Пишу любовью

Размер шрифта: 13

«Душа созревает жизнью и любовью»

«Перед Вами, уважаемый читатель, новая поэтическая книга Юлии «Пишу любовью…». Само название уже говорит нам о том, что автор обращается к самым сокровенным лирическим темам, составляющим смысл любой жизни. Внимательный читатель вспомнит: «Душа созревает жизнью и любовью». Я не буду цитировать замечательные строки и приводить примеры интересных образов. Только подскажу: «Искусство начинается там, где произведение перестаёт быть «одноразовым», где нам хочется перечитывать или слушать его снова и снова, запомнить наизусть и с ним жить. Ведь слово нужно нам для жизни души».

Читайте книгу Юлии внимательно, многие найдут там то, в чём так нуждается измученный безразличием к красоте мир – доброту и любовь!..».

Александр Гущин, поэт, литератор, филолог, телеведущий, публицист, ведущий авторской телепрограммы «Историограф», член Российского Межрегионального союза писателей (РМСП), действительный член Академии русской словесности и изящных искусств им. Г. Р. Державина, (г. Санкт-Петербург).

Мосты от Петербурга до Москвы

«Пишу любовью…», – новая книга Юлии Погорельцевой, поэтический сборник, в который вошли стихи о любви, любви, которая витает в особенном, слегка терпком воздухе старинных улиц, городских площадей. Она возле храмов, вплетается в кованые ограды, обнимающие территории городских парков, кружится вокруг мостов, причудливым образом соединяющим два города, которые навсегда в сердце автора – Петербург и Москву».

* * *

За окном пружиной улицы,
ночь размыта и нема,
И дворы в дожде сутулятся,
и потеряны дома –
На расчерченные клетками
карты линии дорог,
А за связанными ветками
в наши судьбы смотрит Бог.

* * *

Ограды чëрные, литые, старинных парков вековых,
Они и есть моя Россия, где день в изяществе затих,
Где год, сменяемый годами, ложится под ноги судьбе,
И в вензелях, и полумраке возводит памятник себе.
А за изогнутой волною чугунных кружев и шитья,
В прожилках листьев – Божье слово, среди
мирского бытия.

А сколько нежности в словах о любви:

…я к тебе протягиваю руки,
Хрупкостью воспетая за нас,
Уходя от безутешной муки
В безуспешно радующий час,
Где минута, полня ожиданья,
Обнажает истинную суть, –
В ней из возрождeнного желанья
Льются строки прямо мне на грудь…

Читатель видит, что любовью пишется каждая строка и эта любовь наполняет автора; этой любви так много, что хочется делиться с миром – автор так и говорит, – «Пишу любовью…».

Сергей Антипов, поэт и прозаик, Председатель правления Московской областной организации Союза писателей России, руководитель секции литературы и пропаганды знаний Российской академии естественных наук (РАЕН), действительный член Академии Российской Словесности и Европейской Академии Естественных Наук, член Союза журналистов России, Президент Ассоциации мастеров поэтической миниатюры, соучредитель издательского дома «Серебро Слов», учредитель и руководитель Фонда поддержки печатной книги (Фонд Книги), доктор философских наук, поэт и прозаик (г. Москва).

Люблю

Ты знаешь, я тебя люблю. Каждая минута, час, наполненные ожиданием, наполняют душу, возрождая нас… Ты образ – образ, рождённый сознанием, но ты живой, дышишь, я создаю тебя из веры, надежды, любви, стихов… И эта осень наша. Я так проста и бесхитростна, что быстро теряюсь среди других. Но я та, которую невозможно забыть… Падает осенний лист прямо тебе под ноги. Ты меня помнишь, чувствуешь, вдыхаешь…

Аналой

Ты придешь, я знаю, ты придешь,
Первый лëд давно сковал былое,
Этот день так светел и хорош Аналой
души. Над аналоем

Ореол – бездонные глаза,
Этот взгляд в
нëм рай, любовь, голгофа,
И мужская редкая слеза,
И дорога выложена в строфы…

Прикоснусь к щетине на щеке,
Отогрею, отмолю, отмою,
И стихи, воскресшие в руке,
Станут небом и немного…мною.

Осенний лист

В листве так много слов и неги,
Там, в потаëнной глубине,
Едва прикрыв надеждой веки,
Всë тихо шепчет обо мне.

«Люблю!»
Люблю тебя и таю,
Изьятый осенью листок, –
Возносит в небо мыслей стая,
А я же падаю у ног…

К твоим стопам. Своею верой,
Собой питаю каждый след,
Пускай иная – вечной первой,
Погасит в вашей спальне свет.

