Шепот Лилит
И поймал устремленное ввысь пламя и из его зыбких, порхающих языков сотворил первую женщину – Лилит.
Аветик Исаакян. Иудейское сказание.
«Heart Of Lilith», Candia Ridley and Tony McKormack (Inkubus Sukkubus)1
- Come and fly now with the angel
- Rise again now like the phoenix
- Your the love that lives forever
- In the heart that never dies, never dies
- Heart of Lilith!
Не без трепета душевного я вручила Глебу Юрьевичу листок бумаги и замерла в ожидании. Он прочел тему моей будущей диссертации и молча воззрился на меня. В его взгляде сквозили недоумение, разочарование и, кажется, даже жалость, что было не удивительно: я не производила впечатления роковой женщины, которую может интересовать подобная тема.
– Но почему именно Лилит? – после небольшой паузы поинтересовался он.
– А почему бы и нет? – ответила я вопросом на вопрос и слегка пожала плечами.
Он фыркнул, что всегда означало у господина профессора, заведующего кафедрой древней истории, нечто вроде смешка, потом снова заговорил, слегка передразнивая мою интонацию:
– В самом деле, почему бы и нет?.. – И с выражением продекламировал: – «Миф о Лилит. Шумерские и семитские истоки мифа. Демонизация образа богини–покровительницы. Преломление мифологического образа Лилит в сознании современного человека».
И снова уставился на меня. Однако теперь в глазах его не только присутствовал определенный интерес, но и прыгали чертики. Мне показалось, что в эту минуту я в буквальном смысле слова могу читать его мысли. А размышлял он о том, с чего бы это типичная серая мышка вроде меня (бесформенная современная одежда «ученой дамы», забранные в пучок на затылке темные волосы, не слишком модные очки и полное отсутствие макияжа) избрала для своей будущей диссертации столь нестандартную и интригующую тему.
Я скромно сидела на стуле возле его вместительного стола, заваленного бумагами, сложив руки на коленях, как прилежная ученица, и с надеждой смотрела на него. Далеко не всегда наш внешний облик соответствует внутреннему содержанию. Мой уж точно не соответствует. Но почему –то в присутственных местах я стараюсь быть незаметной, по возможности раствориться в окружающей среде – такая вот своеобразная социальная мимикрия из серии: я такая, какой вы желаете меня видеть. Не знаю наверняка, какой стиль одежды и какие внешние данные соответствуют статусу современной аспирантки, но скромность и трудолюбие, по идее, в любом случае должны приветствоваться. Да и в каком образе я должна была явиться к милейшему Глебу Юрьевичу, который во времена учебы в институте поначалу представлялся мне существом практически бесполым и совершенно поглощенным своими историческими изысканиями. И жена милейшего профессора была ему под стать: погруженная в свою науку археологиня, облаченная в какие–то странные наряды, вышедшие из моды лет двадцать тому назад, которые она, по –видимому, считала до сих пор модными. А быть может и не считала – просто надевала то, что под руку попадется.
Эта своеобразная парочка представляла собой редкостный по современным меркам тандем чокнутых бессребренников, для которых жизнь и наука слились в единое гармоничное целое, – этакий своеобразный, герметичный мирок, обустроенный для себя любимых, в котором им самим было вполне комфортно существовать. Возможно поэтому при общении с моим будущим (на это я очень надеялась) руководителем у меня порой возникало слегка тревожащее ощущение, будто он обитает не совсем в нашем мире, точнее, не здесь и сейчас, а где – то примерно пару–тройку тысяч лет тому назад, во времена шумерской, вавилонской или древнееврейской цивилизации.
Будучи студенткой даже не исторического, а библиотечного факультета, я старательно посещала все лекции по древней истории, включая первые пары, потому что по сравнению с другими преподавателями лекции Глеба Юрьевича были настолько яркими, запоминающимися и в чем–то даже захватывающими, что создавалось полное впечатление погружения в прошлое. Поэтому лекционный зал всегда был полон, и мы внимали любимому профессору, как завороженные. Откуда только брались у обычного на вид Глеба Юрьевича эти раскатистые интонации, эти артистичные жесты, эти выразительные паузы, во время которых в аудитории в прямом смысле слова можно было услышать, как муха пролетит, и которых в повседневной жизни у него не наблюдалось, так и осталось загадкой для меня и всех прочих студентов.
Около четырех месяцев тому назад, уже отработав несколько лет в солидной научной библиотеке, я заявилась лично к Глебу Юрьевичу на кафедру и попросилась к нему в аспирантуру. На кафедре тогда царили тишь да гладь, да божья благодать – шла летняя сессия. Естественно, перед этим я несколько раз звонила своему бывшему профессору, пока мы окончательно не условились о встрече. В тот раз он принял меня точь–в–точь как сегодня: восседал за своим столом в удобном вращающемся кресле, углубившись в какую–то доисторического вида книгу, и когда я приблизилась, бросил на меня рассеянный взгляд и сообщил, что пересдача назначена через два дня.
– Глеб Юрьевич, я не по поводу пересдачи.
– А, так вы в экспедицию записались… Отлично! Дату отъезда в деканате узнавайте, еще не точно.
– Да нет же, Глеб Юрьевич! Я вам звонила насчет аспирантуры, вы велели зайти сегодня, – терпеливо пояснила я.
Он недоуменно уставился на меня глубоко посаженными голубыми глазками, явно пытаясь припомнить, о чем речь, потом полистал еженедельник на столе и, наконец, радостно воскликнул:
– Нашел! Конечно – встреча с Лилей Ветровой. – При этом его пушистые серебряные волосы лихо поднялись надо лбом, образовав нечто вроде нимба. – Вы говорили, что хотели бы работать над диссертацией под моим руководством?
– Именно так.
– Что ж, это вполне возможно. Вполне. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет! – Он обождал, пока я устроилась на стуле, и продолжал: – И где вы теперь служите?
– В научной библиотеке.
– И зачем вам научная степень, если вы библиотечный работник?
– Как ни странно, у нас много «остепенённых» сотрудников. Помогает карьерному росту. Да и зарплата выше. Я, конечно, не из меркантильных соображений, но все же…
– Ну да, ну да! Понимаю. Всегда лучше, когда деньги есть, чем когда их нет, – подхватил он и несколько раз фыркнул – это был уже веселый и продолжительный смех.
Я вежливо улыбнулась, не желая переводить серьезный разговор в шутку, и продолжала гнуть свою линию.
– Видите ли, наша библиотека основана более века назад, с укоренившимися традициями и очень трепетным отношением к нашей просветительской миссии. Да–да, представьте себе! – мне показалось, что он снова готов фыркнуть. – Проводится серьёзная научная работа. У нас на хранении более пяти миллионов книг и рукописей. Есть уникальные по своему возрасту, даже пергаменты.
– Однако… мда… Знаю я ваше учреждение. Действительно, весьма солидное собрание рукописей. В молодости просиживал в читальном зале дни напролет. Надеюсь, вы не обиделись за свою библиотеку? – И когда я отрицательно качнула головой, тотчас успокоился и впал в задумчивость, словно что–то взвешивая про себя. Потом спросил: – Вы учились в нашем институте?
Я кивнула: «На библиотечном факультете. Посещала все ваши лекции».
– Да ладно, так уж и все?
Однако ему явно были приятны мои слова, пусть даже он счел их грубой лестью
– И что у вас было по древней истории?
– Отлично.
– Ну что же… Места в аспирантуре имеются. Пожалуй, я вас возьму. Сдавайте экзамены – и милости просим. Надеюсь, у вас все сложится удачно. Потом обдумайте тему диссертации и приходите ко мне. Где–нибудь в сентябре–октябре. Лучше в начале октября. Не уверен, что по древней истории экзаменовать вас буду я, потому что до сентября отбываю в экспедицию. Но на кафедре остаётся Лев Александрович. Я ему доверяю.
Погода стояла прекрасная – июнь выдался на редкость теплым и сухим. В широко распахнутые окна из окружавшего институтский корпус сада доносились голоса студентов и пение птиц. Вдруг в окно влетела небольшая птичка и стала метаться по комнате, потом уцепилась за вспузыренную ветром штору, что–то пискнула – и вылетела на улицу. Мы с любопытством следили за ней. Потом профессор посмотрел на меня и серьезно произнес: «Кажется, птичка поддержала мое решение», – и радостно фыркнул.
И вот, спустя почти четыре месяца, я снова оказалась на знакомой кафедре, сидела возле объемного стола Глеба Юрьевича, и напряженно ожидала решения своей участи.
Откровенно говоря, герр профессор никогда не претендовал на звание ангела небесного, как можно было бы представить себе из моих предыдущих слов. И то, что я всегда воспринимала его как существо бесполое – сугубо мое личное ощущение, вернее, принципы. Работа или деловые отношения должны исключать всяческую влюбленность, а тем более секс. Иначе количество проблем возрастает как снежный ком.
Невзирая на патологическую увлеченность древней историей, шумерами, вавилонянами и прочими канувшими в Лету цивилизациями, наш профессор отнюдь не являлся этаким современным анахоретом. Ранняя седина красила его и придавала импозантности. И хотя под определение красавца он совершенно точно не подпадал: нос картошкой, слишком полные губы, глубоко посаженные глаза, – однако удивительная артистичность при чтении лекций и умение остроумно пошутить приносили свои плоды в виде молоденьких влюбленных студенток, от общества которых он не отказывался. Да и возраст – всего сорок семь – для мужчины самое то: жизненный опыт, умудренность, интеллект. Не знаю, следил ли он специально за своей фигурой, но подтянутость, почти военная выправка и полное отсутствие «профессорского» животика, столь характерного для мужчин, ведущих сидячий образ жизни, плюс рост за сто восемьдесят, делали его весьма привлекательным для противоположного пола. Вероятно поэтому, несмотря на спаянный тандем: он и его жена–археологиня, – на нашем курсе поговаривали, будто во время летних экспедиций из его личной палатки под утро частенько выбирались студентки–практикантки. Но тут уж, как говорится, за что купила, за то и продаю: вполне возможно, подобные истории были лишь эротическими фантазиями юных особ, выдававшими их подсознательные желания, которые не имели ничего общего с реальной действительностью.
Итак, я пребывала в напряженном ожидании. Глеб Юрьевич смотрел на меня, я – на него.
– И все же – почему именно Лилит? – Снова повторил он свой вопрос. Очень уж ему хотелось докопаться до истины. Видно, чувствовал своей мужской интуицией некий подвох.
– Мне представляется, что эта тема не в полной мере раскрыта современной наукой.
– Даже так? Ну, не скажите! – он откинулся в кресле и прочел мне небольшую, но достаточно емкую, лекцию о Лилит.
– Пожалуй, я неверно выразилась, Глеб Юрьевич. Тема не раскрыта в том аспекте, в котором занимает меня. Я подразумеваю современную демонологию, социальный ракурс, предысторию возникновения столь агрессивного женского образа в общественном сознании.
– Но это, скорее, ближе к психологии, чем к древней истории, – он приподнял плечи и развел руками.
– Позвольте с вами не согласиться, – упрямо стояла я на своем. – Меня интересуют именно исторические корни мифа. Это очень важно для его понимания. Однако на психологическом аспекте образа Лилит, его влиянии на коллективное бессознательное и шире – на общественное сознание, мне бы тоже хотелось остановиться.
– Хмм… Возможно, возможно… – Он скрестил на груди руки и беззастенчиво меня разглядывал. – Но не увлекайтесь, у нас все же кафедра древней истории, а не социопсихологии. Впрочем… в отношении психологического аспекта можно будет проконсультироваться на кафедре психологии у профессора Антонова – он не откажет, тема нетривиальная.
– Да. Понимаю.
Похоже, он уже принял окончательное решение, и решение это было в мою пользу.
– Ну что же, Лиля Ветрова, вы победили! И я согласен разделить ношу избранной вами темы, а также те шишки, которые посыплются на вас во время защиты. – В глазах его заиграли синие искорки, весьма хулиганские. – Пора немного встряхнуть наших ретроградов! Лилит так Лилит. Кстати, имя у вас созвучное – Лиля. Надеюсь, вы избрали тему диссертации не только по созвучию имен? – и он громко фыркнул несколько раз, что–то сильно его веселило.
– Об этом я как –то не думала…. – потупив глаза, бессовестно солгала я.
Конечно, думала. Еще как думала. Вернее, знала, была уверена – все неспроста. Да и как объяснить профессору древней истории, пусть и малость чокнутому, что Лилит хочет, чтобы я о ней написала. Что она снится мне вот уже достаточно продолжительное время, и я уверена, что не смогу отделаться от ее навязчивого образа, пока, пока… Впрочем, сама не знаю.
Впервые она приснилась мне около года назад, если быть совершенно точной – восемь месяцев тому. И сон был настолько ярким и необычным (а я редко вижу сны, особенно цветные), что, проснувшись, я записала его в своем дневнике.
Но сначала это были не сны, а невнятный шепот, который со временем становился все более отчетливым и различимым. Сквозь дремоту до моего сознания доносился легкий и невесомый, словно ночной ветерок, женский голос: «Лиля… Лиля… проснись! Это я, Лилит… Я – это ты. Ты – это я.» И я просыпалась. Озиралась кругом. Ночь. Тишина. Никого. И снова засыпала. Так продолжалось с месяц. Потом мне стало казаться, что по комнате словно бы порхает легкий ветерок, овевая мое лицо, нежно целуя меня. Страшно почему–то не было. Было удивительно и до странности хорошо. А затем я однажды проснулась в собственном сне.
Первый сон о Лилит
Темно –красное раскаленное солнце прячется за горной грядой, и наступает долгожданный вечер. Душный южный вечер. Я в оливковой роще, что на склоне горы. Дневной жар постепенно спадает. Одурманивающе пахнут травы, и цикады звенят, как целый оркестр цимбал. Весь день я дремала и видела сны. Я существовала и одновременно не существовала. Ощущала себя облаком, повисшим на ветвях дерева. Но вот я просыпаюсь и опускаюсь на землю. Я легкая и невесомая, словно дуновение ветра. Я и есть ветер. Ночной таинственный ветер. Я лечу, лавируя между стволами деревьев. Старые, искривленные временем стволы олив отливают в лунном свете серебряной белизной. Неподалеку в тени ветвей ухает сова.
Наступает ночь, и в небе загораются звезды. Огромные, разноцветные, как сверкающие драгоценные камни. Я окончательно просыпаюсь и принимаю облик прекрасной женщины. Крутой каменистой тропинкой я спускаюсь с горы к освещенной лунным светом дороге. Я ощущаю себя молодой, красивой и сильной, как львица. На мне платье цвета крови из дорогой заморской ткани, привезенной из Персии. Мою шею, руки, уши, щиколотки и запястья украшают драгоценные бусы из Египта, браслеты из Ливана, серьги из Рима, кольца из Иудеи. Мои распущенные волосы тяжелой черной волной ниспадают почти до колен. Я великолепна, передо мной невозможно устоять.
По мощеной светлым камнем дороге я направляюсь к городу. Полнолуние. Я полна сил и энергии. Впереди высятся крепостные стены. Ворота в город уже заперты, их охраняет ночная стража. Но для меня это не помеха. Я просачиваюсь в щель ворот и оказываюсь в городе.
Вдоль дороги тянутся слепые стены домов из светло–желтого камня, окна которых смотрят во внутренние дворики. Дома приземистые, но довольно просторные внутри. Обыватели уже спят и видят второй сон. Людей не видно. Они боятся темноты и меня. Я направляюсь к центру города, к площади, вокруг которой кипит ночная жизнь. Дома становятся выше и богаче, на их стенах в железных пазах крепятся факелы, освещающие прилегающее пространство. Я петляю по извилистым узким улочкам, мимо лавок с драгоценностями, таинственными индийскими пряностями, дарами заморских стран, в которых обитают эллины, скифы и пёсьеголовы. Наконец, я выхожу на оживленную площадь, где горят костры и снуют люди. Я озираюсь вокруг и с наслаждением втягиваю ноздрями наполненный острыми запахами людских испарений воздух. Здесь царство ночи и источник разврата. Сюда стремятся жаждущие соития мужчины и продающие свое тело женщины со всего города. Меня пьянит невидимо изливающаяся из них вовне похоть. Я здесь с вполне определенной целью: хочу заполучить молодого неженатого мужчину и провести с ним ночь.
Площадь густо заполнена народом. В воздухе витают запахи мускуса, выделяемого разгоряченным мужским телом, лавандового и розового масел, которым умащивают свои тела продажные женщины. Ночная жизнь Иерусалима кишит странными созданиями. Тут и жаждущие вина и развлечений мужчины, и ярко накрашенные женщины, надеющиеся заполучить богатого купца, и астрологи, предсказывающие судьбу по звездам, и колдуны, торгующие амулетами и оберегами, которые снимают порчу и сглаз, и хироманты – читатели людских судеб по линиям рук. На небольших столиках разложены предметы колдовства и гаданий, возле них на приземистые стульчики присаживаются желающие узнать свою судьбу, и предсказатели подробно рассказывают, что тех ожидает. Среди толпы прогуливаются и состоятельные торговцы, и страждущие добраться до их тугой мошны профессиональные воры; рыскают в поисках заказчика, прикрыв голову капюшоном, быстрые на расправу наемные убийцы, и конечно, сумасшедшие пророки, предрекающие всему этому порочному миру скорую гибель.
