Приключения Хоши

Рождение

Я не помню, как я родилась. Ну совсем не помню. Не помню, как в первый раз открыла глаза, не помню, каким увидела мир. Не помню, что мне тогда снилось.

Зато помню, как мама все время вылизывала меня, и это было очень приятно. Своим шершавым язычком она беспрерывно лизала меня всю: и уши, и лоб, и тело, и хвост. И лапки. И глаза, и маленький носик.

Я спала – мама лизала меня, просыпалась – мама опять лизала меня, я хотела приподняться на своих слабеньких ножках и пойти куда-нибудь погулять – мама осторожно хватала меня зубами, укладывала поближе к себе, на дно коробки, в которой мы родились и жили, и снова лизала.

А еще я помню мамино молочко. Вкус у него был сладенький и нежный. Я пила его все время. Закрывала глаза – пила, открывала – пила, и во сне – снова пила! Как мне нравилось это молочко! Какое счастливое было время! Лежишь – и пьешь, лежишь – и пьешь! И ничего больше делать не надо!

А потом однажды мне вдруг захотелось встать и куда-нибудь пойти. Побродить, полазить, попрыгать и покувыркаться. И это было такое сильное желание, что я не смогла с ним бороться и тут же сказала:

– Мама, спасибо за молочко! Но я, наверно, пойду. Погуляю. Тут, недалеко.

Мама усмехнулась в ответ, но ничего не сказала. Она лежала, уставшая от того, что все время кормила нас. И сил спорить с нами у нее уже не было.

Я удивилась, что мама не возражает мне, и попробовала встать. Но мои пушистые тоненькие лапки по какой-то причине не послушались меня и тут же разъехались в разные стороны. Не успев подняться, я плюхнулась на собственный живот рядом с мамой.

Совершенно растерявшись от этого обстоятельства, я покрутила головой – голова подчинялась мне, повертела носом, открыла и закрыла рот, подергала усами и даже пошевелила своим маленьким хвостиком – нет, здесь все было в порядке, все работало.

«Странно, – подумала я, – все мое – со мной, и только лапки – сами по себе. Но они же – мои! Как они могут меня не слушаться? Очень странно!»

Немного успокоившись и подумав, я строго-настрого приказала лапкам подчиниться. Прямо так им и сказала: «Многоуважаемые лапки! Прекратите хулиганить! А ну-ка слушайтесь меня!»

А затем снова попыталась встать. И снова почему-то упала. И так повторилось много-много раз.

Сперва меня это забавляло, потом мне это надоело. Потом я начала злиться на свои коварные лапки. От обиды я даже попробовала укусить их несколько раз. Но они никак на это не отреагировали. То ли я кусала их слабо, ведь зубы мои были еще очень-очень маленькими, то ли им было все равно, кусают их или, наоборот, гладят и лижут. Но после моих укусов они остались такими же непослушными и независимыми, как и раньше.

Обессилев, я подползла к маме и попила молочка из ее животика. Мама дремала, но мне так сильно захотелось спросить ее кое о чем, что пришлось ее разбудить.

– Мамочка, дорогая, скажи мне, почему мои лапки меня не слушаются? Я когда-нибудь научусь ходить? А то я сегодня весь день стараюсь пойти погулять и весь день падаю.

Мама чуть-чуть приоткрыла глаза и сквозь сон отвечала мне:

– Научишься. Ну, если, конечно, будешь старательно учиться.

– А если не буду?

– Можешь и не научиться. Так и останешься навсегда лежать в этом подвале.

– Не-ет, – с ужасом отвечала я, – я так не хочу. В подвале хорошо и тепло, но мне не хочется провести в нем всю свою жизнь. Тогда, мамочка, я немного посплю и начну все заново.

Я уснула, а потом сделала так, как пообещала маме. Брат с сестрой еще дремали, а я уже вскочила и начала тренироваться.

Я не знаю, сколько прошло времени и сколько раз я упала прежде, чем сделала свой первый шаг, но я совсем не удивилась, что в какой-то момент перестала шлепаться на дно своей любимой коробки.

Вскоре я даже начала немного подпрыгивать. Так мы и прыгали все время втроем: я, мой забияка-братик и моя милая сестренка. В подвале ведь было очень много места для того, чтобы прыгать.

И так проходила наша жизнь: мы просыпались, кушали мамино молочко, скакали, дрались, царапали друг дружку своими лапами, хулиганили, снова пили молочко, снова спали и снова начинали скакать. И это продолжалось очень долго.

Гура

Однажды мама, как обычно, куда-то ушла по своим делам, и мы остались совсем-совсем одни. Мы не боялись одиночества, потому что знали, что мама обязательно вернется. Ведь не было еще такого случая, чтобы она не возвращалась. Поэтому мы и были очень спокойны.

Так спокойны, что брат и сестра мои уже вскоре безмятежно дрыхли прямо посреди нашей большой коробки. У меня же, наоборот, не было никакого желания сидеть, спать или лежать. Мне хотелось играть и веселиться. Поэтому я поцеловала любимую сестренку в ее крошечный носик, погладила лапкой брата и побежала бороться со скукой – отправилась гулять по нашему любимому подвалу.

Не успела я немного отойти от наших владений, как вдруг, откуда ни возьмись, прямо передо мной возник какой-то весьма упитанный зверек с очень длинным хвостом. Лапки у него были совсем короткие, рост низкий, а нос острый.

– Ой! – испуганно воскликнула я, ведь он чуть не задел меня своим невиданным хвостом, и отпрыгнула назад.

– Ай! – вскрикнул он и тоже отскочил на весьма почтительное расстояние.

Затем он замер и стал издалека меня обнюхивать. Я видела, как дрожат от любопытства его носик, усы и голова. Я же, в свою очередь, приподнялась на всех своих четырех лапках и выгнула спину. Но драться я не хотела.

«Чего с коротконогими малышами драться-то, – подумала я, – я же его одной лапой прибью. Неинтересно!»

Но все же мне не хотелось, чтобы он приближался близко ко мне, поэтому на всякий случай я проверила, работают ли мои маленькие остренькие коготки, осторожно выдвинула их немного вперед, а потом убрала обратно.

«Работают! Если что, помогут», – сказала я себе, а потом вежливо вслух спросила:

– Добрый день! Ты – кто? Вроде бы ты – это не я. А я – это не ты. Как-то ты совсем на меня не похож.

– Я – серая крыса, – отвечал серый хвостатик, – и зовут меня Гура. И меня тут все знают. Давно тут живу. А ты здесь откуда?

– А я… из во-он той коробки, – и я кивнула головой куда-то назад, – и я, кажется, кошка. Но точно не знаю, надо у мамы переспросить. Но вроде бы нас так называют! Кошки мы! А имени у меня еще нет. И у моей сестры, и у моего брата тоже нет. Мы ведь совсем недавно родились и еще имен себе не придумали. Как придумаем – я обязательно расскажу тебе.

– Понятно, – прошипела Гура, – значит, ты тоже местная. Знаю, знаю про вашу семейку. Каждый день мимо пробегаю. И мамашу вашу тоже знаю. А до твоего имени мне дела никакого нет. Так что, когда имя себе придумаешь, можешь меня не искать. И ничего мне не сообщать. Достаточно того, что я вас, кошек, и так узнаю, без всякого имени. Не глядя. По запаху. И всякий раз, когда вы попадаетесь на моем пути, я думаю, какие же вы, кошки, глупые. Никогда вам меня не поймать. И не съесть.

От этих слов мне сделалось очень обидно, и я переспросила:

– Почему ты ругаешься? Я тебя глупой не называла. И мама моя вовсе не мамаша. А мама. Мамочка. Мамуля. Моя любимая. Единственная. И на самом деле, может, все наоборот! И это вы, крысы, не слишком умные. Смотри, у тебя и голова меньше, чем у меня. А ведь у кого голова больше, тот и умнее.

– Ха-ха-ха, – рассмеялась Гура и передразнила меня, – у кого… голова… больше. Да крысы всегда были умнее кошек, – уверенно продолжала она, – да и вообще нет никого на белом свете умнее крыс! Впрочем, шансы у тебя есть. Ты тоже серенькая, как и я. А все, кто серые и черные, – они точно не дураки. К тому же ты еще и вопросы задаешь! Значит, не дура. Но все равно глупее меня.

– А, может, проверим? – меня охватил азарт.

Гура задумалась.

– Ну хорошо, давай. Вот смотри, кто быстрее найдет еду и принесет ее сюда, в эту комнату, тот и умный. Согласна?

– Да, – ответила я и тут же спросила, – а где брать еду? Мне всегда ее дает мама, а сейчас мама куда-то ушла.

Гура расхохоталась сильнее прежнего:

– Эх ты! Какая же ты умная, если даже не знаешь, где можно добыть продукты?

– Да, точно. Я ничего не знаю.

Гура тем временем на мгновение исчезла и вернулась с кусочком сыра в зубах.

– Вот, смотри! Сыр! Вкусный! Это мне на ужин! Тебя я им угощать не буду. Найди себе сама что-нибудь, если ты такая умная!

Я молчала, потому что не знала, что и говорить. Да, Гура явно оказалась умнее. И покушать у нее есть кусочек, и вообще она знает, как добывать еду. Но мне почему-то не хотелось с этим мириться, и я стала напряженно думать.

– А давай еще проверку? – сказала я.

– Хорошо.

– Кто первый добежит до того угла, – и я указала лапой на противоположный угол комнаты, – тот и самый умный из нас.

– Ха-ха, – снова рассмеялась Гура, – а ты хитрая. Ноги-то у тебя гораздо длиннее моих, значит, и побежишь быстрее. Но кто первый добежит до того угла – тот самый быстрый! А не самый умный. Это раз. И второе: а зачем мне вообще туда бежать? Мне и здесь хорошо, где я сейчас стою.

– Ух ты, – подумала я и сказала:– и правда, получается, вы, крысы гораздо умнее кошек. Гура, а ты научишь меня быть такой умной?

– Этому нельзя научить. Но даже если бы и можно было, я бы не стала этого делать. А то еще станешь умнее меня. И отберешь у меня еду. Нет уж. Учись сама! Может, и справишься.

