Опус Серого Волка

Размер шрифта: 13

Иллюстратор Ирия Гранж

ISBN 978-5-0062-4121-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стремглав. Твой литературный дом. Представляет собой объединение для задумки, воплощения и распространения идей.

Над книгой работали:

Автор: Кирсанов Юрий

Художник: Ирия Гранж

Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, живыми, мертвыми или еще не рожденными случайны.

Часть первая| Глава первая| Увертюра|

Мой бедный, маленький мальчик. Такой бедный, такой маленький мальчишка. Я родила его с лишком двенадцать лет назад. Роды были тяжелые и сразу с недовесом его положили в Кувез. Прозрачный инкубатор для таких случаев. Весил он тогда чуть больше кило. Крохотные его ручки и ножки, как сейчас помню. С тех пор сильно ничего не поменялось у нас. Все та же худоба, все так же он лежит в прозрачном шаре своем, наблюдая, как все вокруг меняется.

Правда, в последнее время он возмужал. Да… Волосы его уже пересекли границу нормальности и стали будто черным пухом на голове. Всегда говорила ему распутать свой колтун на голове, а он в никакую. Упрямый баран! Видимо, больно уж нравилось ему эти нововведения его тела. Все мы, наверное, замечали, как внешний вид ребенка преображается, когда он становится молодым человеком. Волосы у него не сами так произрастают, это у него из-за прикроватного образа жизни. Кровать его, наверное, не причем. Больше подушка виновата, а в большей степени виноват его иммунитет. Болеет страшно. Бывает, в жару лежит весь день, а ночью зубами клацает, как отбойный молоток. Мерзнет. Уж прикрою его, а что толку. Бывает, когда подойду к нему, укрыть его вновь, как начнёт выть. Правда, тихо так, почти незаметно. Волчок прям. Ворочается часто, вот у него волосы и спутываются. Какой нормальный человек сможет пролежать на кровати все двадцать четыре часа, тем более когда не по своей воле, особенно когда тебе двенадцать лет?

А для кого ему прихорашиваться? Дома всегда один, не считая меня. Да со мной ему даже поговорить не о чем. Общается он, как все. В соц. сетях. И то, когда я спрашиваю про новые знакомства и друзей, говорит: есть один настоящий друг, который даже готов помочь, остальные… Об остальных он даже не упоминает. В чем заключается помощь, тоже не распространяется, говорит «по мелочам». А я уж не допрашиваю его, знаю, что и так тяжело ему без сверстников. Бывает, сядет у окна или прям на подоконник и наблюдает на детские затеи. Какие они у них бывают? Девять месяцев зима, в Сибири живем. Ребятишкам только и остается, что в снежки играть, да снеговиков лепить. Только у нас во дворе один мастер завелся – такие скульптуры из снега делает… Именно что скульптуры, остальные три мяча снежных скатают – один больше другого, да и поставят их друг на друга. А этот прям образы делает, похоже еще так. Образцы! Я конечно своим костным языком не объясню, но его произведения даже другие мальчишки не ломают, а это о чем-то уж и говорит!

Глава вторая| Золотая рыбка в обычном аквариуме|

Вот Сережка сидит и смотрит на все это. Одному невыносимо ему. С детства он смотрел на ровесников с сестрами. Всегда сестру почему-то хотелось, но не разу так ничего и не сказал об этом. Понимал ситуацию между отцом своим и матерью с малых лет. Смотрит вообщем, как его детство мимо проходит. Тяжело, конечно.

Тяжело, конечно. Смотреть на все это. Пока они комья снега лепят, у меня самого ком в горле прилип. Как рыбка в аквариуме – сидишь и смотришь на них, только это еще хуже. На рыбку хоть иногда бросают взгляды. Тут ты незаметен. Живу на девятом этаже. Высоко сижу – далеко гляжу. Может это и к лучшему? Настроение пацанам хоть портить не буду… Конечно, лучше заняться учебой, но смотря на них, ощущаю, будто я с ними гуляю поодаль.

И еще аттракцион этот рыбий. Ну, знаете, когда в аквариум ставят новое жилище или иную приблуду. Рыба может проплыть мимо, похлопать губами и снова спросить: «а собственно, когда обед?». Обед же был пять секунд назад, а вы, проецируя человеческие черты на это порождение морей, расплываетесь в улыбке, радуясь, что радуется ваш питомец. Конечно, вы его кормите, забывая при этом о прошлом обеде. Хорошо хоть стекло не зеркальное. Хотя. Какая разница? У меня самого рыбки были. По себе знаю. Их Берлиоз пожрал. Кот мой. Черт мохнатый. О нем потом. Кот, конечно, лучше рыбок, но я все равно скучаю.

Так вот, приплыл недавно сундук сокровищ. С неба свалилась радость вместе с кормом и снегом. Настоящая кладись! Сундучок весь в позолоте и блеске. Открывается, и из него стремятся ввысь пузыри. В чем драгоценность? Только для некоторых это пузыри, а для остальных – это величайшая находка. Талант! Как по мне, так это равноценно открытию ящика Пандоры. Открытие столь юных дарований. Возомнили! Ходят тут себе, снег притаптывают. Того и гляди, город на нашем болоте отстроит.

А помогут ему: двое из ларца – одинаковых с лица. Рабочая единица. Ноль и единица. Без них никуда. Дальше – держательница псарни. Любому уважающему себя барину без нее никуда. И без псарни, и без ее держательницы. Барская голова слишком важна, чтобы пухом собачьим ее набивать. Чучело набитое следом идет. Все в тряпье. Исчезает и появляется, когда вздумается. Хорошо отпугивает ворон. И, наконец, друг вдруг. Неожиданно. Единственный равный.

Всех их мама одинаково порицает, видя, как я на них засматриваюсь, хотя секретно ими восхищается. А я что? Мое мнение здесь вообще неважно. Они для меня где-то там, далеко, на дне. Может мне просто нужно прекратить пересматривать «В поисках Немо» и прекратить, наконец, смотреть Спанч Боба. Тёма говорит, что после третьего сезона все равно ничего путного нет. Так же Артем рекомендует попробовать вторую часть. Нет, не Спанч Боба, а «В поисках Дори». Не знаю. Страшно. Не то, что это все в секции ужасов находится. Самый неприятный страх, который обычно сбывается – страх разочарования. Ужасно потерять этот осколок разбитого детства, который выскальзывает из твоих влажных от всяческих болезней и страхов рук.

Ежедневно смотрю в окно и вижу, как возвращаются со школы. Нечего и отметить – разнообразная, однако невзрачная толпа разношерстных по возрасту школьников. Никого нельзя было отметить, на мой взгляд, кроме группы девчонок идущих крайними. Шли непринужденно, смеясь и хихикая. Их было штук пять и все шли так вчетвером, кроме одной. Сказать, что она мне понравилась – ничего не сказать. Сразила меня тем, что она такой же меланхолик, как и я или просто общая её красота. Сказать не смогу. Не знаю. Даже с этой высоты уловил это все. Обычно такого не бывает. Точно знал одно! Хочу разузнать все про неё: как её зовут, с кем она дружит, есть ли у нее парень? Самое главное – почему она такая грустная? В чем ее причина? Хочется рассмешить её, веселее она ещё красивее – я уверен. Спустившись сфотографировал её украдкой и отправил своему другу по переписке. Необходимо было срочно разузнать имеется ли хоть какая-то информация. Яковлев не заставил ждать и разведал про нее все необходимое. Однако информацией делится не хотел, зная в каких я условиях, видимо. Хотел вытащить меня из зоны комфорта. Писал, чтобы я отправился в школу и разузнал все сам, заодно и познакомился бы. Это в его стиле. План, конечно, надёжный, как швейцарские часы, только в школу мне никаким образом нельзя. Он знал и это, но у него было решение. Хоть я его ни разу не видел, но Артем Яковлев являлся для меня главным источником общения на сегодня. Постоянно фильмы мне какие-то рекомендует, игры, можем переписываться весь день. Странно только одно, что он иногда интересуется, не могу ли я доставить «кое-что». Когда я спрашиваю «что?», он будто ускользает от ответа, по этой причине я сам ускользал от этой просьбы. И он особо на меня не давил и не упрашивал. Просто плохое предчувствие, вот и все. На этот раз ускользнуть мне не удалось. Тема предложил следующее – он достает мне рюкзак для школы, а я все-таки доставляю для него это «нечто». Удивительно еще то, что он не поинтересовался почему именно мне нельзя посещать школу, как обычно люди делают. Вместо этого он доставил все прямо к двери и оставил все там позвони. После того как ответил на звонок в дверь я увидел дорогущий рюкзак от Kenzo. Самого курьера не было.

Рюкзак является чуть ли не самым важным элементом одежды для школьника. Ведь что еще остается для самовыражения в школе, где введена форма в обиход – рюкзак, да обувь, ну и аксессуары по мелочи. Он не только отделяет одного школяра от другого, так еще представляет собой креативность, талант выбора, стиль и даже внутренний мир носителя. После предположения, что «товар» где-то в рюкзаке я пошарился по нему. Обнаружил в боковом кармане сверток завернутый в блестящую бумагу. Написал Теме, во-первых, слова благодарности, во-вторых, что все сделаю после «бала». Естественно не все так просто было, Артем написал и было ясно сказано, что нужно прямо сейчас донести сверток в указанное местоположение и скинул координаты. Пытался как-то пошутить про срочность, однако тут же меня оборвали. Какие тут могут быть шутки, я представлял из себя извращенное подобие Золушки, только добрая волшебница заставляет меня доставлять непонятные вещества, в плату за свои услуги! Не хочу, конечно, прыгать к поспешным помыслам, но что там ещё может быть? Судил исключительно по моим узким познания из интернета – беременный кулёк своим видом не воодушевлял. Вскрывать мне естественно запретили, да я и сам не хотел. Уже все сам понял.

Надо было просто сделать это быстро, как окатить себя ледяной водой, и не вспоминать больше об этом. Ведь я теперь вроде как должен. Оделся. После вопроса мамы с удивленной гримасой куда это я направлюсь, сообщаю ей, что направлюсь доставлять счастье людям. Посмеялась. Естественно никто в эту нелепицу не поверит, я сам то до конца не верю. «Постричься пора» – решил я. Действительно было бы неплохо, так меньше людей меня узнает. Мама дала денег и сказала не задерживаться. А я и не собирался.

Глава третья| Рассказ о том, как наш герой в парикмахерскую шел|

Выкатился во двор бесформенной массой, направляясь уверенно к своим координатам. Хоть я здесь с рождения, ну не могу я привыкнуть к этому холоду, к этой погоде, к этому ветру. Внутри двора копошились снежные муравьи и жуки – навозники. Все таскали и толкали снег для нового произведения местного божка. Угораздило же его здесь осесть. Из всего города и его многочисленных закутков он выбрал именно наш. Божья благодать. Пока ещё не понятно, что именно он ваяет. На данный момент он и его подчиненные собирают материал для будущей работы. Одного только не хватает.

Божком его я не просто так назвал. Все начиная от приближенных к нему, которых огромное количество и заканчивая журналистами с их бесконечными репортажами от него без ума. У него есть свой сайт и группа в сети, фото выставок, рабочие процессы. На некоторых есть бородатый мужик положительно похожий на бездомного. Бездомных у нас в городе хватает, в этом нет ничего удивительного. Только он на фото не случайно и как раз его нет сегодня. Странно.

Вообщем там отмечается над чем он работает, и общей прогресс работы, есть даже возможность пожертвовать в общее благо и люди пользуются такой возможностью. Многих прельщает мысль о том, что они жертвуют маленькому скульптору из далекой, заснеженной Сибири. Только прошерстя сам сайт, или группу можно быстро узнать, что владелец совершенно другое лицо. Некий Власов Данил Дмитриевич. Ничего удивительного, этому парню уж точно некогда сидеть за компьютером, иногда всю ночь проводит на улице работая. Я все это узнал случайно, просто лазая по сети. Является он мне зазнавшимся и заносчивым. Не хочу, чтобы могло сложиться впечатление… Хотя кому я вообще оправдываюсь…

Тем не менее направился к своей цели неуверенной поступью. Когда я оказался на месте, последовал всем инструкциям Артема. Осмотрелся, заложил, сфотографировал и смотался оттуда. Шел я постоянно оглядываясь и вроде даже, какой-то дядька меня преследовал, глупо это конечно. Все из-за своего раздутого самомнения, как будто есть какое-то дело до меня. Таких ремесленников – миллионы, а на следующий год – их станет миллиарды!

С этой мыслью свернул в парикмахерскую. Это была именно парикмахерская, а не барбер шоп или еще какой-либо рассадник. Это приличное заведение в отличие от остальных не имело вульгарного названия типа: «Виктория», «Мария» или не дай Бог – «Снежана». Нечто среднее и находилось рядом с магазином фейерверков «Искринка». Это почему-то отложилось у меня в голове.

За совпадение с реальными заведениями извиняюсь – взял из головы…

Возвращаясь к самолюбию. Такими вывесками с прописными буквами, это так же обязательно, предположительная хозяйка заведения тешит свое самолюбие, ведь это ее имя! А если углубиться в эту тему и понять, что ей никто не препятствовали или не предлагал вариант по креативнее, можно вывести – прическа у вас будет соответствующая. Как можно понять, настрой у меня к подобным цирюльням скептический, да и, если говорить в общем, не любил, мягко говоря. Какой-то неосязаемый страх того, что мне вскроют скальп неаккуратным движение ножниц или лишат глаза. Стоматология с пьяным стоматологом представляет меньше опасности, на мой взгляд. Это суммированное с комплексом льва, по которому льву стригут гриву и он становится менее уверенным в себе и менее привлекательным для остальных… Вспоминая все это, я прошел мимо парикмахерской, потом еще пару раз разворачивался, нарезая круги и все-таки зашел.

Уже не буду приводить архетипическую обстановку и населяющих ее голов. Стоит отметить лишь одну деталь. После того как мастерица после короткого осмотра и долгого вдоха приняла меня на поруки, я сделал то, что не люблю – посмотрел на себя в зеркало. Неужели это я? Временами может пройти пару-тройку дней прежде, чем увижу себя и то только проверить, не сгинула ли плоть с моего черепа от всех этих болезней.

Непринужденная обстановка не принуждала к разговору. Тем не менее решил проверить ворочается ли у меня язык вовсе. Хотел взять совет насчет женщин у самих женщин. Ксения, моя парикмахерша, давала лаконичный совет быть самим собой. Дала совет, перебив и соседняя кудесница, которая пока Ксения занималась мной, уже закончила еще одного полулысого мужика и приступила к следующему, штампуя их прически, как на заводе. Мне предложили быть щедрым на подарки и внимание, не жалеть денег и быть лучшей версией себя. Вообщем полностью обратное предыдущему рецепту и самому себе. Были и еще советы, но они выходили за грань фантастики.

Новосел, прибывший для штамповки в соседнее кресло, все это выслушал и отвлек меня от тяжелой думы:

– Парень, – тихо он шепнул. Это был тот самый бородатый бомж с площадки! – Ты нашел у кого совет брать. Наивный… Пользуйся защитой хоть – вот дельный совет. Уж ни для кого не тайна, что вы начинаете так рано. Скоро уже в роддомах начнете промышлять Содом и Гоморру! Не успеют еще пуповину перерезать! – такое заявление нашло свою реакцию. Все рассмеялись. Спор продолжался, и старик нарисовал себе на спине мишень. Все удивлялись его безнравственности. Видимо, подействовал диссонанс его лет и высказываний. Он мне нравился. Жаль, что с ним расправились так быстро и его молодая душа ушла так рано. Вскоре, пришла и моя очередь. Последний взгляд в зеркало на проделанную работу. Лично не смог и увидеть разницы, было такое ощущение, что я всегда так выглядел. Как влитая. Всех поблагодарил и удалился в темный хлад, было уже темно, хотя время почти касалось шести часов.

Глава четвертая|Ком и побежденный|

Свернув во двор, я увидел, над чем работали архитекторы снега и льда весь день. Это был ком снега монструозных размеров. Ещё не разу не видел организованный человеком снег таких величин. Два рослых человека в высоту и они все его толкали. Целая орава пытается толкнуть эту махину и их лидер среди них. Сосчитать точное количество трудно в это человеческой многоножке. Остальные смотрели и ждали своей очереди. Они взяли разбег и уткнулись всей своей мощью в валун. После непродолжительных потуг они отпрянули. В этот момент случилось то, что изменило всю мою последующую жизнь. Главарь, пыхтя горячим паром, увидел меня идущего домой. Уверен, что он углядел, как я посматриваю на них, с каким презрением и ужасом вперемешку с невиданным удивлением и восхищением. По этой, наверное, причине он позвал меня помочь ватаге. У меня появились резко домашние дела. Сказал ему это и быстро дошёл до своего подъезда. Просочился влажным слизнем, прикрывающимся ложью в свой подъезд провонявший мочой. Просочился я порицаемым. Порицал меня только я сам за то, что соврал, хотя какая-то частичка меня все-таки хотела стать частью нового произведения. Надо выкинуть этот бред из головы. Некогда мне заниматься Сизифовой работой по ночам. И так головной боли хватает!

Завтра был занятой день. По моим планам должен был с утра ворваться в школу и познакомится с этой девчонкой, затем навестить старого моего друга. Но сначала надо было распрощаться с Яковлевым. Его манера напора по отношению к этим доставкам меня настораживает. Тут же заблокировал его во всех соц. сетях. Думал, что на этом и закончится. По крайней мере надеялся, однако был далек от правды.

Глава пятая| Институт благородных девиц|

День настал и утро у меня началось не с кофе, а с больного горла. Буквально вчера все было нормально – сегодня бетонные обломки после взрыва завалили мне горло. Разлепив глаза и почувствовав такую острую боль, вчерашнее деятельное чувство пропало. В надежде, что со временем развалы разберут, я отправился по запланированному маршруту. Заранее сложенные школьные вещи в рюкзак выставил за дверь. Был очень благодарен прошлому мне за то, что он это все собрал. Нынешнему мне совершенно не хотелось этим заниматься. Оделся по-обычному, на вопрос куда иду, соврал. Услышав мой голос, допросили. Был проверен на наличие теплой одежды и со скрипом выпущен на свободу. Быстрой поступью спустился на первый этаж вместе с рюкзаком. В так называемом «предбаннике» выкрутил лампочку и начал переодеваться. Холод там стоял страшный, но мне нужна была лишь одна минута. Даже в эту минуту кто-то прошел мимо. Я замер. Он промямлил, что ничего не видно и ушел. Вскоре, вкрутив лампочку вышел сам.

На улице было еще темно и холодно. Ощущение, что день уже заканчивается. Из-за этого вдвойне клонило в сон. Подходя к школе были смешанные чувства: с одной стороны это мое самое нелюбимое место, с другой там до сих пор есть пару человек, которые мне импонируют. Навряд ли кто-то бы меня узнал, кроме одноклассников если только. Все равно подходил к школе максимально аккуратно. Половники учений нехотя плелись на встречу своему храму. Как на Эверест, они карабкались на еле заметные ступеньки, хорошо не разглядев можно было подумать, что это старики, а не дети. Некоторым было трудно преодолевать сонную негу и снежную мегу. Некоторым легче – они шли поодаль со своими друзьями. Дробить и разделять страдания всегда легче. Людей было не так много, потому что пришел за полчаса до первого урока. Войдя в школу, я сменил обувь и прошел в раздевалку. Поднялся на этажи и стал ждать ее. То, что я чувствовал трудно описать словами. Сердце билось часто, мозг проигрывал всю ситуацию по тысячи раз. Живот крутило от нервов. Такое ощущение, что я бежал марафон и играл в шахматы одновременно на доске прикрепленной к моему животу. Как можно? Как можно предугадать, что случится? Вспомнились и советы из парикмахерской… Только стоит ли следовать им? Один был лучше другого! Если только эта тирада деда может пригодиться, но это уж слишком. Нужно для начала имя узнать! В этих раздумьях она меня и застала. С начала поднялись все ее подруги, а потом и она сама. На этот раз была повеселее, даже улыбалась. Все равно что-то ее одолевало. Какая мысль попала ей в голову, как соринка в глаз и все не выходит? Именно по глазам это и можно прочитать вблизи. Уже был в ее близи…

Бегу. Бегу и не смотрю. Думая, что бегу к выходу, остановился у до толи знакомой двери. Инстинктивно забежал туда, как в прошлые разы. За дверью была каморка и маленький лево – направляющий коридор, ведущий к каморке, которая была наполнена светом от висящей лампочки и старых зимних гирлянд. Лампа висела сгорбившись посреди комнаты над фигурой работающего человека и столом перед ним, представляющим из себя поле битв. Этот образ создавался из-за многочисленных отметен от проделанных работ. Отломанный уголок, пролитое масло, клочок газеты с изображением кладбища и нечитаемыми словами, растекшиеся флюс, следы от паяльника и утюгов, даже комья земли. Все это признаки схваток с непоколебимой техникой, которая отказывается работать. Как раз на поле брани происходило новое сражение с каким-то детским велосипедом синего цвета. Над ним, еще хуже сгорбившись, чем лампочка, корпел Самуил Тимофееч Горюнов. Представлял он из себя мужчину за сорок лет. Доброго и работящего вида, видно, однако, что пьющего. Голова была черная, с частой проседью и двумя – тремя локонами, прилипшими ко лбу от пота, напоминающими о прежней пышной шевелюре. Пышная растительность сохранилась на лице, формируя эспаньолку в виде буквы «о» с очень густыми, черными усами, которых седина обошла стороной. Глаза с очками в толстой роговой оправе телесного цвета и с до сих пор не отклееной с момента покупки наклейки на линзе, вскинулись на меня, входящего.

– С – е – е – ерый! Еклмн! Ты какими судьбами здесь? – с этим он пошел на встречу ко мне, вытирая руку абсолютно черной тряпкой от масла.

– Да вот, проходил мимо, решил к вам заглянуть, – поверхностно протерев руку, он протянул ее мне. Пожав ее, на мне осталось столько мазута, что процентное соотношение между нами двоими будет в мою пользу. Все как всегда. Смотрел на свою черную руку с трепетом. Самуил отвернулся налить водки. Все по традиции: счастье – пить, горе – пить, прощанье – пить, встреча – пить. Вот что-то осознав, он обернулся с полупустым стаканом.

– Так тебе разве можно сюда? – обеспокоено он осведомился.

– Можно, если осторожно.

– А ты изменился.

– Вы нет, – я указал на стакан.

– Ну что ж! Разве не прекрасно, что некоторые вещи не меняется? Хоть весь мир вверх ногами пойдет, а я здесь буду, пройдут годы и мы выпьем вместе.

– Наверное, так оно и есть. Только это не относится к вам, пьющему. По крайней мере, не должно.

– Ты сам прекрасно знаешь почему я пью – потому что мир для меня слишком переменчив. А что должно не должно… Ну, хватит об этом! Как дела-то у тебя, Серый? Все болеешь? Ящик еще висит, не убил никого?

– Последняя простуда была полторы недели назад.

– Хо – хо! Так это хорошо, всегда тебе говорил, что с возрастом это у тебя разрастется!

– Праздновать рано. Все может вернуться в любой день.

– Тебе физической активностью надо заняться. Окрепнешь и каждую бациллу одолеешь! В здоровом теле – здоровый дух!

– Может, вы и правы, Самуил Тимофеевич, – невольно признавался и в этом, все вспоминая ту упущенную возможность вчера вечером. Она в купе с предстоящими событиями не давала мне уснуть всю ночь. – Правда пришел я сюда не именно к вам, а к одной девушке.

– Ага! Да ты, парень, меня все больше радуешь. Ну как все прошло, свиданку наметили?

– Да как вам сказать?

– Говори, как все было. Как на духу рассказывай.

– Только подхожу, так сразу пересмешки и перешептывания начинаются. Как под шквальный огонь попал. Меня аж немного скосило.

– Это, брат, нормально. Это наоборот, даже хорошо. У женщин все наоборот вообще.

– Ну да. Смех отличался от того, который был прежде здесь, надо мной. Ощущение другое. Поэтому я, собственно, продолжил движение. Вот я уже стоял перед ними и, собрав последнюю уверенность и напустив еще немного сверху, я заговорил. Поздоровался. Кто-то из них кивнул, кто-то ответил тем же. В этом числе была и она! Я тут же к ней поближе, чтобы дать понять свои намерения. Представился.

– Так дело не пойдет!

– Что не так?

– Во первых, ты почти сразу все карты раскрыл. Никакой загадки не оставил при себе! Во вторых, ты мне ее даже описания не дашь?

– Чтобы зачем? Чтобы вы проходили мимо нее и улыбались или еще сказали чего, тем самым раскрыв меня?

– Как хочешь… – уязвленный Самуил поглядел на донышко стакана, поджав нижнюю губу под свою эспаньолку.

– До конца свой замысел я им все-таки не открыл, – немного замявшись, начал описание:

– Она была среднего возраста с активно формирующиеся фигурой. Этот факт трудно было уловить из-за теплой кофты, которая была однозначно ручной работы и брендирована и стоила бешеных денег. Продолжая описание одежды: у нее были строгие черные зауженные брюки и такого же цвета кеды без шнуровки. Это комбо открывало вид на ее прекрасные щиколотки и ножки. Выдумал, что я из другой школы и фамилию подставил другую. Сказав все это, я устремил взгляд прямо ей в глаза – это были самые зеленые глаза в мире. Этот зеленый мне напомнил запах скошенной травы или глоток прохладного тархуна в жару. Этими глазами я был упоен. Они тоже скрывались под очками, однако она их сняла, когда я подошел с каким-то постыдством, что я ее так застал. Венцом ее образа были вплетенные в ее шикарные платиновые волосы ленточки разных размеров, цветов и узоров. Смотрев на нее из окна, я не заметил их под большой шерстяной шапкой, тоже, скорей всего ручной работы. Много было черных тонких ленточек. Они отлично контрастировали на фоне волос. Видимо, чтобы не создавать готический образ все остальные ленты отличались пестростью. Самая широкая лента была желтого цвета с маленькими черными точками. Одна лента являла собой градиент синего и красного цвета, другая была розовая с сердечками.

– После такого описания я понял, о ком ты.

– Пытался пробиться сквозь ее подруг представлявших из себя свору пчел. Вначале одна с коконом заявила: «девочек нет в своей школе?» Другая тут же стала поперек и начала всех представляться и представлять других. Она – Полина, там Вика. Дальше Катя, та самая, с пучком. Вольная к знакомству употребила возражение этой Катерине: «Бывают случаи, когда в классах мальчики и девочки разделены три к одной, а то и хуже! Совершенно спартанские условия! Девочки, вот скажите, как такому красивому парню искать любовь?»

– Хо – хо – хо!

– Мне показалось, или она клеилась ко мне?

– Навряд ли. Скорей всего – это простой комплимент, чтобы смягчить ситуацию при встрече с коконом. Видел я этих девчонок. Полина для тебя как запасной вариант может пригодиться!

– Самуил Тимофеевич! Я просто надеюсь, что Купидон не промахнулся, вот и все!

– Ну продолжай, Купидон.

– Их было пятеро. И Полина стояла третьей справа.

Начала она знакомство не с нужного мне левого края, где стояла она, а с середины. Точнее тут даже не было середины, поэтому она начала с себя. Приступила к нужному мне крылу. Там была еще одна Катя. Тут Катя-Кокон начала возмущаться, мол, ее не так представили. Она всегда просила называть себя «Кэт» или «Кэти, как Кэти Перри». Вика подначивала, что она слишком хочет быть похожей на свою подругу. «Каждой фиброй души». Тут и началось. Шум, гам, истерика и даже мат. Под таким давлением Кэти утопала в класс. Полина продолжала проявлять лидерские качества и попыталась сохранить лицо компании. Вика призналась, что ей нравилось ее травить, как маленькую злую собачку. Тут вторая Катя неожиданно вступилась и посчитала это чувство низким. Мог разделить ее взгляды… «Так, все, хватит! Дадите вы мне представить лучшую из нас?» – наконец Полина перехватила возможность сказать. «Позволь мне представить нашу гордость Веро́нику! Ударение на „о“, на американский манер, так ее родители назвали.» – почти все шуточно захлопали, безумно смущая ее. Так она еще была красивее, раскрасневшись. «Наша гордость и всей школы!» – продолжала Полина. «В первую очередь наша, кончено. Мы ей гордимся, что она может посещать столько кружков и репетиторов, не убивая своих родителей за это. И это действительно удивительно, что ее не одолела скука, и она не умерла сама за уроками немецкого языка!» – видя, как время поджимает, я раскрыл все карты до конца. У трех точно сразу блеснули глаза. Для них началась новая, для меня непонятная игра. Игра началась с переглядок и закончится черт знает чем.

– Говорил ведь!

– Полина начала всех в загон этот классовый запускать. «Хм – м – м… А вдруг ты сексуальный маньяк? Я такое видела уже: на вид подросток, а на самом деле – это мужик за сорок, которому только одно надо».

– Это кто говорит?!

– Веро́ника!

– Во дает! А ты что?

– А я что? Ни жив ни мертв. «Ну, не такой я уж и сексуальный».

– Так и ответил?!

– Да, быстро нашелся. Бесконечные часы в интернете хоть чем-то помогли. Все равно для меня было загадкой, шутит она или нет. Должна была! Не может же она всерьез так думать обо мне. Тут приклеилась снова Полина. Все следила за высказываниями, все то же самое. Вика ей метко заметила, что я остался в лучшем впечатлении от ее института благородных девиц. За всеми этими бесконечными, пустыми и бесконечно пустыми разговорами чувствовалось, как я ее упускаю. Всех уже поглощает какой-то неведомый школьный инстинкт. Вся масса затопала табуном к классу.

Вот она уже заходит. Позади я слышу их бесконечный шелест. Что-то о том, что я могу остаться в классе, что учитель – добрейшая женщина, только будет за. Но я все это знаю, а еще я знаю, что она знает меня. Слегка потянул Веро́нику за локоть. Почувствовал мягкую шерсть кофты. Пока все это происходило то ли во сне, то ли наяву, краем глаза я видел, как уже все зашли. Краем уха я услышал звонок и вот я ее вытянул, ее одну для себя. «Вероника, мы же еще увидимся?» – «Не знаю», – как громом сразило. «Сережа, у вас интересная жизнь? Только честно», – «Она становится все интереснее и интереснее». – «Тогда еще есть шанс…» – с ее аккуратных губ чуть не сорвалось еще что-то, но она замялась, она застеснялась и быстро вошла в класс. Внутри уже было видно, как ее банда поджидает пока она войдет, чтобы обрушить лавину вопросов, разговоров и сплетен. Полина держалась за свои пышные формы со стороны сердца с умилительным выражением лица, Вика ей подыгрывала, обе Кати имели отрешенный вид, будто им это и неинтересно. Только это было правдой в одном случае. Огорошенный стоял я там и случилось страшное. Сам не заметив, как ко мне подошла учительница по математике Марина Федоровна. Она вроде обрадовалась увидеть забытое, однако еще знакомое лицо. Все-таки спросила, что я тут делаю, потому что думала, мне запрещено посещать эту школу, да и не только эту. Говорила она это тихо – только для меня и была права во всех отношениях. Посмотрев на нее в смятении, не знал, что и ответить. Не найдя ничего умнее, чем сбежать, так и сделал.

– Да – а – а, брат. Влюблен ты по уши, – у заключившего налилась пьяная слеза, которая упала на дно стакана. Растроганный Тимофеевич махнул. – Ты сильно не углубляйся! Действительно, не все потеряно, таким барышням нужны захватывающие байки. Они хотят себе мужиков, которые вытянут их из скучной жизни и увезут на край земли. – Он начал что-то активно искать в своем бардаке, запинаясь об различные ключи. Самуил Тимофеевич любил оставлять инструменты на полу.

– В том-то и дело, что жизнь у меня интереснее не становится. Придя домой, я только буду дожидаться новой болезни, которая уже сует свою уродливую морду ко мне под дверь. Я солгал ей получается. А я не хочу начинать отношения или даже знакомства со лжи, – после активных поисков он протянул мне синюю толстую книгу. Автоматически прочитал название на рваном переплете: Жюль Верн «Вокруг света за 80 дней», «Дети капитана Гранта»

– Серьезно?

– Что ты так на меня смотришь? Знаешь сколько женщин клюнуло на то, что я им рассказал «Вокруг света за 80 дней» на свой манер и с собой в главной роли?

– Не думаю, что это сработает.

– Ну да, фильм же есть… – тогда ко мне пришло осознание, что Самуил Тимофеевич не мог, наверное, предъявить экспертного мнения в этом отношении. – По моему опыту – лучшие отношения основаны на лжи и обмане. Поскольку именно этим они заканчиваются, логично, с этого и начинать, – теперь мне так не кажется…

Глава шестая| О чем говорят мужчины?|

– Самуил Тимофеевич, у вас то что нового?

– Ох! Что у старика в коробке может быть нового? Все по прежнему – помогаю вон пацанам, – он стукнул звонко по велосипедной раме. – Им то кто починит, отцов то нет.

Старушка, которая мне комнату сдавала, умерла, и теперь родственники друг другу в горло вцепились. А мне то что делать на месте этой грызни? Договорился с директором, что в ночь я сторожем буду. Только такой себе я сторож, дрыхну на диванах в рекреации.

– Работаете над чем-то? – этот вопрос ввел его в маленький ступор.

– Нет, не работаю, – твердо установил после паузы.

– Что же, совсем ничего нет? – он тяжело вздохнул будто на что-то решаясь.

– Есть прототип, ничего больше. – опять он начал нервно что-то искать в своем бардаке, будто предчувствуя мою следующую реплику. Отлично ориентируясь в своей свалке Самуил Тимофеевич. Все-таки нашел, что искал. С усилием он приподнял прямоугольную коробку с множеством проводов с одного конца и что-то похожее на динамик с другого. Он именно походил, а не являлся. Вокруг него были кольца из медной проволоки. С боку я заметил прикрепленный старый кассетный проигрыватель.

– Хотел для народа что-то сделать, а в итоге все равно оружие получилось…

– Как оно работает?

– Оно не работает и не будет работать, – бывший инженер убрал свое изобретение и налил еще один стакан. Я попробовал сменить тему:

– Самуил Тимофеевич, вы Николая Бобенко знаете?

– А! Это тот архитектор? Видел его в интернете. У парня талант! Кто-то из его людей даже учился или учиться у нас. Но меня больше интересует, как они весь этот снег перемещают. Обязательно должно что-то в стиле египтян быть.

– Вот скоро и узнаю… – задумчиво произнес.

– Ты это к чему? Ты и с ними якшаешься теперь?

– Нет… Нет! Они просто у меня во дворе обосновались.

– Вот и отлично! Вначале чуть шумно будет, а потом будет на что поглядеть во всю зиму. Зимы у нас долгие, поэтому наглядишься из окна всласть. Может, даже участие примешь… Если захочешь, конечно, – Стоял и думал, рассказывать или нет про то, что я стал недавно «курьером особого порядка». Тимофеевич был так рад за меня, даже горд. Как могу напоследок такое рассказывать? Еще в запой уйдет… Не стал ломать фасад. Мы попрощались, и я покинул школу с животом, наполненным бабочками. Их, видимо, было настолько много, что они меня даже тяготили.

Глава седьмая| Ком. Побежденный|

Вернулся домой, переодевшись прежним образом. Они уже тоже вернулись со школы и словно ожидали меня. Стоит ли и упоминать, о ком я. Все тот же ком, все те же люди и не уходили будто вовсе. Корпят и с места сдвинуться не могут. Неужели к ним никто так и не присоединился? Присоединится. Я понял для себя одно, что хочу делать то или иное не потому, что должен или не должен, а потому, что хочу. Даже если встану под начало этого художника – это будет моя воля. Вольное подчинение? Да, это возможно!

