Всё для человека

1…

Приятная мелодия, долетев до моих ушей, тут же разлилась по телу сладким волнением и предчувствием наступающего дня. Пора было открывать глаза, что я и сделал, повинуясь внутреннему желанию.

– Доброе утро, Орион-121, – поприветствовал меня спокойный женский голос. – Семь часов двенадцатого нейробря две тысячи пятнадцатого года Нейроэры. Остался ровно час до прибытия на место осуществления трудовой деятельности. Надеюсь ночной сон благоприятно сказался на состоянии вашей нервной системы, и вы готовы надлежащим образом исполнять свои обязанности?

– Доброе утро, Синтия, – ответил я и коснулся пальцами центрального диода своего нейрообруча. – Я прекрасно отдохнул и полон сил.

– Рада это слышать. Завтрак появится в кухонном отсеке через пятнадцать минут.

Я поднялся с кровати, ощущая необыкновенный прилив сил. Это было обычным для утра. Все-таки сон – одно из необыкновенных свойств человеческого организма, которое еще не разгадано до конца. Мы уже многое знаем о нем и научились контролировать, но эксперименты порой заканчивались плачевно и для ученых, и для подопытных. Человечество Нейроэры стремилось сократить количество часов, которое уходит на сон, или же вовсе обойтись без него. Попытки заменить его иньекциями тонизирующих препаратов или нейростимуляцией провалились. Все, чего удалось добиться, это сокращение времени, необходимого для сна, до трех часов и отключение сновидений. Теперь каждый человек засыпал и просыпался под контролем нейрообруча в отведенное ему время, и этого было достаточно для полного восстановления.

Размышляя об этом, я зашел в кабинку для переодеваний. Нажал нужные кнопки, и мельчайшие молекулы моего пижамного костюма улетучились с тела в специальные отверстия. Сделал шаг в соседнюю кабинку для душа, и струи воды окатили меня, приятно массируя и добавляя бодрости. Затем осушение теплым воздухом и снова кабинка для переодеваний. С легким шипением мое тело окутали частицы рабочего костюма, образуя легкий и приятный к телу материал. Парфюмерный блок опрыскал меня облаком аромата. Я бережно снял нейрообруч и держал его в руках, пока встроенная в стену щетка проходилась по волосам. Затем нейрообруч я водрузил на место, его контакты автоматически соединились с контактами под кожей. Я готов к завтраку.

В кухонном отсеке я протянул руку в специальный отдел и забрал коробочку с таблетками и небольшую бутылку. Передо мной светился огромный экран во всю стену, демонстрирующий аппетитно шкворчащую яичницу с ветчиной и помидорами. Благодаря обонятельно-вкусовой иллюзии я ощущал вкус и запах яичницы, когда положил в рот таблетку. Отпив из бутылки, я даже прикрыл глаза от удовольствия, ощущая аромат кофе.

Я припомнил уроки по истории человечества до Нейроэры. Когда-то для людей процесс приготовления пищи проходил как настоящий ритуал. Для них были важны и запах, и вкус, и внешний вид. Ну и, конечно, насыщение. Ученым не удалось избавить человеческий организм от необходимости питаться. Синтетические таблетки, содержащие все необходимые витамины и минералы, с успехом заменили еду, но люди не хотели так просто отказываться от ощущений запаха и вкуса. Это привело к многочисленным протестам. Девиз Нейроэры – «Все для человека, все для человечества». Поэтому ученые придумали красивые картинки и обонятельно-вкусовые иллюзии. Теперь человек мог ощутить буквально все вкусы, какие только пожелает, не боясь при этом похудеть или поправиться, или навредить своему пищеварительному тракту. Меню по желаемым иллюзиям заполнялось вечером каждого дня путем нажатия кнопок на встроенном в стену кухонного отсека экране. А таблетки выдавались в соответствии с ростом, весом и физиологическими характеристиками каждого, которые ежедневно фиксировал нейрообруч.

Я слегка усмехнулся. Все-таки система еще недоработана. Обонятельно-вкусовые иллюзии вызывают желание подольше посидеть в кухонном отсеке, в то время как таблетку можно проглотить за несколько секунд. Нерациональная трата времени, но это достаточно приятно.

Покинув кухонный отсек, я подошел к придверному отсеку и вставил ноги в отверстия обувной кабинки. Напыление обуви происходило чуть дольше, но вскоре на ногах красовались удобные кожаные ботинки.

