В погоне за добычей

Вершина

Дым. Здесь было много дыма, и холод стоял жуткий, пробирающий каждую хрупкую человеческую жилку. Даже за бетонными стенами, утеплёнными не одним технологичным годом развития человечества, обогретыми всеми возможными устройствами и приборами, здесь можно было заживо заледенеть. Теплом тут не веяло. Обычным человеческим теплом в виде простой дружбы, сочувствия, понимания и любви. Всего этого здесь не было, только ненасытный холод, который то и дело пытался забрать тебя и поглотить в клоаке безжизненной.

Отбить желание участвовать в социальной жизни группы людей, забыть все манеры, оставить все чувства, и вот, теперь ты настоящая ледышка. Король за стенами цивилизации, король бесчувственного заснеженного хребта, возведённого из каменных гор эгоизма, гордости, банальной презренности, безучастности и ненависти к человеческому предельному изваянию. Пока ты здесь один, но скоро и другие станут горами.

Они любят доставать своими мыслями, поэтому у гор есть вершины, а у вершин есть косой взор. То, что колеблется у подножия, прибивается в попытках отчаяния, снисходительности и возможности испытать почву, забывает о каменной неотёсанности горного хребта. Вершине совершенно безразлично осознавать то, что люди у подножия стараются, превозмогая все тяготы и невзгоды, колкости и язвы. Попытки их безысходны, напрасны и незаметны. Вершина никогда не заметит тех камней внизу, из которых когда-то однажды была возведена.

Но вернёмся к дыму. Этот запах лести, скрытый за ехидными глазами, хитрыми, как последний взгляд на пойманную добычу, едва заметен, если вершина проявляет безразличие. Хотя вершина всё чувствует и, даже имея толстый слой каменной защиты, всё равно опасается и жаждет отомстить. Вершине не нравится, что люди хитро смотрят и оскаливаются, как шакалы, хотя это всё ещё мелкие камни. Они хищно дышат, пытаясь выманить хотя бы один взгляд. Знают, что если вершина едва обратится к ним периферийным зрением, они уже откроют шампанское и пустят пробки над снежной шапкой. Но к чему им радоваться? Людишки радуются только по одной-единственной причине, и эта причина – добыча в виде целой горы.

Здесь кроется крах жизни. Крах всего ценного и того, что в детстве мы представляли истинным смыслом жизни. Хоть смысл у всех разный, суть его всегда одна, протянутая через миллионы таких же людей. Все мы индивиды, индейцы одного племени, что в скором времени совсем забудется на заре, останется грязным пятном под сухой землёй. Здесь никогда и ничего не прорастёт, но наше величие останется. Конечно, останется, но всего лишь на короткий временной промежуток.

Странно признавать это, что только взрослея, мы начинаем понимать шаткую структуру социальности. Вера, быт, культура – это лишь стойкий факт управления миллионами голов. Отличие здесь, несомненно, есть: от разных культур, языков, вероисповеданий и быта. Но всё же человек до сих пор индеец и поклоняется звёздам. Человек может хоть до конца жизни баловать себя, твёрдо ничего не замечать, но в один момент он всё же поднимется на эту вершину безмолвия и таинственного покоя внутри, без пылающей тревоги, страха и любви. Сюда поднимется предел совершенства, но всё равно обратится к ночному небу и поймает тысячи мелких огоньков.

Неважно, сколько лет будет человеку, или опыта у него за плечами, каких преград пройдено и преодолено шатких лестниц успеха, вершина с холодной снежной шапкой станет последним истинным путём. И человек обратит свой взор, восхитится, как никогда до этого не восхищался, и навсегда примет забвение. Прошлого уже не будет в его мыслях.

Едкий дым от подножия, мрачный, жуткий холод завистливого социума будут подбивать сойти с вершины, но человек, уже будучи одной из гор, возвёл себя рядом с другими не беспричинно. Они образовали прочный, непоколебимый хребет, который в скором времени протянется по всей земле и покажет людям снизу свою гордость. Хотя гордыни в них совсем нет.

1

Что движет человеком? Рождаясь, мы и не знаем, что однажды встретимся со смертью. Годы идут, но мы словно слепы. Не замечаем, как время безвозвратно пройдено. Часть пути пройдена, но смерть всё ждёт. Не испарилась, не исчезла. Разве кто-то ожидает её на полпути? Человеку не свойственно думать о смерти, как о счастливом моменте или незыблемой мечте. А в ожидании её находятся лишь немногие, но те давно мертвы. Такие только и ждут своего дня вечного сна.

Почему мы рождаемся, чтобы однажды умереть? На этот вопрос нет ответа, если думать о смерти, как о неизбежном. Мы не должны знать, что однажды умрём. Не должны думать, что смерть приходит за нами. Разве первобытные люди думали об этом? Они точно не боялись смерти и никак не ждали её. В их головах не было мыслей о скоротечности жизни. Их жизнью была охота, где в начальной точке был бег, а в конечной добыча. Так, что же движет человеком? Ответ скрывается в самом вопросе. Бег приводит человека в движение, как и ходьба. Стоять на месте не может ни один живой организм. Но ходьба, безусловно, проигрывает бегу.

И конечно, бездумно бежать не стоит. Забыться можно в минуту, и вот ты уже лежишь на асфальте, с бока сочится кровь, а мозги вытекают слизью. Тебе в этот момент слишком больно, чтобы даже думать о боли. Тело немеет, а кости словно не на своих местах и ты ощущаешь острые покалывания внутри. Голова как в тумане. В картинках мира пролетают мушки. Твои мозги на асфальте, который не заплатан уже несколько лет, а вокруг люди. Кто-то помогает тебе. Кто-то снимает на телефон новостной репортаж для знакомых со словами: «Господи, боже» на фоне собора Пресвятой Богородицы. Возле перехода сидит местный, продаёт свечи, и даже он повторяет за обывателями.

Господи, боже… Ну где же ты? Как мог допустить такую смерть? Ведь человек только что мчался с жизнерадостными мыслями в голове. В его глаза светило опускающееся на горизонте солнце. Лучи радостно грели лицо, но секунда истины и человек уже умер на асфальте от несовместимых с жизнью травм. Водитель, схватившись за окровавленную голову, осматривает помятый бампер. А машины мчатся дальше, объезжая место происшествия. Где–то пролетела скорая, но не к человеку на асфальте.

Господи… Проговорив это на воздух, люди продолжают свой путь. Даже если ты погибнешь всем будет плевать. Люди разрозненны и в этом главная проблема. Люди здесь друг другу незнакомцы.

Бег движет человеком, но не движет его самого. Так думалось мне уже несколько месяцев. И теперь в приглушенном свете стою в лифте, исписанным маркерами и обклеенным бумажной дрянью. Позади покатых плеч, на которых грозно сидел черный пиджак, находилось зеркало, в которое мне было стыдно смотреть. Там не нашлось бы ничего, что когда–то было на мне. Задорная улыбка, удивленный взгляд, словно изумленный – все это осталось позади. Где–то далеко за моим отражением в зеркале. Теперь там отражалась лысая голова, но не отражался жестокий и холодный взгляд под злыми бровями. Внутри кипела кровь. Она напоминала о жажде. Добыча вот–вот была в моих руках.

– Инди. Твой выход. – Голос в наушниках раздался грозностью.

Инди ответил молча, передёрнув затвор пистолета. Такого же черного, как и глаза, как и силуэт в лифте. Любой зашедший сюда, встретил бы меня потрясенным взглядом. Даже испуганным. Лифт открылся и раздался гром за стальными дверями подъезда. Дождь лил неустанно крупными каплями. Зонт раскрылся мигом. Такой же черный, как и глаза Агаты. Мне было горестно вспоминать вечера с ней и не оттого, что там было больно оказаться снова. Прошлое напоминало мне о счастье и огненной находке. Мне никогда не вернуть её. Больше не вернуть то, что было совсем недавно. Моей целью стала добыча.

Белые искры слепили, глушил гром. Все твердили, что выбранный мною путь безумен, но, кажется, никто не догадывался о истинных причинах. Впрочем, а кто любит вникать в подробности? У таких в головах обыденность и ничего кроме обыденности. Радостно, что в моей голове все ещё живут мысли о истинном пути, который уже подходит к концу.

