Эго и архетип. Сознание и бессознательное в мифе, религии и культуре

Глава I. Инфляция эго

Солнце не преступит положенных мер, а не то его разыщут эринии, союзницы правды.

Гераклит

Юнг сделал фундаментальное открытие, которое имело далеко идущие последствия: он открыл коллективное бессознательное, или архетипическую психику. Проведенные Юнгом исследования позволили нам узнать, что индивидуальная психика не только является продуктом личного опыта, но и обладает доличностным или трансличностным измерением, которое проявляется в универсальных паттернах и образах всех мировых религий и мифологий[2].

Далее Юнг открыл, что архетипическая психика обладает структурирующим или упорядочивающим принципом, который позволяет объединять различные архетипические содержания. Этот центральный архетип, или архетип целостности, получил у Юнга название Самости. Самость является упорядочивающим и объединяющим центром всеобщего психического начала (сознательного и бессознательного) аналогично тому, как эго является центром сознательной личности. Иными словами, эго является центром субъективной идентичности, а Самость – центром объективной идентичности. Таким образом, Самость является высшим психическим авторитетом, которому подчиняется эго. В упрощенном виде Самость можно описать как внутреннее эмпирическое божество. Она совпадает с образом Бога (imago Dei).

Юнг показал, что Самость имеет характерную феноменологию. Ее выражают с помощью определенных символических изображений, которые называются мандалами. К мандалам относят изображения, в которых выделяется круг с центром и, как правило, с дополнительными элементами в виде квадрата, креста или иного образа четверицы или кватерности[3].

С Самостью также связан ряд других тем и образов. К их числу относятся: целостность, совокупность, союз противоположностей, центральная генеративная точка, центр мира, ось мироздания, творческий момент встречи Бога с человеком, то место, где сверхличностная энергия перетекает в личную жизнь, вечность как противоположность потоку времени, нетленность, парадоксальное соединение неорганического с органическим, защищающие структуры, способные извлекать порядок из хаоса, превращение энергии в эликсир жизни. Все эти темы и образы имеют непосредственное отношение к Самости, центральному источнику жизненной энергии и нашего бытия, который наиболее «просто» описывается как Бог. Действительно, богатейшие источники феноменологических исследований Самости содержатся в созданных человеком бесчисленных изображениях божества[4].

Поскольку существуют два автономных центра психической жизни, отношения между ними приобретают существенное значение. Отношение эго к Самости носит весьма проблематичный характер и имеет близкое сходство с отношением человека к своему Создателю, как это отражено в религиозном мифе. Действительно, миф можно рассматривать как символическое выражение отношения между эго и Самостью. Многие особенности психологического развития можно понять в контексте изменения отношения между эго и Самостью на различных этапах психического роста. Предметом нашего исследования как раз и будет постепенное развитие отношений между эго и Самостью.

Сначала Юнг описал феноменологию Самости применительно к ее развертыванию в процессе индивидуации во второй половине жизни. В последнее время мы стали рассматривать роль Самости в первые годы жизни. На основе мифологического и этнографического материала Эрих Нойманн символически охарактеризовал изначальное психическое состояние, предшествующее рождению эго-сознания, как уроборос (образ пожирающего свой хвост змея). Используя круговое изображение пожирателя хвоста, Нойманн описал первичную Самость, первоначальное состояние всей совокупности психического, которое, как уже упоминалось, можно сравнить с мандалой, – и отсюда уже рождается индивидуальное эго[5]. На основе клинических наблюдений за младенцами и детьми Фордхам также обозначил Самость как изначальную полноту, предшествующую эго[6].

Вообще говоря, среди аналитических психологов принято считать, что задача первой половины жизни состоит в развитии эго, которое сопровождается нарастающим отделением эго от Самости; вторая половина жизни требует от эго отречения от себя, или, по крайней мере, соотнесения себя с Самостью и учета отношений с ней. Поэтому в настоящее время рабочая формула имеет следующий вид: первая половина жизни характеризуется отделением эго от Самости, а вторая – воссоединением эго с Самостью. Эта формула, быть может и верная как широкое обобщение, не учитывает результаты многих эмпирических наблюдений в области детской психологии и психотерапии взрослых. Согласно этим наблюдениям, более корректной будет круговая формула, которую в схематическом виде можно представить следующим образом.

Чередование соединения эго с Самостью и отделения эго от Самости происходит неоднократно на протяжении всей жизни человека, как в детские годы, так и в зрелые. Действительно, эта циклическая (или, точнее, спиральная) формула отражает основной процесс психологического развития от рождения до смерти.

С этой точки зрения взаимосвязь между эго и Самостью на различных стадиях развития можно представить в виде следующих схематических изображений.

На этих схемах показаны последовательные стадии отделения эго от Самости на протяжении психологического развития. Заштрихованные участки окружности эго обозначают остаточную тождественность эго и Самости. Соединительная линия между центром круга Самости и центром круга эго представляет собой ось эго – Самость, которая выполняет жизненно важную роль соединительного звена между эго и Самостью, обеспечивающего целостность эго. Следует учитывать, что эти схемы предназначены для иллюстрации определенной мысли и поэтому не характеризуются строгостью в остальных отношениях.

Например, обычно мы определяем Самость как всю совокупность психики, которая неизбежно включает в себя эго. На основе же этих схем и способа их представления можно предположить, что эго и Самость составляют две отдельные сущности, причем эго представляет меньшую часть всей совокупности психики, а Самость – большую. Эта трудность присуща самому предмету рассмотрения. С рациональной точки зрения мы должны проводить различия между эго и Самостью, а это противоречит нашему определению Самости. Дело в том, что концепция Самости заключает в себе парадокс. Самость одновременно является и центром, и окружностью всей совокупности психики. Представление эго и Самости в виде двух отдельных сущностей служит лишь необходимым рациональным средством для обсуждения этих вопросов.

Схема 1 соответствует изначальному уроборическому состоянию (согласно Нойманну). Ничего не существует, кроме мандалы Самости. Зародыш эго присутствует здесь как возможность. Эго и Самость едины, а это значит, что нет никакого эго. Это состояние полного тождества первичного эго и Самости.

На схеме 2 показано зарождающееся эго, которое начинает отделяться от Самости, но центр и большая часть круга эго находятся в состоянии изначального тождества с Самостью.

На схеме 3 показана следующая стадия развития, на которой, однако, сохраняется остаточная тождественность эго и Самости. Ось эго – Самость, представленная на первых двух схемах как полностью бессознательная и поэтому неотличимая от тождества эго и Самости, теперь стала отчасти сознательной.

