Интересные и уникальные истории из глубин моей памяти. Воспоминания

© Евгений Сергеевич Каменев, 2024

ISBN 978-5-0060-6511-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящение.

Люсе посвящается.

Аннотация

В книге Е. С. Каменева страницы семейной истории перемежаются рассказами о событиях из истории нашей страны. Например, книга расскажет читателям о том, как пересеклись жизненные пути В. И. Ленина и моего прадеда Прохора Кондратьевича Кондратьева, И. В. Сталина и моего деда Александра Афанасьевича Каменева, как провалился гигантский проект сталинской эпохи, как авантюрный роман был написан лагерным заключенным и стал бестселлером 1958 года, как благодаря случаю к власти пришел Н.С.Хрущев, как развивался Карибский кризис, как советские и американские подводные лодки следили друг за другом у берегов Камчатки, как работали разведки двух стран, как сложились последние годы жизни Соньки Золотой Ручки— все эти интересные, порой уникальные сюжеты изложены в книге на фоне рассказа о старших поколениях семьи и воспоминаний автора о детстве и жизни в родном городе и службе в Военно-Морском Флоте.

От автора

Разрешите представиться – Евгений Сергеевич Каменев. В этом году мне исполняется 80 лет, и по всем медицинским канонам в силу этого возраста я порой не могу вспомнить, куда вчера положил флешку, но зато с фотографической четкостью помню многие детали моих детства и юности. Именно этот приобретенный дар я и решил использовать в работе над книгой о ярких событиях повседневной жизни моего поколения, выросшего в послевоенные годы. При этом должен вам честно признаться, что я совсем не профессиональный писатель, а появление этой книги в печати вызвано скорее экспериментом со стороны руководства издательства, чем ее художественными достоинствами. Написав последнюю страницу, я послал рукопись почтой своему бывшему коллеге по работе, а ныне состоявшемуся писателю В., чтобы он оценил, насколько реально будет ее издать. Еще с первых постсоветских времен у нас с ним сохранились доверительные отношения, и он откровенно оценил мои шансы на издание книги как ничтожные. Предпринятые мною поиски в интернете статей и комментариев на эту тему полностью подтвердили его оценку: я стал понимать причины, по которым издательства могут не взять в печать эту книгу.

Ведь в моей рукописи читатели не найдут ни описания жесткого секса для брутальной публики, ни высокой и красивой любви для основной массы наших читательниц – женщин, ни сюжета в жанре фэнтези, так полюбившегося молодежной аудитории. Заметно в рукописи и отсутствие красот изящного стиля, описаний природы, тонких психологических портретов: о событиях нашего недавнего прошлого рассказывают простым языком участники и свидетели ушедшей эпохи, такие же не-писатели, как вы и я.

Но даже если представить, что рукопись понравится в редакции, ее все равно не будут печатать, поскольку она в перспективе не сулит издательству приличной финансовой выгоды, так как мой возраст не внушает любому редактору оптимизма в получении от меня рукописей новых книг. Так по мере увеличения знаний об издательской политике моя надежда напечатать книгу стремительно приближалась к нулю. Но врожденный характер Козерога помог мне не сдаться добровольно перед возникшими трудностями и все-таки попытаться напечатать книгу, послав рукопись в несколько издательств. И если вы держите эту книгу в руках или читаете в интернете, то мои усилия не пропали даром.

В этой книге речь пойдет о малоизвестных деталях широко известных событий из жизни нашей страны. Например, вы узнаете, почему Сталин не любил вспоминать свое пребывание в Туруханской ссылке в 1913—1916 годах и о том что Ленин, приехавший из Шушенской ссылки в Красноярск лечить зубы, нашел ночлег в течении нескольких дней в доме моего прадеда. (Остается только поражаться, как в советское время интереснейший факт остался незамеченным сотнями историков – исследователей биографии революционного вождя.)

Возможно, вам будет интересно узнать, как в Красноярске после окончания Второй мировой войны оказались лагеря военнопленных японцев в нарушение пункта 9 Потсдамской декларации от 17 июля 1945 года, подписанной главами правительств Соединенных Штатов, Соединенного Королевства Великобретании и Китая.

Наверняка вам будет интересно узнать историю строительства на Крайнем Севере самого провального гигантского проекта сталинской эпохи – железной дороги Салехард – Игарка, унесшей жизни десятков тысяч заключенных. И о том, как в лагерных условиях 503-й стройки одним из заключенных был написан советский бестселлер 1958 года – роман «Наследник из Калькутты».

Из этой книги вы узнаете, как неизвестный недисциплинированный офицер МВД Украины нарушил приказ и, сам того не ведая, изменил ход развития огромной страны под названием СССР, отдав в руки Н.С.Хрущева компромат на всесильного министра МВД Л.П.Берия и благодаря этому компромату Н.С.Хрущев победил своих конкурентов за власть в стране. Интересны и редко встречающиеся истории о том, как наши военные участвовали в вооруженной борьбе Египта против Израиля, Англии и Франции. Вы также найдете здесь воспоминания участника конфликта, разгоревшегося между Социалистической Республикой Албания и СССР, о котором мало кому известно в нашей стране. Не менее интересной, злободневной и поучительной станет для нашего времени история возникновения и мирного урегулирования Карибского кризиса 1962 года, когда весь мир находился на волоске от начала ядерной войны.

Если вы не бывали в Сибири, то вас, возможно, заинтересуют личные воспоминания об Эвенкии, одной из жемчужин нашего сибирского Севера.

В этой книге вы также сможете оценить мою версию последней авантюры известной в царское время воровки и аферистки Соньки Золотой Ручки, которая проливает правду на историю появления трех всем известных ее захоронений в России.

Поскольку в свое время я отдал четыре года службе на флоте, я хочу поделиться с вами самыми интересными воспоминаниями тех дней. Прежде всего это впечатляющий рассказ не для слабонервных о гарнизонной гауптвахте во Владивостоке образца 1963—1966 годов. В то время между США и СССР шла холодная война, в подтверждение которой поэтому вы прочтете настоящую шпионскую историю о самой удачной разведывательной операции Военно-морских сил США по прослушиванию телефонных разговоров военного командования Камчатки со штабом Тихоокеанского флота и Москвой. И, наконец, довольно интересной может показаться история создания на Камчатке специальной системы по обнаружению и нейтрализации атомных подводных лодок США, в которой мне довелось непосредственно принимать участие.

Особняком в книге, своеобразной вишенкой на торте, стоят мои воспоминания о незабываемой встрече с замечательным человеком и талантливым артистом театра и кино С. Ю. Юрским.

Все эти интересные, порой уникальные истории изложены в книге на фоне рассказов о старших поколениях нашей семьи и воспоминаний о детстве и жизни в послевоенном Красноярске, а также службе автора в советском Военно-Морском Флоте.

Кстати, по мере написания книги, моя память подсказала мне занятные истории и сюжеты на еще одну рукопись.

Корни, или Истории, связанные с восстановлением памяти о старших поколениях моей семьи

Я родился в сибирском городе Красноярске в холодном декабре еще военного 1944 года в семье советских служащих. В семье, кроме меня, было еще два старших брата – Юрий 1938 года рождения и Валерий 1940 года. Мои первые детские воспоминания относятся к 1948—1949 годам, когда мне уже исполнилось четыре года. Я, как и все мы, родом из беззаботного и счастливого детства. И сегодня я вспоминаю то удивительное время, полное радости узнавания окружающего мира и массы новых впечатлений, которые тогда формировали нашу жизнь и закладывали основы моего будущего. Моя чистая и ничем не замутненная память еще не была забита хламом ненужной информации и отчетливо запечатлела послевоенный Красноярск. Однако прежде чем рассказать о том послевоенном времени, я позволю себе начать воспоминания с истории моей семьи.

В девяностые годы прошлого столетия мое самолюбие сильно задела гуляющая в СМИ расхожая фраза о нас, русских: «Иваны, не помнящие родства». Я не хочу осуждать за этот журналистский штамп кого-то из пишущей братии, но я не считаю это национальной чертой всех россиян. Ведь еще недавно, в дореволюционной России было нормой знать все семейные корни до десятого и более колена. Думаю, что недостаточное знание истории близких родственников было присуще моему поколению по двум обстоятельствам. Во-первых, у старшего поколения после всех обрушившихся на них потрясений – революции, продразверстки, коллективизации, массового террора 1930-х годов и тяжелейших военных лет – не было особого желания делиться своими горестными воспоминаниями с нами, молодыми, чтобы не омрачать нашу жизнь и будущее. Во-вторых, нашему поколению и правда был присущ неумный молодой эгоизм, в молодости мы жили сегодняшним днем и у нас на первом плане всегда были личные дела: сначала мы увлекались друзьями и подругами, потом заботились о собственной семье и детях, сосредотачивались на карьере и зарабатывании денег. К тому же нас не покидало обманчивое чувство вечного пребывания с нами родителей, бабушек и дедушек, дядей и тетей. Мы навещали их с конфетами, цветами или тортом, но при этом все наши разговоры ограничивались вопросами об их состоянии здоровья и новостями об их детях и внучатах. А когда они все ушли из жизни и нам самим стало за 50, вместе с чувством невосполнимой утраты появилось желание узнать побольше об истории своей семьи, но уже не у кого было спросить об этом. Вот и мне в возрасте за шестьдесят по крупицам пришлось восстанавливать истории жизни своих родных, обращаясь в архивы, искать чудом оставшиеся документы дома в семейных альбомах и бумагах и обращаться за помощью к другим родственникам.

События, связанные с восстановлением памяти близких родных по отцовской линии

На основе того, что я раскопал, попробую изложить историю нашей семьи и события из жизни моих ближайших родственников. И начну я с родных по отцовской линии. Мой отец, Каменев Сергей Александрович, родился 2 мая 1918 года в семье бывшего чиновника Енисейского губернского казначейства Александра Афанасьевича Каменева и был единственным и любимым ребенком в семье. Его отец и мой дед Александр Афанасьевич 1886 года рождения был родом из городка Кричева Могилевской губернии, сведений о том, как, когда и почему он появился в Сибири, нет. Но из полученных мною в 2011 году копий допросов архивного уголовного дела УНКВД по Красноярскому краю доподлинно известно, что с июня 1913 по июнь 1915 года мой дед Александр Афанасьевич Каменев служил начальником Енисейской тюрьмы, а с 1 июня 1915 года был уволен с этой должности за то, что дал арестованному свидание на Пасху без разрешения судебных властей. После этого дед из Енисейска переехал в Красноярск и поступил на службу чиновником в Енисейскую казенную палату, а позднее – в Губернское казначейство. В Красноярске Александр Афанасьевич Каменев женился на моей бабушке Евдокии Прохоровне Кондратьевой, дочери Прохора Кондратьевича и Ганны Кондратьевых. В 1918 году у них родился сын Сергей, мой будущий папа.

По отцовской линии из самых ближних родственников мне немного удалось узнать о семье моего прадеда – Прохора Кондратьевича Кондратьева. Прохор Кондратьевич был неплохим строителем и работал десятником (нечто вроде современного прораба) на строительных объектах известных в Красноярске купцов Гадаловых.

Прадед Прохор Кондратьевич Кондратьев с женой Ганной (моей прабабушкой), дочкой Евдокией (моей бабушкой)

и внуком Сергеем (моим отцом). Около 1923 года.

Он был женат на польке по имени Ганна, происходившей из семьи сосланных в Сибирь участников Польского восстания 1830 года. У Прохора Кондратьевича и Ганны было трое детей: дочь Евдокия (моя бабушка), сын Яков и дочь Марфа. Прабабушка Ганна, по отзывам моих родителей, была властной женщиной и строгой хозяйкой в доме. Она была верующей католичкой и по выходным дням иногда водила маленького внука Сережу (моего отца) и внучку Серафиму (его двоюродную сестру) в римско-католический собор на службу. Сейчас в этом бывшем соборе располагается органный зал Красноярской филармонии.

