Государственное переустройство России в царствование Павла Первого

“Я не разделяю довольно обычного пренебрежения к значению этого царствования”.

Василий Ключевский

Характер любого человека вырабатывается в течение всей жизни, но основные черты и темперамент даются при рождении. Павел Петрович¹, родившийся холериком, был горяч и вспыльчив. С точки зрения современной науки социальной значимостью личности Павла I являлось создание и совершенствование организационной структуры – материального носителя государственного устройства России. Он обладал такими характерными чертами, как совестливость, старательность, любовь к порядку и склонность всего опасаться. Его положительными качествами были: способность доводить дело до конца, педантичность, взыскательность и, как каждый человек он обладал некоторыми недостатками – тенденция тревожиться по пустякам, нежелание предоставлять подданным достаточную свободу действий.

Оценки современников императора различны, чаще не отличаются объективностью по многим причинам. Мемуары всегда субъективны, но именно воспоминания потомков наиболее интересны для обывателя. Здесь и обиды, привычки, приобретённые во время предыдущего царствования и недовольство полученными благами от нового царя. Многие современники, несмотря на негативные оценки его личности, характеризовали Павла Первого, как доброжелательного, великодушного, склонного прощать обиды и готового покаяться в своих ошибках человека. Он был гонителем всякого злоупотребления власти, в особенности лихоимства и взяточничества, любителем правды и заботился о правосудии. Современники не хотели никаких новшеств, которые их пугали, а проникший в Россию после французской революции дух вольнодумства, не позволял им оставить без критики нововведения Павла. Особенно подданных императора возмущали противоречия в его поведении, что в конечном итоге являлось лишь особенностями характера.

И. В. Лопухин², в частности, отметил: “Я уверенъ, что при редкомъ Государе больше, какъ при Павле I, можно было бы сделать добра для государства, если бы окружавшие его руководствовались усердиемъ къ отечеству, а не видами собственной корысти". [20]

Анализируя личность Павла I, Кобеко³ привёл его отзыв о царствовании своего родителя, Императора Петра III⁴: „Когда вступилъ покойный отецъ мой на престолъ, говоритъ Павелъ Петровичъ въ записке, составленной имъ еще въ бытность его Цесаревичемъ, въ 1779 году, онъ принялся заводить порядокъ; но стремительное его желание завести новое, помешало ему благоразумнымъ образомъ приняться за оный; прибавить къ сему должно, что неосторожность, можетъ быть, была у него въ характере; и отъ ней делалъ многия вещи, наводящия дурныя импрессии (впечатление), который, соединившись съ интригами противъ персоны его, а не самой вещи, погубили его и заведениямъ порочный видъ старались дать. Чего интриги не въ состоянии повести, если благоразумие, осторожность и твердость духа не противостоять имъ?.." [13].

На основании этого отзыва Кобеко заметил, что “… едва ли имеется достаточно данныхъ, чтобы произнести окончательное суждение о чрезвычайно сложномъ и исполненномъ крайнихъ противоположностей и странностей характера Павла Петровича. Я старался лишь выяснить причины, подъ влияниемъ которыхъ изменялся, и въ сожаление, изменялся не къ лучшему, его характеръ и вследствие которыхъ, по выражению одного изъ преданныхъ ему людей, князя И. М. Долгорукаго, разсудокъ его былъ потемненъ, сердце наполнено желчи, а душа гнева. Можно съ уверенностью сказать, что эти причины действовали бы съ большею силою, если бы Павелъ Петровичъ не находилъ въ лице своей супруги⁵ постоянной радости, укрепления и утешения. Деятельность Марии Федоровны на поприще просвещения и благотворения известна достаточно; менее известно было спасительное и умиротворяющее влияние ея на супруга. Доколе влияние это существовало, оно сдерживало порывы раздражательности Императора; когда же, въ половине его царствования (осень 1798 года) влияние это ослабело, то въ характере, политике и образе дьйствий Императора Павла произошелъ окончательный, гибельный переломъ. … лишь только Павел выйдет из замкнутого мира Гатчины на всероссийский трон, увеличится число людей, его окружающих, готовых обмануть, изменить, предать; требование жить честно и справедливо, по совести превратится из правила личного, частного поведения угрюмого царевича в закон жизни для подданных грозного царя. Но все это будут только количественные изменения. По существу, не изменится уже ничего, ибо люди не меняются”. [9]

Историк Петрушевский отмечает, что во взглядах и поступках Государя высказывался порой такой возвышенный образ мыслей и душевная сила, которые резко выступали на темном фоне дурных его сторон.

Павел представлял собой странную смесь противоположных качеств, – иногда у него проявлялось какое-то поразительное добродушие, склонность к шутке и желание острить, другой раз – подозрительность, недоверие и прочее. Брикнер⁶ относил это на счёт неразборчивого чтения, безнравственного содержания и увлечения фривольными театральными пьесами, хотя тут же отмечал отсутствие удовлетворения в подобных занятиях. Он не учёл, что, общество, окружающее подростка, не отличающееся особой нравственностью, повлияло скорее на его поведение, но не на характер, ибо в безнравственности Павла никто не мог упрекнуть. Не принял он во внимание и то, что на поведение Павла не могла не повлиять смерть отца. Восьмилетнему ребёнку не были известны подробности и вся подоплёка событий, поскольку лишь по восшествии на престол он узнал подробности этой трагедии. Предубеждение против матери возникало постепенно и зависело не столько от нашептываний услужливых приближенных, сколько от их постоянных интриг. Замкнутость Павла, недоверие к окружающим возникли от внешних факторов и от благоприобретённой при рождении природы его личности. Позднее, искусственное отделение ребёнка от матери⁷, отсутствие материнской ласки и противоположность их взглядов почти на все области жизни, в том числе, на положение государства, взаимоотношения людей, нравственные устои, жизненные интересы, отстранение от дел и от собственных детей не могли не усилить негативные черты характера Павла, но это не означает присутствие и развитие в нём душевной болезни. Императрица холодно относилась к Павлу и проявляла отчуждение, граничащее с неприличием, чему, конечно, вторили царедворцы. Для хорошо образованного человека, обладающего живостью ума, благородной возвышенностью характера, обострённым чувством долга и не имеющего возможности в течение тридцати пяти лет на практике применить свои способности и знания, очевидна трагедия деятельной личности. Особенность его мышления, которое не сковывало ум, составляла деловая направленность, в том числе на новые теории и субъективные идеи, он был способен создавать такие логические построения, которые, даже будучи абстрактными, предвосхищали реальность.

Способность Павла работать планомерно позволила ему хорошо подготовиться к предстоящему царствованию и за короткий период заложить основы государственного управления на следующий девятнадцатый век.

Только человек обладающий государственным умом и мужеством, мог вопреки установившимся традициям и мнению ближайших советников круто повернуть внешнеполитический курс страны, полностью подчинённый национальным интересам России. Вступив на престол, Павел сказал канцлеру Безбородко⁸ (чин 1-го класса по Табели о рангах; присваивался руководителям Коллегии иностранных дел): «Теперь нет ни малейшей нужды России помышлять о распространении своих границ, посему она и без того довольно уже и предовольно обширна… а удержать свои границы постараемся и обидеть себя никому не дадим; всходствие (вследствие) этого все содержать будем на военной ноге, но при всем том жить в мире и спокойствии». (http://rulibs.com/ru_zar/sci_history/kalyujnyiy/1/j73.html) Измена союзников по коалиции против Франции, восстановление сильной власти во Франции в лице первого консула Бонапарта⁹ послужили причиной резкого изменения курса внешней политики. При прежних целях – прочный мир и политическое равновесие, – их осуществление Павел I видел в союзе с революционной Францией. По словам Ключевского¹⁰, «две наиболее разобщенные географией страны – революция и крайний абсолютизм, встали во главе и на страже европейского порядка». (https://ruscos.ru/vasilii-osipovich-klyuchevskiipavel-i-carstvovanie-imperatora-pavla-i/) Он же утверждал, что никогда раньше Россия не имела такого могущества и авторитета в международных делах «Этому царствованию принадлежит самый блестящий выход России на европейской сцене». (Ключевский В.О. О русской истории М. Просвещение, 1993 год, стр. 345).

Против Англии объединились: Франция, Россия, Пруссия, Дания, Испания, Португалия, Швеция, Голландия, Италия. Со дня на день ожидали объявления войны. Пало правительство всемогущего Питта¹¹. В создавшейся ситуации можно спорить о том, что поход в Индию – плод фантазии полубезумного царя. В его кратковременное правление были заложены основы политической, военной систем для двух последующих царствований.

Ключевский отметил, что Павел I не успел прославиться на поле брани и “…пал жертвой худшей части гвардии и придворных, недовольных проводимыми им реформами. Немалую роль здесь сыграл посол сэр Уитворт¹² и «английское золото». Екатерина II была «милостива» к дворянству, и к концу её царствования крайняя распущенность, злоупотребления и лихоимство поразили армию, суды и канцелярии”. (https://svetlana-pro-english.ru/vasilii-osipovich-klyuchevskiipavel-i-carstvovanie-imperatora/) По меткому выражению А. С. Пушкина, «развратная государыня развратила свое государство. От канцлера (чин 1-го класса по Табели о рангах; присваивался руководителям Коллегии иностранных дел) до последнего протоколиста все крало и все было продажно». (А.С. Пушкин. О русской истории XVIII века. https://rvb.ru/pushkin/01text/08history/02articles/1074.htm)

Павел I положил этому конец. В значительной мере ему удалось исцелить империю от этих «глубоких язв и злоупотреблений, внеся больший порядок в гвардию и армию, сократив роскошь и беспутство, облегчив тягости народа, упорядочив финансы, улучшив правосудие». (А.С. Пушкин. О русской истории XVIII века. https://rvb.ru/pushkin/01text/08history/02articles/1074.htm)

Настоящей бедой для него стала плохая способность в понимании возможностей и выделении преобладающих качеств других людей. Он слабо учитывал индивидуальные особенности, материальные стимулы и был недостаточно гибок в отношениях. Одиночество не доставляло ему особых переживаний.

Стремясь быть со всеми в хороших отношениях, он практически никогда не знал на что они способны. С другой стороны, его раздражали люди из окружения, которые заметно выделялись какими-либо своими яркими способностями, поскольку они не укладывались в ту схему, которая, по его мнению, должна везде соблюдаться. Плохо понимая индивидуальные способности людей, Павел был склонен всех “стричь под одну гребёнку”, не будучи способным правильно оценить, перспективность той или иной возможности, он стремился всё "заорганизовать".

Обладая очень глубокими чувствами, он не торопился делиться в выражении их с окружающими. Будучи справедливым и заботливым родителем и имея свои собственные понятия о воспитании детей, Павел с большой ответственностью перед детьми и семьёй, где существовали ясные правила поведения и сохранялась спокойная атмосфера, уделял семье очень много внимания, поддерживая патриархальный уклад семейной жизни. Он был ответственным, надежным и постоянным супругом, хорошим отцом десяти детей и обязательным в решении вопросов, касающихся и семейного очага, в том числе, многочисленных родственников Марии Фёдоровны, не заслуживающих доверия. Павел уважал обеты, данные супруге, до тех пор, пока жена не стала нарушать его психологический комфорт. Он увлёкся молодой Лопухиной¹³ лишь после того, как перестал получать от жены, так необходимые ему удовлетворение в семейных отношениях, уважение и признание своих достоинств. Несмотря на сложные отношения с матерью, Павел уважал и чтил своих родителей и никогда бы не позволил себе насильственно лишить Екатерину власти. Перезахоронение отца было естественным действием Павла Петровича. Возмущение современников можно объяснить лишь их нежеланием признать незаконные действия императрицы Екатерины.

Ключевский считал, что император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого заметно новое направление. Ключевский не разделял пренебрежения некоторыми историками к значению этого кратковременного царствования. Павел не был случайным эпизодом нашей истории. Ключевский полагал, что инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей, поэтому император Павел I начал с создания законов. Главным заполненным им пробелом явился закон о престолонаследии.

Сомнительно мнение Ключевского о том, что Павлу плохо давались науки и что он не получил под руководством Никиты Панина¹⁴ выдержанного воспитания, а натянутые отношения к матери неблагоприятно подействовали на его характер. Ключевский, вероятно, не учёл эпоху, в которую воспитывался будущий император. Как большинство историков, так и современники Павла отмечают его блестящее образование, которое он значительно пополнил в годичном путешествии в Европу со своей женой Марией Фёдоровной. Удаление Павла от правительственных дел и от собственных детей, уединение в Гатчине, где он создал тесный мирок, вовсе не означает его ущербности как полагал Ключевский. Напротив, у него было много времени для обдумывания и проверки на практике своих идей по управлению государством. Конечно, было бы странным отсутствие влияния отношения со стороны большого двора его матери на характер Павла. Столь долгое ожидание власти и желание как можно быстрее уничтожить всё зло предшествующего царствования, заставляли Павла торопиться в своих действиях. Очевидно, что его торопливость в какой-то мере сыграла с ним злую шутку. Вряд ли стоит судить строго за преследование Павлом неугодных ему лиц предшествующего царствования, во-первых, по существующей в России традиции, как возвышение, так и награждение преданных людей, а во-вторых, чисто по-человечески можно понять его отношение к людям, отравляющим его жизнь на протяжении десятилетий. Кроме того, от ошибок не застрахован никто во все времена.

К таким ошибкам можно отнести его отмену губернских учреждений в присоединенных к России остзейских и польских провинциях. Ключевский отметил, что этим он затруднил слияние завоеванных инородцев с коренным населением империи.

Довольно спорно звучит утверждение Ключевского, что Павел не только не ослабил крепостного права, но и много содействовал его расширению. Максимальное закрепощение крестьян произошло именно в царствование Екатерины, и было бы наивно ожидать каких-либо значительных перемен в этом вопросе. Достаточно вспомнить, что отмена крепостного права произошла лишь в 1861 году.

По Шильдеру¹⁵ новая политика русского двора преследовала одну цель: громогласно заявить о том, что новое царствование отрицает предшествовавшее.

Павел Петрович стал Императором на сорок третьем году жизни. Можно лишь удивляться, как он выдержал бесконечные оскорбления и унижения Большого двора. После его смерти, в оправдании совершённого злодеяния, его бывшее окружение (при негласном поощрении наследника¹⁶) называли его «сумасшедшим», «параноиком» и даже «идиотом».

И. М. Долгоруков великодушно заявлял: “… простим слабости человека, омраченного и потерявшего почти рассудок… Рассудок Павла, был уже потемней, сердце наполнено желчи и душа гнева…” [10]

Эти тенденциозные измышления впоследствии подхватили «психиатры от истории» пытаясь обосновать “болезнь” Павла Петровича научными исследованиями. Нетрудно объяснить подобное отношение к личности этого незаурядного императора тех, кто замышлял и участвовал в его убийстве, и кто радовался ему впоследствии. Опосредованная вина Александра I6 в гибели отца, не позволяла ему, а впоследствии, и всему роду Романовых опровергнуть эти злобные мифы, мало того, они просто предпочли предать забвению недолгую эпоху правления Павла Первого. Даже те, кто родился через многие десятилетия после гибели Императора, все ещё продолжали твердить о «тиране», о его «жестокостях» и «психической ущербности».

Говоря о «жестокостях» Павла, никто, однако, не вспоминает о жестокости и тирании Петра I¹⁷. Даже из числа явных недоброжелателей и его врагов никто не был лишён жизни. Импульсивность натуры Павла не означает помутнённый рассудок, несмотря на некоторые эмоциональные и, порой непродуманные поступки. Он был и оставался романтиком, благородным рыцарем, с чистыми и возвышенными помыслами, способным на великодушие и прощение, не стесняясь просить прощения у людей, когда был не прав. О Павле Петровиче высказалась в своих «Записках» княгиня Д. Х. Ливен¹⁸: ”в основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или несправедливость исправлял с большою искренностью”. [5]

Мнения современников о политической и душевной деятельности императора Павла весьма противоположны, что объясняется, скорее всего, личными отношениями Павла к этим лицам и наоборот.

Психиатр Ковалевский¹⁹ “притягивает за уши” теорию вырождения французского психиатра Б. О. Мореля²⁰ в конце 50-х – начале 60-х годов XIX века. Вырождение, по Б. О. Морелю – “ «болезненное уклонение от первоначального типа», которое передаётся по наследству и склонно прогрессировать. При этом дегенерат не способен выполнять свои социальные функции в связи со всё более глубоким нарушением интеллекта. Дегенераты имеют характерные физические признаки – «стигматы»: асимметрию лица и черепа, неправильную форму ушей, страбизм, расщепление нёба, деформации зубов, «готическое» или плоское нёбо и синдактилию”. [10]

Ковалевский ошибочно считал, что “если Павел I был сыном Петра III, то вырождение первого должно быть сильнее второго. Вырождение Павла сказалось во всем”. [10]

Отцовство Салтыкова²¹ сомнительно, поскольку Екатерине, самой узурпировавшей власть, при отказе права на престол её сына Павла было выгодно намекнуть на его не легитимность (законность) по рождению. Ковалевский, противореча закону Мореля, пытается объяснить, что врожденное вырождение Павла имело более смягченную форму, чем у Петра III.

В современных работах (А. Личко²², К. Леонгарда²³) описывается акцентуация характера подростка Павла в полном соответствии с его психотипом, который они охарактеризовали, как шизоидный, однако не имеющий ничего общего с душевным расстройством, а только ориентирующий на понимание особенностей поведения. Вряд ли Ковалевский допустил бы такую ошибку, если бы дожил до публикации исследований К. Г. Юнга²⁴.

Ошибся Ковалевский и в оценке умственных способностей Павла, который получил прекрасное воспитание и образование, во многом превосходящее его царственных сверстников из других стран. Павел хорошо знал историю и математику, четыре языка, владел латынью. Современники отмечали начитанность Павла, его бойкий, острый ум. Он не предавался алкоголизму, как отец и был высоконравственным человеком рыцарского толка.

В конечном итоге, даже ссылаясь на черты характера Павла, особенности воспитания и окружения, а также и на его поступки, Ковалевский, к чести учёного, не рискнул сделать вывод о душевной неустойчивости Павла.

Несколько странным выглядит вывод о причинах неизбежности гибели Павла I современного психиатра Мычко-Мегрина²⁵: “Такое управление государством, на эмоциях и аффектах, прошло в борьбе между страной и властелином, и должно было привести или страну к катастрофе или властелина к трагической гибели; таковы законы этики и психологии”. [12]

Не “… крайняя слабость воли Павла I составляла главный его недостаток как государя” [12], а его плохое представление реальной картины в целом и межличностной динамики. Кроме того, обладая особой честностью, в том числе, в своих финансовых делах и некоторой рыцарственностью, ему было довольно трудно представить реальность государственного переворота, несмотря на свою недоверчивость, возможность предположения у оппонентов скрытых дурных намерений и наличие «взгляда изнутри», которым он мог прощупывать все возможные варианты защиты и нападения. Павел был тактиком, но не стратегом. Отражение статических явлений окружающего мира он воспринимал подсознательно и нуждался в подсказке со стороны, а такого верного человека на момент трагедии рядом с ним не было.

Мычко-Мегрин должен быть хорошо знаком с работами К. Г. Юнга и его последователями и, в таком случае, не удивлялся бы “редкой комбинации качеств” [12] Павла I. Просто Павел относился к типу людей, которых не мало и которые живут “здесь и сейчас” с исключительно конкретным восприятием и девизом – действие. Не прав Мычко-Мегрин и в том, что Павел Петрович не оставил ничего в благодарность потомкам. Главное, что от него осталось это построение государственности для последующего столетия, не говоря о его деятельности строителя.

Неверно понят Мычко-Мегриным и источник его религиозности. Павел был очень набожен по своей природе, воспитанию и сильной российской традиции, а не из-за того, что он чувствовал себя несчастным, бессильным, полным одиночества и беззащитности, считал себя гонимым, лишенным своих прав, постоянно боялся, что его не допустят до престола.

Безусловно, наложило отпечаток на поведение Павла несправедливое, пренебрежительное и даже оскорбительно-презрительное отношение к нему матери, которая, зная о своей узурпации власти, боялась, что сын может потребовать или даже вернуть себе законное право престолонаследия. А следом за таким отношением императрицы, “её приближенные не теряли возможности проявить по отношению к опальному все качества Хама, а вслед за ними и низший персонал достойно играл роль лягающего осла. Все это не могло не доводить Павла до белого каления”. [10]

Брикнер²⁶ писал, что в своих депешах к шведскому королю в первое время царствования Павла, Стединский хвалил императора, отмечая, что он имеет много достоинств и держит себя непринужденно, часто в поступках своих проявляет справедливость и доброжелательность, поражая окружающих своим трудолюбием влияющего на других, заставляя их следовать его примеру.

Согласно Пескову²⁷, “… его губил его характер. Его запальчивость, неосторожная прямолинейность, полное забвение в выборе средств при достижении восстановления попранной справедливости и полное пренебрежение впечатлением, производимым на окружающих его деятелей при достижении самых лучших целей, все это очень и очень вредило ему. Павел не умел управлять собой, не владел своими чувствами, а это вредило не только ему, но и его делу. В горячке пробудившихся страстей он утрачивал чувство меры, спокойное понимание окружающей обстановки, и, что важнее всего, в его действиях на первый план выступали мелочи, затемнявшие сущность дела, а иногда его уничтожавшие. … ближайшие помощники Павла, люди, пользовавшиеся его доверием и получавшие от него великие суммы и богатые милости, были люди большею частию подлые и недобросовестные. Их ненавидели и презирали, и они-то много способствовали гибели Павла”. [14]

Ковалевский отмечал, что: «Ряд ошибок и грубых выходок правительства в значительной доле объясняется тем, что находилось много лиц, не менее ограниченных, деспотичных, грубых, несдержанных, а может быть, и не менее невменяемых, чем сам император. Высшие сановники принуждены были выносить с невозмутимым спокойствием самые страшные унижения». [10] Очевидно, что обиженные приверженцы Екатерины исходили ядом по поводу действий Павла, не дав себе труда объективно посмотреть на его деятельность, поскольку он очень торопился изменить все недостатки правления своей матери.

У современников много насмешек вызывал факт установки Павлом возле своего дворца специального ящика для прошений любого смертного. Возможно, чтение писем простых людей в течение многих часов не царское дело, но стремление Павла из первых рук знать нужды и чаяния своих подданных заслуживает всяческого уважения, ведь ни до, ни после Павла I, ни цари, ни генсеки или президенты ничем подобным не занимались.

По всем направлениям идет ломка старого, отжившего. Современники отмечают его высокие душевные качества, но называют тираном. Говорят, «о громадности переворота, совершившегося со вступлением его на престол», [14] и пишут, что император «поврежден».

Царь – деспот, а народ говорит о нем «Наш-то Пугач!» [14]. О нем сохранилось множество анекдотов (короткий рассказ о каком-либо происшествии, не поддающийся проверке на достоверность очевидцев), но не меньше и о Петре Великом. Песков отметил: “На вопрос, кто будет иметь доступ к государю с просьбами, последовал его ответ «Все-все подданные и мне равны, и всем равно я государь»”. (В. А. Томсинов. Светило русской бюрократии. Стр. 41. https://abzubov.com/russiaxix/lecture005)

Гнёт царствования Павла, пишет Песков со ссылкой на Е. С. Шумигорского²⁸: «… отразился главным образом на придворных, вельможах и дворянах; прочие же сословия не только не страдали, а крестьяне и военные нижние чины даже получили облегчение. Особенно большую службу справедливости сослужил ящик, установленный у дворца, куда каждый бросал свою жалобу… Этим путем обнаружились многие возникшие несправедливости, а в таковых Павел был непреклонен. Никакие личные или сословные соображения не могли спасти виновного от наказания, и остается только сожалеть, что Его Величество действовал иногда слишком стремительно и не предоставлял наказание самим законам, которые наказали бы виновного гораздо строже, чем делал это император, а между тем он не подвергался бы нареканиям, которые влечет за собою личная расправа… В продолжение существования ящика невероятно какое существовало правосудие во всех сословиях и правомерность. В первый год царствования Павла народ блаженствовал, находил себе суд и расправу без лихоимства: никто не осмеливался грабить и угнетать его, все власти предержащие страшились ящика… Павел стремился поставить перед законом всех равными. Все низшие сословия, крестьяне и воинские нижние чины могли вздохнуть свободней…». [14] Но ящик сумели уничтожить…

Великий князь Александр Павлович16, вынужденный оправдывать своё вступление на престол, писал: «Первые шаги его были блестящи, но последующие события не соответствовали им… Существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот. Невозможно перечислить все те безрассудства, которые были совершены; прибавьте к этому строгость, лишенную малейшей справедливости, большую долю пристрастия и полнейшую неопытность в делах». [10]

Саблуков²⁹, однако, приводил и иное мнение об Александре. Он говорил, что оба великих князя смертельно боялись своего отца, и, когда он смотрел сколько-нибудь сердито, они бледнели и дрожали, как осиновый лист, ища при этом покровительства других вместо того, чтобы иметь возможность оказывать его самим, как это можно было ожидать, судя по их высокому положению. Вот почему они мало внушали уважения и были непопулярны.

“За последний год”, – пишет Песков, ссылаясь на Палена³⁰ и других лиц, недовольных Павлом, или оправдывавшихся в участии в заговоре, – “подозрительность императора достигла чудовищных размеров. Простейшие случаи вырастали в его глазах в огромные заговоры, он гнал людей в отставку и ссылку по произволу. За последние шесть недель царствования свыше 100 офицеров гвардии были посажены в тюрьму. Подозрительность не пощадила и великих князей. Как-то после обеда император, никогда не бывавший у своего сына, Александра, вошел к нему и, осмотрев все столы, нашел перевод книги «Смерть Цезаря». Этого оказалось достаточно, чтобы утвердить подозрение Павла. Поднявшись в свои апартаменты, он разыскал историю Петра Великого и раскрыл ее на странице, описывавшей смерть Алексея. Развернутую книгу Павел приказал графу Кутайсову³¹ отнести великому князю и предложить прочесть эту страницу… в последние годы жизни Павла его душевное состояние ухудшилось, но могло ли и быть иначе, с одной стороны, при его подозрительности, недоверии и мнительности, а с другой – при политике Палена, на всех науськивавшего Павла и умышленно все извращавшего и преувеличивавшего в распоряжениях Павла, чтобы озлобить против него всех.

Вот что говорил Розенцвейг: “Пален до такой степени возбуждал недоверие Павла к сыновьям, что государь дал ему, как военному губернатору, письменное полномочие арестовать великих князей”. [14]

Государственная деятельность Павла I, в отличие от того, что часто говорят, вовсе не была бесцельной и хаотичной. Боханов³² отмечает: “Он имел ясное представление о национально-имперских задачах, главная из которых – создание цельного, регулярного государства, одушевляемого Промыслом Божиим, выразителем воли которого на земле являлся Самодержец.

Государственная система Павла I преследовала несколько социальных целей: ослабление значения дворянского сословия, ограничение его беспредельных экономических и сословных преимуществ, облегчение тягостей крестьянства, водворение в России законности и порядка на основе строгой нормативной регламентации”. [3] Павел Петрович, знакомясь в молодости с сочинением Максимилиана Сюлли (1560–1641, глава французского правительства при короле Генрихе IV) о Генрихе IV³³, навсегда запомнил высказанную там мысль: «Высший закон для Монарха – следование всем законам». [3] В силу этого он никогда не позволил себе стать участником какого-либо заговора против матери, но не из малодушия, а от осознания немыслимости нарушать установленный порядок вещей. Он считал, что согласно традиционному христианскому постулату, именно авторитарный монархизм есть наилучшая форма государства. Монарх должен эффективно управлять, а не только властвовать и этим определяется результативность в достижении поставленной цели. “Самодержец – центр власти, вершина власти, творец (демиург) права и его первый охранитель. Сановники и институты государства существуют только для того, чтобы помогать Государю, их функциональные обязанности следует чётко расписать; никто и ничто не должно уклоняться от исполнения вышестоящих предписаний. Павел I смотрел на государственный аппарат именно как на аппарат по исполнению воли Монарха. При этом он считал, что необходима обратная связь: воля должна быть, не только оглашена и расписана по исполнителям, но и каждый исполнитель обязан знать свою роль и докладывать о результатах”. [3]

Остаётся лишь сожалеть, что эта точка зрения практически не дошла до нашего времени, поскольку в нашей стране народ существовал и существует поныне для государства, а не наоборот. Павел Петрович ввёл принцип персональной ответственности всех должностных лиц, поскольку жизнь доказала, что для такой огромной и разнообразной страны, как Россия, коллегиальность есть не что иное, как коллективная безответственность, что очень вредит жизнедеятельности государства.

В качестве Императора Павел был довольно справедлив. Он не желал ничего другого, кроме благоденствия для своего государства, проявляя благородные и великодушные чувства, но, в конечном итоге не был понят не только своими современниками. Чувство вины его наследника не позволило и последующим поколениям по достоинству оценить его деятельность, поскольку Александр Павлович сделал всё, чтобы предать отца и его деятельность забвению. Однако, и сейчас мало кто считает, что за своё недолгое правление, Павел I сумел заложить основы новой русской государственности, которые вольно или невольно получили своё развитие в деятельности его потомков на протяжении следующего XIX века.

Карамзин³⁴ в своем трактате (длинное философское рассуждение) «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» вынес беспощадный приговор Павлу I через десять лет после гибели Павла Петровича. По его словам, Император обладал «жалким заблуждением ума», «начал господствовать всеобщим ужасом», «казнил без вины», «награждал без заслуг», «отвратил дворян от воинской службы», «питался желчью ала», «ежедневно вымышлял способы устрашать людей», при нем «россияне боялись даже мыслить». [14]

Последующие двести лет никто не посмел пересмотреть эту официальную точку зрения. Всегда существовало мнение в невиновности Александра I, тем не менее виновным в смерти отца, и было немыслимым подвергать его сомнению. Но факты – вещь упрямая. При Павле Петровиче в России смертная казнь не применялась. В его указе от 20 апреля (1 мая) 1799 года было подчеркнуто, что «запрещение смертной казни в Империи Российской существует в силе общих государственных узаконений». [3] Эта норма была распространена и на западные области, вошедшие в состав России в конце XVIII веха.

Ключевский в своей лекции пояснил чем отличалась эпоха царствования императора Павла. Без коренных перемен, но из из-под старых основ и отношений “начинают пробиваться новые стремления или по крайней мере новые потребности, которые подготовляют переход государственного порядка на новые основания” [8], что обнаруживалось “как во внешней политике государства, так и в его внутренней жизни”. [8]

Ключевский констатировал, что в конце восемнадцатого века завершается территориальное и национальное объединение русской земли. Русская государственная территория в Европе охватывает всю восточноевропейскую равнину и даже более в некоторых районах, в это время достигается политическое объединение c русским народом, кроме некоторых религиозно-племенных различий с малыми народностями Балканского полуострова. “ Во внешней политике России ставится новая задача”, – написал Ключевский: “географически округленная и национально объединенная Россия начинает призывать к политическому бытию родственных народностей, что и стало особенностью внешней политики России. Внутри политической жизни сказывались новые стремления”, [8] которые становятся основой для новых преобразований.

С конца XVIII века правительство, энергично, хоть и не всегда последовательно ослабляло исключительное, привилегированное положение дворянства и начинало сближать разные классы общества на основании закона, стесняя привилегии одних, за счёт расширения права других и готовя их к совместной деятельности.

Подготовка к реформированию всей государственной системы велась по заранее продуманному плану. Историки писали о том, что, ещё живя в Гатчине вдали от Большого Екатерининского двора, Павел много раздумывал об управлении страной и готовил документы, которые опубликовал после восшествия на престол. Иначе, он был бы просто не в состоянии за короткий промежуток времени выпустить столько указов и распоряжений.

Став царем, Павел принялся исполнять программу, начертанную в 1774 году, начиная с первого до последнего пункта. За три дня до смерти, 28 марта {8 апреля} 1783 года, Никита Иванович Панин долго разговаривал со своим воспитанником, и тот тогда же своеручно записал рассуждения того вечера.

Павел Петрович с большим уважением относился к крестьянству, понимая его значение для России и проявил о них невиданную ранее заботу, поскольку именно крестьяне составляли большинство населения России. Особым Указом Павел запретил заставлять крестьян работать по праздникам. Казенные крестьяне (государственные крестьяне: находились не в частном владении (как крепостные), а в государственном – были на счету государственной казны) получили по 15 десятин земли и самоуправление, им было прощено 7 млн. рублей недоимок. 10 (21) декабря 1796 года Указом была отменена разорительная для крестьян хлебная подать, но взамен устанавливался сбор по 15 копеек за четверик (четверть десятины). Паление цены на хлеб было обеспечено приказом государя продавать его по специальным ценам из казенных хлебных магазинов, что вызвало большую благодарность жителей России. “Даже спустя столетие после убийства Павла крестьяне приходили поклониться гробнице народного царя и ставили ему свечи. Народ запомнил Павла как благодетеля, несмотря на всю краткость его правления”. (https://litresp.ru/chitat/ru/Б/bashilov-boris/ricarj-vremen-protekshih-pavel-pervij-i-masoni/) За четыре с небольшим года трудно успеть много сделать, но за это время крестьянство получило больше, чем за 34 года правления Екатерины II.

По Указу от 5 (16) апреля 1797 года, несмотря на ропот помещиков, была ограничена барщина тремя днями и запрещены крестьянские работы на помещика в воскресные дни. Также запретили продавать крепостных из одной семьи порознь.

Фактически «Жалованная грамота дворянству» Екатерины от 1785 года, которая предоставляла исключительные привилегии дворянскому сословию и подтверждала свободу дворянства от обязательной службы, государственных податей и от телесных наказаний, была упразднена, но закреплялось исключительное право собственности дворян на владение землей, крепостными и недрами. Такое «ущемление прав» дворянство Самодержцу не простило. Через три недели после убийства Императора Павла, 2 (13) апреля 1801 года, “Император Александр I восстановил «Жалованную грамоту», показав этим, кому он обязан своим воцарением”. [3]

Уже в конце царствования Екатерины, и, тем более в царствование Павла раздавались робкие голоса против существующего порядка, заявляя новые потребности, новые стремления общества, но какие-либо действия во внутренних преобразованиях каждый раз встречали какое-нибудь внешнее или внутреннее препятствие. Особенно это касалось отношений, установившихся между – дворянством и крепостным крестьянством. Правительства Павла и Александра I6 прислушались к этим заявлениям, но начавшаяся война остановила Александра I. Движение ушло внутрь общества, усвоено было одной его частью, и это привело к известной катастрофе 14 (26) декабря 1825 года.

10 (21) ноября 1796 года Павел отменил, объявленный Екатериной, чрезвычайный рекрутский набор по 10 человек с тысячи душ, а 27 ноября (8 декабря) (по другим данным – 27 декабря (7 января)), «людям, ищущим вольности», были предоставлены права апеллировать на решения судебных инстанций и подавать жалобы на помещиков, в том числе и на имя самого государя – то и другое было строго воспрещено екатерининским законодательством.

16 (27) декабря 1796 года с крестьян (и мещан) снята недоимка в подушном сборе.

10 (21) февраля 1797 года был издан указ о запрещении продавать дворовых и крепостных без земли, а 16 (27) октября 1798 года – о запрете продавать без земли малороссийских крестьян. Из этих указов можно понять, что, на взгляд Павла I, крестьяне могут быть прикреплены к земле, но не составляют личной собственности помещиков.

Скорее всего, в глубине души Павел, воспитанный в гуманном духе европейского просветительства, никогда не сочувствовал крепостническим порядкам, понимая всю их пагубность для России. Павлом I в первые недели царствования была издана целая серия правительственных актов, прямо удовлетворявших крестьянские интересы.

Впервые Царь попытался регламентировать отношения между помещиком и крестьянином, и крестьяне получили подобие гражданских прав. Они стали присягать на верность Императору «как любезные подданные». [4] Это стало первым шагом в ограничении помещичьего произвола. «Крестьяне вообразили, что они больше не принадлежат помещикам, и некоторые деревни в различных губерниях возмутились против своих господ». [4]

После того, как крепостное право достигло своего апогея в царствование Екатерины, Павел, скорее всего и предположить не мог, что те послабления крепостным, которые он провозгласил своими указами, изданные в первые недели царствования приведут к крестьянским бунтам, поскольку они поняли это по-своему. Судя по их последовательности, можно предположить, что их подготовка велась по заранее продуманному плану.

Шильдеру не нравилось повеление Павла, о том, чтобы крестьяне присягали ему наравне с прочими сословиями, что едва не привело страну к страшному кровопролитию и потрясению государственных основ.

«Среди крестьян распространилась молва, что присяга для того происходитъ, чтобы впредь не быть за помещиками. Начались повсеместные толки о томъ, что новый государь освободилъ крестьянъ, но помещики и власти скрываютъ это отъ народа». [19] Для усмирения вспыхнувших беспорядков власти вынуждены были привлечь войска. Первое известие о начавшемся бунте крестьян в Олонецкой губернии дошло до Петербурга 22 декабря (2 января) 1796 года. Для усмирения взбунтовавшихся крестьян 20 (31) января 1797 года, император Павел назначил фельдмаршала князя Репнина³⁵, бывшего генерал-губернатором в Литве, Лифляндии и Эстляндии и командующим расположенными в них войсками. Поскольку волнения начались с северных губерний, князь Репнин отправился из Петербурга сначала в Вологду, а затем через Москву в Орёл и Калугу.

29 января (9 февраля) 1797 года был обнародован манифест «О должномъ послушании крестьянъ своимъ помещикамъ и объ обязанности губернскихъ начальствъ подвергать ослушниковъ законному наказанию» со следующим содержанием: «Съ самаго вступления нашего на прародительский нашъ императорский престолъ, предположили мы за правило наблюдать и точно взыскивать, дабы каждый изъ верноподданного намъ народа обращался въ пределахъ, званию и состоянию его преднаписанныхъ, исполняя его обязанность и удалялся всему тому противнаго, яко разрушающаго порядокъ и спокойствие въ обществе. Ныне уведомляемся, что въ которыхъ губернияхъ крестьяне, помещикамъ принадлежащие, выходитъ изъ должнаго имъ послушания, возмечтавъ, будто бы они имьютъ учиниться свободными, и простираютъ упрямство и буйство до такой степени, что и самымъ решениямъ и увьщьваниямъ отъ начальствъ и властей, нами постановленныхъ не внемлютъ. Соболезнуя милосердо о таковыхъ развращающихся съ пути истиннаго и полагая тут, виною более заблуждение внемлющихъ лживымъ внушениямъ и огласкамъ, отъ людей праздныхъ по легкомыслию или же и корыстнымъ видамъ разыскиваемымъ, восхотели мы, предварительно всякимъ усильнымъ мьрамъ, къ укрощению буйства подобнаго, влекущимъ обыкновенно за собою самый бедственный и разорительный для некоторыхъ последований употребить средства кроткая и человеколюбивыя: по чему монаршимъ и отеческимъ гласомъ нашимъ взываема, всьхъ и каждаго, да обратятся къ должному законамъ и власти повиновение, ведая, что Законъ Божий поучаетъ повиноваться властямъ продержащимъ, изъ коихъ ньтъ ни единой, которая бы не отъ Бога поставлена была. Повельваемъ, чтоб всьмъ помещикамъ принадлежание крестьянъ, спокойно пребывая въ прежнемъ ихъ звании, были послушны помещикамъ своимъ въ оброкахъ, работахъ, и, словомъ, всякаго рода крестьянскихъ повинностяхъ, подъ опасениемъ за преслушание и своевольство ньизбьжнаго по строгости законной наказания. Всякое правительство, власть и начальство, наблюдая за тишиною и устройствомъ, въ дьле ему ввьренномъ, долженствуетъ въ противномъ случае подавать руку помощи и крестьянъ, кои дерзнутъ чинить ослушание и буйство, подвергать законному суждению и наказанию. Духовные, наипаче же священники приходские, имеютъ обязанность предостерегать прихошанъ своихъ противу ложныхъ и вредныхъ разглашений и утверждать въ благоправии и повиновении господамъ своимъ, памятуя, что небрежение ихъ о словесномъ стаде, имъ вверенномъ, какъ въ впредъ семъ взыщется начальствомъ ихъ, такъ, въ будущемъ всь должны будутъ дать ответь предъ страшнымъ судомъ Божиимъ во вредъ отъ небрежения ихъ произойти могущемъ. Сей указъ нашъ прочитайте во всьхъ церквахъ всенародно». [19]

Согласно воспоминаниям Лубяновского, «В Брасове Орловской губернии, главном селе имения Степана Степановича Апраксина скопилось до 12 тысяч крестьян, своих и пришлых: бросили господские работы, опустошили запасы хлеба для винокурения, выкатили из подвалов бочки с вином и пьяные провозгласили себя государевыми; убили управителя, а присланного на следствие советника губернского правления держали в кандалах под караулом; проведав о войске, что шло к ним, устроили батарею на погосте против главной улицы селения, отыскали на господском дворе порох и полдюжины пушек и открыли огонь, как только войско показалось. На требование выслать стариков, лучших людей, выдать зачинщиков и повиниться, отвечали пальбою с погоста. Один выстрел картечью, и вся толпа на колена, и бунту конец. Сами выдали зачинщиков с проклятиями и обычным воплем: люди мы темные, народ неученый, пьяное дело! Больно контужен при этом Линденер: хотел поговорить с стариками и подъехал к батарее. Тут один из выборных (сам этот арестант рассказывал нам), зашедши сзади, огромною дубиною со всего маху в спину пугнул генерала: – Ах! ты нехристь! что ты толкуешь православным ломаным своим языком? – В самом начале 1797 г. на стеклянном заводе одного из вологодских помещиков, Поздеева, крестьяне (всех их было не более 400 душ) перестали исправно выходить на работу; приказчик из дворовых не умел с ними сладить; закричал исправнику – бунт; исправник губернатору; губернатор, чтобы не пропустить почты, генерал-прокурору (высшее должностное лицо: возглавлял Сенат); сей последний императору – бунт! Слон вырос из мухи. Послали князя Репнина в Вологду спасать отечество. Приехали в Вологду гусем по глубоким снегам. Губернатор Шамшев встретил князя обычным благовестием, что и в губернском городе обстояло благополучно и во всей губернии тишина царствовала. Не успели мы еще порядочно обогреться, как фельдъегерь (военный курьер, доставляющий государственные документы, в том числе императорские распоряжения о вызове отдельных лиц в столицу, и в их числе распоряжения об аресте) прискакал с высочайшим собственноручным рескриптом, в котором император требовал немедленного уведомления, – не нужно ли личное присутствие его величества в Вологде для совершенного усмирения бунта? Между тем сам помещик, приехав в свое имение, совершил на месте суд и расправу патриархальным порядком: посек пьяных буянов, и все пошло по-прежнему». [14]

У Шильдера изложено несколько иначе. 13 (24) февраля 1797 года в селе Брасово Орловской губернии крестьяне, не имея огнестрельного оружия, оборонялись цепами и дубинами, но действовали с таким упорством, что, по выражению князя Репнина, силой пришлось начать их покорение. Было сделало 33 пушечных выстрела и израсходовано 600 патронов, от чего сгорело 16 крестьянских домов, убито 20 крестьян и ранено 70 человек. После двухчасовой стрельбы крестьяне, покорившись, упали на колени и стали просить помилования.

15 (26) февраля князь Репнин писал орловскому губернатору: «Благоволите, ваше превосходительство (форма обращения к чиновным особам 5-го класса), во извещение всьмъ обывателямъ Орловской губернии, вамъ вверенной, приказать объявить, что села Брасова съ деревнями крестьяне г. генералъ-лейтенанта Апраксина, за ихъ упорное неповиновение правительству, отъ высочайшей власти установленному, и ихъ помещику, не внемля даже высочайшему манифесту его императорского величества, отъ 29-го января сего 1797 года, и за ихъ упорственное сопротивление войскаъ, его императорскаго величества, наказаны силою орудия и преданы, яко изверги, злодеи и преступники, огню и мечу; что тьла ихъ, справедливо погибшихъ отъ ихъ преступления, недостойны погребения общая съ верными подданными, зарыты въ особую яму, сопровождённую надписью, для всегдашняя омерзительная презрения всьмъ вернымъ подданнымъ, что «тутъ лежат, преступники противъ Бога, государя и помещика, справедливо наказанные огнемъ и мечемъ, по закону Божию и государеву», и, наконецъ, что домъ ихъ начинщика и первая начальника въ семъ богомерзкомъ преступлении, деревни Ивановской крестьянина Емельяна Чернодырова, истребленъ до основания, такъ, что и остатковъ оная не видно. Дабы все, о томъ бывъ известны, въ подобные пагубныя злодеяния не впадали». [19]

Письмо князя Репнина доказывает всю жестокость кровавой расправы, достигнувшей своей цели и прекратившей бунт. Через четыре дня князь Репнин вывел войска. За успешное окончание Брасовской баталии князь Горчаков был награждён Аннинской лентой, а его полк – высочайшей благодарностью. Государь при пароле объявил полку генерала Линденеру строгий выговор за то, что крестьяне огрели его по спине дубиной.

Мятежи среди сельского населения сильнее всего разыгрались в Тульской и Калужской губерниях. “Из официальной переписки можно понять, что беспорядки сводились к «глупимъ подражаниямъ» крестьян «безъ заговоровъ вообще», а всё дело вызвано было «глупыми слухами»”. [9)]. Вcё закончилось лёгкими казнями без судов, плетьми и батогами.

2 (13) марта 1797 года фельдмаршал князь Репнин прибыл в Москву, а на другой день – в Петербург для личного доклада государю. Непослушание крестьян можно было считать пресечённым, а законы и порядок восстановленным.

Один вице-губернатор утихомирил крестьян «своебычнымъ» способом. Когда крестьяне у одной помещицы разбежались, то он «пьреськъ кнутомъ женъ ихъ и средняго возраста дьтьй, а затьмъ сжегъ особо стоящую кльть; но, прибавилъ вице-губернаторь во всеподданньйшьмъ донесении, изъ-за сего никого изъ скрывающихся не нашлось». [19]

Было замечено деятельное участие в мятежах сельского духовенства. В официальных бумагах нередко упоминается о развратителях крестьян.

