Крымское зарево

Фронтовая разведка 41-го. Боевая проза Тамоникова

© Тамоников А.А., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

«От советского Информбюро, сводка на 1 декабря 1943 года. – Капитан фронтовой разведки Глеб Шубин вместе с десятками остальных бойцов, затаив дыхание, вслушивался в каждое слово диктора. – Северо-западнее Гомеля наши войска продолжили наступление. Части гомельского соединения, отражая контратаки немцев, продвинулись вперед и заняли несколько опорных пунктов обороны противника. Особенно упорные бои происходили за населенный пункт Яблоневка. Немцы сосредоточили на его подступах много артиллерии, пулеметов и оказывали яростное сопротивление. Советские части фланговыми ударами дезорганизовали оборону немцев и после рукопашной схватки овладели оккупированным пунктом. На поле боя остались сотни вражеских трупов и много вооружения противника. Части другого соединения за день уничтожили свыше 400 вражеских солдат и офицеров».

Пожилой усатый сержант от переполняющих его чувств ткнул локтем в бок своего соседа, бледного высокого молодого мужчину с темными волосами, в ватной куртке, накинутой на китель с погонами капитана:

– Слышал, слышал? Яблоневку нашу освободили! Я оттуда – с Гомельщины, с Яблоневки. У нас яблоки – вот такие, по всей деревне растут, от того и Яблоневка. – Большие, с черными отметинами от оружейной смазки и пороха, пальцы соединились в кольцо, чтобы показать размер плодов, которые росли на родине обрадованного сводкой сержанта.

На него со всех сторон зашикали, чтобы не мешал слушать радиотрансляцию. Радиоточка – черный, хриплый рупор – была примотана толстым шнуром прямо к уличному фонарному столбу и вещала громко, так что звуки разносились по всей улице. Но все равно и жители Дмитровки, и военные, что развернули штаб в освобожденном населенном пункте, раненые, которых лечили в военно-полевом госпитале, замирали, не издавая ни звука во время ежедневных трансляций. Они вслушивались в каждое слово, сжимали руки в кулаки при сообщениях об упорном сопротивлении гитлеровцев. А когда диктор сухо рассказывал о победах Красной армии, люди радостно переглядывались, в глазах светился огонек надежды: наконец, наконец советские воины стали побеждать, теперь они каждый день освобождают километры родных земель от проклятых фашистов, от Гитлера, который уже был уверен в своей победе на территории СССР! Люди мерзли на зимнем ветру до костей в своей прохудившейся одежке, местные ребятишки жались, будто растрепанные воробьишки, в своих рваных обмотках под скудным декабрьским солнцем, их животы сводило от привычного ощущения голода. Но каждый день ручейки из солдат, офицеров, женщин, стариков, детей стекались к деревенскому пятачку у большой избы, где раньше располагалось правление местного колхоза. И с надеждой, с радостным чаянием люди ждали, замирали и поднимали бледные лица в сторону черного раструба на столбе, ловили каждое слово диктора.

Вместе со всеми капитан Шубин каждый день ходил к штабу, чтобы узнать новости с фронта. Хотя линия двух территорий – оккупированной и уже освобожденной – была буквально в пятидесяти километрах от Дмитровки, и все же здесь фронтовой разведчик не чувствовал привычного присутствия войны. В небе не ухали артиллерийские снаряды, оно радовало глаз чистой голубизной или яркой россыпью звезд, а не было спрятано за траурной вуалью пороховой гари; в воздухе разносились мирные ароматы свежеприготовленного обеда с полевой кухни и натопленных печей в домах; днем в деревне слышался гул голосов военных, крики детей, которые крутились рядом с бронированной техникой, скрип колодезных уключин, стук топоров, а не стрекот пулеметных очередей или отчаянные приказы: «В атаку! Вперед! Огонь!»

Глебу нравилась мирная жизнь. Он с удовольствием каждый день, не дожидаясь своей очереди дежурить во временной казарме, колол обгоревшие бревна на дрова, а потом приносил из колодца ледяную воду и умывался прямо из ведра, пока не начинало ломить зубы и затылок от холода.

Днем приятные хлопоты отвлекали разведчика, а вот ночью было тяжело. Капитан лежал на деревянных досках с самодельной подстилкой из гниловатой соломы и часами прислушивался к храпу и сопению спящих соседей.

Официально после прибытия с территории военных действий, или проще ‒ передовой, фронтовик находился все еще на лечении в большом военно-полевом госпитале, который развернули в уцелевших домах Дмитровки. Во время оккупации здесь располагался немецкий штаб сивашского плацдарма, поэтому в деревне осталось много домов без повреждений от бомбардировок. Они сохранились с крышами, целыми окнами и даже домашним скарбом внутри, но пустовали: все работоспособное население деревни угнали в Германию во время оккупации, остальные жители укрылись в лесах, объединившись в партизанские отряды. В самой Дмитровке остались беспомощные старики, горстка женщин и несколько десятков ребятишек разных возрастов.

Вместе с другими легкоранеными бойцами капитана фронтовой разведки Глеба Шубина разместили в одной из пустующих изб. Днем они ходили на уколы, на осмотр к госпитальным хирургам, потом на перевязки к медсестрам в застиранной белой форме, дальше помогали местным восстанавливать хозяйство в деревне или уезжали на стройку переправы через залив, что шла полным ходом из частей разобранной железнодорожной ветки.

Как и все выздоравливающие, прибывшие с передовой в тыловую часть для лечения, капитан Глеб Шубин изо всех сил старался быть полезным. Он не давал себе ни минутки отдыха, стараясь устать так, чтобы вечером мгновенно уснуть без снов и тяжелых мыслей. Но ночью чуткий, тонкий, как паутинка, сон разведчика мгновенно прерывался от тихого скрипа или вздоха товарищей. Только просыпался мужчина не в темной избе: раз за разом он оказывался то на поле среди мертвецов, то в лесу в окружении трупов разведчиков из своей группы. И за эти несколько секунд между сном и реальностью капитана Шубина скручивало от невыносимой ярости, горького отчаяния из-за своей беспомощности. Его товарищи были мертвы, а он находился на территории врага рядом со смертью.

В этот момент Глеб просыпался, мокрый и дрожащий от душевной боли, из горла, казалось, рвался крик, сердце заходилось тревожным перебоем. Капитан осторожно выскальзывал по скрипучим половицам казармы за дверь, на свежий воздух. Там он шептал беззвучно одними губами, произнося в ледяное черное небо клятву:

«Я отомщу, отомщу за вас. За каждого! Я вернусь на фронт, на передовую, и буду мстить за вас. Я не прощу, не забуду никогда. За каждого убитого ответят фашисты! Каждого помню, земля вам пухом, ребята».

Глава 1

Утро капитана разведки Глеба Шубина начиналось уже несколько недель одинаково. Он заходил в каморку, где по утрам осматривала выздоравливающих бойцов сухонькая Лидия Захаровна, врач-хирург военного госпиталя. Он здоровался и сразу принимался исполнять привычный ритуал: закрывал глаза, прикасался мелко подрагивающими пальцами к кончику носа; открывал глаза и вытягивал вперед руки, пока серые глаза внимательно наблюдали за небольшой дрожью и замедленными движениями ладоней и видели то, что он так упрямо пытался скрыть.

Лидия Захаровна опять качала головой, вскидывала тонкую руку при виде выражения на лице разведчика:

– Никаких споров, товарищ капитан. Тратите мое и чужое время, за дверью очередь из пациентов. Мы в армии, и тут мой диагноз – приказ. Продолжаем лечение, выполняйте.

Глеб делал несколько шагов к двери, все же на ходу он пытался доказать свою правоту:

– Я работаю над моторикой, как вы и сказали. Каждый день упражнения, питание, сон, воздух. Здоров уже как бык, товарищ хирург, когда меня выпишете, когда на фронт можно будет?

В ответ Лидия Захаровна хмурила почти бесцветные брови:

– Голова – это не нога, а контузия после удара взрывной волной – не перелом и не пулевое ранение. Дайте сосудам в вашей голове время на восстановление. Интенционный тремор – признак поражения мозга. – Сухой палец касался седого виска. – Голова – штука сложная, руки и ноги лечить мы умеем пока лучше, чем голову. Занимайтесь, отдыхайте, восстанавливайтесь. Как только будете здоровы, разрешу вернуться на передовую. Все, капитан Шубин, выполняйте приказ и пригласите на осмотр следующего.

Раздосадованный очередным отказом, Глеб после встречи с врачом шел быстрыми шагами по коротким деревенским улочкам к большому сараю, где оборудовали общую кухню для гарнизона и госпиталя.

Широкое светлое помещение с оконцами под самой крышей было заполнено мешками и ящиками, посередине на двух больших столах орудовал повар – старик Федотыч. Колченогий и слепой на один глаз, он удивительно ловко управлялся с кухонной утварью, покрикивал на своих помощников, прикомандированных из легкораненых, юрко перемещался с большим черпаком в руках то на улицу к огромным котлам, то обратно в сарай к столам, где стучали ножи, раздавался запах овощей, хлеба, круп. Здесь, под присмотром Федотыча, Глеб Шубин разрабатывал свои непослушные руки, восстанавливал связь между мозгом и телом, как выражалась Лидия Захаровна, помогая на кухне старому повару с готовкой пищи для госпитальных больных и военных гарнизона.

Сегодня, как и обычно с утра, Федотыч шумно подгонял своих помощников, торопясь накормить сотни человек завтраком. Впереди еще обед и ужин, а потом уборка, мойка котлов. Старик торжественно опустил небольшой кусок сливочного масла в котел с кашей, размешал его и прогудел двум парнишкам с перевязанными головами:

– Тряпицей прикройте сверху от грязи, вот так! – Помощники ухватились с двух сторон за металлическую дужку и понесли завтрак в сторону госпиталя. Старик не отводил от них зоркого единственного глаза, поучая на прощанье: – Ну все, тащите до госпиталя. Да не торопитесь! Да в ногу, в ногу шагайте, растудыть вас! В ногу, а то расплещете все! Половина провианта потом на тряпке останется! Ведро сразу на колодце ополосните, чтоб не присохло! Ох, безрукие, ох, помощнички.

Старик ворчал себе под нос по привычке, а сам уже шагал к большому настилу с навесом у сарая, где стояли два больших ведра, полные свежей рыбы. Он поманил узловатым, дубовым от порезов и мозолей, пальцем разведчика, запустил руку на глубину и вытащил за хвост узкую серебристую рыбешку:

– Вот чего нарыбачили ребятишки местные за ночь! Вчера им буханку чернухи выдал, а они утром, смотри-ка, что принесли. Сегодня на ужин ушица будет наваристая! Бери нож, капитан, да за дело. Чистил рыбу?

– Такую мелкую ни разу, – признался Глеб, глядя на крошечных, с ладошку, рыбешек, что плескали хвостами в ведре.

Федотыч ловко вытянул первую попавшуюся рыбу за хвост и с размаху стукнул ее об стол, кончик ножа за несколько секунд срезал плавники и хвост, отделил голову. Отточенным движением повар вспорол брюхо, вытянул кишки и отшвырнул их в пустой котелок:

– Вот так, кишки сюда скидывай. Ребятишки ночью на раков с ними пойдут. – Во все стороны брызнула серебряная чешуя. – Счищаешь вот так, а потом поддел ножом, и все. Хребтину в это ведро, мясо – в котел. Запомнил?