У бабушкиного братва Якова было три дочки – Анна, Мария и Серафима, а у сестры Марфы – сын Александр. Двоюродная сестра Серафина Кондратьева был особенно близка в детстве с папой и когда она рано осиротела, родители отца хотели забрать ее из детского дома. Но в большой семье дальних родственников был один идейный большевик, который настоял на том, что «Серафима не должна жить в семье бывших прислужников царизма, а совецка  власть  в детдоме-интернате воспитает из нее настоящего борца с мировой буржуазией». Но после детдома Серафима не стала борцом с мировой буржуазией и всю жизнь боролась за грамотность населения  и проработала учительницей. В счастливом браке с Николаем Авдохиным у Серафимы Яковлевны родилось четверо детей. Муж Серафимы Яковлевны дядя Коля прошел войну офицером, а на «гражданке» считался авторитетным специалистом-снабженцем. Мои родители при жизни поддерживали родственные связи со всей этой родней по отцовской Кондратьевской линии, ну а мы с братом Юрием по сей день общаемся с дочками Серафимы Яковлевны – Тамарой и Гитой, живущими в Красноярске. У них выросли дети, внуки и внучки, которые являются достойными продолжателями семейной ветви Кондратьевых-Авдохиных.

Известная в губернии семья купцов и золотопромышленников Гадаловых, у которых много лет работал мой прадед, построила в городе целый ряд интересных в архитектурном плане зданий, сохранившихся до нашего времени. К ним относятся Главный дом торгового дома Гадалова (на углу проспекта Мира и улицы Кирова, в котором во времена моего детства находился крайком КПСС, а позднее Сельхозинститут), расположенное напротив здание универмага «Детский мир», одноэтажное красивое здание по улице Парижской Коммуны, 20, в котором останавливался знаменитый норвежский путешественник Фритьоф Нансен, несохранившееся здание кинотеатра «Совкино», выполненное в стиле модерн, а также несколько складских и коммерческих объектов.

Одним из таких объектов недвижимости, построенных с участием прадеда Прохора Кондратьевича, был «Приезжий дом купца Гадалова» – аналог советского «Дома колхозника» с большим двором и раздельными конюшнями (стайками) для лошадей постояльцев, приезжающих из ближайших деревень и сел на подводах. Несомненным достоинством этого «Приезжего дома» было его соседство с городским рынком на Новобазарной площади и Сенным рынком, расположенным в трехстах метрах на берегу реки Качи.

По дошедшему до меня семейному преданию, семья купцов Гадаловых за добросовестную и многолетнюю работу моего прадеда оказала ему помощь и содействие в оформлении земельного участка под строительство собственного дома как раз напротив этого «Приезжего дома», да еще и со скидкой продали ему пиломатериалы для строительства. Выделенный земельный участок был не очень удобен, поскольку находился у подножья горы, но близость центра города с лихвой компенсировала это неудобство.

Посудите сами, центральную часть города, на которой располагались все административные губернские и городские органы, театр, торговые дома, гостиницы и рестораны, от построенного дома отделяли три-четыре небольших квартала и короткий спуск с горы. Кроме того, в пяти минутах от дома находилась усадьба великого русского художника В. И. Сурикова, а в пятнадцати минутах ходьбы – центральная Новобазарная площадь (позже Новособорная, ныне площадь Революции) со знаменитым кафедральным собором, летним цирком-шапито и городским парком. По другую сторону от центра города в одном квартале от построенного дома протекала речка Кача. Эта речка играла важную роль для жителей рядом стоящих домов: после схода воды во время весеннего половодья мужья-умельцы сбивали деревянные мостки, или так называемые «полоскалки», с которых женщины стирали в речной проточной воде половики, лежавшие тогда в каждом доме, и другие крупные домашние вещи. А все окрестные мальчишки с удовольствием купались и ловили рыбу в Каче.

В построенном моим прадедом Прохором Кондратьевичем двухэтажном добротном деревянном доме на углу современных улиц Лебедевой и Кирова наша семья прожила весь ХХ и начало XXI века.

Родительский дом с сильно выросшим тополем под окном кухни. 2011 год.

Дом сохранился до наших дней, хотя заметно состарился за полтораста лет и немного врос в землю. Кстати о доме. Дом был украшен резным фронтоном и красивыми резными наличниками на окнах, поэтому каждый учебный год в местной художественной школе отмечался походом к нашему дому за зарисовками этих деревянных украшений. Возможно поэтому наш дом, построенный прадедом Прохором Кондратьевичем, вошел в историю Красноярска «с черного хода» благодаря его изображению на картине художника В.А.Песегова «Улица Лебедевой», которая хранится в Красноярском художественном музее им. В. И. Сурикова. Под окном кухни до сих пор стоит мой ровесник тополь с огромным стволом. Учась примерно в пятом классе, я решил заявить о себе миру, но ни ума, ни какого-либо таланта предъявить пока не мог. Тогда я взял нож-складник и на тонкой зеленой коре этого молодого тополя, обращенной к кухне, вырезал складным ножичком буквы ЕСК, что означало Евгений Сергеевич Каменев. Уже став взрослым, я постоянно корил себя за то, что когда-то причинил этом тогда молодому растущему тополю стресс, вырезая на молодой коре эти буквы.

А расположенный напротив бывший «Приезжий дом купца Гадалова» был национализирован Советской властью и заселен новыми жильцами, дети которых в наши ранние детские годы были нашими лучшими друзьями. В их доме был большой двор и несколько крепких дворовых сараев типа конюшен – излюбленное место наших игр с дошкольного возраста и до окончания начальной школы. В постсоветское время из-за этого большого земельного участка дому не повезло: в девяностые годы его снесли и построили на его месте современный жилой дом.

Наша семья всю жизнь прожила на втором этаже построенного прадедом дома, и никто из нас, детей, не представлял, каких трудов и сил стоило нашим родителям отстоять свое право личной собственности на этот дом. Ниже я попробую привести эту историю, совершенно невероятную для тех далеких лет террора и массовых репрессий, которая скорее являет собой исключение из правил.

Печальная история о трагической судьбе моего деда, расстрелянного в 1937 году

После установления Советской власти мой дед, Александр Афанасьевич Каменев, был трижды арестован. Главным пунктом обвинения была его служба в царское время в должности начальника Енисейской тюрьмы. Надо же было случиться тому, что именно во время его службы через Енисейскую тюрьму в ссылку на Север, в Туруханский край, были отправлены многие видные революционеры, в том числе Я. М. Свердлов и И. В. Джугашвили (Сталин). Эта тюрьма основана была еще императрицей Екатериной II в 1747 году под названием Енисейского острога и считалась одной из самых больших царских тюрем за Уралом. Тамошние арестанты из поколения в поколение передавали историю о том, как в далеком прошлом здесь сидел знаменитый раскольник, протопоп Аввакум, и писал тут свое «Житие», впоследствии ставшее памятником древнерусской литературы.

Этот затерявшийся в бескрайней сибирской тайге острог всегда использовался царской властью как место ссылки опасных уголовных преступников, матерых убийц и политических противников. Например, после подавления Пугачевского бунта сюда были сосланы многие активные его участники, в частности подпоручик Михаил Шванвич – прототип Швабрина из повести Пушкина «Капитанская дочка». Позже через Енисейский острог следовали в Туруханскую ссылку многие декабристы и участники польских восстаний.

С годами острог расширялся и застраивался и к началу ХХ века превратился в огромную тюрьму, состоящую из нескольких отделений: пересыльного, дворянского, кандального и женского. Если во времена императрицы Екатерины в енисейской тюрьме отбывали наказание закоренелые душегубы и преступники, то к концу XIX – началу XX века, в связи с развитием революционного движения в России, значительную часть узников Енисейского острога стали составлять политические заключенные. А пересыльное отделение тюрьмы служило промежуточным пунктом для оформления документов и организации доставки к месту ссылки в Туруханский край многих видных революционеров. Для доставки заключенных из пересыльного пункта к месту ссылки привлекали местных жителей северных населенных пунктов (станков), наезжающих в Енисейск. Существовала «подводная повинность», согласно которой они за небольшие деньги были обязаны круглый год – зимой на санях, а летом на лодках – в сопровождении жандармов перевозить осужденных к месту ссылки. Среди ссыльных, прошедших пересыльное отделение Енисейской тюрьмы, были многие видные большевики: Л. Б. Розенфельд (революционный псевдоним Юрий Каменев), Г. И. Петровский, А.Е.Бадаев, Я. М. Свердлов, лидер меньшевиков Ю. О. Цедербаум (революционный псевдоним Мартов), будущий первый председатель Енисейского губернского исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Г. С. Вейнбаум, И.В.Джугашвили (революционный псевдоним Сталин) и ряд других видных революционных деятелей, сыгравших большую роль в победе Октябрьской Революции и создании Советского государства.

Моему деду фатально не повезло – он занимал должность начальника тюрьмы именно в то время, когда в июле-августе 1913 года транзитом из Красноярска несколько недель в пересыльном отделении енисейской тюрьмы сидели в ожидании отправки к месту ссылки сначала Яков Свердлов, а затем Иосиф Джугашвили (Сталин). Вот тогда-то мой дед Александр Афанасьевич Каменев, исполняя свои служебные обязанности начальника Енисейской тюрьмы, и подписал оформленные документы на доставку арестантов Свердлова и Джугашвили к месту ссылки в Туруханский край. Думаю, что эта часть биографии моего деда по формальным признакам и могла стать главной причиной его неоднократных арестов в советское время, а впоследствии вместе с обвинениями в белогвардейском заговоре послужила основанием для постановления «тройки» в декабре 1937 года о расстреле деда.

Не лишена смысла версия, согласно которой чекисты в период расцвета культа личности Сталина получили негласный приказ убрать бывших царских чиновников, по роду службы хорошо информированных об аморальном поведении Иосифа Джугашвили и его вражде с Яковом Свердловым во время их проживания под одной крышей в станке Костино Туруханского края. После смерти Сталина было опубликовано письмо Я. М. Свердлова к жене, в котором он писал: «Джугашвили невыносим, и жить с ним невозможно». Хозяйка дома, где они проживали, давала показания, что ссыльный И. В. Джугашвили не любил Я. М. Свердлова, мог плюнуть ему в пищу, из-за чего тот вынужден был отказываться от еды. Если Свердлов по дому работал за двоих, мыл посуду и прибирал комнату, то Джугашвили отлынивал от домашних обязанностей: ленился носить дрова и воду, кое-как готовил невкусную пищу и не мыл посуду.

Только после разоблачения культа личности Сталина наши госорганы собрали и предали огласке множественные свидетельские показания о том, что находясь в ссылке, Иосиф Джугашвили склонил к сожительству несовершеннолетнюю сироту из многодетной бедной семьи стана Курейка Лидию Перелыгину 14 лет, которая родила от него двух детей. Первый ребенок умер при рождении, а второй, по имени Александр, под фамилией отчима Давыдов, получил образование, воевал на фронте, закончил войну в звании майора и благополучно дожил до восьмидесятых годов прошлого столетия. Это сексуальное увлечение ссыльного Джугашвили несовершеннолетней девочкой не прошло незамеченным для властей: нарушитель закона был вызван к местному жандарму для привлечения к уголовной ответственности за совращение несовершеннолетней, но к следствию по уголовному делу не был привлечен, так как дал обещание жениться на девушке по достижении ею совершеннолетия. Правда, будущий вождь и отец народов Сталин отбыл из ссылки раньше ее совершеннолетия, что можно считать формальной причиной невыполнения данного обещания, а о моральной стороне его поступка пусть судит каждый, кто ознакомится с этой историей.

Также известно, что товарищи по партии обвиняли И. Джугашвили в отсутствии политической активности во время ссылки: занимавший до ссылки пост редактора газеты «Правда», за три года в Туруханском крае Джугашвили не написал ни одной теоретической статьи в партийное издание.

Возможно, Сталин не любил вспоминать свою Туруханскую ссылку, потому что ему действительно было что скрывать из этого своего далеко не безупречного прошлого. И даже когда в 1942 году вышла полная лести и восхвалений книга «И. В. Сталин в сибирской ссылке» под редакцией секретаря Красноярского крайкома по пропаганде и агитации К. У. Черненко (будущего Генерального секретаря ЦК КПСС), Сталин встретил ее с раздражением и недовольством.

