тогда, когда я в пеленки ссался и агукал матом на своих непутевых родителей.

В общем, тут, наконец, доставили Юльку, Вероника ей занялась, а я получил возможность как выспаться, так и начать думать с утра пораньше. И надуманное сильно смердело каким-то зашкаливающим уровнем иронии.

Вот чего можно хотеть от второго шанса в жизни? Молодости, силы, богатства, знаний… женщин, в конце-то концов! Или на конец, не суть.

И шо, вы-таки меня спросите? А я возьму и отвечу – а всё ведь есть! С избытком! Я молодой, крепкий, силы дурной за края, с девками вопрос не просто закрыт, а прямо вообще, на самом высшем уровне, большинству такое и не снилось. Деньги? Ну да, отнес недавно за сберкнижку, просто полочка кончаться начала. То есть, они имеются, четыре с половиной тысячи на счету, да дома рублей пятьсот. Хоть машину покупай. Но машину я не куплю, потому что могу порвать машину пополам. А зачем в хозяйстве такая дорогая и ненадежная вещь?

Так что я по всем канонам попаданческих книжек, сотнями читанных в прошлой жизни, успешен прямо не знай как. Пусть денег, конечно, мало, но зато Кладышеву можно считать за два гарема, семь секретарш и стриптиз-клуб совокупно!

…и радоваться этому всему как-то не получается. Особенно сейчас.

В Стакомске наступили сумерки. Только закончился срок перестройки организмов адаптантов, как они начали вылезать на улицы. Потерянные, бледные, неадекватные, с пролежнями, люди самых разных возрастов то и дело появлялись на свет, тут же начиная напропалую применять свои способности. В больницах и госпиталях врачи сбивались с ног в забитых палатах, срывали голос в криках, запрещая использовать свои силы, но обезумевшие люди всё равно никого не слушали. Они радовались как дети.

Только вот в руках у них были отнюдь не игрушки.

– …тов! Товарищ Изотов! Вить! – достучались до меня извне.

– А? – включился я в окружающую среду, идентифицируя стоящего передо мной человека как милиционера, свежеиспеченного лейтенанта и вообще Шахбазяна Вагана Вараговича, нашего коморского участкового, а еще теперь, вдобавок, и руководителя группы «Комор», в которую был включен и я.

– О! – обрадовался тот, – А я уж думал, ты нас покинул в цвете лет!

– Не дождетесь, – отрезал я, оглядываясь по сторонам, – А где все?

– Сейчас подойдут, – ответил мне милиционер, а затем добавил, мрачнея, – И пойдем…

Всего в нашем отряде от улицы набралось пять человек. Шахбазян – руководитель, связист, переговорщик, наш основной рабочий элемент. Цао Сюин, раздобывшая где-то вместо своих роскошных халатов совсем непримечательную скромную одежку – страховка на случай, если что-то пойдет не так. Её нейтрализующие сферы великолепно решают проблемы буйных и неадекватных. Олейко Михаил Петрович, суетливый человек лет сорока, присутствовал и числился третьим как представитель гражданского мнения Стакомска. Он у нас был комендантом общежития номер «2» с другой стороны Коморской, а в отряде просто числился лишним телом, изрядно страдающим от такой дополнительной нагрузки.

Четвертой была архиполезнейшая бабулька, живая, плотненькая, пышущая энергией и живостью ума. Вот эта самая Раиса Архиповна Даниленко была не много ни мало, а самой настоящей живой легендой из женщин, лично принимавших участие в Митинге Неудачниц на Красной Площади в 1950-ом. Сейчас же эта владелица слабого телекинеза и теплозрения будет основной причиной, почему я целый день буду болтаться рядом с ними без дела. И это очень хорошо.

Все в отряде знают, что верзила в металлической маске начнет действовать, если новый адаптант будет подвергать риску жизни окружающих или членов отряда. И наручников у Вити нет.

То есть – меня активно не любили. Вслух.

– Да не нужен он нам, милая! – бодрым колобком перла вперед рядом с широко шагающей Цао Сюин бабулька, – Ну ты ж не скисла? Так ты и не могла, о чем это я! Ну вот кто из твоего шарика и куда? Да никуда! Зачем нам тут такой?! Алкашей гонять? Там с нами вон, парень какой видный идёт! Отправь ты его домой, у меня сердце волнуется!

– Не положено, – сухо и тихо отвечала баба Цао, – Нас так назначили.

– Назначили-о*уезначили! – не лезла в карман за словом Раиса Архиповна, – Да если б там наверху всегда правы были б, а мы молчали, сейчас бы все строем ходили и полынь глотали!

Милиционер мудро бабку не окорачивал, а вот Олейко на всё было поровну. Человек шел, мучаясь, что он капитально не на своем месте, которое, судя по всему, что я знал о комендантах и о людях в частности, было сугубо перед телевизором. Сам бледный, мозолей на руках никаких, нервный, со срывающимся даже в простом разговоре голосом. Явно не приспособлен ни к чему, кроме ора на студентов. Или же я ошибаюсь. Всё-таки, нельзя быть на Коморской совсем уж простым и тем более, нервным. Зашибут.

Наш первый «клиент» – сидящий на лавочке мятый на лицо и одежду алкаш, с детской улыбкой пускающий из ладоней свет. Ничего серьезного, просто как фонарик ладони заработали. Только вот вместо Шахбазяна вперед посеменила эта проклятая Раиса Архиповна, сходу влепив мужику легкий подзатыльник, а затем начала его визгливо отчитывать за то, что не гражданин он, не товарищ, а пропойца и дурак, так как не доложился куда следует.

Вот тут уж я не стерпел.

Аккуратно отодвинув с дороги что-то почуявшую бабу Цао, я подошёл к скамейке и отвесил дурной бабке подзатыльник, от чего та выпала в крайнее изумление, причем вместе со светоносным алкашом на пару.

– Если ты, бабка, курва-мать, еще раз поперек приказа пёрнешь, я тебя, козу упрямую, догола раздену и посреди улицы так оставлю, что ни подняться, ни уползти не сможешь. Будешь лежать и вопить, опозоришься на весь город, – змеем зашипел я в пенсионное ухо, но так громко, чтобы слышно было всем, – Мы тут не в твой походный бордель играем, *б твою мать!

– Слышь, малой…, – неожиданно подал голос алкаш, – Ты…

– А ты, дебил, – развернулся я к нему, – Лучиком своим паршивым в глаз водиле какому-то зарядил бы, и всё, привет кювет. Присел бы лет на восемь!

– Да не умею я! – побледнел алкаш.

– Ты сидел, учился их пускать, идиот! – уже не сдерживаясь, рыкнул я, – На людях! Не в квартире! Не в сортире! Поднимай жопу, идём тебя регистрировать!

Знаю, из меня вообще никакой переговорщик. Чаще всего ты в ситуациях, когда либо сам, либо тебя, третьего не дано. Поэтому я совершенно не против, если всем происходящим будет заведовать некто, куда более «цивилизованный» типа Шахбазяна, но вот превращать серьезную операцию в цирк ради услаждения маразма в прошлом знаменитой бабки – мне ни с руки.

Так и пошли дальше, причем Цао Сюин на полном серьезе отстала утешать получившую большую моральную травму Даниленко, но тем не менее, насколько мне позволял слух, между хорошими словами толсто намекала бабке, что Витя – человек нехороший. Раз сказал – то сделает.

