Измена. Жизнь заново

Глава 1

– У, Динка! – вздыхает Серафима. – А часики-то тикают.

Я сползаю с кресла гинеколога и вздыхаю:

– Что, совсем плохо?

– Ну, если хочешь второго ребенка, нужно поторопиться. И немедленно!

Подружка с треском стягивает с рук перчатки, бросает их в лоток и идет к столу.

– Немедленно? Черт, а Глеб вечно занят. Вот и сегодня он на работе.

– Работа не волк, в лес не убежит, – бормочет под нос подружка и хмурится: что-то ей явно не нравится в моем организме.

– Что, прямо сейчас надо? – теряюсь я.

– Не сию минуту, конечно, но овуляцию прозеваешь, если еще немного со мной языком потрекаешь.

– Все, поняла, бегу!

Посылаю Симе воздушный поцелуй и несусь вон из клиники. Вот уже несколько месяцев я лелею надежду на вторую беременность. Лялька выросла, скоро вылетит из гнезда. Мысль об этом убивает, и я не отвожу взгляда от колясок и малышей в песочнице, так и представляю, как рожу мужу сынишку – наследника и бесконечную солнечную радость.

В такси гадаю, предупредить Глеба или не стоит? Если позвоню, он найдет десяток отговорок, чтобы отвязаться от меня.

Нет уж, сюрприз так сюрприз!

И так легко становится на сердце, что приплясываю от нетерпения в лифте, подгоняя кабину, ползущую на седьмой этаж столичного бизнес-центра, где расположено крупное российское издательство. В приемную мужа буквально врываюсь и сразу несусь к двери. Навстречу бросается перепуганная секретарша с воплем:

– Нельзя! Босс занят!

Но голос разума сегодня спит. Меня переполняют эмоции и желание наконец-то остаться с мужем наедине.

– Верочка, я на одну минуту!

Выхватываю из ее рук поднос с двумя чашками с кофе, дергаю ручку двери и застываю на пороге с раскрытым для приветствия ртом.

На краю стола Глеба, небрежно покачивая бесконечной ногой, сидит роскошная блондинка. Ее аппетитные формы отмечаю мгновенным взглядом. Узкие покатые плечи, тонкая талия и солидная пятая точка бьют по глазам не хуже кувалды. Девица что-то рассказывает мужу, а он смеется молодо, заливисто, с такими бархатными нотками, каких я уже восемнадцать лет не слышала.

– Я же просил не беспокоить! – он выглядывает из-за спины блондинки, видит меня и меняется в лице. – Дина?

С его губ сползает улыбка. Он шумно сглатывает и дергает кадыком. Блондинка неторопливо оборачивается, но со стола не сползает. Наоборот, устраивается поудобнее, демонстрируя идеальное бедро, открывающееся в длинном разрезе юбки-карандаша. Девица окидывает меня насмешливым взглядом, в котором сквозит превосходство, но нет ни капли смущения или растерянности.

Зато у меня внутри все переворачивается и покрывается ледяной коркой.

– Да, это я! – задираю подбородок. – Сюрприз!

Я растягиваю рот в улыбке, хотя пальцами сжимаю поднос так, будто хочу его сломать, а глаза ищут предмет, которым можно запустить в эту парочку.

– Дорогая, как неожиданно! – первым приходит в себя Глеб.

Он вскакивает, идет ко мне, раскинув руки для объятия. Я невольно сжимаюсь и пячусь, натыкаюсь спиной на косяк.

– Я лучше пойду. Сюрприз удался на славу!

– Ты все неправильно поняла, – восклицает Глеб. – Мы с экономистом издательства обсуждали смету на второй квартал. Маргарита Павловна, позвольте представить вам мою жену.

«Оправдывается? – делаю неприятное открытие я. – Почему?»

Блондинка легко спрыгивает со стола, одергивает юбку, сексуально проводя ладонями по всем изгибом. Ловлю взгляд мужа, жадно следующий за ее движениями, и закипаю:

«Вот сучка! Специально это делает, что ли?»

– Очень приятно. Давно хотела с вами познакомиться, – Маргарита протягивает мне руку.

«Обойдешься!» – кривлюсь я и делаю вид, что не замечаю ее пальцев.

Хотя…

Резко толкаю вперед руку с подносом, и горячий кофе выплескивается из чашек, орошая каплями белоснежную блузку девицы.

– Ой, – взвизгивает она.

Глеб бросается к столу, хватает салфетки, хочет вытереть ей грудь, замирает. Короче, ведет себя как петух перед оскорбленной курочкой.

– Упс! Случайность! – цежу сквозь зубы я и снова взмахиваю подносом.

И эти двое рефлекторно отскакивают.

– Рита, выйдите! – резко приказывает муж.

Девица дергает плечом и, проходя мимо меня, шипит так, чтобы Глеб не расслышал:

– Деревенщина!

Это она на блузку с бантом у горла намекает? Вот курица!

– Дорогой, – елейно пою я, презрительно окидывая ее взглядом. – У тебя все экономисты полураздетыми ходят?

– Дина! Как ты можешь? Маргарита Павловна…

Швыряю полнос на стол, краем глаза замечаю, как остатки кофе выплескиваются на бумаги, и бегу вон из кабинета. Иначе не сдержусь и расфигачу все там к чертям собачьим.

Из издательства вылетаю, не разбирая дороги и никого не видя. Еще несколько минут несусь по тротуару, исходя на дерьмо от злости.

– Вот гаденыш! Флиртует на рабочем месте! Приди только домой! Я тебе…

Что сделаю мужу, не знаю, но сейчас его растерзать готова. Зеленый свет светофора замечаю в последнюю минуту и ступаю на зебру.

Удар боли в живот застает врасплох. Я вскрикиваю, складываюсь пополам, зажмуриваюсь и застываю, пережидая приступ. Вокруг скрипят колесами машины, визжат тормоза, вопят клаксоны и водители.

– Девушка, вам плохо?

Слышу мужской голос, вижу руку в татуировках, прикасающуюся ко мне, а на правом указательном пальце белый след от обручального кольца. Еще один бабник? Только не это!

– Оставьте меня в покое! – рявкаю на мужчину и выпрямляюсь. – Просто споткнулась!

– Извините, мне показалось…

– Когда кажется, креститься надо, – резко выплевываю детскую присказку и бегу дальше.

Приступ проходит так же быстро, как начался. Шаг, другой, и боли не чувствую. Застываю на противоположной стороне дороги напротив бизнес-центра, нахожу взглядом окна седьмого этажа.

Куда бегу? Зачем? Так глупо сорвалась! Да и недосказанность только рождает подозрения. Вытаскиваю телефон: совет рассудительной Серафимы сейчас жизненно необходим.

– Представляешь…

Возмущенно выплевываю в трубку все, что скопилось за душой.

– Э-э-э, подруга, не кипятись! – успокаивает меня Симка. – Ты же никогда ревнивицей не была.

– Но… ты бы видела их… эта… наглая девица… и он… павлин… все без слов было ясно.

– Да что тебе ясно? Мужик в кабинете разговаривает с сотрудницей, ну, чуточку флиртует, что с того? Такова его козлиная натура. Не гони лошадей! Расслабься, отдохни. Я запишу тебя на прием к психологу в свою клинику. Окей?

– Давай, – отмахиваюсь небрежно, мысли сейчас о другом.

Точно! Кажется, я кукушкой тронулась от увиденного. Эмоции захлестнули.

Снова бросаюсь к пешеходному переходу и, нетерпеливо притопывая, жду зеленый свет. Ловлю взглядом движение и присматриваюсь. Мужчина, который мне хотел помочь, в эту минуту садится в припаркованную к тротуару машину.

Светофор загорается, я оказываюсь на пятачке в середине зебры в тот момент, когда незнакомец, развернувшись, медленно проезжает мимо. Невольно смотрю на него через лобовое стекло. Вижу волнистые волосы, зачесанные надо лбом, темные очки и квадратный подбородок. Мужчина слегка кивает, как старой знакомой, и роскошное авто уносится вдаль.

Мимолетное видение, случайная встреча, а оставляет в душе отметину. Встряхиваюсь и бегу к издательству, пока не расплескала настрой, не потеряла желание немедленно разобраться с неверным мужем.

Верочка, заметив меня, вскакивает. Ее глаза, размером с блюдце. Еще бы! Дубль два грозит еще большими неприятностями.

– Нет! Нельзя! Совещание!

– Теперь с брюнеткой? – спрашиваю ее, дергаю за рукав и врываюсь в кабинет.

Муж сидит в окружении редакторов, в основном мужчин. Он резко поднимает голову, видит меня и сразу приказывает:

– Все на выход. Пятнадцать минут перерыв.

– Ты уверен, что за пятнадцать минут справимся? – с растяжкой спрашиваю я.

– Полчаса. Господа, в приемной вас ждет кофе. Верочка! – кричит он, вытянув шею.

– Слушаюсь, – отвечает секретарша.

Я молча жду, пока солидные дяди с любопытными лицами покинут кабинет и закроют за собой дверь.

– Дина, что с тобой происходит? – Глеб шагает ко мне. – Сама не своя! Пременопауза?

– Что? Какая менопауза? – от возмущения захлебываюсь словами. – Мне тридцать семь лет, баба в полном соку и спелости.

– Прости, прости, мы так давно уже вместе…

– Ага, вот тебя на молоденькое мясцо и потянуло! – я подлетаю к мужу и хватаю его за узел галстука. – Признавайся, котяра, что за шмара сидела у тебя на столе и ножкой болтала?

– Да ты спятила! – срывает мои руки Глеб.

Спасает положение Верочка. Она вваливается в кабинет со злополучным подносом, на котором стоят дымящиеся чашки с кофе. Аромат плывет сногсшибательный, даже кончик носа чешется и хочется чихнуть.

Глеб ведет меня к креслу и усаживает насильно. Сам берет ноутбук, ставит его на журнальный столик, поворачивает ко мне экраном.

– Смета. Видишь? Мы обсуждали смету. Все!

– Ты мне врешь! Так ее не обсуждают.

– На время посмотри, – палец Глебы стучит по экрану. – Ровно полчаса назад это было.

Я бросаю взгляд на ноутбук и чувствую, как щеки вспыхивают жаром. Вот дура! Надо же так опростоволоситься!

– Но ее поза…

– Немного фривольная, согласен, но ничего криминального.

– И этот разрез…

– Установлю в издательстве дресс-код. Тебе уже лучше? – он протягивает мне салфетку. – Вспотела вся.

– Что-то живот прихватило.

– Была у врача?

Голос мужа сочится патокой, того и гляди зальет меня и кабинет сиропом.

– Нет. Зачем? Я просто хотела с тобой поговорить.

– Ох, дорогая, очень занят, прости, – щедрым жестом он вытаскивает из кармана электронную карту и толкает ко мне по столу. – Прогуляйся по магазинам.

– Зачем?

Смотрю на мужа и не понимаю, что происходит. Он издевается? Делает из меня избалованную шмоточницу, которой я никогда не была?

– Не надо, у меня есть деньги.

– Ой, Марго рассказала такой смешной анекдот! – оживляется муж, весь переполненный воспоминаниями.

А для меня его смешок ножом по сердцу. Надо же как впечатлила Глеба эта девица, что он прийти в себя не может.

– Не надо! – я даже руку перед собой выставляю. – Я пойду.

– А что у нас сегодня на ужин? – обнимает меня муж. – Хочу большую отбивную. Много-много мя-с-с-с-а… Рррр…

Он сгибает пальцы, как когти, и делает вид, что сейчас меня схватит.

– Ты придешь вовремя? – смотрю на него с недоверием.

– Конечно! Сегодня у нас такой день! – он подмигивает и сжимает мою попу.

