Последняя жертва

Первая жертва

Весь городской люд был необычайно взволнован сегодня, по улицам то и дело сновали юнцы, которые так и стремились сунуть очередному зазевавшемуся горожанину газетку — по сути, клочок ненужной бумаги. И если в любой другой день люди пробежались бы по заголовкам и бросили бы как ненужный мусор на том же месте, где им его дали, то сегодня все газеты были тщательно прочитаны, а особенно одна статья. Почему она так взволновала людей? В городе произошло убийство.

Дорен не был таким большим городом, чтобы в нем происходили частые убийства, или вообще хоть какие-то особо крупные происшествия, поэтому подобное стало неожиданной новостью для всех его жителей. Каждый с ужасом читал статью и представлял, что убийца находится сейчас где-то рядом с ним и уже присматривает новую жертву. Теперь никто не мог сказать наверняка, что это лишь беспричинная паранойя, которая никогда не станет действительностью.

Тело юной девушки Маризы нашли подвешенным за крюк прямо возле входа в небольшую лавочку, где эта самая девушка торговала травами. Когда владелец соседней лавки пришёл рано утром, чтобы начать торговлю, из-за своего плохого зрения он сначала не заметил ничего необычного, но, когда подошёл ближе, обомлел и чуть было не грохнулся в обморок от увиденного. Бедному старику предстала абсолютно жуткая картина: толстая, крепкая веревка была привязана к балке с одной стороны, а другой стороной она была крепко примотана к крюку. Крюк этот был большой и ржавый, на каких обычно вешали свиные туши мясники, а его острие прокалывало шкуру на спине девушки насквозь так, что голова была наклонена сильно вперёд, а конечности безвольно болтались на весу.

Сам труп тоже представлял собой не самое приятное зрелище. Тело девушки выглядело отвратительно, на нем не было абсолютно никакой одежды, которая могла бы скрыть ужасную дыру в области спины, проделанную мясницким крюком, и кожу, буквально пестревшую различного размера кровоподтеками, так что люди, стекавшиеся с разных уголков улицы, блевали прямо на тротуар, освобождая желудок от только что съеденного завтрака. Кто-то из них упал в обморок, кто-то просто отвернулся, но заинтересованы и поражены были абсолютно все.

Несколько десятков самых смелых толпились прямо около висящего трупа, разглядывая его с умным видом и делая для себя какие-то невообразимые выводы. Одни предполагали, что девушку убил ревнивый муж, заставший ту с любовником, те же, кто знал травницу чуть ближе, утверждали, что её подвесила здесь подлая конкурентка — владелица соседней лавочки.

— Нет, ну глянь на труп-то! — кричал один. — Её точно отравили, а сделала это проклятая карга Фрида, соседка нашей бедняжки, она тоже травница и ведь неплохая.

— Да нет же! Нет! — возмущался второй. — Они же общались хорошо, Фрида к Маризе как к дочери всегда относилась.

Казалось, для этих людей горя не существовало. Да, их удивлял факт наличия трупа, но многие из этих людей относились к нему просто как к некой интересной вещице, как к задаче, которую нужно срочно решить. Такие люди составляли чуть ли не отдельный слой населения Дорена — Спорщики и Обсуждалы. Чужая жизнь, а особенно смерть, не вызывали у них ни жалости, ни страха, лишь только жгучий интерес, который был тем сильнее, чем отвратительнее была произошедшая ситуация.

Толпа могла ещё долго стоять здесь и обсуждать утреннее происшествие, пока солнце медленно не вошло бы в зенит, но в этот момент на площади появилось еще несколько человек, явно выделявшихся на фоне остальных — местный орган правоохранения, куда входили люди, следившие за порядком в городке и называвшие себя Стражами. Многие люди не любили их и старались сторониться, и не дай бог какому-нибудь беспризорнику оказаться под их надзором.

Что же представляли собой эти Стражи? Это была кучка дорвавшихся до власти людей, которые были призваны "служить народу и оберегать город от любой опасности". На деле же такие дорвавшиеся нередко закрывали глаза на реальные преступления и грабежи, особенно если им кто-то совершенно случайно накануне очередного ограбления сунет плотный мешочек серебряных монет. Вся их деятельность в итоге сводилась к поимке мелких воришек, которые просто хотели хоть как-то добыть себе пропитание, и ловля с последующими обвинениями во всех возможных грехах отщепенцев общества, не имевших даже крыши над головой.

По крайней мере именно так обходились дела в мелких городах вроде Дорена, коих во всем Восьмом Королевстве было великое множество. Местная власть попросту не обращала на деятельность Стражей никакого внимания, потому что сама часто состояла из таких же алчных людей, ищущих на своем месте только наживу. Если где и было иначе, то только в городах покрупнее, вроде Столицы или Квинстона, ведь они находились под непосредственным присмотром короля и его полиции, а уж те выполняли свою работу куда более добросовестно.

Как уже было сказано ранее, преступления подобного масштаба были редкостью, поэтому если бы Стражи проигнорировали бы и его, то возник бы риск того, что граждане не вытерпят и взбунтуются против подобного произвола. Возникала необходимость сделать хотя бы видимость какой-то заинтересованности, и именно поэтому трое представителей Стражей этим утром были на площади и рассматривали этот злосчастный труп.

Один из них, шедший впереди остальных, имел вид крайне неприятного человека. Он был по-настоящему огромен, выше всех среди этого скопления народа, по крайней мере, на полголовы. Его четкие, будто вырубленные на деревянном бруске, черты лица выражали полное недовольство, как и его быстрая походка, от которой черный и практически неношеный плащ то и дело поднимал тучу пыли. Какой-то невысокий мужичок, стоявший слишком близко, закашлялся и отошел в сторону, давая дорогу важным лицам.

Позади этого мужчины шла не менее важная и недовольная дамочка, длинные белесые волосы которой были собраны в высокий хвост. Ее черный плащ не был таким длинным и не задевал земли, однако сапоги на невысоких, но массивных каблуках, издавали громкий стук при встрече с тротуаром.

Из всех троих, казалось, радовался только тощий паренек лет двадцати пяти. Было неясно, что он вообще делает среди стражей, но, тем не менее, он был здесь и единственный уставился на труп со смесью ужаса и дикого восторга. На пареньке плаща не было вовсе, а его место занимала жилетка, надетая поверх серой рубашки, которую он то и дело поправлял и оттягивал вниз.

— А НУ РАЗОШЛИСЬ ВСЕ! — прозвучал громовой бас идущего впереди мужчины.

Люди недовольно зашептались, но толпа понемногу рассосалась. Девушки, стоявшие чуть поодаль от трупа Маризы, нервно поправили свои платья и опустили глаза в землю. Кто-то испугался и, пробормотав что-то по поводу того, что уже давно настало время идти на работу, ушел восвояси.

Громила с презрением оглядел труп. Он схватил его за волосы и резко приподнял голову девушки, заглянув в ее лицо, которое всем своим видом отражало посмертный покой и умиротворение. Остекленевшие глаза не выражали абсолютно ничего, сквозь побелевшую кожу проступали вены, а губы были практически синими. Казалось, что тело провисело так, как минимум, несколько часов до рассвета: кожа была ледяной, и даже солнце уже никак не согревало ее.

— Эд, сними ее, — главарь плюнул на землю и обернулся к парню. — Я не собираюсь марать об это руки.

Паренек в жилетке, которого звали Эдвард, мгновенно подскочил к трупу и, несмотря на свою кажущуюся слабость, легко снял его с крюка и подхватил под руки, оставляя ноги тащиться по земле.

В толпе кто-то зарыдал, наблюдая за этой картиной. Если до этого многие были просто шокированы произошедшим, то сейчас до них стал доходить тот факт, что в их городе был убит человек. И не просто кто-то посторонний, а девушка, которую они часто видели на улицах города. Кто-то был постоянным покупателем в ее лавочке, кто-то просто хорошим знакомым. Но все помнили ее как добрую, жизнерадостную травницу, которая была со всеми вежливой и приветливой. Осознание того, что она теперь мертва, пришло ко всем неожиданно и оказалось слишком обескураживающим.

Когда Стражи унесли тело, люди понемногу стали расходиться по своим делам. Некоторым изначально было все равно на произошедшее, для них это было просто что-то необычное, чего раньше не происходило в их достаточно мирном городе, для других же случившееся стало настоящим горем. Но и те и другие вынуждены были продолжать жить как обычно, стараясь просто не думать о том, что они видели этим утром.

Стражи тем временем уносили труп из этого места. Если кто-то и подумал бы, что они действительно будут расследовать это убийство и искать преступника, то он очень сильно бы ошибся. Это был единичный случай, люди обсудят и забудут, а лично Стражам не особо хотелось в это лезть. Они слишком дорожили своими собственными жизнями и личным временем, которого, по их мнению, и без того было слишком мало. Тратить драгоценные минуты своей жизни, чтобы найти убийцу какой-то городской травницы — нет уж, увольте!

Здание, принадлежавшее Стражам, находилось немного в стороне от той площади, где был найден труп. Оно возвышалось над остальными постройками почти так же, как и громила-страж возвышался над остальными людьми. Серое и скучное, включающее в себя три этажа серого плотного камня, оно навевало мрачные мысли и даже некоторые ассоциации с тюрьмой.

Мужчина открыл обшарпанную и обплеванную дверь, давая Эдварду протащить труп внутрь, и закрыл ее после того, как в нее вошла дама. Дверь захлопнулась с громким стуком, и троица оказалась в здании.

Просторное помещение, куда они сразу попали, было практически пустое и скудно освещалось солнечным светом из узких окошек. На полу в виде мозаики было выложено изображение льва, но оно было кое-где побито и засыпано землей, а с потолка длинными нитями свисала паутина, создавая ощущение заброшенности. Из этого помещения вели две лестницы, одна поднималась наверх и вела к комнатам, а другая спускалась вниз, в подвалы.

Все трое вместе с трупом направились ко второй лестнице, ведущей в подвалы. И хоть Эдвард и имел достаточно сил, чтобы тащить труп, ноги девушки все равно ударялись о ступеньки и создавали много шума, отчего идущая позади женщина то и дело морщилась.

— Бонни, позови Кристофера сюда, — обратился к ней главный страж, коим мужчина, несомненно, считал себя, и его голос на секунду как будто перестал быть таким пугающим и раздраженным. — Чем бы занят он не был, пусть сейчас же спустится к нам.

Бонни кивнула и уже через минуту, поднявшись наверх, нашла Кристофера дремлющим на диване в своем кабинете. Это был небольшой, но достаточно крепкий старичок, носящий грязно-белый халат, говоря, что это его рабочий костюм. Среди Стражей он обычно занимался тем, что помогал им искать определенных людей в городе, потому что знал их практически всех не только в лицо и поименно, но еще и мог бы расчертить фамильное древо каждого из них, и если его еще не выгнали отсюда, то только потому что Кристофер был весьма полезен для Стражей.

— Эй, Крис! — прикрикнула дама, будя старика. — Нужна твоя помощь. И лучше поторопись, если не хочешь, чтобы Джо опять оставил тебя без обеда.

Сонно ворча, Кристофер встал с нагретого дивана и спустился вслед за Бонни в подвал, где Джо и Эдвард уже уложили труп девушки на длинное каменное подобие стола. Подошедший старик удивленно присвистнул от вида открывшейся ему картины. За весь его немалый стаж работы на Стражей ему ни разу не удавалось видеть на этом столе настоящий труп.

— Итак, Крис, ты знаешь, кто это? — спросила Бонни, заранее знавшая, что старик ответит положительно.

— Черты лица, конечно, слегка изменились за те годы, что я ее не видел, но я без сомнений могу сказать, что это именно она, — проговорил старик, после мимолетного взгляда на лицо жертвы. — Мариза Дэлл, травница, торгующая рядом с площадью.

— Да, судя по всему, ее труп висел рядом с ее же лавкой, — подтвердил Джо. — Но это сейчас не важно. Просто скажи, остался ли у нее кто-то из родственников?

Кристофер на минуту задумался, изредка что-то шепча себе под нос.

— Насколько я помню, нет. Она была абсолютно одинока последние годы своей жизни, единственная дочь…

— Достаточно! Оставь остальную информацию для кого-нибудь другого, нам она абсолютно не нужна, — прошипел главный, грозно зыркнув на Кристофера, который уже успел сделать оскорбленный вид.

Эдвард, не обращая внимания на перепалки старших, все это время изучал труп. Он с явным интересом ощупывал конечности, осматривал зубы, ногти и все, до чего только мог добраться снаружи.

— Эд, сожжешь труп, нам здесь мертвецы ни к чему.

— Но разве мы не должны узнать, кто убийца? — возмутился Эдвард, отрываясь от тщательного изучения мертвой травницы. — Или, как минимум, для начала, похоронить эту девушку, раз у нее нет того, кто мог бы это сделать.

Главный метнул в него злобный взгляд.

— Труп сжечь, — сквозь зубы нарочито медленно проговорил он. — Если ты сын какой-то важной шишки, это еще не значит, что ты не должен подчиняться нам. А пока ты здесь, подчиняться нам — и есть твоя единственная работа. Понял?

Парень нервно сглотнул и испуганно отступил к стене. Хрипло пробормотав что-то маловразумительное, он, в конце концов, просто обреченно кивнул.

— Вот и хорошо. А теперь выполняй свою работу, — и вместе с Бонни и Кристофером громила покинул подвал, оставляя Эдварда наедине с трупом, от которого тому теперь предстояло избавиться.

Парень вздохнул и посмотрел на лежащую перед ним мертвячку. Был бы у них в Дорене маг, это было бы намного проще. В более крупных городах тела сжигали особыми заклинаниями, которые не оставляли после себя ни дыма, ни пепла, что было очень удобно для тех, кто не желал мучиться с похоронами. Здесь же Эдварду предстояло сжигать тело Маризы в специальной печи, к которой он сначала и направился, пока что-то его вдруг не остановило. Парень посмотрел на труп, который тащил, на печь, к которой направлялся, и вдруг повернул совсем в другую сторону, унося труп с собой…

Вторая жертва

С момента первого убийства прошло около двух недель. И если две недели назад об этом говорили все ближайшие города, то сейчас это уже перестало так сильно волновать народ. Разве только в самом Дорене иногда об этом заговаривали, но и здесь это происшествие уже стало медленно забываться, особенно если учесть, что с того времени ничего подобного больше не происходило. Людям, которые первые дни пытались дознаться у Стражей, будет ли проходить расследование, и куда дели труп девушки, ответили, что расследование, несомненно, ведется, но из-за недостатка улик, будет приостановлено на неопределенное время. Про труп тактично умалчивали, намекая лишь на то, что у девушки все равно не было родственников, способных похоронить бедняжку с почестями.

Однако некоторые люди были удивлены тем, что на улицах Дорена все чаще стали замечать того парня, который был в тот день на площади со Стражами, и он, явно скрываясь и не желая выдавать себя, спрашивал у жителей о Маризе и ее жизни. Люди отвечали, но поглядывали на молодого человека с подозрением, и только некоторые, самые наивные из них, посчитали, что Стражи наконец-то решили заняться расследованием, и убийца скоро будет найден. Однако дни шли, а никакой информации по этому поводу больше не было.

Примерно в двадцати километрах от Дорена располагалась небольшая деревушка под названием Весничи. В ней жил самый обычный люд, занимавшийся, в основном, выращиваем различных культур, которые в больших количествах вывозились в ближайшие города на продажу и отчасти шли в употребление самими жителями деревни. Те же немногие, кто не занимался земледелием, разводили скот или ловили рыбу в ближайших водоемах. В общем, без дела почти никто не сидел. Особенно сейчас, когда была ранняя осень.

Это утро было одним из тех, что предвещают долгий плодотворный день. Солнце уже взошло и постепенно нагревало охладившуюся за ночь почву. Кое-где кукарекали петухи и блеяли овцы, коровы беззаботно паслись на еще не полностью пожелтевших лугах. Люди, тем временем, выходили на работу в поля, среди них были как мужчины, так и женщины, которые одни вынуждены были прокармливать свою семью или просто считали своим долгом работать наравне со всеми.

Одной из таких женщин, оказавшихся без мужа и с малолетними детьми, была Кира. Ее муж умер из-за неизвестной болезни год назад. Когда его, уже практически умирающего и не чувствующего конечностей, осмотрел вызванный специально из ближайшего города лекарь, то тот лишь развел руками и дал какое-то снадобье на сильных травах, но сказал, что даже оно не гарантирует того, что муж Киры проживет еще хотя бы три дня. Так и случилось. Уже на следующее утро он не мог разговаривать и практически никого не узнавал, а к вечеру скончался. Бедная девушка осталась одна с пятилетним сыном, которого нужно было одевать и кормить. На это уходило много денег, поэтому девушка оказалась навсегда заперта в этой деревне, прикована к небольшому огороду на заднем дворе и сыну, который, однако, в своей матушке души не чаял и во всем ей старался помогать, хоть и был совсем мал.

И вот, в это ясное утро, Кира собралась сходить к речке, чтобы набрать свежей воды для стирки, готовки и прочих бытовых нужд. Надев свободную рубаху и широкие штаны, которые достались ей от покойного мужа и были явно великоваты, и которые она подпоясывала бечевкой, чтобы они не слетели при ходьбе, Кира вышла из дома. Пришлось взять с собой сразу два больших ведра, чтобы воды точно хватило хотя бы на ближайшие несколько дней, потому что от дома Киры до реки было достаточно большое расстояние. Ведра, которые девушка несла в одной руке, стукались друг о друга при каждом шаге, создавая невообразимый звон, резавший слух всем, кто проходил слишком близко, но для их деревни подобные звуки были привычны.

— Доброе утро! — крикнула ей проходящая мимо шестнадцатилетняя дочка Кириной соседки. Ее звали Кэтрин, и она всегда была приветлива с Кирой и часто помогала ей по хозяйству.

— Доброе! — откликнулась Кира, улыбаясь девушке. — Можешь посидеть сегодня с Рэем, пока меня не будет дома? Не хочется опять оставлять его одного.

Кира часто просила Кэтрин посидеть со своим маленьким сыном, когда надолго отлучалась из дома. Девушка часто с удовольствием соглашалась помочь, потому что Кира была одной из немногих жителей этой деревни, которые вызывали у Кэтрин симпатию и даже некое уважение. В каком-то смысле она даже старалась походить на нее, перенимая некоторые ее привычки, которые находила очень удобными и во многом облегчающими жизнь девушек в деревне.

— Конечно, без проблем, — кивнула Кэтрин.

— Спасибо!

Река сегодня особенно красиво сверкала под лучами только недавно взошедшего солнца. Она причудливо извивалась на всем протяжении и широкой лентой уходила далеко на север с одной стороны и на юг с другой. Вода в ней была чистой и такой девственно прозрачной, что на дне можно было разглядеть даже самые мелкие камешки. Рядом с рекой рос могучий раскидистый дуб, который был старше даже большинства жителей деревни. Под его ветвями всегда было удобно отдыхать в знойный день, когда солнце особенно нещадно палило, и нужен был хоть какой-то тенек.

Кира подошла к берегу реки и несколько минут просто смотрела на то, как солнечные лучи играются на поверхности воды, заставляя жмуриться от блеска, который они создавали на ней. В этом месте всегда было невероятно красиво, несмотря на кажущуюся простоту пейзажа. Поля, расстилающиеся вдаль от противоположного берега и где-то на горизонте переходящие в небольшой лесок, какая-то по-своему прекрасная тишина, стоящая здесь и прерываемая лишь пением редких птиц.

Глубоко вдохнув чистый воздух, Кира наконец склонилась к воде с ведром и вдруг краем глаза заметила, что что-то не так. Что-то неуловимо изменилось в окружающей местности. И этим чем-то была странная тень у дуба.

Девушка встала и присмотрелась к дубу, который находился в паре десятков метров от нее. Он все также раскидывал свои широкие ветви, но упорно не выдавал своей тайны. Может, ничего и не было, а Кира со своим подпорченным зрением просто додумала это с помощью воображения. Мало ли что может показаться человеку в тени, отбрасываемой большим деревом.

Но Кира все-таки решила подойти к дубу, чтобы убедить себя и свою разыгравшуюся фантазию, что там ничего нет, а дерево стоит точно так же, как и стояло до этого. Когда она подошла к самому дереву, ее ладони вспотели от волнения и страха, потому что ей все-таки не показалось, и с деревом действительно было что-то не так. А еще потому, что девушка заметила чью-то руку, запястье которой было крепко привязано к толстой ветке, что была наиболее близка к земле. Ладонь была вся в мозолях, а под ногтями забилась грязь и запекшаяся кровь, будто этот человек накануне царапал кого-то до крови.

Пересилив себя, Кира обошла дуб, чтобы увидеть, наконец, человека полностью. Она надеялась, что он жив, и над ним просто решил кто-то поиздеваться, подвесив здесь в наказание. Но ее надежды не оправдались.

Тело мужчины висело прямо над рекой. Его второе запястье точно также было привязано к ветке, но обе руки располагались настолько низко, что ноги были полностью в воде. По-видимому, он висел так достаточно долго, потому что конечности успели достаточно сильно пораниться о прибрежные камни и распухнуть в воде. На нем практически не было одежды, не считая длинной рубахи, изорванной почти в клочья и грустно висящей теперь на одном плече трупа. Грязные длинные волосы, изначально цвета спелой пшеницы, свисали прямо на лицо, поэтому Кира не могла понять, что это был за человек, да и не уверена была, что вообще знает его.

Кира сначала застыла от ужаса, но паника так и не пришла. Став свидетельницей смерти собственного мужа, она стала немного проще относиться к этому. Смерть уже не казалась ей чем-то настолько отвратительным и неправильным. Просто сердце человека в определенный момент по тем или иным причинам переставало биться, а организм больше не выполнял нужные функции. Ведь, по сути, в смерти нет ничего мистического и загадочного, как привыкли думать раньше, и как когда-то думала сама Кира.

Девушка медленно подошла к мужчине, чтобы убедиться наверняка, что тот действительно мертв. Она прижала ладонь к его шее, как часто делала в период болезни мужа, чтобы убедиться, что тот не умер во сне. Пульса не было. Под пальцами была только холодная кожа мертвеца. Девушка отошла и решила, что правильным в этой ситуации будет позвать кого-то из жителей деревни, а еще лучше — старосту, хотя уверенности, что он находится сейчас в деревне, а не уехал в город по своим делам, не было.

Набрав все-таки для начала воды, потому что именно за этим она сюда и шла, а привычки бросать начатое дело у нее не было, а вот необходимость в свежей воде была, Кира потащила тяжелые ведра обратно к дому. Было странно идти по улицам, встречая людей и понимая, что они еще ничего не знают и даже не догадываются о том, что сегодня их стало на одного меньше. Наличие трупа их, скорее всего, напугает, но напугает именно тем, что это не просто умерший человек, а очевидно намеренно убитый. Трупы не были особой редкостью в деревне, особенно когда ходившие далеко в леса охотники напарывались на стаю волков или каких-нибудь других хищных зверей, а позже их разорванные тела находили где-то на окраине леса.

Поставив ведра на крыльцо родного дома и предупредив сына, что ей нужно уйти и чуть позже зайдет Кэтрин, чтобы посидеть с ним, Кира направилась к дому старосты, который находился не так далеко от ее собственного.

Дверь открыла его жена, которая при виде Киры грозно насупила черный брови, поправляя сбившийся платок.

— Чего тебе? — грубо спросила она, глядя с высоты своего немалого роста на девушку.

— Мне нужно к старосте, — Кира даже не отвела взгляда.

Жену старосты Айву не боялся в деревне никто, кроме разве что детей, на которых она могла изредка прикрикнуть, потому что каждый понимал, что, несмотря на внешний вид и грозность нрава, Айва никогда никому не причинит вреда. Она была такой суровой скорее лишь из-за того, что хотела соответствовать статусу своего мужа.

— Он сейчас спит, — ответила Айва, собираясь закрыть дверь, но Кира придержала ее.

— Разбудите и скажите, что у реки труп, и ему срочно нужно что-то с этим сделать, — ровным голосом сказала девушка, не собираясь сдаваться так просто.

В глазах Айвы промелькнул интерес и испуг одновременно, и она послушно кивнула, понимая, что дело действительно серьезное и требует непосредственного вмешательства ее мужа. Бормоча что-то про утопленников, она прошла внутрь избы. Кира последовала за ней, закрыв за собой дверь и в ожидании встав у порога.

Староста вышел к ней спустя несколько минут, заспанный, но явно заинтересованный. Это был крепкий мужичок невысокого роста, абсолютно лысый, но с уже поседевшей бородкой и живыми сияющими глазами. Он был достаточно строг для того, чтобы его побаивались, но также славился своим добродушием и справедливостью. Жителям подобной деревни о лучшем старосте и мечтать не стоило, ведь недаром именно он был избран на эту должность.

— Ты что-то говорила про трупы? — на удивление резво подбежав к двери, спросил староста, глядя на Киру. Ему явно не терпелось увидеть все своими глазами.

— Да, только не трупы, а труп, он там один, — проговорила Кира, слегка робея перед старшим. — Я пошла за водой к реке, и наткнулась на тело, привязанное к дубу. Решила, что будет правильным рассказать об этом сначала вам.

Староста кивнул и медленно погладил свою бородку, о чем-то размышляя.

— Думаю, не стоит привлекать народ, пусть все занимаются своими делами, — выдал он, наконец. — А ты пока сводишь меня к этому месту, и я там уже решу, что делать дальше.

К реке они и правда пошли вдвоем, но люди, замечая, что староста куда-то торопится в компании девицы, о которой они знали только то, что у нее не так давно умер муж, заинтересовались мгновенно. Многие начали идти вслед за ними, другие, видя сборище людей, идущих куда-то в сторону реки, подтягивались за остальными, и вскоре за старостой и Кирой образовалась толпа. Тот, в свою очередь, не стал никого прогонять, в конце концов, интерес деревенских был ему понятен, хоть и не совсем уместен сейчас. А еще, по крайней мере, кто-то из них наверняка должен был знать умершего.

Подошедшие к дубу смотрели на него с недоумением. Заметившие труп — с ужасом.

С того времени, пока Кира бегала к старосте, ничего не изменилось, только из-за отсутствия ветра и начинавшего пригревать солнца, от трупа шел несильный, но неприятный и вполне ощутимый запах, что давало знать о том, что с момента его смерти прошло достаточно много времени.

Первым к нему подошел староста. Он откинул волосы с лица мужчины, чтобы попытаться определить, кто же этот несчастный. Когда мужчина сделал это, какая-то женщина, стоявшая чуть поодаль от дуба, вдруг охнула и подбежала ближе.

— Это же Том! — крикнула она, всматриваясь в лицо мертвеца, надеясь увидеть в нем хоть какие-то признаки жизни. — Я… я думала, что он опять где-то напился и вернется только через пару дней… я… он… Он мертв, да?.. За что?

Женщина вдруг заплакала, прикрывая лицо, стянутым с головы платком. Все сразу же поняли, кто этот человек, висящий на дереве. Его самого и его жену знали многие в деревне, потому что Том часто выпивал, оставляя жену в одиночестве и уходя куда-то на долгое время. Она практически никогда не жаловалась на него, но все ее соседи понимали, как несладко приходится бедной женщине. А теперь будет еще хуже, ведь, когда Том не пил, он работал и хоть каким-то образом помогал жене кормить их небольшую семью.

— Нужно вызвать кого-нибудь из ближайшего города, чтобы труп осмотрели и по возможности узнали, что произошло и нашли виновного, — сказал староста, обращаясь к возникшему откуда-то его помощнику. — Не хочу, чтобы этот урод ходил по моей деревне. И, кто-нибудь, успокойте бедную женщину. Ей сейчас нужна поддержка.

Ошеломленные и напуганные жители начали расходиться. Кто-то начал отвязывать тело Тома от дуба, кто-то из женщин подошел к его жене и повел прочь с этого места. Помощник старосты побежал в город за подмогой, а Кира задумчиво смотрела на все это, пока не вспомнила о своих собственных домашних делах и вместе с остальными не покинула это место. Однако вся эта картина еще долго не давала ей покоя.

Ведь убийца был где-то рядом…

Третья жертва

Эдвард Вилтон в задумчивости стоял посреди холодного подвала, ни разу не поежившись, потому что был настолько занят своими мыслями, что совсем не обращал внимания на внешние раздражители. Его блестящие от жира, давно не мытые волосы, свисали на глаза, но он даже не удосужился откинуть их в сторону. Это не казалось ему сейчас важным. Таковым не было и то, что уже далеко за полночь, и большинство людей предпочитали в это время крепкий сон бессмысленному бодрствованию.

Подвал освещала только небольшая и достаточно тусклая лампочка, свисающая с потолка, но этого вполне хватало, чтобы увидеть то, что находится в центре, и не замечать паутины и крысиного помета по углам. Она то и дело потрескивала, грозясь перестать служить в этом подвале источником света, и работала только на честном слове. Но опять же, Эду сейчас было совсем не до этого.

Дело было в том, что посреди подвала лежали два трупа. Оба без одежды и оба имели вид абсолютного безразличия к происходящему вокруг них, как это и было свойственно мертвецам. Один из этих трупов принадлежал той самой травнице Маризе, а второй — пьянице Тому. Эдварду повезло, что в тот день он первый в городе узнал о загадочном убийстве в ближайшей деревне от запыхавшегося паренька, который, широко раскрыв глаза, с какой-то детской наивностью рассказывал об "ужасном преступлении". Эдвард пообещал, что Стражи обязательно разберутся, но говорить своему начальству об этом происшествии не стал, решив, что это его шанс. Шанс разобраться во всем самому и докопаться до истины. Он понимал, что, вероятно, будут еще убийства и еще трупы, и молодому человеку это было только на руку.

Эд задумчиво почесал щеку, касаясь еще незаживших неглубоких царапин. Кажется, пора избавляться от этой мерзкой привычки постоянно расчесывать до крови кожу, иначе на ней скоро не окажется живого места. Но это будто помогало сосредоточиться, поэтому, не убирая рук от лица, Вилтон продолжал задумчиво смотреть на лежащие трупы.

Эти двое никак не были связаны между собой. Их ничего не объединяло, они даже не были знакомы и никогда не пересекались друг с другом при жизни. Однако теперь они вместе лежали здесь, на полу в подвале у какого-то парня, повернутого на этих убийствах, и это, пожалуй, было единственным, что связывало их хотя бы после смерти.

Эдвард сам не до конца понимал, зачем ввязался в это. Ему было плевать на трясущихся граждан, спящих и видящих, как им перерезают глотку в их же доме, плевать, кого убьют следующим и как именно это будет сделано. Главное, что кого-то точно убьют, он в этом не сомневался, а еще один труп — это еще одна зацепка. Ведь парнем двигал интерес совсем иного толка. Он желал влезть в голову убийцы, не применяя привычных ножей и скальпелей, чтобы понять, зачем он убивает и что чувствует при этом.

Эдвард хотел изучить этого человека, как бывало в детстве, когда он разрезал кухонным ножом лягушек, чтобы узнать, что у них внутри. Он до сих пор помнил, как внутренности лягушки растекались по столу, отец ругал за неподобающее времяпровождение, а мать с ужасом смотрела на своего сына, который с сияющими от любопытства глазами и с какой-то особой жестокостью распарывал брюхо лягушке. Потом были кошки и даже собаки, но родители об этом уже не знали, потому что Эдвард подрос и понял, что его интересы весьма специфичны для обычного мальчика, и принял решение скрывать их ото всех.

На самом деле он мечтал стать тем самым великим человеком, который сделает шаг вперед в изучении анатомии и психологии человека, потому что во всех научных трудах и учебниках информации по этим разделам Эду всегда как будто не доставало, и он был уверен, что способен восполнить все эти пробелы. Однако у его отца были совершенно другие планы на сына и, имея некоторые связи в высших кругах общества, определил парня на работу к Стражам. Он убеждал его, что всего лишь хочет достойного будущего для своего ребенка, но Эдвард в итоге стал всего лишь мальчиком на побегушках среди Стражей. Ему претило его положение, и абсолютно не льстила работа на Стражей, но отец, игнорируя желания сына, не сдавался и повторял, что однажды он займет более подходящую должность, и ему нужно просто подождать и обязательно при каждом удобном случаем показывать начальству, какой он примерный и послушный парень, готовый выполнять любые поручения.

Но пока все оставалось по-прежнему, а впереди не предвиделось никакого карьерного роста, и Эдвард понимал, что именно сейчас ему выпал уникальный шанс не только во всех подробностях изучить человеческую анатомию, но и психологию убийцы, если он действительно будет пойман, а это определенно поможет ему приблизиться к своей мечте. Парень уже представлял то, как он проведет собственное расследование, исследование и парочку опытов, а потом напишет целый научный труд по строению человеческого организма, вплоть до того, как он способен мыслить. Ведь убийца — идеальный подопытный, особенно, если у него окажутся какие-либо отклонения в психическом плане. У Вилтона уже было готово несколько тестов, которые он сумел незаметно испытать на жителях Дорена, когда расспрашивал их о Маризе, и они определенно работали.

Обо всем этом Эдвард размышлял, смотря на два мертвых тела у себя в подвале и пытаясь собраться с мыслями, чтобы приступить к вскрытию и хотя бы для начала установить примерную причину смерти.

Он подошел сначала к Маризе. Глаза ее были закрыты, а лицо выражало абсолютную безмятежность, как лицо крепко спящего человека. Только кожа была неестественно бела и вены особо ярко проступали сквозь нее. Эд впервые прикоснулся к ней с того самого дня, когда притащил сюда, оставив Стражей думать, что прах мертвой девушки давно развеян где-то в поле за городом. Ее кожа была обжигающе холодна, но Эд практически не ощущал этот холод. То, что он чувствовал сейчас, было гораздо глубже прикосновений к остывшему трупу, это было что-то, что поднималось из глубины его души и заставляло предвкушать и наслаждаться происходящим, несмотря ни на что.

Немного оттащив Маризу в сторону от второго трупа, Эдвард встал перед ним на колени и начал ощупывать и осматривать каждый сантиметр кожи, стараясь не упустить ничего. Он видел синяки, которые встречались на мертвом теле сплошь и рядом, но возникали сомнения по поводу того, что они были оставлены именно убийцей, потому что имели оттенок уже почти сошедших. Светло-синие, кое-где зеленые и даже желтоватые, они выглядели как мазки краски, оставленные на теле слепым художником.

Эдвард достал из кармана брюк небольшой квадратный блокнот и карандаш с отметинами зубов, сделал короткую запись, посмотрел еще раз на тело и, подумав, написал что-то еще. Потом начал с особой тщательностью осматривать голову жертвы. Волосы местами оказались вырваны с корнями и оголяли фрагменты кожи, но огромных проплешин на голове не наблюдалось, зубы были все на месте и абсолютно здоровые. На спине присутствовали два рваных отверстия, в которые и был воткнут мясницкий крюк, присмотревшись к которым и тщательно изучив, Эдвард сделал вывод, что они были сделаны уже после смерти.

— Как же тебя убили? — пробормотал Эдвард. — На теле нет никаких ран, следов удушения тоже. Значит ли это, что ты была отравлена? О, как жаль, что ты не можешь рассказать мне об этом сама. Это многое бы упростило.

Он разговаривал с трупом девушки, будто та и правда могла вдруг ожить сейчас и действительно рассказать ему о том, что же произошло той ночью. Произошло убийство и это очевидно, об остальном же придется узнавать и додумывать самостоятельно. Но этим и интереснее сложная задача, решив которую, Эд будет наконец-то счастлив. Может именно тогда его отец увидит в нем то, чего не видел раньше, а именно потенциал и талант. Эдвард чувствовал некое предвкушение, он даже на мгновение зажмурился и облизнул пересохшие губы, а затем отошел от трупа и подтащил к нему чемоданчик.

Это был старый, слегка поистрепавшийся чемодан, в котором, как планировалось, Эд будет носить документы, когда станет "серьезным человеком". Но он нашел для него совсем другое применение: хоть чемодан и был небольшой и достаточно плоский, но в него входили некоторые принадлежности, необходимые парню для его работы.

Щелкнули застежки, и крышка откинулась назад, открывая содержимое чемоданчика. Внутри находился скальпель, небольшой складной ножичек, шприц, уже использованный однажды и несколько непонятных баночек с мутными жидкостями разных цветов. Взяв в руки скальпель, Эдвард поднес его к тусклой лампочке, и, заметив на лезвии бурые пятна, абсолютно не задумываясь о нормах санитарии, послюнявил палец, оттер им пятно и вытер лезвие полностью каким-то платочком, который достал из кармана брюк. Только тогда он удовлетворенно улыбнулся и подошел к телу Маризы, устраивая его поудобнее на голом холодном полу.

Эд на пробу провел скальпелем по коже трупа от шеи до низа живота: на коже осталась тонкая полоска. Тогда он окончательно осмелел и, крепко сжимая скальпель в руках, уверенно стал резать труп по первоначальной наметке. Лезвие шло на удивлении легко, но ощущения были не такие, как с лягушками. Строение человека в любом случае больше привлекало Эдварда, и поэтому сейчас он ощущал особое удовольствие, проникая скальпелем все глубже и глубже.

Пришлось разрезать немного дальше и по бокам, а после, найдя в недрах подвала инструмент покрепче, распилить ребра и вынуть грудину, чтобы можно было без проблем оголить внутренние органы. Эдвард ощущал небывалое воодушевление, проводя все эти манипуляции, и впервые за долгое время чувствовал, что делает что-то действительно важное.

На миг остановившись, чтобы оценить начало своей работы и открывшийся под его инструментом вид, Эдвард удовлетворенно улыбнулся и продолжил работу.

***

Пока Эдвард в своем подвале занимался вскрытием, не так далеко от предыдущего места преступления был найден очередной труп, о котором парень еще не знал, но определенно обрадовался бы его наличию — тело было едва остывшим.

Пара приятелей этим ранним утром прогуливались вдоль окраины леса, находящегося между двумя небольшими деревнями, в поисках спокойного и уединенного места, чтобы обсудить какие-то свои дела. Они наткнулись на труп совершенно случайно и, будучи напуганными этим обстоятельством, тут же направились в деревню сообщить о находке.

При ближайшем рассмотрении можно было сказать, что труп выглядел не менее жутко, чем и его предшественники, и убийца вновь проявил оригинальность в подаче. Все конечности жертвы были туго обмотаны толстыми веревками, противоположные концы которых были привязаны к четырем деревьям. Эти деревья располагались друг от друга примерно на одинаковом расстоянии, позволяя рукам и ногам находиться в полностью распрямленном состоянии, будто этот человек, раскрывшись, парил в двух метрах от земли. Но пугало даже не это.

Один из парней, нашедших тело, заметил странные ленты, уходящие вниз от трупа, и издалека принял их за какие-то грязные тряпки, но когда они оба подошли ближе, то поняли, что живот бедного парня вспорот, а вниз свисают его кишки.

Собравшиеся люди, жившие на окраине самой ближайшей к лесу деревеньки, называемой незатейливо Прилесьем, были обескуражены увиденным, однако тело было почти сразу же снято со злополучных деревьев и передано матери убитого, которая, как оказалось, жила здесь же. Сообщить кому-то еще об этом происшествии и позвать Стражей из города нужным не посчитали, уведомив о случившемся только старосту, а тело практически сразу потащили предавать земле.

Люди в деревне были напуганы, даже до них уже дошли слухи о загадочном убийце, так что сопоставить простые факты не составило бы никакого труда, но они нашли для себя свое объяснение происходящему, которое устраивало их в большей степени и не слишком способствовало нарастанию паники среди остальных жителей. Думаю, нужно для начала объяснить, что жители этой деревни были крайне суеверны и поклонялись древним богам, про которых добрая часть населения Восьмого королевства предпочла забыть как страшный сон, но по всей стране продолжали существовать небольшие деревни подобные Прилесью, которые не забыли традиции предков и продолжали поклоняться своим божествам. Поэтому они не могли, по их мнению, просто не имели права сделать что-то с этим трупом. В их представлении это была череда жертв, возносимых богам, и они не должны противиться этому. Так хотят боги. И в это хотят верить люди.

В это же самое утро, только уже парой часов позже, ничем не примечательный мужчина лет тридцати пяти оказался свидетелем того, как пара крепких парней тащили носилки, прикрытые широким куском холщовой ткани, и довольно ухмыльнулся, скрыв это широким рукавом пальто. Его острый взгляд мгновенно выхватил свисающую с носилок человеческую кисть и определил черты крупного человеческого тела под тканью. Неплохо, крайне неплохо. Мужчина ехал сюда почти из самой столицы за изучением быта язычников, а стал свидетелем чего-то более интересного. Удача определенно на его стороне.

Этого мужчину звали Виктор Брам, и вот уже больше десяти лет он собирал вести со всего Королевства, стараясь создавать громкие заголовки, привлекать народ, читателей, однако с этим всегда возникали проблемы. Никто не хотел читать длинные статьи, содержащие информацию, по большей части никому не интересную. Поэтому наш герой не был популярен в широких кругах, но всеми силами стремился повысить свой авторитет.

Одновременно с тем, как мимо пронесли труп, в голове родилась идея. Это ведь вполне могла быть еще одна жертва убийцы, что, по слухам, разгуливал как раз где-то здесь, на востоке страны. А что если он сам попробует раскрыть преступление? И напишет не просто статью, а может и целую книгу, в которой расскажет в ярких красках о том, что ему пришлось испытать и на какие жертвы пришлось пойти, чтобы в итоге, применив все свои достоинства, в числе которых блестящая дедукция и умение находить выход из любой ситуации, поймать этого убийцу.

Виктор прислонился к стене ближайшего дома, так, что с нее посыпалась каменная крошка, и погрузился в свои грезы, а его руки уже сами что-то вычерчивали в воздухе, будто держали в руках перо и выводили слова, которые, несомненно, должны были прославить владельца. Звук открывшегося окна привел мужчину в чувство и, вынырнув из собственных мыслей и отряхнув запачканный рукав, он побрел вдоль по улице, надеясь догнать парней, несших тело, но не особо торопясь, видимо, полагая, что все само придет к нему в руки только оттого, что он этого захотел. Или, быть может, Виктор просто сомневался в том, что у него действительно получится осуществить задуманное. В любом случае, жажда славы все равно шагала с ним в ногу, заставляя поторопиться.

Тело уже закопали, когда Виктор наконец-то сориентировался и нашел тех парней. Рядом с ними стояла пожилая женщина в простом сером платье, запачканном чем-то белым, похожим на известку, и прижимала такой же серый платочек к мокрым глазам. Решив, что это мать погибшего, Виктор не стал беспокоить опечаленную женщину, а подошел сразу к тем парням. Один из них стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди и посматривая то на бугорок свежей земли, то на плачущую женщину, не выражая никаких эмоций своими грубыми чертами. Именно к нему и направился Виктор, осторожно передвигая ногами, стараясь не привлекать внимание матери покойного, хотя той и так в этот момент было не до него.

— Извините, молодой человек, — слегка кашлянув вначале для приличия, начал он. — А что тут, собственно, произошло?

Хоть и внешний вид мужчины явно отличался от привычного в деревенском обществе и говорил о городском и небедном происхождении, на парня это не произвело ровным счетом никакого впечатления. Скользнув все тем же безразличным взглядом по наглухо застегнутому, несмотря на теплую осеннюю погоду, пальто, покрывающему достаточно упитанную фигуру мужчины, по совершенно невыразительным, за исключением острого носа, чертам лица, он отвернулся, так ничего и не ответив.

— Не могли бы вы все-таки ответить, — сделав особый акцент на первые слова, повторил Виктор. — Что же здесь произошло?

— Мы на кладбище, — ответил, наконец, глухим голосом парень. — Как вы думаете, что тут могло еще произойти?

Только после этих слов Виктор огляделся вокруг и понял, что они и впрямь находились на кладбище. Почему-то этот факт не сразу бросился в глаза, видимо из-за сиюминутного желания узнать всю правду, не обращая внимания на второстепенные детали. Небольшие холмики, обозначающие расположение могил, были раскиданы по всему периметру земли, и только на некоторых возвышались фигурки божков, которые, по местным поверьям, провожали души умерших на тот свет. Браму почему-то начало казаться, что все они смотрят на него, как бы осуждая. Но мужчина не был напуган, в его груди, наоборот, поднималось ранее незнакомое чувство того, что именно сейчас он делает что-то важное, и он не должен останавливаться, что бы не произошло дальше. Да и в конце концов, что он теряет?

— Я хочу знать, как умер этот человек, — голос стал как будто увереннее.

— Разодрали волки, — все так же равнодушно отозвался парень. — В любом случае, на то была воля богов, и эта жертва принадлежит им.

Виктор кивнул и вдруг поймал каменный взгляд ближайшего к нему божка. Тот имел вид небольшого валуна, на котором высечено было только женское лицо с застывшей улыбкой. Но в этот момент Виктору показалась, что эта улыбка была честнее и искреннее, чем все те улыбки, которыми его обычно встречали живые люди. Мотнув головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от настигшего его наваждения, журналист вновь обратился к парню.

— Мне нужно узнать больше о ваших богах, и я надеюсь на помощь кого-то из местных. Возможно, вашу?

Ответом ему стал удивленный взгляд молчаливого парня и плач потерявшей сына женщины, прозвучавший особенно жутко в возникшей тишине.

Жертвуй собой ради веры

Женщина продолжала плакать. Тот второй парень, на которого Виктор так и не обратил внимания, стоял рядом с ней, стараясь поддерживать не только успокаивающими словами, но и то и дело буквально хватая за плечи, потому что с каждым всхлипом она становилась как будто меньше и слабее, грозясь упасть прямо здесь на могилу собственного сына.

Утреннее небо понемногу заполнялось мелкими серыми облачками, а в воздухе уже ощущались прохлада и сырость, предвещавшие приближение очередного осеннего дождя, которые особенно зачастили в последнее время. Темные грозовые тучи уже собирались где-то на горизонте, чтобы спустя всего каких-то полчаса быть пригнанными поднимающимся ветром сюда.

— Думаю, мы можем обсудить это в другом месте, — проговорил парень, все еще недоверчиво смотря на Виктора.

Мужчина согласно кивнул, первым делая шаг в сторону от свежей могилки и рыдающей женщины. Парень потянулся за ним, бросая прощальный взгляд на эту печальную картину. Он встряхнул головой и провел ладонью по невысокому ежику волос. Его темно-серые глаза смотрели вокруг почти без какого-либо интереса, в них будто даже не было бликов. И казалось, что они становятся еще темнее вместе с постепенно затягивающимся тучами небом. Этот парень и сам немного напоминал осенний пейзаж: такой же хмурый и навевающий грусть одним своим видом.