Дальше все пошло как по маслу, за исключением народной любви ко мне, красивому. Бабуля молчала, милиция работала, китайский народ бдел, а нервный Олейко страдал от собственной никчемушности.

Обход мы закончили, имея в качестве добычи двух алкашей, одного поэта и мальчика лет десяти, которого как раз наш комендант номер два и обнаружил закопавшимся в песочнице. Подивившись таланту орущего ребенка (так рано достигшего половой зрелости, стал ведь адаптантом!), я всё-таки поставил пацана на ноги, удержав за ухо. Затем была длинная эпопея поиска его родителей, сопли и слезы матери, тихое нервное признание бати в… зажиленном артефакте. Его тоже забрали. В итоге мамаша ужинать сегодня была обречена одна.

Бывший сержант оказался настоящим докой в своей области. Спокойно приближался к цели, представлялся, пояснял, кто он и откуда… этого уже хватало, чтобы народ, выползший из своей берлоги спустя две недели, скисал и послушно шёл в участок. Все было настолько тихо, что под конец смены бабулька из Неудачниц расхрабрилась, вновь попытавшись прочитать мораль одному грустному типу, конвоируемому нами в отдел, но тут уже сама Цао Сюин её одёрнула.

И правильно.

Затем, уже под вечер, Шахбазян скомандовал отбой, после чего наша недружная команда расползлась по своим делам.

– Извинись завтра перед ней, – сухо проговорила Цао Сюин, идущая чуть впереди меня.

– За что? – хмыкнул я.

– Знаешь сам, – отрезала китаянка.

– Не буду, – тут же отреагировал я, – И не потому, что не хочу, баба Цао. А потому, что если я пойду навстречу подобному, оказав уважение старому человеку, то у него может сложиться впечатление, что я был не прав. Я, а не он. И когда кто-нибудь оторвет голову вам или милиционеру, эта бабуля будет искренне полагать, что так случилось не из-за её капризов, а потому что окружающие недосмотрели…

Секунда и я смотрю в глаза развернувшейся на месте и очень злой китаянки. Очень злой.

– А ты все лучше знаешь, сопляк?! – змеей прошипела бабушка, – Где был твой ум и решительность тогда, в «Тени»?! Тогда, когда умирали дети?!

– Тогда, когда ты, старуха, не зная ситуации, не понимая вообще ничего, сама пошла по приказу, жертвуя своей внучкой?! – ответно взбесился я, – Кочерыжка старая! Один из засланных людей мог спокойно взломать комнату, у него лучи из глаз лупили просто ужасающей мощи! Он бы за секунду проник в комнату, стёр бы призраков, сжег бы тебя и забрал бы Данко! Но нет, ты даже сейчас об этом не в курсе, потому что тебе важнее было взвалить всю вину на меня, придумать, как бы ты справилась лучше сама и строить после этого из себя невинную жертву!

– Ты мог хотя бы попытаться их спасти!! – боль в глазах Цао Сюин была очевидна даже такому дубу как я, – Хотя бы! Что-то! Сделать! Ты их бросил! Вычеркнул!

– Ты даже не слышишь, что я говорю! – сплюнул я, обходя китаянку.

– Слышу! Слышу!! – донеслось мне в спину, – Но они мертвы, шипоголовый! Они все мертвы!

Молча, я развернулся, подошёл к стоящей с сжатыми кулаками женщине и посмотрел на неё. Высокая, худая, вечно строгая, Цао Сюин сейчас стояла, опустив глаза вниз и плотно сжимала свои кулаки.

– Я… провалилась, – глухо произнесла она.

– Ты провалялась, – безжалостно отбрил её я, – Но до этого ты дала Янлинь время выставить блокировку на общежитие. До этого ты терпела пытки. Всё, что случилось потом – было не твоим делом, старуха. Ты к тому времени своё отыграла. А что вышло у меня, так ты знаешь. Единственное, в чем ты на самом деле провалилась – это по отношению к своей внучке!

– Чт…, – вскинулась она.

– То! – рявкнул я, – Ты хотела, чтобы ей испарили голову! Не думала ни секунды, жертвуя ей! Сразу выдала! А значит, хотела этого давно! Хочешь переиграть её жизнь? Воспитать по-новому, а?!

– Шипоголо…!

– Я за него! – зарычал я, – Что, старая, сомневаешься в том, как вырастила внучку?! Видишь, что та несчастна, трахаясь со всеми? Прямо аж умирает с горя?! Так в жизни, вообще-то, мало счастья, тебе ли не знать! Зато печали бы ты ей еще устроила вдоволь!

– П-пошёл прочь! – толкнув меня в грудь обеими руками, баба Цао ринулась к проходной на Коморскую, как к спасительному кругу.

Догонять я её не стал.

Все кровоточат одинаково. И уважаемый, и неуважаемый. Между выпотрошенным министром внутренних дел и курицей удивительно малая разница, разве что в массе и пригодности к употреблению. Ценность, впрочем, даже меняется, потому что нормальный человек министра жрать не будет. Дохлый министр стоит дешевле курицы. В этом и весь смысл. Нельзя сказать, что я уважаю куриц и не уважаю министров, но в разрезе моих приключений (точнее жизни), уважение может быть лишь роскошью, подчас опасной. Потому что ни министр, ни, тем более, курица, ни хера не смыслят в смертельной схватке людей, обладающих способностями. А у нас тут такая жопа постоянно.

И что следующий день нашего мирного сонного обхода по алкашам, маргиналам и робким гражданам, сп*здившим себе брусочек волшебного дерева, не кончится кровавой бойней на половину квартала – я гарантировать не могу. А значит, весь авторитет уважаемой Цао Сюин и нихера не уважаемой маразматички Даниленко – для меня пустой звук. Они не на своем месте. Я? Да.

Не те времена.

Дома тоже было «весело». Бледный трясущийся Салиновский куда-то шёл, держась за стеночку, из комнаты Цао Сюин орала китайская народная музыка отвратительно хриплого качества, налетевшие на меня из-за угла феечки узбекского происхождения уставились на меня, как на восьмое чудо света, от чего я банально удрал, не собираясь выяснять, что значит выражение их личиков…

Хочу отдыхать. Целый день маялся с передвижным домом престарелых!

Быстро разогрев супу, я поспешно, как будто украл, залил это всё в себя, а затем перешел в состояние тумана, попутно пытаясь понять, каким образом вместе со мной трансформируется свежевыжратый суп, еще не успевший смешаться с кислотой в желудке. Вообще, такая трансформа вызывает множество вопросов, причем, не только она. Вот, к примеру, сверхсила, когда на мне ничего нет? Она есть, и я её контролирую, но… частично ведь! Да, я могу быть аккуратным, даже очень аккуратным, тренировался же, но всё равно возникают очень специфические вопросы. К примеру – секс. Веронику, в случае моего финиша, должно неслабо травмировать изнутри, так? Ну или слетать она должна, как бы тоже логично и по законам физики!? Но ничего подобного не происходит!

А когда сплю? Нет, поначалу я хоть носок, но надевал перед сном, но уже давно этим не страдаю, потому как разрушений ноль. Ворочайся-не ворочайся, но всё равно сверхсила… не сверхсилит. Та же слизь? Это псевдоматерия, причем в образе тумана, на минутку, тоже псевдоматерии, я её выделю уже не реально существующим организмом, а туманом! Тут уже ум за разум заходит, потому что функция одна, но у двух совершенно разных плоскостей существования. Или вот, сам туман? Да, я туман! Как я смог и продолжаю мочь прокачивать физическое воздействие на реальность?!

