Литературное и политическое украинофильство

• Говори, Климе, нехай твое не гине.

Галицко-русская пословица

I

Последовавшее в начале сего 1898 года решение галицкого, в сущности же польского сейма во Львове – говорим польского, так как три миллиона русского населения Галичины имеют в сейме всего 14 представителей, да и то в большинстве кандидатов верховодящей польской партии – об учреждении четвертой в Галичине, именно въ гор. Тернополе, гимназии с малорусским преподавательным языком, дало повод престарелому романисту, Д.Л. Мордовцеву (онъ-же Мордовець), к напечатанию в «С.-Петербургскихъ Ведомостях» статьи1) о «стеснениях», якобы претерпеваемых малорусским языком в России. Цель статьи Д.Л .Мордовцева очевидна – он хотел сравнить положение малорусского языка в Галичине, управляемой поляками, с его положением в России, а вывод должен был получиться такой, что поляки гораздо справедливее относятся к малороссам, ибо даже учреждают гимназии с малорусским преподавательным языком, между тем как в России даже в народных школах малорусские дети обязаны учиться по «московски». Не отрицая «мирового значения общерусского языка», Д.Л. Мордовцев старался, однако, доказать, «что языкъ галичан и малороссов гораздо древнее и родственнее, чем «общерусский», праотцу языков славянских – древнеславянскому, ибо язык этот сохранил в народной сокровищнице древние праотцовские формы, суффиксы, флексии и т.д.

Говоря вообще, генеалогическое древо осмеиваемого языка далеко превышаетъ своею древностью генеалогическое древо общерусского, и если древность языка, как и древность рода, что либо значит в ранге преимуществ, то осмеиваемый за свои «рубища» якобы «говор» стоит ближе к родовитой аристократии языковъ, чем общерусский, – настолько ближе и родовитие, насколько Рюриковичи родовитие обрусевшихъ татарских князей».

В доказательство мнимой отдельности малорусского языка от общерусского, Д.Л. Мордовцев насчитал целое сонмище «выразителей духа» малорусского народа. Это: «Шевченко, Котляревский, Гулак-Артемовский, Квитка-Основьяненко, Гребенка, Левко Боровиковский, Амвросий Могила, Бодянский, Стороженко, Костомаров, Кулиш, Марко Вовчок, Щоголев, Глибов, Левицкий, Нечуй-Витер, Конисский, Старицкий, Писаревский, Петренко, Корсуп, Руданский, Номис, Кухаренко, Омелькович, Нос, Гатцук, Опатович, к которым примкнули позднейшие: Кропивницкий, Карпенко- Карый, Франко, Леся Украинка, Чайченко, Олена Пчилка, Днипрова Чайка, Ганна Барвинок, Крымский, Стешенко, Левенко, Кононенко, Александров, Людмила Старыцька, Самийленко, Билиловский, Ружный, Вороный, Корж, Комар, Спилка, Чикаленко, Уманець и др.».

Возражая Д.Л. Мордовцеву, газета «Киевлянин» изъявила готовность согласиться с ним, «что малорусский язык способен к развитию и совершенствованию, как способен к этому сербский, болгарский и всякий другой язык, всякое другое наречие.

С этой точки зрения можно даже не соглашаться с венскими «гелертерами», назвавшими сербский язык языком свинопасов и волопасов, не соглашаться, хотя бы уже по одному тому, что все народы на заре своей истории были волопасами или свинопасами, и это нисколько не мешало им впоследствии благополучно и удачно подвизаться на поприще лингвистическаго развития».

Но тутъ возникает другой вопрос: нужно ли вообще это развитие малорусского наречия, имеет ли оно шансы на какой-либо успех?

«Киевлянин» думает, что оно совершенно не нужно, что в нем не представляется решительно никакой надобности, Д.Л. Мордовцев ссылается на то, что две-три генерации болгар и сербов победоносно пронесли свой язык через все препятствия и он стал теперь языком культуры – языком литературы, науки, парламента, дипломатии. Д.Л. Мордовцев, повидимому, надеется, что и малорусскому наречию удастся достигнуть таких же самых результатов. «Киевлянин», однако, уверяет г. Мордовцева, что он жестоко заблуждается и что не только двум-трем, но и двадцати тремъ генерациям малороссов не удастся на этом поприще сделать ничего победоносного и по очень простой причини: все это уже сделано общерусским языком, хотя г. Мордовцевъ на генеалогическом древе лингвистики ставит его с отвагою, которая конечно не повредит этому «языку великого народа» – как верил Тургенев, – ниже малорусского и приравнивает к разряду обрусевших татарских князей. Между тем, и малорусскому языку принадлежит, как всякому известно и как нарочно забывает г. Мордовцев, своя доля участия в создании нынешнего общерусского языка. По справедливому указанию «Кіевлянина», главнейшими сотрудниками Петра I на поприще научной, литературной и отчасти государственной деятельности были малороссы, питомцы Киевской академии; уж, конечно, они не могли не принести своей лепты в сокровищницу общерусского языка, не могли не оказать на него влияния особенностями своей южнорусской натуры, своего южнорусского духа. И это участие малороссов в общерусской лингвистической работе продолжалось и после Петра, продолжается и по настоящее время: достаточно вспомнить Гоголя, Костомарова и, пожалуй, самого г. Мордовцева, который свои романы пишетъ по-русски, а не по-малорусски.

«Кіевлянинъ», вообще, решительно отвечает: «нет» – на вопрос: есть ли какая-либо надобность въ развитии и усовершенствовании малорусского наречия, в превращении его в язык литературный и научный, когда у нас уже есть готовый литературный общерусский язык.