Двадцать улиц было пройдено. Две тысячи шагов по мокрой плитке, а где–то по брусчатке. Убийца даже не знал, что он больше не хищник, но даже мне это было неведомо. Добыча гонится за добычей и так в нашем обществе происходит всегда. Хищник не ожидал, что выискивая новую добычу, попадётся на глаза другому хищнику. Звериный взгляд жаждал отмщения. Он стоял на остановке среди десятка людей ждущих автобусы и ждал появления своего ужина. Озабоченно и возбужденно ждал. Убийца даже не смотрел по сторонам, так как его заманивали стройные тела девушек. Стоявшие на остановке люди не сразу заметили, как убийца охнув от боли, припал на колени.

И я не заметил… Не заметил других хищников.

Позади мигом засверкали проблесковые маячки полицейских машин, но передо мной словно открылось зеркало. В нём отражался холодный и жестокий взгляд, лысая голова и злые брови. Моя рука не дрожала, наставляя дуло между потерянных глаз. Такой феномен любой доктор прозвал бы «взглядом на две тысячи ярдов». Мне было больно вспоминать его зверства. То, что он сделал с ней, невозможно представить. Человеком его уже нельзя называть. Его нельзя пожалеть и ему не нужен приговор. Такому нет места нигде, где жил бы человек.

– Фора пять секунд. Отныне ты – моя добыча. Не начнешь бежать – умрёшь. Время пошло.

У меня было ровно пять секунд, чтобы выпустить пулю, но с чего же всё началось?

Началось всё тремя месяцами ранее с одного вдоха.

Одна затяжка сопровождается приятным звуком тления бумажной гильзы, внутри которой, разумеется, набит дерьмовый табак. Потрескивание мелких огоньков сигареты всегда завораживает, а табачный аромат уносит куда–то в даль к парящему серому облаку, пеленой устланным на небесной полусфере. Однажды одногруппник поведал мне технологию производства табака и возмущенно замечал, что листья готовятся под различными соусами. Радостно, что глупость моя многогранна и думать можно в любом ключе. Мне даже не приходилось сразу обратиться к логике или просто открыть рот, чтобы задать вопрос. От того и думал, что японский табак варят под соевым соусом, ведь не зря же он принимает такой коричневатый окрас. Хорошо, что мысль была мгновенной, а скорость интернета быстрой.

– Япония! Страна самураев, додзё и барабанов тайко. – восхищался заросший брат по интересам, под навесом курилки обтянутой помятым профлистом.

И ведь именно так. Культура их была необычайна, пока туда не приплыли отчаянные мореплаватели. С тех пор Япония страна роботов, подростковых комиксов и дерьмового табака, томно тлеющего у каждого рта.

Иногда смотришь и удивляешься, словно время останавливается в эту секунду. Видишь, как дым устало покидает уста гладкими волнами. Здесь, в курилке у института, буквально в десяти метрах от главного входа, обсуждалось все, кроме учебы. Кажется, курили только те, кто обучаться совсем и не думал. Одна сигарета даёт разыграться мысленному потоку. И здесь его изливал каждый, кто выдувал гладкие, изогнутые волны изобилия табачно–дымного дерьма.

Нередко к нам присоединялись преподаватели, статные педагоги, усталые учителя. Каждый здесь о чем–то думал, но мысли изрядно разнились с мыслями за стенами тайного кладезя. Социология… У индивидов здесь был общий сбор, а социум с каждой декадой пополнялся новыми экземплярами.

Вот парень прибыл из деревушки Синие Липяги. А вот мужик родом из Марокко. Что их отличает? Один русский, а другой марокканец и их ничего не объединяет. Даже если они одногруппники. Представители двух наций совсем забывали кто они, когда у ртов их тлела манящая сигарета. Здесь они были братьями по интересам. Лох ты, дурак или больной на голову. Всем было плевать. Одна заманивающая фраза: «Пошли покурим» и ты уже в другом мире. В шатре медитации индейцев, где поочередно передавалась исписанная трубка. Только теперь трубка была у каждого, по двадцать в пачке с картинками предостережения. «Курить вредно» – эта фраза искрами добиралась к разуму. Но снова вдох. Снова выдох.

Десятки людей были здесь сплочены. Каждый пытался излить душу, поговорить о насущном или рассказать смешную историю. Шатер из профлиста, на котором нарисованы члены и написаны бранные слова, становился общим домом. Центром сплочения. Местом объединения, где мысли каждого дымными языками цеплялись друг за друга в воздухе и легкими порывами уплывали к облакам. Все здесь становились одним целым. Дымным туманом социальной группы.

Табачные компании и не задумываются, как сплотили миллионы людей по всей планете. Печально, что половина этих людей канула в небытие. Их больше нет. Болезнь взяла каждого.

Кто–то думал, что курить круто. Круто… Кто придумал слово «круто», если есть прекрасное «восхитительно»? Но даже не отвечая, можно смело сказать, что круто курящих обходили стороной. Это были дурачки, совсем не понимающие сути курения.

Курение вредно для здоровья. Эти надписи говорили нам повсюду. Они были везде, куда бы ты не взглянул. На остановках, на зданиях, на дверях и теперь на пачках сигарет. Картинки так же завораживали ум, как и табак. Гнилые желтые заборы зубов – пародонтоз. Нагой мужик прикрывающий пах – импотенция. Космической черноты легкие – рак. Гнилое горло – рак. Отваливающиеся пальцы ног – гангрена. Восхитительно так, что пробирало на смех.

Курит только тот, над которым эмоции берут верх и только потом появляется зависимость. Тревога, стресс, неудачный опыт. Это их зависимость. Люди живут с этим, как и ежедневно курят. Но загвоздка. Если человек курит, чтобы ослабить внутренний порыв боли, то однажды должен остановиться. Ведь боль не вечна? Но, кажется, вечны эмоции, страхи и воспоминания о неудачном опыте. Многие не останавливаются, объединяя процессы воедино. И если первостепенной задачей курения являлось ослабление боли, то теперь эти люди вечно живут с ней. И с каждой сигаретой зависимы от неё. Это процесс боли и точно не от курения. Хотя курить больно. Подача газа. Щелчок огнива. Появление огонька и тлеющий звук.

Один вдох.

Один выдох.

Дым сладко обвивает гильзу, словно тянется куда–то к чему–то. К незыблемому в воздухе. Мне удалось найти в этом восхищение. Даже нет, мне просто интересно следить за процессом курения. Слышать каждый глухой щелчок губ. Искрящийся тлен. Стук раз. Стук два. Пепел осыпался. Ещё один легкий стук. Ветер понесся из уст туманными языками чертовски пахнущими табачно–дымным дерьмом. Пальцы обволочены плацентой, а дым подобен слизи. Это наши страхи покидают легкие. Через ноздри стремятся стресс и тревога. Ощущения завели мотор.

Стук раз.

Стук два.

Сердце забилось. Никотин проник глубоко и ударил в голову. Экстаз. Сигарета мертва. Похороны состоялись в братской могиле. Здесь лежат окурки, погребённые под пеплом. Надпись на урне, словно на надгробном камне: «In praeda persequendo». Как говорят на похоронах: «Человек был создан из земли и в землю уходит». И каждый может проститься с ним горстью землицы. С окурками прощались плевком вонючей слюны. Урна – их могила. Могила множества мыслей сплоченного в курилке социума.

Последний выдох остатка эмоций, стресса и внутренней тревоги. Словно, ты закурил одним человеком, а докурил уже другим. Дым имеет свойство исчезать. Он рассеивается. Как и рассеивается туманная социальная группа по интересам. Сплоченность равнялась десяти минутам.

Сплоченность всегда была важна. Человек без человека не человек. Точнее, просто интровертный кусок мяса, отбитый молотками переживаний и глубинных убеждений. Заложники внутри самих себя. Но, конечно, мне не стоило бы их презирать. Ведь таким же сам и являюсь. Возможно, собственные проблемы перекладываю на других, чтобы было легче. Либо виню их, потому что стал таким только благодаря им. Внутренний мир интроверта богат, но богатым по жизни не является. И дело далеко не в деньгах… Как прискорбно это осознавать. Такие люди бросили бы всё, чтобы лишь раз излить душу. Показать свой внутренний мир кому–нибудь, но страхи глушат мотор. Задний мост вышел из строя. Колеса заблокированы. Человек остановился на быстротечном рвении, дымкой исчезающим у выхлопной трубы. Все кончилось в мгновение.

