Боярский сын. Книга вторая: Сотня специального назначения

© Василий Лягоскин, 2024

ISBN 978-5-0062-6225-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– Он улетел. И вернуться не обещал!

Боярин Николай Ильич Шубин, юный Одаренный, только что победивший в магическом поединке, который тут называли Божьим судом, стоял посреди пятачка зеленой травы диаметром в десять метров, и разглядывал синее, чистое небо. В котором не было ничего, кроме летнего солнышка, заметно слепившего глаза. Ну, это для обычного человека, не наделенного Даром.

– Нет, – поправил он себя, – не наделенного именно той гранью Дара, которая сейчас…

Сейчас он совершенно машинально создал над собой объект, который по сути являлся воздушной линзой; самой главной частью телескопа, или бинокля. Повернутого к глазу пользователя, или – если хотите – создателя этого чуда обратной стороной. Так, что светило превратилось в крохотный, четко очерченный светлый круг, ничуть не мешавший зрению. Которое и отметило, самым своим краешком, какое-то движение в той стороне, что была представлена трибуной с застывшими на ней зрителями. И было от чего им замереть! Никто, кроме пожалуй, двух-трех человек, знавших… а скорее только догадывавшихся об истинной силе Дара Николая, и его способностях применять эту Силу, не верил, что опытный, прошедший не одну войну Одаренный, граф Стрешнев Борис Николаевич, потерпит поражение. Да еще какое – исчезнет с лица земли без всякого следа!

Вообще-то след он после себя оставил, но Шубин уже пообещал себе, что никому об этом не расскажет. Потому что чревато было… Не совсем материальный след, если уж быть до конца честным. Тот новый орган, Источник, который теперь «поселился» в груди Николая, прямо под родным, уже хорошо изученным, и ставшим неотъемлемой частью самой сути боярина, разглядеть обычным зрением невозможно было даже под микроскопом. А вот внутренним, при медитации; или вот так, «нырнув» уже привычно внутрь себя…

– Да-а-а, – проворчал Николай, делая первый шаг в сторону трибуны, – как раз сейчас ничего разглядеть и не получится. Искры, то есть Сила внутри так возбудилась, перебаламутилась, что даже настоящих, физических органов сейчас не разглядеть. И это, черт побери, хорошо. Очень хорошо!

Потому что были среди Одаренных, собравшихся на трибуне, умельцы, которые могли вот так «нырять» не только внутрь своего, но и чужого тела. И рассмотреть там…

– Кое что, скажем так, – думал Николай, наполняясь какой-то тревогой, – лишнее. Которое при вдумчивом использовании может оказаться очень даже полезным. Вроде этой самой линзы… Игрушка, конечно.

Очевидно, интенсивные тренировки Дара в последнее время не прошли бесследно. Ступив с плотного газона, выращенного явно с использованием Силы нужной направленности, на еще более плотный грунт, сейчас превратившийся в твердую, сравнимую с каменной, поверхность, он машинально повернул «бинокль». Или, точнее, огромный, диаметром на метр, не меньше, «монокуляр» – так, что трибуна, с важными лицами на ней, буквально скакнула ему навстречу. И прежде всего лицо Владимирского князя Александра Сергеевича Столетова, на которого и был направлен взгляд Николая.

Князь не сидел; не стоял на месте. С самым невозмутимым выражением лица, в котором боярин Шубин сейчас мог различить даже мельчайшие поры, он спускался с трибуны, а вслед за ним и супруга его, и многочисленная свита, в которой Николай, двигая на ходу перед собой созданный на голых инстинктах магический прибор, разглядел еще два лица, которые ему были нужны.

– Прямо сейчас, – добавил он с усмешкой, – хотя сами вы еще об этом не подозреваете. Но куда вы денетесь, вместе со своей важностью, и немалой властью в этой части российского государства?! Если я, конечно, правильно понял то немногое из законов и неписаных правил Великого русского княжества, которые успел изучить за… два месяца с небольшим. Княже! Александр Сергеевич!

Он так же машинально «растворил» линзу в воздухе, и остановился как раз на краю выжженного, утоптанного и идеально ровного поля, недавно радующего глаз свежей зеленью. Остановился напротив князя, уже спустившегося с последней ступени трибун, и буквально вонзившего тяжелый взгляд в юнца, посмевшего не только расстроить его планы (ага – не умер, как было задумано), но и вставшего у него на пути; явно с какими-то претензиями. Почему с претензиями? Да голос боярина, не громкий, направленный разве что как раз на нужную троицу – ну, и нескольких посторонних, ненужных сейчас для Николая лиц – был требовательным! Оскорбительно требовательным! Так, очевидно, мало кто разговаривал с хозяином владимирской земли.

– Чего тебе…, Николай Ильич? – выдавил из себя князь.

– Поговорить надо, Александр Сергеевич, – чуть сбавил градус требовательности парень, – с тобой, да с отцом Гермогеном. И с его Светлостью графом Бочкаревым Николаем Фомичевым.

– Так говори, – так же недовольно бросил князь, оглядывая названных лиц.

Едва видное под головным убором, которому Шубин не знал названия, да сквозь густую, полностью седую бороду лицо митрополита было напряженным; даже… потрясенным. И это – понял Николай – не было вызвано победой юного боярина в поединке. Главный же маг княжества, граф Бочкарев, напротив – безмятежно улыбался, и разглядывал победителя с заметным любопытством; как какую-то диковинную зверушку.

– Только с вами, – все так же твердо и требовательно, – заявил Николай, – ну… или с майором Никитиным Юрием Федоровичем.

Майора, руководителя местной «охранки», не подотчетной князю, рядом не было видно. Но в том, что он растворился где-то среди зрителей, и может вмешаться в любой, нужный для него момент, Николай не сомневался. Пока не вмешивался. И это было на руку боярину. Хотя и несколько напрягало – привык уже Николай, что майор оказывается рядом… в самый ненужный момент. Но пока опричник никак своего желания включиться в разговор не проявил. Что, очевидно, в большой степени устраивало и князя Столетова. Да и граф Бочкарев чуть посерьезнел, практически незаметно скосив глаза направо, и налево – искал, очевидно, Юрия Федоровича. Митрополит же еще больше потемнел лицом, и первым шагнул вперед. Парень же повернулся, и пошел туда, откуда и начал свой короткий путь. К той точке, на которой провел весь этот поединок. Короткий? Не знал пока – в той круговерти магических сил, которыми был заполнен сам поединок, и тяжкий процесс уничтожения даже мельчайших его последствий, время текло с другой, не познаваемой обычным восприятием скоростью.

Еще один прием, или конструкт из подвластных Одаренным Воздухом не удался; рассмотреть с помощью этой грани тех, кто шагал за ним следом не получилось.

– Пока не получилось, – чуть заметно улыбнулся Николай, – ну, и ладно. Какие мои годы! Слух-то, обостренный благодаря Дару никто не отменял. А он подсказывает, что именно три человека и шлепают за мной. А, нет – четверо! Неужто опричник не выдержал?

Сам боярин удержался; повернулся к следовавшим за ним, только достигнув намеченной точки.

– Ага, все же не майор, – выпустил он из себя воздух, который почему-то задержал в груди, – один их мулатов охранников. Ну, и правильно – не гоже князю без охраны шастать. Тем более, за таким мутным типом, как я! А где второй «из ларца, одинаковый с лица»? Ага – вон он.

Второй смуглокожий здоровяк, которого парень, неведомым для себя способом получивший обширные знания – в том числе опытного вояки – определил как вполне профессионального телохранителя, сейчас стоял за спиной княгини Столетовой, внимательно оглядывая окрестности, и едва заметно морщась.

– Ну, это понятно почему, – решил Николай, – слишком много постороннего люда рядом с охраняемым лицом. Да еще напарника рядом нет. Ну, да ладно – их проблемы. А я сейчас свои решать буду.

– Говори, боярич, – все же не выдержал, «подколол» парня князь, – не ради разговоров сюда приехал. Мне, знаешь ли, дела за все княжество делать надо…

– Силен, – ухмыльнулся внутрь себя боярин, ничуть не обидевшийся на оговорку Столетова, – за все княжество. За все княжество (это он уже вслух повторил, и продолжил)! Так и я за княжество сказать хочу. Граф то Стрешнев большим… затейником оказался. Не только сам к небесам вознесся, или под землю, ближе к огню адову провалился, но и нас всех захватить туда пожелал. Если бы не Сила, дарованная мне Господом богом нашим, то…

Ответил ему, как и ожидалось, граф Бочкарев. Митрополит по жизни, или в силу возраста и положения был человеком неторопливым, вальяжным. Сейчас же только кивал, вслед каждому слову Одаренного; кстати, произнесенным вполне серьезным тоном.

– Чем докажешь, Николай Ильич? Здесь, – он обвел руками закаменевшую, мертвую площадку, – ни частицы угрозы не вижу. Ни природной, ни с Силой Одаренного связанной.

Вот на это митрополит кивать не стал. Посреди седой, ухоженной бороды обнаружился провал, а в нем ровные, вполне здоровые зубы. Ну, и слова, которыми священник наградил мир – тяжелые, и от того убедительные:

– Зато я вижу… точнее, видел, Николай Фомич. Еще до начала суда, да вмешаться не успел. Была, была в этом месте Сила Смерти. Теперь же… Подойди ко мне, отрок…

Отрок, с некоторым стеснением в груди, не стал чиниться – сделал три шага вперед, остановившись перед митрополитом на расстоянии вытянутой руки. Руки священника; у самого парня конечности были куда длиннее. И митрополит, как и ожидал боярин, повторил ритуал, проведенный им над парнем до начала поединка. И так же облегченно вздохнул; как и сам Шубин, кстати, стоявший с безмятежным видом. Черноты, или Силы Смерти, в нем не оказалось. Хотя…

– По самому краю прошел, – признал свою ошибку Николай, – надо быть аккуратней, в этой гонке за Силой. Как бы чего ненужного не подцепить… по случаю.

– Ну так что же, – перевел на себя внимание чуть нетерпеливым тоном князь, – разрешилось все… ко всеобщему удовлетворению? Так?

– Нет, княже, не так, – покачал головой Николай, – уничтожен носитель зла. А если говорить прямо – то граф Стрешнев, Одаренный Силой Смерти. Но как-то ведь он ее получил? И где? Причем недавно. На встрече во дворце твоем, княже, такой у него не было. Так ведь, отче?

Митрополит, помедлив, кивнул.

– И где он ее получил? – почти выкрикнули следом синхронно митрополит с графом Бочкаревым.

– Я думаю, надо спросить у хозяйки… нынешней здешней хозяйки. Графини Стрешневой Елизаветы Матвеевны.

– Ну, так давайте спросим ее! – нетерпение князя вылилось в выкрик, громкий приказ.

Митрополит с княжеским магом переглянулись. Очевидно на ступенях иерархической лестницы они стояли примерно вровень, так что…

– Я сбегаю, – кивнул, чуть улыбаясь, Шубин, – мне не трудно.

Он действительно пробежался к подножию трибун, где в одиночестве стояла графиня Стрешнева. Николай этому обстоятельству ничуть не удивился. Детей, очевидно, увели, как только стал понятен результат дуэли; остальные же, приглашенные самим графом, пока никак не могли определить своего отношения к вдове.

– До тех пор, – решил парень, – пока его не проявит сам князь; а пока, – Елизавета Матвеевна. Князь Столетов Александр Сергеевич желает, чтобы вы присоединились к нашей беседе.

– Идемте, Николай Ильич.

Боярин чуть не споткнулся – на первом же шаге. А все от того, что в голосе вдовы, только что лишившейся защитника по жизни, что говорится – оплота, надежного плеча – не было ни грана печали. Больше того, Николай отчетливо читал в нем облегчение, как будто женщина сбросила с плеч немалую такую горушку. И к себе Николай не чувствовал особой злости. Разве что некоторая опаска была, причем связанная большей частью с предстоящей беседой. А именно – участием в ней боярина Шубина.

Завершив своей особой, и приведенной женщиной небольшой кружок, из которого выбивался неслышной тенью лишь телохранитель, стоявший за спиной князя, Николай спросил первым делом у Одаренного, графа Бочкарева. Реакцию Столетова, недовольно дернувшего бровью, он проигнорировал:

– Ваша Светлость, вам не кажется, что слишком много там, – махнул он в сторону трибуны, – греют сейчас уши…

– «Греют уши»? – хохотнул граф, окидывая взглядом пространство, на которое указал юный Одаренный, – интересное замечание. А, пожалуй, вы и правы, Николай Ильич.

Ничего объяснять он не стал, как и творить какие-то видимые жесты. Но в следующую секунду вокруг малой компании возник купол, теперь из чистого… воздуха – плотного, не пропускающего ни единого звука. Грани его, кстати, как раз совпали с границами круга изумрудного газона, так контрастирующего с мертвой землей вокруг. Сам же маг и допрос начал; очень вежливый, и продуманный.

– Не иначе, он у князя еще и внутренней безопасностью заведует, – решил Николай, которому такие вот приемы преподавали… качественно, но очень давно, – куда уж тебе трепыхаться, женщина?!

Графиня улыбалась, больше частью кося при этом взгляд на Владимирского князя, и отвечала охотно. Как понял Николай, ничего при этом не скрывая.

– Но и лишнего не говорит, – определил Николай, непроизвольно анализируя эту, на первый взгляд, великосветскую беседу, – но я-то знаю чуток побольше; благодаря прежде всего старому казаку Белкину. Его, кстати, не видел сегодня. Но чувствую – где-то он тут затаился.

В результате этой беседы стало очевидным – все зло, что привнес на эту поляну граф Стрешнев, исходило от его мастерской, или лаборатории. Где главным был Одаренный, привезенный Борисом Николаевичем Стрешневым из германского похода.

– Это все он, он! – чуть не плача, заявила графиня, показывая парню (ну, и всем остальным тоже), что значит на самом деле «заламывать руки», – я уж говорила Борису Николаевичу, говорила. Отговаривала.

От чего именно отговаривала графиня супруга, интересоваться никто не стал. Главное по итогам короткого допроса было определено – место, где, быть может, злокозненный граф проводил жуткие ритуалы. И где, очевидно, ждал их тот самый алхимик; маг с Силой Смерти.

– Ага, как же, – хмыкнул про себя Николай, пряча саркастическую улыбку, – стал бы граф оставлять такую улику. А впрочем, кто его знает?! Пойдем, что ли, поглядим?

Это предложил первым граф Бочкарев. Не так, конечно, по простонародному. Предложил в виде одобрения со стороны своего сюзерена, Владимирского князя. Видно было, что Александру Сергеевичу жутко не хотелось куда-то идти; больше того – он сейчас больше всего желал оказаться в уютном салоне своей самобеглой коляски, и катить отсюда подальше; в не менее уютные палаты княжеского дворца. Но – положение обязывало. Как и митрополита Владимирского и Суздальского, который первым шагнул вперед в направлении, указанном графиней. Шагнул с отрешенным, и каким-то торжественным лицом. И даже борода его подалась чуть вперед, словно это она показывала ему путь.

Тут проводником мог быть и сам Николай; расположение построек в центральном поместье Стрешневых он знал, что называется, назубок.

– Даже лучше, чем в своем, – с некоторым изумлением констатировал парень, – на свою то усадьбу все времени не хватало, а здесь – хочешь, не хочешь, надо знать до последней тропки. Потому как враждебная территория… пока. Ага – вот тут конюшня, как бы не больше, чем у меня самого; тут… какой-то сарай, в последнее время ни разу не посещаемый, а вон там как раз и зданьице, которое определенно имеет немалой глубины подвал. Это Белкин удачно одного из строителей разговорил. Того, что тут еще лет шесть назад в бригаде шабашников подвизался. Ага – пришли.

На самом деле – не пришли. Митрополит, все так же возглавлявший процессию, пусть и внутри Купола, которым без видимых усилий управлял Бочкарев, вдруг остановился. Словно на стену невидимую наткнулся. Повернул голову к остальным, и проговорил, осенив прежде смертельно побледневшее лицо крестным знамением:

– Все, чада мои. Дальше я не пойду. Или найду там свою Смерть. Или что похуже.

Короткая пауза показала, что желающих проверить здание особо и нет. Князь бросил взгляд на Николая, но тот отрицающе покачал головой: «Нет уж, батюшка-князь! Ты сам признал, что это дело княжества. А не хочешь – давай все таки позовем опричника».

Князь никого звать не захотел. И повернулся к другому Одаренному; своему подчиненному. Уровень подчиненности которого Николай не знал. Но очевидно, что тот оказался достаточно высоким. Потому что граф Бочкарев глубоко вздохнул и, тоже перекрестившись, двинулся вперед. Причем купол, который он создал, отпочковал от себя еще один, гораздо меньший размером. На что юный маг завистливо вскричал внутри себя:

– Я тоже! Я тоже так хочу! И не только так! Где тут настоящие магические школы и академии? Где наставники, не скрывающие своих знаний, а напротив, щедро наделяющие ими учеников? Хочу такого!