«Такие попытки, – замечает «Киевлянин», – всегда будут носить характер праздной затеи, так как они противоречат историческому ходу вещей. Ведь гг. Мордовцевы и единомышленные им поборники самостоятельности малорусского языка не могут сказать жизни: остановись и подожди, пока мы разработаем малорусский язык и превратим его в орудие культуры. Жизнь не остановится и будет продолжать свой естественный исторический ход, а в этом ходе наблюдается ежедневное, ежечасное, ежеминутное общение между собою миллионов великороссов и малороссов, при чем орудием такого общения является могучий, достигший высокой степени развития язык, язык Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Тургенева».

«Новое Время» прибавило к приведенным замечаниям «Киевлянина» от себя следующее: «Никаких решительно препятствий и стеснений малорусскому языку населения Полтавской, Харьковской, Черниговской, Киевской и др. губерний в действительной русской жизни, а не в воображении г. Мордовцева и комп., не ставится. Никто никому и нигде в России по-малорусски говорить не мешает и не запрещаетъ. Одни безчисленные малороссийские труппы, и в столицах заставляющие вспоминать превосходное замечание Гоголя, что канчуки в большом количестве вещь нестерпимая, – живое тому свидетельство. Но гг. Мордовцевы хотя и не говорят этого, имеют в виду одно препятствие: неразрешение газет и журналов на их наречии, весьма мало похожем, кстати, на действительный язык малороссийского сельского населения. Да, это препятствие есть и должно быть, в культурных и государственных задачах России. В руках галицких поляков, малорусский жаргон Кулиша, Барвинского и комп. – орудие разъединения русского народа. Не будем же мы так простодушны, чтобы самим прилагать свои руки к подобному разъединению. Это неясно только разве г. Мордовцеву, да Лесе Украинке, да Олене Пчилке, да Носу, да Нечуй-Витру, Коржу, Комарю и Вороному, но совершенно ясно было Гоголю: вот имя, которое хоронит все лингвистические затеи украинофилов.» В ответ на оговориваемую статью Д.Л. Мордовцева напечатал В.С. Драгомирецкий, галичанин, живущий с детства в России, в тех же «С.-Петербургских Ведомостях» (н-р 100) пояснение, в котором представил стремление русской партии в Галичине к изучению русского литературного языка и к сближению местной литературы к общерусской. Выходя из единственно разумной точки зрения, что литературный язык должен быть один для велико-, мало- и белороссов, что, однако, решительно не умаляло бы значение областных наречий, необходимых, как в настоящее время в Галичине, для домашнего обихода, В.С. Драгомирецкий заключил свою статью следующими словами:

«В Галиции можно и следует поддерживать один только общерусский литературный язык, который распространяется там всё более и более и который при нынешних роковых условиях русского Прикарпатья единственно может сохранить его для всего русского мира».

Статья В.С. Драгомирецкого, написанная совершенно безпристрастно и верно представляющая деятельность и стремление русской партии в Галичине, вызвала со стороны г. Осипа Маковея, бывшего редактора украинофильско-правительственной «Буковины» в Черновцах, ныне сотрудника «Наукового Вістника», издаваемаго Обществом Т. Шевченка во Львове, ожесточенное возражение, в котором автор с задором, свойственнымъ всем литературно-национальным сепаратистам, старается осмеять всю полувековую деятельность русской партии в Галичине, силится доказать безпочвенность её стремлений, называет всех сторонников русской партии «противниками прогресса» и «ренегатами», – одним словом, сыплет всеми теми аргументами, которые такъ часто можно встретить в галицких изданиях, польских и малорусских с украинофильскою и полонофильскою тенденциею. Впрочем трудно передать своими словами или в содержании пошлость письма г. Маковея, по этому мы повторимъ его дословно так, как оно было напечатано в «С.-Петербургских Ведомостях» № 144.

«Письмо из Львова. (К вопросу о малорусском языке в Гали-чине)2.

Кому из галицких малороссов, не отказавшихся от своей народности, довелось прочесть письмо г. В. Драгомирецкого в редакции «Спб. Вед.», помещенное въ № 100 (14 апреля сего года), – того, конечно, неприятно поразила тенденциозность его. В самом деле, «блаженни вѣрующіе» в России, будто потребуется работа в течение всего нескольких лет… и русская речь будет раздаваться в Га-личине так же, как в Петербурге. Может быть, кому и на руку такое одурачивание русских читателей; быть может, иные довольны, если их таким образом надувают. Однако, да позволено будет усомниться в том, чтобы неверное изображение жизни галицких малороссов было полезно русскому обществу. Нужно сознаться, что великороссам трудно иметь достоверный сведения о положении вещей в Галичине, так как из Австрии в Россию допускаются лишь издания партии, к которой, принадлежит г.Драгомирецкий, доступ же малорусским изданиям из Австрии в Россию совсем возбранен. Вот почему противники малорусского языка позволяютъ себе писать по этому вопросу все, что им на ум взбредет.

В силу вышесказанного позвольте мне, малорусскому публицисту из Галичины, сделать несколько замечаний на письмо г. Драгомирецкого – на основании принципа: Audiatur et altera pars!

В этом году австрийские малороссы празднуют столетний юбилей появления «Энеиды» Котляревского, первой книжки на чистом малорусском языке. Этот год малороссы считаютъ началомъ эпохи своего национального возрождения. Таким образом, малорусская литература – далеко не новая «выдумка», так как существует уже 100 лет при невозможных для нее условиях в России и более легких в Австрии.

Много раз осуждаемая на смерть людьми, не имеющими отношения к науке (большая часть ученых признает за ней право на существование), она продолжает развиваться наперекор всякому доктринерству – искреннему и лукавому.

Со стороны ученых не было доказательств в пользу неспособности малорусского языка и литературы к развитию; но ложно понятый патриотизм, – будто бы, для нации имеет больше значения элемента количественный, чем качественный, – придумал разного рода стеснения для малорусскаго языка и литературы, и, вот, эта литература уже сто лет подвергается угнетению так, как никакая иная литература во всем мире.