Это было и моей проблемой, но, возможно, не только моей. Подобных мне было мало, но все же были.

Туманная группа уничтожалась и снова создавалась через полтора часа. Члены группы постоянно сменялись. Курить по расписанию не все могли. Это и радостно, но в ту же минуту печально. Лучше бы никто не возвращался на кладбище окурков и дымных мыслей. Здесь было необходимо все оставить. Забыть, как быстрый сон после пробуждения и вернуться к стоящим делам. Но тщетно. Этого никогда не произойдет, пока над трубами табачных заводов курится дымок.

Последний выдох. Глубокий и протяжный. Ты возвращаешься туда, где никогда не думал оказаться, но всё же возвращаешься. Твой шаг неспешен, апатичен. Работа, учеба – это тлен для многих. Усыпанный сугробами пепла, через которые тяжело пробираться. Кто–то все же пробирается, а у кого–то нет сугробов на пути. Все зависит от зависимости, но к черту и её. Лучше сладко поспать на парте, перед томными речами преподавателя. Проснуться и почувствовать бодрость. Понять, что усталость отошла. Выйти в курилку. Прокрутить барабан. Струйка газа. Искра. Огонь.

Снова вдох.

Снова выдох.

И поток мыслей снова окутывает разум дымом. Ты уже хочешь спать. Забыться в чертовом шатре медитаций и никогда не проснуться. Мир давит голову, но кровь неспешно движется в сосудах. Никотин замедляет все процессы, но жаль, что не время. Время бежит быстрее и никто не способен догнать его. Хотя, стоило бы убежать. Бросить всё. Работу, учебу и пуститься в бега. Как сегодняшним утром, смотря на пробегающего в компрессионной одежде мужчину. Семь утра. Люди спешат на работу, разгребая друг друга в автобусах. Забывают про переходы, пересекая дорогу в неположенных местах. Забивают автобус и трутся друг об друга. Дышат вонью, пахнут потом. Тревожным потом разумеется. Это неожиданный, мгновенный страх пропустить автобус. Схожий с резкой запинкой на дороге. Ты теперь летишь, а ноги заплелись, но смог устоять. Не устояло только сердце. Мотор заревел, а пот выступил с пробежавшей дрожью по всему телу. Вздулись вены у висков, но ты снова стоишь. Только теперь в набитом доверху людьми автобусе и смотришь на него. Утреннего марафонца. Обернувшись, посмотрел на лица работяг и все, как один, неживые. Это заложники графиков и нескончаемого труда. Контракты с дьяволами подписаны ими самолично и разрываются спустя время. Потом снова подписываются и возвращаются к истокам.

Звон будильника. Лицо в холодной воде. Скудный завтрак или вовсе натощак. Бег до остановки. Автобус. Карта на терминале. Маршрут туда, откуда хочется вернуться. Восемь часов изнеможения. Карта на терминале. Маршрут обратно. Все, как в страшном сне. Это моя проблема. Оставалось учиться ровно полгода и этот поток затянет меня. Контракт с дьяволом подпишется самолично, но под гнётом судьбоносных ветвей. И только одна цель и заключается она в заработке. Иначе издохнешь без еды и без крова.

«In praeda persequendo». Эта надпись меня достала. Была везде, словно её писал умалишенный. Писалась либо баллончиком краски, либо маркером. И кто–то умудрился оставить надпись и на урне. С одной стороны гениальный ход. Каждый курящий заметит её. С другой стороны, если фраза глубинна и передаёт какую–то идею, то оставлять её на урне было бы странно. Воспользовавшись переводчиком, как странно для меня, удивлен был в ту же секунду. «В погоне за добычей» означала надпись в переводе с латыни.

Выдохи стали неровными.

Мысли дребезжали вместе с отбойным молотком где–то на стройке рядом. Суть надписи понял сразу. Мне стоило начать бегать, как и утренний марафонец. На его лице не было тревоги и апатией не лучилось. Он был счастлив, но точно не бежал за добычей. Или все–таки бежал?

Дни тянулись неспешно, как и моё новое желание бегать. Вместо того, чтобы покинуть общежитие и попытаться пробежать, мне захотелось чего–то другого. Не готов был к чему–то грандиозному. Или не хотел что–либо менять. Пока ничего не знал. Вопрос «Что делать?» часто появлялся в мыслях, но даже там мне тяжело было ответить на него. Оттого и задавал его теперь братьям по интересам – соседям в общаге. Мысли на них изливались неустанно. Кажется, многие хотели покинуть мой нескончаемый ликбез, сменяя темы на более расслабленные. Вот она проблема вдумчивости. Мы либо что–то делаем бездумно, либо слишком много думаем и ничего не делаем. И это обыденность. Так уж заведено у каждого. И все благодаря эмоциям, которые не дают нам контролировать внутреннего себя.

Общагу я считал домом, но родных здесь совсем не было. Как и студентов. Их было очень мало. Волны отчислений каждый семестр заставляли их забирать документы, паковать вещи и уезжать топтать плац. Поэтому в некоторых блоках жили по одному. Мне, наверное, повезло однажды оказаться в одиночестве. Думал, что ко мне кого–нибудь подселят. Блок был рассчитан на два койко–места, но спал здесь один. Комната полностью принадлежала мне, как и балкон с полусферным остеклением. Там мне удавалось в тихую покурить ночью пока комендант спит. Хотя, это бесспорно запрет. У меня нет права вето на голос, но раз за разом пытался уговорить его закрыть глаза на мой ночной покур. Комендант был строг, высок и мускулист. Его руки напоминали мне греческие статуи олимпийских чемпионов. Богом клянусь, мне бы хватило одного щелчка его пальцами, чтобы пасть в ту же секунду, и акт завершён и погас свет.

Олимпийский чемпион. Звучит восхитительно. Таким теперь будет комендант Борис Пологов. Ему двадцать четыре и он на пятом курсе экономического факультета. Уже зрелый, с долей весомой ответственности, ведь на его плечах держится пятиэтажное здание общежития. Представляю его атлантом, могучим исполином, грозной горой смерти и жизни. Перед таким человеком кажешься ребёнком, словно он рос не по годам и уже с рождения был таким. Сравнивать себя с ним было бы глупо. Хоть мне и писали в больничной карточке 180 сантиметров, высоким себя не считал, потому что находились люди повыше. Они давали понимать, что моё существование не истинно.

Стук часов доносился к голове в любой части комнаты. Стрелка перевелась, перевелась снова. Эти часы стоило бы выключить, но только они заставляли меня что–либо делать. Безыдейное времяпровождение на кровати. Лень и апатия. Мне не хотелось вставать, чтобы поесть или справить нужду. Не было желания выйти освежиться осенним ветерком. Только нескончаемый поток мыслей на кровати. Пока не зазвенел телефон. Неспешно протягивая руку и поглядывая на плафон, телефон был взят. Это было тяжело. «Хёр» снова заявила о себе.

И наконец–то она позвонила, но жаль, что не вовремя. Агата – моя лучшая находка в этой жизни. Прекрасна как красная роза. Свежая и ненастная, но колкая. Её характер впивался ядовитыми клыками в моё сердце. Кого–то этот яд убивал наповал, но мне удалось выстоять. Это означало, что её атаки были бессильны против меня. Мне просто было плевать, но она видела во мне финалиста жалящей игры. Победителя она получила не самого достойного, но так казалось только мне. Страстная, объятая пламенем – она, горела наседая на мне. Чувствовал, что в эти моменты был заложником её глубинных желаний. Но только и смотрел на неё заворожённо. Мотор ревел. Топливо рвалось наружу. Она была темной ведьмой по ночам в объятьях своего ведьмака, но на утро белела.

– Приходи сегодня.

– Причина?