Хотя на самом деле зачем нужны ботинки? – думал я, выходя из дома. Ведь до транспортировочной кабины буквально несколько метров. Люди Нейроэры сохранили достаточно много анахронизмов обычных людей. Среди них необходимость напылять деловой костюм и ботинки при выходе на работу, хотя достаточно было бы обычного костюма и домашних тапочек, которые гораздо удобнее. Да и картинки эти при приеме пищи, ну жутчайший же анахронизм.

– Уровень вашего недовольства превысил допустимые значения, – сообщил мне голос электронного помощника Синтии, звучащий прямо посередине лба. – Будет проведена нейростимуляция, направленная на уменьшение тревожности.

Нейрообруч зажужжал, виски немного пощипало. В следующую секунду я ощутил умиротворение. Поднял глаза к небу, которое стало удивительно ярким и четким. Теплый ветерок, овевающий лицо, заставил блаженно зажмуриться. В прекрасном расположении духа я шагнул в транспортировочную кабинку. Набрал на экране место, куда хочу переместиться: «Научно-исследовательский институт изучения эмоций человека».

– Место назначения выбрано, – произнес электронный голос. – Пожалуйста, вытяните руки по швам и закройте глаза. В течение нескольких секунд вы будете ощущать небольшое давление. Я буду считать от десяти до ноля. Когда услышите «ноль», можете открыть глаза.

Я выполнил указания робота. Небольшое давление было побочным эффектом распыления на молекулы. Когда я открыл глаза, перемещение завершилось: мое тело, целое и невредимое, собранное из молекул обратно, стояло в транспортировочной кабинке института.

Институт исследования эмоций – огромное здание из железа и стекла было похоже на многие другие здания здесь, в деловом районе. В каждом из его многочисленных помещений велась работа тысяч людей, направленная к единой значимой цели – всестороннему изучению мозга человека и конкретно его способности испытывать эмоции. Мне нравилось быть частью этого слаженно работающего организма.

Я вошел в стеклянные двери, поднялся на лифте и прошел по длинному коридору в кабинет. Занял свое место перед большим экраном, расположенным в ряду других. Следом за мной занимали места коллеги. Всего здесь было три ряда по пять рабочих ячеек с экраном в каждом. Они заполнялись строго по времени.

Мой экран загорелся приветственной надписью.

«Рабочая единица Орион-121, ваше задание на сегодня – изучение способов положительной нейростимуляции переживания горя».

Так, горе. Я провел пальцами по виртуальной клавиатуре. Требовалось освежить в памяти информацию. «Горе – одна из сильнейших эмоций человека до Нейроэры. Возникало в результате печальных событий в жизни, например, утраты близкого». Я хмыкнул. «Утрата», «близкий», ну и задание мне досталось, почти по каждому слову нужно искать информацию. Эпоха Нейроэры направлена на достижение благой цели для всего человечества – уничтожение всех негативных эмоций и умножение позитивных. Именно поэтому понятия горя и утраты уже практически исчезли из нашего обихода. Но все еще не до конца, поэтому способы положительной нейростимуляции все еще были задачей нашего Института исследования эмоций. Я полистал свежую информацию. Оказывается некоторые люди испытывали горе по поводу сломанных вещей. Я чуть не засмеялся, но вовремя вспомнил, что яркое проявление эмоций на рабочем месте запрещено. Надо же какие дураки: переживать о вещах, которые в любое время могут быть собраны из молекул. И из-за них испытывать горе? Именно из-за таких недоумков предыдущие способы нейростимуляции признаны негодными, и мне приходится искать новые.

Удивительное событие отвлекло меня от размышлений: в ячейку впереди меня только что начал пробираться коллега. Он опоздал на работу, это же немыслимо! А я и не заметил этого, когда пришел. Вот бедняга, с его счета за это будет списана существенная сумма нейрокоинов. Но как он умудрился опоздать, если просыпаемся мы по часам, завтракаем и одеваемся тоже. Нейрообруч просигнализирует о любой задержке, и Синтия попросит поторопиться.

– Орион-121, работа слишком долго простаивает, вернитесь к проекту, – тут же прозвучал в голове голос помощницы. Я встрепенулся и вернулся к разглядыванию на экране трехмерной модели человеческого мозга в разрезе.

Но взгляд то и дело возвращался к фигуре коллеги впереди меня. Он вел себя как-то странно. Если все остальные, выпрямившись, вглядывались в экраны перед собой и быстро водили пальцами по виртуальной клавиатуре, то этот то и дело заваливался набок, и слайды на его экране почти не изменялись. Иногда он подскакивал как ужаленный и тогда работал как и остальные, но потом опять начинал клониться набок.