Граф, между тем, добрался до дверей; трансформировал купол над собой в другую фигуру – облегающую его словно скафандр, только на несколько размеров больше необходимого. И скрылся за дверью лаборатории, не издавшего – вот странно, да? – при открытии-закрытии зловещего скрипа. Находился маг внутри долго; минут пятнадцать по внутренним часам боярина. И появился так неожиданно, что все, не исключая самого князя и его телохранителя, вздрогнули. А может, это от того, что был граф Бочкарев неестественно бледен? Больше того, едва оказавшись снаружи, под яркими лучами солнца, граф согнулся, и излил из себя…

– Ну, наверное, не только сегодняшний завтрак, но и вчерашний ужин, если не обед, – определил Шубин, чувствуя, что и его самого тянет присоединиться к графу в таком вот не… самом аппетитном деянии, – это что же он там такого обнаружил.. неприятного? Или ужасного?

Граф, между тем, несколько оправился, и зашагал к основному куполу уже вполне твердо. А вот юный боярин напрягся. Здесь, в мире Одаренных, он пока не слышал, и не читал о противодействии бактериалогическому или химическому оружию. Разве что про проклятия знал; и то только со слов Анфисы Никаноровны. Теперь же совсем не горел желанием «познакомиться» с чем-то смертельно опасным. В тот момент, когда два купола соприкоснутся, а потом и сольются воедино. Он уже готов был наложить поверх того купола, внутри которого находился в компании с благородными, и не очень людьми, свой; очищающий, состоящий из мириадов электрических икр. Только вот как переживет их воздействие граф Бочкарев?

Раньше него предпринял предупредительные меры митрополит. Ухватившись левой рукой за крест на груди, он забормотал что-то неразличимое, и направил другую руку вперед – навстречу медленно подступавшему к куполу Бочкареву. Что именно, какая благодать, или Сила, истекала сейчас из ладони священника? Боярину Шубину было неведомо – не одарила природа, или высшие силы его таким Даром. Но вот изменения в Силе Воздуха теперь ему были подвластны. Пусть даже трансформированного чужой Силой. Потому он и почувствовал, или понял, что купол, в котором они находились, изменился; причем кардинально. Что в него вплелась другая Сила, сквозь которую ничто чуждое Жизни прорваться не могло.

– А может, это она и есть, чистая Сила Жизни! В первозданном, так сказать, ее виде, – думал боярин, лихорадочно пытаясь запомнить свои ощущения, которыми щедро делился купол, – кажется, что-то получается. Эх, напроситься, что ли, к батюшке на пару уроков? Сила то такая, благодаря Анфисе, у меня есть. Ага, тут напросишься… А впрочем, может, свой батюшка, Иоанн, чем-то подобным владеет? Вот сегодня же… нет, уже завтра и поговорю с ним.

Граф Бочкарев преодолел обновленный купол, чуть вздернув брови, и улыбнувшись митрополиту. Остановился напротив князя, глубоко вздохнув, и поклонившись.

– Ну, что там, Николай Фомич?

Теперь в голосе князя Столетова любопытство и нетерпение превалировало над… нетерпением же, но совсем другого рода. Князь явно желал оказаться подальше отсюда, но только после того, как утолит свое любопытство.

– Ну, и убедиться, что этот крошечный филиал ада на земле ликвидирован. Полностью и окончательно. Вот уверен почему-то, что не хочет князюшка огласки. А вот почему тут не присутствует майор Никитин? Или… ему тоже достанется, если узнают там, наверху, что проморгал такое безобразие на подотчетной земле?

– Там… там сущий ад, Александр Сергеевич, – после некоторой заминки ответил граф, – настоящий! Мертвые тела, части тел. Все в крови. А еще…

– Говори же! – словно молотом пристукнул графа по темечку голосом князь.

– Ритуал там творился, черный. Распятие на полу, все в крови; животные… черные – и козел, и петух с котом, и пес… иных даже и не распознал. Но все по шерсти черные, – граф истово перекрестился, – я ничего там трогать и не стал. Только прошелся по подвалам, да назад, к светлому солнышку.

– И правильно сделал, сын мой! – неожиданно громовым голосом громыхнул митрополит, – сжечь! Сжечь все это! Дотла!

И повернулся к Николаю с требовательным взглядом. И другие тоже, что называется, воткнули в него свои гляделки.

– И «хотелки» тоже, – ухмыльнулся Николай, сам достаточно напряженный от слов графа, – кажется, все идет именно так, как и планировалось. Жути на всех нагнали; теперь будет торг. Совсем уж обирать вдову не буду. Возьму лишь, что нужно. Как там у Ильфа с Петровым говорилось? «Не корысти ради…».

Первым запустил «пробный шар» граф Бочкарев.

– Николай Ильич, – спросил он вполне доброжелательно, – ты ведь от… недавнего использования Дара… не сильно притомился?

– Во, как?! – восхитился Николай, – это так теперь поединок до смерти называется? Ну что ж – кивнем для начала.

– А повторить сможете… вон с тем объектом? – продолжил граф после его кивка.

– Повторить то можно, – протянул неопределенно боярин, – попытаться…

И опять первым уловил, и отреагировал на эту неопределенность граф Бочкарев:

– Что хотите за это, Николай Ильич?

– Что хочу? – Николай даже плечами не пожал, показывая, что ответ был очевидным, – виру хочу? От рода Стрешневых.

– Виру?! Какую виру?! – вдруг вызверилась графиня, только что являвшая собой образец смирения, – мужа угробил до смерти, теперь и сиротинушек его по миру пустить хочешь? Не дам! Ничего не дам!

Николай аж залюбовался женщиной; ее эмоциональным взрывом. В ярости графиня, казалось, сбросила десяток лет, если не больше. И морщины в уголках глаз исчезли, и лицо румянцем покрылось – на вид совершенно здоровым. Но любоваться было не время; пора была «ковать железо, пока горячо». Вот Николай, и ковал – пока только словами.

– Николай Фомич, – спросил он у графа, не обращая внешне никакого внимания на Елизавету Матвеевну, – а что будет с родом Стрешневых, если… «убираться» здесь будет Тайный приказ?

– Понятно что, – разом посмурнел граф, – ничего хорошего. Прежде всего для рода. Род вычеркнут из Книги; всех причастных, да даже просто знавших, да не донесших, казнят. Малых деток по семьям раздадут… в холопском звании, да в другом княжестве. Ну, а сама земля Великому князю отойдет. А кого он ею наделит, то…

– А как же мы?

Озадачиться, или даже испугаться боярин не успел. Как и задать этот вопрос вслух. Граф Бочкарев ответил раньше.

– А мы, если общими усилиями, да велением Его Сиятельства князя Владимирского Столетова Александра Сергееича, да благословением митрополита Гермогена уничтожим эту заразу, то… честь нам и хвала!

– Общими усилиями, – усмехнулся про себя Николая, приводя в состояние покоя нервную систему, несколько покореженную после первых слов графа, – а работать-то мне. Ну, если за приличную плату, так и не жалко.

– Итак, Николай Ильич…

Боярин вместо слов «отключил» действие одного из артефактов.

– Ох! – прикрыла рот ладошкой, и отступила на пару шагов графиня.

– Ага! – словно торжествуя, и подтверждая какой-то свой вывод, крякнул граф Бочкарев.

Митрополит еще раз перекрестился; три раза подряд. Ну, а князь просто отвел в сторону руку, останавливая бросившегося было вперед телохранителя. Боярин и этот обозначивший хорошую подготовку мулата бросок, и реакцию самого Столетова оценил. А потом снял с пояса один из элементов проявившейся для всех воинской амуниции. А именно – арбалет, сейчас не заряженный. Телохранитель еще раз дернулся, но уже на месте.

– Вот из этого, и подобного ему оружия, – негромко, но весомо начал предъявлять свои претензии боярин Шубин, – люди графа Стрешнева пытались убить меня. И не только меня. Только провидением Господа бога нашего, у храма которого и была эта попытка злодеяния, никто не погиб. Потому обозначу свои претензии к тем, кто причастен. Это – сам граф Стрешнев Борис Николаевич, ныне усопший. Его холоп-алхимик, промышлявший Черным, смертным Даром. Думаю, тоже провалившийся в сам ад. А еще – мастер, что изготовил этот самострел, и артефактный мастер, который нанес на него нужные узоры. Сам же граф Стрешнев Борис Николаевич признал виновными в нападении на меня еще и жителей деревеньки Переборово. Вот всех этих виновников…

– Мастера иноземного с детьми, да тварь, что узоры нечестивые творит, забирай, – прервала его графиня, – в холопы, да пожизненные. А с Переборовым… нет у меня над ними власти. Свободные…

– А мне люди и не нужны, – усмехнулся боярин, – своих хватает. А вот земли, которые граф Стрешнев отвел им в аренду, да дома с утварью, которыми наделил… тоже временно, я хотел бы забрать.

– А?!…

Графиня явно хотела сложить из пальцев фигу, да сунуть ее под нос зарвавшемуся юнцу – вон как правая ладонь дернулась. Но, видимо, вспомнила, чем недавно грозил этот самый отрок. Который, кажется, и не брился еще в своей жизни ни разу, но смел вот так спокойно и настойчиво торговаться. Нет – не с ней, не с вдовой графа Стрешнева. Здесь и сейчас все решал владимирский князь! Он и кивнул, соглашаясь. Боярин же поспешил добавить:

– И все свое имущество, которым означенные мастера пользовались, или могли пользоваться в злодейских намерениях, тоже отходит мне. А насчет земли, да деревушки Переборова, которая с моими землями общей границы не имеет, так к ним еще прирезать прибрежную полосу вдоль Нерли – до моего замка. Шагов на сто с правого берега по течению. Вот тогда я буду полностью удовлетворен. И все силы приложу… вон туда.

Он мотнул головой в сторону лаборатории. А остальные переводили взгляды с одного лица на другое; словно спрашивая друг у друга: «Откуда этот малец вылез, наглый такой?». И во всей этой компании, кажется, только граф Бочкарев был доволен этим торгом. Наконец, все взгляды остановились на лице графини, опять вернувшим прожитые годы.

– Я… согласна, – вымучила она из себя; потом почти яростно выкрикнула, – только похолопить мастеров прямо сегодня, здесь, при мне!

– Отчего не угодить вам в малом, Елизавета Матвеевна, – пожал плечами Николай, – там как раз и подполковник Стрельцов нас ждет. Точнее, обещал дождаться. А нет – так и послать кого не трудно за ним. Вот клятвою с холопами… бывшими холопами графа Стрешнева и обменяюсь – честь по чести. Но тогда и грамоту с картою в обмен потребую тут же. Или это долгое дело?

Вместо графа Бочкарева, к которому повернулся Николай, ответил сам князь.

– Давай, Николай Ильич, завершай уже. Все твои… претензии, высказанные здесь, учтем. В том мое слово. Оставлю за себя графа Разумова; он в княжестве такими делами заведует. Вот с ним все дела и порешаете. Как документы составите, так мои подпись и печать будут. Начинай уже.

– Ну, на слово, значит, на слово, – молча кивнул Николай, – а тебя, Елизавета Матвеевна, я прочитал правильно. Артефакторшу тебе, быть может, и жаль. Продать можно было, под благовидным предлогом. Или удавить потихоньку, вместе с сыном. Который – что ни говори – конкурент твоему собственному. Уж это-то в законе прописано. А вот побывав сыном холопки… шалишь – тут для парнишки и его матери все концы отрубаются. Жалко их? Как ни странно – ни капли. Потому как у меня будут жить нормальной жизнью, а здесь – хорошо, если неделю проживут…

Вместе с этими словами Николай священнодействовал. А точнее, повторял ту самую процедуру, которую провел недавно; на поле, перед зрителями. Единственным, и кардинальным отличием для Одаренного было то обстоятельство, что работал он теперь со стороны, используя хорошо видимый жгут Силы, состоящий из частичек Электричества. Жгут как-то неторопливо преодолел воздушный купол, не разрушив его, дотянулся до конька крыши лаборатории – в метре над ним. Там чуть замер, словно принюхиваясь, и обрушился вниз кончиком «хобота», почти мгновенно образовав свой купол, сквозь который никто не мог видеть, что творится теперь внутри здания.

Никто, кроме самого Николая. Теперь и он увидел то, что так смутило опытного Одаренного. Впрочем, вглядываться в адскую картину боярин не стал. Убедился мельком, что на самом деле все в подвалах обстоит еще ужасней, и сконцентрировался на собственной Силе. Которой – учитывая подросший Источник, и полученный (в виде сдачи, ага!) еще один дополнительный – стало у него куда как больше. Внутри электрического купола бушевал ураган, сметая, и стирая из реальности все, что творилось прежде в нем. И само здание, и странного вида приборы и емкости с зельями внутри, и мертвую плоть… кажется, саму память о них. По крайней мере, сам Шубин предполагал, что недавняя картинка не будет возвращаться к нему в жутких сновидениях. А как у остальных…

– Это их проблемы, – решил он, не отвлекаясь от руководства Силой.

Которой теперь у него оставалось ровно столько, сколько вмещалось в один Камень. Резерв, который Николай установил для себя на самый крайний случай. Такого здесь не было. Энергии, что сжигала, а вернее трансформировала материю в подобие самой себя, хватало с избытком. С таким, что опять проявилась проблема – куда этот избыток девать?

– Куда-куда? – чуть нервно спросил у себя Шубин, – жалко, конечно, но – в небо, конечно. Еще один фейерверк для оставшихся. Или… в землю? А что – надо попробовать!

Первый «кирпичик», который Николай создал буквально из ничего – по собственному мнению из чистой энергии – лег на самое дно котлована, уже образованного на месте подвалов. Николай при этом «заставил» себя забыть о хорошо известной формуле «Е равно эм це в квадрате»

– Если считать по «чистой» физике, так ничего и не получится, – решил он, – мозги просто не дадут Дару сработать как надо. А тут – гляди ка – один кирпичик к другому! Ну, прям как тротуарную плитку в Москве укладываю. А аккуратно-то как. Считай, теперь могу и за Одаренного Земли поработать. На других принципах, конечно. Но главное ведь результат?

Наконец боярин решил, что бушевавшая до сих пор внутри купола Сила вполне уместится внутри артефактных Камней в Источниках. Обратный процесс прошел куда как быстрее. Не за мгновение, конечно – тут никакие магические каналы не справились бы. Но вот – перед глазами изумленных зрителей вместо достаточно большого здания, и подвалов под ним зияет котлован идеально ровных очертаний. Да еще вымощенный аккуратными плитами.

– Принимайте работу, – хотел воскликнуть Николай.

Но… промолчал. Тут и без слов было видно – работал сильный, и достаточно умелый Одаренный. А то, что ему недавно исполнилось шестнадцать лет…

– Так молодость – это недостаток, который проходит с годами, – боярин Шубин улыбнулся теперь широко и открыто.

Глава 2

– Какие гости, однако, невежливые оказались!

Николай действительно удивился, увидев, что из многочисленной… толпы приглашенных на «хлеб и зрелище» благородных представителей Владимирского княжества дожидаться своего князя, хозяйку дома, ну, и в придачу к ним победителя того самого зрелищного мероприятия осталась хорошо если десятая часть. Которая теперь делилась на две жалкие кучки. Большая – свита Владимирского князя, и немногочисленная, меньше десятка знакомых боярина Шубина, которые действительно желали ему победы.

– Да и то, – окинул он взглядом «свою» часть болельщиков, – кто-то тут оказался только по факту такого неожиданного результата. Вот боярин Колокольцев Игорь Семенович – зачем он здесь? Из сословных правил? Ага – вон оно что! Давно в морду не получали, Ваше Сиятельство?

Обозначенный боярин, не так давно одаривший Николая перстнем, показывающим его статус среди благородных, пытался что-то ворковать на ушко Анфисы Никаноровны. Николай не то чтобы сильно разгневался, особенно учитывая то обстоятельство, что женщина стояла с лицом, выражавшим лишь вежливое… ну, почти вежливое внимание. Внутри же нее парень хорошо читал и злое раздражение; и желание как раз дать пару раз по щекам назойливому ухажеру (вместо Николая, ага; или раньше него); и главное – нетерпеливое ожидание. Кого? Да его же, боярина Шубина. Выразилась оно в резком движении руки, которую боярин Колокольцев так и не успел поймать в свои, и броске к Николаю, с отчетливым вздохом облегчения.

Сам же Николай, совсем чуточку устыдившийся тому обстоятельству, что так таинственно покинувший Анфису, единственного тут ему родного человека – без объяснений и даже успокаивающего кивка – вот теперь только и кивнул, задержав женщину на приличном для окружающих расстоянии. То есть, обхватив ее за плечи, и не дав броситься на грудь, в объятия. Да еще поспешил и словами успокоить, добавив для перемены настроения еще хорошую такую дозу ревности, пополам с угрозой:

– Все хорошо, родная моя. Отлучился на минутку, да. Зато результат есть, приличный. Можно сказать, у князя, да графини Стрешневой выцарапал все, что хотел. А этот… хмырь что от тебя хотел? Может, его тоже на дуэль вызвать?

– Ой, Коля, не надо, – Анфиса поспешно отступила от него – на полшага, не больше, и поднесла ладонь ко рту, – не связывайся. Это не больше, чем игра безобидная. Вот увидишь, теперь он ко мне разве что попрощаться подойдет. И то – в твоем присутствии. Страху ты нагнал на людей. Видишь – не стал никто и ждать; не то что к столу, как обещано было, оставаться. А все слушок, пущенный кем-то про яды. Было ведь, было?