Про то, что я в данный момент клацаю по кнопочкам компьютера отростками из тумана, рассматривая текущие задачи нашего Янлинь проекта – в принципе можно было бы и промолчать. Только вот я еще и отдыхаю в это время! То есть сплю!

Лаааадно. Я мыслю? Следовательно, я существую. Базара нет. А кто я, что я, зачем я – это пускай товарищ Молоко репу морщит, ей за это платят. Экспериментировать над собой, взращивая силушку великую, дабы всё затащить и всех защитить – не испытываю ни малейшего желания. В основном из-за опаски, что вместо целевого результата произойдет какой-нибудь перекос, от чего я либо стану туманным человеком, либо кошмарить всех начну в радиусе сотни километров, либо… отставить. Самоубийства от утренней эрекции не существует!

Так, всё, работаем, не отвлекаемся!

А работы нету. Папка, в которой раньше были для меня мелкие задания из разряда «подай-принеси-протестируй-расскажи о своих ощущениях» была девственно пуста.

Впрочем, эту болезненную тему я осознавал недолго, так как в дверь подолбилась виновница пустоты, то есть сама Цао Янлинь собственной зареванной персоной. Обняв меня, как русский березу, юная китаянка допихала мое поддающееся тело до стула, залезла сверху на колени, а затем, крепко обняв за шею, возрыдала уже на полную мощь.

Сидел, гладил, понимающе сопел. Явно баба Цао, наслушавшись своей музыки, а может быть, даже и бухнув, врезала внучке правду-матку. Мол, сорян, милая моя, эксперимент провалился, поэтому возникло у меня искушение дать врагам народа твой головной мозг слегка дезинтегрировать, а я б тебя потом по новой бы воспитала. Не смотри, мол, дорогая, что я старая и кашляю! Училась бы ты быстро, мы бы за год-два справились бы, а там жила нормально, без всех этих вечных мужиков левых, девчонок, фаллоимитаторов и прочих спонсоров секса.

Это двадцатилетней-то девчушке?

– Сирые мы и убогие, – бормотал я, гладя рыдающую девушку по голове, – и горести гложут нас многие…

Всплыло что-то из памяти. Чем-то всё, происходящее с нами, с неосапиантами, сильно напоминает мне жизнь молодого человека в 2010+ году того мира. Когда ты, молодой, пышущий здоровьем, исполненный надежд, внезапно превращаешься в растерянного щенка, стоящего посреди вихря зарождающегося капитализма. Нет работы, нет карьеры, нет норм. Люди, поглощенные интернетом, общаются с теми, с кем удобно, а это значит, что соседские и родственные социальные цепи, связывавшие их ранее – ослабли. Нет больше возможности устроиться по знакомству, нет ни одного шанса понять, кого завтра мир осыпет золотом, а чья профессия и годы практики отправятся в трубу. У тебя есть силы, но ты понятия не имеешь куда и как их приложить. Почти никто тогда не знал, как жить эту жизнь…

Тут? Почти тоже самое для нас, неосапиантов. Сила в наших телах определяет вектор или, по крайней мере, здорово его меняет, то вот на нечто совершенно неопределенное. И сидящая у меня на коленях бессмертная девочка, которая взрастила себя как компетентнейшего программиста, плачет от горя, узнав, что любимая бабушка хотела у неё это отнять. Всё отнять. Совсем всё. Просто решив за неё.

Ради какого-то абстрактного, несуществующего, бл*дского счастья. Которого, сука, просто не существует!

Но все, почему-то, в него верят. Это как религия, только без воображаемого друга, просто некое самоутешение до самой могилы. Только вот, товарищи, этой девочке могила не грозит. Она будет вечно юной, вечно красивой, просто… вечной. Ей не нужно переначинать.

– Она ничего плохого не хотела, – бормотал я, поглаживая плачущую девушку, – Просто ошиблась. Сильно ошиблась. Не со зла.

– Оши… оши-блась? – кажется, Янлинь не поверила тому, что услышала.

– Конечно, ошиблась, – я сделал свой тон слегка удивленным, – Ты разве еще не поняла? Твоя бабушка – человек, Янлинь. Настоящий человек с настоящим человеческим воспитанием. Понимаешь? Че-ло-век. А мы – уже чуть-чуть другие. Она жила в постоянном страхе, что вы с ней ошиблись, выбирая тебе такой… стиль жизни. Может, ночами не спала, думала о том, как ты без неё будешь жить. И вот, надумала… херню.

– Так разве… не важно… остаться… людьми? – прерывающимся голосом выдавила из себя девушка.

– А кто нам мешает? – философски вопросил я, – Но для этого вовсе не обязательно лишаться личности. Что ты, что Вероника, вы не можете умереть от старости, ну так и живите себе своим умом. Да, вам не повезло, вы одни из первых, но посмотри на неё – живет и радуется. Да и ты, насколько я знаю, не плачешь ночами в подушку…

– Плачу…, – сердито заявили мне куда-то в обильно смоченную слезами подмышку, – Я хочу…

– Хоти, – великодушно разрешил я, – Все хотят. Если хотят сильно – то начинают добиваться. Или учатся обходиться. Или живут, пока не захотят чего-то нового. Проблем, которые бы решались взрывом мозга – почти не существует. К тому же, Янлинь – этот вариант всегда у тебя с собой, так сказать… эй! За что?!

Меня двинули в солнечное сплетение. Крепко. А затем, подпрыгнув так, чтобы заехать крепким задом по моей беззащитной паховой области, двинули еще раз! Затем, пока в глазах у меня танцевали звездочки, слезли с колен, попытались придушить объятиями, поцеловали в щеку и убежали, оставив в недоумении.

Женщины…

Как всегда, ничего особо-то и не поняв, я принялся уныло листать свои учебники, размышляя, что буду делать на ужин. Правда, спустя час с небольшим оживший интерком, наперебой говоря двумя пьяными китайскими голосами, принялся невнятно объяснять мне некоторые вещи, что упорно ускользали от сознания.

Наверное потому, что китайского я не знал. Но всё равно был рад, что мир в семействе Цао вернулся на своё прежнее место. А может даже и стал лучше.

Глава 4. Эскалация

– Стой, сука!

– Х*й тебе!

– Стой, я сказал!

– Пошёл на х*й!

– Я ж догоню…, – пригрозил я, понимая, как тупо звучат мои слова для человека, медленно продавливающегося сквозь стену.

– Догонялка… хых… не выросла! – сообщили мне из другого конца квартиры, – Отвалите!

Я редко скучаю по прошлой жизни. Наверное потому, что не прикипел душой к смартфонам, не проникся всей этой электронной жизнью, но зато помнил еще натуральную еду, жесткую деревенскую куриную ногу, кислые яблоки и хлеб, вкусный хлеб, который становился черствым за полдня. Но было еще кое-что.

Никогда в первой жизни так часто не чувствовал себя полным дебилом!!

– Ну, сука, погоди…, – прошипел я, выдёргивая ногу из упругого вязкого нечто, когда-то бывшего самой обычной советской стеной с подранными прокуренными обоями. Через минуту оно снова ими станет, да, но пока сквозь стену можно пройти. Медленно и с натугой.

Именно так от меня и удирает этот козёл Ларимонов! И именно так он грабанул винно-водочный!!