Это важный этап для Сергея. Он осознает, что такое вольное подчинение и по отношение к кому он готов применить этот термин. Почему, однако же, люди могут вольно вверить себя другим. Идиозность. Не путать с одиозностью. Я дал себе волю на выдумки слов, так как, на мой взгляд, идеи лидеров как раз приводят людей и отводят от них, создавая ореол одиозности. Видение – это нечто финальное. По отдельности со всеми идеями согласиться нельзя, но объединив их всех во что-то определённое. Уже можно и определить самих людей без каких-либо команд. Благодаря только этому направлению. Это одно дело и совершенно другое – безвольное подчинение, когда человек подчиняется определенному устрою, потому что так нужно. Еще есть вольное подчинение под лживой личиной – человек полностью уверен, что это его выбор, хотя… Или за него выбрали, или обстоятельства вынуждают. Можно потерять грань и уже не помнить и не понимать под какой из вариантов ты попадаешь. Однако же Сергей глубоко понял или он думает, что понял?

Попытала свои силы уже и вспомогательная команда – кошка за жучку, мышка за кошку… Как и первая – все безуспешно. Командир собрал свой народ сделать последнее усилие. После этого по домам. Вымоченные в поту и позоре. Слова не мои.

– Неужели вы не хотите вернуться домой, не то, что с

победой, а с осознанием этой победы? Победа ничего из себя не представляет без осознания каждого шага сделанного по пути к ней. Сколько сил вы потратили для достижения желаемого? Вы толкнули этого монстра и поставили его место. Вы это сделали! Если вы сделали это в голове, то вам осталось только реализовать это все! – он разбежался и примкнул к снежному кому. Более расторопные побежали с ним, другие пришли позже. После таких пламенных речей они горы готовы были толкать. С новой силой ком начал двигаться. Двигаться чересчур медленно, не хватало мощи… И тут мой выход. Из ниоткуда взбегаю к валуну и толкаю из-за всех сил. Чувствуется острую боль в позвонках и пояснице. Знал и инстинктивно чувствовал, что это необходимая боль для адаптации в новом коллективе и достижения цели. Еще немножко…

Слышится «И – и – и… Раз!» – вот на последних силах мы дотянули его до нужного места. Наша команда уселась на месте, прильнув головами к снежному монстру и тяжело выпуская пар из ртов и носов. После сугубо овощного существования такие героические поступки отразились на моем состоянии. Дышал тяжело и пытался пошевелиться с заклиненной спиной. Тут мне, как раз помог Коля Бобенко.

– А я думал, у тебя дела дома, – подколол он меня.

– Просто понял, что у вас тут повеселее, – попытался отразить я. Он уже подал мне руку, и из последних сил я поднялся, поравнявшись с ним. Если можно так сказать… Просто он был очень высок, на полторы головы выше меня и не только меня. Среди всей своей группы он выделялся высоким ростом. Я вгляделся в его черты. Увидел строгий каркас лица с острыми скулами и тупым подбородком. Вообще весь его лик представлял стойкий квадрат монолита с бездонно голубыми глазами. Причем цвет именно без глубины, а океанически голубой. Водянистый. Вся глубина исходила из мысли, которая наполняла его взгляд. Идеи для завтрашнего дня и идеями на десять лет вперед, взгляд, наполненный видением. Одет он был в красный пышный пуховик отличного покроя, куртку поддерживали утепленные черные штаны. Они были заправлены в дорогие зимние ботинки с длинной шнуровкой, которая обматывалась вокруг голени.

– Спасибо тебе, конечно, но я еще не придумал, как тебя поблагодарить.

– Не нужно никаких благодарностей. Так поступил бы каждый, – отвечал шаблонной фразой, а сам кричал в мыслях, чтобы он взял к себе под крыло.

– В том то и дело, что не каждый. Когда ты проходил мимо, вселенная поделилась на два. В первой вселенной парень остался у себя дома. Опять. Во второй ты выбежал, как чертов гепард и толкнул эту глыбу, как многопудовый слон. И второй парень должен иметь что-то, что погрузит первого в стыд и зависть.

– Эй! Не заставляй его думать, что только из-за него мы это сделали. Не перестарайся… – загадочно оборвал наш разговор парень, который отошел от места, где он активно жестикулировал в сторону глыбы, объясняя что-то оставшемуся. Оставшийся оказался тот самый бородач с фото и с парикмахерской. Я знал, что он здесь работает! Когда он подошел, объяснившись, Коля, видимо, почувствовал себя обязанным познакомить нас. Это был очень невысокого роста курчавый человек с шапкой хулиганкой, которая прикрывала его рыжие кудри. Общая его коренастость могла даже оттолкнуть, если не его харизма и манера говорить, которая могла притянуть обратно. Одет он был просто, можно сказать по рабочему – уместно для работ, которые они проводят. Черная куртка со стертой надписью, полу рваные штаны и простейшие сапоги.

– Это Василий Удов – моя правая рука. Вице – capo. И я бы даже назвал его «parente onorato» – уважаемым родственником. Главная причина, почему я стал знаменит – за это я его ненавижу. Помогал мне прежде всех – за это я его обожаю.

– Когда к тебе будут приходить толпы голых афродит для «позирования», ты меня поблагодаришь.

– А это… – заискивающе посмотрел на меня Бобенко.

– Сергей Волкий, – отдал, то что искал Коля.

– Это Сергей Волкий. Славный малый, из-за которого мы можем пойти домой со спокойной душой.

– Кстати об этом… – подхватил Удов. – Я набросал общий план для ударной команды. Все разошлись, и нам пора. Завтра долгий день, нужно отдохнуть.

– Как видишь, большая мамка загоняет нас всех домой, а я, пожалуй, еще останусь на пару минут.

– Совокупляя снег не растопи его весь! – на это Бобенко показал средний палец, делая наигранную мину. Они попрощались своим особенным рукопожатием. Мы удалились. Но по пути к подъезду Коля меня оборвал своим криком.

– Волкий, завтра мы тебя ждем! – только обернулся и показал на поднятой руке большой палец, поворачиваясь и не убирая руку до последнего момента. Не знаю, зачем я это сделал. Хотел выглядеть круто, наверное. Наверное, все вышло наоборот и Коля Бобенко жалеет, что взял меня. Только я вот не жалею! Пусть я даже буду как бурлак на Волге, зато стану частью чего-то большего. Сидеть дома и вариться в собственном соку – это не приведет меня к здоровой жизни. Я опять заболею – это закономерно. Чудо не случится, если я сам его не создам.

Глава восьмая| Подарочек|

Подходя к своей двери, застыл. Там лежала подарочная коробка. Сюрприз. И я даже знаю для кого. Войдя и распечатав, увидел еще один пакет и записку.

«С днем рождения. Надеюсь, ты скоро вырастешь и в новой профессии ты скоро будешь зарабатывать! Ты скоро станешь кем то, Сережа. И эти дни ближе, чем ты думаешь. Возможно даже завтра. Новый мой адрес: улица такая то, дом такой то. И разблокируй меня, пожалуйста, мне тебе столько нужно рассказать.» Глупо надеяться на то, что люди могут быть кем-то, кроме полных моральных уродств. Нужно было выполнять, иначе такие подарочки будут оказываться под моей дверью, и мама может их обнаружить. Ей это точно не стоит видеть и знать! Тем более не стоит наступать дважды на одни и те же грабли, думая, что он не придумает чего похуже с моим местоположением. Говоря это, сам думаю наступить на грабли доставки. Да уж, это точно стоило того рюкзака… Решив сразу ринуться, я сделал, как он мне велел.

По дороге у меня закралась опасная идея поиграть с ним в блеф. Ему сообщил, что меня кто-то видел. «Он хоть и не был в форме, но обычный гражданин не бежал бы за мной, причем долгое время». Это сработало! Этот скот сказал держать связь, ждать следующих указаний, а пока залечь на дно и не высовываться. Пару дней у меня точно было.

Глава девятая| Сан-Фран|

По возвращению я, естественно, плюхнулся на кровать и погрузился в мечтательную негу. Думал в основном о Веро́нике. Как удивительно ее родители при помощи перемещения ударения превратили обычное имя в необычное для нас, северян. Веро́ника. Даже черточка ударения нависла над буквой «о́», как над спелым вкусным яблоком. То краснобокое яблоко, которое не заставляет задуматься о наличии червя внутри, поэтому съедается оно мгновенно полностью, без огрызка, без остатка. Только черенок останется. Потом еще долго можно ходить с этим черенком гордо в зубах, который длинно будет торчать изо рта как зубочистка или сигарилла.

Произнося это имя, чувствуешь себя на пляже Лос-Анджелеса, а не в снежном плену снежного города. Или ощущаешь соленый морской бриз на губах, проезжая Золотые ворота по пути к Сан-Франциско в машине с откидным верхом. Чувствуешь какое-то тепло, к которому хочешь прикоснуться, стать его частью. Она вся соткана из света и тепла, начиная с ее щиколоток и заканчивая ее лентами в волосах. Эти ленты, она их заплетает утром. Это точно! Боже, какое счастье, если бы я заплел ей эти ленты в ее платиновый шелк хоть раз! Повязали бы по рукам и ногам меня эти ленты и утянули на дно этого шелкового океана платины ее волос.

Часть вторая| Глава первая| Первый день трудяги – работяги|

Начитавшись, наконец, сделал все свои дела. Приступил к приему пищи, чтобы запитаться перед работой. За стойкой на кухне ко мне подсела мама и начала смотреть на меня. Тут же понял, что к чему, но начать разговор не решался. После некоторого временного промежутка она спросила:

– Никуда больше не собираешься?

– Тебе что-то нужно в магазине?

– Нет – нет – нет! Ты просто стал так часто выходить на улицу…

– Да, кажется, мне идет это на пользу.

– Сережка… Я другого мнения – твое состояние произошло от техногенности нашего города.

– Ма – а – ам!

– Это засорение нашего воздуха. У каждого теперь в семье по машине, плюс еще машина для работы нужна. И сынок подрастает. Нужно к восемнадцатилетию что-то придумать, ведь как он без машины будет? Разъедание озонных слоев…

– Озонных? Может, озоновых? – ее, однако, было не сбить.

– С каждым годом количество космических запусков все возрастает, и из-за этого космическая радиация просачивается к нам! Все это повлияло прямым образом на твой иммунитет и влияет до сих пор, поэтому лучше воздержаться от лишних выходов на улицу. Тебе пойдет на пользу деревенский свежий воздух. Может на зимние каникулы поедем к бабушке Дее?

– Мам, ты хоть себя слышишь? Какая космическая радиация, какая бабушка Дея? Она же нас ненавидит и эта ненависть взаимна.

– Да, но мы ведь семья, неужели хоть в праздники не сможем сплотиться?

– Навряд ли. Ты помнишь, что она о нас думает в общем и о моем состоянии в отдельности, – последовала какая-то грустная неловкая пауза и уже я продолжил разговор:

– Я иду сегодня во двор помогать Коле Бобенко.

– Как?! К тому ремесленнику? У него же люди пашут как на галерах, с трех часов и до десяти. Посмотрела я, как они этот снег тягают. Это очень тяжело физически! С непривычки ты себе спину сорвешь!

– Поначалу я не буду сильно напрягаться.

– Да?! А что тогда о тебе подумают другие мальчишки? Неужели хочешь, как с Комариным? Я уже молчу, что ты будешь на морозе семь часов к ряду.

– Буду работать – не замерзну, стоически не замечал ее нападки, исходящие из защиты.

– Ты будешь работать, вспотеешь, тебя обдует, ты замерзнешь, будешь работать больше, чтобы не замерзнуть, тебя снова обдует и так до воспаления легких! – было явно и понятно, что мамзель никак не переубедить, если даже я составлю неплохой контраргумент, в ее кармане была еще тысяча и одна причина, почему мне нельзя на улицу.

– Мам. Я ведь все равно пойду. На улице мне действительно лучше, свободней дышится. Нельзя же всю жизнь в четырех стенах провести, как отец, – видно было, что последняя пара слов ее тронула. Быстро сгруппировавшись, я нанес последний сокрушительный удар: – Не будет, как в прошлые разы с таблетками, когда я думал, что себе помогаю, или со школой, потому что обещаю тебе, что не дам их довести себя до такого состояния, – театральная пауза, при которой я задержал дыхание перед финальным вердиктом.

– Ладно… Только ты мне пообещал. Не задерживайся там допоздна и не забывай про учебу, – победа… После трапезы выглянул в окно и увидел, как уже все собираются. Собравшись и сам, я сбежал вниз по лестнице. Вспомнились слова Коли о какой-то вещи, которую он должен мне отдать за мою решимость. Все это время не придавал этому значения. Возможно я его не так понял? Он одарит меня и отпустит несчастного, зато с подарком.

Выбежав во двор, застал всех вокруг при собрании. Все были явно на своих местах. Не любил я этих скопищ, чтоб со всеми познакомится. Всегда это чувствовалось из-под палки и натянуто. Тем не менее все собрались. Вся команда состояла из всего лишь шести человек. На удивление все разношерстные, что я не мог увидеть вечером в прошлый раз. Там были старшеклассники, какой-то бородатый мужик, одна баба и загадочная фигура, вся закутанная в шарфы и теплую одежду. Издалека мне показалось, что фигурка замотана в ковер. Дальше шла баба. Причем именно, что баба, а не женщина. Такая может коня на скаку остановить. Если вам не показалась компания странной, то там были еще и две хаски, видимо, этой бой-бабы. Коля начал свою речь:

– У нас новый член команды – Сергей Волкий. Он поставлен на позицию скарпеллини, но метит на верх, к нам, скульптурам, – бородатый мужик усмехнулся из толпы. Тот самый! Бобенко это заметил и только укоризненно посмотрел. – Сереж, ты будешь работать с этими двумя славными чудаками на букву «М», – бородач отреагировал отрицательно. – Чтобы не забивать тебе голову столькими именами, думаю, ты сам со всеми познакомишься в процессе.

Все! Дама и господа, за работу! Благо у нас ее предостаточно! – когда все разошлись, видимо почувствовав нужный момент, Коля достал из снега пластиковую широкую лопату и вручил ее мне. – Это тебя выделит из всех остальных Сергеев из альтернативных вселенных.

– Спасибо! – безуспешно я пытался спрятать свой энтузиазм.

– Она только твоя. Не давай другим ее. У на с этим строго. Особенно у Энерго с Пахомом, со своим инструментом они связаны чуть ли не брачными узами, – он улыбался рассказывая это. Мне, однако было не до шуток почему-то. Стоял в каком-то ступоре. Увидев это, Коля хлопнул меня по плечу и прибавил: – Да ты не напрягайся, сам во все это втянешься. Если уж будут какие-то проблемы, то приходи ко мне – мы обсудим. Ваша основная задача будет заключаться в том, чтоб откинуть снег, который мы будем срезать лопатами. Снег потом будет использоваться для заборчика. Ладно, не буду тебе портить первое впечатление, ступай к ним и поработай на славу!

Почувствовав себя каким-то дошкольником, входящим на первое знакомство класса, направился к ним со своей лопатой. Эта переходная встреча, которая делает из дошкольника полноценного ученика начальных классов, у меня тоже не задалась. Хотя кто-то удивлен?

|Интерлюдия первая

Был я тогда все еще тем же болезненным хмырем, и перед матерью встал выбор: отдавать меня в обычную школу или встать на домашнее обучение. Так же меня можно было отдать в специальный интернат. Последний вариант был сразу исключен для мамы, а насчет двух остальных она долго колебалась. С одной стороны, она хотела максимально защитить меня, с другой – понимала, насколько важна социализация для подрастающего падавана, и не хотела участи отца, который теперь вечно один. Помню, войдя в спортзал начальных классов, я увидел бесконечное количество других детей и некоторых учителей. Тогда еще я, естественно, не представлял, что эта комната, которая олицетворяла клаустрофобию, являет из себя наш спортзал. Так как уже давненько не выходил во двор, такой шум и гам произвел на меня эффект, от которого я в момент развернулся и пытался сбежать из этого дурдома. Видимо предугадав мою реакцию, мама закрыла резко дверь, хоть я и пытался протолкнуться. Сейчас понятно, что это было необходимое зло в ее глазах. Тогда, однако, я чувствовал абсолютное предательство и раздавленность. Мать для меня стала врагом номер один. И я с полной уверенностью решил, что переживу этот шабаш и не буду с ней разговаривать во весь оставшийся день! Меня встретила, как я потом узнал, наш основной учитель – Селезнева Оксана Анатольевна.

Хоть в первый раз услышав эту фамилию, когда она представилась при встрече со мной, не придал значение, но ее фамилия невероятно подходит ей, если только убрать первую «е». Постоянно во время уроков она, отходя от темы и рассказывая грустную историю, она плакала навзрыд. Иногда доходило до того, что весь рассказ прекращался на самом интересном из-за слез. Плакала она, естественно, не из-за слезливых историй, а из-за нашего поведения, ее ситуации в семье, даже плохой погоды. Мол, устала от этого снежного плена, этой вечной мерзлоты, никакого просвета, пять лет без отпуска и так далее, и так далее. Оксана Анатольевна не поспособствовала нашему благополучному воспитанию.

Мы представляли собой худший класс за последние десять лет. По крайней мере, нам так говорили, однако стоит заметить, что это был тот редкий случай, когда большинство учеников и родителей могли согласиться с таким оценочным суждением. Все удивлялись, как могли эту молодую, тончайшую, как нить женщину во всех отношениях отдать в наш класс. Но видимо недостаток кадров и не до этого доведет. Мне же все-таки иногда доставляла такая театральная подача историй, казалось, что-то живое еще есть во всех этих учителях. Наш класс просто не мог усмотреть в ней достаточно строго учителя и лидера. Класс ходил вверх тормашками, и Оксана Анатольевна плакала, так как совести у нас не было. Сие действо продолжалось из раза в раз. В редких случаях, правда, она убегала к учителю по музыке Кулагиной Элле Васильевной. Женщине утвердительной со всех сторон, куда не посмотри. Телом она утверждала себя, сразу входя к нам в класс после визита к ней Оксаны Анатольевны. Потом она утверждала своим басистым голосом свой характер и отношение к нам. Даже фамилией она своей утверждала, что от нее можно получить одно – кулак. И это далеко не пустые слова, к сожалению… Поэтому тут же, при виде настоящего учителя, все замирали и выслушивали бесконечную тираду, о том какие мы моральные уроды без сердца, такие и сякие… В принципе, мог бы с ней даже согласится, если бы не отсутствие самосознания.

Оксана Анатольевна провела с нами пару бессмысленных игр, чтоб мы запомнили имена друг друга и подружились. Забегая вперед, скажу, что все это выветривается по выходу из этого душного помещения. Последней нашей задачей был рисунок школы. Зачем нас заставляют рисовать то, что мы видели пару раз я не задумывался. Возможно, проверяют, у кого присутствует фотографическая память. Изображал я школу довольно неплохо, на мой взгляд, но не успев закончить, один парень отобрал у меня простой карандаш и подкинул мне, видимо свой. Сломанный. Изгрызенный. Коричневый! Такая наглость привела меня в ступор. Попросив вернуть мое по праву, он естественно мне отказал. Аргументировав это тем, что он уже видел, как я рисую и посчитал, что он принесет больше пользы этим карандашом. Видя этот короткий диалог, я заглянул в его работу и увидел то, что он уже успел обвести те короткие линии, которые он умудрился набросать коричневым, и даже имел наглость подписать свою работу – Комарин В. Не знаю, что он делал все это время, но он только начинал, пока все уже заканчивали. Чувствуя бессилие, обратился к нашему будущему учителю и рассказал всю историю. Она сказала на это, что не стоить ругаться из-за каких-то карандашей и вручила мне еще карандаш. Он был еще хуже… Желтый. Причем не такой насыщенный, яркий, а тусклый, еле видный на белой бумаге. Желтый! Посмотрев на арсенал ее стола, я понял, что бы я не выбрал – исход будет один. Вернувшись к моему почти законченному рисунку, мне осталось дорисовать окна и крышу. Понадеялся, что не так уж все будет плохо. Но начав рисовать крышу по ней закапал дождь, причем самый настоящий, не нарисованный. Это я плакал над своей работой. Смотря на все это сегодня нашел – я конечно над чем убиваться, но дело было даже не в рисунке, а в том что он забрал мою вещь, потому что думал он лучше меня и мне не смогли в этом помочь. И вот уже сидел, плача, дорисовывал свою золотую школу и остальные дети кружились в хороводе. Оксана Анатольевна отлучилась от общего круга проверить мой прогресс. Она сказала какие-то слова комфорта и обняла меня сзади. Сама заплакала слегка. Тогда я почувствовал что-то особенное, но не понял что.

Сегодня стало понятно – это чувство соединения и единства двух людей, которые не подходят этой системе. Во все годы начальной школы так не разу и не сделал для нее того же, а зря.

Конец первой интерлюдии|

Эта предыстория была необходима для дальнейших событий. Подойдя, понял процесс работы и принялся делать то же самое. Они откидывали снег, падавший от верхних работ. Сверху были Удов, Бобенко и та дама с собачками, собачек наверху не было… Коля надел белые беспроводные наушники. Бросив невнимательный взгляд, можно было подумать, что это снег застрял у него в ушной раковине после брошенного снежка. Своим маленьким инструментом высекал линии и указывал другим, где это делать. Вообще он очень ревностно относился к тому, как и кто делает линии. Все должно было быть четко по замыслу, никаких девиаций и своевольства по отношению к его работе. Конечно, они не работали только маленькими лопатками. Это они, как понял в последствии, делают набросок из линий. Уж не знаю, как точно он называется, только похож на лопатку. Коля прикладывал к снегу вышеописанный инструмент и прямо голой рукой стукал по лопатке, как молотком, так он впивался в снег отсекая лишнее. Как раз это лишнее мы и откидывали. Только пока не понятно зачем. Работал вместе с бородатым мужиком. И каким-то парнем, видно, что не заточенным под эту работу. Из-за его присутствия я стеснялся поздороваться с мужиком и напомнить ему о нашей прежней встрече. И от него шел какой-то странный звук, когда он орудовал лопатой. Бородатый мужик покосился на меня своими черными как смола глазами и завязал разговор:

– Даже не поздороваешься? – буркнул он своими губами губошлепа, которые скрывались под бородой. Ее нельзя было назвать густой и красивой – украшением мужчины, и нельзя было обозвать той страшной попыткой некоторых подростков отрастить хоть что-то ввиду новых проявлений их организма. Эта борода была где-то посередине этих двух понятий, и большой плюс ей придавал черный цвет. Того же цвета были, естественно, его волосы, которые показывались бы из-под шапки ушанки поношенного вида с распущенными ушами и ярко горевшей красной звездой, прежде. Перед походом в цирюльню. Не хватало только валенок этому мужичку, но у него были обычные сапоги. И одет вообще он был обычно, за исключением шапки, конечно. Такое просто не носят. Нельзя было понять года этой шапки. Приходились на его отца, когда он ее носил на лесоповале и отдал ему после или на лесоповале ее вручили лично. Непонятно. Возраст просто не определялся по его виду. А вид он имел…

– Здорово! – с каким-то глупым и вызывающим тоном поздоровался я. Надеялся, что это не расценят как насмешку или вызов. Как дальше понял – зря.

– Здоровей ведали! – тут же ответил последний из нашей тройки. Из себя он представлял эктоморфического телосложения парня с круглыми очками в тонкой, как он сам, оправе. Посмотрев на него, нельзя было и поверить, что он будет заниматься здесь такой работой. Все его черты лица были так же вытянуты и растянуты. В особенности нос. Нос был как черта, разделявшее лицо на пополам. Очки еле держались на нем, бултыхаясь взад-вперед. От них все равно не было никакой пользы – запотевшие стекла ничего не показывали. Легкость требовалась и в его одежде. Невесомая куртка из коллекции Сочи две тысячи четырнадцатого. Почему-то именно этот оригинальный узор запомнился мне и поэтому смог определить куртку при описании. Штаны тоже были обычными спортивками, как мне кажется, даже без подштанников. На ногах зимние короткие ботинки, являющемся чуть ли не кроссовками. Хоть носки не по голень.

Так любят носить самые настоящие самоубийцы. Уж не знаю, как в других регионах, но у нас ходить с коротким носком и в летних кроссовках даже осенью – смерти подобно.

Человек в очках передо мной жив, только потому что работает активно физически.

Если же вы просто захотите дойти до остановки в таком виде, то ваши ноги примерзнут к наледи, ваше тело отсоединится от ног, как ракета отсоединяется от ступеней своих, и вы рухните застывшем телом на землю, разбиваясь на мелкие кусочки.

Зациклившись на этих мыслях и будучи отвлечен курткой, штанами и ботинками, я упустил, наверное, главную деталь – у него не было шапки. Точней, была. Была, только не в привычном понимании слова. Он и был сам себе шапкой. Его длинные, патлатые, сивые волосы отлично походили на головной убор, чем на прическу. Объем и длинна, видимо, довольно хорошо закрывали его от холода и убийственных ветров. Мужик в шапке ушанке тем временем продолжил:

– Вы только посмотрите. Глав. Скульптор выдал новичку новенькое оружие. Дай-ка глянуть.

– Не, ребят. Так не пойдет, насчет вас меня уже предупредили.

– О! Вот те на! Что же о нас рассказали? Мы отнимаем инструмент у других рабочих? Какая нам выгода? Ведь ты пришел нам в помощь.

– Так-то оно так. Вы все равно можете отнять мою новую лопату и скинуть мне свою старую, уж знаю, как это работает.

– Да ну! Если о нас и рассказывали, то должны были обязательно рассказать, как мы относимся к своему инструменту, – бородач был прав, хоть и очень не хотелось давать хоть на секунду этому типу лопату, но он ведь все равно ее отнимет по итогу… Вот я вручил ему лопату со скрипом души, и он начал ее осматривать. Надеясь, что лед между нами сломан, я начал спрашивать:

– Так как вас мужики зовут?

– Лопата нового поколения. Облегченная, с улучшенной конструкцией. С одной стороны – железная заточенная плашка, чтобы лучше впиваться в подмерзший снег. С другой – ручка для большего рычага. Больший рычаг – больше снега, – бездомный проигнорировал меня, прорекламировав эту лопату своему другу.

– Мне тебя так и называть – «лопата нового поколения»?

– Называй меня как хочешь. Ты все равно здесь ненадолго, так что мне похер, как ты меня будешь называть, а тебе должно быть похер, как я тебя буду называть, куколка.

– На Пьеро похож из Буратино, – отозвался очкастый.

– А ведь действительно! Вылитый! – следующие слова он проорал, видимо, чтоб его услышали наверху: – Надеюсь, он нашу Мальвину не уведёт с ее пуделями! – Спустя какое-то время в него полетел кусок снега внушительных размеров. Из-за размеров летел кусок достаточно быстро. Принимая все факты во внимание, мужичок умудрился разбить глыбу в снежинки. Моей лопатой! Потом, осмотрев инструмент, он достал свои ключи и нацарапал там что-то. Не выдержав, подошел к нему вплотную и потребовал свою лопату назад.

– Твою лопату? И что же делает эту лопату твоей?

– Ты сам видел, как я с ней работал.

– Тебе могли дать ей попользоваться на время. Это нормальная практика у нас. Что же делает инструмент лично твоим? А, Сань? – обратился наглый бомж снова к своему напарнику. Тот по стойке смирно вытянулся, как струна и вытянул перед собой лопату двумя руками. Солдатик начал громко гавкать слова:

– Это моя лопата! Таких лопат много, но это лопата моя. Моя лопата – мой лучший друг. Она – моя жизнь. Я должен научится владеть своим инструментом так же, как я научился владеть своей жизнью. Без меня моя лопата бесполезна. Без моей лопаты бесполезен я. Я должен хорошо работать своей лопатой. Я должен работать лопатой лучше, чем люди, работающие со мной, которые пытаются не замерзнуть. Я должен не замерзнуть, прежде чем замерзнут они. И я это сделаю! Клянусь перед богом! Я и моя лопата – защитники самих себя. Мы не боимся замерзших трупов наших коллег. Мы спасители жизни. Пусть будет так, пока все не замерзнут. Аминь, – это совершенно повернутые люди на своей работе и все, что ее окружает. Замерзнуть? Такая судьба не кажется и плохой, даже если ты будешь работать с этими шизофрениками. Только замерзну я со своей лопатой! Попытался уже силой выдернуть лопату из рук, но какой там – медвежья хватка. Я все тянул на себя лопату изо всех сил, а он только удерживал ее слегка. Бросая ухмылку мне в лицо, он отпустил лопату. По законам физики я упал. Уж думал, что проказа закончилась и я получил, что хотел. Не тут то было.

Никто не вступался, потому что были в наушниках и были слишком заняты процессом создания шедевра, видимо, что не видят происходящее сзади, как бы комично это все не звучало. Их команда, сделав набросок, доставали какие-то трубы: прямые, кривые и гнутые. Были большого размера и помогали, как понял, убирать еще большее количество снега со статуи. Теперь женская фигура осталась сверху, Удов стоял внизу, а Коля был на стуле, чтобы дотянуться до середины материала. Пытаюсь описать мастерство Коли Бобенко… Ко мне идет решительно мужик со злой мордой, как у бойцовского пса, и прорычал он следующее:

– Думаешь, можно приходить на работу не

поздоровавшись? – пес снова схватился за лопату и пытался отнять ее, на этот раз вцепился я в нее намертво.

– Думаешь работать не спросив, что делать – это

норма? – эта свинья так сильно потянула за черенок, что аж все мое тело приподнялось с земли, на которой я лежал. Увидев это, он резко дернул меня вместе с лопатой, приподняв на полметра, и резко приколотил меня к земле. Не знаю как, но я все еще держался, хотя ощущение было такое, будто хрустальные органы внутри меня разбились вдребезги. А этот все еще резюмировал:

– Да, мы с Саней по приколу снег раскидывали. Специально неправильно, чтоб тебя проверить кукольного. А ты и клюнул! – с этим он снова резко дернул и так же резко наступил на меня своим ботинком прямо на живот. Все осколки от моих органов раздробились еще раз, там теперь хрустальная пыль. Не выдержав такое, отпустил все-таки эту чертову лопату. Пока лежал, скрючившись от боли, он все продолжал трепаться:

– И если это не самое хреновое! Ты напал на меня и пытался отобрать мою лопату! Вот видишь, выцарапанная метка на черенке? – еле открыв глаза, я действительно увидел то, что он там царапнул ключами. Напоминало какую-то фигуру на одной ноге с раскинутыми руками. – Ее зовут Перси, она моя принцесса, и если кто встанет между нашим семейным счастьем – вам несдобровать, – эти слова сами вводили уже меня в ярость. Еле поднявшись, высказал, что я думаю насчет всего этого:

– Тупее дерьма я еще в жизни не слышал, – эти слова врезались этому мишке прямо в спину, как дробь, и заставили развернуть неповоротливое тело.

– Пьеро, все! Прекращай! Занавес! Представление кончено! Дед, ты тоже хорош. Хватит мучить молодых.

Хотел закончить Саня нашу схватку. Но мы уже стояли, как два дуэлянта готовых застрелить друг друга. Годы издевательств закалили меня. Пусть воображает все, что хочет. Без драки я не уйду! Это мой карандаш и моя лопата!

С этим и накинулся на него, как зверь на зверя. Теперь, однако, он стал более расчетлив. Мой бросок он отразил, отступив шаг назад и нанеся быстрый удар лопатой с правой стороны, где он собственно ее и держал. Каким-то чудом я заблокировал удар и понял, что нахожусь на позиции, где эта свинья раньше копалась. Там и лежала действительно его лопата. Взяв ее, теперь имел какой-никакой оружие. Лопата была без всего того, что было у моей. Плюс, она была намного тяжелее и имела множество сколов. На мой поступок отрицательно отреагировал бородатый бомжара:

– У тебя еще есть наглость брать мою жену Снежану без разрешения. Не то что брать – прикасаться. Не то что прикасаться…»

– Жена? Больше похоже на имя проститутки, – перебил я его, – усталость от всех этих игр уже преодолевала физическую усталость от работы и этих драк.

– Не лезь в ее прошлое, – на этот раз атаковал он. Я только мог отходить, уворачиваясь от ударов. Моя надежда была, что после таких длительных размашистых ударов он устанет, и я смогу его контратаковать. Однако он все не уставал и, разобрав мою простую тактику, он нанес пару быстрых ударов, от которых я увернулся и он использовал этот момент, чтобы положить лопату горизонтально по отношению к снегу, будто он собирает его лопатой. Приблизился ко мне вплотную и в это время поставил лопату вертикально и просунул между моих ног. Потом вернул лопату в горизонтальное положение, одновременно с этим толкнул меня в том рывке.

Опрокинулся славно. Еле собрав кости. Не смог среагировать, не было по началу понятно, что он собирается сделать. А когда все стало ясно, уже был в падении. Так меня из строя не выведешь, падения для меня одно время являлось основным занятием, почти как для каскадера. Мне кричал Саня, чтоб я не вставал, однако встал.

Встал и получил финальный аккорд этого боя в виде удара лопатой по лицу, которая была в упоре между поясницей и рукой. Удар шел на отмашь. Болезненно. Даже очень. Особенно, что это был мой первый нокаут в жизни.

Очнувшись, собрал в кучу метафорические зубы и мысли свои. Оглядевшись, увидел Санька, который направлялся ко мне. Подойдя, он сказал:

– Что же ты не послушался, Пьеро. Сейчас бы работал себе спокойно.

– Почему «Пьеро»? И чем же я буду работать интересно? Этот хапуга загреб себе две лопаты! – раздраженно произнес я.

– Ты что же, Буратино не читал?

– Нет, как-то в детстве ускользнула от меня эта книга.

– На самом деле в книге он особенно и не описывается.

Если только издание не с картинками. В книге он – живая кукла. В театре Карабаса Барабаса имеет роль и очень похож на тебя: большие грустные глаза, бледное лицо, грустная рожа, волосы у тебя черные, только отрастить – вылитый будешь! Он как образ, появился задолго до этого в французском народном театре, как грустный клоун.

– А, то есть я еще и клоун?! – совсем разозлился я.

– А кто же еще? Ты сам здесь устроил клоунаду. С первой секунды мы просто дергали за ниточки и ты сам все делал, как нам надо, и Пахом тебя бил палкой на потеху публике. Прям как в книге, кстати.

– Даже если и так. Как ты причастен к этому всему?

– Ну, во-первых – я просто смотрел. А во вторых – идея с неправильным откидыванием снега была моей, – это меня совсем добило и я вскочил в негодовании, ну или попытался.

– Ох! А я думал, что хоть ты нормальным будешь! – меня качнуло при подъеме, но Саня меня поддержал. На этот жест я обидчиво дернул плечом, скинув его руку. И все продолжал:

– Наверное, тот монолог про лопату был главным звоночком. Ты ведь в это не веришь на самом деле? – он сконфузился.

– Боже сохрани… – многозначительно произнес я. Кого он должен сохранить: Саню, меня, нас всех? Душу или тело? Сохранить нас от того, что нам предстоит? Инструкции были неразборчивы, поэтому никто и ничто не будет спасено. Такие нигилистические мысли часто приходят после того, как тебе надрали задницу. Вообще, с Богом у меня натянутые отношения, поэтому стараюсь не упоминать его всуе. Наверное, просто не понимаю его, вот и все. Его действия по отношению ко мне и другим. Событиям в мире и т. д. Конечно, миф вокруг него меня тоже вводит в заблуждение. Как святая троица может быть отдельно и в целом одновременно, мне, смертному, непонятно. В этом и причина, почему я больше не верю. Конечно, это не сюрприз и очень даже предсказуемо для парней моего возраста – не верить. Но больше остальных чувствовал себя покинутым им именно я. Вот и решил покинуть его сам.

– Ну и куда ты ковыляешь? – бросил в спину Саня.

– Работать.

– И чем же? – спросил он, поравняясь со мной.

– Хоть руками, так как без дела мерзнуть я не собираюсь и уходить тоже!