После этих слов Гура развернулась и побежала в свою сторону. А я осталась одна.

«Надо что-то делать, – подумала я, – не бывает так, чтобы маленькие крысы были умнее больших кошек. Надо что-то делать!»

Прощай, любимый подвал

Однажды мама повела нас на прогулку. Мы уже несколько раз ходили с ней гулять по улице, но как-то всегда недалеко и очень недолго. Вылезем через окошко из подвала, добежим до ближайшей лавочки, заберемся под нее, чтобы было не очень страшно, посидим там и обратно домой. А тут вдруг мама сказала, что поведет нас в Город.

Что это за Город такой, никто из нас толком не знал. Но слово это мы все время слышали от мамы: город, город. Город. Поэтому перед прогулкой мама решила нам немного рассказать о нем:

– То место, где мы живем, называется Город. Он очень большой. Просто огромный. Я не знаю, где он начинается, а где заканчивается. И заканчивается ли он где-нибудь вообще. Иногда мне кажется, что на Земле, кроме этого Города, ничего другого-то и нет. Один город это и есть вся наша Земля. Столько кошек, собак, крыс, мышей и разных птиц живет в нем, что даже и представить себе сложно! Гораздо больше, чем листьев во-он на тех тополях, – и она махнула лапой на стоявшие в рядок неподалеку от нашего подвала большие деревья, макушки которых терялись где-то высоко-высоко в небе. – Город… он такой большой, что я не смогла бы обойти его целиком за всю свою жизнь, и вы никогда не обойдете его. Поэтому даже и не старайтесь. Разные кошки, которых я встречала на своем пути, рассказывали мне, где им в этом Городе довелось хорошо пожить, но я так и не дошла до этих райских уголков. Поэтому выберите себе свое место. Тихое, укромное и, самое главное, такое, где много еды. Побольше еды. И оставайтесь там, не бегайте туда-сюда. И никого к своей еде не подпускайте.

– А как нам найти такое место? – в один голос спросили мы.

– Не знаю, – отвечала мама, – ищите. Посмотрите тут кругом, может быть, есть рядом соседние подвалы, которые еще никто не занял. Может быть. Но вряд ли. Я не знаю, куда вам идти, но куда-то идти вам придется. Но самое главное в городе, – продолжала мама, – это не кошки и собаки. И не птицы. Это люди и машины. Люди – они самые главные и умеют все. И их очень много. Гораздо больше, чем нас, кошек. С огромной скоростью они носятся по городу на своих разноцветных машинах. Они это очень любят. Опасайтесь машин. Они огромные и могут вас задавить. Под машиной можно легко спрятаться, но это очень опасно. А если уже попадешь в машину, никогда не вернешься в то место, где ты был. Никогда.

Мне понравился мамин рассказ, и я спросила:

– А люди – они злые или добрые? И как отличить злого человека от доброго?

Мама задумалась:

– Ты знаешь, это очень сложная задача. Не про наш кошачий ум. Но вот если человек принесет тебе поесть и ничего не попросит взамен, то, мне кажется, он добрый. А если будет в тебя кидаться палкой или камешком, то точно злой.

– А если и поесть не принесет, но и палкой кидаться не станет? Или так не бывает? – спросила я.

– Бывает, моя любопытная доченька. Как раз так чаще всего и бывает. Не каждый день в нас кидаются палками, не столь много людей приносит мне еду, приходится добывать ее самой, – отвечала мама, – поэтому про таких людей вряд ли я смогу что-то тебе рассказать. Сама про них ничего не знаю.

– А машины, – я не могла угомониться, – это те большие-пребольшие коробки, которых так много в нашем дворе?

– Ага. Это они и есть.

– Какие-то у них странные ноги, у этих машин. Совсем не похожие на наши.

– Странные, но очень быстрые. Сама скоро увидишь, – и мама повела нас в новый, неизвестный нам мир.

Вскоре мы свернули за угол дома, в котором мы жили, пробежали еще немного, и нашему взору открылась большая-большая дорога. Мы остановились поодаль от нее, на зеленой травке. Яркие, пестрые коробки проносились мимо нас с неистовым шумом. Коробки летели так быстро, что я не знала, в какую сторону мне лучше поворачивать голову и за какой из них наблюдать.

– Ух ты! – восхитилась я. – Хочу забраться в такую коробку.

Мама, брат и сестра в ответ только укоризненно закивали головами. Было видно, что они не одобряют моих восторгов.

Мы молча наблюдали, как вдруг совсем невдалеке от нас остановилась одна такая коробка. Крышки у нее почему-то не было. А еще из нее торчали во все стороны разные незнакомые мне предметы.

И я почему-то подумала: раз эти предметы там спокойно лежат, не кричат, не вопят, не стонут, значит, во-первых, и для меня там найдется небольшое местечко, а во-вторых, и мне не придется кричать от ужаса, если я окажусь там. И, когда мама на мгновение отвернулась куда-то в сторону, повинуясь своему любопытству, я сделала несколько шагов вперед и запрыгнула внутрь.

Оглядевшись, я обнаружила, что в коробке не было ни одной кошки или собаки – вообще ни одной живой души. Поэтому поговорить мне было не с кем, спросить о чем-то было не у кого. Но меня это ничуть не смутило.

– А тут ничего, даже интересно. И совсем не опасно, – подумала я.

Я слышала зовущий меня взволнованный мамин голос и уже хотела выпрыгнуть обратно, но в этот момент коробка как-то странно задрожала, и, кажется, куда-то побежала. Забравшись от испуга на какой-то предмет, я смогла немного высунуть голову и понаблюдать, как мама, брат и сестра быстро превращаются в далекие малюсенькие точки. Потом они исчезли совсем.

Мне кажется, в этом шуме они так и не поняли, куда же я пропала.

Новая жизнь

Конечно же, я не знала и не понимала, куда несется эта огромная коробка. От страха я забилась на ее дно, а вокруг меня мелькали дома и деревья. Коробка то ускоряла ход, то бежала медленнее, то останавливалась совсем ненадолго. Все вокруг гудело, шумело и свистело.

Только теперь я начала понимать, что же я натворила.

– Ну зачем, зачем я полезла сюда? – начала причитать я сквозь слезы. – Как я теперь буду жить одна, без мамы? Без брата? Без сестры?

Вдруг какая-то вещичка сдвинулась с положенного ей места и не слишком сильно ударила меня по голове.

– Так мне и надо, – подумала я и почесала лапой ушибленное место.

Долго ли, коротко ли продолжался наш путь, но наконец коробка остановилась окончательно и затихла. Через мгновение какой-то человек заглянул прямо в то самое место, где я сидела. Мне было очень страшно, но я выгнулась на своих лапах, подняла хвост и оскалила зубы.

Но на мою бойцовскую позу человек не обратил внимания. Весьма спокойно он сказал кому-то:

– Ух ты, смотри, кажется, у нас тут Хошка пригрелась. И откуда она взялась?

– Какая еще Хошка? Ни разу про таких животных не слышал, – ответил кто-то ему.

– Да не Хошка, – рассмеялся первый голос, – а обычная серая кошка. Ты просто не расслышал.

– А-а-а, теперь понял.

«Кошка… Хошка… Хоша, – подумала я, – до сегодняшнего дня у меня не было имени, но теперь я раз и навсегда буду Хошей!»

Два человека между тем продолжали разговаривать сами с собой, не обращая на меня совершенно никакого внимания.

– Мы на Речке останавливались, там, наверно, она и заскочила. Или раньше, в лесу, на даче. Покататься ей, видите ли, захотелось. Кошка-путешественница.

– Придется ей теперь на новом месте обживаться. Назад вернуться ведь не получится!

– Ничего, разберется как-нибудь. Кошки – они живучие. Пойдем обедать, а потом разгрузим наш пикап.

– Пойдем. Какая-то она маленькая совсем.

– Молодая еще, наверно. Котенок. Не хочешь взять ее к себе домой, раз уж она к нам прибилась?

– Ну, о чем ты. У меня и так три кошки в доме. Куда же еще!

И голоса затихли. К моей персоне эти двое не проявили никакого интереса и даже не стали выгонять меня из коробки.

«Не все так плохо, – подумала я, – и люди совсем не такие уж злые, как нас предостерегала мама. Эти вот двое почти не заинтересовались мной. Что есть я, что нет меня. Так что поживу пока среди людей. Так и быть, останусь. Может, и не так все страшно. Может, люди не будут обижать меня слишком сильно. А если не понравится, уйду куда-нибудь. Одна буду жить. Справлюсь».

«Да, и теперь не кошка я, а Хошка, Хоша, – продолжала я рассуждать сама с собой, – так мне больше нравится. А когда еще подрасту и стану взрослой окончательно, надо будет сбегать туда, на Речку, про которую они говорили. И обязательно найти маму. Ведь мама подарила мне жизнь, как же я без нее? А дорогу мне другие кошки подскажут. И вообще, что я паникую? Вырасту как-нибудь. Не пропаду!»

После этих мыслей мне стало чуточку веселее, и я решила сбежать из большой коробки. Потому что сомнения насчет этих людей у меня все же оставались. Хоть и не побили они меня, хоть и не тронули, но и еды не дали, и по шерстке ласково не погладили. Значит, как мама говорила, еще неизвестно, какие они. Значит, надо было идти дальше.

Я выпрыгнула из коробки на землю и медленно, осторожно, пригибаясь, то и дело останавливаясь, куда-то побежала, сама не зная куда. С разных сторон на меня смотрели огромные, длинные дома, всюду, везде, где только можно, были разбросаны коробки, то есть… машины. Так вот что такое Город!

Проходившие мимо люди не замечали меня. Просто не обращали никакого внимания. Как будто меня и не было. А я-то думала, что они будут на меня хотя бы кричать. Или звать с собой.

Мне показалось, что многие из них куда-то спешили. Куда? Зачем? Почему? Тысячи вопросов возникали в моей маленькой пушистой голове, и на них у меня не было ни одного ответа. Мгновенно я почувствовала себя беззащитной. Мне захотелось забраться под любую из многочисленных коробок и спрятаться там до вечера, но я вспомнила мамины слова, что это очень опасно.

«Как мне жить? Где? Опять в подвале? – продолжала размышлять я. – Где мое законное кошачье место? Тихое и спокойное!»