Шубин неуверенно кивнул: уж больно ловко управился Федотыч со скользким тельцем, – куда ему с дрожащими пальцами вот так же шустро орудовать ножом. Правда, повару не было дела до сомнений разведчика, он уже ополоснул ладонь в ведре с рыбами и заторопился в сарай. Глеб же остался один на один с двумя ведрами мелкой рыбехи. Неловкие пальцы ухватили нож, второй рукой он долго пытался поймать верткую серебрянку в ведре, чертыхнулся, замочив рукав почти до плеча, но все же выудил себе добычу. Это было лишь началом его мучительных попыток повторить ловкие и отточенные движения Федотыча. Пальцы не слушались, направляли острие мимо, отчего то и дело на ладонях оставались царапины.

Через час кожу саднило от воды, крови рыб и бесчисленных порезов. Федотыч с огромной кастрюлей в руках, полной крупно нарезанной свеклы, проходя мимо к кострам, сухо бросил:

– Так дело не пойдет, до весны возиться тут будешь. Давай лучше, как обычно, за картошку садись.

– Нет! – Глеб сам не ожидал, что ответ получится таким резким. Он выкрикнул его, выплеснув внутренний протест и недовольство своей болезнью. Схватил нож и с силой отсек голову очередной жертве. – Я сделаю! Я смогу!

Федотыч только цыкнул что-то себе под нос и снова ушел в сарай, понимая, что этого упрямого капитана лучше оставить в покое. Тот явился на кухню сам, хотя офицерский состав даже из числа раненых не привлекался к кухонным работам, и попросился в помощники. Объяснил, что нужна работа, связанная с движениями рук, для восстановления после контузии, на что Федотыч только хмыкнул. Дел на кухне всегда хватает, и лишние руки пригодятся, пускай даже и такие, как у этого разведчика – дрожащие, с неловко двигающимися пальцами. Правда, несмотря на эти неуверенные движения, капитан Шубин на кухне пригодился. Пускай брал часто характером, неотступным монотонным усилием – резал вялую капусту, скоблил ножом мерзлые мелкие картофелины в ледяной воде до самой темноты, пока не выполнял норму, заданную ему поваром. Упорство сработало! Буквально за неделю его ладони и пальцы начали работать лучше, а на второй он уже наравне с остальными дежурными начищал ведра овощей.

А вот сегодня снова было тяжело, как в первые дни: руки и спину ломило от напряжения; под ватной курткой уже тек пот по спине после нескольких часов работы; пальцы, казалось, жгло от мелких движений.

Удар! Глеб Шубин представил лицо немецкого офицера, который расстрелял двух ребят из его разведгруппы! Вжух – нож вспорол брюхо, кончик вытянул кишки и отбросил их в ведро. Так дело пошло быстрее, разведчик снова и снова представлял при каждом ударе или надрезе лица фашистов, что приходили к нему во снах, отпечатались в голове. Они были убийцами, мучителями, которые заслуживали мести, смертельного удара ножом. Именно об этом Глеб Шубин думал долгими ночами без сна. Молодой мужчина рвался на фронт, чтобы участвовать в разведывательных операциях на территории врага, в вылазках на передовой, где можно отомстить за своих погибших фронтовых товарищей. Наказать гитлеровских прихвостней, прогнать их с родной земли! Бить со всей силы! Резать без пощады! Вот так, и вот так, и еще сильнее и быстрее!

Федотыч, с самокруткой между губ, помешивал почти готовые щи в котле огромной деревянной веселкой и с радостным удивлением наблюдал за капитаном. За тем, как тот ловко колотит ножом по хвостам и головам, проводит лезвием, пускает фонтаны из чешуи, все быстрее и сноровистее действуя руками. Обычно молчаливый и сдержанный, сейчас разведчик будто забыл обо всем на свете, глаза светились злостью, а лицо жило и двигалось, отражая ту ярость, что скопилась внутри. Вдруг кто-то окликнул повара:

– Здравия желаю, старший лейтенант Бахтин. Где тут у вас капитана Шубина можно найти? Мне в казарме сказали, что его на кухне можно увидеть.

Федотыч ткнул черпаком в яростно размахивающую над рыбой ножом фигуру. У лейтенанта Бахтина от удивления даже лицо вытянулось: неужели вот этот кухонный работник в чешуе и крови и есть тот самый Шубин, о котором ходят легенды во фронтовой разведке? Совсем не похож этот кухонный рабочий на человека, который провел столько секретных операций и диверсий!

Все же дисциплина в армии – это главное, поэтому четким шагом старший лейтенант Бахтин приблизился к столу и отчеканил:

– Здравия желаю, товарищ капитан!

Шубин поднял на него недоуменный взгляд: откуда взялся этот лейтенантик и почему он знает его имя?

Бахтин не удержался и опустил взгляд на стол, измазанный останками рыб, на лице от увиденного выступила бледность. Он сглотнул и уже потише отрапортовал:

– Старший лейтенант Бахтин, третье информационное отделение разведотдела четвертой крымской дивизии. Прибыл к вам с приказом из разведотделения штаба.

Глеб Шубин оглянулся на емкости у стола – еще одно ведро рыбы осталось на разделку. К сожалению, со штабным офицером не поспоришь, тем более неизвестно, для чего он сюда прибыл. Капитан только кивнул в ответ и указал на бочку с водой:

– На руки полейте из ковша. Приведу себя в порядок, и тогда пойдем в штаб.

Старший лейтенант торопливо схватился за ручку, щедро облил окровавленные ладони разведчику:

– Конечно, товарищ капитан. Там вас ждут… в общем, потом я вам официально доложу. Как закончите… ну, вот здесь… – Он оглянулся на стол и сарай, на костры с кипящими котлами.

Шубин и бровью не повел, видя его смущение, он долго с усердием отмывал руки, потом лицо, провел по волосам влажной пятерней, укладывая разлетевшиеся пряди. Лишь когда застегнулся на все пуговицы и осмотрел форму, не осталось ли где пятно или чешуя, кивнул неожиданному посланцу – готов, идем. Перед тем как уйти, заглянул в сарай, где кипела работа. Извиняющимся тоном объяснил Федотычу:

– В штаб срочно вызывают. Не получается с рыбой до конца разделаться.

Старик усмехнулся:

– Вечером рачки будут, уже у меня работа налажена. Приходите, товарищ разведчик, найдем работу для ваших рук.

– Я приду, приду! – обрадовался Глеб.

Раков он ловил еще мальчишкой, поэтому знал, сколько придется покорпеть над их твердыми панцирями. Упражнения эти стали ему в радость: от них горели огнем пальцы, болели, зудели и все же через страдания наливались силой и избавлялись от предательской дрожи и неуверенных движений.

За спиной топтался Бахтин:

– Товарищ капитан, поторопимся, нас ждут в штабе.

– Идем.

Шубин быстро зашагал по дорожке с отпечатками тысяч следов. По ней носили несколько раз в день в огромных ведрах горячую еду в импровизированную гарнизонную столовую, таскали баки со специальным усиленным питанием для раненых в госпиталь. Теперь капитан шел по тропинке между деревенских домов навстречу каким-то изменениям в своей жизни. А приятным или нет, сейчас расскажут в штабе.

При появлении Бахтина вместе с высоким худощавым капитаном несколько бойцов, что дымили самокрутками на пятачке у избы бывшего правления колхоза, вытянулись по стойке смирно, руки взлетели к головным уборам. Вместо приказа Бахтин махнул им рукой:

– Вольно, ожидайте!

Шубин с удивлением бросил на молодых людей взгляд – что за пополнение и какое оно имеет к нему отношение. Расспросить подробнее старшего лейтенанта уже не успел, тот стоял на крыльце, нетерпеливо кивал, приглашая вовнутрь:

– Идемте, капитан. Потом познакомитесь со всеми подробнее.

Глеб шагнул в полутьму коридора, чувствуя, как у него возникает множество вопросов: что это за бойцы, с которыми он должен будет позже познакомиться поближе? И почему они взяли под козырек при виде Бахтина?

Он не слышал уже, как после того, как фигуры офицеров скрылись за дверью штаба, ребята начали тихонько обсуждать его:

– Видели? Сам молодой, чернявый, а в волосах седина!

– Говорят, он десятки раз нейтралку переходил, поседеешь тут!

– А бледный, ни кровинки в лице. Харчи-то у разведки хорошие, чего такой худой?

– Ты только о еде все думаешь, Евсюков. Бледный после ранения, он же в госпитале здесь на восстановлении находится. Нам Бахтин в машине еще рассказывал, ты опять все проспал. Эх, соня! Как тебя только в разведку взяли!

– Язык знаю хорошо! Это раз! А два, что отдых хороший уважаю, потому что работаю хорошо. Боевую задачу выполнил, можно и на боковую. Потом вот пошлют на передовую, там не до сна.

Этих обсуждений и споров капитан Шубин не слышал. Он стоял, вытянувшись перед командиром гарнизона, который зачитывал вслух ему приказ командира разведывательного отделения четвертой дивизии:

– Поручить капитану Шубину обучение красноармейцев основам разведывательно-диверсионной деятельности в подразделении фронтовой разведки. Развернуть занятия разведшколы на базе гарнизона в деревне Дмитровка. Десятого января прибыть сформированному отделению под командованием капитана Шубина в восьмую военную часть для прохождения службы в условиях проведения военных действий на передней линии обороны. – После чтения приказа командир гарнизона вдруг растерянно протянул: – Это что ж получается, жить им месяц тут. Пристроить надо ваших бойцов, товарищ Шубин, на постой. А у меня все койко-места наперечет, сейчас еще инженеры прибыли для строительства. Может, вы, товарищ капитан, сами пройдете по деревне, так сказать, организуете постой для своих… учеников… Вы ведь тут уже не первый день. – Командир гарнизона провел ребром ладони по горлу. – У меня хлопот сейчас – во! Дорогу строим, в госпиталь раненых везут, а санэшелон не отправить на материк, пока дорога не будет готова. Ну нет материальной базы для размещения!

Из тени в углу вдруг вышла плотная, широкая фигура – майор с красными ромбами на петлицах:

– Здравия желаю, майор Тарасов, особый отдел. Прибыл по спецприказу, буду курировать обучение будущих разведчиков по линии «Д», диверсия. Товарищ Шубин, мы сейчас с вами пройдемся по населенному пункту и найдем место для молодых бойцов. Их личные дела у вас?

Находившийся рядом Бахтин выудил из своего вещмешка кипу документов, обернутых в чистую портянку.

– У меня, они у меня. Не успел еще передать их командиру. По счету передать людей…

Тарасов оборвал парня:

– Я уже всех пересчитал, все десять человек на месте. Благодарю за выполненное задание, товарищ старший лейтенант, можете быть свободны. – Он перехватил кипу бумаг из рук сопровождающего.

Старший лейтенант с облегчением выдохнул и затопал в сторону выхода, командир гарнизона бросил напряженный взгляд на особиста:

– Предъявите бумагу на спецприказ.

Тарасов молча вытянул офицерский планшет, также без единого слова протянул желтоватый лист штабисту. Тот пробежался глазами по строчкам, задержал взгляд на печати НКВД и снова торопливо пояснил:

– Свободного жилья совершенно нет, все ранеными занято. Тюфяками обеспечим, питанием, а вот место для занятий и ночлег… – Во второй раз гарнизонный командир беспомощно развел руками.

