Золотой удар

Глава первая

г. Псков, апрель 1951 г.

Была пятница, и Зверев, который в очередной раз сбежал с работы сразу же после обеда, сейчас сидел на лавочке в центральном парке у фонтана, покуривая свою излюбленную папиросу «Герцеговина Флор». Накануне он разгреб всю накопившуюся за последние несколько недель бумажную работу, а точнее, не разгреб, а самым бессовестным образом возложил ее на своего неизменного помощника – лучшего оперативника отдела Веню Костина. Сам же Зверев после долгой и напряженной пятидневки решил немного сократить свою рабочую неделю и развеяться в преддверии законных выходных.

Жаркая пора нелегких послевоенных годин миновала, и разгул преступности, царивший по всей стране в первое десятилетие послевоенного времени, наконец-то пошел на спад. Спекулянты, мошенники и мелкое жулье, конечно, все еще давали о себе знать, но все прочие деятели криминального мира потихоньку утрачивали свою былую силу и удаль. Большинство фашистских недобитков, таких как «лесные братья» и им подобные, утратив народную поддержку, были почти полностью уничтожены, а криминальных элементов, промышлявших грабежами и насилиями, псковская милиция довольно успешно ликвидировала и сажала, и тому были причины. В псковскую милицию так же, как и везде, стали прибывать новые и уже неплохо обученные молодые кадры, поэтому старожилы, долгое время работавшие без выходных и отпусков, наконец-то смогли вздохнуть полной грудью. Теперь они позволяли себе гораздо чаще заниматься тем, чем обычно занимаются самые простые граждане: проводить время с семьей, общаться с друзьями и знакомыми и даже путешествовать. Кто-то из работников Управления, единолично или с семейством, уже успел посетить лучшие курорты и санатории бескрайнего Союза, а большинство из тех, кто пока этого не сделал, постоянно об этом мечтали. Не исключением был и начальник оперотдела псковской милиции Павел Васильевич Зверев.

Семьи у Павла Васильевича отродясь не было. Он вырос в детском доме на Интернациональной, до сих пор не был женат. Друзей у Павла Васильевича тоже было не так уж и много: Степка Корнев, с которым они воспитывались в одном детдоме и который стал теперь его начальником, да неизменный помощник и ученик Веня Костин. Что же касалось путешествий, то о них Зверев доселе и думать не решался с учетом своего образа жизни и напряженной работы, однако сегодня Павел Васильевич решил изменить своим принципам.

Посвежевшие и словно ожившие от зимней спячки деревья, уже изрядно позеленевшая листва и солнце, сверкающее, как неугасающий огненный факел, не могли не радовать глаз. Над цветущими кустами сирени и шиповника кружили первые бабочки и осы. Потолстевшие и нахохлившиеся голуби важно прохаживались по дорожкам в поиске дармового угощения, которое щедро рассыпали повсюду добродушные старушки и многочисленная пестрая детвора. Нагловатые и шустрые воробьи прыгали то тут, то там, скакали средь голубей, стараясь опередить своих более крупных собратьев. Зверев то вглядывался в даль, то рассматривал прохожих.

Люди бродили парами и группами, что-то обсуждали и много смеялись – мужчины и женщины, старики и молодые. Дети же, помимо всего прочего, звонко верещали и занимались поисками упавших с берез жуков. Павел Васильевич, который за последние несколько лет еще ни разу не был в отпуске, глядя на окружавшую его идиллию, вдруг решил, что пришло время не просто сходить в ресторан или привести домой какую-нибудь хорошенькую дамочку и расслабиться, а отдохнуть по-настоящему. Достав из пачки очередную папиросу, Зверев закурил и выпустил несколько колечек дыма. В понедельник после совещания начальников отдела он обязательно подойдет к своему непосредственному начальнику Степке Корневу и потребует свой вполне заслуженный отпуск.

В этот момент Зверев был абсолютно уверен, что Степан Ефимович Корнев, его старый друг и однокашник, не сможет отказать своему лучшему сыскарю и непременно удовлетворит его просьбу. Зверев насупил брови: куда же ему махнуть? Сочи? Ялта? Геленджик?.. Ну уж нет! Море он, конечно, любит, но не особо уважает жару, поэтому он поедет в Кисловодск! Нарзанная галерея, уникальный горный климат и, конечно же, горячие и неприступные местные красотки!

Зверев расправил плечи, потянулся и только сейчас понял, что он не один.

На противоположном конце деревянной лавки, которую накануне облюбовал Зверев, присела женщина. Зверев тут же почувствовал интерес. Женщина достала из лежавшего на ее коленях черного клатча в стиле ар-деко[2] пачку сигарет, Зверев тут же придвинулся и чиркнул зажигалкой. Женщина словно только сейчас увидела Зверева и несколько раз хлопнула своими длиннющими ресницами.

– Благодарю!

Зверев беззвучно рассмеялся, женщина выпустила дым и строго спросила:

– Могу я узнать, что вас так рассмешило? Может быть, я?..

Зверев подарил даме свою самую сногсшибательную улыбку и манерно проворковал:

– Простите, если я вас обидел! И будьте уверены, что смеюсь я вовсе не над вами. Меня рассмешили возникшие обстоятельства.

– Возникшие обстоятельства?.. Простите, но я не понимаю…

Зверев втянул ноздрями воздух, задержал дыхание, нарочно выжидая паузу, чтобы продлить интригу. При этом он довольно быстро рассмотрел столь интересную особу, оказавшуюся рядом с ним.

Не старше сорока… высокая, статная; светлые вьющиеся волосы, собраны заколкой на затылке. Зверев, увидев такое «чудо», тут же отчасти позабыл свои недавние мечты о поездке в Кисловодск. Правильной формы нос и не подведенные карандашом, но тем не менее идеально выгнутые брови. Голубые глаза, чистые, как горный ручей, мягкие розовые губы и превосходная, по мнению Зверева, фигурка – все это, пожалуй, могло бы свести с ума любого ценителя женской красоты. Облачение молодой красавицы тоже было безупречно: сиреневое крепжоржетовое пальто, сапожки из коричневого хрома с меховой отделкой и все тот же элегантный черный клатч, отделанный бисером.

«А у этой дамочки неплохой вкус. Хороша! Чудо как хороша», – мелькнула в голове мысль.

Зверев не спешил прерывать паузу, поэтому женщина заговорила сама:

– Итак… Вы сказали про какие-то обстоятельства…

Тут-то Павел Васильевич и вспомнил про свой недавний каприз и подумал: «А почему бы и нет?»

– Я, видите ли, хочу немного отдохнуть! Я много думал и решил махнуть в Кисловодск! Не желаете составить мне компанию и присоединиться ко мне? Поверьте, это отличная идея!

Глаза женщины расширились, она выдохнула дым.

– Присоединиться к вам я готова, но есть маленькое «но»…

Зверев подался вперед. А рыбка-то, кажется, клюнула…

Красотка продолжала:

– В ближайшее время мне предстоит заниматься одним очень важным делом…

Зверев не дал договорить:

– Тогда давайте сделаем так: как только освободитесь, вы ко мне обязательно присоединитесь.

– Мое важное дело определенно займет много времени, поэтому мне определенно стоит присоединиться к вам как можно быстрее.

– В самом деле? – Зверев мысленно праздновал победу, но вдруг почувствовал подвох. Стоп!!! А эта красотка явно ведет какую-то свою игру…

Павел Васильевич тут же сконцентрировался и небрежно заметил:

– Может, мы для начала пообедаем, если вы, конечно, располагаете временем? Я имею в виду не в ближайшее время, а именно сейчас…

– В данный момент я располагаю временем, но я не голодна!

– Тогда давайте поужинаем? Может быть, ресторан «Колумб»? Хорошая музыка, неплохие повара…

– Не люблю рестораны!

– Тогда, может, прогулка на катере?..

– И с этим не получится.

Зверев начал заводиться:

– Морская болезнь?

Женщина усмехнулась.

– Нет! Просто не хочу…

Павел решил зайти с другой стороны:

– Я хотел спросить про вашу одежду.

– А что с ней не так?

Зверев замялся, но тут же совладал с собой и снова насел на незнакомку:

– Ну… на мой взгляд, вы одеты слишком изысканно! Местные женщины так не одеваются! Рискну предположить, что вы приезжая.

Уголки рта женщины дрогнули.

– Вы не ошиблись!

– Откуда же вы?

– Место, где я живу, не особо удалено от этих мест! – Женщина наморщила лобик.

– Не хотите говорить?

– Всему свое время.