– Ты упертый, возможно наш capo scultore действительно в тебе что-то увидел. Я тебе дам свою лопату – ее зовут Оксана. Полегче с ней. Себе инструмент я раздобуду. Коли ты не собираешься сматывать в ближайшее время – меня зовут Энерго.

– Это еще один из ваших приколов, я думал тебя Александром зовут.

– Это верно, только меня так Сема называет… – он опять замялся. И решил быстро соскочить с темы. – Ну, для тебя он Пахом. Полное мое имя – Энговатов Александр Семенович. Сначала меня называли – Энго, но я заслужил для себя Энерго. Сам увидишь почему, – мы начали идти медленно к месту работ. Энерго представлял собой достаточно надежный источник информации, и я хотел узнать как можно больше.

– Семенович? Он что, твой отец? – конечно, было понятно, что это, скорей всего, не так. Хотелось разрядить обстановку шуткой. Это подействовало, он рассмеялся. Причем так громко, что это заметил боров, которого хоть знаю, как теперь звать. Пахом теперь смотрел на нашу светскую беседу, упершись на мою лопату.

– Ну, ты скажешь, хоть стой, хоть падай. Смотри, чтоб он тебе отцом не стал.

– Ведь это взрослый мужик работает на подростка. Что он с этого имеет? Неужели Бобенко ему платит? – Энерго облизал обветренные губы, приподнял брови, этими движениями он скрыл улыбку.

– Он давненько наблюдал за нашей работой и восхищался результатом, поэтому он бросил работу могильщиком и пришел сюда с лопатой. Говорит, уж лучше раскапывать тела из снега, чем их туда закапывать.

– Интересно. Что подумает пенсионный фонд о его карьере здесь?

– Капо действительно ему платит в силу его возраста. Это мы все на голом энтузиазме. Хоть инструмент нам бесплатно достается, также от императора. Как ты видел по одежде, наш глава далеко не из бедной семьи. Если ты какой-то большевик, который хочет распределить материальный блага нашего capo, то говори сразу. Я тебя сдам нашему gestore тогда.

– Ge… Что?

Не успел доспросить, как эта туша на моей лопате в нетерпении орала на нас, чтоб мы поторопились. В грубой форме, естественно. Мы пришли на место, где была горка снега. Энерго что-то шепнул деду на ушко в полминуты и вернулся на свое место. Он кинул мне свою лопату. Я отказываюсь ее называть по имени! Даже про себя!

Лопата была модифицирована. Это была широкая железная и длинная лопата. Сам лопатник был металлического цвета и с выбитой надписью «рельса» и соответствующим значком рельсы в профиль чуть ниже. Черенок был из дерева, причем хорошо обработанного и обмотанного. Чуть потряся лопату, почувствовал, что внутри черенка что-то перекатывается и издает шум. Видимо черенок был полый и внутри было что-то для звука. Принцип маракас мне представляется. Так же белая обмотка была ближе к лопате и у самого конца черенка. Имя «Оксана» было выжжено на дереве.

Тут завязался разговор меж этими двумя.

– Пахом, можешь дать мне Снежану, поработать немного?

– То есть когда у нас в семье наконец появился ребёнок-красавица по имени Персея, а ты знаешь, как мы долго этого хотели со Снежаной! Из-за ее проблем мы не могли долго родить… И теперь, когда все случилось, ты хочешь забрать ее?! От ее же счастья?

– Послушай, я не хочу разбивать семьи, я просто хочу поработать.

– Тогда зачем ты отдал новичку Оксану?

– Он же должен работать! Конечно, он не перекидает столько снега, сколько мы, но ему нужно тренироваться.

– Пусть работает в другом месте и с другой командой.

Поправь меня, если я не прав, но давая тебе Снежану, косвенно, я даю лопату этой кукле. Ты вынуждаешь меня помочь тебе, потому что ты помог ему, но ты мой лучший друг. Как тебе не помочь? – последние слова он произнес каким-то наигранным плаксивым голосом и тут же взорвался со следующим: – Да ты просто хренов манипулятор, вот ты кто!!! Держи и не разговаривай со мной, – он протянул старую длинную лопату с деревянным черенком и железным черным лопатником в виде листа. Наконец мы принялись за работу. Кидать снег было на удивление весело. Чувствовал, как румянец проступает на моих щеках и мороз их щипает, когда останавливаюсь отдохнуть.

Это чувство усилилось – вечерело. Не знаю, как они это делают, я действительно старался изо всех сил не отдыхать так часто, они же почти не передыхали вовсе. Пахом только, видимо в силу возраста, иногда вставал, уперевшись руками в колени перевести дыхание и то на полминуты. Иногда шиковал закуривая сигарету, не отходя от кассы. Энерго же показывал, почему его так прозвали – он просто не останавливался. Не понятно, как он так мог. Выкинул он снега в три раза больше меня, и у него еще хватило сил на последний рывок.

Когда уже рабочий день заканчивался и дед подначил его на соревнование до финишной прямой – кто выкинет последний снег. Пытался поучаствовать и я, однако меня быстро вытиснули, и мне оставалось смотреть мастеров за работой. Я не был единственным зрителем, к этому времени спустились все со снежной глыбы, которая уже имела свои первые очертания.

Было что-то похожее на деву обнимающею свои колени, она прятала лицо. Больше меня завораживало их соперничество.

С какой-то бешеной энергией, непонятно взятой откуда, они отбрасывали снег, издавая нечеловеческие звуки. Остальные активно поддерживали их. Даже слишком активно. Вся картина превращалась в безумное зрелище. Явным фаворитом среди зрителей был Энерго. Вот уже последняя лопата снега лежала на земле, и Пахом, имея преимущество в весе моей лопаты, быстро проскользнул и забрал победу вместе со снегом. Они стояли, тяжело дыша, и начался их обычный разговор:

– Не в этот раз, Санечка.

– Не удивительно – твоя же жена тебе помогала.

– Сам напросился. – их перебил Коля:

– Пахом, не будет ли тебе трудно рассказать мне, почему у тебя чужая лопата?

– Я дал ему попользоваться, – не дал ответить Пахому.

– Предупреждал, что это твоя и только твоя лопата, capo наклонился ко мне, чтоб другие не услышали. – Ты точно уверен, что все было так, как ты рассказал, – было понятно, что, сказав нужные слова, лопата вернулась бы ко мне в руки сама. Но надолго ли? И возможно ли? Вот так всю жизнь говорить нужные слова. Завтра Пахом ее вернет обратно, пока все наверху. Надо было основательно подготовится и отобрать инструмент самому, этот зверюга понимает только свой язык. Поэтому на вопрос Коли ответил утвердительно:

– Это на пару дней, не больше, – сказав это, я посмотрел в черные крысиные глаза Пахома. Но этот остолоп даже не мог подыграть.

– Ну, не знаю… Она мне так понравилась…

– Пахом! Я хорошо знаю тебя. Если я увижу твои поползновения в сторону Серого, то ты быстро вылетишь отсюда!

– А кто работать тогда будет? – но Бобенко не слушал, он уже уходил и на ерничество Пахома, показал рукой жест болтовни. Все расходились и напоследок Коля крикнул приставив ладони ко рту и обернувшись:

– Всем спасибо за работу!

– Не за что! – крикнул в ответ Энерго.

Глава вторая| Гражданская оборона|

Что же можно сказать насчет этого дня. Хоть меня избили и отобрали лопату, по крайней мере, было весело. Еще пару таких дней и смогу вернуться к Веро́нике и все, все рассказать. Кстати, насчет лопат.

Видя, как моя команда забирает их с собой, решил поступить так же. Только не знаю, куда поставить ее. В подъезде слишком опасно – украдут. А мне еще не хватало терять чужую лопату. В прихожую не поставишь, в темноте мама опрокинет ее на себя. Не хватало еще мать убить. Думаю, спрячу под кровать. Не спать же с ней.

Придя домой, мама, естественно начала расспрашивать меня по поводу инструмента в моих руках и всего, что со мной произошло. Видимо она не видела, как меня оприходовали лопатой, но я решил все-таки переспросить. Ответ был отрицательный. «Не смотреть же, как ты весь день снег кидаешь», – Сказала она и поделилась, что вскоре ушла спать после наблюдений за моей работой. Неужели мама наконец начнет нормально спать? Еще одна причина, почему мне стоит остаться там работать в копилку.

Спрятав лопату, у меня появилось сильное желание плюхнутся на кровать и уснуть. Несмотря даже на уличную одежду. Но желание подготовится к следующему дню было сильнее. Мне нужно было понять, как опрокинуть этого старого могильщика и отобрать у него мою лопату.

Обратился к интернету за ответами, начал смотреть видео, как победить в уличных драках. В большинстве случаев натыкался на людей непохожих на бойцов, рассказывающих невероятные истории и показывающие еще более невероятные приемы. Они советовали бить в паховую область, пытаться лишить противника зрения, попробовать что-то сломать и желательно, чтобы перелом был открытый. «Это они точно запомнят!» – кричал с экрана человек в полной темноте моей комнаты. Как бы не хотелось мне лишить Пахома гениталий, зрения и руки, но мне это особо не подходило. Цель не была его покалечить, а просто вернуть мою собственность. Начал смотреть профессиональных бойцов и их технику. Как они бьют, защищаются, вырубают. Глядя на них, могло показаться, что все это легко. Насмотревшись, наконец, мордобоя, лег в кровать, уже переодевшись. Но тут же подскочил и пошел к нашему шкафу с книгами. Долго смотрев на названия и не найдя нужного, лег обратно в разочаровании.

Глава третья| Это могли уместить в письме|

На следующий день я еле поднялся по утру. И дело не в том, что не выспался, хотя это делу не помогало, а в том, что мои конечности еле шевелились из-за боли. Такие большие физические нагрузки примененные к телу, которое было в анабиозе, сделали свое дело и сковали меня по рукам и ногам. Не только физическое состояние было в дисбалансе. Занимаясь уроками, я все не мог сфокусироваться и думал о том, что меня ждет после всего этого. Наконец закончив, я выбежал во двор с не моей лопатой, по пути выслушивая напутствия мамы.

Успел на начало брифинга. Все стояли в одной линии, даже собаки, которые смирно сидели рядом с хозяйкой в конце сбора. Я же встал с противоположного конца. Перед всеми стояли двое – Бобенко и Удов.

– Сегодня все скульпторы будут выстраивать ограду из вчерашнего снега, пока наши работяги будут катать новый снежный шар для второй скульптуры – Шептухи. Когда вы перестанете справляться, мы к вам присоединимся. Только свистните. Всем скульпторам придется постараться сделать все это быстро и качественно, чтобы не заставлять ждать пацанов. Естественно, не все будет так гладко с погодой. Думаю, все видели прогноз погоды – обещают заморозки на ближайшие дни. И до конца месяца снега не предвидится… – все почему-то беспокойно переглянулись. Коля продолжал:

– Да, обстоятельства, как всегда, против банды Архитекторов. Придется импровизировать, авнтюрить и выкручиваться. Но главное надо ускорится, и это уже относится ко всем. Давайте за работу, благо ее предостаточно! – все начали расходиться. И тут настал момент из Штирлица – меня попросили остаться.

– Серый, у нас имеется несколько групп, пару чатов в телеге, ну как у любой уважающей компании. И как уважающий себя работник, ты должен во все это вступить, чтобы быть в курсе событий и важнее всего быть частью банды.

– Не рано ли? Он у нас второй день всего лишь, – беспокойно осведомился Удов.

– Не рано, не рано. Только для начала надо найти Власова. Власов! Власов! Где Власов? – за спиной появилась та загадочная укутанная фигура и прошипела:

– Я здесь, господин, – от испуга Коля даже вскричал. Удов засмеялся.

– Дань, ты точно не дашь мне закончить мой проект. У меня сердце остановится такими темпами. Где ты был на общем брифинге? Я же тебе говорил всегда присутствовать.

– Быть на холоде и так наказанье, а стоять на нем… Тем более твои пламенные речи не согревают и могут затянуться.

– Ладно. Только перенеси всю информацию с брифинга как можно быстрее в общий чат с разбивкой на погодные условия.

– Само собой.

– Я тебя позвал правда не из-за этого. Надо везде добавить нового члена команды. Серый, вот и настало время познакомится с нашим gestore, то есть менеджером Данилом Власовым. Он занимается всей нашей активностью в интернете, распределяет пожертвования и делает всякие мелочи, на которые у меня нет времени. Вместо протянутой руки Власов начал с того же, что и Удов.

– Он же только второй день с нами. Мне, конечно, будет легко его удалить потом, но это будет чревато. Люди увидят его в официальной группе, пойдут толки о новом члене команды. А потом будут спрашивать, куда он исчез, зачем его удалили. Сарафанное радио, сплетни, может дойти и до городских легенд.

– Вот и хорошо! Ты же все убивался, что активность в группе упала. И тем более, кто сказал, что Серый нас скоро покинет? Он же только пришел, м? – на этом последнем «м» он обернулся ко мне и придал этим взглядом тонну уверенности.

– Подчиняюсь, мой господин, – и он направился восвояси. Думал его описать, когда он подаст мне руку, познакомится и этого не случилось, поэтому придется описывать его постфактум. Хотя было бы что описывать. Это просто куча каких-то разноцветных и не сочетающихся шалей и шарфов. Под всем этим вблизи умудрился рассмотреть, что у него целых два головных убора – балаклава и шапка. Удивительно еще то, что его вообще слышно под всем этим. Штаны были непроглядны под теплыми мантиями, которыми он себя окутал. Хотя по звуку можно было определить и просто догадаться, что они очень теплые. Поразмыслив насчет его внешнего вида, поймал себя на мысли, что мне стоит также одеваться. По крайней мере, ты так точно не заболеешь.

Глава четвертая| Исповедь Энерго|

Наша команда сгруппировалась. Поздоровался за руку с Энерго и Пахомом. Пахом посмотрел на меня с три секунды, потом на мою руку, будто одарив рублем, и все-таки пожал мне лапу. Мы отдали лопаты скульптурам и пошли приниматься за свое дело. Саня Энерго принялся катать маленький снежок. И вместе с этим покатился разговор.

– Так ты все-таки не сбежал?

– И не собирался. Не знаю, почему все кроме Коли так ждут этого от меня. У вас так со всеми?

– Да, можно и так сказать, – Саня сделал жест пальцами, означающий деньги по отношению к Пахому. Пахом укусил перчатку за два пальца и вытащил бежевый лопатник с надписью «Bad motherf*cker». Вытянул оттуда пару купюр номиналом сто рублей и протянул их Энговатову.

– Врешь, как дышишь… – проворчал Пахом.

– Почему же? Со мной было то же самое. Так же меня как тебя сейчас называл жуком со всеми производными: жукообразный, жучище, жукоед, жук – навозник и почему-то Жучка – псина сутулая.

Знаешь, как отец в семействе не хочет ничего слушать насчет собаки или кошки в семье, когда животное все-таки приносят в дом без его благословения, он в полном расстройстве, однако не запирается у себя, а всегда стоит где-то вдалеке от общего собрания вокруг новой животины в доме и наблюдает. Спустя пару месяцев их можно застать вместе, в обнимку уснувшими на диване – они лучшие друзья. То же самое… – протянул последнее предложение Энго. Жуками я их тоже называл… Жуками навозниками даже, странно…

– Да, ты был еще тем псом сутулым. Помнишь, как мы подрались у той бабы с копьем и крыльями? Мертв думаю, точно мертв. После такого не выживают.

– Ты имеешь в виду на Валькирии? Пьеро, представляешь, подраться, потому что нельзя было решить, кто полезет на статую снег убирать с пьедестала, на котором она стояла. В итоге оба забрались. Я все пытался старого столкнуть, чтоб он рассыпался, как песочный человек, а в итоге он поймал меня между ее ног, как любовника! И я получил спартанский пинок себе в грудину. Не успев ухватится, рухнул на наледь и думал, что у меня легкие схлопнулись.

– После этого даже не смешно было. Думал, что опять на лесоповал отправят. Потом, естественно, я оборжался, и он со мной тоже, когда понял, что жив, – мне понравилось, что смог пробудить в них старые, теплые, как бабушкины шерстяные носки, воспоминания. Будто два деда вспоминают былые военные преступления. Решил потешить их и спросил, как Энерго попал в команду. Почему-то начал рассказывать Пахом:

– Они из одной школы с Бобенко и Саня. Этот играл в настольный теннис. Равных ему не было, и поэтому, как это обычно бывает, против него вышел физрук. Кандидат в мастера спорта по этому дерьму.

Игра была действительно основательная. Но она все не заканчивалась. Играли до момента, когда у оппонента будет на два очка больше. Счет был одиннадцать – десять, потом одиннадцать – одиннадцать, двенадцать – одиннадцать, двенадцать – двенадцать и так до тридцати.

Физрук предлагал сыграть на одно очко больше и закончить. Предложил, чтобы предложить, потому что Санька он знал хорошо. Игра продолжалась и доходила до сорока. Собралось пол школы посмотреть на это. До пятидесяти дошли и все нос в нос. Наконец соизволил прийти царь «Ясно солнышко» посмотреть.

Смотрит, смотрит и подходит к физруку. Шепчет что-то. Непонятно, что это было, но это помогло ему выиграть. Счет был шестьдесят три – шестьдесят два. Саня начал его догонять, как все разошлись, и спрашивать, что он такое ему там нашептал. Бобенко отвечает, что расскажет, если он согласится пройти один его тест. Саня из любопытства соглашается.

Привязал, значит, наш злой гений резиновые лямки к его рукам и сказал отбивать шарик от стены. А перед ним стол, сложенный пополам, против стены поставленный. Начал отбивать, а он все тянет и тянет. Саня героически продолжал отбивать шарик, пока напряжение лямок не стало критическим.

– И тут я открыл впервые в себе эту силу. Какой-то ток прошелся по лямкам и шокировал его! Спрашивает, как у меня фамилия, а я и говорю – Энговатов. «Все теперь ясно. Фамилия у тебя электрическая!» Ну, Энго – Энерго, «ватты» там тоже есть.

– Лямки же резиновые, как по ним ток прошел? – спросил я, догадываясь, что это какой-то анекдот. После этого вопроса они рассмеялись.

– Мда… – заключил стоически двум насмешникам. А смех все продолжался. Смех у главного героя вышеуказанной истории был высоким, с интервалами. У рассказчика был, будто медведь рыбой подавился: грудной, нездоровый. Успокоившись, Энго – Энерго заявил:

– Все, сказочке конец, а кто слушал – молодец. Давайте теперь помогайте толкать этот навоз, жучье.

Прошло какое-то время, прежде треп продолжился.

– Кукла хренова, ты опять принялся за работу не спросив, что делать? – невдомек было деду, которому стало скучно.

– А разве и так не понятно? Коля все подробно разъяснил.

– Разъяснил и уплыл. Ты толкаешь снег не понимая, что ты делаешь.

– Что за бред ты несешь, старый маразматик?

– Сань, тебе не кажется, что он не понимает задачи? – они остановились смотря как толкаю снег в одного.

– Да! Определённо! Никакой уверенности в движениях, – когда толкать снег в одного перестало быть возможным. Все-таки спросил, переступив гордость. Видимо действительно у них так принято.

– О, мудрейшие, что же делать? – Пахом набрал полные легкие свои прокуренные и начал орать идентично с вчерашним днем.

– Ты что ничего не услышал на летучке?! Тебе же все максимально просто объяснили! Специально для таких пустоголовых, как ты! Рабы толкают снег, а скульпторы делают красивую оградку из палочек, снега и льда. Что за поколение полых кукол пошло?! – вот сейчас, именно сейчас мне хотелось применить вчерашние знания, почерпнутые из интернета. Причем те, которые не хотел использовать.

Глава пятая| Не жизнь, а сказка|

Не было даже шести вечера, не время злодействовать. Энерго кряхтел от смеха, а потом решил разрядить обстановку:

– Кстати о сказках. Прочитал Буратино?

– Нет. Дома нет такого. Надо в библиотеку идти, не люблю электронные версии.

– В школьную? – странно осведомился Пахом.

– Да даже и в школьную.

– Хех, ну-ну. – еще более странно усмехнулся он.

Удивительно, как этот человек может раздражать каждые тридцать секунд. Дело было в другом. Такая усмешка подразумевала это. Этого и боялся. Неужели они знают? От этих мыслей помог отвлечься опять Александр.

– Обязательно прочитай. Поймешь лучше почему ты – Пьеро. Моя кличка привязана ко мне фамильно, особенного размаха здесь и нет. Я заслужил две лишние буквы, но новая кличка мне намного больше нравится. «Энерго» – чувствуя себя какой-то частной ЛЭП компанией. «Энерго – энергия в каждый дом.» В твоем же случае нужно просто проявить себя, чтобы заслужить новую кличку.

– Да, только для меня он всегда будет куклой, а ты Саней. И даже не проси насчет этих Энго – Хренэрго, – не слушая ворчание Энерго продолжал:

– Даже ваши судьбы похожи с Пьеро. Ты такой же второстепенный, такой же слабый. Случайно стихи не читаешь? – отпрянул от валуна и посмотрел на него, чем вызвал новую волну смеха.

– Рассказываю… – из неоткуда начал Пахом.

– О! Сейчас будет интересно.

– Мне бабка на ночь любила истории разные – байки, причем своего производства, рассказывать. Мама не любила этого делать, не хотела сказками голову забивать. Читать какую-то сказку из книги, у бабушки глаза болели, а помнить – она уже ничего не помнила. Зато на выдумки она была горазда.

Рассказала однажды историю о кочующем кукольном театре. Ездил кукольник со своим чемоданом полным кукол, часто давал много представлений. Сюжет был один, что-то похожее на историю Буратино. С Мальвиной и Пьеро… От частых представлений куклы изнашивались. Их одежды превращались в тряпье, детские личики стирались до самой основы. У него был выход из этой проказы…

Он приглашал самых непослушных детей из аудитории посмотреть на кукол после представления. Заглянув в огромный бордовый чемодан с толстыми стенками, куклами, торчащими ногами, руками, головами в разные стороны, их больше никто не видел. У кукловода в новой деревне появлялся новый актер, новая кукла.

– То есть пацан сидел в чемодане, пока не превращался в куклу? Звучит как метафора на социализацию. Только вопрос в том, что в этом чемодане происходит потом. Конечно, в духе истории они насильно порвали его на куски, только точно сказать невозможно. Что происходит в чемодане, открыто для спора. Возможно, попав в чемодан, куклы зажгли свечу. Парень сначала боялся кукол, потом, поняв, что они не желают ему зла, потеплел к ним. Добраться до следующей деревни занимает долгое время, и попаданец успевает даже завести друзей. Понимая своей головой или ему доходчиво объясняют, что стать куклой становится единственным вариантом. Чтобы не полагаться на еду и пищу, которую он не будет получать, чтобы не задохнуться, чтобы, наконец, не выделяться из своих знакомых и переносить угнетение чемодана вместе.

Он все-таки становится куклой. Недурно. Но лучше бы ты рассказывал сказки всегда твоей бабушки, чем тот мусор, который ты цепляешь в очередях больницы у других старух. Потому что эти конспирологические теории меня уже достали!

– Что конспирологического в Бездомном Самурае?

– Бездомный Самурай? Это еще один фильм, который не видел? – осведомился у них.

– Можно и так сказать. Фильм у них в головах – одним им понятный.

– Слишком много людей его видели, сняли, доказали. А эти разрубленные трупы?

– Да не может он в одном кимоно ходить по таким морозам.

– Ты себя то видел?! – восклицал Пахом.

– Я то работаю, знаешь ли. А он на своих деревянных ходулях по нашим улицам ночью ходит в белых носочках!

– Ему тоже некогда отдыхать. Столько бродячих собак на улицах, и с ними ничего не делают!

– Просто не могу поверить, что ты веришь во всякие городские легенды. Давай еще Первооснование вспомни – секретное общество кукловодов дергающих весь город за нитки, если продолжать тему с куклами, – видимо, не хотев ссориться с другом, Пахом переключил свое внимание и разговор вместе с ним.

– А знаешь, у кого еще проблемы с социализацией? Он больше по аниме, мне кажется. Все сходится, – подталкивал старый. И откуда он только об этом знает. Не что я смотрю аниме, а вообще о его существовании. Интернет доступен всем, наверное.

– Это ничего. Быть второстепенном персонажем – нормально. Особенно когда в истории присутствуют такие мастодонты, как наш Маэстро. Мы все второстепенные, только выбор за тобой: будешь ты персонаж со своей историей и прогрессией или станешь удобрением для сюжета?

Хоть ваши судьбы и схожи с Пьеро, но даже и не мечтай о нашей Мальвине. Она стоит особняком и наш народ особо недолюбливает, потому что кто-то недолюбливает ее собак, – Саня бросил взгляд с укором в Пахома.

– А что они носятся везде, как бешеные? Вот ты посмотри на них! – хоть он обращался к Энерго, однако посмотрел почему-то я, подняв голову над валуном. Хаски действительно резвились на снегу.

– Ой, дед, хватит брюзжать. Еще скажи, что было бы неплохо их заставить работать.

– Вот, вот! Правильно! У них столько энергии, их надо как то запрячь! – прервал маразм вопросом:

– Как ее хоть зовут по настоящему и как сюда попала? Только можно без анекдотов, пожалуйста?

– Тебе необязательно знать ее имя. Тебе повезло, потому что она единственный из трех scultore с кличкой «колосс».

– Очень оригинально, парни. И почему же мне необязательно знать ее имя?

– Ну – у – у… – как то по обыкновению своему он замялся.

– Да потому что ты к ним никогда не попадешь! Да и зачем тебе это? Лучше держаться подальше от начальства. Особенно тебе, с твоими умственными способностями. История такова, что она попала к ним из низшего дивизиона, то есть из нашей лиги. Только это было до нас, а все, что было до нас, считай, что не было.

– Да! Мы не верим в социальные лифты в этой банде архитекторов. Она останется на месте operaio. Хоть мне здесь и нравится, но и я понимаю, что останусь на одном месте scalpellino, пока Солнце не потухнет или пока Коле не надоест.

– Банда архитекторов. Никто из нас не представляет архитектора, – задумчиво произнес я.

Глава шестая| Сказки&Кубрик|

Имеется в смысле другая архитектура. Архитектура души, силы и жизни. Мы вольны строить все что угодно, где и когда угодно. Создавая эти скульптуры вместе, мы строим не только материальное – видимое для глаза произведение искусства, но и то, что скрыто от глаз. Внутренний стержень, великодушие, лучшего себя внутри самого себя. Все холода, метели, бесснежия делают нас только сильнее. Это симбиоз искусства и человеческого духа. Даже если это все закончится, все эти люди смогут подчинять жизнь себе благодаря тому, что они создали и снаружи, и внутри.

– Аминь.

– Я это заучил, естественно. Как и ту молитву про лопату. Правда, она про ружье была изначально.

– И откуда она?

– Цельнометаллическая оболочка. Не смотрел?

– Нет.

– Действительно, откуда такое счастье? Лучше скачать еще пару сезонов аниме про маленьких девочек, – проворчал Пахом.

– Я такое не смотрю!

– Что ты смотришь тогда, что читаешь? Чего не спроси

– ты об этом в первый раз слышишь. Пустота!

– Извиняюсь, что мой вкус в искусстве не совпадает с вашим состоящим из сказок и… – заискивающе посмотрел на Саню.

– Кубрика, – ответил он на мой запрос.

– Сказок и Кубрика.

– Разве не все художественные произведения являются сказками? Просто подрастая, мы становимся все требовательней. Как думаешь, сколько людей заснет сегодня под какой-то дешевый фильм за огромные деньги про парня, который носит трусы поверх трико? Или про маленькую девочку с большими проблемами, которые решаются сами по себе – рукой сценариста. Той же рукой она защищена весь фильм от невзгод и смерти. Пули проскальзывают у нее над головой слишком много раз.

Хотя в реальном мире мы видим, что если пуля попадет тебе в каску и когда в блаженстве ты снимаешь каску посмотреть – следующая уже на подлете к твоей голове. Все это только сказки на ночь. Жизнь слишком любит иронизировать, – уж не знаю почему, но даже Энерго, будучи самым позитивным из нашей команды, разошелся на такие размышления. Наверное, тот факт, что люди с Бобенко не успевали доделать ограду повлиял на мораль.

Шар становился слишком тяжел для нас. Еще пару метров протолкнули изо всей силы в практически горизонтальном положении. Все равно! Место для скульптуры прямо напротив первой было далеко. Пока мы переводили дух, после осознания, что дальше этот снежный мяч не покатится, мы заглянули за шар и увидели – ни они, ни мы не справляемся и не успеем.

Основа и верхняя часть, можно назвать ее «крышей», были из снега. Посередине расположились палки, которые обеспечивали каркас конструкции. Из-за них как раз они и опаздывали! Туда нельзя было вставить любую палку. Ветка должна была гармонично смотреться в общей композиции и подходить по размерам. Неудивительно, что около конструкции лежало столько неподошедших по параметрам веток, палок, коряг и даже самих настоящих дубин. Некоторые Удов даже пытался подпилить, пилой, которую из дома принес. Время подходило к десяти – окончание рабочего дня.

Прораб метался со всеми, выкрикивая, чтоб они поторопились, и риторически спрашивая, не хотят ли они остаться здесь до самой ночи. Видя эту картину втроем, Пахом решил прилечь, уперевшись об скопище снега, перекрестив ноги, то же самое решил сделать и Энерго, посмотрев на напарника. Я же пришел в исступление.

– Что это вы делаете?

– Лучшее, то, что можно сейчас сделать – ничего, – отвечал дед.

– И почему же? Разве не стоит пойти им помочь?

– Обернись. Посмотри. И проанализируй. Они не справляются, как и мы. Почему это мы должны им помочь? Они весь день с палочками игрались, пока мы эту махину катали туда-сюда.

– Когда впервые с вами работал в тот вечер. Вы работали все вместе, помогая.

– Хреново не то, что ты пустой, а то, что твоя голова не наполняется даже! Ты не помнишь, как там было две команды. Всегда есть разделение, линия! Кто-то будет работать хуже – кто-то лучше. И когда люди потратившие больше сил, не помогают людям, которые почти ничего не затратили, восстанавливается какая та справедливость.

Да, для человека не проработавшим ни дня, это сложно понять, но попробуй хотя бы.

– Угу. Справедливость восстановлена. А логика тогда где?! Если мы им поможем, то они быстрее помогут нам, и мы все уйдем вовремя. Избежав заморозков, – он только закрыл глаза и натянул свою шапку – ушанку на них. Хоть так мог победить его. Да уж… Они уперты. Даже когда этого и не надо. Право, не знаю, что бы проявляло еще большее упорство – присоединится к ним и подпереть снежный камень или помочь скульптурам.

В любом случае решил помочь Коле и его команде. Подбежав к ним, спросил, чем помочь Бобенко.

«Как я понял, дело дальше у вас не продвигается и ты решил помочь», – я кивнул. «И остальные? Их это не касается», – Я кивнул. «Ладно, времени у нас мало. Мы здесь закончим общую конструкцию… Ведра у тебя есть?» – Вопрос прозвучал будто не отсюда и я просто стоял в непонятках. «Ну! Серый, не тупи! Ведра дома есть? Пластиковые, железные, без разницы», – я только мог кивать. «Поднимайся к себе и неси сюда полные ведра воды, только быстро! Нужно успеть, пока температура не опустится, тогда ты даже не успеешь донести их.» – Как-то глупо стоял перед ним, ожидая чего-то еще. Он только крикнул «Беги!» Наверное, этого и ждал.

Это я так оправдываю свои приступы ступора. Не знаю. Он был каким-то другим, когда был в своем элементе. Совершенная противоположность, когда разговариваешь с ним перед работой. Требовал от людей такой исполнительности, будто они инструменты. Наверное, так и надо, что мне то знать. «Не дня же не проработал.» Вообще-то, почти два дня уже!

С этими мыслями ворвался в свою обитель. Начал искать эти чертовы ведра. Одно даже искать не надо было. Оно было у нас в ванне. Раскрыв все краны на максимум и подставив ведро под струю, будто из брандспойта. Начал судорожно искать второе. Его нигде не было. Все верно, у нас ведь и не было второго ведра. Какая-то злость одолела меня. Смешно, конечно, злюсь то, что у меня не было второго ведра. Но Коля сказал «ведра». Что-то забурлило во мне, всплыло наружу. Он много что сказал. А сколько сделал? Весь день мы действительно занимались тяжелой работой, пока они делали работу для одного на пару часов. Весь день. Втроем. «Посмотри на них из окна». Что это? Раздвоение личности? Ноги как то сами меня подвели к окну. Двое суетились над этой оградой, пока третья собирала ветки со своими собаками, они тоже помогали. «А где остальные? Их уже отправили выполнять ту же задачу для тебя или они поняли, что их работа на сегодня закончена? В любом случае тебе там делать нечего. Этот холод, который только будет усиливаться. Они заслужили этого – ты нет. Стрекоза прокрутила все лето, пусть теперь не удивляется», – услышал, как из ведра выливается лишняя вода. Оно переполнено. Так ли это на самом деле? Или там даже на донышке нет? Ведь прошло так мало времени. Стряхнул с себя дьявола, висевшего на плече и побежал к ведру. Выключив воду, направился к лифту. Нажав нужную кнопку, посмотрел на зеркало в себя. И именно, что не на себя, а в себя. Это все еще я. Один. Когда один – хорошо, особенно там – внутри.

Выйдя из лифта и спустившись с первого этажа, второпях, естественно расплескал воды, причем столько, что она доходила до самых дверей подъезда. Выйдя, все-таки бежал наперевес с ведром к своей цели. С горем на пополам. Буквально. Дошел до этих троих, Дарья там тоже была, она и ее псарня принесли все нужные материалы в зубах.

– Что мне с этим делать? – спросил я у глав. скульптора.

– Поставь сюда. Сейчас пить будем… Иди в самое начало и выливай на конструкцию, только грамотно, а то побежишь снова. Лей вдоль ограды, чтобы покрыть больше территории. В темпе! А то твоя вода превратится во первое агрегатное состояние. И…»

– Побегу снова, – на половине его фразы уже обходил заборчик и готовился выплеснуть. Выплеснув, увидел интересное зрелище. К нам шел Энерго с двумя полными пластиковыми ведрами. Одно было темно-зеленое, другое черное.

– Тебе только коромысла не хватает! – подкалывал Коля.

– И кокошника! – подключилась дама.

– Это настолько смешно, что я сейчас от смеха ведра уроню прямо на дорожку – детям на радость. Будет отличное скольжение после ускорения.

– Как на такое ускорение после скольжения посмотрят местные бабки? – поинтересовался Вася Удов.

– Дед сзади меня песком посыплет, не беспокойся.

Действительно, сзади него виднелась фигура бородача с ржавыми ведрами. Он совсем не торопился. Энерго, конечно, тоже, но Пахом в особенности. И что-то мне подсказывало – это не в силу возраста. Выплеснув воду, по указаниям главного скульптора, мы поделились на две команды и приступили к толканию снежного ядра.

Привычных нам команд теперь не было. Коля поделил так: Дарья, Пахом и сам он были в первой команде и соответственно: Вася, Энерго и я во второй команде. Пахом же, как всегда, от такого расклада не был в восторге и попросился на замену. Коля, уставши, спросил, что его опять не устраивало, на что он ответил:

– Хочу с Пьеро поработать. Мы с ним так сблизились и сдружились – прямо лучшие друзья.

– Пьеро? Это вы так Серого назвали. Интересно… Ну, раз уж вы ему даже кличку присвоили…

– Пусть только Энерго не ревнует, – подметила Даша.

– Его жена у меня в заложниках, так что я не беспокоюсь, – парировал сам Энерго.

– Ладно, время нас поджимает самих. Пахом, Пьеро и я. Потом: Дашка с Энерго и тобой, Вась. Ты у них за главного. Поехали!

