Неизлечимые

Глава 1

– А если твой отец заметит, что в его баре опять убыло, и выселит тебя на улицу?

– Моему отцу плевать на все, кроме своих банковских счетов и коллекции кубинских сигар.

В залитую лучами закатного солнца комнатушку на Пилор-стрит ввалились двое молодых людей, громко топая ногами и хлопая дверями. От них исходили еле уловимые пары алкоголя, смешанные со сладкими женскими духами и огуречным мужским одеколоном. Темноволосая девушка, любовно придерживая пузатую бутылку бурбона подмышкой, тут же решительно прошествовала в кухню и принесла оттуда пару стаканов в одной руке. Дурачась, она шла на носочках по прямой линии, которую отчетливо представляла, и напевала себе под нос Роя Брауна «Good Rockin’ Tonight». С грохотом поставив всю свою добычу на подоконник, она выжидающе уставилась на парня, что уселся у подножья ее кровати в обнимку с гитарой и что-то увлеченно записывал в потрепанном блокноте.

Тот вечер отпечатался ярким воспоминанием в моей памяти. Я помнил каждую деталь разговоров, ощущений и окружающей обстановки – ведь тем парнем с гитарой был… я.

– Все уже решено. Если меня не примет ни один из престижных университетов, то я сваливаю. К черту! – громко сообщила Джордан, прикуривая и выдыхая густое облако дыма. – С моими итоговыми баллами шанс хоть куда-то поступить ничтожно мал. Оставаться здесь больше не в моих силах – я задыхаюсь. Кому вообще здесь до меня есть дело? Даже моим родителям плевать на меня.

Я сидел на полу в ее маленькой съемной квартирке на черном ворсистом пледе, служившим девушке ковром, пытаясь подобрать мелодию к новым стихам. Последние слова подруги прозвучали так отчаянно, что я оставил игру и удивленно поднял голову: раньше, когда она заикалась о побеге из нашего захудалого городишки, я не воспринимал это всерьез. Конечно, мы вместе много фантазировали о том, как все бросим и умчимся в закат навстречу головокружительному успеху и приключениям, но решительных шагов никогда не предпринимали: в отличие от Джордан, у меня были обстоятельства, которые крепко держали меня здесь.

– Что за глупости, Джо? Ты же самая популярная девушка в Джонстауне, – усмехнулся я, отложил гитару и дал ей знак, чтоб она угостила меня сигаретой. Та лишь в ответ закатила глаза и насмешливо фыркнула, направляясь в мою сторону. Я пропустил это мимо ушей и продолжил: – У тебя здесь вся жизнь устроена, все будущее распланировано, а родители обеспечивают безбедное существование, чем компенсируют свое частое отсутствие в твоей жизни. Сомневаюсь, что им так глубоко плевать на тебя, как ты думаешь. К тому же, не забывай – ты дружишь с весьма несчастным типом… вроде меня. Тебе есть с чем сравнивать!

Джордан приземлилась на колени так близко ко мне, что наши носы едва не коснулись друг друга, затянулась поглубже и протянула мне пачку. Дым, медленно вытекающий из ее приоткрытых губ, защекотал мне ноздри. Секундная близость взволновала меня, но я привычно подавил это чувство. Она пристально наблюдала за каждым моим движением, не говоря ни слова. Я же ответил ей своей фирменной улыбкой, от которой таяли все без исключения девчонки, и чиркнул зажигалкой. Перекинув волосы на одно плечо, она отвернулась, вскочила с пола и подошла к старому пыльному проигрывателю, так и оставив мои слова без ответа.

Пока она перебирала музыкальные пластинки, я украдкой разглядывал ее длинные худые ноги, до колен обтянутые черными гетрами, скользнул взглядом по ее маленькой и упругой попке, прикрытой платьем. Джордан безоговорочно была самой красивой девушкой в нашем городке: выше среднего роста, с длинными каштановыми волосами, ниспадающими крупными волнами до середины спины, узкими бедрами и хрупкими плечами, пышной грудью, которой всегда было тесно под школьной формой. Когда Джордан улыбалась во весь рот, на щеках у нее появлялись милые ямочки, а ее звонкий и заливистый смех был подобен колокольчику. Она была королевой всего, чего только можно: выпускного бала в средней и старшей школе, капитаном группы поддержки и «Мисс Джонстаун 1964 года». Она действительно была самой красивой, утонченной и модной девчонкой нашего городишки. К ее популярности прилагались бонусы в виде отца – мэра и матери – бывшей модели, в юности блиставшей на подиумах. Двадцать лет назад об их скандальном романе гудели все газеты: их семнадцатилетняя разница в возрасте сыграла в этом не последнюю роль.

Мужчины хотели ее тело, деньги и популярность, а женщины завидовали красоте и ненавидели за то, что та крутила легкомысленные романы с их сыновьями и кружила голову их мужьям.

До сих пор не могу понять как так случилось, что мы подружились. Когда мы были детьми, наши дома были через улицу, но добрососедских отношений между нашими семьями не случилось: мой отец, ярый республиканец, на дух не переносил заносчивого демократа Питера Хейза. Мать Джордан, Тереза, была необщительной и слишком рьяной католичкой – считала, что мы тут все грешники и даже здороваться с нами при встрече недопустимо. И тем не менее, как-то я шел домой из школы с одноклассниками и увидел эту странную девчонку, которая пыталась разнять дерущихся уличных котов. Они исцарапали в кровь ей руки, порвали платье, но это ее не останавливало. Я с удивлением наблюдал за развернувшимся действием и не понимал – то ли она была смелой и самоотверженной, то ли просто сумасшедшей. Тогда я не выдержал и кинулся ей на помощь, схватив за шкварник одного из хвостатых скандалистов. Коты испугались подмоги и бросились в разные стороны. После все в царапинах и грязи мы уныло тащились по улице до ее дома и молчали. Когда мы подошли к воротам особняка Хейзов, я робко попросил прощения: «Прости пожалуйста, что не смог толком помочь спасти твоего кота. Давай завтра вместе поищем его?». На что Джордан улыбнулась во весь рот и заявила: «Это не мой кот. Я просто гуляла и наткнулась на них.» Как же я тогда рассердился! Меня исцарапали и извозили в грязи напрасно. Ранки кровоточили и щипали, было обидно и больно, и я, заорав на всю улицу «Чокнутая!», унесся к себе домой. Через пару месяцев ее перевели в мой класс, посадили за соседнюю парту, и постепенно мы стали общаться. Кто бы мог подумать, что наша дружба проживет до самого колледжа?..

– Хватит пить просто так, точно старики. Я хочу танцевать! – заявила она и повернулась ко мне, сверкнув глазами. Джо взбила пальцами волосы на затылке, придавая им объем, и принялась аккуратно ставить пластинку в старенький виниловый проигрыватель, притопывая ногой от нетерпения. В ней было удивительно много энергии и жизнелюбия в отличие от меня, ее меланхоличного друга. И иногда вспышки этой солнечной энергии Джордан напрягали меня и грозили разнести все вокруг к чертям собачьим.

В комнате зазвучал голос любимого нами Бо Диддли, и она начала танцевать вокруг меня, без оглядки отдаваясь задорному звучанию его песни «Road Runner». Окинув пустой бокал задумчивым взглядом, я колебался: не лучше ли остановиться сейчас, пока не поздно? Но, черт возьми, я так устал за последние полгода, сводя концы с концами, и на душе скребли такие кошки, что соблазн махнуть на все рукой был слишком велик.

– Эдди! Давай со мной! – воскликнула она, ритмично двигая узкими бедрами, отчего черное короткое платье в стиле Бриджит Бардо откровенно задиралось и оголяло ее молочную кожу. Я не отрывал от нее взгляда и от души посмеивался над тем, как она кривляется и беззвучно подпевает Диддли, не забывая при этом еще и пускать сигаретный дым кольцами. – Немедленно поднимай свою распрекрасную задницу, дружище, и танцуй со мной!

Плеснув себе еще порцию бурбона, я выпил его залпом, желая расслабиться и забыться: мысли скакали галопом. Если Джо все бросит и уедет, то я, не раздумывая, отправлюсь за ней следом. Все равно куда. Хоть на Луну полечу, будь она не ладна.

Я давно знал, куда зовут ее мечты: она то мечтала стать актрисой, то моделью, то всем сразу, купаться в деньгах, ездить на красном кадиллаке «Эльдорадо» 1953 года, и чтобы ее лицо красовалось даже на банках томатного супа.

Во многом наши стремления совпадали. С той лишь разницей, что мне хотелось серьезно заниматься музыкой. С самого детства я грезил о собственной рок-группе, колесить по всему миру с концертами и быть кумиром миллионов, особенно девушек, которые бы на каждом нашем выступлении безудержно осыпали нас нижним бельем. Главное – мне хотелось оставить след в истории, придумать и успешно внедрить свое новое видение в культуру рок-н-ролла. Очень часто во сне я представлял себя на вершине музыкального Олимпа, и рядом со мной были все великие музыканты нашего времени, плечом к плечу. Вдруг эта картина снова так ярко встала перед моими глазами, что я подскочил с пола, готовый прямо сейчас все бросить и укатить за горизонт навстречу музыке, славе и народной любви.

– Я поеду с тобой! – Заявил я, подойдя к ней сзади, взял ее за острые танцующие плечи и развернул к себе. – Слышишь? Сделаем это вместе!

Она ответила широкой белозубой улыбкой и порывисто обняла меня, а в глазах ее мелькнуло то ли облегчение, то ли радость – спьяну было сложно разобрать. Особенно в этот момент, когда я остро ощущал, как она, взмокшая от танцев, прижималась ко мне всем телом и как неистово стучало ее сердце. Медленно огладив ее волосы и спину кончиками пальцев, я несмело опустил ладонь на ее поясницу и смял влажную ткань платья. До изнеможения хотелось сорвать его с Джо и коснуться ее тела своими руками. Мое дыхание потяжелело, и я до боли прикусил себе губу, сдерживая себя и молясь, чтобы мое тело ничем не выдало себя. Уловив звук моего судорожного вздоха, подруга хихикнула мне в грудь и мягко оттолкнула от себя. Ее глаза возбужденно поблескивали в приглушенном свете, но то было от алкоголя и танцев, а не от меня.

– Не отвлекайся! Танцуй! – велела Джордан, пытаясь перекричать музыку, залпом осушила стакан, наполнила заново и вновь задвигалась по комнате, но уже совсем нетвердой походкой. Горько усмехнувшись ей вслед, я пересилил себя и, восстановив свое самообладание, хлебнул остатки пойла из стакана. Пальцем подцепив со стола черную потертую шляпу, я залихватски напялил ее на голову и задвигался в такт музыке. Это было так хмельно и весело, что я не мог удержаться от широченной улыбки, танцевал и пел, а моя подруга, хохоча, прыгала по комнате с бутылкой бурбона, которую стянула из бара родителей, в одной руке и с сигаретой в другой. У меня кружилась голова, и казалось, что я слышу приглушенный голос Джо откуда-то издалека. Бо Диддли пел уже по черт знает какому кругу, и после очередной сигареты я почувствовал, что в стельку пьян.

Позже, смутно помню, я стоял в ванной, в мокрой футболке и с влажными волосами, пытаясь успокоиться и хоть немного протрезветь. Вновь и вновь меня охватывало неистовое желание поцеловать Джордан. Везде, куда только успею дотянуться, пока мне, наверняка шутя, не влепят пощечину. Но я не хотел испортить нашу дружбу, а потому убеждал свое отражение в зеркале как можно скорее идти домой, не испытывать мою силу воли и не издеваться над самим собой.

Только вот возвращаться домой безумно не хотелось. Там реальность давила на меня бетонной плитой: на моей шее висели мать-алкоголичка, давно и плотно сидящая на антидепрессантах, и брат-инвалид, который доживал, возможно, последние годы своей жизни, какой бы уход и помощь я ему не обеспечил. Неподъемный груз ответственности, что я взвалил на плечи, бесконечные попытки совмещать учебу в школе и работу в автокинотеатре с переменным успехом, вечный недосып и постоянная нервотрепка были моими вечными спутниками вот уже семь лет. Назвать это «жизнью» не поворачивался язык. В один момент стать единственной, хоть и хлипкой, опорой, рабочей силой и оплотом заботы и любви было катастрофически тяжело для пятнадцатилетнего пацана, поэтому периодически я порывался все бросить и убежать на край света сломя голову… Но все эти годы каждое утро, заходя в комнату к брату для проведения всех необходимых утренних процедур, я с тоской признавал, что не могу бросить его, ведь он того не заслуживал. Моя совесть не простит мне такого поступка и сожрет меня изнутри. Пока наша мать стремительно катилась на самое дно, Мэтью оставался невинной и доброй душой с немощным телом, которое, увы, ему больше не подчинялось. Ради него я остался в Джонстауне, бросил колледж, пожертвовал своим обучением в перспективных университетах штата, в которые меня по результатам школьных оценок безоговорочно приняли. Натан Кроули, наш школьный учитель музыки, благодаря которому я выучился нотной грамоте, зная мою историю, всячески поддерживал меня и пытался помочь, но я всегда отказывался и замыкался в себе. Мне казалось, что как мужчина я должен быть сильным, не стенать и не жаловаться, самому со всем справляться. В день моего выпускного в старшей школе мистер Кроули подарил мне акустическую гитару Gibson 1950-го года выпуска, ставшей моим первым и навечно любимым музыкальным инструментом, который я принял в дар скрепя сердце и со слезами на глазах. Хранить дома эту драгоценность я не мог из страха, что моя мать заложит ее в ломбард, чтобы выручить денег на выпивку и травку, поэтому я прятал ее на съемной квартире Джо.

С трудом сдержав тошноту, я еле дополз до дивана в гостиной Джордан, упал на него лицом вниз и, кажется, на какое-то время провалился в забытье. Мои силы меня подвели, и, подумав, что сонный и уставший я для моей подруги не так уж и опасен, решил остаться у нее. Гори оно все синим пламенем сейчас, а утром… Утром я снова вернусь в свою привычную колею.

Сквозь сон я почувствовал, что Джо легла со мной рядом и, обвив ногой мою, забормотала что-то неразборчивое. Услышав, как она всхлипнула пару раз, я кое-как продел руку под ее хрупкую фигурку и крепче прижал к себе. Эти внезапные приступы слез тоже были ее частью, а свое успокоение она всегда находила во мне.

– Когда-нибудь наши с тобой звезды зажгутся, Эдди… Вот увидишь, у нас все получится, – прошептала она, поцеловала мои пальцы и мгновенно уснула, уткнувшись прохладным носом мне в шею.

И, черт возьми, в ту ночь я ей поверил.

Глава 2

В разгар летних каникул Джордан сбежала, не сказав никому ни слова. Испарилась, будто ее и не было в нашем городишке. Оставила меня, единственного друга, за бортом. Я был разбит – такой поступок с ее стороны очень подкосил меня.

Гарри Гольдштейн, ее парень, этот подонок, сцепился с ней, напившись на одной из студенческих вечеринок. Говорили, они тогда в очередной раз поссорились, и Гарри даже пустил в ход кулаки. Узнав об этом, я пришел в бешенство: как он посмел поднять руку на хрупкую и беззащитную девушку?! Так просто я не мог это оставить – всем своим существом я жаждал справедливости и, как минимум, сломать этому ублюдку пальцы. Я был уверен, что это стало последней каплей для Джордан и толкнуло ее на побег. Решив единолично отметелить капитана команды после тренировки по футболу, я караулил его на стадионе, курил и нетерпеливо поигрывал пальцами левой руки в кастете, который я обменял на ящик пива у парней-головорезов из моего колледжа. Наконец, я увидел, как он идет в сторону трибун позажиматься с очередной девушкой из группы поддержки, и, когда понял, что этот «Казанова» стал пристраиваться между ее ног, меня обуяла такая злость, что я сорвался со всех цепей.

– Гольдштейн! – гаркнул я, стремительно приближаясь к нему. Как только тот обернулся, я со всей дури двинул ему в челюсть хуком справа. Девчонка противно завизжала, прикрывая руками грудь, а Гарри от моего удара рухнул как подкошенный, запутавшись в спущенных штанах. Я схватил его за грудки, приподнял над землей, и с новой силой приложился к его морде уже рукой, обутой в кастет. Металл полоснул по губе, и кровь брызнула мне на рукав рубашки. Следующий удар пришелся по его зубам и с треском разворотил нос этому ублюдку. Квотербек заголосил нечеловеческим голосом, вцепившись мне в руку. Когда он попытался оторвать меня от себя, я встряхнул его, стукнув затылком об землю, и замахнулся вновь. В голове стоял шум, глаза застилала пелена ярости, а костяшки пальцев торжественно жгло от свершенного возмездия. Здоровенный парень, выше меня почти на голову, был повержен, а в его глазах сквозил страх, и вся спесь сошла на нет уже с первого удара. Я поражался сам себе: никогда не думал, что могу быть таким жестоким. Сейчас, в этот самый момент, я был сильнее его – и, признаюсь, мне это нравилось. Так вот, значит, какой ты, Гарри Гольдштейн: трусливый и беспомощный мальчишка, когда рядом нет твоих дружков-качков!

– Это тебе за Джордан Хейз, ублюдок. И за каждую другую девушку, которую ты еще когда-нибудь захочешь ударить! – прорычал я сквозь зубы, и мой кулак вошел в его туловище как нож в масло. Гольдштейн взвыл еще сильнее, и слезы брызнули из его глаз: вероятно, я сломал ему ребро. Он пытался что-то мне сказать, но разбитые губы не давали ему это сделать, он только пускал слюни и противно скулил, цепляясь за мою руку, которой я держал его. Притянув его лицо ближе к своему, я прошипел: – Если ты думаешь, что тебе в этой жизни все позволено, то ты глубоко ошибаешься. Еще раз, хоть пальцем, тронешь Джордан, или кого-то другого, я сломаю тебе руки, да так, что всю оставшуюся жизнь тяжелее сигареты ты ничего держать не сможешь.

Мои пальцы разжались, и парень с глухим стоном распластался на земле. Он еле дышал, сплевывая кровь и держась за сломанный нос. Глядя на это жалкое зрелище сверху вниз, я пытался выровнять дыхание и успокоить бешеный пульс. Полуголая девица, которую, кажется, звали Лесли, все еще была здесь и не без удовольствия наблюдала за разыгравшимся кровопролитием. Стиснув зубы до противного скрипа, я сдерживал внутреннего зверя, который неистово рвался наружу и царапал когтями мое сознание. Рассматривая каждую черту лица Гарри Гольдштейна, его квадратную челюсть, волевой подбородок, растрепанные волосы цвета пшеничного пива, огромные руки с мозолистыми пальцами, я думал о том, что он вытворял с девушкой, которую я любил… В воспаленном мозгу тут же возникла картинка обнаженной Джордан, как он трогает ее этими самыми ручищами, которыми лапал еще кучу других девчонок, и меня передернуло от отвращения.

– Ты – ничтожество, Гольдштейн. Все, что ты можешь, – это издеваться над теми, кто не может дать тебе сдачи. Ты провоцируешь, оскорбляешь, унижаешь и топчешь людей, – я презрительно сплюнул себе под ноги. – Знаешь почему? Потому что ты слабак. Потому что, наверняка, дома тебя так же унижают и топчут, а как только ты выходишь за пределы своей семьи – ты отыгрываешься на других. Хоть раз, собери свои яйца в кулак и обрати всю боль и злость на своего обидчика!

Мой голос разлетелся эхом под сводами трибун. Порывшись в карманах в поисках спичек и сигареты и обнаружив их отсутствие, я подошел к квотербеку, достал из кармана его брюк зажигалку и помятую пачку, прикурил и бросил ему обратно. Он все это время наблюдал за мной злыми серыми глазами и, выплевывая осколки зубов, сыпал проклятиями. Мрачно усмехнувшись, я отсалютовал ему, окинул скучающим взглядом его «подстилку» и, собравшись уходить, бросил:

– Прикройся. Не нужно чтобы тебя видели в таком виде, особенно Сьюзан Темпл.

Имя тренера группы поддержки подействовало на девчонку как удар хлыста. Сначала она побелела, затем густо покраснела до кончиков волос. Все знали, что мисс Темпл страшна в гневе. А в таком состоянии она бывала довольно часто. Лесли попыталась было натянуть на грудь топик обратно, но безуспешно: в приступе подросткового сексуального голода Гарри так сильно покушался на нее, что швы разошлись. Видя эти бесплодные попытки, я тяжело вздохнул: несмотря на то, что такие девушки, как она, не вызывали во мне уважения, поступать по-свински по отношению к ней мне все же не хотелось. Я снял с себя рубашку со значком автокинотеатра, где работал, и накинул Лесли на плечи. На рукаве запеклись брызги крови Гольдштейна, но это не смутило девушку.

– С-спасибо… – пролепетала Лесли, стыдливо пряча глаза. Я по-приятельски похлопал ее по плечу и с чистой совестью удалился со школьного стадиона.

Спустя пару дней Тереза Хейз, мать Джордан, позвонила мне и осипшим от слез голосом рассказала мне о найденной в съемной квартире Джо записке, в которой та писала, что едет в Нью-Йорк и будет там до следующего года, а дальше куда нелегкая ее занесет – неизвестно. Стоит ли говорить о том, что я даже не стал раздумывать? Здесь, в Джонстауне, мне ничего не светит. Разве что быть избитым всей командой по футболу во главе с Гарри Гольдштейном, когда тот выйдет из больницы и захочет поквитаться со мной. Моя семья – точнее то, что от нее осталось – уже не имела такого значения, как раньше: мне их все равно уже не спасти. Теперь я больше всего боялся не потерять семью, а потерять себя, пустив корни здесь и ничего не добившись в этой жизни.

С тяжелым сердцем я собирал вещи и невольно предавался воспоминаниям. Для моего успокоения фоном по моей комнате плыл мелодичный голос Билли Фьюри, напевающий «Wondrous place» – одну из наших любимых песен с Джо.

«Ты такой сексуальный, когда поешь эту песню… Ты обволакиваешь, дурманишь и ласкаешь своим голосом», – как-то раз заявила она, глядя на меня влюбленными глазами, а потом тут же отшутилась и сменила тему. После я еще долго ругал себя за то, что в тот момент надежда быть любимым ею вспыхнула в моем сердце.

А как мне хотелось по-настоящему ласкать ее изящное тело!.. Не только голосом, но и руками, губами, языком… Доводить до исступления, слушать ее стоны и как она шепчет мое имя, умоляя не останавливаться… Стоило только подумать об этом, как в штанах становилось тесно. Я болезненно поморщился, сжав переносицу двумя пальцами. У меня было много девушек, но сводила с ума лишь одна – недосягаемая Джордан Хейз. Стряхнув с себя наваждение, как липкую паутину, я попытался сосредоточиться: страх неизвестности все плотнее стискивал мое сердце в стальных объятиях. Мне был необходим хоть какой-то худо-бедный план – вот так просто взять и сорваться в никуда со своего «насеста» оказалось не легкой задачей. В голове кружились хороводы мыслей. Я так нервничал, что во рту пересохло, а сэндвич с курицей, наспех сделанный мной на дорогу, не лез в горло. Вдруг я приеду к ней, а ее там уже и след простыл? Или еще хуже: Джордан успеет найти себе новых друзей и компанию, и я уже буду не нужен? Куда и как я смогу податься с авторскими песнями, смогу ли найти стоящих и талантливых музыкантов и сколотить с ними музыкальную группу?.. Я был в смятении. Хотя нет, не так. Я был в ужасе.

– Любопытно. И куда это ты собрался? – раздался за моей спиной насмешливый прокуренный голос. Я пропустил вопрос мимо ушей и продолжил складывать вещи в небольшую походную сумку: зубная щетка с зубной пастой отправились во внутренний карман, а одеколон в стеклянной бутылке был заботливо замотан в полотенце. В ноздри ударил кислый запах марихуаны, немытого тела и дешевого пива, поднимая во мне горечь и раздражение: по этому букету ароматов я сразу понял, кто пожаловал в мою «обитель». В проеме стояла Дебора Мориц, опираясь на дверной косяк, в старом и давно не стиранном халате, с растрепанными темно-русыми волосами, которые кое-где липли к лицу и шее жирными прядями. Она пьянствовала почти неделю, не появляясь дома, а потом сутки отсыпалась в спальне, источая тяжелый запах перегара. Между пальцев с грязными и кое-где сломанными ногтями была зажата тлеющая самокрутка, а на помятом лице остался след от подушки, которую я заботливо подложил, пока она была в отключке. Сощурив теперь блеклые голубые глаза, эта неприятная женщина сквозь зубы прошипела:

– Я задала тебе вопрос, черт возьми.

Ее одутловатое лицо было перекошено от ненависти. А ведь когда-то моя мать была красоткой: волосы цвета молочного шоколада, отливающие позолотой на солнце, ярко-голубые глаза, нежные и заботливые руки с аккуратными длинными пальцами, которыми она любила перебирать клавиши фортепьяно, мелодичный голос и звонкий счастливый смех, милые ямочки на щеках… В те времена от нее всегда пахло смесью яблочного пирога, сахарной пудры и мяты, которую она выращивала в нашем саду за домом. Казалось, для нее это была идеальная семейная жизнь: она создавала уют, занималась маленьким сыном и садом, каждый вечер с радостью встречая мужа с работы. В моих детских воспоминаниях она была именно такой, и я изо всех сил старался сохранить этот образ. Но потом родился Мэтью, которому в пять лет поставили страшный диагноз «Мышечная дистрофия Дюшенна», и все покатилось под откос.

– Не знал, что тебя это волнует, – горько усмехнувшись, я нарочито громко застегнул молнию на забитой до отказа сумке и оглядел маленькую комнатушку, которая во все тяжелые времена была для меня оплотом спокойствия и безопасности. Взгляд зацепился за голые полки, с которых я смел все пластинки и книги, оставив в одиночестве пыльные учебники, которые в последнее время брались в руки все реже. За серые стены, обклеенные плакатами и газетными вырезками с моими гуру рок-н-ролла: здесь были Чак Берри и Элвис Пресли, Бадди Холли с The Everly Brothers, Джерри Ли Льюис и Эдди Кокрэн. Старый покосившийся письменный стол с кучей черновиков неудавшихся песен, выведенных моим размашистым почерком на бумаге, взирал на меня с тоской и немым вопросом: «Ты нас бросаешь?» В моих котомках не нашлось места для всей этой макулатуры, и я решил, что значит так надо. Я оставлял здесь свою прошлую жизнь. Оставлял прошлого себя: маленького мальчика, который напевал себе под нос мотивы африканского госпела Махалии Джексон «Move on Up a Little Higher», чтобы заснуть. Я оставлял здесь мальчика, которому в пятнадцать лет пришлось стать взрослым мужчиной, взвалив на себя все тяготы и всю ответственность за свою семью. Чувствуя дикую усталость от тяжелых воспоминаний, я шумно выдохнул и шагнул было к сумке, чтобы поскорее убраться из этого дома, как Дебора в мгновение ока оказалась рядом. Не ожидая от нее такой прыти, я не успел среагировать, и мне тут же прилетела звонкая пощечина по лицу. Перед глазами замигали темные пятна, и я шарахнулся в сторону, спотыкаясь об коробки со старыми детскими игрушками и едва не падая на пол.

– Как ты смеешь так разговаривать со своей матерью, поганец!? – заверещала Дебора, пытаясь дотянуться до меня и снова ударить по лицу. – Я столько лет тебя растила, кормила, все дала в этой жизни! Всю себя я положила на то, чтобы вырастить из моих детей достойных людей, а ты после всего бросаешь меня, неблагодарный кусок дерьма!

Снова удар.

– Весь в своего отца! Убегаете, поджав хвосты, как шавки! Яблоко от яблони…

Ее ладонь вскользь приходится мне по шее, оставляя царапины от ногтей, но в этот раз я перехватил ее руку и с откровенной злобой прорычал:

– Забавно, что ты вспомнила о том, что ты наша мать, а не пьянчужка подзаборная, которая трахается с алкашами за бутылку дешевого и отвратительного пива!

Я оттолкнул ее от себя, и та бесформенным кулем свалилась на мою старую скрипучую кровать с матрасом толщиной в мой указательный палец. Халат матери распахнулся, выставляя напоказ потасканный и засаленный пеньюар, все синяки и следы от уколов. К горлу подкатила едкая тошнота, и я, откровенно презирая ее, отошел подальше, чтобы не коснуться этой грязи.

– Все, что ты сейчас тут несла, откровенная чушь, и ты прекрасно знаешь об этом. Последние четыре года ты только и занималась тем, что разрушала себя, катилась на самое дно, утягивая за собой своих детей! – крикнул я, выйдя из себя, и со всего размаху пнул ногой по ножке кровати. Обида и боль, накопившиеся за эти годы, что я держал в себе, выплескивались наружу, а мой голос звенел от злости. – Весь Джонстаун знает, что Дебора Мориц шлюха, пьяница и наркоманка. Все знают, что ты никчемная мать, которая вырастила таких же никчемных и потерянных в жизни людей. И все знают, что ты променяла своих сыновей на бутылку и дозу дексамфетамина! Знала бы ты, сколько унижения я испытываю каждый чертов день…

Мой голос сорвался на хрип. Осторожно продвигаясь к выходу из комнаты, я смотрел на женщину, которая когда-то была самым родным и любимым человеком на свете, и мое сердце обливалось кровью. Конечно, я предполагал, каково ей было, когда она поняла, что ждет ее и Мэтью. Как ей было больно и страшно – от неизвестности, от неуверенности, что ей хватит сил справиться с этим. Что она сможет выдержать это испытание. Ведь, как она раньше любила говорить, Господь дает нам только те испытания, которые мы можем преодолеть. Я все мог понять, если бы она хотя бы попыталась… Но она выбрала для себя самый легкий путь: она с головой ушла в свою боль, заливая ее алкоголем. Потом от нас ушел отец, и это доконало ее окончательно и бесповоротно.

– Да как ты смеешь! Ты… ты… Уродец! Как и твой брат! Вы оба сломали мне жизнь! – запыхаясь и кряхтя, Дебора сыпала ругательствами и пыталась подняться, но тело никак не слушалось ее. В моей комнате стало невозможно дышать. Слезы от безысходности и злости душили меня, щипали глаза, но я скорее отрежу себе руку, чем покажу свою слабость. Судорожно сжимая кулаки, я старался держаться, чтобы не начать крушить здесь все – все, что связывало меня с этим домом. Я схватил сумку и понесся по коридору прочь так быстро, как мог, и уже в дверях, ведущих на улицу, чуть не упал: сумасшедшая женщина кинулась мне в ноги и схватила меня за штанину, беспрестанно вопя: – Ублюдок! Не смей оставлять меня, как твой отец! Не смей, черт возьми! Кто будет оплачивать счета? Что я буду есть? Если ты уйдешь, то ты мне больше не сын!..

Она заплакала навзрыд, сильнее вцепившись в мою штанину, и мне никак не удавалось стряхнуть ее с себя. Где-то в глубине дома послышались приглушенное мычание Мэтью, которого мы, наверняка, разбудили криками, и глухой стук: возможно, он что-то уронил на пол, а, может быть, и сам упал с кровати. Слезы все же выступили на глазах, но, до боли прикусив губу, я мысленно приказывал себе не отвлекаться и методично продвигался по лестнице, волоча за собой тело обезумевшей матери. Быстрым взглядом я обвел нашу тихую улицу, молясь, чтобы никто из соседей не увидел этого «представления». Наконец, я силой поставил мать на ноги, машинально отряхнув ее разбитые коленки от дорожной пыли.

– Оставь меня в покое, мама. Хватит с меня этого дерьма. Я больше не могу, и не хочу, так жить! – взмолился я, крепко сжимая ее худые плечи и тряся ее как куклу. В ответ мать икнула и попыталась повиснуть на моей шее, но я снова оттолкнул ее подальше от себя. Воспользовавшись небольшой заминкой, я запихнул гитару и сумку не заднее сиденье видавшего виды голубого бьюика 57 года, и с дрожью в ногах быстро скользнул на кресло водителя.

– А как же твой брат? О нем ты подумал? Ты бросаешь его, беспомощного, на произвол судьбы? Я и пальцем не пошевелю, слышишь меня?! – зачастила мать, в исступлении молотя кулаками по багажнику, пытаясь воззвать к моей совести. Но моя совесть была в глубокой заднице, куда я ее отправил, чтобы осуществить задуманное, прекрасно понимая, что она помешает мне решиться на побег. Я судорожно пытался вставить ключ зажигания, но мои ладони вспотели, и он все время норовил выскользнуть из рук. Наконец, я справился с волнением, машина глухо заурчала и рванула с места. В зеркало заднего вида я видел, как Дебора побежала за машиной с перекошенным от злости лицом, что-то крича мне вслед, но потом ее неожиданно повело вбок и она, споткнувшись о бордюр, упала. Я повернул на другую улицу, и она пропала из вида.

С силой сжав руль, я утопил педаль газа в пол.

– Думай о Джо, Эдди. Думай о Нью-Йорке, – бормотал я сам себе под нос как заевшая пластинка, переключая рычаг коробки передач. Бросив мимолетный взгляд в боковое стекло, я увидел себя в отражении и ужаснулся: бледный, с синяками под глазами, расцарапанной щекой и с покусанными до крови губами я скорее напоминал голодного упыря нежели Монтгомери Клифта, с которым часто меня сравнивала Джордан. Темные волосы беспорядочно спадали на лоб, разлохматившись от ветра, который со свистом врывался в окно автомобиля. Мрачные глаза цвета кофейного зерна теперь казались черными угольками и возбужденно сверкали от света фонарей из-под густых темных бровей. Высокие четко очерченные скулы, широкий подбородок и прямой идеальный нос – что ни говори, а родители постарались. Сам себя я сравнивал с Джимом Моррисоном, его образ находил отклик в моей душе. Несмотря на всю мрачность и иногда нелюдимость, девчонки, выражаясь словами подруги, «штабелями ложились» и не давали мне проходу. Да и умение играть на гитаре давало определенные плюсы. «Мрачный красавец с тайнами и замашками джентльмена – друг мой, да ты просто настоящий магнит для женского пола!» – сделала вывод Джо на одной из вечеринок моего колледжа, куда она пришла с подружками. В ту ночь я выступал на сцене впервые в жизни, и своим присутствием она очень поддержала меня.

Гарри Гольдштейн, еще будучи парнем Джордан, вместе с дружками часто цеплял меня из-за внешности. Однажды, еще в выпускном классе школы, мы повздорили с ним в первый раз.

