Серые земли Эдема. Избранники Армагеддона – II

Размер шрифта: 13

Иллюстратор Екатерина Данс

ISBN 978-5-0060-7975-5 (т. 2)

ISBN 978-5-0060-7974-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рис.0 Серые земли Эдема. Избранники Армагеддона – II

Посвящается Рае

Альтернативная реальность

1. Столица мира

В лицо тянуло холодом, но я долго не мог открыть глаз, а когда поднял тяжелые веки, то увидел лишь серую пелену. Поморгал, и постепенно в ней проявились темные пятна, совсем как на фотобумаге, сунутой в проявитель. Когда-то я забавлялся старым фотоаппаратом отца, снимая на черно-белую пленку и сам печатая снимки.

Наконец изображение стало отчетливым, словно бумага окончательно проявилась, и я увидел горы. Вечерело, на дне темных долин клубились облака, вытягивая белесые пальцы к розовеющим в высоте снегам. Я долго глядел на горы: непонятно, где нахожусь? Потом попробовал оглянуться, но голову словно пронзил раскаленный гвоздь, а перед глазами все поплыло. Все же успел понять, что лежу в полутемной комнате лицом к открытому окну, в нем и видны горы.

Открытому?

Несмотря на боль в глазах, я попытался сфокусировать взгляд. Какие-то тени маячили на фоне гор, и вдруг скачком пришли в резкость – окно загораживала решетка из вертикальных прутьев. Довольно редких, но не протиснешься. Я и не собирался этого делать, все тело ныло и казалось набитым ватой.

Сумрачные долины, розовые вершины гор над ними, решетка в окне. Возникло впечатление, что вижу это не в первый раз. Я потряс головой, надеясь что-нибудь вспомнить, но в памяти лишь распахнулся темный провал, и огненное озеро боли выплеснулось из него. Снова серая пелена…

Потом что-то скрипнуло, раздались шаги, и я смутно различил белую полу. Белый халат? Я в больнице? Похоже на то: взяли руку, возникло чувство холода, а потом легкая боль от укола. Очень медленно перед глазами прояснилось, боль ушла, и я смог повернуть голову. Вошедший действительно был в белом халате, а лицо типично кавказское – горбоносое, с черными усиками.

– Вставай, – безразлично сказал он. – Пошли к доктору.

Уже лучше, а то я испугался, что попал в плен к каким-нибудь террористам. Встать оказалось нелегко: ноги подгибались, а санитар не подал руки. Но я все-таки удержался на ногах и сделал шаг к двери. Она оказалась массивной, с глазком, и я ощутил холод в животе. Неужели все-таки в плену?

В коридоре пришлось упереться рукой в стену, чтобы не упасть. Некоторое время я тупо глядел на рукав из желтоватой ткани – похоже, больничная пижама, – но потом головокружение прошло. Я заковылял мимо побеленных стен: кое-где штукатурка потрескалась, слева мутнели окна, а справа через одинаковые промежутки располагались двери. Мимоходом заглянул в окно: внизу двор с клумбой, на желтых и лиловых цветах лежит длинная тень от ограды.

Спустились по скрипучим ступеням и попали в коридор, устланный потертым ковром. Перед стальной дверью санитар придержал меня. Он не стал стучать, а приставил ладонь к пластине, и спустя несколько секунд дверь отворилась. Я вяло удивился: дактилоскопический замок в обыкновенной больнице?.. Вошли в полутемный кабинет: шторы задернуты, тускло светит настольная лампа, за письменным столом женщина в белом халате.

– Садись! – равнодушно буркнул санитар, подталкивая меня к кожаному креслу.

Дверь закрылась, и я с облегчением сел, ноги опять подкашивались. Попробовал рассмотреть женщину: лицо припухлое и без следов косметики, только голубые глаза немного оживляют его.

– Как самочувствие? – спросила она.

Снова сюрприз, в голосе слышен легкий акцент.

Я облизнул губы: – Слабость, и ничего не помню. Как я попал сюда? И где я?

Женщина помедлила с ответом, оглядывая меня. Голубые глаза на миг сделались жесткими, но тут же обрели прежнюю безмятежность.

– Вы участвовали в научном семинаре, – равнодушно сообщили она. – Во время горной прогулки упали в трещину на леднике. Нарушение мозгового кровообращения и, как следствие, частичная амнезия. Надеюсь, она окажется временной. Инъекции эуфиллина, процедуры и горный воздух творят чудеса.

Снова акцент. Затрудненный подбор слов и слишком правильная грамматика.

В голове стало проясняться, и я кое-что вспомнил. Неожиданное приглашение на международный семинар с громким названием «Перспективы будущего». Семинар проходил в Грузии, оплату расходов брал на себя какой-то фонд, а я был небогатым студентом (свою первую работу опубликовал только в Интернете), и не стал отказываться от дармовой поездки. Но вот что было дальше?..

– Если забыли, то меня зовут Сибил. – Женщина слегка повернулась, и в свете лампы замерцали раскинувшиеся по плечам серые волосы. – Я одна из организаторов семинара, по специальности врач, вот и не захотела бросить вас в таком состоянии. Давайте проверим, как обстоит дело с памятью?

Она вытянула руку – пальцы без колец, а ногти не слишком ухожены, – и повернула ко мне монитор компьютера. Зажегся огонек камеры, и на экране, словно в магазине, торгующем электроникой, появилось мое лицо. Щеки впалые, непричесанные черные волосы падают на лоб, глаза смотрят из-под густых бровей настороженно, над верхней губой и на подбородке лежит тень – давно не брился. Не слишком бодрый вид.

А Сибил пробежала пальцами по клавиатуре, откинулась, и глаза поплыли в сумраке голубыми льдинками. Настольная лампа погасла, с экрана брызнул яркий свет. Под аккомпанемент странных музыкальных аккордов я увидел калейдоскоп чистейших красок, но в их быстрой смене таился какой-то смысл…

Я не успел разгадать его: багровое солнце стало подниматься над кромкой темного льда. Кровавый диск выбрасывал протуберанцы, и в их сложном танце чудился некий ритм… Я почти уловил его, но тут солнце исчезло, и появился сумрачный зал. Музыка стала вкрадчивой и таинственной. Густо стояли колонны – то ли из стекла, то ли из льющегося синего света, и в их расположении тоже чувствовался какой-то порядок… Казалось, я вот-вот разгадаю его, но вдруг зал изменился. Я снова в кабинете, только он сумрачнее и обширнее, а за столом ни Сибил, ни ее кресла. Лишь непроглядная тьма.

– Эй! – неуверенно сказал я. – Что за шутки?

Ни звука в ответ, стылая тишина, будто в подземелье. А потом сзади раздалось покашливание. Мороз прошел по коже, и я быстро обернулся. В дверном проеме стоял человек. Одежда тонула в темноте, виднелись только белые перчатки и такое же белое лицо.

– Я ваш проводник, – сказал человек. – Идемте.

Голос глуховат, но прозвучал с повелительной интонацией.

– Какой проводник? – в панике спросил я.

Незнакомец некоторое время молчал:

– Вы каждый раз забываете, – вздохнул он. – Вы ведь хотели увидеть будущее. А я должен позаботиться о транспорте. Расстояния и здесь велики, пешком далеко не уйдете.

По спине протек холодок, и я вдруг вспомнил, что на семинаре проводили какие-то эксперименты по моделированию будущего. Значит, я в виртуальной реальности? Но тогда мне ничего не угрожает. Все же я встал неохотно:

– Идемте!

Коридоры пусты, в них царит странный сумрак, лампы едва тлеют. Во дворе те же лиловые и желтые цветы, но теперь у крыльца стоит черная «Волга». Я чуть не рассмеялся:

– Неужели нельзя было придумать чего-нибудь посолиднее, вроде «Мерседеса»? В виртуальной реальности это ничего не стоит.

Белая перчатка проплыла в полутьме, шофер открыл передо мной дверцу.

– Вы не в созданном компьютером мире, – ответил он сухо. – Это реальность, хотя и другая. А вы тут не особо важная персона, так что не стоит привлекать излишнего внимания.

Я почувствовал холод внутри, словно в желудок медленно опустилась ледышка. Что за другая реальность? Глянул на небо, почему так темно? Солнца не видно – то ли успело сесть, то ли здесь еще не всходило. В темноте горит всего несколько звезд, словно красные от бессонницы глаза смотрят на Землю. Я поспешил забраться в машину. Шофер повернул ключ зажигания, и мотор завелся почти бесшумно, как в дорогой иномарке. Тронулись тоже плавно, не раздалось даже шороха гравия под колесами. Беззвучно распахнулись ворота, темные холмы потекли назад. Вскоре мне стало не по себе от молчания.

– Куда мы едем?

Водитель повернул голову и долго смотрел на меня, я даже испугался – не врезались бы во что-нибудь. Наконец отвернулся.

– Откуда мне знать, – тускло сказал он. – Я лишь проводник. Проводник по снам. Направление задаете вы, а я только доставляю на место, и потом забираю обратно. Если человек в состоянии вернуться.

Снова будто холодная змея скользнула вниз по пищеводу.

– А что, некоторые не возвращаются?

Шофер пожал угловатыми плечами, и у меня мелькнула нелепая мысль: какой старомодный костюм!

– Умирают даже в обычном сне. А вы выбрали необычный, который может легко обратиться в действительность.

– Вы назвали себя проводником, – хрипло сказал я. – Посоветуйте что-нибудь. Я не понимаю, где оказался. Какой-то санаторий, фокусы с компьютером…

– Вы участвовали в семинаре, где рассматривались варианты будущего, – глухо заговорил проводник. – Такова была тема вашей курсовой работы, которую вы неосмотрительно опубликовали в Интернете. Вот и получили приглашение. Один из участников семинара напомнил идею, что все варианты уже существуют в информационном поле Земли – «Хрониках Акаши»1, или, по терминологии Вернадского, в ноосфере. Ну, это не ново. А новым было то, что другой продемонстрировал компьютерную программу, которая облегчает выход сознания в это поле. Раньше было труднее: приходилось прибегать к медитации, наркотикам, сочетать эманации различных веществ. Теперь все стало проще…

Проводник помолчал, а я сильно ущипнул себя за руку. Почувствовал вполне реальную боль, разве такое бывает в компьютерном сне?.. И тут появилась неприятная мысль: а вдруг все вокруг – только иллюзия? Может, сосед по общаге снова подсунул ЛСД? Из такого путешествия можно и не вернуться.

– Правда, оба допустили ошибку, – снова заговорил проводник. – Во-первых, варианты существуют не только в информационном поле, но и материально – только в многомерном пространстве-времени. Обычно вы видите самый проявленный и единственно реальный для вас, живете в нем и называете Землей, хотя правильнее будет Энроф…2 Во-вторых, компьтерная программа не выводит сознание в какой-то астральный план. Она перестраивает восприятие времени. Вы не задумывались, что течение времени в значительной мере иллюзия? Это, скорее, способность нашего созерцания располагать события в определенной последовательности, о чем догадывался еще Иммануил Кант. Сейчас вы воспринимаете вариант, отличающийся от вашего временными координатами – еще не проявленное будущее. Так как человеческий рассудок способен оперировать лишь одним измерением времени, для вас это выглядит, как пребывание в некоем параллельном мире.

М-да, по немецкой классической философии у меня была тройка.

– А Сибил меня видит? – уныло поинтересовался я.

– Для нее вы погружены в транс – сухо ответил проводник. – Напоминаю, сместилась по временным координатам лишь точка восприятия, а не ваше физическое тело. Здесь ошибался уже Иммануил Кант. Он использовал термин «трансцендентальная апперцепция», но не догадывался, что этой способностью обладает не физическое, а так называемое тонкое тело. В нем выделяют эфирное тело, астральное и прочие, но это весьма грубая картина. Так что вы спите, и одновременно ваше тонкое «я» странствует по мирам. Хотя, используя особую технику, вы можете перейти в иное измерение времени целиком. Немало людей из вашего мира проделывали это, иногда случайно – в этом причина многих необъяснимых исчезновений. Только вернуться бывает сложно.

Да уж, успокоил. Я бы вернулся прямо сейчас. А проводник, похоже, был рад поговорить о философии. Но тут же сменил тему.

– Советую посетить одну из мировых столиц, – скучно сказал он. – Какой город предпочитаете?

Я чувствовал пронизывающий холод, пальцы ног и рук онемели. С трудом выговорил:

– Пусть это будет Москва… – Все-таки не утратил способности соображать, потому что добавил: – А вдруг я увижу только то, что нарисует мое воображение?

– Нет, – шофер небрежно повернул руль, и я вдруг стал различать дорогу впереди: тусклая металлическая полоса тонула во мраке. – Вы увидите то, что наиболее вероятно.

– Почему именно я?.. – вырвалось у меня. На ответ не надеялся, но шофер оказался неожиданно словоохотливым.

– У вас есть дар. Эту программу использовали многие, в том числе Сибил, однако безрезультатно. Точка восприятия легко смещалась в иное измерение времени, но рассудок начинал хаотически блуждать, не в силах справиться с другим темпом ощущений… Занимались йогой, ДЭИР, или чем-то подобным?

Я молчал, потусторонний спутник попался на удивление болтливый. Или ему поговорить не с кем? А никакой йогой я не занимался, просто в школе мечтал стать разведчиком, глуп еще был. Там нужна хорошая память, вот и развивал наблюдательность. А потом пытался поразить девчонок памятью на всякие мелочи.

«Андрей, во что я вчера была одета?»

«В синие джинсы, голубую блузку и лазоревый лифчик».

«Хи-хи, а откуда знаешь про лифчик?»

Сама напоказ и выставила – когда нагнулась за ручкой и больно долго ее подбирала. В академию ФСБ я, конечно, не попал, для этого нужны деньги и связи, но внимательность натренировал, в университете это здорово пригодилось… Правда, у шофера оказалась и своя точка зрения.

– Такой дар довольно редок, – продолжал он, – а развить его получается еще реже. Вам повезло, наверное эксперименты пробудили что-то в глубинной памяти.

Ничего себе, повезло… Но тут я вздрогнул – впереди замигал красный глаз. Вскоре мы оказались на развилке: одна металлическая полоса уходила направо, другая налево, а посередине мигал красный шар, хотя никакой опоры для него не было видно.

– Что это? – спросил я.

Шофер остановил машину, и меня слегка потянуло вперед.

– Мир здесь более пластичен и легко подстраивается к восприятию, – вяло сказал он. – Это зрительный образ исторической альтернативы. Вы ведь знаете, что будущее многовариантно. Здесь представлены два наиболее вероятных. Классическая бифуркация реальности.

– Какая забота о путниках, – вырвалось у меня. – И что посоветуете?

– Правую дорогу, она шире, поэтому данный вариант наиболее вероятен. Собственно, я по ней уже ездил. Огромный город, большое движение. Но вы будете наблюдать со стороны, так что приготовьтесь побыть призраком.

Насчет призрака мне не очень понравилось.

– И много вы так трудитесь? – осведомился я.

– Порядочно, – сухо сказал шофер. – Есть работы и похуже, но распространяться об этом не положено. Так едем?

Снова темные холмы поплыли назад, и я постепенно задремал, смутно удивляясь тому, что засыпаю во сне…

– Проснитесь!

Опять красный свет озарил темноту. Я открыл глаза шире и увидел, что край неба светится багровым – и здесь восходило солнце. Сумрачный пожар охватил полгоризонта, когда мы пересекли по мосту пустынную кольцевую дорогу. Вскоре огромные здания заслонили солнце, и лишь в окнах загорались багровые отсветы. Я почувствовал смутную тревогу: улицы, на которых даже в раннее утро обычно хватало автомобилей, в этот раз были пусты. Лишь иногда попадались явно брошенные машины: у одной открыт капот, другая с помятым боком приткнулась к тротуару. Что здесь произошло?.. Я покосился на шофера: в белых перчатках и с бледным лицом, тот поворачивал руль, объезжая стоящий автобус.

Наконец дорогу перегородили сбившиеся в кучу автомобили: черный «УАЗ-Патриот» подмял иномарку, другая машина лежала на боку, да еще автобус развернуло поперек улицы. Пришлось остановиться. Водитель повернулся ко мне.

– Не понимаю, – тускло сказал он. – В прошлый раз это был оживленный город. Видимо, произошло смещение вероятностей, и этот вариант стал более реальным. Дальше вам придется идти одному. Посмотрите на газеты в киосках. Не знаю, получится ли взять в руки, но хотя бы почитайте заголовки. Когда узнаете, что случилось, то воспользуйтесь этим, – шофер протянул обыкновенный смартфон. – Связь идет через спутник, и загружена карта города.

Проводник выжидающе глядел на меня, и я взял смартфон. Сначала он показался странно невесомым, но вдруг налился тяжестью, а на дисплее возникла карта Москвы. Шофер удовлетворенно кивнул:

– Значит, сможете меня вызвать. Достаточно нажать «звонок». Хотя возможно, вернетесь и сами, хорошо помогает сильный стресс.

Обнадежил, называется. Я вышел и огляделся: не горит ни одного фонаря, окна темны, и только серый рассвет разливается по улице. Вдруг показалось – это волосы Сибил окутали город пепельным саваном. Я зябко передернул плечами и посмотрел на дисплей. На нем была карта центрального района Москвы, а на одной из улиц красная точка, вероятно мое местоположение. И в этом странном мире вокруг Земли кружат навигационные спутники. Так, эта улица должна привести к Кремлю…

Сзади тихо зафырчал мотор, и я оглянулся – привезший меня автомобиль разворачивался, шофер даже не помахал на прощание. Я вздохнул и поплелся в другую сторону. Уже ясно, здесь что-то произошло. Война? Но тогда почему никаких разрушений?.. Я миновал дом за домом: стеклянные стены чисты, словно их только что вымыли, но по-прежнему никого. Я снова почувствовал озноб.

Справа открылся сквер, в сумраке за деревьями забелела колоннада церкви. И тут я вздрогнул: на паперти стояла фигура в темном балахоне, с непокрытыми черными волосами и черной бородкой. Монах?.. Фигура скользнула за колонны и скрылась. Я подождал, пока успокоится сердце, и пошел дальше.