Начала толкать вторая команда, чтобы мы могли дотолкать последний отрезок пути. Отрезки были идентичны. Взялись на раз, два, три, толкнули. Помогали даже собаки, правда в их собачьем понимании. Они напирали передними лапами не на сам огромный бильярдный шар, а на свою хозяйку. Причем делали это по очереди, в каком-то даже ритме, с неизменным лаем. Мы стояли, готовились к нашему выходу. Пахом подошел ко мне и тихо проговорил мне следующее:

– Хреново не то что инициатива грызет инициатора, а то, что она может им не наесться.

– Старый, ты опять загадками говоришь?

– Какой я тебе старый, щенок паршивый?! Это во-первых. Во-вторых, я тебе прямым текстом говорю, что сожру тебя молодого. Мы с тобой не дружки, скотина ты безмозглая. Здесь и разгадывать нечего. Думаешь, мы сами за водой пошли? – нарастающее желание, как он сам выражается «сожрать» его овладело мною.

– Так вас заставили? Уж подумал, что в вас есть хоть что-то кроме цинизма и эгоизма. Ты, мой старый друг, должен быть заинтересован в помощи мне, когда я, в свою очередь, помогаю им больше всех.

– С какой это стати?! – закипал старый чайник. Коля ходил туда-сюда и опасно близко приближался к нам.

– Чем больше помогу им, тем быстрее окажусь среди их и покину твою приятную компанию.

– И это мы циничны и эгоистичны?!

Настала наша очередь. Подходили к этому камню снежному, как тяжеловес к штанге. Прильнули и толкнули. Причем прилично так. Видимо, Пахом выплескивал всю свою ненависть ко мне. Двинулись с места, так, аж чуть не рухнул на землю. После продолжительного и наглядного изображения Сизифа, силы покидали меня, я выдыхался, и в результате шар начинал крениться в мою сторону, так как уже не мог прикладывать должные усилия. Естественно, на меня начал кричать Пахом, но ничего поделать я не мог, как бы не хотел. Тут он меня оттолкнул и последний отрезок он решил протолочь в соперничестве с Бобенко. Что он ему и сообщил. Сгорбленный, тяжело дыша, смотрел на них. Стало как то обидно и грустно, и даже не представлялось возможным смотреть на них из-за переполняющих меня чувств.

Отвернувшись, увидел лежавшую палку за уже ледяной оградой. Это была даже скорей не палка, и еще она не доросла до статуса бревна. Дубина, одним словом. Видимо, это междометие принесла хаски. Отдышавшись, рванул с места и взял большую палку. Потом, как Исинбаева, добежал до снежной сферы и воткнул в свободное место между двумя соперниками. На созданный рычаг надавил всей своей массой. В комбинации с их силой это сработало. Упал на землю вместе со своим копьем и не был один. Шар выкатился настолько далеко из их зоны досягаемости, что они даже не успели сгруппироваться и тоже пали. Не понимая, что произошло, они обернулись на меня по очереди. Я уже стоял в героической позе с палкой готовый для второго приступа. С еще более героическим разбегом впился под шар. Дернул за палку, и что-то пошло не так.

Только мог висеть на конце и как бы не дергал вниз – ничего не помогало. От общей комичности ситуации было слышно, как все смеются. Вторая, даже и первая команда. Коля тихо посмеивался, лежа на боку. Возможно, зрелище действительно было хорошим, жалко себя со стороны не видел. Мог только улыбаться им в ответ. Тут неоткуда не возьмись, прибежала одна из собак и попрыгав, уперла передние лапы в меня и начала перебирать ими, в надежде забраться на меня, чтобы достать конец палки. Непонятно было, что ее другие места бревна не устраивали, но уже уставшие пальцы перебирали по кончику ствола и почувствовали покусанные места на нем…

Появление собаки придало какой-то дух цирка и создало вторую волну смеха. Хозяйка даже покатилась со смеху. Посмотрев на всех вокруг, заметил, что Пахом единственный, кто не смеется. Это меня удивило до глубины души. Он будто в каких-то раздумьях лежал, упершись только на свои мясистые руки, и совсем даже не смотрел на меня. Вот какое-то движение появилось в нем. Он ударил снег под ним кулаком и резко подошел ко мне. Не дойдя до меня, он повис на палке прямо передо мной и прорычал:

– Ваше величество, не извольте прекратить свой приступ смеха и помочь нам? – тут Коля опомнился и поднялся. Висеть третьему человеку не представлялось возможным. С секунду подумал и встал на палку ногами одновременно с этим толкая снежный кремень руками.

Дело пошло. Старший второй команды крикнул, что нужно толкнуть всем вместе. Когда мы с Пахомом лежали на земле, вторая команда помогала Коле дотолкать будущую скульптуру последний участок дороги. Поднимаясь и отряхиваясь от снега в подготовке вернутся домой, Пахом мне сообщил:

– Третья скульптура будет самой крупной из всех – «Кухарка». Почти в два раза больше, чем предыдущие. Нужно будет что-то побольше, чем эта зубочистка. – он пнул внушительную дубину у нас под ногами. – Шире, чтоб не переломилась, и длиннее – для большего рычага. Задачка. Даже трех таких не хватит, нужно будет что-то еще. Придумай что-нибудь. Голыми руками мы уж точно хрен дотолкаем.

Как он это делает? Когда все уже будут расходиться, как сейчас. Планировал напасть на этого кабана и избить. Этим реваншем вернул бы себе лопату, потому что другого языка он не понимает. В последний момент он заставил меня придержать свои планы. Он был первый, кто пришел ко мне на помощь. И он меня попросил о чем то, даже ни разу не оскорбив. Вот чего – чего, так этого точно не ожидал за сегодня. Подождав, что скажу что-то в ответ и так и не дождавшись, сам протянул мне руку для прощания. Пожал ее молча, наверное надо было сказать спасибо. Но его презрение только бы увеличилось по отношению ко мне. Тут подошли Коля с Васей и начали нахваливать меня и подкалывать. Пахом совсем удалился. Попрощавшись и с ними, все начали расходиться окончательно. Мне вручили Оксану и пошел я домой по ночному хладу наперерез, слыша только:

– Всем спасибо за работу!

– Не за что! – слышалось в ответ.

Глава седьмая| Иерархия|

Придя домой, только мог плюхнуться на кровать, переодевшись. Переодевание, как раз отняло последние силы, и я даже не поужинал, хотя сильно хотелось. Заглянув в телефон перед сном, увидел, что Власов все-таки выполнил свою работу. Один из чатов, куда меня добавили, назывался – «banda di architetti». Банда Архитекторов с итальянского. Там нашел переписку, заполненную только нелепыми картинками и видео от Энерго и Пахома, будто это их личная переписка. На это и указывала Даша Колесникова, но тут же была завалена сообщениями накаченными иронией и пост иронией.

Кстати, наконец узнал ее фамилию и одновременно с этим источник этой глупейшей клички. Иногда появлялась важная информация от Коли, только тоже утопала в этом море. Обнаружил еще свод правил, кодекс поведения на стройке и технику безопасности. Большинство было скучной информацией в стиле больших корпораций. Самое интересное был этот маленький манифест про банду Архитекторов, который наизусть рассказал Энговатов сегодня. Потом иерархия.

Кому может быть не интересно где он находится в пищеварительной цепи. Я был в самом внизу, конечно… Представлял собой – minore scalpellino, что означало «низший каменотес»? Мы ведь камни не чешем.

Потом шли scalpellino обыкновенные, туда ожидаемо входили Пахом и Энерго.

Чуть выше каста scultore. Здесь, думаю, перевод не нужен. В самом низу – Дарья Колесникова на месте operaio – подмастерье. Vice capo, на котором стоял Вася Удов, перевод – зам. глав. И, наконец, сам голова – capo. Это Бобенко Коля. Все на итальянском, потому что Коля учит итальянский и увлекается периодом возрождения. У каждого свои тараканы… Это гласилось в маленькой сноске. Как то отдельно, в сторонке стоял Данил Дмитриевич Власов на позиции распорядителя – complice. От него мне и пришло сообщение в личку. Думал, что хочет ввести в курс дела, показать, где какую информацию можно найти и т. д. Это было ошибочно. Власов прислал мне сообщение, которое не давало мне спать почти всю ночь. Вот это сообщение: «Если ты думаешь, что случилось чудо по отношению к тебе, то ты глубоко ошибаешься. Мы знаем, что ты сделал. И хотим поскорей, чтобы ты ушел. Если ты думаешь, что ты сможешь провернуть свои волчьи номера в этом цирке, то ты опять ошибаешься. Уходи завтра! Лучший способ – просто не выйти. С этим справишься? Иначе большой человек узнает твой большой секрет…»

Вот и все. Они узнали. Чего я и боялся. Ведь всегда так случается – чего боишься больше всего, всегда наступает. Наступает на твой порог в грязных, тяжелых сапогах.

Всю ночь проворочился. Кажется, у меня опять температура. Колотит, знобит, потом жарит, все по обычному сценарию. Неужели мною было положено, что можно изменить что-то и все начнется, как с первого дня? Болезни пройдут вот так, по желанию, от свежего воздуха нашего несвежего города. Дело в том, что ничего не изменишь. Судьба возьмет свое и уйдет.

Все говорят про муху в стакане молока. Она так хотела жить, что своими лапками взбила молоко в сыр. Только это невозможно. Это просто красивая история, в которую хочется верить – сказка. Наверное, Саня был прав. И вот муха утопает в молоке, чем вскормлена, тем и убита. Я в лихорадочном бреду. Путаюсь в мыслях и белых одеялах и тону, перечитывая это проклятое сообщение. Оно не было удаленно, чтобы я еще прочитал и еще, и еще. Запомнил каждый символ и не запутался в инструкциях.

Проснувшись, лучше мне не было. Хотя бы мысли не спотыкались друг о друга – это уже было хорошо. Видимо все вернулось на свои страшные круги. И скоро появятся новые круги под глазами, которые только начал терять. Мама рассказала захватывающую историю, которой не придал значения, о том, как кто-то пролил много воды в подъезде, она замерзала и одна из многочисленных бабок нашего подъезда подскользнулась на новообразовавшемся льде и чуть не проломила себе голову.

Просидев сквозь эту пытку под названием учеба, я решился. Решился все-таки идти во двор. Пусть меня уволят хотя бы в лицо сам capo. Одевшись, у меня появилось опять чувство. Какая-то одержимость поднесла меня к окну посмотреть. Да они и так справятся – отличная команда. Куда пойду в таком состоянии? Здоровый то особо не помогал своей работай. Тем более свою лопату опять не получится вернуть. Да что такое?! Даже работать не придется! Просто выйду, мне плюнут в рожу и я уйду! Ну уж нет уж. Последнее вытянут, заставят работать весь день и в конце распрощаются. Или как по официальному устройству после увольнения еще две недели заставят работать в таком состоянии. Нет, я точно не в себе. Надо подумать.

Раздумья затянулись. Не знаю, сколько просидел в полном обмундировании, даже не почувствовал. Поймал момент, когда знобило. Во время хвори время течет иначе. Несмотря на все старания врагов, внешних и внутренних, я вышел под ручку с Оксаной. Немного поматывало на морозе. Действительно, с каждым днем холодало. Когда не надо – прогнозы сбываются. Подойдя, увидел привычную картину: два scalpellino откидывали снег, а три scultore создавали этот снег для них наверху. Завидев меня, Пахом крикнул:

– Николай Георгиевич! – причем без какой-либо иронии и насмешки, как слуги обращают своих Баринов. Тут спустился, собственно, и сам Николай Георгиевич.

– Мы уж тебя заждались. Почему сразу не вышел?

– Одержимость, – болезнь ответила за меня. Пока правда они просто уставились на меня я сам все свел в шутку. – Дерьмо-демон овладел мной, – Коля с Энерго рассмеялись.

– Ничего страшного, просто напиши в следующий раз. На самом деле ты пропукал очень важный момент. Хотел это сообщить перед всеми, торжественно, хотя так даже лучше. В тесной компании работяг, – он мне казался чересчур серьезным, видимо, моя казнь приближается. – Только опять этого Власова не дозовешься. Власов! Вла…

– Что угодно? – вот и мой палач – из неоткуда, и разрезал мне спину мурашками своим змеиным голосом. Последние моменты с ними я оглядевшись, запечатлел.

– Мне объяснится угодно. Мне хочется поставить человека, – он указал на меня пальцем, – на позицию caposquadra, за вчерашние заслуги. А этой позиции просто нет.

– Caposquadra, то есть…

– Да, бригадир. Зато у нас появилась minore scalpellino.

– У нас всегда была caposquadra должность, но она была формальностью…

– И ее формально занимал Пахом?

– Совершенно верно.

– Ну а теперь я хочу, чтобы minore scalpellino упразднили и официально создали должность бригадира. Старшего. Старшего над веткой scalpellino и так же официально поставили Волкия на нее, – у Власова выкатились глаза. Пахом просто воткнул лопату со смешком, чтобы упереться на неё и насладится шоу.

– При всем уважении… Вам не кажется, что новичка перемещать из позиции, которую я для него исключительно создал, на формальную даже выдуманную новую позицию, будет немного странно и контрпродуктивно?

– Здесь все выдуманное. Все эти итальянские словечки. Все на идеи. Суть одна – просто выполняй. Про продуктивность моих людей стоит заботиться мне. Тем более ставлю его на два дня включая этот. Проведем тест драйв! – Коля хлопнул меня по плечу. Чуть не рухнул, хоть и не подал виду. Он не плюнул мне в лицо, а повысил. Может просто ему еще не сказали? Скорей всего…

Ну ничего, всегда говорят, что нужно уходить на пике. Вот и уйду на пике температуры тела… Все разошлись и остались мы втроем. Энерго как то отрешенно посмотрел на меня и опустил глаза. Пахом был все на том же месте – на моей лопате.

– Ну, какие будут приказания, капитан? – С какой-то насмешкой спросил он.

– Вы знаете, что делать. Они чешут снег, мы откидываем – просто, – «Просто»? Сейчас посмотрим, как мне будет просто.

Глава восьмая| Крылатая исповедь / Исповедь Энерго ч. II|

Откидывая снег, все повторял «с потом выйдет», «с потом выйдет», «с потом выйдет» как мантру. Хоть и чувствовалось, будто мое тело на шарнирах, причем железных, ржавых шарнирах, но вместе с этой мантрой повторял себе мысль, то, что болезнь – это моя супер сила. Мой допинг. Лопата за лопатой. Осталось немного. С каждым броском вся материя менялась – это как повторять одно и то же слово много раз. Смысл потом теряется. И ты повторяешь заклинание с неизвестной целью. И теперь смысл поменялся. Уже не было понятно: откидываю ли я снег или камни и важно ли это вообще и стоит ли об этом думать? Лопата только тяжелела.

– Хреновый из тебя начальник. Твой подчиненный сачкует, а ты ему ничего не говоришь, – подняв глаза, посмотрел на Энерго. Он был уже не Энерго, а Энго. Работал вполсилы, нехотя. Еле дыша его спрашиваю:

– Энерго, ты сам не свой. Что случилось?

– То же самое тебя могу спросить.

– Лопата хреновая, – решил его подколоть.

– Мда – а – а… Я, конечно, не подстрекатель, но за такое рыло бы начистил, – подключился к разговору дед. И Энерго действительно воткнул лопату с усердием и направился в мою сторону. Я еще даже не отдышался и стоял, упершись руками в колени. Пусть так бьет, все равно большого отпора не дам при моих условиях. Только он прошел мимо меня, куда-то восвояси. Наконец отдышавшись, мне теперь предстояло догонять его, умолять. Уходя, Энерго был допрошен Удовым.

– Куда ты?

– Отлить, – когда я побежал вслед за ним и мне прилетел тот же вопрос.

– И я туда же, – бежав, чуть не пробежал его, сидевшего за хоккейной коробкой.

– Да что с тобой?

– Это с тобой что? Уж думал, ты откажешься от этой затеи с начальством. Ты все дальше и дальше. Карьерист хренов. Обрадовался, что нас будет трое. Это уже банда! Самая настоящая! Это Пахом хочет поскорей от тебя избавиться. Вверх или вниз – без разницы. Терпеть не может ничего и никого нового.

– Кроме лопат, – уселся рядом с ним.

– Кроме лопат.

– Сегодня вообще не хотел выходить.

– Из-за болезни?

– Что так заметно?

– Ты особо скрыть и не пытаешься.

– Не только. Не один Пахом хочет, чтобы я ушел, – собравшись с мыслями, начал свое чистосердечное признание:

– В прошлом…

– Я знаю.

– Что?! – вздрогнул от удивления.

– Все, наверное, знают, включая и capo.

– Нет! Он не знает. Не может знать. Иначе бы вышвырнул меня тут же!

– Почему ты так уверен, что он не может сфокусироваться на человеке, несмотря на его прошлое? Это как трюк с пальцем, – Он вытянул палец перед собой. – Сделай так же, – Я последовал. – Теперь посмотри на тот подъезд.

– Посмотрел.

– Теперь на свой палец. И обратно.

– Хм…

– Он тебе пытается доказать, что так же умеет. Раз за разом. Неужели непонятно – это чистая простота.

– Тогда тебе понятно, почему к нему так тянусь.

– Он гений. Во время ренессанса были рождены люди из-за которых человечество или не существовало бы, или осталось пустой своей тенью. Из-за этих мастеров своего ремесла человечество получило то, что было ему необходимо больше всего – надежду. Надежду на то, что мы еще способны, как род на создание великой материи.

Сейчас происходит то же самое, только в меньших масштабах. Capo scultore вдохновленно куча народу по всему городу и стране, мире! Появляются мастера того же ремесла. Кто-то просто копирует, а кто-то привносит свою лепту. Все мы создания Бобенко. Он нас, как глиняных големов, слепил и оживил своими молниями из глаз. Он нас создал, да. Что мы слепим из себя впоследствии – уже наш выбор. Самое главное, что он нам показывает, что мы еще можем. Раз уж о нем зашла речь… Не хочешь узнать правдивую историю, как я сюда попал?

– Хочу.

– Ну вот, слушай. То, что мы учимся в одной школе – это чистая правда. Общий уклад школьный меня никогда не устраивал и бесил до бессилия. Буквально. Однажды заставили меня убирать снег перед школой, которого было там всегда в обилии. За какую-то очередную шалость, главное! Я всего лишь кинул жвачку в волосы своей учительнице по математике.

– Хватит выдумывать…

– Я серьезно!

– Как ты вообще в школе тогда остался?

– У нас просто взаимная ненависть друг к другу. Остальные одноклассники подмечали, что это похоже на бурный брак. Женился бы на ней, если она такой стервой не была. Хотя из-за ее характера и был в нее влюблен. Кто бы меня этим упрекнул? Хоть и понимаю, что это невозможно. Ученик и учитель. Всегда будут на расстоянии друг от друга и одновременно так близко, только в роли полу – родителя. Только. Только, только этого мало… Иначе и не может быть. И не должно, наверное… Ведь иначе – моральное разложение устоев. Сам додумай, что будет. Учитель – действительно что-то святое для некоторых.

Женщиной она действительно была красивой. Статная брюнетка в молодых годах, одна из тех, начинающих. Только именно то подкупила, что она пылкая. Вот она спокойна, моргает часто – часто своими черными веерами, будто ветром обдувает. Слово не то, скажешь и как спичка… То она сломает деревянную линейку об меня, то я порву ее учебник. Был уговор не рассказывать вышестоящим, чтобы обоим не попасть в просак. Мы просто выпускали пар. Она уже знала, сколько я могу выдержать, и я в свою очередь тоже самое понимал про нее. Постоянно тестировали, с чем мы можем выйти сухими из воды. Сколько лапши выдержат уши директора. Мне сообщили легенду, что мне вроде как показывают наглядно, что я буду делать, если не буду учиться. А когда ее спросили особо внимательные, почему это, когда она сегодня пришла в школу, волосы у нее были длинные, а сейчас у нее волосы короткие. На это она выдумала, что разрешила потренироваться ученице на себе, так как она посещает курсы парикмахера. В основном одноклассники держали меня в курсе.

– То есть одноклассники тоже были причастны? – подмечал я.

– Для них это было славное шоу. Как реслинг, только все по настоящему. Постригла она свои кудри прям в классе при них, а меня отправила снег убирать в наказанье. Только это оказалось поощрением самым настоящим. Во-первых, шел туда с поднятым настроением. «Дал я ее прикурить с этой жвачкой и теперь все уроки пропущу убирая снег. Лучше не придумаешь!» – думал про себя и убирать снег по нача…

Нас перебил Удов с сигаретой в зубах. Видно было, что он слегка раздражен, но сигарета его расслабляла.

– Какого вы тут прячетесь от работы? Пахом там за троих пашет!

– Мы курили! – как то игриво произнес я. Будто мы были девочки, которые делились секретиками. Хотя так и было на самом деле.

– Кто не курит – тот работает. – произнес Удов в том же духе, только зачем-то хватая меня за рукав куртки. Энерго обернулся, когда заметил, что меня нет рядом.

– Я догоню и расскажешь, – бросил ему и повернулся к Удову. Стоит заметить, что руку он убрал.

– Значит ты новый командир теперь. Начальников развелось, даже некого послать, знаешь.

– Capiqadra – всего лишь и это на два дня, – явно неправильно произносил свою должность.

– Capi – кто?

– Прораб.

– А – а – а. Не могу сказать, что тоже разделяю любви нашего благодетеля к итальянскому. Два дня говоришь? За два дня можно много дров наломать, – при этих словах он выпустил большую струю дыма слишком близко от моего лица и натянул улыбочку хозяина дома встречавшего гостей. – Не буду отвлекать, коллега, – последнее слово он произнес особенно гадко.

Как можно быстрее я оттуда удалился. Хоть ничего такого он и не сказал и не сделал, однако от него у меня были странные ощущения.

Дойдя до мне подчиненных, видел, как Энерго уже принялся за работу. Только теперь Пахом на моей лопате, потягивая папироску, ничего не делал. Это, наверное, еще одно их представление. Хоть времени у них и не было сговорится, только они действуют, как динамическое комедийное дуо. По мере развития ситуации и оценивая обстановку. Один отталкивается от действия второго, создавая водевиль. Один не работал – заставил, теперь второй не работает. Это просто изощренное наказание какое-то.

– Пахом, почему ты теперь не работаешь?

– Неположенно, начальника. – произнес с каким-то неуместным акцентом.

– Это почему это?

– Видите ли, пока Саня пытался заслужить себе повышение единственно доступным способом – своей женской натурой у нового начальника. Я тут херачил как не в себя, и этому есть свидетели. Как вы видите, свою часть я уже сделал.

– Хорошо. Тогда как твой главный, отдаю тебе приказание передать мою лопату мне же, хотя бы на время, – последняя часть совершенно неуверенно прозвучала.

– Твою? Лопату? Вот оно, влияние власти на простодушных. Сань, ты когда-нибудь меня видел раздающим приказания?

– Неа, никогда, – естественно, он ему подыгрывал. Клоуны. Еще с таким лицом, будто лимон сожрал. – Знаешь, можно сделать из этой ситуации наглядный пример о том, что бывает, когда даешь распорядительную должность в руки всяким incompetente.

– Ох, так, значит…

– Именно, именно, что так. Посуди! Сначала я не работал. Ты потратил слишком много времени, чтобы вернуть меня в строй. Это вызвало лишнее внимание со стороны уже твоего начальства. Потом пришел и Пахом уже не работал. В первый день ситуация выглядит не лучшим образом, – ключевое слово – не работал. У меня уже составился план, как его поднять с земли. Только не стоит им об этом говорить. Пахом уперт как баран и не поднимется с земли просто потому что, а Энерго сядет вместе с ним, чтобы закадровый смех прозвучал.

– Ты прав… Отчасти. Чтобы мы смогли закончить придется ускориться, так не кажется? Можешь это считать вызовом, кто перекидает больше снега и кто заберет последнюю порцию снега. При одном условии… Что ты расскажешь свою историю целиком. Судьей может быть Пахом, все равно ничего не делает.

– Пенсия близко. Нужно привыкать ничего не делать.

– Хех, не та страна, – обернулся он к Пахому. – Ты уверен, что разумно в твоем состоянии… – продолжил он со мной, но не успел договорить.

– Вызов принят или как? – и я приподнял Оксану, указав лопатой на него самого. Наполнитель черенка драматично перекатился в стиле вестернов.

– «В твоем состоянии»? У тебя что, месячные?

– Типа того. – Пахом на это приподнял свои вылинявшие брови и принялся тушить свою папиросу.

– Принят, то принят. Только не думай, что ты меня замедлишь своим условием. С нашим стажем учишься говорить за работой, – затушив курево, он посмотрел куда-то вдаль и молча разрубил воздух. Мы начали гонку.

Не только мы соревновались. Бобенко держал в руках одну из тех рогаток, которую даже наверное, и нельзя считать уже детской забавой. Была блестящей, металлической и до толи компактной. Резинка там не была вытащена из трусов, как я обычно делал в детстве. Там висел жгутик телесного цвета, обычно который используют в больницах для перетягивания. Удов пошел за снарядами. Они висели все замерзшие – плоды рябины. Тем временем продолжился рассказ.

– Ну вот и говорю. Убираю снег, и мне начинает надоедать потихоньку, был я там один, телефон разрядился – музыки даже не послушаешь. Сделав вид, что поработал, дождался, пока уроки кончены. Тут выходит она.

– Ты ему про то, как сюда попал, рассказывать решил?

– Пахом поинтересовался.

– Угу. Выходит она. Короткая стрижка ей еще больше шла. Интересуюсь, свободен ли я. А эта стервоза, поглядев на сугробы, говорит, что если до совещания в четыре не уберу снег, в ее класс мне дорога заказана. Оглядев количество работы, я ей вполне оправдано и сказал, что это невозможно. «Не стоило сачковать. В четыре приди и проверю», – Последнее она сказала, уже уходя от меня, поматывая своими бедрами. Как же мне хотелось огорошить лопатой ее по голове и закопать в этих же сугробах.

– Пригрел бы лопаткой то. Может, что и вышло бы у вас бедолаг, – Пахом недвусмысленно подмигнул. Энерго кинул в него снегом.

Тем временем снаряды были собраны и заряжены. Они стреляли по выбранным друг другу целям. Только ту цель, которую выбрал оппоненту, тебе придется и самому поразить. В этом и заключалась игра. Они уже отстрелялись по легким целям: стволы деревьев, столбы, крупные перекрытия и т. д. Теперь они перешли на зверя поменьше. Светильники, кабели, антенны на машинах. Антенну выбрал Удов. Натянул. Выстрел! Попал.

– Конечно, не хочется забирать удовольствие от попадания в такую сложную метку, но ты видел, как антенна тряслась после твоего попадания? Во все стороны, без какого-либо паттерна, – их переговоры прекрасно было слышно из-за проступающих командирских голосов.

– Коль, победителей не судят. Я попал? Попал. Ты мне что-то говоришь, будто уже сам рябину воткнул в мишень.

– Просто объясняю то, что ты попал в основание антенны – самая легкая часть. Видишь, какая она толстая в основании?

– И куда ты будешь метить?

– Пипку наверху видишь? – нараспев Удов отвечал.

– Нет. Точнее пипку то на самом верху вижу, только ты в нее никогда не попадешь, не в этой жизни. – Наш маэстро уже натянул тетиву и готов был отправить стрелу прямо в цель, но подул ветер. Он дождался, пока он пробежит мимо по своим ветреным делам. Задержал дыхание. Натянул. Выстрел!

– Видишь? Антенна мотается теперь вперед – назад. В ритме. И это будет продолжаться еще с минуту.

– Сейчас отыщу такую… Точно не попадешь… – Он задумчиво крутился на месте, шаря глазами подходящую мишень.

– Пьеро, не здорово выглядишь, – чувствовал так же… Но надо было продолжать меня подстегнуло то, что, заслушавшись историей, я не думал о своей боли. Поэтому продолжать еще мог. Конечно, мне не перегнать этого зверя. Он уже перекидал большую часть кучи и давно перегнал меня. Расстраиваться особо не буду – мой план заключался не в этом.

– С рождения такой… Продолжай. – Еле дыша ответил ему. Пот падал с моего лица на лопату и замерзал. Сейчас меня жарило, куртку нельзя было расстегнуть, озноб мог прийти в любую секунду. Впился в снег лопатой, с рыком, находя последнее дыхание.

– Из гроба поднимите меня!!! – заорал Пахом. Вместе с этим он поднялся вместе с лопатой. – Нововведение. Теперь два против одного, последняя лопата выигрывает.

– Нельзя так посреди игры менять правила! – воспротивился Энерго. Начиная копать с какой-то бешеной энергией. Видимо понимая, что упертый Пахом все равно последует своему замыслу. Удивительно, как у него все еще остались силы, он что, работал в пол силы? Когда Саня ведал мне свою историю, он не казался запаханным. Похоже темп, который я считаю активным, он просто отдыхает на нем. Воистину Энерго – «Энергия в каждый дом»

– Меня же назначили арбитром, вот я и устанавливаю правила, – добрый дедушка принялся откидывать снег со мной. Он сдвинул меня подальше от места, куда надо было отбрасывать снег. Дал мне второстепенную роль, чтобы не мешался откидывать так много. Сработало! Пошел во банк, понадеялся, что в старике еще осталось что-то человеческое. Какая-то частичка жалости. И не прогадал! Сделал он это, конечно, что бы maestro scultore разглядели во мне парня, который будет достоин места в высшем эшелоне. Поскорей меня туда сплавить, чтобы не мешался им здесь. Не вниз, как он понял из моего упорства, так значит, наверх. Вот только хочется верить в угрюмого деда с добрым сердцем – это хорошая сказка на ночь.

Мастера скульптуры тем временем нашли себе мишень для выявления, кто из них самый меткий. Это все было странно. Сначала Вася указал на воробья, сидевшего в метрах пятидесяти на ветке. В шутку словно. Они оба ухмыльнулись этому. Только потом, видимо не найдя ничего пригоднее, начался какой-то уговор.

– Два лучших стрелка выясняют, кто же лучше. Подумай, сколько умерло людей, чтобы выяснить, кто лучше. Нам не надо сражаться на арене, погружая наши мечи в смолистую кровь друг друга. Нам нужно только попасть по птице. И кто говорит, что она умрет? Они максимум перо потеряет. Вы с Дашей на меня так смотрите, будто кровь воробья уже на моих руках! А лица у вас такие, будто на его похоронах. Дашь, у тебя выражения лица такое… Помнишь, коллекцию бюстов делали? «Уныние» – прям не отличишь.

– Спасибо, конечно, что сравнил меня с той унылой бабушкой, от которой мы приняли заказ, – Вася как то подозрительно покраснел и на нее уже не смотрел.

– Только что, если он воробью в голову попадет?

– Может попробовать, но в голову он не попадет это уж точно.

– Как в верхушку антенны?

– Нужно понимать, что в антенну Коля попал с двадцати метров и то! Он дождался, пока ветер успокоится. Чуешь, какой ветер сейчас? С таким даже в тело будет проблематично попасть, а тут еще расстояния метров пятьдесят – шестьдесят.

– Вась. Вась. Вась, даже если ты прав, ты сам прекрасно знаешь… Правила. Никаких живых мишеней. Коротко, просто и легко запомнить, – Удов в горячке приблизился к Коле. Неужели ему так хотелось застрелить этого воробья? Или здесь кроется что-то большее?

– Ты сам прекрасно понимаешь, что иногда нужно выходить за рамки, чтобы быть творчески свободным.

– Никакого отношения к работе это не имеет.

– Да ну? А кто говорил, что жизнь – это постоянный творческий процесс? Каждый исход можно называть искусством и его результатом. Неважно, сходил ли ты в туалет по-большому или выколотил статую из куска белоснежного мрамора. Не твои слова?

– Твой выстрел первый.

– Коля, не смей! – провизжала с виду грозная дама.

– Ты что, Васю не слушала? Мы даже не попадем, здесь кто будет ближе, тот и выиграл, – тем временем Удов грозно натянул резинку. Хоть Колесникова и была против, но препятствовать им не смела. Натянул. Выстрел! Немного потеревшись щекой об резинку, он все-таки отпустил ее восвояси. Мимо…

– Эй! Начальничек, хватит туда пялиться! Что, уже с нами скучно? Можешь присоединиться к боярской охоте на дичь. У них есть даже гончая, – Пахом посмотрел перед собой за реакцией. Только в его Сане уже осталось мало чего человеческого, он со звериными звуками выкидывал тонны снега. Был с ними достаточно, чтобы понять, что шутка не нашла своего адресата. Решил все-таки помочь Пахому.

– «Гончие», а не «гончая»? У них же две собаки или ты видишь здесь еще псов? – Инфантильный старик, в свою очередь, радостно и басисто довел:

– Да вот пес перед нами. Гад сутулый! – Энерго опять не отреагировал. Настолько был погружен и в снег, и в процесс. Для него это была новая сила. Я же посмеялся от души, но Пахому это было безразлично. И ему пришлось доставать еще козыри.

– Кто-то обязался рассказывать свое становление, – голос неровный, как гравий, проступил с интервальным тяжелым дыханием.

– Типун тебе на язык…

– Давай, давай!

– На чем я остановился?

– На том же, что ты делаешь и сейчас. Ты копал снег.

– Да. Откидываю, значит, и понимаю, что за два часа один я этого точно не сделаю. Но посчитал, что просто сдаться было не в моем стиле и в темпе получше, чем сейчас все кидал и кидал. Спустя час столкнулся со стеной. Не буквально, а фигурально. Сил больше не было. И я просто сел на лопату, смотря на горы, с которыми мне еще предстояло столкнуться. Все детишки, игравшие после их трех уроков на приступе к школе разошлись. Это было хорошо. Они только мешались. Плохо то, что после них остался какой-то зритель. Я смотрю на него. Он смотрит на меня. И спрашиваю резонно: «И долго будешь смотреть?» – «Нет, если так и будешь сидеть». «Ну тогда сваливай отсюда», – Зритель удалился. Думаю про себя, что ловко я его отшил «отсюда». Только спустя минуту он вернулся с лопатой, видимо в самой школе взял. И начал откидывать снег. Только не тот снег. Этот дурень начал кидать переработанный. Уже откинутый мной снег. Думая, что он просто сразу не сориентировался. Крикнул, что нужно от школы копать. А он все продолжал. Злость наполняла меня, и я резко подбежал к нему с толчком. «Ты меня что не слышал?! От школы кидай, а не к ней!» – «Прекрасно, я тебя слышал. Но мне надо было тебя как то поднять с твоей задницы». – «Не знаю, в чем твоя проблема… Знаю, ты там статуэтки лепишь из снега и льда и весь из себя талант. Так что лучше тебе идти, лепить снеговиков в другое место, если не собираешься мне помогать». – «Я здесь, чтоб помочь. Не пойми меня превратно. У меня к тебе предложение. Мы будем работать поодаль друг от друга – у каждого своя сторона. Кто сделает больше до четырех часов, тот и выиграл. Если выиграешь ты – будет статуя твоей любимой учительницы прямо перед школой. Там будет надпись на твой выбор. Думаю, ей понравится». – «Почему ты думаешь, что это мне понравится?» – «Не знаю. Я ведь ни на что не намекаю. Могу тебе много денег дать, прическу поменяешь». – «Нет, статуя устроит. У тебя просто денег нет, вот и все», – признаюсь, тогда покраснел как помидор. Это его позабавило. «Давай за работу!» – выкрикнул я, чтобы скрыть краску. «Не хочешь узнать, что будет, если проиграешь?» – «Расскажешь, когда я выиграю, потому что я остаюсь на этой стороне», – там уже я откидывал целый час и мне остается только доделать. Ему же придется начинать с нуля. Думал, что не согласится, однако… «Идет, давай начинать», – «Кому как…» – усмехнулся я. Да, чувствовал я себя уверенно. Физически ему это сделать невозможно за час. Ключевое слово «одному». Так как, когда работал, я видел, как он не торопясь проходил на свою часть. Пялил в телефон и вел себя расслаблено. Когда он все-таки принялся за работу, темп у него действительно был неплохой. Загребал он много снега и спустя какое-то время он даже не стухся.

