На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре

_1

От автора

Сюжет романа не претендует на историческую достоверность.

Historia magistra vitae (лат.) – История – наставница жизни

Пролог

15 июля 1904 г.

…Солнечный, ясный летний день. По Измайловскому проспекту на значительном расстоянии друг от друга двигались четыре молодых человека. Каждый нес на себе печать смерти. Каждый готов умереть. Каждый готов убить. На этот раз они не упустят своей жертвы!

Точно в определенный час показалась карета. Высокопоставленный чиновник, сидящий в ней, направлялся с докладом к царю. Первый посланник смерти пропустил карету мимо. Ловушка захлопнулась – если карету повернут обратно, он бросит бомбу.

Второй террорист сбавил шаг, как только заметил приближающуюся цель. Сердце бешено отбивало ритм. Карета приближалась. Около смертника кони замедлили бег – впереди путь преградили дрожки. Смертник сошел с тротуара и бросился к карете. Сквозь стекло дверцы он увидел своего противника – свою жертву, которая, заметив его, метнулась с искаженным от ужаса лицом в сторону. Сердце на миг замерло. В следующий момент в стекло полетела бомба. Раздался взрыв…

* * *

Глава 1. Лопухин

Декабрь 1904 г. Петербург

Директор департамента полиции, Лопухин1 Алексей Александрович, истинный аристократ и внешне и по манерам, восседал за своим рабочим столом и надменно смотрел через пенсне на своего лучшего служащего Малышева, который стоял перед ним, теребя в руках папку с делом.

– Ну-с, докладывайте, что дал допрос арестованного? – спросил он нетерпеливо.

– Арестованный Тарасов признался, что следил за вами с целью покушения. Он назвал некоторые имена и адреса, но по названным адресам нам никого не удалось задержать. Сообщники Тарасова успели скрыться.

Лопухин свел брови:

– Плохо! Плохо работаете!

Он гневно сжал губы в тонкую линию. Затем резким тоном спросил:

– Выяснили, кто готовит покушение?

Помощник перевел дыхание:

– Все распоряжения Тарасову передавались от некоего Валентина2.

– Валентин?

– Да. – Помощник помялся в нерешительности. – Это имя упоминал террорист Сазонов в бреду, когда был ранен во время покушения на ныне покойного фон Плеве3.

Скулы Лопухина напряглись, а глаза сузились.

– Значит, опять объявился Валентин, – с трудом произнес он. – Что говорит агент Азеф4 об этом Валентине?

– Он ничего не знает. О готовящемся покушении тоже ничего не слышал. Но мы усилено работаем в этом направлении, Алексей Александрович.

Азеф – и не знает! Директор Департамента полиции вскочил на ноги и напряжено зашагал по кабинету взад-вперед. Затем резко, будто чеканя каждое слово, сказал:

– Надеюсь, вы еще помните, что убийство Плеве застало наш Департамент врасплох! Хотя возможность этого убийства мы давно предвидели. Целый ряд раскрытых подготовок к этому убийству достаточно убедительно подтверждал правильность подобного умозрительного заключения! И все же у Департамента и у самого Плеве прочно держалась уверенность, что удар удастся отвратить. Каков же был результат, вам напоминать не нужно?!

Помощник отвел глаза, уставившись в сторону.

– Я не собираюсь повторять судьбу Плеве! Найдите мне Валентина! И в ваших интересах, чтобы это произошло как можно скорее. А теперь, оставьте папку с делом и идите!

Малышев аккуратно положил папку на стол, предусмотрительно развернув в правильное положение и расположив прямо напротив кресла директора. Затем отступил в сторону, отдал честь, щелкнув каблуками, и быстро вышел.

Дождавшись, когда помощник закроет за собой дверь, Лопухин сел в кресло, открыл папку и стал изучать документы. Они содержали акты допросов Тарасова, а также сведения, касающиеся Валентина. Действительно, раненый при взрыве Сазонов в бреду назвал ряд имен, и среди них имя руководителя покушения – некоего «Валентина», неуловимого, будто фантом.

Лопухин оттолкнул документы в сторону. Недовольство накатило новой мощной волной. Все следствие по делу об убийстве Плеве было проведено с величайшей небрежностью! При чтении документов Лопухину временами трудно было отделаться от мысли, что следователи только по обязанности участвовали в поисках виновников и в душе готовы были присоединить свои голоса к хору радующихся гибели министра внутренних дел. Теперь же покушение готовилось на него – директора Департамента полиции – Лопухина.

Лопухин встал и прошелся от стола к окну. Заложив руки за спину, хмуро уставился на заснеженную улицу, не замечая, что там происходит.

В последнее время Лопухин перестал доверять тем людям, которые его окружали. Он их опасался. Он знал этот мир власти, где каждый может предать, переступить через давнишнюю дружбу и службу, чтобы урвать более лакомый кусок. Со смерти Плеве, его наставника, честолюбивые планы Лопухина стали рушиться как карточный домик – пост министра внутренних дел, который прочил ему Плеве, получил Святополк-Мирский5, а он – директор Департамента полиции – оказался в опале со стороны императора. И вот теперь, ко всему прочему, над ним нависла угроза расправы.

Лопухин считал, что если уж в Департаменте знали о том, что на Плеве готовится покушение, но не смогли его защитить, то нет никакой гарантии, что теперь его – Лопухина – смогут уберечь от покушения. И захотят ли? Кругом одни Иуды! Ко всему прочему он все больше убеждался в том, что убийство Плеве и готовящееся покушение на него взаимосвязаны. Лопухин стал подозревать, что покушение готовится кем-то, кто не любил Плеве, а теперь старался избавиться и от сторонников бывшего министра внутренних дел – то бишь от него – директора Департамента полиции. Значит, за таинственным Валентином может стоять не некая боевая группа террористов-революционеров, а политические лица или лицо, стремящиеся расчистить себе место во власти. Поэтому верить своему окружению нельзя!

Лопухин вздохнул, снял пенсне и двумя пальцами надавил на переносицу, закрыв глаза.

Необходимо найти такого человека, – убеждал себя Лопухин, – который бы работал только на него. Не те тупые, пустоголовые агенты, что работают в полиции и которых видно за версту. Ему нужен неординарный агент. Человек, который был бы ловок и сообразителен. Внешне интеллигентен. Равнодушен к власти, к которой стремятся сильные мира сего. Не амбициозен. И имеющий уязвимое место – «ахиллесову пяту», с помощью которой Лопухин будет держать агента в своих руках.

Сложность состояла в том, где найти человека, который верой и правдой сослужил бы ему службу и не вонзил, образно говоря, нож в спину.

* * *

Алексей Глебов просматривал газету, периодически поглядывая на дверь спальни, за которой находилась его жена.

Они опаздывали на премьеру концерта американской танцовщицы Айседоры Дункан, а Лиза была еще не готова. Это его нервировало, заставляло выходить из себя, но все же на этот раз он лишь крепче сжал зубы, удрученно вспоминая о том, что раньше он гордился своей выдержкой и хладнокровием. Но это все было до того, как он женился и встал на «путь праведный». Путь праведный заключался в том, что Алексей – авантюрист, аферист, карточный шулер, джентльмен удачи, по наследству получивший титул, не подкрепленный капиталом и землями, женившись на молоденькой взбалмошной провинциалке, покончил с прежней жизнью. На такое его подвигли действительно очень сильные чувства – любовь и страсть, которые он испытывал к ней. Она чувствовала к нему то же самое, он был в этом уверен.

Они были женаты меньше года и, хотя любили друг друга, но без скандалов не обходилось – оба были упрямы, себе на уме, имели разные, не схожие интересы, что приводило к разногласиям. Но чем громче был скандал, тем жарче, страстнее проходило примирение – они не вылезали из спальни сутками. А потом начиналось все сначала: вместо того, чтобы заниматься «домашним очагом», как хорошей добропорядочной супруге, несравненная Лиз пропадала до позднего вечера вне дома, выполняя поручения эсдеков6. Алексея политические увлечения жены удручали, но чем больше он пытался повлиять на жену, тем больше было сопротивление с ее стороны.

Алексей только сейчас сообразил, что уже минут пять тупо смотрит в газету, ничего не читая. Он судорожно сжал ее края и стал считать до десяти. «Раз, два, три…»

За дверью спальни что-то грохнуло.

Алексей чертыхнулся и шепотом медленно стал считать снова.

– Раз, два, три, четыре… Лиз, черт побери, сколько можно ждать! – Он вскочил на ноги и быстро направился к спальне.

Распахнув дверь, он уставился на жену. Лиза, одетая лишь в панталончики и корсет, стояла возле их обширной кровати, на которой были разбросаны ее платья.

Она взглянула на него своими большими голубыми глазами с мольбой о прощении.

– Ты еще не одета, – с расстановкой произнес Алексей. – Позволь узнать, почему?

Он успел заметить, как в ее глазах полыхнул огонь, прежде чем она прикрыла их длинными ресницами, пряча от него свои эмоции.

– Я не могу выбрать, – ответила она обескуражено, театрально махнув рукой на платья.

Уголок рта Алексея недоверчиво изогнулся вверх. Выбрать наряд никогда не было трудностью для Лизы. Она затеяла игру по каким-то причинам, и он решил подыграть ей.

– Позвала бы меня. Я бы тебе помог, – сказал он, закрывая дверь. Затем повернулся к жене. Все-таки она чертовски хороша! Ее фигурка песочных часов сводила его с ума.

Лиза наклонилась к кровати за одним из платьев, и Алексей уставился на ее аппетитную попку, невольно задержав дыхание.

– Может быть это? – прикладывая платье к себе и поворачиваясь к мужу, поинтересовалась Лиза. Одежда скрыла от него – к его глубокому разочарованию – ее восхитительное тело.

– Может быть, – ответил он, вздохнув. – Хотя… Возможно, лучше голубое.

– То, что с белыми лентами? – вновь склоняясь над кроватью, спросила она. Алексей снова задержал дыхание. Он с ума сходил по ее стройным ножкам! Кому к чертям нужен концерт?!

Когда Лиза повернулась, он стоял уже рядом, приблизившись к ней с грацией хищника. Ей пришлось приподнять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Алексей забрал из ее рук платье и бросил его на кровать, затем неторопливо положил горячие ладони на ее тонкую талию, переходящую в крутой изгиб бедер. Притянул к себе, не спеша склонился к ее губам.

– А как же концерт? – прошептала она. Ее руки скользнули по его плечам и оплели его шею.

– Концерт подождет…

Алексей поцеловал жену. Она мгновенно ответила ему с заразительной пылкостью. В следующий момент он подхватил ее на руки и опустил на постель. Его губы скользнули по ее шее, коснулись в поцелуях плеч и спустились к так соблазнительно выпирающим из корсета нежным чувствительным грудям. Его руки прошлись по ее телу… и неожиданно его рука наткнулась на какие-то бумаги, спрятанные под простыней! Они так явственно хрустнули под его весом, что оба замерли – Лиза от страха, Алексей от неприятной догадки.

Он отстранился от жены и вынул бумаги, спрятанные видимо наспех и не очень удачно. Кинув взгляд на текст, носящий политический характер, и соскользнув с кровати, он встал на ноги. Лиза напряженно смотрела на мужа, который раздраженно провел пятерней по черным, как смоль, волосам.

– Что это? – произнес он, сдерживая раздражение и гнев.

– Ленин. «Шаг вперед, два шага назад»7, – вздернув подбородок, ответила Лиза, хотя точно знала, что Алексею не требуется ответа на его вопрос. Лучше было промолчать или мило так извиниться, но она не удержалась от сарказма. Муж не желал вникать в политику, то есть был политически совершенно неграмотен!

Алексей тоже не удержался от язвительности:

– Да! Как у нас – шаг вперед, два назад!

Он резкими движениями поправил воротничок и галстук и вышел из комнаты. У него никак не укладывалось в голове то, что пока он с нетерпением ждал ее в гостиной, его милая женушка изучала труды Ленина! Какого черта! Он надел пальто и шапку и покинул квартиру. Дверь громко хлопнула за его спиной.

Выйдя из дома, он сел в крытые сани, ожидавшие их на улице. Возничий хмуро посмотрел на него. Дожидаясь господ, он промерз до костей.

– Куда прикажете, барин?

Алексей молчал. Поймав лютый взгляд пассажира, возничий отвернулся и предпочел еще подождать.

Через пять минут вышла Лиза, на ходу запахивая меховое манто8. Она села рядом с мужем. Он приказал возничему трогать, назвав адрес.

Некоторое время ехали молча. Глебов кипел от гнева, и Лиза не решалась с ним заговорить. Спустя некоторое время Алексей почувствовал теплую ладошку жены на своей замершей руке – он не взял перчатки, когда выскочил из дома. Ее рука согревала, но Алексей по-прежнему сохранял холодное выражение лица.

– Ну, прости меня, – прошептала она искренне, наклонившись к нему. – Любимый мой. Хороший. Ласковый. Добрый, – нежно с расстановкой шептала она ему на ухо.

– Ты читала, пока я тебя ждал, – произнес он, все еще сердясь.

– Ну, прости меня, – проканючила она, погладив его пальцы. Он повернул к ней голову и посмотрел в глаза. Она виновато улыбалась. Алексею стало совестно.

– Надеюсь, и ты не будешь сердиться на меня, – сказал он, сжимая ее руку.

– Конечно, нет, – поспешила с ответом Лиз. Затем нахмурилась и с подозрением спросила:

– Ты это о чем?

– Мы не опаздываем на концерт.

– Не опаздываем?

– Да. В последнее время мы так часто опаздываем куда-либо по твоей… э… нерасторопности, что я решил немного оставить времени про запас.

– Немного… Сколько?

– Полчаса… – соврал Алексей, но тут же признался. – Час.

– Час! – Лиз ахнула.

– Заметь, что и этого не хватило бы!

– Обманщик! – рассердилась Лиза и попыталась выдернуть свою руку из его руки, но безуспешно. Он притянул ее к себе и крепко обнял.

– Ты обещала не сердиться, – напомнил он со своей примечательной усмешкой проказника на лице.

– Ты меня обманул! – Лиза упорно сопротивлялась его обаянию и чувственной власти над ней.

– А ты в который раз обещала мне не опаздывать. – Он наклонился к ней поближе.

– И что теперь? Ты намерен мне всегда лгать?

– Ну, как сказать… Надеюсь, ты сама перестанешь меня обманывать.

Лиза молчала, покусывая губы.

– Я не хочу сейчас об этом говорить. – Она оттолкнула мужа и, усевшись как великосветская дама, выпрямилась стрункой.

Алексей насмешливо хмыкнул и, откинувшись на спинку сидения, засунул замершие ладони в карманы пальто.

* * *

В Дворянское собрание прибыли вовремя. Великосветские особы прибывали к парадному подъезду. Алексей выбрался первым из саней и протянул руку жене. Помогая Лиз спуститься с саней, он заметил, что под длинным платьем мелькнули ее голые лодыжки.

– Ты не надела чулки, – обличающе прошипел он жене на ушко.

Она искоса посмотрела на него:

– Конечно. Ты ведь хотел уехать без меня – я торопилась.

На этом перепалка закончилась. Войдя внутрь здания, они оказались в гуще чопорной светской публики. Приглушенные разговоры, шелест пышных женских юбок и дорогих нарядов, запахи изысканных духов и ароматных сигар…

Алексей смотрел на свою жену и испытывал гордость – она была естественна и великолепна и в этом зале дворянского собрания среди светской толпы, и где-нибудь среди обычных обывателей. Лиза, поймав его взгляд, улыбнулась.

– Что? – спросила она шепотом.

– Ты органично смотришься в этой роскоши, моя маленькая революционерка, – заметил он с ухмылкой. – Тебя это не смущает?

Лиза сердито стрельнула на него глазами:

– Опять глумишься над моими убеждениями? К твоему сведению, я борюсь за то, чтобы не было бедных, а не за то, чтобы «не было богатых»!

Алексей рассмеялся:

–Утопия, моя дорогая!

Лиза бросила на него сердитый взгляд, скинула ему в руки меховое манто. Когда он сдал верхнюю одежду в гардеробную и обернулся, Лиза уже исчезла из его поля зрения.

Он сокрушенно покачал головой и отправился ее искать. Приметив жену возле входа в зал, Алексей направился к ней, но нечаянно столкнулся с весьма представительным господином.

– Прошу прощения, – произнес Алексей и удалился к жене.

Господин в пенсне проводил его долгим внимательным взглядом, хмурясь, будто пытаясь что-то вспомнить. Затем отыскал взглядом невзрачного типа в толпе и кивком велел подойти.

– Что прикажете, Алексей Александрович?

– Тот господин, что только что столкнулся со мной. Я хочу, чтобы за ним проследили. Кто он, где живет, чем занимается, – отдал указание Лопухин.

– Будет сделано, ваше сиятельство. – Филер откланялся и исчез в толпе.

Лопухин узнал мужчину, с которым столкнулся. Много лет назад он был наслышан о нем, о его похождениях и талантах, которые он проявлял не только в учебе. Несколько раз сталкивался с ним в доме его дяди – графа Глебова, до разорения того, естественно. Потом некоторое время ходили слухи о том, что племянник покойного графа разбогател за границей, используя непревзойденный талант афериста. За руку его не поймали, но в хорошие дома не приглашали.

Лопухин задумчиво нахмурился. Его заинтересовала персона Глебова. Возможно, племянник покойного графа окажется именно тем, кого он так упорно искал…

_2

* * *

Алексей обнаружил жену в компании молодого выскочки-повесы. Тот из всех сил старался произвести на Лизу впечатление, и та даже кокетничала с ним. Алексей жестом собственника обнял жену за талию и чмокнул ее в голое плечо.

– Куда ты пропала, дорогая? – произнес он, с ухмылкой смотря ей в глаза. Хотя он и улыбался, его улыбка не предвещала ничего хорошего. Он скользнул холодным жестким взглядом по собеседнику Лизы. Обескураженный молодчик неловко раскланялся и скрылся из виду. Лиза отстранилась от мужа.

– Тебе не нравится здесь? Может быть, хочешь уйти? – осведомился он.

– Ничего подобного! Мне очень хочется посмотреть выступление мадмуазель Дункан9.

– Тебе она понравится. Говорят, она эмансипированная современная женщина без предрассудков. Взбалмошная, как ты, – изрек Алексей, проводя жену в ложу.

– Прошу, не начинай, – предостерегла его Лиза, усаживаясь на предусмотрительно подвинутый Алексеем стул. Он сел рядом. До начала выступления супруги сохраняли молчание.

Наконец Айседора Дункан появилась на сцене, словно ее принесло музыкальной волной – девушка, одетая в прозрачную тунику и танцующая под музыку Шопена на фоне голубой шторы. Айседора мгновенно шокировала публику.

– Да она почти голая! – сорвалось с уст Лизы.

Алексей хмыкнул, и она кинула на него сердитый ревнивый взгляд. Затем повернулась к сцене.

На танцовщице не было ни корсета, ни лифа, ни трико. Лишь подвязанный у бедер хитон10, подчеркивающий женский силуэт. Босоногая греческая богиня парила на сцене, сливаясь с музыкой, в действе отображая эмоции, изливающиеся звуками музыки. Танцовщица кружилась, замирала, парила и умирала… Страсть, боль, протест, борьба, желание… образы мелькали перед замершей публикой…

Замолкла музыка. Зал молчал.

Господин с седыми бакенбардами демонстративно встал и вывел из рядов пожилую даму. Их шаги гулко отдавались в зале, пока они шли к выходу. Танцовщица ждала, застыв на сцене, лишь высоко вздымалась ее грудь, пока она пыталась привести в покой дыхание.

Тишину разрушили очень громкие уверенные хлопки рядом, но Лиза не сразу поняла, что первый нарушил тишину Алексей. Словно проснувшись, на хорах вскочил на ноги мужчина и тоже оглушительно захлопал в ладоши. Толпа подхватила аплодисменты, которые нарастающей лавиной понеслись по залу.

Начался антракт. Лиза не тронулась с места. Она была поражена выступлением до глубины души, но большим потрясением для нее был поступок ее мужа. Ее потрясло, насколько продуманно и просто поступил он тогда, когда вся толпа замерла, не в состоянии определиться – то ли встретить выступление на ура, то ли освистать его. Он подтолкнул толпу. Он заставил ее принять его точку зрения! Она гордилась им и одновременно испугалась. Испугалась того, что и ей он также легко может манипулировать. Или уже манипулирует! Лиза вздрогнула. Нерешительно посмотрела туда, где сидел ее муж, но его на месте не оказалось.

Она глубоко вздохнула. Лишь теперь до нее стал доходить смысл слов, которые произносили люди поблизости.

– Переворот в искусстве…

– Дункан – это Шлиман античной хореографии!

– Да бросьте! Талантлива, не более…

– Ее искусство без будущего…

– Все равно это прекрасно…

В это же время в другой ложе сидел Лопухин, погруженный в раздумья. Во время выступления танцовщицы он наблюдал за Глебовым. И от него также не ускользнул поступок Алексея. Похоже, он не ошибся на его счет.

* * *

Глебов тихонько выскользнул из ложи. Во время выступления ему все время казалось, будто за ним кто-то внимательно наблюдает. Следит. Оценивает. Как только по залу понеслись бурные аплодисменты, он быстро осмотрелся, выискивая своего преследователя. Ему казалось, что из ложи напротив за ним наблюдали, но разглядеть, кто там сидит, Алексей не смог. Он пробежался взглядом по залу и тут же заметил невысокого человека с румяными мясистыми щеками. Филер11 – несомненно. Алексей переместился вглубь ложи. Ищейка отвернулся от сцены и взглянул в их сторону, но, не заметив Алексея, опешил и кинулся к выходу.

Тогда-то Глебов и вышел в коридор. Спустился по лестнице в вестибюль. Шпик стоял возле швейцара, по всей видимости, выясняя, не покинул ли Алексей здание.

Глебов прошествовал мимо него, отчего тот сразу примолк, на ходу достал портсигар. На выходе же, похлопав себя по карманам, развернулся, подошел к швейцару прикурить. Швейцар в мгновение ока чиркнул спичкой, услужливо поднес огонек к папироске Алексея. Подкурив, Глебов кинул равнодушный взгляд на шпика, выпустил струйку дыма и вышел на улицу.

Холодный зимний воздух мгновенно пробрался сквозь одежду, однако был приятно освежающим после духоты заполненных помещений. Некоторое время Алексей стоял на террасе и курил. Шпик не заставил себя долго ждать. Явился, растеряно стал искать папиросы по карманам. Достал их, закурил. Искоса наблюдая за ним, Глебов заметил, как нервно подрагивали при этом его руки. Сделав пару затяжек, Алексей вернулся в здание.

Во время антракта многие покинули зал, предпочтя размяться перед вторым отделением, и теперь заполняли окружающее пространство. Алексей поднялся по лестнице, свернул в один из проходов, прошелся по заполненному людьми коридору. Администратор театра с большим трудом удерживал публику, желающую увидеть Айседору Дункан.

– Господа! Господа, прошу вас, мисс Дункан необходимо подготовиться к выступлению. Ей необходимо побыть в тишине, – увещевал он, преграждая толпе путь.

Алексей обошел шумное столпотворение и свернул в еще один коридор. Он знал – шпик по пятам следует за ним. Наконец оказавшись в тишине и одиночестве, Глебов поспешно свернул за угол и прижался к стене. В коридоре раздались приглушенные ковровой дорожкой торопливые шаги. Как только филер оказался на расстоянии вытянутой руки, Глебов схватил его за шиворот, рванул в сторону так, что ударил об стену лицом, а брызги крови остались на красивых узорчатых обоях. Алексей быстро обшарил шпика и, обнаружив оружие, навел ствол ему в лицо.

Филер всхлипнул, из разбитого носа капала кровь.

– Кто приказал следить за мной? – задал вопрос Глебов.

– Вы ошиблись, я не следил за вами, – ответил тот, смотря на дуло нагана. – Вы ведь не собираетесь стрелять?

– Посмотрим. – Алексей взвел курок и прижал ствол ко лбу шпика. – Рассказывай!

Глаза филера забегали, но он молчал. В коридоре так некстати раздались шаги. Шпик вырвался и бросился бежать. Глебов чертыхнулся, спрятал оружие за спиной. Мимо неторопливо прошел пожилой господин. Когда он удалился, Алексей посмотрел на наган, проверил. Не заряжен. Так вот почему подлец так спокойно себя чувствовал под прицелом!

Глебов зашагал в ту сторону, куда умчался филер. На ходу засунул оружие в кадку с раскидистым тропическим кустом. Коридор был пуст. Сам того не ожидая, Алексей оказался где-то за кулисами. Внезапно дверь одной из гримерок открылась и на пороге возникла миловидная молодая женщина в хитоне.

Увидев Алексея, она растерянно улыбнулась и произнесла на плохом французском:

– Oh, monsieur, je vous en prie, aidez-moi…12

Глебов улыбнулся.

– Мисс Дункан, можете говорить по-английски, – произнес он на ее родном языке.

– О! – На ее лице расцвела улыбка. – Как это замечательно! Наконец-то! Какая удача!

Алексей рассмеялся ее непосредственной живости.

– Я к вашим услугам, мисс Дункан.

– Пойдемте со мной, сэр. Мне нужна ваша помощь. – Она взяла его своими нежными ручками за локоть. Маленькая и очаровательная женщина в образе свободной античной греческой полубогини… из плоти и крови.

– С вами, куда угодно, – ответил с ухмылкой Алексей.

Иностранка заинтересовано кинула на него взгляд и повела в гримерку.

– У меня выступление, сэр. А эта русская гримерша, не понимает, что мне нужно, – произнесла она, кивнув на растеряно смотрящую на них розовощекую девицу. – Она не знает ни английский, не французский. Она меня не понимает!

– И что же вы хотите, мисс Дункан? – Глебов повернулся к танцовщице.

– Мне для выступления нужен мой алый палантин. Без него сорвется мое выступление! – Она театрально подняла руки вверх, отчего явственно выделились ее полные груди и темные круги сосков под тонкой тканью хитона, которые тут же привлекли внимание мужчины.

– Что ж, – он кашлянул в кулак, затем повернулся к гримерше и произнес по-русски:

– Госпоже Дункан нужен для выступления ее алый шарф. Будьте любезны, найдите его поскорее.

Девушка покраснела и кинулась из гримерной. Как только она исчезла, появился администратор. Кинув на Алексея недоуменный взгляд, он произнес:

– Мисс Дункан, прошу на сцену. Через две минуты мы начинаем!

Танцовщица ничего не успела ему ответить, так как в комнату влетела запыхавшаяся гримерша, неся на вытянутых руках огромный шелковый палантин ярко алого цвета. Айседора накинула его на свои голые плечи и повернулась к Алексею.

– Спасибо, мистер… – она вопросительно посмотрела на него.

– Глебов. Алексей Петрович, – представился он с легкой улыбкой сатира на губах, и она продолжила:

– Спасибо, мистер Глебов.

– Не стоит благодарностей, – произнес он. – Позвольте вас проводить, мисс Дункан. Никогда не был за кулисами. Хотелось бы взглянуть, как это – находиться по другую сторону сцены – не в зрительном зале.

Айседора рассмеялась.

– Что же, проводите меня, – ответила она, протягивая ему руку.

– С превеликим удовольствием. – Глебов галантно поцеловал ее пальчики.

Администратор вышел первым и зашагал по коридору, Айседора и Алексей шли следом за ним. Американка взяла Глебова под руку, кинула взгляд на его пальцы, примечая, есть ли обручальное кольцо.

– Вы женаты. Давно?

Алексей проследил за ее взглядом, посмотрел на золотой ободок вокруг своего безымянного пальца.

– Скоро будет годовщина, – ответил он, с тревогой подумав о том, что филер сбежал, а он оставил Лизу одну в ложе. Единственное, что успокаивало, это то, что в ложе находились и другие господа, так что, его жену не стали бы трогать при свидетелях, даже если преследователям пришла бы эта мысль в голову.

– О, думаю, что она счастливица! – высказалась Дункан и сменила тему. – Вам понравилось мое выступление, мистер Глебов?

– Вы великолепны, мисс Дункан! Вы потрясли публику до глубины души. Я не могу найти слов, чтобы выказать вам свое восхищение, – ответил он без слащавого восторга, свойственного ярым поклонникам служителей Мельпомены. – В чем ваш секрет, мисс Дункан?

Айседора, довольная комплиментом красивого обаятельного мужчины, одарила его очаровательной улыбкой.

– Прежде чем выйти на сцену, я должна заставить работать в своей душе моторчик. Иначе я не смогу танцевать. И этот моторчик – мои чувства.

– Мисс Дункан! – позвал ее администратор.

– Мне пора, мистер Глебов. Прощайте.

– До свидания, мисс Дункан. – Алексей вновь коснулся губами ее пальчиков.

Айседора выпорхнула на сцену. Началось выступление.

Улыбка покинула лицо Глебова, и оно вновь стало сосредоточенно серьезным. Пройдя к кулисам, он слегка отодвинул шторы. Место было выбрано удачно – отсюда просматривался весь зал, поэтому-то он и напросился с Айседорой за кулисье.

Алексей посмотрел туда, где должна была находиться Лиза. Увидев ее, он немного успокоился. Значит с ней все в порядке. Затем взглянул в сторону ложи, откуда, как он предполагал, за ним наблюдали. Там явно кто-то был, скрытый шторой и полумраком. Во мраке ложи что-то блеснуло. Что это? Монокль? Пенсне?

Глебов поспешно прошел за сценой, миновал коридор, поднялся по лестнице, вновь прошелся по коридору и оказался возле красивой резной с позолотой двери.

Он осторожно приоткрыл ее. Ложа пустовала.

* * *

Началось второе отделение, а Алексей так и не пришел. Лиза начала волноваться. Не выдержав безызвестности, она решительно направилась к выходу, но в дверях столкнулась с Алексеем. Он моментально обнял ее за талию и прошептал с ухмылкой на губах:

– Соскучилась по мне?

– Где ты был?

Он чмокнул ее в губы, не стесняясь того, что в ложе они были не одни. Лиза ради приличия отстранилась.

– Что-нибудь случилось? – спросила она, почувствовав внутреннее напряжение мужа.

– Ну что ты, – солгал он, улыбнувшись. – Хочешь уйти?

– Нет, давай останемся. Я хочу досмотреть выступление.

Глебов проводил жену до их мест. Помог сесть. Сел рядом, нежно поцеловал руку супруги. Она улыбнулась ему и повернулась к сцене. Выступление было захватывающим и окончилось настоящим триумфом. Алексей же, охваченный тревожным чувством, во время выступления американки хмуро осматривался, да и после не терял бдительности, когда они отправились домой. Ничего подозрительного он не наблюдал. Но он не мог ошибиться. Опасность реально существовала, только он не знал, откуда она исходит.

_3

* * *

«…Алексей в рубахе, брюках, босой стоял посреди заснеженной улицы. Холода он не чувствовал, лишь ощущал нарастающую тревогу от звенящей тишины. Он оглянулся по сторонам. Раздался шепот. Едва уловимый он стал нарастать как лавина. И вот голоса достигли таких высот, что Алексей заткнул уши. Душераздирающие крики, вопли, стоны, проклятия звучали со всех сторон. Снег, что стелился под ногами белым покрывалом, вдруг стал краснеть на глазах. Потоки крови хлынули по улицам, снег таял под этим напором, ненасытно поглощал ее, окрашиваясь в ярко-красный цвет. Эти потоки хлынули к его босым ногам, он попытался уйти в сторону, но чьи-то руки – множество рук – тянули его обратно в кровавую лавину. И вдруг посреди этого ужаса он услышал голос Лизы. Она звала его, звала, звала. Он рванулся на ее голос и освободился от держащих его рук…»

– Алеша, проснись! – услышал он встревоженный голос жены над самым своим ухом и открыл глаза.

Лиза с беспокойством и сочувствием смотрела на него.

– Что, опять? – спросила она, поглаживая его по щеке.

Алексей глубоко вздохнул, пытаясь выровнять дыхание и унять гулкое сердцебиение. Давненько его не беспокоили кошмары. И вот опять они вернулись.

– Да, опять кошмар, – ответил он охрипшим голосом.

Лиза ласково и заботливо погладила его по волосам. Поцеловала в подбородок, на котором проступила щетина. Ее молодое тело прильнуло к нему, ноги сплелись с его ногами.

Алексей обнял жену, ощущая, как тепло ее тела возвращает его к жизни, заставляет вновь ощущать и чувствовать. Он прижался губами к ее плечу, втянул носом притягательный запах ее кожи. Затем сжал жену в объятиях и, перевернувшись вместе с ней, подмял ее под себя. Его губы жадно впились в ее уста, а пальцы неистово сжали грудь.