Зверев заерзал и придвинулся к незнакомке. Была не была… Женщина ответила резко и как-то примерно так, как в былые годы на многие его вопросы отвечал его комбат: твердо и по Уставу.

– Я думаю, мы с вами встретимся завтра. Однако обойдемся без ресторанов, катеров и уж тем более без нарзанной галереи и прочего.

В центре груди вдруг появился предательский холодок, милая «кошечка», которую он только что собирался приласкать, вмиг на глазах превратилась в коварную и опасную «львицу».

– Так-так, но… я, признаться, не понимаю. – Голос Зверева дрогнул, его правая щека дернулась.

– Не переживайте, мы обязательно встретимся с вами, только наше совместное времяпровождение будет не таким уж беззаботным и приятным, как вам бы того хотелось. – Женщина сунула руку в сумочку и, достав знакомую всякому сотруднику советской милиции книжицу, сунула ее в лицо Звереву.

Красная корка, красный герб СССР и синяя печать в нижнем правом уголке на фото.

– Капитан Волгина, Центральное управление БХСС! Несколько часов назад я прибыла в ваш дивный городок, и теперь мне сообщили о том, что мы с вами, товарищ майор, в ближайшее время будем вместе работать! Я еще раз уточняю – работать, не отдыхать! Полчаса тому назад я прибыла в ваше Управление, пообщалась с руководством и посетила и ваш кабинет! Вас там, как вы понимаете, не оказалось. Но мне несказанно повезло, ибо нашлись те, кто подсказал мне, где вас искать… и вот я здесь! Мне рекомендовали вас как специалиста высшего класса, и так как я привыкла доверять, но проверять… Я решила не откладывать кота в долгий ящик… Ой… Что это я говорю? Одним словом, я решила, что неплохо бы было познакомиться с вами в непринужденной обстановке и, так сказать… инкогнито!

– Гоголя начитались? Любите литературу?

– Не то чтобы очень, но вообще я женщина начитанная! Итак, я решила, что должна к вам присмотреться и познакомиться с вами, так сказать, без посредников и без регалий!

Женщина сделала паузу, Зверев сжал кулаки и процедил:

– Познакомились?

– Да уж…

– Ну и…

– Мне сказали, что вы здесь лучший…

– Кто же мог такое ляпнуть? – В голосе майора было столько желчи, что ею, пожалуй, можно было бы прожечь дырку в персидском ковре.

– Неважно! – Женщина вдруг преобразилась, снова превратившись из сурового опера в хорошенькую куколку. Она достала из сумочки маленькую круглую коробку, открыла ее и, достав пухо́вку, припудрила носик. – Итак, будем считать, что наше знакомство состоялось! Волгина Мария Васильевна! Как говорится, прошу любить и жаловать… – Женщина осеклась и тут же сухо поправилась: – По поводу «любить» – это я, разумеется, фигурально!

– Я так понимаю, столь же эффектно мне представляться не имеет смысла?

– Разумеется! – Красотка убрала в коробочку свою пуховку и звонко щелкнула застежкой сумки. – Итак, внеплановое совещание в кабинете вашего начальника полковника Корнева начинается завтра в девять, и вы, товарищ майор, обязаны на нем присутствовать! А сейчас мы с вами простимся, я ведь прибыла только что, поселилась в гостинице на улице Металлистов и даже не успела распаковать вещи.

Новая знакомая Зверева встала, выбросила свою сигаретку в урну и, поцокивая каблучками, гордо удалилась, ни разу не обернувшись.

Глава вторая

Когда на следующее утро Зверев с хмурой физиономией вошел в кабинет Корнева, часы показывали девять десять. Войдя в кабинет, Павел Васильевич тут же уловил приятный запах каких-то неизвестных ему духов и лишь мельком глянул на источник его появления. Зверев закусил губу и оглядел всех прочих. Сам Корнев как никогда казался бодрым и довольным, двое из оперов зверевского отдела, Веня Костин и Дмитрий Евсеев, казались хмурыми и напряженными. При этом оба отводили взгляд и старались не смотреть Звереву в глаза. Третий опер, Шура Горохов, сидевший напротив Вени, тоже казался собранным, однако от Зверева не укрылась легкая усмешка, мелькнувшая на лице Шуры, хоть тот и поспешил прикрыть рот рукой. Зверев заскрежетал зубами и недобро посмотрел на свою новую знакомую, которая сейчас сидела справа от Корнева. На этот раз на женщине был строгий синий обтягивающий жакет, белая блузка и юбка цвета беж. Зверев отметил, что и сегодня эта капитанша выглядит безукоризненно. Окинув недобрым взглядом Шуру, Павел Васильевич тихо выругался себе под нос и снова посмотрел на Волгину. Вот же гадина, похоже, она уже всем рассказала в подробностях об их вчерашней встрече. И как же его угораздило так проколоться? Кто бы мог подумать, что эта голубоглазая блондиночка из приятной глупышки вдруг возьмет и превратится в капитана УБХСС из Москвы? Павел Васильевич хмыкнул и гаденько осклабился:

– Здрасьте! Не скажу, что особо рад вас видеть.

– Здравствуйте, Павел Васильевич! Наконец-то мы вас дождались. – Женщина повернулась к Корневу. – Товарищ полковник, давайте уже начнем.

Корнев закивал:

– Да уж, давайте начнем! Итак, как я вам уже сообщил, вчера к нам из столицы прибыла старший оперуполномоченный центрального Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности капитан милиции Волгина Мария Васильевна. Сегодня утром я вас с ней уже познакомил. – Корнев по очереди посмотрел на всех оперов и перевел взгляд на Зверева. – А с Павлом Васильевичем, как нам всем известно, капитан Волгина в соответствии с ее пожеланием познакомилась еще вчера… самостоятельно. Вне, так сказать, данного здания.

Видя, как Корнев с трудом сдерживает улыбку, Зверев уселся на свой излюбленный диван в углу кабинета и изо всех сил стал делать вид, что совладал с собой. Получалось у него это не очень, он ерзал, правая щека предательски дергалась. При этом Зверев размышлял. Выходит, что эта цаца приехала вчера, сообщила о целях своего прибытия и пожелала тут же встретиться с Корневым. Когда они выяснили, что Зверев уже свалил, Степка наверняка взбеленился.

И что же было дальше? Волгина сообщила, что ей подсказали, где его можно найти, и кто же это так постарался? Зверев оглядел присутствующих и остановил взгляд на Корневе. Никто из них не знал, что он собирается в парк, и тут он вспомнил, что, уходя вчера из приемной, обмолвился, что неплохо было бы уйти пораньше и посетить Центральный парк. Выходит, что именно секретарь Корнева Леночка Спицына так его вчера подставила.

Перед тем как накануне Зверев вышел из приемной, он в очередной раз решил немного пококетничать с Леночкой и приобнял ее за плечи. Леночка взвизгнула и, как обычно, треснула майора линейкой. Обычно такие шутки сходили Звереву с рук, но вчера Леночка явно была не в духе и, видимо, обиделась. После этого наверняка именно она сообщила Волгиной, что Зверев умотал с работы раньше времени и направился в парк в надежде подцепить какую-нибудь хорошенькую девицу. Обратив внимание на внешность Волгиной и ее прикид, Леночка, скорее всего, предвидела, чем может обернуться их первое знакомство.

Пока Зверев таким образом размышлял, Корнев продолжил свое выступление:

– Итак, раз уж теперь мы все познакомились, я передаю слово нашей гостье, чтобы она сама пояснила цель своего приезда.

Волгина встала:

– Павел Васильевич, не могли бы вы пересесть к столу?

Зверев фыркнул: «Начинается».

– Я и отсюда вас хорошо слышу… и вижу.

Зверев оглядел дамочку с головы до ног и весьма неоднозначно цокнул языком. Женщина нахмурилась.

– Я не прошу вас рассматривать меня, товарищ майор! Тем более так пристально! Я прошу вас подойти, чтобы вы посмотрели на это!

Оперативница достала из лежащей перед ней папки две десятирублевые купюры и положила их на стол. Все сидящие, включая Корнева, вытянули шеи, Зверев же по-прежнему позевывал и снова пялился, но теперь уже в окно. Волгина повысила голос:

– Павел Васильевич, да подойдите же вы, наконец!

– Пашка, – зло прорычал Корнев. – Не доводи меня…

Зверев нехотя поднялся и подошел к столу.

– Деньги, и что с того? Червонцы образца сорок седьмого года, довольно новые.

Зверев взял десятирублевки, Волгина спросила:

– Как по-вашему, эти банкноты чем-нибудь отличаются друг от друга?