А я лишь лист. Заворожённой
Взлетев, о землю бьюсь, как грош,
И на траве запорошённой
Ложусь – быть может, ты найдёшь…

«Я к тебе протягиваю руки…»

Я к тебе протягиваю руки,
Созданная заново тобой
Из строфы –
из невесомых звуков, –
Сонмами у нас над головой,
В поднебесной ангельской купели,
Проливая капли по одной,
Омываю долгие недели,
Самоотречённая… собой.

Я к тебе протягиваю руки,
Хрупкостью воспетая за нас,
Уходя от безутешной муки
В безуспешно радующий час,
Где минута, полня ожиданья,
Обнажает истинную суть, –
В ней из возрождëнного желанья
Льются строки прямо мне на грудь…

«Меня создали для тебя из глубины небесной глади…»

Меня создали для тебя из глубины небесной глади,
Я там, где небо и земля соприкасаются плечом,
И незаметно, и легко рассвет касается, и гладит,
А ночь сползает в тишине и ставит оттиск сургучом.
Меня создали для тебя – по ширине твоей ладони,
И замеряли глубину: она подходит для души.
Закаты падают у ног и поднимаются на склоне
Высоких гор моей любви и растворяются в тиши.

«Посмотри на меня – за невидимой завязью дней…»

Посмотри на меня – за невидимой завязью дней,
За узлами дорог, перекинутых в долгие годы,
Я ещё не твоя, но когда-нибудь стану твоей,
Согревая собой, – утирая былые невзгоды.

Перекрёстками судеб – мы ищем дорогу к себе,
Примеряем, с надеждой на вырост, широкие крылья.
Обретая свободу, склоняемся кротко в мольбе,
И идём по тропе, припорошенной временем, пылью…

Посмотри на меня – я ещё не устала желать,
Возлюбив эту жизнь, эту истово бурную реку,
Мы на кончиках пальцев друг друга.
Их тонкую гладь
Забираем у всех под блаженно прикрытые веки.

«Позволь мне любить тебя так…»

Позволь мне любить тебя так,
как не любят давно,
Как плачет рассвет у подножия раннего утра,
И небо вдыхает надежду и цвет перламутра
На тонкий набросок эмоций немого кино.

Позволь мне любить тебя нежно, и шёлком крыла
Такой беззащитной, как бабочка, тронуть запястья,
Почти незаметной, но так начинается счастье,
И тает былое – его неприглядная мгла…

Позволь мне желать тебя страстно, смахнув облака,
Как будто я смелая, мне поддаются вершины,
Любовь неделима на граммы, часы и аршины,
Когда так уютна в ладони родная рука.

«Я немного дрожу – обогрей мои хрупкие плечи…»

Я немного дрожу – обогрей мои хрупкие плечи,
Обними моё сердце, оно не устало желать.
Твои крепкие руки все шрамы мои не залечат,
Но вернут в наши вены и в душу свою благодать.

Эта тёплая ночь – эти бархат и глянец дороги,
Ты ещё не со мной, но уже бесконечно любим,
Мы просты и открыты, и дарим служение многим,
Но вверяем себя исключительно только родным.

Я немного дрожу – обогрей мои хрупкие плечи,
В этой осени тихой так мало, но много для нас,
Дни листают часы, заменяя погаснувший вечер,
На бессонную ночь и сияние любящих глаз.

Крупица

Из соломы и сора себя соберу по крупицам,
И покрою молитвою голову, словно платком,
Вижу рядом с собой дорогие, любимые лица,
Осеню их дорогу любовью и божьим крестом.

Я простила врагов, – как же было всë это непросто,
Забываю обиды, предательство, слабость и ложь,
Заезжаю опять на двойную и тот перекресток,
Где я вечно теряюсь, а ты так спокойно идёшь…

«Не верьте осени холодной…»

Не верьте осени холодной, –
её суровости и мгле,
И ночи ветреной, голодной,
давно забывшей о тепле,
Не верьте утренней пороше,
росе, прикинувшейся льдом,
Они не ведают: хорошим
бывает всë, пока живëм.
И в глубине, вязавшей крыши
тяжёлых, низко павших туч,
Восходит радуга,
А выше –
надежды капелька и луч.