Лиза застонала, с готовностью отдаваясь во власть его желания. Лишь только так – в порыве страсти – муж забывал о своих кошмарах, пророчащих беды. Он овладел ею быстро, без прелюдии. Лиза вскрикнула, прикусила губу, чтобы сдержать вопль наслаждения. Страстная вспышка опалила обоих…

…Алексей еще некоторое время сжимал жену в объятиях, затем откатился в сторону. Лиза поправила ночную рубашку и бережно накрыла мужа одеялом. Затем придвинулась к нему поближе и обняла. Он прижал ее к себе, но уже не страстно, а умиротворенно, наслаждаясь ее теплом.

– Если бы я не был на тебе женат, я бы сделал это прямо сейчас, – пробормотал удовлетворенно он с усмешкой на губах.

– Не знаю, согласилась бы я опять, – поддразнила она его. – Вы так темпераменты, Алексей Петрович. Я чувствую себя такой беззащитной!

– Вот как? – изобразил удивление Глебов, заглядывая ей в глаза. При слабом лунном свете ее голубые глаза казались темными и бездонными.

– Да. – Она кивнула, кокетливо потупившись.

– И что же делать?

– М-м, не знаю… Может быть, если бы вы шли на уступки…

– Уступки? – Алексей насторожился.

Лиза кивнула, игриво проведя пальчиками по его обнаженной груди.

– И какие же уступки тебе нужны, моя несравненная женушка? – поймав ее за руку, поинтересовался он.

Она вздохнула:

– То, что я делаю, для меня очень важно, а в последнее время ты стал нетерпим к моей партийной деятельности…

– Та-ак! – протянул Алексей, усаживаясь. – Значит, я не терпим? Ты вообще осознаешь всю опасность, которой подвергаешь себя?

Лиза обиженно заморгала:

– Ты совсем меня не понимаешь!

– Думай что хочешь, но не забывай, что ты моя жена!

– Деспот! – выпалила Лиза. – Никогда не думала, что ты станешь таким!

– Каким?

– Приверженцем домостроя!

– Да! Думаю, пора взять за основу в наших отношениях правила, прописанные в «Домострое»13. Особенно те, что касаются жен. Начну с того, что запрещу тебе выходить из дома!

– Ты не можешь запереть меня!

– Еще как могу! – ответил он тоном, не вызывающим сомнения.

Лиза уставилась на него. Губы ее задрожали, а на глаза навернулись слезы. Отвернувшись, она легла к нему спиной. Плечи ее вздрагивали от беззвучного рыдания.

Глебов выругался, соскочил с кровати, натянул штаны и, закурив, вышел. Когда он вернулся, то некоторое время молча смотрел на жену, лежащую все в той же позе. Она не спала – это он точно знал. Алексей лег на своей половине, нерешительно протянул к ней руку. Затем решившись, придвинулся к жене ближе, бережно погладил по плечу.

– Пойми, ты для меня – всё – я не могу тебя потерять, – произнес он.

– Вы думаете только о себе! То, что ВАМ нужно, то, что ВАМ удобно, то, что ВАМ хорошо. Вы, вы, вы! – огрызнулась Лиза. – А как же то, что Я хочу?

– И чего же ты хочешь, чего я тебе не даю? – Глебов вздохнул. Жена всегда начинала обращаться к нему на «вы», когда особо сильно на него сердилась.

– Возможности самой решать, как поступать! Вы всегда вели себя так, словно вольны, свободны, независимы. Это привлекло меня, и я влюбилась в вас! Но чем дольше мы живем вместе, тем больше вы ограничиваете мою волю. Вы… Вы меня подавляете!

Алексей соскочил с кровати и, запустив пятерню в волосы и взъерошив их, зашагал по комнате взад-вперед.

– Думаешь, мне легко? Ты же изменила мою жизнь! – Он остановился. – Я дорожил тобой настолько, что принял перемены. Теперь ты ставишь мне в укор то, от чего я не хочу отказаться: ты – моя женщина, и я всегда буду защищать тебя.

–Если я дорога тебе, дай мне большей свободы!

–Большей свободы?!

Лиза вскочила на ноги:

– Да!

Алексей обвел ее взглядом. Он смотрел на жену, одетую в тонкую ночную рубашку, и хотел крепко сжать ее в своих объятиях – так, чтобы она забыла обо всех своих обидах, – но вместо этого лишь крепко стиснул зубы и, засунув руки в карманы, сжал кулаки.

– Каким же образом? – Он невесело усмехнулся.

–Поступками! – Лиза вздохнула и, осознав, что муж готов пойти на уступки, безоговорочно заявила:

– Я иду завтра на заседание одного из гапоновских кружков.

– Заседание одного из кружков священника Гапона14? – удивился Глебов. На его лице отразилось недовольство. – Зачем?

– Нам нужно узнать, что он из себя представляет.

– Нам? То есть твоим «товарищам»?!

– Опять ты начинаешь! – Она сжала кулачки. – Даже не пытайся отговорить меня, я все равно пойду.

Алексей недобро сверкнул глазами.

– Хорошо. Тогда я пойду с тобой.

– Нет!

– Это не обсуждается.

Они сражались взглядами. Наконец Лиза сдалась – возможно, если муж будет помогать ей, он проникнется идеями социал-демократов.

– Хорошо. Раз ты этого хочешь.

Глебов обреченно вздохнул. Приблизился к жене, все также стоявшей на кровати. Взяв за талию, приподнял супругу и поставил рядом с собой.

– Вот и договорились! – произнес он. Затем взял за руку и повел за собой. – А теперь давай ложиться спать.

Лиза не стала перечить ему и послушно легла на свою сторону кровати. Алексей разделся и лег рядом. Так они и лежали, уставившись в потолок. Лиза вздохнула, повернулась на бок и некоторое время смотрела на его лицо. Затем вздохнув, повернулась на другой бок и свернулась калачиком. Когда сон сморил ее, она сквозь дрему ощутила, как муж придвинулся к ней вплотную и обнял. Она улыбнулась и крепко заснула в его теплых объятиях.

* * *

По улице шли двое: рабочий и его жена. Алексею и Лизе не впервой было быть ряжеными. Однако на этот раз они направлялись не развлекаться, а на собрание, проводимое священником Гапоном. Лиза вкратце пояснила мужу суть своего задания: побывать на собраниях так называемого «Общества петербургских рабочих», послушать и понаблюдать.

– Зачем это нужно?

– У Гапона собираются сотни рабочих. Поэтому лучше быть в курсе происходящего, чем находиться в неведении, – ответила Лиза.

Глебов усмехнулся:

– И часто «ваши» бывают на его собраниях?

– Гапон не допускает социал-демократов, – Лиза поморщилась, – И у Рутенберга15 тонкий нюх на эсдеков.

– Рутенберг?

– Земляк и друг Гапона. Он инженер, работает начальником мастерской на Путиловском заводе. Думаю, он из партии эсеров.

Лиза остановилась и с мольбой и беспокойством посмотрела на мужа.

– Алеша, милый, я прошу тебя, постарайся не привлечь к нам внимание. Гапон своих рабочих знает в лицо. Если ты привлечешь внимание, нас выставят вон. И я провалю задание. Ты мне обещаешь?

Глебов покровительственно ухмыльнулся, погладил жену по замершей щеке.

– Не переживай. Я же с тобой.

Она вздохнула:

– Вот это-то меня и пугает. Ты же не можешь без épatage 16.

Алексей весело рассмеялся:

– Раз уж я пошел с тобой, то постараюсь извлечь удовольствие от происходящего, моя дорогая!

Лиза тяжело вздохнула и первой вошла в парадную. Глебов последовал за ней.

Помещение с большим залом для собраний и вечеров было заполнено людьми – рабочие пришли с женами – после собрания намечался вечер с чаепитием. Как оказалось, темой предстоящего собрания было «Взаимопомощь, все за одного, один за всех».

– …Ну, а что же тогда нам? – говорил один из рабочих, поблизости от Алексея и Лизы.

– Что? – произнес в ответ другой. – Одиннадцать часов работай, получи свои копейки, живи, как можешь и помалкивай, вот и все наши дела. А если невзначай забурчишь – вон, за ворота, на голодный отдых! У нас двоих рассчитали за то, что прилюдно мастера матюгнули. А у одного из них трое детей и жена в больнице – как он будет жить? На что?

– Надо пускать шапку по кругу. Двое по полтиннику, а ему рубль в дом.

– А что? Он дело говорит.

Лиза и Алексей, пробрались дальше и, устроившись на скамейке возле стены, постарались не выделяться из толпы рабочих и их жен. Вели себя скромно, говорили друг с другом шепотком.

– У Гапона есть помощники – рабочие Петров, Янов, Иноземцев, Карелин. Почти все они из рабочей верхушки, то есть имеют высокую квалификацию, неплохо зарабатывают и находятся на хорошем счету у фабрично-заводской администрации. Серьезные, непьющие, хорошие семьянины, – поделилась сведениями Лиза. – Они-то и должны подавать другим пример…

– А это что за колоритная фигура? – спросил Алексей у любопытного соседа – старичка, прислушивающегося к их разговору. Лиза замолчала.

Старик приставил ладонь к уху:

–А?

Глебов кивком указал на богатыря с окладистой бородкой и трубным голосом, попытавшегося привлечь внимание присутствующих.

–А! – Старичок пошамкал беззубым ртом. – Рабочий Филиппов, истово верующий человек. Отец Георгий для него – высшее слово разума и совести. – Старик со значением поднял скрюченный подагрой палец вверх. – А коли кто беспорядки на собраниях наводит, того поручают его заботам – под белы рученьки и вон. – Его палец демонстративно указал в сторону дверей.

– Понятно. – Алексей повернулся к жене. Ну и нахальный же старикан!

В зале, наконец, стихло – появился поп Гапон в сопровождении мужчины лет сорока, как догадался Глебов, Рутенберга. Гапон тепло, по-отечески заботливо поприветствовал рабочих и стал выступать. Алексей некоторое время изучающе наблюдал за ним.

Густые темные волосы священника были зачесаны назад. Аккуратные усы, бородка клинышком на длинном лице. Несомненно, он имеет успех у женщин. Бесформенный нос сдвинут влево, явно когда-то Гапону основательно вдарили в лицо. Длинные руки, стоило их хозяину проявить эмоциональность, взмывали вверх. Он умело пользовался голосом, сводя его то к трубному гласу, то к трагическому шепоту, в котором, тем не менее, было слышно каждое слово. У него, несомненно, ораторский талант, отметил для себя Глебов.

Тем временем священник говорил о силе рабочего товарищества.

– В Сибири говорят, на медведя в одиночку ходить – только сирот плодить. Вы стоите перед ликом Христа каждый сам по себе. А вы возьмитесь за руки, и на душе у вас станет светлее и теплее. Всегда помните: все от Бога. Абсолютно все. Бог дарит нам радости, но Бог посылает нам и испытания.

Среди рабочих прошел одобрительный шумок.

– Вы спрашиваете меня, братья и сестры, откуда обездоленному человеку помощи ждать? Мой вам ответ, уповайте на Бога, уповайте и помогайте друг другу! Не ждите помощи от политиков. Вы знаете об эсдеках, называющих себя рабочей партией. Не верьте им, братья и сестры! Все они – евреи, иноверцы, не заслуживающие доверия! Знаете вы и об эсерах. Да, эсеры готовы делать полезное дело, но нарушают заповедь «не убий». Я же призываю вас, братья и сестры, молите Бога, молите, чтобы царь сам даровал вам, своему народу, лучшую жизнь…

Чем дольше Глебов слушал Гапона, тем больше понимал, что перед ним стоит самолюбивый тип. «Спрашиваете меня», «мой ответ», «я призываю» подчеркнуто звучали в его речи. Священник чрезмерно тщеславен и потому опасен.

Алексей посчитал, что с него лекций на сегодня хватит, и посмотрел на жену. Однако Лиза сделала вид, что не заметила его призыва удалиться.

Глебов вздохнул. Желая спровоцировать соседа, он глянул в его сторону, но старик, привалившись бочком к стенке, прикорнул. Эх, значит, план с провокацией отпадает. Алексей искоса взглянул на Лизу. «Что же, прости, родная, обещание не сдержу». Он демонстративно зевнул, заерзал на месте, пытаясь устроиться поудобней. Даже расположился бочком к стене, как это сделал старик-сосед, осталось лишь заснуть с громким храпом.

Тем временем Лиза нервничала и злилась. Пару раз она локтем ударила Алексея в бок, чтобы он угомонился, но безуспешно. Когда же Гапон заговорил о том, что борется за лучшую жизнь для рабочих, чтобы не было среди них нищеты и голода, неожиданно и громко на все помещение раздался голос Глебова:

– Скажите, батюшка, что вы намерены сделать? За счет каких средств произойдет это улучшение жизни?

Лиза вздрогнула и замерла – все смотрели в их сторону. Даже старик проснулся. Многих вопрос чужака заинтересовал, стали перешептываться, кто одобрительно, кто раздраженно.

Гапон взглянул на Рутенберга и, после небольшой паузы, произнес:

– Надо заставить раскошелиться хозяев, наживающих состояние за счет тяжелого труда рабочих.

Глебов наклонился вперед.

– Батюшка, так этого же добиваются и социал-демократы, и эсеры. У эсдеков это называется «взять в свои руки средства производства», а затем и власть. А это значит, – Алексей сделал паузу, – «долой самодержавие».

Гапон побледнел. Кинул взгляд куда-то в угол зала. Затем посмотрел на Глебова. Толпа роптала.

– Самодержавие тут не причем, – заявил Гапон категорично. Но от Алексея не ускользнуло, что голос священника дрогнул, как и его уверенность в себе.

– Как же это не причем, – вошел в роль Глебов, – если Власть всеми силами охраняет существующий в государстве «беспорядок»?

Гапон кинул быстрый взгляд влево, и Алексей краем глаза заметил, как поднялся со своего места Филиппов. Рутенберг же продолжал внимательно наблюдать за Алексеем.

Гапон на этот раз ответил на вопрос вопросом, обращаясь уже ко всем рабочим и привлекая их внимание:

– Братья и сестры, разве сам самодержец не хочет, чтобы рабочие в его государстве жили лучше? И разве он не в силах сделать что-то для этого? Не предосудительно пытаться привлечь внимание царя к нашим бедам! И вы знайте – большинство рабочих свято верят, что царь верно служит своему народу. Беда в том, что чиновники, окружающие царя, мешают ему знать правду о жизни рабочих…

Глебов, взяв Лизу за руку, поднялся и потянул ее к выходу.

– Идем!

Возле дверей они оказались в одно время с Филипповым. Тяжеловес хмуро смотрел на них.

– Знаю, знаю, «незваные гости – хуже татар», – заявил Алексей. – Да ты, малый, не переживай, мы уже уходим.

Глебов сделал попытку обойти великана, однако тот преградил им дорогу.

Алексей отступил на шаг назад, одновременно спрятав Лизу за своей спиной.

– Хочешь устроить возню при всем честном народе?

Филиппов посмотрел куда-то поверх его головы. Глебов оглянулся. К ним продвигались два типа, не иначе, как ряженные легавые.

– Ба! Да у вас полицейские шпики на службе! – громогласно объявил он, в пол-оборота повернувшись к публике. – Люди добрые, да что же это творится!

Великан сердито засопел. Ряженные в рабочих шпики в нерешительности остановились, заметив интерес толпы.

– Да где ж это видано, чтобы людей насильно удерживали! – раздался звенящий голос Лизы. Филиппов отступил, по-видимому, пронзительные женские вопли пугали его гораздо больше, чем что-либо другое.

– Пусть уходят, – раздался чей-то голос. Алексей и Лиза обернулись. К ним приближался Рутенберг.

– Но, Петр…

– Пусть уходят. Нам не нужен скандал.

Филиппов нехотя отступил в сторону.

Глебов кинул на него взгляд, затем глянул на Рутенберга, и, крепко сжав ладонь Лизы, шагнул за порог.

* * *

– Что же ВЫ наделали?! – сердито заявила Лиза, когда извозчик помчал их по заснеженной дороге. Алексей обернулся, проверить, не преследуют ли их шпики. Затем уселся поудобнее.

– Дорогая моя Лиз, мы узнали достаточно и даже боле, – ответил он отстраненно.

– Объяснитесь!

Тон жены привел Алексея в раздражение. Он повернулся к Лизе, однако промолчал. Ее глаза пылали от негодования. Извозчик искоса с любопытством посмотрел на столь странную пару. Оба высокомерные и напыщенные. Рабочие, как же!

После очередного поворота Глебов приказал остановить, расплатился и сошел на тротуар. Лиза, проигнорировав протянутую им руку, спрыгнула с коляски. Извозчик укатил. Они же остановились друг перед другом.

– Вы не желаете объясниться? – не унималась Лиза, хотя видела, Алексей тоже недоволен.

– Я объясню. А тебе придется извиняться. – Он шагнул в проулок, Лиза, быстро осмотревшись, последовала за ним. Шли молча, пока не вышли на соседнюю улицу.

– И что же? – не вытерпела она.

Алексей остановился:

– Я устроил там словесную перепалку не просто так, чтобы позлить тебя или обидеть, а для того, чтобы показать, каков Гапон на самом деле. Каков он, когда говорит не заученные слова, а говорит сам, без чей-либо подсказки и научению.

Лиза промолчала, но по тому, как она отвела глаза, Алексей понял – она осознала, что погорячилась.

– Мои наблюдения таковы, – продолжил он, – что Георгий Гапон – амбициозный ловкий демагог, какого поискать. Умственно ограниченный, но умеющий использовать все и всех, кто может ему помочь сделать карьеру. Могу предположить, что за его спиной стоят сильные мира сего.

– Что ты имеешь в виду?

– Самое малое – ему покровительствует охранка.

– Ты думаешь, отец Гапон провокатор? – Лиза заинтересовано посмотрела на него.

– Не хочу быть голословным. Вот скажи, где он взял денежные средства, чтобы в короткий промежуток времени без препон открыть одиннадцать отделений своей организации по всему Петербургу?

Лиза неуверенно пожала плечами.

– Только не говори мне, что это было сделано на пожертвование прихожан. Поверь мне, это невозможно.

– Так он действует по научению охранки? А как же Рутенберг? Он ведь направлен эсерами для наблюдения за деятельностью Гапона и имеет на него сильное влияние.

– Согласен. Однако, думаю, что в своих амбициях Гапон решил пойти дальше, ставя себя выше замыслов Охранного отделения и эсеров. Исходя из его слов, можно предположить, что задумал он что-то масштабное… не знаю что, но явно грандиозную аферу, цель которой – привлечь внимание царя.

– К чему привлечь?

Глебов посмотрел на жену, смотрящего на него с неподкупным доверием, снисходительно улыбнулся и погладил ее по щеке, как несмышленого ребенка.

– Привлечь внимание к своей персоне, и не только царя, а всего народа… – Он нежно сжал ее ручки. – Стремится стать пророком в своем отечестве… Лиза…

– О, мистер Глебов! – раздался поблизости женский голосок. Лиза вздрогнула и обернулась, а Алексей, сохраняя самообладание, спокойно взглянул на американскую диву, выпрыгнувшую из автомобиля и очень быстро приближающуюся к ним.

– Мисс Дункан, – поприветствовал кивком головы Алексей и продолжил на английском. – Позвольте представить вам мою жену. Елизавета Николаевна. Мисс Айседора Дункан.

Женщины холодно окинули друг друга взглядами, приветственно кивнули. Затем знаменитая танцовщица сосредоточила свое внимание на мужчине и опять стала милой и приветливой.

– О, я не поверила своим глазам, когда увидела вас! – заговорила она на родном языке. – Ваш наряд? Вы были на маскараде?

Алексей рассмеялся, окидывая взглядом свою одежду.

– О, да, в каком-то роде!

– Я скоро уезжаю – мне хотелось бы еще раз увидеться с вами. Я приглашаю вас сегодня вечером пойти с нами, – она кивнула в сторону автомобиля, в котором сидел статный мужчина в пенсне, – в ресторан.

Алексей, взглянув на сопровождающего танцовщицу мужчину, поймал на себе его пристальный взгляд.

Лиза взяла мужа под руку и, смотря на иностранку, приторно сладко заметила:

– Сверх неприличия вести разговор на языке не всем понятном! Тем более, – Лиза, прищурившись, пристально посмотрела на мужа, – когда рядом с собеседником стоит его жена.

Глебов с улыбкой смотрел на нее, затем поцеловал ее ручку и обратился к Дункан:

– Мисс, мы обязательно будем – я и моя жена.

Американка недовольно сжала губы.

– Хорошо, – с вызовом произнесла она, затем, назвав адрес ресторана, грациозно направилась к автомобилю.

Как только автомобиль скрылся за поворотом, увозя иностранную диву, Лиза выдернула свою руку из рук мужа и отскочила как ошпаренная в сторону.

– Ну что еще? – с досадой спросил Алексей.

– Когда ты успел с ней познакомиться? Уж не на концерте ли, когда оставил меня одну в ложе?! Ух! – Она гневно топнула ногой и быстро зашагала прочь.

Алексей последовал за ней. Догонять и что-либо объяснять – не было смысла.

_4

* * *

Восторженные поклонники американской танцовщицы устроили ужин в ее честь в верхнем зале ресторана Кюба. Все здесь дышало чрезмерной роскошью. Лиза же среди этой роскоши выглядела превосходно: собираясь в ресторан, куда «их» пригласила Айседора Дункан, она приложила значительные усилия, чтобы блистать в этот вечер. И блистала. Лиза завораживающе смеялась очередной шутке очередного собеседника, кокетничала, но Глебов понимал, ее целью было заставить его ревновать. Он усмехнулся, помышляя о том, что поздно вечером, когда они окажутся в своей спальне, он с лихвой компенсирует недостаток внимание к своей персоне. Затем повернулся к Айседоре, стоявшей рядом.

– Русские женщины столь привычно и повседневно носят на своих плечах целые состояния, – высказалась она, поморщив носик. – Зачем так обременять себя? – Она кокетливо поправила свои легкомысленные кудряшки. – Я не ношу дорогих колье и браслетов и при этом не чувствую себя ущемленной.

Алексей усмехнулся:

– Должен признаться – русские мужчины с любовью преподносят дамам своего сердца дорогие подарки. Это доставляет огромное наслаждение и тем и другим.

– Я в этом вопросе придерживаюсь точки зрения философа Жан-Жака Руссо о том, что человек обязан впитать в естество свое мудрость ограничения желаний. Он не должен всю свою жизнь гнаться за прелестями публичной славы и несметного богатства. Его цель – это поиски истинного счастья и нахождение его в интимных радостях сердца.

Алексей был несколько удивлен таким философским подходом к жизни красивой женщины, казавшейся ему легкомысленной. Айседора же с воодушевлением стала цитировать философа:

– «Червь честолюбия людские души гложет.

В сердечных радостях философ счастье множит.

Блажен, кто смог вкусить от сих простых отрад,

Кто ими, чистыми, довольствоваться рад».

Она вздохнула:

– Я же стать по-настоящему счастливой смогу лишь тогда, когда осуществится моя мечта, давняя и трудновыполнимая.

– Какая же, если это не тайна?

– Создание собственной танцевальной школы. Одного такого колье хватило бы на это благородное дело, – сказала Айседора, взглянув на проходившую мимо величественную даму с пышными ювелирными украшениями.

–О чем вы, моя дорогая мадмуазель Дункан? – Подошедший господин, который задал вопрос, поцеловал танцовщице ручку, затянутую в перчатку.

– О, Алексей Александрович! Здравствуйте! – перешла она на французский. – Вы знакомы? Позвольте вам представить. Месье Глебов. Месье Лопухин.

Мужчины вежливо поприветствовали друг друга кивками. Лопухин вновь обратился к танцовщице:

– Так о чем же вы говорили, мадмуазель Дункан?

– Я говорила о своей мечте, – произнесла она, кокетливо махнув веером. – Вот если бы вы вложили в мою мечту мельчайшую частичку вашей роскоши, я открыла бы танцевальную школу в России. Я научила бы русских девочек движениям Терпсихоры. Не вымученным заученным телодвижениям, а данной самой природой человеку способности танцевать от рождения. Весь свет должен танцевать, так всегда было и будет.

– Что же, мадмуазель Дункан, я подумаю об этом, – уклончиво ответил Лопухин, улыбнувшись.

Тем временем гости, приглашенные на званый ужин, стали рассаживаться за столы, уставленные разнообразной снедью и дорогими винами. Их примеру последовали Айседора и ее собеседники.

Пробки из-под шампанского возвестили залпами о начале пиршества. Серьезные разговоры прекратились. Исчезли чопорность и величавость, которые прежде чувствовались в поведении гостей. Стали шутить, звучали тосты, признания в пылкой любви и симпатии.

Глебов, немного утомленный своим соседом Яном Ционглинским17 (в своем почтенном возрасте пылающим юношеским восторгом), взглянул на раскрасневшуюся жену. Она, почувствовав его взгляд, повернулась. Их глаза встретились… и сказали о многом. Алексей накрыл ладонью ее ладонь, спрятанную под столом и покоящуюся на ее коленях. Их пальцы сплелись…

Видя, что Глебов не обращает на него никакого внимания, Ян Ционглинский переключился на Александра Бенуа18 и, наклонившись через стол к нему, произнес с польским акцентом:

– Ты понимаешь, Александр, что это такое? Айседора Дункан – это не женщина, это ангел, но черт какой-то!

Бенуа попытался возразить:

– Айседора произвела на меня впечатление, однако ее искусство вызвало у меня двоякое ощущение. Некоторые ее движения коробят меня своей неуклюжестью, и в то же время многие позы исполнены красотой. И признаюсь вам, дорогой Ян, что, как женщина она не обладает, на мой вкус, каким-либо шармом…

Алексей поморщился от пьяных рассуждений, но хмельной и влюбленный Ян не позволил Бенуа далее продолжать разглагольствования, он прервал его, вновь повторив свою восторженную фразу:

– Это не женщина, это ангел, но черт какой-то… Не смей говорить о ней в моем присутствии так критично! Ты ничего, как я вижу, не понимаешь в женщинах. Несчастный замороженный судак! Прости… Я в полном восторге от всего, что здесь происходит. Я влюблен в Айседору! – Он вскочил с места.

– Я влюблен в вас, Айседора! – воскликнул Ционглинский на весь зал и поднял бокал с шампанским в честь дамы своего сердца. Айседора засмеялась и приветственно подняла свой бокал.

После тоста Алексей тихонько увлек Лизу танцевать, но вскоре, к их огорчению, оркестр оглушительно грянул плясовую. «Замороженный судак» Бенуа, никого не видя перед собой, кинулся плясать. Залихватская мелодия подняла Айседору и понесла в круг танцующих. Все постепенно расступились, давая ей большего пространства. Ее заразительные движения заколдовали… Неожиданно кончик туфли танцовщицы зацепился за край ковра, и Айседора упала. Глебов хотел было помочь ей, но она, ничуть не смутившись, поднялась сама и продолжила свой танец, не смотря на насмешливые взгляды некоторых из приглашенных.

Алексей одобрительно ей улыбнулся, затем обернулся к Лизе, но ее и след простыл.

Обходя зал в поисках жены, Глебов вдруг от неожиданности остановился. Неужели?! Он услышал знакомый голос певицы, исполняющий романс, и резко обернулся к сцене. Катарина! Катарина Хмельницкая! Как долго же он ее искал!

Она тоже заметила его и узнала. На мгновение сбилась, однако быстро взяла себя в руки. Дождавшись конца выступления, Алексей подошел к ней.

– Здравствуй, Катарина.

– Здравствуй, – сухо ответила она.

– Нам нужно поговорить.

Катарина окинула его холодным взглядом:

– Хорошо. Идем, – и зашагала к одной из двери, ведущей в коридор.

Глебов оглянулся в поисках жены, но, не увидев ее, последовал за Катариной.

Алексей и не предполагал, что Лиза, рассерженная тем, что он бросил ее и кинулся помогать Айседоре, захотела уйти без него, однако как раз в этот миг вернулась за забытым ридикюлем19. Конечно же, она увидела своего мужа, уходящего из зала с певичкой. Ревность захлестнула ее новой волной. Лиза бросилась следом за ними, но ее перехватил пьяный и веселый до невозможности Бенуа. Когда ей удалось отделаться от него, она уже не знала, где искать своего неверного ненадежного супруга.

* * *

Глебов и Катарина вошли в небольшую гримерку. Заметив на тахте спящего пятилетнего мальчугана, Алексей захотел подойти, но женщина его остановила.

– Не буди.

– Я только хотел…

– Не важно. Я получила твое письмо. Что тебе от нас надо, Глебов?

– Я просил тебя дождаться меня…

Дверь резко распахнулась и на пороге, так некстати, возникла Лиза. Она взглянула на Алексея, затем на женщину, потом на ребенка. После этого гневно уставилась на мужа.

– Ты… Ты – подлец! – выпалила она.

Мальчик побеспокоенный, пошевелился, но не проснулся. Лиза резко развернулась, однако Алексей успел ее поймать за руку, прежде чем она убежала.

– Лиза, ты все не так поняла! – прошипел он. Затем вывел ее в коридор и прикрыл дверь. – Катарина – подруга Костика, понимаешь?

Лиза недоверчиво фыркнула.

– Я прошу тебя, иди в зал и подожди меня, хорошо? Я тебе потом все объясню.

Он чмокнул ее в лоб и вошел в гримерку. Как только дверь за ним закрылась, Лиза гневно сжала кулаки. Грудь ее вздымалась, глаза прожигали закрытую дверь. Затем она резко развернулась на каблучках и бросилась прочь…

Глебов тяжело вздохнул, прошел через комнату, сел на стул. Взъерошив волосы, он посмотрел на стоящую перед ним женщину, весь вид которой говорил о том, как она его ненавидит и презирает.

– Катарина, Костик был моим другом…

– Но он погиб из-за тебя, не так ли?

Алексей вздохнул:

– Если бы я мог, я отдал бы за него жизнь, не задумываясь.

– Но не отдал же! – Она подошла к ребенку. – Посмотри на него. У него теперь нет отца.

– Я искал тебя почти полгода не для того, чтобы оправдываться. Я хочу помочь вам.

– Нам не нужна твоя помощь.

Понимая, что разговор не клеится, Глебов встал.

– У Костика осталась доля в игорном доме, денежные сбережения. Все это ваше, не забывай.

– Не забуду, уж не сомневайся.

Алексей взглянул на нее с сожалением, прошел к выходу, остановился, обернулся.

– Ты работала с нами, Катарина. Мошенничества – всегда риск, ты же знаешь.

– ТЫ втянул нас в свои аферы!

– Ты сама сейчас не осознаешь, что говоришь. Не отказывайся от помощи, Катарина. Я крестный Пашки, – Алексей кивнул в сторону мальчишки, – и готов помогать тебе в его воспитании.

– Нам не нужна твоя помощь. Уходи!

Катарина указала ему на дверь. Глебов вздохнул, открыл дверь и вышел. Когда дверь за ним закрылась, молодая женщина опустилась на стул и прикрыла лицо руками. Перед тем как отправиться вытаскивать друга из передряги, Костик Абрамович сказал ей, что по возращению они наконец-то поженятся. Из поездки Костик так и не вернулся…

* * *

Глебов шел по коридору, подавленный разговором с Катариной. На душе было гадко – Алексею, так же как и Катарине, очень сложно было пережить и принять смерть Костика Абрамовича – для него он был лучшим другом. По крайней мере, он нашел жену и ребенка Кости и постарается им помочь…

В этот момент Глебов вспомнил о том, как расстался с Лизой и поспешил ее найти. Среди приглашенных ее не оказалось. Швейцар, получив от Алексея звонкую монету, сообщил, что госпожа Глебова уже уехала.

Алексей вздохнул. Лиза опять не так все поняла. Дома предстояло объяснение с женой. По-видимому, она не поверила, что Катарина – жена его друга. Надо было раньше рассказать ей, что он занимался поиском Катарины и Пашки все это время.

Честно говоря, он не был готов выслушивать претензии жены – хотелось побыть одному в тишине и покое. Да и ей нужно дать время успокоиться и остыть. Однако задерживаться в ресторане Глебов тоже не хотел.

Он хотел было уже уйти, но к нему поспешила Айседора.

– Куда же вы? Веселье в самом разгаре.

– Я хотел бы откланяться, мисс Дункан.

– Зовите меня, Айседорой. Или Дорой – как вам угодно. – Она взяла его под руку.

– Хорошо. Дора.

– А я буду звать вас Алексом. Алекс Глебов. – Женщина произнесла его имя так, будто пробовала на вкус что-то новое и очень приятное. Затем она посмотрела ему в глаза.

– Вы чем-то опечалены, Алекс.

– С чего вы взяли? – Глебов надел маску ленивого безразличия.

– О, я вижу и ощущаю это, Алекс.

Глебов улыбнулся.

– Так вот что помогает вам творить – ваша чувствительность, – сменил он тему разговора.