Теперь она требовательно глядела на Николая. А у того было чуток свободного времени – пока князь объяснялся с графом Разумовым. Так что он коротко, и почти беззвучно доложился; как уже привык за все то время, когда Анфиса и стала тем самым единственным человеком в этом мире, на кого он мог положиться.

– Но не во всем, не во всем, – поправил он себя, – что-то и придержал. Для твоего же благополучия, Анфиса Никаноровна. Про второй Источник, как и обещал – ни-ко-му! Ага, а насчет людей, кому можно полностью доверять, так вон – целый десяток стоит, бездельничает! Надо бы озадачить. Да хотя бы одного, того же Семку Буденного.

– Семен, – проговорил он чуть громче, и парень, больше понявший, чем услышавший его призыв, сорвался с места.

– Слушаю, Ваше Сиятельство! – вытянулся он перед боярином, ничуть не запыхавшись и гордый от того, что понимает, как правильно вести себя среди благородных господ.

– Ты вот что, Семен Михайлович, – тут же одарил его ответной вежливостью Николай, – скачи ка в деревню свою, в Переборово. Пусть сюда старший сейчас же явится. Есть там такой теперь, после отца то твоего, удравшего в дружину княжескую?

Тут Николай откровенно усмехнулся; ну, и казачок позволил себе улыбку:

– Есть, как не быть…

– Так вот пусть он сюда поспешит, – перебил парня боярин, – да пусть пару телег сюда направит, добро в замок отвезти. Расплачусь щедро – так ему и передай.

– Скакать? – чуть удивился Николай, – да я… да мы ж в последнее время уже и позабыли, как конским потом пахнет.

– Вон – моего возьми, – мотнул головой Николай.

– Ух ты!

Семен опять сорвался с места, к товарищам, один из которых держал на поводу того самого жеребца, что подарил на день рождения граф Воронов. Он, кстати, тоже дождался Шубина; вместе с юной женой-прелестницей. Вообще-то боярин Шубин куда охотней добрался бы от своего родового гнезда до этого вот, осиротевшего, на коляске, под бочком у Анфисы.

– Да даже пешком лучше пробежался бы, вместе с казачатами, – вспомнил он утренние споры с баронессой.

– Невместно! – заявила она, как отрезала, – если бы немощный был, или старик дряхлый, тогда да. А ты, Николай Ильич…

– Ага, сегодня ночью, немощный, – подмигнул заалевшей щеками женщине Николай.

Подмигнул, и отправил человека с приказом седлать жеребца, которому еше не дал имени. Но впрочем, гарцевать рядом с неторопливо скользящей по тракту коляской ему даже понравилось. И ход у коня был замечательный, мягкий, и смотреть сверху… А что касается штампов про попаданцев – про натертые до кровавых мозолей на внутренней стороне бедер, да монгольской походке в конце поездки – так на это есть Дар. И родной, который изнутри смывает любую усталость, только пожелай. И обретенный недавно, с помощью Анфисы. Лечить других Николай считай, и не пытался – времени не хватало катастрофически. Но себя – да, и не один раз.

Так что, проводив сейчас взглядом счастливого конника, Николай повернулся к Анфисе, и – уже никого не стесняясь – рассказал ей вкратце обо всем (ну, почти обо всем), что произошло рядом с лабораторией графа Стрешнева. Ну, и о торге, конечно, и о его итогах.

– В холопки! – ахнула, едва сдержав крик, Анфиса, – благородную даму!

– Ну, это еще надо доказать, – ничуть не смутился Николай, удержав ее порыв к князю, который, кстати, уже садился в свой «автобус», не попрощавшись с «партией» будущего князя древней Суздальской земли.

За ним в чреве вместительного экипажа исчезла и его свита. Кроме графа Разумова, и еще пары человек при нем.

– Если, конечно, майор Никитин не соврал – про будущего Суздальского князя, – остановил себя Николай в своих рассуждениях, – этот может. Кстати, а где он сам? Может, с хозяйкой ушел, внутрь этого дворца? Или совсем уехал, докладывать начальству? Еще один вариант – исчез, чтобы не оказаться причастным к тому разговору и действу, которое произошло недавно. А в то, что про лабораторию майор не пронюхал, пусть и с опозданием – не верю!

Между тем на поле, на самом краешке его, прежде не вошедшем в пределы магического купола, а значит, сохранившим травяной покров, шагали новые лица. За Елизаветой Матвеевной ступала целая толпа. Впереди, склонив голову книзу, невысокая женщина, или девушка; вся в черном, и до полу, едва не подметавшая платьем траву. Она несла на руках чернявого, кудрявого мальчугана с затравленным лицом; на котором все же проступало любопытство. За ней неторопливо, но быстро – в силу высокого роста – шел еще один, смуглый явно от рождения, а не приобретенного загара, пленник, удерживаемый в усадьбе злой волей графа Стрешнева. Вот тут Николай чуть не затряс потрясенно головой, увидев еще одно лицо, которому даже искать двойника в прежней своей жизни, или жизнях, не было надобности. Держа на руках сразу двух малышей к Николаю шел собственной персоной король российской эстрады, Филипп Киркоров. Помятый, не такой лощеный, заросший какой-то клочковатой и совсем не ухоженной бородой, но – почти один в один. Разве что глаза его были потухшими; не сверкнули даже, когда он поглядел вниз, на третьего ребенка, старавшегося не отстать от отца. Старшенькому на вид было лет пять, и одет он был…

– Ага, – чуть смутился Николай, – вот как, оказывается, выглядит рубище. И старший тоже не блещет одежкой; не то что его двойник в другом мире. Тот даже после «голой вечеринки» пободрее выглядел; и одевался куда как приличней.

Смутное подозрение, зародившееся в груди боярина, перерастало в уверенность с каждым шагом двух несчастных, попавших в руки графа. Оно еще и подкреплялось словами его личного шпиона, или разведчика – Алексея Палыча Белкина.

– Говорят, ох и богатого рода та девка была, – докладывал старый казак Николаю, – родичи-то ее как-то распознали про то, где она теперь обитает, и выкуп предлагали… агрома-а-адный. Но граф не вернул, тянул время. А потом и вовсе последнего посла завернул.

В своих учебниках, и немногих книгах по развитию Дара Николай не видел даже упоминания про «избранный народ»; про то, появилось ли в мире государство Израиль; или обозначенное каким-то иным названием место плотного расселения иудейского народа. Теперь же почему-то решил, что миниатюрная женщина с ребенком на руках, наконец поднявшая голову, и оказавшаяся милашкой со смуглым лицом и характерным, непропорционально крупным носом; и ее более крупный сотоварищ относятся, или относились к еврейской общине.

– Как говорил Владимир Вольфыч, – усмехнулся Николай, – однозначно! «Мама русская, а папа юрист», да. Как же с ними говорить то? И ритуал проводить?

Почему-то боярина Шубина сейчас совершенно не терзала совесть от того, что скоро вот эти люди станут, по сути…

– Нет, не рабами, – все же дал он послабление своей совести, – но людьми, ограниченными в своих действиях очень и очень сильно. Разве что могу пообещать, пока только себе, что детей этих холопить не буду. Да и взрослых тоже, со временем…

Проблема с коммуникацией, кстати, уже решилась – без участия Николая, и при вспыхнувшей внутри Елизаветы Матвеевны злобы. Решилась благодаря Анфисе, ухватившей женщину с ребенком за локоток, и увлекшей ее в сторонку. А что Николай? Ничуть не смутился, вызывая еще непривычное, но такое ласковое чувство единение с ветром. Нет – со слабеньким таким ветерком-разведчиком, донесшим до ушей боярина разговор, который две женщины вели на… немецком языке?

Парень изумился не этому обстоятельству, а тому, что он этот язык прекрасно понимал. Откуда? Да неизвестно – сам Шубин ни словечка прежде не знал ни на одном из германских наречий, как тут говорили; Виктор Николаевич Добродеев когда-то упорно занимался английским – языком межнационального общения. А остальные внутри него… Тут что-то щелкнуло «счетами».

– Уже и забывать стал, – кивнул себе боярин, – оказывается, знаю еще пушту и таджикский. Ну, это понятно – за речкой пришлось выучить, ага. Французский, тут вопросов нет. Ага – в легионе еще немного на итальянском натаскался. А как не научиться, когда макаронники – а их в роте было хорошо, если десять процентов – шумели больше, чем все остальные, вместе взятые. Когда можно было, конечно, шумели – этому сержант их быстро научил. Все, кажется? Тогда слушаем.

К этому времени женщины успели познакомиться. Мелкая назвалась Соломонией Розенвельт, дочерью богатого ювелира из Флоренции; сына назвала («В честь самой себя, наверное», – ухмыльнулся Николай) Соломоном. Но это она. Граф же Стрешнев дал ему русское имя – Сергей. А теперь Анфиса уговаривала наследницу ювелирного дома пройти с ним, боярином Шубиным, такой же ритуал, что и сама баронесса недавно.

– Эй, а у меня спросили? – возмутился беззвучно парень, – хотя… если она действительно артефактор, или артефакторша… неважно. Главное, чтобы это подтвердилось, да толк был. Тот самый, синергией называемый. Я бы от такого Дара не отказался. Надо бы у Сергея Сергеевича, подполковника Стрельцова поинтересоваться. Он здесь? Ага – вон стоит. А Анфиса-то! Как раз к нему и побежала. Ну, почти побежала. Как сама говорила – невместно благородной даме передвигать ногами шустрее, чем солдату в походном строю. Ага, это не она, это я так говорю.

С полковым магом разговор баронессы протекал почти в том же ключе, что и с Соломонией. Разве что не уговаривала Анфиса подполковника, а вроде как советовалась – как провернуть операцию… так, чтобы никто и не понял. Подполковник же, сначала сильно удивившийся такому вот бесцеремонному командованию собственной волей, отказывать все же не стал. Бросив короткий, но очень внимательный взгляд на Николая, безмятежно переводившего свой с одной группки людей на другую, теперь только кивал, вставляя короткие реплики. В общем, что называется – вписался в аферу.

Шубин, тем временем, не только наблюдал, но и слушал. Уделяя теперь больше внимания не этой паре, а другой – мастеру артефакторики со своим, как оказалось, дальним родственником. Разговор этот протекал, а точнее, рвался бешеным потоком слов на итальянском наречии. Ну, или близком ему – Николай из десятка слов, который хрупкая, но такая сейчас энергичная женщина исторгала из себя, распознавал хорошо если два или три. Но и так стало понятно, что Соломония, перехватившая эстафету у Анфисы Никаноровны, сейчас с непонятным для боярина жаром уговаривала и соплеменника пройти кровный и магический ритуал с новым… хозяином?

И опять внутри парня шевельнулось что-то недоброе; злое. Ну, никак не желал он изменений ы собственной судьбе против его же воли; даже если это сулило немалые выгоды. Но в переговоры, которые, очевидно, так и остались непонятными для всех, кроме него самого (но это секрет, ага!), решил пока не вмешиваться. С Анфисой же, зачинщицей этого «заговора», решил разобраться позже.

– Ага, ночью, – хохотнул он, не скрывая на этот раз своего хорошего настроения, – вот как прошедшей.

Воспоминания вернули ему и спокойствие, и потускневшую было радость от недавней победы. А тут и внимание переключилось на новые лица и обстоятельства. Это из усадьбы начали выносить то самое имущество, что прилагалось к новым… подданным боярина Шубина. Прежде всего взгляд Николая, конечно, прикипел к ящикам, которые здоровые на вид парни и мужики несли где вдвоем, а где и вчетвером. Какой-то станок, покрятый дерюжкой, вовсе волокли на тележке, противно скрипевшей маленькими колесами. Это было, как понял Шубин, «приданое» Авраама – так называла родственника Соломония.

– Хотя, – пожал плечами Николай, пожиравший это богатство жадным взглядом, – тут его всяко другим именем звали. Но это не главное. Главное – чтобы ничего не заныкали. Но тут уже Сила дара не позволит обмануть. Ну, и сам князь Владимирский с митрополитом в свидетелях оказались. Мастера то Авраама и опросить можно будет; да хотя бы и переводчика официально выписать. Другой вопрос – я сам… точнее Анфиса сейчас не загоняет ли меня в такую же яму? С Даром, как я понял, шутить ой, как не рекомендуется!

Он постарался вспомнить разговор у здания лаборатории графа; дословно. Даже процедил едва слышно сквозь зубы свои же слова: «… вот клятвою с бывшими холопами графа Стрешнева и обменяюсь». А какими клятвами – так об этом и слова не было сказано.

Разговор соплеменников на итальянском языке тоже прервался – как раз на той самом почти истеричном выкрике мужчины, в которой он в сердцах пожелал себе же самому лишиться Дара. Который и принес ему, и семье неисчислимые беды. Собеседница же его вдруг заалела смуглыми щечками; стан ее выпрямился, а голова гордо вскинулась. Так молодая женщина, явно изнемогавшая под тяжестью своего не такого крупного сынишки, отреагировала на злорадную усмешку графини Стрешневой, кивнувшей как раз в это мгновение другой женщине.

– Холопке, очевидно, – мазнул взглядом Николай по крупной фигуре пожилой прислужницы графского рода, которая несла небольшой сверток, небрежно завязанный узлом.

Сверток этот тут же оказался у ног Соломонии. Тут было понятно – никакого иного носимого имущества у пленницы просто не было. А недвижимого…

– Тоже нет, – кивнул Николай, – и не будет… после скорой церемонии. Но это, как уже не раз говорил, не моя вина, жизнь тут такая. Откажись я, и жизни той у тебя, Соломония, и у твоего сына… Кстати – силенки-то совсем кончаются. Ее что – тут не кормили вовсе? Упадет ведь сейчас. Взять, что ли ребенка? Нет – самому… невместно – черт бы побрал это слово. Значит, надо кому-нибудь поручить. Анфисе? – та же картина маслом. Казачатам? Не, не справятся. Ага – вот его и озадачу. Алексей Палыч!

Старый казак, неведомо как оказавшийся среди казачат, даже вздрогнул. Но к Николаю пусть и не подбежал, как недавно Семка Буденный, то подошел быстрым таким шагом.

– Слушаю вас… Ваше Сиятельство.

– Поди ка, Палыч, возьми у бабы вон ребенка с рук. Уронит его сейчас. Или сама вместе с ним упадет.

– Я?! – поразился, и отступил на шаг казак, оглянувшийся на Соломонию.

– Ты, ты, – улыбнулся скорее собственным мыслям, чем Белкину боярин, – не позабыл еще, как с собственными детьми тетешкался.

По лицу бывшего разбойника и тайного соглядчика Тайного приказа пробежала тень, а потом он неожиданно для Николая, да и всех вокруг, сейчас обративших внимание на этот короткий диалог, сунул руку в карман своих безразмерных шаровар, и вынул из него… петушка на палочке! Впрочем, то, что это именно сахарный петушок, выяснилось, когда казак развернул бумажку, в которую лакомство было завернуто, и протянул его мальчику. Наверное, и Соломония не ожидало от старика такого вот перфоманса (правильно выразился, нет?). Безо всякого спора она передала в руки Палыча ребенка, уже полностью засунувшего в рот фигурную конфету.

Казак же что-то шептал на ушко пацанчика; а еще опять сунул руку в бездонный, казалось, карман, и вытащил наружу еще три конфеты. Которые и передал неразвернутыми Аврааму, застывшему, словно столб.

– Бери-бери, – добродушно прогудел Белкин – ну, точно любящий дедушка, – у меня еще есть.

А тут и Буденный вернулся, лихо остановив жеребца метрах в трех от пролетки. Почему там, а не сразу ближе к боярину? Да потому что вернулся он не с пустыми руками. Это Николай определил сразу – по объемистым переметным сумам, которых прежде на его жеребце не было.

– Уж такие-то я точно заметил бы, – усмехнулся он, – пока от Ославского сюда гарцевал. Что уж там он привез? Ага – понятно!

Прежде, чем вернувшийся из родной деревни казачок успел отчитаться, обоняние, обостренное Даром, подсказало – там, в сумах, явно был другой дар; очевидно посланный матерью казачка. Шубин еще и угощение вспомнить успел, которое ему выставили в доме Буденных. Но вот что интересно – жуткого голода, как можно было ожидать после двух очень затратных магических процедур, он сейчас не испытывал. И связано это было… Николай еще раз «нырнул» внутрь себя; убедился, что ураган Силы, поднятый недавним катаклизмом, устроенным им в лабораториях графа, еще не успокоился.

– Вот как там все устаканится, – вернулся он «наружу», к докладу казачка, – тогда не мешало бы подкрепиться. Хотя бы пирогами, которыми набита одна из сумок.

– Понятно все, – кивнул он Семену, – отдай одну суму парням… да и вот этих (показал он на будущих кровных «родичей» – если все пройдет как надо, конечно) угости. А мне сейчас некогда. Староста когда будет; с телегами?

– Поспешает, как только может, – отрапортовал Буденный, – да вон же он, катит. Как и велели – сразу на двух. Еще и казаков с собой пяток обещал привести.

– Ну, и хорошо, – Шубин не стал оглядываться, заострять внимание, – сейчас шагай в строй – некогда мне.