В этот момент я упустил его из поля зрения на двадцать секунд. Все следил за ним, чтобы если он действительно выиграет каким-то магическим способом, то я хотя бы это увижу. Через двадцать секунд вокруг него уже откуда-то взялось еще три человека с лопатами! «Эй! Это в договор не входило!» – «Об этом договора и не было», – мне некогда было пререкаться с ним. Посмотрев на свои часы Haevnen увидел, что уже без двадцати минут. Хорошие были часы, жалко их…

– Опять ты про свои часы! Как же ты не успокоишься?!

– Они мне руку спасли, а может и жизнь! Посмотри на Пьеро, он не понимает.

– Он, кажется, вообще не понимает, где он, – это было близко к правде.

– Пьеро, позволь маленькое отступление. У меня имелись отличные часы от маленькой компании Haevnen. Мама подарила на день рождение. Они имели веревочку пересекающий весь корпус – это часть дизайна такая. Этот хрен старый и разрубил мне их на пополам лопатой за то, что я сказал: «С этой бородой похож на ершик хозяина, который не понимает, что ершик тоже надо держать в чистоте», – прям по линии веревочки разрубил. Если бы их не было, как понимаешь…

– Заслуженно…

– Ох, дед, не начинай. Ну, короче. Эти подрядчики раскидали снег быстрее меня, как уже стало понятно. Было без пяти и начали подтягиваться учителя на совещание. Эти бульдозеры прокатились за школу и остался я один. Только закончив, вижу, идет она. Еле дыша стою, ее встречаю. Боже, длань какая. Как подошла, я руку к голове приложил по военному. «Ты справился». – «С грехом на пополам». – «Ты ведь способный мальчик. Зачем ты это все делаешь?» – «Переходный возраст», – «Поскорей бы он прошел», – она удалилась, оставляя только свой манящий запах духов. Хотелось больше всего остановить ее, наговорить глупостей, но так и не смог выбрать, что глупее. Так и остался в раздумьях на одном месте. Эти же гаврики выглядывали из-за угла, повиснув друг на друге, как грузди винограда. Комедия какая-то. Ждали, что мы поцелуемся прям на крылечке, наверное. Из всей оравы выпал мой визави и пошел по направлению ко мне.

«Ну что? Какой урок ты из этого извлек?» – «Выиграть любой ценой – означает обмануть любой ценой». – «Это, конечно, тоже. Однако самое главное – одному ситуацию не изменить. Нужна команда. Нужно двигаться с ней и в ней. Коням, когда их запрягают в тройку, одевают шоры на голову. Это для того, чтобы они не видели друг друга. Увидя другого коня сбоку, они начинают соперничать с ним, и весь ансамбль рассыпается. Это у них в крови, в ДНК. Соперничество. Ничего с этим не поделаешь. Есть у меня один конь, пожилой, он борозды не портит, только мне кажется – ему нужен соперник. Хочу вас сделать не такими зашоренными и посмотреть, что будет.» – «Что ты к черту несешь?! Какие кони? Какие люди? Я для тебя какое-то животное?!» – «Аллегорически… Да», – взяв его за грудки, закипев как чайник, прошипел: «Посмотрим, кто из нас животное, когда я с тобой закончу». – «В этом я не сомневаюсь. Только не стоит это здесь устраивать», – тут прямо в кон проходил пожилой учитель физкультуры и спросил: «Бобенко. Энговатов. У вас все нормально?» – «Да, Сергей Александрович. Просто рассказываю, что мне вставили золотой зуб, а он не верит. Вот он и решил поближе рассмотреть.» – «Шли бы вы отсюда вдвоем, пока вам не пришлось все свои зубы на золотые поменять. Идите подальше за территорию школы и там рассматриваете друг друга зубья». – Так как он пользовался невероятным уважением среди учеников, мы так и поступили.

Ни я, ни Бобенко не хотели успокаиваться, и последний сказал следующее: «Вижу, ты хочешь продолжение вечеринки, следуй за нами». – «Хорошо, только договоримся сразу, что твои миньоны тебе на этот раз помогать не будут». – «Договорились», – шел я отдельно от них. Они же весело обсуждали все события, иногда поглядывая на мою угрюмую фигуру с лопатой через плечо. Смотря на них, пытался прогнать мысли о том, что мне самому неплохо было бы завести друзей и шляться с ними, и устраивать погромы, залазить в проблемы и перестать мучить всех и вся.

На этом от общей массы отделился молчаливый старик, похожий на Распутина. По пути ко мне он перешепнул с Бобенко пару слов. «Значит ты новое мясо?» – услышав это, Бобенко вступил в разговор. «Ну же, Пахом, Пахом! Не порть сюрприз!» – «Эй! Какие еще сюрпризы? Если ты будешь устраивать какой-то турнир на выживание среди своих рабов вместе со мной в клетке из льда, то я просто уйду». – «Сюрпризы будут только приятные. Впрочем, сейчас сам все увидишь. Мы уже подходим».

Мы зашли во дворы, и я увидел прекрасные снежные скульптуры. Их великолепие поразило меня до глубины души. Непонятно было для меня тогда, как из такого непослушного материала можно создать такие сложные, реалистичные, податливые фигуры.

Фигуры плясали по кругу. Их было ровно двенадцать. Некоторые только были недоделаны, какие-то вообще были только в задумке. Было понятно только то, что их должно быть двенадцать. Фигуры застыли в танце. Я прикоснулся к самой живой и законченной. Она извивалась, наклонившись в бок, упершись на одну ногу, а другой только поддерживала баланс, немного согнув ее. Руки сплелись как две ветки дерева и брели в сторону упертой ноги. Это, к сожалению, закрывало ей лицо. Волосы были завязаны в хвост.

Я прикоснулся к ней. Должен был. Почувствовать, что она действительно стоит предо мной из снега, не живая. Как только я убедился в этом, сзади меня послышалось, как кто-то прочистил свое горло кашлем, тут я обернулся. «Дама и господа! Хочу представить пополнение в семью архитекторов – Энговатов. Сокращенно Энго. Он будет вторым scalpellino вместе с нашим любимчиком – Пахомом» – этот бородач стоял, скрестив руки, и выразительно усмехнулся. Бобенко это заметил и сказал на пониженных: «Это твой второй скакун. Будь аккуратнее с ним, характер у него еще сложнее твоего. Аккуратнее. Слышишь?» – потом продолжил, уже обращаясь ко всем: «Чтобы не забивать тебе голову столькими именами, давай ты сам со всеми познакомишься в процессе. Все, дама и господа. За работу! Благо у нас ее предостаточно!» – «Что? Что… Что это такое?» – «Ты же сам не потрудился узнать, что будет, если ты проиграешь, помнишь? Так вот, теперь ты работаешь со мной. До конца жизни.» – Тут я, наконец, собрался с мыслями. Я должен был быть в ярости по моей задумке и уже прикладывается к голове Бобенко лопатой, но я был слишком сметен для этого. «Ну нет уж. Если ты думаешь, что сможешь держать меня здесь, то ты глубоко ошибаешься. Если я для тебя лошадь, то давай! Остреножь меня, чтоб я не ускакал!» – «Послушай, никто никого здесь насильно держать не будет, и драться с тобой я тоже не буду. Расслабься и мину попроще сделай. Если хочешь, можешь идти». – тут он обернулся, и была идеальная возможность хрустнуть его череп. Бобенко, уверен, то же знал, что это идеальная возможность для меня, и я могу это сделать. Могу, но не сделаю. Постояв там с минуту, обернулся к скульптуре и решил остаться там, чтобы только узнать, как он это делает. Поглядеть с секунду, как он наполняет смыслом и огненной душой неотесанные глыбы снега.

Все заканчивалось в этот момент. История, снег перед нами, соревнование на меткость. Ко всему прочему у меня разболелась голова. Уже плохо видел снег перед собой, а все кидал и кидал. Теперь действительно осталось немного. Последние лопаты. Они рассчитывали броски так, чтобы сделать последний мах. Учитывали и свои и чужие ходы на перед. Интервалы, паузы. Мне было не до расчетов и нужно было дожить до конца гонки. Вот, выждав, Пахом, кажется, забирает последний снег моей быстрой лопатой, однако немного не рассчитал и еще немного осталось. Энерго кинулся сгребать, но Пахом и тут успел. Только он успел заблокировать лопату Сани, из тумана просияла острым светом мысль. Мысль, что мне нужно забирать последнюю лопату. Хотя там не было даже пол лопатки – кот наплакал. Из последних сил загреб, пробежал, вскинул снег вместе с лопатой и, слыша, как железо ударяется об твердый черный лед, сам рухнул, последовав ее примеру.

Было слышно, как сзади меня бурно спорили. Это становилось все дальше и дальше. Моя щека приятно топила на снегу. Вскинув глаза, видел capo, натянувшего мерзлую резину жгута, и опять он дожидался стихания ветров. Птица все сидела неподвижно, как будто дожидаясь своей участи. Натянул! Выстрел! Ветер исчез, и тут же ему вслед полетела яркая рябина. Видимо, заметив и в чувствах обиды ветер, сдул снаряд, пока он летел все это расстояние. Сдул он его прямо в глаз воробья. Это правда. Это точно не бред больного. Сам видел, как ярко-оранжевая точка дошла до маленького существа и проникла ему в глаз. Подбитая птица упала с ветки. Как самолет, пикируя вниз. Даша пискнула и оправилась на спасение птички, будто это возможно было сделать. Василий в свою очередь с раздраженным лицом побежал на перегонки с ней. Бобенко стоял замерзший на месте, как одна из его статуй. Только двое бегущих не взяли в толк собак, у которых резко проснулись инстинкты. Один из песиков подбежала к месту преступления и начал обнюхивать убитую. Тут же хозяйка выкрикивала «Фу! Фу! Фу!» – но это только подзадорила молодую собаку. Она вцепилась в птицу и посмотрела на подбегающую хозяйку, восприняв всю трагичную сцену за игру. Тут Даша начала выкрикивать «Отпусти! Подай! Подай! Вольф, дай!» – не поняв, что именно Вольфу делать: подать, отпустить или просто дать, он выбрал самое верное на его взгляд – бежать. Повторяя ту же самую реплику, Даша устремилась за ними. «За ними» – будет точнее, потому что к задорному занятию присоединился и второй пес. Удов же бросил идею догонять и с разбитым видом вернулся к Бобенко. Подходя, свой разбитый вид он склеил в улыбку.

– Даже цель была поражена, что в нее попали, – решил он разрядить обстановку. Неудачно.

– Я доказал все, что было необходимо. Не остальным, а себе в первую очередь, – сообщил он полушепотом и с размаху кинул рогатку высоко на дерево. Там она повисла на ветке, словно та птица. – Развлечений хватит на сегодня. За работу! – он дополнил и направился в мою сторону.

Не заметив меня, точно раздавил бы меня, как жука своей тяжелой уверенной поступью. Жар от моей щеки растопил снег, и так как лежал и наблюдал я уже давно, еще подождав немного, мог спокойно попробовать талую воду на вкус. Так что, когда Бобенко крикнул на мою двоицу, мол, почему я тут лежу в бессознании, он спас меня от смерти утопленника.

Первый раз слышал, как он матерится. Дуэт спохватился и прислонил меня к статуе. Энго начал вытирать рукавом мою мокрую щеку, попутно обдирая кожу своим мерзлым рукавом.

– Ишь! Попал – злой. Не попал – еще злее бы был. Творческая натура, едрить ее в корень, – проворчал старик справа от меня.

– Ничего ты не понимаешь, Пахом. – продолжал вытирать мне щеку заботливый Энерго слева от меня.

– Одно понимаю точно. Ты свои позиции сдаешь, Санечка…

– Если бы ты не вклинился как раз!

– Новичку проиграл, это же надо! – они наперебой кричали мне в уши. Голова готова была тут же расплавится.

– Ладно. Сиди пока здесь и никуда не убегай, мы пока поработаем под твоим чутким присмотром, – подкалывал подколотый Саня. От себя мог только еле поднять руку в знак согласия или дать знать, что я еще жив. Потому что не было сил даже держать веки полностью открытыми, поэтому они были на грани закрытия, еле-еле наблюдая за происходящим. Будь я хоть здоровым, не смог бы угнаться за этими титанами и их титаническими усилиями. Темп, который они задают, может убить и прислонившаяся к статуе в процессе формирования ростовой куклы – это наглядный пример. Не удивительно то, что они сделали, а то, что они продолжают делать. Раз за разом. Будто это обыденность. Легко и смешно.

Спустя какое-то время Колесникова все-таки справилась со своей псарней и вытащила птицу из пасти игривого щенка. Выкрикивая имя Коли как минимум дюжину раз, она бежала к нему на место статуи.

– Птица не настоящая была, Коль. Кто-то макет сделал. Подделку. Смотри, перья приклеили, глаза кукольные. Вблизи совсем не похоже, а издалека очень даже смахивала! – окликнутый молча посмотрел на нее, потом на Удова и на Энерго с Пахомом в конце, которые приостановились послушать.

– А какая разница? – произнес Бобенко с каким-то надрывом в голосе. Нотка облегчения все равно невольно проступила, резонируя с нашими сердцами. В попытке сокрытия принялся снова работать над белым монолитом. Во все время мог только обернутся, посмотреть на свою опору – это женщина в своем становлении.

В верхней части была голова, прижатая к плечу. Волосы хоть и были коротки, но закрыли все-таки ее лик. Маленькую грудь ее прикрывали руки, настолько слабые и тонкие и в то же время настолько сильно упертые в ноги свои, что они выгибались в противоположную сторону. Вот так плавно взгляд переходит к ногам ее, связанными в позе лотоса. Только связаны они не на узел, крепко и надежно, а расхлябанно и расслабленно. Ей было бы неудобно и даже больно, будь это иначе. И так слишком много становой силы входит в них сверху. Нога на переднем плане казалась рукой, которая подставлена под ручей слез. Не случайно ведь эта форма как раз была под головой юного создания. Ручей, значит, будет соленый стекать по ее лодыжкам. Она ведь живая, может и хочет себе больно сделать, но нельзя, не дозволено. Слишком любит себя. Возможно даже больше остальных любит. Болезно от этого. Хочет по другому, только не может. Сама себе не позволит. Обо всем он думает, каждая деталь… Такая жизнь – эмоция и пластика… Браво, Коля, браво…

Провалившись в бездну, вернулся уже когда они заканчивали. Бобенко подошел, снял перчатку и приложил к моему лбу коленную руку. Печально замотал головой. Энерго уже взял меня под руку. Этого даже и не заметил. Коля начал разворачивать свою напутственную речь.

– Сказал бы сразу, что болеешь. У нас можно болеть, это не рабство на галерах. Энерго тебя отведет. Давай отлежись. И ты нам нужен с новыми силами и идеями. Будем скатывать самый крупный ком для Кухарки. Не бойся, твой день переносится. Хотя и этот ты неплохо провел в полумертвом состоянии. Видел я, как ты отверженно лопатой орудуешь наравне с этими акулами! А потом еще сидел и смотрел, как они работают. А они ни слова! Вот это я понимаю настоящий superiori. Начальство! Ладно, ладно. Идите, – хоть он и пытался казаться непоколебимым, но по его глазам было видно, что фоново он погружен в раздумья глубокого типа. Этот день и его события его коробили.

Волочась на плече Энерго, услышал привычное «не за что!» вблизи, стоит ли и говорить, что не был в восторге. Чуть перепонка не лопнула. Интересно, доживу ли до того, когда смогу услышать «всем спасибо за работу!» вблизи. Немного опомнившись, сказал своему аллегорическому коню, который вез меня:

– Ну и зачем ты меня тащишь? Сам, что ль, не дойду?

– Представь себе.

– Ладно. Хрен с тобой.

– Хех. Начал по нашему балакать?

– От вас наберешься… – после недолгой паузы снова начал разговор, когда уже вошли в подъезд.

– Хочешь, тоже поделюсь кое-чем личным?

– Неуверен, что хочу дружить с тобой, Пьеро. Не сегодня, так завтра ты ласты склеишь!

– Пошел ты.

– Ладно. Только если как последнее признание на смертном одре, я готов принять твои изречения.

– Мне не только физически плохо. В последнее время, как будто, какой-то голос отговаривает от всего того, что мы делаем. Говорит, что вы и так справитесь. Я – лишней. Нужно остаться дома и так далее.

– Нашел из-за чего убиваться. Это просто твое подсознание вошло в конфликт с твоим сознанием. Не удивляйся, если у тебя начнут появляться сны, которые отговаривают тебя идти к нам. Дело в том, что глубоко внутри… – тем временем он упер меня против стенки около лифта. – Дело в том, что глубоко внутри, в подсознании, в месте, которое тебе неподвластно – ты действительно не хочешь у нас работать.

– Что за чушь?! – запротестовал тут же. Двери лифта с натягом раскрылись, лампочка в кабинке заморгала. Мы вошли в кабинку. Запах мочи резко ударил в ноздри. Хорошо, что для меня это было не так резко из-за завала в носе. Хоть какие-то плюсы.

– Какой?

– Девятый, – мой поводырь немного замялся, увидев полностью выгоревший циферблат без остатков обоснования после шалостей с зажигалками, но все таки нажал нужную кнопку.

– Почему же сразу чушь? Возможно, оно тебя и пыталось защитить от вреда, который ты сам себе наносишь. Зачем ты сегодня вышел? Написал бы, что болеешь. Никто бы не осудил. Теперь посмотри на себя!

– Если начну таким промышлять, вы меня три дня в месяце будите видеть. Человек я не простой, а очень больной. Болею много и очень обильно – доходит до капельниц домашних и больниц, врачей… Из-за этого ко мне и начали приставать в школе и это все произошло. А на фоне этого подсознания неужели странно считать себя психопатом? – мы вышли из лифта и направились к моей квартире.

– Дерешься с дедом. Достаешь магическую дубину из неоткуда. Приходишь на работу с одной ногой в могиле, потом и второй туда наступаешь. О да! Ты полный псих.

Мы дошли. Я отпирал дверь, как заметил на коврике почтовый конверт. Он был подозрительно толст. Подобрав его и прочитав надпись «от хорошего друга» понял, что худшие подозрения оправдались. Причем в самое ненужное время. Правильно бабушка говорила «беда никогда не приходит одна.»

– Ничего себе конверт толстый, что тебе траву по почте присылают? – удивительно, как точно иногда отдельная насмешка может отражать всю реальность. Побледнел. Благо болезнь все скрыла. Вы посмотрите-ка, одни плюсы. Неужели оптимистом стал. Конечно, станешь здесь…

– Может, чего и похуже, – быстро нашелся я.

– Ну так давай пробу снимем.

– Не в состоянии.

– А – а – а! Я понял. Любовная переписка, ну точно. Тогда извиняюсь, что лезу. Правда, старомодно немного, но романтично, готов признать, – пока все это произносилось, я отпер дверь и пригласил его внутрь. Нас встретил Берлиоз, и Энерго первым делом начал его наглаживать и нахваливать.

– Ну, кот так кот. Под стать тебе. Две собаки – пара!

– Это еще что должно значить?

– Животные домашние обычно похожи на своих хозяев.

– Не я хозяин, к сожалению. Решения кота. Его Берлиозом зовут.

– Тогда забираю свои слова назад. Берлиоз. Берлиоз, Берлиоз… Что-то знакомое… Вспомнить не смогу.

– Ну надо же! Это Мастер и Маргарита, между прочим! Классику знать надо!

– Точно! Действительно, классика. Я знал, знал. Только припамятовал. Жалко, Пахома здесь нет. Ты бы вырос в его глазах.

– Да уж… Загляни он в мою комнату, я бы упал еще ниже, чем был, – Энерго помог снять мне сапоги, даже это уже не было состояния сделать. В свою же очередь подал ему пару гостевых тапочек. Они парадоксально изрядно загрязнились, хоть гостей у нас и не бывает. Пока ему показывал, где моя комната, Энерго меня тащил до нее.

Тащив, ему пришлось выслушать, как в квартире нечего то и показать, и если он хочет горячего чаю, то все на кухне, только ему придется обслужить себя самому и т. д. и т. д. Вообщем обычный бред человека в горячке. Дотащив, он снял верхнюю мою одежду, что было еще большим позором, чем сапоги. Скинув ношу на кровать, помощник вздохнул с облегчением. Удивительно, как даже вздохи могут много выражать намерений, эмоций. Накинул на меня одеяло и осмотрелся в комнате.

– Неудивительно, что твои внутренние демоны тянут тебя остаться здесь. Я бы тоже не хотел уходить…

– Правда?

– Нет, – Саня выключил свет в комнате и открыл дверь, но задержался в проеме. Только половина его лица освещалась, и очки блеснули на свету из прихожей. – Хоть ты и псих, только нам очень нужный псих. Коле особенно. Он нуждается в тебе. В себе он может разочароваться. В тебе. Нет, – тихо закрыл дверь, свет выключился в прихожей, потом хлопнула железная дверь.

Часть третья| Глава первая| Больной|

С пробуждением почувствовал себя намного лучше. Самое главное – температура теперь не играла на понижение и повышение. Мама почти с порога знала о моей болезни. Открыла разговор фразочкой наподобие «Ну, как, на пользу пошло тебе эти прогулки?»

– Это случилось бы в любом случае…

– Если так хочешь развеяться, как выздоровеешь, пойдем вместе прогуляемся, на природу посмотрим. Если еще, конечно, хочешь со своей старухой в свет выходить.

– Да что ты такое говоришь, мам? Конечно, хочу, – сколько времени родители с нами проводят? Потом мы проводим с ними сколько времени? Можно подумать, и нераздельны вовсе, можно подумать, что пуповина еще осталась – метафизическая, конечно. И после стольких лет дружбы, как по дуновению ветра, все, что было, исчезло, а что осталось, изменилось до неузнаваемости. Резко наши интересы разнятся, наши намерения и даже сам язык вместе с ними. Теперь времяпрепровождение с родителями становится нудным, бесполезным занятием, от которого нужно скорей избавиться. Только так ли это на самом деле и разумно это в долгосрочной перспективе?

Тут мне пришло сообщение. Писал Яковлев. Писал о бушующем морях, сиренах, пароходах, приходах, вине, дне, раках, казематах, о пучинах, Немезидах, лужах, людях, обо дне и обо мне. Какой-то бредовый стишок. Не люблю стихи. Никогда не любил. И сейчас особенно. Ну надо же, он еще и поэт. Даже новый адрес умудрился зарифмовать. Просто не друг, а подарок с неба.

Решил ему выложить все как есть. Это моя последняя услуга для него. Он спросил, не хочу ли я зарабатывать. Нет. Не таким образом. «Нет, так нет», – ступал ответ. Неужели получается слезть с этого крючка? Но праздновать пока было рано… С моим здоровьем убежать не получится. И если меня попробуют схватить, то они меня схватят – это сто процентов. Ложь, хоть и во благо, тогда обернется страшной реальностью. Естественно, выбора у меня не было. Зато была вероятность того, что он меня обманывает. Тем не менее, я пошел.

Выполнив все, что от меня требуется, заблокировал снова этого скота. Мне поплохело. Надо успокоиться. Поставил чайник. Подготовил чай с мелиссой. Пока это все доходило до кондиции, погладил кота, осмотрел комнату. Берлиоз наш – это отдельная и достаточно длинная история, а вот про аптеку мою живительную расскажу. Именно про нее обмолвился Самуил Тимофеевич, называя ящиком. Он скромничает. Как всегда.

|Интерлюдия вторая

Вообщем, у нас была своя домашняя аптека. И я не говорю про маленькую аптечку, которую мама достает из ниоткуда в случае необходимости. Без опознавательных знаков и надписей. Наверное, значение важнее обозначения. Нет. У нас висел деревянный, прибитый ящик. Причём презентабельного вида. Не сколоченный из того, что было под рукой. Вещь дорогой работы! Имеет смысл взять вещь получше, даже если она просто радует глаз, особенно когда вы пользуетесь ей ежечасно. Как сейчас помню отлично обработанное дерево, каркас и прозрачная дверца. Там была даже зелёная подсветка, правда работала она на батарейках, и так как выключалась она только когда садились батарейки, приходилось их часто менять. Была даже надпись «аптечка», однако в детстве я оторвал букву «е» и «ч». Сейчас я жалею об этом. Надпись и сам ящик теперь не выглядят так совершенно. Даже не помню, зачем я это сделал. Ах, точно! Припоминаю… Думал тогда, что этот ящик огромен. Действительно, он был крупным. Где-то метр с длину. Полметра в ширину. Напоминал тех самых водяных роботов, вклеенных в некоторые здания: двадцать рублей за пять литров. Возвращаясь к моей мысли, я думал, что такой шкаф не может быть в уменьшительно ласкательном роде, а только в утвердительном! Смешно думать об этом сейчас. Часто в данный момент я ловлю себя на мысли, что в полностью заполненной аптеке мне постоянно чего-то не хватает.

Хотя один раз в прошлом мне с головой хватило… Это был первая и последняя моя попытка вылечить себя. Хотя я не хочу сейчас вспоминать, как мне полосками желудок. Если снова подумать об этих буквах, то на ум приходят не только плохие воспоминания. Такие маленькие проявления искусства – обычное желание проявить себя, самовыразиться. Всё, что производят дети, за исключением одаренных, воспринимается остальными как что-то несуразное, неказистое и ненужное. Как бы родители и воспитатели не играли роль довольного акционера, купившего лучшую работу любимого автора, дети все равно видят, как относятся к их труду. Помню, к примеру, в начальных классах мы всем классом нависли над своими рисунками. Каждый над своим, и каждый ревностно относился к своему стилю и идее. Обычно такой отдачи не было. Часто не торопились или торопились, чтобы потом ничего не делать. Сдавали работы откровенно сырые. Получали свою четверку и были таковы. Были к этому равнодушны.

Вот именно в этот самый день, на этом самом уроке появилась мотивация. Производитель лучшей работы отправится в кино на новый, модный мультфильм в кино. С упоенным вдохновением художника мы принялись за работу. Каждый работал на свой максимум. Такая инициатива с нашей стороны обрадовало саму учительницу. Закончив, мы сдали работы, кто-то еще нервично наносил последние штрихи, в надежде, что именно этот мазок фломастера поможет им выиграть. Сдавая свою мазню, пролистал пару листов внизу и был раздавлен. Выиграть мне было точно не суждено! Отпросился в туалет. На вопрос, не хочу ли я узнать, кто выиграет, ответил своими вышеперечисленными мыслями. Даже так меня не отпустили. Дождался, пока Анжелика Владимировна посмотрит все работы. Делала она это быстро, даже слишком быстро. Когда я листал сквозь другие работы, и то был более рассудительным. Подумав, что просто за эти долгие годы она наметала себе глаз, я дождался так называемого награждения. Выиграл Петька Усманов за ним приехал отец, ворвался в класс весь запыханный и забрал его. Петя хотел показать ему рисунок, но отец говорил, что им надо поторапливаться. Они ужасно опаздывают! Учитель, немного опомнившись после такой сцены, позвала меня.

– Ты ведь хотел в туалет, можешь прихватить их с собой? – я уже, кажется, понимал, к чему это все ведет, но я переспросил.

– И что мне с ними сделать?

– Можешь попу подтереть, хотя лучше просто выброси

от греха подальше, – задача была ясна. Осталось только исполнить. Проходя к двери, посмотрел, не посмотрел ли кто-нибудь на меня с их работой в руках. Нет. Все были заняты своими делами, создавая невероятный шум и беспорядок. Резкий контраст к тому, что было буквально десять минут назад. Идя по коридору, осознание того, что билет был куплен специально для Усманова его отцом, накинулась на меня, как страшный зверь. Игра была сыграна задолго до начало самой партии. Расчет был сделан – победитель выявлен. Конечно, глупо сейчас так думать, но тогда именно такие мысли и были у меня. Проходя мимо мусорной корзины в коридоре, у меня появилось желание выкинуть их именно туда. Ведь Анжелика Владимировна не уточнила, куда их выбросить. Усевшись в этой корзине, они должны быть замечены моими одноклассниками! Обязаны! Я этого не сделал. Вместо этого зашел в туалет и открыл окно, тогда они ещё открывались, это тоже отдельная история. Ну и пустил по ветру всю нашу выставку. Листки исчезли. Были быстро затоптаны и заметены. Фасад не хотел ломать, наверное. Не хотел, чтобы кто-то проходил через это осознание или видел свою работу никому не нужной. Пока мы работали, я чувствовал хоть какую-то пользу от всего этого, да и учительница тоже! Но это было единое исключение. Больше ничего подобного не было. Даже не из-за нижеперечисленных событий, а просто из-за наплевательского отношения. Как в дуэли на диком западе, вы стоите друг напротив друга, и тот, кто первый наплюет на противника – выиграл. Хотел бы я, чтобы эта история закончилась здесь.

Но в этот самый день в той самой квартире, где жило семейство Усмановых, прогремели выстрелы. Вернувшись пораньше с охоты, отец Пети застал свою жену в постели с другим мужчиной. В порыве ревности он их застрелил их из своей Сайги. После он позвонил учительнице и договорился о подставном конкурсе. Забрав сына, он отправился обратно в Тайгу. В машине, предположительно находилось то самое ружье. Их больше никто не видел.

Конец второй интерлюдии|

Глава вторая| Времена года|

По малодушию своему все-таки вышел его поддержать. Был он в той же позиции, в том же настроении. Увидев меня подходящего, видно было, как он в спешке пытается выстроить свой прежний фасад. Он меня тут же встретил градом.

– Тебя здесь быть не должно. Ты выздоравливать должен. Экономь силы, потому что они тебе пригодятся. Тебе предстоит сделать много больших выборов, – на все вопросы, которые у меня были, он дал один ответ. Только от таких ответов появляется еще больше вопросов, но было понятно, что ничегошеньки у него не знаю, как и у Энговатова. Пытался разузнать, что у них там происходит и только получил – Узнаешь, когда выздоровеешь. – хотя одно все-таки мог узнать.

– Коля, скажи… Ты знаешь про мое прошлое? Про школу.

– Давай лучше я спрошу. Какое у тебя любимое время года? Зима? Лето? – видимо он не хотел об этом говорить, как будто мне это доставляет великое удовольствие. Мне просто нужно знать… Однако в следствии приличий нужно было продолжать заданный тон.

– Весна. Весной я родился и природа рождается со мной. Эта свежесть, раскрытие. Запах цветущей сирени, когда проходишь мимо кустов утром. Проводишь рукой по ним и чувствуешь, что не только ты их трогаешь, а и они тебя обратно. Чувствуешь саму жизнь. Только это не запах весны, как многие считают. Истинный запах весны наполнен куда большими нюансами. Это чистый воздух, такой тонкий и легкий, что его почти не поймать. Почти как аромат духов у красивой девушки. Был дан только момент уловить всю красоту не только ее, но и ее шлейфа и ты не почувствовал всего, а осознал скорей. Осознал на фоне усталого, грузного запаха зимы. Словно пота старика, который слишком заигрался и не хочет уходить.

– Весна, значит. Все воспринимают весну с осенью как сезоны переходные, а значит, незначительные. В корне не согласен. Весну ты очень точно запечатлел и объяснил в словах. Вижу, что ты видел мою выставку «Времена», – я кивнул. – Тогда осень, позволь мне. Это самый нелюбимый сезон. Всегда на последнем месте, что, как мне кажется, делает ее темною лошадкой. Этот сезон гроз поражает своим величием, своими красками, приближаясь слишком близко, собирая разноцветные листья теплых цветов в охапку и бросая в воздух. Смотря, как с неба спускаются листья, говоря о прежнем. Говорят на своем, только понятно, по чему они скучают и теряют. Подбирая уцелевшие каштаны, кладешь с водой в стаканы. Надеешься, что они еще проживут немного в воде и сохранят свою красоту в рисунке.

Она тебя отталкивает переменчивым настроением, угрюмостью, тяжестью. Шугает раскатистыми криками гроз и погружает в свою бесконечную грязь. Этим обрисовываются черты женщины роковой, в годах, опытной. Она играет тобой, как хочет. Ее очертания можно найти в моей выставке – «Времена». В ней я не только хотел олицетворить все сезоны года, но и показать, ну или хотя бы попытаться показать вечную красоту этих олицетворений и одновременно с этим нашу скоротечность, историю даже. Внутренняя, внешняя – не важно. Их характер, их персонажа показал. Сложность осени и простодушие весны. Всю тяжелую серьезность зимы и отсутствие лета. Ты присутствовал?

Присутствовать не пришлось. Зато фотографии этой выставки смотрел по несколько раз с какой-то злобой. Будто пытался соперничать с Бобенко в мастерстве и завидовал с позиции проигравшего.

Зима была угрюмым мужиком в годах, с пышной бородой, которая отсылала к мягким снегам, из которых он как раз был вылеплен. Чело его было редеющее, однако больше всего внимания привлекал к себе большой, четко выточенный, как на станке, лоб. Сидел он на ледяном троне с каркасом из палок. Хоть стул и был обычный, только казался он троном. Главной причиной было то, как выставка представляла его. Нужно было заглянуть в маленькую щелочку и наблюдать сцену.

Люди выстроились в очередь перед Зимой, и плача, просили. Зима находилась, по-видимому, в какой-то избе, куда она пришла насильно и установила свой порядок. Тема насилия и главенства Зимы очень четко проступала в инсталляции.

Щелка так располагалась, что ты, как зритель, видишь сначала просящих, потом уже самого царя. Взглянув на него внимательно, понимаешь, что смотрит он прямо на тебя и уже готовиться крикнуть стражу схватить тебя. Осознание, что ты тоже житель этой деревушки, куда ворвался царек, наконец приходит. Ты просто оказался удачливее остальных и прячешься, подсматривая, как маленький ребенок, но твоя удача долго не продлилась.

Монументальная работа предназначенная, для очень немногих. Все фигуры, начиная с Зимы и заканчивая самой отдаленным от зрителя просителем, были очень детализированы. Внешнее окружение, повлиявшее на атмосферу, тоже было проработано из снега и льда. Большинство просто проходили, не замечая маленькой щелки. Коля, конечно, мог бы ее выделить, сделать больше, поставить табличку. Только он выбрал создание произведения, от нахождения которого зритель почувствует, что нашел это лишь он один. И постепенно вживаясь в роль, страх и удивление нарастало у них. Отшатываясь, они удивлялись, что находятся в совершенно другом мире, чем на картине.

Следующей шла весна. Точней бежала. Как ее и описывал: легкая, почти невесомая. Она была прямо за углом, и когда ты проходишь за угол неожиданно встречаешься с летучей и прекрасной фигурой весенней девы. По задумке вы должны столкнуться с ней, не заметив ее за углом. Учитывая, как хорошо и живо она была сделана, в это не так было трудно поверить.

Одна нога была в полете вытянута вперед, расслаблена. Другая нога в напряжении отталкивалась, и в большом напряжении можно было различить разнообразные мышцы. Рука дальняя – отставленная, ближняя – согнута и прикрывала пышную грудь. На лице была написана решимость яркими красками.