– Знаете, Алекс, – произнесла она, – когда я прибыла в ваш город, я видела на рассвете длинную погребальную процессию. Несли несколько гробов… Это было очень, очень печально. Во время выступления моя душа плакала, вспоминая о ней. Я танцевала так, словно страдала и томилась при трагических звуках прелюдий, протестовала и рвалась ввысь под бравурные полонезы… И вот, моя душа и мой танец пробудили в богатой, аристократической публике бурный отклик.

Алексей поцеловал руку, затянутую в перчатку.

– Вы танцевали божественно, Дора.

Айседора покраснела от удовольствия.

– О, благодарю!

Глебов решил напомнить:

– И все же, Дора, я хотел бы откланяться.

Дункан расстроилась.

– О, нет! Останьтесь!

Алексей улыбнулся, сжал ее пальчики.

– Не могу. Я всегда буду поклонником вашего таланта. Прощайте.

Он забрал пальто из гардеробной и уверенно шагнул за порог ресторана. Дункан проводила его раздосадованным взглядом.

– И все-таки я не прощаюсь, – упрямо произнесла она и вернулась в зал.

_5

* * *

Алексей закурил папиросу, затянулся, выпустил струйку дыма в морозный воздух и шагнул на скользкий тротуар.

Он шел по улицам столицы, погруженный в тяжелые воспоминания. Катарина обвинила его в смерти Костика. Да. Это случилось около полугода назад, боль же оживила память, и казалось, что это произошло совсем недавно. Алексей вспомнил, как в тот день со стоном открыл глаза…

…Лиза была привязана к столбу напротив, во рту кляп, а в глазах ужас. Он попытался пошевелиться, но ничего не вышло – руки были связаны, ноги тоже, а сам он был прислонен спиной к стене амбара.

– Ну вот, наш друг и очнулся, – услышал он знакомый голос, не предвещавший ничего хорошего. К Алексею приблизился Сычев.

– Не ожидал? Вижу, нет! Ты недооценил меня, мальчик! – Сычев склонился над ним. – Кстати, как тебя величать, Алексей Глебов или Черкасов? А? – Сычев посмотрел на него и усмехнулся. – А твоя жена знает, что ты мошенник? – Сычев взглянул на молодую женщину.

Алексей встретился с ее тревожным взглядом. Натянул веревки, связывающие руки. Исподлобья взглянул на Сычева. Тот ухмылялся, удовлетворенный тем, что заставил Глебова потерять самообладание. Алексей глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Нужно придумать что-то, чтобы спасти себя и Лизу.

– Знаешь, ты поступил глупо – нужно было самому убить меня, а не проворачивать хитроумный план, – Сычев вновь наклонился к Алексею. Зло усмехнулся. Подал сигнал своим головорезам – те схватили Глебова, резко поставили на ноги.

– Затяну-ка я веревку потуже, – хриплым голосом произнес худой, вставая за спиной Алексея. И тут Глебов почувствовал, как что-то холодит ладонь. Складень!

– Вот и ладненько, – прохрипел парень, с ухмылкой уставившись в лицо Алексея. Он взглянул на него и отвернулся. Глаза! Костик!

Хриплый вальяжно прошелся к Лизе, с похотливой ухмылкой осмотрел ее с ног до головы.

Во дворе раздался лошадиный топот. Сычев настороженно прислушался.

– Алексей, выходи! Нужно поговорить! – снаружи громко позвал Колдобин – отец Лизы.

Сычев обернулся к Алексею. Встретился с ним взглядом.

– Вот и все! – затем резко обратился к головорезу рядом:

– Кончай его! – и направился к двери, на ходу вынимая револьвер.

Головорез, вынув оружие, шагнул к Алексею, и приставил дуло к его виску. К этому моменту Глебов уже успел воспользоваться ножом и освободить руки – он отклонился в сторону, одновременно выбив оружие из рук убийцы. Поставив подсечку, повалил на пол. Тот грохнулся с шумом – Сычев обернулся. В одно мгновение Сычев вскинул револьвер и выстрелил в поднявшегося Алексея… Костик закрыл его собой. Дверь распахнулась, в амбар ворвался Колдобин. Вскинул ружье, выстрелил. Сычев медленно повернулся к Колдобину и рухнул на землю замертво.

Пока Колдобин занимался другим головорезом, к Алексею подбежала Лиза. Рыдая, ухватилась за его рукав. Он взглянул на нее, затем бережно опустил Костика на солому. Из груди парня хлестала кровь. Он открыл глаза.

– Костик, – произнес Алексей, пытаясь улыбнуться.

Тот сжал его руку.

– Так и знал, что тебя нельзя оставлять одного, – произнес Абрамович. – Он мертв?

– Да. – Алексей попытался зажать рану, но кровь хлестала между пальцев.

– Хорошо. Теперь ты мой должник… – из горла Костика Абрамовича вырвался предсмертный хрип, но он смог выдавить из себя улыбку. – Согласись, я сыграл превосходно?

– Да. Ты лучший актер, – глотая подкативший к горлу комок, ответил Алексей.

Костик удовлетворенно кивнул и… затих.

Глебов не двинулся с места, смотря на друга. Затем бережно прикрыл ему глаза…

…Алексей зажмурился, пытаясь прогнать горестные воспоминания. Глубоко вздохнул, открыл глаза.

Сам того не заметив, он забрел на мост и сейчас стоял возле перил, смотря на покрытую льдом Неву. Месяц выглянул и скрылся за тучами. Газовые фонари тускло освещали улицы и каменную мостовую. Изредка проносились экипажи и сани, сопровождаемые лаем неугомонных собак.

Алексей вновь закурил. И тут понял, что находится на мосту не один! В темноте светились две красные точки – кто-то курил, наблюдая за ним. Находиться поздней ночью на улицах Петербурга – искать на свою голову приключений…

Алексей развернулся в другую сторону, но сделав пару шагов, понял, что пути отступления отрезаны – с противоположной стороны его тоже ожидали. Возле ближайшего к мосту здания стоял экипаж, в котором угадывались силуэты еще двух человек.

Алексей замедлил шаг, обдумывая ситуацию и оценивая обстановку. Затем остановился. Глубоко затянулся, неторопливо выпустил струйку дыма. Приблизился к краю моста. Еще раз сделал глубокую затяжку. Взглянул вниз, затем на месяц, медленно прячущийся за тучами. Опять затянулся. Наконец месяц утонул в мрачных тучах, погрузив улицу в темноту. И вдруг что-то произошло! Преследователи потеряли Глебова из виду. Вот только что он стоял подле перил и вдруг исчез из поля зрения. Они кинулись к тому месту, где мгновение назад находился Алексей.

– Черт! Где он? – воскликнул один из них.

– Прыгнул, наверно, – предположил другой.

– С моста что ли? Какого рожна?!

Оба перегнулись через перила.

– Черт! Ничего не видать!

– Разбился, должно быть. Лед, все-таки…

К этому времени раздался топот лошади и стук колес – подъехал экипаж.

– Где он? – спросил некто, не выходя из экипажа.

Те, что стояли у моста, не нашлись, что ответить. Господин в экипаже что-то буркнул себе под нос, с легкостью выбрался из экипажа и подошел к мосту. Наклонился над перилами, посмотрел вниз. Но месяц не торопился выглядывать из-за туч, поэтому внизу ничего не было видно. Господин из экипажа явно решил не сдаваться. Он наклонился еще ниже, осматривая мост. Прислушался.

– Видите что-нибудь, господин Малышев?

Господин из экипажа шикнул, предупредительно вскинув руку вверх, и вновь прислушался. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он отошел от перил. Сел в экипаж.

– Возвращайтесь в отдел и ждите указаний, – распорядился он и приказал извозчику:

– Трогай!

– Ну все, теперь жди неприятностей, – произнес один, когда экипаж укатил.

– И где ж этот Глебов, а? – спросил другой, опять взглянув вниз на реку.

– Брось, пошли. Я промерз до самых костей!

– Этот парень сумасшедший, не иначе. Поначалу бродил как полоумный по городу чуть ли не всю ночку, затем, – вот те на! – сиганул с моста.

– Молись Богу, чтобы он был живой. Начальство с нас шкуры спустит, если он того… окочурился.

Тот, что смотрел вниз, взглянул на своего напарника, почесал затылок и отошел от перил.

И вовремя. Вовремя для Алексея. Висеть внизу моста, обхватив руками и ногами промерзшую сваю, было уже не выносимо. Ко всему прочему, месяц выполз из-за туч и предательски осветил округу.

Дождавшись, когда двое болтунов зашагают прочь, Глебов стал выбираться из своего укрытия.

* * *

Последнее выступление Катарины закончилось ближе к утру. Уставшая, она вернулась в гримерку, укутала одеялом раскидавшегося на узкой тахте сына и присела на стул. Приход Глебова выбил ее из колеи. Иначе и быть не могло.

…Все началось десять лет назад. Тогда Катарине исполнилось всего лишь четырнадцать лет. Она осталась сиротой и если бы не ее друг детства Костик Абрамович, который был старше ее всего на три года, то красивая девочка оказалась бы на улицах Одессы. Костик обладал актерским талантом и мечтал стать известным артистом. Хотел уехать из Одессы и обучаться актерскому мастерству, но планы остались планами – взяв на себя обязательство помочь Катарине, он стал зарабатывать выступлениями в местном цирке. Вскоре цирковая труппа должна была отправиться на гастроли, но оставить девушку одну без защиты и поддержки Костик не мог и не хотел. Директор цирка, поддавшись уговорам Костика Абрамовича и оценив голос, красоту и юность Катарины, согласился взять ее в труппу… Их гастроли проходили в разных уголках Восточной Европы – цирковая труппа, словно цыганский табор, кочевала из одного населенного пункта в другой. Украина, Кавказ, Румыния, Польша…

Со временем Катарина стала замечать, что отношение Костика к ней изменилось: он перестал с ней по-дружески дурачиться и разговаривать по душам. Все чаще она ловила на себе его задумчивый хмурый взгляд…

Когда Костик впервые подарил ей охапку полевых цветов, она посмеялась над ним. Костик рассердился, но ей не составило труда вновь поднять ему настроение – она просто нежно чмокнула его в щеку, и он растаял. И тогда Катарина поняла, что друг детства влюблен в нее.

Вскоре гастроли занесли их в Австрию. Когда же они оказались в небольшом австрийском городке, случилось то, что перевернуло их жизнь…

На одном из выступлений Катарину приметил богатый влиятельный барон и возжелал обладать юной красавицей. Получив отказ от перепуганной его навязчивостью девушки, старый развратник пришел в бешенство. Костик подоспел вовремя – он бил барона основательно и яростно, не смотря на свою худобу. Как оказалось, внешность бывает обманчива. Костя был жилистым крепким парнем с хорошо развитой мускулатурой – в этом-то и убедился австрийский барон, да и его лакей тоже.

Успокоив рыдающую подругу, Костя сказал, что им необходимо скрыться и как можно быстрее. Но они не успели – явилась полиция и арестовала его. Катарине удалось бежать. Несколько дней она бродила в округе, однако ее выследили слуги барона и насильно увезли к нему в поместье.

Девушки повезло, что Костик основательно отделал барона и в весьма болезненных частях тела. Так что барону ничего не оставалось, как только вымещать на девчонке свою ярость. Он приходил к ней каждый день, бил плетью – до тех пор, пока она не начинала молить его о пощаде, валяясь у него ногах. А затем он говорил, что сделает с ней, когда его изувеченное тело исцелится. Катарине казалось, что этому не будет конца – хотелось умереть…

И вот однажды, когда она совсем отчаялась, появился один человек. Он буквально вынул ее из петли. А через три дня под покровом ночи этот человек и Костик выкрали ее из поместья. Потом он вывез их из Австрии…

Позднее Костик рассказал ей, что через пару дней после ареста в камеру, в которой он сидел, посадили еще одного арестанта – Алекса Гилмора, который задерживаться в заключении не собирался. Алекс сам завязал с Костиком знакомство, узнал, что с ним приключилось, и предложил план побега. Его план предусматривал как минимум два действующих лица и кандидатура Костика как раз подходила. Ко всему прочему новый знакомый пообещал помочь ему найти Катарину. Побег удался, Алекс Гилмор сдержал слово – помог разыскать Катарину и предложил Костику очередной план…

Гилмор явился в поместье барона по приглашению как «известный» лекарь, способный излечить его недуги. Таким образом, ему удалось проникнуть в дом и выяснить положение девушки. А спустя несколько дней, усыпив снотворным барона и его слуг, Алекс и Костик вывезли Катарину. Как впоследствии оказалось не только ее, но и драгоценности, и наличные барона…

Вернувшись на родину, Катарина и Костик перебрались в Херсонес, но ни работы, ни денег не было. Здесь их и нашел Алекс Гилмор, точнее Алексей Глебов, и предложил им немного подзаработать. Так они примкнули к удачливому аферисту…

А потом Катарина влюбилась. Влюбилась в Алексея. Так ей, по крайней мере, казалось. Однако объект ее притязаний остался к ней равнодушен. Костик же не смог простить ее. Они расстались… Лишь потеряв Костика, Катарина стала понимать, как дорог он был для нее все это время. Время шло, а она с тоской вспоминала годы, проведенные вместе, постепенно осознавая, насколько счастлива была, когда Костик был рядом…

Их встреча состоялась неожиданно, спустя год, и Катарина решила воспользоваться возможностью вернуть Костика. Она его соблазнила…

Однако за прошедший год Костик Абрамович сильно изменился, стал другим – больше не было того безумно влюбленного юноши, рыцаря, готового на все ради дамы своего сердца. Их отношения были сведены к кратким любовным встречам; признаний в любви он не произносил и не торопился жениться на Катарине. Наладить отношения мешало и то, что Костик надолго исчезал, как только Глебов вызывал его на очередное дело. Доведенная до отчаяния, Катарина считала Глебова виновником всех своих бед. Вскоре Катарина и Костик сильно поссорились и в очередной раз расстались…

Лишь позднее Катарина поняла, что беременна. Костик так и не объявился. Перед глазами представлялось ужасное будущее матери-одиночки – она и ее ребенок станут изгоями. И Катарина решилась – она приняла предложение и вышла замуж за одного приличного, но скучного господина…

Спустя два года она стала вдовой, а через полгода объявился Костик, нарушив ее покой. Он не скрывал свою неприязнь к ее замужеству, быстро избавлялся от ее поклонников, был то холоден, то небрежно ласков. И все. Никаких отношений, никакой любви. Катарина же разрывалась на части: она по-прежнему любила Костика, ее тянуло к нему как магнитом, но сын для нее был всем, поэтому думала она лишь о его благе. Мог ли Костик – вечный «перекати-поле» – стать благом для их сына? Захочет ли он подарить им семью, счастье и покой?

Каким-то образом Костик узнал, что Пашка – его сын. И пришел в ярость. При встрече посыпались обвинения. Костик обвинил ее в том, что она скрыла от него сына. В ответ Катарина обвинила его, что он бросил ее, когда ей так нужна была его поддержка. Он заявил, что она никогда по-настоящему его не любила. Она – что он тоже никогда ее не любил. И что она и ее сын не нуждаются в нем – он им не нужен. На что Костик сказал, что навсегда уйдет из ее жизни…

Он ушел бы, если бы дверь комнаты, в которой они находились, не оказалась запертой снаружи. Двадцать четыре часа, что они провели взаперти, сыграли свою роль. Они объяснились, сблизились как когда-то прежде. Костик пообещал, что он завяжет с аферами, купит дом возле моря, где они, поженившись, поселятся всей семьей…

…Катарина вздохнула, заметив, что сын опять раскрылся. Подошла и вновь его укрыла одеялом. В гримерке было холодно, а мальчик и так простыл. Она погладила его по светлой головке. Он так походил на Костика! Точная его копия.

Катарина вздохнула, подошла к трюмо. Взглянула на свое отражение. В последнее время она чувствовала себя неважно: слишком уставала, по ночам мучил сухой кашель, под глазами появились синяки. Катарина коснулась пальцами под глазами, устало провела рукой по щеке. Затем вынула из волос шпильки и потянулась за гребнем. В дверь громко постучали.

Она кинула встревоженный взгляд на сына, нехотя встала и открыла дверь. На пороге стояли господин в черном и два довольно хмурых типа.

– Катарина Хмельницкая?

– Да, это я, – растеряно ответила она.

– Собирайтесь. Пройдемте с нами…

* * *

Мужчина в пенсне налил ей бокал вина. Катарина машинально взяла его в руки.

– Мне сообщили, что у вас есть сын. Это правда?

– Д-да. – Голос Катарины дрогнул.

– Вы воспитываете его одна?

– К чему все эти вопросы?

– В жизни случаются всякие неожиданности, госпожа Хмельницкая. Страшно представить, что будет с мальчиком, если с вами что-то случится.

Руки Катарины задрожали, и часть вина выплеснулась на руки и платье. Она поставила бокал. Спрятала руки под столом.

– Что вы хотите?

– О, сущую малость! Вам ведь хорошо знаком Алексей Глебов?

Катарина напряглась.

– Нет, я совсем его не знаю.

– Не нужно меня обманывать, госпожа Хмельницкая. Мои люди слышали ваш с ним разговор в гримерной. Так что, вот вам бумага, перо, чернила и пишите все, что о нем знаете.

Катарина уставилась на письменные принадлежности, которые перед ней положил Лопухин. Она думала о Пашке, которого ей пришлось оставить одного в гримерной. А еще, он боится оставаться один в темноте. А если она не вернется, о нем некому будет позаботиться.

Она пристально посмотрела на господина в пенсне.

– Если я напишу, вы отпустите меня?

Лопухин оперся руками о стол и наклонился к ней.

– Конечно же. Вы сможете вернуться к сыну.

Катарина посмотрела на письменные принадлежности. Затем взяла перо, придвинула лист бумаги. И стала писать.

* * *

Глебов вернулся домой лишь утром. Убедившись, что слежки за домом нет, он пробрался в квартиру.

Алексей не знал, что сказать жене, чтобы убедить ее в необходимости уехать из Петербурга. Каково же было его удивление, когда жены не оказалось дома – ни ее, ни ее вещей. Первоначально он испугался того, что ее схватили, но тут же отмел это предположение.

Глебов позвонил в колокольчик, и вскоре явилась их приходящая рано утром прислуга Арина.

– Моя жена просила что-нибудь мне передать? – спросил он женщину.

– Да, Алексей Петрович, она оставила вам записку. – Арина передала Алексею небольшой согнутый пополам листок.

Глебов развернул его. Всего четыре слова. «Я уехала в Москву».

– Вам что-нибудь угодно? – неуверенно спросила прислуга, выводя его из ступора.

– Нет. Можете идти.

Когда Арина удалилась, Глебов смял листок и швырнул его в угол комнаты. Все отношения свелись к каким-то паршивым четырем словам! Он плеснул в бокал коньяк и залпом выпил. В записке Лиза даже не указала к кому едет и зачем. Значит, она не хочет его видеть. Как все некстати! Алексей встал, подобрал с пола записку Лизы, положил в камин и сжег. Скидал необходимые вещи в чемодан. Выглянул наружу и, убедившись, что слежки нет, вышел из квартиры.

_6

* * *

Москва

Алексей, увидев Айседору Дункан, остановился как вкопанный. Третий день он безуспешно разыскивал жену по многолюдной Москве, а встретил американскую танцовщицу!

Она приветливо помахала ему рукой, «перепорхнула» дорогу и оказалась возле него.

– О, это вы! Я поражена!

– А я-то как поражен! – Он поцеловал ее ручку. – Как давно вы здесь?

– Я прибыла вчера. Составите мне компанию? – скорее попросила, чем спросила Айседора, приглашая его прогуляться.

Глебов мгновение поколебался.

– С удовольствием. Как вам Москва?

Дора шла рядом с Алексеем и улыбалась. Москва казалась ей солнечной, пестрой и крикливой. На фоне голубого неба высились многочисленные золотые купола. Деревья были окутаны воздушными облаками инея, а веточки покрыты снежной коркой. Московские люди же были шумными, нарядными…

– О, это сказка! Солнечная, легкомысленная и совершенно не страшная сказка, которую во всем мире могли придумать только русские люди. – Айседора глубоко вдохнула морозный воздух. – Россия… Вот, оказывается, она какая!

Алексей засмеялся, а Дора улыбаясь, посмотрела на него.

– Здесь, в Москве, кажется невозможным предаваться мрачным мыслям.

– Вы уже выступили Москве?

– Да.

– Не сомневаюсь, концертные залы были переполнены восторженной публикой.

– Да, так и было. И мне аплодировали известные представители художественного мира Москвы! Я познакомилась с самим Станиславским20!

– Станиславским?

– Да. Он – талантливейший человек! В нем природа соединила все лучшие качества человеческой натуры: благородство, талант, интеллект, нравственную чистоту и величественную красоту.

– О, я вижу, вы очарованы им!

– Вы ревнуете?

– Немного.

– Ах, Алекс! Я очарована, околдована совершенно иным мужчиной. – Танцовщица многозначительно посмотрела Глебову в глаза. Он выдержал ее взгляд, лишь улыбаясь в ответ. Айседора вздохнула, отворачиваясь. – Я с радостью приняла дружбу Константина Сергеевича. Я познакомлю вас. А вот и он!

Алексей взглянул на высокого усатого мужчину, идущего навстречу к ним. Он, улыбаясь, сделал шаг к нему на встречу и они пожали друг другу руки.

– Так вы знакомы! – догадалась американка.

– Да, и довольно давно, – подтвердил Станиславский. – Алексей Петрович брал у меня уроки актерского мастерства.

Глебов улыбнулся:

– Да, и частенько слышал твою излюбленную фразу…

– «Не верю»! – в один голос произнесли Алексей и Айседора, и все дружно рассмеялись.

– Давно в городе? – поинтересовался Станиславский.

– Несколько дней.

– Один или с супругой?

– Пока что один. Мы должны встретиться на днях, – уклончиво ответил Глебов.

– Обязательно приходите в наш театр. Я знаю, что ей очень понравится новая постановка.

– Непременно.

Айседора взяла Станиславского под руку.

– Мы с Константином Сергеевичем едем кататься по Москве. Он обещал показать мне город. Составьте нам компанию.

Алексей хотел отказаться, но Дора и Станиславский его уговорили, и он отправился с ними на прогулку.

* * *

На главных улицах Москвы, как всегда, было жуткое движенье: транспорт несся в различных направлениях, не признавая никаких правил, и только лишь трамваи двигались по рельсам. Айседора впервые оказалась на знаменитой русской тройке с бубенцами и радовалась как ребенок. Их извозчик – тот еще лихач – мчал их по улицам, ловко управляя лошадьми. Айседора вскрикивала при опасности столкновения, а когда столкновения удавалось избежать, тут же восхищалась виртуозностью возниц.

Их тройка выехала по направлению к Воробьевым горам, где можно было насладиться панорамой Москвы. Тройка летела по заснеженной дороге, из-под копыт взметались комья снега, которые тут же рассыпались в серебристую пыль, бубенцы весело звенели. Айседора, расставляя руки в стороны, смеялась, наслаждаясь свободной ездой.

На Воробьевых горах – свысока – заснеженная Москва казалось чудным зимним миражом. Яркие купола с крестами, длинная белая лента Москвы-реки, сизый густой дым, поднимающийся столбом из труб домов, – и все на фоне белоснежного ландшафта и чистого голубого неба… А потом вновь мчались на лихой тройке под звон бубенцов, возвращаясь в Москву.

Московские торговые ряды были самым шумным и многолюдным местом. Здесь было настоящее столпотворение – однако это место посещал только простой народ. Айседоре же было любопытно наблюдать за ними, находиться среди них. И господа ее сопровождали.

Торговцы и торговки громогласно расхваливали свой товар. Купчихи, и кухарки, укутанные поверх шуб яркими платками, и мужики в теплых тулупах присматривались к предлагаемому товару, торговались, что-то приобретали. Краснощекие от мороза бабы, восседая верхом на коробах со стряпней, голосисто зазывали отведать горячие аппетитные пирожки.

Успев довольно сильно проголодаться, Айседора ела румяный пирожок, надкусывая его маленькими кусочками, чтобы не обжечься. Ее глаза сверкали, и невольно мужчины, сопровождавшие ее, восхищались непосредственностью и простотой Айседоры Дункан.

– А не выпить ли нам чая? – предложил Константин Сергеевич, похлопывая себя по бокам.

Чай налили им из большого пузатого самовара, вместе с чаем подали дымящиеся блины с искристым медом. На морозе казалось, что ничего вкусней быть не может!

Они вновь уселись в сани и тронулись в путь. Айседора желала дальнейших развлечений. После осмотра достопримечательностей Москвы, Станиславский предложил совершить дальнюю поездку в загородный ресторан. Дункан его поддержала.

– Здесь все вокруг дышит чистой первобытной радостью! – прокричала восторженно она, когда сани, запряженные тройкой, заскользили по дороге.

Константин Сергеевич очаровано взглянул на Айседору, что не укрылось от Алексея. Щеки у нее разрумянились, на ресницах нарос иней белой пушистой бахромой и мило покраснел кончик носа.

– Ну что, нравится вам у нас? – спросил Станиславский.

– Очень… Очень! – ответила она…

…Загородный ресторан встретил их ароматом вкуснейших блюд. Это было дорогое заведение, сохраняющее своеобразие русского кабака и потрясающее посетителей обилием яств, приготовленных по старинным рецептам. Половые21 – в белоснежных расшитых косоворотках, шароварах, заправленных в сапоги со скрипом, – проворно бегали между дубовыми столами, угодливо сгибались перед посетителями в низком поклоне, да так, что были видны напомаженные гладкие прямые проборы. Улыбаясь, половые предлагали самые разнообразные блюда: стерляжью уху, белугу в рассоле, индюшку, откормленную грецкими орехами, поросенка с хреном, пельмени…

Звучала музыка, исполняемая на русских народных инструментах, главным из которых была балалайка. Отплясывали в народных платьях и кокошниках плясуньи…

Вечер пролетал быстро и незаметно. За последнее время Глебову впервые удалось отвлечься от мрачных мыслей. Ему доставляли удовольствие и обстановка, и общество знакомых – служителей Мельпомены. Все ощущали невероятное опьянение радостью жизни. А может эта бесшабашная радость была результатом неосторожно выпитой очередной рюмки русской водки? Что бы это ни было, но терять ощущение не хотелось!

Однако веселье не помешало Алексею заметить старого знакомого – Савву Тимофеевича. Извинившись перед Станиславским и Дункан, Глебов, направился к нему. Станиславский, заметив, с кем разговаривает Алексей, тоже поприветствовал бородатого господина.

– А с кем беседует месье Глебов? – поинтересовалась Айседора.

– С Саввой Тимофеевичем Морозовым22. Фабрикантом. Представьте, он не только дал средства на строительство здания нашего Художественного театра, но и сам, представляете – сам! – работал на его строительстве маляром и штукатуром.

Айседора вновь взглянула на Глебова. Затем переключила свое внимание на Станиславского. Они довольно оживленно беседовали, когда к их столику вернулся Алексей. Его приподнятое настроение сразу бросилось в глаза.

– Что вас так порадовало? – полюбопытствовала Айседора.

– Хорошие новости. Очень хорошие, – ответил он. Затем разлил водки по рюмкам. – Давайте выпьем за то, чтобы в нашей жизни было как можно больше счастливых случайностей…

* * *

Было ли случайностью то, что Алексей и Айседора остановились в одной гостинице, Бог его знает. По крайней мере, Глебов сделал один логический вывод: когда-то Станиславский порекомендовал ему эту гостиницу, и, по всей видимости, он же занимался расселением американской гостьи.

Когда их программа развлечений подошла к концу, Станиславский высадил их возле парадной и укатил домой, где его ждали жена и дети.

Помахав ему на прощанье рукой, Дункан взглянула на Глебова, улыбнулась. Затем пройдя пару шагов, неожиданно пошатнулась. Алексей учтиво поддержал ее за локоток.

– Что с вами, Дора?

– Ничего страшного, просто закружилась голова, – ответила она, касаясь лба тыльной стороной ладони. Слабо улыбнулась. Затем пошатываясь, сделала пару неуверенных шагов.

– Я провожу вас. – Алексей подхватил ее под руку. – Обопритесь об меня…

Он довел молодую женщину до двери ее номера.

– Как вы чувствуете себя?

– Мне лучше, – прошептала она, продолжая опираться на его руку и прижиматься к нему всем телом.

Осознавая двусмысленность ситуации, Алексей осторожно отодвинулся от нее. Взял из ее рук ключ, открыл дверь.

– Я позову вам горничную, – сказал он, вложив ключ ей в ладонь.

– Хорошо, – согласилась Дункан. – До свидания, Алекс.

– До свидания.

Глебов сделал пару шагов, и тут услышал глухой звук позади. Он обернулся. Дора лежала на полу.

Алексей подхватил на руки упавшую в обморок женщину и, внеся ее в номер, бережно опустил на диван. Как только ее голова коснулась изголовья, Айседора обвила руками шею мужчины и притянула его к себе. Ее теплые нежные губы прижались к его губам в страстном требовательном поцелуе. Глебов ответил на поцелуй танцовщицы, но затем осторожно отстранился от нее.

– Нет, нет! Не уходите! – воскликнула она.

– Я не могу, Дора. Я люблю свою жену, – ответил он, поднимаясь.

Айседора встрепенулась. В полумраке она не могла видеть выражение его лица.

– Любите? Эту глупую девчонку, которая не любит и не ценит вас?!

Алексей рассердился.

– Дора, вы сейчас не в себе и несете всякие гадости. Не смейте так говорить о моей жене. Вы ничего о ней не знаете.

Глебов развернулся, чтобы уйти, но Дора кинулась за ним следом, обхватила руками, прижалась к его спине.

–О, Алекс, не уходите! Останьтесь! Я так люблю вас! Так, что мне хочется носить вашего ребенка под своим сердцем! Останьтесь! Прошу!

Мгновение, пока Алексей молчал, показалось вечностью. Затем он бережно разжал объятия Айседоры, поцеловал ей руку и покинул номер. Закрывшаяся дверь будто подрубила американку. Она упала на пол и зарыдала.

Айседора не заметила, сколько прошло времени, но слезы ее высохли, а на лице отразилась отчаянная решимость. Она твердо шагнула к телефону…

Через полчаса Станиславский уже стучался в ее номер.

– Что случилось, мадмуазель Дункан? – встревожено спросил он и тут же замолчал – Дункан встретила его во все оружии – при свете свечей в легком воздушном пеньюаре, подчеркивающим все ее достоинства.

– О, да, случилось, – мелодраматично ответила она и, опустив ресницы, вздохнула. Затем жестом пригласила его войти.

– Я не вовремя… – засуетился Константин Сергеевич, ища повод ретироваться.

– Нет, нет! Войдите, мне нужно с вами поговорить!

Станиславский принял приглашение.

– О чем вы хотите поговорить со мной, мадмуазель Дункан?

Дора неторопливо, грациозно, словно пава, прошла к столику и стала разливать по бокалам шампанское, которое несколько часов назад планировала распить с Алексеем. Она заговорила:

– Я приехала на гастроли в Россию, впервые увидела златоглавую Москву, Третьяковку, Большой театр. Я околдована вашим театром, теми реформами, которые пытаетесь принести в театральное искусство вы. А потом я увидела и вас самого – высокого, усатого, породистого мужчину.

Айседора протянула бокал с шампанским Станиславскому и села рядом с ним на диванчик.

Станиславский, пытаясь скрыться от ее пристального взгляда, пригубил шампанское. Он кожей чувствовал, что перед ним разыгрывают сцену. И хотя Дора была прекраснейшей танцовщицей, но как актрисе ему хотелось ей сказать: «Не верю!».

В следующее мгновение Айседора огорошила его:

– Я хочу иметь от вас ребенка. Прямо здесь и немедленно!

Такого поворота Станиславский не ожидал, но все же сохранил самообладание.

– Это интересно! – произнес он. Выдержал паузу, обдумывая ответ, затем продолжил: – Однако, ребёнок для меня – очень ответственный шаг. И я хотел бы знать, под какой юрисдикцией будет находиться наше будущее дитя.

– Естественно, он всё время будет со мной! – воскликнула обескураженная Айседора.

Станиславский с задумчивым видом отхлебнул шампанское, поставил бокал на столик и поднялся.

– В таком случае меня это категорически не устраивает, – заявил он и откланялся.

Когда он ушел, Айседора в сердцах швырнула бокал в дверь. Хрусталь вдребезги разбился и разлетелся мелкими осколками по полу.

– Русские мужики – дураки! – выкрикнула она, и слезы брызнули из ее глаз. А затем она рассмеялась.

* * *

Лизе не спалось. Она встала, зажгла лампу и подошла к окну.

Двухэтажный каменный особняк Шмитов, в котором она находилась, выглядел чужим среди покосившихся домишек с низкими заборами Пресни. Эту окраину города с центром соединял Горбатый мост. Рядом с особняком находилась мебельная фабрика Шмитов, на воротах которой среди золотых корон и медалей виднелась гордая надпись: «Поставщик двора его императорского величества…»

Лиза вздохнула. Почти неделю назад она прибыла в Москву к своей подруге Кате Шмит23. Это был не только дружеский визит, но и партийное задание – и Катя и ее брат Николай, поддерживали социал-демократов. Хозяева особняка гостеприимно пригласили ее пожить в их доме – благо места всем хватало.