Продажные женщины с вызывающим видом прохаживаются в толпе мужчин, кокетливо стреляя сильно подведенными глазами в надежде поймать ответный взгляд – и заработок. Но я не хочу лишать их заработка. Мне нужен всего один мужчина, молодой, одинокий, сильный, как лев. Я становлюсь у стены дома, так чтобы находиться в тени, вне круга света, падающего от факела, прикрепленного у двери ночного кабака, откуда доносятся хриплый смех, выкрики и визгливый хохот гулящих женщин. Я знаю, что не останусь незамеченной, я просто стою и жду. Первым ко мне подходит толстый купец, богато одетый, уверенный в себе, наверняка у него тугая мошна. Заговаривает со мной. Хочет провести со мной ночь. Я коротко отвечаю «нет!». Раздосадованный, он уходит прочь, бурча под нос оскорбления. Но это меня не волнует. У него толстая, противная, как и он, жена, шестеро детей и почти не осталось мужской силы. Он для меня бесполезен.
Следом приближаются двое солдат и пытаются уговорить меня пойти с ними. Обещают хорошо заплатить, говорят, что у них много денег. Но я знаю, что у них есть семьи, а денег нет. И что там, куда они хотят меня заманить, ждут еще три солдата. И я говорю им «нет!» Они с руганью и проклятиями отходят. Вдруг один из них, впав в ярость, возвращается и хочет ударить меня. Но это невозможно. Я молча смотрю на него, и поднятая для удара рука бессильно падает, как плеть. Солдат с криком отскакивает от меня и испуганно убегает. У него еще долго будет болеть рука, которую он пытался поднять на меня.
Еще один торговец, потом ремесленник. Наконец ко мне приближается тот, кого я ждала, и становится напротив. Это прекрасный юноша, сильный и гибкий, как молодой лев. Он одинок, его переполняет витальная сила, и он готов заплатить. Он уверен в себе и даже не подозревает, что мне нужны не деньги, а он сам. Потому что я ночной ветер. Я – Лилит.
Он окидывает меня оценивающим взглядом, и я ему улыбаюсь. Участь его решена. Сегодня я буду с ним. Глаза мои загораются зеленым огнем, от меня исходит животный жар желания. Мой жар обволакивает его, и теперь он готов следовать за мной на край света. Я беру его за руку и веду за собой.
Он не спрашивает, куда я его веду, он готов следовать за мной хоть в геенну огненную. Мы подходим к запертым городским воротам, он дает стражникам несколько серебряных монет – и нас выпускают из города.
В лунном призрачном свете мы идем по серебрящейся, выложенной камнем дороге, и я напеваю песню, в которой прекрасный юноша встречает прекрасную деву и готов идти за ней на край света. Возле дороги стоит одинокий дом, и юноша с удивлением говорит, что никогда прежде не замечал этого дома. Я только тихонько смеюсь в ответ, беру его за руку и веду во двор. Стены дома увиты виноградом, во дворе журчит фонтан, источающий прохладу. На террасе горят светильники. Мы располагаемся на подушках возле низкого стола, и безмолвные слуги приносят нам удивительные вина и разнообразные яства. Потом мы проходим в дом. Мое ложе покрыто драгоценными тканями, полы устланы великолепными коврами. Светильники освещают комнату неверным светом. В углах тлеют курильницы, распространяя пряный аромат.
Я начинаю раздеваться, и обезумевший от страсти юноша заключает меня в свои объятия. Я не сопротивляюсь. Я отвечаю страстными лобзаниями на его лобзанья. Я буду любить его ночь напролет. Мы будем подкреплять наши силы сладким вином, и ласки наши будут чарующими и незабываемыми. Я буду сверху. Я всегда буду сверху. Я выпью до капли его мужскую силу и заберу в плен его душу. А когда наступит утро, этот иллюзорный дом исчезнет, и мой любовник очнется в оливковой роще на подстилке из одуряюще пахнущих трав, и всю оставшуюся жизнь будет искать и звать меня: «Лилит! О, Лилит! Вернись ко мне. Приди ко мне снова. Я готов умереть, лишь бы встретиться с тобой! Встретиться и умереть в твоих объятьях!» Но призывы его будут тщетны.
И тут–то, на самом интересном месте, меня выдергивает из параллельной реальности назойливое верещание мобильника. Не досмотреть такой сон!! Ну, какому кретину может прийти в голову звонить в такую рань?! Я смотрю на часы. Впрочем, не такая уж и рань – половина двенадцатого. А у кретина есть имя собственное: на экране высветилось «Андрей». Ох, уж этот Андрей!.. Похоже, мой крест на всю оставшуюся жизнь. Я усмехаюсь, выключаю мобильник и продолжаю нежиться на диване. Какой удивительный и чарующий сон!.. Я прикрываю глаза и мысленно вижу комнату иллюзорного дома Лилит. Вижу антикварные медные курильницы и даже, кажется, ощущаю запах будоражащих тело и дух благовоний. Но сон есть сон, он тает и истончается, как мокрая папиросная бумага, несмотря на то, что я пытаюсь его удержать и запомнить как можно больше деталей: какую–то библейских времен, но чрезвычайно женственную одежду Лилит, внутреннее убранство помещения, роскошные ковры. Увы, другая реальность испаряется, и я снова в здесь и сейчас и испытываю сильнейшее раздражение к бывшему любовнику, позвонившему так некстати.
Странные существа эти мужчины, размышляю я. Взять хотя бы того же Андрея. Сделал мне предложение – я отказала. Имею на это право? Имею. Так какого черта было устраивать спектакль с самоубийством и прыгать с моста?! Ведь на самом деле едва не погиб. И чего добился?.. Конечно, жаль было дурака – но оценить подобный поступок я не в состоянии. Во–первых, потому что не люблю психопатов. И, во–вторых, это же типичный шантаж, психологический, конечно. Я на него так рассердилась, что даже в больнице ни разу не навестила. Не заслужил. Да и ни к чему затягивать отношения, которые закончились. Надо рвать разом и навсегда. Слава Богу, он выздоровел, так что смертоубийства на моей совести нет. Но если бы и не выздоровел – я бы тоже не мучилась. Он сам так решил.
Потом мы долго не виделись, он женился, ребенка завел – ну так наслаждайся жизнью, радуйся. Чего тебе теперь–то не хватает?! Наши отношения, дорогой, мысленно говорю я ему, закончились в тот момент, когда ты собрался на мне жениться. Это было твоей роковой ошибкой. Ну, почему, почему мужчины считают, будто замужество – предел женских мечтаний?.. Вот уж право счастье: выйти замуж, сделаться домработницей, няней и гувернанткой собственных детей, да еще и зарабатывать деньги на пропитание, как рабочая лошадь – воистину «мечта мечт»! Так ради чего я должна ограничивать свою свободу?! Ради постоянного мужчины в постели? Или ради его денег, если таковые имеются? А может – из страха остаться одной?.. Вот уж это мне не грозит! Мужчина будет у меня всегда, стоит захотеть. Я же предпочитаю оставаться свободной, как ветер. Любые узы, пусть даже невидимые, вроде замужества – для меня страшные путы, с которыми я тотчас начну бороться, пытаясь высвободиться, разрушая все преграды.
Ощущение безграничной внутренней свободы жило во мне всегда. Не осознавая этого, в юности я пыталась быть как все. Но это оказалось иллюзией. Однажды мое глубинное «я» восстало и смяло, сломало, как тростинку, выработанную социумом стандартную модель поведения молодой девушки, которую я тогда примеряла на себя, – тем самым изменив мою судьбу до неузнаваемости. Особенно ярко моя истинная натура проявилась в тот переломный момент, когда я, наконец, решила стать женщиной. То есть решилась впервые переспать с мужчиной. И решение это было вполне осознанным, рациональным, исключающим влюбленность и тому подобные глупости. Хотя, возможно, рациональным оно представлялось мне тогда, в юности, а на самом деле в нем присутствовало нечто иррациональное, мифологическое, сродни ритуалу дефлорации, производимой в полнолуние с молитвами и песнопениями в каком–нибудь древнем языческом храме среди кипарисов, пальм и олив.
Идея лишиться девственности, насколько можно судить теперь, была весьма спорной и, пожалуй, несколько безумной. Однако… что–то во мне будто настойчиво толкалось изнутри и требовало, чтобы я, наконец, перескочила воображаемый порог собственной непорочности и обрела окончательную свободу. Почему внутренняя свобода напрямую ассоциировалась у меня с отсутствием девственности, до сих пор не понимаю, но тогда я ощущала именно так: покончить с девственностью и обрести раз и навсегда вожделенную свободу.
К тому времени, когда эта мысль окончательно созрела и превратилась в настоящую идею фикс, я училась на втором курсе библиотечного факультета. Факультет был фактически «девчоночий». В нашей группе не присутствовало ни одной особи противоположного пола. В других – просматривалось по одному, от силы по два экземпляра. Однако на историческом и архивном факультетах парни в некоторых группах даже превалировали, и это являлось постоянным и неизбывным раздражителем для наших «библиотекарш». Практически все мои подруги уже обзавелись бой –френдами, некоторые даже успели по несколько раз сменить партнеров, о чем мне, разумеется было известно, однако не вызывало ни малейшего чувства зависти, ибо очень уж эти самые «партнеры» представлялись мне завалящими. Откровенно говоря, исключительное самомнение свойственно мне с самого детства, хотя я старательно это скрываю.
Учитывая наличие у меня однокомнатной хрущёвки, развеселые компании собирались на моей жилплощади довольно часто и мы, что называется, отрывались по полной. Вернее, отрывались все, кроме меня. Напиваться до потери пульса, чтобы на следующее утро с больной головой и со смехом, а иногда со стыдом, вспоминать свои вчерашние «подвиги», совершенные по пьяному делу, – не в моем характере. Во мне словно изначально была кем – то заложена жесткая программа, по которой я всегда и везде должна избегать потери лица и полностью контролировать ситуацию. Травку и наркотики, которые в изобилии гуляют в падкой до экспериментов над собственным организмом студенческой среде, я категорически отвергала: развлечение для недоумков, к тому же, мало информированных. Однако нельзя сказать, чтобы я только и делала, что со скучающей миной сидела где – нибудь в укромном уголке на наших бесшабашных вечеринках и с осуждением взирала на разгулявшихся сокурсников. Скучно мне не было никогда. Компании собирались неглупые, можно было поговорить об искусстве, живописи, театре, – вообще, на какие – нибудь интеллектуальные темы. Ребята обожали философствовать, распуская яркие петушиные хвосты перед симпатичными девицами, которых, изнывая от желания и переизбытка гормонов, жаждали затащить в постель, в то время как девушек, которые, как известно, в социальном отношении созревают быстрее, гораздо больше занимали темы земные и практические – в частности, каким образом быстрее заполучить хорошего мужа. Что, если вдуматься, вполне разумно: где, как не в институте можно познакомиться с приличным и даже сравнительно обеспеченным парнем?
Бесспорно, в подсознании каждой нормальной девушки заложено неизбывное стремление удачно выйти замуж, нарожать детей и затем воспитывать их в тихой семейной обстановке. Поэтому мои однокурсницы открыли настоящую охоту за перспективными молодыми людьми, хотя последние отнюдь не спешили обзаводиться семьями и всячески увиливали от серьезных отношений. Игривый Эрот, обуревавший мужскую часть студенческой аудитории, всячески толкал своих последователей к сексуальным отношениям с наибольшим количеством женщин, чему яростно противились их постоянные или временные партнерши, желавшие взнуздать этих необъезженных жеребчиков и навеки впрячь в скрипучую телегу совместной жизни.
Таков закон природы.
К замужеству я не стремилась никогда. И это тем более поразительно, что мои родители состоят в долговременном и вполне счастливом браке. Поженились они на последнем курсе института, успешно миновали подводные рифы начала супружеской жизни и, кажется, теперь даже не представляют своего существования друг без друга. Хотя на протяжении столь длительного сосуществования под одной крышей двух весьма далеких по характеру личностей случалось всякое: размолвки, ссоры и яростное выяснение отношений, включая битье посуды, особенно со стороны моей вспыльчивой матери. Однако, похоже, им никогда и в голову не приходила мысль о разводе. До сих пор иногда они воркуют, словно влюбленные голуби по весне, – аж смотреть противно! Я уродилась другой. Совершенно другой. Как говорится, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца.
Читать я научилась пяти лет от роду, и с тех пор не оставляю это бессмысленное, с точки зрения современных зомби, занятие. Признаюсь, мне нравится читать!.. Потому что книги воздействуют на меня куда сильнее, нежели телевидение, кино, театр и другие визуальные зрелища, – ведь они предоставляют полную свободу моей собственной фантазии. А уж с фантазией и воображением у меня был полный порядок с младых ногтей! Когда, особенно в подростковом возрасте, я погружалась в чтение, это напоминало настоящий транс, из которого меня не так–то легко было вывести, ибо я полностью была вовлечена в круговорот вымышленных автором событий и принимала действенное участие во всевозможных перипетиях, предоставляемых сюжетом. Родители не были от этого в восторге и даже порой считали мое увлечение чтением чрезмерным, потому что меня невозможно было заставить что–либо сделать по дому, пока я не дочитаю очередную главу, книгу и т.п. И только стряхнув с себя очарование книжной грезы, я возвращалась в реальность и становилась доступной для родительского гнева и накопившихся домашних дел.
Женские образы, которые в детстве и юности произвели на мою неокрепшую душу неизгладимое впечатление, вызвав в душе сильнейший ответный отклик, пожалуй, можно охарактеризовать как весьма неоднозначные: Клеопатра, Диана де Пуатье, Лукреция Борджиа, миледи де Винтер. Мне хотелось быть похожей на них, они будоражили и захватывали в плен мое воображение. Право, довольно необычные примеры для подражания, учитывая, что я была нежным домашним созданием, выросшим в полной семье, что нынче уже становится большой редкостью. В этих ярких образах, отчасти сделавшихся в литературе и истории некими воплощениями зла в прелестной женской оболочке, меня привлекала их несомненная внутренняя сила, власть над мужчинами и обстоятельствами, а также умение за себя постоять. Но особенно, кроме красоты, которая для меня – подростка, разумеется, стояла на первом месте, восхищали их внутренняя свобода и неоспоримое равенство с мужчинами во всем, включая ум, уверенность в себе, хитрость, стремление участвовать в интригах и побеждать. И даже не столько равенство, сколько превосходство над мужчинами. Именно это последнее импонировало мне больше всего остального и давало толчок воображаемой романной жизни, которую я проживала не только вместе с ними, но и за них.
Выбор героинь, неких психологических образцов для подражания, конечно, происходил неосознанно. Ни сегодня, ни, тем более, тогда я не могла бы объяснить себе его механизма, да никогда и не пыталась. Но присутствовало в этих неординарных женщинах, которых мужчины в своих произведениях изображали инфернальными созданиями, нечто необъяснимое и безумно привлекательное для моей в ту пору еще несформировавшейся личности. Нечто, что я осознала лишь с течением времени, и что меня не столько озадачило, сколько повергло в удивление и расстройство. Потому что занимавшие мои подростковые фантазии мифические женщины обладали качеством, которого, как я выяснила, во многом лишены мои современницы – внутренней независимостью. Как я теперь понимаю, это и привлекало меня больше всего в леди Винтер или же Диане де Пуатье. Качество это, как ни грустно, некий комплекс «вторичности» по отношению к противоположному полу, когда мужчина вырастает в воображении дочери Евы в некий абстрактный символ силы, характерный для архаичного сознания – этакий светоч в окошке, которому должна подчиняться и всячески потакать женщина, существо подчиненное и зависимое. Эти древние отношения «первичности» и «вторичности» полов проистекают из какого –то первобытного страха перед жизнью, когда добыча мамонта давала возможность выживания женщине и ее потомству. Мамонты давным–давно вымерли, а страх и ощущение беззащитности – увы! – живут в женском подсознании до сих пор. Как следствие: место мужчины – наверху социальной иерархии, а женщины – внизу. Причем, это своеобразное табу даже не обсуждается. Подобная общественная установка не только меня раздражала, но порой приводила в настоящее бешенство. Реального превосходства мужчин, буде то интеллект или же чувства, я никогда не замечала, ну, разве что разницу в физической силе. С этим не поспоришь: естественный отбор среди самцов предполагает яростную конкуренцию за самку, для чего необходима сила и выносливость. В ранней юности я, конечно, об этом не задумывалась, однако всегда была свято уверена, что я умнее и интереснее окружавших меня существ мужского пола. Право не знаю, на чем основывалась эта моя уверенность, – просто существовала как некая данность.
Вероятно поэтому меня мало привлекали сверстники, казались примитивными и закомплексованными, а их юношеские потуги самовыражения, стремление выделиться среди себе подобных – жалкими и смешными. Зато самое пристальное внимание привлекали зрелые, состоявшиеся мужчины, настоящие личности, с которыми мне было интересно. К сожалению, таковых встречалось немного – умники всегда наперечет. Меня же буквально тянуло к интеллектуалам. Наличие интеллекта у мужчины заводило меня гораздо сильнее, нежели возможный секс, о котором я тогда имела чисто теоретическое понятие, – здесь я не беру во внимание эротические фильмы, которые лет в тринадцать смотришь, затаив дыхание.
И вот, окончательно решившись на своеобразную дефлорацию, я принялась подыскивать кандидата на роль моего первого сексуального партнера. В таком серьезном деле не должно быть места случайностям: мужчину предстояло выбрать умного, продвинутого, без комплексов и приятного мне физически. Но главное, чтобы затем с его стороны не возникло никаких притязаний на продолжение отношений: сделал свое дело – и гуляй смело! Согласна, для молодой девушки подход к подобному «мероприятию» далеко не бесспорный, однако если претендуешь играть с мужчиной на равных – единственно приемлемый. Обыкновенно такие события не планируются, или же планируются девушками с тем, чтобы «случайно» забеременеть и затем охомутать подходящего на роль мужа избранника. Последнее, конечно, весьма примитивно, однако вполне действенно и в двадцать первом веке.