Вдруг передо мной возник белый-белый пес. Он был очень большой и, как мне показалось, какой-то очень спокойный, не то что те маленькие, крикливые и вечно суетящиеся собачонки, иногда попадавшиеся нам на глаза во время наших коротких прогулок с мамой.

И хотя пес не приближался и просто издалека рассматривал меня, я, конечно, испугалась и уже привычно выгнула спину и подняла торчком хвост.

– Ты кто? – безо всяких предисловий спросил он. – Я раньше тебя тут не видел.

– Я… Хоша или Хошка. Но ты можешь меня как угодно называть. Как тебе нравится, так и зови. Я не обижусь.

– Зачем же мне тебя звать по-другому? Хошка значит Хошка. Хорошее имя, мне нравится.

– Я его сама себе придумала. Вот так! – с гордостью заявила я. – Совсем недавно придумала, сегодня, когда во-он из той большой коробки вылезала, ну то есть из той большой машины, – и я кивнула головой куда-то назад.

– А раньше ты как жила? Без имени?

– Да. Раньше-то мы с мамой жили. И она нас только деточками любимыми называла. А больше никак.

– То есть ты сбежала от мамы? Но зачем? С мамой ведь всегда хорошо и тепло.

– Так я не хотела бежать! Просто поинтересовалась, что там, внутри коробки, ну то есть машины. Залезла в нее. И вот… очутилась здесь.

– Грустная история, – сказал белый пес, – тяжело тебе придется.

– Ну, может, и справлюсь как-нибудь. Мама же моя справилась. И другие кошки тоже.

– Тоже верно.

– Скажи, белый пес, а ты не будешь меня кусать?

– Нет. Я не кусаю кошек. И не ем их.

– Ой как здорово. А то как с тобой разговаривать, если ты вдруг меня съесть собрался? Не слишком-то удобно.

– Нет, я точно не собираюсь тобой закусывать. Можешь мне поверить.

– Поверить не могу. Хотя очень хочется, ведь с виду ты кажешься очень добрым. Но мама учила меня никому не верить.

– Правильно. Вот я. Хоть и не ем кошек, но могу иногда погоняться за ними. Попугать их немного. Они так смешно запрыгивают на деревья. Когда у меня плохое настроение, я нахожу какую-нибудь кошку и загоняю ее на дерево. Так что доверять мне не надо!

– А сейчас? Есть у тебя настроение погоняться за мной? Давай, попробуй, догони! А то мне очень грустно одной. И страшно. Или, может, вместе сбегаем куда-нибудь? Только я тут ничего не знаю.

– Нет, сейчас мне не хочется. Ты даже не спросишь, как меня зовут?

– Нет, не спрошу. А зачем? Хотя… как тебя зовут?

– Шер. Или Шерик. Кто как называет.

– Какое-то странное имя. Вот если б тебя Шарик звали, тогда нормально было бы. Так многих собак зовут, я знаю. Да и шарики нам мама показывала, они так быстро по небу летают. Ну, или Шурик хотя бы.

– Нет. Я Шерик. Меня так звали мои хозяева.

– Хозяева? Это кто такие? У меня никогда не было никаких хозяев. Только мама была. И брат с сестрой.

– Ну это те, у кого я жил. В квартире. Тут, недалеко отсюда. Пробежать надо всего два квартала. Они меня взяли к себе маленьким, растили, кормили, воспитывали, гуляли со мной, а потом выставили на улицу. Сказали, живи, мол, один. Ты надоел нам.

– И даже еды с собой не дали?

– Нет.

– Это люди были, что ли, твои хозяева? Или не люди?

– Ну, я знаю, как назвать тех, кто выгоняет на улицу собак, или кошек, или птиц, например. Люди они, или нет? С виду вроде как бы люди, а если приглядеться… Сложный вопрос. Философский!

– Я в сложных вопросах не разбираюсь. Тем более в философских, первый раз такое слово слышу. Поэтому говори по-простому: эти твои хозяева – они злые или добрые были? Вот они, когда давали есть, просили тебя взамен сделать что-либо?

– Конечно, просили. Охранять, например. Лаять. Всякие приказы их выполнять. Палки приносить.

– Как это?

– Ну, как. Они кидали палку, куда-нибудь подальше от меня. А я должен был быстро добежать до нее, схватить и принести обратно.

– И ты носил?

– Да, все послушно выполнял. И палку носил, и мячики разные, и косточку резиновую.

– А я бы не побежала! Вот еще! Нашли носильщика!

– А еще, например, на даче они просили меня ночью по участку кругами бегать. Ну, чтоб если незваный гость через забор полезет, я его тут же и покусал бы.

– И ты всю ночь бегал, не спал?

– Да. Я, вообще-то, очень старался.

– Ничего себе. И даже голова не кружилась?

– Нет. Я же медленно бегал, не спеша. То в одну сторону, то в другую. А вообще, мне нравилось служить. Мы, собаки, такие. Нам служба нравится.

– А почему же они тебя тогда выгнали? Если ты все делал, как хозяева просили.

– Не знаю. Вроде слышал, что им надоело гулять со мной. И надоело кормить. Я ведь большой, ем много. Люблю покушать-то, – и Шерик сладко улыбнулся. – Мне все время хочется что-нибудь пожевать. И мыть меня тоже надо, шерсть у меня длинная. В общем, хлопот со мной не оберешься. Надоел я им.

– Так ты бы сам гулял. Сам бы еду добывал. Сам бы мылся.

– Так я теперь так и делаю. И никакие хозяева больше не нужны. С мытьем только проблема. Шампуня собачьего нигде не найдешь, а осенью и зимой без горячей воды тяжело. В пруд-то под лед не полезешь! Вот и приходится лизать себя с утра до вечера.

– Слушай, ты весь такой белый. А мне одна крыса, Гура, сказала, что белые умными не бывают. Только серые, коричневые и черные не дураки. То есть ты, получается, глупенький. Ха-ха. А я, наоборот, умная. Я же серая.

– Ну, не знаю, – безобидно ответил Шер. – Я другое слышал. У кого голова больше, тот и умный. А у кого маленькая, как у тебя, тот… сама понимаешь кто.

– Ничего себе. Вот это новости. Надо будет потом как-нибудь обязательно проверить, кто же из нас умнее. А где ты живешь?

– Как где? На улице, конечно! – и Шер от удивления присел на здание лапы. – Летом на улице хорошо. А зимой иногда по подъездам прячусь. В подвалах окошки маленькие, я туда не пролезаю.

– А я еще не видела зимы ни разу. Только от мамы слышала про снег, лед и холод.

– Снег… он такой белый-белый. Как я. Даже немного белее меня. И он везде. Вот сейчас его нет нигде – а зимой он будет везде. Но тебе понравится. Только мерзнуть будешь. Шерстка у тебя какая-то недлинная. Точно замерзнешь.

– А откуда он, этот снег, берется? Его люди на машинах в Город привозят?

Шер рассмеялся.

– Не-е, люди его, наоборот, в Городе собирают и увозят. Иначе он весь Город засыплет, машинам не проехать, нам с тобой не пробежать. А падает он с неба, откуда ж еще. Вообще, все оттуда падает. Больше неоткуда.

– А скоро эта твоя зима настанет?

– Не знаю. Как листья с деревьев облетят, дожди холодные пойдут, солнце прятаться от нас начнет – так и жди зиму. А сейчас, видишь, листочки шелестят, травка зеленеет, солнышко нам улыбается. Красота! Да еще… мухи разные туда-сюда летают, – сказал Шер и поймал в свой рот при этих словах очередную мошку.

– Слушай, а пока тепло и твоей выдуманной зимы нет, пойдем куда-нибудь, погуляем. Повеселимся. Может, даже похулиганим немножко. Я ведь еще ни разу в жизни не хулиганила. Все время с мамой да с мамой. А с ней не похулиганишь, с ней все всегда серьезно. Туда не ходи, сюда не ходи. Это опасно, то – еще опаснее. А сегодня я первый день в жизни одна.

– А что? Это мысль! Давай-ка попробуем, – согласился Шер. – Хм! Куда бы тебя пригласить для совместного хулиганства? Может, в парк пойдем? На аттракционы! Покатаемся, если не выгонят.

– Что это за «ракционы» такие? Никогда не видела.

– Аттракционы. Они очень большие. Одни крутятся, вторые ездят, третьи качаются. Четвертые прямо в небо улетают. Тебе понравится.

– С тобой, Шер, я на любые приключения согласна. Потому что ты классный выдумщик. Я бы так не смогла. Это ж надо какие-то аттракционы придумать, да чтобы они еще и в небо улетали.

Гонки в парке

– А парк твой – он далеко? – спросила я Шерика. – И как мы дойдем до него? Кругом же одни коробки, в смысле машины. Их так много вокруг, и они все время гоняют туда-сюда. Может, запрыгнем в одну из них и доедем? Смотри, как я могу!

И с этими словами я подбежала к какой-то неподалеку стоявшей машине, оттолкнулась лапами и… через мгновение оказалась на самом верху. На раскаленной от солнца автомобильной крыше. Но поскольку сидеть на одном месте мне было и скучно, и горячо, я перескочила на соседнюю крышу, а потом на еще одну. И так далее. А потом поскакала обратно. Солнышко грело так, что мне ничего не оставалось, кроме как скакать по машинам туда-сюда как можно быстрее. Прыг-скок. Прыг-скок. А вниз мне уже не хотелось, ведь там было совсем неинтересно.

Шерик носился вслед за мной вокруг машин и визжал от удовольствия. Ему эта хулиганская забава тоже очень понравилась.

– Давай ко мне, – закричала я ему.

– Попробую, – отозвался он и закинул свои длинные лапы на одну из машин. Но так и не смог забраться.

Я улыбнулась.

– Берегись! – вдруг закричал он.

Я и не заметила, как откуда-то сзади подскочил какой-то человек и тут же начал лупить меня толстой зеленой веткой.

– Ай! За что? – закричала я. – Ничего плохого я не сделала! Ай-ай-ай! Мне очень больно!

– Беги, скачи! – не унимался Шер.

И я снова поскакала по крышам.