Я не выдержал и тронул его за плечо. Он снова подскочил и повернулся ко мне. Я даже немного испугался, его лицо было пунцово-красным, а белки глаз пронизаны сосудами.

– А, это ты. Я-то уж подумал опять Синтия пинает за плохую работу.

– Слушай, что это с тобой? Опоздал, работаешь кое-как?

Вместо ответа коллега внезапно так широко разинул рот, что я опять перепугался. Нет с ним явно что-то не так.

– Не поверишь, сломался мой нейрообруч.

Я действительно ушам своим не поверил. Нет у нас могли ломаться вещи, но восстанавливались они мгновенно путем собирания из молекул. Нейрообруч был сложным устройством, содержащим в себе большое количество персональной информации, поэтому на его восстановление требовалось какое-то время и на период ремонта выдавали замену.

– Но тебе же выдали замену?

– Ага, выдали, – кивнул он и снова широко раззявил рот.

– Зачем ты это делаешь? – поразился я.

– Что именно?

– Рот разеваешь?

– А, это. Оно само, я понятия не имею зачем.

– Погоди, а опоздал ты почему? Нейрообруч менял?

– Нет он у меня еще вчера сломался. Но с этой заменой что-то не так, я не смог уснуть и когда встал утром, то все делал в несколько раз медленнее. Синтия объяснила, что это из-за того, что мои режимы сна на замененном обруче еще не настроены.

– Лимит разговоров на рабочем месте исчерпан. Вернитесь к своим обязанностям, – вмешалась в нашу беседу Синтия.

Мы отвернулись к своим экранам. А я начал вспоминать, кажется, это неконтролируемое разевание рта называется зевание. До Нейроэры оно означало у людей нехватку сна.

Я снова покосился на коллегу. Теперь он сидел, свесив голову вперед. Спустя некоторое время его кресло замигало красным. Это означало, что рабочая единица не исполняет свои задачи и грозило очень серьезным штрафом.

Я удивился, неужели один сбой в режиме нейросна так влияет на эффективность? К коллеге подкатились двое роботов-контролеров и, подхватив под руки, куда-то его увели. Что ж надеюсь ему нормально настроят нейрообруч, он скоро восстановится и будет эффективно выполнять свои обязанности.

Остаток рабочего дня прошел без происшествий. В положенное время я завершил работу и транспортировался домой. Мой жилой район существенно отличался от делового тем, что располагался на берегу океана. Это была довольно привилегированная зона и я был рад, что удалось арендовать жилье именно тут. Небольшие домики, похожие на стеклянные кубы, располагались вдоль побережья ровно на таком расстоянии, которое позволяло обезопасить людей от внезапных штормов и прочих неприятностей прибрежного климата. Хотя за годы моего проживания здесь ни разу никаких штормов и не происходило, похоже наша метеослужба научилась справляться и с водной стихией, полностью поставив ее на службу человеку. Я улыбнулся при мысли об этом. Все же страхи людей из прошлого по поводу того, что человек не сможет обуздать природу, остались только страхами. Человек Нейроэры не только получал от природы все, что она могла ему дать в плане безопасной жизни и пропитания, но также научился использовать ее силу и для улучшения своего психологического состояния. Теперь каждый мог прогуляться по берегу океана, получить пользу и расслабление, не боясь внезапного шторма или урагана. Ну а жить здесь и каждое утро созерцать великолепный пейзаж из большого панорамного окна является и вовсе несравнимым удовольствием.

Каждый дом обеспечен всем необходимым для комфортного проживания одного человека и выполнения необходимых задач. Спальный отсек с удобной кроватью для нейросна, рабочий отсек с экранами, рекреационный отсек для отдыха, кухонный отсек и санитарный отсек.

Зайдя домой, я переоделся и опустился в нейросенсорное кресло. Этот замечательный агрегат снимал напряжение рабочего дня, одновременно массируя тело и стимулируя участки мозга, отвечающие за расслабление. После сеанса в этом кресле возникало ощущение, что можешь отработать еще один день. Да это почти так и было, потому что после ужина я обычно возвращался к решению рабочих задач. Нейросенсорное кресло прекрасно повышало мою производительность, не зря я копил нейрокоины на его покупку.

Но сегодня мои планы внезапно изменились.

– В девятнадцать часов ноль-ноль минут вам предстоит встреча для акта соития. Партнерша прибудет в назначенный срок, – сообщила мне Синтия.