Проходим дальше. Мы видим Осень за игрой в карты. Период был двадцатых годов в Америке, и одеты они были соответственно. Обрамление в комнате было минимальным. Осень достала сигарету и положила в свои соблазнительные губы. Все потянулись ей предложить огонька. Даже тот, кто сидел за круглым столом напротив нее. Бедняга чуть ли не полз по довольно размашистой мебели под ним. Огонь действительно был настоящим и горел сквозь представление с помощью неизвестной системы. Забыл упомянуть, что свет тоже, во-первых, был! Был при помощи проводов, подключенных к квартире добровольца. А во-вторых, он был незаменимым рассказчиком из комнаты в комнату. Наглядно это было именно в осенней комнате, поэтому и вспомнил. Лампа висела вроде ровно по центру стола, но почему-то элегантная дама освещалась лучше остальных. Не знаю, была ли так направлена лампочка или еще какой трюк, по фото было непонятно. Только мне кажется, что это умелый обман зрения. Нам кажется, что она светится изнутри, нам кажется, что на нее падает больше, потому что к ней самой тянутся, как к свету. Эта была работа не такого высокого калибра как остальные и посыл у нее был соответствующий. С этой покер комнатой Коля планировал кинуть сеть на как можно большее количество людей. Откуда это знаю? Один из стульев был пустым и это было изначально. Люди могли забиться туда битком и сделать фото за столом. Стоит ли и говорить, что Осень стала самой популярной скульптурой?

У вас мог появиться вопрос, как появился он в свое время у меня. Где же Лето? Ответ был написан на конечных стенах, ограждающих произведения «Лета нет». Это придавало еще больше темных тонов и так в большинстве не особо жизнерадостным картинам. Какого-то определенного здания, которое помещало бы все сцены под одной крышей не было и думаю уже не будет. Это стиль другого снежного творца, и Коля не хочет даже намекать на пересечение их стилей. Поэтому дикие, неприрученные стены бродили между экспозиций, чтобы не казалось пустынно. Или что стоят три коробки вместо четырех, хотя за это его никто бы не обвинил. Нет. Обвинил бы. Есть такой человек. Даже с коробками обвинил бы. И я не говорю про самого Бобенко, а про вышеупомянутого творца.

Творец прокомментировал в группе, что это маленькие шаги, нет, даже поползновения младенца, который еще даже не умеет ползти в его сторону, великого и превосходящего во всех отношениях искусства зодчества из снега. Появившейся после Коли, как и все творцы по снегу, он давно был на слуху, и непонятно, из-за его произведений или его эпатажной натуры. Сава, так его звали, делал большие и могучее дома и здания из снега. Он их сдавал любым желающим. Продавал. Потом снова строил на заказ. «Он же больше зочный, строитель, чем архитектор и художник» – можете подумать вы, и будете совершенно правы. Он ищет в этом исключительную выгоду, которую и получает. А что делать богатым и успешным людям? Конечно! Указывать простолюдинам свое место в пищевой цепи на просторах интернета. Сава указывал всем скульпторам, что их жалкие попытки что-то изобразить из снега бездарны и они только тратят снег в пустую. Было ему все равно, что большинство думает о нем, и он принял роль злодея. Полной противоположности Коле – бескорыстного, неконфликтного художника и творца прекрасного.

Только если бы все эти злодеяния распространялись на интернет… Скоро, заимев деньги и вместе с этим власть, Сава собрал банду и не образную, как у Коли, а самую настоящую ОПГ. Выявляя в соц. сетях негодником, он вычислял их и заботился о том, чтобы они ему больше не мешали. Страшные слухи гуляют о сломанных руках, вывернутых пальцах, сломанных челюстях и других радостях жизни. Его не посадили только потому, что это все остается слухами, хоть и с подтверждениями, которые спускаются на тормозах. То, что это всего лишь слухи, говорит тот факт, что Коля избегал такой судьбы и все это время был цел. Ну или потому, что просто игнорировал его комментарии и посты. Плюс, у capo была такая команда… Что один Пахом может распугать с дюжину крепких мужиков. Немного отвлекшись, возвращаемся разговору с Колей. Несмотря на все выше, ответил ему коротко:

– Да, в группе выкладывали.

– Да – а – а… А что по фото увидишь? Нужно воочию видеть скульптуры. Начиная с размеров, объемов, грандиозности, которая вытекает из всего этого, и заканчивая маленькими складками, линиями резца, ошибки и как художник он их преодолел, окольные пути нахождения решения наконец! – решил с обидой высказать немалое, что понимал по фото. Вообщем, это было вкратце вышеперечисленное. Слушал Коля меня внимательно, не разу ни перебил. Убедившись, что все рассказал, Коля, наконец, спросил:

– И это все ты понял по фото выставки?

– Да, ни разу там не был.

– Это удивляет. Первый раз такое понимание скульптуры и замысла вижу только по фото. Только – только – только надо было там быть! Твое понимание, я бы сказал – отличное, но не идеальное. К примеру, с Осенью.

Ты не видел, как эти огоньки у них в руках расплавили им руки. Я за этим наблюдал, но почему-то не захотел перекрывать газ, который был вшит в туловище снега. Мне показалось, это так остроумно, что я сам лучше бы не придумал. Они готовы лишиться рук, чтобы только прикурить сигарету красотке. Это полностью совпадало с «поверхностным» смыслом, который я туда вложил.

– Я такого не говорил!

– Но ты о таком подумал! Ладно, идем дальше. Весна. Ты не видел, как она вдребезги разбилась, а это само по себе представление.

– Чего?

– Да, она была настолько легка на подъем, что так же легко упала. Кто-то от испуга ее задел, и она рухнула. Тоже подходящая судьба, по моему мнению.

– Ты так об этом говоришь… Тебе не было ее жалко?

– Нет, нужно уметь прощаться со своей работай. Эта уйдет. Новая придет, как бы холодно это не звучало. Ведь я делаю из снега и льда, это все в любом случае исчезнет. Наверное, просто боюсь слишком привязаться к ним.

– И ничего не сказал уронившем?

– Это был мужичек. Достаточно впечатлительный, как показалось. Долго извинялся. А я ему ничего. Все, начиная с задумки изваяния и постоянного подозрения, что она слишком хрупка, и до финального момента, когда она, наконец, нашла свой трагический финал. Все это было неизбежно. Сознанием я не представлял, что именно так закончится, но на подкорке видел финал и шел к нему. Сказать, что я полностью осознал, что она упадет, невозможно. Как невозможно сказать, что не осознавал – тоже. Бывают такие моменты в жизни, когда просто идешь навстречу судьбе, понимая свой конец. Она ведь такая невесомая и так бежит – сломя голову, как у меня мама говорит. Секунда. Неловкое движение. И все.

Не хотя дальше погружать его в такие мысли, решил перетянуть одеяло разговора не себя:

– Получается, все остальное не увидел, потому что физически не мог это сделать? Ведь про зиму ты ничего не сказал.

– Ты ошибся в замысле пустого стула и общую пустоту комнаты. Я просто не успел. Точнее, фигура была готова, и я второпях наношу линии, жестоко ошибся и со злости расколотил истукана. Так стул пустым и остался. Поэтому и не было Лета. Только об этом знал намного заранее. Разница в том, что в последнем случае можешь оформить, будто так и задумывалось. Писали, что это емкий комментарий на то, что у нас три теплых месяца, которые нельзя назвать летом, и то, что Весна исчезла в осколках, не успевши появиться – совершенно неслучайное. И что люди готовы тянуться даже к Осени, зная прекрасно, что из этого ничего не выйдет. А на самом деле? Халатность и отвратительное распределение временем и силами, – было ясно: здесь нам вдвоем нечего сказать. Не желая уходить и продолжать эту паузу, решил поднять ему настроение следующим:

– Зачем ты снежную бабу колотил? Какой бы она не была, но она женщина. Нельзя так делать… – не найдя ничего лучше, наконец выдавил. В голове, как это обычно заведено, звучало все получше…

– Мои произведения – не снежные бабы и снеговики! И никогда ими не будут! – с какой-то яростью он огрызнулся. Даже опешил… Это было и так понятно. И мне, и ему понятно. Конечно, шутка неудачна, только стоит ли так реагировать?

– Не в смысле названия, то есть определения. Я… Я только как в шутку, – совсем не складно и мято оправдывался. Боясь обидеть его и так не в самом стабильном состоянии.

– Серый. Иди домой и выздоравливай поскорей. Ты нам нужен. Сильно… – зря все-таки вышел. Нужно ему было побыть одному. Последовал его приказу и, вернувшись домой, долго не мог уснуть.

Глава третья| Одна дверь исчезает – другая появляется|

Разбудила меня мама. Все как обычно. Только на этот раз ничего обычного не было в том, как она меня разбудила. После трясучки с испугом раскрыл слипшиеся глаза. На вопрос, что случилось, она предложила посмотреть на нашу входную дверь. Ее голос и интонации мне совсем не нравились. Пройдя с ней к двери, увидел ужасное.

Вся дверь была залита краской разных цветов и консистенций: какая-то была из баллончиков, какая-то разбрызгана с кисти. Вся дверь трансформировалась в холст для создания современного искусства. Краски не принимали какую-то определенную форму или замысел, они просто стекали, перемешивались и жили своей жизнью. Пестрые, в каком-то месте даже кислотные цвета держали на себе надпись белой краской «Дорогой, разблокируй меня!» и много, много сердечек… У этого маляра было слишком много времени на его руках. Он не поленился принести сюда целый арсенал разных красок. Хотя мог ограничиться одной надписью. Можно говорить про него все, что угодно, но талант у него был. Талант мучить людей. Его креативность, время и энергию нужно было направить в нужное русло, только уже поздно.

– Ничего не хочешь мне рассказать? – видимо, обильный отдых вызывает у меня вредную привычку чересчур ерничать. Или просто это мой защитный эффект, чтобы не съехать ментально окончательно, или же я выгадываю время, чтобы придумать правдоподобную ложь. Последнее самое вероятное, так как только проснувшись котелок, отказывается варить. Вообщем, принял позу критика, подставив губы под указательный палец, будто показывая знак тишины для остальных. Прищурил глаза и сделал вид, будто от моего решения зависит будущее этого художника

– Работа экспрессивна. Виден талант, но видно так же, что художник неопытен… – она справедливо дернула меня за руку, убив акт.

– Сережа, блин! Это что такое?! Я тебя спрашиваю!

– Тут такое дело… Тебе не рассказывал, чтоб ты лишний раз за меня не переживала. Познакомился с одной девушкой через интернет. У нас все хорошо шло и идет… Только поругались на ровном месте и заблокировал ее со злости. Пустяк! А она названивала мне. Мы вместо перемирия еще больше разругались. И вот она решила свои переживания через искусство выразить, взяв нашу дверь за холст.

– Сережка… Я за тебя рада, конечно, но аккуратнее надо как то быть в отношениях. И речь идет не про те моменты, когда вы разругались в пух и прах, но и когда вы начинаете любить настолько сильно друг друга, что поцелуев становится недостаточно и вы…

– Мам! – уже чувствовал, как за этими глазками в дверях появляются старые, сморщившиеся глазные яблоки и наблюдают за нами. – Давай лучше зайдем. Зайдя, объяснил ей, что насчет этого уже в курсе и уверил, что знаю, чем пользоваться. Насчет двери сказал, что разберусь уже сегодня.

– Лучше разберись в чувствах с ней, а то она превратит наш подъезд в свою выставку. Делать было нечего, я разблокировал «ее», пока «она» еще глупостей не натворила. Первое сообщение было в духе предыдущих посланий. «Скучал по тебе, котенок. Как я понял, получил от меня мой подарок? Цени его, через пару лет поднимется в цене и сможешь продать коллекционеру». – «Давай без цирка». – «Давай. Почему ты мне не подчиняешься?» – «Не обязан. Мой долг тебе перекрыт сторицей». – «А как же выручить старого друга в беде? В брошюре писал, что у нас не хватает рук. На этот раз получил бы неплохую плату», – тут решил смухлевать снова. «Какая брошюра?» – «Хватит лгать, Волчок! У меня есть способы узнать все! И я знаю точно, что ты получил мою посылочку. Ничего, ничего… Боги сегодня милостивы и готовы тебя простить за еще одно подношение на адрес. Конечно, про плату можно забыть теперь… Но кого винить, кроме самого себя, не так ли? Ты и так принес много расходом, когда лежал на дне. Что тоже полная выдумка. Как мы теперь можем согласиться – в самый нужный момент ты не сделал то, что от тебя требовалось. А в этом деле бездейство равняется противодействию!» – «Хорошо, давай свой адрес». – «Свой я не дам, а вот нужный для дела вот…»

Паника нахлынула. Кашель зашелся с новой силой. Здесь не выдумаешь красивую историю. Ложь действительно, как снежный ком все увеличивалась в размерах, спускаясь с горы, пока я сам стоял у подножия, дожидаясь столкновения. Адрес был, но то, что надо было доставить, не было. Оно сейчас плавает по канализации на удовольствие черепашек ниндзя.

Единственный логичный выход из этой ситуации мне представлялся так: нужно подменить содержимое, как это однажды сделал Индиана Джонс. Авантюра? Полная! Следуя плану, на кухне разорвал несколько пакетиков чая и упаковал максимально похоже. Все будет как обычно. Шел закладывать чай.

Как только мимо проходил милиционер, именно, что милиционер, а не полицейский, если вы понимаете, о чем я… Случилось то, о чем я сочинял сказки для Яковлева. Мент меня остановил. Морда крупная, щеки пухли, густые брови вместе с нелепой челкой под шапкой ушанкой, как у Пахома, аккомпанировали общим чертам, создавая образ крупной обезьяны. В этом не вижу ничего зазорного. Не в том смысле, что обезьяна – благородное животное, а в том, что мы все, наверное, произошли от обезьян. Эту тему мы еще не прошли до конца. Остановил он меня, пройдя мимо вначале, выдохнув уже на крейсерской скорости. Направлялся по своим делам, но не тут то было. Конечно, боятся мне было нечего, если что и найдут у меня, то это будет подозрительно завернутый чай. Только не хотелось проходить через этот бюрократический ад. Тем более это все дойдет до матери. Тогда ком лжи для нее придется увеличивать. Его вообще не должно быть! Тем не менее, пройдя мимо, спустя десять секунд крикнул мне «Стоять!» Встал. На месте и не оборачиваясь. «Подойди…» – развернувшись, подошел, опустив глаза.

– Четырнадцать есть?

– Нет. Тринадцать весной будет.

– Будет, – как-то двусмысленно прогремел. – Что здесь делаешь? А?

– К другу пойти в гости хочу, – он начал дышать громко своими крупными ноздрями, будто забирая весь воздух у меня. Поразмыслив таким образом, заключил:

– Передай другу, что ему переезжать надо. Район криминальный… – кивнув, вернулся на свою дорогу ярости. Погрузившись в новые размышления, сделав пару шагов, осознал полностью, что голова моя – враг мой! Представляю новую свою выдумку – покажу менту кулек, каким-то образом… Скажу, что это чай. Меня заберут в отделение для разбирательств, так как естественно мне не поверят. В отделении при допросе сниму видео и отправлю нашему Фоме неверующему и уже он сам меня заблокирует, чтобы не попасть под молот правосудие. Конечно, никакого удара данным молотом не будет, все спишется на непонимание сторон, но и чай этот со мной пить там не будут. Такое ощущение – чтобы выбраться из проблем, мои решения приводят к еще большим проблемам. Если бы я так же ловко лепил огромные снежные комья, Коля делал бы скульптуры десять метров росту.

Все-таки решил прибегнуть к новоиспеченному плану. А знаете, что в новых планах почти есть всегда? Недоработки! Как мне ему показать этот сверток? Нельзя же пройти мимо него и бросить куль невзначай рядом. «Я иду к другу». Ничего получше нельзя было выдумать? Теперь, когда спросят, кому это я нес чай, что отвечу? Другу? Да! Собирались чаепитие устроить на английский манер. Чаепитие, от которых каждый школьник бежит и срывается с места… Поздно думать. Надо было действовать. Он уже уходил!

Взял пакет. Недолго думал. Швырнул об землю! Звук был смачный, но дело было в том, что он идет дальше… У него что, тоже наушники в ушах, как у Коли тогда? Мотаясь из стороны в сторону, искал выход из ситуации. Прохожие смотрели на меня, как на сумасшедшего. Сверток все еще лежал на мерзлом асфальте. Лицо становилось влажным от пота. Неожиданно сзади почувствовал тычок из-под низа. Обернувшись, еле увидел совсем компактную бабусю. Она начала щебетать:

– Внучек! У тебя упало, кажется! – поглощенный фрустрацией на добродушное указание, ответил:

– Упало, бабуль? Да ничего страшного! – И удар полный ярости прилетел в пакет. В свою очередь, сверток проскользил почти под ноги полицейского. Он обернулся ко мне и по моему потному рылу в такой мороз догадался, что что-то тут не так. Подняв пакет, он уже сам подошел ко мне. Хоть все было как то спланировано и рассчитано, кроме этого пинка, конечно, достойного любого престижного футбольного клуба мира, однако стоял я как вкопанный, когда ко мне приблизилась тучная фигура.

– Значит, ты это другу нес?

– Да.

– А что в упаковке? Подозрительно выглядит.

– Чай.

– Точно? Хоть ты на кладмена не похож, все равно… —

Поверить не могу, – детина готов меня отпустить вследствие полуготовой лжи и того, как выгляжу. Пришлось помогать и ему, и мне заодно.

– А – а – а… Я… Я шел…

– Ясно, в отделение разберемся.

Есть! Ура! Дело пока продвигается как надо. Вовремя нашего похода к отделению мне сообщили, что со мной пообщается участковый. Пройдя сквозь отделение, мы вошли в кабинет с надписью: «участковый Турчин А. А.»

Глава четвертая| В кабинете у Турчина|

Комната представляла собой самую настоящую обитель ментовских сериалов двухтысячных годов. На одной стене висели разные фотороботы, на другой фотографии раскопанных могил и фотографий раскопанных, предположительно. Некоторые места на карте были закрашены красным маркером. И конечно банально висел коллаж на первый взгляд несвязанных изображений, стянутый красной ниткой. Надписи все тем же красным: «работают вдвоем», «возможная семейная пара», работают у обочин дорог».

Меж двух стен стояли стол. Стул. Сзади сейф. На сейфе огромный кактус до самого потолка. На столе был толстенный монитор, который основательностью своей создавал эту атмосферу. Так же как если вы поставите огромную статую у вас дома и она будет притягивать все внимание и создавать атмосферу, так и этот исторический предмет, похожий чем то на деформированную голову динозавра, задавал тон. Хотя насчет статуи у меня полная голословность. Сам не проверял. Где они его вообще нашли? Сейчас легче нормальные мониторы найти, чем такие… Отвлеченный на монитор, уж и забыл описать владельца его.

Немного в возрасте, поэтому немного в теле. Очки все как набекрень. Завидев меня, он их снял, чтоб казаться более серьезным. Только это совсем не получалось. Его вся натура внешняя представляла доброго дедушку. А насчет внутренней – сейчас узнаем. Что-то закрыв на компьютере, он сложил руки и нахмурил брови. Приведший меня изложил синопсис всего произошедшего. На удивление, даже не привирая. Хотя, кажется, он на это способен и не был. Пригласив меня сесть, заметил еще на столе маленький коврик «World of Tanks». Это для себя тоже отметил. Неизвестно где выгоревшие брови поднялись вверх.

– Лежанкин! К тебе дела сами под ноги плывут, везучий хряк, – голос ему очень подходил. Такой же располагающий и успокаивающий, хоть он и молол слова вместе. Даже трудно это речью назвать, как из шланга вырывались потоки слов, соединясь вместе. Иногда было трудно понять, о чем идет речь.

– Так точно, товарищ старший лейтенант! – хоть и не видел, но чувствовал, как Лежанкин расплывается в улыбке.

– Хорошо – о – о, – распелся старший лейтенант. – Его историю услышали, теперь давай свою версию рассказывай. Расскажи, расскажи, как тебе это все подбросили и вообще это не твое, – вместо этого скрыто достал телефон и начал записывать.

– Никто и ничего не подбрасывал. Это действительно мое. Точнее мамино… – специально путался в показаниях. – Это она мне завернула так, для бабушки.

– Так ты же говорил… – Лежанкин решил поймать меня на лжи, однако участковый прервал его повелительным движением руки.

– Ты же говорил, что к другу в гости идешь, или же Лежанкин наврал? Врет он, получается?

– Товарищ старший лейтенант… – как-то жалобно протянулось сзади меня. Конечно. Можно было свернуть и на эту дорожку, только казалось, это путь в один конец. Поэтому решил двигаться по своему пути

– Ни слова неправды от Лежанкина не было пока что, товарищ старший лейтенант.

– Сан Саныч можно просто.

– Сан Саныч, неужели свою бабушку нельзя теперь назвать другом? Тем более, я так опешил, когда меня остановили, – видно, что это потешило его старческое самолюбие, но он держал маску на лице.

– Знаю, как вы, друзья между собой бачите. С бабулей так же? Бачеешь? – брови снова, как тучи собравшись, загустели.

– С друзьями действительно так. Готов признать, но бабушка стала мне лучшим другом, когда воспитывала меня, пока мама не могла, а с лучшими друзьями я так не разговариваю! Потому что лучший друг у меня один! – да уж… Вот это я вкрутил так вкрутил. И как нашелся «лучший друг!», «Один!» – Так еще про маму выдумал, если спросят почему, обязательно скажу, что из-за алкоголизма. Тогда точно все поверят! Как далеко в этой лжи вообще можно зайти? Чем ужаснее и трагичнее, тем лучше! Это лучше продается! Чувствую себя ходячей желтой газетенкой, печатавший новый номер на каждый новый вопрос. Немного разогнав тучи, Турчин спросил с продолжающимся скептицизмом.

– Хочешь сказать, бабушка не сможет чай достать? И откуда такая упаковка? Только из-за нее тебя приняли, парень.

– Можно, Сережа, просто. В магазинах ближайших она такого не достанет, а куда ходить далеко… Это чай с мелиссой, особый микс.

– Ну смотри, Серый, если он не с мелиссой и тем более, если это не чай… Знаешь, что в тюрягах делают? Будет тебе джимми – джимми, ача – ача. – смех и свет от золотого зуба Сан Саныча наполнил комнату, к сожалению, по моей роли смех не полагался, да шутка тем более не была понятна особо. Говоря все это и смеясь, он распаковал чай и понюхал его.

– Ладно, Лежанкин. Ступай дальше. Все сам оформлю…

– Что же там, товарищ…

– Ступай, говорю! – обернувшись на него, увидел, как Лежанкин походил на побитого пса. Обернувшись обратно, увидел две кружки, появившееся на столе. Тут и закончил запись. Конечно, предполагал, что так может закончиться, только в шуточном ключе это было!

Если он не разобьет мне кружку об макушку сейчас, то, считай, я пришел к лучшей концовке! Одна кружка была полностью розовая с надписью «Барби». Другая черная – «МВД России». Да уж, контраст на лицо. Был включен электрический чайник. Из нижней полки, закромов были вытащены всяческие сладости к чаю: печенье с джемом клубничным, сгущенка, шоколадки не последнего пошиба, трубочки с начинкой и, конечно, сам сахар в кубиках.

– Ладно, рассказывай. Что с матерью случилось тогда?

– Она сильно расстроилась после ухода отца…

– Пила? Пить начала?

– Да. Сейчас все хорошо, правда. – как-то спохватился я. – Ни разу пьяной не видел с тех пор. – Было отвратительно, что получаю услуги психотерапевта за историю, которую выдумал.

– У меня, знаешь, коньячок, коньяк припрятан, – смех меня чуть не разорвал, опустил голову, и делая вид, что вытираю нос, спрятал улыбку. – Да ладно, несерьезно я, шучу я, – и сам рассмеялся наконец можно и самому не сдерживаться. Теперь надо быть готовым к таким разрывным. Кстати о них.

– Сан Саныч, вы в танки играете?

– Конечно, как не играть. Все играют. Турниры здесь устраиваем. Бомжей даже из обезьянника достаем и заставляем играть, бомжей, проституток, таких, как ты, оборванцев. Деньги ставим, кто выиграет, кто победит один на один.

– Ого! А сами какую ветку вы прокачиваете?

– Нас все фашистами называют, вот их ветку и начал качать. Прокачиваю ее.

– Мы по разные стороны баррикад. Советскую ветку качаю, – его руки были как будто Сан Саных собирался придушить, а гримаса была зловещей.

– Ах ты, краснопузый! Ладно, шучу я, шучу, хе – хе – хе, – юмор у него был своеобразный и от этого привлекательный. Привлекательный своей уникальностью. Только к нему надо привыкать, это точно, поэтому в этот раз сделал вид, что засмеялся.

Чайник закипел, и мне предложили выбор: «Барби» или «МВД». Выбор одинаково нелепый и сложный. Случайно выбрал Барби. Сан Саныч принялся заваривать и приговаривал:

– Правильно. Правильно. Лучше куклой быть, чем мусором стать. Хе – хе – хе, – тут мой смех был подлинный. – Давай, выбирай, выбирай, что к чаю будешь. С чаем выбирай, – после выбора пары трубочек, пошла отрицательная реакция. – Давай, набирай больше! Больше давай. Вот попробуй. Не стесняйся! Не укушу же. Кусать то не буду, Серый. Волк Серый. Как у тебя фамилия то?

– Волкий.

– Хо! Хе-хе! Тем более не укушу. Кусать не буду теперь. Своих то мы не трогаем. Аф! Аф! – участковый завыл. Это невольно вызвало у меня улыбку. Так же невольно и закралась мысль выложить ему все как есть. Признаться во всем и будь что будет. Тогда Яковлев сухим не выйдет. Только все еще было вероятно то, что это уловка. Плохой коп притворяется очень хорошим. Как размокнешь от конфет и чая, начнешь думать, что вроде ты как бы и в безопасности, и вроде как можно убрать фильтры. Тут клац! Наручники закрываются на твоих запястьях. Надо же думать, что каким-то образом он проявит себя, маска соскользнет на секунду. В любом случае необходимо быть на чеку.

Заметив, как рассматриваю стенку с красными нитями, Сан Саныч, надев очки на перекос, решил утолить не только мой голод, но и мой интерес.

– Не слыхал об этом?

– Нет, не слышал.

– Кто-то выкапывает трупы и Бог знает, что с ними делает. И Бог только знает, сколько. Кто-то говорит: десять лет, кто-то -пятнадцать. Неизвестно, где откопал этот съехавший. Съехавший этот, а где ритуальные конторки места освобождают. У них тоже свой темный бизнес. Темный очень – мафия. Зимой он приостановился, что на руку нам. Весной, как снег подтает, снова вернется вот. Как легче откапывать станет, снова полезет, тварь безбожная. По всем кладбищам прошелся. Всем! Бабы, мужики, старики, молодые, дети. Дети даже! Свежесть могилы его только привлекает. И то не всегда. Совсем старые откапывает иногда. Все пытался, пытался пометить схожести, только ничего не выходит. Не получается понять типаж есть у него, нет ли. Ощущение, что просто, как в магазине игрушек, выбирает понравившуюся куклу. Главное – не выбрасывает, не избавляется, понимаешь? Значит, где-то складируют их или прячет, только где ему их прятать? Хотя что нам… Мы что? Он их, как тепло было – закопал и дело с концом. Снегом присыпало, подмерзло, вот и все концы потом. Это хорошо, что еще холодно. И так весь мозг проел мне, уже начальник с этим некрофилом. Еще парочка эта… По обочинам катаются и людей собирают. Потом пропадают они. До кучи. Самоуправец – самурай завелся. Собачек терроризирует. Заказы какие-то берет. Самоуправство! – в горячке объяснения старший лейтенант, кажется, только сейчас поняв, что рассказывает это все ребенку. – Да тебе это и нельзя, наверное, рассказывать. Не боишься такого? Хотя ты парень уже взрослый.

– Взрослый. И от такого у меня только интерес появляется, а не страх, – Сан Саныч доброжелательно улыбнулся губами придерживая, видимо, свой зуб для особых случаев. – Ну что… Смена растет? Может ты его и поймаешь. Десять лет! Десять! – он поднял палец вверх. – Что я палец то поднял? Акробат чтоль? Хе-хе-хе. Это кажется долго для тебя, а для нас уже… Для нас мгновения, песок все сыплется и сыплется сквозь руки. Сквозь ладони, потом пальцы. А как песок пальцами поймаешь? Как поймать?

– Никак, – невольно вырвалось.

– Вот именно, что и оно. Одно только толкает все эти десять лет. Мотивирует. Если крякну. Он и мой труп откопает, извращуга, и будет мне джими-джими, ача-ача. Снизу буду смотреть. Заставлять черти будут. Ну нет, поймаю и ему лучше устрою. Ему! – зевнув и потянувшись, он посмотрел на свои дешевые электронные часы – все в одном движении, кажется, они тоже были Haevnen. Почему они у всех? Неужели других не существуют? Видимо, не в нашем мире. – Ладно, ступай и больше сюда не попадай. – Выходя, и подумать не мог, что захочу подольше остаться в отделении полиции наедине с их представителем. На самом пороге я обернулся.

– До свидания, Сан Саныч.

– Я тебе дам до свидания! Такое свидание устрою! Из ушей будет… – захлопнул дверь с улыбкой. Напоследок он мне показал свой огромный кулачище, а потом неприличный знак с этим кулаком.

Глава пятая| Сумеречные сомнения и падения|

Выйдя, сумерки с мертвенным хладом окутали в свою шаль. Снега с неба так и не видать. Прохаживаясь по замерзшим улицам, придерживал шарф. Ночь была тонной и задумчивой, в такую и самому не грех погрузится в свои размышления.

Думалось о завтрашнем дне. План был таков, что тем же макаром, что и в прошлый раз, отправлюсь в школу. Стоило ли мне брать этот проклятый рюкзак, начавший этот клубок? Делать было нечего, так как с моим рюкзаком могут быть еще большие проблемы. А идти надо было в любом случае. Надо хотя бы напомнить о своем существовании. Прошла неделя, почти. Точно было то, что надо было избавляться от ее подруг. Только один на один. После этого посоветоваться с Самуилом Тимофеевичем насчет того, как можно дотолкать огромное количество снега до нужного места и вообще, возможно ли это. Еще что-то ускользало от меня. Важное. Делился с комиками этими на букву «г». Потом вспомню. И, наконец, вторая часть дня будет не менее важной. Нужно разобраться, что происходит с проектом у ребят. Держат в какой-то тайне и говорят загадками. Мысль о загадках, как речка, привела меня к озеру, окутанному, словно туманом, тайной. Тайной о том, кто же выкапывает трупы у нас на кладбищах и какие цели он преследует. Приказав себе не думать, глубоко понимая, что в своей «гениальной» голове, в больших скобках, дело не разгадаю.

Только моя голова опять меня не слушалась. Теперь все мои мысли были только о копателе. Улицы опустели в поздний час, и я начал оборачиваться. Помню, однажды, посмотрев документальный фильм об ужасном испанском гриппе или «испанке», непонятно откуда закралась не менее ужасная мысль – хочу заболеть испанкой. Это не был какой-то помысел или порыв, а просто слова. Только справится даже с ними не мог. Во весь вечер, пытаясь уснуть, ворочаясь, только и было слышно в голове: «хочу заболеть испанкой», «хочу заболеть испанкой», «хочу заболеть испанкой». И ладно было бы – «хочу испанку». Думаю, в другом значении, мои мысли разделила мужская половина. Как странно было хотеть заболеть испанским гриппом и обязательно умереть, как половина Европы. Хоть это и не подразумевалось, так и теперь странно ускорять шаг, почти бежать от пустоты улиц.

Ведь он даже не интересуется живыми. Единственное, что меня может сейчас убить, так это бродячие собаки, которые были действительно опасны. Все еще пытаюсь рационализировать себя. Он перестал копать, а тяга к трупам у него все еще осталась. Вернул себя на прежнюю дорогу паранойи. Уже походив к своему дому, у соседнего в арке увидел темную фигуру сзади меня.

Это точно не обман. Ни зрения, не разума. Кто-то шастает во тьме и пытается затянуть меня туда. Забежав в подъезд и вставив ключи в кулак, занял последнюю свою точку. Отсюда только сдвинется мертвец. Смотря на закрывающуюся дверь, непонятно, ждал его или просто молил всех богов, которые там есть, чтобы дверь захлопнулась мощным магнитом. Нога остановила дверь, когда она уже почти закрылась. Вот и оно. Дверь полностью распахнулась, фигура вышла на свет и был сделан замах кулаком с ключами.

Женщина с мешками продуктов побледнела от страха. Это видимо была та фигура. Мешки она могла прислонить к стенке. Извинившись и объяснив, что это была глупая шутка, побежал к лестнице. Не увидев лед, навернулся прямо на спину со всего разгона. Бросив пакеты, женщина аккуратно подошла ко мне и помогла встать.

– Придурок какой-то воду здесь разлил, вот напасть. Ты в порядке? – вспомнив, какой именно мокрый бандит сделал это, тут же согласился.

– Да. Полный придурок. Вы еще раз извините. Я не подумал вам предложить донести продукты до дома. Мешки, наверное, весят тонну.

– Спасибо, я сама. Ты, главное, лифт не занимай. С остальным справлюсь. Ты то справишься до дома дойти? Здесь просто так же бабушка упала и до сих пор в больнице. – осознание не давало мне нормально говорить.

– Д… д… да… Справлюсь.

– Вижу, как ты справишься, давай доведу.

– Нет, правда. Спасибо.

– Ну, как знаешь, – мы разошлись и пока ждал лифта ко мне закралась мысль вопросительного характера. Как Яковлев узнал, что пакет был получен мной? Конечно, он тоже может блефовать. Только это не в его стиле, исходя из его прошлых произведений, и тем более перепроверить мне точно не повредит. А это значит, что нужно искать приборы для слежки за мной. Поднявшись на этаж, осматривал каждый уголок на предмет жучков. Если не это паранойя, то не знаю, что. Надо было искать нечто новое, что не вписывалось в привычный интерьер пропитого подъезда. Тут, подкравшись к двери соседей, которая была напротив нашей, увидел странного вида видео звонок. Конечно, в самом явлении ничего странного не было, зато угол, под которым он висел, и все приметы его подходили. Висит он недавно, не вписывается. Так что, недолго думая, повесил шапку на это устройство. Войдя в квартиру, сбегал за изолентой и аккуратным движением ослепил камеру. Берлиоз даже выполз из своих пинат, посмотреть, что делаю. Делаюсь свободным, Оззи. Просмотрев, что наснимал, теперь Яковлев меня заблокировал. Кажется, после всех этих мучений это заканчивается. После того, как пошел во банк и не прогадал, это действительно закончилось.

Глава шестая| Сумеречные успехи и взлеты|

Утром не встал, а пошел на взлет. Это вследствие важности дня, о котором думаешь в преддверии сего и не только. Мама рассказала, как ей рассказали, что я натворил ночью в подъезде. Ей не нравилось, что я больной, выхожу на улицу, тем более в такой час. Посыпались вопросы: что я делал так поздно, зачем испугал женщину и какого черта дверь еще не перекошена?! На все эти вопросы легли мастерски сложенные, лживые ответы.

– А дверь? Что дверь? Мне и так нравится, – сказал уже выходя, но не тут то было. Меня не выпускали. Мои обвинения? Плохое поведение, несоблюдение постельного режима, ночные прогулки неизвестно где и с кем, общее непослушание. Зацепившись за ее же упрек, ответил, что дверь покрасить поможет моя суженая. Только с ней надо поговорить с глазу на глаз. Впервые за последнее время ей не врал. Почти. Видимо, возможность познакомиться с невесткой, ее прельстила и меня отпустили с ограниченным временем. Заранее было известно, что уложить все задуманное не получится в указанный срок. Проделав те же операции, что и в прошлый раз, уже подходил к школе. На этот раз людей было намного больше. Целая вереница груздей, школьников. Однако даже среди них смог выцепить незнакомое лицо предположительного учителя. Интересно даже не то, что кто то захотел стать учителем, а то, что для вакансии у нас в школе кто-то должен был умереть.

Ждать общую ватагу подруг не имело смысла поэтому, у меня был план украсть Веронику на лестнице. Найдя их, надеялся, что она в самом конце. Иначе просто провал. Увидев ее тихий, тонкий стан поднимающийся на лестнице как раз в конце группы, я действовал. Ухватив ее за рукав, как в тот раз показал палец около губ. И жестами позвал за собой. Даже не посмотрев назад, она начала следовать. Мы направлялись в столовую. Сейчас там было минимально люду и мы могли спокойно пообщаться. Присев за стол, я начал:

– Видимо, ты не забыла обо мне, это хорошо.