– Просто приходи…

Звонок закончился, как и мимолетный разговор. Мне стоило сказать больше, но, кажется, ещё есть время. На часах пробило 16:00. Стрелка перевелась, перевелась снова. Нет, пора что–то менять. Каждый день проводить время, не покидая своих покоев, было слишком странно. Стуки в дверь доносились постоянно, но она не была заперта. Каждый мог меня потревожить, и каждый знал, кто здесь живёт. Тревожили все, кому не лень, фразами: «Пошли покурим», – так говорил кореец Андрей; и «Расчехляемся!» – так говорил комендант Пологов. Ровно две фразы передавали всю суть моей жизни. Больше не было ничего. Какой ты, такие и люди. Постоянно слышал подобное. Зеркало социума. Любой пытался взглянуть в это зеркало, чтобы увидеть отражение. Но моё зеркало было тусклым и мутным. Там совсем ничего не отражалось, кроме тумана мыслей.

Плывущий в реке, как не безызвестный персонаж книги. Таким как он – был всегда. Только никто не пугал меня с берегов. Да и не было луны, как и ночи. Только туман, спокойная тихая гладь вод и тысячи окурков. Они летели через меня, переворачивались в воздухе и приземлялись на другом берегу. Пора взяться за голову.

Нужно что–то менять.

Моим пристрастиям к жизни только не хватало чего–то запретного. Хотя нет. Запретное только что звонило мне в надежде увидеть меня. Теперь был готов сорваться к ней. Своим голосом она рождала во мне пламя. Горел необъятно, уже надевая свои единственные, лучшие вещи: хлопковые брюки и черный пиджак на трех пуговицах. Под ним всегда скрывалась любая футболка. Сегодня была красная. В цвет пламени разожжённого Агатой.

2

Туманный социум братьев по интересам. Каждый здесь знал того, кто перед ним, того, кто справа, того, кто слева. Все мы были рождены, чтобы однажды оказаться здесь и теперь мы стоим вместе с безудержным желанием покурить.

– Ты уже пишешь диплом? Остался месяц.

Андрей был вторым представителем восточных стран в нашем общежитии. Мне так и не удалось понять кто он по национальности. Когда–то Дрон говорил, что его дед кореец воевал на стороне южан и дословно: «Бок о бок с бургеркингами». И в это все поверили, пока однажды его задорность не представилась якутом параллельщику в курилке. Вечный шутник. Невысокий, с шапкой на голове из угольных волос, приправленных пеплом. Казахом он представился мне, киргизом своему однополчанину Русе, коменданту Боре – монголом. Если коротко, то Дрон так и остался многонациональным. Возможно, ему не хотелось открывать правду. В паспорт ему конечно никто не заглядывал. В любом случае мне было плевать кто он, ведь Дрон мой брат по интересам, забавный паренёк и надёжный, как штык человек. Такой не даст в обиду, не побранит попросту, но и себя не даст задеть. Руслан предполагал, что безумный характер Дрона выдаёт в нём тувинца. Впрочем, это было его сугубо личным мнением. Все–таки казалось, что Дрон не соврал в первый раз, когда ответил мне на каверзный вопрос: «Кореец бля». Люди часто выдают правду за ложь.

– Уже почти готов. – ответив Дрону, мы пожали лапы и разминулись.

Похоронив бычок, проследовал на остановку. Солнце ещё светило, но тускнело на горизонте алой кровью. Меня встречал предостерегающий свет волшебной погоды. Красный на мне и красный на небе. Страстный вечер меня ждёт, как и один из автобусов, на который успешно сел и направился в центр города. Только в центре можно было забыться, смотря на бесчисленное исскуство и мастерство прошлых лет. Человеческие руки в купе с многолетним опытом способны творить, но так было раньше. Сейчас же все сменилось шаблонностью и банальностью. Жить в мире нескончаемого потока услуг страшно. Бетонные высотки ничем не отличаются друг от друга, разве что сроками строительства. Люди спешат в погоне за прибылью, напрочь забывая творить. И вот уже одним высоткам, построенным двадцать лет назад, требуется капитальный ремонт, а с дореволюционных домов лишь едва слетает штукатурка. Людям лень возвести что–то заново. Что–то поистине запоминающееся и греющее душу. Поэтому в цехах старых заводов оборудуют помещения под институты, ведь сносить дорого. Оно и правда. Пусть стоят, излучая серость, скуку и безысходность. Возможно, только такой курс не зародит в человеке творца. Творцы в этом мире больше не чтятся.

Моя остановка.

За окном автобуса прошло будущее поколение, взросшее в широких брюках клёш и футуристичных очках, и они точно знают, как выглядеть приемлемо. Моё мнение о таких было довольно приземистым. Выглядеть вызывающе вполне может каждый, главное, чтобы люди вели себя адекватно в социуме и уважали законы социума. Невооруженным взглядом проглядывалось счастье на их лицах, под граммами макияжа, кремов и лосьонов. Цепями обремененные кисти, косухи на плечах. У девушек повязаны хвосты модными гребешками. У парней «фулл блэк» лонгсливы с кричащими надписями на груди. Только человек с синдромом утёнка повертел бы у виска при виде таких. Раньше было лучше… Носители этих фраз в головах не любят что–то менять. Им точно стоит хоть раз в жизни чем–то восхититься. Возможно, их восхищение чему–то поспособствует в будущем.

Вышел из автобуса и проследовал за будущим поколением. Было как раз по пути. Квартира Агаты находилась в квартале от остановки и почти рядом со стадионом местной футбольной команды. Иногда здесь было многолюдно, когда мячик пинали мальчики с полумиллионными окладами. Скука на самом деле. Лучше бы здесь развернули гладиаторские бои за право что–то получить. На такое представление собрался бы весь город, ведь люди любят что–то острое. А пинать мяч уже весьма обыденно.

В звуках города прослеживалась вечерняя оживленность сотен машин и байков, смех больших компаний и детские задорные крики. Ко всему добавлялась трель городских птиц парящих где–то на небесах в страстных алых лучах пронзающих листву тополей. От окон свет отражался волнительным тоном и сверкал в моих глазах, мешая наблюдать за толпами. Где–то велось бурное обсуждение недельной повестки. Там же обсуждался последний свежак новостных лент. Где–то слышалась негодование по поводу работы, но в некоторых группах всё же преобладало восхищение от нескончаемого труда. Кому–то это действительно приносило счастье и радость. Возможно, у таких была цель или толика мнимой мотивации, позволявшей им двигаться. Впрочем, мои ноги тоже идут и как же странно это осознавать… Ноль интересов. Малая доля какой–то вовлеченности. Безликая апатия, может даже сезонная, но всё же стойкая. Но сегодня мне в голову не приходили мысли о жизни! Начинаешь двигаться – начинаешь жить. Очень значимый порыв для меня, долго доходивший к разуму. Все ведь идут куда–то. Цель же нуждается в их движении. И куда только бегут утренние марафонцы? Возможно, просто живут бегом? Пока этого не понять.

– Молодой человек! – окликнул кто–то у остановки.

Грязный доходяга. Он с трудом перебирал ноги, но как ему удалось остановить мои? Надпись на курточке зарубежными литерами «Sport». Неужели один из утренних марафонцев?

– Простите меня, что тревожу вас…, – прохрипел бомж с застоялым этиловым амбре. Лицо его было смуглым. За отреченными темными волосками сложилась усталая от выпивки кожа. Она вот–вот бы пустила слезы. Остановившись, сам чуть не пустил слезинку. На таких было больно смотреть, так как жалили своей потерянной жизнью. Что у него есть, кроме сотни рублей на чекушку? Только пакеты с каким–то шмотьём: грязным, как и сами пакеты. Дырявые спортивные штаны и запылившаяся куртка поверх. Было жаль, конечно, пока не заметил схватку его нижней и верхней губы. Нижняя закатывалась чаще, поэтому верхняя проигрывала. Никогда не понимал, почему бухие в мясо облизывают губы, но, может это их единственное развлечение.

– У вас не будет закурить?

В его глазах проглядывалась последняя надежда, словно ему отказывали до этого весь день. Под его ногтями пряталась земля, вероятно, с улицы Карла Маркса. Там таких было больше обычного и устраивались они за гаражами. Пили, ссали и там же спали.

– Да найдется. – Достал из кармана синюю книгу с надписью «самоуничтожение» и улыбчиво протянул. Но как только увидел ручки–трясучки побиравшегося, достал сигарету самолично.

– Спасибо. – Прохрипел старец. Столп алхимии. Мастер переливания и откапывания. Гуру в мире нищенского пойла и убийца своей судьбы. Хотя, возможно, и не только своей.