Я дергаюсь, как от удара, но Глеб на своей волне, ничего не замечает. Он притягивает меня к себе, тянет за концы банта блузки и запускает руку в ложбинку между полушариями. Я чувствую его пальцы, ласкающие сосок, и пугаюсь реакции своего тела. Оно уже готово на приключения.

– Ты что делаешь? – выскальзываю из объятий и кошусь на дверь. – Верочка…

– Да бог с ней, дорогая, иди ко мне! – он тянет меня снова.

– Нет, я так не могу.

Вырываюсь из его захвата. Что со мной происходит? Я шла сюда с намерением пошалить, а теперь сама отказываюсь. Хватаю сумочку, и, пока меня не остановили, несусь к выходу. В приемную буквально вылетаю и тут ловлю свое отражение в полный рост в высоком зеркале, стоявшем в углу. Волосы растрепанные, концы банта болтаются на груди, ворот распахнут чуть не до талии.

Редакторы удивленно смотрят на меня и переглядываются. Я захватываю воротник в горсть и бегу к лифту. Только внутри лихорадочно привожу себя в порядок.

«Что это сейчас было? – бьется в висках вопрос. – Глеб мне изменяет?»

Слишком непохожи были действия мужа на обычное поведение. Сдержанный и серьезный босс глупо хихикал над каким-то анекдотом, оправдывался, раздевал меня чуть ли не на глазах сотрудников. Словом, вел себя как нашкодивший щенок.

По холлу иду с высоко поднятой головой. Здесь никто не знает, что я жена шефа издательства. В бизнес-центре много офисов разных компаний.

Успокоившись, отгоняю от себя плохие мысли. Мой Глеб не такой! Он не опустится до мелкой интрижки.

Ни за что!

Глава 2

Увиденное в офисе мужа несколько дней не дает покоя: на душе тревожно.

Но Глеб ведет себя идеально: не задерживается на работе, приезжает домой с цветами, сладостями и подарками. Словом, делает все, чтобы загладить неловкий момент.

С Симкой мы обсудили ситуацию и постановили: забить и забыть!

– Кстати, – звонит она мне сегодня с утра. – Ты помнишь, у тебя прием в клинике?

– Что? – спрашиваю, не вникая в суть разговора, потому что перебираю зелень для салата.

– В клинику, спрашиваю, придешь?

– А зачем?

– Динь, ты вообще меня слушаешь? – вопит Симка. – Ал-е-е-е! Прием у тебя!

– Я же недавно была, – наконец выключаю воду и концентрируюсь на разговоре.

– Ты записана к психологу. Да и мне надо еще раз тебя осмотреть.

– А что не так?

– Не нравится мне твой левый яичник.

– И что с ним?

Я с замиранием сердца жду ответ, а в голове мелькают картинки: малыш в коляске, пустышки, игрушки и памперсы. Неужели моя мечта не сбудется? На грудь будто камень ложится.

– Ничего страшного, – успокаивает Сима. – Но хочу еще раз посмотреть на узи. Жду в пять.

– Я не приду. У нас гости.

– Без меня? – в ее голосе звенит обида. – Ну, ты, Динка, даешь!

Подружка отключается, а я устало плюхаюсь на стул, по привычке поглаживая живот. Вот и Симка обиделась. Но что я могу поделать, если это деловая встреча, заранее намеченная Глебом и его мамой.

– Твоя деревенщина Сима в светский круг не впишется! – заявляет свекровь, стоило мне заикнуться о подруге.

– Сима не деревенщина, – обиженно отворачиваюсь я к раковине, полной посуды. – Она столичная штучка от рождения, умница, красавица, хозяйка собственной гинекологической клиники.

Вздыхаю.

Этим прозвищем свекровь наградила Симку из-за экзотической внешности. Моя подруга похожа на одуванчик. Светлые пушистые волосы вечно торчат на голове полупрозрачным шаром, и ни один стилист не может с ними справиться. И это великолепие венчает тонкую, высокую фигуру, похожую на стебелек. Бледно-голубые глаза всегда смотрят встревоженно, будто Сима постоянно боится.

Не знаю, почему родители дали ей такое имя, но для меня подружка – настоящий ангел-хранитель – семикрылый Серафим. Вдвойне обидно, что свекровь относится к ней так высокомерно.

Но долго дуться некогда, я действительно занята. Сегодня хочется быть на высоте, потому что от этого приема зависит карьера мужа. Нового партнера я еще не видела. Он изучал бизнес за границей, имеет развернутую сеть издательств по всему миру и готов сотрудничать с журналом Глеба, чтобы вывести его на международный уровень.

Окидываю взглядом стол. На блюдах разложена рыба, птица, овощи, зелень, фрукты. Сегодня я готовлю форель в сливочном соусе, салат из рукколы с уткой и еще несколько фирменных блюд, рецепты которых шлифовались годами.

Свекровь, минуту назад крутившаяся в кухне, исчезла, как только запахло работой. Но мне она и не нужна, лишь мешает.

За полчаса до прихода гостей несусь в спальню. Прическу делать некогда, поэтому просто распускаю выпрямленные утюжком волосы по плечам, накладываю легкий макияж, трогаю розовым блеском губы и морщусь: опять болью охватывает живот. Делаю несколько легких вдохов, пережидая приступ. Что со мной? Никогда не болела, а тут…

Может, позвонить Серафиме?

А, ладно, пройдет!

Приступ действительно быстро проходит. Осматриваю критично приготовленный наряд и откладываю его в сторону: в нем неудобно будет подавать блюда на стол и выполнять прочую работу.

Надеваю свободные домашние брюки и темную блузку.

– Мам, у тебя ничего понаряднее нет? – в спальню врывается Лялька. – Ты сейчас на прислугу похожа.

– Что? – обидные слова режут острее ножа.

Дочь презрительно кривит губы. Она роется у меня в шкафу, а я невольно краснею: за годы сидения дома потеряла чутье, не слежу за модой, превратилась в домашнюю клушу.

– Вот это надень, – Лялька кидает на кровать короткое черное платье.

– Не в ресторан же идем.

Я с сомнением разглядываю наряд, представляю, как при каждом движении он будет ползти вверх.

Вздрагиваю от звонка и, проигнорировав платье, счастливо несусь к входной двери.

Но меня шустрой ласточкой опережает свекровь.

Вот уж кто постарался на славу. Алла Борисовна гордится тем, что является тезкой знаменитой певицы, и старательно поддерживает статус, непрозрачно намекая знакомым и чужим на некие дальние родственные связи.

Она только что вернулась из дорогого салона, благоухая духами, сверкая драгоценностями и шурша шелками. Стройная, моложавая, любительница фитнес-центров, шопинга и посиделок в кафе с подружками, свекровь выглядит свежее меня.

Как рачительная хозяйка, она нажимает кнопку видеофона, бросив мне небрежно:

– Смени лед в ведерке с шампанским, растаял.

Хитрость свекрови неприятно задевает, отдается тяжестью в солнечном сплетении. И чего она так суетится? Почему хочет убрать меня от двери?

– Вы тоже ждете гостей? – соображаю наконец я.

Она загадочно улыбается и поправляет кокетливый локон.

– Лед, Дина, растаял.

И я бросаюсь на веранду, где сегодня накрыла стол.

Глеб хотел похвастаться не только семьей, изысканной едой, особняком, но и английским садом, разбитым за ним. Несмотря на конец марта, газон уже зеленеет юной травкой, вечнозеленые кустики бордюрного самшита расположились ровными шарами по периметру. В подогреваемом бассейне искрится бирюзой под светом фонарей вода, и на ней скачут зайчики лучей.

Как здорово! Красота радует глаз.

И чувство неудовлетворенности отступает, привычно прячется в глубине души.

Расслабляюсь, все это сделано моими руками. Не совсем моими, но под пристальным вниманием и с моим участием это точно.

Люблю свой дом, сад, семью.

Зря Симка считает, что я потеряла себя, растворилась в быте. Это и есть мое счастье.

Я оглядываю стол. Все в порядке, лед не растаял, а свекровь настоящая гадина, но я сама виновата, позволяю ей управлять собою.

Просто хочу мира и покоя в семье. Разве не это первостепенная задача каждой домохозяйки?

Оборачиваюсь на громкий смех и расправляю плечи.

Муж, его мать и гости входят на веранду.

Я вздрагиваю: блондинка Маргарита опирается на локоть плотного мужчины в очках.

Я стискиваю пальцы в кулаки и молюсь про себе: «Господи, дай мне терпения!»

И тут же делаю шаг навстречу, радушно улыбаясь в тридцать два зуба.

– Вот ты где, дорогая! – Глеб обнимает меня за талию.

Высокий, стройный, занятия в тренажерном зале несколько раз в неделю помогают сохранить фигуру, красивый. Невольно любуюсь своим мужем.

Черт! Да этот перчик – лакомый кусочек для таких вот дамочек, как эта Рита-Маргарита – жертва синусита. Правда, носик у нее точеный, но это не важно.

– Добрый вечер, друзья! – широко улыбаюсь и прижимаюсь к плечу мужа, с вызовом глядя на кривую ухмылку дамочки.

– Дина, позволь тебе представить, – муж поворачивается к гостю.

Тот опережает Глеба, протягивает широкую ладонь. В бездонных темных глазах мелькают искорки огней.

– Игорь Гвоздев, к вашим услугам.

– К моим? – игриво поднимаю бровь, пусть его спутница немного подергается.

– Конечно, – он хватает мою ладонь и прикасается к ней губами.

– Ой, щекотно, – хихикаю я, отдергивая руку.

– Риточка, как я рада тебя снова видеть! – воркует за моей спиной свекровь. – А ты нисколько не изменилась. Все такая же красавица.

– Да и вы не стареете Алла Борисовна, – кокетничает Маргарита.

Я оборачиваюсь.

Вот это номер! Откуда свекровь знает сотрудницу Глеба?

– Господа, проходите! – я перебиваю их обмен любезностями. – Игорь, вот ваше место.

– Дина, займись столом! – приказывает свекровь. – Я сама усажу гостей.

«Вот стерва!» – возмущаюсь про себя, и тут замечаю рядом с ней высокого мужчину, одетого по последней моде. На нем элегантный блейзер от кутюр, белая рубашка с пуговицами в тон и слаксы. Все прекрасно сочетается, словно он только что вышел из салона стилиста.

Незнакомец смотрит поверх головы свекрови и улыбается мне одними глазами. Что-то знакомое чудится в нем. Но что?

– Диана, – я протягиваю ему руку.

– Владислав, – отвечает он и осторожно пожимает ладонь.

Я машинально оцениваю его. Лицо красивое и очень серьезное, но глаза лучатся смехом. Невольно всматриваюсь в радужку, она так и притягивает взгляд. Никогда не видела такого чистого серого цвета.

И сразу чувствую покалывание в кончиках пальцев: хочется не принимать гостей, а взяться за кисть и перенести эти глаза, будто подернутые туманом, на холст.

Кто это? Почему мать Глеба притащила незнакомца в дом?

– Дина!

Окрик свекрови приводит меня в чувство, и я бросаюсь к сервировочному столику. Глеб торопится за мной.

– Динка, что сейчас было? Ты никогда так себя не вела! – шипит он.

– Я флиртую. Неужели не получается? – смотрю на него, невинно хлопая ресницами.

– Прекрати немедленно! Хочешь испортить прием?

– Я? Ни в коем случае! Ты зачем притащил в дом эту…? – шиплю сквозь зубы.

– Динка, не начинай! Мы с Ритой сто лет знакомы.

– Почему я ее не знаю?

– Рита жила в другом городе, приехала недавно.