Я поморщился, неужели уже подошло время? Встречи с партнершами планировались примерно раз в месяц и каждый раз оказывались для меня неприятной неожиданностью. Иногда сроки могли меняться в зависимости от демографической ситуации. Я уверен, что у меня уже было соитие в этом месяце. Но деваться некуда, если оно запланировано, то я обязан его совершить. Несмотря на все развитие нашей медицины, ученые не смогли придумать способ рождения детей без физиологического акта. Дети выращивались в пробирках, формировались из молекул, но каждый раз эксперименты оканчивались неудачно. Генетические отклонения, физические и интеллектуальные заболевания – все это приводило к тому, что искусственно созданные люди не могли приносить пользу обществу. Поэтому приходилось совокупляться (я снова поморщился от этого слова) совсем как люди до Нейроэры. Но ради достижения всеобщего блага человечества следует воспроизводить себе подобных. Поэтому встречи с партнершами были подчинены строгому графику и порядку.

В назначенное время двери моего дома автоматически распахнулись. Вошла женщина, закутанная в плащ. Ее волосы были убраны под специальную шапочку, на бледном лице я разглядел только большие глаза.

– Здравствуйте, – вежливо произнес я. – Проходите вон туда, располагайтесь на кровати.

– Благодарю, – так же вежливо ответила она.

– Вам необходима кабинка для переодеваний?

– Нет, я переоделась дома.

– Хорошо, тогда я буду через пару минут.

Я вошел в кабинку и напылил специальный костюм для соития. Телесного цвета, он полностью облегал тело, оставляя свободным только детородный орган.

Хорошо, что она не воспользовалась моей кабинкой, – подумал я. – А то вечно женщины перепутают настройки, а на меня потом напыляются платьица.

– Вы испытываете недовольство, это плохо отразится на акте, – сообщила Синтия. – Провожу специальную нейростимуляцию готовности к соитию.

Спустя несколько минут работы нейрообруча я почувствовал удовлетворение, а мой половой орган пришел в готовность.

Я вошел в спальню. Партнерша уже лежала на кровати в необходимой позе. Она тоже была в костюме, который полностью покрывал тело, оставляя отверстие в нужном месте.

– Вы готовы? – поинтересовался я. Женщинам перед соитием тоже проводилась стимуляция, важно провести все в определенном порядке, чтобы никто не испытал негативных эмоций.

– Готова, – ответила мне партнерша.

Я подошел и совершил проникновение. Затем произвел необходимые движения, чтобы моя семенная жидкость извергнулась и проникла в матку. Неудобство этого процесса снова заставило меня ощутить недовольство. Ну почему мы должны это проходить? Неужели нет способа зачать ребенка как-то по-другому? Человечество научилось лечить любые болезни, а процесс зачатия контролировать не может.

Испытываемое мной отдаленное чувство удовольствия подсказало мне, что акт завершен. Я поспешил отстраниться от партнерши. Она лежала чуть повернув голову набок, ее глаза были закрыты. Почему-то мне захотелось узнать как ее зовут. Я прочитал табличку с именем, прикрепленную к груди. Женщину звали Медея-318.

– Вы в порядке? Акт завершен, можете подниматься.

– Да, спасибо. – Она встала и завернулась в плащ.

Я уже не видел, как она выходила, поспешил в переодевальную кабинку, чтобы сменить костюм. Теперь, если повезет, и акт окажется удачным, меня не будут беспокоить с этим месяца три. Я узнаю результат от Синтии примерно через две недели. Если партнерша забеременеет, то переедет в специальную резервацию, где находятся только беременные. Там их обследуют и следят за состоянием здоровья детей. После родов женщинам восстанавливают разрез на животе путем полной регенерации тканей и отправляют домой, а детей передают на воспитание государству.

Этот способ выращивания детей был признан наилучшим после провозглашения одного из принципов Нейроэры: «Свобода от семьи – свобода от негативных эмоций». В нашем обществе нет больше понятий семьи, брака, родства. Семейные отношения или эмоциональная привязанность стали пережитками прошлого. Они уничтожали самостоятельность и независимость, и в эпоху Нейроэры было принято решение отказаться от этих ненужных элементов общественной жизни. Именно поэтому соитие происходит каждый раз с разными партнершами, а факт рождения ребенка от определенной женщины тщательно скрывается. Новорожденные получают имя с цифровым номером, и это единственное, что они о себе знают. Дети воспитываются и получают образование в соответствии с потребностями государства в представителях определенных профессий. Социальных различий между людьми тоже нет. До такого совершенства мы дошли не сразу, некоторые женщины начисто отказывались отдавать своих детей государству. Изучая историю, я не мог поверить тому, что были и такие, кто пытался сбежать из резервации и родить вне ее. Глупые, без нейрообруча они бы и пары дней не прожили. Им нечего было есть, негде спать. Естественно, таких несогласных быстро находили и возвращали. Но странные желания знать о том, кто твой ребенок, были настолько сильны, что некоторым женщинам приходилось стирать память. Даже удивительно читать о таких предрассудках. Ходили слухи, что такое случается и сейчас, но только я не верил.