– Разумеется, отличаются! Серийными номерами.

– И больше ничем?

Зверев напрягся, еще раз оглядел десятки с обеих сторон и, вытянув руки, стал рассматривать их на свет.

– Я, кажется, понял! – Он положил одну из купюр на стол. – У этого червонца отсутствуют водяные знаки! Фальшивка?

– Все верно! Эта купюра – довольно искусно выполненная фальшивка! – Волгина пустила фальшивую банкноту по рукам, все какое-то время ее рассматривали и в конце концов вернули владелице. Оперативница убрала обе банкноты в папку, села и продолжила:

– На этом демонстрацию будем считать оконченной, а теперь перейдем к сути и продолжим. – Зверев вернулся на свое место на диване, но теперь слушал рассказчицу уже с некоторым интересом. – Впервые фальшивки, о которых пойдет речь, появились три года назад в Москве, спустя примерно год после денежной реформы сорок седьмого года, и это были не только червонцы. Фальшивки номиналом в двадцать пять, пятьдесят и даже сто рублей быстро разошлись по городу. Наше Управление тут же провело ряд мероприятий по выявлению подпольных типографий и поимке мошенников, печатающих липовые купюры. Поначалу нам не особо везло, и мы долго топтались на месте, но примерно год назад мои коллеги все-таки сумели выйти на преступников. Нам стало известно, что руководит подпольным изготовлением фальшивых банкнот Алексей Седых, он же Седой, который уже отбывал срок за мошенничество. Мы выяснили место, где находилась типография, и накрыли всю банду.

В ходе задержания, и это неудивительно, бандиты оказали вооруженное сопротивление. Седой и двое его людей были убиты, а еще двое арестованы. Был суд, и один из задержанных получил высшую меру, а другому дали семь лет. Мы уже праздновали победу, как выяснилось, что дело еще не доведено до конца.

Проблема в том, что в ходе ликвидации преступной типографии мы сумели найти пресс-станок для печатания, но не сумели отыскать все клише, с которых люди Седого печатали свои фальшивки. Клише для изготовления десятирублевых купюр таинственным образом исчезло. Как вы, наверное, уже поняли, спустя некоторое время в столице и ее окрестностях снова стали появляться фальшивые купюры достоинством в десять рублей.

Корнев, Костин и Евсеев не отрывали от Марии глаз, Горохов что-то рисовал в своем блокноте, а Зверев по-прежнему делал вид, что все это ему неинтересно. Мария продолжала:

– Последний из оставшихся в живых член банды Седого – тот самый, который согласился сотрудничать и поэтому избежал высшей меры, – рассказал, что с Седым работал еще один человек. Мы полагаем, что это он и прихватил недостающее клише и продолжил дело Седого.

– Об этом человеке что-нибудь известно? – тут же уточнил Корнев.

– Мы выяснили лишь его кличку. Его называют Бубон.

– А возраст, приметы?

– Наш информатор ни разу не видел Бубона. По его словам, Бубон появился в составе банды позже всех и Седой его никому не представил. В общем, он был темной лошадкой для всех членов банды, такая уж история.

– Да уж, все как обычно, – встрял в диалог Веня Костин.

Волгина развела руками.

– Таким образом, после появления новых фальшивок мы продолжили поиски. Мы перетрясли все известные банды и «малины», и только несколько дней назад один из задержанных нами бандитов сообщил, что, по слухам, подпольный цех по производству десятирублевых фальшивок переехал в Псков.

Мария замолчала. Корнев, выдержав паузу, спросил:

– У вас все?

– Нет, не все! По тем же непроверенным данным, в ближайшее время этот самый Бубон планирует поставить крупную партию фальшивых денег московскому вору в законе Мише Анжуйцу. Если новая типография действительно находится здесь, мы с вами обязаны его отыскать. Мои коллеги по-прежнему продолжают активные поиски мошенников в столице и разрабатывают Анжуйца. Мне же поручено прибыть сюда и организовать розыск преступников здесь. Теперь у меня все.

Мария снова посмотрела на Зверева, тот по-прежнему казался безучастным и небрежно чистил ногти заостренной спичкой. После того как Зверев зевнул, лишь мельком прикрыв рот, брови Марии сдвинулись.

Волгина строго посмотрела на Корнева, тот явно заметил негодование московской гостьи и тут же с важным видом пробубнил:

– Я так понимаю, что суть вопроса всем ясна. А теперь к делу: в соответствии с требованием начальника Главка мы должны как можно скорее организовать поиски этого самого Бубона и его банды. – Корнев кинул взгляд на все еще зевающего Зверева и продолжил: – И принять самые решительные меры. Начальник Главка распорядился подключить к этому расследованию наши лучшие кадры!

– Лучший у нас, вне всякого сомнения, Зверь! – в один голос высказались Костин и Евсеев.

Образовалась пауза. Все посмотрели на Павла Васильевича и увидели, что тот уже выбросил свою спичку и, прикрыв глаза, тихо посапывает на диванчике.

Костин и Евсеев рассмеялись, Горохов хмыкнул, а Корнев побагровел.

– Зверев лучший? Вы тоже так считаете, Степан Ефимович? – скривив лицо, спросила Волгина.

Корнев плеснул себе воды из графина.

– Да! Я с этим согласен.

– Не могу с вами согласиться! Что ж, я это поняла, но тем не менее выскажу свое мнение на этот счет! Лучший оперативник должен быть профессионалом, умным, усердным и терпеливым, помимо этого, лучший оперативник должен быть и честным, порядочным и принципиальным и уметь работать в коллективе. Мое первое знакомство с майором Зверевым заставило меня сделать заключение, что ни одним из этих качеств ваш хваленый Зверь не обладает. Его поведение на сегодняшнем совещании подтвердило мои выводы. Я сильно сомневаюсь, что ваш Павел Васильевич способен распутать это дело.

На этот раз Зверев ответил резко:

– Если капитан Волгина сомневается в моей компетенции, то это ее право! Она определенно права, у нас немало достойных сотрудников, способных раскрыть порученное ей дело. Пусть вон Вениамин пыхтит в поисках ваших фальшивомонетчиков, я же с этого момента умываю руки.

Зверев встал и шагнул к выходу.

– Стоять!!! – рявкнул Корнев. – Куда?!.

– Писать заявление на отпуск!

Корнев шарахнул кулаком по столу:

– Никаких отпусков! Я уже доложил в Главк, что именно ты будешь заниматься этим делом.

Зверев остановился в дверях.

– Если ты думаешь, что я соглашусь работать под началом этой взбалмошной бабенки, Степа, ты просто спятил!

– Стоять!!! Я тебе повторяю: никаких отпусков! Ничего я тебе не подпишу, даже не мечтай!

– Если даже и так, все равно я ухожу! У меня заслуженный выходной, так что всем до свиданьица… Вениамин, – сыщик подмигнул Костину, – поручаю опеку нашей московской коллеги тебе.

Манерно поклонившись Волгиной, Зверев, едко посмеиваясь, вышел из кабинета. Проходя через приемную, Павел Васильевич строго погрозил пальцем сидевшей за столом Леночке Спицыной.

В понедельник плановое совещание начальников отделов в кабинете Корнева началось вовремя. Зверев, вопреки всему, явился на мероприятие без опозданий и занял место за столом среди прочих. Корнев, доводя до сведения присутствующих оперативную обстановку и слушая доклады подчиненных, изредка поглядывал на стоявший в углу диван, где, как правило, сидел его самый нерадивый сотрудник майор Зверев. Но сегодня Зверев сидел рядом со всеми за столом, казался серьезным и даже делал вид, что слушает и вникает во все, что происходит вокруг. Столь несвойственное ему поведение явно нервировало Корнева, поэтому он то и дело пил из графина воду, постукивал пальцами по столешнице и лишь делал вид, что что-то помечает в своем блокноте. Когда совещание закончилось, Зверев остался в кабинете, подошел к Корневу и, вынув из папки лист бумаги, положил его перед Корневым. Корнев скривил лицо.

– На отпуск? Все-таки написал? – Полковник взял листок, повертел его в руках и, скомкав, бросил на стол. – Может, хватит уже? Ведешь себя как кисейная барышня. Ладно, поломался, и будет. Я серьезно поговорил с Марией Васильевной…

– Ты?! Серьезно поговорил?

– Да! Так вот, я ей все доходчиво объяснил, что да как! – Зверев фыркнул и отвернулся, а Корнев продолжал: – Так вот, она согласна с тобой работать…

– Я не согласен!!! – Зверев расправил скомканное заявление, прогладил его ладонью. – Подписывай!