Глеб возвращается к банкетному столу с бутылкой коньяка, в которую мне хочется подсыпать яду.

Но держусь, привыкла, покой в семье – самое важное.

Вечер наконец-то запущен и катится строго по плану. Гости веселятся, я их обслуживаю, свекровь мною командует, муж раз за разом поднимает бокал. Маргарита отчего-то злится, и ее развлекает Лялька.

Ничего нового, разве что мне до чертиков это все надоело.

Хотя нет, в поведении свекрови наметились новые нотки. Эта престарелая жеманница открыто кокетничает с Владиславом: и кусочек лакомый на тарелочку положит, и соусник подаст, и салфеточку поднесет.

А еще она хохочет, запрокидывая голову, манерно вытирает уголки рта салфеткой и постоянно одергивает платье, углубляя декольте.

И этот альфонс благосклонно принимает ее заботу.

Тьфу!

Смотреть противно, еле держусь, чтобы не брякнуть что-нибудь не подобающее для светского общества.

Я ловлю недоуменный взгляд мужа.

– Что сегодня с тобой… и с мамой? – удивляется он.

– Спроси у нее. Кажется, она тоже флиртует. В нашей семье вирус флирта.

– Думай, что говоришь! Этот парень ей в сыновья годится.

Я лишь пожимаю плечами, собираю посуду на сервировочный столик и увожу ее в кухню. Здесь моя территория. Никто не помешает мне размышлять о жизни, а она удивляет все больше.

– Дина, вам помочь?

Оглядываюсь: за спиной стоит Владислав, опираясь на косяк плечом.

– Вы что-то хотели? – спрашиваю его.

Нет никакого желания любезничать с бойфрендом свекрови, его вид вызывает неприязнь, и даже красивые глаза уже не впечатляют.

Встряхиваю волосами: мешают, а заколка лежит высоко на полке.

– Помочь.

– Я сама справлюсь.

Ответ звучит грубовато, но, что поделаешь, такое сейчас настроение.

– Сомневаюсь.

И Влад делает неожиданное: берет крабик с полки и собирает мне волосы в хвост.

Я дергаюсь, мурашки бегут по спине, мысли взрываются в голове.

– Что вы делаете? – вскрикиваю я.

– Помогаю, – жемчужно улыбается Влад.

Он снимает блейзер, закатывает рукава белой рубашки. Его руки покрыты татуировками, а на указательном пальце правой руки белый след от кольца.

Точно! Это он, тот мужчина, который поддержал меня на улице.

Бросаю на него быстрый взгляд.

– Ой, это вы тогда?

– Вспомнили?

– Д-да, – я наконец-то расслабляюсь. – Но откуда вы знаете мою свекровь?

Гость начинает очищать тарелки, я складываю их в посудомоечную машину.

– Алла Борисовна консультируется у меня по поводу денежных вложений.

– Что? Ик!

Я непроизвольно икаю, настолько неожиданно звучат его слова.

У свекрови, кроме пенсии и того, что дает матери Глеб, нет других средств. Она ни дня в жизни не работала, сначала жила за счет мужа, а после его смерти пересела на шею к сыну. Сейчас находится полностью на обеспечении нашей семьи.

– Алла Борисовна дружит с моей мамой, – улыбается Влад и смотрит пристально на меня.

– Э-э-э…

Я в полной прострации.

– Я что-то вроде инвестиционного менеджера.

– А-а-а, поняла.

Хотя я ничего не понимаю, но сейчас не место и не время выяснять подробности.

– Мама, – в кухню влетает Лялька. – Вот ты где! Все ждут десерт.

Она заинтересованно смотрит на Влада, цепляет взглядом татуировки, и глаза загораются огнем любопытства.

– Ого как много? А что означает вот этот иероглиф? – дочь нисколько, не смущаясь, тычет пальцем в шею гостю.

– Это знак человека.

– А этот?

Я стою и глупо смотрю на оживленную Ляльку. Дома вечно ходит с недовольной физиономией, а тут раскрывается на глазах, как бутон цветка.

– А разве у тату есть значение? – спрашиваю и понимаю: сморозила глупость, и от неловкости краснею.

– Мама, тебя ждут! – сердится Лялька.

– Уже иду.

– Ляля, не хочешь мне помочь? – спрашивает гость. – Заодно и о тату поговорим.

И дочь решительно оттесняет меня от стола.

Я стою, опустив мокрые руки. Это что сейчас было? Или красивый мужчина для всех возрастов привлекателен? В груди растет тревожный ком. Влад вдвое старше Ляльки, и как минимум вдвое моложе свекрови, а вот поди ж ты!

Смотрю на него неприязненно: явился жгучий перчик и разворошил стоячее болото. Осталось только Рите-Маргарите нарисоваться.

И тут же слышу ее мурлыкающий голос…

Глава 3

Я бросаюсь к окну, забыв о Ляльке, и глухое раздражение поднимается в груди. Глеб мило прогуливается с гостьей, показывая ей наш сад. А Рита-Маргарита то запрокидывает голову и смеется, то хватает мужа под руку, то оглядывается…

«Вот сучка офисная! Еще и зрителей ищет! – вскипаю я. – Ну, я тебе!»

Я швыряю на столик блюдо с пирожными, кофейник, посуду и везу все на веранду. В голове перебираю, что бы такое сделать, чтобы удовлетворить адское просто желание уничтожить эту шмару.

Автоматом сервирую десертное угощение, а варианты так и крутятся в пылающем мозгу: от плюнуть в кофе до выгнать взашей из дома.

Но ничто не подходит. Испорчу Глебу карьеру, а сама прослыву безумной истеричкой, кандидаткой в психушку. Все пожалеют несчастного Глебушку и посмеются надо мной.

Р-р-р…

Свекровь теперь кокетничает с издателем Гвоздевым, но, увидев меня, сразу начинает распоряжаться:

– Дина, налей нам кофе.

«Терпение, только терпение!» – повторяю про себя, как мантру.

Только сажусь, как Гвоздев спрашивает:

– Мне очень нравятся эти картины. Кто автор? Не узнаю.

Игорь встает и идет к стене, свекровь вскакивает за ним.

– Ой, это домашняя мазня Дианы. Не стоит вашего внимания.

– Отчего же! Очень мило, – он поворачивается ко мне, а я стою, сгорая от стыда: так меня еще ни разу не унижали прилюдно. – У вас художественный дар, Дина.

– Спасибо.

– Сочетание цветов радует глаз. А вот это вообще шедевр.

Игорь подходит к холсту, покрытому оранжевой краской. На ее фоне изображено нагромождение редких черных камней, среди которых растет одинокая сосна.

– Вы думаете? – сомневается свекровь. – А мне она кажется совершенно безвкусной.

– Наоборот, здесь есть идея.

– Да? – Алла Борисовна, скорбно опускает уголки губ. – У Дианы в мастерской много подобного добра.

– Чудесно! – Игорь подходит ко мне. – Я очень хочу, чтобы вы оформили интерьер моего офиса.

От неожиданности я чуть не икаю. Ловлю встревоженный взгляд свекрови. С чего бы это?

– Но…

– Какие картины придадут ему шарм, как думаете?

– Нужно сначала посмотреть на цвет стен, интерьер, – загораюсь я.

– Ой, – перебивает меня Алла Борисовна. – Неужели вы не можете найти нормального художника? Дина совсем не бизнесмен.

Она хватает Гвоздева за локоть и тащит его внутрь дома. Я остаюсь одна. Слезы наворачиваются на глаза, от обиды хочется плакать.

Черт!

Промокаю салфеткой веки, смотрю на разводы туши и бегу в спальню. Я, как та одинокая сосна на картине, гнусь под ветром, но не ломаюсь. В каждой семье свой жизненный уклад. Если я его приняла с самого начала, не мне и менять.

В гостиной слышу приглушенный женский смех, осматриваюсь, вижу полоску света под дверью кабинета Глеба.

Подхожу, теперь различаю в смехе шаловливые нотки, и раскатистый бас мужа вторит ему.

Неужели?

Холодом сквозит по ногам, невольно передергиваюсь. Сердце останавливается от шока. Резко распахиваю дверь: Глеб развалился на диване с бокалом в руке, а напротив него сидит в кресле Маргарита и что-то рассматривает на экране ноутбука.

Ничего криминального. Вот совсем!

Тогда почему так больно в груди, что хочется кричать?

– Дорогая, – тут же вскакивает муж. – Рита просила показать ей наши семейные фото.

– И ты, конечно, выбрал самые смешные?

– Помнишь, праздник красок, на который мы попали в Индии? Ты была такая милая! Смотри!

Глеб тащит меня к ноутбуку, Маргарита недовольно дергает углом рта, но отодвигается.

Я не узнаю сегодня мужа. И чего он так суетится? Неужели эта Рита так на него влияет?

О боги, как избавиться от подозрений, которые все множатся?

С трудом фокусирую взгляд: на экране наши фото с праздника. Мы оба перемазаны краской от головы до пят и корчим рожицы.

– Дина, вам очень идет этот образ, – яд так и каплет с языка Маргариты.

– Образ кого? Чумазой дурочки?

– Ну, это сказала не я.

– Глеб!

Я стискиваю кулаки так, что ногти впиваются глубоко в кожу.

– Девочки, не ссорьтесь! – Просит чересчур оживленный муж. – А где господин Гвоздев и Влад?

– Алла Борисовна развлекает одного, а Лялька другого.

– Непорядок!

Муж подхватывает нас с Маргаритой под руки и тащит из кабинета вон. Я цепляю взглядом какой-то снимок в углу экрана, что-то царапает меня, но мысль ускользает, так и не оформившись.

Гости уходят через час. Я убираю со стола и морщусь: живот опять тянет. Я устала от ноющей боли, от суеты, подозрений, хочу принять душ и лечь спать.

– Ты скоро?

Оборачиваюсь: Глеб стоит у кухонного острова и крутит в пальцах апельсин.

– Сейчас. Еще чуть-чуть.

– Дин, брось ты все это!

Муж забирает у меня губку, обнимает и тащит в спальню. – Хочешь, мы тебе помощницу наймем?

– Не начинай, – хмурюсь я. – Мы это уже проходили. Твоей маме никто не нравится.

Это было действительно так. Как только в доме появлялась помощница, Алла Борисовна находила сотню причин, чтобы к ней придраться. Горничные увольнялись, не успев даже начать работать в полную силу.

– Конечно! Зачем ей посторонние люди в доме, когда есть такая замечательная невестка, – смеется Глеб и ласкает мне шею. – У-у-у, как ты вкусно пахнешь!

Я отстраняюсь и бегу в душ, а когда возвращаюсь, застаю Глеба с телефоном в руках. Но он быстро прячет его под подушку.

– Милый, зачем ты притащил к нам эту…

Я сажусь на пуфик, беру в руки крем.

– Дин, не начинай. Мы с Риткой в одном дворе жили, в школу вместе ходили.

– Тискались по подъездам, – продолжаю я.

– И тискались. Что с того? Это же давно было. Ты тоже в юности с кем-нибудь тискалась.

– Нет, ты у меня был первый.

– Ек-макарек, Дин! – Глеб откидывает одеяло, хлопает по кровати рядом с собой. – Иди ко мне, лапуля.

Но я упрямо сижу перед туалетным столиком, намазываю крем на локти: еще не отошла от злости, переполнявшей меня весь вечер.

– А сейчас старые чувства вернулись?

– Спятила? Никогда не думал, что ты у меня такая ревнивая.

– Ты повода не давал.

– И сейчас не даю. Ритка – подруга детства. По старой памяти помог ей с работой. Все! И вообще, она была замужем, воспитывает дочь. Ровесницу нашей Ляльки.

– Была? – я поворачиваюсь к мужу. – Это ключевое слово.