Конечно, посторонний наблюдатель, посмотрев бы на эту «погоню» сквозь стены жилого дома, покрутил бы пальцем у виска, спросив: «Витя, ты шо, больной? На кой черт ты его сквозь стены преследуешь, когда мог бы превратиться в туман, выбить окно, а затем, опять-таки выбив окно в соседней квартире, взять медленно отлипающего от стены ханыгу тепленьким и беззащитным?»

А вот нельзя! Этот хитрый жук только убегал, причем аккуратно и шумно извиняясь на ходу перед ошалевшими хозяевами квартир, матерясь только на мои вопли, призывающие его сдаться. Начни я наносить моральный и материальный ущерб гражданам – потом бы по голове не погладили.

– Тысяча извинений, гражданка!

– Памагите! Милицияяяяяяя!

– Милиция там, сзади! Он вас слышит!

– Милицияяяяяяяя?! (в три раза громче)

– Молчи, женщина! – ору уже я на огромную, толстую, заспанную бабищу, явно входящую в раж по причине исчезающей в стене жопы алкаша.

Правда, попадаю в ловушку. Пока мое красивое молодое тело с трудом вдавливает себя в стену, на которой отвратительный облезлый и вонючий ковер, гражданка, тряся огромной грудью и животом, а также жировыми складками на пухлых руках, орёт благим матом за свою поруганную добродетель, выставляет претензии и даже пробует меня больно ущипнуть. У нее даже получается, когда я пропихиваю внутрь все ругающиеся и лягающиеся части своего тела.

А вот в следующей квартире уже не везет самому лиходею – он попадает в точно такую же ситуацию как я раньше, от чего его нервно и бодро пинают двое молодых парней, ругая последними словами.

– Начальник, ну скажи ты им!! – жалуется мне (!!!) хам, получающий заслуженные трындюля.

Мстительно молчу, пролезая вперед. Проходить сквозь стену похоже на протискивание сквозь плотный торт, единственное, что помогает – она сама тебя потихоньку втягивает со стороны, где ты воткнулся, выталкивая на другую.

И опять повезло! Парни оказались не робкого десятка и, набутылив вторженца, еще и стали хватать его за жопу и прочие торчащие части тела, купив этим мне время! Я его догнал!

– Ну, мужики, спасибо! – кидаюсь я на торчащую из стены мужскую жопу, втискивая руки на талию стенопроходца и обнимая его похабно, но крепко.

– А ты еще кто?! – возмущается один из парней.

– Милиция! – честно отвечаю я, делая им круглые глаза. Видимо, парни думали, что алкаш брешет.

– …а что со стеной? – задумчиво бормочет второй, втыкая кулак в измененную материю под вопль соседа «Леша, твою мать!».

Кулак, конечно, застревает под моё унылое «*ляяяя…». И начинает втягиваться.

– Спокойствие! – ору я, погружаясь вслед за алкашовой жопой в камень, – Только спокойствие!

Вываливаюсь вместе с Ларимоновым, на вопли которого уже подлетели остальные члены моего отряда. Искушение ударить человека в ухо настолько велико, что я еле сдержался. И, как оказалось, зря. Кожа гадкого алкоголика, извивающегося у меня в твердой руке, неожиданно вспыхнула слепяще-белой вспышкой, от чего мы все с руганью схватились за глаза. А когда проморгались – он уже жалобно что-то ныл, сидя в полупрозрачной сфере изоляции Цао Сюин.

Заодно и тот любопытный парнище сверху-таки выпал с высоты первого этажа на газон.

– Козззёл, – выругался потирающий щипки от толстой бабы я, – Ты теперь встрял по полной, Ларимонов! Атакующая способность по сотрудникам милиции при исполнении – это тебе не чекушку тиснуть, дурак ты пьяный…

– Э… эээ!!! – всполошился бултыхающийся в пузыре неопрятный мужик, – Я… не хотел! Оно само! Оно само, начальник! Да!

– Добро пожаловать в реальный мир! – ухмыльнулся я под маской, – Болтать ты сейчас можешь что угодно, а вот на допросе в участке весна покажет кто где срал! Там всё узнают…

Разумеется, он тут же взвыл, прося понять и простить, ибо не со зла он это всё, а от паники и страха. На это уже возбудилась Даниленко, начав что-то там говорить Олейко и Шахбазяну, но удариться в очередную бесплодную дискуссию мы не успели. Меня грубо и сильно толкнули в плечо сзади. Тот, давешний парень. До меня донесся запах перегара.

– Ты чо?! – уже и вслух быканул он, увеличиваясь в размерах и серея кожей, – Мужика нашего, родного? Простого? За такую мелочь? Сажать?!

– Опачки! – сделал я большие глаза, – А ты у нас тоже без регистрац…

– На, сука! – мне выдали просто офигительный удар, заставивший небо и землю поменяться перед глазами пару раз. Разум, тут же отдав команду на переход в туманное состояние, холодно зафиксировал, что для человека такой удар стал бы смертельным.

То есть, я, взлетев от удара в воздух и перекувыркнувшись, буквально в секунду взорвался туманом, вырвавшись из одежды, а затем, почти сразу, начал собираться в голого человека на земле. Процесс резкий и неприятный, он занял у меня секунды три. Все это время парень продолжал расти, а его кожа, ранее просто посеревшая, стала покрываться сетью каких-то царапин, начиная напоминать камень. Мои соотрядники не сплоховали, если не считать драпанувшего в сторону Олейко, правда, укатывающего с собой вороватого алкаша, но увы…

– Убью! – орёт полудурок, топая к старикам и милиционерам. А в нем уже метра два с половиной и веса, если не ошибаюсь, под тонну. Зеленовато-серый такой камень, даже красиво. Слегка.

Синий луч-лазер, замедляющий противника, уже бил в каменного преступника, но Шахбазяну требовалось довольно много времени, чтобы «напитать» тело преступника тормознутостью. Цао Сюин, естественно, тут же бросившая сферу в новую цель, не успела – габариты парня превысили возможности объёма её способности, от чего та просто лопнула. Сама же Даниленко… она очень хорошо владела своим невеликим телекинезом, просто мастерски, но он был слишком невелик.

…зато был я. А знаете, дорогая моя несуществующая публика, чего хорошего во мне? Не только ум, красота, совесть и много скромности, но также знания из другого мира. А знаете, что в данный момент злому мне шепчут эти самые знания? Очень важную, но довольно простую вещь, необходимую для оперативного обезвреживания поехавшего от собственной силы парня. Звучит она приблизительно так: «от лоу-кика еще никто не помирал».

Нет, ну а что? Я-то собираюсь его ударить со всей силы…

И ударил. Коварно, сбоку, так, чтобы никого не задеть ударной волной. А еще – от души.

Правую ногу полудурка просто разнесло в каменную пыль, а левую раскололо на осколки, брызнувшие в торец дома, из которого мы совсем недавно выпали. Правда, я это наблюдал, уже находясь в состоянии тумана, так как избыток силы в ударе, превратившим простого полудурка в безногого, был излишен. Сильно прямо. Проще говоря, меня закрутило в воздухе второй раз за пять секунд (!), от чего я и успел почти сразу переобуться в туманчик.

Мою защиту окружающие оценили не сразу – хлопок от удара по окаменевшему хлопцу был настолько громок, что людей слегка оглушило. Впрочем, зато не посекло осколками, с облегчением констатировал вновь собравшийся и подбежавший я.