В 1837 году Маркиан Шашкевич поставил вопрос малорусского языка в Галачине так же ясно, как Котляревский в России в 1798 году. Уже в 1848 году, когда в Австрии установлена была конституция и уничтожено крепостное право, галицкие малороссы выступили на арену политической деятельности, как самостоятельный малорусский народ. Но приблизительно в то же самое время славянофилы подыскивали общеславянский язык, которым, по их мнению, должен был бы быть русский, и вот, часть немногочисленной галицкой интеллигенции, еще не пришедшая к ясному национальному самосознанию, слишком ленивая для того, чтобы позаботиться о самостоятельном национальном существовании, – да притом поддавшись разным внешним влияниям, – ухватилась за идею готового русского языка, как за спасательный якорь. Привыкши к рабству, враги всякого прогресса и живой мысли, эти представители галицкой интеллигенции не пожелали быть хозяевами в собственном доме, предпочитая стать лакеями другого народа. В 1866 году эти рабы выступили с лозунгом: один народ – один язык (великорусский) и стали из себя корчить «галицких великороссов», хотя русского языка не знали и по сие время пишут третьяковщиной. Благодаря этим «quasi-великороссам», русская культура лишь теряла свой престиж в глазах галичан, так как галицкие малороссы и поляки по этим образцам составляли суждение о характере русской культуры вообще, как, с другой стороны, русские делали свои заключения о Галицкой Руси по этим галицким «великороссам», приезжающим очень часто в Россию, с целью выклянчить денежную помощь ради народных, будто бы, интересов. Такое суждение с обеих сторон было (и есть) заблуждением. Напомню один только факт, но где в игре – миллион: миллион рублей, выданный русским правительством для спасения банка во Львове, бывшего в руках, этих галицких «великороссов», исчез как дым, а имущество крестьян, которых «опекали» эти quasi-великороссы, продают еще и поныне…

Из письма г. Драгомирецкого можно вывести заключение, будто гг. галицкие «великороссы» создали какую-то свою культуру. Не можем позавидовать великороссам по поводу приобретения такой культуры…

За полстолетия существования его партии г. Драгомирецкий мог назвать только 12 деятелей, и то деятелей прежнего времени, из молодых же не назвал ни одного. Из них Головацкий, Наумович, Зубрицкий, Хиляк и Николай Устианович умерли; Добрянский, Дедицкий и Гушалевич – инвалиды; Петрушевич – историк в средневековом духе, без всякого значения в научном мире; Свистун – партийный публицист, но отнюдь не ученый; Шараневич и Залозецкий пользуются известностью лишь в тесном кругу своей партии, Эта семерка оставшихся в живых «великорусских» деятелей в Галичине в общей сложности имеет около 500 лет жизни – цифра внушительная и показывающая, что их деятельность осталась позади. Заместителей себе они не оставили. Если и найдется несколько молодых их последователей, то они решительно не стоют даже и того, что стоют вышепомянутые инвалиды. Нужно быть оптимистом, подобно г. Драгомирецкому, чтобы так возвеличивать своих «деятелей». Некоторые из этих «деятелей» создали миниатюрную и в то же время довольно странную литературу, которую г. Пыпин окрестил «особой русской литературой». Но в наши дни в Галичине уже некому создавать и подобную «великорусскую» литературу; поэтому «Галичанин», «Русская Беседа» и другие издания этого направления живут почти исключительно перепечатками русских авторов.

Г. Драгомирецкий утверждает, что в изданиях его партии производится «постепенное сближение местного книжного языка с общерусским литературным языком». Это – правда. Действительно об этом сближении уже 50 лет хлопочут гг. галицкие «великороссы» в своих изданиях и можно надеяться, что быть может, некоторые правнуки их будут в состоянии правильно писать по-русски, если они этого еще пожелают. Теперь же и сами галицкие «великороссы» этого не желают и в своих изданиях пишут на особом русском языке, представляющем странную смесь малорусского, польского, церковно-славянского и русского языков, причем авторы комбинируют эти языки на разные лады. Их издания на всевозможных «русскихъ» языках могли бы в России вызывать у читателей настроение, сходное с тем, которое вызывает «Стрекоза».

Этих изданий г. Драгомирецкий насчитал целых 15, не упоминая, что большая часть их – это маленькие книжонки («метелики»), выходящие 1 или 2 раза в месяц или несколько раз в год, и по достоинству своему не стоят и доброго слова.

Партия г. Драгомирецкого в Галичине – продолжает г. Маковей в «СПб., Вед.» – имеет только одну политическую ежедневную газету «Галичанин».

«Православная Буковина» ведет борьбу против созданных её воображением врагов православия в Буковине, забывая, что злейший враг православия – сама церковная иерархия, пользующаяся церковью, как средcтвом для румынизации русинов. Газета эта заполнена перепечатками из русских «Епарх. Вед.»: живого в ней ничего не найти. «Беседа», помянутый «Галачанин» (беллетристический отдел) и «Русская Библиотека» существуют перепечатками русских авторов. «Сборники Русской Матицы» выходят 1 раз в несколько лет и целиком заполняются «средневековым» летописцем Петрушевичем. «Вестник Народного Дома» кроме заметок того же летописца печатает ежемесячно лишь цифровые отчеты и постановления общества «Народного Дома». Когда-то популярная «Наука» давно потеряла свое значение; выходит неправильно, несколько раз в год. «Селянин» за деньги готов поместить портрет африканского канибала и будет величать его, как «коренного» русского патриота. Купчанко в своем «Просвещении» из года в год перепечатывает свои давнишние географические и этнографические изследования, да помещает биографии русских генералов.