Он утратил всё до конца и оконфузился вместе со своими новообретенными побратимами. Это их группа по интересам. Ограниченное общество ограниченных во всём людей. Алкоголь поспособствовал уничтожению миллионов рабочих рук. Редчайшие представители человеческого рода. Ископаемые останки прежнего величия цивилизации. А над трубами всё ещё курится дымок. И теперь курится между его потерянных, стеклянных глаз. Как бы жалко не было человечество из–за таких индивидов, в любом случае каждый такой двигается дальше. Даже за чекушкой. Даже за сигаретой. В их жизненном пути самоуничтожения не осталось ничего кроме самоуничтожения. Проблема лишь в том, является ли такая жизнь верной. Хотя, верно лишь то, что вскоре за ним придёт смерть и её брат вечный сон.

Оставив редчайшего представителя, ускорил шаг и снова поймал волнительные алые лучи. Послушал радостные возгласы мимо проходивших людей и вот, встречайте меня у калитки. Не был здесь уже больше двух недель. Последняя встреча с Агатой стала чуть ли не роковой. В тот день мы сильно поссорились на почве ревности. Она думала, что я гуляю где–то на стороне, ведь нас разделяли километры. Да и мой апатичный вид вселял в ней уверенность к догадкам. Наверняка думала, что мне на неё плевать. Хотя, она это и говорила…

– Ты законченный мудак! Я ради тебя стараюсь, забочусь, проявляю интерес к твоим тупым историям, а ты только и показываешь безразличие. Так, как относишься ко мне ты, не относится никто. – Запищала Хёр со слезами на глазах в прошлых картинках.

Стыдно. Мне следовало проявлять к ней больше уважения. И теперь уж точно, ведь до звонка почти запамятовал её. Мы не общались две недели. Может Агата давно всё забыла, раз посчитала позвонить.

Пока стоял и думал у калитки, её уже отворил мужчина с доберманом. Грозная собака. Может мне не стоит входить. Странный день. Неожиданный звонок Агаты, алые лучи заката, черный доберман… И легкий ветерок, почти что штиль. Что–то затаилось в материи. И пачка сигарет с надписью «самоуничтожение». Стоит ли мне войти?

Может передо мной врата в ад? Стальные, черные прутья с остроконечными пиками сверху. Они точно не встречают меня, указывая на предостережение и возможную опасность впереди.

– Рядом Джеки. – грубо приказал хозяин добермана и ушел по кварталу налево.

Это уже паранойя. Мне кажется, что всё вокруг сменилось подсказками. В кармане брюк крепко обхватывал зажигалку и прокручивал барабан от волнения. Что это? Люди объединившись группами разом смеялись, но никто на меня не посмотрел. Словно меня здесь не было. Никто не замечал моего присутсвия, кроме одинокого бомжа у остановки. Алые лучи заката словно кричали цветом. Это цвет опасности или страсти? На мне красная футболка, в цвет пламени разожжённого Агатой. Моё сердце обволочено пламенем и горит неустанно. Волнительно так, что ноги переняли уникальную способность ручек–трясучек редчайшего экземпляра. Достал сигарету. Может, сейчас самое время вдуматься.

Звук подачи газа. Легкий пшик. Завораживающий дух искрящийся огонёк. Треск табака. Второй вдох. Дым полил изо рта нервно, а пальцы, что держали сигарету, подрагивали, словно находились в заложниках гладких волн дыма. Бестелесные бело–серые щупальца удерживали, а пальцы пытались вырваться. Неужели все проходящие мимо ждут моего входа в это царство неведения? И стоит мне только войти, как тут же все звуки пропадут. Уйдет смех социальных групп по интересам. Птицы усядутся на карнизах и крышах, и обратят свой взор на входящего во врата. Машины остановятся и водители медленно повернут головы в мою сторону. Словно все видят сквозь стены. Они чувствуют. Они знают, слышат и только ждут. Мир замрёт на мгновение и только черный, пугающий доберман будет так же сидеть и смотреть в мои глаза. Как и сейчас. В глазах пса возник интерес ко мне, но намордник, вероятно, сдерживал его. Пёс не смог бы предупредить меня грозно полаяв. Только и смотрел, склоняя голову то влево, то вправо.

– Пойдем Джеки!

Джеки прервал зрительный контакт. Как странно… Стоит только задуматься, что весь мир это симуляция, одна большая система двоичных чисел, сразу кажется… Хотя нет. Нет–нет. Может мира и вовсе не существует в чужих головах, и существует только в моей? Тогда все люди лишь проекция, а мой мозг утопает в колбе наполненной вязкой жижей. Подключенный к некоему аппарату, машине или нейросети. Значит всё всегда существовало только в моём сознании и существует по сей день. А ведь стоит только задуматься и можно насовсем потеряться в мыслях. Доказать себе, сделать выводы и вот ты уже совсем другой человек. Доктор меня уже заждался и как же хорошо, что лечить мне нечего.

«24» – номер её домофона. Все–таки вошёл во врата, уже нажимая кнопку вызова. Думаю, что в этот вечер ничего не приключится, ведь мир не замер. Он движется со мной параллельно. Биллионы нейронных связей в мозгах людей не прервались после моего входа. Болеть солипсизмом – отрицать реальность. Только законченный эгоист будет верить, что всё вокруг это результат его индивидуального опыта. Проекции в миг перестают быть проекциями, а иллюзии сразу испаряются туманным дымом наполняющим мозг после взаимодействия с человеком.

– Привет. – растеряно проговорил смотря на её гладкие темные волосы, аккуратное лицо с веснушками на бледноватой коже. Тонкая, песочная фигура. Небольшой рост. В своих вечерних образах она была притягательна и страстна. Образы её были утончены, а иногда излучали своенравность. Читая её как открытую книгу, никогда не думал, что под текстом скрывается пламенная жрица. Во мраке её глаз можно было утонуть, а взгляд всегда заманивал и искушал. Сейчас же она выглядела сонной и слегка потрепанной. В черных, атласных в клетку, пижамных штанах и белом облегающем топе. Стрижка каре придавала ей ещё больше красоты. С шеи спускался кулон в виде женской руки держащей полумесяц. Она проекция всех моих прошлых желаний и мечтаний. Внутри всё горело. Сердце билось неустанно, а в голосе прослеживалась легкая дрожь. Стоило не видеть её две недели и меня снова хватила любовь.

– Привет, – она встретила меня смущенно и явно неожиданно, – Не думала, что ты придёшь так рано. Не прошло и часа. – голос Агаты трепетал.

А ведь и правда. Стрелка часов перевелась на 16:46.

– Я войду? – нервно сглотнув, переступил порог в ожидании ответа, но в любом случае знал, что ответ и не нужен.

Она смущенно улыбнулась смотря на меня снизу вверх. Один локон вальяжно спустился и прикрыл под собой игривый взгляд, словно её организм что–то пытался скрыть.

Агата радостно засмеялась.

– Ты уже почти вошел.

– Ну так… Не стоять же в проёме, когда передо мной такая… – с трудом выдал слова, застревающие в горле.

– Какая? – она закрыла дверь и снова встала передо мной, сложив руки на груди. Черт, лишь бы не сорваться.

– Закрой глаза.

– Зачем? – она смутилась ещё сильнее, но я видел. Видел, что её нутро кипит подобно моему. Чтобы уравновесить напряженный момент, встал за ней и закрыл ей ладонями глаза.

Она лишь расхохоталась в ответ и схватилась за мои руки.

– Не бойся. Не боишься? – мой голос дрожал, как и всё тело. Кажется, она всё чувствовала. Мне никогда не получится что–либо скрыть от неё.

– Не боюсь. Что ты задумал? – она не переставала улыбаться.

Стоя в коридоре, слева от нас находился шкаф с вешалками, ящиками и зеркалом, к которому я повернул её. Агата должна была раскрыть глаза и увидеть кое–что. Мы стояли в полумраке и неровно дышали. Моё тело полностью соединилось с ней и казалось, что сердце сейчас пробьет спину Агаты. Оно желало выпрыгнуть.

– Ну что ты делаешь?

– Каждый день смотря в зеркало, ты представляла кого–нибудь рядом с собой?

Она снова смущенно рассмеялась.

– Нет.

– И даже меня?

– Зачем представлять нас в зеркале, когда мечты можно воплощать в реальность? – её руки крепче сжимали мои, а черные ногти пытались впиваться.