И если простых односельчан – свидетелей недостойного поведения вождя СССР в Туруханской ссылке – можно было угрозами заставить молчать об этом на протяжении десятилетий, то с бывшими царскими служащими, чиновниками и жандармами, такой номер бы не прошел. В условиях царившего в стране беззакония я вполне допускаю наличие негласного приказа об уничтожении всех возможных свидетелей недостойного поведения «вождя и учителя» в Туруханской ссылке. Под эту категорию нежелательных свидетелей мой дед, начальник Енисейской тюрьмы, подходил на все сто процентов.

После Февральской революции в Енисейской губернии и в городе Красноярске установилось двоевластие: Временное правительство назначило своим комиссаром в Енисейской губернии врача В. Крутовского, который и возглавил власть в виде Комитета общественной безопасности, и одновременно был образован Совет рабочих, солдатских и казачьих депутатов в виде Городской думы. Эти два органа власти постоянно враждовали пока в октябре 1917 года власть перешла к Советам, но вскоре – уже летом – большевиков свергли белогвардейцы и началась Гражданская война. В этих вихрях борьбы за Советскую власть в Красноярском Совете председателем солдатской секции был избран прапорщик 15 Сибирского стрелкового полка, стоявшего в нынешнем военном городке, будущий герой Гражданской войны Сергей Лазо. Одно время в городе находились белочехи, следовавшие из плена на родину через Сибирь и Дальний Восток. Во главе администрации губернии колчаковцами был поставлен управляющий Троицкий, и только в январе 1920 года власть перешла к большевикам. Показания деда о трудовой деятельности в этот период, данные им во время арестов 1931 и 1937 годов, противоречивы и недостоверны. Возможно, деду было что скрывать от органов НКВД, так как в обвинительном заключении «тройки» приводится характеристика колчаковского управляющего Енисейской губернии: «Каменев является исправным служакой и явно настроен против Советской власти». Но для меня остается непреложным тот факт, что все неприятности в жизни деда, приведшие к его расстрелу, начались после прихода к власти большевиков в первую очередь из-за его прежней службы начальником Енисейской царской тюрьмы.

После установления Советской власти деда арестовывали трижды. Первый раз после освобождения Красноярска от колчаковцев он был арестован 8 марта 1920 г., но через неделю освобожден от ареста следственной комиссией при Особом отделе 5-й армии.

Второй раз деда арестовали 2 марта 1931 года. Спустя семь месяцев, 12 октября 1931 года, особым совещанием при Комитете ОГПУ его приговорили по ст. 58.10 к ссылке в Западную Сибирь в Нарым на три года. В январе 2004 года на основании ст.3 п.б. и ст.5 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» дед был реабилитирован по этому приговору прокуратурой Красноярского края.

После отбытия срока ссылки в 1935 году дед возвратился в Красноярск, но его уже не принимали на работу на должности совслужащего, и он был готов стать чернорабочим, слесарем или кладовщиком. Наверное, дед так и проработал бы на какой-нибудь неприметной должности до конца жизни, если бы в стране в 1937 году не развернулась кампания Большого террора, в ходе которой было арестовано не менее 1,7 миллиона человек, из них более 700 тысяч расстреляны. При проведении этой кампании по рекомендациям из Москвы репрессиям в первую очередь подлежали все «бывшие» – белые чиновники, офицеры царской армии и полицейские, а также контрреволюционеры, вредители, кулаки, священники, эсеры, троцкисты и уголовники. Репрессиям подвергались и члены семей арестованных, а также их друзья и коллеги.

В этой царившей в стране обстановке массового террора 2 ноября1937 года дед был арестован в третий раз. Следствие заняло чуть больше месяца, и постановлением «тройки» УНКВД по Красноярскому краю от 6 декабря 1937 года моему деду Каменеву Александру Афанасьевичу была назначена высшая мера наказания – расстрел с конфискацией имущества. Приговор был приведен в исполнение 14 декабря 1937 года. И только после разоблачения культа личности Сталина и обнародования сведений о массовых репрессиях мой дед был посмертно реабилитирован 8 июня 1956 года военным трибуналом Сибирского военного округа. Я пытался узнать у отца, что означает это письмо из военного трибунала, но отец сказал только, что моего деда и его отца расстреляли ни за что в годы репрессий и культа личности Сталина. «Когда вырастешь и захочешь разобраться с этой бумагой, поймешь сам», – добавил отец, и больше мы с ним к этой теме никогда не возвращались. Сведения о месте захоронения деда и других жертв Большого террора в городе Красноярске органами ФСБ до сих пор засекречены.

Совершенно невероятная

для тех лет история о неисполнении приговора «тройки» о конфискации жилого дома

Конечно, последний арест деда мог сильно повлиять на жизнь моих только что поженившихся в 1937 году родителей. Ведь клеймо «сына врага народа» во времена массовых сталинских репрессий уже предполагало автоматическое применение репрессий к близким членам его семьи, запрет на любое продвижение по социальной лестнице и конфискацию имущества. Еще после второго ареста деда в 1931 году обвинение по политической статье 58.10 и ссылка на три года закрывали перед отцом, закончившим в 1932 году восьмилетнюю школу, возможность дальнейшей учебы в среднем специальном очном учебном заведении, где кадровики заводили личные дела на учащихся, а потом их проверяли кураторы из «органов». Поэтому отец пошел другим путем. После окончания восьмилетней школы он, как активный радиолюбитель, пошел работать в городской радиотрансляционный узел, где экстерном сдал гостехэкзамен и получил звание радиотехника.

Сколько я себя помню, с пеленок и до наших дней, наша семья проживала на втором этаже дома, построенного прадедом Прохором Кондратьевичем Кондратьевым. Поэтому я до сих пор теряюсь в догадках, почему не был исполнен пункт приговора всесильной в то время «тройки» о конфискации имущества расстрелянного деда? Каких-либо документов и рассказов очевидцев на эту тему до нашего времени не сохранилось. Поэтому более-менее правдоподобная версия связана с пребыванием еще в дореволюционном Красноярске вождя мирового пролетариата В. И. Ленина.

Тюремная фотография деда, Александра Афанасьевича

Каменева, сделанная за месяц до расстрела.

Позволю себе рассказать вам свою, почти авантюрную версию событий, происходившую с моими родителями в то время. Я реалист, но готов поверить, что родителей спас Его Величество Случай. Этот Случай вмешался в жизнь моих родителей еще до ареста деда, когда двоюродный брат моего отца и один из внуков моего прадеда Прохора Кондратьевича Кондратьева от дочки Марфы, по имени Александр, игравший в те далекие годы в Красноярском драматическом театре и творчески одаренный человек, в местной городской газете опубликовал ходившую в семье историю о том, как дед моего отца Прохор Кондратьевич оказал содействие В.И.Ленину во время его пребывания в Красноярске. Действительно, в свое время красноярские историки отмечали, что в сентябре 1898 года ссыльному Ленину разрешили на несколько дней оставить Шушенское, чтобы, как он написал в письме матери, «вылечить зубы в Красноярске и проветриться». Частная и лучшая в городе стоматологическая клиника, где Владимир Ильич договорился лечить зубы, находилась на месте нынешнего стадиона «Локомотив», в трехстах метрах от «Приезжего дома купца Гадалова», – естественно, Ленин надеялся в нем поселиться на время лечения. Но свободных номеров в «Приезжем доме» не оказалось, и тогда Владимир Ильич обратился к сидящему на лавочке у дома напротив прадеду с вопросом: «Уважаемый, а где еще поблизости можно снять комнату?» Прохор Кондратьевич предложил хорошо одетому и культурному на вид молодому человеку свои услуги, и Ленин прожил несколько суток, не регистрируясь в полиции, в двухэтажном доме моего прадеда или в одноэтажном флигеле, который также сохранился до наших дней. А это дало ему возможность провести ряд нелегальных встреч с живущими в городе единомышленниками-революционерами. Как истинно творческий человек, Александр завершил рассказ трогательной концовкой, в которой первый руководитель Советского государства и вождь мирового пролетариата В.И.Ленин в благодарность за оказанное гостеприимство посылает моему прадеду Прохору Кондратьевичу Кондратьеву новую рубашку красного революционного цвета, а городские власти за заслуги Прохора Кондратьевича перед вождем мирового пролетариата предоставляли прадеду пролетку для поездки в баню в район Старого базара. Мама рассказывала, что видела эту рубашку и видела эту пролетку, а моя троюродная сестра и внучка бабушкиного брата Якова Тамара Белобородова подтвердила мне, что держала эту газету в руках и читала эту статью, ведь Прохор Кондратьевич был и ее дедом. Отсюда вполне возможная и убедительная причина невыполнения решения «тройки» о конфискации дома у жителя города, оказавшего в свое время содействие будущему вождю мирового пролетариата.

А Прохор Кондратьевич Кондратьев в этом доме жил еще долго – до 102 лет – и надежно защищал молодую семью моих родителей от репрессий и национализации дома. По рассказам родителей, он в обед обязательно выпивал стопку домашней настойки «для аппетиту». Трудно оценить, в какой мере эта история помогла взлету артистической карьеры Александра, но можно предположить, что она очень помогла моему отцу.

После публикации статьи городские власти якобы присвоили Прохору Кондратьевичу Кондратьеву звание почетного гражданина, а его внуку, то есть моему отцу, оказали высокое доверие и мобилизовали служить в органы НКВД. Для начала отца направили на учебу в Харьков на курсы следователей, на которых преподавал известнейший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР Лев Шейнин. Правда, после возвращения в Красноярск отец не стал работать в следствии. Его считали «технарем», и он служил на различных технических, административных и хозяйственных должностях до увольнения из НКВД по состоянию здоровья в 1941 году. В память об учебе и несостоявшейся карьере следователя-криминалиста отец всю жизнь хранил привезенный с курсов толстенный учебник криминалистики с занимательными историями преступлений и поимки известных преступников как царской России, так и Советского Союза. Среди них надолго врезались в память и поразили истории преступлений одесского бандита-налетчика в годы гражданской войны Мишки-Япончика, знаменитой воровки и авантюристки Российской  империи Соньки Золотой Ручки, ленинградского бандита времен НЭПа Леньки Пантелеева.

Но все равно отцу пришлось каким-то образом выкручиваться, чтобы избежать участи «сына врага народа» и не подвергать семью гонениям и репрессиям. После демобилизации из НКВД по состоянию здоровья в 1941 году отец всю войну проработал начальником мастерской по изготовлению лыж для фронта. Гораздо позже, случайно найдя две старые трудовые книжки и черновик автобиографии отца, я обратил внимание на то, что отец до смерти Сталина в основном работал в различных организациях системы НКВД и при этом часто менял места работы.

А возможной разгадкой этому могла служить доставшаяся мне запись из пожелтевшего от времени ветхого черновика автобиографии, в которой наш отец скрывал данные об арестах своего отца и его расстреле и сообщал, что «отец, Каменев А. А., умер в 57 лет от брюшного тифа в г. Красноярске 12 декабря 1937 года». Вероятно при этом отец надеялся, что кадровики не будут с рвением копаться в деталях биографии своего бывшего коллеги из НКВД. В таком случае расчет отца оправдался и защитил нашу семью от преследования и участи родственников «врага народа».

Интересные истории, связанные с восстановлением памяти о родных по маминой линии

Моя мама, Вера Евдокимовна Рудяк, была родом из простой семьи бывших крестьян из деревни Иркутская Сухобузимского района, перебравшихся в Красноярск в 1917 году. Мама всю жизнь носила девичью фамилию (о возможной причине вы уже догадались) и по специальности была бухгалтером. Постоянным напоминанием в доме о маминой профессии служили бухгалтерские счеты с деревянными костяшками – прообраз современного калькулятора, – на которых она умела не только складывать и отнимать, но и умножать и делить. Родители мамы – моя бабушка Анна Константиновна (в девичестве Черных) и дедушка Евдоким Васильевич Рудяк – были выходцами из крестьянских семей, перебравшихся в Сибирь из западных областей Российской империи – Черниговской губернии и Закарпатья. Несмотря на эти западные корни, в их речи на бытовом уровне совсем не встречались украинские слова и выражения. Наоборот, от них можно было услышать чисто сибирские словечки типа «чо», «варнак» (каторжник, бандит), «шопериться» (медленно делать), «шоркать» (тереть), «маленько», «однако», «шибко».

