Space: сто одна история Сюррреализма

Глава 1

Жизнь поразительна.

Вы думали о том, что когда-нибудь сможете путешествовать во времени и пространстве? Полететь в космос и открыть дверь в бесконечную мультивселенную? Прыгнуть с водопада воспоминаний и прожить иную жизнь? Оседлать единорога и взлететь к солнцу и украсть звёзды одну за одной прямо из рук самого Бога?

– Что? – удивитесь вы и будете совершенно правы.

Мы, видимо, слишком сильно забегаем вперёд во времени. Даже слишком сильно. И правда же, стоит начать это путешествие с самого его начала.

В самом начале нашей с вами истории была великая пустота. Вокруг не было ни единой души, ни пылинки, ни тьмы. Не существовало ни времени, ни смерти, и даже самого замысла что-то сотворить. Затем что-то сверкнуло в центре незримой вселенной и из ниоткуда в сердце глубокого космоса появился крошечный атом. И этот атом взорвался и окрасил всё вокруг в нечто новое и уникальное. Взрыв создал вокруг той пустоты бесконечные мультивселенные с бесконечными вариантами новых вселенных друг в друге. Отсюда то и начался отсчёт времени. И отсюда началась наша с вами книга. Время текло, множество тысяч и миллионов лет вперёд. В мгновение везде создались химические элементы, а из них были сотворены новые галактики и планеты в них. И каждая галактика имела свой неповторимый образ, физические законы и мысли.

Вскоре же, настало и наше время, и через тринадцать миллиардов лет спустя, в мире появились и мы. Люди.

Земля.

Этот персик заражён людьми-паразитами – кишмя кишит земля ими. Будь мир плодом, скажем, каким-нибудь фруктом, их бы вытравили инопланетяне, и съели плод, однако… взгляните. Дождевой червь размером с Эйфелеву башню, выпрыгивает из вулкана, и ныряет в землю, ест её изнутри – нашёл ли он там шоколад или мармелад из яблочных долек, кто же знает. Ну и зубки у него, удивляться есть чему, огромные и острые, просто кошмарно ужасающие, как хребты на спине какого-нибудь межзвёздного динозавра! Будь червь кошельком, то не было бы жаднее существа во всей земле. Черви эти, разумеется, злые и безмозглые, как и полагается. Говорят, в тех кругах, что черви не очень любят яды всякие ядовитые, кислые, острые и сладкие. Ну а кто же любит, правда же? Именно по этой причине, обходят ядро земли стороной несмотря на то, что полнится она варёной сгущёнкой. Черви знают, что, чем слаще плод, тем он может быть гнусавее.

А вот и облака… кто-то зевает и тень ниспадает на землю.

А там, на облаках, на земле этой пресловутой – там, знаете ли, сидят пингвины – гордые птицы. Таких гордых птиц можно встретить разве что на Амазонке и на самых высоких деревьях. Пингвины свивают гнёзда на них и мусор, из которого они сделаны извиваются грустью разочарования и боли, крича орангутангам под собой, чтобы спасли их от мучительной жизни. Прилетели пингвины сюда из юга, когда совсем стало невыносимо жить в Новой Зеландии. Им обещали лучшую жизнь и безмерно лёгкую судьбу, но… Ипотеку и коммуналку оплачивать – надоело им всё то безобразие. Рыбу ловить и кормить детей, ещё чего! Шарлатаны! У детей есть ласты, пусть кормятся, пускай находят еду и добывают, где им вздумается. Терпели пингвины своих детей долго, до самого вылупления, хватит!

Пингвины те поднимались высоко на небо и рассаживались на облаках, наблюдали, когда можно будет скатиться по ним в океан, и уплыть к белым медведям на айсбергах, сев в них.

Говорят, белые медведи не видели пингвинов никогда. Скажем вам по секрету – это будет незабываемым зрелищем. Приплывёт пингвин на льдинке, а медведь посмотрит на него и не поймёт, то ли бревно, то ли касатка, или человек в акваланге, помашет рукою и поприветствует гостя. Но насторожится медведь. Затрясутся у него лапы, задрожит, но не подаст виду.

Нет, разумеется, ничего забавного в этом нет, пингвин очень опасный зверь, кровожадный и жестокий! Поднимет медведя высоко в небо сжав в исполинские, ужасные когти, полетит в тёплые края, в другие континенты и сбросит в обрыв где-нибудь в Американском штате – скал и каньонов там хватает. Медведь очень не любит, когда ему бывает жарко – всю жизнь жил на морозе, не привычно потеть будет ему, зажмурится и заплачет. Слышал он, что у людей есть ванна с душем, и они могут прятаться от духоты и зноя солнечного, но даже в самых страшных снах не представлял, как выглядит душ и где расположен. Будь у него больше знаний, то он напал бы на них и отобрал этот чёртов душ!

Медведь сядет и вытащит веер из кармана брюк, затем встанет и начнёт бегать вокруг веера, создавая ветер. Веер заговорит, откроет рот и скажет медведю, что он плохо бегает, что ей всё так же душно, как и всегда. Да кто ж любит жару, правда же, особенно, если столько шерсти, а в той шерсти сотня блох со своими блохами даже у медведя, не говоря уже о веере из пера лебедя? Каким-то чудом стоит начать почувствовать себя хорошо и блаженно, блохи почувствуют это и влетят в шерсть. Кто их звал в гости? Вытащат эти кровопийцы острые клыки и начнут сосать через кровь холод. Им тоже жарко. Ничего вы не понимаете!

Медведь заплачет горькими слезами, закрыв глазки ладонями, и веер не поможет ему, лишь нахально посмотрит на него и уйдёт обратно в измерение брюк. И от зноя станет зверь соломой, сухой такой, страшной, едва различимой от пыли – вяленым мясом – вся вода испарилась с него, и превратится медведь в мумию. Индейцы найдут животное у мёртвого кактуса, где плакал медведь и на том месте вырос кактус, и подумают, что это им оставили люди из соседнего города, чтобы те не голодали. Накинут на спину, обвяжут верёвкой, закинут в рюкзаки, и, уйдут к водопаду. Сядут у водопада испить водицы от жажды, после долгого путешествия по дюнам и лесам, а тут… страшное дело произойдёт, и как громом средь белого дня сушёное мясо впитает брызги от водопада и начнёт танцевать и плеваться слюнями, рычать и жадно глотать воду. Встанет оживлённый зверь на лапы могучие и оторвёт ими голову индейцам, с одного взмаха. И скажет медведь тем, скорчив довольно счастливое лицо так:

– Не хотел. Извините, коли добрые! Будьте благоразумны! Будьте людьми! Человечны будьте!

Ну как же это не хотел, раз оторвал, очень даже хотел, уверяю вас, хотел он всё это, вот же врушка, скажите? Ну не скажете, так и быть, но вас я запомнил и обиделся. Я выставлю на вас счёт.

А индейцы эти… краснолицые. Что могу поведать о них?

Индейцы всегда любили испытывать судьбу, потому давным-давно ещё придумали обряды, которые делали их бессмертными, сущими демонами на небесах и на земле, так гласит библия индейцев, и потому…

Индеец, которому оторвали голову лежал смиренно, тихо, как талая вода под гнилым пеньком, прислушивался, затем схватившись за шерсть белого медведя подтянулся и встал. Подошёл к черепу, взял голову с земли. Стряхнул песок сначала с колен и груди обратной стороной головы, волосами, затем почистил её об одежду, вытер одеждой сопливый нос, высморкался. Дыхнул паром на рукавицу, и до блеска вытер лоб, и вставил голову в позвоночник. Два с лишним гнома вылетели из шеи и схватив голову, бубня что-то, прикрутили дрелями на место. Затем вышли из уха, выкурили несколько сигарет, и спустились по лестнице обратно в барабанную перепонку индейца. Видимо у них там была комната с инструментами, и дверь вела их вниз по органам.

Индеец похлопал по лицу, вставляя подобранные с земли глаза, выбитые медведем как можно глубже в череп, на законное тому место и, протянул приветственную грязную руку. Улыбнулся, но так, будто готов был загрызть гостя. Индеец он человек не опасный, честно – добрый. Подружится, лишь хотел. Медведь схватил индейца могучей, острой, – ну как и полагается всем медведям, – лапой, и сжав беднягу, несколько раз ударил краснолицего по камню. Размазались внутренности индейца повсюду. Медведь был доволен, показал кто здесь хозяин и кого нужно боятся. Правда, недолго. Индеец регенерировал…

Краснолицый вцепился в мизинец правой лапы медведя зубами и выгрыз того до костей, словно какая-то пиранья. С полминуты скелет зверя стоял с выпученными глазными яблоками, пока не рухнул на скалы и не разлетелся в разные стороны – на костяшки. Выбежали из-под камней крабы отшельники и разобрали того по домам: на сервант, на полки, на стулья и тарелки, а уходя показав большой палец одобрения. Немногие из них катили тележки, чтобы унести больше, чем их соплеменники по подземной жизни.

Всего несколько месяцев не ели индейские зубы до прихода медведя и не ощущали крови, не впитывали мясо впалые животы и не ощущали вкус настоящего мяса. И глисты, обитавшие в теле каждого краснолицего, радовались так же сильно, как и индеец. Сидевшие на диете глисты поглощали надежду и веру, строили в кишечнике человека храмы и молились, а когда к ним попало мясо обрадовались такому подарку судьбы.

Медведь пал в бою с равным себе по силе. С могущественным героем, коих только в былинах можно и встретить! Индеец в два счёта его убил, а глисты после ещё две недели плевались шерстью и чесались. А на протяжении двух-трёх дней временами превращались в маленьких, крохотных белых медведей.

Видевшие индейцы говорят, что ходят глисты совсем без трусов, потому что шерсть покрыла их сзади. Позабыли о стыде. Вот бы их мама узнала, то таких тумаков бы дала… а мама бегает с ними за ручку бок о бок, тоже голая.

Пингвин каркал через раз, а через другой квакал, смотрел на это со своего облака и смеялся. Подбрасывал сардинки. Пока рыбы летели вниз – тухли. Часть из них оживала и улетала сама по себе. В тот день, бывалые люди говорят, что возле каньона была дискотека, их устроили мухи свингеры и диджеи мокрицы. Выпивали выдоенные из гусениц настойки, ели, отшелушённые от путешественников кожу.

Индейцы отмывались от мух два дня, пока сами не стали мухами от того, что прибывшие крылья сделали их летучими. Летели индейцы ночи напролёт, искали то и это, находили не то, что искали, а потом и, что искали тоже находили. Одним из них был старый дуб, они его ещё с прошлого воскресенья ищут, здесь они оставили друга «Белого Мангуста», они все любили называть друг друга именами животных, они верили, что, если взять имя орла, после смерти станешь орлом. Так, Мангуст, стал мангустом после смерти, правда, он был привязан к цепи, дуб то тот был на златых цепях, кот учёный на той цепи круги делал и песни пел, на ветвях русалка сидела, только они не спасли «белого мангуста» ставшим обыкновенным мангустом, и тот высох, стал украшением корня дуба. На него пожалели слова и не сделали бессмертным. Русалка была высокого мнения о себе. Она сидела, и сама то очень высоко и волосы илом красила в розовый цвет. Наступить никак на ветки не могла, всё время мешала отсутствие второй ноги. Кот учёный, хоть и умён был, как не знаю, как крот, или, как четырёхпалый варан, но не додумался подать руку. Потому что он знал: «руку подаст добрый страдающему», а у него то у самого лапы. Ну не судьба значит было руку подать. Так и умер в тот день «белый мангуст». Никому бы такого не пожелал медведь, да и пингвин, славу всем царям зверей, не был сентиментальным и жалостливым к другим зверям, тем более к тем, кого не знал. Считалось так, что так и быть должно, и умирать положено им также, ну никак иначе. Пингвин пил лимонад из груш, чесал ласты клювом, и выкрикивал нецензурные слова, самые гнусные, какие только могут быть на свете:

«Все вы говно!», «Никто вас не спасёт, мир обречён!», «Смерть всем ракушкам!», «Подлые белки захватили власть!», «Коронавирус – это потому 5G сетей!». Конечно, ничего в этом плохого не было, но пингвин очень сильно хотел верить, что он очень плохой пингвин. Он ведь королевский. Только короля он давно не видел, кто его знает, где сейчас этот король. Королевский пингвин был без своего короля, отшельником, ненужным. С тех пор, как он улетел, хотя, короля он никогда не видел, но все кричали ему об этом, он считал себя самой прекрасной птицей во всей земной полосе молочной реки.

– Смотрите, королевский пингвин летит! – кричали люди, орангутанги и коалы. Пингвин разворачивался, сракал на них, и улетал дальше. Так им надо. Покормил он их, и доволен собой был.

– Я уже свободный совсем! – кричал пингвин, скрываясь за облачком.

В тех краях жил ещё один странный зверь, кенгуру его звали, всё время любил прыгать через камни, взбираться на деревья и чирикать. Чирикал он, мама не горюй. На его чириканья прилетали соловьи, дрозды, чайки, пчёлы, и давай, как говорится, мудохать его скалами, табуретками, малышами зебры и костями старика, который пил молоко неподалёку – пока тот, кенгуру, не сваливался с дерева и не убегал плакать в пещеру, где он забивался в угол и дрожал. Индейцы давно знают, что лучше не чирикать, когда не просят. Как-то раз, находясь на грани жизни и смерти, «Жирный морж» чирикал, что прилетели все те же птицы и дали ему, в простонародье – пи*ды и волю к бегу, тогда «морж» не ел неделю, и сил у него не было, но съев пару пиздюлей, сразу обрёл силу. Говорят, индейцы до сих пор так и делают, когда голодны. На том все легенды и заканчиваются. А редко, конечно, редко, часто бы ещё было, птицы поедают самих индейцев. Помнится, из уст в уста ходили мифы о том, что дрозд, одинокий и голодный, убил на своём веку семь девственных девушек пятидесяти лет, изнасиловав их мозги, да и не только, а и другие дыры, какие только нашёл. В этот раз, полагаю, крича в ухо, мозги вытекли наружу, и съел он тогда девушек бедных, молодых, совсем беспомощных. А когда есть совсем ничего не оставалось, строил гнёзда в животе, и чирикал до утра, пока не приезжали врачи, дятлы. Дятлов дрозд особо не любил, он вырывал рёбра из трупа, и пронзал дятла насквозь, надевал его на себя, и притворялся дятлом. По уму он был дятлом, но по обычаю, вовсе нет. Но все врачи ведь знали, где человек или зверь какой страдает, и сразу летели туда дятлы. Так, дрозд этот, прилетал первым и выедал бедняжек. Но это только легенды такие, было ли на самом деле такое, выжившие не скажут. Об этом сам я узнал случайно, слава всем зверям, особенно льву, что он съел меня первым, когда этот ублюдок дрозд напал на моего друга и изнасиловал его и убил. А я вот в безопасности внутри льва. Я здесь чищу ему живот, убираюсь, подметаю, выношу мусор через люк сзади. Впрочем, ничего особенного. Все убираются там, где живут, издревле так положено ещё. Так я стал последним свидетелем преступлений птицы. Говорят, он нанял мафию, чтобы меня найти, гангстеров зазвал со всех стран и обещал им несметное богатство.

На другой стороне, в Эскимосии, в огромнейших юртах и иглах жили киты. Их мир был странным, но занимательным. Занимателен он был тем, что здесь, юрты были под водой, свыше километра длиной, во как, даже сказать, отель для подводных жителей. Конечно, сперва там жили люди, ещё на поверхности, когда всё это было, пока как-то раз кракен не ударился головой об остров, и остров не встал с ног на голову и не перевернулся. Дно стало верхом, верх низом. Впрочем-то, ничего на самом деле и не поменялось, ещё бы! Ещё бы немного, могло бы и поменяться. Так вот, жили в том иглу киты, киты те были художниками, они хвостом размазывали краску из зада кальмаров и вырисовывали прекраснейшие узоры. В тот день, как-то странным образом, из-под дна поднялся мальчик, совсем не такой, каким мы привыкли его видеть. Шрам в виде молнии только и отличал его от китов, сам он тоже был китом, можно сказать совсем как игрушка, которую тушили семь ночей на огне, и жарили в кислоте тринадцать. Колдуном он назвался и как, ей богу, всем сердцем молю, чтобы меня за это не казнили, махнёт своим ебучим плавником на картины, те тотчас становились живыми, и можно были зайти внутрь художественного произведения. Если бы киты сами не видели всё это, они сочли бы это магией!

Да это ещё только начало. Оказалось, то, кит нарисовал картину, а в той картине, за скалой ракушек, был мальчик этот, он как-то создал в картине проход, вернулся со дна и оживил себя. Во как! Там ещё был корабль, странный правда, с щупальцами, они крутились, как вентиляторы и обдували мачту корабля красотой. Корабль светился, да так сильно, что придуман был праздник рождества в тот день. Ну не чудо ли? Конечно, вам кажется, ничего вы тут не понимаете, уверяю вас, многие не понимают, что вообще происходит. Сами киты колошматят себя веслом, смеются, как окаянные, а потом, вспоминают, что так и должно быть на самом то деле. Они ведь и живыми быть не должны, не положено было так. Но рады конечно, что живы, впрочем, мало того, что они умели думать, прибавилась беда такая, какая-то странная, они испытывали боль и сострадание, плакали песком, и страдали. Особенно страдали они тогда, когда, а ведь они уже совсем разумные, не могли сесть на человеческие унитазы, плакали они там днями, бывало, неделю! Кто же их разумными то такими сделал, и стыд им придумал, раньше ведь, как было, плывёшь себе, плывёшь и испражняешься, а тут, видите ли, совесть мучает, что воду загрязняют они. Мол, дышать испражнениями вредно для организма. А вдруг это их стало заботить, после тысяча лет покакушек в море, ну как так вообще. Но, с другой стороны, так и быть должно было. Разумным их сделал он, потому и пользовались те дарами своими.

Конечно, вот придумали их такими, боги ли, да кто их знает, они сами не знали об этом, эволюция, наверняка. Да только не могли же они вот так взять и сразу же осознать, что они лишь тексты тонны на бумаге, а мира их нет вовсе. Но они жили, не подозревали, что пешки в игре слов, куклы какие-то. Но были они живее многих. Один из них, Китрисий, морской отшельник, гений в их мире, создал самолёт, метров с тысяча Пизанских башен, они садились на них и взмывали высоко в облака, через океаны наружу, к пингвинам. Их языки свисали со рта, они радовались, словно получили отфильтрованную воду в свой аквариум. Взмывали до облаков, и там и оставались жить. Воды тут предостаточно, можно сказать, как в океане. Киты спрыгивали с самолёта, тот взрывался снизу, убивал дюжину гномов, что чертили для Белоснежки карту злого королевства, и плавали там, радуясь новым приключениям. Редко можно было видеть двух китов, они то и дело кричали, трезвонили, гудели, как пароход, и скрывались подле заката, а на рассвете, они зависали на облаках, и смотрели, как солнце поднимается высоко вверх. Они как-то даже пытались долететь до солнца, но падали обратно на облака, отскакивали и плюхались на брюхо. Стая пингвинов подхватывало их и переворачивало на обратную сторону, чтобы глаза на лоб не полезли, а как же иначе. Так оно и бывает, когда пытаешься дотянуться до мест, куда не положено вовсе дотягиваться.

Попугаи тоже летали, только вот, в отличии от китов, что пытались взмыть выше всех, попугаи любили строиться на земле своими домами, особенно в джунглях, ниже остальных. Они сражались с анакондами, сворачивали им голову, откусывали язык, а потом притворялись сами анакондами, зазывая только что вылупившихся малышей, чтобы съесть их. Попугай тем не любим был животными, что часто не был собой. Самим же, им не помогала их особенность, знать особого себя и кем он был создан, мозгов не хватало, потому он искал себя во многих других звуках миров и джунглей. Как-то раз, подлетая к своему дому, его поджидали коллекторы – горилла и буйвол, потому что черепаха не оплатила счета за траву у бунгало номер семь, которую взяла в кредит, а так как единственным, кто был ближе всего, попугай, разумеется, доверенное лицо, обязан был оплатить счета. Попугай не испугался вовсе, он притворился собакой, и коллекторы сразу же ушли, извинившись, что искали черепаху, и не признали в нём собаку. Хитрый был жук этот разноцветный птиц, то и дело обманывал даже богов. Выкрикивал, что он Посейдон, и двумя крылами плевался, образуя цунами для всех жуков под деревом.

Как-то раз, в который уже раз, сколько их ещё будет, ради всего спелого, пришли к его дому какаду и фламинго, ай красавцы же они были, такие розовые, жёлтые, павлин позавидовал бы, и потребовали от попугая места для уединения. Подумаешь, любовь и все дела такие птичьи, дал им он место, в дупло, в домик то свой, такой нарядный, зелёный, везде побрякушки. Вот зашли фламинго и какаду, и уединились. Дай, думаю, говорит себе попугай, посмотрю шоу, первый же раз такое в жизни его, может чему научится. А видит он следующее: «Сидят фламинго и какаду и курят. Да не ахти что, а банан, без огня, глотают и высовывают изо рта». Подлетел рёвом льва попугай, распугал птиц, те тотчас снесли яйцо, и потребовал долю из их состояния. Ну какое же это состояние, они же птицы. А они закашляли, вынули пару золотых монет, кольцо и ожерелье, подарили попугаю. Попугай обожает всё цветное и с блеском. Одним словом, лишь они обмолвились, чтобы попугай не рассказал другим зверям о их игре с какаду. Попугай обещал, разумеется, и через пять минут как те ушли, разболтал всё. И теперь всем хотелось подуть в бананы. Да, некоторые, вообще, знаете ли, кроме зада и не имели рта, но и они тоже хотели подуть. Так и дули они, пока все обезьяны поголовно не вымерли. Кроме банана они ничего не ели, бедные макаки на самом-то деле. А есть то, что уже кто-то, где-то и куда-то ел, ну уж тут нет. Обезьяны были гордыми. Так и померли, и были занесены в чёрную книгу. Чернее была лишь глотка, где были обречены сгинуть бананы с кожурой. Дефицитом стал банан в мире. Чёрные рынки продавали свежие, но достать их было крайне никак.

Ещё в тех джунглях жил гиппопотамус, жирнее его был только остров Мадагаскар. Ну был он и был, что тут такого, не так ли. А он нырял в болото, и вылетал из чёрной дыры в космосе, и снова влетал в чёрную дыру, и разинув рот выпрыгивал через болото обратно. Он был астрономом, изучал звёзды вокруг земли. Видел он, конечно, не очень хорошо, потому носил очки. Он засунул их прямо в глаз, как линзы. А кто его вот учил надевать их, никто, сам он научился. С тех пор, он много звёзд увидел, но лапы у него были не те, и так быть тому и дело, завёл он себе чибисов, маленьких птиц, что записывали мир космический по их словам. Гиппопотам говорил:

– Круглый, белый!

Чибис записывал круглый белый. Ставил белую точку.

– Чёрный везде! – выпрыгивая из болота шептал зверь, и улетал снова.

Чибис записывал:

– Белый, везде чёрный вокруг. Круглый. Ты чы ка. Точка.

Так много он ставил точек, что все белые были белыми, все круглые были круглые, и имён у них не было. Но зато потом, смотря ночью, и сравнивая звёзды на листке, со звёздами на небе, гиппопотам кивал, что чибис записал правильно до каждой точки.

– Белые и круглые.

Крокодилы обитали у пустынь. Они врачи, как никак, любому умирающему помогали. Когда больные приходили к нему с жалобой, крокодил важно кивал и говорил, что выход всегда есть. Проглатывал их. И больные больше не болели.

Ещё в небе летали самые настоящие кентавры, смесь не человека, а льва, жирафа и петуха. Они были очень даже красивы. Хвост льва, грива льва, шея жирафа и тело петуха, и клюв. Летать он умел, конечно, так себе, но кукарекал он красиво. Когда он это делал, все звери тотчас падали без сознания. От страха то было, или от чего ещё, кто их знает, после этого они не просыпались, чтобы узнать, каким дивным голосом тот зверь обладал. Потому, беруши продавая, тушканчик, стал настоящим олигархом животного мира, и самым богатым животным во всей планете. Конечно, не стоит верить этим россказням, но так оно ведь есть. Для них мир на том и заканчивался, где жили они.