Никто даже не обратил внимания на их уход. Все были слишком поглощены своей бедой, чтобы вообще замечать хоть что-то вокруг, кроме собственных чувств и кучки земли на могиле. Только плач старой женщины становился все тише по мере того, как эта парочка уходила с кладбища, пока совсем не затих где-то вдали. Виктор вдруг почувствовал, какое на самом деле гнетущее впечатление на него оказывала вся эта кладбищенская обстановка. Он медленно выдохнул и ощутил легкое головокружение, но решил не придавать этому значения, надеясь на то, что это скоро прекратится.

Парень уверенно шел впереди Виктора, даже не оглядываясь, чтобы посмотреть идет ли этот странный человек за ним или нет, будто зная заранее, что Виктор точно не откажется от своей затеи. И он был прав, потому что журналист, практически не задумываясь, шел вслед за парнем, чувствуя, что это важно для него. Будто кто-то только что дал ему знак, и он не может просто так проигнорировать его. Сознание Виктора будто оказалось подернуто легкой дымкой, мешавшей думать рационально, но заставлявшей верить в то, что именно сейчас он нащупает что-то, что приведет его к верному решению.

Только сейчас Виктор понял, что идет ведомый парнем, чьего имени он даже не знает. Решив исправить эту оплошность, он нагнал парня, стараясь идти с ним в ногу, потому что Виктору казалось, что так он заставит парня довериться ему, хотя это скорее было для того, чтобы самому Виктору чувствовать себя увереннее рядом с этим мрачным парнем.

— Я боюсь, мы так и не представились друг другу, — вежливо произнес он, глядя на профиль твердо вышагивающего парня. — Меня зовут Виктор.

— Финн, — сухо ответил тот, не сбавляя шага.

Мужчина кивнул и хотел было спросить что-то еще, но передумал и закрыл рот на полуслове. Казалось, сама атмосфера приближающейся грозы не благоприятствовала продолжению разговора, по крайней мере, не под открытым небом, которое уже заметно быстрее покрывалось тучами и грозило с минуты на минуту обрушиться проливным дождем.

Виктор осматривался по сторонам, стараясь запоминать разные подробности того, чего он видел, в надежде случайно приметить что-то необычное, что-то, что может быть поможет ему потом. Столько раз ошибавшись до этого, он не мог оплошать и в этот раз. Популярность и признание обществом — вот, что волновало Виктора в этот момент, он надеялся, он верил, что настанет этот день, когда о нем будут говорить, а популярные газеты, которые всегда отклоняли его статьи, мягко говоря, что ему не хватает профессионализма и стоящего материала, еще пожалеют об этом.

Вокруг было не так много людей, но все они куда-то торопились. Кто-то собирал последний осенний урожай, кто-то собрал его уже давно и теперь продавал на небольшом импровизированном рынке, выставляя напоказ сочные красивые овощи, дразня и одновременно стремясь завлечь тех, у кого в этом году урожай был не столь хорош. Остальной народ обычно увозил свой товар в ближайший город, чтобы продавать людям, не имеющим возможность выращивать самим подобную продукцию, поэтому они с удовольствием раскупали свежие овощи и фрукты, только недавно снятые с веток или выкопанные из-под земли.

Где-то слышалось мычание коров, у кого-то блеяли овцы, дожидаясь утренней кормежки. Сотни одинаковых деревень располагались по всему Королевству, и эта ничем не отличалась от остальных.

Виктор отвлекся от созерцания местных окрестностей, когда понял, что Финн остановился, дожидаясь, пока опять отставший журналист догонит его. Виктор ускорил шаг и увидел, что парень привел его в местную забегаловку, единственную на всю деревню, над которой грустными поблекшими буквами угадывалось название "У Пьера".

— Хозяина правда зовут Пьер? — полюбопытствовал Виктор, брезгливо разглядывая грязную, заплеванную дверь.

— Пьер давно умер, — ответил Финн, даже не обернувшись, чтобы взглянуть на собеседника. — Но его сын, теперешний хозяин заведения, решил, что смена названия может послужить потерей интереса у посетителей.

Ни о какой "потере интереса" речи, конечно же, не могло и идти, учитывая, что больше местным жителям ходить, кроме как сюда, некуда; причина была скорее в том, что заказывать новую вывеску было делом недешевым, а нынешний хозяин был тем еще скрягой, поэтому, прикрываясь памятью своего отца, не предпринимал никаких попыток даже чтобы освежить старую вывеску, а о новой и говорить уж было нечего. Правда никого в деревне это, в общем-то, не волновало, ведь главное, что здесь можно было поесть после долгого рабочего дня, особенно когда ты живешь один и крайне отвратительно готовишь самостоятельно. Иногда сюда, правда, заходили люди, которые просто ехали через эту деревеньку и хотели перекусить и передохнуть с дороги, но такое случалось довольно редко.

Финн первым толкнул дверь, слегка придержав ее для Виктора, и вошел внутрь. Виктор последовал за ним, сразу же попадая в светлое просторное помещение, полупустое, но достаточно шумное. Здесь было довольно уютно и появлялось ощущение того, будто ты впервые за долгое время попал домой. Напряжение и скованность в теле Виктора, которые присутствовали все это время, пока он шел сюда, исчезли, он невольно улыбнулся и совершенно расслабился, войдя сюда. Кто бы мог подумать, что в этом достаточно сером и угрюмом месте, окажется такой светлый и уютный островок.

— Вы будете что-нибудь есть? — впервые за все это время Финн обратился к Виктору. — Лично я собираюсь перекусить. Все эти кладбищенские церемонии сильно выматывают. Да и труп был довольно увесистым.

Это была самая длинная реплика, с которой парень обратился к Виктору, но тот не подал виду, что удивлен этому. В каком-то роде он понимал его: на кладбище к тебе подходит абсолютно незнакомый мужчина и спрашивает о разных вещах, к тому же ты сильно устал и не особо расположен к длительным разговорам.

— Я, пожалуй, тоже что-нибудь съем, — ответил журналист.

Они сели ближе к дальнему углу, туда, где почти никого не было, и никто не мог им помешать. Оба поели в абсолютной тишине, перебиваемой только разговорами завсегдатаев и стуками ложек о дно тарелок. Спустя буквально пятнадцать минут Виктор с сожалением смотрел на пустую тарелку с остатками овощей на дне: суп, который им принесли по просьбе Финна, оказался очень вкусным. Парень же еще не доел свою порцию, но с не меньшим аппетитом уплетал ее, ясно давая понять, что не начнет разговор, пока не закончит есть, поэтому Виктор, абсолютно размякший в таких условиях, терпеливо ждал. Он наконец-то расстегнул свое теплое пальто, под которым оказалась абсолютно черная рубашка, правда слегка помятая, но при этом выглядящая весьма недешево.

Наконец Финн закончил есть и, отставив в сторону пустую тарелку, поднял взгляд на Виктора. Серые глаза смотрели как-то изучающее и все так же хмуро, и если Брам уже начал думать, что парень вполне может оказаться дружелюбным, то сейчас он уже сильно сомневался в этом. Во взгляде Финна скользила агрессия и плохо скрываемая неприязнь. При этом сложно было определить: относилось все это непосредственно к Виктору или же к жизни вообще. Все это время, пока Виктор наблюдал за тем, как парень ест, ему казалось, что тому около двадцати или вроде того, но эти глаза и этот взгляд абсолютно сбивал с толку.

— Думаю, теперь мы можем обсудить все то, что вас интересует, — проговорил Финн, кладя сцепленные в замок руки на стол.

— Меня интересует ваша вера, — стараясь скрыть вновь появившееся волнение и возбуждение, ответил Виктор. — Я с этой целью вообще-то сюда и приехал. Я забыл сказать, что я журналист… — мужчина заметил, как Финн поморщился при этом, и поспешил пояснить. — Не то что бы я, конечно, прям профессионал, но уж точно не вроде тех, кто только и ждут момента, чтобы настрочить очередную скандальную новость и сыскать себе на этом славу. Я больше любитель, предпочитающий по-настоящему достоверные и интересные статьи. Как жаль, что таких как я практически не признают в нашем обществе, полном лживых притворщиков, желающих нажиться за счет доверчивой публики.

Виктор понимал, что мысль его пошла совсем не в ту степь, и что пора прекращать это представление униженного и оскорбленного обществом работяги и перейти к действительно важному в данный момент делу. При этом он несомненно понимал, как театрально и не совсем правдоподобно прозвучало все то, что он сейчас наговорил, но сама идея высказать это хоть кому-то была блаженством для того, кто считает себя несправедливо недооцененным.

На Финна эта речь не произвела ровным счетом никакого впечатления. Его взгляд не делался легче, неприязнь никуда не уходила, а тело будто больше напряглось. Ему это абсолютно не нравилось. Считалось, что религия — не та сфера, в которую должны лезть абы кто. А особенно те, кто так предательски отказался от нее, кто в глубине души презирал всех богов и людей, которых им поклоняются.

— Хорошо, я постараюсь быть с вами честен, — заговорил Виктор, решив применить другую тактику. — Изначально я и правда ехал в вашу деревню с целью изучить ваш быт, традиции и, конечно же, религию. Однако, побывав вместе с вами на кладбище, я понял, что действительно заинтересован в этом. В частности касаемо религии. Вы можете мне не верить, потому что я сам не до конца уверен в своих желаниях, но все же вы, как местный житель, можете мне рассказать о ваших религиозных… предпочтениях, дабы утолить мое любопытство не столь как журналиста, а как простого человека

Финн как-то мрачно хмыкнул, все еще с подозрением и неприязнью глядя на Виктора. Он уже решил для себя, что этот человек точно не из тех, кто действительно мог бы стать частью их культуры. Слишком высокомерен, корыстен, несмотря на то, что он утверждал обратно и в целом вел себя очень вежливо и держался учтиво. Финн еще на кладбище заметил, каким взглядом этот мужчина смотрел на могилу, и в его взгляде читалось что-то такое, что давало определить наличие у Виктора каких-то своих скрытых целей и мотивов, от которых он вряд ли отступится. Однако одновременно со всем этим Финну казалось, что журналист не врет насчет своей заинтересованности. Но что если и это тоже задумано с неким недобрым умыслом?

Неожиданно громко стукнула дверь, и Финн отвлекся от своих размышлений, при этом осознав, что смотрит прямо на лицо этого журналиста. Виктор никак не реагировал на этот пристальный взгляд, он не беспокоился по поводу того, что парень может ему отказать. Разве он не сможет найти кого-нибудь другого, кто с удовольствием и за плату, в самом крайнем случае, захочет рассказать все, что нужно мужчине? Он понимал, как важна и священна вера для всех этих людей, но также понимал и то, что даже самого верующего человека можно убедить во многом, если иметь достаточно нужных для этого качеств и немного лишних денег.

Финн нахмурился и провел ладонью по волосам.

— Хорошо, я расскажу вам все, что вы хотите знать, но не вздумайте насмехаться над нашими богами, иначе точно навлечете на себя их немилость, — мрачно сказал Финн, нахмурившись еще больше, будто вся эта затея была ему не по душе.

То, каким тоном парень произнес последние слова, ясно давало понять, что не только боги будут злы на того, кто посмеет насмехаться над ними, но и как минимум половина деревни захочет принести его в жертву этим самым богам. Но у Виктора и в мыслях не было высмеивать что бы то ни было вообще, поэтому он смиренно кивнул, давая понять, что готов слушать.

— Наша религия — то, что вы называете просто троебожием, хотя это на корню неверное название для нашей веры, потому что с древних времен наши предки называли этих богов не просто богами, а богами с большой буквы, Божественной Триадой, — Финн проговорил последнее словосочетание медленно, наслаждаясь тем, как это прозвучало. В его голосе слышалось восхищение и истинное поклонение.

На Виктора это почти не произвело почти никакого впечатления, не считая странного тепла в груди, которое возникло как отклик на само это название. И тогда он убедился, хоть и не хотел в это верить, что его ведут сами боги. Те самые боги, которым поклоняется этот народ. Те боги, о которых сейчас будет рассказывать Финн. Те боги, от которых большинство отказалось когда-то.

Божественная Триада.

Журналист мысленно проговорил эти слова, как бы ожидая, как на это отреагирует его разум. Но он молчал. Как молчит человек, которому нечего сказать в ответ, кроме как согласиться, а согласие в этой ситуации проще всего выразить молчанием. Но что же это означало? То, что разум тоже соглашается с властью, которой веет от одного упоминания о богах? Или он согласен с тем, что это верный путь, который наверняка приведёт Виктора к тому, чего он так желает? Виктор сам не до конца понимал, каким именно способом он собирается отыскать убийцу, но его вело что-то, что, как подозревал мужчина, и было верой. Или это просто мрачное место так влияло на его разум и восприятие, но начинать с чего-то нужно было. И он начал с того, что, как ему показалось, должно принести хоть какие-то плоды.

«Как в твоих поисках тебе помогут какие-то эфемерные боги? Виктор, ты совсем рехнулся?» — наконец прорезался голос разума, но он был мгновенно задавлен чем-то другим, имеющим сейчас над мужчиной власть большую, чем что-либо еще.

— Хорошо, значит, богов всего трое? — не обращая внимания на смятение разума, на всякий случай уточнил Виктор, чтобы выразить свою крайнюю степень заинтересованности.

— Да, и каждый из них имеет своё место в этом мире, — кивнул Финн, немного расслабившись, поняв, что никто не собирается здесь смеяться над его словами. — Самый главный из всех троих — Вент, ему принадлежит власть над силой воздуха, а это, считай, власть и над всеми вокруг, потому что все в этом мире зависит от движения воздуха.

Виктор согласно кивал и внимательно слушал. Пристально наблюдавший за этим парень совсем перестал хмуриться, лишь изредка бросая подозрительные взгляды в сторону журналиста, но не замечал и доли усмешки на его пухлом лице. Наоборот, глаза мужчины светились искренним интересом.

— Вы ведь хоть иногда замечали это, не правда ли? — вопрос был скорее риторическим, но Финн сделал небольшую паузу после него, собираясь пояснить, что именно он имеет в виду. — Невозможно работать, когда сильно ветрено, именно ветер приносит грозовые тучи или, наоборот, очищает его от мелких облаков, — на этом моменте Финн слегка кивнул в сторону узкого окошка, через которое можно было наблюдать за тем, что творится на улице, как бы указывая на начинающуюся грозу. — Ветер может быть как полезен народу, так и портить урожай, но это всегда воля Вента, поэтому мы всегда стараемся задобрить его, принося часть своего урожая и вознося молитвы. Именно Вент — старший из всех троих, а все они в свою очередь — дети Вирты, великой матери всего, что есть на этом свете.

Финн умолк, мысленно прикидывая, что и как лучше рассказать следующим, но внезапно кое о чем вспомнил, и его глаза в предвкушении засверкали, поэтому он отпил немного воды из стоящего на столе стакана, очевидно, готовясь к очень долгому рассказу.

— Есть одна легенда, как назвали бы ее вы, но для нас это некая неоспоримая в своей правдивости история, которую каждому ребенку рассказывают матери перед сном, вместо сказок; она известна каждому истинно верующему жителю нашей страны, — начал Финн, снимая серую утепленную накидку, которая все это время покрывала его плечи, почувствовав, что начинает потеть в теплом помещении, уже почти заполненном людьми, пришедшими на перерыв посреди рабочего дня. — И помните, эта история очень важна для понимания нашей религии, особенно если ваш интерес подлинный.

Жертва каждого

В Королевском замке было на удивление тихо. Ника, идущая по невероятно длинным коридорам в поисках главного по безопасности, затаила дыхание, стараясь услышать хоть что-то, говорящее о том, что в замке есть кто-то живой. Сперва она зашла в кабинет, где обычно находился тот человек, которого она сейчас искала, но на положенном месте его почему-то не оказалось. Все идеи того, где он мог находиться, ограничивались только этим кабинетом, поэтому Ника просто решила походить по коридорам северного крыла замка в надежде хоть где-то услышать властный голос мистера Вадера. Удача пока явно была не на ее стороне, учитывая, что за тот час, что она потратила на поиски, ей не удалось встретить в стенах замка не единой души.

— Да куда они, черт возьми, все подевались? — негромко пробормотала девушка, уже во второй раз заглядывая в пустой кабинет заведующего королевской полицией.

— Истинной леди не пристало употреблять столь грубые выражения в своей речи! — раздался вкрадчивый голос позади Ники, которая от неожиданности покрылась мурашками и резко обернулась, впечатываясь носом в чью-то грудь.

Сделав шаг назад, она потерла и так покрасневший нос и оглядела стоящего перед ней парня.

— Освальд, во-первых, иди к черту, ага, к тому самому, к которому мне, как приличной леди, не следует тебя посылать, — здесь девушка прервала свой полушутливый поток гневных слов, чтобы вдохнуть. — А во-вторых, не смей больше так бесшумно подкрадываться ко мне!

Освальд засмеялся, глядя на грозно сдвинутые брови Ники. Девушка и сама уже заулыбалась, легко толкая приятеля в плечо. Когда они закончили свою шутливую перепалку, на лице у нее вновь возникла озадаченность. Если Освальд здесь, то, возможно, он знает, куда исчезли все должностные лица, чьи кабинеты располагались в этом крыле.

— Ты не знаешь, куда подевался Вадер? Я обошла здесь все, но ты пока первый человек, которого я встретила за последний час.

Парень с удивлением взглянул на Нику. Но потом, как будто до чего-то додумавшись, с пониманием кивнул.

— На это утро было запланировано собрание в восточном крыле, — пояснил он, глядя на реакцию Ники, брови которой мгновенно сдвинулись на переносице, и лицо приобрело хмурое выражение. — Я так понимаю, тебе об этом ничего не сообщили?

— Как всегда, — фыркнула девушка, закатив глаза и скрестив руки на груди. — Они все, а особенно Вадер, которому я даже не смею перечить, иначе вообще потеряю свое место в королевской полиции, считают, что я ни на что не годная девчонка, которая только ради забавы захотела занять место своего дедушки. Но ведь это совсем не так! Да я могла бы работать во сто раз лучше, чем вся полиция вместе взятая, допусти они меня к реальным делам!

Ника выпалила почти все это на одном дыхании, раздраженно проводя рукой по коротко остриженным волосам цвета сильно переспевшей вишни. Ну конечно, на что она надеялась опять? На то, что все наконец-то откроют глаза пошире, чтобы увидеть в Нике не просто избалованную внучку ныне покойного, но ранее очень даже почитаемого, члена полиции, а полицейскую, достойную того, чтобы занять место своего предка. Она тратила каждую свободную минуту, будучи подростком, чтобы тщательно изучить все положения действующего законодательства, день за днем штудируя огромные тома в королевской библиотеке. Она примеряла на себя все, чем занимался ее дед, стараясь разобраться во всех его делах, со временем все больше набивая руку на этом, становясь более образованной и накапливая опыт. Ника была умна и сообразительна, но Вадер, отвечающий за безопасность в замке и, по совместительству, глава королевской полиции, согласился принять ее в свои ряды только по просьбе самого мистера Дивера — деда Ники и единственного, кто верил в нее. Вот только после его смерти все остальные стали относиться к ней крайне отвратительно, часто используя в качестве их личной служанки и посыльной. Девушке было до боли обидно от того, что весь ее талант пропадал зря, но ничего поделать она не могла.

И конечно же, ее не брали ни на одно совещание, аргументируя тем, что для такой девчонки, как она, будет слишком сложно вникнуть во все тонкости того, чем они занимались. Вот только Ника к своим двадцати двум годам разбиралась в этом даже лучше, чем многие из тех, кто в этих собраниях участвовал официально. Но они об этом даже не догадывались, привыкнув считать девушку на пару ступеней ниже их самих.

Освальд с сожалением смотрел на Нику. Казалось, будто он единственный, кто воспринимал девушку всерьез, но его голос в гвардии имел точно такой же вес, что и голос самой Ники, потому что парень занимал крайне неприметное место в королевской полиции. Но он и сам не особо хотел выделяться, предпочитая оставаться в стороне и проводить время за сортировкой бумаг в пыльном кабинете.

— И что же обсуждают в этот раз? — спросила Ника, голос которой приобрел язвительный тон. — То, что король не хочет повышать плату за их несомненно тяжелый труд?

— Ну, ты не то чтобы далека от истины, — засмеялся парень, откашлявшись и добавив уже серьезно. — А вообще, насколько известно мне, тема нынешнего собрания — ряд убийств на востоке страны.

Лицо юной полицейской вытянулось, брови приподнялись то ли в недоумении, то ли показывая недоверие.

— Почему же королевская полиция интересуется этим вопросом? — удивилась она. — Разве этим не должна заниматься местная полиция? Я имею в виду, она же есть в тех городах? Стражи там, все дела. Да и я не очень сильно верю в то, что наша полиция решит шевельнуться, чтобы хоть как-то им помочь.

Юноша пожал плечами.

— Произошло уже около трех убийств, в основном в деревнях, но народ беспокоится, так как местные власти почти ничего не делают, чтобы хоть как-то разобраться в происходящем. Известно только, что жертвы вообще никак не связаны между собой, — Освальд почесал губу. — Это все, что я знаю, потому что никаких бумаг пока по этому делу нет. Я и сам не уверен, что это собрание не условность, и они правда за это возьмутся.

Ника задумалась. Конечно, никто не будет этим заниматься. Кого интересует парочка мертвецов на окраине страны? Тем не менее, если убийства продолжатся, и неизвестный преступник отправиться вглубь Восьмого Королевства, то полиция должна будет что-нибудь предпринять, иначе взбунтуются уже люди в Столице и других крупных городах, потому что вряд ли кто-то из них захочет умирать.

— Пойду, наведаюсь в гости к нашим «совещателям», вдруг они и правда обсуждают что-то серьезное, — решительно произнесла Ника. — Может, удастся узнать что-нибудь интересное.

— Неужели прямо ворвешься в зал посреди совещания? — изумился Освальд.

— Нет, конечно, мое место в полиции мне еще нужно. Вот только я собираюсь хоть как-нибудь его оправдать и отстоять, — усмехнулась Ника, поворачивая налево, по направлению к лестнице, ведущей вниз. — И в этом мне поможет немного хитрости и трещины в подвальном потолке.

***

Уже светлело. Солнце медленно показывалось из-за горизонта, дразня своими редкими лучами. Небо постепенно бледнело, луна исчезала, звезд уже не было видно вовсе. В Борне начиналось утро.

Эдвард зарылся лицом в ладони, с нажимом проводя ими от подбородка, откидывая со лба волосы и пытаясь хоть как-то стереть с лица признаки сильной усталости и недосыпа. Бросив быстрый взгляд на часы, висевшие на стене напротив, парень вздрогнул: было почти шесть часов утра.

Как так вышло, что он просидел здесь над своими записями и заметками одиннадцать часов подряд? Эдвард точно помнил, что прибыл в город около семи часов вечера и, сняв комнату у какой-то старушки, сразу же погрузился в работу. По его внутренним ощущениям прошло не больше пары часов. Однако работа, судя по всему, настолько сильно завлекла его, что он просидел здесь, не отрываясь, всю ночь, не видя и не слыша ничего вокруг.

Лучи медленно скользили по бумагам и блокнотам, разбросанным по столу и покрывавшим почти всю его поверхность. То здесь, то там солнце высвечивало непонятные термины и сложноразбираемые каракули текста, осторожно касаясь их и обдавая теплом.

Во всех этих записях содержались заметки по поводу загадочных убийств, за раскрытие которых Эдвард взялся со всей серьезностью, надеясь в скором времени прийти хоть к какому-то заключению. У него были некоторые предположения и догадки, но все это было не то, в них постоянно что-то не совпадало с действительностью. И вот сейчас он пытался хоть как-то сопоставить все то, что ему удалось узнать за прошедшее время, но выходило все как-то слабо, и энтузиазма у юноши немного поубавилось. Прошло крайне мало времени с последнего убийства, и Эдварду оставалось только выжидать.

Приехал в Борн Эдвард с вполне конкретной целью — встретиться со своей давней подругой, которая, по счастливому стечению обстоятельств, знала когда-то Маризу — девушку, чью тело нашли первой. Несколько лет назад они учились вместе в одной частной школе в Борне, но после того, как умер отец девушки, она была вынуждена уехать в менее крупный городок, коим являлся Дорен. Это все, что пока было известно Эдварду, а что было после, а тем более, до, оставалось пока тайной, и именно поэтому он собирался встретиться с этой их общей знакомой, надеясь, что она знает что-то, что может навести на убийцу и его вероятные мотивы.

У Эдварда была возможность все-таки лечь и попытаться уснуть, но организм, казалось, совсем этого не хотел. Парень чувствовал невероятную усталость, но вместе с тем понимал, что сейчас уже вряд ли сможет уснуть. К тому же предстоящая встреча достаточно сильно заставляла его волноваться. Но только он решил, что все-таки стоит вздремнуть, чтобы хоть немного дать отдохнуть перегруженному мозгу, как вдруг снизу раздался грохот посуды и приглушенное бормотание старухи — владелицы дома. Эдвард, который уже лег на узкий обшарпанный диванчик в углу комнаты, мгновенно открыл глаза и тяжело вздохнул. Значит, поспит в следующий раз.

Сев на диван, он согнулся, обхватив голову руками. Мысли путались, лихорадочно перебегая с одного на другое. Парень попытался разобрать все еще раз, чтобы привести мысли в порядок и уложить у себя в голове все то, что ему удалось узнать, и до чего он додумался сам.

Мариза Дэлл была молодой торговкой, чья лавка удобно располагалась почти в самом центре Дорена, в самом скоплении подобных лавок и магазинчиков, где собственно в итоге и нашли ее труп. Она была отличной травницей, потому что в растениях разбиралась даже лучше многих своих коллег по работе, и, будучи всегда доброжелательной по отношению к людям, старалась помочь всем, кто заходил в ее лавку. Местные очень любили и уважали девушку, предпочитая ходить за травами именно к ней, не особо доверяя не так давно появившимся в городе аптекам.

Все это Эд узнал, пообщавшись с людьми в окрестностях. Вскрытие же ему показало наличие в желудке остатков какого-то подозрительного вещества, которое парень навскидку определил как некий яд. Некоторые жители городка утверждали, что возможной убийцей девушки была старая травница Фрида, держащая свою лавку совсем недалеко от лавки Маризы. Тогда наличие яда в желудке легко объяснялось: завистливая старуха решила избавиться от конкурентки способом, в котором разбиралась лучше всего — с помощью трав. Но все это совершенно теряло смысл на фоне другого убийства, произошедшего позже в другом месте и при совсем других обстоятельствах. К тому же, Эдвард собственнолично побеседовал с Фридой, и та была явно не в самом лучшем расположении духа после смерти Маризы. Она описывала ее, как исключительно чудесную девушку, с которой они часто общались, и старая травница относилась к ней как к родной дочери, которой у нее никогда не было. Вилтон не стал сомневаться в ее словах, понимая, что та вероятно и правда ни в чем не виновата.

Про вторую жертву — Тома Ситтера было известно и того меньше. Жители его родной деревни не особо доверяли чужаку, расспрашивающему об убийстве, которое недавно здесь произошло. Почти каждый житель деревни переживал свою личную беду, учитывая, как сплоченно они все жили. Лишь некоторые бормотали что-то про его бедную жену, другие же только с недоверием косились на Эдварда, которые выглядел особенно необычно в своем хоть и потрепанном и отцовском, но все-таки слишком «городском» плаще, надетом на бессменную коричневую жилетку. Только одна девушка — кажется, именно она и нашла тело у реки первая, согласилась дать хоть какую-то характеристику Тому и произошедшему с ним.

— Он очень часто выпивал, не без этого, — быстро проговорила она. — И был в общем-то не самым хорошим человеком и мужем, но Том явно не заслужил того, что с ним сделал этот извращенец-убийца. Оказаться привязанным к дереву у реки — не самая приятная участь даже после смерти.

Возможно, девушка могла бы рассказать что-то еще, но из дома выбежал мальчик, очевидно, ее сын, который проголодался и требовал того, чтобы его накормили. Виновато улыбаясь и бормоча извинения, она взяла сына за руку и вошла вместе с ним в дом.

Ее слова лишь подтвердили то, что уже понял Эдвард при вскрытии — печень покойного была явно не в лучшем состоянии, что указывало на пристрастие ее владельца к выпивке при жизни. Но очевидно, что это вряд ли было как-то связано с настоящей причиной его смерти. Хотя, быть может, накануне того самого дня мужчина напился, повздорил с кем-то, и результатом стала его скорая смерть. Вот только та девушка из деревни была права — убивать человека, а затем привязывать труп к дереву — слишком жестоко и осознанно для простых пьяниц. Скорее это было похоже на… месть. Однако остается открытым вопрос о том, кому в этой тихой деревне нужна была смерть немолодого уже мужчины, который просто слишком часто любил выпивать. Маловероятно, что его убили только из-за этого. Должна быть еще какая-то причина. И тут, несомненно, можно строить бесконечно много догадок на этот счет, но сказать что-то наверняка, не имея на руках точных данных, достаточно проблематично.

Но тут Эдварду осмотр трупа дал немного больше конкретики. На теле Тома не было также никаких ран, но были вполне очевидные следы удушения и полосы от веревки на шее. Видимо, убийца сначала повесил свою жертву где-то недалеко от реки, возможно, использовав для этой цели то же самое дерево, привязанным к которому нашли труп, а потом уже буквально распял его на этом дереве.

О третьем убийстве, совершенном в небольшом поселении возле леса, Эдвард узнал уже будучи в Борне. Он был немного раздосадован тем, что не смог побывать там и увидеть труп своими глазами. Но потом рассудив, что если убийца не остановится на этом и пойдет дальше, то Борн с большой вероятностью может попасть под раздачу следующим, парень принял решение задержаться в этом городе немного дольше, чем того требовала встреча со старой знакомой.

На улице явно было холодно, это чувствовалось даже в помещении, которое практически не отапливалось никаким образом. Взглянув в грязное, покрытое паутиной окно, Эдвард сделал вывод, что там дует слабый ветерок, судя по веткам ближайших деревьев, а еще там довольно пасмурно, и есть большая вероятность, что пойдет дождь. Дожди в это время года совсем не редкость, собственно, как и холода, но эта осень почему-то началась слишком рано и неожиданно, чем оказались недовольны многие жители многочисленных деревень на юге, не успевшие вовремя собрать урожай. Однако Эдварда, казалось, вполне удовлетворило то, что он увидел на улице, поэтому, взглянув в последний раз на часы, стрелка которых уже приближалась к половине восьмого, он накинул свой старый плащ и, натянув ботинки, на которых уже виднелись пятна грязи, вышел из дома. Хозяйка, услышавшая стук двери, на мгновение выглянула из кухни, где неизменно проводила время каждое утро.

— Так и не поспал, — удивленно пробормотала она, неодобрительно качая головой.

На улицах было еще не так много народу в это время. Те, чья работа начиналась с раннего утра, уже были на месте, а те, кто работал попозже, еще не вышли из домов. Где-то мелькали сонные подростки, идущие на учебу, и по их виду можно было точно сказать, насколько богата их семья. Дети с обычными холщовыми мешочками на плече, одетые в поношенные вещи своих старших братьев и сестер, шли в одну сторону — в общую школу, куда принимали всех бесплатно, но и образование там было не самое хорошее, а учителям чаще всего на детей было и вовсе плевать. В одной из таких школ когда-то учился сам Эдвард, потому что в Дорене в принципе и не было другого образования, а отец вряд ли стал бы раскошеливаться не только на школу, но и на проживание своего ребенка где-то в городе побольше, даже если бы и смог найти достаточно денег для этого.

Совсем в другую сторону шли дети с новенькими кожаными портфелями, одетые в разы лучше детей из бедных семей. Их родители могли позволить обучать свое чадо в лучшей школе города, откуда когда-то выпустилась подруга Эдварда, и где так и не доучилась бедняжка Мариза.

Эдвард всегда немного болезненно переносил воспоминания о своих школьных годах, которые особенно запомнились ему постоянной травлей со стороны ровесников и ребят постарше из-за того, что он был отстраненным и не интересовался обычными детскими забавами, и криками учителей, которые даже не пытались объяснить что-то, ожидая, что дети начнут понимать все сами. Именно поэтому юноша старался не смотреть на пробегающих детей. Он нахмурился, захлопнул полы плаща посильнее и побрел к северным окраинам города, где, по его воспоминаниям, проживала девушка.

Ветер изредка поднимал с земли уже успевшие осыпаться листья и кружил ими в ногах. Эдварду с недосыпа постоянно мерещились капли крови, но, присмотревшись внимательнее, он понимал, что это просто красный пигмент в самих листьях.

Город постепенно просыпался. Открывались магазины и местные забегаловки начинали свою работу. Проходя мимо подобного заведения, Эдвард вдруг вспомнил, что ел в последний раз перед самым выездом из дома. И если конь, которого Эдвард взял из отцовской конюшни, сытно поел и перед выездом и по прибытии в Борн, то сам парень даже не утрудил себя тем, чтобы купить себе что-нибудь съестное, сразу же занявшись своим расследованием. Проснувшийся голод давал о себе знать, и парень зашел в какую-то лавку, где торговали выпечкой.

В помещении стоял восхитительный аромат только что испеченных булочек и ягодного повидла. Здесь было намного теплее, чем на улице, и, войдя, Эдвард немного расслабился и глубоко вдохнул, чувствуя как запахи, витающие здесь, просачиваются в его организм и пробуждают старые воспоминания из детства.

Перед глазами Эда внезапно возник образ матери. Она любила печь разные вкусности, часто балуя ими своего сына, но с возрастом начинала все чаще болеть и почти забросила свое хобби. А еще она всегда улыбалась своей доброй улыбкой, от которой на душе у тогда еще маленького мальчика становилось тепло и спокойно. И продолжала улыбаться даже когда Вилтон-старший бил ее за малейшую провинность. Только это была уже вымученная улыбка сквозь слезы, которая безмолвно говорила Эдварду: «Все хорошо, мой мальчик. Иди, поиграй на улице, не беспокойся обо мне».

Вдруг Эдварда словно ударило током от нахлынувших воспоминаний. Женщина за прилавком взволнованно поинтересовалась, все ли у него в порядке.

— Да, извините, все хорошо, — пробормотал юноша, шарясь в кармане в поисках мелочи. — Мне, пожалуйста, вот эту булочку с яблочным повидлом.

Почти выбежав наружу, Эд с трудом успокоил зашедшееся в истерике сердце и впился зубами в теплую выпечку, медленно прожевывая каждый кусочек, чтобы растянуть свой небогатый завтрак. На холоде мозг вновь остудился и перестал подсовывать неприятные воспоминания из детства. Парень провел рукой по губам, смахивая крошки, и ускорил шаг.

Спустя один поворот и несколько шагов по тротуару, впереди показался знакомый дом. Эдвард решил подождать здесь же на углу, хмуро смотря на запертые ворота. Не прошло и двадцати минут, когда дверь вдруг открылась, и оттуда вышла девушка в легком берете и длинном вельветовом пальто. Она аккуратно прикрыла дверь и повернулась как раз в ту сторону, где стоял Эдвард. Тот приветственно махнул рукой, привлекая внимание, но с места не сдвинулся. Девушка заметила его и ускорила шаг, почти побежав ему навстречу.

— Эдвард Вилтон! — воскликнула она, наконец поравнявшись с парнем. — Я думала, что никогда больше тебя не увижу. Я ужасно обрадовалась, получив твое письмо! О, а как удивилась матушка! Видел бы ты ее лицо: у нее буквально глаза на лоб полезли при виде адресата.

Эдвард усмехнулся и позволил девушке себя обнять. Быть может, он обманывал даже себя, называя ее просто хорошей подругой, тогда как по факту она стала ему чуть ли не сестрой, ведь была одной из немногих, к кому Эд когда-либо испытывал теплые чувства.

— Привет, Линдси, — улыбнулся он, освобождаясь от теплых объятий и взволнованно хватая девушку за запястья. — Мне нужна твоя помощь.

Жертвоприношение

В Прилесье, где до этого момента все еще находился Виктор, было все так же спокойно. Финн согласился выделить немного места для журналиста в своем доме на пару дней за определенную плату. Парень, который хоть и был родом из деревни, где существовал в основном бартер, понимал, что лишние деньги в доме никогда не помешают.

В той же забегаловке всего пару часов назад обычно скептически настроенный к вере Виктор Брам выслушал местную историю о Божественной Триаде, из которой он узнал о существовании Великой Матери Ины и трех ее могущественных сыновьях, каждого из которых богиня создала из своей собственной плоти и души. Самый старший и самый могущественный из них Вент был соткан дыханием Ины и получил в дар от нее способность управлять ветром. Его брат Лей появился на свет из кожи, что Мать содрала с собственных ступней, и имел необычайную связь с землей, со временем став помощником своего старшего брата. Он давал возможность растениям расти лучше, в то время как Вент создавал для этого благоприятные условия извне.

И был самый младший сын Ины — Брен, ради рождения которого богиня пожертвовала часть своего сердца, вместе с ним одарив его способностью управлять самой опасной из стихий — огнем. Старшие братья боялись его, и даже собственная мать относилась с презрением. Он был их полной противоположностью, потому что они были призваны порождать и защищать, тогда как огонь, таящийся в самом существе Брена, был способен только уничтожать.

Виктора не особо впечатлила эта история, отчасти потому, что он до самого конца с неким презрением относился к тому, с каким обожанием рассказывал ее Финн, используя самые различные эпитеты, хотя самому парню, возможно, могло показаться, что говорил он достаточно сухо и просто. Журналист же, уже достаточно поднаторевший в своем деле, чувствовал, как тот перегибает палку. Однако, несмотря на все это, интерес мужчины к этой религии не исчез, а даже наоборот, усилился, хотя он все еще не понимал, как это может ему помочь. Прощаясь, довольный и уже не такой мрачный Финн предложил Виктору сводить того сегодня на праздник плодородия, который являлся неотъемлемой частью быта местных жителей. Брам тут же согласился, решив для себя, что это отличная возможность увидеть все своими глазами и уже потом решить наверняка стоит ли ему здесь задерживаться. Вполне возможно, что все его предчувствия были ложными.

Виктор подходил к домику Финна, где его уже должен был ждать хозяин. Они разошлись почти сразу же после того, как перекусили, и Финн рассказал Виктору основные моменты их религии. Брам все оставшееся время просто прогуливался в округе, изучая местные окрестности, и сейчас полагал, что парень уже должен быть дома. И правда, подойдя еще ближе, он заметил тусклый свет, пробивающийся сквозь грязные окна небольшого домика, стоящего в отдалении от остальных домов на небольшом возвышении. Он выглядел немного заброшено, бездумно глядя кривыми стенами куда-то в пустоту.

Аккуратно открыв калитку, боясь, что если дернуть сильнее, то она слетит с петель, Виктор прошел во двор и оказался окружен зарослями уже подсохшей травы. Даже кусочек земли справа, предназначенный явно для того, чтобы на нем что-то выращивали, оказался заброшен и тоже безнадежно зарос различными сорняками. Наверняка, Финн жил здесь один и явно не находил нужным делать что-то с мусором и грязью на своем дворе, полагая, что это совсем не обязательно.

Брам в нерешительности замер у огромной деревянной двери, ведущей внутрь дома. Потом отряхнулся и осторожно постучал в нее, едва касаясь костяшками пальцев. Но даже учитывая это, звук вышел достаточно громким и гулким, он прошелся по всей двери и затих уже где-то внутри. Послышался неторопливый, даже ленивый, стук шагов, звук щелчка открывающейся задвижки и жуткий скрип дверных петель.

На пороге возник Финн, хмуря брови и пожевывая губу. Сейчас он снова имел тот мрачный вид, как тогда, на кладбище. Но, поразмыслив о чем-то буквально пару секунд, он вдруг широко улыбнулся, и как это и было в прошлый раз, вся его серьезность и мрачность будто сошли на нет, являя Виктору добродушное приятное лицо. Мужчина еще не привык к подобной мгновенной смене одних эмоций на полностью им противоположные на лице Финна, поэтому немного дернулся от его улыбки, но вовремя смог опомниться и улыбнуться в ответ.

— Вы все-таки пришли, — проговорил парень, не спеша, однако, почему-то полностью открывать дверь перед гостем, хотя здесь, вероятно, сказывалась его природная недоверчивость. — Вообще-то я не был уверен, что вы не свалите тут же из деревни, получив нужный материал. Но раз вы тут…

Финн, наконец, отошел в сторону и открыл дверь пошире, давая Виктору возможность пройти в дом. Брам хотел ответить какой-то колкостью в ответ на прямолинейность парня, но решил, что это может выставить его в не лучшем свете перед человеком, у которого он собирался жить ближайшее время.

— Я не настолько повернут на своей работе, — проговорил он, слегка покривив душой. — Да и все-таки я здесь не только затем, чтобы получить материал. Ведь я уже объяснял, что моя заинтересованность в этом кроется намного глубже.

Войдя внутрь и встав у порога, Виктор вдруг остановился и повернулся к парню, закрывающему в этот момент входную дверь.

— И кстати, Финн, — вдруг обратился он к нему. — Я думаю, нам стоит перейти на «ты», раз уж в данных обстоятельствах мы оказались вместе. Так будет проще для нас обоих.

— Хорошо, Виктор, — ответил Финн. — Как тебе будет лучше.

Незаметно для Виктора он усмехнулся и прошел вглубь дома, жестами показывая тому следовать за ним.

Дом оказался даже меньше, чем казалось снаружи. Виктору было непривычно находиться тут, особенно, после его собственного дома — большого особняка, оставленного в наследство от матери, которая за всю свою жизнь успела всего один раз выйти замуж, неудачно, правда, но и муж, однако, вскоре скончался, не оставив жене и сыну почти ничего. Тогда миссис Брам пришлось зарабатывать на существование самой, занимаясь сначала какой-то мелкой работенкой, вроде помощи в магазине у одной своей пожилой, но богатой знакомой. Она же после смерти и оставила женщине свой магазин, который в итоге стал основным источником дохода Селестины Брам. Слава его предыдущей хозяйки сделала свое дело, да и сама Селестина оказалась способна вполне умело управлять им, и вот уже через пару лет мать Виктора стала вполне зажиточной женщиной, а через десяток и вовсе неслыханно разбогатела, попутно расширяя свое дело и открывая новые магазины.

Да, у Виктора было вполне счастливое детство, он рос в таких условиях, о которых до сих пор мечтают даже некоторые дети из Столицы. Но именно из-за этого он всегда чувствовал себя где-то в тени, ненужным и бесполезным, наблюдая за постоянно занятой матерью, которая всеми силами старалась отхватить для себя лучший кусок, при этом вскидывая на себя непосильную ношу матери-одиночки. Стать знаменитым, получать баснословные деньги только лишь за одно его имя, написанное после очередной статьи — то, к чему стремился Виктор, и о чем он мечтал с самого детства.

И вот сейчас он здесь. На пути к своей цели и на пороге в мир новых знаний и умений. Брам уже нашел человека, который ему поможет и будет рядом, по крайней мере, в данный момент. Дальше он сможет разобраться сам. У него есть глаза, есть уши, есть ум, пусть не такой быстрый и острый, как у некоторых других людей, но все же он блестяще работал с информацией и неплохо справлялся с ее анализом.

Финн провел Виктора мимо кухни, быстро проговорив, что рядом есть кладовка, где можно брать продукты. Помимо кухни оставалось еще две комнаты — одна из них, самая дальняя была комната хозяина дома, а вторая, напротив кухни, была отведена Виктору, где и оставил его Финн, сказав, чтобы тот обустраивался, пока сам он подготовится к празднику, на который сегодня собирались все без исключения жители деревни. Сути праздника Виктор пока не знал, но заранее был заинтересован и готов смотреть в оба.

Парень скрылся в своей комнате, прикрыв за собой дверь. Журналист огляделся вокруг, отмечая скромное убранство. В левом углу, прямо напротив дверного проема находилась небольшая узкая кровать, застеленная белыми нетронутыми простынями. В правом углу стоял табурет и широкая тумба с потрескавшимся лаком, заменяющая собой стол. Грязные окна были наспех завешаны синими занавесками, почти не пропускающими свет, а по центру комнаты располагался разноцветный половик, запачканный чем-то красным.

Виктор снял пальто и присел на кровать, которая оказалась немного жестковатой. В этот момент из соседней комнаты раздалось шуршание и еще какие-то непонятные звуки. Мужчина невольно прислушался и отметил, что этими звуками было тихое бормотание, сопровождающееся мерными шагами по комнате. Потом к этим звукам присоединились какие-то еще, но они оказались слишком приглушенными, поэтому журналист ничего не разобрал.

У Виктора почти ничего не было с собой из одежды, кроме сменного белья, поэтому переодеваться ему было ровным счетом не во что. И он все также продолжал сидеть, не двигаясь с места и бессмысленно скользя взглядом по комнате, дожидаясь возвращения хозяина.

И вот спустя почти час Финн вошел в комнату к Виктору, даже не поинтересовавшись у того, одет ли он. Мужчина вздрогнул от неожиданного появление хозяина дома на пороге комнаты, так как до этого был глубоко погружен в свои мысли, касающиеся в основном предстоящего расследования, по поводу которого, кстати, возникали сомнения. Да и по поводу всей этой мутной идеи с религией тоже, если честно. Что это ему даст, кроме некоего своеобразного опыта, о котором потом можно будет рассказывать своим будущим детям. Детям… А будут ли у него вообще эти дети? Ему уже давно за тридцать, а скончавшаяся матушка даже не успела понянчить внуков, на которых она так надеялась.

— Эй, ты идешь? — вывел его из раздумий голос Финна, который, дождавшись кивка со стороны мужчины, добавил. — Тебе нужно переодеться.

В сторону Виктора полетела какая-то одежда, и только в этот момент он увидел, как выглядит сам юноша. На нем был странного вида сарафан, больше напоминающий женский, хотя и сшитый скорее по мужской фигуре, свободный и широкий в плечах. То, что кинул журналисту парень, оказалось подобное одеяние, только больше на пару размеров. Взяв его в руки и расправив на весу, Брам смог рассмотреть узор из трех кругов разных размеров: тот, что меньше находился внутри того, что побольше. Этот узор был абсолютно черным и особенно выделялся на белой ткани, обрамляя округлую горловину, которая должна была вплотную обхватывать шею.