На схеме 4 показан идеальный теоретический предел, который в действительности, быть может, и не существует. На схеме представлены полное отделение эго от Самости и полное осознание оси эго – Самость.

Эти схемы помогают в прояснении тезиса, что психологическое развитие характеризуется двумя одновременно происходящими процессами: нарастающим отделением эго от Самости и все большим проникновением оси эго – Самость в сознание. Если это верное отображение сути происходящего, тогда отделение эго от Самости и растущее осознание эго как зависимого от Самости в действительности составляют две части единого протекающего процесса, который разворачивается от рождения до смерти. С другой стороны, наши схемы показывают в общем виде правомерность того, что осознание относительности эго происходит во второй половине жизни. Если считать, что схема 3 соответствует среднему возрасту, тогда мы видим, что только на этой стадии верхний участок оси эго – Самость начал входить в сознание.

Процесс, в ходе которого разворачиваются эти стадии развития, представляет собой последовательный цикл, показанный на схеме 5. Непрестанное повторение этого цикла на протяжении всего психического развития приводит к нарастающей дифференциации между эго и Самостью. На более ранних стадиях, приблизительно отражающих первую половину жизни, этот цикл воспринимается как чередование двух состояний: инфляции и отчуждения. Позже появляется третье состояние, когда ось эго – Самость достигает сознания (схема 3), и здесь характерно диалектическое, сознательное отношение между эго и Самостью. Это состояние называется индивидуацией.

В настоящей главе мы рассмотрим первую стадию – инфляцию.

В словаре приводится следующее определение инфляции:

Преувеличенный, наполненный воздухом, нереально большой и неправдоподобно важный, пребывающий за пределами собственных размеров; отсюда такие значения, как тщеславный, самовлюбленный, гордый и самонадеянный[7].

Я употребляю термин «инфляция» для описания психологической установки и состояния, которое сопровождает идентификацию эго с Самостью. В этом состоянии нечто малое (эго) присваивает себе качества чего-то большого (Самости) и в результате настолько раздувается, что выходит за пределы своих размеров.

Мы рождаемся в состоянии инфляции. В младенческие годы не существует ни эго, ни сознания. Все находится в бессознательном. Еще не проявленное эго пребывает в состоянии полного тождества с Самостью. Мы рождаемся с Самостью, а эго мы выстраиваем. И в самом начале все является Самостью. Нойманн, как мы уже упоминали, описал это состояние с помощью образа уробороса. Поскольку Самость является центром и всей совокупностью жизни, эго, находясь в состоянии полного отождествления с Самостью, воспринимает себя как божество. Мы можем сформулировать эту мысль в форме ретроспективы, хотя младенец, разумеется, так не думает. Он пока вообще не способен думать, хотя вся его жизнь и переживания упорядочены в соответствии с априорным допущением существования божества. Это изначальное состояние бессознательной цельности и совершенства служит причиной нашей ностальгии по своим истокам, как личным, так и историческим, ностальгии, которая есть у каждого из нас.

Многие мифы описывают изначальное состояние человека как состояние округлости, цельности, совершенства или блаженства. Например, в одном из древнегреческих мифов, который записал Гесиод, речь идет о четырех веках человечества. Первый, изначальный век – это золотой век, рай. Вторым был серебряный век – эпоха матриархата, когда люди подчинялись матерям. Третьим был бронзовый век – эпоха войн. И четвертым был железный век, во время которого писал Гесиод и который он охарактеризовал как эпоху полного упадка. О золотом веке, о рае, Гесиод пишет так:

[Золотая раса людей] жила подобно богам, без печали, трудов и забот… У них были все блага, ибо плодородная земля без принуждения приносила им обильные плоды. Они жили в мире и покое на своих землях. Их окружало множество хороших вещей. Их стада были тучны. Они были любимы благословенными богами[8].

В райскую эпоху люди пребывали в единении с богами, что олицетворяет состояние еще не рожденного эго. Эго еще не отделилось от чрева бессознательного и поэтому участвует в божественной полноте и совокупности.

Другой миф о первочеловеке можно найти у Платона. Согласно этому мифу, первочеловек был круглым, по форме он походил на мандалу. По этому поводу в своих «Диалогах» Платон пишет следующее:

Первозданный человек был округл и очертаниями своих боков и спины походил на круг… Ужасны были сила и могущество первозданных людей, помыслы их сердец были велики; они напали на богов и чуть было не подчинили их своей власти… но боги не могли смириться с их дерзостью[9].

В этом фрагменте особенно явно проявилось раздутое, высокомерное. В начальный период существования округлость равнозначна мнению человека, что он завершен и целостен и поэтому является богом, который может творить что угодно.

Существует интересная параллель между мифом о первозданно круглом человеке и проведенными Родой Келлог исследованиями рисунков и поделок детей дошкольного возраста[10]. Она отметила, что изображение мандалы или образа круга доминирует в рисунках маленьких детей, впервые приступивших к рисованию. Сначала двухлетний ребенок с помощью карандаша или цветного мелка просто рисует каракули, вскоре его внимание привлекает пересечение линий, и он начинает рисовать крестики. Затем крестик помещается в кружочек, и мы получаем исходную модель мандалы. Когда ребенок пытается нарисовать человеческие фигурки, они, вопреки зрительному восприятию, получаются в виде кружочков с руками и ногами, изображенными в виде похожих на лучи продлений кружочка (илл. 1). Эти исследования предоставляют ясные эмпирические данные, которые свидетельствуют о том, что в раннем возрасте дети воспринимают человека как круглую, похожую на мандалу структуру, и убедительно подтверждают психологическую точность платоновского мифа о первоначально круглом человеке.

Илл. 1. Последовательность размещения гештальтов в направлении снизу вверх отражает возможное развитие изображения человеческих фигурок на рисунках детей младшего возраста.

Издательство National Press Books и Рода Келлог

Детские терапевты также считают, что для детей мандала является эффективным целительным образом (илл. 2). Все это указывает на то, что, говоря на символическом языке, человеческая психика изначально была круглой, цельной, завершенной, то есть пребывала в состоянии единства и самодостаточности, равнозначном состоянию самого божества.

Илл. 2. Этот рисунок семилетней девочки, сделанный во время психотерапевтических встреч, отражает восстановление психического равновесия.