– Не буду!

– Тогда вот! – Зверев вынул из папки еще один листок. – Прошу уволить меня по собственному желанию.

– Да сколько можно? Увольняться он у нас решил!

– Решил…

– Из-за этой крали? – Корнев поморщился. – Ну ты дурак…

– Да иди ты! Устал я, Степка. Шесть лет уже без продыху, уже голова пухнет от этих жуликов проклятых. Отдохнуть хочу! По-настоящему отдохнуть. И от тебя в том числе. Надоело мне твое солдафонство.

– Тьфу ты! – Корнев поморщился. – Черт с тобой. – Полковник взял со стола первое заявление и, обмакнув ручку в чернильницу, подписал его, оставив при этом на заявлении две кляксы. – Забирай и проваливай. Отдыхай, сколько тебе там полагается. Ты у нас куда-то, я слышал, ехать решил?

– Решил!

– И куда?

– В Кисловодск.

– Ну и поезжай… хоть к черту на рога! Когда накатаешься, возвращайся, и за работу, а дело о фальшивках Костин возьмет.

– Сразу бы так…

Когда Зверев вышел из кабинета начальника милиции, он строго посмотрел на сидевшую в приемной Леночку Спицыну. Девушка сидела за столом и что-то печатала. Павел Васильевич казался очень грозным, Леночка виновато потупилась:

– Что? Обиделись на меня за то, что я вас этой Волгиной подставила? Так вы же сами виноваты! Постоянно меня одолеваете, а мне оно нужно? У меня муж.

– От мужа не убудет.

– Ладно вам… Перестаньте дуться.

– Не перестану! – Зверев надул щеки.

– То есть что, не перестанете?

– Дуться; и не прощу тебе такого предательства! Я-то думал, мы друзья, а ты…

– Да перестаньте…

– И приставать к тебе больше не стану.

– Что?

Зверев огляделся по сторонам и, поманив Леночку пальцем, навис над столом. Когда секретарь Корнева подалась вперед, Павел Васильевич быстро пригнулся, схватил Леночку за плечи и игриво чмокнул девушку в щеку. Спустя мгновение, когда Зверев уже выбегал из приемной, в него уже летели деревянная линейка и массивное пресс-папье.

Глава третья

Наведавшись к кадровикам и передав начальнику отдела Глафире Сергеевне Костроминой, худощавой сорокавосьмилетней женщине с узким лицом и грушевидной фигурой, подписанное начальником милиции заявление на отпуск, Зверев приободрился и почувствовал себя значительно лучше. Настроение, которое с утра было ужасным, вдруг полностью поменялось.

Несмотря на то что в заявлении на отпуск в качестве его начала значилась послезавтрашняя дата, Зверев решил, что это пустяки. Днем раньше… днем позже… разве это имеет значение? Он добился своего, а значит, в Управлении по крайней мере сегодня ему больше делать нечего.

– За отпускными приду завтра, – заявил Зверев Костроминой, подарил главной кадровичке Управления свою самую лучезарную улыбку и, похвалив ее прическу, с победным видом удалился.

Когда Зверев вышел из здания Управления, он вдохнул полной грудью. Все, вот она, долгожданная свобода! Настоящая свобода!

Корнев… Костин… Евсеев с Гороховым и эта Волгина… Пусть все они сами все расхлебывают, а ему предстоит дальняя дорога. Зверев закрыл глаза и представил: теплый горный климат, нарзан, кавказские вина, шашлык и прочие прелести Кавказских Минеральных Вод.

Не желая ничего откладывать на потом, Зверев тут же отправился на вокзал. Отстояв длинную очередь, Павел Васильевич наконец-то приобрел билеты в СВПС[3]. Гулять так гулять, зачем же себя ограничивать.

Поезд, на котором ему предстояло ехать до Москвы, отходил вечером в среду, так что до поездки у него оставалась пара дней. Зверев не пошел на остановку, а решил добираться до дома пешком – благо было недалеко. По дороге он думал о случившемся. С одной стороны, он корил себя за то, что отказался от участия в расследовании, но тут же начинал оправдывать сам себя. Никогда он не будет работать под руководством женщины, которая мало того, что считает его никудышным сыщиком, а еще и выставляет его на посмешище. Всячески желая не думать о Волгиной, Зверев все же понимал, что это у него плохо получается. Он кусал губы и ругал себя за эту слабость, при этом щека сыщика периодически дергалась. Одолев примерно половину пути, Павел Васильевич вдруг вспомнил, что сегодня он еще не обедал.

Есть особо не хотелось, но он прекрасно помнил, что в его холостяцкой квартирке на улице Гоголя из съестного имеется лишь позавчерашняя четвертинка хлеба, полбанки тушенки и пара луковиц, и с этим нужно было что-то делать. Идти по магазинам не хотелось, поэтому Зверев решил перекусить в находившейся как раз на его пути закусочной, называвшейся «Березка».

Помимо довольно сносных пельменей, здесь когда-то продавали не менее сносное разливное «Рижское» и заправленный сметаной салат с докторской колбасой и зеленым горошком. Помня об этом, Зверев, особо не раздумывая, вошел в заведение общепита и окинул его внутреннее убранство придирчивым взглядом.

Несмотря на то что закусочная была расположена в десяти минутах ходьбы от его дома, Зверев не был здесь как минимум года полтора. То, что он увидел, его порадовало. Ведь «Березка» – некогда убогая и прокуренная забегаловка – за последнее время явно преобразилась, причем исключительно в лучшую сторону.

Стены заведения, видимо, совсем недавно оклеили цветастыми бело-красными обоями. Под потолком висела массивная люстра с висюльками под хрусталь. Столы покрыты белыми скатертями, на каждом стояли солонка, перечница и граненый стакан с целлюлозными салфетками. Обеденный зал в этот день был заполнен наполовину. Посетители пили пиво, переговаривались и смеялись в голос, но при этом никто особо голос не повышал. Буфетчица, немолодая, довольно ухоженная женщина в белом халате и колпаке, с деловым видом выслушала заказ и буквально через минуту выложила на поднос Зверева то, что от нее требовалось. Павел Васильевич, заказавший две порции пельменей со сметаной, салат и пару кружек пива, сел за свободный столик в углу, попробовал еду и в очередной раз был приятно удивлен.

Если раньше тут ему приходилось есть полуостывшее блюдо из вязкого, застревающего в зубах теста, начиненного смесью непонятного мяса, ливера, лука, чеснока и капусты, то сегодняшние пельмени показались Звереву не просто съедобными, но и по-своему даже вкусными. Пиво тоже было не разбавлено, приятно охлаждало чуть горьковатым хлебно-солодовым вкусом. «А жизнь-то налаживается», – подумал Зверев и в очередной раз успокоил себя тем, что его сообразительный и инициативный Венечка Костин справится с поимкой фальшивомонетчиков и без него.

Когда Павел Васильевич допил первую кружку и почти полностью умял первую порцию пельменей, за его спиной вдруг кто-то негромко кашлянул. Зверев обернулся и увидел ссутулившегося худощавого мужчину лет пятидесяти со впалыми глазами и зализанными назад волосами. На мужчине был довольно просторный серый плащ, коричневая водолазка и широкие брюки в полоску.

– Могу я присесть? – с учтивой улыбкой поинтересовался незнакомец.

Зверев указал рукой на соседний стул.

– Присаживайтесь. Вы что-то хотели?

Мужчина рассмеялся и сел напротив Зверева.

– Ну, вы даете! Присаживай… тесь! – Мужчина в сером плаще сделал ударение на последнем слоге и вдруг резко сменил тон и прохрипел: – А ведь ты меня не узнал, начальник! Ну что ж, как грицца, время идет, а люди меняются.

Брови Зверева взлетели, и он гортанно хохотнул:

– Петя?.. Желудков?.. Желудь, твою мать! Ну вы только гляньте на него! Кто бы мог подумать.

Собеседник Зверева негромко рассмеялся.

– Я, гражданин… Ой, простите, товарищ капитан…

– Уже майор, – поправил Зверев.

– Что ж, поздравляю.

– Я тебя тоже. – Зверев оживился.

– А меня-то с чем?

Зверев погрозил собеседнику пальцем.

– А то непонятно? С тем, что теперь ты на человека стал похож, а ведь раньше, ой… И вспомнить страшно.