Финн встал напротив Виктора, в ожидании смотря на него.

— Ты не мог бы… — журналист указал на дверной проем, чувствуя какую-то смутную тревогу и неловкость от взгляда юноши.

Финн немного поморщился, но вышел из комнаты, оставляя Виктора одного.

Переодевание не заняло много времени. Виктор просто скинул бывшую до этого на нем одежду, аккуратно сложив ее на край кровати, и накинул то, что дал ему Финн. На удивление, сарафан оказался вполне удобным, хотя и было видно, что все же был маловат по размеру. Наконец мужчина вышел к Финну, стоявшему уже у выхода из дома.

— Нужна ли нам какая-то особая обувь? — поинтересовался он, смотря на свои короткие сапоги, отставленные хозяином дома в сторону.

— О нет, — тут Финн загадочно улыбнулся. — Мы пойдем босыми.

В этой улыбке на мгновение проскользнуло предвкушение от предстоящего ритуала, но выглядела эта улыбка слегка фанатично, будто это было что-то, от чего парень получал настоящее удовольствие. Возможно, именно так оно и было.

— Босыми? — переспросил Виктор, решив не так явно выражать свое удивление, понимая, что этого наверняка требует религия или что-то вроде того.

— Да, это необходимо для ритуала, — подтвердил Финн. — Так мы чувствуем себя ближе к земле и к нашим богам.

Журналист кивнул, давая понять, что готов. Парень открыл дверь дома, пропуская его вперед, а сам вышел следом, закрывая дверь на ключ, который после положил на выступ между дверью и крышей.

— Если вдруг получится так, что возвращаться мы будем в разное время, ключ будет тут. Просто откроешь им дверь и положишь на шкаф у выхода, — объяснил Финн. — Думаю, можно идти, в это время народ как раз уже должен подходить.

Виктор молча последовал за парнем, чувствуя как прохладный ветер пробирается под ткань ритуального сарафана, а подошва ног становится настолько чувствительной, что даже мельчайшие камешки причиняют ей боль. Однако вскоре Брам привык к этим ощущениям и даже перестал ежиться, расслабляя плечи. Он не понимал, что чувствует сейчас и на что вообще соглашается. Вся его душа находилась в каком-то странном смятении, мысли наползали одна за другой, заставляя сомневаться во всем, чего раньше никогда с ним не происходило. Но ради памяти о матери, ради своей мечты стать самым знаменитым журналистом во всем Королевстве… Это было то, ради чего все это начиналось, и чем несомненно закончится, если Виктор сможет дойти до конца, и если боги будут к нему благосклонны. Если эти боги, конечно, существуют на самом деле.

Финн шел абсолютно молча. Виктор заметил, что они так и не поговорили нормально, и почти ничего не знают друг о друге, кроме сухих фактов, высказанных в момент их беседы о религии. Парень создавал впечатление достаточно закрытого человека, хотя религия определенно занимала в его душе не последнее место, и это была пока единственная тема, на которую они могли говорить более или менее свободно.

Финн вел журналиста ближе к центру деревни, и Виктор замечал, как другие ее жители тоже выходят из домов, одетые точно в такие же одеяния и точно так же абсолютно босые. Лишь немногие из них бросали косые взгляды в сторону Виктора, но только потому, что никогда не видели его здесь раньше. Ему становилось неловко от этих взглядов, но журналист решил просто не обращать на них внимания.

Когда Финн почти довел Виктора до центра, они вдруг свернули налево и начали спускаться по небольшому склону по направлению к широким полям, находящимся за домами. Уже издалека мужчина заприметил странный столб, стоящий посреди поля с изображением нелепо вырезанного на верхушке божества с телом младенца и почти куриными крыльями за спиной. Именно вокруг этого столба собирались люди, поэтому и Виктор с Финном направились туда.

Подойдя ближе, Брам заметил приделанную к столбу чашу, грубо выдолбленную в куске крепкого камня и украшенную вырезанным орнаментом из кривых спиралей. Рядом со столбом стоял холщовый мешок с чем-то дурно пахнущим внутри.

Здесь не было опоздавших — все приходили в одно и то же время, молча окружая странный жертвенник и дожидаясь чего-то. Выглядело это жутко: толпа странных людей в одинаковых одеждах и с одинаковым выражением благоговения на лицах. Женщины распустили волосы, сняв ненужные платки, мужчины сверкали небритыми подбородками, дети больше не держались за юбки матерей, становясь в круг наряду со взрослыми, не считая совсем малышей, которых родители брали на руки.

Все в последний раз переглянулись и кивнули друг другу. Из круга вышел крепкий мужчина с длинными русыми волосами, почти достающими до локтей и мелкой бородкой, сверкающей в свете взошедшей луны.

— Это Дроф, — незаметно шепнул стоящий рядом с Виктором Финн. — Он начинает ритуал, так как его поля не уродились в этом году.

Виктор кивнул и вперил взгляд в мужчину, который подошел к столбу и опустился на колени, склонив голову. Кто-то из круга подал ему лопату, и Дроф, не вставая с колен, принялся копать яму у основания жертвенника. Когда она имела уже приличную глубину, он отложил лопату и потянулся к мешку, опуская в него руку и доставая что-то темное. Приглядевшись, Виктор пошатнулся — это было человеческое сердце! Дроф опустил его в яму и засыпал землей, что-то шепча себе под нос. Вокруг начали раздаваться странные звуки, и Брам сначала даже не понял, что эти звуки исходят от людей вокруг. Эти звуки напоминали протяжные стоны, которые звучали вразнобой и сливались в ужасную какофонию звуков.

Наконец Дроф встал с колен, и вокруг стало в разы тише. Все одновременно замолчали, из-за чего у Виктора зазвенело в ушах, резко оказавшихся в тишине. Он огляделся, внимательно всматриваясь в чужие лица. Они все имели крайне одухотворенный вид, в их чертах читалось абсолютное блаженство, а руки были прижаты к сердцу. Слева стоял Финн, почтенно склонивший голову и изредка облизывавший пересохшие губы.

Уже темнело, и было сложнее наблюдать за происходящим, но вдруг к жертвеннику подошла высокая плотная женщина. Ее медные волосы опускались до лопаток, глаза практически горели зеленым пламенем, а уже немолодое лицо выражало полное погружение в процесс.

— Гера, — пояснил Финн, не поднимая головы. — У нее в этом году самый богатый урожай, поэтому ей достается самая важная часть ритуала.

Гере подали длинную уже горящую спичку, которую она поднесла к чаше жертвенника. Та мгновенно вспыхнула, и пламя объяло ее полностью: видимо, чашу заранее облили чем-то горючим. Огонь разгорался все ярче, разгоняя сумерки и обдавая жаром даже самые дальние ряды людей. Пламя было ровным, и ни одно дуновение ветра не посмело его коснуться.

Женщина подошла к тому же мешку и сунула в него обе руки, поднимая на свет пламени остатки того, что там находилось. И тут до Виктора начало доходить, что все это были внутренности того самого парня, что давеча нашли в лесу. То, что сейчас доставала Гера оказалось кишками, и, не умещаясь в ее руках, они спускались до земли, вызывая у неподготовленного зрителя дрожь. Брам судорожно сглотнул и подался ближе, стараясь как можно внимательнее все рассмотреть. Как жаль, что у него сейчас не было с собой блокнота — живые эмоции передавались лучше всего в моменте. А может ну его, этого убийцу? Тут без раскрытия преступлений получится отменный материал. Да и кто вообще даст гарантию, что именно это поможет журналисту? Он даже не мог утверждать точно, что этот парень не был в действительности растерзан дикими зверями. Но задержаться определенно стоило…

Однако минутный порыв благоразумия мгновенно схлынул, стоило только Гере опустить внутренности в горящую чашу. Раздались хлопающие звуки и по полю понесся ни с чем не сравнимый противный запах. Но эта вонь вдруг начала казать приятной. Она будто проникала в мозг и задевала там особые чувствительные участки, о существовании которых Виктор даже не подозревал. И все разумные доводы испарились сами собой. Люди вокруг начали качаться на месте и подвывать, и Виктор не заметил, как начал делать то же самое. Вскоре все пространство заполнили невыносимо громкие звуки, среди которых встречались и смех, и плач, и разрывающий горло и душу крик.

Когда человеческие внутренности полностью догорели, превратившись в пепел, люди по очереди начали подходить к жертвеннику, опуская руку в раскаленную чашу и развевая пепел по ветру, при этом продолжая издавать неистовые звуки, разрывающие барабанные перепонки. Виктор остался стоять на месте, очарованный открывшимся перед ним зрелищем.

— Принимай нашу жертву, Великий Вент! — раздался чей-то крик, и, внимая ему, люди еще сильнее распалились, впадая во что-то сродни экстазу.

Молодые девушки и парни, прежде на бегу сыплющие горстями прах, попадали на колени, склонившись к земле и цепляясь руками за пожухлую траву. Женщины с плачущими детьми на руках воздели свое чадо к небу, также опускаясь на колени. Старики качались из стороны в сторону, обхватив руками жертвенный столб. Справа кучка мужчин стояли в обнимку, опустив головы вниз. Только по звукам, доносящимся от них, Виктор понял, что они рыдали практически навзрыд. Финн, стоявший все это время рядом, куда-то исчез, и взгляд журналиста выхватил его темную макушку чуть поодаль. Парень истерически хохотал, раздирая на себе платье и расчесывая кожу на груди до крови.

Все смешалось перед глазами Виктора, и, чувствуя, что не может пошевелиться, он ощутил на своих щеках мокрые дорожки слез, быстро стекающие под одежду. Он вдруг понял, зачем этим людям нужна вера.

Ты тоже всего лишь жертва

Эдвард и Линдси дружили практически с детства, хоть и виделись не так часто, как им самим того хотелось бы. Девушка периодически приезжала в Дорен к любимой бабушке, что доживала там свои последние годы, и Эд всегда ждал свою подругу с нетерпением. Казалось бы, как такой нелюдимый и в принципе достаточно зажатый парень мог по доброй воле и на постоянной основе общаться с кем-либо помимо заумных книжек, которые стопками лежали у него на полках? Но, на самом деле, именно эта странная любовь к наукам и знаниям их и сблизила. Правда, у молодой госпожи Пэл она проявлялась в коллекционировании насекомых, в поимке которых ей часто помогал Эдвард. Она могла часами рассматривать наколотых на тонкую булавку и пришпиленных к странице в альбоме бабочек, изучая узор на их крыльях, жуков с жесткими переливающимися на свету панцирями, и порой даже пауки попадали в эту жутковатую коллекцию.

Вилтон часто вспоминал их первую встречу с улыбкой. Маленькая Линдси, которой не было тогда и восьми лет, усердно пыталась раскопать огромный муравейник, что нашла за свалкой на окраине город, когда одиннадцатилетний Эд, пришедший сюда за очередным материалом для своих исследований, негромко окликнул ее. Девочка мгновенно обернулась и выпучила глаза на незнакомого мальчика, упустив из вида момент, когда муравьи забрались на ее ногу и принялись кусать тонкую кожу. Эдвард тогда сильно смутился и собрался было уйти, но Линдси резво вскочила и схватила мальчика за руку, вынудив его остановиться.

— Как тебя зовут? — широко улыбнувшись, спросила она, заглядывая прямо в глаза Эдварда, которые он упорно отводил в сторону.

Зачем же он тогда ее окликнул, если боялся даже лишний раз сделать вдох рядом с ней? Вероятно, причиной тому было одиночество, которое сопровождало его с раннего детства. Ведь именно тогда, глядя на эту маленькую девочку, сидящую на корточках подле муравейника и не обращающую внимание на то, что ее желтое платьице покрылось грязными пятнами, а рыжие волосы совсем растрепались, Эдвард подумал, что она не такая как все остальные дети. И позже он понял, как же был прав. Линдси так же как и он сам не любила общество людей, в котором, однако, постоянно находилась в связи с достаточно высоким положением ее родителей в нем, поэтому привыкла быть учтивой со всеми. И даже повзрослев, только находясь наедине со своим единственным настоящим другом, она могла на время стать тем же беззаботным ребенком, бегающим по окрестностям и ловящим насекомых в свой маленький сачок.

— Ты почти не изменился! — воскликнула девушка, внимательно осмотрев Эдварда, после того как минут пять простояла, крепко его обняв. — Сколько мы не виделись? Года полтора?

— Зато ты подросла, — усмехнулся тот, немного отстраняясь от Линдси. — Букашка.

Пэл ткнула приятеля в плечо и звонко рассмеялась, хватая его под локоть и куда-то уводя. В детстве он часто называл подругу букашкой, и это нисколько не обижало девушку. Такое прозвище было связано не столько с ее увлечением, сколько с ростом, который, хотя и был вполне средним, намного уступал росту Эда.

Казалось, Эдвард даже не заметил, что его куда-то ведут помимо его воли, потому что привык, что в их дружбе активную позицию занимала именно Линдси. Она всегда шла впереди и всегда вела за собой, при этом парень понимал, что в любой другой компании, вроде тех, что обычно навязывают ей родители, она скорее всего предпочтет отойти в сторонку и загадочно помалкивать, изредка бросая короткие фразы, вызывающие у остальных недоумение. В свои девятнадцать у нее никогда не было отношений, и ни один парень не привлекал ее внимания, хотя родители очень сильно надеялись состряпать выгодный брак с каким-нибудь сыночком местного богатея, чтобы сохранить свое положение и влияние в обществе еще на пару поколений.

— Ты ведь был в Борне всего пару раз, верно? — вопрос был чисто риторическим, потому что Линдси и так прекрасно об этом знала. — Я веду тебя в парк, там обычно не так много людей утром, поэтому мы сможем спокойно поговорить.

Она практически тянула Вилтона вперед, хотя, исходя из их комплекции, скорость ходьбы Эдварда должна была превышать скорость ходьбы Линдси, но парень предпочитал идти не торопясь, так, что иногда казалось, будто, делая очередной шаг, он сначала тщательно его обдумывает. Впрочем, это касалось не только ходьбы.

В парке и правда было сейчас немноголюдно. Пожелтевшие листья с тихим шорохом опадали на землю и деревянные скамейки, тщательно выкрашенные в нежный бежевый цвет. Узкие дорожки, словно лабиринт пронизывающие всю площадь парка, были выстланы небольшими серыми кирпичиками, плотно прижатыми друг к другу. Весь парк дышал осенью и выглядел совсем не так, как в том же самом Дорене, где жители привыкли к редко расставленным, местами поломанным лавочкам среди низкорослых деревьев.

— Здесь достаточно аккуратно, — проговорил Эд, проходя на одну из дальних скамеек вслед за Линдси и медленно опускаясь на прохладную поверхность.

— Я иногда прихожу сюда, когда мне нужно побыть в одиночестве. Листаю свои альбомы или читаю те книжки, что ты присылал мне последние пару лет, — пояснила девушка, почти на автомате поправляя подол бордового платья из шерсти чуть ниже колен, поверх которого был надет черный жилет. — Матушка считает, что это вещи недостойные молодой госпожи рода Пэл, но напрямую перечить мне не смеет, зная, как сильно я это не люблю.

Глаза Эдварда загорелись.

— Правда, достаточно занимательные книги? — просиял он, впервые за все это время посмотрев прямо в серые глаза подруги. — Конечно, я уверен, что во многих из них имеет место быть неточностям, но я обязательно исправлю это в скором времени.

— Не совсем мое чтиво, зато я наверняка убедилась, насколько мы не похожи на насекомых, — Линдси звонко засмеялась, слегка тряхнув головой, отчего плотный пучок из рыжих волос на затылке немного ослаб, и теперь оттуда торчала пара прядей. — На самом деле, это и правда очень интересно, но люди мне кажутся скучными и какими-то однообразными, в отличие от насекомых.

— Может быть, ты и права, — кивнул Вилтон. — Зато сколько болезней можно вылечить, если как можно тщательнее изучить причины их появления в человеческом организме. Да и сколько интересных процессов происходит в его мозге, ты только представь! Только то, как далеко мы оторвались в эволюционном развитии от животных, говорит о многом.

Пэл перестала смеяться, внимательно смотря на одухотворенное лицо Эда, который уже почти забыл об истинной цели визита к давней подруге.

— В письме ты упоминал о том, что у тебя есть некий важный разговор ко мне, — наконец решила напомнить ему об этом девушка. — Так что же в нем такого важного? Вряд ли ты приехал аж и самого Дорена ко мне, чтобы обсудить свою любимую научную литературу. Поэтому, давай, выкладывай.

— Ах да, только я не хочу, чтобы об этом знал кто-то еще, потому что, видишь ли, я провожу небольшое независимое расследование, — у Линдси сделался абсолютно заинтересованный вид, и она вся обратилась в слух, жестами показав, что готова унести это с собой в могилу, поэтому Вилтон решил продолжить. — Ты вроде упоминала о том, что когда-то училась вместе с девушкой, которую звали Мариза Дэлл. Что ты о ней помнишь?

Линдси буквально вытаращила глаза от удивления. Конечно, слух о загадочных убийствах, начавшихся с Дорена, дошел и до Борна, поэтому девушка мгновенно смекнула, что к чему.

— Ты серьезно намереваешься поймать этого маньяка? — она всем корпусом повернулась к другу, упершись руками в скамью и максимально наклонившись к Эдварду; при этом глаза ее восхищенно засверкали. — Это достаточно смелый шаг, Эд, ты уверен, что справишься? Хотя, о чем я? Ты справишься! Дай угадаю, ты делаешь это ради науки, да? И наверняка упер трупы с места преступления, чтобы их повскрывать?

Эта девушка видела его насквозь, и Эдвард в очередной раз убедился, что если бы не тот день, когда он решил поискать трупы животных на свалке, то он так и не нашел бы человека, настолько хорошо его понимающего. Хоть Эдвард и не в полной мере поддерживал ее манию к насекомым, зато Линдси не брезгала увлечениями самого парня, часто участвуя наблюдателем или своеобразным ассистентом при его опытах и вскрытиях.

Тем не менее, Эд смутился и пробормотал слова оправдания, чем вызвал очередной приступ смеха у девушки, которую, казалось, вообще ничего не смущало в сложившейся ситуации.

— Мариза, — напомнил он. — Расскажи мне о ней.

— А, да, Мариза… — Линдси немного сникла, задумчиво посмотрев под ноги. — Какое-то время мы неплохо с ней общались, потому что с ней ну не возможно было не общаться, настолько она умела влиять на людей. Не в плохом смысле, нет. Мариза со всеми была добра и всем помогала, ничего не требуя взамен. Такая добрая овечка с огромной душой, как про нее говорили.

Эдвард кивнул. Да, то же самое говорили и жители Дорена, которые были с ней знакомы. Но раз она была такой великодушной и невинной, то почему тогда оказалась убита? Как раз из-за этой ее доброты? Или потому что у нее совсем не осталось родни, и ее никто бы не хватился? Но зачем тогда надо было делать это преступление таким показательным? Казалось, будто Эдвард что-то упускает во всей этой истории, что-то постоянно ускользает и не дает хотя бы немного приблизиться к пониманию мотивов преступника.

— Что-то еще? Может, какие-то слухи?

— Вообще-то есть кое-что, — Линдси немного замялась, но со вздохом продолжила. — Тебе неслыханно повезло, что Мариза из всего нашего класса тянулась именно ко мне. Думаю, немалую роль здесь сыграла моя отстраненность, и ей было проще всего рассказать все мне, зная, что я не буду болтать об этом кому попало, — девушка усмехнулась. — Мне вообще кажется, у нее никогда не было настоящих друзей, с которыми она могла бы поделиться своими переживаниями. Но перед тем, как бросить учебу в школе, она кое о чем мне поведала.

Последняя фраза заставила саму Линдси дернуться, потому что это больше было похоже на то, как говорит ее матушка, предпочитая цветастые выражения, замудренные слова и пускание тумана перед самым главным. Она любила мать, но не хотела быть похожей на нее даже в таких мелочах.

— В общем, ситуация Маризы заключалась в том, что отец практически ненавидел собственную дочь, но не смел вредить ей напрямую, потому что боялся своей жены. Кстати, именно она оплачивала Маризе учебу и была к ней очень добра, хоть и являлась ей неродной матерью. Однако когда мачеха умерла, девочка так и не успела доучиться, а отец наотрез отказался оплачивать оставшиеся пару лет, поэтому Маризе пришлось зарабатывать самостоятельно. Но ей было всего шестнадцать! Ее не хотели брать даже служанкой и уборщицей, а деньги очень были нужны, потому как директор уже грозился выгнать Маризу со школы, если она не погасит успевший набежать за это время долг. И ей пришлось пойти на отчаянный шаг.

Линдси, упоенно рассказывавшая все это Эдварду, дернулась и рефлекторно начала поправлять жилет, убирая с него невидимый мусор.

— Она была вынуждена продавать свое тело, — наконец проговорила она, осознавая, насколько ужасна на самом деле была вся эта ситуация. — Однако долго она не выдержала, вскоре бросив школу и уехав в Дорен домой, как только узнала, что отец скончался.

Эд задумался. На его лице не промелькнуло и тени сочувствия или хотя бы удивления. Лишь на лбу пролегла глубокая морщина, появившаяся из-за того, что парень нахмурился.

— Это многое бы объясняло, если бы не остальные жертвы, — пробормотал он, потирая подбородок. — Допустим, Маризу убил кто-то из ее бывших клиентов, но что насчет других? Этот парень из Веснича, а еще жертва из Прилесья, о которой вообще мало что известно, будто кто-то специально не хочет об этом распространяться. Да и вообще это очень странная деревня. Насколько я знаю, они по-прежнему верят в Троебожие и поклоняются Матери. Глупцы! Да хоть кто-то из них брал в руки учебники или хотя бы какую-нибудь маломальски известную научную газету? Вера никак не поможет им перед лицом настоящей катастрофы!

Видя, как начинает распаляться ее друг, Линдси коснулась его плеча, а когда тот с лицом, искаженным злобой, повернулся к ней, пытаясь сказать что-то гневное в сторону этих «невежд», девушка вдруг замахнулась и со всей силы влепила Эду звонкую пощечину. Парень удивленно прикоснулся к горящей щеке, смотря прямо в абсолютно спокойное лицо Пэл, но не рискнул продолжать, отвернувшись и глубоко вздохнув.

Именно в этом заключалось их главное отличие. Если Линдси просто не любила общество из-за его суеты, постоянного шума и скучных людей, то Эдвард почти всех их считал беспросветными тупицами, неспособными и на долю мыслительной деятельности. Порой это заходило слишком далеко, и Эдвард, начинавший прямо-таки пылать от негодования, готов был сорваться на ком угодно. Линдси была почти единственной, кто мог привести его в чувство, но иногда ради этого приходилось прибегать к методам вроде этого. Пощечина — самое действенное, что могло помочь парню прийти в себя, и Линдси уяснила это еще в подростковом возрасте, когда подобные приступы агрессии возникали в разы чаще, и Эдвард вообще не мог их контролировать, поддаваясь порыву злобы и ненависти ко всему миру.

— Прости.

Они проговорили это одновременно, и Линдси на мгновение улыбнулась, но ее лицо тут же стало вновь серьезным.

— Все в порядке? — спросила она, кладя руку на плечо Эдварду.

— Да, извини, в последнее время мне все труднее дается контроль собственных эмоций, — ответил парень, с нажимом проводя руками по лицу.

Он знал, почему так. Он понимал, что становится тем, кем больше всего боялся стать — своим отцом, который сейчас наверняка бесится из-за того, что сынок внезапно подорвался из отчего дома в неизвестном направлении. Еще повезло, что он не видел трупы в подвале, который Эд запер на ключ перед уходом из дома. Он даже не попрощался с матерью, стремясь поскорее отправиться в путь. Но мать слишком любила его. И слишком боялась. Как и его отца — своего мужа. И только поэтому делала вид, что не знает, чем занимается ее сын, усердно пытаясь забыть о том, что случилось несколько лет назад.

— Скоро будет семь лет со дня, как умерла Энни, — медленно проговорил Эдвард. — Моя маленькая сестренка… Я правда скучаю по ней, ведь в нашей семье она была единственной, кто действительно меня понимал и не пытался лезть в мою жизнь со своими указаниями.

— Расскажи мне, как она умерла, — Линдси несомненно знала об этом, ведь была первой, кому Эд рассказал о случившемся, но подумала, что, возможно, другу будет легче, если сейчас он выскажет обо всем, что копилось у него в душе и не давало покоя все эти годы. — Расскажи мне все.

— Она… — Эд запнулся, но глубоко вдохнул, стараясь скрыть подступающие слезы. — Она покончила с собой. Энни было всего тринадцать, и отец относился к ней даже хуже, чем ко мне. Свое отношение ко мне он хотя бы оправдывал тем, что это все лишь для моего блага, и он пытается воспитать во мне настоящего мужчину, а к ней он просто испытывал презрение, вовсе не давая дышать полной грудью. Он хотел уже через пару лет выдать ее замуж за сына одного из Стражей, но Энни была слишком мала, и точно так же как и я жаждала свободы.

Эдвард вдруг резко поднял голову и посмотрел Линдси в глаза, пытаясь найти там ту же боль, что когда-то испытал он сам.

— Скажи мне, — прохрипел он, уже не скрывая слезы, текущие по щекам. — Все отцы такие?

Линдси закусила губу. Ей было жаль своего друга, но как бы она не старалась, ей было трудно понять его ситуацию полностью. Пэл слыли в высшем обществе самой примерной семьей, в которой никто не посмел повышать друг на друга голос и распускать руки. Да, порой девушке казалось, что ее держат в этакой золотой клетке, которая становится все меньше по мере того, как растет она сама, но это было пустяком, особенно когда девушка, повзрослев, научилась влиять на свою матушку.

— Это город. Точно! Это все Дорен, который убивает души в людях, — глаза Эдварда искрили безумием. — Я не удивлен, что убийца начал именно оттуда. Этот город так и кишит людьми, что все глубже погрязают в собственной лжи и притворстве. Ни один из них не сожалел о смерти Маризы по-настоящему. Точно так же было, когда умерла моя сестра. Я буду искать убийцу ради нее! Пусть не он был причиной ее смерти, но почему среди всех жителей Дорена он не убил моего отца? Вот кто действительно этого заслуживал!

Линдси поняла, что крепкая пощечина впервые дала сбой. Бессонная ночь давала о себе знать: Эд почти что сходил с ума. Он рыдал, запустив руки в волосы, слегка дергая за них, чтобы почувствовать боль.

— Где ты остановился? — девушка решительно встала, осторожно касаясь руки Эда, отводя ее в сторону и крепко сжимая в своей ладошке. — Я отведу тебя туда, ты заберешь вещи и немедленно пойдешь со мной домой.

— Домой?

Линдси уверенно кивнула, давая своему другу понять, что она рядом, и все хорошо. Тот медленно поднялся со скамейки вслед за Пэл и прохрипел адрес квартиры той старушки, у которой остановился.

Ему плохо. Еще хуже, чем было пару лет назад. Но Линдси не могла постоянно быть рядом, и поэтому некому было вовремя притупить всю эту боль, сверлящую грудную клетку. Просить перестать заниматься этим расследованием было бы глупо — Эд ненавидел, когда его жизнью пытались командовать, и сделал бы себе еще хуже в попытках остаться одному, чтобы избавить себя от лишних оков. Просто быть рядом. Пока этого достаточно. И этим пока решила заняться Линдси.

Правда она так и не успела рассказать Эдварду о том, что сегодня ночью именно в Борне произошло очередное убийство…

Четвертая жертва

— Еще убийство! В Борне! — Ника грозно сверкала глазами, громко топая тяжелыми ботинками, шагая туда-сюда по комнате.

Освальд сидел на кровати и следил глазами за взбешенной подругой. Он не понимал, почему Ника так этим обеспокоена — уж его-то точно устраивало место мальчика на побегушках в составе полиции, и он не понимал, зачем стремиться к чему-то еще, если у тебя есть хорошее рабочее место, трехразовое питание и крыша над головой.

— Я обязана найти этого убийцу, если ни полиция в столице, ни Стражи в местных городах не смеют даже лезть в это! — вконец вспылила девушка и грозно сжала кулаки. — Я прекрасно слышала, о чем они говорили на собрании, и по их высказываниям могу сделать вывод, что они просто трусят!

— Ты не должна ничего делать, тем более, в одиночку, — возразил Освальд. — По-любому они скоро начнут действовать, просто пока еще не готовы. Я почти уверен, что они пытаются во всем разобраться и разрабатывают план будущих действий. Нельзя же просто так взять и броситься с головой в расследование!

Ника резко остановилась прямо напротив друга и начала буквально сверлить того взглядом, отчего парню стало неуютно, и он заерзал на месте.

— На чьей ты вообще стороне?

Освальд пожал плечами и отвернулся к окну, вид из которого выходил прямо на королевский сад, что рос как раз у северного крыла, где находились комнаты и кабинеты членов королевской полиции. Сейчас он уже постепенно увядал, зато как раз поспевали поздние сорта яблок, радостно наливающихся на крепких деревьях. Юная принцесса любила гулять по этому саду, и в последние месяцы ее все больше начали замечать задумчиво ходящей между желтеющими деревьями, и причина этого крылась отнюдь не в красоте осеннего убранства. Поговаривали даже, будто принцесса нашла себе любовника среди мужчин из королевской полиции, но сама девушка на эти слухи никак не реагировала, да и король старался не обращать на них внимания. Королеве, привыкшей каждый день выслушивать сплетни о королевской чете и их дочери, и вовсе было все равно на то, что там говорят про молодую принцессу. Ее репутацию это испортить никак не могло, да даже если бы это и оказалось правдой, то ничего постыдно в этом и не было — в личную полицию короля попадали только самые проверенные люди, по крайней мере, именно так считал он сам. И один из этих людей вполне мог бы стать королевским зятем, а глава государства только бы порадовался за свою дочь. Но принцесса не говорила ни о чем прямо, так как считала, что ее личная жизнь не должна никого касаться, и родители вполне уважали это решение.

Ника тоже мельком и как бы невзначай бросила взгляд в окно, но тут же отвела его, заметив чью-то фигуру на дальнем конце сада, одиноко стоящую у молодой зеленой елочки.

— Мне не нравится, что это дело просто бросают на самотек, — вздохнула девушка, садясь на краешек кровати рядом со своим другом.

— Все будет хорошо, тебе не стоит так волноваться и переживать, ведь это совсем не наше дело, — напирал Освальд, видя, что Ника значительно поутихла и успокоилась. — Тем более тебе не стоит рисковать своей жизнью, потому что ты даже не знаешь, каковы критерии выбора жертв у этого человека, и вполне можешь стать следующей. К тому же, вряд ли ему понравится, если ты будешь пытаться выйти на него и подберешься слишком близко.

— «Критерий выбора жертвы»? Так ты думаешь, он у него все-таки есть? Я изучала дела тех жертв, что попадали в королевскую полицию, и между ними совсем никакой связи, — оживилась полицейская.

Освальд нахмурил лоб и потер переносицу.

— Я случайно подслушал, как те братья-громилы из полиции переговаривались между собой, и у них есть некое предположение, касаемо мотивов убийцы. Они считают, что он какой-то религиозный фанатик или что-то типа того. Правда я так и не понял, почему именно они так решили, но, тем не менее, такая мысль витает в воздухе.

Ника опешила. Братья Гриз? Неужели даже им Вадер доверяет больше, чем ей, хотя мозгов у них явно не хватает даже на двоих? Очевидно же, что это не их предположение, а они просто подслушали это на очередном собрании в перерывах между сном и попиванием пива прямо за этим же столом.

Парень потянулся и встал с кровати.

— Мне пора. Матушка просила зайти к ней до заката, а я не могу заставлять ее ждать.

Ника махнула рукой и, дождавшись, пока друг исчезнет в дверном проеме, вышла следом за ним, плотно закрыв дверь и провернув пару раз ключ на случай, если кто-то решит сюда зайти в ее отсутствие.

Подземные проходы, пропахшие сыростью и затхлостью, давно заменили девушке обычные коридоры, потому как если ты хочешь что-то узнать в месте, где тебя не ставят ни во что и ни капли не доверяют, нужно уметь добывать информацию самостоятельно. Пусть и весьма необычными путями.

Здесь было намного холоднее, чем в стенах замка, но Ника, привыкшая ходить круглый год в больших свитерах и брюках из плотной теплой ткани, почти не мерзла. Стены вокруг были ужасно потрескавшимися и крошились от малейшего прикосновения, и свет здесь был только в некоторых коридорах, которые порой использовались стражей при обходах. Ника же часто пользовалась другими проходами, о которых, вероятно, кто-то мог и не догадываться, и если знать, в какую именно сторону идти, то можно было попасть в любое место в замке. Ника знала об этих подземных хитростях еще с детства, так как об этом, как и о многом другом, ей рассказал дедушка. Он очень хорошо понимал, как сложно будет Нике, когда его не станет, поэтому решил уберечь любимую внучку, раз уж этого не могли сделать ее родители. И именно от дедушки Ника унаследовала многие черты характера, такие как вспыльчивость, желание непременно достигнуть справедливости в этом мире и доказать всем вокруг, что она способна на большее.

Дедушка верил в Нику и никогда не сомневался в том, что она сможет стать ему достойной преемницей, и теперь она изо всех сил старалась оправдать его надежды, даже несмотря на то, что мистер Дивер уже мертв и не сможет об этом узнать.

— Я сделаю это ради твоей памяти, дедушка, — прошептала Ника и уверенно двинулась вперед по коридору.

Зал заседаний королевской полиции находился немного западнее покоев Ники, поэтому именно в этом направлении и направилась полицейская, помня о том, что звукоизоляция в этих местах не очень хорошая и стоит постараться не издавать лишних звуков, находясь прямо под залом, если ты действительно хочешь услышать что-то интересное. Но шла она сюда не чтобы подслушивать — Ника планировала выйти в кладовой, примыкающей к залу заседаний, но это могло получиться, только если в помещении никого нет.

Чем ближе Ника подходила к заветной дверце, тем уже становился коридор, а сама дверь больше напоминала небольшой квадратный люк в потолке, через который приходилось буквально протискиваться, но Нике это далось без труда, благодаря годам практики. Все это было необходимо провернуть, чтобы никто не знал, что она здесь была, потому как, если бы Ника зашла внутрь как обычные люди через парадный вход, то возникла бы высокая вероятность встретить кого-нибудь из состава полиции, или же самого Вадера, который наверняка стал бы интересоваться, куда это она направилась.

И вот сейчас, стоя в кладовой и старательно прислушиваясь к тому, что происходит за дверью, девушка затаила дыхание. В зале определенно кто-то был, и он не собирался уходить ближайшее время, потому что было слышно, как медленно перелистываются страницы какой-то книги и раздается тихое сопение. Но для Ники было хотя бы очевидно, что это не Вадер, а это уже само по себе являлось хорошим знаком. Человек, судя по звукам, как раз собирался здесь вздремнуть, но в этот момент в зале с громким стуком распахнулась дверь, и человек с тихим ойканьем встал из-за стола. Ника вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и продолжила вслушиваться в происходящее.

— Пит! Ты опять заснул на рабочем месте, — этот властный женский голос сложно было не узнать. Он принадлежал Терре Гриз — матери тех самых двух братьев и по совместительству заведующей той частью королевской стражи, что отвечала непосредственно за безопасность королевской семьи.

Кем являлся тот самый Пит, догадаться тоже было несложно. Ему почти не давали особо важных поручений, так как он слыл самым безответственным в королевской полиции и часто спал на рабочем месте. Например, как сейчас.

— Госпожа, я…

— Довольно, Пит! Радуйся тому, что тебя вообще еще не выгнали, хотя на месте Вадера я бы сделала это уже очень давно!

Краем глаза Ника заметила небольшое шевеление в дальнем углу кладовой. Между большими кадками и ящиками с овощами возилась мышка. Она юрко подорвалась с места и кинулась прямо к ногам девушки, пробегая по носкам ее ботинок. От неожиданности младшая Дивер дернулась, задев локтем какие-то банки, которые зашатались, стукаясь друг о друга и поднимая достаточно громкий, для того чтобы его услышали в зале, звон. Ника на мгновение застыла, затаив дыхание и, заслышав приближающиеся шаги, заметалась по кладовой. Люк, ведущий в подземелье, был закрыт слишком плотно, чтобы девушка успела быстро его открыть, прежде чем ее обнаружит госпожа Гриз. Раздался скрип тугих петель, и Ника затаила дыхание.

— Просто мыши, — сделал вывод Пит, которого Терра послала осмотреть кладовую.

— Вот этим завтра и займешься, — отчеканила женщина, разворачиваясь по направлению к выходу. — И чтобы не смел отлынивать!

Пит что-то пробормотал и вышел вслед за ней. Раздался звук захлопнувшейся двери, и Ника облегченно выдохнула, поднимаясь с грязного пола. Как хорошо, что в последний момент она успела сдвинуть одну из бочек и нырнуть за нее, надеясь на то, что в темноте ее не особо будет видно за всем этим нагромождением. Да и Пит вряд ли особо вглядывался.

Ника осторожно выглянула из кладовой, осматриваясь, на случай, если в зале был кто-то еще, но там было абсолютно пусто. На протяженном деревянном столе с резными ножками лежали не предусмотрено оставленные кем-то из полиции доклады по последней проделанной работе. Именно к ним и пошла в первую очередь девушка, среди кучи папок и с трудом склеенных вместе листов с кучей воды в постоянных отчетах о том, что все в порядке и за последние двадцать четыре часа не происходило ничего необычного, надеясь найти что-то стоящее. Ее поиски увенчались успехом, и среди всего этого вороха ненужной макулатуры Дивер наконец-то нашла кое-что, что привлекло ее внимание. Это был одинокий листочек, исписанный чьим-то мелким почерком и закопанный в кучу бесполезных, наполненных фарсом и официальностью бумаг. Этот отчет датировался вчерашним числом и имел внизу характерную замысловатую подпись, принадлежность которой, однако, Нике так и не удалось определить.

В отчете говорилось о двойном убийстве супружеской пары в городе Борн. Тела нашли наколотыми на металлические пики забора, ограждающего их дом: женщину обнаружили на той его части, что выходила прямо на улицу, в положении, при котором лицо ее было обращено к небу, а ее мужа — с противоположной стороны, что выходила на пустырь, и его взгляд был направлен в землю. Горожане уже не сомневались, кто именно стоял за этим зверством, и многие вслух говорили об опасном убийце, который, судя по отчету неизвестного полицейского, «движется с востока на запад и, вполне вероятно, скоро достигнет Столицы, если не попытаться его остановить».

Ника победно улыбнулась. Вот и подробности того самого убийства. Видимо, не всем в полиции плевать на происходящее. Это гораздо упростит ее собственное расследование. Понимая, в какую сторону стоит двигаться, она просто возьмет все в свои руки и первая поймает этого убийцу. Тогда абсолютно все в полиции поймут, что она действительно чего-то стоит и не зря является внучкой того самого Карла Дивера, который всегда стоял на своем и обладал невероятным стратегическим складом ума, который помогал ему не только защищать королевскую семью, но и свести на минимум преступность во всей столице. Ника всегда восхищалась своим героическим предком и старалась быть похожей на него. Сколько бы она не злилась на своих родителей, которые уехали в какую-то глушь, поддавшись в затворники, оставив маленькую дочь отцу ее матери, но она понимала, что только благодаря жизни с таким дедушкой, Ника выросла такой несгибаемой, решительной и всегда добивающейся своего.

Убийца скоро будет рядом. И когда он нанесет следующий удар, храбрая полицейская Ника будет готова ответить ему. Он больше не будет убивать, и это будет целиком только ее заслугой. Она сделает это. Она не очернит своей фамилии. Ведь она — Дивер.

Ты готов принести жертву?

Виктор никак не мог уснуть уже третий час. Финна не было дома, несмотря на позднее время, но Брама это нисколько не беспокоило — имеет право, в конце концов, уже взрослый юноша. Но в его отсутствие одиночество, неустанно преследующее Виктора последнее время, становилось прожорливее и каждый раз откусывало все большие куски от здравого смысла, заставляя обычно уверенного в себе журналиста тревожиться по пустякам.

Становилось все холоднее, и промозглый осенний ветер задувал в щели окна, а из головы не выходили картины прошедшего сутки назад жертвоприношения. Окровавленные внутренности убитого юноши возникали образами в голове, стоило Виктору только закрыть глаза, а блокнот с пометками так и оставался пустым. Единственное слово, которое Брам написал в ту же ночь, как только вернулся с того странного мероприятия, было «боль». Сейчас он даже не мог понять, что хотел этим сказать. Было ощущение, будто тот вечер выжал его полностью. При этом Финн вел себя как обычно, не собираясь никак это обсуждать и делая вид, будто ничего необычного не произошло.

Для него, быть может, все так и было, а вот для Виктора открылся новый мир, и он оказался не самым приятным. Но журналист не мог перестать ощущать то, что он уже не может просто так уехать отсюда, став сопричастным к чему-то очень важному. Нить, изначально приведшая его сюда, стала сворачиваться в тугой клубок, принимая более ясные очертания и становясь значимее с каждым витком. Но именно этот клубок оказался привязан к ноге Виктора и ощущался тяжелым грузом, не давая сделать и шага за пределы этой деревни. Начинало казаться, что он попросту сходит с ума.

Холодно.

Виктор не без труда поднялся с нагретой постели и встал посреди комнаты, будто задумавшись о чем-то. Потом медленно, почти шоркая ступнями о пол, прошел в кухню, где находился старый камин, давно не чищенный и держащийся на одном только честном слове и полуразрушенном основании. Помедлив пару мгновений, скользя взглядом по кирпичной крошке вокруг камина, Брам неуверенно пошарил руками за ним, предполагая найти там что-то вроде дров, ну или хотя бы немного щепок, но нашарил лишь пустоту, да обрывки длинной паутины. Гореть было нечему, но холод не давал поблажек и заставлял продолжать искать. И поэтому, уцепившись взглядом за какое-то старое поломанное корыто в углу, журналист с явным энтузиазмом схватился за него, пытаясь протолкнуть в отверстие камина целиком. И у него это на удивление получилось. Корыто почти полностью вошло внутрь, но Виктор, пытаясь осторожно вытащить руки из камина, задел ладонью какой-то выступающий из деревянной поверхности гвоздь, отчего на руке почти мгновенно заалела полоска наливающегося кровью пореза. Зашипев от неожиданной боли, мужчина тряхнул рукой, и с пореза сорвались пару капель алой свежей крови, которые попали прямо на край злосчастного корыта и обрызгали почерневшие стенки камина.

Виктор склонился, чтобы поискать вокруг спички, но его лицо вдруг опалило жаром внезапно вспыхнувшего пламени. Он резко встал и не сразу осознал, что огонь горел в камине. Может просто разгорелся тлеющий уголек? Но ведь было же видно, что камин давно не использовался, откуда там было взяться свежему угольку?

Пока Брам размышлял над произошедшей ситуацией, пытаясь найти этому разумное объяснение, огонь разгорался все сильнее, будто цветок, стремительно распускающийся после теплого летнего дождя. Он становился все ярче и больше, будто стремился выбраться из тесных стенок камина. Виктор отошел подальше, на всякий случай начиная осматриваться по сторонам в поисках ведра, в которое можно было бы набрать воды и затушить разбушевавшееся пламя. А оно и вовсе начало вести себя совсем странно, будто возомнило себя живым существом.

— Неужели обо мне еще кто-то помнит?

Виктор приглушенно вскрикнул, глядя с широко раскрытыми глазами на пламя. Ведь звук исходил именно оттуда!

В ответ на испуганного мужчину смотрела пара огненных глаз прямо из глубины камина. Они выглядели как иллюзия, созданная причудливым пламенем, но чем дольше Виктор на них смотрел, тем больше ему казалось, что эти глаза действительно кому-то принадлежат. Он отошел еще дальше, и вдруг взгляд из камина стал будто испуганным, а язычки огня заметались по его стенкам будто в приступе страха.

— Стой! — голос, какой-то нежный и почти детский, доносился прямо из камина, сомнений не оставалось, однако рта, произносившего их, видно не было.

— Что происходит? — просипел журналист, продолжая во все глаза смотреть на камин. — Кто ты?

Пламя всколыхнулось.

— Ты сам меня призвал, разве это не так? — голос все больше становился похож на ребяческий, а его тон принимал обиженные нотки. — Кровь, кладбищенская земля — все на месте. Разве не такого эффекта ты добивался, кидая все это в камин?

— Кладбищенская…земля? — и тут до Виктора дошло, что никакое это было не корыто. Это был гроб. И судя по всему, уже бывший кем-то в употреблении. Мысли начали водить испуганные хороводы вокруг образа Финна, пытаясь понять, зачем молодому парню чей-то гроб, очевидно вытащенный на свет из-под земли. Да и сразу возникают сомнения, настолько ли на самом деле безобидны его ночные прогулки.

— Ну да, — подтвердил голос. — Земля с кладбища. Вот здесь, на этих деревяшках.

Брам встряхнул головой, пытаясь понять, снится ли ему это или же, наоборот, мерещится после бессонных ночей. Страшнее всего было сойти с ума именно сейчас, если этого уже не случилось в тот день, когда он только въехал в пределы этой странной деревни. Может они тут в воду что-то сливают?..

— Так ты…?

— Как я понял, произошло недоразумение, и ты все-таки не вызывал меня, — глаза в камине почти потухли, а пламя уже не было таким бурным. — Я Брен. Я тут вроде как местный бог огня.

Виктор подумал, что это точно сон. В его голове просто перемешались рассказы Финна и реальность, и мозг начал проецировать необычные образы. Бог огня? Звучит смешно и абсолютно абсурдно. Тем более боги наверняка не должны вот так просто являться перед людьми, да еще делая это через какой-то старый камин.

— Меня здесь не особо любят, так что я очень удивился, что кто-то решил обратиться ко мне, — Брен вздохнул и в очередной раз взволнованно всколыхнулся. — Да и то по ошибке, как выяснилось.

— Но во время ритуала люди же использовали огонь для сожжения жертвенной плоти? — Виктор озадаченно моргнул, пока не решив, что ему стоит сейчас сделать.

— Это было что-то вроде грязной работы, которую мне приходится ежегодно выполнять для своих старших братьев. Моей задачей было превратить внутренности в пепел, но подношения мне как такового не делают. Я своеобразный посредник между людьми и Вентом, — сейчас язычки пламени сложились в некое подобие лица с очень мягкими и плавными чертами, и казалось, что оно вот-вот исказится гримасой плача.