Майкл Фордхэм

Та же архетипическая идея, устанавливающая связь между детством и близостью к божеству, нашла отражение в оде Уильяма Вордсворта «Знаки бессмертия»[11]:

• Рожденье наше – только лишь забвенье;
• Душа, что нам дана на срок земной,
• До своего на свете пробужденья
• Живет в обители иной;
• Но не в кромешной темноте,
• Не в первозданной наготе,
• А в ореоле славы мы идем
• Из мест святых, где был наш дом!
• Дитя озарено сияньем Божьим…[12]

С точки зрения более зрелого возраста тесная связь детского эго с божеством является состоянием инфляции. Многие из последующих психологических проблем обусловлены последствиями такого отождествления с божеством.

Возьмем в качестве примера психологию ребенка в первые пять лет его жизни. С одной стороны, это время новизны восприятия и реагирования, ребенок непосредственно соприкасается с архетипическими проявлениями жизни. Это стадия подлинной поэзии, когда в каждом самом обычном событии таятся величественные, пугающие трансперсональные (межличностные) силы. Но, с другой стороны, ребенок способен вести себя как эгоистическое, жестокое и алчное животное. Фрейд описывал состояние детства как полиморфную перверсию. Это довольно жесткое описание, но по меньшей мере отчасти оно справедливо. Детство невинно, но оно и безответственно. Поэтому детство характеризуется не только неоднозначностью тесной связи с архетипической психикой и ее сверхличностной энергией, но и бессознательным отождествлением и нереалистической соотнесенностью с ней.

У детей, как и у первобытной личности, эго отождествляется с архетипической психикой и внешним миром. У первобытных людей отсутствует различие между внутренним и внешним. Первобытные люди привлекают цивилизованное сознание своей связью с природой и гармонической включенностью в жизненный процесс. Но в то же время первобытные люди являются дикарями, они подвержены тем же ошибкам инфляции, что и дети. Образ первозданной личности вызывает чувство острой тоски у современного человека, отчужденного от истоков смысла жизни. Этим объясняется привлекательность концепции «благородного дикаря» у Руссо и в более поздних работах, отражающих ностальгию современного сознания по утраченной мистической связи с природой.

Это одна сторона, но существует и другая, негативная. Реальная жизнь первобытного человека связана с грязью, она унизительна и проникнута чувством страха. Мы и на мгновение не захотели бы оказаться в такой реальности. Так что предметом нашей ностальгии является символический первобытный человек, а не реальный.

Оглядываясь на наши психологические истоки, мы обнаруживаем в них двойственный смысл: во-первых, мы видим в них состояние блаженства, цельности, единства с природой и богами; во-вторых, по нашим сознательным, человеческим меркам, соотнесенным с пространственно-временной реальностью, наши психологические истоки отражают состояние инфляции: безответственности, необузданной похоти, высокомерия и грубой чувственности. Для взрослого человека основная проблема заключается в том, как достигнуть единства с природой и богами, с которых начинается жизнь ребенка, без того, чтобы впасть в инфляцию отождествления с ними.

Такая постановка вопроса справедлива и для проблемы воспитания детей. Каким образом можно эффективно помочь ребенку освободиться от состояния инфляции и сформировать реалистическое представление о мире и ответственное отношение к нему, сохраняя при этом живую связь с архетипической психикой, которая необходима, чтобы сделать его личность сильной и жизнерадостной? Проблема состоит в том, чтобы сохранить целостность оси эго – Самость, растворяя при этом отождествление эго с Самостью. Этот вопрос лежит в основе всех споров о противопоставлении вседозволенности и строгости в воспитании детей.

Вседозволенность предполагает принятие и поощрение спонтанности ребенка, подпитывает его связь с тем источником жизненной энергии, с которым он родился. В то же время она поддерживает и поощряет инфляцию ребенка, которая не соответствует требованиям внешней жизни. С другой стороны, строгость предполагает жесткие ограничения поведения, способствует разрушению тождества эго и Самости и достаточно успешно справляется с инфляцией. Но в то же время строгость нередко приводит к нарушению жизненно необходимой связи между растущим эго и его корнями в бессознательном. Между строгостью и вседозволенностью не существует выбора, они составляют пару противоположностей и должны совместно действовать.

Ребенок буквально воспринимает себя как центр мироздания. На начальной стадии мать удовлетворяет это требование, поэтому такое изначальное отношение поощряет в ребенке чувство, что его желание является вселенским повелением, и только так, а не иначе, и должно быть. При отсутствии постоянной полной самоотдачи и готовности матери удовлетворять эту потребность ребенка он не способен психологически развиваться. Тем не менее проходит немного времени, и мир неизбежно начинает отвергать требования ребенка. В результате изначальная инфляция начинает растворяться, оказавшись несостоятельной на фоне приобретаемого опыта. Но также начинается и отчуждение, нарушается ось эго – Самость. В процессе узнавания, что я не являюсь божеством, которым себя считал, возникает незаживающая психическая рана. Ребенок изгоняется из рая, и тогда возникают переживания раненности и отделения.

Повторяющиеся переживания отчуждения постепенно перетекают дальше, во взрослую жизнь. Мы постоянно имеем дело с двойственным процессом. С одной стороны, сталкиваемся с реальностями, которые нам подбрасывает жизнь и которые постоянно вступают в противоречие с бессознательными допущениями эго. За счет этого происходят рост эго и его отделение от бессознательного отождествления с Самостью. В то же время для сохранения целостности личности мы должны постоянно обеспечивать воссоединение эго с Самостью, в противном случае в процессе отделения эго от Самости возникает реальная опасность разрушения важной связи между ними. При серьезном нарушении такой связи мы отчуждаемся от наших глубин и готовим почву для психического расстройства.

Изначальное положение дел – восприятие себя как центра мироздания – нередко сохраняется довольно долго и после завершения детства. Например, у меня был пациент, юноша, который наивно воспринимал мир как его собственный альбом с картинками. Он полагал, что все вещи, с которыми ему приходилось сталкиваться, существуют в мире специально для него – для его развлечения или обучения. Он буквально считал, что все в его руках. Внешний опыт не имел никакой собственной реальности или значения, за исключением разве что его отношения к самому пациенту. Другой пациент был убежден, что после его смерти миру тоже придет конец. При таком умонастроении, когда возникают подобные идеи, отождествление с Самостью равнозначно отождествлению с миром. Самость и мир являются неразрывными. Вне сомнения, такое восприятие вещей заключает в себе зерно истины и обоснованность, но эта точка зрения оказывает, бесспорно, пагубное влияние на ранних стадиях психологического развития, когда эго старается проявиться из изначальной цельности. В более поздние годы жизни понимание неразрывности внутреннего и внешнего мира способно оказать целительное воздействие на человека. Здесь у нас еще один пример Меркурия, как его понимали алхимики, который может быть лекарством для одних и ядом для других.

