Хрусталь

Часть 1. Пустота

1. Почему я не живой?

– Что ты чувствуешь, Райан? – спросил меня Рэй Рэймонд спустя минуту после того, как я вошел к нему в кабинет.

Как только я появился здесь, в мои ноздри ударил запах жирной отрыжки, кислого пота и крепкого низкосортного алкоголя. Я тут же почувствовал себя как дома, уселся на свое любимое кресло в кожаной обивке, и, чиркнув зажигалкой, прикурил себе сигарету. Рэй Рэймонд смотрел на меня своим обворожительным взглядом, вынуждающим его подружек игриво хихикать, раздвигая ножки, и весело снимать свои шелковистые трусики. Однако между мной и любой из его подружек есть одна небольшая, но очевидная разница – если ножки раздвину я, ширинка его брюк точно не встанет колом.

– Я, наверное, уже ни хрена не чувствую…

На дальней стене его кабинета висели старинные настенные часы, тикающие с периодичностью два через один. Два отчетливых тиканья – один зажеванный. Два отчетливых – один зажеванный.

Рэй сидел ровно под этими часами, за письменным столом, напичканным кипой пустых листов, двумя дюжинами грязных чашек из-под кофе и одной-единственной фотографией в рамке с позолотами – фотографией его жены. Выглядел он так, будто прямо сейчас под этим самым столом ему делали страстный минет. Если бы впереди этого стола была планка, ограждающая мой взгляд от его ног, я бы с большой вероятностью в это поверил, но там никого не было, по крайней мере, на мой скромный писательский взгляд.

– То есть как это ни хрена? Что-то ты не договариваешь, говори прямо.

Четыре с половиной года назад был издан мой первый роман про путешествие между миром снов и реальностью. Главный герой этой истории ложился спать, но просыпался в другой постели и другим человеком. Он ходил на работу, заботился о детях, трахал нелюбимую жену, но наступала ночь и этой жизни никогда не существовало. Но была другая. Жизнь, где он все еще молод и горяч, где каждая девушка с едва налившейся грудью мечтала познать тайны его серых спортивных штанов. В конце концов, он потерял между ними грань, сошел с ума и выстрелил себе в грудь. Пока один умирал на руках своей несчастной жены, изливаясь алыми сгустками крови, где-то в другой вселенной молодая наркоманка проснулась рядом со своим мертвым бойфрендом, скончавшимся от передозировки запрещенных веществ.

– Я не могу вывернуть себя наизнанку, Рэй, но скажу одно – я хочу аннулировать наш с тобой договор.

Спустя три месяца после моего писательского дебюта я засветился на двух интервью, принял участие в трех телевизионных ток-шоу и снялся в фильме в качестве роли второго плана. С наступлением четвертого месяца в тираж издали второй роман, написанный от моей руки. Историю про молодого пьяницу-детектива, который умел разговаривать с мертвецами. Куда бы он ни шел, призраки шли за ним. Он сидел на толчке, мертвецы находились рядом; он занимался сексом, они наблюдали. Так продолжалось до тех пор, пока он не наткнулся на человека, смерть которого считал случайностью.

– Твою мать! Ты что, серьезно?! Райан, мы с уже обсуждали с тобой этот вопрос. Если ты не напишешь этот роман – твоей писательской карьере «кранты»!

Воспользовавшись положением, он начал расследовать преступление, покрытое сетчатой пеленой вопросов. Несчастный случай превратился в убийство, а старый заброшенный дом, в котором они когда-то играли в прятки, оказался не просто забытой всеми лачугой. Там, где когда-то исчез подросток, он находил вопросы на самые запутанные убийства десятилетия.

– А если напишу, Рэй? Что тогда? Если я сделаю этот роман недостаточно сильным? Или недостаточно драматичным? А что если там будет так много порнографии, что мои читатели сочтут это за абсурд? Что тогда?

За последние четыре с половиной года я опубликовал девять своих романов. Все они пользовались большой популярностью, издавались тиражами в десятки, а порою и сотни тысяч экземпляров. Я заработал денег. Достаточно для того, чтобы не работать ближайшие десять лет, но не достаточно для того, чтобы заткнуть внутри меня дыру.

– Райан, ты, кажется, плохо понял мои слова – твоя популярность падает! Причем падает с такой скоростью, что ты сам превратишься в лепешку, когда она достигнет дна. Тебе нужен грандиозный роман, Райан! Нужна сенсация! Нужно то, что могли бы номинировать на нобелевскую премию! Ну, или хотя бы то, что не грех будет ставить в один ряд с именами классиков.

В моей голове буквально бурлила каша из всевозможных сценариев, сюжетных поворотов, загадок и классных цитат. Я никогда не был один. Даже когда одиночеством был пропитан каждый угол моей квартиры, я никогда не оставался в совершенном одиночестве. Все дело в голосах, что говорят в моей голове. Поймите меня правильно, я совсем не шизофреник, но выдуманные мной герои постоянно перебирают фразы, репетируя реплику. Они что-то бубнят, мямлят, что-то кому-то доказывают, а я слышу их так, как будто совсем недавно разговаривал с одним из них.

– И что я, по-твоему, должен сделать?

– Знатно поднатужиться и высрать мне этот роман.

Я находился на пике писательской карьеры. Новостные заголовки крупнейших СМИ разрывались названиями моих книг. Я подписывал контракты на пошив дизайнерской одежды с моей фамилией вместо логотипа; я присутствовал на открытии ресторанов, названных в честь меня; я продавал права на экранизацию своих романов. Моя жизнь разделилась на «до» и «после». Так продолжалось до последнего времени, до того момента, когда моя жизнь разделилась на «до» и «после» во второй раз. Продажи резко упали вниз, тиражи сократились втрое, мои гонорары стали мизерными, а писатели «ноу-неймы» заняли мое место в топе бестселлеров.

– Не все так просто, Рэй. Пойми меня правильно, я неплохой писатель, но я не могу совершить открытие. О чем я, по-твоему, должен написать, чтобы люди снова в меня влюбились? Чтобы создать что-то вечное, мне нужно куда больше таланта, чем для того, чтобы создать что-то интересное…

– У тебя есть этот талант, Райан! Тебе не хватает мужества, чтобы решиться на этот шаг.

– Здесь ты совсем не прав. Мне не хватает чего угодно – таланта, опыта, лексикона, но ни в коем случае не мужества…

Все началось с того, что я использовал одну и ту же фразу в двух романах подряд. Когда твое детище превращается в фабричное производство, становится трудно придумывать что-то новое. Персонажи превращаются в клише, а названия глав становятся скучными и примитивными. Не потому что крайне сложно придумать такое название, которое заинтересует читателя, а потому, что любое из придуманных названий недостаточно точно отражает суть. Так я покатился вниз. Так мои последние романы стали пятидесятилетними одинокими женщинами с высоким уровнем либидо. Им все еще хочется секса, но они никого уже не привлекают.

– Тогда почему ты пришел ко мне и ноешься, как гребаная школьница, которую впервые дернули за косички? Ты боишься, Райан. Боишься, что не сможешь сделать ничего достойного.

– Твою мать, Рэймонд! Ты совсем меня не понимаешь! У меня предостаточно идей, чтобы выплюнуть очередную всратую историю о какой-нибудь необычной херне! Хочешь, я напишу тебе сотни таких романов? Легко! Но у меня нет ни одной идеи, которая могла бы завоевать сердца миллионов, независимо от пола, возраста и вкусовых потребностей. Я ведь не Жюль Верн, в конце концов, и не Федор Михайлович Достоевский. Я Райан Биллингтон, твою мать! Пишу о том, что хочется увидеть людям, а не о том, что скрывается в подсознании.

– Именно твоя мания писать о сокровенных желаниях каждого сделала тебя писателем, Райан. Твой первый роман разорвал аудиторию, потому что каждый хоть раз задумывался об этом, но никто и никогда не решался воплотить это в жизнь. Ты вышел за рамки, порвал шаблоны, и я просто прошу тебя сделать это еще раз, только в этот раз выйди за рамки себя самого.

Тремя днями ранее Рэй Рэймонд позвонил мне и попросил заглянуть к себе. Я никого не трогал, пил чай, наслаждался жизнью. И тут на тебе! Срочно нужно было явиться в этот же кабинет и обсудить наш новый контракт. Еще один подобный роман, – сказал мне Рэймонд тогда, – и всю твою карьеру можно свести на «нет». Ты становишься не интересен, Райан. Твой будущий роман может стать последним. В тот день мы подписали контракт, согласно которому я должен написать бестселлер. Если эта книга будет моим очередным дерьмом, мы навсегда прекращаем наше сотрудничество. Если же нет – я снова вернусь на вершину славы. И я загорелся этой идеей, думая, что именно это вдохновит меня на великие вещи.

– Как я могу выйти за рамки самого себя, являясь самим собой? Рэймонд, это не так работает. Я думал, что создал свой стиль, что у меня появился писательский слог, а оказалось, что я просто стал заурядным писакой…

– Заурядным писакой ты был всегда, но, по крайней мере, раньше ты никогда в себе не сомневался. Скажи мне, Райан, разве не сомнения в том, что ты делаешь, создали пустоту внутри тебя? Ты добился успеха, сколотил целое состояние, присел на задницу и начал, не напрягаясь, посасывать фирменные коктейли через трубочку. Один успешный роман! Два! Пять! Но успех не может быть вечным. Как только ты обнаружил, что не способен на что-то новое, ты тут же начал сомневаться в себе, и – БАЦ! – цифры скатились вниз, а твое имя не стоит и в одном ряду с зазнавшимися новичками.

– К чему ты рассказываешь мне все это?

– А к тому, Райан, что ты должен уже наконец-то выйти из зоны комфорта и показать этим писателям-однодневкам, кто такой Райан Биллингтон и почему его должен уважать каждый. Вспомни, почему ты начал писать. У тебя ведь ни хрена не было! И единственное, что ты умел – писать эти гребанные строки. У Тебя получилось один раз, так почему ты думаешь, что не получиться во второй?

Вечером того же дня, когда мы обсудили условия нашего нового контракта, я пришел домой, заряженный на успех. Тысячи сюжетов медленно варились внутри моей головы, по дороге домой я молчал, но ни на секунду не прекращал вести диалоги с самим собой. Я вошел в свою квартиру, готовый буквально лопнуть от переполнявших меня эмоций. Я сел за ноутбук, мое сердце колотилось так сильно, что на какое-то время я оглох, пальцы тряслись над клавиатурой, и я поражался тому, насколько громкой может быть тишина. А затем наступило молчание. Герои внутри меня внезапно прекратили вести диалог, сюжеты кончились, мысли растворились в абстракции бессвязных слов. Я написал: «Глава 1», и просидел четыре часа в одном положении.

Ни единой мысли не посетило меня за это время – совершеннейшая пустота. Я захлопнул ноутбук, заварил себе чашечку кофе, выкурил сигарету и снова услышал их. Голоса. Они снова проснулись и взбудоражились, заговорили о великом и решались на подвиги. Вот оно – вдохновение! – подумал я, снова уселся за ноутбук и снова оказался совсем один. Впервые с тех пор, как я начал писать свой первый роман, я почувствовал одиночество. За три дня, предшествующие нашему с Рэймондом разговору, монитор моего ноутбука горел пятью буквами и одной цифрой:

«Глава 1»

А я не отходил от него практически ни на шаг.