Унгварский «Листок» и «Русская Рада» – полное ничтожество. «Буковинские Ведомости» состоят на службе у буковинских румын, врагов как великорусского, такъ и малорусского народов. Менее всего тредьяковщина по форме и содержанию – в изданиях общества имени Качковского. Bсе помянутые издания отрицательно относятся к малорусскому народу, положительная же сторона их деятельности ничтожна. Единомышленники г. Драгомирецкого безпрестанно повторяют, что в Галичине, будто бы, есть говоры, близкие к великорусскому языку (с равным правом можно утверждать, что польский язык близок к русскому), что малорусский литературный язык есть «невозможная смесь малорусского языка с польским». Аргументы старые и ни для кого не убедительные! Малорусский литературный язык создался на почве живой народной речи и, как язык живого многомиллионного народа, развивается на наших глазах на зло ренегатам, вроде г. Драгомирецкого. Наоборот, искуственно созданное «язычие» ренегатов не может иметь будущности, так как основано не на живой речи народа, но на чисто искусственной смеси церковно-славянского, русского, польского и малорусского языков. Это «язычие» гг. «общеруссы» выдают за русский литературный язык. Русский язык не может заменить собою малорусского языка в Галичине, на котором говорит народ и на котором идет преподавание в 2.500 народных школах, в пяти гимназиях (в Львове, Перемышле, Коломые, Черновцах и в новооснованной в Тернополе) и в университете (несколько кафедр).

В параллель с изданиями, перечисленными г. Драгомирецким, мы позволим ceбе привести список национальных малорусских изданий.

Три политические ежедневные газеты: «Діло», «Руслан», «Народна Часопись»; далее: «Буковина» (3 раза в неделю), «Свобода» (одна во Львове, другая в Америке), «Руська Рада» « Громадський Голос», «Прапор», «Душпастир», журнал «Лїтературно-науковый Вістник» (ежемесячный), «Записки наукового товариства імени Шевченка» (1 раз в два месяца; кроме того, отдельные издания секций общества), популярные издания общества «Просьвіта» (до сих пор 216 книжечек, разошедшихся в нескольких миллионах экземпляров), несколько «Библиотек» («Бiблiотека повістий», «Iсторична», «Універзальна», «Дрібна», «Для молодіжи», «Хлопська»), газета «Дзвінок» для детей, газета «Учитель» (издание педагогического общества), газета для «дяків», несколько издантй религиозного характера и т. д.

Я не хочу придавать этим изданиям значение большее, чем они заслуживают, – но если принять во внимание, что всего малороссов в Галичине и Буковине только 3 миллиона, что интеллигенции у них не более 5.000, разделенной притом на партии национальную и ренегатов, – то и такое национальное малорусское движение нужно назвать значительным. Национальное самосознание настолько уже распространено в массе галицкого малорусского населения, что попытки галицких «общероссов» столкнуть галичан с национального пути не могут иметь успеха. Только перед людьми, совершенно незнакомыми с положением дел в Галичине, можно утверждать противное.

Заметим еще, что малорусский литературный язык в Галичине и Украине один; некоторые несущественные различия устранены, и в настоящее время нет основания опасаться раздвоения между русскими и австрийскими украинцами на почве литературного языка.

«В Галиции, говорит г. Драгомирецкий, можно и следует поддерживать один только общерусский литературный язык, который распространяется там все более и более (все менее и менее!) и который при нынешних роковых условиях русского Прикарпатья единственно (!) может сохранить его для всего русского мира».

Все это в общем и в частности совершенно неверно. Наоборот, «при нынешних роковых условиях русского Прикарпатья», если бы галицкие малороссы не противопоставили польскому языку родной малорусский, то увеличили бы только польский мир, но не русский.

Сторонники (великорусского языка) отлично понимая, что в Австрии нельзя ввести в школы преподавание на нем, выступают противниками малорусских школ (агитируют против малорусских гимназий!) и, конечно, их «обрусительная» работа в Галичине на-руку полякам, в Буковине – румынам, в Угорщине – мадьярам. При этом, конечно, и им кое-что перепадает».

Как и следовало ожидать, письмо г. Маковея не могло остаться без ответа со стороны той русской закордонной публицистики, которая не разделяет сепаратистских стремлений украинофилов и не столь «либеральна», как «С.-Петербургские Ведомости». Г-ну Маковею ответили коротко «Новое Время» и «Моск. Ведомости», причем последние назвали его письмо «коллекциею пошлых выходок в украйнофильском дух». Но самым основательным образом конечно, с точки зрения русского гражданина, возразил г. Маковею Старый Журналист в № 145 «Биржевых Ведомостей»:

«Сколько мне известно, – говорит Старый Журналист, – галичане, которых г. Маковей называет рабами, а в другом месте своего письма ренегатами, не корчили из себя «галицких великороссов», а выступали под знаменем общерусского литературного унитаризма.

Я позволю себе заметить, что возникновение подобной литературной объединительной партии в галицкой малорусской среде было явлением до того естественным, что могло бы не возникнуть лишь в том случае, еслибы галицкая Русь была отделена с колыбели своей национальной жизни безусловно непроницаемою стеной и крышей и от остальной Руси, и от западной Европы. Ведь такими же «рабами» и «ренегатами» в литературном отношении полнился Аппенинский полуостров в течение столетий, когда совершался процесс культурного подчинения местных итальянских наречий развившемуся раньше в литературный язык наречию тосканскому…

Если гг. Головацкий, Наумович, Зубрицкий, Хиляк, Устиянович, Добрянский, Дедицкий, Гушалевич, Петрушевич и Свистун не что иное, как «рабы» и «ренегаты», то такиме же «рабами» и «ренегатами» следует признать с точки зрения г. Маковея всех деятелей Приднепровья и Малой Руси и всех уроженцев тех краев, вносящих свои вклады в литературу и публицистику на общерусском языке. Таких «рабов» и «ренегатов» у нас до того ныне много, литературно-политические сепаратисты толка г. Маковея до того ничтожны и количеством своим, и слабостью сравнительно с силою общерусского литературно-политического унитаризма, в местностях населенных малороссами, обаяние национального всероссийского великодержавия настолько велико, экспансивное влияние общерусской литературы настолько неотразимо, что громы, бросаемые г. Маковеем на тех из своих земляков, которые не хлопочут о «литературно-политической самостоятельности малорусского народа», совсем напрасная трата накопленного в нем электричества».