– Длительное физическое бездействие вредно для здоровья, сходите, прогуляйтесь по берегу океана, – вырвал меня из размышлений голос Синтии.

Я встрепенулся. И правда что-то я засиделся. Это все акт соития так на меня влияет, мысли вертятся вокруг совершенно неинтересных мне фактов.

Я вышел на улицу. Наступил вечер, но территория освещалась плавно летающими светильниками. Я медленно брел по пляжу, вдоль кромки воды, прокручивал в голове схему человеческого мозга, мысленно отмечая с какими зонами мне предстоит сегодня еще поработать, чтобы выполнить поставленную рабочую задачу.

Вдруг женская фигура впереди привлекла мое внимание. Сначала я даже не понял, чем именно, просто краем сознания отметил, что в ней есть что-то странное, и вернулся к своим мыслям. Потом снова меня пронзило чувство, что эта женщина, идущая впереди меня, чем-то необычна. Я уставился на нее и, поняв в чем дело, даже остановился от удивления. Волосы незнакомки были распущены. Обычно их убирают под специальную шапочку, на ней удобнее носить нейрообруч. У этой же женщины огненно-рыжие волосы развевались на ветру, и выглядело это весьма необычно. Но ладно бы только это, в конце-концов распущенные волосы хоть и редкость, но не заслуживают такого уж удивления. Однако же, когда я понял, что на ней нет нейрообруча, я почувствовал волнение и ускорил шаг, чтобы догнать ее и посмотреть внимательнее.

Да, рыжие волосы развевались абсолютно свободно, на голове незнакомки ничего не было. Но как это возможно?

– Ваше сердцебиение усилилось, – сообщила мне Синтия. – Провести расслабляющую стимуляцию?

– Нет, Синтия. Мне нужно идти быстрее, проведи тонизирующую.

Чувствуя как тело наполняется силой, я еще ускорил шаг, идя за незнакомкой. Она будто не замечала, что я ее преследую, шагала легко и свободно.

Она без нейрообруча. Это невозможно. А вдруг она… та самая беглянка из центра репродукции человека, про которых я думал некоторое время назад? Значит я обязан ее задержать! Сообщить в полицию!

Я догнал ее и положил руку на плечо. Она обернулась, и я замер. На ее лице была россыпь веснушек, а голубые яркие глаза смотрели спокойно, но с любопытством. Я бросил взгляд на грудь, где должна быть прикреплена табличка с именем. Но там ничего не было.

– Как вас зовут? – отрывисто произнес я. – Кто вы?

– А вы? – звонко спросила она, ничуть не испугавшись.

– Мое имя на табличке. А вот где ваша?

– Ой, потеряла, надо же. – Она всплеснула руками и оглянулась. – Ладно, приду домой, повешу новую.

– Почему вы без нейрообруча?! – выпалил я. – Это нарушение! Я вызову полицию!

– Как без нейрообруча? Вот он. – Девушка подняла волосы, и я заметил спрятанный под ними обруч, который не охватывал лоб, а крепился к вискам контактами телесного цвета, отчего они были почти незаметны.

Я смутился и тут же почувствовал, как Синтия проводит мне стимуляцию уверенности в себе.

– Что это за обруч? Я никогда такого не видел.

Она засмеялась звонко как будто этот, как же его? Старинный звенящий предмет. А-а. Колокольчик, вот.

– Это новая модель. Очень удобно кстати.

– Новая модель? Ничего не слышал об этом.

– Да? А у нас такие давно уже производят. Видите, как удобно: и на голове почти не ощущается, и волосы можно распустить…

– У вас – это где? – перебил я ее. Я по-прежнему ей не доверял. Слишком уж необычно она выглядела.

– У нас, в Западной конгломерации. Я недавно приехала оттуда. Я океанолог, изучаю морских животных. Здесь в командировке. – Она улыбнулась и пристально посмотрела на море.