Сам же боярин шагнул в другом направлении – к воротам усадьбы, в которых появилась процессия, возглавляемая графом Разумовым. Народу в этой «толпе» было человек десять, и никого из них – кроме графа, конечно – он не знал. До тех пор, пока остановившаяся уже за воротами процессия не приросла новыми персонажами – почти вдвое. Тут и Анфиса Никаноровна подошла, и полковник Стрельцов Сергей Сергеевич, и боярин Колокольцев. И даже майор Никитин откуда-то появился. А еще – стол с двумя стульями. И какие-то свитки, и канцелярские принадлежности, утвердившиеся на этом столе так быстро, и почти незаметно для глаз, что невольно возникла мысль – не обладали ли нужным Даром те подручные, кого оставил в помощь графу Разумову князь Столетов?

В общем то, присутствие здесь старосты казацкой общины было совершенно не нужным. В этом сам Николай убедился – и со слов Юрия Алексеевича Разумова, и собственными глазами. Сравнил два договора – прежний, составленный самим графом Стрешневым, и подписанным от имени и по поручению общины Хитрованом, он же свободный крестьянин Хитров. Второй же документ, отменяющий первый по причине кончины владельца, передавал земли в пределах арендованной общиной территории и имущества ему, боярину Шубину Николаю Ильичу. Оставалось только сверить карты, да общую площадь передаваемых земель. Шубин глянул лишь на общие цифры, да приложение к старым картам. То самое, которое извилистой чертой повторяло причудливые изгибы течения Нерли.

Убедившись, что в бумагах учтены все его «хотелки»; и что все нужные печати и подписи, кроме его собственной, уже проставлены (за князя подписал граф Разумов, но печать канцелярии все равно требовалась), боярин и сам расписался – в первый раз под такими важными документами. И сгреб их в общую кучу, передав Анфисе Никаноровне. А дернувшейся было графине Стрешневой пояснил, успокаивая:

– Пришлю ваш экземпляр с нарочным, Елизавета Матвеевна.

Однако порыв графини был связан, конечно, не с этими бумажками – они нужны были самому Шубину, а самой Стрешневой разве что для подачи сведений в нужные службы княжества. И те хлопоты, как предполагал Николай, саму графиню должны были миновать – на это был управляющий. С потерей она определенно уже смирилась. Ну, или оставила какие-то ответные меры на другое, более подходящее случаю время. Сейчас ее больше интересовало другое – обещанный боярином ритуал.

Боярин ее терпение и нервы испытывать не стал; сам позвал подполковника Стрельцова. На тот самый круг зеленой травы, который остался от обширного поля. Шубин посчитал символичным проведение ритуала именно в этом месте. Но больше того – избежать хотел лишних ушей и глаз. Потому и позвал, кроме участников действа, лишь единственное заинтересованное лицо, не задействованное напрямую в нем. Предположил при этом, что всех тонкостей магического и кровавого ритуала графиня Стрешнева может и не знать.

– А если и знает, – чуть нахмурился он, шагая впереди всех, – так это ее проблемы. Я своих слов не нарушу.

Оказалось, что для Елизаветы Матвеевны главным было визуальное воплощение клятвы. Магической составляющей видеть она не могла, а вот кровь, которая проступила темной багровой полосой сначала на ладони Соломонии Розенвельд, а потом и на боярской – тут же накрывшей узкую женскую ладошку – явно порадовала графиню. Тут еще одна забавная история случилась; тоже миновавшая сознание наследницы графа Стрешнева. Подполковник Стрельцов, как и боярин Шубин свое участие в ритуале сопровождали словами на русском языке. Соломония же – на каком-то из диалектов италийского. Но, поскольку теперь она не частила словами, то и понимал ее Николай гораздо лучше. А нахмурившемуся было в этот момент Сергею Сергеевичу, кивнул успокаивающе, и даже требовательно: «Продолжай!». Потому что женщина рядом в целом не выбивалась из общей линии магического ритуала.

Боярин, кивнув подполковнику, неожиданно для себя «нырнул» внутрь, чего не делал тогда, когда Сила, или магия, связывала невидимыми, но от этого не менее нерушимыми связями его с Анфисой свет Никаноровной. Теперь же увидев, как от его ядра тянется хорошо видимая нить к чужому организму, он проследовал за этим проводником и, неожиданно для себя, «оказался» в чужом организме. Не физическом, конечно – том, который составлял сущность Одаренной, что стояла сейчас, связанная с ним окровавленными ладонями. Картина там была, что называется, на грани.

Если внешне Соломония лишь побледнела, и чуть дрожала, что можно было объяснить нервным потрясением, то внутри… Те самые искры, что составляли суть Дара боярина Шубина, буквально распирали сейчас Источник женщины. Так распирали, что он, казалось, вот-вот взорвется, разнося ядро вместе с самим Даром в клочья. Потому Николай и поспешил разорвать физическую, а с ней и магическую связь. Если проще – отнял от женской ладошки свою – крупную, сильную и надежную. Без всяких последствий недавнего пореза, кстати. Кроме едва заметного коричневого порошка – высохшей уже крови. Ну, и женская ладонь была, что называется, девственно чиста.

Графиня Стрешнева была не то что довольна – рада безмерно. На второй ритуал, с Авраамом, фамилия которого казалась короткой, как бы не производной от главной ветви, Розенвельтов, а именно Розен, она практически и не смотрела. Стояла рядом по необходимости – чтобы потом удостоверить, что боярин Шубин Николай Ильич свою часть договора выполнил полностью. Ну, он и выполнил, как ему было нужно. С помощью подполковника Стрельцова, конечно.

Теперь он ту самую процедуру, с «подглядыванием» магической составляющей ритуала в чужом организме попытался проследить с самого начала. Попытался…

Слова, которые Авраам произносил в свою очередь – на том же, не знакомом ни для кого, кроме своей родственницы, и немного Николаю, языке – отличались от нужных для ритуала. Пусть таких слов было очень немного, но именно они, как предположил Николай, и заставили Источник мастера – совсем крошечный – буквально разлететься в клочья, и сгинуть… практически мгновенно всосаться тем мощным «пылесосом», который сейчас представлял собой Дар боярина. Это, кстати, было условием ритуала – обмен Силой, и гранями Одаренности.

На лице италийского… ну, еврея, наверное, расплылась довольная улыбка, и он неторопливо и аккуратно, как в замедленной съемке, упал на траву. Никто, конечно, не бросился с криками поднимать нового «холопа» боярина Шубина. Почему в кавычках? Да Николай и сам сейчас не знал статуса этого человека. Хотя какую-то связь с ним все же ощущал. Как и с Соломонией, все же склонившейся над родичем.

Шубин нашел взглядом дядьку; подозвал его вместе с казачатами. Единственно казак Белкин не подошел. Но у него и без того забот сейчас хватало – кроме сына Соломонии он сейчас еще и за тремя другими присматривал. И получалось у него это – надо сказать – очень неплохо.

– Грузите его в телегу, – велел Николай дядьке, – и ящики все тоже. Едем домой. Там будем разбираться.

Глава 3

Боярин уже приготовился внутренне к празднованию своего триумфа. Дома, конечно. И гостей пригласил; из тех, кто кучковался еще тесной компанией с правой стороны от трибуны. Но не сложилось. Подполковник Стрельцов отказался от приглашения еще на ходу, шагая рядом с боярином по черной, утрамбованной до прочности камня почве.

– Служба, – покачал он головой, – прости боярин, но я и так уже опаздываю. Федор Никитич велел быть в полку поскорее. Дела у нас там сейчас закручиваются… да и не только у нас, Николай Ильич. Так что еще раз прошу прощения. Но совсем от приглашения не отказываюсь. Так бабе Нюре и передай.

– Обязательно передам, – кивнул Николай, пытаясь сообразить – о каких таких серьезных делах намекнул ему сейчас полковой маг.

Мысль в голову, и так заполненную недавними впечатлениями от событий, которые могли круто повернуть его жизнь, родилась только одна. Хлопоты у командира великокняжеского полка были связаны с предстоящим делением княжества…

– На пять частей, кажется, – вспомнил Николай, – и кому в голову могла прийти такая дурь? Кто князю Великому такую крамолу присоветовал? Собирали-собирали веками матушку Русь князья Московские, а тут на тебе! Или тут хитрый ход какой-то, мне неведомый по причине незнания местных подковерных реалий, и вообще отсутствия какого-то опыта политических хитросплетений. А, ну ладно – у меня своих забот хватает.

Отказались от приглашения, заверив в полном почтении и поздравив с заслуженной победой в поединке и графская чета Вороновых, и боярин Колокольцев. Последний отговорился дальней дорогой, но обещал отметить с юным боярином Шубиным такое важное событие в Москве.

– В столице, Николай Ильич, – подмигнул он, – знаю такое местечко… приятственное. Вот там, после тяжких забот на благо отечества нашего, и отпразднуем. Договорились?

Николай причины для отказа сразу подобрать не сумел; потому и кивнул, в свою очередь поблагодарив за приглашение.

Еще опять как чертик из табакерки выскочил откуда то майор Никитин. Нет, так то его появление Николай не проморгал. Но вот уверен был, что общее приглашение опричник никак слышать не мог. Однако, услышал.

– Или сам сообразил, – решил Николай, принимая и от него вежливый отказ.

Впрочем, и этот, не самый приятный в общении для Шубина человек, тоже пообещал отпраздновать «такую замечательную победу добра надо злом». Это майор сам так выразился. И откланялся – последним из тех, кому не было нужды возвращаться в замок боярина.

– А некоторым так в первый раз туда направляться. Ну что, по коням?

Последних, четвероногих непарнокопытных друзей человека, был неполный комплект. Но это если не учитывать, что для казачат любое передвижение пешком на местности было тренировкой. Вот и теперь боярин отрядил дядьку на Серко, а вместе с ним и всех казачат сопровождать две телеги, нагруженными имуществом так, что крохотный узелок с «приданым» Соломонии вряд ли бы куда удалось приткнуть. Ну, так его и на пролетку можно было взять с собой. Там, кстати, уже разместились и Анфиса, и ее новая наперсница с ребенком (это она сама об этом Николаю сообщила), и трое других ребятишек. Которые крутили головами на тонких шеях, выглядывая отца. Того, кстати, с имуществом как раз на одной из телег разместить удалось.

Вот так и поехали, почти шагом. Николай опять на жеребце, изнывая от нетерпения. Но бросить караван, даже под охраной десятка юных казаков, и двух наставников постарше, конечно, не мог. К разговору, который едва слышно вели между собой женщины, он не прислушивался. Нашел для себя занятие поинтересней. Ну, и полезней. Положившись полностью на коня, он погрузился сознанием внутрь себя, и начал постепенно успокаивать магический ураган, который по прежнему бушевал, совсем не признавая проторенных для Силы тропинок и целых «проспектов» в виде каналов.

И дело продвигалось – медленно, но верно. Настолько верно, что уже подъезжая к Боголюбову, Шубин полностью взял Силу под контроль. И теперь видел, какие изменения привнесли в него последние события. То, что он принял за новый Источник после битвы с графом Стрешневым, оказалось самой настоящей действительностью. Но вот появление еще одного ядра – ниже, и строго ровно под первыми двумя – было для юного Одаренного полной неожиданностью.

– И приятной, чего уж там, – улыбнулся он примолкнувшим на пролетке женщинам, и опять погружаясь внутренним взором в видимое только для него пространство, – и как это меня угораздило?

Ритуал с Анфисой ничего подобного не дал, хотя результат был, да еще какой! Особенно для нее; сразу на два уровня в Силе скакнула. А здесь что? Или кто? Ага, кажется, понимаю…

Он вспомнил слова Авраама; точнее, едва понятные обрывки их, в которых италийский (он же иудейский) мастер страстно желал избавиться от Дара.

– Получается, – покачал головой Николай, – просто так избавиться от него, как от мусорной бумажки, или там, от пустой пивной бутылки, не получится. А вот так, передать его добровольно другому Одаренному, да еще готовому этот Дар принять… я ведь был готов? Ну, и ритуал должно было провести соответствующий. Ну, если это получилось… Жалко, конечно, что мастер сам без Дара остался. Но это с одной стороны, а с другой…

Процессия повернула с тракта на второстепенную дорогу, уступавшую главной разве что шириной. Качеством же дорожного покрытия можно было только восторгаться. Николай, не выдержав, крикнул – Анфисе, да и дядьке тоже: «Не буду вас ждать! В баню хочу – терпежу нет. Ну, и бабу Нюру обрадую. Догоняйте».

В первый раз он дал волю коню. И убедился – теперь на собственном опыте – что слава о табунах, и опытных табунщиках графа Воронова вполне соответствует истине. С такой скоростью он…

– Разве что сам, бегом, пробежался бы, – решил он, едва сдержав в груди ликующий вопль, – ну так то с помощью Дара. Хотя и к появлению на свет красавца этого, как и других, наверное, Одаренные руки свои приложили.

Распоряжений для управляющего, да бабы Нюры было немного. Новых жителей расселить; праздничный, и очень плотный… обед все таки – с учетом, что и от ужина потом боярин не откажется – приготовить.

– Куда их расселить то? – успел спросить Арсентий Палыч.

Николай задумался всего на несколько секунд.

– Бабу с ребенком в мои прежние покои, – решил он, – мастера с детьми сам определишь. Да – там еще староста из деревеньки будет, с казаками. Так их накормить, и пусть меня ждут. Будем с ними договор заключать.

– Какой договор?

Этого вопроса управляющий задать не успел. А может, и успел, но парень его уже не слышал.

Баня, как и распорядился уже давно хозяин замка, была готова принять его в любую минуту. Готова – это значит с нестерпимым жаром в парилке, свежей водой в бассейне, и еще более свежим квасом в кувшине на столе. Первым, самым сладким паром Николай наслаждался в одиночестве. И в бассейн нырнул уверенный, что ему никто не помешает; хотя бы в ближайший час. А нет – нашелся такой, нетерпеливый.

– Или шустрый, – покачал головой Николай, ничуть не расстроившийся этому вторжению в его уютное пространство, – напрямки, что ли, бежал? Вот ведь чуйка у деда!

Это он так про старого казака, Алексея Павловича Белкина подумал. Крепкого еще старика, что стоял в дверях зала отдыха, и мялся, ожидая разрешения. Вслух же боярин спросил иное:

– Чего жмешься там, Палыч? С каких пор таким стеснительным стал? Или просьба какая есть? Так не стесняйся – говори.

– Есть, как не быть, – кивнул Белкин, шагая к столику, и ожидая теперь приглашения присесть, – но это, Николай Ильич, можно позже, после баньки. Позволишь попарить тебя?

– Спрашиваешь?!

Весь процесс занял четыре подхода (или захода) в парную, или минут сорок. И все это время Николай чувствовал, что внутри казака словно струна какая-то натягивалась. Так сильно, что коснись – тут же лопнет со звоном. А может, и с самой жизнью старика.

– Ну, ладно, – решил Николай заканчивать с процедурами, которые ему никогда не надоедали, – выкладывай, что там у тебя?

И тут Палыч в очередной раз удивил парня. Да так, что тот буквально сел с открытым ртом, едва не промахнувшись мимо дивана.

– Ты, Николай Ильич, – начал казак неторопливо, явно сдерживая рвущуюся изнутри боль; или другое, не менее острое чувство, – сегодня там, на поле перед графской усадьбой не простой ритуал провел… ну, с детьми израилевыми, так ведь?

– Ну… так, – согласился после паузы боярин, – только на скользкую тропку ты сейчас встал, Палыч. Настолько скользкую, да опасную, что можешь и не выйти отсюда. Совсем, даже вперед ногами.

– Это я понимаю, – вздохнул казак, не выказывая никакого страха, – однако выслушай меня до конца, Николай Ильич, а потом и суди.

– Ну, тогда говори, я мешать не буду.

Николай повозился на диване, усаживаясь поудобнее, отпил квасу из кружки. А Белкин продолжил:

– Ты, Николай Ильич, не забывай, каким Даром меня Господь бог наградил… или проклял!

Николай молчал, как и обещал.

– А потому я и распознал, что именно произошло там, на арене. Не в тонкостях, конечно, но… что связано с Кровью, от внимания моего ускользнуть не могло. Ну, и повидал я на своем веку немало. Так что понял – мужичок тот, Авраам, от Дара своего отказался. Ну, и тебе его передал… наверное. Так ведь?

– Да даже если и так, что с того? – неторопливо процедил Николай, понимая, что его слова про тайны, за которые должно убивать, вот сейчас и придется воплотить в жизнь.

– А то, Николай Ильич, что прошу тебя – возьми и мой Дар себе. Насовсем!

– Ага, – больше машинально продолжил Николай, с бешеной скоростью размышляя – какой подвох в словах старика сейчас присутствует, – сам сказал, что Дар проклятый, и мне же его пытаешься всучить! Где логика?

– Это так, – чуть поник головой казак, – но в нужных руках… у сильного Одаренного Дар этот больше пользы принести сможет, чем вреда. Нет, не так – сильный его стреножить сможет, как жеребца необъезженного. И тогда Дар своему хозяину ничем вреда не принесет. Верь мне, боярин.