В семь часов пополудни, когда на небе вылезли космические пиявки, что питались грозами, пустыня уже была суха, как кожа старой бабушки гремучей змеи. Гремучие змеи плевались песком, а их глаза видели пиксели. Космические пиявки любили причинять боль, и вместо крови ели тучи. Они питались молниями и сами становились опаснее, скажем так, спаси наши души, сохрани наши задницы, монстрами, что убивали китов. Киты безобидны, зачем так поступать, вот и нам не понятно было это. Но пиявок потом потравили. Пегасы знали своё дело, они рыгали волшебством, и, так как на небе не было травы, они ели пиявок, вместо всего. Чем больше они ели их, тем быстрее и шустрее становились. Вскоре, пиявок совсем, говорят не стало быть, изредка можно услышать, как ржёт Пегас, подметая двор фермы, где они их разводят, и едят только в особенно трудные дни. Пиявки, они, как пираньи, выпрыгивают из своих вольеров, пегасы их тут же съедают. Потом мозг у них, у космических тварей, скажем, развился, наблюдая, как их сородичи умирают. Стали умнее. Один из пиявок, миф такой есть, ходит на голове могучего Пегаса, ест молнии, и делится ими с ним. Верить вам или нет, ваше дело, а я вот побаиваюсь иногда смотреть на небо, уж очень опасно, а туч я давно уже не наблюдал, а гроз, со дня сотворения космолётов не видел. Их и то, всего два, один у ягуара, другой у человека. Ягуар смотрит на своём Нетфликс из будущего, а человек пытается полететь на луну, чтобы оставить след. Только всё время куда-то топливо исчезает. А это, оказывается, енот пьёт всё топливо. Только он стал невидимым, потому что мутировал, потому человек всё никак не мог его найти.

Кстати говоря, а вы знали, что первый полёт на луну принадлежит летучей мыши? Рассказываю.

Как-то раз, за ним погнался кентавр, а летучая мышь так испугалась, что преодолела звуковой барьер и вылетела в космос, и спряталась на тёмной стороне луны. С тех пор эта мышь там только и обитает, ибо всей других уже нет вовсе на свете, они прячутся в более заметных, но уже известных местах. Деликатесы из них, конечно, такие себе, но для любителей мяса на костях, это настоящий деликатес. Та мышь, изредка плачет, смотрит на землю и вытирает крылышком глаза, ведь там остался его любимый Sony PlayStation 5, на котором он любил играть в Battlefield V. Вытирает свои бусинки и не может поверить, что он работал два года за зря в фирме своего друга козла, чтобы вот так вот всё потерять, когда волшебство стало просачиваться к нему в дом. Но в одном, конечно, ему повезло, бесспорно, глаза его видели, как бинокль, нет, точнее, как он сам не раз твердил, телескоп, он смотрел ими на библиотеки и читал книги, прямо с луны. Вот так вот легко ему удавалось всё выучить, и создать дом на луне, вырастить еду. Он даже живые организмы создал, потому что не было женских особей. Ракету, конечно, он не построил, но всё-таки, космический рюкзак сумел. И даже шлем. Он надевал их и улетал в другие миры, планеты, и искал других, таких же, как и он сам. Ведь не верилось ему, что все летучие мыши одиноки во вселенной. Ну не может же такого быть. Летал он долго, даже в который раз преодолевая звуковой барьер, что его звуковой барьер превратился в световой. И всего за неделю он добрался до другой галактики. Здесь-то его и поджидал сюрприз…

Об этом тут рассказывать не стоит, всякие опасные контрагенты следят за каждым моим словом, чтобы найти летучую мышь. Они даже открыли счёт для тех, кто сумеет достать самую последнюю живую летучую мышь учёную. Все богатства земли, и даже соседнюю планету обещали. Потому, врать не буду, но и сказать не могу в какой галактике теперь мышь. Молчок-молчок. Но знайте одно, он нашёл что-то важное, очень существенное, даже дороже, чем награда за него объявленное. Такие дела.

А вот про крота инженера, могу рассказать одну занимательную вещь. Вы только представьте, как крот этот, за несколько дней сумел не то что, открыть в портал в другую сторону земли, короткую кротовую нору, так его потом и называть стали между прочем, так вот… значит, открыл он эту удивительную нору, и что вы думаете? Все животные мира смешались и перешли в его мир, волки, амурские тигры, панды, росомахи, ужи… За ужей, разумеется, крот был рад, он излюбленную еду давно не ел, а это его еда, так сказать с этих пор любимая. Инженера этого, никто не видел, но каждую неделю, на всей планете происходят удивительные вещи. То из облаков падает динозавр, то на улице обитает Мамонт, а в пещере огонь добывает доисторический человек. Недавно из-под земли выпрыгивали огромные сороконожки-кролики, а вместо драконов стали быть летать птеродактили. Голые, без шарфа. Лягушки сейчас, боятся выходить наружу, говорят, что боятся стрекоз и мух, что стали размером с быка. Ой батюшки, воробушки! Неужели такой крохотный крот смог открыть брешь между временем и пространством.

Как-то раз, он даже попал в комнату Эпштейна и утащил оттуда его бутерброд. Когда уже Эпштейн заметил нору, крот махал ему лапой и улыбался. После того, как бутерброд был утерян, Эпштейн ищет способ вернуть его. С тех пор волосы учёного, ходят слухи, никогда его не слушаются от шока, даже клей не помогал, а ножницы ломались. А раз, гуляя по норам, крот вышел в комнату Лермонтова, когда тот читал письмо от Мендальеева. Увидев его, Лермонтов свернулся калачиком на полу и просил, чтобы он никому не рассказывал о любви со стариком. Ведь ему было на десять лет больше, чем Мендальееву, а с такой большой разницей в возрасте не разрешали брак и казнили, если узнавали. Крот улыбался, чесал голову, а потом переключал канал. Падал он долго, может час или пять минут, тут времени на самом-то деле нет. Попал он к Елизавете второй, она ржала как конь, что стала превращаться в лошадь, выросли у неё копыта, и хвост. Тотчас крот убежал оттуда. Коней он не любил особо. А попав в комнату Леонардо Да Винчи и Галилея, крот мог сидеть здесь месяцами, наблюдая за новыми открытиями. Потом улетал, вытирая платочком глаза, потому что очень будет скучать по ним. А однажды, попал в магический мир, крота перепутали со стаканом и поцеловали его в рот, пытаясь выпить вина. Больше магию крот тоже не любит. Он чуть не задохнулся, и в его животе что-то летало. Это была сибирская язва. Если запустить язву, мог вырасти «чужой». Пришлось повозится и полететь в будущее за лекарством. Нанять Терминатора и Хищника для сопровождения в другие миры.

А вот Горгона, уже семь лет на пенсии, змеи исчахли, покрылись пылью, чахнут, сил нет. Но дело даже не в этом. Вот есть у неё кровать, она давно покинула комнату, где она стоит, а всё не просто так, понимаете ли. В той кровати живут маленькие человечки, если так посмотреть их не видно, но, если приблизить через микроскоп, там бегают тысяча человек, с картами и инструментами, строят дома, изобретают ракеты и самолёты, сооружают машины и фирмы. Когда-то Горгона спала здесь, но в один прекрасный момент, её стало что-то колоть в бок. Что-то насадило её. Она встала, не поверите, и заметила какую-то иглу. Пыталась вытащить, поднималась вся кровать. А это оказалось небоскрёб этих людей. До самого неба. Как и кто его построил, не имеется никакого понятия, но Горгона чувствует, что здесь замешана магия великих колдунов и чёрных друидов. Один из них как раз однажды и обезоружил её. Сами людишки ещё не до конца понимают, где они и кто они. Но они развиваются. Для них вся кровать, это огромная галактика. Когда-нибудь они точно вырвутся оттуда или создадут увеличивающие лучи, но тогда, вот уж тут молитесь все вы, их там миллионы, а может триллионы, если они станут большими, Сатурна не хватит для них. Потому, комнату Горгона держит закрытой, мало ли что, пусть в тесноте, но не в обиде. О какой тесноте может идти речь, между прочим, когда они даже не знают о существовании этого мира. Посыпает их солью, чтобы не испортились, а иногда кидает в комнату мемчики, чтобы развитие перестало быть.

Вот Пинаккино, однажды, ради всего хорошего, заметил, что, беря в руки ножницы, и играя с ним просто так, разрывает материю времени и пространства. Щуплый мальчишка, не сразу это заметил, лишь отчасти из-за того, что видел всю реальность целиком. Листы и рулоны космоса падали ему на колени, разрываясь и крошась в воздухе, и понял он, что воздух не был воздухом. Что весь воздух, и есть на самом деле вселенная, но чья-то она чужая, тех, кто в нём жил. Планеты бились об волны, выкатывались со своих орбит и улетали вниз, на его колени. Оттого умирали и жители тех галактик и планет. Больше мальчик не режет воздух ножницами, а ищет людей, разглядывая воздух, чтобы спасти их и перенести в колбу, где их не разрежет уже никто. Но воздуха было бесконечно, а неведомой галактики, ещё больше. Он дышал ими. Конечно, для тех жителей, пока они умрут и будут всосаны в мальчика, пройдёт немало миллион лет, но всё-таки, плохо умирать, как считал Пинаккино. А потом перестал пытаться. Всё устроено было так, чтобы так и было. И спасать не его задача. Ведь кто-то тоже дышит ими прямо сейчас, и кто-то тоже режет ножницами их вселенную. Он думал об этом долго, что выпал из мира и попал в психиатрическую больницу за свои глупые теории. Но здесь то и был простор для него. Проглатывая успокоительные, он мог общаться с людьми с той планеты. Они смотрели на него и удивлялись, задавали вопросы, а мальчик отвечал. Все вокруг думали, даже психи, что он сумасшедший, а он был самым простым мальчиком, который всего навсего первым увидел тот мир. Когда его спрашивали, что он видит, он отвечал вселенные, время и пространство. Врёшь же, отвечали ему, а он, никак же нет, взгляните, твердил мальчишка. Нос не рос. Он точно не обманывал. Но и люди не знали, что от вранья у него нос рос. Так и живёт мальчик там до сих пор. Гниёт. Доктора поливают его водой, чтобы он не врал, а он не мог сказать правды, что была и правдой на самом деле. За правду его поливали ещё больше. Доски на ноге сразу распухали, начиналась аллергическая реакция организма Пиноккино. Он начал стареть и морщится, гнить, превращаясь в труху.

Пингвин почесал затылок, и прыгнул вниз. Облака пушистые, как не знаю, что, такого слово ещё и не придумали. Пингвин откинул волосы назад, вылез из воды, поигрался мышцами на груди, и подмигнул чайке, что он свободен в любое время, если та хочет поразвлечься. Чайка, разумеется, против не была, она тоже любила летать, но сегодня она много съела рыбы, чтобы летать. Пингвин презрительно кинул взгляд и нырнул обратно, пока не наткнулся на акулу. Акула была в очках и учила рыб, медуз, коньков, скатов новым правилам арифметики. Увидев пингвина, она помахала плавником, и сказала подождать. Подойдя к крылатой птице, выхаркала южно-океанского карася, и пингвин, похлопав её по спине, уплыл.

Тор в три часа утра пил эль. Такое бывает после долгого боя с кондорами из пещеры Триааскаля. Кондоры не меньше десяти метров, клюв из алмаза, желудок из титана, а размах крыльев достигает сорока метров. Тор долго бился с ним, пока один из них не предложил ничью, тем был кондор, но Тор, он же, как никак бог, не может сыграть вничью с монстром, потому обманул того, сказав хорошо, и ударил в самое уязвимое его место кулаком, по мизинцу на правой ноге. От боли, клюв его рассыпался, титановый живот расплющился, а крылья опали, и они стал ощипанной курицей.

Здесь, помимо прочего, на этом персике, конечно, люди тоже жили, ну как же без них. Волшебство не имеет места быть без них, как никак, ради них она и создана была. Только вот, наука давно уже перешла и сумела проникнуться в умы многих жителей планеты, что магии то, на самом деле и не нужно было, чтобы суметь контролировать всех на земле. Одной бомбой мог человек убить точечно любого, ну скажем так, один вид. Они ставили на таймерах маленьких нано атомов вид животного, и все атомы эти, находили любой вид, где бы они не жили, проходили через стены, вселенные, воду, находили всех, конечно, земных, и разрывали их изнутри взрывом. Потому, выходить против этих монстров не стали сами монстры, да даже боги, которых люди считали бессмертными, оказались смертны, когда Афина умерла от такой бомбы, когда решила убить президента страны земля. С тех пор, тут уж, каждый сам за себя. Такие вот дела. Мусолить эту тему, не имеет вообще никакого смысла, давно ж вы знаете их, вы и сами люди, и сами давно видели те приборы. Воистину смертельные и страшные.

Помимо всего прочего, в этом мире, земле, где живут столь прекрасные существа, ну никак и быть иначе не может, полагаю – есть ещё более удивительные чудовища – это медузы что играют гольф, сидя на Юпитере, играют лунами, как не знаю, что, пытаясь попасть по белым дырам, лункам в космосе. Но ведь луны всегда должны быть на местах, в своих вселенных, лишь потому в белые, а не иные, чтобы через чёрные они могли попасть обратно под их лапки и щупальца. Ох уж эти медузы, прока от них нет, но коль заметит, беда приключится, ужалит, умрёшь тотчас, вот подбрасывают планеты высоко вверх, может вниз, кто же их знает, направлений у космоса никогда не было, и бросают в лунку, ударом щупальца. Планеты, луны, все они катятся по полю, и потом их хватают крохотные, но столь же проворные лемуры, они кидают их в кольцо Сатурна, играя в баскетбол, и как же они радуются, когда попадают. Бьют друг друга от радости. Те планеты быстро возвращаются обратно, катясь на место, как по бильярдному столу, и, конечно, бывает, что лемуры жадничают, приходится медузам драться с ними на кулаках. Разумеется, ни о каких-либо кулаках у медуз и речи идти не может. Не могло бы, но тут всё по-иному устроено, увы, ведь медуза сама, если посмотреть, есть кулак самый настоящий. Одного удара хватает, бывало, для лемура, чтобы тот окочурился.

На кухне, в доме на окраине леса сидел парень, обычный человек, но были у него килограммы конфет в шкафу. Только конфеты эти были совсем не простые, а волшебные. Каждый, кто съедал их, тотчас становился роботом. А всё потому, что внутри конфет жили черти, они соблазняли и зазывали людей к себе, чтобы те их съели, а потом сами съедали людей изнутри, строили там настоящие механизмы, каркасы, и превращали кожу человека в робота. Как настоящего, ходят легенды, что даже сам робот не знает, что робот он, потому что воспоминания живы. В маленькой коробочке демоны хранят мозги, охраняют, а в зависимости от надобности, перестраивают его, и внедряют свои воспоминания. Бывает, ходят в этом теле в ад, чтобы уверить людей, что выход есть, давать им надежду, а потом, коварно и жестоко говорить истину, показывая себя. Тотчас человек страдал ещё больше, и горел лучше.

В Сибири, ну а где же ещё им быть, как не там, жили снеговики размером с гору. И жил с ними там Йети, огромный преогромный волосатый человек, по телу одни лишь волосы и были, только два глаза и торчали, светясь под луной. Они играли со снеговиком в строй-дом, и кидались пиками. Пики доходили чуть-ли не до высоты дерева у горы, и, всего то роста с машину, у Йети. Они кидались так до тех пор, пока не наступало утро, а утром они, разумеется, всегда спали, чтобы люди их не заметили. Когда смотришь снизу, можно заметить два огромных пещер, это не пещеры вовсе, а глаза горы, но люди не видят всего этого, потому что гора умеет очень хорошо себя скрывать. Йети вот, чтобы не попасться, выкопает себе норму в снегу, туда залезет, и спит до самого вечера, и просыпается от холода. Поднимает голову, а там пурга. Его бьёт из стороны в сторону, как флаг европейский, а он держится за ёлку, и орёт горе, чтобы руку подал, а гора то намного больше, не слышит, снег его уши заложил. Так улетал Йети далеко-далеко, делал семь раз вокруг горы круг, и падал снова в снег. Бывало, летит он по небу, прилетят Вороны и Пингвины, сядут на его спину, и спят, пока тот летит. А когда-то, то было два дня или три спустя, из-под воды вылезла огромная морская черепаха, и крикнула Воронам, чтобы они привязали верёвку к Йети. И летела черепаха снизу, потому что тоже всегда мечтала летать, только она была очень большая, и потому подпрыгивала иногда, чтобы преодолеть хоть сотню метров. Потому, Йети был воздушным змеем.

Карлики всегда говорили:

– Чтобы достать и открутить лампочку, нужно три гнома! – каждый из них пытался, но до потолка их роста всё равно не хватало.

– Значит десять! – но и десять карликов не доставали до лампочки, а прикрутить нужно было, потому они позвали человека в хижину. Человек помог, но уходя сказал:

– Хорошо, что вы меня позвали, вы слишком маленькие, даже вместе. Итак, малолетки, с вас сто тысяч долларов в фунтах стерлингах по курсу юаня. Дали они ему, а потом, и золото лепрекона отдали в руки человека. На том сошлись. Вечером пришла Дюймовочка, поставила два стула друг на друга, выкрутила лампочку и сказала, что здесь нужен тёплый свет, для уюта.

– Да ну тебя, сука… – крикнули гномы, и отрезали себе голову, кинули в корзины, и ушли жить к дяде Мазаю. У него хоть потолки низкие.

Вы представляете, сколько на небе звёзд, как по галактике плывёт дракон, изрыгая из пасти мармелады, как на воздушном шаре летает кролик, напевая Филиппа Киркорова, а где-то на Плутон, живёт комар, который умеет сочинять галактики. Комар выходи на веранду, и размахивая хоботом начинает создавать новые галактики и планеты. На одном комар создал великанов, что ели только маленькие грибы, а в другой, Ежа, что умел танцевать брейк-данс, и делать из песка лёд. На своей планете, комар не хотел ничего, кроме баллона с донорской кровью, и пару укромных, тёмных мест. Но однажды скучно ему стало, он взмахнул волшебным хоботом, создал крейсер и отправился в созданную галактику, только по пути выпал из крейсера, потому что забыть забыл про зубастых щук, которые плавали по космосу и ели всё подряд.

– А что, если, в чайном листе живут все? – размышляла моль, выедая с другом шубу, – Представь себе, что это космос, а там разбросаны планеты! Там и бабочки, и мухи, и ящерицы, даже люди!

– Удивительно! – поддакивал друг.

– Здесь, в чайном листике, – сказал он, – Живёт такой же Тима, как ты, моль маленькая, даже меньше нас с тобой, – достав листок из кармана, – может он даже твой маленький клон, и тоже ест шубу, только много давно лет назад.

– Круто!

– И не говори, а ведь они даже не знают, что им жарко на планете, потому что мы их варим и едим в чашке и чайнике.

– Как это?

– В воду опускаешь, и все там тонут, и умирают. Разбухают, планеты становятся пончиками, большими такими, словно воду в рот набрали.

– А, понятно.

– Да, а я думал ты всегда был тупым. Оказывается, ты ещё тупее, чем я думал.

Они продолжали есть, но моль Генри всё продолжал рассматривать иногда листик, шепча им, что он спас их вселенную, и положил в карман. Потом шкаф открылся, и они вылетели, но мухобойка достала их и размазала по стене. Так оно и бывает, люди часто также пропускали на автобусах остановку, разговорившись о чём-то далёком. Вот и моли не заметили опасность, только в последний миг. Он и стал самым последним.

Представьте на полу носок, засовываешь ногу, а там… но всё по порядку. Носок этот вовсе не обычный, а самый настоящий волшебный носок. Когда человек надевает их, сразу же попадает в другой мир. Здесь оборотни и вампиры, у них идёт война. Ван Хельсинг сюда тоже попадал, оттуда он вытащил несколько оборотней, и они захватили его мир. Но Хельсинг был круче всех, потому сам стал ими, вернувшись в прошлое и родившись ликаном. Он хранил в себе секрет знаком Бафомета, которая сдерживала его ярость и превращение. Когда пришло время, он стал оборотнем, размером с таксу и полетел на юг, потому что там не было оборотней. Там их не было, только вот, магия там была странная. Взобравшись на самую высокую гору на Олимпе, Хельсинг заметил, что с каждого выпавшего волоса вырастает новый оборотень. Он никогда не хотел быть отцом, но кто выбирает, таково предназначение было. Их ещё и кормить нужно. Потому, он растил ещё оборотней, и пока те не сформировались, давал есть своим детям. Да они сами себе могли детей сделать и есть. Дети ели детей своих детей. И принял решение Хельсинг, что хватит с него, и полетел обратно к носку, залез в прошлое и родился человеком. Тотчас все оборотни погибли на той горе.

У Фрешди Фюргера всегда в комнате висели три листка с рисунками. Он боялся их брать в руки, потому что за картиной были другие миры. В одном из них хранились его страхи, самые потаённые. Спиннеры. Он всегда боялся пытаться крутить их на пальце, потому что когти мешали, а когда те падали, то губы Фрешди искривлялись и ему становилось неловко, ведь даже дети умели их крутить. Потому он и убивать стал спящих, пока те не научились крутить их, опозорив его. Страхов там было предостаточно. К примеру, Ольга Бузова. Когда Фюргер полз к ней, пытаясь залезть в голову в её сон, он попадал в чистилище, там не было ничего кроме пустоты и тоски. Снов и мыслей не было. Даже воспоминания были нигде. Фюргер забивался в угол и плакал, рвал на себе последние уцелевшие после пожара волосинки под стопой левой ноги, между мизинцем и безымянным пальцем. Чистилище не отвечало. Так было до создания большого взрыва, никак иначе. Также пусто и одиноко. В надежде ли, отнюдь, кто его знает. Но… Фюргер начинал видеть огни, это глаза его искали свет во тьме. Фюргер сам пытался заснуть, чтобы увидеть свой сон, чтобы залезть к себе в голову, но не мог. Ему казалось, что он закрыл глаза, а кто-то держал их открытыми. Фрешди не видел его, и убегал во тьму с криками, чтобы его спасли. Но сколько бы он не бегал, кто-то всё время держал его за веки и не давал спать. Сила Бузовой не имело границ, над ней не было контроля у Фрешди. Здесь была настоящая тюрьма.

За вторым рисунком был его самый нелюбимый урок. Физика. Он никак не мог понять, что значит невозможно изменить законы вселенной. Ему учитель говорил, что нельзя залезть в сон, когда Фрешди начинал рассказывать свою историю, тогда тот бил его указкой прямо в глаз, в зрачок, и Фюргер сразу же замолкал. А бывало, схватит учитель табуретку или парту, и как ударит по хребту Фрешди, что все зубы вылетали на пол, куда сходились матерные гномики и зубные феи.

За третьим рисунком был самый страшный страх, но и самый любимый сон из всех снов в его мире. Фюргер боялся его одновременно, но и любил. Только бы никто не увидел. Эту тайну нельзя рассказывать, иначе все монстры в мире ополчатся против него, ведь в мире есть один волшебный звук, который обезоруживает всех волшебных и грозных существ. Даже Фюргер, читая его, становился младенцем, трусом и заикой. Его пронизывали трезубцем, и он горел на огне десять тысяч лет. Потому открывать этот рисунок, ему бы не хотелось никогда. Потому он заклеил его скотчем и изолентой, приколотил сверху досками. Даже дементоры показались бы шуткой, обычной простынёй. Он мог достал этот звук у бога в голове, когда тот отвлёкся, если он откроет картину, бог увидит его, звук пронзит мир, и все чары со всех спадут, даже от него. Придётся богу создавать всех с нуля. Конечно, Фрешди хотел бы быть единственным таким монстром, волшебным, но никак. Тише, тише…

Уйдём от этого Фрешди куда подальше, ведь самое крутое есть и у других созданий. Самое удивительное, что у Гулливера, что может быть у него в принципе, в комнате стоит зеркало, которая уменьшает вес человека. Когда смотришь на неё, то, когда видишь себя по грудь, в реальности у тебя тотчас исчезает нижняя половина, переместившись в зеркало. А зеркало проектирует тебя из зеркала в реальность, как голограмму. Вес у этого чудо тела, как никак, известно давно, пять микрограмм. Гулливер каждый день взвешивается на ней, смотря. Именно тогда, Гулливера и захватывают карлики и лилипуты, накрывают зеркало покрывалом, и Гулливер падает на землю. У него есть только верхняя половина на земле, а весомая, нижняя остаётся внутри зеркала. Лилипуты бьют его и бьют, потому что у него даже нет рук, всё в зеркале, вот поднял бы он руки, когда смотрел, может и руки были бы. Когда им надоедает бить великана, когда они съедают все продукты дома и обворовывают его, крадут золото и чайные ложки, открывают зеркало и убегают. Из зеркала вылетает нижняя половина и приклеивается к Гулливеру. Он встаёт и начинает гладить себя, потому что больно. Его ведь били. Злится он, но лилипутов найти не может.