Энкавэдэшник сунул документы на будущих разведчиков под мышку, подтолкнул ошарашенного новостью Глеба к выходу:

– Ну, что же вы, капитан Шубин, давайте знакомиться с вашими подопечными.

Растерянный разведчик оглянулся на гарнизонного командира, потом на листок приказа перед ним на столе. Такого поворота событий он не ожидал: что угодно – отправка на передовую, перевод в другой род войск из фронтовой разведки, даже комиссование по состоянию здоровья, но не такое – организация школы разведчиков. Он ведь не учитель и не нянька, чтобы возиться с ребятишками. Да и как научишь разведывательному делу, это ведь не строевой шаг или стрельба из артиллерийского оружия. Он и сам не знает, что важнее в этой невидимой службе. Осторожность? Ловкость? Знание немецкого? Отвага? Навык драться с любым видом оружия в руках? Ориентирование в лесу и умение читать карты?

Только Тарасов не дал разведчику подумать, на улице подвел его к замершему строю из бойцов и негромко представил капитана:

– Товарищи, ваш новый командир – капитан фронтовой разведки Шубин. Многократно был отмечен наградами за успешные разведоперации на территории врага, служит во фронтовой разведке с самого начала войны, герой и образец для подражания! Я – майор Тарасов… – на секунду майор запнулся, – отвечаю за секретность и безопасность ваших курсов. Проверим список прибывших.

Он вытащил из стопки личных карточек лист с фамилиями и принялся их перечислять. Услышав свое имя, бойцы откликались по-военному коротким «я».

После переклички майор откашлялся, бросил взгляд на все еще молчащего Шубина и вполголоса пояснил будущим разведчикам:

– Товарищи, предупреждаю, что каждый из вас должен хранить молчание о том, где и чему учится. Официальная версия – капитан Шубин проводит курс молодого бойца. Гитлер и его приспешники-генералы сейчас предпринимают отчаянные попытки остановить нашу армию, узнать планы ставки Верховного главнокомандующего товарища Сталина. Поэтому территория кишит шпионами, перебежчиками, личностями, которые предали свою Родину и стали двойными агентами. Они работают на Гитлера, на фашистов, прикидываются офицерами и солдатами Красной армии. Вы, наш молодой резерв, должны быть очень осторожны и осмотрительны. Никакой пустой болтовни ни с местными, ни с пациентами госпиталя! Только учеба! О любой подозрительной личности немедленно сообщайте мне! Обнаружение шпиона в рядах Красной армии – это подвиг, за который награждают орденом и званием вне очереди! Я верю в вашу сознательность и преданность партии!

Особиста Глеб слушал вполуха, всегда служба государственной безопасности была по роду его деятельности рядом. И всегда эти офицеры с петлицами особого отдела говорили одно и то же: о шпионах, о преданности Родине, потому что велик соблазн для того, кто попал в плен к немцам, сохранить свою жизнь, начав служить на две стороны.

Сам разведчик не сводил взгляда с парней, которые, замерев, слушали речь майора НКВД. Они оказались не такими мальчишками, что представились ему вначале. Война, невзгоды, смерть оставили на молодых лицах свои следы – шрамы от ранений, бледность, глубокие складки от пережитого горя, седые волосы в густых шевелюрах, сжатые губы и суровые взгляды. Едва ли всем им было по двадцать лет, однако по лицам, по их сдержанности и отсутствию детской беспечности капитан понял, что у каждого есть боевой опыт за плечами. Пока Шубин невольно всматривался в молодые лица, его собеседник, майор Тарасов, уже вовсю командовал группой:

– Стройся, бойцы, рассчитайсь!

Парни быстро выполнили приказ. Только один из них выбивался из общего строя: то несколько секунд в задумчивости не называл свой номер, то нарушал строй задранной вверх на парящего ястреба головой. Тарасов отреагировал немедленно, рявкнул во все горло:

– Рядовой, фамилия?

– Зинчук. – Ответ был едва слышен. – А когда обед, товарищ майор? От запаха брюхо сводит, мы с перегона без куска хлеба.

Особист ничем не выдал своего гнева, правда, на скулах выступили розовые пятна. Он уставился на парня колючим взглядом:

– Научись по форме отвечать, ефрейтор Зинчук, а потом уже будешь о жратве думать.

Мальчишка не отвел от майора светло-голубые глаза, только вздернул острые плечи в новом ватнике:

– Не учили нас в партизанском отряде формам этим, не до того было. Зря вы так, жратва – это же самое важное. Без нее только ноги протянуть да помереть.

Остальные бойцы начали коситься на говоруна, понимая, что тот зря так дерзко отвечает старшему по званию. Сам же молодой ефрейтор, казалось, не понял, что такого необычного он сделал. Своим странным взглядом тщедушный парнишка без отрыва смотрел на майора. То ли ждал ответа, то ли скрывал усмешку. На его бледном, будто из одних углов состоявшем лице – скулы, кончик носа, уголки губ – невозможно было ничего прочитать. Майор Тарасов выдохнул протяжно, потом процедил сквозь зубы:

– Слушайте мой приказ: сейчас направляетесь к полевой кухне, на довольствие вас поставили. Получаете обед, затем направляетесь на окраину деревни, в лесной массив. Находите место для расположения, организуете лесной лагерь. Наблюдательный пункт, землянки, все как положено. Старшим отряда на время отсутствия капитана Шубина назначаю младшего сержанта Стукаленко. – Широкоплечий парень с гладко приглаженными смоляными кудрями под щегольской фуражкой кивнул. – Выполнять приказ!

– Есть, – отозвался дружный хор голосов, застучали сапоги.

Первым пошел бравый Стукаленко, ведя за собой отряд на ароматы почти готового обеда, замыкал строй ефрейтор Зинчук, который не печатал шаг, не пытался идти с остальными в такт. Он брел неспешно, по дороге рассматривая дома и окрестности. Особист проводил его долгим взглядом, уже не скрывая неодобрения. Как только спины в одинаковых ватниках скрылись за избами, указал выбритым до синевы подбородком в сторону ушедшего отряда:

– Зинчука на карандаш, наглый больно. Смотри за ним, капитан, принесет он одни беды. Я таких нутром чую, если бы не его партизанские заслуги, то прямо сейчас бы отправил в окопы на передовую. Мои заградотряды этих болтунов сразу в расход пускали без суда и следствия по законам военного времени. По взгляду их чую, с наглецой, смотрит будто мимо. Или дезертир, или в шпионы подастся к немцам поближе за жирные харчи. – Офицер от злости даже сплюнул себе под ноги.

Сейчас Глеба волновала совсем не судьба странного Зинчука. Он откашлялся и наконец произнес то, что так волновало его с самого штаба:

– Товарищ майор, мне кажется, ошибка какая-то вышла. Я ведь фронтовой разведчик, а не учитель. Как же я из этих мальчишек…

Вот только договорить ему майор не дал. Наконец, затаенное раздражение прорвалось наружу. Он не выкрикнул, а, казалось, выплюнул в ответ слова:

– Это не мальчишки, не дети! Я их лично отбирал для подготовки в разведку. Каждое личное дело просматривал, они герои боевых действий. Вы что, не слышали, капитан? Ефрейтор, младший сержант, у каждого звание! У каждого награды, заслуги перед Родиной! Думаете, за что, как вы говорите, сопливым мальчишкам звания вне очереди присвоили?! Это будущие разведчики, хотите вы этого или нет! Ваша задача как боевого офицера – передать им свои знания. Большого ума не надо, чтобы рассказать, как ходить за «языком». Объясните, что нужно, научите, чему умеете. Или вы что, приказ отказываетесь выполнять? Особый приказ, распоряжение Ставки?! Вы понимаете, что вам за это будет? Это саботаж и прямая дорога в рядовые, в штрафную роту! К зэкам, к предателям родины, к отбросам общества!

Майор, хоть и был небольшого роста, но, казалось, навис своим кряжистым телом над замолкшим капитаном. Он говорил негромко, при этом с яростью:

– Я без суда и следствия могу вас по законам военного времени расстрелять сейчас за такие слова! У вас в личном деле совсем другая характеристика – герой фронта, разведчик, подвиги, а на деле… Диверсант?! Предатель?!

Майор Тарасов замолчал в ожидании ответа, только офицера Шубина не так просто было запугать. И в плену побывал, и на допросе, а к вечному подозрению со стороны особистов привык. Всегда он у них на карандаше: вдруг во время действий в тылу врага захотел получить двойной куш и от своих и от фашистов. Поэтому такой удар Глеб держать умел. Он упрямо наклонил голову и снова повторил:

– Я не учитель, не педагог, а разведчик. Как такому обучить? Я умею совершать вылазки, «языка» брать, диверсии организовывать. А учить этому – совсем другое дело, – честно признался он. – Не знаю, как научить этому. Тут думать надо головой, ситуаций одинаковых не бывает. Каждый раз каждая вылазка на оккупированную территорию – это риск, продуманный, спланированный риск.

Когда капитан закончил говорить, рука особиста легла на кобуру с табельным оружием, но потом все-таки метнулась к кителю и вытащила из-за пазухи четвертушку желтоватого листа и карандаш. Тарасов прошипел придушенным от злости голосом:

– Бери бумагу, капитан, и пиши!

Капитан помедлил пару секунд, но все же взял карандаш и лист, пристроился писать прямо на стволе тонкой березы, а майор принялся диктовать:

– Я, капитан Шубин, даю подписку о неразглашении доверенной мне государственной тайны. Осведомлен об ответственности за разглашение, утрату доверенных мне секретных сведений. Дата и подпись. – Особист вытащил трофейный портсигар, набитый папиросами-самокрутками, и такую же хромированную зажигалку, конфискованную у немецкого офицера.

Чиркнул огонек, поплыл едкий дым табака.

– Дописал?

Тарасов ловко выхватил листок бумаги из рук разведчика. Потом демонстративно медленно достал из-за пазухи кителя кипу с документами, положил подписку о неразглашении к таким же желтым четвертушкам с подписями остальных курсантов школы разведчиков. Убрав документы, офицер НКВД выпустил из носа густой дым и уже медленно принялся снова убеждать:

– Ты должен советской власти благодарен быть, капитан. Позаботились о раненом, в тылу нашли дело для тебя, подальше от линии фронта. – Он помолчал, выдохнул клуб дыма. Посмотрел колючим взглядом. – На прифронтовой территории за твоей головой уже абвер охотится. Насолил им сильно, наступил на хвост. Во время прошлой операции вы разгромили из засады отделение подразделения «Бранденбург 800». Это новое спецформирование абвера, штурмовики и диверсанты на службе у разведки вермахта. Лучшие головы германской армии, а ты их с кучкой пленных уничтожил. Поэтому теперь на тебя открыта охота среди немецких лазутчиков. Любому диверсанту, разведчику, шпиону, который ликвидирует капитана разведки Шубина, лично адмирал Канарис обещал выдать награду – пятьсот рейхсмарок. Охота идет за твоей головой, Шубин, вот и прячем тебя подальше от фронта и немцев. Чтобы мог спокойно лечиться, восстанавливаться. Поручили специальное задание – воспитание будущих разведчиков. И не просто так. – Крепкий палец ткнул в воздух, словно точку поставил. – А потому что ты – первая кандидатура в новый отдел, СМЕРШ, формируется лично по приказу главнокомандующего Красной армией товарища Сталина. СМЕРШ – значит смерть шпионам, контрразведка, которая будет работать на государственную безопасность. Наши офицеры будут выявлять диверсантов, перебежчиков в рядах Красной армии. Сейчас Гитлер чует свое поражение, поэтому активно засылает к нам лазутчиков, вербует пленных из числа советских граждан, а потом этих предателей отправляют на нашу территорию, чтобы собрали сведения о планах Красной армии.