– А ты у меня пила! Пилишь и пилишь!

Глеб легко вскакивает, хватает меня на руки и несет в постель.

– Глеб, давай не сегодня.

– Устала, зайка?

Сильные руки притягивают меня к груди.

– Угу. Смертельно. Ноги просто гудят.

– Ты у меня замечательная хозяйка!

Губы мужа касаются шеи, потом мочи уха. Жаром охватывает кожу, но желание еще спит. И все же мужу удается меня завести. Сегодня он нежный и ласковый, хотя обычно резкий и нетерпеливый. И я уступаю его напору.

Утомленный ласками, он засыпает, а я еще немного лежу, прислушиваюсь к тишине дома. Моего дома.

И вдруг мелькает воспоминание.

Фото. Кто же на нем? И почему в ноутбуке Глеба?

«Потом рассмотрю», – решаю я и погружаюсь в сон, еще не зная, что завтрашний день разделит мою жизнь на «до» и «после».

Живот тянет весь день.

Боль то утихает после приема спазмолитиков и обезболивающих, то разгорается снова. Наконец решаюсь позвонить подруге.

– Сим, что делать?

– Как что? – орет в трубку та. – Собирайся и ко мне в клинику. Немедленно! Какого черта ты терпишь? Звони Глебу!

– Сим, уже поздно, да и Лялька придет от репетитора голодная.

Телефон стоит на громкой связи. Я готовлю ужин и разговариваю с Серафимой.

– Да насрать на поздно! А Ляльке семнадцать лет, сама в состоянии приготовить себе еду.

– Может, пройдет. Поговорила с тобой, и легче стало.

Я действительно не знаю, как оценить свое состояние. Вроде бы терпимо, лишь иногда морщусь и замираю, пережидая приступ.

– Идиотка! Даже слушать тебя не хочу! Звони мужу, или я сама его наберу.

– Он на конференции.

Я сомневаюсь, не хочу Глеба беспокоить, да и у него наверняка телефон отключен.

– Твою ж мать! Как болит? Где? Рассказывай. Аппендицит вырезали? – допрашивает настойчиво Симка.

– Еще в детстве.

– Камни в почках или желчном есть?

– Не знаю, не проверяла. Давно у врача не была.

– А как же медосмотр?

– Какой у домохозяйки медосмотр? Смеешься, что ли? – кривлюсь, но переворачиваю в сковороде шкворчащее мясо.

Я бросаю взгляд на часы: задерживаюсь с ужином, а стрелка неумолимо приближается к семи.

Болевой удар застает врасплох. Роняю лопатку, сгибаюсь пополам, часто дышу и глажу живот по часовой стрелке – так становится чуточку легче.

– Динка, Динка! – кричит встревоженная подруга. – Что с тобой?

– Н-не шу-ми, – с трудом выдыхаю я.

– Так! Идиотка, если ты не позвонишь Глебу, я сама его достану.

– Он в другом городе.

– Да хоть на другой планете! Мне плевать! Вызывай немедленно скорую!

– Нет! Только не это! – лоб покрывается холодным потом, в груди все сжимается. – Вот-вот Лялька придет.

– Р-р-р! Ты невыносима! Звони Глебу!

Короткие гудки набатом гудят в ухе. Смотрю на мобильник, медлю, не решаюсь набрать номер мужа. Мясо на сковороде шипит от возмущения: я забыла его перевернуть. Бросаю телефон на стол и сосредотачиваюсь на ужине. Боль стихает, или я уже к ней уже настолько привыкаю, что перестаю чувствовать.

Брякает звонок домофона. Дочь врывается в квартиру, как ураган. Мрачный ураган, с грозовыми тучами, громом и молниями.

Напрягаюсь.

– Ты почему так поздно?

– Ой, достало все! – Лялька скидывает кроссовки, они как всегда разлетаются по углам. – Под-у-у-у-маешь, на две минуты опоздала!

– А злая чего?

– Сегодня результаты пробника по русскому пришли.

– Здорово! И как? – поворачиваюсь к плите, бедное мясо сходит с ума.

– У меня восемьдесят баллов!

– Моя умница!

Я тянусь к дочери, хочу ее обнять, но она выворачивается из кольца рук.

– Издеваешься? Куда я с таким результатом поступлю?

– Ну, еще есть время, подготовишься, – я теряюсь от ее злого напора.

Боль опять напоминает о себе, невольно начинаю гладить живот.

– Что с тобой? – замечает движение Лялька.

– Не знаю, живот что-то…

Но она, не дослушав ответ, уже исчезает в ванной. Вздыхаю: вот так всегда. Накрываю на стол: тарелки, приборы, салат без заправки.

– Мама, есть хочу.

На пороге столовой показывается Лялька. Я выпрямляюсь и медленно, боясь расплескать относительное затишье, возвращаюсь в кухню.

– Подождем бабушку.

– Ой, она с подружками встречается, наверняка поужинает где-то.

Новость неприятно царапает сердце. Свекровь даже не сказала мне, что задержится.

Дочь садится, цепляет вилкой огурец, трогает ножом отбивную и кривится.

– Мам, неужели нельзя мясо пожарить нормально?

Перед глазами все плывет, с силой сжимаю столешницу. «Только бы не упасть!» – мелькает мысль.

– Прости, я плохо…

– Ты же дома сидишь, могла бы для нас постараться.

Лялька бросает на стол салфетку и несется к холодильнику. Выхватывает оттуда йогурт, сердито захлопывает дверку. А я от грубой несправедливости застываю. За что со мной так? Наверняка что-то случилось в школе, обычно дочь не такая резкая.

– Могу сварить сосиски, – предлагаю виновато вслед.

– Обойдусь!

Сжимаю пальцы в кулаки и зажмуриваюсь. Боль опоясывает все тело, ввинчивается в виски, выкручивает мышцы и нервы. Звонок доносится будто издалека, как из подвала.

– Ты позвонила Глебу? – кричит Симка.

– Нет… сейчас…

Набираю номер мужа, слушаю длинные гудки, но он не отвечает. Тогда звоню свекрови.

– Алла Борисовна, можете мне помочь?

– Ох, а что случилось? – недовольным тоном спрашивает она и добавляет: – Вечно у тебя все не слава богу.

Желание просить о помощи отпадает сразу, не успев оформиться в слова, но все же выдавливаю из себя.

– У меня болит живот, можете приехать домой?

– Наверняка что-то по-женски. И зачем тебе я нужна? Ой, погоди!

– Слушаю.

Опускаюсь на стул, колени подгибаются, того и гляди – упаду.

– Там Влад должен приехать, отдай ему свою картину. Ну, ту, где одинокая сосна.

– А заче…

Но в ухе уже пикают гудки. Еще раз набираю мужа, он сбрасывает звонок. Тогда пишу смс:

«Глеб, позвони. Срочно!»

Тишина в ответ не удивляет: в последнее время муж часто не сразу отвечает на мои звонки и письма.

«Может, это связано с появлением этой Риты?» – тут же выползает внутренний голос.

Но телефон в руке оживает. Невольно чувствую вину за дурные мысли.

– Дин, я занят, – резко говорит муж. – Что случилось?

– Глеб, мне что-то плохо. Надо в больницу. Можешь вернуться домой?

Несколько секунд напряженно слушаю тишину, шорохи, кажется, чей-то шепот.

– Насколько плохо? Сама не справишься?

– Не знаю, – боль опять стихает, выпрямляюсь. – Наверное, смогу.

– Понимаешь… – торопится муж. – Толку от меня будет мало, пару часов уйдет на дорогу. Извини, меня вызывают…

Звонок видеофона бьет по ушам, вздрагиваю и, едва переставляя ноги, тащусь к двери.

– Что с вами, Дина?

Мужской голос доносится будто сквозь плотную вату. Я хочу ответить, но прихожая вдруг плывет, кружится, я хватаюсь руками за стену, не удерживаюсь и падаю…

Глава 4

Просыпаюсь в незнакомом месте. Но по запаху лекарств понимаю: я в больнице.

Тело сковано вялостью. Пытаюсь поднять руку, но она падает бессильно на одеяло. Приподнимаю его: на мне надета ночная рубашка в цветочек. Цепляю ее пальцами, вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что сковывает мой живот. Взгляд сразу натыкается на белую наклейку, похожую на послеоперационную.

Память тут же выводит на экран смутные картинки, наполненные звуками и ощущениями: встревоженные крики, хлопанье дверьми, влажный ветер на лице. А еще запах автомобильной кожи, смешанный с ароматом мужского парфюма, и отрывистые слова:

– Дина, как вы? Дина не спите! Дина, вы меня слышите?

И я что-то мычу, мычу в ответ, а потом уплываю в темноту.

И снова:

– Дина, не молчите! Дина, сейчас приедем!

Я понимаю, что меня куда-то везут, но как-то отстранённо, будто все происходит не со мной. А потом лицо доктора надо мной, бархатный голос, укол в сгиб локтя, черная маска, которая ложится на нос и рот, сладковатый запах наркоза.

Устало откидываюсь на подушку. Такое простое движение отнимает все силы. Прислушиваюсь к себе. В целом, все нормально. Боли нет, даже чувствую какую-то легкость.

Перевожу дух и поворачиваю голову. Рядом на стуле сидит Серафима в белом халате и клюет носом. Невольно улыбаюсь. Трогаю ее за руку.

– А? Что?

Сима встряхивается, крутит головой. Бледно-голубые глаза еще покрыты туманной дымкой сна, щеки пылают румянцем, а пухлые губы влажно блестят.

– Просыпайся, подружка, рассказывай. Где я?

Голос звучит хрипло, откашливаюсь.

– Что? А-а-а, – подруга с удовольствием потягивается и зевает. – Ты в клинике.

– Это я поняла. Как здесь оказалась?

– Какой-то мужик привез.

– Мужик? – от удивления брови ползут на лоб. – Какой мужик?

– А я знаю? – вскрикивает Симка. – Я его не видела. Какой-то Владислав. Это в приемном покое так сказали.

Точно! Алла Борисовна говорила, что он заедет. Вспоминаю и чувствую, что краснею. Оказаться в таком непрезентабельном виде перед лощеным Владом неловко.

– Он сам привез? Не скорая?

– Ну да. Схватил, положил тебя в машину и повез. В приемный покой на руках внес, – Симка наклонилась ко мне и зашипела: – Признавайся Вереснева, что за красавчики у тебя по дому шастают?

– Это не мой. Бойфренд свекрови.

– Спятила бабка? – всплескивает ладонями подруга, а я кошусь на дверь, вдруг медсестра войдет. – Кукушкой на старости лет поехала?

– Не такая уж она и старая, шестьдесят пять лет всего. Ну, ты рассказывай!

– А что говорить. Я разнервничалась, рванула к тебе. Приехала, а там перепуганная Лялька сидит и трясется. Говорит, что вышла из комнаты, почудился какой-то шум, а входная дверь настежь открыта, тебя дома нет, а на полу в холле вещи разбросаны.

– Почудился?

– Ну, да. Лялька сначала даже не поняла. Наверняка с наушниками сидела.

– А дальше, что?

– Ничего. Мы стали все больницы обзванивать, нашли, где ты, поехали.

– С Лялькой? Ей же рано вставать в школу.

– О небеса! – Сима вздымает руки к потолку. – Вразумите наконец эту бабу! Она чуть концы не отдала, а жалеет здоровую девчонку, на которой пахать и пахать.

– Но…

– Ничего с твоей Лялькой не случилось. Покрутилась со мной, поревела, и я ее на такси домой отправила.

– Так, и что со мной?

– Операцию тебе сделали.

– Это я уже поняла. И что у меня было?

– Разрыв яичника.

– Того самого?