А вот и газетный киоск – закрыт, но сквозь стекло можно прочитать заголовки и текст на первых страницах. Ничего особенного, большинство фамилий незнакомы, а президент, к сожалению, не упоминается: интересно, кто у них сейчас? Ах да, надо посмотреть дату выпуска…

Я не успел. Протяжный скрип раздался за спиной, словно отворилась древняя дверь. Я поспешно оглянулся – никого. Снова скрип, а затем снова. Я закрутил головой, и меня прошиб холодный пот: хищная тень нырнула за черный «БМВ», замерший у тротуара. Вот они, стражи мертвого города! То ли брошенные хозяевами черные псы, то ли волки – уже несколько бегут, мелькая за брошенными машинами. Я мигом забыл о газетах и тоже пустился бежать, хотя ноги заплетались.

Черные тени мелькают справа и слева, холодный воздух обтекает разгоряченное лицо. Проснусь ли, если меня загрызут в этом жутком сне?.. Слева остаются красные стены Кремля, а впереди спуск к Москве-реке. Сумрачным золотом горит купол Христа Спасителя, в темной воде змеится красный огонь – над зданиями восходит солнце. Куда теперь, броситься в воду?

На подгибающихся ногах я сбежал по ступеням, а псы вдруг замедлили бег и разом сели, обратившись в черные статуи. Я тоже остановился, и словно застыло время, только сильно билось сердце, да горели щеки. На набережной вдруг появилась странная фигура – человек в темном одеянии, с ножнами на желтоватом поясе. Я даже не заметил, откуда взялся, лишь слегка задрожал воздух. Следом возникла женщина с пышными волосами и в зеленой полупрозрачной одежде. Третьим материализовался некто в синем плаще, со смуглым, будто обожженным лицом.

Я цеплялся за остатки самообладания. «Это всего лишь призраки, – отчаянно внушал себе. – Призраки, рожденные твоим мозгом, который пытается хоть как-то справиться с неизвестным». Чтобы не поддаться безумию, я заговорил.

– Кто вы? – голос прозвучал хрипло. – Что случилось с городом?

Я надеялся, что не получу ответа и призраки растают как дым над темной водой, но женщина оглядела реку и здания, а потом повернулась ко мне. Когда заговорила, то в голосе прозвучало холодное очарование, словно звенели ледяные колокольчики, и мое сердце заныло.

– Была война, но воля Владык сохранила город. Будущая столица мира может погибнуть лишь вместе с миром.

– Кто вы? – мой голос дрогнул.

Человек в темной одежде опустил руку на ножны, слова прозвучали как свист меча:

– Кто ты, что первым явился на поле брани? Хочешь поучаствовать в игре Владык?

– Многие первые станут последними, а последние первыми, – с издевкой заметил третий, в синем плаще.

Я задрожал, увидев его глаза: тигриные, с вертикальным черным зрачком.

– Какая игра? – выговорил я с трудом. – Не хочу участвовать ни в какой игре. Я случайно оказался здесь.

– Тогда ты умрешь, – словно выплюнула фигура в синем. – И не только ты. Оглянись!

Я глянул на реку, но по другую сторону не увидел ничего: водная гладь тонула в сумраке, и даже солнечный свет не рассеивал его. Вдруг голубые линии рассекли воду, превращая в подобие шахматной доски. И фигуры появились на ней – половина красные, как кровь (каким-то образом я понял, что это мои фигуры), а половина белые. Вот взвился бледный конь – первый ход.

Доска оказалась рядом, я неуверенно протянул руку к своей королеве, и испытал шок: точеная фигура повернула голову, печально поглядев на меня. Я видел только серые глаза, светлые волосы и огненно-рубиновое платье, а потом что-то изменилось. Я оторвал взгляд от королевы: три человека (если только это были люди) и город – все пропало. Я стоял на шахматной доске и вдруг почувствовал прикосновение – это королева в красном положила руку мне на плечо. Доска поплыла по черной реке, и на нас двинулся белесый строй. Все погасло…

Хотя нет, я снова сидел в кабинете, голова страшно болела, а взгляд Сибил был холоден, как лед. Она повернула в мою сторону лампу.

– Что вы видели?

Как на допросе. Но я был слишком ошеломлен и только вяло спросил:

– Разве вы не слышали разговоров?

– Нет! – взгляд Сибил сверлил, как два голубоватых буравчика. – Это ваш личный опыт.

Я нехотя рассказал о поездке на призрачной «Волге», сумрачном городе и трех странных фигурах. О шахматной доске и королеве почему-то не смог сказать ни слова. Зрачки Сибил постепенно расширялись, а на лице резче выступили скулы.

– Какой-то бред, – уныло закончил я.

– Не обязательно. – Сибил отодвинулась в тень. – Возможно, вы действительно видели один из вариантов будущего. Посредством зрения и слуха в мозг внедряется программа, которая подавляет контроль разума и высвобождает ту часть психики, которая связана с информационным полем Земли. Главная трудность в том, чтобы сконцентрироваться на поиске нужной информации. У индийских йогов на овладение подобным умением уходила вся жизнь. А сейчас нужен только компьютер с частотой процессора не менее трех гигагерц, соответствующая программа и… умение видеть. У вас последнее качество есть.

Проводник по снам объяснял иначе. Я решил кое-что проверить.

– И многие уже пользовались этой программой?

В глазах Сибил промелькнула досада.

– Немало, – проронила она. – Я сама несколько раз. Беда в том, что восприятия слишком хаотичны. Программа открывает дверь, но не может сориентировать в непривычном мире. Нужна редкая внимательность, развитое воображение и… что-то еще, иначе путешествие превращается в кошмар.

Я поежился: – Почти так и было.

– Ну-ну, – довольно улыбнулась Сибил, становясь похожей на домохозяйку: вот-вот начнется любимый телесериал. – У вас все неплохо получилось.

Она моргнула: – Думаю, скоро вы совсем поправитесь. До завтра.

Нажала кнопку, и сзади потянуло холодком – открылась дверь. Санитар молча подождал, пока я встану. На этот раз прошли через веранду. В полутемном дворе два охранника с автоматами направлялись к воротам, впереди бежала собака.

– Хорошо нас охраняют, – обратился я к провожатому.

– На Кавказе неспокойно, сам знаешь, – равнодушно ответил тот.

Поднялись по лестнице, и я узнал дверь своей палаты. На пороге замялся, не хотелось входить. Вдруг ярко вспомнил, как всю прошлую ночь падал в черную бездну. Санитар открыл дверь.

– Заходи. Укол придут сделать позднее.

Дверь защелкнулась, с этой стороны ручки не было. Мне снова пришло в голову, что палата смахивает на тюремную камеру. Забыл спросить у Сибил, почему такая обстановка. Я огляделся, и сходство с камерой стало еще заметнее: забранное решеткой окно, узкая кровать, тумбочка, стул. Я приоткрыл дверь в боковой стене – там туалет с водопроводной раковиной и унитазом. Над кроватью пощелкивают часы. Я сел на кровать.

Итак, кое-что мне удалось вспомнить. В университете я специализировался по футурологии, на четвертом курсе разместил в Интернете курсовую работу о возможных вариантах развития современной цивилизации, а потом меня пригласили на семинар… Голова заболела – передо мной снова приоткрылась бездна, куда падал всю прошлую ночь, и где плавали, как пряди тумана, обрывки воспоминаний.

Я стиснул ладонями виски. Пришла жуткая мысль: а вдруг такое повторяется каждую ночь? Возможно, я уже не раз забывал все, что сумел вспомнить за день? Что это за укол, о котором говорил санитар? Может, не эуфиллин, а что-то другое? Вдруг меня все-таки похитили? Но кто, Сибил? Смешно подумать, похожа на домохозяйку. И зачем? У меня ни денег, ни богатых родственников, с которых можно потребовать выкуп.

Я встал, чтобы еще раз осмотреть окно. Рама открывалась внутрь, холодный воздух тронул лицо, пахнуло сырым железом. Прутья решетки вделаны в бетон, вряд ли выковыряешь. Снова заглянул в туалет – там окна нет вообще. Подошел к двери – ручки тоже нет, и открывается внутрь, так что не выбьешь. На то, чтобы выбраться, моих способностей явно не хватит. Или…

Я снова сел на кровать. Стиснул голову руками: ну, придумай же что-нибудь! Сначала пришло воспоминание: красный фонарь над сумеречной развилкой, белые перчатки шофера на руле. А потом появилась идея… Способ странный, но чем я рискую? Только есть одно «но». Если догадка верна, и мне колют какой-то препарат, стирающий память, как я завтра вспомню то, что сейчас пришло в голову?

Нет, надо запомнить. Надо запомнить. Надо запомнить… Я все еще повторял про себя эти слова, когда снова открылась дверь. Санитар грубо закатал рукав пижамы.

– Эуфиллин, – в голосе прозвучало злорадство.

Я снова падал в темную бездну, но на этот раз меня догоняли, кружась по спирали и отдаваясь от невидимых стен, чьи-то слова: «Помни проводника по снам… помни проводника по снам… помни…»

2. Безенгийская стена

К вечеру подножия гор заволокло облаками – они клубились в темных долинах, тянули белесые пальцы к розовеющим в высоте снегам. Я сидел на дощатой веранде и, прихлебывая кислый айран, пытался понять, как здесь оказался? А заодно вспомнить, кто я такой? Хороший набор вопросов. Но туман окутывал память плотнее, чем горные долины.

Я огляделся: на веранде расставлены столы, покрытые клеенкой, за ними несколько мужчин. Каждый за своим столом, все в желтоватых пижамах, как и я. Все молчат: кто пьет айран из кружки, кто откинулся на спинку плетеного стула и смотрит на розовеющие вершины. Лица вялые и безучастные, неужели такое и у меня?.. Наверное, это больные.

За перилами двор: желтые и лиловые цветы на клумбах, высокая ограда, за ней поросший соснами холм. По склону вьется дорога, подходя к железным воротам. Они заперты, рядом будка, и сквозь окошко видно, что там кто-то есть.

Санаторий? Психбольница?

По этой дороге меня должны были привезти, но я ничего не помню. Неужели какая-то болезнь привела к потере памяти? Хотя умственные способности, кажется, не пострадали: быстро понял, где нахожусь. Что на Кавказе – понял сразу, санитары на вопросы отвечали уклончиво, но с неистребимым кавказским акцентом. Поначалу удивило, что солнце стоит не над снежными вершинами и ледниками, а плавится в синеве с другой стороны небосвода. Но потом сообразил, что нахожусь к югу от Кавказского хребта, и судя по высоте гор – уж не Безенгийская ли это стена? – скорее всего в Грузии. Но как я сюда попал?..

Не поговорить ли с соседом слева? Хотя пока расспросы ни к чему не привели, получал такие же односложные ответы, как от санитаров: «Лечусь… Не помню… Отвали…». Все же я открыл рот, но спросить ничего не успел. Подошел санитар, крупный черноволосый мужчина в белом халате, и с акцентом сказал:

– Пошли. Тебя доктор спрашивает.

Я уныло подумал, что мог участвовать в горном походе по Кавказу, произошел несчастный случай, и товарищи оставили в больнице. Встал и пошел за санитаром. Коридор, холл, опять коридор, звук шагов тонет в ковре. Мы остановились перед железной дверью, санитар приставил пальцы к вмонтированной пластине, и спустя несколько секунд дверь открылась. Дактилоскопический замок, вяло отметил я. И слегка удивился, но не замку, а скорее тому, что не испытываю особого удивления, хотя зачем дактилоскопический замок в обыкновенной больнице?

За столом сидела женщина в белом халате, в свете лампы красиво мерцали серые волосы. Оглядев меня, кивнула провожатому:

– Можешь идти.

Снова акцент, хотя уже не кавказский. Дверь закрылась, и докторша указала на кресло.

– Садитесь.

Я сел, пытаясь разглядеть глаза собеседницы: словно голубые льдинки плавали в сумраке.

– Как себя чувствуете? – Скучный голос, ни тени доброжелательства.

Будто стук послышался вдалеке. Я моргнул.

– Вроде неплохо. А что со мной? Я ничего не помню.

Женщина-врач внимательно оглядела меня, а потом повернула голову к дисплею компьютера. Лицо слегка осветилось: немного припухлое, без всякой косметики.

– Вы упали в ледниковую трещину, – равнодушно сообщила она. – Удар головой, нарушение мозгового кровообращения, и как следствие частичная амнезия. Надеюсь, потеря памяти окажется временной…

Снова стук, но теперь отчетливее – словно кто-то постучал молотком посереди комнаты. Странно, докторша как будто ничего не услышала. Развернула ко мне монитор:

– Давайте проверим, как обстоит дело с памятью…

Ритмичные удары раздались прямо в ухо: «Вспомни… проводника… по снам!» Что это значит?

Странная музыка… калейдоскоп чистейших красок… багровое солнце, встающее над кромкой темного льда… зал с колоннами из льющегося синего света… И вот я снова в кабинете Сибил, только он обширнее и сумрачнее, а за столом непроглядная тьма. Но теперь я вспомнил, что хотел спросить, и у кого! Я медленно обернулся.

В открытой двери стоит человек, во тьме виднеются только белые перчатки и такое же белое лицо.

– Здравствуйте! – сказал я. – Могу я задать вам несколько вопросов?

– Слово «здравствуйте» здесь уже не подходит, – глухо отозвался гость. – Но вопросы задавать можно. Это мой долг – отвечать и показывать.

– Где я и что со мной?

– Вы в бывшем санатории, который обращен в лабораторию и частную тюрьму. Вас доставили сюда после семинара, где изучались варианты будущего.

– Кто доставил? – В голове начала пульсировать боль, я попытался сфокусировать глаза на белом лице, но не мог.

– Я не вправе отвечать на вопросы о других людях.

– Тогда хотя бы подскажите, как выбраться отсюда, – сердито сказал я. Видно зря надеялся, что в этом сумрачном мире (я вспомнил его!) смогу получить ответы на все вопросы.

– Пожалуйста, – темная фигура в двери колыхнулась. – Следуйте за мной.

Снова полутемные коридоры (я уже видел их!) и едва тлеющие лампы. Как-то неожиданно мы оказались в моей комнате, а точнее тюремной камере.

– Смотрите, – бесстрастно сказал проводник.

Я чуть не ахнул – стены внезапно сделались прозрачными, а точнее полупрозрачными, как зеленоватое стекло. Слева в другой камере кто-то лежал на койке, а справа помещение пустовало и за ним, как сквозь зеленые занавеси, виднелся верх каменной стены и качающиеся верхушки сосен.

– Здорово, – хрипло сказал я. – Как вы это сделали?

– Я ничего не делал, – слегка пожал плечами проводник. – Этот мир подчиняется силе мысли.

Ну и ну!

– Все равно не вижу, как отсюда выбраться. Пускай наружная стена близко, но как попасть в коридор? И там, наверное, охрана.

Действительно, в конце коридора виднелась неясная человеческая фигура.

– Смотрите внимательнее, – в голосе проводника послышалось нетерпение.

Вот оно: в зеленой занавеси, что отделяет комнату справа, просвечивает прямоугольник. Видимо, обе комнаты соединяла дверь, а потом ее забили досками и оклеили обоями. Будем надеяться, что забили не слишком крепко.

– А как?.. – я обернулся к проводнику.

И замер, никого не было. А затем сумрак просветлел, и я снова оказался в кабинете Сибил.

– Что вы видели? – потребовала она. – На этот раз сеанс был очень короткий.

Голова раскалывалась от боли, я поднял руки и помассировал виски ледяными пальцами.

– Ничего, – вяло соврал я. – Какие-то световые эффекты, а потом страшно разболелась голова.

Сибил долго в упор смотрела на меня, так что мне сделалось неуютно.

– Ладно, – в ее голосе прозвучала досада. – Надеюсь, другой раз окажется результативнее.

Она даже не пыталась хитрить, видимо была уверена, что за ночь я все позабыл. Тот же молчаливый санитар проводил меня обратно в комнату. Я надеялся, что из-за краткости визита к «доктору» у меня останется больше времени до укола. Сразу направился к водопроводному крану, открутил трубку слива и стал осматривать стену. Металлическим предметом легче колупать, чем голыми пальцами. Скоро нашел слегка выпуклый шов и принялся за работу. Только бы никто не посмотрел в глазок! Но кавказцы казались не особо рьяными надзирателями.

Обои отдирались легко, а кускам штукатурки я не давал упасть на пол и складывал в стороне. Довольно скоро оголил доски, и тут пришлось попотеть: железной трубкой никак не мог отковырнуть первую из них. К счастью, вторая оказалась прибита всего одним гвоздем, работали здесь спустя рукава. Наконец я пролез в соседнюю комнату, где пахло пылью. В окне уже стемнело, но его не загораживала решетка, и я осторожно выглянул.

Я находился на третьем, верхнем этаже. Ограда здесь подходила к стене здания и казалась легко доступной – метра два по карнизу (здание было старой постройки, с карнизами и лепниной). Лишь бы никто не посмотрел вверх. Безопаснее было подождать темноты, но я не хотел рисковать: в мою камеру могли зайти для укола. Когда открывал раму, петли противно завизжали, и я снова взмок от пота. Но никто не стал ломиться в дверь, так что я еще раз оглядел двор и взобрался на подоконник. Потом, стараясь не глядеть вниз, перебрался на карниз.

Оказалось удобнее, чем ожидал: руками можно было придерживаться за водосточный желоб вдоль крыши, а вниз я по-прежнему не смотрел. Только сразу повеяло холодом, и мокрая майка прилипла к спине. Я довольно быстро добрался до верха стены, но там оказалась колючая проволока. Пока перебирался, разорвал штанину и оцарапал до крови ногу. Наконец повис на руках по ту сторону, глянул вниз, где уже сгущался сумрак и разжал пальцы.

До сих пор я гордился собой: сумел воспользоваться помощью таинственного проводника, выбрался из комнаты и вот-вот окажусь на свободе, прямо как Джеймс Бонд. Но на этом везение кончилось. Пресловутый Бонд приземлился бы беззвучно, а рядом оказалась блондинка на иномарке. Я же влетел в кусты с громким треском, на миг зацепился пижамой, а потом больно приложился боком о какую-то корягу.

После такого шума можно было спокойно лежать и отдыхать: за стеной взвыла сирена, залаяли собаки. Но я как дурак вскочил и, прихрамывая, пустился бежать по скользкой от хвои земле. Очень скоро сбоку метнулось что-то черное, сбило с ног и жарко задышало в лицо разинутой пастью. Я представил, как сейчас овчарка вцепится мне в горло, и постарался лежать тихо. Где-то слышал, что лежащих собаки не трогают.