– А твоя мамочка знает, что ты гей? – проорал Гарри на весь школьный двор и заржал как конь, будто это была самая остроумная шутка в мире. – Все вы, музыкантишки вшивые – педики, это давно всем известно. Чего ты вообще постоянно ошиваешься около моей девчонки? Трахнуть ее хочешь?!

– Исходя из той информации, что якобы давно тебе известна, трахнуть я хочу вовсе не твою подружку, а тебя самого. И, судя по тому, что ты мимо меня пройти спокойно не можешь, ты только об этом и мечтаешь, – сквозь зубы парировал я, даже не удостоив его взглядом. Во мне уже давно зрело желание почесать кулаки об физиономию этого неотесанного бугая. Позади него послышались неуверенные смешки парней, которые тут же заглохли, стоило только Гарри злобно зыркнуть на них через плечо.

– А ну повтори, что ты сейчас сказал! – прошипел он и двинулся на меня, закатывая рукава рубашки и ослабляя галстук на бычьей шее. Так, значит, драка? Отлично! Наконец-то я разомнусь на его боках. Вдруг этот полудурок мерзко усмехнулся и выдал: – Я знаю, о чем говорю. И ты не исключение! Думаешь, я просто так с ней встречаюсь? Все только и думают о том, как завалить королеву школы…

Джордан, почуяв, что запахло жареным, тут же вклинилась между нами и потребовала прекратить эту глупую перепалку, чем разозлила меня еще больше, а ее бойфренд пер напролом как бронепоезд, игнорируя жалкие попытки девушки обратить все в глупую шутку.

Минуя Джордан и не обращая внимания на ее попытки пресечь нашу стычку, я подошел вплотную к капитану футбольной команды, сжав кулаки. Мы стояли друг напротив друга, как два разъяренных быка на ринге, и разве что не били «копытами» по земле, а из ноздрей не валил дым.

– Мы друзья, и я уважаю Джордан, – я смерил Гарри презрительным взглядом из-под темных очков, чем выводил того из себя. – И ты меня с кем-то путаешь. Круг моих интересов гораздо шире, чем у тех, кто думает только о том, куда бы свой член пристроить. А с тобой мне давным-давно все ясно. Ты в футбол-то подался только ради того, чтобы толпы девчонок «объезжать» – ни будь ты спортсменом с кучей кубиков пресса, в твою сторону никто бы и не взглянул.

– Сукин сын! Да я тебя пополам сломаю! – рявкнул квотербек, брызгая слюной. Джордан попыталась оттолкнуть его, но тот схватил ее за руку и сжал, словно стальными клещами, с такой силой, что позже на ее коже выступили бордовые синяки. – Сними свои чертовы очки, урод, и смотри в глаза, когда я с тобой разговариваю!

Я резким движением выдернул из его пальцев руку Джо и загородил ее спиной, прошипев ему в лицо что-то вроде: «Катись к черту, вонючий кусок дерьма». Гарри с ревом раненого медведя кинулся на меня. Завязалась эпичная потасовка, и нас еле разняли. Внешность типичного короля всех школьных балов была значительно подправлена моими кулаками, что даже пошло ему на пользу: его слащавое личико приобрело явный налет мужественности.

Позже мы сидели с Джо у нее дома и тяжело молчали. Она обработала мне ссадины под глазом и на скуле, что оставили кривые лапы ее бойфренда. Никто из нас не произносил ни слова. То ли от того, что каждый думал о своем, то ли от того, что никто из нас не знал, что сказать. Когда я все же решил задать ей мучивший меня вопрос и уже было открыл рот, она вдруг заговорила первой, глядя сквозь меня.

– Знаю, что ты думаешь. Знаю, какой вопрос крутится у тебя в голове, я и сама иногда задаю его себе. Это только моя вина. Видимо, во мне нет ни грамма самоуважения, раз я встречаюсь с такими парнями, как Гарри Гольдштейн. До него были абсолютно такие же самовлюбленные громилы, а то и хуже – тебе ли не знать? Значит, судьба у меня такая. Мне уже от него не избавиться: Гарри жизни мне не даст в колледже, если я с ним расстанусь – он же бессменный капитан футбольной команды… Такие не прощают унижения. Да и, если говорить начистоту, статус его девушки дает определенные привилегии и… неприкосновенность. Так что в этих отношениях каждый получает свою выгоду.

Она убирала остатки ватных тампонов и перекись в аптечку, а я пораженно молчал, стараясь не смотреть на нее, и теребил дужку чудом уцелевших очков. Ответить было нечего, хоть и хотелось наорать на нее за то, что, получается, я напрасно схлопотал по лицу, защищая ее честь. Сказать, что она просто идиотка, раз спит с парнями из-за их статуса в колледже, а не из каких-то чувств, что это аморально и унизительно. Сказать, что есть на свете парень, который уважает ее, ценит, любит и мечтает сделать счастливой просто так, не требуя ничего взамен. Но вместо этого я молча взял гитару, улегся на пол и бездумно начал теребить струны, уставившись в потолок.

– Скорее бы уехать… Мне просто необходимо уехать из Джонстауна и начать все сначала! Здесь я никто, пустое место! – с места в карьер она завела истерику, судорожно пытаясь прикурить сигарету, но колесико зажигалки не слушалось ее дрожащих пальцев. – Все смотрят на меня как на кусок мяса! Никому не интересно, что у меня на душе! Кроме тебя, конечно… Черт возьми, не бросай меня, Эдди! Ты нужен мне, слышишь?..

Увлекшись воспоминаниями, я не заметил, как выехал на встречную полосу и чуть не влепился в другой автомобиль. Очнувшись, резко вывернул руль под пронзительный гудок от возмущенного водителя и избежал столкновения. Ошалело бормоча извинения, я дрожащей рукой взъерошил волосы и сосредоточился на дороге, а то было бы как-то очень обидно не доехать до Нью-Йорка и вместо того, чтобы идти к своей мечте, остаться мокрым местом на автостраде…

Нахмурившись, я бросил взгляд в зеркало заднего вида. Джо все время говорила, что я нужен ей, значит, так оно и было. Я не мог оставить ее одну там, в большом городе несбывшихся надежд. И, хоть мы всегда хотели рвануть в Голливуд, судя по тому, что нелегкая забросила ее в Нью-Йорк, планы Джордан стремительно поменялись. Что ж. Посмотрим, что из этого выйдет.

Я мчался к окраине города по Хигл-роуд на всех парусах. Мимо проносились редкие огни, старые полуразрушенные дома, заброшенные автозаправочные станции… Сердце защемило от радости, что этих печальных зрелищ я больше не увижу. Эмоции так захлестнули меня, что я не выдержал и крикнул во все горло:

– Жди меня, Нью-Йорк!

Мой голос эхом разнесся по старым узким улочкам Джонстауна, утопающим в предрассветном тумане. Чей-то пьяный голос проорал мне в ответ: «Заткнись, придурок!», я облегченно рассмеялся, прибавил скорости и вырвался из унылых объятий нашего маленького невзрачного города и осточертевшей старой жизни.

Глава 3

Это был один из самых незабываемых моментов моей жизни: я приехал в Нью-Йорк. Сумасшедший и полный неиссякаемой энергии город вихрем ворвался в мою захолустную душу.

Весь город будто плескался в лучах утреннего августовского солнца, славы, роскоши и безудержного веселья. Кругом все бесконечно двигалось: толпы людей, машин, желтых такси с шашечками на крышах. Воздух звенел от голосов, смеха, музыки и гудков автомобилей. Город просыпался и оживал на моих глазах. Я только и успевал вертеть головой по сторонам, чудом умудряясь следить за дорогой, чтобы не въехать в зад какому-нибудь зазевавшемуся таксисту или сбить кого-то из пешеходов, ибо жители этого города, словно безумные, перебегали дорогу везде, где можно и нельзя, сновали между машинами, махали руками таксистам, чтобы те подхватили их к себе на борт.

Везде на улицах молодые люди собирались в группки, играли на музыкальных инструментах, танцевали, пели и радовались жизни. Несколько раз я останавливался покурить, подсаживался к ним, и мы болтали как давние знакомые. А какие здесь были девушки!.. У меня глаза разбегались, и я сворачивал себе шею, чтобы их рассмотреть: все одетые с иголочки по последней моде, ярко накрашенные, с короткими стрижками в стиле Твигги, с высокими и пышными прическами, в которых сверкали ободки, в платьях и брючных костюмах броских цветов. Длинные и стройные ножки, осиные талии, манящие изгибы так и притягивали взгляд. Спустив очки на нос, я беззастенчиво кидал на них игривые взгляды, а они отвечали мне взаимностью, то кротко, то зазывно улыбаясь и стреляя глазами. Моя самооценка стремительно росла и укреплялась, что не могло не доставлять мне удовольствие.

Здесь царил дух свободы. Здесь все казалось другим. Даже небо было выше, ярче и бескрайнее. Оно дарило так много надежд и обещаний…

В первый день мне на удивление везло: Нью-Йорк встретил меня с радушием, представ невероятным, фантастическим и головокружительным городом. Жаль, рядом не было Джо, чтобы разделить все мои чувства и эмоции с ней. Но зная наверняка, что она ощущала все то же самое, я живо представил, как она бежит по улицам среди толпы людей, лохматит детям волосы и, шутя, целует симпатичных мальчиков в щеки.

Я улыбнулся воображаемой картинке. Иногда я сам удивлялся, насколько хорошо ее знаю. Стоит мне закрыть глаза, как ее образ встает перед внутренним взором – ее сияющие от восторга глаза и растрепавшиеся волосы, на которые она уже не обращает внимания.

Притормозив возле небольшого магазина, я купил сигарет и ледяной содовой прямиком из холодильника. С жадностью припал к банке с газированной водой и почти одним махом ее выпил, когда где-то сбоку от меня раздался голос:

– Добрый день, молодой человек. Сигаретки не будет?

От неожиданности я дернулся и пролил остатки сладкой воды себе на рубашку. Коричневое пятно печально растеклось по воротнику и мгновенно впиталось в ткань. Тыльной стороной ладони я стер оставшиеся капли и, обернувшись, протянул незнакомцу пачку, которую еще не успел распечатать. Прикрыв глаза рукой-козырьком от солнца, я смог разглядеть человека, напугавшего меня. Незнакомец оказался темнокожим пожилым мужчиной с сединой на висках, добродушным лицом и смеющимися глазами. Он поблагодарил меня, вытащил нам по сигарете и вернул мне пачку. Мы молча закурили. Спустя пару затяжек он с улыбкой представился, протянув мне руку:

–– Билли Мозес. Прошу прощения за испорченную рубашку. Право, я не знал, что ты такой неловкий и пугливый, как птенчик! – его смех, глубокий и заразительный, оставил теплый след в моей душе. По какой-то неведомой мне причине этот человек сразу расположил к себе.

–– Эдди Мориц, – улыбнулся я в ответ, пожимая его крепкую и теплую руку, и добавил с абсолютно серьезным выражением лица: – Вообще, я не из пугливых – сам не ожидал от себя такой оплошности.

Потушив сигарету о близ стоящий мусорный контейнер, Билли Мозес задумчиво оглядел меня и расплывшееся пятно на рубашке и заявил:

–– Пойдем-ка. Моя Мириам застирает пятно и высушит, а мы с тобой пока выпьем по чашке кофе, и ты расскажешь, откуда к нам такой красивый пожаловал. Твоя рубашка будет как новенькая, обещаю.

Я недоверчиво покосился на него: неужто еще на свете существуют добросердечные и бескорыстные люди? Почему-то этот человек не вызывал у меня никаких подозрений. От его улыбки и добродушия веяло теплом, спокойствием – всем своим существом Билли Мозес источал дружелюбие. Но стоило ли мне вот так просто довериться первому встречному в этом огромном незнакомом городе? Заметив мою внутреннюю борьбу, он потрепал меня по плечу.

–– Не дрейфь, парень, я не желаю тебе зла. Сам когда-то был в таком же положении, как и ты: невооруженным глазом видно, что ты не местный и растерян. Знаю, каково это, а потому просто хочу помочь. Прачечная, которую мы держим с моей женой, здесь неподалеку, – он махнул рукой в сторону Ферри-стрит, поднял с асфальта небольшой чемоданчик с инструментами и резво зашагал прочь. Немного помедлив, я все же последовал за ним. По пути, на всякий случай, смотрел по сторонам и старательно запоминал знаки и вывески, чтобы если что дать деру и не заплутать. Я нервно хихикнул себе под нос, разглядывая моего нового знакомого. «Не думаю, что он прибьет меня гаечным ключом, но… Чем черт не шутит», – невольно подумал я и несколько раз оглянулся убедиться, что припаркованный старенький бьюик стоит на месте и никуда не делся.

–– С твоим красавцем все будет хорошо. Ты недалеко от него ушел, и потом я провожу тебя обратно, – успокоил меня Билли и нырнул под козырек в небольшое светлое помещение. Я, зазевавшись, чуть не упустил его, но вовремя заметил, куда он пропал, и забежал за ним следом. Внутри было чисто, прохладно и приятно пахло стиральным порошком. Вдоль стен тянулись ряды стиральных машин, а в конце помещения стояли сушильные шкафы. Чуть поодаль за небольшой стойкой, обделанной фаянсовой плиткой нежно-голубого цвета, стояла чуть полноватая красивая женщина с оливковой кожей, черными вьющимися волосами, в которые была вплетена ярко-красная лента. Она о чем-то живо щебетала с двумя пожилыми дамами, передавая им корзины с бельем на незнакомом мне языке. Еще издали завидев нас с мистером Мозесом, женщина расплылась в улыбке и приветливо помахала рукой. По взглядам, которыми они одарили друг друга, я догадался, что это и есть супруга моего новоиспеченного знакомого – Мириам. Несмотря на свой далеко не молодой возраст, жена Билли была очень привлекательной. Я даже немного загляделся на нее, пока Мозес не дернул меня за рукав и, лукаво подмигнув, шепнул мне:

–– Глазки можешь не строить – она моя.

Я неловко кашлянул и, наверняка, покраснел, смущенный шутливым замечанием, до самых кончиков ушей.

Он подошел к Мириам, приобнял и чмокнул ее в щеку, на что та с наигранным возмущением воскликнула:

–– Caro[1]! Мы не одни, держи себя в руках!

Распрощавшись с хихикающими над их флиртом пожилыми дамами, женщина обратила все свое внимание на меня. Я скромно стоял в сторонке, ближе к выходу, и нервно теребил пуговицу на рубахе.

–– А что это у нас за homem bonito[2]?

–– Этот bonito мой новый знакомый, его зовут Эдди Мориц, и по моей вине у него случилась неприятность, – Мозес с очень виноватым лицом кивнул на мою рубашку, показывая ей пятно. Мириам надела очки в ярко-красной оправе, пригляделась, покачала головой и со словами «Pobre rapaz!»[3] велела мне снять с себя верхнюю часть одежды. Не задавая больше никаких вопросов, она подхватила корзину с новой порцией белья для стирки и упорхнула в подсобное помещение.

Билли пригласил меня подняться за ним на второй этаж: там оказались[П8] небольшая уютная квартирка и совсем крошечная кухня, на которой едва умещались два человека. Пока хозяин варил кофе, я рассматривал каждую деталь этого дома – от моей настойчивой помощи он категорически отказался. Яркие картины на стенах, диковинные статуэтки на полках с потрепанными книгами, в углу большой музыкальный проигрыватель сороковых годов, небольшой диван с пухлыми подушками, на которых вышиты незнакомые мне, но очень красивые узоры. У дивана стоял столик, на который мужчина водрузил поднос с дымящимися чашками ароматного кофе и с парой наспех собранными сэндвичами с арахисовой пастой. При виде еды, у меня заурчало в животе, и только в этот момент я осознал, насколько был голоден.

–– Большое спасибо, мистер Мозес, но не стоило… – пробормотал я, переминаясь с ноги на ногу у окна с тяжелыми шторами горчичного цвета. Ткань была такой приятной на ощупь и так напоминала мне портьеры моей матери в нашем доме, что я стоял как завороженный и пропускал ее между пальцев. Поэтому, когда хозяин застал меня за этим странным занятием, я немного смутился – не хотелось, чтобы меня приняли за психа.

–– Зови меня просто Билли. Садись и ешь давай, а то вон какой тощий! – не терпящим возражений тоном заявил он, раскладывая салфетки на стол и расставляя чашки. Мы уселись на мягких диванных подушках и принялись за еду. Наша трапеза проходила в абсолютном молчании, я боялся ее нарушить, а Билли был погружен в какие-то мысли. Когда сэндвичи приказали долго жить и исчезли с тарелки до последней крошки, Билли вытер рот салфеткой, подлил нам еще кофе из алюминиевого кофейника и, устроившись поудобнее, выжидающе посмотрел на меня. Под его пристальным взглядом я неловко заерзал на месте и опустил глаза в пол: рассказывать о своей жизни первому встречному человеку я не считал нужным, да и не было никакого желания – ведь похвастаться мне было нечем. Задумчиво очерчивая большим пальцем ручку фарфоровой кружки, я пытался дать понять, что не настроен на откровенный разговор, даже с человеком, который был со мной добр. Мозес понимающе кивнул.

–– В нашем мире сложно быть искренним и откровенным: никогда не знаешь, чего ожидать от людей и чисты ли их помыслы. Я не настаиваю на откровениях со мной, Эдвард, но если тебе нужна какая-либо помощь, то ты можешь спокойно обратиться ко мне и моей жене. Мы постараемся помочь, чем сможем. – Oн похлопал меня по плечу и стал собирать посуду. Я тут же вызвался ему помочь: подхватил поднос из его рук и пошел на кухню. Там я быстро на автомате помыл кружки и тарелки, обтер посуду полотенцем насухо и разложил ее по местам. Пожилой мужчина с мягкой улыбкой наблюдал за мной и, кажется, был приятно удивлен моей хозяйственности.

–– Подозрительность и недоверчивость – мои вечные спутники. К сожалению, в моей жизни было мало хорошего и доброго отношения от людей, – бесцветным голосом ответил я, пожимая плечами, стараясь выглядеть безразличным, но при этих словах в мое сердце таки вонзилась ледяная иголка. Я невольно потер ладонью грудную клетку. – Никогда не знаешь, кто на этот раз воткнет тебе нож в спину. А иногда с неприятным удивлением обнаруживаешь, что так можешь поступить и ты сам.

–– Я многое повидал в жизни. И, поверь, больше твоего, юноша! Но мне всегда казалось, что людям нужно уметь давать шанс, и иногда… Иногда они приятно удивляют, – подмигнул мне Билли и поманил рукой, приглашая следовать за ним.

Мы вновь спустились в небольшой зал, прошли сквозь него и прошли в тот коридор, где с полчаса назад скрылась хозяйка с моей рубашкой. В конце коридора оказалась небольшая комнатка с гладильной доской, утюгом и всеми инструментами для шитья. Там мы и нашли Мириам Мозес: женщина как раз заканчивала работу.

–– Caro[4], вы как раз вовремя. Одежда спасена, честь восстановлена! – женщина бросила на нас озорной взгляд, напоследок еще раз поправила воротник моей рубашки и, широко улыбаясь, протянула ее мне: – Принимайте работу, молодой человек.

–– Большое спасибо! – сердечно поблагодарив ее, я оглядел рубашку, оделся и присвистнул: – Черт возьми, миссис Мозес, либо вы[П9] творите чудеса, либо просто где-то достали мне новую!

Пожилая пара дружно рассмеялись. На душе было легко и приятно настолько, что уходить не хотелось. Мы еще поболтали о том о сем, и я стал прощаться с этой чудесной женщиной, а когда мистер Мозес пошел проводить меня до машины, как и обещал, в проеме узкого коридора на меня налетел какой-то ураган с возгласом «Mio Dio!»[5]. И этим ураганом оказалась… девушка. Столкнувшись со мной, она чуть не полетела на пол, но я, мгновенно среагировав, схватил ее запястье и крепко прижал к себе. Девушка охнула от неожиданности и пробормотала что-то невнятное, обдав теплым дыханием кожу на моей шее, отчего по всему телу сиганули толпы мурашек. Ее волосы источали какой-то свежий и приятный запах, что я непроизвольно подался вперед, и наши взгляды столкнулись.

Казалось, время остановилось, и все вокруг исчезло. Была только она – прекрасная незнакомка, что чуть не сбила меня с ног. Во рту стало сухо как в пустыне Гоби, когда мой взгляд сфокусировался на ней и я понял, что передо мной невероятной красоты девушка.

Пронзительные зеленые, цвета молодой и сочной травы, глаза, обрамленные длинными черными ресницами, поразили меня в самое сердце. Красивое смуглое лицо с правильными чертами и такой мягкой кожей, что пальцы закололо от желания прикоснуться к ней. Пухлые губы цвета терпкого вина были приоткрыты, нижняя губа полнее верхней, в которую сию секунду захотелось вонзиться зубами. Над верхней губой была маленькая аккуратная родинка, которую так и хотелось поцеловать. Упругая и высокая грудь, небольшого размера, часто вздымалась, упираясь в мою, и был слышен стук наших сердец в унисон: кажется, я взволновал ее не меньше, чем она меня. Или это от испуга, что она чуть не упала?..

Из замешательства меня выдернул голос мистера Мозеса откуда-то из прачечного зала:

–– Эдди, ты где там застрял?

Сморгнув наваждение, я отступил и с усилием разжал пальцы, чтобы отпустить ее тонкое запястье.

–– Прошу прощения, – прохрипел я, не зная, куда деть руки. Тело не слушалось меня, дыхание [П10] стало прерывистым, а ладони вспотели. Ее запах кружил мне голову. Мне так хотелось коснуться ее снова…

–– Не извиняйся, сама виновата. Иногда я бываю невнимательна. – Ее губы растянулись в соблазнительной улыбке. Заправив за ухо выбившуюся прядь волос цвета горького шоколада, она потупила взгляд. Ее черные ресницы отбрасывали тень на скулы, делая ее еще прекраснее. – Спасибо, что поймал меня. Разбить голову о кафель в прачечной не входило в мои планы на сегодня.

Она подняла глаза на меня и закусила нижнюю губу, отчего в моих коленях появилась внезапная слабость. Эта девушка притягивала и манила, заставляла теряться в пространстве и забывать дышать. В каждом ее движении сквозилиа уверенность и кошачья грация. Густые шелковистые волосы были подстрижены под каре и открывали длинную красивую шею. Про себя я подумал, что эта девушка действительно напоминает кошку. Пантеру. Внешнее спокойствие и сдержанность тщательно скрывали страстную натуру. Только ее глаза не могли скрыть ее истинной сути: иногда в этой зелени проскакивали искры необузданного нрава. Я вдруг живо представил, как ее изящные пальцы с острыми черными ноготками царапают мою спину, и все тело тут же покрылось испариной, а низ живота скрутило. Такого влечения с первого взгляда я не испытывал ни разу в жизни, даже когда был девственником.

–– Да уж, то еще зрелище было бы, – глупо хихикнул я и мысленно хлопнул себя по лбу: идиот, что я несу! И с каких пор смеюсь как малолетняя девчонка?

Девушка открыто и заразительно засмеялась, показывая красивые белые и ровные зубки с заостренными клыками – ну, точно кошка! Я не мог оторвать от нее глаз, и, заметив это, она перестала смеяться и с невозмутимым видом подошла ко мне вплотную. Я был выше ее на целых две головы, поэтому она задрала подбородок и с нескрываемым любопытством вгляделась в мое лицо.

–– Не видела тебя здесь раньше, – задумчиво протянула девушка. – Еще раз спасибо. Эдди, – шепотом добавила она, улыбнувшись одним уголком губ, и направилась в сторону мастерской миссис Мозес. Провожая ее взглядом, я еле сдержал стон: короткая юбка алого цвета [П11] подчеркивала ее изумительные округлые бедра, открывала идеальные ножки в туфлях на высоком каблуке. Разгоряченный мозг тут же подкинул картину, как я закидываю их себе на плечи… Господи Иисусе!

–– Мы еще увидимся? – вырвалось у меня. Я не узнавал сам себя: рядом с этой девушкой хотелось быть статным и взрослым мужчиной, уверенным в себе. Мои губы изогнулись в игривой ухмылке, а взгляд ненавязчиво скользил по ее лицу.

–– Может быть. Я часто здесь бываю, – сказала она, и, обжигая меня пронзительным взглядом, подмигнула: – Ciao, bel ragazzo[6].

Девушка исчезла за дверью, оставив меня в потрепанных чувствах. Пот градом стекал по моей спине, а ладони горели от желания прикоснуться к ее пленительным изгибам, восхитительной смугловатой коже…

–– Что значит «bel ragazzo»? – вихрем я налетел на мистера Мозеса, который уже заждался меня на улице, обмахиваясь газетой. Солнце было в самом зените, и воздух был горяч как адское пекло. – Кто эта девушка, что сейчас попалась нам навстречу?

–– Воу, парень, остынь, иначе воспламенишься прямо на месте! – Билли, смеясь, помахал на меня газетой, пока я рыскал по карманам в поисках ключей от машины. – Если ты о той, что я думаю, то ее имя знает моя жена. Они с ней не так давно сдружились: кажется, эта девушка живет неподалеку и частенько заходит к нам. Насчет того, что ты меня спросил, то могу смело заявить: ты ей приглянулся! А эта красотка довольно неприступна и таких слов на ветер не бросает…

Слушая вполуха своего нового знакомого, я лихорадочно пытался заставить мозги работать, а не плавиться то ли от жары, то ли от осознания, что мной заинтересовалась такая девушка. Я шел к машине, улыбаясь как дурачок, а мистер Мозес посмеивался надо мной, кидая на меня понимающие взгляды. Я должен увидеть ее. Снова. И как можно скорее.

Перед моим лицом замаячила широкая ладонь моего знакомого, и я наконец снова обратил на него внимание:

–– Судя по всему, ты еще нигде не расположился.

Придя в себя окончательно, я со стоном запустил пальцы в волосы и отрицательно помотал головой. Про жилье и работу у меня совсем вылетело из головы. Где была сейчас Джордан, мне было неизвестно, и обратиться к ней за помощью я не мог. Что за невезуха! Я непроизвольно выругался.

–– Да, вы правы. Жить мне пока негде, и работы, конечно, никакой еще не нашел… Я приехал только сегодня утром и еще не успел оглядеться, – признался я с тяжелым вздохом, исподлобья оглядывая бьюик и вещи на заднем сиденье.

– Понимаю. Но тебе нужно заняться решением этого вопроса в первую очередь. Спать в машине не получится: полицейские такое не приветствуют и могут забрать тебя в малоприятное место для времяпрепровождения, ты же понимаешь это?

Я был в растерянности. Паника удушливой волной накрыла меня, но мне не хотелось признаваться мистеру Мозесу, что у меня нет никаких вариантов. Соображаю, что могу расположиться хотя бы на пару дней в каком-нибудь мотеле, и с облегчением выдохнул: теперь хотя бы у меня был план.

–– Спасибо вам за все, Билли. Очень рад знакомству с вами и вашей чудесной женой. Не волнуйтесь, я сейчас поживу в мотеле пару дней и, когда найду свою подругу, перееду к ней, – улыбнулся я, протягивая ладонь. Мужчина крепко пожал мне руку, и на его лице промелькнуло беспокойство.

–– Если что, ты знаешь, где нас найти, – он, помявшись, пошел в обратную сторону к прачечной, но вдруг резко остановился, бросил на меня задумчивый взгляд своих добрых карих глаз и добавил: – Удачи тебе, сынок. И будь осторожен.

–– Обязательно! Я все же хочу познакомиться поближе с той горячей штучкой! – крикнул я ему вдогонку. В ответ он показал мне большой палец. Я долго смотрел вслед его широкой спине. Какое-то непонятное чувство закопошилось внутри, а горло сдавило спазмом. Он назвал меня «сынок». Не помню, когда в последний раз я слышал это слово в свою сторону, сказанное с теплотой.

Я сел в машину и задумчиво побарабанил пальцами по рулю. Пришло время подумать о том, что мне делать дальше. Джо не оставила мне ни телефона, ни адреса. За все месяцы после ее отъезда, она так ни разу не позвонила, не прислала ни единой открытки, так что я понятия не имел, где она может быть. Как мне отыскать ее здесь, в этом огромном городе, который совсем не знаю? В котором я сам как котенок, выброшенный на обочину. Принять помощь Мозесов я не мог. За последние годы уже стало привычкой все делать самому, и мне не хотелось от кого-то зависеть. Ты можешь рассчитывать только на себя – этот жизненный урок я хорошо усвоил.

Эйфория начала неминуемо угасать. Понемногу наваливалась страшная реальность: я впервые один на один со своими проблемами, и в бардачке у меня всего триста баксов – это все, что мне удалось скопить за последние месяцы подработки.

И тут я совсем скис. Весь запал, с которым я гнал сюда столько миль, сошел на нет. Что делать? Как начинать воплощать свои мечты? Как и где найти работу? Осознание насколько я оказался не готов к тому, чтобы начать все с нуля, выбивало почву из-под ног. Такой огромный город и такой крошечный я, совершенно растерянный и не ведающий с чего начать.

Я устало прикрыл глаза и откинул голову на спинку кожаного сиденья. Мне нужно было поспать. Проехав почти четверо суток практически без отдыха, изредка останавливаясь, чтобы заправиться и вздремнуть, я устал как собака. Да и горячий душ сейчас был бы весьма кстати. Представив струю горячей воды, льющуюся мне на голову, я застонал. Провернув ключ в замке зажигания, вырулил на дорогу и поехал в сторону ближайшей автозаправки, где наверняка смогу добыть полезной информации. Нужно было срочно найти какой-нибудь мотель, номер в котором будет мне по карману.

Одно было ясно точно: теперь все кардинально изменится. Мне едва исполнилось девятнадцать, и только сейчас начинается новая жизнь, совершенно не похожая на ту, что была раньше. Я был молод, амбициозен и легок на подъем, а значит, мне должно быть все по плечу.

Глава 4

Я резко подорвался на старой скрипучей кровати от глухих ударов и отборных ругательств за стеной: похоже, в соседнем номере у парочки опять пьяная потасовка. Хотя номером это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее ночлежка. Сердце стучало как бешеное, и я долго спросонья не мог осознать, где нахожусь. Обтирая тыльной стороной руки взмокший лоб, попытался дотянуться до банки вчерашней содовой. Залпом влил в себя остатки и поморщился: газировка, стоявшая всю ночь с открытой крышкой, так себе пойло. Было невкусно, кисло и сухо.

Окинув тоскливым взглядом номер дешевого мотеля, в котором остановился три дня назад, я, словно старик, уныло прошаркал в ванную комнату. Этим утром прохладный душ был мне только на пользу: сегодня ночью мне снились пленительные зеленые глаза той загадочной красотки, с которой я столкнулся в прачечной. Меня тянуло туда по двум причинам: хотелось повидать семейство Мозесов, оказавшее мне теплый прием в Нью-Йорке, и снова встретиться с той девушкой. Мой внутренний голос утверждал, что я не из ее лиги. И незачем даже время тратить – ведь сейчас мне совсем не до амурных дел. Но невыносимый утренний стояк был с ним категорически не согласен и требовал облегчения страданий.

Подставив лицо под тонкие струи прохладной воды, я прикрыл глаза и шумно выдохнул, когда прикоснулся к себе. Представив вместо своей руки тонкие проворные пальчики той смуглой красотки, обернутые вокруг моего члена, я еле подавил стон, рвущийся наружу, помня о картонных стенах мотеля и похотливой соседке за стеной, которая каждый раз при встрече в коридоре поедает меня глазами. Дыхание участилось, вода заливалась в нос и в приоткрытый рот, воображение подстегивало и толкало все ближе и ближе к такой желанной разрядке.

– Ч-черт! – прошипел я сквозь зубы, прислонившись лбом к влажной стене и глядя сквозь полуприкрытые веки, как результат моей несдержанности в душевой утекает вместе с водой в слив. В глазах искрило от таких сильных ощущений, все тело пульсировало и содрогалось, а ноги отказывались меня держать. Вдруг мне на спину хлынул поток ледяной воды, отчего я мгновенно встрепенулся и, сыпля ругательствами, едва не падая на скользком полу, выскочил из ванной комнаты, прихватив с собой полотенце.

Как только я натянул джинсы, дверь номера содрогнулась от стука. Осторожно подкравшись к окну, я попытался подсмотреть сквозь дырку в шторине, кто ко мне пожаловал, и тут же чуть не взвыл от досады – по ту сторону двери стояла грузная хозяйка мотеля в махровом халате и с бигудями на голове. Стараясь не дышать, я молился, чтобы она ушла восвояси, решив, что меня нет, но мое притворство потерпело крах.

– Мориц, я знаю, что ты там! Открывай немедленно! Ты должен заплатить за последние сутки! – От ее визгливого истеричного голоса заложило уши, поэтому я тут же метнулся к двери, распахнул ее и натянул самую беззаботную улыбку, на которую был способен.

– Миссис Бэрри, доброе утро! Простите, я был в душе… – лицо ломило от ужимок, а рукой я протирал полотенцем голый торс и встряхивал влажными волосами, чтобы они выглядели идеально растрепанными. Пришлось выдавать всю тяжелую артиллерию, чтобы утихомирить праведный гнев Повелительницы грязных дырявых простыней и прокуренных номеров. Ее припухшие от постоянного пьянства маленькие глазки хищно смотрели за каждым моим движением. – Сколько я вам должен, напомните?

Она неохотно подняла взор с моего пресса, как-то кровожадно облизнулась, а ее брови сошлись на переносице в одну сплошную линию. Кажется, еще немного и меня стошнит прямо перед ней на дурацкий грязный коврик у дверей с расцветкой «вырви глаз» …

–– Пятьдесят три доллара, красавчик.

Черт. А она еще более жадная до денег, чем я думал. Я неловко взъерошил волосы и пара прядей упала мне на глаза. Да-да. Я знаю, что это низко – пользоваться своей внешностью и животным магнетизмом в своих корыстных целях. Клянусь, это в первый и последний раз.

Миссис Бэрри нетерпеливо потерла свои пухлые ладони и грозно пробурчала:

– Ну, так что? Платить будем?

– Конечно, мадам … – засуетился я, похлопал по карманам джинсов и пошел к кровати за бумажником. Достав оттуда двадцатидолларовую купюру, я протянул ей и с надеждой спросил: – Могу я сейчас заплатить эту сумму, а вечером все остальное?

Женщина окинула меня странным взглядом, выдернула из моих пальцев купюры и сунула их себе в карман старого платья.

– Вечером у меня должно быть все остальное. Тебе ясно, красавчик? – ткнув в меня своим толстым пальцем, с явной издевкой в голосе сказала она и уже уходя припечатала: – Не то пеняй на себя.