– Потому что я ни хрена не чувствую, Рэймонд! – произнес я ему по слогам, будто общаюсь с ребенком.

– Вот все вы, писатели, жалкие сопляки! Что-то не получилось, так сразу ни хрена не чувствую! Скажи еще, что мир вдруг утратил свои цвета, а еда стала казаться пресной. Ты – писатель, Райан, и как писатель ты должен знать, что такое гипербола! Или аллегория, хрен пойми! Я же, блин, издатель, а не литературный критик. Одно я знаю – не дави ты из себя этот шедевр, не напрягай свои мозги! Мозгами пусть работают ученые и прочие научные деятели, а ты должен работать сердцем. Своим мягким и хрустальным писательским сердцем, Райан!

– Ты думаешь, я не пробовал? У меня ведь и раньше были провалы. У меня сотни незаконченных черновиков, дюжина недописанных рассказов, и все они казались мне великолепными! Но здесь все иначе, Рэй. Если раньше я отбрасывал один неудачный роман и тут же начинал второй, то сейчас я даже не могу начать…

– Все дело в пустоте, которую ты чувствуешь?

– Да, Рэймонд! Да и еще раз да! Но, пойми, что эта пустота – это не просто отсутствие всего. Нет! Это настолько большое количество чувств, слипшихся в один огромный комок, что я уже и не знаю, как мне его описать. С чего начать? Где мне ухватиться за ниточку, с которой стоит начать распутывать? Как только я начинаю думать об этом, я тут же встаю в ступор и в мою голову не приходит никаких идей! Вот она – пустота! Она вызвана переизбытком чувств, а не их дефицитом, и такое количество разных тональностей внутри меня обесценивает другие тональности, Рэймонд. Я начинаю думать об одном, но приходит другая мысль, которая сдвигает предыдущую. А на смену этой приходит еще одна, затем пятая, десятая, и так по кругу, пока не обесцениваются совершенно все! И тогда я понимаю, что не прошло еще и минуты… Что я совершенно пуст…

– Об этом я и говорю! Не торопи события. Отдохни от своей писанины денек-другой, а если потребуется – несколько месяцев. Не думай ни о чем, просто расслабься, и тогда, увидишь, хорошая идея сама придет к тебе в голову. О времени не беспокойся! В таком положении, как у тебя, длительная передышка будет только на пользу. Пройдет год, два года, может быть, даже три, все начнут спрашивать: «Куда подевался Райан Биллингтон?» и тут – на тебе! – твой шедевральный роман, который вновь сделает тебя кумиром.

– Не могу, Рэймонд… Я постоянно думаю об этом… Постоянно! Каждую гребанную секунду! Но как только я сажусь за работу, все мои мысли тут же превращаются в полный ноль. Такое ощущение, что я просто кончился…

– Кончился? Ты имеешь в виду, что ты кончился как заряд батарейки или как бутылка кефира?

– Именно так…

Разве может человек закончится, как какая-то бутылка кефира? Вот если скажем, как бутылка пятнадцатилетнего испанского бренди, тогда да, но ни в коем случае не кефир. И, тем не менее, выражение «кончился» подходило сюда как никогда к стати. Я чувствовал себя опустошенным, будто какие-то неведомые силы высосали из меня совершенно все – и радость, и печаль, и желание напиться в стельку.

– Ты давно мастурбировал? – внезапно спросил меня Рэй.

– Пару часов назад, а что?

– А до этого? Когда ты мастурбировал до этого?

– Еще пару часов назад… Но к чему это?

– В этом и суть! Ты мастурбируешь, как подросток, много куришь, пьешь кофе без передышки. Ты лишил себя всех радостей жизни, Райан! Вспомни свой первый раз в постели с женщиной! Уверен, ты так возбудился в тот день, что не выдержал напора и тут же выстрелил! А сигареты? Когда в последний раз сигарета обжигала слизистую твоего рта? Я уверен, Райан, что ты уже и не чувствуешь вкуса сигарет. Поэтому ты и пуст! Потому что не чувствуешь радости насыщения. Лиши себя этого на какое-то время и затем испробуй снова, как в первый раз…

– Я уже совсем тебя не понимаю…

– И я тебя тоже! Но не в этом соль! Знаешь, что самое интересное в нашем с тобой разговоре?

Стрелки настенных часов все тикали и тикали. Два через один. Два отчетливых – один зажеванный. Два отчетливых – один зажеванный.

– Ну, и что же?

– А то, что я вижу перед собой разочаровавшегося в себе гения, который уже и не знает, куда податься. Который сидит и говорит мне: «Я чувствую настолько много, что не чувствую ничего». Именно так рождаются шедевры! Именно с этого должна начинаться история великих открытий! Ван Гог всю жизнь пытался выразить свои чувства, а по итогу выстрелил себе в грудь! Сейчас его имя знает каждый, кто ни грамма ни сведущ в искусстве! Так вот, ты – второй Ван Гог! Но не смей повторять его историю! Райан, ты – великий человек. Если однажды ты покончишь жизнь самоубийством, то, ставлю все свое имущество, стрелки этих проклятых часов остановятся навсегда! Но дай мне слово, Райан, что этого никогда не случится.

– Даю тебе слово, Рэй…

– Вот и отлично, друг мой! Уверен, это не закат твоей карьеры! Тебя ждет великое будущее, и наш с тобой диалог – всего лишь его начало… – он откинулся в кресле, тяжко выдохнул, почавкал и наконец спросил: – Налить тебе бренди, Райан?

– Я бы с удовольствием, но не сегодня. Мне нужно собраться с мыслями…

– Что, как не бренди, позволит тебе лучше собраться с мыслями?

В свои двадцать восемь лет я стал звездой. В свои двадцать восемь лет я стал одним из самых издаваемых авторов страны. В свои двадцать восемь лет я перестал что-либо чувствовать.

– Не знаю, Рэй, я уже вообще ни хрена не знаю…

2. Диалоги с самим собой

Что почувствовал Джон Уолш, погрузившись на дно Марианской впадины? Какие мысли пронеслись в голове Юрия Гагарина, когда он вышел на орбиту нашей планеты? Если когда-нибудь появится человек, способный познать тайны мироздания и соотношения эмпирического с рациональным, он никогда не сможет этого объяснить. Глубина этих явлений много больше глубины человеческих чувств.

«Ты чувствуешь настолько много, что не чувствуешь ничего» – именно так Рэй Рэймонд резюмировал мои слова, но упустим формальности и перейдем к главному – меня зовут Райан Биллингтон, и я – писатель. Девять лет назад я впервые заметил морщинки в уголках глаз матери и понял, что время выскальзывает прямо у меня из-под ног. Тогда мне впервые за всю мою незначительную жизнь стало страшно. Однажды меня не станет, а я так и не попробовал лобстера и не подарил своей матери дом. Мне было девятнадцать лет, когда я начал делать единственное, что умею. Я начал писать.

Тщательно полируя текст эпитетом, я окантовывал слог наречием, и спустя пару месяцев уже находился в глубокой депрессии. Правда в том, что любой читающий человек однажды задумывается над тем, чтобы написать книгу. Это вовсе не позыв таланта, скрытого ширмой мечтательности. Это идея. И как любой идее, ей совсем не обязательно быть блестящей.

Спустя четырнадцать первых отказов я уставился в потолок и дал себе обещание никогда больше не касаться клавиатуры. Я повесил руки, тяжко выдохнул и услышал голос человека, существующего только в моей голове. У него не было лица, не было имени, но у него был голос, которым он со мной разговаривал. Тогда я открыл ноутбук и записал его монолог. Я ничего не придумывал, ничего не менял; я просто взял и написал все то, о чем говорил мне этот самый голос. Его слова были бессмысленными, но явно вырванными из контекста, однако я продолжал записывать, и вскоре услышал другой, тоже несуществующий, но вполне реальный голос. Был ли это приступ отчаяния или на какой-то период времени я действительно их услышал? Вопрос риторический, но кое-что из этого получилось…

Тогда я снова решил написать роман, и на следующий день опять решил отказаться от этой идеи. Так было всегда, даже когда мои романы уже публиковали в издательстве. Я воодушевленно настукивал страницы текста утром, но под вечер перечитывал дерьмо и обещал себе к этому не притрагиваться.

– Вот напишу и все… – говорил я своему отцу, который хоть и относился с уважением к моему творчеству, но не видел в нем ничего серьезного.

– Ты говоришь так уже пятый месяц подряд и что из этого вышло? Либо ты все никак не можешь ничего написать, либо каждый день врешь самому себе. Что из этого?

– И то, и другое.

– И как мне тебя понимать?

– Я вру самому себе, что смогу что-нибудь написать. Как то-вот так.

– Смысла в твоих словах ровно столько же, сколько свежего воздуха в твоей комнате. Совершенно ноль.

– Не преувеличивай…

– Нет, я серьезно! Ты напердел здесь так, что чиркни спичкой и все взорвется! Разве сложно иногда проветривать комнату?

– Я забываю об этом, пап…

– Тогда хотя бы вылезай иногда из своей норы. Совсем уже как затворник. Мы с матерью вообще-то переживаем! Нет, мы, конечно, гордимся тобой, литература – это хорошее увлечение. Я бы даже сказал, достойное. Но… нам бы хотелось, чтобы иногда ты был обычным девятнадцатилетним парнем, а не писателем. Понимаешь, о чем я?

– Не совсем.

– Ну… как бы тебе объяснить… сходи на вечеринку, заведи себе новую подружку, подерись с кем-нибудь… Живи полной жизнью, сынок. Ты очень изменился после разрыва с этой Ребеккой. Она повлияла на тебя, я знаю, но почему бы тебе иногда не отрываться по полной?

– Не могу. Я слишком много думаю обо всем подряд. Даже если я и захочу развеяться, то просто-напросто не смогу расслабиться.

– Хорошо, и о чем же ты думаешь?

– О книгах…

Если бы творчество вошло в моду, проблема наркомании была бы решена и давно забыта. Дело в том, что творческие люди не употребляют наркотики. Они их создают. Они принимают дозу психотропов в виде нескольких строк или мазков кисти и говорят себе, что этот раз – последний, а наутро оказываются в состоянии, когда для поддержания тонуса необходимо снова взяться за перо.

К тому времени, когда я написал второй роман, я уже и забыл каково это – просыпаться с трезвой головой и чистыми мыслями. Вся моя черепная коробка была забита словосочетаниями и идеями, идеями и словосочетаниями. Я писал. Перечеркивал. Удалял. Начинал сначала и снова все перечеркивал. Единицы чувств вытекали из подушечек моих пальцев, и на экране монитора рождался синтез моих друзей, знакомых и когда-то увиденных чудаков. Я отправлял свои рукописи каждому издательству и подскакивал с места, когда мне приходил ответ.

«К сожалению, Ваша рукопись нам не подходит». Звучит примерно как: «Пошел в задницу, бесталанный ублюдок».

И так по кругу. Раз за разом.

Я просыпался и первым делом проверял свою почту.

«К сожалению, Вы никчемны».

«Мы рассмотрели Вашу рукопись. Полный отстой…»

Жизнь превращалась в колебания секундной стрелки, которая мешает уснуть. Словно о внутреннюю сторону моих зрачков долбилась жужжащая муха. Я выкачивал себя полностью, не ел и не пил до тех пор, пока не насыщался галлюциногеном моих фантазий. Буквы превращались в слова, слова – в предложения, предложения – в главы, а я сидел на месте и пытался уложить свои мысли в последовательную цепочку символов.