Эх если бы у него был смартфон, то помогли бы ему отыскать этих лилипутов, потому что и телефоны то уже необычные появились, что могут примагнитить лилипутов к крышке смартфона. А внутри него педали крутят хомяки физики, они-то точно знают, что движение жизнь. Когда телефон выключается, они вытирают пот, и идут спать. Бывает целый день, а бывает три минуты. Дело час, аккумулятор нужно наполнять энергией и движением. Когда нажимают на экран, грузчик внутри бегает и передвигает, перестраивает мир, раздел настроек, почту, да всё что угодно, куда нажмёт человек, то и строит строитель грузчик.

Вы когда-нибудь видели страусов землекопов? А вот осы видят их каждый день, ведь они нанимают их, чтобы они строили им норы. Настоящие тоннели. Их даже муравьи нанимают, когда не успевают до зимы приготовить дома. Они грызут огромными зубами землю, как черви, внутрь, сжимаются и плюющаяся, как пластилин и ползают. У них рот бездонный колодец. Всё съеденное вылетает в другом месте, через телепорт, в Якутии. Такой же телепорт внутри страуса. В Якутии принимаю землю и высаживают пальмы вокруг юрт. Кормят ими слонов. Слоны едят и становятся ещё морщинистее, и мудрее. И всем потом рассказывают, чтобы кормили всех нормальной едой, и, что все якуты долбанные дегенераты тупорылые.

Муравьи сами по себе обычные, только вот они в коконе хранят вовсе не младенцев муравьёв, а настоящих людей. Маленьких. Они также сосут соски в коконе, и сюда они попали из ракеты на орбите. Соски те из кишков пауков, и из молока кролика. Когда люди ложатся спать в криосон в свои капсулы, то перемещаются в кокон муравья, уменьшившийся. Обратно, потом, как узнается, невозможно вернуться. Так можно среди толпы муравьёв заметить человека, который таскает на спине песчинку сахара или тянет за собой солому, чтобы укрепить проходы в тоннели. Они матерятся, орут, но делают. Пусть только не сделают, военные муравьи отрубят им лапы. Им тут слабые не нужны. Вовсе. Как-то раз пытался у нас тут один построить машину, чтобы быстрее передвигаться, так сразу же убили его, назвав шарлатаном и гнусным лентяем. Теперь и думать запрещено без приказа. Люди бегут и бегут, устают, как только садятся, получают копьём по пузу, и снова бегут. Пусть ползают, но не стоят на месте, пробки не создают в тоннели муравьином. Есть здесь носильщик, нет, он никого тут не насилует, он таскает на спине коконы муравьиных людей в соседний муравейник, бегает себе, как болид формулы один, ведь у него мутация, семь ног, седьмой на голове. Он всё время ударяется им на потолок, а нога бежит по потолку и толкает его обратно в муравейник, откуда он забирает коконы. Потому он своей слюной примотал эту нога на спину, и теперь даже коконы лучше держаться, потому что снизу есть опора. Вместо хвоста, так сказать, а ему, как бы и хорошо. Только один глаз ему иногда мешает, когда, выйдя из муравейника солнце светит ему в глаза. Было бы два глаза, он закрывал бы правый от правого солнца, и бежал себе с левым глазом. А тут, иногда спотыкается, и в глаз вонзается клещ. Вытащить их трудно, они со скрученными зубами. Но если пощекотать их между ног, они отпускают глаз.

Говорят, листья, что падают со стороны леса, что далеко за солнцем, в миллионах тысяч световых лет, прячется планета, которую нельзя увидеть ни одним телескопом. Там живут инопланетяне. Они ходят на голове, едят пальцами, а говорят танцами на ветру. Они по строению своему, как тонкий лист А4, встав боком, их разглядеть невозможно, а стоя напротив кого-либо, можно видеть их плоские лица. Нарисованный нос, глаза и рот. Инопланетяне часто любили смотреть со своей планеты на звёзды, только звёзды они видели не как мы, потому что и законы там были другие, словно всё вокруг было нарисовано цветными карандашом и фломастером. Белые не разукрашенные точки на бумаге, на синем небе, зелёные, едва ли закрашенные деревья, которые летали по воздуху, частотой 2 кадра в секунду, и животные, которые часто боролись с ветрами, и летали по планете, хватаясь и раздирая в клочья облака. Птицы были, как две палки, размахивали крыльями, и падали через минуту. Они могли летать едва ли минуту, а когда начинался дождь, все они прятались под укрытиями. Тут дожди были каменные и мокрые. Каждый из них был страшнее, чем они могли предположить. Но хватало всего, так сказать, лечь на землю и стать плоскими с землёй, частью планеты, и совсем камни не могли причинить вред, а вот дожди, от них прятаться было трудновато. Мокрый мир инопланетян становился непригодным для жизни, потому они придумали вентилятор из кожи чудищ, раскромсав их, чтобы проветрить землю.

Хорёк жил в норе под атомной электростанцией, и никогда не жаловался на радиацию. Хорёк носил свою шубу с опаской, ну а как же иначе, а всё потому, что шуба, была до невообразимости хищная, каждая волосинка – это черви с зубами, хищные. Черви съедали саму радиацию, прямо из воздуха и почвы, разрывая саму материю. На самом деле нам не известно. Но мы продолжим. Когда человек убил хорька, а тогда зверь вышел отлить за забором, после просмотра мультфильма; чтобы сделать себе на зиму одежду, черви съели человека, выпрыгнув из неё. Шуба стала ещё и жирнее. Ну не может же съесть червяк сто килограммов и не растолстеть. На земле многие съедали сто грамм сладостей и их разносило до двух сотен килограммов. И вот. Мясо, съеденное ими стало мутировать, и те черви превратились в змей. Устали. Уснули. Два года они лежали на земле припухшими, по ним катились автомобили. Шуба плавала в луже к водосточной трубе, её уносили в когтях птицы и грызли мухи. На них испражнялись собаки. На них спали коты. Когда-то, помнится, этой шубой пользовались вместо презерватива негры-свингеры-арабы.

Спячка длилась всего ничего, на третий год, когда бомж Иван надел её на себя, и зашёл в пятёрочку, шуба ожила и, от недоумения, как это так, да я вас всех… – шуба съела бомжа, продавцов, грузчиков и покупателей.

Хорёк не мог этого вытерпеть, ну никак иначе, понимаете, шуба убивает, а она… сидит себе в аду, играет с чертями в козла. Людей жалко стало. Да и он совсем голый, стыдно должно быть. Всё произошло от того, (может быть и не вернулся бы, в аду бесплатный пудинг), что чёрт начал чаще и чаще уходить на работу, отвлекаться, чтобы мучить людей. Так в карты не поиграешь. Чёрт Джеймс выйдя из комнаты, и зайдя обратно через минуты пять, (а тут одна минута длилась месяц), он заявлял хорьку, что устал работать. Он начал жаловаться, что люди прибывают и прибывают. Черти знают, кто и как умер, потому чёрт Джеймс и сказал ему, что пора вернуться. Ему осточертело. Чёрт открыл дверь и пнул хорька в проём, хорёк кувыркнулся, ударился головой об арматуру на полу, съел арбуз, выгрыз корзины, сделал десять тысяч сальто и схватил свою шубу, надел, и вышел из магазина. Перед самым входом он остановился, и из шубы вылез бомж, совсем живой. И все люди тоже вылезли. Потом вылезла голова Джеймса и сказала:

– Страдайте на земле! – и скрылась, закрыв портал. Ещё семь ночей продавщицы плакали, чтобы вернуться обратно в ад. «А вот хуй вам!» – орал чёрт, переключая каналы в кинотеатре.

По ночам, у одного мальчика оживали игрушки. А в шкафу жил костяной человек. Монстр любил выходить из шкафа и хватать мальчика за ногу, и страшно приговаривать, что он его съест. Мальчик боялся. Но вот игрушки ничего не боялись, потому, они бежали на помощь мальчику, и били монстра то табуретками, то ногами, то ножом, а время от времени вешали его на верёвку и кидали в окно. Костяной человек кричал, просил пощадить, тогда игрушки тащили его обратно, и заставляли готовить торт, чтобы мальчик его простил. Торт он пёк очень вкусный, по профессии, когда ещё был живым, до того, как попал в ад и стал прислужником сатаны, славился на всю Францию кондитерскими изделиями, ведь он – повар, как никак. Мальчик утром находил на тумбочке торт, и думал, что это мама испекла ему. Ветви бились об стекло в комнате, костяной человек вылезал снова из шкафа, доставал из плаща пилу, и желал отрезать ногу мальчику. Но тут на него напал Железный человек, Индиана Джонс, Брюс Ли и Джеки чан и отпиздили его, сломали ему пальцы и приковали на крест, вывезли в лес, и, найдя там кукурузное поле, оставили там. Костяной человек что-то кричал, но его совсем не слышно было. Только кости и громыхали. Языка же нет. На него садились драконы задом, и он там и утопал. Потом дракон улетал, а из зада торчал крест. Где сейчас этот костяной человек, неизвестно. Может быть, он ещё придёт к мальчику, но уже много-много лет спустя. Если найдёт дорогу.

Мальчик вставал, открывал шкаф, а там сидел Бильбо Бэггинс, он крутил в ладони кольцо и шипел. Страшно стало мальчику. Что же тут делает его дедушка. Он позвал маму и отца. Отец забил того дверкой шкафа, засунул в мусорный мешок и вывез на кладбище, там его и похоронил. Бильбо что-то говорил, тянул руки в мусорном мешке, просил пощадить ли, кто знает, но жив он до сих пор. Всё потому, что кольцо надел. И ждёт, когда его найдут короли от Саурона. Они найдут, возможно, но лопаты нужны будут. А короли никогда лопат не держали. Сядут у надгробья, и заплачут. Потом пойдут, вырвут деревья с корнем, а там гоблины и тролли.

Игрушек, разумеется, мальчик не видел живыми никогда. Мальчик был слепым. Но он видел ауру сладкого. Иногда, мальчик ронял на Джеки чана торт, и начинал видеть и его, хватал, и ломал ему шею. Джеки чан кричал, оживал, и мудохал мальчика до потери сознания. Поднимал голову и надевал обратно.

– Ещё раз поднимешь на меня руку, я твою голову знаешь сам, куда засуну!

Мальчик забивался в угол и плакал. Потом в окно влетала фея крёстная и обещала исполнить одно желание. Мальчик улыбался и загадывал, чтобы у него было десять рублей, чтобы купить жвачку. Потом фея улетала, а глупый парнишка оставался с десятью рублями.

Золотые угри, тоже, в неком роде живыми были. Они уплыли из Эльдорадо и заселили атлантический океан. Угри любили фотографировать пейзажи, запускать фейерверки, играть в прятки с дельфинами и есть заблудившихся людей на лодках. Рыбаков он, как и полагается, очень любил, охотился на них. Запрыгивал в сеть, а когда те вытаскивали, радуясь улову на ужин, угорь пускал в них молнию, делал шашлык, и посыпав кетчупом, ел прямо на борту лодки. На пир он зазывал осьминогов, кальмаров, пираний, акул и планктона. Спанч боб в этот день приглашён не был, а всё потому, что он сегодня много работал. Он мыл атомные подводные лодки и чистил унитазы. Если бы угорь не знал квадрат, он никогда бы не узнал чёрного Боба. Планктон всё время пытался узнать секрет приготовления столь вкусного человека, и что входит в блюдо, и почему так вкусно. Угорь улыбался, крутил пальцем у рта, вылизывал ногти и говорил, что это секрет фирмы и оно защищено авторскими правами. Только Зевс смотрел на это и вздыхал, облизывал тонкие, сухие губы. Он любил шашлык, но загранпаспорта у него не было, потому на землю спускаться не имел права. На Олимпе никто его не жарил, в том числе и шашлык. Серкулес любил есть БАДы и протеины. Афина употребляла бананы и кокосовое молоко. Афродита кормилась кровью девственниц. Гермес ел железо. Арес предпочитал мокрую землю. Посейдон же, купался в фонтане и ел рыб. Только Аполлону не повезло больше всех, он любил есть солнце. А Гефест, сын Зевса, всё время сосал пламя. Не до того им было, не до человеческих утех и до угря людоеда.

На остров Фиджи мигрируют консервы. В них мозги. Океан прибивает их к причалу Нанди. Жители выходят с рассветом к пляжу и собирают их в корзины. В хижине лежат тела маленьких людей. Их помещают в голову, закрывают. Дети оживают. Им загрузили память о том, что жители этого острова их друзья, они знаю их имена, где живут и работают. Жители также вели себя, словно они их дети, они знают их, притворялись и играли свои роли. Когда дети становились стариками, с возрастом мозги уменьшались, в конце, после смерти, молодые, те, кто только прибыл на остров, но уже в них было заложено то, что так нужно делать, вынимали мозги – сворачивали в пакет, совали в консервы и отправляли обратно по океану. В конце года, консервы возвращались с новыми воспоминаниями. Умершие тела стариков, молодели и снова становились детьми. Мозги помещали в те же тела, в которой погибли. Они жили одну и ту же жизнь круг за кругом. Вынимали. Оживляли. Молодели. Умирали. Глупели. Но каждый раз у них были новые воспоминания. Мозги, тем не менее, предназначались и болеющим шизофренией, Альцгеймером, психозом – отдельные консервные банки с маркером зелёного цвета. В этом городе люди мыли воздух шваброй. Когда они болтали ими, на месте, где они проводили шваброй вырастали и материализовались полы, стены и крыши. В лесу филины, совы и ястребы дрались в вольерах, танцевали вальс и танго. Судья орк ел гамбургер из камней, и за сорок лет никогда не останавливал бой.

Переплыв и поднявшись на башню на соседнем острове, через океан, можно увидеть моржа из огня. Он работает на маяке. Указывает путь кораблям, чтобы те не разбивались о скалы и кораллы. Рядом сидела жаба, которая утром проглатывала моржа, чтобы тот спал. Днём жаба убиралась в комнате, мыла пол, вытирала пыль и готовила есть.

На третьем острове жили ножки от стульев и столов. Больные и выкинутые высшими. Мусор. Они прыгали по острову, и любили плавать по воде, соревноваться в быстроте. Часть из них занималась сёрфингом, часть сноубордингом. Среди них жили белые, чёрные, красные и зелёные ножки. Жёлтых считали больными желтухой. Красными владел демон, бывший работник ада. Чёрные очень часто загорали. Белые работали на фермах и выкапывали лунки для овощей. Бандитов крошили в труху, в опилки и посыпали землю, как удобрение. В полдень из неба упала круглая доска. Все ножки собрались вокруг него. Доска покатилась на гору, куда никто не мог допрыгнуть, и провозгласила себя богом. Ножки с тех пор носят его на головах. Так у них появился стол. Люди, часто приезжающие на остров, часто любили есть на нём. Ножки ровно стояли в ряд и не шелохнулись ни разу. Доску для сноуборда использовали вместо стула. Человек стал богом бога. И поняли ножки, что у каждого есть свой бог, даже у человека, и у бога человека.

На четвёртом островке, месте потерянным во времени, жили шляпы. Они пылали льдом, и тушили себя стихотворениями. Если переставали читать стихотворения, таяли и умирали. Потому на острове стоял настоящий гул. Голоса. Часто шляпы болели. Конечно, их люди не слышали, ни птицы, ни рыбы. Но стоило надеть их на голову, стихотворение отдавались эхом в разум. Человек сходил с ума, и голова замерзала. Как-то раз, одна шляпа выбросилась с утёса в океан и полетела в Антарктиду, здесь ей не нужно было слушать криков коллег и друзей, и не таять. Он перестал читать стихи, но из-за отсутствия других навыков, временами снова начинал сочинять их. Снежное общество белых медведей увидев шляпу, решили нанять его, соорудили голову, которая вещала мысли шляпы через динамики, и он стал самым высокооплачиваемым комиком и поэтом Антарктиды, работающий за похвалу.

Если улететь на параплане от сего места, и укрыться в библиотеке Максимианополиса в Египте, можно увидеть чудеса, которых нет в других странах. Особенно в библиотеке магии и колдовства. Здесь каждый год умирают люди лишь потому, что выбирают для чтения не те книги, и не тех авторов. Открывая книгу про крушение Рима, из книги выбегают римляне с копьями, мечами и стрелами, из книги Ктулху Говарда Лавкрафта вырываются щупальца размером с самолёт, а открыв литературу по призракам, кровавая Мэри вырывает глаза, через отражение. Здесь можно сгореть, утонуть, быть убитым и закопанным заживо. Моэм, когда, попав сюда лишился руки, потому что изучал аллигаторов доисторического мира. Эрнест Хемингуеэй сжёг себе глаза, когда увидел ангела, а Достоевский, оказавшись здесь, вместил в себя тысячу душ, которые помогали ему писать книги. У всех разные ситуации. Но без сомнения, чудеса были кошмарны и опасны. Через книги вырывались волшебники, Волан-Де-Морт пытался договорится со смотрителем библиотеки, чтобы он дал ему флешку, чтобы загрузить душу, но библиотекарь хлопал ладонью, и волшебник улетал в книгу. Его будто всосал пылесос. Снежная королева обещала убить библиотекаря, если он не поможет ему, но смотритель доставал волшебную палочку из-за пазухи, которую получил из книги, и взмахом ставил её на место, превратив в пакетик желатина или куклу Барби. Здесь, временами появлялись звери, которые бегали по полкам, авторы падали, раскрывались и начинался потоп, выплывал мегалодон, вылетал дракон, бушевали мёртвые самураи. С одной вампир, с другой кладовщик воспоминаний. У смотрителя в такие моменты были свои возможности, кроме волшебства. Кнопка перемотки. Он перематывал время назад, хватал зверей и выпирал за дверь до того, как они смогут разбросать книги и устроить беспредел. Хлопок ладонью не убрал бы хаос, потому, чудеснее перемотки времени не было в волшебной библиотеке ничего. Умерших можно было воскресить, а потерявшие части тела, отрастить им конечности. Разумеется, мог смотритель библиотеки вызвать самого лучшего врача из книги, открыть дверь в будущее, чтобы отрастить ноги или почки, вывести из комнаты в книге приборы, что позволяли бы не получать травм. Но не стоило рисковать, ведь персонажи могли убить их, захватить библиотеку, город, страну, ставить эксперименты над живыми людьми. Риск всегда есть, ещё бы, кто же захотел всю жизнь жить в мире, где всё хуже, чем где-либо. Ад.

Но что это мы о библиотеке и библиотеке, не так ли? Давайте же перенесёмся в мир науки, где ложка пороха превращала человека в того, в кого, никак иначе и быть не может, сам человек хотел превратится. В порошке были гены животных, и попробовав лишь ложку, люди превращались в животных или обретали их силу. Удивительно. Чарльз Чаплин получил здесь грацию кошки, а Гёте зоркость ума. Булгаков находил в себе силу упрямства и видел другие миры на дне чашки, Диккенс награждался шармом обезьяны и умом ворона. Гойл становился бегемотом, Мари орлом, Анастасия превращалась в лису. А между тем, ну вы представляете, я себе руку на отсечение дам, животные, что пробовали сей чудотворный порошок, становились людьми. Они были ими, разумеется, только вот, быть людьми так и не научились. Тигры, что превратились в хомосапинс, ходили на четвереньках. Собаки лаяли. Кошки горбились и ссали в тапочки, и в углы комнат. Орлы прыгали с крыш. Жирафы тянулись за листьями деревьев. Животное всегда животное. Человека можно научить, он мыслит, а животное тупое существо, она имитирует жизнь джунглей, точнее, живёт по законам леса, и даёт предпочтение только инстинктам. А вот, что фантастика, так, только не давите на меня пальцем, жуки совсем ничем не становились, а получали лишь ум человека, и каждый раз, когда взгляд падал на пол, можно было заметить, как у стула бегали тараканы, жуки-олени, мухи и блохи. Они то и дело танцевали, то играли в бильярд, то кидали хлебные крошки в корзины из паутины, то отжимались и подтягивались на турниках, а муравьи, что прибегали последними, сражались с пауками в армрестлинге. Блохам было труднее всего. Более сильные и большие – разумные-насекомые, пользовались ими вместо футбольного мяча, забивая голы в импровизированные ворота. Потом они замечали больших людей, и начинали ругаться, поднимать кулаки и нервно дрожать: лишь бы не раздавили. Кусать их за большие пальцы на ноге, выдирать волосы с корня. Желали ли места, кто знает. Но драчуны ещё те. Крик. Истерика. Писклявый звук доносился куда угодно, только не до ушей гигантов. Приматы хватали их и давили, а если везло, то те убегали, и вечно тряслись в страхе под плинтусом, между ковролином, ковром и линолеумом. Бывало, увидит человек, что был в прошлой жизни муравьедом, и съест всех букашек. А изредка, но так есть, люди слышали писки тараканов, и пристально слушали их, усаживая на ладони, как те рассказывали историю о том, что вчера ловили бабочек, а позавчера построили дом под умывальником. Человек злился, и травил под ним всё их семейство.

А на ферме близь Эдинбурга, жили коровы повара, они прибегали на стол, резали себя, ложились на сковородку, заправляли себя сверху овощами; картошкой, морковью, луком, чесноком и горошком. Люди тем временем ели, причмокивая и говоря, какие хорошие кулинары. Бывало, зайдёт Монро, чтобы поесть тушёного гуся, бараны доставали ножи, резали тех, мариновали в соусе, тушили в утятнице, и подавали на стол. Если же, мясо плохо шло в желудок, гусиное мясо вытаскивало руки и отталкивалась со стенок трахеи, чтобы упасть в бездонный кратер кислоты. Когда люди, после двух, ей богу не вру, дней, испражнялись, гуси вылетали из фекальной канавы, регенерировав обратно в птицы, и направлялись в те фермы, где были убиты, чтобы вновь оказаться на столе. Представляете себе, какое самопожертвование во имя спасения голодающих. Такие бы чудеса, да в Австралии и Африку, в Аризону, да Техас!

Если надеть бейсболку, бейсболка сползёт по телу, и ты исчезнешь под ней, попав в сказку. А если размахнуться, и кинуть себя в воду, бейсболка становится кораблём. Если сказать, невзначай, что у тебя толстый зад, ты станешь Килиманджаро. Да-да, странно всё, но что такое странно, когда всё в мире так просто. Если прыгнуть с самолёта, то можно заметить, как становишься блином, а если лечь на дороге на автомагистрали, можно увидеть, как делают фарш. Если ударить носорога по носу, можно заметить, что кроме трёх дырок, есть и четвёртый, и пятый, а если поставить подножку слону, то тут уж нигер тебе не поможет. Даже нигер не поможет нигеру, если нигер дерётся с нигером в неравной схватке, за кинутый хозяином кость умершей крысы, обжаренной на сливочном масле. Нигер знает, что другие нигеры опасны. Потому нигерам не остаётся ничего, кроме наблюдения за друзьями животными.

На этом всё. Завтра у меня день выходного, так что, ждать в последующие дни чего-либо, или в месяцы, не стоит. Буду занят самосовершенствованием, пусть я и так совершенный, как универсальный солдат. Надеюсь, вы отдохнули пока читали этот блог. Уверяю вас, этот блог может пополнится, после возвращения, следите за новостями.