Неоднозначно выгнув бровь, мужчина немного приблизился к камину.

«Вот что делают с людьми бессонные ночи», — подумалось ему, но вслух он ничего не сказал, а только незаметно посмотрел на пыльные часы над камином. Было уже далеко за полночь, но света пламени не хватало, чтобы определить точное время.

— Здесь хорошо, — произнес Брен, быстро изобразив своим иллюзорным лицом подобие спокойствия. — Кстати, ты так и не назвал своего имени.

— Виктор, — медленно проговорил журналист, наблюдая за огненными линиями, которые, будто под дуновением ветра, меняли свое положение, управляя чертами лица загадочного бога.

Брен начал гореть еще сильнее, почти обжигая стоявшего в отдалении Брама.

— Прекрасно! — если бы Брен был человеком, то Виктор сказал бы, что его лицо просияло, но в данной ситуации больше подошло бы выражение «загорелось». — Мы же теперь вроде друзья, не так ли?

Мужчина опешил. Друзья? Как вообще можно дружить с… огнем? Напомнив себе, что это всего лишь сон, мужчина осторожно повел плечом, неопределенно мотнув головой.

— Друзья должны помогать друг другу! — проговорил Брен, видимо приняв неоднозначные движения Виктора за согласие. — Я знаю, для чего ты сюда приехал, и я могу тебе помочь.

Брам озадаченно выгнул бровь.

— Таверна, — пояснил Брен. — Тогда ты рассказывал все этому мрачному парню. О том, что ты хотел изучить местные обычаи. Но ведь на самом деле это не главная твоя цель, я прав? — он вдруг перестал выглядеть наивным ребенком, и лицо его все больше принимало выражение близкое к своеобразному превосходству. Такое выражение Виктор часто наблюдал у издателей, в журналы которых он приходил печататься. Они всегда с сомнением осматривали его статьи и надменно бросали что-то вроде: «Мы посмотрим, в каком выпуске найдется место для твоей писанины». — Что если я скажу тебе, что могу перемещаться не только в пределах этой деревни, а имею доступ ко всем источникам огня этого мира, несмотря на то, что являюсь по своей сути всего лишь локальным божком? Правда я не могу так запросто за пределами этого места общаться с людьми, верящими в совсем другого бога или вообще не верящими, как сейчас с тобой, но я все еще могу наблюдать.

Виктор помнил о том, что Троебожие является индивидуальной историей для каждого отдельного подобного поселения, но то, что их боги разные и действительно существуют сепаративно друг от друга, стало для него полной неожиданностью. И слова Брена о перемещении по всему миру… Значит ли это, что он поможет Виктору отследить убийцу вот так просто? На мгновение даже до боли захотелось верить, что это может оказаться не сном.

— Ты ведь наверняка хочешь от меня какой-то ответной услуги?

Брен улыбнулся, насколько об этом вообще можно было судить из очертаний колыхающегося пламени. Затем некоторые участки его лица потемнели. Оно вдруг начало принимать вид настоящего человеческого лица из плоти и кости. Оно было именно таким, каким и можно было его представить, всматриваясь в огонь. Черты, мягкие, непостоянные, они создавали впечатление, будто это лицо не имеет постоянного состояния, а эмоции на нем сменяются настолько быстро, что кажется, будто несуществующие мышцы непрерывно находятся в активной работе. Лицо стало медленно выходить за пределы камина, и Виктор смог разглядеть полностью голову бога огня. Ярко-рыжие волосы, почти обжигающие, казалось, не закончатся никогда, но постепенно они начали принимать форму человеческой фигуры, будто облепляя собой прозрачный бюст.

Заворожено наблюдая за происходящими метаморфозами, Брам почти не заметил, как перед ним предстал очень высокий и худощавый парень. Его волосы почти не стали короче, несмотря на произошедшие с ними изменения, и они почти достигали поясницы. Проследив за их направлением, Виктор понял, что парень, вышедший из камина, абсолютно нагой и, задержав свой взгляд на уровне кончиков волос чуть дольше, чем следовало, журналист вернул свой взор выше, ни капли при этом не смутившись. И тут выяснилось, что рост Брена не позволял Виктору долго пялится на его лицо, потому что для этого Браму приходилось задирать голову, отчего шея начинала уставать, поэтому взгляд мужчины оказался где-то в районе чуть ниже ключиц.

— Не думаешь одеться? — таким же беспристрастным, как и весь его вид, голосом проговорил он, чувствуя, как по комнате распространяется жар от тела огненного бога.

— Зачем? Мне не холодно, — голос Брена стал более крепким и перестал менять диапазоны с наивного детского до официально серьезного, приняв какую-то грубоватую мягкость.

— Хорошо.

Виктор начал потеть, поэтому сделал пару шагов назад, позволяя себе еще раз окинуть взглядом фигуру бога.

— Так вот, — Брен как ни в чем не бывало продолжил предыдущую беседу, абсолютно не стесняясь своей наготы. — Мое предложение заключается в том, что я помогу тебе выследить серийного убийцу, а ты в своей статье или где-либо еще упомянешь обо мне, чтобы я перестал быть тем самым богом, которого все ненавидят и предпочитают лишний раз не вспоминать. Я правда не особо уверен, как обстоят дела у других богов, но, по крайней мере люди этой деревни меня практически презирают. Не самое завидное положение, как думаешь?

— А твои братья, они тоже тебя ненавидят?

— Видишь ли, тут ответ скорее нет, чем да. Мы не общаемся. Мы просто существуем вместе только как очередная легенда, но по сути мы просто детища Матери, которая сама теперь живет лишь как часть нас самих. Мы не решаем сами, что и как нам нужно делать. Нами управляют люди, решившие, что ненавидеть меня — правильно, значит, так будут делать все. Мы не семья — мы просто эфемерное воплощение человеческого разума, понимаешь? Мы — питающее людские умы звено, мы — надежда, мы — любовь, и мы же — ненависть. Все просто.

Виктор моргнул, пытаясь осознать слова Брена. То есть он просто плод общественного разума, существующий при этом вне его? Это полностью меняло представления мужчины о религии в целом, которые раньше основывались на научной литературе, утверждающей, что религия просто способ не особо образованных людей объяснять явления природы, которые кажутся им чем-то сверхъестественным. Но то, о чем говорил Брен, имело совсем другой смысл. Люди не просто объясняли религией обыденные вещи, они сделали богов вполне реальной частью материального мира.

— Но если ты все равно часть легенды, зачем тебе какие-то дополнительные упоминания вне нее? — Виктор попытался определить мотивы странного божества, не до конца понимая, о чем же все-таки оно просит.

— Дело лишь в том, что я, являясь, как ты уже выразился, частью этой легенды не могу влиять на нее напрямую, как и на умы верящих в нее людей, — терпеливо пояснил Брен, посмотрев при этом прямо в глаза собеседнику, отчего Браму стало на мгновение некомфортно. — Но ты вполне можешь внести определенные изменения в данную интерпретацию троебожия, чтобы я перестал выступать в ней этаким злодеем и разрушителем всего прекрасного.

Виктор кивнул, отводя глаза, чтобы не сталкиваться вновь с пристальным взглядом бога огня. Происходящее все еще не до конца укладывалось в мозгу, отравляя и без того загруженный разум совершенно новой и непонятной информацией. Он прямо-таки нуждался в отдыхе и хотя бы небольшом количестве времени для того, чтобы обработать всю полученную сейчас информацию.

Журналист на пару секунд зажмурился и вновь посмотрел на Брена. Тот спокойно ждал, продолжая наблюдать за реакцией мужчины. И Виктор решил, что даже если на утро окажется, что это был всего лишь нелепый сон, то он все равно ничего не потеряет, поэтому было бы логичнее всего сейчас согласиться. Тем более именно этого по сути и добивался Виктор: найти убийцу прилагая как можно меньше усилий, так что все складывалось как нельзя лучше. К тому же, интуиция не подвела его в этот раз. Какой бы странной не была местная вера, она станет ключом к раскрытию личности серийного убийцы, пусть даже таким своеобразным и абсолютно неожиданным способом.

— Я согласен.

Брен широко улыбнулся, пододвигаясь еще ближе к Виктору и хватая его за руку. Брам почувствовал жжение на голой коже руки, но поборол в себе желание тут же выдернуть запястье из захвата огненного бога.

— А ты мне сразу понравился. Я был уверен, что мы быстро договоримся.

Он вдруг начал потухать, его кожа уже не была такой горячей, и она постепенно бледнела. И мгновение спустя перед Виктором находилась лишь кучка пепла.

Почти не думая уже ни о чем, Виктор медленно вернулся в комнату, достал блокнот, черканул там единственное слово «договор» ровно под первым словом и, уже засыпая, услышал звук открывающейся двери.

Обойтись без жертв

Эдвард очнулся после долгого сна ужасно разбитым, не ощущая собственного тела и чувствуя только покалывание в правой руке, на которую он расположил вес своего тела во время сна. Рядом никого не было, и Вилтон сел на мягкой кровати, оглядывая комнату, в которую его утром привела Линдси, заставив выпить какой-то горький травяной чай, после которого парня разморило, да и бессонная ночь дала о себе знать, отнимая последние силы. Комната была заставлена мебелью и даже не являлась гостевой, в которой привык ночевать Эдвард, до этого уже бывавший в особняке Пэл. Эти покои кардинально отличались от всего остального дома, и по сильному беспорядку и множеству бабочек в застекленных рамках на стене, он понял, что комната принадлежала самой Линдси, о чем также говорила стопка научных трудов самого известного энтомолога Бернарда Лепидоптера, который одним из первых в общем-то и стал заниматься исследованием насекомых. Из книг выглядывали своеобразные закладки в виде шпилек, этикеток и даже некоторых столовых приборов.

Самой Линдси в комнате не было, и Эдвард решил пока привести себя и свои мысли в порядок. Неловкими движениями пытаясь пригладить мятую ото сна рубашку, он думал о том, насколько запустил свой самоконтроль, все чаще и чаще давая волю негативным эмоциям. Линдси не должна была в очередной раз становиться свидетельницей подобных вспышек гнева, которые все больше стали одолевать его последние пару недель. Отчасти виной подобных перемен стали ночи без сна, проводимые за вскрытиями и обработкой полученной при этом информации, в попытках понять природу и мотивы убийцы.

Эдвард уже осознал, что мотивов здесь как таковых и нет, есть только непреодолимая жажда убивать, которая ведет серийного убийцу от города к городу, оставляя в каждом по трупу. Вероятность того, что это не просто хладнокровный убийца, а человек с больной психикой, еще больше возбуждала Эдварда. Он поговорит с ним, он проникнет глубоко в его черепную коробку, чтобы понять, как он мыслит. И это даст ключ к пониманию того, почем Он всегда так поступал. Это даст объяснение каждому шраму на теле и душе Эдварда. Ведь даже настоящий убийца не пугал его настолько, насколько это всегда получилось делать у его собственного отца…

— Эд! — парень не заметил, как в комнату вошла Линдси, неся на подносе кружки, из которых тонкой струйкой поднимался пар, и что-то сладкое, похожее на большие пирожные, покрытые сверху темным шоколадом. — Ты выспался? Я принесла нам вкусностей с кухни, пока наша кухарка, готовящая все это для гостей, удачно вышла в кладовку, — девушка тихонько хихикнула, ставя поднос на небольшой столик возле кровати.

— Что за гости? — проигнорировав вопрос, задал встречный Эд, двигаясь на край кровати, чтобы Линдси села рядом.

— О, просто какие-то старые знакомые родителей, которые должны будут прийти ближе к вечеру, — кинув взгляд на часы на широком резном подоконнике, Пэл удовлетворенно отметила, что еще только три часа дня, и до прихода гостей еще достаточно много времени. — Наверняка будут обсуждать произошедшее в городе убийство.

Эдвард приподнял бровь и придвинулся, заметив, как Линс прикусила губу, будто проговорилась о чем-то, о чем пока не хотела упоминать. Так в Борне произошло убийство? А вот это интересовало Эдварда намного сильнее, чем какие-то знакомые Пэлов.

— Семья Мирт, — со вздохом пояснила девушка, беря в руки кружку с горячим чаем. — Они тоже были неплохими знакомыми моих родителей. Их нашли на пиках собственного забора, окружавшего дом. Никаких зацепок и мотивов, насколько я знаю, так что не думаю, что тебе есть смысл что-то здесь изучать, да и трупы уже забрали.

Эдвард задумчиво потянулся за пирожным, отмечая, что оно еще теплое и мягкое. Убийство. Здесь. В Борне. Это на самом деле очень большая зацепка. Очевидно, что убийца все тот же, и он движется на запад, и уже абсолютно бесстрашно нацеливается на рыбу покрупнее. На самом деле это самая понятная зацепка за все прошедшее время, и Эдвард впервые знал наверняка, что с ней делать.

— Я знаю, — проговорил Вилтон, медленно кусая выпечку. — Я знаю, где он будет завтра или даже уже сегодня вечером. Я знаю его.

Что-то внутри Линдси похолодело. Она не верила в предчувствия, но прямо сейчас нутром ощущала, что любая затея Эдварда в данных обстоятельствах закончится плохо, даже если он уверен в том, что делает. Пэл за все эти годы уже поняла, что чем уверенней звучит голос друга, тем опаснее и безрассуднее его затеи. Она была его старшей сестрой, что могла защитить маленького братца от неразумных поступков, но ее влияние больше не распространялось на занятый уже более серьезными вещами разум, который, наткнувшись на ту самую нить, ведущую к выходу из лабиринта, уже больше не упустит ее из виду.

— Эд, — тихо проговорила она, наблюдая, с каким энтузиазмом Вилтон поглощает пирожные, запивая их еще не остывшим чаем. — Ты уверен, что это того стоит?

— Определенно.

Эдвард ответил, не раздумывая, и Линдси осознала, что уже точно не сможет никак повлиять на его решение. Этот парень точно попадет на тот свет раньше времени, не остановившись ни на мгновение даже будучи одной ногой в могиле. Девушка вздохнула и принялась за пирожные, точнее, за то, что от них осталось после проголодавшегося Эдварда.

— Просто будь осторожен.

— Ты меня недооцениваешь.

Линдси закатила глаза, пытаясь скрыть волнение, понимая, что сейчас ее чувства для Эдварда ни капли не важны.

— И куда ты направишься дальше? — спросила она, пытаясь придать голосу как можно больше искреннего любопытства, пытаясь скрыть за ним беспокойство.

— В Квинстон, — Эдвард выглядел так, будто был готов подорваться на ближайший поезд, идущий туда, прямо сейчас. — Насколько мне известно, там сейчас проживает сестра короля со своим сыном. Госпожа Сиэлла, кажется? Ты наверняка о ней слышала. Король оставил почти весь север на ее попечение.

Линдси осторожно кивнула, смутно начиная догадываться, к чему клонит парень. Но почему он рассказывает об этом ей? Потому что доверяет или просто потому что хочет поделиться с кем-то своим открытием?

— Линс, знаешь, я ведь все понял! — он придвинулся ближе и, сначала едва коснувшись плеч подруги, от переизбытка эмоций буквально сжал их, будто хотел таким образом передать ей течение своих мыслей. — Этот убийца, он ведь убивает не просто так. Он убивает провинившихся. Людей, которые, по его мнению, заслужили смерти. И если начал он с бывшей проститутки из небольшого города и безобидного пьяницы, каких очень много по всему Восьмому королевству, то сейчас он становится смелее. Чета Мирт — это та самая черта, перейдя которую, он уже точно не сможет остановиться. Он держится запада. Квинстон — следующий крупный город западнее Борна. А еще именно там проживает «побочная» ветвь королевской семьи, у которой тоже наверняка накопилось немало грехов. Я почти уверен, что сестра короля следующая в списке убийцы. Я должен быть там, когда все произойдет. Ведь только я сейчас ближе к нему, чем кто-либо еще.

Линдси понимала, что говоря «ближе» Вилтон имел в виду совсем не расстояние между городами, но о чем именно он говорил, оставалось пока для девушки загадкой.

«Я знаю, таких как ты, — быстро мелькало тем временем в голове Эда. — Таких, как мой отец, считающих себя самыми святыми во всем мире, зато видя все самое мерзкое, что только прячут другие люди. Хоть где-то ты мне действительно помог, папа. Твоя ненависть ко всему миру, ко всем этим «нечестивым выродкам, недостойным жизни на этой планете» стала моим ключом к этому расследованию. Ты гордишься мной, отец?»

Усмехнувшись собственным мыслям, Эдвард резко встал, шаря глазами в поисках жилета. Наконец найдя его, висящим на спинке стула, он накинул его поверх мятой рубашки, которую даже не удосужился заправить под пояс брюк и, схватив свой чемодан и крикнув что-то невразумительное вслед подорвавшейся было за ним Линдси, выбежал из комнаты, исчезая в пролете крутой деревянной лестницы. Парень также стремительно схватил с вешалки у входа свой старый плащ и, даже не надев его, выскочил из дома, оставляя за собой недоумевающую прислугу и Линдси, все еще озадаченно стоящую на пороге собственной комнаты с недоеденным пирожным в руке и ощущением абсолютной беспомощности.

***

Утро Виктора ознаменовалось внезапными криками, раздававшимися со стороны кухни, в том время как сам Брам сонно потирал глаза, сидя на кровати и определенно не понимая, что происходит. Прошлая ночь почти стерлась из головы, оставив только запах прогоревшего угля и неловкости.

— Виктор! Виктор, встань и сейчас же мне все объясни! — нотки становились уже истерическими, и мужчина поспешил встать и прямо в ночной рубахе направиться в комнату, из которой раздавался голос не то возмущенного, не то испуганного Финна.

Парень стоял посреди кухни, раздраженно щелкая пальцами. Он смотрел на явно горевший недавно камин, на пустой угол справа от камина, а, когда вошел Виктор, повернулся к нему.

— Гроб.

— Гроб?

Виктор все еще ровным счетом ничего не понимал.

— Гроб, который стоял в этом углу. Ты его сжег? — Виктор никогда еще не видел обычно безэмоционального Финна таким рассерженным. Он раздраженно кусал губу и выжидающе смотрел на журналиста.

И тот вдруг вспомнил обо всем, что происходило этой ночью. Брен, вышедший из камина и предлагающий сделку. Гроб с кладбищенской землей, который поглотила ненасытная пасть камина.

— Мне стало холодно, а бревен, чтобы растопить камин я не нашел, — пожал плечами мужчина. — Слушай, а ты не хочешь вообще рассказать, зачем тебе чей-то гроб, очевидно, не первой свежести?

— Тебе не обязательно это знать, — отрезал Финн, хмуро глядя на зевающего Брама. — Больше не трогай, пожалуйста, ничего в этом доме, даже если думаешь, что в этом ничего такого нет. К тому же, ты почти бесплатно живешь у меня, и я согласился на это, лишь из-за того, что посчитал тебя достаточно неплохим человеком. Кажется, ты начинаешь терять мое расположение, а вслед за этим последует твое место в моем доме.

После этого странного монолога парень направился к Виктору, и тот отчего-то на мгновение запаниковал, но Финн просто прошел мимо него, уходя в свою комнату. Послышался звук закрывающейся двери, и Брам вздрогнул, растерянно уставившись на кучку пепла в давно потухшем камине. События последних дней достаточно сильно пошатнули его уверенность в себе и собственных силах. Он стал мнительным и пугливым, а что еще хуже и губительнее для него как для журналиста — рассеянным.

Камин смотрел на мужчину в ответ своим единственным черным глазом, но не вызывал уже таким смешанных эмоций, как это было этой ночью. Возможно, это было связано с отсутствием в нем непрошенного гостя в лице бога огня.

— Брен, — почти по буквам произнося это имя, журналист уже начинал в очередной раз сомневаться, что ему все это не привиделось. Он вполне мог просто разжечь огонь в камине, погреться и сразу же после пойти спать, разморенный теплом пламени, уже во сне увидев то, что, как ему тогда показалось, происходило наяву.

Виктор не помнил, чтобы когда-либо в жизни так сильно еще сомневался в чем-то, но так только он приехал в Прилесье, сомнения гурьбой начали заполонять его мысли, не давай покоя. Это место ужасно, его населяют абсолютно дикие, грубые люди, которые еще и верят в каких-то странных богов, хотя наука уже давно сделала огромный шаг вперед, все больше подтверждающий отсутствие каких-либо внешних «божественных» влияний на жизнь человека. Да, тут все еще существовали маги, силы которых даже до сих пор мало изучены, но уже многие уверены в том, что наука сможет объяснить и это. Хотя, возможно, и не стоило бы, ведь маги, таким чудесным образом управляющие различными стихиями, представляли собой такого типа загадку, которую не хочется разгадывать, дабы она не теряла своего очарования в глазах окружающих. Будучи ребенком, Брам очень любил смотреть на представления, устраиваемые магами на площадях столицы, за которыми зачарованно наблюдала даже его уже искушенная подобными вещами мама.

И все-таки был ли Брен на самом деле? Виктор почти убедил себя, что все это было лишь сном. Глупым сном, навеянным такими же глупыми обрядами.

«А ведь в тот день, плача и сходя с ума вместе со всеми, ты так не считал», — шептал внутренний голос, настойчиво подставляя взору мужчины картины того злосчастного обряда.

Что-то привело его сюда и заставило остаться, и каким большим не было желание уехать отсюда прямо сейчас, журналист понимал, что не простит себе потраченного впустую времени, ведь парочка интересных моментов здесь все осталась. Например, зачем Финну гробы с кладбища и было ли то убийство совершенно тем же человеком, что и предыдущие и последующие, или же это очередная тайна чересчур религиозных жителей. Но получится ли обойтись без жертв?

Не замечая этого, Виктор все ближе и ближе подходил к камину, задумчиво вглядываясь в его пустоту. Но при этом он даже почти не вздрогнул, когда прямо оттуда раздался знакомый голос.

— Хей, ты же помнишь о нашем договоре?

Королевская жертва

Эдвард прибыл в Квинстон уже почти ночью того же дня и даже пожалел о том, что не получилось сделать этого раньше из-за поезда, отбывавшего только ближе к вечеру. Опьяненный своей идеей и возможностью поймать убийцу в самое ближайшее время, если, конечно, тот не решил залечь на дно на какое-то время, Вилтон был готов обвинить даже поезд в том, что он отправился слишком поздно или ехал слишком медленно. Несмотря на то, что ехать пришлось недолго, он практически не мог усидеть на месте на протяжении всего пути, из-за чего ловил на себе странные взгляды попутчиков.

На эту поездку парень потратил практически все оставшиеся деньги, что дала ему матушка, которой он сказал лишь то, что собирается навестить свою старую подругу, не рассказывая, естественно, о реальной цели поездки. Отца в этот момент, к счастью не было дома, его отправили в другой город, что находился восточнее Дорена, чтобы обсудить какие-то вопросы с тамошними Стражами, в которых сам Эдвард, однако, совсем не разбирался.

Будучи уже в городе, Эд даже не озаботился тем, чтобы подыскать себе местечко для ночлега, сразу же отправившись в ближайшую сувенирную лавку, в которой в числе прочего продавали небольшие, но подробные, путеводители по Квинстону, ведь он считался одним из самых красивых и богатых культурой городом после Столицы. Именно в таких брошюрках можно было прочесть о поместье, принадлежавшем побочной ветви королевской семьи, а именно госпоже Сиэлле и ее малолетнему сыну Бенедикту. Сиэллу считали негласной королевой города, так как, по сути, король подарил это поместье своей сестре на ее двадцатилетие, оставив ее главной в этом городе, пусть и не совсем официально. И вот незадача: у нее наверняка были личные Стражи, которые охраняли ее с сыном и все поместье в целом.

Эдвард лишь на мгновение почувствовал, как с него буквально схлынул весь энтузиазм, стоило ему понять, что поместье буквально охраняется со всех частей света и к нему никак нельзя подобраться, но тут же взбодрился, решив, что до наступления полной темноты точно что-нибудь придумает. То, что убийца сделает свой следующий шаг именно ночью, не вызывало у парня никакого сомнения, ведь никто в здравом уме не будет делать этого днем. Да даже если и не в здравом, это как минимум бессмысленно, а этот человек точно знал, на что шел, убивая очередного провинившегося в его глазах человека. Оставалось, правда, не совсем понятным, чем могла провиниться сестра короля, но возможно у королевской семьи были какие-то свои грязные секреты, о которых каким-то образом узнал наш убийца. Но то, что следующей жертвой будет именно госпожа Сиэлла, Эдвард почему-то ни капли не сомневался.

Вилтон нервно облизал губы, пытаясь разобрать, что написано на тонкой, не раз попадавшей под дождь бумаге прямо под изображением массивного богато отделанного особняка. Наконец, примерно сообразив, что здание находится почти на северной окраине города рядом с протяженным на юг почти до противоположной его границы, парком, который в путеводителе был обозначен как «Парк Богов». Что же было в нем такого божественного, Эдвард так и не понял, пытаясь дойти хотя бы до его края, чтобы вдоль насаждений двигаться в сторону обители госпожи Сиэллы, которая наверняка уже готова была отойти ко сну, не подозревая, что возможно уже сегодня будет мертва.

Прокручивая перед глазами вероятные способы убийства, которыми мог бы воспользоваться в данном случае странный психопат, Вилтон понял, что уже начинает думать как он, а значит, становится еще ближе к его поимке. Нужно просто с ним поговорить. Эд даже не собирается сдавать убийцу Стражам или полиции, ему не нужна слава человека, поймавшего убийцу, ему нужна слава ученого, без скальпеля залезшего в человеческий мозг. Чуть не выронив из рук брошюру от внезапно охватившего его тело волнения и предвкушения чего-то великого, Эдвард завертелся на месте, решив как можно быстрее отыскать поместье и пробраться внутрь уже сегодня, чтобы дождаться убийцу уже там.

— Молодой человек, вы оборонили! — послышался голос позади.

Вилтон подумал, что все-таки выронил листочек с путеводителем, но тот все еще был у него в руках, поэтому парень обернулся на оклик и увидел неприметного старичка, крепкого на вид, но уже явно отжившего свое. Его голову покрывал странного вида красный клетчатый шарф, который, скрываясь под длинным тулупом, выглядывал почти у самых пят. Лицо так и дышало усталостью, а трясущиеся руки протягивали клочок бумаги, будто наспех вырванный из чьего-то блокнота. Понимая, что в руках, да и даже в чемодане или карманах, у него не было ничего подобного, Эд опешил.

— Вы ошиблись, должно быть, — начал было парень, но старик уже сунул этот листок ему в руку и очень быстро пошел прочь. Даже слишком быстро, для древнего-то старца.

Первым порывом было выбросить ненужный листочек, но Эду стало на мгновение интересно, что же такого в этой бумажке. Листок оказался небрежно сложен вчетверо, но снаружи был абсолютно чист, поэтому парень одной рукой попытался его развернуть, второй держась за ручки чемодана. Это оказалось весьма проблематично, поэтому чемодан пришлось поставить на землю, и, придерживая одной рукой сам листок, наконец-то его развернуть.

Ровно посередине была изображена петля, совсем как та, что затягивают на шее у висельников. Было видно, что ее прорисовывали детально, но при помощи одной лишь ручки с ярко-черными чернилами, слезка смазанными по краям рисунка, будто кто-то сильно спешил его закончить. У Эдварда задрожали руки. Он крепко зажмурил глаза, запрокидывая голову к звездному, такому непривычно безоблачному для осени, небу. Почти полночь. И почти семь лет с того самого дня.

— Мама! МАМА!

Эдвард стоял на коленях, снизу вверх смотря на тело сестры, свисающее с толстого железного прута, на котором мать обычно вывешивала белье зимой, чтобы оно высохло. Сейчас там висела Энни. Его маленькая Энни. Маленькая бедная сестренка Энни. Ее посиневшие губы будто хотели что-то сказать Эду на прощание, а выпученные глаза таили в себе море всяких ужасов и страданий, что ей пришлось пережить.

— Мама?

Она подошла сзади почти бесшумно, отодвигая сына в сторону и подходя к уже безжизненному телу дочери. В ее глазах не отражалось ни капли боли, даже если в действительности эта боль разрывала ее на части. Матушка молча обхватила тело Энни одной рукой, второй потянувшись наверх, чтобы развязать тугой узел на самом основании бельевой веревки. Все это происходило так медленно, по крайне мере, так казалось в тот момент Эдварду, что он запомнил почти каждую деталь. Он запомнил это легкое платье, которое сестра обычно использовала как одежду для сна, он помнил, как покачивались кончики ее ног, едва-едва достающие большими пальцами пола. Он помнил ее длинные каштановые волосы, цвет которых передался ей от отца, растрепанные, в бесконечном беспорядке лежавшие на хрупких плечах.

И только после этого момента время как будто вновь ускорилось и побежало даже быстрее, чем было до этого. Эдвард уже почти не помнил, как происходила кремация. Помнил, что для этого мать даже вызвала специального мага из Борна, чтобы тот сделал все по правилам и без какого-либо вреда и отходов, исключая кучку праха, которой мама посыпала огород на заднем дворе. А еще этот период ему запомнился бессилием отца, которому мама запретила даже приближаться к телу дочери, запретила присутствовать на кремации и вообще как-либо участвовать в ее упокоении. Это было впервые, когда она действительно на чем-то настаивала, и даже суровый, умеющий быть по-настоящему жестоким, отец не посмел ей перечить.

— Ты сломал ей жизнь, так пусть хоть после смерти она отдохнет от тебя, — говорила тогда мама, абсолютно игнорируя то, что отец готов был избить ее за это хоть прямо сейчас. Но все обошлось. В тот момент власть находилась отнюдь не в его руках, хоть это и продлилось ничтожно малое количество времени. Но Эдвард был очень этому рад, хоть мамина злость из-за смерти дочери распространилась и на него в том числе. В этот день он как никогда сильно ненавидел отца, сделавшего такое с их семьей.

Безжизненное тело Энни, качающееся на веревке, даже спустя столько лет возникало периодически перед глазами со всеми деталями, именно такое, каким он запомнил его семь лет назад.

Вилтон обнаружил себя стоящим посреди улицы, со всей силы сжимающим в руках злосчастный листок. Старик уже давно ушел и находился вне зоны видимости Эда, и парень не видел смысла идти и искать его. Ведь, это и в самом деле мог быть лишь обраненный кем-то листок, совсем ничего не значащий. Но из-за него Эдвард абсолютно потерял ощущение действительности, чувствуя, как по щеке катится одинокая слеза, собравшая в себе все события того дня. Парень был уверен, что уже почти ничего не чувствует спустя годы, но именно сейчас ему хотелось сесть на землю и разреветься как маленький ребенок.

— Все в порядке, — проговорил он медленно себе под нос, стараясь не смотреть на листок, который продолжал находиться у него в руке.

Рука очень сильно тряслась, из-за чего листок выскользнул из нее и, подхваченный порывом прохладного ветра, улетел в сторону. Эдвард пустым взглядом проследил за траекторией полета злосчастного клочка бумаги, и в этот момент взгляд его зацепил бывшие когда-то пышными и густыми, но сейчас уже увядшие и пожухлые, деревья и кустарники, простирающиеся за поворотом. Сомнений не было: это был тот самый парк, и если судить по карте, возле самой его северной части и будет нужный особняк. Листок с загадочным изображением мгновенно вылетел из головы, а ноги уже несли Вилтона к виднеющемуся клочку парка. Входа внутрь видно не было, но сквозь голые стволы можно было различить дорожки, выложенные красным кирпичом, множество скамеек прелестных на вид, однако давно не крашенных, и тонны растительности, что уже давно утратила свой прежний вид. Однако в осеннем убранстве парка было свое очарование, и Эдвард возможно даже остановился бы, чтобы полюбоваться на это, но его мысли были заняты совсем другим, да и вряд ли бы его так сильно привлек осенний пейзаж, когда его главной страстью было что-то менее реальное и осязаемое.

Нужное здание уже маячило совсем близко, когда вконец стемнело, и Эдвард, будучи даже в дороге погруженным в свои размышления, мысленно возликовал этой маленькой победе, хотя самое сложное было еще впереди. Оставалось только проникнуть внутрь и сделать это как можно незаметнее. Звучало как довольно сложная задача, и на деле она была еще более невыполнимой.

Днем особняк выглядел действительно по-королевски, хотя, конечно, и не так роскошно, как дворец королевской четы в Столице, однако сейчас, уже в сумерках, Эдвард различал только белеющие высокие стены, которые загораживали не такие высокие, однако, пики забора, окружающего здание. Присмотревшись, парень понял, что у центральных ворот никого нет, и лишь у входа в сам особняк чернеет чья-то фигура, выглядящая как женская, но которая, в общем-то, с равной вероятностью могла оказаться и мужской. Очевидным было только то, что человек сидел на ступеньках, слегка откинувшись на дверь, будто бы рассматривая небо.

Вилтон замешкался, ему на миг даже показалось, что человек у входа просто спит, и одурачить такую охрану будет слишком просто. Но так ли это? Да и является ли эта фигура вообще охранником? Быть может, никакой охраны и нет, а это просто госпожа Сиэлла собственной персоной вышла посреди ночи подышать свежим воздухом. Но почему же у такой почетной семьи практически нет охраны? Здесь точно что-то не так.

Эд осторожно приблизился. Перелезть через забор не составило никаких усилий, как и почти незаметно вплотную подойти к загадочному силуэту.

— Если ты думаешь, что вообще не вызываешь подозрений, крадясь по дворику особняка, принадлежащему сестре короля, то ты не особо преуспеваешь.

Парень вздрогнул и вначале даже не понял, что голос донесся со стороны той самой фигуры. Он звучал довольно грубо для девушки, но сомнений не оставалось, что именно ей он и принадлежит.

— Расслабься, парень, — усмехнулась она, поворачивая голову в сторону Вилтона. — Ты не первый, кто хочет поживиться бриллиантами леди Сиэллы, надеясь на отличный улов.

Растерянность Эдварда медленно проходила, и он начал понимать, что происходит. Да его же просто приняли за воришку. Эта мысль вызвала у него облегчение, и Эд упустил кое-что другое: голос девушки звучал отчасти наигранно, будто у хорошей актрисы.

— Право, я ничего не хотел красть, просто хотел взглянуть, как живут настоящие богачи, понимаете, — осознавая, насколько нелепо и неправдоподобно это звучит, самозабвенно плел Эдвард, пытаясь звучать как самый последний простак, не понимающий, что его поймали с поличными.

— Тихо, тихо, пацан! Постой… — женщина неожиданно пристально вгляделась в лицо парня, резко привставая и в обличительном жесте наставляя палец на грудь Эда. — Так это все-таки ты! Опять?! Как у тебя хватило духу вновь вернуться сюда?

Эдвард опешил, начиная на всякий случай пятиться назад, готовясь к тому, чтобы сбежать отсюда прямо сейчас.

— Прошлой ночью ты приходил сюда и говорил те же самые слова! Бен, бедный мальчик, чуть не погиб из-за тебя! Теперь ты точно мне ответишь, зачем тебе нужна была смерть невинного дитя! Знаешь ли ты, какого сейчас госпоже у постели ее сына, уже сутки не приходящего в себя, и которого она уже успела мысленно похоронить?

Мысли в голове Эда крутились как никогда быстро, при этом, самые безумные. Но времени обдумывать всю ситуацию сейчас не было, поэтому он решил, что ему стоит просто бежать. Именно сейчас, и как можно быстрее. Женщина явно не была настроена на адекватный разговор, поэтому пытаться даже не было смысла. Но для Эдварда было очевидно, что произошла просто нелепая ошибка, и его спутали с убийцей. И это означает только то, что тот всегда был на шаг впереди, особенно когда Вилтону показалось, что он сумел догнать его. Но это была лишь ложная надежда.

Жертва матери

— Госпожа…

В комнату вошла высокая девушка, слегка склонив голову с длинными почти черными волосами, собранными в высокий хвост почти на самой макушке. Поправив облегающий серый костюм, похожий на те, что используют для верховой езды, она подошла к женщине, сидевшей, откинувшись на широком кресле, подле кровати собственного сына, который, казалось, просто спал, но на деле же он уже почти сутки не приходил в себя. Одеяло прятало жуткие ожоги по всему телу, покрытые плотными слоями бинтов, за состояниями которых следил доктор, приходивший по несколько раз на дню, чтобы поменять их и наложить новые слои поверх специальной мази. Его прогнозы были вполне обнадеживающими, но безутешная мать не находила себе места от горя.

— О, это ты, Патриция, — начала она, привставая с кресла, но тут же падая обратно, не найдя в себе силы стоять. Сиэлла даже не могла уже вспомнить, когда в последний раз ела, потому что ей казалось, что она совсем перестала чувствовать голод.

— Этот человек вернулся, вы были правы на его счет, и отключить магические поля вокруг особняка было вполне здравой идеей, хоть и не совсем безопасной, — начала Патриция, подходя ближе, осторожно кидая взгляд на мальчика. — Но… Это было очень странно. Госпожа, этот человек будто не понимал, что происходит, либо же просто хотел посмеяться над вами! Он говорил то же самое, что и в прошлую ночь, претворившись обычным воришкой. Я знаю, что должна была поймать его, но он был невероятно ловок и просто испарился у меня на глазах. Мне жаль, госпожа…

— О, милая, — Сиэлла горько улыбнулась, наконец посмотрев на девушку. — Возможно, этот паршивец просто захотел ввести нас всех в заблуждение. Я до сих пор уверена в твоих силах, ведь не зря среди целого множества молодых защитников короны, предоставленных мне на выбор дорогим братом, я сразу заприметила тебя. Не вини себя в случившемся. Я верю, что ты сделала все, что могла.

— Госпожа…

— Я сегодня же напишу письмо в Столицу, ты передашь его посыльному, а сама останешься подле меня: ради моего же спокойствия. Мой брат поможет нам поймать этого выродка, а ты пока займешься усилением охраны со всем особняке.

— Хорошо, моя леди. Я пойду на все, чтобы защитить вас и вашего сына.

— Ты узнал… что?! Ос, притормози, я не понимаю, о чем ты пытаешься мне рассказать, — сонная Ника стояла на пороге, придерживая дверь перед запыхавшимся другом, который упорно говорил что-то о племяннике короля.

Освальд махнул рукой и, отодвинув в сторону Нику, протиснулся внутрь комнаты, садясь на мятую постель, еще неубранную после сна. Немного отдышавшись, он начал рассказывать заново, местами перебивая сам себя, но подведя все-таки свой монолог к верной мысли.

— На королевского племянника, Бенедикта, было совершено покушение. Письмо от сестры короля Адриана принесли еще ночью. Судя по всему, это тот самый психопат, который продал последний билет уже нескольким людям из разных городов и деревень.

— Тот самый? — Ника почти мгновенно отошла ото сна, а ее взгляд принял вполне осмысленное выражение. — И жертвой стал сын госпожи Сиэллы?

Освальд энергично закивал, смотря на то, как девушка привычно заходила по комнате, как часто делала в период особого возбуждения.

— Помнишь Патрицию? Она была с нами, когда нас только принимали в королевскую полицию.

Ника внезапно остановилась, и еще щеки на мгновение покрылись пунцовыми пятнами. Они тут же пропали, и лицо юной Дивер вновь приняло серьезное выражение.

— Патриция Хитч? — как можно более безразлично переспросила она. — Конечно, помню. Мы, м-м-м, неплохо с ней общались.

— Так вот, она последний год служила сестре короля, — кажется, Освальд вообще не заметил резкую смену эмоций в лице подруги. — Говорят, она видела убийцу в лицо дважды. Берта уже отправили вперед, чтобы со слов этой девушки он составил потрет преступника, а на последнем совещании полиция обсуждала, кого отправят в Квинстон на это дело.

— И опять же, меня никто не позвал, — проворчала Ника и уточнила. — И кто же в итоге эти счастливчики?

Ос воровато огляделся, будто боялся, что их кто-то подслушивает прямо сейчас, и, понизив голос, принялся рассказывать дальше.

— Говорят, король был настолько в ярости из-за произошедшего, что пришлось в срочном порядке вызывать того самого Линста Бигера, — глаза парня сверкнули, и он неопределенно повел рукой, будто хотел показать, насколько велик статус этого Линста.

— Он же давно отошел от дел, — брови Ники поползли вверх. Она знала Линста Бигера лишь по рассказам деда, и, судя по всему, это был очень непростой, но преданный своему делу человек. Кажется, он раз тридцать раскрывал сложные дела, в числе которых был несостоявшийся заговор против короля, и не меньше сотни ловил мелких преступников, особенно тех, кто посмел посягнуть на королевскую казну. Про него ходили слухи, что преступность в Столице и в частности в пределах королевского замка резко снизилась, стоило Линсту вступить на должность.

— Что правда, то правда, но совет решил, что этот человек как нельзя лучше подойдет для работы с таким преступником, — пожал плечами Освальд. — Доподлинно мне пока неизвестно, но вроде бы он даже согласился взяться за это. Но возьмется он за это дело не один, как ты понимаешь. Слишком большой риск.

Освальд выдержал паузу, зная, как сильно подруге не терпится узнать все здесь и сейчас.

— Ну же, Ос, не томи!

— Король лично обратился к Норману Локеру, — наконец выдал парень.

Ника прекрасно понимала, кто это такой, и в том, что его отправили на это дело, не было ничего удивительного. Этот мужчина был известнейшим во всей Столице частным детективом, а король явно не хотел рисковать. К Норману обращались только самые богатые люди в Столице, но при этом никто не знал, какого именно рода дела он раскрывает, получая, однако, огромные суммы за каждое из них. Наверняка король собирался баснословно наградить обоих, если те приведут ему убийцу, неважно, живым или мертвым.

— Стой, ты так и не сказал, что в итоге произошло с ребенком.

— О, его толкнули в пылающий камин, из-за чего Бенедикт получил множество ожогов и из-за сильного удара головой об его основание потерял сознание, которое до сих пор к нему не вернулось.

Ника глубоко задумалась, перекатывая в голове мысли, будто тяжелые шары, то и дело ударяющиеся друг о друга. Когда они дошли наконец до языка, девушка засомневалась, стоит ли рассказывать обо всем болтливому другу. С другой стороны, он всегда делился информацией, которую так или иначе узнал, находясь в замке, так что, промолчав сейчас, она попросту поступит очень некрасиво.

— Мне кажется очень странным, что он выбрал такой способ убийства, — наконец проговорила она. — Это либо не тот психопат, на которого все думают, либо он не планировал убивать ребенка, иначе зачем ему было выбирать такой ненадежный способ. Если предположить, что это все-таки один и тот же человек, то выглядит все так, будто он хотел убить скорее саму госпожу Сиэллу, но был пойман на месте, из-за чего, пытаясь отвлечь внимание, чтобы успеть сбежать, толкнул Бенедикта в огонь.

Освальд молчал пару минут, прежде чем наконец что-то ответить. Он будто пытался осознать все то, о чем сейчас говорила Ника, и сопоставить с той информацией, которой владел до этого. Было почти видно, как крутятся воображаемые винтики в его голове.

— Это очень похоже на правду, — медленно проговорил парень. — Но я знаю, что ты можешь натворить глупостей, владея сейчас тем, что я тебе сказал. Я знаю, что ты всегда была умнее меня, поэтому сможешь использовать все это так, как нужно, но из нас двоих у тебя же напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. На это дело уже отправили самых надежных людей, не смей думать, что ты можешь справиться с этим сама.

Ника, казалось, почти не слушала его, кивая невпопад и задумчиво кусая нижнюю губу. Она полностью ушла в свои мысли и уже продумывала у себя в голове, как будет здорово, если она все-таки сумеет найти убийцу самостоятельно. Это ведь тот самый шанс, о котором она мечтала. После случая с четой Мирт, о котором она вычитала из рапорта какого-то бойкого полицейского, которого, кажется, все-таки проигнорировали, мысль о том, что пора начать действовать прямо сейчас, не покидала Нику ни на минуту. Не прошло и пары дней, и вот очередное преступление, за которое точно можно ухватиться, что Ника и сделает. Возможно уже сегодня. Это должно произойти раньше, чем пресловутые герои Столицы поймут, в чем дело. Да, они намного опытнее, чем она, но зато у нее есть преимущество — ее юность и упорство, и этого будет достаточно с лихвой.

— Ника?

Девушка остановилась и посмотрела на друга с явным намерением вышвырнуть его из комнаты, чтобы наконец-то привести себя в порядок после сна.

— Я уйду, только когда ты пообещаешь, что не сделаешь ничего…такого.

— Какого?

— Ты меня прекрасно поняла, Ника, просто не лезь на рожон.

— Ладно, ладно, — девушка махнула рукой. — Я не сделаю ничего, что может навредить мне. Доволен? А теперь выйди, мне нужно переодеться.

Освальд обиженно хмыкнул, но комнату покинул и даже прикрыл дверь. На мгновение Нике стало совестливо, что она всегда оставляет друга без внимания, но она тут же одернула себя, решив, что как только поймает этого серийного убийцу, ну или, как минимум, найдет того, кто покушался на королевского племянника, если это все-таки не один и тот же человек, сразу же устроит себе выходной, полностью посвятив его Осу. Неприятно, что приходится его обманывать, но он не ребенок, чтобы не понимать, что Ника точно не отступит от своего. Он поймет. Наверное.

За этими размышлениями Дивер пыталась найти нормальные брюки, потому что из-за поручений, которых в последнее время особо много давал Вадер (несомненно очень важных, по типу «сходи туда, доложи то, принеси это, сбегай в лавку, завари чай и не мешайся под ногами»), она только и делала, что бегала туда-сюда и совсем забывала о том, что нужно отнести некоторые вещи в прачечную. Вздохнув и выудив из глубины шкафа потертые на коленях и грязные у щиколоток штаны с подвязками, Ника решила надеть их, тем более, что другого выбора в общем-то и не было. Оставалось только дождаться ночи и весь день делать вид, что она совершенно ни о чем не знает и ни разу не заинтересована в происходящем. А вот уже ночью…

— Да кто вообще придумал, что у роз должны быть колючки?

Ника, тихо матерясь, пыталась сорвать несколько цветочков с королевского сада, но как назло в темноте наткнулась именно на большой куст розы. С тем, чтобы бесшумно вылезти из окна, проблем не возникло, а вот при выполнении второго пункта девушка столкнулась с трудностями.

— А может ну их…? — пробормотала она, потирая саднящую ладонь.