Во многих психозах мы видим отождествление эго с Самостью как центром мироздания или высшим принципом. В частности, встречающееся среди душевнобольных бредовое состояние, при котором больной считает себя Христом или Наполеоном, лучше всего описывается как регрессия к изначальному инфантильному состоянию, при котором эго отождествляется с Самостью. Бред отношения также является симптомом чрезмерного отождествления эго с Самостью – в таких случаях человек думает, что некоторые объективные события имеют к нему скрытое отношение. У параноика эти идеи будут иметь преследующий характер. Например, увидев монтажников, занимающихся ремонтом проводов на телефонном столбе, одна из моих пациенток истолковала их действия как попытку установить подслушивающее устройство, чтобы добыть компрометирующие ее сведения. Другой пациент считал, что телекомментатор новостей передавал ему личное сообщение. Такие формы бреда проистекают из состояния тождественности эго и Самости, когда человек считает себя центром мироздания и поэтому приписывает внешним событиям, которые на самом деле не имеют никакого отношения к его жизни, какое-то собственное значение[13].

Типичным примером инфляциированного состояния отождествления эго и Самости является то, что Г. Бейнс назвал временной жизнью. Это состояние Бейнс описывает следующим образом:

[Временная жизнь] обозначает безответственное отношение к событиям реальности, словно за эти события отвечают либо родители, либо государство, либо, в крайнем случае, Божественное Провидение… [Это] состояние детской безответственности и зависимости[14].

М. Л. фон Франц описывает то же самое состояние как идентификацию с образом puer aeternus (вечного ребенка). Для человека, который находится в таком состоянии, все то, что он делает…

…пока не составляет предмет его реальных желаний, и поэтому здесь всегда присутствует фантазия, что когда-нибудь в будущем произойдет нечто настоящее. Если такое отношение сохраняется долгое время, то это ведет к постоянному внутреннему отказу взять на себя ответственность за происходящее. Это нередко (в большей или меньшей мере) сопровождается комплексом спасителя, или комплексом мессии, когда у человека есть сокровенная мечта о том, что в один прекрасный день он спасет мир, скажет последнее слово в философии, религии, политике или совершит что-нибудь в этом духе. Это может дойти до мании величия, а может проявляться в менее значительных признаках – например, в представлении человека о том, что его время еще не пришло. Единственное, чего боятся эти люди, – оказаться привязанным к чему бы то ни было. Они испытывают чудовищный страх связать себя обязательствами, полностью войти в пространство и время, быть тем, кто они есть[15].

Психотерапевт нередко встречается с пациентами такого типа. Такой человек считает себя многообещающей личностью. У него много талантов и возможностей. Он нередко жалуется на слишком широкий диапазон своих способностей и интересов. Избыток дарований – это его проклятие. Он мог бы сделать все что угодно, но не способен решиться на что-нибудь определенное. Проблема состоит в том, что он все обещает, но ничего не исполняет. Чтобы достичь реального успеха, он должен отказаться от ряда возможностей. Он должен отказаться от отождествления с изначальной бессознательной цельностью и добровольно признать, что является реальным фрагментом вместо нереального целого. Чтобы стать кем-то в реальности, он должен отказаться от того, чтобы быть всем в потенции. Архетип вечного ребенка является одним из образов Самости, но идентификация с ним означает, что человек никогда и ничего реального не воплотит в жизнь[16].

Существует множество менее ярких примеров инфляции, которую можно было бы назвать инфляцией обыденной жизни. Мы можем определить состояние инфляции, когда видим, как кто-нибудь (в том числе и мы сами) реализует в переживании одно из качеств божества, то есть выходит за собственно человеческие пределы. Приступы гнева являются примерами состояния инфляции: в гневе доминирует стремление навязать свою волю окружающим, это разновидность комплекса Яхве. Влечение к мести – также отражение идентификации с божеством. В такие моменты человеку следовало бы вспомнить о словах из Библии «Мне отмщение, и аз воздам»: возмездие мое, не твое. Многие греческие трагедии изображают роковые последствия, которые наступают, когда человек берет в свои руки возмездие Бога.

Все виды мотивации власти являются симптомами инфляции. Всякий раз, когда человек руководствуется мотивом силы, в его действиях сквозит всемогущество. Но всемогущество может быть только у Бога. Интеллектуальная ригидность, приравнивающая свою частную истину или мнение к всеобщей истине, также свидетельствует о наличии инфляции. Здесь предполагается всеведение. Вожделение и все поступки, в основе которых лежит принцип чистого наслаждения, также отражают состояние инфляции. Любое желание, рассматривающее свое удовлетворение как основную ценность, выходит за реальность границ эго и, следовательно, присваивает себе качества сверхличных сил.

Практически у каждого из нас, хотя бы в глубине души, присутствуют остаточные следы инфляции, которая проявляется в иллюзии бессмертия. Вряд ли найдется хотя бы один человек, полностью и окончательно избавившийся от этого аспекта инфляции. Поэтому близкое соприкосновение со смертью часто оказывается переживанием пробуждения. Внезапно приходит понимание, как драгоценно время просто из-за его ограниченности. Такой опыт нередко позволяет по-новому взглянуть на жизнь, делает нас более продуктивными и более человечными. Благодаря растворению области отождествления эго и Самости освобождается новая психическая энергия для сознания, и описанный выше опыт позволяет осуществить скачок в психологическом развитии.

Существует еще и негативная инфляция. Ее можно охарактеризовать как идентификацию с божественной жертвой – чрезмерным, безграничным ощущением вины и страдания. Мы видим это в случаях меланхолии, в которых отражается чувство, что «во всем мире нет человека, более виновного, чем я». Здесь просто слишком много вины. В действительности, когда человек берет на себя слишком много чего бы то ни было, это свидетельствует об инфляции, поскольку такой акт выходит за пределы собственно человеческих границ. Чрезмерность в смирении и высокомерии, в любви и альтруизме, в эгоизме и стремлении к власти является симптомом инфляции.

Состояния идентификации с анимусом и анимой[17] также могут рассматриваться как инфляция. Своенравные высказывания анимуса звучат как обращение божества. Мрачное негодование, испытываемое человеком, одержимым анимой, выражается в таких словах: «Веди себя так, как я тебе говорю, иначе я от тебя уйду, а без моего признания ты погибнешь».