Петр Желудков по кличке Желудь был когда-то одним из самых полезных информаторов Зверева. Мелкий жулик, водивший знакомства с разными представителями псковского криминалитета, со дня их первого знакомства пользовался покровительством Зверева, за которое периодически делился с сыщиком весьма и весьма полезной информацией. Пару лет назад Желудь куда-то исчез, и Зверев даже, грешным делом, подумал, что Петя помер где-нибудь на помойке или получил в бок перо. Сейчас же, глядя на сидевшего напротив довольно опрятного мужчину, Павел Васильевич невольно поморщился, вспомнив прежнего Желудя и его манеры. Прежний Петя сморкался в пальцы, харкал себе под ноги и постоянно шмыгал носом, вытирая его рукавом. Еще раз оглядев стены заведения, в котором он сегодня очутился, и тут же переведя взгляд на Петю, Зверев снова улыбнулся: «Жизнь меняется, и люди меняются, как же это здорово».

Желудков тем временем продолжал:

– Да, я изменился, ни дать ни взять, а вы что же, товарищ майор, как поживаете? Я так понимаю, у вас ничего не изменилось, все бандитов ловите?

– Как ловил, так и ловлю, куда же деваться? У меня ничего не меняется.

Желудков снова покашлял и продолжал:

– А у меня вот, как грицца, многое поменялось. С криминалом завязал, на работу устроился, я теперь на хлебозаводе кладовщиком числюсь… Женился недавно…

– Женился?! На ком? На Юльке Косой?

Зверев тут же вспомнил былую подружку Желудя Юльку Кочину, толстую блудливую торговку рыбой с Любятовского базара. При одном только упоминании о Юльке Желудков поморщился.

– Нет, конечно! Об этой шалаве я уже и думать забыл! А женился я на вполне порядочной женщине. Вдовая она, правда, детей у нее двое, но это, как грицца, не беда. Жену мою Лидией зовут, она на нашем хлебозаводе пекарем работает. Вот такие у нас теперь дела, товарищ Зверев!

Слушая Петю, который из некогда затрапезного и, казалось бы, совсем опустившегося мужичонки вдруг превратился в степенного и вполне достойного представителя общества, Зверев почувствовал легкую зависть. Как же все-таки порой меняются люди, но не сам Зверев. Особо рассмешило Зверева то, что Петя назвал свою жену Лидией… Не Лидкой, как это в принципе ожидалось, а Лидией! Ну и ну…

Зверев усмехнулся. Нет, не зря он собрался в Кисловодск, ему определенно тоже нужно что-то в жизни менять. Слушая, как Петя продолжает что-то верещать и рассказывать про свою драгоценную супругу, Зверев почему-то снова вспомнил Волгину, но тут же постарался выбросить Марию из головы и уточнил:

– А я ведь соврал тебе, Петя, когда сказал, что ничего у меня не меняется. Я тут наконец-то отпуск взял, собираюсь вот в горы махнуть…

– Вон оно что! Рад за вас, Павел Васильевич, очень рад. Мы вот с женой тоже хотим на отдых съездить, но только на юга. Горы – оно, конечно, хорошо, но моей Лидочке больно уж на море посмотреть хочется. Кстати, если вы не торопитесь, может, я присоединюсь и выпью с вами, как грицца, за встречу.

Зверев ухмыльнулся:

– Валяй! А жена не поругает?

– Не поругает, она у меня с пониманием к таким вещам относится. К тому же я, как и вы, только пивка.

Желудков достал из нагрудного кармана кожаный бумажник, вынул оттуда пятидесятирублевую купюру и направился к прилавку. Когда Петя вернулся к столу с двумя кружками пива, он снова сел и при этом уронил на пол две десятирублевые купюры и мелочь.

– Вот черт! – Желудков нагнулся и, подняв упавшие червонцы, положил их на стол и продолжил собирать монеты. – Хорошее тут пиво, только дорогое. Четырнадцать семьдесят за кружку.

Увидев лежавшие на столе десятки, Зверев взял одну из них и стал рассматривать. Желудков удивился:

– Что такое, товарищ майор? У вас что, с деньгами проблема? Так если хотите, я могу одолжить…

– Да нет, Петя, деньги у меня имеются… – Зверев задумался и посмотрел купюру на свет. Водяные знаки в виде пятиконечных звезд отчетливо просматривались. Зверев взял вторую банкноту и, проверив ее на подлинность, вернул владельцу. – Слушай, Желудь, а ты не хотел бы по старой памяти оказать мне небольшую услугу?

Желудков хлебнул из кружки и вытер пену с губ белой салфеткой.

– Разумеется, а что за услуга?

– Такая же, как и те, что ты мне раньше оказывал.

– Нужна информация? Спрашивайте, вот только я теперь в криминальных кругах не бываю, так что вряд ли чем смогу помочь. Старое жулье ваши кого пересажали, кого на тот свет отправили, а кто-то, как и я, перекрасился.

– И все же… – продолжил Зверев, сам не особо веря в то, что это приведет хоть к какому-нибудь результату; спрашивал скорее по привычке. – Ходит слушок, что в городе появился подпольный цех, в котором печатают фальшивые деньги. Печатают именно червонцы и сбывают по отработанным каналам.

Желудков засуетился, тоже посмотрел на свет только что полученные в качестве сдачи купюры.

– Вроде нормальные.

– Эти-то да, но я видел и другие – тоже червонцы не хуже этих, только без водяных знаков. Руководит теми, кто шлепает эти бумажки, некий Бубон. Слышал о таком?

Желудков глотнул из кружки и снова утер губы.

– Не слышал!

Зверев помотал головой.

– А про Мишу Анжуйца что-нибудь можешь сказать?

Желудков покачал головой.

– Про Анжуйца могу. Серьезный вор, матерый и в авторитете. Только он не из нашенских, не псковский. Он, я слышал, в столице дела делает.

– Точно, ну и… Кстати, почему его Анжуйцем зовут, знаешь?

– Потому что Миша Анжуец – француз!

– Француз? Ого!

– Ну да! Анжу – это местечко такое во Франции, так вот наш Миша из этого местечка и приехал, из этого самого Анжу. Потому и зовут его Анжуец, – уточнил Желудков.

– А настоящее имя у него есть?

– Мишель Вила́р.

– Как интересно.

Зверев отодвинул в сторону тарелку с пельменями и подался вперед. Петя огляделся по сторонам и продолжил:

– Общался я тут недавно с одним старым корешем, так вот он с этим самым Анжуйцем в одном лагере срок отбывал.

– А кореша как зовут?

– Антоша Ананьев, кличка Хрящ.

– А найти его как?

Желудков развел руками.

– Откуда ж я знаю? Он вообще сказал, что из города валить хочет. Может, врет.

– Ясно, и что?

– Мы с ним давно уже общих дел не имеем, а тут встретились вдруг, поболтали вот так же за кружечкой и разошлись. Мне с такими, как Хрящ, больше дружбу водить не резон. Боже упаси…

– Он что же, тоже матерый?

– Блатной, да, а вот по поводу того, что матерый, я бы не сказал. Он под Го́рой Жутким когда-то ходил. Гора, тот посерьезнее будет. Он со своей кодлой в годы войны квартиры обносил…

– Погоди-ка. – Зверев наморщил лоб. – Это не тот ли Гора, который в сорок пятом продовольственный склад в Панино обчистил? Они там тогда еще и сторожа убили.

– Он самый и есть! Хорошо тогда они поживились, а потом их кто-то сдал. Гору и его дружков тогда надолго закрыли, Хрящ же отделался трешкой.

– Гора еще сидит? – уточнил Зверев.

– Этого я не знаю.

– Ладно, что еще по Хрящу? Говоришь, он с Анжуйцем срок отбывал? Ну и…

– Ну и, как грицца, дело было как-то так…

Глава четвертая

Карагандинский исправительно-трудовой лагерь (Казахская АССР), декабрь 1947 г.

В бараке пахло испражнениями, гнилью и хлоркой. Однако к этому запаху Хрящ уже привык, поэтому его эти запахи особо не тревожили. Его, как и всех прочих арестантов седьмого барака, где в большинстве своем отбывали срок заключенные, составляющие так называемую черную масть, волновало сейчас совсем другое. Полчаса назад или около того в казенное помещение вошел Стекоту́н – сухопарый и прыщавый арестант из Куйбышева, и сообщил, что вечерний этап, о котором в последнее время все только и говорили, прибыл два часа назад.

– Что насчет Баркаса? Он с ними? – сухим гнусавым голоском поинтересовался Метелица – мордатый заключенный из Оренбурга, бывший некогда смотрящим в Печорском ИТЛ.

Стрекотун пожал плечами.

– Точно неизвестно, но я слышал, как один из вертухаев с ухмылочкой скалился и говорил своему соседу что-то типа: «Ну все, теперь начнется…» Так что смекайте, что почем.