– Тебе нужно думать о будущем. – Говорила мама. – Ты уже решил, куда устроишься после учебы?

– Я не знаю, мам. Как пойдет…

– Может случиться всякое. Я бы хотела знать, что у моего сына будет стабильное и светлое будущее. Твои романы – это хорошо, но они не дают никакой гарантии. А тебе нужна зарплата, нужен стаж, нужна какая-то опора. Осталось всего-то пара годиков, Райан.

– За эти пару годиков я непременно стану известным писателем.

– А если не станешь? Если ничего не получится, сынок? Вдруг ни одно издательство не захочет публиковать твои романы?

– А если я завтра умру, мам? Что тогда?

– Не неси чушь, этого никогда не случится. Ты здоров, молод и у тебя впереди целая жизнь…

– Вот и мне так кажется. Что этого никогда не случится. Что однажды у меня все получится…

– Я тебе верю, и искренне желаю тебе удачи. Просто… Райан, ты сам не свой. Ты завтракаешь в пять часов вечера! В пять вечера, Райан! У какой уважающей себя матери сын завтракает на закате дня?

– Видимо, только у тебя одной. Но это не так уж и страшно, тебе не о чем переживать. Наверстать упущенное в плане еды никогда не поздно.

– А что тогда, по-твоему, страшно?

– Однажды проснуться и осознать, что я проживаю чужую жизнь…

– Ладно, мне все равно тебя не переубедить. Но, пожалуйста, прояви ко мне уважение, выйди к нам на кухню и пообедай вместе с семьей. Я понимаю, что двенадцать часов дня это слишком рано для твоего перекуса, но я напекла панкейков.

– Я совсем не голоден.

– И все же. Нам с отцом было бы очень приятно.

Родители верили в меня. Но только потому что я их сын, а не потому что видели во мне искусство.

Стрелки накручивали дни. К двадцати двум я написал уже четыре второсортных романа и получил более пятидесяти отказов. Моя тактика была проста – я брал количеством, а не качеством. Таким образом я планировал, что после первого опубликованного романа, все предыдущие тут же получат свое место на книжной полке. Я называл это законом инерции, однако, как оказалось в последние дни, этот закон работает в совершенно обратную сторону. Мои хорошие романы, отнюдь, не накручивали шумиху вокруг плохих, но затмевали их и плавно опускали меня вниз.

Иногда я задавал себе вопрос: «Как я пришел к этому?», и понимал, что уже не смогу жить иначе. Даже если эти чертовы романы никогда бы не публиковали, я продолжал бы писать и в тайне от всех надеяться, что завтрашний день изменит всю мою жизнь.

За три года, что я отдал этому ремеслу, я познакомился с множеством людей, но все они были выдуманными. Нет, я, конечно, встречался с ними когда-то, кому-нибудь из них, возможно, даже жал руку или говорил, что мечтаю стать писателем, но о нашей с ними близости известно только мне. Чаще всего у них была не конкретная внешность, а какая-либо характерная ее черта. Кривой нос, например, или зубы с большими щелями. Небольшая кривизна всегда привлекает взор, ведь художники никогда не рисуют пропорционально правильных людей. Совершенно наоборот – всякая истинная красота отличается своей неровностью.

Я продолжал учиться и продолжал писать. Я видел сны, которые истолковывал в рассказах, и копировал диалоги сверстников в институте. Мои глаза превращались в призму. Они воспринимали реальность, перерабатывали ее и пускали нейроны в мой чуткий мозг, который тут же сигнализировал сердцу, и я начинал писать. Это своего рода синтез. Синтез всего того, о чем я когда-то думал, что видел или замечал. Я не сомневался в самом себе. Никогда. Даже когда считал свой новый роман настолько сумасшедшим, что его, на мой взгляд, просто обязаны были опубликовать, но снова получал отказ, я все еще продолжал верить. Однако по ночам я играл в прятки со своей второй личностью и тихонько плакал в свою подушку.

Годы учебы в институте стали худшими годами в моей жизни. Единственное, чему я научился, так это не считать своих новых друзей вечными. Нет, все они временны. Как бы сильно вас не связывали узы дружбы, прозвенит последний звонок, и вы навсегда расстанетесь. Точно так же, как в школе или во дворе дома, в котором тебе пришлось родиться.

Пока мои однокурсники получали гранды, занимались спортом, вокалом и танцами, я тихо сидел в сторонке и создавал свой собственный мир. Я наблюдал за успехами других и завидовал им по-черному. Я делал вид, что их достижения ничтожны, а внутри меня бесился и пищал маленький и злобный Райан Биллингтон. Наверное, именно поэтому у меня нет друзей. Потому что я не умею радоваться успехам других.

Я получал отказ за отказом, но не сдавался. Даже кабинет психолога с тридцатилетним стажем не видел столько отчаяния, сколько видели стены моей узкой комнаты. Я был обычным человеком, повесившим на себя ярлык «не такого, как все». Но особенным меня делала не пресловутая графомания, а попытка выбраться из хорошо накатанной колеи. Так я думал, когда долгими и пресными на вкус ночами не мог уснуть.

Со временем сама моя мечта стать известным писателем стала безвкусной и потеряла былой окрас. Мне не хватало поддержки. Не тех обыденных слов, что ежедневно говорили мои родители, а объективной оценки моих рассказов. Мне нужен был толчок, хороший пинок под зад, чтобы кто-нибудь совершенно мне незнакомый сказал: «Если ты будешь ныть, то ни черта у тебя не получиться!». И я получил эту поддержку в лице Бобби Уильямса, пятидесятилетнего друга моего отца и по совместительству его личного тренера. Он заскочил к нам на кофе после утренней субботней пробежки и уговорил меня показать ему мои рассказы.

– Ну что? – спросил я. – Сгодится?

– Полное фуфло! – сказал он и театрально захлопнул ноутбук. – Ты действительно думаешь, что это кто-то станет публиковать? Скорее Мисс- Вселенная объявит себя трансгендером, чем какое-нибудь издательство опуститься до такого.

– Но… Это ведь беллетристика!

– Да плевать мне, что это! Это совершенно невозможно читать! Ты действительно решил, что начинать историю с того, что главный герой просыпается, это клево?!

– Да ни черта вы не понимаете! Это называется закинуть удочку. Как еще я должен завлечь читателя?

– Закинуть удочку это переспать с женщиной без гондона, а не написать, что какой-то дебил проснулся от жуткого сна. Ты писатель или кто, черт возьми? Ты видел хоть один фильм, который начинается с жуткого сна?

– Видел…

– И все они полное дерьмо! Знаешь, с чего начинается хороший фильм? С охуительного диалога и красивой картинки. И все это – первая глава! Первая глава, мать твою, а мне уже не хочется читать твою писанину! Чему ты вообще его учил, Джимми? Разве ты не видишь, какой херней занимается твой сын?

– Бобби, послушай, он пытается. – Вмешался отец.

– Да плевать мне, что он делает! Слово «пытаться» означает прилагать все свои усилия, а не надеяться на чудо.

– Да послушайте, это ведь не самый лучший мой рассказ…

– А мне уже и не захочется читать другие твои рассказы. Этот рассказ – дерьмо, значит, и другие твои рассказы тоже дерьмо! Знаешь, почему я стал великим тренером? Почему толстушки со всего города хотят купить у меня абонемент? Потому что я тоже когда-то пытался стать спортсменом, но сломал свою левую ногу и закрыл себе дорогу в этот прекрасный мир атлетически сложенных, потных качков. Но знаешь, что я могу тебе сказать?! Даже после этого я продолжал пытаться, и хоть это не привело меня к моей мечте, я все-таки смог построить карьеру тренера!

– И что вы предлагаете?! Сломать себе левую ногу?!

– Да хоть правую себе сломай! Хоть весь переломайся! Если ты не перестанешь надеяться, что однажды свет сойдется клином именно на тебе, то так и останешься никому не нужным простофилей, от которого веет душком!

– Да хватит уже! Я – дерьмо! Это и так понятно. На хрена вы продолжаете нести эту ахинею?

– Ахинея, дружок, это твои чертовы тексты, а я хочу дать тебе совет.

– Так дайте же мне совет! Нормальный совет, а не эту вашу басню про сломанные ноги и потных качков!

– Ответь мне пожалуйста на вопрос, Райан, что нужно сделать, чтобы пробежать большую дистанцию?

– Тренироваться очевидно. Правильно дышать, надеть хорошие кроссовки, плотно позавтракать. Я не знаю! Зачем вы вообще задаете вопросы про спорт?

– Потому что я хочу, чтобы ты понял, что стелька в твоих кроссовках не имеет никакого значения, если у тебя не хватает духа! Если хочешь пробежать большую дистанцию – беги! Только учти, что когда бежишь, кажется, будто весь мир трясется, но когда ты стоишь на месте и мир начинает трястись, ты больше не можешь бежать. Поэтому беги! Беги и не останавливайся! И когда начнется тряска, мир вокруг тебя наконец обретет спокойствие.

В тот день я возненавидел Бобби Уильямса. Не потому что он оскорбил меня, но потому что был предельно честен. Вечером того же дня я удалил все свои рукописи, их не осталось ни на флешке, ни в облаке, нигде. Я просто стер все то, что создавал свои бессмысленные четыре года, и начал новую жизнь.

На последнем курсе я устроился на подработку в книжный магазин. Впереди еще примерно с полгода привычной жизни, идущих по ровному кругу учебы, маминой выпечки и бесконечных угрызений совести за проявленную мною слабость.

Так тому и быть, – думал я, – если мне действительно предначертано это судьбой, значит, она даст мне какой-нибудь знак. Этот знак появился чрезвычайно скоро, но это был совсем не тот знак, которого я жаждал получить.

Моего коллегу на работе звали Лиам Шорт. Он был низкорослым тридцатилетним брюнетом, выглядящим на все сорок. Сколько книг он перечитал за свою короткую жизнь я и не знаю толком, но по уровню своей начитанности он явно превосходил всех мной известных личностей. Однажды после смены я спросил у него: «Почему ты здесь работаешь?»

– У меня есть высшее образование, – ответил он, – но здесь я из-за любви.

– Из-за любви читать? Или писать?

Он улыбнулся мне уголком рта, словно я прочитал его мысли.

– Нет, – ответил Лиам, – все это графомания. Просто стоит вовремя остановиться. Признать, что никакого таланта нет и не морочить себе голову. Тогда и жить станет намного проще.

Что жить станет намного проще – с этим я был согласен, но по поводу таланта он был совершенно не прав.

Внутри меня разворачивался настоящий хаос, когда я думал о будущем карьеры писателя. Да, может быть, я и поставил точку, но кто сказал, что это конец моей истории? Пока мир вокруг меня превращался в моего врага, я тайно желал о мести, и эта месть заключалась в легендарном дебюте на поле книжного бизнеса. Думая об этом, я незаметно для себя постиг всю суть сказанных Бобби Уильямсом слов.

Лиам Шорт. Бобби Уильямс. Ребекка Купер. И, конечно, мои родители. Все вокруг говорили мне, что совсем не стоит делать большие ставки, но никто из них не знал, что однажды я поставил совершенно все. Я вернулся к роли писателя. Я не знал когда, как и при каких условиях, но был уверен, что непременно стану успешным. Каждый день давал мне новую надежду, но вечер ее лишал. Я засыпал одним человеком, а просыпался уже другим. Так родилась идея моего нового романа. Так появилась история, навсегда изменившая жизнь молодого Райана Биллингтона.