Здесь стоит пояснить один немаловажный нюанс. В реальной жизни все мы играем определенные роли. Даже не играем, а проживаем, примеряя на себя по мере взросления маски определенных персонажей: дочери, ученицы в школе, студентки в институте, жены, матери и т.д. Так уж устроено человеческое сообщество: совершенно неосознанно мы начинаем приспосабливать к своей личности некие социальные маски–роли, и затем пытаемся существовать в этих своеобразных, отведенных личности обществом воображаемых «клетках», исполняя принятую на себя социальную функцию. Правила придуманы не нами и расписаны на годы вперед, но мы вынуждены с ними считаться, чтобы чувствовать себя комфортно в социуме. Интуитивно я всегда ощущала, что моя роль примерной ученицы в школе, хорошей студентки в институте и, вообще, «хорошей девочки» – никогда в полной мере не отражала моего истинного «я»; что неудивительно, ибо любая личность значительно шире предлагаемой ей обществом социальной роли. Теперь–то я понимаю, насколько мое собственное «я» было объемнее тесной маски «примерной девочки», навязанной мне в детстве, и даже во многом ей противоположно. Однако примерные девочки тоже нравятся мужчинам – это разжигает у них похоть. Но это я выяснила несколько позднее.
Итак, когда моя идея фикс окончательно оформилась – она настоятельно потребовала своего воплощения. А на ловца, как известно, и зверь бежит.
В тот памятный вечер я отправилась на день рождения к подруге. Лето. Жара. Платья с декольте до пупка, короткие юбки, едва прикрывающие трусики, – короче, наряды «смерть мужчинам!» Света старше меня на два года. Несколько лет мы жили с ней в одном подъезде на разных этажах и дружили еще со школы. В противоположность мне, типичному интроверту, хотя и прекрасно ладящему с людьми, она всегда была ярким представителем племени экстравертов, то есть человеком открытым и компанейским. Да и в школе никогда не ходила в идеальных ученицах вроде меня, хотя училась достаточно прилично и в институт поступила без репетиторов. В настоящее время она служила экономистом в какой–то фирме и, кажется, была вполне довольна. Для выполнения обычного «женского минимума» ей теперь недоставало выйти замуж. Впрочем, у нее уже почти год как имелся постоянный парень и в перспективе явно просматривался его постепенный перевод из разряда потенциального жениха в законного супруга.
Стоял прекрасный субботний вечер, и даже хронически плачущее питерское небо в виде исключения соизволило прикинуться синим и безоблачным, что всегда резко поднимает настроение аборигенов этого чудесного города и подвигает их на различные шалости и безумства. Петербург, как известно, самый мистический город России, с ним связано множество необычных легенд. Быть может, поэтому его жители необычайно склонны к философии и самой разнообразной шизе. Столько чудаков на один квадратный километр, пожалуй, не встретишь больше нигде на просторах нашей необъятной родины, за исключением еще новосибирского Академгородка, где тоже пышным цветом расцветает ничем не ограниченный интеллект. Итак, я шагала по оживленным улицам, мурлыкая навязчивый мотивчик, помахивала яркой сумочкой, лавировала среди прохожих, глазела на старинные фасады домов с атлантами, кариатидами и прочей мифической живностью и ощущала себя счастливой. Такое состояние беспричинного счастья бывает разве что в юности, но со временем, увы, бесследно исчезает под давлением прожитых лет. Наконец я нырнула под арку, миновала один сквозной двор, затем другой – и оказалась в знакомом с детства дворе–колодце с чахлой клумбочкой посредине.
Едва я вошла в гостиную, в которой доминировал заставленный закусками стол, – Света великолепная хозяйка, – как тотчас обратила внимание на него. Он беседовал со Светиным женихом. Вероятно, почувствовав на себе мой взгляд, мужчина обернулся, и мы встретились глазами. Спустя какое –то время наши взгляды снова нечаянно пересеклись, и я интуитивно поняла, что он тоже сделал на меня стойку. Это вполне определенное ощущение словами объяснить трудно, здесь включается шестое чувство. Женщина, как и, очевидно, мужчина, тотчас всем организмом воспринимает некую направленную на нее сексуальную энергию, так что ошибка практически исключена. Мой нечаянный избранник по–своему был чертовски хорош, не модно–журнально–глянцево, а как–то истинно по –мужски. Не слишком высокого роста, но и не маленького, и очень гармонично сложен. Коротко и стильно остриженные темные волосы ненавязчиво говорили о том, что их владелец следит за собственной внешностью, а правильные черты загорелого лица невольно останавливали на себе взгляд. В его движениях сквозили уверенность и осознание собственной значимости, которые всегда так привлекают женщин. Но главное – он был незнакомцем, хотя Светин круг общения мне хорошо известен.
Я знала, что сегодня выгляжу просто великолепно. Обтягивающая золотисто–бежевая кофточка с глубоким вырезом, достаточно завлекательным, чтобы продемонстрировать прелестную складочку на груди и дать волю мужскому воображению, однако недостаточным для того, чтобы вульгарно демонстрировать напоказ свои прелести. Короткая юбка – само собой, не настолько, чтобы мужчина мог заподозрить меня в принадлежности к древнейшей профессии, однако предоставляющая приятную возможность любоваться совершенной формой моих ног. Тонкий ненавязчивый макияж лишь подчеркивал свежий цвет загорелого лица и делал еще ярче мои зеленые глаза. И конечно волосы – длинные черные блестящие, тяжелой волной струящиеся по спине.
Борис, так звали незнакомца, пришел не один, а с какой–то раскрашенной, как клоун, девицей, которая увивалась возле него, поддакивая всем словам и громко хохоча над его шутками. Когда мы со Светой уединились на кухне, – я вызвалась ей помочь по хозяйству и тут же приступила к расспросам, – выяснилось, что это ни много ни мало как ее теперешний начальник, что он умен, циничен, женат, имеет двоих детей. Однако жена и дети нынче за границей на отдыхе, посему он вполне свободен и вообще «еще тот жеребец», хотя мужик неплохой и рабочие кадры женского пола сексуально не угнетает, так только, флиртует. Случайно узнав про Светин день рождения, он подарил ей огромный букет, наверное, дорогущий, и буквально напросился в гости.
– Ну, вырвался мужик на свободу – чего ты хочешь? – прокомментировала подруга беззлобно. – Все они кобели.
– Это уж точно, – задумчиво согласилась я. – А что за раскрашенная кукла при нем? Любовница?
– Да черт ее знает! Такое впечатление, что подцепил где –то по дороге. Маленькая шлюшка.
– Ага… – произнесла я, внутренне улыбнувшись, и приняла из рук Светы огромное блюдо с аппетитно зажаренной курицей, обложенной цельным картофелем и посыпанной зеленью.
Блюдо водрузили на стол и тут же приступили к обильной трапезе, разумеется, под тосты в честь хозяйки дома и т.д. и т.п. Все были молоды, всем хотелось веселиться, шутить, смеяться, петь, танцевать, в общем, выплеснуть всю накопившуюся за рабочую неделю нерастраченную энергию. «Совершенно случайно» Борис устроился за столом по правую руку от меня, что и решило его участь. И – увы – участь размалеванной Танечки, которую он с собой притащил, тоже.
У меня было просто хорошее настроение – да и с чего ему быть плохим: лето, солнце, синее небо, день рождения подруги. Поэтому я много и с удовольствием хохотала и не слишком отодвигала правое колено, к которому с завидной регулярностью и конечно «совершенно случайно» прикасалась левая нога Бориса, весьма правдоподобно изображавшего истинного джентльмена, что позволяло ему без устали ухаживать за обеими, сидящими рядом с ним, дамами. Впрочем, на обеих дам его хватило ненадолго, и скоро все его внимание сосредоточилось на мне. Я не имела ничего против его настойчивого ухаживания. К тому же, покинутая собственным кавалером Танечка, кажется, не слишком расстроилась и моментально переключилась на Петра, близкого приятеля Светиного жениха. Петру почему–то всегда импонировали раскрашенные дурочки в коротких юбках, вероятно, тогда он не страдал комплексом неполноценности. По моим наблюдениям, иногда даже очень умные мужчины западают на сексуальных дебилок – какой–то особо издевательский закон природы. А может, все гораздо проще: с умными женщинами надобно быть умным, что отнюдь не всем особям мужского пола по нраву, а тем более удается.
Почувствовав, что я не против флирта (игра в случайные касания под столом, кокетливые взгляды и пр.), Борис резко усилил напор в надежде на стремительное продолжение романа. Для начала он попытался меня напоить – обычное мужское заблуждение, что пьяная женщина будет податливей. Не тут–то было! Я пью столько, сколько хочу и когда хочу. Так что напоить меня ему не удалось. Однако я всячески давала понять, что он поразил мое воображение. Глядела на него во все глаза и с немым восхищением, когда он страстно живописал свои альпинистские походы; не отодвигалась, когда он «ненароком» касался моей груди; отвечала пожатием руки на его пожатие. Он мне понравился. Даже очень понравился. И я явно намекала, что вполне возможно продолжение.
Потом включили музыку, сдвинули в сторону подвергшийся набегу молодых голодных ртов стол и стали танцевать. Борис вцепился в меня, как клещ, и буквально не отпускал от себя. Танцуя, я обнимала его за шею, и мы то и дело целовались. Целовался он исключительно талантливо, и так прижимался всем телом, что у меня не осталось никаких сомнений – «там» у него всё в отменном порядке. Да и сложно было этого не почувствовать. Интуиция твердила: этот самец тебе подходит. И вдруг я со всей очевидностью поняла: пришла, наконец, пора воплотить свою выношенную идею фикс в жизнь! Потому и не возражала, когда его горячие ладони (действительно горячие, как пара раскаленных утюжков, – от избытка тестостерона что ли?) ласкали мои ягодицы, а язык нежно прикасался к мочке уха. Этот мужской экземпляр не вызывал у меня отторжения, более того, был настолько привлекателен физически, что я окончательно решила познакомиться с ним поближе.
Ситуация меня отчасти забавляла. Я испытывала лишь небольшое эротическое возбуждение, в то время как у Бориса уже явно «сносило крышу». Откровенно говоря, мне это неимоверно льстило: мужчины так эмоционально реагируют на секс, словно для них это вопрос жизни и смерти. Мой партнер по танцу буквально лез из кожи вон, стараясь меня соблазнить: шептал на ушко всяческие пошлости о любви с первого взгляда, о том, что с ним такое случилось впервые, и прочие мужские благоглупости, которые в большинстве случаев безотказно действуют на романтически настроенных дам, жаждущих слов любви, как жаждет дождя умирающее в засуху растение. А уж если сексуально озабоченный самец лепечет о любви вечной, непременно до гробовой доски, – такой напор выдержит не каждая женщина. Не знаю, на счастье или же на беду, только подобные словеса на меня действуют мало или не действуют вовсе. Внутри меня словно прячется хитрое и ехидное существо, которое критически оценивает ситуацию и саркастически комментирует подобное мужское словоблудие. Потому–то поток мужской любовной лирики легко проскальзывает мимо моих ушей, не затрагивая сердца. Я совершенно четко знаю, чего самец хочет на самом деле, и тихонько про себя посмеиваюсь. Другой вопрос, насколько его желание совпадает с моим? В данный конкретный момент – несомненно, совпадало. Поэтому, подогревая и так уже перегретые чувства Бориса, я ласково гладила его волосы, проводила рукой по плечу, касалась пальчиками уха, отчего по его телу пробегала заметная дрожь, и он буквально готов был сожрать меня целиком, вместе с косточками. Мне это страшно нравилось, добавляло в кровь адреналина, будоражило и одновременно развлекало. Я чувствовала: сейчас этот интересный и взрослый мужчина готов на всё, чтобы заполучить меня, – и наслаждалась ощущением собственной безграничной власти.
Вот только выглядеть в его глазах девочкой на одну ночь я отнюдь не собиралась, и Борису пришлось настойчиво уговаривать меня поехать на квартиру к его другу с совершенно невинной целью – продлить этот незабываемой вечер, послушать музыку и выпить по чуть–чуть мартини. Я долго колебалась, но затем всё–таки согласилась, не забыв при этом изобразить глубокое сомнение и сказать, что я ему доверяю. Слишком легко капитулировать под натиском охваченного страстью мужчины нельзя ни в коем случае: утолив свою страсть, он тотчас потеряет к тебе уважение. Самец всегда должен чувствовать сопротивление самки. И чем яростнее оно будет – тем ценнее в его глазах одержанная над ней победа. Если же потенциальная жертва почти не оказывает сопротивления, более того, вешается ему на шею, – какой интерес ею обладать?! Охотничий инстинкт у противоположного пола не угас до сих пор.
Мы покинули разгулявшуюся компанию по–английски, не прощаясь. Нашего исчезновения никто даже не заметил – все были основательно навеселе. А пресловутая Танечка уже напилась, как сапожник. Когда, выходя из гостиной, я окинула гостей прощальным взглядом, она сидела у Пети на руках в весьма расслабленном виде: короткая юбчонка задралась едва не до пупа, макияж на лице размазался, а Петина похотливая ручонка уже успела проникнуть под белые трусики в стиле минимализма; вторая Петина ручонка тоже не отставала от первой и с наслаждением тискала извлеченную из откровенного декольте небольшую грудь. При этом на его широком лице читалось глубочайшее кошачье удовольствие, а на Танечки-ном уже ни читалось ничего. Я только хмыкнула, дальнейшее не составляло секрета: сейчас увезет к себе и попользует по полной программе.
Дом начала прошлого века в стиле модерн находился в самом центре города. Борис расплатился с таксистом и своим ключом отпер дубовую дверь подъезда, украшенную замысловатой бронзовой ручкой. Внушительная парадная с цветными мраморными полами, витражами на окнах, лестничными пролетами, стены которых украшали какие –то мифические существа, производила сильное впечатление – этакий высший пилотаж эпохи декаданса. По широкой мраморной лестнице мы поднялись на третий этаж.
И снова от моего внимания не ускользнуло, что дверь квартиры он открыл собственным ключом. Понятно, «квартира друга», не без иронии отметила я. Хотя… всё возможно… Вместительная полутемная прихожая плавно переходила в широкий и недлинный коридор с несколькими дверями. Миновав его, мы оказались в большой зале довольно необычной многоугольной формы, где также царил полумрак, – окна были занавешены тяжелыми светонепроницаемыми шторами. Борис быстро прошелся по комнате, включил торшер и несколько бра. Я с любопытством огляделась. Надо всем в этой комнате доминировала огромная кровать с темно–синим шелковым покрывалом. На стене в ногах кровати – большое зеркало в рост человека. У другой стены невысокий столик с причудливой стеклянной столешницей, возле которого удобно расположились два глубоких мягких кресла, обитых светлой кожей. Телевизор, дорогой музыкальный центр, бар – вот, собственно, и вся обстановка. Уютное гнездышко для утех вне семьи – это было понятно сразу. Чувствовалось, что квартира необжитая. Так что байки насчет жилплощади виртуального друга сразу можно было отбросить. Однако просвещать Бориса относительно своих умозаключений я не собиралась – в конце концов, его личное дело, каким образом проводить свободное время. Я невольно усмехнулась: его и его жены.
Он включил тихую музыку, потом открыл бар и, повернувшись ко мне, не без гордости поинтересовался, что я буду пить. Выбор оказался, как в хорошем супермаркете. Я попросила сухой мартини. Он принес из кухни колотого льда, в широкий бокал налил мне мартини, себе плеснул виски в стакан. Мы устроились в креслах, потягивали напитки и слушали музыку. В словах не было необходимости. Наконец он поставил свой стакан на столик, подошел ко мне и опустился на колени, снизу вверх, не отрываясь, глядя мне в лицо.
– Ты удивительная, – произнес чуть севшим голосом, продолжая гипнотизировать меня страстным взглядом. Его низкий сочный баритон ласкал меня, оплетая невидимой сетью. – Едва я увидел тебя – меня словно током ударило. Сто тысяч вольт, не меньше. Не думал, что такое вообще возможно. Посмотрел на тебя и понял – всё, погиб. Потому что ты – само совершенство. Ты – моя несбывшаяся греза. Ты приходила ко мне во сне. Мне кажется, я любил тебя всегда…
Я неотрывно глядела ему в глаза и с наслаждением внимала его излияниям. Самое поразительное, что сейчас он не врал ни мне, ни себе, а говорил то, что действительно чувствовал и думал. Я это знала. Но если уж быть точной, все эти красивые слова сейчас произносил не он, а его животное желание обладать мной. И это я тоже знала. Однако теперь это не имело уже никакого значения, потому что я окончательно решилась, потому что он мне нравился, потому что я его избрала.
– Ты мне тоже сразу понравился, – отозвалась я, и сама удивилась тому, каким голосом я это сказала. Потому что это был не мой голос, а лишь отдаленно напоминавший мой. В этом новом и непривычном голосе присутствовало нечто завораживающее, его низкие страстные нотки, его тембр были способны свести с ума любого мужчину. Обычно я говорю более высоким голосом, этот же – звучал, словно голос гетеры, которую с детства обучали искусству обольщения. Причем, я не прикладывала никаких усилий, чтобы включить этот волшебный тембр, в котором преобладала открытая сексуальность; это произошло само собой: будто внутри меня щелкнул неведомый мне прежде переключатель регистров. Я хотела быть с этим мужчиной, я ощущала его безумную жажду обладания мною, и мое тело откликнулось на его призыв изменением тембра голоса.
– Ты удивительный мужчина – я коснулась рукой его щеки. Он схватил мою ладонь и прижал к своему лицу. – Только… я хочу попросить тебя, Борис, – продолжала я застенчиво, – быть со мной нежным и ласковым. Очень нежным и очень ласковым, потому что… – тут я окончательно смутилась и выпалила разом, – потому что ты мой первый мужчина!