II

Semper calumniare audacter.

Возражения на статью г. Маковея, появившиеся в русских закордонных газетах, удовлетворительны, быть может, для русской закордонной публики, так как в России, исключая десяток-другой сторонников украинофильства, на этот национальный сепаратизм смотрят с улыбкою, как на шалости избалованного ребенка. Дело в том, что большинство русской закордонной публики не понимает нынешнего украинофильства и считает его не только естественным, но и похвальным выражением привязанности к особенностям родного малорусского слова, к природе мягкого юга и к особенностям южнорусской жизни. Такое понимание украинофильства было бы, однако, непростительным заблуждением. Нынешнее украинофильство – не благородное и естественное украинофильство Костомарова, Шевченка и Кулиша, а раньше их Котляревского и Квитки Основяненка, так как с течением времени и под влиянием враждебной русскому народу, но хитрой политики его противников, первоначальное чистое, литературное украинофильство, выражавшееся в любви к родному слову, к преданиям козацкой старины, к обычаям южной Руси, выродилось в национально- политическое сектантство, которое, при благоприятствующих для него обстоятельствах могло бы принести много вреда русскому народу. Зло нынешнего украинофильства в том, что оно, под покровом «народничества», впрочем карикатурно извращенного, каплею по капле отравляет несведущих ложью, чему пример – статья г. Маковея. К сожалению, та самая ложь, против многообразных проявлений и разветвлений которой особенно нам, русским галичанам, столько раз приходится защищать себя – со свойственным ей иезуитизмом (ссылка на принцип: audiatur et altera pars в статье г. Маковея) при борьбе с галицким противником на страницах петербургской газеты и тупоумием – в понимании положения, задач и целей русского населения в Австрии и вообще русского народа – нашла место в «С.-Петербургских Ведомостях». Это обстоятельство и заставляет нас пояснить существо и значение нынешнего украинофильства и представить его цели и стремления. Русская закордонная печать, как уже выше сказано, или молчит об этом движении, или сообщает о нем краткие и далеко не ясные сведения, по которым нельзя составить себе ясного понятия об оттенках литературных и политических мнений тех сепаратистов, которые управляют ныне украинофильским движением. Мы, русские галичане, однако, больше тридцати лет боремся с украинофильским сепаратизмом, мы были свидетелями его развития и вырождения в политическую секту, мы, наконец, перенесли по причине борьбы с украинофильством столько неприятностей и гонений, что можем считать себя компетентными в оценке этого движения и в издании справедливого о нем суда. Мы постараемся сделать это в кратком обзоре литературного и политического украинофильства, отношений польских политических деятелей к украинофильству и отношений украинофильских вожаков к русской партии в Галичине, чтоб под конец вывести заключеніе, логически вытекающее из фактов и могущее, по нашему мнению, служит практическим руководством и наставлением для деятельности в настоящем и будущем. Печальная роль вырожденного украинофильства есть в действительности несчастье галицко-русской интеллигенции, несчастье русского населения Австрии, несчастье всего русского народа. Мы уже теперь видим в Галичине и Буковине печальные плоды украинофильства, порожденного плохо понятым местным патриотизмом, извращенного невежеством и поддерживаемого политической хитростью противников русского народа из боязни перед его грозным единством, именно – национальное обезличение вольных или невольных сторонников украинофильства. Мы видим, как гибнут не только безплодно, но даже вредно, силы по природе хорошие, но увлеченные примером или матерьяльными разсчетами и как уклонение от твердой национально-исторической почвы приводит заблудших к рабскому подчинению чужим идеям, чужим планам.

Статья г. Маковея в «С.-Петербургских Ведомостях» есть выражением нынешнего литературно-политического украинофильства, заправленным, однако, ядом клеветы не только на членов русской национально- исторической партии в Галичине и Буковине, но и на саму русскую мысль. Да, г. Маковей старается оклеветать саму русскую мысль и найсвятейшие чувства и стремления русских галичан. Когда читается или слушается гг. Маковеев, то русская партия называется у нихъ «рабскою», ее представители «рабами» и «ренегатами», а иногда даже «гадюками», мужество – дерзостью и они, те клеветники, вывертая глаза, на подобие фарисеев и испуская благочестивые вздохи, плачутся и рыдают, что члены русской партии – «противники» народного развития. Притворные трусы, шляющиеся по свету под бременем тайных сделок с заведомыми противниками Руси, дерзают осквернять движение русское и едино спасительное, движение, которого участники приносят себя в жертву за грех прошлого времени, за вековое отчуждение Червонной Руси от ея родного корня и забудущую культуру и будущее счастье для русского населения Галичины и Буковины.

III

• Говори до него, коли онъ маковей.

Галицко-русская поговорка

Прежде всего разберем письмо г. Маковея о столько, о сколько оно касается национально-исторической партии в Галичине, которой членов г. Маковей называет иронически «великороссами», а также «ренегатами». Национально- историческая партия в Галичине никогда не называла себя «великороссами», так как это была бы такая же безсмыслица, как то, что галицкие и буковинские украинофилы называют себя «русинами-украинцами», или даже «австрийскими украинцами», а малорусское наречие» русько- (и руско-) украинским языкомъ». Нас, сторонников единства русского народа и его развития на национально-исторической почве, даже наши противники называют «старороссами», «москвофилами» и «москалефилами», мы сами называем себя русскими галичанами или галицкими русинами3, партию же нашу называем русско-народною, хотя для нас не обидны и названия «москвофилы», «москали» и даже «кацапы», так как они выражают наше культурно-национальное стремление. Для нас, конечно, не обидно и название «великороссы», которым нас г. Маковей почитал в «С.-Петербугских Ведомостях», но так как мы никогда не корчили из себя «галицких великороссов», то г. Маковей, вежливо сказавши, ошибся. А «ошибся» он сознательно, имея на цели представить нас «самозванцами» и осмешить нас перед русским обществом, которое ведь знает или по крайней мере должно знать, что в Галичине великороссов нет, и что за пределами России живет всего несколько тысяч великороссов в одной Буковине, имеено «старообрядцы». Это впрочем одна из самых невинных «ошибок» г. Маковея.