Наконец сообразив обмотать руку бинтами, которые Ника предусмотрительно взяла с собой, девушка ухватилась за стебель, аккуратно обламывая его почти под корень. Осторожно выдохнув, она взялась за второй, а потом и за третий, но решила на нем и остановиться, потому, как бинты были не особо прочные, и шипы все равно чувствовались кожей. Мужественно схватив негустой букетик прямо за стебель, в очередной раз охая из-за того, что шипы неожиданно глубоко зашли через бинты и задели кожу, Ника, вплотную прижимаясь к стене, пошла к восточному крылу.

Она почти дошла до нужной комнаты, когда окно внезапно распахнулось, и оттуда вылетел, широко распушив хвост и истошно вопя, гигантский белый кот.

— Вернешься утром! А пока погуляй и подумай о том, как плохо бывает после того, как разбивается дорогущая хозяйская ваза!

Ника узнала голос одной из старых служанок королевы и затаила дыхание, вжимаясь в стену почти в паре сантиметров от окна. Но, к счастью, служанка закрыла окно и вышла из комнаты. Ника выдохнула и, почти пробежав оставшиеся пару метров, остановилась у небольшого окна, за стеклами которого мерно колебались бирюзовые полупрозрачные шторки. Молясь, чтобы в комнате не было посторонних, она аккуратно, с промежутками в пару секунд между стуками, отстучала ровно четыре раза и отошла в сторону, помня о том, что оконные створки открываются наружу.

Спустя недолгое время, за шторкой показался чей-то силуэт и последовал характерный звук открывающегося окна.

— Ника! — в оконном проеме показалось слегка округлое лицо, обрамленное белоснежными косами, на котором особенно выделялся широкий рот, который сейчас расплывался в не менее широкой улыбке. Ярко-голубые глаза, казалось, тоже улыбались и радостно смотрели прямо на Нику.

Ника прочистила горло и протянула вперед руку с цветами, которую все это время держала за спиной. Одна роза слегка помялась, но для девушки в окне это вряд ли было принципиально, так как она в любом случае зарделась и протянула вперед руку, чтобы принять цветы.

— Все для моей любимой принцессы!

Девушка рассмеялась и, наконец, заметила бинты на руках Ники, которые успели в паре местах пропитаться кровью.

— Я сейчас же принесу что-нибудь, чтобы обработать твою руку, — улыбка на лице принцессы перестала быть такой широкой, а светлые, едва заметные, брови нахмурились.

— Все в порядке, Мелисса, это просто цара… — начала было Ника, но девушка уже исчезла в глубине комнаты и вернулась назад с баночкой какого-то розоватого раствора и кучей ваты.

— Матушка настаивает, чтобы у меня в комнате всегда были средства первой необходимости, так что тебе крупно повезло. Ты же не хочешь получить заражение крови и умереть, не дожив до нашей свадьбы?

— Какая свадьба, Мелисса? — вздохнула Ника, наблюдая за тем, как аккуратно пальцы девушки разворачивают наспех намотанные бинты. — Ты принцесса, а я девочка на побегушках у полиции. К тому же, вряд твои родители оценят союз будущей наследницы с другой девушкой. Ты и сама прекрасно понимаешь, чего ждут от тебя родители, и вряд захочешь их разочаровывать.

Мелисса глубоко вздохнула, и намочив ватку раствором, медленно начала проходить ей по мелких царапинам на ладонях, оставленных злосчастными розами.

— Я все понимаю. Не думай, что я живу только в своих мечтах и думаю, что раз я принцесса, значит мне все дозволено. К сожалению, все как раз наоборот. Я просто хочу надеяться, что однажды отец примет мое решение отказаться от титула, престола и всех прилежащих прелестей, и я просто заживу как обычный человек. С тобой.

Ника закусила губу, отчасти от боли, отчасти из-за мыслей, которые одолевали ее разум.

— У меня есть план, Мелисса. Хороший план. Да, он не совсем надежный и может не сработать, но это поможет мне нехило так вырасти в глазах, если не всего Королевства, то короля и королевы уж точно. Твой брат… — Ника запнулась, не зная, как стоит продолжить об этом говорить.

Принцесса поморщилась и отвела взгляд.

— Бен… — проговорила она. — Ему всего десять. Исполнится через неделю. Я так боюсь, что он не даже сможет отметить собственный день рождения…

Ее рука дрогнула и зависла над ладонью Ники.

— Я понимаю, к чему ты ведешь, и не буду отговаривать. Я уже давно поняла, что это бесполезное дело. Просто, будь, пожалуйста, осторожнее. Обещай, что вернешься ко мне.

Ника глубоко вдохнула, зажмурилась и, схватив принцессу за руку, в которой та держала склянку, произнесла: «Обещаю», и это было самое искреннее, что она когда-либо говорила в жизни.

В погоне за жертвой

Солнце уже заходило за горизонт, когда Финн в очередной раз, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышел из дома, оставляя Виктора мучиться вопросами о том, какие же все-таки тайны скрывает этот парень. Узнать бы, чем паршивец занимается по ночам, а там выяснилось бы, что он и есть убийца. Но Брам мгновенно отмел эту мысль, понимая, что Финн просто не смог бы до того же Борна добраться за одну ночь, совершив там убийство и вернувшись обратно.

То ли дело сам Борн, от него и до Дорена недалеко, хотя и сложновато до таких вот деревень добираться, но тут больше проблема транспорта: поезда мимо них не ходят, а лошадь еще возьми да найди за нормальную-то цену до такой глуши. А вот Квинстон со Столицей, считай, через реку Белозерку от Борна, там до них и рукой подать. Столица только немного юго-западнее находится, до нее дольше добираться, а вот до Квинстона не так и далеко, пара-тройка часов езды на поезде — и ты уже там. Восьмое Королевство само по себе не особо большое, зато спокойное, мирное. Гномы на севере, на юге — эльфы, у них там свои города, до людей им особо дела-то и нет. Есть, конечно, те, кто приезжают в крупные города, вроде Квинстона, да там и остаются, образуя семьи с людьми. Помнится, матушка Виктора говаривала, будто в роду у Брамов были гномы, а будучи подростком, Виктор и вовсе хотел когда-нибудь уехать жить к ним на север, нравилось ему там. Но уже сейчас он понимает, что не сложилось бы. Не тот там климат для обычных людей, да и город не особо для них подходящий, не по размеру людям, развлечений мало, безработица в основном, а вокруг — сплошные горы.

Глубоко задумавшись, Виктор не заметил, как на землю опустились сумерки, скрыв прелесть осенних закатов темным гигантским покрывалом. Мысли о детстве и матери всколыхнули в мужчине волну грусти и легкой нежности, и он, глубоко вздохнув, прошел в комнату с камином, надеясь поговорить с не появлявшимся уже пару дней Бреном. Но хотя бы журналист был более или менее уверен, что человек, с которым он живет, не может быть убийцей, а его странные исчезновения по ночам и невесть откуда взявшийся гроб наверняка объясняются каким-то особым местным менталитетом: Виктор уже понял, что в деревне большинство — религиозные фанатики, а от таких можно всякое ожидать. А не стал ли он сам таким же?..

— Осталось теперь понять, где мне взять кладбищенскую землю, — пробормотал Виктор, стоя уже перед камином.

Решив сначала зажечь огонь, в надежде, что того, что осталось от прошлого раза будет вполне достаточно, мужчина завертелся по комнате в поисках спичек.

— Что, уже так быстро соскучился по мне?

Брам сначала услышал этот голос, вздрогнул от неожиданности, а уже потом почувствовал спиной тепло, исходящее от камина. Повернувшись, он ожидаемо встретился взглядом с подобием глаз, смотрящих на него из пламени.

— Откуда…? Как ты вообще понял, что я собираюсь тебя призвать? — Брам мгновенно вернул себе самообладание, вместе с которым на лицо легла маска надменности. Это была маска из прошлого, которая позволяла не давать остальным бить по больным местам, и отчего-то она сработала именно сейчас.

— Лицо-то хоть попроще сделай, — хмыкнул огонек. — Я уже попробовал твою кровь, а это означает, что между нами теперь есть особая связь, которая позволяет мне понять, что ты чувствуешь в тот или иной момент. Не самая приятная функция, скажу я тебе. Ты прямо-таки олицетворение уныния.

— Это все из-за этого места, — буркнул журналист, отворачиваясь от Брена. — Оно как будто высасывает из меня силы.

— О, на самом деле этому есть простое объяснение. Такие места ближе всего к природе, а сейчас как раз самый разгар осени. Ты просто медленно погружаешься в спячку вместе с остальными жителями и самой природой.

— Как сраный сурок?

Брен полыхнул и дернулся от деланного негодования.

— Ого, какие слова я слышу! В первую нашу встречу ты был более приятным собеседником, да и более сговорчивым, надо сказать. Твоя проснувшаяся раздражительность теперь вынуждена участвовать в нашей беседе, или ее все-таки можно как-нибудь…отключить? Лучше уж унылый Виктор, чем Виктор рассерженный.

Журналист почти вспылил в очередной раз, но понял, что это, действительно, абсолютно здесь ни к чему. Для него самого оставалось загадкой, почему именно сейчас вернулась эта злость, которую он не чувствовал очень давно. Стала ли причиной этого беспомощность, которую он ощущал последние дни, или невозможность дальше ждать, когда уже наконец-то можно будет выбраться из этого места и поймать преступника за руку. Этот человек уже давно перестал быть для Виктора каким-то ужасным, абсолютно мерзким и бесчеловечным образом. Почти с самого начала он был лишь мостом для того, чтобы перейти через бесконечный поток конкуренции и оказаться на том самом берегу славы. Виктор понимал, что так быстро у него ничего не получится, но осознание, что совсем скоро это случится, толкало его мысли далеко вперед, отчего он все больше и больше сердился на себя, на Брена, на Финна, да и на весь мир.

— Если тебе вдруг интересно, то мне есть, что тебе сказать, — голоса бога огня отвлек Виктора от бесконечного потока мыслей, который все равно в итоге зацикливался и упирался сам в себя же. — А точнее, я знаю, кто убийца.

Виктор заинтересовано вскинул взгляд, приблизившись к камину настолько, что, чуть наклонись, вполне мог бы лишиться бровей и ресниц.

— Только я немного сменю свое обличие. Если ты, конечно, не против, мой дорогой друг, — пламя закачалось, планируя выйти наружу.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — вспомнив, что в прошлый раз Брен не озадачился наличием хоть какой-то одежды на своем теле, спросил мужчина.

Бог не удосужился ответить, уже принимая свое человеческое обличие. На этот раз, однако, на нем красовались черные широкие штаны на завязках, доходящие до середины икр, и, в общем-то, больше ничего, если не считать все тех же огненных волос, которые частично прикрывали обнаженный торс бесцеремонного бога.

— Я решил в этот раз быть немного более предусмотрительным, раз уж в прошлый раз тебя несколько смутила моя нагота, — лицо Брена растянулось в широченной улыбке, и Виктору вдруг показалось, что она сейчас растянется до самих ушей, а верхняя половина лица просто откинется назад, как откидывается крышка чемодана при его открытии.

— Да, так определенно лучше, — проговорил он, стараясь смотреть богу в лицо, хоть это и было все так же проблематично, особенно учитывая их предыдущее положение, при котором именно Виктор смотрел на Брена сверху вниз.

— Можем пройтись до местной речки, — предложил бог. — Это как раз недалеко от этого домика, почти сразу за ним.

Виктор рассеянно кивнул. Он видел пару раз эту речку, которая и вправду находилась достаточно близко отсюда, но его несколько пугала перспектива того, что кто-то из местных увидит его в компании такой неоднозначной личности. Одни только его волосы привлекали к себе внимание, а отсутствие нормальной теплой одежды в разгар осени делало его и вовсе безумцем. Виктор и сам иногда ловил на себе подозрительные взгляды, выходя из дома. Кто этот человек, и что он делает в их деревне? Они помнили, что Финн приводил его на жертвоприношение, но это ни капли не уменьшило их интерес к личности журналиста, поэтому Виктор и сам вскоре потерял желание вообще покидать домик Финна. Но Брен уже стремительным шагом направлялся к выходу, поэтому мужчинепришлось поспешить, чтобы не потерять его из виду.

Брам выдохнул, когда понял, что на улице совсем стемнело, а в ближайшем радиусе не наблюдалось ни одного человека. Где-то вдалеке раздался звонкий мальчишеский свист, но и он почти мгновенно затих, унося с собой банду местной шпаны.

Чтобы дойти до речки, нужно было сначала спуститься с небольшого возвышения и метров сто пройти просто прямо, упираясь в неширокую, но достаточно глубокую ленту воды, протекающую откуда-то с востока.

Брен на своих длинных ногах почти без усилия дошел до речки за какую-то жалкую минуту и теперь, стоя на берегу, наблюдал за тем, как Виктор, не особо уважавший спорт и длинноногих людей, пыхтя, пытался аккуратно спуститься с возвышения, не покатившись при этом кубарем вниз. Бог огня пару раз усмехнулся, подавил смешок и поспешил к Виктору на помощь. Тот зашипел, когда Брен попытался взять его за руку, и отдернул эту самую руку, уже практически скользя подошвой по голой земле. Оказавшись внизу, он подумал о том, чтобы сказать что-то ядовитое в сторону уже открыто смеющегося Брена, но, снова смотря на него снизу вверх, передумал, прохрипев что-то о чересчур высоких богах.

Брен сел прямо на сырую траву, вытягивая ноги на всю свою немалую длину. Виктор садиться на холодную землю не решился, просто встав рядом с ним. Уже окончательно стемнело, но даже в темноте Брам мог разглядеть его огненные волосы, которые, казалось, прямо сейчас разгорятся еще сильнее, освещая вообще весь мир. Виктор опять смотрел на Брена сверху вниз и чувствовал от этого какое-то внутреннее удовлетворение. Всегда ли он был таким? Кажется, да. Проведенные пять дней в этой глуши лишили его привычных чувств, однако почему-то именно рядом с Бреном они стали просыпаться вновь.

— Так что там с этим убийцей? Ты видел его? — решил наконец перейти к делу журналист.

— О да, — кивнул Брен, смотря при этом куда-то вдаль. — Не уверен, что до Прилесья эта новость уже дошла, так как сама королевская семья не особо об этом распространялась, но пару дней назад было совершено покушение на племянника вашего короля. Это произошло всего на несколько часов раньше убийства в Борне, о котором, я полагаю, ты уже в курсе, как раз в тот день, когда мы впервые увиделись, правда, где-то часом позднее. Я не стал беспокоить тебя сразу же, решив, понаблюдать за нападавшим. На какое-то время я потерял его из виду, но вчера он зачем-то вернулся в особняк.

Брен резко перестал говорить и неожиданно широко улыбнулся и подавил смешок.

— А ведь получается, я был на представлении не то что в первом ряду — считай, на самой сцене. Мальчишку толкнули в горящий камин, практически запихали его внутрь, однако прибежала какая-то девушка и успела вытащить его оттуда. Вот ситуация, а? Если честно, вкус у парнишки был так себе.

Виктор нахмурился. Это вообще не было похоже на то, как обычно действовал убийца. Вряд ли он стал бы рисковать настолько, чтобы пытаться незаметно проникнуть в особняк не последних людей в Королевстве, чтобы убить племянника короля, и при этом даже не сумев довести дело до конца, да и способ убийства казался крайне странным. А мог ли он вообще успеть сначала натворить дел в Квинстоне, а потом махнуть в Борн ради очередного убийства, чтобы на следующий же день опять вернуться в Квинстон закончить начатое? Выглядело как вполне логичная цепочка событий, но все это происходило так быстро и сумбурно, что уже перестало укладываться у журналиста в голове. Когда там произошло первое убийство? Кажется, только пару недель назад, а уже столько непонятных событий, и все разом. Могли ли это быть разные люди? Вполне, но раз Брен видел того, кто покушался на племянника короля, то это уже намного лучше, чем ничего. Это даже лучше, чем просто «что-то». Король наверняка уже послал своих лучших людей, чтобы отыскать преступника. Все, что остается Браму — просто найти их в Квинстоне, рассказать о том, что он знает, кто убийца, и попросить их поделиться какой-нибудь эксклюзивной информацией по делу, которую с легкостью примут даже в самом недоступном для него ранее журнале, и он наконец-то прославится!

Виктор вполне ясно осознавал, что ловить убийцу самому нет вообще никакого смысла — он запросто может пострадать сам и вовсе никого не поймать. Пусть это делают профессионалы, а он просто окажется рядом в нужный момент со всей нужной информацией.

— Итак, ты знаешь, где он сейчас?

— О да, он все еще в Квинстоне, и если ты поедешь туда прямо сейчас, то вполне застанешь его там же.

— Ты со мной?

— Я просто вернусь в свою привычную форму и встречу тебя на месте. Проведу прямо к нему, если желаешь.

— Пока в этом нет необходимости, Брен. Сначала мы доберемся до Квинстона, а там — дело за малым, — Брам усмехнулся, чувствуя, как все его тело все больше и больше наполняется уверенностью.

Вспоминая, что в прошлый раз его до Прилесья подбросил какой-то мужичок с телегой, везущий сено в соседнюю деревню, Виктор решил дождаться Финна, чтобы узнать у него, как отсюда можно добраться до ближайшей станции поезда. Отсюда до Квинстона будет, конечно, далековато, но журналист уже был готов на все, когда цель была настолько близка. И в этот раз все точно получится.

Внутри жертвы

Эдвард почти не помнил ничего из того, что происходило прошлой ночью. Его подсознание изредка подсовывало обрывки картин, в которых он убегает из особняка госпожи Сиэллы: сначала просто бежит, куда глаза глядят, пытаясь понять, что произошло. Парень не сразу пришел в себя и осознал, что за ним никто не гонится, а сам он бежит уже где-то в глубине того самого прославленного парка, обдирая старый плащ сухими ветвями близко посаженных деревьев. Мозг паниковал и уже не пытался даже выдать какое-либо относительно разумное объяснение только что произошедшей ситуации.

Вилтон понемногу вспоминал, как набрел на не самого приличного вида домик где-то совсем на окраине, где, судя по вывескам, недорого можно было переночевать. Отдав ошалевшему и сонному хозяину последние деньги, он практически пулей влетел в указанную комнату и, забившись в угол скрипящей кровати, обнимая изо всех сил колени и вжимая в них лицо, отключился в таком положении, дрожа и стуча зубами от накрывшей его паники.

Пару раз Эд открывал глаза, первый — когда было еще совсем темно, второй — когда уже рассветало. Только во второй раз он нашел в себе силы снять неудобный плащ и нормально устроится на кровати, позволяя расслабиться затекшим конечностям. После он опять отрубился и окончательно проснулся только под вечер. За все это время хозяин ни разу его не побеспокоил, только иногда было слышно, как он проходит мимо, скрипя гниющими досками, и громко дышит, пытаясь вслушаться в происходящее внутри.

Похлопав себя по щекам, Эдвард сел на кровати, пытаясь определить время суток по виду из пыльного, покрытого паутиной окна. Кажется, еще не совсем стемнело. Он попытался точно восстановить картину произошедшего вчера события и пришел к выводу, что определенно точно его с кем-то спутали. Позавчера убийца пришел за племянником короля, а может и за его матерью, и племянник лишь попался ему под руку, но теперь все думают, что убийца именно Эдвард. Но он не мог быть там в тот день, когда все произошло. Это точно был кто-то другой. И он выглядел в точности как Эд.

Вилтон полностью растерял уверенность в том, что ему теперь следует делать. Та девушка, которая встретила его у особняка, наверняка уже сообщила обо всем Стражам. Или еще хуже, Сиэлла уже отправила письмо своему брату, и теперь этим делом займутся люди посерьезнее. И они будут искать его!

Первой мыслью было вернуться к Линдси, но так бы парень только подставил свою подругу и ее семью. Вернуться домой? Там отец… Как только он обо всем узнает, он не будет разбираться, кто на самом деле прав, а кто виноват, и не моргнув глазом, сдаст своего сына королю. Что же делать?… Может, стоит выйти на связь с теми, кто сейчас занимается этим делом, и попытаться снять с себя подозрения, объяснив всю ситуацию как есть. Конечно же, они ему не поверят. Оставался совсем крохотный шанс, что та девушка поймет, что обозналась и вспомнит, что тот человек, который покушался на юного Бена, выглядел совсем по-другому. Мало ли, кого она видела там в темноте.

Подумав, Эдвард решил, что стоит рискнуть и выйти наружу, чтобы купить газету и узнать, что вообще говорят на улицах. Время до ночи еще есть, главное, в итоге самому случайно не попасться в руки королевскому правосудию.

За последние сутки на улице ощутимо похолодало. Эдвард поднял ворот плаща, чтобы защититься от холодного ветра и лишних взглядов. Следовало бы купить какой-нибудь шарф, но денег у парня больше не осталось. Он все больше ощущал себя загнанным в ловушку. Чемодан пришлось забрать с собой: Эд не планировал возвращаться в этот дом. Даже если его хозяин еще не понял, кто провел у него последние сутки, оставаться дольше там было опасно.

На улицах уже почти никого не было, лишь какие-то запоздавшие работяги брели по скудно освещенным улочкам домой. Стараясь спрятаться в тени домов, Эд не единожды подметил, что на стенах уже кое-где красовались листовки с его портретом, нечетким, больше карикатурным, но, тем не менее, вполне узнаваемым.

Голод скрутил живот. Вспоминая, каким заведенным он был еще вчера, предчувствуя поимку серийного убийцы, сейчас парень вовсе расклеился, ощущая контраст с той беспомощностью, что чувствовал сейчас. Было непонятно, что вообще делать дальше и куда идти.

Как вообще так вышло? Почему именно он? Как так могло произойти, что внешность убийцы настолько совпадает с внешностью Эдварда? Чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что таких совпадений просто не бывает, и это чья-то глупая ошибка. Но если убийца выглядит более или менее похожим на Вилтона, вполне вероятно, что его точно также могут схватить, основываясь на имеющемся рисунке. Вот только настоящий убийца наверняка хитрее, и уже изменил свою внешность, чтобы его не распознали, и покинул Квинстон.

Обычно в такие периоды на Эда нападал очередной приступ ярости, сопровождающийся желанием, как минимум, что-нибудь разрушить и причинить кому-нибудь боль. Он часто был одинок в подобные моменты и причинял боль сам себе, однако, сейчас на это совсем не было сил. Грудную клетку разрывало какое-то другое, совершенно новое чувство. Парню начало казаться, что прямо сейчас его сердце остановится, или он попросту задохнется, потому что воздуха резко начало не хватать.

Эдвард прищуренными глазами смотрел на еле видную за облаками луну. Рукой нащупав позади себя стену, он прислонился к ней, сначала плечом, просто чтобы не упасть. После он развернулся спиной, сквозь плащ ощущая, как со стены сыпется каменная крошка. Ноги совсем перестали держать, и Эд медленно опустился на корточки, не понимая, что с ним происходит. Это продолжалось около десяти минут, хотя парню казалось, будто прошел уже час. Постепенно сдавливающее чувство в груди начало проходить, а дыхание выровнялось, но Вилтон продолжал сидеть, прислонившись к стене какого-то здания.

Слева вдруг мелькнула чья-то тень, и Эдвард вскочил на ноги, готовый в случае чего бежать отсюда. Но тень внезапно оказалась совсем рядом и крепко схватила его за плечо. Эдвард в темноте смог различить только невысокую фигуру, закутанную в плащ с капюшоном, натянутым почти до подбородка. Фигура приложила указательный палец к губам, призывая молчать, и сунула в руки опешившего парня что-то небольшое и прямоугольное. Эдвард ощутил кожей прохладу металла и вопросительно взглянул на скрытое капюшоном лицо.

— Иди за солнцем и на рассвете найдешь нас за россыпями кровавых ягод, — прошептал незнакомец. — Поспеши, мы поможем тебе.

Фигура исчезла также быстро, как и появилась. Эд почти начал думать, что ему все это привиделось, но рука до сих пор крепко сжимала что-то металлическое, и он решил для начала посмотреть, что же это такое. На ладони у Вилтона лежала небольшая железная коробочка с каким-то символом на крышке. Пытаясь в темноте разобрать, что это за символ, парень начал ощупывать его, придя к выводу, что это рельефное изображение птицы с расправленными крыльями. Нащупав на передней поверхности защелку, он откинул крышку, с опаской вынимая наружу то, что лежало внутри. Теперь он держал в руках что-то мягкое и совсем небольшое. Уняв бешеное сердцебиение, Эдвард осторожно ощупал неизвестный предмет, пока не осознал, что это какая-то вещь, завернутая в несколько слоев в мягкую ткань. Он потянул за уголок, аккуратно разворачивая складки, и на руку ему упал ключ. В этом ключе не было абсолютно ничего примечательно, не считая того, что это и вправду мог оказаться ключ от двери, за которой ему действительно могут помочь. Или ускорить его погибель. Неужели он готов сдаться?

В любом случае, Эдвард осознавал, что вряд ли это будет наихудшим вариантом развития событий, а терять ему точно больше нечего. «Иди за солнцем»? Незнакомец упомянул рассвет, значит, идти стоило на восток, вот только вряд ли парень был способен сейчас на то, чтобы наверняка сказать, в какой стороне находится восток. Будь у него чуть больше времени, он непременно бы действительно дождался рассвета и пошел по направлению к солнцу, но это несло бы за собой очень большой риск. Вилтон совершенно неожиданно вспомнил о путеводителе, который так удачно запихал в карман перед самой попыткой пробраться в особняк госпожи Сиэллы. Не веря в такую удачу, Эдвард пошарился в карманах и выудил оттуда смятый листок с весьма упрощенной картой Квинстона. Оглядевшись, Эд заметил вывеску с названием улицы на соседнем доме и, стараясь встать так, чтобы луна достаточно освещала карту, почти сразу отыскал эту улицу на ней — глаза бегали по листку бумаги с бешеной скоростью, стараясь ничего не упустить. Он понял, что, идя на восток он практически упрется в тот же злосчастный парк, но, кажется, за ним, почти на самой окраине, находились еще какие-то жилые строения. Возможно, именно туда и нужно идти Эдварду. Неужели все и правда там легко решится? А что если эти люди все-таки просто хотят сдать Эда властям? Но они в любом случае наверняка очень скоро отыщут его сами, так что, если и случится что-то подобное, то это лишь ускорит неизбежное, так что риск в любом случае будет оправдан.

***

— Мистер Бигер!

— Можете обращаться ко мне просто Линст, многоуважаемый детектив, — почти пропыхтел плотный мужчина, уже немолодой, и, видимо, повидавший многое, судя по его шрамам, украшавшим почему-то именно нижнюю половину лица, а сильно посаженное зрение, на которое указывали маленькие очки, выглядящие крайне нелепо на крупной переносице, говорило о его любви к ночным посиделкам с книгой в руках. А он особенно пристрастился к подобному роду деятельности после выхода в отставку.

— В таком случае, для вас просто Норман, — усмехнулся детектив, сидящий в каком-то кафе напротив Линста, запуская руку в светло-зеленые волосы, чтобы откинуть их назад. — Я слышал вы прибыли в Квинстон еще вчера ночью и тоже хотел поторопиться, но были некоторые неотложные дела. Вам удалось что-то узнать за это время?

— Да, вы абсолютно правы, я поспешил сюда почти сразу, как только переговорил с королем, — Бигер поправил свою кожаную куртку, которые только начали входить в моду в столице, но так дико смотрелись в привыкшем к большей утонченности Квинстоне. Зато его собеседник выглядел здесь как влитой в своем коричневом пиджаке, накинутом на белую рубашку. Его бежевое пальто висело на спинке стула, будто часть интерьера. — Я был в поместье леди Сиэллы и быстро отыскал мальчишку, который со слов служанки, или кем она там работает в особняке, составил портрет человека, который напал в тот вечер на Бенедикта. Листовки были развешаны по всему городу, и если тот, кого мы ищем, еще в Квинстоне, поймать его не составит особо труда.

Локер деловито покивал, аккуратно берясь за кружку с горячим кофе и отпивая совсем немного. Значит, дело предстоит наискучнейшее? Если бы не деньги, обещанные слишком взволнованным королем, он бы ни за что не взялся за такой пустяк. В этом деле не было никакой загадки, кроме, разве что, собственно мотива неудавшегося убийцы. Правда, ходили слухи, что это тот же человек, что успел до этого наделать кучу шума, убив несколько человек в разных местах, но Норман уже внимательно изучил его поведенческие установки, и они шли сильно вразрез с произошедшим покушением.

— Есть идеи, куда нам стоит пойти в первую очередь?

— Я бы для начала хотел поспать хотя бы пару часов, потому что этой ночью мне вовсе не удалось уснуть: леди Сиэлла, кажется, начала сходить с ума после произошедшего. Даже в гостевой комнате на втором этаже, которую мне любезно предоставили, чтобы переночевать, я слышал, как раз десять за ночь она, находясь все это время подле сына, неожиданно просыпалась и начинала кричать, а после и вовсе рыдать навзрыд. Первые раза три я непременно вскакивал и бежал узнать, что случилось, но ей просто снились дурные сны.

Локер понимающе кивнул и поцокал языком.

— Боюсь, после всего, что произошло, кошмары будут еще долго ее навещать: шутка ли, увидеть, как собственный сын почти умирает у тебя на глазах, а после не иметь даже возможности поговорить с ним, терзаясь в сомнениях, выживет ли он вообще?

— Я успел перекинуться парой слов с лечащим врачом, но он не мог сказать ничего путного. Мол, может очнется, а может и нет. Тут уж как карта ляжет, — Линст тяжело вздохнул, отставляя в сторону наполовину выпитую кружку с пивом. — Но шансы есть. Вроде как, уже немного обнадеживает.

Норман задумчиво посмотрел в чашку с кофе и, переведя взгляд на наручные часы с крупным циферблатом, предложил:

— Сначала сходим в особняк. Там вы отоспитесь, а я поговорю с его обитателями и осмотрю место преступления, — он видел, как Бигер уже открыл рот, чтобы возразить, поэтому сразу продолжил, — Я, несомненно, доверяю вам, как следователю, Линст, но хочу посмотреть на всю картину еще раз собственными глазами. Мало ли, моему взору откроется что-то новое.

Собеседник Нормана кивнул, принимая его доводы. Он никогда не работал в команде, но, кажется, этот детектив вполне себе хороший малый, и, возможно, это даже будет интересный опыт. С возрастом, конечно, тяга Бигера к вершению правосудия слегка поугасла, да и здоровье было уже не то, но пусть это будет его последнее дело, после которого он уже точно сможет окончательно отдаться на волю подступающей старости и, быть может, заведет себе даже собаку, чтобы не было так одиноко. Но сначала нужно закончить здесь, и тогда его старость еще очень долго будет беззаботной.

— Тогда допивайте ваш кофе, и можем выдвигаться, — проговорил Линст, чувствуя, как в глубине души просыпается спящий запал.

Жертва из прошлого

Ника проснулась очень поздно. Она добралась до Квинстона уже ближе к утру, и, имея при себе весьма немалую сумму, сняла приличную комнату на несколько дней. Деньги вообще чаще всего не были для нее проблемой, ведь даже будучи не самым значимым лицом в королевской полиции, она получала ежемесячно кругленькую сумму.

Дивер договорилась о встрече с Патрицией, которую Линст принял за просто «служанку», хотя на деле Патриция руководила личной охраной госпожи Сиэллы и была почти всегда подле нее на случай какой-либо опасности. В тот вечер, когда случилось несчастье, именно ей удалось спугнуть покушавшегося, и если бы не она, то Бен, вероятнее всего, был бы уже мертв. Она буквально вытащила мальчика из огня, хотя первым порывом девушки было бросится за сбежавшим преступником.

Ника знала Патрицию очень хорошо, и когда-то, когда обе проходили обучение на вступление в королевскую полицию, были очень даже близки, однако с тех пор совсем не общались. Девушка удивилась, что достаточно надменная Хитч вообще согласилась на встречу.

За неимением под рукой расчески Ника просто провела рукой по волосам, убедившись, что короткие пряди не слишком запутались после долгого сна. Накинув свое длинное пальто сливового цвета, она краем глаза заметила, как из его складок что-то выпало. Девушка притормозила, чтобы подобрать выпавший предмет, но, приглядевшись, поняла, что это ярко-красный лепесток розы, который, видимо, остался после ночных похождений. Она аккуратно подняла его с пыльного пола, нежно проводя по нему пальцем.

— Я обязательно вернусь к тебе, Мелисса, — прошептала Ника, наконец покидая комнату.

На улицах города было на удивление тихо. Нике, привыкшей к суете Столицы, стало даже как-то неуютно. Квинстон был достаточно крупным городом, но в нем не было этой постоянной спешки и движения. Люди, которые встречались по пути, кажется, совсем никуда не торопились, и Ника со своей невероятной неуемностью смотрелась почти дико, хоть и шла в своем обычном темпе. Казалось, будто весь город застыл во времени, и даже воздух здесь был каким-то другим.

Патриция согласилась на встречу с Никой, но с условием, что место этой встречи выберет сама. И этим местом оказалась булочная, располагавшаяся недалеко от особняка госпожи Сиэллы и, как оказалось, достаточно близко к тому месту, где остановилась сама девушка. И если вначале Ника подумала, что мотивацией для выбора подобного места у Патриции было как раз близкое расположение к ней, то дойдя до него, девушка поняла, что это совсем не так. Уже на улице, перед самым входом, Ника ощущала восхитительный запах корицы и чего-то лимонного. Это заведение буквально приглашало тебя войти внутрь, особенно сейчас, когда становилось все холоднее и холоднее.

Зайдя, Ника оказалась в небольшом теплом помещении, с четырьмя прямоугольными столиками у окон и невообразимым разнообразием выпечки. Патриция уже была здесь: Ника сразу приметила девушку, сидящую с самом углу с чашкой в руках. Она почти была уверена, что в кружке у Патриции какая-нибудь гадость, вроде зеленого чая, который сама она жуть как не любила, а вот ее старая знакомая обожала пить по утрам что-то подобное. И хоть сейчас было уже далеко не утро, Ника была уверена, что именно это питье сейчас вливает в себя Патриция. Будучи голодной, она купила аппетитную булочку, щедро политую сверху сгущенкой, и кусочек малинового пирога. А после, почти не задумываясь, спросила, делают ли здесь горячий шоколад, и, удовлетворившись положительным ответом, заказала себе стакан побольше.

Патриция почти сразу заметила, как в булочную, словно ураган, ворвалась Ника Дивер, и почти улыбнулась этому, но тут же взяла себя в руки, и совершенно не обращая внимания на девушку, взяла в руки кружку с облепиховым чаем и сделала вид, что очень сильно им увлечена. На самом деле, она осторожно наблюдала за тем, как Ника берет кучу выпечки, и, девушка была почти уверена в этом, заказывает горячий шоколад. Она совсем не изменилась.

— Привет, Триша!

Патриция вздрогнула, услышав этот жизнерадостный голос и давно забытое обращение. Никто из ее окружения больше не называл ее Тришей, даже друзья, коих, в общем-то было немного, называли ее, либо Пэт, либо просто сокращали ее имя до Ри. Она сделала почти невероятное усилие над собой, чтобы поднять глаза и посмотреть прямо в лицо своей давней подруги. Ника села напротив, ставя на стол поднос с выпечкой. Пару минут они сидели молча. Патриция делала вид, что пьет свой чай, который и так уже плескался на самом дне чашки, а Ника, тем временем, абсолютно бессовестно разглядывала ее, усмехаясь при виде привычного хвоста прямо на макушке.

Наконец, приятная полная девушка принесла Нике кружку с горячим шоколадом, и та, обворожительно улыбаясь мгновенно смутившейся официантке, поблагодарила ее и почти сразу сделала первый глоток, жмурясь от приятного вкуса любимого напитка.

— А ты не изменилась, — сказала, наконец, Ника, принимаясь за пирог.

Патриция усмехнулась.

— Ты тоже.

Обменявшись репликами, девушки вновь замолчали. Патриция чувствовала себя несколько неуютно, находясь сейчас в обществе Ники.

— Ты вроде неплохо устроилась у госпожи Сиэллы?

Патриция отвела взгляд. Она прекрасно помнила, при каких обстоятельствах они расстались год назад. Пэт пыталась уговорить Нику отправиться служить сестре короля вместе с ней, но Дивер была слишком помешана на деле деда и надеялась достичь чего-то только при дворе самого короля Адриана.

— Да, госпожа прекрасная женщина, и я ни в чем не нуждаюсь, находясь при ней и ее сыне, — проговорила Патриция. — Я практически руковожу всей охраной в особняке и сама лично нахожусь постоянно при госпоже.

— Почему же тогда ты сейчас здесь? Разве ты не должна быть подле нее и сейчас? — из уст Ники это прозвучало будто даже насмешливо, хоть та совсем не подразумевала ничего подобного. — Ну, то есть, после всего произошедшего, ты понимаешь.

И тут Патриция поняла, что Ника тоже нервничает при разговоре с ней. Это открытие немного успокоило ее саму, но вместе с этим вызвало бурю каких-то других, совершенно противоположных эмоций. Она отставила в сторону несчастную кружку, опуская голову и кладя руки себе на шею, будто хотела тем самым снять какое-то напряжение.

— Сейчас в особняке находятся присланные королем люди, и к тому же, множество людей из охраны, так что я смогла позволить себе немного отвлечься, — растирая шею, проговорила девушка. — Ты ведь насчет этого хотела поговорить, да?

Теперь настала очередь Ники отводить взгляд.

— Я ведь угадала? С моей стороны было глупо надеяться, что ты по мне соскучилась и просто захотела увидеться после долгой разлуки.

Ника вдруг вскинула голову и громко, словно стараясь перекричать возникшую неловкость, произнесла:

— Это мой последний шанс добиться признания. Ты ведь знаешь это. Ты понимаешь меня, Триша. Лучше, чем кто-либо еще.

Патриция еще ниже опустила голову, глубоко вздыхая. Наконец, она подняла взгляд на Нику, бесстрастно смотрящую ей в глаза, и вновь выпрямилась на стуле, принимая вид какой-то холодной отстраненности.

— Ты ведь делаешь это не только для себя. Принцесса, да? Я часто замечала, как она следила за тобой во время наших тренировок. Наверное, она оказалась все-таки лучшим вариантом, чем я.

Ника дернулась и сникла. Она не хотела, чтобы ее новые отношения вызвали такую реакцию у Триши. Неужели она не осознает, что их расставание было необходимо для них обеих? Патриция была слишком зациклена на том, чтобы быть лучшей во всем, но порой это переходило все границы, когда она из кожи вон лезла, чтобы стать лучшей для Ники. Она решила, что сможет этого достичь, только полностью ограничив круг общения девушки, а активная и достаточно общительная Ника чувствовала себя в ловушке, боясь обидеть Патрицию. Эти отношения разрушали их обеих. Патриции они вовсе не нужны были. Ей нужно было чувствовать себя значимой. Первое время Ника даже думала, что они похожи, но она спутала свое стремление с ее маниакальностью.

А Патриция попросту не умела по-другому. Она любила Нику так, как умела, и была уверена, что ее полюбят в ответ, только если она будет лучшей. А в идеале, единственной. Как с родителями, которые постоянно ставили в пример старшую сестру, добившуюся всего, чего только можно в раннем возрасте. Патрицию с детства любили только за то, что она чего-то добивалась. Любили не ее. Любили ее достижения.

— Я помогу тебе, — произнесла Патриция, и в ее голосе прозвучало какое-то больное отчаяние. — Но, если честно, информации совсем немного.

Ника, которая совсем погрузилась в свои мысли и воспоминания, после этих слов вновь как будто воспрянула, но решила пока не перебивать Патрицию, чтобы не ухудшить и так не особо приятную атмосферу, сложившуюся за столиком.

— У нас есть только внешность преступника и некоторые ключевые моменты, о которых знает ограниченный круг людей, — продолжила Патриция, на миг почувствовав себя вновь полезной. — Я думаю, ты уже видела портреты, развешанные по улицам города. Они были составлены с моих слов, потому что оба раза именно я видела этого человека практически в лицо. Но есть некоторая проблема, которая не дает мне покоя.

На автомате она потянулась к отставленной кружке, но увидев там только пару капель ржавой жидкости на дне, разочарованно вздохнула.

— И что же за проблема? — не выдержала Ника, неосознанно перегибаясь через стол.

— Первый раз этот человек вел себя настолько самоуверенно, будто делал все напоказ, а все это покушение было не больше, чем просто представление. Когда я обнаружила его, пихающим мальчика в пламя камина, он почти смеялся! Однако когда он пытался пробраться в особняк на следующий день, его спесь и самодовольство будто рукой сняло. Я была почти уверена, что он пришел закончить свое дело, но, когда я начала кричать на него и собиралась броситься следом, он выглядел как испуганная овечка, не понимающая, чего от нее хочет большой и страшный волк. Будто и не он вовсе пытался убить вчера невинного ребенка.

Патриция выплеснула все это практически на выдохе, и через ее рассказ то и дело проскальзывали ее собственные эмоции, которые она устала скрывать. Даже своей госпоже она не могла сказать, что именно ощущала, когда видела ее сына в огне, потому что ужас, который испытала девушка в ту минуту, все равно никогда не сравнится с горем матери, практически потерявшей своего ребенка.

Пэт не собиралась изливать все это сейчас перед Никой. Даже в лучшие времена, когда их отношения были более теплыми, она считала, что должна быть сильной и не показывать своих истинных чувств. Никто не любит, когда ты так делаешь, ведь твои чувства не важны для остальных. Так думала Патриция. Потому что так было принято в ее семье.

— Как думаешь, это могли быть разные люди? — поинтересовалась Ника, внимательно следя за своей собеседницей.

— Сомневаюсь. Если только это не близнецы, — покачала головой Патриция. — Тут более вероятной кажется теория о том, что этот человек психически болен.

— А что насчет слухов о том, что это тот самый загадочный убийца с востока? — продолжала допытывать полицейская. — Как раз недавно убийства совсем прекратились, хотя до этого он убивал, чуть ли не каждый день без перерыва.

Патриция неуверенно повела плечом.

— Наверное, эта теория вполне обоснована, но я не вижу особой связи между предыдущими убийствами и этим покушением. Если это действительно один и тот же человек, то он определенно потерял хватку.

— Да, в твоих словах есть смысл.

Беседа как-то слишком резко стала холодно-отстраненной, отчего Патриции захотелось съежиться или вовсе поскорее уйти отсюда и больше не находиться под испытующим взглядом бывшей приятельницы.

Зато где-то в груди у Ники начал разрастаться гигантский букет самых различных эмоций, начиная с жалости и заканчивая невыносимым гневом. Вот почему она никак не поддерживала связь с Тришей — находясь рядом с ней, она постоянно испытывала чувство вины.

— Если это все, что ты хотела узнать, я, наверное, пойду… — Патриция попыталась встать, но Ника неожиданно схватила девушку за запястье, заставляя остановиться.

— Прости, — хрипло прошептала она, не прерывая зрительного контакта с Патрицией, чей взгляд выражал сейчас удивление вперемешку с болью.

Ника хотела добавить что-то еще, но вместо этого опустила глаза и закусила нижнюю губу. За что она просила прощения? За то ли, что когда-то причинила ей слишком много боли, которой та совершенно не заслуживала? Или, может, за то, что сейчас собиралась просто воспользоваться ей как источником информации, не желая думать о том, как именно произошла их последняя проведенная вместе ночь?

— Ника…

Патриция медленно вытянула свое запястье из хватки расслабившей пальцы полицейской и вдруг, встав из-за стола и обеими руками обхватив лицо Ники, нежно коснулась губами ее лба.

— Удачи.

И, подхватив лежащий рядом бордовый, почти отливающий кровавым, плащ, вышла из булочной, оставив Нику наедине со своими мыслями и остывшим горячим шоколадом.

Для Дивер же будто резко включили звук, и она вдруг особенно остро начала ощущать окружающие звуки: в дальнем углу кто-то разговаривал и шуршал газетами, справа женщина с маленькой любопытной девочкой что-то спрашивала у приветливой женщины за прилавком, а прямо за ее спиной какой-то пухловатый мужчина средних лет делал записи в блокноте невыносимо скрипящей ручкой.

— Мне так жаль, Триша…

***

Виктор сидел в какой-то неприметной булочной на углу улицы уже несколько часов, прочищая мозг уже третьей кружкой кофе, заставляя себя записывать в блокнот все данные, которые ему удалось получить от Брена и, которые он вычитал из местных газет. Журналист постепенно приходил в себя после нескольких дней, проведенных в Прилесье, и, кажется, силы постепенно начали вновь возвращаться к нему. В голове больше не было тумана, мешающего думать, и давящая атмосфера исчезла, как только он выехал за пределы деревни.

Брен больше не показывался, но Виктор и без него знал, как ему стоит действовать дальше. Для начала нужно убедить этого детектива Локера и старого полицейского Бигера, которые, как он выяснил, проводят расследование в пределах Квинстона в данный момент, сотрудничать с ним — и самое сложное будет позади. Главное, чтобы они поверили в то, что он действительно знает о местонахождении преступника, а там уже дело за малым. И абсолютно точно сюда не стоит приплетать бога огня, в лучшем случае его сочтут немного не в себе и попросят просто не мешаться.

Около получаса назад Брам стал свидетелем интересного разговора, произошедшего в этой же булочной. Две девушки обсуждали произошедшее и, кажется, одна из них была кем-то вроде служанки госпожи Сиэллы, а вторая собиралась провести независимое расследование. Виктор не особо внимательно вслушивался в их диалог, изредка вылавливая фразы, которые могли бы быть полезными для него. Фраза темноволосой девушки о том, что человек, который напал на королевского племянника, наверняка психически болен, заинтересовала его, и Виктор на всякий случай сделал пометку об этом в своем блокноте.

Погрузившись в собственные размышления, он не заметил, как одна из девушек ушла, и за столом осталась сидеть только девушка с короткой стрижкой, и она выглядела поникшей. На миг Браму стало даже жаль ее, кажется, этот разговор дался ей с большим трудом. Однако, вскоре он вновь отвлекся на свои записи и совсем перестал обращать на нее внимание, отметив про себя только момент, когда она, захватив с собой недоеденную выпечку, вышла из заведения.