Глава 2

Из-под проводов гирлянд – живший там в стране лилипутов; вылетел ёршик и начал чирикать, что он не согласен с рукой падишаха, держащий его за зад. Ведь он, знаете, натурал и против фистинга! Топиться в унитазе, не нравится ему, видите-ли. А кому, скажите на милость, нравится, разве что псу по кличке «Му-му». Он ещё с Герасимом играл в такие БДСМ игры, ходили на рыбалку и топились, им очень приносило это удовольствие. Говорят, Му-му сам себя лапой топил за волосы, чтобы получать больше адреналина. Другой рукой бил себя по второй, но вторая была жестокая, смеялась и кусалась, отбрасывая первую руку в урну у берега с пираньями. В озере жил карлик-нос, на его горбу они танцевали брейк-данс и танго. Каждый раз возвращаясь к жизни, пёс лает на людей, провоцирует на злость, и просит их утопить его в тазике в ванной. Его шелковистые волосы прыгали бы тогда ему на спину, обдуваемые ветром из алмазов. Ему это нравится, только умереть не может, голова ударяется об пол, и нюхает пыль, оставленный флэшем на прошлой неделе, когда тот бежал за человеком-муравьём в поиске макровселенной на спине блохи.

Ёршик бил руку падишаха до тех пор, пока падишах не засунул его головой в унитаз и не оскребал мармелад со стен города зомби. Зомби там были страшные, они зубастые, кошмарно кричащие, тянущие свои лапы и пытающиеся съесть мармелад раньше ёршика. Ёршик тяпал их за наглые лапоньки, да и никак иначе не избавишься от этих зараз. Мистер проппер плачет, когда видит их. Их грязные мордашки даже он не может отмыть.

– Да подавитесь же вы! – выплёвывая ручки и ножки зомби на спину крокодила под водой. Тот сидел на дне унитаза и читал газету «Комсомольская правда» расправив лапы на шезлонге, покуривая гавайскую сигару из червей. Довольно улыбался, смеясь переворачивал страницу на другую. Так оно и было, я вам клянусь жизнью тараканов во всём мире! Да чтобы они все сдохли, если вру! Да чтоб мне торт в рот! То-то же, сразу поверили, сомневались ещё.

Знала бы тётя Мотя, самая коварная из всех черепах на свете, что его сын так проводит свои деньги, вернулась бы и отпорола того ремнём из бензопил и острых пил. А потом продала бы кожу на чёрном рынке для туфель. Блондинок из Москвы очень заводит кожа крокодила. Они даже умирают, когда гладят кожу крокодила. Вот настолько они друг друга любят.

А вот, в Нарнии жил красивый олень, убежал он оттуда на той неделе, вышел в Казани, вытер сопли с морды лица и заплакал. Все люди были без волос на теле. Это кошмарно… ужасно и пугающе. Семь лет с тех пор прошло, со вчера, ведь он считал, как, один день семь лет. Его так учили бабочки, что жили один день в его мире.

Гиппопотам любил сладкую вату, и каждый вечер выходил на работу к облачным людям и вырывал кусочки с облаков, и создавал из них сладкую вату, посыпая сахаром сверху. Конечно, люди не знали этого, что из облаков вату делали, потому, когда гиппопотам давал вату, они затыкали им нос во время кровотечений, и зад, во время уколов. Гиппопотам разводи руки в стороны и убегал. Плакал три дня, потом глаза у него высохли, и он залез в озеро, которую сам и выплакал. Пил половину, смешал с грязью оставшееся и стал статуей, до лучших времён. Проснётся он завтра, когда люди будут «сегодня» говорить не сегодня.

В колонке одного великана жил гусь, он имел способность знать все песни на свете, и все языки мира. Он лаял весь день на монгольском, на таджикском и китайском. Он знал физику и химию, зоологию и астрологию, и каждый вечер загадывал на звёзды о пшённой каше. Однажды возвращаясь с дискотеки нигеров, великан забыл колонки у черных. А нигеры они долго не церемонятся, украли колонку и привезли на точку, где продавали палёные вещи. Вот втюхивают они колонку, как вдруг, гусь забитбоксит, заговорит голосом Путина, все тут же разбежались, а часть из них убила себя во имя господа. Оно ведь и не удивительно, раз сатана сам вышел на связь через колонки.

– Я вас всех зарежу, господа и джентльмены, я ваши потроха продам на чёрном рынке на бесплатно. Из нигеров сделаем активированный уголь.

Ну как тут не испугаться. Чтобы руки белого дотрагивались до них, да никогда такого не быть!

Однажды, Майк Тайсон взял кредит и не платил её, и ждал коллекторов. В дверь постучались, на пороге лежали несколько шлюх, сто миллионов долларов в чемоданах и привязанный, с кляпом во рту Илон Маск. В глазах его был Марс. С той планеты махали ручками люди, выпускали салюты и смеялись. Они сегодня купили билет на это представление. Шлюхи крутились у ног Тайсона, без трусов и требовали, чтобы он был нежен с ними, ведь они с планеты вуаль, и их кожа хрупка, как хрусталь.

Мумия, вернувшись с того света, обнаружила, что все туалетные бумаги раскуплены всполошившимися людьми во время коронавируса. Стыдно стало мумии голым ходить, так и лежит в гробу и ждёт, когда появится туалетная бумага с трёхслойным мягким лицом детей, вместо бумаги.

В Зенландии, под кирпичами на пляже Мальдив, в большой норе, живут грибы маньяки, они бегают с кухонными и охотничьими ножами и убивают людей. Они набрасываются на голову людей, вырезают их уши, съедают, ломают ноги и вставляют себе под себя, вместо ног, надевают головы вместо шляпы и бегают по поляне, смеются, счастливые. Подснежники, лисички, мухоморы и самые разные грибы, ловят людей, ставят им подножку, потом набрасываются, связывают ноги и затаскивают в нору и освежевовывают там.

В Башкирии, живут травоядные дикие люди, первобытные. Увидев людей из соседних республик, они прячутся под камень, и сидят, выжидают людей и нападают на них с копьями. Вырывают их волосы и клеят под подмышки, руки, ноги и грудь. Они верят в то, что волос должно быть по всему телу. А поклоняются они обезьянам, потому что у них больше всех волос.

Глава 3

Я увидел его позапрошлым летом, когда звёзды погибли от осколочной гранаты. Граната разлетелась на кусочки, и из них вылетели маленькие гномики с ножами и вилками, и закололи звезду в бочок предварительно завязав рот, чтобы не кричал. Вот среди них и был он – мой маленький домовой, ручной. Его звать Серёга. Он безногий инвалид. Ему ногу откусили акулы, когда я выкинул его за борт лодки. Он пытался залезть обратно, но мой ботинок был не из простых, одним резким ударом я откупорил ему венозную вену, и он, словно фонтаном отлетел назад, и его схватила акула и утащила вниз. Когда Серёга закричал, что даст пожить у него неделю, я сразу же вытащил его тело без ног с воды. Потом он начал угрожать мне. Мне, представляете? Что я плохой друг. Сукин сын! Пришлось выкинуть его обратно, там его растерзали пираньи, ведь зад, это тоже нога. Осталась грудь, да руки. Больше он не кричал. Оно и понятно, я закрыл ему пасть носком, которую снял с ноги. Я оберегал их, и никогда не снимал на протяжении десяти лет. Вытащить он не мог их, ибо и руки я завязал ему в прямой кишке, и вытащил через нос, и бантиком, и бантиком. Когда спустя неделю, три года назад, вышел срок уходить из дома, мне пришлось закатать его в ковёр и выкинуть в мусорный ящик. А всем сказал, что он уехал на командировку за границу. Но кто меня спрашивал, домового моего на самом-то деле никто и не видел. Разделяли мы дома обязанности на равне. Он убирал, готовил, стирал, приносил деньги, ремонтировал и покупал всё, а я смотрел погоду по телевизору, и говорил, когда выходить, чтобы он не попал под дождь. Каждый раз, когда он уходил, хлопнув дверью на скейтборде, я смеялся, ведь он забыл надеть ботинки, глупый Серёга. По лестнице он спускался кувырком. Он любил это – как сам говорил, обожает паркур и брейк-данс, одним словом, валяться на земле. Я ему ещё на полу из грязи и старых, поношенных трусов место постелил с мёртвыми крысами. Утром клетку открывал, выгуливал его на балконе, пока он там наделает делов, и сам уберёт в пакетик. Бывало, я не успевал гулять с ним, мне нужно было полениться, он хватал себя за поводок, и сам себя выгуливал. Когда будильник звонил, тянул себя из балкона. Когда не слушался, бил себя по арматуре на балконе, и прищемлял дверкой висок. Только странно он делал свои дела из-за отсутствия у него зада, и всё время срал изо рта. Я говорил ему, что можно просто распороть ему живот и вытащить всё, не дело это через рот испражняться. А он, видите-ли не хочет, чтобы его резали. Зато как потом удобно будет. Пришил замок и открываешь, когда нужно – удобно, разве нет.

Так вот. Увезли его в мусорном ящике, больше его не видел до того дня. Ну как не видел, я наблюдал его в бинокль на фотографии на стене его матери, не больше, вспоминал хорошими словами. Как он убирался, сам себя выгуливал и мыл туалет. Сейчас пришлось покупать щётки и губки. А ведь он хорошо всё вылизывал, до блеска. Когда кот бил его по спине табуреткой, он улыбался. Кот не любил плакс и начинал снимать скальп с Серёги. На лице нет ни единого живого бесшовного места. Бьёт кот его, потом зашивает, сидя у камина. Впрочем, забыл упомянуть, как мать на фотографию выливала помои, наверное, это было его излюбленное блюдо. Он, когда жив был ещё, всегда ел еду из ведра под раковиной. А оказывается, он вполне себе живой.

Знаете, он был каким-то жестоким. Улица изменила его. Он начал носить вилку в кармане. Когда он путался у гномов под ногами, как высохшая саранчовая нога, они пинали его, вздёргивали на верёвку и душили. Потом выходил огромный гном и боксировал. Иногда, они даже палас вешали на него и били мотыгой, чтобы сбить пыль. Чтобы пыль быстрее унеслась из ковра, он пылесосил пыль в рот, и облизывал его до блеска. Он хорошо понимал, что чистота важнее. Чистота – залог выживания.

Увидев меня, он сразу же взмолился, чтобы я помог ему. Ну и ураган же был там, песчаная буря неимоверных размеров. А я добрый, не мог пройти мимо, взял мотыгу и начал помогать вытряхивать пыль, сбивать с ковра, со всей силы, чтобы быстрее закончить. Как-то мотыга потом застряла в голове, я упёрся двумя ногами на череп и еле вытащил её. С него капал кисель. И тотчас у Серёги выросли ноги. Он встал, схватил гномов и откусил им головы, выплюнул и побежал на меня с криками, что мне конец. Я вытащил свой магнум и пальнул ему прямо промеж глаз. Двойные сплетения его глаз вылетели из головы и врезались на дерево позади. Прилетели дятлы и начали долбить его глаза, так они тогда и лишились клюва. Оказывается, Серёга был близоруким, а дятлы видели только дальнозорко. Близорукие глаза они ведь плотнее алмаза, а дальнозоркие легки, как воздух. Не зря же вселенная расширяется и все планеты отдаляются друг от друга. Даже глисты об этом знают, когда ползают по кишкам моего друга.

Быстрым рывком мангуста я достал его глаза и разорвал на девять частей, потом скормил мышам, и сказал, чтобы он угадал, где же его глаз. Он смотрел на мышей и говорил, что здесь и здесь. Но не угадал. Он расстроился. Я пожарил ему яичницу из мышей, дал ему, потом, после всего скормил и мышей. Дал я ему, конечно, разумеется, по правому уху, откуда торчала зубочистка. Он так чистил задние зубы, после мяса.

И вот, выросли у него глаза, но таращить их на меня не смел, они выросли у него под стопами. Весь в финале ходил. Потом приспособился ползать, как червяк, чтобы видеть всё, что впереди него. По навозу коров он ползал, по грязи, по траве, по машинному маслу. Плевался.

Потом мне надоел он, я выдернул его из розетки, и он стал тостером. Видите-ли ему и тостером быть не нравилось. Я взял его за хвост и выкинул в аквариум к киту. Кит пожевал-пожевал его, выплюнул.

– Дерьмо какое-то, – сказал он, и лёг спать, припудрив носик. Посейдон у меня там же сидел, на привязи, на цепи и лаял пузырями. Он так влажность воздуха в комнате поддерживал, и циркулировал кислород.

Потом я нанял акулу в прислуги, чтобы он съедал его и выкакивал обратно, чтобы понять, что он ничто по сравнению с другими существами. Рабом быть, разумеется, ему не нравилось, но он смиренно слушался меня, до тех самых пор, пока не нашёл кольцо с джином и не загадал свободу.

– Тридцать раз пробежать по потолку, семь раз показать кролика на пальце и трижды стать росомахой, всего-то, – сказал джинн, и скрылся.

Он смог. Было легко, но он сделал это по тяжёлому. Он стал росомахой, приклеив на кости руки столовые ножи, пришил кролика на палец, и пробежался по потолку в замёрзшем озере, и стал свободным.

Когда он пришёл ко мне потребовать свой дом обратно, я дал ему без споров. Но квартиру уступать не стал. Тогда он схватил меня за шею, откусил трахею, и выплюнул на чан с кислотой. Потом закатал меня в бетон, разложил плиткой в ванной, и опрыскивал ромашковой водой, на которую у меня аллергия, и я становился прибухнувшим, все пупырышки становились округлыми, словно яйцо, и он туда пинал меня, когда принимал ванну. Я вылез из стены, ударил его об кафель на полу, смочил его лицо в осколке лезвий, и замуровал в мыльной бутылке, сплющив до размеров аспирина. Он плавал там, руками вытирал стены, пытался увидеть меня. Я взбалтывал шампунь и размазывал по волосам, но не на голове. У него была аллергия на волосы. Это часто так происходит, если часто чем-то пользоваться. Он упал. Серёга тоже. Упали они вместе. Его достоинство и мужество.

Странный был тостер.

А потом я проснулся. Сосед по комнате посмотрел на меня и сказал, чтобы я помыл посуду. Я пошёл и помыл. Сделал всё по дому, пока он сидел и смеялся от телепередач. Не нравилось мне это. Я схватил холодильник и ударил им по его наглой голове. Он развернулся со словами:

– Ай, блеять, – и дал мне пизды. А во сне всё было так прикольно. Когда же я тоже стану пятикурсником и буду пользоваться своими рабами первокурсниками. Мечта-мечта.

Глава 4

Шелуха от лука умела виртуозно парить над мусорным ведром и ловить мух в свои объятья, чтобы потом пожарить на сковородке и съесть. Оно и понятно, люди часто не думали о ней. Думаете, вот так просто всё на свете, и у лукового существа нет души, глупцы, а она вот есть. Только живёт она в другом измерении, там, люди, лишь декорации к их миру. Точнее сказать, шелуха не видит двигающиеся вещи, и концентрируется на одном, медленном движении, как муха. Муху видят они лишь из-за того, что те летают прямо перед глазами и они маленькие, а люди перекрывают весь взор, как полотно построенной стены, их большучесть делает их незаметным. Потому, когда мы смотрим на шелуху, она стоит мирно и не охотится, потому что не видит врага перед собой. Но стоит нам уйти, и зайти обратно на кухню, как вдруг обнаруживается, что шелуха передвинулась на несколько сантиметров вглубь шкафа. Это она так охотится за мухами, тараканами и подметает пыль, где будет спать.

Люди, разумеется, думают, что это всё из-за ветра, но всё гораздо сложнее.

А вот мухи, они ещё те гении. Вы можете видеть, как они улетают куда-то и исчезают, ищешь их и не находишь. Всё потому, что, когда мы приближаемся к их дому, они вылетают из карманного измерения, где у них спутниковое телевидение, диваны, крохотные собачки и ложки, чтобы мы не обнаружили их дом, и улетают прочь из того места. Они любят своё место существования. Когда все вокруг спать идут, мухи выходят на охоту и уносят в нору крошки из-под хлеба, макароны, соль, сахар, залетают к себе, и заваривают чай. Кормят ими своих детей в коконах. По телевизору показывают огромных гусениц на капустах, как их доят муравьи, а бабочки, подхватывая тех, несут в более продуктивное место, где свежей капусты больше, и вкусных огурцов. Иногда, переключая каналы, можно обнаружить, как борются два жука носорога на арене за большой кусок шара и девушку, с которой они будут спариваться после окончания матча. Но потом они улыбаются, и дают себе пять, бросают девушку, делят шар пополам и уходят вместе пить виски. Они точно знают, что лишать жизни друг друга из-за какой-то женщины полнейшая глупость. Они сообразительные. А девушка стоит у края арены и вздыхает, к ней подбегает судья саранча, и она и не знает другого выбора, и спаривается с ним, только с саранчой у неё не может быть детей. А, если бы и были, то инвалиды и отсталые. С тех пор, девушка разочаровалась в мужчинах и спаривается с кем попало, чтобы удовлетворить свои потребности. Все так и начали её называть – потреблядка-потребляйка.

Далеко-далеко от того места, где таится измерение мух, существует измерение картошки. Там, картошки садят людей в землю и наблюдают, как они будут расти, а каждые полгода обрезают им головы, и варят из них суп. Подталкивая к горлу ложку, картошки чувствуют, как человек отдаёт вкуснейшим ароматом. Тушёные, жареные, кусочками, пюре, дольками, с кожурой – всяко разно делают из голов людей блюда. Особенно сильно любят их дети, и просят добавки. Тогда, мама и папа уходят на огород и отрезают ещё горсть ушей, глаз, носа и языка, и идут домой, жарить их на сковородке. Здесь – мясо, всегда было на первом месте, как картошка еда спасения в нашем мире. Других-то зверей там и не водилось. Но, всё-таки, если прошуршать по закоулкам грядок, можно обнаружить макак и орангутангов, горилл и шимпанзе. Картошки не очень хорошо различают их, потому, каждую весну, когда они выходят в измерении людей, они усыпляют этих зверей и тащат к себе домой, делая про запас. Только они частенько бывают с большим обилием волос по телу и голове, и приходиться счищать их лучше, чем людей – человекорезкой. Обезьяны кричат, как не люди, но картошки различают лишь молчание и не слышат голоса. Но стоит человеку замолчать, картошка тотчас думает, что это животное разумное, и начинают плакать. Всего секунду они плачут, пока не шинкуют их на борщ, не делают из них зразы и не ставят в духовку беляши.

Каждое утро за границей Норвегии просыпается Златоуст Логан, сын Росомахи. Он работает на тростниковом поле и собирает сахар. Его погоняют лошади, ударяя по его спине плёткой, заставляя тащить плуг, заарканенный на его шею. Мало того, что он собирает на поле сахарные тростники, так ещё и по пути приходится пахать землю. На плуге сидят лошади и пьют мартини с зонтиком на бокале. Они постоянно ржут, что-то обсуждают. Но, на этот раз, Логан, скорее всего, ему надоело быть рабом, вышел против своих хозяев. Точнее родителей. Его в детстве нашли в котле радиоактивного урана и теллура, и взяли к себе. Лошади не думали, что он выживет, они брали его, как чучело для входа, чтобы устрашать хищников. Но однажды, чучело заплакало, когда конь, заходя пьяным в дом, почистил свои копыта об зубы малыша. Тогда он, размахивая рукой, сам того не зная, не соображая, отрезал копыта коню. И даже тогда, конь ржал. Он вечно ржёт. Логан вырос хорошим рабочим. Не думал, что есть другие люди, родители не показывали его никому. Потому он думал, что инвалид, который немного не похож на них. А лошади, когда он спрашивал их, смеясь, без слов, отвечали, что он видит себя двуногим, а все остальные четвероногим – лошадью. Он верил всему. Не с чем было сравнивать. В доказательство они показывали на себя и ржали:

– Ты видишь, что мы кони, так и мы видим, что ты конь.

– Хорошо, папа и мама, – говорил он, и тащил плуг с родителями.

Но в этот день он увидел краем глаза машину на другой стороне поля, там стоял человек, двуногий. И засомневался Логан, что родители говорят правду, расчехлил свои когти, и набросился на них требуя ответа. Тотчас родители склонили голову, надели на шею верёвки и начали пахать землю, и собирать тростник. Понятно же было, что нельзя было так долго всё от него скрывать. В тот день Логан покинул свой единственный дом и направился к машине, и заржал, встав на четвереньки, пытаясь пообщаться с человеком. Человек, увидев его упал на землю и покатился от смеха. И чуть не умер. Потом встал, отряхнулся, покрутил пальцем у виска, сел в машину, достал ружьё и сказал, чтобы он ушёл отсюда – шизофреник недоразвитый. Логан, разумеется, ничего не понял и направился к нему, виляя задом, словно у него есть хвост. И стрельнул тогда человек в него, пуля достигла Златоуста и отковыряла ему с лица всю кожу. Логан выплюнул дробинки изо рта, подлетел к нему, развернулся и лягнул того по груди, что все органы повылетали из него – сердце врезалось на сук в метрах десяти от Логана, подлетела ворона, поклевала, упала на землю и сдохла сразу же. Чернее от греха сердце и быть не могло, отравленное. Даже дерево рассыпалось. А земля стала не пригодной для растений. Логан сел в машину и нажал на то, что увидел, на все педали и начал крутить руль во все стороны. Машина подлетела и помчалась по дороге вниз, прямо в овраг, и достигла дома родителей, разрушила их дом. Котёл газовый взорвался, начал пожар. Потом бойлер упал на голову отца, и раскромсал его, а второй осколок приземлился на мать, и та начала гореть. Логан вылетел из машины, техника полетела на камень, перевернулась, в бак вонзилась ветка, и прыснуло топливо прямо на мать, та тотчас сгорела в агонии боли. Жареным мясом запахло нормально. У Златоуста потекли слюни, и набросившись на тело родителей, он обладал их до костей, потому что инстинкты хищника никуда не деть. Логан ни разу не видел мяса и даже не думал, что можно есть мясо, тот почуяв запах, понял, он другой, и съел их. Отца с солью, мать порезав на маленькие дольки, как колбаску. Правда, от неё отдавало бензином, но всё быстро проветрилось. Доедая мать, Логан увидел второго коня внутри неё, маленького, даже глаза не открывались. Вместо того, чтобы съесть его, он оставил маленького, соорудил дом из деревьев поблизости, и вырастил его настоящим человеком. Научил его говорить. Читать. Вычитать. Они учились вместе, по книгам, который однажды спустил на них бог, открыв небеса. Протянув книжки, он молвил:

– Учись прилежно, сын мой.

Щёлкнул пальцем, и оба они начали понимать буквы и цифры, вернулся к ним ум человеческий, отринув ум лошадиный.

На полотенце, что сушится на батарее, живут индейцы и ковбои. Они занимаются скалолазанием.

В колбочке в лаборатории профессора Мендальеева сидят несколько пухлых и тощих человек. Из них выжимают настроение и эмоции, пот для варки шоколада. Потом настроение вживляют в зефир, в огоньки, в зеркала, в воду. Вода плачет, потому на земле не кончаются воды, огонь смеётся, потому в Австралии умирают все кенгуру.

Самое важное не в этом. А в том, что помимо них в мире существуют другие прекрасные существа, что напрочь проявить себя на поприще развития. Чайные листики сооружают машину времени, чтобы спасти своих детей от того, чтобы попасть в горячую воду. Вот уже коробочка «принцесса Нури» лежит на полках, и у старших листиков есть всего несколько дней, чтобы внутри пакетика соорудить машину времени и улететь из этого ада. Они делают из пыли своих кож шестерёнки, чипы, энергию, колёса, расщепитесь атомов, чтобы лишь раз, однажды вылететь на ту сторону прошлого. Но когда приходит время, они не успевают, и кипяток убивает их, те тонут. Иногда, выжившие листики выплывают на поверхности молока, пытаются взобраться на чашу и спрыгнуть вниз, но человек топит его ложкой, закрывают чашку крышкой, или выкидывает его в мусорный бак, где на него нападают бактерии и убивают, крут на него, пока не образуется плесень и чайный листик не сгнивает.