Или действительно так, или собачка решила растянуть удовольствие, но в горло не вцепилась, а оглушительно залаяла, обрызгав мне лицо горячей слюной. В ответ послышался скрежет бегущих по гравию ног, непонятные, но явно недоброжелательные возгласы, а затем кто-то саданул ботинком в больной бок. Хотя сильно меня не били: ребра, похоже, остались целы. Только когда вздернули на ноги, я получил такую плюху, что перед глазами заплясали искры, а рот наполнился соленым. Затем меня отволокли обратно, но уже не в родную камеру, а на второй этаж. Бросили как мешок на пол и оставили размышлять о том, что Джеймса Бонда из меня не получилось.

Через некоторое время я попытался встать и с удивлением обнаружил, что ноги держат, а кости вроде целы. В этой комнате тоже был умывальник с зеркалом, так что я подковылял и стал обмывать лицо, шипя от боли. Тут в двери щелкнуло, и я повернул голову: неужели пришли добавить, или уже с уколом?.. Дальнейшее помню обрывочно, словно слайд-шоу на экране монитора. Теперь-то я понимаю, почему.

Вошедший незнаком, и на нем не белый халат, а черный подрясник. Сердце делает перебой, сразу вспоминаю фигуру на паперти в безлюдной Москве. Вдоль лица старомодные бакенбарды, переходящие в бородку клином, а темные волосы спадают на плечи. Глаза под густыми бровями отсвечивают зеленым, как у кошки. Посетитель кладет на тумбочку какой-то предмет и внимательно смотрит на меня. На всякий случай я решаю быть вежливым и говорю шепеляво:

– Добрый вечер.

– Здравствуйте, Андрей, – отзывается гость. В голосе нет кавказского акцента, который звучал у других санитаров, но что-то в нем кажется странным.

– Вы с уколом? – я испытываю неприятное чувство от близости черной пропасти.

Однако посетитель медленно качает головой и говорит фамильярно:

– Тебе и так досталось. Ложись, я тебя осмотрю.

Я плетусь к кровати, на ходу стягивая разорванную пижаму. Обижаться на «тыканье» нет сил.

– Вы из монастыря? Служите при этом… санатории?

Монах снова качает головой:

– Разве проводник не сказал? Это не санаторий. А я… в некотором роде действительно из монастыря. Про Новый Афон слышал?

– Он вроде не действующий, – я со стоном забираюсь на кровать.

– Неужели?.. – в голосе гостя слышится удивление. – Хотя в последние годы приходилось много странствовать, так что новостей не слыхал.

Он проходится жесткими пальцами по бокам и спине. Я снова шиплю от боли.

– Тебе повезло. Ребра целы и внутри как будто ничего не отбили. Впрочем, им не было резона тебя калечить.

– Кому «им»? – бормочу я. – А вы кто, врач?

Я испытываю странное чувство щекотания по всему телу, и боль уходит, сменяясь чувством облегчения и покоя.

– Мир имеет нужду во враче, – туманно отзывается монах, – вот и пришлось им стать… А тебе нельзя спать. Бодрствуй.

– Почему? – вяло спрашиваю я. Неудержимо накатывает сон.

– Проводник сказал, что вряд ли выберешься сам. А ты ходил по странным дорогам и видел то, чего еще не видел никто. Другие не должны узнать, что скрывается за завесой, поэтому оставлять тебя здесь нельзя.

– Я уже пробовал выбраться, – сердито отвечаю я. – Так накостыляли…

– Тише, – говорит гость и почему-то глядит на часы, висящие над кроватью.

Я тоже смотрю на стрелки: девять. В прошлый раз мне сделали укол примерно в это время и ушли, оставив падать в тошнотворную темноту… Часы издают «тик», а потом еще раз. Странно, между звуками как будто проходит много времени.

Я жду нового щелчка, но монах трогает за плечо.

– Пора. Надевай пижаму и идем!

Наконец-то понимаю, что странно в его голосе – словно посвист ветра слышится в нем. Удивленно спрашиваю:

– Куда? Опять к доктору?

– Нет, – говорит монах. – Разве тебе не сказали, что держат в плену? Хотя да, кололи этот препарат…

Он кладет пальцы мне на лоб, из них будто прямо в мозг изливается холод.

– Я прочистил твою чакру аджня3, – голос звучит глухо в мертвой тишине. – Теперь ты начнешь вспоминать, но лучше сделай это потом. Сейчас нам пора.

– Почему я должен верить вам? Как вас зовут? – я безуспешно оглядываюсь в поисках пижамы и при этом чувствую странное оцепенение: мысли еле ползут, а глаза никак не сфокусируются.

Монах сильно дергает меня за руки – и я оказываюсь сидящим на кровати, с пижамой на плечах.

– Меня зовут Симон, – словно ледяной ветер свистит в ушах. – Считай, что меня попросили освободить тебя. В бумажнике твои документы, я кладу его в карман пижамы.

«А как же другие в этом санатории?» – хочу спросить я, но язык не повинуется, а руки едва попадают в рукава. Я теряю способность размышлять, даже сердце бьется редко и глухо. Едва могу встать и последовать за своим проводником, двигаться почему-то очень трудно. Симон уже у двери.

Тускло освещенный коридор кажется пуст. Но только кажется, когда подходим к выходу в холл, я вижу охранника в камуфляже. Сидя за столом, тот равнодушно смотрит в нашу сторону. Глаза широко открыты, однако нас двоих словно не замечают.

– Он… спит, – свистящим шепотом произносит Симон. – Пошли быстрее.

Косясь на охранника, я обхожу стол. Нарастает странное ощущение: что-то вокруг не так… Мы минуем выход на веранду и спускаемся по лестнице в другой коридор. Здесь охранников двое. Сидят возле двери – наверное, выхода наружу, и глядят прямо на нас. Я прячусь за угол, вдруг сейчас начнется стрельба?

– Не останавливайся, – холодно звучит голос моего провожатого.

Я боязливо выглядываю: Симон идет прямо на охранников, а те внимательно смотрят на него, но почему-то не двигаются.

С трудом переставляя ватные ноги и не отрывая глаз от стражей, я иду к двери. Охранники не кажутся сонными: взгляд цепкий и пристальный – но неподвижный. Симон ждет, держа ладонь на пластинке замка. Что-то неуловимо меняется, тянет ночной свежестью, и мы оказываемся на крыльце. Я чувствую себя все более странно, будто все-таки сделали укол: перед глазами плывет, и меня словно втягивает в темный водоворот.

– Быстрее! – шипит Симон.

Черная яма двора, острый запах прелой листвы, потом сырого железа – мы у ворот. Только запахи еще поддерживают мое сознание на плаву. Я не слышу скрипа ворот (и вдруг понимаю, что не слышал ни звука, кроме голоса Симона, с тех пор как покинул палату), но ограда вдруг оказывается за спиной, а впереди темными великанами маячат сосны. Еще несколько шагов, и почва уплывает из-под ног, мир несколько раз поворачивается вокруг, а потом исчезает…

Когда я очнулся, то почувствовал влажный щебень под щекой и услышал монотонный шум ветра в соснах. Сразу вспомнил – почему-то раньше его не было слышно. Кто-то тряс за плечо.

– Пришел в себя?

Я с трудом встал на колени, а потом на ноги. Меня качало, все тело болело, а голову словно набили ватой, ничего не мог сообразить.

– Что со мной? – дрожащим голосом спросил я.

– Мы вышли из санатория, – голос спутника сливался с шумом ветра. – Мое имя Симон. Потерпи, скоро темпоральный шок пройдет.

– Какой шок? – переспросил я. Чувствовал себя настолько беспомощным, что едва не заплакал.

– Неважно. – Свежий воздух постепенно вымывал дурноту из моего сознания. – Без специальной подготовки это трудно перенести.

Тело еще била дрожь, но в голове постепенно прояснилось, не было привычного тумана в голове. Я вспомнил веранду, доктора, свою палату, появление странного монаха…

– Но как мы выбрались? Там же полно охранников.

– Ты пока не поймешь, – равнодушно сообщил Симон. – Только мы еще не выбрались. Этот «санаторий» находится в Грузии, а тебе надо в Россию. Через Грузию опасно, из гор ведет всего одна дорога и ее легко перекрыть. Проделать такой трюк во второй раз не могу, смертельно опасно для тебя… Ходил по горам?

– Немного, – пробормотал я. – Был в походе по Приэльбрусью, поднимались до «Приюта одиннадцати».

Вихрь мыслей закружился в голове. Зачем меня держали в этом странном санатории. Кто на самом деле Симон? Сотрудник российской спецслужбы? Но что за фантастический способ он использовал, чтобы вывести меня на глазах у охраны?

– Тогда идем. – Лицо Симона едва белело в темноте. – До рассвета надо пройти километров двадцать. Утром тебя хватятся и тропы перекроют, но мы уже будем на подступах к перевалу. А сейчас надо найти место, где я спрятал снаряжение, там переобуешься. В больничных тапках далеко не уйдешь.

В тапочках действительно было неудобно, так как сразу свернули с дороги и стали карабкаться по скалам вверх. К счастью, вскоре разлился бледный свет, из-за холма вышла почти полная луна, и я приостановился, залюбовавшись призрачно-белой стеной гор.

– Идем! – резко поторопил Симон.

Камни были скользкие от опавшей хвои, сосны шумели вокруг. Вскоре мы достигли гребня холма, и начался спуск. Впереди снова забелела дорога, мы срезали ее зигзаг. У большого валуна Симон остановился и вытащил из расселины рюкзак.

– Обувайся! – он бросил мне куртку и горные ботинки. – Куртку надень прямо на пижаму, а то наверху будет холодно. Захватил тебе джинсы и рубашку, но переоденешься потом, сейчас нет времени.

Сам так и остался в подряснике и бесформенных гамашах, только накинул рюкзак. Достав из щели два ледоруба, подал один мне.

– Пошли!

Ботинки оказались впору, что меня слегка озадачило: неужели таинственный монах справлялся о размере моей обуви? Но вскоре стало не до вопросов, начался почти бег по залитой лунным светом дороге. Далеко внизу показалось селение с черными пальцами башен, потом пропало за отрогом, и мы пошли вверх по грунтовой дороге. Я догадался, что переваливаем через отрог главного Кавказского хребта, тот льдисто мерцал слева.

Наконец дорога вышла на сереющий в лунном свете горный луг. Две собаки с лаем кинулись от темневшей невдалеке кошары, и меня пробрала дрожь: недавно такая же скалила клыки у моего горла. Но, подбежав ближе, собаки вдруг умолкли, нерешительно завиляли хвостами и подались обратно – странное поведение для злобных пастушьих овчарок.

Я глянул на Симона – что так озадачило собак? – однако тот не обратил на них внимания, только ускорил шаг. Ледяной ветер задувал с белеющих ледников, но я все равно взмок, такой темп задал спутник. Может, у них в монастыре устраивали состязания по спортивной ходьбе?

Наконец я прохрипел:

– Давай отдохнем… Не могу больше.

Симон с сожалением оглянулся и сел на придорожный камень. Я последовал примеру, но быстро перебрался на кочку: холодные камни годились разве что для монашеского зада.

– Надо спешить, – равнодушно сказал Симон. – Они могут послать вертолет.

– Кто эти «они»? – разозлился я. – Террористы? Заговорщики? Бандиты? Хотя на последних не похоже. Вряд ли бандиты станут интересоваться вариантами будущего.

– Они просто заблудшие люди, – так же равнодушно ответил Симон. – Аки овцы без пастыря. А если пастыря нет, то овец начинает пасти кто-то другой.

– Вот вы бы и пасли. – Я почувствовал себя немного лучше, дыхание восстанавливалось.

– Мой духовный отец так и говорил, – с грустью сказал Симон. – Но у меня не достало терпения, ушел странствовать.

– И долго путешествовали? – спросил я. Подумаешь, со странствующим монахом встретился.

– Порядочно, – вздохнул собеседник. – Куда дольше, чем собирался.

Дальше я расспросить не успел, Симон решительно встал.

– Пойдем!

Теперь дорога спускалась, петляя по склону холма, а впереди вырисовались смутные обрывы другого хребта. Сзади встал темный бугор, заслонив луну. Я начал спотыкаться, но вскоре заметил, что под ногами спутника словно скользит слабый свет и, если идти вплотную, дорога кое-как видна.

Какой-то светящийся состав на рантах ботинок?

Так мы и шли, углубляясь в темное ущелье, навстречу нарастающему шуму реки. Я не заметил, как оставили дорогу и пошли по каменистой морене. Стали попадаться озера серебристого света – это лунный свет падал на тропу сквозь провалы в изрезанном гребне. Опять начался подъем, а справа запрыгали белые гребни – мы вышли к реке.

Я очень устал. С трудом переставлял ноги по камням, все тяжелее опирался на ледоруб, а Симон скакал впереди, как черное пятно на фоне чего-то темного и высокого. Это темное медленно приближалось, и внезапно превратилось в сложенную из камней башню. Симон остановился.

– Здесь передохнем, – словно издалека сказал он. – Ты слишком устал, а впереди еще долгий подъем.

Мы вскарабкались по грубым каменным ступеням в небольшую комнату, где пахло старой золой. Втащив из рюкзака пенопластовый коврик, Симон расстелил его на полу. Я почти упал на него и сразу погрузился в забытье.

Проснулся от острого желания справить малую нужду.

Слабый свет серебрился на каменных плитах пола, край узкого, как бойница, окна сиял белизной. Монах посапывал рядом, задрав черную бородку к невидимому потолку. Я встал и, придерживаясь за неровную стену, стал спускаться. Входной двери у башни не было, и все вокруг казалось заброшенным. Наверное, здесь давно никто не жил и забредали только туристы. Все-таки я немного отошел, прежде чем расстегнуть пижамные штаны.

И замер.

Поодаль виднелась грубая загородка из камней, наверное для скота. Местами она была разрушена, и внутрь затекал серебристый свет. В одном из проемов стоял камень чернее и выше других. Что-то странное было в его форме: сверху будто голова, а выступающие треугольники, словно уши… Камень шевельнулся, и блеснули два зеленых изумруда – глаза! Я опомнился уже в комнате, когда тряс Симона за плечо.

– Там… – еле выговорил я. – Там огромный пес.

Монах сел, глянул на меня, а потом одним прыжком оказался у окна. Долго смотрел, и лицо было очень бледным в свете луны. И осталось совершенно спокойным.

– Ты уже видел таких, – чуть погодя сказал он. – Со мной тебе нечего бояться. Скоро утро, пора собираться в путь. Поешь.

Он нарезал на полиэтиленовый пакет куски белого сыра, тот был упругим и приятно солоноватым. Запивали из фляги Симона – к моему удивлению, там оказалась не вода, а терпкое красное вино.

– Из новоафонских виноградников, – ответил он на мой невысказанный вопрос. – Тебе надо побывать там, Андрей. Конечно, в гостинице лишь монастырский комфорт: жесткие постели и несколько кроватей в комнате. Зато, как красиво вокруг! Дорога к Афонской горе идет в тени кипарисов, над лесом голубеют маковки монастырских церквей. Возле ворот дорога вымощена разноцветной плиткой, а весь двор устлан камнем, словно ковром. Стены собора святого Пантелеймона украшены изумительными фресками голубых и золотистых тонов. Выше светятся белизной стены Нагорного монастыря, к нему ведет портик, украшенный прекрасными изображениями святых. Дальше виден холм, засаженный масличными деревьями, и еще один храм – апостола Симона Кананита. По преданию, на этом месте погребен сам апостол, один из учеников Иисуса Христа. Неподалеку искусственный водопад, струи воды вьются как кудри девушки, и он служит для получения электричества. Весь монастырь освещается им после захода солнца – белые здания посреди темной южной ночи…

Лицо Симона слабо светилось, а мечтательный голос звучал все тише и наконец умолк. Я слушал с удивлением: неужели столь райские уголки сохранились в разрушенной войной Абхазии? И откуда вино – ведь говорил, что давно там не был? Симон убрал остатки сыра в рюкзак.

– Пора! – голос снова звучал по-деловому. – Переоденься, но пижаму здесь не оставляй, спрячь в рюкзак.

Когда мы вышли из древней башни, я боязливо поглядел в сторону загородки, однако проем меж камней в этот раз был пуст. Симон сделал мне знак подождать, зашагал в ту сторону, наклонился и как будто что-то поднял. Косясь на него и не отходя от башни, я справил малую нужду, а когда Симон снова махнул рукой, поторопился следом.

Симон зашагал прочь от башни по едва намеченной тропке. Луна светила тускло, туман поднимался снизу, монотонно шумела река. Вскоре тропа круто пошла вверх, и у меня опять заболели икры, а дыхание стало с шумом вырываться из груди. Хотя я взмок от пота, но чувствовал, как становится все холоднее.

Наконец выбитая меж камней тропка стала более пологой, в волнах тумана впереди что-то засветлело. Я сделал еще несколько шагов и остановился. Ледяная стена перегораживала ущелье, а снизу из черной расселины вырывался бурный поток. Я понял, что подошли к языку ледника. Симон деловито протянул мне альпинистские кошки, дальше предстояло карабкаться по льду.

Грязный лед подтаял, по нему стекали ручейки. Днем они, наверное, превращались в бурные потоки. Ледяной склон был не особенно крут, и зубья кошек легко входили в ноздреватую поверхность, но подъем на высоту в несколько десятков этажей оставил меня совсем без сил. Наверху я увидел обширную белесую поверхность. Симон уже пересекал ее, однако у темной трещины остановился, поджидая меня.

– Мы почти пришли, – сказал он. Дыхание его было совершенно ровным.

Еще несколько десятков метров, и впереди показался каменистый склон. Я взобрался на четвереньках, волоча ледоруб, и упал лицом в откуда-то взявшуюся густую траву…

Очнулся от тепла на спине и сразу почувствовал боль во всем теле, словно меня во второй раз избили. Перед глазами покачивались крупные желтые цветы, которые почему-то не пахли. Я со стоном перевернулся на бок и увидел, что солнце стоит высоко в небе, а я лежу на заросшей альпийскими цветами террасе над грязно-белой поверхностью ледника. Тут на фоне живописной картины появились грязные гамаши, так что я нехотя перевел взгляд выше. Симон изучающее рассматривал меня, и вид у него был недокормленный, но решительный: смуглое лицо, черные усы и бородка, ввалившиеся глаза. А я-то думал, что все монахи толстые.

– Надо идти? – вяло поинтересовался я.

– Пока нет. – Симон присел на корточки и указал на соседний хребет. На нем блестели ледяные полосы, а выше будто ползла черная муха.

– Вертолет, – пояснил Симон. – Ищут, куда высадить засаду.

Я испугался: – А вдруг полетит в нашу сторону?