Существует целая философская система, в основе которой лежит состояние отождествления эго и Самости. Эта система рассматривает все в мире как проистекающее из индивидуального эго и как соотнесенное с ним. Она называется солипсизмом, от слов solus ipse – «только я». Ф. Бредли характеризует точку зрения солипсизма следующим образом:

Я не в силах переступить границы восприятия, и восприятие есть мое восприятие. Отсюда следует, что вне меня ничего не существует, ибо воспринимаемое является ее (Самости) состояниями[18].

Шиллер более ярко определяет солипсизм как «учение о том, что все существующее есть опыт, и существует только один субъект опыта; солипсист думает, что единственным субъектом опыта является он сам».

Последствия первичной инфляции ярко запечатлены в мифологии. Замечательным примером такого описания является миф о саде Эдемском, который, и это знаменательно, назван мифом о грехопадении человека. Об этом мифе Юнг пишет:

Легенда о грехопадении содержит глубокую мысль; в ней отражается смутное предчувствие, что освобождение эго-сознания было делом рук Люцифера. Вся история человечества изначально заключалась в конфликте между его чувством неполноценности и высокомерием[19].

В Книге Бытия описано, как Бог поселил человека в саду Эдемском, говоря: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Затем идет описание создания Евы из ребра Адама и искушение Евы змеем, который сказал ей: «Нет, не умрете; но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло». И тогда Адам и Ева вкусили запретный плод. «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания». Обнаружив их неповиновение, Бог проклял их. Далее идут весьма знаменательные слова: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни»[20].

Этот миф стоит у истока древнееврейской ветви нашей культурной традиции и имеет глубокий психологический смысл. Легенда о саде Эдемском сопоставима с греческим мифом о золотом веке и платоновским мифом о круглом первочеловеке. Сад Эдемский имел некоторые особенности мандалы: из Эдема выходят четыре реки, а в центре помещается дерево жизни (илл. 3).

Илл. 3. Эдемский сад в виде круга. Из «Великолепного часослова герцога Беррийского».

Музей Конде, Шантийи

Сад-мандала является образом Самости, отражая в данном случае изначальное единство эго с природой и божеством. Это изначальное, бессознательное состояние животного бытия в единении со своей Самостью. Оно называется райским, потому что еще не возникло сознание, следовательно, здесь нет конфликта. Эго содержится в чреве Самости (илл. 4).

Илл. 4. Рай как сосуд. Из итальянской рукописи XV в.

Издательство Princeton University Press

Существует еще одна особенность, указывающая на изначальную цельность – создание Евы из Адама. Очевидно, что сначала Адам был гермафродитом, иначе невозможно было бы создать из него женщину. Вероятно, здесь содержатся следы более древнего мифа, в котором изначальный человек был гермафродитом. Несомненно, этот более ранний миф подвергся изменениям в соответствии с односторонней патриархальной установкой иудеев, которая умаляла роль феминного элемента психики, сводя его лишь к ребру Адама. Разделение Адама на маскулинную и феминную составляющие представляет собой процесс, идущий параллельно и являющийся равноценным изгнанию из рая. Оба процесса имеют одно последствие: человек оказывается изгнан и отчужден от изначальной цельности.

Драма искушения и грехопадения начинается в момент, когда изначальное состояние пассивной инфляции превращается в активную инфляцию конкретного деяния. В целом подход и привлекательность змея выражаются в инфляционных высказываниях, например: «Вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как Бог». Поэтому плод дерева был съеден, и наступили неизбежные последствия. Все начинается потому, что Адам и Ева осмеливаются поступить в соответствии со своим желанием быть как Бог.

Миф изображает рождение сознания как преступление, которое отчуждает человека от Бога и от его изначальной предсознательной цельности. Вне сомнения, плод символизирует сознание. Это плод с дерева познания добра и зла, который несет в себе осознание противоположностей, что и составляет специфическую особенность сознания. Таким образом, согласно этому мифу и теологическим теориям, опирающимся на него, сознание есть первородный грех, первородный hybris (гордыня) и заключает в себе основную причину всего зла в человеческой природе.

Но существовало и иное понимание этого мифа. В частности, офиты (гностическая секта) почитали змея. В принципе, они придерживались тех же взглядов, что и современная психология. По мнению офитов, змей представлял духовный принцип, символизировавший освобождение от власти демиурга, который создал сад Эдемский и держал человека в неведении. Змей считался хорошим, а Яхве плохим. С психологической точки зрения змей символизирует принцип гнозиса, знания или возникновения сознания. Искушение со стороны змея олицетворяет стремление человека к самореализации и принцип индивидуации. Некоторые гностические секты даже отождествляли змея в Эдемском саду с Христом.

Вкушение запретного плода отмечает переход от вечного состояния бессознательного единства с Самостью (неразумное, животное состояние) к реальной, сознательной жизни в пространстве и времени. Одним словом, этот миф символизирует рождение эго. В результате этого процесса рождения происходит отчуждение эго от его истоков. Теперь эго входит в мир страдания, конфликтов и неопределенности. Неудивительно, что мы столь неохотно делаем шаг к достижению более высокого уровня сознания.

Илл. 5. «Изгнание Адама и Евы из рая». Фреска Мазаччо.

Церковь Санта-Мария-дель-Кармине, Флоренция; фотограф Алинари Фрателли

Другая особенность «грехопадения» в сферу сознания заключается в том, что Адам и Ева узнали, что они наги. Сексуальность и все прочие инстинкты неожиданно превратились в табу и предметы стыда. Сознание как духовный принцип стало противоположностью естественной, инстинктивной животной функции. Двойственность, диссоциация и вытеснение возникли в человеческой психике одновременно с рождением сознания. Это значит лишь то, что для своего самостоятельного существования сознание должно, по меньшей мере на начальном этапе, занимать антагонистическую позицию по отношению к бессознательному. Такое понимание позволяет понять, что все утопические психологические теории, предполагающие, что человеческая личность может стать целостной и здоровой только при условии, что в детстве она не подвергается сексуальным и инстинктивным запретам, являются ошибочными. Естественные и необходимые стадии психического развития требуют поляризации противоположностей: сознательного и бессознательного, духа и природы.