Чтобы защитить меня, он подбежал ближе к этому человеку, остановился прямо позади него и начал громко лаять. Человек развернулся к Шеру лицом и теперь уже начал махать палкой в его сторону.

Пока дуэль продолжалась, я успела вскарабкаться на верхушку ближайшего дерева.

Шер лаял громко и часто, наскакивал и подпрыгивал, и вскоре заставил человека с палкой отступить на несколько шагов. А я наблюдала за всем издалека.

Наконец человек развернулся и ушел, не сказав ни слова.

Через минуту я слезла с дерева. От ударов палкой моя спина болела, и я улеглась прямо в траву.

– Ты… такой сильный, что смог прогнать человека, – с восхищением сказала я Шерику. – Ты спас меня! Никто еще никогда не спасал меня. Ты первый! Теперь я точно знаю, что ты добрый. А если бы тебя не было? Он бы меня совсем избил этой палкой! Но как же мы теперь пойдем в парк? Я не дойду! Все болит!

Шер снова задумался.

– Вот что, – после некоторого молчания сказал он, – полезай ко мне на спину. Она у меня большая. Цепляйся когтями за мою шерсть, но старайся меня не царапать. А то ведь мне тоже бывает больно.

И мы отправились в парк.

Я с большим удовольствием разлеглась у Шера на спине, обхватив передними лапами его шею. И смотрела по сторонам на Город. Я ведь по-настоящему видела его в первый раз. А Шер улыбался и постоянно спрашивал меня, удобно ли мне.

– Удобно, удобно, – отвечала я, – и очень даже мягко.

Ему нравилось везти меня. Ведь он сразу признался, что очень любит служить. И тут, наконец, предоставилась такая возможность. Шер бежал вперед неторопливо, горделиво подняв голову и очень осторожно. Он боялся меня уронить. Одновременно он еще успевал воспитывать меня.

– Видишь, большие белые полоски на асфальте нарисованы, – вещал он, – по ним и перебегай дорогу. А в других местах не надо. А еще можно там, где большие круглые глаза светятся. Если зеленый глаз горит, значит, можно. А если красный – останавливайся.

Поскольку, получив основательно палкой по спине, я внезапно поняла, что вовсе не так умна, как ранее себе представляла, я запоминала все то, что рассказывал мне Шер.

– Так просто? – спросила я. – И ни одна машина тебя не тронет?

– Ну, ты по сторонам-то все же посматривай. Почаще вращай головой! – глубокомысленно произнес Шер.

Верхом на Шерике я въехала в парк. В нем было очень много деревьев, но зато почему-то не оказалось ни одной машины.

Как только мы очутились внутри, к нам сразу же подбежало много разных людей. Почти все они были какими-то очень-очень маленькими. Мелкими. Некоторые ростом были чуть выше Шера. Они тыкали в нас своими маленькими пальчиками, смеялись, что-то говорили, а некоторые даже пробовали прикоснуться к моей гладенькой шерстке.

Сначала я испугалась, вжалась еще сильнее в Шера, но, увидев, что палок в руках у них нет, успокоилась и немного расслабилась. Но все же я попросила Шера не останавливаться и бежать дальше. Не знаю почему, но мне было неприятно, что какие-то незнакомые люди непонятно зачем хотели меня потрогать.

– Смотри, Шер, – сказала я, – тут много людей из какой-то другой породы. Из низкорослой. Я раньше встречала эту породу, но чтобы так много и в одном месте…

Шер засмеялся.

– Это же – дети!

– Что еще за дети такие?

– Ну, ты же не сразу стала кошкой. Сначала была котенком, маленькой кошечкой. А потом выросла.

– Да.

– Так вот дети – это маленькие люди. Можно сказать, нежные котятки. Постепенно и они тоже вырастут.

– И превратятся в злых котов? Ой, в злых людей.

– Почему обязательно в злых? Мне кажется, что люди, в общем-то, добрые.

– Ага. Особенно те, которые выгнали тебя из дома. А еще те, которые лупили меня сегодня палкой по спине.

– Вот поживешь с мое, убедишься, что добрых намного больше.

– Ладно, проверим. Как повторяла моя мама: поживем – увидим. Слушай, а я вот еще спросить хочу. Получается, раз я уже кошка, а они еще котятки, значит, я их умнее?

– Конечно, – уверенно отвечал Шер.

Мысль о том, что мы с Шером умнее почти всех в этом парке меня очень порадовала.

Вдруг мимо нас пронеслось какое-то непонятное существо.

– Ух ты, смотри. Никогда такого не видела. У всех ноги, а у этого – колеса. Те были дети обычные. С ногами. А эти – с колесами? Тоже особый вид? – поинтересовалась я.

– Не-е, – расхохотался Шерик и попробовал объяснить мне, что такое велосипед.

Пока он рассказывал, мимо нас с шумом промчалось еще несколько отчаянных вело-малышей.

Не знаю, что произошло со мной, но в какой-то момент я перестала слушать Шера и, недолго думая, запрыгнула на проносившееся мимо меня человеко-колесо.

Колесо опешило от неожиданности, завизжало, затряслось, подскочило, завиляло, но все же поехало дальше. Чем больше оно тряслось, тем сильнее я вжималась своими острыми коготками прямо в его колесную спину. Не знаю, может быть, я и сделала колесу немного больно, но я же так хотела кататься! Да и как мне еще было держаться на этом странном предмете под названием велосипед? Только крепко схватившись за спину и плечи!

– Смотрите, смотрите, – закричали все кругом, – кошка катается на велосипеде! Это надо сфоткать! Это надо снять на видео!

– Да не Кошка я, а Хошка, – ответила я им всем одновременно, но, кажется, меня никто не услышал.

– Улыбайся, – кричал мне бежавший рядом с нами Шер, – и сразу станешь звездой!

– Звездой? Это те, которые видны ночью на небе? Ну уж нет, не хочу. Они острые, холодные и какие-то далекие. А я люблю гладкое, теплое и близкое.

Наконец человеко-колесо затормозило и остановилось. Я быстренько соскочила с его спины и отбежала на безопасное расстояние. Все-таки палкой я сегодня уже получила, и одного раза в день мне было вполне достаточно. Шер тут же оказался рядом, готовясь и дальше защищать меня.

Но человеко-колесо оказалось отнюдь не злым.

– Ничего себе, вот это смелая Кошка, – рассмеялось колесо мне вслед, а потом тщательно почесало свою спину, на которой наверняка остались следы от моих коготков. – А ну-ка, кто меня фотографировал, пришлите мне фотки на память. Таких фоток в моей коллекции еще не было!

– Ух ты, какой добрый велосипедист, – обрадовался Шер.

– Ура! Тут в парке добрые люди! А значит, можно еще немного похулиганить! Надо еще на чем-нибудь прокатиться! – закричала я, и взгляд мой остановился на движущемся по направлению к нам предмете, вроде бы похожем на велосипед, но все же выглядевшем несколько иначе.

– А это что такое? – удивилась я.

– Самокат!

– Сам катается, что ли? А почему тогда на нем малыш стоит, если он сам катается?

– Ну, это просто такое название. В этом мире всем управляют люди, без них ни самокат, ни велосипед, ни машина никуда не поедут.

– Люди такие всесильные?

– Да.

Пока Шер посвящал меня в тонкости мироздания, мимо нас с очень серьезным видом, крепко держась за руль, пронесся несколько странного вида самокато-малыш. В общем и целом, он почти не отличался от остальных людей, только голова его почему-то оказалась другого, кажется, черного цвета и совершенно без шерсти и ушей.

«Вот этот точно другой породы, наверно, специальной, самокатной. Мне надо именно к нему», – подумала я и в один прыжок оказалась у него за спиной.

Удержаться на самокате оказалось непросто, и я отчаянно вцепилась в ногу малыша. Самокато-малыш обернулся, с некоторым удивлением посмотрел на меня, но тоже ничего не сказал. Теперь уже вместе мы понеслись дальше, старательно и аккуратно объезжая встречавшихся на нашем пути прохожих, то и дело ловко обгоняя других, менее быстрых, самокато-малышей.

– Смотри-ка, опять эта серая Кошка тут, – услышала я у себя за спиной чей-то возглас. – Настоящая наездница!

– Точно, она. Ничего не боится!

«Да как же не боюсь, – подумала я. – Боюсь! Но прокатиться-то хочется!»

Ничто не предвещало беды, самокато-малыш уверенно продвигался вперед по широким извилистым дорожкам парка. И тут неожиданно случился большой Бух. Навстречу моему гонщику из-за большого дерева вдруг выскочило двое таких же, как он, мальчишек, игравших в какую-то неведомую мне игру. В руках у них были палки, они зачем-то отчаянно махали ими сверху вниз и снизу вверх и одновременно тыкали ими друг друга.

Бум-трах-тарарах. Мой смелый гонщик не успел ни свернуть, ни затормозить. И на огромной скорости врезался в сражающихся парней. Самокат полетел в одну сторону и опустился на большой, раскидистый, с белыми цветами куст. Я же, гонщик и оба драчуна кубарем повалились в густую зеленую траву.

Когда мы поднялись и стали отряхиваться, я заметила, что их шерстка кое-где немного позеленела, а моя почему-то осталась такой же серой, как и была. Это расстроило меня. Мне почему-то тоже вдруг захотелось изменить свой цвет. И стать зеленой и незаметной для других.

Выбравшись из травы, я сразу отскочила подальше. Я не знала, о чем думают эти отчаянные детки. Если они так увлеченно дрались палками, то что им стоило напасть на маленькую беззащитную кошку.

Но гонщик и драчуны, не обращая на нас внимания, были заняты тем, что беспрерывно поглаживали руками ушибленные места. Поэтому я спросила у подбежавшего Шера.

– Странно! Почему они зализывают больные места лапами, а не языком, как мы? Язык… он же нежный, а лапа какая-то грубая, да еще и с коготками.

– Не знаю, – отвечал мне Шер, – люди часто вытворяют очень странные вещи. Нам, собачьему и кошачьему племени, это не понять. Я вот тоже всегда лечусь языком, так гораздо удобнее. Ну, ладно, пойду, помогу.