Вот незадача, она полностью раскрыла мою следующую фразу.

– Тогда взгляни на нас. О такой реальности ты мечтала? – мои руки открыли для неё отражение в зеркале и томно спустились к бедрам. Я приобнял её так, словно снова не хотел отпускать. Моя апатия закончилась здесь же, открыв пространство для творений. Готов был сделать всё, чтобы никогда не отпускать.

Зеркало отразило наши смущенные лица и весьма счастливые. Улыбчивые и игривые. Агата преклонила голову на мою руку и легко её поглаживала. После поцеловала и задала сложный вопрос:

– Думаешь, что таким образом извинился?

И у меня не нашлось ответа, ведь правда думал, что такой жест вернул бы её.

– Может, это только начало? – сказав это, положил свою голову на её и поцеловал. Почувствовал приятный аромат бальзама для волос и поцеловал снова. Она замолкла и развернулась ко мне, свесив свои руки мне на плечи. Приблизила мою голову так, чтобы горящие губы соприкоснулись. Мои руки же спускались ниже бедер.

Это был словно сладкий сон, в котором мне удалось осознать его. К счастью всё это было реальностью. Теплой и горячей реальностью. Наши тела соприкасались и вздрагивали. Я чувствовал её пламя и горел внутри. Запах цитруса наполнял мои ноздри. Он ассоциировался у меня с ней. Агата дышала неровно и томно, прикасаясь губами к моей коже. Чувственный экстаз подходил к концу, хотя всё только начиналось. В моих ладонях сжималась мягкая и нежная вселенная, в которой через несколько минут оказался млечный путь. Сотни звезд с оргазмом пополнили прозрачную, тонкую тюрьму, запрещающую распасться нашему огню на искры, чтобы зажечь более мелкий огонёк. Но этот огонёк нам был и не нужен, иначе самим пришлось бы затухнуть. Она вздрогнула и позволила дрожи добраться до бедер, ног и рук. Чтобы не дать ей упасть в конвульсиях, придерживал крепко за спину, ощущая прилипшие широкие бедра между ног. Всё кончилось и мы упали вместе. С влагой, дрожью и восходящим к холоду теплом. Её налитая грудь мягко соприкасалась с моей, как и губы, которые снова слились в нескончаемом экстазе.

Мы горели и краснели снова несколько раз в алых лучах заката, пока за окном не стало смеркаться. Эта весна была необычайно тепла, не то, что прежняя. Поэтому людей на улицах было чертовски много и сквозь открытое окно приходил шум города. Каждый с манящим ветром окунался в эту погоду. Было не жарко и не холодно. Как и мне.

– Может пока остановимся? – выдал дрожащим голоском, прислонясь к её животу. Сердце билось безустанно, но всё тело кричало о передышке. Чувствовал, как вся энергия покинула меня и передалась ей. Надеюсь теперь смог искупить свою вину, ведь секс у нас был впервые за долгое время.

Мы познакомились полгода назад в торговом центре. Первый шаг разумеется был за мной. В магазине, полном до разнообразия молодежного шмотья. Я выбирал себе пиджак и злосчастно смотрел в зеркало. Казалось, что не было той модели, которую сшили под мои параметры. Но стоило ей пройти мимо, как разум в миг выключился. Как будто этой мысли ещё не существовало в моей голове, но всё же рот самопроизвольно произнес:

– Девушка! Простите, вы не могли бы подсказать со стороны? Какой пиджак на мне сидит лучше?

Она безусловно была растеряна в этот момент и не ожидала, что её персону позвали в жюри.

– Вам хорошо идет этот пиджак. Только пуговицы стоит расстегнуть.

И тут мозг дал сбой. Тщетные попытки расстегнуть пуговицы заставили меня сказать следующее:

– Простите ещё раз. Вы не могли бы помочь мне расстегнуть… – Без всякой смущенности говорил тогда. Не волновался и не думал, что однажды буду обжимать её бедра и лежать на животе. Нежном и мягком, как подушка.

Ни одного слова она не проронила тогда и лишь ухмыльнувшись помогла. Видимо, что такой неуклюжий и растерянный не смог бы её заполучить. За такими как она выстраивались в очередь на бойцовскую арену. За таких сражались. Ухищрялись и использовали свои лучшие навыки, приобретенный опыт и знания. Почему же вышел победителем я? Мне даже не пришлось ни с кем сражаться. Даже среди худших, казалось, был последним. Но…

Расстегнув все пуговицы, она спросила:

– Неужели парни в наше время совсем ничего не могут без девушек?

Вероятно, она хотела меня принизить, но всё ещё искренне удивлялась и забавлялась.

– Ну мы же не боги, поэтому и выбираем себе богинь.

Её слегка бросило в краску. Так наивна она была тогда, словно никогда не слышала подобного. Она не знала, что ответить на это, поэтому уже собралась уходить, но все ещё чего–то ждала.

– Слушайте, вы правы. Мне нравится. Но, на счёт пуговиц… Вы не могли бы мне дать курс обучения? И номер, разумеется, а то иначе как мне вас отыскать? – С тупой забавой продолжал тогда.

Она лишь ухмыльнулась и смущенно ответила:

– Думаю, что можем попробовать.

Взяв номер, написал в тот же вечер. С тех пор произошло не мало ссор из–за моей уникальности. Только эта уникальность смогла расставить всё наоборот. Мне не нужно было добиваться её, так как она сама добивалась меня. Впрочем, мой эгоизм преобладал всегда и за уникальность его не счесть. Для Агаты же стал тем, кто не восхищался ей каждую минуту. Она была в центре внимания и центром притяжения неандертальцев. Ей повезло, что однажды в этот город мигрировал хомо.

Оперевшись на несколько подушек и прикрыв простыней важную часть тела, проводил Агату взглядом. Мы остывали после бури эмоций и чувств. Даже казалось, что наши тела дымятся. На улице шумом гремела жизнь. Ревели моторы, звучали сингалки скорых. Жизнь кипела, как и любовь внутри нас. И пока детские крики и писки не прекратятся, жить можно со спокойной душой.

Надевая мою футболку, она проговорила хитро:

– Теперь она снова моя.

Кажется, Агата горела счастьем.

– Неужели между нами больше ничего нет?

Задав этот вопрос немного смутился сам.

– В смысле? – Она резко остановилась в проёме и выглянула с возмущенным взглядом.

– Ну… Имею ввиду обиды, разногласия.

– Разногласия всегда возникают и будут после. А обид больше нет. Сегодня ты разрушил все мои сомнения и вернул кое–что. – Она скрылась, мило хохотнув.

Прикрывая причендалы подушкой, проследовал за ней.

– Что же вернул? – спросил, догнав её между ванной комнатой и кухней.

Она встала в проеме двери, держась за ручку.

– Ты смог мне показать свое неравнодушие. Я и не думала, что ты придешь спустя сорок минут. Ты правда подорвался после звонка?

Кажется, мне удалось всё сделать правильно. Но как–то до сих пор стыдно. Как мог проявлять безразличие к человеку, который меня любит? Ошибок непочатый край и пора их исправлять.

– Да. Ведь, только благодаря тебе горит мой огонь. – проговорил шуткой, хотя внутри звучало целой правдой.

Агата рассмеялась:

– Ну может тогда нагреешь мне воду? – и произнесла это игриво и заманчиво.

– Думаю, что она вся испарится.

Дверь закрылась перед лицом, а за ней последовал несдержанный смех. Радостный и счастливый. Мы всегда друг с другом заигрывали. И неудивительно. Молодость все ещё сопровождается задорностью, играми и ярым возбуждением. Агата – моя зажигалка и в точности повторяет основные функции оной. Её основное свойство поджигать и не давать мне тухнуть.

– Сходи в магазин. Купи что–нибудь выпить к фильму или сериалу, а я пока закажу нам поесть. – прокричала она за дверью, – И вот… Твоя футболка. – Агата улыбчиво показалась из–за двери и протянула красную мулету, словно дразнила ей во мне быка.

Она обронила футболку, смущенно прикрыв грудь, и снова закрыла дверь.

– Только побыстрее! – донесся трепещущий голосок.