«Немая грусть, суровая, как вьюга…»

Немая грусть, суровая, как вьюга,
Нависла низко, душу теребя,
Так кто же я? Извечная подруга,
И оберег, и вера для тебя,
И тонких сосен ветви вековые,
Их изумруд, и живица, и стать,
Смола, и соль, и сок – сороковые,
И их вопрос – как мне роднее стать?
Под кожей тонко, трепетно, но точно
Немая жилка бьётся, как мотыль,
И я простой, обычной, полуночной
Стелюсь к ногам и обращаюсь в пыль…
И не боюсь невидимой песчиной
Катиться вдаль, не ведая, куда, –
Туда где свет любимого мужчины
Отнять не могут люди и года.

«Кружится ветер шаловливо, срывая с ивы жëлтый лист…»

Кружится ветер шаловливо, срывая с ивы жëлтый лист,
Скользит вперёд неторпливо осенний месяц.
Тонкий свист, –
Взывает к небу птичья стая, уносит лето на крыле,
А я в ладони зажимаю воспоминанья о тепле.

Воспоминания о лете, где белой ночи пелена,
О том безудержном рассвете, пока не выпитом до дна…
Кружится ветер… Под ногами хрустит оторванный листок
И осень стелет перед нами переплетения дорог.

А я иду к себе навстречу. Ищу себя среди толпы,
Покуда новый хмурый вечер не отнял юность у судьбы.
Я слышу голос. Помню руки – их власть и грубое тепло,
И взгляд, и всполохи, и звуки, и ночь, и лодку, и весло…

Вот мы, упрятанные летом, бродили ночи до зари,
И умывались Божиим светом, сияя, словно фонари…
Причал скрипел, а волны пели нам что-то нежное, своë,
Октябрь…
близятся метели, и полумрак, и вороньë…

Сажусь за стол: дымится время, на небе низкий блин Луны,
А сумрак громко дышит в темя и шепчет:
«Вёсны сочтены!
И бесшабашные рассветы, и ночи сладкие без сна».
– Молчи! В моëм бокале лето, ну и немножечко вина.

Ты придёшь

Ещё помнит сердце зелень луга
и цветенье ситцевых полей,
А теперь кружит седая вьюга
над душой озябшею моей,
Вьётся ветер, развевая косы,
расплетая ленты по одной,
И ложатся льдом былые росы
по тропе, нехоженой тобой…

Я сложу в поленницу рассветы,
те, что не представилось разжечь.
Ты придёшь,
а здесь тепло и лето,
и искрит натопленная печь.
Расстелю любовь.
Раскинув руки,
кину звёзд в ночные небеса.
И погаснут всполохи и звуки,
спрятанные нежностью в глаза…

«Что мне до слов, не сказанных тобой…»

Что мне до слов, не сказанных тобой
В ночной тиши, где осень пьёт прохладу,
Где тихий дождь, как тихий мой покой,
Укрыт слезой, и серым светом взгляда
В моих глазах
Уже не жмётся соль, –
Там просто ночь качает чьи-то тени
Я об одном прошу тебя – позволь
Всё позабыть, не падая в колени.

Возвращаюсь к себе

Сквозь колючие ветры навстречу вчерашнему дню,
Там, где я заблудилась, к любви прикоснуться желая,
Я лечу мотыльком, отдавая простому огню
Все ключи от души и дорог от надежды до рая.

Перекрёстками дней, перекроенных нашей судьбой,
Мы пытались найти то блаженство, где двое едины,
Но иные вселенные были открыты тобой,
Так изящно, легко,
и поэтому непостижимы.

И, упав с высоты, поднимаясь, пытаюсь взлететь,
Из кусков собираю свои невесомые крылья,
И взмываю к огню, но небес неожиданных твердь
Возвращает к себе, где любовь покрывается… пылью…

Я просто хотела любить

Разорвется петля – ослабеет суровый аркан,
Осыпаются листья, ковром выстилая дорогу,
И алеют деревья, и словно алеет от ран
Вся аллея в саду, затихая в ветрах понемногу.

Перевернуты дни – поднимают былую печаль,
Я уже не боюсь окунуться в любовь с головою,
И потерянных лет на любовь – нелюбовь мне не жаль,
Этих призрачных лет, опаленных тобою и воем.

Ты почти не виновен – я просто хотела любить,
И отчаянно жить, искупая привязанность верой,
Но порвется аркан – его узкая цепкая нить,
И твоя нелюбовь, и моё – «мой единственный, первый».

«Свитер растянутый скрыл перекрестье ключиц…»

Свитер растянутый скрыл перекрестье ключиц,
Тонкое горло и, словно подшитые, плечи,
А небеса из-под длинных коровьих ресниц
Синью окинули этот заманчивый вечер.