Лиза кинула взгляд на часы, тикающие на каминной стойке. Около двух ночи. В особняке было тихо – все спали. Только Лизе не спалось – ей было тревожно. Она прислонилась лбом к оконному стеклу и лишь теперь заметила светлое пятно на снегу – чуть дальше в одной из комнат через шторы пробивается слабый свет. Она отошла от окна и легла в кровать. Свет горел в комнате Николая Шмита. Он тоже не мог уснуть. Лиза вздохнула, вспомнив, их знакомство…

…Катя встретила свою гостью с восторженным криком, а ее мать – Вера Викуловна – осуждающе покачала головой. Девушка присмирела, представила свою гостью maman24 – та взглянула сурово, кивнула и, опираюсь на клюку, удалилась.

Катя провела замерзшую Лизу через приемный зал в кабинет, предложила погреться у пышущего жаром камина, и, сообщив, что на минутку удалится, исчезла за дверью. Сразу стало тихо и покойно. Горящий камин излучал тепло и уют. Лиза протянула озябшие руки к очагу и улыбнулась. В эту секунду дубовая дверь с тихим скрипом открылась, и она обернулась.

В кабинет вошел симпатичный молодой человек в студенческой гимнастерке. Увидев незнакомую девушку, он оторопел и некоторое время смотрел, не отводя глаз. Молчание затянулось, и Лиза смущенно улыбнулась. В кабинете вновь появилась Катя.

– Ах, вот ты где! Я хочу познакомить тебя с моей подругой.

Она схватила молодого мужчину за рукав и подтащила к Лизе.

– Елизавета Николаевна Глебова. Мой брат – Николай Павлович Шмит25.

Лиза протянула ему руку.

– Здравствуйте.

Он с преклонением взял протянутую руку в свою ладонь, но заметив обручальное кольцо на ее пальце, не поцеловал ручку и не пожал. Посмотрел ей в глаза взглядом полным огорчения. Лиза смутилась, освободила свою руку и спрятала в складках юбки.

Возникла неловкая пауза, которую Катя поспешила заполнить, не понимая, что произошло с ее учтивым братом.

– Мы с братом не разлей вода. Возможно потому, что он старше меня всего на год, – пошутила она и, дернув Николая за рукав гимнастерки, шикнула:

– Что ты такой угрюмый? Улыбнись же!

Шмит вымученно улыбнулся, и Катя опять обратилась к Лизе: – С самого детства он такой серьезный. Но очень добрый и отзывчивый. И способный. Вот увидишь…

– Хватит, Катя. Зачем ты меня хвалишь? – попытался он угомонить сестру.

– Я хвалю?!

Лиза улыбнулась:

– Катя говорила мне о вас. Она гордится вами и очень любит вас.

Коля Шмит устремил взгляд на гостью, затем отступил к двери.

– Прошу прощения, я покину вас, – пробормотал он и исчез за дверью.

– Что это с ним? – удивилась его сестра.

Лиза промолчала. В отличие от Кати она догадывалась, что произошло с Николаем Шмитом. Он влюбился с первого взгляда…

После ужина, Вера Викуловна ушла к себе в опочивальню, а Лиза, Катя и ее младшая сестра – Лизина тезка – перебрались в теплый и уютный кабинет. Их младший брат Алеша, некоторое время, покрутившись рядом и сочтя их общество для себя неинтересным, вскоре удалился. Николай вернулся с фабрики довольно поздно, однако, поддавшись на уговоры сестры, присоединился к ним.

В течение вечера Шмит молчал, сестры подтрунивали над ним, пытались расшевелить, но он был слишком рассеян и задумчив. Временами Лиза ловила на себе его взгляд. Несколько раз вежливо улыбнулась в ответ, но в большей мере старалась не пересекаться с ним глазами.

Николай первым решил раскланяться и, извинившись, направился к выходу. Затем неожиданно вернулся, удивив сестер и гостью.

– Елизавета Николаевна, сестра сказала, вы увлекаетесь художественным творчеством.

– Да. – Лиза удивленно посмотрела на Катю, затем вновь на ее брата.

– В Третьяковской галерее новая выставка. Может быть, сходите со мной?

Лиза замялась, не зная, что сказать. Благоразумным было отказать – и она учтиво отказалась. Николай смешался, скрыл свое огорчение за маской учтивости, и ретировался.

В течение трех последующих дней они сталкивались крайне редко и практически не разговаривали. На собрания социал-демократов Лиза и Катя ходили вместе, однако Катя недоумевала, почему брат не ходит с ними.

…Сейчас, лежа на кровати, Лиза прокручивала в голове все, что случилось. Влюбленный взгляд Коли Шмита и та напряженность, что сложилась между ними, беспокоили ее. Она не могла себе позволить флиртовать с ним, хотя часто флиртовала с другими. Искусству невинного заигрывания она научилась после замужества, то ли стараясь заставить Алексея ревновать, то ли пытаясь заглушить собственную ревность.

Лиза вздохнула. В тот вечер в честь Дункан, она безумно его ревновала к танцовщице. А потом он уединился с певичкой!

Лиза поерзала на кровати. Уйдя в тот вечер из ресторана, она вернулась домой, надеясь, что муж скоро явится. Но наступило утро, а Алексей так и не вернулся. Тогда-то, наскоро собрав вещи, Лиза направилась к руководителю их группы и вызвалась поехать в Москву. Тот передал ей документы, которые нужно было отвезти московскому парткому, спросил, где она остановится. Затем разъяснил, что необходимо еще сделать в Москве, и проводил ее на вокзал.

Сейчас Лиза понимала, что позорно бежала, опасаясь того, что как только муж вернется, он, как всегда, убедит ее в том, что она ошибается, напрасно изводит себя; пожурит ее как наивное дитя и заставит опять поверить ему на слово. А он-то умел убеждать!

Лиза вздохнула, закрыла глаза и попыталась уснуть. По щеке сбежала невольная горькая слеза обиды и бессилия.

_7

* * *

Лиза еще долго вертелась в кровати, прежде чем заснуть. Однако сон, сморивший ее, был беспокойным, так что проснулась она ранним утром, когда в доме все еще спали.

Одевшись, Лиза выглянула в коридор. При виде ее жалобно заскулила пятнистая гончая Лорд Байрон. Тихонько, чтобы не побеспокоить хозяев, Лиза в сопровождении собаки спустилась по лестнице и, пройдя мимо когда-то роскошных комнат, очутилась в передней – оделась и через боковую дверь вышла на улицу.

Снег в утренней тишине громко скрипел под ногами. Воздух был холодным и пробирал до костей. Лиза поежилась, приподняла меховой воротничок и направилась следом за собакой. Поднявшись на вершину Горбатого моста, она в задумчивости остановилась.

С моста открывался вид утренней Москвы. Слева от Зоологического сада тянулась Большая Пресня26, направо в гору Кудринская площадь с красивым Вдовьим домом, стоявшим рядом с безобразной пожарной каланчой и домом Пресненской полицейской части. Новинский бульвар казался лесом, на фоне которого виднелась церковь Девяти мучеников. Правее, на горе, чернели здания женской городской тюрьмы. От Смоленской площади и Арбата спускались к реке маленькие переулочки с низкими деревянными домами. За белым широким полотном излучины реки Москвы, в Дорогомилове среди лачуг и сугробов виднелись бараки, заменявшие еще не построенный вокзал27. На переднем плане, у самого Горбатого моста, расположились высокие корпуса мебельной фабрики Шмитов.

Собака залаяла, призывая идти дальше. Лиза медленно спустилась с моста, пересекла Нижнюю Прудовую улицу28 и через ту же переднюю особняка вышла к аллеям шмитовского сада. Она тихо обошла замерзший пруд – Лорд Байрон бежал впереди – и направилась к низкому строению в глубине заводского двора. Здесь была зимняя оранжерея, сооруженная Николаем Шмитом – в нее-то Лиза и вошла следом за собакой. В оранжерее было прохладно – в печке догорал слабый огонек. Сторож видимо спал, забыв о своих обязанностях, и растения могли замерзнуть.

Разыскав дрова, Лиза растопила печь. Лорд Байрон, покрутившись, лег поближе к топке и положил морду на лапы. Сидя на корточках, Лиза задумчиво смотрела на яркие язычки пламени, охватившие смоляные поленья.

Неожиданно позади пахнуло холодом, собака насторожилась, и Лиза оглянулась. В оранжерею вошел Николай Шмит.

– Лиза? Что вы здесь делаете? – растерянно спросил он, хотя и попытался скрыть волнение.

Лиза поднялась, смущено пряча руки, испачканные смолой и сажей.

– Да вот решила прогуляться. Зашла посмотреть оранжерею.

– Здесь прохладно! Сторож опять уснул и не растопил печь. Черт! – Николай принялся разглядывать свои растения, проверяя, не замерзли ли они.

– Зачем вы выращиваете рожь и пшеницу? – не смогла удержаться от вопроса Лиза.

– Я провожу опыты по выращиванию новых сортов. – Убедившись, что с его растениями все в порядке, Николай выпрямился и посмотрел на нее. – Меня интересует вопрос о возможности превращения путем культивирования однолетних растений в многолетние. Такие сорта пшеницы и ржи значительно облегчат труд крестьян.

– Как вам удается все успевать?!

Заметив недоуменный взгляд Николая, Лиза пояснила:

– Проводить исследования, управлять фабрикой, помогать рабочим, участвовать в партийной деятельности?

Шмит пожал плечами:

– Ничего странного – я этим живу. Вот только хозяин фабрики из меня никудышный.

– Как так?

– Наша фабрика всегда славилась художественной мебелью. Мой дед, Александр Матвеевич, получил звание придворных дел мастера. Мой отец, Павел Александрович, часто выезжал во Францию для заключения договоров. В ряде парижских и версальских дворцов красовалась наша мебель. Да и сейчас, я думаю, красуется… По завещанию отца фабрику нужно было продать, а все полученные от продажи средства в равных долях разделить между его детьми по достижению их совершеннолетия. Но фабрику никто не покупает. Уже два года она влачит жалкое существование. Часто бывает, что не хватает денег, чтобы выплатить зарплату рабочим.

Он замолчал, задумавшись.

– Вам не хватает отца? – спросила тихонько Лиза, вспомнив о своем отце – купце первой гильдии Колдобине, столь же деятельном и способном дельце, как отец Коли и Кати.

– Да… Но мы не понимали друг друга. Часто бывая на фабрике, я видел несправедливость, но отец и слушать меня не хотел…

В соседней комнате раздался шум. Лиза вздрогнула. Николай успокоил ее:

– Не бойтесь, – он прошел в комнату и через минуту вернулся, держа на руках нескладное существо – мартышку, радостно цепляющуюся за лацканы его шинели. Обезьянка, повернув волосатую головку, уставилась своими большими черными глазенками на девушку.

– О, обезьянка! – воскликнула Лиза, протягивая к животному руку. Обезьяна вытянула лапу и пожала руку девушки. – О! Какая ты умница!

– Хотите ее подержать?

Лиза нерешительно посмотрела на Шмита.

– Не бойтесь. Она вас не укусит. Позовите ее к себе.

Лиза поманила обезьянку, и она перебралась к ней на руки, обняла за шею. Девушка тихонько засмеялась и погладила животное.

Некоторое время Шмит наблюдал, как гостья нянчится со зверьком.

– Вы любите музыку? – спросил он, вновь присев на край стола.

– Люблю, – ответила Лиза, взглянув на него. Обезьянка же, как маленький ребенок, ухватилась за ее палец. – А вы чью музыку любите?

– Чайковского. Особенно мне нравится первый концерт для фортепиано с оркестром.

– Правда? И мне тоже! – Лиза напела мотив, а Николай подхватил его. У него был довольно приятный голос. Она беззаботно рассмеялась.

– Я любила играть на фортепиано. Когда я жила в родительском доме у меня был этот замечательный инструмент.

– А сейчас?

– Сейчас? – Лицо Лизы померкло. – Сейчас нет. Нет ни фортепиано, ни времени заниматься музыкой.

– Это… из-за вашего мужа?

Лиза вздохнула, вспомнив об Алексее.

– Отчасти.

– Я хочу пригласить вас в Московскую консерваторию, послушать авторский концерт Рахманинова, можно и Скрябина. Пойдете?

Лиза взглянула на Шмита. Он ей нравился – с ним было спокойно, и, оказывается, легко.

– Не хотелось бы в ваших глазах быть навязчивым… – Шмит отвернулся к топке печи.

– Я пойду.

Николай сразу же обернулся, посмотрел ей в глаза.

– Хорошо. – Он улыбнулся. Подошел к ней, поманил обезьянку. Та перебралась к нему на руки, и он отнес ее в соседнюю комнату. Затем вернулся к Лизе.

– У нас есть фортепиано. Вы нам сыграете?

Лиза засмеялась:

– Только не судите меня строго. Мне кажется, прошла сотня лет после того, как я играла в последний раз, – она улыбнулась.

– Уверен, что ваши руки помнят, – ответил он, пожимая ее пальчики. Затем отпустил их. – Пойдемте в дом…

* * *

После завтрака Лиза, как и обещала, сыграла по просьбе Николая его любимые сонаты Шопена – «Лунную», «Аппассионату», и Чайковского – «Времена года».

Он слушал ее, как зачарованный, а сама Лиза испытывала огромнейшее удовольствие от игры. Пальцы действительно помнили, и душу переполняла радость.

Позже Шмит показал Лизе фотографии, которые сделал сам. На твердых листках бумаги были запечатлены бескрайние просторы России, до предела скудный быт крестьян, тяжелый труд рабочих фабрики… Не обошлось и без фотокарточек столь близких ему друзей и родных. Фотографии действительно были хорошими – Лизу они впечатлили.

В полдень Николай ушел на фабрику, а вечером, вернувшись, пригласил девушек на концерт. Московская консерватория Лизе понравилась, понравился концерт Рахманинова, нравилась и компания, с которой она проводила время…

На следующий день Лиза, Катя и Николай направились на сходку в одну из явочных квартир, расположенную в переулке близ Патриарших прудов. Шли пешком, Катя и Лиза впереди, за ними Николай Шмит, беседовали, шутили, смеялись, не замечая зимнего холода…

Подходя к Большому Девятинскому переулку, они услышали крики и плач: впереди расшумевшиеся женщины с детьми на руках не пускали своих мужей в трактир тратить последние деньги. Дети плакали, напуганные руганью взрослых. Спустя минуту появились городовые и стали отгонять женщин от дверей трактира. Женщины отчаянно не хотели отступать, тогда блюстители порядка учинили побои. Женщины завопили, мужья кинулись вступаться за жен, завязалась потасовка. Раздался выстрел в воздух, к полиции подоспела помощь. Смутьянов стали скручивать, арестовывать и уводить.

– Возмутительно! – не удержалась Лиза. – Как они смеют избивать женщин?!

Один из полицейских с подозрением посмотрел в их сторону.

Катя подхватила подругу под руку и повела прочь.

– Почему ты смеешься? – воскликнула Лиза, заметив, как та тихонечко хихикает.

– Прости! – ответила Катя и рассмеялась. Затем утерла выступившие от смеха слезы. – Понимаешь, несколько дней назад случилась такая же история! Мы шли с Колей, и здесь была такая же потасовка. Он не удержался и высказался громогласно по этому поводу. Так после этого за нами полицейский следовал по пятам, так что пришлось срочно свернуть с пути и зайти в гости к дяде – он живет здесь недалеко.

Лиза взглянула на Николая. Он раздосадовано смотрел на них.

– Придется зайти на Спиридоновку.

– К дяде – Савве Тимофеевичу, – пояснила непонимающей Лизе Катя, беря вновь ее под руку. – Подождем, пока вот тот полицейский от нас не отстанет…

* * *

Войдя в роскошный зал особняка, Лиза сразу увидела внушительную фигуру мужчины лет сорока – сорока пяти. Фабрикант и общественный деятель Савва Тимофеевич Морозов стоял перед креслом с высокой спинкой и, когда они вошли, повернулся в их сторону.

– А, племяннички! – раздался его веселый бодрый голос. – Вместе со своей гостьей – Елизаветой Николаевной, если не ошибаюсь?

– Здравствуйте, дядя. Позвольте представить, – Катя сделала жест в сторону Лизы.

В это момент из кресла с высокой спинкой поднялся не замеченный пришедшими гость Саввы Тимофеевича, – и Лиза беззвучно ахнула. На нее с усмешкой смотрел ее муж.

– … моя подруга Елизавета Николаевна Глебова.

Морозов склонил голову и представился сам:

– Савва Тимофеевич Морозов, – а затем с усмешкой обратился к племянникам:

– Познакомьтесь и вы с моим гостем. Глебов Алексей Петрович. А это мои внучатые племянники – седьмая вода на киселе: Екатерина Павловна и Николай Павлович Шмиты.

Алексей сдержанно поклонился. Отметил, как нахмурился племянник Морозова, услышав его имя. Затем внимательно с прищуром взглянул на Лизу. Та с досадой смотрела на него. Алексей неторопливо приблизился к жене.

– Здравствуй, дорогая, – сказал он, целуя ее в висок. Взял за руку, усадил рядом с собой на диван.

…Последние полчаса Савва Морозов бурно рассказывал что-то, Катя беседовала с ним, Лиза и Николай молчали, а Глебов, временами вступая в разговор, наблюдал за женой и молодым студентом.

– Как поживает господин Пешков29? – поинтересовался Морозов у Алексея их общим знакомым.

Глебов рассеянно взглянул на него.

– Алексей Максимович? – переспросил он. – Я давно не виделся с ним. Скорее нужно спросить о нем мою супругу. – Он посмотрел на жену.

– Да, – Лиза без желания оторвала взгляд от камина и взглянула на Морозова, – я виделась с ним на прошлой неделе. Он в здравии, в прекрасном расположении духа.

– Я рад. Когда увидитесь с ним, засвидетельствуйте мое почтение.

– Несомненно.

Лиза первый раз за весь вечер внимательно посмотрела на фабриканта. Она была наслышана о нем и то, что она знала, вызывало уважение. Он был фабрикантом, миллионером и в то же время прогрессивным деятелем, помогающим социал-демократам денежными средствами.

Савва Тимофеевич тоже с интересом смотрел на госпожу Глебову. Он оказался более прозорливым, чем племянница, и уже догадался, что Николай испытывает огромнейшую симпатию к жене его знакомого. И что госпожа Глебова знает о его симпатии и, по всей видимости, догадывается об этом и Алексей.

– Увидите Алексея Максимовича, засвидетельствуйте ему и мое почтение, – подал голос Николай, бросив безрадостный взгляд на Лизу.

– Непременно, – отозвался Глебов вместо жены. Она сердито поджала губы и отвернулась.

Алексей же, высокомерно смотря на Шмита, отвернувшегося к камину, продолжил:

– По всей видимости, вы увлечены… – он сделал паузу (Шмит на мгновение замер, затем продолжил помешивать угли в камине), – …тем же, чем и моя супруга?

Лиза недовольно поерзала на диване. Морозов хмыкнул и тут же предпочел сгладить возникшую неловкость.

– О, Николая интересует все, чем живет прогрессивная Россия, – с усмешкой произнес он. – Мой внучатый племянник зачитывается произведениями Чернышевского, Белинского…

– Я читаю произведения и других авторов, – буркнул недовольно Николай, ковыряясь кочергой в камине.

Катя оживилась:

– Лиза, мой брат с чувством читает наизусть стихи … Коля, пожалуйста, прочти!

Морозов хохотнул:

– Да, племянник, прочти нам что-нибудь этакое, а?

Николай напрягся. Лиза молчала, выпрямившись, как струна, а Алексей, вальяжно откинувшись на спинку дивана, смотрел на Шмита и его выдавали лишь опасно поблескивающие глаза.

– Извольте, – неожиданно решился Николай. Повернулся к присутствующим. Его взгляд остановился на Лизе. – Письмо Онегина к Татьяне.

На мгновение наступила напряженная тишина, но ее нарушил приятный голос чтеца:

Предвижу все:

Вас оскорбит печальной тайны объясненье…

Какое горькое презренье ваш гордый взгляд изобразит!

Чего хочу?

С какою целью открою душу вам свою?..

Какому злобному веселью, быть может, повод подаю!..

Я думал: вольность и покой замена счастью.

Боже мой! Как я ошибся, как наказан!

Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами,

Улыбку уст, движенье глаз ловить влюбленными глазами…

Внимать вам долго, понимать

Душой все ваше совершенство…

Пред вами в муках замирать, бледнеть и гаснуть…

Вот блаженство!..

Я знаю: срок уж мой измерен;

Но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я!…

Боюсь: в мольбе моей смиренной

Увидит ваш суровый взор затеи хитрости презренной –

И слышу гневный ваш укор.

Когда б вы знали,

Как ужасно – томиться жаждою любви,

Пылать –

И разумом всечасно смирять волнение в крови.

А между тем притворным хладом вооружать и речь и взор,

Вести спокойный разговор,

Глядеть на вас веселым взглядом!..

Но так и быть:

Я сам себе противиться не в силах боле,

Все решено:

Я в вашей воле!..

И предаюсь моей судьбе.

В комнате наступила тишина. Все молчали. Плотно сжав губы, молчала и Катя, вдруг все осознав. Тем более жуткими показались сухие хлопки аплодисментов Глебова.

– Браво. Чтец вы действительно превосходный. Но безобразно выкинули слова и переврали текст, – сказал он. Посмотрел на жену. – Не правда ли, дорогая? «Пушкин» ведь ЛЮБИМЫЙ ваш поэт?!

Лиза промолчала.

– Я несколько дней не видел жену, – произнес Алексей, вставая. – Позвольте нам откланяться.

Лиза кинула возмущенный взгляд на мужа. Опять он решает все за нее!

– Но как же… – попыталась остановить их Катя, но дядя ей помешал.

– Конечно же, Алексей Петрович. Я вас прекрасно понимаю. Не смеем вас с супругой задерживать, – сказал он.

Коля Шмит, бледный как мел, отвернувшись, молчал. Лиза, проигнорировав протянутую Алексеем руку, встала, попрощалась, и вышла. Глебов откланялся и вышел следом.

Спустя некоторое время они уже ехали к гостинице, где остановился Алексей. Оба молчали. Лиза, хотя и ощущала исходящую от мужа тихую ярость и угрозу, упрямо не желала сдаваться и показать слабость. Держаться ей помогали гнев и обида. Хотя откровенное признание Шмита выбило ее из колеи: оно было неожиданным и высказанным в очень щекотливой ситуации.

Они так же молча проследовали в его гостиничный номер. Лиза осталась стоять посреди комнаты, когда Алексей закрыл дверь и прошел к столу. Он достал портсигар, вынул папироску, чиркнул спичкой. Закурил. Выпустил носом и ртом струйки дыма. Опять затянулся, все также стоя к жене спиной.

Он ревновал ее по-настоящему. Второй раз в жизни. Первый – к Гирченко, который ухаживал за ней после того как они весной чуть было не расстались по стечению немыслимых обстоятельств, о которых было жутко вспоминать. Теперь, второй раз – к Николаю Шмиту. Почему ревновал именно к ним? Да потому что видел в них соперников – жене нравились интеллектуалы-интеллигенты, притом не дурной внешности и подходящие ей по возрасту. Остальные всегда были мелкими сошками, пустышками, на которых не следовало обращать внимание. Эти же двое – вполне могли заинтересовать его жену.

Глебов напряженно потер переносицу. Выходка молодого студента вывела его из себя, но Алексей сдержался: если студент осмелился заявить при всех о своих чувствах, значит, пытался использовать последний шанс и признаться Лизе. Значит, объяснений между ними раньше не было, как и всего остального, исходя из перефразированного стихотворного отрывка. Об этом инциденте нужно пока забыть, иначе сгоряча можно наломать дров.

Глебов сделал еще одну затяжку, затем повернулся к Лизе, готовый к словесной баталии. Говорил он спокойно, не повышая голоса.

– Ты уехала из Петербурга, не дождавшись меня и не поговорив со мной. Что случилось, объясни мне?

Лиза кинула на него рассерженный взгляд:

– Объяснить? И вы еще требуете у меня объяснений?!

– Я надеюсь, как твой муж, я все-таки заслуживаю некоторых объяснений.

– А я, разве я не заслуживаю уважения и объяснений с вашей стороны?

Алексей еще раз затянулся и затушил папиросу. Теперь он может спокойно объясниться с ней по поводу Катарины и отсутствия ночью дома – Лиза не станет затыкать уши или хлопать перед его носом дверью, так как сама потребовала от него объяснений.

– Мне нечего от тебя скрывать. Ты знаешь Костю Абрамовича. Он нам обоим спас жизни. Катарина – женщина, на которой он собирался жениться. Они уже были вместе, когда я с ними познакомился. Оба нуждались в помощи и деньгах. И я помог им заработать. Я стал крестным их сыну Пашке… После смерти Костика, я хотел найти Катарину и Пашку и предоставить им свою помощь. Но она вместе с сыном уехала в неизвестном направлении. А в тот вечер я случайно встретил ее.

Некоторое время они молчали.

– Но это не оправдывает того, что ты не ночевал дома, – сжав кулачки, проговорила Лиза.

– Ты ведь знаешь, чем я занимался раньше. Сычев просветил тебя по этому поводу без лишних слов, помнишь? Так вот, когда я покинул ресторан, то заметил слежку. И это уже не в первый раз. Эти ребята ищут предлог, чтобы арестовать меня. Преследуют по пятам.

– И где же они сейчас? Прячутся в соседней комнате? – фыркнула Лиза.

– Надеюсь, что нет. Но я боюсь, что скоро они вновь выйдут на меня.

– Как у тебя все складно! – Лиза явно не желала ему верить.

Он подошел к ней:

– Лиз, поверь. Все очень серьезно. Нам нужно уехать… скрыться где-нибудь на время.

По ее взгляду Алексей понял, что она все-таки поверила. Но он недолго радовался.

– Я никуда не поеду! – категорично заявила она, вырвавшись из его рук.

– А я не поеду без тебя. И скоро они найдут предлог арестовать меня!

Лиза яростно толкнула мужа:

– Ты опять пытаешься не оставить мне выбора! Уезжай!

– Я без тебя никуда не поеду, – отчеканил он каждое слово.

Лиза вскрикнула и выскочила из номера. Алексей последовал за ней.

И как на беду в дверях они столкнулись с Айседорой и Станиславским.

Лиза взбешенно взглянула на мужа и кинулась прочь по коридору.

– Лиза! – окликнул ее Глебов, но она не желала его слушать.

_8

* * *

Лиза окликнула извозчика, забралась в сани и назвала адрес Шмитов.

Опять эта американка! Он что, притащил ее сюда с собой?! Лиза была в бешенстве. Но немного успокоившись, она вспомнила, что танцовщица была в обществе Станиславского, с которым, кстати, она даже не поздоровалась, забыв об учтивости.

Лиза судорожно вздохнула. Алексей говорил ей об опасности, требовал срочно уехать с ним. Но она не хотела уезжать! Это означало бы порвать отношения с партийными товарищами, и уехать с Алексеем туда, куда он скажет. Лиза решила остаться. Он подумает, здравый смысл одержит верх и, как только возникнет настоящая угроза, он сам уедет. Лиза вдруг поняла, что такой расклад ее тоже не устраивает. Алексей может и не отступиться – останется и тогда его точно арестуют. Но если даже решит уехать – не потеряет ли она его навсегда? Лизе стало вдруг страшно. Что если она больше никогда с ним не встретиться и придется прожить жизнь без него? Сердце от такой возможности заныло. Лиза не хотела уезжать, но он опять не оставлял ей выбора! Как же она за это его ненавидит!

Оказавшись у Шмитов, Лиза поднялась к себе в комнату. Села на кровать, бросила шапочку на покрывало, рывками расстегнула пуговицы пальто. Несколько мгновений сидела на месте, затем соскочила и стала собирать вещи. В комнату вошел Николай.

– Лиза, вы уезжаете?

– Я должна, – с отчаянием воскликнула она, запихивая платья в чемодан.

– Вы не должны уезжать. Он опять все решил за вас! – Николай остановил ее, взяв за руки.

– Вы не понимаете…

– Я понимаю то, что он снова навязал вам свое мнение! Он страшный человек. Вы с ним задохнетесь, зачахнете! Стоило ему появиться, как вы перестали быть самой собой – перестали улыбаться, смеяться, говорить на интересующие вас темы! Он душит вас своим авторитетом, своим «я»! Останьтесь! Обдумайте все без его давления. Примите решения самостоятельно.

– Он мой муж…

– И что? Я безумно вас люблю, Лиза, но я никогда не заставлю вас делать то, чего вы не хотите! Вы вольны принимать решения самостоятельно, как взрослый полноценный человек.

Лиза в отчаянии опустила руки. Николай говорил именно то, что и она всегда думала и предполагала.

– Я ненавижу его! – вырвалось из ее уст.

Молодой мужчина заключил ее в объятия.

– Лиза… – выдохнул он, прежде чем прижался к ее губам своими губами. Лиза вздрогнула, но не оттолкнула Николая: ее ладони лишь легли ему на плечи… Ни один мужчина, кроме ее мужа, так не целовал ее.

Неожиданно Николай отпустил ее из своих объятий. Лиза посмотрела ему в глаза, не зная, что сказать, но он вдруг вздрогнул и взглянул поверх ее головы. Лиза оглянулась.

На пороге стоял Алексей. Стоял видимо давно. Его взгляд арктическим холодом обдал Лизу, так что она поежилась. Затем Алексей презрительно усмехнулся и вышел.

Лиза будто окаменела. Внутри стало холодно. Она хотела было броситься следом за мужем, но Николай удержал ее за руку.

– Вам лучше не ходить за ним, Лиза. Он опасный человек, – предупредил Шмит.

– Он мой муж! – ответила она сокрушенно. – Что же он теперь подумает обо мне?!

Молодая женщина без сил опустилась на стул и закрыла лицо руками.

– Так вы его любите? – удрученно спросил Николай.

– Конечно же, люблю… Безумно… – всхлипывала она, сотрясаясь от рыданий.

* * *

Айседора была всегда уверена, что рано или поздно любой мужчина, если ей этого захочется, подпадет под ее чары и падет к ее ногам. При том довольно красивым ногам. Она смотрела на Алексея, стоявшего на пороге и качающегося в разные стороны. Он был пьян до такой степени, что мог действительно в любой момент рухнуть перед ней и не только на колени.

– Добрый вечер, – произнес он по-английски, c трудом произнося слова. – Вы прекрасны, Дора.

– Вы пришли сказать мне это, Алекс? – с усмешкой спросила она, затем посторонилась, пропуская его в комнату.

Глебов ввалился, зацепился за столик, чудом удержался на ногах, и к счастью Доры, плюхнулся на диван.

– Вы набрались… храбрости, прежде чем прийти ко мне, – сказала она, подходя к нему поближе. – Неужели я так пугаю вас?

– Вы прекрасны, Дора, – повторил Алексей, откинувшись на спинку дивана и смотря на нее сквозь полуопущенные ресницы.

– Да, вы уже говорили это, – сказала она с лукавой улыбкой на губах. Затем присела рядом.

– Вы красивы, добры, душевны. Вы идеальная женщина, Дора, – говорил Глебов, не замечая, что говорит пару слов на английском, пару слов на французском и переходит на русский.

Она коснулась его лба теплыми нежными пальчиками.

– Поцелуйте меня, Дора, – попросил Алексей. Женщина неторопливо склонила к нему свое лицо и поцеловала его в губы. Глебов ответил на ее поцелуй. Они целовались не спеша, пока всего лишь одно тихо сказанное слово не остановило женщину.

– Лиз… – прошептал мужчина.

Дора отстранилась от него. Глаза Глебова остались закрыты. А еще через мгновение он уснул.

Айседора вздохнула. Она была разочарована и уязвлена. При этом в большей степени она ощутила разочарование, чем была уязвлена. Ей стало скучно. Мужчина, уснувший рядом, больше ее не интересовал. Перед глазами встало лицо Станиславского. «Породистый мужчина». Так она его назвала. По сравнению с ним, Глебов был грубым, прагматичным и холодным. Он далек от мира искусства, в нем нет творческой жилки, безумства творческой души. Глебов воин, не поэт. Станиславский другое дело. Другой мужчина. Бог, бог театрального искусства!

Айседора встала с дивана, шарф сполз с ее плеча, запутавшись в руке Алексея. Она скинула его с себя на спящего мужчину и направилась в спальню.

* * *

…Алексей стоял посреди дороги, осматриваясь по сторонам. Он не знал этой местности, не узнавал дома вокруг, не знал, где он. Но вот вдали он увидел Айседору. Ее алый шарф развивался на ветру посреди всего этого – ставшего вдруг черно-белым, серым, холодным.