На секунду увидев её грудь сквозь щель незакрытой двери, во мне снова что–то пробудилось и завело сердце. Возбуждению не было предела, но, кажется, силы были на исходе. Всего хорошего должно быть по чуть–чуть.

Надев свои лучшие вещи, которые теперь душились иступленным запахом страсти, ко мне наконец–то пришло осознание о находке. Чувствовал себя победителем жизни в этот момент. Впервые ощущал что–то подобное и досадно, что этого могло бы и не произойти. За ней была инициатива и теперь следующие шаги принадлежали мне.

Стоя здесь в коридоре перед зеркалом, в котором несколько часов назад отражалась влюбленная наивность, теперь желал стоять здесь бесконечно. Бесконечно обнимать её сзади. Ощущать прикосновение её рук. Слышать неровное дыхание и волнительный тон голоса. Видеть милую улыбку, обольстительный взгляд. Завлекающие движения. Всё это было моим жизненным огнем, и странно, что прежде мне не удавалось этого заметить.

Мысли об этом не покидали голову на пути до магазина и обратно. Под кронами, от которых падал томный закатный свет, проходил счастливый человек. В руках нёс пакет со звенящими бутылками алкоголя и пачкой сигарет. Нёс символ любого молодёжного вечера. В голове был ветер, а вокруг никого. Время подходило к восьми часам. В это время обычно город только начинает жить, тем более в пятничный день, но двор опустел. Радостные крики детей прекратились и птичья трель ушла. Только трепещущий шелест майской листвы, пролетающий у носа пух и больше ни одной души. Этот квартал иногда был тихим и спокойным.

За гулом проезжавших машин послышался легкий свист позади. Надеюсь, свистели ни мне.

– Эй. Эу! Молодой человек!

Свиста прибавилось. Это была группа людей и мне пришлось обернуться. Неужели, они прошли в не закрытую калитку за мной? Их было четверо. Все стояли грозно в темных цветах своих одежд. У каждого было по кепке поверх головы. Трое переговаривались между собой за первым. Не было слышно, что они говорят, так как стояли где–то в десяти метрах. Все четверо выглядели опасно и явно чего–то хотели.

– У тебя ровно пять секунд, чтобы попытаться скрыться. Отныне ты наша добыча. Время пошло.

– Что–что? Какая фора? Добыча? – испуганно и ошарашенно попытался крикнуть им в ответ, но получил лишь молчание. Они стойко продолжали стоять и ждали время. Может надо мной просто издеваются? Или это глупый спор между ними? Конечно, по их виду и не скажешь, что они собирались спорить.

– Три. Две.

Звонкий голос был настойчивым. Лучше быть осмеянным, чем покалеченным.

– Одна.

Усталые ноги безудержно сорвались. Подошва кроссовок подожгла асфальт. И сорвались эти четверо. Оглядел их резво и ускорился. Сердце застучало неистово, но плохо, что в такой ситуации. Оно должно стучать только при виде Агаты. Её подъезд был вторым, а я пробегал четвертый. Оставалось немного, но эти были быстрее и засвистели позади. Словно я был их добычей. Скотом, который загоняют в стойло. И свистом они устрашали меня, заставляя переставлять ноги всё быстрее и быстрее. Домофон… Слишком долго ждать, пока Агата нажмёт кнопку на трубке домофона. Придется срывать дверь с петель.

Схватившись, поднатужился. Дернул раз. Дернул два, но топот незнакомцев подоспел раньше, чем мои силы. А как же хорошо проходил этот вечер…

– Может, поможете мне открыть дверь? – пытался отшутиться взглянув на их лица, но черные маски их закрыли. Они дали фору, чтобы скрыть свои лица? У всех нашивки на разных местах одежд: «INPP». Точно какие–то больные фанатики. Новая субкультура? Вопросов было много, но страха было больше. С такими мне не совладать.

– Ты успел. Иди отдыхай парень, мы просто решили развлечься. – сказал их главный.

Все четверо гоготнули под масками, развернулись и неспешно стали уходить.

– Что означают ваши нашивки? – испуганно бросил им в след.

– In praeda persequendo. – грозно ответил главный, не оборачиваясь.

3

Агата встретила меня запыхавшимся. Ноги гудели от короткой пробежки, а мысли звенели в голове. Что же только произошло? Перебиваясь на вдохах и выдохах, с дрожью в ногах упал на тумбочку. Агата показалась в коридоре с удивленным взглядом.

– Что случилось? Ты что бежал?

– Пришлось. – улыбнулся в ответ, смотря на смятенную любовь.

В этот момент мне было до боли смешно. Ситуация была нелепой и неизведанной. Такого не ожидаешь и в мыслях не появится подобное, пока позади кто–нибудь не свистнет.

– Почему бежал Вадюш?

Она по прежнему не находила в моем взгляде страха или испуга. Может мне не свойственно показывать чуждые для себя чувства.

– Надо мной только что поиздевались. – ответил смиренно, на глубоком выдохе.

– Не поняла. Кто поиздевался?

Её глаза округлились, а брови нахмурились. Кажется, что сейчас Агата пошла бы разбираться, но в любом случае сначала пожалеет.

– Вадь не томи.

– Заставили бежать, как добычу. При этом свистели в спину, как бы устрашая. – сказал расстроено, бросив пакет на пол со звоном.

Она разволновалась, прижав мою голову к своей груди. Обхватив меня своими тонкими и нежными пальцами, Агата стала поглаживать волосы на голове. Как будто все ещё ребёнка, вернувшегося с улицы домой, где встречает мама и пытается разузнать, что же случилось. А ты только и стоишь хлюпая соплями, не успевая их вытирать, как и слезы, льющиеся рекой.

– Кто заставил? – в её голосе послышалась дрожь.

– Какие–то очень странные люди, преследующие очень странные цели. Я вошел во двор и не заметил, как за мной проследовали эти люди. Четверо были полностью в черном одеянии, масках и кепках с нашивками «IN2P», что значит «In praeda persequendo. Мне свистнули, а после один из них сказал, что отныне я их добыча. Дал мне фору в пять секунд и стал отсчитывать.

– И ты побежал?

– Ну разумеется. Они выглядели серьезно и грозно, словно их цель было внушить страх. Я добежал до твоего подъезда и стал срывать дверь с магнитов, но эти уже были рядом. Конченые идиоты. Это они так решили поиграть со мной? Вздумали загнать добычу?

Внутри всё кипело, но уже не от любви к Агате. Я чувствовал страх до испуга и испуг до страха. Дерьмовое чувство. Надо мной поиздевались, как над ребенком. Заставили бежать и бояться. Что за чушь творится в головах тех, кто горит манией преследования? Моя Агата точно ничего об этом не знала. Страшно теперь осознавать, что и она может оказаться на моём месте.

– Вадюш, успокойся. Ничего же не приключилось. Это просто какие–то…

– Какие, Криси? – поднял голову вверх и посмотрел в глаза наполненные вселенской тьмой. Притягательной и обаятельной тьмой разумеется. Даже в её глазах отблескивали звёзды, если в мире горит свет. Нет, точно нельзя допустить ей оказаться в объятьях ночного мрака.

– Просто глупые люди, решившие, что им всё дозволено в этом городе.

– А если они так пугают каждого? Тем более мне повезло. Главный их сказал, что я успел. Наверное финишем была ручка подъезда.

Она нахмурено удивилась, но, кажется, что весьма спокойно слушала. Она не перенимала мои чувства, чтобы глубже меня понять. Она умела совершенно по–другому: не принимать негатив и стойко его отталкивать, и помогать мне с ним проститься. Все положительные чувства Агата только разжигала, все подкидывая поленья процветания. С ней было невозможно поймать стресс или уйти в себя. Она необычайно чуткая и спокойная, заботливая и чувственная, но стоит показать ей, что тебе на всё это наплевать, когти малышки распускаются незамедлительно. Так и случилось пару недель назад. Был сразу послан из её уютного логова.

– И они просто ушли?

– Да. Сказали мне идти отдыхать. Они так развлеклись со мной.

– Больше не отпущу тебя никуда вечером одного. И если бежать, то побежим вместе. Согласен? – Агата подбадривала и внушала, всё крепче обнимая и прижимая меня к себе. И её руки слегка дрожали, как и мои. Как и ноги, и нутро. Эти люди, кем бы они не были, заставили меня бояться и теперь мне остается только оглядываться по сторонам.