Ну и потом началось. Безногий орёт, хотя очевидно, что не чувствует боли, ему просто жалко конечности. Раиса Архиповна тоже орёт, потому что ей жалко придурка, чуть не устроившего ей досрочный выход с пенсии. Ваган Варагович, мужик нормальный и адекватный, но чересчур уж сердешный, не орёт, но так укоряюще смотрит своими черными глазами прямо в душу, что хочется зарядить ему в тыкву. Одна Цао Сюин стоит, молчит, косится на меня. Ну хоть эту славную бабушку понять легко – она просто ждёт, не пойду ли я добивать. Тогда остановит.

А затем еще и та жирная зараза щипавшаяся выползла, да и парень-сосед на крики друга прибежал, тут же кинувшись на меня с кулаками, из которых лезли острые черные коряги вроде помеси корня дерева и рыбьей кости… Он потом что-то слезно кричал безногому, а тот, пребывая в затормаживающем луче нашего участкового, ничего не понимал и не мог ответить. Пищала Даниленко, ей поддакивал Олейко…

Вот такие вот дела.

Так душно, что хочется курить.

– Так, – наконец, подошёл я к разоряющейся бабке, – Заткнулись все. Ты – в первую очередь. И тебе…

– Да что ты за изверг такой!! – рявкнула бабуся, – Ты парню молодому ноги…

– МЫ НА ВОЙНЕ!!! – заорал я во весь голос так, что зазвенели стекла в окнах неподалеку, – А ТЫ, ДУРА СТАРАЯ, ЕЩЕ У СЕБЯ НА КУХНЕ, ЧАЙ ПЬЕШЬ!

Эмоции, голожопость и связанное с ней усиление, всё это дало такой эффект, что меня услышало пол микрорайона.

– Если хоть одна сука…, – я заткнулся, вздохнув несколько раз, а затем продолжил спокойнее, – Хоть еще. РАЗ! Поставит. Под. Сомнения. Мои. Решения. В. Ходе. Боевых. Действий. Из-за! Которых! Может! Пострадать! Гражданское, суки вы тупые! Население! …я вам не завидую. Если ты, старая бл*дь, думаешь, что я буду рисковать жизнью, чтобы сохранить здоровье очередному преступнику, который меня чуть не убил, то лучше иди домой и ПЕЙ СВОЙ Е*АНЫЙ ЧАЙ!

Тишина прямо хорошая возникла, полная такая. Я уже не задумывался о той нелепой тупости, которая овладевает людьми, не склонными активно использовать свой мозг. Они как бараны, живут в уверенности, что доктор их обязательно полечит, пожарный обязательно потушит их дом, милиционер обязательно защитит. Да, здесь, в этом Союзе, такая уверенность может иметь хоть какое-то обоснование, но, если ты, дурак, уже шагаешь по городу брать людей за жопу, если у тебя уже приказы, как действовать и в какой очередности, когда у тебя есть серое вещество работает – почему ты им не пользуешься?!

– Да на тебе царапины нет, урод…, – прохрипел остающийся каменным парень, – А ты мне…

– Я вешу более ста тридцати килограммов, кретин! И крепкий! – рыкнул я на него, – Ты бы убил любого человека на месте!

– Всё, хватит всем, – тихо сказал, подходя, участковый, – Сюда едут, я уже вызвал. Витя, успокойся. Я тебя услышал, сейчас донесу до… этих. А то, действительно…

– Вы сейчас все живы…, – выдохнул я, – только потому, что я знаю, как действовать. На тебя, Ваган Варагович, мне не ровно, но ты на службе. Мы оба знаем, что это такое. А вот если бы Цао Сюин убили… на этих-то двух баранов мне вообще насрать, но и из-за них нас бы с тобой сожрали. Просто объясни им доходчиво, что шутки кончились. Те, кто не пошёл докладываться по призыву – будут сопротивляться. И будут убивать. Скоро.

Прямо как в воду глядел.

Простой советский гражданин, даже живущий в Стакомске, даже прошедший обучение и начитавшийся инструкций, он всё равно остается простым. Оставался, пока не запихал в себе зад волшебную палку ради сверхъестественных возможностей. И, конечно же, он в тот момент не думал, что вместе с возможностями придут и ограничения, новый статус, регуляции.

Придёт новая жизнь.

Придём мы.

Ну а «кровавую гэбню», «мусоров» и прочих страшных людей в народе традиционно не любили.

На следующий день мы уже разъезжали, как и все остальные бригады, в автобусе с камерами и четверкой крепких простых хлопцев в армейской форме. К концу дня хлопцы уже были слегка битые, один баюкал ожог на щеке, другому сломали руку, а мы научились надевать КАПНИМ-ы угнетающего типа на все виды сопротивляющихся людей. Еще день – и лейтенант Шахбазян открывает огонь по конечностям, причем, целясь в школьника, разбирающего своей способностью автобус и орущего, что он теперь всем покажет.

Потом ранили Олейко. Тривиально затыкала вилкой в спину истеричная баба, «защищающая» своего двадцатилетнего сыночка, научившегося создавать сложные пространственные иллюзии. Сам он не оказал никакого сопротивления, когда мы вытаскивали мало что соображающее и изголодавшееся тело из комнаты, полной знатных галлюцинаций, а вот мамаше в голову вступило. Шедший последним комендант и огреб, а парня пришлось паковать в шар китаянки, потому что на арестованную мать он среагировал жутким выбросом своих глюков.

Вечером этого дня я пришёл в номер Паши Салиновского, хлопнул его по плечу и сказал, что Родина в опасности. Стакомску нужен настоящий герой.

Стакомску нужен Паша.

И вот тогда всё изменилось. Мы теперь не шли на войну, а шли забирать своё – дурных безответственных неосапиантов. И забирали их с размахом, шиком, блеском, забирали бескровно! Пашины золотые лучи парализовали всех! Простых, мохнатых, газообразных (это он в меня попал), каменеющих, покрывающихся металлом, пытающихся нырнуть в землю, умоляющих, плачущих и зовущих маму.

Мам он тоже парализовал. Нахер! И пап. И бабушек, дедушек, сердобольных соседей и всю прочую охающую толпу, на глазах которой еще ни разу не сгорал с чадом и дымом человек, которому не повезло оказаться на пути плазменного сгустка, выданного тринадцатилетней ссыкушкой.

Это было оправдано, чертовски оправдано, потому что весь советский Стакомск медленно, но верно погружался в хаос. Переполненные больницы, тюрьмы, даже поспешно переоборудованные здания, недостаток персонала, КАПНИМОВ, специалистов, умеющих работать с людьми, все это усугубляло и так плачевную ситуацию в городе. Нет, еще не слышались взрывы, еще не горели здания, но очереди на вокзалах уже были километровыми ежедневно. Мы работали, сцепив зубы и отгоняя от себя мысли о том, что самые сообразительные и опасные из «бунтарей» наверняка первым же делом сменили место жительства.

В город собирались ввести военное положение.

Паша, несмотря на всю мощь своей способности патогена, не мог бы работать с полной самоотдачей, если бы не Раиса Архиповна. Точнее, если бы не я, видящий в людях нужное, а не самое яркое. Для меня было очевидно, что Даниленко – это не только легендарная личность и владелец телекинетической способности, но и куда более мощный эффектор реальности. Бабушка. А всем известно, что при достаточном финансовом и силовом обеспечении бабушки вполне могут кого-нибудь закормить насмерть. Нашего блондина как раз надо было закармливать на убой, чтобы компенсировать его постоянное нахождение в состоянии активации.