– Я в этой жизни только себе верю, – холодно произнес Николай, – ну, и немного тем, кто со мной клятвой связан. Ну, а ты…

– Ну, и я о том же, – зачастил Белкин, – Дар мой прими, да при этом клятвой свяжи. Вот как немца, то есть италийца того. Знаю – у тебя получится.

– Как – получится? Подполковника Стрельцова тут не вижу. Ритуал сам не проведу. А еще – о какой пользе ты говоришь? Силы у меня и так – больше, чем достаточно…

– О том и речь, Николай Ильич, – как-то хитро улыбнулся Палыч, – Силы много, да видать ее – тем, кто умеет видеть. Да от того же Сергея Сергеевича сторожиться не сможешь. А он, хоть и человек неплохой, но по команде доложить вынужден будет. Ну, а плохих людишек, как простых, так и Одаренных, в миру куда как больше, чем хороших.

– Ну, это ты зря, – не согласился с ним Шубин, – если тебе по жизни больше всякое отребье человеческое попадалось, так кто тебе виноват? Ну, и еще раз повторяю – ритуал этот сам провести не смогу.

– А ты, Николай Ильич, – еще хитрее улыбнулся казак, – опробуй сначала, какую пользу Дар мой принести может. Тогда и о ритуале поговорим.

Он протянул боярину открытую ладонь и тот, помешкав, все же ухватился за нее своей. Отругал себя, конечно, за такую доверчивость; особенно с магом такой редкой, и – чего греха таить – страшноватой направленности. Но вот не чувствовал он от старика ни грамма опасности. Зато почувствовал, как ладонь, вслед за пространством, практически не отделявшей ее от другой, стала мокрой и горячей.

– Кровь, – успел подумать Николай, невольно проделывая тот же «фокус», что недавно с новоприобретенными «родичами», – ага! Получилось!

А получилось вот что. Он «разглядел» чужой Источник. Совсем небольшой, который вдруг скрылся за завесой.

– Кровь! – повторил он, – вот так номер! Это же какую маскировку соорудить можно! Хочу! Тоже такую хочу!

Но это он восклицал про себя. Вслух же сказал совершенно спокойно, покачав головой:

– Интересно, конечно. И пользу вижу. Быть может, и еще чего полезного есть…

– Извини, что перебиваю, Николай Ильич, – воскликнул Белкин, – есть полезное, и не мало. Поделюсь со всем, что сам знаю. Только вот…

– Только вот объясни, зачем все же тебе это надо?! – теперь перебил казака Николай, – про то, что устал от Дара, можешь сказки не рассказывать. Давай что посерьезней.

– А если серьезней, то… думал, что все, Николай Ильич – жизнь закончилась. А взял в руки мальца этого, из племени израильского, и словно обухом по голове. Хочу при нем быть, пока растет. Батьки у него нет, так я для него дядькой буду – вот как Васильич для тебя.

– Ну, так и будь – кто не дает? – пожал плечами боярин, – я свое разрешение даю.

– Ага, – кивнул Белкин, – кто ж меня к мальцу подпустит, с таким Даром? Это там мамка его не разглядела, в расстройстве-то. А тут в глотку вцепится, но не подпустит. И ты, боярин, в замок свой пускать не будешь, без клятвы то. А с Даром она никак не пройдет. Ну, а ритуал – дело не хитрое. Ты, так уже десятка два прошел; при мне только. Вот уверен – все получится.

И опять в словах казака Николай не почуял ни грамма фальши. Только затаенную надежду. Дикую, до смерти. Последнее – это он был уверен, что откажи сейчас казаку, тот и не станет жить.

– Себя убивать не будет, конечно, – внимательно поглядел в глаза старику Николай, – но в какую-нибудь заварушку обязательно встрянет. Такую, что без шансов. Ну, хорошо (решил он, вставая) – давай попробуем.

Кто из сущностей, сейчас составивших единое целое в теле боярича, был авантюристом? Неизвестно. Но сейчас победил именно он. Память у Николая была отменной; крови он не боялся, а холодное оружие – целый арсенал – всегда было при нем. Вот он и начал короткую церемонию обмена с казаком кровью, Даром и еще многими обязательствами, которые они поочередно и четко проговорили. А потом… он успел проследить, как небольшой комок нематериальной субстанции в теле казака вытянулся длинной колбаской, и скользнул в чужое тело.

– Не чужое, а мое! – поправил он себя, наблюдая формирование еще одного Источника – как раз напротив пупочной впадины, – вот теперь точно надо прятать. Иначе разберут на запчасти!

А казак рядом отчетливо, и счастливо вздохнул. Он явно попытался повторить трюк своего нового господина – с «нырянием» внутрь себя. И определенно убедился, что Дара – ни родного, ни чужого – теперь не имеет. Кроме, конечно…

Николай вдруг почувствовал, что незримые ниточки, связывающие его с холопами, а пуще того с Анфисой Никаноровной, здесь, после ритуала с казаком, обрели чуть ли не материальное воплощение. Боярин видел эту нить, не касаясь плоти другого человека. А тот явно понял, какие чувства сейчас обуревают Одаренного.

– А ты попробуй, Николай Ильич, разгляди и кого другого!

Николай «попробовал». Напрягся, опять представив Анфису. И тотчас же понял, что она где-то рядом, в замке. А еще решил, что потренировавшись, и вовсе сможет позиционировать ее в пространстве; с точностью…

– Это, наверное, от расстояния зависит, и от Силы Дара. Отлично! С другими… Сейчас пытаться не буду. Включу в отдельную тренировку. Ой, сколько теперь изучать придется! А времени – то, времени…

Времени действительно стало не хватать. Боролся же с его нехваткой боярин хорошо известным, но не всеми пользуемым способом. Планировал свой день (да и часть ночи) так, что на отдых не оставалось ни одной минутки. Точнее, как предлагала другая народная мудрость – менял сферу деятельности. Хорошо, что были у него в планах такие сферы, что кардинально отличались друг от друга. Поддержание физической формы; магическое самосовершенствование; подготовка к дальнему и долгому походу… ну, и комбинация этих подходов, позволяющая втиснуть в единицу времени сразу несколько очень важных дел.

Итак, по порядку. В плане физической подготовки единственной осталась утренняя тренировка. Она же позволяла хорошо взбодриться на целый день; привести в равновесие все системы организма. Да и Дар при этом получалось качать. Место, где Николай, а с ним и его небольшой отряд тренировал тело и воинские дух и умения, скоро сменили дислокацию. А все потому, что «великий маг» Николай Шубин решил, что называется, «выйти из подполья». В прямом и переносном смысле. Тесно стало ему в подвалах замка.

– Тем более, – не уговаривал, а… просто рассуждал он сам с собой, – истинные… ну, почти истинные силы моего Дара уже известны. Так что строить купол диаметром в десяток метров уже не вариант. Это никакая не изматывающая, а значит, и не развивающая тренировка. Пятьдесят, а лучше сотня метров – вот это да! И где найти такую поляну, не используемую в хозяйстве? Не на площади же перед храмом устраивать представления? О! У меня же целая полоса земли не обрабатываемой вдоль Нерли теперь есть. Надо разведать.

Разведал. И дал дядьке задания – провесить (то есть установить вешки) по будущему маршруту, который в реальности получился неплохой такой дорогой. Которую Дементьев оценил так:

– Батюшка твой, Николай Ильич, лучше бы и не сделал!

А получилось так. Сразу после завтрака, на третий день после памятного поединка, Николай вышел к пойме, к первой вешке, оказавшейся колышком, торчащим из почвы на метр. Проходила будущая трасса, в проекте связывающая старые и новые владения боярина, вблизи границы леса, потом поля, а потом…

В общем, Николай тут и провел первую свою магическую тренировку, уже не скрываясь от народа. Которого, впрочем, вблизи и не наблюдалось – все были заняты делом. Шубин же сейчас вздохнул глубоко, и создал многослойный купол – из привычного уже электричества, воздуха, и… все.

– Можно еще и из крови добавить, – усмехнулся он, – но столько во мне нет. Ну, и металла с собой таскать пару центнеров не хочется.

Да – Даром Металла Николай теперь обладал. И этому направлению своей деятельности было посвящено все послеобеденное время. Теперь же он буквально выплеснул Силу из организма, и пары Камней, которые всегда носил с собой заряженными, образовав внутри купола непроницаемую, и достаточно плотную завесу магической субстанции. А потом совершил с ней то же, что и несколько дней назад, близ поместья графа Стрешнева. То есть создал рукотворный шторм, или гигантский миксер.

– А по факту – отбойный молоток; вернее – пресс.

Вот с этим прессом «наперевес», а точнее, не сбавляя напряжения шторма, в оке которого находился сам, он и пошел – от вешки до вешки. Медленно, но неотвратимо, оставляя за собой полосу земли, прочностью не уступавшей граниту. Еще и усложнил свое магическое занятие, направив Силу Ветра так, что полоса эта получалась по всем правилам дорожного строительства. То есть, чуть выше полос земли по обеим сторонам, и с кюветами – такими же прочными и «не убиваемыми». Ну, может, и были какие огрехи, но ведь и Шубин не был дипломированным дорожником.

На сегодняшний день Николай наметил себе два ориентира – еще в пределах своих, коренных земель. Это достаточно большая поляна, которая вдавалась в молодой лиственный лесок метров на сто, и практически ровный отрезок длиной в километр, который вдоль извилистого русла Нерли отыскался с немалым трудом. Первый – понятно. Именно в этом месте Николай остановился сегодня, и провел полноценную магическую тренировку. Купол теперь разросся до той самой сотни метров в радиусе, и Шубин, закрытый от всего мира этой видимой оболочкой, что называется, оторвался. Не имея под рукой учебников, кроме подаренных подполковником Стрельцовым, и очень поверхностных (на его взгляд) талмудов из отцовской библиотеки, он отдал волю собственной фантазии. Комбинировал приемы, почерпнутые в этих учебниках, с теми, что и сам домысливал, и вспоминал из прочитанных когда-то книг, и виденных фильмах. Ну, и названия им подбирал соответствующие.

Вот, к примеру, как выглядел «Человек-паук». Из руки юного мага, который все же имел при себе (на всякий пожарный, а еще в качестве утяжелителей) десяток килограммов стали хорошего качества, вырывался тонкий… луч, или трос, или струна. Металлическая, конечно. А на конце его, в точке соприкосновения с вершиной купола, тут же начинал работать уже хорошо отработанный им на практике магический «пылесос». В металлическом исполнении он работал ничуть не хуже, чем в других. А потом еще одна короткая команда и…

– Ап! Я уже выше всех!

Тонкий тросик, подчиняясь команде Одаренного, стремительно; для обычного глаза в одно мгновение, сокращался в своей длине до минимума, вознося боярина на высоту пятидесяти метров. А там Николай, как самый настоящий паук, ползал – все быстрее и быстрее, по внутренней поверхности, представлявшей собой спрессованный воздух, применяя все тот же прием, с «пылесосом». И таких приемов, скомпилированных благодаря обширной памяти, с каждым днем становилось все больше и больше. Но неизменным оставалось окончание такой тренировки. Юный маг выпускал наружу всю Силу – полностью. И из Источников, и из Камней; и работал с ней, как с гигантским насосом, развивая каналы и сами Источники. И они действительно росли – это было видно по камням-накопителям из костей неведомого животного, которые он «умыкнул» из леса, на высоком берегу Клязьмы.

Подкладывал он в «костер» своего магического искусства фрагменты щупалец – вторые по счету, начиная от самых мелких. Почему не эти крайние? Потому что последние были загадкой и, как оказалось, одним из самых полезных приобретений в том лесу. Когти двадцатисантиметровой длины, которыми заканчивались эти фаланги, твердостью и остротой были сравнимы…

– Да ни с чем они не сравнимы, – проговорил Николай, довольно улыбаясь, завершив очередной эксперимент с одним из этих артефактов, – такого просто не может быть!

Не могло быть – но было. Коготь легко царапал, и резал любой предмет. Сталь самых высоких характеристик; граниты и базальты. Шубин даже один из мелких алмазов не пожалел, легко располовинив драгоценный камень так, словно резал горячим ножом кусок масла. Ну, и наконец, напитанный Силой, коготь этот становился страшным оружием против Одаренных. По крайней мере, преграду, созданную собственным Даром – многослойную, из Электричества, Воздуха, Металла, и даже Крови, напитанную Силой, что называется, до упора, этот коготь резал как бумагу. Потому теперь Николай всегда носил при себе пару таких артефактов. Не на виду, конечно – спрятанными внутри коротких, широких и чуть изогнутых клинков, к которым быстро привык, не замечая их, но всегда имея в виду.

Клинки эти, кстати, он изготовил сам, практически голыми руками. Ну, еще Силой Дара и мысли. Так, что можно было в одно мгновение выхватить из достаточно острого, и настоящего боевого клинка еще более смертоносный артефакт. Этой работой, как и всеми другими, связанные с новым Даром, Силой Металла, Николай занимался в послеобеденное время. Ну, еще и после ужина часик прихватывал, но то уже совсем секретные дела. В которые даже Анфису не посвящал… пока. Только нового холопа – Авраама. Но это в силу необходимости, и умений италийского иудея. Лишившись Дара, Авраам не перестал быть талантливым мастером по металлу. И станки имел соответствующие. В отличие от тех, которые, наконец-то начали работать в гараже у «герра Шварца», здесь были более точные, калибровочные.

– Самое то, – решил Николай, распорядившись разместить новую мастерскую в одной из оружейных замка, – добавлю тут светильников, замки магические и доступ ограничу – до уже указанных лиц. Потому что дальнобойное оружие, даже без применения пороха, и других взрывчатых веществ, это… это…

Боярин не знал, преследуют ли власть и Церковь такие «игрушки», как к примеру, духовые (воздушные) ружья.

– Ага, или автоматы, – хохотнул он, – «Калашников», к примеру.

Хохотнул, но начал как раз с этого самого массового орудия убийства. В другом мире, конечно, самого массового. Почему? Да потому что знал этот автомат, что называется, как собственные… да любой свой орган. И разобрать – собрать мог, закрыв глаза; и каждую детальку общупывал когда-то до стадии узнавания – тоже с закрытыми глазами.

– Тут, конечно, проблема есть одна, – обсуждал он с Авраамом, которые по- русски не понимал пока ни слова (ну, или притворялся, что не понимал), – в настоящем автомате сила пороховых газов используется – чтобы очередной патрон из рожка подавать. Это я знаю, хотя ни разу и не конструктор-оружейник. А как вот тут обойтись без этой силы? Конечно, Даром; но тут надо подумать.

Подумать помогала, часто даже не подозревая об этом, Соломония. Ее Николай по полной эксплуатировал часа четыре в день – в то самое послеобеденное, очень плодотворное время. Вшестером – сам боярин, артефактор из далекой италийской Флоренции, Генрих с Куртом Шварцевы, ну и кузнец, дядька Петр Поляков с сыном Артемкой – строили транспортное средство. Сначала в чертежах, конечно. Получилось – по воле боярина – что-то вроде головного вагона от скоростного поезда. Со скошенным «носом», большими окнами – лобовыми и боковыми; настоящей «квартирой» со всеми удобствами в задней части этого передвижного дома (для самого Николая с Анфисой) и удобными мягкими креслами, трансформирующимися в не менее удобные лежанки. По ширине – так впятером в кабине можно было сидеть, не теснясь. По высоте – чтобы в ворота замка было возможно выехать, а потом и въехать.

В этот момент Николай вспомнил еще одну книжку из своего далекого… прошлого. Из детства, кстати, в котором он очень много читал. Не то, что здешний боярич Шубин. А именно – «Робинзона Крузо» И явственно представил себе, как тот, орудуя топором, вырубает из здоровенного ствола пирогу-долбленку. А потом… уныло наблюдает, как та год за годом гниет и разваливается на части по одной причине – доставить такую тяжеленную штуку до берега океана в одиночку отважный мореплаватель просто не смог. Такой ошибки Николай себе позволить не мог. У него и без этого было времени… меньше, чем необходимо.

Почему он установил для себя такие жесткие временные рамки? Да из обычной подростковой гордости; ну и практичности тоже. Можно сказать, что седьмым участником этого эпохального строительства, или конструирования, был майор Никитин. Юрий Федорович появлялся в замке чуть ли не каждый день. Большей частью, конечно, просто наблюдал, как растет – чуть ли не на глазах – новое транспортное средство. Но иногда и в дискуссию включался. Тем более, что оказался хорошим знатоком немецкого языка, и помогал в общении с Соломонией. Хотя Николай и подозревал – опричник давно раскусил парня; понял, что тот и в германском диалекте силен, и новыми навыками, а точнее, Даром обзавелся.

– Ну, не мешает, и ладно, – решил Николай не обострять отношения, – потому что понятно – не сам он так вот время часами теряет. Явно какое-то задание имеет; скорее всего откуда-то из самых верхов.

В какой-то из дней, когда «Ласточка» – так решил назвать предварительно свой автомобиль Николай – уже обрела достаточно узнаваемые очертания, майор отозвал боярина в сторону, и вручил ему два конверта.

– Что это? – спросил Николай, машинально вытирая руки об абсолютно чистую тряпочку.

На самом деле рук боярин не пачкал – работал исключительно Даром. А всю «грязную» работу проводили помощники.