Когда она ушла, я шумно выдохнул, сжимая рукой еще влажные волосы на затылке. В голову совершенно не шли дельные мысли. Только картинки различных «плохих исходов» мельтешили перед глазами, как кадры кинопленки, пока я одевался. Не дав себе утонуть в страхе и отчаянии, я быстро надел свои видавшие виды кеды, подхватил свою потертую кожаную куртку и выбежал на улицу. Решение проблемы с деньгами вертелось в воспаленном мозгу, но мне не хотелось даже произносить это вслух, поэтому, когда я остановился возле машины брата с ключами наперевес, внутри все окаменело. Глядя на этого приятеля на колесах, я чувствовал себя предателем. С большой нежностью проведя рукой по нагретому летним солнцем капоту, я не заметил где-то сбоку от себя неуловимое движение, и это стало моей ошибкой.

На затылок обрушился резкий удар, отчего перед глазами заплясали цветные пятна. От неожиданности я охнул, рухнул на колени, схватившись за голову руками, и почувствовал еще один удар по ребрам, который чуть не вышиб из меня весь дух. Я пригнулся к земле, хватаясь за пострадавший бок, когда в поле моего зрения попали две пары ног. Одна из них переместилась ближе, и я, предвидя еще один пинок, схватил ногу за щиколотку и со всей силы дернул так, что чувак, громко вскрикнув, свалился рядом. Пока он был дезориентирован, я с усилием поднялся с колен и повернулся к первому с ярым намерением выбить ему все зубы к чертовой бабушке. Меня ожидал сюрприз: позади меня стоял всего лишь прыщавый подросток лет четырнадцати с сигаретой между передних зубов. Второй, что уже поднялся с земли, был примерно того же возраста. Серьезно, мать вашу? Да у меня палец не мог подняться на этих ребят – разве что надрать ремнем их бессовестные задницы.

– Гони все, что у тебя есть, смазливая рожа! – прошипел первый, доставая маленький складной ножик из-за пояса драных штанов. Я невольно сглотнул. В школе я не был завсегдатаем в драках, но при желании мог надрать задницу почти любому. Когда-то давно, в моем детстве, я увлекался боксом, отец даже пару раз брал меня с собой на подпольные бои втайне от матери. Некоторые приемы остались в моей памяти и не один раз выручали меня в заварушках… Но тут я растерялся: мало того, что передо мной были всего лишь навсего неразумные дети, так еще и в нашем маленьком городке никогда не использовали холодное оружие, даже просто для устрашения.

В голове невыносимо пульсировала боль, в ушах звенело. Все внутри меня сопротивлялось: ну нет уж, меня не ограбят два каких-то сопляка! В этот момент второй сделал шаг и резко выкинул вперед руку, сжатую в кулак, целясь мне в лицо. Я успел отшатнуться, и он лишь вскользь чиркнул мне по носу, но от удара в живот мне уйти не удалось. Я согнулся пополам, шипя сквозь зубы ругательства, и тут же получил ботинком в лицо. Кровь брызнула на грязный асфальт. Меня повалили: один сел на меня верхом, прижимая к земле, а второй начал шарить по всем моим карманам. Я ужом извивался как мог, чтобы скинуть с себя подростка, и пинал воздух ногами, пытаясь попасть по нему. Тот, что сидел на мне, с локтя зарядил мне по губам. Кровь уже залила половину моего лица, на зубах был отвратительный вкус железа, от которого хотелось блевать.

– Мелкие говнюки! Убью! – взревел я от боли, которая разожгла во мне ярость. Я наугад подался затылком назад и попал хулигану по морде, тот издал непонятный булькающий звук, ослабил хватку, и я тут же воспользовался этим. Опрокинув его под себя, нанес несколько ударов локтями ему в лицо и в туловище. Второй подскочил ко мне, размахивая ножом у меня перед носом.

– Сейчас я твое красивое личико-то подправлю… – он противно скрипнул зубами и замахнулся. Лезвие пришлось в аккурат по ноге, рассекая кожу в области щиколотки, которой я выбил нож из его руки. Резко поднявшись, я зашатался: голова кружилась как на карусели, было сложно сфокусироваться.

Со стороны дороги послышался визг шин и чей-то возмущенный вопль. Я обернулся и увидел, что к нам бежит какой-то высокий коренастый парень.

– Эй вы, молокососы, а ну валите отсюда или я сейчас вам пятаки начищу, мало не покажется! – заорал он, хватая за шкирку прыщавого и швыряя его об землю словно пушинку. Второй уже бежал в сторону мотеля сверкая пятками. Прыщавый смачно сплюнул и бросился догонять своего дружка. Вскоре они исчезли в недрах мотельного комплекса: выходит, эти малолетки жили здесь. Парень подошел ко мне и участливо похлопал по плечу: – Ты как, старик, нормально? Может в больницу?

От его сочувственного взгляда мне стало тошно. Жалкий неудачник. Вот мне и гостеприимство большого города… Раскатал губу, ослабил хватку и получил результат. Я оглядел себя, отряхнул одежду от дорожной пыли и, держась за нос, прохромал к бьюику, открыл багажник и достал из сумки чистый носовой платок.

– Полный отстой, если честно. Меня избили и обокрали какие-то сопливые подростки, – я поморщился от боли, когда вытирал кровь с лица и задел переносицу. Ощупав ее пальцами, почувствовал небольшую ссадину и припухлость. Что ж, мне сказочно повезло: каким-то чудом кости оказались целы. А вот ноге повезло меньше – на коже красовался глубокий кровоточащий порез. Проследив за моим взглядом, незнакомец озабоченно нахмурился.

– Ох, приятель, кажется, надо шить. И срочно обработать рану. Это тебе не хирургический скальпель…

– Знаю, – мрачно процедил я сквозь зубы и, не глядя на него, махнул рукой: – Спасибо за помощь, дальше я сам.

– Сколько денег они забрали? Может я тебе займу? Я Джек, кстати. – Парень поймал мою руку, пожал ее и широко улыбнулся. Я горько усмехнулся в ответ и оглянулся на дешевый мотель, от всего сердца пожелав ему провалиться в задницу Дьявола. Хотелось курить, но оказалось, что и сигареты у меня тоже увели. Джек протянул мне пачку, и я, немного помедлив, таки стрельнул у него одну.

– Эти подонки украли не только деньги и сигареты, – сказал я, выпуская дым через ноздри, и, ткнув себе большим пальцем себе в грудь, добавил: – Они украли мое чертово достоинство.

Джек, когда до него дошел смысл сказанного, прыснул от смеха, едва не выронив пачку. Я не выдержал и тоже засмеялся вместе с ним. Могу себе представить какими чокнутыми придурками мы выглядели со стороны.

– А ты мне чертовски нравишься, приятель! – улыбаясь во все тридцать два зуба, Джек со всей дури хлопнул мне по спине своей ручищей, отчего я чуть не выплюнул легкое. Он был немного выше меня, но мощнее и в шире в плечах. Парень не был похож на типичного тупого качка, но явно занимался спортом. Вспомнив как он легко швырнул подростка, я поежился: такой с одного удара может отправить в нокаут: – Так… как ты говоришь тебя зовут?..

Вскоре после нашего полноценного знакомства, с моего согласия он отогнал мою машину на платную стоянку к своему знакомому неподалеку и вернулся за мной на своей. Ко мне подъехала его «крошка» на колесах, и я громко присвистнул, облокотившись на дверь, когда тот опустил стекло. Лицо парня светилось от удовольствия от того, что его машину оценили по достоинству. Черная Шевроле Импала 1958 года, вычищенная до скрипа, сверкала на солнце словно сапфир и ослепляла своей красотой. В салоне приятно пахло кожей, сигаретами и одеколоном. Безграничную любовь хозяина к машине было видно невооруженным глазом.

– Садись, довезу тебя куда скажешь! – крикнул Джек и похлопал по пассажирскому сиденью рядом с собой. Я сел к нему, закинув чехол со своей гитарой на заднее сидение, назвал адрес, который сразу пришел мне в голову, и мы, урча мощным двигателем Импалы, выехали на шоссе и рванули в центр города.

По пути я многое узнал о Джеке. Родители погибли в аварии когда ему было семь лет, и бабушка с дедушкой со стороны матери забрали мальчишку к себе в Нью-Йорк. Что он бросил колледж, как и я, и теперь в поисках себя. Усилиями своих стариков он был устроен в престижный колледж, играл в его сборной по бейсболу, но он больше любил кататься на своей тачке. Познакомившись с одной компаний ребят, он попал в мир нелегальных гонок, и они стали его страстью. А когда он между делом сказал, что хорошо играет на гитаре, еще со школьной скамьи, я поделился с ним своей мечтой и планами, и парень тут же загорелся идеей создания музыкальной группы. Если честно, я испытал огромное облегчение и воодушевление при мысли, что не одинок в своих поисках и стремлениях. Мне как воздух была необходима поддержка моей лучшей подруги, сердце тревожно сжималось в груди за нас обоих, но ее не было рядом. Она не беспокоилась обо мне и о том, как сложится моя жизнь. Мысль о том, что наша дружба не столь крепка, как казалось, разбивала мне сердце.

Когда мы подъехали к уже знакомой вывеске, мой новый приятель помог мне вылезти из машины и доковылять до входа в прачечную: нога пульсировала тупой болью, опухла и будто горела огнем. Джек беспрестанно чертыхался и ругал меня на чем свет стоит за то, что я не согласился ехать в ближайшую больницу.

Мириам Мозес подняла голову от газеты, разложенной на ее стойке, и, узнав меня, охнула. Подбегая ко мне, она громко причитала непонятными мне словами, а я только кивал, извинялся за беспокойство и пытался сказать ей что-то невнятное в свое оправдание.

– Билл! Скорее сюда! – крикнула она, помогая Джеку усадить меня на табурет. Только сейчас я ощутил, что меня прошиб холодный пот, а силы утекали как вода сквозь пальцы. Послышались торопливые шаги.

– Что ж так кричать, моя милая?.. – беззлобно проворчал мистер Мозес, спускаясь со второго этажа их прачечной, и остолбенел, увидев дикую картину: —Черт возьми! Что произошло?!

Он подбежал к нам и стал с каким-то профессиональным рвением осматривать и ощупывать меня. Делал он это чрезвычайно осторожно, не причиняя мне боли.

– Ничего серьезного, пострадало лишь мое эго, – пошутил я, слабо улыбаясь, и облокотился на стену, от прохлады которой меня тут же всего передернуло.

Билли покачал головой, нахмурив свои густые слегка подернутые сединой брови и окидывая меня строгим взглядом. В его глазах мелькало искреннее беспокойство, а я, наблюдая за тем, как он дает четкие указания своей жене принести аптечку и все необходимое, понимаю, что в надежных руках. Может, в моих неудачах все же есть что-то хорошее…

– Мальчик мой, послушай меня. Все будет хорошо, я могу тебе помочь. Некогда я был военным врачом, хирургом, и все могу сделать сам. Сейчас я поставлю тебе укол от столбняка, обработаю раны и зашью тебе порез. – Мистер Мозес показал на шприц в своей руке и, заглянув мне в глаза, легонько сжал плечо. – Твоя задача будет делать все, что я скажу для того, чтобы поскорее поправиться.

– Может мне все-таки отвезти его в больницу, сэр? – послышался глухой нерешительный шепот Джека где-то сбоку от меня.

– Он останется здесь! – отрезал Мозес, копаясь в аптечке и не поднимая головы. Я заметил как его пальцы слегка подрагивали от волнения, и тут же мне захотелось треснуть себе по лицу, ведь кто я такой, чтобы доставлять проблемы и переживания этим добрым людям?! Никогда не считал себя эгоистом. Получается, я ошибался… Хриплый голос Билли выдернул меня из мыслей: – Поможешь мне поднять его на второй этаж, парень?

Джек тут же подскочил к нам, готовый оказать помощь. Я начал было протестовать, но мои глаза слипались, ужасно захотелось спать. Последнее, что я помнил перед тем как провалиться в глубокий и спокойный сон: меня подхватили две пары сильных рук и потащили вверх по лестнице.

Вспомнив слова, сказанные мне при первой встрече, Билли Мозесом о том, что людям нужно давать шанс, я понял как он чертовски прав. Я чувствовал, что те люди, что сейчас меня окружали, не дадут мне сгинуть в этом городе. Им можно довериться – за такой короткий срок они сделали для меня очень много. Как и мой школьный учитель музыки, подаривший гитару. Как и этот парень по имени Джек. Сердце в груди билось ровно и уже не так щемило от тоски и одиночества. В конце концов, дела звучат громче слов.

Утро и единственный теплый солнечный луч, пробивавшийся сквозь портьеру, настигли меня внезапно. Не открывая глаз и не шевелясь, я прислушался к своему телу: ему было определенно лучше. Озноб и слабость отступили, в голове прояснилось, порез на ноге отзывался ноющей болью, но было вполне терпимо. Неловко перевернувшись с одного бока на другой, стараясь не беспокоить ногу и положив ее поверх одеяла, я приоткрыл глаза. Я лежал в той самой комнате, в которой сидел с мистером Мозесом и пил кофе, на том самом мягком диване. Я скользнул прищуренным от солнца взглядом по стене напротив и…

Стоп. Что?..

У противоположной стены в кресле напротив, подобрав под себя ноги, сидела та самая темноволосая красотка из моих снов и дремала. Ее грудь, спрятанная в простую черную футболку, медленно вздымалась, волосы, отливая на солнце горьким шоколадом, упали на ее лицо и приоткрытые розовые губы. Я так резко привстал от удивления, что чуть не свалился с края, и тут же зашипел от боли в забинтованной ноге. Глаза девушки широко распахнулись и вновь утянули меня в свою зелень, отчего сердце в груди застучало как молоток. Интересно, она знает, что так действует на мужчин и пользуется этим? Внешне она была именно такой молодой женщиной: уверенной в себе, знающей себе цену и безумно притягательной. Словно она и не человек вовсе, а морская сирена, заманивающая моряков в свои сети.

– Ну, привет… – шепнула она, вызывая табун мурашек бархатистой хрипотцой своего голоса, и робкая улыбка тронула ее губы. Словно в замедленной съемке она спустила на пол стройные ноги в бордовых брюках-клеш и вытянула их вперед, размяв шею и плечи. Я зачарованно хлопал глазами и любовался игрой света на ее лице не в силах отвести взгляд. Кончики пальцев вновь закололо от желания прикоснуться к ней, заправить упавшие на щеку темные блестящие пряди волос за ухо.

– Не так я себе представлял нашу следующую встречу, – с горькой усмешкой в голосе сказал я и подтянулся повыше, устраиваясь полусидя на подушках. В ее глазах на секунду вспыхнул огонек, когда они, скользнув мимо моего лица, опустились на голое тело, высунувшееся из-под одеяла, и оглядели, возможно, каждую напряженную мышцу. Заметив ее откровенный интерес, я еле сдержался чтобы не разулыбаться от удовольствия как дурак.

– А ты ее представлял? – Девушка наклонила голову вбок и прищурилась, возвращая свой взгляд. Ее улыбка стала игривой, вызывая приятные щекочущие ощущения в животе. Со мной флиртуют – это было ясно как божий день! От сего факта внутри меня бурлил прямо-таки детский восторг. Воздух между нами с каждой минутой становился гуще, а влечение друг к другу искрилось на кончиках пальцев.

У меня вырвался нервный смешок, и я пристально посмотрел ей в глаза, облизнув пересохшие губы.

– Конечно. В своих фантазиях я звал тебя на свидание, а ты соглашалась. – признался я, откинув одеяло, опустил ноги на пол и потянулся к стакану воды, стоящему на столике неподалеку. На мне были только трусы, но, кажется, никого в комнате это не смущало. Я ощущал ее горящий взгляд всей кожей и нарочно делал все, чтобы ей удалось рассмотреть меня как можно лучше. Девушка сразу встала со своего насеста и опередила меня. Как только наши пальцы соприкоснулись, меня бросило в жар несмотря на приятную прохладу запотевшего стекла. Она присела на колени передо мной и очень аккуратно притронулась к ноге, от чего я непроизвольно дернулся.

– Scusa. Нужно осмотреть твою рану, обработать швы и сменить повязку. Позволишь? – спросила она тихо и подняла голову. Наши лица оказались на одном уровне и так близко, что ее теплое дыхание коснулось моей щеки. Я тяжело сглотнул. Молча кивнул в знак согласия и, прикрыв глаза, откинулся на спинку дивана. Черт подери, я полыхал как зажженная спичка, мне удавалось с трудом держать себя в руках и не полезть к ней с поцелуями. Я терялся в догадках по какой причине эта девушка так кружит мне голову. Из-под опущенных ресниц я наблюдал за ней: за ее проворными пальцами с красными ногтями, за тем как она мило сдувала челку, которая упорно лезла в глаза, пока она, склонившись, бинтовала мою щиколотку.

– Все эти дни я мечтаю поцеловать тебя, хоть и совсем не знаю, – ляпнул я, не выдержав нашего молчания, и с силой сжал стакан, будто ища у него моральной поддержки. Она грациозно поднялась с пола, встряхнув волосами, и поманила к себе пальцем. Я, затаив дыхание, придвинулся к ней вплотную и наблюдал как она смачивает лекарством новый кусочек ваты. Ее молчание сводило с ума. Я слышал ее спокойное дыхание, чувствовал тепло тела. Ее внешнее спокойствие убивало – эта девушка безупречно владела собой.

– Надо обработать ссадины на лице, – пробормотала она и, взяв меня за подбородок, нависла надо мной. Ее коленки вжимались в диванное сиденье между моих ног, а грудь маячила на уровне лица, бередя воображение. От нее исходил тонкий аромат жасмина, и мне до одури хотелось скользнуть ладонями по ее волнующим и женственным изгибам, впиться в них пальцами и усадить на себя, чтобы она почувствовала насколько сильно я хочу ее. Мягко взяв ее за руку, в которой был зажат кусок ватки, я встретился с ней глазами. В моих глазах застыл немой вопрос.

– Все, что тебе нужно знать обо мне, это то, что я помогаю Мозесам присматривать за тобой и делать перевязки, пока они уехали на рынок за свежими продуктами. Они очень хорошие люди и дороги мне, поэтому отказать им в помощи было преступлением, – она попыталась осторожно высвободить свое запястье из моих пальцев, но я не дал ей это сделать. Солнце зашло за облака, погрузив комнату в уютный полумрак и обостряя чувства.

– Этого мало, – мягко возразил я и невесомо коснулся губами девичьего запястья, не разъединяя наши взгляды. Из ее груди вырвался рваный вздох, и ватка упала куда-то на пол. Почуяв реакцию ее тела на мои прикосновения, я осмелел: скользнул пальцами к поясу ее брюк, нежно огладил кожу чуть выше него и сжал их на ее узкой талии. Зеленоглазая красотка наклонилась ко мне так близко, что наши носы соприкоснулись. Я невольно задержал дыхание.

– Что это ты делаешь? Неужто соблазняешь меня, наглый мальчишка? – наигранно возмутилась она шепотом. Ее ладонь легла на мою шею, пальцы зарылись в волосы на затылке, вырывая из горла тихий стон. Кажется, мой разум помутился. Я понимал, что теряю контроль над собой, над всей ситуацией, но это было так приятно, что противиться не было никакого желания. Отпустив ее запястье, я обеими руками провел по ее спине под футболкой и прижался губами к впадинке на ее шее под нижней челюстью.

– Надеюсь, у меня получается? – с хриплым смешком поинтересовался я, снова и снова целуя ее шею. Я потянул девушку на себя, и она медленно забралась ко мне на колени, прогибаясь в пояснице и подставляясь под мои поцелуи. Мои ладони в неистовстве смяли ее ягодицы, я, увлекшись, прикусил ее кожу зубами и тут же провел языком по этому месту.

– Possibile…– выдохнула она, впиваясь ногтями в мое плечо, и я наконец завладел ее губами.

Сначала был медленный, тягучий и полный нежности поцелуй. Мы словно пытались держаться за почву под ногами. Мы изучали, познавали друг друга, находили особо чувствительные точки пока в какой-то момент обжигающая страсть не захлестнула нас с головой, сметая все на своем пути. Я стиснул ее гибкое тело в своих объятиях еще сильнее и впился в ее губы неистовым поцелуем. С каким-то невыразимым отчаянием в эту же секунду она ответила на него, уступая моему натиску. Мы целовали друг друга как обезумевшие, оголодавшие неандертальцы. Мои нетерпеливые пальцы исследовали ее скулы, шею, ключицы, спину, впивались в бедра. Зеленоглазая несдержанно провела пальцами по моему подтянутому животу, царапнув кожу ногтями, от чего из моей груди вырвался глухой рык. Я оторвался от ее рта, скользнул губами по скуле, провел языком и снова прикусил кожу на ее шее, отчего она сдавленно ахнула. Моя рука скользнула под футболку, пальцами почти невесомо коснувшись округлости груди через ткань бюстгальтера, а другая рука переместилась на ее затылок, лишая возможности отстраниться.

Кажется, еще никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Все тело горело, кровь бурлила в жилах словно вода в горной реке, а сердце стучало так бешено, что готово было выпрыгнуть из груди. Мы должны были остановиться, где-то на задворках моего сознания мелькала мысль о том, что я даже толком не знаю эту девушку, что в любой момент может зайти кто-то из четы Мозесов… Но остановиться было выше моих сил. Тихое шуршание ее одежды и прерывающееся дыхание слились воедино и приглушенно звучали в комнате словно музыка для моих ушей. Даже просто касаться эту девушку было чистым наслаждением. Наши тела идеально подходили друг другу как детали грифа гитары.

Где-то на первом этаже послышались голоса и шаги. Кажется, ребята вернулись домой, а значит в скором времени они поднимутся сюда, чтобы справиться о моем здоровье. Я неохотно отстранился от девушки в моих руках, обхватил ладонями ее лицо, вглядываясь в зелень глаз.

– Так кто же ты, загадочная незнакомка, сводящая с ума простого провинциального парня? – шепнул я, тяжело дыша и ощущая вкус ее губ, похожий на спелую вишню.

Большим пальцем она, едва касаясь, провела по моим губам, и я заметил растекающийся по ее щекам едва заметный румянец. Губы девушки распухли от поцелуев, прическа растрепалась.

– Простая барменша, ничего особенного, – повела она плечом и попыталась слезть с моих колен, но я не дал этого сделать, плотнее прижав ее бедра к своим. Она нахмурилась и шутливо погрозила пальцем, отчетливо ощущая мое возбуждение между ног: – Не так быстро, ковбой.

Я невольно смутился и попытался прикрыться одеялом. Девушка, потрепав меня по волосам на затылке, встала и привела в порядок прическу и одежду. Мы все еще тяжело дышали будто пробежали марафон. Весь наш вид доказывал, что мы здесь явно не чай пили.

– Лиза! Ты наверху? – послышался снизу голос Мириам Мозес и шаги по направлению к лестнице. – Спускайтесь к завтраку вместе с Эдди!

Лиза закатила глаза и, скрестив руки на груди, чертыхнулась под мой заливистый смех.

– Лиза, значит. Приятно познакомиться, – лукаво улыбнулся я, все еще посмеиваясь, и схватил свою одежду с рядом стоящего стула. Я все еще был взволнован нашей близостью, опьянен поцелуями и отпускать ее мне чертовски не хотелось. От моей кожи теперь исходил еле уловимый запах цветочных духов, ее запах. – Я бы все равно все разузнал про тебя, так или иначе. Ведь все эти дни ты постоянно посещала мои мысли…

– Ну все, мне пора, – развернувшись на пятках, Лиза решительно пошла к выходу, но я, умудрившись в рекордное время втиснуться в джинсы, рванул за ней и удержал за руку.

– Так ты пойдешь со мной на свидание, Лиза?

– Я не хожу на свидания, Эдди. – Она замотала головой, мягко высвобождая свою ладошку из моих пальцев, и отступила к дверям на нетвердых ногах.

– Тогда пусть это будет просто встреча. Прогулка в парке. Деловой ужин. У меня куча вариантов, – не сдавался я, за талию притягивая ее к себе ближе и лаская носом ее висок. Лиза немного расслабилась и рвано выдохнула, положив свои маленькие ладошки мне на грудь. Ей хотелось меня оттолкнуть, но по какой-то причине это у нее не получалось.

– Я не хочу ни с кем сближаться. Это мое главное правило жизни в этом городе. А ты… ты…

В глазах Лизы полыхнула злость, и она резко оттолкнула меня от себя.

– Por Dios! – воскликнула она и недовольно поджала губы, а я невольно залюбовался ею. – Забудь меня, Эдди. И все, что здесь произошло.

– Вряд ли у меня получится. По крайней мере не могу тебе ничего обещать, – отрицательно помотал головой я, не понимая в чем дело. – Я сделал что-то не так? Мне показалось, что ты тоже чувствуешь притяжение между нами… Разве нет?

Она выскочила в коридор на лестницу так стремительно, что я не успел ничего предпринять. Внутри все опустилось, я громко выдохнул и провел руками по растрепанным волосам. Это простое действие всегда успокаивало меня: так когда-то делала моя мать, когда я сильно расстраивался…

Внезапно Лиза вновь показалась в поле моего зрения. Она снова как вихрь налетела на меня, я подхватил ее на руки, и она обвила мой торс ногами. Ее горячие губы вновь оказались на моих, руки крепко обняли за шею. Мы сгорали до тла как спички, не замечая ничего и никого вокруг. Голову кружило, в легких не хватало воздуха.

– Mio dio, я пожалею об этом… О, как же я пожалею! – бормотала между поцелуями Лиза, крепче обвивая своим телом мое. Мне хотелось убедить девушку в обратном, но язык отказывался вести какие-либо разговоры, ему лишь хотелось познать все грани и чувствительные точки ее тела.

В моей груди расцветало что-то незнакомое, окутывало сердце, неслось вместе с кровью по жилам. Отрываясь друг от друга, давая передышку горящим легким, мы обменивались кроткими улыбками и теплом наших тел.

Обнимая Лизу, зарываясь носом в ее шею, мне вдруг пришла мысль: все плохие и тяжелые воспоминания, все неудачи больше не приносят мне боль. По крайней мере в эти минуты, когда рядом она или семья Мозесов, или даже Джек. Ведь все это привело меня именно сюда, где впервые мне показалось, что я на своем месте.

Глава 5

Я еще раз окинул взглядом небольшую квартирку на Арчер-стрит в районе Фрипорта. Она была совсем небольшая, но там было все необходимое для жизни. Стены выкрашены в приятный светло-голубой цвет, два окна, от которых было много солнечного света – одно из них выходило на пожарную лестницу, и я сразу живо представил как буду сидеть там, перебирать струны гитары и любоваться огнями ночного города. Вдоль стены стоял серый диван-раскладушка, над ним висел плакат с черно-белым изображением небоскребов Нью-Йорка, рядом кресло того же цвета и небольшой журнальный столик с телефонным аппаратом. Под ногами был расстелен тонкий, но мягкий, серо-голубой ковер. У противоположной стены стояла голубая деревянная тумба, на которую только что мой приятель Джек водрузил небольшой телевизор. Здесь было много воздуха, чисто, опрятно и по-своему уютно. Пара ярких горшков с растениями разбавляли интерьер: один стоял на подоконнике, другой нашел свое место в углу комнаты на полу с пальмой небольшого размера. На окнах колыхались от вечернего ветра прозрачные белые занавески. Несказанно порадовал старенький потертый патефон на сером комоде с несколькими пластинками. Я задумчиво перебирал их, с любопытством рассматривал музыкальный аппарат со всех сторон, пытаясь угадать его возраст, когда Джек зашел в комнату с парой бутылок и звучно плюхнулся на диван.

– А тут неплохо, да? – похлопал ладонью спинку дивана парень, заботливо вскрыл открывашкой одну из бутылок и протянул мне. Его светло-русые волосы были всклокочены, а глаза цвета янтаря блуждали по комнате, рассматривая детали.

– Здесь очень хорошо. Я на такое даже и не смел рассчитывать, – согласился я, сделал несколько больших глотков пива, наслаждаясь приятным ощущением холодка в желудке, и оперся задницей на комод. Внутри все же ощущалась небольшая неловкость от того, что человек, с которым мы не так давно знакомы, помог мне обзавестись подобным хорошим жильем, да еще и в таком благоприятном районе. Я думал, что буду ютиться в запущенной комнатушке в каком-нибудь Гарлеме, где сами местные-то боялись выходить на улицу по вечерам. Этот парень оказался просто спасителем для моей неуемной задницы, вечно попадающей в неприятности. С улыбкой я отсалютовал Джеку бутылкой: – Большое спасибо тебе, приятель! Даже не знаю как расплачусь с тобой за это, но знай: в долгу ни за что не останусь.

– Да брось! Это мне практически ничего не стоило, пара звонков и только. Все равно мой двоюродный брат уехал ухаживать за своей больной теткой и, думаю, не скоро вернется, если вообще вернется. Как только она умрет, он получит в наследство ее дом в Сан-Франциско и наверняка осядет там, – отмахнулся Джек, вытянул ноги, выуживая сигарету из-за уха, и закурил. Выглядел он таким довольным будто это ему только что перепала хорошая хата с чисто символическим платежом один раз в квартал, а не мне. Несмотря на свою грозную внешность этот здоровяк был по своей природе добродушным и иногда весьма наивным парнем, чем, несомненно, располагал к себе. Смеясь, мы как-то раз поклялись друг другу на мизинчиках, что ни за что не обманем доверие друг друга, и скрепили клятву распитой на двоих бутылкой скотча. Я еще не до конца научился принимать помощь и доверять людям, но старался изо всех сил ради тех, кто сейчас был рядом со мной. Становилось легче.

После того позорного «избиения младенца», я скрепя сердце продал бьюик, отложил деньги на будущее и активно помогал в прачечной всем, чем мог: ремонтировал, таскал тяжелые корзины с бельем, игнорируя протесты Мириам о том, что моей раненной ноге это противопоказано, и пару раз даже подменял ее саму за стойкой приема клиентов. Местные дамы всех возрастов умилялись мне и строили глазки, а я, естественно, активно этим пользовался во благо процветания прачечной Мозесов. Билли уговаривал меня остаться у них насовсем, ведь я своими улыбками делаю им отличную кассу. Что греха таить, мне и самому уходить от них не хотелось: с этой семьей было искренне хорошо, тепло и спокойно. Но я понимал, что так не может продолжаться вечно. Иной раз я ловил на себе их взгляды, в которых блестели сдерживаемые слезы, но мне была неизвестна их причина. Может, я просто действительно такой милый парень, пробивающий на слезу? Понимание пришло несколько позже.

Узнав, что я ищу жилье в не особо благоприятных районах, потому что там дешевле всего, Билли вдруг предложил пожить в квартире их сына пока не заработаю на что-то более приличное.

– Я не могу позволить себе потеснить вашего сына, Билли, в его же собственном доме, – упрямо замотал я головой и дружески похлопал его по плечу. – Я безумно благодарен вам за все, что вы с супругой делаете для меня! Не уверен, что достоин таких хлопот, и мне не хочется вас напрягать своими проблемами, ведь у вас своих хватает…

– Ты его не потеснишь, мой мальчик. Его квартира давно пустует, а у нас с Мири рука не поднимается ее продать. – В глазах мистера Мозеса стояла невообразимая тоска. Его лицо как-то сразу осунулось и постарело, морщинки у глаз стали глубже, а его сильные плечи поникли под грузом пока еще неизвестной мне печали. Сердце тут же сжалось от дурного предчувствия. Я молчал, давая возможность мужчине выдохнуть и рассказать все самому. Немного помолчав, он продолжил: – Его нет в живых. Четыре года назад его убили какие-то отморозки… Так же, как тебя, отделали, порезали, забрали деньги, содрали с руки старинные часы моего деда и оставили умирать в грязной подворотне.

– Черт возьми… Я… Мне так жаль, Билли! – шумно выдохнул я, закрывая лицо ладонями. В груди саднило, словно мне только что в нее вонзили огромный острый кусок стекла. Только когда из легких вышел весь воздух, до меня дошло, что я даже дыхание задержал, пока слушал Мозеса. Невозможно было представить боль утраты этих прекрасных людей. И почему всегда так в жизни получается? Почему хорошим, добрым, честным людям выпадают такие испытания? Почему они страдают? А какие-нибудь ублюдки живут припеваючи и все, абсолютно все, сходит им с рук. Эта тотальная несправедливость меня разозлила настолько, что, только подумав об этом на секунду, я невольно до хруста сжал руки. Теплая мозолистая ладонь накрыла мой кулак в успокоительном жесте.

– Понимаю твои чувства: я тоже злился. Мне хотелось найти их и удавить их собственными руками! Но потом пришло осознание, что сына мне это не вернет, а такая ярость выжигает душу, лишает сна и уничтожает все хорошее во мне. Вспышки гнева пугали жену, которая страдала не меньше моего… Нам пришлось принять это и жить дальше, с этой болью. Знаю одно: он всегда с нами, незримо рядом, в наших сердцах. Пока мы помним и любим тех людей, что покинули нас, они живы.

Голос мужчины стих. Я тяжело сглотнул, стремясь избавиться от едкого ощущения услышанной истории, но оно только глубже внедрялось в мое нутро, расходясь трещинами на сердце. И почему я эгоистично думал, что только мне там как-то в жизни не повезло и дерьмово живется… Идиот.

– Хотелось бы мне забрать у вас эту боль, – с горечью в голосе пробормотал я, уставившись себе под ноги. Прядь отросших волос упала мне на лицо, и я был рад, что Билли не видит моих красных воспаленных глаз, в которых щипало от подступающих слез: моя излишняя эмоциональность и восприимчивость иногда играли против меня. В детстве отец всегда говорил: «Эдди, мужчине не престало плакать. Слезы – удел слабаков!». А что Эдди? Эдди плакал когда разбивал в кровь коленки, упав с велосипеда, когда жалел маленького голодного щенка, выброшенного на улицу, или когда видел как кошка драла беспомощного птенца, выпавшего из гнезда. И каждый раз в глазах отца виделось разочарование, которое разбивало мне сердце. Поэтому однажды я, сломав руку в двух местах, свалившись с высоченного забора, не издал ни звука и не проронил ни единой слезинки по дороге до больницы, куда самостоятельно еле дотащился. Можно представить с какими лицами на меня смотрели медсестры и врачи, когда я нарисовался у них на пороге… Узнав страшный диагноз младшего брата, я твердо решил, что буду сильнее и крепче, чтобы быть для него примером, его опорой и защитой.

А в итоге я бросил его. Стал предателем.

Внутренний голос периодически пытался сбить меня с пути, разъедал мою решимость словно ржавчина. Бывало, хватало сил задушить его на корню, но далеко не всегда. Периодически хотелось настучать самому себе по роже…

Мое плечо накрыла большая тяжелая рука Билли и с силой сжала его, вырывая из болезненных воспоминаний и тяжелых мыслей.