В итоге мы колесили по городу как какие-то охотники на привидений. Прибыть, выпустить вперед меня, как «танка», следом Цао Сюин, прикрывающая Салиновского, последним идёт Шахбазян, держащий максимальную дистанцию. Если объект рыпается, если рядом видны разрушения или хотя бы фингал на чьей-то роже, то неоген тут же оказывается лежащим на земле с покрытыми слизью ногами. Дальше в него летит пашин луч любви. Всё, пакуем, хлопцы, дело сделано.

Разумеется, моя героическая блондинка-начальница быстро выяснила, что я подписал на оперативную работу гражданского, да еще и находящегося под ворохом правонарушений. Она позвонила мне и попыталась сожрать прямо по интеркому, но затем, дав себе труд прочитать статистику наших последних дней, зашла с другой стороны, решив отжать такого полезного блондина себе. На последнее тот, лежащий пластом на полу в моей комнате (я принес, так как Паша почему-то очень просил пустить поспать рядом с дохлым немцем), ответил категорическим матом.

В результате на нас махнули рукой. Не просто так, конечно, каждое задержание фиксировалось дотошно, так что рейтинг социальной адаптации на часах у Салиновского рос как на дрожжах, угрожая в очень скором времени побить рекорды по всему городу во все времена…

– Умираююю…, – с заунывным воем в помещение вползло нечто, бывшее ранее вечно бодрой и заводной Вероникой Кладышевой.

– Супу будешь? – поднял куда более актуальный вопрос (в случае с бессмертной) я.

– Нет! Буду! Не знаю! – четко отрапортовало шатающееся тело, а затем потребовало, – Обними меня и отнеси в ванну. А там включи горячую воду и забудь до завтра.

– А суп туда же лить? – наклонив голову, я обозрел явно вздрюченную вне всякой меры девушку.

– Ты задаешь вопросы, о которых потом придётся пожалеть! – провыла моя подруга, протягивая руки вперед, – Неси меня! Неси меня в свою стр… ванну!

Делать нечего, пришлось ухаживать. Включив горячую воду, я раздел обмякшую тряпочкой девушку, а затем аккуратно положил блаженно застонавшее тело в ванну. И ушел, конечно. Суп сам себя не приготовит. Тоже, кстати, загадка – вон «чистые» или тот же Данко, они же едят? Едят. И пьют. И срут, чего уж там. Но могут этим вообще не заниматься! Нет, срать, конечно, должны, когда есть чем, но, когда нечем, вполне могут… ну вы поняли, да?

Вот зачем две такие системы? Как они взаимосвязаны? Зачем им чувствовать голод, когда пища буквально не нужна телу?

– Ты сегодня невыносим! – заявила мне водоплавающая брюнетка, которую я потчевал, не отходя от кассы.

– Зато я кормлю тебя в ванной. Супом, – резонно аргументировал я, аккуратно целясь ложкой и держа глубокую тарелку на весу.

– Таки да, – задумчиво кивнула облокотившаяся на борт девушка, а потом добавила, – Самое романтичное, что для меня делали. Когда-либо.

– Пирожки были бы удобнее.

– Изотов, заткнись и романтично корми меня супом!

Теперь я знаю, как выглядит идеальная женщина – ей под сорок, но выглядит в два раза моложе. Вру, конечно, но конкретика имеет свое очарование. Молодые девочки очень часто сами не знают, чего хотят, но предпочитают, чтобы ради их блага напрягались другие. В принципе логично, так как другие рассчитывают воткнуть в них член (или уже втыкают и не желают лишаться этой привилегии), но молодость проходит, оставляя горькое послевкусие навсегда изменившейся жизни и утраченной востребованности. А вот такой вариант – всем советую. Вечно юная подруга, у которой никогда не болит голова. Да вообще ничего не болит.

Опять-таки вру. Это сейчас хорошо, когда мне почти девятнадцать без двух дней. А будет тридцать с плюсом – взвою.

Слегка отмякшая Вероника разговорилась, где она так умудрилась устать. Оказалось, что сверху поступило высочайшее указание привлечь Окалину Юлию Игоревну к акциям умиротворения населения Стакомска. Несмотря на её возможно нестабильное психическое состояние. В идеале бы живые обращения, но сойдут также и видеозаписи, которые, как уверены в Кремле, легко соорудить. Поэтому нашему мастеру-психиатру пришлось об колено ломать выработанную стратегию очень медленной и размеренной терапии, через которую они проходили с Палатенцом, и начать ударными темпами прокачивать Юльке адекватный «старый» вид.

В общем, не самое легкое занятие: уговорить призрака, у которого есть свои желания и цели, поступиться этими приоритетами, выбрать другие, исполнить нужное, а затем вернуться к терапии, призванной ограничить в этих самых желаниях.

– Ну и что в итоге? – поинтересовался я, откладывая пустую тарелку.

– Она обещала стараться… если пустим жить обратно сюда, – пожала плечиками девушка.

– Хм, а еще Салиновский просится. Хотя бы временно. Интересно, с чего? – озадачился я.

– Э…, – поперхнулась девушка, – Ну ты, вообще-то, и виноват. Он, считай, со своими фейками зажигает, но это ладно, это мелочи, гы-гы. А вот то, что он мимо комнаты Янлинь прокрасться не может без последствий – это, Витя, твоя вина. Ну и, немножко, моя. Ну и самой китаянки.

– Не понял? – не понял я.

– Дурак, – улыбнулась брюнетка, – Она же видит, чем мы тут занимаемся. И как. А пар ей выпустить сейчас только через блондина и можно! Никого другого нет!

– И почему в советском обществе, столь далеком от похоти и развратных мыслей, я живу, буквально погрязнув во всем этом половом беспределе? – риторически спросил я потолок.

– Не знаю, больной ты, видимо, – фыркнула миниатюрная девушка, – А теперь вытирай меня и пойдем заниматься вот этим самым далеким и несуществующим!

– Нет уж, – решительно отрекся я, удаляясь под полные праведного возмущения звуки, – Сначала суп!

Ну а че?

Глава 5. Презумпция виновности

Представьте себе, вы случайно обнаружили источник сверхспособностей, буквально валяющийся под ногами. Какими они будут – неизвестно, но будут совершенно, определенно точно. И, что куда интереснее, вам ничего не будет за использование этого кусочка дерева на себе! А как же иначе? Вы его не заказали, не купили, не… тысячу раз «не». Он просто упал с неба.

Да, есть шанс обрасти шерстью, начать дышать аммиаком, стать гидрофобным или превратиться в нечто непотребное, но не такой уж и большой. Обычный житель нашего необъятного Союза еще бы подумал, но стакомчанин, ежедневно видящий применяющих способности неосапиантов? Нет.

Итак, он подбирает кусочек дерева, а затем смотрит, как тот погружается в его плоть. В наиболее распространенном случае, конечно же, потому что решение импульсивное. Другие, в которых люди бегают, сгребая артефакты в пакеты, а затем уносят, чтобы раздать, продать, предложить… я их не хочу рассматривать, потому что в результате все равно в конце будут блестящие глаза, дрожащие руки и бывшее дерево, растворяющееся в человеческом теле. Он, она, они, идущие после школы… подбирают и используют.