– Приглашения, – коротко ответил Юрий Федорович.

– От которых, как понимаю, отказаться нельзя, – хмыкнул Николай, принимая конверты.

– Это вы точно выразились, Николай Ильич, – коротко хохотнул опричник, – ни от одного, ни от другого. К первому сам государь наш призывает, как и всех других бояр государства Русского. Это как раз первого июля надо быть. В Кремле.

– Об этом, Юрий Федорович, я уже осведомлен, – чуть поклонился Николай, – боярин Колокольцев просветил.

– Ага, – чему —то усмехнулся майор; кажется даже довольно, – и беседу провел, как вести себя на совете том?

– Не без этого, – согласился Шубин, – однако для себя я решил, что думать своей головой буду. И из того исходя, решения принимать.

– Это правильно, – еще раз кивнул майор, – но советы старшего, мудрого товарища все же не помешают? Как считаете, Николай Ильич?

– Не помешают, – осторожно согласился Николай, решая – не себя ли имеет в виду опричник.

Но нет – тут ставки были куда как выше.

– Вот и послушайте такого человека, Николай Ильич. Вторым приглашением явитесь в Тайный приказ, в Москве. К его Главе, Его Высокопревосходительству Николаю Владимировичу…

Николай невольно напрягся. Не только от того, что пригласили его сейчас на самый верх правоохранительных служб, но и от того, что фамилии самого высокого своего начальника майор не назвал. И означать это могло только одно – главный опричник государства принадлежал к высочайшему семейству, к Рюриковичам. Он еще раз пожурил себя в том, что плохо знает расклад сил в государстве; «простил» себя по той лишь причине, что в такие высокие политические сферы никак забираться не собирался.

– А ведь придется, – с некоторой тоской подумал он, – придется…

Еще одним направлением собственного развития Николай принял искусство артефакторики. И тут он не только «насиловал» ум и память молодой италийки при строительстве «Ласточки», но и в другое время; обычно перед сном. Тут ему с переводом помогала Анфиса Никаноровна. Шубин, в начале этого обучения так и не признавшийся в своих успехах по знанию иностранных языков, продолжал отмалчиваться. Зато по предмету обучения был въедлив, как… В общем, выжал все, что было возможно из Соломонии, которую обучали, наверное, лучшие Одаренные той страны, которая здесь не называлась Италией, и входила в Священную Римскую империю.

В общем, для успешного создания артефактов необходимы были два условия обретенного Дара. Хорошее Видение Силы в предмете, или заготовке артефакта, и пространственное мышление с началами геометрии, с помощью которых магические Узоры внедрялись в эту самую заготовку. Ну, и знание самих Узоров, конечно.

Сама Соломония училась мастерству с совсем юных лет; то есть годков десять уже. И училась, прежде всего, чтобы продолжить дело рода – знаменитого флорентийского ювелирного Дома. Но уже тут, в плену у графа Стрешнева, пришлось и оружием заняться. Благо, что знаний у нее было достаточно, а с металлом работал дальний родственник – Авраам Розен.

– И как вы с Абрамом попали в плен? – задал неожиданный вопрос Николай, пытаясь повторить за Соломонией незамысловатый Узор; внутри драгоценного камня, кстати.

Женщина вздрогнула, боязливо оглянувшись, но все же ответила:

– К жениху ехала, в Гамбург, на смотрины. Если бы понравился, так с собой увезла бы, во Флоренцию. Одаренный был, четвертого уровня Воды… Да, был…

Николай, конечно удивился – что значит, «с собой увезла бы»? Это так тут дела делаются?

– Получается, женишка просто собирались «купить»? А чему тут удивляться? Холопы есть; у меня самого – вон сколько. А тут – связать договором брачным, или еще каким, ну и жить – поживать, да добра наживать. Которого и без того в достатке. Недаром, ходят слухи, выкупить девчонку хотели родичи за баснословную сумму. А ведь и ко мне¸скорее всего, приедут – с таким же предложением. И что делать? Что-что! Учиться еще прилежней. Вот, Соломония, оцени!

Женщина приняла в руки перстенек с небольшим камнем; вгляделась в структуру Узора внутри – на расстоянии это не работало, только непосредственный контакт – и довольно (кажется, даже удивленно) кивнула:

– Хороший результат. Да что там – просто отличный, учитывая, сколько времени прошло с тех пор, как вы, Николай Ильич, создали свой первый Узор.

Николай выслушал перевод Анфисы, так же довольно улыбнулся, и взялся за перо с тетрадкой. Туда он переносил чертежи Узоров, и пояснения к ним. Он только что создал защитный артефакт, который Соломония оценила на четвертый Уровень. Такими, или подобными, боярин Шубин хотел наделить всю свою малую дружину. Еще и другими, такими же полезными для воинов.

– Где только камней драгоценных набраться, – вздохнул он, – разве что… есть идея!

Конструирование автомобиля, между тем, подходило к концу. И с «трактором» которым гордился старший боярин Шубин, его управляющий и оба Щварцевых, этот агрегат не имел практически ничего общего. Кроме главного – движителя. Оказалось, что работал артефакт напрямую с ходовой частью. Никаких тебе коробок передач, систем смазки и охлаждения; топливных баков и рулевого управления.

Управлялся трактор двумя рычагами, попеременно передавая Силу вращения с одного переднего колеса на другое. Откуда бралось это самое вращение? Ну, это благодаря еще одному Узору, который и передавал Силу от Камня непосредственно к железным колесам. Железным!

Этот мир знал каучук – привозили из индейской империи Ацтеков за баснословную цену. У самого Николая, кстати, колеса на пролетке были с такими вот шинами; сплошными, конечно. Потому что резины пока тут не изобрели.

– Ага, – подумал Николай, когда размышлял на тему будущих колес своего «самобеглого экипажа», – а родился ли тут Дмитрий Иванович Менделеев? И приснилась ли ему периодическая система химических элементов? Нет – про водку сорокаградусную знаю; даже пробовал. Но вот с химией местной пока для меня – дремучий лес.

Это, кстати, подтвердилось, еще когда он начал по-настоящему работать с металлом. С теми самыми листами проката (или проковки магической), которые приготовил еще батюшка, боярин Шубин. Только прикоснувшись к верхнему листу, и задав себе вопрос: «А из чего, собственно состоит этот кусок железа?», – он понял:

– Не только из железа, – покрутил он в недоумении головой, – тут на сто частей общего сплава самого железа девяносто два процента, с копейками. А потом, по нисходящей – еще восемь неизвестных металлов. Ну, скорее всего никель, молибден, что еще? А еще и не металлы есть. Углерод, конечно, немного серы… ага – вот что-то подсказывает, что она тут лишняя. Надо убрать, а как?

В общем, экспериментов внутри гаража, за пределами пытливых взглядов (прежде всего майора Никитина) было множество. Если бы они проводились в обычной мастерской, или цеху, то не хватило бы, наверное, и целой жизни – чтобы все разложить по полочкам. Тут же плавка, разделение металлов на составные части, и определение основных и дополнительных свойств проводились в режиме реального времени. Очень помогало то, что у Шубина был Дар и Металла, и Артефактора, а значит, и магическое Видение. Так что все процессы внутри он просто видел, и управлял ими, не опасаясь того, что очередная «плавка» уйдет в брак.

В общем, все элементы будущей конструкции изготовлялись внутри гаража. Собирались же снаружи, под едва слышные «Охи», да «Ахи» дворни. Ну, и под взглядами опричника, конечно. Тут Николай еще и маскировку придумал, вместе с очередной тренировкой магического Дара – теперь на ювелирную точность его применения. Можно было просто «сплавлять» элементы корпуса. Но он же маг Молнии! Или Электричества, о котором никто и не подозревал, как и об электрической сварке. А тут познакомились, прикрывая глаза от ярких искр, благодаря которым соединялись воедино элементы конструкции.

Главным же был, конечно, не корпус, а начинка автомобиля. Тут юному конструктору помогло знание прошлых жизней. А именно – владение кем-то в прошлом «копейкой», то есть автомобилем «Жигули» первой модели; ну и кое-что из конструкций советской боевой техники помогло. И теоретическое, и практическое знание. Хотя от многого пришлось, конечно, отказаться.

– Например, от подшипников, – улыбнулся Николай, вспоминая, как пытался соорудить первый такой конструкт, – сидел, понимаешь, с куском железа в руках, и пытался скатать шарик. Или ролик конусный. Нет бы сразу поинтересоваться у Соломонии – существует ли такой Узор, который позволяет двум кускам металла скользить, не создавая между собой трения. Ну, не так, конечно объяснил – на пальцах, а точнее на двух кусках металла. Но ведь поняла же! А главное – действительно есть такой Узор. И теперь все шесть пар колес – передние ведущие, и две пары задних – крутятся без всякой смазки и тех же саых подшипников. Еще и пара запасных есть. Главное, чтобы в Камне-накопителе Сила не закончилась. Тогда все – ставь агрегат на прикол!

С Камнем, кстати, тоже получилось интересно. В какой-то момент Николай вспомнил, что у той кучи накопителей, что он привез из леса, был центральный – предполагаемый череп ископаемого монстра. А вспомнив, на очередной тренировке попытался заполнить его Силой, ухнув в него весь запас Источников, и двух малых Камней. Ухнул, но так и не почувствовал – на сколько заполнил резерв этого «черепа». Вот с тех пор он и копил в нем Силу, удивляясь емкости артефактной костяшки, и заранее подготовив место для нее в самом защищенном месте «Ласточки» – под передним капотом.

– Нет, не так, – поправил он себя, – в моем автомобиле все места будут защищенными до предела. А про череп, это я от того, что при движении сам буду сидеть максимально близко. И защитить сумею при нужде, и источник Силы под рукой, почти безразмерный. Как в мультфильме говорилось: «Такая корова нужна самому!».

Так что изо всей сложной машинерии, что вспомнилась Шубину, в конечный проект вошел лишь обтекаемый внешний вид корпуса, рулевая колонка с удобным рулем, ну и амортизаторы, которые при его возможностях управления Металлом изготовить было делом даже не дня – одной смены. Ну, и колеса – это была отдельная «песня». Вот никогда бы Николай не подумал, что колеса из чистого металла могут быть куда мягче и комфортней в ходу, чем какие-нибудь «Мишлен».

– Ну, не совсем, конечно, металл, – поправил он себя, – а Металл, Воздух, и Сила, которая циркулирует в их по нужному алгоритму – это благодаря Узору. Это уже я сам придумал. Можно сказать, ноу-хау. Патент нужно будет вытребовать. Если здесь, конечно, это слово вообще знают.

Получилось вот что – вспененный, а точнее строго структурированный металл из мельчайших ячеек со сжатым до нескольких атмосфер воздухом в каждой. И свойства этого металла были необычными – тонкие, прочные и эластичные стенки, позволяющие колесу не деформироваться, а возвращать форму по мере движения. В общем, самое то для боевой машины пехоты.

– Ага, – усмехнулся в который раз Николай, – казацкой пехоты. Парни, кажется, уже свыклись, что никаких лихих атак по-чапаевски, с командиром «впереди на лихом коне» не будет. Места в салоне уже распределили. И это они еще не видели наш будущий транспорт в его парадном виде.

Да – и внешний вид, как решил Николай, тоже имел значение. Рабочий, в камуфляжной раскраске, и другой, вполне себе понтовый —ярко-малиновый, с широкой золотой полосой под окнами, которая сходилась на капоте, соединяясь в герб боярского рода Шубиных. Который представлял собой не легендарную шубу в каком-либо виде, а вполне себе пафосный щит с полем небесной синевы, в центре которого был расположен могучий дуб, подпираемый с двух сторон не менее могучими медведями. Что именно символизировал родовой герб, Николаю узнать не удалось. Хотя не сильно-то и искал – времени не было.

Что интересно – свой внешний вид «Ласточка» меняла в какие-то секунды, посредством нажатия кнопки на панели перед водителем. И такой вот Узор, оказывается, был в арсенале Соломонии Розенвельт.

Так что день, который Николай ждал с нетерпением и волнением, наступил. Двадцать пятого июня – то есть с ошеломляющей скоростью конструирования и постройки – «Ласточка» была готова тронуться в путь. Под восхищенными взглядами зрителей, конечно. Это снаружи. Экипаж же – в лице командира, боярина Николая Ильича Шубина, водителей отца и сына Шварцевых, и десанта во главе с дядькой Михаилом, уже были внутри. Да – еще несколько пассажиров Николай взял с собой – Анфису с Соломонией, сейчас оценивающих комфорт в «квартире», занимавшей заднюю часть экипажа, Авраама и Белкина с кучей детишек. Ну, и Арсентия Палыча с бабой Нюрой Николай решил покатать – в качестве поощрения за самоотверженный труд.

Пользуясь правом хозяина всего и всех тут, он сам первым сел за руль. Нажал на нужную кнопку и, не услышав даже признаков гудения, или другого шума от магического двигателя, усмехнулся. Плавно нажал ногой на правую педаль. Эта педаль отвечала за скорость движения, или «газ» – так привычней. Вторая, и последняя, за тормоз. Ласточка неторопливо, словно нехотя, тронулась с места, и двинулась к воротам, и под них, а потом и на «свободу» – только теперь вызвав своим движением громкое «Ура!» в салоне. Может, крики были и снаружи, но их Николай не слышал – герметичность была на высоте, не только физическая, но и магическая. Вообще, опций в этом механизме было очень много; с ними нужно было знакомить и водителя, и весь остальной экипаж. Это касалось и защитных функций, и комфорта, и многого другого. Но сейчас было не до того. «Ласточка» вырулила на новую трассу – ту, что сам боярин создал в этом месяце – и рванула вперед. Поначалу, конечно, не так быстро – и водитель привыкал к управлению, и извилистой была однополосная трасса, что там говорить. До тех пор, пока не начался тот самый километровый, идеально ровный отрезок. Вот тут автомобиль словно скакнул вперед. Спидометр (да, да – был и такой на панели) показал сотню километров в час за считанные секунды. Увы – такой отрезок был единственным; так что Николай оторвался, нажимая педаль скорости, что называется, в пол, а потом медленно притормозил, и остановил экипаж. И первым же выскочил наружу – на небольшую полянку, которую присмотрел для праздничного пикника.

– А что, – решил он, – тут ни ГАИ, ни ГИБДД еще нет. Можно и выпить рюмку-другую, за успешное завершение проекта. Анфиса, кстати, и гитару прихватила. Какие там у нас песни про автомобили есть?

Глава 4

– Да, душевно посидели, – подумал Николай, оглядывая небольшую компании, которая, по его мнению, уже устала отдыхать, – не так часто выдается вот так, как прежде… А как прежде? Как в «нормальном» мире, где нет холопов, и где мне, боярину Шубину, не влом спеть пару песен для своих подданных? Но это, конечно, здесь, где нет лишних глаз и ушей. Где можно и схулиганить, не опасаясь неудобных вопросов. А если и будут такие – опять «включить» боярина – строгого, но справедливого. Который делает, что хочет. А главное – делает, потому что имеет на это право. Вот как сейчас, подниму настроение двум иностранцам, загрустившим отчего-то. Вспомню, так сказать, «молодость», в Иностранном легионе. Был там такой весельчак, из итальяшек. Тоже бренчал на гитаре каждую свободную минутку. Вот тогда не знал автора его песенок, думал, что сам сочинил. А теперь почему то знаю, что это всемирно известный, в том мире, конечно, Тото Кутуньо. Ну ка, память, выручай.

Шубин запел, чувствуя, как в горле уже немного першит. Но от этого один из шлягеров его прошлого был еще приятней в звучании; интимней, что ли. Тут уж без недоуменных, но по прежнему восторженных взглядов не обошлось. Но Николай был уверен – неудобных вопросов ему никто задавать не будет.

– Пока сам не объясню, конечно, – усмехнулся он, – а – нет. Кажется, ошибся. Вон – Анфиса что-то хочет спросить?

Оказалось, что Анфиса Никаноровна склонилась поближе к нему – чтобы никто рядом не смог услышать – вовсе не с вопросом, а с просьбой:

– Коля, жалко мне девицу. Чахнет ведь. Только работой и живет.

– А ребенок? – удивился Николай.

– Нежданный, – вздохнула женщина, – напоминает о самых ужасных днях в ее жизни. Потому с ним больше дядька Белкин тетешкается.

– А что сама Соломония?

– Домой ее тянет, хоть и не говорит прямо. Жутко ей здесь, на Руси. Не приняла она эту землю… вот как я.

– И что теперь? – спросил Николай так же негромко, найдя взглядом Соломонию, которая действительно, что называется, сбагрила сынка старому казаку, – я то ее не держу.

И добавил про себя: «Ага – что было нужно от нее, уже получил. Вот такая я бессердечная сволочь!».

– Не решается к тебе подойти с просьбой. Через меня спрашивает разрешения связаться с семьей, с отцом.

– А есть такая возможность? – заинтересовался Николай.

– Есть, как не быть такой. Нужен Камень-накопитель, а разговорник она сама сделает.

Боярин нахмурился – о таком Узоре в исполнении Соломонии он не слышал.