Шер подбежал к гонщику и драчунам и начал по много раз облизывать каждого из троих своим большим розовым языком. От этой неожиданной ласки детки оторопели и, кажется, окончательно успокоились. А Шер крутился между ними и продолжал лизать их ноги, спины и руки.

Наконец оба драчуна, забрав свои палки, ушли, и мы остались втроем. Гонщик, я и Шер. Тогда гонщик как ни в чем ни бывало спросил меня:

– Покатаемся еще вместе? Так гораздо прикольнее. Все на нас смотрят и фоткают. Мы популярны. А одному – тоже хорошо, конечно, но немного скучно!

– Ура-а, – изо всех кошачьих сил закричала я, потому что, конечно, не ожидала такого щедрого предложения.

– Значит, согласна!

– Конечно!

И тут же не удержалась и полюбопытствовала у гонщика:

– А почему у тебя голова черная, гладкая и без шерсти? Я таких голов еще не видела.

– Ах, это! – рассмеялся гонщик. – Смотри! – и он быстрым движением обеих рук разделил свою голову на две части. Под верхней черной половинкой, которую он с небольшим усилием приподнял вверх, показались самая обычная человеческая шерстка и самые что ни на есть обычные уши.

– Ой, она у тебя еще и саморазбирающаяся! – снова удивилась я.

– Не только! Она еще и самособирающаяся, – и гонщик снова соединил гладкий верх и шерстяной низ и зачем-то слегка постучал по верху.

– Вот это да! – восхитилась я. – У нас, у всех кошек, одна голова, неразборная. А вы, люди, оказывается, вон на что способны! А трехголовые среди вас есть? Или с пятью головами?

– А чего ж нет-то, – смеясь отвечал гонщик, – ты только повнимательнее присмотрись и сразу обязательно увидишь многоголовых. Даже не сомневайся! Ты была когда-нибудь в этом парке? – продолжал он.

– Нет. Я все время жила с мамой в подвале, а сегодня первый день одна. Так что, кроме подвала, я в своей жизни почти ничего и не видела.

– Ничего себе! – искренне удивился гонщик. – Ты сбежала от мамы?

– Ну, так получилось. Случайно.

– Мне иногда тоже хочется сбежать от своих родителей. Но совсем ненадолго. Допустим, утром сбежать, а вечером обязательно вернуться. Потому что я их очень люблю. И они меня любят. И жить без меня не могут.

– Тогда зачем сбегать?

– Мне иногда кажется, что я уже взрослый. А у нас взрослые живут сами. Отдельно от родителей. Вот и я так тоже иногда хочу, – гонщик задумался. – Да-а, представляю себе, как сейчас плачет твоя мама.

– Плачет? Почему? Мне кажется, мы ей так надоели. Я, мой брат и моя сестра. Своей возней, шумом. Тем, что нас надо постоянно кормить.

– Нее. Мамы всегда плачут, когда от них уходят дети. Ты же ведь исчезла, ушла. И ей сейчас очень плохо без тебя. Она тебя ищет и не может найти.

– Правда?

– Конечно!

– А я думала, что плохо только мне. Но плакать я не плакала, я не знаю, что это такое. И про маму не думала. Мне некогда было.

– Мама всегда будет помнить о тебе. Это же мама!

– Скажи, двухголовый, а что мне делать сейчас? Мне сейчас совсем не хочется плакать. Мне сейчас хочется кататься. И мне хорошо одной. Без мамы. Без брата и сестры. Хорошо. Но и страшно тоже. Главное, чтобы никто не кидался в меня палками, как сегодня утром. Тогда еще можно жить!

– Раз хочется кататься – поехали! Я же обещал! Но мне почему-то кажется, что ты обязательно начнешь скучать по маме. И плакать по вечерам.

– Не знаю.

– Мы так и не познакомились толком. Хотя уже отправляемся вместе в небольшое путешествие.

– Ты – странный двухголовый человек, а я – маленькая серая кошка. Разве этого недостаточно для знакомства?

– Конечно, нет. Вот у тебя есть имя? А если вдруг нет, то давай его сейчас тебе придумаем.

– Ты немного опоздал. Я уже придумала, как себя называть. Сегодня утром. Хоша. Так я себя назвала! – с гордостью заявила я. – А это мой друг – Шер.

– Разрешите представиться, – вмешался в наш разговор доселе молчавший Шер. – Белый бездомный пес из широко распространенной в наших краях породы «вольных городских собак»!

– Ого! Как ты гордо себя представил. Простой дворняжке это не под силу. Мне кажется, ты раньше принадлежал к какой-то другой породе, – рассмеялся гонщик.

– Верно. В детстве и юности я был лабрадором, но вот уже несколько лет я просто городской бездомный бродяга.

– А я – Тим. Ученик седьмого класса и большой любитель машин, самокатов, велосипедов и вообще всех возможных средств передвижения, – отвечал гонщик.

– Я еще никогда не знакомилась с человеком, – сказала я, – всегда только с кошками, крысами и мышами. С ними, вообще-то, неплохо, но с тобой, кажется, мне будет веселее и интереснее. Хотя, – и мне вспомнилась Гура, – крысы, например, тоже очень умные. Точно не глупее вас, людей.

Тим рассмеялся.

– Залезай вот сюда, – сказал он, снял со спины какой-то большой мешок, быстренько развязал его, бережно усадил меня внутрь и снова надел его себе на спину, – здесь тебе будет удобно! И смотреть, и ехать! Да и меня царапать не будешь.

Я послушно забралась внутрь. Но, вопреки его словам, мне было совсем неудобно, поэтому я тут же начала ворчать:

– Как же! Только голова и торчит! А лапы непонятно где болтаются.

С этими словами я поднатужилась, приоткрыла передними лапами мешок и вытянула их наружу.

– Вот теперь – порядок! – сказала себе я. – Свобода!

Тим заново надел мешок на спину, и мы покатились. Тим ехал теперь медленнее и почти никого не обгонял, а я, наоборот, быстро вертела головой в разные стороны, боясь пропустить что-то интересное.

Цветочные поляны сменялись густым лесом, и наоборот. Где-то под нами внизу текла небольшая речушка, и мы то отдалялись от нее, то приближались к ней. Где-то вверху, но совсем недалеко от нас, время от времени проносились какие-то незнакомые мне птицы. И в те мгновения, когда они приближались к нам, у меня почему-то возникало стойкое желание как можно быстрее выскочить из мешка и полететь вслед за ними, широко расправив в разные стороны все свои четыре коротенькие лапки и один длинный-предлинный хвостик.

И так мы колесили по парку долго-долго, пока усталость незаметно не охватила всех нас. Шер начал отставать от самоката, мне окончательно надоело сидеть в мешке, а Тим еще больше сбавил самокатную скорость. В конце концов мы остановились у какой-то лавочки, в окружении цветущих кустов и тени больших раскидистых деревьев. Не дожидаясь, пока Тим займется мешком и освободит меня, я тут же напрягла свои маленькие лапки, раздвинула узкое горлышко мешка и стремглав ринулась на свободу. Шер, не говоря ни слова, с радостью улегся на траву.

– Вы будете есть? – спросил нас Тим как ни в чем не бывало, залезая в мешок, из которого я только что выскочила. Спросил так, как будто мы были его давними друзьями, а не бездомными собакой и кошкой.

– Неплохо бы подкормиться, – обрадовался Шер.

– А что, так бывает, что люди кормят бездомных животных? – спросила я.

– Конечно. И даже очень часто. А тебя что, никогда никто не угощал?

– Пока нет. Ты первым будешь. Еще вчера мама приносила мне еду, а теперь мне придется добывать ее самой. И я даже не знаю, как это правильно делать.

– Серьезная проблема, – сказал Тим, – но, мне кажется, у тебя есть верный друг, который поможет. И научит.

– Хошку я не брошу, – отвечал Шер. – Она будет мне младшей сестрой.

– Отлично, – резюмировал Тим и отломил нам по большому куску какой-то совершенно неизвестной мне еды.

Еда пахла вкусно, но уж больно незнакомо.

Я осторожно обнюхала ее со всех сторон и спросила: «Что это?»

– Бутерброд с колбасой, – удивленно ответил Тим и добавил: – ах, да. Все время забываю, что ты у нас только первый день на свободе. И еще ничего толком не знаешь. Вот это – колбаса, – и он указал мне пальцем на круглый серый кусочек, – а вот это – хлеб. А вместе называется бутерброд.

– Колбаса ничего так, вкусная, – отвечала я, откусив немного, – а хлеб не очень.

– Не привередничай, – тут же высказался Шер, уплетая наверно уже третий или четвертый бутерброд.

Мы перекусили и поболтали еще немного о сложностях самостоятельной жизни. Вечерело.

Тим засобирался домой. И вскоре ушел.

А мы остались вдвоем. Парк постепенно пустел. Зажигались фонари, темнело небо, сквозь деревья пробивалась луна. Свернувшись клубочками, мы улеглись под лавочку и прижались друг к другу боками. Заканчивался первый день моей новой жизни.

Утиная охота

Однажды ранним утром я проснулась голодной. Ну, настолько голодной, что мне сильно захотелось что-то съесть. Я огляделась вокруг, заглянула во все углы своего подвала, выскочила во двор. Ничего. Ни кусочка. Ни крошки. Магазины, в которых мне иногда давали еду, были еще закрыты. Старушки, подкармливавшие иногда нас с Шером, еще спали. Одним словом – еды в округе нигде не было.

И тут я вспомнила, как кто-то из знакомых мне кошек рассказывал, что если поймать птичку и эту птичку съесть, то это будет и сытно, и вкусно, и даже полезно.

«А что? Неплохая идея», – подумала я и тут же стала размышлять, как бы мне поскорее поймать какую-нибудь, пусть даже самую маленькую птичку. Поскольку опыта ловли птичек у меня еще не было, пришлось все придумывать на ходу.

«Они все время летают, – рассуждала я, – значит, надо срочно научиться хотя бы немного летать. И я их тогда догоню. Прямо в полете. У них же всего два крыла, а у меня целых четыре лапы. А это значит, что летать я смогу и дольше, и быстрее».

Я огляделась вокруг и увидела сидевшего неподалеку на ветке воробья.

– Привет, воробей, – сказала я ему.