Дора села в машину, помахала кому-то рукой, завела двигатель. Алексей ощутил холод, страх от предчувствия чего-то непоправимого и ужасного. Он крикнул Доре, желая, чтобы она остановилась, но она не слышала его. Алый шарф змеился в воздухе, трепыхал на ветру. Автомобиль Доры набрал скорость. Алексей бросился на встречу к ней. Шарф взвился вверх, затем кинулся под колеса. Голова Доры резко дернулась назад…

Алексей проснулся. С трудом открыл глаза. Шея затекла и болела от того, что он так и проспал, сидя на диване.

Глебов потер шею ладонью. Заметив на себе алый шарф, сбросил его в сторону. И тут услышал сладкий голос Айседоры.

– Милый, ты уже проснулся? Может быть, кофе?

Алексей взглянул на нее, пытаясь что-либо вспомнить, но ничего не получалось.

– Я… – Он не знал, что сказать. Потер виски кончиками пальцев. – Черт, я ничего не помню.

– О, ты был великолепен!

– Так между нами что-то… – Глебов осекся. – Так, минутку.

Пытаясь собраться с мыслями, он встал, осмотрелся. Пятерней провел по волосам, пытаясь хоть что-либо вспомнить. Тщетно.

Дора, понаблюдав за ним, пожала плечами и расположилась на диване, где только что спал Алексей.

– У тебя такой вид, будто ты проглотил муху, – сказала она.

Глебов посмотрел на нее:

– Между нами ничего не было, ведь так?

– Это ты так хочешь думать. – Она взяла в руки шарф и, игриво прикрыв им нижнюю часть лица, кокетливо заморгала.

Шарф в ее руках вызвал неприятные ощущения.

– Так ты будешь кофе, дорогой? – Ее голос отвлек его от тревожных мыслей.

Она явно издевалась.

– Нет, лучше я попью его у себя в номере. – Он направился к выходу. Затем остановился, обернулся и сказал:

– Прости меня, Дора. Я не хотел тебя обидеть.

Когда он был уже возле двери, она окликнула его. Алексей обернулся.

– Ничего не было, – произнесла она.

Глебов помедлил на выходе, затем вернулся, подошел к ней. Она по-прежнему держала шарф в руках, наслаждаясь его шелковистостью.

– Дора, я прошу тебя, – он наклонился к ней и посмотрел в глаза, – если ты дорожишь жизнью, не носи это. – Он стянул с ее шеи шарф и положил на диванчик. – Поверь мне.

Она озадаченно захлопала пушистыми ресницами. Алексей бережно поцеловал ее в лоб и вышел.

Пару минут Дункан смотрела на закрывшуюся дверь, думая о том, какие же странные эти русские, затем посмотрела на длинный шарф, улыбнулась и взяла его в руки.

* * *

Вернувшись в свой номер, Глебов оделся и вышел на улицу. В раннее зимнее утро еще было сумеречно, но ему не сиделось на месте. Тоска и боль в груди гнали его куда глаза глядят. Он не мог простить Лизу. Он не хотел сейчас о ней думать. Но тщетно, мысли о ней безудержно лезли в голову.

Алексей поежился от холода и приподнял воротник пальто. Возникло огромное желание явиться к Шмитам и покалечить воздыхателя супруги. Лишь бы только сгоряча не придушить «любимую»!

Глебов зашагал по тротуару, за ночь покрывшемуся снегом. Прийти к Шмитам, неплохая идея!

В какой-то момент Алексей ощутил, что за ним опять слежка. Он скрежетнул зубами. Что за напасть! Не подав виду, что обнаружил преследователей, Глебов продолжил идти дальше. Один слева, другой справа. Держались они на почтительном расстоянии, но старались не упустить его из виду.

Неожиданно Алексей нырнул в проулок и бросился наутек. Позади раздался топот преследователей – пустые улицы звонко оповестили об их приближении. Глебов, сворачивая из проулка в проулок, ускорил бег. Морозный воздух обжигал легкие. От дыхания иней нарос на воротничке пальто коркой. Алексей на миг остановился, тяжело дыша, огляделся по сторонам и нырнул в одну из парадных дома. Поднялся этажом выше.

Преследователи были рядом – он слышал их разговоры и шаги – они искали его. Следы на свежем снегу выдали – преследователи остановились возле входа. Глебов глянул себе под ноги, вытер подошвы ботинок об коврик возле одной из дверей квартир и поднялся выше. Быстро достал самодельную отмычку и осторожно вскрыл замок одной из квартир. Тихонько вошел и прикрыл бесшумно дверь.

Оказавшись в полутемном помещении, он несколько секунд постоял, привыкая к убогому освещению. В углу комнаты стояла кровать и на ней кто-то спал. Стараясь не шуметь, Алексей прошел к вешалке, снял с нее ротонду30 и накинул ее на себя. Затем вынул несколько бумажных купюр из портмоне и положил их на столик. По сдержанному дыханию хозяйки квартиры (в том, что это была женщина, Глебов не сомневался) он понял, что она проснулась и с ужасом наблюдает за «ночным гостем». Он вернулся к двери, прислушался, тихонько ее приоткрыл и вышел в коридор. Преследователи, по всей видимости, поднялись выше.

Алексей вышел из дома и быстро зашагал прочь.

Через пятнадцать минут он был на вокзале и сел в первый же проходящий поезд.

_9

* * *

Январь 1905 г. Петербург

Алексей, отхлебнув из стакана горячий ароматный чай, – благо подстаканник не позволял обжечься пальцам, – развернул газету и пробежался глазами по статьям.

Несколько дней назад он вернулся в Петербург и явился к Алексею Пешкову. Не вдаваясь в подробности, он попросил его об услуге: найти ему на несколько дней жилье. Писатель не отказал в помощи и поселил его на квартире своего знакомого, уехавшего на воды в санаторий.

Несколько раз Глебов попытался пробраться в свой дом, но постоянно замечал филеров, ожидающих его возле подъезда. Знал он и то, что Лиза вернулась и проживает в их квартире. По-видимому, Лиза совершенно не осознала серьезность того, о чем он ей говорил. Видеть ее он не желал, но не хотел, чтобы она подвергалась опасности. Поэтому попросил Пешкова передать ей, быть осторожной – за домом и за ней следят.

Алексей отложил газету на край стола и задумчиво отхлебнул чай. Встал, прошел в спальню, сложил вещи в чемодан. Затем вернулся в гостиную, застегивая на ходу запонки на рукавах. И тут скорее почувствовал, чем заметил, ее присутствие. Поднял глаза и столкнулся с подавленным сокрушенным взглядом голубых глаз.

Глебов плотно сжал губы и отвернулся. Сердце неприятно заныло.

– Зачем пришла?

– Между мной и… господином Шмитом ничего не было, – произнесла Лиза с трудом.

Алексей не выдержал.

– Как официально – «господин Шмит»! – фыркнул он. – Хватит, не будь лицемеркой!

– Был всего лишь один поцелуй! – воскликнула она, делая шаг в его сторону.

– Ты жила в его доме!

– И что? Я гостила у своей подруги, а не у него.

– Но ведь никаких гарантий нет, что все именно так?

Лиза побледнела.

Глебов осознавал, что теряет над собой контроль, но ничего поделать с собой не мог, и от этого еще больше злился.

– Тем более, мне ли не знать, какая ты «горячая штучка». Я помню времена нашего знакомства! Приличные девушки так себя не ведут!

Бледность на лице Лизы сменилась красными пятнами. Она сжала кулачки, подалась вперед.

– Приличные девушки себя так не ведут, говорите? Откуда вам, господин Глебов, знать, как ведут себя приличные девушки! Вините меня в измене, которой не было, а сами! Помните, что произошло после нашей свадьбы? Это мне не забыть тот бордель, в котором я нашла вас среди… всех этих…падших женщин! – Голос Лизы задрожал, как и ее губы. Она готова была разрыдаться. Показаться слабой перед ним в этой ситуации ей было неприятно, но взять себя в руки она не смогла.

– Ненавижу! – слетело с ее губ, прежде чем слезы брызнули из ее глаз. Лиза резко развернулась на каблучках и бросилась к выходу.

Глебов поймал ее за руку, грубо прижал к себе. Сломив слабую попытку вырваться, он жадно прижался к ее губам, смял их до боли своими поцелуями, заставил раскрыться. Лиза судорожно вцепилась в его плечи. Поддалась бурным эмоциям, охватившим ее. Запрокинула голову, жадно принимая его поцелуи. В этот момент они и злились, и страстно желали друг друга. Алексей оторвался от ее губ, продолжая крепко прижимать жену к себе. Его ладонь прошлась по ее шее, спустилась к груди и грубо смяла ее. Лиза изогнулась к нему навстречу, еще теснее прижимаясь к бедрам мужа, ощущая его возбуждение и свое – внутри все горело и ныло от желания.

– Это ничего не значит! – услышала она его озлобленный голос.

Лиза открыла глаза, попыталась отстраниться, но он собственнически прижал ее к себе и вновь страстно поцеловал. От злости она укусила его, он чертыхнулся, грубо смял ее губы своими, затем спустился ниже к ее шее, прикусил нежную кожу, всасываясь до боли. Лиза вскрикнула, схватила его за волосы. Он отступился, поднял голову. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, в которых отражались и злость и страсть одновременно. Затем Лиза притянула его голову к себе и жадно поцеловала в губы. Он ответил ей тем же, и она принялась стягивать с него пиджак, затем вытянула края его рубашки, желая прикоснуться к его обнаженному телу…

Алексей не стал церемониться, прижал ее к стенке, задрал юбки. Лиза застонала, обхватывая его за шею, чтобы ему удобно было ее приподнять. И вот он уже овладел ею. Она потеряла над собой контроль, отдалась полностью, без остатка. Рассталась с жизнью…

…Тяжело дыша, он уткнулся в ее шею. Крепко сжал ее в объятиях, будто не желая отпускать. Затем резко отстранился, – так, что она чуть не упала, потеряв опору, – и отошел в сторону.

– Я уезжаю, – произнес он, резкими движениями поправляя одежду и не смотря в сторону жены.

– Куда? – спросила машинально она, уязвленная его отстраненностью. Пуговки платья не желали поддаваться одеревеневшим вдруг пальцам и протискиваться в петли.

Глебов неопределенно пожал плечами.

– Не знаю. В Париж. Лондон. Все равно.

Лиза промолчала. Ощущая слабость в ногах, села в кресло.

– А как же… мы?

– Мы? – Он дернул плечом. – Не знаю.

– Не знаешь… – тихо повторила она.

Алексей стоял к ней спиной, тяжело дыша. Оба молчали. Затем он вышел из комнаты, а когда вернулся с чемоданом, комната была уже пуста. Лиза ушла, не сказав больше ни слова.

* * *

Алексей поправил галстук, задумчиво глядя на свое отражение в зеркале. Губа от укуса Лизы припухла и саднила. Он коснулся ссадины, бросающейся в глаза. Сурово свел брови и отошел от зеркала. Надел пальто, шапку, подхватил чемодан и вышел на улицу.

Глебов не успел сделать и пару шагов, как возле него резко остановился автомобиль. Из машины выскочил мужчина и направился к нему. В том же момент Алексей ощутил за спиной, возле себя, еще двух крепких парней.

– Господин Глебов, пройдемте с нами, – заговорил вежливо, но настойчиво тот, что стоял перед ним. Алексей узнал этот голос – это был голос господина из экипажа на мосту. Алышев? Малышев? Да, точно, Малышев.

Алексей кинул взгляд через плечо, оценивая ситуацию.

– С какой стати? – поинтересовался он.

– Вас хочет видеть один очень влиятельный господин.

– У меня есть выбор?

Тот отрицательно покачал головой:

– Не вынуждайте нас применить силу. Нам приказано доставить вас любым целесообразным способом. – Он кивнул, указывая на своих помощников за спиной Алексея.

Глебов еще раз оглянулся и заметил, как дула револьверов оттопыривают карманы шпиков. То, что это агенты департамента, он уже не сомневался. В любом случае, выбора не было.

Алексей протянул чемоданчик одному из филеров.

– Позаботьтесь, – произнес он спокойно, затем прошел к машине и сел в нее. Рядом с ним по обе стороны разместились двое шпиков. Третий – Малышев – сел впереди рядом с шофером, и автомобиль тронулся с места.

* * *

Стоя у зеркала, Лиза поправила прическу. Засос на шее, оставленный на память мужем, был хорошо виден. Лиза провела по нему пальцами, затем сердито запахнула воротничок платья так, чтобы позорная отметина не была видна посторонним. После того как Пешков передал ей предупреждение Алексея о слежке, она перебралась на конспиративную квартиру, где в данный момент и находилась.

В дверь постучали. После разрешения войти, дверь открылась, и в комнату вошел Макар, поздоровался с ней, сел на предложенный стул.

– Лиза, вам есть поручение от Филиппова, – произнес он. – Отец Гапон пригласил на срочное собрание рабочих делегатов революционных партий. Вы вместе с товарищем Ивановым пойдете туда.

– Гапон стал приглашать революционеров на свои собрания? – удивилась Лиза. – Что происходит?

– На Путиловском заводе было уволено четверо рабочих. Это было последней каплей: рабочие на собраниях стали требовать справедливости. Просто разговорами уже было не обойтись, поэтому-то Гапону ничего не осталось, как допускать на свои собрания представителей ревпартий с их предложениями. Были организованы три рабочие депутации, которые с требованиями пошли: одна – к директору завода, другая – к главному заводскому инспектору Чижову и третья – к градоначальнику, генералу Фуллону31. Так вот, сегодня делегации должны отчитываться перед собранием.

– Хорошо, мне все понятно, – ответила Лиза, поправляя воротничок. Что, в конечном счете, ее личные проблемы по сравнению с проблемами других?

* * *

С утра зал Нарвского отделения гапоновской организации был полностью заполнен. Собралось до шестисот человек. Лиза и Иванов32, пекарь филипповской булочной, с трудом пробрались в первые ряды.

Депутации уже отчитывались. В общем, как стало понятно, они ничего не добились, только лишь одного из четырех уволенных рабочих должны были восстановить на работе.

Депутатов выслушали в полном гнетущем молчании.

Иванов протиснулся вперед и решительно поднялся на подмостки.

– Неужели вы всерьез думали, что кто-то прислушается к вашим требованиям? – заговорил он.

Толпа возмущенно загудела, и Иванов поднял руку:

– Погодите, не торопитесь. Сейчас я скажу главное.

Толпа продолжала гудеть. Гапон вышел вперед, поднял руку, призывая собравшихся к тишине.

– Братья и сестры! Послушаем, что нам скажут социал-демократы, какой выход они нам предлагают.

Когда гул затих, Гапон повернулся к Иванову, жестом предлагая говорить. Иванов сурово взглянул на толпу и Гапона.

– Выход очень простой, – заговорил он. – Завтра – всем собраться на заводском дворе и – без крика и шума, без размахивания кулаками – объявить, что путиловцы будут бастовать. Сами увидите, как закрутится ваша администрация.

Зал молчал. Затем загудел. Волна голосов, поддерживающих предложение, Иванова стала нарастать.

– Бастовать! – раздался громогласно голос под ухом у Лизы. Она посмотрела на высокого худого мужчину, стоявшего рядом с ней. Его худая жилистая рука затряслась над головой.

– Бастовать! – подхватили в толпе, сотрясая руками.

Иванов сбежал со сцены и подошел к Лизе. Воодушевление толпы передалось и ей. Сердце гулко билось в предчувствии чего-то важного, масштабного.

– Бастовать! – подхватила она и ее слова слились с общим гулом…

* * *

Алексея продержали в одиночной камере в полной темноте сутки, прежде чем, надев на глаза повязку, повезли в неизвестном направлении.

Сыскарь33 Малышев – тот самый, что произвел арест – провел Алексея в кабинет и снял повязку. Глебов, привыкнув к свету, осмотрелся. Обстановка кабинета, в котором он оказался, была скромной и несколько домашней, как в не очень богатой квартире. Стены оклеены коричневыми обоями, на окнах – плюшевые гардины, на этажерках – горшки с цветами.

Глебов сел на деревянный диванчик. Сыщик молча стоял возле двери. Ждали минут десять, прежде чем в кабинет вошел… Лопухин. Алексей сразу узнал его.

– Так вот кому я обязан гостеприимством! Господин Лопухин, директор департамента полиции, – съязвил с усмешкой Алексей.

– Вижу, вы в прекрасном состоянии духа. – Лопухин сел в кресло. – Как вам кабинет?

– Скромненько, учитывая ваше положение.

– Особый кабинет для встреч сугубо конфиденциального характера. Оказываясь здесь, сразу вспоминаю господина Зубатова34. Это его обитель.

Глебов видел пару раз Зубатова – бывшего начальника охранки. Приятная внешность. Сдержанная улыбка. Голос низкий и мягкий. На самом же деле – нисколько не безобидная фигура.

– Чем заслужил чести присутствовать здесь? – спросил с сарказмом Алексей.

Лопухин наклонился вперед, сцепил руки в замок.

– Что же, перейдем к делу. – Он некоторое время с любопытством смотрел на Глебова. – Надеюсь, вы понимаете, что раз вы находитесь здесь, а не в комнате для допроса, ваше положение отличается от положения заключенного. Однако все может измениться. И это зависит только от вас.

Лопухин сделал паузу, наблюдая за реакцией Алексея.

– И что же вы хотите?

– Я хочу предложить вам сотрудничество.

– Сотрудничество?

– Удивлены?

– Признаться, да. Я не вижу причин, по которым вы мне предлагаете… сотрудничество, и не вижу причин, по которым мне стоит согласиться.

Лопухин улыбнулся:

– О, причины есть, уверяю вас. Вот, ознакомьтесь.

Лопухин вынул из несгораемого шкафа папку и протянул Алексею.

Глебов неторопливо с ленцой взял ее, хотя внутри все напряглось как пружина. Как только он раскрыл ее, то сразу понял, что пропал. Досье было составлено на него и содержало материалы, касающиеся не только его бывшей преступной деятельности, но и личной жизни. Вся подноготная, все!

Алексей медленно закрыл папку.

– Вот видите, господин Глебов, мы знаем о вас все, или почти все. Вам грозит пожизненная каторга, не меньше. Вы же – человек огромнейших способностей! Зачем же ваш талант будет пропадать даром?

Алексей откашлялся – в горле пересохло.

– О каких талантах вы говорите? Я обычный человек.

– Ну что вы! Не скромничайте, господин Глебов. Вы прекрасно образованы, говорите на французском, английском, немецком языках. Объехали всю Европу. Точнее, обокрали… К каждому своему делу подходили творчески. Умны. Находчивы. Предприимчивы. Ловки. Вы один стоите десятерых моих агентов.

Алексей откинулся на спинку дивана.

– Вы только что чуть ли не назвали меня сверхчеловеком. Не боитесь, что я обведу и вас вокруг пальца?

– Нет. Не боюсь. Вы ведь очень любите свою супругу? Да, вижу, что очень – вы сразу напряглись. – Лопухин удовлетворенно улыбнулся. – Мы многое знаем и о ней. К примеру, Елизавета Николаевна имеет связи с революционными организациями. Мы можем в любой момент арестовать ее. На допросе пытать. Жаль будет испортить такой эталон русской красоты.

– Странно то, что вы ее до сих пор не арестовали.

– Пока в этом нет большой надобности. Мой человек всегда поблизости, а она об этом даже не подозревает. А, может быть, вы хотите, чтобы мы продемонстрировали свои возможности?

Алексей молчал. Хотя его лицо было непроницаемо, но он лихорадочно обдумывал все услышанное. Заявить о том, что они с женой практически расстались? Нет, со своей революционной деятельностью она сразу попадет в тюрьму. Пока же, по каким-то своим причинам, полиция ее не трогала. Лопухин пытался с ним договориться. Пока – мирно, потом – жестко надавит. Он для чего-то нужен ему, несмотря на все совершенные преступления…

– Я жду ваш ответ, Алексей Петрович.

– Я согласен сотрудничать, – выдавил он из себя.

– Что ж, я рад.

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Сразу к делу? Что же… Найдите мне убийц Плеве. Проникните к ним. Выведайте их планы.

Алексей изумился:

– Удивлен! Я слышал, что вы арестовали убийцу.

– Не все так просто, Алексей Петрович. Мне нужен не просто исполнитель, мне нужен заказчик. Для этого вам нужно найти Валентина.

– И кто же этот Валентин и где его искать?

– Эту задачку предстоит решить вам. – Лопухин протянул Алексею очередную папку. – Вот взгляните. Здесь все, что нужно.

Глебов открыл ее и углубился в чтение. Лопухин наблюдал за ним. Алексей задумчиво потер подбородок. Он вспомнил разговор с Кони35, с которым был очень хорошо знаком. Тот вскользь упоминал беседу с Плеве. На утренней прогулке на Аптекарском острове Плеве гулял один, без всякой охраны, и Кони спросил его тогда, как может он идти на риск подобных прогулок, зная, что революционеры мечтают о покушении на него. Плеве в ответ самодовольно усмехнулся и сказал, что обо всех их планах будет знать заблаговременно. Как показала жизнь – не обо всех.

– Я так понимаю, у господина Плеве был агент, внедренный в революционную группу эсеров, который должен был предупредить о возможном покушении. Кто он?

Лопухин присел на край стола напротив Глебова. Выдать агента? Почему бы и нет – Раскин был глубоко ему не симпатичен, к тому же Лопухин считал, что департамент напрасно выплачивает Раскину деньги – он их просто не заслуживает.

– Его зовут Евно Азеф. Он член Боевой организации эсеров.

– Департамент доверяет ему?

– Как сказать. Считали, если Азеф ничего не знал о покушении на Плеве, то дело совсем плохо.

– Значит, доверяли. Чем же Азеф объяснил свою неосведомленность?

– Департамент полиции недостаточно, по его словам, осторожно относился к сообщаемым им сведениям, слишком часто пользуясь ими для предупреждения замыслов социалистов-революционеров, которые под впечатлением обусловленных таким образом неудач стали исключительно осторожны. Это и пресекло для Азефа источник осведомленности как раз в самое тревожное время.

– Каковы же донесения Азефа сейчас?

– Своей ближайшей задачей боевая группа ставит убийство царя. Это решение, по донесению Азефа, принято на съезде заграничных организаций социалистов-революционеров, и Азеф несколько раз подчеркивает, что «покушение на Его Величество готовится, – это не подлежит никакому сомнению».

Алексей молчал.

– Послужите своему Отечеству, господин Глебов.

– Вы ведь преследуете личный интерес, господин Лопухин? – наконец произнес он.

– Не скрою, да, в некоторой степени, личный.

– А если мне не удастся найти ваших, так скажем, «врагов»?

Лопухин вздохнул:

– Тогда, господин Глебов, полетят головы.

– Ваша, в первую очередь?

– И ваша тоже, уж поверьте мне. Дело пойдет в ход, впрочем, как и дело вашей супруги. Хотите взглянуть и на него?

– Ваше агентство переводит слишком много бумаги, – съязвил Алексей.

– Издержки производства.

– И где же мне искать ваших врагов?

– Вы поедите к Азефу в Париж…

_10

* * *

Глебова несколько дней натаскивали по делу, которое он должен был расследовать. В большей степени этим занимался доверенное лицо Лопухина Малышев.

До отъезда оставался всего лишь день. Алексей, лежа на кровати, задумчиво уставился в потолок. У него не проходило ощущение, что и сейчас за ним следят. Наконец лязгнул замок и дверь открылась. На пороге появился Лопухин в сопровождении Малыша – так Алексей прозвал плечистого немногословного Малышева.

Лопухин стянул перчатки, улыбнулся.

– Сегодня прекрасный день для прогулок, господин Глебов. Одевайтесь.

Алексей нехотя сел.

– Хотите еще чем-то удивить меня?

– Хочу продемонстрировать. Одевайтесь. Жду вас внизу.

Через некоторое время Глебов вышел из здания в сопровождении Малышева и сел в крытый экипаж Лопухина. Кроме них троих в карете находился худощавый мужчина с покрытым глубокими щербинами лицом. Малыш пристегнул наручниками руку Алексея к ручке дверцы, Алексей же презрительно усмехнулся.

Карета покатилась по улицам столицы. Ехали молча. Щербатый со скучающим видом вынул ножик и стал ковыряться в ногтях. Алексея от разглядывания странного и неприятного типа отвлек Лопухин.

– Я вижу, вас гложут сомнения, – сказал он. – Мне хочется вам помочь.

– В самом деле?

– Вы должны быть уверены в необходимости завершить дело, за которое беретесь. Сейчас в вас я этой уверенности не вижу.

– По-вашему, я должен подпрыгивать от радости в ожидании поездки?

– Вы совсем не думаете о том, как расследовать это дело, а думаете о том, как избавиться от сотрудничества с нами. Неправильные мысли.

Глебов промолчал. Оспаривать слова Лопухина он не хотел. В принципе тот был прав.

Наконец карета остановилась. Через несколько минут в дверное оконце заглянул ничем не приметный парень. Он кивнул в подтверждение вопрошающему взгляду Лопухина и вновь исчез из виду. Лопухин подал сигнал Щербатому с ножом, и тот выскользнул из экипажа. Лопухин повернулся к Алексею.

– Посмотрите в окно, господин Глебов.

Алексей кинул взгляд на директора Департамента и выглянул в оконце. По улице торопливо шла Лиза, не замечая, что за ней следует Щербатый. Алексей похолодел, по телу пробежали мурашки. Его взгляд приковался к рукаву филера, за которым тот спрятал нож. Щербатый ускорил шаг, приближаясь к Лизе…

Алексей рванулся вперед, забыв о наручниках. Рука заныла от боли. Еще миг и он кинулся к Лопухину, но Малышев был наготове – одним ударом в лицо он свалил Глебова с ног.

– Черт! – сорвалось с губ Алексея. – Остановите его!

Кровь шла носом. Перед глазами плыли цветные круги. Лопухин склонился к нему.

– Успокойтесь, это была лишь демонстрация. Теперь вы понимаете, что мы в воле сделать все, что захотим? Готовы сотрудничать? – Он протянул ему носовой платок.

Алексей дотронулся до разбитого носа. Шмыгнул, взял платок, прижал к носу так, чтобы не шла кровь.

– Готов.

Лопухин сел на прежнее место.

– Вот и прекрасно.

Карета покатила обратно. Алексей напоследок выглянул в окно. Лиза стояла посреди улицы, расстроено разглядывая надрезанный рукав пальто. Щербатого рядом уже не было.

* * *

Дни для Лизы летели стремительно, наполненные политически значимыми событиями, в которых она принимала участие.

Столицу охватила волна забастовок. Все началось с Путиловского завода, затем забастовали другие заводы и фабрики, железнодорожные мастерские. Улицы были наполнены тысячами недовольных возмущенных рабочих. Среди толпы действовали представители революционных партий, агитировали, произнося речи и распространяя листовки.

Но инициатива по-прежнему оставалась за Гапоном – на 9 января планировалось народное шествие к Зимнему дворцу с наивной подданнической петицией царю. Эсдеки не одобряли намерение шествия безоружной толпы, считая, что кровопролития не избежать. Предупреждали народные массы, предлагали продолжать забастовку, но вскоре, убедившись, что Гапон не отступится от своей идеи, приняли участие, как и эсеры, в составлении петиции и настояли на включении в нее политических требований.

Лиза копию этого документа держала в руках, поэтому знала из первоисточника его содержание. Петиция состояла из трех частей, в которых прописывались меры против невежества, бесправия народа, нищеты и гнёта. Документ отражал сознание рабочих, верящих во всемогущество справедливого царя: «Не откажи же в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия и невежества». В петиции содержались требования отмены выкупных платежей, всеобщего равенства перед законом, восьмичасового рабочего дня, нормальной заработной платы, отделения церкви от государства и тому подобное36. Заканчивалась петиция требованием созыва Учредительного Собрания. По мнению Лизы, этой петицией священник Гапон старался угодить всем без исключения…

Лиза, выполняя партийные поручения, носилась, будто белка в колесе. Свободного времени не оставалось. Поздними вечерами, возвращаясь в конспиративную квартиру, где у нее был свой угол, Лиза падала на кровать без сил. В полной темноте перед глазами проплывали воспоминания. Год назад в это время, она была по-настоящему счастлива. Рядом с ней был Алексей и между ними были самые чистые нежные добрые чувства. В то время она не сомневалась в его любви. Теперь же не была уверена, что он ее любит. Горькая слеза скатывалась по ее щеке, Лиза поворачивалась на бок и проваливалась в глубокий беспокойный сон.

За несколько дней до шествия на конспиративной квартире социал-демократов состоялось очередное совещание, на котором Лиза присутствовала и конспектировала обсуждаемое на заседании.

Кто-то высказывался, что Гапон – зубатовец37. Хотя прямых доказательств тому не было, но уже тот факт, что Гапона за его речи не арестовывают, говорил лучше всяких данных. Кто-то выступал в его защиту, говоря о том, что Гапона поддерживают многие рабочие, даже некоторые интеллигенты, считая его идеалистом, бескорыстным защитником народа.

Осознавали, что мирное шествие закончится кровопролитием. Рабочие и их жены слишком доверяли Гапону, не веря словам эсдеков, что будет бойня. Гапон убеждал их в том, что батюшка-царь примет их и выслушает. Эсдеки же предлагали крайнюю меру – не мирное безоружное шествие, а революцию, без которой было невозможно полное и последовательное осуществление демократических, социальных требований народа. Стране нужен не царь со своей монархией, а республика с представителями народных масс. Говорили о том, что на Гапона имеют значительное влияние эсеры – Петр Рутенберг находился подле попа в последние дни ежеминутно. Обсуждали действия меньшевиков, которые были согласны уступить руководящую роль в революционном движении различным непролетарским элементам и на страницах своей газеты заявляли, что будут рады, если русская революция обогатится священником, генералом или видным чиновником в качестве вожака.

В конечном счете, на собрании постановили: участвовать в развитии забастовки; способствовать революционированию масс товарищескими беседами, а также публичными выступлениями; распространять прокламации и брошюры. На основании записей, сделанных Лизой, ответственный секретарь тут же написал письмо с отчетом Ленину в Женеву.

Лизе часто приходилось бывать у Горького (Пешкова), а за два дня до намеченного шествия к Зимнему дворцу на его квартире собрались представители левой печати и революционных партий. Было душно, накурено, и Лиза с трудом сдерживала нарастающую тошноту. Совещались уже довольно долго, обсуждали действия Гапона и скорое его выступление с рабочими и их семьями.

– Мне Гапон кажется подозрительным, нельзя его оставлять во главе нарастающего движения. Нужно, пока не поздно, идти к рабочим, бороться с Гапоном и провокаторами. Гапоновское «Собрание» не что иное, как замаскированная полицейская организация, – говорил Иванов, революционер, с которым Лиза бывала на собраниях священника.

– Думаю, что Гапона остановить невозможно, – сказал Горький, вынимая курительную трубку изо рта, – процесс необратим. Сегодня не вышло ни одной газеты, кроме «Ведомостей градоначальства» и «Правительственного вестника»! Вот послушайте, – он развернул газету, – в них появилось объявление: «Ввиду прекращения работ на многих фабриках и заводах столицы санкт-петербургский градоначальник считает долгом предупредить, что никакие сборища и шествия таковых по улицам не допускаются, что к устранению всякого массового беспорядка будут приняты предписываемые законом решительные меры».

Анненский встал со своего места, с серьезным видом обвел взглядом присутствующих.

– Нельзя допустить шествия рабочих с Гапоном, – сказал он. – Это «мирное» шествие к царю ни к чему хорошему не приведет. Вы видели, в столицу прибыли дополнительные воинские части. В рабочих районах – пехота, кавалерия, казаки – в общей сложности не менее 40 тысяч штыков и сабель. Город превратился в военный лагерь.

– Но как? Что вы предлагаете? – раздались голоса.

– Нужно попытаться предотвратить кровопролитие. Нужно создать депутацию представителей передовой части русской интеллигенции и идти к высокопоставленным чиновникам.

Собравшаяся интеллигенция с воодушевлением поддержала предложение.

– Алексей Максимович, предлагаю вам возглавить делегацию. Необходимо завтра же добиться встречи с министром Святополк-Мирским и потребовать отменить некоторые предпринимаемые военные меры.

После обсуждения определили, кто войдет в депутацию. Пешехонов, Анненский, Гессен, Мякотин, Семевский, Кедрин, Кареев и Горький. С собрания разошлись с возникшим чувством тревоги и обреченности.

На следующий день Лиза отправилась на заседание Петербургского комитета РСДРП. Атмосфера заседания была мрачной, тревожной. Было принято решение – участвовать в шествии к Зимнему дворцу, чтобы быть с народом и по возможности руководить массами. Распределили, кто в какой колонне пойдет. Лизе и нескольким другим эсдекам надлежало утром прийти к Нарвскому отделению собрания, откуда должна была идти одна из колонн.