– Ах, в Западной… – Я слегка успокоился.

Кажется, я что-то слышал о том, что в Западной конгломерации развитие науки идет быстрее, чем у нас в Южной и какие-то новшества нам могли быть еще неизвестны. Но что-то все же еще вызывало во мне сомнения.

– Так как же вас все-таки зовут?

– А я не сказала? – Она снова рассмеялась. – Кассиопея, но вы можете звать меня Касси.

– Как? – удивился я. – Зачем менять имя?

– Это сокращенно. Чтобы не говорить каждый раз длинное Кассиопея.

– У нас не принято изменять имена, – упорствовал я. А ее, кажется, это веселило. По крайней мере с лица не сходила улыбка.

– Не принято, но и не запрещено ведь. Спросите у Синтии.

Мне не хотелось ничего спрашивать о ней у Синтии. И более того мне не хотелось называть ее ни одним из ее имен и разговаривать с ней. Я отвернулся и зашагал в другую сторону по направлению к дому. Но странная девушка зачем-то увязалась за мной. Она меня раздражала, и нейростимуляция спокойствия почему-то не могла унять этого неприятного чувства. Я уже жалел, что подошел к ней.

– А вы, значит, хотели сдать меня в полицию? – произнесла она, немного запыхавшись. Ей приходилось приноравливаться к моему шагу, и она почти бежала рядом.

– Если бы вы были без нейрообруча, то сообщить об этом – мой долг, – хмуро ответил я, стараясь не смотреть в ее сторону.

– Безусловно. Вы настоящий гражданин Нейроэры. А что, неужели вы верите в эти россказни о людях, сбегающих из-под надзора без обруча?

Я резко остановился и уставился на нее. Она тоже остановилась, тяжело дыша от быстрого шага.

– Конечно, не верю. Это все страшилки для детей. Какой нормальный человек откажется от нейростимуляций, приносящих только удовольствие и пользу? А нейросон? Да без него они и пары дней не протянут! Вот у моего коллеги сегодня сломался обруч, так он… – Я вдруг осекся. Мне показалось, что я это зря рассказываю. Я ведь не собирался больше общаться с ней.

На лице девушки отражался жадный интерес, она испытующе уставилась на меня своими яркими голубыми глазами, но что-то словно мешало мне продолжать. Я отвернулся и зашагал дальше.

– И что же случилось с вашим коллегой? – не отставала она.

– Ничего особенного. Неважно, – недовольно бросил я.

– А где вы работаете?

– Можете спросить у Синтии, если вам так интересно.

Мне не терпелось отвязаться от нее, но как назло я забрел слишком далеко от дома, и теперь мне еще предстоял долгий путь по береговой полосе.

– Мне неинтересно спрашивать у Синтии. Я хочу, чтобы вы мне рассказали.

Я невольно замедлил шаг. Нет, она все таки странная. В наше время, когда по имени и цифровому коду можно получить всю информацию, она… – Я немного сбился с мысли, потом мне пришло в голову, что надо бы как-то отделаться от назойливой спутницы.

– А если я скажу, перестанете меня преследовать?

– Я вовсе вас не преследую. Мы просто прогуливаемся, разве не так?

– Я работаю в Институте исследования эмоций. – Я вздохнул, показывая как мне нелегко продолжать с ней разговор.

– О-о, как здорово! Значит, вы из тех самых, кто копается в нашем мозге? Всегда мечтала узнать об этом побольше. Расскажите хоть чуть-чуть, чем именно вы занимаетесь? А я взамен расскажу вам про морских животных и их удивительные свойства.

Я снова посмотрел в ее сторону. К этому времени нейростимуляция спокойствия наконец-то достигла цели, я почувствовал умиротворение и расслабление, все мое недовольство как рукой сняло. Почему бы и не поговорить о моей работе? В этом нет ничего плохого, наоборот каждый гражданин Нейроэры должен прославлять свою профессию.

– Лично я занимаюсь изучением свойств человеческого мозга в том, что касается эмоций и также разрабатываю способы воздействия на эмоции при помощи нейрообруча. Например, сегодня я работал со способами нейростимуляции переживания горя.

– Хм. – Девушка в задумчивости почесала нос. – А разве горе – это не уничтоженная эмоция в эпоху Нейроэры?

– Мы стремимся к этому. Но пока в системе случаются сбои. И люди все еще способны испытывать горе, как ни странно.

– И в каких же ситуациях, например?

– Вы не поверите, если я скажу.

– Но все же?