Все началось с наброска про человека, который жаловался своему психологу на слишком правдоподобные сны. Он был среднестатистическим офисным работником, содержащим жену и двоих детей. Пресные ужины, скучный секс, унылые выходные, маленькая зарплата. Все стандартно, это статистика. Я закончил эту историю тем, что мужчина возвращается к обычной жизни, а уже на следующий день в ней появился второй герой. Двадцатилетний наркоман, живущий на широкую ногу. Совершенный ноль ответственности за свои поступки, пьянки, случайные половые акты; одним словом – дно. Спустя череду дней они осознали свое положение. Сон – вот, что связывало их. Казалось бы, обычная социальная драма, но факт средоточия в одном подсознании двух совершенно противоположных личностей меняет все. Роман закончился тем, что… Вы и сами уже все знаете. В прочем, это не так уж и важно. Важно другое – я получил согласие.

Я открыл пришедшее мне письмо и вполне ожидал увидеть что-то вроде: «Спасибо, что продемонстрировали нам свою бездарность», но прочитал совсем обратное и оцепенел. Издательство «Антагонист» предложило мне опубликовать у них свой роман за крохотный гонорар. Естественно, я мечтал о большем, но отказываться не стал, и спустя два месяца у меня не осталось ни единого сомнения по поводу принятого решения.

Я уволился с магазина, получил диплом, и принялся жить лучшей версией своей жизни. Аудитория приняла мою историю на «Ура!», гонорары выросли, проценты роялти подскочили, мое лицо засветилось на афишах крупных торговых центров и модных улиц. Я стал звездой, обо мне говорили все. Молоденькие девушки просили расписаться меня на обложке, а Рэй Рэймонд – владелец Антагониста – предложил мне встретиться лично. Он оказался вполне себе сносным мужчиной, и вскоре между нами завязалась дружба. Светская, можно сказать, ведь за рамки рабочей жизни она не выходила, однако в его присутствии я мог позволять себе быть собой и не ждать укоризненного взгляда.

Однажды он сказал мне:

– Сынок, сейчас тебе не стоит сильно звездиться. Это всего лишь вспышка, через год о тебе вовсе могут забыть.

– Знаю. Я все это прекрасно знаю. Но это так… Так классно! Как будто я наконец-то забрал то, что должно быть моим по праву. Скажите мне, пожалуйста, кто, если не я?

– Да кто угодно, Райан.

Эти слова ударили меня под дых.

– То есть как это, кто угодно?

– Райан, скажу тебе так, успех романа зависит не только от его содержания. Здесь важно все – обложка, аннотация, подогрев. Даже самый талантливый писатель может навсегда остаться никем, если у него не будет хорошей обложки. Понимаешь, о чем я?

– Наверное, да… Да, точно, понимаю…

– В случае с тобой, Райан… Ты ведь не самый талантливый парень. Талант в тебе, конечно же, есть, но тебе нельзя останавливаться на месте. Я предложил тебе контракт не потому что твой роман великолепен, а потому, что ты присылал мне одну второсортную рукопись раз в полгода. Я, в первую очередь, бизнесмен, и такие люди, как ты, мне крайне нужны. Потому что ты можешь делать мне деньги количеством своих книг.

– Ну и что в этом плохого? Я буду фабриковать эти чертовы книги, вы – издавать их в бумажном виде. Я буду тешить свое эго, вы получать за это деньги. Мы оба в плюсе! Разве это не хорошо?

– Это безусловно хорошо, но учти, сынок, что такие фигуры надолго в этом бизнесе не задерживаются.

– В каком это смысле?

– Если качество твоих книг не будет расти, о тебе очень скоро забудут. И да, кстати, давай перейдем с тобой на «ты»?

Мы с Рэем перешли на «ты», а публикация моего второго романа закрепила за мной статус звезды, и я забил хрен на его слова.

Гордость моих родителей зашкаливала. Я подарил им приличный дом у морского прибрежья и попробовал лобстера. Морщинки на лице моей матери снова стали мне незаметны, но они никуда не исчезли, я старался помнить об этом. А время шло, но это время отныне принадлежало мне. Выкуси мою чертову задницу, Лиам Шорт! Я – писатель, и я – звезда. Что же еще нужно двадцати четырёх-летнему парню в полном расцвете сил? Фешенебельная квартира, дорогая тачка, спортзал и общественное признание. Все было так. Без каких-либо прикрас. И однажды этот мир начал рушиться, потому что я не придавал должного значения словам моего издателя и друга Рэя Рэймонда.

3. Рецепт вишневого пирога

За годы моей карьеры было многое. Были дешевые проститутки, готовые на самые развратные эксперименты в общественных местах; была звездная болезнь, вскружившая мне голову и разбившая сердце множеству женщин; были ночи без сна, в обществе алкоголя и выдуманных мной героев; были дорогие проститутки, имеющие принципы, но умеющие профессионально делать многие вещи; был успех, была авария, была сломанная нога, была депрессия, был эмоциональный подъем; была Кристина Суон.

Мы познакомились спустя полгода после моего дебюта в одном из изысканных ресторанов, когда-то мне недоступных. Я сидел за столиком и ел очередного лобстера, она подошла и спросила меня: «Неужели ты и есть сам Райан Биллингтон?». Ответ был положительным. Тем более, что в ней я узнал девушку, которую втайне желал весь мир. После нашего разговора с Рэем я тут же позвонил ей и предложил встретиться. Спустя полтора часа мы уже сидели в том же ресторане и на тех же местах, что и четыре года тому назад, спустя полчаса сверху я изложил ей свою историю.

– Парень, ты обосрался.

– Это все, что ты можешь мне сказать?

Для девушки, чей зад едва помещается в юбку, а сумка стоит дороже машины, она ела не слишком-то деликатно. Впивая наманикюренные острые ногти в волокна стейка, она отрывала кусочек и клала его себе в рот, облизывая пальцы, а затем этой же рукой хватала бокал вина и, громко глотая, опорожняла его, как стаканчик колы. Затем следовала отрыжка. Я знаю это, потому что знаю Кристину Суон – бывшую топ-модель, ушедшую в индустрию порно.

– Ну да. Не будь дураком, Райан, Рэй Рэймонд разложил тебе все по полочкам: либо ты пишешь хороший роман и продолжаешь свою карьеру, либо ставишь уродливую точку и покидаешь мир литературы.

– Твою мать, Кристина, я ждал от тебя совета! Хотя… в прочем, чего я ожидал…

– Бинго! За советом ты приперся явно не к тому человеку. Знаешь, какой мой лучший тебе совет? Заканчивай писать книги и снимись в порно! Тогда ты снова будешь на высоте, но уже немножечко в другой форме.

Когда-то ее личико являлось буквально эталоном женской красоты. Ее карие глазки смотрели с баннеров, рекламируя новую тушь; элегантно вытянутые ножки демонстрировали шпильки нового бренда туфелек; подтянутая задница приманивала мужские взгляды и просила купить своей женщине новый комплект спортивной одежды. Глянцевые журнальчики готовы были рвать и метать за контракты с ней, но она никогда не оголялась на камеру. По крайней мере, до какого-то времени.

– Такие перспективы явно не для меня…

– А что тогда для тебя? Расхаживать по кафешкам и спрашивать советы у хорошо сохранившихся женщин? Рэй Рэймонд прав. Ты боишься. Так перестань же быть сопляком и напиши этот чертов роман! Кому, как не тебе, знать рецепт хорошего рассказа?

– Написать хороший рассказ не то же самое, что написать гениальный роман. Понимаешь, я запутался! Я не знаю, с чего лучше начать и уж тем более не знаю, о чем вообще писать этот роман!

– Напиши роман обо мне!

– Что?!

– Тебе не послышалось. Напиши роман обо мне. Хорошая ведь история! Я могу встать голой прямо перед тобой и раскрыть тебе все подробности своего тела. В прямом и переносном смысле. Стану твоей так называемой музой. О чем еще, как не о женщинах, люди хотят увидеть историю?

– Даже не знаю, Кристина! Может быть, о войне, или о мировой истории. О подвигах, в конце концов, о великих открытиях, но уж точно не о порно-модели…

Закат ее карьеры пришелся на фотосессию, во время которой фотограф запечатлел ее сосок. Публиковать эти кадры, естественно, никто не стал, однако фотографу предложили кругленькую сумму, чтобы он выложил эти фото в сеть. Все началось со скандала с несколькими брендами, амбассадорами которых она была. Из-за одного несчастного снимка с ней разорвали с десяток контрактов, обеспечивавших ей жизнь прежде. Всего за одну неделю Кристина лишилась миллионов долларов, предложений на новые контракты и уж тем более репутации. С Кристиной Суон практически было покончено, однако для некоторых фирм это явилось выгодной вспышкой.

– Я не говорю писать тебе о порно, нет! Напиши о сильной женщине, которая, не смотря ни на что, продолжает бороться за хорошую жизнь! Феминизм сейчас в тренде и, думаю, это будет клево.

– Все и так знают историю Кристины Суон. В каждом уважающем себя издательстве есть хотя бы один выпуск о крахе твоей карьеры. Или, как это некоторые назвали, о «трахе» твоей карьеры. И что с того? Напишу я об этом и что дальше? Неужели это станет сенсацией?

– Сенсацией станет факт, что у меня муж и трое детей…

– Ты серьезно?!

– Вполне. Или, ты думаешь, что порно-актрис никто не любит? Знаешь ли, у меня замечательный любящий муж и трое детей-ангелочков. У нас все прекрасно! Субботним вечером семейный просмотр фильмов, по понедельникам завтраки в ресторанах. Знаешь ли, с жизнью топ-модели я давно уже завязала. Никаких тебе потасовок на показах мод, слухов о моей героиновой зависимости и постоянной слежки за моей упругой попой. Подумать только! Как только я ушла из этого мира, все стало так волшебно! Все меня любят, улыбаются в ответ и машут ручками, и никто не тыкает пальцем, хотя, казалось, все должно быть наоборот…

– И что говорит твой муж по поводу твоей карьеры?

– Ничего. Он гордится мной. Это ведь всего лишь бизнес. Такой же, как, например, открыть свою закусочную или работать массажистом в спа. Мы вместе смотрим новые видеоролики, он целует меня в щечку и говорит, какая я у него умничка, а после мы ложимся в постель и я получаю настоящий оргазм. Знаешь, он ведь не особо славится своими размерами, но рядом с ним я плавлюсь так, что достаточно одного прикосновения…

– Стоп, стоп стоп! Хватит! Давай упустим подробности! Я видел твои видео и знаю, о чем ты говоришь…

– А вот ни хрена ты не знаешь! В жизни все не так, как на камере. Если бы зрители могли прочувствовать мой настоящий секс, они восхищались бы мной еще долгие-долгие годы.

После того инцидента с фотографом несколько фирм предложили ей фотосессию топлес. Кристина согласилась. Так начался новый период ее карьеры. От нее отказались одни агенты, но появились новые, и с тех пор ее формы начали светиться на страницах мужских журналов. Она снова попала на вершину славы. Каждый второй качок мечтал помацать ее, узнать, какая наощупь Кристина Суон. Ей стали приходить предложения на съемки в эротических фильмах, сначала с мизерными гонорарами, затем – с заоблачными. Нетрудно догадаться, что она решилась на этот шаг.