– Да. Я же просила тебя приехать на прием! Просила!

Я теряюсь. Нет, живот, конечно, болел, но чтобы яичник лопнул – это перебор. И как назло, когда дома никого не было. Чувство вины перед подругой сжимает сердце.

– Я думала, все пройдет, закрутилась.

– Так и сгинешь от хорошей жизни, – ворчит Симка.

– У меня нормальная жизнь, – обиженно поджимаю губы. – Как у всех.

Пытаюсь приподняться на руках, но падаю от слабости.

– Лежи уже! То, что ты называешь нормальным, на самом деле – безобразие. Ты растворилась в семье, а когда тебе понадобилась помощь, никто пальцем не шевельнул.

– Не ворчи. В моем доме любовь и взаимопонимание. Просто так сложились обстоятельства.

– О боги! – Сима закатывает глаза. – Ваши высокие отношения мне не понять!

– Еще бы! Ты же старая дева.

– Будешь на меня ругаться, уйду!

– И уходи.

Отворачиваюсь, слезы закипают в глазах, хотя и понимаю: подруга права. За восемнадцать лет брака я потеряла себя, вот и вырастила законченных эгоистов.

Дверь с шумом распахивается, и в палату входит медсестра. Она делает мне парочку уколов, измеряет температуру. Все это время мы молчим. Симка дуется, я тоже. Такой разговор у нас возникает не впервые.

Подруга помогает мне встать, умыться, переодеться. Не успеваем мы закончить, как в палату вваливаются муж, свекровь и дочь.

– О, драгоценные родственнички пожаловали? – ворчит Симка.

Но ее бубнение слышу только я.

– Мамочка, как ты? – Лялька оттискивает подругу от кровати и хватает меня за руку. В глазах неподдельный страх и вина. – Прости меня. Я даже не поняла, что тебе плохо.

Ласково касаюсь ее щеки: люблю свою девочку больше жизни.

– Все уже позади, – шепчу непослушными губами.

– Дина, нельзя же так! – басит Глеб. – Трудно было сказать?

– Я говорила. И писала.

– Прости, не понял, насколько все серьезно. В конференц-зале пришлось вообще отключить телефон.

Он стоит с видом побитой собаки, опустив голову, и отводит взгляд.

– Футы-нуты! – громко фыркает Симка. – Какой занятой дядечка! И что за важные вопросы решает издатель аккурат в середине рабочей недели?

– Си-ма! – хором вскрикивают родные.

– Дина, тоже мне, нашла время, когда заболеть! – кривит губы свекровь.

Она подходит к зеркалу, висящему на стене, и подкрашивает губы. Даже сейчас заботится о внешности. Интересно, кто ей сегодня готовил низкокалорийный завтрак?

– Болезнь, вообще-то, не выбирает, – защищает меня Симка. – Это вы довели мать до такого состояния.

– Прекрати лезть в нашу семью! – косится на нее Глеб и гладит мою руку. – Как ты, дорогая?

Он сама предупредительность и внимание. Поправляет одеяло, взбивает подушку, подносит ко рту стакан с водой. А в глазах столько нежности, что мое сердце наливается теплом.

Нет, зря Симка ругается. У меня хорошая, заботливая семья.

Дверь внезапно распахивается, мы вздрагиваем от стука и дружно вскрикиваем:

– О боже!

В проходе сначала появляется пузатая ваза, с огромным букетом орхидей в ней, потом корзина с фруктами. А между ними затерялся щуплый мальчишка-доставщик.

Я растерянно смотрю на нежданного гостя. А он, пыхтя, доходит до стола, ставит свою ношу, вытирает пот.

– Вереснева кто? – спрашивает высоким голосом.

– Я…

– Распишитесь.

Муж выхватывает у паренька папку, а свекровь сразу лезет в цветы и вытаскивает карточку.

– Ну-ну, посмотрим, что за кавалер прислал этот букетик…

Ее голос так и сочится ядом, но я и сама в недоумении. Мы с Симой переглядываемся.

– Что? Кто там? – подпрыгивает Лялька и пытается выхватить открытку. – Бабуля, покажи!

Но у Аллы Борисовны хватка железная. Она ловко уворачивается, раскрывает конвертик и читает:

«Очаровательная Диана! Выздоравливайте! И пусть ваш каждый день начинается с улыбки. Владислав».

Я лежу в кровати с горящими ушами и не знаю, как реагировать. За годы брака забыла, что такое получать цветы от чужого мужчины.

– Это как понимать, дорогая? – сурово хмурит брови Глеб.

С его лица пропадает виноватое выражение, наоборот, он приосанивается, расправляет плечи. Этакий мачо на минималках, защитник чести семьи.

Симка фыркает.

– А тебе, великий издатель, слабо было жене цветочки принести? – язвит она. – Да и фруктиками не побаловал.

– Сима! – чуть не плачу я. – Пожалуйста, не сейчас!

– Ничего не понимаю, – добавляет свекровь, поджимая губы. – И когда ты так с Владиком спелась? Он твою картину вдруг купить захотел, цветы посылает.

– Ой, Алла Борисовна, а вы разве не знаете? – не успокаивается Симка. – Влад же и привез Дину в больницу.

– Влад?

Теперь приходит черед удивляться свекрови. Она стоит у стола, теребит нежный лепесток орхидеи, а у меня сердце останавливается: боюсь, что она загубит неземную красоту.

– Алла Борисовна, пожалуйста…

– Что? Что не так? – вспыхивает та.

Смотрит на руки, отрывает лепесток от стебля.

– Мама, не трогай цветы! – соображает муж.

Боже, как же хорошо он меня знает!

Дверь снова открывается, на пороге появляются врач и медсестра.

– Так, посетители! Шагом марш за дверь! Пациентке нужен покой.

Свекровь задирает подбородок и царственно проходит мимо медиков. Вдруг она оборачивается и спрашивает у медсестры:

– Дорогая, разве можно в палате держать такой огромный букет?

– Н-нет, но…

Девушка растерянно смотрит на доктора.

– Безобразие! Что за порядки в этой клинике! Пожалуй, я позвоню Антону Николаевичу!

– Вот мегера! – охает Симка.

Кто такой Антон Николаевич, я не знаю, но медсестра сразу хватает вазу.

– Нет! Не трогайте! – вскрикиваю я и сажусь. – Это мои цветы! Они ничем мне не помешают.

– Правда, бабуля, – поддерживает меня Лялька. – От орхидей даже запаха нет. Пусть стоят.

– Валя, убери вазу на подоконник, – решает по-своему наш спор врач. – Господа, вы мешаете обходу.

Родственников будто ветром сдувает. Глеб прощается холодно: он явно задет и обижен. Лялька целует меня в щеку и шепчет:

– Мамочка, я на связи. Если что – звони.

На душе становится тепло. Да, дочка у меня грубоватая и несдержанная, как вся современная молодежь, но душа у нее светлая.

– Как себя чувствуете? – спрашивает врач, и я перевожу на него взгляд.

Сердце замирает от восторга: давно не встречала рядом с собой такой красоты. Теплые карие глаза сияют медовым светом. В уголках лучиками разбегаются морщинки, четко очерченные губы слегка улыбаются, а идеальному носу позавидовала бы любая девушка.

– Х-хорошо, – заикаюсь я.

– Ну, допустим, вы лукавите, – бархатисто смеется доктор.

Приглядываюсь: на бейджике черным по белому написано его имя – Виктор Викторович Белых.

– Есть немного.

– Давайте, я вас осмотрю.

Он откидывает одеяло, приподнимает ночную рубашку. Теплые пальцы прикасаются к коже, а я чувствую, как мурашки бегут по спине, а щекам становится горячо.

«Идиотка! – просыпается внутренний цензор. – Тебе ночью операцию сделали, а ты от чужого мужика млеешь. Еще и моложе себя».

– Щекотно, – шепчу осипшим голосом и ловлю быстрый внимательный взгляд.

Наверняка знает, как магнетически действует на женщин его мужской образ.

– Главное, не больно. А щекотка не смертельна, – улыбается он. – А теперь поговорим серьезно. Вас привезли вовремя. Скажите спасибо своему другу.

– Он не мой.

– Острый живот – само по себе опасное состояние для жизни человека. Если бы еще чуть-чуть и… перитонит.

Мое богатое воображение тут же выстраивает логическую цепочку дальнейших событий. Теперь вместо мурашек ледяной холод охватывает плечи, я зябко передергиваюсь. Доктор быстро набрасывает одеяло, секунду медлит, и прячет под него еще и мои руки. Его внимательные глаза так близко, а пахнет от него настолько волшебно, что я зажмуриваюсь.

Лечение идет хорошо. Еще бы! С таким-то доктором!

Лялька приносит мне альбом и карандаши, я делаю наброски, и главной моделью выступает ваза с орхидеями. Она стоят на подоконнике, и каждое утро я просыпаюсь с улыбкой. Солнечные лучи проникают сквозь молочные лепестки и окрашивают их в нежно-розовый цвет. Это настолько волшебно, что я не могу налюбоваться.

Владислав больше не дает о себе знать, зато Глеб звонит каждый день, тревожится. Но меня навещают в основном Сима и дочь.

– Вот видишь, видишь, – ворчит подруга в очередной визит. – Ты готова пожертвовать собой ради семьи, а они заняты своими делами.

– А что делать, Сим?

Я с тоской смотрю на окно, по которому барабанит дождь, перевожу взгляд на орхидеи, и опять сердце наполняется теплом. Хотя… белый след на пальце Влада не дает покоя. Зачем-то же он кольцо снял.

«Все мужики одинаковые. Ни одному верить нельзя!» – появляется горькая мысль.

– Что ж, Диана Алексеевна, – говорит доктор во время последнего осмотра. – Берегите себя. Придете ко мне на прием… дайте-ка подумать… – напряженно вглядываюсь в лицо греческого бога, словно хочу напитаться силой из живительного родника красоты. – Через две недели жду вас у себя в кабинете.

– Это какого числа? – голос предательски хрипит, но Виктор будто не замечает моего состояния.

– Сегодня у нас второе апреля, значит жду вас шестнадцатого в девять часов.

Он встает, кивает медсестре и идет к двери. Я грустно провожаю его глазами и цепляю взглядом правую руку, на пальце которой красуется обручальное кольцо. Вот так всегда: встретишь идеального мужчину, а он оказывается занят.

Я неторопливо собираюсь домой. Глеб за мной не приедет, у него серьезное совещание, Лялька в школе, а на помощь свекрови рассчитывать не приходится. Зато Симка волнуется с утра и допытывается, дал мне доктор выписку или нет.

– Сим, я готова, – звоню я ей.

– Ой, Динка, у меня пациентка на рахманке[1] лежит. Подожди полчасика. Я быстро.

Что ж, полчасика у меня есть. Спускаюсь на лифте в холл, только хочу сесть на диван, как кто-то забирает у меня из рук сумку. Я испуганно оглядываюсь: сзади стоит Влад и широко улыбается.

– Позвольте вас подвезти, Дина.

Глава 5

Я стою, замерев, не понимаю, что сейчас происходит. А Влад улыбается туманными глазами, и моя голова уплывает вслед за этим туманом, будто погружается в гипноз.

– Что вы здесь д-делаете, – заикаясь, спрашиваю его.

– Приехал, чтобы вас отвезти домой.

– Это Алла Барисовна попросила?

– Нет, я сам.

– Но…

– Дина, давайте поговорим в машине. Вы не против.

Еще бы! Конечно, я против. Терпеть не могу, когда меня принуждают к действиям, которых я не понимаю.

Но бойфренд свекрови подхватывает мою сумку и широко шагает к выходу. Я не двигаюсь с места.