– Некоторые люди испытывают горе, когда ломаются или уничтожаются их вещи.

Произнеся эту нелепицу, я не выдержал и рассмеялся. Посмотрел на девушку, ожидая, что она присоединится к моему веселью, но она была серьезной. Да она просто подумала, что я несу ерунду, не иначе!

– Вещи говорите? Почему вам кажется это смешным?

– Но это же вещи! Они в любой момент могут быть восстановлены из молекул! Любые! Так есть ли смысл переживать о них? Это даже не собственная рука или нога к примеру, хотя и части тела мы тоже в любой момент можем восстановить.

– А вы, наверное, слышали, что горе и радость были одними из самых сильных эмоций в эпоху до Нейроэры?

– Слышал, конечно! И именно поэтому, когда ученые нашли возможность воздействовать на мозг, то противодействие горю осуществлялось в первую очередь. Потому что негативные эмоции должны быть уничтожены во благо человечества!

– Но не получается, да? – Она шла медленно, загребая носками туфель песок, и теперь я невольно приноравливался к ее шагу.

– Пока не получается, но я работаю над этим, – важно сказал я.

– А хотите знать, что я думаю по этому поводу? – Она вскинула голову и посмотрела на меня, ее глаза блеснули в свете летающих светильников.

– Интересно, – хмыкнул я.

– Положительные эмоции никогда не будут такими же яркими без отрицательных. И когда у людей забрали возможность испытывать горе по поводу утраты близких, они перенесли это чувство на вещи. Потому что без сильных эмоций человек существовать не может.

Я подскочил на месте и припустил бегом. Сумасшедшая! Как она смеет говорить такое! Надо же сказануть, что отрицательные эмоции так же важны как положительные! В жизни большего бреда не слышал, и кому она это говорит? Мне, специалисту по эмоциям! Да за одно это я могу на нее заявить в полицию, ну да ладно – не хочу связываться.

Я забежал домой, тяжело дыша, упал в кресло. Синтия уже начала проводить мне расслабление. Да уж, сердце колотилось как бешеное, давно так не бегал. И угораздило же меня связаться с этой ненормальной! Да, психические болезни мы тоже научились лечить и успешно, а этой просто очевидно требуется лечение. Если еще раз ее увижу, обязательно сообщу куда надо. Что она там сказала: «утрата близких»? Слова-то какие подобрала. Я думал, они остались известны только нам, специалистам. У нас не существует этих пережитков: семьи, родственников, об этом мы можем знать только по учебникам. Автоматически и понятие утраты пропало. Идеальная борьба с негативными эмоциями, по кому горевать, если никого нет? А что касается нас самих, то ровно в день и час нашего столетия мы распыляемся в специальной кабинке. Распадаемся на молекулы и приносим тем самым пользу всем остальным людям, создавая для них питательные вещества. Таким образом, день распыления каждому известен заранее и ни о какой там утрате и говорить не приходится. Сто лет – достаточный период жизни и, что там говорить, многие даже хотели бы распылиться пораньше, но Нейроэра справедлива. Ровно сто лет, ни часом больше ни часом меньше! Раньше, как я читал в книгах, люди не знали даты своей смерти, поэтому боялись ее наступления. Как же это было, наверное, странно всю жизнь жить в напряженном ожидании неизвестного. Да и кроме того, если даже кто-то и доживал до ста лет, он был уже дряхлым стариком ни на что не способным. А мы, благодаря нашим достижениям медицины и регулярному обновлению внутренних органов подходим ко дню распыления такими же активными и эффективными как и в течение всей жизни. Ладно, надоело мне думать об этом. Пора бы и поработать, наконец.

Я сел за свой домашний экран и вывел на него проекцию мозга. Цветными участками были подсвечены те зоны, что отвечают за эмоции. Именно с ними мне предстояло разобраться. Что же идет не так с этими негативными эмоциями? Глупый пережиток, от которого давно пора избавиться.

Я работал так усердно, что не заметил как подошло время нейросна. Синтия напомнила мне об этом, я посетил помывочную кабинку и вскоре уже лежал в кровати. Нейросон благотворно повлиял на меня, и на следующее утро я снова был полон сил и почти забыл об этой встрече и о глупых разговорах, так меня разозливших.

2…

Когда я шел наутро по коридору своего Института, я заметил впереди идущего коллегу, того самого, у которого вчера были проблемы с обручем, и догнал его.

– Ну как у тебя дела? – поинтересовался я. – Починили обруч?