«Кажется, тоже нужно чего-нибудь перекусить» — пронеслась в голове мысль, прежде чем Виктор глубоко погрузился в свои размышления, почти автоматически начиная уже накидывать фразы для своей будущей статьи. Получалось так хорошо и складно, что Брам дал себе возможность пару минут пофантазировать по поводу того, как именно все это будет в финальной версии. Это неожиданно придало ему новых сил.

Женщина, сидящая с дочкой возле окна, удивленно наблюдала за тем, как мужчина за соседним столиком, спокойно сидевший мгновение назад, резко подорвался с места, быстро закидывая в прямоугольную кожаную сумку какие-то принадлежности для письма, и, чуть не забыв пальто на спинке диванчика, выбежал прочь из булочной. Но еще больше ее смутило то, что мужчина был абсолютно счастлив и ни на секунду не прекращал улыбаться во весь рот. И было в этой улыбке будто что-то маниакальное. Или именно так улыбаются те, кто по-настоящему счастливы?

Мы все лишь жертвы

Эдварду понадобилось около двух часов, чтобы найти нужное здание. Его догадка о том, что нужно идти на восток оказалась верной, и, обойдя парк со стороны входа, он увидел огромные кусты рябины, сплошь усеянные ярко-красными, местами несколько рыжеватыми, ягодами, за которыми прятались те самые домики, которые, однако, выглядели заброшенными. Пройдясь между домами, он почти с трудом в темноте различил на одном из них точно такой же рисунок, как и на коробочке с ключом, сделанный белой краской. Притормозив возле него, Эд на всякий случай дернул дверь, и та вполне ожидаемо оказалась запертой. Оглядевшись вокруг, и не увидев ни единой души поблизости, он достал из кармана ключ, который только с третьей попытки смог вставить в замочную скважину: руки невероятно сильно тряслись. Дверь, выглядящая ужасно старой и тяжелой, на удивление, даже не скрипнула, когда Вилтон наконец-то ее отворил. Внутри оказалось темно, и парень неуверенно застыл на пороге, пытаясь вглядеться в нутро дома.

Слева вдруг замельтешил еле заметный огонек свечи, и та самая фигура, что дала Эдварду ключ, достала из кармана точной такой же и, заперев дверь на два оборота, поманила застывшего парня за собой. Он, нервно озираясь по сторонам, последовал за странным человеком, который на половине не особо длинного коридора резко свернул вправо, открывая какую-то неприметную дверь в стене, за которым оказалась лестница, круто спускающаяся вниз.

Спустившись вслед за человеком в капюшоне, Эд так и не проронил ни одного слова, приметив про себя, что внизу горел свет.

Подвал, куда, судя по всему, его привели, оказался достаточно просторным. Прямо по центру свисала одинокая лампочка, освещавшая вокруг себя лишь не особо широкий кружок, диаметром вдвое меньше всего помещения. В этом кружке сидели люди. Старые, молодые, женщины, мужчины, хорошо одетые и совсем оборванцы. Они все располагались на неких подобиях матрасов, на вид очень жестких и неудобных. Кто держал в руках дымящиеся кружки с какими-то напитками, запах от которых распространялся по всему помещению, у кого-то в руках была книга, кто-то спал чуть в отдалении, за пределами скудно освещенного кружочка.

Фигура рядом с Эдвардом наконец-то сняла капюшон, и на парня смотрели улыбающиеся мальчишечьи глаза, располагающиеся на смуглом лице, обрамленном отросшими прядями темных волос. На вид мальчику было не больше четырнадцати, но шрамы по всему лицу делали его будто старше.

— Рик, ты привел его!

Из темноты вдруг вынырнула фигура, показавшаяся Эдварду ужасно знакомой. Приблизившись настолько, чтобы можно было рассмотреть лицо получше, фигура остановилась прямо напротив Эда, и тот внезапно понял, что перед ним стоит Линдси.

— Линс? Что ты здесь делаешь? Что происходит вообще?

Девушка рассмеялась, но смех прозвучал как-то приглушенно, и Вилтон будто расслышал в нем облегчение.

— Я спасаю твою шкуру, Эд. Все эти люди тоже когда-то скрывались от кого-то, и вот теперь они в нашей семье, в которой каждый помогает друг другу, — Линдси как-то неловко коснулась рыжих волос и неопределенно махнула рукой.

— Ты тоже от кого-то здесь скрываешься? — Эдвард начал понемногу приходить в себя, начиная чувствовать некое подобие безопасности.

— Я здесь вроде наставницы и благотворителя. Микки, принеси, пожалуйста, Эдварду чашечку супа! — крикнула кому-то Линс, подхватывая парня под локоть и уводя чуть дальше от остального народа, который все это время с неким любопытством поглядывал на новенького. — Я постараюсь тебе объяснить, что именно здесь происходит, пока ты будешь есть, потому что я сомневаюсь, что ты вообще хоть что-либо ел после того, как подорвался и уехал от нас, просто потому что тебе в голову пришла какая-то безумная идея.

К Эдварду подбежала невысокая бойкая девочка, протягивая глубокую тарелку с дымящимся супом и с интересом разглядывая новенького. Как только Эд принял тарелку из ее рук, она совсем по-детски широко улыбнулась и, тряхнув неестественно желтыми косичками, отбежала в сторону, не спуская с парня взгляд. Вилтону на мгновение стало ужасно неловко от этого, но он решил пока ничего не предпринимать, только сухо кивнул девочке в знак благодарности.

— Это Лиз, — улыбнулась Линдси, подойдя к девочке и погладив ее по голове, отчего та практически расцвела, прижимаясь щекой к плечу девушки. — Она немая. Однако видел бы ты, как прекрасно она рисует!

Лиз окончательно смутилась и, избегая продолжения разговора о ее личности, отошла в другой угол, присаживаясь на какой-то матрас, очевидно служивший ей кроватью.

Эдвард был полностью поражен тем, как неожиданно его подруга открылась с совсем другой стороны. Обычно плохо сходившаяся с людьми, сейчас она как будто была дома со своей семьей. Со своей настоящей семьей, кем бы на самом деле не являлись ей эти люди. Разве могла его Линс, любившая в этой жизни только маленьких ползающих, прыгающих и летающих тварей, сейчас так искренне улыбаться какой-то человеческой девочке.

— Итак, ты, наверное, совсем не понимаешь, что здесь происходит, и что я здесь делаю, хотя должна спокойно спать в родительском доме в Борне, — начала девушка, наблюдая за тем, как Эд с некой опаской пробует горячий суп. — Это место — некое пристанище для тех, у кого есть какие-либо проблемы и трудности в жизни, и им нежелательно сейчас находиться в обычном обществе. Кто-то здесь временно, а кому-то это место уже стало самым настоящим домом. Например, Рик, мальчик, который привел тебя сюда, сбежал от собственных родителей, потому что те периодически напивались и жестоко избивали его, оставляя на всем теле множество шрамов, некоторые из которых ты мог уже увидеть на его лице. У Лиз родителей нет вообще, в пять лет она попала в рабство, и ей удалось выбраться из него только в четырнадцать, и то это было практически чудом: видишь ту коротковолосую женщину, сидящую в кругу — она буквально спасла девочку и привела ее сюда.

Эдвард слушал внимательно, изредка перебивая рассказ только плесканьем супа и стуком ложки о дно тарелки, но в конце концов он не выдержал и задал волнующий его с самого начала вопрос:

— Но как ты вообще связана со всеми этими людьми и этим местом?

— О, — Линдси замялась. — Скажем так, у меня были небольшие проблемы с законом. Если говорить совсем напрямую — меня искали Стражи, потому что некая птичка напела им о том, что у меня, вот незадача, хранятся наркотики, — видя, как округляются глаза Эдварда, Линдси засмеялась, пытаясь скрыть собственное смущение, но решила продолжить, решив, что друг имеет право знать об этом. — Это было пару лет назад. Тогда я приехала в Квинстон к тетушке, и тут у меня был весьма неоднозначный приятель. В тот период я чувствовала себя отвратительно, и этот приятель предложил мне отличный способ немного расслабиться. Я, если честно, не до конца тогда понимала, что его способы расслабления были не совсем легальны, а вот он все прекрасно осознавал, и использовал квартиру моей тетушки как склад для определенных веществ, взамен давая периодически что-то из своего арсенала, когда мне становилось совсем плохо. Так вот, Стражи как-то пронюхали об этом, конфисковали все хранившееся у нас добро, пытались меня повязать, но мне удалось сбежать. Тогда я отыскала это место, где мне помогли укрыться и переждать, пока Стражи просто устанут, что произошло крайне быстро: как и во многих других городах, они делают здесь не столько свою работу, сколько ее видимость, чтобы показать властях, что они успешно со всем справляются. Так что через пару дней я смогла вернуться домой. Правда, потом пришлось долго объясняться с тетушкой, но главное, что все обошлось. Теперь, каждый раз, бывая в городе, я навещаю это место, знакомлюсь здесь с множеством заблудших овечек и часто помогаю им материально и морально, если потребуется.

Эдвард смотрел на улыбающуюся подругу и от беспокойства по привычке начинал потихоньку расчесывать щеку.

— Почему ты не писала мне, когда тебе было плохо? — наконец решился он, пытаясь найти в глазах Линдси хотя бы намек на то, что сейчас ей, возможно тоже плохо, и она не справляется. Быть может, именно сейчас ей тоже нужна помощь.

— Я не хотела, чтобы ты переживал из-за меня, — вздохнула девушка. — Ты привык видеть меня сильной, привык видеть вечно неунывающего и пытающегося подставить и плечо, и щеку клоуна, веселящего других. Я очень боялась, что ты разочаруешься во мне, и я до последнего была уверена, что справлюсь со всем самостоятельно. В конце концов, я почти нашла способ это сделать.

— А что же сейчас?

— Сейчас меня спасают эти люди, что ты видишь вокруг. Ты тоже потерянная овечка. Отчасти именно поэтому я смогла дружить с тобой все эти годы. Мне неинтересны те люди, которые окружают меня только в связи с моим положением в обществе. Они не кажутся мне живыми. Они будто совсем не умеют чувствовать. Мне кажется, что даже в насекомых больше чувственности, чем в этих напыщенных индюках. А люди здесь — они живые, понимаешь. К тому же, здесь часто бывают ужасно умные личности, которые помогают другим здесь становится умнее. Здесь даже был однажды человек, который, как и я, увлекался насекомыми и посвятил всю жизнь их изучению. Он рассказал мне об этих существах даже больше, чем было написано во всех учебниках, вместе взятых. Ох, это был просто замечательный человек!

Эдвард наблюдал за тем, как лицо его подруги светлеет с каждым сказанным словом, и понимал, что никогда еще не видел ее настолько счастливой. Линдси открылась ему совершенно с иной стороны, и могло даже показаться, что Эд никогда и не знал ее настоящую, но это было бы не совсем правдой, ведь с ним девушка была всегда искренней и никогда не скрывала своей натуры, просто сейчас настало время разглядеть ее немного с другой позиции.

— Как же ты нашла меня?

Линдси, сменив выражение лица с близкого к одухотворенному на более серьезное, как-то печально усмехнулась и, огладив рукой, лежащую на ее плечах голубую шерстяную шаль, приготовилась продолжать объяснять происходящее.

— После того, как ты убежал, ничего толком не объяснив, я сначала решила, что не буду ничего предпринимать, ведь, в конце концов, ты точно уже не ребенок и можешь самостоятельно принимать решения и уж точно справишься с их последствиями. Однако когда я услышала новость о том, что в Квинстоне было совершено покушение на королевского племянника, я поняла, что ты явно полезешь на рожон или уже это сделал, и во мне заговорила тревога. Сначала, я, правда, не совсем поняла, почему о совершенном покушении сообщили только спустя почти двое суток, и приехав в Квинстон, запуталась еще больше. Знал бы ты, как сильно я была удивлена, когда узнала, что на следующий день покушавшийся вернулся в особняк, и в нем опознали тебя!

Линдси нервно засмеялась и, прервавшись, попросила Лиз принести ей воды. После того, как она отпила немного из глубокой алюминиевой чаши, Линс наконец смогла продолжить.

— Я, возможно, могла бы поверить, что ты совершил это покушение и ко мне приехал уже из Квинстона, чтобы на следующий день махнуть обратно и закончить с начатым, но это, как минимум, было бы бессмысленно. Да и я знала тебя слишком хорошо, чтобы поверить в то, что ты мог бы повести себя столь нерационально.

— Эй, Линс, то есть ты считаешь, что чисто теоретически я способен на убийство? — Эд хотел, чтобы это прозвучало как шутка, но в голосе вполне явно прорезались нотки обиды.

— Я видела, как ты, не дернув ни рукой, ни глазом, вспарывал живот вороне, только чтобы на практике понять, почему она может летать, и ты думаешь, что я не могу предположить, что ты не можешь точно также ради интереса убить человека?

Линдси прищурилась, из-за чего ее глаза превратились в две щелки, из которых она будто каким-то своим особым механизмом пыталась просканировать Эда на его способность к убийству. Парень же, в свою очередь, упорно отводил взгляд, вспоминая о вскрытых трупах в подвале. Он оставил их там, заперев подвал на ключ, который забрал с собой в надежде, что отец не додумается вскрыть помещение подручными способами, учитывая, однако, что до этого подвалом почти никто из членов семьи не пользовался.

Но трупы все еще лежали там, и Эд все еще помнил о том, как с тщательным упорством пытался найти в них что-то кроме истрепанной алкоголем печени и женских половых органов, бывших также не в самом лучшем состоянии, которые говорили о образе жизни их владельцев.

Правда ли он настолько невинен, как об этом думали все остальные. Что если он правда как-то причастен к этому убийству. Хотя бы тем, что относился ко всем этим жертвам не как к реальным людям, а как к расходному материалу.

Видя, как Эдвард резко начал терять вообще всякий интерес к разговору, падая духом, и будто начиная погружаться глубоко в себя, Линдси прикоснулась к его плечу, осторожно поглаживая его.

— Я же шучу, Эд, — проговорила она. — Да, не очень удачно получилось, но я правда не считаю, что ты можешь быть убийцей. Ты не плохой человек, Эдвард Вилтон. Хоть я, возможно, и не всегда была достаточно близка с тобой, но ты очень дорог мне. Иначе я бы точно не пришла сюда, чтобы спасти тебя сейчас. Я помню все твои вспышки гнева, даже самые ужасные и пугающие, но во время них ты никогда не позволял себе причинить мне вред, если я находилась рядом, или кому-либо еще.

Но все эти слова нисколько не успокаивали Эдварда. Он чувствовал себя все более и более несчастным, на подкорках сознания начиная испытывать все большую жалость к себе. Ничего этого сейчас бы не было, если бы тогда его сестра была жива. Она единственная могла влиять на состояние Эда, она единственная действительно его понимала. Линдси смогла стать ее заменой, но она не могла настолько отчетливо чувствовать то, что чувствовал сам Эд. Пэл всегда оказывалась рядом, чтобы поддержать парня, но она не была ей. Энни. Его маленькая Энни. Маленький цветок, загубленный еще будучи заростком.

В груди опять начинала кипеть ярость. Так было почти каждый раз, когда Эдвард начинал думать о своей сестре. Ненависть к отцу и их дрянному детству становилась все отчетливее и уже не могла просто ютиться где-то на задворках его души.

А потом он посмотрел на Линдси. Подруга выглядела крайне обеспокоенно, протягивая парню недопитую чашу с водой. Рыжие волосы горели здесь ярче любых лампочек. Без стянутого на затылке пучка, без шпилек, скрывавших непослушные прядки. Они выглядели совсем как факел, зажженный в ночи чьей-то сильной рукой. Злость становилась меньше, на глаза навернулись слезы, и Эдвард, игнорируя протянутую руку с водой, поддался вперед, крепко обнимая девушку, со всей силой, на которую только был способен. Краем глаза он замечал движение вокруг, осознавая, что люди готовились ко сну, почти молча, лишь изредка перебрасываясь незначительными репликами.

— Я… — сквозь слезы пытаясь выдавить из себя хоть что-то, начал Эд, но был перебит Линдси.

— Не надо. Все в порядке.

И Вилтон просто продолжил рыдать, крепко сжимая в объятиях свою единственную надежду на спасение сейчас. И пусть даже сама мысль об этом казалась эгоистичной, но именно Линдси могла сейчас его спасти. И в первую очередь, от себя самого. Он и так наделал слишком много неправильных вещей, будучи совсем в одиночестве, так пусть хоть сейчас рядом будет кто-то, кто направит его на тот путь, который до этого казался ему абсолютно непроходимым.

— Ты знаешь, что делать дальше?

— Нет, но мы что-нибудь придумаем.

— Хорошо. Я тебе верю.

Жертв больше не будет?

Виктор чувствовал себя особенно обозленным сейчас, потому что он потратил два часа, что улучить удобный момент для разговора с Бигером и Локером, потому что те постоянно были окружены какими-то людьми и постоянно были заняты чем-то важным. В какой-то момент мужчине даже начало казаться, что эти двое не столько делают свою работу, сколько напускают важности на это дело, стараясь выглядеть как можно более значимыми. Хотя зачем им это, совершенно непонятно: они и без этого достаточно популярны и известны даже среди незаинтересованных граждан. Быть может, им все-таки не хватало зацепок, а сидя просто так и ничего не делая, они выглядели бы совсем глупо, и, чтобы не ставить себя в такое положение, мужчины решили хотя бы создать атмосферу абсолютной занятости. При этом Брам точно пару раз заставал их попивающими кофе в местных кафе, обсуждающих, если и дело, то совершенно будничным тоном.

Так вот, находясь в одном из таких кафе, за последние пару часов Бигер и Локер почему-то оказались завалены кучей писем неизвестного содержания, после каждого из которых, однако, они заметно напрягались и подзывали к себе какого-то долговязого мальчишку, который спустя уже минут десять прибегал обратно, пожимая плечами. Порой к ним подходили странного вида люди, которые, максимально округлив глаза, имитируя ужас, что-то шептали то одному, то другому на ухо, странно при этом озираясь по сторонам. После этого Бигер обычно звал все того же мальчишку, который опять куда-то убегал, а Локер начинал нервно накручивать на пальцы локоны своих зеленых волос, крепко о чем-то задумавшись.

За всем этим Виктор наблюдал почти с самого начала представления, потому что сидел в этом же кафе и ждал подходящего случая, чтобы самому подойти к ним, но поток людей не становился меньше, казалось, это уже были просто совершенно случайные прохожие, который, став свидетелем данной вакханалии, тоже захотели в ней поучаствовать. Подходили абсолютно все: начиная с немощных стариков и малых детей, заканчивая зрелыми женщинами и мужчинами. На долю секунды Браму, переставшему уже совсем различать людские черты, показалось, что среди всей этой толпы мелькнуло личико эльфа с типичными заостренными кверху небольшими ушками.

На удивление самого Брама, Линст и Норман почему-то совершенно не собирались никуда уходить. Они даже будто пытались выслушать подходивших, но уже ко второму часу они старательно отмахивались ото всех этих людей, и когда пошел третий час, и количество приходивших к ним людей стало в разы меньше, Виктор заметил, как оба выдохнули и устало посмотрели друг на друга.

И тогда журналист решительно встал со своего места, аккуратно подсаживаясь к мужчинам, на лицах у которых читалось полнейшее непонимание происходившего. Но у Виктора была заранее подготовлена некая приветственная речь, которая, по его мнению, должна была обезоружить любого человека.

— Господа, простите меня, пожалуйста, что так нагло врываюсь в ваше личное пространство, — прекрасно понимая, что от личного пространства этих двоих сейчас осталось только название, Брам мысленно усмехнулся, при этом сохраняя самое доброжелательное выражение лица. — Кажется, у вас был сложный день, да? Знаете, я вообще ужасно восхищаюсь вами и вообще людьми ваших профессий. Это наверняка так трудно…

— Что вам нужно? — кажется, Норман вообще ни разу не оказался тронут речами журналиста, устало щуря глаза. Линст при этом тяжело вздохнул и даже не посмотрел в сторону Виктора, отчего тот, однако, совсем не смутился, решив перейти сразу к делу.

— Я знаю, где находится человек, которого вы ищете. Тот самый преступник, что покусился на жизнь племянника нашего прекраснейшего короля. И я могу поделиться этой информацией с вами за небольшую услугу.

За столиком повисла какая-то гнетущая тишина. Локер переглянулся с Бигером, и оба почти синхронно потерли лоб, не обращая внимания на начавшего волноваться Брама.

— Мужчина, послушайте, — заговорил детектив, снимая с указательного пальца массивное кольцо и начиная просто крутить его в руке, нервно сжимая между пальцами. — Вы далеко не первый приходите сегодня к нам с точно такой же фразой. И я почти уверен, что никто из вас на самом деле не знает о том, где находится подозреваемый. Каждый, послушайте, каждый называл самые разные места, кто-то даже предположил, что он нашел укрытие на севере у гномов. Но если мы будем проверять все эти утверждения, насколько убедительны бы вы не были, мы только зря потратим время, так что вам бы лучше сразу уйти отсюда, чтобы между нами не возникло никаких недопониманий.

— Но я говорю правду! — Виктор почти выкрикнул это, от волнения забыв придерживаться образа спокойного и уравновешенного журналиста.

— Как и все те, кто был до вас, — буркнул Бигер и рявкнул, неожиданно повышая голос сразу на пару тонов. — А теперь проваливайте и дайте отдохнуть честным людям!

— Да и пожалуйста! — в Викторе заиграла самая настоящая злость, подогреваемая задетой гордостью. — В таком случае, я сам притащу королю убийцу, и тогда мы узнаем, кто из нас действительно «честный человек», а кто уже давно выжал все из своей профессии.

Дверь кафе звонко хлопнула, скрывая за собой спину рассерженного мужчины, оставляя Линста и Нормана наедине друг с другом и головной болью.

— Он точно журналист, — пробормотал Бигер.

— Соглашусь, — кивнул Локер. — По крайней мере, вел он себя абсолютно также по-хамски.

— Тебе не кажется это странным? Столько людей, столько писем. Будто кто-то пытается сбить нас с толку.

— Думаю, наши мысли сходятся. Это выглядит, как минимум, подозрительно.

— Однако не меняет того факта, что мы в тупике.

— Точнее и не скажешь. Вы абсолютно правы, коллега, мы в тупике.

***

Виктор выскочил на свежий воздух из душного кафе в распахнутом пальто, рассерженно размахивая своей сумкой с письменными принадлежностями. Холодный осенний воздух на миг вышиб из него весь воздух, заставив как можно плотнее запахнуть пальто и как можно туже затянуть пояс. Пиджак, надетый под пальто, ни разу не спасал от холода, а только, наоборот, будто был проводником для пронизывающего ветра к телу журналиста.

Сунув в рот сигарету, Виктор прикурил скорее для вида, потому что раньше курил только в самых редких ситуациях. Сейчас же, достав из кармана спички за неимением чего-то более практичного, он зажег еще одну в попытках через этот крошечный огонек связаться с Бреном.

— Да как с тобой связаться?!

— Мог просто позвать меня, Викки, — Брама передернуло от столь неожиданного фамильярного обращения, и он обернулся, ожидая увидеть бога огня опять без одежды или еще хуже — в каких-нибудь лохмотьях. Но дела обстояли совсем иначе.

Брен выглядел невероятно кричаще среди всей серости Квинстона при всей его любви к утонченности и эстетике. Бог огня не подходил ни под одно из этих понятий. Здесь скорее можно было применить эпитеты «вызывающий», «дикий» и «странный», и все это не смогло бы описать внешний вид бога в полной мере. Длинные горящие волосы все так же бросались в глаза, только теперь они еще и были покрыты гигантской фиолетовой шляпой с широкими полями, по размеру сравнимыми разве что с кукурузными полями на юге королевства. Ужасно нелепая зеленая рубашка свободного кроя совсем не сочеталась с… это что, юбка?

— Брен, — почти зашипел Виктор, уводя парня подальше от лишних глаз, время было уже ближе к вечеру, но на улицах было немало народу, изредка бросавшего на бога заинтересованные взгляды. — Что ты на себя напялил?

Брен непонимающе оглядел себя и, пока он вертел головой, в его ушах отчетливо позвякивали серьги. Журналист раздраженно провел рукой по волосам, останавливаясь где-то в стороне от основных улиц.

— Ты выглядишь, мягко говоря, отвратительно, — просипел вконец разозленный Виктор, глядя снизу вверх на недоумевающего бога.

— А мне нравится… — потянул тот, грустно разглядывая складочки на рубашке. — Тебе не нравилось, когда я приходил голый, а теперь тебе не нравится, когда я одет. Возникает закономерный вопрос…

— Брен!

Бог огня вопросительно глянул на Виктора, размышляя о том, насколько странные на самом деле люди.

— Я о том, что так люди обычно не одеваются, — попытался сгладить Брам, помятуя о том, что от этого существа зависит его дальнейшая жизнь. — По крайней мере, не здесь. И…не мужчины. Ты же наверняка наблюдал за кучей людей в своей жизни, так почему ведешь себя так, будто человеческая жизнь для тебе совсем в новинку?

— Да я никогда и не обращал внимания на подобное, — Брен в очередной раз становился похожим на обиженного ребенка, из-за чего Виктор начинал чувствовать еще больше свою значимость и авторитет в данной ситуации. — Меня вообще никогда не занимали такие вещи, как тряпки, в которые обычно оборачивают свой сосуд люди. Я нашел то, что показалось мне похожим на человеческую одежду и выглядело относительно удобно, просто чтобы не смущать тебя или кого-либо еще своей наготой. Знаешь, я ведь могу просто уйти сейчас.

— Не нужно, — мрачно бросил Виктор. — Лучше скажи мне: ты знаешь, где сейчас скрывается наш голубчик?

— Примерно, — пожал плечами Брен. — За последние сутки рядом с ним не было источников огня, но я ощущал, куда он направлялся до этого, благодаря огню в других домах, так что в общем-то могу предположить, где он сейчас.

— Отлично, — пробормотал Виктор, постепенно переставая ощущать прежнюю злость. — Отлично.

Слова Брена внушали надежду, но Брам не мог самостоятельно пойти искать преступника. Это может закончиться крайне плачевно для него, а сейчас рисковать тем более нет смысла. Нужно найти кого-то, кто сможет пойти туда, куда укажет Брен, и притащить сюда этого неудачника. Хотелось бы, конечно, чтобы этот человек еще и имел связи с королем, чтобы сразу предъявить недоубийцу ему. Виктор не собирался сам светить перед королем, ему нужна была лишь косвенность в данном деле, чтобы потом не светиться в чужих статьях, а написать свою, одобренную тем, кто напрямую знает о его причастности. Да, это выглядит как идеальный план, но пока есть проблемы с первым его пунктом, и это мешает всему процессу.

Перед глазами всплыл недавний образ девушки из булочной, которая явно так же сильно, как и он, была заинтересована в этом деле. И возможно, стоило начать с нее. Если с ней получится договориться, то она вполне может стать посредником между ним и убийцей. Тем более, как Виктор понял, девушка имела какую-то связь с королевской полицией. В любом случае, стоит ее найти. По ней видно, что она готова лезть на рожон ради дела, так что пока это идеальный вариант.

— Брен?

— Да?

— Можешь, пожалуйста, найти для меня еще кое-кого?..

Ты тоже жертва

Эдвард уже больше суток находился в импровизированном убежище, однако почти ни с кем не общался. Линдси попыталась представить ему пару своих друзей, но тот только кривил рот в жалких попытках дружелюбной улыбки. Он совсем не горел желанием общаться сейчас с кем-либо. Даже с Линс иногда он перебрасывался лишь парой бессмысленных фраз, возвращаясь к полюбившемуся ему занятию — перебиранию своих записей в попытках обозначить для себя личность того, кто подставил его. Вилтон все еще мог полагать, что убийца по самой нелепой случайности был точной копией Эда, но невольно мысли сходились на том, что это было сделано намеренно. Возможно, он даже знал этого человека лично, просто пока еще не понял этого.

То, что напавший на королевскую семью и загадочный убийца, которого преследовал Эд — один и тот же человек, у самого парня уже почти не вызывало сомнений. Убийства, происходившие до этого регулярно и очень быстро, прекратились. Можно было подумать, что убийца узнал о покушении и решил залечь на дно, чтобы королевская полиция случайно не вышла и на его след, но это казалось маловероятным и притянутым за уши. В Восьмом королевстве в принципе не так часто происходили какие-то убийства, а два преступника сразу — это уже перебор.

Не сходилось только одно. Если судить по предыдущим преступлениям, убийца — человек принципа, и он убивает людей «неугодных», плохих, по его мнению, это выглядело так, будто он медленно и очень выборочно пытается избавить общество от опухоли. Все жертвы этого человека как будто в чем-то провинились, даже если это была не их вина, и он шел все дальше и дальше, стараясь браться уже за верхушки общества. Но ребенок? Даже если убийце чем-то насолила королевская семья, маленький мальчик точно тут не причем, и его нельзя было назвать даже полноценным членом общества. В чем же он мог быть повинен?

Эдвард, направляясь в Квинстон, почти был уверен, что следующей жертвой станет сама госпожа Сиэлла, потому что у нее наверняка могли быть припрятаны какие-то свои грязные секреты, и она точно подходила под образ той самой жертвы более высокого социального уровня. Но Бенедикт?

— Эд?

Парень поднял голову, смотря на взволнованную Линс, нависающую над ним. В голове ее образ внезапно наложился на другой похожий образ, из детства, когда мама находила его, забившегося в угол и плачущего навзрыд после очередного приступа гнева, из-за которого он чуть не убил соседскую собаку, подумав почему-то, что она хочет загрызть его сестру. Соседи потом приходили и спрашивали, не видели ли они их питомца. Пса, кстати, так и не нашли.

Или когда отец в очередной раз решал устроить трепку своему сыну, и мама опять приходила к нему, чтобы успокоить…

— Эдди, ты в порядке, мальчик мой?

Мама склонялась к нему, отнимая ладошки сына от перекошенного гримасой боли лица. Она тепло улыбалась и…

— Эд!

Парень внезапно очнулся и захотел ударить себя, осознав, что в очередной раз чуть не расплакался прямо при своей подруге. Она и так слишком часто видит его слезы, нечего ей давать очередной повод для беспокойства.

— Ты что-то хотела?

— Ничего конкретного, если честно, — вздохнула Линдси, присаживаясь на холодный пол рядом с Эдвардом, опираясь о стенку. Она помогала остальным выгребать остатки золы и пепла из небольшой ямы, в которой не часто, но все-таки достаточно регулярно разводили огонь, чтобы сделать это снова сегодня ночью, так как в подвале становилось совсем холодно. И поэтому зеленые старые штаны, обрезанные и подвернутые внизу, были покрыты сажей. Присмотревшись внимательнее, Эд понял, что черными пятнами было покрыта вся одежда, кожа и даже волосы девушки, которые теперь выглядели чуть подржавевшими. — Ты постоянно возишься со своими бумагами, и я, конечно, понимаю, что таким образом ты пытаешься отвлечься и что-то понять для себя, но это уже обретает какую-то маниакальность.

Вилтон опустил голову, покусывая слизистую щек изнутри, ощущая, как легко она поддается острым зубам.

— Я не хочу находиться здесь вечно. Этим делом руководит практически сам король, и мне повезет, если они найдут того двойника, что меня подставил, раньше, чем меня самого. Но если это было сделано специально, то он вряд ли попадется так глупо и сделает все, чтобы преступником в итоге выставили именно меня.

— У нас получилось на время их запутать, — ощущая, как Эдвард начинает сбиваться на быструю речь, перебила его Линдси. — Я попросила некоторых людей из нашей семьи, из тех, кто когда-то был здесь, а они своих друзей и знакомых, словом, мы подключили всех кого могли. Все эти люди занимались тем, что ходили к тем, кто расследует это дело, и скармливали им дезинформацию о твоем местонахождении. И кучу писем еще отправили, чтобы наверняка. Я уверена, что уже после пятого они просто перестали их вскрывать. Даже если кто-то действительно знает о том, где ты и захочет сообщить, вряд ли эти детективы, или кто там они, ближайшие пару дней вообще захотят даже проверять эту информацию.

Эд улыбнулся, едва приподнимая уголки губ.

— Спасибо, Линс, ты слишком много для меня делаешь. Я даже не уверен, что смогу когда-нибудь оплатить тебе тем же, — его голос звучал невероятно устало, лицо морщилось от каждого сказанного слова, после которого его голову пронзала боль — было видно, что мысли в голове Вилтона крутились с бешеной скоростью, совсем не давая мозгу отдыха. Линдси даже не была уверена, что парень спал прошлой ночью.

— Все в порядке. Наградой для меня станет уже факт того, что ты не окажешься в лапах палача.

— Смертную казнь отменили еще полвека назад, — усмехнулся Эдвард.

— И что? Ты думаешь, это помешает этим живодерам мучить тебя и смотреть, как ты загибаешься в тюремной камере?

Эд пожал плечами, подумав о том, что Линдси явно перегибает. Или нет? Что если они найдут его? Что они будут делать дальше? Что если настоящий убийца сейчас рядом и просто смеется над их потугами? Что если…

— Линс.

— А?

— Кажется, я умираю, — с трудом выговорил Эд, прикрывая глаза и, пытаясь дышать ровно, откинул голову назад, упираясь затылком в стену.

…они найдут его.

***

Ника уже около часа блуждала по парку Богов. Богоподобного в нем было, конечно, не особо много, но в лучах заходящего солнца остатки пожелтевшей листвы на деревьях и кустарниках выглядели по-своему очаровательно.

Девушка пыталась понять, что ей делать дальше, потому что информации, которую она получила от Триши, было явно недостаточно. Да и встреча с давней подругой всколыхнула что-то в глубине ее души. Что-то, что, как казалось Нике, она похоронила еще пару лет назад, только сейчас к этому присовокупилось еще и чувство вины. Она часто вспоминала о своей принцессе, оставленной в замке, и сердце начинало щемить с утроенной силой. Что если ничего не выйдет? Дивер вообще не представляла, что делать дальше, и какой шаг предпринять следующим. Можно было, конечно, действовать наудачу, и направиться на поиски людей, которые в теории могли бы знать что-то о личности преступника. Но одной только идеи здесь было недостаточно. Надо было думать еще.

Патриция говорила о том, что за эти два дня к ним приходили как будто бы разные люди, при этом совершенно идентичные внешне. Близнецы? Или это действительно была такая своеобразная актерская игра, которой покушавшийся на Бена решил запутать всех вокруг? В таком случае, возникал закономерный вопрос о причинах данного действа, ведь это было лишено смысла и логики, учитывая, что этим поступком он не только не скрыл свою личность, а дал только более детальный портрет самого себя. Думай. Не все так просто.

Впереди показался выход из парка, и Ника направилась туда, собираясь походить еще немного просто по городу. Где-то в отдалении какой-то нерадивый хозяин жег мусор, и терпкий запах дыма витал повсюду в воздухе, отчего девушка чихнула и нахмурила лоб, пытаясь уйти подальше.

Спустя еще минут двадцать шатаний между серыми домами, которые ближе к центру города приобретали какую-то другую, более утонченную, окраску, хоть и не переставали быть такими же серыми, Ника не выдержала. Дойдя до какой-то уличной скамейки, поставленной напротив высокого здания с флюгером на крыше, который упорно не хотел определяться с направлением ветра, полицейская села на нее, откидывая голову на спинку и стараясь полностью расслабиться и отпустить мысли по свободному течению. Бледное небо закрывали редкие рваные облака, а солнце катилось все ниже и ниже по небосклону, то и дело прячась за их обрывками. Короткая прическа совсем растрепалась на свежем воздухе, и Ника провела рукой по волосам, ощущая их жесткость. Мелисса очень любила их перебирать, пропуская отдельные пряди между пальцами, и хотя Ника никогда не показывала того, насколько ей это приятно, но всегда охотно клала свою голову на колени принцессы. У нее самой волосы ужасно длинные, и на всяких приемах и вечерах их заплетают в сложные тугие прически, после которых у той гудит голова. Нике всегда нравились волосы Лиссы. В них вообще не было пигмента, но они были мягкими, мягкими, словно шелк. Ника точно не знала, чем таким особым моет голову принцесса, но это явно не было простым куском мыла, которым ограничивалась сама Дивер, не особо заморачиваясь на этот счет.

Вдруг вид на рваное небо закрыла чья-то фигура, и рядом присел кто-то явно крупный по габаритам и бесцеремонный по поведению, потому что скамейка, очевидно, была не единственной в ближайшем радиусе. Недовольная Ника, успевшая полностью расслабиться и даже немного сползти со скамьи, неохотно приняла вертикальное положение, отрывая голову от спинки и вопросительно глядя на незнакомца. Им оказался мужчина средних лет, практически ничем не выделяющийся из множества таких же мужчин, привлекая внимание, разве что, надменным выражением на лице и сумкой, в которой, на самом деле, могло оказаться все, что угодно. Но несмотря на всю непримечательность мужчины, Нике все же показалось, что где-то она его видела.

Брену пришлось немного понаблюдать за улицами, прежде чем он отыскал след девушки, но, как только он увидел ее, выходящей из парка, то сразу же сообщил об этом Виктору, который решил не затягивать с разговором и сразу пойти и рассказать о своем предложении. Заприметив Нику, сидящую на скамейке в полном одиночестве, он понял, что момента идеальнее не представиться, и уверенно направился прямо к ней.

— Не сочтите меня невежливым, но нам нужно кое-что обсудить, — по своей привычке добиваться всего от людей при помощи лести начал журналист, придвигаясь немного ближе к озадаченной девушке. — Меня зовут Виктор. Я, видите те ли, журналист и в данный момент принимаю некоторое участие в расследовании дела по покушению на племянника короля.

Ника приподняла бровь и слегка скривила губу.

— Знаете, никогда не доверяла личностям вроде вас, — грубо отрезала она, глядя прямо в глаза Виктору. — Журналисты на месте преступления — плохой знак, не слышали о таком?

Брам внутренне вскипел, но в очередной раз сделал гигантское усилие над собой, чтобы сохранять вежливое спокойствие. Эта девчонка оказалась не так проста, как могло показаться на первый взгляд, но и Виктор в этот раз не сдастся так быстро.

— О, поверьте, я не из таких журналистов, — попытался заверить он Нику. — Я всего лишь стараюсь донести до народа всю правду о происходящем, и не более.

Понимая, что девушку это никак не проняло, мужчина попытался перейти в уже ставшее привычным прямое наступление.

— Я знаю, что вы тоже занимаетесь этим делом, и я также знаю, что вы не должны им заниматься, то есть ваша деятельность, дорогая Ника, тоже не совсем регламентирована королевской полицией.

— Откуда вы знаете? — Дивер вскочила со скамьи, встревожено глядя на журналиста, незаметно ухмыляющегося в ворот пальто. — Я имею право на независимое расследование.

— Но вы ведь член полиции, и прекрасно понимаете, что ваше самодурство в данной ситуации восхваляться не будет, — парировал журналист. — Наверняка у вас есть какие-то другие обязанности в пределах королевского замка, и ваше уклонение от работы покажется вашему, так называемому, начальству, неким проявлением вашего характера, а вовсе не желанием поработать во славу короля.

— Вы мне угрожаете?

— Всего лишь предостерегаю.

Между Виктором и Никой повисла тишина, прерываемая лишь посторонними звуками, вроде редких людей, проходящих мимо, да ветра, играющего с опавшей листвой. Ника наклонила корпус вперед, опираясь локтями о колени, и бездумно смотрела куда-то в стену здания напротив. Виктор же терпеливо ждал, уверенно занимая большую часть скамьи и изредка кидая взгляды на девушку.

— Что же вы от меня хотите? — наконец проговорила она. — Я вряд ли знаю обо всем происходящем больше вашего.

— О, мне нужна совсем не информация, — усмехнулся журналист. — Ее у меня достаточно. Я только хотел вам кое-что предложить. Кое-что крайне выгодное.

Дивер приподняла бровь, с сомнением глядя на самодовольное выражение лица ее собеседника.

— И что же, — она выдержала паузу, пытаясь считать как можно больше эмоций с лица мужчины. — Вы хотите мне предложить?

— Я вижу, что вы очень нетерпеливая девушка, поэтому перейду сразу к делу, — Виктор театрально откашлялся. — Дело в том, что я знаю, где сейчас прячется преступник, и мы вполне можем объединить ваше упорство и информацию, которой владею я, и закрыть это дело парой ловких авантюр.

Ника напряглась, заставляя себя изо всех сил сохранять невозмутимое выражение лица. Действительно ли этот человек что-то знает или просто разыгрывает какой-то странный спектакль?

— И где же сейчас этот преступник? — осторожно спросила она, смотря на усмехающегося мужчину.

— Не так быстро, — ответил Виктор, придвигаясь ближе к девушке. — Сначала мне нужно знать, что я не останусь в итоге в стороне, как только вы получите от меня информацию.

Ника вопросительно уставилась на него, ожидая, что же предложит этот журналист.

— Я просто отведу вас к нужному месту, а вы возьмете его самостоятельно, — пояснил Виктор, широко улыбаясь, будто очень довольный своей затеей. — Я все это время буду находится где-то рядом, и вы точно не сможете от меня избавиться сразу как только схватите этого человека. Все, что мне нужно взамен, это пару слов от вас перед нашей маленькой вылазкой о том, что в королевской полиции думают о нашумевшем убийце — связан ли он с покушением на Бенедикта, и если это все-таки разные люди — собираются ли искать этого психопата. А после его задержания вы дословно передадите, каким образом произвели это самое задержание и перешлете пару копий всех отчетов по этому делу на указанный мною адрес. Сразу после я навсегда исчезну из вашей жизни.

Дивер задумалась. Она отвернулась от журналиста и теперь смотрела только на свои руки, решая что-то для себя в голове.

— Я понимаю, почему вы не хотите идти на преступника самостоятельно. Но разве не проще вам показаться в королевском замке вместе со мной и пойманным преступником в качестве героя, помогавшего его поймать? Мне кажется, король осыпет вас всевозможными почестями и обеспечит до конца жизни.

Брам откинулся на спинку скамьи, закидывая ногу на ногу. Слова Ники позабавили его.

— Я все-таки журналист. Если бы мне нужны были огромные деньги, я бы давно занялся чем-то другим. Да, мне и правда нужна слава, и я всю жизнь только и делаю, что ищу подходящий повод, чтобы стать известным, но не таким образом. Как журналист я считаю, что эта слава не должна зависеть ни от кого, кроме меня самого. Тем более, от милости короля. Власть и журналистика настолько же далеки друг от друга, насколько и близки. Все, чего я хочу, это написать хорошую историю, где я одновременно и рассказчик, и непосредственный ее участник. Она в любом случае не пройдет мимо заинтересованных людей, а мое фото с королем на заглавной странице сделает мне только плохую репутацию среди знающих людей. Не уверен, что вы понимаете, о чем я говорю, но я просто человек принципа.

— Вы не поверите, но я прекрасно вас понимаю, — Ника внезапно перестала чувствовать резкую неприязнь к этому человеку, и даже решила принять активную позицию в разговоре. — У меня тоже есть цель, которой я добиваюсь, и в каком-то роде наши цели схожи, просто мы добиваемся их разными путями. Кажется, хоть вы и говорите, что не хотите, чтобы ваша слава от кого-то зависела, вы все равно используете для этого других людей, не желая марать руки. Весь тот период, что я состою в королевской полиции, я пытаюсь доказать всем остальным, что я тоже чего-то стою, что я не просто внучка знаменитого в этих кругах человека, я еще и самостоятельная личность, которая тоже немало всего умеет и знает. Я точно так же, как и все остальные, заканчивала специальную школу по подготовке в полицейские, но все считают, что я просто занимаю место деда, причем совершенно зазря. Если я поймаю преступника, я смогу вырасти в глазах целой кучи значимых людей. И… — девушка сделала глубокий вдох, вообще не понимая, почему начал вдруг откровенничать с каким-то мужчиной, который еще пару минут назад казался ей ужасно неприятным. — …дело не только в признании. Однажды я пообещала принцессе, что смогу доказать ее отцу, что я достойна его дочери намного больше, чем любой из этих напыщенных принцев, что постоянно приезжают ко двору короля с самыми разнообразными дарами.

Ника замолчала. Она вдруг осознала, что рассказала о самой своей страшной и тщательно скрываемой тайне почти незнакомому человеку, который еще и журналист. И ей было все равно на себя, но это же могло опорочить Мелиссу!

— Кажется, я только что сказала немного лишнего. Вы же не… — полицейская замялась, испуганно глядя на Брама.

— Эта информация была бы полезна для меня, если бы я собирал компромат на королевскую семью, но я не делаю ничего подобного, так что можете расслабиться, — Виктор абсолютно невозмутимо улыбнулся.

Он вдруг рассмеялся и спрятал лицо в ладонях, склонившись над скамейкой. Эта эмоция немного напугала Нику, и она дернулась от неожиданности. Смех журналиста звучал очень искренне и как-то по-ребячьи, но Ника совсем не понимала его причины.

— Мне кажется, вы достойны ее и без всяких подвигов.

Она просто не знала, что Виктор впервые что-то почувствовал после того, как покинул деревню.

Он почувствовал прилив счастья.

Он не знал, что может быть счастливым.

Бывшая жертва

Патриция чувствовала некую долю вину после встречи с Никой. Она совсем не хотела, чтобы их разговор превращался в бесконечный анализ их прошлого, приправленный обвинениями друг друга в том, что одна или другая виновата в их расставании. Она ведь думала о том, как придет, сядет перед ней и просто выслушает то, что та хочет ей сказать, а не будет давать волю старым эмоциями и колупать зажившие ранки. Но получилось как раз наоборот. Ника разбудила в ней какие-то старые закостеневшие чувства, которые Патриция упорно прятала глубоко в себе за маской фальшивой уверенности. Дивер никогда не нуждалась в ней. В отличии от нее самой.

Наверху хлопнула дверь и кто-то начал неспешно спускаться по лестнице. Патриция, сидящая на самой нижней ступени, упершись лбом в ладони, вздрогнула и обернулась. Оказалось, что это спускался детектив, который впервые за последние несколько часов покинул выделенную ему комнату. После вчерашних событий, вымотавших обоих следователей, Норман заперся у себя, бросив Бигеру, что хочет пока абстрагироваться от всего окружения и как следует подумать о сложившейся ситуации в одиночестве. Бигер же тем временем успел обойти некоторые крупные магазины и кофейни с портретом предполагаемого нападавшего, но все вокруг как один говорили, что видят этого человека в первый раз.