– Возможно, – так же равнодушно сказал Симон.

Вертолет покружил и скрылся за гребнем.

– А теперь быстрее! – прошипел Симон, вздергивая меня на ноги. – Надо укрыться и переждать, пока не улетит к другим перевалам. Ледник замаскирует тепловой след, но у них есть фотоэлектронные датчики движения. И конечно, бинокли.

Я вяло удивился эрудиции монаха – с чего это он изучал технику для слежения? – но встал и поплелся за Симоном. Под скалами проходила еле заметная тропка, и лежали большие валуны, под бок одного мы и забрались. Что-то меня обеспокоило…

– А почему тропа мало хожена? – наконец сообразил я. – По ней ведь много туристских групп должно проходить к перевалу.

Симон глянул на меня, и в глубоко посаженных глазах мелькнул зеленый огонек.

– Этот перевал… посещается редко, – наконец сказал он.

– А мы пройдем? – встревожился я. Читал описания сложных перевалов, без специального альпинистского снаряжения там делать нечего.

Странный монах медлил с ответом, а потом вдруг повернул голову. Вибрирующий гул наполнил ущелье. Темная туша вертолета с обманчивой легкостью выплыла из-за гребня и повисла над грязной поверхностью ледника. Я сжался, а машина поводила тупым носом, будто принюхиваясь, и я различил даже лица пилотов за ромбовидными стеклами кабины. Симон потащил меня глубже под валун.

– Мы на фоне нагретой солнцем скалы, – прошептал мне в ухо. – Аппаратура нас не видит.

А я и не понял, почему мы втиснулись между скальным откосом и валуном. Вряд ли нас было легко различить среди камней даже в бинокль. Вертолет недовольно взревел, наклонился и ушел вниз между скальными гребнями.

– Пошли! – дернул за рукав спутник.

Мы двинулись вверх по наклонной террасе. Вскоре трава поредела, а тропа потерялась на камнях. То и дело приходилось взбираться на скальные уступы. Я недоумевал: к знакомым мне перевалам вели чуть ли не дороги, выбитые ботинками туристов. Ледник тянулся слева и приобрел заметный уклон, а зеленоватый лед рассекли трещины. Наконец мы вышли на небольшую площадку. Вверху высились две скальные башни, словно остатки разрушенных зданий, а между ними спускался длинный снежный язык. Слева творилось что-то неладное, над бездонными трещинами громоздились ледяные утесы.

– Не останавливайся, – буркнул монах, и в своих чудных гамашах стал ловко взбираться по крутому склону. Я вздохнул и пошел следом, вбивая ранты ботинок в подтаявший снег. Порыв холодного ветра коснулся волос.

Сзади донесся механический гул. Я в очередной раз воткнул ледоруб в снег и, держась за холодный металл, оглянулся. Мы поднялись уже высоко. Слева от нас ледяная река стекала к серым осыпям и зеленым холмам, а над горным пейзажем блистали облака, словно еще одна снежная цепь. И, как уродливый черный лыжник, с этих призрачных гор к нам скользил вертолет!

– Все-таки углядели, – недовольно сказал Симон.

Мы застыли, по крутому склону не побежишь. Вертолет подплыл совсем близко – от грохота винтов заложило в ушах, белые вихри понеслись по снегу, и мое лицо закололи снежинки. За стеклами маячили лица, кто-то выставил руку в окно и красноречиво потыкал пальцем вниз.

– Не дождетесь! – зло крикнул монах.

Вряд ли его услышали, но из окна высунулась фигура в маске и направила в нашу сторону автомат. Оттуда вылетела череда вспышек, снег повыше с грохотом взорвался, и я едва успел закрыть глаза: по щекам больно секанул ледяной град. Меня прошиб пот, вот и конец! Уж лучше бы сидел в этом проклятом «санатории». Но фигура неожиданно скрылась, вертолет развернулся, едва не сметя нас со склона снежным смерчем, а машина стала быстро проваливаться.

– Высадят группу захвата, – прокричал Симон. – Хотят взять живыми.

Ну и ладно, мне уже было все равно. Колени ослабели, я стучал зубами, а промокшая майка липла к телу. Но Симон повелительно указал вверх, и я нехотя сделал шаг. Их оказалось слишком много, этих шагов. Я едва не утыкался носом в снег, ноги то и дело соскальзывали, противно дрожа. Один раз я глянул вниз, но лучше бы этого не делал, едва не сорвался в головокружительную пустоту. Все же успел заметить, что вертолет сел на ровном участке ледника – черная клякса в белой бездне, – а вокруг копошатся несколько фигурок. Я повис на ледорубе и стал ошалело подтягиваться дальше. Наконец склон стал более пологим, и я обрадовался, но тут что-то противно просвистело возле уха.

– Стреляют, – спокойно сказал Симон и покопался в снегу. – Быстрее!

Перегиб склона на время скрыл нас, и монах протянул ладонь. На ней лежала странная пулька с концом в виде иглы.

– Наверное, что-то снотворное, – дрожащим голосом предположил я.

Симон равнодушно кивнул и оборонил пульку в снег.

– Ты представляешь для них ценность, убивать пока не хотят. Но вряд ли это профессионалы, если бы в кого-то из нас попали, вниз долетел бы только мешок с костями.

Про «мешок с костями» мне не понравилось, но тут мы сделали последние шаги и оказались на площадке. Теперь стыдно признаться, но я издал жалкий писк. Вместо ожидаемого перевала я увидел жуткое сверкание льда, чуть не вертикально уходящего к небу. Нагромождение ледяных утесов, а между ними синеватые тени. Будто исполинская лестница из колотого льда вела к призрачной кромке снегов.

– Что это? – сипло спросил я.

– Адишский ледопад, – в голосе монаха прозвучало странное восхищение. – Самый большой на Кавказе.

– Мы тут не пройдем, – уныло сказал я.

– Пройти можно, – не согласился Симон. – Если подняться выше, то можно перейти на скалы, а потом траверсировать склон Катын-тау.

– Катын-тау… – мой голос упал. – Это же Безенгийская стена!

Безенгийская стена – самый высокий участок Главного Кавказского хребта. Скальные отвесы и грандиозные ледопады с юга, и двухкилометровая снежно-ледовая стена с севера. Все маршруты высшей категории сложности! Куда меня завел Симон?

– Надо спешить! – глаза монаха под густыми бровями приобрели цвет зеленоватого льда. – За нами гонятся опытные люди с альпинистским снаряжением.

Он повернулся и легко зашагал по снегу. Даже не проваливался при этом, и я вспомнил эльфа Леголаса из фильма «Властелин колец»…

– Надень кошки, – повернулся монах. – Снег слишком плотный.

Я прицепил кошки, хотя не видел большого смысла. Нас скоро догонят, альпинист из меня неважный. Вдобавок склон сужался кверху, заканчиваясь клином под ледяными утесами. Там нас и возьмут. Все же я потащился вверх, вбивая передние зубья кошек в снег и опираясь на ледоруб. Снова холод коснулся волос, и я понял, что это ветер переваливает через ледяной гребень Безенгийской стены. Снежные флаги веяли там в вышине.

На подступах к серакам я оглянулся снова. И испытал шок, четыре темных пятнышка уже приближались к площадке, где мы недавно были. Рассмотреть их четко не удавалось: глаза резал свет, отраженный от ледяных глыб. Еще с десяток метров, и на нас упала холодная голубая тень – мы оказались у подножия ледяных утесов.

– Постой здесь, – коротко сказал монах и пошел в сторону по повисшему над пустотой ледяному гребню. Я даже ахнул.

Через минуту монах появился и со странной улыбкой подошел ко мне.

– Держи. – На ладони у него лежал красивый фиолетовый цветок. – Это большая редкость.

Таких цветов я раньше не видел – нежно-фиолетовые лепестки и пушистая зеленая сердцевина. От цветка исходил тонкий аромат, что необычно для горных цветов. А Симон замер, оглядывая ледяные утесы, и лицо в голубоватом свете сделалось мечтательно-отрешенным. Словно он был в храме, где вместо свечей горят ледяные острия.

Фигурки появились на площадке внизу, снова прозвучал выстрел, и на нас брызнули осколки льда. У меня ослабели колени.

– Быстрее за мной, – деловито сказал монах. – Спрячемся в бергшрунде.

Я потащился следом, вяло высматривая, где он добыл цветок, но видел только снег и лед. Когда мы оказались перед темной пастью трещины, я оглянулся, и склон чуть не уплыл из-под ног, по столь узкой тропе мы прошли. В белесой бездне под нами ползли черные фигурки.

Бергшрунд – трещина между ледником и скалой – в этом месте напоминал ледяную пещеру, но ниже расширялся и зиял чернотой. Повинуясь жесту Симона, я забрался под каменный свод. Хотя какой в этом смысл, нас легко найдут. Мой проводник не спешил следом, нелепые гамаши и потрепанный край подрясника маячили перед моими глазами.

– Зря они стреляли в этих горах, – непонятно к чему произнес он. А потом вдруг… запел.

Странная это была песня – без слов. И странные звуки – гортанные, резкие, от которых по телу побежали мурашки. Где-то я читал об особом крике горцев, которым они переговариваются на больших расстояниях.

Но этой песне ответил гром!

Меня затрясло: я понял, что собирается сделать Симон. Но затрясло не только от этого, весь ледник содрогнулся. Раздался страшный треск и свет померк, когда мимо стали падать ледяные глыбы. Симон юркнул в пещеру, прикрыв меня своим телом, однако все равно град острых льдинок осыпал лицо и руки, а воздух наполнился снежной пылью.

Грохот стоял неописуемый, словно вся исполинская ледяная лестница пришла в движение. Нас кидало так, что казалось – то ли размозжим головы о каменный свод, то ли улетим в раскрывшуюся бездну. Но постепенно тряска стихла, грохот перешел в недовольный рокот и наконец смолк. Только иногда в наступившей ватной тишине раздавался треск.

Вслед за монахом я кое-как вылез из щели. Нам повезло, этот край ледника не пришел в движение. Но остальная поверхность сильно изменилась: исчезла большая часть сераков, все было покрыто битым льдом, а вверху курилась снежная дымка, не давая рассмотреть верхнюю ступень ледопада. Я глянул вниз и испытал шок, только снежная пыль веяла из белой пропасти. Ни людей, ни вертолета – лишь холм появился на пологой части ледника.

«Зря они стреляли в этих горах», – вспомнил я слова Симона. Хотя лавина могла сойти и раньше, от шума вертолетных винтов или звука выстрелов. Тогда и мы оказались бы погребены под жутким холмом. Я содрогнулся, а потом стал вытрясать снег из карманов куртки, и вместе со снегом на ладони оказался лиловатый цветок. Я отряхнул его, спрятал в бумажник и оглянулся: где монах?

Тот стоял повыше у сохранившегося ледяного утеса. Похоже, его раскололо пополам, так что остаток торчал мутно-голубым зеркалом. Я тоскливо поглядел вверх. Снег курился все сильнее, и где-то на километр выше мимолетно проглянул страшной крутизны склон Катын-тау.

«И нам туда лезть?» – панически подумал я.

Монах обернулся и помахал рукой: – Поднимайся, Андрей!

Я стал взбираться к нему. Вот влип, со спятившим монахом на самом грандиозном ледопаде Кавказа! Но тут стало не до рассуждений. Ветер словно сорвался с цепи: сек глаза, раздувал куртку, пытался сбросить в бездну, где уже бесновалась белая круговерть. Ясная погода в одну минуту сменилась пургой. Наконец обледенелые гамаши монаха оказались на уровне глаз, но тут яростный порыв ветра сдул меня со склона – ноги заболтались в пустоте, левая рука сорвалась с ледоруба, и я отчаянно пытался удержаться за металлический клюв правой рукой. К счастью, ледоруб был плотно вбит в снег, но потерявшие чувствительность пальцы уже соскальзывали…

Меня рванули за шиворот так, что я буквально взлетел, и лицо монаха оказалось напротив моего. И впрямь спятил: глаза блестят зеленым, как у кота, волосы и усы белые от инея, а губы кривятся в сумасшедшей улыбке.

– Лед! – провозгласил он. – Ты, наверное, не знаешь, но это самое странное вещество во Вселенной. Даже простое зеркало обладает необычными свойствами, а уж ледяное…

Я не знал, что ответить, пытаясь прийти в себя. А монах пристально поглядел на меня, и лицо из оживленного вдруг сделалось прежним – худым и жестким.

– Посмотри в это зеркало, – потребовал он. – Скажи, что ты видишь в нем.

Я оглянулся – но вокруг никого, лишь летящий снег. Как хотел бы снова оказаться в том «санатории», пусть и на положении пленника!.. Потом, почти помимо моей воли, глаза обратились к ледяному зеркалу.

Это действительно было зеркало! Из мутноватой глубины выплыло искаженное, но явно мое лицо. За ним я разглядел причудливо искривленный пейзаж, однако это были не горы, да их и не увидеть из-за метели. Я стал вглядываться.

Странно, что вроде железнодорожной станции, отраженной в кривом зеркале. Пути, платформа с карикатурными людьми, изогнутые дугой вагоны… Я хотел оглянуться, но услышал только удаляющийся голос монаха:

– Береги цветок.

И все исчезло…

3. Парк в сумерках

Дальнейшее надолго оставило меня в состоянии тоскливого недоумения. Я сидел, прислонясь к рюкзаку, струйки пота щекотали спину, а я не мог оторвать глаз от надписи на здании вокзала – «Минеральные воды». Как я здесь оказался? Со страхом понял, что ничего не помню после этого чертова Адишского ледопада. Только обрадовался, что память начала возвращаться… Перед глазами замаячило темное – это оказался Симон в неизменном подряснике. Присев на корточки, протянул мне паспорт.

– Кажется, приходишь в себя, – одобрительно усмехнулся он. – Бери, я взял тебе билет до Москвы.

– А как?.. – еле выдавил я.

– Как сюда добрались? – зеленые глаза монаха скользнули по мне. – Ну, наверху ты простыл. Когда спустились на Безенгийский ледник, плохо соображал. Хорошо, что встретились пограничники и помогли дотащить до заставы. А когда тебе стало лучше, я нанял машину.

– Спасибо, – пробормотал я. – Возьмите деньги, если в бумажнике остались.

Симон отмахнулся:

– Бескорыстная помощь благотворно влияет на карму. Это я должен быть благодарен.

Карма? Странное выражение для православного монаха… Но тут Симон вздернул меня на ноги.

– Пошли, посадка уже объявлена.

Ноги в самом деле подкашивались, и до Москвы ехал как пришибленный. На Курском вокзале первым делом зашел в интернет-кафе и набрал в поисковой строке «Новый Афон». Вывалилась куча ссылок: история монастыря, прейскуранты пансионатов, рассказы туристов, фотографии…

Моя догадка подтвердилась: когда-то монастырь был великолепен, но долгое время оставался в запустении, и лишь недавно его более-менее восстановили. Из строительных лесов вздымались белые с красными полосами стены собора, вокруг торчали какие-то ржавые трубы, монастырских виноградников не было и в помине, и туристы делились впечатлениями только о знаменитых новоафонских пещерах. Водопад сохранился, и струи воды действительно завивались как кудри девушки (опять, странное сравнение для монаха), однако вообще царило запустение.

Кто же ты, Симон? Если не монах, то и не сотрудник спецслужб, иначе меня задержали бы для допроса. С тяжелым сердцем я вышел из интернет-кафе и поехал в общежитие. Некоторое время думал, не заявить ли в полицию, но отказался от этой мысли: будут смотреть, как на психа. В сопровождении странного монаха перемахнул через Безенгийскую стену, а потом начисто забыл, как это сделал…

Последний год в университете прошел скучно. В аспирантуру меня не взяли, не было денег заплатить, кому следует, но пригласили и дальше посещать заседания рабочей группы по футурологии. И на том спасибо. Работу преподавателя подыскал в институте подмосковного города Р. Платили там немного, но я надеялся подрабатывать в Москве, а потом и совсем туда перебраться.

Зимой опять получил приглашение от той же сомнительной организации с громким названием «Международный фонд изучения будущего». Словно меня не держали в тюрьме, а потом не пытались убить. Я не стал отвечать, и вскоре про это предложение позабыл. Последний год в университете работал над дипломной работой о вариантах будущего развития России. Со своими мнениями не лез, просто старался перечислить имеющиеся сценарии, а их хватало. Обзор начал с планов, а скорее мечтаний российской политической элиты.

Естественно, преобладал административный восторг. Предполагалось, что Россия преодолеет все трудности, на равных войдет в мировое разделение труда и отвоюет долю рынка высоких технологий. Вооруженные силы останутся надежным щитом от враждебных посягательств, население будет расти, а республики бывшего СССР войдут в новый союз во главе с Россией.

Американские исследователи относились к этой возможности скептически. Как Россия, отставая в экспорте высокотехнологичной продукции в 14 раз от маленькой Кореи, сможет хотя бы сократить этот разрыв? Догнать Францию, Германию и тем более США представлялось вообще утопией. Поэтому прогнозировалось, что планы развития высоких технологий в очередной раз останутся на бумаге, и за Россией сохранится роль сырьевого придатка Китая. А поскольку коррупция будет и дальше разъедать страну, даже этот вариант представлялся американским футурологам лишь сползанием к полному краху. Контроль над богатыми сырьем Сибирью и Дальним Востоком неизбежно перейдет к Китаю…

Работая, я иногда вспоминал сумеречную Москву – что за оружие и кем было применено? – но в дипломе об этом не написал, не хватало прослыть сумасшедшим. Закончил я выводом, что России предстоит в очередной раз выстраивать собственное будущее, а для этого найти свое уникальное место среди других цивилизаций. Защита прошла гладко: ученые мужи покивали, хотя не обошлись без каверзных вопросов. Хоть студентам можно показать, что с учеными в России еще надо считаться. Получив диплом, я покинул Alma mater. А чтобы отдохнуть, договорился с приятелем о поездке на юг. Только на сей раз в Крым, хватит с меня Кавказа.

Мы зря думаем, что сами выбираем путь…

Отвез вещи к дальним родственникам, которые снисходительно терпели мои редкие визиты, а деньги и паспорт переложил из барсетки в старый бумажник, что брал еще на Кавказ – он удобнее в дороге. Заехал за Малевичем и отправились в аэропорт. В Грузию я летел ночью и ничего не увидел, так что теперь приник к иллюминатору. Чудесной показалась облачная страна внизу: белоснежные замки, фантастические ватные звери, и над всем – темная синева небосвода. Странно манила эта синева, но одновременно пугала, жутковатым холодом тянуло от нее.