– Починили, – ответил он и состроил странную гримасу, напоминающую улыбку, но она совсем не выражала радость, а лишь искажала его лицо.

– Штрафов, надеюсь, не назначили? – спросил я больше для того, чтобы поддержать разговор, ведь поводов для штрафов никаких не было.

– Все нейрокоины списали, – тихо произнес он и снова скривился в гримасе.

– Как? За что? – Я почувствовал неприятное царапанье внутри.

– За вчерашнюю плохую работу.

– Но… ты же не виноват! Это же из-за сломанного нейрообруча! Ты им что, не говорил?

– Говорил… но не получилось их убедить, что произошел сбой в системе. Сказали, что моя плохая работа была саботажем.

– Вы чувствуете крайнюю степень изумления и недовольство, – сообщил в моей голове голос Синтии. – Провожу стимуляцию состояния удовлетворенности.

– Но погоди. – Я торопился, пока нейростимуляция не оказала свое действие. – Погоди, попробуй оспорить…

– Бесполезно… Теперь мне нечем заплатить за аренду дома. Переселюсь в бесплатную резервацию. – Его рот опять растянулся в улыбке, совсем не соответствующей скорбному тону.

– Что это с тобой?

– Синтия стимуляцию радости проводит. – Он улыбнулся еще шире и сел на свое место.

Сквозь волны наплывающего спокойствия я чувствовал недоумение. Бесплатная резервация. Это место для тех, кто не способен сам себя обеспечить, не может зарабатывать и признан неэффективным для общества. Говорят жуткое место, лучше туда не попадать. Но как же…

– «Рабочая единица Орион-121, приступайте к выполнению своих обязанностей», – одернул меня голос электронного помощника.

Я встрепенулся и уставился на экран.

Мысли о судьбе моего коллеги снова одолели меня, когда я вернулся домой. Расслабление в нейросенсорном кресле не помогло, я все время возвращался к этой ситуации. Как же так? Начислили штраф из-за поломки нейрообруча. Но он ведь ни в чем не виноват, а Нейроэра справедлива: никто не может быть наказан без вины. Так что же, может, он и правда наврал про поломку, и я зря о нем переживаю? Да и бесплатная резервация, возможно, не так плоха, как о ней говорят. Ведь это все слухи. Нейроэра поддерживает всех своих граждан, всех без исключения, даже тех, кто по какой-то причине не может зарабатывать.

– Вы испытываете состояние тревоги, – сказала Синтия. – Провести нейро…

– Нет, нет, – перебил я помощницу. – Я пойду лучше прогуляюсь.

– Хорошо. Прогулки благотворно влияют на нервную систему.

Я вышел из дома и побрел по берегу, размышляя о том, почему несколько стимуляций спокойствия так и не побороли мою тревогу. Вспомнилась как назло вчерашняя девушка с ее разговорами про отрицательные эмоции. По коже побежали мурашки. Глупости все, глупости. Нужно подкрутить в нейрообруче настройки. Наверное, мне уже требуется увеличить силу воздействия.

Рядом со мной мелькнул рыжий всполох, и я вздрогнул. Опять она! Нет, нет. Я не буду с ней говорить!

Она была далеко, возилась в волнах, что-то разыскивая на дне. А мне казалось будто бы рядом. Как я ни старался не обращать на нее внимания, голова снова поворачивалась в ту сторону. Я упрямо топал по берегу. Нет, я просто вышел погулять, и я вовсе не собирался с ней встречаться, а тем более разговаривать.

Моя нервозность достигла такой степени, что вновь началась стимуляция расслабления. Но она почему-то не оказывала должного эффекта. Вернее она расслабляла мои мышцы, но не влияла на мозг. После очередного сеанса ноги у меня просто подкосились, и я упал. Шумно дыша, я барахтался на песке не в силах встать. И, конечно же, рыжая девушка оказалась рядом.

– Что с вами? Вам плохо?

– Н-нет, просто… – Мне не хотелось ей ничего объяснять. Но я вынужден был протянуть руку, глупо отказываться от помощи. Иначе она вызовет медицинскую службу, и проблем не оберешься.

Ее рука оказалась крепкой. Я с легкостью встал, опираясь на нее.

– Вы вчера так неожиданно ушли. Рада видеть вас снова.

«А я нет», – хотелось мне сказать, но я прикусил язык. Выказывать недружелюбие у нас не принято. Нейроэра воспитывает в людях вежливость. За проявление недовольства следовала немедленная стимуляция дружелюбия. А у меня уже кружилась голова от беспрерывных воздействий на мозг.