– Подожди, подожди! А как же дети?

– А что дети? По-твоему, мне уже нельзя иметь детей? Я женщина, знаешь ли, а у любой женщины рано или поздно просыпается материнский инстинкт.

– Нет, Кристина, что скажут твои дети, когда повзрослеют и все поймут?

– Они скажут: «Вау, мама! Ты у нас такая красивая!». А если однажды я увижу, как мой сыночек мастурбирует на видео со мной, то буду знать, что у него прекрасный вкус!

– Твою мать, Кристина, ты просто сводишь меня с ума! Почему я раньше не знал об этом?

– Так ты и не спрашивал. Но, постой, мы говорим с тобой совсем не обо мне. Лучше расскажи мне, что ты собираешься делать дальше?

– Не знаю… Совсем ни черта не знаю…

– Какой же ты все-таки тюфяк! А я об этом даже и не знала! Кто бы мог подумать, что вас, мужчин, так легко сломать. Достаточно просто поставить вас в затруднительное положение и вы тут же бежите ныться под юбку женщинам. Ну ничего, миленький мой, ты не зря пришел именно ко мне, ведь, помниться, ты говорил, что я не раз тебя выручала.

– Именно так, Кристина, только я никак не пойму, как именно это у тебя получается…

– Все просто, Райан. Ты видишь перед собой свободную девушку, которая без каких-либо зазрений совести может есть дорогущий стейк руками и ни капельки этого не стыдится. Ты видишь человека, которому больше нечего бояться, который пошел на рискованную сделку и вышел из нее победителем. Я вдохновляю тебя, вот и все!

После первого эротического фильма, она приняла участие во втором, следом – в третьем. За каких-то несколько месяцев она стала сенсацией интернет-пространства, завоевав сердца миллионов зрителей. Кристина Суон, топ-модель мирового уровня, снимается в фильмах с эротическим содержанием. С точки зрения морали, она упала вниз, однако с финансовой точки зрения ей выпал джек-пот. Далеко не каждый человек в ее положении готов рискнуть всем, перевернуть свою жизнь с ног на голову и совершить легендарный триумф.

– Может, оно и так. После встреч с тобой мне становится намного легче. Давай мы с тобой просто поболтаем о том, о сем, и, может быть, я наконец-то смогу прийти в себя.

– Конечно, миленький мой! Давай поболтаем! Расскажи, как у тебя на личном? Ты все еще не нашел свою пассию? Так и будешь скитаться до конца своих лет одиноким красавчиком или все-таки дашь шанс какой-нибудь миленькой девчушке?

– Не заводись… Ты ведь знаешь, что я не доверяю женщинам. Одна из них точно разобьет мне сердце, так что я не тороплю события.

– Такими темпами ты разобьешь сердце сам себе. Подумать только! Творческий человек и ни разу в жизни не любил! И как ты вообще можешь зваться писателем, если твое сердце до сих пор еще целое и невредимое? Может, в этом и есть твоя проблема? В том, что ты ни разу никого не любил?

– Я люблю своих родителей, разве этого мало?

– Этого чрезвычайно мало! Родители никогда не подарят тебе крылья, с которыми можно вспорхнуть высоко в небеса. Точнее, они могут тебе их дать, но научить летать тебя должна именно женщина.

– Какие еще крылья, Кристина?

– Это такая метафора, Райан. Может, мы этого и не видим вовсе, но среди людей тоже есть ангелы. Просто мы не замечаем крылья. Взять, например, меня – может я и обычная, ничем непримечательная женщина, но, будь уверен, по ночам, с моим Дэнни, когда мы остаемся совсем одни, мы снимаем с себя одежду и распархиваем наши крылья. И тогда нам доступно все – любые планеты, заселенные только нами и неземные эмоции, которые дарит нам этот полет. И я говорю тебе совсем не о сексе. Я говорю тебе о чувствах, что мы испытываем.

– Ладно, допустим. Но взять, например, меня. По-твоему, у меня тоже есть крылья, просто я не умею летать?

– Именно так! Если говорить о крыльях, как о любви, то ты способен на это чувство, но ты не умеешь летать, потому что не даешь себе их испытывать. Расслабься. Побудь немножко обычным человеком, а не звездой. Прогуляйся в сквере, купи себе мороженое, присядь на скамейку рядом с миловидной простушкой и просто поговори с ней о чем-то совсем неважном. Любви не нужно искать. Тот, кто ее ищет, разочаровывается раньше времени. Она приходит сама по себе. Как дождь, или как внезапное желание скушать что-нибудь вкусное. Так что побудь немножечко самим собой. Никуда не торопись и ничего не желай. Просто живи.

– Легко сказать. Я уже девять лет живу, как прокаженный, каждую минуту думаю об этих чертовых романах. Видишь ли, когда твоя жизнь девять лет подряд зациклена на одном и том же, ты уже и не видишь себя без этого. Кто я, если не писатель? Одинокий нытик или вечно скучающий бездельник?

– Ты – Райан Биллингтон, и на этом точка. Если бы не твоя чертова писанина, ты был бы никем, но ты писатель, гордись этим, но не позволяй своему ремеслу вешать на тебя ярлык ответственности. Ты никому и ничего не должен.

– Ты хочешь сказать, что я не был бы Райаном Биллингтоном, если бы мои романы не издавались?

– Был бы, но ты не был бы писателем Райаном Биллингтоном. Можешь настрочить хоть сотню примитивного дерьма, возомнив из себя гения человеческих чувств, но если твои романы никому не нужны – ты никто. Ты завоевал себе имя. Закрепил его, как минимум, на уровне авторских прав. Так что не морочь себе голову тем, что произойдет с твоим именем дальше. Будь собой. Будь писателем Райаном Биллингтоном. Но не дави себя так, как давится толстячок на своем сортире.

С самой первой нашей встречи у нас с Кристиной была небольшая традиция – на десерт мы заказывали вишневый пирог. Он всегда восхитителен. Просто вау! И каждый раз Кристину подмывает узнать рецепт, но она постоянно забывает об этом. Сегодня, когда тощий официант моего возраста принес нам этот пирог, я напомнил ей про рецепт, и она наконец спросила.

– Я не знаю. – Ответил нам юноша с замызганным рукавом. – Я ведь всего лишь официант, не повар.

Он ушел, а Кристина, кажется, навсегда лишилась возможности угостить своих детей собственноручно испечённым десертом.

– Расстроилась?

– Еще как! Уже в седьмой раз мы ужинаем в этом заведении, а оказывается, что рецепт этого чертового пирога никто из официантов не знает. До ужаса жалко! Не представляешь!

Мы говорили с ней уже порядка нескольких часов и мне совсем не хотелось прощаться. Время текло незаметно, будто плавилось, и я по-прежнему слышал тиканье неисправных настенных часов, что висели в кабинете Рэймонда. Возможно, я выдумал себе этот звук. Точно так же, как выдумал и десятки своих романов. Два отчетливых тика – один зажеванный. Я слышал их так, будто стрелки крутятся внутри моей собственной головы.

– О чем задумался? – спросила меня Кристина.

– Да так. Ни о чем…

– Вот и опять! Ты совсем не живешь настоящим, Райан. Ты каждую минуту думаешь об этих чертовых романах? Именно поэтому ты и кончился. Потому что придумал себе обязанность писать по несколько тысяч слов в день…

– По две тысячи. – Перебил я.

– С ума сойти! Ты пишешь по две тысячи слов в день?

– В среднем. Иногда больше, иногда меньше. Я просто сажусь и пишу. Я вижу в своей голове картинку и пытаюсь ее воссоздать, а когда дохожу до определенной точки, то я могу выдохнуть и начать свой день. Это может быть как в час дня, так и глубокой ночью…

– Вот оно! Вот! Если бы тебе сказали просто написать очередной роман и при этом не ставили никаких условий, то ты бы справился?

– Да, как и было до этого.

– Но почему когда тебе сказали написать сенсацию, ты вдруг встал в ступор? Не хватает идей? Брехня! Ты начинаешь думать о значении слова «роман», а не его сути! Ты пытаешься выдумать чувства, а не передать. Ты строишь из себя великого писателя, когда надо быть собой. Забиваешь голову количеством авторских листов и процентным соотношением диалогов в твоих романах. Ответь мне на вопрос, Райан, легко ли опубликовать книгу, когда ты уже известный писатель?

– До безумия! Спустя два-три бестселлера люди буквально готовы съесть любое дерьмо, которое ты им предложишь. Они будут искать несуществующий смысл в подтексте и анализировать авторский замысел. Но проблема в том, что ни того, ни другого просто не существует. Есть персонажи, есть ситуация, в которую они вляпались; ты замешиваешь коктейль из нескольких действующих лиц в нестандартный случай и смотришь, как поведет себя тот или иной персонаж. Все остальное – вода. Это фикция. Некоторые называют это повествованием, но, по большей части, это никому не нужная хрень, созданная для того, чтобы каким-то боком отсрочить самое интересное.

– Ты делаешь именно так?

– Я просто пишу, Кристина, и не думаю о том, как именно это происходит. Иногда перечитываю и понимаю, что написал полнейшую чушь. Но людям нравится, а если им нравится, я продолжу это писать.

– И у тебя неплохо так получилось. Но, на мой взгляд, ты уже совсем забылся. Просто пишешь, что приходит на ум и все. А люди едят, но ты совсем не думаешь о том, что именно заставило тебя писать книги.

– Желание жить хорошей жизнью и ничего не делать…

– И ты живешь хорошей жизнью. И ничего не делаешь. Так почему бы тебе не поднять планку? Не пользоваться своим именем и делать за его счет новые романы популярными, но воспользоваться своим талантом, написать хороший роман и сделать свое имя еще более известным? Имя автора не определяет качество нового романа, но новый роман определяет качество имени автора.

– Ни разу об этом не думал… в этом есть своя суть…

– Сколько писателей ты знаешь, которые сколотили целое состояние на своих книгах?

– Лично – ни одного, но таких не так уж и много. Тут варианта два: либо ты пишешь один посредственный роман за другим, как это сделал я, либо годами не вылезаешь из своей норы, закладываешь все свое имущество и создаешь шедевр. Зачастую вариант номер два становится вариантом номер один. У большинства мировых писателей всего лишь один-два действительно достойных романа, остальные – такая же посредственность, как и у других. Но я ни разу не видел, чтобы вариант номер один становился вариантом номер два, а именно это мне и нужно сделать! Понимаешь, книжный бизнес – это, в первую очередь, бизнес, и только потом книжный.

– Это касается совершенно каждой сферы. Ты не открыл никаких великих тайн, но я рада, что ты хотя бы это понимаешь. Сделай мне одолжение. Представь, что твои книги еще ни разу не издавали и напиши такой роман, который точно захотят публиковать любые издательства. Я говорю тебе о том, чтобы ты прекратил делать ставку на свое имя. Боже, какие замечательные пироги делают в этом месте! Все бы отдала, чтобы узнать этот рецепт, и, клянусь чем угодно, я узнаю его!