–Ты так напоминаешь нам нашего сына. И для нас с Мири это в радость: заботиться о ком-то, кроме друг друга. – Он улыбался, от чего паутина морщин на лице стала еще больше. Было видно, что ему уже намного легче – улыбка говорила ярче слов. Он подлил еще молока себе в кофе и задумчиво помешал его чайной ложкой прежде, чем сказать: – Вспоминаю себя примерно в твоем возрасте. Оказавшись на обочине жизни, рассуждал я абсолютно так же, как ты сейчас. Да, ты, наверное, прав в своем стремлении сделать все самому, это по-мужски и достойно уважения. И мне нравится это в тебе. Но, если вдруг понадобится помощь, абсолютно любая помощь, ты знаешь где нас найти.

Оставшись в гордом одиночестве в комнате на втором этаже, я сидел в полумраке уходящего дня, курил и думал о том, что за эти месяцы совсем не занимался поиском своей подруги. Где она сейчас, что делает? Все ли у нее хорошо? Стало стыдно: я был слишком занят последними событиями в своей жизни. Корил себя, что оказался дерьмовым другом для Джордан, но тут же вспомнил, что вообще-то… она первая кинула меня. Она единственная знала обо мне все: о том, что происходило в семье, о планах. Мы давали обещания, что не бросим друг друга в беде. Так почему же тогда она оставила меня одного там, где я медленно погибал? Мне лично она не оставила никакой записки, не отправила письма с адресом, где теперь ее искать. Я убеждал себя в том, что в нашей с ней дружбе нет изъянов и нет места предательству, что наверняка у нее веские причины для таких поступков. Но сегодня пришло осознание, что я тешу себя надеждами и упрямо вдалбливаю себе в башку то, чего нет.

Услышав звуки клаксона и свист Джека под окном, я встал, накинул на себя свою неизменную кожаную куртку и, подхватив гитару с сумкой, спустился в прачечную попрощаться с семейством, приютившем меня.

– Обещай, что будешь приезжать к нам! Хоть мы и на другом конце города, – Мириам крепко обняла меня, а затем, отстранившись, огладила мое лицо своими ладошками. Множество браслетов на ее запястье переливчато звякнули, поселяя в мою душу необъяснимую тоску. – Хорошо питайся и постарайся больше не попадать в неприятности! Ох, мой милый мальчик…

У женщины задрожала нижняя губа, глаза наполнились слезами, которые она пыталась сдерживать, и заломила руки. Я тепло улыбнулся ей и с щемящей нежностью чмокнул в щеку.

– Спасибо вам за все! И…я уже скучаю, – честно признался я и смахнул таки скатившуюся слезинку на ее лице. Подошедший к нам мистер Мозес одной рукой погладил ее плечо, успокаивая, а другой крепко приобнял меня и тихо сказал, чтобы услышал только я: «Можно достичь любой вершины, но важно не забыть откуда и как ты начинал – только так получится выстоять».

Когда машина Джека рванула с места в сторону Фрипорта, я невольно закусил нижнюю губу, с грустью глядя в боковое зеркало на то, как отдаляются их фигуры. Приятель, заметив мою напряженность и смятение, тихо сказал, не отрывая взгляда от дороги:

– Это нормально, что ты к ним привязался.

– Да, пожалуй… – задумчиво произнес я и засунул руки в карманы куртки, откидываясь на сидении. В одном из них я вдруг нащупал какой-то сложенный листок, вырванный из блокнота. Когда я развернул его, то увидел как аккуратным почерком миссис Мозес был записан адрес, а ниже приписка: «Иди туда и своди ее, наконец, на свидание!» В порыве радости я поцеловал этот кусок бумаги и счастливо расхохотался. Черт возьми, я обожаю эту женщину!

– Что это у тебя там такое? – полюбопытствовал Джек, улыбаясь во весь рот, и попытался перехватить записку из моих рук, чуть не съехав на обочину. Я шутливо щелкнул его по носу.

– Следи за дорогой, приятель! У меня на будущее большие планы и в этом списке нет пункта «Намотаться на столб или улететь с дороги»!

Салон наполнился нашим смехом, и друг прибавил скорости, вжав до упора педаль газа в пол. Бумажный листочек с адресом Лизы был бережно спрятан обратно, внутри все трепетало от предвкушения. Мне хотелось увидеть эту девушку как можно скорее.

Глава 6

После наших с Лизой страстных поцелуев в комнатке Мозесов на втором этаже мы виделись реже, чем мне хотелось бы. Но каждый раз, появляясь в прачечной, она обжигала своим взглядом и плавила мои внутренности, сводила с ума своими нарядами. Я ухитрялся ловить ее в каждом углу подальше от любопытных глаз: вдыхал запах и касался мягких губ в мимолетном поцелуе. Слушать ее смех, тихие вздохи, ощущать жар ее тела и мягкость золотисто-оливковой кожи было наивысшим доступным для меня наслаждением. Мы не были парой и даже любовниками. Пока это был сродни интрижки, игра в тайную страсть – и она нравилась нам обоим. Я все ждал, когда девушка наконец согласится сходить со мной на свидание, но ее выдержке можно было позавидовать.

Стоя под дверями квартиры Лизы, я даже малость занервничал: вдруг меня даже на порог не пустят и пошлют куда подальше. Последние пару недель у Мозесов она не появлялась, и я уже было начал думать, что меня избегают. В другое время меня бы это не особо расстроило, но в отношении этой девушки все было по-другому: такое положение дел угнетало, хотелось понять в чем дело. Шумно выдохнув и пригладив свои растрепанные ветром волосы, я нажал на кнопку звонка, а другой рукой сжал горлышко бутылки хорошего вина. По крайней мере, так меня заверил Джек. А он у нас из интеллигентной и не бедной семьи, и, по его словам, знал в нем толк. Почему не цветы, а вино? Из того, что я понял об этой непредсказуемой девушке, сделал вывод, что букет цветов скорее отпугнет. А бутылка вина… Это уже что-то про веселье и легкость в общении. Я не сдержал смешка над самим собой: и когда это ты стал специалистом по женскому полу, Эдди Мориц? Раньше задумываться о подобном вообще не приходилось: обычно девчонки сами шли мне в руки.

Щелчок дверного замка вытащил меня из моих мыслей так резко, что я вздрогнул. Дверь распахнулась, и я потерял дар речи. Передо мной предстала Лиза с волосами, заколотыми чуть ниже затылка, открывая прекрасную тонкую шею, широкая белая рубашка, открывающая одно плечо, сквозь которую просвечивала небольшая и аккуратная обнаженная грудь, и черные бриджи, обтягивающие ноги и ее бедра словно вторая кожа. Я тяжело сглотнул: эта чертовка меня в могилу сведет.

– Maldito sea! – воскликнула Лиза, схватившись за сердце, глядя на меня своими огромными зелеными глазами. Ее лицо было без единого намека на макияж, и мне до жути хотелось с порога накинуться на нее. На левой руке я мельком заметил следы краски и мела. – Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел?

Забрасывая меня вопросами, она схватила меня за куртку и втащила внутрь. Моя голова была как в тумане, но огонь недовольства в ее глазах я видел отчетливо. Захлопнув дверь, Лиза скрестила руки на груди и воззрилась на меня таким взглядом будто она учительница, а я ее нашкодивший ученик.

– Ты всем открываешь двери в таком соблазнительном виде? – брякнул я и тут же прикусил нижнюю губу зубами, смутившись своего замечания. Даже представлять не хочу, что какой-то другой мужчина увидит ее такой… Она удивленно выгнула правую бровь, поразившись моей наглости, но ничего не ответила, а потом хлопнула себя ладонью по лбу, издав короткий вымученный стон. От этого чудесного звука мой мозг окончательно впал в кому, и я всерьез начал беспокоиться смогу ли вообще еще что-то сказать.

– Я поняла, – протянула она, оперлась спиной о стену и, прищурившись, уточнила: – Это Мириам дала тебе мой адрес?

– Понятия не имею, о чем ты, – нагло соврал я, беспечно пожав плечами, и улыбнулся. Девушка, цокнув, закатила глаза и покачала головой, ухмыльнувшись одним уголком своего чувственного рта.

Прихожая у Лизы была совсем небольшая, поэтому мы стояли напротив друг друга совсем рядом, ощущая тепло наших тел. Между нами безбожно искрило, и у меня не было никаких объяснений этому притяжению, но оно было такое явное, что его можно было потрогать, смять руками. Я показал ей бутылку с вином и сделал невинные глаза: – Небольшой презент в качестве извинений за неожиданный визит. Выпьешь со мной?

– Споить меня не удастся, я же бармен, – хмыкнула девушка, прожигая меня взглядом, и скрестила руки на груди.

– Как ты могла такое обо мне подумать? – сделав большие глаза, я театрально прижал руку к области сердца, изображая что ее обвинения ранили меня, и, не удержавшись, пошутил: – Мне не нужен алкоголь, чтобы добиться расположения девушки. У меня исключительно джентельменские методы соблазнения.

Лиза, прикрыв рот кулаком, прыснула и веселым голосом вынесла вердикт:

– Нахал!

– Еще нет, я только учусь, – скромно ответил я, слегка опустив взгляд в пол, но тут же поднял его и с абсолютной серьезностью добавил, глядя в зеленые глаза напротив: – Иначе в этой жизни ничего не добиться.

Лиза задумчиво постучала указательным пальцем по губам, уголки которых подергивались так словно она пыталась сдержать улыбку, скользя взглядом по моему лицу. Мое сердце в груди стучало так неистово, что казалось сейчас вылетит через глотку. Я видел как ее грудь часто вздымалась и в который раз убедился, что действуем мы друг на друга одинаково. Она вздохнула, смахнула челку с глаз тыльной стороной руки и, попятившись вглубь квартиры, глядя на меня пристальным взглядом, хрипло сказала:

– У меня небольшой беспорядок… Но проходи.

Я шагнул за ней в небольшую комнату, уютно обставленную мягкой мебелью, по середине которой стоял мольберт для рисования из темного дерева. На нем стоял лист из плотной бумаги с каким-то рисунком, но разглядеть что там мне не удалось – Лиза сняла его с прищепки и тут же скрутила, закинула куда-то позади себя и прошла к невысокому резному шкафу за бокалами. Рисунки были повсюду: на полу, на стенах, на подоконнике. Оглядев их, я поразился – у этой девушки определенно был огромный талант, своя техника. В каждой картине была какая-то магия, таинство, что притягивало взгляд – под стать их автору. Когда она приблизилась ко мне и протянула штопор, я заметил у нее под линией челюсти мазок черно-коричневой краски и мягко коснулся его подушечками пальцев. Девушка слегка вздрогнула, резко втянула в себя воздух через нос и подняла на меня глаза. Наши лица были опять в опасной близости, мне нужно было лишь сильнее наклонить голову и…

– Так мы будем пить вино или как? – указала она глазами на бутылку, стоящую на широком подоконнике, где я ее оставил за неимением стола. Мое сердце пропустило удар. Я нерешительно протянул руку и осторожно заправил выпавшую из прически гладкую и шелковистую прядь волос ей за ухо, от чего на щеках Лизы полыхнул еле заметный румянец.

Она медленно потянулась ко мне навстречу, и перед тем, как наши губы встретились, я прошептал:

– Или как?..

Поцелуй вышел долгий, тягучий, словно мед, сводящий с ума, от которого подгибались колени, и кожа покрывалась мурашками. Хоть Лиза и привстала на носочки, обвив мою шею руками, мне все равно пришлось сильно наклониться к ней чтобы обнять за талию и притянуть к себе ближе: настолько она была миниатюрная. Я нехотя оторвался от нее, прислонился лбом к ее лбу и сказал севшим голосом:

– Мы так до вина не дойдем, mia caro .

Лиза заразительно засмеялась, откинув голову назад, а затем звонко чмокнула меня в щеку, потрепав волосы на затылке. От смеха и от того, что ради нее я выучил фразочку на итальянском языке, она вся раскраснелась, глаза сверкали как два изумруда, а прическа развалилась, не удержавшись на маленькой заколке. Прекрасней зрелища я, по правде говоря, в жизни не видел. Доставая из памяти образ взбалмошной Джордан, я не мог вспомнить подобных эмоций, которые вызывала во мне эта девушка. Лиза оживляла меня. Заставляла мою кровь бежать по венам быстрее обычного. С ней я вылезал из своей скорлупы и становился уверенным в себе мужчиной, который умел обольстительно улыбаться, шутить и обращаться с женщиной. Становился словно на голову выше: спина прямее, плечи расправлены, взгляд острее. Мне нравилась ее недоступность, некая игра, в которую мы оба играли, не зная правил.

Для нее я был чистый незапятнанный лист.

– Ты где-то учишься этому? – спросил я, обводя рукой ее картины и не отрывая глаз от той красоты, что они видели.

– Училась. Ушла оттуда. Вынудили… – в голосе Лизы почувствовалось напряжение. Тема была явно неприятной для нее, но я не мог не спросить. Понимал, что еще рановато лезть друг к другу в душу, да и вообще есть ли в этом смысл, но это выходило как-то само собой, естественно. Чувствовал, что не пошлет к черту лысому, но и не был до конца уверен не выставит ли она меня за дверь.

– Что произошло?

Тишина в ответ.

– Давай угадаю. Ученица превзошла учителя? – легко, словно пером, я коснулся подушечками пальцев шероховатости мазков кисти на одном из пейзажей: на полотне раскинулось бескрайнее небо и розово-фиолетовый закат с алыми бликами от ныряющего в горизонт солнца.

Лиза за моей спиной зло выдохнула и судя по звукам в несколько глотков опустошила свой бокал.

– Возможно, но я не была бы так в этом уверена, – фыркнула она себе под нос. Послышались звуки льющегося вина.

– Ты невероятная художница, Лиза. Я, конечно, не эксперт по части живописи, но… Черт подери, у меня мурашки по коже! – искренне восхитился я, подойдя к портрету неизвестного мужчины в военной форме, держащего на руках маленькую темноволосую девочку с розовыми бантиками на косичках. Они улыбались и были счастливы, их эмоции ощущались так ярко, что с легкостью передавались мне, хоть и существовали лишь на холсте. Лиза подошла ближе со спины, медленно отпила темно-бордовой жидкости из бокала, глядя вместе со мной на свою картину.

– А мне твердят, что я посредственность и скука смертная, – пробормотала она задумчиво, делая еще один большой глоток, и, поджав губы, покачала головой: – Банки с томатным супом: вот искусство! А это… так, «бумагомарание».

Она прошла к мягкому пухлому диванчику, растянулась на нем как кошка, возложив на его спинку свои стройные ноги, и похлопала рядом с собой, призывая сесть рядом.

– Надеюсь, ты плюнула в рожу тому, кто такое сказал о тебе. – Пробурчал я сквозь зубы, усаживаясь поудобнее, отставил свой бокал на пол, заботливо переложил ее хрупкие лодыжки себе на колено. – Не позволяй никому говорить тебе, что ты посредственность. Если у тебя есть мечта, цель… Иди к ним с верой в саму себя. Люди могут сказать, что им заблагорассудится, и далеко не всегда это будет правдой. Тот, кто сказал тебе такое, скорее всего, сам пустышка и самая настоящая посредственность, да еще и, вдобавок, крайне завистливая.

Говоря все, что думаю, я невольно выводил круги на ее гладкой коже, слегка касаясь ткани укороченных брюк. Лиза вздохнула, расслабленно откинулась на подлокотник и, прикрыв глаза, расплылась в блаженной улыбке.

– Buon Dio , и откуда ты такой прекрасный взялся? – прошептала она, сопровождая свои слова тихим полустоном, который отозвался во всем моем теле вспышкой. Словно электрический разряд прокатился по позвоночнику, и я слегка сжал ее ногу, пытаясь собрать в кулак всю свою выдержку. Внутренности опалило желанием и скрутило узлами, и мне пришлось немного сменить свое положение, сместив ее ногу ниже, чтобы не выдать реакцию своего тела.

– Черт возьми, Лиз, ты убиваешь меня. А убийство преследуется по закону, – хрипло прошептал я, громко и тяжело вздохнул, проведя ладонью выше по ноге, и сжал пальцами ее коленку. От неожиданности Лиза дернулась, взвизгнув, и расхохоталась, пытаясь сжаться и убрать мою руку. Оп-па… Попалась! Эта девчонка боится щекотки, а у меня по ней просто черный пояс, и я тут же решил продемонстрировать насколько в этом хорош. Хищно улыбнувшись, немного навалился на нее, подключил вторую руку и стал щекотать ей ребра и шею. Лиза не могла остановиться и смеялась до слез, извиваясь всем телом и пытаясь перехватить мои руки.

– Эдди, хватит!.. Я… больше не могу! – задыхаясь от смеха, пищала она и брыкалась, а я, увлекшись, укусил ее за плечо. Послышались отборные ругательства на итальянском языке, из которых я, естественно, ни черта не понял, но догадался об их содержании. Почему-то мне всегда казалось, что Лиза умеет ругаться не хуже портового грузчика, но это нисколько ее не портило, наоборот, придавало ей шарма и притягательности.

Смех в комнате резко стих, когда мы поняли, что я почти полностью лежу на ней, вдавив хрупкую девичью фигурку в диванные подушки и опираясь на вытянутые руки, а ее ноги обвили мои бедра. Дыхание потяжелело, по телу побежали мурашки, кожу покалывало от возбуждения. Мы смотрели друг другу в глаза так пристально, так глубоко, что, казалось, видели всю нашу суть. Внезапно, в этот самый момент, мы стали открытыми книгами, готовыми впустить другого себе под кожу. В наших венах бежало обжигающее жидкое пламя, голову кружило, и вовсе не алкоголь был тому виной.

Лиза коснулась пальцами моей груди сквозь ткань рубашки, скользнула выше и расстегнула первую пуговицу, не отпуская меня из зелени своих глаз. Сглотнув, я затаил дыхание. Вторую и третью пуговицы настигла та же учесть, и она прижала прохладную ладонь к моей разгоряченной коже в области сердца, которое стучало словно молот, отдаваясь гулом в ушах, с такой силой, будто стремилось прыгнуть ей в руку. Ладонь пропутешествовала выше, по задней стороне моей шеи, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Другой рукой девушка потянулась к своей одежде, но я перехватил ее и поднес к губам, оставляя долгий поцелуй на запястье. Она задрожала от этой легкой и нежной ласки, а ее глаза удивленно распахнулись как будто такое с ней впервые.

– Нет. – В отличие от внутреннего состояния, мыслей, в которых я срываю с Лизы одежду и, наконец, оказываюсь глубоко в ней, мой голос твердо озвучил противоположное. Я поцеловал ее в нос, аккуратно поднялся и сел на свое место, утягивая девушку за собой. Она села, во все глаза глядя на меня как на сумасшедшего, а я тем временем, титаническим усилием успокаивая свой пульс, продолжил: – Я не пересплю с тобой сегодня, чтобы завтра выкинуть друг друга из головы и каждому пойти своей дорогой… Я так не хочу.

– А как ты хочешь? – Лиза с подозрением покосилась на меня из-под упавшей на глаза челки и натянула рубашку на оголенное плечо.

– Я хочу свидание. – Ответил я прямо, глядя ей в глаза со всей серьезностью, но, видя ее растерянность и удивление, не удержался от шутки и добавил, улыбаясь: – Как обычная среднестатистическая девчонка.

Она так резко встала с дивана, рванула к подоконнику, где завалялась почти пустая пачка сигарет, и судорожно попыталась выцарапать оттуда сигарету трясущимися пальцами, что я сначала растерялся. В воздухе поплыл сигаретный дым и запах горелых спичек. Я решился тихо подойти к ней сзади: обнял за плечи и положил подбородок на ее затылок, в очередной раз мысленно отметив то, как наши тела идеально подходят друг к другу. В окно уже стучалось вечернее солнце, по занавеске скользил теплый ветерок, принесший с собой запах ранней осени и первых упавших листьев.

– Я никогда не ходила на свидания.

Лиза сказала это так тихо, что я не сразу понял их смысл.

– Понятия не имею, что там делают, – добавила она, выпуская дым в приоткрытую форточку, и развернулась ко мне лицом.

– Не поверишь: я тоже, – издал я короткий смешок и, оставляя еще один поцелуй, на ее щеке, шепнул на ухо: – Давай вместе узнаем каково это. Что скажешь, caro ?

Лиза закатила глаза и, фыркнув от сдерживаемого смешка, легонько стукнула меня кулачком в плечо.

– Черт с тобой, уговорил.

Мы облегченно рассмеялись. Я взял с подоконника одну из многочисленных книг в потрепанном переплете, которую уже давно заприметил, и прочитал на обложке имя незнакомого мне автора: Шарль Бодлер.

– Прочти мне свое любимое. Пожалуйста, – попросил я, взял девушку за руку и усадил обратно на диван. Сам же устроился на полу у нее в ногах, положил голову на колени, прикрыв глаза, и приготовился слушать. Лиза зашелестела страницами, нашла нужное и начала читать своим бархатным с чувственной хрипотцой голосом, перебирая пальцами пряди моих волос.

Я встретил женщину. Изящна и стройна,

Придерживая трен рукой своей точёной,

В глубоком трауре, печалью воплощённой

Средь уличной толпы куда-то шла она.

Я вздрогнул и застыл, увидев скорбный рот,

Таящий бурю взор и гордую небрежность,

Предчувствуя в ней всё – и женственность, и нежность,

И наслаждение, которое убьёт.

Внезапный взблеск – и ночь!.. Виденье красоты!

Твой взор – он был как жизнь, промчавшаяся мимо.

Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты?

Здесь или только там, где всё невозвратимо?

Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты,

Но оба знали мы: ты мной была б любима!

В тот вечер мы пили вино, разговаривали обо всем и ни о чем, спорили о политике, смотрели какое-то юмористическое шоу по телевизору и надрывали животы от смеха, а потом целовались до одури, до изнеможения, изводя друг друга сладкой мукой и откровенной лаской, но не переходя границ. Мне захотелось поделиться с ней своей мечтой о рок-группе, на что она полушутя попросила напеть ей что-нибудь для «прослушивания». Я завел «Stand by Me» , она подхватила, и мы так разошлись, распевая эту песню во все горло, что кто-то из соседей не выдержал нашего незапланированного концерта и застучал в стену с требованием немедленно прекратить сие безобразие. С тихими еле сдерживаемыми смешками мы забрались в кровать, и я, нырнув под одеяло, увлек Лизу за собой, снова и снова терзая ее припухшие от поцелуев губы своими, извлекая самые мелодичные стоны на свете.

В конце концов, когда подушек коснулись первые лучи восходящего солнца, нас сморил сон – мы уснули в объятиях друг друга, сплетясь руками и ногами. Тогда, перед тем как вырубиться, я поймал себя на мысли, что эта девушка слишком мне нравится, и был ошарашен таким открытием. Попытался отыскать внутри себя тот самый страх сближения, что всегда жил во мне червоточиной, но это оказалось напрасной тратой времени: его там больше не было.

* * *

– Чур, я не пью, – три дня спустя усаживаясь на стул у барной стойки рядом с Лизой, заметил я и, наклонившись к ее уху, сказал так тихо, чтобы услышала только она: – Твои губы пьянят не хуже водки, а я хочу быть в трезвом уме сегодняшней ночью.

Поиграв бровями, Лиза нежно взяла пальцами мой подбородок и подтянула ближе к своему лицу. Ее оливковая кожа отливала золотом в приглушенном свете ламп, свисающих с потолка на черных толстых проводах, а глаза из-под прядей волос вспыхнули зеленым огоньком.

– У тебя какие-то особенные планы на сегодняшнюю ночь? – прошептала она, с хитрым прищуром заглядывая мне в глаза, и потерлась о мой нос своим. Ее вторая рука лежала на столешнице, и я потянулся к ней своей, сплетая наши пальцы. В последние дни это стало моим любимым взаимодействием, от которого мурашки бежали табунами по всему телу, а в местах соприкосновения наших рук покалывало от искр и разливалось тепло. От этого уже начинала формироваться какая-то нездоровая зависимость: она и пугала, и вызывала восторг одновременно у нас обоих.

Мы пришли в бар, где Лиза работала, ранним вечером, и мне удалось немного осмотреться пока толпа не заполонила пространство, познакомиться с его радушным хозяином – Хилли. Атмосфера рок-н-ролла, свободы самовыражения и андеграунда не просто витала в воздухе, она пропитала собой здесь буквально все, каждый кирпичик. По рассказам Лизы сюда стекалась вся рок-тусовка и веселилась сутками напролет, снимая маски и отрекаясь от повседневности, рамок и тормозов.

Какие-то неизвестные молодые парнишки на сцене вдарили песней «Psycho» одной из моих любимых групп The Sonics, и мне немедленно захотелось вытащить эту дерзкую девчонку на танцпол. Что я, собственно, и сделал. Ничего не ответив, я сгреб Лизу в охапку со стула, подхватив стройные бедра под ее удивленный возглас и смех, и закрутил в танце, едва не сшибая других танцующих посетителей. Народу к ночи в баре прибавлялось и прибавлялось, пиво и виски лились рекой, живая музыка оглушала, мигающие лампочки слепили, но все это было не важным, просто шум испорченного телевизора. Я отрывался с самой красивой девушкой Нью-Йорка, в крутом и известном во всем городе рок-клубе, на своем первом в жизни свидании, преодолевая смущение от неопытности. Не чувствуя на себе пристальные оценивающие или сочувствующие взгляды, давления от окружающих людей, которые не знали меня и мое темное неприглядное прошлое, не осуждали и не мешали меня с дерьмом. Я просто был собой. Тем самым веселым и беззаботным парнем, легким на подъем, которого однажды потерял где-то в дебрях своей апатии и самобичевания. Чувствовал себя цельным: важная часть меня встала на свое место, пульсировала вместе с юным горячим сердцем, заставляя ощущать себя живым.

Заиграла какая-то неизвестная медленная композиция, и я притянул к себе в объятия запыхавшуюся Лизу. Она была до умопомрачения прекрасна: волосы растрепались, челка кое-где прилипла к вспотевшему лбу, глаза возбужденно сверкали как драгоценные камни, манящие губы растянулись в довольной улыбке, алая блуза в нужных местах обтянула все сочные изгибы и формы как перчатка, приоткрыла зону декольте, куда так и падал мой чертов взгляд. Мы медленно покачивались, так сильно прижавшись друг к другу, что в полутьме и сигаретном дыму было непонятно, где кончается она и начинаюсь я.

– Иногда кажется, что я должна была родиться в другое время. Я с большим удовольствием ходила бы на вечеринки Джея Гэтсби нежели на дикие панк-сборища, – усмехнувшись, вдруг призналась Лиза и напряженно обвела глазами зал. Сказав это, очевидно, она занервничала, думая, что этим оттолкнет меня. Но правда была в том, что в глубине души я был даже в чем-то согласен с ней. Я любил рок-н-ролл и все, что с ним связано, всем сердцем. Эта музыка давала чувство свободы и безбашенности, раскрепощала, заряжала энергией и наполняла отвязным весельем. Но своей сутью, песнями и мелодиями, что создавал сам, я тяготел к несколько другому стилю, которого будто толком и не существовало. Мне хотелось петь о любви, о чувствах, вплетая слова песен в звуки гитарных струн.

– Как думаешь, мне пойдет смокинг? – всерьез поинтересовался я, наклонившись ближе и задумчиво гладя большим пальцем нежную кожу ее узкой ладони. Лиза так резко повернулась ко мне, что наши носы почти соприкоснулись. В ее взгляде плескалось веселье.

– Думаю, это слишком убийственное зрелище для женской половины человечества, – съехидничала она, сдерживая смешок в подрагивающих уголках рта.

Я взял рукой ее пальцы, слегка оттолкнул от себя в сторону и, крутанув, уронил себе на руки, повторяя старый стиль танцев, что видел как-то по телевизору. Она ахнула и схватилась за мою шею одной рукой, а другой за шиворот рубашки.

– Издеваешься, значит. – Укоризненно посмотрел ей в глаза я, удерживая ее тело на весу. Моя ладонь пропутешествовала с талии на бедро, легонько сжала его пальцами, а потом скользнула вверх и легла на ее шею, очертив большим пальцем подбородок. Лиза выгнула поясницу, вжимаясь в мою грудь своей, и ее горячее дыхание коснулось моего рта.

– Скорее, пытаюсь унять свое буйное воображение.

– И как, удалось? – хмыкнул я с деланым равнодушием и вернул ее в прежнее положение, поставив на ноги. Воздух вокруг нас пульсировал, окутывал жаром, кровь в жилах гудела и плавила кости. Лиза медленно покачала головой, признавая свое поражение. Смяв ткань моей рубашки, она притянула меня к себе, оставила легкий поцелуй на моей щеке, молча взяла за руку и повела к выходу на улицу.

Всю дорогу до ее дома мы изо всех сил сдерживались и вели себя прилично, сидя на заднем сидении такси и соприкасаясь друг с другом только кончиками пальцев. Даже глазами не пересекались и усиленно делали вид, что картинки, мелькающие за окном, намного интереснее, чем то, что происходит.

Выскочив из машины, мы словно марафонцы понеслись к дому, взлетели на нужный этаж и ввалились в квартиру. Несколько секунд мы стояли друг напротив друга в практически кромешной темноте, слышалось только наше тяжелое дыхание после быстрого бега. Я подошел к Лизе и навис над ней, прижимая к стене.

– Ты…уверена? – хрипло прошептал я и ласково коснулся пальцами ее щеки.

– Заткнись и поцелуй меня, черт возьми. – Жарким шепотом приказала Лиза, обвивая руками мою шею и притягивая к себе.

Между нами как будто взорвалась граната. Наши губы встретились в безумном и ярком поцелуе, от которого, ей-богу, можно было словить остановку сердца. Мы целовали друг друга яростно, со всепоглощающей страстью, кусали зубами, а наши руки блуждали по телу, изучая каждый сантиметр, каждый изгиб, извлекая тихие стоны. Объятые пламенем, потерявшие голову, мы горели и искрили как бенгальские огни в новогоднюю ночь.

Ее руки легли на мои плечи, резко стянули куртку и, отбросив ее куда-то под ноги, вновь оказались на мне. Ловкие пальцы выдернули полы рубашки из брюк, прошлись по оголенному торсу, от чего у меня перехватило дыхание. Щелкнула застежка ремня, Лиза закусила нижнюю губу и ногтями провела по краю моих брюк, ныряя под ткань. Ладонью одной руки я ласкал ее грудь, высвободив ту из блузы, целовал и покусывал ее шею и ключицы. Другая рука в неистовстве сжимала то ягодицу, то бедро, приподняв и закинув ее ногу себе на талию. Тело Лизы было таким гибким и податливым, а формы соблазнительными, что мне хотелось впиваться зубами в каждую выдающуюся часть, как голодный зверь.

Я решительно подхватил ее под бедра, усадил на себя и, не прерывая поцелуев, в несколько шагов достиг спальни. Не помня себя, дрожащими руками, судорожно, мы буквально сдирали с друг друга одежду. Уложив Лизу на кровать, я покрывал все ее прекрасное тело поцелуями и укусами, она же зарывалась пальцами в мои волосы, перебирала и оттягивала пряди на загривке, вызывая табуны мурашек.

Перехватывая инициативу, Лиза перевернула меня на спину и взобралась сверху. Я с упоением наблюдал как она ловко расправляется со своим лифом, как склоняется ко мне, мазнув поцелуем по правой ключице и спускаясь ниже. Когда ее губы и язык прошлись по косым мышцам пресса, а ее волосы приятно щекотнули разгоряченный низ живота, мне окончательно снесло крышу. Я резко поднялся, подмял под себя Лизу и с остервенением впился в ее манящий рот, нежно скользя пальцами между ее ног. Она тихо вскрикнула и впилась ногтями в мои лопатки, когда я со сладостным стоном плавно толкнулся в нее, прижавшись губами к пульсирующей венке на шее. Еще раз. И еще. Каждая мышца, каждая жила в моем теле натянулась от напряжения: чувствуя ее жар и тесноту, я прикладывал неимоверные усилия, чтобы сдерживать себя, быть осторожным и ненароком не причинить ей боль. Неуемная, сводящая с ума, жажда была сильнее меня, и теперь я был в ее абсолютной власти.

Лиза, почувствовав мою внутреннюю борьбу, опустила руки мне ниже поясницы, пальцами сжала ягодицы, вжимая в себя еще сильнее, еще ближе, и подмахнула бедрами, подначивая меня.

– Не сдерживайся… – выдохнула она и укусила меня за нижнюю губу.

Тогда я сдался и отпустил себя.

Я брал все, что она могла мне дать, жестко, грубо, неистово, крепко сжимая ее бедро одной рукой, а второй зарываясь в ее волосы на затылке, обхватывая заднюю сторону шеи и не оставляя ни единого шанса отстраниться. Лиза прижималась ко мне всем телом, выгибалась в пояснице, то вскрикивая, то всхлипывая от моих резких и глубоких движений. Кожа на спине и ягодицах саднила в тех местах, где побывали ее ногти. Сердце неистово стучало где-то в глотке, разгоняя раскаленную кровь по венам до предельных значений, в глазах мутнело, голову кружило словно на карусели. Никогда еще я не был так жаден до женского тела, как в этот момент. Хотелось быть везде, снаружи и внутри, под самой кожей, в каждой клеточке, в каждом вдохе.

Лиза оттянула мои волосы на затылке, оставляя на моей шее влажные поцелуи. Ее дыхание стало поверхностным и частым, глаза остекленели, потемнели от расширенного зрачка. Глухо рыкнув, я приподнялся на вытянутых руках и задвигался еще быстрее, чувствуя приближение ее разрядки.

Запрокинув голову и издав длинный громкий стон, Лиза так сильно сжалась вокруг меня, что пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы продлить пик ее удовольствия, придержав свое. Я ласкал ее лицо легкими, словно перышко, поцелуями, пил ее учащенное дыхание, пока тело сотрясали волны оргазма, продолжая двигаться в ней тягуче и медленно. Как только Лиза обмякла, я подхватил ее рукой за талию, приподнял выше, и в несколько быстрых толчков, срывая горло хриплым выдохом, достиг кульминации. Блаженно прикрыв глаза, я уткнулся взмокшим лбом Лизе в шею и пытался восстановить дыхание. Она ленивыми движениями рук огладила мою спину, плечи, будто пыталась успокоить жжение от следов ее ногтей.

Отдышавшись, я скатился с Лизы, приподнялся на локте и втянул ее в медленный глубокий поцелуй.