Василий Толмачев, он же Вася Баркас, в годы войны служил боцманом на торпедных катерах Черноморского флота. В сорок третьем был комиссован по ранению, вернулся в родную Тверь и устроился работать кладовщиком на местную продуктовую базу. Спустя полгода в порыве ревности зарубил топором любовницу и вступившегося за нее соседа, за что получил десять лет лагерей.

Первые два года Баркас отбывал срок под Норильском, где и встретился с несколькими своими соотечественниками – бывшими фронтовиками, согласившимися сотрудничать с администрацией зоны и ведущими кровавую войну с «законными» ворами. Присоединившись к «красной масти», или, как их иначе называли, «автоматчикам», Вася Баркас поспособствовал раскоронованию нескольких местных авторитетов, после чего после убийства прежнего лидера возглавил команду единомышленников и был отправлен руководством в своеобразное «турне» по разным зонам для наведения жути на так называемых честных арестантов. В тюремных кругах «автоматчиков», в первую очередь среди блатных, все чаще и чаще стали именовать суками. Витя Баркас был одним из самых значимых, в Карлаге это знали.

Изрядно осмелевшие и распоясавшиеся воры и их приспешники обрели за последнее время нешуточную власть в местах лишения свободы и стали представлять реальную угрозу. Нужно было что-то делать, и это было сделано. С тех пор в лагерях создавались так называемые трюмиловки, группы физически крепких и безбашенных заключенных, как правило из бывших бойцов Красной армии, не признающих воровской закон. Задачей этих самых групп была расправа с «законными» и низложение их любыми доступными способами. Одну их этих самых трюмиловок и возглавил Вася Баркас. Баркасовцы с молчаливого согласия лагерного начальства ездили по зонам и трюми́ли[4] криминальный элемент самыми жесткими способами.

До сей поры Вася неплохо справлялся с порученным ему делом, и это не могло не тревожить «черномастную» верхушку Карлага, где негласно верховодил вор в законе Миша Анжуец.

После того как Стрекотун объявил столь неприятную новость всем сидельцам седьмого барака, Метелица тут же подошел к Анжуйцу, тот что-то шепнул здоровяку на ухо. Бывалый вор склонил голову набок, он всегда так делал, чтобы лучше слышать. Метелица выслушал Анжуйца, молча кивнул и вернулся на свое место. Стрекотун тоже просеменил вдоль нар и, прыгнув на свой топчан, с тревогой посмотрел на Анжуйца. Все обитатели барака затаили дыхание. Анжуец казался спокойным, однако все понимали, Миша, возможно, уже чувствует, что, вполне себе вероятно, скоро окажется на небесах. Сулимчик, Метелица, Арчил и Птаха тоже держались бодрячком. Хрящ тоже расправил плечи, однако, кинув взгляд на свои руки, поежился, потому что пальцы его не слушались и тряслись.

С тех пор как попал сюда, он не без труда завоевал для себя не особо почетное, но и не самое худшее место среди арестантов. Он стал одним из шестерок Метелицы, что давало ему до сей поры хоть какое-то чувство защищенности, ведь Метелица считался правой рукой самого Миши Анжуйца. О самом Мише ходили разные слухи, общая же суть сводилась примерно к следующему…

Родившийся еще в прошлом столетии Мишель Вилар был уроженцем города Руан. Сын пекаря и базарной торговки, еле-еле сводивших концы с концами, Мишель в тринадцатилетнем возрасте сбежал из отчего дома и отправился в Париж. В те годы столица Франции буквально кишела жуликами, проходимцами и прочим нечестивым сбродом. Вскоре будущий российский авторитет познакомился с местной криминальной элитой и стал промышлять карманными кражами, вступив в шайку весьма известной в то время мадам Лилу.

Рассказывали, что в подчинении этой пожилой мадам, помимо дюжины профессиональных карманников, ловко обчищающих карманы беспечных парижских буржуа, имелись также пятеро громил, способных по ее приказу пустить в ход не только кулаки, но и ножи. Кроме того, мадам Лилу содержала небольшой притон, в котором неустанно трудились четыре доступные девицы, младшей из которых было тринадцать, а старшей – пятьдесят шесть. Спустя несколько лет после того, как один из молоденьких любовников мадам Лилу вонзил ей промеж ребер нож и сбежал, прихватив при этом большую часть ее накоплений, Мишель Вилар сколотил собственную банду.

В четырнадцатом году, когда началась Первая мировая война, в стране многое переменилось. Местные представители закона уже не были способны должным образом обеспечивать правопорядок на улицах столицы.

Именно поэтому местные жандармы при попустительстве властей устроили настоящую травлю всех представителей преступного мира французской столицы. Полицаи и оказывающие им помощь жандармы порой просто отстреливали всех столичных жуликов, не особо утруждая себя процессуальными проволочками.

После того как при попытке ограбить почтовую машину шайку Мишеля накрыла полиция и перещелкала его дружков как куропаток, молодой атаман решил покинуть страну. Он добрался морем до Портсмута, затем уплыл в Данию, после чего добрался до Санкт-Петербурга.

Прибыв в Россию-матушку, наш беглец от правосудия тут же принялся за старое. Он связался с местными бандитами и стал называться Анжуйцем. Вскоре Миша сел за групповое ограбление квартиры одного крупного чиновника и получил свой первый срок еще при старом режиме. Спустя пять лет Анжуец вышел, но вскоре снова сел на долгий срок. Побывав в заключении, Миша проявил себя настоящим стоиком. Он усвоил местные тюремные правила и неукоснительно соблюдал воровской закон. В тридцать пятом во время очередной отсидки Миша Анжуец был «коронован».

Следующий день прошел на удивление спокойно. Заключенных вывели на прогулку, потом вернули в бараки. После этого в «седьмой» принесли чечевичную похлебку и серые лепешки. На раздаче один из баландеров[5] – тощий арестант по прозвищу Черпак – шепнул Метелице, что Васю Баркаса и его команду еще вчера определили в соседний, пятый барак. Спустя примерно полчаса смотрящего «пятого» – старого вора Веху – и троих его подручных вынесли из барака на носилках и отправили в лазарет. Черпак как-то умудрился встретиться с лагерным лепилой[6] Семой Ха́йманом. Сема – такой же зэк, как и прочие, рассказал, что осмотрел всех пострадавших авторитетов. У двоих были сломаны ребра, третьему выбили правый глаз и отбили мошонку. Самого же Веху избили так, что он до сих пор не пришел в себя. Хайман лишь разводил руками и подытожил, что Веха и как минимум один из его подручных, скорее всего, не доживут до завтрашнего утра.

После утреннего приема пищи те немногие из арестантов седьмого барака, кто не придерживался понятий, были отправлены на работы. Все прочие до самого вечера сидели и гадали, что же будет дальше. Вечером, когда зажглись первые фонари и работяги вернулись с работ, всех обитателей барака выстроили на лагерном плацу. Началась перекличка. Хрящ стоял в первом ряду, по его спине тек пот, Анжуец, Метелица и близкие к ним авторитетные зэки стояли в задних рядах и изо всех сил старались не подавать виду, что им страшно. Светили прожектора, лаяли псы, где-то со стороны оперчасти доносилась музыка.

Когда больше трети выстроившихся в ряды обитателей седьмого барака выкрикнули свои имена, двери «пятого» открылись, и из него вышли девять облаченных в тюремные робы заключенных и сгрудились возле стоявшей по соседству бытовки. Хрящ, дрожа всем телом, глазел на этих новых зэков и неустанно гадал, кто же из них Баркас. Метелица, глядя на прибывших с последним этапом, скрипел зубами, Стрекотун щелкал пальцами, закусив губу, все прочие тоже не могли сдержать своего страха. Только Анжуец, словно египетский сфинкс, оставался холодным и невозмутимым.

Когда из «пятого» вышел десятый зэк и подошел к остальным, Хрящ в очередной раз напрягся. Среднего роста, довольно жилистый и крепкий, этот вновь прибывший в лагерь арестант явно отличался от прочих. Орлиный крючковатый нос, густые брови и пронзительные, скорее даже безумные глаза. Одет он был в черный суконный бушлат, перетянутый солдатским ремнем, ватные стеганые штаны и обут в довольно приличного вида яловые сапоги. Мужчина был без шапки, что позволило всем увидеть, что он абсолютно лыс. От этого арестанта, несмотря на его довольно скромные габариты, веяло неудержимой силой и смертельной опасностью. Хрящ в очередной раз почувствовал, как между лопатками течет холодная капля. Когда лысый заговорил с одним из стоящих возле «пятого», детиной в суконной шапке-бадейке, тот тут же услужливо закивал. Остальные новички тоже сгрудились в кучу. То, как прибывшие с последним этапом зэки слушали лысого, развеяло последние сомнения. Хрящ понял, что это и есть Баркас.