— Доктора! Позовите доктора! Патриция! — внезапно раздалось из дальней комнаты, где госпожа Сиэлла уже который день не отходила от постели сына.

Патриция переглянулась с Норманом и быстро вскочила на ноги.

— Пошлите за доктором, а я пойду к госпоже. Ей явно нужна сейчас помощь.

Локер кивнул и направился к выходу, надеясь отыскать мальчишку-посыльного где-нибудь на заднем дворе. Девушка же ринулась в комнату к госпоже Сиэлле, надеясь, что не случилось ничего страшного и непоправимого.

Женщина все так же сидела подле своего сына, только теперь голова мальчика покоилась на ее ладони, пока вторая рука оглаживала лицо Бена. Ее пальцы скользили по затянувшейся уродливыми шрамами коже, проводя по дрожащим векам, лишенным ресниц. Мальчик будто медленно просыпался. Его мерное дыхание становилось более рваным, а все конечности мелко дрожали, заставляя колыхаться накинутое сверху одеяло.

— Госпожа?

Сиэлла даже не повернула голову в сторону вошедшей Патриции. Ее взгляд был намертво прикован к лицу сына, ловя малейшие изменения в его выражении.

— Принеси мне таз с холодной водой и какую-нибудь чистую тряпку, — бросила она.

Патриция мгновенно бросилась исполнять просьбу госпожи, сбегав к прачке, которая, по ее мнению, наверняка должна была знать, где находятся тазы. Та и вправду дала девушке таз и даже взялась искать тряпку, что значительно упростило Патриции работу. Она вместе с прачкой и найденным где-то обрезком старой простыни вернулась к госпоже Сиэлле и ее сыну, внося в комнату небольшой таз и ожидая следующих указаний. Однако их не последовало. Госпожа, забрав тряпку у прачки, намочила ее в прохладной воде и принялась самостоятельно обтирать сына, и только сейчас Патриция заметила, что на поверхность кожи мальчика начал обильно выделяться пот.

Спустя пару мгновений в комнату вошел Локер в сопровождении доктора, и прачка, почувствовавшая себя здесь очевидно лишней, спешно ретировалась. Хозяйка дома наконец-то оторвалась от своего сына, но только затем, чтобы передать его в руки врача, быстро смекнувшего, что к чему. Мужчина молча осмотрел Бена, уделяя особое внимание его сожженной коже, дергающимся конечностям и зрачкам. Мальчик же тем временем почти полностью открыл глаза и был готов что-то сказать, но из его рта не вырвалось ни звука, отчего он испуганно уставился на мать, а потом и на доктора, склонившегося над ним.

— Тише, Бенедикт, не торопись, — проговорил последний, пытаясь упокоить напуганного мальчика. — Не нужно пытаться сейчас что-то сказать, твои голосовые связки скорее всего еще не пришли в норму, потому что, вероятно, они тоже немного пострадали из-за большого количества дыма, что ты наглотался. Но они точно будут функционировать, — он повернулся к Сиэлле. — Его нужно будет пару дней попоить теплым молоком.

Бен был все так же напуган, но позволил себе расслабиться и не делал больше попыток заговорить или встать с кровати.

— Видимых нарушений, кроме поврежденной кожи, на теле у мальчика нет, так что он вполне сможет жить как прежде, однако есть одна вещь, которая меня немного беспокоит, — доктор слегка понизил голос и сделал всем присутствующим знак покинуть комнату вместе с ним и не беспокоить пока что приходящего в себя ребенка. Сиэлла при этом кинула встревоженный взгляд на Бена, но вышла вслед за доктором. — Понимаете, у вашего сына все эти дни было крайне странное состояние, напоминающее кому, наступившее, очевидно, после сильного удара головой при падении в камин. Однако, удар не был настолько сильным, чтобы потеря сознания была настолько длительной. У меня есть все основания полагать, что причиной такого состояния стало что-то другое. Ни я, ни коллеги, с которыми я пытался обсудить данный вопрос, не смогли до конца понять природу данного явления. Есть только предположение, что ваш сын был отравлен каким-то сильнодействующим веществом, оказывающем влияние на работу мозга, но из-за того, что доза была подобрана не совсем верно, оно не сработало в должной степени. Получение сильных ожогов, сотрясения и болевой шок могли только наложиться на большую концентрацию данного вещества в организме ребенка и привести к подобному. Но все это лишь наши догадки. И, к сожалению, мы никак не можем проверить нашу теорию. Возможно, эта информация будет как-то полезна для вас, детектив.

Доктор кинул быстрый взгляд на комнату, в которой до сих пор находился Бенедикт и покачал головой, давая понять, как сильно его удручает сложившаяся ситуация.

— Большое спасибо за ваше участие, — заговорил Норман, обращаясь к врачу. — На самом деле, очень многое хотелось бы обсудить наедине с самим пострадавшим. Когда он будет способен говорить?

— О, уже через пару часов, я полагаю, — откликнулся доктор. — Но, думаю, лучше дать ему, как минимум, сутки, чтобы прийти в себя и принять то, что случилось, учитывая, что теперь половина его тела почти полностью покрыта шрамами. Я полагаю, вы самостоятельно сняли повязки с лица?

Последний вопрос был обращен уже к госпоже Сиэлле. Та стояла некой молчаливой статуей, и на ее лице читался огромный отпечаток всех бессонных ночей, что она провела рядом с Беном, но она мгновенно отреагировала на вопрос доктора.

— Да, я сняла их, потому что Бен внезапно начал потеть, — ответила она, и в голосе ее ясно звучала усталость, хоть она и пыталась бодриться.

Сиэлла продолжала держать лицо, несмотря ни на что. Она была воспитана в королевской семье и не могла позволить себе расплакаться прямо сейчас, перед всеми этими людьми. Нужно терпеть. Она терпела даже тогда, когда Патриция принесла покрытое волдырями и кусками сожженной кожи тело сына к ее кровати, глядя на нее с бессилием в глазах. Сиэлла могла позволить себе поплакать только тогда, когда оставалась наедине со своим сыном, лежащим почти без признаков жизни, укутанный в одеяло и множество бинтов. Сейчас она готова была плакать от облегчения. Но не могла. Ничего. Перетерпит и это. Все в порядке.

Вспоминались ночные истерики, за которые ей было ужасно стыдно перед Бигером, который просыпался от каждого ее крика. Но Сиэлла научилась держать себя в руках даже тогда, когда ей вновь казалось, что Бен совсем перестал дышать.

— Доктор Реден, спасибо вам за все, что вы для нас сделали, — проговорила она, проглотив все невырвавшиеся наружу чувства. — Вы нам невероятно сильно помогли. Мы уже обсудили оплату, но может, я могу вас еще как-то отблагодарить?

— Не стоит, — мягко улыбнулся доктор. — То, что я смог вам помочь, уже заставляет меня чувствовать себя отблагодаренным. Нам стоит вернуться к Бенедикту. Я объясню, как теперь вам стоит за ним ухаживать, пока его организм полностью не восстановился, и, думаю, на этом мы сможем закончить.

Госпожа Сиэлла кивнула, и с доктором они вернулись в комнату, оставив снаружи недоумевающую Патрицию и глубоко погрузившегося в свои мысли Нормана.

— Так Бенедикт был отравлен? — девушка обратилась к детективу, надеясь на то, что тот что-то понял, и слова доктора действительно стали для него зацепкой.

— Скорее всего, — неоднозначно ответил мужчина. — И скорее всего это означает то, что Линст все это время узнавал о преступнике не у тех людей.

— Я могу чем-то помочь?

— Не думаю… — Локер задумался еще крепче и наконец, быстро преодолев расстояние от комнаты до входной двери, схватил пальто, висевшее на вешалке, выбежал наружу, оставив Патрицию в полной растерянности стоять посреди коридора. Девушка впервые не представляла, что ей делать дальше. Привыкнув, что она выполняет чьи-то указания, она внезапно столкнулась с тем, что в данной ситуации вообще никому не нужна.

Взглянув на огромные настенные часы, Патриция выяснила, что время обеда, до которого сейчас вообще никому не было дела, давно прошло, и она могла бы сходить на кухню и перекусить чего-нибудь там или попросить повара разогреть что-то из уже приготовленного, но есть совсем не хотелось.

Нужно найти Нику. Но стоит ли ей рассказывать о произошедшем? Она надеется поймать преступника первой и добиться такого желаемого для нее признания всеми остальными. Патриция никогда не понимала раньше, почему это так важно для Ники, а потом осознала, что сама всю жизнь добивалась того же, только направляла все свои усилия на конкретного человека, стараясь быть для него если не всем, то хотя бы всегда стоять на первом месте.

Кажется, полицейская говорила, что остановилась где-то неподалеку от того места, где они встречались в последний раз. Стоило пойти сначала именно туда.

Не совсем понимая, зачем это делает, Патриция уверенным шагом направилась к двери, за которой минутой ранее исчез Норман, и вышла наружу, глубоко вдыхая холодный воздух. На ней уже была накинута тяжелая кожаная куртка, обшитая изнутри какой-то плотной шерстью, но холод все равно пробирал до костей, однако девушка почти не обратила на это внимания.

Возможно, сейчас она поступает не совсем правильно по отношению к своей госпоже и тем двоим, что были посланы королем расследовать это дело, но чувство какой-то необходимости помочь Нике двигало сейчас Патрицией. Пусть это будет последней услугой, что она предоставит своей давней подруге. В конце концов, их отношения дали очень многое самой Патриции. И своим поступком она вернет все, что задолжала.

Уже пройдя достаточно большое расстояние от особняка по направлению к знакомой булочной, Патриция заметила знакомое фиолетовое пальто, мелькавшее среди кучи серой массы людей, возвращавшихся с работы. Она собралась уже ускориться, чтобы успеть схватить девушку, пока та не ускользнула и не исчезла из ее поля зрения, пока не заметила рядом с полицейской еще какую-то фигуру. Это был крупный мужчина с коричневой сумкой под мышкой, и это все, что смогла разглядеть Патриция со спины, но Ника явно разговаривала с ним, пока они оба неспешно шли куда-то вдоль улицы. Девушка оторопела и затормозила, не решаясь подойти ближе. Что если сейчас она помешает какому-то важному разговору? Да и кто этот мужчина вообще? Казалось, будто где-то она уже его видела. Особенно это ощущение усиливалось, когда он слегка поворачивал голову к Нике, о чем-то говоря, и Патриция могла разглядеть его небрежную щетину и улыбку, что заставляла челюсти ходить ходуном от внезапно нахлынувшего раздражения.

Патриция вообще перестала понимать, что ей следует делать в такой ситуация, и она приняла самое ужасное решение, которое только может принять послушная и до мозга костей правильная девочка. Она решила проследить за этой странной парочкой в надежде, что ей все-таки удастся застать Нику в одиночестве. Проведя рукой по волосам, все так же стянутым в тугой хвост, и убедившись, что ни одна волосинка не выбивается из прически, отряхнув невидимые пылинки с коричневой кожи куртки, Патриция глубоко вдохнула и, выждав, пока Ника и странный незнакомец уйдут дальше вперед, направилась следом за ними, изо всех сил стараясь не показывать никому из окружающих своего беспокойства.

«Ты все делаешь правильно, Патриция. Ведь ты просто не умеешь по-другому».

Пожертвуй всем, рискнув

Линст угрюмо рассматривал карту, данную ему женщиной из какой-то лавки с сувенирами, которая утверждала, что человек с портрета преступника был у нее несколько дней назад и покупал точно такую же карту. На вопросы Бигера о том, как себя вел этот человек и были ли какие-то особенности в его внешности или поведении, женщина только пожала плечами и сказала, что почти не обратила на это внимание.

Казалось, это дело не должно было вызвать столько затруднений, но человек, которого видели в особняке словно сквозь землю провалился, и практически никто во всем Квинстоне его не видел ни до покушения, ни уже после него. Множество ложных доносов наводили на мысль, будто кто-то специально пытается запутать их, а это с большей вероятностью могло означать, что преступник еще в городе. Либо же кто-то из его возможных союзников пытается удержать их здесь, чтобы дать как можно больше времени преступнику, чтобы скрыться как можно дальше от этого места. Но при этом, Бигер и Локер точно не могут покинуть Квинстон, пока не найдут хотя бы мельчайшие зацепки здесь.

Стоило еще проверить все самые непримечательные постоялые двора, потому что искомый человек вполне мог засветиться в одном из них. Вряд ли он стал бы выбирать слишком богатые и обычно многолюдные места, и вероятнее всего, это должно быть место находящееся на некотором отдалении от особняка, в идеале, на самой периферии города.

Рассуждая подобным образом, Линст еще раз тщательно осмотрел карту и заприметил подходящий под все эти критерии постоялый двор, который им по сути даже и не являлся, не имея и двора-то как такового. Мужчина вернулся в лавку, не успев пока уйти от нее совсем далеко, и обратился к женщине за прилавком, показывая данную ей же брошюрку с картой.

— Что вы знаете об этом месте? — он ткнул в привлекший его постоялый двор своим крупным мозолистым пальцем.

Женщина кинула хмурый взгляд на Бигера, потянулась куда-то под прилавок, чтобы достать очки, и, двумя руками аккуратно посадив их чуть ли не на самый кончик носа, принялась разглядывать точку, в которую упирался палец бывшего полицейского. Сначала она медленно провела морщинистой рукой вдоль «Сада Богов», что-то пробурчала себе под нос и, наконец, постучав по карте в этом самом месте, выдала:

— Да-да, это место привыкли называть постоялым двором, но это не совсем постоялый двор, как вы могли заметить, оно слишком маленькое и неприметное. Это дом, который когда-то принадлежал большой семье, но из всех них здесь остался только старик. Он-то сейчас и сдает в этом доме комнаты, чаще всего на одну ночь, либо просто на какой-то короткий срок не больше недели. Да и на дольше там никто не задержится, место скверноватое, грязное, да и старик уже из ума выживает.

Голос у женщины был какой-то шершавый и напоминал перелистывание страниц в очень старой книге. Иногда ее рассказ прерывался хриплым кашлем и сипящими звуками, вылетающими прямиком из горла. Линсту стало слегка не по себе от этого голоса и от самой истории, но он еще больше укрепился в мысли, что ему нужно наведаться в это место и расспросить обо всем старика. Быть может, это даже наведет его на след.

— Спасибо вам за информацию, — запихав брошюрку во внутренний карман своей кожанки, Бигер направился к выходу, и уже стоя на пороге, повернулся к женщине за прилавком и зачем-то добавил. — Вы мне очень помогли.

Линст, не мешкая и не думая над ситуацией слишком долго, направился к месту, указанному на карте, надеясь застать старика на месте.

Уже начинало смеркаться, а небо и вовсе заволокло тяжелыми грозовыми тучами. Бигер поморщился, но даже не вздрогнул, несмотря на то, что воздух стал заметно холоднее. Когда он приблизился к нужному зданию, с неба уже накапывал мелкий дождик, неприятно холодя кожу и застревая в волосах.

Дом оказался еще меньше, чем себе его представлял Линст, и окна первого из двух его этажей находились невероятно низко, совсем незначительно возвышаясь над землей, будто дом просел с годами, настолько старо было это здание.

В окне за тонкой занавеской мелькнула чья-то маленькая тень, и тут же скрылась. Линст и не заметил бы ее, если бы эта самая занавеска не качнулась, привлекая его внимание.

Входная дверь выглядела ужасно. Прогнившие доски копили в себе кучи грязи, но Бигера не смутило это, когда он занес кулак, чтобы постучаться. Звук получился каким-то глухим и неуверенным, хотя сила, которую мужчина вложил в каждый удар, была весьма неслабой. За дверью почти мгновенно послышалось старческое кряхтенье, и заскрипела задвижка. Дверь открылась с еще более невыносимым скрипом, говорившим о степени ржавости ее петель, которые давно никто не менял и не смазывал.

В образовавшемся достаточно узком проеме показалась голова небольшого сухонького старика с очень длинными седыми волосами, которые чередовались с огромными проплешинами в самых разных областях головы. Тощие руки крепко держали дверь, не давая открыть ее шире, а почти бесцветные глаза вопросительно глядели на гостя.

— Если вам нужна койка на ночь, вы явно пришли не туда, — оценив, видимо, внешний вид пришедшего, сделал вывод старик.

— Я уверен, что пришел именно по адресу, — сказал Бигер, пытаясь сквозь образовавшуюся цель заглянуть внутрь дома. — Я не собираюсь у вас останавливаться, мне просто нужно кое-что с вами обсудить.

Старичок за дверью еще раз быстро пробежался взглядом по внешнему виду гостя, вытянул голову чуть вперед, мотнув ей вправо-влево, будто убеждаясь, что рядом больше никого нет. В этом действии скользила какая-то параноидальная нотка, но Линст решил не придавать этому особого значения. В конце концов, его предупредили, что старик уже слегка не в себе.

Наконец хозяин дома открыл дверь пошире, давай мужчине пройти внутрь, но не больше, продолжая придерживать дверь. То ли слишком богатый, по его собственным меркам, внешний вид гостя смущал его, то ли веющая от него уверенность, заставляющая ежиться от каждого брошенного взгляда, старик сам так и не понял, испытывая в глубине души необъяснимое недоверие к вошедшему.

— Кто вы? — спросил он.

— Я скажем так, следователь в отставке. Мое имя — Линст Бигер, — усмехнулся мужчина. — Но вам не стоит так беспокоиться. Я просто расследую сейчас одно дело по просьбе самого короля и был бы крайне рад, если бы вы помогли мне, многоуважаемый…?

— Зовите меня просто Пит, моя фамилия уже давно ничего не значит ни для меня, ни для этого города, — старик напрягся немного больше, но в голове у него возникла идея. — Знаете, я ведь наверняка могу вам помочь, и вы, судя по всему, шли ко мне, прекрасно это осознавая, но вдруг это как-то повредит мне или моему небольшому бизнесу.

Пит развел руки в стороны, указывая на помещение, присмотревшись к которому Линст поморщился — кто-то действительно здесь останавливается?

— Я отвечу на все ваши вопросы… за небольшую плату.

— Сколько?

— Пары сотен вполне бы хватило.

Бигер незамедлительно полез в бумажник, спрятанный во внутреннем кармане куртки, доставая оттуда пять мятых купюр и небрежно кидая их перед стариком на стоящий рядом столик.

— Этого достаточно?

Глаза Пита мгновенно загорелись при виде денег, и он мгновенно сгреб их одной рукой, запихав куда-то в недра своего драного халата.

— Спрашивайте, что вам угодно, — старик заметно расслабился и даже пододвинул гостю стул.

Следователь улыбнулся краем рта, оценивая меркантильность своего собеседника, но стул с благодарностью принял, усаживаясь поудобнее на скрипучее сиденье.

— У вас ведь редко кто останавливается, я прав? — спросил Бигер, решив начать издалека.

— К сожалению, так и есть.

— Значит, вы должны помнить почти всех своих посетителей, особенно последних.

— О да, я определенно помню каждого, кто приходил ко мне, как минимум, за последний год, — Пит почесал голову.

— Значит, вы точно запомнили бы этого парня, если бы он останавливался у вас не так давно, — Бигер привычным движением вынул портрет подозреваемого, кладя на столик и придвигая поближе к Питу.

Старик мгновенно узнал этого парня. Он слышал что-то о покушении на мальчика из особняка, но не особо интересовался этой новостью, однако сейчас в его голове мгновенно сложилась единая картина, и он понял, какое именно дело расследует пришедший мужчина.

— Конечно, я помню его, — кивнул старик, почти не глядя на рисунок. — Пару дней назад он практически ворвался ко мне поздней ночью, умоляя дать ему койку на оставшиеся деньги. Денег у парня было действительно крайне мало, даже для такого места, как этот дом, однако я предложил ему провести здесь ночь и предоставил одну из комнат. Он проспал почти сутки и сразу же после этого ушел, так что я больше его не видел.

Линст поцокал языком. Информации явно было негусто, однако, он был прав в своем предположении, что этот парень еще оставался в городе какое-то время после произошедшего, а это означало, что он мог скрываться здесь и по сей день.

— Может быть, вы знаете что-то еще?

Старик пожевал беззубыми деснами и хитро прищурился.

— А ведь я действительно кое-что знаю, — его глаза уперлись в грудь Бигера, в место, где несколькими минутами ранее исчез бумажник.

Линст не стал возражать, понимающе кивнув, и на стол упала еще пара сотенных купюр.

— Я знаю, куда с наибольшей вероятностью мог пойти наш мальчишка после того, как покинул это здание, — старик подмигнул и пододвинулся ближе к собеседнику, понизив голос. — Я знаю о существовании в этом городе некоторой организации, о которой не знает ни один Страж, и ни один более-менее честный горожанин, верный закону. Дело в том, что эта организация — сборище различной породы отбросов, преступников и еще невесть кого. Они укрывают всех подряд, и я почти уверен, что тот, кого вы ищете, тоже попал в их ряды.

— Вы знаете, где они прячутся?

— Примерно. Но я думаю, такому прекрасному специалисту как вы, этого будете достаточно.

— В таком случае, я внимательно вас слушаю.

Линст вышел от Пита весьма довольный собой. Старик вполне четко объяснил, где именно ему стоит искать парня, и даже отметил на карте место, куда ему стоит направиться. Прямо сейчас. Да, это явно не терпит никаких отлагательств. Сейчас Бигер близок к поимке преступника как никогда, и где-то в глубине его появившегося с возрастом пуза проснулся прежний азарт.

Быстрым шагом Линст направился к особняку в надежде застать там Нормана. Нужно сначала рассказать все ему, а потом уже действовать вместе. Он, конечно, достаточно опытен, но не настолько, чтобы идти без малейшей подстраховки, не зная, чего именно стоит ожидать на месте.

Тучи на небе сгущались все сильнее, все сильнее темнело, и дождь уже отошел от неприятной мороси, учащаясь и набирая обороты. Капли стучали по коже куртки, отскакивая в стороны, однако Бигер сильно пожалел, что не купил к осени что-то более практичное.

Мужчина почти добрался до особняка, когда увидел идущего ему навстречу детектива. Тот, казалось, вообще не обращал никакого внимания на разгоняющийся дождь, идя по улице в расстегнутом пальто, высоко подняв голову. Его волосы намокли и выглядели теперь почти как водоросли в пруду, но это было точно последним, что его сейчас волновало.

— Линст, вот и вы!

— Что-то случилось?

Детектив уже поравнялся с Бигером, и мужчина заметил, что Норман находится в каком-то странном возбуждении: он широко улыбался, и его нижняя челюсть при этом дрожала, непрерывно двигаясь из стороны в сторону.

— Я наведался к одному из местных травников и узнал кое-что очень занимательное, — ответил Норман. — Скорее всего мальчишка был отравлен за несколько часов до произошедшего, и если верить словам того травника, есть не так много веществ, достаточно сильных, чтобы убить человека, но с риском того, что при малейших недочетах в дозировке они не нанесут видимого вреда человеку от слова совсем. Это объясняет многое из того, что происходило с Бенедиктом после получения ожогов. Его сначала отравили, а не получив должного результата, попытались умертвить другим способом. Это вызвало замедление большинства процессов в организме, который просто пытался восстановиться.

Норман посмотрел прямо в глаза Линсту, пытаясь увидеть там то ли понимание ситуации, то ли восхищение его навыками детектива.

— Это еще не все, — продолжил он. — Подобные вещества подобны наркотикам, и их добывают из одного вида растений. И вот удача — этот вид растет только в одном месте в нашем королевстве, и это место на востоке, где-то в районе Дорена. У меня есть все основания полагать, что наш убийца родом именно оттуда, потому что это вещество невозможно добыть где-либо еще. Его точно не производят в лекарственных целях и точно не продают на улицах Квинстона.

Норман глубоко вдохнул и выдохнул, приводя себя в порядок. Его взгляд резко потух, и челюсть перестала ходить ходуном.

— Вообще-то я не уверен, что эта информация действительно может нам помочь, — добавил он.

Перед глазами мужчины внезапно встали образы его родителей. Родителей, которые ужасно гордились им, когда в двадцать он заявил, что раскрыл свое первое дело. Как они поддерживали его, когда он стал достаточно популярным детективом, который с легкостью, хоть это было и не совсем правдой, раскрывал любое дело, с которым к нему приходили. В Столице все это казалось намного проще. Да и запросы у людей были не особо замысловатыми: он раскрывал небольшие кражи, следил за мужьями богатых дам, подозревающих своих благоверных в измене, он помогал Стражам решать небольшие проблемы в пределах города. И когда сам король обратился к нему с просьбой (о как ликовали родители!), Норман совсем загордился, посчитав себя невероятным детективом.

А что сейчас? Почему же он вдруг почувствовал себя таким ничтожеством? В том ли дело, что что-то более серьезное оказалось ему не по плечу? Какой же из него детектив, если он не может ничего сделать?

Но он так и не подал виду, что что-то не так, решив не тревожить зря напарника. Он никогда не подавал виду. Родителям тоже не всегда стоило знать о том, что что-то идет не так.

— Идем, — схватив Локера за предплечье, Бигер практически потащил его за собой. — Я знаю, где, возможно, прячется наш преступник.

Он вдруг остановился и посмотрел на Нормана, почесав бородку.

— Оружие с собой?

— У меня нет оружия! — возмутился мужчина. — Я же просто детектив, в конце концов. Моя работа обычно не предполагает необходимости ношения с собой оружия.

Линст фыркнул и поморщился, бросив быстрый взгляд на Нормана. Тот пожал плечами и отвернулся, вновь вернувшись к привычному серьезному выражению на лице, которое служило в качестве некой стены, резко проводящей границу между внутренним миром Локера и тем, каким он показывает себя в обществе.

— Ладно, пошли так. У меня с собой кое-чего есть, но надеюсь, пользоваться этим не придется.

Норман решил не уточнять, куда именно они сейчас идут, решив довериться более опытному напарнику, тем более, что тот вел себя абсолютно уверенно, и, судя по всему, точно знал, куда нужно идти, и как действовать дальше.

— Надеюсь, скоро все это закончится, — пробормотал он, поднимая взгляд на небо.

Дождь уже давно перерос в ливень.

Жертвовать больше нечем

Ника тихонько ругалась про себя, продираясь через какие-то густые кустарники, мокрые ветки которых хлестали по рукам и иногда добирались до шеи, оставляя после себя алые полосы. Виктор, конечно, объяснил, куда именно нужно идти девушке, вот только не предупредил, что этот путь лежит через определенного рода препятствия.

К слову о Викторе, журналист при этом сразу исчез, сказав только напоследок, что найдет ее сам, когда будет нужно, и полицейская сто раз пожалела о том, что вообще согласилась на сие сомнительное действо. Она успокаивала себя тем, что это всяко лучше бездействия, и рискнуть все-таки стоит, потому что собственных идей у нее пока не возникало. Наведаться в особняк Ника самостоятельно бы точно не смогла, мучить Патрицию тоже больше не хотелось. Оставалось только воспользоваться волей случая и пойти на этот рисковый шаг.

Впереди уже показались серые стены небольших криво стоящих домов, и Дивер поняла, что оказалась на месте. Оставалось только определить, который из них тот самый.

Пройдясь осторожно под окнами каждого из них, боясь, что кто-нибудь внутри может увидеть ее раньше времени, Ника замедлила шаг, приметив какой-то знак на одной из дверей. Этим знаком оказалось небольшое изображение птицы с расправленными в полете крыльями. Посчитав это за нужный знак, девушка приостановилась. Аккуратно дернув за ручку, она выяснила, что дверь оказалась открыта. Впереди было самое сложное, но пути назад не было. Сейчас решится вообще все.

Перед глазами встал облик Мелиссы, которая ни слова не сказала против, но взгляд ее молил передумать. А действительно ли оно того стоит? Этого ли ждал от нее дедушка?

Пол под ногами еле слышно скрипел. Внутри не было не единой души. Обойдя почти все комнаты по несколько раз, Ника начала уже думать, что, вероятно, ошиблась, и нужное место находится не здесь, когда заметила, что в стене заметны какие-то щели, сквозь которые свет проникает наружу. Сердце пропустило пару ударов и застучало сильнее, а на коже выступил холодный пот. Насколько целеустремленной была Ника в начале своего пути, настолько напугана она была сейчас. В голове почти одновременно мелькнули мысли о том, что это совсем не то, к чему девушка стремилась с самого детства, и о том, что это именно то, что поможет ей выйти из этой гигантской тени, что легла на нее с момента вступления в ряды полиции.

Слишком поздно. Уже слишком поздно.

Проведя рукой по пыльной стене, Ника заметила, что почти в самом углу примостилась малозаметная дверная ручка, которая была скрыта от любопытных глаз своим удачным расположением в этом углу, куда вообще не попадал свет, и заметить что-то даже на очень близком расстоянии не представлялось легкой задачей. Набрав в грудь побольше воздуха, полицейская крепко сжала дверную ручку в руке и дернула на себя, не ожидая того, как легко откроется заклеенная темными обоями дверца. Не скрипнув ни разу, она плавно отворилась, не давая Нике больше ни минуты на раздумья, открывая за собой лестницу, ведущую вниз. Лестницу, ведущую к голосам.

«Да тебя прихлопнут прям там же! На что ты вообще надеешься?» — шепнул напоследок внутренний голос, прежде чем Ника, выпрямив спину, начала уверенно спускаться вниз.

Ботинки глухими ударами отбивали похоронный марш на каменной лестнице, пока полицейская, преодолевая ступень за ступенью, пыталась понять, где оказалась. Первым в глаза бросился костер, разожженный в небольшом углублении в центре помещения. Вокруг него сидела группа людей с тарелками в руках. Они что-то обсуждали и громко смеялись, отчего в голове у Ники, пробывшей некоторое время до этого только наедине со своими мыслями, произошел резонанс. Она почувствовала легкое головокружение, но ее взгляд продолжал цепляться за лица людей вокруг костра. Среди них не было даже похожего на то, что девушка видела на объявлениях о розыске. Где-то в глубине души поднималась волна разочарования.

Вдруг голоса стихли, и в ее сторону устремились множество взглядов. Казалось, даже из тени кто-то смотрел на нее. Нику заметили.

— Кто ты? — из круга вышла девушка с рыжими волосами. — Тебе нужна помощь? Если тебе нужно укрытие, то мы с радостью тебе его предоставим. Ты сбежала от семьи? Может быть, ты подверглась насилию и теперь не знаешь, куда тебе бежать? Пожалуйста, ты можешь мне все рассказать, и мы обязательно тебе поможем.

Она приближалась к Нике все ближе, и та ощущала, как ее сердце в груди колотится с бешеной скоростью. Кто все эти люди?

— Не подходи ко мне! — выкрикнула полицейская, сделав шаг назад. — Я не знаю, что у вас здесь за сборище, но вы обязаны предоставить мне преступника, которого укрываете! Я знаю, что человек, напавший на племянника короля Адриана, где-то среди вас! Я-я… я из королевской полиции, и если вы не будете мне содействовать, то у вас будут проблемы!

Сердце в груди уже кричало о помощи и готово было развить просто невероятную скорость. Ника выпалила все на одном дыхании, и теперь у нее не хватало воздуха, отчего она начинала дышать чаще, понимая, как нелепо сейчас выглядит.

— Линдси, я же говорил, что они придут за мной, — голос прозвучал где-то справа от Ники, в углу, и оттуда вскоре показалась сгорбленная фигура.

Глаза Эдварда стали еще более впалыми, за эти пару дней он совсем исхудал, волосы выглядели тряпкой, накинутой на голову вместо парика, но во взгляде его читалось абсолютное спокойствие, а на губах играла легкая усмешка.

— Мы не отдадим Эда! — запротестовала Линдси, с тревогой глядя на друга. — Он ни в чем не виноват, это просто ошибка. Это покушение совершал вовсе не он. Эд, ты же и сам знаешь, как все это было. Просто расскажи обо всем этой девушке, ты же видишь, она сама колеблется.

Ника вспыхнула, услышав последнюю фразу. Попытка казаться уверенной определенно провалилась. Сейчас ее просто сожгут в этом же костре, и она больше никогда не увидит ни свою возлюбленную, ни даже надоедливого Оса, вечно крутящегося под ногами.

— Нет, Линс, — вздохнул парень, подходя ближе и вставая между девушками. — Я сам не знаю точно, как это было. Что если все вокруг правы, а заблуждаюсь только я один. Что если я и есть убийца? И даже все те жертвы — моих рук дело?

Люди вокруг затаили дыхание. По ним было видно, что случись что — они очевидно ринуться защищать Линдси и ее друга, но сейчас они понимали, что им глупо вмешиваться во все это раньше времени. Нужно просто ждать и внимательно следить за происходящим, чтобы не упустить ни малейшей смены настроения.

— Эдвард, ну что ты несешь! — Линдси повысила голос, вперив взгляд в парня. — Во время покушения на королевского племянника ты как раз ехал ко мне из Дорена, разве это было не так?

Ника испуганно моргала, во все глаза смотря на девушку. Она вообще перестала понимать, что все это значит, и о чем говорят эти люди. Патриция точно видела именно этого человека тогда в особняке, ошибки быть не могло. Они пытаются задурить ей голову. Ну конечно! Им просто нужно, чтобы она поверила во весь этот спектакль и позволила убийце и дальше разгуливать на свободе.

Полицейская сделала шаг по направлению к Вилтону, быстро хватая того за руку, не позволяя Линдси даже сообразить, что произошло. Эд вообще не сопротивлялся, несмотря на свою костлявость, его безвольное тело ассоциировалось скорее с мягким неплотным тестом, растекающимся по столу. Он позволил Нике схватить себя за руку и посмотрел прямо ей в глаза, как будто ища в них какое-то подтверждение тому, что он и есть тот страшный монстр, убивающий людей. Ника растеряно смотрела в его до безумия расширенные зрачки, не видя там ни капли осознанности или хотя бы просто наличия жизни в теле. Ей захотелось закричать и отвернуться, только бы больше не встречаться с этим мертвым взглядом, хотелось уйти отсюда, хотелось… Дивер сглотнула слюну, смачивая пересохшее горло, и только сильнее схватила запястье Эдварда.

— Линдси, — прошептал он. — Я уже совсем не помню, что я делал тогда. Я уже не помню, кто я есть на самом деле. Мне кажется, этого достаточно, чтобы хотя бы задуматься над тем, что я мог бы совершить эти преступления. Я вполне мог ехать к тебе совсем не из Дорена, а прямиком из Квинстона, сразу после неудачного покушения. Я мог просто не помнить всего, что натворил за это время. Та девушка…Она ведь видела именно меня в тот вечер в особняке, она видела как Я пытался убить ребенка. Линс, ты слишком предана мне. Я вижу, как ты привязана ко мне, и твоя привязанность ослепляет тебя же. Ты готова закрыть глаза на все. Как тогда в детстве, помнишь?

Эд говорил с трудом. У него явно не хватало сил даже на это, но он чувствовал необходимость сказать все сейчас. Ему казалось, что он впервые за все это время приблизился к разгадке настолько близко, что вполне может указать на настоящего убийцу. На того, кто истязал этих людей, на того, кто не отступил даже при виде плачущего ребенка. Вот только для этого пришлось бы подойти к зеркалу и хорошенько рассмотреть в нем все пятна крови на собственной коже.

— Ты же все хорошо помнишь, да? Ты носилась со своими жуками, а я всегда искал добычу покрупнее. Помнишь того ежика, забравшегося к нам в сад? Я ведь так хотел узнать, как и откуда у него растут эти иголки. А еще ты прекрасно знаешь, как быстро мне надоела мелкая живность, и как сильно я загорелся идеей изучать человеческий организм. По большей части я делал это на себе: я резал себя, жег, я чуть не утонул, пытаясь понять, могу ли научиться дышать под водой. Этого было очень мало. У меня были какие-то книжки, даже атласы с некоторыми внутренностями человеческого тела, но они казались мне такими карикатурными, что я хотел поглядеть на них вживую. Трупы Маризы и Тома — первых жертв — до сих пор лежат у меня в подвале, вскрытые, со пропоротыми животами и распиленными грудными клетками. Стал бы здоровый человек делать что-то подобное? Да даже думать о чем-то подобном?

Ника смотрела на его покрасневшие белки. Эдвард явно хотел плакать, но испытывал боль от каждой слезинки, что касалась его глаз, поэтому он периодически закатывал глаза и моргал, пока пытался отдышаться в перерывах между своими монологами.

— Эд…

— Не надо! Я искал этого убийцу, чтобы понять его суть, чтобы изучить его мозг, не применяя скальпеля. Чтобы узнать, как он думает, как он живет, с какими мыслями встает по утрам, что готовит себе на завтрак, и что же! Все это время убийца вставал в одно со мной время, ел ту же еду, что и я, думал о тех же самых вещах. Все это время убийца жил в моей голове, а я даже этого не понял! Я и есть чертов псих, Линдси! Я стал тем, кого стремился познать!

Эдвард перешел на крик, хрипя и надрывая связки, не обращая внимания на то, что он держится на ногах лишь благодаря тому, что Ника все еще крепко сжимает его запястье. Вилтон абсолютно обезумел. Он уже не понимал, о чем говорит, он не понимал, кто эти люди вокруг него, где он находится, и даже кем он сам является.

Перед глазами поплыли цветные пятна, и Эдвард начал терять сознание, понемногу опускаясь на пол. Дивер подхватила парня под локти, планируя вытащить его хотя бы на свежий воздух, а в идеале — привезти в королевский замок и кинуть под ноги королю, но вперед внезапно вышла Линдси, явно не собиравшаяся сдаваться так просто.

— Мы не отдадим Эда на расправу вашим мясникам. Он ни в чем не виноват, и сам уже не в состоянии понять, где правда. Его подставили. Мы знаем об этом наверняка и сделаем все, чтобы доказать это.

— Не раньше, чем я предоставлю его королю!

— Я не хотела причинять тебе вред, но ты не оставила мне другого выбора, — полушепотом произнесла Линдси, прежде чем махнуть рукой кому-то из толпы.

Ника огляделась и поняла, что все это время люди подбирались к ним все ближе, и сейчас они вовсе готовы были сомкнуться вокруг девушек, не давая Нике покинуть это место и унести Эдварда с собой. Какой-то особо строптивый паренек подошел совсем близко, поблескивая крепким ножиком в руке, направляя его прямо к шее мгновенно побледневшей девушки.

— Опусти руку засранец, не то моя стрела проткнет тебя насквозь раньше, чем ты вообще успеешь сообразить, что произошло.

Полицейская все еще наблюдала нож в опасной близости от своего горла, поэтому не посмела обернуться на голос, но узнала его мгновенно. Ведь когда-то он был ей дороже всего на свете…

— Триша, — выдохнула она, следя взглядом за удаляющимся лезвием. — Ты…

— Очень вовремя, я знаю. Еще успеешь меня поблагодарить, — фыркнули сзади. — А теперь все дружно разошлись, и пропустили эту даму вместе с полутрупом на руках к выходу, пока я добрая.

Все переглянулись между собой, но никто не пошевелился. Рядом с Никой просвистела стрела и пронзила одного из мужчин, стоящих в кругу, прямо в голень, отчего тот ахнул и поспешил схватиться за торчащее древко, пытаясь вынуть стрелу. Его попытка не увенчалась успехом, и он сквозь зубы простонал от боли, держась за подбитую ногу.

— Вы еще не поняли, уроды? Разошлись все, иначе следующая стрела полетит уже прямехонько в чье-нибудь сердце!

Люди опешили. Они с сомнением смотрели то на Патрицию, стоящую с луком на одной из нижней ступеней лестницы, ведущей в подвал, то на Линдси, которая лишь яростно сжимала челюсти и отчаянно смотрела на обмякшего Эдварда. Ее лицо все еще выражало решимость и стремлением защитить друга, хоть ценой своей собственной жизни, но девушка понимала, что не может рисковать при этом кем-то еще. В голове промелькнула мысль предложить себя в обмен на свободу Вилтона, якобы, это она покушалась на сына госпожи Сиэллы, а Эд все это время был не причем.

Тем временем Ника понемногу оттаскивала бессознательное тело Эдварда назад, к лестнице, не решаясь повернуться ко всей этой толпе спиной. Патриция, не опуская лука, позволила ей подняться выше, вставая прямо перед ней, чтобы в случае чего иметь возможность отреагировать на любое неверное движение в их сторону. Эдвард весил катастрофически мало, но Ника продолжала тащить его, сзади обхватив грудную клетку чуть ниже подмышек, и из-за их разницы в росте, ноги Вилтона, обутые в какие-то совершенно убитые ботинки с пятнами грязи и чего-то еще, ударялись о каждую ступеньку с гулким звуком, отдающимся эхом по всему периметру помещения.

Линдси продолжала молча наблюдать. Она нервно покусывала губы и сжимала кулаки, пока в какой-то момент не выдержала и просто отвернулась, не в силах смотреть на то, как ее друга детства уносят без сознания какие-то незнакомые ей люди. Девушка чувствовала, будто ее обокрали. Лишили чего-то очень важного. Она всегда считала своей миссией защищать этого человека, и вот эта миссия оказалась провалена. Ни один из людей вокруг не смог бы заменить ей Эда, несмотря на то, что с ними у нее тоже были крепкие и теплые отношения. Никто из них не смог стать настолько близким для Линдси, как это сделал когда-то Эдвард. Она оказалась привязана к нему даже сильнее, чем могла бы подумать.

— Все в порядке, — проговорила она, обращаясь к собравшимся вокруг нее людям. — Возвращайтесь к своим делам, а я попытаюсь сделать что-то с раненной ногой Питера.

Девушка направилась к мужчине, все еще державшемуся за ногу, но уже в сидячем положении, так как боль в конечности была невыносимой. Кто-то из женщин направился к Линдси, чтобы помочь вытащить стрелу и обработать рану, благо они давно позаботились о наличии некоторых медикаментов в своем убежище. Большинство из них были от простуды и включали в себя лечебные травы, но были также какие-никакие бинты и баночки со спиртом как раз для подобных ситуаций.

— Не переживай, — сказала женщина, похлопывая Линдси по плечу. — У меня сына так увели. То ли он украл чего, то ли влез не туда, но пришли в один день и забрали. До сих пор где-то в камере тюремной зябнет, да не слышала я о нем уже давно ничего. Просто знай, что так бывает. И мы, простые люди, мало что можем с этим поделать. К нам приходят, у нас отнимают, а мы только и можем, что молча наблюдать. Я здесь давно и повидала многих людей. Я вижу, что ты сильная. И я верю, что ты справишься.

Линдси отрывисто кивнула и, закусив губу, чтобы снова не заплакать, принялась помогать Питеру, который тихо постанывал от боли и с мольбой глядел на склонившуюся над ним девушку.

— Я-то справлюсь, а вот он — нет.

Ника тем временем продолжала тащить Эдварда наружу, стараясь держать лицо перед Патрицией. То, какой она увидела ее пару минут назад, совершенно не укладывалось в голове: Триша никогда не была такой самоуверенной и саркастичной раньше. По крайней мере, Ника запомнила ее как мягкую и нерешительную девочку. Быть может, служба у госпожи Сиэллы так на нее повлияла, или сама она решила стать такой, но это было заметно и при прошлой их встрече, хоть Ника и пыталась убедить себя, что ее подруга совершенно не поменялась за все это время.

Патриция открыла входную дверь, помогла полицейской перетащить Вилтона через порог, и они наконец-то оказались на улице, где уже вовсю шел дождь. Ника поморщилась, почувствовав тяжесть холодных капель на своей коже, и ощутила острое желание вернуться в дом.

Чуть поодаль от здания стояли две фигуры. Присмотревшись, Ника узнала в них Линста Бигера и Нормана Локера. Линст изредка отряхивал капли дождя с кожаной куртки, а Норман с выражением полной невозмутимости стоял рядом. Они, очевидно, ждали здесь именно их, и Ника непонимающе посмотрела на Патрицию.

— Так вышло, что я, проследовав за тобой, случайно наткнулась на этих двоих, и убедила их пока что не вмешиваться в происходящее и подождать, пока ты сама не вытащишь наружу преступника, — пояснила Триша. — Я же прекрасно знала, что ты не угомонишься, пока не добьешься своего собственными силами.

— Так они прям доверились тебе и как смиренные солдатики остались снаружи, пока все самое интересное происходило внутри?

— Как видишь.

Патриция пожала плечами и направилась к мужчинам. Ника, все еще ничего не понимая, последовала за ней, продолжая тащить Эдварда теперь уже по сырой земле, отчего его одежда становилась все более и более неопрятной.

— Я же говорил, мне оружие еще ни разу в практике не пригождалось, — усмехнулся Норман.

— А ты оказалась права, — Бигер посмотрел сначала на Патрицию, ни на каплю не растерявшую свою уверенность, а затем на Нику, неловко скалящуюся в улыбке, уже с трудом удерживая намокшее под дождем тело.

Эдвард, тем временем, от ледяного дождя, хлеставшего его по лицу, начал приходить в себя, не стремясь, однако, подняться на свои собственные ноги, оставаясь в положении полутрупа на руках девушки. Он невнятно простонал и открыл глаза, вперив невидящий взгляд в нависающих над ним мужчин.

— Вы тоже… за мной?

Парень с трудом шевелил языком и до сих пор не пытался задействовать ни один мускул во всем теле.

— Не выглядит он как убийца, если честно, — хмыкнул Бигер. — Патриция, вы ведь свидетельница, можете его опознать?

— Это точно был он, — уверенно откликнулась девушка. — Даже одежда та же.

Линст кивнул и посмотрел на Нормана.

— Забираем?

Локер кивнул, кинув хмурый взгляд на Эдварда.

— Подождите! — внезапно громко сказала Ника. — Я хотела бы кое о чем попросить. Когда поведете его к королю, скажите, что я внесла немалый вклад в его поимку.

Линст посмотрел на девушку и как-то по-доброму, мягко засмеялся.

— А ты кто будешь-то хоть?

— Ника Дивер, из королевской полиции, — девушка сглотнула и принялась ждать, что еще скажет мужчина.

— Ты, значит, внучка того самого Дивера?

Ника робко кивнула.

— Я не буду говорить, что хорошо знал твоего деда, но был наслышан о его «подвигах», — усмехнулся Бигер. — Говорили, он часто шел наперекор своему начальству и даже самому королю, но все равно добивался своего, и часто именно его вмешательство во что-либо оказывалось решающим. Я смотрю, внучка пошла по стопам дедушки. Что ж, похвально. Хоть и не очень разумно.