– Сварить тебе кофе? – хрипло спросил я, ласково водя пальцем по упругой груди, изредка касаясь затвердевшего соска, от чего Лиза тихонько вздыхала и кусала губы. Я с нежной улыбкой наблюдал за ней, любовался ее припухшими зацелованными губами, женственными и волнующими изгибами. Ладонь Лизы скользнула по моей груди. Слегка надавив ею на мое плечо, она заставила меня перевернуться на спину, а сама забралась сверху. Ощутив внутренней стороной бедра мое нарастающее возбуждение, она склонилась к моему лицу и поцеловала. Поцелуй вышел развязным и многообещающим. Я обхватил тонкую талию руками и крепко прижал девушку к себе. Пламя, тлеющее внутри нас, разгоралось с новой силой.

– Зачем мне кофе, если есть ты?..

Мою довольную ухмылку и тихий смешок смяли еще одним горячим поцелуем.

В ту ночь мы не могли оторваться друг от друга, а утро встретили в разговорах о сокровенном за ароматным кофе и завтраком в постели, который я сообразил нам в постель.

Днем пришлось засобираться к Джеку – он хотел познакомить меня с двумя парнями с музыкального колледжа Маннес, которым была интересна идея собрать свою банду. С одной стороны, я был взволнован и предвкушал нашу встречу с ребятами, а с другой… Смотрел в зеленые глаза Лизы, гладил большими пальцами ее скулы, оставляя короткие целомудренные поцелуи на носу, на щеках, на родинке над верхней губой, и рассыпался на части от осознания того, что должен уйти.

– Эдди. Ты так опоздаешь, – Лиза мягко отстранилась, поправила загнувшийся ворот моей рубашки и подарила мне нежный взгляд, в котором мимолетно проскочила грусть. – Надеюсь, эти парни то, что тебе нужно.

Я крепко сжал ее в своих объятиях и напоследок еще раз прижался губами к щеке.

– Я уже скучаю, котенок.

Лиза удивленно выгнула бровь и усмехнулась.

– Серьезно? «Котенок»?

– Серьезен как никогда. Сначала мне никак не удавалось придумать более удачное ласковое прозвище, нежели «пантерка»: как-то пошло, не находишь?

Лиза засмеялась, уткнувшись мне в грудь лицом, а потом вдруг резко замолкла и с ужасом вновь взглянула на меня.

– Черт! Я же всю спину тебе расцарапала! Погоди, нужно намазать заживляющей мазью, у меня где-то была…

– Ни в коем случае! – Запротестовал я и не выпустил ее из кольца своих рук. Поиграв бровями, заявил: – Они – моя гордость.

Девушка покачала головой и вздохнула, потрепав меня за затылок, от чего я чуть не застонал: как же мне нравится, когда она так делает!

– Все, уходи. Мне нужно на работу.

– Ты будешь по мне скучать? – я игриво ущипнул ее за голую попу, за что она укусила меня за подбородок.

– Не думаю.

– А я думаю, что ты врешь. Когда наше следующее свидание?

– «Никогда» тебе подходит? – съехидничала Лиза, извиваясь в моих объятиях, пока я зарывался носом в ее шею и волосы.

– Язва, – усмехнулся я, покачав головой, взял пальцами ее подбородок и сладко поцеловал. Она сразу обмякла в моих руках и ответила на поцелуй. Еще раз, на всякий случай, мазнув губами по родинке над верхней губой, я прошептал: – Завтра мы поедем ко мне после того, как я блестяще пройду «собеседование» с Хилли насчет работы в баре.

– Какая самонадеянность! Уму не постижимо…

– Лучше быть таким в твоих глазах, и чтобы ты не знала чего мне стоит эта самоуверенность, – пошутил я, выходя за дверь квартиры, но еще не отпуская ее теплую ладонь из своей, и сжал ее пальцы. В глазах Лизы что-то мелькнуло. Что-то невыносимо знакомое и близкое моей душе.

– Будь настоящим, Эдди. Этим ты мне и нравишься.

Сердце пропустило удар.

Она даже не могла себе представить какие важные слова сказала мне в тот день. Я вырезал их на сердце и носил с гордостью словно те боевые шрамы, не позволяя себе забывать эту простую, но вместе с тем важную истину.

Выходя из дома, в котором жила Лиза, я поднял голову и посмотрел на окна ее квартиры. Желание вернуться обратно и провести весь день в ее объятиях не исчезло, а только усилилось, отдаваясь пульсацией между ребрами. Я невольно нахмурился и потер район солнечного сплетения ладонью. Закурил и простоял еще минут пять, не отрывая взгляда.

Выгляни в окно. Посмотри на меня.

Когда я уже собрался уходить, створка окна открылась и в проеме показалась Лиза. Я чуть не взвыл от досады: на ней было только полотенце, обернутое вокруг обнаженного тела, придерживаемое ее рукой, чтобы оно не свалилось. Закусил нижнюю губу в ожидании того, что она скажет. Но вместо слов эта сумасшедшая распахнула полотенце так, чтобы то, что под ним, увидел только я, выбивая у меня почву из-под ног. Лиза послала мне воздушный поцелуй и скрылась в недрах квартиры, заворачиваясь обратно в махровое полотенце, а я с ребяческой улыбкой, от которой лицо наверняка треснуло пополам, пошел по улице в сторону автобусной остановки.

Она будто услышала меня. Почувствовала.

Она моя.

Глава 7

Ловко орудуя полотенцем и крутя в пальцах стакан, я стоял за барной стойкой и не отрывал напряженного взгляда от темноволосой красотки, что цедила мартини, обхватив своими губами цвета красного вина трубочку, и пыталась не обращать внимания на пристающего к ней мужика. Ее плечи были напряжены, а кончики пальцев, сжимавшие бокал, слегка подрагивали. Глаза были устремлены куда-то сквозь бар: она явно ушла в себя и закрылась там от внешнего мира. Девушку что-то пугало до чертиков в этом мужчине, который не отличался чем-то особенным от обычных посетителей, захаживающих сюда на огонек. Это было так не похоже на нее… Таких назойливых поклонников у Лизы Моро было множество, и с каждым она умудрялась с легкостью и предельной деликатностью разобраться, без скандалов и оскорблений, чему я не уставал поражаться. Но в тот раз что-то было явно не так. Она вся была словно сжатая пружина, которая грозила вот-вот лопнуть.

Внутри меня закипал гнев, но я изо всех сил пытался держать себя в руках – все-таки я был барменом, а не вышибалой, о чем мне уже пару раз внятно напоминал Хилли, когда мне хотелось начистить кому-нибудь похотливую рожу.

Когда тот попытался недвусмысленно погладить ее по руке, от чего Лиза вздрогнула всем телом, я не стерпел и, сжав зубы, молниеносно оказался рядом. Перегнувшись через стойку, я схватил его за грудки и притянул к себе столь резко, что тот ударился ребрами об столешницу. Вокруг была куча народу, не протолкнуться, музыка грохотала на всю катушку, поэтому никто даже не обратил внимания на нас.

– Немедленно убери свои грязные лапы от девушки, кретин, пока я тебе их не оторвал! – прошипел ему в лицо, готовый вцепиться ему в глотку. – Она не хочет твоего общества, глаза разуй!

Девушка подскочила ко мне и мягко сжала предплечье в успокаивающем жесте.

– Тише, Эдди, все в порядке. Он ничего мне не сделал, и сейчас уйдет, верно? – с давлением в голосе на слове «уйдет» сказала она, глядя на ухмыляющегося мужчину пристальным взглядом, опережая его ответную грубость.

Я кое-как разжал кулак, и мужик, потеряв равновесие, отшатнулся назад. Его нехороший и гадкий взгляд, которым он одарил девушку, а затем перевел его на меня, мне совершенно не нравился.

– Как скажешь, красотка. – Не разрывая со мной зрительного контакта, мужчина поправил ворот своей бежевой рубашки и, попятившись назад, мгновенно растворился в толпе танцующих.

Я дышал как загнанный зверь. Казалось бы, с какого хрена мне так психовать и срываться, рискуя вылететь с работы, на которую не так давно устроился, из-за девушки. Почувствовав прикосновение ее мягких пальцев к моим костяшкам, расслабился и сплел наши руки крепко-накрепко.

– Прости, сорвался. Опять, – сокрушенно помотав головой, я уставился в потертую деревянную поверхность барной стойки и порадовался, что в ней не отражается мое лицо. Наверняка, выгляжу прескверно. И что за дикарь в меня вселялся каждый раз, когда рядом с ней ошивались всякие особи мужского пола? Каждый раз мне так сильно хотелось ее защитить, что зубы сводило. Хотелось заявить на нее свои права, но кто я такой, чтобы делать это, если сам не был уверен даже в своей готовности вступить в официальные отношения. С другой стороны, мы были друг с другом рядом практически постоянно, и как-то ненавязчиво, негласно в нас сформировалось правило, что мы не спим ни с кем другим. Сам по себе я был таким, в отличие от многих в окружении – не имел привычки прыгать из койки в койку, и мне было отрадно, что Лиза оказалась того же склада.

– Эй, – позвала меня Лиза, наклонившись к моему уху, и прижалась губами к моей щеке. Я с наслаждением прикрыл глаза. – Никому не удастся меня соблазнить. Эти самоуверенные засранцы могут только мечтать, но никогда не получат даже моего мимолетного взгляда. Так что, не злись, а лучше заканчивай поскорее свою работу, чтобы я смогла утащить тебя куда-нибудь в укромное место…

Она пальчиком провела по моей шее, скользнула по выступающему кадыку и пощекотала мою отрастающую щетину. Я попытался украдкой увлечь ее в страстный и глубокий поцелуй, но она, посмеиваясь, отстранилась от меня, усевшись обратно на свой барный стул, и, вытащив трубочку из бокала, погрозила ей.

– Никаких поцелуев на рабочем месте, мистер Мориц. Это запрещено, не забывайтесь. – Подмигнув мне, Лиза почти залпом допила свой мартини и, закатав рукава изумрудного, как ее глаза, свитера, подвинула к себе блокнот, чтобы продолжить составлять список необходимых покупок в хозяйство бара для Хилли. От ее делового тона, серьезного вида и пляшущих чертиков в глазах, которые мне так нравилось наблюдать, в груди стало тесно, а в голове зашумело.

– Слава богу, занятие сексом к этим запретам не относится, – сказал я, понизив голос и наклонившись к ней, и сделал вид, что показываю пальцем что-то в блокноте. Мои губы непроизвольно разъехались в игривую ухмылочку. На щеках Лизы вспыхнул румянец, когда мы многозначительно встретились глазами. Наверняка, вспомнила с чего началась наша сегодняшняя рабочая смена, и как самозабвенно мы предавались страсти, настигнувшей нас врасплох прямо здесь, в зале. Я был уверен: ее спина еще слишком ярко помнила ощущения от шероховатой поверхности столешницы барной стойки.

Она мягко рассмеялась, пряча глаза, и волосы упали на ее пылающее лицо.

– Ладно, ты меня подловил. Но Хилли не стоит знать об этом, – Лиза приложила палец к губам, прося меня держать язык за зубами. Я усмехнулся, протер столешницу чистой тряпкой и поставил идеально чистые и поблескивающие стаканы на полку в задней части барной зоны. На часах было около шести утра, и нужно было готовиться выдворять всех раздухарившихся тусовщиков на улицу и готовить заведение к закрытию.

Мельком кинув взгляд в зеркальную дверцу навесного ящика, я заметил, что Лиза задумчиво постучала ручкой по блокноту, склонив голову к плечу, и, пристально меня разглядывала. Я обернулся, вопросительно вскинув бровь.

– Спасибо, что вступился за меня. В этот раз…возможно, сама бы я не справилась.

– Всегда пожалуйста. Я никому не дам тебя в обиду, – кивнув, пообещал я, опираясь плечом на шкафчик для посуды.

Плечи Лизы поникли, и она, шумно выдохнув, отвела взгляд в сторону. Сердце сжалось от тревоги за нее, и только я хотел спросить кто это был, как сзади подошел Хилли и похлопал меня по плечу, давая понять, что пора сворачивать вечеринку. Решив оставить этот разговор на потом, мы принялись за нелегкое дело.

Спустя час мы усталые и голодные вышли на заснеженную улицу и с величайшим удовольствием вдохнули свежий морозный воздух. Повсюду в городе светили фонари, развешаны разноцветные гирлянды, венки из остролиста, украшенные сверкающими игрушками, красными бантами и падубами. Повсюду стояли нарядные елочки, в воздухе едва уловимо чувствовался запах имбирного печенья, коричных палочек, печеных яблок и маршмеллоу. Нью-Йорк вовсю просыпался и готовился встречать Новый год и Рождество, а я вместе с ним. Внутри все дрожало от непонятного волнения и предвкушения, с которым я ждал этих праздников, как маленький ребенок.

– Давай немного прогуляемся, – предложил я Лизе, подставляя свой локоть, чтобы она ухватилась за него. Она кивнула в знак согласия, положила свои пальцы в тонких черных перчатках мне на предплечье, а я в ответ накрыл их пальцы ладонью, согревая своим теплом. Мы потихоньку двинулись в сторону ее дома, в благоговейной тишине, слушая только звуки города, автомобильных сигнализаций, шум ветра, кидающего нам в лицо пушистые снежинки, и хруст утреннего снега под ногами. Она была тем человеком, с которым всегда можно было поговорить, но и просто помолчать. А главное, нам всегда было о чем. И казалось, что наши мысли понимали друг друга в этот глубоко личный момент и плыли в одном направлении. Не было какой-то неловкости между нами, лишь безмятежность. Для меня такое было нечто новое, неизведанное, но до мурашек приятное. Я терялся в догадках, как могут два когда-то совсем незнакомых человека встретиться и, все больше узнавая друг друга, понять, что их души родственные, что тянутся и сливаются в одно, согревая и заживляя раны. Люди, бывало, говорили «я нашел своего человека», и раньше для меня это было просто фразой в красивой обертке. А теперь настал тот день, когда они стали чем-то большим, чем просто слова. Они стали связующей нитью, что тянулась между мной и девушкой, идущей рядом со мной, склонив голову на мое плечо и прикрыв глаза.

Мы оба заново учились доверять. Окружающим, друг другу и даже каждый сам себе. Маленькими шагами, тихой и мягкой поступью, стараясь не тревожить, не бередить старые раны и стараясь оградить от боли.

Ее хрупкие пальцы под моей ладонью, темная макушка и округлое плечико, прижатое к моему, дарили покой.

– Как вы сходили в студию вчера? – подала голос Лиза, неохотно отстраняясь от моего плеча, чтобы взглянуть на меня снизу вверх. Мысленно я невольно улыбнулся, не переставая умиляться ее крошечности по сравнению со мной.

– Отвратительно, если честно. В этот раз меня уже хотя бы немного выслушали, но потом… – я устало выдохнул, выпуская облачко пара в стылый воздух, и потер пальцами веки. Признаваться в очередной неудаче было тяжело. Поражение за поражением. Каждый раз, когда у меня появляется хоть маленькая крупица веры в себя и моих ребят, когда кажется, что вот-вот, еще поднажать и что-нибудь да получится, как перед нами вырастали новые стены и захлопывались, а то и даже не открывались, двери. Я с досадой пнул ногой небольшую горку снега на дороге, вымещая на ней все свое отчаяние. – Им не нужны «подражатели Элвиса», «лирические баллады», «романтичные хулиганы» и еще много всяких разных эпитетов и кличек, которыми нас окрестили. Мол, подобного уже в достатке, девать некуда. Мое звучание хорошее, но слишком необычное, непредсказуемое. Они, цитирую, «не могут так рисковать». А я считаю, что им не под силу такие эксперименты, потому что они просто не умеют их проводить, не хотят работать, развиваться, ведь проще иметь деньги с того продукта, что их давно и стабильно приносит. А когда-то однажды кое-кто рискнул, и весь мир узнал столько новых, теперь легендарных, имен, получил потрясающую музыку и кумиров!..

Лиза придержала меня за руку, вынуждая остановиться. Ее руки обвили мой торс, а глаза, направленные на меня, мерцали ярче звезд на небосводе.

– Ни в коем случае не сдавайся, Эдди. Твоему упорству и трудоспособности можно позавидовать, и рано или поздно, я уверена, они принесут свои плоды! – твердо сказала она, сжимая меня в своих объятиях, и нежно улыбнулась. Я обхватил ладонями ее лицо, огладил скулы большими пальцами, ныряя в изумрудный омут невероятно притягательных глаз. На ее оливковой коже танцевал румянец, вызванный морозом, а во взгляде светилась безграничная вера в меня. Сколько помню, она не сомневалась во мне ни капли. Прижавшись прохладной щекой к моей теплой ладони, Лиза тихо спросила: – А что с названием группы? Удалось придумать что-то дельное?

Она знала, что последние дни я ломал голову над этим. Фантазия отказывалась работать на меня, я весь измучился и исчеркал несколько листов блокнота разными вариантами. Придя на работу с темно-синими фингалами под глазами и спящим на ходу, мне пришлось расколоться и признаться в собственном бессилии Хилли и Лизе. Мистер Кристалл дал мне парочку советов и привел несколько примеров разношерстных групп, но я все еще топтался на том же месте и не продвинулся ни на шаг, что, конечно же, выводило из себя.

– Увы, нет, – помрачнел я, отводя взгляд в сторону, и прикусил зубами щеку с внутренней стороны. – Хилли сказал, что я слишком думаю над этим вопросом, мол, нужно просто первое, что в голову приходит, накидывать, записывать, а потом из этого и «лепить». Говорил, что рок-группа – это набор крутых безбашенных ассоциаций, а не глубокая философия… – я сдул с носа пару прядей отросшей челки и коротко посмеялся, вспомнив слова нашего босса, и снова посмотрел на Лизу: – Джек предложил завтра собраться всем вместе у меня и устроить, как он выразился, мозговой штурм.

– Отличная идея. Одна голова хорошо, но четыре еще лучше. Все получится, не сомневайся. И держи советы нашего «отца панк-рока» в уме, он плохого не посоветует, – Лиза с самым серьезным видом постучала указательным пальцем по виску.

– Спасибо тебе, милая, – мои слова повисли между нами словно застывшие капли мокрого снега, в груди сердцу опять стало тесно от необъятного чувства благодарности к этой сильной духом девушке. Горько усмехнувшись, я чмокнул ее в порозовевший от холода нос и, взяв за руку, повел дальше по заснеженной улице: – Пока не отчаиваюсь, понимаю, что все сразу просто так само в руки мне не прыгнет. Я намерен работать без сна и отдыха, если придется, стучаться во все двери и выносить их головой, если таким образом смогу обратить на себя внимание. Только самым наглым и целеустремленным покоряется этот мир, помнишь?

Лиза мелодично рассмеялась, подставляя лицо под колкий снег. Как бы мне хотелось записать ее красивый, с легкой хрипотцой, голос, смех, сделать их мелодией и бесконечно слушать на повторе!.. Я притянул ее к себе, чуть закружил и, вжав в ближайшее дерево, зарылся в шею носом и опалил своим дыханием.

– Что там насчет укромного места и всех вытекающих последствий? – горячо прошептал я, вдыхая запах ее кожи, ощущая жар, окутывающий все тело, и каждую жилу, накалившуюся от закипающей крови. Мои губы оставили дорожку влажных поцелуев от линии челюсти до выступающей ключицы, и Лиза издала тихий жалобный стон, откидывая голову назад. Нависнув над ней, упершись одной рукой в ствол дерева, я поцеловал ее. Прикусил и оттянул нижнюю губу, чувствуя, как ее пальцы с силой сжимаются на поясе моего пальто. – Черт возьми, Лиза, я чувствую себя гребаным сексуальным маньяком. У меня от тебя в буквальном смысле крышу сносит… – пробормотал я, закрыв глаза в попытке угомонить разбушевавшиеся гормоны, и вновь приник к ее губам глубоким поцелуем, точно они мой источник живительной воды.

Она со смешком легонько отстранилась, упершись ладонями мне в грудь. Я протестующе замычал, отрываясь от нее, и она запустила пальцы в мою шевелюру, вызывая армию мурашек, марширующих по позвоночнику до самого затылка.

– Эй, маньяк. Ты же вроде устал, – съехидничала Лиза, глядя на меня искрящимися задором глазами. Ее шарф съехал в сторону, оголив шею, верхние пуговицы зимнего пальто расстегнуты, а полы распахнуты, из-под которых проглядывал смятый в гармошку свитер под грудью. И когда только мои руки успели все это сделать… Я тут же торопливо запахнул ее воротник и как мог поправил шарф, испугавшись, что она замерзнет и простынет. От ее кожи исходил жар, а кое-где остались красные следы от моих поцелуев и зубов.

– Ве-е-ерно, – протянул я, усмехнувшись, и недвусмысленно подмигнул: – Но я же не сдох!

Позже, сидя на кухне Лизы после душа и щурясь от яркого зимнего солнца, я пил кофе, курил и наблюдал как она полуголая сидит в комнате на трехногой табуретке и водит кистью по холсту. Иногда кисть порхала как перышко, иногда срывалась в плотные, насыщенные мазки, а иной раз в игру вступали подушечки пальцев и точечно наносили краску, умело придавая рисунку объем. Когда Лиза рисовала, она словно была не здесь, не в этом мире: мыслями она улетала куда-то в космическое пространство, впадала в транс, когда вдохновение, волной нахлынувшее на нее, захватывало и не отпускало пока на полотне не появятся нужные образы. Она творила, рисовала, как дышала, и в такие моменты я мог вечность любоваться ею. Раньше Лиза стеснялась меня, не хотела так «оголять» свой внутренний мир передо мной, но постепенно пришло доверие, и она все чаще расслаблялась и рисовала, рисовала, рисовала…

Она любила рисовать море. Я заметил эту страсть практически сразу, как мы начали общаться. Море из-под ее кисти выходило такое же, как она сама: то бурное, темное, несокрушимая сила природы и непредсказуемая стихия; то спокойное, нежное, согретое в розово-фиолетовых лучах закатного солнца.

Я тихонько подошел к ней со спины и сначала ласково провел кончиками пальцев по ее выступающим позвонкам, проверяя реакцию, а затем, когда услышал одобрительное мычание, надавил сильнее и стал массировать плечи, шею, затылок.

– Через два дня Новый Год. – Задумчиво изрекла Лиза, нервно покусывая кончик острого карандаша и придирчиво вглядываясь в то, что у нее получилось: небольшой домик ютился на скалистом холме, протяженная коса песчаного пляжа, угольно-темное небо с мерцающими звездами и ночное море с небольшими пенистыми волнами, выкатывающимися на берег. От картины веяло теплом, соленым морским воздухом и безмятежностью, и эти ощущения, пойманные холодной зимой в предновогоднюю суету, воодушевляли меня: все-таки лето и раннюю осень я любил больше. – Что собираешься делать?

От ее вопроса я немного смутился. Для меня Новый Год и Рождество давным-давно не были праздниками, и отмечать их особо не приходилось. Последние пару лет я проводил это время рядом с братом, читал ему наши любимые книги вслух, пел под гитару и вспоминал хорошие, хоть и редкие, моменты из детства. Наша мать обычно на эти дни уходила в загул и дома не появлялась, а из праздничной еды у нас были только жареные сосиски и тушеная фасоль, купленные и приготовленные мной.

– Ничего. Для меня эти праздники уже давно ничего не значащие дни, если честно, – выныривая из воспоминаний, я размял плечи и стал неторопливо одеваться. Лиза потянулась как кошка и, похрустев, пальцами ушла на кухню за стаканом воды. Немного помявшись, все же задал ей тот же самый вопрос: – А у тебя?

На кухне пошумела вода в раковине, прошуршали пакеты, что-то брякнуло, и Лиза, чертыхнувшись, наконец выглянула в коридор. Она прижимала полотенце к руке. Я увидел влажные красные пятна и тут же, подскочив к ней, попытался нащупать и осмотреть рану.

– У тебя кровь! Ты поранилась? Что случилось?

– Порезалась ножом, ничего страшного, – она сдула с лица челку и сильнее обмотала тканью свою ладонь. – У меня в планах было проведать Мозесов, подарки я уже для них купила и нужно их вручить. Хочешь…поехать со мной?

Ее глаза взволнованно бегали и смотрели куда угодно, но только не на меня. Мне показалось, что она нервничала: боялась, что откажусь? В груди потеплело от умиления.

– С радостью съезжу с тобой, котенок. Выбери день, а я попрошу Джека свозить нас туда, если он будет свободен, хорошо? – ласково обхватив ладонью ее затылок, я притянул к своей груди голову Лизы и крепко обнял. Она медленно с облегчением выдохнула, выпуская воздух словно воздушный шарик. Не размыкая объятия, второй рукой я потянулся к корзинке с аптечкой, что обитала на холодильнике, и настоял на обработке раны. Порез был неглубокий, все промыл, осторожно намазал специальной заживляющей мазью и перевязал ладонь чистым бинтом. Поцеловав костяшки ее пальцев и захватив пальто с вешалки, вышел в коридор. – Побереги руку сегодня, пожалуйста, и отдохни, поспи. Мне кажется, тебе это необходимо.

– Слушаюсь, капитан, – Лиза на прощание шутя отдала честь, но традиционного поцелуя в щеку на дорожку мне не оставила. На душе заскребли кошки.

В последнее время с Лизой действительно что-то происходило: она мало ела, плохо спала и вздрагивала от каждого телефонного звонка поблизости. Язык жгло от нестерпимого желания расспросить о том, что ее тревожит и про того мужика в баре, но я сдерживал себя как мог, прикладывая максимум усилий. Понимал, что могу нарваться на стену между мной и Лизой, которую она возведет сразу же, как только попытаюсь залезть на запретную территорию. И, конечно, догадывался, что она явно с ним знакома и даже больше: боится. Это было видно невооруженным глазом. Мне хотелось помочь ей, успокоить, но не мог: для этого нужно было чтобы она поделилась со мной своими мыслями и переживаниями. Мысленно решив дать ей время, я постарался отпустить эту ситуацию.

По пути домой я забежал в магазин и пиццерию поблизости: для мозгового штурма четырех молодых парней еда в огромном количестве будет просто жизненно необходима. Почти переоделся в домашние треники и майку, когда вся шумная компания завалилась в мою обитель.

Если быть честным, я нервничал. Для меня все происходящее было впервой. Раньше я сам никогда никого не приглашал к себе домой, а тут еще и дом-то не совсем мой. Доставлять неудобства соседям, а потом выслушивать их жалобы не было желания, поэтому я сразу попросил ребят не шуметь слишком сильно несмотря на то, что было еще только около трех часов дня. Слава богу, что с Гэри и Дюком мы отлично спелись с первого же дня знакомства. Особенно с Дюком: он был такой же закрытый и тяжелый на подъем, как я, но мы оба старались вылезать из своих привычных «скорлупок».

– Не переживай, приятель, эта квартирка в свое время чего только не повидала, и соседи, кстати, тоже! – гаркнул Джек, ввалившись в комнату и скидывая по пути ботинки, а затем с какими-то странными старческими охами поставил на пол рядом со столиком целый ящик пива.

– Это еще что такое? – еле сдерживая смех, с самым серьезным выражением лица спросил я и изумленно выгнул бровь, сложив руки на груди.

– Где? – не понял Джек и стал оглядываться вокруг себя. Указав пальцем на ящик, он растерянно уточнил: – Это пиво, как договаривались… А что?

– Эд наверняка имел ввиду, что ты скрипишь как старая колымага, когда двигаешься! – из коридора крикнул Гэри, и они с Дюком сдавленно захихикали. Изображая скрипы и стоны, которые издают проржавевшие замки или двери, они расположились на диване и снова прыснули, увидев как у Джека покраснели уши от смущения. Вынув свою банку пива из ящика, Гэри с хитрой улыбкой указал своим острым подбородком на стоящего поодаль меня: – Расскажи ему про свою бурную ночку и о том, как спал на тонкой подстилке на полу, а не на упругих сиськах своей знакомой.

– Да пошел ты, Брок, это было мое личное решение! Я не имею привычки сразу лезть к девчонкам в трусы спустя пару часов знакомства! К тому же, она была пьяна в хлам, а с женщинами в таком состоянии я не сплю принципиально! – выпалил Джек, вытаращивая глаза на друзей, у которых уже была настоящая истерика. Даже вечно хмурого Дюка сложило пополам от хохота. Теперь у моего бедного приятеля горели щеки и шея от стыда и возмущения.

Я перестал посмеиваться над ними и вмиг стал серьезным.

– И правильно делаешь, друг мой, – поддержал его я, и протянул ему кулак вперед костяшками, которые он тут же стукнул своими. Такое простое действие стало нашим приветствием и, так называемым, знаком согласия. Джек сделал два больших глотка из банки, смяв ее в своей мощной руке, и показал средний палец своим двум приятелям, что развалились на диванных подушках. – Твое поведение достойно уважения.

– Джентльмены! – хором протянули Гэри и Дюк, закатив глаза. Как только их осенило, что они сказали это одновременно, парни тут же подскочили и отбили друг другу «пять». Умилительное зрелище. Эти двое вели себя иногда точно дети, хотя были на тройку лет постарше меня. Джек шумно вздохнул, проведя рукой по своим светлым волосам и окидывая друзей осуждающим взглядом.

– Вот засранцы. Я им доверился, рассказал, что отлежал себе все кости к чертовой матери, а они… – поморщившись, простонал он и упал в кресло, слегка откатив его назад, ближе к стене. Он спрятал свое пылающее лицо в широкую ладонь и пробубнил, вводя меня в курс дела: – Вчера вечером я подкатил к одной своей знакомой, предложил выпить, а она взяла и так напилась, что мне пришлось тащить ее на себе домой. В итоге, вместо секса я пол ночи держал ей волосы, пока она корячилась над унитазом, переодевал в пижаму с Микки Маусом, пока она пыталась укусить меня, и укладывал в кровать. Эта фурия так меня замучила, что я даже не помню как уснул лежа на полу у ее кровати на маленьком коврике для ног… Теперь все тело болит так, будто меня переехал грузовик, и у меня появилась навязчивая мысль о принятии пожизненного целибата…

Я от души расхохотался. Представил картину маслом: как этот почти двухметровый великан-душка лежит, свернувшись клубочком, на полу у кровати и мило посапывает. Джек, смутившись вновь, тоже захихикал в кулак. При всей своей внешности этакого голливудского ловеласа, харизме и показной уверенности в себе, таковым этот парень не являлся. Я знал, что втайне от всех он мечтал о большой искренней любви с хорошей девушкой, которая не предаст и не разобьет ему сердце. Для него на всю жизнь самым лучшим примером стали его собственные родители, хоть он и мало их знал, – они влюбились еще в школе, были друг у друга первыми во всем и, если бы не авария, Джек был уверен: они бы прожили долгую счастливую жизнь до самой старости. Порой на моего друга накатывала светлая грусть: он скучал по матери и отцу и искренне посочувствовал мне, когда узнал немного об истории моей семьи. Все, что осталось в моей прошлой жизни, вываливать на своего нового лучшего друга я не стал – для того вечера личных драм было достаточно. Но понемногу открываться ему я уже был совсем не против. Этот парень вызывал у меня не только самые теплые дружеские чувства, но и доверие. По какой-то причине я был в нем уверен.

– Спасибо, Джек. – Расплылся в широкой улыбке я, похлопав его по плечу. Тот недоуменно поднял на меня глаза.

– Это за что же?

– За то, что ты такой, какой есть, – я пожал плечами, чокнулся донышком своей банки пива об его и добавил: – Оставайся таким, и пусть будет тебе настоящее счастье.

В глазах Джека светилась ответная благодарность. Я был очень рад приобрести такого друга, как он. Жизнь преподнесла мне прекрасный подарок.

– Эй, голубки, хватит ворковать! Джеки, не обижайся на нас, мы не могли не оценить всю иронию твоей ситуации, – пробасил Дюк, постучав по столу ладонью, привлекая наше внимание. Он подмигнул из-под своей отросшей челки: – Было бы хуже, если бы на ее месте был ты сам. Тогда бы все точно сдохли от смеха.

Мы вчетвером рассмеялись. Послышался приглушенный стук железных банок с пивом друг о друга. Посиделки только начинались.

– А что насчет моего предложения? Назвать наш квартет как-то вроде «The Dreamers»? – я задумчиво почесал правую бровь и постучал пальцами другой по деревянному подлокотнику кресла. Мозг от усилий был в кашу и напрочь отказывался помогать нам в нелегком деле. Ведь как корабль назовешь, таким и будет его плавание! В такой ответственный момент я сам себя же подводил, и злость на свое бессилие уже начинала вставать едким комом в горле. В общей сложности мы просидели где-то около трех с лишним часов. Пиво было на исходе, как и нервы. Дюк уже отвлекся и практически не участвовал в нашем обсуждении, тихонько перебирая струны моей гитары и что-то мыча себе под нос. Я периодически отвлекался на него: хоть и разрешил ему трогать мой музыкальный инструмент, но все равно переживал. – У нас у каждого есть мечты. Мы всеми силами стремимся их исполнить. Или может… «The Power Of Dream»?

Джек пошевелил губами словно пробуя не вкус предложенные мной названия. Гэри же отрицательно покачал головой, шумно отхлебывая из своей банки. Его отросшие волосы стояли колом от того, что тот постоянно их трепал руками и оттягивал.

– Слишком приторно, как по мне. Мы же рокеры, твою мать! Герои-любовники, а не романтики. Безбашенные классные парни! Нам положено сводить с ума девчонок и разбивать гитары об пол. Разве нет?

– Не совсем, – возразил Джек, и мы оба рассмеялись над выражением лица Гэри, которое он скорчил, услышав это. – Мы где-то посередине в этих понятиях. И разбивать мы ничего не будем, сейчас так точно: не заработали еще на такие выходки.

– Ла-а-адно, я понял, – протянул Гэри, откидываясь на мягкую спинку дивана и сцепляя руки у себя на затылке, чуть не заехав локтем в висок склонившему голову Дюкейну. Тот протестующе заворчал, сдвигаясь как можно дальше в сторону от друга. – Тогда давайте назовемся отвязными мечтателями! И не сопливые романтики, и не хулиганы. М? Что думаете?

Мы с Джеком переглянулись: а ведь это довольно неплохая идея. Прогоняя из раза в раз словосочетание wild dreamers в голове и перекатывая буквы на языке, мне все больше и больше нравилось. Джек щелкнул пальцами и быстро закивал, глядя на меня. Он понял, что вот оно, то самое, что мы искали. Что я сам искал.

– Давай скажи это, Эдди. Я чувствую, что мы на правильном пути!