– Боже мой! – он схватил мою руку. – Так ты еще?..
Я отвела глаза, застенчиво улыбнулась и слегка пожала плечами:
– Наверное, в это трудно поверить… в наше время…
– Конечно. Моя дорогая, великолепная, единственная, – он принялся целовать мои руки, обнимал мои колени, заискивающе заглядывал в мои глаза. – Я буду осторожен. Очень осторожен и деликатен. Тебе не будет больно. Тебе будет хорошо со мной.
Мое признание привело его в такой восторг, что он вскочил на ноги и пробежался по комнате.
– Лиличка, ты чудо! Ты просто чудо!
Снова подбежал ко мне, помог встать с низкого кресла и страстно обнял. Уткнулся лицом в мои наэлектризованные волосы, с шумом вдыхая их запах. Вдруг откинул голову и воскликнул: «Какой чудесный аромат: твои волосы пахнут солнцем и полынью! Запах из детства. Нет, из другой, прежней, жизни!» Мои, наполненные статическим электричеством волосы, словно живые, потянулись к его лицу; он нежно поцеловал мой висок, откинул прядь волос за спину и стал нежно ласкать мое ушко кончиком языка. Это было невыносимо приятно. По моему телу пробежала легкая дрожь, голова тихонько закружилась, то ли от выпитого мартини, то ли от его ласк. Кажется, ты избрала нужного партнера для дефлорации, с сарказмом прокомментировало происходящее мое альтер эго, заставив невольно усмехнуться. Без сомнения, господин Б. – весьма продвинутый «пользователь» в искусстве обольщения. И это была моя последняя рациональная мысль.
Навряд ли стоит вдаваться в реалистические подробности, как он меня раздевал, как торопливо рылся в тумбочке в поисках презерватива, – я легла на кровать, уставилась в потолок и попыталась расслабиться, чтобы получить хоть какое – то удовольствие, последнее было весьма сомнительно. Каждой мало–мальски нормальной девушке известно, что получить оргазм с первого раза – большая удача, хорошо, если противно не будет.
Ночь прошла в бурных ласках, особенно с его стороны, – я не сопротивлялась, но и не слишком проявляла инициативу; внутри меня отчего –то постепенно нарастало раздражение. Однако ближе к утру свершилось: мне удалось, наконец, ощутить слабенький оргазм. Произошло это в позе «наездницы», когда я была сверху. Излюбленная поза, бесконечно эксплуатируемая кинематографом, которая символизирует страстный половой акт и в американских фильмах всегда производит на меня впечатление сугубо механического процесса – словно я наблюдаю за действиями запрограммированного эротического автомата, а не влюбленной женщины. Почему – то похожие сцены во французских фильмах выглядят гораздо правдоподобнее; в них присутствует чувство, которое передается зрителю.
Этот недоразвитый оргазм оказался тем спусковым крючком, который пробудил дремлющее во мне звериное начало, – и понеслось…
Наконец, Борис, который ночь напролет доказывал мне свою сексуальную состоятельность, окончательно утомился и заснул. Выглядел он бледно, в самом прямом смысле этого слова. Из него будто выкачали жизненную силу до последней капли, однако это не мешало ему прямо–таки излучать безграничное мужское довольство. Еще бы! – ведь он показал себя ненасытным самцом. И с этим невозможно было спорить: наш ночной марафон продолжался несколько часов.
Я лежала рядом с ним на шелковой смятой простыне, бездумно глядя вверх, и, удивительное дело, почти не ощущала усталости. Напротив, у меня будто прибавилось сил! Мое тело переполняла витальная энергия – словно вовсе и не было этих нескольких часов сложной эротической гимнастики. Это новое для меня состояние бьющей через край энергии было необычным и чрезвычайно приятным, правильнее сказать, оно приоткрыло мне самой какую–то прежде незнакомую грань моей собственной натуры, связанную не столько с телесным удовлетворением, сколько с ощущением редкостной гармонии в душе. Я перевернулась на бок, оперлась щекой на ладонь и с интересом принялась разглядывать лежащего подле меня на спине мужчину. По–своему он был очень красив. Вот только его достоинство, которым он, безусловно, гордился, сейчас скукожилось и укрылось в сморщенной крайней плоти, как улитка в раковине, и это смотрелось невыносимо забавно. Не удержавшись, я тихонько хихикнула, потом осторожно слезла с кровати и с пристрастием оглядела себя в большом зеркале, пытаясь обнаружить малейшие изъяны. Ничего, к чему можно было бы придраться. Точеное тело, стройные ноги, гордо посаженная голова, длинные густые волосы, концы которых чуть прикрывают ягодицы. Я поднялась на цыпочки и раскинула руки. Как чудесно ощутить себя женщиной!.. С меня словно спали невидимые цепи. Цепи девственности. Я невольно рассмеялась собственным мыслям. Выдумала тоже – «цепи девственности» – какая глупость. Но что–то в этой фразе было. В ней заключалась какая–то древняя тайна, о которой можно лишь догадываться и которая тотчас ускользнет, растворится, едва попытаешься извлечь ее на свет божий, в область вербальных значений.
Одеваться мне не хотелось. Я накинула рубашку Бориса, закатала рукава – получился милый халатик – и отправилась на кухню. Турка стояла на плите, пачка молотого кофе обнаружилась в шкафчике. Я заварила себе крепкий кофе, налила его в чайную чашку, кофейных почему–то не нашлось, и закурила. Пила кофе, курила и бездумно глядела в окно, как наливается дневным жаром июльское утро. В проеме двери вдруг нарисовался заспанный и совершенно голый Борис.
– Кофе? – хрипло поинтересовался он.
– Кофе, – подтвердила я, невольно улыбнувшись его изнуренному виду.
– Я сейчас, – сказал он и отправился в душ. Слышно было, как шумит вода, как он что–то напевает.
Через несколько минут, когда Борис вновь нарисовался в кухне в махровом синем халате и подсел к столу, вид у него был уже вполне приличный. Мы молча пили кофе, поглядывали друг на друга и улыбались. Да слов и не требовалось. Подкрепившись крепким кофе, он снова попытался затащить меня в постель, но я заявила, что мои родители уже, наверное, сходят с ума, и мне срочно нужно домой. Он не слишком настаивал. Каждый женатый мужчина страшно боится, что любовница вцепится в него мертвой хваткой и потом отравит своими притязаниями его хорошо отлаженную семейную жизнь.
– Домой так домой, – понимающе кивнул он. И вдруг хлопнул себя ладонью по лбу: – Как я мог забыть! У меня же сегодня деловая встреча назначена на два, – и на его лице отразилась глубокая озабоченность. Моего взгляда он старательно избегал. – Но как только появится время, может быть, встретимся?
Я внутренне улыбнулась: деловая встреча в воскресенье – это что – то новое. Разве что к тёще на блины необходимо появиться, чтобы отвести от себя возможные подозрения.
– Почему нет? – легко согласилась я, пожимая плечами.
Он ощутил небольшую неловкость: обманывать барышню, даже малознакомую, не очень приятно. А встречаться со мной он, похоже, больше не собирался. Повисла долгая пауза. Потом он сказал:
– А знаешь, ты совершенно необыкновенная девушка! – И взял меня за руку. Я едва не фыркнула – наконец–то, решил проявить галантность! Ведь после хорошего секса мужчине все до фонаря: он свое получил, ты можешь быть свободна… – Кстати, продиктуй мне номер телефона.
– У меня нет домашнего телефона. Запиши мобильник. – И я с серьезной миной продиктовала первые пришедшие в голову цифры. Долго же он будет мне дозваниваться.
Оставить собственный номер телефона он явно не решился – мало ли что. Да я и не спрашивала. Эта сцена меня искренне забавляла, ведь я собиралась исчезнуть с его горизонта раз и навсегда. Мавр сделал свое дело – мавр может удалиться. Но, вероятно, женщин подобного типа ему прежде встречать не доводилось, так что на всякий случай он предпочитал подстраховаться. Вот дурачок! Сейчас я выйду из его квартиры и напрочь выброшу из головы и самого Бориса, и его уютное эротическое гнездышко. Как скоро он сам забудет меня – вопрос не ко мне. Я свое получила. Дальнейшая связь с женатым мужчиной меня не вдохновляет: хлопотно и слишком много минусов.
Я отправилась в душ, потом оделась и немного подкрасилась. Когда, сидя на кровати перед зеркалом, расчесывала свои длинные и темные, как вороново крыло, волосы, Бориса опять повело. Он явно настроился на новые подвиги, и когда обнял меня, я даже через толстый махровый халат явственно ощутила его мужскую «готовность номер один». Однако на сегодняшний день у меня имелись другие планы, и я со смехом вывернулась.
– Ну что ты, ну, пожалуйста, останься еще ненадолго… – твердил он, опрокидывая меня на кровать.
Но я решительно высвободилась из его рук, подхватила сумочку и направилась к выходу. Он с обиженным видом поднялся меня проводить.
– Звони, когда будет настроение, – сказала я и поцеловала его в щеку.
– Детский сад какой–то, – возмутился он, притянул меня к себе и принялся целовать.
Я со смехом его оттолкнула и широко распахнула входную дверь.
– Пока, Борис! Да ты весь в моей помаде…
Я стремительно выскочила на лестничную площадку и побежала вниз по ступеням. Входная дверь захлопнулась. Я остановилась и достала из сумочки зеркало. Конечно, он выпачкал помадой и меня. Ну что за идиоты эти мужчины – никакой меры не знают! Я послюнила платочек, тщательно стерла с лица «следы преступления», снова подкрасила губы и, оставив в прошлом свою первую ночь любви, перепрыгивая ступеньки, поспешила вниз. Никакие родители меня не ждали, я уже два года как самостоятельно проживаю в собственной однокомнатной квартире. А вчера вечером, перед тем как отправиться к Борису, позвонила маме и предупредила, что останусь ночевать у Светы.
Утро, точнее уже полдень, выдалось просто чудесным. Второй ясный и жаркий день за лето – спасибо Скандинавскому антициклону! Я дошла до метро, спустилась в его прохладное нутро, и через четверть часа уже шагала по родной улице. Любопытно, но, прислушиваясь к собственным ощущениям, я не обнаружила в душе ни малейшей неловкости от случившегося, вероятно, потому что действовала вполне осознанно и получила ровно то, что ожидала. Всю мою жизнь во мне одновременно сосуществуют два совершенно непохожих человека. И если один – правильная девочка, выросшая в не менее правильную девушку, которая уважает старших, хорошо учится и не делает ничего дурного, то второй – отнюдь не милое и мало предсказуемое создание, склонное к любым авантюрам, к тому же, зачастую весьма недоброе. Причем, этот самый «второй» стремится не только поближе узнать других людей, но старается глубже влезть им в душу, чтобы потом манипулировать ею, или даже полностью подчинить своей воле. И если живущий во мне «правильный» человечек всегда точно знает что есть хорошо и что плохо и неукоснительно следует строгим моральным принципам, то «неправильный» делает все, что в голову взбредет, не думая о последствиях, каких–то там принципах и прочей ерунде, связанной с общепринятыми нормами поведения. Просто раздвоение личности какое–то.
Дома, с наслаждением погрузившись в пенную, ласковую и ароматную ванну, я кайфовала минут сорок, стирая с себя губкой ощущение налипшей на меня после секса грязи. Грязи не в физическом, а в сугубо моральном смысле, – ведь я занималась любовью с мужчиной, которого не любила, а лишь использовала в своих корыстных целях. Другое дело – он был отнюдь не против. Потом накинула легкий домашний халатик, съела пару бутербродов и позвонила Светлане. Кажется, она еще не вполне отошла от вчерашнего и отвечала довольно односложно, но едва речь зашла о Борисе, тотчас очнулась от спячки, и в голосе проявились энергия и напор.
– А поподробнее… – попросила она, едва я намекнула, что была в гостях «у ее друга».
Пришлось рассказать ей все, разумеется, не вдаваясь в самые интимные детали.
– Всегда подозревала, что он классный мужик! – наконец резюмировала Света. – Говоришь, испугался, что начнешь его преследовать?
– Мне так показалось. Да и зачем он мне сдался – я же не влюблена!
– Понятно. Продолжения не будет. А если все–таки…
– Исключено, – нетерпеливо оборвала я ее.
– Странная ты, ей–богу! Почему бы, если он нормальный трахатель… В наше сексуально изможденное время таких гераклов днем с огнем искать приходится.
– Не хочу затяжного романа с женатиком.
– Тоже верно, – вздохнула она. – Значит, телефона твоего я не знаю. Фамилию позабыла. И вообще, ты ко мне забрела случайно, мы почти не знакомы. А если будет сильно доставать – ты уехала учиться за границу. Причем, срочно и надолго.
– Умничка. Именно так.
– Все–таки ты подумай, Лиля… Если…
– Нормальный боевой мужик, – прервала я ее, и мы обе расхохотались. – А где твой красавец? – перевела я разговор на другую тему.
– Ох, за пивом побежал. Головки–то бо–бо.
– Могу себе представить.
– Не можешь, ты человек малопьющий.
– А Танечка тоже у тебя осталась? По –моему она была уже не транспортабельна.
– Как же! Ты что, нашего Петю не знаешь? Поволок в свой уголок, как ту самую пресловутую муху. Ой, кажется, моя половинка с пивом заявилась. Пока! Созвонимся…
«Созвонимся….» – произнесла я уже в ответ на раздавшиеся в трубке гудки и широко зевнула – все же надо немного поспать. Плотно задернула шторы и упала на свой родной диван. Уютное гнездышко, в котором так хорошо спится. Все–таки столь бурный секс да еще самый первый, да еще и с этаким мачо – весьма чревато. У меня разболелась вся нижняя часть живота, так что я стала ходить слегка на раскоряку, словно после продолжительной скачки на лошади, – и это меня сильно смешило. Однако подобная боль не была неприятной: больно и одновременно как –то по –особому, эротически, приятно – нечто сродни мазохизму.
Сегодня, по прошествии нескольких лет, мне даже немного забавно вспоминать ту стародавнюю историю с дефлорацией. Хотя… может, все это выглядело не так уж и глупо… С Борисом я действительно никогда больше не пересекалась. Светлана доносила мне, что он пытался разыскать меня, но она молчала, как партизан. Поначалу–то он с облегчением воспринял мое исчезновение с его горизонта, но, убедившись, что я не собираюсь преследовать его и предъявлять на него права, вдруг словно взбесился. Еще бы, такой мачо! Не знаю, что так его зацепило, наверное, самолюбие взыграло, – только поиски меня превратились для него в настоящую идею фикс, а когда не увенчались успехом – у мужика просто крышу снесло. Жалостливая Света даже Христом богом просила меня с ним увидеться – но я отказалась. Зачем – ведь я ничего к нему не чувствую. Какое–то время он пил горькую, и в пьяном виде колесил по городу, надеясь на случайную встречу. В одну из таких диких поездок не справился с управлением и машина перевернулась. Спасли подушки безопасности. Пролежав в больнице пару месяцев, он, наконец, успокоился и вновь обрел себя.
Я улыбаюсь – да, дела давно минувших дней… Но пора возвращаться в настоящее!
Еще немного понежившись в постели, я с сожалением сажусь и включаю мобильник. Снова звонит Андрей. Я зеваю и, наконец, отзываюсь.
– Ну, чего тебе, Андрей?
– Привет! Ты сейчас дома? Я тут как раз неподалеку, хотел заехать.
– Нет–нет, – окончательно просыпаюсь я, – мне нужно уходить.
– И куда же, позвольте спросить, ежели не секрет?
– Секрет.
– А мобильник почему отключила?
Я выдержала паузу, размышляя, послать его к черту сразу или проявить интеллигентскую вежливость? Все же вежливость победила.
– Не хотела, чтобы какой–нибудь малахольный случайно разбудил меня ранним звонком.
Обиженное молчание в трубке с полной очевидностью продемонстрировало, что «малахольный» понял все правильно. Сдаваться, однако, не собирался.
– Мы сто лет не виделись – может, отложишь дела?
– Не получится. Очень надо.
– Да я только на пять минут…
– Знаю я твои «пять минут». Хватит придуриваться, у меня времени в обрез!
– Ну, если так, тогда конечно… – он все еще надеялся, что я переменю свое решение. Несколько лет назад, когда я еще была в него влюблена, это был вполне возможный вариант. Но не сейчас, нет, не сейчас.
Долгое напряженное молчание. Молчит и дышит в трубку – детский сад какой–то.
– Я тебе позвоню. – Почти искренне обещаю я и сама себе удивляюсь: чего я с ним миндальничаю, взрослый ведь мужик.
– А когда? – снова начинает допытываться он. – Завтра? Или послезавтра? А может через год?
Моему ангельскому терпению приходит конец. Каков нахал?! Да как он смеет от меня чего–то требовать!
– Ну, хватит! – резко прерываю я. – Позвоню, когда сочту нужным. Может, завтра. А может – никогда.
Он ощущает резкую перемену настроения, – еще бы, в моем голосе прорезался наждак, – и начинает вилять хвостом, как побитая собака.
– Извини, не сердись, меня занесло не в ту степь.
– Это точно. Знаешь ведь – на меня нельзя давить.
– Да знаю, знаю. Лиличка, пожалуйста, только не злись…
– Ладно, постараюсь. Ну, пока!
– Подожди еще секунду, не клади трубку! Ты, правда, не сердишься?
– Правда. Почти не сержусь. Довольно, Андрей, до свидания!
– Только не забудь, ты обещала позвонить…
– Позвоню, позвоню, обещаю… – и я с облегчением отключаюсь.