Возвращалась Лиза к себе довольно поздно, с наступлением сумерек, благо Миша Фрунзе38 вызвался проводить ее.

Город будто замер. Не было слышно привычной переклички, гудков, не дымились заводские трубы. Остановилась конка. Не зажигались уличные фонари.

Шли молча. Каждый думал о своем. Лицо Миши было задумчиво-сосредоточенным, а Лиза думала о том, что может произойти завтра. Мысль о том, что возможно она больше никогда уже не увидит мужа, заставляло ее сердце болезненно сжиматься. Проститься с ним, взглянуть на него, возможно, в последний раз… Лиза остановилась. Михаил, не сразу заметив, что она отстала, сделал еще несколько шагов, затем остановился и обернулся.

– Миша, мне нужно встретиться с одним человеком. Вы идите. И спасибо вам, что проводили, – сказала быстро она.

– Но на улице слишком опасно бродить одной, Лиза.

– Не опасней, чем завтра идти в толпе к Зимнему, – парировала она.

– Позвольте, я провожу вас.

– Не переживайте, здесь недалеко. – Лиза на прощанье махнула ему рукой.

…Пешков был слегка озадачен поздним приходом Лизы, но он был слишком удручен событиями дня, чтобы заострять на этом внимание.

Усадив гостью на стул, он предложил ей чаю. Лиза, устало стянув с головы шапочку и шаль, отрицательно покачала головой.

– Спасибо, Алексей Максимович, я ненадолго. – Она помолчала. – Скажите… вы знаете, где мой муж?

Пешков с долей сочувствия посмотрел на молодую женщину.

– Нет, не знаю… Он с неделю как съехал с квартиры.

Лиза склонила голову. Значит, уехал…

– Что решил ваш комитет? – поинтересовался писатель.

Лиза встрепенулась, выпрямилась, вздохнула, отгоняя заставляющие сжиматься сердце мысли.

– Вы же знаете, удержать рабочих от шествия к царю невозможно. Завтра, в случае столкновения с войсками, мы должны будем призвать массы к оружию, к постройке баррикад; находиться вместе с народом, куда бы он ни двинулся… Мы обратились к солдатам с листовкой отказаться стрелять, не слушать офицеров и перейти на нашу сторону. – Она снова вздохнула, собираясь с силами. – А у вас как прошла делегация?

Пешков раздосадовано махнул рукой.

– Нам не удалось добиться встречи с министром внутренних дел – Святополк-Мирский отказался принять нас. Ни к чему не привела и встреча с председателем Комитета министров Витте. Можно сказать, правительство отвергло всякие попытки помешать готовящейся расправе.

– Значит, власти твердо решили стрелять в безоружных людей, – задумчиво произнесла Лиза.

– Гапон утверждает, что шествие разрешено властями. Да и у нашей депутации сложилось впечатление, что власти полностью информированы о происходящем.

– Самим священником?

Пешков промолчал.

Лиза встала.

– Я провожу вас.

Она мгновение колебалась, затем кивнула.

– Да, прошу вас. Я хотела бы побыть сегодня дома…

…Пешков проводил Лизу до их с Алексеем квартиры.

– Будьте осторожны завтра, Лиза, – на прощание посоветовал он.

Она улыбнулась. Промолчала.

Оставшись одна в квартире, Лиза прошла по пустым комнатам. Взяла с камина рамку с фотографией, на которой она и Алексей были вместе. Затем вернула ее на место и прошла в спальню. Опустившись на кровать, Лиза свернулась калачиком и обхватила себя руками. Однако уснуть ей так и не удалось.

* * *

Лопухин, на ходу снимая шинель, прошел в свой рабочий кабинет, распорядился вызвать к нему Малышева. Затем закурил и, заложив руку за спину, уставился в окно. Только что он побывал на совещании при императоре, где собрались важнейшие чины для обсуждения сложившейся ситуации в столице.

В дверь постучали.

– Разрешите? – спросил Малышев, приоткрыв дверь.

– Входите. – Лопухин прошел к столу, затушил окурок в пепельнице. Затем сел в кресло.

– Готовьте Глебова к отправке. Рано утром он должен сесть на поезд.

– Алексей Александрович, он не совсем готов, и мы еще не подобрали человека, который будет его сопровождать…

– Дело не требует отлагательств, – отрезал Лопухин. Помолчал, раздумывая. – Вы будете сопровождать агента и проследите за его действиями. Если он выйдет из-под контроля – действуйте по ситуации. Вплоть до устранения. Вам ясна задача?

– Так точно. Разрешите идти?

– Идите.

* * *

Хотя время было раннее – за зарешеченным окном только забрезжил рассвет, – однако Глебов уже давно не спал. Чувство тревоги, охватившее его среди ночи, не уходило. Алексей встал, оделся. Затем закурил, повернувшись к окну. Было тревожно, но не за себя, а за Лизу. Перед отъездом Алексею хотелось убедиться в том, что с женой все в порядке, иначе он не сможет уехать.

Наконец дверь камеры открылась, и на пороге появился Малышев.

– Собирайтесь.

– Мы отправляемся в путь?

– Да.

Алексей сделал затяжку:

– Я должен побывать дома, собрать вещи.

– Ваш чемодан с вещами уже готов.

– Этого недостаточно.

– Обойдетесь-с и этим.

Алексей подошел к Малышеву. Неторопливо затянулся, с прищуром смотря ему в глаза, и сквозь зубы выпустил струю дыма ему в лицо. Малышев поморщился, но стерпел.

– Я никуда не поеду, пока не увижу жену и не буду уверен, что с ней все в порядке.

– Это исключено.

Глебов вновь выпустил струю дыма, бросил окурок под ноги, раздавил подошвой ботинка, затем прошел к кровати, улегся на нее, сложил ноги на одеяло.

– Либо я увижусь с женой, либо никуда не поеду.

Малышев молчал. Лопухин не простит ему, если он не вывезет Глебова из столицы до начала выступления рабочих.

– Хорошо. Увидеть ее на расстоянии будет достаточно?

– Вполне. – Алексей поднялся, прошел к вешалке, надел пальто. – Чего вы ждете? Идемте. Сударь.

* * *

Экипаж остановился возле дома, в котором жили Алексей и Лиза. Малышев выглянул наружу, глазами отыскал филера, который был приставлен следить за Глебовой, сел на место и посмотрел на Алексея.

– Мы дождемся, когда ваша жена уйдет, затем поднимемся, и вы возьмете все необходимое вам для поездки, – сухо заявил он.

Глебов молча согласился.

Прошло с полчаса, в экипаже становилось все холоднее, Малышев все больше нервничал, напряженно поглядывая на карманные часы.

Наконец дверь парадной открылась и на пороге возникла Лиза. Его Лиза. Как же хотелось окликнуть ее, подойти, заглянуть в глаза…

– Вы обещали, – раздался предупреждающий голос Малышева. – Не подвергайте ее опасности своими действиями.

Алексей напрягся, сурово сдвинул брови и взглянул на него. Сдержался, хотя желание двинуть здоровяку в физиономию было огромным. Он вновь взглянул на Лизу, шагающую по заснеженной за ночь улице.

– Теперь вы убедились, что с вашей супругой все в порядке?

– Идемте. – Глебов выбрался из экипажа и зашагал к дому. За ним, не отставая, следовал Малышев.

Оказавшись в квартире, Алексей под пристальным взглядом сыскаря собрал нужные вещи, взял с камина семейную фотографию, задумчиво разглядывая ее, остановился перед Малышевым, посмотрел на него.

– Вы давно женаты? – спросил он. Малышев опешил. Откуда Глебов мог узнать о его семейном положении? Но тут же сообразил, что тот заметил белую полоску на пальце, там, где должно было быть снятое им кольцо.

– Думаю, что вы женаты уже относительно давно. – Алексей поставил фотографию на столик и повернулся к сыщику. – Лет семь-восемь, не более. И судя по всему, у вас есть ребенок. Дочь, вероятнее всего.

Малышев не смог скрыть беспокойства: Глебов был во всем прав.

– Вы собрались? Тогда идемте, – раздраженно произнес он.

– Идемте.

Когда они спускались по лестнице, Алексей был доволен собой: ему удалось оставить предупреждение Лизе. Она все поймет.

_11

* * *

Наступило 9 января. Утром с заводских окраин для шествия к Зимнему дворцу стали собираться колонны рабочих. Гапон, только что отслуживший молебен о здравии царя в часовне Путиловского завода, перед выступлением из Нарвского отделения «Собрания» делал последние наставления:

– Ну, вот, подам я царю петицию; что я сделаю, если царь примет ее? Тогда я выну белый платок и махну им, это значит, что у нас есть царь. Что должны сделать вы? Вы должны разойтись по своим приходам и тут же выбрать своих представителей в Учредительное собрание. Ну а если… царь не примет петицию… что я тогда сделаю? Тогда я подниму красное знамя, это значит, что у нас нет царя, что мы сами должны добыть свои права.

Лиза поморщилась. Ей вспомнилась точная оценка Гапона, которую дал Алексей. Лицо ее сразу опечалилось: воспоминания о муже были болезненны и отвлекали от дела. Она вновь сосредоточено уставилась на Гапона.

Он продолжал говорить, и его слова магически действовали на наивных слушателей, воспринимавших его как пророка. В неясных очертаниях развивавшейся над толпой рясы, в каждом звуке доносившегося хриплого голоса Гапона, в каждом слове прочитанных из петиции требований окружавшему люду казалось, что приближается избавление от мучений. В толпе раздавалось: «Пойдем!», «Не отступим!», «Стоять до конца!»…

Как всегда, неподалеку от Гапона находились Васильев и внимательно наблюдавший за происходящим эсер Рутенберг. Лиза предполагала, что Пинхас Рутенберг, в некоторой степени управлявший тщеславным священником, вполне осознает, чем закончится сегодняшнее шествие. Неужели эсеры стремятся к массовому пролитию крови безоружных людей?..

Наконец колонна людей двинулась по улице. Лиза знала, что в этот момент по городу к Зимнему дворцу движутся еще десять подобных колонн, собранных отделами гапоновского «Собрания», в общей сложности примерно 140 тысяч человек. Празднично одетые рабочие с женами и детьми несли хоругви, образа, кресты и портреты Николая Второго в золоченых рамках. Шествие напоминало крестный ход, люди пели молитвы и здравицы государю императору. Раздавалось: «Спаси, господи, люди твоя…».

Их шествие с песнопением, торжественностью с каждой минутой вызывали в Лизе все большую тревогу. Она, продолжая идти в толпе, оглядывалась по сторонам.

Когда же огромная толпа мирно настроенных людей подошла к площади у Нарвских ворот, колонна наткнулась на солдат и остановилась. Лиза встревожено уставилась вперед. Миша Фрунзе взял ее под руку.

– Держитесь ближе к домам и проулкам, – посоветовал он и исчез в толпе.

И тут раздался резкий звук сигнального рожка. Кавалеристы с шашками39 наголо во весь опор двинулись на манифестантов. Люди заволновались и поспешно посторонились, а всадники промчались вдоль колонны, разделив ее надвое. Затем, не дав толпе опомниться, кавалеристы промчались тем же путем обратно. Толпа зароптала, но продолжила движение: устрашающий маневр не подействовал – рабочие по-прежнему не верили, что начнут стрелять.

– Стойте! – закричала Лиза. – Они будут стрелять! Стойте!

Находившиеся рядом тревожно и опасливо посмотрели на нее, обошли стороной, двинулись дальше.

Лиза расслышала, как в толпе то там, то тут призвали остановиться, но на рабочих окрики большевиков, а это были товарищи Лизы, не возымели действие.

Лиза застыла на месте, не в силах сделать шаг к смерти. Рядом проходили мужчины, женщины, дети. Лизу охватила паника.

– Стойте же! Они будут стрелять! – закричала она, схватив одну из женщин за рукав. Женщина остановилась, растерянно посмотрела на Лизу, затем на своего ребенка.

И тут раздался залп. Он прокатился и, замолкая, смешался со стонами и проклятиями. Первыми упали те, кто шел впереди, неся хоругви, кресты и императорские портреты. Лиза выпустила рукав женщины, в шоке наблюдая, как некоторые бросились бежать к домам, другие, опасаясь быть настигнутыми пулями, прижимались к земле.

Стрельба резко прекратилась. Лиза не верила происходящему! Она успела прижаться к стене дома – то ли пытаясь укрыться от пуль, то ли не в состоянии удержаться от пережитого на ногах. Все, кто мог, поднялись, понимая, что надо спасаться. И тут грянул второй залп… пауза… третий… четвертый… пятый!… Те, кто был впереди, упали на мостовую. Повалился старик, в руках которого был царский портрет. Портрет подхватил другой старик, шедший рядом, но следующий залп сразил и его. Упал мальчик лет десяти, державший фонарь с лампадой. Десятки смертельно раненых взрослых и детей, женщин и мужчин бились в предсмертных муках на снегу, по которому разрастались пятна крови. Лиза закричала, но от ужаса голос не слушался ее – губы лишь беззвучно раскрылись, хватая воздух.

Ужас охватил толпу. Люди бросились в разные стороны, толкая и опрокидывая друг друга, прыгая через трупы. Вслед бегущим летели пули. Они настигали даже тех, кто успел укрыться в воротах и за заборами домов.

Рядом вновь оказался Фрунзе.

– Уходите же скорее! – закричал он на нее, схватив и потянув за собой.

Фрунзе втащил Лизу в переулок и прижал к стене. Она исступленными глазами смотрела на него, но не замечала – ей по-прежнему виделись убийства, страх и смерть, которые она наблюдала.

– Лиза, очнитесь!

Фрунзе огляделся по сторонам. Среди спасающихся бегством, он заметил, как двое мужчин уводят отца Гапона в направлении Троицкого моста.

– Вот гад! – прошипел он сквозь зубы и за руку потащил Лизу проулками за собой. Затем остановился, тяжело переводя дыхание.

– Подождите меня здесь! – сказал он и исчез. Прошло несколько минут, прежде чем Лиза осознала, что осталась одна. По щекам ее потекли слезы. И тут страх и шок сменились гневом. Она резко стерла руками слезы с лица и зашагала обратно.

На пути попадались жертвы случившегося.

– За что стреляли?.. По какому закону?

– Вот тебе и царская милость!

– Благодарение Господу, спасли нашего батюшку верные люди…

На опустевшей площади осталось около ста бездыханных тел. Кто-то стонал, истекая кровью. Недавно еще пушистый и белый снег стал багряно-красным, истоптанным, грязным.

Лиза двинулась по площади, ища тех, кому еще можно было оказать помощь. Благо опыт был – около года назад она некоторое время была сестрой милосердия в родном городке, принимавшем раненых в боях русско-японской войны…

Ее взгляд остановился на худеньком студентике, сидящем на земле. Держась за разбитую голову, он со стоном раскачивался из стороны в сторону. Лиза присела на корточки рядом.

– Я помогу тебе, – произнесла она, привлекая его внимание. Разомкнула его руки, осмотрела рану. – Пойдем.

Она помогла ему встать и повела прочь с места побоища.

Внезапно в проулке появился офицер, держа в руках окровавленную шашку. Он неторопливо шел вперед, всматриваясь в жертв, лежащих на земле. И вот остановился, присмотрелся к раненому, занес клинок… и воткнул острие в живую плоть.

Студент с воплем вырвался и бросился к офицеру. Тот оглянулся. Паренек неловко поскользнулся и упал. Золотопогонник быстрыми шагами преодолел разделяющее их расстояние и замахнулся шашкой.

Лиза бросилась к офицеру, успела схватить за руку. Он развернулся к ней всем корпусом, отшвырнул в сторону. Лиза упала, больно ударившись головой, и все же попыталась встать. Паренек тем временем повалил офицера на землю. Лиза, понимая насколько силы не равны, кинулась мальчишке на помощь, но тут же получила сильный удар, вновь сваливший ее с ног.

К ним подскочили двое солдат. Один бросился помогать офицеру, другой развернулся к Лизе и резко замахнулся на нее прикладом. Резкая боль пронзила живот, перед глазами все потемнело, и Лиза потеряла сознание.

* * *

На вокзале Алексея продержали часа два в закрытой комнате. Малышев куда-то ушел. Он был явно встревожен – поезд довольно значительно опаздывал. Когда поезд прибыл, Глебова под конвоем переодетых в гражданское полицейских сопроводили в купейный вагон.

Обстановка на вокзале казалась Алексею несколько необычной: чего-то не хватало, казалось что воздух наполнен тревогой и гнетущим напряжением.

Глебов взглянул на Малышева, сидящего напротив. Еще один сопровождающий их филер сидел рядом с Алексеем. Все молчали. По глазам Малыша Алексей понял, что тот с нетерпением ждет отправления, но поезд не торопился трогаться в путь.

Наконец Малышев встал, прошел к двери, дал распоряжение филеру не покидать купе ни в коем случае, затем вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Глебов отогнул край занавески и выглянул в окно.

– Не велено, – услышал он голос филера.

– Что не велено?

– Не велено смотреть в окно.

Алексей окончательно убедился, что что-то происходит. Сел на прежнее место, откинулся на спинку сидения.

– Что вы думаете, сударь, обо всем происходящем?

Филер оторопел:

– Не велено обсуждать!

Глебов наклонился вперед.

– Полноте-с, ведь и вы, и я понимаем, что происходящее значит, – доверительно заметил он.

На лице филера отразилась паника. По-видимому, он поверил в то, что Алексей в курсе происходящего. Но чего «происходящего»?

– Откуда знаете? Вам не положено знать! – сорвалось с губ филера. По всей видимости, его проинструктировали обо всем том, чего Глебову не следует знать.

Алексей некоторое время молчал. Затем достал папироску и закурил. Подошел к окну, приоткрыл створку.

– Не велено!

– Да полноте-с, – отмахнулся он.

Филер не знал, что делать. Пока он в замешательстве обдумывал, что предпринять, Алексей прислушивался к беседе мужчин и дамы, стоящих на перроне.

– Это просто ужасно! – сокрушалась дама, а мужчина тем временем продолжал:

– …поэтому повсюду расставлены кордоны солдат, которые не должны пропустить колонны рабочих к Зимнему дворцу.

– Неужели будет дан приказ стрелять? – спросил другой.

– Будет? Он дан!

– Это просто ужасно! – вновь воскликнула дама.

Дальше Глебов их уже не слушал: все мысли его были о жене. Получается, что Лиза с утра пораньше вышла из дома для того, чтобы примкнуть к выступлению рабочих. О том, что произойдет потом, или уже произошло, ему было страшно думать.

Тем временем филер, приблизившись к нему, неуверенно произнес:

– Отойдите от окна, сударь. Не разрешено…

Алексей вновь выглянул в окно, будто наблюдал там что-то интересное и забавное. Усмехнулся, поманил охранника взглянуть. Тот поддался искушению, наклонился к окну, чтобы посмотреть, что происходит на перроне… и тут же со всего маху ударился головой о раму. Глебов еще раз стукнул его головой – охранник обмяк – Алексей подхватил его под мышки, усадил на сидение. Затем прислушался все ли спокойно. Неторопливо приоткрыл дверцу, выглянул в коридор, но неподалеку от двери заметил филеров.

Заперев дверь, Глебов подошел к окну и окинул внимательным взглядом перрон. Убедившись, что этот путь самый безопасный, он полностью раскрыл створку. Не медля, Алексей протиснулся в оконный проем и соскочил на перрон под удивленными взглядами окружающих. На ходу застегивая пальто, стал пробираться сквозь толпу.

Алексей торопился: с минуты на минуту должны были обнаружить его отсутствие и начать преследование. Уже когда он пробирался к выходу с вокзала, то заметил Малышева, оглядывающегося по сторонам. Завидев сбежавшего Глебова, тот бросился к нему наперерез, но пробраться сквозь толпу оказалось не так-то просто.

Глебов свернул в сторону, побежал, Малышев за ним. Очутившись на открытом пространстве, Алексей на ходу подхватил с тележки носильщика чемодан, а когда сыщик оказался рядом, резко развернулся и, со всего маху, чемоданом сшиб преследователя с ног. Малышев рухнул, Глебов оглушил его поклажей, швырнул ношу в сторону и рванул бежать. Пока сыскарь приходил в себя, поднимаясь и потирая ушибленную голову, беглец исчез из виду.

* * *

Выстрелы гремели по Петербургу. Залпы по демонстрантам были произведены у Нарвской заставы, близ Троицкого моста, на Васильевском острове, близ Гостиного двора и в других местах города.

Войска и полиция свирепствовали. Передвигаться по городу было не безопасно. На Садовой улице Алексей увидел отряд казаков с обнаженными шашками, окруживших конку40.

– Кто кричал «убийцы»? – допытывался рассвирепевший казак, размахивая оружием. – Признавайтесь, не то всех порубаем!

Глебов свернул на Мойку и у первых же ворот наткнулся на трупы. На снегу лежал дворник с бляхой на груди, недалеко от него – женщина, державшая за руку девочку. На небольшом пространстве шагов в десять-двенадцать Алексей увидел еще девять трупов, распростертых на заснеженной брусчатке, среди которых были женщины, дети, старики, все ещё державшие в окоченевших руках хоругви и иконы.

Преодолев место побоища, Глебов остановился возле железной решетки, чтобы перевести дыхание, но тут же невольно шарахнулся в сторону – прямо перед его глазами оказался кусок черепа с волосами, примерзший к железным прутьям решетки. Невольно к горлу подкатила тошнота. Алексей отвернулся и быстро зашагал прочь.

Впечатление было удручающее. На лицах встречных людей был виден ужас, у многих – озлобление. Местами встречались уже вооруженные группы рабочих.

Оказавшись возле своего дома, Глебов стремглав промчался по лестнице и стал колотить в дверь своей квартиры.

– Лиза! Лиза, открой!

Его надежды не оправдались – жены не было дома. Алексей в отчаянии еще раз ударил в дверь кулаком и стремительно пронесся вниз по лестнице.

* * *

Алексей Максимович Пешков с любопытством смотрел на непрошеных гостей – в три часа Петр Рутенберг и священник Гапон явились к нему на квартиру.

Гапона было трудно узнать: одетый в пальто и шапку, по-видимому, одного из рабочих, остриженный, обритый, он произвел на Пешкова двойственное впечатление человека значительного и одновременно отталкивающего своим нынешним состоянием. Остановившиеся, полные слез и ужаса глаза Гапона, охрипший голос, дрожащие руки, нервозность, возгласы дополняли неприятную картину.

– Что делать? Что я буду делать теперь? Проклятые убийцы! – повторял Гапон, нервно расхаживая из угла в угол, схватившись за голову.

Рутенберг осуждающе посмотрел на попа:

– Довольно, Георгий! Довольно вздохов и стонов. Рабочие ждут от тебя дела. – Он подошел к священнику и крепко сжал его плечи. – Иди, пиши им!

Гапон, поймав его суровый проницательный взгляд, несколько оправился. Рутенберг отпустил его, прошел к столу, сел, положил перед собой листок бумаги, придвинул чернильницу и перо. Гапон послушно сел на табурет, но затем вновь соскочил, заходил по комнате, хотя больше не роптал. Спустя какое-то время Гапон стал диктовать обращение к рабочим.

– Братья, спаянные кровью… Да, так и пиши – «спаянные кровью»! У нас… у вас больше нет царя…

Пинхас что-то пробубнил под нос, однако писать не перестал.

– Он… убит теми пулями, которые убили тысячи ваших товарищей, жен, детей…

Пешков встал, прошел к окну. Он был удручен тем, что произошло в столице. В его сознании рисовались образы окровавленных трупов, стоны раненых, окрашенный кровью и тающий от нее снег, и безрассудный героизм жертв.

– Кровавое воскресенье… – пробормотал он.

Рутенберг взглянул на него и продолжил писать, не обращая внимания на то, что Гапон замолчал, уставившись в пол.

Пешков оглянулся, не слыша больше отрывистой шумной речи священника. Тот будто опомнился и продолжил:

– И теперь царя, потопившего правду в крови народа, я, Георгий Гапон…

Удары в дверь заставили всех встрепенуться.

Рутенберг потянулся за револьвером.

Пешков прошел к двери:

– Кто там?

– Алексей Максимович, это Глебов, – раздался нетерпеливый голос Алексея.

Пешков обернулся к Рутенбергу и Гапону, отрицательно покачал головой, и Рутенберг убрал револьвер за пояс.

– Одну минуту. – Дождавшись, когда Гапон и Петр уйдут в соседнюю комнату и прикроют за собой дверь, Пешков открыл входную дверь.

– Алексей Максимович, где Лиза? – с порога произнес Алексей.

Пешков с тревогой посмотрел на него:

– Я не виделся с вашей женой со вчерашнего вечера.

– Она что-нибудь вам говорила?

Пешков опустился на стул, снизу вверх посмотрел на встревоженного взбудораженного мужчину.

– Она принимала участие в шествии, Алексей Петрович.

Глебов выругался.

– Где?

Пешков сожалеюще пожал плечами.

Дверь в соседнюю комнату предательски заскрипела и, оглянувшись, Алексей мельком заметил мужчину, показавшегося ему знакомым.

Пешков встал, прикрыл дверь и повернулся к Глебову.

– Мне очень жаль, но я не знаю, что с Елизаветой Николаевной.

– А кто может знать? – Алексей заходил по комнате, схватившись за голову, затем рванул в соседнюю комнату. – Я знаю, кто!

Его появление застало Рутенберга и Гапона врасплох. Ударом двери Глебов сшиб Пинхаса с ног и рукой вцепился в горло Гапона.

– Ты! Это все ты!

Гапон захрипел, не в силах разжать пальцы Алексея. Рутенберг выхватил револьвер и наставил на Глебова.

– Не стреляйте! – закричал Пешков. – Алексей, отпустите отца Георгия!

Пинхас внял его словам – выстрел мог привлечь внимание – поэтому бросился к Глебову, схватил его за плечо, рванул к себе…

Алексей пошатнулся, его будто понесло в темноту, закружило. Бледное лицо Рутенберга с веревкой в руках… Гапон с петлей на шее…

Очнулся он от запаха нашатыря.

– Ну вы его и приложили, Пинхас, – раздался рядом осуждающий голос Пешкова.

–Да я его и пальцем не тронул…

Алексей открыл глаза.

– Ну, слава Богу, вы очнулись! – Пешков убрал ватку с нашатырем в сторону.

Глебов кинул взгляд на Рутенберга. Пинхас невольно вздрогнул:

– Я вас вспомнил, – он отступил в сторону, – и ее… Ваша жена, она была сегодня в колонне…

– Где она?! – Алексей вскочил с места. Рутенберг вновь сделал шаг назад.

– Не знаю. Нас обстреляли у Нарвских ворот…

Глебов сжал кулаки, резко развернулся и направился к выходу. Но вдруг вспомнив, оглянулся, шало посмотрел Рутенбергу в глаза.

– Вы тоже «это» видели?

Пинхас вздрогнул, побледнел.

Алексей развернулся и вышел из квартиры.

– Что видел? – поинтересовался недоумевающий Пешков у растерянного Рутенберга.

– Чертовщина… – непроизвольно слетело с губ Петра.

Из соседней комнаты выглянул Гапон и, убедившись, что нежданный визитер ушел, вышел из укрытия.

– У вас небезопасно, Алексей Максимович. Завтра переберемся к литератору Батюшкову, от него куда-нибудь еще, – заявил он хриплым голосом, потирая горло.

Рутенберг взглянул на него, отвернулся, отошел к окну. Отодвинув занавеску, увидел спину удаляющегося Глебова. Тряхнул головой, прогоняя наваждение…

– Нужно покинуть пределы империи, – заявил он. – Как только будут необходимые документы, мы выедем за границу…

* * *

Кареты «скорой помощи» развозили раненых по лазаретам, госпиталям и больницам. Полицейские и солдаты подбирали трупы, иногда силой отбивая их у обезумевших от горя людей. Отдельные отряды продолжали наводить ужас на тех, кто ослушался предупреждения властей: проявлял вооруженное сопротивление или бродил по улицам столицы…

Алексей, предусмотрительно избегая ненужного контакта с кем-либо, спешил добраться до Нарвских ворот. Однако вблизи площади, не дойдя всего лишь несколько десятков шагов, натолкнулся на казаков. Отряд со свистом, улюлюканьем, хохотом излавливал арканами попадавшихся им прохожих.

Глебов свернул в проулок, желая дворами обойти неприятное соседство, но пройдя пару шагов, услышал за спиной цокот подков. Он оглянулся – казак, показавшийся из-за угла, пришпорил лошадь. Алексей отскочил в сторону, и вовремя – всадник промчался совсем рядом. Осадив лошадь, казак развернул ее и, усмехаясь, вновь направил на Глебова. Пришпорил.

Алексей быстро огляделся. Схватил с земли металлический прут, выломанный кем-то из ограды, и приготовился. И вот лошадь совсем рядом. Глебов уклонился и со всего маху ударил ее по крупу – лошадь взвилась на дыбы и сбросила седока.

Свалившийся казак быстро оправился и с руганью поднялся на ноги. Смахнув снег с перекошенного от злобы лица, он выхватил шашку и кинулся на Алексея. Глебов отбил удар прутом, но поскользнулся и упал. Казак ударил – Алексей увернулся в сторону, сделал подсечку и опрокинул противника на спину. Не дав опомниться, выбил из руки шашку, прижал его к земле и стал бить по физиономии.

К этому моменту из-за угла вывернули еще двое казаков. Завидев своего товарища на снегу, они оголили шашки и пришпорили лошадей. Когда осталось преодолеть небольшое расстояние, разделяющее их, из проулка, им наперерез, вылетел экипаж и преградил дорогу. Из экипажа выскочил Малышев, на ходу выхватывая из-за пазухи документ, вытянул руку вперед, закричал:

– Отставить! Особые уполномоченные Департамента полиции! Отставить!

Всадники осадили лошадей, но шашки не убрали. В один момент, подскочив к Глебову, Малышев грубо схватил его за ворот, однако тут же получил от озлобленного Алексея удар и отлетел в сторону. Казаки рванули вперед.

– Стоять! – завопил Малышев. Его филеры схватили Глебова, повалили на землю, завернули руки за спину. Алексей от бессилия яростно зарычал.

Казак, сжимая шашку, поднялся на ноги и, качаясь из стороны в сторону, ринулся к нему.

– Не сметь! – В руке Малышева оказался револьвер. Он предупредительно пальнул в воздух.

Казак остановился, чертыхнулся, сплюнул на снег кровавую слюну. Его товарищи, оказавшись под дулами револьверов одного из филеров, не осмелились двинуться с места.

– А теперь мы, без лишнего шума, разойдемся, – заявил Малышев. Он кивнул филерам, и они отступили к экипажу.

Оказавшись возле экипажа, Малышев схватил Глебова за плечо и от души врезал под дыхло. Алексей согнулся, хватая ртом воздух. Его без церемоний запихнули внутрь, Малышев и филеры заскочили следом, и экипаж быстро помчался по улице, провожаемый мрачными взглядами озлобившихся казаков.

_12

* * *

– Что же вы делаете, господин Глебов, – пожурил Алексея Лопухин, хотя во взгляде директора Департамента полиции не было ни капли доброты.

Алексей исподлобья взглянул на него.

– Вы обещали мне, что с моей женой ничего не случится, – сквозь зубы процедил он.

– Не торопитесь с выводами, господин Глебов. При всем том, что я лишь обещал не наносить вред вашей дражайшей супруге, я не обещал вам удерживать ее от всякого рода глупостей. Ваша жена участвовала в антиправительственном шествии… Но не беспокойтесь, с ней все в порядке.

– Где она?

– В одном хорошем месте. О ней позаботились.

– Она арестована?

– Нет. Не арестована. Хотя следовало бы арестовать.

Глебов смотрел на Лопухина и стремительно обдумывал полученные сведения. При всех сложившихся обстоятельствах Лопухину выгоднее было бы арестовать Лизу и тем самым заставить Алексея работать на него. Но Лопухин этого не сделал. Спрашивается, почему?

– Я хочу увидеться с ней.

– Это невозможно.

– Я никуда не поеду, пока не увижусь со своей женой.

Лопухин снял пенсне, неторопливо протер платком. В стране началась революция, а значит, активизируются Боевые организации. Произойдет ряд политических покушений на видных государственных чиновников. Лопухин считал, что должен заранее знать, откуда ждать предательского удара. Искать же вместо Глебова кого-либо иного – не было времени.

– Хорошо. Завтра с утра вас отвезут к ней. После встречи с женой вас доставят на вокзал, и вы отправитесь за границу. И не пытайтесь бежать. Повторного побега с вашей стороны я не потерплю – вас подстрелят, а ваша супруга окажется в тюрьме. И я обещаю, что в тюрьме смерть привидится ей счастливым избавленьем.

– Я сдержу слово. – Глаза Алексея недобро блеснули. – Я найду Валентина. Добуду сведения, которые вам нужны. В обмен на безопасность моей жены.