Но наш анализ мифа о грехопадении будет неполным, если мы остановимся на том, как Адам и Ева уныло стали жить трудной жизнью в мире реальности, в поте лица своего зарабатывая хлеб насущный и в муках рожая детей. В саду Эдемском было два дерева: не только дерево познания добра и зла, но и дерево жизни. Яхве выказал определенную обеспокоенность, что человек обнаружит второе дерево и вкусит его даров. Что это может означать? В «Еврейских легендах» Гинсберг приводит интересную легенду о дереве жизни, которая в какой-то мере проливает свет на данный вопрос:

В раю находятся дерево жизни и дерево знания, причем последнее образует ограду вокруг первого. Только тот, кто расчистил для себя путь через дерево знания, может приблизиться к дереву жизни, которое настолько огромно, что человеку понадобилось бы 500 лет, чтобы одолеть расстояние, равное диаметру ствола этого дерева. Не менее огромно и пространство, затеняемое его ветвями. Из-под дерева вытекает вода, которая орошает всю землю и затем разделяется на четыре потока: Ганг, Нил, Тигр и Евфрат[21].

Легенды, возникающие вокруг мифа, развивают и обогащают те точки зрения, которые не нашли выражения в первоначальной истории, словно отражая стремление коллективной психики расширить картину и полностью разъяснить ее символический смысл. Мне кажется, что именно так обстоит дело с приведенной легендой. Библейский вариант дает довольно неясное представление о взаимосвязи между деревом знания и деревом жизни. Приведенная легенда демонстрирует более ясное и удовлетворительное изображение.

Легенда представляет дерево жизни как омфалос или пуп земли, и оно аналогично мировому дереву Иггдрасиль. В Библии сказано, что плод дерева жизни дарует бессмертие. До грехопадения Адам и Ева были бессмертными, но они были и бессознательными. Если бы они вкусили плод дерева жизни после грехопадения, то достигли бы как сознания, так и бессмертия. Яхве не приемлет такого вторжения в свое царство и ставит на этом пути херувима с огненным мечом. Тем не менее упомянутая еврейская легенда в определенной мере позволяет нам понять, как можно найти дерево жизни. К нему можно добраться, расчистив путь через похожее на живую изгородь дерево познания добра и зла. Иными словами, человек должен вновь и вновь поддаваться искушениям змея, вновь и вновь вкушать плод познания и таким образом прогрызать путь к дереву жизни. То есть восстановить утраченную целостность мы сможем только тогда, когда в полной мере вкусим и усвоим плоды сознания.

Миф о грехопадении отражает не только модель и процесс изначального рождения сознания из бессознательного, но еще и процесс, через который в той или иной форме проходит человек при каждом новом расширении сознания. Вместе с офитами я считаю, что изображение Адама и Евы как бесчестных садовых воров страдает некоторой односторонностью. Их поступок в равной мере можно было бы охарактеризовать как героический. Они жертвуют комфортом пассивного повиновения ради достижения большей сознательности. В конечном счете и змей оказывается благодетелем, если сознанию мы придаем более высокую ценность, чем комфорту.

В процессе психоаналитической работы мы нередко обнаруживаем фрагменты темы первоначального грехопадения человека во многих сновидениях. Они обычно появляются в те моменты, когда возникают новые сознательные понимания. В сновидениях часто фигурирует тема встречи со змеей или змеиного укуса. В последнем случае сны, как правило, имеют такой же смысл, как и искушение змеем Адама и Евы в саду Эдемском, а именно: исчезает старое положение дел и рождается новое сознательное понимание. Этот процесс нередко воспринимается как нечто чуждое и опасное, поэтому такие сновидения никогда не бывают приятными. В то же время змеиный укус свидетельствует о начале формирования новой установки и ориентации. Это бывает переходным сновидением, очень важным.

Кроме того, сновидения о совершении преступления могут иметь такое же значение, как и изначальное похищение плода. То, что является преступлением на одной стадии психологического развития, правомерно на другой стадии. Невозможно достичь новой стадии психологического развития, не осмелившись поставить под сомнение законность правил предыдущей стадии, поэтому каждый новый шаг воспринимается как преступление и сопровождается чувством вины, ибо прежние критерии, прежний образ жизни еще не удалось преодолеть. Таким образом, первый шаг сопровождается ощущением себя преступником. Сны, в которых сновидец получает плоды – яблоки, вишни, помидоры, – нередко имеют такой же смысл. Они являются аллюзиями на тему вкушения запретного плода и знаменуют вхождение в новую область сознательного понимания с такими же последствиями, как и при исходном вкушении запретного плода.

Ниже приводится пример современного сновидения, в котором затронута старая тема искушения в саду Эдемском. Этот сон приснился человеку в возрасте старше сорока лет. Он впервые обратился ко мне по поводу писательского кризиса и приступов тревоги. Он был талантлив, полон творческих идей и замыслов. В его голове могли рождаться самые удивительные фантазии, целые спектакли с детальной проработкой костюмов и музыки, сцен выхода и входа, но он никак не мог заставить себя приложить усилия к тому, чтобы записать это все на бумаге. Казалось, что фантазия сама по себе была достаточной реальностью, чтобы освободить писателя от обязанности воплотить в жизнь те замечательные сочинения, которые являлись к нему в воображении. Такая установка отражает отождествление с изначальной бессознательной цельностью, условной жизнью, которая сторонится тяжкого труда, необходимого для актуализации возможностей. Хотя он думал, что ему хочется писать, тем не менее фантазии бессознательно рассматривались как самодостаточные реальности. Такой человек боится связать себя обязательствами, необходимыми для создания чего-то реального. В этом случае он лишится гарантии анонимности и рискует навлечь на себя осуждение. Он боится подвергнуться критике, став кем-то определенным. Это равносильно тому, чтобы жить «в состоянии Эдемского сада», где человек не осмеливается вкусить плод сознания. Приведем сновидение этого писателя.

Я нахожусь в обстановке, которая напоминает мне Кьеркегора. Я вхожу в книжную лавку, чтобы найти определенную книгу. Нахожу и покупаю нужную мне книгу. Она называется «Человек среди терний». Сцена меняется. Сестра приготовила мне огромный черно-шоколадный торт. On покрыт тонким слоем красной глазури, похожей на красные колготки. Хотя мне всегда запрещали есть шоколад, поскольку он вызывает у меня аллергию, тем не менее я ем торт без неприятных последствий.