«А возможно и не позвоню», – говорю я трубке и строю ей рожицу. Быть может, когда–нибудь я действительно позвоню – сама не знаю, зависит от настроения. Зачем загонять себя в жесткие рамки? Человек Андрей неплохой, да и в качестве любовника заслуживает похвалы; единственный минус – женат. Ну, пожалуй, еще слишком высокого мнения о собственной персоне, хотя для мужчины это, скорее, плюс. Сто лет назад, пока он не женился, мы прекрасно проводили время. Хотя отношения у нашей влюбленной парочки складывались своеобразные: с одной стороны – настоящий вулкан страстей, с другой – каждый участник тандема постоянно стремился одержать психологический вверх в любовной игре. Впрочем, это уже дела давно минувших дней… Я сладострастно потянулась, ощущая себя гибкой белой львицей, потом вскочила на ноги и отправилась варить кофе.
И все–таки какое–то дежавю! Около года назад меня точно также разбудил звонок Андрея, когда я увидела свой первый и в чем–то судьбоносный сон о Лилит.
Этим вечером, как я и предполагала, Андрей снова мне названивал, но об этом как–нибудь в другой раз. Впереди у меня два выходных и намечена уйма дел, так что предаваться воспоминаниям нет ни времени, ни желания. Работа над диссертацией только начинается, я собираю материал, делаю выписки и параллельно записываю возникающие мысли. Источников, древних и современных, обнаружилось великое множество. Все их необходимо прочесть, обдумать, проанализировать. Я постараюсь узнать о Лилит всё, что возможно. Все–таки интернет на редкость удобное изобретение для современного исследователя.
Кто же такая Лилит
Существуют два варианта легенды о Лилит, первой жене Адама, причем, оба восходят к одному источнику – первой книге Ветхого Завета, книге Бытия, – отличаясь лишь трактовкой древнего текста. «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему…» (Быт. I. 26). «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Быт. I. 27). Произошло это на шестой день Творения. Стоит отметить, что слово «человек», которое в древнееврейском оригинале пишется как «adam», по всей видимости, происходит от слова «adamah», что значит – «пыль, прах».
Итак, примем к сведению: на шестой день Творения были созданы Богом мужчина и женщина, Адам и Лилит.
Другая версия легенды представляет появление подруги первого человека совершенно иначе: вначале был создан Адам, а уже затем Ева, что явствует из следующего отрывка книги Бытия: «И сказал Господь: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт. II. 22). Придя к этой мысли, Господь наслал на Адама крепкий сон, извлек у него ребро – и сотворил женщину, которой суждено было стать женой Адама.
Получается, что, согласно версии № 1, первой женой Адама была Лилит, созданная с ним одновременно и одинаковым способом: из глины, праха и других подручных средств. Однако в Ветхом Завете нигде не упоминается, как именно звали жену Адама. Имя Лилит возникает несколько позднее в других древних источниках, причем, несет на себе уже явно негативный оттенок, так как первая сотворенная Богом женщина затем была обращена Им же в демоницу; судя по всему, из–за своей исключительной строптивости.
И всё–таки интересно, по какой именно причине была столь жестоко наказана первая женщина на земле?..
В одной из книг древнееврейской Каббалы – «Зогар», – написанной испанским каббалистом четырнадцатого века Моисеем де Лионом, имя Лилит упоминается неоднократно. О проступке перед Богом первой женщины, за который она была наказана превращением в кровавую ночную демоницу, повествуется и в «Алфавите» Бен–Сиры.
История вкратце такова.
Едва Господь создал из праха мужчину и женщину и вдохнул в них жизнь, как оба проявили на редкость своенравный, не сказать склочный, характер, продемонстрировав все отрицательные качества своей натуры. Между вновь сотворенными людьми развернулась настоящая борьба за лидерство, и состоялся следующий диалог, приводимый древними источниками.
«– Я не лягу внизу, – сказала она.
– Я не лягу под тебя, только наверху, – ответил Адам. – Потому что ты подходишь только в низшей позиции, а я должен быть в высшей.
– Мы оба равны, ибо созданы оба из праха. Я не буду тебе покоряться.
– Я создан по образу Элоима и не могу унизиться до твоего уровня. Ты ничто иное, как одна из многих тварей в поле. Ты создана мне в помощь, так и останется».
Не тут–то было! Лилит совершенно справедливо считала себя равной Адаму и не желала ему подчиняться. Более того, она тут же решила с ним «развестись». Произнеся вслух тайное имя Бога – «Ягве», – она взмыла в воздух и улетела прочь от несговорчивого супруга. Обиженный Адам в сердцах нажаловался на нее Ягве. Что тут сказать, очень по–мужски – любая нормальная женщина от такого типа тоже бы слиняла! Господь над ним сжалился и, чтобы вернуть своевольницу законному мужу, отправил вдогонку беглянке трех ангелов. Ангелы Сеной, Сансеной и Самангелоф настигли Лилит у Красного моря и предъявили ей жесткий ультиматум, дескать, возвращайся к законному супругу – или с тобой такое сделают… Однако Лилит с презрением отвергла притязания Адама, обвинила несостоявшегося супруга в многочисленных недостатках, и отказалась к нему возвращаться. Тут уже и сам Ягве настолько оскорбился поведением непослушного создания, сотворенного, между прочим, Им Самим, что решил отменно наказать Лилит, обрекая ее на страшную кару. С тех пор, во веки веков, ей было суждено рожать каждую ночь по сто детей–демонов, но все они затем должны были умирать. Во втором варианте легенды наказание оставалось не менее суровым, хотя и более понятным с человеческой точки зрения: Лилит обрекалась на вечное бесплодие.
В «Алфавите» Бен–Сиры описывается, как ангелы, наконец, догнали успевшую улететь довольно далеко Лилит и попытались убедить ее вернуться к Адаму. Однако она принялась спорить с ними и утверждала, что была создана Богом вовсе не для замужества, а для того чтобы губить новорожденных. Ангелов это, конечно, не привело в восторг и, по–видимому, они оказали серьезное давление на строптивую даму, – тогда Лилит поклялась, что не станет вредить младенцам, у изголовья которых будут начертаны ее имя и имена настигших ее ангелов.
Еще одной «задачей» Лилит, которую приписывает ей Каббала, помимо расправы над беззащитными младенцами, являлось соблазнение, обольщение, совращение и т.д. спящих молодых мужчин. Поэтому в «Зогаре» и более поздней каббалистической литературе она уже выступает под различными именами, отражающими суть ее черных деяний: Блудницы, Нечестивой, Вероломной, Черной.
Талмудическое портретное описание Лилит вызывает дрожь и уж точно не рождает положительных эмоций, ибо она описывается, как злобный демон с женским лицом, длинными волосами и крыльями.
Учитывая вышеизложенное, вполне понятны действия суеверных иудеев, которые с древнейших времен для защиты младенца от нападения ночной демоницы вешали у колыбели ребенка амулет с именами трех ангелов. В амулеты помещались не только имена ангелов и заговоры для роженицы против Лилит, но и некоторые имена самой Лилит: Батна (чрево), Одем (краснота), Аморфо (не имеющая формы). Обычай повязывать на ручку младенца красную нитку связан именно с этим поверьем – якобы Лилит боится красного цвета. Особенно опасной считается ночь перед обрезанием младенца. Поэтому, остерегаясь нападения Лилит, отец должен всю ночь напролет читать отрывки из «Зогар» и других книг Каббалы.
В общем, перед нами в женском обличье предстает существо жуткое и отвратительное, несмотря на то, что было создано Богом. И это вполне объяснимо: за неподчинение мужчинам, последние и не такой поклеп на женщин возведут – лишь бы те всегда были ручными и послушными. Что же тогда говорить о Лилит, посмевшей ослушаться самого Ягве?.. Она наотрез отказалась подчиниться Адаму, едва тот заявил о своем мужском первенстве, послала несостоявшегося супруга подальше – и упорхнула, произнеся вслух тайное имя Бога. Возникает законный вопрос: почему Адам, все–таки супруг как–никак, не сделал то же самое, а вместо этого отправился жаловаться к Господу? Произнес бы вслух Его имя – и полетел догонять строптивицу. Тут можно рассматривать две возможности: либо у него не хватило решимости, либо ему не было известно истинное имя Бога. То есть, у Лилит было это тайное знание, а у Адама – нет?! Интересная картинка вырисовывается. Но тогда, если послушно следовать логике, получается, что Лилит была своего рода конфиденткой Ягве, который поверил ей одну из своих сокровенных тайн. А она, неразумная, этого не оценила и ослушалась своего «папочку», на что тот страшно разгневался и решил в назидание всем будущим женам ее как следует «выпороть» – по–своему, конечно, с ветхозаветным размахом, обратив в демоницу – пожирательницу младенцев. Да уж, за подобное своеволие следует отменно наказывать, чтобы всем дамам во всех последующих поколениях неповадно было!..
Но если отвлечься от всяческой мистики, то разыгравшаяся во времена сотворения мира драма выглядит весьма приземленно: поспорили мужчина с женщиной о том, кто главный в семье, и женщина – о, ужас! – не согласилась прогнуться под мужчину, не согласилась сделаться покорной сексуальной рабыней и исполнять его прихоти. А когда некий третейский судья попенял ей на это – возмутилась насилием над собственной личностью и сбежала. Сбежала, ибо была преисполнена гордыни и не пожелала пойти на компромисс. За что была образцово наказана Создателем.
Право слово, люциферова гордыня никому на пользу не идет.
Однако существует и другая, гораздо более привлекательная и интригующая ипостась Лилит, которая широко востребована мифологией прошлого и настоящего. Об этом втором «виде деятельности» неугомонной ночной демоницы также рассказывается в книге «Зогар». И рассказ этот, снабженный пугающими подробностями, предостерегает неосторожных мужчин от роковой встречи, последствия которой настолько серьезны, что несчастному, попавшемуся в сети Лилит, открыты врата ада. На описание действий древнееврейской соблазнительницы будет небезынтересно взглянуть и современным дамам, упражняющимся в искусстве обольщения. Похоже, за пару тысяч лет мало что поменялось. Перевод текста, конечно, не очень, не «Песнь песней» царя Соломона, к которой обращалось множество прекрасных поэтов, но смысл очевиден.
«Она наряжается и украшает себя как женщина легкого поведения. Она стоит у дороги и соблазняет мужчин. Она одурманивает глупца, который попадает ей на удочку, целует его и потчует вином со змеиным ядом. Как только глупец выпивает его, он начинает беспрекословно следовать за нею. Когда она замечает, что он окончательно сошел с пути праведного и начал следовать за ней, она снимает с этого глупца все, что на него вешала.
У нее волосы (красного или розового цвета), припудренные щеки, уши украшены серьгами из Египта, на шее ее, кажется, все драгоценности Востока – ее оружие по соблазнению мужчин. У нее (маленький) рот, словно узкий дверной проем, язык ее остр как меч, ее слова обволакивают как масло. Губы ее алы как роза и сладки как сладости мира. На ней темно–красные одежды, украшенные всеми драгоценностями мира с 39–ю драгоценными аксессуарами. Те глупцы, которые приходят к ней и пьют вино, предаются внебрачным связям с ней. И что же она делает после этого? Она оставляет глупца одного, мирно спящим в постели, а сама улетает ввысь (в небеса). Когда глупец просыпается, ему кажется, что он в следующий раз получит столько же удовольствия, как и прежде. Но не тут–то было. Она сбрасывает свои драгоценности и превращается в жуткое существо. Одетая в пламенеющее огнем платье, она является перед ним с присущей ей злобой, заставляя его тело и душу трепетать от ужаса. У нее огромные глаза, в руке ее острый меч, с которого стекают капли крови. Она убивает его этим мечом и бросает в жерло ада».
Дочитав до конца этот апофеоз древнееврейского соблазнения, я не выдержала и рассмеялась. Потом еще раз внимательно прочитала отрывок от начала и до конца. Если непредвзято разобрать весь процесс демонического обольщения, он чрезвычайно точен и выверен с психологической точки зрения. У женщины вызывающий вид: дорогие одежды и ярко окрашенные волосы. Плюс недешевые драгоценности, наличие которых, очевидно, совершенно неотразимо действовало на мужчин Древней Иудеи, падких до богатства. Прибавьте к этому одурманивающее» вино и «обволакивающие» речи – и портрет роковой женщины двухтысячелетней давности предстанет перед нами во всей его неизменной красе. Но это только начало. Потому что затем мужчину одаривают такими изощренными ласками, что он буквально сходит с ума, потому что жена его не обучена любовным играм. И что же происходит дальше?.. А дальше – Лилит улетает, оставляя спящего любовника в одиночестве. Любопытно, что для наших предков одним из главных атрибутов обольщения считались драгоценности и дорогие аксессуары, которые, видимо, действовали безотказно. После роскошных удовольствий в постели с Лилит, несчастный мечтал лишь об одном: снова оказаться с ней в постели. Но если им удавалось встретиться вновь, перед ним оказывалось уже совершенно другое существо, злобное, агрессивное, стремящееся доминировать. Нежная и желанная возлюбленная превращалась в настоящее чудовище, безжалостно забирающее в плен душу и тело своей жертвы. Муки любви и неутоленного желания порождают призрачных монстров. Вот они откуда берутся, мужские ужастики, – огромные горящие глаза, кровоточащий меч, адский огонь. Лилит же – свободна, как ветер. Насладившись очередным мужчиной, она бросает его, как съеденный плод, – и уходит, не оглядываясь, обрекая покинутого любовника на вечные страдания. Она всегда «госпожа», она всегда сверху. Что ж, за удовольствия приходится платить и в наше время! Очевидно, в древности садо–мазохисткие отношения типа «раб – госпожа», представлялись чем–то из ряда вон выходящим. Особенно, если в доминирующей роли выступала женщина.
Я решила немного передохнуть. Пошла на кухню и сварила себе еще джезвочку кофе. Все–таки любопытно, размышляла я, наслаждаясь горьковатым вкусом ароматного арабского напитка, насколько мало меняется на протяжении веков и даже тысячелетий человеческая психика. Особенно устойчивыми оказались представления об отношениях между мужчинами и женщинами. К сожалению, мы совершенно не помним периода матриархата, когда доминировали женщины. Сколько он длился? Насколько гармоничными были отношения в семьях? Как выглядели эти семьи?.. Вероятно, это связано с тем, что тогда еще не было письменности, которая возникла уже в период патриархата. Впрочем, к теме моей диссертации все эти глубокие раздумья не имеют прямого касательства. Я легонько вздохнула, допила кофе и вернулась к компьютеру. Кто же ты есть, моя замечательная Лилит? Откуда родом? И – кто тебя выдумал?..
О происхождении Лилит
Миф о Лилит уходит корнями в глубокую древность. В равной степени этот образ принадлежит еврейской и древневосточной мифологии. В прологе шумерского эпоса о Гильгамеше, который в настоящее время относят к двадцать второму веку до н.э., есть упоминание о Лилит.
Считается, что и само происхождение имени – Лилит – восходит к шумерам, так как созвучно шумерскому «лиль» (воздух, ветер, дух, призрак). В предисловии к «Ассирийской магии» Шарля Фоссе исследователь Емельянов поясняет: «Юноша и девушка–лилиту – демоны, в имени которых заключена игра слов из разных языков. По–шумерски «лиль» означает «воздух, ветер, дух, призрак», по–аккадски «лилу» – «ночь». Отсюда и смесь представлений: демонов этого рода считали ночными привидениями. Вероятно, их можно сопоставить со славянскими заложными покойниками – то есть с людьми, умершими неестественной смертью и раньше срока. Во всяком случае, они всегда отличаются от гадим – обычных духов умерших предков (хотя и для последних характерны необычные случаи смерти). Вполне возможно, что люди, превратившиеся в духов лилу, при жизни были безбрачны и не оставили потомства. Так можно объяснить склонность мужчин–лилу вступать в связь с земными женщинами (причем от этих связей у них рождаются либо уроды, либо такие же демоны)».
Образы злобных ночных созданий в женском облике были весьма популярны в древности и до сих пор кочуют из мифа в миф, из легенды в легенду у самых разных народов. Так, ненасытная ночная демоница, убивающая мужчин, присутствует в арабских мифах, а также в мифах Междуречья. Эти верования затем перешли в легенды о кровожадных царицах, казнивших после ночных наслаждений своих любовников – Клеопатра, царица Тамара. Формирование этих мифов, вероятно, можно отнести ко времени перехода от матриархата к патриархату, когда добрая богиня – покровительница своего народа постепенно превращалась в собственную злобную противоположность. У славян, например, это Баба–Яга, чей сказочный образ в настоящее время носит исключительно отрицательный оттенок, тогда как в далекой древности это была мудрая и сильная богиня. А в одной из шумерских легенд у Лилит, тоже выступающей в качестве богини –покровительницы, уже имеется не только светлая, но и темная сторона: ее слезы даруют жизнь, а ее поцелуи несут смерть. Возникшая двойственность, по всей видимости, стала источником зародившейся традиции изображать Лилит с двумя львами.
Но существуют и другие варианты происхождения имени Лилит. В иврите, относящемся к семитским языкам, прилагательное женского рода «лейлит» означает «ночная»; «дмама лейлит» – «ночная тишь». Также, словом «лилит» в иврите называется один из видов сов – неясыть. Не исключено, что именно поэтому Лилит довольно часто сопровождает сова.
В современной демонологии Лилит уже не столько демоница, пожирающая детей, сколько подруга Сатаны (Самаэля). В настоящее время она во многом ассоциируется с Черными Богинями, такими как Кали, Ума, Парвати, Геката, Хель, Эрешкигаль. И эта сторона ее сущности подразумевает некие скрытые и глубокие смыслы: Темная Мать, Черная Женственность, чье изначальное предназначение – быть губительницей зародышей Света.