А в мёде, кстати говоря, живут боги соблазна. Они манят тебя, чтобы ты съел их, и они проникли в тебя. После всего, они борются с вашим мозгом, и захватывают нейроны, и управляют вами так, что вы сами того не зная, начинаете есть то, что хочет есть ваш медовый бог. Соблазн силён. Бог может захотеть тухлого яйца, и ты не устоишь, а может захотеть сочный стейк, и ты найдёшь способ приготовить стейк. А если нет, тут уж негр, раб твой, найдёт свинью на улице, прирежет, и приготовит тебе, а сам будет довольствоваться костью. Бывает так, что негр дерётся с собакой за кость, а иногда, с другими рабами из соседнего села, которые пришли из дискотеки. Даже белые бомжи управляют своими рабами и отправляют их на улицу, попрошайничать, а вместо денег, которые они приносят им, бомжи дают тем банановые кожурки и яблочные семена. Так рабы и выживают. Среди рабов есть один уникальный, непохожий ни на одного из них – четырёхлапый. Он выпускает из зада паутину и любит висеть с дерева и есть комаров, что прилетают на кожуру от банана, что дал ему бомж-хозяин. Впрочем, все белые могли управлять рабами друг друга. Так вот и существует круговорот земной. Там, где бог – всегда разруха и войны.

А в шестой планете, затерянной в трёх секундах между двумя, что в зеркале десять между девятью – удивительно живые лакомства. Макароны там из червей, вместо мяса орешки, а когда суёшь в рот, червяки становятся макаронами, а орешки – мясом. Масло, выпитое из канистры, превращается в крепкий чай, а бензин, что идёт с бензоколонок, попадая в рот человека превращается в мульти фруктовый берёзовый сок. Здесь, когда кто-то хочет есть, жуют траву, ведь трава становится сыром, а сам сыр, можно использовать для смазывания цепей велосипеда и мотоциклов. Если залить в рот бензин и выплюнуть обратно, сок становится обратно бензином. Потому, и бензин и сок здесь, стоят совершенно одинаково. Шестьдесят девять рублей девяноста копеек за литр.

В чайнике, что кипит на газовой плите, внутри, вместо пузырьков образуются маленькие планеты со своими правилами и законами. Планета вылетает и лопается. Но за эту долю секунд, на планете зарождаются войны, умирают динозавры, строятся машины времени и их посещают инопланетяне из других планет. Они стареют и погибают. За одну наносекунду, проходит миллион лет. И никто из них не знает, что они пузыри в воде. И умирают, потому что учёные сказали, что скоро откроется крышка вселенной, и дно её перестанет согревать их мир, они замёрзнут и растворятся в одну большую плоскость. С чистого листа, словно никогда не было планет, а была лишь пустота – чёрная и необъятная. Так оно и случилось. Огонь погас, крышка открылась, и они расплылись, как масло по сковородке. Осталась одна прозрачная вселенная, но тёмная с закрытой крышкой. Эволюция прекратилась. Бывает временами, что попадая в чашку, пузыри образуются с новой силой, но уже тёмные, холодные, где живут снежные существа. Они живут так же миллионы лет, пока не попадают в желудок человека, или, когда ложка перестаёт крутить их в воронке. Учёные говорят, что центр воронки – это центр вселенной, что всё попадает туда и умирает. Они были правы. Попав туда, их мир лопнул и все они сгинули прочь. Ничего не смогли сделать.

А как-то раз, один из них смог вылететь на обочину чашки, и стать затвердевшей вселенной – планетой, засахарившись в пузырь. И существовал их мир триллионы веков. И учёный из их мира смог выйти за пределы своего мира и обнаружить, что они лишь пыль, даже меньше. Они попали в субатомный мир. В их планете субатомные частицы тоже были, но они были заметны только в микроскоп, как и в нашем мире. Но, оказывается, учёный не знал всего, и выйдя из своего мира, он попал в нашу реальность и сам стал субатомным. А оттуда уже выхода нет. Говорят, ходят слухи такие, что он до сих пор летает там и ищет кротовую нору в реальность. Ведь в субатомном мире есть дыры, которые отправляют тебя в мир, и делают тебя в тех размерах, в которых ты был в своём мире. То есть, попавший субатомный человек, вылетев оттуда становится полноразмерным человеком, никак иначе. Если бы туда попало животное из той планеты, и нашла портал увеличения, то смогла бы стать размером с корову, а может и слона. Если бы мы сами попали туда, и вылетели в дыру, стали бы человеком на том пузыре, совсем незаметным. Для нас время ускорилось бы, и мы даже не заметили, что не были дома сотню лет.

Если посмотреть на лампочку, кажется, что она светит и всё вокруг видно, как при солнце. На самом деле она не горит, и наши глаза сами видят мир таким, потому что мы внушили самим себе, что лампочка светит. Мы вкручиваем лампочку и радуемся, что есть свет, на самом деле, мы вкручиваем лампочку, которая никогда не горит и не горела. Это всё иллюзия восприятия. Игра с нами и с нашим мозгом. Как и ночь. Мы придумали его, чтобы спать. Нет, мозг придумал и забыл нам сообщить. Мозг управляет нами, а не мы им. На самом деле ведь мы гениальные существа и пользуемся мозгом только на процент, но и этого хватает, чтобы получить способность видеть в темноте с «не лампочкой», с выключенной колбой. Если бы мы смогли пользоваться мозгом на десять или сорок процентов, то смогли бы не дышать и быть живыми за пределами, вылетать из нашего мира, а внушение того, что в космосе холодно и вакуум сжимает тело до изюма, перестало бы быть для нас проблемой. На самом деле ничего в космосе нет, и мы сами создаём страх перед ним. Чем больше человек верит в это, тем сильнее иллюзия. Одним словом, весь мир такой же, как и наш, но из-за неизведанности, мы переиначиваем и до придумываем те законы, которых в принципе нет. Мозг само внушается, и, когда мы попадаем в космос, наши мысли становятся реальностью и мы замерзаем, съёживаемся, и мозг помогает этому, отправляя команду всему телу, что нужно сжиматься, и остывать.

Да, кажется тебе, что всё вокруг реально, но мозг потому и работает, чтобы всё казалось настоящим и ты не чувствовал себя машиной. Именно потому, что всё кажется таким, мы даже не думаем о том, что могло бы быть иначе. Мы даже можем выйти в астральный мир, и увидеть, что летаем в космосе, а всего – дома, гаражи, животные, автомобили, телевизоры, газон и деревья, бочки и поле для гольфа, их нет. Мы блуждаем по космосу, как забытый кнопочный телефон. А всё, что ты видишь, придумано людьми, конечно, но людьми, которые отправляют друг другу незаметные импульсы восприятия, и то, что они придумали, видят и все вокруг. То есть, созданный пылесос, это иллюзия, но мысль того, кто создал его, перенеслось в мысли всех людей по всему миру, и потому, они видят тоже самое, что и он. И когда кто-то из людей передвигает вещь, импульс снова идёт в мозг всех людей, мол, он передвинул его, и теперь пылесос надо видеть именно здесь. И в очередной раз, когда кто-то увидит этот треклятый пылесос, его там нет, но он увидит его.

Если посмотреть на чашку, которая стоит на столе с горизонта, нам покажется, что у него нет верх и низа, как обычно, т.е. у него не существует дна и дыры. И мы не можем знать, есть ли она снизу или сверху. Дно создаётся в тот момент, когда мы приближаемся, чтобы во время нашего полного сближения, она смогла воссоздаться в ёмкость с дном. С горизонта мы видим модель во втором измерении, как бумагу, и у него нет объёма, пока мы не сблизимся и не сообразим о том, что у этого предмета должна быть объёмность, потому что мы всю свою жизнь видели его объёмным. Но стоит нам отдалиться, объект начинает превращаться в 2D. Чем дальше мы отдалимся, тем она станет менее важна для окружения. Пиксели, без чёткости. Представим, что мы нарисовали натюрморт, и мы видим, что есть объём, есть цвет, красоты и высота, что кажется, она настоящая, но стоит нам приблизиться и рассмотреть поближе, понимаем, что это рисунок. Так же и с 3D объектами. Они кажутся нам объектами во втором измерении, превращающиеся в третье. Если я скажу вам, что у той коробки из-под молока на полу нет дна, вы не можете знать, есть ли она или нет на самом деле, пока сами не проверите. И вы не будете знать, есть ли у него задняя сторона, которую вы не видите сейчас. Или её нет. Вы догадываетесь. Предполагаете – уверенными быть не можете. Вероятнее всего, весь мир состоит из маленьких пикселей, оно и верно – атомы, материя. Даже мы, есть они. Значит, если мы есть они, они есть мы и мы взаимодействуем друг с другом сами того не хотя, инстинктивно, и также инстинктивно атомы перестраиваются и создают мир за коробкой, под чашкой и мир за нами, для тех, кто смотрит нам за спину. Для моего восприятия моей спины нет, там пусто, но я понимаю, что там вчера была стена, и повернувшись, вижу, что там и правда она есть. В этот миг материя преобразилась в нечто, что мы восприняли, как данность. В данности создался мир вокруг меня и тех, кто меня окружает, ведь они попадают в мой мир восприятия. Представим, что вы никогда не были у меня дома, но зайдя ко мне в гости, вы видите мой дом, его стены, пол, стулья, обои. Всё это эффект иллюзии, эффект, который был передан вам импульсами моего мозга. Да. Зайдя, вы уже знаете, где у меня кухня, а где находится уборная, если никогда и не были у меня дома. Это потому, что я послал вам информацию, которая может понадобиться вам, и создал под вами пол, чтобы вы могли передвигаться. Для нас обеих есть тот мир, который мы можем уловить частичками глаз, восприятием, чувствами. Пока мы смотрим оба вперёд, позади нас может быть нет дома, а может и есть, потому что кто-то снизу в данный момент смотрит на наш дом и наблюдает. Но в целом, тех людей тоже нет, пока мы не войдём с ними в взаимодействие. Запутанно, понимаю, но таков мир. Человек может видеть обёртку дома снизу, но никогда не увидит всей картины внутри. А внутри дома может жить скат, космос или пьяный енот.

А вот в самом космосе, дела обстоят совсем по-другому. Мы вечно падаем во все стороны, со всей галактикой. Мы идеально ровный круг, который крутится на месте, как юла, но если смотреть сверху, покажется, что мы стоим на месте. Быть миру падающим или нет, это зависит не от нас. Где-то там, за галактиками, есть другие инопланетяне, которым чуждо видеть ближнее, и они создают дальнее, мыслями и поступками. Они никогда не достигнут нашей системы, но всегда будут теми, кто заставляет падать нашу галактику. Они, пытаясь посмотреть на нас, прячут нас от самих себя. То есть, смотря на нашу галактику, галактика исчезает из их поля зрения. Это как с червячками, когда вы плачете, и видите краем глаза, как напротив вас, прямо в воздухе, плавают червячки, и пытаясь сконцентрироваться на них, они исчезают то снизу, то сверху, а бывает и вовсе навсегда. Попробуйте надавить на подшипник иголкой, шар покатится, а игла соскользнёт, не в то место. Вы не сможете проткнуть шар. Как их взгляды не могут уловить и проткнуть нас, заставляя всё время падать вниз. Может потому нас и не могут найти, просто-навсего не видят.

Если каждый год в одно и тоже время наблюдать за боем часов, можно увидеть фею, которая передвигает стрелки часов между пятью и шестью. И если в этот момент надавить на них, то феи вылетят из них, и часы больше никогда не будут работать, сколько бы мастеров его не смотрели. Конечно, если у часовщиков есть ручные феи, которых они держат в спичечных коробках, феи будут только рады помочь. Они не могут пройти мимо них, сколь бы могущественной не была бы фея. Феи любят придерживать часовые стрелки, чтобы они не ходили назад. Они не любят вспоминать прошлое, ведь один тик назад, и феи станут глупее, чем на один тик вперёд. Чтобы не учиться всему заново, феи качают мускулы для поддержания порядка времени, придерживаем часов на узде.

Когда попадёте под землю, после смерти, ни в коем случае не смейтесь над усопшими, особенно над собой. Владыка подземного мира не любит, когда кто-то радуется смерти и шутит над ней. Ведь смерть – его жена. Они вылавливают души удочкой и запирают в корзиночки, чтобы вешать на прищепки над огнём. Любят мучить их, и пить коньяк из крови мула и двадцатилетних девственниц. Смерть выпускает души на волю, иногда, чтобы поохотиться на них, вонзить копьё и четвертовать. Запомните, если вам скажут выбегать и попытаться выйти на поверхность, к своим друзьям, то покачайте головой и дайте Смерти в глаз кулаком, и вы будете вечно гореть в клетке, и никогда не будете освобождены. Оно так и правильно, лучше гореть, чем гореть и быть продырявленным, лучше вечно сидеть целым, чем состоять из мозаик. Однажды Наполеон допустил ошибку, дал в глаз кулаком и выбежал, решил, что успеет выбраться наружу, через люк на крыше дилижанса Сатаны, но не тут-то было. Одним большим шагом, Владыка достал его и выпустил через мясорубку, размазал по багету, сверху наложил огромную кучу ядовитого мускуса, и дал церберу на обед. Цербер прожевал его, потом смыл в унитаз, оттуда Наполеон попал на стол червю вампиру, а червь вампир, смыв того в свой, попал на обед кролику педофилу, который любил французов. Семь лет он насиловал багет с фаршем, пока из Наполеона не начали вырастать дети и не разорвали ему живот, съев внутренности изнутри. Вылупившись, дети начали лепить из Наполеона разные виды постройки, бить его об стены, топить, размешивать с кислотой, жарить на огне и запихивать в него кишки мёртвых крыс для создания чучела. Наполеон тогда и понял, лучше не пытаться. А когда он увидел, что из люка вовсе нет выхода, а там сидит дочь Смерти – разочаровался в том, что усоп. Дочь была даже страшнее матери. Она спустилась ровно через неделю после того случая, чтобы поиграть в куклы с заключёнными. Особенно она любила выдёргивать руки и ноги, и вставлять на место головы, смеяться, а потом размазывать по алмазному полу асфальтоукладчиком. Намазывать на огурец, и бросать на съедение курицам. Они клевали его семьсот лет, ибо были безглазые. А как пользоваться ртом, совсем забыть забыли. Временами они отходили на чтение книг, развиваться, но возвращались. Без глаз и книг не почитаешь. Потому дочь Смерти и закрыла куриц в клетке вместе с Наполеоном, пока те не научились находить француза по запаху «страха». А детей Владыка тьмы, тотчас выпустил через мясорубку и сделал сардельки и купаты, и кушает их, обжарив на костре выпивая кофе из жалости, кошмаров и ненависти заключённых мертвецов.

На Юпитере живёт генерал Пук. Это он создал Юпитер своим пуком, и ураганы бушуют там до сих пор, потому что не может остановиться.

А на Меркурии обитает зверь шалун, он выпрыгивает из-под земли и ударяет по уху марсоход, и уходит вниз. Марсоход два года оборачивается, чтобы посмотреть, кто его ударил, а он хлоп с другой стороны. Так марсоход не выдержал, вытащил кабели из себя и повесился на своих руках, обвязав шею падающий питание на материнскую плату, и умер.

Вы думаете на Сатурне всё так хорошо? Нет, конечно, ещё чего удумали мне тут! Там, между прочем, прямо между, живут морские свиньи и ставят опыты на себе, вживляя сердца камней. Да, камни там самые настоящие существа. Только свиньи глупые. Именно так все они и убили себя, потому что в одном из камней был коронавирус свиной. Они заразились друг от друга и погибли от нехватки воздуха. А потом встали, расхохотались, и поняли, что они-то вообще не дышат никаким воздухом. Расслабились сразу же. К тому же, в вакууме у них даже кровь не вылетала из тела. Да что там, у них даже кровь не циркулировала по венам. Если же, когда-то она пойдёт по их венам, они умрут, потому что сердца-то каменные и взорвутся от вибрации. Потому они и не летят туда, где другая гравитация есть.

Только на Земле скучно было жить. Всё время мешали блохи. Они кусали голову, когда нужно было сделать что-то грандиозное, например, как-то раз, осталась одна деталь, чтобы закончить двадцатилетний эксперимент с порталом в другой мир, как вдруг подлетела блоха, укусила человека за голову, а человек он чувствительный вид – бросил инструмент и закоротил все элементы управления и сбросил настройки. Двадцать лет коту под жопу!

Ту блоху потом нашли, надели наручники и посадили в тюрьму. Его зеки до сих пор пинают. Но если пнуть не туда, она откусит голову, будет зудеть, что можно будет вытаскивать через череп мозг. Вот настолько сильный зуд бывает от его укуса. Одному заключённому даже отрезали голову и поместили в трёхлитровую банку. Блох билась и билась, но не смогла попасть на его волосатую голову. А одному удалили нервы. Третий вообще не мог это стерпеть и сам откусил голову блохе, первый бьёт тот, кто не боится проиграть, считал он. Только блоха была бронебойная. Взмахом задних лап он рассёк его напополам. Теперь этот зек ходит на каталке, неся с собой вторую половинку на поводке, на скейтборде.

Глава 5

В ванной каждого неандертальца обитает змея-душ, прямо в крохотной пещерке. Она заглатывает их и превращает в кровяные тельца в своём теле.

– Не будешь бежать по венам, умрёшь, – сказала змея, проглотив однажды мужчину, – тебя растопчут, размажут по полу, и ты застрянешь тут навсегда. – Он бежал и бежал, питая надежду на то, что однажды вырвется из бесконечного круга беговой дорожки.

Вот так, одна семья пришла в гости к неандертальцу, зашла в туалет, душ зашипела, превратилась в змею и проглотила гостей. Думаете, она остановилась после того, как проглотила первого, нет, она выползла из ванной, нашла людей, сидящих на кухне, цапнула за ногу, и утащила их в себя. Попали они в её тело в то мгновение, их сбили с ног, надели костюмы лейкоцитов и эритроцитов, и начали погонять кнутом сзади. Неандертальцы и их гости бежали, их ноги стали мускулистыми, руки мощными. Когда образовался засор в венах, и дорогу перебегал старый эритроцит, чтобы умереть, они ударяли его, и он разлетался на кусочки и умирал, кувыркаясь по потолку.

А, вот, когда на земле наступает два часа ночи и минута ровна трём, по всей вселенной оживают неоживаемые, бездушные предметы. Метеорит перестраивается на встречную полосу, опьянев от нехватки воздуха и влетает в планету, убивая мирно сидящих белок, которые жарят купаты на костре. Медведи плюшевые выходят на бой с плюшевыми слонами за новое место обитания, в верхней части коробки мальчика Вани, чтобы не нюхать ноги и не рассматривать узоры на заднице других игрушек. А зебра, нашпигованная железными зубами, охотится на льва, чтобы съесть его на завтрак. Именно потому, иногда плюшевые игрушки теряют в весе. Другие хищные звери потрошат их, съедают внутренности и защищают обратно, ведь каждое воскресенье недели, они ходят на уроки по рукоделию. С самого раннего возраста. Пояс Койпера, ровно с два часа три минуты, видит, как к нему прибегает Снеговик, чтобы покрутить его у бедра и похудеть. Ручки же, тем временем, выпрыгивая из-под тумбочки, из шкафа, из портфелей школьников, выходят в берёзовую рощу, выдирают кору, и внутри пишут истории, рассказы о том, о чём давно хотели рассказать. Деревья не против. Так они учатся говорить и умнеть. Иногда, к ним приходит бензопила и вырезает из них книгу, чтобы тайно спрятать в библиотеке под неизвестным псевдонимом. Так истории попадают в мир людей и в умы разумных.

Подушки, оживлённые магией чисел, иногда скидывают людей на пол, те ударяются головой и просыпаются, видят тех, вот тогда подушки душат их, и они умирают. Люди потом находят причину в том, что забыли перевернутся во время сна и задохнулись, но только мы знаем, что подушка задушила их.

Носки просыпаются и идут играть в догонялки, а самые продвинутые могут вырастить из себя человека клона и купить в ночном магазине что-то, что им понравится. Из человека даже были случаи вырастали на ушах носки, чтобы уши не замёрзли, когда призраки дули им в ухо.

Также ночью оживают и умершие мухи у подоконника, жуки на земле, комары и черви. Идут к своим родным, и пьют с ними сахарный сироп или молоко. Комары пытаются добыть кровь, но сколько бы долго не пили её у коровы, кровь капает из их хоботка, потому что у них нет брюха. Так, миллион комаров, ожившие в ту ночь, сели на одну корову и выпили её, высушив до костей. И высушенная, мёртвая корова тоже ожила и начала есть, считая, что она всё ещё жива, пока утром не упала на землю и не померла снова.

Шланги из-под воды жалят животных, а мячи катятся вверх по горе, чтобы увидеть, что же за той горой. Декоративные чучела оживают, чтоб увидеть мир, выходят из усадеб и окунаются в дикие земли. Общаются с сородичами, которые ещё живы, перенимают их повадки, и возвращаются обратно, довольные своей жизнью. Машины-игрушки оживают, чтобы тасовать и переносить маленьких неживых существ туда, куда их просят. А игрушка, созданная для телепорта, вдруг становится настоящим телепортом, а хищник, что должен убивать, начинает убивать животных в лесу. Они оживают такими, какими их задумали. Шар улетает в небо, и видит космос, а игрушка Барби, уходит в Монако, на подиум, чтобы показать, что и она тоже модель. Автомобили уезжают на гранд-при, а самолёты, забывшие, что война прошла, направляются на войну и бомбят поля. Холодильники кушают еду из других холодильников, а телевизоры, не видя у себя ничего, смотрят передачи на другом телевизоре. Так, они, проводят и сеансы, ставя одинаковые фильмы, и кушают попкорн и жуют пряники.

А играя в игры, в частности в казино, деньги можно выводить прямо изо рта, привязав свою биометрию в том казино, притронувшись к монитору. За монитором работают судмедэксперты, они быстро считывают узоры, а художники рисуют картину, вешают напротив ячейки в банке. А если запрограммировать шкаф, то можно получать деньги туда. А в некоторых случаях, протянув руку в монитор, можно попасть в банк, где ходят гремлины и выписывают чеки на выигрыш, подойдя к ним, и потребовав выигрыш – они нагло посмотрят на вас, и увидев талон-бумажку, выдадут вам ваш выигрыш в маленькой коробочке, которая, попав в наш мир, растворится за три минуты. И только в ночью можно сделать такое, ровно до четырёх утра.

Если человек в четыре утра не спит, то вышедшая из книги волшебная гиена, внедрит в их мозг, что все живые вещи исчезли, то есть, стали неживыми, а их носок всё ещё лежит у кровати, а книги на полках. На самом деле их там не будет. Они будут точной копией настоящих, пока те отдыхают где-то там. А по истечению времени, на привязанное место они возвращаются через телепортатор. Если в это время человек возьмёт носок и наденет, и уйдёт на работу, то настоящий носок образуется прямо на ноге человека, что он даже не увидит. Телепорт привязки работает быстрее света. Квантовый телепорт на молекулярном уровне.

А есть ещё в мире, телепорты голосом, и взглядом, и светом. Когда ты смотришь на свет, твой взгляд привязывается на именно эту частицу света, и улетает по земле. За несколько секунд ты уже в Австралии или Японии. То есть, ты сейчас взглянул на кварк, так же, если бы это был мяч от пинг-понга, но этот мяч развивает скорость в триста тысяч километров в секунду, и, именно взгляд, упавший на этот мяч, будет машиной, которая перенесёт вас на другую сторону земли, а возможно даже на другую планету. Именно вашу частичку ДНК, по средством которой вы сможете перестроится в себя на другой стороне вселенной. К примеру, пока вы спите, и ваш взгляд переносится в кварке через вселенные, пока вы надеваете скафандр, а потом нажимаете на устройство телепортации, ваш мячик от пинг-понга уже достигла созвездия Водолея. А может перелетела в другую галактику, и пролетает возле Альфа Центавра. Самое быстрое путешествие во вселенной, пока, этот кварк не станет настоящим устройством для мгновенной телепортации. То есть, люди сохранят информацию об этой частице, и всякий раз, когда будут хотеть перенестись куда-либо, смогут перенестись на любую точку вселенной. Одним словом, в моменты, в которые она летела, к примеру, она пролетела у Юпитера в какое-то определенное время, а значит в это определенное время будет привязка телепорта, в момент времени. Потом он может быть у Плутона или какого-нибудь далёкого квазара, и все эти моменты будут в машине телепортации. Определённые части момента. А пока вы говорите, то частичка кварка (ваш пинг-понг) достигает пятой галактики. И вы уже можете оказаться в самой далёкой части вселенной. Даже когда вы будете лететь к ней, вы будете следовать за кварком

через вселенные, если запрограммируете телепорт на то, чтобы оказаться там, где оказался фотон света сейчас. В этот данный миг.