– Хм – м – м… Не могу сказать то же самое. Хоть ты мне не чем и не обязан, ведь мы еще даже не друзья, – больно укололо в сердце, потому что правда.

– Раньше не мог. Когда мы тогда прощались, ты спросила, интересный ли я человек.

– Я спросила, интересная ли у тебя жизнь. Это разное.

– Как это разное, не объяснишь? – подставил руку под голову и готовился ее слушать. Только и хотел ее бархатного голоса.

– А вот так. Разные. Человек интересный может представляться интересным и к внешней стороне человека, и отчасти внутренней. Побуждения, рассуждения, идеи. Человек с интересной жизнью сам себя объясняет и объявляет. Жизнь его интересна, не завися, причастен он к этому или нет.

– То есть если ты жертва обстоятельств… И твоя жизнь все равно может быть интересной?

– Так и есть. Хм – м – м. Люблю таких. Поэтому стараюсь окружить себя людьми с такой жизнью. Катя, которая рядом стояла со мной, любит кормить бездомных животных. Сколько у нее историй о том, как ее чуть не съели заживо или как ее покусали, и теперь ей нужно множество уколов от бешенства. Вторая Катя постоянно с Викой цапается. Они будто были созданы, чтобы волосы выдирать друг другу. А Полина просто удивительна тем, что умудряется держать нас всех вместе. Хотя становится не так удивительно, когда узнаешь, что она держит своих родителей вместе. Они хотят развестись уже как пять лет.

– А твоя жизнь в чем заключается?

– Не в чем, кручусь сначала в школе, обязательно все пятерки должны быть. Потом с репетитором учу языки, которые мне не пригодятся. Секции, кружки, медали, награды, грамоты. Кому это нужно? Кому интересно?

– Такая жизнь… Это инвестиция в будущее. Если тебе кажется жизни остальных беззаботными и увлекательными, то ты ошибаешься. Нет, ты права, только завидовать им не стоит. Ты устроишься на отличную работу, будешь путешествовать. А что Катя, к примеру? Ее собаки съедят, про обоих говорю сейчас, – Веро́ника улыбнулась, отвела свои зеленые глаза в сторону и хлопнула меня, смеющегося, по руке. – Если не против, можешь послушать про мою счастливую жизнь. Раньше не мог к тебе прийти, потому что заполнял свою жизнь интересом. Если в прошлый раз она становилась все интереснее, то сейчас жизнь действительна – сплошное приключение. Очень странна, но интересна. Знаешь Колю Бобенко и его работы?

– Кто же его не знает…

– Так вот, я теперь работаю с ним. Или на него? В принципе без разницы. Главное, что я ему в помощь при создании великого.

– Хм – м – м, ну и какого там? Слышала, что это почти как работа, только единственное отличие, что тебе почти не платят.

– Действительно так. Сперва мне выдали инструмент, потом его отобрали, потом меня избили им. Но ничего страшного. Я познакомился с Оксаной. Это тоже лопата. Они дают инструменту женские имена и считают свою лопату уникальным оружием против замерзания. Познакомил меня Энерго. Любит считать себя ЛЭП и присвоил себе слоган «энергия в каждый дом». Если к нему подключить провода, действительно можно целый город запитать. А избил меня моей же лопатой Пахом.

– Что же, как в фильме?

– Каком?

– Хм? Ты что не знаешь «Зеленого слоника»?

– Агх. В фильмах я не силен, прости.

– Извиняться здесь не за что. А как же твою лопату зовут?

– Ну, для начала ее нужно вернуть. У Пахома с ней родительские отношения.

– Что же лопата его усыновила?

– Если бы.

– Хм – м – м. Знаешь, возможно, если ты дашь ей имя она к тебе и вернется.

– А это идея, какое же посоветуешь?

– Не знаю. Хм – м – м… Какое тебе понравится?

– Мне твое имя очень нравится, – Веро́ника премило покраснела. – Знаешь, мне даже кличку дали – Пьеро из Буратино. Говорят, я такая же кукла, как и он.

– Здесь бы согласилась, – нет, ну это уже хамство. Она поспешила оправдаться:

– Ты очень интересный… С внешней стороны… – видно было, что это давалось с трудом, и все ее лицо залилось пунцовым цветом. Она засмущалась и опустила глаза еще ниже. Меня постигла та же участь, только с улыбкой.

Невольно повисла какая-то пауза, и хотелось поскорей ее прогнать.

– Ну, это… все это… только в первый день. Потом мы делали клубок снега, надо было полить ограду водой, а я часть расплескал в подъезде. На утро замерзло, и бабушка поскользнулась, но это ничего, потому что я вчера тоже там поскользнулся, – зачем вообще все это рассказываю и говорю. Волнение ворочает моим языком. Тут прозвенел звонок, не дав мне собраться.

– Большая перемена закончилась. Сереж, мне пора. Еще увидимся, надеюсь, – остановил ее, потянув за рюкзак, развернув и положив руки ей на ее совсем хрупкие плечи.

– Вместо надежды встретиться со мной, давай лучше встречаться, – Веро́ника опустила глаза в сторону.

– Мы ведь еще даже не друзья, – она наконец вернула свой взгляд.

– Зачем нам быть друзьями, когда мы можем быть кем то большими? – начал бурить ее глазами.

– Глупый. Не знаешь, что лучшие отношения начинаются с дружбы, – начав приближать ее, приговаривал почти шепотом:

– У нас и так… – но она прильнула свой тоненький пальчик к моим губам. Отстранила руку в жесте рукопожатия.

– Дружба? – посмотрев на руку с секунду, наконец, нашел чем заверить и завершить. Пожав руку, сказал двусмысленно:

– Пока, – и тут подтянул руку к губам в порыве нежности. Она разрешила это, хотя чувствовалось, что была удивлена. Взгляд понял – приятно. Взгляды, соединившись, бросили искру, как удар молота о наковальню. Она отвернулась от наковальни в красном цвете лица и удалилась, не сказав «пока» в ответ, оставляя ни только свой приятный запах, но и надежду. Проводил ее взглядом, пока она кокетливо удалялась физически, а вот метафизически она все была ближе и ближе к моему сердцу. Пришлось присесть и подумать. Слишком много всего было потрачено в эти двадцать минут.

Вроде отшила, а вроде нет. Ей просто страшно, что все пройдет слишком быстро. Есть надежда! Возможно, просто себя утешаю, что стал просто другом. По сути ей прихожусь ни больше не меньше, чем какая-то Полина, или Катя, или Екатерина II. Однако до сегодняшнего дня был даже меньше, чем это. А самое главное, она не сказала пока! Дружба? Пока! Пока что дружба! Ответила бы «пока» и она определила смысл точно. Ладно, сидеть и заниматься разбором полетов можно бесконечно. Надо быстрей двигаться дальше. Посмотрев в телефон, увидел с дюжину пропущенных звонков и сообщений. Все от мамы. Некогда. Меня осенило. Наконец вспомнилось, что эти два живых олицетворения геморроя говорили.

Глава седьмая| Т|

Поднялся на второй этаж. Там находится школьная библиотека. Постучался и зашел. Меня встретила женщина преклонных лет, экстравагантного вида. Она расставляла книги посередине комнаты.

– А! Сережа! Рада тебя снова видеть. Хорошо, что ты еще заходишь. Знаешь… Не смотря не на что…

– Да, это точно, здравствуйте…

– Привет, привет!

– Можно у вас книжку одну взять? Или мне уже нельзя? – закончив свое дело она подошла к своему пьедесталу на входе.

– Нельзя то нельзя, только я точно знаю, что ты очень быстро проглатываешь книжки, а самое главное – вовремя их возвращаешь! – это чистая правда. Только правда в том, что книжки не «проглатывал», как любят выражаться библиотекари и учителя. На самом деле прочитал действительно мало, хотя если считать за прочтение книги только пару страниц в начале, то я – книжный червь.

Тем временем уже искал нужную мне литературу. Походив по стеллажам фигурально, мне предложили помощь в поиске. Услышав, что мне нужно, сказали заглянуть в детский сектор. Пробежав глазами по пестрым книгам, почти тут же нашел – «Золотой ключик или Приключения Буратино». Схватив ее, услышал, как кто-то еще зашел в школьную библиотеку. Хотел выглянуть из-за стеллажей. Осознал тот момент, что представляю собой второго человека в библиотеке и привлеку ненужный интерес. В любом случае мне не нужно было этого делать. Кто же это все-таки уроки прогуливает? Неужели… Посетитель заговорил с дамой за пьедесталом, и мне сразу стало все понятно.

Это был Тимофей Бандин – мой одноклассник. Один из тех одноклассников, которых можно считать очень хорошим знакомым и он даже подходит для роли друга, только по каким-то причинам он все остается тем же хорошим знакомым, а его можно даже назвать отличным. Таких знакомых у меня было мало, поэтому общение с ним было подарком с небес. Он постоянно хотел обсудить новый сериал, который он посмотрел, отпускал рекомендации, что мне посмотреть. Практически все они были про полицию или связанные с криминалистикой. Не знаю, где он столько их откапывал… Один даже посмотрел, и он даже понравился, что случается редко со мной. Это была «Прослушка». Хоть сериал и медленный в плане повествования, только само это повествование удивляет проработанностью, многими линиями и их переплетениями. Как бы они не переплетались, все они в конце сводились к своим, иногда спорным, неожиданным, шокирующим, но концовкам. Помню, что мы долго обсуждали, как золотой перстень проходил свой путь по сюжету сезона, как обыкновенный персонаж. У него был свой сюжет! Своя линия! Он переходил от одного хозяина к другому, пока не достиг своего утоляющего интерес конца.

Его имя пришло к деформации, к регрессу. Сначала он был просто Тимофеем, потом Тимохой, Тим, Ти, и не удивлюсь, если его сейчас называют просто «Т». Кончик языка упирается в нёбо, воздух из гортани вылетает, это новообразование рушится, не успев полностью образоваться, и мы слышим эту букву. Никаких «э» и других примесей.

Пораскинув вот так мозгами… Возможно, это не регресс вовсе, а прогресс. Натуральная эволюция имен. Никаких больше длинных имён и еще более длинных, полных их версий. Будут только буквы и цифры, как серийные номера, как номера на машинах. Будут? Или уже есть?

Все еще стоял у самой двери, и юркнуть к выходу было невозможно мимо. Вот отходит наконец. Черт! Увидел? Кажется, нет. Осматривает полки, только стоит, так что незамеченным мне не пройти. Может, мне кинуть книгу в противоположное по отношению ко мне направление? Так он отвлечется на книгу, и я смогу прошмыгнуть. Что? В играх это работает… Бандин начал подкрадываться все ближе ко мне. Поменять местоположение было уже невозможно, еще стоял так в углу. Надо было сделать вид, что полностью поглощен чтением. Буратино не был вариантом. Посмотрев еще раз на полку, увидел и схватил бордовый чемодан. Не буквально, конечно. Так называлась книга бордового цвета. Кажется, мне кто-то что-то об этом рассказывал. Осмотрев, увидел на обложке, имеющую пупырчатую текстуру, приятную на ощупь, отпечатанные золотой краской очертания чемодана. Открыв, на корешке увидел пометки страниц. Пролистав титульный лист, наблюдал красующееся название – «Бордовый чемодан» тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, издательство «Стремглав». И в самом низу мелкими буквами «автор». Кирсанов Юрий. Кирсанов? Никогда не слышал. Увидев предисловие, пролистал дальше. В редких случаях сам автор его пишет. Ему и так предстояло много сказать. Часто бывает так: анализ всего произведения с пересказом. Это убивает весь интерес и интригу с самого начала! Можно сразу крупными буквами – «краткое содержание», и пусть читает кому надо. Вот и само произведение:

«Аккуратно прикоснувшись к листьям, дождь был похож на пианиста, играющего в ночи для себя одного, одному ему понятную мелодию. На его концерт подъезжала повозка со строго запечатанной в подстежку фигурой угрюмого покроя. Не понятно, что было угрюмее, сама мужская фигура или как она была опечатана. Ясно было одно – не одна капля ни просочится к нему. Того же не скажешь о его лошади и его бричке. Его повозку тянула бедная лошадь. Бедная – не значит худая. Можно было даже сказать, что она раздобрела в последнее время на овсе, как у хозяина пошли дела в гору. Весь ее лик и намокшие кисти волос около копыт представляли бедность вида намокшего существа под дождем.

Что же и кого же в такую погоду бедная лошадь тянет? В повозке был чемодан и не только. В чемодане куклы и не только, а в куклах была душа и только. И жили они жизнью артистов, а человек за поводьями был их кукловод, директором «театра живых кукол». Почему же живых? Скоро все само предстанет перед глазами читателя. Главное – дождаться, пока кукловод доедет до новой деревни, и вы сами увидите представление великого и ужасного.»

Делая вид, что читаю, не заметил, как зачитался по настоящему. Меня обнаружили.

– Серый, ты? – теперь нужно было готовиться ко всему угодно. К пламенной речи, которая заставит меня плакать в душе, плевку в лицо, долгому, осуждающему взгляду и удару по лицу. Хотя… Думаю, все из вышеперечисленного заставит плакать в душе. Что же заставляет так думать? Ведь он был моим отличным знакомым. В Банде Архитекторов вообще каждая собака знает, и да, на этот раз буквально! Даже эти гиперактивные хаски знают о моих грехах и ничего! Просто после стольких интерактивов с людьми на моем счету самых дружелюбных, которые оказываются оными… Заставляешь себя вырабатывать защитный эффект. Так или иначе, не игнорировать же его.

– Да, Т. Это я.

– Как догадался, что я теперь Т, а не Ти?

– Натуральная прогрессия.

– А ты все тот же. Я рад.

– А ты все так же смотришь ментовские сериалы? К этому моменту они уж точно должны все закончиться.

– На русском – да. На мексиканском – нет. Никогда не знаешь, когда пригодится еще один язык. Хотя изучать таким образом, признаюсь, неудобно. Учишься понимать по реакциям, экспрессиям, общим событиям.

– Даже не знаю, это: удивительно, странно или просто страшно.

– Всего понемногу… – что-то щелкнуло при этом обсуждении.

– Слушай, эм… такое дело…

– Выкладывай!

– Есть один человек, и его надо найти в этой школе…

– Та – а – а – ак!

– Послушай! Слушай меня очень внимательно! Это очень опасный человек и он чуть ли не Пабло Эскобар. Его фамилия Яковлев, но навряд ли это его настоящая фамилия. Возможно у него кличка «Як» или что-то в этом роде. Хотя не знаю даже, зачем об этом рассказываю. Тебе это все не интересно и тем более это моя проблема, не твоя, – тут глаза мои закрылись, кроме одного. Этот глаз был прищурен и смотрел на Т. Смотрел на кульминацию эмоций радости, интереса и какой озабоченности… Кажется, он уже решал эту трудную задачу с горящим взором. Ответ не заставил ждать:

– Да ты издеваешься! Конечно, я согласен! – было понятно, что он согласится поработать для меня личным детективом, но никто же не отменял правила приличия.

– Начну со списка всех учеников, это должно быть легко достать. Потом, если не найду, прислушаюсь. Может действительно у кого такая кличка. В конце начну расспрашивать.

– Только умоляю!

– Знаю, знаю… Аккуратнее. За меня не нужно беспокоиться.

– О тебе, придурке, и не беспокоюсь. Если что с тобой случится, так твоя сестра не переживет. Кстати, как она сама?

– Вот тебе на! Вспомнил! Я сам о ее существовании забыл. Я понял, почему ты так на нее тонно смотрел в одиннадцатом классе. Поступила в Питер, или сказала так остальным, только от нее ни слуху, ни духу потом.

– И что же поиски?

– Не знаю. Я к тому говорю, что беспокоиться надо за этого парня, когда я найду его для тебя. Чем он тебе так насолил?

– Агх. Заставлял делать то, что не хотел делать, шантажировал, угрожал… – рассеяно сообщал все еще думаю о его сестре, очевидно, больше самого брата.

– Теперь только остается обменяться контактами, – так мы и поступили. Наверное, зря я ему об этом рассказал, хотя не, наверное, а точно зря. Только работая в команде Бобенко понял, что заразнее всех болезней является идея! Прощаясь, с новыми приобретениями, направился, наконец, к Тимофеевичу.

Глава восьмая| О чем спорят мужчины?|

Дверь, как всегда была не заперта. Войдя, увидел старого друга в привычной стихии – Самуил Тимофеевич чинил утюг на этот раз. От неожиданного визита его отвертка съехала и попала на провода. Последовало короткое замыкание и возгорание. Благо огнетушитель был под рукой. Видимо, такие случаи неоднократны. Коморку заполнил едкий запас горючего пластика. Налив стакан, чтобы успокоиться после такой катастрофы на производстве, поправив свои очки, он начал:

– Серый, хорошо, что зашел. Как видишь, у нас здесь все не слава Богу.

– Неужели все так плохо?

– Хуже некуда, Сережа. Никакого вдохновения. Хотя, не как твой Бобенко снежных баб делаю, однако ж на все вдохновение надо. Даже на жизнь саму.

– Что верно, то верно. Только он не любит, когда его работы называют снежными бабами. Сам проверял недавно…

– Да – а – а… птица высшего, – это слово он выделил, – полета… Он же почти всегда женщин лепит, и они из снега. О! Раз уж о бабах и птицах высокого полета речи зашли… Как там твоя?

– Вроде все идет хорошо, отлично, но…

– До конца не уверен? С женщинами почти всегда так.

Ты – парень умный, должен улавливать, что что-то не так. Хотя иногда их знаки даже умнейшим мужчинам на земле не уловит. С ума сойдет! Они же бабы! Помню у нас с женой… – Тимофеевич призадумался, потом добавил: – бывшей… – после брякнутого поморщился. – Хотя ладно. Будешь слушать истории всяких стариков – сам станешь стариком.

– Ну почему же? На работе у Бобенко приходится выслушивать одного старика, который там тоже работает. И, как видите, пока не постарел. Так что рассказываете все, что хотите, Самуил Тимофеевич, – старый призадумался. Пока прошелся по мастерской руками, ногами, глазами. Увидел ферзя, лежавшего в углу. Он оказался там в следствии своего заката. Это на самом деле не такая редкость, учитывая, что в шахматных клубах открывались тут же бойцовские клубы. Ломались доски об бошки за утерянный материал. Синяки светили по новой после удачной вилки. После шах часто до мата не доходили. Физически нельзя было. Поэтому фигуры по всей школе. И в наборах всегда не хватало статуэток, несмотря на то, как Самуил Тимофеевич часто их вырезает. Жаль. Поинтересовался, могу ли я ее взять. Мастеровой рассеяно кивнул, потирая лоб. Разглядев королеву на свет, оказалось, что на ней все еще есть запечатанная кровь. Так даже лучше. История! Положил в карман.

– Тяжело это просто – здесь находится постоянно, – сформулировал Самуил. – Поначалу думал – залягу здесь на пару дней, а дни уже в недели превращаются. Цены на съемное жилье растут и растут с каждым днем, будто издеваются.

– Если хотите, могу с мамой поговорить. Может, у нас сможете жить… – Старый друг улыбнулся, понимая прекрасно, что это невозможно. Понимание разделили мы вдвоем. Однако надо же порадовать старика, – он указал пустым стаканом на меня и произнёс:

– У тебя доброе сердце, Серый. Не дай коршунам этим воспользоваться, особенно в женском обличии. Они думают, что нам одно от них надо, а им только и нужны наши квартиры.

– Сейчас все поменялось, Самуил Тимофеевич.

– Надеюсь. Надеюсь, что поменялось. В некоторых отношениях хочется быть неправым. Для общего блага, знаешь…

– Вам просто нужно опять начать работать над проектом. Сам видел как вы можете по трое суток подряд без сна, питаясь только кофе и сигаретами, работаете над какой-нибудь пушкой, сделанной из микроволновки.

– Только ты знаешь, к чему это приводит. Создание таких «пушек» нужно оставить в прошлом. Теперь только бытовая техника да велосипеды пацанов. Больше пользы принесет, хоть и не перевесит это все чашу… Знаешь, в моем возрасте нужно уже думать о весах правосудия. Ну знаешь… Которые на последнем суде…

– Самуил Тимофеевич! Какой последний суд?! Вы его только приближаете такими мыслями. И выпивкой.

– Ты прекрасно знаешь, почему я пью и не попрекай меня этим, шкет.

– Доработайте свой прототип…

– Хватит об этом, наконец! Вот заладил! Две! Две темы, которые не люблю обсуждать, и ты их одну за другой расковыриваешь! Все! Все! Хватит на сегодня. Приходи еще, – он уже начинал хмелеть. Выйдя за дверь, посмотрел в длинный коридор. Не зная Самуила Тимофеевича так хорошо, возможно, действительно ушел бы. Полминуты спустя дверь открылась, и он меня спросил:

– Значит, ты знал, что я выйду.

– Так же, как и вы знали, что я останусь.

– Заходь, – войдя, он принялся опять наливать стакан.

– Ради меня! Просто, чтобы преодолеть этот период в жизни – доработайте прототип, – конструктор указал полным стаканом на меня.

– На этот раз не выйду. Прекращай, – звон стакана. В свою очередь встрепенулся, вспомнив цель своего визита.

– Мне нужно посоветоваться, – принялся доставать заранее подготовленную тетрадь с карандашом. Расписав в основных чертах, что запланировал, сопровождал пояснениями в процессе рисунка.

– Ну смотри, если это снег, – Тимофеевич взял карандаш в руки, – то эти упоры вырвутся, и даже если они останутся после резолюции, придется все переставлять. А это повлияет на целостность. Если… – карандаш приятно похрустывал на бумаге. Войдя в свой элемент, он будто протрезвел, хотя от одного его запаха уже можно было опьянеть. – Если все сделать так, то будет больше расстояния для резолюции, плюс относительная целостность снега останется. Относительно, конечно. А с рычагами в виде палок все в порядке, если, конечно, палки по прочности неплохие найдете.

– Найдем. Такое уже проделал один раз. Пришлось импровизировать, – Самуил Тимофеевич посмотрел на меня, как на сына, заставляющего своего отца гордится собой. – Остается совсем маленькая проблема – где мне найти такие прочные и длинные канаты?

– А ты что, не знаешь? Ты представил тут свои чертежи так, будто все необходимые материалы уже у тебя.

– Ну – у – у – у… почти. Палки – дубины точно будут. – «Точно будут», – передразнил меня уже совсем пьяный. Ладно, по слухам, по слухам. Говорят, вроде как, у физрука в кладовке есть нужный канат, только его нужно разъединить на двое. Вот ключ от нее, – в пьяном ступоре принялся искать нужный ключ в скопище остальных. – Но мне это птичка рассказала. Залетела в мои скромные пенаты и рассказала.

– Обижаете… – получив, наконец, ключ и собрав канцелярские принадлежности, удалился из мастерской Самуила Тимофеевича. Обитель физрука благо была прямо напротив.

Человеком он был строгим и даже жестоким. Если он будет там, поблизости, а не как обычно в учительской, то дела будут мои плохи. Прошел без особых усилий к двери со спортинвентарем. Непонятно, зачем вообще она запиралась. Ничего, кроме футбольного мяча, каната, сетки для волейбола, которой физрук ловит раков, и истертого козла, напоминающего его самого, красть и нечего. Хотя это иронично, что задаюсь этим вопросом… Не краду, в конце концов, а одолжу на время. Его все равно достают один раз в год! А сам физрук достает всех круглогодично, так что… В единственном луче света из залы в каморку нашел нужный канат и попутно глотал тонны пыли. Начал думать, как это вынести отсюда. Ведь в портфель его не уложишь.

Резким движением схватив за волосы, меня выпрямили. «Вот и попался» – подумал не видя нападающего. Только лучше уж попался бы этому старому козлу. Лезвие прикоснулось к моему горлу. Оно было будто специально подогрето на огне для меня, чтобы горлышко не простудил. Голос, противоположный по ощущениям лезвию, наполнил каморку, приглушенный медицинской маской:

– Ну надо же. Ты все предусмотрел. Даже двигаешься во время уроков. Наверное, во всем есть свои привилегии. Только ты просчитался со временем прихода. Проблема даже не в том, что ты не заметил меня в толпе этих дегенератов, а в том, что ты не знаешь, как я даже выгляжу.

– Значит, это ты, тварь мерзопакостная.

– Значит, это я. Только я ли мерзопакостный? Ты мне больше всех ущерба нанес финансово.

– Рад слышать, – лезвие прильнуло в плотную к коже продавливая ее. Яковлев начал полушепотом:

– Не стоит… Самое легкое было проследить за тобой. С алкашом ты засиделся, конечно. Что же, на материнский путь встаешь? Яблоко от яблони, м? – это меня не задело, так как, во-первых – это выдумка, а во-вторых – понятно, что он клюнул на эту уловку с видео. Дало место для разворота нового акта представления. Мальчик с ножом все продолжал:

– Вижу, ты присмотрел себе одну куколку здешнюю. Не познакомишь? – Вырваться не представлялось возможным. Дернуться – нет, даже – сглотнуть слюны избыточное количество могло вскрыть мне горло. Это не фильм и не сцена в моей фантазии. Какой-то стильный финт здесь не поможет. Голос сзади разворачивал свой злодейский план:

– А знаешь, кто тебя выдал? Та тетка с продуктами. Ей даже не пришлось платить! Она так была поражена твоим розыгрышем, что все вывалила. Думаешь, у меня только одна камера направлена на тебя? Соседкам ты глаза изолентой не заклеишь… Хотя попробуй, я посмотрю. Они тогда все услышат и разболтают. Лиши их слуха – они по вибрациям поймут. Можно сразу языка лишить, так они целую книгу напишут. Без рук – ногами научатся писать! И так до Сталинского самовара. А знаешь, это так мило, ты, наверное, думал, что я тебя преследую? Открою тайну – мне не нужно лично присутствовать, чтобы причинить боль тебе либо твоим близким.

– Ты не посмеешь тронуть ни меня, ни моих близких людей.

– Да ну…

– Сам же говорил, что было легко меня выследить и преследовать. А не показалось ли это тебе слишком легко? Не пришло это тебе в твою тупую башку?! Думал, работая на тебя, заключаю договор с дьяволом, это я просто не встречался с Сан Санычем. Это он по началу был добреньким, а потом маска слезла. Предложил выбор: либо тюрьма, либо я в качестве наживки помогу тебя поймать. Да, Яковлев. Ты попался. Осталось только на тебя вон ту сетку накинуть. Жалко, не успел, вышло бы красиво, – его дыхание сквозь маску становилось все тяжелее.

– Никогда не умел проигрывать, как ты заметил. Может, тебя порешить в подтверждение к этому, раз уж терять мне нечего.

– Не делай для себя же хуже…

– Откуда! – громко меня перебил. Теперь он разговаривал исключительно на повышенных, что было на руку. Спустя его крик, так же громогласно прозвенел звонок. – Откуда мне знать, что ты не блефуешь? Столько вранья от тебя, и ты надеешься, что я и сейчас поверю? Я могу тебя прямо здесь зарезать, как свинью, и завернуть в мат, как шаурму. Такое уже было, и убийцу не нашли. История любит себя повторять знаешь ли, – чувствовались его намерения. Рука его терлась об меня и тряслась. Мое тело окаменело. Яковлев действительно хочет меня убить. Мои легкие вбирали все больше воздуха, даже пылью хотелось надышаться.

Тяжелые шаги приближались спасительно. Колебнувшись, он все-таки отшатнулся от меня и выбежал, толкая физрука из проема. Все происходило за моей спиной. Пошатнувшийся встал на ноги, провожая взглядом сбившего его, он был снова сбит с ног уже моей персоной с канатом. Времени восстановиться психически и физически не было. Надо было двигаться. Бежать отсюда! Не за этим психом с ножом, конечно – на мне был канат, как он лежал смотанный, так его и перекинул через голову и на плечо. Рассекая потоки людей – детей разных размеров со своеобразной лентой, пересекающей туловище, думал, убил бы или нет – неизвестно, но если не принесу канат Коле Бобенко, то я точно труп. Взгляды были бешеные, не такие, как в прошлый раз, конечно… Колобок выкатился из конуры своей и начал кричать, чтоб меня остановили. Только я уже был у вахтера. А как эта бабуля меня остановит?

Отбежав на безопасное расстояние, упал на колени. Снега все еще не было, был только сводящий скулы холод. Вроде канат не намок, однако казался намного тяжелее теперь. Отдышавшись с минуту – это все, что мог позволить, решил совместить приятное с полезным. Написал сообщение в общую группу и объяснил ситуацию с матерью. Было предсказуемо, что она будет ждать меня во дворе на таком морозе… Выделил тот факт, что меня обязательно посадят под домашний арест. Сейчас и проверим, оправданы эти жертвы или нет.

Часть четвертая| Глава первая| Раскол|

Добежав до места, тяжело дыша, опустил свой крест и закопал его. Мама уже что-то активно обсуждала с бандой. Знакомство одной семьи с другой. Подойдя, невольно был вовлечен в эту перепалку.

– Вот ты где! – коварно проговорила мама.

– Ну, наконец, Серый! – прозвучало от Бобенко.

– Такое ощущение, что к застолью подхожу, – съерничал уже сам.

– А ты не умничай. Где ты был и почему это на тебе школьная одежда?! Сказал, что к своей девушке пошёл, чтобы вы вместе отмыли эту дверь проклятую.

– Так и есть, вот как раз и моя девушка – указав на Дашу повернул голову к компании и подмигнул глазом, который был вне досягаемости взора мамы. – Просто запутался где же вы будите, искал вас.

– Знаешь, врать не хорошо, особенно собственной матери, – неожиданно влетел в диалог Удов.

– Вот, значит, как! Собственные друзья тебя на лжи уже ловят.

– Вась, Вась, Вась. – как скороговорка прозвучало реплика от Коли. – Если ты не в курсе факта, то это не значит, что он лжив. Ведь сама Дарья может подтвердить! – Коля по адвокатски положил руку ей на плечо. Было видно, что еще с прошлого моего заявления она еще не полностью восстановилась. Тем не менее спустя секунду она заговорила:

– Э – э – э… Да, так. Это действительно так. Даша Колесникова, очень приятно, – размягчение мамино было на лицо.

– Анна Дмитриевна. Нет, приятно мне с вами, наконец познакомиться. Мама этого оболтуса. – глубокий материнский вздох. – Сережка, понятно, что здесь твои друзья, дама сердца, но ты до конца не восстановился. Тебе нельзя на таком холоде находится столько времени.

– Ну, ма – а – а – ам…

– Анна Дмитриевна, не о чем беспокоиться. Ведь он не на месте будет стоять, а работать со всеми.

– Да, как в прошлый раз, когда он в горячке лежал здесь, подпирая ледяную глыбу? – поняв, наконец, что Удов специально проделывает это все, Коля толкнул его в плечо.

– Что – о – о – о? – затянулась поразившееся мать.

– Все было не так плохо, как мой вице рассказывает. Он просто устал работать и присел отдохнуть. Никто его не заставлял выходить или работать. Никто и не сможет теперь в его отделении. Он там главенствующий, Анна Дмитриевна. Неужели предприятие хотите обезглавить?

– Да, как тогда его чуть не обезглавили его же лопатой?

– Что?

– Что? – одновременно проговорили Коля с мамой.

– Как правда ни страшна, но это правда. Полдня лопатой колотил его тот амбал, – было указано на Пахома. Тот, в свою очередь, только мог потупить голову, как нашкодивший пес.

– Анна Дмитриевна! – неожиданно расступил остальных Энерго. – Анна Дмитриевна, я наблюдал за конфликтом и ничего такого не увидел, поэтому не вступал. Поспорили из-за лопаты. С кем не бывает? Рабочий момент! Это специфика работы! – Василий начал печатать на телефоне сообщение. – Если была бы действительная драка… Разве не увидели бы вы синяков на лице или на теле своего любимого сына? – непонятно, было ли это похоже на то, как уговаривают родителей сына с мячом еще остаться, чтобы поиграть, или на целое судопроизводство в отношении моего нахождения в команде. Может, мне действительно вырезал гланды Якволев в этой заброшенной, никому не нужной комнате, и это все мой «последний суд», как выражается Самуил Тимофеевич? Власов появился так же неожиданно, как и всегда. Было такое ощущение, что он просто прятался под землей, выжидая нужного момента. Шипящим своим голосом пытался закончить то, что начал Удов:

– Это очень хорошо, что вы здесь, Анна Дмитриевна. К моему вниманию были приведены некоторые факты, угрожающие не только вашему сыну, но и нашей команде в целом. В первый же день коллектив невзлюбил вашего сына. Принял в штыки. Завязалась драка. В тот же самый день ему дали обидную кличку. Впоследствии агрессия нарастала, особенно если принимать во внимание, что наше начальство, – он обмерил с презрением Бобенко, – не заметило этого, и, как видите, узнал он об этом только сейчас.

Дальше – больше! Неоднократно намекал вышестоящим органам, что такое быстрое продвижение неопытного рабочего приведет только к негативным последствиям. Нет! Нет же! Наш доблестный лидер не хотел ничего слушать. И что мы получили? Его подчиненные просто отказывались работать, а он, больной, пытался их заставить, когда же они сами посчитали нужным работать подчеркну – сами, то бедный Сережа начал работать, пытаясь не отставать от общего темпа, практически на износ. Упал в обморок, и домой его тащили под ручки, – видно было, что он наслаждается собой. Ему нравилось, как звучит собственный голос, как он подставляет слова. Наконец пришло его время, время все высказать. Долго же он ждал этого.

Власов теперь был в своей стихии. Обуянный успехом своего ораторства, он начал рисковать и распускаться:

– Одно дело – он бы подвергал только себя опасности, но… Учитывая его прошлое и эпизоды, которые он здесь показывал… Вся команда подвергается опасности каждый день с ним на площадке, – до этого мама слушала с лицом одобрения, теперь злоба с обидой появились на лице. Заметив это, он протрезвел и опомнился. – Поймите! Я бы этого всего не говорил, если бы это не было моей работой. Это моя обязанность выявлять все угрозы для нас и устранять их, – от мамы не прозвучало привычное что. Видно было, что приговор в любом случае вынесен. Мне, наконец, не нужно было оправдываться, ткать новую ложь… Власов с Удовым торжествовали. Тут в грубой тишине исподлобья заговорил Коля:

– Да, все так. Все именно так. Впервые я здесь услышал о драке. О кличке знал, но не посчитал ее обидной. Когда он вышел больной, он сказал, что просто отравился. У меня были подозрения, что он болен, только не стал ничего делать. Теперь мне стыдно за это, ведь он не статуя, а живой человек. Остальные начали работать, потому что так сами захотели, да. Они захотели подчиниться после того, как он чуть ли не принес себя в жертву общему делу. Я знаю этих двоих как облупленных. Если они чего-то не хотят делать, то делать они это не будут. Пока на них не рявкнешь, естественно. Но в тот вечер мне этого не пришлось делать.

Остается только одно. Я доверял и повышал Сережу только потому, что видел и вижу в нем огромный потенциал. Как бы мной все сказанное пред и после напущено и пафосно не звучало… Неужели вы готовы поверить этим двоим, которые с первого дня нашептывали мне об ужасном Сером Волке? О его школьном прошлом. И неужели вы заберете Сережу, ставшим незаменимым звеном в этой цепи на велосипеде, который взбирается в гору?

– Осмотрев всех вокруг, она посмотрела и на меня. На лице мамы была решимость. Не дав еще кому-то сказать слово, хотя никто особо не хотел, кроме Власова, ему всегда есть что сказать, она вынесла вердикт:

– Какую кличку вы ему дали? – посмотрела она на Колю, однако за него ответил Энерго:

– Пьеро, как в Буратино, – мама снова посмотрела на меня. На этот раз с милой материнской улыбкой. Опустила голову к моей и поцеловала меня в лоб.