Громкий дверной звонок прервал мои творческие изыскания. Ну, кого там еще черти принесли?! Некоторое время я сидела, затаившись, в надежде, что незваный гость позвонит–позвонит да и отправится восвояси не солоно хлебавши. Однако неизвестный(ая) продолжал настойчиво трезвонить и, решив, что легче отпереть дверь, нежели слушать раздражающее дребезжание, я отправилась в прихожую.
– Открывай! Я знаю, что ты дома! – раздался из–за двери решительный голос Володи. – Мы же договорились еще на прошлой неделе!
Действительно, договорились – как я могла позабыть?! И хотя все мое существо противилось тому, чтобы прервать столь интересное и познавательное занятие, как работа над собственной диссертацией, моя совесть не позволила мне поступить столь предательским образом – ведь я сама назначила день и время встречи. К тому же, Володя – человек на редкость самоуверенный и упертый и может торчать у меня под дверью хоть до самого вечера, так что серьезной работы все равно не получится.
Мои отношения с Володей пока переживали стадию дружеской влюбленности, что подразумевало изначальную симпатию с обеих сторон, совместные прогулки по городу, сидение в кафе и обсуждение различных заумных вопросов бытия. Он был настоящий философ в прямом и переносном смысле этого слова, то есть, закончил философский факультет Петербургского университета, параллельно с историческим. Кроме того успел защитить кандидатскую диссертацию по истории и теперь преподавал в том же самом университете. По натуре это человек въедливый и настырный, что хорошо, вероятно, для занятий наукой, но порой весьма разрушительно в межличностных отношениях. Его неистребимое желание поступать исключительно в соответствии с собственным разумением, не обращая внимания на мнение окружающих, которое может совершенно не совпадать с его собственным, иногда вызывало у меня бурное неприятие – но конфронтации с ним я пока избегала, ожидая дальнейшего развития событий. Стоит отдать ему должное, личность он неординарная и мало предсказуемая, а это всегда привлекало меня в особях противоположного пола. Ну и конечно великолепные внешние данные, на которые сразу обращали внимание все женщины, независимо от возраста. Просто вылитый витязь из сказки, викинг из скандинавского эпоса, или же рыцарь из легенды, только белого коня не хватает. Короче, по всем параметрам, красавец – мужчина. Предки то ли шведы, то ли норвежцы, короче, бандиты – викинги, что явно отразилось на его генотипе и характере.
И вот сейчас этот двухметровый белокурый красавец настойчиво звонил в мою квартиру, требуя обещанной встречи. Я вздохнула и отперла дверь. Если уж быть откровенной, я не слишком расстроилась из–за прерванной работы. Невидимые весы, на одной из чаш которых лежала работа над диссертацией, а на другой общение с роскошным мужчиной, явно качнулись в сторону последнего.
Он ворвался в прихожую, словно ураган, подхватил меня на руки и понес в комнату, на ходу пеняя на мою непунктуальность.
– Я звонил, звонил. Чем ты тут занималась?
Усадил меня на диван и сел рядом. От него прямо–таки исходили интенсивные мужские флюиды.
– Просто не хотела открывать. Не знала кто, – честно призналась я и пожала плечами.
– Забыла про свидание? Со мной!? – Укоризненный взгляд синих глаз, от которого я должна проникнуться чувством вины, но из вредности не проникаюсь.
– Представь, забыла. Вся ушла в работу. Над диссертацией.
– На фига красивой женщине диссертация? Чем меньше думаешь, тем лучше – меньше морщинок.
– И это говоришь мне ты, остепененный историк? Типичный мужской шовинизм!
– И пусть. Настоящий мужчина всегда шовинист–эгоист и еще не знаю там кто. – Подшучивал он надо мной с легкой покровительственной улыбкой. – Но все–таки нехорошо, госпожа ученая дама, ведь мы договорились заранее.
– Ну, извини! Прости! Умоляю о пощаде! – Я молитвенно сложила руки на груди и уставилась на него. Потом склонила повинную голову: – Понимаю, подобной необязательности с моей стороны ты не переживешь. Согласна – виновата. – Я хитро глянула на него исподлобья, встала и выключила компьютер. Понятно, что день потерян. Или все же нет?.. – Кофе хочешь?
– Лучше травяной чай по твоему рецепту. – Он вальяжно расположился на диване и явно не собирался сдавать завоеванные позиции.
И я послушно отправилась на кухню, испытывая легкое раздражение против этого мощного натиска и одновременно нечто вроде своеобразного восхищения мужской самоуверенностью, сдобренной редкостным обаянием.
Честно признаться, на данный момент Володя занимал меня куда больше, нежели будущая моя диссертация, причем, во всех смыслах. Я заприметила его у нас в библиотеке с месяц назад, да и трудно было не заметить столь породистого красавца, который вдруг зачастил в наш зал. Позднее выяснилось, что он взялся за докторскую диссертацию. Разумеется, все наши сотрудницы тут же пришли в неимоверное волнение, сделали на него стойку и всячески привечали. Я же пока держалась в стороне, не поддаваясь этому всеобщему броуновскому движению, и принципиально не обращала на этот выдающийся мужской экземпляр никакого внимания. В библиотеке я вообще тише воды, ниже травы. Синий чулок, с уложенными узлом на затылке волосами, без макияжа и яркой одежды. Просто сотрудница библиотеки, которая обслуживает жаждущих знаний клиентов. Обычная социальная роль, в которую я вжилась в совершенстве.
Конечно, меня он тоже заинтересовал. Но прежде чем заняться им вплотную, я какое–то время присматривалась к нему и изучала характер. В то время как остальные наши библиотечные дамы ринулись напролом, стараясь поскорее обратить на себя царственное внимание викинга (это прозвище приклеилось к нему сразу и намертво), что выглядело слишком прямолинейно и навязчиво, я, со своей стороны, постаралась холодно проанализировать ситуацию, и поняла, что действовать нужно совершенно иначе, осторожно и незаметно. Игра должна быть тонкой и умной, как в шахматной партии. Исходила я при этом из следующего. Мужчина с подобными внешними данными, безусловно, избалован женским вниманием. Привык, что бабы на него вешаются гроздьями. Поэтому явное отсутствие интереса со стороны женщины, несомненно, заденет его самолюбие и будет раздражать. Стало быть, в пику другим нашим дамам, я буду демонстрировать по отношению к нему полнейшее равнодушие, что рано или поздно по–настоящему его достанет. Легкое пренебрежение, сдобренное иронией и язвительностью, станет самым действенным оружием при подобном раскладе.
Моя тактика сработала быстрее, чем я ожидала. Однажды, когда он заказал у меня несколько книг на французском и немецком, я окинула его взглядом, полным такого откровенного недоверия и даже насмешки, что он не выдержал и вступил со мной в диалог – что мне и требовалось.
–Вы, кажется, считаете, что я не владею этими языками?
Я только слегка пожала плечами и усмехнулась. Краска бросилась ему в лицо, но он сдержался и не высказал на мой счет все, что в тот момент думал. Тогда я заглянула ему в глаза, так, как я это умею – когда мой взгляд сквозь незащищенные дырочки зрачков ныряет в самую душу человека, заставляя его смутиться.
– Какая вам разница, что я считаю?
– Между прочим, я преподаю в нашем университете.
– Рада за вас, – и я протянула ему стопку книг.
– Благодарю, – буркнул он и отошел.
В тот день я еще не раз ловила на себе его раздраженный взгляд. Мужчине, не привыкшему к сопротивлению, трудно пережить подобную «обиду» от обыкновенной серенькой библиотекарши. Я же испытывала чувство глубокого удовлетворения, ибо дразнить и доставать самовлюбленных самцов – одно из моих тихих садистских развлечений.
Однако довольно скоро наши диалоги приобрели чуть более дружественный характер, что не исключало постоянной пикировки и упражнений в остроумии с обеих сторон. Почему–то особенно его подкупало то, что я общаюсь с ним, не придавая никакого значения его внешности. Мне же импонировали его интеллект и широта взглядов. Что делать, я всегда питала слабость к продвинутым мужчинам. Впрочем, и к женщинам тоже – но тут уж исключительно в смысле интеллекта.
Наконец он соизволил снизойти до меня и пригласил в кафе. Действительно, почему бы вечерком после работы не посидеть в кафе? Я согласилась. Только не сразу после работы, а часиков в девять, чтобы можно было заехать домой и переодеться. И хотя по его лицу можно было прочесть, что он не слишком–то понимает, зачем мне все эти переодевания, спорить не стал, не придав этому моему условию никакого значения. А зря…
Потому что, когда я в начале десятого вошла в заполненный народом зал ординарного питерского кафе, и головы всех мужчин повернулись в мою сторону – мой викинг просто опешил. На его лице попеременно отразились самые разнообразные чувства: удивление, восторг, замешательство – это она или не она? не может быть, чтобы это была она! Он даже растерялся и не знал, как себя вести – подняться мне навстречу, позвать, просто помахать рукой? Насладившись произведенным эффектом, я направилась к нему, лавируя между столиками. Сидевшие за столиками женщины провожали меня полными ненависти взглядами и готовы были растерзать. Если бы взгляд убивал – я бы давно была мертва.
Я непринужденно подошла к столику и присела напротив Володи.
– Извините, немного опоздала. Без обид? – и легонько коснулась его лежавшей на столе руки. Реакция на мое «дружеское» касание оказалась острой и непредсказуемой: моего красавца буквально подбросило на стуле, словно через него пропустили электрический ток. Я убрала руку, сделав вид, что ничего не заметила. – Вы уже что–нибудь заказали?
– Только шампанское, – с усилием выговорил он. И после затянувшейся паузы прибавил: – Вы потрясающе выглядите.
– Надеюсь, – легкомысленно отозвалась я, – маленькое черное платье – привет от Коко Шанель – способно творить чудеса. Сами понимаете, на работе мне это как–то ни к чему. – Дело, конечно, было не только в платье и редкой красоты ожерелье из зеленого нефрита, подчеркивающего гордую посадку моей головы и безупречность линий шеи и плеч, а в кардинальном изменении моей личности, совершенно неожиданном для моего визави. Похоже, он даже не предполагал наличия другой стороны моей натуры, моего сокровенного «я».
Вечер прошел вполне приемлемо. От первой встречи двух очень разных людей трудно требовать большего, но мы даже потанцевали. Как всегда, я имела большой успех, и Володю раздражало, что приходилось то и дело отшивать желающих пригласить меня на очередной танец поклонников. Видимо, к этому он не привык и разговаривал с конкурентами достаточно резко, что искренне меня веселило, хоть я и не подавала виду. В тот вечер мы впервые перешли на «ты».
Наше свидание в кафе нельзя назвать неудачным, по крайней мере, для меня. Я прекрасно понимала, что Володя собирался «облагодетельствовать» скромную, пусть и довольно занятную библиотекаршу, пригласив ее сначала на ужин, а затем, возможно, и к себе домой. Но от этой идеи ему пришлось отказаться. Общаясь с малознакомым человеком, обычно отчетливо чувствуешь, что можно и что нельзя позволить себе в отношениях с ним. И если в разговоре с ординарной библиотекаршей, он вполне мог проявить свою привычную снисходительность, которую демонстрировал ко всем женщинам без разбора, то с той роковой красавицей, в облике которой я вдруг предстала перед ним в тот вечер, это было совершенно исключено. Такую женщину требовалось обольщать, соблазнять и завоевывать, прилагая недюжинные усилия. Он понял это сразу, на подсознательном уровне, без слов. По сути своей мы процентов на девяносто животные и большинство решений принимаем чисто интуитивно, хотя нам зачастую кажется, будто эти самые решения мы тщательно обдумываем и анализируем.
Перед слегка растерявшимся Володей в моем лице вдруг поочередно предстали две совершенно разные женщины. Для каждой из них по отдельности у него имелся наработанный годами упорного труда на ниве практического обольщения индивидуальный рецепт поведения, безошибочно ведущий к достижению цели. Но вот незадача! Я – единая –в–двух –лицах – представляла собой некую загадку, с которой ему прежде никогда не приходилось сталкиваться. А, как известно, все новое и загадочное неизъяснимо притягательно для настоящего мужчины. Короче, он заглотил мой крючок.
После судьбоносного свидания в кафе его отношение ко мне кардинально переменилось: теперь он явно ухаживал за мной, – и это привело в полное замешательство наших библиотечных дам. Я никогда не являлась на работу в своем «роковом» обличье, чтобы не вызывать излишнюю зависть и даже злобу собственных коллег – увы, женщины не прощают своей товарке яркой внешности и успеха у мужчин. Поэтому милые мои сослуживицы никак не могли взять в толк, что же именно привлекло ко мне внимание столь неординарного мужчины, и бесконечно сплетничали за моей спиной, а иногда и напрямую старались укусить побольнее. Мне не хотелось возбуждать у них излишнюю агрессию, и потому я старательно изображала из себя не то чтобы полную дуру, но наивного синего чулка, которую глубоко удивляет и даже слегка пугает внезапная симпатия великолепного викинга. Впрочем, иногда все же приходилось огрызаться, в том смысле, что некоторым мужчинам нравятся именно серые мышки.
В конце концов, разочарованные дамы пришли к выводу, что у викинга не все в порядке с головой – и оставили меня в покое.
Неплохо разбираясь в мужчинах, – все они в душе охотники и быстро теряют интерес к слишком легко доставшейся добыче – я держала Володю на расстоянии. Мы посещали театры, ходили в кафе и даже слушали в филармонии классическую музыку, которую он не понимал и не любил, но стремился сделать мне приятное и заодно повысить свой статус в моих глазах. Я же всегда искренне наслаждаюсь исполнением классики вживую; на данный момент мне особенно близки Рахманинов и Скрябин – до этого я просто с ума сходила по Григу и Брамсу. Но, кажется, моего викинга более всего изумляло, что мы с ним до сих пор еще не переспали, хотя с того самого первого рандеву в кафе уже минул целый месяц. Вероятно, столь длительный срок платонического общения с приглянувшейся девушкой представлялся ему чем–то запредельным.
Большинство мужчин можно без особых усилий привязать к себе постелью практически намертво. Хороший секс в наше время ценится высоко, особенно среди молодежи – а в какие времена он не ценился?! Но викинг был вылеплен из другого теста: слишком много в его постели перебывало женщин; слишком богатая и разнообразная сексуальная практика наложила на него отпечаток определенного рода пресыщенности. Для того чтобы влюбить в себя подобный экземпляр, требовалась особая тактика, которой я старательно придерживалась. Со временем я собиралась полностью доминировать в наших отношениях, а пока – осторожно, шаг за шагом, продвигалась к намеченной цели. Мне хотелось завладеть этим неординарным человеком, как вещью, хотелось подчинить его себе и, быть может, даже сломать. Мешали сильный характер моего противника и его дикое упрямство. Однако мои женские уловки еще далеко не закончились. Игра с Володей в гендерные кошки–мышки только начиналась и доставляла мне истинное удовольствие, ибо партнером он оказался достойным. Впрочем, с каким–нибудь другим, излишне податливым игроком, наша своеобразная партия продлилась бы недолго. Скоро я бы утратила всяческий интерес к сдавшемуся на мою милость сопернику – и отправила его восвояси. Легкая добыча меня не прельщает.
Вернувшись в комнату, я переставила чашки с подноса на журнальный столик: травяной чай Володе, кофе мне – и опустилась в кресло. Он устроился в кресле напротив. В молчании взяли свои чашки, испытующе взглянули друг на друга. Я ожидала дальнейшего развития событий. Он отведал чай, почмокал восторженно: «И что ты сюда кладешь? Божественный напиток!»
– Секрет фирмы.
Он только усмехнулся, откинулся в кресле и продолжал демонстративно услаждаться чаем. Я тоже молчала. Мой кофе был, пожалуй, излишне крепок. Пауза затянулась.
– И какова же тема диссертации? – Наконец изволил спросить он.
– А тебе это действительно надо? – не без иронии задала я встречный вопрос.
– Ну вот, сразу в штыки! А я ведь только вежливость проявил. Хотя… вообще–то любопытно.
– Любопытство не порок, но большое… – ехидно пропела я.
– Свинство, – закончил он. – Хватит уже изгальничать – ты знаешь, как я к тебе отношусь!
– И как же? Как?! – Я подалась к нему, я вся была внимание.
– Ну, прекрати, довольно! – Ему трудно было сохранять серьезность, когда я вот так дурачилась. И все же он удержался от улыбки и весомо, со значением произнес: – Ты очень умная и неординарная женщина.
– Правильно, – промурлыкала я. – Именно так. Но продолжайте, сударь, продолжайте…
– Нет, с тобой невозможно говорить серьезно!
Он был раздосадован и даже немного обижен моим поведением. Глядя на него, я рассмеялась: такой большой мальчик и обижается! – и заговорила нормальным тоном, без ужимок.
– Так и быть, скажу – не военная тайна. Собираюсь писать о Лилит, о корнях этого мифа и проекции его на современность. Только и всего, – и я развела руками.
– Хм… занятно. А что – неожиданно. Главное, тебе по характеру подходит.
– А ты знаешь мой характер? – насмешливо спросила я.
Он внимательно уставился на меня своими неправдоподобно синими – ну, чисто морская гладь – глазами, подумал немного и глубокомысленно изрек:
– Хотелось бы так думать, но – не уверен.
– И правильно! Потому что меня много, потому что я разная. И – сама себя не знаю. – И я снова не удержалась и состроила забавную мордочку.
Он невольно заулыбался: «Ну, перестань! Сначала пускать не хотела – теперь смешишь. Я понимаю, что помешал, – но так хотелось увидеться».
– Откровенно говоря – да, помешал. Но мое рабочее настроение уже улетучилось, так что… – Я пожала плечами и вопросительно воззрилась на него: дескать, ты мужчина, тебе и решать.