Я прикрыл глаза и вскоре задремал, убаюканный гулом моторов.

И привиделся другой пейзаж – снежные горы над заиндевелым лесом. Что-то упорядоченное виднелось у их подножья, на открытой площадке стояли ряды металлических мачт. Надо всем тоже нависала темная синева. Вдруг в ней появилось голубоватое свечение и быстро охватило полнеба. Словно громадная птица била голубыми крыльями, и волны призрачного пламени побежали по белым склонам гор…

Я вздрогнул и проснулся. Сердце сильно билось, что я увидел?.. Но самолет уже проваливался в воздухе, мы прилетели. На здании аэровокзала красовалось: «Добро пожаловать в республику Крым!» на двух языках – русском и украинском. Поменяли деньги, цены после Москвы показались соблазнительно низкими, и к морю поехали на такси. Когда въехали на перевал, голубой туман охватил полнеба, и я не сразу догадался, что вижу море. Вспомнилось:

«Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер… да я!»4

Свобода… Мы все мечтаем о свободе, только есть ли она?

Дорога вьется среди гор, каменный медведь Аю-Дага пьет синюю воду, зеленая чаша с россыпью белых домов – Ялта. И тут я испытал странное беспокойство, словно кто-то постучал в невидимые стены сознания, будто снова явился проводник по снам… Камни, сосны, горячий блеск воды, никого. Город объехали стороной, ощущение пропало, и я забыл о нем (а еще считал себя наблюдательным). Наконец приехали.

Искать жилье не пришлось. Едва такси остановилось, вокруг собралась кучка людей – предлагали квартиры, комнаты, веранды. Мы растерялись и быстро капитулировали перед напористой женщиной с большим носом и черными волосами. Она забралась в такси и стала по-хозяйски показывать, куда ехать. Остановились перед двухэтажным домом: внизу ворота гаража и входная дверь, наверху веранда, за садом поблескивает море.

Выскочила большая черная собака и молча обнюхала нас. Следом появился хозяин: среднего роста, тоже горбоносый и с густой проседью в черных волосах.

– Гела, лежать! – приказал он.

Собака легла, продолжая разглядывать нас. Мужчина белозубо улыбнулся и протянул руку.

– Нестор. А это моя жена Зинаида. На собаку не обращайте внимания, своих не тронет.

Мы тоже представились, и хозяин показал нам жилье – опрятную белую постройку в саду. На ведущей к ней дорожке валялись спелые вишни, к стене был прикреплен рукомойник, а внутри стояли две кровати, стол и кое-что из столярного оборудования.

– Если хотите, можете занять комнату наверху. – Нестор махнул рукой в сторону дома. – Но тут свободнее, никто мешать не будет. – И подмигнул.

Жилье показалось подходящим, мы договорились о цене и заплатили за две недели вперед. Довольный хозяин разрешил рвать вишен, сколько захотим, и ушел. Мы побросали вещи и отправились к морю. Вода была голубой и вначале показалась холодной, но потом обняла тело с такой лаской, что долго не хотелось выходить на берег. Мы купались и загорали до одури, а потом побрели по каменной лестнице вверх. С веранды помахал Нестор:

– Эй, ребята, поднимайтесь! Вином угощу.

Мы ополоснулись под летним душем, и пошли к дому. Навстречу вышла собака и, проводив через двор на веранду, легла на дощатом полу.

– Гела вам еще не доверяет. – Нестор был в майке, курчавые волосы на груди тоже тронула седина. Кивнул на стулья вокруг покрытого клеенкой стола:

– Усаживайтесь.

Ловко разлил из кувшина огненно-красное вино по стаканам:

– С приездом в Крым. И с днем военно-морского флота. Сегодня будет праздничный салют в Севастополе. Когда-то и я на флоте служил.

– А кем? – вежливо поинтересовался я, пробуя вино, оказалось нежным и сладким на вкус.

– Подводником. – Нестор опустошил стакан и поставил на стол. – Нам вино тоже давали, только сухое. Ходили к берегам Америки, там ложились на дно и дежурили с ракетами наготове. По лодке передвигались в войлочных тапках, чтобы американцы по звуку не засекли. Отбывали дежурство и уходили, а на грунт ложилась другая подлодка. Интересно, сейчас туда ходят?

– Может, опять начали, – сказал я, чувствуя сонливость, в голове словно отдаленно шумело море.

– Да, раньше они нас больше боялись, – усмехнулся Нестор. – Мне замполит по секрету сказал, что если начнется война и нас подобьют, то у него и командира есть приказ – взорвать ядерные боеголовки. Пол-Америки смыло бы к чертям собачьим. Хотя наверное травил – боеголовки на ракетах так устроены, что если и подорвать, ядерного взрыва не получится. Сначала взрыватели должны стать в боевое положение при запуске. А может, проверял, не сболтну ли кому? Любили у нас такие проверки устраивать.

Стекла веранды были раскалены от солнца, но из открытого окна вдруг словно потянуло морозным воздухом. На миг мне сделалось зябко, представилась сцена из американского же фильма: гигантская волна, рушащаяся на небоскребы. Но я отогнал видение прочь.

Не знал еще, что таким холодом веет ветер из будущего…

Вино нас разморило, и мы подремали в своем сарайчике. Проснулись к вечеру – на темно-синем небе появились звезды, а море спряталось в темноту. Мы приоделись и вышли, приятелю не терпелось познакомиться с девушками. В парке горели фонари, гремела музыка. Мы сели на скамейку возле танцплощадки, и я вдруг испытал странное чувство – не то ожидание, не то страх… В темноте светились красные огоньки – цветы? На соседней скамье сидели две девушки, одна временами покашливала, и Малевич встрепенулся.

– Знак подает, – прошептал он.

Поднялся, подошел к девушкам и о чем-то спросил. Послышался смех, одна из девушек ответила. Вскоре Малевич обернулся и махнул мне рукой. Одна девушка оказалась брюнеткой, а другая блондинкой. Надо было разговаривать, но я не мог ничего придумать и спросил о красных огоньках. Светлая – оказалось, что ее зовут Кира5 – несколько надменно ответила, что это цветут кактусы.

Отправились танцевать. Малевич не отходил от брюнетки, та казалась доступнее, а мне досталась блондинка. Она танцевала слишком хорошо для меня: светлые волосы колыхались в такт движениям гибкого тела, серые глаза смотрели насмешливо, и я чувствовал себя неловко.

После танцев пошли гулять. Парк был разбит вокруг старинного дворца не то восемнадцатого, не то девятнадцатого века. Тонко пахли цветы, из-за черных ветвей блестела луна. Мне не хотелось разговаривать, и Кира молчала тоже. Шли по тропке меж кустов роз, и неожиданно просветлело – мы оказались на верху мраморной лестницы. Она спускалась во мрак, словно земля тут обрывалась в темноту космоса. Над белыми ступенями высились черные кипарисы, а по сторонам лежали и сидели, глядя на серебряную луну, мраморные львы. Мы остановились.

И вдруг я испытал странное чувство: время словно застыло, и почудилось, будто мы оказались в заколдованном саду на краю земли, где никогда не бывает дня. Вечно луна светит на белый каскад ступеней, и вечно на нее глядят мраморные львы. Кира легонько вздохнула, наваждение исчезло, и мы продолжили прогулку. Вскоре парк остался позади, вокруг засияли огни, у входа на полутемную улочку девушки остановились – они были из пансионата неподалеку. Мы с блондинкой простились довольно сухо, а Малевич возвращался домой взбудораженный, явно получил от брюнетки какие-то авансы.

На следующий день мы долго лежали на пляже, а потом до вечера отсыпались. На улицу вышли, когда закат уже розовел на белых утесах Ай-Петри. Скоро угас, и сумерки накрыли серым пологом причудливые башни дворца. Малевич потащил меня к пансионату. Я не особо хотел снова видеть девушек, но вышло так, что светловолосая Кира опять оказалась рядом, а Малевич со своей более податливой спутницей скрылись в темной глубине парка.

Мы пошли гулять по оживленным улицам. Я купил Кире мороженое, и когда вытрясал мелочь, на ладонь случайно вывалился фиолетовый цветок – так и пролежал все это время в бумажнике. Кира склонилась к моей руке и осторожно взяла засохший цветок, волосы мимолетно пощекотали мою ладонь. Легкий электрический ток…

– Какой красивый. Где ты его нашел?

– Подарили, – неуклюже ответил я, думая, что последуют расспросы, но Кира молча разглядывала цветок.

Он хорошо сохранился, и мне показалось, что лепестки замерцали, а на лицо Киры упал слабый свет, но скорее всего, это рядом вспыхнул фонарь. Кира вернула цветок и после неловкого молчания предложила пойти за алычой в заброшенный сад. Мы поднялись по темной улице, калитка оказалась заперта, и надо было перелезать через полуразрушенную стену. Я перепрыгнул первым, подал девушке руку и с досады на впустую потраченное время дернул Киру так, что она ударилась коленкой о камень.

– Ой! – вскрикнула она, присев на корточки и обхватив колено руками.

Я нехотя открыл рот, чтобы извиниться… И замер.

Свет фонаря едва пробивался сквозь листву над нами, но лицо Киры словно озарилось. Непонятно, откуда взялся этот свет – в темноте тонула земля, стволы деревьев, даже платье девушки, и только ее лицо казалось светоносным овалом. И в глазах возник таинственный блеск – то ли выступили слезы, то ли в глубине замерцали огни. Мое сердце захолонуло. С непонятным чувством я тоже опустился на корточки, оперся рукой на землю и ощутил упавшие с дерева круглые плоды алычи.

– Какой ты жестокий, – сказала Кира. Но в ее голосе не было раздражения, лишь нездешней красотой светилось ее лицо в этом темном саду, куда больше ни на что не падал свет.

Я тогда не знал, что впервые увидел свет Сада. Тому, кто увидит его, никогда не стать прежним – даже если захочет. Отныне ему идти по дорогам, где будут странные встречи, и свой путь он закончит не скоро. Но ничего этого я тогда не знал…

Алычи мы так и не набрали, я проводил Киру обратно к пансионату. Она слегка прихрамывала и опиралась на мою руку.

На следующий день я проснулся с непонятным томлением, без особой радости поплавал в море, а после обеда, купив букет роз, поспешил к пансионату, где жила Кира. Наверное в давние времена тут был санаторий: дощатая веранда, обшарпанные стены. Никого, все отдыхали. Темные кипарисы стояли вокруг, загораживая море.

Я отыскал окно Киры (вчера помахала из него рукой) и, сорвав пару стручков акации, бросил в стекло. Некоторое время ничего не происходило, затем в окне появились светлые волосы и улыбающееся лицо Киры. Она кивнула, и я вернулся к теннисному столу под шелковицей, сердце сильно билось. Наконец Кира сбежала по лестнице. В тени шелковицы ее серые глаза приобрели зеленоватый оттенок.

– А где твой неразлучный Малевич? Ну, не обижайся! Это ты мне принес? – Она взяла букет. – Одна желтая, знак измены! Но все равно, спасибо. Пойду, поставлю в воду.

Она зашлепала сандалиями вверх по ступеням. Я присел на стол, сердце билось ровнее, стал слышен мерный шум моря. Кира вернулась, я вскочил и взял ее под руку.

– Из-за тебя не сплю после обеда, – тихо рассмеялась Кира.

Мы пошли вниз по тропинке, перелезли через каменную ограду и оказались на песчаной дорожке парка. Она была обсажена розами, в конце сияло море, среди блесток двигался силуэт катера. При ярком свете глаза Киры стали серо-голубыми. Она оглядывалась и слегка кивала розам, будто здороваясь с ними.

– Поплывем завтра в Ласточкино гнездо? – предложил я.

– Поплывем, – согласилась Кира. Освободив руку, потянула меня за локоть. – А сейчас пойдем в парк!

Я уже знал, что парк раскинулся вокруг дворца бывшего царского вельможи и был устроен еще в пушкинские времена. Мы увидели высокие пилоны и ажурный портал дворца, потом вышли на пальмовую аллею. Аллея вывела на широкую лестницу, по сторонам которой лежали и стояли мраморные львы. Ветерок прохладой коснулся волос, напомнив о залитых лунным светом ступенях.

За лестницей потянулись песчаные дорожки среди деревьев. Словно замок горного духа, высились над зеленью выбеленные солнцем зубцы Ай-Петри. Открылась поляна, в тени могучих кедров стояла скамейка. Мы сели. К запаху хвои примешался другой аромат – это пахли нагретые солнцем волосы Киры. Она взяла меня за руку:

– Андрей, смотри!

На лужайке перед нами, распустив синий хвост с золотыми лунными полукружиями, выступал павлин.

Мы не поехали на следующий день в Ласточкино гнездо. Случилось странное.

В обед я возвращался с моря (Малевич куда-то исчез) и наверху лестницы присел на остановке маршрутного такси, бездумно глядя на белые зубцы Ай-Петри. Подкатила маршрутка в сторону Ялты, я так же бездумно сел и, только оплатив проезд, спохватился: куда еду, вроде никуда не собирался? Но машина уже петляла по горной дороге, вскоре внизу забелели многоэтажные здания, и я пожал плечами: погуляю по Ялте и вернусь. От многолюдного автовокзала пошел вниз к морю и машинально свернул в улочку, где показалось меньше народу. Опять будто холодным ветерком потянуло с гор…

На улице стояло несколько частных отелей – с темно-зеркальными окнами, крышами из красной черепицы и спутниковыми антеннами. Я смотрел равнодушно, мне эта роскошь была не по карману. Но вдруг из дворика, где цвели розы, меня окликнули:

– Андрей?

Имя прозвучало с английским акцентом – скорее, как Andrew. Теперь уже мороз прошел по спине, и я обернулся. Меж двух кустов роз – желтых и красных – стояла Сибил. Мешковатое платье в цветочек, серые волосы и рыхлое белое лицо, словно впервые выбралась на солнце.

– Здравствуйте, – неохотно сказал я, подходя к изгороди. Откуда здесь взялась моя тюремщица?

– Рада, что вы все-таки приехали на семинар. А где ваш багаж?

– Какой багаж? – глупо спросил я. И тут, наконец, понял…

Хитрое мне пришло электронное письмо. Я равнодушно прочел приглашение, полюбовался красивым фоном – что же там было изображено? – и стер из памяти ноутбука. Только вот из моей памяти оно никуда не делось. Наоборот, хитро спряталось в глубине, а теперь подтолкнуло поехать в Ялту и зайти именно в эту улицу. А еще раньше… не потому ли я решил поехать именно в Крым?

Так что не приглашение это было, а закодированный приказ моему подсознанию. Непростая организация устраивала эти семинары: я-то думал, что такими штучками балуются только спецслужбы. Мне захотелось бежать во все лопатки, но дурацкая гордость не позволила. Видно, мало меня еще били.

– Нет у меня багажа, – сказал я. – И вообще к вам не собирался.

Но Сибил ничуть не смутилась:

– Если вам неприятно то, что произошло в прошлом году… – она аккуратно построила предложение, только глаза чуть остекленели от напряжения, – то это недоразумение. Вас уже собирались отправить домой.

Не вполне уверена, что именно я запомнил. Ну и не буду ей ничего раскрывать. Будто ледяная корка стягивала корни волос, и теперь я понимал, что это вовсе не ветер.

– Я все помню смутно, – пожаловался я. – Держали в каком-то санатории, пичкали лекарствами.

– Немного подлечили после падения в трещину на леднике… – с готовностью подхватила Сибил.

Мне стало еще холоднее, вспомнился вздыбленный к небу Адишский ледопад и сумасшедший монах в черном подряснике на белом снегу. А Сибил оборвала предложение на полуслове и покосилась назад, неуверенность мелькнула в ее вяло-спокойных глазах. К нам подходила женщина в зеленом платье и с распущенными волосами.

– Здравствуйте, – сказала она. – Что стоите на солнце? Пройдемте в тень…

Она говорила что-то еще, но я почти перестал слышать. Женщина была необычайной красоты: сочно-красные губы, точеные дуги бровей, мелко завитые каштановые волосы. Платье травянистой зеленью обтекало полные груди. Что-то тихо заскулило в глубине моей памяти, словно испуганный зверек. Я почувствовал, что тону в глазах этой женщины – они становились все темнее и что-то напоминали…

Оказалось, мы уже сидим за пластмассовым столиком во дворе. Официант в белой рубашке с галстуком-бабочкой поставил перед нами бокалы с красным вином. Сибил не притронулась к своему, а женщина поднесла бокал к губам:

– За знакомство, Андрей.

Я взял бокал: – К сожалению, нас не представили…

И испытал гордость, получилось прямо по-светски. Сибил поколебалась и исподтишка глянула на женщину.

– Аннабель, – тихо сказала она.

Я вспомнил преподавательницу английского, которая замучила нас переводами из английских и американских поэтов.

– У вас красивое имя, совсем как в стихотворении Эдгара По. Он написал стихи про Аннабель Ли, которая жила в королевстве у моря.

Женщина улыбнулась, медленно и чувственно. Каштановые волосы рассыпались по смуглым плечам, а глаза стали совсем темными.

– И я когда-то жила на берегу моря.

Что-то напомнил мне ее голос, холодноватое очарование звучало в нем. Но я не смог вспомнить и смешался.

– А вы хорошо говорите по-русски, без акцента.

– Я знаю много языков, – сообщила она, и красный кончик языка скользнул по краю бокала. – Была масса свободного времени.

Я не знал, что еще сказать. Молчание становилось напряженным, а вокруг будто слегка потемнело – возможно, набежала тучка.

– Э-э, – подала голос Сибил. – Андрей, не хотите пройти в свою комнату?

– Какую комнату? – удивился я. – Я здесь случай…

И осекся: совсем не случайно… Краем глаза заметил, что некто в темной длинной одежде появился во дворе и глянул на нас. Не то японец, не то китаец, черт их разберет. Следом высыпала шумная компания, все с сумками. Кое-кого я узнал – знакомые по прошлогоднему семинару. Один, программист из-под Новосибирска, направился ко мне, широко улыбаясь.

– Привет, Андрей! Едешь с нами?

Оказалось, что все направлялись на Ай-Петринскую яйлу, встречать восход солнца. Организаторы умели чередовать работу и развлечения.

– Нет, – буркнул я. – Вообще в семинаре не участвую.

Сибил моргнула и запустила руку в сумочку. Зазвучала довольно странная мелодия, – скорее всего, обрывок какой-то современной музыки. Звонок по мобильнику? Однако Сибил ничего не достала.