Не суть. Что потом? Всё-таки между обычным советским гражданином и неосапиантом есть разница и, если вторые её прекрасно видят, в чем-то даже завидуя простым смертным, то вот для первых она неочевидна. В основном, потому что ну… кто будет вникать в нюансы жизни другого человека? Куда он ходит отмечаться, какие обязанности имеет, чем ограничен? Нет, этого нет. Все просто хотят делать руками пых-пых, и чтобы окружающие завидовали.

А еще, конечно же, крепкое здоровье, идеальный иммунитет от болезней, слегка улучшенную внешность…

Дерррьмо…

После двухнедельной лежки, когда ты вялый и сонный ползаешь осенней мухой от туалета до холодильника и назад на кровать, наступает короткая и яркая жизнь мотылька. Ты приобретаешь силы. Понимаешь, как они работают. Можешь их применять. Не зря мучился! Не зря рисковал!

Ты теперь другой!

Но знать окружающим об этом вовсе не обязательно. Все эти законы, положения, ограничения… зачем они тебе? Здоровье поправил? Отлично! А остальное никого не касается.

Затем ты узнаешь, что Миронова, твоего личного кума, взяли прямо на хате, где он мирно спал. Воткнули мордой в пол, закрутили руки, заковали как преступника, швырнули в автозак и увезли черт знает куда. А Балашину, вспыльчивую, но в принципе добрую бабу с твоей работы, пристрелили. Нахер. Тоже на дом приехали. Соседи видели, соседи слышали, соседи рассказали.

Ты понимаешь, что придут и за тобой.

Что ты делаешь? Ищешь таких же, как и ты, успевших, везучих. Обсуждаешь с ними слухи и сплетни, не веришь властям, вещающим из каждого динамика. Вы готовитесь защищаться от произвола тех, кто хватает людей по их собственным домам. На самом деле произвола нет, потому что вы с товарищами уже не люди, но с этим вы не согласны. Совсем не согласны. Вы скрываетесь, вы тренируете свои силы, вы пьете. Кто-то для храбрости, кто-то для спокойствия.

Потом вас находят. Начинается бой. И луч, прекрасный зеленый луч, которым ты можешь разрезать бетонный блок для фундамента, он проходит с твоей дрожащей похмельной руки мимо высокой седой китайской стервы, уходя куда-то в сторону, влево и вверх, сквозь стены и этажи. А через три минуты все вокруг узнают, что твой луч прошёл еще и через колыбель…

– ТВАРЬ!! – рычу я, запертый в сфере бабы Цао, – Сраная тварь! Убью!!

У моего отношения к алкашам долгие, черные и горькие корни. Ни раз и не два видел, как такое полуживотное медленно деградирует, отравляя жизнь окружающим. Он не считает себя опасным или даже вредным членом общества, отнюдь. «Я же работаю, почему я не могу себе позволить…?». Можешь, все могут. Но регулярно? Ежедневно? Начиная вращать всю свою жизнь вокруг вечерней бутылки?

У алкоголиков и дураков есть одна очень неприятная особенность – они не осознают глубин собственного падения, даже когда валяются в кутузке обосранными и с сотрясением мозга.

А потом он, дойдя до дна, оставляет включенным газ. Сбивает своим падающим пьяным телом коляску. Ворует нечто важное на заводе, где его терпят по старой памяти на почти ненужной должности. Крадет у бедного соседа-подростка смартфон, чтобы продать его в скупке за копейки. Бьют домашних. Обманывают. Попрошайничают. Или же – как сейчас…

Поэтому баба Цао меня и заперла в своей сфере. Чтобы я не оторвал валяющейся на полу полупьяной мрази, что-то причитающей себе под нос, чего-нибудь. Рук, например, вместе с ногами. У меня слизь замечательно останавливает кровь.

Только прости, баба Цао, но твоих усилий будет маловато. Я в слишком большом, буквально поглощающем меня бешенстве. Не могу ничего не сделать. Эта мразь убила ребенка.

– СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА!!! – реву я на всю эту вскрытую подвальную «малину», обращаясь к ублюдку, – В ГЛАЗА СМОТРИ!

Он смотрит. Тяжело сглатывает. А потом падает навзничь, насколько это позволяют границы его «мыльного шарика» авторства Цао Сюин. Затем алкаша-убийцу начинают колотить судороги. Спасти его успевают, даже несмотря на кровотечение из наполовину откушенного языка, но вот вернуть в сознание из мира кошмаров?

…нет.

– Ты убил задержанного, Изотов! – рычит на меня товарищ майор, с хрустом разламывая сжимаемую в руке ручку.

– Да любой бы убил! – не думая, отвечаю я. В глазах еще стоит это отупелая опухшая и небритая харя, мямлящаяся себе под нос что-то вроде «я не хотел».

– Идиот! Баран тупоголовый! Казался ведь, б*ять, таким умным!

– Покажите мне того, кто бы его не шлепнул, я сука с той тварью на одном поле срать не сяду!

– Заткнись! Мне тебя под трибунал отдать нужно за такое, понимаешь?!

– Так отдавайте! – делая три шага вперед, опираясь руками на стол у начальницы, сверля её взглядом сквозь маску, – Задолбало! Постоянно кидают на баррикады, а потом орут – не так свистишь, не так летаешь! Дерьмо прёт из всех щелей…

– Утихни, Витя, – рычит Окалина, – Мои уже десятка три на тот свет отправили идиотов. Но они, придурок, не убивали дистанционно взглядом на глазах у полутора десятков задержанных! И медпомощь вслух при этих задержанных диагнозы не ставила! А ты при гражданских так обосрался!

– Повторюсь, товарищ майор, – тяжело дышу я, – Любой бы нормальный человек обосрался бы! Любой бы эту тварину спитую кончил! Не смог бы сейчас, я бы его потом нашёл!

– Х*евое оправдание!

– А я и не оправдываюсь!

Тяжело дышим, глядя друг на друга.

– А ведь отдам, лейтенант, – неожиданно тяжело вздыхает майор, – Отдам…

– Хрен с ним, – машу рукой, – Всё равно сидеть не буду, меня куда-нибудь в лабораторию заберут. Там я всех поубиваю мучительно и сбегу, вас за мной на охоту и отправят. Вот и свидимся.

– Дебил.

– Я за него.

Опять молчим. Не будет никакого трибунала, мы оба по уши в болоте, называемом Стакомск. Да, мой поступок – большая-большая проблема, но только за счет свидетелей.

– Короче, дятел ты сизокрылый, – выдыхает Нелла Аркадьевна, – Раз ты тут свои полированные яйца так выкатываешь, то значит – ох*ел и доигрался… сержант.

– Ну…, – развожу я руками.

– «Когтей», – припечатывает меня Окалина, – Ибо зае*ал ты меня хуже горькой редьки, мудак ты наш причудливый. Раз тебя постоянно на мокруху тянет, будешь под присмотром и приказом у Колдуна… или еще кого. А алконавта я оформлю тебе задним числом на ликвидацию, понял?

– Понял, – киваю дураком я, – А Цао…

– За бабку не переживай, – дергает щекой огромная блондинка, – Я приставлю к ним Егора, у него есть защитная способность. Он блондина и её убережет. Ты там, по сути, нахер не всрался с самого начала, но втыкать тебя, психа, к левым людям я не хотела…

– Если б не я, то их бы кончили…, – бурчу я.

– Много о себе думаешь. Я бы выделила профессионала. Но решила довериться тебе. Всё, закрыли тему. На сегодня свободен.