Г. Маковей говорит, что в нынешнем году «австрийские малороссы празднуют столетний юбилей появления «Энеиды» Котляревского, первой книжки на чистом малорусском языке» и утверждает, что «этот год малороссы считают началом своего национального возрождения, «Что в нынешнем году действительно припадает столетний юбилей появления «Энеиды» и что австрийские малороссы будут праздновать его, это верно. Но от чьего имени говорит г. Маковей, что «этот год малороссы считают началом своего национального возрождения»? Г. Маковей позабыл, кажется, добавить, которые малороссы, российские ли или австрийские, так как мы, австрийские малороссы, считаем 1848 год годом нашего национального возрождения и этот юбилей мы отпраздновали величаво в днях от 3 (15) до 7 (19) мая с. г. в каждом городе, в каждом местечке и в каждом селе Галичины. Мы, австрийские и буковинские малороссы, можем и будем праздновать годовщину появления «Энеиды» Котляревского, но мы не вправе считать 1798 год началом нашего национального возрождения, так как у нас до конца 50-х годов никто не знал о существовании «Энеиды», значит, на наше национальное возрождение она не произвела никакого влияния. В таком же положении находится и г. Маковей со всеми своими галицкими и буковинскими единомышленниками. Могут ли, однако, малороссы вообще считать год появления «Энеиды» Котляревского началом своего национального возрождения? Где были малороссы, разумеется, партии г. Маковея, до Котляревского и где их след в истории культурного развития русского народа, если год 1798 они считают началом своего национального возрождения? Возродиться может лишь то, что раньше существовало и по каким-либо причинамъ в течение известного времени не оказывало признаков жизни. Но существовали ли малороссы, да еще в роде нынешних украинофилов, до Котляревского? Правда, нынешние украинофилы, чтоб вывести свое историческое происхождение, причисляют с ужаснейшими натяжками и «Слово о полку Игореве» и «Слово Даниила Заточника» и другие того рода исторические памятники к малорусским произведениям. Но теже исторические памятники русского творчества принадлежат и великороссам и потому не могут служить доказательствами для украинофильской исключительности. В виду всего того, «Энеида» Котляревского не может составлять начала малорусского национального возрождения, так как отдельной малорусской национальности раньше совсем не было. Гг. Маковеи могут считать появление «Энеиды» только началом существования украинофильства, и то не благодаря Котляревскому, который наверно и не помышлял стать родоначальником отдельной малорусской литературы, так как он писал и по-великорусски, а благодаря национальных сепаратистов, появившихся после польских восстаний, которые, за недостатком чего-либо лучшего шуточное стихотворение Котляревского положили в основу новой «русько-украинской» литературы. Неужели гг. Маковеи серьёзно думают, что в 19 веке из старого культурного народа, каким есть ныне русский народ, может отделиться одна его, положим, южная часть и, основываясь на травестии латинской «Энеиды», создать отдельный народъ и отдельную литературу? Мы еще вернемся к этому вопросу, тут лишь мы считали необходимым указать на исходную точку г. Маковея, смотря с которой он доходит до чистейших абсурдов в роде того, что сторонников национального и литературного единства русского народа, для которых «Энеида» Котляревского только милое шуточное стихотворение, а не эпохальное событие называет – «ренегатами».

Если г. Маковей, ставя в основание «национального возрождения» малороссов «Энеиду» Котляревского, или не знает истории русской литературы и развития русского языка или не понимает её, а по нашему мнению, в своем украинофильском фанатизме не хочет её знать и понимать, то в последующих строках он прямо извращает факты, чтобъ обосновать свои нападки на русско народную партию. И так он пишет, что «в 1837 году Маркиан Шашкевич поставил вопрос малорусскаго языка в Галичине так же ясно, как Котляревский в России в 1798 году». Уже одного сравнения М. Шашкевича с Котляревским было бы достаточно для того, чтобы доказать, что М. Шашкевич совсем не ясно поставил вопрос малорусского языка в Галичине, ибо Котляревский его в России вовсе не ставил. Если бы г. Маковей больше добросовестно относился к деятельности M. Шашкевича и его сподвижников, Я.Ф. Головацкого и И. Вагилевича, написавших и издавших в 1837 году малорусскую «Русалку Днѣстрову», то он не мог бы сделать М. Шашкевича родоначальником украинофильства. Украинофилы вообще, а галицкие в особенности, любят ссылаться на неживущих уже выдающихся деятелей и делать их своими единомышленниками, благо «мертвые срама не имут» и протестовать не станут. В России они сделали своим родоначальником И.П. Котляревского, а в Галичине Маркиана С. Шашкевича. Что касается галицких сепаратистов, то они считают М. Шашкевича родоначальником своей литературной «самостоятельности» на том основании, что «Русалка Днѣстрова» составлена на галицко-русском наречии и напечатана наполовину фонетикою, именно с опущением (и то не во всех статьях и словах) буквы «ъ», хотя другие буквы, ныне украинофилами выброшенные, «ѣ» и «ы» в «Pyсалке» задержаны. Между тем разве одному г. Маковею неизвестно, что в 1837 году в Галичине вся местная русская интеллигенция, состоявшая почти исключительно из священников, говорила и писала по-польски и за малыми исключениями о русском языке и письме меньше имела понятие, чем псаломщики, обучавшие тут и там детей грамоте на «Часословах» и «Псалтирях». Сочинители и издатели «Русалки Днѣстровой», составляя ее на галицко-русском наречии, решительно не имели намерения выразить этим самостоятельность малорусского языка и народа, а что касается опущения буквы «ъ» в «Русалке», то оно произошло по причине незнания правильного правописания и под влиянием чеха Добровского, который выбросил «ъ» из славянской азбуки и серба Вука Караджича, употребившего в издании сербских песен фонетическое правонисание. По свидетельству Якова Головацкого, товарища и сподвижника Маркиана Шашкевича и главного автора «Русалки», М. Шашкевич после выхода «Русалки» сожалел о своем увлечении и в появившихся позже своих сочинениях всегда употреблял этимологическое правописание. Замечательно также и то обстоятельство, что галицкие украинофилы только в 1893 году додумались произвести M.C. Шашкевича в родоначальники галицкого украинофильства. До того времени их авторитетом был Т.Гр. Шевченко, которого поэтические произведения составляли альфу и омегу их литературных, культурных, политических и социальных знаний и стремлений. Но с поры провозглашения в львовском сойме г. Романчуком пресловутой «программы» в 1890 году, в которой католицизм был объявлен основой «русько-украинской» народности, Т.Гр. Шевченко, как православный, должен был уступить, особенно, что язык произведений Шевченка слишком пахнет «московщиной» для нынешних украинофилов. Котляревский и Квитка-Основьяненко тоже не могли занять места корифеев галицкого украинофильства, так как и они были православными. Оставалось выбрать кого-либо из галицких униатов в сепаратистские авторитеты и выбор пал на М.Шашкевича. Сепаратисты не имеют, однако, ни малейшего права анектовать для своих целей М. Шашкевича. «Русалка Днѣстрова» была созданием не одного М. Шашкевича, но также Я. Головацкого и И. Вагилевича.