Плавает облако – ветер сгоняет к бортам,
К месту надежд и причалу любви и согласья,
И оказаться по времени следует нам,
Там, где дают на двоих вожделенное счастье!

Меряют точно, до грамма – бери-не бери,
Что заслужил, заработал
любовью и верой,
И у родной, неприметной, дощатой двери
кинуть авоськи и стать твоей заново первой.

Так рождаются стихи. Слово – Бог

Так рождаются стихи

Заметаются зори в багровых своих жерновах,
Расплескается синь над безлюдным ночным неуютом,
Я ещё почиваю в раскинутых смятых словах,
На былых простынях беззастенчиво голого утра.

Я ласкаю мечты, с неуёмным желаньем любить,
В сладкой дерзости млея и юность сгребая в крупицы,
Среди россыпей строк одиноко скользящая нить
На раскрытое сердце стежком незаметно ложится.

И сшиваются раны: былое, обиды и грусть,
Неказистые дни, нелюбовь, небывалая стужа…
Тонко плавит рассвет неприкрытую временем грудь,
В ней так тесно стихам, они рвутся, любовью, наружу.

«Дух бунтарский, юностью воспетый…»

Дух бродяжий! ты всё реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Сергей Есенин, 1921 г.

Дух бунтарский, юностью воспетый,
Струн обрывки, деку и лады,
Унесло задиристое лето,
Там, где росы пьют мои мечты,
Где туманов вспененная жалость
Лижет белым пухом стропы ног,
И надежда зябнущая вжалась,
А с небес устало смотрит Бог.

Ты помилуй, Господи, послушай,
Дай мне сито – мысли отберу,
И святой водой омою душу,
Поднимаясь светом поутру.
И молитвой голову покрою,
Осенив крестом свой грешный путь.
Струн обрывки? новые с собою
Я возьму – сыграть когда – нибудь!

«Дышит осенью ветер морозный…»

Дышит осенью ветер морозный,
ранний вечер неистово тих,
И рождается в завязи слёзной
одинокий и плачущий стих.
Его шепчут опавшие листья,
забирая от плоти земли,
В нëм небесные сизые выси
неземные несут корабли
И любовь, непременно святую,
Без отравы, измены людской,
И надежду, такую простую,
что коснуться возможно рукой…

«Одни пишут стихи, чтобы их узнавали, ну и продать…»

Одни пишут стихи, чтобы их узнавали, ну и продать
как-то потом себя подороже.
Другие думают о бесславном финале, о словах,
что подлодкой веной под самой кожей.
Смена дней и фаз, частоты, короли – свита. Кто-то
пробует виски, а иным самогон мëдом.
Я в молебном платке, пожираемая софитом. Одалиска[1],
придуманная своим народом.

Я вращаю часы, изменяя поле, притяжение тел, их частиц
и места на карте,
До сих пор у судьбы в бесконечной школе,
на своей борозде или полукамчатской парте.
Слышу шум крыла под аккорды и рëв клаксонов,
распиваю жизнь и любовь, и жива словами,
На одной планете, среди ангелов и массонов. Я пишу
стихи? Нет, это сердце говорит с вами.

Вето

Источником вето поэта, –
Не свет и отсутствие света,
Не звон от разменной монеты,
А вера, душа и любовь.
И каждый рисует границы,
Размахом, размером страницы,
Талантом, и к Богу стучится,
Ступая дорогами слов.

Источником света поэта
Надежда и поиск ответа
О жизни, о смысле –
всë это
Ложится к подножью стихов.
Читатель и зритель поэту –
Мерило, ави́зо и вето,
И в строках, сокрытая где-то,
Простая святая любовь.

Слово – Бог!

Из слов – из бисера и нитей,
на лист, нетронутый судьбой,
В чертог ли – скромную обитель
ложится текст
И за собой
Уводит спешно и некстати
по раскалённой кромке дня,
И отрешённо на закате
рождает заново… меня.
И наполняет – больше – выше,
упрятав где-то между строк,
Небесной сини сени ближе –
животворящим – Слово – Бог!