– Чтоб дверь была отмыта, как на работу буду уходить!

– без нужных подтверждений мне было и так все понятно. Хотелось прокричать, что она лучшая мама на свете, только она это уже знала и так, поэтому просто крепко-прекерепко обнял свою мамулю и, полный благодати, повернулся к остальным со следующим:

– Спасибо, что прикрыли, и надо извиниться, наверное, что вам пришлось это разыгрывать здесь. Сам заврался и вас в это втянул, – Коля схватил меня за руку и потащил в неизвестном направлении.

– Работой отблагодаришь.

– Эй! Куда это вы? Мы еще ничего не решили! – обернувшись, видел, как оставшиеся почти бежали за нами. Мы уже подходили к части двора, где было много снеговиком. Неудивительно их количество, ведь дети увидев Колю за работой, тоже хотят делать что-то похожее. Кто знает? Возможно из этого что-то и выльется. Capo начал указывать на снеговиков.

– Посмотри! Ты только посмотри на них! Неказистые, просто слепленные, покошенные и главное – все одинаковые. Никак…

– Я не позволю!

– Мы еще ничего и не собирались делать, – Удов стоял перед нами с раскинутыми руками, будто защищая эти детские поделки. Поняв, что с другом спорить бесполезно, Василий уставил взор на меня.

– Твоя мать меня не послушала, так ты меня выслушай! В побеге за своей грандиозностью он хочет разрушить всех снеговиков двора, только ему этого будет недостаточно, полезет в…

– Нам хватит всего, с Пахомом мы нашли много снега нетронутого на крыше электростанции.

– Я тебя перебивал тогда? Дай высказаться! Хотя понятно, что попытки будут тщетными тебя вразумить только послушай! Эти дети заслуживают такое же право создавать, как и Коля, даже если у них не получаются 3-х метровые статуи Афродит. Что если такой же умный, как ты сейчас, Коленька отнял у нас весь снег тогда? – он все-таки съехал к спору с Бобенко.

– Ничего бы не было!

– Вот именно, что ничего бы не было. Ни тебя, ни меня здесь бы не было. Сидели бы дома, как сычи. – последнее, видимо, невольно отсылалось ко мне. Соображать ясно не мог.

– Серый, Серый, посмотри, тебе не надо никого слушать. Ты все и так понимаешь. Эти снеговики – големы, бабы снежные. Как их можно бабами назвать, если у них даже пола нет! Три клубка – один меньше другого. Конечности из палок. Не покрытые снегом, просто кость – каркас торчит. Водой хотя бы уподобились облить!

– А разве обязательна плоть в произведении? Скелет теперь не может быть таким же прекрасным как тело? Ты сам делился, когда со мной восхищением костного устройства кисти человеческой.

– Эт… – Вася не давал себя перебить. Он направил повелительно на него палец

– И не смей говорить, что это другое! Концепт палочного каркаса с проволокой и задумка самого произведения из снега с добавлениями воды не я придумал. И не я использовал этот концепт на одной из первых выставок. Что это, если не кости с плотью, Коля!

– Их бездарность с ленью невозможно выдавать за определенное решение художника. У них глаз нет, одни глазницы. Немногие догадываются наконец вставить крышки вместо глаз. Про нос я вообще молчу. Отсутствие или кто-то жертвует морковью вместо него. Типичное произведение современной культуры с лицом смайликом. Упрощение простого. Только даже сама эта культура представляет снеговика намного сложнее и тем самым нереалистичнее. Везде, начиная от игр и заканчивая открытками праздничными. Везде можно увидеть на голове ведро. Хотя о каком ведре может идти речь, если людям морковки жалко? Метла в руке, повязанный шарф на шее. Неудивительно, что этого здесь ничего нет, бездомные это все бы разобрали тут же! Тем более, сколько ты видел пьянчуг разбивающих снеговиков, а потом и друг друга в дребезги? Было бы время, я бы просто подождал. Только дело в том, что у меня его нет, и споря с тобой, у меня его все меньше.

– Ты был бы прав, если выбрал просто подождать и не разрушать, ведь если каждый сделает такой выбор, то они доживут до весны.

– Какой ты наивный! – восклицал Коля в ответ.

– Тебе никогда не казалось странным выбор этих предметов для украшения снеговика? Весь концепт для страны, в которой мы проживаем, вполне мог представлять аналог язычного тотема из снега. Поклонение богам зимы. Они ниспослали с неба снег, а значит – он продукт Божий.

– Что ты несешь опять? – но Удов не обращал внимание на перебивки и продолжал.

– Чтобы задобрить не только в виде возвышения тотемов, придумали вставлять морковь вместо носа для подношения. Присутствие крышек может свидетельствовать о традиции класть монеты на глаза умершего. Даже ведро с метлой можно объяснить! Во времена, когда посягающих на Русь было много, соответственно, много было павших воинов. И у каждого воина была семья, дети и дом, которые они защищали и пали. В честь павших воинов сыновья и дочери делали снеговиков, словно своих отцов. Вместо меча – метла, вместо шлема – ведро или другая похожая тара того времени. Ну и кто ты такой, чтобы отнимать традицию многих сотен лет у детей? Ах да, вы ведь теперь об этом.

О том, как отнимать у слабых. У тебя все происходило буквально за спиной. Обидно, наверное. Только это вы. Вы! Не я. И с места я не сдвинусь, пока вы не провалите отсюда.

– Ты просто проектируешь свою ситуацию, вот и все…

– видно, это задело за живой нерв.

– А ты не проектируешь свою на Микеланджело?

Каждую ночь, наверное, на него проектируешь. Только картинки ваши что-то не совпадают. Наверное, дело в том, что от него что-то осталось. У меня для тебя новость: от любви со снегом дети не рождаются. Что от тебя вообще останется? Мертвая птичка из поролона с рябиной вместо глаза? – Колю обуяла ярость, и он не смог удержать себя в руках. Он повалил Васю на землю, и они начали бороться. Хрипя, Коля все говорил:

– Хочешь уйти, а? А? Хочешь? – Пахом с Энерго имея богатый опыт в таких делах, быстро расцепили накалившихся парней. Энерго держал, нет, даже придерживал защищающегося. Вася, собственно и не порывался к драке. И так все доказал. Вот нападавший в руках Пахома еле держался.

– Что и требовалось доказать!

– Заткнись, даже уйти нормально не можешь, позер!

– Я то уйду, но только после вас, – тут Энерго предложил:

– Хорошо, давайте голосование. Проигравшая сторона уходит во избежания мордобойства. Кто за то, чтобы не трогать снеговиков?

– Да! Кто за то, чтобы дать всем шанс начать в этом ремесле и не отдавать весь материал этому напущенному индюку, который в любви со снегом, а не с единым человеком на этой чертовой планете? – Потом появился из-за спины главный подстрекатель прошлого разговора с поднятой рукой. Немного подумав и пошатнувшись от спокойного тела Васи, Энговатов присоединился к нему.

Сначала на продолговатом лице показалось расстройство от решения, но оно быстро переменилось на твердую решимость. Губы поджаты, брови сдвинуты до самых очков. Мне он казался самым преданным к Бобенко человеком здесь. Если он поднял руку, то все могут поднять.

Все? Даже я? Незаметно, как оказался меж двух лагерей, меж тишины беспокоя. По одну сторону был Удов с Энерго и Власовым. Обернувшись по другому, увидел по другую сторону. Бобенко был со своим двумя верными колоссами. Даша и Пахом стояли не так уверенно. Пахом потупил голову, опять тяжелая дума его одолела. Катя нервно грызла ногти на морозе. Решив меня поторопить, Удов сказал:

– Ты не выбираешь одного из нас. Просто согласен ли ты разрушать, а не созидать? – конечно, не согласен. Только когда тебе говорят, что ты не выбираешь, за кем следовать. Ты выбираешь за кем следовать. Нельзя написать идеологию без идеи.

Люди иногда просто хотят сгрудиться вместе. Соорудить эхо-камеру, где постоянно будут слышать «угу» и «ага», как в ясельной группе. Смастерить себе униформу и теперь не отличаться ни внешне, ни внутренне. Сражаться непонятно за что и где. Как бы ситуация меж этими двумя лидерами не казалось комичной, они хотя бы знают, за что драться, за что хвататься. Хоть их цель и мала, но явна.

Возвращаясь к прошлым размышлениям насчет того, что, собственно, представляется из подчинения и связывая с новыми, заявляю: в слове идеология должна произойти замена буквы «о» на «а». Люди ищут себе идеал. Идеальный лидер, идеальный оратор, идеальный человек, который будет идеален во всем. Стоит ли и говорить, что поток надежд разбивается о сухую реальность человеческой натуры?

Как обычно, под выбором прячется идея, под идеей – человек. Выбирая первое, ты невольно согласен и на второе, и на третье. И говорится не о блюдах. Еда в последнюю очередь приходит на ум, когда приближаешься к околополитичным размышлениям. Поверить не могу, что они просунули свое скользкое тельцо и сюда. Точно и здесь Коля оступился и это одно. Он продолжает падать, не хотя признать это, и это для него иное.

Теперь нужно решить. Обращаясь к последнему, заговорившим со мной, спросил:

– Вася, как ты знал о драке моей с Пахомом? Неужели ты все видел и ничего не сделал? Энго хотя бы давал мне дельный совет не вставать

– Мне рассказали.

– И кто же? Твой соглядатай? – тыкал пальцем на Власова. – Два из трех, включая тебя, конечно, пытались всячески меня выгнать или подпортить жизнь. Почему это я должен идти к вам на встречу, когда вы этого никогда не делали?!

– Один из нас шел и постоянно идет к тебе на встречу. Больше остальных даже. А позади тебя, там то же самое – два из трех. Думай теперь, кто еще один. Ответ может тебя удивить.

– Не хочу задаваться такими вопросами. Хочу человека, который ищет меня в своей команде, – быстро Вася нашелся и подтолкнул Энерго мне на встречу. Меня тоже что-то подтолкнуло на встречу к ним. Удов не верил своему счастью, Энерго был опять в каком-то смятении.

Я посмотрел вокруг еще раз. Взглянул на снежные творения с одной и другой стороны. Да, теперь все черно-белое. Посмотрел на рогатку, висевшую на ветке. Она была все на том же месте, только сдвинута к краю. Складывалось впечатление, что ее кто-то пытался достать… Пошурил в кармане и обнаружил фигурку кровавой королевы. Достал ее и еще раз посмотрел на свет перед правой рукой. Подойдя, наконец, вплотную к Удову, говорю:

– Нам не по пути, прости. Коллега, – еще ближе к Сане, вдыхаю воздух. – Энго, ты сделал свой выбор. – Развернувшись, пошел к Бобенко. И слышал себе в след:

– Ах ты, тварь злопамятная. Знаешь, мне тогда не рассказали. Доложили! Пораскинь мозгами на досуге, что это значит, – это самим собой. Только надо было идти дальше. Коля встречал рукой, согнутой в локте. Пожал и обнял. До сих пор не знаю, прав ли я или не прав. Даже если так, еще никогда быть ни правым не ощущалось так хорошо.

– Правильно, Сережа. Все правильно. Ты теперь с нами, – говорил, обнимая, меня, Коля, хлопая расстановочно по спине рукой. Отходя от меня, он продолжал, уже обращаясь к противоположным по отношению к нам:

– Все, кажется, решено. Голосов вдвое больше на нашей стороне. Власов можешь считать себя уволенным с позором!

– Как пожелаете, – напущено поклонился упомянутый

– Только все мое идет вместе со мной. Вы знаете правила, и его вам не удастся нарушить, – извивалась гадюка.

– Да-да-да. Как угодно. Только проваливай, – отмахивался он.

– С новым началом, Коленька! – уходя, сказал Удов.

– Значит так ощущается развод, м? Дашка, теперь ты – моя правая рука. Пахом с Пьеро, у вас остается та же динамика. Пьеро – ты старший. Слышал, Пахом? Я так сказал, чтобы лишних вопросов не было. Уверен, после всего, что ты сделал, ты будешь в восторге. Ладно, за работу надо приниматься… – Звучал он, поглощённый напускным энтузиазмом. Это понятно. Это драм представление в несколько актов действительно отняло много сил.

Глава вторая| По частям собрали вновь|

Нас с Дашей отправили собирать снег с крыши электростанции, пока они с Пахомом присваивают снег из бывших снеговиков.

Наверное, это нужное маленькое зло для большего добра. Нам нравится какое-то произведение, но часто ли мы задумываемся, как оно сюда попало. Какой путь прошло и какой путь сам художник должен был пройти, чтобы прийти к своему произведению?

Идя по хрустящему снегу от мороза, он весь покрылся коркой, мы, наконец, дошли до станции. Заметив рядом самодельную лестницу, мы забрались. Осмотревшись, моя напарница начала ходить вокруг по крыше, волоча ноги. Сказала мне делать то же самое, чтобы сломать панцирь. Закончив с этим, она достала бутылку воды и начала смачивать снег. Влажный снег теперь можно было скатывать, за что мы и принялись. Решив оборвать еще одну тихую паузу, поинтересовался, что она обо всем этом думает:

– Если хочешь знать, дверь тебе не придется перекрашивать со мной.

– Да ну, это радует.

– Просто девушка в обиде закрасила. Получилось дверь для входа в галерею современного искусства, если бы дверь была частью этой галереи. Столько разных красок и цветов, – видно было, что интереса к моим рассказам нет, она просто катила снежный шар молча. Возможно, наводящий вопрос наладит контакт.

– Ненавижу болеть, когда выздоравливаешь такое ощущение, что пол сезона сериала пропустил. Что вообще произошло?

– А что здесь непонятного? Коля хотел снеговиков, Вася их не хотел. Больному ему пришлось выйти, спорить долго. Кричал ужасно. Видимо, из-за этих криков болезнь и испугалась. Вскоре он выздоровел.

– Это он из-за меня он заболел. Выходить тогда было эгоистично и глупо. Я ведь даже не подумал, что здоровье других подвергаю опасности, – опять тишина. На этот раз с согласительным тонном. – Так что думаешь насчет ухода Удова? Вы втроем вроде как друзьями были.

– Скажу одно – все, что не делается – все к лучшему, – опять молчание, мне ясно дали понять, что разговаривать со мной не хотят. А если и будут, то будут короткие, сухие ответы. Все-таки спустя какое-то время она добавила:

– Он вернется, обязательно. Ссоры для них – это обычное. Бывает, заспорят, обгавкают друг друга и спустя день, неделю, месяц пыль оседает, и они мирятся. Просто молча начинают работать вместе. Подкалывают друг друга, а потом, накопив много смешных историй и шуток за все это время, смеются весь день.

– Месяц? У нас нет столько времени!

– Знаю без тебя! Вроде для себя все делаем, а такое ощущение, что это вечно отклоняемый нами гос. заказ. Из-за этих ограничений он и пошел на это, – взгляд Колесниковой устремился на две фигуры рушихся снеговиков. Коля хотя бы пытался скрыть удовольствие, которое приходит после разрушения чего-либо из снега, Пахом же не пытался даже скрывать этого. Старик рушил их одним махом, влетал с двух ног, таранил головой. Смотря на него, можно было и забыть, что он в годах. Или то, что его покинул лучший друг. Странное распределение оказалось теперь не таким странным. Бобенко просто решил отвлечь Пахома от его дум. – Никогда такого не было… – продолжила Колесникова. – Мы же, Банда Архитекторов, всегда находим выход. Это все из-за несоразмерных амбиций его. Коля хочет сделать самую огромную статую из снега, как Микеланджело. Настоящего il gigante. Только всего снега в мире не собираешь. Этот бумеранг вернется и ударит нам в лоб.

– Подожди… Ты ведь не намекаешь на то, о чем говорил Удов? Ты в это веришь?

– Неважно, во что я верю. Главное, чтобы Колька верил в себя и в нас. Остальное неважно, – мои руки еще толкали, когда она мощным движением ноги скинула снег с крыши. Растянувшись на теперь чёрной крыше, увидел и слышал то, что и предполагал все это время.

Надо мной стоял колосс, сильный и верный. Она была словно вылеплена самим Бобенко для своей защиты, не то что коня может остановить на скаку, как отметил для себя, в первый раз ее увидев. Даша может целый табун остановить. Такой верный компаньон необходим, ведь верность ее соразмерна с собачьей, и нет ничего в этом зазорного. Уверен, что ни я, ни тем более она не видит ничего плохого в этом животном. Колосс посмотрел на то, как смотрю я на нее. Невольно улыбнувшись, видимо моей нелепой позе, сказала, что нужно поторапливаться, чтобы снег не замёрз, и, недолго думая, спрыгнула вниз, прямо в свежи разбитый снег. Уверен, лестница тихо посылала себя куда подальше. Последовав ее примеру, оказался внизу, где как раз Даша гладила своих собак.

Одна спокойно поддалась ласкам, другая вырывалась и провоцировала на игру. Видно было, что справлялась она только с одной. Поняв, кто есть кто, спросил:

– Значит, это Вольф? – вопросил и указал на игривого пса.

– Верно. Вольфганг – в честь Моцарта и… – она замялась.

– И?

– В честь песни Tyler the Creator. Ты его слушаешь?

– Слышал пару песен. Эй, это не разве тот кто съел таракана в клипе? – она начала снова обильно смачивать снег и обратно придавать ему форму шара. Присоединился слушая ответ.

– Да, но он изменился. Хоть не слова в его песнях не понимаю, но чувствуется, как его музыка изменилась, и вместе с этим чувство от нее. В этом и прелесть, не так ли? Можешь не разуметь, о чем говорят, но можешь почувствовать. В конце концов, его бренд одежды называется Golf Wang. Тайлер поменял местами буквы Wolf Gang, разве не видны перемены.

– Хм – м – м… – никогда этого звука не издавал.

Видимо, от Вероники заразился. – Он только поменял две первые буквы и все? Большие ли это перемены?

– Тебе просто нужно послушать последний его альбом

– Igor. Это…

– Подожди! Игорь? Так и называется? – улыбаясь, она начала снова объяснять.

– Да нет же! Игор. Как помощник доктора Франкенштейна. Все выверено, начиная с первой ноты и заканчивая последней. Посмотрев клипы на песни, стало ясно, что это история о любви. Падение в любовь, восхищение, восхождение, падения, ссоры и, наконец, расставание. Мои догадки утвердились, когда я перевела названия песен. И вот в последней ноте – «Мы еще друзья?» прозвучала нота, которая начинает первую песню альбома – «Тема Игора».

– Значит цикличность?

– Да! Не только жизнь циклична, но и любовь.

– Сегодня вечером послушаю, – мы уже подкатывали ком на законное место. Бобенко неодобрительно покачал головой и крикнул:

– Катите его сюда! Нам нужен цельный кусок! – Даша тяжело вздохнула, но повиновалась. У меня же были вопросы:

– Что? Что это значит?

– Это значит, что мы будем лепить из цельного куска. До сих пор не понимаю, как мы будем толкать такой крупный клубок.

– Об этом не беспокойся, но как его можно считать цельным, если он будет из составных частей, как Франкенштейн?

– Если катать его туда-сюда…

– Это опять же, столько времени! – напоминал ему зачем-то.

– Поэтому и торопимся! – подкатили по итогу к указанному месту. Пахом, как галантный джентльмен, коим он и является, поменял подуставшую Дашу. В замене не заметил разницы в силе, что удивило. Пахом, как ему обычно свойственно, ничего во всю работу не сказал, только указывал мне, где упирать руки. Нужно было уминать прилипший снег для прочности. Коля теперь с Дашей подкидывали под снежное перекати-поле куски снеговиков. Нет, они не пытаются подпортить нам жизнь чисто из вредности. Так ком мог наесться и укрепиться по пути следования. Как они не старались заменять друг друга – один уходит, другая приходит и т. д.

В интервалах между тем, когда подбрасывали чистый, почти белоснежный материал, по пути снежная сфера собрала последние кусочки снега, как голодный путник вылизывает тарелку, не наевшись. Что не аппетитно, так это куски земли и даже собачьих экскрементов, которые шар тоже зацепил за отсутствием в некоторых местах снега. Земля, как плешивая голова оголяла себя. Вот наконец мы подъехали к нужному месту. Даша с Колей принялись быстрыми движениями прилеплять остатки. Без передыха необходимого для некоторых, мы тоже начали собирать как можно больше кусочков и одним легким движением они прикреплять к конструкции. Исчерпав ресурс, Коля приказал толкать снег к двум остальным фигурам, пока они будут опять подбрасывать куски по массивнее. Поняв, что мы так и будем туда-сюда толкать снег, собирая все что нужно и не нужно, у меня появилась идея.

Опять Пахом не вымолвил ни слова вне рабочей среды. Не назвал куклой, не посмеялся, как я обливаюсь потом. Судя по всему, предательский уход Сани действительного повлиял на него. Добравшись снова до места, клуб снега был размером с другими скульптурами. Ясно только, что Коля на этом не остановится. Настало время изложить свою идею Бобенко:

– Capo, послушай. Это не бильярдный шар, катать его туда-сюда. Не прилипший снег просто остается там, и мы уж точно не вернемся за ним попутно собираю всю эту грязь и листья. Сам посмотри, какой материал бурый стал. Разве из этого получится достойное завершение работы?

– Хорошо, что ты предлагаешь? – вспомнив, что важнейшая часть плана спрятана вдали отсюда, под снегом. Как безумный дернулся туда. Вернувшись, Коля был уже удивлен и немного скептичен.

– Канат?

– Да! Если его разделим на две части и выкопаем в снегу две подходящие борозды и вставим их туда, мы сможем тянуть ком еще больших размеров.

– Каким образом? – все еще не понимал Коля. Решив доходчиво все объяснить, достал тетрадь.

– Если вкатим ком на борозды, взявшись правильно за канат, то будет вроде как обволакивать ком, остальные двое смогут толкать сзади.

– Не только двое смогут тянуть и толкать, так?

– Конечно, места хватит для многих людей. Именно поэтому это и будет возможно. Плюс, снег незакрепленный останется здесь, и можно будет его собрать, оставляя белоснежность, – Коля разглядев повнимательнее мои чертежи, представлявшие собой детские каляки, улыбнулся.

– Если это сработает на практике, то будет единственной хорошей новостью за сегодня. Самое оптимальное место для всего этого именно здесь. Где снеговики – там осталось совсем мало снега. Здесь же снег остался, и он утрамбован глубоко. Можно будет покрыть льдом дорожку, по которой клубок будет катиться. Так полегче будет? – я только кивнул, не поняв, как сам об этом не догадался, – Снег не будет прилипать и собрать его заново будет легче. Вот теперь дело пойдет! За работу! – благо Оксана была все еще у меня. Быстро за ней сбегал.

Пахом уже выкорчевывал снег, каким-то образом оказавшись быстрее меня. Посмотрев на его процесс, пришлось его остановить.

– Вот что значит не посоветоваться с начальником! Смотри, как глубоко ты копаешь. Туда попадет слишком много снега, и навряд ли он прилипнет, – Пахом не отреагировал и только исправился – стал копать не так глубоко. Какая-то просто тень прежнего Пахома. Мне уже хочется, чтобы он хоть что-то свое, брюзжащее, старческое сказал. – Мне тоже грустно и непонятно, почему он ушел. Но надо это смятение превратить в ярость, чтобы он обзавидовался и пожалел, что ушел.

– Ты еще молод…

– А ты уже стар, и тебе не стоит расстраиваться из-за этого. Сколько раз у тебя в жизни это все происходило?

– На удивление… это первый, – здесь уже не нашел ничего сказать, хотя должен был. Мы в тишине перешли к другой борозде. – Я просто страшусь.

– Чего же, смерти? Да, для тебя она не за горами, – это немного его позабавило, что меня самого намного больше обрадовало.

– Можно и так сказать. Просто если меня выгонят, это для меня смерти подобно.

– Старый конь борозды не испортит, как там ваши говорят. С чего ты взял, что тебя выгонят? Ты тут незаменим, Пахом.

– То, что я делал… Это нельзя простить. И я не буду даже надеяться на то.

– О чем ты… – но меня перебили и это еще ладно, Пахом раскрывался, как настоящий человек, как Семен, и за упущение этого намного обиднее.

– Мы распутали! Вы там закончили?

– Да, да. Все готово.

– Пулей тогда за водой! – что было делать? Пришлось бежать. Мама, уже, видимо, сто раз пожалевшая, что меня отпустила, смотрела, как наполняю ведра водой.

– Значит, это ты тогда воду пролил. Человек в больницу попал!

– Я тоже чуть не попал, навернувшись там. Так что правосудие восстановлено, как по мне.

– Сережка, ты ведь раньше таким не был. Ты взрослеешь, я понимаю…

– Мам, мне серьезно некогда. – отрезал я бежавший с полными ведрами воды. На первом этаже я все-таки был аккуратен на этот раз.

Пахом опять меня опередил и поливал уже утоптанный снег. Он просто издевается надо мной своей старческой молниеносностью. Опустошив и свои ведра, Коля осмотрел образовавшуюся корку с моей лопатой в руках. Довольный увиденным отправил нас вернуть ведра домой, чтобы они не мешали. За это время они с Дашей как раз успеют натаскать еще снега и лед окончательно схватиться. Быстро ворвавшись в квартиру, попутно пугая Берлиоза, сидевшего у двери ванны, грохотом ведер, пытался ворваться и в комнату, подле которой и сидел стражник в черном меху. Но дверь не открывалась. Вода шумела. Оставив ведра у двери, выбежал так же резко, как и вбежал. На улице уже все было готово для того, чтобы мы наладили это производство. Capo потрогал лед и опять довольный обратил на меня взор.

– Так, Пьеро, хорошо. Давайте, вы с Дашей будете толкать сзади, мы тянем спереди. Снег уже раскидан как надо. Вперед! – так мы и поступили. Было скользко, особенно упираться было неудобно. Пришлось просовывать ноги в выкопанные линии. Они были, правда, узковаты, за то глубина идеальна, осознание чего принесло мне удовольствие, однако не такое удовольствие, как от факта, что мой механизм работает!

С легкостью мы толкали этот клубок, как прежде, полной командой не могли сдвинуть с места. Даже рычаги не пришлось использовать. Коля кричал и присвистывал от удовольствия. Когда мы докатили шар почти до конца веревок, мы перехватились. Теперь мы тянули канат. На этот раз Дарья вежливо отказалась меняться. Снег опять был разбросан на ледяной помост и обильно смочен Колей. Мы так сделали еще пару раз, пока весь снег не закончился. Глыба теперь превышала скульптуры! Только видно было по лицу скульптора, что этого недостаточно.

– Даша, что там, одни крошки остались? – она подтвердила. С минуту он подумал, смотря глубоко в белизну у него под ногами. Собравшись с мыслями, capo развернул свою речь, как слова царя на папирусе:

– Значит вот что. Я собираюсь родить великую богиню колоссальных размеров, достойных иных. На голову, нет, на две выше своих сестёр. Хочу, чтобы одним движением могла меня оборвать, одним шагом раздавить – вот что я хочу сделать! Если вам мои мотивы непонятны, неинтересны, у вас еще есть возможность уйти. Для такой множественной статуи надо много снега. Снега не будет до конца месяца. Да и не стоило и надеяться на милость божью к нам? Было ли когда-нибудь иначе? Ради моей работы я готов на все, а чтобы они втроем появились на свет, нужен материал, которого становится все меньше. Это значит, что ради снега, ради материала я готов на все. Если вы это не готовы разделить, то опять же – еще не поздно уйти, – Коля внимательно оглядел наши лица. Никто не шелохнулся. – Хорошо, сегодня я отпускаю вас пораньше, не чтобы вы отдохнули, такого мы себе не в жизнь сможем позволить. Хочу, чтобы вы прошлись по городу, по улицам, дворам и нашли все, что угодно. Все, что сможет нам помочь переносить большое количество снега – это еще ускорит нашу работу, – на этом мы и разошлись.

Глава третья| Это что за любовная фигура?|

Уходя, хрустя снегом под ногами, уже и не думал, что прозвучит знакомое «Всем спасибо за работу!» – Но оно прозвучало, не смотря ни на что. Решившись, обернулся с закрытыми глазами и проорал «Не! За! Что!» – все меняется. Только все так же. Мы в порядке. Все в порядке. Раскрыв, наконец, глаза, увидел Дашу перед собой. Гримаса у нее была, будто ее оплевали: глаза прищурены, рот вытянулся. Это явная реакция на мой ор. Не удивительно, ведь на последней букве мой голос предательски подвел меня, что никогда раньше не случалось. – А! Извини. Не думал, что кто-то сзади будет.

– А я не думала, что ты так заорешь.

– Тебе же в другую сторону вроде…

– Все так. Вот, решила тебе помочь с дверью, раз уж ты нам так помог. Упрашивала и остальных, но Коля и слышать не хотел. Говорит, завтра большой день и нужно хорошо подготовиться. Пошел по мусоркам рыскать инструменты, подходящие для переноса снега. Ну а Пахом он…

– Пахом, – она улыбнулась смятенно на это.

– Верно. Поэтому я его даже не спрашивала. Честно говоря, я его немного побаиваюсь.

– Ох! Нечего его бояться! Он как старый, пушистый паук – плетет себе что-то под нос и боится тебя больше, чем ты его. Просто нужно поработать с ним поближе, и ты сама в этом убедишься.

– Надеюсь, это так. С тобой было то же самое… Ну что пойдем?

– Пошли, – пока направлялись к моему подъезду, разговор продолжался.

– Ты спрашивал меня про Васю, теперь моя очередь спрашивать тебя про Энго. Видимо, спрашивать, скучаешь ли ты по нему, бесполезно, судя по тому, как ты прокричал его коронную фразу.

– Я это сделал, потому что… – а почему? На кой я это сделал? Придется выдумывать на ходу. – Потому что нужно понимание – хоть раздели нас на пополам, все равно будет все по-прежнему. Неважно, кто будет кричать это. Незаменимых нет.

– И что же, Коля тоже заменим? – язвительно она осведомилась. Во всю дорогу до подъезда думал об ответе и, не найдя ничего лучше, ответил:

– Здесь сложнее все намного…

– Расслабься. Я не президент его фан клуба.

– Ну почему же? После ухода Васи полномочия автоматически перекладываются на тебя.

– Если так, то можно я их перекину на тебя?

– Вначале хорошо бы узнать, что нужно на этой позиции делать.

– Быть лучшим другом.

– Никогда им не был, не уверен, что справлюсь.

– Но начинать же нужно когда-нибудь?

– Это тоже верно. – сам не заметил, как мы уже оказались у моей двери.

– Боже ты мой… Тут словами и не описать. Что-то с чем-то!

– Мда… Еще не передумала?

– Коли я взялась… Тут за один присест и не справится, даже вдвоем.

– Ладно, поищу пока средство по эффективности схожее с безумностью этой двери, – поиски такого средства оказались тщетными. Зато нашелся обычное средство для таких дел. Засунув бутылку растворителя в просторные карманы утепленных штанов, направился к двери.

Выходя для сообщения этой новости, нашел ее с расстегнутой курткой. Ее мощную грудь обтягивала водолазка вишневого цвета. Она была облитой лунным светом из прилежащего подъездного окна. Даже в потемках она заметила, как сам уже превращаюсь в вишню, смотря на нее, поэтому сообщила:

– У вас тут в подъезде хорошо топят. Мне стало жарко, вот я и расстегнулась.

– Топят хорошо, а вот растворителя нет, так что как-нибудь в следующий раз. – Это вышло у меня как то само. Отвержение.

– Правда? Ну тогда… Покажи дверь хоть напоследок, – вот и в правду закрыл дверь, и мы уставились на мою изуродованную дверь. Зачем ей соврал, неужели засмущался? Глупость какая. Что она меня здесь изнасилует? В любом случае, она знает, что у меня есть девушка.

Вот так мы и стояли. В темноте рисунок казался иным, вырисовывались новые, пугающие фигуры и события. В этом, наверное, и прелесть абстрактной картины. В разное время увидишь разное. Ну или всегда будешь видеть одно – ничего. Полная тишина. Не хватало только сверчков. Жаль, что они давно уже спят. В такой тишине и темноте разум начинает играть странные игры. Сейчас, к примеру, вижу мощную фигуру, тянущую руку ко мне. Схватив меня за руку, она приложила к своей груди. Она еле помещалась в моей руке. Почувствовав кипяток чужой ладони, тут же пытался отдернуть руку, но безуспешно – не хватало сил.

– Отпусти, у меня есть девушка, – улыбнувшись она начала шептать в ответ:

– Не выдумывай. Сейчас уже не надо, – чувствовался мощный мотор питающий этого зверя. Его обороты увеличивались с каждым словом. – То, что ты сегодня сделал для Коли – бесценно. Я давно его таким не видела, он был… Почти как ребенок. Счастлив. Запомни! Сделав его счастливым, ты сделаешь и нас всех счастливыми, – она, наконец, отпустила мою руку и ушла.

Да. Вот так просто. Ушла. Постояв там еще с минуту, зашел и сам обратно, переваривая случившиеся.

Попробовал отвлечься. На стол выложил две книги, которые у меня были в рюкзаке. Взяв верхнюю, то есть «Бордовый чемодан», решил поставить на полку к остальным книгам. На столе остался Буратино. Взяв теперь его, открыл первые несколько страниц, и тут же какая-то ненависть наполнила меня, как горячая смесь заполняет форму. Шлепнул книгой об стол, будто пытаясь убить самого крупного жука, которого мне доводилось видеть. Потом швырнул книгу куда-то на кухню, хотя, казалось, причем здесь она? Вымотанный более морально, чем физически, решил отдохнуть. Мысль о том, что нужно рыскать по дворам и свалкам в поисках не пойми чего, меня угнетала. Решил отложить это до завтра, а пока уже летел на кровать, где и расположусь на ближайшую вечность.

Берлиоз в отсутствии хозяйки, а значит, и оптимального места для возлежания, припрыгал ко мне, мурлыкая. Приятный звук кошачьего моторчика наполнил комнату. Вибрации укачивали в сон грядущий.

Ах! Так как Буратино, не буду читать, по крайней мере в этой жизни, нужно послушать хотя бы альбом, который мне посоветовали. Вместе с этим проверю, что Власов убрал и удалил. Только как я не искал, никакой пропажи, на первый взгляд и не было. Все на месте, даже все переписки. Наверное, ему выгоднее было все оставить, чтобы легче было за нами следить. Написав лично Коле, предложил пересоздать все, чтобы щупальца Власова не дотянулись до нашей информации. Он согласился. За новое создание примется, как только вернется домой. Спросили меня еще о том, как мои поиски продвигаются. Чуть не спросил «какие?» Навряд ли Коля оценил бы. Убедил, что пока безуспешно. Он меня подбодрил. Ладно, думал, если альбом про любовь, то, может, он поспособствует моему скорейшему сну. Увидел на обложке фото самого Тайлера, так чопорно обрисованного по углам на розовом фоне. Мне показалось эта фотография темной, агрессивной, однако розовый фон, на котором он находится, контрастировал какой-то нежностью. Включив первую песню, тут же меня снесли агрессивные инструменталы, и только ты к ним привыкаешь и закрываешь глаза… Все идет на смену! Эта идея сквозит через весь альбом, будь это смена со спокойствия в активность или наоборот. Также некоторые звуки, ноты, инструменты перемещаются из песни в песню, но оставляют свой бит, перемешиваются и создают новое звучание. Кстати о них. К ним примешивается голос, не в привычном нам понимании, а как собственный инструмент. Во всех песнях он видоизменялся, но как раз в последней песне альбома голос остался голым – без фильтров и примесей. Немного еще полежав и обдувам услышанное, уснул. Все-таки это не для меня. Может просто еще тема не знакома.

Продолжить чтение