Лопухин снисходительно улыбнулся:

– Сделайте работу, Глебов. Главное – сделайте работу…

* * *

Перед Лопухиным лежала тощая папочка с надписью «Положение в Петербурге после 9 января». В ней находилось несколько агентурных донесений. Он открыл папку и пробежался глазами по одному из них. Агент по кличке «Ржаной» сообщал: «Положение на заводе спокойное, почти половина рабочих исправно трудится, и разговоры о забастовке притихли. Усилились разговоры о предстоящем захоронении жертв 9 января, которое де следует использовать для демонстрации против кровавого режима дома Романовых и для высказывания проклятья военным, стрелявшим в народ».

Лопухин хмуро свел брови, придвинул к себе письменные принадлежности и сделал надпись на донесении: «Ввиду повсеместного распространения этих разговоров, необходимо рекомендовать генерал-губернатору принять меры, чтобы захоронение происходило на разных кладбищах в разное время». Он отложил донесение в сторону и принялся за другие.

Закончив их прочтение, Лопухин отодвинул папку в сторону, взял чистый лист бумаги и скрепя сердце принялся писать доклад императору.

Слова приходилось подбирать тщательнейшим образом, поэтому скрупулезно продумываемый текст скоро стал содержать жирные поправки. Доклад был ответом на требование царя дать ему исчерпывающую справку о событиях 9 января, Лопухин же находился в очень сложном положении и пытался из него выкрутиться. Он понимал, что означает «царская немилость», так как знал неких лиц, кого коснулась сия кара. Так, Зубатов еще при Плеве по повелению царя получил отставку и был выслан из столицы. Не говоря уже об опале Витте! А вот у Фуллона сдали нервишки, и вечером того же 9 января градоначальник сам передал прошение об отставке.

Лопухин вздохнул. Потерять пост и оказаться в опале наподобие Зубатову или, того хуже, как Витте? Ну уж нет! Лишиться привилегий и власти Лопухин не желал. Однако, ни привилегии, ни власть, ни деньги ему уже будут не нужны, если его убьют террористы. Не свершил ли он глупость всей своей жизни, передав важную миссию в руки афериста?

Лопухин сгоряча толкнул папку – чернильница покачнулась и упала. Черные чернила разлились грязным пятном по деревянной полированной поверхности стола.

Лопухин чертыхнулся, раздраженно позвонил в колокольчик.

– Приберитесь тут, – дал распоряжение он и повернулся к окну.

Вечерело. По улицам Петербурга кружила поземка: поднимаемый ветром снег заметал следы намедни свершенного преступления…

* * *

За окнами больницы раздавалась песня:

«Побежденный на Востоке,

Победитель на Руси, —

Будь ты проклят, царь жестокий,

Царь, запятнанный в крови!»

Голос кричал:

– Отец провозгласил для нас, братья: «У нас больше нет царя… Берите бомбы и динамит, – все разрешаю!»

Палаты были забиты ранеными. Кто-то стонал, кто-то причитал, кто-то звал доктора. Лиза лежала на одной из кроватей, бледная как мел. Ее без кровинки лицо застыло в глубокой печальной маске. Лизе не хотелось думать. Ей хотелось забыться, не вспоминать, не ощущать. Не ощущать ту пустоту, которая образовалась внутри. Не думать о беременности, о которой она и не догадывалась, не ощущать потерю ребенка, и не только этого ребенка, но и последующих, других…

Рядом послышались шаги, кто-то присел на край кровати. Лиза даже не посмотрела в сторону пришедшего.

– Лиза, доктор сказал, что мы можем забрать тебя, – произнесла Катя Шмит, положив свою теплую ладошку на холодную руку подруги.

Она не шелохнулась.

– Лиза… Может быть все еще обойдется… Может, доктор ошибается… – попыталась приободрить ее Катерина.

Слеза скатилась по щеке Лизы.

– Ничего уже не обойдется… Понимаешь… Не обойдется…

Подруга крепко обняла ее. Поцеловала в плечо.

– Лизонька, ну, не надо, не надо…

Лиза всхлипнула. Она не сможет простить себе безрассудную неосторожность. Алексей всегда хотел, чтобы у них были дети. Теперь этого никогда не произойдет…

* * *

Глебов быстро шел по больнице, заглядывая в палаты. Малышев шагал следом. Низенькая хрупкая сестра милосердия попыталась их остановить:

– Господа! Господа, вам нельзя!

– У нас разрешение, – сохраняя полную невозмутимость, ответил Малышев.

– Чье разрешение?

Малышев сурово взглянул на настойчивую девицу и повторил:

– У нас разрешение.

Тон его голоса заставил ее отшатнуться.

– Может быть, все-таки спросишь меня, в какой она палате? – обратился он к Глебову. Алексей обернулся, с нескрываемой враждебностью посмотрел на него.

– Где?

– Палата в конце коридора. И ее выписывают сегодня.

Последние слова Малышева полетели Глебову вдогонку: Алексей быстро зашагал по коридору.

Заглянув в палату, Глебов увидел Лизу. Она стояла возле кровати одетая в теплое дорожное платье и пальто и в печальной задумчивости натягивала на руки перчатки.

– Лиз! – облегченно воскликнул Алексей, шагнув к ней, однако выражение ее лица остановило его. – Дорогая, с тобой все в порядке?

– Со мной все в порядке, – ответила она. Отвернулась и отошла к навесной ширме.

Алексей сжал зубы. Жена делала ему больно своей отстраненностью. Лежащие на соседних койках с любопытством смотрели на них.

– Я отвезу тебя домой, – произнес он, делая решительный шаг в ее сторону.

– Не стоит, – упреждающе ответила она и отступила. – Я уезжаю в Москву.

Это был ощутимый удар с ее стороны. Глебов резко задернул ширму, скрывая их от посторонних глаз. Приблизился к жене.

– Со Шмитами? – спросил он с сарказмом.

Лиза молчала.

– Это так?

– Я так решила. – Она напряженно выпрямила спину.

– Решила, значит? – Алексей начал закипать. Глубоко вдохнув, попытался взять себя в руки.

Огромным желанием было взвалить жену на плечо и насильно увезти с собой. Но куда?! Лопухин втянул его в свои грязные игры и ясно предостерег о последствиях, если Алексей не будет с ним сотрудничать. Он не допускал и мысли поставить Лизу под угрозу, а при сложившихся обстоятельствах остаться с ней он не мог. Однако отпустить ее было сверх его сил!

– Ты не забыла? Ты моя жена! – предостерегающим шепотом сказал он.

Она отвернулась. Помолчала. Вздохнула. Затем ответила:

– Я хочу пожить одна – без тебя. Понять, как быть дальше.

– Нонсенс! – Алексей резко развернулся, не находя себе места. Хлопнул ладонью по стене.

Лиза посмотрела на него грустными глазами.

– Ты хотел уехать. Уезжай. Я не держу тебя…

– Так в этом все дело? Ты не можешь простить мне… – Алексей горько рассмеялся. Затем стал серьезен. – Да, я был очень расстроен тем, что увидел… – он скрежетнул зубами. – Однако ты дала мне повод.

Лиза заткнула уши:

– Я не хочу это слышать!

Наступила тягостная тишина. Лишь за ширмой кто-то тихо кашлянул и притих.

– Прости. – Глебов обреченно вздохнул. – Сейчас не время и не место выяснять отношения.

Лиза опустилась на край койки. Алексей нервно взъерошил волосы, видя, насколько расстроена его жена. Он вздохнул, подошел к ней, опустился на колено, осторожно взял за руки.

– Все, что мне нужно – это твоя любовь, – сказал он, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– И тебе этого будет достаточно? – Лиза с малой долей надежды посмотрела на мужа.

– Да. – Он крепко сжал ее пальцы. Однако Лиза в нерешительности колебалась.

– Но, помимо любви, тебе нужен домашний уют… дети? Ведь так?

– Да, так… Лиз…

Она резко отвернулась:

– Тогда тебе нужна другая жена.

– Что?

Лиза судорожно вздохнула, встала и отошла в сторону:

– Я никогда не стану такой женой, какую хочешь ты.

Глебов поднялся, раздраженно вздернул подбородок:

– Раз я женился на тебе, значит, такая жена и была мне нужна! Еще есть какие-то сомнения?

– Перестань мучать меня!

– А ты меня!

Лиза замолчала. Замолчал и Алексей.

Глебов вновь заговорил первый:

– Послушай, Лиз, обещаю, у нас все наладится…

Лиза судорожно набрала воздух в легкие:

– Мы должны расстаться…

Ее слова сразили Алексея. Он побледнел.

– Это все из-за Шмита? – Он схватил ее за руку. – Шмит тебе нужен, да? Признайся – Шмит?

– Прекрати! – Лиза вырвалась из его рук, выскочила наружу. Алексей последовал следом, однако, запутавшись в навесной ширме, отстал. Лиза уже выбежала в коридор. Глебов кинулся вдогонку, задев плечом Малышева.

– Лиза!

Она оглянулась. В ее глазах читалась отчаянная решимость:

– Оставь меня!

Лиза подхватила подол платья и бросилась по коридору к идущей ей навстречу Кате Шмит. Лиз схватила ее за руку. Катя взглянула на Глебова, взяла подругу под руку и повела прочь. Неизвестный Алексею господин, сопровождавший Катю, последовал за ними.

Лиза ушла, а Алексей больше не стал останавливать ее. Он все еще смотрел туда, где она скрылась за поворотом, когда Малышев подошел к нему.

Глебов склонил голову. Он сейчас ненавидел их всех: Шмита, Лопухина, Малышева. Сдерживаемая ярость готова была вырваться наружу. Он сжал кулаки. Скажи Малышев хотя бы слово, Алексей бы выплеснул на него всю свою злость. Но сыщик молчал. Глебов кинул на него взгляд исподлобья, однако лицо Малышева было бесстрастным.

– Я готов ехать, – сквозь зубы процедил Алексей и зашагал по коридору. Малышев последовал за ним.

* * *

Лиза в сопровождении Кати вошла в квартиру, где проживала последние месяцы с мужем, и печально осмотрелась, словно была здесь в последний раз. Катя коснулась ее руки, Лиза грустно взглянула на нее и направилась собирать вещи. Подруга помогла ей. Наконец, упаковав вещи, они присели на дорожку.

В квартиру вошел знакомый Кати – адвокат Андриканис41, сопровождавший ее в больнице, и взял чемоданы.

Перед входной дверью Лиза остановилась. Затем вернулась к столику в гостиной и схватила фотографию. Алексей переставил ее! А это значит, что ей грозит опасность!

– Что случилось? – спросила встревожено Катя.

Лиза посмотрела на нее:

– Я думаю, за мной следят!

– Почему ты так решила?

– Вот, взгляни. Алексей переставил нашу фотографию с камина на столик. Это наш условный знак опасности.

– Но почему в больнице он ничего тебе не сказал?

Лиза неуверенно пожала плечами.

– Я не знаю.

– И что же теперь делать?

Лиза осторожно выглянула в окно, но слежку не обнаружила. Затем повернулась к подруге.

– Я не могу подвергать вас опасности, – сказала она.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Прежде всего, мы уедем в Москву и там решим, что предпринять.

Лиза помолчала. Провела пальцами по изображению мужа. Вернула фотографию на прежнее место.

– Хорошо, – согласилась она и шагнула к порогу.

* * *

Спустя час, Алексей, столь же хмурый, как и выдавшийся морозный январский день, сидел в купе вагона. Малышев читал, или делал вид, что читает, газету «Русское слово» и словно не обращал на Глебова внимание.

На обороте газеты статья гласила:

«Под Мукденом. Чансямутунь. 10-го января. Здесь теперь оттепель. Сильный южный ветер носит облака пыли и песку. Участившиеся залпы осадных орудий раскатываются с необыкновенной силой. Итак, русско-японская война продолжается, а недовольство масс растет».

Попутчик перевернул страницу.

«Официальное сообщение. Петербург, 10-го января.

Фанатическая пропаганда, которую в забвении святости духовного сана вел священник Гапон, и преступная агитация злоумышленных лиц возбуждали рабочих настолько, что 9-го января огромная толпа стала направляться к центру города.

В некоторых местах между ними и войсками вследствие упорного сопротивления толпы подчиняться требованию «разойтись», а иногда даже нападения на войска, произошли кровопролитные столкновения. Войска вынуждены были произвести залпы…

Общее число потерпевших от выстрелов по сведениям, доставленным больницами и приемными покоями, к 8 часам вечера составляет убитыми 76 человек, в том числе околоточный надзиратель, ранеными 203 человека…»

Глебов отвернулся к окну. Поезд набирал скорость, унося его прочь из Петербурга и… от жены. Алексей хмуро свел брови. Вот также быстро, как этот поезд, он и Лиза отдаляются друг от друга. И нет возможности все исправить, навести мосты. Как так вышло? Она так настойчиво отталкивала его, будто он ничего не значит в ее жизни! Раз так, то пусть… А что «пусть»? Что? Отказаться от нее? Забыть? Можно ли?

Глебов настолько глубоко погрузился в раздумья, что Малышев некоторое время, не таясь, открыто наблюдал за ним. Дорога предстояла неблизкая. Да и работа ожидала не из легких. А подопечный и вовсе непредсказуем. С ним нужно держать ухо востро.

Малышев посмотрел на свою руку, потер безыменный палец там, где белела полоска от снятого с пальца обручального кольца. Каждый раз, выходя из дома, он снимал его. Потому что опасался. Опасался постороннего вторжения в свой уютный семейный мирок…

_13

Глава 2. Азеф

Январь 1905 г. Франция, Париж

Париж! Глебов любил этот город, расположенный по обе стороны реки Сены. Алексей знал каждый проулок, каждое укромное местечко. Его авантюрную натуру притягивала «колыбель» Парижа – остров Сите: здесь были Консьержери42, Сент-Шапель43, Нотр-Дам-де-Пари44. «Оцени силу правосудия, понеси наказание и покайся» – так он с усмешкой называл остров…

Особые чувства Алексей питал к свободолюбивому Монмартру45. После смерти дяди, оставшись без средств к существованию, изгнанный из университета, в Петербурге он наделал ошибки, чуть не сломавшие его. Прибыв в Париж, Глебов нашел прибежище именно в Монмартре – среди бедных художников и поэтов, снимавших комнатушки в Бато-Лавуар46. В этом захудалом общежитии не было света, комнатки отапливались печками-буржуйками, а имеющийся единственный водопроводный кран обслуживал все пять этажей. Однако жители Бато-Лавуар – «парижская богема» – не унывали, веселились и прожигали жизнь в «Проворном кролике» «Чёрном коте», «Мулен Руже»47. Глебов сам бывал здесь не раз: продолжал картежничать, проворачивать мелкие аферы, а затем – тратил, тратил, тратил – в тех же кабаре и на тех же людей, что обманул и обыграл…

А потом Алексей стал частью этого города и этой жизни. Душевные раны затянулись, вкус к жизни постепенно возвращался, обретая нотки беспечности, лихой бесшабашности и веселья…

В Париже – и на шикарных улицах, и в трущобах – сохранялась жажда удовольствий и впечатлений. Здесь мужья говорили комплименты своим женам и в то же время успевали ухаживать за женами других мужей. Неуемное желание испытать полноту жизни зачастую было единственным мотивом, перемещаться от одного салона иль кабаре к другому, от одной спальни к другой…

Улицы Парижа затягивали непрестанной сменой впечатлений. Играли музыканты, торговцы навязывали свой товар, бранились извозчики, которые после ссоры обменивались рукопожатием и пропускали по стаканчику вина… На пути встречались словоохотливые девицы, улыбчивые, с лучезарными глазами, часто раздавался непринужденный смех…

Когда одолевала усталость или же хотелось тишины, покой и уют давали укромные терраски кафе, которых имелось тысячи в Париже. Кофе, круассаны, вино, сигареты… При желании можно было написать письмо – учтивый garçon48 бесплатно приносил бумагу. А потом опять – в городскую суету49…

Париж!.. Париж сделал Глебова таким: излечил, вскормил, испортил. Да, он любил Париж и чуточку презирал и ненавидел… Но не смотря на это, не мог не попасть под его окутывающие чары.

Вот и сейчас, прибыв во французскую столицу, Глебов ощутил его притягательную силу: город манил его, звал окунуться в атмосферу свободы и прожигания жизни, однако для нынешнего Алексея он был ловушкой и таил опасность…

– Эй! – крикнул Малышев, заметив, что Глебов, натянув поглубже шляпу, подхватил чемодан и отправился к выходу с вокзала.

– Поторопитесь, – последовал ответ Алексея, и не думавшего остановиться.

Малышев хмуро последовал за ним – еще не хватало потерять Глебова из виду.

Сев в коляску, Малышев распорядился извозчику следовать в гостиницу, однако Алексей перебил его и назвал другой адрес.

– Господин Глебов, вы забываетесь! – Малышев схватил его за плечо. Алексей смерил его надменным взглядом.

– Сударь, это вы забываетесь, – процедил он сквозь зубы. Сыскарь отпустил его и сложил руки на груди.

Извозчик недоуменно смотрел на двух иностранцев.

Глебов повторил адрес, кучер тронул лошадей, и коляска покатила по выложенной брусчаткой дороге.

– Потрудитесь объясниться, – сказал Малышев. – Надеюсь, мне не нужно вам напоминать, по какому делу мы здесь оказались. В ваших интересах сотрудничать со мной.

– Господин Малышев, – в голосе Алексея зазвучали стальные нотки, – вам не приходило в голову, что находиться в Париже для меня не безопасно?

– Вас ищет французская полиция?

– Не только.

Коляска остановилась возле одного из магазинчиков одежды. Расплатившись с извозчиком, они прошли внутрь. К ним навстречу вышел хозяин магазина. Узнав Алексея, он перевел взгляд на Малышева, затем указал на дверь в подсобку.

– Ждите здесь, – сказав это, Алексей последовал за хозяином магазина. Малышев не стал с ним спорить, однако прислушался к тому, что происходило в соседнем помещении. Глебов разговаривал с французом. Хозяин вышел. Вскоре появился и Алексей с небольшим чемоданчиком в руках.

Малышев вначале его не признал – Глебов изменился: усы и борода прибавили ему лет эдак десять, очки отвлекали от выражения глаз. Напомаженные волосы были тщательно зачесаны назад. Костюм сидел свободно, скрывая подтянутую фигуру. Манера держаться тоже изменилась. Перед ним стоял ничем не приметный среднестатистический мужчина европейской внешности, среднего достатка, каких встретишь на улице и не запомнишь…

Хозяин магазина с ожиданием посмотрел на Малышева.

– Заплатите, сударь, – произнес Глебов, поправляя одной рукой воротничок.

Малышев скрыл, как впрочем, и всегда, свое недовольство, вынул портмоне, извлек из него несколько купюр, но под пристальным взглядом хозяина магазина, добавил еще несколько бумажек сверху. Вздохнул. Хозяин магазина произнес «мerci50» и вернулся за прилавок.

* * *

Извозчик ловко управлял экипажем, везя двух иностранцев до одной из неплохих, по его мнению, однако, недорогих гостиниц столицы.

Господа молчали. Малышев смотрел по сторонам, не обращая внимания, или стараясь не обращать внимания, на внешне изменившегося Алексея.

– Вам нужно расслабиться. За версту несет, что вы легавый, – констатировал Глебов, даже не повернувшись в его сторону.

Малышев хмуро свел брови, однако, не удостоил «подопечного» и взглядом.

Алексей продолжил:

– Я уже не говорю о ваших людях, которые ведут нас с самого вокзала.

На этот раз Малышев внимательно посмотрел на него. Как Глебову удалось их приметить?

Алексей усмехнулся:

– Не будьте предсказуемы. Я блефовал51.

Малышев вернулся на прежнее место и вновь стал лениво смотреть по сторонам.

– Надеюсь, ваши люди окажут помощь, если возникнет необходимость?

– Нет, – ответил он коротко и бесстрастно.

– Следовало полагать, – Глебов с сарказмом усмехнулся. Значит, его будут непрестанно пасти, а в случае необходимости выкручиваться ему придется самому.

Алексей оставил Малышева в покое и погрузился в раздумья. Еще в пути во Францию он ломал голову над тем, что же подвигло Лопухина выбрать его кандидатуру для столь щепетильного дела. Неужели во всей полиции не нашлось ни одного стоящего агента? А может Лопухин опасался тех людей, которые его окружали и не доверял им настолько, что предпочел его – афериста?

Глебов невесело усмехнулся. А ведь придется играть по их правилам, ведь, не смотря ни на что, Лизу в опасности он не оставит…

Итак, есть цель – найти Валентина. А для этого нужно расколоть Азефа. Лопухин был уверен, что этот осведомитель полиции знает намного больше, чем говорит. Но как заставить Азефа заговорить? По сути, Алексей мало что знал о нем. Какие-либо умозаключения можно сделать лишь только после наблюдения за объектом, выявив его привычки, интересы, слабости. А потом умело ими воспользоваться…

– Осторожно! – крикнул Алексей, заметив, как женщина ступила с тротуара на дорогу поднять откатившуюся шляпную коробку. Возничий замешкался, Глебов схватил поводья, натянул. Хорошо, что экипаж ехал не особо быстро, иначе…

Алексей выпрыгнул из экипажа и подскочил к упавшей женщине.

– Вы в порядке? – спросил он по-русски, помогая ей подняться.

– Je ne comprends pas52, – ответила белая как мел женщина и посмотрела на него испуганными глазами.

Она была красива. Брюнетка с большими выразительными глазами и притягивающими взгляд яркими губами. А ее стройное гибкое тело было приятно придерживать за талию.

– Pardon53, – Глебов перешел на французский. – С вами все в порядке?

Он отстранился от нее, однако женщина покачнулась, и, закатив глаза, стала оседать. Алексей, подхватив ее за талию, прижал к себе.

Рядом засуетился возничий, что-то бормоча, схватился за голову. Малышев же стоял совершенно спокойный.

– Что с вами? – Алексей легонько похлопал женщину по щеке.

Она открыла глаза.

– Мне плохо… У меня кружится голова…

– Сотрясение, – сделал вывод Малышев, засунув руки в карманы.

Глебов кинул на него взгляд, подхватил женщину на руки и осторожно усадил в экипаж.

– Мы доставим вас к доктору, – сказал он, однако женщина отрицательно помахала изящной ручкой.

– Нет, нет… Лучше отвезите меня в гостиницу. – Она мимолетно коснулась пальчиками лацкана его пальто. Глебов проследил за ее жестом.

– Хорошо, мадам, – уступил он.

Малышев промолчал, хотя ему явно не понравилось его решение. Возничий же был рад подобному исходу дела, быстро подобрал с дороги шляпную коробку незнакомки и занял свое место на козлах.

Его пассажиры расположились в экипаже. Женщина назвала отель, где проживала.

– Гранд-отель? – повторил Алексей и посмотрел на Малышева. – Нам тоже стоит остановиться там. – Затем повернулся к прекрасной незнакомке.

Она была все еще бледна, однако шок прошел, и теперь она смущенно смотрела на них.

– Прошу простить меня за доставленное неудобство, – произнесла она.

– Ну что вы, – Глебов слегка наклонился в ее сторону, – это мы приносим свои извинения за случившееся.

Женщина улыбнулась.

– Позвольте представиться. Меня зовут Глебов Алексей.

Она взглянула на его попутчика, и Алексей вскользь представил и его.

– Месье Малышев.

– Леди Маклеод, – назвалась она.

– Леди Маклеод, – повторил Глебов, смотря ей в глаза и улыбаясь. Фривольно поцеловал ей ручку. Женщина улыбнулась и ответила ему кокетливым взглядом.

* * *

Алексей сидел в уютном кафе и неторопливо попивал кофе. За столиком неподалеку с газетой в руках расположился Малышев.

Глебов вздохнул. Отвернувшись к окну, он задумчиво уставился на улицу. Уже несколько дней он следил за Азефом. Он – за Азефом, а Малышев – за ним. Хотя Алексей и старался не обращать внимания, все же присутствие полицейского угнетало и тяготило его.

Единственным, что не обременяло Глебова и доставляло ему удовольствие, было знакомство с леди Маклеод. Маргарет умело пользовалась своей красотой и обаянием. Когда она находилась рядом с Алексеем, он отчетливо замечал, как мужчины с завистью смотрят в его сторону. Порой казалось, что в обществе Греты он забывал о Лизе и о той ране, что она ему нанесла. Ему хотелось бы вовсе забыться… Но Малышев всем своим видом напоминал Глебову, почему и для чего они прибыли в Париж.

Алексей вздохнул, оторвавшись от своих размышлений. Взглянув на массивные часы в углу, он вновь посмотрел на улицу. Как всегда в это время – из дома напротив вышел крупный мужчина. Это и был Евно Азеф.

Плотный, широкоскулый, с круглым лицом и торчащими ушами, с плоским носом и толстыми губами Азеф своим внешним видом мало располагал к себе. С его крупным телом нелепо соединялся писклявый тонкий голос. И все же, несмотря на свой непривлекательный вид, Азеф умел с удивительным тактом и мастерством располагать к себе собеседников. Натура его была двойственной: с одной стороны образцовый супруг, нетерпимый моралист – окружающие считали, что он не прикасается ни к табаку, ни к спиртным напиткам, ни к женщинам, – с другой стороны гуляка и развратник. Он был завсегдатаем мюзик-холлов, кафе-шантанов, кабаре и вертепов, где его можно было встретить в обществе экстравагантных роскошных дам, на которых он тратил деньги. Не обошлось и без наличия любовницы – танцовщицы кабаре, которую он содержал и одаривал дорогими подарками…

Глебов расплатился за кофе и, когда Азеф зашагал по тротуару, вышел из кафе и последовал за ним. Как тень, к нему присоединился Малышев. Раздражение вновь нахлынуло на Алексея – Малышев мешал ему работать.

Спустя какое-то время Азеф свернул к ювелирному магазину и исчез за его дверьми. Выждав немного, Алексей вошел внутрь.

Стоя у витрины, Евно Азеф основательно, придирчиво выбирал предлагаемые ювелиром украшения. Помощник ювелира, завидев Глебова, переключил все свое внимание на него, и, подобострастно улыбаясь, поинтересовался, что месье желает.

Алексей взглянул на выложенные в стеклянной витрине драгоценности. Вспомнил о Маргарет. Вчерашний вечер он провел у нее. Грета была потрясающей в постели, выполняла любые прихоти. Пластичная, гибкая, податливая… При этом уязвимая и потерянная. Алексею инстинктивно хотелось ее защитить. А это был сигнал не затягивать отношений. Он всегда умел вовремя и красиво распрощаться с любовницами. Расставание предстоит и с Гретой. Довольно скоро. Нужно сделать так, чтобы это не было для нее мучительным и горьким…

Алексей попросил показать ему золотой с драгоценными камнями браслет. Грете он понравится…

Тем временем Евно Азеф приобрел великолепное (а в этом-то Глебов хорошо разбирался) жемчужное ожерелье.

– Прекрасный выбор, месье, – одобрил заискивающе ювелир. – Дама вашего сердца будет в восторге.

Азеф смешался, кашлянул:

– Это для моей жены…

– Да, конечно, месье. – Ювелир и глазом не моргнул.

Глебов в душе готов был посмеяться – объяснение Азефа позабавило его. Он видел его жену. Она была непритязательная, простенько одетая женщина. Дорогое жемчужное ожерелье явно предназначалось не для ее шеи.

Уголок рта Алексея неодобрительно дернулся – Азеф ему не нравился. Подлость его натуры проявлялась уже в том, что семья Азефа жила очень скромно в маленькой квартирке на Монруже с серой мещанской обстановкой – все это, конечно, не позволяло предполагать, что Азеф располагает огромными суммами, – зато на любовницу Азеф тратился основательно. Она имела прекрасную квартиру с видом на Елисейские поля, восхитительные наряды и украшения.

Пока покупку Азефа упаковывали, Алексей тоже сделал выбор. Браслет для Маргарет. Забрав покупку, он последовал за Азефом.

Вскоре тот свернул к кабаре, в котором выступала его любовница. У барной стойки заведения Азеф поинтересовался о Мадлен. Бармен ответил, что она занята – готовится к выступлению, Азеф недовольно поморщился, попросил бумагу. Бармен положил перед ним письменные принадлежности и занялся своим делом.

Азеф начеркал две записки. Одну передал бармену – для Мадлен, дополнил купюрой, другую вручил мальчику-рассыльному. Получив монету, мальчишка пулей вылетел на улицу, унося записку. Азеф взглянул на часы, сполз с высокого стула и нехотя вышел на улицу.

Глебов занял его место, одновременно незаметно стянув оставшийся лист бумаги под барную стойку. И вовремя – бармен повернулся к нему.

Алексей сделал заказ, бармен убрал письменные принадлежности, ловко наполнил бокал вином и поставил перед клиентом. Тем временем Глебов свернул листок и спрятал в карман. Взяв бокал, он перебрался за один из дальних угловых столиков и некоторое время не спеша пил вино, наблюдая за выступлением иллюзиониста. Затем подозвал жестом официантку. Когда девушка подошла к нему, он, улыбнувшись ей, взял протянутое меню.

– У меня к вам просьба, мадмуазель, – произнес с улыбкой он, подкрепляя свою просьбу довольно крупной купюрой, которую вложил в меню.

Девушка, заметив деньги, услужливо улыбнулась в ответ:

– Я слушаю вас, месье.

– За столик у входа сел мужчина. Когда он направится ко мне, отвлеките его, – Алексей протянул девушке меню. Она кивнула, улыбнулась и удалилась.

Глебов повернулся к Малышеву спиной, неторопливо закурил, положил лист на стол, расправил, стряхнул на него пепел, затем еще раз, легонько растер. Отпечаток текста напоминал шараду из букв и слов. Алексей хлебнул вина, изучая головоломку. Наконец ему удалось разобрать написанное. В одной записке Азеф приглашал Мадлен на ужин в ресторан, в другой сообщал, что будет ждать известий от Павла Ивановича в тот самом ресторане, куда он собирался пойти с любовницей.

Краем глаза Алексей заметил, как официантка с подносом в руках направилась в сторону Малышева. Она неловко повернулась, когда тот проходил мимо, задела его, чуть не опрокинув на него поднос. Всего лишь на мгновение Малышев отвлекся, но когда взглянул туда, где должен был сидеть Глебов, того уже и след простыл.

* * *

Воспользовавшись моментом, Алексей выскользнул из кабаре, поймал экипаж и укатил прочь. Выскочивший на улицу Малышев огляделся по сторонам. Он упустил Глебова. Но и его человека, который незаметно приглядывал за Глебовым, тоже не было.

Малышев неторопливо натянул перчатки, махнул рукой извозчику. Забрался в остановившуюся перед ним коляску, откинулся на спинку сиденья и назвал адрес…

Грета, несомненно, ждала прихода Алексея. Игриво улыбаясь, она отступила в сторону и впустила его в номер. Глебов не поцеловал ее, как она ожидала, а сразу же прошел в гостиную.

– Хочу пригласить вас в ресторан, – произнес он и сел в кресло. – Составите мне компанию?

– Конечно. – Сложив руки на груди, Маргарет мило улыбалась, однако в ее глазах была насмешка. – Тяжелый день? Вы выглядите уставшим.

Она его провоцировала, несомненно.

– Это не совсем то, что я сейчас чувствую, – ответил Глебов пространно.

Маргарет плавной походкой приблизилась к нему. Положив ладонь Алексею на плечо, она склонилась к его уху:

– Да. Вы напряжены.

Глебов не ответил, а Маргарет, не спеша, встав за его спиной, опустила обе ладони на его плечи и стала неторопливо массировать. Глебов удовлетворенно вздохнул:

– Где вы научились этому?

– В буддистском храме на Дальнем Востоке.

Алексей рассмеялся.

– Почему вы смеетесь?

– Солнце, я восхищен! Вы умело переплетаете вымысел с реальностью.

– Вы мне не верите? – улыбаясь, Грета заглянула ему в глаза. – Если бы не английская армия, освободившая меня, я по сей день жила бы в буддистском храме, где меня воспитывали. Там я научилась не только искусному массажу, но и божественно танцевать…

Алексей поцеловал ее руку:

– Несомненно.

Понимая, что Глебов ей не верит, Маргарет воскликнула:

– О, я докажу вам! Ждите.

Она упорхнула в спальню. Поборов желание последовать за ней, Алексей стал терпеливо ждать.