А ещё, за экраном вашего монитора есть другая вселенная, такая же в точности, как наша. Но там есть люди, которые работают клонами и отражениями, и им за это платят деньги. Они каждый день встают на работу и ожидают, когда ваше отражение будет отображаться от чего-либо. Например, когда вы находитесь в комнате с зеркалом, работник, с другой стороны, сядет за зеркалом в вашу позу, и будет там сидеть – это его работа. У него есть шкафчик, с такими же ботинками, одеждой, причёской, и людьми, которые им помогают делать причёски. Если вы надели пижаму, они на работу тоже надевают пижаму. Когда вы сидите на машине, и видите себя в отражении торгового центра, то и работник также едет куда-то вместе с вами. И шофёр, тоже клон того, кто водит машину в нашем мире. Его водитель – это его работа. А в моменты, когда они не работают и вы спите, они делают личные дела и сидят с семьёй. У них, может показаться, точная копия вашей жизни, и да, и нет. То есть, она одинаковая, когда вы отражаетесь от чего-либо, но самая настоящая, когда нечего отражать. Они едят, отдыхают, лечатся, принимают ванну и плачут. Они такие же живые, как и все мы. Иногда, они в своё свободное время покупают ноги, руки, каркасы голов сзади, чтобы каждый раз не быть с вами. То есть, они берут точную копию вашей ноги в магазине и привязывают невидимым гравитоном, чтобы точно копировать ваши сонные моменты дёргание ногой и головой.

А есть вселенная, где люди ходят в кожуре из-под банана и мандаринов. Они ложатся спать прямо на улице, просто закрыв себя кожурой, и спят так до самого утра. За день из их одежды вырастает банан, на стенке, как бамбук, и утром они съедают их. Каждый день именно так и происходит. Так люди избавились от голода во всех странах мира. Из-за своей дешевизны, богатые покупали бананы и мандарины, съедали и выкидывали кожуру на улицу, оттуда социальные службы забирали кожуру и раздавали всем бедным. Те, так и питались бананами и мандаринами, гранатой и даже картошкой. Они срезали начинку и жарили на костре, делись с другими, и были счастливы. Конечно, были те, кто не имел возможность ходить, им вешали над кроватью кожуру, сладости вырастали оттуда и падали прямо им в рот. Вы спросите, а как же они ходят в туалет? Никак. У них нет того, что у нас с вами, все питательные вещества идут в тело и они избавились от отходов. Всё для них полезно. Так, больные, могли годами обходится без нянек, и жить на одних лишь мандаринах и бананах.

В следующих галактиках, далеко от нашей, в двух миллионах световых лет, на маленькой планете размером с луну, жили более удивительные существа. Они, как и полагается, слегка походили на нас, но совершенно не имели тех недостатков, которые были у нас. Этим существам не нужно было находить пары. Они срезали частичку кожи, мизинца или уха и растили из них себе друзей и рабочих. Людей и общество. Когда нужны были учёные, они срезали частичку с лица, а лицо тотчас регенерировала себя, и от частички вырастал гений. Если нужны были землекопы, отрезали пальцы. Астрономы, часть век, а если нужны были те, кто умеет всё, существа отрезали частичку мозга, просверлив в черепе дыру. Это не больно. Они не чувствуют боли никакой, но чувствуют все спектры эмоций. Именно оно и было для них уязвимостью. Они, пусть и знали, кем рождены и от какой части тела, всё время молчали, а общение ограничивалось тем, что делали то, кем были рождены. Никто не думал об общении. До тех пор, пока один из них не попытался открыть рот для, не еды, нет, а для разговора. И вот, рождённый из мизинца ноги, стал прародителем слов и общения. И все они поняли, что не только учёные могут быть учёными, но и все, кто мыслит вне зависимости от касты.

Вы, наверное, замечали, как по ночам падают метеориты, как возле нашей планеты пролетают огромные кометы. Так это вовсе не камни, а спрятанные от наших глаз космические корабли инопланетян, что изучают нас каждый двести-триста лет. Они ищут развития. Те инопланетяне поняли, что мир – важен, они не причиняют вреда ни своим, ни другим цивилизациям, мирные. Видя то, как мы уничтожаем друг друга, они улетают дальше, чтобы изведать ещё больше территорий, найти более разумные виды инопланетян, чем мы. Мы смотрим на них, но не видим их, а в глазах отражаются лишь камни и скалы. Это устройство восприятия. Когда люди смогут пробиться через эти фильтры, и смогут решить кризис, отречься от войн, они смогут выйти на контакт с ними. Метеориты, это зонты инопланетян. Они научились делать из камней и мусора космоса передатчики. Некого рода радио, которая будет передавать развитие землян на их корабль. Может быть, атомы, которые никто из землян не заметит. Атомы-радио, датчики и анализаторы атомы, мощностью, как Солнце, но не выдающий себя за Солнце.

Под землёй, близко к центру, прямо у магмы, живут львы, они не знают, что там, наверху, что-то есть, и бурят ядро, чтобы добыть энергию. Их всего несколько тысяч, но технологии ещё не развились до уровня, чтобы пробурить несколько десятков километров земли наверх. Они плавают по нефти, жуют мрамор, червей, бактерии и пьют воду. Другой пищи не знают, всё здесь умирают до того, как попадают в их тело. Возможно, через тысячу лет, они смогут пробурить путь зубами наверх, или пройти по трубам нефтедобывающей машины, никто этого не знает. Но стоит им попасть наверх, они замёрзнут. Ведь другой атмосферы никогда не знали. Им будет холодно. Атмосфера будет слишком разряженной, слишком много кислорода и газа. Они задохнуться. Потому рисковать своей жизнью, по возможности не станут.

В другой же, где есть только одна комната для каждого человека. Они рождаются в коробочке и всю жизнь живут там, не понимая, что есть мир за коробкой. Они не спрашивают, есть ли она, существуют ли другие миры. Их ум закрыт тем, что им удобно так, а другой, более удобной и не существует. То есть, им кажется, что тут самое безопасное и самое весёлое, разумное место во всей вселенной. Что именно так живут все существа, в своей коробочке. Их кормят через трубочку, дают пишу, через дыру на потолке, а испражняются в маленькую ёмкость, которая исчезает ночью, таинственно. Ёмкость чиста на утро, и им это нравится. И каждый человек на той планете умирает в коробочке. А, однажды проснувшись ночью, они обнаруживают, что беременны. Так нормально, значит, через какое-то время все люди носят в себе детей, думают они. Они верят в это и никак иначе. Потом дети рождаются, но люди их не видят, просто однажды их забирают, когда спят. Тех детей также помещают в коробочку и никогда не выпускают из комнаты. Круговорот жизни. И всем этим управляет один человек, тот, кто имеет свою семью и живёт в домике на окраине моря из лаванды, из конфет и кока-колы. На деревьях растут котлеты, куриные грудки и лапша, на поле созревает бифштекс и жареная картошка, а вниз, у ущелья дельфинов – солёные морепродукты и сладости. У него большая ферма на всю большую планету, куда глаза дотянутся, и их дети, дети их детей, помогают ему в выращивании людей в комнатах, кормить их, и убираться. Те люди, что сидят в коробках, не задают вопросов, они и сами не умеют говорить, но всячески выдумывают разные крики, эхо, буквы, музыку, рисуют на стене кока-колой, которую приносят по утрам, а вечером, из лапши, делают узоры на полу, воображая миры, которые они никогда не видели – деревья, реки, цветы и животных.

На соседней планете, много миллионов тысяч километров на запад вверх, есть остров в океане, где люди рождаются утром, а на обеде, им уже пятьдесят, и они растят внуков, а к девяти вечера умирают от старости. За два часа, им исполняется восемнадцать, они находят жену, такую же, как и сами, говорят с ней минуту, а казалось бы, целых два месяца, потом женятся и заводят детей к девяти утра, когда им вот-вот уже двадцать четыре. К двенадцати, им уже пятьдесят, рядом с ногами бегают внуки. Играют они лишь немного, час, за всю свою жизнь. Потом взрослеют и заводят свою. Те, что постарели, видят уже правнуков и внуков своих внуков. А к вечеру – умирают, счастливые, что прожили такую долгую жизнь. Их время отмеряется тем, скольких внуков они успели понянчить, и сколько раз видели, как те играют на песке и влюбляются.

В иной, прямо под ними, есть планета, которую они не видят, ведь земля крутится только вбок, и никогда не меняет суток в дне, живут такие же, как они. Хотелось бы так сказать, только вот, их поразил страшный вирус, и они муштровали в лице. Одним словом, если они не надевают маску на лицо, вместо лица у них челюсти без кожи, мяса, мускулов – только кости. Потому они вынуждены носить маску всю свою жизнь, питаясь смузи из трубочки, которая присоединена к трахее. Они не чувствуют вкуса, но чувствуют аромат, тем самым и утоляют голод. Грустно иметь рот и язык, и не ощущать вкуса. Хотя бы, у этих людей есть обоняние и верхняя часть черепа не подвержена вирусу, и мозг может уловить нотки корицы, чая, супа, бульона, печенек, жареных кальмаров и помидора.

Глава 6

Люди – кетчуп.

Человечество летело по космосу верхом на земле, словно на автобусе по окраине Бирмингема. Автостопом по галактике. Мёртвые души исчезали в чёрных дырах. Монстр притягивал неприятности. Планета влетала в чёрную пропасть. Люди тонким слоем намазывали на тост кетчуп, и мир исчезал в пасти. Каждая бутылка кетчупа обитает в параллельной вселенной и знает, что в галактике, человек никто иной, как дыра забвения, клоака ужаса и смерти. Бездонное ущелье. Боги ужасны в голоде. Смерть – забирает мёртвых, бог – убивает. Нет ничьей вины в том, что является мир таковым. В мире чёрных дыр, чёрные дыры – люди. В мире людей, вселенная – чёрная дыра.

Кетчупные учёные каждый раз молятся богу, чтобы пощадили, оставили младенцев в покое, но боги хладнокровны, у них нет души. Жестокость без границ. Боги глухи. Люди не слышат криков кетчузного народа. Иногда кетчупные люди сжигают миллион костров. Огонь в небеса. Разводят хищников. Тогда у бога горит в пасти, боль; рождается ад; остро. Боги, чёрт бы побрал, тотчас полюбили остроту и стали мазохистами, получали удовольствие, наслаждение в боли. Не потому ли, в слове боги, заменили букву «г». Божий девиз, наверняка: «Боги, боги боли!». Верховные любят боль, и полагают – боль любят и остальные. Учёным кетчупного мира, не нравилось, что детей беспощадно поглощают, убивают и пожирают.

Кетчуп придумал тайный план против несправедливости богов. Свергнуть. Учёный собрал вокруг сильнейших и умнейших людей мира, и создал способ выбраться из плена богов. Во главе с Кетчером, Кетчлером, Кетчмаликом, Кетчсьюзи и Кетчубрапали сообразили, и открыли брешь в измерении – мир богов.

Портал открылся. Странная комната. Ужасный запах. Учёные в полном замешательстве. Кетчупные люди полагали богов единица, десять максимум. Богов – миллион. Кетчера и коллег, ничего. Капля в океане.

Впервые чудовищ человек увидел, когда выходил из уборной – испугался. Из холодильника вышли красные существа. В крови или краске. Учёные напугались больше. Даже шторы пошли волнами. Человек дрожал, словно студень. Боги, как заявил Кетчсьюзи, так атакуют, и встали в позу защиты. Бог трясся и замер. На человеке тряпка. Кетчер не знал, что такое одежда. У учёных нет гениталий. Учёным нет надобности носить бесполезные вещи. Учёные решили, что человек – тряпка. Кетчуп томатный капал с рук кетчупных людей. Народ поприветствовал бога; поклон до пола.

– Мы с миром, бог! – заявил Кетчубрапали.

– Позвольте пожать вам руку, наш создатель, – Кетчер протянул руку.

Бог молчал. Глаза, как два больших теннисных мяча. Волосы дыбом. Голос исчез. Не реагировал.

– Возможно, боги не умеют разговаривать, – предположил Кетчмалик.

– Незамедлительно изучить.

– Как бы там не было, боги обязаны прекратить уничтожать мир кетчупа.

– Потребовать нужно.

– Все согласны?

– Никак нет не согласных. Схватить бога и потребовать от него пощады!

Кетчупы побежали к богу, и упали на пол. Так задумано. Так кетчупы несут боль. Кетчупы жестоки в плане планов.

– Прости нас, бог, но так нужно. Хотели по-хорошему, но будет по-плохому!

– Ничего личного!

Кетчупы начали грызть ногу бога. Бог отступил, и с размахом пнул их по лицу. Кетчлер размазался по стене и умер. Ноги красные. Пол красный. Всё в кетчупе.

– Боги сильны! – заявила Кетчсьюзи, и забилась в угол кухни, – Он нас всех уничтожит! Спасайтесь! Бог – монстр…

Бог подошёл к стене, сел на корточки и взял на кончик пальца кетчуп со стены и облизал палец. Призадумался.

– Оно всех нас съест! – завопила Кетчсьюзи, и тотчас из неё начали выходить маленькие помидоры черри.

– У него нет корней! – закричал Кетчмалик, – Зомби!

– Эти боги, страшные существа! Всем забиться в угол и не двигаться. Будьте стулом!

– Зачем?

– Не знаю. Но стул бог не пинает. Быстрее!

– Я буду полом! – закричал Кетчмалик, и размазался по полу, два глаза только и мигали.

Кетчер поднялся, поправил пальцы пальцами. Приподнял томатную пасту на плечи, помазал кетчупом глаза и лицо.

– Успокойтесь. Бог такой же, как мы. Пусть не умеет разговаривать, научим.

Кетчер подошёл к столу, взял хлеб, сунул в рот, и съел.

– Так, Бог, нельзя делать! – и выплюнул обратно, – Ты меня понимаешь? – растоптал.

Бог ударил кетчупа по лицу. Его голова чуть не улетела в стратосферу. Сделала семь кругов вокруг своей шеи. Его сшибло с ног и приплюснуло к стене.

– Не сори!

Кетчсьюзи ахнула.

– Бог разумный! Оно говорит.

Ростом кетчлюди не больше метра.

– Чуть не убил! – заметил Кетчер, и отряхнулся, – Так вы умеете говорить?

Бог стоял и улыбался. Кетчупы что-то говорили на своём языке. Буль-буль-буль какой-то.

– Тонут что-ли, – подумал бог, и ударил в грудь. Кетчер улетел в стену. Пытался таким образом сделать массаж сердца, никак иначе.

– Стойте, мы с миром! – закричал он, подняв руку. И в лицо прилетело колено бога.

Встали и Кетчсьюзи, и Кетчмалик, и Кетчубрапали. Бог их тоже решил привести в чувства. Кетчупы булькали, бог не понимал ни слова. Человек думал, что им плохо. Когда кетчупы стали давится своей томатной пастой, ничего не изменилось. Все те же буль-буль. Вся та же краснота. Бог устал и сел на стул. Кетчупы лежали на полу и тянули руки, карабкались к богу. Улыбались. Черри паровозиком выезжали из них.

– Только не ешьте нас! – прошептал Кетчер, и дрожа, встал на ноги, хватаясь за колено, вытер лицо, и ударил бога со всей мощи, каким только обладал его кетчупный кулак.

– Я понял их язык! – рассмеялся, – Оно общается так! – снова ударил человека по лицу, потом коленом, потом пнул его в живот, и выкрутил ноги, – Видите, совсем не сложный язык! Попробуйте и вы.

Все кетчупы встали и начали бить бога. Бог улыбался.

– Вы нравитесь мне, настоящие пацаны! – сказал он тогда, и кетчупы отступили.

– Видите, бог дружелюбным сразу стал!

– Давайте сделаем его ещё и счастливым, – сказал Кетчубрапали и подняв стул, выбил богу три зуба, – А? А? Как думаете, ему понравилось? Видите, как он улыбается? Это всё я! – заявил он гордо. И вылетел под кухонный шкаф, застрял, и бог вые*ал его ножкой стула в зад.

– Этот пацан мне не нравится, – сказал он.

– Он хочет детей! – завопила Кетчсьюзи, и встала напротив зада товарища, – Только через мой! – растянув руки, – Я самка!

– Угомонись, бог не хочет тебя!

– Хочу, – вдруг раздался голос, и бог потянул руки к девушке кетчупу, увидев, как она размазывает томаты по столешнице, – Чтобы ты убралась со шкафа, кто, по-твоему, моет всё это! – схватил её за руку, и запер на балконе. Кетчсьюзи билась об стекло и просилась обратно, обещала ему райское наслаждение, но бог не понимал. Она обещала сделать массаж ртом. Жара стояла невыносимая. Кетчсьюзи прилипла к окну. Тогда бог и открыл его, и плеснул на неё воду, чтобы отодрать.

– Мы, – Кетчер ударил бога в пах, – С миром к тебе!

– Стой, Кетчер, по-моему, он нас не понимает, сам глянь, он зол, очень зол! – Бог скалился от боли, оно и понятно, удар был не в то место, – У нас есть переводчик, испробуем. Не трогай его, будешь, как Кетчубрапали, ты же не хочешь этого?

– Хоч… У-у, нет, конечно, нет! – Кетчер сглотнул слюни томатные, и возжелал бы так же, но скрывал свою ориентацию. Он красил свои жёлтые бублики в красный цвет – кровью девственниц, убитых во время полнолуния.

– Ну, тогда, – сказал Кетчер, – Мы будем изучать их язык, а пока не дадим съесть наших соплеменников, – поставил бутылку кетчупа на стол, – сколько потребуется. Мы обещали! Защитим тех, кто ещё жив.

Человек встал, схватил Кетчсьюзи и поцеловал её в засос.

– Прямо, как настоящая. Значит, я не сплю.

Вдруг, все они начали его понимать. Нейроны Кетчсьюзи получив микробы, и ум через слюни, передала свои знания другим, также поцеловав их всех в засос.

– Так вот он каков, вкус бога! – обрадовалась Кетчсьюзи, – ещё хочу.

– Скажи спасибо, что он тебя не всю съел, – ответил Кетчер.

– В-верно! – завопил Кетчубрапали выползая из-под шкафа, прикрывая зад руками, – М-между прочем.

– Ладно, друзья педи… кхм, кетчупы, – заговорил Кетчмалик, – чтобы там не было с этими богами, мы обязаны вразумить в разум ум! Мы будет бить его до тех пор, пока он не поймёт.

– Стой, мы уже выяснили, что это не выход, – промямлил Кетчер, сжимая кулак, – Сейчас мы можем урегулировать конфликт пактом.

– Ладно-ладно, я согласен, вы уговорили меня, но, если нужно побить его на его языке, вы непременно скажите мне. Я ему, это самое!

Так все кетчупы договорились между собой. И вымыли пол, посуду, наклеили обои, купили новый холодильник, постирали одежду, приготовили кушать, отремонтировали магнитофон без внутренностей, создали диван на колёсиках, чтобы есть, не вставая с кровати, закатываясь кроватью прямо в кухню. Потом вытерли со лба хлебные крошки, и наконец, заговорили:

– Думаю, он понял, что мы с миром, и готовы помочь ему.

– Да что вы… ублюдки, такое натворили с моим домом! Где мои носки! Куда вы их убрали.

– Носки? Что это?

Человек схватил носок в кармане, вытащил и показал им:

– Это носок, где второй! – слюни вылетали во все стороны.

– Мы думали, это змея и выкинули его из окна, – сказала Кетчсьюзи.

Тотчас человек схватил её и выкинул её саму из окна со словами:

– Фас! Найди мой носок, и ни ногой домой без него.

Кетчсьюзи приземлилась на землю, увидела людей, набросилось на одного, выгрызла ногу с носком, и влетела в балкон через окно.

– Ну вот. Под цвет наших лиц – красный.

На самом деле кровь умирающего внизу мальчика пяти лет.

– Просто он взял их у вас. Мне пришлось силой выманивать этот ваш носок из его ног.

Крики мальчика истошно вонзались в перепонки бога, и он, не вытерпев этого, взял Кетчсьюзи, и засунул в духовку на триста градусов на пять минут. Запахло пиццей.

– Она это заслужила, – откликнулся Кетчер, – Мы пришли в их мир со своими законами, когда у них свои. Мы должны изучить их повадки, их мир. Просим у вас прощения, бог. Не соизволите ли вы вытащить нашу подругу учёную из этого ужасного места?

Человек-бог вытащил её из духовки, которую подпёр кувалдой, та выбежала, стройная, тонкая, настоящая модель. До этого она была жирная, очкастая и круглозадая. И Бог влюбился. И прямо там и… Сказал ей, как она обворожительна в новом теле.

Потом, Кетчмалик сказал, что пришли они лишь потому, что их дети умирают, и просили пощадить их, и сохранить бутылку кетчупа. Бог кивнул, выкинул кетчуп в мусорный ящик, и они попрощались с ним, помахав рукой. Перед последним словом, Кетчсьюзи освоила самую древнюю профессию, и трижды дала человеку. Бог не плакал. Кетчлюди улетели в свой мир. Придя домой, они угомонили всех, сказав, что всё решено и детей не будут поглощать.

Жили они так пол дня, пока кетчуп не попал в большую свалку, где их нашёл бомж Семён, и не намазал на плесневелый хлеб и не съел до самого дна, вылизав их до последней капли, своим шершавым, прокуренным языком.

Глава 7

Бублик выпрыгнул с каноэ в Конго, и сказал, что все волосы на голове Гитлера пытаются захватить власть над волосами в теле. Он выдал им автоматы и просит пойти войной против пенных обезьян. Только самые чистые, прозрачные волосы должны жить, говорили волосы Гитлера. Они даже убили самого Адольфа, и тащат на своей спине его труп, чтобы выкинуть в крематорий, сжечь и избавиться от него. Маленькие швабры были против такого, и котёл вообще начал бойкотировать по поводу того, что он не будет сжигать того, потому что Гитлер может отражать всё, и крематорий сам станет прахом, и бойлер сгорит. Наследники Гитлера взяли с собой пену для бритья и бритвы, чтобы казнить волосяных, рыжих обезьян.

Деревянный мальчик прыгнул с крыши первым и улетел в стену и размазался. Видит, что горит огонь на земле, он сполз, и сгорел в огне.

Включил как-то раз Сноп Дог бумбокс, как из колонок начали выползать маленькие, зловещие Эш, и начали танцевать. Потом достали марихуану, выкурили его и создали из дыма большого Эш, который залез в рот Сноп, и начал там готовить шашлык для рыб – сердце сразу же обрадовалось, а почка и печень начали блеваться. Не понравилось Эш это, он взял перочинный ножик и заколол их. Потом из почки вылез Чак Норрис. Тотчас выстроилась империя с рабами, а человек приобрёл способность сжигать взглядом. Когда Чак вышел из Дог, перед ним выстроилась дорога, в руке появились мороженые, в карманах шуршали деньги, а шлюхи падали на землю. Когда он хотел спать, наступала ночь, а когда хотел есть, время ускорялось и наступал обед. Как-то раз, падая на землю с большой высоты, гравитация убежала в космос, чтобы Чак упал медленно. А в один раз, когда все люди на земле умерли и из-под земли выползли демоны, они, увидев Чак Норриса, умерли, разлетевшись на куски. Упаковали себя в пакеты с пакетами и закрыли дверь в ад и вернули людей обратно.

Сосиска каталась по земле и искала своих братьев, пока на голову не упал Сони икс десять, и не убил его.

Вышел как-то раз на пляж, разделся, прошёлся, все так и глазеют на меня. Стыдно стало, когда посмотрел на них. Стыдно за них. Они оделись и прыгнули в воду и утопились.

В пакетике сахара песчинки и крупицы, в них живёт Али-баба и сорок разбойников. Когда высыпаешь их на пол, они поют гимн Аляски, а в чае, бегают по кругу на дне, чтобы было легче крутить ложку, толкая её сзади.