Эту реплику я слышал от нее уже раз пять, не меньше, и сегодня она ничем меня не поразила. Мы с Кристиной плохо знаем друг друга, мы, своего рода, двое незнакомцев, встречающихся раз в полугодие, чтобы поделиться своими чувствами. Незнакомому человеку всегда легче открыться, потому что он не скажет тебе: «Как же ты затрахал меня со своим нытьем! Займись наконец-то делом!». Нет, незнакомый человек внимательно выслушает тебя и пожалеет, скажет: «Боже, миленький мой! В какую же скверную ситуацию ты влип! Вот тебе мое плечико, можешь вытереть об него свои сопли». Именно в таких взаимоотношениях мы состояли с ней. Мы не занимались сексом, не подходили друг к другу ближе, чем на расстояние вытянутой ноги, не имели друг на друга никаких претензий. Мы просто приходили в этот проклятый ресторан, выливали все свое дерьмо, и забывали друг о друге на следующее полугодие.

– Ты говоришь это практически каждый раз, – заметил я.

– Да, но услышат меня Боги, когда-нибудь я испеку этот пирог!

– Почему бы тебе просто не купить его и не угостить свою семью?

– Это слишком просто. Представь, как они удивятся, когда узнают, что я сама его испекла! Представляю выражения их лиц! Такие муси-пусечки! Улыбаются и краснеют!

– По-моему, ты создаешь проблему из ничего. Спроси у повара! Он-то точно знает этот рецепт.

– Надо бы, но я постоянно забываю… Сегодня я хотя бы поняла, что бесполезно выпытывать его у официантов. Слушай, а тебя не волнует тот факт, что журналисты могут застукать нас вдвоем, сидящими за столиком ресторана? Могут поползти слухи.

– Для нас с тобой это только плюс. Бесплатная реклама, можно сказать.

– И тебя совсем не парит, что молодого писателя могут застукать с сорокалетней порнозвездой?

– С сорокалетней?! Чего?!

– С сорока-двухлетней, если быть точной. Так что, тебя это не волнует?

– Тебе сорок два года? Почему я никогда об этом не знал?

– Какой же ты наивный, Райан! Разве ты спрашивал меня об этом?

– Нет, но я бы и подумать не мог! Тридцать – максимум!

Кристина смутилась, а я впервые увидел морщинки в уголках ее пухлых губ, и она тут же стала для меня старухой. Она хорошо сохранилась, я бы даже сказал, что она совсем не старела. Но сказанные слова накинули ей десять-пятнадцать лет, я больше не видел молодости и красоты в ее лице. Почему так случилось? Я впервые задался вопросом подобного рода и не смог найти на него ответ. Наверное, это как-то связано с восприятием.

– Ладно, миленький мой, на сегодня комплиментов достаточно. Завтра мне вести мою младшую в детский сад, а у них намечается какое-то мероприятие, так что мне придется встать намного раньше, чтобы сделать ей прическу. Кроме того, завтра тяжелый день. С утра до самого вечера – съемки, съемки, съемки… Как же я устала! Ты просто не представляешь, как у меня все болит!

– Пожалуй, и не хочу знать…

– А тебе, мой миленький, я хочу сказать следующее: дай себе время, тебе просто необходима передышка! Я так и вижу эту картину – ты возвращаешься домой и по пути встречаешь молодую красивую девушку в летнем белом платьице. Она будет напевать песенки себе под нос и выглядеть просто прелестно! Ты тут же влюбишься в нее, Райан! Как только увидишь ее глаза. И именно эта встреча вдохновит тебя на новый роман!

– Отрадно слышать. Признаться, я и сам не против подобной встречи. Если однажды я в кого-нибудь влюблюсь, то обязательно скажу тебе спасибо! Передавай привет мужу и своим детишкам!

– Обойдемся без этого. Если Дэнни узнает, что я ужинала в ресторане с молодым мужчиной, то просто сойдет с ума от ревности.

Мы попрощались и разошлись, а все думал о ее персоне. Порноактриса, живущая жизнью домохозяйки. Любящие дети, ревнивый муж. Как же все это странно для моего ума…

– Здравствуйте! – меня поприветствовал шеф-повар ресторана. – Вы хотели узнать рецепт?

– Какой еще рецепт?

– Рецепт вишневого пирога.

4. Не смотри вниз

Пожалуй, я упустил из вида одну незначительную деталь по имени Ребекка Купер. Именно наша с ней связь когда-то надоумила меня начеркать первые в жизни строки.

Мне было шестнадцать лет, когда мне невыносимо захотелось секса. Пубертат. Так звали моего худшего врага и самого лучшего друга. В этом нет ничего особенного, в один прекрасный день любой мальчишка начинает фантазировать о секретах женского тела. Сочетание двух простых факторов сделали из меня извращенца. Первое – мы живем в двадцать первом веке, и доступ в интернет есть буквально на каждом гаджете. И второе – мои яйца разбухли настолько, что иной раз мне было больно ходить.

Я в прямом смысле мечтал о сексе. Фантазировал, представлял, изнемогал от желания увидеть женскую грудь и спуститься ниже. Кто-то меня осудит. Скажет: «Как об этом вообще можно говорить на людях?!». Очень просто, достаточно называть вещи своими именами.

В общем, я натер мозоли на своих руках и не только. Мне снились голые девушки, я раздевал их взглядом и представлял в одном только нижнем белье, которое медленно стягивал. Это ведь настоящий мужской рай, не так ли? Я не хочу сказать, что женщины предназначены для удовлетворения мужчин. Совсем не так. Женщины… Они прекрасны! Сказать, что женские гениталии уродливы – ровно то же самое, что и сказать, что член сладкий.

В семнадцать лет в моей жизни появилась Ребекка Купер. Наша с ней история не стала эталоном гармонии и любви, мы не сбегали от родителей-тиранов и не дарили друг другу кусочки самого себя. Мы – всего лишь жертвы того прекрасного и беззаботного возраста, когда хочется познать противоположный пол. Она была красива, стройна и двумя годами меня старше, но оба мы были девственниками, и отдались друг другу в первую же совместную ночь.

Я помню свое волнение, от которого дребезжали руки. Вот она – представительница прекрасного пола, которая на целую ночь только моя и ничья больше! Она раздевалась, а я сгорал от желания испробовать ее на вкус. Готов был поклясться чем угодно, что я любил ее. Я вошел в нее. И тут же ее испачкал.

– Прости… я… я не знаю, как так вышло…

Она рассмеялась, все еще лежа с раздвинутыми ногами.

– Мы все еще можем продолжить, Райан. Поменяй его и возвращайся ко мне.

Я поменял презерватив и понял, что она меня больше не привлекает. Я больше ее не люблю – вот, что я понял. В ту ночь мы довели наше дело до конца, но она так и не получила оргазм. Выдуманные мной фантазии об успехах в половой жизни оказались жалкими пустышками. Я ни черта не знал о женщинах! Где трогать, чтобы им было приятно, какие слова говорить на ушко? Первый секс это, пожалуй, худшее, что может случиться с парнем. После первого секса мальчишка начинает взрослеть, потому что понимает, что никакой он оказывается не гигант.

Мы встречались с Ребеккой как минимум три раза в неделю у нее дома. Без каких-либо чувств мы удовлетворяли свои желания и расходились по разные стороны. Мы любили друг друга пятнадцать минут, а остальное время даже не думали друг о друге. Я изучал миллиметры ее тела, она – моего. Мы открывали для себя все новые и новые подробности и учились вести себя с противоположным полом. После секса мы лежали и смотрели в потолок, совсем чужие, но влюбленные еще пару минут назад.

– Что ты чувствуешь? – спросила она меня.

– Небольшую усталость. – Ответил я.

– Нет, я не об этом. Что ты чувствуешь ко мне, Райан?

Внутри меня закрутилась рулетка с набором слов. Я чувствовал, что нахожусь на минном поле. Собрав свое мужество в кулак, я решился признаться ей:

– Я не могу сказать, что люблю тебя. Но… мне очень приятно рядом с тобой.

– Я тоже тебя не люблю, Райан, – призналась она. – И мне тоже нравится наш с тобой секс.

Лежа в постели, мы выкурили по сигарете, стряхивая пепел на пол. Нам было совершенно начхать, что в любую секунду простыня ее постели может загореться и вспыхнуть большим пожаром. Мы не чувствовали друг к другу ничего. Те сладкие пятнадцать минут страсти – вот, ради чего мы жили с ней.

– Райан, скажи, пожалуйста, у тебя есть мечта?

Я не знал, что ответить на этот вопрос. Как и у любого мальчишки у меня, конечно, были мечты, но эти мечты не выходили за рамки абстракции. Я видел конечную точку – хороший дом, напичканный люксовой техникой и дорогостоящей мебелью; черный спорт-кар, стоящий у изгороди возле дома; отпуск на островах, обеды в вип-залах изысканных заведений, осуществленные детские мечты и тому подобное. Но это был результат и не более. Вот только результат чего?

Я рассказал об этом Ребекке, и она посмеялась надо мной:

– Все это детские сказки, Райан. Ты – догматик. Веришь в то, что сам себе и придумал.

– Тогда скажи, какая у тебя мечта?

– Однажды я наберусь смелости и стану певицей…

– Певицей?! – удивился я. – Но ты ведь совсем не умеешь петь.

– А разве когда-то поздно начать? Я хочу сказать, что если никогда не попробую, то, наверное, однажды очень пожалею об этом. Никто не знает, получится у меня или нет, но ведь… это всего лишь попытка, не так ли?

– Наверное, да… это так… А почему именно певицей?

– Потому что когда я остаюсь совсем одна, то начинаю петь. Я воображаю себе полные залы и прожекторы, светящие мне в лицо. И я такая красивая! В шикарном белом платье и голубыми туфельками! Стою на выдуманной сцене и напеваю песни, которые давно уже придуманы, но которые мои в этих мечтах… Разве у тебя нет такого? Разве ты не представляешь, как достижения других были бы твоими?

– Я… Я не знаю, Ребекка. Когда я остаюсь совсем один, то просто-напросто разговариваю сам с собой. Иногда я мечтаю… то есть не о чем-то конкретном, но я представляю себя в другой жизни и другой роли. Как бы все могло обернуться, если бы однажды случилось по-другому.

– И кто же тот человек, которого ты представляешь?

– Он всегда разный. Не один и тот же. Это разные сценарии моих несуществующих жизней. Но я знаю, что ни один из этих сценариев никогда не станет реальностью. А ты, Ребекка… Почему ты так и не решилась написать свою собственную песню?

– Потому что это всего лишь мечта. А мечты всегда недостижимы. Они просто есть. Просто для того, чтобы жизнь не казалась такой уж скучной. Однажды я все же рискну, но, знаешь… ведь из этого ничего не выйдет, как у нас с тобой…

– А вдруг? Вдруг ты запишешь свою первую песню и поймешь, что это твое?

– Я боюсь разочароваться… Тогда не останется ничего, что будет греть меня, когда я буду совсем одна. Я возненавижу музыку. Ты бы стал рисковать прелестью своей мечты, чтобы просто попробовать? Хотя… у тебя ведь и мечты-то нет… Но однажды, может быть, я все-таки попробую это сделать…

Мы оба понимали, что это наша последняя встреча. Никаких тебе больше вечеров с диалогами скучного фильма на заднем плане и фантазий о любви, которая испарится через каких-нибудь пару минут. Она открывала мне свое сердце. Я не мог ей открыть свое. Потому что в моем сердце ровным счетом ничего и не было. Мы крутили воспоминания о нашей первой встрече, как случайно наткнулись друг на друга у прилавка небольшого кафе. Я заказал ей кофе и протянул его потными руками. Мы сидели и говорили о неважном. Мы фантазировали о великом, но, как оказалось, нам обоим нужен был только секс. Это была попытка построить любовь, чтобы понять, что никакая это к черту не любовь, всего лишь потребность, украшенная юношескими соображениями о романтике.