Снизу раздалось жалобное мычание. Эдвард окончательно пришел в себя и пытался высвободиться из хватки девушки, но из-за собственной слабости не мог удержаться на ногах. Ника слегка приподняла его, все еще поддерживая под мышками, но уже позволяя ногам не волочиться мертвым грузом по земле, а касаться подошвой земли. К ней подошел Норман. Мужчина, молчавший все это время, усиленно боролся с тревожными мыслями у себя в голове, но ни разу не изменил выражения лица, заставляя думать всех вокруг, что вся эта история ему побоку, и он хочет поскорее вручить преступника королю и получить свою награду. Отчасти так и было, но это дело все же имело несколько большее значение для Локера, чем мог подумать кто-то еще. Тем не менее, небрежным движением откинув прядку зеленых волос, казавшихся под дождем бледно-болотными, назад, он с невозмутимым видом достал из внутреннего кармана своего пальто небольшой моток крепкой веревки. Быстрыми и плавными движениями детектив обмотал запястья Вилтона, заставляя Нику перехватить ничего не соображающего Эда за талию и позволить Норману связать ему руки, хотя это скорее была мера предосторожности, чем действительно необходимость: Эдвард все равно не смог бы ничего сделать в таком состоянии.

Бигер окликнул Нормана и жестами показал, что им нужно кое-что обсудить. Ника уже продрогла до костей под ледяным дождем, но не сказала ни слова, бросая изредка косые взгляды на невозмутимую Патрицию. Девушка будто вовсе не замечала дождя, смиренно ожидая, когда все это закончится, и она наконец сможет вернуться в особняк к своей госпоже. Та сейчас наверняка нуждалась в ее помощи как никогда. Бенедикт очнулся, а значит, Сиэлла будет еще в два раза дольше находиться подле сына. За ней нужно было следить, чтобы она сама не забывала поесть и поспать.

— Триша, — тихонько позвала полицейская.

— Что?

— Ты всегда была такой уверенной? Ты будто изменилась после нашего расставания…

— Зато ты точно осталась прежней. Готова разбиться в лепешку, лишь бы доказать всем вокруг, что ты что-то значишь.

— А ты разве не была такой же?

Патриция вздохнула, поднимая лицо к небу и легонько жмурясь от попадающих в глаза капель. Дождь понемногу сходил на нет.

— Мне не нужно было признание всех. Мне достаточно было знать, что я являюсь всем для одного единственного человека. На остальных мне было плевать.

— А, — Ника помолчала. — Так тебе казалось, что я недостаточно…люблю тебя?

— Вокруг тебя постоянно были люди. Ты дружила с Освальдом, и мне казалось, что он точно умнее и веселее меня, и находясь рядом с ним, ты вскоре и вовсе забудешь о моем существовании.

Ника отвела взгляд. Иногда она и правда чувствовала, что устает от постоянного присутствия Патриции рядом с собой, и поэтому придумывала какие-то встречи с друзьями, говорила, что ей нужно готовиться к экзаменам, уходила к Осу, якобы, чтобы попросить у него несуществующие конспекты. Дивер надоедало постоянство. Она терпеть не могла, когда каждый раз все проходило по одному и тому же сценарию. Ника могла прогулять какое-нибудь занятие, просто чтобы сходить на ежегодную ярмарку или пойти помогать садовникам высаживать цветы в королевском саду. Ей не грозили плохие отметки и наказания — все дисциплины она сдавала идеально, а преподаватели и наставники часто делали ей поблажки за ее идеальную успеваемость. Патриции приходилось корпеть над учебниками целыми сутками, либо торчать на тренировочном поле, чтобы хоть как-то соответствовать своей подружке. И отчасти она благодарна Нике за то, что та стала в свое время своеобразной мотивацией для девушки. Не стань она лучшей тогда среди выпускников полицейской академии, ее не приставили бы к госпоже Сиэлле. Ведь именно здесь она почувствовала себя счастливой. Хотя бы немного.

— Я любила тебя, Триша, — Ника поморщила лоб. — Просто тебе этого было мало. У нас были разные понятия о любви.

— Я понимаю, — Патриция кивнула. — Никки.

Ника вздрогнула, но не подала виду, что это обращение как-то взволновало ее.

— Но ты и вправду стала как будто сильнее.

— Наверное, я просто нашла свое место.

«И перестала говорить о своих чувствах направо и налево», — с грустной усмешкой подумала Патриция, но не стала говорить этого вслух, тем более что Линст и Норман уже закончили своей обсуждение и теперь возвращались к девушкам.

Локер был явно чем-то недоволен и нервно покусывал нижнюю губу, посматривая на Нику. Организм Эдварда, судя по всему, был настолько истощен, что тот опять потерял сознание, вновь повиснув на руках у девушки.

— Мы с моим коллегой кое-что обсудили и решили поступить вот как, — начал Бигер. — У нас все равно есть одно незаконченное дело в Дорене, так что мы оставляем доставку преступника королю вам, Ника. Мы передадим Его Величеству письмо, которое, я надеюсь, вас не затруднит также вручить ему лично в руки.

— Вам не кажется, что стоит допросить людей, что были в подвале вместе с этим человеком? — вмешалась Патриция, привлекая внимание. — Среди них могут быть его сообщники.

— Маловероятно, что они будут продолжать начатое им, — возразил Линст. — Эти люди по сути чужие друг другу. Как нам удалось узнать, многие из них просто скрываются от закона из-за мелких проступков, некоторым из них и вовсе больше некуда идти. Не стоит волновать этих людей лишний раз. Не думаю, что они действительно этого заслужили.

— Хотя я бы на вашем месте все-таки проверил, — проворчал Норман.

— Кто-нибудь из этих людей называл этого парня по имени?

— Да, девушка, с которой у них вроде как достаточно близкие отношения, называла его Эдвардом, — ответила Ника.

— Хорошо, — кивнул Линст и повернулся к Патриции. — Посмотри, пожалуйста, есть ли что-нибудь у него в карманах?

Девушка подошла к Нике, держащей Эдварда, и принялась выворачивать карманы его затертого до дыр плаща. В правом кармане обнаружилась пара мелких монет, в левом — только дыра. Однако, прощупав всю ткань, Патриция обнаружила еще и наличие внутреннего кармана, из которого на свет оказался извлечен достаточно крупный увесистый ключ, покрытый ржавчиной и еще чем-то бордовым. К ключу оказался привязан шнурок с небольшой мятой картонкой, на которой мелкими печатными буквами было выведено «подвал», видимо, чтобы наверняка не перепутать ни с каким другим ключом, а на другой стороне бумажки значилось «Дорен. К.В.».

— Кто вообще подписывает ключи, да еще таким странным образом? — фыркнула Ника, разглядывая находку.

— Быть может, владелец боялся потерять ключ, находясь в отъезде, надеясь, что, если его кто-то подберет, то вернет хозяину, — пожала плечами Патриция.

Бигер и Локер переглянулись.

— Все пути ведут в Дорен, — проговорил Линст, забирая ключ у Патриции.

— Кажется, так и есть, — ответил ему Норман.

Все жертвы были не напрасны

Ника добралась до Столицы достаточно быстро. Она предлагала Патриции отправиться с ней, пообщаться со старыми знакомыми, вновь увидеть город, но та отказалась, сославшись на необходимость оставаться рядом с госпожой Сиэллой. Ника, успев до отъезда пересечься с Виктором, получила от того бумажку с его адресом и просьбой отправить ему копии всех возможных материалов по этому делу и письмо со всеми подробностями о происходящем разбирательстве. Причина, по которой Виктор сам не отправился вместе с ней к королю, чтобы предстать перед ним в качестве человека, посодействовавшего расследованию, все еще оставалась непонятной для полицейской, но она решила не забивать особо этим голову. В конце концов, это только его дело.

В Столице было спокойно, насколько смогла заметить Ника, едущая по городу в небольшой повозке, нанятой ей, чтобы не тащить Эдварда через всю Столицу до королевского замка. Парень не особо сопротивлялся, но и желания куда-либо идти не выражал. Он молчал и, казалось, вообще мало понимал, что происходит. Ника не могла поверить, что этот человек вообще мог убить кого бы то ни было, а уж тем более — покушаться на ребенка. Она вроде была зла на него за то, что он натворил, но вместе с тем испытывала жалость к этому человеку. Теперь его жизнь зависела целиком и полностью только от решения короля, а тот вряд ли будет церемониться с преступником.

— Меня казнят?

Ника вздрогнула, поворачивая голову к пленнику. Тот даже не смотрел на нее, его бесцветный взгляд, казалось, все еще был направлен куда-то в себя.

— Зачем ты пытался убить сына госпожи Сиэллы? — решилась спросить девушка. — И зачем убивал до этого? Это ведь твоих рук дело, все эти убийства?

— Я… не помню. Ничего не помню, — прошептал Эдвард. — Я искал убийцу все это время, мечтал влезть к нему в мысли, а теперь выясняется, что все это время убийца был здесь, — он постучал указательным пальцем по виску и снова поник.

Ника никогда не сталкивался с подобным прежде. Даже в теории. Этот человек просто играет, или он действительно не помнит, как убивал? Но у него абсолютно точно есть какие-то проблемы с головой, и если король решит просто казнить парня, не попытавшись разобраться в том, что двигало им все это время, то это будет слишком жестоко. Ника никогда не видела короля вживую, несмотря на то, что жил он в том же замке, что и она сама, просто в противоположном крыле, но не сомневалась, что его решение будет рассудительным. Это же король Адриан. Его любили все жители Восьмого Королевства, его власть никогда не давила и не притесняла других людей. Но может ли Ника говорить об этом наверняка, прожив всю свою жизнь в королевском замке, не испытывая нужды практически ни в чем?

— При замке есть свои врачи, я уверена, что сначала они попытаются разобраться с тем, что с тобой происходит, — Ника не могла. Не могла заставить воспринимать человека рядом с собой как хладнокровного убийцу. Если бы не Патриция, которая была уверена, что видела в ночь покушения именно этого человека, Ника настаивала бы на том, что здесь какая-то ошибка.

— Лучше умереть. Быстро и безболезненно. Я не только не добился той цели, к которой шел, но еще и сам оказался своим же подопытным, который просто все это время убегал из-под скальпеля. Иногда мне кажется, что я слышу их крики. Тех людей, что погибли от моих рук. Это еще одно доказательство того, что я просто убийца, не заслуживающий жизни.

Эдвард замолчал и больше не произнес ни слова до конца пути. Ника кинула взгляд на его связанные руки и пожалела, что не может развязать их, потому что жесткие веревки наверняка до боли впивались в тонкую кожу. Но полицейская не могла рисковать. Особенно сейчас.

Стражи у ворот узнали Нику, но на всякий случай уточнили цель визита к королю. Та объяснила, что рядом с ней тот самый преступник, которого разыскивает Его Величество, а также письмо от детективов, что были направлены на его поиски. Стражник внимательно осмотрел Нику, Эдварда, повертел в руках письмо и, сообщив о том, что король сейчас на завтраке с семьей, и Ника может подождать его пока в одном из залов, пропустил внутрь королевского двора.

Король действительно завтракал со своей семьей, когда к нему вошел слуга и негромко доложил о том, что в соседней комнате его ожидает некая полицейская, утверждающая, что привела разыскиваемого преступника. Король кивнул и отправил слугу восвояси, пытаясь вернуться к трапезе. Однако любопытство и сильнейшее желание наконец посмотреть в глаза тому человеку, что посмел причинить вред его дражайшему племяннику, оказались сильнее.

— Дорогая, мне нужно отлучаться. Прошу, продолжайте завтрак без меня, — шепнул он сидящей по правую руку от него королеве и величественным шагом покинул залу, не потеряв лица даже перед собственной семьей.

Королева вздохнула и, покачав головой, отчего пару абсолютно белых прядей выбились из мудреной конструкции из волос, взглянула на Мелиссу, сидящую напротив нее. Смотря на них вместе, можно было сделать вывод, будто вся внешность принцессы досталась ей от матери: они обе имели признаки альбинизма, проявляющегося в белом цвете волос, бровей и ресниц и ярко-голубых глазах, — однако округлая форма лица и широкий рот, который при улыбке открывал вид на большую часть зубного ряда, были частью отцовской генетики. Правда король все равно почти не улыбался, стараясь всегда сохранять серьезный вид, соответствующий его титулу.

Мелисса не могла усидеть на месте, поглядывая то на мать, то на дверь. Услышав слова слуги о некой полицейской, она мгновенно поняла, о ком идет речь. Это означало только то, что у Ники получилось, и сейчас она беседует с ее отцом. Ника… Мелисса слишком хорошо знала девушку, чтобы начать волноваться о том, как бы та не начала от волнения и частично от собственной наглости говорить много, и много лишнего, не посмотрев на то, что перед ней сам король. Отец, каким бы милосердным не казался он своим подданным, вполне мог вспылить на подобное, что явно не очень благоприятно скажется на будущем Ники.

— Вот черт, — пробормотала девушка, юркой змейкой выскальзывая из-за стола и направляясь к выходу.

— Что за выражения, ты же принцесса! — тут полетел ей в спину материнский упрек. — И куда это собралась, завтрак еще не окончен!

Но все восклицания королевы были проигнорированы, и вскоре она осталась в комнате одна, возмущенно рассматривая лежавшее перед ней, едва начатое блюдо.

— Вся в отца, — вздохнула женщина, вновь принимаясь за еду. Остаться голодной этим утром явно не входило в ее планы.

Ника присела на стул в ожидании короля, рассматривая скудное убранство комнаты, включавшее в себя лишь небольшой столик и пару стульев. Эдвард стоял рядом, без особого интереса разглядывая бардовые обои. Когда король показался на пороге, Ника моментально вскочила на ноги, хватая парня за плечо, то ли чтобы показать, что именно она его сюда привела, то ли просто в качестве опоры.

— Здра… Ой, э… Ваше Величество…

Запутавшись в том, как стоит приветствовать короля, Ника решила просто изобразить что-то вроде поклона, хотя это получилось у нее крайне нелепо.

— Это он? — король кивнул в сторону Эда.

— Да, Ваше Величество, и вот еще, письмо от господина Бигера, — дрожащей рукой Ника протянула измятое письмо мужчине и отпрянула назад, боясь оказаться слишком близко к королю.

— Прекрасно, — проговорил он, принимая письмо.

Пробежавшись глазами по содержимому, король почесал бороду, содержащую прожилки седины, и поднял взгляд на Нику, с сомнением глядя на глупую улыбку, так некстати расползшуюся на лице, и разлохмаченные волосы, причесать которые у Ники не нашлось времени. Потом он принялся разглядывать Эдварда, и его рот скривился, а брови нахмурились. Хотев, видимо, что-то спросить у него, король передумал и лишь махнул рукой, крикнув кому-то, чтобы парня увели в темницу.

— Итак, — он вновь обратился к Нике. — Многоуважаемый господин Бигер в данном письме сообщил мне о том, что вы внесли немалый вклад в поимку данного преступника, за что, я думаю, имеете право требовать награду. Господа Бигер и Локер в любом случае получат то вознаграждение, на которое мы с ними договаривались изначально, а с вами я не имел чести беседовать ранее, но вы все равно вправе требовать свою долю. Я могу оплатить вам вашу службу деньгами. Или, быть может, у вас есть какое-то особое желание?

Ника застыла. Все получается так, как она хотела. Вот сейчас она может попросить у самого короля повышения, новое место в королевской полиции, которое позволит ей активно участвовать во всех собраниях и навсегда избавиться от роли посыльного. Она сможет наравне со всеми остальными членами королевской полиции участвовать во всех ее делах. Ника понимала, что Восьмое Королевство само по себе достаточно спокойное, и даже в королевском замке не всегда для полиции находится интересная работа, помимо повседневной рутины. Но многих отправляют в другие города, чаще всего просто для проверки, но в некоторых городах действительно есть проблемы с постоянной деятельностью Страж, и горожане там нуждаются в поддержке извне, чтобы решить некоторые проблемы. Чем-то подобным последние годы занимался дедушка Ники. Ради этого он даже отказался от предложения встать во главе королевской полиции, решив, что это слишком легкое занятие для него. Он всегда хотел быть на передовой.

— Я помню вашего деда, госпожа Дивер, — вдруг заговорил король. Лицо мужчины как будто стало мягче, и он даже улыбнулся. — Он был прекрасным человеком. Я помню, как Карл приходил просить меня лично, чтобы тебе, тогда еще трехлетней, позволили остаться жить с дедушкой здесь, в замке. Конечно, я был не против — в этом замке было достаточно свободных комнат, да и твоему деду пришлось бы оставить должность, если бы я отказался, а он был нужен мне здесь как хороший полицейский. Я ни разу не удивлен, что внучка Карла Дивера пошла по его стопам. Уверен, он бы гордился вами.

Ника не верила своим ушам. Король похвалил ее? Она точно не должна подвести ни его, ни дедушку, так что выбора нет — нужно просто попросить у короля повышения и заниматься тем, что ей действительно доставляет удовольствие. Разве не к этому стремилась Ника? Ее наконец-то будут воспринимать всерьез, не сравнивая с более уважаемым предком и не думая о ней только как о надоедливой девице. Но заслужила ли она это? Ведь, по сути, Ника не сделала почти ничего для поимки преступника. Ей буквально указали на его местоположение, но даже арестовать его по-человечески у полицейской не получилось, и если бы не Патриция, то кто знает, чем вообще это могло закончиться.

— Знаете, я не уверена, что имею право просить что-либо у вас, — Ника зажмурилась и опустила голову. — Я не заслужила этого, ведь я сбежала из замка, нарушив тем самым правила, чтобы поймать этого преступника. И даже просто привести его сюда я не смогла бы, если бы мне не помогли. Я осознаю, что на самом деле я слаба и не способна ни на что более стоящее, чем быть простой девочкой на побегушках.

Ника почувствовала, как по щекам у нее потекли слезы, но даже не посмела поднять руку, чтоюы вытереть их. Она ждала, что скажет король.

— Не нужно обесценивать собственных заслуг, Ника, — король внезапно перестал использовать официальное обращение. — Я знаю, что ты сделала, но это совсем не значит, что ты плохой человек или никчемная полицейская. Да, ты сбежала из замка, но ты не побоялась рискнуть. Большинство из тех, кто занимает место в королевской полиции, не смогли бы сделать и этого. Да, у них достаточно хорошо развито стратегическое мышление и смекалка, то они шли сюда не чтобы совершать подвиги, а чтобы иметь теплое место и защиту в случае чего. Они трусливы. И не готовы рисковать. Тебе помогли? Что же, это даже хорошо. Не всегда стоит полагаться только лишь на себя. Я король, но ведь я не правлю в одиночестве. На самом деле я делаю лишь малую часть всего, что происходит в этом замке. Еще немного, и моя роль совсем станет незначительной, и место короля станет лишь неким символом, если не перестанет существовать вовсе. Ты рискнула и имеешь право быть вознагражденной.

Слезы потекли с удвоенной силой, и Ника уже даже не пыталась их скрыть. Она до сих пор не верила, что слышит все эти слова от самого короля. Ей почему-то казалось, что все это ей говорит ее покойный дедушка, и от этого становилось еще больнее. Ника не считала себя хорошим человеком. Она не понимала, правильно ли поступила в конечном счете, но пути назад уже не было. Дело было сделано и оставалось лишь принять последствия.

— В таком случае я… я просто хотела бы…

Ника запнулась. Она внезапно подумала про Мелиссу. Ведь все что она делала — она делала не только для себя. Если бы не Мелисса, Ника вряд ли бы решилась на этот побег. Любовь к ней имела особое значение и придавала девушке сил, и сейчас она не могла так просто пренебречь ей.

— А знаете, я решила, чего я хочу, — произнесла вдруг полицейская, вытирая слезы рукавом кофты. — Я хочу жениться на вашей дочери.

Король, расслабленно ведущий беседу до этого, вдруг подобрался и изумленно посмотрел на девушку.

— Этого-то я и боялась, — раздался голос за дверью, и в комнату вошла Мелисса. — Папа, нам предстоит серьезный разговор.

Виктор добрался до Столицы только к вечеру следующего дня и был вполне счастлив, оказавшись дома. Он не любил длительных путешествий и только в своем гнездышке мог почувствовать себя по-настоящему расслабленным. Особенно учитывая события последних дней.

На рабочем столе перед ним лежали письма от Ники Дивер. В них она переписала все отчеты и приказы, которые ей удалось достать в королевском замке по делу Эдварда Вилтона. Конечно, большинство газет уже пронюхали о произошедшем, хотя король не стал объявлять во всеуслышание, что преступник пойман. Однако, большая часть имеющейся у них информации — только их же собственные догадки, тогда как у Виктора имелись на руках все подтвержденные сведения для того, что написать огромную статью, которая, несомненно, вызовет бурю эмоций как среди читателей, так и среди самих издателей. Последний его работодатель, тот самый, что отправил Брама в ту деревню, просто чтобы на время избавиться от потока его никого не интересующих статей, еще даже не подозревает, с каким материалом вернулся журналист.

Перебирая письма полицейской, Виктор думал о том, что представлял себе итог этой поездки несколько иначе, но сейчас все сложилось как никогда лучше. Изначально он думал, что будет лучше, если преступника он поймает самостоятельно и лично притащит к ногам короля, но, к счастью, вовремя одумался и решил спихнуть всю грязную работу на других. Главное же, что в итоге все остались довольны и получили то, чего хотели, а остальное совсем не важно.

Брам усмехнулся своим мыслям и вновь вернулся к письмам. Среди всех отчетов парочка были особенно интересными. Например, в одном из них Линст Бигер и Норман Локер, установившие впоследствии личность преступника, отправились в Дорен — город, где было совершено первое убийство, и именно оттуда родом оказался наш преступник. Эдвард Вилтон, он жил со своими родителями и работал на местных Страж. В подвале его дома обнаружились трупы первых двух жертв, что дало основание для того, чтобы официально объявить его виновным в, как минимум, четырех убийствах. К тому же, обследование Бенедикта выявило факт отравления ядом из особых видов растений, произрастающих лишь на востоке страны, и которым, как выяснилось, были отравлены первые две жертвы. Это также подтвердилось тем, что очнувшийся мальчик вспомнил, как перед непосредственным нападением на него кто-то из прислуги сунул ему конфету (госпожа Сиэлла, исходя из описания этого человека, утверждала, что никого подобного из прислуги у нее никогда не работало). Видимо, в этой конфете и находился яд, но в малых дозах, которых оказалось недостаточно для смертельного исхода. И поняв это, убийца решил воспользоваться более радикальными методами. Пробравшись в особняк, он улучил момент и толкнул Бенедикта в горящий камин. Столкновение с основанием камина вызвало долговременную потерю сознания, подкрепленную также наличием в организме яда, отчего мозг несколько дней не подавал никаких признаков активности. Мальчику повезло, что девушка, занимающаяся непосредственной охраной госпожи Сиэллы и ее сына, успела вытащить его из камина и вовремя отправить за врачом.

Интересная получалась ситуация. Убийца не гнушался никакими методами, чтобы добиться своего. Однако мальчик в итоге остался в живых, и, если верить слухам, король даже хочет объявить его своим следующим преемником в связи с отказом его дочери Мелиссы от престолонаследования.

Среди бумаг, присланных полицейской, был также приказ о временном заключении Эдварда Вилтона в темнице королевского замка с последующим переводом в тюрьму для особо опасных преступников на севере страны. В этой тюрьме было не так много заключенных, но король сделал все, чтобы навсегда обезопасить их от общества, поэтому сбежать оттуда невозможно.

В заключении врачей было отмечено, что Эдвард рассуждает не очень здраво, часто бредит. Признает свою вину, однако не может вспомнить подробностей ни одного из своих убийств, что показалось им крайне странным. Вопросы также возникли по состоянию его физического здоровья. Врачи диагностировали дистрофию различных органов и вероятные проблемы с кишечником. Было предложено в связи с результатами обследования смягчить наказание, однако данное предложение оказалось отклонено.

«Заключенный разговаривает однотипными немногословными фразами. Утверждает, что заслуживает самого жестокого наказания и постоянно говорит о том, что все это время пытался совершить сделку с дьяволом, сидящем у него в голове. Отмечена тяга к самоповреждению. Зубы крошатся, выпадают волосы, недостаток мышечной массы говорит о признаках мышечной дистрофии…»

Виктор отложил отчеты и взялся за свою уже почти законченную статью. Конечно же в ней не будет ни слова про Брена. Да, он неплохо помог Браму, но писать в статье о том, что это преступление было раскрыто с божьей помощью, было бы как-то глупо. Это сделало бы только хуже, а газета вряд ли стала бы печатать подобную чепуху. Что там хотел это божок? Чтобы его перестали ненавидеть? Что ж, Виктор поговорит с Финном, быть может, вдвоем у них даже получится как-то показать людям из его деревни, что Брен тоже заслуживает свою толику уважения и почитания. Ему этого хватит. К тому же, вряд ли жители деревень читают газеты, так что от того, что там появится его имя, ему не будет ни жарко, ни холодно.

Когда статья была закончена, и Виктор был полностью удовлетворен ее содержанием, он закинул исписанные листы в большой бумажный конверт, запечатал его и, натянув пальто, отправился в газетное издательство. Если и сейчас его статью не примут, а его самого в очередной раз польют грязью, то будет ли вообще смысл продолжать заниматься этим дальше?

В Столице было не по-осеннему тепло, и Виктор счел это хорошим знаком. Листья все еще продолжали облетать с деревьев, обнажая хрупкие ветви. Солнце осушало лужи после недавних дождей. После времени, проведенного в той жуткой деревне, Виктору приносило особое удовлетворение ходить по знакомым улочкам под согревающими лучами солнца. Ему казалось, что мрачность того места, его особый менталитет почти довели журналиста до сумасшествия, потому что Брам никогда еще не чувствовал себя настолько слабым и неспособным контролировать ситуацию. Сейчас же он вновь был готов взять все в свои руки, он был уверен в себе как никогда и мысленно готовился проявить напористость, если это потребуется.

В издательстве, которое располагалось в большом сером здании почти в центре Столицы, работа шла вовсю — кажется, работники готовили к выпуску очередной номер. Пройдя по привычному маршруту мимо всех этих раскрытых настежь дверей, Виктор устремился в конец коридора, к единственной закрытой двери, на которой значилась табличка «Главный редактор». Стукнув пару раз по крепкому дереву скорее в качестве предупредительного знака, Брам вошел внутрь.

Главный редактор, уже далеко немолодой мужчина с сединой в волосах и глубокими морщинами, сидел за широким столом и пил кофе. Кажется, у него как раз был перерыв.

— Посмотрите, кто вернулся! — воскликнул мужчина. — Мог бы и позже прийти — мы как раз планировали закрываться через полчаса.

— Я в курсе, что завтра выход очередного номера, так что я уверен, большинство задержались бы допоздна. Только если вы вдруг впервые в жизни не сделали все к сроку, — не моргнув глазом, парировал Виктор. — Я принес материал.

— Что, изучал религию все эти дни? — усмехнулся редактор, принимая конверт с исписанными листами внутри. — А я уже хотел тебя увольнять. Уж больно долго от тебя не было вообще ни слуху, ни духу.

— О, поверьте, как бы вашему издательству не пришлось повысить мне жалование после этой статьи, мистер Норвел, — самодовольно улыбнулся Виктор и сложил руки на груди, наблюдая за действиями главного редактора.

— Религиозные аспекты жителей глубинок нашей родины настолько увлекательны?

Мистер Норвел покачал головой и, усмехнувшись, взялся за чтение статьи. По мере прочтения выражение его лица менялось, усмешка исчезала, а взгляд становился серьезнее.

— Все это — проверенная информация? — спросил он.

— Абсолютно.

— Так, ладно. Если ты готов взять все написанное в этой статье под свою ответственность, то мы напечатаем ее.

Виктор кивнул.

— Я доверюсь тебе только потому, что верю, что ты честный журналист. Твои статьи слабые лишь из-за того, что ты не умеешь найти ту тему, что взволновала бы людей, но в выдумывание для привлечения внимания ты бы скатываться не стал. Не давай мне возможности разочароваться в тебе.

Виктор улыбнулся у себя в мыслях, но внешне не показал, насколько на самом деле рад тому, как все сложилось. Он поблагодарил мистера Норвела и вышел из кабинета. Главный редактор последовал за ним со статьей в руках. Зайдя в один из открытых кабинетов, он передал ее кому-то, а Брам абсолютно счастливый покинул издательство. Получилось.

Последняя жертва

В деревеньке было как обычно тихо. Виктор даже поежился, уже успев привыкнуть к столичной суете. По дороге к дому Финна он встретил лишь парочку незнакомых лиц, которые странно оглядывались на него и стремились побыстрее скрыться. Но и до этого они не были особо доброжелательными, так что это вообще не удивило мужчину.

Домик Финна выглядел еще более заброшенно, чем неделю назад, а на окнах и вовсе висели клочья паутины, заменяющие занавески. Виктор подошел к двери и несколько раз громко постучал, дожидаясь, пока парень соизволит встретить гостей. Финн не заставил себя ждать. Он приоткрыл дверь и долго с недоверием смотрел на Брама, прежде чем открыть дверь полностью и впустить журналиста в дом.

— Я думал, ты уже закончил со своей статьей, — хмуро бросил Финн, закрывая за Виктором дверь.

— Это так, но у меня осталось здесь незаконченное дело, — Брам прошел вглубь дома и снял пальто. — Может, заваришь чаю? Есть о чем поговорить.

Финн кивнул, и спустя десять минут они сидели за столом на кухне с дымящимися кружками в руках. Виктор думал о том, с чего ему стоит начать, чтобы его не посчитали сумасшедшим, и как подвести к тому, чего он хочет от Финна. Наконец, он решил, что в этой деревне и так все не очень здоровы умом, так что он, в целом, ничем не рискует.

— В общем, дело вот в чем, — Виктор прокашлялся и начал рассказывать все с самого начала про сделку с Бреном и то, что именно потребовал бог огня в обмен на свою помощь.

Финн слушал Виктора, и его лицо все больше и больше мрачнело. Казалось, ему не совсем нравилась вся эта сложившаяся ситуация, а когда Виктор закончил, парень и вовсе молчал несколько секунд, прежде чем высказать свое мнение.

— В Троебожии Брена и правда не особо любят, да и вообще предпочитают не признавать одним из богов. Маловероятно, что мы сможем что-то исправить в сознании сотни людей, которые верили в одну историю всю свою жизнь. Должно пройти время.

— То есть тебя вообще не удивляет, что я говорил с богом огня в твоем доме?

Финн слегка приподнял брови и чуть склонил голову набок.

— Мы и сами своего рода говорим с богами, просто предпочитаем делать это не напрямую, так что твой контакт с Бреном не есть что-то из ряда вон выходящее.

Виктор понимающе кивнул и кинул взгляд в сторону камина.

— Но мы же можем попытаться что-то сделать? В конце концов, у нас с Бреном был договор, а я предпочитаю выполнять свои обязательства в таких ситуациях, хотя не скажу, что сталкивался с чем-то подобным раньше.

— Можно попробовать организовать собрание и позволить жителям деревни самим поговорить с Бреном и прояснить все моменты.

— А ты разве можешь это устроить? — засомневался журналист.

— Я староста этой деревни, Виктор, — усмехнулся Финн, наблюдая за реакцией Брама, который удивленно смотрел на парня, не веря своим ушам.

Виктора смущало все: возраст Финна, его запущенный дом, находящийся где-то на отшибе, да и старосты в деревнях как будто ведут себя обычно как-то иначе, хоть Брам и останавливался лишь в парочке подобных. Однако положение Финна в этой деревне объясняло, почему никто не задавал вопросов, когда парень привел журналиста на церемонию жертвоприношения, это же и объясняло то, что он постоянно куда-то уходил, и его часто не было дома. И все-таки…

— А не слишком ли ты…

— Молод? — Финн вновь усмехнулся. — До меня здесь всем заправляла моя матушка, и я всегда ей во всем помогал. Жители видели это и замечали, что я неплохо справляюсь, так что после ее смерти они просто избрали новым старостой меня, потому что были во мне уверены.

Виктор теперь смотрел на парня совсем другими глазами. Видимо поэтому он постоянно такой хмурый и серьезный.

— И еще последний вопрос, пока мы не начали. Тот гроб, которым я случайно затопил камин, откуда он?

— Это был гроб моей матери. Он был не очень хорошим, и не так давно у меня появилась возможность сменить его и перезахоронить матушку. Звучит не очень, понимаю, но она этого заслуживала.

Брам понимающе кивнул и отошел к камину. Скоро это закончится, и он сможет с чистой совестью вернуться в Столицу, где его уже будет ждать его первый успех.

В темнице было очень холодно, а Эдварду особенно — собственное тело его больше не грело, а старый плащ, в котором его и бросили сюда, не особо помогал это исправить. Он постоянно дрожал и кутался в этот рваный кусок ткани, пытаясь хоть как-то сохранить остатки тепла. Вилтон просто ждал, когда все это закончится, и он перестанет мучиться.

Он находился в камере уже три дня, и все это время его мучили кошмары и видения. Видениями он называл образы, которые посещали Эдварда из часа в час. Он видел Маризу, ходящую туда-сюда по периметру камеры, которая тяжело вздыхала и, как казалось самому Эдварду, осуждающе смотрела на него. Периодически появлялись и другие призраки убитых жертв. Эдвард не пытался с ними взаимодействовать, он просто не мог, все, на что он был способен, это смотреть, смотреть, не отводя взгляда, смотреть, чувствуя всю боль этих людей. Иногда даже перед Эдом возникал юный Бенедикт. Он кричал и звал маму, будучи объятым пламенем, и вид этого ребенка убивал парня.

Сейчас в камере с Эдвардом никого не было. Видения на какое-то время оставили его, и поэтому он попытался уснуть, но сон никак не приходил. Тогда Вилтон, забившись в дальний угол, вновь укутался в отцовский плащ и немигающим взглядом смотрел в противоположный угол. На миг ему почудилось движение в этом углу, и Эд вжался в стену позади себя еще сильнее, надеясь, что это просто крыса. Но воздух в этом месте вдруг начал принимать очертания человеческой фигуры, и Эдвард закрыл глаза, будучи не в силах вновь смотреть на это.

— Ну зачем же ты закрываешь глаза, — парень похолодел, услышав до боли знакомый голос. — Ты разве не рад меня видеть, братик?

Эдвард распахнул глаза и вскрикнул от страха и неожиданности: фигура призрака стояла прямо перед ним, и он уже не сомневался, кому именно она принадлежит.

— Энни?

Голос Эдварда дрожал от испуга и был хриплым и еле слышным из-за того, что он не использовал его уже долгое время. Энни, его сестренка Энни, выглядела точно так же, как и в тот самый день, когда она умерла. На ней было то же платье с оторванными рюшечками и оборками, которые она терпеть не могла, а яркие, почти изумрудные, глаза светились каким-то потусторонним светом и смотрели прямо на Эдварда.

— Энни, — вновь повторил он, чувствуя, как глаза его наполняются слезами.

— Зачем ты убил этих людей?

Вопрос прозвучал безобидно из уст маленькой девочки. Эдвард помнил, что точно таким же тоном сестренка интересовалась, зачем он убил мышонка, когда находила его за своим привычным занятием с маленьким ножичком в руках, занесенным над внутренностями животного. Тогда Эдвард знал ответ: он убил одну мышку, чтобы когда-нибудь спасти тысячи людей. Но сейчас этот ответ явно не имел никакого смысла.

— Не знаю, — не смея даже поднять руки, чтобы вытереть с щек текущие слезы, прошептал Эд. — Я не знаю, Энни.

Призрачная девочка отошла от парня. Она принялась ходить по периметру камеры, осматривая ее стены. Эдвард не отрывал от нее взгляда, наблюдая за каждым движением ног и головы. Наконец, Энни вновь подошла к нему и уставилась своими большими глазами прямо в глаза Эда, и этот взгляд показался ему таким пронизывающим, проникающим в мозг и перебирающим все его мысли, все до единой.

— Зачем ты убил меня?

— Ты сможешь меня когда-нибудь простить?

Девочка покачала головой и, дойдя до противоположного угла, испарилась, оставив Эдварда вновь в одиночестве. Он вдруг протяжно застонал и бросился вслед за ускользающим призраком. Но его руки в темноте наткнулись только на битое стекло, лежащее в углу. Видимо, до этого камера долгое время пустовала, и стражники нашли ей другое применение, так как в углу лежала разбитая бутылка из-под какого-то алкоголя. Эдвард почувствовал что-то липкое на своих руках и с удивлением взглянул на свои ладони. В полумраке ему было сложно разглядеть, что именно это было, но он понял, что это была кровь. На его руках была кровь.

Слизнув каплю с краешка ладони, Вилтон почувствовал этот привкус железа. Он вдруг расхохотался и вновь потянулся руками к полу в углу камеры. Нащупав осколок побольше и поострее, он поднял его, поднося к единственному источнику света — к решетке двери, через которую в камеру проникали скудные лучи от лампочки, висящей в коридорах замковых подземелий. Осколок сверкал на свету и был таким же ярко-зеленым, как и глаза его любимой Энни.

Эдвард снова вернулся на прежнее место в углу в глубине камеры и сел на пол, стянув с себя плащ. Закатав рукава рубашки, он долго ощупывал свои тощие руки, прежде чем приставить к одной из них осколок бутылки, с нажимом проводя от запястья до самого сгиба локтя.

Стражники услышали болезненный крик из камеры заключенного, но решили не придавать этому особого значения — у паренька явно были проблемы с головой, покричит да перестанет. Однако, когда через пару часов, обходя с проверкой темницу, они все же заглянули в злополучную камеру, и сначала подумали, что парень спит, но он не откликнулся и никак не пошевелился, даже когда стражник с силой ударил по железной двери, создав тем самым ужасный грохот. Наконец, войдя внутрь и осветив пространство вокруг себя небольшим портативным светильником, стражники увидели Эдварда, лежащим на плаще в луже собственной крови и, переглянувшись, подошли ближе. Сомнений не оставалось. Он был мертв.

Над Дореном вставало тусклое осеннее солнце. На улицах города было тихо, редкие горожане покидали в такую рань свои дома. Сильвия Вилтон безмятежно спала в своей постели, уверенная, что ее муж, Клинт Вилтон, спит тут же, рядом с ней, хотя если бы его и не оказалось рядом, она не была бы слишком обеспокоена. И именно это она бы сейчас и увидела, открыв глаза, потому что Клинта не было на кровати, на привычном месте. Куда же делся ее муж? Что ж…

— Очнулся? — Клинт с трудом разлепил веки и качнул гудящей головой. Его взгляд уперся в темноту, но телом он ощущал, что сидит на стуле со связанными позади спинки руками.

— Я уж подумала, что прибила тебя ненароком, — вновь проговорил загадочный голос.

— Что тебе нужно? — прохрипел мужчина, пытаясь высвободить руки из пут. — Деньги? Бери все, только не убивай меня!

Он осознал, что тело его бьет мелкая дрожь. Клинт боялся. Впервые в жизни действительно боялся. Больше за свою жизнь, конечно, ведь он как никто другой дорожил ей. Веревка на запястьях не поддавалась — она слишком плотно прижимала руки друг к другу и была завязана на несколько прочных узлов.

— Деньги? Ха! Да мне никогда не нужны были твои деньги, жалкий идиот! — незнакомка рассмеялась. — Да ты никак боишься? Неужели мне действительно удалось заставить тебя бояться? Ты даже не представляешь, какое удовольствие доставляешь мне этим.

Голос доносился то справа, то слева, то откуда-то сзади, будто говоривший человек ходил вокруг стула с Клинтом кругами. Вилтон попытался встать со стула в надежде, что связанные руки соскользнут с его спинки, и он хотя бы сможет передвигаться и попытается сбежать. Однако его попытки вновь потерпели крах. Едва мужчина приподнялся и попытался встать, он тут же рухнул обратно, потому что ноги, как оказалось, тоже были связаны, просто настолько плотно, что в них вовсе прекратила поступать кровь, и они занемели, отчего Клинт не чувствовал их. Ощутив вновь под собой стул, он разозлился, потому что ненавидел чувствовать себя беспомощным. А именно так он сейчас себя и чувствовал.

— Да кто же ты? — крикнул он в темноту.

Где-то сбоку послышался смешок, и в помещении загорелся свет.

— А ты не узнаешь меня, папочка?

Клинт дернулся на стуле от неожиданности. Прямо перед ним, наклонившись почти вплотную, стояла совсем юная девушка с каштановыми волосами, собранными в длинную косу, и ярко-зелеными глазами, будто пытающимися взглядом высосать из его тела душу.

— Энни? — пораженно выдохнул Клинт. — Ты же мертва!

Девушка рассмеялась и отошла в сторону. На ней была была черная плотная водолазка и черные эластичные брюки, какие обычно использовались для верховой езды. Черты ее лица были чуть угловатыми, а высокий рост и широкие плечи делали ее фигуру похожей на мужскую. Энни не отводила взгляда с Карла, кривя губы в злой усмешке, и мужчина понял, как та похожа на него самого.

— Скажи спасибо матушке, которая помогла мне сбежать тогда, семь лет назад, — наконец проговорила она. — Только благодаря ей я еще жива и могу отомстить тебе.

Клинт судорожно сглотнул и огляделся. Они были в его собственном подвале. В том самом подвале, куда пару дней назад с обысками явились люди из королевской полиции, и где они обнаружили мертвые тела, спрятанные здесь его сыном.

— Разве ты не обратил внимания на послания, что я тебе оставляла? — Энни изобразила обиду. — А ведь я так старалась! Все ради тебя, папочка, ты же так просил тебя называть? Помнишь ты говорил нам с Эдом про неугодных? Про тех, кто не заслуживает жить. Что ж, я избавила общество от парочки из них. Ради тебя, папочка. Все это лишь ради тебя!

И она расхохоталась. Энни заливисто смеялась на весь подвал, и пустые стены отражали ее смех, пока Вилтон-старший с ужасом смотрел на свою дочь.

— А тот мальчик? В чем же была его вина?

— А в чем была моя вина? — вдруг в отчаянии закричала Энни. — В чем я тогда провинилась перед тобой? Когда ты бил меня до потери сознания, а после приходил ночью в тайне от матушки и… делал свои мерзкие вещи? Знаешь, кто на самом деле не заслуживает жизни? ТЫ!

Энни отвернулась на несколько секунд, а когда она повернулась обратно, Клинт увидел на ее щеках блестящие дорожки злых слез.

— Но ты подставила Эдварда, — стараясь держать себя в руках, проговорил мужчина. — Ты знаешь, что его арестовали и бросили в королевскую темницу? Говорят, он сошел с ума.

— Там ему будет лучше, чем рядом с тобой, — прошипела девушка, подходя ближе. — Я просто помогла ему сбежать от тебя. Эдвард всегда был слишком слабохарактерным и не смог бы сделать этого самостоятельно.

— И что ты сделаешь со мной? — Клинт пытался отвлечь дочь разговорами, пытался хоть как-то потянуть время, не теряя надежды высвободиться и сбежать.

— Хотелось бы, конечно, сделать с тобой тоже, что и ты делал со мной все эти годы, но, к сожалению, я физически не могу этого сделать, так что я просто убью тебя и выставлю напоказ всему городу.

Энни говорила об этом так спокойно, несмотря на продолжающие течь слезы, что Клинт невольно почувствовал холодок, пробежавшийся по его спине. Вот оно, их главное отличие, — он не мог сдерживать свои эмоции, свой гнев, и даже сейчас Клинт чувствовал как внутри него бурлит вулкан, не находящий себе выхода, тогда как Энни свой гнев никогда не выставляла наружу. Она сама решает, какую эмоцию показать следующей, и поэтому никто и никогда не узнает, что именно она чувствует на самом деле. И этим Энни была еще опасней.

Клинт дернулся последний раз и сдался. Он понимал, что сбежать уже не получится, да и вряд ли в этом вообще есть смысл. Он сам станет причиной своей смерти. В руках Энни заблестело лезвие клинка.

— Я бы хотела, что бы ты мучился, но, убив тебя быстро, я докажу, что являюсь лучшей версией тебя.

Клинт сжал челюсти и отвернулся. Девушка усмехнулась.

— Что и требовалось доказать. Ты был грозным лишь тогда, когда чувствовал в своих руках абсолютную власть, когда знал, что никто не посмеет тебя остановить. Я сделаю этот мир лучше, избавив его от тебя. Ты станешь последней моей жертвой.

Лезвие вошло мгновенно. Рука Энни ни разу не дрогнула. Она вытащила клинок и еще раз со всей силы воткнула его в грудь отца. На этот раз он задел ребро, и оно с треском разломилось под давлением клинка. А потом она сделала это еще раз. И еще. И еще с десяток раз. Умирая, Клинт видел, как девушка улыбается. По ее щекам вновь бежали слезы, но в этот раз он знал, что эти слезы настоящие, как и эта до безумия счастливая улыбка. Энни вкладывала всю свою боль в каждый удар клинка, и она была рада вернуть своему мучителю хотя бы толику тех страданий, что испытала маленькая девочка. Ведь даже те лишения, что преследовали ее после того, как она покинул дом, никогда не сравнятся с тем, что ждало бы ее, останься она там.

— Ты доволен? Доволен? — кричала Энни, размазывая по лицу слезы и капли крови. — Ты заслужил это! Как никто другой заслужил!

Часто дыша, девушка опустилась на ледяной каменный пол подвала и привалилась спиной к стулу, ощущая, как кровь быстрым потоком стекает по отцовской ноге. Она справилась. Совсем скоро она вернется к своей семье. К своей настоящей семье. А пока ей нужно прийти в себя, ведь, кажется, только что Энни потеряла цель в жизни.

Энни плакала, молчаливо глотая слезы. На самом деле, у нее не было никакой семьи. Была только она сама и галлюцинации, которые она называла своими друзьями. Все это время Энни убеждала себя, что, несмотря ни на что, она осталась в здравом уме, но знала, что это неправда. Здоровые люди не становятся хладнокровными убийцами. И не кончают своих отцов, какими бы ужасными они не были.

— Но мы же справимся со всем этим, верно?

Энни встала, пошатываясь, и принялась отвязывать тело отца от стула. Сделав это, она замотала труп так, чтобы кровь не стекала на пол, а после, схватив его за обе руки, потащила к выходу из подвала. Сначала нужно закончить с этим, а как жить дальше, она решит потом. Главное, чтобы исчезли кошмары, а с остальным Энни точно справится. Пусть даже и одна. Пусть даже с кровью на руках. Она справится.