Динозавры на самом деле живы, они просто уменьшились и стали блохами и вшами, и сдирают кожу с нас. Их даже нельзя убить. Они выпрыгивают из стаи мангустов, становятся крокодилами и едят воздух, молясь пенопласту о спасении души. Бог спускается к ним, давит пальцем и из них вылетает гниль. Другие крокодилы собираются рядом и съедают гниль, а потом из них вырастает снежный человек, который душит самого себя и получает удовольствие, потому что он думает, что он крем в пакетике с дырочкой сверху и обязан подарить счастье детям в день рождение Иисуса.

Когда бог спустился на землю и создал людей, он предполагал, что они будут глупы, но не настолько, чтобы одурачить его, и создать свой язык и ругаться на ней без греха.

Когда Шопенгауэр надел водолазный костюм, Волан-Де-Морд, принял его за себя и рассказал ему все свои секреты.

А если утром, между тремя днями и двумя ночами загадать желание, то оно непременно никогда не сбудется. Тем пользуются взрослых, говоря детям, что все желания сбываются, чтобы не покупать им новый айфон.

Пирожки катались на ананасовой горке во имя всех пухлых дам, чтобы они поделились жиром.

Если бы меня спросили, сколько стоит один рубль в рублях, я бы сказал, что все негры улетают на юг во время холодов, а пингвины зимуют в Африке, нося на руках варежки.

Когда Иван родился 1873 года, он сказал себе и матери, что будет работником завода, а не пойдёт куда-то там на войну, потому что все петухи туда идут. Только мать была против этого, она заковала его ещё в младенчестве, надела наручники, как только тот вылез из утробы и сослал на сибирские работы, чтобы он захотел служить в армии, и не хотеть быть разнорабочим. Иван был самым молодым младенцем в тюрьме, самым опасным и неконтролируемым. Он постоянно плакал, вытирал сопли и какал в штаны, другие, увидев это, тотчас принимали убирать за ним. Не дай бог Иван разозлился и накакает ещё больше. Зеки, что постарше всегда его уважали за то, с каким упорством он выходил против правительства, по ночам он залезал на охранников и душил их тряпкой с нашатырём, а по вечерам держал зону в страхе, обещая порешать всех, кто его выдаст. Даже камеры стирала с себя запись, чтобы не умереть. Так, его и камеры не видели. А когда он хотел кого-то убить, двери сами отпирались, а зеки строили из своих спин лестницы.

Глава 8

Недавно видел сон, точнее сегодня, совсем недавно, утром. Какое сегодня число? Точно, март на дворе пятый. В этом сне, я пел в микрофон, будто и не пел, когда начинал его вообще не было, в конце вроде был и не был, вся песня раздавалась по всему городу, люди восхищались и радовались, танцевали. Потом, когда друг спросил меня, просто взглядом, без слов, что я делаю, я ответил:

– Если меня спросят, что у меня в репертуаре, Зиилин, то покажу им это.

Достал яблоко откушенное. Когда кушаешь это яблоко, то слышишь у себя в голове то, что я пел в микрофон, песню прямо в мозгу. Удивительно грандиозное изобретение. Яблоко то настоящее, но в ней видно много пикселей, а пиксели – это, вероятнее всего, ледяные кстати, есть те пиксели, что дают информацию о песне, мотив, слова, эмоции. В тех словах можно было разобрать пение Джеки чана, казаха и некоторые русские слова. И друг сказал:

– Вот это уже больше похоже на настоящую музыку.

А пока он шёл, я шёл сзади и пел, тянул слова, танцевал на ходу. Не знаю куда мы ходили, может минут сорок. Я с середины начал петь. Когда же он обернулся, я открывая рот так распевался, что ух вообще! Так что, мне самом понравилось, что я пытался запомнить этот сон. Самый лучший способ – это сделать, сразу же записать. Но всё-таки слегка забыл. Точно, вот сейчас вспомнил, там ещё был телепорт в воздухе, мы прыгали туда, и попадали в пустыню. Там ещё были инопланетяне.

Это ещё что, это даже не сравнится с тем, что видел двадцать лет назад. Ладно, шучу, это вообще никчёмно. Если вспомнить ещё падающие планеты на землю. Там, в моих снах жили демоны и оборотни, индюки гонялись за мной по грязной улице в деревне, я прыгал и улетал, прятался в углах на крыше, а волки доставали меня. Они гонялись за мной по всему дому. Я прыгаю в окно, они за мной. Я бегу, они за мной, всего несколько метров остаётся, и вот-вот уже умру, как вдруг улетаю, попадаю на самолёт. И падаю с самолёта на бассейн снизу и превращаюсь в человека амфибию, плаваю с акулами и рыбами. А тело так и вздрагивает. Несколько раз за минуту я умираю. Умирать во сне это не так страшно. Удар, а пока летишь, закрыв глаза, думаешь о чём-то. И бах, и ты уже на полу, лежишь, боли нет. Гулкий удар кирпича по бетону. Вот и всё.

Да что это мы о сне да о сне? В этом сне можно гонять на автомобиле, быть гонщиком, а потом понять, что ты в игрушечной машине и проезжаешь под другими огромными машинами. Выходишь из консервной банки с автоматом и узи, убиваешь всех.

Вы знаете, улитки самые быстрые существа на земле, и самые терпеливые. Вы даже представить себе не можете, каково это есть маленькую конфету целый день, а чтобы дожи до кухни тебе надо пять дней. Ну скажи мне, кто терпелив более, чем улитка? Разве что камень, что тянется на пляж со дна океана. Миллиарды лет ползёт.

Между обоями живут несколько человек, что знают, когда малыши падают с яблони и превращаются в абрикос, что гоняют по морю на квадратике из майонеза, ловя ногами луну с орбиты Сатурна. Если вовремя не собрать ёлку из угля, то Санта Клаус умирает вчера и не приходит позавчера, потому что он видит будущее, и не вкладывается в то, что умирает так скоро. Но один раз двое мальчиков вышли на охоту и нашли красный башмак на дороге, внутри которого спал бомж Виталий. Он смотрел Смешариков и становился губкой, и собирал свои слёзы с самого себя и кипятил пот в кастрюле, чтобы сварить суп на завтрак. Из кастрюли выпрыгивали тридцать три богатыря и начинали танцевать чечётку до самого утра, пока их ноги не уходили спать, а сами богатыри не превращались в червяков, чтобы есть сливу на горе Рамшар со своими друзьями: носком, сковородкой, подушкой и тазиком для бритья.

Смотря в экран телефона, у человека исчезала голова и тело сидело без головы, погрузившись в интернет головой. Вены пульсировали на шее, из них выпрыгивали Гремлины и ели попкорн, покачивая задницами под темп дабса. Прилетал одинокий зубастик, выгрызал на теле татуировку, он часто это делал, чтобы запомнить, что он зек, и обязан убивать надежду на светлое будущее.

Девять негритят жили в замке на окраине одинокой берёзы, у зелёного холма трёх глаз, где обитал Шмыгоу и его семь друзей Хоббитов. Каждый имел по семнадцать пальцем и килограмм волос на стопах, чтобы ходить бесшумно во имя Локи, дабы красть, как ниндзя. Только они ещё не знали, что зубры пасутся три дня на месте, и уходят на второй заранее.

Белый кит по имени Дик, всегда думал, что он такой одинокий, один во всём мире, гордился собой, все его уважали и боготворили, охотились, а потом он увидел меня, узнал обо мне и впал в депрессию, и повесился на водопаде пузырьками морей, выпив яду из глубоководного ската.

– Он достоин, достойнее меня, я рад, что узнал о нём.

Так он говорил богу, когда его просили, почему он повесился. И Бога это удовлетворило, и сам Бог тогда повесился, только умереть он не мог, смерть отказалась принять его. Бог взгрустнул, и начал бухать, да так долго, что забыл о людей, и все на земле стали страдать. На их мольбы не поступало ответов, а в 20 году и вовсе появился китайский вирус, убивший миллион человек. Это был грипп бога. Антитела бога начали сражаться с вирусом земли, убивать самых вредных и недостойных. Антитела бога знают, кто совершил много плохого.

Вот уже сегодня четырнадцатое, месяц тот же, печальный. В тот день весть пришла, на следующий весть подтверждена. Смерть спрыгнула со второго этажа кровати и начала танцевать, скручивая на пальцах нити, собирая пожитки за шестое. Двести сорок семь тысяч девяноста семь человек попали в капкан к нему и были съедены, породив собой миллионы страдающих скорпионов, жалящих колибри и прыгающих листочков кактуса.

Пять лет прошло с того дня, когда прошло шестьдесят месяцев, и с неба упали вороны и гуси, сообщая всем, что с юга летят пингвины и страусы, и им нужно гнездо на дереве, и нора для окуней, что плывут по гравию. Окунь тащит за собой в мешке семь пудов воды, и литр пуха для червей, во имя господи бога Будды-нефрита.

Не знаю сколько лет летал королевский мангуст по подножию ила, но на третий день после пятого на его голову упало небо из пиратов с крюками, они пытались словить деда мороза и украсть у него все подарки, особенно ручки кукол. Но мороз был хитрым поршнем, он схватил их по одному и внёс в чёрный список непослушных деток, что все пираты тотчас стали шоколадными конфетами и растаяли, и их съел мальчик-с-пальчик на завтрак перед ужином у Гулливера. Не понравилось мальчику вкус пиратов, на вкус они были какие-то старые и вонючие, что все зубы выпали у него и он слёг с чумой, его тело покрылось волдырями из пенопласта и засаленных белых, старческих волос – это так пираты пытались вырасти своих детей. Их головы тянулись высоко вверх, но Гулливер срезал их головы и сжигал на костре.

Однажды Локи пришёл к татарам и решил их обмануть и украсть всё их золото. Татары поверили ему и сразу же отдали всё золото.

– Тупые народцы! – обрадовался Локи, и пришёл на рынок расплачиваться за телепорт, протянул монеты продавцу, а золото взяло и растаяла. Эти хитрые татары обманули Локи и вместо золота отдали ему шоколад в фольге. Пока шоколад летал по космосу оно не таяло, но стоило попасть на рынок тотчас уплыло под подошву продавца. Тор расстроился и закатал Локи в квадрат и сделал из него кубика-локика.

Наверняка люди думают, что Бетгховен умер, но даже не предполагают, что его съел петух Владимир из Нью-гемпшира и сделал из него время вдохновений. То есть, по воздуху летает частичка композитора и попадая в мозг людей рождает в них вдохновение на написании классических нот. А атомы того же Рафаэля, создают новые картины, живопись, – а, Хемингуеэя – текст, Эпштейна – теории. Переплетаясь между собой с разными идейными вдохновителями, создаются новые теории и картины. К примеру, Эпштейн и Пинкассо попав в мозг современного человека, создают фантастические картины будущего – телепорты, машины времени, часы обратного отсчёта, воскрешающие капсулы и ботинки скорости, перчатки мужества, и, слава мне, очки шизофрении.

В одной планете, умершие люди умирают, разумеется, как и у нас на земле, но вдруг так, оживают в самой первой своей фотографии, на которую его запечатлели. То есть, если человека сфотографировали с возраста семи месяцев, он оживает в той фотографии и всю жизнь живёт там, а когда умирает в той, попадает во вторую, где проживает вторую жизнь. А умирает тогда, когда попадает на самую последнюю фотографию. Одним словом, люди могут жить в тех картинах веками и того больше, пока полностью не исчезнут. Мы знаем, что сейчас, когда наблюдаем за фотографиями умерших и вспоминаем их, мы не предполагаем, что живёт он на той фотографии, которую потеряли ещё сорок лет назад. А когда умрут дети, он перенесётся во вторую, такую же потерянную. И до последней, которая, разумеется, тоже будет потеряна где-то, потому что пройдёт уже тысячи лет, и история какого-то старого никому неизвестного человека уже неинтересна ни единой мухе, комару или галошам на ногах Эдуарда.

Только недавно вспоминал и создавал миры, тот раз был каким-то крутым, но забыть забыл, что забыл и вспомнить не могу. Что-то эдакое и прекрасное то было. Может быть, ещё вспомню, может придумаю что-то новое. Сейчас мозг занят пустотой и ветер гуляет по черепу ударяясь по стенкам из киселя. Между прочем кисель тот мы ели ещё с бабушкой, когда она говорила, какой я глупый. А потом вся кисель ушла и там образовалась пустота, которую заполнил мороженым. На дворе Июль и мне холодно, волосы сливки, кожа молоко, зубы зефир, ноги мармелад.

А вот есть на девятьсот семьдесят третьей планете от Юпитера, чудная планета, где, если говорить, эти слова улетают по планете и человек больше не помнит эти слова, а воображение, которую рисует на холсте, исчезают из памяти. Тексты – умирают. Если петь, слова исчезают, ноты умирают, а люди, что слышат слова, получают их в себя, если же кто-то не услышит эти слова, не увидит живопись, она исчезает навсегда вечные. И люди больше никогда не узнают и не знают этих слов. В конце люди могут сохранить лишь единицу слов, чтобы сказать прощай. И люди никогда не говорят прощай до самого конца, потому что это самое важное перед кончиной слово во вселенной их скоротечной.

А по соседству живут другие существа, что говорят те, кто там побывал, плачут от того, как те живут. Оказывается, люди, что там рождаются и говорят цифру, живут только до этого возраста. Кому-то везёт умереть на девятисотом году жизни, а кому-то на первом. Даже случайно сказанное слово «три» перед ужином считается за столько лет жизни. Если человек не говорит ни одной цифры до десяти, до сорока или ста лет, он будет жить вечно, но стоит обмолвиться одним лишь – пойдёт отсчёт до его смерти. К примеру, в возрасте сорока двух лет Питер сказал семь, умрёт он в сорок девять лет.

Под землёй всегда летали самолёты из другого мира, и искали квашеную капусту. Капуста пряталась под морковкой, а морковка хихикала, и из-под неё вылуплялись полу квашеные морковки. Это всё потому, что под морковкой жили пчёлы матки, что крали ДНК частички из обеих и создавали новые виды, они даже из самолёта взяли часть строений и создали железную морковку, которым, бывало, копали картошку, ловили червей и ходили на рыбалку. Не есть, а чтобы украсть цепь ДНК у тех, кого они ловят. Однажды, пчёлы из магмы создали жука-оленя, который сжигал землю и делал тоннель для поездов, метро для тараканов и кротов. Они крепко держали портфели и уходили на другой конец вселенной, чтобы заработать больше денег. Самолёты потому тут и летали, потому что денег тут водилось больше, чем где-либо ещё в галактике.

На Земле, только никому ни слова, живёт Максим, сын своего сына. Он всё время сидит в компьютере, точнее «у», но у него имеется способность доставать то, что он видит прямо из картины, а если надо, то попадать в тот мир, куда он хочет, достраиваясь руками к экрану, как мост. Так он, однажды, попал к Одину, Аиду, к Росомахе, Дедпулу, Смешарикам, к Наруто, и выучил миллион техник. Узнал, что представляет собой вселенная. Он в папке с папками прячет самые любимые картинки. С собой носит смартфон, чтобы, когда на него нападают гопники, он доставал одну из картинок и вытаскивал оттуда своих друзей. Так, единожды, он достал оттуда Тираннозавра, и динозавр съел пол квартала. Как-то достал Хеллбоя, что тот выкурил пол тонны сигарет, и в городе образовался туман на два дня. А помнится, как-то он достал из телефона волшебную палочку и случайно сказал не то заклинание и оказался у себя дома, в прошлом, когда мать била его и имела иммунитет против его магии. Одним взглядом мать разрушала всю магию. Волшебный телефон становился обычным, сила исчезала. И Максим становился плаксивым, боязливым трусом.

Вы, наверняка, не очень хорошо знали Пиннокино, ведь если бы вы знали его также хорошо, как я в своё время, вы бы знали, что Рапунцель сидела на его носу всё это время, и он смотрел под её юбку все эти годы. Рапунцель даже не подозревала. А Пинаккино нравилось, он и не решался сменить род деятельности. Но когда пришёл принц, он разозлился. Пришли дровосеки и срубили замок. Семь ночей Пинаккино кровоточил и умер, захлебнувшись опилками.

В одной Луне Сатурна, живёт одинокий ковбой, который есть сосиски, а сосиски превращаются в желудок. Он сам стал похож на сосиску. Фрешди из семейства одиноких каннибалов, всегда плакал, смотря на него, потом вытирал слюни, и уходил в закат, кидал чаевые, заворачивал триста килограммов пакетов с сушёными морями, и улетая кричал:

– Всегда бы море было сухим, слёз бы никто не видел. А так, кто-то наплакал море, и печально оттого, что плачут, вот и нам плакать приходится, чтобы поддерживать круговорот морей-слёз в мире.

В одной студии, певец поёт слова, смотрит в экран и видит всех, кто поёт про себя песни и выдумывает мотив, он выбирает одну из них и клепает из них свою песню. Вот вы, к примеру, всегда пели одни дома, в душе, в кухне, перед телевизором, а за вами следили – поверьте мне. Даже танцы так придумывают. Вас транслируют по монитору студий. Они разработали нано роботы, размером с атом, что следит за всеми людьми на свете. Они высчитывают самые непохожие песни и мотивы на свете, что непохожи ни на одну из известных, и показывают певцам в студиях. Даже, когда вы незаметно ковыряете в носу, люди видят вас, и даже слушают, как ваш нос хлюпает – да как так можно, отвратительно! Нужно красивее хлюпать. А потом выходит песня, и выходит танец, и вы замечаете, что это ваше вот всё, ваш мотив и ваш танец. Но кто вам поверит не так-ли? Вот весь мир плагиат… Обидно, с одной стороны, но кукушка летает в зад и вперёд и говорит, что всё имеет значение. Какое значение, мы пока не поняли, но кукушкам доверяем. Кукушки ведь обманывать не будут? Они говорить того, что не знают, не станут. Они вообще не говорят, значит и врать не умеют.

Пушкин выходил на сцену и читал стихи своим поклонникам, поклонники кидали на него ёршики, и говорил, что он плагиат своей причёской их. Так, в те стародавние времена появился бренд «Пушной Ёршик» и мода на бакенбарды. Ну никак иначе и быть не могло, что в моде, то было в моде и все пытались следовать ей. Пушкин сам купил себе «пушного».

– Идеальный! – говорил он, выходя из уборной, – Почти, как я.

Глава 9

По космосу плавали пассажирские-змеи поезда, в которые садились инопланетяне и люди, и путешествовали в другие галактики. Змея могла достигать скорости света, может даже быстрее. Всё потому, что она была большая. Бильярдный шар и настоящая змея, где шары, планеты, и расстояние на преодоление всего стола, несколько секунд. Змее потребовалось бы доползти до соседней галактики всего пять минут, а на самые отдалённые, миллиарды световые годы вперёд, всего час. Это ничего не стоило, ведь змея преодолевает этот путь каждый день в поиске пропитания, в поиске умирающих, угасающих звёзд – энергии. И возвращается по тому же маршруту домой, на самый тёмный, дальний уголок вселенной – богом забытый, в чёрную дыру. Это её дом, нора, которую она выела в космосе своей огромной пастью, тратя миллиарды масс энергий от миллиарда звёзд. Змея открывает рот, и языком распределяет для каждого инопланетянина свой вагон, где он будет ехать до пункта назначения. Змее не нужны деньги, она берёт плату энергией. Все люди спят до дома, и просыпаются, с малой дозой энергии, чтобы выйти и добраться домой, и выспаться. Таков он побочный эффект путешествия по вселенным. Топливо. Всему живому существу нужно топливо, и не живому, чтобы поддерживать форму, не расплыться, не быть уничтоженным. А вот слону из пятой квартиры не нужна энергия, он живёт в фантазиях людей, и в выходные дни скрипит лестничными перилами и досками, и сверлит стену, заколачивает тумбы, ремонтирует катера и Титаники. Когда люди стучат по батарее, он исчезает и появляется, когда люди отвлекаются, в моменты самой большой злости, чтобы поиграть на нервах.

Утром в понедельник мартышка по имени Боб выходит из своего домика, кидает горсть мышат в рот крокодила, тот заводится, как трактор, тарахтит, и уплывает на соседний остров, на работу, где Боб ловит мышей, чтобы добраться обратно домой. Он не понимает для чего это делает, но убеждён в том, что, какая бы не была работа глупая – это работа, и все живые существа должны работать, чтобы не потерять свою индивидуальность. Даже крокодил, что несёт Боба по океану, не ест того, чтобы есть каждый день по два раза, и не один раз за год. Они даже нашли общий язык, и закопали его в пруду, бутилированной водой из морских огурцов. Крокодил рассказывал, как он вылупился из яйца и видел, как убегают от него братья его, и тоже начал убегать – думал, что соревнуются. А потом, понял, что он остался один и теперь должен выживать и найти выход сам. Тогда-то и нашёл его Боб и вырастил на мышах и луке, тыкве и бананах, обучая его, что есть всё остальное, что ему даёт не он – плохо. Так, однажды к нему забежал сосед, Боб разозлился из-за чего-то, выгнал его из дома, кинув с двери, крокодил увидел его, подбежал и разорвал соседа напополам и съел. Боб до сих пор не знает, где сосед, но радуется, как дитя, что он больше не заходит за сахаром для фруктового смузи из бананов. Крокодил хотел ему всё рассказать, но язык они ж закопали на пруду, потому он не захотел говорить, потому что без языка он знал только венгерский, а Боб говорил на чистом узбекском.

А вот в комнате Генри, инвалида первой группы из подземелья драконов, на полке стояли бюсты кукол, по ночам они просыпались и считали пылинки в комнате, собирая их в корзину, катясь на маленьких тележках, отталкиваясь ручками. Генри всё время лупил их за зря, потому что, когда он засыпал сам, бюсты заливали ему рот и нос пылью, и выдёргивали все волоски с тела, привязывая того к горячей батарее, откуда временами, не всегда, конечно, текла серная кислота. Потому он и стал инвалидом, что бил тех, кто был меньше них, но хитрее самого Генри. Генри в один из вечеров мутировал, им у него выросли руки из головы, им все проблемы ему стали поперёк горла. Засыпая, руки душили его. А потом, оказалось, что это были не его руки, а отца, который исчез при его рождении. Вовсе он не знал своего отца, и мать говорила, что он ушёл. А мать просто проглотила всего отца, и родила Генри. Но не вся ещё связь была утеряна, и отец пытался вылезти из сына, отталкиваясь руками от головы сына, что в один момент вырвал его голову с позвоночником, извинился и прикрутил обратно, ибо в молодости был хирургом. Когда Генри гуляет по подземелью, драконы вызывают скорую, или наркодиспансер, а собаки отрыгивают еду, чтобы накормить беднягу. Один раз, комары, увидев его, подлетели и закачали всю кровь, что выпили из дракона. Генри опух, но выжил. Все комары передохли тогда. И вот Генри ходит по бренной земле и кусает всех, пытаясь выпить крови. Передоз сделал его зависимым. Все, что приходили, чтобы вылечить его – скорая и диспансер, умирали, потому что, когда в него ставили капельницу, он вырывал глотку врачам и выпивал их кровь, а на костре жарил их мясо и делился со псами, которые когда-то ему помогли блевотой.

Глава 10

Мы всего лишь хотели сказать, что хорошие люди, а они взяли и закопали нас под землю со словами:

Хорошие, значит из вас и урожай отличный, – крепко сжимая копья и лопаты. Лопатой они закопали нас, растоптали ногами землю вокруг головы, только и оставив их над землёй, а копьями охраняли, чтоб ворон какой не испортил урожай, заклевав нам глаза и уши. Они поливали нас водой, и чистили зубы, дабы черви не расплодились в нас. Кормили опавшими листьями и трухой, а в праздничные дни давали йодистый калий, и навоз. Каждые две недели срезали волосы.

Эти люди жили в каком-то не таком мире, их мир отличный от нашего, и они твёрдо были убеждены, что дети появляются вовсе не от женщин во время сношения, а из земли, как какая-нибудь картошка или морковка.

А потом, из-под земли вылетел крот кунг-фуист и размазал их по стенке, откопал нас и предложил войти в его круг ополченцев. Он превратил нас в кротов, и мы вошли в штаб-квартиру землекопов. Они были все в сажах, сидели и пили эль, пиво и выкуривали пару сигарет за секунду, пока мы водили глазами по столам. Затем мы вставили глаза обратно, и рассмотрели их повнимательнее, отряхнув с них глину и хлебные крошки.