Веселая компания стала грузиться в микроавтобус с затемненными стеклами, а я встал, чтобы уйти. Как бы не так – непонятно почему и я оказался в автобусе. Только когда тот покатил по улицам, я сообразил, что музыка могла оказаться с секретом, как и зимнее приглашение на семинар. Очередной сюрприз, но не спрыгивать же на ходу? Лучше подождать более удобного случая. Я вспомнил о Малевиче и, попросив у программиста из Новосибирска мобильник (свой оставил в сарайчике), сообщил, куда меня пригласили и что вернусь только завтра. Малевич довольно хмыкнул – освобождалось место для свидания с брюнеткой, – а я протянул мобильник обратно. Хотя бы Малевич поднимет тревогу.

– Нам говорили, ты в прошлом году упал в трещину на леднике. Как сейчас, в порядке? – поинтересовался сосед.

Так что для участников семинара я попал в больницу. А о том, что в этой «больнице» (видимо, частной клинике) проводят опыты по управлению психикой, конечно, не знают. И лучше не рассказывать, а то на этот раз пропаду вообще без следа. Сорвался со скалы во время прогулки по Ай-Петринской яйле…

– Подлечили, – буркнул я. И в свою очередь спросил:

– Витя, а ради чего вас здесь кормят и развлекают? Такой семинар влетает устроителям в копеечку.

Сосед ухмыльнулся:

– Относись к этому как к передаче «Алло, мы ищем таланты!». Наверное, надеются потом использовать наши светлые головы. Что-то вроде Фонда Сороса.

Такое мнение мне приходилось слышать от участников семинара: «brain-drain», утечка мозгов. Организаторы семинара упирали на свою заботу о молодых талантах, о равных возможностях для всех, но я не особо верил. Какой может быть альтруизм в современном мире? Все преследуют свои интересы. Вот и здесь: эксперименты по контролю над сознанием, обостренный интерес к новым технологиям, весьма беззастенчивые методы. Не пора ли удирать?

Но автобус уже петлял по горной дороге, внизу распахнулась туманная гладь моря, а вскоре зеленое одеяло лесов осталось внизу, и на скалах повисли искривленные ветрами сосны. Когда машина взобралась на край плоскогорья, слева открылся какой-то восточный базар: шатры, прилавки с бочонками и почему-то лошади.

– Это татары устроили, дерут деньги с туристов, – пояснил сосед. – Тут конечная станция канатной дороги. Одно время эту лавочку прикрыли, но теперь опять разрешили.

Мы проехали дальше и скоро оказались среди безлюдья: зеленые холмы, искрошенные временем зубцы скал, буковые рощи. У подножия одного из склонов показалось двухэтажное здание, стекла горели в лучах нисходящего солнца. Неподалеку уходили вверх мачты подъемника, видимо зимой здесь был горнолыжный курорт. После ужина в уютном ресторанчике состоялось первое заседание. В холле, больше похожем на зимний сад, расставили стулья, и с приветствием выступила Сибил.

Она переоделась в деловой костюм, который все равно сидел мешковато, и говорила по-английски – о том, что современный мир стал крайне нестабилен. Благосостояние так называемого «золотого миллиарда» куплено ценой бедности половины земного шара. Безоглядное уничтожение природы приближает экологическую катастрофу. Климатические изменения угрожают сделать непригодными для жизни человека обширные территории. Планета перенаселена, и мировая олигархия изыскивает способы сократить ее население на несколько миллиардов человек, чтобы господствовать над оставшимися. Неудивительно, что многие пытаются бороться с такими порядками, но их тут же объявляют террористами… В заключение Сибил призвала участников семинара искать пути к новому, более справедливому устройству мира.

Красивые слова, только очень уж обтекаемые, не очень в них верится. Как там сказал принц Гамлет: «Слова, слова, слова…»

Затем с докладом выступил молодой китаец. По его оценке, нынешнее китайское руководство не сможет найти ответа на вызовы Китаю. Обостряется проблема ресурсов, например исчерпаны месторождения редкоземельных элементов. Растет дисбаланс в демографии, миллионы молодых китайцев не могут найти себе жен. Усиливается социальное напряжение: прошли времена, когда Китай был «фабрикой мира» и мог повышать уровень жизни своего населения. По мере ослабления России будет нарастать соблазн силового выхода из этих тупиков – путем присоединения Сибири, что даст Китаю земли и огромные природные ресурсы. Юридическая основа имеется: Китай может сослаться на Нерчинский договор о границе 1689 года, а также организовать референдум среди китайской диаспоры. Китайская элита понимает, что это грозит конфликтом с США, которые тоже зарятся на ресурсы Сибири. Есть признаки, что намечается сговор элит: китайцы займут Западную и Юго-восточную Сибирь, а американцы под предлогом помощи России введут «международные силы» в стратегические пункты северо-восточной Сибири. Соответствующую просьбу от местного российского руководства они получат без труда. Таким образом, назревает новый раздел мира между двумя великими державами. Докладчик даже показал карту возможного территориального устройства: зоны, отходящие Китаю, Японии, Америке, и так называемого «совместного использования», где у китайцев будут такие же права, как у русских. Собственно Россия откатывалась за Урал к границам бывшей Московии.

Началось обсуждение: в основном упирали на то, что дешевле покупать сырье, чем затевать из-за него войны, да и вообще в постиндустриальном мире оно не имеет такого значения, как раньше, важнее новые технологии. Молодой ученый из Москвы сомневался, что Китай выиграет от территориальной экспансии: ахиллесовой пятой китайской культуры является ее не инновационность и китайская элита идет не по пути создания новых, а заимствования готовых западных технологий. Парадоксально, в ту же ловушку попала и Россия: имея революционные технологии превращения угля в жидкое топливо – замену бензина, создания автомобилей с маховиковыми двигателями, и много других, она не внедрила их в производство, а заимствовала устаревшие у Запада, в результате все больше отставая от него. Отставание растет даже от Китая, правящая элита которого организовала настоящую охоту за новейшими техническими разработками. Для Китая выгодно сохранение «статус кво», сложившегося международного разделения труда, однако оно все более оказывается под угрозой. Но надо иметь в виду, что в ситуации исторического тупика часто происходит некая флуктуация, неожиданный поворот в развитии событий – история дает масса примеров этого. Так и сейчас, может случиться что-то, что снова подтолкнет Китай, Россию и Америку к развитию взаимовыгодного сотрудничества. Тогда территориальные споры будут забыты, и переход к более справедливому миропорядку произойдет в основном мирным путем.

Передо мной вновь возникла картина сумеречной Москвы, что о ней сказал загадочный проводник?.. Надо же, вспомнил дословно.

«В прошлый раз это был оживленный город. Видимо, произошло смещение вероятностей, и этот вариант стал более реальным». Не эту ли загадочную флуктуацию мне дали подсмотреть?.. Но думать не особо хотелось, голова заболела, и я не стал участвовать в дискуссии. Покинул оживленную компанию и, взяв в буфете банку пива, вышел на веранду.

Может, сделать вид, что пошел прогуляться по окрестностям, да и улизнуть?

Однако перед входом прохаживалась парочка, явно не участников семинара. Следов интеллекта на их бычьих физиономиях не просматривалось. Пришлось сделать вид, что любуюсь пейзажем и открыть пиво. По плоскогорью чернели рощи, а вдали на холме виднелись белые яйца, словно огромная птица снесла их посреди темнеющего поля. Наверное, колпаки над антеннами радиолокаторов – то ли воспоминание о не состоявшейся войне, то ли предчувствие будущей.

Да, любопытная организация положила на меня глаз. Или в самом деле скупает интеллектуальные ресурсы России и других стран, или что-то другое. И скорее, другое. Слишком беспардонные методы: держать в санатории-тюрьме, применять оружие, использовать психотехнологии. Кто же за всем этим стоит?..

Становилось холодно, остро запахло полынью. Уже только зубцы Ай-Петри и зловещие яйца розовели над уходящим в ночь плоскогорьем. Я допил пиво и вернулся в холл, откуда к этому времени разбрелись спорщики. Симпатичная горничная дала ключ от номера, и я. насвистывая, поднялся на второй этаж. Открыл дверь номера, но включать свет не стал. В окне рисовались силуэты сосен, а за ними чернела бездна с гирляндами огней – Ялта. Не попробовать ли уйти, когда все уснут?.. Тут откуда-то донеслись голоса. Я на цыпочках подошел к окну, рядом оказалась дверь на балкон – она не скрипнула, когда я осторожно открыл ее.

К счастью для меня.

Балкон шел вдоль второго этажа отеля и был разделен перегородками на отдельные секции. Голоса доносились снизу, наверное из номера подо мной. Один был женский, и сердце у меня заныло: он звучал холодновато, но странно чаруя:

– Не суетись. Ты на свободе, а это главное. Еще найдешь возможности для развлечений.

Ему ответил мужской голос, и я вздрогнул: слова прозвучали резко, как свист клинка:

– Он обманул нас! Столько лет в заточении – и что? Наши руки связаны.

– Поле боя вокруг тебя, – холодно возразила женщина. – Просто отложи меч и воюй руками других.

– Этих? Они много болтают и не знают, что прочно лишь основанное на крови.

– Они знают, – смех женщины ледяными колокольчиками прозвучал в темноте. – Пока теоретически, но из таких выходят лучшие. Рарох указал именно на них.

Холодом потянуло из темноты. Я ничего не понял, но осторожно отступил. На этот раз под ногой скрипнуло, наверное рассохся паркет, и сразу настала тишина. Я нащупал кровать и лег, не раздеваясь. Окно походило на черную яму, огни Ялты скрылись за подоконником.

Вскоре я понял, что в комнате кто-то есть. Не раздалось ни единого звука, но будто красноватый отсвет разлился по полу, и я стал различать предметы. Серый прямоугольный глаз телевизора, подсвеченный снизу торшер, а рядом кресло… В кресле кто-то сидел! Я едва не вскрикнул, однако горло перехватило, и не смог выдавить ни звука. Как в кошмаре.

– Не бойся, – прозвучал тихий голос. – Почему люди такие пугливые? Я просто Аннабель.

Она встала, и платье зеленоватой волной упало со стройной фигуры, открыв темные холмики грудей. Во рту у меня пересохло – Аннабель осталась нагой. А женщина приблизилась – теплый розовый свет струился по ее груди и бедрам, стекая на пол красноватой лужицей. Красное и зеленое…

Аннабель наклонилась, и пышные волосы упали вокруг моего лица, скрыв даже этот слабый свет. Ее глаза казались черными провалами, едва видимые губы приблизились к моим, а рука проникла под рубашку и легла на грудь. Рука показалась ледяной, но все тело затрепетало – и вдруг женщина отпрянула. Свет вновь упал на ее лицо, и было видно, как расширились зрачки и ноздри. Она отняла руку, и ледяные пальчики скользнули по моему животу, так что меня бросило в жар. Но Аннабель резко выпрямилась, держа в руке бумажник. Я поразился, неужели меня банально хотели ограбить?.. Аннабель перевернула бумажник – со слабым звоном посыпалась мелочь, а следом выпал засохший цветок.

Засохший?

От фиолетового сияния даже тени прыгнули на стены, и тень Аннабель показалась самой огромной и грозной изо всех. Упав, цветок немного померк, однако все равно на него было больно смотреть – словно горящий аметист лежал на полу.

– Где ты?.. – свистящим шепотом начала Аннабель, но вдруг резко повернулась и, схватив платье, выбежала.

Я вскочил, сердце билось как сумасшедшее, нагнулся и подобрал бумажник. Что происходит? Боязливо протянул руку к цветку… И замер. Словно прошелестел воздух, и цветок распался на две половинки, я успел заметить лишь туманную полосу. Судорожно вспыхнул фиолетовый свет – и померк.

Меч! Весь в холодном поту, я поднял глаза и увидел темную фигуру, только это была не Аннабель.

– У тебя было оружие, только ты не воспользовался им, – раздался свистящий голос, и я сразу узнал только что слышанный под балконом. – Кто ты, второй раз встретившийся на пути?

Словно морозным воздухом обдало из темноты – я все вспомнил! Мертвый город, черную реку и три фигуры на гранитном берегу. Так вот почему знакомым показалось холодное очарование в голосе женщины… Я не стал тратить времени на ответ. Повернулся, выскочил на балкон и, перемахнув перила, покинул негостеприимный отель. Сильно ударился пятками, но это лучше, чем быть проткнутым насквозь. Меч у этого господина явно был хорошо наточен. Интересно, как он его провез? И еще, кто он по национальности? Вроде бы не японец: я где-то читал, что японцы не выговаривают букву «л».

Конечно, я не размышлял, стоя как пень, а улепетывал со всех ног, похоже это становилось моим привычным занятием. И конечно, далеко не убежал. За оградой отеля оказалась бетонированная площадка, наверное для приема вертолетов VIP-персон, и там в свете фонаря меня ожидали. Высокая фигура – женская, и пониже – мужская. Как они успели оказаться здесь?

Я тоскливо оглянулся на отель, но все окна были темны. Ведь недавно еще горланили, приканчивая пиво! Впрочем, кто меня станет спасать – бедного Буратино от лисы Алисы и кота Базилио? Хотя моя ситуация хуже, тут болотом с лягушками не отделаешься. Я поглядел вокруг: пряди тумана в ложбинах, черная роща, яркие белые яйца на холме. Над темным морем встает луна. Помощи ждать не от кого.

– Он опять бежит, – презрительно сказал женский голос, фигуры были уже в нескольких шагах. – Разве это противник?

– Как знать? – задумчиво произнес мужчина. – Мы встречаем его во второй раз. Но третьего пусть не будет.

Он сделал легкое движение, и из-под темного широкого рукава заструился слабый свет. Снова меч! Ноги у меня ослабели, а мышцы живота судорожно сократились, словно холодная сталь уже пронзила их.

– Постой, – обеспокоено сказала женщина. – А вдруг правила уже действуют? Мы не можем убивать никого… из тех.

– Ты сама сказала, что он слабак, – у мужчины блеснули зубы. – А тот осмелился бы скрестить оружие с Темным воином, пусть и без надежды на победу.

– Как знаешь, – пожала плечами женщина. – Ты будешь наказан, а не я.

– И тогда ты станешь менять любовников чаще, – расхохотался мужчина.

– Скорее реже, – холодновато прозвучало в ответ. – Пока ты убиваешь их слишком быстро.

Меня затошнило, перепалка шла будто уже над моим трупом. А мужчина шагнул вперед, даже не поднимая меч… Я так и не заметил размаха. Что-то просвистело, как в прошлый раз, и я опустил глаза, страшась увидеть кровь, льющуюся из рассеченного горла. Где-то читал, что в первое мгновение человек ничего не чувствует. Но ничего такого не увидел, зато услышал странно изменившийся голос женщины:

– Смотри!

Я поднял голову и увидел, что Аннабель отвернулась от меня, а мужчина с кривой улыбкой глядит на обнаженный меч.

– Странно… – начал он. Потом тоже повернул голову.

На холме с белыми яйцами что-то двигалось. Я вгляделся, и по позвоночнику словно прошлись ледяные когти: черная собака бежала вниз по слабо освещенному склону. В этом не было бы ничего странного, но холм находился в нескольких километрах отсюда, а значит собака была величиной с дом!.. Она мячом перекатилась через серую равнину, и странное дело, не выросла в размерах, а словно уменьшилась по пути (я ошалело вспомнил «Черного монаха» Чехова) и села на границе освещенного пространства.

Я изумленно вскрикнул: – Гела!..

Но второй окрик застрял у меня в глотке. Гела показалась бы щенком по сравнению с этим псом: морда на уровне моего лица, зеленовато-желтые блюдца глаз, красный язык свешивается из раскрытой пасти. И еще я вспомнил, что уже видел такого пса – задолго до Гелы, возле каменной башни у подножия Безенгийской стены. Тот странный камень – чернее и выше других, с двумя зелеными изумрудами вместо глаз.

– Это твоя собачка? – нервно рассмеялась Аннабель.

– Нет, – коротко ответил мужчина. – Хотя не прочь бы завести такую. Мы уже видели их, помнишь?

– Значит… – голос женщины будто растаял вдали.

– Да, – согласился мужчина. – Она проделала долгий путь, с самых границ…

– Замолчи! – резко оборвала его Аннабель.

Наступило молчание, и в этой тишине пес зарычал. Сначала рык возник где-то в глубине горла, но все вокруг задрожало, словно поезд приближался из туннеля метро. Потом вырвался… У меня заныли кости и ослабли колени, а женщина прижала ладони к ушам. Казалось, сотряслась вся сумрачная равнина и полегла трава. Мужчина отступил, но поднимая меч.

– Опусти оружие, – сказал тихий женский голос, и все опять смолкло. Я обернулся, однако никого не увидел.

– Время еще не пришло, – столь же тихо и мелодично прозвучало в темноте.

– Так это твой пес? – хрипло сказал мужчина.

– Конечно, Темный, – с легкой насмешкой произнес голос. – Разве на Земле есть такие?

– Они не должны появиться до самого дня… – яростно начал мужчина.

– Ты неуважительно обошелся с моим подарком, Темный. – На этот раз в голосе прозвучала угроза, а темнота неуверенно поколебалась вокруг. – И вдобавок обнажил оружие на моего стража.

Меч скрылся в одежде, а поза мужчины стала не такой горделивой.

– Извини, Владычица, – наконец с иронией произнес он. – Твои подарки плохо хранят. Но мы уходим.

Он повернулся к Аннабель, которая за все это время не произнесла ни слова. Зеленое платье теперь охватывало ее от шеи до щиколоток, и женщина будто растворялась в темноте.

– Идем, дорогая, – галантно произнес мужчина.

Странная пара прошествовала к отелю, а в другую сторону двинулось будто серебристое сияние, но тут же погасло. Так что со мной никто не попрощался, а когда я обернулся, то оказалось, что и собачка пропала. Я не особо расстроился: ничего не понял, да и не пытался понять. Голова разболелась, я весь дрожал, так что быстро пошел прочь от отеля, надеясь согреться ходьбой. Где-то там должна быть станция канатной дороги. Ночью она, естественно, не работала, а возле базара меня остервенело облаяли собаки, к счастью вполне обыкновенные. Пришлось отойти подальше и устроиться на склоне под скальным навесом.