– Привет, кошка, – ответил он и зачем-то перепрыгнул на одну ветку повыше.

– Научи меня летать!

– Так это не так просто! Это ж сколько сил и времени мне потратить придется. А ты мне что взамен?

– А я стихи тебе подарю!

– Стихи? А это вкусно? Я никогда не пробовал.

– Это несъедобно. Но интересно, – ответила я и на минутку задумалась. – Вот, послушай:

«Воробей сидел на ветке. Грыз баранки, ел котлетки.

Бац! – и уронил котлетку. Вот такой вот случай редкий!»

– Это и есть стихи? – спросил воробей. – Классно. Спасибо. Конечно, я научу тебя летать! Про меня ведь стихов еще никто не сочинял! Но тут есть одна сложность: не видел я, чтобы кошки летали. Поэтому ты, получается, первая будешь. Единственная! Во всем городе. Или даже во всем мире! Кстати, стихи у тебя какие-то странные получились! Во-первых, у нас, воробьев, из клюва никогда ничего не падает. Мы, уж если что схватили, то обязательно съедим. А во-вторых, никто никогда не угощал меня котлетками. Да и моих приятелей тоже. Честно говоря, я даже и не знаю, как эти котлетки-то выглядят, как они пахнут и вкусные ли они! А то, может, они такие отвратительные, что и есть-то их не захочешь.

– Насчет котлеток не знаю. Сама их ни разу не ела. Это мне про них Шер рассказал, мой друг. А вот стихи, – отвечала я, – они всегда такие, очень неожиданные. Я их недавно сочинять начала. Как от мамы ушла. То про котлетки, то про конфетки, а то и про ветки какие-нибудь, да еще и с листьями. Никогда заранее не поймешь, что там, в этих стихах. То ли весело, то ли грустно. То ли радостно, то ли горько. Вот, послушай, сейчас в голову пришло:

«Серая кошка по имени Хошка долго летала, устала немножко.

И отдохнуть залетела в окошко.

Села на стульчик, свесила ножку. Вилку схватила, и ножик, и ложку.

Съела салат, творожок и картошку. Посуду помыла, поспала немножко.

Йогурт с собою взяла на дорожку. И упорхнула. Чудесная кошка!»

– Серая кошка – это я! Это меня Хошкой зовут!

– Здорово, – удивился воробей, – а я вот, кроме двух слов, ничего придумать не могу! Хотя столько уже на свете живу! Целый год! Чирик-чирик! Чирик-чирик! Нет, могу еще немного по-другому: вырк-вырк-вырк! Но на этом, пожалуй, все. А ты молодец! Стихи – это сложно! Не просто так! Ну, пойдем учиться. Кстати, а зачем тебе летать? Хочешь Город посмотреть?

– Как тебе сказать! И Город, конечно, посмотреть хочу. Но еще и птичек хочу научиться ловить. Мне же кушать надо! Стихи-то не кормят!

– Ах, вот оно что, – задумался воробей.

– Но ты, пожалуйста, не волнуйся, – сказала я, – за тобой я гоняться не буду. И тебя точно не съем. Мы же теперь друзья!

– Обещаешь?

– Честное кошачье слово! И хошачье тоже!

– Хорошо, так и быть. Поверю тебе, – вид у воробья тем не менее стал какой-то задумчивый, – тогда смотри и запоминай, как я действую.

И он стал как можно медленнее, чтобы я могла запомнить все его движения, перелетать с ветки на ветку.

– Запомнила, как надо? – спросил он.

– Кажется, да.

– Отлично. Теперь от теории будем переходить к практике. Вон, видишь ветку? – и воробей клювом показал на высоченную ветку. – Лезь туда! Оттуда будешь стартовать!

– А не слишком ли высоко для первого раза?

– Нормально. Стихи же сочиняешь!

– Да!

– Значит, и летать быстро научишься!

– А это как-то связано между собой?

– Конечно! Судя по всему, ты очень талантливая! А талантливая кошка – талантлива во всем!

– Точно, – ответила я и, не раздумывая больше, полезла наверх.

Воробей все время летал рядом и подбадривал. Наконец я добралась до нужного места. Ветка прогибалась подо мной, но все же мне удавалось удерживать равновесие.

– Ну, давай, делай как я, просто повторяй за мной, – воробей запрыгнул на соседнюю ветку и начал махать крыльями. Он подпрыгивал ненадолго и тут же садился обратно, – смелее, пробуй!

Я оторвалась от ветки, быстро-быстро замахала передними лапами и… тут же полетела вниз. Хорошо, что по пути мне попалось много разных веток с листвой, за которые я цеплялась. Через несколько секунд я уже лежала на земле и орала на весь полусонный двор:

– Больно! Очень больно! Мяяяяя-у!

– Да чтоб провалиться этим кошкам, – закричал какой-то местный житель, выйдя на балкон, – поспать не дадут!

– Да провалилась я уже, провалилась, – снова закричала я, – так глубоко провалилась, что встать не могу! Мне кажется, даже землю под собой продавила!

Воробей приземлился рядом и с укором сказал:

– Ну что ж ты! Я так надеялся!

– Мяяяя-у, – продолжала кричать я.

Воробей, прищурившись, внимательно смотрел на меня.

– А все же странно получается, – сказала я, немного успокоившись. – Махала своими лапками так же, как ты: сначала сверху вниз, потом наоборот. Только ты летаешь, а я падаю.

– Мало тренировались, – уверенно сказал воробей, – надо еще. Попыток десять-пятнадцать минимум. Тогда точно полетишь. Ну, и завтра еще повторить.

– Хорошо, только давай я теперь пониже залезу, а то падать очень больно.

– Лучше бы, конечно, повыше, – сказал воробей, – ведь чем выше поднимаешься, тем меньше нас тянет к земле. Там, наверху, летать-то легче!

– А ты не обманываешь?

– Нет, конечно. Мы же друзья! А друзья друг другу говорят только правду.

– Точно!

Я снова залезла на ветку, но все-таки уже пониже, и снова попыталась полететь. Но почему-то снова упала на землю. Потом еще и еще раз. Вскоре сил подниматься у меня уже не было.

– Может, я толстая, и мне надо похудеть? – спросила я у воробья.

– Да, пожалуй, – отвечал воробей. – Ты, в общем, действительно, наверно, немного не той комплекции. Тебе бы недельки две не есть, и тогда точно полетишь. Ну, давай продолжим.

– Не могу больше. Все болит!

– Тогда завтра. Приходи на это же место. Буду тебя ждать. Может, еще стихов за это время насочиняешь.

– Что-то мне уже больше не хочется. Учиться летать. А сочинять я и дальше буду!

– А как же воробьи, которых ты съесть хотела? Синички там, голуби, скворцы…

– А пусть летают! Пусть живут!

– Ну, то-то же. И запомни, – поучительно сказал воробей, – не трогай наше племя! Ешь что-нибудь другое! Мы, воробьи, для тебя невкусные. И просто так в лапы тебе не дадимся!

– Так ты специально меня на самую высокую ветку поднимал, чтобы я больней упала и чтобы расхотела учиться летать? Чтобы я… разбилась?

– Конечно, – прочирикал воробей очень спокойно.

– А я про тебя еще стихи писала! Как ты мог так меня обмануть!?

– А как ты могла захотеть меня, твоего друга, съесть?

– Не тебя.

– А какая разница. Я тут, перед тобой, за всех воробьев ответ держу. Всех защищаю.

И воробей улетел. А я осталась лежать одна, на холодной сыроватой земле, посреди большого двора, уставленного машинами.

Между тем сквозь дома и листву деревьев уже начало пробиваться солнышко. Оно так нежно щекотало мои реснички, ушки и усики, что мне поневоле захотелось написать какие-то стихи и про него. Но мысли почему-то приходили все больше о еде, а не о тепле и солнце.

«С воробьями не задалось. Но надо же что-то делать!»

И тут я вспомнила про уток. Через парк протекала большая речка, на которой всегда отдыхало много-много уток.

«Надо там попробовать, – сказал я себе, – там птиц очень много. И все такие толстые, съедобные. Прямо так и просятся ко мне в рот. Конечно, их же там люди каждый день подкармливают, сама видела. Вот они и толстеют. Везет им!»

Вскоре я уже была на реке. На удивление там было очень тихо. А уток плавало совсем мало.

«И куда они все подевались, и зачем? – размышляла я. – Почему не дождались меня?»

Я уже хотела бежать обратно к дому или еще куда-то в поисках еды, как вдруг заметила утиную семью: маму и шестерых маленьких утят.

«А вот утята, наверно, самые вкусные и аппетитные», – подумала я и тут же сжалась всем своим кошачьим телом, чтобы меня никто не заметил. Спрятавшись за небольшим пригорком, я стала внимательно наблюдать за утиной семейкой.

А утята… резвились вовсю в этот утренний час. То весело бегали строем за мамкой, то ныряли за червячками у самого берега, то вдруг выскакивали из воды обратно, быстренько отряхивали свои коротенькие малюсенькие перышки от водных капелек и снова начинали бегать друг за дружкой. Видимо, мамуля чему-то учила их в этот ранний час.

А я в это время медленно, но верно, прячась за траву и камыши, ползла по песку и траве в их сторону. Уже я изготовилась к финальному броску, как вдруг мамочка заметила меня, отчаянно закрякала, развернулась и сразу же побежала к воде. Вслед за ней гурьбой, путаясь своими маленькими ножками в невысокой прибрежной траве, засеменили утята.

Дальше медлить было нельзя, и на полусогнутых лапах, пригибаясь к земле, я быстро-быстро, как только могла, устремилась за плавающе-летающей и при этом громко квохчущей едой.

Утиное семейство в полном составе первым заскочило в воду и тут же начало удаляться от берега.

«Летать я не научилась, но плавать вроде умею», – почему-то решила я, хотя до этого никогда в своей жизни не плавала и даже ни разу не ступала своими лапками ни в одну лужу, всегда тщательно обегая их стороной. Однако все это не остановило меня, и через мгновение я уже бултыхалась в реке. Так сильно мне хотелось есть!

Утиное семейство все дальше удалялось от берега, а я как могла поспешила за ними. Лапки мои еще скребли по песчаному дну, но с каждым шагом все больше и больше погружались в воду.