Этот сон вызвал у сновидца следующие ассоциации. Он считал Кьеркегора тревожным человеком, который находится в состоянии конфликта между противоположностями, в частности конфликта между эстетической и религиозной установками. Название книги – «Человек среди терний» – напомнило сновидцу Христа и его терновый венец. По поводу шоколадного торта сновидец сказал, что он всегда считал торт отравой, поскольку он вызывает у него тошноту. Красная глазурь, похожая на красные колготки, напомнила ему о «чем-то таком, что мог бы носить дьявол».

При всем том, что в этом сновидении представлены современные и личные образы, оно тесно связано с древним мифом о грехопадении Адама. Исходя из этой архетипической связи, можно предположить, что сон отражает потенциальный переход в личном развитии этого человека. Самое замечательное в этом сне – поедание торта. Торт черный и имеет красное покрытие, которое ассоциируется с дьяволом. Черное как антитеза белого несет в себе значение зла и тьмы. В истории сновидца шоколадный торт воспринимался отравой, что указывает на его сознательный страх перед бессознательным. Поедание этого «ядовитого» торта символически равнозначно змеиному укусу или вкушению запретного плода. В результате наступает осознание противоположностей (познание добра и зла), а это означает, что человек входит в состояние сознательного конфликта. Конфликт возникает при каждом новом расширении сознания. Именно так новая частичка сознания заявляет о своем появлении – через конфликт.

Хотя сновидец и утверждает, что съел торт без болезненных последствий, тем не менее первая сцена сновидения отражает последствия в символической форме. Не имеет значения то, что эта сцена предшествует поеданию торта. Временная последовательность и причинная связь не применяются в сновидениях. При наличии в сновидении нескольких сцен их обычно понимают как различные способы описания одной основной идеи. Иными словами, поток образов в сновидениях вращается вокруг определенных узловых центров, а не двигается по прямой линии, как это делает рациональное мышление. Таким образом, пребывание сновидца в кьеркегоровской обстановке и покупка книги «Человек среди терний» символически совпадают с поеданием отравленного черного торта. Поедание торта означает вхождение в кьеркегоровское восприятие конфликта и понимание образа «человек среди терний»: либо Христа, которому довелось терпеть невероятное напряжение, вызванное противоположностями его божественной и человеческой природы, либо Адама, который после изгнания из райского сада был обязан возделывать землю, заросшую терновником и чертополохом.

Какое практическое значение имел этот сон для сновидца? Он не привел к внезапному озарению или изменению. После сна сновидец не заметил в себе никаких перемен. Но наше обсуждение вместе с последующими сновидениями проложило путь к дальнейшему расширению его сознания.

Когда этот пациент впервые пришел в терапию, у него были симптомы, но не было конфликта. Постепенно симптомы исчезли, и вместо них появилось осознанное понимание конфликта, находящегося внутри него самого. Он понял, что он не пишет, потому часть его самого не хочет писать. Он осознал, что его тревога не была бессмысленным симптомом, а являлась сигналом опасности, предупреждавшим его, что длительное пребывание в саду Эдемском может иметь роковые психологические последствия. Как подсказывал сон, пришло время вкусить плод с дерева познания добра и зла и принять неизбежность конфликтов, связанных с признанием себя сознательной личностью. И этот переход не всегда связан с болью и страданиями. В этом отношении миф отличается односторонностью. Слишком долгое пребывание в райском состоянии превращается в тюрьму, и тогда изгнание из рая воспринимается не как нечто нежелательное, а как освобождение.

В греческой мифологии существует аналогия с драмой сада Эдемского. Я имею в виду миф о Прометее. В кратком виде его можно пересказать следующим образом.

Прометей руководил процессом разделения мяса жертвенных животных между богами и людьми. Прежде не было надобности в таком разделении, поскольку боги и люди ели вместе (тождество эго и Самости). Прометей обхитрил Зевса, предложив ему лишь кости жертвенного животного, покрытые слоем аппетитного жира. Для человека он оставил все съедобное мясо. Разгневанный этой хитростью, Зевс спрятал огонь от человека. Но Прометей тайно проник на небо, похитил огонь богов и передал его человечеству. В наказание за этот проступок Прометей был прикован к скале, где каждый день стервятник терзал его печень и каждую ночь она вновь заживала. Наказание было ниспослано и его брату Эпиметею. Зевс создал женщину по имени Пандора, которую он отправил к Эпиметею, чтобы она доставила тому ящик. Из ящика Пандоры появились все напасти, которые мучают людей: старость, труд, болезнь, порок и страсть.

Процесс разделения мяса жертвенного животного между богами и людьми отражает отделение эго от архетипической психики, или Самости. Чтобы утвердиться в качестве автономной сущности, эго должно присвоить себе пищу (энергию). Образ похищения огня является сходным образом того же процесса. Прометей являет собой люциферианскую силу, чья отвага инициирует развитие эго ценой страдания.

Рассматривая Прометея и Эпиметея как два аспекта одного образа, можно обнаружить немало параллелей между мифами о Прометее и саде Эдемском. Зевс прячет огонь. Яхве прячет плод дерева познания. И огонь, и плод символизируют сознание, которое приводит к определенной самостоятельности и независимости человека от Бога. Подобно Прометею, похитившему огонь, Адам и Ева, вопреки воле Бога, похищают плод. В каждом из этих случаев умышленное действие совершается вопреки воле правящей власти. Этот своевольный поступок представляет собой стремление к сознанию, которое в каждом мифе символизируется как преступление, и за ним следует наказание. Прометей наказан незаживающей раной, Эпиметей – Пандорой и всем содержимым ее ящика. Незаживающая рана аналогична изгнанию из сада Эдемского, которое также можно рассматривать как своего рода рану. Боль, труд и страдания, выпущенные на волю из ящика Пандоры, соответствуют труду, страданию и смерти, с которыми познакомились Адам и Ева, когда они покинули сад Эдемский.

Все это относится к неизбежным последствиям обретения сознания. Боль, страдание и смерть были и до рождения сознания, но, если отсутствует сознание, способное их переживать, значит, психологически они не существуют. Страдание не имеет силы, если нет сознания для его восприятия. Этим объясняется столь сильная ностальгия по изначальному бессознательному состоянию. В этом состоянии человек абсолютно свободен от страдания, которое неизбежно несет с собой сознание.

То, что стервятник пожирает печень Прометея днем и печень заживает ночью, имеет глубокий смысл. День – это время света, сознания. Ночь – это темнота, бессознательное. Ночью каждый из нас возвращается к изначальной цельности, из которой мы были рождены. Это и есть исцеление. Как если бы рана перестала причинять боль. Это говорит о том, что само сознание является порождающим раны. Вечно не заживающая рана Прометея символизирует последствия разрыва изначальной бессознательной цельности, отчуждения от исходного единства. Это постоянный терновый шип, вонзившийся в плоть.