– Владислав, стойте! – окликаю его. – За мной сейчас приедет подруга.

– Вот как! Простите, не знал, – он секунду размышляет, я боюсь даже посмотреть открыто, настолько смущена и растеряна. – А знаете, вы позвоните подруге и отмените встречу.

– Зачем?

– Я уже здесь, а ей еще надо ехать.

Его слова резонны, только как справиться со своим смятением? И что я скажу Глебу? Он и без того дуется за орхидеи, которые мне пришлось оставить в отделении, а тут Влад еще и домой меня привезет.

– Нет, это неправильно, – упрямлюсь я.

– Дина, вы не подумайте чего, – вдруг заливается он смехом. – Я же к вам по делу приехал.

– П-по какому?

– Картина. Помните, я должен ее забрать.

Влад берет меня под руку и ведет к двери. Сбитая окончательно с толку, я уже не сопротивляюсь.

– Я не хочу отдавать вам картину. Мне она самой нравится. Да и написал ее не такой известный художник, как вы думаете.

– Мне и не нужно думать, – Влад открывает багажник и ставит сумку. Я даже не заметила, как мы оказались возле машины. – Она уже моя.

– Как ваша?

Смятение в душе растет и множится. За ту неделю, что я провела в больнице, что изменилось в моей жизни? Может, и дом уже не мой?

– Все просто: я ее купил.

Купил?

Это слово колокольчиком звенит в расстроенных мозгах. Как купил?

– Н-но я ничего не продавала.

– Мне ее продала хозяйка картины.

Он вежливо открывает передо мной дверь салона. Я машинально опускаюсь на сиденье. В голове полная каша. Что-то за последнее время слишком много новостей. Появление на горизонте Ритули – подруги детства, интерес к моей мазне Игоря Гвоздева, болезнь и операция, а теперь еще и проданная картина.

– П-простите, а кто хозяйка? – с придыханием спрашиваю Влада.

– Алла Борисовна, конечно. Я давно любуюсь картинами неизвестного художника, которые ваша свекровь выкладывает в галереях у подруг. В них есть душа, какой-то особый свет. А когда увидел эту одинокую сосну, будто в душе что-то перевернулось. Эта игра черного и оранжевого цветов, будто день и ночь сливаются и создают гармоничное единство.

Влад небрежно ведет машину одной рукой, но не лихачит, никуда не торопится, соблюдает все правила движения. И попутно говорит, говорит, говорит…

А у меня в голове будто ветер шумит:

– Шу… шу… шу…

Так вот откуда у свекрови деньги! И немалые, видимо, раз она инвестициями заинтересовалась. Эта новость парализует, сводит с ума.

А Влад тоже хорош! Болтает, делает вид, что не знает, кто художник картины. Я же во время приема об этом говорила.

– И за сколько вам продала картину Алла Борисовна, – мой голос хрипит и ломается, как у подростка.

Влад встревоженно смотрит в зеркальце.

– Я вас чем-то обидел, Дина?

– За сколько вы купили картину?

– Я не могу сказать. Это коммерческая тайна. Но вы можете спросить Аллу Борисовну сами, тем более, что мы уже приехали.

Он останавливает машину у ворот, выходит, нажимает кнопку вызова, но никто не отвечает. Сейчас он серьезен, больше не улыбается, догадывается, что случилось что-то из ряда вон.

Я сижу в салоне, не могу выйти. Колени подламываются, кажется, сделаю шаг и свалюсь прямо в весеннюю лужу подтаявшего снега.

– Пароль 0605, – тихо говорю Владу.

Он вводит цифры в электронный замок и бежит к авто. Ворота открываются, мы въезжаем во двор. Влад паркует машину и подает мне руку. Но я игнорирую ее, выползаю из салона сама.

– Дина, я не понимаю, что случилось? – спрашивает он.

Я, не отвечая, иду к боковому входу, где в полуподвальной комнатушке у меня мастерская. Распахиваю дверь, и первое, что бросается в глаза, пустая стена напротив. Там всегда стояли мои картины. Пусто.

И вообще в комнате пусто, лишь на подрамнике торчит незаконченный эскиз, и еще несколько лежат на столе. Все, ни одной картины нет.

– Стерва! – вырывается изо рта крик. – О боже! Какая же она злая стерва!

Я уже не сдерживаю слез, они щиплют глаза, катятся по лицу, капают с носа. А я хватаю один карандашный эскиз и разрываю его в клочки. Потом второй, третий…

– Дина, Дина, что с вами?

Встревоженный голос доносится издалека. Влад встряхивает за плечи. Но я его не вижу. Перед глазами все плывет.

– Что здесь происходит? – Визг свекрови режет по мозгам чище пилы. – Как я должна это понимать?

Я отталкиваю Влада, стискиваю пальцы в кулаки.

– А я как должна это понимать? – Показываю на пустую мастерскую. Вы продаете мои картины, ни слова мне не сказав? Это подло!

Алал Борисовна покрывается красными пятнами, на миг отступает, но лишь на миг. Она тут же задирает высокомерно подбородок и заявляет:

– И это твоя благодарность? Я забочусь о семье.

– Чт-о-о-о?

Я бросаюсь на молодящуюся старуху с кулаками, Влад успевает сжать мои руки.

– Где твое воспитание, деревенщина! – взвизгивает свекровь. – Держи себя в руках! Стыдно перед Владиславом!

– В руках?

Больше слов у меня нет. От шока и мыслей нет. Улетели, испарились, словно и не было их никогда.

– О боже! Что за шум вы устроили? Мама, Дина!

В мастерскую входит Глеб, из-за его спины выглядывает Сима.

Муж видит меня в объятиях Влада, багровеет и, не раздумывая, выбрасывает кулак…

Визг свекрови бьет по ушам. Я в ужасе зажмуриваюсь. Но ничего не происходит: Влад реагирует быстрее, чем все остальные, и уворачивается.

Но муж бросается за ним, я перехватываю его и становлюсь между ними.

– Руки убрал от моей жены! – шипит Глеб и машет кулаками, но достать не может.

– Глеб, он не виноват. Глеб!

На муже нет лица в буквальном смысле. Одна багровая маска с перекошенным ртом и бешеными глазами.

– Я не трогаю Диану, – спокойно отвечает Владислав. Такое впечатление, что он нисколько не испугался чужого гнева, наоборот, вся ситуация его развлекает. – Верните мне мою вещь, и я навсегда покину этот дом.

– Какую еще вещь? – Глеб не может контролировать себя. Впервые вижу его в таком бешенстве. – Убирайся!

– Ты что делаешь? – толкаю я мужа в грудь. – Он не виноват! Это Алла Борисовна продала ему мою картину.

– Что?

Краска медленно сходит с лица мужа, включаются в работу мозги.

– Что слышал. Твоя мать, – я показываю на свекровь, – втихаря продает мои картины.

– Мама! – Глеб поворачивается к свекрови. – Это правда?

– Спятили совсем! Ну и семейка!

В студию врывается Симка. Она становится, уперев руки в бока, посередине комнаты и покрывает всех трехэтажным матом.

Высокая, тоненькая, как былинка, со светлым шаром волос на голове, Сима кажется инопланетным созданием, настолько отличается от нас.

Но ее ругань оказывает благотворный эффект: мы замолкаем.

– Деревенщина! – цедит сквозь зубы свекровь. – Какой позор! Вот и делай после этого людям добро. Влад, иди за мной.

Она бросает на пол перчатки, берет Влада за руку и выводит как маленького мальчика. Он не сопротивляется, лишь встревоженно ловит мой взгляд, но я намеренно не смотрю на него. От парня одни неприятности, пусть лучше исчезнет из моей жизни.

Только сейчас соображаю, что Алла Борисовна одета в рабочий комбинезон и резиновые сапожки, а пол моей студии покрыт множеством грязных следов.

– Ч-что здесь происходит? – растерянно спрашиваю я.

В комнату вваливаются несколько рабочих.

– Хозяйка, что еще надо выносить?

Плотный человек с кепке переводит взгляд с меня на Симу, не понимая, к кому обращаться.

– А что вы здесь делаете? – наконец приосанивается и включает хозяина Глеб.

– Как что? Готовим помещение для ремонта.

Меня бросает сначала в жар, потом в холод. Чувствую, что сейчас упаду, если не сяду. Но в комнате нет ни одного стула. Я опираюсь на стол.

– А где все картины?

– Старая хозяйка приказала их перенести во флигель. Там светлее и места больше.

От стыда мне хочется провалиться сквозь землю, но я лишь качаю головой.

– Дорогой, я больше не могу!

Глеб подхватывает меня за талию и выводит из студии. Сима с виноватым видом плетется следом.

– Динка, прости. Я не разобралась и наговорила лишнего.

– Уезжай! – приказывает ей Глеб.

– Нет, – спорю я. – Мне сейчас нужен врач.

Медик мне не нужен, а вот душу излить кому-то хочется. Как я могла все перепутать? Как? Накрутила себя, заставила нервничать Влада, налетела на свекровь, даже не разобравшись.

О боже! Теперь предстоит извиняться, а эта стерва всю кровь из меня выпьет.

– Тебе надо полежать, – воркует Глеб.

– А твое совещание? Ты же должен быть на нем.

– Я решил, что моя любимая женушка важнее, – муж целует меня в висок. – Совещание отменил, примчался в больницу, а там сказали, что тебя увез молодой мужчина. Ну, я и взбесился.

– Так тебе и надо! Дождешься, что кто-нибудь уведет жену, – ехидничает Сима.

– Думай, что говоришь! – рявкает на нее Глеб. – Язык как помойное ведро!

– Ты даже ревновать красиво не умеешь, – не сдается Симка. – Сразу надо было кулаки распускать?

– Сима, ну, хватит! – обрывает ее Глеб. – Сам не понимаю, как сорвался. Увидел Динку в его руках и все, пукан снесло напрочь. Я же чуть с ума не сошел, пока доехал до дома.

– А ты у меня ревнивец! – я слабо улыбаюсь.

Несмотря на патовую ситуацию, я счастлива. Муж заботливый, да и свекровь не такая уж стерва. Вон, хотела сделать мне сюрприз.

Мы обходим дом, поднимаемся на крыльцо. Краем глаза цепляю отъезжающую машину. Становится на душе так противно! Неловко перед Владом за истерику и за поведение моей семьи.

– Сим, как это все случилось? Почему? – спрашиваю подружку, как только Глеб уезжает и мы остаемся одни. – Это же позор! А если Влад расскажет в своем кругу?

– Ну, во-первых, не расскажет. Он как раз вел себя вполне достойно. А с твоей семейкой все равно непросто. Ишь, стараются, а ты и слюнки распустила. А мне кажется, что вину заглаживают.

– Да за что?

Тру пальцами виски: голова раскалывается от пережитого, а мне еще со свекровью разговаривать.

– Динка, да ты или слепая, или блаженная. Неужели не видишь? Аллочка наверняка картины продает, вот и ремонт затеяла, чтобы ты сразу не побежала с проверкой.

– Тебе бы фантастом стать, хорошо сочиняешь.

– Я? Нисколько. Владу же картину она продала.

Против этого факта ничего возразить не могу. Просто встаю и иду на веранду, где висела одинокая сосна. Симка семенит за мной, я поворачиваюсь к стене и замираю: картина на месте.

Глава 6

Я внимательно осматриваю рамку, но складывается впечатление, что ее никто не трогал. Пока я была в больнице, пыль в этом доме не протирали.

– Опаньки! А паренек у нас с характером, – хлопает в ладоши подруга. – Или благословенная Аллочка испугалась и отказала в продаже?

– Сейчас узнаю.

Вытаскиваю телефон, набираю номер свекрови, но она сбрасывает. Все ясно: умолять придется много и долго. Вздыхаю. Что ж, сама виновата.