Я окинул нашу небольшую компашку, что взволнованно ждала моего вердикта, внимательным взглядом и, растянув губы в широкой улыбке, кивнул.

– Да, Джеки. Думаю, что мы определились. Гэри, ты крут, мужик!

В комнате поднялся шум, а я откинулся на спинку кресла и довольно улыбнулся, наблюдая за парнями, которые кинулись разбирать остатки пиццы, параллельно обсуждая наши первые репетиции. С завтрашнего дня мы начинали репетировать в полном составе и даже на небольшой сцене со всем необходимым оборудованием: буквально пару дней назад я душевно поговорил с Хилли и попросил у него о такой возможности. И он, немного пораскинув мозгами, согласился. Конечно, если нам удастся добиться хоть какого-то успеха, то ему было бы плюсом тот факт, что он, можно сказать, вырастит музыкальную группу.

В ту ночь я засыпал довольный тем, как все складывалось, и в томительном ожидании наших с ребятами совместных полноценных репетиций. Сил и упорства двигаться к своей цели определенно стало больше. Все должно получиться, иначе и быть не могло.

***

Днем тридцать первого декабря я таскал тяжеленные деревянные ящики с бутылками, которыми Хилли затарился в бар для новогодних вечеринок, в небольшое подвальное помещение. Спина и мышцы рук нещадно ныли, я истекал потом, а пальцы кололи занозы до противного зуда. Стаскав весь ценный груз вниз, я обнаружил, что помещение подзаросло пылью и плесенью, и мой внутренний чистоплотный монстр взбеленился. Тяжко вздохнув, я пошел за чистящими средствами, ведрами и всеми тряпками, какие имелись в хозяйстве, и вернулся туда во всеоружии. Спустя полтора часа, когда бой с грязью был окончен, я услышал ворчание босса:

– Вот сумасбродный пацан, провалился как сквозь землю, я его дозваться не могу! Мориц, черт бы тебя побрал, ты там живой?

Я невольно рассмеялся и тут же закашлялся, подавившись пылью, еще витающей в воздухе. Вскоре на лестнице показался сам хозяин заведения. На его лице был написан неподдельный ужас.

– Мать мою за ногу… Ты здесь прибрался? Да ты чертов псих! – Хилли ошалело огляделся, почесывая лысеющий затылок, и слегка чудаковато хихикнул: – Иисус, да здесь теперь можно еще один подпольный бар открывать!

Я, смеясь, отряхнул штаны от остатков пыли и потащил ведро с грязной водой наверх в уборную. Хилли поплелся за мной, попутно оглядываясь и, видимо, мысленно прикидывая действительно ли можно организовать в подвале еще один танцпол.

Заканчивать работу в баре я не особо торопился: веяния и настроения праздника не коснулись моей души ни на грамм. В квартире была пустота, как и в холодильнике. На сердце было скверно. От Лизы не было ни весточки, мы не виделись с тех пор, как я ушел от нее в последний раз, и в голову закралась шальная мысль, что, вероятно, меня избегают. Семейство Мозесов укатило во Флориду к родственникам Мириам, о чем Билли сообщил мне по телефону, когда мы созванивались. Парни тоже куда-то пропали: я припоминал, что Джек собирался наведаться к своим старикам, а Гэри и Дюк собирались пить текилу в компании своих друзей из колледжа. Я в эти планы не входил. О том, как будет встречать свой Новый Год Лиза, мне было неведомо: я не спросил, она не рассказала… Замкнутый круг трусости и идиотизма.

Конечно же, никто, кроме меня самого, не был виноват в том, что в такой день я был одинок. Переступать через себя, свои сомнения и режущие сердце воспоминания, было страшно. Излишне, насильно внедряться в чужое личное пространство, в жизни этих людей, которые может и сами были не готовы принять меня в свои привычные круги общения, было страшно тоже. Иногда странно осознавать, что одиночество может быть как твоим спасением, так и твоей погибелью.

Сердечно попрощавшись с Хилли и поздравив его с наступающим, я двинулся в свою пустую, и от того унылую, квартиру. Мокрый снег летел в лицо, оседал на ресницах тяжелыми каплями и горьким разочарованием на языке.

Мысленно я ругал себя на чем свет стоит: ну что за идиот! В себе разберись сначала, а потом уже впускай в свою жизнь других людей… То ли хочешь одиночества и не высовываться из своей старой вонючей коробки, в которую тебя загнала твоя прошлая жизнь, то ли все-таки жаждешь простого человеческого тепла и внимания. Решай и решайся. А если решился, то делай хоть какие-то шаги навстречу, давай людям понять свои мысли, ведь они не телепаты и не могут читать их в твоей голове.

Дома я с размаху запнулся об видавший виды пустой футляр от гитары в узком коридоре, что оставил со вчерашнего вечера там и, утонув в своих депрессивных мыслях, совершенно забыл об этом. Грохот был знатный. С громким стоном от досады я скинул ботинки и тут же проверил кожух ладонью на наличие новых царапин и потертостей. Не обнаружив таковых к своему облегчению, не включая свет, я прошел в квартиру, поставил иглу на пластинку в проигрывателе, завалился на диван. Комнату наполнил приглушенная мелодия и голос Элвиса, пробирающий до мурашек, сжимающий сердце в свой ласковый кулак, обещающий вечную любовь. Взгляд упал на часы: через два часа наступит Новый Год, который я встречаю с «распростертыми объятиями» в одном из лучших городов мира в гордом и традиционном одиночестве.

– С праздником тебя, придурок. – Злостно бросил я в потолок, обращаясь к самому себе, и горько рассмеялся. Устроившись поудобнее лежа на боку, закрыл глаза, слушая стук своего сердца и отчаянно желая скорей уснуть, чтобы проспать к чертовой матери этот чертов праздник.

Вдруг входная дверь сотряслась от громких ударов. Я распахнул глаза и в недоумении покосился на нее со своего лежбища. С внешней стороны двери слышались чьи-то приглушенные голоса и хихиканья. Соседи уже навеселе и желают поздравляться? Ну и пусть стучатся. Я никого не желал видеть и тем более разговаривать, улыбаться, притворяться… Вновь прикрыв глаза и отвернувшись к стенке, я уже настроился на спасительный сон, но, видимо, ему было не суждено случиться: в дверь снова забарабанили да с такой силой, что я подскочил и кинулся к двери с желанием напинать под зад приставучим соседям, которые не поняли с первого раза моих намерений их игнорировать. Резко распахнув дверь, гаркнул:

– Какого хрена?..

Не дав мне договорить и опомниться, сквозь дверной проем на меня навалилась толпа людей и стала стремительно стекаться в квартиру. Я ошалело наблюдал как Джек затаскивает небольшую пушистую нарядную елочку, с Гэри и Дюком тащат коробки с пиццей и пивом, попутно горланя «джингл беллс», как в квартиру мимо меня втиснулся Хилли, оглядывая обстановку внутри и нахваливая меня за чистоту и уют. Семейство Мозесов накинулось с крепкими объятиями, зажав меня между собой, а Мириам расцеловала в обе щеки.

– Так, дорогой мой, показывай где у тебя кухня? У нас с собой куча еды, нужны тарелки и бокалы… Caro, за мной, помогать будешь!.. Мальчики, эй, не топчите грязными ботинками на ковре, идите лучше сразу поставьте пиво и шампанское в холодильник! – Закатав рукава, миссис Мозес прошагала вглубь, а Билли, потрепав меня по макушке, довольный моей реакцией на их появление проследовал за ней с тремя бутылками шампанского в руках.

Я не мог выдавить из себя ни слова, стоя на пороге своего дома словно дерево. Просто стоял и смотрел как дом наполняется светом, теплом, смехом и разговорами, вкусными запахами праздничного стола и моей любимой пиццы пеперони… Сердце болезненно сжалось, кувыркнулось и ухнуло куда-то вниз, ощущая как эмоции, словно цунами, накрывают и сбивают с ног.

В глазах защипало, и я невольно сморгнул. Смахнув скатившуюся слезинку, я подошел к Джеку, который командовал парням где лучше всего повесить гирлянду.

– Я…не понимаю…Как? Откуда вы?.. А как же…ваши планы? – путаясь в словах прохрипел я, чувствуя как в горле встает ком. Внутри все искрило и готово было взорваться салютом: мне казалось, что со мной случилось самое настоящее новогоднее чудо. Счастливый, довольный и улыбающийся во все тридцать два зуба Джек обнял меня за шею, притянул к себе и своей огромной ручищей взъерошил волосы.

– Все было спланировано с самого начала, друг мой! – радостно сообщил он мне и звонко засмеялся, почти оглушив меня, видя мое вытянувшееся от удивления лицо. Бросив взгляд позади меня, он наклонился к моему уху и тихо сказал, указывая подбородком мне за спину: – Это все она сделала, Эдди.

Я обернулся и увидел стоящую в коридоре Лизу. На ней было надето сногсшибательно красивое платье золотого цвета чуть выше колена, волосы были чуть завиты в мягкие волны, на губах сверкала винного цвета помада, а на глазах были подведены черные стрелки. Она робко мялась с ноги на ногу на пороге, сжимая в руках маленькую сумочку. Увидев мой взгляд и то как я стремительно направляюсь к ней, она закусила губу.

– Эдди, прости, что мы так ворвались к тебе. Не была уверена в успехе этой затеи, но…

Я налетел на нее как ураган и несдержанно впился в ее губы неистовым, требовательным поцелуем, скользнув пальцами в ее шелковые пряди волос на затылке. Она тут же ответила на него, вцепившись руками в мои плечи, покачнувшись на своих высоких каблуках от силы моего напора. За моей спиной раздались улюлюканья, свист и звук смачной затрещины за пошлый комментарий, которые мы проигнорировали. Мое сердце колотилось где-то в горле, кровь шумела в ушах, а душа воспарила на такую высоту, о которой небоскреб Крайслер билдинг мог только мечтать. Дыхание сбилось, когда с огромным усилием я оторвался от нее, еще крепче сжал в своих объятиях и сказал прерывающимся шепотом в ее зацелованные губы:

– Спасибо тебе…

Она подняла на меня свои огромные зеленые глаза и с каким-то трепетом накрыла ладонью мою щеку с чуть отросшей щетиной. Словно кот, я прильнул теснее к ее руке и потерся об нее, прикрыв глаза. Было страшно показать свои истинные эмоции: в глазах опять неистово жгло от подступающих слез. Внутри все трепыхалось и дрожало, казалось, что сейчас я открою глаза и все рассыплется на части, что происходящее всего лишь сон. Но нет. Все было вполне реально. Я почувствовал, что Лиза потянула меня за собой ближе к выходу, и мне пришлось открыть глаза, чтобы не споткнуться о чью-нибудь обувь, второпях брошенную у порога. Ребята отвлеклись от нас, снова загудели разговоры, послышались звуки бокалов и шипения пузырьков шампанского.

– У меня есть подарок для тебя, Эдди, – красных полных губ коснулась смущенная улыбка, а зелени в ее глазах коснулась легкая тень волнения, которое передалось и мне. Она подняла с пола прямоугольную бумажную упаковку большого размера: – Открой. Надеюсь…тебе понравится.

Волнение и неуверенность в себе так Лизе были несвойственны, но в тот момент она была именно такой, и я обратил на это внимание. Но это было совершенно зря. Я аккуратно надорвал подарочную бумагу и скинул ее на пол, охваченный восторгом при виде того, что скрывалось под ней. Там была картина в красивой деревянной рамке: с холста на меня смотрели пронзительные глаза, слегка нахмуренные брови нависали над ними, а пряди темных волос спадали на точеный лоб. Я издал непонятный звук, потеряв всякий дар речи.

– Это… – прошептал наконец, но голос сорвался. Медленно я отнял взгляд от холста и посмотрел на Лизу. Как же мне нравилось на нее смотреть! Такую красивую, чувственную, статную и грациозную, что ощущалось в каждом движении ее тела, несмотря на невысокий рост, и такую…мягкую, нежную внутри. В голове творился ужасный сумбур, мысли точно волны набегали одна на другую, а в грудной клетке вновь все пространство наполнилось тягучим теплом.

– Это ты, Эдди, – Лиза заправила прядь волос за ухо и слегка повела плечом. Ее взгляд затянуло поволокой воспоминаний: – Не знаю почему, но после нашей первой встречи, когда я пришла домой, то сразу села за мольберт и безостановочно рисовала твои глаза. Этот взгляд…Он не выходил у меня из головы. Когда ты появился на пороге моего дома, я жутко испугалась, что ты увидишь этот рисунок и неизвестно что подумаешь обо мне, – она усмехнулась одним уголком губ, а мне захотелось вновь ощутить их мягкость и вкус своими. В голове всплыло как она быстро сдернула полотно с подставки, свернула его в трубочку и закинула позади себя тогда. Лиза развела руками: – Сегодня я решила подарить его, осознав, что готова показать каким вижу тебя со стороны. Может быть это слишком самонадеянно с моей стороны и по-хорошему надо было подарить что-то необходимое для жизни, стоящее…

– Это лучший подарок в моей жизни, – хрипло прошептал я, подошел ближе, и, пройдясь пальцами от ее запястья до плеча, ласково, но сильно, с чувством, сжал его. – Все это, – я обвел рукой свою уже украшенную квартиру и веселую компанию, что вовсю жевала пиццу и пила пиво, сидя в большой комнате, – лучшее, что происходило со мной…Черт возьми, мне не хватает слов чтобы выразить все, что я сейчас чувствую и думаю! Ты даже не представляешь, что как много это значит для меня…

Лиза широко улыбнулась, а я подхватил ее, обняв за талию, прижал к себе так сильно, что стало больно. Сердце сходило с ума, отбивало чечетку, а голову лихорадило от осознания того, что все эти люди здесь ради меня. Пальцы Лизы зарывались мне в волосы на затылке и ласково массировали кожу, принося с собой успокоение. Глаза жгли слезы, но я усиленно жмурился, чтобы не дать им пролиться, ни капли, ведь настоящие мужчины не плачут.

Словно из-под толщи воды слышались возгласы нашей компании, нас с Лизой затащили в комнату и всучили бокалы с шампанским. Джек вырубил свет во всей квартире, оставив только мигающие разными цветами гирлянды и сверкающую золотистыми огнями елку. Все смешалось в единое разноцветное и такой радостное пятно, что мой внутренний мир всколыхнулся, скорлупа треснула в еще одном месте, все больше выпуская того самого счастливого и довольного жизнью парня, с которым я еще был плохо знаком. Но очень старался это исправить. Хотелось делиться со всеми вокруг этим моим открытием, своими восторгами и благодарностью: я получил то, о чем задумывался и мечтал, но сам себе боялся признаться.

Когда куранты пробили полночь, я притянул к себе Лизу и завладел ее губами, даря самый нежный и ласковый поцелуй в своей жизни, в который постарался вложить все, что ощущал в ту прекрасную и поистине волшебную ночь.

– До чего же она хороша… Просто чертовски горячая цыпочка! – тихо зашептал рядом со мной Гэри, пристально наблюдая как Лиза подсаживается с бокалом шампанского к Мириам. Та что-то ей заговорщицки сказала на ухо, и они вместе рассмеялись. Я любовался ей издалека, не упуская ни один волнующий изгиб ее тела, ни одну улыбку на манящих губах и ни единой черты ее лица и глаз. Когда наши взгляды встречались, я невольно задумывался о том, как мы закончим сегодняшнюю ночь: лично у меня внутри все вибрировало от желания целовать ее до одури. Я ощущал жгучую потребность в этой девушке, как физическую, так и духовную. Глаза Лизы также посылали мне множество сигналов, которые я еще не до конца успел разгадать, но они манили и обещали так много…

Джек шумно поперхнулся пивом, от чего у него пена пошла из носа, и закашлялся. Я сочувственно похлопал его спине.

– Сдурел что ли, такое говорить? Я чуть не сдох! – отплевываясь, он покрутил пальцем у виска и бросил тоскливый взгляд на свою теперь грязную парадную рубашку. – Прошу, следи за языком, полоумный, и не позорь меня при Эдди.

Я махнул рукой.

– Все в порядке, Джеки, не переживай. Просто мистер Брок у нас прямолинейный мужчина: что думает, то и говорит.

– Именно! – Гэри с самым серьезным видом поднял палец вверх. – Да и что я такого сказал-то? Ничего предосудительного, только факты.

Сыпля ругательствами, чем позабавил ребят, Джек ушел в ванную комнату, а Мириам, заметив огромное пятно на его синей рубашке, поспешила на помощь. Я приложился к своему пиву, испытывая смешанные чувства от подобного разговора.

– Слюни подбери, придурок. Она подружка Эдди, – проворчал Дюкейн, и Гэри тут же схлопотал от него затрещину по своему вихрастому затылку. Тот обиженно воззрился на своего закадычного друга.

– Попрошу без рукоприкладства! – возмутился Брок, в шутку погрозив тому пальцем, и весь из себя заинтригованный повернулся ко мне, с неподдельным интересом наблюдавшему за их перепалкой и стойко хранившему молчание: – Что у вас вообще за отношения такие? Вы же явно не только охрененно горячо целуетесь на публику. Но вы не встречаетесь, правильно? Выходит, я спокойно могу к ней подкатить…

Внутри меня яркой вспышкой полыхнули чувство собственности и…ревность. Раньше я никогда никого не ревновал, даже Джордан: я принимал как данность тот факт, что она никогда не ответит на мои чувства взаимностью и будет с кем угодно, но только не со мной. И в тот момент, когда я представил Лизу с кем-то другим, например, с Гэри, во мне волной поднялось нечто темное, первобытное и сокрушительное.

Отвечать на вопросы о наших отношениях ни я, ни Лиза не любили и старались избегать их.

– Нет, ты не можешь подкатить к ней, Гэри. И уж тем более прямо у меня под носом. Это не по-пацански, знаешь ли, – заметил я, уклоняясь от прямого ответа, и залпом осушил свой стакан. Дюк закатил глаза и махнул рукой, когда его лучший друг, посмеиваясь, с горящими глазами стал потирать ладошки.

– Ха! Ты не можешь мне запретить, Мориц. Так что я все же могу попробовать заполучить ее, – нахально заявил он громче, чем следовало, и Хилли с Биллом отвлеклись на нашу болтовню от своих разговоров о радиаторах, о которых они спорили битых полчаса. Мозес неодобрительно цокнул и покачал головой, явно осуждая Брока за его навязчивые мысли. Дюк, тяжело вздохнув и тихо бросив в его сторону «идиот», ушел за очередной бутылкой пива и пакетом начос с сырным соусом.

Внезапно в поле моего зрения показалась та самая «чертовски горячая цыпочка», встала позади разглагольствовавшего парня и, наклонившись к его уху, томным, но ледяным, тоном сказала:

– Не советую так рисковать своим здоровьем, bambino.

Бедный парень вытянулся в струну, и еще щеки залились густым румянцем. Лиза перегнулась через него, нарочно демонстрируя глубокое декольте на своем платье, взяла кусок пиццы и со смачным стоном впилась в него зубами, прикрыв от удовольствия глаза. От этой картины у меня самого перехватило дыхание, и вся кровь ринулась прочь от мозга к низу живота. Судя по всему, мой приятель был близок к обмороку. Лиза скосила глаза, пристально посмотрела в захмелевшие мои и медленно облизнула верхнюю губу, собирая томатный соус языком.

– Извини, дружочек, но я хочу только этого парня. И если тебя это утешит: ни у кого во всем Нью-Йорке нет шансов.

Она прижалась губами к моей скуле, оставляя на ней след от своей бордовой помады, от чего я как дурак разулыбался во весь рот, и ушла от нас в сторону кухни, прихватив пачку сигарет со стола. Гэри, красный как вареный рак, закрыл лицо руками и едва слышно простонал:

– Твою ж мать. У меня встал только от ее первых слов…

Хилли и Мозес хором расхохотались, а Брок молниеносно схватил мою гитару и прикрылся ей. Я улыбнулся, закусив нижнюю губу.

– Могу себе представить, приятель.

Наш с Лизой босс усмехнулся и поскреб ногтями свою небритую щеку.

– А ведь я до недавнего времени не знал, что у вас романчик! Конспираторы хреновы… Вам в ЦРУ шпионами работать надо, а не в баре скотч по стаканам разливать.

И мы вновь рассмеялись.

В ту ночь я очень много улыбался, смеялся, шутил и откровенничал. Мириам постоянно пыталась меня накормить, уверяя, что я похудел после переезда от них и стал тощий как жердь. Билл нашел общий язык с Хилли, а мы с Лизой, в свою очередь, еще больше прониклись своим начальником, рассказавшем нам долгую и душещипательную историю о том, как он открыл свой бар. Под утро с парнями мы напели немного душевных песен Фрэнка Синатры и Элвиса, передавая мою гитару друг другу из рук в руки.

Когда все разошлись, мы с Лизой остались одни. Я сварил нам кофе, устроил уютное лежбище из пары мягких пледов, что мне подарили в хозяйство Мозесы, на диване и прихватил ведро мятного мороженого из морозилки. Усевшись в обнимку, тихо переговариваясь и иногда даря друг другу робкие и нежные поцелуи, мы смотрели старые новогодние фильмы по телевизору и наслаждались этим зимним утром. За окном крепчал мороз, рисуя на окне свои причудливые узоры, и завидовал царящему внутри нашего кокона из пледов теплу.

– Спасибо тебе еще раз. Ты даже не представляешь, что для меня сделала, – признался я хриплым шепотом, уткнувшись носом в затылок Лизы, и прижал ее к себе еще сильнее, еще ближе. Ее пальцы сплелись с моими.

– Пожалуйста, Эдди, – последовал ее тихий шепот в ответ. Рука Лизы скользнула в мои волосы чуть ниже затылка, огладила шею и остановилась на моей груди, накрыв ладонью гулко стучащее сердце. Спустя пару мгновений ее голова склонилась ко мне на ключицу, и я понял, что она уснула.

Сидя в своей съемной Нью-Йоркской квартире закутанный в плед, я смотрел в окно на разгорающийся рассвет и слушал мерное дыхание прекрасной девушки, что держал в своих объятиях.

Я был счастлив.

Глава 8

Полтора года спустя.

Весна 1968 года удивляла жителей Нью-Йорка своим непостоянством: люди кочевали из теплой одежды в легкую и обратно. Одно оставалось неизменным: щемящая душу красота медленно расцветающей природы.

Я все также работал барменом в том самом баре, где каждый вечер играли разные музыкальные группы, как начинающие, так и уже довольно популярные во всех штатах. В общем-то, мне невероятно везло: благодаря этому месту я познакомился и подружился со множеством талантливых и интересных людей. Вместе с моим теперь лучшим другом Джеком Льюисом мы сколотили небольшую музыкальную банду: Гэри Брок был нашим виртуозным барабанщиком и главным красавцем, а мрачный и грубоватый на вид Дюкейн Грант шикарным басистом.

С раннего вечера и до самого утра небольшое пространство бара было забито до отказа, и в нем всегда творилось что-то невообразимое. К нам захаживали и фотографы, и модели, и актеры со своими агентами. Бывали даже журналисты из разных известных газет и журналов. Это было именно то место, где ты мог засветиться, зажечь свою звезду. Нашей группе это пока не удавалось, но мы не опускали руки и не оставляли попыток пробиться в музыкальную индустрию.

Ездить в гости к Мозесам получалось все реже, что наверняка расстраивало стариков. Лиза периодически проведывала их, передавала от меня привет, но этого, конечно, было им мало. Я понимал, что мы по-своему привязались друг к другу, но просто не мог остановить бег своей жизни и потока дел. Пропадая на репетициях и засиживаясь за написанием песен, я упускал нечто важное, на что периодически пыталась намекать и сама Лиза, но ей не хотелось на меня давить, а потому вскоре эта тема перестала подниматься в наших разговорах. Я давал себе железное обещание, что обязательно приеду к ним, желательно не с пустыми руками, с хорошими новостями, но время шло, а я все больше вяз в погоне за своей мечтой.

Довольно быстро я смирился с тем, что в моей жизни больше не было места для взбалмошной подружки детства. Изредка, когда чертовски сильно напивался, то звал ее в тишине своей квартиры, злился на себя, на нее и ругал нашу дружбу на чем свет стоит. К счастью, эти вспышки безответной тоски постепенно прекратились: мне надоело беспокоиться о человеке, которого я сам не волновал ни на йоту. Я был занят круглые сутки, и мне было некогда думать о Джордан: работа в баре, постоянные репетиции и хождения по студиям звукозаписи к продюсерам отнимали кучу времени и сил, как физических, так и моральных. Если судьбе будет угодно вновь столкнуть нас, снова соединить наши жизненные пути, то так тому и быть – рассуждал я. А пока жизнь не стояла на месте, и я вместе с ней двигался только вперед, не цепляясь за прошлое.

– О чем задумался? – две женских ручки обвили меня со спины, нежно скользнули вниз по моему торсу, обтянутому черной футболкой, и нырнули в передние карманы моих джинсов.

Внутри разлилась приятная истома, и кровь мгновенно прилила к низу живота – каждый раз мое тело реагировало на прикосновения этой девушки самым бурным образом. Еще никто до нее не волновал меня так сильно. Даже Джордан в период моей влюбленности. Я блаженно улыбнулся и прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Ее теплое дыхание коснулось моей шеи, грудь прижалась к спине, и я прикусил нижнюю губу, чтобы сдержаться и сию же секунду не взять свою женщину прямо на барной стойке.

– Немного нервничаю перед выступлением, – пробормотал я, наслаждаясь ее ненавязчивой лаской, и, все еще улыбаясь, повернулся к миниатюрной обладательнице этих самых рук.

Блестящие волосы цвета горького шоколада отросли до плеч, длинная челка падала на кукольные ресницы, кошачьи зеленые глаза и маленькая родинка над верхней губой – все такая же невероятная красотка и по совместительству главный бармен нашего заведения Лиза Моро. Благодаря ей я попал сюда: наше первое долгожданное свидание состоялось именно здесь – это было ее главным условием, на которое я, естественно, согласился.

Познакомившись с хозяином заведения Хилли, я отлично провел время, а после одной из безбашенных вечеринок помог его немногочисленному штату работников прибраться. После этого Лиза предложила своему боссу взять меня к себе барменом с неоплачиваемым испытательным сроком, и тот согласился. Здорово поднаторев в приготовлении коктейлей и натирании стаканов до блеска, я вскоре официально стал частью команды этого увеселительного заведения.

За это время я и Лиза очень сблизились, все вокруг считали нас парой, но мы не морочили себе головы этим вопросом, а просто отлично проводили время вместе и наслаждались обществом друг друга.

Девушка привстала на носочки, дотянулась до моего подбородка и нежно прикусила его зубами. Возбуждение электрическим разрядом прошило каждый позвонок, что, видимо, отразилось на моем лице, и не только, так что Лиза тихонько хихикнула, скользя ладонями по моей груди, в которой бешено грохотало сердце. Мои пальцы невольно сомкнулись на ее тонкой талии и сжали ее. Ощущая эти вполне себе невинные прикосновения, я судорожно сглотнул: она разжигала во мне нешуточное пламя, завладела телом и разумом, и постепенно все больше занимала места в моем сердце. Наше влечение друг к другу нисколько не утихло со временем: я хотел ее также сильно, как и прежде. Но с каждым днем становилось очевиднее, что то, что мы испытываем, больше, чем просто страсть.

– Эй, все хорошо. Нервничать перед своим первым выходом на сцену нормально, даже для самого крепкого и смелого мужчины, – мягко улыбнулась Лиза и положила теплую ладонь мне на щеку, к которой я тут же прижался, прикрыв на мгновение глаза, и шумно выдохнул, стравливая напряжение. Не знаю, как это ей удавалось, но она всегда могла укротить любой шторм внутри меня, даря спокойствие и силы моей душе. Она была невероятна в этом своем контрасте: с одной стороны, темпераментная, жгучая, острая на язык, умеющая одним взглядом поставить на место или на колени, а с другой была мягкой, заботливой и понимающей – моей тихой гаванью.

– Ты такой милый, когда нервничаешь, – она снова поцеловала меня, на этот раз в нос, а я в ответ чмокнул ее в местечко над верхней губой, где была маленькая родинка. Она всегда притягивала меня словно магнитом, и я никогда не оставлял ее без внимания. – Все будет замечательно, caro . Не переживай. Здесь ты уже свой парень, тебя здесь многие знают, уважают и любят. Так что, считай, ты уже победитель, и все награды твои.

Я ласково провел носом по виску Лизы, вдохнул аромат ее волос и немного успокоился. Жаль, что кое-кто не увидит мое первое публичное выступление со своей группой, еще и в полном составе. Мысль о Джордан промелькнула в голове, оставив после себя лишь тень сожаления.

Мы с парнями взошли на сцену, и, пока они настраивали инструменты, я подошел к микрофону. По залу разнесся мой охрипший от волнения голос.

– Привет, ребята! Отличный вечер у нас сегодня. Впрочем, как и всегда. Только в этот раз я сам взошел на эту сцену чтобы выступить для вас со своей группой. Вы знаете меня как «эй, бармен-симпатяга, повтори!» – Из зала послышались аплодисменты, одобрительные возгласы и громкий задорный свист. Все радостно замахали руками, приветствуя нас. Я подмигнул кому-то в зале, заулыбался фирменной улыбкой и игриво провел пальцами по струнам гитары. – Прошу любить и жаловать: меня зовут Эдди Мориц. Позади меня классные ребята, мои друзья, без которых я был бы неполноценным: Джек, Гэри и Дюк. Вместе мы «The Wild Dreamers». Запомните нас. Скоро мы станем знаменитыми, и вы будете буквально умолять нас поставить автограф в самых интересных местах…

В зале послышались одобрительные гогот и смех. Нетрезвый голос откуда-то из толпы проорал: «Хэй, парень, не томи!»

Я оглянулся на ребят, проверяя их готовность. Джек подмигнул и провел по струнам электрогитары подушечками пальцев. Гэри всей пятерней зачесал себе волосы назад, ловко подбросил и прокрутил барабанную палочку и, улыбнувшись мне, кивнул. Дюк поправил ремень от бас-гитары на плече и, зыркнув на меня из-под длинной вихрастой челки, показал большой палец. Прозвучала сбивка барабана: раз, два, три…

Ребята сыграли вступление, а потом подключился я со своей акустической гитарой и запел. Волнение отступило сразу, как только зазвучала музыка, просачиваясь под кожу и раскачивая адреналин в крови. Я как никогда остро ощущал, что был на своем месте, абсолютно в своей стихии, словно рыба в воде. Забыв обо всем, прикрыв глаза, уплывал в глубину мелодии и слов, что лились из наших душ и музыкальных инструментов. Сердцу с каждым ударом становилось все теснее и теснее в грудной клетке, дыхание перехватывало, бежали мурашки по коже точно обжигающие искры.

Я видел глаза людей: в них светилась поддержка, радость, удовольствие, в некоторых встречалась даже гордость. Эти взгляды грели душу, исцеляли раны, поднимали до небес, даря чувство полета и уверенности в будущем. В этот бар всегда приходила душевная и искренняя публика, поэтому он был для всех нас словно маленький и уютный музыкальный дом, где можно было самовыражаться, встречать единомышленников, друзей, вторую половинку или просто на одну ночь отпускать себя, становится свободным… Быть рок-н-ролльщиком.

Незабываемые ощущения, от которых, испробовав хотя бы раз, уже не отказаться никогда и ни за что! И не передать словами, какие чувства обуревали меня в тот волшебный миг, когда я стоял на сцене в слепящем свете.

Мы отыграли и спели песню «Shakin' all over» группы Тhe Guess Who, затем окунули всех в свою версию звучания песни Ванды Джексон «Funnel of love» и завершили наше выступление ритмичной «You really got me» у The Kinks. Как только прозвучал последний аккорд, в зале начало твориться какое-то сумасшествие. Сначала я даже не понял настроения публики и ее какофонии, но, когда до меня дошло, что так звучит успех, с облегчением выдохнул и, нервно усмехнувшись, взъерошил волосы. Все люди в зале рукоплескали нам.

Краем глаза я случайно заметил движение у барной стойки и светловолосую девушку, стоящую к сцене вполоборота: она пыталась вырваться из рук какого-то мужчины в непроницаемых темных очках, и на мгновение мне показалось, что мы знакомы, но тут меня ослепила вспышка фотоаппарата. Я сморгнул наваждение и увидел улыбающегося кудрявого парня – владельца сей потрясающей техники. Он протянул мне руку, и я с удовольствием пожал ее.

– Черт возьми, было супер! Кстати, меня зовут Бобби Крэйн, я начинающий фотограф.

– Приятно познакомиться, Бобби! – улыбнулся я ему в ответ и кивнул на фотоаппарат в его руках: – Снимки потом покажешь?

– Да, конечно! Обязательно! – просиял он.

Пока я спускался со сцены и шел через весь зал к бару, люди все подходили и поздравляли меня, жали руку, хлопали по спине и ободряюще трепали по плечу. Подбежала Лиза, с визгом запрыгнула на меня и, обвив ногами, крепко-крепко поцеловала. Где-то поблизости я слышал, как щелкал затвором Бобби. Все кругом шумело и крутилось, сливаясь в разноцветное пятно и выбивая почву у меня из-под ног.

Позже я вышел на улицу подышать свежим ночным воздухом, допивая стакан пива, как услышал где-то поблизости чьи-то всхлипы. Завернул за угол, ориентируясь на звук, и меня словно парализовало. Я увидел ее. Она сильно изменилась: тело совсем исхудало, но я сразу узнал Джордан и понял, что это ее я видел несколько мгновений назад в толпе. Она сидела на корточках, обняв себя руками, и тихонько всхлипывала. Я подошел ближе.

– Джо?

Она икнула и медленно подняла голову.

Вне всяких сомнений, это была она. Моя подруга детства. Эти печальные голубые глаза могли принадлежать лишь ей. Только сейчас в них было что-то странное, незнакомое, и я не мог понять, что именно. Ее перекрашенные в белый цвет волосы, собранные в высокий хвост, растрепались, по бледным щекам размазалась черная тушь. На асфальте перед Джордан лежала раскрытая сумочка, а вокруг валялось ее хрупкое и многочисленное содержимое.

С близкого расстояния мне точно стало ясно: она была пьяна. Вдрызг.

– П-проваливай, парень, я не в настроении… – протянула она каким-то не своим голосом и попыталась обхватить все свои пожитки руками, чтобы подтянуть их к себе. Она начала судорожно дрожащими пальцами шарить по земле в поисках чего-то, но, судя по всему, не находила, что приводило ее в кромешное отчаяние. Она запустила пальцы в волосы и оттянула их, тихо постанывая: – Мне нужно…срочно нужно… Мне нужно еще!..