– А может, еще что утаила? Или.. эх, я болван – что еще скажешь?! Нет бы спросить прямо у девки – какие еще Узоры знаешь? А я все конкретно к ней – а как вот это? Как вот с таким быть? Вот вернемся, и озадачу ее. Пусть все выкладывает, что знает. А потом – катится, как говорится, на все четыре стороны. Насильно мил не будешь. Хотя и обидно, понимаешь…

Он достал из кармана тонкую пластину – ту, которую когда-то вручил ему разоблаченный «агент» Тайного приказа Белкин.

– Пусть пробует, – кивнул он, передавая артефакт Анфисе.

Но тут же передумал, подозвал Соломонию к себе. Так бы и вежливость проявил, джентльменством называемую. Но сейчас был немного зол, а потому проявил другое чувство, или право; право господина. И Соломония явно почувствовала, что время расслабленности, дозволенное боярином и себе, и окружающим, прошло. И потому подошла с опущенными к долу глазами, и демонстрируемой явно готовностью исполнить любой приказ господина. И взяла в руки артефакт, и начала с ним работать, неторопливо и подробно описывая каждое свое действие. Хотя видно было – нетерпение едва не сжигает ее изнутри. И все таки оно прорвалось – когда из пластины раздался недовольный голос; на италийском наречии, конечно. Ну, тут было понятно – важного господина, которым, несомненно являлся, или считал себя отец Соломонии, потревожил кто-то незваный, с незнакомого «номера».

Но потом все изменилось – как только Соломония сначала робко, а потом все громче и быстрее начала тараторить на родном языке. Так, что Николай с трудом успевал разве что общий смысл улавливать. Но тут и просто домыслить можно было – жива-здорова, сейчас у другого «господина», с которым несравненно лучше. Но все равно домой, к батюшке с матушкой тянет, аж сил нет.

Тут она прервалась, глянула на Шубина с робкой улыбкой и толикой подозрительности. Явно вспомнила недавний шлягер на итальянском, который позволил себе Николай. Но общение по магической связи не прервалось. Теперь так же экспрессивно вещал отец юной артефакторши. Функции «громкой связи» у артефакта, конечно, не было. Но тонкая струйка воздуха вполне себе заменила боярину эту кнопку. И теперь он даже без слов Соломонии знал, что один из богатейших, как охарактеризовал себя сам итальянский иудей, людей Флоренции, не пожалеет ни сил, ни времени, ни денег, чтобы вернуть домой, в семью, младшенькую, любимицу.

– Ну, насчет его времени и сил мне как то по барабану, – едва заметно усмехнулся Николай, глядя, как дядька меняет посты из четверки казачков, – а вот от денег, конечно, отказываться не буду. Кто бы что не сказал. Но, думается, никто и не возмутится. Больше того – сказали бы, что дурень стоеросовый, если бы отказался. Жизнь тут такая, понимаешь!

Однако договорить Соломония по «международной» связи не успела. Раньше на поляне поднялась суматоха, причиной которой явился всадник, в буквальном смысле настегивавший бока своей коняги плеткой. Николай, знавший, как трепетно относятся казаки к своим, да и чужим тоже, животинам, тут же вскочил, готовый принять самые худшие вести. Ну, и естественно, отреагировать на них, как он умел.

А весть действительно была из рук вон плохая. Просто отвратительная, на взгляд Николая.

– Беда, боярин, – просипел казак из замковой охраны, соскочив с коня и едва удержавшись на ногах, – нападение на замок!

– Как?! – вскричали одновременно Николай и его дядька, казак Дементьев.

С разным подтекстом, конечно, но вскричали. Впрочем, Шубин на такие «мелочи», как чувство вины в голосе дядьки, внимания не обращал; он ждал ответа, одновременно скомандовав жестом: «Собираемся!».

Можно было и бросить тут все – ничего путного уже и не оставалось. Но пара минут еще было. И казака, все еще не отдышавшегося выслушать, и самых неторопливых подогнать – ту же бабу Нюру, и Авраама с детьми.

– Некомбатантов, – нашел определение Николай, дослушав, наконец, короткий рапорт казака, – вот и дождались удара. Кто бы это мог быть?

Ситуация, со слов опытного, но сейчас несколько растерянного («А это от расхлябанности и веры в нерушимость крепостных стен!») казака выглядела… неоднозначной. К воротам замка подъехала крестьянская телега с грузом – что тут было необычным? Да и ждали ее. Только вот вместо привычного возчика оказался умелый диверсант, в считанные секунды расправившийся с двумя не самыми хилыми казаками. Потом откуда-то появились еще несколько башибузуков. И все это практически без единого звука. Так что боярская твердыня могла быть захвачена, что называется, «без штанов». Но – и это первая несуразица – в донжон неприятель врываться не стал. Сразу же помчался в помещения крепостной стены.

– К оружейке, – мрачно констатировал Николай, уже разворачивая «Ласточку» на пятачке, – а точнее, к мастерской, в которой мы с Авраамом оружие секретное мастерили. Да и смастерили уже, кстати. И убрали – как чувствовал – сюда, в тайники. Чтобы всегда под рукой было. Но и там, в мастерской, много чего интересного было. И заготовки, и пара образцов, уже практически готовых. А главное – станки! Как с ними? Не их ли враг незнакомый тащил в мешках? По рассказу казака – очень тяжелых, так что сгибались твари под тяжестью груза. Кстати, никаких мешков в бывшей оружейке не было. Так что с собой принесли. И какой из этого вывод? А все просто – знали наперед. Значит, есть в замке «крот». Ну, или кто из приходящих, кто имел возможность увидеть, или предположить что-то интересное. И передать эту информацию; или самому организовать налет. И кто у нас кандидат номер один? Ага – майор Никитин, конечно. К мастерской его не подпускали, но поглядывал он в ту сторону, поглядывал. И зачем ему это? Ну, напрямую спросить, наверное, не получится. Точнее, не нужно мне этого. У него. А вот у налетчиков – почему нет? Если поймаем, конечно.

С этими словами Николай затормозил у ворот замка, откуда еще не убрали злосчастную телегу. Ждали хозяина, очевидно; и его команд.

Но боярин, кивнув дядьке: «Разбирайся тут!», – сам помчался наверх, к мастерской, дверь в которую, как он полагал, была запечатана очень надежным Узором.

– А, нет, – констатировал он достаточно спокойно, – нашелся умелец. Распечатал.

Впрочем, спокойствие его покинуло, как только боярин перешагнул порог. Он разве что не зарычал от ярости, увидев внутри комнаты картину погрома. С первого взгляда не было даже понятно – унесли ли отсюда что полезное, и если унесли, то что конкретно. Потому что тут, внутри, царил натуральный железный бедлам. Стены мастерской, который сам же Шубин обработал Узором для полной бесшумности за их пределами, не дали казаку-посыльному, или тому, кто его послал, расслышать, что творилось тут совсем недавно. А тут кто-то славно поработал кувалдой. Той самой, которая зачем-то хранилась в углу помещения; в комплекте к другим инструментам, так сказать.

– Ни разу ведь не использовали, – усмехнулся Николай уже спокойнее, – вот до сегодняшнего дня. И что мы тут имеем?

Он «включил» вкупе с Силой Воздуха еще и Металл. И тут же встрепенулся – что-то невесомое, неразличимое для других, не наделенных таким Даром, вело за пределы комнаты.

– А вот это вы зря, ребята, – хищно улыбнулся он, – аккуратнее надо быть, аккуратней.

Назад – к круговому коридору, и лестнице вниз – он шел уже не так торопливо. Проверял себя, и обретенную недавно способность работать… сейчас просто улавливать даже мельчайшие проявления Металла. А точнее – вот этой конкретной его разновидности. Николай сейчас не пытался разложить витающие в воздухи крохи, или их следы на составляющие части. Просто закреплял их в памяти – чтобы не спутать с другими, аналогичными. Которых в его окружении хватало. Да что говорить – он и сейчас нес на себе пару килограммов «железа». Еще больше было на казачатах, и дядьке, которые еще не знали, что их глава уже взял след. По которому команда и двинулась – без спешки, привычным походным шагом, переходящим когда надо в бег. Разбираться же с последствиями набега он оставил Анфису Никаноровну и Артемия Палыча.

Ни дядька Михаил, ни, тем более, казачата, вопросов не задавали. А Дементьев еще и подтвердил уверенность Шубина, который следовал вперед, словно пес, вынюхивающий добычу по воздуху. Разве что ноздри не раздувал.

– А ведь есть след, Николай Ильич, – кивнул дядька, когда боярин в очередной раз сбавил темп, – опытный враг попался, это точно. Но вот один тут лишним был. Думаю, с таким «ходоком» далеко уйти не успеют.

– Да им далеко идти и не нужно было, – хмыкнул Николай, первый уловивший – с помощью Воздуха, конечно – слабые запахи конского пота и навоза.

На полянке, где отряд немного перевел дух, действительно были хорошо различимы следы стоянки.

– Восемь лошадей, – определил казак, пробежавшийся по поляне, кажется, совсем бессистемно, – двое здесь оставались. И тоже – один опытный чертяка, а другой словно первый раз в лесу оказался. Значит, ввосьмером они сюда явились, без заводных. Значит, недалече куда отсюда направляются.

– Ну, это не факт, – покачал головой Николай, – пусть даже груза у них прибавилось, очень нелегкого груза. Но тут ведь как – сейчас они до трассы выйдут, а там ищи ветра в поле. В любом постоялом дворе отдохнуть можно. Да и лошадей… Нет – менять, да покупать не будут – явный след останется. Так что поспешим, братцы…

Темп передвижения, впрочем, не поменялся. Силы отряда Николай берег. Тем более, что выскочив в какой-то момент на Пекинку – так он по-прежнему называл окружную дорогу вокруг Владимира – боярин убедился, что след он держит надежно. Хотя запахов; людей, повозок тут было немеренно. Но это недолго. К вечеру, когда команда практически без отдыха отмахала уже два часа неспешным бегом, путников на трассе, ведущей в сторону Москвы, стало гораздо меньше. А еще через полчаса дядька, опять догнавший бежавшего впереди парня, спросил, демонстрируя вполне ритмичное дыхание:

– Что-то не так, Николай Ильич? Почуял что?

– Ага, – с таким же выверенным, ничуть не изменившимся с начала похода дыханием (вот они – регулярные тренировки!), ответил Николай, – нашли. Вот в этом постоялом дворе и засели. Думаю, до утра тут отдыхать будут. Ну, или кого ждать…

По очень приблизительным прикидкам боярина, они совсем немного не добежали до Лакинска. Если, конечно, этот городок здесь существовал.

– Ага, – добавил про себя Николай, – и пивзавод при нем. Эх, и попили же мы его… когда-то…

Почему пробежали мимо? Этого вопроса дядька задавать не стал. Понятно же – вломиться вот так, без подготовки, в постоялый двор, где, быть может, людей посторонних, что говорится, полна хата. Можно нарваться так, что весь поход окажется плачевным. Противник, по словам того казака-посыльного, был вполне опытным и опасным. И крови не жалел. Единственный вопрос сейчас был – разглядел ли часовой, или часовые, которых у врага не могло не быть, отряд, пробежавший по трассе мимо двухэтажного здания, огороженного высоким и крепким забором. И который остановился уже в небольшой березовой рощице по левую сторону по ходу движения. По мнению Николая, их могли и не заметить. А если и заметили – что ж, мимо же пробежали.

К постоялому двору крались втроем. Сам Николай, и Дементьев с сыном. Не потому, что последним он доверял больше, чем остальным казачатам (хотя и это тоже, конечно) – нет, опытный казак с Захаркой на сегодня были лучшими в скрадывании неприятеля. Сейчас это было главным умением для начала операции. Ну, а самого Николая по прежнему вели к цели ничуть не ослабевшие от времени и расстояния эманации Металла. Которые, как оказалось, вели прежде всего в длинное и приземистое здание; позади за основным, двухэтажным. Судя по запахам, и всхрапыванию отдыхавших животных, это была конюшня. Часть эманаций, кстати, вели внутрь самого двора, но основное было здесь; как предполагал Николай – в тех самых мешках, или походных вьюках.

Теперь в дело вступили казаки. Николай только подсказал им, едва слышно:

– Двое внутри. Я так полагаю, что это наши «клиенты». Живыми нужны. Справитесь?

Дядька не ответил; лишь глянул укоризненно. Ну, или Николаю так показалось в темноте. Впрочем, не показалось – он теперь умел «видеть» не только глазами, но и Даром, одним из проявлений которого и было оперирование чувствами. Своими и чужими. Пусть пока несовершенное, с малым опытом, но вот так, рядом, Шубин хорошо прочел эмоции и опытного казака, и его нетерпеливого напарника. Впрочем, внутрь темнеющего даже в ночи зева ворот конюшни казачок скользнул не менее ловко и бесшумно, чем его многоопытный отец. Ну, и шума борьбы издавал… да не было борьбы, по большому счету. Пара караульных, оставленных тут для присмотра похищенных ценностей, и лошадей, даже не успели почувствовать, что уже не свободны в своих устремлениях.

Боярин, вошедший в конюшню уже неторопливо, не скрываясь, увидел вполне ожидаемую картину. Как увидел? – да с помощью еще одного артефакта, магического фонаря. Почти такого же, как те светильники, которыми были снабжены все комнаты в его замке, только меньших размеров и переносного. Узкий, направленный в одну точку луч осветил поочередно и казаков, и двух не самых мелких бойцов, которых сейчас вязали дядька с Захаркой. Точнее, казачок вязал, а старший уже стоял над поверженным, и аккуратно «упакованным» противником.

Никуда тащить их Николай не собирался. Пока. Допросить – да, но именно здесь и сейчас. Потому что не знал графика смены караула; да и без всякого графика мог заявиться кто-нибудь из подельников вот этих…

– Захар – беги за нашими, – велел он казачку, – да не забудь напомнить, чтобы потише там. Особенно Артем да Павел Большой.

Меньшого Павла уже не было, как и его деда, казака Никитича. Но крупного, даже громадного, и очень сильного парня по прежнему называли так. В подвижности, и ловкости он прибавил очень неплохо, но по сравнению с остальными казачатами Пашка, как и кузнецкий сын Артем по прежнему сильно проигрывали.

Захарка улыбнулся, и растворился в ночной тьме. Ну, а Николай, уже привычно сотворив над собой, и над местом предстоящего допроса купол, сквозь который не мог проникнуть ни единый звук, кивнул старшему Дементьеву: «Начинай!».

Опытный казак приступил, используя один из старых казачьих способов – начал энергично растирать уши врага – того, кого сам и связал Так энергично, что Николай даже поежился, представив, что такую экзекуцию проводят над ним самим. А насколько ладони дядьки были сильными и жесткими, он знал… на собственном опыте. Вот и вражина сейчас испытал; невольно в первый момент выдав достаточно важную информацию.

– Пся крев! – выдавил он из себя болезненный стон, и тут же замолчал.

– Ага, – озадаченно воскликнул внутри себя Николай, – поляк! И что теперь?

Польского языка ни прежний боярич, ни нынешний боярин Шубин не знал от слова «совсем». Ну, кроме уже прозвучавших внутри купола, да еще пары словосочетаний, одно из которых и вырвалось из груди пленника; со всей мощью его не самых слабых легких. Шубин же, вместе с дядькой, с улыбкой воспринявшие этот призыв к помощи вкупе с тревогой, задал себе еще один вопрос:

– И что пшекам от меня надо? Или не от меня, а от батюшки? Старые, так сказать, долги? Или, быть может, банальный промышленный шпионаж? Следили за графом Стрешневым, а потом и за мной – как наследовавшему графу самое ценное. Артефактора с мастером Металла. Нет, что-то не сходится. Откуда тогда информация о мастерской в замке? Или это просто исполнители. Хотя… как-то глупо нанимать поляков. Куда проще, и незаметней своих, доморощенных послать. Тем более, что русского языка этот мужичок не знает. От слова совсем. Ага – знает, ругательные. А дядька-то каков – по польски шпарит, как на родном. И где только научился? Да понятно где – в очередном походе военном, конечно. Может быть, еще до службы у батюшки моего. И что мы имеем?

Имели не так много. Разве что подтверждения мыслей боярина. В табели о рангах вражеского отряда этот воин стоял не очень высоко. И сейчас, после не такой уж и суровой обработки казаком, рассказал следующее. Отряд поляков числом в полсотни бойцов «квартировал» в подмосковной усадьбе, имени хозяина которого поляк, назвавшийся Анжеем, не знал. Использовались наемники – всем отрядом, или вот как сейчас, малой частью – не часто. Хотя, вылазки были, как не быть. Судя по тому, как судорожно замолчал в какой-то момент боец, достаточно кровавые. Предположения его Николая не сильно интересовали, но все же на заметку боярин взял – наемников явно придерживали для какой-то акции.

Ну, а сегодняшнюю сопровождали двое приданных; совсем не бойцы, по мнению Анжея. Один явно был Одаренным; тот, который с основной группой и проник в боярскую твердыню.