Когда я уже почти настигла одного из малышей и готовилась схватить его своими зубами, случилось неожиданное. Откуда ни возьмись, появилось множество уток. Они летели, летели, летели, садились вниз на воду вокруг меня, окружая плотным кольцом. Они буквально облепили меня со всех сторон, а те, которые оказались поближе, рядом со мной, стали яростно бить меня по голове своими могучими крыльями. Вскоре я поняла, что тону. Сопротивляться я не могла.

– Все, погибаю, – промелькнуло в голове, когда под ударами утиных крыльев я полностью скрылась под водой.

Очнулась я на песочке, на берегу. Недалеко от того места, где охотилась. В глаза мне светило яркое солнце.

Вокруг меня в несколько рядов стояли взрослые селезни и укоризненно раскачивали своими продолговатыми головами.

– Ты зачем на наших деток напала? – наперебой спрашивали они меня.

– Так я голодная была, – с трудом отвечала я.

– Ну и что? Кто ж на малышей-то нападает! Это же самое последнее дело – с маленькими драться! С несмышлеными и беззащитными! Хочешь есть – найди себе равного соперника и бейся с ним в честном бою!

– Да, да, да, – бормотала я, – простите. Я об этом не подумала. Мне-то казалось, что только слабых и надо кушать. Но теперь я буду думать по-другому. А как же я выплыла?

– Мы тебя спасли. Клювиками своими подцепили тебя и вытащили из воды на берег. Подумали, что ты еще молодая, глупая. Не понимаешь многого. Вот и решили дать тебе шанс.

– Спасибо вам, утки. Вот это день у меня сегодня. Сначала воробей меня жизни научил, теперь утки. Век не забуду доброты вашей!

Музыкальный переполох

Однажды теплым летним днем, когда мы с Шером не спеша бежали по какой-то совершенно незнакомой нам небольшой тихой улице, неожиданно, безо всякого предупреждения на нас вдруг вывалилось огромное множество очень красивых, но совершенно неизвестных нам звуков. Точнее, это были даже не совсем звуки…

Каждый день в Городе нам приходилось слушать голоса и крики людей, урчание автомобильных моторов, шуршание шин, пронзительные гудки электричек, звонки трамваев, сигналы машин, скрип и хлопанье дверей, стук и дребезжание каких-то неведомых нам механизмов и инструментов. Город немного успокаивался только ночью, но и то не до конца. Звуков он издавал невообразимое множество, каждый день мы слышали новые и старались запомнить их – не принесут ли они нам опасности? Но все звуки Города были резкими, пугающими и отрывистыми…

А тут… тут нас как будто накрыла мягкая шерстяная волна. Мне сразу же вспомнилось мое такое еще недавнее и такое далекое уже детство. Вспомнилось, как я ложилась на мамин нежный животик, закрывала глаза, чтобы вздремнуть, чувствовала прикосновение нежных маминых лапок, слышала мамино мурчание. И плыла, плыла куда-то в неведомую даль.

Вот и сейчас теплая шерстяная волна обхватила нас с Шером, плавно приподняла с земли и понесла куда-то наверх, в небесно-облачный, неизвестный и загадочный мир.

– Что это? – удивленно спросила я. – Это не похоже на то, что я слышала до сих пор.

– Люди называют это музыкой, – отвечал мне Шер.

– Му-зы-ка? Мне приходилось слышать это слово. Но я была уверена, что то, что мы слышим с тобой в Городе каждый день – шум, рев, свист и завыванье, – это и есть самая настоящая музыка! А оказывается, вот она какая… та самая музыка.

Через открытые окна большого двухэтажного дома с длинным крыльцом и массивными круглыми колоннами на нас продолжал струиться водопад причудливых разнообразных мелодий.

– Ты знаешь, а я, кажется, догадываюсь, что это за дом, – сказал Шер. – Есть дома муравьиные, мышиные, кошачьи, человеческие, а этот – музыкантский. Тут одни музыканты живут! Ну, это те, кто эти мелодии на разных приспособлениях с утра до вечера, а может, и ночью и играет. Их наверняка специально всех в одном месте поселили, чтобы им тренироваться удобней было. Ведь чтоб научиться так красиво мелодии играть, много тренировок надо. У меня бы никогда так не получилось. Ну и чтоб другим не мешать тоже. Не все же музыку любят.

– Точно! Самый настоящий музыкантский дом! Слушай, а если нам снаружи так нравится, представляешь, как интересно внутри! Вот бы на этих самых музыкантов посмотреть! Мне кажется, они какие-то особенные, на остальных людей непохожи, раз способны такое вытворять.

– Может, у них три или четыре уха, и рук тоже побольше, с десяток-другой? – спросил Шер. – Ведь чем больше рук, тем играть, наверно, удобнее. А тремя ушами намного лучше слышно то, что играешь.

– Запросто. У Тима же две головы, так почему пяти рук быть не может.

– У Тима одна. У него тогда на голове шлем был надет, такая штука специальная, чтобы голову защищать.

– Да? Полезная вещица. А ты не знаешь, кошачьих шлемов, случаем, не бывает? Мне что-то тоже голову свою захотелось защитить от разных там нехороших людей.

– Не встречал. Интересно, а собачьи шлемы есть? У нас-то, у собак, недоброжелателей ведь тоже хватает!

– Может, проберемся внутрь этого музыкантского дома и сами все посмотрим? Разберемся, у кого там сколько рук, голов и ушей.

– Да кто ж нас туда пустит! Кто мы? Голодный пес и облезлая кошка. Кому мы там, да и где бы то ни было, нужны?

– Я не облезлая! Не обижай меня! Шерстка у меня красивая и гладкая. Я ее с утра до вечера вылизываю, чистоту навожу.

– Шучу-шучу.

– А может, попробуем влезть через окно? Нам с тобой не привыкать!

Недолго думая, мы подбежали к одному из открытых окон. Еще минута – и мы оба уже разлеглись на большом широком подоконнике и пристально смотрели на девочку с красным бантиком в сплетенных волосах. А девочка недоуменно оглядывала нас. На удивление, она оказалась самой обыкновенной, с двумя руками и двумя ушами, как и у остальных людей.

Она сидела на маленьком стульчике одна перед большим, черным, на маленьких колесиках ящиком несколько странной формы и беспрерывно стучала по нему пальцами. В ответ ящик издавал те самые удивительные звуки, которые и позвали нас сюда. Как и в самой девочке, в музыкантской комнате тоже не было ничего особенного, если не считать, конечно, большого черного ящика.

– Привет, – радостно закричала девочка, – не знаю, откуда вы взялись, но вы вовремя! Мне одной тут сейчас немного скучно. Мои занятия еще не начались, я жду учительницу! И делать мне пока нечего.

– А ты точно живая? – спросила я. – Уж больно ты похожа на большую куклу в своих гольфиках, туфельках и платьице.

– Я живая, не волнуйтесь, – обрадовалась девочка, – лучше залезайте быстрее сюда, внутрь. Пока учительницы нет, давайте я вам что-нибудь сыграю.

– А когда она придет, она не будет бить нас какой-нибудь шваброй или палкой за то, что мы без разрешения влезли через окно?

– В этой школе никто никого не бьет. Тут все учителя добрые. Потому что музыкой нельзя заниматься, имея злую душу. Ничего не получится, – отвечала девочка.

– Так мы в школу попали? А мы-то думали, что это музыкантский дом. И что люди тут особые: пятирукие и с тремя ушами!

Девочка задорно рассмеялась:

– Много лет сюда хожу, но никого еще с тремя руками не встречала! Но, может, я чего-то не углядела. Надо будет присмотреться повнимательнее!

– Ладно, раз тут палками не бьют, мы останемся, – ответили мы с Шером одновременно и спрыгнули внутрь комнаты. – А что это у тебя за странный ящик такой, по которому ты все время так тщательно и упорно стучишь?

– Это не ящик, – снова рассмеялась девочка, – это пианино! Инструмент такой! Внутри находятся струны. А снаружи – клавиши. Я нажимаю пальчиками по клавишам, клавиши через разные там механизмы соединены с молоточками. Молоточки стучат по струнам, а струны уже издают такие замечательные звуки. И все это прячется внутри этого черного ящика.

– Про молоточки я знаю, – сказал Шер, – это такие штуковины, которыми люди все время что-то забивают. Гвозди там разные. Или камни.

– Тут молоточки нежные, – отвечала девочка, – а там тяжелые и грубые. Если здесь железными молоточками долбить, все струны погнутся, и пианино испортится.

И она начала играть. Это была тихая, простая, но удивительно красивая мелодия, которая раз и навсегда запала мне в душу. С первыми ее звуками мне стало спокойно и легко, как бывало давным-давно, в моей прошлой детской жизни. В те минуты, когда я пила сладкое мамино молочко.

Шер, сидя на задних лапах, слегка покачивал головой в такт мелодичному звучанию.

– Что это? – спросила я, совершенно завороженная музыкой.

– Это называется «Лунная соната», – отвечала спокойно девочка.

– Да-а, – задумчиво сказал Шер, – такая мелодия только с Луны и могла свалиться к нам на землю, больше неоткуда. Когда тихой ночью смотришь на небо и звезды, как будто эту самую «Лунную сонату» и слышишь.

– И все же, – возразила ему девочка, – эта музыка не падала к нам с небес. Ее композитор придумал. А теперь пойдемте, я покажу вам нашу школу. У нас есть еще несколько минут.

Мы вышли в длинный, широкий коридор и все вместе – маленькая кошка, большая девочка, и большой белый пес – заглянули поочередно в несколько других таких же комнат.

– Пожалуйста, ну пожалуйста, не гоните их, они со мной! Дайте им немного послушать! Им так нравится ваша музыка! – говорила девочка всем, кто смотрел на нас слегка недружелюбно, когда мы открывали очередную дверь. – Только не гоните! Когда еще вас придут послушать такие замечательные кошка и собака!

И так мы шли по разным комнатам, и узнали, как звучат труба, скрипка, гитара, пианино и еще разные инструменты. Нас никто не выгонял. Никто не сказал нам ни слова, не удивился тому, что кошке и собаке хочется послушать музыку, и даже не засмеялся.

