Песнь Скомороха

Любезны в кресле сказки о былом,

Да слушать их под стопку с маринадом,

Как птица Гамаюн своим крылом

Без нас хранила Русь и билась с Гадом.

Но тут пришли к нам чудотворцы прочи,

Они молитвой воротили реки вспять,

Их враг бежал скорее скрыться в ночи,

Не в силах будучи проклятия он снять.

Князь правоверный довершает дело

И без труда берет обоз богатый он.

Чтоб благодать свята не оскудела,

Он ставит церковь новую на склон.

Пошлет казну игумну, чтоб молился,

Да и поклоны клал со братией своей,

А чтоб потоком хор хвалебный лился

Им для работ пошлет людишек и коней.

Людей тех самых, что в набегах взяты

В посадах ближних русских городов.

Но смерд есть смерд, и будь проклят он,

То мрёт от голода, то он бежать готов.

Ох тяжек и не прост он, княжий крест,

Пойди, сумей битком набить карманы,

Попробуй чин себе украсть без мест,

Сумей, солги, да так, чтоб без обмана.

А за мечом вслед жадный шел псаломщик,

Людей чтоб в стадо обратить был план,

А царь – его судья, владелец и погонщик.

Им в греках это полюбилось и прельстило

В Константинополе коварном и златом,

Без меры власть тщеславие растило,

Лишь брать без меры, совесть – на потом.

Ведь не бывало так от века и до века.

И княже выборным пока достоин был.

Боярином славяне звали человека,

Что разумом по всем починкам слыл.

Достоинства и подвиг были мерой

Почета, славы, благодарности людей.

Слепой все подменили пришлой верой:

Раз княжий сын – то всем окрест владей.

Так, спрятавшись за лик светлейший,

Верхушка в мерзости и подлости живет:

Средь подлецов да победит подлейший,

Средь алчных – самый жадный превзойдет.

И умножался скарб, но было им все мало,

Тащили где могли к себе по мискам,

И лишь кормушкой Родина им стала,

И лишь своя потреба стала близкой.

Где знатному пожива – брат не брат,

И не народ – толпа с безликой мордой,

Любого хана облизать князишка рад,

А в вотчине он – князь уж очень гордый.

И летопись читать ну прям одна отрада:

Когда женился князь, когда кого убил,

И сколько церкви дал, и как была та рада,

И как епископ после все благословил.

Хоть ложные клятвы князь князю давал,

Душил людей в клубах пожаров дыма,

Когда же умер, он святым вдруг стал,

Принять успевши перед смертью схиму.

Не всяку грешнику дано найти тот путь,

Чтобы небесное блаженство испытать,

И для того перед кончиной не забудь

Монастырю ты деревеньку отписать.

То ж денег приготовь ты на помин души,

На это не жалей, оставь всего довольно.

И небу сытый поп что надо и внушит,

Тебя так прямо в рай – жили привольно.

Лишь твоя щедрость да монахов бденье

Позволит взлететь с могильной плиты,

Для клира вся жизнь порочна с рожденья,

Родился только – сразу грешен ты.

И как умильно со слезой ни плачешь,

И сколько б ты молитв ни возносил,

Грех все, если попам не платишь,

И все безгрешно – если заплатил.

А где доход, крестьян, земли прибыток,

Там в распрях ищут лишь в других изъян,

Там расцветает изощренство пыток

За Византией власть, а позже – латинян.

Христос – один? О чем вселенский спор?

Неужто в том, хлеб пресный или кислый,

Дух в сыне иль в отце? Ну нет у них с тех пор

Доходы врозь и праздники по числам.

А способ действия в различьи невелик:

Там инквизитор, свой у нас опричник,

Слегка задумался – ты значит еретик,

Сомненья на челе – так ты уже язычник.

А это уж не люди вовсе – бес вселился,

Кто власть не почитает – того в прах.

И вот епископ пока истово молился,

Колдуний в Волхов, а волхвов в кострах

Жгли непокорных, помнящих губили,

Кто разумом в поиске крылья растил.

Князья с попами таковых-то не любили,

Милей для них кто ушничал да льстил.

Князь чтоб ни делал, поп гласил – от бога,

Народу ж помнить, искуплять свою вину.

Князь небом дан, он наставлял с порога,

И вровень небу всяк покорен будь ему.

И крестоносцы шли со словом божьим,

С ним брали в рабство женщин и детей

И в замки гнали толпы бездорожьем,

Все то же божье стадо, ударами плетей.

Уже не воин князь, сбиратель он оброка,

Для городов и весей стал драконом,

Уж в совести себе не видел прока,

И справедливость подменил законом.

Бывало сильный враг к нам приходил,

Молясь, князь думал чем бы откупиться,

С ним заедино и митрополит молил,

Весьма боясь доходов всех лишиться.

Иль князь с казной, женой, всем клиром

Сбирался скоро и в сторонку отбегал,

Он охранял себя, ну а людскому миру

Хранить державу и столицу оставлял.

В леса так бегал князь от Тохтамыша,

Укрылся подальше и там ждал вестей,

Он мест разоренных плача не слышал.

Москву ж защищал литовский Остей.

Сложил главу герой сей неизвестный,

Без памяти земля, что жизнь ей подарил.

Князь отсиделся и, свершив ход крестный,

Пошел с мечом … в Рязань и злее сотворил.

А ведь Донской прославлен до сих пор,

И воспеваем он за щедрость к церкви,

Хотя иные достойны славы шпор,

По совести, других дела не меркнут.