Впрочем, если бы М. Шашкевич один составил «Русалку», то сепаратисты не в праве злоупотреблять его имя для своих целей, так как в рассуждении: Azbuka i abecadło, odpowiedź na zdanie o wprowadzeniu abecadła polskiego do piśmiennictwa ruskiego, написанном M. Шашкевичем в 1836 году против попытки ввести латинскую азбуку в русское письмо и в составленном ним учебнике «Читанка для малыхъ дѣтей до школьного и домашного употребленiя», изданном в 1850 году, нет и следа украинофильского сепаратизма4. По этому галицие сепаратисты напрасно облекаютъ М. Шашкевича въ свой халатъ и незаслуженно оскверняютъ память человЪка, котораго высоко чтитъ галицкая Русь.

По словам г. Маковея, уже в 1848 году, когда в Австрии установлена была конституция и уничтожено крепостное право, галицкие малороссы выступили на арену политической деятельности, как «самостоятельный малорусский народ.» Не могли же они называть себя великороссами, как и ныне никто из русских галичан не станет утверждать, что он великоросс, но эту самостоятельность деятели 1848 года, подобно тому, как и мы ныне, понимали не в смысле национальной отдельности. До 1848 года русско- народное движение в Галичине было исключительно последствием пробуждавшегося сознания у немногих просвещенных галичан об их принадлежности к русской народности без розличия на ветви, малорусскую, белорусскую и великорусскую, составляющие русскую народность. Указания о принадлежности русских галичан к русскому народу вообще наши предки находили в среде простонародия, где под соломенными крышами прятался русский дух и приютилось живое народное предание, находила в истории, а также в церковных книгах, где часто упоминается, особенно в службах св. Владимиру, св. Ольге, свв. Борису и Глебу, о «русскомъ роде». Год 1848 застал у нас «мерзость запустения». Отделенная в продолжение целых столетий от общей жизни с остальною Русью, Червонная Русь влачила жалкое существование в качестве производительницы рабочей силы для панов-помещиков и предмета прозелитских опытов и покушений со стороны польских патриотов и римских иезуитов. Русское дворянство, сманенное «Польши шумными пирами», уже давно и всецело находилось на польской стороне, увеличив таким образом не только число польских пановъ, но и вскрепив материальные силы Польши русским добром и русскою землею. Ныне говорят, что Червонную Русь составляют одни «хлопы и попы», а в 1848 году и этого нельзя было сказать. Русское духовенство было почти поголовно ополячено. Редко в доме русского священника был разговорный галицко-русский язык. Проповеди в церквах, если вообще говорились, то по-польски. Тут и там вспыхивало иногда пламя русского национального самосознания и патриотизма; в 1816 г.