– Похоже, музыка действительно делает вас, людей, добрее, – сказала я, обращаясь к девочке.

– Ну, а теперь все, – сказала девочка, – вам пора идти. Потому что у меня начинается урок.

– Так быстро? А ты можешь попросить свою учительницу, чтобы мы остались. Мы будем вести себя тихо! И спрячемся в самом дальнем углу.

– Хорошо, – сказала девочка. – Попрошу. Но давайте же познакомимся. Меня зовут Кира.

– А нас Хоша и Шер.

И мы вернулись в комнату, с которой началось наше знакомство с музыкантским домом.

– Это мои друзья, можно они посидят в уголке немного? – робко сказал Кира вошедшей вскоре в класс учительнице.

– А они не испачкают ничего нам здесь? – спросила та. – Не поцарапают?

– Ну что Вы, – отвечала Кира, – кошки и собаки очень чистоплотные существа, гораздо чище многих людей. Они никогда не оставляют после себя бумажек и бутылок. А еще они очень спокойные.

– Что ж, тогда пусть остаются. Но сидят тихо и не мешают нам.

И вот, пока шел урок и наполнялась музыкой эта небольшая комната, мы ни разу не пошевелили ни одной лапой и не повели ни одним ухом. И даже не открывали ртов. Потому что очень не хотели, чтобы учительница ругалась на нас. А еще мы не хотели подводить Киру. Так что в комнате было очень тихо, если не считать звуков, издаваемых пианино.

– Какие послушные у тебя друзья, – сказала учительница, когда все закончилось. – Они мне понравились. Теперь обязательно заведу себе дома кошку, – она немного подумала и добавил: – или собаку.

Когда мы вышли вместе с Кирой на улицу, Кира сказала вдруг:

– Ну, раз вам так нравится музыка, приходите ко мне на концерт. Через две недели!

Шер вдруг задумался:

– Когда я жил в квартире у своих хозяев, они часто устраивали концерты. И почему-то во время этих концертов они ругались, ругались, ругались и бесконечно повторяли: опять ты мне «концерт» закатил! А музыки что-то я на этих концертах не припомню. И музыкальных инструментов у нас в доме не было. Так что совсем не хочется, Кира, мне идти на твой концерт. Уж извини. Ну очень не люблю я ругаться.

Кира рассмеялась:

– Наши концерты совсем другие, Шер. На них играют на разных инструментах. А еще поют. И хлопают в ладоши. И никогда не ругаются.

– Это другое дело! Это меня устраивает! Мы с Хошей обязательно придем!

А я прочитала Кире стихи, которые только что пришли в мою маленькую, цвета мокрого асфальта голову:

«Пианино, пианино… Если вдруг на сердце льдина,

Мрачно, холодно, пустынно —

Поспеши сюда скорей.

Удивительные звуки извлекают чьи-то руки.

Топят лед, ломают камень. Душу делают добрей».

Конфейер

Как-то под вечер, когда солнышко уже спряталось за соседними домами и на землю начала опускаться долгожданная тень, я мирно дремала, свернувшись клубочком, навострив уши и подперев голову передней лапкой, на лавочке, в тени больших деревьев, которыми был обсажен наш большой и зеленый двор. День выдался очень жарким, поэтому мне хотелось лежать, лежать и еще раз лежать, наслаждаясь медленно приходящей прохладой.

Я знала, что на эту лавочку скоро придут скоротать вечерок местные бабульки, но они никогда не прогоняли меня, а, наоборот, обнимали и нежно гладили, давали разную вкусную еду, и я, жадно почавкав и благодарно мяукнув, оставалась до самой ночи слушать их долгие однообразные разговоры.

Но в этот вечер безмятежно подремать и сытно поужинать мне не удалось. Мое спокойствие нарушил Шер, неожиданно появившийся передо мной.

– Привет, Хошандия! – радостно сообщил он мне о своем прибытии. – Я так и знал, что найду тебя здесь. Мне кажется, ты любишь это теплое уютное местечко!

– Еще бы! Тут всегда такая необыкновенная тишина и небесный покой! И никаких мальчишек-хулиганов! Вот зачем ты разбудил меня, я так хотела еще немного, а может, и много поспать!

– Все бы тебе спать, спать и спать. Ну сколько можно! Так всю жизнь проспишь. Ну или полжизни точно. Пропустишь все самое интересное!

Я встрепенулась, потянулась и вскочила со своего уютного лежбища. Пропускать приключения никак не входило в мои планы.

– Рассказывай, – зевая во весь свой маленький кошачий ротик, отвечала я Шеру.

– Это другое дело! – обрадовался он. – Теперь я узнаю неугомонную путешественницу и приключательницу.

– Кого-кого?

– Ну, приключельницу, приключенчицу. Одним словом, мою маленькую любимую приключалку. Короче, ты поняла.

– Нет.

– Ну и ладно. Потом сообразишь! Так вот, у меня для тебя прекрасные новости. Вчера я случайно встретил двух старых друзей. Ты знаешь, им повезло – они теперь уже не безквартирные дворняги, как мы с тобой, а сторожа на конфетной фабрике.

– Это что же, конфеты такие вкусные, что их непременно надо охранять?

– А то!

– А я-то думала, что сторожить нужно только мясо, кашу, макароны и корм из пакетиков. Потому что если это все оставить в своей миске на улице и отвлечься по другим делам ненадолго, то потом ничего из этого уже не найдешь. Какой-нибудь голодный соседский котяра обязательно прибежит и перехватит твой ужин. А тут еще и конфеты охранять нужно, оказывается. Значит, они тоже вкусные. Может, даже вкуснее макарон, как думаешь? Никогда их не ела, а теперь точно хочу попробовать.

– Так вот, – терпеливо выслушав мой монолог, продолжал Шер, – по ночам мои друзья бегают вдоль забора и смотрят, как бы кто не перелез через него. Чтобы стащить парочку конфеток. И если они видят воров, то громко лают и кусаются. А днем у них свободное время. Они спят, гуляют, едят. В общем, развлекаются, как могут. У них там, на фабрике, и квартира своя есть – ну, в смысле будка. Отдельная, большая, теплая. И еда бесплатная, много. И душ, и даже парикмахерская. А конфет там этих столько! Валяются по всей фабрике, и никто их не подбирает! Весь асфальт и вся трава в конфетах! Хватай не хочу.

– Здорово, – сказала я, – вот бы меня тоже куда-нибудь взяли. На работу. Но кому нужна кошка? Я же ни лаять, ни кусать не умею. Бегаю медленно. Никого не догоню! Сама маленькая —кто меня, малышку, испугается? Смешно!

– На работе работать надо. А ты дрыхнешь все время, без остановки, в этом проблема! – укоризненно сказал Шер. – Если бы не дрыхла, наверняка куда-нибудь сгодилась бы.

– Так ради такого случая я бы перестала. Утром бы зарядку делала! Три раза на верхушку какого-нибудь дерева залезала – и обратно вниз спускалась бы! И была бы в форме! Но кому я, крохотуля, нужна! А вот у тебя шансы есть! Может, еще какая-нибудь фабрика ищет тех, кто хорошо кусаться умеет?

– Может быть. Фабрик у нас в Городе много, только вот безквартирных собак еще больше, – отвечал печально Шер, и от его слов повеяло какой-то унылой безнадежностью, – но я обязательно попытаюсь что-то найти. Сам уже от безработной жизни устал. Мечтаю и пользу приносить, и на вкусный корм одновременно зарабатывать. Но я сейчас не об этом. Мои друзья зовут нас в гости, конфеток вдоволь отведать. Представляешь, это же фабрика, и там столько всего разного! Ириски, карамельки, леденцы, шоколадки, мармеладки… Чего там только нет! Может, еще и зефиром угостят с пастилой, кто знает!

– Мурррррррррр! Чудесно! Я почти никогда не ела сладкого, а конфет – ни разу в жизни!

– Тогда быстрее побежали, нам пора. Вечером фабрика закрывается до утра, а люди по своим квартирам поесть и поспать расходятся, чтобы утром снова прийти конфетки делать. Так что ночью на фабрике почти никого и не остается. И нам сейчас туда надо попасть.

– Побежали! Но все же у меня вопрос: а зачем людям из такого замечательного места куда-то уходить, пусть даже ненадолго? Вот так убежишь, потом вернешься – а ничего уже и не осталось. Кто-то пришел и все съел! Ну, если бы тебе все время в одном и том же месте конфетки или, например, мясо давали, ты бы убегал куда-нибудь?

– Ни за что! Цепью бы приковал себя рядом с едой. И высоченный забор построил, чтобы это место все обходили!

– Вот и я так думаю. Будь моя воля, я бы рядом с конфетками круглый год и жила. Спала бы прямо на одной большой шоколадке. Надо жить там, где кормят!

– Да, люди не очень умные существа, я давно это заметил, – рассудительно отвечал мне Шер, – зачем-то подальше от еды бегают, хотя надо, наоборот, к корму бежать как можно быстрее.

– Своеобразные, – согласилась я, – странные. А ты хорошо знаешь дорогу туда?

– Примерно знаю, но не волнуйся. Даже если мы вдруг немного заблудимся, то обязательно найдем фабрику по специальному конфетному запаху. Он так и растекается по воздуху во все стороны, ничем его не перебить. А у нас с тобой такие замечательные носы, что мы обязательно его почуем!

И мы отправились в путь. Сначала я ничего не ощущала, кроме привычного, надоевшего уже зловония от проносившихся мимо машин, но чем ближе Шер подводил меня к нужному месту, тем сильнее становился тот самый, неведомый доселе, конфетный аромат. Он был какой-то сладковатый, приторный, да еще и, как мне показалось, с мягким шоколадным оттенком. Хотя я, честно сказать, шоколада-то еще ни разу в жизни и не пробовала.

Наконец мы оказались перед высоким забором, за которым ничего не было видно.

– Пришли, – констатировал Шер.

– Ничего себе заборчик, – отреагировала я, – через него мне не перелезть. И не перепрыгнуть. А летать я тоже не умею. Никогда бы не подумала, что люди так берегут свои конфетки от посторонних глаз! И как же мы попадем внутрь?