Спустя некоторое время Грета предстала перед ним в восточном одеянии. На ней был хлопковый бюстгальтер с орнаментом, вызывающим ассоциации с Индией. Блестящие ленты, опоясывающие ее талию, придерживали саронг, который скрывал ее бедра и колени. На голове – индийская диадема, охватывающая густые черные волосы, а руки украшали изящные браслеты. Все остальное было открытым, обнаженным. Этот наряд будил воображение и возбуждал…

Маргарет завела граммофон, заиграла восточная мелодия, и Грета начала танцевать. Наблюдая за ее танцем, Алексей невольно сравнил ее с Дункан. Айседора олицетворяла античную Грецию, Маргарет – таинственный Восток. Айседора во время танца демонстрировала лишь свои обнаженные ноги и руки, а Маргарет была почти обнажена…

Алексей сомневался, что это и есть восточные танцы. Но сомнения меркли перед ее движениями: стройная госпожа Маклеод двигалась в наряде баядерки с несравнимой грацией и пластичностью. Невероятная гибкость и магический шарм, и достойное восхищения тело. Он ощутил себя богом, нет, павшим воином в раю, пред которым предстала Апсара54, сестра нимф, наяд и валькирий, со всем своим клокочущим экстазом в танце сбрасывающая с себя вуали. И какими феерическими движениями! Она создана заманивать мужчин к греховной гибели.

Глебов поймал ее за край полупрозрачного саронга и потянул к себе. Она упала в его объятия, и его руки стали изучать изгибы ее тела.

– Твое тело достойно восхищения, – пробормотал Алексей, касаясь губами ее разгоряченной кожи. Он резко поднялся, подхватил ее на руки и понес в спальню.

_14

* * *

Маргарет раскурила сигарету и протянула ее лежащему рядом Глебову. Он затянулся и носом выпустил струйку дыма. Маргарет игриво провела пальчиком по его плечу, но Алексей, погруженный в свои мысли, не обратил на нее внимания.

– Когда мы занимались любовью, ты назвал меня «Лиза», – растягивая слова, сказала Грета. – Кто она?

Алексей на мгновение замер, затем вновь затянулся сигаретой, сел, спустив ноги с кровати, докурил и затушил окурок в резной пепельнице на столике. Повернулся к Маргарет. Она с легкой улыбкой на губах смотрела на него.

– Она – твоя возлюбленная?

– Она – моя жена.

Маргарет откинулась на подушки:

– Значит, ты ее любишь.

Алексей некоторое время молчал, злясь на себя. Лиза! Опять Лиза! Она стала его наваждением, его проклятием. Как могло случиться, что он стал зависеть от нее? Нет, он избавится от этой зависимости…

Глебов вновь взглянул на Маргарет, нахально усмехнулся:

– Если тебя это обидело, я готов загладить свою оплошность.

Маргарет улыбнулась.

– Не пытайтесь плыть против течения, Аликс, – сказала она ласково и с пониманием в голосе. – Не нужно все усложнять. Поверьте, все разрешится со временем.

Маска развязности исчезла с его лица – Глебов, измотанный душевными терзаниями, стал серьезным. Возможно, она права. Чего он добьется? Время все расставит на свои места.

Стремясь разогнать его грусть, Маргарет рассмеялась, села в кровати и спросила:

– Как вам мой танец? Я восхитительна?

Глебов улыбнулся:

– Несомненно. Солнце, ты обязательно станешь известной танцовщицей и покоришь Париж.

Маргарет уселась напротив Алексея и с улыбкой посмотрела в его глаза. Затем протянула руку, пальчиком провела по его бородке и усам.

– А ведь они не настоящие, – промолвила она. – Вы скрываетесь?

Алексей взял ее руку, поцеловал.

– Да. Скрываюсь. От толпы обманутых женщин.

Маргарет со смехом оттолкнула его, выбралась из кровати.

– Обманщик! – Она скрылась за дверью.

– Кто бы говорил, – пробормотал Глебов.

* * *

По дороге в ресторан Алексей распорядился извозчику заехать по одному адресу неподалеку.

В доме Глебов пробыл недолго. Вернувшись в экипаж и приказав возничему трогаться, он протянул Маргарет небольшой прямоугольный кусочек картона, на котором витиеватыми позолоченными буквами было написано «салон мадам Киреевской», и – ниже – адрес.

Маргарет удивленно посмотрела на Глебова.

– Мадам Киреевская? Певица?

– Мадам Киреевская организует благотворительные вечера. Твой дебют состоится в ее салоне. Киреевская тебе поможет в этом. Гарантирую, Солнце, тебя ждет успех.

– О, Аликс! – Маргарет обхватила его за шею и поцеловала. – Спасибо!

Они прибыли в ресторан, и администратор услужливо проводил их до столика. Не обошлось без продолжительных мужских взглядов в сторону Маклеод – она была в элегантном вечернем платье, которое подчеркивало ее красоту, грацию и заставляло задуматься о том, какое потрясающее тело скрывается под ним.

Сделав заказ и дождавшись ухода официанта, Алексей взял свою спутницу за руку и поцеловал ее пальчики.

– Вы прекрасны, леди Маклеод.

Маргарет тихонько рассмеялась:

– Леди Маклеод? А как же Солнце?

– Солнце… Око дня, – сказал он, проникновенно смотря ей в глаза.

Маргарет шаловливо рассмеялась:

– В тех местах, где я жила это звучит как… «мата хари».

– Мата хари?

– Это по-малайски…

Глебов на секунду отвлекся, заметив, как в ресторан вошел Азеф в сопровождении любовницы. Они сели за один из столиков, сделали заказ.

Продолжая беспечную беседу с Маргарет, Глебов улыбался, но не выпускал Азефа из виду.

Спустя некоторое время к Азефу подошел официант и, вежливо склонившись, передал ему записку. Как только официант удалился, Азеф прочел ее, что-то уклончиво ответил на вопрос Мадлен, сложил записку, положил в карман.

Когда же Мадлен и Азеф вышли на площадку для танцев, Глебов пригласил на танец Маргарет. В том, что Глебов прекрасный танцор, Грета не сомневалась, но была глубоко разочарована, когда по вине Алексея они несколько раз натолкнулись на соседние пары.

Глебов извинился, усадил Маргарет на место и, еще раз извинившись перед своей спутницей, вышел из зала. Оказавшись в холле, Алексей развернул записку, вынутую у Азефа во время танца. В записке указывался адрес и время встречи. Встреча была назначена в одном из жилых домов Монмартра на 23-00.

Алексей спрятал записку в карман и вернулся за свой столик. Нужно было придумать, как вернуть ее в карман Азефа. Как ни в чем не бывало, Глебов положил салфетку себе на колени и принялся за изысканное блюдо.

Маргарет смотрела на Алексея с нетерпением и любопытством.

Он поднял глаза от тарелки и взглянул на нее.

– Аликс, вы следите за кем-то? Вы шпионите? Это так интересно!

– Вы очаровательное создание, Солнце. Вы меня удивляете!

– Не уходите от темы. Скажите правду.

– Правду? – Алексей неторопливо промокнул губы салфеткой, наклонился, взял Маргарет за руку, заглянул ей в глаза. – Правда в том, моя дорогая, что у меня для вас есть подарок.

Он отпустил ее руку, взял бокал вина и откинулся на спинку стула. Прежде чем отпить, он многозначительно отметил:

– Ваши кисти изящны. Украшения на них смотрятся просто потрясающе.

Маргарет только теперь заметила на своей руке подарок Алексея – браслет тонкой искусной работы.

– О! Он просто потрясающ! – Не удержалась она от восторга.

Алексей усмехнулся:

– Браслет ничто в сравнении с вами, мое Солнце.

– О! – раздался неожиданно разочарованный возглас. Маргарет взглянула на Алексея, затем выпрямила спину, расправила плечи и посмотрела на него слегка с прищуром. На ее губах заиграла усмешка.

– Вы отправляете меня в отставку, месье Глебов? Ведь так принято расставаться любовникам?

Алексей поставил бокал на стол и улыбнулся.

– Нет.

– Тогда что же?

– Мне хотелось сделать вам подарок. Порадовать вас, увидеть блеск ваших чудесных глаз.

– О… Тогда что я могу сделать для вас, Аликс?

– Солнце… Вы можете мне помочь?

– Вам нужна помощь?

– Ваша – несомненно. – Он проникновенно посмотрел ей в глаза.

– Для вас – что угодно.

– Видите того крупного господина за столиком возле колонны?

– Да. И что вы хотите?

– Если пожелаете, то вас ждет приключение. Нужно незаметно положить записку в правый карман его пиджака.

– Я сделаю это!

– Справитесь?

– Без сомнения. Дайте ее сюда.

Они поднялись. Глебов задержался возле столика, оплачивая счет, а Маргарет неторопливо зацокала каблучками к выходу. Возле столика Азефа она оступилась, стала падать, ухватилась за край стола. Азеф поднялся, помог прекрасной незнакомке встать. Маргарет, смотря ему в глаза, улыбнулась, поблагодарила. Затем направилась к выходу. Через пару минут Глебов присоединился к ней. Он поцеловал ее ручку.

– Солнце, я восхищен.

– Это было несложно… Но вы все же заметили!

– Заметил, потому что наблюдал за вами тщательнейшим образом и знал, что вы должны сделать…

Неожиданно Глебов замолчал, взглянув поверх плеча Маргарет, затем взмахнул рукой, привлекая внимание извозчика.

Когда они сели в экипаж, Алексей, обернувшись, усмехнулся:

– Похоже, мой друг Малышев чудесным образом выследил меня.

Он посмотрел на Маклеод, и она отвела глаза, нервно теребя браслет.

– Я должна вам признаться, Аликс… Вы такой… интригующий и замечательный… – она не заметила, как Алексей иронично усмехнулся. – Я не хочу, чтобы вам было плохо… Господин Малышев нанял меня следить за вами и обо всем докладывать ему.

Алексей наклонился к ней, пристально смотря в глаза. Затем усмехнулся:

– Я знаю.

– Знаете? Как?!

– Просто знаю.

– И вы простили меня? – Она была поражена. – И при этом сделали мне дорогой подарок? – Она показала браслет. – О, я не могу его принять!

Глебов не позволил ей снять браслет с руки.

– Не нужно, Солнце.

– Но что тогда мне делать?

– Делайте то, за что вам платят. – Алексей откинулся на спинку сиденья. – Малышеву нужны сведения. Так убедите его сегодня в том, что я нахожусь в вашем номере.

– А вы?…

– А я немного прогуляюсь…

* * *

В номере Грета завела граммофон и расположилась на кровати. Призывно посмотрела на Глебова.

– Может быть, присоединитесь ко мне?

Алексей надел пальто, набросил белый шарф на шею.

– С удовольствием, но позже.

Он взглядом раздел любовницу, прищурился с ухмылкой.

С грацией кошки Грета перевернулась на живот, сквозь полуопущенные ресницы стрельнула глазками на Алексея.

– Я буду ждать…

Когда Глебов ушел, Маргарет приоткрыла входную дверь. Прошло немного времени, прежде чем Малышев появился в коридоре. Маргарет прикрыла дверь и скользнула на кровать. Стала подскакивать так, что заскрипели пружины. Застонала в такт:

– О, Аликс, да, да, да!..

Малышев, остановившись за дверью, сквозь зубы выругался. Стукнув перчатками по ладони, он резко развернулся и зашагал прочь.

* * *

Глебов выбрался на крышу. Холодный ветер вмиг подхватил концы белого шарфа, и тот затрепыхался на шее Алексея. Глебов заправил шарф за ворот, застегнул пальто и стал спускаться по покатой скользкой кровле. Соскользнув до огромной кирпичной трубы, он обогнул ее и аккуратно прошел до края крыши.

Оценив расстояние до крыши соседнего дома, Алексей отступил на несколько шагов назад, разбежался и прыгнул. Пару мгновений в воздухе, затем его ноги коснулись кровли соседнего дома, однако поверхность под ногами оказалась ненадежной. Глебов поскользнулся, рухнул и соскользнул вниз. В последний момент он уцепился за край крыши и повис в воздухе. Пот мгновенно выступил на его висках. Все мышцы напряглись. Алексей несколько мгновений находился в неподвижности, затем стал медленно забираться наверх.

Оказавшись на крыше, он сел, рукавом стер испарину со лба и посмотрел вниз. Внутри все похолодело от мысли, что еще немного, и он бы расшибся в лепешку из-за своей неосторожности. Мышцы от напряжения болели, пальцы одеревенели от соприкосновения с замерзшей кровлей.

Глебов поднялся и стал карабкаться наверх. Нужно больше уделять внимание физической подготовке, решил он. В последнее время он забросил занятия.

Обнаружив люк, Алексей выбрался на чердак…

* * *

Малышев раздраженно мерил коридор шагами. Глебов выводил его из себя. Резко развернувшись, он вернулся к номеру Греты. Свои обязанности она восприняла чересчур буквально! Мадам Маклеод мешает делу. Пора покончить с этим фарсом.

Малышев громко постучал в дверь. Безрезультатно. Он вновь забарабанил по ней. Наконец, щелкнул замок, и через небольшую щель приоткрытой двери выглянула Грета.

– Вы? Уходите, я не одна!

Малышев бесцеремонно распахнул дверь и быстро вошел в ее номер. Прошел в спальню, но Глебова там не оказалось.

Он резко обернулся к Грете:

– Где он?

– Ушел… – призналась Маргарет, испуганная грозным видом непрошенного гостя. Она плотней запахнула пеньюар и обхватила себя руками.

– Ушел – куда?

– Я не знаю… Я, правда, не знаю!

– Ты ему рассказала?

– Нет, он сам догадался.

Малышев приблизился к ней вплотную. Грета сжалась, будто затравленный зверек. Он сдавил ее шею рукой:

– Рассказывай все, что знаешь. Если ты мне солжешь…

* * *

Глебов открыл окно. Холодный воздух ворвался в помещение с роем белых пушистых снежинок. Алексей осмотрелся, встал на подоконник и выбрался наружу. Ступив на скользкий узкий выступ, он стал пробираться вдоль стены до балкона. Ухватившись замерзшими руками за перила, Глебов взобрался на них, затем дотянулся до выступа верхнего балкона, подтянулся, и хотел было взобраться на него, но в этот миг к окну подошел сухощавый мужчина с папиросой в зубах. Алексей замер. Мужчина приоткрыл форточку, затянулся и выпустил струю дыма в окно.

– Что вы предлагаете? – услышал Глебов его голос. Мужчина повернулся к окну спиной. Аккуратно, стараясь не шуметь, Алексей подтянулся и взобрался на балкон, затем, прижимаясь к стене, приблизился к окну.

– Павел Иванович55, у меня потрясающие замыслы! – услышал Алексей голос Азефа. – Мы разработаем для Боевой организации грандиозный план против Охранного отделения в Петербурге.

– Вы, в самом деле, считаете, что такое возможно? – усомнился его собеседник.

– Конечно!

– Коль так, разъясните.

– План таков. Боевая группа должна будет в определенный час и день проникнуть в Охранное отделение. На каждом из участников дела будет начиненный динамитом пояс. Это даст им большую свободу действий и отвлечет подозрение, которое непременно вызвал бы сверток в руках каждого из них. По условному знаку бойцы одновременно должны будут взорвать себя и разрушить своим героическим поступком вековой оплот царизма.

– «Живые бомбы»?

– Это будет достойным акт деятельности нашей организации.

Собеседник Азефа сомневался. Некоторое время он молчал.

– Все это слишком… Погибнет много наших товарищей, – сказал он наконец. – Нет, Валентин Кузьмич56, я с вами не согласен. По крайней мере, на данный период, пока готовится покушение…

Он развернулся и, закрыв форточку, отошел от окна. Глебов свободно вздохнул – еще немного и возможно «Павел Иванович» заметил бы его. Алексей придвинулся поближе к окну, но господа в эту минуту уже покидали комнату.

Глебов тем же путем вернулся назад в квартирку этажом ниже. Он основательно замерз, пока находился вне помещения. Плеснув коньяк в бокал, он сделал пару глотков. Горячительная жидкость обожгла горло и теплой жгучей волной прошла по пищеводу к желудку. Осторожно выглянув в коридор и, убедившись, что его никто не заметит, он покинул чужую квартиру…

Алексей узнал очень многое, и многое нужно было еще обдумать.

* * *

«Итак, – думал Глебов, сидя в экипаже, катившемся по улицам Парижа, – во-первых, я нашел Валентина. Черте что, но Валентин и Азеф это один и тот же человек. Неужели никто не замечает очевидного?»

Алексей вынул папиросу и закурил.

«Во-вторых, Азеф замыслил грандиозный план – совершить террористический акт в самом Департаменте полиции. Зачем такой неоправданный риск? Или оправданный?» – Алексей нахмурился. – «В России нарастает революция. Неужели Азеф предполагает, что триумф революции вполне возможен? И тогда, при новом режиме, разоблачение будет почти неизбежно. Неужели единственное спасение он видит в уничтожении всех следов и живых свидетелей своего предательства? Громадные здания, хранящие документы политического сыска, вместе с его обитателями должны быть уничтожены, дабы похоронить личную тайну Азефа».

Экипаж остановился возле гостиницы, Алексей расплатился с извозчиком и направился в номер.

«В-третьих, есть некий Павел Иванович, участвующий в подготовке покушения. Вопрос: кем оно будет совершено, где и на кого?»

_15

* * *

Малышев, несколько часов потративший на поиски Глебова, нашел его в боксерском клубе. Алексей ритмично боксировал на ринге со спарринг-партнером57. Физические упражнения помогали не только вернуть тонус мышц, но и привести мысли в порядок. То, что произошло на крыше, не должно больше повториться…

Малышев, олицетворяя собой тихую угрозу, перелез через натянутый канат и одним взглядом заставил партнера Глебова по спаррингу удалиться.

Чудеснейшим образом они остались в помещении один на один. Малышев повернулся к Глебову.

Алексей усмехнулся:

– Побоксируем?

– Что ты здесь делаешь? – с тихой угрозой в голосе произнес Малышев.

– Разве не видно?

– Не играй со мной, Глебов. Ты прибыл сюда по делу и времени у тебя очень мало. Развлекаться будешь, когда выполнишь работу. Тебе ясно?

Глебов хмыкнул и с пренебрежением отвернулся. Малышев без раздумий, вынул из-за пазухи револьвер и наставил на своего «подопечного». Алексей обернулся.

– Ты слышал, что я сказал? – Сыщик был настроен весьма решительно.

Глаза Глебова на мгновение яростно вспыхнули, но затем он вновь усмехнулся:

– Зачем же так нервничать?

– Я задал вопрос!

Алексей снял боксерские перчатки:

– Я не делаю ничего того, что тем или иным образом не касается дела. Теперь понятно?

– Выкладывай, что узнал?!

Глебов с сарказмом хмыкнул:

– Ничего, что стоит тебе говорить.

Малышев взвел курок:

– Может прострелить тебе голову?

– Валяй. И всю работу будешь выполнять сам. – Глебов расстегнул защитный шлем и снял. Провел пятерней по волосам. – Твоя слежка за мной утомляет и мешает работать. Не нравится – делай все сам.

Щелкнув затвором, Малышев убрал револьвер.

– Сутки, Глебов, затем ты мне докладываешь о проделанной работе. И не вздумай бегать от меня, иначе я тебя найду и пристрелю.

Малышев пролез между канатами и, спрыгнув на пол, зашагал к выходу.

Алексей усмехнулся:

– Вот и поговорили.

Малышев же в ответ громко хлопнул дверью.

* * *

Алексею снилась Лиза. Она улыбалась, строила ему глазки, смеялась. Он протягивал к ней руки, хотел обнять ее, ощутить тепло ее тела… Но она ускользала от него, тая в его руках, как дым, затем вновь появлялась, и все повторялось вновь и вновь…

Глебов открыл глаза и уставился в потолок. За окном светила яркая луна, а лунный свет, проникая в комнату, квадратным пятном отражался на стене. Алексей закрыл глаза, попытался уснуть, но сон сняло как рукой. Он поднялся с кровати, подошел к окну. Вдалеке на Марсовом поле возвышалась Эйфелева башня. Это громоздкое сооружение человеческого прогресса высилось над другими строениями Парижа, будто заявляло о своем превосходстве.

Алексей оделся и покинул номер. В тот же миг дверь соседней комнаты отворилась, и на пороге появился Малышев. Убедившись, что Глебов ушел, он быстро оделся и последовал за ним.

…Перейдя Йенский мост, Алексей двинулся на Марсово поле к Эйфелевой башне. Оказавшись вблизи нее, он задрал голову и посмотрел вверх.

Вся выполненная из железа, башня состояла из трех ярусов. Каждый ярус представлял собой пирамиду, образуемую четырьмя колоннами, с платформой наверху. На верхней платформе высился освещающий округу маяк с куполом, над которым находилась узкая площадка.

На башню вели лестницы и подъемная машина, но Алексея они не интересовали. Он с прищуром оценивающе посмотрел на колонны, затем расстегнул пальто, снял его и бросил на бордюр. Подтянув на руках черные кожаные перчатки, он вновь изучающе посмотрел на башню – снизу вверх – мысленно прокладывая путь. Затем ухватился за металлический остов и стал забираться.

Первоначально подъем давался Глебову без особого труда. Но чем выше он взбирался, тем сложнее было передвигаться. Металл был холодным и скользким, холод сковывал движения… Оказавшись на второй платформе, Алексей остановился, чтобы передохнуть и взглянуть на город. Перед ним – как на ладони – лежал Париж, залитый серебристым лунным светом…

Шум вывел Глебова из задумчивости, и он успел укрыться за металлической колонной прежде, чем появился охранник. Какое-то время пришлось ждать, пока охрана не удалилась, затем Алексей продолжил свое восхождение.

Прошло достаточно много времени, когда он, наконец, взобрался на балкон третьей платформы. Маяк освещал район в десять километров, не меньше, но рассвет уже набрал свою силу, и перед Алексеем предстала еще одна потрясающая панорама города. Все, что находилось внизу, казалось мелким, ненужным, несущественным…

Выбравшись на лестницу и убедившись, что охрана отсутствует, Глебов стал спускаться вниз. «Одна тысяча семьсот девяносто две», – насчитал он ступени, спустившись вниз, и тут же, на входе, столкнулся с Малышевым. Тот грубо втолкнул его обратно и прикрыл дверь. Мимо, не заметив их, прошла охрана.

– Я не удивлен, – заметил с усмешкой Глебов, когда охранники удалились, – моя тень всегда при мне.

Сыщик грубо сунул ему в руки пальто. Алексей оделся.

– К чему все это? – спросил раздраженно Малышев.

– Mens sana in соrроrе sano58! – ответил Глебов.

– Скорее beata stultica59!

Алексей приподнял бровь:

– Ба, какие познания латыни!

Малышев смерил его недобрым взглядом:

– Только идиоту придет в голову взбираться на такую высоту.

– В следующий раз обязательно позову тебя с собой.

Малышев сжал кулаки, но сдержался.

– Башня охраняется, – сквозь зубы процедил он.

– Военные. Проводят опыты с какой-то техникой. – Глебов осторожно выглянул на улицу.

– Какой техникой?

Алексей взглянул на Малышева:

– Беспроводное радио, предполагаю.

– И когда же ты…

Они притихли – рядом вновь прошла охрана.

Глебов тихонько выскользнул наружу, Малышев последовал за ним.

Как назло на улице залаяла собака, привлекая внимание охранников. Они бросились в их сторону. Алексей отступил в тень. Зато крупная высокая фигура Малышева попала в поле зрения охранников, и они накинулись на него.

Первым желанием Глебова было поскорее смыться, оставив сыщика в одиночку выкручиваться из передряги. Однако, передумав, он вырубил одного из охранников, а затем, убедившись, что Малышев вполне справится без него, бросился бежать.

Позади раздавались крики, противные звуки полицейского свистка, но Алексей беспрепятственно вскочил на запятки60 проезжающего мимо экипажа. Напоследок он обернулся, наблюдая, как мощная фигура Малышева спасается бегством от своры французских полицейских. Глебов засмеялся. Да уж, во Франции легавых значительно больше, чем в России!

* * *

Алексей возвращался в гостиницу ближе к вечеру, потратив все это время на слежку и наблюдение за Азефом.

«Итак, – рассуждал он, сидя во мчащемся по улицам экипаже, – Валентин и Азеф – одно и то же лицо, но Лопухин не поверит в это без доказательств. А доказательств нет, и время идет».

Глебов вынул папироску и закурил.

«А может позволить Азефу подорвать Департамент? Возможно, не останется тех документов, которые компрометируют меня и Лизу. Но не факт. Бросить все и бежать? Но Лиза связала меня по рукам и ногам! Как бы ни складывались наши отношения, я не оставлю ее в беде».

Алексей швырнул окурок на тротуар. Перед глазами предстал образ Лизы в объятиях Шмита. Глебов сжал кулаки. Все внутри закипело от гнева. Когда же он вспомнил о представленном к Лизе филере, больше похожем на убийцу и маньяка, то ему стало не по себе. Он попытался взять себя в руки. Закурил очередную папироску, глубоко затянулся. «Нужно хорошенько все обдумать. Прежде, стоит расположить к себе Малышева – если он будет верить мне, поверит и Лопухин».

Экипаж остановился возле гостиницы. Глебов расплатился с извозчиком, выбрался из экипажа. Сделав затяжку, он швырнул окурок в мусорную урну и зашагал по лестнице. В фойе навстречу к нему кинулась Маргарет. Увидев ее встревоженное лицо, он отвел женщину в сторону от любопытных взглядов.

– Что случилось?

– О, Аликс! Где вы пропадали?! После того как вы ушли тогда, приходил Малышев. Он чуть не убил меня, когда понял, что мы его обманули!

– Он обидел вас? – Голос Глебова зазвучал грозно.

– Он чуть не придушил меня! О, Аликс, он заставил меня признаться во всем. Простите меня!

Глебов взглянул на Маргарет:

– Вы не виноваты.

– Он опасный человек, Аликс. Себе на уме. Будьте с ним осторожны!

Глебов усмехнулся:

– За меня не переживайте. Вы сами, Солнце мое, не увлекайтесь авантюрами и шпионскими играми. Это очень опасно. Я уже жалею о том, что втянул вас.

Маргарет признательно улыбнулась:

– Вы беспокоитесь за меня? Значит, вы не сердитесь на меня. Я этому несказанно рада.

Маклеод на мгновение чувственно коснулась его руки, затем отстранилась и сообщила:

– Еще, я хочу попрощаться с вами, Аликс.

– Вы уезжаете?

Она кивнула:

– Да, можно и так сказать. Благодаря вам скоро состоится мой дебют. Поэтому я должна исчезнуть и появиться вновь, с новой легендой, чтобы разжечь к себе интерес публики… Я благодарю вас за этот шанс… и за прекрасное время, что мы провели вместе.

Глебов поцеловал ее ручку:

– Я вам тоже благодарен.

– Обещайте, что придете на мой дебют.

– Я не могу вам этого обещать.

Маклеод вздохнула, затем улыбнулась:

– Прощайте, Аликс. И будьте осторожны…

* * *

Распрощавшись с леди Маклеод, Алексей поднялся в номер. Когда он вошел, Малышев встал из кресла. В руках его был револьвер, дуло которого он навел на Глебова.

Бровь Алексея поползла вверх.

– Опять?! Я могу хотя бы закрыть дверь? – спросил он с усмешкой. Затем неторопливо закрыл ее и повернулся к Малышеву. – Чем вновь обязан столь теплому приему?

– Я предупреждал тебя, Глебов, – сквозь зубы процедил тот. На этот раз Малышев был настроен весьма решительно.

– О чем? Ах, да, да, помню, ты обещал прострелить мне голову.

Малышев промолчал.

– Я ничуть не сомневаюсь в твоей принципиальности, но здесь существует довольно весомое «но». – Алексей неторопливо снял пальто и повесил его на вешалку. Туда же отправился и шарф. – Позволите, господин полицейский? – Он указал на стул, будто просил разрешения сесть. Так и не дождавшись ответа, усмехнулся, прошел и сел.

– Дело в том, – продолжил Алексей, – что вот в этой самой голове находится исключительно важные сведения, которые было бы невозможно получить, если бы некий представленный ко мне сыщик постоянно мешался под ногами. Пристрелишь меня – ничего не узнаешь.

Малышев какое-то время размышлял. Наконец он убрал револьвер в кобуру.

– Рассказывай. – Он встал совсем рядом с Глебовым, так что тому пришлось приподнять голову, чтобы смотреть сыщику в лицо.

Алексей усмехнулся:

– Э, нет, господин полицейский. Так дело не пойдет. То, что я узнал – гарантия моей безопасности.

– Что ты узнал? – повторил с угрозой Малышев. Его внушительная широкоплечая фигура нависла над Глебовым.

Алексей с интересом наблюдал за ним. «Лопухин хорошо выдрессировал своего агента и тот подчиняется только его приказам. Перейдет ли Малышев грань дозволенного? Как только Лопухин получит свое, вполне возможно, что Малышев пустит меня в расход. Но, не сейчас».

– Хочешь знать, что я узнал? Хорошо, – ответил Алексей, неторопливо вынимая из кармана портсигар. Похлопал по карманам в поисках спичек. – Подкурить не найдется?

Малышев нахмурился, но Глебов не собирался говорить, пока не закурит – он кивнул в сторону столика, на котором лежал коробок.

– Спички.

Сыщик смерил его уничижительным взглядом, глаза его зловеще вспыхнули, однако он сделал шаг в сторону столика, взял спичечный коробок, подержал его в руках, затем неторопливо повернулся, прошел к Алексею. Недобро смотря ему в глаза, протянул спички. Глебов не спешил брать. Они вызывающе смотрели друг на друга, понимая – схватки не избежать. Алексей усмехнулся, достал папироску и всем видом показал, что ждет, когда ему подкурят.

Это стало последней каплей. Малышев сжал коробок в руке и занес кулак над Алексеем. Уклоняясь, Глебов поставил блок, однако удар вскользь прошелся по лицу. В одно мгновение Алексей оказался на ногах – стул упал, громко брякнув о пол.

Их взгляды вновь встретились. В следующий миг они бросились друг на друга. Завязалась ожесточенная драка. Бились неистово, яростно, нанося друг другу безжалостные удары, круша и переворачивая все, что оказалось на пути.

Малышеву все же удалось свалить Глебова на пол, он схватил его за горло и сжал. Алексей попытался разжать его руку, сдавившую глотку как тиски, но безуспешно. Он задыхался. Малышев мог праздновать победу, однако Глебов, что было сил, вдарил ему по ушам. Взревев от боли, Малышев ослабил хватку. Алексей резко ударил ладонью по его челюсти снизу вверх и опрокинул на спину. Пока Малышев, оглушенный болью, приходил в себя, Алексей, покачиваясь, встал на ноги.

– Это тебе за Маргарет, – прохрипел он.

Малышев приподнял голову. Перед глазами плыли цветные пятна. Он закрыл глаза, вновь открыл, коснулся рукой лица.

Глебов не унимался:

– И не только. Терпеть не могу легавых!

Он пропустил выпад сыщика – Малышев рванул его за ногу, и Алексей рухнул на пол. Как же больно! Глебов не сдержал вырвавшийся стон.

Силы иссякли у обоих. Алексей не в состоянии был подняться, да и Малышев прекратил попытки встать – тяжело дыша, он уставился в потолок. Затем проговорил:

– Как же мне хотелось набить тебе физиономию!

– Взаимно, – последовал ответ. Алексей, морщась, коснулся рукой плеча.

– Чего тебе в жизни не хватает? Голубая кровь – все на блюдечке с голубой каемочкой. Ан, нет – вор, мошенник, шулер!

– Тебе то что? – Глебов слегка подвигал больным плечом. Благо, обошлось ушибом.

– Тебе место – в тюрьме.

Алексей презрительно фыркнул.

– А ты филер и легавый! – Он с трудом, но поднялся. – Что же вы, такие «святые», явились ко мне и принудили на вас работать?

Малышев сел. Голова закружилась, а перед глазами вновь поплыли цветные пятна. Когда он посмотрел на Глебова, то увидел, что тот протягивает ему руку.

Алексей ждал. Наконец Малышев ухватился за его ладонь, и Алексей помог ему подняться.

Теперь они стояли напротив друг друга.

– Заключим перемирие, – сказал, наконец, сыщик. – Нам еще работать вместе.

– Согласен.

Алексей захромал к опрокинутому стулу, поставил, сел. Потер колено – старая травма, полученная год назад в результате произвола жандармов, после нынешней драки напомнила о себе.

Малышев, покачиваясь, прошел к умывальнику.

Тело Глебова предательски заболело от побоев, синяков и ссадин, он с трудом вздохнул.

– Надо выпить, – буркнул он себе под нос.

– Неплохо бы, – раздался голос Малышева. Алексей взглянул на него. Тот с осторожностью прикладывал полотенце к опухшему лицу, где на челюсти набухал багровый синяк, а на губе кровоточила рана. «Этот Малышев не так прост, и, по всей видимости, решил мне подыграть. Ну, что ж, господин полицейский, посмотрим, кто кого!»

– Было бы желание, а выпить всегда найдется, – осторожно произнес Алексей.

– Есть предложение?

Глебов не удержался от сарказма:

– Боже упаси, чтобы я пил по доброй воле с легавым!

– Мне тоже особо компанию выбирать не приходится.

Глебова ответ повеселил от души.

– Что ж, вноси предложения.

Малышев осторожно опустился на стул: