Небо внизу

Глава 1

Нежно-голубая, прозрачная, как слеза, волна, нахлынула, теплым языком облизала ноги и отступила, оставляя белые хлопья пены. Тео шагнула за ней, утопая ногами в мокром песке. Закатное солнце щедро лило на море последние рыжие лучи, и треугольник паруса на горизонте казался не белым, а розовым. Волна снова набежала, закружилась у ног, перекатывая крохотные хрупкие раковины. Вода подмывала песок, и Тео чувствовала, как он скользит, щекотно касаясь кожи…

– ДОБРОЕ УТРО! ДОБРОЕ-ДОБРОЕ-ДОБРОЕ УТРО! – заорал дурным голосом будильник, нокаутом вышибая Тео из сна в реальность. – Вставай, день начался! Птички поют, солнышко светит, и мир у твоих…

– Завались! – яростно ткнув в кнопку отбоя, Тео швырнула мобилку на тумбочку и рухнула на подушку, растирая ладонью лицо. Сон ускользал, испарялся, оставляя после себя невнятное послевкусие тоски и утраты. Неловко закопошившись, Тео выползла из-под одеяла, зябко поджимая пальцы на холодном полу. Перед кроватью нужно было положить коврик, Тео уже полгода собиралась сделать это, но каждый раз как-то не складывалось, и покупка отодвигалась, отодвигалась и снова отодвигалась. Потянувшись, Тео натянула теплые носки и пошаркала в ванную, мучительно и протяжно зевая. Душ, зубы, высушить волосы, соорудив из вороньего гнезда некоторое подобие прически, тонер, крем, база, консилер… Через некоторое время из зеркала на Тео смотрел вполне себе человек, а не восставший зомби. Черные круги под глазами закрашены, морщинки в уголках глаз зарихтованы, а самые мерзкие, между бровями, от которых на лице вечно недовольное, разочарованное выражение, пока не видны. К вечеру они проступят, обличая всю предательскую фальшь макияжа, но до вечера еще надо дожить.

Тео махнула пуховкой по скулам, прорисовывая на бледной, как поганка, физиономии, бронзовый румянец.

На кухне зачирикала кофеварка. Ворохом затолкав косметику в ящик, Тео выскочила из ванной, на ходу застегивая на запястье «Патек Филипп». Не то чтобы ей так уж нужны были часы, но что поделать – внешние проявления статуса у Homo sapiens выглядят именно так. У павлинов – хвост, у гамадрилов – красная задница, а у банковских работников – гребаные, мать его, часы ценой в две «тойоты».

Булькнув в кофе две таблетки стевии, Тео открыла заготовленный с вечера контейнер. Залитые йогуртом овсяные хлопья разбухли, вспучились бледной рыхлой массой, крохотные зернышки чиа чернели в ней, как комедоны на коже подростка. Мучительно скривившись, Тео зачерпнула ложку целебного, восхитительно низкокалорийного месива. Овсянка чавкнула, как болото под ногами, за ложкой потянулись липкие белесые нити.

– Приятного аппетита! – провозгласила Тео в равнодушную пустоту кухни и мужественно сунула хлопья в рот. На вкус оно было приблизительно так же, как и на вид: омерзительно, склизко и несъедобно. Стараясь поменьше жевать, Тео проглотила первую ложку и зачерпнула вторую.

– Пиньк! – тренькнул мессенджер. – Пиньк-пиньк-пиньк-пиньк!

Переложив ложку в левую руку, правой Тео перехватила смартфон.

«Девлин перенес собрание на 9.30. Я изменила ваше расписание, передвинула встречу с Робертсоном на 10.15».

О боже, какое счастье. Лишних сорок пять минут без старого хрена Робертсона – это же праздник души.

«Я подаю апелляцию, квартира на Пятой авеню настолько же твоя, насколько моя! Я не позволю тебе ограбить меня! Весь вечер тебе звонил, какого черта ты не берешь трубку???»

Какого-какого… Потому что телефон на беззвучном, дебил!

«Ваш бывший муж подает апелляцию, чтобы доказать равные имущественные права на квартиру. Перезвоните мне после 15.00, нужно хотя бы приблизительно набросать стратегию защиты».

Ну, хоть кто-то на моей стороне. Правда, это всего лишь адвокат – и на моей стороне он за сто пятьдесят баксов в час.

«Мойра сдала статистику по ипотеке. У нас завал с просрочками! Приедешь – зайди, отберем дела для передачи в суд».

«Вчера прошли три судебных слушания. Решения в нашу пользу, должников выселят в течение недели. Просмотри варианты по реализации таунхаусов – там побыстрее нужно сделки заключать, пока проект по дороге не приняли».

Раздраженным тычком схлопнув мессенджер, Тео сунула в рот последнюю ложку хлопьев. Вкуса она уже не ощущала, жевала овсянку, как размоченную целлюлозу.

«Ты мне уже неделю не звонишь! Я каждый день жду, волнуюсь, а ты даже пять минут не находишь. Ты же знаешь, что у меня сердце! Мне нельзя нервничать! Если не хочешь общаться с родной матерью – так и скажи!».

– Алло, мам, привет, – выдохнула в гарнитуру Тео, проворачивая ключ зажигания. Мотор ожил, огоньки на приборной панели вспыхнули елочной гирляндой. Сдав задом, Тео вырулила со стоянки и притормозила, дожидаясь просвета в плотном потоке машин. – Мам, не придумывай ерунды. Ты же знаешь, какой у меня график. Когда я вечером прихожу домой, не то что говорить – думать не могу.

– Конечно, я все понимаю, – голос у миссис Дюваль звенел трагическим надломом. – Работа тебе дороже, чем родная мать.

– Мам, ну не начинай… Давай лучше на выходных встретимся, поужинаем, поболтаем…

– На выходных? – мама сделала длинную паузу, словно припоминая, чем же она планировала заниматься на выходных. Тео отлично знала ее планы – телевизор, очередная бессмысленная уборка, заключающаяся в протирании стерильно-чистых поверхностей, снова телевизор, а вечером – рюмочка бурбона. Или две. Или бутылка. Как покатит. – Ну, я не знаю-ю-ю-ю…

– Я очень соскучилась, – попыталась выровнять ситуацию Тео. – И я правда хочу тебя увидеть.

– Я подумаю. И вечером тебе перезвоню, мы обо всем поговорим, – отозвалась мать. Слова о том, что вечером Тео до смерти устает, в сто первый раз скользнули по ее сознанию и улетели в космическую пустоту, не оставив даже следа.

– Ну я же тебя просила! – раздраженно крутнув руль, Тео перестроилась в левый ряд и включила поворотник. – Сто раз тебе говорила, что вечером я не могу! Мам, у меня голова раскалывается и горло болит от разговоров, все, что я хочу после работы – это хотя бы пару часов тишины! Неужели так трудно это учитывать?

– Вот! – тут же взвилась мать. – В этом ты вся! Все должны учитывать твои желания – звонить по расписанию, ходить на цыпочках, разговаривать шепотом…

– Ну я же просто…

– И с Дугласом ты такая же была! Я, конечно, ничего не говорила, но я все видела. Извини, моя дорогая, но от такой жены любой нормальный мужчина сбежит. Ты же ни с кем не считаешься, думаешь только о работе, ты не человек, а робот какой-то, с программой: пип! пип! пип! – механическим голосом запищала в наушнике мать, и каждое ее пиканье вонзалось в висок, как раскаленная спица. Мигрень начиналась прямо с утра: накатила тошнота, губы онемели, перед глазами поплыли призрачные радужные гало.

– Мам, я не могу разговаривать, – запинаясь, проговорила Тео. Язык стал тяжелым и неповоротливым, он путался в звуках, залипал в них, как гусеница в меду.

– Конечно, не можешь. Ты никогда не можешь! Для родной матери десять минут не выкроишь! Почему я должна это терпеть?!

– Потому что я оплачиваю твои чертовы счета, – выплюнула в микрофон Тео и сбросила звонок, вырвав гарнитуру из уха. Руки тряслись, во рту было сухо и горько, как будто пилюлю без воды разжевала.

Какого черта я делаю? – отстраненно, словно через новокаиновую блокаду, подумала Тео. – Какого черта еду на эту работу? Чтобы вышвырнуть из дома очередного идиота, не потянувшего ипотечный платеж? Чтобы собачиться с Робертсоном, смеяться над тупыми анекдотами Бигмена, выслушивать бесконечные сплетни о том, кто, где кого и как – трахнул, подсидел, кинул. Оно мне надо?

Зачем это все? Для чего?

Когда-то давно, в школе, Теодора Дюваль мечтала, что станет врачом. Будет ездить на скорой помощи – в белом халате, с полным чемоданчиком суперлекарств и шприцов. Один укол – и пациент здоров.

Доктор, уколи мне что-нибудь. Чтобы раз – и все в порядке. Что-нибудь. Хотя бы дозу хмурого.

Доктор, а, доктор…

 Грузовик вылетел из ниоткуда, огромный и неотвратимый, как рушащийся нож гильотины. Беспомощно пискнув, Тео крутанула руль, крохотный «фольксваген» повело по мокрому от дождя асфальту, и последнее, что она увидела – оскаленная радиаторная решетка, несущаяся на нее со скоростью пикирующего истребителя.

А потом был удар. И темнота.

Глава 2

Балдахин. Это называется балдахин. Слово всплыло в сознании, громоздкое и неуместное, как грузовик на цветущей лужайке.

Балдахин.

Тео лежала, глядя на обильные пыльные складки. Справа в углу, как раз над резным столбиком опоры, ткань порвалась, и кто-то аккуратно заштопал ее нитками. Белоснежные стежки отчетливо выделялись на пожетлевшем, как старческие зубы, кружеве.

– Теодора! Госпожа Дюваль! – позвал откуда-то сбоку мужской голос. – Вы меня слышите? Если слышите – моргните дважды.

Тео медленно, с усилием опустила тяжелые, словно обколотые новокаином веки – раз, потом еще раз. Тело ощущалось далеким и чужим. Руки лежали неподвижно, словно отлитые из чугуна, а ноги терялись где-то в невообразимой дали. Тео не чувствовала ни жары, ни холода, не ощущала, насколько мягкий под нею матрас. Ведь должен же быть матрас? Если есть балдахин, значит, это кровать. А раз уж кровать – значит, без матраса не обошлось.

Некоторое время Тео прислушивалась к себе, пытаясь собрать воедино память и ощущения.

Где она? Что произошло? Откуда взялся балдахин?

Грузовик. Это был грузовик. Он врезался в крохотный «фольксваген», и… и Тео, наверное, в больнице. Ее привезли сюда после аварии, в которой… На Тео накатила плотная, удушающая волна паники. Тело! Почему она не чувствует тело? Это что, перелом позвоночника? Она парализована, прикована к кровати и будет гадить в памперсы до самой смерти?!

Чудовищным усилием воли Тео напрягла непослушные мышцы. Указательный палец проскреб по простыне, царапая ногтем жесткую ткань. Тео слышала звук, ощущала, как под кожей скользит рельеф матраса, комковатый и грубый, как заполненный галькой мешок.

Она же это сделала, да? Пошевелила пальцем? Это не иллюзия, она действительно пошевелила, правая рука работает?

Медленно, упорно Тео начала наклонять голову, и в конце концов та перекатилась набок, тяжелая, как кегельбанный шар. Теперь Тео видела свою руку. Она лежала на желтой простыне, застиранной настолько, что через ветхую ткань проглядывал пестрый узор матраса. Чуть дальше была кромка кровати – не железо и не убогий ДСП, а дерево. Темное, роскошное дерево с глубокой ажурной резьбой. По краю планки струилась виноградная лоза, вспучиваясь ягодами и листьями, а в складках узора затаились остатки позолоты.

Это была странная больница. Очень странная.

И рука была странная. Тоньше раза в два, с коротко обрезанными розовыми ногтями. Крохотная, как у ребенка.

Чтобы так похудеть, Тео должна была… Она что, впала в кому? Как в этих кретинских сериалах, в которых кто-то сначала беременеет, потом теряет память, и отец ребенка в отчаянии заламывает руки у кровати… Мать обожала эти фильмы. Каждый вечер она усаживалась на диване, расположив на столике бокал, пепельницу и горстку шоколадных конфет. Это называлось «сиеста».

Тео никогда не понимала, почему именно сиеста. Во-первых, это был вечер, а не полдень. Во-вторых, в чертовой квартире всего было холодно, как в жопе у эскимоса. Про изнуряющую мексиканскую жару Теодора могла только мечтать.

Интересно, мать приходила в больницу, пока Тео лежала в коме? Стояла у кровати, заламывая руки? Может быть, да. А может быть, нет. Тео не знала, какой ответ ей нравится больше.

– … не должны напрягаться. Просто лежите. Вам требуется полный покой…

С некоторым изумлением Тео поняла, что мужской голос что-то говорит. Звук то наплывал, то удалялся, как плохо настроенное радио на границе слышимости. Тео напряглась и тяжко, с усилием, перекатила голову так, чтобы смотреть вбок. Теперь она видела говорившего. Тощий, как швабра, старичок сидел на стуле, прижимая к себе пузатый саквояж. Да, именно саквояж. Не чемоданчик, не сумку, не контейнер. Кожаный саквояж с медной защелкой, в котором угадывалось что-то громоздкое и угловатое, буграми вспучивающие тонкие стенки.

Старичок был странный. Костюм-тройка с гобеленовым ярким жилетом, пенсне и тонкая козлиная эспаньолка – он словно сошел с литографий девятнадцатого века. И стул был странный. Кругленький и ладный, он раскорячился на выгнутых ножках, ослепляя глаза частыми полосами и розочками обивки.

А чуть дальше, в углу, стояла странная тумбочка. И висели странные шторы.

Неужели бывают больницы, стилизованные под викторианскую Англию? Допустим, что бывают. Но медицинская страховка Тео такой экзотики точно не покрывала. И Тео не уверена, что хотела бы… Где аппаратура? Если она была в коме, или даже просто без сознания, должны ведь быть все эти пищащие, подмигивающие огоньками датчики, отслеживающие давление, сердцебиение, мозговые волны или что они там отслеживают…

– Гх.. Мф.. Хд.. – захрипела, ворочая одеревеневшим языком Тео. Старичок тут же сорвался с места, метнулся к тумбочке и вернулся с высоким стаканом.

– Вот, попейте, – он бережно приподнял Тео голову и поднес к ее губам узкую кромку стекла. Тео попыталась сделать глоток. Зубы неуклюже лязгнули о стакан, по подбородку потекло холодное и щекотное. Отчаянно напрягая челюсть, Тео поплотнее сомкнула губы, и вода наконец-то пошла куда надо. Холодная, чуть кисловатая, с резким привкусом мяты и цедры, она наполнила рот, смывая липкую горечь налета. Тео пила, жадно захлебываясь, – так, словно не видела воды несколько дней.

А может, и не видела. Кто знает.

– Все, все, хватит. Излишества вам вредны, – старичок мягко, но решительно отнял стакан и промокнул подбородок и шею Тео крохотным вышитым полотенечком. – Теперь вам получше?

– Да, – наконец-то смогла выдавить из себя Тео. – Да. Где я?

– Вы у себя дома. Не волнуйтесь, дорогая, все в полном порядке. Мэри уже зовет госпожу Дюваль, сейчас ваша милейшая бабушка будет здесь…

Дома? Бабушка? Мэри? Кто, что, что это?! Тео забилась на кровати, бессильно упираясь пятками в матрас, привстала, в последнем усилии охватив взглядом комнату – обшитые деревом стены, секретер у окна, тяжеленный пузатый комод… Это не ее дом! Неправда! Не может быть, что за чушь, вы врете! Тео распахнула рот, но из горла донесся только придушенный хрип. А потом она потеряла сознание.

Когда Тео очнулась, у кровати собрался целый консилиум. К ветхому старичку присоединилась такая же древняя старушка. Но если старичок казался слепленным из тонких веточек, то старушка была сварена из арматуры. Выцветшие глаза смотрели внимательно и цепко – как у оценщика в ломбарде. За старушкой маячил высокий юноша в клетчатом жилете. Такие закрученные кверху тонкие усики Тео видел только в кино и на ретрофотографиях. Кажется, юноша чем-то их смазывал, придавая глянцевую прочность и стеклянный неживой блеск.

А в дальнем углу опиралась о стену горничная. Самая настоящая горничная – в длинном платье, в фартуке с карманами и даже в чепчике. Она с любопытством таращилась на происходящее, яростно теребя в руках замызганную тряпку. Осознав, что Тео на нее смотрит, горничная тут же начала хаотичными движениями смахивать пыль с книжных полок, но все время косилась в сторону кровати.

– Теодора, милая! Наконец-то ты очнулась! Мы так волновались! – звучным баритоном объявил молодой человек, сделал шаг вперед и щекотно мазнул Тео по щеке усами. Вероятно, это должно было означать поцелуй, но прикосновения губ она не почувствовала.

– Да, Теодора, девочка моя, – трубный голос старушки пронесся по комнате, как раскат далекого грома. Деревянным движением переломившись в поясе, она клюнула Тео в лоб жесткими губами. На секунду Теодору обдало густым запахом розового масла, нафталина и несвежего дыхания.

– Я так рада, что ты снова с нами! – громогласно объявила старушка и шевельнула сухонькой ладошкой. Клетчатый усач тут же вложил в нее обшитый кружевом носовой платок. Старушка обстоятельно отерла рот, промокнула зачем-то сухие глаза и не глядя сунула платочек назад. Усач принял его, бережно свернул и положил в карман с таким лицом, словно это был оригинальный экземпляр Декларации независимости.

– Ваша внучка в полном порядке и движется к скорому выздоровлению, – вступил, откашлявшись, старичок. – Я наблюдаю некоторую спутанность сознания, но после ритуала возвращения души это совершенно нормально. Дух, пребывающий в иных горизонтах, теряет связь с нашим миром, и на восстановление памяти требуется время.

– Какое именно? – перевела на него прицел черных зрачков старушка.

– От недели до месяца, госпожа Дюваль. В данном случае я бы предположил самые краткие сроки. Теодора молода, она находится в благоприятной обстановке и окружена заботой близких. Господин Ардженто, я полагаю, вы поможете кузине восстановить чистоту сознания.

– Конечно. Тео, дорогая, я сделаю все, что могу, – растянул ярко-розовые губы в улыбке клетчатый усач. – Я так рад, что ты к нам вернулась!

– Да, – просипела оглушенная Тео. – Я тоже рада.

Одобрительно покивав остреньким подбородком, старушка – бабушка, ее бабушка, госпожа Дюваль, – снова наклонилась, поцеловав Тео в щеку.

– Выздоравливай, моя милая. Постарайся поспать. Хороший отдых будет тебе на пользу.

Развернувшись, она двинулась к двери, величественная, как ледокол, а за ней потянулись и все присутствующие. Последней из комнаты вышла горничная, напоследок бросив длинный любопытный взгляд.

Тео закрыла глаза. Кружилась голова, и от этого казалось, что кровать медленно вращается, покачиваясь, как лодка на волнах. Начало тошнить, но одна только мысль о воде отзывалась мучительными желудочными спазмами. Тео сухо сглотнула, медленно, глубоко вдохнула и так же медленно выдохнула.

Этого не может быть. Безумие. Просто безумие. Это невозможно.

Глава 3

Поначалу Тео верила, что проснется. Вот-вот заверещит, надрываясь, будильник, и эта нелепая реальность рассыплется, оседая в сознании тяжелым муторным следом забытого кошмара. Но будильник все не звонил и не звонил, сон длился, и через некоторое время Тео начала задумываться: а что, если это не сон? Может быть, все остальные ее воспоминания – это галлюцинация, а старушка Дюваль, и балдахин, и любопытно таращащая глаза Мэри – это самая что ни на есть реальная реальность.

Когда ты сходишь с ума, невозможно отличить вымысел от правды.

Может, Тео жила в Огасте, работала в Citizens Financial Group и только что закончила бракоразводный процесс. Сейчас она лежит в больнице, вокруг мерно пикают датчики, а мама забегает раз в неделю, чтобы выложить в инсту очередное скорбное фото. И весь этот викторианский бред – всего лишь порождение травмированного мозга.

А может, Тео всегда жила в Сагельене, на Липовой улице. Каждое утро она пила чай с бабушкой, обменивалась шпильками с кузеном Гербертом, а вечерами вышивала крестиком. Или что она там делала на самом деле. Возможно, это Огаста – тяжелый горячечный бред, безумный город, рожденный коллапсирующим сознанием.

– Не беспокойтесь, госпожа, я помогу. Вот так, вот так… – то ли для Тео, то ли сама для себя приговаривала служанка, подкладывая стопкой подушки. От них едко пахло лавандой, пылью и вездесущим, всепроникающим нафталином. Тео закашлялась, задыхаясь и вздрагивая, и Мэри подхватила ее под плечи.

– Да вы же совсем слабенькая, как котеночек! Обопритесь об меня, давайте, ну же!

Тео нащупала ладонью горячую полную руку, уперлась в нее и попыталась подняться. Тело не слушалось, лежало, чужое и тяжелое, но Мэри была рядом – и Мэри действительно помогла. Один мягкий рывок, и вот Теодора уже не лежит, а полусидит, опираясь спиной о гору подушек.

Теперь она хорошо видела свое тело. Даже под одеялом было очевидно – Тео похудела раза в два. Или даже в три. В любой другой ситуации она бы обрадовалась такому неожиданному везению, но теперь крохотное легкое тельце вызывало суеверный ужас.

Это было не ее тело.

Ее

Не ее.

Тео медленно подняла руку. Ладонь казалась чужой и странной, незнакомой, словно наследие марсианской цивилизации. Она не узнавала эти пальцы. Слишком тонкие, слишком прозрачные, с правильными удлиненными лунками ногтей. У Тео были не такие ногти. Ведь не такие же?

Или такие?

– Дайте мне зеркало, – хриплым шепотом попросила Тео.

– Госпожа, ну что вы, ну зачем вам… Давайте лучше бульончика покушаем, с греночками, какао выпьем… – зачастила Мэри, нервными движениями поправляя на приставном столике посуду.

– Зеркало. Пожалуйста, – Тео вложила в голос всю твердость, на какую была способна. Служанка сникла и медленно, нога за ногу поплелась к комоду.

– Вы же болели, госпожа. Похудели, побледнели… Может, сначала покушаем, умоемся, я окошко открою – воздухом подышим… А потом уж и на себя поглядите! – Мэри держала в руках резную рукоять зеркала, словно убийца – нож.

– Нет. Сначала зеркало, а потом… еда, – Тео не смогла заставить себя произнести бесформенно-младенческое «покушаем».

– Ох, госпожа…

Мэри медленно, нехотя подняла круглое зеркало – и Тео вдруг стало страшно. Что она увидит там, за стеклом? Кто притаился в тусклой, призрачной глубине, расчерченной темной сетью отслоившейся амальгамы?

Тео жалела о том, что попросила зеркало. Но было поздно. Она заставила Мэри выполнить просьбу, и отступить теперь было непозволительной слабостью. Дрожащей рукой Тео притянула зеркало к себе и наклонилась вперед.

Это была не она!

Не она, не она, неонанеонанеона!!!

Вскрикнув, Тео оттолкнула Мэри и свалилась на подушки, задыхаясь и всхлипывая.

Это была не она!

– Ну что вы, госпожа, ну как же, ну что ж вы… – отбросив проклятое зеркало в сторону, служанка тут же обхватила Тео за плечи, укачивая, как ребенка. – Вот говорила же я: не надо смотреть! А вы заладили: давай и давай. Нельзя вам сейчас расстраиваться, слабенькая вы, чувствительная. Ну подумаешь: похудели, подурнели. Так вы ж болели сколько! Чуть небу душу не отдали! Но сейчас все позади. Вот будете кушать хорошо, порошки пить – те, что доктор прописал, – и мигом красоту вернете! А я еще вот что вам скажу. Нужно молоко с медом и с жиром гадючьим пить. Первейшее средство от немочи. Доктора такого не посоветуют, а я вам говорю: молоко, и мед, и гадючий жир. Оно, конечно, на вкус очень даже дрянь, но помогает исключительно. У меня племянница заболела, доктор только руками разводил – не могу помочь, и все дела. Так сестра знахарку привела, та горшочек с гадючьим жиром достала и в молоко ложку бултых! А потом медом липовым подсластила. Так племянница через два дня с кровати встала, а через неделю на реку белье стирать бегала! Вот такое вот средство! Не то что эти порошки. Я, конечно, ничего дурного про доктора сказать не могу: он вас с того света возвернул, чудо совершил, самое что ни на есть чудо. Но насчет всяких женских слабостей – это, я думаю, знахарка лучше знает. Так что вы не расстраивайтесь, госпожа, не плачьте. Я завтра жиру-то гадючьего принесу, у сестры еще полгоршка осталось…

Тео лежала, уткнувшись в мягкое горячее плечо, и слушала бесконечный поток воркотни. Слова плыли через ее сознание, как тихая прозрачная вода, скользили, не оставляя следа. Образы вспыхивали и гасли: больная девочка, змеи, старуха с горшком… А за этим бессмысленным калейдоскопом картинок стояла одна, главная. Тонкое, болезненно-бледное лицо, окаймленное каштановым прядями волос. Это была не она. Не Тео.

– Дай еще раз, – потребовала Теодора, с усилием выпутываясь из убаюкивающих объятий.

– Что? – оборвала себя на полуслове Мэри.

– Зеркало. Дай еще раз. Я посмотрю.

– Да что ж это такое! Вон как вы расстроились – а теперь опять! Не дам! Ишь чего удумали! Только-только доктор дела поправил – а вы себя уморить решили…

– Мэри. Дай зеркало. Мне нужно посмотреть на себя еще раз – думаю, все не так плохо, как показалось, – Тео старалась говорить твердо и уверенно, хотя на самом деле никакой уверенности не ощущала. Но тело само вспомнило, что нужно делать: плечи развернулись, подбородок задрался, в голосе зазвенели стальные нотки. Тео могла не ощущать уверенность – но она знала, как выглядеть уверенной.

И Мэри поверила. Тяжко вздохнув, она снова подняла зеркало. До боли сжав зубы, Тео посмотрела в него – и встретила испуганный взгляд серо-зеленых глаз.

У Тео были карие.

Прямой тонкий нос.

Тео всегда ненавидела свой нос картошкой. Даже хотела сделать пластику, но побоялась.

Рот. Другой. Подбородок. Другой. Брови. Другие. Тео разглядывала отражение так пристально, словно играла в «Найди десять отличий». Вот только этих отличий было намного больше десяти. Или меньше. Если считать за отличие всю Тео. Целиком. Потому что в зеркале был другой человек.

Эта девушка была фунтов на сорок легче и лет на пятнадцать моложе. А может, ей просто не доводилось ночевать в кабинете, заваленном горами бумаг, а потом, торопливо умывшись в служебном туалете, идти на совещание – и биться лбом в стену, доказывая очевидные до нелепости вещи.

Но Тео справлялась. Она справлялась всегда и со всем. Справится и сейчас.

Медленно, осторожно, Тео подняла руку и погладила себя по щеке. Девушка в зеркале сделала то же самое. Нахмурилась. И девушка тоже нахмурилась. Улыбнулась. Девушка растянула губы в гримасе, больше похожей на плач, чем на улыбку.

– Все. Убери. Спасибо, Мэри.

Тео откинулась на подушки и прикрыла глаза. Реальность погасла, утонув в черноте, и осталось только безумное, неостановимое вращение. Мир кружился, а вместе с ним кружилась и Тео, и в голову лезли кадры давно забытого кино. Подбитый вертолет падает, оставляя за собой шлейф из дыма и пламени, и горящая кабина вращается в противоположную от винта сторону. Вращается… Вращается… Вращается…

– Может, вам водички попить? Кисленькая, холодненькая… Попейте, лучше станет.

Открыв глаза, Тео увидела перед собой стакан, в котором плавал золотистый кружок лимона.

– Благодарю.

Она прижалась губами к стеклу, глотая прохладную кисловатую воду. Безумное ощущение вращения действительно отступило – как будто неопровержимая реальность воды привязывала Теодору к этому миру, фиксировала в нем, словно гвозди – сползающий ковер.

Наверное, она все-таки сумасшедшая. Или это все из-за комы. Может быть, все, кто впадают в кому, видят бесконечные красочные сны – а потом не могут отличить их от реальности.

Но последнее, что нужно Теодоре – чтобы ее считали чокнутой. И Тео, прикрыв глаза, медленно вдохнула пропитанный лавандой и нафталином воздух.

– Вот видишь: все в порядке. Больше никаких слез, – она улыбнулась Мэри самой безмятежной улыбкой, которую смогла изобразить. – Я очень похудела, но ты совершенно права: мне нужно поправляться. Поэтому давай сюда бульон и гренки.

– Вот это правильно! Вот так вот и надо! – обрадованная Мэри тут же опустилась на кровать, протягивая Теодоре фарфоровую пиалу с бульоном. – Вы, госпожа, ничего не делайте, только ротик свой открывайте. А я вас покормлю.

– Я могу сама…

– Конечно, можете. Никто ж и не спорит. Только не в этот раз, – Мэри протянула ей ложку, в которой плавал золотистый кружок растаявшего жира. – Сегодня так покушаете, а как сил наберетесь – тогда уж сами. Ну-ка, глотайте бульон, глотайте… Вот так, молодец! А теперь еще ложечку, с курочкой…

Послушно пережевывая недосоленное сухое мясо, Тео дождалась паузы в бесконечной болтовне.

– Мэри, я хотела тебя спросить…

– Да, госпожа? – на секунду оторвалась от разделывания курицы служанка.

– Я долго болела?

– А вы что же, не помните?! – у Мэри от изумления округлились глаза.

– Да я как-то… Кое-что помню, кое-что нет. Мысли путаются – от слабости, наверное.

– Конечно, от нее! Вы бульончик кушайте – и быстренько поправитесь! А что помните-то? – в глазах у Мэри плескалось откровенное детское любопытство.

– Ну… Бабушку помню. Она приходила ко мне, – катнула пробный шар Тео. Мэри тут же одобрительно закивала головой. – Кузена помню. Доктора. Тебя – ты так мне помогала, спасибо тебе, Мэри.

– Ой, да что там такого особенного! – зарделась счастливая Мэри. – Я же завсегда! Как же не помочь, когда беда такая! Вы ведь как в горячке слегли, так все – мы думали, уже не встанете. Все время то бредили, то с духами говорили, а иногда и совсем не разберешь, что вы бормочете. Поначалу госпожа Альбертина доктора Норберта звала – помните его? – Мэри сделала паузу, и Тео, поколебавшись, кивнула, но служанке ответа, в общем-то, и не требовалось. – Да что толку с этого Норберта! Только счета за визиты выписывал, а сам руками разводил – не знаю, не понимаю… Вот доктор Робен – другое дело! Он, как только в комнату заглянул, так сразу и понял, что к чему. Это у вас, говорит, барышня, пока бредила, с духами спуталась – да там и застряла. Если бы раньше позвали – нормально все было бы, а теперь далеко ушла, не дозваться. А вы к тому времени совсем как мертвая лежали, только дышали – слабо-слабо так, только если ухо к груди прижать, тогда слышно. Ну, доктор Робен и взялся за дело. Свечи расставил, фигуры на полу нарисовал, нас из комнаты выгнал – и как начал вас обратно тянуть! Всю ночь звал. Мы уже совсем отчаялись. Вы меня, госпожа, извините, но лежали вы, словно мертвая. А потом – раз! – и глаза открыли! Я как раз в коридоре пыль вытирала, а доктор дверь неплотно прикрыл, ну и… – сообразив, что сболтнула лишнего, Мэри покраснела и яростно заработала ложкой, закручивая кусочки курицы и морковки в спираль. – В общем, случайно я увидела. Вы, значит, в кровати вдруг сели, руки вскинули – как будто закрываетесь от чего-то. И страшно так закричали. А потом опять на подушки упали. У меня от страха чуть сердце не встало! – Мэри для убедительности приложила руку к своей обильной груди. – Но доктор сразу же вышел и велел госпоже Альбертине доложиться: так, мол, и так. Душа госпожи Теодоры вернулась в тело, дальше вопрос времени. Так что кушайте теперь, поправляйтесь. Мысли сами собой на место встанут, а вот тело – оно без еды никак. Скушайте еще курочки, госпожа Теодора…

Тео послушно открыла рот, принимая еще кусок недосоленной грудки. То, что она сейчас услышала, звучало как полный бред. Но… если выбросить из рассказа всю суеверную чушь, то получается вполне убедительная картина. Она тяжело заболела, много дней пролежала в горячке, а сейчас кризис миновал, и Тео очнулась. Вот только клетки мозга не выдержали длительного поджаривания на огне лихорадки, и она теперь… сумасшедшая? Тео не хотела об этом думать, мысли выворачивались, разбегались и прятались, как испуганные мыши. Но выбора не было. Тео должна была взглянуть в глаза правде.

Да, она сумасшедшая. В одном мире или в другом, временно или постоянно – но Тео сошла с ума. Поэтому надо вести себя очень осторожно. Если все эти люди реальны, они охотно помогут измученной тяжкой болезнью родственнице. Но будут ли они помогать галлюцинирующей психопатке? Или отправят ее в местную психбольницу? Тео не знала – и не собиралась проверять.

А поэтому единственно возможная линия поведения была очевидна. Нужно было изо всех сил изображать нормальность. Если повезет, травмированный мозг Теодоры придет в норму, и тогда одна из реальностей исчезнет. А если нет… Тогда Теодора приспособится. Она умеет приспосабливаться. Безумие, конечно, ужасно – но не хуже работы в CFG. Теодора справится.

Глава 4

В зеркале была девушка. Невысокая, тощая до прозрачности, она переступала по холодному полу тоненькими, как спички, ногами. Тео наблюдала за этой девушкой с неестественным отстраненным любопытством: вот она поднимает руку, вот поворачивает голову.

– Вот так, госпожа, вот так. А теперь шагайте в подъюбник, – Мэри опустилась на колени, раскрывая широкий купол сливочно-белой ткани. Тео послушно ступила в распахнутую, словно голодный рот, юбку. Движение получилось удивительно точным и почему-то привычным. Как будто она тысячи раз одевалась таким вот причудливым способом.

А может, именно так она и одевалась?

Когда Мэри подняла нечто широкое и длинное, жесткое даже на вид, Тео, не дожидаясь подсказок, выпрямилась и вскинула руки. Служанка сноровисто затянула корсет, заботливо потыкала пальцами под ребра:

– Не туговато будет? Как вам, госпожа Тео? Дышите свободно? Доктор велел, чтобы дышали!

– Да, все хорошо, – отстраненно кивнула Тео, и девушка в зеркале повторила ее движение. Растрепанная каштановая коса качнулась в такт, словно маятник. Тео ненавидела такой цвет – слишком темный, слишком невыразительный. Как хвост у дохлой белки. Собственные грязно-русые волосы она высветлила в яркий блонд, неспешно мигрируя между платиновым и клубничным.

– Сейчас оденемся, причешемся, – безостановочно ворковала служанка, наматывая на Тео бесконечные слои ткани: бархата, ситца, кружев. Нижняя юбка, верхняя, блуза, расшитый бисером лиф… Широкие складки бархата вздыбливались вокруг узких бедер, создавая тяжеловесный, непоколебимый объем, немыслимых объемов буфы на рукавах колыхались, как сдувающиеся воздушные шары. Ткань шелестела, скреблась и шуршала, рождая сложный многоголосный звук – одновременно чужой и до боли знакомый.

– А теперь присядьте, я вам волосы уложу. Будете вы сегодня красавица!

Тео послушно опустилась в кресло и прикрыла глаза. Сегодня она должна была ужинать не у себя, в кровати, а где-то внизу, в столовой, с кузеном и бабушкой. Мэри решила, что такое грандиозное событие нужно соответствующим образом оформить, а Тео… Тео не спорила. Она просто плыла по течению, позволяя окружающим направлять ее, как направляет водителя круиз-контроль. Через двести метров будет поворот направо… Осторожно, ограничение скорости до сорока миль в час. Все, вы приехали – перед вами столовая!

Мэри ловко скручивала и переплетала каштановые локоны, сооружая из них неубедительное подобие вавилонской башни. Одна часть Тео боялась пошевелить головой, но другая точно знала: прическа удержится. Медленно, осторожно Теодора повернулась влево, вправо, кивнула – сперва робко, потом энергичнее. Закрученные папильотками кудряшки у висков подпрыгнули, как медные пружинки.

Прическа удержалась.

Может, это первые искры пробуждающейся памяти? Еще немного, неделя-две, и мир вокруг перестанет быть таким безумным?

Тяжело опираясь о кресло, Тео поднялась. Ее немного вело, в затылке пульсировала тягучая, как желе, боль, но в целом все было нормально. Тео была одета и причесана. Она стояла. Она даже могла идти.

Бледная девушка в зеркале одобрительно ей кивнула. Тео слабо улыбнулась в ответ.

– Мэри, ты не проводишь меня… – Тео понятия не имела, где находится столовая, поэтому решила сослаться на головокружение и слабость. Но объяснять ничего не пришлось.

– Ну конечно! Давайте-ка вот так, под ручку. Опирайтесь на меня, госпожа, не бойтесь, – тут же подхватила ее Мэри.

Предосторожность оказалась излишней. За дверью Тео сразу же повернула направо, не дожидаясь подсказки от Мэри. Вдоль длинного узкого коридора горели странные лампочки – и не электрические, и не газовые. Тео тщетно вглядывалась в матово-золотистые колбы, пытаясь разглядеть источник трепещущего света. Ковер под ногами производил впечатление натурального и, наверное, стоил немалых денег – лет эдак сто назад. Сейчас яркая шерсть потускнела, свалявшись рыхлыми колтунами, а через переплетения орнамента проглядывали белые нити основы. Вспугнутая шагами, из недр ковра вылетела моль и заметалась по коридору, словно крохотная серебряная искра. Выпустив на секунду Тео, Мэри сноровисто хлопнула ладонями и отерла руку о юбку.

– Ужас сколько этой дряни поразвелось. Уж чем только не травили, даже амулеты вешали – все равно не помогает.

Тео сочувственно кивнула. Мэри была чудовищно суеверна, и какое бы несчастье ни случилось: болезнь, измена, нашествие моли – Мэри немедленно призывала на помощь магию. Поначалу это удивляло Тео, потом – забавляло, теперь начало раздражать.

Все-таки некоторые люди физически не способны разумно распоряжаться деньгами. Если не спонтанные покупки, то магия, если не магия, то инвестиции в какие-то идиотические предприятия… Тысяча и один способ пустить по ветру все сбережения. Тео могла бы написать об этом книгу – но кто ее будет покупать? У целевой аудитории все равно денег нет – ушли на амулеты.

Спустившись по лестнице, Тео уверенно повернула налево и прошла мимо огромного, в два человеческих роста, окна. За стеклом наливался зеленью очнувшийся после зимы сад. Сквозь опавшие листья тянулись к небу клинки молодой травы, над тонкими ветвями деревьев парили невесомые облака молодой листвы. Кое-где в кронах Тео видела белоснежные вспышки цветов…

Когда она в последний раз гуляла в парке? Так, чтобы без смартфона и ноутбука, а просто сидеть на лавочке, лениво и бездумно глядя в прозрачное небо?

– Госпожа Тео! Вам плохо, госпожа?

– Что? Ах да. Нет. Мне не плохо. Просто… я подумала, что давно не гуляла.

– Это точно, совершенно вы правы, госпожа, – тут же энергично закивала Мэри. – Очень, очень давно. Куда ж такой болезной по снегу-то бродить? Но ничего: сейчас вы поправились, а на дворе солнышко пригрело. Как раз и погуляете! Подышите свежим воздухом, на цветочки посмотрите. У нас как раз снежноцвет распускается – красотой полюбуетесь.

Опровергая слова горничной, мимо окна прошлепал какой-то немытый доходяга, толкая перед собой груженую диким камнем тачку. Вывернув содержимое на землю, он начал тяжело ворочать булыжники, выставляя их по периметру клумбы.

– Ох. Опять этот бестолковый, – раздраженно поджала губы Мэри. – Ну до чего же неудачный человек, всегда у него все криво и боком.

– А зачем его тогда наняли? – задала совершенно логичный вопрос Тео. Ответом ей стал долгий и очень удивленный взгляд. Видимо, вопрос был неправильный. То ли Тео должна была знать на него ответ, то ли ей вообще не полагалось интересоваться такими вещами. Но Мэри, помолчав, все-таки ответила.

– Ну как же, госпожа. Он же контрактный. Джим староват был, да и охромел на правую ногу… Ах да, вы же не знаете! Болели вы, не видели. Джим, значит, на гвоздь стал и насквозь ногу пробил, три дня встать не мог. А когда потихоньку ходить начал, воспаление пошло, нарыв у него здоровенный случился. Ну, кузен ваш, господин Герберт, пошел в банк и поменял работника. Вот этого вот взял, помоложе.

– А Джиму что же, врача не вызвали? – изумилась Тео.

– Кому? Контрактному? Да кто ж контрактным врачей-то вызывает?! – всплеснула пухлыми руками Мэри. – Этих прощелыг лечить – себе в убыток. И так работают криво-косо, вреда от них больше, чем пользы, и жрут еще в три горла. А вы говорите: врачей ему. Если уж так нужно лечение, так пусть банк сам докторов вызывает. Их работники – им и платить.

Тео кивнула с таким видом, словно все-все поняла. На самом деле эмоциональная сентенция Мэри озадачила ее до крайности. Кто такие контрактные? Почему все они работают плохо? Если они действительно плохо работают, то зачем кузен нанимает их одного за другим? И при чем тут банк?

Хотя по последнему вопросу у Тео были некоторые предположения. Вполне возможно, банки выполняют здесь функции биржи труда. Это странно – но почему бы и нет? В таком случае естественно, что Герберт отправил несчастного Джима именно в банк как в организацию, являющуюся прямым работодателем. Больничный официанту оплачивает ресторан, а не клиент, который зашел туда поужинать.

– Ну вот и пришли, – оборвала мысленные рассуждения Теодоры служанка. Еще раз критически оглядев Тео, Мэри поправила ленты на лифе, одернула ей юбку и решительно распахнула высоченные двустворчатые двери.

Огромная комната была роскошной. Лет тридцать назад. Сейчас золотая лепнина под потолком облупилась, а шелковые обои выцвели, распушившись обтрепанными пестрыми  нитками. В центре столовой стоял огромный стол, вокруг которого выстроилось два десятка стульев. Но занято было только два из них. Во главе стола сидела Альбертина Дюваль, прямая и твердая, как черенок лопаты. В отдалении, с интервалом в четыре стула, раздраженно постукивал пальцами по краю тарелки кузен Герберт.

– Добрый день, – вежливо поздоровалась Тео. И сделала книксен. Она даже не поняла, как это произошло. Просто левая нога сама собой пошла назад, колени подогнулись, а руки подхватили стекающие на пол складки юбки. Тело отработало заученную программу, а Тео наблюдала за ним, как пассажир – за маневрами водителя на переполненной трассе.

– Ну наконец-то, дорогая! – громогласно воскликнула бабушка Альбертина и поднялась со стула, раскрывая костлявые объятия. Теодора послушно подошла – и утонула в запахе лаванды и старческого плохо вымытого тела.

– Герберт?

Под пристальным взглядом старухи кузен все-таки поднялся и растянул губы в карамельно-сладкой улыбке.

– Теодора, сестра! Я счастлив, что ты настолько поправилась. Выглядишь неотразимо.

– О, благодарю, – польщенно потупилась Тео, пряча за смущением растерянность. Она понятия не имела, что делать дальше. Но старуха тыкнула узловатым пальцем на стул рядом с собой. Там уже стояла архитектурно выверенная стопка разновеликих тарелок, со всех сторон обложенная ножами, вилками и ложками. Тео покорно опустилась на свое место.

Кажется, некоторые вопросы получали некоторые ответы. Натужная любезность Герберта наверняка была связана с тем, что Тео сидела одесную старухи, а он – ближе к середине стола. Если бы он сам выбирал место – наверняка занял бы симметричный стул слева. Значит, это какие-то старые семейные иерархические игрища, и счет в этих игрищах явно не в пользу Герберта.

– Как ты себя чувствуешь? – рокочущим басом осведомилась Альбертина, пока служанка наполняла тарелку Тео тягучим сливочным супом.

– Спасибо, бабушка, намного лучше, – вежливо поблагодарила Тео, а ее рука между тем уверенно выбрала самую большую ложку справа. Все так же самостоятельно, без сознательного участия Теодоры, рука поднялась, зачерпнула суп и отправила его в рот, не пролив ни капли. Тео даже губы не испачкала.

И поза. Тео сидела прямо, едва прикасаясь предплечьями к краю стола… На мгновение она представила, как выглядит со стороны – и подумала, что похожа на графиню Грэнтэм из «Аббатства Даунтон».

Интересно, можно нагаллюцинировать целый сериал?

Ошеломленная этой мыслью, Тео поперхнулась и закашлялась, чем заработала сочувствующий взгляд Мэри и раздраженный – Герберта. Старуха даже головы не повернула, полностью сосредоточившись на содержимом собственной тарелки. Она методично вычерпывала ложкой суп, заливая его в рот с механическим равнодушием автомата.

Трапеза продолжалась в тишине, тяжелой и душной, как пыльные бархатные шторы. Все ели молча, неотрывно уставившись в тарелки. Через пять минут Тео почувствовала неловкость, через десять начала нервничать, а через пятнадцать приглушенно звяканье железа о фарфор превратилось в тревожный набат.

Наконец Альбертина Дюваль отложила вилку и нож. В то же мгновение прекратил есть и Герберт, чуть отодвинув от себя тарелку с остатками ростбифа. Поколебавшись, Тео последовала его примеру.

– Теодора, милая… – старуха потянулась к ней через стол, положила на руку искореженные артритом пальцы, жесткие и холодные, как корни дерева. – Возможно, мои слова прозвучат эгоистично, но я должна это сказать. Ты единственная нить, которая соединяет меня с Роджером. И я счастлива, что эта нить не оборвалась. Когда ты очнулась… это было… словно мой Роджер вернулся. Будь здорова, девочка моя. Живи – и за себя, и за него.

Еще раз стиснув Тео ладонь, Альбертина поднялась и, медленно шаркая, вышла из комнаты. Герберт проводил ее нечитаемым стеклянным взглядом.

Глава 5

Тео надеялась, что воспоминания постепенно проснутся. Или не постепенно. Она увидит фотографию, услышит знакомую песню – и ах, что со мной? Где я? О боже, я… я… я снова помню!

Именно так всегда и происходило в бесконечных сериалах, перед которыми мать застывала вечерами, словно кролик перед удавом.

Перед бесконечным удавом.

Но в реальной жизни память не торопилась возвращаться. Тео бродила по дому, как привидение, всматривалась в потемневшие от времени портреты, трогала статуэтки и высушенные цветы, покрывающиеся пылью в высоких вазах… Ничего. Совершенно никакого результата. Ноль.

В памяти Тео по-прежнему была только Огаста.

Вариант номер один: Тео рехнулась. Окончательно и бесповоротно. Правда, где-то было написано, что психи не осознают собственной болезни – но кто сказал, что это универсальное правило? Может быть, она, Тео, – медицинский феномен.

Вариант номер два: Огаста совершенно реальна. И та, другая Тео – рано постаревшая, издерганная женщина – тоже реальна. Была. В Огасте она влетела под гребаный грузовик, но попала не в реанимацию и не в морг, а сюда. В совершенно чужой мир, непонятный и незнакомый, да еще и в новое тело.

Может, именно так и выглядит посмертие? Ты просто закрываешь глаза в одном мире – и открываешь в другом. Нет ни ада, ни рая, только незнакомые лица вокруг. Вот потому-то дети и орут. От ужаса и осознания.

Тео тоже очень хотелось заорать – громко, во всю глотку, со слезами и всхлипами, по-детски отчаянно и яростно. Кричать и требовать, чтобы далекий неведомый некто немедленно все отменил и исправил, чтобы сделал нормально, привычно, как было, а потом положил на плечи огромную теплую ладонь. Все хорошо, Тео. Теперь все будет отлично.

Вот только отлично не будет. Неважно, какой вариант правильный, первый или второй. В любом случае Тео должна молчать – если не хочет закончить дни в местной дурке. А может, и что-нибудь похуже. Кузен Герберт улыбался старательно-сочувствующей улыбкой и задавал вопросы. Ты помнишь, как мы играли в саду у тети Эвы? А тот поклонник, с дурацкими бакенбардами… Как там его звали? Бабушка подарила тебе на праздник зимнего огня такой замечательный подарок… А кстати, там были только перчатки, или еще и гребень?

Тео беспомощно улыбалась и качала головой: ах, дорогой кузен, я так слаба, мысли путаются… Пока что это срабатывало, и Герберт послушно отступал, но вскоре снова заводил разговоры о чудесном, замечательном прошлом. Но Тео отлично понимала: еще неделя-другая и ссылаться на слабость будет совершенно неуместно. Придется отвечать – и тогда станет понятно, что ничего из перечисленного она не помнит.

Ранняя, еще до конца не проснувшаяся пчела озадаченно зависла перед скамейкой. Тео, вынырнув на секунду из раздумий, раздраженно отмахнулась. Пчела еще немного покружила, медленно, неуклюже развернулась и взяла курс на распускающиеся первоцветы. Мэри специально посадила Тео именно здесь, перед клумбой с гиацинтами и крокусами. Яркие, словно взрыв красок на картине абстракциониста, они рвались вверх из холодной сырой земли. Тео виделось в этом какое-то… напутствие, что ли. Знак свыше. Если уж нежные, хрупкие цветы могут пробиться и выжить – ты тоже сможешь. Ты справишься, Тео. Обязательно справишься.

Замызганный контрактный неспешно подкатил к клумбе тачку, наклонил ее и вывалил на землю здоровенную груду навоза. Мгновение – и Тео вскочила, зажимая руками нос.

Ну что же за человек-то такой… неудачный!

– Ты что творишь, идиот! – рявкнул, нависая над полудурком, неизвестно откуда вывернувшийся кузен. На фоне рослого холеного Герберта контрактный казался совершенным заморышем. Тощий, грязный,, в обвисшей мешком одежде, он выглядел как выбракованный полуфабрикат человека.

– Спятил? Совсем не соображаешь? – продолжал разоряться Герберт. Контрактный, ссутулившись, тупо смотрел в землю и молчал.

– Ты зачем притащил сюда эту дрянь? Чтобы весь сад провонять?!

– Вы сказали, что… ну… клумбы удобрить нужно… – разродился наконец-то объяснением контрактный.

– И что?! Я же не говорил делать это сию же минуту, остолоп. Неужели такие очевидные вещи нужно объяснять?! Видишь – госпожа Теодора на прогулку вышла, воздухом подышать. Ну так подожди немного, за пару часов цветы не завянут. А вечером займешься удобрением. Ну что за тупица! – коротко размахнувшись, Герберт отвесил контрактному хлесткую затрещину.

И ушел.

Просто развернулся и ушел.

А контрактный остался стоять, все так же равнодушно-бессмысленно глядя в землю. Оторопелая Тео открыла рот. Закрыла. Снова открыла.

Это было… Это было… Да как это вообще возможно?! Ударить наемного работника, вот так просто, как будто это нормально! А контрактный! Он же вообще ничего не сделал. Просто стоял, как мебель, и моргал.

Может, он действительно идиот? В смысле, умственно неполноценный.

Словно подтверждая ее слова, контрактный медленно опустился на колени и начала загребать навоз обратно в тачку, переваливая его через бортик руками. Все еще ошеломленная Тео подошла к нему, остановившись у края дорожки.

– Не надо. Не спеши. Я все равно уже ухожу.

Контрактный застыл, как сломанная механическая игрушка.

– Я… я не подумал. Простите, госпожа.

Говорил он медленно, словно во сне, и все так же смотрел куда-то вниз – то ли на землю, то ли на свои руки. Тео тоже на них посмотрела – грязные, жесткие даже на вид, с неровно обломанными ногтями.

– Ничего страшного. Я сижу тут уже больше часа и действительно собиралась возвращаться.

Тео переступила с ноги на ногу, мучительно соображая, чего бы еще сказать. Конечно, можно было просто уйти – и так было бы, наверное, правильно. Но Тео ощущала вину и тяжкую, мучительную неловкость. Такое же чувство она испытала, случайно отворив незапертую кабинку туалета – и нос к носу столкнувшись с девушкой, которая меняла тампон.

– Ты хорошо справляешься, – зачем-то похвалила контрактного Тео. – Так много заданий – а ты все успеваешь.

Она не знала, угадала ли правду или ошиблась, но парень действительно все время суетился во дворе: копал, чинил, таскал какие-то бесконечные мешки и ящики. Тео ни разу не видела, чтобы он слонялся без дела. А поэтому решила, что не будет такой уж нелепостью похвалить работника за усердие – пусть даже не самое интеллектуальное.

Контрактный медленно поднял голову. Лицо у него было густо припудрено пылью, и частые дорожки пота прочертили в ней карту ручьев и рек. На этой грязной просоленной коже нелепым контрастом светились глаза – серые, с ярко-голубым, словно прорисованным кисточкой, ободком.

– Я… ну… стараюсь, – контрактный дернул ртом то ли в гримасе, то ли в улыбке. – Вы бы шли отсюда, госпожа. Навоз все-таки. Воняет.

– Да. Конечно. Уже иду, – все еще растерянная, Тео отступила на шаг и снова остановилась. Чувство неловкости никак не унималось, и нужно было сделать что-нибудь посущественнее… Например, дать чаевые или что-то вроде того… Привычным движением она сунула руку в карман, но нащупала там только конфетку и пару фантиков.

– Госпожа Тео! Доктор приехал! Возвращайтесь в дом, госпожа! – закричала с крыльца торопливо спускающаяся по ступеням Мэри.

– Уже иду! – с облегчением оборвала разговор Тео, сделала рукой неопределенный жест – то ли попрощавшись с контрактным, то ли отмахнувшись от него, как от пчелы, и заспешила к дому.

Доктор Робен ждать не любил. К своим бессмысленным процедурам он относился максимально серьезно и, кажется, действительно верил, что вся эта чепуха имеет смысл.

Опустившись на колени и выпятив тощий зад, Робен рисовал на полу иероглифы и пентаграммы, расставлял, отмеряя расстояние рулеткой, разноцветные свечи и окроплял комнату какой-то вонючей дрянью. Тео пыталась понять, что это такое, но в сложном аромате мешались горькие запахи трав, аммиак, сера и легкие нотки тухлятины. Тео никогда не сталкивалась с пукающими коровами, но, вероятно, ощущения были бы сходными.

Почему-то все обитатели дома не просто терпели эти абсурдные выходки, но относились к ним максимально серьезно. Когда доктор Робер приступал к делу, особняк словно вымирал. И черт с ней, с бестолковой и суеверной Мэри. Но даже Герберт, даже неколебимая, как скала, госпожа Альбертина уходили в комнаты и сидели там тихо, как мыши, пока доктор не объявлял, что процедуры закончены.

Тео пыталась относиться с уважением к этим нелепым причудам. Ну хотят люди в магию поиграть – так что же такого? Забава, конечно, не дешевая, но совершенно безвредная. А может, даже полезная – как полезно любое плацебо, которое успокаивает излишне мнительного пациента.

Теодора пыталась. Но не могла. Когда преклонного возраста джентльмен в пенсне запрокидывал голову, прицелившись острой бородкой в потолок, и начинал выкрикивать что-то невнятное на латыни, это выглядело… Это выглядело… Господи, это ведь даже не фарс. Это идиотизм. Клинический.

– Вдохните этот дым, – доктор Робер сунул Тео под нос вяло тлеющий веник из травы. – Теперь закройте глаза.

В лицо ударили мелкие колючие крупинки.

– Ин исто сале сит сапиенциа! – тонко выкрикнул доктор Робер дребезжащим тенором. – Эт аб омни коррапцион сикут ментес эт корпора…

По щекам снова хлестнуло сыпучее и жесткое. Тео украдкой облизала губы, собирая кристаллики соли.

– Ин исто сале сит сапиенциа! – повторил доктор. – Ин исто сале сит сапиенциа! Кониуро те!

В последний раз швырнув в Тео солью, он сбрызнул ее какой-то теплой и вязкой жидкостью. На мгновение Теодора подумала, что это кровь, и приоткрыла глаза.

Нет, всего лишь масло. Судя по запаху, полынное.

– Дикси, – провозгласил доктор Робер, опуская на Тео черное шелковое покрывало. – Конюро эт конфирмо!

Сдернув тонкую черную ткань, он взмахнул перед Тео руками, и между ладонями у Робера потекли языки пламени. Тео не просто видела – она их ощущала. Плотный, тугой жар, колышущееся движение воздуха и тихое напряженное гудение, словно работает далекий трансформатор. Доктор медленно вел руками вдоль тела Теодоры, и она чувствовала, как пламя согревает ей сначала лицо, потом грудь, живот, бедра и, наконец, стопы. Тео закрыла глаза и сильно, с подвывертом ущипнула себя за бок. Боль не разрушила иллюзию – жар по-прежнему был здесь, он лизал теплыми языками ее тело.

А потом Робер встряхнул руками, и огонь, рассыпавшись рыжими искрами, пропал.

– Ну, вот и все! – бодро и совершенно буднично провозгласил доктор. – Первые результаты от ритуала благодатного огня вы заметите дня через два, не раньше. Мысли будут меньше путаться, начнет возвращаться память.

Доктор Робер двинулся по комнате, методично собирая в саквояж разложенный реквизит.

– Осмелюсь заметить, что вам очень повезло с кузеном. Герберт так заботится о вас, госпожа Дюваль. Старики любят упрекать молодежь в равнодушии, но ваш кузен – образец для юношей. Правда, он просил меня сохранить это в секрете… Но, думаю, благим устремлениям не нужен покров тайны. Герберт искренне беспокоится о вашем состоянии. Он расспрашивал меня обо всех проявлениях недуга. Даже предположил, что в тело вернулась не ваша душа, а чья-то еще! Вообразите только – чтобы я, доктор магической медицины, допустил такую нелепую ошибку! Но я не в обиде. О нет! Я понимаю, насколько Герберт напуган вашей болезнью, поэтому дважды объяснил ему, что это совершенно невозможно… – Робер, с усилием сведя створки, защелкнул ремень саквояжа. – В ритуале произносится полное имя больного. Вероятность того, что в астральной пустоте будут находиться две одноименные души, исчезающе мала. Это так же невероятно, как, случайно упав в стог сена, наткнуться там на иголку.

Коротко хохотнув, доктор поправил пенсне.

– Когда ваши ментальные аберрации стихнут, госпожа Дюваль, поговорите с братом. Успокойте его сомнения.

– А… э-э-э-э… Да… – прорвалась через хаотически скачущие обрывки мыслей Тео. – Огонь. Это же был огонь?

– Что? Да, конечно. Благодатный очищающий огонь. Вы делали такой же на четвертом или на пятом курсе. Подождите немного, госпожа Дюваль, вы скоро все вспомните, – отвесив на прощание легкий поклон, Робер прихватил с комода шляпу-котелок и вышел за дверь. А Тео осталась лежать, бессмысленно глядя в потолок.

Огонь. Он зажигает руками огонь. Возможно, это галлюцинация, или гипноз, или еще какая-то хитрая хрень, но… Но… Тео медленно подняла руки, развела их и медленно свела, болезненно изгибая пальцы: большой в сторону, средний вниз, мизинец и безымянный вверх.

Конечно же, ничего не произошло. Чуда не случилось, благодатный очищающий огонь не вспыхнул. Но новое тело Тео было уверено, что это правильный жест. Совершенно нелогичное чувство – но такое весомое, что его, кажется, можно потрогать руками.

Тео повторила движение и ощутила внутри слабый, едва слышный толчок – словно плеснула в берег далекая волна. Это не была эмоция. Это не было физическое ощущение. Ни одно из пяти чувств не объясняло этой волны – и все-таки она существовала.

Тео снова свела руки. И между пальцами проскочили крохотные, словно пыль, искры пламени.

Глава 6

Доктор Робер ошибся. Ни через два дня, ни через три ментальные аберрации Теодоры никуда не делись. Но все-таки ситуация начала проясняться.

Во-первых, магия действительно существовала.

Во-вторых, имел место некий ритуал, связанный с риском возвращения в тело не той души.

И в-третьих, Теодора Дюваль оказалась в другом мире и в другом теле.

Если сложить все эти факты воедино, вывод был очевиден. Она, Тео, влетела под грузовик ровно в тот момент, когда доктор Робер выходил в астрал – или что он там делал. Что-то пошло не так, Робер ухватил душу не той Дюваль – и вот он, результат. Теперь у Теодоры новое тело.

Когда-то Тео прочитала статью о человеке, которому по невнимательности ампутировали вместо правой ноги левую. А потом осознали, исправили ошибку – и мужик остался без двух ног. Потому как правую тоже отрезали, а левую пришивать было поздно. Тогда Тео восприняла это как удивительную врачебную коллизию. Но теперь… Теперь она точно знала, что именно чувствовал тот мужик. Кто-то немного ошибся – досадная случайность, с каждым бывает. Кто-то немного ошибся, и вот твоя жизнь разрушена, и отыграть обратно нельзя.

Тео откинулась на подушку и прикрыла глаза.

Она устала. Господи, как же она устала.

Всю жизнь Тео решала проблемы. Закончить школу так, чтобы поступить в университет. Вопреки матери, вопреки учителям и одноклассникам – пробиться наверх, уцепиться, выгрызть у вселенной отличные оценки и самую лучшую характеристику из всех возможных.

Поступить в университет. Совмещать учебу и две работы, писать в студенческую газету, участвовать в клубе любителей шахмат, истории искусства и дискуссионном клубе – чтобы прорваться в тройку лучших на выпуске.

Устроиться в Citizens Financial Group – сначала рядовым клерком, потом заместителем менеджера, потом руководителем направления…

Сейчас Тео входит… – входила, черт побери, входила! – в «золотую десятку» регионального управления. Она определяла кредитную политику банка в Огасте – и во всем Мэне. Она решала судьбы тысяч людей, доверивших свои деньги Citizens Financial Group: рулила ставками, определяла требования к заемщикам, одобряла или приостанавливала иски. Не единолично, конечно – но на собрании руководителей голос Теодоры Дюваль звучал достаточно громко.

Она купила квартиру в центре Огасты. Она арендовала матери коттедж на самой границе с заповедником Финизи Суомп – и обеспечивала все ее нелепейшие хотелки, от внезапной поездки в Гватемалу до курсов тантра-йоги. Она оплатила обучение мужа в Принстоне.

Следующим шагом должен был стать перевод в нью-йоркский офис Citizens Financial Group. Тео даже квартиру под него купила – роскошную, с двумя спальнями, в самом центре города. До успеха оставалось полшага…

Но эти полшага Теодора так и не сделала.

Не будет ни квартиры, ни карьеры, ни билетов в Метрополитен. Ничего не будет. Только этот пыльный, пропахший нафталином дом, кретинские променады по саду и бесконечная, невыносимая болтовня Мэри.

Тут Теодора Дюваль ничего не может. Ничего не умеет. Тут она никто, полное и абсолютное ничтожество, неспособное повлиять даже на выбор блюд к ужину.

Тео нашла тетради и учебники прежней госпожи Дюваль. Девушка действительно училась магии, и, вроде бы, неплохо училась. Желтоватые разлинованные листы были исписаны заметками и формулами, под которыми красовалось гордое «Молодец!», «Отличная работа, Теодора, вы провели блестящее исследование». Вероятно, она разбиралась в этом деле. Возможно, стала бы востребованным специалистом, как тот же доктор Робер. Вот только новая Теодора Дюваль ничего этого не знает. У нее осталась только память тела, смутная, как шепот из кладовой.

И если Тео хочет добиться хотя бы чего-нибудь, нужно снова начинать с нуля. Изучать азы, искать возможности и двигаться вверх шаг за шагом, взбираться на гору, сдирая пальцы в мясо.

Нет.

Только не это.

Слишком много в жизни Тео было гор. Слишком долгим и мучительным был ее путь к успеху.

Тео не хотела повторять маршрут. Просто не могла. У нее не осталось сил.

Я не в ресурсе. Не в активности. Не в потоке. Я в жопе, мама.

Хотя какая, к дьяволу, мама? Маме всегда было насрать.

Тео медленно открыла глаза. Через пыльный балдахин просвечивали лучи утреннего солнца, окрашивая кружево в розовое золото.

Можешь, не можешь… Какая, нахер, разница.

Надо.

Тяжело поднявшись с кровати, она нашарила ногами домашние войлочные туфли. В этом время кузен Герберт совершал моцион – гулял по саду, проверял выполненные накануне работы, раздавал новые задания поварихе, служанке и затюканному сверх всякой меры контрактному. Завершив свой крестовый поход на бездельников, Герберт отправлялся на застекленную террасу и завтракал – вдумчиво и неторопливо. Так что минимум час у Теодоры есть.

Бесшумно выскользнув из комнаты, она прошла по коридору, свернула направо и остановилась перед высокой белой дверью. Герберт свою спальню запирал, Тео выясняла, но в чулане, на дальней полочке, хранились запасные ключи. Это Тео тоже выяснила – когда «потеряла» свой.

Воровато оглядевшись, она сунула ключ в замок и повернула. Звонко щелкнул язычок. На секунду Теодора застыла, напуганная звуком – казалось, что на него сбежится весь дом. Но коридор был пуст, гневный голос Герберта доносился откуда-то из заднего двора, и Тео, приоткрыв дверь, скользнула внутрь. Шторы в комнате была задернуты, и мебель тонула в серой дремотной полутьме. Осторожно ступая, Тео подошла к секретеру.

Какие-то тетради – судя по всему, студенческие. То ли физика, то ли математика… А может, и магия, черт ее знает. Тео пыталась читать учебники бывшей владелицы тела, но особого успеха не достигла.

Блокноты. Взять в поездку гетры и шерстяной плащ, поговорить с Леонардом, зайти в клуб. Сделать в четверг, в среду, во вторник…

Снова тетради. На этот раз одинаковые – толстые, темно-синие, на медных потускневших пружинах. Тео открыла верхнюю.

02 апреля.

Не знаю, на что я надеялся. Возможно, на здравый смысл – должны же у этой карги наличествовать хотя бы остатки здравого смысла. Сестрица и раньше была туповата, но сейчас она как минимум неадекватна. А как максимум – это вообще не она. Но старой перечнице на все плевать. Ах, моя дорогая девочка! Теодора то, Теодора это, к Теодоре вернулся аппетит, Теодора читает… Теодора так похожа на своего отца.

И неважно, что Теодора глупа как пробка. Неважно, что в голове у нее только кавалеры и танцы. Ветхая кошелка все равно спит и видит, как завещает ей все состояние. Вот ради этого я работал? Ради этого ночами просиживал над счетами, искал способы сэкономить, вкладывал наш убогих доход в предприятия, сулящие достойную прибыль? Тот факт, что мы до сих пор по ветру не пошли, – это моя заслуга. Только моя. Но наследницей станет Теодора. Потому что она похожа на своего отца.

Говорить такое грех, об это даже думать непозволительно… Но я жалею, что она очнулась. Если бы эта тупица умерла, не приходя в сознание, всем стало бы лучше. Вот такой я злодей – и самое забавное то, что я этого почти не стыжусь.

27 марта.

Доктор Робер ответил мне на письмо, и я доверяю его компетентному мнению. Но подозрения все равно остаются. Нужно найти способ их проверить.

Мэри не видит ничего странного. Кузина ведет себя так же, как обычно – с поправкой на опустевшую черепушку. Она не путается в бытовых вещах, не разговаривает на чужом языке и не пьет кровь младенцев. Мэри уверена, что это все еще наша Тео. Даже в подъюбник она залезает своим прежним дурацким способом – не надевает его через голову, а натягивает через ноги, как мужчина – брюки. И гребень закалывает, как-то по-особому заворачивая косу. Я понятия не имею, как именно, но Мэри в таких вопросах разбирается.

Может ли дух, захвативший тело моей дражайшей кузины, овладеть еще и ее воспоминаниями?

Доктор Робер говорит, что нет. Душа – вместилище памяти, и если она уходит, остается лишь пустая оболочка. Именно поэтому духи вселяются только в людей при полной памяти. Они как паразиты, овладевающие ресурсами хозяина и использующие их себе во благо. Но паразит не может жить на мертвом теле, а дух не может существовать без опоры на рассудок человека.

Я хотел бы согласиться с мнением глубокоуважаемого доктора Робера. Но не могу. Что-то внутри мне не позволяет. Слишком уж много странностей в поведении моей тупоголовой кузины. А может, я слишком ее ненавижу.

Надо добавить Мэри парочку медяшек сверх установленной суммы. Пусть проявит больше усердия в наблюдениях. Вдруг все-таки заметит нечто важное.

21 марта.

Я понимаю, что при нарушениях памяти человек теряет воспоминания. Но разве может их утеря повлиять на эмоциональную оценку событий?

Если Тео не помнит, как опрокинула вазу с пуншем на господина Мальтера – это естественно при ее недуге. Но почему она не смеется, когда я рассказываю эту историю? Такие анекдоты всегда ее забавляли. Теодора чудовищно смешлива – точнее, была смешлива в прошлом. А сейчас только вежливо улыбается. Кажется, мои истории больше не кажутся ей веселыми.

И жалостливость. Раньше Тео постоянно всех жалела – персонажей книг, голодных птичек и больных котят. Кажется, она специально выискивала объекты для своей удушающей приторной заботы. А сейчас я рассказал ей, что пожертвовал золотой на прокорм сирот, и услышал лишь «Это достойный поступок, дорогой кузен». Достойный поступок! Да Теодора должна была прослезиться от умиления, произнести молитву, прочесть подходящее случаю душеспасительное стихотворение, а потом притащить пучок собственных криворуких вышивок, чтобы я вручил «бедным сироткам».

Такие несоответствия я вижу постоянно. Не думаю, что это связано с памятью. Скорее уж, с личностью. Но болезнь Теодоры не могла изменить ее личность. И тут у меня возникает вопрос: а Теодора ли это? Или нечто другое, вселившееся в тело, из которого отлетела душа?

Приноровившись к почерку, Теодора быстро листала дневник, продвигаясь все глубже в прошлое. Кузен явно терпеть не мог свою двоюродную сестрицу, и корни этой вражды уходили в семейные склоки многолетней давности. Бабка благоволила внучке, явственно выделяя ее среди других родственников, и это вызывало закономерную ярость Герберта. В какой-то степени Теодора даже сочувствовала бедняге. Столько усилий – а все сливки получает какая-то тупоголовая дурочка, которая палец о палец не ударила.

Судя по всему, во внезапной болезни кузины Герберт увидел свой шанс. Если она умрет, соперников в получении наследства не останется. Но Тео очнулась и даже более-менее оправилась – вот ведь несчастье! Теперь единственным шансом для Герберта было доказать, что Теодора – это вовсе не Теодора, а нечто совсем иное.

Пока что никто не воспринимал его попытки всерьез.

Пока. Что.

Потому как на самом деле Герберт был прав. И если он найдет способ как-то проверить свои предположения – у Тео будут проблемы. Очень большие проблемы.

Дневник уходил все дальше в прошлое, и перед Теодорой вставала жизнь Герберта в обратном движении – словно смотришь видео задом наперед.

Постоянные конфликты с бабкой, под которую несчастный кузен никак не мог подладиться.

Унизительная дружба с Теодорой, которую Герберт считал исключительной дурой, но сжимал зубы, терпел и улыбался.

Учеба в университете – мучительно сложная, унылая и голодная. Денег у кузена было немного, а бабка помогать отказывалась.

«Она считает, что если я достаточно талантлив, то заслужу оценками стипендию. А если нет, то незачем и учиться. Ладно, пусть так. Допустим. Допустим! Но почему тогда она оплачивает учебу этой тупоголовой дурочки???» – ярился в дневнике Герберт. И Теодоре было искренне его жаль.

А через несколько страниц всплыло главное.

Почему моя жизнь должна зависеть от каких-то случайностей? Да, эти случайности трагические, и я не могу приуменьшить горе, которое постигло несчастную старуху. Потерять любимого сына, и потерять так нелепо! Если бы он умер после долгой болезни, старуха успела бы смириться с неизбежным. Если бы погиб на поле боя – утешалась бы осознанием героического величия его смерти. Но нет. Это был самый заурядный несчастный случай. Кони понесли, повозка свалилась с моста, и Роджер Дюваль с супругой ушли под воду как камень.

Если бы Роджер не поехал на прием к губернатору… Если бы кони тогда не испугались… Если бы кучер справился с упряжкой… Если бы дверцу экипажа не заклинило… Я могу назвать десяток таких вот «если бы» – но зачем? Цепочка событий тянется только в одну сторону, и отмотать ее назад невозможно. Роджер Дюваль утонул, а вместе с ним и мое будущее. Потому что чертова старуха погрузилась в заботу о несчастной сиротке. Она отдает Теодоре все – деньги, драгоценности, ценные бумаги, а требует взамен лишь одного – чтобы она была похожа на любимого сына.

А я! Как же я? Единственная моя вина в том, что я – сын своей матери. А вся вина моей матери в том, что она – не мужчина. Не сын. Не продолжатель рода. Вздорная старуха была помешана на Альберте и едва ли замечала родную дочь. Теперь эту эстафету равнодушия принял я. Можно заработать для старой кошелки сотни золотых, можно восстановить имение, открыть новый материк и покорить воздушное пространство. Все равно я буду недостаточно хорош. Потому что я не Роджер и не сын Роджера.

Теодора получает все, а я остаюсь нелепым приживалой. Но в будущем меня ждут еще большие беды. Потом, когда бабка умрет, сестрица вступит в права наследования и вышибет меня из дома, как безродного пса.

Как же я все это ненавижу. Как ненавижу!

Медленно выдохнув, Теодора закрыла тетрадь. Стрелки часов приближались к половине десятого, и нужно было убираться из комнаты – а самое важное она узнала.

Герберт действительно на дух не переносит кузину. Тео стоит на его пути к наследству. И предприимчивый, решительный Герберт сделает все, чтобы эту преграду убрать. Тем более что у него появился такой удобный шанс.

По этому поводу нужно было что-то делать. И срочно.

Глава 7

Тео положила в рот еще один кусочек тушеного мяса. Рядом тщательно, с усердием работала челюстями старуха, перемалывая жесткую говядину в питательную массу. Чуть дальше уныло ковырялся в тарелке Герберт.

Повариха обладала поразительным умением превращать любое блюдо в унифицированный набор жиров, белков и углеводов. Вроде бы насыщает организм, но удовольствия от еды – никакого.

 С другой стороны – может, все совершенно иначе? Может, стартовый набор продуктов так плох, что безвкусное рагу на тарелке – это вершина поварского таланта? А без него все было бы в разы ужаснее.

– Сегодня говядина особенно хороша, – громогласно провозгласила госпожа Альбертина, и Тео с Гербертом многозначительно закивали.

Да, хороша. Чудесна. Необыкновенно тонкий вкус.

– Что у нас с наймом работников? – старуха перевела взгляд на Герберта. Тот равнодушно повел плечами. – Нужно восстанавливать второе крыло дома. Если фундамент сползет еще дальше, стена треснет.

– За те деньги, что мы предлагаем, строителей не найти. Могу взять в банке контрактных – но вы же знаете, бабушка, что будет в итоге. Мы потратимся на договор, а потом все равно придется нанимать нормальных работников – чтобы сделали фундамент и починили то, что сломают контрактные.

– Так проследи за ними. Ты же умеешь общаться с контрактными.

– Благодарю за доверие, бабушка, я прилагаю все усилия. Но как бы я ни усердствовал, вынуждая контрактных работать тщательно – я просто не знаю, что именно они должны делать. Мои знания о фундаментах ограничиваются тем, что фундаменты должны быть. Поэтому нам нужен как минимум один профессиональный строитель, который определял бы направление работ. А это – повторюсь – деньги, которых сейчас нет.

Тео молча поворачивала голову от одного собеседника к другому. У нее были некоторые соображения по поводу того, как сэкономить деньги.

Не так давно Тео ознакомилась с концепцией использования контрактных. Она была до смешного проста. Люди, не вернувшие вовремя крупную ссуду, получали выбор: полная конфискация имущества в пользу банка, каторжные работы за воровство или контракт. Банкрот мог отработать долг – естественно, за минимальную помесячную оплату и с минимальными же правами.

Банк предоставлял контрактных в срочную аренду. Любой желающий мог заключить договор, получив необыкновенно дешевого наемного работника. Правда, квалификация у контрактных была чудовищно низкая, а мотивация к труду – нулевая. Нормальные люди с достаточными и востребованными профессиональными навыками либо не берут неподъемные кредиты, либо вовремя их возвращают. Тео не питала никаких иллюзий по поводу несчастных обанкротившихся страдальцев.

Но даже неквалифицированный ленивый работник – это все равно работник. Можно взять несколько контрактных, потом передать их в субаренду на стройку. Неофициально, конечно. Строители получают бесплатную рабочую силу, Дювали – квалифицированного консультанта-прораба. Все довольны, кроме контрактных. Но эти-то в любом случае недовольны, поэтому какая разница?

Схема была настолько очевидна и проста, что Тео чуть было не вывалила ее на головы поглощенных дискуссией собеседников. Уже открыв рот, Теодора опомнилась – и сунула в него ложку с рагу.

Потому что… как там писал Герберт? Эта пустоголовая думает только о танцах и кавалерах.

Вряд ли первоначальная владелица этого тела интересовалась банками, договорами и левыми схемами найма. Она просто не мыслила такими категориями – а значит, и Тео должна была молчать.

Осененная внезапным осознанием, Тео медленно зачерпнула ложкой густой соус.

Ощущение было такое, как будто она шла по стройке – а рядом, в паре дюймов от головы, просвистел кирпич. В этот раз все обошлось. А в следующий? Завтра? Послезавтра?

Рано или поздно наступит день, когда Теодора выдаст себя. Скажет что-нибудь такое, что невозможно будет объяснить амнезией или нервным расстройством. И тогда… тогда Герберт ее сожрет.

Прямо как в старом добром CFG. Шаг влево, шаг вправо – и косточки оступившегося обгладывают пираньи.

– А кстати, бабушка – почему у нас второй месяц нет поступлений из Кенси? – Герберт отпил из бокала воду, странно двинув челюстями. Тео подумала, что кузен пытается смыть с языка восхитительный вкус тушеной телятины.

– Вот. Это еще одна проблема, о которой мы должны поговорить. Теодора, девочка моя, мы тебе не наскучили? – старуха перевела на нее прицел водянистых глаз.

– Ну что вы, бабушка. Это очень занимательно, – мило улыбнулась Тео, сохраняя на лице доброжелательно-придурковатое выражение. – Я хочу быть в курсе всех наших дел.

– Очень похвальное начинание. Я рада, что ты переросла свои ветреные увлечения, – старуха величественно качнула головой, а Герберт раздраженно поморщился.

– Так что с Кенси? – он поспешно перевел разговор в прежнее русло, обрывая похвалу Теодоре.

– Наш съемщик пропал из города еще три месяца назад.

– Как пропал?!

– Обыкновенно. Собрал все свои вещи, часть наших и съехал, не оставив обратного адреса, – госпожа Дюваль говорила размеренно и спокойно, и только каменно-напряженный рот выдавал крайнюю степень ее раздражения. – Перед отъездом этот мошенник взял плату вперед со всех клиентов, которые согласились ее дать. Так что теперь мы должны половине Кенси.

– Почему мы? – изумилась Тео. – Занимал-то съемщик.

– Потому что съемщик, господин Туро, работал по нашему патенту. В Кенси, милая моя, я выкупила патент городского мага еще двадцать лет назад. Там же оборудовала и жилье, и рабочее место. Теперь мы сдаем патент в аренду за тридцать процентов дохода. Но формально обязательства перед городом наши, следовательно, долги господина Туро тоже ложатся на нас.

Старуха держала нож и вилку так, словно готова была вонзить их в глотку злокозненному господину Туро.

– И что же мы будем делать? – Герберт держался намного спокойнее. Еще бы. Деньги уплыли из бабкиного кошелька, в крайнем случае – из наследства Тео. Но сам Герберт в любом случае ничего не терял.

– Пока не знаю. Кто-то должен поехать, разобраться с делами, погасить долги. И найти человека, который будет выполнять работу городского мага. Кенси уже две недели без штатного волшебника. Еще неделя, и городское казначейство начнет начислять нам пеню.

Старуха замолчала, тяжело глядя на Герберта. Тот, опустив глаза в тарелку, меланхолично ковырял ложкой рагу. И явно не собирался говорить того, что раздраженно ожидала старуха.

Это был шанс. Тот самый, один-единственный, уникальный шанс сбежать из-под пристального надзора Герберта.

Тео набрала в грудь воздуха, как перед прыжком в холодную воду.

– В Кенси могу поехать я, – предложила она.

– Что? Как это – ты?

Впервые Тео увидела, как на гранитном лице госпожи Дюваль проступает совершенно детское изумление.

– Обыкновенно. Я совершеннолетняя, закончила академию и не имею никаких обязанностей в доме. Почему бы мне не поработать в Кенси, пока вы не найдете подходящую замену?

– Но ты ведь почти ничего не помнишь, – покачала головой старуха. – Как же ты будешь работать?

– Вероятно, никак. Но вам ведь и не нужно, чтобы я работала. Насколько я понимаю, в Кенси должен быть городской маг. Так вот она я – квалифицированный маг с дипломом академии Рейшаха.

– Хм. В этом есть смысл, – поддержал Теодору Герберт. Старуха возмущенно воззрилась на него, потому что предложение было абсурдным. Это понимала Тео, это понимал Герберт, и это отлично понимала старуха. Девушка, до конца не оправившаяся от тяжелой болезни, не может ехать одна в незнакомый город. Если бы Тео не нужно было любой ценой сбежать от внимания Герберта, она в жизни бы не предложила такой бред.

Но ей было нужно.

А Герберту было нужно, чтобы она убралась как можно дальше. Поэтому он подыграл Теодоре, достраивая картину до более-менее логичной.

– Кенси расположен на берегу моря. Там восхитительный климат, чудесная природа и невероятный воздух. Не сомневаюсь, что Теодоре это пойдет на пользу. Две-три недели под южным солнцем, прогулки, фрукты… Это намного лучше, чем дышать здесь сыростью и туманами. Я уверен: проведя лето в Кенси, моя дорогая сестра восстановит и здоровье, и память. А местные жители уж как-нибудь обойдутся без услуг штатного мага. Все равно в этой дыре никогда и ничего не происходит.

– Ты думаешь? – нахмурилась госпожа Альбертина. – Нет, если Тео будет только формально числиться магом, при этом не выполняя никаких обязанностей… дом совершенно пригоден для жизни, я была там полгода назад – очаровательное старое здание, такое живописное… Ну и слуги – нужно организовать надежный эскорт. Если поедет Мэри, из этого действительно может кое-что получиться…

– Нет! – охнула Теодора, но под удивленными взглядами собеседников тут же сбавила обороты. – Мэри, конечно, очень надежна, и она замечательно обо мне заботится. Но Мэри – женщина, а в дальней поездке разумнее полагаться на мужскую силу.

А еще Мэри стучит Герберту. Кто угодно, только не Мэри!

– Но у нас нет слуги-мужчины.

– У нас есть контрактный, – Тео умоляюще посмотрела на Герберта. – Этот юноша выглядит достаточно сильным и выносливым. Кузен, дорогой, ты же отпустишь его, правда?

А еще этот юноша выглядит слишком тупым, чтобы уметь писать. И вряд ли так близко знаком с госпожой Теодорой, чтобы замечать странности в ее поведении.

Герберт пожевал губами. Тео буквально слышала, как вертятся шестеренки у него в мозгу. Согласиться – и лишиться возможности шпионить за Тео? Или решительно отказать – с риском, что Теодора останется дома, все глубже вгрызаясь в сердце и в кошелек любимой бабушки.

Ну же! Давай! Давай! Хочешь ты это наследство или не хочешь? Вот он твой шанс, Герберт, решайся!

– Может быть, повариха?

– Да она же совсем ветхая! Это мне придется помогать несчастной старушке, а не наоборот. Но мы можем нанять кого-нибудь достаточно квалифицированного… – задумчиво протянула Тео, и Герберт вздрогнул. Мысль о том, что бабка снова будет оплачивать фанаберии кузины, подействовала на него, как пинок в задницу.

– Ну зачем же нанимать. Контрактный действительно довольно выносливый парень. Смирный, послушный, за женщинами не волочится, не пьет. Ума, правда, невеликого, но тем лучше. Будет делать что сказано, а большего от слуги и не требуется. Бабушка, так что, вы согласны?

Альбертина Дюваль посмотрела на Тео. На Герберта. Снова на Тео.

– Ну что ж. Пожалуй, согласна. Пусть Тео съездит на пару месяцев к морю, не вижу в этом большой беды. А если что-то пойдет не так – Теодора, дорогая, не забывай: ты в любой момент можешь вернуться.

– Спасибо, бабушка! – воскликнула Тео, скрывая за радостью облегчение. И такое же облегчение увидела на лице Герберта. Он улыбался Теодоре совершенно искренней, теплой и счастливой улыбкой – впервые за время их знакомства.

Пошла вон, дорогая!

Конечно, милый, с радостью!

Гармония в отношениях – это важно.

Глава 8

Откуда взялись баулы размером с корабельный контейнер, Тео так и не поняла. Она отобрала в дорогу три платья – одно нарядное и два домашних, запасные туфли и теплую вязаную шаль на случай холодных вечеров. К этому скудному набору Мэри добавила сначала пару ночнушек, потом теплые чулки, парочку шляпок, зонтик – обычный и кружевной, от солнца, миленький лиловый костюм-двойку, шелковый халат – а вдруг случится выйти к посетителю глубокой ночью… Список вещей, которые могут пригодиться, стремительно рос, а вместе с ним росли и баулы.

Теперь Тео ожидали четыре здоровенных чемодана, каждый из которых тянул на небольшой шкаф. Там были одежда, несколько видов мыла, шампунь, свежее постельное белье и даже посуда. В какой-то момент Мэри вообразила, что злокозненный Туро спер из дома все кофейники и кастрюли, и немедленно соорудила набор из серии «необходимо и достаточно». Сама Тео, поколебавшись, сложила в отдельный чемодан книги и свои-не свои ученические тетради. В успехе задуманного она сомневалась, но попытаться стоило. Если в этом мире Тео действительно владеет магией – глупо не развивать дар.

И вот Теодора стояла перед экипажем, который с утра нанял кузен Герберт. Бедняга так радовался отъезду обожаемой сестрицы, что выскочил из дома еще на рассвете, чтобы забронировать самых лучших лошадей. Тео с некоторым сомнением покосилась на понурившуюся четверку. Лошадки были толстенькие, кургузые, с короткими мосластыми ногами. Они вовсе не выглядели элитными рысаками.

С другой стороны – ну что Теодора понимала в лошадях?

– Тео, девочка моя! – старуха трубно сморкнулась в платок. – Ты уверена, что достаточно здорова для этой поездки?

– Конечно, бабушка. Все будет в порядке, – кивнула Теодора, и этого – о чудо! – оказалось достаточно. Старуха хотела верить, что у единственной дочери обожаемого сына все хорошо. И она поверила. Закрыла глаза на мелкие огрехи, нашла объяснение крупным. И не задавала лишних вопросов. Девочка хорошо кушает, вежливо отвечает и вовремя делает книксены. Что еще нужно для счастья? О бесконечной пустоте, царящей в голове у Теодоры, старуха не имела понятия. А Герберт, почуявший шанс избавиться от соперницы, не торопился бабку просвещать.

– Обязательно найми надежную служанку, дорогая. Не выбирай бестолковых девиц – у них один ветер в голове. Возьми женщину в возрасте, солидную, с хорошими рекомендациями. Вот, это список людей, к которым ты можешь обратиться за помощью в любой момент, – бабка вложила в руку Теодоры туго перетянутую лентой бумажку. – Нас не назвать хорошими друзьями, но каждого из них я знаю лично и уверяю тебя – это исключительно порядочные господа и дамы.

Улыбнувшись сухим, как у мумии, ртом, госпожа Альбертина шагнула вперед и обняла Теодору, вжимая лицом в затхлые кружева платья.

– Удачи, моя девочка. Я вознесу молитвы всеблагому огню за твое скорейшее выздоровление.

– Спасибо, бабушка, – Теодора приложилась к сухой и морщинистой, как скомканный пергамент, щеке, торопливо чмокнула воздух у скулы Герберта и повернулась к экипажу. Контрактный ждал ее, равнодушно опираясь о колесо. Он стоял, свесив голову, и таращился куда-то в землю, унылый и равнодушный, будто лошадь в упряжке.

Ну, хотя бы отмылся дочиста. Уже праздник.

Сегодня Теодора впервые смогла рассмотреть цвет его волос. Не серые и не бурые, а светло-русые, с приятным золотистым оттенком. Было видно, что парень старался их выпрямить, но на концах волосы все равно закручивались непослушными крупными кольцами.

Смотрелось это… довольно приятно.

Ну надо же. Какие поразительные чудеса сотворяют с человеком горячая вода и мыло. И животворящий пинок. Накануне Герберт наорал на контрактного, попрекая его убогим и непотребным видом, и выдал несколько монет на новую одежду. Ну как новую… Просто другую – чистую и без дыр. Теперь контрактный щеголял в старых, но вполне крепких штанах без заплат, вылинявшей бурой рубахе и даже в ботинках. Да, потертые. Да, растоптанные. Но без дыр и подошва веревкой не привязана. Красавец-мужчина, хоть завтра под венец!

Мгновенная язвительная веселость схлынула, и на Тео накатил ужас, прозрачный и острый, как битое стекло.

Куда она едет? Зачем? С кем? Как будет выплывать в этом неведомом, равнодушном, чужом мире?

Она здесь одна. Совсем одна. Единственный человек, который искренне к ней привязан – вздорная, склочная бабка, но даже эта привязанность – только иллюзия. Старуха привязана не к Теодоре. Она любит девочку, которая исчезла навсегда. А Теодора – фальшивка, оборотень, который занял чужое место.

Так. Стоп. Нет. Хватит.

Это просто поездка. К морю. У Теодоры есть деньги, есть дом и есть мозги. Этого достаточно, чтобы выжить.

Да, придется терпеть рядом с собой этого туповатого контрактного. И что? Так даже лучше! Если он заметит какую-то странность, то просто не поймет ее. А все необходимые знания об обыденной изнанке этого мира у парня имеются. Если Тео не поймет что-то простое – задаст вопрос контрактному. Он слишком туп, чтобы заподозрить неладное. Возникнут проблемы посложнее – обратится к людям из списка. Сошлется на болезнь, остаточные аберрации рассудка – ну кто же откажет в помощи бедной-несчастной сиротке? Ну а если дела пойдут совсем плохо, можно вернуться сюда. Под крылышко старухи Дюваль.

Это нормальный план. Рабочий. Теодора справится.

Не дожидаясь помощи контрактного, Тео решительно распахнула дверцу и залезла в экипаж. Внутри пахло кожей, соломой и пылью, сиденья оказалась неожиданно мягкими, а подголовник – удобным.

Не кадиллак, конечно, но не так уж и плохо.

Откинувшись на спинку, Тео прикрыла глаза.

Господи, как же она устала справляться.

Тео ожидала приключения. Может быть, страшного, может быть, увлекательного – но приключения. А получила бесконечную скуку. Дорога уныло тянулась вдаль, мимо окон плыли грязные, едва подернутые первой весенней зеленью поля. С бурых проплешин взлетали в небо стаи каких-то пичуг, оглашая окрестности криками, до удивления похожими на детский плач.

Читать Тео не могла – от постоянной тряски укачивало. Рукодельничать она не умела.  Спать надоело. Чтобы хоть как-то развеять душную монотонность дороги, Тео пересадила контрактного с облучка в экипаж. Оказавшись в салоне, парень немедленно забился в угол и ссутулился, втянув голову в плечи, как старая угрюмая черепаха. На неловкие попытки Теодоры завязать беседу он реагировал короткими «Да, госпожа», «Нет, госпожа» и «Как прикажете, госпожа». Как будто с роботом разговариваешь.

Но Тео не сдавалась – и все-таки выцарапала из контрактного чуть-чуть информации. Томас Макбрайд. Двадцать один год. Работает по контракту пять лет. Семья – отец, мать и три младшие сестры. Видятся редко.

– Редко – это сколько? – задала очередной вопрос Тео, и контрактный затих, как подвисающий компьютер.

– Раз в год. Или два, – наконец-то выдал он ответ.

– Почему так редко?

– А зачем им видеть меня чаще?

И правда – зачем? Человек, застрявший на границе между поденщиком и нищим, не самая лучшая компания для девочек-подростков.

Как он вообще ухитрился получить крупный заем в семнадцать? Неужели банковский работник не видел, кому деньги дает? Хотя… А может быть, в этом и соль. Дать заведомо невозвратный кредит, получить дармового рабочего и вернуть в результате сумму, значительно превышающую первоначальные затраты. Конечно, мистер Томас Макбрайд не выглядел таким уж перспективным вложением. Но кто знает, кто знает. Может быть, аренда контрактных приносит триста процентов дохода и банки готовы костьми лечь, чтобы увеличить количество работников.

Пока Теодора раздумывала над тем, каким образом несовершеннолетний оболтус исхитрился оформить крупный кредит, контрактный уснул. Голова его свесилась набок, и когда экипаж подпрыгивал на кочках, с отчетливым деревянным стуком билась о стену. Каждый раз Тео ждала, что после очередного звучного БАМ! парень проснется – но Томас Макбрайд не просыпался.

– Госпожа, подъезжаем к деревне, – постучал рукоятью кнута в стекло извозчик. – Останавливаемся? Тут неплохой трактир, можете поужинать.

Обрадованная хоть каким-то развлечением, Тео энергично согласилась. Извозчик, получив пару медяшек, торопливо скрылся в местной пивнушке, а Теодора, безжалостно растолкав контрактного, направилась в трактир.

Внешне он ничем не отличался от заведений, стилизованных под ретро-эко-этно шарм. Грубые деревянные столы, такие же табуреты и развешанные под потолком веники сушеных трав. Пахло мятой, сельдереем и дымом. Тео опустилась на стул у окна, стянула перчатки и с облегчением помассировала руки. Постоянное трение о душную лайку раздражало.

– Что будете? – тут же подскочил к ней официант, тощий и угловатый, как швабра. – Тушеная капуста, тушеный кролик, тушеный гусь, тушеные бобы и телятина.

– Тоже тушеная? – рискнула предположить Тео.

– Именно. Тушеная телятина. И кофе.

– Что ты будешь? – обернулась Тео к контрактному. Тот поднял от столешницы равнодушные светлые глаза.

– Что прикажете. Я все ем.

– Допустим. Но что-то ведь любишь больше? Капусту или бобы?

Тот помолчал, что-то взвешивая внутри.

– Бобы.

– Кролик, гусь или телятина?

На туповатом плохо выбритом лице мелькнула то ли растерянность, то ли удивление.

– Не знаю, госпожа. Что закажете.

Тео почему-то очень хотелось дожать его, выдавить четкий ответ хотя бы на этот элементарный вопрос. Ну какого черта? Выбрать из трех вариантов блюд – что тут сложного?!

Но собственная раздраженная настойчивость казалась нелепой и неуместной.

– Телятина, – выбрала за контрактного Тео. – А мне капусту с кроликом. И два кофе.

– Один нормальный, один желудевый? – уточнил официант, застыв с четырьмя загнутыми и одним оттопыренным пальцем. Видимо, этот оригинальный метод успешно заменял ему ручку и блокнот.

– Почему желудевый? Нормальный, – удивилась Тео.

Кто вообще пьет желудевый кофе? Ну, кроме безумных поклонников ЗОЖ, но эти даже заваренным сеном не брезгуют.

– Сию минуту, – переломился в поклоне официант, метнулся в кухню и вскоре вернулся с наполненным подносом.

Капуста оказалась чудовищно жирной, крольчатина – жесткой, а кофе безбожно кислил. Пока Тео вяло ковыряла свою порцию, контрактный торопливо забросил еду в рот, как кочегар – уголь в топку, и вытер тарелку корочкой хлеба.

– Кошмарный кофе, – пожаловалась ему Теодора.

– Как скажете, госпожа. Вам виднее.

– Мне? Почему мне виднее? А у тебя что же, своего мнения нет? – не выдержала бессмысленной овечьей покорности Теодора. – Ты пьешь кофе. Чувствуешь его вкус. Он тебе нравится или нет?

Контрактный сосредоточенно поглядел в ополовиненную чашку.

– Да, госпожа. Он сладкий.

В следующем трактире Тео попросила вместе с кофе принести сахарницу – и завороженно наблюдала, как парень сыплет в чашку одну ложку за другой.

Вот это обмен веществ! Не организм, а тигель для калорий.

А в третьей деревне грянуло чудо. Валаамова ослица заговорила. Когда Тео, заинтригованная описанием, заказала себе рагу, контрактный протянул руку. Дотронулся до ее ладони. И сказал:

– Не берите.

– П-почему? – с трудом выдавила из себя Тео, так до конца и не справившись с шоком.

Контрактный выглядел… ну… нормальным. Маска бессмысленного животного безразличия треснула и рассыпалась в пыль. Теперь это был просто парень – не самый ухоженный, не самый красивый. Но вполне, между прочим, приятный. Если бы Тео встретила такого в баре – нормально одетого, постриженного, окруженного вкрадчивой аурой туалетной воды – она бы не пала, сраженная, к его ногам. Но предложение выпить по бокальчику вина обдумала бы. А может быть, даже и согласилась.

– Несвежее, – под гневным взглядом официанта контрактный смущенно поежился. – В таких забегаловках в рагу вчерашние продукты кладут – ну, то, что от обеда и ужина осталось. Варят, тушат – и оп! – готово. Не берите рагу. И рыбу не надо – тут море далеко, а вместо пруда грязная лужа.

– Тогда что взять? – придавленная внезапным фейерверком информации, Тео никак не могла сосредоточиться.

– Да мясо любое. Тухлятину точно не положат, а если вчерашнее поджарят – так что ж теперь. Не отравитесь.

– О, вот оно как. Спасибо. Это был очень полезный совет, – автоматически-вежливо поблагодарила Теодора. И грянуло второе чудо. Контрактный улыбнулся. Короткая улыбка на долю секунды искрами вспыхнула в серых глазах, собрала лучиками кожу на скулах, сморщила нос. И погасла. Контрактный снова смущенно таращился в стол, до белых ногтей сжимая пальцами дерево.

– Да ладно. Ничего такого. Все это знают – ну…те, кто к таким забегаловкам привычный.

– А ты, значит, привычный.

– Ну… Да. Был. Раньше.

– Это когда? – немедленно уцепилась за выпутавшуюся из клубка ниточку Тео.

Контрактный снова замолчал, цепляясь за столешницу, как тонущий за бревно. Лицо у него застыло и словно выцвело, от солнечных зайчиков улыбки не осталось следа.

Сейчас он выглядел ровно так же, как за полчаса до этого. И за час. И за сутки. Туповатый и невыразительный, блеклый до бесцветности – не человек, а набросок.

– Раньше. Когда дома жил. С отцом заходили.

– А потом ты взял ссуду? – подтолкнула разговор Тео.

Появился официант с едой. Контрактный, не дожидаясь, пока тот расставит тарелки, ухватил с подноса кусок хлеба и впился в него так, словно неделю не ел.

– Да. Потом ссуда, – пробормотал он через набитый рот и тут же утрамбовал туда кусок бекона с яичницей. Теперь говорить было физически невозможно, и Тео в очередной раз отступила, позволив контактному запихиваться едой под завязку.

Возможно, он действительно был очень голоден. А может, воспользовался шансом свернуть разговор, не нагрубив нанимателю.

Тео мысленно поставила на второй вариант.

Глава 9

Путешествие было кошмарным. Экипаж зайцем прыгал по грунтовке и трясся, как эпилептик, на брусчатке. Примитивные рессоры вместо того, чтобы гасить толчки, только сочувственно поскрипывали. Контрактный почти все время спал, забившись в самый темный угол, выныривая из унылой дремоты только для того, чтобы пожрать и сходить до ветру.

Все это было скучно. Невероятно скучно.

Некоторое разнообразие в устоявшийся ритм внесла пересадка на катер. Крохотное суденышко натужно пыхтело, плевалось клубами пара, но мужественно продвигалось вверх по реке. Занявшая каюту первого класса Тео наконец-то смогла полежать, вытянув ноги, а контрактный скрылся в где-то внизу, в помещениях для слуг. Поначалу Теодора волновалась. Ей представлялись темные, заплесневевшие от постоянной влажности клетушки, до отказа забитые тощими, грязными, измученными людьми.

А по ногам у них бегают крысы.

Обнаружить себя в роли нерадивого рабовладельца было ужасно. Отловив в коридоре стюарда, Тео категорически потребовала, что ее проводили в трюм – и обнаружила, что каюты третьего класса вполне пригодны для жизни. Да, маленькие, да, неуютные. Но светлые, сухие и даже с кроватями. На одной из этих кроватей и обнаружился контрактный. Засранец дрых, подложив под голову замызганный вещмешок. Выглядел он совершенно довольным.

И Теодора, и отоспавшийся на месяц вперед контрактный катер покинули с нескрываемым сожалением. Потом была еще одна пересадка в экипаж – на этот раз скромненький, тесный и душный, как фанерная коробка для обуви. Извозчик в широкой соломенной шляпе вяло помахивал длинным прутом, который призван был заменить кнут – но совершенно не заменял. Рыжие кургузые лошаденки неспешно трюхали по дороге, увозя скрипучий тарантас все дальше на юг.

Тусклая бурая земля покрылась изумрудной травой, придорожные кусты оделись зеленью, в них сладострастным склочным многоголосием орали птицы. Дома в деревнях утратили присущую северным зданиями приземистость, обзавелись широкими окнами и легкомысленной драпировкой из вьюнков.

Город Тео почувствовала за несколько миль. Кенси пришел к ней тишиной и запахом цветов, теплым ветром и дальним, почти неощутимым привкусом йода на языке. Чем ближе экипаж подъезжал к городу, тем меньше вокруг становилось невозделанных полей. Геометрически правильные квадраты разнились по цвету – светло-зеленые, темно-зеленые, салатовые, оливковые. Всходы покрывали землю, как густой ровный мех, или рассекали строгими полосами, между которыми просвечивал масляный, пропитанный солнцем чернозем.

Потом пошли виноградники – ровные ряды шпалер начинались у самой обочины и тянулись вдаль, за горизонт.

– Тепло тут, – попыталась завязать разговор Тео.

Клюющий носом контрактный нехотя приоткрыл глаза.

– Юг, – равнодушно пожал плечами он.

– Тебе не нравится юг?

– Работа везде одинаковая.

Грохоча колесами по брусчатке, экипаж въехал в маленький сонный городок. Сложенные из дикого камня дома прятались от солнца под рыжими черепичными крышами, над которыми кружили ласточки. Присмотревшись, Тео увидела на грубых, как руки старухи, стенах хрупкие чашечки гнезд.

– Смотри! У них на домах живут ласточки! – восхищенно воскликнула она и тут же устыдилась нелепого детского порыва. Но контрактный, внезапно оживившись, ткнулся ладонями в стекло.

– Где? Точно! У нас такие же дома… были, – смешавшись, закончил он, неуклюже скомкав конец фразы.

– У вас жили ласточки?

– Ну да. Дом над рекой стоял, там мошкары много. Ласточки под балками гнездо подвесили и целыми днями гостинцы птенцам таскали. Они заботливые, ласточки. Добрые… – к концу мысли парень терял запал, как заводная игрушка с подсаженными батарейками, но Тео уловила закономерность. Если сразу же задать следующий вопрос – контрактный выдаст еще кусочек информации.

Конечно, в том случае, если вопрос будет безопасным.

Опасными считались темы, касающиеся прошлого, семьи и загадочной эпопеи с кредитом. Когда разговор сворачивал в эту сторону, и без того немногословный контрактный окончательно переходил на односложные ответы.

И где она, эта хваленая радость человеческого общения? Да с гребаной Сири веселее болтать

– Много птенцов было? – подобрала нейтральный вопрос Тео, мысленно скрестив пальцы на удачу.

– Три, – контрактный все еще выглядывал в окно, провожая взглядом убегающие назад дома. – Потом, правда, один птенец из гнезда выпал, его кошка сожрала. А остальные – нормально. Оперились, потом вылетать начали. Вы птенчиков ласточки видели когда-нибудь? – спросил он.

Контрактный. Спросил. Про птенчиков.

Ошеломленная неожиданным успехом, Теодора мысленно дорисовала себе десяток баллов в квесте «Завоюй среди местных союзника».

– Ни разу не видела, – мгновенно соврала она.

Хотя почему, собственно, соврала? Вживую действительно не видела. А сериалы на Animal Planet – это несчитово.

– Они крохотные, где-то с палец длиной. А рты здоровенные, как печные трубы. И желтые вот тут, – быстрым жестом контрактный обозначил на лице что-то по типу улыбки Джокера. – Когда птенцы жрать хотят, то орут и рты разевают. Для родителей это прям как мишени. Бросают мух прямо в желтый круг, – он дернул губами, а в серых глазах вспыхнули искорки смеха. Тео охотно поддержала его, расхохотавшись, – и контрактный, неловко дернув плечами, все-таки отважился улыбнуться.

– Они забавные. Птенцы. Может, на вашем доме тоже гнездо есть. Тогда сами посмотрите.

– Подъезжаем, – подал голос извозчик. Экипаж повернул, проехал еще немного, углубляясь в прозрачную тень молодых сосен, и остановился перед невысоким чистеньким домиком. Он белел среди зеленых лужаек, словно кубик сахара-рафинада.

– Апельсиновая улица, дом двадцать три, – объявил извозчик.

– Какое странное название, – чтобы выбраться наружу, Теодоре пришлось опереться на руку контрактного. Ноги от неподвижного сидения затекли, и коленки предательски пытались выгнуться в обратную сторону. – Почему Апельсиновая улица? Здесь же только сосны растут.

– Может, раньше апельсиновые деревья были, – высказал предположение внезапно разговорившийся контрактный. Он все еще поддерживал Тео под локоть, и рука у него была жесткая, как стальные перила. – Сосны совсем молоденькие, их высадили лет десять назад.

– О. Понятно, – Тео окинула взглядом пушистые колючие метелки. – Жаль. Я бы оставила апельсины.

– Это да. Они вкусные…

– А шишки – не очень.

Контрактный недоуменно нахмурился, потом сообразил – и коротко улыбнулся немудреной шутке.

Томас, почему-то вспомнила Теодора. Его зовут Томас. Том Макбрайд.

– Госпожа! Госпожа Теодора! – от дома уже спешил, опираясь на трость, крохотный старичок. Подхваченные ветром, реденькие седые волосы плыли над ним, как пух над одуванчиком. – Вот ваш ключ. Госпожа Альбертина мне написала – я все подготовил! Уборка, продукты, привез баллон газа – дом ждет вас!

Доковыляв до калитки, коричневой птичьей лапкой он протянул Теодоре ключ.

– Позвольте, я вас провожу, – бесцеремонно отпихнув контрактного в сторону, дедуля-одуванчик стремительно просочился в экипаж. – Тут всего два поворота, но кто знает, чего ожидать от этих наемных извозчиков? Я бы никогда не доверил свою жизнь и имущество случайному человеку. Как вы добрались? В целости и благополучии, без огорчений? Я так рад, так рад, – дробно закивал он, не дожидаясь ответа. – Ну что же ты стоишь, недотепа? Трогай! – он стукнул в оконце полированной рукоятью трости.

Извозчик хлестнул лошадей. Застывший в изумлении контрактный, захлопнув рот, бросился следом. В несколько длинных прыжков догнав экипаж, он ухватился за поручень и рывком подтянулся. Салон качнуло на рессорах, и в следующую секунду рядом с извозчиком появилась еще одна спина.

Теодора с облегчение выдохнула, а старичок, на секунду запнувшись, поглубже набрал воздуха в чахлую грудь.

– Какой неосторожный молодой человек! А если бы он оступился? А если бы испугал лошадей? Молодежь совершенно не думает о последствиях своих поступков. Моя дорогая, вы зря наняли такого юного слугу. Вам нужен мужчина постарше: разумный, дальновидный…

Под неумолчимый беличий цокот они проехали несколько улочек, выбравшись на самый край города. Последним в ряду, на изрядном удалении от других, стоял узенький двухэтажный дом. По красной черепичной крыше скребла ветвями старая яблоня. В темно-зеленой листве там и сям белели распускающиеся цветы.

– Вот ваше новое жилище, дорогая! – неожиданно ловко выпрыгнув наружу, старичок подал Тео хрупкую, как куриная косточка, руку. – Скромное, конечно, но очень, очень уютное. Сегодня утром я лично прошелся по комнатам. Все в полной готовности, можете не сомневаться! Я даже продуктов вам припас. Свежайшие, самые лучшие, только что с рынка – а у нас на рынке вашей северной гадости не продают. Поверьте слову старого Гриоля. Бывал я у вас на севере, бывал… Ужасная погода, ужасная пища, и люди такие неприветливые… Это все от застоя желчи. Когда холодно и сыро, желчь всегда застаивается, но у нас такие дни случаются только осенью, и тогда мы хандрим. Но у вас этот кошмар постоянно! Нет худшего места для жизни, чем север. Вы правильно сделали, моя дорогая, что перебрались к нам.

Не переставая говорить, он резво тащил Теодору к широкому деревянному крыльцу.

– Ты как? – с трудом улучив момент, обернулась она к контрактному. – Не ударился, когда прыгал?

– Что? Кто? Я? – растерялся парень. – Нет. Все целое, могу работать.

– Вот и отлично, вот и поработайте, – вклинился в разговор одуванчик Гриоль. – Разгружайте вещи, молодой человек, не теряйте зря время. А мы с дамой пройдемся по дому и все-все посмотрим. Вот тут – прихожая. Видите, какие удобные вешалки? Даже самая огромная шуба поместится. Но вам не понадобится шуба, ведь вы теперь на сладостном юге! Холодник в подвале просто огромный – на каждую полку можно окорок положить, еще и место останется. Правда, пентакль охлаждающий надо бы обновить – но это вы сами справитесь Приемная комната – тут ваш предшественник встречал клиентов. Если не был пьян, конечно. Вы даже не представляете, какие у нас в Кенси вина! Не вина, а нектар! Сделал глоток – и все, пропал. Удержаться невозможно. Но для наших вин нужна привычка, а господин Туро, увы, таковой привычкой не обладал. Как же нам повезло, что теперь городским магом будет прекрасная дама! Женщины славятся здравым смыслом и умеренностью, не то, что мы, мужчины…

Тео покорно следовала за Гриолем из комнаты в комнату. Через некоторое время она перестала вслушиваться в слова, воспринимая их как бессмысленный звуковой фон – шум дождя, звон ручья… грохот работающего отбойника. К концу экскурсии в ушах у Тео звенело, а голова кружилась.

– Ну все, откланиваюсь и оставляю вас, моя прекрасная дама! Кушайте, отдыхайте, набирайтесь сил, а завтра ждем вас в городе! Вы должны – нет, просто обязаны прогуляться по главной улице Кенси. Это такая красота! Что-то невероятное. Улица выходит на площадь, и прошлым летом там поставили фонтан. Дельфины, русалки, кентавры – фантастическое зрелище! Правда, фонтан пока не работает – но я очень, очень советую вам посмотреть. До завтра, моя дорогая! Хорошего вам дня!

Все еще щебеча, одуванчик спорхнул со ступенек, устремляясь к опустевшему экипажу.

– Уважаемый! Эй, уважаемый! Не откажите в любезности – тут близко, мы за пару минут домчимся!..

– Вот это да! – мешая восхищение с ужасом, протянула Тео. Сидящий на ступеньке контрактный согласно угукнул. Рядом с ним возвышалась пирамида баулов, под которой можно было прикопать парочку непритязательных Хеопсов.

– Кентавры в фонтане. С дельфинами. И русалками. Как думаешь, что делают в фонтане кентавры?

– Мокнут.

Переноска и распаковка баулов оказалась чудовищно утомительным занятием. Когда все наконец-то было распихано по местам, Теодора хотела только одного – лечь в уголке и тихо сдохнуть. Потный, весь в пыльных разводах и паутине, контрактный тоже не выглядел образцом жизнелюбия. Поэтому с ужином Теодора заморачиваться не стала. Разделив на двоих остатки дорожной провизии, она отправила контрактного в ванную и, легкомысленно бросив посуду на столе, поднялась на второй этаж.

В спальне было свежо и тихо. Не раздеваясь, Теодора рухнула на кровать, подложив руки под голову. Остро скошенный потолок нависал над ней, как полог палатки. Было еще слишком рано, но между старыми дубовыми балками уже собирался сумрак, плотный, как густые сливки. За окном шумела листва, где-то вдалеке лаяли собаки и тонко, пронзительно-горестно вскрикивала птица.

Тео лежала, медленно погружаясь в омут чужих непривычных звуков. Скрипели, остывая после южного солнца, отсыревшие за зиму балки. Из стены за головой доносилось призрачное, на грани слышимости, шуршание. Кто-то мелко топотал на крыше, звук перекатывался туда-сюда, словно шарик для пинг-понга.

Свет за окном медленно, но неуклонно тускнел, и в наступающих сумерках лес за забором сливался в единую черную массу. Она колыхалась, вздыхала, вкрадчиво что-то шептала… Этот звук нельзя было уловить до конца, определить, разложить на составные элементы. Он заполнял комнату, как теплая черная вода, поднимался все выше, и выше, и выше…

Когда за окном раздался тихий тоскливый вой, Теодора не выдержала. Вскочив с кровати, она вылетела за дверь, не надевая туфли.

– Том! Ты где? Том!

– Тут, госпожа.

Густой полумрак первого этажа прорезала бледная полоса света. Контрактный вышел из комнаты для слуг и остановился, недоуменно глядя на Теодору.

– Что случилось?

– Ничего, – Тео автоматически пригладила пальцами взъерошенные волосы. – Просто хотела узнать, как ты тут.

– Все хорошо, госпожа.

– Я могу посмотреть, как ты устроился?

– Что? Да! Да, конечно, – контрактный отступил в сторону, пропуская ее в комнату. – Проходите, госпожа.

От него пахло водой, земляничным мылом и затхлой, слежавшейся одеждой. Еще влажные волосы вились крупными кольцами, и на воротнике рядом с шеей расползались мокрые темные пятна. Проскользнув мимо контрактного, Тео шагнула в крохотную комнатушку. Пространства здесь было так мало, что узкая, как дешевый гроб, кровать, занимала почти все место. Тео потрогала жесткое шерстяное одеяло, зачем-то подвинула заляпанный воском подсвечник.

– Тебе тут удобно?

– Да, госпожа. Отличная комната. Даже с кроватью.

– А что, могла быть и без кровати? – попробовала поддержать шутку Теодора.

– Ну да. У вас я на тюфяке спал.

– О. Вон оно как. Понятно… – Тео снова подвигала туда-сюда свечу. – Том, я хотела задать тебе вопрос. Ты не хотел бы занять гостевую спальню? Ту, которая на втором этаже. А то я подумала: вдруг ты мне понадобишься. Сюда, на первый этаж, не докричишься, а ночью по лестнице я бегать не хочу. Если бы ты за стеной спал, было бы намного удобнее.

– Я?! – брови контрактного поползли вверх, собирая лоб в частую гармошку. – Ну… То есть… Я… Да… Если хотите, я буду спать в гостевой комнате. Как позовете, так сразу приду, госпожа.

– Вот и замечательно! – с облегчением улыбнулась Тео. – Тогда собирай вещи, будем переезжать.

Нетерпеливо постукивая ногой, она дождалась, когда контрактный вытащит из тумбы тощий мешок, а из-под кровати – ветхие, но аккуратно вымытые ботинки. Следуя за Тео, он поднялся по лестнице, бесшумно ступая босыми ногами.

– Проходи, располагайся, – широко распахнула перед ним двери гостевой спальни Тео. – Кровать мягкая, белье свежее, вот тут – газовый рожок, можешь не возиться со свечками. Вещи положи в шкаф, или в комод – в общем, куда хочешь. Пользуйся всем, что есть в комнате.

– Да, госпожа, – контрактный медленно переступил порог и остановился, прижимая к груди свой убогий скарб. – Мне прямо туда ложиться? – он ткнул пальцем в пухлую, как венская булочка, кровать.

– А ты видишь другие варианты? Конечно, туда, – Теодора чувствовала такое сокрушительное облегчение, что даже не разозлилась на идиотский вопрос. – Устраивайся, обживайся, привыкай. А я пошла к себе. Буду вон там, за стенкой. Слушай, Том… – приоткрыв дверь, Тео остановилась на пороге. – Как ты думаешь, в этом лесу волки водятся?

– Тут? Волки?! – губы контрактного дрогнули, но даже его крохотный плоский мозг сообразил: смеяться сейчас не нужно. – Ну что вы, госпожа. На юге леса маленькие, тут разве что лисы водятся. А что случилось? Вы видели какого-то зверя в саду?

– Нет. Просто слышала вой. Я, в общем-то, сразу подумала, что это собака. Но лес все-таки, и совсем рядом. Поэтому я… ну… решила спросить, – Тео с ужасом осознала, что говорит в точности как контрактный – дергается и запинается. – Спокойной ночи, – прервала она этот бессмысленный позор и выскочила в коридор, не дожидаясь ответа.

Открутив поярче газовый рожок, Тео с ногами забралась на кровать и взяла книгу. Теперь, когда в десяти футах от нее возился контрактный, спальня казалась совсем другой – тихой, уютной и теплой. Шаги, стук дверец, скрип половиц под ногами – все эти звуки раскалывали злой шепот ночи, стирали его и уничтожали.

Открыв заложенную главу, Тео сосредоточилась на чтении.

Магическое воздействие первого уровня предполагает использование энергии, свободно циркулирующей в природе. Задача практикующего мага – уловить эти потоки, аккумулировать их и направить к выбранной цели. Для этого нужно соблюдать следующие правила:

Очистите сознание от мыслей. Отрешитесь от всех звуков, заглушите чувства и память. Начинающим мы рекомендуем задернуть в комнате шторы и крепко закрыть глаза.

Почувствуйте течение магии. Следуйте ее движениям, как плывущий по течению человек следует волнам – не препятствуйте, но и не позволяйте захлестнуть себя. Помните: это вы управляете магией, а не она – вами.

Сосредоточьтесь на цели. Вообразите ее во всех деталях, устремитесь к цели желанием и сознанием, всей своей сутью.

В качестве подготовительного мы рекомендуем такое упражнение…

За стеной горестно взвизгнули пружины. Прикрыв книгу, Тео прислушалась. Тихий протяжный скрип – это контрактный лег. Еще череда скрипов – теперь коротких и дерганых. Переворачивается с боку на бок, устраивается поудобнее. Приглушенный кашель, глухой удар… Случайно задел стену.

И тишина.

Но в этой тишине больше не было острозубой и вкрадчивой угрозы, которая надвигалась из тьмы. Теперь это было просто ночь. И просто тишина.

Глава 10

Продукты действительно были свежайшие. И самые лучшие. На просторных полках холодника возлежали пучки зелени, сверкали темно-розовыми боками помидоры, истекал мутными слезами овечий сыр. Тео ошеломленно обозрела внезапное богатство.

– Невероятно! Ты это видел?!

Вопрос был риторическим, но уныло топчущийся на пороге контрактный послушно подошел встал за спиной.

– Много продуктов, – констатировал он. – Дорогие, наверное.

– Наверное… – Тео взяла с полки ощетинившийся пупырышками огурец, подбросила его в руке и положила на место. – Ты готовить умеешь?

– Я? – на лице у парня мелькнуло загнанное выражение, тут же сменившееся привычным обреченным безразличием. – Нет, госпожа. Простите, госпожа.

– Совсем не умеешь? – расстроилась Тео.

Это было сюрпризом. И неприятным. Выбирая в сопровождающие контрактного, она была уверена, что уж простейшие-то блюда готовить он точно умеет. Парень, конечно, тощий, как жердь – но должен же он хоть иногда есть. А значит, должен эту еду готовить.

Ну не с небес же она на контрактного падает.

– У тебя что, на трактиры денег хватает?! – высказала единственное вероятное предположение Теодора.

– Нет, госпожа. У меня редко бывают наличные. Контрактных арендаторы кормят.

– А если простой? Нет аренды?

– Тогда банк.

М-да-а-а…

Логично. И многое объясняло. Естественно, проще кормить работника, чем выдавать ему деньги. Потому что кормежку можно выставить самому же работнику в счет – пусть погашает вместе с заемом. Самые дешевые продукты и в минимальном объеме – но по цене в три раза выше рыночной. Элементарная схема.

Так вот ты какой, секрет удивительного метаболизма. Нужно всего лишь жить впроголодь – и будешь стройным, словно Кейт Мосс.

Героиновый, мать его, шик.

Но логика логикой – а проблема перед Тео встала внезапная. И довольно серьезная. Потому что вершиной кулинарных навыков Теодоры был японский омлет. Взбить два яйца, добавить соевый соус, вылить на сковородку, присыпать сыром и жарить под крышкой ровно две минуты. Потом выбросить в мусорное ведро бурую пересоленную дрянь и заказать в «Зеркальном карпе» роллы. С гребаным, мать его, омлетом.

Тео подумала. Побарабанила пальцами по столу. Снова подумала.

С одной стороны – контрактный готовить не умеет.

С другой стороны – руки у него есть. Мозги, пусть и плохонькие, тоже имеются. А значит, что-нибудь примитивное он сделать сможет.

Не для того Тео брала с собой слугу, чтобы после поездки длиною в шесть дней самой себе завтрак готовить.

– Значит, так… Не можешь – будешь учиться. Гастрономических шедевров уровня ресторанного повара я от тебя не жду. Но уж обычный-то бутерброд ты сделать сможешь. Ну-ка, подставляй миску.

Быстрыми движениями набросав в медный таз овощи, зелень, мясо и сыр, Теодора жестом отправила контрактного к выходу из подвала.

На длинной веранде обнаружилось кресло-качалка. Тео осмотрела его, качнула на пробу и, смахнув пыль, опустилась на скрипнувшее сиденье.

Где-то в ветвях старого дерева пела птица, и в воздухе плыл сладковатый аромат яблоневого цвета.

А хорошо все-таки! Небо, трава, деревья… С некоторым удивлением Тео поняла, что ей совершенно не хочется домой. Впервые с того момента, как она открыла глаза в этом мире, Теодора была совершенно спокойна. Есть яблоня, есть кресло-качалка, есть птица… Безумный мир вокруг Теодоры прекратил свое хаотичное вращение, скрипнул и застыл, подарив ей минуту передышки.

Теодора закрыла глаза.

– Ваш завтрак, госпожа, – выдернул ее из дремоты контрактный. В руках он держал тарелку, на которой возвышалась гастрономическая копия Пизанской башне. На хлебе толстыми ломтями были сложены хлеб, сыр, ветчина, листья салата, снова сыр и снова ветчина. Венчала это странное сооружение неровно отрезанная половинка помидора.

Осторожно примерившись, Тео взяла произведение архитектурного искусства. Половинка помидора на вершине башни угрожающе качнулась, но все-таки удержалась.

– Спасибо, – дипломатично поблагодарила Теодора. – Для начинающего ты отлично справился. И очень быстро. Давай, неси свою порцию, завтракать будем.

– Не понял. Что принести? – нахмурил светлые брови контрактный.

– Свою порцию еды, – терпеливо повторила Теодора.

– Какую порцию? – озадаченная морщинка между светлыми бровями углубилась.

Мысленно застонав, Теодора не закатила глаза – и это было очень, очень значительное достижение.

Да уж. Когда работаешь в серьезной финансовой организации, то привыкаешь: окружающие люди обладают хотя бы минимальным интеллектом. Но не может же постоянно везти.

– Ты. Приготовил. Два. Бутерброда. Себе и мне. Мой ты принес. Теперь принеси свой. Или я спала так долго, что ты его уже съел?

– Нет, госпожа. Я не ел. Я приготовил только один бутерброд. Ваш.

– Один? Но почему? – теперь зависла и Тео.

– Вы так сказали. Сделай для начала бутерброд. Я сделал.

– Но я же не это имела в виду! Я говорила только о том, что готовить нужно именно бутерброд – а не ростбиф, к примеру, и не пирог. Если нас двое – естественно, порций должно быть две!

– Простите, госпожа – недоуменная морщинка на лбу контрактного разгладилась, черты лица обмякли, утратив малейший проблеск мысли и воли. – Простите. Я не понял.

Он даже говорил иначе – медленно, тускло, полинявшим невыразительным голосом.

Как робот, у которого сели аккумуляторы.

– Не страшно, – немедленно сдала назад Тео. – Я действительно ничего не сказала про вторую порцию. Пойди и сделай еще бутерброд. Или два. Сколько хочешь, столько и сделай. Для себя, – на всякий случай уточнила она. Чтобы теперь точно без осечек.

– Сейчас, госпожа, – контрактный исчез на кухне, а через пару минут вернулся с бутербродом. Между двумя толстыми кусками хлеба выглядывал полупрозрачный ломтик сыра. И лист салата.

– Это что? – не поверила своим глазам Теодора.

– Бутерброд. Себе. Вы же сказали, – в бесцветном голосе контрактного мелькнуло призрачное эхо обиды.

Ты хотела. Я сделал. И чем ты опять недовольна??

– Ну что за… – чудовищным усилием воли Тео стиснула челюсти за долю секунды до того, как образ благовоспитанной леди разбился в щепки. – Ну что за… ерунда! – второй заход дался лучше, чем первый. – Ты сделал мне нормальный бутерброд. Пойди и сделай себе такой же! В холоднике продуктов на роту солдат!

– Они дорогие, – буркнул, сминая пальцами хлеб, контрактный. Он таращился в пол, не отрывая взгляда, и на секунду Тео поняла, почему Герберт отвесил парню оплеуху. Когда это наглухо задраенное травоядное равнодушие направлено на тебя – оно действительно бесит.

Всю дорогу Тео кормила контрактного так же, как и себя. Ни разу не сэкономила, ни разу не убавила порцию. Наоборот, брала этому тупице самое вкусное, самое сытное! Даже на катере зашла на камбуз и потребовала, чтобы Тому Макбрайду в третьем классе давали не кашу со шкварками, а нормальное мясо. И гребаный, мать его, кофе. С пятью ложками сахара на чашку.

И что? Этот тупица сделал какие-то выводы?

– Какой же ты… – неудачный, чуть не закончила Тео. Так называла контрактного Мэри, и сейчас это словечко всплыло в памяти, закачалось на волнах, как желтая резиновая уточка. «Какой же ты неудачный!» – хотела сказать Тео, но оборвала себя, так и не договорив.

Впрочем, этого и не требовалось. Слишком уж очевидной была фраза. Вздрогнув, как от пощечины, контрактный съежился еще больше и стиснул свой убогий завтрак так, что передавленные куски посыпались на пол.

Заметив раскрошенный хлеб на полу, парень охнул, разжал кулак – и обреченным взглядом уставился на то, что осталось от идиотского бутерброда.

– Я… я… Простите. Я уберу. Сейчас. Простите.

Рухнув на колени, он торопливо начал сгребать крошки, но только растаскивал их по доскам, пачкая дерево белыми пятнами сыра.

– Стой, – попыталась остановить его Тео, но парень судорожно возил, возил, возил ладонями по полу, беспорядочные движения становились быстрее и быстрее. – Стой. Том. Том!

Вздрогнув, парень остановился, бессильно уронив руки.

– Что это было? – Тео присела рядом с ним на корточки, закрыв обильными юбками злосчастные крошки. – Том?

Контрактный дышал, как после марафонского забега, плотно сжатые губы подергивались.

– Эй. Это просто кусок хлеба, – Тео осторожно положила руку ему на плечо. Тело под вылинявшей рубашкой было твердым и горячим, как батарея. – Том, что случилось?

Контрактный молчал так долго, что Тео уже не ждала ответа. Поэтому, когда он заговорил, вздрогнула и отстранилась.

– Не получается, – контрактный поднял грязные руки. – У меня не получается.

– Что именно? – как можно спокойнее спросила Тео. Она говорила медленно и внятно, как дрессировщик с диким животным. Или как психиатр с буйным психом. – Том, что у тебя не получается?

– Всё. Мне говорят. Я стараюсь. А получается не то.

– Ну вот видишь. Если получается не то – значит, кое-что все-таки получается.

– Не то, – тупо повторил, словно не услышав ее, контрактный. – Он говорит: удобри клумбу. А я вижу: госпожа Теодора сидит. И думаю: сейчас сделать или потом? Если сейчас – навозом вонять будет. Плохо. Если потом – кричать будет, что не работаю. Тоже плохо. Ну, я и подумал: вы же давно сидите, значит, скоро уйдете. Ну и начал. А оказалось – не так. Надо было подождать.

– Ну откуда же тебе было знать, – подобрав неудобную юбку, Тео опустилась на пыльные доски. Разговор обещал быть долгим, а ноги уже начали затекать от неудобной позы.

– Всегда. Всегда так. Я выбираю неправильно, – парень поднял с пола смятый в катышек хлеб и положил в ладонь. Потом еще один. Еще. Еще. И еще. – Даже контрактный из меня… неудачный.

– Стой. Перестань, – поймав его за руку, Тео пересыпала крошки себе в ладонь и выбросила на траву. – Оставь хлеб в покое. Его птицы съедят. Или белки какие-нибудь. Тут же есть белки?

– Да. Есть. Вон там, – на секунду оторвавшись от созерцания пола, контрактный махнул в сторону сосен, наступающих на покосившийся деревянный забор.

– Когда ты их увидеть успел?

– Утром. В окно. Они по веткам друг за другом гонялись, – подобрав раздавленный кусок сыра, контрактный подбросил его на ладони. – Думаете, белки едят сыр?

– Они даже мясо едят, – уверенно ответила Тео. Спасибо тебе, Animal Planet.

– Ну вот. Даже с мусором все неправильно, – криво улыбнувшись, контрактный размахнулся. Описав крутую параболу, белый комочек сыра исчез за забором.

– Но я же не об этом! Так. Эй, Том! Ну-ка, посмотри на меня! – Теодора дождалась, когда он нехотя поднимет взгляд. – Сейчас у нас получилась ерунда. Мы просто не поняли друг друга. Но это же нестрашно, правда? – Тео упорно ловила взгляд серых глаз. – Нет никакого смысла переживать из-за одного-единственного недопонимания. Ты согласен? Том?

– Ну… да, – скользнув взглядом в сторону, контрактный вдохнул – глубоко и медленно. – Прошу прощения, госпожа. За недопонимание. И… ну… за это. Я… приложу больше усилий.

– Да что ж такое-то! Том! – прикрикнула на него Тео и тут же осеклась, осознав ошибку. Но парень, вместо того, чтобы закуклиться в привычную непробиваемую тупость, просто тихонько вздохнул.

– Да, госпожа? – на удивление спокойно спросил он.

– Что ты умеешь делать?

– Не понимаю, – нахмурился контрактный. – Я все делаю. Что прикажете, госпожа.

– Это само собой. Но что ты делаешь хорошо? Что у тебя получается?

– Ну… – прикусив губу, парень прищурился куда-то в небо, над темными кронами деревьев. – Не знаю. Копаю. Дрова рублю. Тяжести ношу.

– А еще?

– С деревом могу. Починить что-нибудь или там стол сделать. Стул.

– Вот. Молодец. Что еще?

– Всякое другое чиню. Водопровод, замки, механику – что попроще.

– Замечательно! Дальше.

– В огороде могу, в саду. Яблоню вот, скажем, обрезать надо, – уловив, чего от него ждут, контрактный постепенно включался в процесс. – Ну и стены в доме. В подвале трещины пошли, надо штукатурку подновить. Могу сделать. Забор прогнил. Поменять надо.

– Сделаешь?

– Ну… да. Конечно.

– Отлично, – улыбнулась контрактному Тео. – Вот этим ты и займешься. А готовить я сама попробую. Когда-то я очень хотела научиться, но все как-то руки не доходили. Возможно, это мой шанс. Эй, помоги мне встать! – она потянулась вверх, и Том, подхватив ее под руки, легко вздернул в воздух. – Пройдись по двору и по дому, посмотри внимательно, что еще сделать нужно. Думаю, ты в этом разбираешься больше, чем я.

Меланхолично пластая огурцы на тонкие кружочки, Тео вдруг поняла – ей это нравится. Неспешная, медитативная работа, дающая мгновенный и осязаемый результат, не требовала усилий и внимания. Разрезав на толстые ломти булку ржаного хлеба, Тео открыла горшочек, перетянутый пергаментной бумагой. Внутри обнаружился густой белый соус, в котором плавали золотистые крапинки цедры и мелко нарубленная зелень. Тео обмакнула десертную ложку, осторожно облизала ее – и, щедро зачерпнув, размазала соус по хлебу. Кухня мгновенно наполнилась ярким, нахальным запахом лимонов и чеснока.

На хлеб – сочные, хрусткие листья салата. На них – ветчину. Потом – прозрачно-зеленые, еще хранящие холод подвала, огурцы. Сверху – сыр. Не удержавшись, Тео отковырнула рыхлую солоновато-пряную мякоть и закинула в рот.

Сколько там было калорий? Тридцать? Пятьдесят?

Да какая, к дьяволу, разница.

Поколебавшись, Тео выложила на сыр еще по ложке соуса, накрыла ее ровным, как под линеечку, кружком помидора, а сверху присыпала мелко нарубленной петрушкой.

Вот. Теперь красота.

Кофейник на газовой плите, подбирающийся к высшей точке озабоченного бормотания, наконец-то преодолел барьер. Он вскипел, грохоча крышкой и выплевывая из загнутого носика яростные фонтанчики воды. Чертыхнувшись, Тео вылила лишку в раковину, вернула кофейник на огонь и тщательно отмерила из банки кофе. По одной столовой ложке на чашку.

Последний раз Тео варила кофе на плите лет эдак пять назад, поэтому в пропорциях была не уверена. Но если запомнить соотношение сейчас, потом его можно откорректировать. А если сыпать наугад, в следующий раз тоже придется сыграть в рулетку.

Сняв с печки кофейник, Тео наблюдала, как оседает, теряя запал, рыхлая бурая пена. За окном мелькнула взлохмаченная макушка – сначала влево, потом вправо и опять влево. Контрактный со всем усердием рыскал по саду, выискивая потенциальные проблемы. В радостном рыжем свете апрельского солнца его светлые волосы отливали медью.

И что это было? Там, на веранде, двадцать минут назад?

Контрактный не отличался умом, но выглядел человеком флегматичным и сдержанным. Такой взрыв эмоций стал для Теодоры полной неожиданностью. Она ведь, по сути, и не сказала-то ничего. Разносы, которые Тео устраивала подчиненным, были в разы жестче – и все-таки никто в нервные срывы не падал.

Разумнее допустить, что причина внезапной и бурной реакции – совсем не Теодора. Ее слова были всего лишь спусковым крючком, а сдетонировал давно уже накопленный ворох неприятностей.

Если это действительно так – отлично.

Теодора не хотела портить отношения с контрактным. Ей нужны были союзники. И туповатый, но сильный и надежный работник – не самый плохой вариант.

– Том! – высунувшись в окно, окликнула предполагаемого союзника Тео. – Заканчивай! Кофе готов!

Расставив на подносе тарелки, чашки – и сахарницу, обязательно сахарницу! – она вышла на веранду прямо навстречу контрактному. Он как раз поднимался по ступеням.

– Ну зачем вы сами-то! Давайте я! – парень попытался перехватить поднос, и кофе, плеснув через край, грязным струйками пополз по бокам чашек. – Простите, – растерянно заморгал контрактный.

Рук он так и не убрал – стоял, как парализованный, неловко придерживая чеканный металлический край.

– Спасибо, – преодолела мгновенное раздражение Тео. – Ну, что же ты замер! Бери поднос – он правда тяжеловат.

Неуверенно покосившись на Теодору, контрактный принял груз из ее рук и медленно, с предельной осторожностью донес до стола.

– Сюда ставить?

Господи. Нельзя же быть таким остолопом.

– Да, именно сюда, – терпеливо улыбнулась Теодора.

Тщательно, как сапер – мину, парень поставил поднос на маленький круглый столик. Тео опустилась в кресло-качалку, взяла чашку кофе, а потом сообразила – и махнула контрактному рукой.

– Да не стой ты, садись. Вон та тарелка – твоя.

Все еще настороженно зыркая из-под опущенных ресниц, контрактный поднял бутерброд, повертел его, примериваясь, и сходу отхватил половину. Изумленная Теодора наблюдала, как он медленно, с усилием, пережевывает огромный кусок.

Ужасная глупость, конечно – Теодору эта картина внезапно порадовала. Похоже, что бутерброды действительно получились отличные.

Публика рукоплещет в экстазе.

Сама Теодора дипломатично взяла того монстра, которого соорудил ей контрактный. Помидор к этому времени обмяк, сыр заветрился – но Тео мужественно жевала и глотала, удерживая на лице самую любезную улыбку.

– Ну что вы… Зачем? – с трудом проглотив непомерный кусок, контрактный шумно запил его кофе. – Давайте я этот бутерброд сам съем, а вы забирайте хорошие!

– А чем он плох? – Теодора повертела на пальцах тарелку. – Не красавец, конечно, зато мяса на троих. – Подтверждая свои слова, она взяла один кусок ветчины, положила на него сыр, накрыла вторым куском и демонстративно откусила. – По-моему, отличный бутерброд.

– Правда? – несколько секунд контрактный таращился на нее, приоткрыв рот, а потом расплылся в широчайшей, до изумления счастливой улыбке. – Я… Ну… Старался. Я как подумал: мясо ведь лучше, чем хлеб. И сыр тоже. А помидоры удобнее есть, если большими кусками – так они в руках не разваливаются. Ну или в салат их нарезать – но вы же не говорили про салат. Только про бутерброды. Вот…

Смешавшись, он замолчал и торопливо сунул в рот кусок сыра.

Ну да, ну да. Любимый прием. Я не могу говорить, у меня рот занят.

Не удержавшись, Теодора фыркнула – и тут же подумала, что это ошибка. В такой ситуации даже уверенный в себе человек с легкостью принял бы смех за насмешку – а Томас Макбрайд не был уверенным в себе человеком. И действительно – контрактный притих, настороженно глядя на Теодору. А потом расплылся в неловкой смущенной улыбке.

– Как дела в саду? – развивая успех, спросила Теодора. – Работы много?

– Что? А! Да, – торопливо отпив кофе, контрактный вытер подбородок рукой. – Не то чтобы очень, но хватает. Из того, что сразу надо… ну, то есть, это вы решаете, сразу или не сразу, а может, и не надо, я только посмотрел…

– Доверяю твоему профессиональному мнению, – оборвала бестолковое мельтешение Тео. – Так что за дела?

– Забор скоро ляжет. Пока стоит, но столбики понизу прогнили полностью. Если ветер посильнее подует – завалится все, от калитки до леса. Кстати – там, за оградой, ручей. Я попробовал воду – хорошая, лучше, чем в кране. Вам показать?

– Потом, – уклонилась от предложения Тео. – Что-то еще делать надо?

– А как же! Плиты на дорожке укрепить – некоторые, как на волнах, раскачиваются. За домом слива сухая – спилить надо. И сразу же на дрова ее, для камина. О! Сарай дровяной починить – крыша в дырках вся. Какой-то придурок ее рубероидом накрыл, а доски сверху не положил. Ну, крышу яблоками и побило всю. Дырявая, как после обстрела.

– Но ты же сможешь ее починить?

– Я? Конечно. Да запросто!

Воодушевленный контрактный все вываливал и вываливал на Теодору бесконечный список работ. Он улыбался, хмурился, то кивал головой, то мотал ею, отрицая какие-то невероятные и вопиющие факты – вроде растрескавшейся каминной трубы или гнилой перекладины в лестнице.

– А если вы туда станете! Пять футов до земли – это ж убиться можно! Да эту перекладину надо было менять еще года два назад. Сейчас там только труха – и гов… гхм… слюна жуков, которая эту труху склеивает. Мусор, кстати, нужно из сада повычищать. Трава высокая, а в ней сучки лежат. Если не знаешь, то запросто напорешься – так что вы туда особо пока не ходите, по краю у дома гуляйте. Клумбы сильно запущены, грядки травой заросли. Я-то, конечно, могу все восстановить – вот только не знаю, надо ли. Как думаете?

Тео растерянно поглядела на бушующее перед ней море сорняков. Жизнерадостная весенняя трава перла вверх, выбрасывая к небу пестрые разноцветные бутоны. Над ними кружили тяжелые озабоченные шмели, порхали какие-то полупрозрачные то ли стрекозы, то ли бабочки.

Хочет она это убрать? Не хочет?

– Понятия не имею, – честно сказала Теодора. – Ой, погляди! Кто это?

От калитки, придерживая рукой нежно-розовое кисейное платье, шагала невысокая женщина. Талия у нее приближалась по размеру к бедрам, и пышная юбка начиналась прямо от груди. Маленькая, кругленькая и розовая, женщина походила на сдобное бисквитное пирожное, щедро пропитанное клубничным топпингом.

Смерив незваную гостью взглядом, контрактный прищурился – и поджал губы.

– Это? Клиентка. Сейчас ругаться начнет.

– Может, и не начнет.

– Вот эта? Точно начнет, – двумя глотками допив кофе, контрактный с видимым сожалением поднялся. – Такие всегда начинают. Уж я-то знаю.

Клубничная дама, преодолев шаткую дорожку, уже подходила к дому. Теперь Теодора могла разглядеть выражение ее лица – и вынуждена была признать: эксперт совершенно прав. Клубнично-кисейная дама действительно будет ругаться.

– Добрый день… госпожа Дюваль… – стремительным штурмом взяв крыльцо, клиентка остановилась, преодолевая одышку. – Простите… за неурочный визит.

– Ну что вы, какие мелочи! Я очень рада, – расплылась в профессиональной улыбке Теорода. – Может, воды?

– Да. Пожалуйста, – решительно промаршировав мимо столика, гостья отодвинула стул и рухнула на него, как полновесный центнер бетона, замешанного на клубничном сиропе. – Очень жарко сегодня. Солнце так и печет.

– Том! Принеси, будь любезен, воды, – обернулась Теодора к контрактному.

– Да, госпожа, – склонившись в полупоклоне, он бесшумно исчез за дверью.

– Вы моя первая гостья в этом городе, – вернулась к любезному щебету Теодора. – Простите, не знаю вашего имени…

– Эмилия. Меня зовут Эмилия Натта, – запоздало представилась розовая дама. – Не знаю, можно ли меня назвать гостьей… Дело в том, госпожа Дюваль, что я пришла к вам по делу.

– Я слушаю вас, – Теодора склонилась к гостье, вся воплощенное внимание и сочувствие. Этот прием неплохо работал с проблемными клиентами в банке – возможно, сработает и сейчас.

– Ваш предшественник… Этот бесчестный человек… Я ходила к нему каждую неделю. В дождь и в жару, усталая, отчаявшаяся, я шла к этому негодяю за помощью – и совершенно напрасно! Только вообразите – каждую неделю, через весь город, и каждый, каждый его житель знал о моем позоре! Но я вынуждена была идти. Потому что у меня не было выхода. К сожалению, в Кенси нет другого мага с широкой общей практикой. Только парочка акушерок, целитель и гадалка, но гадает она, я вам скажу, преотвратно – всем обещает скорое сердечное чувство, и что бы вы думали? У меня из сердечных чувств только гипертония! Я так и сказала ей, когда встретила в церкви всеблагого огня. Клотильда, говорю, паршивка ты эдакая! Кто обещал мне роковую встречу со жгучим брюнетом? И что? Где этот брюнет? И знаете, что она мне ответила? Ты, говорит, к портному ходила? Ходила. Он тебе шелковый халат шил? Шил. Так вот она, эта встреча! Совершенно, говорит, роковая, – потому что шелк на твоем халате орешками крашеный и пятнами пойдет после первой же стирки. Ну вы представляете? – торопливо схватив поднесенный Томом стакан воды, розовая дома осушила его стремительными глотками.

– Это совершенно непозволительно, – сочувственно покивала Теодора. – Никакой профессиональной этики.

– Да! Именно! Я так и сказал! Мошенница ты, говорю, и паршивка! Без этики! Ты мне что обещала? Что встреча будет с брюнетом! А разве господин Скорцо брюнет? Ну а кто же еще, – отвечает эта мерзавка. До того, как облысел, как раз брюнет-то и был! – на мгновение гостья остановилась, с астматическим присвистом хватая воздух, и промокнула лицо крохотным кружевным платочком. – Но даже эта нахалка не идет ни в какое сравнение с вашим предшественником. Я ходила к нему через день! Два года я страдаю подагрой, это нечеловеческие боли, но я вынуждена была идти – а этот мошенник так ничего и не сделал! Он палец о палец не ударил. И в этом есть ваша вина! Вы, именно вы, передали патент господину Туро. Ну разве это возможно? Достаточно один раз посмотреть в его бесчестные глаза, чтобы понять – с таким человеком дело иметь не стоит!

– Мне очень жаль, – сокрушенно потупила очи в пол Теа. – Патент передавала моя бабушка, а пожилые люди так доверчивы…

– Да. Конечно. Я все понимаю. Моя бабушка тоже совершала странные вещи. Взяла и отдала свою сумочку соседке. Я спрашиваю у нее: бабушка, где сумочка? А она: Эмилия, дорогая, Роза так просила, так просила – и вернуть обещала через пару дней. И что потом? Как вы думаете, что потом! Да я неделю к этой старой мошеннице ходила, чтобы сумочку вернуть! А когда все-таки вернула – смотрю, а на ней все бусины срезаны. Совершенно нельзя людям доверять. Обманывают всех – женщин, сирот, стариков.

Смятая и сокрушенная лавиной слов, Теодора беспомощно посмотрела на контрактного. Тот стоял у стены с травоядно-бессмысленным выражением лица и, кажется, совершенно выключился из реальности. На мгновение Тео почувствовала зависть. Если бы она тоже могла выключаться, как робот, пропуская мимо ушей всю бесконечную человеческую глупость…

Поймав ее взгляд, Том на мгновение закатил глаза – так быстро, что Тео даже не поняла, померещилось это или действительно было.