– Вдвоем далеко не убежим конечно.

Она использовала три поцелуя, чтобы мне стало лучше. Мне действительно становилось лучше рядом с ней. Теперь точно лучше. Хоть она и доктор, лечила совсем нестандартными методами. Мне стоило хоть как–нибудь отблагодарить её, но пока всего лишь приобнял.

– А мы не станем глупо попадаться и будем смотреть по сторонам.

– Надеюсь. Ты ничего подобного не слышала? Может ходили какие–то слухи в институте. Может я не один такой.

Она вырвалась из объятий и присела на колени, свесив руки на шее.

– Ничего подобного. Многие обсуждали эту надпись на латыни. Просто потому что эта фраза пишется везде. Любой обращает внимание.

– Их нашивки обозначают тоже самое. Сокращение до аббревиатуры «IN2P».

– В чем же суть?

– Может нет никакой сути?

– Нет, суть определенно есть в любой фразе на латыни. Иначе они бы бегали без своих нашивок и фраза эта не кричала на каждой стене. Вот наш преподаватель по гистологии почти всегда в шутку заканчивал предложения фразой «igni et ferro».

– И как переводится?

– Огнем и железом. Он всегда был помешанным чудаком на парах и эта фраза придавала его образу завершенность.

– Вы не спрашивали к чему он её произносит?

– Конечно спрашивали. И он отвечал: «Вы даже не представляете, какое сражение происходит в нашем организме. Какие войны развязываются внутри вас, пока вы сидите и тужитесь в клозетах. Igni et ferro! Только из пепла зарождается новая жизнь». Почти всегда так заканчивались его речи, а мы угорали с него. Да и он ухмылялся. Но даже помешанный преподаватель придавал суть своим высказываниям.

– И эти «загонщики» что–то скрывают. – утвердил строго.

– Ну вот они бежали за тобой, определив тебя добычей. Может так интерпретируется суть фразы.

– Почему их добычей стал безобидный человек? Они точно не развлекались и, возможно, они во мне кого–то увидели.

– Ты просто случайно им попался на глаза.

– Либо я первый подопытный. И их методы тестировались на мне. И у них получилось. Знаешь, я сначала подумал, что надо мной прикалываются. Это было первой мыслью и она оказалась верной. Потом, как догнали меня, стали смеяться под масками.

– Они больные, Вадюш. – поцеловав ещё раз нежно и горячо, любимая Агата прильнула ближе, положив голову на плечо.

Ощущая всю теплоту её действий и слов мне стало как–то не по себе.

– Слушай, мне кажется, что мы так и не поговорили. Точнее я сказал совсем не все… – стыд проскользнул в моих глазах, – Криси, мне чертовски стыдно перед тобой. Стыдно, что вёл себя неподобающе твоему отношению. Понимаю, что поступил как последний мудак. Прости меня. Больше не намерен так обходиться с любящим человеком.

Она смотрела на меня с замиранием, словно не ждала этих слов. Глаза бегали, то влево, то вправо. Кажется, она четко следила за моим взглядом, но он устремлялся только в её вселенский мрак. Глаза Агаты намокли, а улыбка открыла чуть заметные ямочки. Растроганная, искренне радовалась моим словам, а её короткие волосы прятались за ушами и больше не старались скрыть эмоций.

– Я люблю тебя. – сказал без всяких мыслей, так как есть на самом деле. Раньше эта фраза застревала где–то в глотке. Иногда с трудом добиралась до уст, а изначально вообще задерживалась. Но сейчас вылилась без всякого труда, подобно дыму сигарет. Я готов был безустанно вдыхать в неё свой внутренний, наполненный любовью дым.

Слезинка спустилась томно. За ней спустилась вторая. Космос не справился с эмоциями.

– Ты так давно не называл меня «Криси». Меня, как будто бы током ударило после услышанного. – после, её огненные, немного сухие губы соприкоснулись с моими страстно. – И я тебя люблю, Вадюш. Мне правда не по себе от того, что с тобой случилось. Надеюсь, мы быстро забудем этот случай. – в конце снова появилась задорность.

– Ты правда больше не держишь на меня вину?

– Правда. Мне не хватало подобных слов от тебя. Если честно, я даже мечтала об этом. Как же хорошо, что мечты становятся реальными. – она потрясла кистями рук перед моим лицом, словно изгоняя из себя волнение. Выдохнула перебиваясь, ещё раз поцеловала и схватив мою руку направила меня в комнату.

Весь оставшийся вечер и часть ночи мы в обнимку смотрели фильм. Сначала условились, что посмотрим сериал про каких–то там домохозяек, но после поняли, что времени понадобится слишком много. Листая каталоги разных по жанру фильмов, едва не упустили фильм про майя. Остановившись на нём, погрузились во времена племенных индейцев.

Сначала фильм казался интересным. Сама концепция мести довольно заманчива, но итог всегда предсказуем. В конце только смерть обидчика, убийцы или ещё кого–нибудь того, кто жестоко поступил с близкими тебе людьми. Так и произошло в конце фильма. Обидчик поплатился за содеянное, напился собственной крови, а главный герой теперь почивает на лаврах, пожиная плоды мести. Но что будет, если каждый в мире будет мстить? Тогда почивать и пожинать нет смысла. Никто просто не успеет. Вот например, Зеленый Лист обесчестил сестру Глупого Кабана и по совместительству жену Доброго Камня. Глава племени собрал всех на совет, чтобы решить, как им поступить с Зеленым Листом. Пока решали, Глупый Кабан и Добрый Камень уже вышли на тропу мести, да вот только так и не определились, кто же из них больше достоин казнить Зеленого Листа. В итоге между ними завязалась драка, в ходе которой, Глупый Кабан случайно убил Доброго Камня. И вот теперь незадача, а на совете уже решили, что Зеленого Листа принесут в жертву местному богу. Глупый Кабан не выдержал и поведал обо всем на совете, на котором находился отец погибшего – Злой Камень. Отец пообещал, что Глупый Кабан рано или поздно умрёт, но только от его собственных рук. Тем временем Зеленый Лист был принесен в жертву, от чего его мать долго горевала, как и его брат Муравьиный Ус. Глупый Кабан страшно боялся мести Злого Камня, поэтому решил не дожидаться своей смерти и убил Злого Камня во время сна. Муравьиный Ус мстит за смерть брата главе племени и начинается хаос. Сын главы племени – Черный Тукан мстит Муравьиному Усу за убитого отца и сам становится главой племени. Остался лишь Глупый Кабан, который хотел отомстить, но так и не отомстил.

Можно ли отождествлять себя с Глупым Кабаном? Думаю, что пока не стоит. Мне незачем мстить загонщикам, но есть желание проучить их.

– Ты уже спишь? Криси.

– Нет. – она ответила с полузакрытыми глазами, в которые ярко бросался свет от телевизора.

– Слушай, я тут подумал. Что, если цель этих людей – заставить человека уподобиться? Может они пугают так специально, чтобы добыча однажды почувствовала себя хищником. – томно проговорил у её уха.

Полусонная ответила с трудом, резво почесав нос:

– Какой–то круговорот нескончаемой охоты. – лениво отвечала она.

– Ну как–то так. Может им выгодно, чтобы люди начинали их искать. По сути же, получается, что загонщики становятся добычей, а другие люди, ну которые якобы являются добычей, становятся…

– Давай завтра подумаем. Просто засыпай и не отпускай меня ночью, чтобы не было страшно.

Агата вероломно меня перебила, ну и ладно. Впрочем, она безусловно права. Нечего задалбливать голову ненужными мыслями и тем более на ночь. Ведь, если постоянно думать о мести, то можно никогда не заснуть. Так же и с любовью. Мне приходилось не спать ночами после знакомства с ней. Её очертания то и дело мелькали перед глазами, а закрыв их начинался полёт фантазии. Я неустанно представлял нас вдвоем. Думал о следующих действиях, словах и шагах. И все, что однажды было сказано, сделано и совершенно, стало конечным результатом. Кульминацией пути к сердцу Агаты. Теперь она лежит на моей груди, спит и чуть посапывает. Мило и нежно придается сну в моих объятьях. Чувствует себя в безопасности и покое.

Наверное стоит закрыть глаза и открыть их без мыслей о сегодняшнем случае.