– А если Владу позвонить? – советует Сима.

– У меня нет его номера. И вообще, я устала, Сима.

– Конечно, столько переживаний для первого дня после больницы. Ты поспи, – она смотрит на часы, – а я поеду, еще пациенты есть.

Наконец-то я остаюсь одна. Во дворе слышу шум мотора: красная Мазда Аллы Борисовны покидает гараж. И я даже выдыхаю: пусть остынет, к вечеру станет добрее и покладистее.

Я бреду по дому и радуюсь: безмерно счастлива оказаться в родной квартире, где каждый уголок обставлен с нежностью и любовью. Захожу в ванную и первое, что вижу, это корзина грязного белья, которое никто не удосужился постирать.

Быстро сортирую его и кидаю в машинку. Обвожу взглядом ванную: везде грязные пятна, раковина серая от налета. Вздыхаю и берусь за тряпку.

После ванной убираю все комнаты, начищаю кухню, готовлю ужин. Бригада ремонтников тоже уезжает. Я тут же одеваюсь и иду в мастерскую. Она встречает гулкой пустотой, запахом пыли и сбитой штукатурки.

Интересно, куда свекровь убрала мои картины?

Спускаюсь в подвал. Рамы и холсты аккуратно сложены у стены, перебираю их, сортирую. После операции какое-то время нельзя носить тяжести, поэтому просто отодвигаю в сторону то, что наметила поправить.

Мне кажется, что нескольких картин все же недостает, но поднимать этот вопрос сегодня уже точно не буду. На глаза попадается плотная трубка холста. Разворачиваю ее на столе, и замираю. Вот эту картину и повешу на веранду. Я ее называю «Замерзшая весна». На ней изображена береза, сережки которой из-за мороза превратились в ледышки.

А одинокую сосну подарю Владу. Сердце наполняется теплом, все же хороший человек.

Семейство собирается за столом ровно в семь часов и впервые за последнее время в полном составе.

– О, ты сегодня постаралась, – свекровь привстает и разглядывает приготовленные блюда. Она еще сердится, но больше демонстративно, чтобы усилить у меня чувство вины, – А где рыбка на пару?

– Ой, простите, я не успела.

– Бабуля, рыбка будет тебе завтра, – дочь обнимает свекровь за плечи. – Мама только выписалась из больницы.

– Дин, подай хлеб.

– Мам, а где моя любимая тарелка?

– Я же просила сменить салфетки…

Все как всегда, моей болезни будто и не было. Родные едят, беседуют, смеются, я челноком ношусь от плиты к столу.

Но я счастлива. Это моя семья, я люблю ее такой, какая она есть.

Утром готовлю завтрак своему семейству, хочется сегодня всем сделать любимое блюдо.

Глеб садится к столу и сразу вытаскивает телефон. Он тычет вилкой в тарелку, не попадая в яичницу, которую я с любовью украсила сердечком из кетчупа.

Лялька недовольно кривится на свежие, ароматные вафли.

– Мам, ты чего? Я не буду есть это! Одни калории.

Она выхватывает из плетеной фруктовницы яблоко и бежит в прихожую.

– Ты же всегда их любила! – ахаю расстроенно я.

– Смеешься, что ли!

Дверь хлопает, я втягиваю голову в плечи. Из своей комнаты показывается свекровь.

– А где мой апельсиновый фреш?

– Ох, забыла!

Я бегу к соковыжималке.

– Это наркоз память отшибает. Глебушка, ты так испортишь себе желудок, – переключается она на сына. – Убери телефон!

– Я взрослый мальчик, – басит муж.

Они дружно смеются, перекидываются легкими фразами, а я застываю у кухонного стола. Ни одного вопроса о моем здоровье, ни одного поцелуя, ласкового слова, только и слышу: – Принеси!

– Подай!

– Погладь!

– Постирай!

Когда моя жизнь стала такой беспросветной тоской? Когда я превратилась из любимой женщины в прислугу? Как я допустила это?

Разворачиваюсь и шагаю к себе в комнату.

– Дина, а где мой сок? – кричит вслед свекровь.

– Приготовьте его сами.

Закрываюсь за защелку и сажусь на кровать. Надо что-то менять. Твердо и решительно менять. Звенит рингтон телефона: Симка.

– Подруга, как здоровье? – спрашивает она.

– Нормально.

– Так, а почему в голосе печаль-тоска?

– Бывает.

– Жду тебя в нашем кафе.

Вот те слова, которые мне сейчас нужны. Встаю, надеваю любимые джинсы, белую блузку, кардиган. Взглядом цепляюсь за отражение в зеркале: бледное лицо, провалившиеся глаза. За время болезни я похудела и осунулась, но больше всего угнетает потухший взгляд. Из меня будто ушла жизнь.

А ведь когда-то мне проходу не давали однокурсники, после дискотеки даже устраивали разборки на задворках универа. Глеб не отходил ни на шаг, заваливал цветами и подарками.

А что теперь?

– Дина, ты куда? – выскакивает из столовой Глеб.

– Хочу прогуляться.

– А…

Он оглядывается на заставленный посудой стол.

– Алла Борисовна, уберите все, пожалуйста в холодильник, – говорю решительно и смотрю пристально в глаза свекрови.

– Я? – теряется та.

– Да, вы.

Я ловлю недоуменное переглядывание мужа и его матери. В другой раз напряглась бы, а сегодня все равно. Какое-то равнодушие легло тяжестью на грудь, не дает сделать полный вздох.

– Я не прислуга! – кричит вслед свекровь.

И мне будто что-то стреляет в голову. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и улыбаюсь. Холодно. Равнодушие высосало из сердца все тепло.

– Я тоже.

Свекровь хлопает искусственными ресницами. Уголки ее губ ползут вниз. Невольно чувствую вину, но встряхиваюсь: не хочу отступать. Что-то сломалось во мне за последние дни. Вот хрустнуло, и трещинка становится все больше.

– Глебушка, за что Дина со мной так? – всхлипывает свекровь и манерно кладет ладонь на лоб. – Ой, давление скакануло. Где мои таблетки?

– Мама, сейчас, – муж бросается в столовую, где в ящике комода хранится аптечка.

– Я ей сюрприз хотела сделать, а второй день получаю нож в спину, – продолжает стенания Алла Борисовна.

– Дина, я тоже тебя не понимаю, – поддерживает мать муж.

В нашей семье так всегда. В любом конфликте я уступаю, ухожу в тень, чтобы сохранить мир в семье. Вот и сейчас сжимаю сумочку под мышкой и шагаю к выходу, а невысказанные слова горят огнем в груди.

Возвращаюсь, наблюдаю, как Алла Борисовна капает в рюмочку пахучее лекарство, выпивает его одним глотком.

– За ремонт в мастерской огромное спасибо, я это оценила, – говорю свекрови и тут же добавляю: – Но признайтесь, у вас есть шкурный интерес.

– Что? У меня? Да как ты смеешь?

Теперь она хватается за сердце. Глеб мечется: то бросается ко мне, то к матери. Я смотрю на нее и ни капли жалости не шевелится в груди, а потому добиваю:

– И вообще, с этого дня все домашние дела делим поровну. А еще лучше… наймите работницу по дому.

– Но чем тогда будешь заниматься ты? – вскрикивает муж.

Я подхожу к нему вплотную, беру за галстук, притягиваю к себе.

– Милый, я буду заниматься собой. Начну ходить по салонам, на фитнес, на шопинг, на посиделки с подружками. Дорогой, разве я хуже твоей мамы?

– Нет, но…

– Спятила, девка! Мы тебя почти подобрали на улице, а ты! – свекровь разворачивается к сыну. – Я тебя предупреждала, что в тихом омуте черти водятся. Предупреждала! А ты эту обрюхатил, пентюх! Вот если бы ты женился на…

Я даже дышать перестала от несправедливых слов. Слабые ростки чувства вины тут же зачахли.

– Ма-ма! – вскрикивает Глеб. – Хватит! Дина, ты тоже прекрати. Какая муха тебя укусила?

Но я смотрю только на свекровь. А она, кажется, уже поняла, что брякнула лишнее, видно, что нервничает, отводит взгляд.

На что намекает эта стерва? Кого она хотела в жены сыночку?

Да, я рано осталась без родителей, но не бедствовала. У меня была московская квартира, деньги от продажи которой вложены как раз в этот коттедж, и есть хорошая профессия. А если учесть, что Алла Борисовна еще и приторговывает моими картинами, то неизвестно, кто из нас больше приносит в семью.

– Нет, вы продолжайте. Какой красавице я дорогу перешла?

Спрашиваю тихо, едва выдавливаю слова. От шока даже выплеснуть ярость не могу. А она переполняет меня, рвется наружу.

– Ма-ма!

Алла Борисовна задирает подбородок, повязывает лоб полотенцем и, гордо неся оскорбленное достоинство, поднимается на второй этаж. Я бегу к входной двери. Есть желание хлопнуть ее изо всех сил и никогда не возвращаться в этот дом.

– Дина, что с тобой?

Меня догоняет Глеб, удерживает за локоть.

– Ничего.

Выдергиваю руку, оборачиваюсь и тут ловлю перекошенное испугом лицо Ляльки. Мы, взрослые, забыли о дочке, которая еще не уехала в школу. Она стоит у балюстрады второго этажа, сжимая ручку шоппера и беззвучно плачет.

– Доченька!

Глеб тоже поднимает голову.

– Мама, папа, бабуля, что случилось?

– Не переживай, небольшой конфликт, – тут же успокаивает ее Глеб. – Ты со мной?

– Д-да, – Лялька целует свекровь и слетает с лестницы. – А ты, мама, куда?

– Прогуляться, – смотрю на мужа. – Ты меня подвезешь до центра?

– Но… я… Лялька…

– Не важно, вызову такси.

Я выхожу на улицу и только здесь расслабляюсь. Что со мной? Сама не понимаю. Столько лет воспринимала такое обращение как должное. А теперь?

«Больше не хочу!» – отвечаю сама себе.

Не знаю, надолго ли мой протест, но не хочу и точка!

Решительный настрой исчезает, когда такси выезжает за ворота. Выйти легко, но придется возвращаться обратно, и тяжелого разговора с домочадцами не избежать.

– Сим, что делать? – спрашиваю подружку, сидя напротив нее в любимом кафе.

С тоской смотрю в окно на прокисшее дождем со снегом небо, на улицы, заполненные грязной кашей. Зима не хочет уходить подобру-поздорову, все норовит испортить весне праздник. Погоде созвучно и мое настроение. Хочется плакать. Понимаю, что это глупо! Так живу вот уже восемнадцать лет и не могу разорвать порочный круг.

– Наконец-то ты прозрела, – Симка поднимает руку, подзывая официантку. – Пора выйти из спячки.

– И вовсе я не спала, – обижаюсь на нее.

– Спала, спала, – утверждает Сима, качает головой, и одуванчик волос трясется мелкой дрожью, будто и он упрекает меня. – Спала как под гипнозом. Глеб заворожил.

– А разве не так? – подруга покрывается красными пятнами. Бледная кожа мгновенно реагирует на прилив крови. – Первые годы Глеб только твоими идеями и жил. Ты его двигала по карьерной лестнице.

– Они моя семья, жена помогает мужу. Это нормально.

– Семья – это семь Я! Все держатся друг за друга. А у вас что? Есть ты, как ствол дерева, а они паразиты, обвились вокруг и сосут, сосут… Особенно эта, Алла Борисовна. Б-р-р-р! Мерзкая старушонка!

И это тоже правда. Горькая, неуютная, но правда, на которую я много лет закрывала глаза.