Когда молодой лейтенантик, проводящий перекличку, назвал его фамилию, Хрящ замешкался и лишь по прошествии нескольких секунд крикнул «здесь!». Лейтенант обругал его и продолжил. Спустя еще некоторое время Хрящ услышал, как Анжуец, стоящий неподалеку, спросил у Метелицы:

– Баркаса я узнал, здоровый – Лях, а остальных не знаю.

– Тот, что справа от Баркаса, это Мурлыка.

– Тот, что в папахе? – уточнил Анжуец.

– Он! Был «честный» вор, но скурвился, сука. Тот, что в надвинутой кепке, – Калган, остальных не знаю. Вон тот, что сапоги поправляет, Витя Валет, Бородатый Бабай – вроде бы бывший ротный старшина, остальных тоже не знаю, – вмешался в беседу стоявший рядом с Метелицей молодой налетчик из Питера Птаха.

– Что за них сказать можешь? – процедил сквозь зубы Анжуец.

– А чего про них говорить? Суки позорные! До дела дойдет, никого не пощадят.

В этот момент перекличка закончилась, и заключенных «седьмого» загнали в барак. Спустя примерно полчаса «седьмой» снова выгнали на мороз и начался шмон. Два десятка солдат лагерной охраны окружили выстроившихся в ряды зэков и велели им раздеться до исподнего. Потом всех обыскали, а одежду прощупали на предмет запрещенных вещей и оружия. Стрекотуна и ростовского вора Каркушу, у которых нашли ножи, тут же уволокли в ШИЗО. Остальных продержали на морозе не меньше часа, пока пятеро бойцов из охранки шмонали сам барак. Под половицами и в белье нашли еще не меньше дюжины заточек из ложек, листов стали и арматуры, два финских ножа, кастет и пару железных ломиков. Все это тут же изъяли, но разбираться, чье это снаряжение, на месте никто не стал. Краснолицый капитан Гоценко, руководивший шмоном, просто вызвал из строя Анжуйца.

– Откуда все это и чьи это игрушки, ты, как старший в этом гадюшнике, расскажешь не мне.

Капитан вызвал двух бойцов и приказал им сопроводить Анжуйца к начальнику оперчасти.

После того как Анжуйца увели, всех зэков снова загнали в барак, не заперев его на замок. Метелица, как только все вошли в барак, рыкнул:

– Фраера по норам! Птаха, Мытый, Сулейман, Арчил – готовьтесь, ох, чую, потечет скоро кровушка… и наша, и сучья. – Слушая, как Метелица собирает вокруг себя всех самых авторитетных сидельцев «седьмого», Хрящ снова почувствовал страх. Когда Метелица посмотрел на него и поманил пальцем, Хрящ чуть не заплакал. – Пошли к нам, может, и ты на что-нибудь сгодишься.

Еще вчера такой расклад был бы Хрящу по сердцу. То, что Метелица причислил его к своим, порадовало бы его и придало бы ему веса среди прочих зэков, однако сегодня Хрящ изо всех сил хотел бы остаться на своей койке и не лезть в то, что, судя по всему, намечалось. Когда он подошел к прочим, Метелица вполголоса заговорил:

– Ну что, все, кажись, по обычному сценарию идет! Я их методы знаю. Сейчас Анжуйца к куму[7] повели. Потолкует с ним кум, предложит за жизнь, поулыбается и отправит с миром в барак. Только отправит без охраны. Ясно вам зачем?

– Ясное дело зачем, сучарам на съедение, а эти уж не упустят своего. Жаль Анжуйца, правильный был вор… – вздохнул Арчил, седоусый вор из Кутаиси.

– Что значит был? Он пока живой! – цыкнул на Арчила Метелица.

– Вах! Был, не был… Чего к словам цепляешься? Шанса выжить у Анжуйца – ноль! Баркасовцы его враз поставят на перо́.

– Нужно, как стемнеет, идти и встречать Анжуйца, – подытожил Метелица и громко втянул ноздрями воздух. – Только имейте в виду, у них, в отличие от нас, шмон не проводили. Так что вооружены эти суки до зубов.

– Тут у меня в загашнике кое-что осталось, – с хитрой ухмылочкой проворковал Леша Чистяков по кличке Мытый и положил на топчан две заточенные ложки.

Метелица тут же взял одну из заточек, вторую отдал Мытому.

– Еще что-нибудь есть?

– Вот. – Молодой жиган по кличке Птаха вынул из-за пазухи обычный молоток с корявой самодельной ручкой.

Метелица одобрительно кивнул:

– Нужно у кима́рок[8] доски повыдирать, да так, чтобы шпигорей[9] в них побольше осталось. Молоток для этого вполне сгодится.

– Маловато нас, – сухо заметил старый лезгин Сулейман Гузейнов.

– Мы только десятерых видели, а Черпак вроде обмолвился, что с Баркасом больше народу прибыло – не меньше тридцати, – подтвердил Птаха. – Может, мужичье подтянем? Есть у меня на примете пара-тройка фраеров способных…

Метелица осмотрел притаившееся на нарах общество и пренебрежительно хмыкнул.

– Думаешь, мужики станут за черную масть жизнь класть? Тут свои-то через одного дрищут. – Метелица бросил беглый взгляд на Хряща, тот оскалился, но улыбка вышла довольно скверной. – Вот-вот… Не станут твои фраера за воровскую правду голову на плаху класть. Баркас, сука, свое дело знает! Так что давайте, бродяги, за дело! Кромсайте нары и готовьтесь, коли придется, смертушку встречать.

Один из топчанов тут же был разобран, однако к тому времени, как все блатные «седьмого» вооружились чем смогли, сгрудились у выхода, за воротами барака послышались голоса. Когда Хрящ, дрожа от страха и прижимая к груди вырванную из раскуроченного топчана доску с гвоздями, услышал голос капитана Гоценко, он затрясся еще сильнее.

– Закрывай! – рявкнул Гоценко.

После этого кто-то задвинул засов, и все заключенные «седьмого» остались взаперти. Метелица чертыхался и крыл вертухаев матом, что совсем не пристало бывалому вору. Птаха, Сулейман и Арчил с обреченным видом плюхнулись на свои койки, а Мытый вынул из кармана кисет и, скрутив козью ножку, стал нервно курить у запертых дверей. Хрящ подошел к своим нарам, поставил возле них доску с гвоздями и присел на нары. После того как охрана заперла барак, Хрящ облегченно выдохнул и, рухнув на нары, закрыл глаза.

Спустя примерно час за воротами послышались крики, Метелица и Птаха бросились к воротам и стали стучать в дверь. Однако никто не спешил отворять засов. Минуты через две все стихло.

Метелица проклинал вохру, Арчил ругался на грузинском, Мытый скрутил очередную козью ножку, нервно курил и крутил тремя пальцами левой руки свою заточку. Сулейман, закрыв глаза, напевал какую-то старую лезгинскую песню. Спустя примерно полчаса что-то за дверями скрипнуло, послышались проклятия и стон. Метелица, все еще стоявший у входа в барак, прильнул к щели и, схватившись за голову, заорал:

– Миша!!! Живой!

Лязгнул засов, и воротина открылась. В барак ввалился Анжуец и, тут же опершись на подставленное Метелицей плечо, проковылял к своему топчану. По пальцам седовласого вора стекала кровь, лицо было бледным, но в глазах Миши сверкали яростные задорные искорки. Вор тяжело опустился на нары и вынул из кармана два финских ножа и сделанный из куска стальной пластины кошкодер.

– Пики прибери, – сухо распорядился Анжуец.

Метелица тут же убрал принесенные клинки и спросил:

– Да как же так? Мы уж и не чаяли.

Анжуец оскалился и вытер пот рукавом, потом снял фуфайку, и все увидели кровавую рану в области левого плеча. Анжуец сорвал с матраса простыню и кинул Птахе.

– Эй, малой, перевяжи!

Птаха тут же разорвал простыню и принялся перевязывать рану вернувшегося из оперчасти вора. Когда дело было сделано и Птаха отступил, Анжуец еще раз оглядел весь барак и продолжил:

– Ну что, с рождением вас, кореша! Кажись, буря миновала…

– Да как же так? Ну, Миша… Ты что же?.. – Голос Метелицы дрожал, в глазах сверкали блестки, что было так непривычно.