Майор Тарасов снова нахмурился, на лице проступили жесткие складки:

– Ни техника, ни боеприпасы не помогут Гитлеру удержать позиции. Мы наступаем, Красную армию не удержать, оттого генералы вермахта отчаянно пытаются заполучить секретные сведения о нашей тактике действий. На все готовы ради секретной информации! Сейчас разведка уже не то что в начале войны: через нейтралку перешел, пленного назад привел – и герой. Так-то, капитан! Сейчас нашему государству и армии другие методы и другие разведчики нужны. Такие как ты – опытные, с чутьем, чтобы людей чувствовали и вычисляли предателей. Именно этим и будет заниматься СМЕРШ. Так что, капитан, считай, получил счастливый билет. Подготовишь себе замену и будешь служить в другом подразделении. В тепле, в сытости, при звании. Хватит уже по окопам на передовой вшей давить, бегать по лесам, не мальчик ведь. Голова у тебя наполовину седая, руки трясутся после контузии, ранен несколько раз. Какой из тебя теперь разведчик – комиссуют подчистую в инвалиды: ни стрелять, да что там стрелять, ложку ты держать не можешь ровно. – Майор сурово глянул в глаза Глебу. – Я-то знаю, дело твое читал. Голова у тебя золотая! Немецкий знаешь, опыта много – готовый контрразведчик. Будешь служить, пользуясь уважением, а не мыкаться по частям ненужным бездельником. Я у твоего врача спросил про твою болезнь. Лечение долгое, хирург ничего не обещает, может, и останешься навсегда с трясучкой этой. Так что ты носом не крути. Разведка на фронте теперь не по тебе, зато ждет хорошая должность.

Выкуренная до последних крошек самокрутка рассыпалась в черные точки прямо в руках, но у Тарасова на лице не дрогнул ни один мускул, хотя искры жгли пальцы. Майор НКВД только хмыкнул, довольный, что капитан Шубин не возражает в ответ.

Глеб же был ошарашен новой информацией, тем, что, оказывается, за его головой идет настоящая охота. И от слов особиста, что из разведки его почти списали, считают почти инвалидом, внутри поднялся яростный протест. Хотя он понимал, что его биографию проверили вдоль и поперек, перед тем как предложить службу в новом подразделении разведки, и все равно от того, что в его болезнях и ранениях копаются, от едких слов Тарасова об инвалидности внутри все перевернулось. Он едва сдержался, чтобы не нагрубить в ответ.

Лишь через несколько минут капитан смог, наконец, говорить. Руки он спрятал в карманы, так сильно они тряслись из-за пережитого волнения:

– А что будет, если… не получится? Если я откажусь или не смогу?

Лицо майора потемнело, он скрестил руки на груди.

– Каждый из вас дал подписку о неразглашении. Никто не знает о разведшколе, поэтому лагерь у вас будет в лесу, а не на базе гарнизона. За нарушение государственной тайны – трибунал по законам военного времени. Или расстрел, или штрафная рота для тех, кто хочет смыть позор кровью. После этого позора ни в разведку, ни даже на кухню картошку чистить не возьмут.

– А парни… они… их тоже под трибунал? Вдруг у кого-то не получится, они ведь мальчишки. – Разведчик никак не мог поверить в слова особиста.

Тарасов был неумолим:

– Это не дети, я уже говорил, все успели повоевать, себя показать. Они молоды, но войну повидали. Их отбирали по особенным принципам – владение немецким, боевые заслуги, отсутствие семьи, здоровое тело! Это не просто бойцы, а будущая элита разведки. Тем более предатели в их рядах нам не нужны. Если не выдержат проверку, сдадутся, то обратной дороги нет. Они знали, в какое подразделение идут служить!

От таких слов Глеб совсем растерялся. Во время службы он привык действовать быстро и решительно, но это когда противостоишь врагу. В этой ситуации все гораздо сложнее, ему было не по себе от мысли, что из-за его отказа отважные бойцы окажутся не в разведке, а в штрафной роте с предателями и преступниками. Офицер НКВД ведь дал ясно понять, что если отказаться, то трибунал ждет не только его самого, а еще и этих совсем юных ребят. Ответственность ему придется нести за себя и за бойцов, за будущих разведчиков.

Майор Тарасов мгновенно оценил растерянность разведчика и вдруг миролюбиво предложил:

– Капитан, уже время обеда. Знаю, что голова сейчас кругом. Ты пообедай, приведи мысли в порядок, потом проверим, что там твои орлы соорудили в лесу.

Капитан Шубин еле нашел в себе силы, чтобы кивнуть в ответ. В голове и правда все смешалось в кучу, он никак не мог понять, как же ему действовать дальше. Майор НКВД, наоборот, был доволен их разговором: он потянул носом, чуя ароматы полевой кухни, потом кивнул, приглашая разведчика идти с ним, и направился прямо в сторону аппетитных запахов, разносившихся по деревенской улице.

У Глеба Шубина же после этого тяжелого разговора аппетит пропал напрочь: перед слишком тяжелым выбором поставили его. Вместо гарнизонной кухни, куда сейчас стекались людские потоки в преддверии обеда, разведчик отправился на окраину Дмитровки. Мысли его метались, пальцы сжимались в карманах от волнения, которое захлестывало все сильнее после осознания того, в какую сложную ситуацию он попал. Он уходил подальше от разговоров, шумихи, чтобы остаться наедине с собой и принять важное решение.

Глеб не заметил, как оказался вдруг на другом конце деревни. Здесь не было слышно голосов или других звуков обычной жизни, стояла тишина. Разведчик дошел до деревенского погоста. Со всех сторон на него смотрели почерневшие кресты и памятники.

Но и при полном безмолвии у разведчика вдруг пробежался холодок по спине, он ощутил, что рядом кто-то есть и наблюдает за ним из укрытия. «Это все нервы после контузии, видится всякое. Еще этот майор наговорил об охотниках за моей головой, откуда они тут возьмутся в тыловом расположении», – подумал Глеб и пристроился на перекошенной лавке у ограды кладбища.

Хотя чувство, что за ним наблюдают, не оставляло его. Разведчик медленно сунул руку за пазуху, расстегнул кобуру, взвел предохранитель и, выдернув табельное оружие, направил его на накренившийся забор:

– Руки вверх!

Над досками поднялись две узкие ладошки:

– Не стреляйте, товарищ капитан. Это я, Пашка Зинчук!

В щели мелькнуло тонкое белесое лицо.

Шубин опустил ТТ, и парнишка бесшумно выскользнул из-за забора. Опытный разведчик не удержался от похвалы:

– Умеешь следить, я ни одного звука не услышал, только взгляд твой почуял. – Он передернул плечами при воспоминании о неприятном ощущении между лопаток. Потом вдруг сообразил: – Ты что, с остальными не пошел? Как же обед, вы ведь голодные. Подслушивал разговор с майором?

Пашка Зинчук мягко опустился рядом с командиром. Движения у него были мягкими по-кошачьи, со стороны казалось, что он прогуливается беззаботно, а не идет. Только, как у лесного зверя, за этой легкостью скрывалась сила, резкая, собранная в одно целое. Глеб сразу почувствовал эту мощь, скрытую за грациозной небрежностью. Паренек в ответ на его вопросы равнодушно дернул плечом, будто молча соглашаясь – ну и подслушивал, ну и не пошел.

Капитан ругать его не стал: странный парень, уж нотации точно на него не действуют. Даже глазом не моргнул при общении с майором НКВД, смотрел в лицо Тарасова, прямо в темные от злости глаза. Будто и не боится белесый ефрейтор ничего во всем мире, всегда спокойный и отрешенный. Двигается бесшумно абсолютно, говорит мало, похож на лесного, осторожного зверька.

Разведчик не удержался от вопроса:

– Тебе сколько лет?

Пашка ответил мгновенно:

– Восемнадцать. Скоро будет, в ноябре.

– Так это почти через год, – поправил его капитан и задумчиво протянул: – А ефрейтора когда ты получил?

– Летом, когда партизанским отрядом командовать стал, – по-прежнему тихо отозвался парнишка.

Они замолчали, капитан вдруг спохватился – голодный ведь будущий разведчик. Он вытащил из кармана пряник, бережно завернутый в носовой платок, протянул своему молчаливому собеседнику. Тот так же без единого слова принял угощение и начал есть аккуратно, откусывая по кусочку и замирая каждый раз с закрытыми глазами.

– Ты чего обед-то пропустил, а майору про голод рассказывал?

Пашка вновь дернул плечом:

– Привык.

Он бережно слизал крошки с платка, оставив от пряника половинку. Взмахнул в воздухе ладонью, будто приманивая кого-то. В воздухе мелькнула тень, серый силуэт метнулся к ним под ноги. Инстинктивно Глеб дернулся, и пистолет снова оказался в его руке. Пашка вдруг проворно вцепился в его пальцы, и разведчик оценил железную хватку тонких рук:

– Не стреляйте! Это Снежок!

Половинка пряника исчезла за секунду под розовым языком. Белый, со свалявшейся в сосульки от грязи шерстью, пес отбежал в сторону и начал не торопясь лакомиться угощением.

– Когда ты собаку успел завести? – удивился Шубин. – Вы же прибыли сегодня только в Дмитровку.

Парнишка безмятежно пояснил:

– Он со мной прибыл.

– А как ты его провел в вагон? – Глеб рассматривал пса, который уселся в сторонке с таким же независимым видом, как и у его хозяина. Они вообще были похожи, оба тонконогие, угловатые, белесые и припыленные серой грязью.

– Он не в вагоне ехал, на крыше. – Пашка перевел взгляд на своего друга, и тот мгновенно напружинился, ожидая любого приказа от хозяина. – Он всегда со мной, до войны с отцом и со мной на охоту ходил. Меня из болота вытащил, когда мы от немцев прятались, потом в отряде со мной служил. Теперь вот здесь.

Он помолчал, а потом вдруг взволнованно сказал:

– Товарищ Шубин, научите меня разведке. Не отказывайтесь от нас, научите. Мне на передовую надо, к немцам в тыл попасть.

Глеба будто огнем обожгло от его тихой просьбы. Он с удивлением уточнил у парнишки:

– Зачем тебе к немцам в тыл?

– Сестренку хочу найти, – бесхитростно сообщил Зинчук. – Мне мать велела, когда в болоте потонула, чтобы я сестру не бросал. Танюшку. Ее в Германию увезли, когда наше село фрицы оккупировали. Всех выстроили на площади, померили линейкой рост. Танюшку в грузовик, а нас в лес угнали, начали расстреливать. Мы в болота смогли побежать, Снежок на охранника кинулся. Половина, правда, там потонула, потому что люди не знали, как себя в топи вести. Мамка потонула, потому что фриц ей бок прострелил, она, когда помирала совсем, велела мне Танюшку найти. В штабе у немцев ведь на всех документы есть? Я найду, куда сестру увезли, а потом искать ее буду. В разведке точно найти смогу.