Вспомнив о моем существовании рядом с собой, Джордан кинула на меня затравленный взгляд, а, когда я опустился на корточки рядом с ней, резко отшатнулась в сторону и чуть не упала, что я подскочил на ноги и отошел на шаг, примирительно подняв руки вверх.

– Я не обижу, позволь помочь тебе.

Она поморщилась и некрасиво сплюнула на землю себе под ноги.

– Все вы так говорите…в начале…а потом…кидаете…

Когда Джордан смогла на мне сфокусироваться, она в ужасе распахнула слипшиеся ресницы, хлюпнула носом и вдруг отчаянно разрыдалась, упав на колени. У меня сжалось сердце от дурного предчувствия.

Я наклонился к ней и осторожно потряс ее за плечо.

– Джордан, что с тобой? Тебе плохо? – мной овладевала паника, а ее колотило так, что было слышно, как стучат ее зубы. – Это я, твой друг Эдди! Ты слышишь меня?

– Эдди… – наконец выдавила она, и уголки ее губ чуть дрогнули. Джордан подняла на меня затуманенный слезами взгляд и вымученно улыбнулась, вытерев тыльной стороной ладони мокрые щеки в черных потеках. – Мой Эдди! Ты здесь… Мой любимый друг здесь, со мной. Черт, я не хочу, чтобы ты видел меня такой… Я отвратительна!

Джордан перестала плакать, достала пачку сигарет из сумки, вытащила одну зубами и закурила. Она облокотилась на холодную стену здания бара и больше не смотрела на меня, вновь потеряв ко мне всякий интерес. Я заметил, как странно блуждал ее расфокусированный взгляд с огромными черными зрачками, заслонявшими радужку, и тут меня словно огрели по голове чем-то тяжелым.

– Да ты под кайфом! – охнул я, хлопнув ладонью себя по лбу. – Какого хрена, Джордан Хейз?!

Нет, мы, конечно, курили с ней травку, и не раз, но до более серьезных вещей дело никогда не доходило. Шок сменился поднимающимся едким раздражением, обжигающим горло, и страхом: а если бы не я обнаружил ее здесь в таком виде? Ее состоянием могли запросто воспользоваться и… Твою мать, даже представлять себе, какие непоправимые последствия могли быть, было до ужаса тошно. Мне хотелось отчитать эту придурошную за ее беспечность и безалаберность.

Я быстро собрал все ее «ценное» барахло и скинул в растерзанную сумку, взял Джо за руки и стал поднимать на ноги. Джордан кое-как встала, но ее колени тут же подогнулись, и она бы рухнула обратно на загаженный асфальт, если бы я ее не подхватил. Подруга пьяно захихикала, обняла меня за шею, обдав ароматом явно дорогих духов и абсента, и выронила окурок на асфальт, чуть не подпалив им мою любимую кожаную куртку.

– Хейз, твою мать, соберись! – рявкнул я, не сдержавшись.

– Ты такой си-и-и-ильный, Эдди. И такой хоро-о-о-о-оший! Ты же знаешь, как я сильно люблю тебя? – протянула она, надув губы, и попыталась поцеловать меня. Сжав зубы, я уворачивался от нее как мог, что ее неимоверно веселило. Ее громкий хохот эхом разносился по переулку.

– Да-да, конечно, знаю. Твоя любовь у меня прям из ушей лезет! – вполголоса, раздраженно закатив глаза, проворчал я и стал отряхивать ее плечо от сигаретного пепла. Эта оторва меня в могилу сведет, честное слово.

В тот же момент я услышал чей-то громкий возглас у себя за спиной и обернулся. Лиза Моро уже не напоминала ласковую кошечку. Это была опасная черная пантера, готовая вцепиться в глотку или мне, или Джордан, которая все еще висела на моей шее и прижималась всем телом.

– Какого черта здесь происходит?! – глухо рыкнула Лиза и, возмущенно взмахнув руками, разразилась итальянскими ругательствами.

– Лиз, успокойся, пожалуйста. Это не то, о чем ты подумала. Да ты посмотри на эту девчонку, она же не в себе! Пьяная, похоже еще и под веществами, и ни черта не соображает, что творит! – попытался я объяснить ситуацию, придерживая Джо, которая еще крепче вцепилась в меня и уставилась на Лизу немигающим собственническим взглядом.

– Это еще кто, Эдди? – бесцеремонно ткнув в мою девушку пальцем, прохрипела она и положила голову мне на плечо, не отрывая глаз от Лизы. – И какого хрена она тут так орет… как потерпевшая…у меня голова болит вообще-то.

Лиза послала ей такой убийственный взгляд, что та тихо ойкнула и изобразила молнию с замком, делая вид, что она заткнулась и больше не скажет ни слова.

Я раздраженно дернул головой, убирая упавшую прядь волос со лба и желая, чтобы Джо и вправду не встревала со своими замечаниями, и снова обратился к Лизе.

– Котенок, может, ты поможешь мне? Возьми ее сумку и поймай такси, пожалуйста!

– Ты серьезно хотел уехать, ничего мне не сказав? Даже не попрощавшись? – изумилась она, сверкнув глазами, и сложила руки на груди, недовольно поджав губы.

– Конечно нет! Я только сейчас подумал об этом, не стоять же мне здесь с ней на руках до вечера, – терпеливо объяснил я, закидывая руку Джордан себе на плечо. Та с закрытыми глазами нечленораздельно что-то мычала себе под нос и висела вялым кулем на моей шее. – И просто кинуть ее в машину на шею таксисту и отправить восвояси как-то не по-человечески. Так ты поможешь?

– С какой стати? Может, вам еще помочь раздеться и в постель уложить? – Лиза, издеваясь, саркастически выгнула бровь. Она была возмущена до предела, и мне было оно понятно, хоть мы и не состояли в каких-то официальных отношениях, но ни с кем другим не спали и не крутили интрижки. Это было что-то вроде нашего негласного договора, который соблюдался без труда, потому как других и не хотелось, даже подобных мыслей не возникало.

Цокнув, я покачал головой: язва…

– С такой, что моя девушка хороший человек, который никогда не бросит в беде, а это – моя школьная подруга Джордан Хейз, которую я не видел больше года и только что случайно обнаружил в подворотне за баром в таком плачевном состоянии. И, к сожалению, никак не могу бросить ее здесь! – я повысил голос. – К чему эта ревность, черт возьми?!

Выражение лица Лизы изменилось, когда она услышала, что я считаю ее своей девушкой. На нем отразилось смятение и в то же время промелькнула некая радость, хотя, возможно, я ошибался, но мне очень хотелось так думать. Она взволнованно прикусила губу и обняла себя за плечи, украдкой поежившись от утренней промозглой прохлады. Я чертыхнулся себе под нос, сетуя на то, что у меня заняты руки, и нет возможности накинуть на ее плечи свою куртку чтобы согреть ее и обнять чтобы успокоить.

– Странная ситуация получилась, Эдди. Сам посуди. Я много чего себе надумала… Погоди, так ты не знаешь, где она живет? – голос Лизы стал мягче, и я испытал облегчение. За все время, проведенное вместе, мы ругались всего пару раз, но эта ругань походила больше на битву остроумных подколок, чем на обычную ссору. Мне это даже нравилось: наши жаркие споры, острые шпильки в адрес друг друга, а потом горячий, дикий примирительный секс. Поэтому, почувствовав, что эта ситуация действительно может внести разлад в наши отношения, я занервничал.

– Понимаю. Если бы я застал такую картину, то оторвал бы все причинные места любому, тронувшему тебя пальцем, к чертовой бабушке. – Честно признался я. – И нет, я не знаю ее адреса здесь, в Нью-Йорке…

Лиза подошла ближе, взяла из моих рук женскую сумку, и я смог подхватить Джордан на руки, чтобы нести ее. Та недовольно пробурчала себе под нос что-то вроде: «Лапы прочь от моего Ferragamo, стерва» и отключилась. Лиза, слава богу, пропустила это мимо ушей и с беспокойством посмотрела на меня.

– Что же делать? Может, стоит отвезти ее в больницу?

Я и сам не знал, что можно сделать, стоя посреди улицы с девчонкой, которая накачалась наркотой, в бессознательном состоянии на руках. Мозг лихорадочно пытался работать, предлагая мне разные варианты.

– В больницу нельзя, – отрицательно замотал я головой и тяжело вздохнул. – Ты же понимаешь, чем это грозит. Вдруг ее потом запихнут в какой-нибудь отстойник для наркоманов и…

– Хорошо, я поняла, Эдди. – Перебила меня Лиза, останавливая бег паники, которая начала подниматься во мне, выставив ладони перед собой. Нахмурившись, она добавила с некоторой брезгливостью: – Сказала бы я, что, возможно, ей и стоит полечиться, если еще не поздно… Но воздержусь.

Я был благодарен ей за это, ведь сам осознавал всю серьезность ситуации. Лиза категорически презирала наркотики в любом их проявлении, зная не понаслышке к чему приводит их бесконтрольное употребление: несколько раз она рассказывала нелицеприятные истории, что случались с посетителями нашего бара в прошлом, из-за чего у Хилли периодически были проблемы с полицией. Если бы не его какие-то связи в высших кругах и среди звезд, которые, бывало, инкогнито захаживали к нему на вечеринки, заведение могли уже давным-давно прикрыть.

Я сам не был ангелом: в школе часто курил косяки, сильно напивался, но сейчас даже алкоголь стал редким гостем в моей жизни. Мы с Джеком и ребятами могли опрокинуть пару бутылок пива за просмотром футбольного матча, но ни в коем случае во время репетиций, а с Лизой выпить пару бокалов хорошего вина за праздничным ужином, и на этом все. Мне перестало нравится терять контроль над разумом. Если раньше именно к такому состоянию стремился, хотел забыться, то теперь в этом не было смысла, лишь наоборот: хотелось быть в здравом уме и ярко ощущать все, что давала мне жизнь.

– Давай отвезем ее ко мне. Пусть проспится, а потом отправим домой, – решил я и поспешил к дороге, где уже приметил на обочине свободное такси.

– Я не могу уйти из бара сейчас, ты же знаешь! Мне закрывать кассу и прибирать барную стойку. А это я смогу сделать только через три часа! – моя девушка в отчаянии заломила руки. Я понимал, насколько сильно она не хотела отпускать меня куда-либо с непонятной пьяной девицей.

Представив себя на ее месте, мне, если быть честным, тут же захотелось съездить себе по морде. Когда я увидел Джо в таком состоянии, то, казалось, напрочь забыл обо всем. Она свалилась на мою голову так неожиданно, что я не успел сориентироваться рад я этому или нет. Может где-то глубоко в душе и остались почти забытые чувства к ней, но из этого точно ничего не выйдет: я стал другим человеком, и у меня появилась женщина, которая, похоже, успела прочно обосноваться в моем сердце.

– Послушай меня, котенок. Как только закончишь работу, сразу приезжай ко мне, ладно? Я не усну, пока не дождусь тебя.

Лиза посмотрела на меня долгим внимательным взглядом, а затем молча кивнула, соглашаясь.

Мне безумно не нравилось то, что приходилось оставлять свою девушку одну, но в ту ночь другого выхода не было. В последнее время Лиза побаивалась добираться до дома одна, и хоть тщательно это скрывала, я чувствовал ее напряжение и старался ненавязчиво сделать так, чтобы ее отвез кто-то из наших знакомых и друзей. Мучить ее расспросами на этот счет мне не хотелось, и я решил, что она сама поделится этим со мной, когда будет готова. Была надежда, что я стал ей дорог так же, как и она мне, что сможет простить мне этот поступок и приедет несмотря ни на что. Я нежно поцеловал Лизу, подольше задержавшись у ее губ, пообещав встретить ее у своего дома, еле затолкал сопротивляющуюся Джордан на заднее сиденье машины и сел рядом, назвав таксисту адрес. Мы тронулись с места и влились в поток машин, а я еще долго с тоской смотрел в зеркало заднего вида и мысленно просил Лизу Моро не отказываться от меня.

Дома я положил спящую Джордан на свою кровать, снял с нее туфли на толстенной платформе и накрыл пледом. Я долго сидел около подруги, смотрел на бледное лицо и выбеленные волосы, разметавшиеся по подушке. Ей определенно шло быть блондинкой, хоть и шатенкой она была тоже ничего, но какой-то более мягкой, спокойной, уютной, что ли… Теперь же она выглядела дерзкой и худощавой моделью с обложки: скулы заострились, а макияж, до того, как размазаться слезами, был слишком ярким и вызывающим. Под глазами залегли тени, губы были плотно сжаты, а на лбу появилась едва заметная вертикальная морщинка.

В голове у меня крутился целый ворох вопросов, только я не был уверен, хочу ли вообще знать на них ответы.

Главное, что Джордан сейчас в тепле и в безопасности. Она рядом, и я надеялся, что больше мы не потеряемся, ведь больше я ее одну никуда не отпущу. Я был рад помочь ей, все же не чужому человеку, который долгие годы был мне другом, но методично задавался вопросом: сможем ли мы возродить нашу дружбу из горстки пепла, в которую она превратилась?..

Глава 9

Утреннее солнце пробралось сквозь тонкие шторы в небольшую комнатку и стало настойчиво светить мне в глаза.

Я лениво потянулся к Лизе, лежащей рядом, поцеловал ее в оголенное плечо, а она сонно вздохнула, не открывая глаз. Около шести утра она еле живая приехала ко мне, где я, как и обещал, ее встретил, поблагодарив Хилли, с которым она добиралась на такси. Полусонную и дико уставшую отнес ее в ванную, помог снять провонявшую табаком одежду, принять по-быстрому душ и уложил на диван в гостиной, где я нам постелил. Уснула Лиза практически сразу же, а я еще долго лежал рядом, не смыкая глаз, обнимал и иногда оставлял легкий заботливый поцелуй в висок.

– Доброе утро, котенок, – прошептал я, уткнувшись носом в ее шею и вдыхая запах волос, на которых еще остался еле уловимый запах сигаретного дыма. Мои руки лениво блуждали по ее идеальному телу, наслаждаясь мягкостью его изгибов.

– М-м-м… А ты умеешь создавать настроение с утра, – Лиза ухмыльнулась, открыла глаза и повернула ко мне чуть заспанное, но такое красивое лицо. Потягиваясь всем телом, каждой мышцей, выгибая спину, словно кошка, льнула ко мне: это был ее утренний ритуал. У меня он тоже был. Лиза не знала, что иногда, когда я просыпался раньше, а она еще досматривала утренний сон, я всегда любовался ею, слушал ее тихое размеренное дыхание и наблюдал как трепещут длинные ресницы. Мне нравилось варить кофе, готовить ее любимый воздушный омлет на завтрак и будить нежными поцелуями, с удовольствием наблюдая как она просыпается и расцветает, как начинает требовать ласки еще и еще, как тянется навстречу чтобы одарить меня своей нежностью в ответ. Каждый раз, когда смотрел на нее, не мог понять: как же так получилось, что я получил эту удивительную прекрасную девушку и счастье в придачу? За какие заслуги?

«Дуракам и вправду везет», – подумал я и усмехнулся своим глупым мыслям.

Я нежно поцеловал ее пухлые чувственные губы, спустился вниз, ведя носом по шее, коснулся губами каждого сантиметра ее изумительной кожи. Лиза, сладостно вздохнув, прижалась ко мне ближе, теснее. От ее тела, запаха и учащенного дыхания у меня закружилась голова, кровь закипела в жилах. Я взял ее за запястье, медленно провел ее рукой по своему голому торсу и опустил ниже живота, одновременно впиваясь в ее губы настойчивым поцелуем. Почувствовав тонкой ладонью мое сильное желание, Лиза тихо застонала. От ее прикосновений у меня перехватило дыхание, а ткань на боксерах натянулась от моего напора до предела.

– Эдди, мы не одни… – задыхаясь, хрипло прошептала она и медленно двигала рукой вверх-вниз, делая мое напряжение невыносимым, отчего я прикрыл глаза и мелко задрожал всем телом от возбуждения, прокатившегося по всему позвоночнику.

С глухим рыком я, не сдерживаясь, подмял девушку под себя, вжал ее хрупкое тело своим в диванные подушки и почувствовал жар, исходивший от внутренней стороны ее бедер. Лиза послушно обвила меня ногами, нежно укусив за плечо. Наши тела горели, прикосновения и поцелуи становились все нетерпеливее, а разгоряченное дыхание все громче. Эта девушка разжигала во мне неизведанные доселе чувства, собственнические инстинкты и понимание того, насколько, черт возьми, мы хорошо чувствовали друг друга, и далеко не только в постели.

– Мне все равно. Я хочу тебя прямо сейчас, – пробормотал я, покрывая поцелуями ее грудь, которая идеально помещалась в мои ладони. Спустился ниже, обвел языком ее мягкий живот и Левой рукой я спустился к низу ее живота и запустил пальцы под тонкую кружевную ткань нижнего белья. Лиза выгнулась всем телом навстречу моим нетерпеливым ласкам. Ее ногти впивались и царапали мне кожу, кровь уже давно превратилась в кипящую лаву, текущую по венам, и просто напрочь сносила все преграды – у меня больше не осталось сил сдерживать себя.

Одним нетерпеливым движением я стянул с Лизы трусики и резко вошел в нее. Она еле слышно всхлипнула, закусив нижнюю губу, ее взгляд затуманился. Лиза отдавалась мне со всей необузданной страстью, запускала тонкие пальцы мне в волосы, оттягивала их и сводила с ума стонами и прикосновениями. Я двигался внутри нее то быстро и размашисто, то медленно и чувственно, стараясь овладеть ею как можно больше, глубже, сильнее… Диван смущенно поскрипывал, но нам было все равно.

Мы растворялись друг в друге, плавились как свечи от огня, сливались воедино, с упоением обмениваясь стонами и дыханием. Дойдя до высшей точки, Лиза прижалась ртом к моей шее и, стиснув пальцами плечи, прикусила кожу над ключицей, сдерживая крик. Я, задыхаясь, задвигался в ней еще быстрее, еще неистовей, приближая нас к кульминации. Когда мы оба кончили, наши тела еще какое-то время сотрясала сладостная судорога. После я скатился с Лизы, улегся рядом и притянул ее к себе, сжав в крепких объятиях. Пару минут мы лежали, сплетясь всеми конечностями, и не могли вымолвить ни слова из-за бешеного пульса и частого дыхания.

Прикрыв глаза, я чувствовал на себе нежный и теплый взгляд Лизы, ее ладонь гладила мое лицо, проводя подушечками пальцев по трехдневной щетине.

– Я люблю тебя… – вдруг выдохнула она мне в висок, пряча от меня свое лицо.

Сердце сделало внезапный кульбит и ухнуло куда-то в горло. Внутри все затрепетало. Я поддел пальцами ее подбородок, заставляя посмотреть на меня, взглянул в ее изумрудные глаза и понял, что в них отражаются и мои чувства тоже. Я любил ее. И любил уже давно, но не признавался себе в этом, не задумывался, потому что не знал, как долго продлятся наше такое специфическое общение. Боялся давить на нее или потерять из-за бессмысленного выяснения отношений. Пытался настроить себя так, чтобы, если вдруг придется отпускать ее, то быть готовым к этому. Любишь – отпусти, не так ли? Только вот глядя на девушку рядом, я понял, что это полная чушь. К черту это дерьмовое правило! Если любишь, то не отпускай и борись. Бейся изо всех сил. За свое счастье, за ту самую и ее взгляд полный любви, за ее доверие и сердце. Не будь слабохарактерным идиотом и трусом! Будь тем, кому она скажет самые сокровенные слова, кому откроется и душой, и телом, и кому позволит вести себя за собой.

Преисполненный чувствами, еще теснее прижав Лизу к себе, я шепнул ей на ухо:

– Я тоже тебя люблю, – и увлек ее в нежный и долгий поцелуй.

Еще час мы провалялись в кровати, утопая в объятиях друг друга. Лиза рассказывала как один из близких друзей Хилли надрался, отмечая свое повышение в должности, и все утро травил пахабные анекдоты, пока она прибирала стойку бара и закрывала кассу, а потом им с Хилли еле как удалось загрузить его в машину и отправить домой. Слушая самые отвязные байки того мужика, которые рассказала Лиза, еле сдерживая смех, я тихонечко посмеивался, ныряя лицом то в подушку, то в ее шею, чтобы не захохотать в голос.

Мазнув губами по ключице, я встал с дивана в гостиной, на котором мы всю ночь ютились из-за Джордан, и прошел к столику за стаканом воды. Лиза перевернулась на бок, приподнялась на локте, положив руку под голову, и серьезно на меня посмотрела. Одеяло чуть съехало, открывая взору ее покатое бедро с бархатной кожей цвета темного золота. Лиза вдруг свела брови на переносице, и в ее лице мелькнуло беспокойство.

– Так, значит, теперь ты только мой? Уверен? – спросила она, задумчиво теребя край одеяла, и облизнула губы.

На несколько секунд я невольно выпал из реальности, любуясь ею, такой хрупкой, но при этом сильной духом, чувственной обнаженной девушкой. Мне тут же захотелось забраться к ней обратно в постель и не вылезать оттуда никогда. День ото дня все больше кружило голову от чувств и эмоций, что, кажется, это захватило меня полностью – хотелось засыпать и просыпаться с ней каждый день, кормить друг друга завтраками, смотреть вместе старые фильмы, поглощая любимое фисташковое мороженое, бесконечно слушать ее бархатный голос с легкой хрипотцой, когда она читает вслух мне «Великого Гэтсби» или свои любимые стихи перед сном, вместе принимать душ и спорить какой лимонад вкусней, арбузный или вишневый… Ну, конечно, вишневый! Это даже не обсуждается, потому как вкус ее губ и цвет помады напоминали мне терпкую вишню.

И то была лишь малая часть тех желаний, что теснились в сердце.

– Более чем! – твердо ответил я, подавая ей стакан с водой. – Я уже давно твой, Лиз. Мы лишь, наконец-то, определили статус наших отношений, что, если говорить откровенно, меня только радует.

– Grazie.[1]

Я недоуменно посмотрел на нее сверху вниз. Впервые за все наше проведенное вместе время я видел ее такой: неуверенной, озабоченной, нервной, в зелени глаз плескался испуг. Приняв сидячее положение, Лиза прикрыла грудь одеялом и опустила глаза на свою руку, сжимавшую его краешек.

– За что, милая?

– Просто за то, что был рядом все это время. Терпел все эти неопределенности. И вообще… – Лиза неопределенно махнула рукой в воздухе между нами и улыбнулась одними уголками губ, встречаясь со мной взглядами. – Полтора года назад ты появился в моей жизни и вскружил мне голову, но думала ли я, что все так далеко зайдет? Определенно нет. Я была уверена, что после той ночи мы больше не увидимся, Эдди. А теперь мы признались друг другу в чувствах, и мне страшно. Страшно, что все рассыпится как карточный домик. Что если мы только все испортили, влюбившись друг в друга?..

Я уселся обратно на диван напротив нее и обнял ее лицо ладонями, вкладывая в свой взгляд всю нежность, которую испытывал к ней. Сердце заныло: мне было невыносимо видеть ее такой, но я понимал, что она имела ввиду. Хотелось успокоить ее, сказать правильные и нужные слова, но, к сожалению, умение говорить не входило в число моих талантов.

– Эй… Мне знакомы твои чувства и сомнения: я гонял это в себе постоянно, когда у нас только все начиналось. Мне было страшно даже подумать о нашем сближении, но в то же время внутри множился страх больше не увидеть тебя. Стоило мне подумать об этом, как меня охватывала тревога. – Сбивчиво сказал я тихо, поглаживая большими пальцами ее скулы, растворяясь в ее завораживающих глазах, подернутых легкой грустью. – Не знаю как, не знаю почему, но между тобой и мной точно протянулась невидимая связующая нить. Слишком отчетливо это я чувствовал здесь, – взял ее руку и приложил к груди, где билось мое сердце. Помолчав несколько секунд, я осторожно спросил: – Ты веришь в любовь с первого взгляда, Лиза?

Она растерянно моргнула, слегка нахмурила брови и задумчиво пожевала губы. Я придвинулся к ней ближе, соприкасаясь коленями, и молча взял обе ее ладони в свои руки, давая ей время на размышления.

– Не знаю… А ты?

– Никогда не верил, – я отрицательно покачал головой и, немного помедлив, выдохнул: – До того, как встретил тебя.

Лиза широко распахнула глаза, от чего они стали еще огромнее, на щеках расцвел легкий румянец. Я тоже был взволнован до предела нашим откровенным разговором, особенно с учетом того, что собирался сказать ей, кончики пальцев подрагивали, а в горле встал сухой ком. Попытавшись сглотнуть его, я продолжил:

– Раньше я вообще в саму любовь-то не верил. Откуда ей было взяться, если в моей семье, похоже, все напрочь забыли об этом чувстве? Отец ушел от нас, бросил своих детей, оставил на нерадивую мать, от которой доброго слова в последние годы не услышишь. Будучи совсем маленьким ребенком, я еще застал те счастливые дни, когда родители говорили друг другу приятные и нежные слова, обнимались, целовались украдкой, думая, что я их не вижу. А вот моему младшему брату уже было не суждено испытать это. Их любовь превратилась в постоянные взаимные упреки и оскорбления, ругань и уродливую, ядовитую ненависть. По ночам я грезил о любви, рос с мечтой, что когда-нибудь меня искренне полюбят и примут таким, какой я есть. Но с этим как-то не задалось… И с каждым днем я, становясь старше, только укреплялся в своем мнении, что если и существует в этом мире такое сильное чувство, как любовь, то оно всегда приносит лишь боль и разочарование.

Я невесело усмехнулся, глядя на наши с Лизой сплетенные руки. Она молчала и внимательно слушала, не перебивая, не задавая вопросов, за что я был бесконечно благодарен.

– В школе и колледже были девчонки, которые были влюблены в меня, но сам я был пуст. Внутри зияла черная дыра. Их беготня за мной даже раздражение не вызывала – настолько мне было плевать. Один единственный человек, которому я каким-то чудом раскрылся, была Джордан. – Я кивнул в сторону спальни. – Мы дружили с младших классов, и…я был привязан к ней. Она помогала мне забыть о том, каким адом была моя жизнь.

Подняв взгляд, я встретился глазами с Лизой. Ее глаза подозрительно поблескивали, но она держалась, я придвинулся к ней ближе, почти касаясь ее лба своим, и положил руку на заднюю сторону ее шеи, притягивая к себе.

– Если я скажу, что, возможно, влюбился в тебя еще тогда, когда ты, неукротимое торнадо, чуть не сбила меня с ног в прачечной у Мозесов…Ты поверишь мне? – прошептал я, прикрыв глаза и чувствуя как сердце в груди заходится в бешеном ритме. – Что осознал это спустя столько времени и перестал бороться с этим растущим чувством внутри, но не нашел в себе сил признаться тебе раньше?

Лиза судорожно вздохнула, впившись пальцами в мою руку, но не с целью скинуть шеи, а от переизбытка эмоций, что бушевали в ней, от натянутого нерва, который грозился лопнуть. Я легонько коснулся губами ее губ, и мы уперлись друг в друга лбами.

– Я хотел тебя, Лиза, каждой клеткой своего тела и своей наивной души. Хотел так сильно, что голову напрочь сносило, до дрожи, до боли… И не просто твое тело. Я хотел всю тебя. До последней капли.

Лиза резко подалась вперед, обвивая мою шею руками, и горячо прошептала в ответ:

– Я верю тебе, милый.

Несколько мгновений мы молчали, слушая сердцебиение и дыхание друг друга. Подушечками пальцев я гладил ее обнаженную спину и каждый выступающий позвонок.

– Прости, caro[2], что не смогу ответить тем же: влюбилась я в тебя намного позже.

– Ну уж нет! Такое я простить не могу. Немедленно покинь мой дом, женщина.

– Черта с два. Я уйду отсюда только если вместе с тобой. Либо вместе с твоим трупом.

Я прыснул от смеха.

– А ты опасная. С тобой шутки плохи, – посмеиваясь, я легонько сжал ее ягодицу, и выпустил из объятий. На ее лице играла улыбка, а на щеках горел румянец, от чего она была еще прелестней. – И такая заноза в заднице.

– Лучшая в Нью-Йорке! – сверкнув глазами, Лиза гордо вскинула подбородок. На ее подрагивающих от сдерживаемого смеха губах сверкнула слезинка, которую я тут же, склонившись к ней, собрал губами.

– И любимая… – пробормотал я в ее приоткрытые губы, сладко и долго целуя.

Умывшись и почистив зубы, я натянул домашние штаны и уже было направился в спальню будить Джо, как Лиза за моей спиной кашлянула в кулак:

– Майка.

Я, закатив глаза, в шутку недовольно сморщил лицо, но все же оделся полностью и вновь сел на диван рядом с притихшей Лизой.

– Ревнуешь? – я взял ее руку и поцеловал костяшки пальцев. Послышался рваный выдох, когда она склонила голову, и волосы упали ей на лицо. Я отчетливо видел как она напряженно думает, анализирует и пытается понять саму себя, прежде чем дать какой-то ответ. Лиза, хоть и была по своему характеру прямолинейным человеком, но никогда не порола горячку и выражения выбирать умела.

– Буду с тобой честна: ревную, и ничего не могу с собой поделать. Это для меня в новинку. Раньше я… – она сначала замялась, а затем тихо, но твердо сказала: – Такого со мной прежде не случалось.

Я улыбнулся. В душе разлилось приятное тепло от ее слов – никто никогда меня не ревновал. По крайней мере, я об этом не знал.

– А я каждый божий день с этим живу, котенок! Ты не представляешь сколько раз в час у меня возникает неистовое желание начистить рожи всем, кто откровенно пялится на тебя.

– Ух, какой кровожадный, – пошутила Лиза и потрепала меня по щеке. – Ладно, ступай. Мы уже наверняка разбудили Джордан.

–Сам от себя не ожидал, – усмехнулся, клюнул ее в нос и пошел в сторону спальни.

Когда я зашел в комнату, Джордан уже сидела в моей любимой изношенной почти до дыр майке с изображением логотипа The Rolling Stones, и крутила в руках фотоаппарат. На мой стук в дверь она подняла голову и неловко улыбнулась.

– Вроде цел, даже ни царапины.

– Это твой? – искренне удивился я и подсел к ней. Раньше я не замечал ее интереса к фотографии по другую сторону аппаратуры. Ей нравилось быть в объективе, в центре внимания, позировать, но не снимать самой. Я догадывался, насколько это дорогая штуковина, но выспрашивать откуда у нее такие деньги не стал.

Джордан молча кивнула. Всей кожей я ощущал, исходящие от нее волны вины и стыда. Я положил руку ей на плечо и легонько сжал его.

– Джо, все нормально. Перестань терзать себя. Я очень рад, что это я обнаружил тебя там, а не кто-то другой. Я на своей шкуре прочувствовал каково это, когда приехал сюда: оказаться не в том месте не с теми людьми, и ни в коем случае не хотел бы чтобы с тобой что-то случилось. Но…Ты расскажешь, что с тобой произошло?

Она вдруг резко вскочила на колени, обняла меня за шею и так сильно прижала к себе, что мой нос практически уткнулся ей между грудей, из-за чего я дико растерялся и смутился. Оставалось только порадоваться, что Лиза этого не видит. Так мы просидели, как мне показалось, слишком долго, и я смущенно прошелестел ей в грудь, отодвигаясь:

– Эй, подруга, ты меня задушишь.

Она неловко отстранилась, и я испытал облегчение от того, что она улыбалась, а не плакала, как я подумал. Эту широченную улыбку я не видел уже давно, как и саму ее обладательницу. Последний раз Джордан так улыбалась когда мы, обхохатываясь, смотрели фильм с Чарли Чаплиным в автокинотеатре, в котором я работал, развалившись на пикапе ее отца, что она угнала из его гаража, и до тошноты объедались поп-корном. В тот день она в очередной раз застала своего придурка-парня Гарри в постели с какой-то непонятной девицей у него дома, пришла ко мне на работу и, порыдав в плечо, осталась на вечерний сеанс. Правда, на следующий же день он по-хозяйски запихивал свой мерзкий язык ей в рот после футбольного матча у всех на виду, а она, сияя как отполированный до блеска цент, рассказала, что они помирились и снова вместе… Мерзость. Уже тогда я мечтал размазать по футбольному полю этого ублюдка, а его причиндалы, которые он не мог удержать в штанах, засунуть ему в глотку. Незаметно проморгавшись, я вынырнул из болота неприятных воспоминаний.

– Ты не представляешь, как мне хотелось тебя обнять! – воскликнула она, прижав руки к лицу и тряхнув головой. – Обнять и просто задушить в объятиях! Боже, милый мой Эдди, я так скучала по тебе!

Я поморщился: твою ж мать, опять милый! Может, я и не был так сильно испорчен, как другие молодые люди, но «милый» – это точно не про меня. Скромным, терпеливым, любящим и воспитанным я был только с близкими. Но, как назло, женщины всех возрастов, а особенно Джордан, постоянно говорили обо мне только в таком ключе. Может, мне и музыкальный псевдоним себе такой взять – Милый Эдди, черт возьми?! Я притворно надул губы и нахмурился.

– Вовсе я не милый, – проворчал я, сложив руки на груди. – С меня хватит! С сегодняшнего дня меняю амплуа! Теперь я наглый и опасный! – пошутил я, демонстрируя дерзкий оскал, и направился к выходу из спальни, почуяв запах обожаемого мной бодрящего кофе с корицей, который для меня всегда варила Лиза. – Вставай, лежебока, и тащи свой распрекрасный зад на кухню.

Послышался щелчок затвора фотоаппарата, и я обернулся – Джо улыбнулась и снова защелкала камерой, снимая меня с разных ракурсов.

– О-о-о, вижу! – восторженно сказала она. Я скептически изогнул бровь. – Вот сейчас я вижу нового Эдди: сексуального и дерзкого! – она подмигнула, схватила меня за руку и, хихикая, потащила в гостиную, где мы с Лизой провели ночь. – Пошли скорее, познакомишь меня со своей девушкой! Бог мой, у моего лучшего друга появились отношения! От-но-ше-ни-я…С ума сойти можно!

Я закатил глаза: да господи боже мой, великое событие! Хотя вся эта ее детская радость и восторги вполне понятны – постоянных девушек у меня не было ни разу. Я то сох по Джордан, то просто забывался на одну или несколько ночей с самыми настойчивыми из симпатичных мне особ.