Ночь была бесконечной: мучил холод, и невнятно бормотали деревья. Утром солнце поднялось не из моря, а над пологом туч, словно мглы от мирового пожара. Оно висело напротив меня будто красный воспаленный глаз. Наконец я увидел первый вагончик, ползущий вверх под серебристыми нитями тросов, и поспешил к станции. Когда начал спуск – один в пустом вагоне, – солнце поднялось выше, и над лесом зарозовели каменные колени скал.

Дома я поспал, и все случившееся – Аннабель, мужчина с мечом, громадный пес – стало казаться обычным кошмаром. Была ли поездка в Ялту вообще?.. Я умылся и пошел к Кире. Она встретила меня как ни в чем ни бывало, и мы отправились в парк. Там набрели на стену со сводчатой нишей. В ней по камню шла надпись «TRILBY», а ниже был барельеф: каменная собака (я только покачал головой) прыгала на каменную же кошку. Из ниши струилась вода.

– Совсем как у нас дома! – рассмеялась Кира. – У нас черная собака по кличке Пират, и важный сибирский кот. Как начнут порой драться! Пират наскакивает на кота, а тот бьет его лапой по морде: фыр, фыр!

Будто слегка потемнело в парке, но тут же вновь засияло солнце. Кира продолжала говорить, сжимая прохладными пальцами мою руку. Мы спустились на загроможденный камнями пляж, скинули одежду, и я всей кожей ощутил палящее и ласковое прикосновение солнца. Мы брызгали друг в друга, и Кира смеялась в водяном фейерверке. К обеду она ушла в пансионат, а я отправился домой и снова поспал. Малевича все еще не было. К вечеру я проснулся, сходил на море, и опять побежал к пансионату.

Порозовел и медленно угас скалистый замок Ай-Петри. Солнце скрылось, мягкий полусвет разлился по парку, таинственно преобразив его. Темными драконами простерлись над серой травой ветви ливанских кедров. Желтые цветы выглядывали из черных крон магнолий. Тихо журчала вода под аркой, словно боясь разбудить окаменелых собаку и кошку. И я снова испытал странное чувство – что здесь не бывает ни солнечного дня, ни смены сезонов. Вечно сумерки царят на этой лужайке, и вечно цветут магнолии…

Единственная скамейка была занята, так что мы спустились по склону и присели между корней исполинской сосны. Кире я постелил пляжное полотенце. Мы долго молчали, потом я протянул руку и дотронулся до гладкого плеча Киры. Попытался привлечь девушку к себе, но Кира со смешком отодвинулась.

– Не распускайте рук, молодой человек.

Тогда я сказал то, что изумило меня самого. Как-то не говорил этого девушкам раньше.

– Я люблю тебя.

Кира опять рассмеялась, но как-то глухо:

– Вам это только кажется, молодой человек.

Я молчал, опустошенно глядя, как песчаные дорожки, трава и деревья приобретают одинаково серый цвет и постепенно тонут во тьме. Вдруг тонким ароматом повеяло в воздухе. Я почувствовал теплое дыхание на щеке и повернулся. Лицо Киры оказалось рядом – она незаметно придвинулась, – и я поцеловал ее прямо в дрогнувшие губы…

Мы целовались до изнеможения, и под конец оба тяжело дышали. В отдалении монотонно шумело море, хотя скорее это шумела кровь в ушах. От мягких прикосновений губ Киры, ее щекочущих волос и скрытых легким платьем грудей по телу разливалось сладостное томление. В парке сгустилась темнота, яркие звезды взошли над черными верхушками деревьев. Глаза Киры были полузакрыты и чуть блестели.

Моя рука сама опустилась и двинулась вверх по бедру девушки, сдвигая платье. Кира ничего не сказала, только задышала чаще. Шелковистость ее кожи совсем опьянила меня, и будто палящий огонь разгорелся внизу живота. Уже плохо соображая, что делаю, я рванул трусики Киры вниз, а потом свои шорты. Кира продолжала молчать, только безвольно откинула голову на корень. Я лег сверху и ощутил, как часто бьется сердце девушки. Хотя Кира разомкнула ноги, было не очень удобно, и только после нескольких попыток я вошел в нее, ощутив горящей плотью нежность и как бы прохладу. Кира застонала, прижав голову к моему плечу, и чуть оскалила зубы. Казалось, вся земля мягко трепещет, когда я поспешно двигался вверх и вниз. Я ободрал локти о корни, и эта боль слилась с нарастающей сладостной болью в средоточии бедер. Лицо Киры зажглось пунцовым светом, глаза закрылись, и мы оба вскрикнули, когда пульсирующее пламя излилось из меня…

Огонь угас, но из обволакивающей нежности еще долго не хотелось выходить. На щеках Киры блестели слезы, и я поцелуями слизал несколько соленых капель. Наконец я с неохотой отстранился. Кира нервно рассмеялась:

– Тебе придется постирать полотенце, у меня ведь в первый раз. Я и не думала, что так получится.

Она встала и, спотыкаясь, пошла к скамейке. Мне пришлось придерживать ее за локоть. Кира вздохнула:

– Чувствую такую слабость.

Склонив голову мне на плечо, она затихла. А меня переполняли покой и нежность, я слушал лепет листьев, плеск моря внизу и прерывистое дыхание Киры. Наконец она подняла голову и хрипловато рассмеялась:

– Вообще-то давно пора в пансионат.

На ногах она держалась неуверенно, и я провожал ее, взяв под руку. У пансионата мы поцеловались, а потом Кира поднялась по ступенькам. Я постоял и отправился домой, словно плыл по темной улице, а внизу шумело море, ворочая белками бесчисленных глаз. Но по мере приближения к дому я шел все медленнее, а возле ворот остановился: за стеной угрожающе заворчала собака. Словно холодом дохнуло из темноты, вспомнились события прошлой ночи. Днем они стали казаться нереальными, а чудесно закончившееся свидание с Кирой вообще заставило забыть обо всем, но теперь вдруг показалось, что кто-то подкарауливает в темноте – то ли мужчина с мечом, то ли черный громадный пес.

А если меня не оставили в покое? Ведь выследить при желании было нетрудно. Я попробовал успокоиться – это ворчала Гела, нас в комнате двое, хозяева рядом. Что может случиться? Я вошел в калитку. Гела возникла черной тенью, несколько шагов сопровождала меня, а потом опять растворилась в темноте. Малевича не было, оставил записку, что на несколько дней снял другое жилье. Все ясно, брюнетка. Я разделся и лег. Попытался вспоминать Киру и то наслаждение, что испытал с нею, но мысли мешались: перед глазами возникала то Аннабель, склонившаяся надо мной в зеленом ореоле, то темная фигура с блестящим мечом… Чего они привязались ко мне? Кто такие, почему преследуют в странных снах и наяву?

Мне становилось все больше не по себе, я в сарайчике один и без оружия. В поведении той странной парочки чувствовалась неуверенность, но кто знает, что им придет на ум? Только где я им перешел дорогу?.. Нет смысла гадать, все слишком странно. Я спустил ноги на прохладный пол, тихо прокрался к двери и включил свет. Оконные рамы массивные, с частым переплетом – наверное переставлены откуда-то. Я тщательно задвинул шпингалеты, теперь так просто не влезешь.

В углу лежала куча деревянных брусков, наверное были припасены для ремонта. Я выбрал один поувесистее и прислонил к кровати. Затем осмотрел дверь, вот где слабое место. Сделана из фанеры, и хлипкий крючок вместо запора. Разве только подпереть чем-то… Я попробовал сдвинуть кровать Малевича, но тщетно: деревянный топчан был приколочен боковиной к стене. При этом задел рукой электрическую розетку, и появилась другая идея. После школы, пока не поступил в университет, мне пришлось поработать дежурным электриком, и однажды надо мной зло подшутили…

После окончания курортного сезона хозяин, видимо, использовал сарайчик как мастерскую: возле двери стояла циркульная пила, а к ней шел кабель от электрического щитка. Сейчас автомат на щитке был выключен. Я нажал кнопку, и зажглась красная лампочка – ток пошел.

Выключив автомат, я повернулся к двери, и снова мне повезло: она закрывалась поворотной ручкой из металла, хотя и довольно разболтанной. Я поспешно приступил к работе: достал из сумки складной нож и, обрезав кабель, зачистил концы. Чтобы найти фазу, пришлось снова включить автомат и проверить на искру. Автомат со щелчком вышибло, я вздрогнул и как можно плотнее намотал оголенный конец на дверную ручку. Потом опять нажал кнопку и, несколько успокоенный видом красного глазка, вернулся к своей кровати. Для большего эффекта выплеснул на пол воду из чайника. Интересно, сработает ли? Хотя, скорее всего, беспокоюсь зря. Самому бы не забыть утром, что тут наворотил.

В тишине громко трещали цикады, сквозь открытую форточку из посеребренной тьмы струился прохладный воздух. Неподалеку тихо взвизгнула Гела. Я вспомнил ласковые губы Киры и, улыбаясь, стал задремывать… Очнулся от скрипа дверных петель, треска вырванного крючка и оборвавшегося стона. Из открывшейся двери пахнуло ночной свежестью, что-то тяжело рухнуло на пол.

Сердце сильно забилось, я вскочил, но сохранил способность соображать и не сделал ни шага. Нашарил фонарик (незаменимая вещь для ночных походов в уборную) и в желтом пятне разглядел на полу скорчившуюся человеческую фигуру. Я схватил припасенный брусок и осторожно приблизился, приставляя ступню к ступне, чтобы самому не получить шагового удара током. Оказалось, что рука непрошеного гостя уже соскользнула с дверной ручки. Я угостил его несколькими ударами по голове, а когда взломщик с хрипом вытянулся на полу, нажал кнопку автомата и нагнулся. Сердце отчаянно стучало.

Но это оказался не тот, с мечом. Обыкновенный громила: короткая стрижка, белки глаз закатились, зубы оскалены. К моему облегчению, хрипло дышал – не так много времени пробыл под током, а мои интеллигентские удары вряд ли сильно повредили его черепушке. Кстати, моя идея могла не сработать, если бы ночной гость не был босиком, наверное снял обувь, чтобы ступать потише. В общем, дуракам везет, а я тогда был порядочным дураком. И даже не испугался, увидев на полу нож.

Это теперь я понимаю, что тогда меня спасло только чудо, и еще – что за чудеса приходится платить. А тогда я пинком отправил нож под кровать и осторожно выглянул за дверь: никого, только в лунном свете белеет дорожка. Едва сделал по ней несколько шагов, как шарахнулся от темного пятна, а сердце подпрыгнуло – черная собака лежала на траве. Но тут же понял, что это Гела. Неужели убита?

Я глянул на окна второго этажа, не позвать ли Нестора? Но не успел: в тени под воротами что-то шевельнулось, и темная фигура выступила из нее – с лучиком серебристого света в руке. Мне показалось, что я никак не очнусь от кошмара. Это сейчас только улыбнулся бы: подумаешь, подослали двух громил. А тогда колени ослабели, и я отчаянно взмахнул руками, пытаясь удержаться за одну из нависших над тропинкой ветвей…

И ударился пальцами о перекладину турника – Нестор по утрам делал зарядку и подтягивался на нем. Тут же возникла идея, хотя тоже не оригинальная: я схватил перекладину обеими руками и, когда фигура кинулась на меня, подтянулся и с силой выбросил ноги навстречу. Удар пришелся, будто в каменную стену, фигура с хрипом отлетела и грянулась о створки ворот, так что те загремели. Я опустился на землю и, сунув ногу в сорвавшуюся сандалию, подошел. Похоже, нападавший пока не собирался вставать, так что я выглянул в приоткрывшуюся створку.

Гравийное покрытие казалось белой рекой, и в который раз за последние дни я ощутил, как ледяной холод коснулся мокрой от пота спины. Еще одна темная фигура стояла на другой стороне улицы. Пока я смотрел, она подняла руку, будто салютуя, и холодный алмазный свет брызнул с длинного лезвия… Потом фигура пропала. Я стоял, ошалело моргая, а в доме загорелся свет и начали хлопать двери. Нестор выбежал в одних трусах и первым делом нагнулся над Гелой. Стал трясти, замер и выпрямился, держа между пальцев маленькую пулю с иглой на конце.

– Ну и дела, – озадаченно протянул он. – Первый раз вижу, чтобы воры использовали такое.

Искоса поглядел на меня, а я содрогнулся, вспомнив Адишский ледопад. Но промолчал, что мне оставалось делать? Обоих нападавших Нестор ловко, по-матросски, связал. Когда приехала полиция, они уже пришли в себя и хмуро озирались. Полицейские не стали даже составлять протокол, затолкали злоумышленников в фургон, Нестор вынес бутыль вина, стражи порядка выпили по стакану и, забрав бутыль, уехали.

– Выпустят этих обломов, – задумчиво сказал Нестор, трепля загривок очнувшейся Гелы, – откупятся. Знаю их, на рынке всегда пасутся. И чего ко мне полезли? Да еще с усыпляющими пулями?

Он снова испытующе поглядел на меня, и снова я промолчал. Побрел к своему сараю и, не рискнув включить свет, ощупью нашел топчан. Посидел, пока сердце не стало биться ровнее. Оказалось, что в помещении не совсем темно, пол красновато отсвечивает. Я едва не заорал. Уже не удивился перезвону ледяных колокольчиков.

– Он опять не достал тебя, – промурлыкала Аннабель. Она сидела на топчане Малевича, темная фигура со слегка выступающими грудями. – Но не надейся, что оставит в покое.

– Кто вы? – тоскливо спросил я. – Почему преследуете меня?

Аннабель помолчала. Неожиданно поднялась и тронула пальцами мой лоб. Я почувствовал словно разряд электрического тока, и в голове посвежело. Оказалось, что Аннабель снова сидит.

– Хорошо, я отвечу тебе, – сказала она. – Нас можно назвать метагомами, следующей ступенью человеческой эволюции. Одна древняя цивилизация мечтала о бессмертии и могуществе. Их ученые овладели искусством биоконструирования и создали нас. Однако этим перешли запретную грань, и их цивилизация была стерта с лица земли. Но таких, как мы, невозможно уничтожить, поэтому нас только заточили. Лишь недавно энергетические стены были разрушены.

Что за бред? Я облизал пересохшие губы.

– Допустим. Но что нужно столь могущественным существам от меня?

Слова Аннабель холодом трогали мой мозг.

– Мир не останется прежним, наше появление сместило вероятности. Ты многое видел, хотя и не понял. Но ты знаешь, что будет война. Ты знаешь, что будет применено некое новое оружие. По твоему описанию физики могут разгадать принцип его действия. Ты стал опасен.

– И вы хотите меня устранить? – уныло спросил я.

– Я хочу, чтобы ты шире открыл дверь, – непонятно ответила Аннабель. – Но ты оказался между волком и собакой, Андрей. Мой спутник хочет убить тебя, у него есть веские причины для этого, и ты еще узнаешь о них. Люди из организации Сибил будут контролировать тебя и тоже убьют, если сочтут опасным.

– Чего они-то хотят? – буркнул я.

– Изменить мир, – серебристо рассмеялась Аннабель. – Ты для них лишь орудие. Похоже, одна я хочу помочь тебе.

– Почему? – устало спросил я. Сплошные загадки в темноте.

– Возможно, я испытываю к тебе симпатию. А возможно, я самая коварная из всех. Кто может знать сердце женщины?

Я скрипнул зубами:

– Буду рад помощи, тем более от такой красавицы.

Аннабель снова рассмеялась, на этот раз резковато.

– Оказывается, ты умеешь льстить. Неплохо, это тебе тоже понадобится. Так вот, чтобы выжить, тебе нужно прикинуться, что ты на нашей стороне. Потом сам будешь решать. Но от моего спутника это не спасет. Ты должен увидеться с Рарохом.

– С кем? – приуныл я.

– Увидишь. Только приходи на встречу. – Аннабель снова оказалась рядом, и в мою руку скользнуло что-то продолговатое.

Странный пьянящий аромат. Мимолетное жгучее прикосновение к щеке. Стук открываемой двери и порыв холодного ветра из темноты, словно я не на юге… Я сидел без сил, но потом все-таки встал и включил свет. На ладони лежал плотный конверт с тисненой зеленым буквой «L». Конверт был открыт, внутри лежал листок бумаги и карточка красноватого цвета, похожая на визитку, тоже с единственной буквой «L». На листке я с удивлением прочитал:

«Тот, кому выпала эта карта, приглашается на встречу с Прекраснейшей». Тут же был адрес и схема проезда с Садового кольца. Можно было и пешком от станции метро «Смоленская». Указывалась дата – как раз на следующий день после моего возвращения в Москву, а время стояло странное: «в час после заката». Карточку следовало показать охране на входе.

Что меня удивляет теперь, я не унес ноги сразу, а остался до самого дня, на который был куплен обратный билет. Сейчас-то я научился удирать, камуфлируя это изящным термином «тактическое отступление». А тогда из меня только начали выбивать дурь. Но меня совсем очаровала Кира…

Днем мы лежали на пляже или прогуливались по крутым улочкам, а вечерами шли в парк. На траву и цветы опускались сумерки, таинственный полусвет разливался среди деревьев. Мы находили какую-нибудь скамейку и садились. Целовались сначала робко, оглядываясь по сторонам. Но ливанские кедры укрывали нас своей глубокой тенью, и мы распалялись. Однако дальше поцелуев Кира, к моей досаде, больше не шла. Между тем подходило время отъезда. В последний день моего пребывания в Крыму собрались, наконец, в Ласточкино гнездо. Катер оставлял пенный след, и Кира прятала лицо от брызг за моей спиной. Наконец высокая скала выросла над взбаламученным морем, катер вошел в прохладную тень под зубчатыми стенами, и я вспомнил, что уже видел этот причудливый замок в старом детском фильме «Синяя птица». Там это был замок Ночи.

Мы поднялись по каменной лестнице. Кира перелезла через парапет и на самом краю обрыва сорвала красный цветок на длинном ворсистом стебле. Покачала его перед лицом, а потом бросила вниз. Цветок падал долго – красноватое пятнышко над синей бездной вод, и Кира задумчиво смотрела ему вслед. В Алупку возвращались на такси – почти беззвучный полет среди темных сосен под белеющими обрывами Ай-Петри. После оживленного кафе, где нам так хорошо танцевалось, Кира притихла. У пансионата сели на теннисный стол в густой тени шелковицы, и я обнял Киру. Она покорно прижалась, позволив моей руке проникнуть под платье. Я ощутил пальцами нежную мягкость внутренней стороны бедер и вмиг возбудился… Вдруг Кира надавила рукой сверху так, что кончики моих пальцев, будто раздвинув лепестки скрытого цветка, погрузились в мягкую глубину. Кира прерывисто вздохнула, потом плотно сжала ноги и резко отодвинулась.