«Я напрямик пойду туда…»

Я напрямик пойду туда,
Где вера правдой колосится,
Где родниковая вода
Из душ сочится в наши лица,
В глаза, сиянием небес,
Их золотого ореола,
Туда, где в небо смотрит лес
И созерцает Божье Слово…

Дом души

В обветшалой забытой сторожке,
У распутья заросших тропин,
Где лучи достают понемножку,
До окошка
(Окошко – в аршин)
Закипает натруженный чайник
И полешки искрятся в печи,
И, как будто забредший случайно,
Тихий ангел, уставший в ночи…
В уголке…, притулился,
И дрёмой
дом наполнил…
Рассвет на порог.
Постучался…
А в мареве сонном,
словно искра возникшая… Бог…
Этот дом – наши сердце и вера,
И надежда,
И крест на пути,
А рассвет,
что за сумраком серым –
Божий свет – до свободы дойти.

«Берёз белеющее чудо…»

Берёз белеющее чудо
Передо мной встаёт, как рать,
И лето с нами,
И покуда
Тепло не скрылось – благодать!
Когда раскинутые ивы
шумят листвою над водой,
И укрывает пухом сливы,
туман рачительно, седой.

Тиха и девственна природа,
Осенний воздух свеж и чист,
И не пугает непогода,
И обронённый жёлтый лист.
И пусть сентябрь за плечами
Морозным инеем стоит,
Ты пьёшь свободу,
А ночами,
Листвы зелёный малахит…

И нет ни осени, ни вьюги,
Когда в душе ещё светло,
А на распахнутые руки
Ложится нежностью тепло…

Хлястики

Ещё не известны, потешные,
мы делаем заново взмах,
На нитях, простые и грешные,
в обученных жизнью руках.
Нас дёргают ровно за хлястики,
под ноги подкинув гроши, –
Богема с нашивками свастики,
И хляби у сбитой межи…

Канавы, болота, расщелины,
Вороны, гадюки, мошка,
А там, за мохнатыми елями,
наверное, счастье, пока…
Покуда оно не делимое
на этот заманчивый грош…
Какая-то я нетерпимая?
Да просто пронзительный дождь.

«Разливается утро. Светлеет…»

Разливается утро. Светлеет
Набирается силой рассвет.
Еще сон не покинул аллеи,
Где алеет в листах перецвет.
Легкий ветер касается кожи,
Гладит кроны и ветви ольхи Я
люблю это время, до дрожи,
Когда в воздухе зреют стихи.

Поколение вейпов

«Пыль вековая под ноги, хедлайнер, блистер…»

Пыль вековая под ноги, хедлайнер, блистер,
Чëрные стрелки, помада, чулки – глянец,
Кто ты такая – чужая, моя систер?!
Ангел и демон, затмение – протуберанец.

Дикое племя, рождённое перестройкой,
Выпитых улиц, несломленных в перестрелках,
Можешь быть гладкой, но чаще бываешь колкой,
Холишь бесстыдство в накаченных спермогрелках.

Ты эпатируешь – и продаёшь строки,
Ловишь глупцов, обнимающих взглядом тело,
Вы поколение вейпов, и о высоком,
В битве локтей, разве есть вам, скажи, дело?

Я в этом городе

«Люблю этот город, простой и печальный…»

Люблю этот город, простой и печальный,
Притихшие души колодцев и скверов,
И звон колокольный обрядов венчальных…
И сизый рассвет в поднебесии сером.

Нам солнца порою с тобой не хватает,
Мы слышим парфюм тонкой нотой солярки,
И голос очнувшихся первых трамваев,
И звуки движения до аватарки.

Мой город, ты крепкий, ты даже двужильный,
Меняются лица – рейсшины – лекало,
И взгляды таксиста, а может, бомбилы,
как этот рассвет отрешённо-усталый.

Размахом крыла опускаются своды
Мостов, выгибающих мощные спины,
Здесь ангелы запросто плещутся в водах,
Фасады пестрят от цветных палантинов…

…я пью этот город, взахлёб, не хмелея,
Врастаю в гранит и в литые ограды,
Я сердцем листом петербургской аллеи,
Но костью из каменных плит Ленинграда.

«Я в этом городе: в его дыму и запахе…»

Я в этом городе: в его дыму и запахе,
Я в фонарях и бликах над водой,
Где мы с тобой, уютно взявшись за руки,
Врастали в камни каждой мостовой.
И в переулки, тронутые временем,
Качая спины улиц и домов,
Мы подпирали своды-годы теменем,
Вдыхая небо в каменный покров.

«Ограды чëрные, литые, старинных парков вековых…»

Ограды чëрные, литые, старинных парков вековых,
Они и есть моя Россия, где день в изяществе затих,

1 Одалиска («комнатная девушка») – прислужница в османском гареме.

Продолжить чтение