– Знаешь, Райан, нам нужно с тобой расстаться…

Я промолчал.

– У меня появился ухажер. Его зовут Бредли Смит и он… он по-настоящему любит меня. Я говорю это, чтобы ты знал, что мы навсегда прощаемся. Мне было приятно с тобой и, наверное, я буду очень скучать. Ведь я соврала тебе, Райан. Я люблю тебя. Но ты никогда не станешь моим. Я чувствую это…

– Ребекка, я…

– Тс-с-с… Не перебивай. Позволь мне насладиться последними мгновениями нашей встречи. Я знаю, ты недоступен мне. Но сделай мне одолжение – пиши мне письма. Хоть иногда. Просто пиши мне. Даже если я никогда не узнаю про эти письма.

В тот вечер мы с ней расстались. История наших отношений облетела окрестности нашего города всего за один день. Для всего населения мы были влюбленной парочкой, которые перестали любить, и лишь для меня одного мы всегда оставались никем. В тот вечер я написал ей письмо и никогда его не отправил. Я пытался открыться ей, но мне нечего было открыть. Она не разбила мне сердце, но в нем образовалась трещина. Наверное, она была там всегда. Просто какое-то время ее затыкала Ребекка Купер – миловидная девушка девятнадцати лет, навсегда оставшаяся для меня молодой и прекрасной.

С тех пор мы никогда не виделись с ней и я никогда о ней не упоминал.

Вечером, после нашего разговора с Кристиной Суон, я сидел перед ноутбуком с мерцавшей надписью «Глава 1» и почему-то думал о Ребекке. Мне нечего было написать ей в этот вечер. Она открыла во мне любовь к письму и позволила верить в свою мечту, но так и не показала мне, что такое любовь. И ни одна девушка после не смогла мне этого показать. Я так и остался один, сам по себе, с трещиной в сердце, наполненной пустотой. Ни один, даже самый развратный секс, не пробудил во мне теплых чувств.

Голоса не говорили мне, они молчали. Но бесконечное тиканье стрелок с поочередностью два через один все еще тревожили меня. Кажется, этот звук начал меня преследовать.

Два через один.

У меня были две секунды тишины, которые рушились секундой диссонанса. Я ощутил чувство, признаки которого давно уже размылись в моей памяти. Это было отчаяние. Капризное, нечеловеческое отчаяние, которое я часто испытывал, находясь в вечно закрытой комнате родительского дома. В голове проносились все мысли разом и одновременно не было ничего. Это были обрывки дней, воспоминания о знакомых, мысли о первом сексе с Ребеккой Купер и о первой сигарете, выкуренной за пару с моим одноклассником; они бежали так быстро, что я не успевал сфокусироваться ни на одном из них. Как будто ничего из этого никогда и не существовало. Как будто три дня тому назад, вместо того, чтобы проснуться, я случайно стер себе память и обратно уткнулся в сон.

Вот он я – уродливое пятно, не имеющее конкретных форм. И мне предстоит выдавить на лист бумаги всю гамму человеческих чувств? Размышляя об этом, я попытался взять себя в руки, настрочил первое, что пришло мне в голову, и тут же сбросил файл на почту Рэя Рэймонда. Он перезвонил мне через пятнадцать минут.

– Что это такое ты мне отправил?

– Начало моего нового романа…

– Нового романа? Нового романа?! Ты хотел сказать, твоего последнего романа?!

– Нет, именно так я и хотел сказать. Это начало моего нового романа. Рэй, я… я не способен на что-то большее, пойми меня…

– Нет, сукин ты сын, я не понимаю тебя! Я скажу тебе больше – я даже не собираюсь тебя понимать. И думать не смею!

– Но почему?

– Но почему?! Ответь мне, пожалуйста, ты написал это, сидя на толчке?

– Совсем не так я…

– Нет, ты написал это, сидя на толчке! Потому что я вижу перед собой результат твоей дефекации, а не рукопись великого писателя. У тебя есть время, Райан. Воспользуйся этим временем правильно.

– И что тогда?!

– Про Райана Биллингтона снова все заговорят, вот что тогда! Не забивай себе голову излишеством красноречия, Райан, и не торопи события. Гениальность – она в простоте. А ты выглядишь как недоразвитый дрыщ, который пытается казаться клевым.

– Я не могу Рэй… Мне ни хрена не приходит в голову… Просто ни хрена…

– Тогда садись за ноутбук и напиши о том, что чувствуешь. Ты ведь так и начал, Райан! Взял и написал что чувствуешь!

– Но я не знаю, что чувствую! Я просто не понимаю этого! Как мне описать, какие струны дергаются внутри меня, если они звучат все разом?! Это уже не шутка, Рэй! Это гребаное состояние сводит меня с ума…

– Райан, давай я кое-что тебе расскажу. Когда мне было двенадцать лет, я залез на крышу соседского гаража и испугался слазить. Я просидел там долбаные четыре часа и только потом мне принесли лестницу. Так вот, я ухватился за эту лестницу, шагнул на одну перекладину вниз и остановился. Все дело в высоте. Я испугался ее! До такой степени, что даже не мог пошевелиться. Если бы я упал, то непременно сломал бы себе шею или, как минимум, ногу. И знаешь, что сказал мне мой отец? Он сказал мне: «Не смотри вниз».

– И ты перестал бояться?

– Нет, бояться я не перестал, и я до сих пор боюсь высоты, но через каких-то пару минут мои ноги твердо стояли на земле. Для меня, двенадцатилетнего ребенка, это казалось чем-то невозможным, но я справился! И помогли мне в этом три простых слова: «Не смотри вниз».

– И теперь ты говоришь эти слова мне, чтобы я перестал думать о последствиях?

– Не чтобы перестал думать о последствиях, а чтобы представил, будто их нет вообще. На крыше соседского гаража или на склоне Эвереста – если не знаешь, с какой высоты падать, то становиться совсем не страшно. Просто… Райан, какая, к чертям собачьим, разница кто ты, Райан Биллингтон или Джимми Нейтрон? Если ты делаешь то, что делаешь, не пытайся выкачать из себя все мастерство писателя. Ты – писатель, поэтому будь писателем и пиши. Пиши и еще раз пиши. Но не для того, чтобы показать всем миру «Какой-ты-классный», а для того, чтобы буря пустых эмоций внутри тебя смогла утихомириться.

– Такое ощущение, что ты забыл с кем разговариваешь, Рэй. Я всегда был таким и не изменился с нашей последней встречи. Мои персонажи – фарфоровые куколки, у которых нет эмоций и лица. Мои сюжеты – это газета, в которой собирают все самые грязные и развратные новости города. Одним словом, макулатура. А сейчас… я даже не понимаю, чего ты от меня хочешь…

– Райан, просто будь собой. Забей на свою популярность, деньги, девочек и прочее. Я ведь вижу, что внутри тебя прячутся по-настоящему мудрые мысли. Я знаю тебя не первый год, и понимаю о чем говорю. Мы дискуссировали о многом, и я всегда поражался твоему мировоззрению. Просто иногда создается такое чувство, будто, сидя перед экраном ноутбука, ты закрываешь себя в самом себе. Как будто кто-то другой пишет твои романы, но не ты. Понимаешь о чем я?

– Нет, Рэй, ни черта я не понимаю…

– Распутай клубок эмоций внутри себя. Разложи по полочкам свои чувства, отсортируй их, переработай, проанализируй. Пойми же самого себя, в конце концов, и просто сделай то, что чувствуешь.

Но я ни черта не чувствовал, и уже не понимал, кто я такой. Мне хотелось только одного – забыться. Отправиться в самый ближайший бар и напиться до такой степени, чтобы перезагрузить свое сознание. Поймать флешбеки последних лет, познакомиться с миленькой захолустной девчушкой и подарить ей возможность гордиться ночью, проведённую вместе с Райаном Биллингтоном. Но сердце мое желало совсем другого. Ему безумно не хватало тишины, в недрах которой не будет слышится двух отчетливых и одного размазанного тиканья секундных стрелок.

5. Девушка в белом платье

– Почему мне совсем не хочется выходить из дома?

– Потому что за пределами твоего дома нет ничего хорошего.

– С чего ты это взял?

– А ты пораскинь мозгами. Здесь у тебя есть все! Осточертелое одиночество и несколько бутылок фирменного спиртного. Игровая приставка, шикарный телек, джакузи, удобный диван. И все это – для тебя одного! Зачем тебе выходить из дома, когда у тебя здесь целый храм приподнятого настроения?

– Просто развеяться, подышать свежим воздухом, посмотреть на луну….

– Ты видел эту луну сотни раз. Открою тебе секрет – она не изменилась. И на улице все осталось точно таким же, каким было днем. И вчера все было ровно точно таким же. Зачем тебе это нужно? Выходить из дома?

– Не знаю. Мне просто хочется покинуть эти чертовы стены. Почувствовать что-то новое…

– Что например? Прохладу ночного ветра или разочарование в этой идее? Ты ведь знаешь, что ничего из этого не выйдет. Примитивная депрессивная прогулка, которая только добавит тоски твоему унынию… Забавный коктейль получится? А тебе случайно не хочется выпить?

– Нет. Мне хочется тишины. А на улице как раз тихо.

– Но этот проклятый трезвон будет преследовать тебя повсюду. Стрелки тикают внутри тебя, Райан. Это тебя заклинило, а не циферблат часов Рэя Рэдмонда.

– И все-таки… мне нужно выйти из дома. Я чувствую это… Но, мне кажется, что я что-то забыл.

– Пощелкай пальцами.

– Зачем?

– Ты всегда так делаешь, когда заходишь в комнату и забываешь, зачем ты в нее зашел.

– Точно.

Я щелкнул пальцами и перестал разговаривать сам с собой. Картинка в объективе моих глаз вдруг перестала быть размытой, все встало на свои места и обрело четкие очертания. Я стоял в дверном проеме и щелкал пальцами, но так и не смог вспомнить, что именно я забыл, поэтому решил не мучиться и вышел из дома с чувством большой тревоги за утюг, который забыл выдернуть из розетки и которого у меня, к счастью, не было.

Уродливая подруга солнца смотрела в мои глаза. Я всегда считал луну намного прекраснее солнца, но этой ночью тушь на ее ресницах была размазана. В квартале, где я живу, ночи были тихими и спокойными. Никаких угрюмых соседей с ружьями наперевес, компаний подростков, распивающих дешевое пойло, и семейных разборок в стиле «Мистер и миссис Смит». Стрекотание цикад, слабый шелест травы под порывами легкого летнего ветерка, стоны соседских шлюшек из окон верхних этажей, медленно плывущие сгустки туч, обрамленные серебряным мерцанием. Мне бы очень хотелось провести эту ночь спокойно, но я просто не мог расслабиться…

Секунды последних дней переплетались в косички мыслей. Я медленно плавал по ним, не ведая о будущих поворотах событий. Куда меня заведут вопросы, поставленные моим сознанием? Какую природу они имеют и сколько еще многоточий мне предстоит поставить на белый лист? Перо мое дрожало, но, в сущности, не было никакого пера. Был я, забредший внутрь себя настолько, что никакое из предложенных мозгом формулировок уже не имело никакого значения. Нет, в моем случае слова уже совсем ничего не значат, и сказать, что я не чувствую ничего – ровно то же самое, что и сказать, что я купил себе новую пену для бритья или скушал бифштекс на завтрак.