Своего деда по маминой линии я в живых не застал, он умер за месяц до моего рождения, но у меня в память о нем осталось несколько фотографий. Поэтому многих деталей жизни его семьи я не знаю, но о бабушкиной родне с детства кое-что помню.

Отцом нашей бабушки Ани, или Нюры, был Константин Павлович Черных (1860—1930), а мамой – очень красивая Лукерья Степановна (1860—1943). У них родились двое сыновей, Николай и Александр, и четыре дочери – Анна 1894 года рождения (моя бабушка), Стеша, Елена и Зина.

Мой прадед Константин Павлович Черных и прабабушка

Лукерья Степановна с детьми. Моя бабушка Аня во втором ряду слева. Фото примерно 1904 года.

Семья была большая, ведь по существующим в то время правилам сибирской деревенской общины на каждого члена семьи выделялась земля для посевов и часть совместных угодий – пастбищ, покосов, кедрового леса и рыболовных мест. Поэтому в семьях крестьян-переселенцев было много детей. Семья Черных жила не бедно, но в постоянном труде. Живя в деревне Иркутская, все дети закончили два класса церковно-приходской школы. После переезда в Красноярск семья Черных приобрела дом на нынешней улице Декабристов, который сестры одна за другой покидали, выходя замуж. Бабушкина сестра Стеша в городе вышла замуж за поляка Сигель-Сервачинского, эмигрировала с ним в двадцатые годы сначала в Харбин, а потом в Европу, и умерла в США. К сожалению, война не обошла стороной семью Черных: в июле 1943 года у деревни Выползово Глижского района Смоленской области погиб бабушкин брат Александр Черных. Оставшиеся в Красноярске бабушка Аня, ее сестры Лена и Зина и брат Николай прожили до девяноста с лишним лет и пронесли через все трудности жизни любовь, уважение и заботу друг о друге. Их поколение собственным примером с детства заложило в нас важнейшие жизненные установки и традиционные ценности.

Меж собой они жили дружно, а свойственные им душевное равновесие, доброта и спокойный характер сделали их долгожителями. Иногда они вспоминали молодость, и тогда мне доводилось слышать поразившие меня рассказы о прошлом.

Например, бабушка Аня как-то вспомнила и рассказала, что ее отец Константин уже с 12 лет часто брал ее с собой, как старшую дочь, в Красноярск для продажи картофеля, зерна и другой домашней продукции. И когда на этом пути в город длиной почти в четыре десятка километров попадалась гора, отец ссаживал ее с телеги, так как боялся «загнать лошадь».

Как-то сестра бабушки тетя Зина рассказала мне, что весной 1920 года, аккурат перед приходом Красной армии, с Караульной горы в город спустился отряд белых и обосновался на их улице которая сейчас носит название Декабристов.

Мой дед Евдоким Васильевич Рудяк, мамин отец, на службе в царской армии (слева)

При виде военных местные жители попрятались по домам, закрыли ворота и калитки и с испугом глазели на солдат в окна, ожидая, что будет дальше. А дальше солдаты собрались вокруг повозки, с которой к ним обратился офицер, их командир. Он поблагодарил всех за службу и приказал разойтись по домам, а сам достал револьвер и застрелился.

Другая бабушкина сестра тетя Лена вспоминала, что после провозглашения Советской власти встретившиеся ей в городе односельчане поведали: к ним заявился комиссар с револьвером и назначил председателя сельсовета и его заместителя. Вся деревня знала этих двух начальников новой жизни как горьких пьяниц и бездельников и поняла, что новая власть им ничего хорошего не сулит.

Я до сих пор жалею, что при жизни этой замечательной кровной родни не нашел времени узнать полные истории их жизни. А всего-то и нужно было – не торопиться бежать по делам или домой, посидеть с ними подольше и по душам поговорить с каждым. В семье бабушки Ани было трое детей: кроме мамы, еще младшая сестра Евгения и брат Николай. Бабушка Аня и ее сестры рано овдовели и всю свою нерастраченную любовь перенесли на детей и внуков. Бабушкина сестра Лена (в замужестве Калинина) вырастила и воспитала троих детей: Лиду, Анатолия и Нелю и они все уже давно ходят в дедушках и прадедушках, бабушках и прабабушках. В нашей семье всегда сохранялись устойчивые родственные связи с детьми тети Лены. У младшей бабушкиной сестры Зины было две дочки, с детьми которых семейные связи оборвались после потери нашей мамы.

Бабушкино образование в два класса церковно-приходской школы по тем временам давало ей право работать продавцом в маленьких магазинах. Она всю свою взрослую жизнь прожила в однокомнатной квартире с кухней, большими сенями и кладовкой. Это был дом на четырех хозяев на улице Кузьмина (или Кузьминке), почти на окраине недалеко от Алексеевского железнодорожного переезда со шлагбаумом. Мальчишками мы часто бегали через этот переезд и смотрели на длинные железнодорожные составы составы с автомобилями, тракторами и разной техникой, которые в те годы отправлялись в виде братской помощи коммунистическому Китаю.

Во дворе бабушке Ани принадлежали небольшой земельный участок под огород и четвертая часть большого сарая, колодец же был общий. Большая труженица, бабушка почти всю жизнь, до расселения дома и переезда в «хрущевку», ухаживала за огородом и содержала мелкую живность – кур и поросенка. Ее характерными чертами были доброта и сердечность и неумение ругаться. А еще для нас в детстве большое практическое значение имела бабушкина способность заговаривать зубную боль приговором «На острове Буяне…» и снимать боль и нарывы на коже (чирьи или кожные нарывы) прикосновением к ним пальца, обмазанного мукой. Примерно четверть кухни в бабушкиной квартире занимала настоящая русская печь, в которую для отопления и приготовления повседневной пищи была вмонтирована небольшая печка с чугунной плитой, а праздничные пироги и булочки пеклись в большой подовой печи. Но самым большим достоинством этой русской печи была лежанка, куда мы с братом Валеркой забирались спать в зимние холода. На все наши семейные праздники бабушка мастерски выпекала в подовой топке этой русской печи вкуснейшие большие пироги с капустой, рыбой и черемухой, а также различные сладкие булочки, шанежки с творогом и ватрушки с вареньем. Кстати, у каждой ее сестры был свой конек в кулинарии: тетя Лена готовила удивительно красивое и вкусное заливное в формочках, а тетя Зина выпекала чудесные пирожки. Детская память до сих пор сохранила дату рождения бабушки Ани – 16 февраля – по незабываемой традиции: в этот день бабушка всегда доставала из подполья соленые минусинские арбузы, и неповторимый вкус малосольных огурцов в разгар холодной сибирской зимы вызывал у меня воспоминания о теплом лете.

По отцовской маминой ветви Рудяк известно, что мой прадед Василий Афанасьевич Рудяк был родом из Закарпатья, в Сибирь он перебрался из Одесской губернии. У него был сын – бабушкин муж, мамин отец и мой дед Евдоким Васильевич – и две дочери: Маруся и Домна. Василий Афанасьевич всю жизнь так и прожил в деревне Иркутская Сухобузимского района Красноярского края, изредка наведываясь в город, иногда навещая наш дом. Он умер в возрасте 105 лет.

Часто, вспоминая географию происхождения моих родных (Закарпатье, Черниговская губерния, Польша, Беларусь и Россия), я убеждаюсь в том, как в моем роду на протяжении нескольких поколений смешалась кровь искателей лучшей жизни разных национальностей, нашедших друг друга на бескрайних просторах Сибири. И эта особенность была характерна для большинства населения Сибири и Дальнего Востока. В нашем обществе до сих пор бытует мнение, что сибиряки, родившиеся от этих смешанных браков, всегда появляются на свет крепкими, сильными, смелыми и красивыми (я не в счет).

Мамин младший брат Николай был каким-то передовым рабочим – ударником социалистического труда и заядлым футболистом команды «Трактор» от завода по изготовлению комбайнов. Он женился на красивой девушке Александре, которая после окончания техникума в годы войны была эвакуирована с запада в Красноярск для работы на Комбайновом заводе. Но дядя Коля на футбольных тренировках сильно простудился и умер весной 1949 года, оставив жену Александру, ставшую для нас на всю жизнь тетей Шурой, и сына Виктора. Дядю Колю провожали в последний путь представители руководства Комбайнового завода, товарищи по цеху и почти вся футбольная команда «Трактор». Примерно через год после смерти дяди Коли тете Шуре предложили вместе с эвакуированным в свое время в Красноярск коллективом конструкторского отдела вернуться на запад с предоставлением квартиры, и она уехала вместе с маленьким сыном. Тетя Шура после отъезда так и не вышла замуж и воспитывала сына Виктора одна. Но мама и ее сестра Евгения всегда поддерживали связь с тетей Шурой и считали ее членом семьи Рудяков. Я последний раз навещал тетю Шуру в Калуге где-то в конце восьмидесятых годов. После смерти тети Шуры связь с нами поддерживала ее невестка и жена Виктора Тоня. А когда Тони и Виктора не стало, связь с их сыновьями- внуками тети Шуры, пропала.

Особенно дорогим и светлым воспоминанием для меня остается память о маминой младшей сестре Евгении, которую мы звали Лелей. До замужества она много времени уделяла нам с братьями: ей, бедной, пришлось нянчиться с каждым из нас. После войны она вышла замуж за вернувшегося из армии статного капитана-артиллериста Виталия Васильевича Стрельникова, и вскоре ей пришло время нянчиться уже со своими детьми. Дядя Виталий после войны служил в различных частях МВД и семья всегда следовала за ним.

Возвращаясь к теме родственных корней своей семьи, не могу не сказать о судьбе самых близких мне людей. Наш папа умер в 1963 году, мама пережила его на восемнадцать лет и умерла в 1985 году. Для меня эта была невосполнимая потеря в жизни, я очень любил маму и до сих пор сожалею, что не успел попросить у нее прощения за принесенные ей в моей бурной молодости огорчения и признаться в своей огромной любви к ней.

Жизнь моих братьев сложилась по-разному. Старший брат Юрий оправдал надежды родителей и стал врачом-психиатром. Он первым из врачей-психиатров Красноярского края защитил кандидатскую диссертацию в далекие советские времена. Сейчас ему 86 лет, и он находится на заслуженном отдыхе. Средний брат Валерий оказался однолюбом, рано женился на однокласснице Нелли Третьяковой, которую любил с 6-го класса, и у них родились две хорошенькие дочки – Таня и Люба. Валерия, Нелли и Танечки с нами уже нет, а их младшая дочь Любочка живет в Красноярске в районе Взлетки, в пяти минутах ходьбы от моего брата Юрия. Она уже на пенсии и помогает своему сыну Роману нянчиться с внучатами.

Нашей любимой маминой сестры Евгении (Лели) тоже давно уже нет, но мы с братом Юрой держим постоянную связь с ее сыном Колей, подполковником запаса, живущим в Москве, – главой большого семейства с детьми, внучкам и внуком.

Так сложилась жизнь, что по маминой линии наши родители поддерживали постоянные родственные и близкие отношения с бабушкиными сестрами тетей Леной и тетей Зиной и их детьми. Сейчас сестер уже нет, но живы их дети и внуки, с которыми мы с Юрой продолжаем по-родственному общаться. Честно признаюсь, что со старшим поколением перечисленной родни наши родственные связи никогда не прерывались, а вот с их детьми и внуками таких тесных связей уже нет. И вины молодых в этом нет: хотя и очень похожие на нас в молодости, но они совсем другие, и в этом стремительно меняющемся мире на сегодняшний день их основным средством общения являются компьютеры и разные гаджеты. Я искренне надеюсь, что со временем они перестанут узнавать новости о родственниках по аккаунтам в интернете и захотят узнать историю своей родни и предков. Надеюсь, что в этих поисках им помогут мои воспоминания. Именно поэтому, следуя истине что «рукописи не горят», я и выбрал для воспоминаний форму книги, которая может долго храниться в семьях моих близких родственников.