В сущности, оба мифа говорят об одном и том же, поскольку они отражают архетипическую реальность психики и ход ее развития. Обретение сознания – преступление, проявление гордыни по отношению к сильным мира сего; но это неизбежное преступление, ведущее к обязательному отчуждению от естественного бессознательного состояния цельности. Если мы собираемся лояльно относиться к развитию сознания, мы должны этот процесс рассматривать как необходимое преступление.

Лучше быть сознательным, чем оставаться в животном состоянии. Но для того, чтобы вообще возникнуть, эго обязано противопоставить себя бессознательному, из недр которого оно возникло, и утвердить свою относительную автономию за счет инфляционного поступка.

Существует несколько различных уровней, на которых можно использовать это понимание. На самом глубоком уровне это преступление против сил мироздания, сил природы или Бога. Но в повседневной жизни это, как правило, воспринимается не в религиозных категориях, а во вполне личных. На личном уровне поступок отважившегося обрести новое сознание воспринимается как преступление или бунт против авторитетов, существующих в личном окружении человека, против своих родителей, а в дальнейшем и против иных внешних авторитетов. Любой шаг в индивидуации воспринимается как преступление против коллективного, поскольку он ставит под сомнение идентификацию человека с каким-либо представителем этого коллективного, будь то семья, партия, церковь или страна. В то же время каждый шаг, будучи действительно инфляционным поступком, не только сопровождается чувством вины, но и несет в себе опасность оказаться во власти инфляции, которая влечет за собой последствия падения.

В психотерапии встречается немало людей, чье развитие приостановилось именно в тот момент, когда необходимо было совершить неизбежное преступление. Некоторые из них говорят: «Я не могу разочаровать моих родителей или семью». Человек, проживающий со своей матерью, говорит: «Я хотел бы жениться, но это убьет мою бедную старенькую маму». Вполне возможно, что так и произойдет, потому что существующая симбиотическая связь нередко обеспечивает психическое питание. Если у партнера отнять пищу, он может погибнуть. В таком случае обязательства по отношению к матери слишком сильны, чтобы использовать какой-либо иной способ жизни. Здесь просто еще не возникло ощущение ответственности по отношению к своему личному развитию.

Эта тема иногда появляется и в психотерапевтических отношениях. Предположим, возникла негативная или протестная реакция, направленная на аналитика. Такая реакция нередко сопровождается огромным чувством вины и тревоги, особенно в тех случаях, когда аналитик является носителем проекции архетипической фигуры власти. В таких обстоятельствах искреннее проявление негативной реакции расценивается почти как преступление против богов. Это покажется опасным актом инфляции, который обязательно повлечет за собой расплату. Но если в какой-то момент не съесть запретный плод, если не решиться украсть огонь у богов, человек застрянет в зависимом переносе, и дальнейшего развития не произойдет.

Существует немало других мифов, в которых описано состояние инфляции. К их числу относится и миф об Икаре.

Дедал и его сын Икар были посажены в темницу на Крите. Отец изготовил себе и сыну по паре крыльев, с помощью которых они смогли бы бежать из заключения. Дедал предупредил сына: «Не летай слишком высоко, иначе солнце расплавит воск на твоих крыльях, и ты упадешь. Следуй за мной. Не устанавливай собственный путь». Но Икар так обрадовался способности летать, что забыл о предупреждении и последовал своим путем. Он взлетел слишком высоко, воск расплавился, и он упал в море.

В этом мифе выявляется опасная сторона инфляции. Хотя и существуют моменты, когда инфляционный поступок необходим для достижения нового уровня сознания, тем не менее есть ситуации, когда любое действие в сторону инфляции безрассудно и губительно. С уверенностью можно отправиться своим путем только тогда, когда знаешь, что ты делаешь. Нередко опора на высшую мудрость других дает более точную оценку реальной ситуации. Ницше сказал: «Не раз, отбрасывая свое рабство, человек отбрасывал свое истинное достоинство»[22]. Я упомянул о необходимом преступлении инфляции, но это действительно преступление, и оно приводит к реальным последствиям. При неправильной оценке ситуации человеку уготована судьба Икара.

Я считаю, что все сны о полетах в какой-то мере соотносятся с мифом об Икаре. В первую очередь это относится к снам о полетах, не обеспеченных механическими средствами поддержки. Оторвавшись от земли, всегда подвергаешься опасности упасть на землю. Неожиданное столкновение с реальностью, символом которой является земля, способно вызвать опасное потрясение. Сновидения и симптоматические образы, связанные с авиакатастрофами, падением с высоты и боязнью высоты, проистекают из основной психической установки, представленной в мифе об Икаре.

Приведем пример сновидения про Икара. Этот сон приснился молодому человеку, который идентифицировал себя со знаменитым родственником. Он позаимствовал крылья, изготовленные другим человеком, и с их помощью полетел.

Вместе с другими людьми я стою на краю высокого утеса. Они прыгают с утеса и ныряют в мелководье. Я был уверен, что они погибнут. Еще не проснувшись или сразу по пробуждении я вспомнил картину Брейгеля «Падение Икара».

На картине Брейгеля «Падение Икара» (илл. 6) изображена сельская местность в Италии. Слева крестьяне занимаются пахотой и своими повседневными делами. Справа изображено море с несколькими суденышками. В нижнем углу видны ноги Икара в тот момент, когда он исчезает в воде. Одна из замечательных особенностей этой картины состоит в том, что никто из изображенных персонажей совершенно не обращает внимания на то, что происходит с Икаром. Они не понимают, что у них на глазах происходит архетипическое событие. Сновидец заметил эту особенность картины, что говорит о том, что сам он не осознает значения того, что с ним происходит. Он находился в процессе падения с высот нереальности, но это понимание пришло к нему лишь позже.

Илл. 6. «Падение Икара». Питер Брейгель – старший.

Королевский музей изящных искусств Бельгии, Брюссель

Приведем еще один пример сна об Икаре, который приснился женщине.

Я еду по дороге и вижу в небе человека, похожего на Икара. Он держит в руке факел. Неожиданно его крылья загораются, и все кругом объято пламенем. Пожарные машины на земле направляют на него свои шланги. Огонь удается потушить. Но он тяжело падает навзничь, продолжая держать факел. Я вижу, как он падает рядом со мной, и в ужасе кричу: «О боже! О боже!»