И он тотчас принял решение: «Едем на дачку!»
– Что ж, вариант вполне привлекательный, в этом году я еще ни разу не купалась. Вода там имеется?
– В смысле водопровод?
– В смысле река или озеро. Где можно поплавать.
– Разумеется. Сравнительно чистое озеро.
– Тогда вперед, на дачку!
Его машина ожидала у подъезда – вот ведь хитрец, предполагал, что не откажусь! Мы тронулись в путь, и он тотчас включил кондиционер. Хорошо, что современные авто снабжены этими штуковинами – на улице стоит ну просто африканская жара, редкая для северных широт. Несколько последних лет погода не устает удивлять: летом почти южная жара, а зимы – по–сибирски снежные и холодные.
Ехали наверно часа два. Я смотрела на текущие вдоль дороги пейзажи и размышляла о том, откуда у преподавателя университета, пусть даже остепененного, могут взяться деньги на это дорогое авто – не взятки же берет. Хотя… Я искоса посмотрела на викинга – нет, на взяточника он не походил. Тихонько рассмеялась своим мыслям. Володя сосредоточенно лавировал в плотном потоке машин, не обращая на меня внимания – казалось, весь город пересел на автотранспорт и двинулся на природу. За Репино он свернул с шоссе на боковую дорогу, которая, к моему вящему удивлению, не только оказалась в прекрасном состоянии, ровно заасфальтированная, чистая, но и без явных признаков извечного «ямочного ремонта». Когда же в пределах видимости нарисовалась пресловутая «дачка», мной овладел настоящий восторг. Не столько от увиденного, сколько от неожиданности, ибо сия «дачка» – в моем понимании небольшое деревянное строение на шести сотках и с удобствами во дворе – выглядела даже не как вилла, а как уютный загородный дворец, вокруг которого раскинулся ухоженный парк в английском стиле. Ворота при въезде в парк распахнулись сами собой, по длинной аллее мы подъехали к главному входу и, бросив автомобиль, по широкой мраморной лестнице поднялись к инкрустированным дорогими сортами дерева дверям с бронзовыми ручками в виде львиных голов. Володя нажал какую–то малозаметную кнопку, и двери автоматически открылись, впустив нас в отделанный мрамором холл, уставленный к тому же весьма сносными копиями древнегреческих статуй.
– Вот черт, – с чувством сказала я, озираясь, – а «дачка» и в самом деле неплохая…
Володя с тихим торжеством наслаждался моей реакцией, вероятно, считая, что насмерть поразил мое воображение. Это было наивно до слез, но разочаровывать его не стоило – мужчина так старался! Бедняга даже не представлял, насколько мне безразлична внешняя роскошь. У меня нет люмпенских комплексов, поэтому я совершенно комфортно чувствую себя и в окружении византийской пышности, и в панельной пятиэтажке. Но не такой я плохой человек, чтобы «гасить» благие мужские порывы, а потому с большим актерским мастерством разыграла неподдельное изумление. Почему бы не доставить человеку удовольствие?..
– Нет, это все не мое, – сознался он, отвечая на мой вопросительный взгляд. – Моего старого друга. Так бывает: росли в одном дворе, ходили в одну школу, учились в одном вузе. Потом жизнь развела, хотя оставались друзьями. Теперь он в Москве, на самом верху, ну, почти на самом – в первой двадцатке. А это его небольшое загородное поместье, которое между собой мы именуем «дачкой». У меня сюда доступ в любое время.
– А охрана, прислуга?
– В некотором роде, в моем подчинении, чтобы без хозяина не распустились. А вот, кстати, и Николай Николаич!
Я обернулась.
Откуда–то из боковой двери, радостно улыбаясь, появился загорелый крепыш лет сорока в синей футболке и светлых летних брюках и направился к Володе.
– Владимир Сергеевич, наконец–то! Мы уже вас заждались. Комнаты приготовлены. Если пожелаете, отобедать можно сейчас, или позднее – когда вас устроит…
Викинг вопросительно посмотрел на меня.
– Позднее. Сначала на озеро.
– Тогда я провожу вас в ваши комнаты, – кивнул Николай Николаич и стал подниматься по широкой мраморной лестнице, витая чугунная вязь решетки перил которой была настоящим произведением искусства. Остановился, обернувшись к викингу: – Багаж в машине?
– Нет. Мы налегке.
– Я велю приготовить все необходимое.
Обширная комната, куда меня провели, напоминала номер первоклассного отеля с соответствующим интерьером: имитация роскоши с вкраплениями современного дизайна. Хотя, возможно, хозяин именно так и представлял себе истинную роскошь. Несколько минут я отдыхала в обитом алой кожей кресле, что было чрезвычайно приятно: в комнате совершенно бесшумно работал невидимый кондиционер, и царила комфортная прохлада. Потом заглянула в ванную, размером со средних размеров зал, с небольшим бассейном посредине; стены ванной комнаты были отделаны плиткой, выдержанной в оливковых тонах различной интенсивности, что создавало неповторимый и довольно оригинальный узор, ласкающий глаз. Полюбовавшись работой высококлассного дизайнера, я переоделась в купальный костюм, который не забыла запихнуть в свою пляжную сумку, и решила подождать Володю здесь. Бегать в его поисках по огромному дому было совершенно бессмысленно (сначала в мою комнату проводили меня, так что я не имела ни малейшего понятия, где его искать), поэтому я вышла на затененную террасу, уселась в плетеное кресло и, откинувшись на пружинящую спинку, с удовольствием принялась озирать окрестности. Вокруг дома был разбит ухоженный регулярный парк, который вполне естественно переходил в отдаленный живописный пейзаж с озером. Несмотря на долетавшие с берега порывы прохладного ветра, в воздухе стояла тяжелая духота – по всем признакам к вечеру соберется гроза.
Вскоре раздался деликатный стук в дверь и появился Володя. Держась за руки, вприпрыжку, как малые дети, мы сбежали по лестнице и устремились к озеру. Добежав до воды, посмотрели друг на друга и рассмеялись. «Ну, прямо как два путника в пустыне, увидевшие долгожданную воду», – сказал он.
На берегу был оборудован отличный пляж с белоснежным, по–видимому, завезенным издалека, песочком, ласкающим кожу ног. Однако ходить по нему в середине дня было непросто – солнце настолько раскалило песок, что он огнем жег ступни, и мне пришлось снова надеть панталеты. Устроились в тени, на лежаках, под большим белым зонтом – Володя захватил из дома яркие махровые полотенца. Немного остыв, полезли в воду. Озеро действительно оказалось на удивление чистым и изобиловало теплыми и холодными ключами, так что, плавая, я попадала то в приятные, прогретые солнцем струи, то в прохладные до озноба подводные течения – и тогда казалось, будто ко мне прикасаются ледяные руки невидимых русалок. Брр! Впрочем, в такую жару это было даже приятно. Накупавшись, выбрались на берег и, утомленные, снова растянулись на лежаках. Пока мы плескались в воде, кто–то принес холодные коктейли, и запотевшие высокие стаканы с кусочками льда, стоящие на столике под зонтом, вызвали у нас возгласы одобрения. Обслуга в этом загородном поместье, а что это именно поместье было очевидно, во–первых, потому что лишнего народа поблизости не наблюдалось – и это в такую–то жару, и, во–вторых, вокруг было на редкость чисто. Словно весь пляж вылизали перед нашим приездом. Только на противоположной стороне озера в созерцательной неподвижности застыли несколько рыбаков с удочками наперевес. Этих, как известно, не берет ни жара, ни холод.
Я подняла спинку лежака и теперь удобно полусидела, потягивая коктейль и неотрывно наблюдая за сверкающей рябью, которую гнал по поверхности озера налетевший невесть откуда ветер. Созерцание искрящейся воды вводит меня в состояние своеобразного транса, завораживает, стирает все мысли. По–видимому, Володя тоже был подвержен водной магии, так что мы совершенно расслабились, глядя на озеро, и почти не разговаривали. Да и о чем было говорить? Я прекрасно понимала, зачем он привез меня на эту «дачку» – в конце концов, мы знакомы уже месяц, а он все еще не приблизился к поставленной цели. А проигрывать он точно не привык. Я искоса посмотрела на него – безумно красив. Причем, красив мужественно, не гламурно. Ну что ж, мой викинг, сегодня ты получишь награду за свое долготерпение. Наверное, мы, наконец, переспим. Вот только ты пока не догадываешься, что сам же и попадешь в расставленную мне ловушку. Ты думаешь, что постелью наши отношения закончатся? Опираясь на свой предыдущий опыт, ты уверен, что все женщины одинаковы, и скоро тебе станет скучно со мной, как всегда становилось скучно с другими – и мы расстанемся. О нет, разумеется, ты будешь вести себя по–джентльменски и, стараясь меня не обидеть, сделаешь все возможное, чтобы избавиться от меня тонко и деликатно, почти безболезненно сведя наши отношения на нет. Как же ты ошибаешься, мой дорогой викинг! Сейчас ты бездумно летишь на огонь, как мотылек на яркий свет фонаря, не подозревая, что во тьме вокруг кружат ночные хищники, посланники тьмы – летучие мыши. Но ты сам сделал свой выбор, и потому я умываю руки. Володя повернул голову и случайно поймал мой взгляд. Что–то в этом взгляде насторожило его, и он удивленно приподнял выгоревшие до цвета спелой пшеницы брови. Я мило улыбнулась в ответ и снова вернулась к созерцанию легкой блистающей водной ряби.
На озере мы провели часа три. Я даже немного позагорала топлес, проигнорировав намеки викинга на то, что здесь принято загорать обнаженными. Еще раз искупалась, наслаждаясь прохладной водой, которая нежно ласкала и покачивала мое тело, словно только и дожидалась моего приезда. Потом еще полежала под зонтом, предаваясь приятной дреме. Между тем, кучевые облака на горизонте набухли и налились тьмой, превратившись из белоснежных многоярусных гор в густо–фиолетовые тучи, в лоне которых сверкали изломанные молнии; подул сильный и свежий ветер – приближалась гроза. Мы покинули пляж и направились к дому по выложенной плиткой дорожке, вдоль которой были высажены экзотические растения, из которых я знала только агавы и туи. Хотя, возможно, это были вовсе не туи, а подстриженный можжевельник.
В роскошной ванной я приняла теплый душ, накинула снежно–белый махровый халат, заботливо приготовленный слугами–невидимками, и разлеглась на широченной кровати, раскинув в стороны руки. Бросив взгляд вверх, с усмешкой подумала: хорошо хоть кровать без балдахина – это было бы уже слишком. По словам Володи, обед намечался в семь, так что еще оставалось время насладиться покоем и одиночеством. Грозовой фронт уже подступил к самому дому. Раскаты грома усилились, но пока еще не превратились в грохот. Молнии сверкали все чаще. Глядя на небо через распахнутые двери террасы, я наблюдала изысканные изломы сине–белых электрических деревьев, перевернутых кроной вниз, которые вырастали из мрачного чрева тучи, освещая пространство неверным светом и превращая окружающий пейзаж в декорацию для фильма ужасов. Было в этом мгновенном освещении – магниевая вспышка – нечто магическое, завораживающее, от чего невозможно глаз отвести. И еще – энергия. Бешеная, неуправляемая, неподвластная человеку энергия, которая будоражит, электризует тело и душу. Наблюдая за грозой, я словно наполнялась ее силой, напряжением гигантского электростатического поля; заряжалась энергией стихии, словно живой конденсатор. И это ощущение безраздельного слияния с неподвластными человеку силами каким –то мистическим образом перерастало в чувство моего личного неограниченного могущества.
Гроза набросилась на поместье всей своей дикой мощью. Разразился настоящий тропический ливень. И хотя терраса была довольно широкой, шквальные порывы ветра заносили в комнату брызги дождя, так что волей–неволей пришлось подняться с кровати и закрыть дверь. В комнате настолько потемнело, что я вынуждена была зажечь бра. Стихия разбушевалась вовсю. Я устроилась на кровати, скрестив по–турецки ноги, достала из пляжной сумки мобильник и посмотрела непринятые вызовы: ничего интересного. Пора было приводить себя в порядок: электронные часы на каминной полке показывали половину седьмого. Вдруг ломаная ослепительно яркая молния осветила огненной вспышкой мою террасу и вонзилась в землю возле дома. Раздался такой оглушительный треск, что я инстинктивно закрыла руками голову. Мигнул и погас свет. «Черт возьми, – произнесла я вслух, – пожалуйста, хватит! Я боюсь грозы!» Через несколько секунд свет включился снова, и я невольно улыбнулась своим страхам: вот ведь трусиха, сижу тут, вся сжалась, голову руками накрыла. Но зато, какой великолепный антураж предложила сама Природа для нашего первого интимного свидания…
Я уже успела более–менее привести себя в порядок: подкрасилась, переоделась в свой летний сарафан – плечи и грудь открыты, черная ткань с крупными изумрудными разводами, которые так гармонируют с цветом моих глаз, – когда, негромко постучав и услышав «войдите», викинг шагнул в комнату. Не глядя на него, я продолжала расчесывать щеткой свои длинные, наэлектризованные грозой волосы, затем бросила ее в сумку. Теперь я была готова «выйти в свет», хотя пляжный сарафан при всем моем желании вряд ли мог сойти за вечернее платье, как того требовал этикет.
По беломраморной, под стать князьям, лестнице мы спустились на первый этаж, миновали несколько парадных залов, включая огромную столовую, персон примерно на двести, и оказались в противоположном крыле здания. Обед был накрыт в небольшой уютной столовой, в которой неведомый мне хозяин, вероятно, предпочитал обедать в отсутствии гостей. Несмотря на лето, в современном камине за жаропрочным стеклом весело пылал огонь, что создавало атмосферу уюта и ненавязчивой интимности. Повар явно придерживался средиземноморской кухни, и это меня вполне устраивало. От первого я отказалась, зато рыбу под сладковатым пикантным соусом и разнообразные салаты откушала с удовольствием. Отдала должное и сырокопченому мясу, похоже, доставленному прямо из Италии, и острому сыру, тоже слегка подкопченному. Официант предложил викингу несколько сортов вина, и я по достоинству оценила сделанный им выбор – вина были выше всяческих похвал.
Гроза постепенно отступала, направляясь на юг, к Петербургу, и десерт нам предложили на застекленной веранде. Откинувшись в плетеном кресле, я курила и наслаждалась крепким кофе с незнакомым мне прежде ароматом, впрочем, достаточно приятным. Просматривались в нем какие–то восточные мотивы.
– Не жалеешь, что поехала? – С еле скрываемым торжеством поинтересовался Володя.
– Нисколько. «Дачка» – в самом деле, замечательная.
– И с погодой повезло.
– На редкость. И жара, и буйство стихий в одном флаконе – прелесть. А повар наверно итальянец?
– Откуда ты знаешь?
– Интуиция, – чуть усмехнулась я. – К вашему сведению, сударь, у меня еще много скрытых талантов.
– Догадываюсь. Но хотелось бы узнать о них побольше.
Что и говорить – намек вполне прозрачный.
– Не исключаю, что возможность появится… – произнесла я своим «чарующим» голосом, после чего Володя невольно заерзал в кресле. Все–таки у мужчин слишком развита фантазия относительно всего, что прямо или косвенно связано с сексом.
Сегодня я отнюдь не против того, чтобы предаться вакхическим забавам. Мой викинг и так уже ждал слишком долго. Редкая выдержка для нашего стремительного времени. Но – плод должен был созреть. Пусть думает, что этот загородный дворец настолько поразил мое воображение, что я не выдержала и сдалась на милость победителя.
После обеда Володя провел меня по дому, интерьеры которого сильно смахивали на музейные залы. Особенно меня впечатлила сравнительно небольшая, но тщательно и со вкусом подобранная коллекция картин, в которой превалировали полотна русских живописцев 18–19 вв. Возле одного из них я с изумлением остановилась.
– Своим глазам не верю – настоящий Айвазовский?
– Вообще–то копии здесь не держат.
– Айвазовский… Как же он меня впечатляет! – Я обернулась к Володе. – Ты замечал, у него вода невозможно живая? Полная иллюзия водной субстанции. Кажется, можно опустить в нее руку и почувствовать прохладу, влажность, даже вкус соли на губах появляется. Обыкновенный гений. А это… неужели Шишкин? – Я вплотную приблизилась к картине и прочла подпись. – Точно, Шишкин. Ничего себе!.. Сомневаюсь, чтобы такие работы появлялись на аукционах.
– Ну, существуют разные способы обойти аукционы…
– Подозреваю, – усмехнулась я.
Мы пересекли охотничий зал, стены которого были увешены вычурно украшенным оружием, оленьими и лосиными головами и даже чучело льва стояло в углу. Похоже, хозяин увлекался не только местной охотой, но и африканским сафари. Заглянули в роскошную библиотеку, стеллажи которой заполняли книги в драгоценных переплетах. Как профессионального библиотекаря, меня заинтересовал подбор книг, но особой системы не обнаружилось. Кажется, владельца в основном привлекали различные раритеты – чем старше, тем лучше. На одной из застекленных полок даже хранились свернутые в трубки папирусы, возможно, египетские. Но особенно меня озадачило наличие в большом количестве древних книг по магии и астрологии.
– Он что, в этом разбирается? – с сомнением спросила я, – наугад извлекая с полки один из старинных фолиантов. Он оказался настолько громоздким, что пришлось поместить на специальный стол, чтобы можно было полистать. Это была книга по астрологии, похоже, 12–го или 13–го века. Я наобум открыла ее и сразу наткнулась на любопытную иллюстрацию. Текст на латыни без словаря не разберешь, но вот цветной рисунок, тщательно и скрупулезно выполненный средневековым мастером, был мне знаком. Черная Лилит – один из астрологических символов, использующихся и по сей день. Володя тоже с интересом изучал рисунок.