– Ладно тебе, Сим, критиковать меня. Лучше скажи, что делать?

– Бросай жизнь домохозяйки и иди на работу.

На работу?

А почему бы и нет? Предлагал же мне Гвоздев свою помощь.

Хотя… к нему не хочу, Глеб тут же перекроет кислород.

А если…

В голове закопошилась идея. Еще слабенькая, неуверенная, новорожденная, но идея.

Глава 7

Я молчу, ковыряюсь вилочкой в кусочке торта, обдумываю мысль и… отбрасываю ее из-за невыполнимости. Связываться с Гвоздевым точно не буду, до сих пор чувствую его сальный взгляд на себе.

Б-р-р…

А просить Владислава тем более, я даже не знаю, чем этот альфонс занимается. Может, обрабатывает престарелых дамочек в личных интересах и прикрывается высокими словами об инвестировании.

Тогда что делать? Продавать свои картины?

Но, не имея знакомых в этой среде, вряд ли я смогу что-то пристроить. А свекровь всячески начнет вредить.

– И куда я пойду? – наконец смотрю на Симку.

– Да куда хочешь, дурында. Сдуй пыль с диплома и вперед!

Подруга вскакивает, садится рядом и обнимает, я лишь пожимаю плечами и всхлипываю.

– В больнице я вдруг поняла, что ничего в своей жизни не видела, – глотаю непрошенные слезы. – Я знаю, что нужно мужу, свекрови и дочери, а о себе ничего не знаю. Что я любила, Сим?

– Ты любила учиться. Фанатка настоящая была.

– Правда?

Вспоминаю художественной мастерской, льющийся на холст, голос преподавателя, восхитительный запах красок. А еще модели. Разные: девушки, юноши, седобородые старики. Обнаженные и полностью одетые. Натюрморты и выезды в парк, к берегу реки для пейзажных зарисовок.

В душе просыпается давно забытая страсть, которая охватывала меня, когда в голове вспыхивала новая идея для картины.

– Так меня и взяли неумеху. Я все забыла уже.

Нервно взмахиваю руками, задеваю ложечку, и она с обиженным звоном падает на пол.

– Вспомнишь! – категорично заявляет Симка. – И вообще, я запишу тебя на прием в косметологическую клинику. Пора заняться внешностью, совсем запустила себя.

– Нисколько, я слежу за собой. Да и лишние траты.

– Ага! Эти брови, эта кожа, эти морщинки вокруг глаз – кошмар! Твоя свекровь выглядит лучше в свои шестьдесят пять лет. Вот она уж денег сыночка не жалеет.

– У нее пенсия хорошая, – по привычке защищаю я свекровь.

– Ох, ты просто дура наивная! На регулярные подтяжки, филеры и ботокс никакой пенсии не хватит. Наверняка приторговывает твоими картинами. Даже консультанта по инвестициям наняла. Б-р-р-р… Мерзкая старушонка! Поверь, она не зря так крутится вокруг мастерской.

– Думаешь? – спрашиваю с сомнением: еще ничего не доказано, сплошные подозрения. – А вдруг она искренне.

– Не-не, чует кошка чье сало съела, – Симка жестом подзывает официантку. – Погоди, я у клиенток поспрашиваю, вдруг кому-то художники нужны.

– Зачем?

– Ну, для оформления дизайна.

– Сейчас все делается в электронном виде. Я не умею, не знаю ни одного приложения.

– Научишься. Я бы вообще посоветовала тебе валить из того дома, но ты ведь не свалишь.

– Конечно. Люди не разводятся из-за мелких стычек и подозрений. У меня Лялька, она любит отца и бабку. Да и дом наполовину мой.

– Эй, Динка, ты просто затягиваешь петлю на шее и продлеваешь агонию.

– Не придумывай!

Серафима никогда не была замужем. Дожив до тридцати семи лет, она даже не задумывается, что над отношениями тоже надо работать, развивать их и лелеять. Ссоры в каждой семье бывают, а вот выйти из них с достоинством умеют не все.

– Ладно, мне пора.

– Опять полы драить? – ехидничает Симка.

– Уже вчера помыла.

– Да ты спятила? После операции.

– Я чувствую себя хорошо.

– Слушай, Динь-Динь, может, тебя не к косметологу, а к психиатру записать?

– Сим, не перегибай.

Я улыбаюсь, чмокаю подружку в щеку и шагаю к выходу из кафе.

– Тебя подбросить?

Симка стоит у своей белой красавицы Ауди и крутит в пальцах ключи. Я подставляю лицо моросящему дождику, мелкому, противному, наполовину с влажным снегом. Он падает на пылающие щеки и приятно холодит.

«В принципе, не такая уж и плохая погода», – выплывает бодренькая мысль.

– Нет, я на такси.

– Во, придумала! Идеальный вариант, – вскрикивает Симка. – Получи права. Пока будешь учиться, всякие мужички-водители обхаживать будут. Глядишь, и свет в глазах появится.

– Сим, не начинай. Я мужа люблю.

– Твою ж мать!

– Пока.

Я машу ей рукой и вызываю такси. Никогда не задумывалась о своей машине. Во-первых, боюсь. Не представляю, как буду одновременно следить за дорогой, знаками, движением. А во-вторых, мне это просто не надо: Глеб, его водитель, да и свекровь всегда в моем распоряжении.

Но не сейчас. Мне надо подумать.

Не хочу пока возвращаться домой, готовить обед и ужин.

А что если…

Набираю номер дочери.

– Ляль, ты когда домой придешь?

– Сегодня репетитор в пять, значит не раньше семи.

– Хочешь, поужинаем в ресторане?

– А как же папа, бабуля?

– Могу я побыть с тобой? Мы давно не разговаривали нормально.

– Ну, давай.

В голосе Ляльки сквозит неуверенность, но я настаиваю, а пока еду в городскую квартиру.

Такси сворачивает в арку старого московского дома на Садовой. Здесь все дышит советским временем: скамейки, клумбы, маленькие газоны. Только детская площадка отличается новизной и яркими красками.

Родительскую квартиру Глеба мы не продали и часто оставались в ней, когда бывали на приемах, деловых вечерах и корпоративах.

Подъезд начинается с холла, а на этажи ведет широкая лестница. Я поднимаюсь по гранитным ступеням, до блеска отшлифованным временем. Здесь чисто, на подоконниках стоят горшки с зеленью, нанятая консьержка тщательно следит за порядком.

Квартиру открываю своим ключом, кладу сумочку на комодик в прихожей и вдруг настораживаюсь. Мне кажется, что я слышу скрип и стоны. Сердце замирает в груди, а потом начинает усиленно биться. Адреналин волной поступает в кровь, шумит в ушах, туманит взгляд.

Я снимаю обувь, беру в руки металлическую ложечку для обуви и бесшумно крадусь по коврам по коридору. У спальни замираю на мгновение, отсюда звуки доносятся явственно. Теперь уже нет сомнений, что там происходит.

Я резко распахиваю дверь и столбенею.

Перед глазами смятая постель, одеяло, сброшенное на пол, и смачно, с оттяжкой, работающие ягодицы мужа – вверх-вниз, вверх-вниз.

А на белом ковре посередине спальни лежат кружевные трусики.

Черные трусики.

Чужие…

Я пытаюсь втянуть воздух, а вдоха нет. Раскрываю рот, как рыба, выброшенная на берег, а вдоха все нет. Наконец грудь расправляется, живительный кислород поступает в легкие. Я закашливаюсь, дергаю воротник блузки.

– Как же ты мог?! – хриплю, горло все еще сдавливает спазм.

– Дина? – Глеб вскакивает, его партнерша ныряет под одеяло.

Я смотрю на обнаженного мужа, красивого, атлетически сложенного, а взгляд невольно цепляет эрегированный орган. И тошнота подкатывает к горлу, руки трясутся, лопатка задевает поверхности и звенит от мелких касаний.

– Как ты мог!?

Я размахиваюсь и бью лопаткой по шкафу-купе для одежды, хотя очень хочется ударить по кровати, по голому заду Глеба. Зеркало рассыпается вдребезги. Один осколок впивается мужу в ногу, я это отмечаю лишь краем глаза, но удовлетворенно хмыкаю.

– Дина, что ты творишь? – рявкает он, лихорадочно нашаривая рукой трусы.

Я вижу панику в любимых глазах, его пассия визжит под одеялом, как поросенок, крутится и, не видя ничего, сваливается на пол.

– Т-так тебе и надо, стерва! – выдавливаю из себя и снова замахиваюсь.

– Глеб, убери эту сумасшедшую! – вопит из-под кровати любовница.

Но муж уже приходит в себя. Он бросается на меня, вырывает лопатку из рук. Я сопротивляюсь, не отдаю.

– Кто там у тебя? Кто? – кричу и сама не узнаю свой голос.

Пытаюсь пробиться к кокону на полу, ныряю под одну руку, под другую. Глеб удерживает меня, потом захватывает локти, и мы со всего размаха падаем на кровать.

Что-то под нами трещит, матрас проседает, девица визжит.

– Динка, спятила? – пыхтит Глеб.

Он так и не успел напялить трусы, елозит по гладкой простыни влажным телом. Его горячее дыхание обжигает кожу, я кручу головой, не хочу ни видеть его, ни слышать.

– Пусти, сволочь! Пусти меня!

– Нет, пока не успокоишься.

Я замираю, меня трясет, внутренности будто превратились в кисель и дрожат мелкой дрожью.

– Пуст-и-и-и! – кричу как одержимая, кажется, что голова сейчас лопнет от напряжения.

И тут вздрагиваю, захлебываюсь от воды, отфыркиваюсь, зажмуриваюсь…

– Легче стало?

Голос Егора доносится будто издалека.

– Что? Что это было?

С трудом открываю глаза, накрашенные ресницы не желают повиноваться. Егор сидит рядом и держит в руках пустой стакан, а по кровати на пол стекает вода.

– Зато ты пришла в чувство, – криво улыбается он и протягивает руку.

Я машинально подаю ладонь, он помогает мне сесть. И тут я снова цепляю взглядом его обнаженное тело.

– Я-я подаю на развод, – говорю первое, что приходит в голову от шока.

– Не неси чушь!

Муж встает, неторопливо находит боксеры, вытаскивает осколок, промокает кровь углом простыни, натягивает штаны. Он уже спокоен, лицо расслаблено.

– Я подаю на развод!

– Дина, – Глеб бросает на меня виноватый взгляд и тут же смотрит в сторону, – это не то, о чем ты подумала. Когда успокоишься, я все объясню.

– Не то? – я захлебываюсь глотком воздуха, не могу отдышаться, хватаюсь за грудь. Глеб бросается ко мне. – Не смей прикасаться!

Мой визг бьет по ушам и воспаленному мозгу.

– Окей, как скажешь, – поднимает руки муж.

– И шмару свою вытащи. Она что-то притихла.

– Твою ж мать!

Глеб обегает сломанную кровать и падает на колени. Я слышу стоны, всхлипывания, жалобные стенания и успокаивающий голос мужа, но слов различить не могу. Просто не вникаю в них, звуки доносятся как сквозь толстый слой ваты.

Глеб поднимается. В его руках трепещет любовница, завернутая в одеяло. Я вскакиваю, кидаюсь к ним.

– Кто это? Покажи!

Но муж ловко разворачивается ко мне спиной, оставляя девицу перед собой. Я пытаюсь сорвать одеяло, он отталкивает меня, попадает случайно в живот. Я сгибаюсь пополам.

Девка успевает выскочить в коридор и захлопнуть дверь. Секунду я прихожу в себя и несусь следом. Но дверь держат с другой стороны. Я колочу в нее ногами. Остатки разбитого зеркала со шкафа сыплются мне на голову.