Мы ввалились в комнату, где за столом сидела моя девушка, разливала кофе по чашкам и курила. Я беспокоился, что Лиза будет нервничать от такого слишком пристального внимания к себе, но Джо была сама непосредственность: выглядела в точности как ребенок, которому дали самую вкусную конфету в его жизни, беспардонно разглядывая ее, и та просто махнула на все рукой. Джордан смотрела на нее такими влюбленными глазами, в которых светились симпатия и доверие, что я почувствовал гордость: даже подруга оценила мой выбор. Повернувшись ко мне Джо, для видимости прикрыв рот ладошкой, сказала громким шепотом:

– Да она же просто красотка! И как ты такую себе отхватил, а?

Я прикрыл лицо рукой, глядя из-под ребра ладони на Лизу, и мы оба сконфуженно рассмеялись, а Джордан подняла руку с фотоаппаратом и торжественно провозгласила:

– Мне жизненно необходимо вас сфотографировать!

Лиза было запротестовала, мол, она только из постели, но я почти беззвучно заверил ее, целуя в нос:

–Ты всегда невероятная.

Лиза зарделась, а Джордан уже вовсю носилась вокруг нас, подбирая ракурс, свет и что-то там еще, в чем я плохо разбирался, и щелкала, щелкала беспрестанно затвором.

Потом она унеслась обратно в комнату и выбежала уже одетая в свою одежду.

– Наше знакомство нужно немедленно отметить! Я за нашим любимым вискарем, – подмигнула она мне и улыбнулась Лизе. – Напьемся?

Мы с Лиз переглянулись. Всем своим взглядом я показывал ей, что мне бы хотелось посидеть вместе, втроем, чтобы они лучше узнали друг друга. Лиза слегка пожала плечами, мол, решай сам и улыбнулась мне.

– Напьемся! – хором ответили мы и отсалютовали Джордан своими кружками с кофе.

А почему бы и нет? У Лизы и меня в баре выходной, выступлений в ближайшие дни не предвидится. Да и репетировать сегодня мы с парнями не собирались. Можно и повеселиться – тем более мы так давно этого не делали с Джо.

Почему она всегда наполняет меня какой-то детской, прям-таки щенячьей, радостью, при этом переворачивая все вверх дном?

Я сидел, наблюдая за тем, как Лиза колдует у плиты над завтраком, и думал о том, что и вправду влюбился. В этот раз – по-настоящему. И, судя по тем теплым взглядам, что она бросала мне в ответ, это чувство действительно было взаимно. В душе расцветало счастье. И моя лучшая подруга снова рядом. Ее я тоже любил, хоть теперь это была совершенно другая любовь – дружеская, братская, платоническая. Она все еще оставалась немаловажной частью моей жизни, я должен был это признать. Только теперь ее потеснили на скромном пьедестале «любимая женщина Эдди». Да и мы оба за все это время, что провели вдали друг от друга, очень изменились. Уж не знаю во что вляпалась Джордан, а она точно вляпалась, но это сильно повлияло на нее не самым лучшим образом.

Краем глаза я заметил, что Джордан ушла не сразу: она постояла в дверном проеме и, не отрываясь, посмотрела на нас с Лизой странным взглядом, а затем, склонив голову, вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь.

Почему-то в тот момент я заподозрил, что она уже не вернется обратно.

В чем дело, Хейз? Неужели ты снова бросаешь своего друга?

***

Я прождал ее до самого вечера, но она так и не вернулась. Переделав все свои домашние дела и проводив Лизу домой, крепко задумался: в поступках Джордан, казалось, нет никакой логики. То она говорит, что она так рада меня видеть, то, как только появляется возможность, просто берет и сбегает. Снова.

Буду ли я не прав, если скажу, что об меня будто вытерли ноги? Снова.

Нормально ли вот так себя вести, ничего не объясняя, с человеком, который пол жизни своей помогал, поддерживал, заботился и вытаскивал из передряг? Снова.

Отвратительное и едкое чувство копошилось во мне: обида.

И мне было тошно от самого себя, что, как оказалось, я все тот же наивный идиот, каким и был раньше: после того, как меня откровенно кинули, после всего, через что прошел, оказавшись здесь, я вновь зачем-то поверил в нерушимость наших дружеских уз. Я раскрыл объятия, расслабился, доверился, не давил и ничего не выяснял, задавая неудобные вопросы – и получил удар под дых.

Когда Джордан было нужно, я всегда был рядом, в любое время дня и ночи, в любом состоянии и настроении… Я был удобным. Быть таким мне больше не хотелось.

Сидя на маленьком балконе, выходящем на пожарную лестницу, я курил и смотрел на небо цвета густых чернил над Нью-Йорком. Там, на его полотне, не было видно ни одной звезды: в этом городе главенствовали свет фонарей, огни вывесок, гирлянд и рекламных щитов. Вспомнив, какие красивые и яркие звезды можно было разглядеть на окраине моего родного города, я ощутил легкий укол тоски – хотелось бы мне когда-нибудь полежать на траве в обнимку с Лизой, разглядывая россыпь из далеких космических тел, ощущать покой и штиль в своей душе. Надо отдать ей должное: несмотря на всю щекотливость и невнятность ситуации с моей свалившейся нам на голову подругой детства она пыталась предположить причину того, что та не вернулась, и просила меня не расстраиваться и не брать это на свой счет. Пока любимая была рядом, это мне удавалось, но потом, когда она ушла, горечь обиды и злость навалились разом.

Я остался один на один с тяжелыми мыслями.

Во всей квартире не горело ни лампы. Царила кромешная темнота, только луна отбрасывала блики сияния на мой крохотный балкончик. К горлу подкатывал отвратительный привкус предательства. Мысли то обрушивались на меня словно горный водопад, то накатывали медленными и ленивыми волнами.

Что произошло сегодня днем? Что, черт возьми, это вообще было?! Сама предложила повеселиться. Сама пошла за виски и… словно сквозь землю провалилась. Просто сбежала и все. Вот она – типичная «благодарность» Джордан!

Она ведь говорила, что я нужен ей, просила, чтобы я ее не бросал. И что же вышло? Сама разбрасывается друзьями направо и налево… Я ей что, четвертак? Уже в который раз об меня и мою дружбу бессовестно вытерли ноги. И без каких-либо объяснений на тему «ты заслужил такое отношение потому, что…»

Я жутко разозлился: и на нее, и на себя. На себя в первую очередь, ведь это я сидел как баба, размазывал сопли по лицу и стенал о том, как жестока и несправедлива жизнь. А на Джордан, что ей было все по барабану. Ей всегда было легко как сходится с людьми, так и расставаться с ними, в отличие от меня.

«Какого хрена, Эд?! Ты мужчина или кто? Прекрати жалеть себя и обвинять кого-то другого в том, что происходит. Сам виноват. Никто не обязан соответствовать твоим ожиданиям. Никто ничего никому не должен. Прими уже эту данность, ее не изменить. Вспомни о всем том хорошем, что у тебя есть сейчас, чего ты достиг за это время! У тебя есть любимая работа, хорошие друзья, девушка умница-красавица, которую ты любишь, – какой-то противный язвительный голос шепнул: «уверен?». – С тобой музыка, в конце концов… Есть планы, есть цели – так иди к ним. Хватит цепляться за прошлое – не ты ли сам желал убежать от него?»

Пока так себя ругал и успокаивал одновременно, я не заметил, как где-то в глубине темной и пустой квартиры разоряется звонками телефон. Услышав его, я почему-то напрягся. Сердце застучало так, что отдавалось эхом в горле. Я встал, прошел, спотыкаясь в темноте, к телефону, снял трубку и сел в кресло. Несколько секунд я молча слушал дыхание на том конце провода.

Наконец грустный женский голос пролепетал в трубку:

– Прости, Эдди, я не смогла остаться.

Между нами повисло напряженное молчание. Злость и обида вновь захлестнули меня: звонила Джордан.

Я прочистил горло, чтобы дать понять, что ее слушаю.

– Я просто не смогла вернуться. Войди в мое положение… Это все так странно. Ты… Мы с вами… – она еле говорила, язык у нее заплетался. Было ясно, что она опять не в себе. И думалось мне, что не алкоголь был тому причиной. Не он один точно.

– Я только и делаю, что вхожу в твое положение, Джордан! – отчеканил я, резко проведя по лицу рукой, будто срывая с себя остатки напряжения и злости, как хэллоуинскую маску.

Воцарилось молчание. Я слышал, как где-то там чиркнула зажигалка и как Джо шумно выдохнула дым. Мне и самому нестерпимо захотелось курить, но я был привязан к телефону… и, так или иначе, к этой девушке.

– Ты так смотрел на нее, Эдди. Я не хотела мешать, – мягко сказала она, не поддаваясь на мой тон, и я, закрыв глаза, почти почувствовал, ее отчаяние: – Твоему счастью, твоей новой жизни, девушке. Я подумала, тебе будет лучше без меня. Сейчас я далеко не лучшая компания. Все слишком сложно, многое изменилось. Поверь, тебе это не нужно.

Моему счастью, моей новой жизни, Лизе… А что она сама? Разве не понимает и не чувствует, что тоже входит в мое счастье, в мою жизнь? Тут же мой внутренний голос кричал о том, что она – прошлое, и этим прошлым жить нельзя; что нужно двигаться вперед, дабы не сломать все, что я сумел построить. Меня разрывало от этой неопределенности: я так часто терялся перед принятием решений, потому что хочется поступить правильно. И чтобы это правильно было не только для себя, но и для других.

Перед моим внутренним взором предстало лицо Лизы Моро: девушки, которая сегодня утром призналась мне в любви. Девушки, с которой еще утром я страстно занимался любовью. Именно любовью – я был уверен в ощущениях: это не был просто секс, которым мы с Лизой довольствовались до этого. Более того, просто удовлетворением своих потребностей у нас никогда и не было. Там всегда были чувства, вне сомнений.

Мне захотелось закричать и швырнуть телефон в стену. Внутри, где-то в районе желудка, закопошился стыд. И стыдно мне было за свою развратную душу: я любил их обеих, и хотелось, чтобы обе были частью моей жизни. Но мне все еще были непонятны чувства Джордан. С каких пор она начала воспринимать меня как мужчину, а не как друга? Что это с ее стороны, ревность?

Нет, глупость какая-то. Я зажмурился и стиснул двумя пальцами переносицу.

– Где ты? – выпалил я, едва сдерживаясь. – Где ты, Джордан, я приеду сейчас же! Я не могу так разговаривать, по этому чертовому телефону, потому что очень сложно объяснить человеку через трубку, что он уже часть тебя! Потому что человек, который говорил мне, что я необходим ему как воздух, спокойно, как оказалось, дышит и живет без меня, в то время как я схожу с ума от непонимания! – я распалялся все больше. Даже жаль, что я не женщина. В тот момент я бы с огромным удовольствием закатил истерику и расплакался, а меня бы пожалели. Но нет, все мои чувства должны оставаться под броней из мужского достоинства и гордыни. – Что же ты молчишь? Ведь это так просто: быть честным с близким тебе человеком.

Она судорожно вздохнула.

– Я сама сейчас приеду, – сказала она прерывающимся голосом и нажала на отбой.

Это произошло так неожиданно, что я, так ничего и не поняв, еще долго тупо смотрел на трубку, из которой доносились короткие гудки. Запустив пальцы в волосы, я вдруг понял, что чуть было не поругался с Джордан, а такого в нашей дружбе еще никогда не случалось. Поэтому я совершенно не знал, чего ждать в такой ситуации от себя и от нее. Но, признаюсь, поругаться очень хотелось. Может, тогда мы все выскажем друг другу все как есть, по-честному.

Я тяжело поднялся с кресла, снова сел на подоконник, вылез на него полностью и уселся на пожарную лестницу. Закурил и стал ждать. Она сказала, что приедет и, видимо, все объяснит. Что ж, посмотрим. Но факт был в том, что я сомневался во всем, что касалось этой взбалмошной девчонки.

Я докуривал третью сигарету, когда в дверь позвонили. Я тут же сорвался с места, чуть ли не вывалился в окно, поскользнулся на полу и дрожащими руками, провозившись с замком несколько невыносимых секунд, распахнул дверь. На пороге стояла Джордан. Худая, с впалыми щеками, неясным взглядом и растрепанными белыми волосами. Густо подведенные голубые глаза смотрели на меня, и в них горел какой-то неведомый огонь, который пугал меня своей неизвестностью.

Она медленно подошла ко мне и тихо, но решительно попросила:

– Обними меня, пожалуйста.

Одной рукой я приобнял ее за плечи и прижал к себе, захлопнув ногой дверь.

Не знаю, сколько времени мы простояли вот так, крепко стиснув друг друга в объятиях. Затем я осторожно отстранился от нее, почувствовав неловкость.

Она подняла руку, и я увидел, что ее пальцы стискивают горлышко открытого «Джека Дениэлса».

– Выпить я все же принесла, – усмехнулась Джордан и прошла в комнату. – Правда, я уже начала без тебя, извиняй.

Там она поставила бутылку на пол и села рядом, с усталым вздохом привалившись к стене.

Впереди нас явно ждали долгий разговор и бессонная ночь.

[1]Спасибо… (итал)

[2]Дорогой (итал)

Глава 10

– Ты стала совсем другой, – обронил я осторожно, но от моих слов она вздрогнула всем телом так, будто ее ударили.

– Я всегда была такой, какой ты видишь меня сейчас. Только с тобой я никогда не притворяюсь. – В ее голосе отчетливо послышалась обида. Она привычным движением изящно перекинула волосы через плечо и небрежно скинула с себя куртку прямо на пол. Все в ее движениях отдавало фальшью и показушным равнодушием. Словно она играла какую-то роль перед своим единственным зрителем – мной. Словно с холодной расчетливостью, на автопилоте, но очень тонко и ненавязчиво, пыталась соблазнить сидящего поблизости парня, от чего появилось ощущение, что это уже вошло у нее в привычку.

Я хмыкнул и сокрушенно покачал головой.

– Тогда не уверен, знал ли я вообще какая ты на самом деле.

Джордан воровато огляделась и, стараясь не смотреть мне в глаза, молча разлила по стаканам маслянистый напиток.

Мы сидели на полу у открытого окна, пили виски и вдыхали ночной воздух, иногда перебрасываясь пустыми фразами. Она так ничего про себя и не рассказала. Я сердился, но не настаивал. Знал, что давить на Джо бесполезно, потому решил, что если захочет сама, то обо всем мне поведает. Но мое беспокойство только нарастало: что же такого происходит в ее жизни, что она так не хочет об этом говорить? В чем боится признаться?

Возможно, глубоко внутри я обо всем догадывался. Только отказывался верить в то, что подруга стремительно катилась на дно.

Тысячи огней домов и улиц за окном были источником света в кромешной темноте квартиры. Лицо Джордан было видно лишь наполовину – она сидела боком ко мне и оконной створке, а я наблюдал, как в городе кипит ночная жизнь.

Не поворачивая головы, Джордан вдруг нарушила неловкое молчание:

– Знаешь, я так полюбила ночной Нью-Йорк. Вообще полюбила это время суток. Ночью можно быть кем угодно и с кем угодно, делать все, что тебе только захочется, не обрушив себе на голову лавину осуждения. Все самые грязные поступки и тайны случаются под покровом темноты, и в итоге можно остаться безнаказанным.

Я как раз допил очередную порцию виски и теперь задумчиво вертел пальцами бокал, в котором болтались остатки растаявшего льда.

– Зачем быть кем-то другим? – спросил я, глядя на пятно лунного света на полу, и пожал плечами. – Разве нельзя быть самим собой и просто жить по совести?

Джордан хмыкнула и поморщилась:

– Это сложно, Эдди. Быть собой. Особенно здесь – в городе несбывшихся надежд. До сих пор удивляюсь твоей наивности…

– Не понимаю тебя, – нахмурившись, перебил я и посмотрел на горящий и даже в ночи ослепляющий город за окном. Ночное черно-синее небо было так низко, что, казалось, шпили Нью-Йоркских небоскребов впивались в него точно иглы. А еще я ясно понимал, что мне совершенно не нравится то, что говорит и думает Джордан.

Джо ухмыльнулась, отпила еще глоток «Джека Дениэлса» и, чуть передернувшись, закурила.

– И не поймешь. Пока сам не начнешь изображать кого-то, играть какую-то роль… Неважно – в жизни или на сцене. Ты в любом случае должен создать себе образ, который поможет тебе продвинуться в музыкальном мире. Надеюсь, ты понимаешь, что не один такой весь из себя крутой и талантливый, кто здесь ищет славы и признания? Жесткая конкуренция, грязные методы борьбы за вершину…

У меня вдруг закружилась голова, и все поплыло перед глазами. Я зажмурился, попытался проморгаться, потом еще раз и еще… Наваждение сначала будто бы отступило, но потом навалилось с новой силой. Кровь в голове зашумела, сердце ускорило бег. Слегка искаженный звук голоса Джордан был то близко, то далеко – будто она говорила через испорченный телефон. По всему телу прокатывались волны мурашек, от макушки до пяток, а волосы на руке встали дыбом. В горле резко пересохло, слюна стала противной и вязкой.

«Что это со мной? Некачественный виски? Не мог же я так быстро напиться!» – мысль мелькнула и растворилась в очередном глотке обжигающего пойла, которым я попытался убрать неприятные ощущения во рту. Кожу головы покалывало мелкими иголочками, а в глазах иногда вспыхивали мелкие неоновые огоньки.

Джордан говорила что-то еще, но я все прослушал, пока пытался задержать уплывающее сознание. Встряхнув головой, постарался включиться обратно в разговор.

– Нет, никого изображать я не буду, принципиально не хочу. Считаю, что мне и так есть, что сказать и показать этому миру! Такого, как я, больше нет. Конечно, с течением времени, с годами, я буду меняться, но в другом плане: взрослеть, становиться мудрее, стареть… Но строить из себя того, кем ты не являешься? Это же полный бред! – резко ответил я и со злостью плеснул себе в бокал еще виски, немного разлив на пол. Я тихо выругался. Отчего-то эта маленькая оплошность очень расстроила меня. Руки и язык плохо слушались, мозг отказывался соображать, по телу гуляли странные ощущения, то сливаясь в одно, то расходясь по венам кипящей смолой. Я непроизвольно прижал ладонь ко лбу дабы проверить не поднялась ли у меня температура. Зачем я вообще мне это пить? Накатившая тошнота обожгла глотку, и я, поморщившись, отодвинул от себя подальше все емкости с алкоголем.

Джо тоскливо смотрела на все это, а затем, помолчав немного, с грустью в голосе хриплым шепотом сказала:

– Рано или поздно это случается с каждым. Вопрос лишь в том, сумеешь ли ты сохранить частицу себя внутри новой сущности, нового образа, другого человека, которым ты однажды станешь.

Она задумчиво потушила окурок о край пепельницы, повернулась ко мне и обняла руками колени. Дым от ее сигареты еще какое-то время висел между нами, лениво утекая в окно. Сейчас, при свете ночных огней, Джордан вдруг показалась мне еще прекрасней, чем когда я видел ее последний раз. Во мне будто зашевелились старые позабытые чувства к ней. Я попытался отбросить эти мысли и воспоминания, но почему-то ничего не получалось. Голова была тупой, мысли неповоротливыми и вялотекущими. Цвета окружающей обстановки становились то яркими и режущими глаз, то становились блеклыми, будто выцветшими, пресными. В темноте глаза Джордан, казалось, сверкали как два драгоценных камня, и поднимали во мне волну воспоминаний, которые сейчас мне были совсем не нужны. Встряхивая головой, я жмурился, хмурился, пытался восстановить зрение, тер ладонями лицо. Было сложно разобраться, что со мной: то ли тело вспомнило свое юношеское влечение к ней, то ли я был в стельку пьян, и мой разум свалил подальше от меня к чертовой матери.

Казалось, запретные желания роились в моем воспаленном мозгу, жгли меня изнутри, толкали окунуться в темноту. Всем своим существом Джордан излучала одиночество, беспомощность и соблазнительную женскую слабость, отчего так хотелось ее обнять и пожалеть, успокоить, пока она вновь не улыбнется, криво и чуть насмешливо. Мне не хотелось, чтобы она грустила и опускала руки.

Ее глаза смотрели прямо в мои, и от этих красноречивых взглядов меня бросало то в жар, то в холод. В какой-то момент я осознал, что наши лица совсем близко: Джо придвинулась ко мне почти вплотную. Я уже ощущал ее запах, длинные белые волосы щекотали мои щеки, теплое дыхание растворялось на моих губах. То ли от выпитого, то ли от ее близости – сложно было толком понять – я захмелел еще больше.

Я почувствовал пылающей щекой ее холодную ладонь и судорожно перевел дыхание. Большим пальцем она провела по моим губам, от чего я замер в немом удивлении. Ее взгляд потемнел, сосредотачиваясь на своем пальце, скользящем по моему рту, руки мелко подрагивали, а дыхание стало тяжелым и медленным. Внутри меня же все натянулось струной, напряглась каждая жила, а в голове туман опьянения становился все гуще. Сквозь его толщу пытался пробиться голос моего разума, в котором слышалась паника: «Отойди от нее! Не позволяй ей себя трогать! Убери ее руки!». Медленно двинув в сторону отяжелевшей головой, избегая нежеланных прикосновений, и в глазах все поплыло, то раздваиваясь, то собираясь обратно в мутную картинку.

– Ч-что ты… делаешь?

Брови Джордан сошлись на переносице, на горбинке носа появились морщинки, невольно демонстрируя мне ее раздражение. Но она практически сразу взяла себя в руки, и лицо вновь стало обычным. Я снова почувствовал ее руки.

– Ты всегда был таким красивым… – пробормотала Джо себе под нос, порхая подушечками пальцев по моему лицу, обводя ими каждую черту. Она была словно где-то далеко своими мыслями, забыв о том, что я сижу рядом. – Твоя мрачность, надломленность и тяга к саморазрушению влекли меня к себе как свет манит ночного мотылька. Признаться, я испытывала некоторое облегчение от того, что есть еще хотя бы один человек, который, как и я, страдал, кого не устраивала его жизнь и кто обладал смелостью поменять ее на сто восемьдесят градусов, оборвать связи, бросить все и всех… Положить под нож ради своей мечты. Ведь мы все-таки оба эгоистичные засранцы и любим себя больше всех в этот мире, не так ли?

Я отрицательно мотнул головой, и пряди непослушных волос упали мне на глаза, от чего я зажмурился.

– Хватит. Не понимаю, к чему ты это все говоришь, – выдохнул я, опуская голову, снова уходя от ее прикосновений. От них кожу жгло точно каленым железом, а от ее слов веяло холодом. Мне хотелось злиться на нее и на то, что она говорила, но ни голова, ни тело практически не слушались меня. Воздух в комнате стал густой, тяжелый, горячий, и я тыльной стороной ладони провел по лбу, стирая вдруг выступившую испарину.

– К тому, что иметь тьму в душе нормально. Быть сломанным, потерянным, бессильным, злым на весь мир – тоже. Быть эгоистом и выбирать себя, а не быть угодным для всех, удобным. Это не делает тебя плохим человеком.

Я вскинул голову и уставился на нее с такой злостью, что голову закружило как на карусели, а в горле осел горький привкус разочарования.

– Тебе ли говорить об этом, Джордан? Я всегда был для тебя удобным! – прошипел я, ткнув пальцем ей в грудь. – Ты пользовалась мной как мусорным баком, сливая туда все, что ни попадя; я отдавал тебе все свои душевные силы, всю поддержку, на какую был способен, выслушивая нытье о том, что у кого-то из твоих ухажеров недостаточно большой размер члена или кошелька. О том, как тебя не уважают, хотят поиметь, какая ты жалкая и все остальное, но ведь ты никогда и не пыталась это изменить! Однажды я прибился к тебе, потому что ты была для меня источником света и неиссякаемого оптимизма, но потом… Этого всего не стало, потому что ты жила, беспечно растрачивая его и саму себя на тех, кто был их недостоин. Я довольствовался теми крохами, что еще оставались в тебе, делал все, чтобы не дать тебе совсем заглохнуть, и не требовал ничего взамен. Я любил тебя, Джордан Хейз, и был готов сделать все, чтобы ты была счастлива. Я молча был рядом несмотря ни на что и не разрушал нашу дружбу своими чувствами к тебе, понимая, что они не взаимны.

Напуганная моей реакцией Джо обхватила ладонями мое лицо и затрясла головой.

– Нет, нет! Все совсем не так… Эдди, я не знала о твоих чувствах…

Я откинул ее руки со своего лица. Ее слова о том, что она якобы ничего не знала, что ее лучший друг был к ней неравнодушен резанули мне по сердцу не хуже ножа.

– Хватит лгать! – рявкнул я, вскакивая на ноги, и в комнате на несколько минут повисла оглушительная тишина. Джордан испуганно смотрела на меня во все глаза, тяжело дыша. Все в ее облике было безумным, неуправляемым, и это растекалось по воздуху, попадало мне в легкие. От внезапно нахлынувшей слабости меня качнуло, и я, привалившись к стене, сполз вниз обратно на пол. Сдавив двумя пальцами переносицу, жмурясь и пытаясь поймать сквозь пальцы ускользающее сознание, устало прохрипел: – Хватит лгать себе и окружающим, Джордан. Ты все знала и мучила меня. Понятия не имею зачем тебе это было нужно, но я прощаю тебя. Сейчас это все уже не важно, это прошлое. Ты все еще мой друг, пусть и не такой близкий, как раньше, но…

Подруга снова приблизилась ко мне, боднула головой в плечо и дрожащим голосом произнесла:

– Да, ты прав. Я знала, что ты влюблен в меня, но считала себя недостойной этих чувств с твоей стороны, тебя… Меня пугало это до чертиков, пугало, что наша дружба может разрушиться, и я потеряю своего единственного близкого человека, который понимает меня.

Я горько усмехнулся, уставившись в потолок.

– И поэтому ты свалила из Джонстауна, ничего не сказав и не взяв меня с собой? А ведь мы с тобой клялись, что сбежим вместе!

– Легче обвинить, чем понять, знаю, Эдди. Не буду скрывать: сбегая из родного города, я вообще ни о чем и ни о ком не думала. Как я уже сказала до этого… Хотя ладно, забудь.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и на меня разом навалились воспоминания. Ностальгия впилась своими когтями в самое сердце, кромсая его в лоскуты. Мозг подбрасывал картинки из прошлого, где я и Джордан были близки, юны и доверчивы; где мы со смехом и слезами проходили все трудности; где поддерживали друг друга, что бы ни произошло, приползали друг к другу зализывать раны… Где я был влюблен в нее, в ее улыбку, несдержанный хохот и глаза цвета ясного неба.

Джо вновь протянула руку и положила мне на щеку, придвигаясь ближе ко мне, лицом к лицу. Внутри меня все задергалось, как перепуганная птица в клетке, и одновременно ликовало – неужели все это время Джордан думала обо мне не только как о друге, а я так усердно пытался сохранить дружеские отношения, что ничего не замечал? Гордость и высокомерие, коим я отродясь не страдал, вдруг вылезли наружу, пустили свои отравленные корни и эгоистично требовали отомстить, сделать больно…

Сердце неистово стучало в груди, бухало в висках, разрывая мне грудную клетку и голову. Я закрыл глаза, пытаясь думать о Лизе, о нашем последнем совместном утре, обо всем, что нас связывало, что мы вместе пережили, о ночах, полных страсти, и признаниях в любви, но по непонятной причине сознание куда-то уплывало от меня. Тело дрожало, покрылось испариной, в глазах все мигало и переливалось. К горлу подкатывала тошнота.

Я слышал, как Джордан перевела дыхание, облизала губы, и почувствовал, что она наклонила голову и уперлась своим носом в мой.

– Эдди… Хочу, чтобы ты был моим и только. Я не могу ни с кем тебя делить. Как бы эгоистично это ни звучало. Я не могу без тебя, и просто дружить тоже не могу! – с жаром зашептала она, опаляя своим дыханием мой рот. В нос ударил терпкий запах виски, сигарет и ее сладковатых духов.

– Пожалуйста, перестань, – еле шевеля пересохшими губами, попросил я, не открывая глаз. Грудь сдавило стальным обручем: я не был готов услышать такие признания от лучшей подруги. Когда-то давно мечтал об этом, но в эту минуту чувствовал, что мне уже все это совершенно не нужно.

Казалось, мы просидели так целую вечность, плотно прижавшись друг к другу и закрыв глаза. Она нежно водила носом по моей щеке, подбородку, губам… Пальцы одной руки она переплела с моими, а второй держала меня за подбородок, поглаживая свежую щетину. Джо как будто готовилась к прыжку в бездну.

В тот момент, когда в моей голове пронеслась мысль о том, что сейчас может произойти непоправимое, она глубоко вдохнула и решительно подалась вперед.

Ее губы прижались к моим, и где-то внутри меня будто взорвалась осколочная граната. Какое-то время я оторопело не размыкал рта, ощущая как ее язык скользит по нему, слыша, как она умоляет пустить ее. В кровь словно попал яд и понесся по венам, раскрываясь сладкой отравой и вызывая мучительную боль от моей внутренней борьбы. В какой-то момент сердце пропустило удар, и я сдался, окончательно теряя контроль.

Сначала мы медленно, с напряжением и опаской целовали друг друга. Губы нещадно жгло и щипало, наше горячее дыхание опаляло их. Я чувствовал, как на всем теле покалывало кожу, а воспоминания о Лизе утекали сквозь пальцы, проваливаясь в темноту моего подсознания. Вопли моего внутреннего голоса, требующего прекратить немедленно, тусклым эхом рассеивались в голове.

Постепенно юная страсть, когда-то обратившаяся в пепел, разгорелась сумасшедшим пламенем, взяла верх. Джордан, не прекращая целовать меня, с силой сдернула с моих плеч рубашку и, обвив меня руками за шею, оседлала мои бедра.

Все произошедшее было как в тумане. Я будто наблюдал за нами со стороны: вот она интенсивно двигает рукой по моей разгоряченной плоти, разгоняя возбуждение, задирает свое платье и, сдвинув нижнее белье в сторону, судорожно опускается на меня, издавая громкий стон; вот я вцепляюсь пальцами одной руки в ее бедро, как только она начинает свои неистово быстрые движения, а другой сжимаю ее тонкую шею, когда она откидывается назад и вскрикивает, пока я, до скрипа сжав зубы, с каким-то остервенением насаживаю на себя ее тело…

После я сидел, уткнувшись лбом в ее взмокшую шею, и чувствовал ее учащенный пульс. Перед глазами обрывками мелькало все, что произошло этой ночью, вызывая во мне неконтролируемую дрожь такой силы, что был слышен стук моих зубов. Я и Джордан так и остались на полу, сердце все еще неистово колотилось, едва не вылетая наружу. Ее дыхание обжигало мне ухо, руки то блуждали по моему торсу, то зарывались мне в волосы, до боли натягивая каждую прядь. Кровь замедлила свой бег, и, когда сознание волна за волной стало возвращаться ко мне, по голове со всей силы будто здоровенной трубой огрели. Режущая боль пульсировала в грудной клетке, там, где должно биться сердце, но его словно выдрали с корнем и проломили кости. И сделал это я сам, своими собственными руками.

Возбуждение отступало и оставляло после себя пустоту. Ничего во мне не отзывалось на ласку подруги детства, моей первой любви, о которой я грезил столько лет.

– Джо, – тихо позвал я, судорожно хватая ртом воздух, и осторожно снял ее с себя. Я схватился рукой за горло, меня словно мучало удушье, и хотелось все прекратить: закрыть глаза, отмотать назад и ни в коем случае не совершать эту страшную ошибку! Метнув взгляд на Джордан, увидел как та с довольной улыбкой на лице растянулась на полу и, прикурив, с наслаждением выпустила дым из рта.

Что же я наделал? Как вообще допустил это?..

Резким движением я поправил штаны и попытался встать, держась за стену, но меня все еще штормило и кидало из стороны в сторону. От тупой боли, терзавшей затылок, мне хотелось лечь в кровать и, замотавшись в одеяло, спрятаться от суровой реальности, в которой я был последней сволочью, грязной свиньей, и где мне было уже не отмыться от этого. Хотелось превратиться в ничто, исчезнуть, провалиться прямиком в ад, предаться забвению!..

Кое-как дотащив свое вялое тело до спальни, я упал лицом в матрас и застонал, вцепляясь в волосы руками. Издалека я услышал топот пяток Джордан и почувствовал, что она завалилась на кровать рядом со мной.

– Что за дрянь ты принесла? – глухо спросил я, не поднимая головы и сражаясь с желанием столкнуть ее с моей кровати, на которой мы с Лизой много раз были близки. Я грязно выругался, слабо стукнув по постели кулаком. Джордан тут же успокаивающе погладила ее, наваливаясь на меня всем телом.

– Обычный виски, ничего такого. Тебе что, плохо?

Это еще мягко сказано, подруга.

Ничего отвечать я не стал, проваливаясь в темноту и в свое отчаяние. Голова не соображала и не могла предложить мне хоть какой-то вариант решения, правда, я понимал, что никакой из вариантов не поможет все исправить.

Сквозь туман в голове я слышал как Джордан ушла в сторону кухню и прошлепала обратно босыми ногами к кровати. Присев сбоку меня, она потрепала меня по плечу, придерживая второй рукой кружку с дымящимся напитком.

– На, выпей. Тебе станет лучше, обещаю.

Я с огромным усилием перекатился набок и приоткрыл глаза, о чем пожалел в ту же секунду.

– Что…это? – прохрипел я, подозрительно уставившись на кружку.

– Крепкий и горячий черный чай с сахаром. Он поможет, давай пей! – она кивнула на чашку и придвинулась ближе, пытаясь поднести ее к моим губам.

– Ненавижу чай с сахаром… – простонал я, резко отшатнувшись от нее, и разлегся на кровати в позе морской звезды. Я приложил холодные пальцы к пылающим глазам и стал их легонько массировать.

Взгромоздившись на кровать, она отняла от лица мои руки и заглянула в глаза, которые я попытался спрятать от нее. Мне не хотелось смотреть на нее, чувство стыда жгло внутренности, а остатки непонятного виски выворачивало наизнанку желудок.

Словно ничего не замечая, Джордан улыбнулась, прижалась своим лбом к моему подбородку и, закрыв глаза, защебетала:

– Какое счастье, что мы встретились! И я нисколько не жалею о том, что произошло между нами, Эдди. Никогда не пожалею! Это самая прекрасная ночь в моей жизни, и я рада, что провела ее с тобой. Больше нам никто не нужен: только ты и я, как и прежде, верно?

Меня снова замутило, а голова трещала от ее звонкого голоса, полного энтузиазма. Слова Джордан уже было почти не разобрать – в ушах шумело, а глаза стали слипаться, – и я, отвернувшись от нее, свернулся калачиком. Обреченно вздохнув, сказал сам себе:

– Вот дерьмо…

И провалился в темноту.