Глеб сглотнул комок, возникший в горле, он хотел было спросить про отца у разоткровенничавшегося Пашки, но осекся. Ему ведь сказал майор НКВД, что все кандидаты в разведчики из его группы – сироты. Так что отец Зинчука или погиб на фронте, или был убит фашистами еще во время захвата села.

– Пошли-ка на обед, ефрейтор Зинчук. Там для Снежка целое ведро с потрохами рыбьими припасено, – предложил разведчик.

Но на него открыто и спокойно смотрели светло-голубые глаза в обрамлении белых ресниц. Пашка Зинчук ждал ответа на свою просьбу. Под его ясным взглядом Глеб пообещал:

– Я могу научить вас только тому, что сам умею. Правда, в разведке тяжело, очень тяжело, Павел. И не знаю, сможешь ли ты найти сведения о своей сестре. Детей гитлеровцы увозят в Германию. Слышал, что некоторых отдают в немецкие семьи на проживание.

Тот упрямо наклонил голову, легко поднялся. Следом Снежок, такой же бесшумной тенью, вытянулся серой стрелой, готовясь следовать за хозяином. Пашка уверенно сказал:

– Я найду ее. Обещал и слово свое сдержу. Вы, главное, научите, чему надо. Остальное я умею. Взрывать, в засаде сидеть, стрелять по мишени, немецкий знаю. Помогите, товарищ разведчик, все сделаю, что прикажете. – И он пошел своей немного разболтанной походкой обратно к Дмитровке.

Капитан Шубин зашагал следом, опять в его голове роилось множество мыслей. Только теперь думал он не о том, соглашаться ли ему с приказом или пойти под трибунал. Сейчас разведчик был готов выполнить свое обещание, данное Зинчуку, поэтому он обдумывал, с чего же начать учебу молодых разведчиков.

Глава 2

Капитан Шубин задержался в длинной очереди за горячим пайком, поэтому на тропе в сторону леса оказался уже после обеда. Разведчик не успел пройти в глубь лесной чащи, как повстречал парня из группы. Он брел понуро с вещмешком в руках, облепленный с головы до макушек зеленой жижей. При виде командира кинулся навстречу, трясущийся от холода и возмущения, что кипело внутри:

– Товарищ командир, прошу вас, поговорите с ним! Выгнал меня, выгнал за то, что я не удержался и выругался. Это несправедливо! Мы первый день тут! А он мне приказал возвращаться в штаб и сказал, что меня переведут в пехоту! Но я хочу в разведке служить.

Глеб растерялся, не понимая, как ему поступить. Нарушить приказ особиста опасно, разведчик уже понял, что майор Тарасов не любит, когда ему перечат. Хотя ситуация сложилась двоякая: он, капитан фронтовой разведки, был назначен командиром группы приказом штаба, а майор НКВД должен лишь контролировать сохранение государственной тайны, убедиться в благонадежности будущих разведчиков. Вместо этого особист распоряжался и отдавал приказы, отчего у молодых разведчиков теперь вдруг оказалось два командира. Оттого и растерялся опытный капитан, который привык полностью отвечать за членов своей группы во время операций. Что же теперь делать?

Глеб решил проявить осторожность:

– Как твоя фамилия?

– Малинин. – Дрожащий паренек застыл в ожидании решения командира.

Но Шубин приказал:

– Выполняй распоряжение майора Тарасова. Я с ним поговорю и решу вопрос. Пока направляйся в штаб. Ты чего, кстати, такой грязный?

Паренек с возмущением объяснил:

– Так это все Тарасов! Он нас в канаву заставил нырять! А там вода внизу ледяная, ну я и ругнулся. Товарищ Шубин, я ведь на передовой в минерах служил, никогда нас командир роты за крепкое словцо не ругал. И не запрещал! Да и сам так, бывало, обложит! Выругаешься, и легче станет, все это знают! За что меня выгнали?!

– Понял, понял. Все, иди.

Капитан Шубин сам уже начал злиться из-за странной ситуации. Придется, видимо, все-таки вступить в спор с майором, как ему не хотелось бы этого делать. И он с удвоенной скоростью зашагал в глубину леса, прошел несколько полянок, пытаясь найти лесной лагерь. Вдруг вздрогнул от легкого касания, что-то невесомое прошлось по волосам. Разведчик успел задрать голову, рука сама скользнула к кобуре на поясе. Сверху раздался тихий смешок:

– Поздно, вы убиты…

Глеб закрутил головой, пытаясь рассмотреть спрятавшегося парня, которого он узнал по голосу – Зинчук! Но между черных веток ничего не было.

– Павел, спускайся, – строго приказал Шубин, хотя внутренне снова восхитился пареньком, как ловко замаскировался и не выдал себя ни одним движением.

По стволу скользнула худенькая фигурка, за секунду Пашка оказался на земле. Он указал на повязку на рукаве:

– На карауле я стою, остальные в грязи барахтаются. А меня Тарасов наказал за опоздание, за то, что я на обед ходил, а потом в лагерь явился позже всех. Вот и не взял на занятия.

От внимательного взгляда капитана не укрылось довольное выражение на остром личике, паренек был рад своему наказанию. Он не нырял вместе с остальными в ледяную жижу, а вел наблюдение из укрытия. Зная, что находятся они на советской территории, в десятках километров от фронта, Пашка только был рад тому, что сможет передохнуть после сытного обеда. Зинчук будто читал мысли разведчика:

– Километр отсюда на юг, по ивам держитесь. – Он указал грязным пальцем в темную густоту перелеска.

По растительности и бурелому Глеб понял, что впереди болотистая местность с небольшими озерцами топей, заросшая, без человеческих троп, потому что никто из местных или оккупантов не решался ходить в опасные трясины.

Именно сюда привел набранных для обучения разведке солдат особист. Когда Шубин добрался через кучи валежника до отряда, весь личный состав лежал в широкой яме, до половины заполненной ледяной водой вперемешку с землей и вязкой ряской. Через природную траншею было перекинуто бревно, по которому вышагивал туда-сюда Тарасов с крепким суком в руках. Время от времени он тыкал палкой в воду:

– Евсюков, ниже! Спина торчит! Стукаленко, плечи вниз, на дно!

Будущие разведчики старались, задерживали дыхание и ныряли как можно глубже, надолго полностью скрываясь в болотной жиже. Замирали там, распластавшись по дну, пока легкие не начинало жечь от нехватки воздуха. Они поднимали головы над поверхностью, жадно хватали воздух и снова опускались в ледяную кашу. Если это движение успевал заметить майор, то он с размаху бил тяжелым суком по плечам и спине:

– Попался! Прямиком под пули, Грош!

Шубин, конечно, был удивлен методам обучения Тарасова, хотя был согласен с ним – умение замаскироваться и часами прятаться прямо под носом у немцев, в болоте или любом водоеме, необходимо в разведке. Он подошел поближе:

– Товарищ майор, можем поговорить? По поводу Малинина.

Тот только зло сжал губы в злую полоску и не тронулся с места:

– Забудь про Малинина, отправился обратно к своим саперам. Может там визжать как баба сколько влезет.

– Но, товарищ майор, он ведь только приступил…

Договорить капитану не дали.

– Отставить, – прошипел вполголоса особист, подошел поближе и через сцепленные зубы отчеканил: – Ты, капитан, учи их, это твоя служба. А моя – решать, кто в разведку годится, а кто не потянет.

Он рявкнул уже во все горло:

– Встать, смирно!

Из зеленой топи вынырнули восемь фигур. Они до того были облеплены грязью и тиной, что превратились в одинаковых близнецов с одинаковыми лицами.

– Забирай! – бросил энкавэдэшник командиру отряда и ушел в сторону, отдавая бразды правления Глебу.

Шубин снова сдержал себя, чтобы не ответить резко на слова особиста. Он приказал ребятам:

– Выбирайтесь, возвращаемся в лагерь.

Дорогу назад они прошли молча. Молодые разведчики брели с мыслями побыстрее снять мокрую одежду и согреться, стереть с себя липкую зелень. Тарасов шел поодаль, будто подчеркивая, что никакого отношения к происходящему не имеет. Шубин опять погрузился в размышления, как же ему вести себя под таким назойливым наблюдением офицера НКВД.

А тот вдруг снова пошел в атаку. Когда бойцы принялись возиться со своими вещмешками, уложенными в маленьких землянках, которые они успели выкопать для лесного лагеря, мужчина тихо заговорил с разведчиком:

– Хорошим хочешь быть? Нянькаться с ними вздумал, как с детьми? А что потом с ними будет, когда на фронт попадут? Да их на первой же заставе обнаружат, и потом гестапо все сведения о советских войсках вытащит вместе с кишками. Ну жалей, жалей, дожалеешься.

И опять капитан Шубин опустил голову, удержавшись от бессмысленного спора. Он обратился к строю:

– Садитесь, разговор будет долгим.

Он подождал, пока ребята рассядутся на поваленном бревне. Отметил, что едва слышно прошумели ветки вверху, что означало только одно: дозорный Зинчук бросил свое место наблюдения и пробрался незамеченным на занятие.

Шубин заговорил, медленно, давая бойцам возможность вдуматься в каждое его слово:

– Я хочу объяснить вам прежде всего, что такое разведка и чем она занимается. Это важно, потому что вы можете знать и уметь многое. Драться, хорошо маскироваться, говорить и понимать немецкий. Но всегда ваша задача – получить информацию. Провести наблюдение, получить бумаги штабных офицеров или привести «языка», путей много. Будет информация, и командир части сможет построить план наступления. Боевые офицеры будут знать, откуда немцы станут вести огонь и что ждет за нейтральной полосой. Понимаете, о чем я?

Стукаленко поднял руку, как прилежный ученик:

– Мы помогаем бороться с Гитлером?

Не выдержал энкавэдэшник, вставил свое слово:

– Мы все против Гитлера боремся, Стукаленко. Ты что тут, особенный?

Парень замолчал, опустил голову и плечи. Уж что-что, а убивать инициативу особист точно умел.

Но капитана Шубина сбить с толку было не так-то легко, он воткнул колышек и положил рядом прутики.

– Это огневая точка и немецкие посты. Ты должен атаковать противника с ротой стрелков, Стукаленко. Твои действия?

Тот неуверенно покосился в сторону и все же ответил:

– Ну, в лоб атаковать опасно, огневая точка быстро снесет живую силу. Я с фланга зайду.

– Правильно, – похвалил парня капитан, отчего тот снова расправил плечи. – Любой командир понимает, что не надо лезть под огонь на поражение.

Он вдруг ударил сапогом, и его конструкция рассыпалась во все стороны.

– А вот что будет, если не провести разведку перед атакой. Не будет командир знать, где огневые ячейки у противника расположены. Не будет знать, что его ждет – перестрелка, танки, артиллерия? И тогда вместо победы его и его бойцов ждет смерть на поле боя. Если не проведена рекогносцировка местности, наступление проведено без предварительной разведки и рекогносцировки – гибнет больше половины личного состава. Вас девять, семеро умрут, если идти в бой вслепую без разведданных о расположении сил противника.