Красноярск. Детские воспоминания о городе и горожанах в послевоенное время

Мои первые детские воспоминания относятся к 1948—1949 годам. Я, как и все мы, родом из беззаботного и счастливого детства. И конечно, каждый из нас вспоминает то удивительное время, полное радости узнавания окружающего мира и массы новых впечатлений, которые формировали нашу жизнь в том настоящем и закладывали фундамент нашего будущего. Так, наверное, мое будущее инженера-механика было предопределено еще в детстве, когда я разобрал будильник и не смог его собрать обратно, или когда я тщетно пытался растворить красный грифель цветного карандаша в воде для получения краски, или когда безуспешно пытался нейтрализовать соль из соленой воды с помощью сахара, чтобы получить нормальную питьевую воду. А мои попытки превратить мамины счеты в транспортную коляску оставались долгое время незамеченными, пока не начали гнуться стальные спицы счетов.

Пока я был маленьким, родители старались мне уделять больше внимания, чем старшим братьям. Мама стремилась угостить меня чем-нибудь вкусным или сладким, а папа рассказывал мне интересные истории. Он был начитанным человеком, покупал книги, постоянно выписывал журналы «Огонек» и «Крокодил», газету «Известия» для себя, а для нас «Пионерскую правду», и знал много интересных историй. Мне запомнилась история с его побегом из дома.

Отец пошел учиться в первый класс школы №1 имени Сурикова в 1924 году и, едва научившись читать, попытался с другом бежать из дома в Южную Африку. Дело в том, что дома он начитался сохранившихся еще с царских времен книжек о вооруженной борьбе колонистов- буров против англичан и увлекательных рассказов об охоте в африканской саванне. Ему было восемь лет, когда он, тайком насушив на дорогу сухарей, разбил семейную копилку и на эти деньги собирался с другом доехать до Южной Африки и там бороться на стороне буров (выходцев из Голландии) против Англии. Но на железнодорожном вокзале их задержали и вернули домой. Дома отец ему объяснил, что война буров с Англией закончилась два с лишним десятилетия назад, поэтому ехать туда, да еще на поезде, не стоит. После этого он больше не собирался бежать на войну в Африке, но у восьмилетнего мальчишки осталась на всю мечта поохотиться на диких обитателей африканской саванны. Поэтому, как мне кажется, когда отец стал взрослым, в память о детской мечте он купил ружье и иногда упражнялся в стрельбе в оврагах Караульной горы, учил и нас стрелять из ружья по банкам. А в пятидесятых годах папа купил хорошо выделанную шкуру черного медведя и положил ее на пол вместо прикроватного коврика. И хотя мама просила его куда-нибудь убрать этот «пылесборник», папа не хотел расставаться со своей детской мечтой и хранил этот добытый в детских мечтах трофей до конца жизни. Из-за этой несбывшейся детской мечты об африканском сафари он во время нашего пребывания в Байките завел дружбу с местным охотоведом – руководителем конторы «Заготпушнина» – и любил слушать его рассказы о таежных северных зверях и охотничьи байки.

Я был младшим ребенком в семье, и разница с братьями на четыре года и шесть лет была значительной, особенно в младшем возрасте. По этой причине я был обузой для старших братьев в их играх, от пешек и домино до футбола и множества других уличных и дворовых забав. Поэтому мои старшие братья под любым предлогом на время свои игр с друзьями старались избавиться от меня и оставляли меня дома. Сидеть дома мне было невообразимо скучно. Правда, иногда отец, выполняя какие-то поручения по работе, забегал домой на обед и, застав меня одного, жалел и брал меня с собой.

Юра, Валера и я на фоне красивой соседки студентки Нины. Осень 1952 года.

Во время одной из таких деловых отцовских прогулок, стоя у красивого двухэтажного здания Пассажа и бывшей пожарной части на площади Революции, я обратил внимание на большое строящееся здание через дорогу, окруженное забором с колючей проволокой и вышками охраны по углам. В ответ на мой вопрос, что это за дом, отец рассказал, что это пленные японцы строят будущий Дом Советов. Второй раз о японских пленных я услышал где-то в начале шестидесятых годов из разговора отца с бывшим сослуживцем, пришедшим к нам домой. С той поры история появления японских военнопленных в Красноярске запала мне в душу. Она оказалась совсем не простой, а густо замешанной на политике нашей страны в предвоенные и послевоенные годы. Сейчас я не буду отвлекать ваше внимание от воспоминаний детства, а позже в виде отдельной истории попробую поделиться этой страницей непростых отношений нашей страны с Японией во время Второй мировой войны.

На сегодняшний день канули в лету и забыты красноярцами многие построенные военнопленными японцами заводские корпуса, городские дороги и жилые дома, а также произведенная японцами продукция. Особое место в этом ряду занимает участие японских военнопленных в строительстве сохранившихся до сих пор «сталинок» на проспекте Красноярский рабочий и знакового объекта города – Дома Советов, более известного в советское время под названием крайком КПСС (сейчас там располагается Администрация края).

Дом Советов в наше время

Строительство красноярского Дома Советов началось еще до войны, затем прервалось и тянулось в общей сложности двадцать лет: здание было достроено только в 1956 году.

Возможно, немногие красноярцы сегодня знают, что история строительства Дома Советов тесно связана с печальной судьбой разрушенного храма во имя Рождества Пресвятой Богородицы, одной из архитектурных жемчужин русского зодчества. Эту историю мне рассказал папа, которому еще с детских лет нравилась красивая архитектура собора. Из его рассказа следовало, что Дом Советов строился на бывшей Новособорной площади, которую украшал кафедральный собор во имя Рождества Пресвятой Богородицы – самый крупный православный храм России за Уралом. Храм был построен на народные пожертвования по проекту знаменитого русского архитектора Константина Тона, автора проектов Большого Кремлевского Дворца и Храма Христа Спасителя в Москве. Проект красноярского храма был одобрен самим императором Николаем Первым. Построенный храм неоднократно посещали члены царской семьи, в нем хранились ценные подарки от семьи Романовых. Но Советская власть с первых дней своего существования непримиримо боролась с Русской православной церковью и в 1924 году сначала закрыла храм для верующих, а в 1936 году взорвала храм и на его фундаменте решила построить Дом Советов. Так как будущий Дом Советов по идеологическим причинам не мог стоять на Новособорной площади, она была тоже переименована в площадь Революции. Много лет спустя моя бабушка Аня вспоминала, что храм большевикам пришлось взрывать трижды, настолько он был хорошо построен и «намолен», а мама рассказывала, что будучи комсомолкой, несколько раз участвовала в рабочих субботниках по расчистке площадки будущего строительства от завалов кирпича и строительного мусора, оставшегося после взрывов. В то время мама была поражена прочностью кирпича, которая отчасти объяснялась тем, что на каждом кирпиче разрушенного храма стоял фирменный знак завода-изготовителя.

Кафедральный собор во имя Рождества Пресвятой

Богородицы в Красноярске

Воспоминания о самом провальном проекте Сталина, который вошел в историю под названием 501-я и 503-я стройка

Так уж получилось, что огромная часть моей ранней памяти связана с печально известной историей под названием 503-я стройка. Эта история началась с того, что летом 1949 года наши родители устроились работать в качестве гражданских служащих на 503-ю стройку, которая занималась строительством восточной частью железной дороги Салехард – Игарка и должна была соединить европейскую часть страны с портом Игарка на Енисее. Строительство этой гигантской железной дороги в районе Крайнего Севера и в условиях вечной мерзлоты можно назвать самым большим провальным и дорогостоящим строительным проектом Сталина, которого многие наши современники сейчас считают великим и гениальным менеджером. Поэтому история этой неудачной стройки сейчас все больше замалчивается: в прессу попадают лишь фото туристов-экстремалов и заметки об оставшихся в приполярной лесотундре памятниках некогда великой стройки. История начала и окончания строительства этой незавершенной магистрали дает полное представление как о системе принятия государственных решений во времена Сталина, так и об организации исполнения сталинских директив. Поэтому я на правах свидетеля считаю возможным остановиться на теме строительства этой полярной железной дороги чуть подробней.

Начало этой стройке положило декабрьское совещание 1946 года у И. В. Сталина группы руководителей страны в составе Н. Хрущева, В. Молотова, К. Ворошилова, Н. Вознесенского и Л. Берии. На совещании было решено построить железнодорожный дублер Северного морского пути, перенести его головной порт из Мурманска вглубь страны и построить к нему железнодорожный подход. Сначала постановлением Совета министров СССР от 22 апреля 1947 года планировалось построить новый морской порт на берегу Обской губы у мыса Каменный и проложить к нему железную дорогу из-под Воркуты протяженностью в 500 километров. Однако в результате проведенных уже в ходе строительства гидрографических исследований было установлено, что в Обской губе, в районе мыса Каменный, создать новый морской порт просто нельзя из-за небольшой глубины акватории и практической невозможности искусственного углубления дна из-за его постоянного заиливания. Поэтому в январе 1949 года на другом совещании под руководством Сталина было принято решение вместо сравнительно небольшой 500-километровой дороги Воркута – мыс Каменный приступить к строительству Северной железной дороги Салехард – Игарка общей протяженностью 1482 километра, из которых 1286 еще только предстояло построить. Соответствующим постановлением Совета министров СССР была определена новая точка для возведения крупного морского порта – на месте небольшого действующего с 1920 года старого порта Игарка на реке Енисей.

Сейчас трудно представить, чем руководствовался Сталин при принятии этого решения. Наиболее вероятной причиной в условиях начавшейся холодной войны и противостояния Западу могла быть задача обеспечения стратегической безопасности северных территорий путем создания железнодорожного дублера Северного морского пути, не подверженного сезонным замерзаниям, с выходом к новому арктическому порту Игарка, значительно удаленному от границ страны. Возможно, руководство страны считало, что незамерзающий порт Мурманск на северо-западе был слишком далек от огромного Северного морского пути для оперативного руководства проводкой караванов судов от Мурманска до Чукотки и слишком досягаем для нападения со стороны гипотетического вероятного противника. Возможно, у руководства страны еще была свежа память об атаках немецких подводных лодок на корабли союзного конвоя в Баренцевом море, доставлявшие поставки ленд-лиза из США и Англии во время Великой Отечественной войны, и о глубоком рейде немецкого тяжелого крейсера «Адмирал Шпеер» в 1942 году, дошедшего по Северному Ледовитому океану до устья Енисея. Тогда этот немецкий крейсер зашел в воды Карского моря, где сначала потопил пароход «Александр Сибиряков», а потом обстрелял из орудий порт Диксон.

Все окружение Сталина знало, что до революции он находился в ссылке в Туруханском крае и считал себя знатоком этих мест, поэтому никто из руководства страны против этого решения Сталина о строительстве дороги не возражал. К этому следует добавить, что при принятии решения о строительстве железной дороги проговаривалась возможность в дальнейшем продлить железную дорогу сначала через порт Дудинка до Норильска с его стратегически важными для «оборонки» запасами никеля, меди и марганца, а в перспективе – до Чукотки.

Строительство этой грандиозной и важной приполярной магистрали было поручено Главному управлению лагерей железнодорожного строительства, одному из подразделений системы ГУЛАГа НКВД СССР. Стройка велась одновременно с двух сторон: управление строительства №501 с базой в Салехарде вело работы с запада на восток Салехард – Надым – река Пур, а на управление строительства №503 возлагалось строительство железнодорожной линии от города Игарки Красноярского края через поселок Ермаково с востока на запад до правого берега реки Пур. Штаб всей 503-й стройки сначала находился в порту Игарка, а с 1949 года – в поселке Ермаково, на левом берегу Енисея.