Пред битвой отдан был плащ княжий,

Вдруг захотел незаметным он стать,

И за него другой здесь смертью ляжет,

Другие воеводы ведут полки на рать.

Боброк Волынец, Ослебя, Пересвет …

Жизнь драгоценную в бою не берегли,

И славных братьев Белозерских нет,

Все восемь в битве рядышком легли.

Когда ж озарилась Непрядва победой,

Став алой из капель крови пролитой,

Искали все князя, монах нам поведал,

Лежал он в дубраве, древом укрытый.

Сражался отважно, но бой притомил,

И прилег он под тень листьев крапин

Поодаль в лесу, бог там князя хранил:

Доспех посечен, а сам без царапин.

Лежал чуть дыша, только брата услышал,

Что в степи Мамая прогнали обратно,

Так сразу и встал, и в войску он вышел,

Брать славу пора, крестясь многократно …

Потом изволил князь и милости явить

И со слезми своим он молвил ближним:

Увечных позволяю я по домам пустить,

Небось дойдут, не будь из них кто лишним.

А павших, выбрав лишь однако христиан,

Велю предать земле, все чтобы по завету,

Не так, как этих окаянных басурман.

Но в поле том тела все были уж раздеты.

Искали долго в них и не нашли различий.

Но нам твердят – ордынцев хан водил.

Монгол ведь все ж от русича отличен.

Кого же на том поле наш княже победил?

Оставим сей вопрос. Была, была победа,

И предки добыли там Славы пьедестал.

И хоть не знал князь как, потом проведал,

То позабудется, Донским однако стал.

Его церковный хор не даром воспевал,

Тряхнет казной за лесть, не поскупиться.

На бой же только Сергий иноков послал,

Иные предпочли по кельям затвориться.

Им проку не было на хана снаряжаться,

При нем богатство шло – начало из начал,

Налогов нет, с чего ж тогда сражаться.

Митрополит у хана ярлык свой получал.

А тут его побили … Ну что ж и это славят,

Попу ведь все равно, была бы только мзда,

Акафист пропоют и в пуд свечу поставят,

И кончен пост – для них взошла звезда.

Не будь церквей, так где попам кормиться?

А в ней толдыч одно: потоп, и грех, и рай …

И будет стол всегда от яств ломиться,

Не сеешь, и не жнешь, а манны – урожай.

Какие тут труды? Какие здесь заботы?

Доходные идеи на церковь снизошли:

Самим плодить святых. Ни это ли работа?

Лишь мощи выставишь и денежки пошли.

Кого причислить? Так собор назначит,

Пусть набольшему князю святость снится

Творит что хошь, а пред иконой плачет,

С его мощей и будет клир кормиться.

А вот Христос им тела не оставил,

Как древний Ромул он вознесся в небеса,

Сказав тем самым главное из правил:

Нетленен только дух, но бренны телеса.

Но что им Небо. Пускай чернь его боится,

С ярмом греха на шее вместо перевязи.

Не первый век гордыня церкви длится,

Вот ей доходно, и Владимирского князя,

Который Юрий, в чудотворцы возвели.

Что ж чудного он сотворил, ты спросишь.

Соседям не помог, когда враги пришли,

Они Рязань сожгли, так он и семью бросил.

Забился в глушь на Сить, войска сбирать,

Да больше бражничал, врага не опасался,

И храбрых ратников обрек он умирать –

Врасплох тумен на речку ту добрался.

Был Юрий там убит, главу ему отняли,

Чтоб хану доказательством служила

Того, что верх в Руси ордынцы переняли,

И приторочили к седлу, ткнув уши шилом,

Но после бросили – Батый дар не принял,

Ему честь не великая такого победить:

Людей всех загубил да на судьбу пенял,

Ему не войско, только ряженых водить.

Отхлынула орда. Настал час погребенья.

Остался кто живой, укрывшися в лесах

Исполнил павшим долг, не дав забвенью

Осилить память да на жертвенных весах.

А церкви горе в помощь, ей из беды доход.

Не враг на нас напал, была то божья кара,

Батый не сам решил – слал бог его в поход

Карать за грех. Бог и Батый – вот это пара.

Жизнь или смерть, глаголют все с небес,

И ход не дадено нам знать своих планид.

Не важно как ты умер – с покаяньем, без,

Чем больше смерти – больше панихид.

А здесь почил сам князь. Так тело в раку.

Тут привезли главу невесть откуда,

Чуть приложили (не привидилось ли дьяку?),

Срослися части вновь. Готово чудо.

Так Юрий стал мощами после смерти.

Кто с трупа сыт? Про то, да вслух? Молчу.

За исцелением к мощам идите, верьте –

Нам церковь говорит, да прикупи свечу.

Еще правителя так приобщили к лику.

А где же ты, Герой, не ведающий преград,

Врага разивший хоть мечам, хоть пикой,

Где памятник тебе – Евпатий Коловрат?

Совсем невелика была твоя дружина,

Но каждый духом богатырь, из храбрецов.

Пришла топтать Отчизну коль вражина,

Они не посрамили ни дедов, ни отцов,

Их ратный подвиг, те сказания и были,

В сердцах хранили матерей напевы,

Врагов пред боем не считали, а их били,

И не смирялись перед «божьим» гневом.

Лишь сотни Вас, а им казалось – тыщи,

Отмстить врагу – один для Вас наказ,

За разоренный дом мечом с них взыщем,

И нет отважней васильковых глаз!