Хоть и были парни уже опытными, побывавшими на фронте бойцами, только от осознания важности разведслужбы глаза у них округлились, на лицах застыло изумленное выражение. Глеб обвел молодых людей внимательным взглядом:

– Запомните то, что я вам скажу. Разведка нужна для того, чтобы победить, и победить не любой ценой, а с минимальными потерями личного состава. Испугались вы, не решились на вылазку, не смогли справиться с захватом «языка», холодно было в воду лезть на переправе, ошиблись при расчетах, не заметили что-то при наблюдении, за все будет одна плата – жизни людей. Они будут умирать из-за вас, ваши товарищи по оружию, солдаты и офицеры. Их дети останутся сиротами, жены ‒ вдовами. Исправить вы этого уже не сможете, к жизни их не вернете. Цена ваших ошибок – смерть другого человека. Помните об этом всегда, когда вам холодно, страшно, хочется бросить все и вернуться поскорее к своим, на советскую территорию. За это заплатит другой человек своей жизнью. Помните.

Ребята совсем притихли от осознания того, какой груз они взваливают на себя. Они вдруг прямо на глазах стали взрослыми и теперь не напоминали стайку воробьев на веточке. Взгляды были суровыми, полными скрытой печали от понимания, что впереди много тяжелых испытаний, но они должны, обязаны их пройти.

Глеб продолжил:

– Чтобы сберечь чужие жизни, надо научиться просчитывать каждый шаг. Я не смогу научить вас всему, что умею сам. Но основные правила расскажу.

Он вдруг молниеносно наклонился, схватил тяжелую палку и запустил ее вверх. С небольшой высоты на полянку шлепнулся с дерева Пашка Зинчук, встал как ни в чем не бывало, отряхнулся и пробурчал под нос:

– Сказали, я бы и сам слез.

– Молодец, – похвалил и его капитан. – Никто, кроме меня, не заметил, что наверху находится еще кто-то из отряда. И это очень важно для разведчика, самый первый навык – быть незаметным, слиться с окружающей местностью, стать частью ландшафта. Чтобы никому даже в голову не приходило, что вы находитесь рядом.

Как стать невидимкой, я расскажу вам завтра. Сегодня отдыхайте, обустраивайте лагерь до конца. Завтра начнем тренироваться в полную силу.

Едва он сделал несколько шагов в сторону, как майор снова принялся командовать:

– Зинчук, на карауле еще сутки за то, что покинул пост без разрешения.

Парень спокойно отозвался:

– Есть дежурить сутки.

Майор Тарасов нагнал разведчика на тропинке, с раздражением пробурчал:

– Я бы этого Зинчука метлой гнал из разведгруппы. Завтра отправлю его подальше, пускай в пехоту идет, окопы сторожить. Только и умеет, что столбом стоять.

Капитан остановился и резко сказал:

– Товарищ майор, я назначен приказом командиром разведгруппы. Я отвечаю за обучение личного состава, и принимать решения о том, кто обучается, а кто отстранен, тоже буду я. Зинчук остается в группе, за своеволие он наказан дежурством.

Тарасов недовольно цыкнул, но возражать не стал. Вполне миролюбиво заметил:

– Разведчиков готовим, товарищ Шубин, а не кисейных барышень. Их бы сейчас без ужина оставить, да в лес с одним ножом. Чтобы добыли себе еду, огонь. Я ведь начинал в разведке, потом в особый отдел перевели за заслуги перед партией. Так что знаю из личного опыта, как тяжело бывает. И по неделе сидишь в засаде, не шелохнешься, сухарь погрызть за радость считается. Они должны понимать, что кормить их фрицы не будут, фронтовая разведка в окопах не сидит с костерком под боком.

– Я понимаю, товарищ майор, что вы хотите как лучше. Согласен, что лучше сразу им узнать, какие суровые будни их ждут на передовой. Но воевать в голоде и холоде тяжело, голова хуже работает, когда в животе пусто. Я хочу, чтобы они думали о маскировке, а не о куске хлеба.

– Тоже мысль. – Майор, по всей видимости, выдохся за день и к вечеру стал более покладистым. – Но насчет Зинчука подумайте, товарищ Шубин. Ни в партии, ни в комсомоле он не состоит, неизвестно, какие у него там мысли в голове, будто и не советский, не наш.

– Талант у Зинчука, – встал на защиту парнишки Глеб. – Маскировка у него выше всяких похвал, а этому труднее всего научиться. Разведчик должен быть неприметным.

– А еще преданным Родине, чтобы не стать шпионом и не начать работать на Гитлера. – Подозрительность энкавэдэшника не знала границ. – А этот Зинчук рвется именно на оккупированную территорию, в немецкий тыл. Завтра готов бежать к немцам через границу фронтов, подозрительно это! Так что защищайте его, товарищ капитан, верьте ему, а я с него глаз спускать не буду. Выведу на чистую воду этого будущего перебежчика.

В ответ разведчик только пожал плечами: ну что поделать, если у них разные взгляды на людей. Он, Глеб, видит в парнях хорошее начало, их рвение и таланты, а майор Тарасов высматривает негативные стороны в их поступках и словах. На этом они и разошлись по разным сторонам Дмитровки.

Правда, Глеб Шубин направился в казарму лишь на время, собрал вещмешок, перевязал свой тощий тюфяк бечевкой и снова отправился в лесной лагерь. По пути зашел к Федотычу, чтобы получить полный котелок еще теплой каши и ковригу хлеба. Тот щедрой рукой отсыпал ему вареной требухи в кулек из старой мешковины.

– Чего тебя в лес отселили?

– Да надо так, – отмахнулся Глеб, ему было неприятно врать старику.

А тот и не лез к разведчику с вопросами, с пониманием отнесся к его уклончивому ответу. Лишь угукнул в ответ, достал из мешка ржаную буханку и брусок сала, завернутый в бумагу.

– Ребят ладных тебе пристроили. Токма тощие, держи, пускай трескают. Надо наедаться впрок, целая жизнь впереди.

– Спасибо.

Капитан подхватил свои пожитки и провиант и зашагал по затихшей Дмитровке в сторону леса.

Его поступок, наверное, снова не одобрил бы Тарасов. Зачем ютиться в сырой землянке, если ему, как боевому офицеру, положено место в теплой казарме, где даже имеются постельные принадлежности. Только капитан Шубин был уверен: место командира рядом со своими подчиненными, бок о бок с ними он должен есть, спать и пить с ними, чтобы понимать и знать каждую мысль, возникающую в голове своих ребят. Только тогда они будут верить своему командиру, ведь он наравне со всеми служит и воюет, а не отсиживается в штабе или теплом местечке, отдавая оттуда приказы.

По дороге к лагерю он тихонько свистнул, но ответа не последовало. Тогда Глеб просто развернул брусок, что вручил ему старик. Во все стороны поплыл аромат сала, щедро приправленного чесноком и солью, от этого умопомрачительного запаха в кустах кто-то не удержался и чавкнул. Снежок! Голодный пес, сам того не понимая, выдал своего хозяина, не удержался от запаха сала и высунул язык от потекшей слюны.

Разведчик самодовольно хмыкнул, что все-таки обхитрил парня:

– Спускайся, ужин принес тебе.

Серая тень скользнула вниз, секунда – и Павел уже стоял на земле с ложкой в руках. Он оперся на ствол и все так же аккуратно, как и ел прошлое угощение, разжевал несколько ложек каши. Часть порции досталась Снежку. Тем временем капитан нарезал куски сала и хлеба.

– Давай, налетай, каша тоже вся тебе. Доедай.

Павел в ответ дернул острым подбородком:

– Пускай стоит, утром пригодится. Нечего пузо набивать, задремать можно от еды такой.

Он деловито сложил провиант в котелок, устроил его между двух камней и велел Снежку:

– Сторожи.

Пес улегся рядом с сокровищем, теперь никто не тронет ни кашу, ни сало. А Зинчук по веткам взобрался на свой сторожевой пост. Командир задрал голову:

– Может, внизу покараулишь? Задремлешь и свалишься.

– Выдержу, – раздался сверху лаконичный ответ.

Капитан покрутил головой: до чего же своенравный. Хотя спорить с Зинчуком не стал, задумал подловить его по-другому. Самое тяжелое время для караула начинается перед рассветом. Когда в последние ночные часы невыносимо клонит в сон, можно даже с открытыми глазами увидеть сны и впасть на несколько секунд в легкое забытье на грани яви. А уж если разрешить себе хоть на секунду прикрыть глаза, то срубит накрепко и надолго. Упрямство парнишки уязвляло Глеба, поэтому он решил проучить самонадеянного Павла: пробраться перед рассветом к охранному посту и поймать молодого разведчика на нарушении устава, то есть застать его во время выполнения боевой задачи спящим.

В землянке дружно сопели молодые солдаты. После длинного дня, тяжелых испытаний сон у ребят был крепкий. Командир устроил себе место в уголке, вытянулся на тюфяке и сверху накрылся плащ-палаткой, чтобы сырость от стен не пробирала до костей. Перед тем как провалиться в сон, вдруг с облегчением подумал: «Хорошо, что Зинчук со Снежком в карауле, уж эти точно никого не пропустят». Почему-то от этой мысли стало сразу спокойнее, и он заснул крепче, чем обычно.

Вынырнул из забытья Глеб по привычке еще до того, как небо стало светлеть перед рассветом. Было самое глухое и темное время, четыре часа утра, когда еще не чирикают птицы, закончили ночную охоту лесные зверьки, даже деревья притихли и устало замерли в ночной дремоте. Капитан натянул поплотнее шинель, чтобы спастись от пронзительной прохлады и двинулся между деревьями. Выбрал не тропинку к лагерю, а пошел в паре десятков метров от нее. Крался так, чтобы не хрустели под ногами ветки, прислушивался к лесным звукам. Но весь мир затих в безмолвии – ни ветерка, ни шуршания деревьев. Вот уже совсем близко дерево, на котором должен сидеть Зинчук. Вдруг в руку ткнулся горячий нос, а мягкий язычок лизнул в знак приветствия. Верный Снежок мгновенно почуял, кто идет по лесу, но выдавать Шубина лаем не стал, запомнив его вчерашние угощения. Глеб наклонился и подобрал небольшую ветку, решив кинуть ею в задремавшего Павла, чтобы тот в другой раз не хорохорился, что не уснет и не упадет вниз с высоты.

«Успею подхватить, – решил разведчик. – Парнишка совсем легкий, удержу». Он долго вглядывался в темноту, пытаясь различить между веток силуэт. Наконец глаза привыкли к темноте, Глеб смог различить Павла, но рука с приготовленной веткой замерла в воздухе. Парнишка вел себя странно: он махал руками и широко открывал рот, голова его покачивалась, будто в каком-то танце. Командир долго всматривался в странные движения, а потом вдруг сообразил: «Он поет! Беззвучно поет, чтобы не уснуть во время несения караула!» Глеб снова удивился: до чего сообразительный парень, будто родился для разведки, даже додумался, как взбодрить себя от ночной усталости без единого звука и почти без движения. Он потрепал Снежка по скатавшейся от грязи шерсти: «Не зря судьба в разведку привела твоего хозяина», – подумал он и молча пошел назад.

В землянке Шубин скомандовал громко:

– Подъем, бойцы! Становись!

Сонные бойцы зашевелились, а потом кинулись исполнять приказ командира. Сначала умылись ледяной водой, а затем построились, чтобы выслушать распорядок дня на сегодня. Только один из них, сутулый черноволосый паренек, не успел на построение. Он сгибался от приступов жесткого кашля и дрожал в ознобе. Глеб остановил его:

– Как тебя зовут?