– Я так вас понимаю, госпожа Натта, – отрабатывая привычный сценарий, Теодора мягко дотронулась до ее руки. Клиент должен видеть в сотруднике банка союзника, а не врага. – Может, вы расскажете мне, что же у вас произошло? Я приложу все усилия, чтобы помочь.

– Что произошло? О, вы еще спрашиваете! Об этом знает весь город! Соседи надо мной смеются, на рынке шушукаются, а в храм огня мне и зайти-то неловко. На омовение пламенем я самой последней прихожу, чтобы перед людьми не краснеть. А все из-за него! Из-за мужа! Является ко мне каждую ночь, подлец!

Теодора ошарашенно заморгала. Конечно, пыл господина Натта поражал воображение. Являться каждую ночь к этому громогласному чудовищу – да у мужика, должно быть, стальные яйца. Но в чем тут, собственно, проблема?

– Госпожа Натта, я понимаю, это очень деликатный вопрос… Иногда мужчины непозволительно навязчивы…

– Вот! Именно, дорогая моя! – схватив Теороду за руку, розовая дама так сжала ее, что кости затрещали. – Вы меня понимаете! Мужчины действительно непозволительно навязчивы. Ну умер ты – так иди же к предвечному огню! Воспари в горнюю высь, слейся душой с солнцем – все, как написано во Всеблагой книге. А кухню-то мне зачем громить?

– Простите, что? – Говорить было физически трудно: челюсть отваливалась, и это сильно влияло на дикцию.

– Кухню, говорю, не нужно громить, – любезно повторила розово-бисквитная дама. – Каждое утро прихожу – а там все вверх дном. Вещи разбросаны, продукты попорчены. Посуду почти всю перебил, подлец. Как начал с фарфорового сервиза, который нам мама на свадьбу подарила, так и не останавливается! Это все потому, что он матушку мою не любил, – склонившись к Теодоре, доверительно прошептала гостья.

– Вы думаете, что ваш супруг восстал из могилы, потому что не любит вашу матушку? Он что, преследует ее? – попыталась собрать разбегающиеся мысли Тео.

– Что? Нет! Конечно, нет! Паршивец этот мою почтенную матушку на дух не переносил, это вы верно поняли. Мать моя была женщина достойная и разумная, она сразу поняла, что это за человек. И всегда мне говорила: не за того ты, Милли замуж вышла. Испортит он тебе жизнь и все денежки профукает. Вот так говорила, говорила, а потом и умерла. Потому что этот паршивец ей все нервы истрепал – а без нервов какое же здоровье? Но дело, дорогая моя, не в этом. Дело в том, что мой Франко… этот бесчувственный, жестокий человек… О, моя дорогая, вы так молоды, вы не знаете, что такое мужчины! – трагически взвыв, гостья наклонилась и с размаху врезалась лбом в плечо Теодоре. Та рефлекторно обняла мягкие, как свежевыпеченная булочка, плечи.

– Ну что вы, господа Натта. Этот человек не стоит ваших слез. Успокойтесь, прошу вас, не терзайте себя. Расскажите мне все – и увидите, вам сразу станет легче.

– Да. Да, вы правы. Сейчас, моя дорогая, – все еще всхлипывая, гостья прижала к глазам уже изрядно изгвазданный платочек. – Это подлец… он… он… он… Он закрутил шашни с нашей служанкой! Я сотни раз спрашивала его – но мерзавец все отрицал. Но я же видела, видела как мой Франко смотрит на эту вертихвостку! Да он глаз не сводил с ее задницы! Но я была бдительна. Я ни на секунду не упускала негодяя из вида. А потом он умер. Три месяца все было спокойно. Я возносила моления огню, сожгла три самых жирных курицы и целую бутылку самого лучшего оливкового масла. Я все сделала для того, чтобы душа этого мерзкого грешника воссоединилась с солнцем! А он… он разгромил мою кухню! Сначала я думала, что это соседские мальчишки. Потом решила, что к нам забираются воры. Но двери в дом заперты, окна закрыты – а бесчинства продолжаются и продолжаются! Это потому, что Франко мне мстит!

– За что?

– За то, что не дала согрешить! Мерзавец даже на том свете не может забыть тощую задницу этой безнравственной девки! И является в дом, чтобы излить свою злобу. Вы ведь знаете, дорогая моя – разгневанные духи так мстительны. Только вы можете мне помочь! Упокойте душу моего мужа! Изгоните, развейте, отправьте к предвечному солнцу. Что угодно – только избавьте меня от этого ужаса!

– Конечно, – Тео преданно посмотрела гостье в глаза. – Я сделаю все, что могу. Приложу все профессиональное умение, чтобы ваш муж обрел вечный покой в объятиях солнца. Идите домой, госпожа Натта, и ни о чем не беспокойтесь. Завтра я к вам обязательно зайду и осмотрю комнату. Как только я пойму, какие цели преследует душа вашего супруга, – сразу же приму все необходимые меры.

– Спасибо. Спасибо вам, дорогая. О, милая моя, я знала, что вы мне поможете! Только женщина может услышать женщину. Спасите меня, и я буду вам благодарна до самого последнего дня жизни.

– Ну что вы, госпожа Натта. Это моя работа, – скромно потупилась Тео.

Глава 11

– Том! Принеси, пожалуйста, кофе! – проорала в пространство Теодора. Внизу тут же хлопнула дверь, простучали шаги и полилась в раковине вода.

Как хорошо все-таки иметь в доме человека, который делает то, что велено. Не спорит, не спрашивает, не переубеждает. Просто берет и делает.

Минут через десять в дверь деликатно постучали.

– Заходи! – Теодора отметила карандашом абзац, на котором остановилась.

– Ваш кофе, госпожа.

Контрактный поставил перед ней пузатую чашку, над которой тонкой белой вуалью стелился пар. Кофе он варил кошмарнейший – чересчур жесткий, мучительно-кислый и почему-то почти без запаха.

Но ведь варил же!

– Спасибо, – вежливо поблагодарила его Теодора, и парень тут же расплылся в смущенной улыбке.

– Не стоит благодарности, госпожа… – контрактный замялся, нервно поглаживая пальцами стол.

– Ты что-то хотел сказать? – подтолкнула его Теодора.

– Я… Ну… Да. Я расчистил от мусора участок перед домом. Если хотите, можете выйти, прогуляться. Теперь вы точно на ветки не наткнетесь.

– Уже расчистил? Отлично! Ты очень быстро справляешься.

Хвалить контрактного было до странности приятно. На слова одобрения Том реагировал так, словно Теодора ему ключи от «ламборгини» вручала.

Вот и сейчас он снова заулыбался – смущенно и радостно, как первоклашка перед Санта Клаусом.

– Ну… Я так подумал: вы вторые сутки над книгами сидите, устали, наверное. Вдруг погулять выйдете – так надо, чтобы двор хоть немного в порядке был… – глубоко вздохнув, контрактный переступил с ноги на ногу. – Вот. Может, вам еще что-нибудь принести? Сыра там или фруктов…

– Нет, спасибо. Иди – себе кофе свари, отдохни, по лесу прогуляйся. Я сейчас очень занята, – Теодора снова открыла книгу, и Том, еще немного потоптавшись, тихонько вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Господи, красота-то какая! И зачем здесь люди замуж выходят? Возьми в аренду контрактного, научи его варить кофе – и живи счастливо.

Если, конечно, разъяренное привидение тебя не прикончит.

Про неупокоенных духов информации было катастрофически мало. А та, что была… Теодора допускала, что прежняя владелица тела действительно овладела всеми этими безумными навыками. Она рисовала круги силы, знала сковывающие и подчиняющие заклинания, могла, не разу не сбившись, произнести экзорцизм длиною с гребаного, мать его, «Уллиса». А самое главное, прежняя Теодора Дюваль умела удерживать концентрацию даже тогда, когда на нее бросается разгневанное привидение.

Новая Теодора Дюваль этого не могла. Даже если она безумным напряжением памяти выучит все тексты. Даже если она сумеет классифицировать духа и подберет правильный экзорцизм. Концентрацию Теодора точно не удержит.

Ну в самом-то деле! Когда Тео пыталась колдовать, из сосредоточения ее выбивало даже покашливание в соседней комнате.

Вряд ли неупокоенный дух будет настолько любезен, что отойдет в сторону и постоит там тихонько минут эдак сорок.

Здравый смысл был категоричен, как удар топора: нужно отказываться. Извиняться, придумывать какие-то обстоятельства и отказываться. И этот же здравый смысл подтверждал: если Теодора будет отказываться от положенной по патенту работы, очень скоро ее отзовут домой. Одно дело – выполнять обязанности формально, и совсем другое – не выполнять их вообще.

Допив остывший кофе, Тео взяла следующую книжку. Бенедикт Фано, «Неупокоенные души: методы взаимодействия и экстрадиции». Рекламный слоган на титульной странице гласил: «Встретиться с духом и не умереть – реально!».

Теодору оптимизм издателей совершенно не вдохновлял.

Минутная стрелка скользила по циферблату неумолимо, как нож гильотины. Десять утра. Одиннадцать. Полдень.

Дальше тянуть бессмысленно. То, чего Тео не знает, за лишние пару часов она все равно не выучит. А то, что знает, и так уже в голове.

Распахнув створки шкафа, Тео придирчиво оглядела гардероб. Лиловое, со сливочными кружевами – слишком легкомысленно. Шоколадное – траурно, не на похороны же она собирается. Бирюзовое – слишком броско.

Поколебавшись, Тео выбрала темно-зеленый костюм, отделанный черными бархатными лентами. Эффектно, солидно, уверенно. То, что нужно для случая, когда на самом деле уверенности нет и в помине.

Сложив в сумочку серебряное зеркало, мел и блокнот со шпаргалками, Теодора решительно защелкнула замочек.

Любое начало – это трамплин. И ты либо взлетишь, либо размажешься о стену.

Стремительно сбежав по лестнице, она вышла на крыльцо и прислонила руку ко лбу, прикрываясь от яркого солнца.

– Том!

– Да, госпожа! – донеслось откуда-то из-за глубины сада. – Сейчас иду!

Контрактный появился из-за угла – вспотевший, пыльный, с застрявшими в густых волосах щепками.

– Я там сливу распиливаю, госпожа. Уже почти готово. Если хотите посмотреть…

– Потом, когда вернусь. Сейчас я тороплюсь.

– Вы к той клиентке идете? Которая с привидением, – переступил с ноги на ногу контрактный.

– Да. Надеюсь, это не займет много времени, – совершенно искренне сказала Тео.

И очень надеюсь, что там меня не прикончат.

Контрактный еще немного потоптался на месте, старательно обегая взглядом все, кроме стоящей на крыльце Теодоры.

– Я… Ну… Я тут подумал… Может, мне с вами пойти? – решился наконец он.

– Зачем?

– Ну… Мало ли что. Тяжелое что-нибудь отнести.

– Я только сумочку с собою взяла, – Тео помахала ридикюлем для наглядности. – И она, как видишь, не тяжелая.

– Да. Не тяжелая, – с легким оттенком разочарования в голосе подтвердил контрактный. – Ну вы, может, по дороге что-нибудь купите. А я понесу.

– Я не собираюсь ничего покупать.

– А вдруг. Всякое бывает, госпожа. Вот увидите нужную вещь – а нести ее некому.

Тео никак не могла понять, почему он решительно настаивает на прогулке – а для покорного, как теленок, контрактного, такое навязчивое проталкивание собственных предложений было ну просто гранитной решимостью.

После нескольких часов тяжелой физической работы, без обеда и отдыха парень готов таскаться за Теодорой по городу как минимум до вечера – а если не повезет, то и до ночи. И ради чего? Чтобы полюбоваться на кентавров в фонтане?

Или он рассчитывает, что юная госпожа не устоит перед посещением магазинов, и с этого можно будет получить какой-то профит?

Теодора задумчиво прикусила губу. С одной стороны, таскать за собой контрактного было совершенно излишне. Пользы от него никакой, а неудобные вопросы могли возникнуть. С другой стороны, ей очень не хотелось ловить призрака в одиночку. Конечно, от этого недотепы пользы не будет совершенно… Но даже такая никчемная компания лучше, чем никакой.

– Вообще-то я думала, что ты останешься дома – поешь, отдохнешь, книги посмотришь. По-моему, это приятнее, чем тащиться со мной к госпоже Натта, – облокотилась на перила Тео.

Утром она обнаружила контрактного в библиотеке – он завороженно листал огромный иллюстрированный географический атлас. Заметив, что его застукали на горячем, парень смешался, чуть не уронил книгу и начал долго, путано оправдываться. Тогда Теодора была слишком занята собственными проблемами, поэтому даже не удивилась внезапному интересу. Но информацию все-таки запомнила.

Вот тебе два варианта, дорогой. Отдых, еда и доступ в библиотеку – или долгая, нудная, совершенно бесперспективная прогулка. Что выбираешь?

Контрактный даже не задумался.

– Так я не устал. Зачем отдыхать?

– Ладно, – решилась в конце концов Теодора. – Тогда быстро умойся и надень что-нибудь чистое. В таком виде с тобой на публике показываться совершенно недопустимо.

– Да, госпожа. Одну минуту! – крутнувшись на пятках, контрактный стремительно исчез в доме. Опустившись в кресло-качалку, Теодора задумчиво оглядела двор. Могучие сорняки около забора исчезли, кусты приобрели какое-то подобие формы, а из-под травы показались замшелые камни бордюров.

Может быть, парень не слишком умен – но работает не за страх, а за совесть.

– Все. Я готов.

Тео обернулась. Контрактный стоял у порога, нервно приглаживая пальцами влажные волосы. И улыбался. Точнее, пытался улыбку скрыть – но она все равно разбрызгивалась лучиками морщинок от глаз.

– Отлично. Тогда пошли.

Наверное, Кенси был живописным городом. Каменные дома с красными черепичными крышами, зелень, цветы… Но Тео едва обращала на все эти красоты внимание. Единственное, что ее интересовало – таблички с названиями улиц. И чем ближе Теодора подходила к Зеленому спуску, тем сильнее у нее портилось настроение.

Перед домом номер одиннадцать Тео остановилась, как перед лестницей на эшафот. Нужно было сделать шаг. Поднять руку. И постучать в дверь.

Тео сжала кулак, разжала его, снова сжала…

– Позвать хозяйку? – простодушно предложил из-за плеча контрактный.

– Конечно. Зови.

И все понеслось, как плохой фильм на ускоренной перемотке.

Контрактный забарабанил в дверь, вышла розовая склочная идиотка – и потащила их, причитая на кухню. Не было ни светской беседы в гостиной, ни предложения выпить по чашечке кофе. Через несколько минут Тео стояла в огромном полутемном помещении, половину которого занимала дровяная печь.

– Вот. Тут оно все и происходит. Как раз вчера этот паршивец являлся – и посмотрите, что натворил! – хозяйка широко взмахнула рукой, очерчивая масштабы проблемы.

Дверцы шкафов были распахнуты, кастрюли и сковородки валялись на полу, не просто сброшенные, а выдернутые с полок.

– Муку и крупы я отсюда давно убрала. Этот гад их в первую очередь потрошит и на пол высыпает. Стекло и фарфор тоже вынесла. А все остальное трогать боюсь. Если на кухне бросать будет нечего – вдруг он за другие комнаты примется?

– Да, это вы совершенно верно подумали, – оскалилась автоматически-жизнерадостной улыбкой Теодора. – Неупокоенные духи не любят перемен в помещениях, к которым они привыкли при жизни. Убери вы всю посуду на кухне, господин Натта действительно мог бы разгневаться.

– Правда? Вот это удача! – всплеснула пухлыми ладошками госпожа Натта. – А вы так замечательно в этом разбираетесь! Такая молодая девушка – а знаете больше, чем иные седовласые господа. Вот что значит образование! – погрозила она пальцем неведомым седовласым господам. – Ну, я же тут больше не нужна? Нет? Тогда я вас оставлю. Позовите меня, как закончите!

Прежде чем Теодора успела рот открыть, госпожа Натта исчезла, с грохотом затворив за собой дверь.

Теодора затравленным взглядом обвела неровные каменные стены. Натта говорила, что привидение днем не является – но в книгах писали, что активность духов временем суток не ограничена.

А еще там писали, что неупокоенные души очень не любят, когда на их территорию вторгаются непрошенные гости. Дрожащей рукой Теодора нашарила в сумке бумажный пакетик с солью. Остановить она духа не сможет – но хотя бы на несколько минут отвлечет.

Пока Теодора судорожно размышляла, что сделать, тупоголовый контрактный выперся вперед, как дурачок на ярмарке. И нужно было сказать, чтобы он отошел в сторону, не стоял столбом там, где может атаковать дух… Теодора хотела сказать. Правда хотела. Просто никак не могла решиться.

– Давайте я первым пойду, – контрактный задрал голову, оглядывая закопченный до черноты потолок. – И если вдруг что – просто поворачивайтесь и бегите.

Тео почувствовала, как кровь жаркой волной приливает к лицу. Щеки пылали так, что от них можно было прикуривать.

– Ты для этого так в город рвался?

Контрактный на мгновение обернулся, смущенно дернул плечом.

– Ну… Должна же от меня быть хоть какая-то польза.

Теодоре очень хотелось согласиться. Отправить контрактного вперед, встать у него за спиной, а если дух все-таки атакует у нее будет время… чтобы хоть что-нибудь предпринять. Сосредоточиться. Подобрать заклинание. Произнести формулу.

Ну или просто сбежать.

Если дух сосредоточит внимание на контрактном, это даст Теодоре несколько минут.

О господи, да это же просто очередной тупоголовый банкрот, который просрал свою жизнь. И он сам предложил выйти вперед. Допустим, Теодора откажется. И что? Какие у контрактного перспективы? Будет до старости работать за еду, а потом, когда погасит в конце концов кредит, – окажется на улице без дома, без семьи и без денег.

И потом – кто сказал, что дух вообще появится? Может, ничего плохого и не случится.

А если появится – ну собьет он этого болвана с ног, ну швырнет на него парочку кастрюль. И успокоится. Такое ведь может быть? Конечно, может.

– Госпожа? – окликнул Теодору контрактный. – Вы согласны?

– Что? Я… Да. Нет. Не совсем. Давай… – Теодора глубоко вздохнула, принимая решение. – Давай так. Ты смотри здесь, – она махнула рукой на тянущиеся вдоль стены шкафы. – А я пойду с той стороны.

– А что смотреть-то? – не понял контрактный.

– Э-э-э-э… Ну… Просто смотри. Если заметишь, что предметы двигаются или там, скажем, воздух колеблется, – сразу зови меня.

Это была полная чушь. Теодора отлично это понимала. Единственной настоящей функцией контрактного было отвлечение на себя половины внимания призрака. Но этот парень был слишком туп, чтобы сообразить, в чем дело.

И он не сообразил.

– Да. Понял. Колебания воздуха, – очень серьезно кивнул парень, и медленно, осторожно двинулся вперед, пристально вглядываясь в полумрак комнаты. Теодора, достав серебряное зеркальце, пошла с другой стороны. Она пристально вглядывалась в испещренную черными пятнышками амальгаму. В «Практическом руководстве по спиритуализму» порталы, по которым неупокоенные души перетекали в реальность, описывали как «радужные гало либо соцветия искр, подобные звездам». Совершенно не различимые невооруженным глазом, они замечательно отражались в серебряных зеркалах.

Так было сказано в руководстве.

И Тео очень надеялась, что руководство не врет.

Поначалу зеркало в руке мелко тряслось, и отражение закопченной кухни билось в эпилептическом припадке. Но потом Тео успокоилась, сосредоточилась и начала внимательно исследовать комнату. Медленно поворачиваясь, она разглядывала неровные, в темных разводах копоти, стены, тяжелые стеллажи и узкие окна, густо заросшие диким виноградом. Радужных гало не было. Звезд тоже.

Осмелев, Теодора развернула зеркальце так, чтобы оно отражало противоположную сторону комнаты. И обнаружила, что контрактный, присев на корточки, сосредоточенно что-то разглядывает на полу. Ковырнув это что-то ногтем, он поднялся и так же внимательно начал разглядывать дверцу шкафа.

Некоторые люди физически не способны сделать что-то нормально. Ну сказано же: просто пройди вдоль стены. Не лезь в шкаф, не рыскай по углам. Просто, маму твою, пройди.

И этот человек ухитрился получить кредит.

Куда вообще смотрят местные банки?

Махнув рукой на контрактного, Тео продолжила поиски портала. Освоившись, она перестала думать о возможной опасности и полностью сосредоточилась на работе. Теодора проверила все углы, залезла под массивный дубовый стол и, пододвинув табуретку, прошлась над стеллажами. Что-то подобное делал со своей стороны и контрактный – как будто у него было зеркало, отражающее порталы.

– У меня ничего нет, – через полчаса тщательных поисков объявила Теодора. – Обыскала все – ни одного портала.