Наверное, я думал о любви. Не как о каком-то конкретном человеке, но как о чувстве. Мимо проносились здания в стиле хай-тек, фешенебельные коттеджи с зеленой изгородью и дорогостоящие авто, припаркованные на участке, мощеном камнем. Мне двадцать восемь лет, а я как ребенок, иду вдоль улицы и думаю о любви.

Что такое любовь? Какова она на вкус, цвет и запах?

В моей жизни было множество женщин, и все они были разные. Но ни одна из них не въелась в мою жизнь настолько, чтобы сказать, что я ее люблю, или, быть может, любил когда-то. А я писал о любви, посвящал ей целые книги, хотя сам никогда и не чувствовал ничего подобного. Почему не только книги, но и даже войны посвящаются этому чувству? Размышляя об этом, я долбился в дверь, закрытую с обратной стороны.

Я перенаправил мысли в другое русло.

Книга. Книга. И еще раз – книга!

Я должен писать. Я должен сделать что-то великолепное, что не только расплавит сердца читателей, но и насытит меня самого. Вот только о чем я должен писать? Как мне начать первую главу?

Тик-так-дзынь.

Тик-так-дзынь.

Как бы сильно я не потел, все мои рукописи получались полным дерьмом. Я гордился ими, как родители гордятся своим ребенком. А по ночам я страдал. Потому что этот ребенок вырос не таким, каким мне хотелось бы. Изображая вид прилежного ученика, он сбегал с уроков, чтобы выкурить сигарету за углом школы. Я знал это. Я презирал его за это. Но любил его, хотя и винил самого себя за проколы в его воспитании. И, тем не менее, книга!

Мне бы и самому хотелось написать великолепный роман. Мне бы хотелось, чтобы, читая о любви, читатель понял, что такое любовь. Чтобы, читая о сексе, читатель испытывал оргазм. Вот только на какие клавиши нужно нажимать, чтобы описать не эмоцию, а процесс появления этой эмоции? Каким должен быть герой моей новой книги, чтобы читатель знал, о чем он думает? Что он чувствует? О чем он тайно желает? Я давил из себя признания, репетируя диалоги с самим собой, но, как бы ни старался, я ненавидел то, что из этого выходило.

Глубина ночи нагоняла на меня страх. Время идет, я подарил своей матери дом и попробовал лобстера, но не сделал ничего такого, после чего можно спокойно умирать. Мне снова нужен был пинок под зад. Пинок такой силы, что мне больше не понадобится повторять эти слова. Мне нужна книга.

Мне. Нужна. Книга.

«Катрина» – прозвучало в моей голове.

– Что?!

– Меня зовут Катрина, а вас как?

Я так сильно закопался внутрь переживаний, что не заметил, как она появилась передо мной. Девушка в летнем белом платье, стоящая на тротуаре поодаль меня. Она протягивала руку и улыбалась. Улыбалась так, как не улыбался никто до этого.

– Райан… – промямлил я. – То есть Райан Биллингтон… Меня зовут Райан Биллингтон.

– Я и с первого раза вас поняла. Зачем вы повторили трижды?

– Просто… Просто так… Как вы здесь появились? Я вас совсем не видел…

– Потому что все это время я шла сзади вас и слушала, как вы разговаривали с самим собой. Вы такой забавный. О какой книге вы говорили?

– О своей книге… – признался я.

– Вы – писатель?!

– Да… Райан Биллингтон.

– Хи-хи, – она звонко посмеялась, прикрыв свой рот ладонью. – Ну вот! Вы повторили свое имя в четвертый раз! Почему вы постоянно его повторяете?

– Разве вы меня не узнали?

– Нет. Я впервые слышу о вас, Райан Биллингтон, но мне уже очень интересно прочитать одну из ваших книг. Вы позволите мне прочитать то, что пишете?

– Вообще-то… Вообще-то мои книги продаются в каждом книжном магазине…

– О, нет! Я вас обидела! Я ведь совсем не знала, что вы – известный писатель. Так вот почему вы постоянно повторяете свое имя? Потому что думали, что я сразу же вас узнала?

– Да… Вернее, нет. Просто я очень удивился вашему появлению. Я не думал, что в такой час на улице кто-то есть, кроме меня…

– А почему бы здесь не быть кому-нибудь еще?

– То есть?

– То есть эта ночь такая тихая и такая теплая, что, я думаю, многим захотелось бы прогуляться и полюбоваться луной. Но почему-то я встретила только вас. Известного писателя Райана Биллингтона, который разговаривает сам с собой.

– Это у вас такое первое впечатление обо мне?

– Да! И, если честно, вы очень странный. Но это мне даже нравится. Потому что я и сама странная. До того, как я увидела вас, например, я пела выдуманные песни себе под нос. А потом появились вы. Вы говорили что-то про любовь. «Любовь. Любовь. Какая еще к черту любовь?!» Вот так. Вы влюблены?

– Да. Точнее… нет. А почему вы спрашиваете?

– Потому что наша встреча очень меня привлекает! Вы бы хотели провести эту ночь со мной?

– Что, простите?..

– О, нет! Теперь вы подумаете, что я легкодоступная! Я не имела в виду ночь в постели! Я просто хотела узнать, не хотите ли вы прогуляться со мной этой ночью?

Я молчал, все еще не владеющий самим собой. Не сказать точно, что это было, но, глядя на нее, я дрожал как ребенок. Почему так? Почему взрослый состоятельный мужчина смотрит на юную девушку и боится что-то сказать не правильно? Мне стало ужасно жарко. Так жарко, что, протянув ей ладонь, я заметил капельки пота на своих пальцах. Катрина, ничуть не брезгуя, пожала ее, а я все еще смотрел в ее изумрудного цвета глаза и наслаждался наступившей тишиной.

– Вы волнуетесь, Райан Биллингтон?

– Очень…

– Я тоже очень волнуюсь… Вы – мой первый знакомый в этих краях. Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я сумасшедшая. И зачем я это сказала… Теперь вы точно подумаете, что я сумасшедшая.

– Совсем не так, Катрина! Я… я очень хочу провести с вами эту ночь. То есть… Мне бы очень хотелось прогуляться с вами этой ночью. Вот так.

Она была совсем еще юной. Разговаривая с ней, мне казалось, что я совершаю преступление. Она была красива. Настолько красива, что ее имя крутилось в моей голове, не переставая.

Катрина. Катрина. Катрина.

Белые локоны ее волос ложились на хрупкие плечи, подчеркнутые линиями ключиц. Легкая ткань платьишка укрывала маленькую, словно воздушную грудь. Она улыбалась, и розовые подушечки губ, будто рама картины, обрамляли два белоснежных ряда ее зубов. И главное – зеленые глаза. Я готов был утонуть в них в те секунды…

– Это ведь просто замечательно! – сказала она. – Расскажите мне о себе, Райан Биллингтон. Какую книгу вы пишете? И не стесняйтесь меня, пожалуйста! А то мне кажется, что я какая-то не такая, когда вы краснеете.

– Нет! Что вы! Вы прекрасны!

Мне хотелось бы проснуться, но я никак не мог. Это был не сон, а реальность, или настолько правдоподобный сон, что, проснувшись утром, я уже не смогу ее забыть.

– Теперь вы заставляете краснеть меня…

– Просто… Катрина, вы очень прелестны! Как вы оказались здесь? Сколько же вам лет?

– Девятнадцать. – Ответила она с тоской. – А здесь я оказалась, потому что приехала в гости к своей сестре. Она живет неподалеку от вас, к слову. Всего-то в нескольких милях от вашего дома.

– В нескольких милях? И вы говорите «неподалеку»?

– Это и есть неподалеку. Для меня. Ведь я совсем не замечаю времени, когда куда-нибудь иду. Я что-то напеваю себе под нос, о чем-то мечтаю, и совсем не замечаю, как оказываюсь где-нибудь очень далеко. А потом я просто разворачиваюсь и иду в другую сторону. Поэтому да. Несколько миль – это очень недалеко. Так расскажите же о себе, Райан Биллингтон! Такое ощущение, что я разговариваю сама с собой. Совсем как вы.

– Ну, я… Я писатель.

– Хи-хи! Это я и так уже поняла! Расскажите что-нибудь новое.

– Я очень люблю луну.

Я посмотрел на луну и она вновь стала для меня прекрасной.

– И я очень ее люблю. Правда, иногда мне становится так одиноко, когда я на нее смотрю…

– Теперь вы совсем не одна, Катрина. Но, если хотите, мы можем побыть одинокими вместе. Почему вы не дома в такое время? Разве вам совсем не страшно?

– Наверное, мне немного страшно. Но, как только я встретила вас, мне тут же стало намного спокойнее. Потому что вы такой же чудак, как и я.

– Вы считаете меня чудаком?

– Я знаю, что вы чудак! Иначе почему вы тоже не дома в такое время?

– Мне захотелось прогуляться. В последнее время я очень сильно запутался. Я подумал, что эта прогулка немного успокоит меня.

– И это вам помогло?

– Да. Как только я встретил вас.

Она снова пустилась в краски и мне вдруг стало безумно стыдно за свои слова. Катрина опустила взгляд и с грустью сказала мне:

– Не нужно, пожалуйста, Райан Биллингтон. Не нужно говорить, что встреча со мной вдохновила вас, и не нужно делать мне комплименты.

– Но почему же?!

– Потому что я очень доверчивая и легко и привыкаю к людям. А эта встреча, возможно, наша первая и последняя. Поэтому не делайте так, чтобы я думала о вас по ночам. Молодые сентиментальные девочки очень легко влюбляются. Достаточно проявить им немного своего внимания…

– Я ведь совсем не хотел…

– Я знаю, что вы не хотели. Но вы очень красивый и обаятельный молодой человек, а я никогда в жизни не подпускала к себе мужчин. Поэтому, прошу, не делайте так, чтобы я вспоминала эту встречу и плакала. Давайте прогуляемся с вами. И давайте сделаем так, чтобы эта прогулка понравилась нам обоим, но никому не разбила сердце.

– Хорошо, Катрина… Расскажите, откуда вы?

Мы зашагали с ней вдоль тротуара, погруженные в тишину и нашу внезапную встречу. Мне почему-то казалось, что мы давно уже с ней знакомы. Будто росли вместе с самого детства или когда-то встречались ранее и очень друг другу нравились. Но это было совсем не так. Мы никогда не были с ней знакомы. Мое сердце бешено колотилось. Я постоянно косился в ее сторону, чтобы полюбоваться ей. Плавными очертаниями ее лица, переходящими от глаз к носу, и от носа – к ее губам. Я пытался запечатлеть ее образ внутри себя, чтобы вспоминать ее потом, когда мы расстанемся.

– Я из небольшой провинциальной деревушки на юге Франции, Райан Биллингтон. Я впервые оказалась так далеко от дома, и немного скучаю по родителям, но мне очень нравятся эти эмоции. Я очень люблю все новое! У меня практически не бывает перемен, и эту поездку мне подарили мои родители, чтобы я смогла отдохнуть, пока моя сестричка в медовом месяце. А вы, Райан? Вы давно здесь живете?