– Что?.. – начал я.

И умолк. От стола спускалась тропинка, по ней я впервые проник в этот заброшенный сад. Сквозь черную крону шелковицы сквозил свет, осветляя выщербленные плиты. Между деревьев был проем, где днем виднелось море. Сейчас море исчезло, зато горели звезды. Они образовали что-то вроде яркого венца, и я подосадовал, что не знаю, какое это созвездие. Что-то вроде серебристого сияния поднималось над тропинкой к нам. Мое сердце замерло, потом начало прерывисто стучать. Листва шелковицы над нами сделалась как серебряная филигрань… И вдруг все погасло: исчезло серебристое сияние, а звездный венец рассыпался на тусклые угольки. Много раз я потом искал в Интернете, какое это созвездие, но не нашел.

– Ты видел? – странным голосом спросила Кира.

– Да, какой-то свет, – пробормотал я.

Кира долго молчала.

– Это была женщина, – наконец прошептала она. – Женщина необычайной красоты, вся будто сотканная из света. У меня до сих пор мурашки бегут по коже. Кто это мог быть?

Я не ответил. Еще недавно я остро желал Киру, но теперь все ушло. На душе стало тревожно, темнота и звон цикад угнетали. Я поцеловал Киру и простился, она как будто недоумевала. Адресами обменялись еще днем. Я уехал утром, простившись с Нестором и потрепав за ухом Гелу – странно, на сей раз она приняла это благосклонно. Малевич уехал еще два дня назад, похудевший, но довольный своей брюнеткой. Крым разворачивал за окном автобуса свои открыточные красоты, а потом застучали по рельсам колеса.

Я жевал купленные задешево груши и, глядя сквозь пыльное стекло, с досадой вспоминал Киру: всего-то раз и был секс. Ну что же, скоро я забуду ее. Женщин будет много в моей жизни…

Любовь – это нежный цветок, и когда срываем его, быстро вянет. Вянет и тогда, когда не срываем. Увядает от разлуки, от каждодневных семейных будней. Так думают люди, и в общем правы. Я тогда тоже не знал, что иные цветы клонятся, но не горят даже под огненным дыханием Армагеддона.

4. Ветер будущего

В Москве поезд прибыл на Киевский вокзал. Я вышел на просторную площадь – к искрящемуся на солнце фонтану, стеклянному мосту через Москву-реку, и вновь ощутил холодное дуновение: эту набережную и город я видел безлюдными, под покровом вечных сумерек. Что с ними могло произойти?

Переночевал у родственников, долго ворочался на раскладушке. Наконец заснул и, подобно Алисе, очутился в очень странном месте. Вдаль уходит песчаный пляж, на него набегают волны, омывая ноздреватые льдины. Кроме застрявших торосов и редких камней на песке ничего нет. Чуть поодаль от берега вода растворяется в сумраке. Сзади раздается стеклянный звон, я оглядываюсь. И едва не сажусь на песок – ледяной замок возносится надо мною. Угрюмо-синим светятся шпили башен, холодный голубой свет стекает по витым лестницам, красные огоньки горят в темных узких окнах. Жутью веет от этого здания, построенного будто не людскими руками. Вот он, истинный Замок Ночи!

К черной воде спадает лестница, будто из голубого льда, по бокам ее сторожат химеры, а на площадке стоит женщина. Я сразу узнаю Аннабель. Но сейчас ее лицо гордое и жестокое, и напоминает высеченную изо льда маску. А еще отчаяние застыло в изломе бровей. Женщина напряженно смотрит во мрак, словно что-то заставило ее выйти из заколдованного замка, и не замечает меня. А в темноте над морем начинает происходить какое-то брожение. И вдруг словно распахивается окно, и я с содроганием вижу уже знакомую картину: снежные горы, металлические острия на обширной площади среди леса, и надо всем этим синеву небосвода. В нем разгорается призрачное зарево, словно огромная птица машет пламенными крыльями.

Что-то заставляет меня обернуться.

Женщина уже не стоит, а спускается по ледяной лестнице. На лице теперь недоверие и жестокая радость. На последней ступеньке женщина колеблется, но вдруг шагает прямо на воду, и та выдерживает – только от каждого шага распространяются серебристые круги. Женщина проходит совсем немного и исчезает в сумрачных парах. И сразу словно задергивается занавес, пропадает зрелище заснеженных гор. Я снова поворачиваюсь, но замка уже не видно – лишь песок, камни и ноздреватые льдины. А потом начинает темнеть, и будто чьи-то холодные пальцы пробегают у меня в голове…

Я проснулся и долго лежал, приходя в себя. Птицы чирикали за окном, в комнате был полумрак. Что за страсти мне стали сниться после того злосчастного «семинара» в Грузии? Словно компьютерная программа взломала замок таинственной двери, ведущей в глубины подсознания или куда-то еще. Не про этот ли берег говорила Аннабель? Но где может находиться такой?

Я побродил по Москве, и мне казалось, что даже сквозь карман жжет конверт Аннабель. Идти или нет? А через некоторое время поймал себя на том, что постоянно оборачиваюсь: не следует ли за мной тот, с мечом? Я плюнул и зашел в ближайшее Интернет-кафе. Заглянул на официальный сайт ФСБ, может хоть эта организация мне поможет?

На сайте обнаружил заманчивое предложение стать двойным агентом: всем завербованным иностранной разведкой гражданам предлагалось сотрудничать с ФСБ, причем с сохранением выплачиваемого иностранной спецслужбой денежного содержания. Я некоторое время думал, подходят ли таинственная организация Сибил под понятие иностранной спецслужбы – но едва ли. Так что оставил это и только скопировал электронный адрес. Бдительным гражданам предлагалось описать подозрительное событие и, указав его дату и участников, отправить сообщение в ФСБ, конфиденциальность гарантировалась. О вознаграждении не упоминалось, но я ведь не за-ради денег.

Создав новый почтовый ящик, я пару часов трудолюбиво составлял первый в жизни донос: написал про «семинар» в Грузии, какие темы обсуждались, кто участвовал. Несмотря на «лечение» Симона, вспоминалось не все, похоже дурман не совсем выветрился из сознания. Долго думал, описывать ли картину сумрачной ирреальной Москвы, но решил, что не стоит – примут за психа. В это учреждение и так, наверное, обращается уйма шизофреников. Кратко рассказал о своем бегстве и таинственном Симоне. Перешел ко второму семинару, в Крыму, и опять задумался: сообщать ли про Аннабель и ее напарника? Решил, что тоже не стоит, зато подчеркнул, что эта таинственная организация интересуется новейшими технологиями и может строить некие враждебные планы… Отправил письмо и даже почувствовал гордость: как бы мое подсознание не программировали, свободу выбора я сохранил (и бывают же такие олухи на свете!). Еще долго сидел в Интернете, наконец настал вечер. Я со смущением понял, что нетерпеливо жду назначенного времени.

Несмотря на схему, не сразу нашел место. Язычки закатного пламени уже потухли в окнах высотного здания на Смоленской, когда я отыскал нужный подъезд. Под ничего не говорящей вывеской тускло блестели стеклянные двери. На автостоянке теснились иномарки. Когда я вошел в полутемный холл, меня оглядел охранник в черном костюме, и я протянул карточку с буквой «L». Охранник глянул на карточку и пошевелил пальцами другой руки. Я вспомнил о листке с адресом и отдал его. Возвращая карточку, охранник указал:

– Это внизу.

Я стал спускаться по длинной лестнице, покрытой красным ковром. Спуск был на удивление долгий, внизу оказалась массивная дверь из темного дерева. Я надавил на золоченую ручку, и дверь неожиданно легко открылась. За ней оказалось обширное помещение со скучными бетонными колоннами – похоже на бомбоубежище еще советских времен, устроенное под одним из административных зданий. Зал был тускло освещен, стены ярко и грубо расписаны, среди колонн разбросаны столики. Люди за ними походили на посетителей ресторана, да и вообще все производило впечатление третьеразрядного ресторана – я думал, что в столице таких уже не осталось.

У входа была раздевалка, и тут я вздрогнул: там стояла девица, словно сошедшая со страниц «Мастера и Маргариты» – вся голая, кроме кружевного фартучка. Только цвет фартучка был не белый, а зеленый, а на голове вместо белой наколки серебряный обруч с зеленым же камнем. Я смутился и вспомнил читанное про тайные московские клубы для избранных. Хотя публика не казалась избранной: вторая девица, столь же раздетая, проводила меня к столику, где сидел очкастый юнец и мужчина, которому больше пошла бы камуфляжная форма, с непроницаемым лицом, ежиком волос и слегка свернутым носом. Впрочем, и темный костюм сидел ладно.

Оба глянули на меня равнодушно. Не спрашивая, официантка поставила передо мной запотевший графинчик с водкой и рюмку. Ни закуски, ни вилки. Я огляделся: неужели и дам потчуют подобным образом? Оказалось, что женщин немного, а поблизости всего две. Первая одета вычурно: шляпка с перьями и длинное зеленое платье. Перед ней бокал с красным вином. Рядом у колонны другая женщина, и я не сразу понял, что это девочка, только одетая как взрослая дама – черное платье, лишь лицо и плечи белеют.

Я поглядел на стены, моргнул и отвернулся. Рисунки были выполнены в стиле граффити, с преобладанием зеленых и красных цветов, и изображали совокупляющиеся пары, словно тут порезвилась сексуально озабоченная молодежь. Юнец глазел то на изображения, то на меня, стало неуютно, и я налил водки. Челюсти свело от холода и горького вкуса. Зачем я сюда пришел? Какой-то притон.

Раздался странный звук, словно где-то в глубине запели трубы – томительно и печально. Я огляделся: у стены за музыкальным пультом сидел молодой человек в строгом темном костюме. Звуки наплывали, становясь громче и тревожнее, к ним присоединился ритм барабанов, от которого холодок пробежал по спине. В центральном проходе вдруг стало темно, и луч света выхватил то, что я раньше не заметил – черный треножник с двумя рогами. Музыка стала тише, но барабаны продолжали рокотать. Перед треножником появился человек – лысый и в багряном плаще, смахивал на римлянина из какого-то фильма.

– Господа! – произнес он, и слова падали мерно и властно. – Мы собрались для встречи, о которой долго мечтали. Некоторые из поколения в поколение приходили на наши тайные службы, посвященные Прекраснейшей. Другие появились здесь впервые. Это Ее выбор, и мы не смеем перечить ему. Сегодняшний вечер необычаен. Она посетила нас в силе и славе. После ритуала каждый удостоится аудиенции. Каждый может стать избранником. Приступим же!

Человек шагнул в сторону и исчез. К моему удивлению, поднялась девочка в вечернем платье. На руках у нее были длинные перчатки, и черными пальцами она сжимала красную розу. Девочка подошла к треножнику, взялась свободной рукой за рог и оглянулась – лицо испуганное и торжествующее. Удары барабанов сделались громче и медленнее, от них по телу распространялось томление. Я оглянулся: женщина в зеленом, стиснув край столика, подалась вперед. Наверное мать девочки, для какого зловещего ритуала ее сюда привела?..

Легкий шум проходит по залу, и я снова гляжу на треножник. Из темноты выступает женщина, и сердце у меня замирает – это Аннабель. Только совсем другая Аннабель! Она стала как бы выше, красивее и грознее. Волосы каштановой волной падают на обнаженные плечи, на изогнутых алых губах ни следа улыбки. Платье зеленью обтекает груди, их поддерживает золотой поясок, и одна рука женщины лежит на нем. Девочка приседает, протягивая ей розу.

– Прими от меня дар, Прекраснейшая! – говорит она.

Опять что-то начинает скулить в глубине моей памяти, словно испуганный зверек. Женщина берет розу рукой, что поддерживала поясок. Платье расходится, приоткрывая груди с красными сосками, и во рту у меня сразу пересыхает. А женщина обнимает девочку другой рукой и оборачивается.

– Рарох! – громко зовет она.

Смолкает музыка, гаснет свет, но красноватое свечение распространяется позади треножника. Облитая им, появляется нагая мужская фигура, и Аннабель отступает. Мужчина строен, но мускулист, и видимо обладает немалой силой, так как раздирает платье девочки надвое одним рывком. Подхватив за худенькие бедра, поднимает в воздух, и по залу проходит вздох – становится виден огромный темный пенис. Мужчина резко опускает девочку на него, та кричит и выгибается, а мужчина, сделав несколько мощных толчков ягодицами, ненадолго замирает и отбрасывает девочку в сторону. Та ударяется плечами и головой о колонну, а Рарох еще некоторое время стоит, красуясь мужской статью, и затем отступает в темноту.

Некоторое время ничего не происходит, я слышу только шум крови в ушах. Свидетелем чего я стал: театрального представления для пресыщенной публики, или тайного обряда какой-то секты?.. Девочка начинает шевелиться и с трудом встает. Лицо блестит от слез, но выглядит торжествующим. К девочке торопливо подходит мужчина в багряном плаще, накидывает на нее такой же, а потом отводит к столику, где женщина в зеленом платье хватает бокал и выпивает до дна. Красные струйки текут по подбородку, как кровь.

Меня знобит, на театральное действо это не похоже. Наливаю еще водки и проглатываю, на этот раз не ощутив вкуса. Тем временем снова начинают вести ритм барабаны, и человек в красном плаще возвращается к треножнику.

– А теперь можете выразить свою любовь и преданность Несравненной, – объявляет он. – Каждый следующий входит после удара колокола.

Чуть светлеет, и за треножником обнаруживается багровый занавес. С минуту никто не двигается, затем решительно встает мой сосед с внешностью спецназовца. Он скользящими шагами минует столики и, отвернув край занавеса, исчезает. Я начинаю гадать, сколько он там пробудет, но уже через пару минут звучит колокол. Томительный гул раздается будто из бездны, и в глубине моего существа что-то отзывается – словно некто, запертый в клетку, поднимает тяжелую голову и принюхивается к запаху воли.

На этот раз встают женщина в зеленом и девочка. Они идут, гордо взявшись за руки, и только возле треножника расходятся в стороны, мимолетно касаясь рогов руками. Две минуты – и снова томительный звон. Довольно скоро зал пустеет, и я начинаю думать: чем они там занимаются? Групповая оргия или коллективный транс?..

Юнец за моим столиком несколько раз порывается вскочить, но каждый раз садится обратно. Лицо его постепенно краснеет от возбуждения, и наконец при ударе колокола он кидается к занавесу. А следом иду я. даже не зная, почему. Наверное, не хочу праздновать труса, сидя перед пустой рюмкой в обезлюдевшем зале. Проходя мимо треножника, гляжу на рога: они темно лоснятся, и дотронуться желания не возникает. Отворачиваю тяжелый занавес, делаю шаг и останавливаюсь.

Здесь гораздо роскошнее: пол укрыт багровым пушистым ковром, стены увешаны картинами и гобеленами, на массивных подсвечниках горят десятки свечей. Но самое блистательное украшение – сама Аннабель. Она сидит в кресле, платье свободно обтекает груди и двумя зелеными водопадами струится с бедер, оставляя их обнаженными. Ее кожа светится, будто жемчужная, на коленях красная роза, и такого же кроваво-красного цвета соски грудей. В голове у меня начинает шуметь, а сердце трепыхаться.

– Как ты хочешь приветствовать меня? – раздается глубокий и мелодичный голос. – Поцелуем или только поклоном?

Мысли у меня путаются, и я неловко кланяюсь.

– Только это? – тень разочарования звучит в голосе. – Ну что ж, для начала и это неплохо.

Я с трудом отрываю глаза от ее груди и оглядываюсь.

– А где остальные?

– Другие? – Аннабель тихо смеется, и опять будто вторят ледяные колокольчики. – Они уже внизу и ждут начала вечери любви.

Не поворачиваясь, она поводит обнаженной рукой, и я вижу за креслом широкий проем, куда уходит ковровая дорожка. Я подхожу, стараясь держаться подальше от Аннабель, но все равно ощущаю душный и пьянящий аромат духов. Вниз уходит винтовая лестница, затянутая красным ковром. Она тускло освещена и последние ступени словно растворяются в багровом сумраке. Почему-то мне очень не нравится вид этой лестницы.

– А что там? – мой голос звучит хрипло.

Глаза Аннабель похожи на зеленые омуты, она проводит по губам красным кончиком языка.

– Другой этаж, – ее голос звучит отдаленно. – Кажется, еще ниже есть специальная станция метро, но входы заварены. Нам она ни к чему.

Я чувствую себя странно. Хочется сделать шаг вниз по мягкому ковру – некто внутри меня пробудился окончательно, вцепился угрюмой хваткой и тащит туда, – но одновременно что-то тянет назад. Что за вечеря любви?..

– Ты боишься? – Аннабель наклоняется, и платье струится прозрачной зеленью, еще больше обнажая грудь.

– Там будет и Рарох? – бормочу я, не зная, что сказать.

– Нет, – губы Аннабель раскрываются как красный бутон. – Я сказала о тебе, но придется подождать. Он нигде не задерживается надолго. Приходит и почти сразу уходит. А мы не будем спешить.

Словно незримая тяжесть наваливается мне на плечи, огоньки свечей меркнут, существо внутри начинает рычать от вожделения и буквально тащит меня вниз. Отчаянным усилием воли я встряхиваюсь и вижу, каким тяжелым стал взгляд Аннабель.

– Кто ты? – с трудом спрашиваю я. – Почему тебе поклоняются, если ты… просто продукт биоконструирования? Что означает буква «L»?

Сразу все меняется. Будто порыв ветра проносится по комнате, язычки свечей трепещут, Аннабель оказывается сидящей прямо. Цвет платья тускнеет, и теперь она кажется темной статуей с заостренными грудями.

1 Хроники Акаши – знание, закодированное в нефизической сфере бытия. Предполагается, что Хроники содержат в себе совокупный человеческий опыт и историю Вселенной. Для определения Хроник Акаши используются образные аналогии с «библиотекой», «вселенским компьютером» или «Разумом Бога». Наряду с данными об истории и фактической реальности там могут быть получены и сведения о возможных будущих событиях («Википедия»)

2 Энроф – название нашего физического слоя с пространством трех измерений и временем одного измерения. Приводится Д. Андреевым в «Розе мира»

3 Один из семи энергетических центров организма, отвечает за повседневное, «тактическое» мышление

4 А.С.Пушкин «Узник»

5 Кира – «госпожа» (греч.)

Продолжить чтение