Анжуец посмотрел в глаза каждому из своих корешей, чуть дольше задержался на Хряще и сухо кашлянул.

– Баркас и Лях зажмурились, Бабай и Валет в больничке, но, гадом буду, долго не протянут. Гуляй, босота, новые соседи, считай, остались без всех своих паханов. Теперь мы их, коль захотим, на ремешки порежем. И ни кум, ни хозяин[10] им уже путевку в жизнь не выпишут.

Желудков прервал свой рассказ и допил оставшееся пиво. Зверев покачал головой.

– Выходит, он был один против четверых? Как же он так сумел-то?

– Не один он был! Один бы он точно не справился…

– То есть как?

– Анжуйцу кто-то помог! Другого и быть не может, и что-то мне подсказывает, что этот кто-то скоро себя покажет. Печенкой чую…

– Это тебе Хрящ сказал?

– Нет! Он тогда лишь намекнул, но не досказал чего-то, а я вот почувствовал, впрочем, я могу и ошибаться.

– Занятная история! Спасибо, Петя…

– Да уж чем могу.

Когда спустя несколько минут Зверев попрощался с собеседником и вышел на улицу, он достал из кармана купленный накануне билет. Повертев его в руках, Зверев скомкал бумажку и сунул ее в карман.

Глава первая

На следующий день после злополучного самоустранения Зверева от поисков банды Бубона, явившись в отдел, Костин застал там Волгину. На этот раз Мария облачилась в милицейскую форму и не придумала ничего лучше, как занять рабочее место Зверева. Перед оперативницей лежал последний номер журнала «Советский спорт», она его внимательно изучала.

– Увлекаетесь спортом? – буркнул Веня.

– Я бы так не сказала, этот журнал я нашла здесь. Здравствуйте, Вениамин Петрович, жду не дождусь, когда мы с вами приступим к нашей совместной работе.

Подражая голоску Волгиной, Веня пролепетал:

– Я бы не сказал, что разделяю ваши порывы. Вы вообще-то знаете, что заняли место нашего начальника майора Зверева?

– А почему бы мне его не занять? – Она поправила волосы и отодвинула журнал. – Вы ведь наверняка уже знаете, что Павел Васильевич с сегодняшнего дня находится в отпуске. Кстати, руководство отделом с этого дня возложено на вас. Ах да… вы наверняка хотели бы, чтобы я уступила это место вам?

– Вовсе я этого не хочу. – Веня смутился.

Волгина пожала плечами.

– Ну если так… Да, вы правы, это не принципиально, кто где будет сидеть.

– Раз вы здесь, то я так понимаю, вы уже и ключи от нашего кабинета заполучили?

– Разумеется! Мне на время нашего расследования по распоряжению Корнева выдали в дежурной части резервный комплект. Это, кстати, было нелишним. Сотрудники вашего отдела, как я также для себя отметила, не отличаются пунктуальностью, как и ваш хваленый Зверев. Когда я пришла сюда, в кабинете никого не было.

– Вообще-то до начала рабочего дня еще несколько минут.

– Вот именно! А кроме вас, на работу до сих пор еще никто не явился.

Веня посмотрел на часы. Они показывали без пяти минут восемь, а согласно регламенту рабочий день в Управлении начинался в восемь.

– В восемь явятся, уж не сомневайтесь, – огрызнулся Веня, сильно сомневаясь в душе, что окажется прав и сумеет утереть нос этой заносчивой штучке. Да уж, отказавшись с ней работать, Зверев в очередной раз проявил дальновидность и решительность. А ведь это только начало.

– Ну что ж, давайте подождем. – Волгина встала и подошла к соседнему столу, который занимал Шура Горохов. Когда женщина выдвинула верхний ящик стола, Веня возмутился:

– Вы всегда роетесь в чужих вещах?

– Вообще-то я не имею такой привычки, но тут особый случай.

Мария вынула из ящика и выложила на стол еще два журнала «Советский спорт» и несколько газет с разгаданными кроссвордами. Вслед за этим на столе оказались коробка с шахматами, колода игральных карт и надкусанный кусок изрядно уже подсохшей краковской колбасы, завернутый в газету, из которой сыпались хлебные крошки.

– Я заглянула в этот ящик потому, что увидела на нем таракана. Таракан нырнул в ящик и, к сожалению, сумел скрыться, но я не жалею о том, что пыталась его прибить. Как видите, в ящике я нашла много интересного. Все найденное здесь неплохо характеризует обладателя данного столика. И чей же это стол?

– Шурки… Ой, простите, лейтенанта Горохова.

– Ну что ж, теперь у меня есть представление не только о вашем Звере. Создается впечатление, что у вас тут все заняты чем угодно, только не делом.

– Мой стол вы уже успели осмотреть?

– Нет, не успела! Видимо, потому, что тараканы по нему не бегали.

Женщина прервала речь, потому что в кабинет вошел оперативник Дмитрий Евсеев. Он пожал Вене руку, кивнул Волгиной и сел за свой стол.

– Опять Шурка свинарник развел? Он еще не приходил?

– Не приходил, – ответил Веня.

– Вчера «Динамо» со «Спартаком» играли, наши продули пять-два, как бы Шурка с горя не накидался…

Веня строго посмотрел на Евсеева, тот не сразу понял, в чем дело:

– Что такое?

Веня пояснил:

– Товарищ Волгина не слишком любит обсуждать спортивные сводки, предпочитая им борьбу с домашними насекомыми.

Евсеев нахмурился и, видимо ничего не поняв, достал из сейфа какую-то папку, уткнулся в нее, время от времени искоса поглядывая на московскую гостью.

Мария снова посмотрела на часы. До начала рабочего дня оставалось еще две минуты. Вслед за Евсеевым вошли еще двое зверевских оперов: молодой Руслан Абашев и Константин Андреевич Щукин, хмурый пятидесятилетний мужчина с густыми усами. Увидев в кабинете облаченную в капитанскую форму Волгину, они пожелали ей здравия и, пожав руки Евсееву и Вене, устроились на своих местах и тоже зарылись в бумаги. Мария усмехнулась:

– Ну что ж, Вениамин Петрович, вы оказались правы… почти правы. Все сотрудники отдела, кроме любителя футбола и владельца тараканов, как я понимаю, собрались? Тогда давайте приступим. Со старшим лейтенантом Евсеевым мы уже имели возможность познакомиться в кабинете полковника Корнева. Вениамин Петрович, прошу представить мне остальных товарищей.

Веня указал на Абашева:

– Лейтенант Абашев Руслан, капитан Щукин, старший опер, переведен к нам из угро.

– Тогда начнем. Вениамин Петрович, вы, как старший, с чего предлагаете начать?

Веня ухмыльнулся:

– Судя по тому, что вы тут устроили, я думал, что нам и слова не дадут сказать. У меня сложилось впечатление, что вы станете давать нам указания, а мы будем их безропотно исполнять.

Евсеев и Абашев улыбнулись, Щукин укоризненно покачал головой. Мария нахмурила брови и резко ответила:

– У вас сложилось неправильное впечатление! Руководство поручило вам, товарищ Костин, вести поиск банды! Перестаньте вести себя так же, как… – Она запнулась.

– Как Зверь? – улыбнулся Веня.

– Вот именно! Если вы не прекратите паясничать, я сообщу о вашем поведении полковнику Корневу.

– Веня, ну в самом деле, хватит, – вступил в разговор Щукин. – Все эти дрязги до добра не доведут. Нам приказано дело делать, так давайте без эмоций. Вениамин, давай, излагай свои соображения.

Веня набрал воздуха в грудь, но вместо резкой реплики сунул руку в карман, достал пачку, закурил и, сбавив тон, сказал:

– Курить-то нам, надеюсь, у себя в кабинете можно?

Волгина улыбнулась и тоже достала пачку сигарет, чиркнула зажигалкой.

– Ничего не имею против. – Женщина повернулась к Евсееву: – угощайтесь.

– У меня свои. – Дима помотал головой и вынул пачку «Казбека».

– А я угощусь. – Руслан Абашев подошел и взял сигарету из предложенной Марией пачки, та кивнула:

– Итак? С чего все-таки начнем?

Веня заговорил:

– Я думаю, нужно поработать с предприятиями, которые занимаются печатью книжной, газетной и прочей продукции. Именно эти места и могут быть как-то связаны с теми, кто может изготовлять фальшивки, ну а потом провести работу с информаторами, связанными с криминалом.

– Я бы еще побродил по рынкам и барахолкам. Где, если не там, могут крутиться фальшивые деньги, – подсказал Щукин.