Крестьянские волнения отразились, некоторым образом, и в Петербурге. А. Т. Болотов (1738–1833, писатель, мемуарист, философ-моралист, учёный, ботаник и лесовод) записал следующий, относящийся к этим событиям, случай: «Затеяли было и господские лакеи просить на господъ своихъ и, собравшись нисколько человекъ ватагою, сочинили челобитную и, пришедъ вместе, подали жалобу сию государю, при разводь находившемуся. Въ оной, очернивъ возможнейшимъ образомъ своихъ господъ и возведя на нихъ тысячи золъ, просили они, чтобъ онъ освободилъ ихъ отъ тиранства своихъ помьщиковъ, говоря прямо, что они не хотятъ быть въ уелужешнияхъ, а желаютъ лучше служить ему. Государь тотчасъ проникнулъ, какъ страшныя, опасныя и бедственныя посльдствия могутъ, произойти, если ему удовольствовать их просьбу и сквозь пальцы просмотреть, или еще одобрить ихъ дерзновение, а потому поступилъ и въ семъ случае такъ, какъ отъ самаго премудраго монарха требовать и ожидать бы можно было. Онъ, прочитавъ просьбу и обозрьвъ окружающихъ его, подозвалъ къ себе одного изъ полицейскихъ и приказалъ, взявъ сихъ людей и отведя на рынокъ, публично наказать нещаднымъ образомъ плетьми и столько, сколько похотятъ сами ихъ помещики. И, не удовольствуясь сьмъ, на самой ихъ просьбе написалъ: дерзновенныхъ сихъ, въ страхъ другимъ и дабы никто другой не отваживался утруждать его такими недельными просьбами, наказать публично нещаднымъ образомъ плетьми». [2]

Шильдер отметил, что этим Павел разом погасил искру, которая могла бы развести страшный пожар, чем приобрёл всеобщую похвалу и благодарность от всего дворянства и желали, чтобы «онъ и впредь былъ толико же благоразсудительнымъ и мудрымъ». [19]

Трудно переоценить значение принципа разделения властей как основополагающего начала будущего государственного устройства и фундамента последовательного конституционализма России, введённого Императором. Павел под влиянием Н. И. Панина, в своих размышлениях о способах ограничения самодержавия и роли в этом выборного дворянского представительства пришел к признанию о необходимости для предохранения государя от деспотизма отделить власть законодательную и исполнительную. Законодательная может быть в руках государя, но с согласия государства, а исполняющая в руках под государем. В самом начале своего царствования Павел поступил согласно собственному плану, разделив функции властей. Он оставил за собой законодательную власть, а исполнительную – предоставил коллегиям. Власть, хранящая законы, была поручена Сенату. Однако, после революции во Франции 1789 года опасаясь посягновения на царский сан, появления якобинства и возможности революции, он отбросил мысль о выборном Сенате и вообще ликвидировал всякую выборность.

Идея замены «коллегий» «министерствами» принадлежала Павлу Петровичу, хотя была воплощена только при Александре I. Император не успел создать и издать единый Свод законов, определявший правовые условия жизни и деятельности в Российской Империи. Эта была идея Монтескье³⁶, которую Павел Петрович усвоил ещё в молодости.

Во всех частях государственного управления стали заметны перемены: наместничества раздробились на губернии с изменением их управления, упразднены директора экономии, некоторые из уездных городов превращены в посады, вместо древних греческих или славянских названий, данных при князе Потёмкине-Таврическом³⁷ многим городам в Крыму и Екатеринославской губернии, возвращены прежние татарские или русские простонародные имена: Эвиаторис, Севастополис, Григорийполис стали называться опять Кизикерменем, Козловым и пр. Упразднены воинские и гражданские постановления некогда могущественного вельможи. В войсках были введены: новые устав, чины, система обучения, и, даже новые команды, составленные из французских слов с русским склонением, новые мундиры и обувь по старинному образцу времени голштинских герцогов (уроженцы Голштинии).

Павловские преобразования коснулись и самых существенных сторон государственной жизни. Был восстановлен литовский статут в присоединённых польских губерниях, снова введён в них в употребление польский язык, восстановлены в Прибалтийских землях и в Выборгской губернии старинные уставы, изъяты некоторые области из-под действия общих законов империи. В ноябре 1797 года Севастополь стали именовать его старым названием Ахиара.

Уже 16 (27) декабря 1796 года появился Указ: «О собрании в Уложенной Комиссии и во всех архивных изданиях доныне узаконений и о составлении из оных трёх книг законов Российской Империи: Уголовных, Гражданских и Казенных дел». Павел Петрович считал, что армейская структура государственной организации, которую в его время не ругал только ленивый, является самой монолитной и способной искоренить нерадивость и коррупцию. Он не терпел никаких отсрочек, его можно было только убедить – он воспринимал аргументы, если они были логичными и предметными. Также нельзя было умолчать или спустить волю Самодержца «на тормозах», похоронить в «согласованиях». Как написал позднее князь Ф. Н. Голицын³⁸: «Государь был умён, с большими сведениями, не мстителен, но горяч в первом движении до исступления». [3] Неисполнение рассматривалось как своеволие, и было главной причиной «горячности в первом движении». [3]

Боханов пишет, что в этом смысле показательна история, связанная с его духовным наставником Московским Митрополитом Платоном (Левшиным)³⁹. Уже 7 (18) ноября 1796 года Император отправил в Москву Платону дружественное послание: «Вам первому сим извещаю, что матери моей не стало вчера ввечеру. Приезжайте ко мне, распорядясь по епархии своей. Всегда верный Друг и благосклонный Павел». [3] Получив известие о его награждении Орденом Андрея Первозванного, Платон разгневал Самодержца просьбой не делать этого и позволить ему «Умереть архиереем, а не кавалером» [3] Он не спешил в Петербург, поскольку не хотел оказаться в гуще светских событий и считал, что не гоже награждать лиц духовного звания светскими наградами. В новом жёстком послании Платону от 30 ноября Император написал: «С удивлением вижу я отлагательство и медленность приезда Вашего в здешнюю столицу, а ещё с большим неудовольствием непристойный отзыв Ваш, в последнем ко мне письме сделанный. Признаюсь, что сколь по долгу верноподданного, столь наиболее по дружбе моей к Вам, ожидал я, что Вы волю мою исполнить поспешите; но когда усматриваю противное тому, и когда Вы, в самых первых днях царствования моего позволяете себе шаг и непристойный, и высокомерный, то я убеждаюсь стать противу Вас на другой же ноге, приличный достоинству Государя Вашего». [3]