Из Красноярска до Ермаково мы плыли по Енисею вместе с другими вольнонаемными на колесном пароходе «Сталин». В Ермаково наши родители получили направление на работу в строительное подразделение 503-й стройки в поселок Янов Стан, расположенный в 150 км от Ермаково на реке Турухан. В ожидании «оказии» родители успели устроить старшего брата Юрия в 5-й класс местной школы-интерната, после чего с первой самоходной баржой по рекам Енисей и Турухан добрались до поселка Янов Стан – места, где нам предстояло жить. В то время мне шел пятый год, и этот переезд к новому месту жительства воспринимался мною как большое интересное путешествие. В моей памяти из того далекого времени хорошо сохранились поразившие меня яркие события, интересные запомнившиеся сведения и разговоры взрослых и сверстников. К нашему приезду в поселке уже было построено несколько домов для гражданских специалистов, и нас поселили в один из них. Это были одноэтажные деревянные дома, разделенные на 4—5 однокомнатных квартир с чугунными дровяными печками и большими сенями. В нашем доме, кроме нас, жили инженеры-проектировщики из Ленинграда, которые на местах вводили в проект возникшие в ходе строительства изменения.

Наш поселок быстро рос: буквально на наших глазах в поселке почти «с нуля» были построены железнодорожные станционные сооружения, жилые дома, баня, большой клуб и магазин. Папа работал начальником тракторной колонны, а мама бухгалтером. Для детей жизнь в поселке была скучновата – неподалеку располагались лагеря, и нам не разрешалось гулять без взрослых одним по поселку. На мое счастье, через стенку от нас находилась начальная школа, где учительница вела уроки для шести учеников из разных начальных классов. Утром мама с папой уходили на работу, брат Валера – в школу за стенку, а я оставался дома и через стенку пытался услышать и понять, что происходило на уроках. Это было моим единственным занятием и развлечением, которое подогревало мои фантазии оказаться с другими детьми в школе. Однажды я догадался вынуть мох из уплотнения бревен стенки и в образовавшуюся щель получил полную картину происходящего на уроках в школе. Ну а после того, как я во время урока пения попытался подхватить припев песни своим громким голосом при полном отсутствии музыкального слуха, учительница по принципу «от греха подальше» начала приглашать меня в школу на уроки пения и рисования.

Жизнь стала еще интересней, когда построили клуб и мы стали ходить в кино. Помню, на открытии клуба показали кинофильм «Аршин мал алан» с Рашидом Бейбутовым и «Чапаев» с запомнившейся мне до сих пор атакой белых каппелевцев. В то время на стройке у всех вольнонаемных специалистов была ненормированная шестидневная рабочая неделя «с восьми до восьми», поэтому для выполнения всех хозработ к нашим домам прикрепили бесконвойного заключенного, которого все звали Яша. Зимой Яша-бесконвойный расчищал от снега дорожки и набирал снег в тазы и оцинкованные ванны, которые вечером не печке оттаивали и давали воду. Летом он заготавливал дрова и складывал их в сенях каждой квартиры, а также разносил по домам чистейшую воду из ближайшего родника. Рядом с поселком было несколько озер, в которые во время весеннего половодья реки Турухан заходило много рыбы, – после спада воды часть этой рыбы оставалась в озерах. В этих озерках Яша-бесконвойный иногда вылавливал крупную рыбу и приносил ее нам, потому что из всех жильцов нашего дома мы одни жили полноценной семьей, в которой была женщина- хозяйка, умеющая приготовить на стол эту рыбу, а все остальные соседи были прикомандированными мужчинами.

Основу нашего питания составляли мясная тушенка и рыбные консервы, вместо свежих овощей круглый год были сухая картошка и морковка и консервированная в стеклянных банках свекла. В магазине продавали муку, сахар, очень соленую селедку, крупяные и макаронные изделия, конфеты – от дешевеньких «подушечек» с плодово-ягодными наполнителями до дорогих шоколадных «Озеро Рица» и «Буревестник», – шоколад «Золотой якорь» и папиросы. Свежих овощей и фруктов мы не видели, зато круглый год продавались очень вкусные консервированные абрикосы в больших металлических банках. Хлебом магазин обеспечивался из общей пекарни, где работали вольнонаемные. Свежего лука в магазине тоже не было, но иногда кто-нибудь из родительских друзей привозил из Ермаково головки лука. Мама не торопилась его сразу использовать в пищу – она высаживала его в ящики на окне с солнечной стороны дома для получения зеленого лука. Из-за отсутствия свежих овощей и фруктов мама заставляла нас с братом ежедневно выпивать по столовой ложке очень неприятного на вкус неочищенного рыбьего жира, шантажируя нас угрозой: «А то станете рахитами с кривыми ногами и руками». Шантаж ей удавался легко, ведь рахитами нам становиться не хотелось, поэтому мы постепенно привыкли к ежедневной ложке противного рыбьего жира.

В те годы было еще далеко до эры телевидения, не говоря об интернете, и в жизни людей большое место занимало живое человеческое общение. В поселке не было радио, газеты и журналы приходили с большим опозданием, и папин радиоприемник «Родина-49» был единственным источником новостей. А наш механический патефон с набором пластинок тогдашних звезд – Клавдии Шульженко, Людмилы Руслановой, Аркадия Райкина, Леонида Утесова, Сергея Лемешева и других пластинок с песнями и ариями из оперетт создавал культурную атмосферу для отдыха. Эта музыка располагала к живому человеческому общению в суровых условиях Севера, поэтому наши соседи-мужчины часто по выходным любили заходить к нам «на огонек», зная, что мама по-домашнему приготовит что-нибудь вкусненькое на всю компанию.

За столом взрослые иногда переходили на производственные темы и делились новостями стройки. Из взрослых разговоров я впервые услышал про заключенных власовцев, бандеровцев и крымских татар. Мое детское воображение поразил рассказ о побеге одной группы уголовников из лагеря. В этой группе был бывший штурман, который мог ориентироваться на местности, но непроходимые топи и болота оказались непреодолимым препятствием для этих беглецов. После бесплодных скитаний по болотам и топям приполярной лесотундры у беглецов закончились запасы спичек и продуктов, а не просыхающая от дождей одежда уже не спасала от начинающихся холодов. Кончился этот побег трагически – уголовники съели своего штурмана и вернулись в лагерь. За попытку побега неудачникам давали дополнительные сроки заключения от 10 до 15 лет. Для меня эти сроки казались запредельными, потому что брат Валера показал мне на пальцах рук и ног, как много это будет.

Наш участок строительства возглавлял начальник по фамилии Медведев. Все ребятишки поселка боялись попадаться ему на глаза, так как он запрещал детям ходить по поселку без сопровождения взрослых, и порой родителям влетало от него за наши прогулки. Я запомнил только его черное кожаное пальто и его частые выезды летом на катере по реке на охоту за дичью. Однажды он сильно напугал нас своей пальбой из ружья, проплывая мимо нас, спрятавшихся с удочками в прибрежных кустах реки Турухан. Это было летом 1950 года, когда старший брат Юра приехал к нам на каникулы из Ермаковского интерната. Мы приготовили наши немудреные снасти: деревянное удилище, леску из ниток (тогда еще капроновой лески не было), сделали свинцовое грузило и поплавок из пробки от вина, накопали червей и пошли порыбачить на реку. Стояла тихая теплая летняя погода, потом вдруг стали послышались и стали приближаться звуки выстрелов, и из-за поворота показался катер, на носу которого стоял Медведев и палил из ружья. Мы испугались шальной пули и спрятались в прибрежных кустах, застыв от страха до тех пор, пока катер не скрылся за речным поворотом и не затихли выстрелы. Кстати, эта рыбалка мне запомнилась еще и тем, что в тот раз мы поймали здоровенного тайменя килограммов на пять-шесть. К зависти всего поселка мы подвесили тайменя на палку, которую пронесли на плечах по центру поселка домой. В то время любая свежая рыба в поселке ценилась из-за свежего мяса и наличия в ней йода.

Что сегодня можно рассказать об этой стройке? Прежде всего строительство велось в условиях полной секретности. Первые сведения об этой стройке просочились в народ после амнистии от бывших зеков-уголовников сразу после смерти Сталина в «холодное лето 1953 года». Но до этих событий еще было далеко, а начиная с 1949 года на строительство гигантской железнодорожной магистрали из системы лагерей ГУЛАГа направляли физически крепких заключенных, способных к тяжелому физическому труду в условиях Крайнего Севера, которым обещали сокращение срока заключения за участие в этом важнейшем для страны проекте. Численность занятых на строительстве заключенных составляла 45—50 тысяч, а иногда доходила и до 80—100 тысяч. Контингент этих заключенных был пестрый: уголовники и бывшие военные, солдаты и офицеры Советской армии, вернувшиеся из немецкого плена и осужденные на родине за «предательство» и «шпионаж», а также «политические», осужденные по 58-й статье. Все они содержались в лагерях строгого режима и использовались только на физической работе. Заключенные работали под неусыпным наблюдением вооруженной охраны. За пределами лагеря без конвоя ходили и работали только заключенные, не имевшие замечаний по поведению, у которых до освобождения оставался небольшой срок, или сидевшие по бытовой статье с малыми сроками заключения. Их называли бесконвойными. Как правило, до заключения у них был уже опыт работы по специальностям, востребованным на стройке, и они работали путейцами, электриками, шоферами, трактористами, связистами. Кроме заключенных, к работе привлекались гражданские специалисты и вольнонаемные, которых в трудное послевоенное время работа на Севере привлекала хорошими заработками.

Сроки были установлены жесткие. Постановлением правительства планировалось открыть движение поездов на отдельных участках в 1952 году, а вся дорога должна была быть сдана к 1955 году. Для ускорения строительства предусматривалось строительство дороги по «облегченным техническим условиям». Железная дорога строилась одноколейной с частыми разъездами. Установленные жесткие директивные сроки приводили к ненужной спешке: например, не провели заранее даже геодезических изысканий местности, они были начаты уже после начала строительства и завершены только ближе к его окончанию. Из-за сжатых сроков строительство велось без проектно-сметной документации и финансирование велось по фактическим затратам, без утвержденного проекта и смет, которые были представлены только в 1952 году. Технология строительства была упрощенной. Сначала вдоль всей магистрали специальными тракторными поездами был проложен автозимник. Строительство железнодорожных путей велось вдоль него. В основании дороги сначала возводилась двухметровая насыпь (в основном из привозной каменно-песочной смеси), на которую затем укладывались шпалы и рельсы. Местный грунт состоял из пылевидных песков и вечной мерзлоты и совершенно не подходил для укладки в насыпь. Вечная мерзлота в теплое время постоянно преподносила сюрпризы, и целые вагоны грунта уходили в болота при отсыпке полотна. Большая часть работ, в том числе земляных, выполнялась вручную, с использованием лопат, ломов, кирок и ручных тачек. Качественные строительные материалы на месте практически отсутствовали, их вместе с оборудованием, рельсами, вагонами и паровозами вынуждены были доставлять сначала Северным морским путем в Игарку или Ермаково, а потом речным путем по Турухану до нашего Янов Стана. Строительство велось в суровых климатических условиях сибирского Крайнего Севера, когда зима с большими морозами и многометровым слоем снега продолжается около восьми месяцев в году, а холодное и дождливое лето и осень укладываются в оставшиеся четыре месяца. Поэтому железную дорогу строили в основном в короткий летне-осенний сезон и умудрялись построить при этом порядка ста и более километров пути. Большой проблемой для строительства являлись множество речек, ручьев и крупных рек Западно-Сибирской низменности, которые дорога должна была пересечь. Из-за крайне сжатых сроков строительства в условиях отсутствия данных геодезии и проекта строители зачастую не «шибко заморачивались» и прокладывали путь напрямую, не обращая внимания на встречающиеся болота, речки и ручьи. На многочисленных малых речках и ручьях для дороги возводили деревянные мосты, а на реках сооружали бетонные мосты. Через Обь и Енисей переправа поездов должна была осуществляться летом тяжелыми паромами, специально построенными за границей, а зимой – по рельсам и шпалам, положенным прямо на лед.

Строительство велось одновременно на многих участках, для этого вдоль будущей одноколейки по всей трассе на расстоянии 8—12 км друг от друга строились лагеря или лагерные участки (колонны), в каждом из которых содержалось от пятисот до полутора тысяч заключенных. Каждый лагерь строил свой участок дороги, а после завершения строительства этого участка перебирался на новое место. В лагерях содержались не только мужчины, но и женщины. Заключенные женщины работали на строительстве наравне с мужчинами. Несмотря на тяжелейшие условия заключения, иногда природа брала свое и у женщин-заключенных рождались дети, что было большой проблемой для начальства. После родов матери до года жили с детьми в специально построенном детском доме в Ермаково, а потом оставляли детей на попечение нянек и лагерного начальства до окончания своего срока заключения.

При строительстве дороги не учитывались особые условия производства земляных строительных работ в экстремальных условиях вечной мерзлоты и большой заболоченности этого региона Западно-Сибирской низменности, из-за чего построенные участки дороги летом часто проседали и проваливались на заболоченных участках. Фактически значительную часть дороги, сделанную за прошлые сезоны, с наступлением каждого нового теплого сезона приходилось ремонтировать. В создавшихся условиях и в целях безусловного выполнения установленных Сталиным сроков строительства начальник 503-й стройки полковник В. Барабанов впервые в системе советского ГУЛАГа ввел для заключенных систему зачетов: выполнил норму более чем на 125% – засчитывается день за два, а если дал полтора задания – день за три. Все сведения о выполнении трудовых норм учитывались в специальных зачетных книжках. Эта система зачетов должна была создать для заключенных-ударников лагерного труда стимул к повышению производительности труда и давала законную, реальную возможность освободиться от заключения раньше срока. Других способов попасть на свободу у заключенных не было. Бежать из лагерей было практически невозможно. Но время от времени находились отчаянные смельчаки, попытавшиеся рвануть в побег. Основная дорога контролировалась охраной. Единственный путь к свободе лежал к Енисею, затем на юг против течения по нему более полутора тысяч километров до Красноярска, или на север до устья Енисея, или до Дудинки и Норильска, которые также строились заключенными и усиленно охранялись. Вокруг стройки летом простиралась топкая северная тундра без дорог и тропинок, которая зимой была занесена многометровым снегом. Горе-смельчаки не знали всего этого и, проплутав несколько дней по топям и болотам, возвращались в лагерь с поднятыми руками сами. За каждую попытку побега заключенным еще добавляли к сроку лет 10—15, что для других служило лучшей мерой воспитания. Для ускорения строительства и выполнения утвержденных сверху графиков руководство стройки иногда прибегало к практике «накрытия поляны» с алкоголем и набором дефицитных продуктов питания – тушенки, колбасы, рыбы. По сохранившимся воспоминаниям бывших заключенных, в сравнении с другими объектами системы ГУЛАГа условия содержания здесь были лучше, что объясняется важностью стройки для страны и труднейшими природными условиями. Зэки были одеты в соответствии с местным климатом: ватные телогрейки, ватные стеганые брюки, валенки, рукавицы. Крайне тяжелые условия труда на открытом воздухе при низких температурах компенсировались для заключенных повышенной нормой питания и горячей едой. Но тяжелейший изнуряющий ручной труд в условиях сурового северного климата, летающие летом облака гнуса, непросыхающие в теплое время года одежда и обувь, насквозь промерзающая в зимние сорокаградусные морозы одежда и недостаточное медицинское обслуживание делали свое черное дело и уносили жизни десятков тысяч заключенных.

Для подъема духа и настроения работающих на 503-й стройке существовал даже культурно-воспитательный отдел, который занимался пропагандой и агитацией ударного труда зэков. При отделе до 1950 года (до отъезда Барабанова) для подъема культуры был создан свой передвижной театр, труппа которого состояла из артистов-заключенных и вольнонаемных. На сцене театра ставились драмы, трагедии, комедии и музыкальные спектакли, в которых блистали многие артисты московских и ленинградских театров, сидевшие «на зоне». Заведующим литературной частью театра до его закрытия был фронтовик-капитан и бывший топограф Генерального штаба МО и будущий писатель Роберт Штильмарк.

Несмотря на все трудности и упущения приполярного строительства, дорога возводилась быстро. Рядом с лагерями вдоль всей трассы строились поселки вольнонаемных строителей, в которых располагались администрации лагерей и участков строительства со складами и техникой, магазины, бани и клубы. На 503-й стройке самыми крупными поселками из тех, где проживали вольнонаемные стройки, были Ермаково и Янов Стан.

В конце лета 1950 года наши родители уволились с работы на 503-й стройке, и мы из Ермаково на самолете ЛИ-2 возвратились в Красноярск. Перед отлетом родителям понадобилось несколько дней на оформление документов и получение расчета, и мы на это время остановились в служебной гостинице поселка Ермаково. Население Ермаково к тому времени составляло 15000 человек и были построены аэродром, центральный пересыльный пункт заключенных, грузовые склады и причалы для судов, лесозавод, центральные ремонтные мастерские, большое железнодорожное депо, электростанция. Для вольнонаемных в Ермаково было построено много жилых домов, клуб, поликлиника, магазины, гостиница, детские сады, десятилетняя школа-интернат и бани. Пока родители мотались с бумагами по конторам, старший брат Юра на правах старожила, проучившегося целый год в местной школе-интернате, знакомил нас с поселком. В моей памяти сохранился наш поход на сопку к разбившемуся самолету и большой магазин с целым отделом детских игрушек. Наверное, я здорово просил, а родители после получения денежного расчета не устояли перед таким натиском и купили мне в этом магазине первую в моей жизни дорогую игрушку – мотоциклиста с механическим пружинным заводом.

После нашего отъезда строительство дороги продолжалось, и к осени 1952 года было открыто рабочее движение поездов на западном участке от Салехарда до Надыма, а к началу 1953 года, со слов отца, пустили поезда и на восточном участке от Ермаково на Енисее до Янова Стана на реке Турухан.

Однако почти сразу же после смерти Сталина в марте 1953 года строительство Трансполярной железнодорожной магистрали прекратилось и поступил приказ министра МВД Берии о консервации стройки. Многие заключенные строители дороги, сидевшие по уголовным делам, попали под объявленную в стране широкую амнистию в холодное лето 1953 года, а оставшихся сидельцев – политических заключенных – переправили в лагеря ГУЛАГа в европейскую часть страны. Вольнонаемным специалистам увольнение было предложено еще раньше. В 1954 году стройка свернута окончательно. Часть ценного оборудования вывезли на Печорскую и Красноярскую железные дороги и в Норильск. Речные паромы перегнали на Азовское море – обслуживать железнодорожную переправу через Керченский пролив. Но большая часть паровозов, вагонов, оборудование ремонтных мастерских и депо, сотни километров колючей проволоки и рельсов и многие материальные ресурсы были брошены на месте. В наше время некогда почти построенная Трансполярная магистраль представляет собой печальный памятник проекту, унесшему жизни десятков тысяч заключенных, в виде искореженного железнодорожного полотна, разрушенных и покореженных мостов и брошенных заржавевших паровозов и вагонов. Я уже молчу о миллиардах рублей, практически закопанных в эту приполярную лесотундру.

Время показало, что эта стройка была обречена на провал с самого начала. Несмотря на то, что у Сталина был целый ряд успешных крупных строительных проектов – таких как Беломорканал, Волго-Дон и другие, строительство Северной железной дороги Салехард – Игарка является полностью провальным проектом.

Так выглядит заброшенная железная дорога Салехард – Игарка в наши дни

Ведь совершенно очевидно, что строительство дороги в описанных выше природно-климатических условиях за счет подневольного принудительного труда заключенных и при полном отсутствии специальной технологии строительства в северных районах вечной мерзлоты, отсутствия многих необходимых материалов и средств механизации, могло закончиться только провалом, если не на этапе строительства, то на этапе эксплуатации.

Для сравнения приведу примеры из строительства железной дороги на полуострове Ямал в наше время. Там при строительстве мостов вместо деревянных опор применялись металлические трубы диаметром 1,2—2,4 м, заполненные бетоном и заглубленные в вечную мерзлоту на глубины до 20 метров. А насыпь для железнодорожных путей возводилась из влажного пылевидного песка, который при контакте с грунтами вечной мерзлоты становится прочным. Для поддержания этой прочности в летнее теплое время использовалась специальная послойная система термоизоляции. А в те далекие сталинские годы еще не было разработано подобных технологий строительства железных дорог в районах вечной мерзлоты Крайнего Севера, и для достижения результатов власть уповала только на труд десятков и сотен тысяч заключенных.

Интересно отметить, что сама идея строительства Трансполярной магистрали оказалась живучей и востребованной. В наше время в связи с обнаружением больших запасов нефти и газа на Крайнем Севере и началом эксплуатации ряда крупных месторождений снова выявилась потребность в обеспечении этих месторождений круглогодичной логистикой в виде сухопутного железнодорожного транспорта. Недавно из СМИ я узнал, что на правительственном уровне одобрен проект и начинается строительство Северного широтного хода – железной дороги большой протяженности в Арктической зоне Западной Сибири. По этому проекту Северная железная дорога должна соединить промышленные районы страны с сырьевыми и обеспечить доставку грузов (лес, черные металлы, стройматериалы) для снабжения газовиков и нефтяников Ямала. В перспективе проект предусматривает прокладку путей до стратегически важного для Северного морского пути порта Дудинка, соединенного железной дорогой с Норильском. Авторы проекта считают, что будущий Северный широтный ход явится драйвером развития российской экономики и дорогой будущего. А будущее этого проекта они видят в продлении железной дороги до портов Таймыра и Охотского моря.

Необычайная история создания книги-бестселлера 1958 года «Наследник из Калькутты» заключенным одного из лагерей 503-й стройки

«Наследник из Калькутты» – это захватывающая приключенческая история, изданная в середине шестидесятых годов в серии «Библиотека приключений». В первом издании авторами книги были указаны В. П. Василевский и Р. А. Штильмарк. Книга имела огромный успех не только у школьников, но и у взрослых любителей приключений. Через некоторое время вокруг авторства этой книги возник спор, и вся страна узнала, что единственный автор – Роберт Александрович Штильмарк, бывший заключенный 503-й стройки. А написал свою книгу Штильмарк в лагере под названием колонна №33, который располагался прямо у нас в поселке Янов Стан.

Первой эту интереснейшую историю о создании романа мне рассказала библиотекарь Лана Петровна из Городской детской библиотеки. Мне в то время эта книга очень нравилась, поэтому история ее написания меня очень заинтересовала. В читальном зале библиотеки я разыскал материалы о ней, которыми хочу сейчас поделиться с вами. Конечно, меня греет мысль о том, что буквально в нескольких сотнях метров от меня в ближайшем к поселку лагере создавалась моя любимая книга, а с ее автором я мог пересекаться на дорогах поселка Янов Стан. Кроме того, эта история расскажет правду о нравах и порядках, существовавших в то время в сталинских лагерях.

История написания книги «Наследник из Калькутты» начиналась с того, что фронтовик, капитан Военного топографического управления Генштаба, имеющий боевые ордена и медали, Роберт Штильмарк в апреле 1945 года был арестован по доносу, обвинен в «антисоветской агитации и пропаганде» и приговорен по ст. 58.10 к десяти годам заключения. В доносе сообщалось об «антисоветской болтовне» Штильмарка: в одном случае он якобы назвал какое-то здание в Москве «спичечным коробком», в другом – не одобрял снос Сухаревой башни и Красных ворот и высказывался против переименования старых городов. Так по пустяковому доносу фронтовик и офицер Генштаба стал политическим заключенным и попал на 503-ю стройку, где сначала трудился топографом на трассе, затем – заведующим литературной частью лагерного театра. После расформирования театра Штильмарк попал в лагерь под названием колонна №33 рядом с нашим поселком Янов Стан. Начальство там пьянствовало, а всеми делами негласно заправлял старший нарядчик Василий Василевский, «ссученный» (то есть добровольно согласившийся работать с лагерным начальством) уголовник, вор-рецидивист, совершивший третью ходку в зону. В то время среди заключенных ходили красивые выдуманные истории о том, что отдельные заключенные в разное время были якобы помилованы и освобождены Сталиным в качестве поощрения за созданные ими изобретения, научные труды или литературные произведения. Вот и малообразованный нарядчик Василевский поверил этим байкам и решил досрочно освободиться из заключения, написав интересный приключенческий роман и послав его лично Сталину. Он хорошо обдумал содержание будущего романа, состоящее в том, что действие должно было происходить лет двести назад и за границей, в центре романа должна быть душещипательная история похищения ребенка из богатой и знатной семьи со счастливым концом. А для любителей экзотических животных в романе должен был появляться ручной лев. Таким образом Василевский хотел избежать любой параллели с Россией и упоминания о каком-либо революционном движении, а также уйти даже от намека на критику или похвалу существовавших двести лет назад в России порядках. Но сам Василевский не мог написать книгу, он был не очень-то грамотен. И тут судьба преподнесла ему неожиданный подарок – в лагерь после расформирования театра прибыл заведующий литературной частью Роберт Штильмарк. Из поступившего а лагерь личного дела заключенного Штильмарка стало известно, что он окончил Высший литературно-художественный институт, а затем работал журналистом-международником в газете «Известия», редактором в журналах «Иностранная литература» и «Молодая гвардия». Узнав об этом, Василевский предложил новому заключенному написать роман, пообещав взамен освобождение от тяжелых работ на строительстве магистрали и создание соответствующих условий и послаблений в режиме на время работы над книгой. У Штильмарка особенного выбора не было, и он согласился.

Мне трудно представить, как Штильмарк смог написать большую книгу о событиях двухсотлетней давности в далекой стране, не имея библиотеки и справочной и исторической литературы. Очевидно, ему помогли и воспитание в культурной семье инженера старой дореволюционной школы германо-скандинавского происхождения, и полученное блестящее литературное образование, и знание истории, и работа во Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей, а также замечательная память и на редкость живое воображение.

Надо отдать должное Василевскому – он выполнил свои обещания: благодаря его хлопотам Штильмарка перевели в «бесконвойные» и он получил право выходить за пределы лагеря без охраны, а также отдельную койку в бане лагеря и усиленное питание. Роман писался год и два месяца и был закончен в июле 1951 года. По мере работы над книгой Штильмарк зачитывал заключенным в бараке готовые главы, и почти вся зона с нетерпением ожидала продолжения книжных приключений. В итоге получился захватывающий роман с английскими пиратами, джентльменами и приключениями, происходившими в XVIII веке в Индийском океане и других экзотических местах.

Получив законченную рукопись, Василевский стал вынашивать планы, как избавиться от настоящего автора. Чтобы снять с себя возможные подозрения в убийстве Штильмарка, он сначала устроил его перевод на общие работы в другой лагерь (колонну) и начал подбирать убийц из среды акоренелых зеков-уголовников.

Но тут в эту историю неожиданно вмешались настоящие уголовные «авторитеты» зоны, знакомые с содержанием романа. Они вступились за Штильмарка и убедили Василевского отменить намечавшееся убийство. В качестве довода опытные «авторитеты» привели Василевскому главный аргумент – если перед отправкой книги Сталину начальство НКВД проверит авторство и установит факт отсутствия у Василевского не только образования, но и простой грамотности, то его сразу разоблачат и за книгу никакого помилования ему не будет. Василевский согласился с доводами «авторитетов» и решил оформить рукопись для самого товарища Сталина. Для этого Василевский привлек сидящих в лагере признанных в воровской среде художников – бывших изготовителей поддельных документов и фальшивомонетчиков, которые переписали роман в трех экземплярах безупречным каллиграфическим почерком, проиллюстрировали и переплели в обложки из синего шелка из отнятой у заключенного рубашки. Вот в таком «козырном» на сленге зэков виде Василевский передал в администрацию 502-й стройки три экземпляра книги для отправки в Москву с последующим вручением И. В. Сталину. Против его воли на обложке были указаны два автора.

В Москве рукопись была передана в Культурно-воспитательный отдел ГУЛАГа, но вопреки ожиданиям Василевского, никто ее Сталину не отправлял. Штильмарк освободился раньше Василевского, разыскал рукопись и отослал ее на ознакомление нескольким известным писателям. Неожиданно он получил отличный отзыв о рукописи от известного в СССР научного фантаста Ивана Ефремова. После этого при активной поддержке Ефремова роман под названием «Наследник из Калькутты» был опубликован в 1958 году издательством «Детгиз» в популярной серии «Библиотека приключений и научной фантастики». В этом первом издании в качестве авторов были указаны Василевский и Штильмарк.

Книга имела оглушительный успех у массового читателя и несколько раз переиздавалась. Когда Василевский освободился из заключения, Штильмарк посчитал нужным передать ему часть полученного гонорара, но Василевскому этого было мало, и он стал требовать от Штильмарка все новых платежей. Штильмарк счел, что продолжение таких отношений может стать для него опасным. Он рассказал историю создания книги в издательстве «Детгиз», после чего это известное и уважаемое в стране издательство подало на Василевского в суд иск с целью установления подлинного авторства. По итогам судебного разбирательства единственным автором книги был признан Штильмарк. Такому решению способствовало то, что Штильмарк в свое время предусмотрительно зашифровал во фрагменте 23 главы слова «лжесвидетель, вор и плагиатор» – их можно было составить, если читать первые буквы каждого второго слова фрагмента. Под давлением улик Василевский сознался, что не писал романа, а лишь создал Штильмарку условия для написания. Роман принес широкую известность его настоящему автору. Роберта Штильмарка приняли в члены Союза писателей СССР, и он написал еще несколько произведений. Но такого успеха, как роман «Наследник из Калькутты», они ему не принесли.

Воспоминания о послевоенном Красноярске

В 1950 году мы вернулись с 503-й стройки на постоянное местожительство в Красноярск. Моя память отчетливо запечатлела послевоенный город. Первые мои воспоминания о Красноярске относятся примерно к осени 1948 года, но гораздо лучше я помню жизнь города после 1950 года. В то время Красноярск состоял в основном из деревянных домов без каких-либо бытовых удобств. В центральной левобережной части города еще с царских времен оставалось немного кирпичных добротных зданий бывших губернских органов управления, купеческих торговых домов и частных усадеб. В городе было заасфальтировано или замощено булыжником всего несколько улиц, на которых во времена моего детства еще встречалось много гужевого транспорта. Автомобилей было совсем мало, гораздо чаще появлялись конные пролетки, возившие начальников различных маленьких контор. Это был типичный для Сибири город с населением к 1948 году чуть больше 150 тысяч человек, застроенный в основном деревянными домами и бараками с печной системой отопления. Печки топились углем или дровами. Уголь был местный, его еще с военной поры добывали на Бадалыкской горе рядом с городом. Мы топили печку дровами. Эти дрова наш отец закупал в конторе под названием «Гортоп» и доставлял в виде бревен на машине во двор. После этого примерно неделя у нас с братьями уходила на то, чтобы распилить двуручной пилой бревна на чурки, расколоть чурки на дрова, перенести в стайку и сложить их там в поленницу. В значительной части города не было централизованной системы водопровода и канализации, и туалеты в виде незатейливых деревянных будок типа «типа сортир» стояли в каждом дворе. Для сбора прочих бытовых отходов предназначались дворовые выгребные ямы. Поэтому нередко по улицам разъезжали «золотари» на ассенизационных подводах с длинными деревянными бочками и ведрами на длинных шестах, оставлявшие за собой шлейф неприятных запахов. В СССР того времени домашних бытовых холодильников еще не было, поэтому во многих дворах жители устраивали коллективный погреб для хранения продуктов, который охлаждался большими заготовленными в начале весны кусками енисейского речного льда. Такой общий погреб размещался в нашем дворе на глубине около трех метров – от входной двери вела вниз длинная деревянная лестница, наклоненная под углом в 45 градусов. На этой лестнице мне не раз приходилось отсиживаться в детстве после первого загара до волдырей на коже, когда желанный прохладный воздух из погреба охлаждал полученные солнечные ожоги на спине и плечах.

В те годы зимой на Енисее работали артели по заготовке кусков льда для продажи населению и малым оптовым организациям, не оборудованным промышленными холодильными установками. Городской водопровод был проведен только в большие многоэтажные дома на центральных улицах в социальные объекты типа больниц, школ и детских садов, а для остального населения на улицах стояли водоразборные ручные рычажные колонки, из которых жители ведрами разносили воду по домам. Городской водопровод подавал в сеть только холодную воду. Как только в семьях красноярцев подрастали дети, они приучались носить воду в ведрах на коромысле или возить на тележке во флягах и бачках. Наша семья не составляла исключение: обязанности по доставке воды в дом сначала были возложены на моих старших братьев, а потом и на меня. Ближайшая водопроводная колонка стояла у самого берега Качи, на расстоянии примерно 300—350 метров от нашего дома. Представляете себе, сколько ведер воды нам приходилось наносить с колонки домой для готовки, уборки с мытьем полов, большой стирки и купания пятерых человек? Стиральных машин тоже еще не было, и мама стирала на простой стиральной доске. Этот архаичный прообраз стиральной машины представлял собой оцинкованный лист с волнистой поверхностью, обрамленный деревянной рамой. Привычных сейчас моющих средств для стирки тогда тоже не было, и стирали с хозяйственным мылом.

Так стирали до появления стиральных машин

Из-за отсутствия водопровода в домах важное значение для горожан приобретали общественные государственные бани. Баня в то время являлась не просто местом для мытья, она являлась настоящей культурной особенностью быта советских людей. В основном это были бани с женскими и мужскими отделениями со спартанским набором сервиса: раздевалка, помывочное отделение и парилка человек на 10—15 (заядлые парильщики с удовольствием парились при высокой температуре с веником, а дети могли вытерпеть такую жару лишь несколько минут). Как правило, в банях работали небольшие буфеты с чаем, газировкой и разливным бочковым пивом. Поэтому еженедельный поход в баню с санитарно-гигиеническими целями для населения превращался в своего рода приятный отдых с возможностью расслабиться и пообщаться с соседями и друзьями или приобрести новых знакомых. В банях работали парикмахерские, в которых после стрижки или бритья предлагалось освежиться на выбор одеколонами «Тройной» или «Шипр». Бани того времени были местом, где происходили не только водные процедуры, но и разговоры о политике, жизни, спорте и о многом другом. Банные посиделки у самовара или с кружкой бочкового пива располагали людей общаться и обсуждать все, что происходило в их жизни. Такая большая городская баня со всем ненавязчивым полным сервисом от стрижки до разливного пива находилась в полутора кварталах от нашего дома на улице Маяковского, и я в выходные дни наблюдал из окна непрекращающийся людской поток с сумками и вениками.

Большинство улиц в городе моего раннего детства, кроме нескольких центральных, не было заасфальтировано, и проезжавшие редкие машины жарким сухим летом оставляли огромные облака пыли. Иногда появлялись большие и мощные американские «студебеккеры», полученные в годы войны по ленд-лизу, но чаще всего попадались «полуторки». Застал я и газогенераторные полуторки, имеющие по обеим сторонам кабины цилиндрические газогенераторы, работающие на дровах. Эти машины начали выпускать в тяжелые военные годы, когда на гражданке не хватало бензина, и закончили выпуск только в пятидесятые. В начале пятидесятых годов в городе появились машины марки «Москвич-401» с деревянным кузовом. Очевидно, в стране не хватало тонкого и дорогого листового проката для штамповки деталей кузова, и власти нашли ему замену.

В те годы не хватало общественного транспорта, и в автобусах всегда была давка и теснота. В городе было всего два-три десятка такси, но поездка на них для большинства населения представляла чересчур дорогое удовольствие. Профессия таксиста считалась уважаемой и денежной. На моей памяти было два знакомых таксиста: дядя Ваня Третьяков и бабушкин сосед по улице Кузьмина таксист Лазарук, содержащие на свои заработки неработающих жен и четверых или пятерых детей в каждой семье. В качестве такси сначала использовались машины «Победа» и «Москвич» ранних моделей, позже «Волга». После прокладки городской канализации примерно в 1954—1955 году в левобережной части города началось асфальтирование основных улиц и тротуаров.