– Рядовой Чореску, – прохрипел тот.

Командир окинул внимательным взглядом воспаленные глаза парнишки, красные пятна на щеках и предложил:

– Иди в деревню, там в госпитале тебя врач осмотрит. Лекарств даст, тебе бы в лазарете полечиться.

Черноголовый упрямо встал рядом с остальными, показывая всем своим видом, что готов к занятиям, несмотря на болезнь.

В лесу капитан Шубин показал, как можно маскироваться с помощью того, что попадется под руку – мох, ветки, кора деревьев и даже пучки сухой травы. Ребята увлеклись, сооружая себе костюмы, и даже не заметили, как тихо подкрался к ним Тарасов. Он долго издалека наблюдал за тем, как будущие разведчики опробуют свои маскировочные костюмы, устраиваясь по очереди в траве. Потом подошел поближе.

– В лесу можно хоть танк спрятать. Давайте в поле, на открытом пространстве; три километра пройдете – можно уже разведчиками наполовину считать.

Бойцы вопросительно смотрели на командира, но тот идею майора одобрил:

– Открытое поле – самая трудная местность для передвижения под прикрытием. По-пластунски все ползали, но под огнем противника действовать надо с большой осторожностью. Готовы?

– Так точно, товарищ командир! – дружно отозвались бойцы. Только рядовой Чореску снова зашелся лающим кашлем, после которого долго не мог прийти в себя, хрипел и задыхался.

Тарасов мгновенно отреагировал:

– К врачу шагом марш, рядовой!

Парень тяжело дышал, качался от слабости, но снова упрямо шагнул в строй.

А особист вдруг сбил его с ног, завернул жестко руку:

– Ты что, не слышал приказ? Немедленно к врачу. Отчислен! И запомни, ты в армии и должен подчиняться тому, кто выше по званию, беспрекословно.

Капитан Шубин шагнул было к упавшему парню, как по нему опасной бритвой полоснул взгляд Тарасова. Вчерашний их разговор так и не принес своих плодов, особист продолжал вмешиваться в решения командира группы молодых разведчиков. И Глеб в очередной раз стерпел, понимая, что жестко, грубо действует офицер, и все-таки правильно. У паренька сильный озноб, и ему становится все хуже, тут, как бы он ни горел желанием продолжить занятия, нужна медицинская помощь. Он приказал старшему из группы:

– Стукаленко, сопроводи больного до лазарета и назад.

Строй зашагал к открытому полю, где раньше были колхозные поля. Тарасов буркнул под нос:

– Так держать, капитан, держи их вот здесь. – Он показал крепкий кулак.

Отчего капитан Шубин не удержался от замечания:

– Это из-за вчерашнего ныряния в канаву он захворал. Если бы вы не заставили их сразу после дороги нырять в ледяную воду, то он смог бы и дальше служить вместе со всеми. Когда поправится, то сможет вернуться в отряд.

В ответ особист фыркнул и все же промолчал. Они в молчании дошли до огромного поля, где по приказу командира улеглись на землю.

– Вперед! – Он переходил от одного солдата к другому и поправлял их. – Голову ниже, ниже, Грош! Ертаев, ноги опусти, по линеечке!

Вдруг воздух содрогнулся от грохота выстрела. Шубин развернулся и едва удержался от крика: в двух метрах от него застыл майор Тарасов с пистолетом в руках, из ствола которого вился дымок. Он вскинул руку и снова выстрелил! Разведчик кинулся к особисту, перехватил пистолет, направив следующую пулю в землю.

– Вы что делаете?! – возмутился разведчик. – Зачем вы стреляете по бойцам?

Тарасов нахмурился, вырвал руку с зажатым пистолетом.

– Ты поаккуратнее будь, разведка. Ты сейчас на офицера НКВД напал, считай.

– Вы стреляли по живым людям! – Разведчик больше не мог сдерживать свое возмущение, поведение Тарасова вывело его из себя.

А тот невозмутимо сунул личное оружие в кобуру.

– Да не бойся ты, я же не слепой, по верхам бил. – Он указала на ползущие фигуры в поле: – Ты чего из них девок делаешь?! Немцы будут так палить, что ни голову, ни ногу не высунуть, оторвет сразу. Да во время первой же разведки они полягут у тебя всей группой. Как ты не поймешь, Шубин? Условия боя, условия передовой они должны почуять! Чтобы смерть в затылок дохнула, тогда в землю закопаются, что твои кроты!

Капитан промолчал, возразить было нечего. Методы у куратора жесткие, и все-таки он прав в том, что потом на передовой под огнем немецких стрелков будет в десять раз хуже.

А Василий Тарасов вдруг хлопнул себя по голенищу прутом:

– Вот что, не можем мы с тобой договориться. Давай так: твой день, моя ночь.

У Шубина поползли вверх брови, он не понимал, что снова задумал офицер, но медленно кивнул. Хотя бы днем не будет вмешательства в занятия, а уж с ночами он разберется.

Довольный договором энкавэдэшник предупредил:

– Тогда занимайся, а вечером они поступают под мое командование.

Наконец Шубин вздохнул с облегчением: можно продолжать занятия, не боясь давления со стороны неугомонного Тарасова. Он полностью сосредоточился на бойцах, поправляя их движения на ходу.

После занятий в поле они вместе долго обсуждали допущенные ошибки. Потом был обед и дорога назад; на ходу разомлевшие от горячей еды бойцы засыпали командира вопросами. Он отвечал обстоятельно, и от их горящих глаз, ощущения жизни, которая била ключом в каждом движении, чувствовал тепло внутри. Не так давно Глеб думал лишь о мести, вспоминал погибших, ждал возможности вернуться на фронт, чтобы убивать врагов. И вдруг молодые бойцы будто напитали его жизнью, надеждами на будущее. Они наперебой говорили о победе, о том, как будут жить в мирное время. Мечтали, хохотали, жили! Рядом с ними и капитан Шубин ощутил себя живым, тоже стал думать, а что же с ним будет после победы. Он сможет вернуться в родной город, пойдет работать, будет встречаться с друзьями и вот так же станет перебрасываться шутками, спорить и мириться. Глеб почувствовал себя ожившим впервые за долгое время, а злость и тоска отступили куда-то глубоко под напором радости, что заполнила его изнутри.

Остаток дня группа занималась изучением карт, этот навык командир считал одним из важнейших для разведки – рассмотреть в черно-белом рисунке заранее все препятствия, возможные укрытия от опасности.

– Это не просто цифры и палочки, кружочки. Каждая отметка может спасти, если подумать, как использовать эту возвышенность или водоем, – объяснял он бойцам.

Евсюков заметил:

– Карты ведь давно составлялись, немцы на своей территории много чего успевают переделать. Некоторые населенные пункты превращены в руины. Особенно при отступлении. Гитлер приказал не оставлять ничего после себя, только выжженную землю без дорог, домов и людей.

Бойцы зашумели, обсуждая его слова. По дороге в Дмитровку они видели такие территории на освобожденной земле. Командир прервал их беседу:

– Группы по три человека, и по карте выстраиваем маршрут от Дмитровки до передовой линии фронта. Планируете, как проходить – вода, дороги, лес, пересеченная местность. И потом, обратно вы будете возвращаться с грузом – пленным немцем. Он может быть ранен, может отказываться идти, и вам придется придумать, как доставить его на нашу территорию. Назад возвращайтесь другим путем, и его вы планируете, перед тем как сделать первый шаг. Второе правило разведки – думай про вход и про выход. Особенно на передовой, возвращаться к своим тоже опасно. Советские стрелки, что стоят на охране, не будут разбираться, кто идет – немцы или советская разведка. У дозорных всегда приказ один – стрелять на поражение без предупреждения по любому, кто появился на границе фронтов. Часто для маскировки переходим нейтралку в немецкой форме. На оккупированной территории это помогает не вызывать подозрения, если случайно встретить патруль. А вот при возвращении из-за формы можно попасть под советские пули.

– И что делать? – Стукаленко прилежно пытался разобраться в сложном задании.

– Голым идти! – выкрикнул вихрастый шутник с краю строя. И все ребята грохнули над его шуткой.

А за спиной капитана резкий голос остановил их смех:

– Вот ты, Дакаленко, голым и пойдешь у меня прямо по Дмитровке! Вы на войне, а не в цирке. Переодевайтесь.

Офицер НКВД Тарасов швырнул гору формы под ноги курсантам, бросил выразительный взгляд на Шубина. Означал он одно: твое время вышло, как и договаривались. Действительно, солнце уже заходило, и через четверть часа все вокруг будет окутано темнотой. Глебу ничего не оставалось, как кивнуть своим бойцам, подтверждая, что им придется выполнить приказ особиста. Разведчики начали разбирать комплекты, вполголоса переговариваясь. Единственным, кто решился задать вопрос, оказался Павел Зинчук. Он выбрал форму офицера, натянул ее прямо на свою и на глазах превратился в молодого эсэсовца.

– К немцам в тыл отправляемся на задание?

– А ты все к Гитлеру рвешься поближе, Зинчук, – язвительно ответил ему Тарасов. – Рано вам еще в настоящую разведку. Сегодня с капитаном Шубиным изучали маскировку, разведку в условиях населенного пункта. Сейчас будете отрабатывать это практически. Боевая задача – пройти через Дмитровку до береговой линии, где идет строительство. Буду ждать вас до пяти утра на строительной площадке.

Грош не удержался от простодушного восклицания:

– Мы же в немецкой форме, нас сразу подстрелят!

Рассудительный Евсюков пояснил ему замысел Тарасова:

– Так о том и говорил товарищ командир, ты везде невидимкой должен стать – и для своих, и для врагов. В городе, в лесу, в поле, какая бы ни была на тебе форма.

Высокий, худой, как жердь, молодой человек с лычками сержанта вдруг брезгливо отбросил одежду:

– Я не буду выполнять задание.

– Фамилия?

– Младший сержант Тропинкин!

– Свободен. Ночуешь в казарме, завтра перевод в пехоту, – холодно сказал энкавэдэшник.

Парень сгорбился, на глазах стал меньше и понуро пошел собирать свои вещи в землянке. Тарасов только покосился на капитана Шубина, не задавая вслух немой вопрос: этого тоже защищать будешь? Хочешь оставить в разведке того, кто отказывается выполнять приказ командира? Глеб понял его без слов и был в этот раз согласен. Методы у майора жестокие и опасные, но в заданиях есть смысл. Конечно, сейчас будущие разведчики подвергаются смертельному риску при проходе в немецкой форме по населенному пункту, где расположены сотни советских офицеров и солдат, идет строительство важного объекта. Но ведь потом во время настоящей службы им придется делать то же самое уже на территории противника. Пускай лучше тот, кто боится за свою жизнь и не готов рисковать, действовать решительно, покинет отряд сейчас, чем подведет своих однополчан во время выполнения важного задания на фронте.

Переодетые в форму немецких солдат и офицеров разведчики построились в ряд, майор Тарасов сверился с наручными часами на запястье:

– Сейчас час ночи, время выполнения боевой задачи – до пяти утра. Огнестрельное, холодное оружие сдать. Не хватало, чтобы вы кого из своих подстрелили.

К ногам майора легли несколько ножей, и он кивнул:

– Выполнять приказ!