– Любопытно, символ Черной Луны, – произнес он со знанием дела, заглядывая мне через плечо. – Когда–то я тоже увлекался астрологией, даже составлял подробные гороскопы себе, друзьям, знакомым, знакомым знакомых – кто попросит. Одно время прямо помешался на этом, – прибавил с иронией. – И, знаешь, согласно гороскопу, в этом году мне предстоит судьбоносная встреча с роковой и опасной женщиной.
– Опасной – в каком смысле? Убийцей, что ли?
– Нет. Опасной для меня, как для личности, – разрушительницей. У нас может возникнуть нечто вроде кармической связи, которую очень сложно потом разорвать на нашем земном плане. – Он заглянул мне в лицо, в глазах его зажглись насмешливые огоньки. – Уж не ты ли это?
Он явно меня поддразнивал и получал от этого огромное удовольствие. А зря. Не стоит будить спящую львицу. Но я не подала виду, что его ирония меня раздражает, и тотчас включилась в игру; опустила глазки долу и с нарочитой скромностью заметила:
– Где уж мне, тихой библиотекарше, тягаться с роковой женщиной, которую обещают тебе звезды?..
– А почему нет? Тебя зовут Лиля. Кстати, это твое полное имя? Очень близко к Лилит, – продолжал он легкомысленным тоном, не замечая, как я напряглась внутри. – А уж если неженатый мужчина да вдруг повстречает Лилит…
Я замерла, сосредоточенно уставившись в редкую книгу, и даже дыхание затаила. Черт возьми, как близко он подобрался! Шутит или что–то почувствовал?! Мое полное имя – Лолита. Искаженное от Лилит. Родители назвали в честь Лолиты Торес. Скорее, скорее уйти от этой темы…
– Вот уж не предполагала, что государственные мужи в наше время увлекаются подобной ерундой, – с вызовом заявила я. – Не удивительно, что народ массово ринулся к колдунам, магам, шаманам и прочим работникам нетрадиционного оккультного труда – снимать порчу и сглаз. – Я осторожно закрыла книгу и водрузила обратно на полку.
– Вопрос, конечно, на засыпку, – задумчиво отозвался Володя. – Не сказал бы, что он в это свято верит, однако, без сомнения, интересуется. Пойдем–ка лучше в зимний сад – предмет особой гордости владельца.
Зимний сад, с журчащими фонтанчиками причудливой формы и звонким водопадом, вполне мог претендовать на чудом занесенный в наши северные края уголок Эдема. Пальмы вольготно раскинули свои перистые, словно отлакированные, листья – зонтики; цвели разросшиеся тропические деревья; перепархивали с ветки на ветку волнистые попугайчики и, кажется, даже мелькали среди густой листвы разноцветные колибри; ажурные белые скамейки, видневшиеся среди цветущих растений, будто приглашали скорее сесть на них, чтобы в тишине любоваться непривычными для глаза цветами, чья разнообразная и изысканная форма навела меня на мысль, что хозяин – любитель орхидей. Всё располагало к отдыху и полной релаксации. Мы сидели на скамье у водопада и безмолвно наслаждались окружающей нас красотой и покоем. Откуда –то прилетела непривычно большая экзотическая бабочка, покружила вокруг нас, потом опустилась мне на грудь и замерла, медленно закрывая и раскрывая яркие радужные крылья. Я боялась шевельнуться, чтобы не спугнуть волшебное создание, но тут викинг неловко придвинулся ко мне – бабочка вспорхнула и улетела.
– Боже, какое чудо… – прошептала я, наблюдая за ее неровным полетом.
– Это ты – мое чудо, – изменившимся голосом сказал викинг и по–хозяйски меня обнял.
Мы долго и со знанием дела целовались на скамейке под несмолкаемый шум одомашненного водопада. Наконец викинг не выдержал, вскочил и, ухватив меня за руку, буквально сдернул со скамьи.
– Идем, я покажу тебе свою комнату, остальное мы уже посмотрели, – и потащил за собой.
Я не сопротивлялась.
Убранство его комнаты и в самом деле оказалось достойно отдельного осмотра. Интерьер был пропитан эротикой. Огромных размеров кровать, покрытая шелковым покрывалом шоколадного цвета, сразу приковывала взгляд и двоилась, отражаясь в укрепленном на навесном потолке зеркале таких же внушительных размеров. На стенах развешены картины, изображающие весьма фривольные сцены совокупления – увеличенные копии с рисунков на древнегреческих сосудах. Обнаженная женщина в объятиях невысокого козлоногого сатира с возбужденным фаллосом запредельных размеров; сплетенные тела любовников – мужской член в полной боевой готовности входит в лоно женщины; молодая красавица, присев на колени, ласкает мужские органы; обнаженная жрица поклоняется громадному фаллосу – символу плодородия – и возлагает на него лавровый венок; ласкающие друг друга девушки и юноши… Стены, от пола до потолка, задрапированы шелковыми тканями в терракотовых, бежевых и коричневых тонах. На застекленных стеллажах вдоль стен разместились древние сосуды с эротическими рисунками.
– Да–а… – после затянувшейся паузы произнесла я, с удивлением и любопытством озираясь, – отнюдь не простенько, но со вкусом…
Викинг от души наслаждался произведенным эффектом.
– Хмм… а древнегреческие сосуды, похоже, подлинные… – сообщила я, изучая выставленные на стеллажах диковины.
Он только чуть приподнял плечи – дескать, комментарии излишни, и демонстративно присел на кровать, не отрывая от меня горящего волчьего взгляда. Слов не требовалось. Между нами уже вспыхнула вольтова дуга, и бороться с этим было бесполезно. Он желал меня страстно, и душой и телом, – и я всей кожей ощущала исходящий от него физический жар. Володя был приятен мне и сексуально притягателен. Стоит ли тогда сопротивляться? Он хотел овладеть мной, я – обладать им. Однако интуитивно я все оттягивала момент нашего окончательного сближения, боясь возможного разочарования.
Наконец решилась. Сарафан с легким шорохом, как змеиная кожа, соскользнул на персидский ковер. Он тоже торопливо избавлялся от одежды, не отрывая от меня глаз. Во мне уже проснулась языческая богиня. Отбросив шелуху цивилизации, живущая во мне Афродита приблизилась к брачному ложу переливающимся шагом белой львицы. Он нежно положил руки на мои бедра, приник губами к пупку и принялся ласкать его языком. По моему телу пробежала дрожь вожделения, я больше не сопротивлялась, я была готова к совокуплению. Володя стянул с меня трусики и увлек на кровать. Мы тесно прижались друг к другу; я ощутила поток мужской сексуальной энергии, изливающийся на меня в виде золотого Зевесова дождя – и тело мое раскрылось ему навстречу, как диковинный цветок. Я чувствовала, как с каждым поцелуем, каждым ласкающим движением его рук прибывает моя собственная сексуальная сила, насыщая все клеточки моего гибкого тела женской энергией инь. Мы не торопились. Оба знали толк в сексе и наслаждались длительной прелюдией. И когда я, наконец, расслабленно откинулась на покрывало, отдаваясь на милость победителю, он вдруг мощно вошел в меня, и его мужские удары сладкой болью отозвались во всем моем теле. Я непроизвольно застонала от наслаждения, в ответ у него вырвался какой–то звериный рык – и всё исчезло, растворилось, стало далеким и неважным. Мы слились в единое целое, поглощенные друг другом, а потом – вовсе утратили границы собственных тел, распространившись до беспредельности. Вселенная свернулась в светящийся кокон, обнимая и баюкая нас в своем материнском лоне.
Время исчезло, да и окружающее перестало существовать, словно для нас двоих вдруг открылось какое–то прежде неизвестное измерение. Мы непрерывно занимались любовью часа полтора. Я кричала, стонала, рычала и смеялась от наслаждения – такой многоразовый оргазм случается со мной в редких случаях; сделать женщине подобный подарок способен лишь мужчина с уникальными физическими данными, бешеной энергетикой и острым чувством эмпатии, позволяющим ощущать все нюансы состояния партнерши. Володя от природы был в полной мере наделен всеми этими качествами. Кажется, мы перепробовали все возможные позы Камасутры, исключая разве что «качели». Мое тело в его сильных руках было гибким и податливым, как воск. Прежде я уже упоминала, что секс меня почти не утомляет – напротив, мои силы только возрастают с течением времени. Но вдруг я с ужасом почувствовала приближение этого.
Продолжительные сексуальные игры для меня не столько развлечение и удовольствие, сколько погружение в иные миры, недоступные в обычном состоянии сознания – некое сакральное действо. Через занятия любовью я словно проникаю в другие измерения, в которых действуют непостижимые и таинственные законы природы. В эти мгновения с моей психикой начинает происходить странная метаморфоза: я теряюсь в пространстве и времени и постепенно растворяюсь как личность, перестаю чувствовать себя конкретным человеком, перестаю быть Лилей. Мое родное «я» как бы отходит на второй план, подпадая под власть более сильного и энергетически мощного существа, которое выползает из моего подсознания, захватывая в плен не только сознание, но и тело. И я превращаюсь в некую древнюю, как мир, сущность, причем, ощущаю это совершенно четко и явственно. Вот и теперь, во время продолжительного непрерывного секса, доставлявшего мне огромное наслаждение, я реально и остро почувствовала, как кисти моих рук и мои пальцы вдруг стали менять свою форму и удлиняться, вместо ногтей выросли мощные когти, а лицо резко деформировалось, превращаясь в морду с клыкастой пастью, – уродливую демоническую маску. Одновременно (я ощущала это физически) на моей спине, в области лопаток, прорезались и стали увеличиваться в размерах перепончатые крылья – непременный атрибут исчадий ада, изображаемых на фресках Страшного суда. Это ужасное перевоплощение происходило достаточно быстро и вот–вот должно было завершиться, ибо я уже почти не ощущала себя собой, но становилась демоницей из какого–то мистического мира, жутким древним созданием, в котором не оставалось ничего людского, и которому не свойственны такие привычные человеческие чувства, как любовь, жалость, или сострадание – оно попросту не знало, что это такое. И хотя я–демоница получала от соития с этим сильным человеческим самцом острейшее наслаждение, во мне, параллельно с приближением к апофеозу полового акта, нарастало непреодолимое желание уничтожить своего партнера, вонзить в его плоть клыки, разодрать в клочья длинными, твердыми, как медь, когтями.
Но в последнее мгновение – словно лучик света – единственный проблеск сознания вдруг сигнализировал мне–человеку, что вот сейчас, буквально сию секунду, произойдет окончательная трансформация – и тогда я действительно когтями и клыками разорву на части этого мужчину, потому что это доставит мне–демонице дичайшее, ни с чем не сравнимое удовольствие. Этот последний проблеск сознания в моем гаснущем разуме, возможно, спас Володю от неминуемой гибели. Я резко оттолкнула его, кубарем скатилась с постели и бросилась в ванную. Там, открыв ледяную воду, стояла под душем, тяжело дыша, пытаясь вернуть свое утраченное «я». Овладевшее мной состояние было на редкость причудливым и страшным, хотя и не совсем незнакомым. Оно и прежде порой посещало меня во время продолжительного секса, однако никогда не достигало такой степени реалистичности и интенсивности, не становилось столь пугающе неконтролируемым. Холодная вода постепенно приводила меня в чувство. Я чувствовала, как мои руки с длинными когтями снова принимают привычную человеческую форму, перепончатые крылья скукоживаются и прячутся где–то в области лопаток, а клыкастая уродливая морда вновь возвращает себе женское обличье. Наконец я снова ощутила себя Лилей. Посмотрела на руки – мои, ощупала лицо – вроде бы тоже мое собственное – и только тогда рискнула взглянуть в зеркало. Стекло равнодушно отразило мой обычный облик: прекрасное в своем совершенстве женское тело, знакомое мне до крохотной впадинки на бедре и родинки на левой груди. Я с трудом перевела дух и почувствовала невыразимое облегчение. Это непостижимое эротическое переживание–преображение не просто меня напугало – но привело в ужас. Невозможно себе представить, что случилось бы… Даже думать об этом не хочется! А что, если бы в самый последний момент?.. Нет, невозможно. Да что же со мной происходит?!
Но самым страшным и удручающим во всем случившемся было то, что я не имела ни малейшего понятия, каким образом поступит та демоническая сущность, которой я становилась во время полового акта, с оказавшимся в ее власти мужчиной, когда превращение завершится окончательно. Ощущая себя демоницей, я чувствовала в себе такие запредельные, нечеловеческие силы, меня переполняли такая люциферова гордыня и такое презрение ко всему роду человеческому, что в тот момент она–я – без малейших сомнений – могла разорвать на части оказавшегося в моих лапах человечишку, или же причинить ему серьезный вред.
– Лиля, что с тобой? Ты где? – вдруг достиг моих ушей недоуменный голос Володи. – Почему сбежала?
– Сейчас! Сейчас вернусь! – отозвалась я, переключая воду на теплую. Необходимо было сделать перерыв в нашем затянувшемся эротическом шоу, выпить вина, что–нибудь перекусить – и окончательно убедиться в том, что я это я, а не ночной демон Лилит. Я еще раз придирчиво оглядела себя в зеркале, обернулась полотенцем и направилась в комнату.
– Что–то не так? – спросил Володя, возлегший поперек кровати в позе римского патриция, вкушающего трапезу.
– Напротив. Все так. Даже… слишком так.
– Не понимаю, – он быстро сел, скрестив ноги, и вопросительно уставился на меня. – Тогда в чем дело? Ты меня внезапно отталкиваешь на самом интересном месте и убегаешь…
Не обращая внимания на его справедливые упреки, я непринужденно опустилась в кресло возле уставленного винами и закусками столика, налила себе бокал вина, сделала пару глотков – прелесть! – и только потом посмотрела прямо на него.
– Ну, извини, дорогой, каюсь. – И я покаянно склонила голову, так что черные блестящие волосы змеями заструились по обнаженным плечам и груди. Длинные волосы – мощное женское оружие, пробуждающее в самце древние инстинкты. Редко на кого оно не действует. – Понимаешь… – я тихонько вздохнула, – даже не знаю, как объяснить… Мне было слишком хорошо. Настолько хорошо, что я просто потеряла голову. Мне казалось, что я окончательно растворяюсь в тебе. Ты потрясающий мужчина. Невероятный. Со мной ничего подобного никогда не было.
Ну, какой мужчина устоит против подобной лести? Тем более, последнее соответствовало действительности: на многоразовый оргазм мало кто из современных мужских особей способен. Его внимание теперь заострится именно на этом – все мужчины одинаковы: говорить нужно о нем, любимом, и его выдающихся талантах; тогда все другие вопросы сами собой отходят на задний план и утрачивают значимость. Володя не был исключением, после моих слов он ощутил древнейшее и, вероятно, самое сильное из всех мужских чувств – торжество самца, овладевшего своей самкой. Чрезвычайно довольный собой, он тоже обмотался полотенцем, устроился в соседнем кресле и пригубил вина.
– Знаешь, наш затянувшийся сексуальный марафон довольно оригинально подействовал на мою психику, – сообщил он с усмешкой. – В какое–то мгновение мне даже показалось, будто твое лицо странным образом изменилось.
– В смысле? – насторожилась я.
– Натуральные глюки начались. Представь, на миг я увидел вместо тебя настоящую демоницу с крыльями. Во как чердак поехал!.. Зато теперь поверил в тантрический секс, а то раньше только подсмеивался. Погружаешься в собственное подсознание настолько, что кукожится черт знает что.
– Пожалуй, мы несколько переусердствовали, – непринужденно согласилась я. – Давай выпьем и немного расслабимся…
Мы чокнулись и выпили. Я взяла с тарелки бутерброд с ветчиной и сладострастно вонзила в него зубы.
– Кажется, я тоже зверски проголодался, – сообщил он и принялся уничтожать заботливо приготовленную обслугой закуску.
– Неудивительно, – усмехнулась я, что еще сильнее подстегнуло его мужскую гордость.
Какое–то время мы отдыхали, предавались чревоугодию и подшучивали друг над другом. Наконец я почувствовала, что окончательно освободилась от наваждения, скинула свое полотенце и со смехом бросилась на кровать. Мое отражение в зеркальном потолке выглядело безупречно. Я ему подмигнула и вызывающе глянула на Володю. Этого оказалось достаточно, чтобы он, забыв о яствах, устремился ко мне.
Заснули мы только под утро. Вернее, заснул измученный Володя. Я же, полная сил и энергии, приняла душ и устроилась в кресле, с легким пренебрежением глядя на обессилевшего мужчину; потом немного закусила и выкурила сигарету. Все же нужно, пожалуй, отдохнуть – и я прилегла рядом, испытывая приятное телесное удовлетворение после безумного ночного секса. Мое расслабленное тело прислушивалось к тем новым ощущениям, которые подарил мне Володя. Мысли текли легко и безостановочно. Я знала, что еще какое–то время мы будем встречаться с ним и наслаждаться друг другом. Ровно столько, чтобы не надоесть окончательно. Увы, я слишком хорошо знала себя, чтобы предполагать, будто это может продлиться долго. Вечная любовь не для меня. Как только я узнаю его ближе, – а я умею прилепиться к душе мужчины, как любимая кошка, – как только проникну в его душу, познаю сокровенное «я» и покопаюсь в его подсознании, где кроются самые изощренные фантазии и пороки, – я обрету над ним полную власть, и… потеряю к нему всякий интерес. Потому что самое лакомое для меня блюдо, его душа, навсегда перейдет в мою собственность. Конечно, я могу переоценивать свои возможности, но это не имеет значения. Я так чувствую. А значит – так и будет.