– Ага, – решил Николай, – он и взломал дверь в мастерской. А второй…

А второй, как понял Шубин вместе с дядькой (ну, это опять по эмоциям последнего проследилось) со слов поляка, был надзирающим за группой. По происхождению, к изумлению Николая, британец. Он даже переспросил через Дементьева Анжея. Тот энергично покивал:

– Да-да, точно британец. Хотя с паном Всеславским по польски говорил. Но я то их, снобов английских, хорошо знаю…

Уточнять, откуда такие знания появились у бойца, Николай не стал. Кивнул дядьке; по особому так кивнул, обозначая: «Пока не надо, давай второго». Что именно «Пока» – тоже объяснять не было нужды. Ввязавшись в тайную войну, да еще в чужом государстве, такие наемники чаще всего пропадали без всяких следов. Вот и Николай сейчас не видел никакой необходимости оставлять этому мужику, да и остальным тоже, жизнь. Жестоко?

– Нет – справедливо, – решил для себя Николай, и никто внутри него слова поперек не сказал, – их выбор. Особенно учитывая, что двух казаков у меня порешили. Да еще того крестьянина, у которого подводу «позаимствовали», скорее всего тоже. Так что, как говорится, «око за око», ну и так далее.

Второй пленник ничем существенным, поверх того, что уже сообщил Анжей, поделиться не смог. Николай даже именем его интересоваться не стал. Разве что этот хлопец – а был он гораздо моложе Анжея, и куда как говорливей и испуганней – сообщил, что времени до смены караула осталось совсем немного.

Дементьев с подачи боярина уточнил – есть ли в польском отряде такое понятие, как разводящий караула? Кивнул, узнав, что таких нет, и опять взглянул на Шубина с немым вопросом в глазах. Теперь Николай кивнул уже совсем по другому. С фатальным для двух наемников значением. Еще с оттенком в решении, который дядька, кажется, уловил. Ну, или сам оказался сегодняшней ночью совсем не кровожадным. По крайней мере, оба поляка отошли в иной мир безболезненно. Даже, показалось Николаю, не осознав этого факта.

Дядька же, свернув обоим наемника шею, как курятам, даже не перекрестился. И внутри него ничего не шелохнулось – это Николай ощутил точно. И смотрел старый казак на своего господина спокойно и уверенно. Как бы говорил: «Вот, Николай Ильич, выполнил я твой приказ. И считаю его правильным. И ответственность всю перед Господом богом готов на себя принять, хотя приказ был твой».

– Ну, уж нет, – теперь уже натужно улыбнулся боярин, – отвечать будем вместе. И перед людьми, и перед богом. Потому как единая команда теперь. Ну, да ладно – о высоких материях потом думать будем. Сейчас завершить нужно дело. Так же бесшумно, и без следов. Что особенно важно. Потому что докладывать никому об этом рейде, и его результатах не собираюсь. По какой причине? Да по такой, что уже взял на себя функции государственного правосудия. А оно ох, как не любит этого.

Оставался еще один вопрос – стоит ли самому участвовать в следующей фазе операции. Решил, что не стоит – навыков юных бойцов его дружины должно хватить с избытком. Ну, еще и с подсказкой самого боярина. Точнее, в этот момент Одаренного. А он снаружи, вот с этого самого места подстрахует. Есть теперь такие возможности.

Смену караула приняли в свои руки Артем с Пашкой Большим. Приняли незатейливо – двинув каждый своего противника кулаком по макушке. Этих наемников Николай даже расспрашивать не стал. Тем более, что одного – того, кого «приласкал» своим кулаком Пашка, и допрашивать не получилось бы – не было у Николая Дара Смерти, или Некромантии. Боярин лишь покачал недовольно головой; а дядька и вовсе показал Павлу кулак, пообещав тем самым парню дополнительные тренировки. Впрочем, Шубин и за собой часть вины чувствовал. Приказал: «Принять», – но подробностей не довел. Вот, Павел и принял противника; по своему.

Внутрь постоялого двора, отправились дядька с Захаркой и Семеном Буденным, и все те же здоровяки. Расположение комнат, в которых остановился наемный отряд, подсказали первые двое пленников. Ну, и Николай, использовав Силу и Ветра и Металла – в момент, когда открывалась дверь перед сменой караула – подтвердил эти сведения. Приказ же был один – тут боярин строго поглядел на Пашку с Артемом – спеленать, и притащить оставшуюся четверку в конюшню. Живыми.

– И все вещи при них тоже. Но прежде, – тут Николай кивнул остальным казачатам, явно нервничающим от того, что остались не у дел, – сторожей у ворот по тихому обезвредьте. Так, чтобы только к утру очухались. Справитесь?

– Справимся, Николай Ильич, – слитно, обрадованно и вполголоса кивнули разом оставшиеся четверо казачат, – не сомневайтесь.

Боярин все же послал дядьку на подстраховку – когда боевые холопы были уже снаружи. Дементьев и вернулся первым, кивнув боярину удовлетворенно: «Молодцы – все сделали, как надо!».

Чего хотел добиться Николай, вот этим своим сваянным на коленке планом? Не только выжать по максимуму информацию, но и отвести от себя и своего отряда всякие подозрения. По плану этому для всех отряд наемников, разместившийся на постоялом двору, внезапно, посреди ночи, «усыпил» ударами по голове караул у ворот, и исчез, в неизвестном направлении. А что другой отряд – боярина Шубина, бросившегося в погоню за супостатом? Так не догнали; не нашли. И тут, в этой придорожной гостинице, никто из них не был. Ага, вот именно так.

Дядька с парнями тоже не оплошали. Хотя противник у них был куда как серьезней. Особенно старший из поляков, шляхтич Болеслав Всеславский. Этот был настоящим рубакой. Но засады у своих дверей не ждал. Самим же легким оказался захват Одаренного, коренного русака Федора Пашкина. Того самого, который взломал дверь в мастерскую Авраама.

– И что теперь? – размышлял Николай, – глядя на этого испуганного, буквально трясущегося от ужаса мужичка, – пожалеть его только на этом основании? Так на его руках крови ничуть не меньше, чем у того же шляхтича. А может, и больше. Сам, конечно, глотки не резал, но без него, считай, не одна такая кровавая операция не случилась бы. И это только с поляками. А без них… точнее, до них? С графом Семеном Васильевичем Дурасовым, в подмосковной усадьбе которого и свила себе гнездо самая настоящая банда. Как там распределялись роли? Какие связи между графом и поляками, да англичанами? Это мы у них самих спросим. А может, когда-то и у самого графа. А пока, милок, отдохни. Может, еще о чем спросить нужно будет.

Шляхтич, сопротивлявшийся допросу дольше других, все же сломался – после того, как дядьке «помог» Николай. Казак внезапно проявившимся навыкам в ведении полевого допроса у воспитанника внешне удивляться не стал; хотя – понял Шубин – заметочку в памяти сделал. Ну, и ладно. Главное – результат был. Никаких записей, конечно, не велось. Но на свою память боярин Шубин в последнее время не жаловался. Так что последние четыре месяца жизни польского отряда, который прошел на русской земле, были запечатлены в мозгу, в нужных ячейках, очень основательно. Ну, и из предыдущей походу на Русь тоже запомнил много чего. Особенно касаемо двух схронов, уже на территории польского государства.

– Лишним не будет, – решил Николай, – прервав перечисление паном Всеславским сокровищ, которые хранились там.

Может, таким образом заносчивый, и такой горделивый недавно шляхтич хотел сохранить себе жизнь, Или еще что имел в виду? Николай его планами на будущее интересоваться не стал. Потому что знал – таких планов просто нет. Причем, в такой степени, какой обыватели даже не могли себе представить.

Британец, назвавшийся русским именем, Ванькой Чижовым, и показавший отличное владение русским же языком, ничего нового не сообщил. Потому как и не знал ничего, чего не знал бы шляхтич. Разве что о планах другого британца, сэра Эндрю Николсона, тоже гостившего у графа Дурасова, мог рассказать. Но – не знал. Слишком мелкой сошкой оказался, при этом сэре. Боярин даже переглянулся с Дементьевым, пожавшим плечами – и зачем посылали только такого? Николай даже не стал разоблачать этого мелкого исполнителя. Ну, и показывать собственное знания английского языка тоже.

– Может, и пригодится еще, это вот неведение, – решил он.

Оставался вопрос с лошадьми, на защиту которых – пока безмолвную, но уже отчаянную – встали казачата; прежде всего Буденный. Николай вздохнул, и доводить ситуацию до глухого брожения среди дружины не стал. Хотя и понимал, что ни во что серьезное такой душевный протест вылиться не сможет. Да ему и самому было жалко пускать под нож ни в чем не повинных животных. Была бы нужда великая, так отдал бы приказ, не поморщившись. Теперь же не стал. Решил, что восемь лошадей, появившихся в конюшне боярина Шубина, чужого внимания не вызовут. Даже стал прикидывать, как будет отвечать на вопросы – если они у кого возникнут. А потом рассердился на себя:

– Какие вопросы?! Пусть идут лесом такие задавальщики. Моя конюшня! Кого хочу, того и держу там. Решено.

Другой вопрос – с пленными – решали поэтапно. После того, как кони, груженые имуществом, и похищенным у Шубина, и реквизированным у чужаков, оказались за пределами постоялого двора; за воротами, закрывшимися за караваном. Ну, и казачата вмести с ними. Заканчивали «дело» дядька с воспитанником. Разделили, так сказать, роли – согласно умения и талантов каждого. Казак все так же, не шелохнув в душе ни единой струны, свернул шеи остававшимся в живых врагам. А потом отошел в сторону, чтобы поглядеть уже на работу боярина. Тот же, внешне и внутренне такой же спокойный, приступил к своей части работы. Уже опробованной в деле, кстати. Единственное волнение, хоть и небольшое, было связанное с тем, что условия, конечный результат должен был оказаться несколько иным. А именно – не оставить за собой ни одного следа. Такого, как в случае с графом Стрешневым, или его лабораторией.

– Разве что сильный Одаренный сможет обнаружить, – решил Николай, приступая к конструированию нужного плетения, – но и то, только сам факт проявления здесь Дара.

Боярин формировал теперь не купол, а сферу, что в принципе сделать было даже проще. Сложность состояла втом, что сфера эта не касалась нижним своим краем утоптанного земляного пола конюшни, а верхним стропил крыши; потолка как такового здесь не было. Да ничего эта сфера, подпитываемая толстым жгутом Силы, не касалась. А еще внутрь нее нужно было поместить восемь недвижных тел. Не вручную, конечно – используя Силу Воздуха. А потом внутри закружилось, завертелось. Теперь в памяти Николая выплыла другая аналогия. Стиральная машина-автомат, которая сейчас буквально стирала с лица земли крохотный кусок вселенского зла и грязи. Вместо воды и стирального порошка там было Электричество, перемешивающее сейчас внутреннее пространство до однородного состояния. До такого, в котором не было уже ни грана человеческой плоти, ни обычных молекул и атомов, которые, согласно дуалистической теории, плавно превратились в энергию.

Вот последнюю Одаренный и вернул себе, с некоторым прибытком, ничуть не волнуясь от того, откуда этот прибыток появился. И еще одним нововведением было – сфера не исчезла разом, вызвав тем самым хлопок от ворвавшегося в пустое пространство воздуха. Нет, она сжималась, как шарик, выпускающий из себя воздух по толстому жгуту. До тех пор, пока не превратилась в точку, исчезнувшую на глазах двух свидетелей этого процесса.

Николай же, его творец, даже ладоши не отряхнул, поскольку ничего и никого ими не касался. Просто кивнул Дементьеву:

– Пошли отсюда, дядька. Ночи летом короткие, а дел у нас сегодня еще много…

Глава 5

Москва златоглавая…

– Ага, до нее еще добраться нужно, – чуть устало проворчал Николай, проходя в ворота замка, – а какие планы были! Отдохнуть, оттянуться по настоящему целых три дня. Ну, ладно, половина вчерашнего дня получилось. Теперь же…

По здравому размышлению решили (решил, точнее, боярин Шубин – других просто поставил в известность), что этим утром в своей постели будет спать лишь он, хозяин замка и окрестных земель. Почему? Да потому что ночь действительно была короткой, и возвращение отряда на конях, да с добычей в переметных сумах скрыть было просто невозможно. Потому юная дружина во главе с казаком Дементьевым до замка не добралась. Свернула в лесок еще с Пекинки. Дядька же с подачи боярина объявил всем, что этот день станет еще одним испытанием – на скрытное нахождение в лесу. А что не побездельничать? – читалось в лицах парней. Николай про себя ухмыльнулся, читая эту нехитрую мысль на физиономиях юных дружинников.

– Ага, даст вам дядька от службы отлынивать! Пару часов, быть может, по очереди и подремлете. А потом тренировки – вперед и с песней. Ну, да ладно. Попастись коням есть где; еду в запасах, что с неприятеля сняли, достаточно. Не пропадут. Вот мне – дадут ли хоть эту саму пару часов поспать? Но в баню уж точно попаду, Пусть на коняшке и не пришлось покататься (ну не мое это, не мое!), но потом все равно пропах, как…

– Утро доброе, Николай Ильич, – согнулся в поклоне казак, отворивший ему воротину.

И второй рядом кланялся, показывая усердие. Оба караульных все глаза проглядели, пытаясь понять, почему это боярин вернулся один. И где остальные казачки? Но вопросов ему, конечно, задавать не стали.

– Доброе, – хмуро ответил Николай, проходя мимо них; тут же добавил про себя, – если оно действительно доброе.

Почему хмуро? Да потому что сработал еще один его Дар – Кровь. Вчерашним днем его сознание, и все чувства были сконцентрированы на одном – не потерять нить, которую несли за собой разрушители металла. Теперь же кровь, пролитая тут недавно, буквально заполнила все внимание Одаренного. Ну, и запоздалое чувство вины добавилось, за смерть двух дружинников, да крестьянина, что «поделился» с налетчиками своей телегой. Последнее уже было фактом – признались сами поляки. Точнее, их командир, пан Всеславский рассказал, а его подельники подтвердили. Сам же убивец ничего рассказать не мог – как раз его и настигла кара, то есть кулак Пашки Большого.

Кто-то мог сказать – а при чем тут чувство вины? В чем боярин-то виноват? А в том и дело, что он теперь за все и за всех тут отвечал. Погибли люди, связанные с ним клятвой, значит, в том и его вина есть. Не доглядел, не доучил. Одно успокаивает – кару виновный понес соразмерную.

Никого не встретив во дворе замка, Николай направился, как и планировал, в банный комплекс. Только там обрел привычное чувство внутреннего равновесия. В котором мог общаться без раздражения и с Анфисой, и с майором Никитиным. Ага – именно в таком порядке.

Поспать ему сразу не дали; уже на выходе из бани пригласили на ранний завтрак. Тут, несомненно, скомандовала баронесса. Которой, в свою очередь, доложили о прибытии боярина домой. Одного. Этот вопрос Анфиса и задала первым – когда Николай с довольным видом откинулся на спинку стула. Баронесса на таких вот редких совместных завтраках теперь сидела рядом с парнем. Вот и теперь внимательно, с каким-то внутренним напряжением вглядывалась ему в лицо, ожидая ответа. Боярин ей врать не стал. Не договаривал, это да. Ну, так это уже было привычным:

– Нашли, наказали, свое отняли, – скупо отчитался он, – парни все целы и здоровы. Дядька их в лесу оставил. Решил еще один день потренировать, в условиях, приближенных к боевым.

– Это как? – вскинулась женщина.

– Не в мягкой постели, – усмехнулся Николай, кивая на стол, на котором кроме горячего, парящего травами отвара больше ничего съедобного уже не было, – и не на харчах бабы Нюры. Да ты не беспокойся, к следующему утру все дома будут. Но об этом – прошу – никому даже ни полслова. Даже Соломонии. Договорились?

– Договорились, – кивнула баронесса с чуть обидчивой ноткой в голосе.

Мол, мог и не спрашивать, и так понятно. Николай же продолжил, чуть посомневавшись, стоит ли вовлекать Анфису в события еще глубже. Решил, что стоит; частично:

– А теперь главное. Напали на нас какие-то поляки.

– Поляки? – вскинула в удивлении взгляд Анфиса Никаноровна, – какие?!

– Вот и я думаю – какие? Что им нужно было – понятно. То, что мы с Авраамом мастерили. Только вот как они об этом проведали? И еще – у батюшки никаких… терок с этим народцем не было?

– Терок? – хмыкнула баронесса, и тут же нахмурила чистый, без единой морщины лоб, – не припомню такого. Через государство польское обоз проходил – но там сами поляки даже близко к дружине не подходили. Издали только взглядами недобрыми одаряли. Но не только батюшку твоего, да нас с ним; всех русских так. А больше ничего и не было. Да и времени тому прошло больше шести лет.

– Вот и я так думаю, – искренне кивнул Николай, не собираясь продолжать дальше, и переводя разговор на прошлый день, так трагично завершившийся, – ну, о чем там Соломония с отцом своим договорилась? И договорилась ли?

– Договорилась, – кивнула Анфиса как-то отстраненно – явно продолжала размышлять о далеком прошлом, – обещал прислать доверенное лицо с деньгами. Столько же, сколько графу Стрешневу обещал в последний раз. Сам не может, сказал. Но, думаю, просто опасается.

– И правильно делает, – кивнул парень, – учитывая, что пробираться придется как раз по польским землям. Я теперь им, ну совсем не доверяю. Другой вопрос с Авраамом. Вот его отпускать не собираюсь.