Серо-зеленые фигуры быстро растворились в сумерках, на полянке у лесного лагеря остались только Тарасов и Шубин. Офицер НКВД со скрытой язвительностью спросил:

– Отдыхать будете, товарищ капитан, или все-таки со мной на проверку своих бойцов пойдете?

Глеб уже привычно не обратил внимания на злой тон, коротко ответил:

– Я с вами.

– Тогда поторопиться надо, там грузовик ждет у штаба. В нашем звании не положено ноги топтать, доедем с ветерком до стройки. – Василий Тарасов даже не пытался скрыть радости, что его план сработал. – И будем ждать, кто дойдет до конца.

Они некоторое время шли по тропинке почти бок о бок. Глеб вдруг понял, что хоть Василий временами и поражает его своей жестокостью, но действуют они в одном направлении, выполняют одну задачу, и разведчик ему благодарен за эту поддержку. Пускай опасную и злую, но все же поддержку, а не равнодушие. Особист мог бы не спорить, отойти в сторону, просто провести с каждым воспитательные беседы о долге перед Родиной, о государственной безопасности. А он болел душой, старался научить бойцов поступать так, чтобы они не растерялись на передовой.

Глеб шел и думал, как бы выразить эту мысль майору Тарасову, чтобы тот стал чуть больше доверять ему и молодым разведчикам.

Тот словно услышал капитана, заговорил вдруг необычно спокойным тоном:

– Ты на меня зла не держи, Шубин. Не дурак, вижу, как зубами иногда скрипишь. Ты пойми, служба у меня такая. Насмотришься такого, что не веришь никому. Человек-то, он так устроен, ради куска хлеба и жизни своей продаст хоть кого, мать родную не пожалеет. У меня вот один товарищ проходил по следствию за предательство еще до войны, Виктор Мальцев. Когда товарища Ежова признали изменником Родины, Мальцева выпустили, оправдали. Чтобы после заключения поправил здоровье, поставили директором санатория в Крыму. Ошиблись, не спорю, так ведь исправили ошибку. Орден Ленина ему вручили за ложное обвинение. И что ты думаешь, где он сейчас? Как только Гитлер занял Крым, первым пошел к немцам в штаб, попросил взять его на службу. Сейчас бургомистр в Ялте. Вот как после такого людям верить? Куда ветер дунул, туда и он повернулся, как петух на крыше. Поэтому не верю я никому, страшные бывают людишки, врут в глаза, а за спиной нож спрятан. И полоснут тебя этим ножом прямо по горлу, только отвернись.

Василий замолчал, погрузился в горькие воспоминания о своей службе, на которой он видел сотни предателей Родины. Так, каждый пребывая в своих мыслях, офицеры добрались до площадки у штаба. Шофер влез в кабину, но тронуться они не успели, вдруг раздались крики и хлопки выстрелов.

Шубин вскочил в кузове:

– Это наши! Обнаружили!

Майор тоже поднялся, но на шум не торопился бежать. Только бросил водителю:

– Стой, жди.

Офицеры дошли до места, откуда раздавались голоса. Здесь на задворках барака, в котором хранился провиант, форма и другие запасы дивизии, несколько человек кого-то нещадно пинали.

В темноте раздавались крики разъяренных военных:

– Вот тебе, фриц проклятый!

– Я свой, я советский, пустите! – Тот, кто сжался в комок на земле, пытался остановить избиение.

Но в ответ ему еще сильнее полетели тумаки и пинки:

– Не слушай его, ребята, он в немецкой форме!

– Шпион, перебежчик!

– Сдать его надо, пулю в затылок предателю!

– Наваляем и в штаб отведем. Хотел незаметно пройти! Хорошо, что мы подымить вышли на улицу!

– Отставить! – громким голосом остановил избиение капитан Шубин.

Толпа расступилась в стороны, на земле остался лежать скулящий Дакаленко. Лицо и форма его были залиты кровью, голова превратилась в сплошной багровый кровоподтек. Он с трудом простонал:

– Товарищ капитан, спасите! Скажите им, что я не немецкий лазутчик!

На Глеба уставились несколько пар глаз, он уже хотел было объяснить остальным, что произошло. Но замолчал, ведь ему тогда придется рассказать о лесном лагере и обучении разведке, а значит, выдать секретные сведения. Подписка об их неразглашении лежала в бумагах майора НКВД, а сам Тарасов стоял рядом. Майор первым шагнул к окровавленному разведчику, рывком поднял того на ноги:

– За мной! – приказал он, а остальным объяснил: – Майор НКВД Тарасов, забираю на допрос задержанного.

Бойцы расступились во все стороны, пропуская офицеров с мнимым пленным.

Избитый паренек едва шел, на ходу всхлипывая:

– Я почти дошел, почти. Их не было видно в темноте, они не должны были там быть.

– Снимай форму, Дакаленко, – вдруг остановился особист.

Тот закрутил головой, не понимая, что от него требуется.

Василий Тарасов со злостью рванул воротник немецкого кителя:

– Шутил, что голышом побежишь. А это не шутка оказалась! Раздевайся до белья, чтобы снова не избили или чего похуже. Иди до госпиталя, там дежурному врачу сдашься. Скажешь, не знаешь, кто напал в лесу. Избили и раздели мародеры местные. Понял?

Дакаленко, задыхающийся от боли и слез, принялся снимать форму.

Василий брезгливо смял в комок окровавленные штаны и китель.

– В лагерь не возвращаешься, после госпиталя – перевод на фронт в пехоту. – И зло бросил: – Пошел отсюда, шутник.

Они поспешили обратно к грузовику, проворно забрались в кузов, грузовик заревел и помчался по деревенской дороге. По прибытии на место Василий пошел предупредить дежурного офицера, чтобы не открывали огонь при появлении подозрительных личностей. А Глеб Шубин направился осматривать идущую полным ходом стройку. Еще полтора месяца назад он переходил вброд залив и высаживался на пустынный берег. Сейчас здесь кипела работа: по дну укладывали опоры, чтобы проложить по ним рельсы, строили железнодорожную ветку переправы через залив; со стороны материка прибывали и прибывали лодки с боеприпасами, провизией, медикаментами – все необходимое, чтобы действовала тыловая часть дивизии; прибывающий личный состав переходил залив вброд по специальным отметкам из колышков, которые были связаны между собой веревкой; бойцы тащили за собой самодельные плотики с личными вещами и оружием. Движение людей и техники не останавливалось ни на минуту, в таком муравейнике трудно затеряться, особенно если ты одет в форму противника.

Вдруг из толпы, что двигалась по проложенным деревянным мосткам наверх, к площадке, где ожидали грузовики, чтобы отвезти людей в Дмитровку, выскользнула фигура в мокром плаще:

– Товарищ командир, ефрейтор Зинчук прибыл по вашему приказанию.

Под капюшоном и блестящей от влаги тканью нельзя было различить ни фигуру, ни лицо. Глеб сдернул накидку с головы стоящего перед ним человека – Зинчук! От оторопи капитан не смог даже вымолвить и слова. Как успел Павел сюда добраться почти одновременно с ними и незаметно пробраться в ряды прибывающих бойцов?!

Сам же Зинчук не повел даже бровью, застыл, как оловянный солдатик, ожидая дальнейших приказов.

Сбоку запыхтел Тарасов, который с трудом спустился по мокрым от морской воды деревянным ступенькам к причалу. При виде вытянувшегося в струнку ефрейтора Зинчука он не удержался от удивленного оханья, а потом протянул:

– Так, понятно. Вольно, Зинчук, возвращайся в лагерь.

Тот козырнул:

– Есть! – И снова смешался с толпой бойцов. В общей массе поднялся наверх и повис на подножке грузовика, который, забитый до бортов людьми, покатился в сторону Дмитровки.

Майор сплюнул себе под ноги, в голосе его была смесь раздражения и восхищения одновременно:

– Ах ты ж, черт хитрый, еще доедет, а не своим ходом. Ну Зинчук, ну жук!

Еще пару часов они провели на берегу залива, ожидая остальных. Разведчики явились почти одновременно, измученные долгим ночным переходом. Маскировку все выбрали одинаковую: сорвали погоны, лычки и другие знаки различия германских войск с кителей; измазались в грязи так, чтобы вообще нельзя было понять, что надето на бойцах.

Майор Тарасов на правах командира провел перекличку:

– Подбелец!

– Здесь!

– Стукаленко?

– Здесь!

– Евсюков?!

Тот отозвался едва слышно, от усталости парень шатался во все стороны:

– Здесь.

– Ертаев?

– Сидесь. – Казах до сих пор по-русски говорил, коверкая слова. Немецкий он знал отлично, выучил еще в детстве. А вот с русским у него до сих пор были сложности.

– Грош!

– Здесь! – откликнулся последний из бойцов.

Тарасов обвел их взглядом:

– Ну что ж, бойцы, те, кто справился с заданием, продолжают занятия. Возвращайтесь в лагерь, но другой дорогой.

Евсюков тихо застонал при мысли, что снова придется кружить по пересеченной местности, обходить деревню по большой дуге, скрываясь в немецкой форме от караульных.

Тарасов обернулся на звук:

– Евсюков, не слышал, что ты сказал? «Прошу перевести меня в стрелковое подразделение?»

Парень с трудом выдавил:

– Никак нет, товарищ майор.

Офицер, довольный ответом, кивнул:

– Вперед, выполняйте приказ. И пошустрее, в восемь утра построение. Опоздавшие будут отчислены.

На лицах парней отразилось смятение, они замедлили шаг, не понимая, как выполнить невыполнимое. Глеб не выдержал, наклонился к Грошу, который замыкал строй:

– Добудьте ватник, прикройте немецкие кителя. Тогда сможете со всеми прибывающими добраться на машине до Дмитровки.

Тот в знак благодарности кивнул командиру. А капитан быстро развернулся к Тарасову:

– Ладно, товарищ майор. Давайте возвращаться назад, отдохнуть тоже надо успеть.

По дороге в деревню офицеры не разговаривали, ехать пришлось в битком набитом «зилке». Усталые, вымокшие до пояса в воде Сиваша, бойцы вполголоса переговаривались, пускали по кругу самокрутку. От мерного покачивания многие дремали, уронив голову на грудь. Даже майор не выдержал и крепко проспал весь путь, его голова подпрыгивала у Глеба на плече. А сам разведчик никак не мог заснуть, все думал, что сегодня приготовит им энкавэдэшник, какое новое испытание придумает для разведчиков. Еще он никак не мог понять, как ему научить бойцов мгновенно реагировать на изменения. Ведь идет разведка на неизведанной территории, невозможно все предусмотреть, спланировать каждый шаг. Всегда этот план будет нарушен, и надо найти выход, выкрутиться из сложной ситуации. И разведчику нужно не паниковать, не теряться, чтобы голова работала как часы.

Даже по прибытии в лагерь Глеб так и не смог придумать, как научить бойцов мгновенной реакции на непредвиденные сложности. От усталости он соображал с трудом. Встретил его в лагере сначала Снежок, а потом Павел, который успел уже соорудить костер. Остатки вчерашней буханки он нанизал на прутки и уложил над невысоким пламенем. Умопомрачительный аромат поджаренного хлеба разносился по всей полянке. Глеб с удовольствием перекусил, запил горячим чаем с куском рафинада вприкуску. От еды он разомлел, веки начали слипаться.