– Мы все здесь с вами собрались по одной лишь причине, и вы знаете по какой, мне ли вам говорить, – начал молодой крот, выкрутил с пола лампочку, достал оттуда сахар, занюхал, и продолжил:

– Люди сверху жестоки, коварны и так просто не поверят нам, что от закопанного человека толку нет, и, что, чтобы получить маленьких детей, нужно не съедать женщин, думая, что они брак, думая, что они лишены дудочки всевластия. Нет, дамы и кроты, люди-кроты и червяки дистрофики, отнюдь не так всё. Мы должны научить их тому, что убивать людей заживо – плохо.

– Да! – закричали все, взяли с пола топоры, лазеры и бластеры и направились на лифте вверх. Выйдя на поверхность, они постреляли, популяли, вытерли пот со лба и сказали, что теперь они готовы стрелять и по людям.

И вдруг из-за сарая выбежал петух, ощипанный, закукарекал так закукарекал, что поднялся смерч, отломил все деревья, опустошил лес, сделав там пустыню, а потом и вовсе облака упали на землю, и вместо поля стал океан. Кроты поплыли на край вселенной, а люди, не умеющие плавать, утонули, и стали акулами и скатами, легли на дно морское, и задохнулись водой.

Потеряв смысл жизни своей, кроты занервничали, что теперь станут безработными и не получать зарплату станет ещё страшнее. Раньше они не получали их, делая что-то, а теперь, не делая что-то, они получали тоже самое, и это было несправедливо. Посему, кроты нырнули в воду, нашли там трупы умерших акул, разорвали их на куски, сделали консервы и начали продавать на рынке Турции. Продавали они их за просто так, но чтобы они что-то делали. И работая они не получали ничего и были довольны, как мяч, которую пнули в лаву безразличия.

Мы смотрели на всё это, крутили пальцем у виска, но палец не закручивался, потому просверлили дырку гвоздём.

Раз все они погибли раньше положенного времени, мы должны учить других! – как-то завопил другой, седой крот, вынимая из сумки гранату и бензопилу. Бензопилой он почистил зубы, гранатой вздул живот, чтобы осмотреться с высоты, нет ли поблизости людей. Затем опустился, рыгнул, и сказал, что можно и по-другому.

– Тут, – говорил он, – есть женщины и их надо поймать и заставить родить нам воинов, только одно я понять не могу, как нам, маленьким, смочь к таким большим существом, родить столь сильного воина, как они сами. Тот молодой крот вытащил волшебную палочку и превратил того в человека со словами, теперь ты – альфа. Попотей за нас всех. Он сел под солнцем и начал потеть. Не понимал он только, зачем ему так приказали, но таков был приказ, потому он сидел и потел. Так он иссох и сдох через час. Его вымололи в порошок, сделали из него приправу и едят на ужин с картошкой и макаронами.

Под одним камнем, далеко ещё с того места, ей богу, далече, чем меркурий от земли, был прекрасный мир “нигде”, и там жили волшебные драконы, которые вылетали из-под него, взмывали вверх и превращались в радугу. Люди смотрели на радугу и удивлялись. А дракон летал так, с одного конца мира до другого. По его спине прыгали дождинки и радовались, пели песни, сочиняли рассказы, и путешествовали с одной страны в другую без загранпаспортов. Бывало, по той радуге ходили громадные тролли, невидимые, дракон магией своей так повелевал, что всё что ступало на него, тотчас становилось невидимым для глаз любого идиота.

Глава 11

Мы сидели у костра и грелись, как вдруг из облаков выпрыгнул маленький кролик, замахал дубинкой и сказал, что ищет человека на спарринг, дабы, видите ли, поиграть в крикет на тучах. Я встал, гордо ответил, что готов, схватил того за хвост и мы улетели. Прилетев на место то, диву дался, да как так же, против нас выступили Аид, Зевс, Посейдон, Персей и Афина.

– Нам конец, видать, – сказал я, и ударил по мячу, и разломил ворота соперников. Опустили головы боги и заплакали.

– Ты, силён, человек, мы признаем поражение, – и принесли мне охапку соломы, чтобы я уснул на ней, море еды и выпивки, сотню девушек и парней. Я замотал головой, говорю им: – Нечего мне тут портить еду, уберите их. Уберите девушек!

Выбросили их из облака, те разбились в море, и на скалах, и на том и сошлись, что больше никогда не смешивать хорошее с отвратительным.

Затем к нам, точнее ко мне присоединился Серкулес после долгой и сложной борьбы против своей жены, которую он проиграл, и собирался на завод, а видите-ли нечего ему без работы сидеть и всё время драться. Выгнала его жена, вот пришёл ко мне и заплакал, да так сильно, что моря поднялись, цунами волной накрыло Мадагаскар и смыло Индию:

– Я, – говорит, – мужчина, сильный мира сего, почему это я должен работать, не надо мне этого, мне нравится людям помогать! – впился зубами в мои плечи и вырвал их, прожевал, плюнул, потом обнял, извинился, моя голова вылетела из туловища. Я встал, отряхнулся, вставил голову обратно, и утешил его тем, что всё будет хорошо. Похлопал его по плечу, он отхаркнул кишки горгоны, вычистил из-за зубов клешни Дейва Джонса, и всхлипнул сколь мощи хватило. – Братан! Да ты настоящий мужик, – и вдарил по моему лицу, и я отлетел на соседнюю галактику. Достал из кармана бинокль и всматриваюсь, а он из облаков машет мне руками, благодарит, зазывает обратно. Так, нашёл я в той галактике летучую мышь, что упорхнула из земли в дни те далёкие, сел на неё и развил скорость больше светового и долетел обратно.

Мышь села, отпила крови моей, вытерла рот, и увидела, что Пегасы летят к ней, да чтоб выпотрошить, а люди учуяли запах мышиный, и давай летучая не знать куда прятаться. Я улыбнулся, сказал, что ничего плохого, сюда-то им, этим слабым никогда не попасть. На облако взобрался Джек и за ним великаны, и неожиданно, откупорили череп Серкулеса, да чтобы и мозг съесть и сильнее стать, и видят, пусто. Серкулес закрыл череп, медленно повернулся к ним и шепчет:

– Это что вы делаете, молодые люди? – сжал одного из великанов и разделили надвое, и выкинул из облака, и видит, что-то, какой-то стебель прирос к его государству, скользнул по нему, я за ним, и стоим мы у избы старой, где баба яга детей жарит, и сели за стол, достав с подоконника деревянные, большие ложки и огромную миску для мяса. Ароматнейший был запах детиный, поставили его на стол, и мы стали есть, да в соль макать, как в соус, как вдруг, малыш открыл глаза и говорит нам: – Какие же вы медленные! – и сам, открыв рот нам, вполз в наш желудок. Ничего, удивились мы, да и не стали закрывать рты, отложили ложки, а куски летят и летят. Почесала Баба яга голову, и завыла, что где-то здесь его муж прячется, и давай под кроватями и за печкой смотреть.– Плюмблдор! – закричала она, – Выходи, чёрт окаянный, опять свои шутки мне шутишь, всю еду портишь!– Извиняюсь, выходя из-за чашки, медленно вырастая, сказал старик, и сел за стол вместе с нами, откупорил бутылку виски, налил туда пару капель золотого зелья, и отпил, – Забавно же было! Всё ты портишь старушка, не даёшь мужикам детьми побыть! Зажарить бы тебя саму за такое! – Да вчера ж только было дело, – завопила Яга, – на десять секунд тебя хватило, и ты как поддашь заклятием времени, и повторяешь десять секунд по часу, и говоришь, что час без остановки! Твою бы магию, да в хозяйстве!

Поник Плюмблдор, встал из-за стола, замахнулся палкой, превратил Ягу в девочку, красивую такую, милую, и закрыв крышкой отправил в печь. Яга кричала-кричала, потом вышла запотевшая с венком в руках.

– Что-то сегодня банька-то слабоватая.

Выйдя из печи, Яга стала собой, старой, потому что иссохла в печи и сморщилась.

Сглотнул я слюни, посмотрел на тарелку с мясом и подумал, получается, мясо то это старое под личиной молодых. Получается же, что, если пожарить и приготовить молодое мясо, оно всё-таки старым-то станет и вкус потеряет витаминный?

Нет, так не пойдёт, подумал про себя и вылетел в окно, да только Серкулес схватил меня за ногу и говорит:

– И ты оставишь меня с этой красавицей одного, я ведь съем её один и с тобой не поделюсь? – Да ешь ты, похабный Серка! – крикнул я, пнул по лицу, и отлетел, а за мной полетела и мышь.

А он то и вправду, оторвал все её конечности и съел просто так, ибо готовая она уже была, и всё равно было Серкулесу, какое мясо есть. Затем они вышли в Плюмблдором из избы, и обратно поднялись по стеблю, а там, наверху, сидит значит Джек, и смотрит телевизор, да ещё какой? Да Божий этот, где жизнь людской показывают. Переключился он на ту, которую любит и стал сталкером. Чипсы ест, за десять минут слоном стал, зазвонил в хобот, и продырявил облако прямо над Африкой весом и упал в пустыню, где его сразу же приметили слонихи и начали его бить, чтобы он выполнял свои отцовские обязанности в будущем, и хотели, чтобы заделал он им детей. Окружили его и били бревном и били сорок дней и сорок лет, пока Джек не согласился. Теперь-то он, держит в руках чемодан и ходит на работу, на литейный завод, и приносит тридцати семи жёнам зарплату, а его тем и кормят, что обещанием. Стал он тощим, слабым, только и питался что воздухом. И однажды, захотелось ему убежать, он взял, поднялся, спрыгнул с дерева, кабы умереть и стать свободным, да подхватил его ветер, как лист осенний, и выбросил на Амазонке, где его избили Амазонские слоны, заперли того в клетку, и каждый вечер в клетку заходили женщины лёгкого поведения суррогатные, дабы воинов Амазонок заделать. Тогда-то вот и родилась чудо-женщина Галь Удод, и стала мир земной защищать.

Серкулес смотрел вместе со мной на Джека, и удивлялся, как он ещё всех женщин на планете не обольщал с такой харизмой. Вытер пот со лба, и выкинул кость, прямо в клетку та кость залетела, съел слон кость Ягинскую, и стал волшебным, захлопал ушами огромными и поднял весь остров, и улетел в космос, где все тотчас умерли без воздуха и стали зомби, и начали заражать живых смертью. Замахнулся Плюмблдор тогда, и открыл портал в неизвестный мир, куда выбросил всех их с островом тем треклятым, и закрыл измерение. Те слоны, что не умели летать, там до сих пор и ходят, друг друга кусают, а чем больше кусают, тем больше они. И когда один из них только остаётся что и скелет только, тот, что скелет, укусит другого и вырастит на нём тело. Так они от голода друг друга кормили друг другом, и никто не жаловался. Наедаются самими собой, и ходят счастливые, строят небоскрёбы, создают звездолёты, сочиняют библию. Среди них был даже композитор Стивен Кинг, маэстро своего дела, да дел ненужных. Каждый вечер перед сном, он пел оперу, писал ноты и классическую музыку, потом, когда под звуки все засыпали, играл в денди, пряча их ото всех. Сильно любил тот композитор проходить Луни Тюнза.

Глава 12

А тем временем, пока Серкулес и я сидят на облаке, нечто удивительное происходит одновременно с ними. Видите-ли, время оно нечто иное, чем что-то, скажем, чем гравитация, хотя, взглянешь то, гравитация и есть само время. Только вот, знаете, в пятой галактике созвездия рыб, есть люди, удлиняющиеся со временем, то есть, скажем же, что мы, засыпая становимся ночью больше на пять сантиметров, а они, смотрите, идут по земле, а на часах время уж десять утра, и на десять метров они стали выше. Не просто так же это происходит с нами, а лишь потому, что мы расслабляемся, как настоящие наркоманы, если так диву даться, да только вру я, нет, не наркоманы, а вот те люди, на самом деле удлиняются по законам магии. На часах час ночи, так вот, засыпая в двадцать два часа вечера, они двадцать два метра, так? А в час ночи, они размером всего метр, а после полуночи, боже мой, они всего размером с микрон, как пыль. И сантиметры прибавляются к ним. А представьте себе, как те гуляют после полуночи, и их теперешний размер становится малым, и то расстояние, на котором они находятся, метр друг от друга, вдруг превращается в миллиард миль, потому что они совсем крохотные. Получается-то, что, далёкая близость. Говорят, когда те удлиняются, если с луны взглянуть, перепутаешь их со столбами, и собьёшь, едя на машине, хотя, правда в этом всё-таки есть, ведь их глаза светятся ночью, как самые настоящие фонари, и, гуляя по переулку, можно заметить встречный, ослепляющий взгляд прохожего, потому, они закрывают глаза, когда между ними остаётся метр. Но, ничуть не помогает это, ведь светя в себя, они становятся ещё слепее из-за прожекторов. Потому, при столкновении двух светов, происходит схлопывание вселенной и зарождается другая галактика в карманном измерении. То есть, не поверите, ха, да что ж тут гадать, поверите, ещё как! Видите-ли, их взгляд создаёт столкновением двух потоков света, взрыв мощностью с маленькую галактику. И взрыв этот, они перемещают в другое место, где создаются планеты и иные миры, где, к примеру, живём мы, и много других бесконечных созданий.

А потом к ним прилетают стручковые фасоли, захватывают их мир, пока те спят, думая, что мир необитаем, сажают баклажаны, помидоры, выращивают детей, и строят заводы, как вдруг, случается досадная ошибка, и удлиняющиеся люди вырастая истребляют их, думая, что им принесли утренний завтрак. В спешке бегут фасоли под землю, и прячутся, и вытягиваясь к поверхности, снова ползут вниз, чтобы только те люди не вытянули их из-под земли, из гнезда и не истребили фасоль, увидав стручок над глиной. А представьте се, глина, рыжая, твёрдая, скучная по всем параметрам из которого Галилей лепил замок, чтобы поиграть в машинки, возводил гаражи, а по вечерам закрывал двери зданий под сигнализацию, вот та самая глина, обыкновенная. Не было у них там обычного торфа, куда горошки кидали, и оттуда вырастали маршмеллоу, откуда в восемь вечера не вылуплялись кошки-священники, а утром перед рассветом, не вылетали ведьмы на шабаш, а вампиры не закрывались в гробу, сося кровь из комаров прямо из брюшка, словно соску.

А в девять тысяч сто первом мире, что ближе к нам, но всё же дальше, чем самый большой мир, где живут инопланетяне размером с булавку, но с силой удара массивной звезды Бетельгейзе, что смогут разрушить нашу галактику одним взмахом ресниц, живут тени, что питаются надеждой, болью и воспоминаниями всех миров из всех измерений и мультивселенных. Потому, у нас, и существует боль, чтобы кормить их, чтобы жили они, и чтобы, жили и мы, теряя боль и воспоминания. Случается же так, как-то, выйдя из комнаты зачем-то, забываем то, что же мы хотели сделать, а в миг этот, тени захватили наше воспоминание, и когда, вдруг, становится нам больно и мы плачем, и завтра уже боль исчезает, это они поглощают их. И, надежда, что вдруг создаётся в сердцах наших, что сегодня будет дождь, они также поглощают и дождя всё же никакого и не бывает. И тени то, вы видите, и, пытаясь, чтобы и не было их вовсе (может мы боимся ночи потому, что они страшны, и страх порождается потому, что тени сами то делают), на то и существуют, чтобы наблюдать. Ах, скучно всё это читать, что-то не такое, как вся книга, но история же, история не так-ли? А кто же это, постойте, идёт с одной страницы к другой? А, это же этот, этот, как его, Маркиз де Санс, поглотитель и маратель холста, вот, смотрите, ах гад, в руках у него стёрка, он бегает из страницы в страницу и стирает сказки, написанные мной, только вот, я выпустил хорька из своего сундуку, которого хранил для таких случаев, и видите, глядите. Цыц! Ну куда же вы опять отвернулись? Маркиз бежит, и хорёк за ним, кусает того за зад, Санс кричит, прикрывается стёркой, угрожает и меня стереть со страниц моих же книг, да и вовсе, грозится в мой мир попасть, в прошлое улизнуть, там отца моего чтоб не было, и чтоб никогда моя мать не встретила его. Но видать, хорёк оказался сильным, схватил Маркиза за шкирку и ведёт куда-то, к себе, наверное, чтобы подметать пол в сундуке. Так оно и есть, заглянул туда одним глазом, а Маркиз с совком бегает, напялил на голову шапочку, надел тапочки и фартук. Злится, видать, тянет цепь на шее, пытается вырвать со стен, только не на стену ведь привязан, а к хорьку. Разбудишь того, откусит он тебе один палец, итак, о чём мы, да, о том всё, у Маркиза бедного всего семь осталось пальцев, да что удивительно, они всё время отрастают. Эх, улетим мы оттуда. Встряхнул страницы, подул на листки, ух, сколько резины, пытался всё-таки стереть истории.

Долетели мы на первых весенних листьях на планету Арахнид, где, вы уже поняли, живут пауки, только пауки-то эти учёные, самые настоящие. Вот один бежит с учебником в руках на урок физики, а другой пешит за ним не спеша, на урок физкультуры. Третий парит прямо над факультетом астрономии на золотом льве, с фиолетовой гривой, которого биологи вырастили на уроке химии и генной инженерии. Смотрят учёные на небо, наблюдают за миром. Далеко от них есть планета Снейков, они то их боятся, потому всё время смотрят, то одним, то всем глазом, дабы не напали змеи на них. Все восемь глаз наблюдают за вспышкой цивилизации змей. Повезло им, что учёные они, а змеи лишь ползают по песку и едят мышей на своей планете, да и, прячутся от ежей гигантов, которых не могут сцапать. Ежи те, как горы, на спинах растут деревья, лес. Бывает только там и есть спасение от них змеям.

Арагил, мальчишка-паук ещё, давно родился, только чувствует, что не на той планете родился, и потому лишь один на урок ходил прилежнее всех, все предметы изучал, всё учил, чтобы построить корабль и улететь от своих сородичей туда, где есть что-то кроме них и бесконечно жёлтых камней, раскинувшихся по всему миру. Новые цивилизации, существа. И приключилось с ним чудо, о которой он так долго мечтал, грезил всю жизнь, не зря же он, как говорится трудился во имя себя. Окончив обучение, милый, может и грозный, кто знает, наш паук, построил невиданные доселе корабль на топливе из теллур-128, которого на планете много и не нужно воссоздавать в каких-то там лабораториях, как люди на своей планете (хотя, люди ещё не так развились до этой технологии, много миллион лет пройдёт до того). Сел на творение своё, взметнулся вверх, как бабочка, покружился над сородичами, и крикнул им, что его ждут приключения в мире, о которых они знают лишь через телескопы, и устремился в бездну, кромешный космос. Только и двигались лапы провожая астронавта. Самые опасные вещи видел Арагил на своём пути, множество страшных планет о которых и вообразить не мог.

Так, как-то кружась у зелёного, огромного дерева на планете Фериагоаенол, он заметил, что молодеет здесь с каждой минутой. Остался бы он и тут, пожил немного, только вовсе боялся стать младенцем, крохотным, и не смог бы тогда взобраться на корабль, достать лапами педали, и сил бы не хватило рычаги передвинуть. Иногда и бывает так, что молодость всему погибель, потому и улетел Арагил. И деревья те всегда были зелены и молоды. На следующей планете, было тоже всё зелено, только хищников здесь на один квадратный метр было больше, чем всех его братьев на всей планете Арахнид. И пришлось покинуть и эту, а третий и вовсе опасностью и не пах, отнюдь, здесь же в отличии от других миров, где побывал, всё было ослепительно круто, да так превосходно и головокружительно, что останься же здесь и ешь всего, чего рот сможет съесть, бегай там, куда нельзя взобраться, прыгай и взлетай. А что же такого в той планете не так? Да, было же кое-что, что волновало Арагил, так это те удивительные вещи, что происходили с его телом. Здесь, раз прилёг, встал, а там остался его двойник, клон, разделившись во времени. Что же такое спросите? А вот что. Каждый миг, где не бываешь, запечатлеется на поверхности планеты той, одним словом, когда трава колышется на ветру, она клонирует себя, до того места, до куда дотягивается лапа оригинала, так, например, одна трава воссоздала вокруг себя миллион себе подобных без каких-либо спор. А Арагил, бегая по полям, взбираясь по скалам, плавая по водам – оставлял за собой себя, клонов, которые бегали так же, кто куда, ели, дрались, что однажды пытались убить оригинал, да только запутались, не поняли кто есть кто. Создали разные виды оружия, а ведь и мозг был тот же, что и у оригинала, все мысли, и начали войну, а кто клон, кто нет, не разбирались. Быстро улетел Арагил оттуда, а клоны остались сражаться. Сколько их там было не счесть, наверное, остался там один лишь живой, выживший, убив последнего. Вылетел ли он, построив корабль, боги того не знают.

На четвертой планете Арагил нашёл успокоение. Какой-то запах доселе ему никогда не известный пронзил его рецепторы обоняния, и закружилась голова, и почувствовал паук, что рай здесь. И придя в себя, теряя силы, паук, а коим он был всегда, учёным в первую очередь, сообразил, что поверхность эта опьяняет смертью, ядом ужасным, и тогда, вместо того чтобы остаться и наслаждаться, Арагил сел на свой корабль и создал шлем, что будет защищать его от воздействия таких вещей, и вышел обратно, но на этот раз изучить мир. И понял Арагил, что запах был не только наслаждением, и не только приносил удовольствие обоняния, но и воссоздал Эдем вокруг выжженной планеты, куда не глянь огонь полыхает, гонится по поверхности песок, а по канавам, где некогда был ручей, ползают крысы, что и распрыскивают тот яд, чтобы в итоге съесть поражённого. Крысы всё сильнее выпускали яд видя нежелательного, но не прочь которого съесть, а Арагил пинал тех, и крысы уползали под камень, а некоторые из них, выбегая становились песком и кружась, улетали прочь за горизонт. Было ещё что-то удивительное, что песок, улетая создавал ураган, затем долетел на самый верх самой высокой горы, и превращался в огромного монстра, едва ли похожую на крысу. Раскрыв пасть, из сторон которых по кинжалу, а на кинжале том по тысячи зубов, четыре, одним словом, с нижней стороны два, сверху два, выпускал ядовитый газ, и накрывал всю планету. Долетавшие на эту планету существа были обречены быть съеденными. В том, что жить здесь нельзя сомнения не было. Между тем, по камням ползали какие-то звери, существа похожие на скатов, они едва ли дотрагивались земли, а скользили по нему, как на магнитной подушке. Их то и боялись те крысы, и прятались. Ело существо яд и питалось исключительно смертью, всасывая песок в пасть. Даже тот, огромный монстр, завидев ската уползал в трещину на скале. Улетать пришлось и отсюда, а как те монстры не вцепились в самого Арагил, приходится только додумывать. Может потому, что яд не испускал паук, может потому, что боялся неизвестного существа.

Пятая планета сходила шахом и матом. Здесь планета представляла собой доску шахматную, словно бы. По поверхности вырисовывалась белая и черная квадратная земля. И что же такого здесь? Кто же знает, но ни травы, ни деревьев, ни животных, а тем более никакого яда здесь не было. Здесь не было ничего вовсе. А затем уж понял Арагил, что мир то этот страшный. Полоски те были дырами измерений, всасывая они выкидывали в какую-то вселенную, а из белой вещи вылетали поломанными. И ведь не узнаешь, откинет черная в измерение или сразу выкинет через белую прожевав на части. Тут Арагил не стал задерживаться даже на минуту. Махнул лапой, выкинул теннисный мяч, и на том и был доволен.

Сколько же планет пришлось ему навестить до того, как он нашёл землю. И, подумаете, что же, так ли всё было легко. А бывает так, что не всё, чем кажется. Казалось бы, паук был огромным, так и кричали люди “какой огромный”, но, к сожалению, законы той земли сделали его маленьким. Земля была добра и гуманна, она не пыталась убить, сожрать или загипнотизировать, но одиноко стало пауку, и он улетел и оттуда. Нельзя же было ему останавливаться на десятках планетах, и не увидеть ещё бесконечное.