– Так точно, товарищ майор! – отдаю честь как умею, заставляя богатыршу поморщиться как от зубной боли.

– Сходил бы лучше к своей беременной бабе, – бросает она мне в спину, – Девка, наверное, испереживалась вся. Бросил её как тряпку ненужную…

Умная, коварная, хитрая начальница. На вид-то огромный блондинистый дуб, способный одной рукой размозжить человека о пожарную машину, но вот в голове у нее шарики еще как вертятся, тормозя только когда заходит речь о ненаглядной доченьке.

– Сейчас и поеду, – киваю я, не оборачиваясь к блондинке.

Вот такой вот у нас союз и заговор. Вроде прочный, вроде доверие почти абсолютное, но это вовсе не мешает товарищу майору то и дело готовить крючки, которыми меня «если что» можно будет зацепить. Натраханный в групповухе ребенок Сидоровой – один из самых сильных, поэтому я пожертвую частью случайного выходного, чтобы ни дай Партия у Окалины не возникло сомнения, что этот крючок уже не работает.

Она на всякий – и я на всякий…

Надо будет сегодня устроить моей Веронике большой и страстный секс-сюрприз. Более чем заслужила.

Сидорова, оставаясь верной своим сидоровским корням, на мой стук в дверь сначала пищала робко и боязливо, а потом, посмотрев в глазок, неожиданно превратилась в разъяренную фурию, громко гавкающую матом. Рассудив, что только очень здоровый и бодрый человек может так орать, я развернулся задом к нераскрытой двери и ушел, не особо вслушиваясь, что она там хочет мне сказать.

– Я не договорила! – истошный девичий вопль из окна девятого этажа огласил окрестности.

– Да мне пох*ю! – жизнерадостно заорал я в ответ на той же волне, – Будь здорова, Сидорова!

В ответ почему-то промолчали. Видимо, думали, что «пох*ю» быть не должно. А зря. Я еще в прошлый раз, когда похищал эту актрису погорелого театра, внимательно осмотрел берлогу бывшей любовницы. На хате у Юльки был бардак, причем бардак небрежный и жилой. Посуда в раковине, засохшая колбаса в холодильнике, развешанные в ванной трусы… такой устраивают те, кто не ждет гостей ни сегодня, ни завтра, ни через неделю. А был бы у неё мой ребенок, то к ней бы ежедневно шастали разные убийцы в белых халатах. Хех, а вы что, думали, что я Кладышевой всей душой доверился в обмен на её готовку и прелести?

Ага, сейчас.

Нет, уважаемая моя публика, Витя Изотов уже не доверяет никому и ничему. Даже красивым голым женщинам с чебуреками.

Интерлюдия

– Тихо, мать вашу! – гаркнул Тимур на разгалдевшихся в соседней комнате мужиков, игравших в домино, – Тихо! Тут сверху передача!

Никакого соображения у придурков! Лучше бы за бабами присмотрели, те снова продукты делят так, что аж клочки по закоулочкам летят!

И как так вышло, что здесь бабы с детьми? Черт его знает. Все пошло не так. Вообще всё.

Изначально Тимур, более известный среди бывших сослуживцев как Коробок, просто приехал в Стакомск продать батин самогон, да закупить сахар. Неплохая подработка, если сам мастер аппарата употребляет очень в меру, да и соседям не хвалится. В деревне, конечно, такое не утаишь, но мало ли кто для себя варит? Чай не в глуши живут, чтобы спивались все как один. Так вот и придумали Тимур с батей себе подспорье, снабжая пару наливаек.

А здесь, уже в городе и распродавшись, встретил Коробок своих давних корешей, Круга и Гроба. В старом баре сидели, чертяки, там, где они собирались, когда еще служили!

Ну и, конечно, загудели все трое, делясь жизненными историями. Так и выяснилось, что Круг батрачил на фабрике тканых изделий в самом Стакомске, Коробок тянул лямку механизатора и приторговывал самогоном, а вот Гроб… Гроба «ушли» со спецприёмки у Дремучего, где тот пахал кладовщиком на конфискате. Причем, уволили мужика честно и чисто – поступила разнарядка принять на его место неогена, мол, общемировое положение тяжелое, должность ответственная.

Хотя, по тому, как злился Гроб, Тимур уверенно мог сказать, что руки у того были нечисты. Такую черную обиду таят лишь те, кого лишили куда большего, чем зарплаты. Это подозрение вскоре подтвердилось: узнав, что приятели не слишком обременены трудовым графиком, Гроб, таская всё больше и больше пива, принялся подбивать их на одно мутное дельце, а именно – поработать падальщиками у Дремучего.

Дело находника всегда большой риск. Если тебя берут, то это срок, если берут с вынесенным деревом – это крупный срок. Поэтому находники, чувствуя, что за ними уже идут, приноровились сбрасывать добытое, делать тайники. Ласты не завернут, так вернуться можно, а если завернут, то на год-два, не больше. Падальщики с этих тайников и кормятся. Сдают добытое, конечно, за половину от цены находника, но за это скупщики их имен не раскрывают и под прицелом обреза.

Вот Гроб и божился, что знает ухоронки к юго-западу вообще все. Мол, одному ходить дело-то гиблое, любой встречный находник мочкануть может в чистом поле, а вот при виде троих – нет, не решится. Уйдет. Не носят они с собой артиллерию, чтобы с тремя-то связываться.

Тимур с гнилой темы решил съехал сразу, но обижать старого друга, не одну миску солдатской каши с ним сожравшего, не хотел. Да и любопытно было послушать, что там Гроб про эту муть знает. Круг тоже помалкивал, но Тимур видел, что этот товарищ скорее на одной волне с ним, чем с бывшим кладовщиком. Дерево Дремучего – это, конечно, вкусно, это не самогоном торговать, только вот за первач в тебя с вертолетов не стреляют… А что Гроб умалчивает о том, что армии насрать, находник там или падальщик – так это не в пользу дела говорит.

Но, настроение было создано, пиво лилось рекой, вобла вся, как одна была с икрой, так что сидели просто зашибись.

А потом с неба начали сыпаться артефакты. Прямо у кафе, где они трепались! Просто! С неба! Куча!

Тимур и сам не понял, как спустя час оказался в другом районе, в каком-то сыром полуподвале с рюкзаком, полностью набитым «деревом» на сотни тысяч рублей. А рядом с такими же квадратными глазами, потеками пота на побагровевших рожах, с трясущимися руками и губами стояли его друзья. В голове был бардак, а что-то решать им надо было очень срочно…

…потому что каждый уже воткнул себе в живот по драгоценному радужному бруску. Да, можно было бы и другой, чай всё было свежим, а «радуга» не портится, да и стоила она, по лихорадочному бреду Гроба, не знай сколько, но… кто бы поступил иначе?

А вот потом всё пошло не так. Арендовав половину здоровенной квартиры у знакомой круговой бабки и затарившись жратвой, товарищи вызвонили Виталика, сына Круга, тот подогнал еще пару смышленых парней, и вот, Коробок сотоварищи открывает подпольную продажу «дерева». Денежный народ, прочухавший, что как раз сейчас можно стать адаптантом практически безнаказанно, потащил им деньги рекой. План был четкий как часы – отлежаться, отожраться, приобрести силы, а попутно еще и деньги. Ну кого заметут, если по всему городу насыпало?

Продолжить чтение