возникло в Перемышле за старанием каноника перемышльского капитула, Ивана Могильницкого, «Общество священников», которое поставило ceбе целью – распространять просвещение среди народа, но для осуществления этой цели не было средств, так как кроме «Букваря,» изданного в 1807 году Ставропигийским Институтом, в Червонной Руси не было никаких других учебников; в 1829 году учредил епископ Иоанн Снегурский в Перемышле типографию и всячески поощрял молодых людей к национальному труду; там же, в Перемышле, каноник Иван Лавровский основал капитульную библиотеку; из древнего Перемышля искра русского самосознания перескочила в младший Львов и тут зажгла в первой половине 30-ти годов в сердцах молодых семинаристов яркий пламень патриотизма. Маркиян Шашкевич, Яков Головацкий и Иван Вагилевич образовали кружок, который начал усердно действовать в пользу национального движения; результатом его деятельности явилась изданная в Будапеште в 1837 году первая галицко-русская книжка, напечатанная гражданскими письменами, вышеупомянутая «Русалка Днѣстровая». Но это движение показалось опасным австрийскому правительству и оно, подавленное в самом зародыше, «отцвело, не успевши разцвесть». Нужно знать, что тогдашнее австрийское правительство косо смотрело на русское население Галичины. В 1816 году львовская губерния представила «придворной канцелярии» в Вене, что «политические соображения не велят вместо польского языка распространять русский, так как последний составляет только разновидность российского.» Еще в конце 50-ти годов правительство предложило русской консистории во Львове составить образцы такой русской скорописи, которая бы отличалась от скорописи, употребляемой в России. Печатное гражданское письмо было в Галичине строго запрещено, а русские слова, которых цензор по незнанию русской речи не понимал, считались «московскими» и безпардонно вычеркивались. Официальными языками считались языки латинский и немецкий; народных школ почти не было, а средние и высшие учебные заведения не были рассадниками просвещения в таком значении, как это мы ныне понимаем, но воспитывали только благонадежных для правительства чиновников. С заграничною Русью наша Русь не имела почти никакого общения. Из русских ученых знали о существовани Червонной Руси только М.П. Погодин, Шевырев и Киреевский, «открывшие» ее случайно, возвращаясь с заграницы, в 1835 году, по русским надписям на башне василианского монастыря во Львове. С одной стороны не было кому писать, с другой те, которые могли писать о нас в заграничные издания, боялись, так как существовал закон, налагавший пеню в суме 25 дукатов на того, кто печатал заграницею сочинения, не перешедшия через горнило местной цензуры. Только коротко перед 1848 г. русские галичане, Денис Зубрицкий, Яков Головацкий и Иван Вагилевич, начали переписываться с славянскими и русскими деятелями в Пpaге, Варшаве, Киеве и Москве и печатать заграницею свои статьи. Умственное и национальное состояние Червонной Руси до 1848 года представляетъ всего лучше число появившихся в ней галицко-русскими авторами написанных сочинений.

В 1847 году появилось всего 30 сочинений, написанных русскими галичанами; из этого числа 22 сочинения написаны на русском языке, 4 на польском, и 4 на латинском. Об уровне тогдашнего образования галицко-русского общества и о его потребностях свидетельствует то, что на число 22 русских «сочинений» сложились: «Руско-словеньскій букварь», «Возвещение» (т.е. проспект) об издании книжки «Размышления благоговейные», «Науки парохиальные на недели всего лета», «Гласнопеснец малый» (должно быть «Гласопеснец»), «Каталог книг руско-славенских Ставропигийского Института», «Библийная история ветхого завета», три «Слезы», один «Плач», одна «Надгробная поэма» и один «Стих печальный» по поводу смерти епископа Иоанна Снегурского; дальше «Лестница к блаженному животу», «Наука о управе тютюну для Галицианов», «Радостная песнь Русина Галичанина» по поводу именин митрополита Михаила, «Благоговейные размышения, русским чадам к чтению определенные сочинительницею памятки по доброй матери, из подлинника англического на язык польский, из тогоже на язык руско-словенский переведенная», пастырское послание епископа И. Снегурского, «Чин утрени и вечерни» и, наконец, стихотворение «Ѵмнъ Благодѣтельнымъ».

Самые ценные сочинения, появившиеся в 1847 году, были бы «Букварь» и «Библийная история», если не считать книжки «Вѣнокъ Русинамъ на обжинки», изданной в Вене Иваном.Ф.Головацким на средства сербского патриарха Иосифа Раячича. Но не все эти «сочинения» появились в Галичине. Два из них напечатаны в Вене, именно «Венок» и «Наука о управе тютюну», одно в Будапеште, одно в Черновцах. Из польских и латинских изданий 1847 года три – архипастырские послания митрополита Левицкого, два – «Шематизма» клира епархий перемышльской и львовской, одно – стихотворение по поводу смерти епископа И. Снегурского и Wykład teologii pastoralnej. Только два сочинения, а собственно говоря две статьи, написанные Д. Зубрицким в 1847 г., имеют научное и литературное значение, именно: «Начало унии» и «Приглашение к суду по уголовному делу около половины XVII в. во Владимирской Руси», но они появились в Москве, в «Чтениях Московского Общества Истории и Древностей Российских». Судя по перечисленным «сочинениям», в умственной, национальной и политической жизни существовал у нас полнейший застой. Но и эти немногие издания представляют непреложное доказательство, что их авторы склонялись в сторону литературного единства.

Как видим, русское население Галичины до 1848 года состояло из крестьян, коснеющих в мраке невежества и стонущих под игом крепостничества и из духовенства, в общем мало образованного и зависимого от польских патронов; конечно, и среди тогдашнего русского духовенства были люди образованные, но это образование было латинское, немецкое и польское, а не русское. Университеты и духовные семинарии во Львове, Перемышле и Bене могли дать духовенству общее и богословское образование, но по-русски оно знало лишь столько, сколько могло научиться по церковным книгам. Многие, особенно «луцаки», т.е. получившие богословскую подготовку и рукоположение в Луцке, нынешней Волынской губернии, не умели даже читать по-русски и пользовались при богослужении церковными книгами лишь таким способом, что велели себе русский текст надписывать латинскими буквами. Эпоха общерусской литературы от Ломоносова до Карамзина, сочинения Ломоносова, Сумарокова, Фонвизина, Державина, Хераскова, Богдановича, общерусская литература начала XIX ст., начиная с Карамзина и кончая писателями Пушкинской эпохи, не имели ни малейшего доступа и влияния на Червонную Русь. Известный славист, Фр. Миклошич, писал в 1850 году М.П. Погодину: «Пражане (die Prager) так счастливы, что могут кое-что из России получит, между тем как мы, в Вене, скорее получим появившуюся в Кантоне книжку, чем русскую. Все мои старания получить самонужнейшее из русской литературы были безуспешны.» Это вполне, если не в большей еще степени, относилось и к Галичине. Тем и объясняется, что ода Г.Р. Державина «Богъ», изданная во Львове в 1830 году Д. Зубрицким с польским и немецким переводами, была единственным произведением русской литературы, которое проскользнуло в Червонную Русь, да и то благодаря газете Dziennik Wileński, где в 1822 г. был напечатан польский перевод этой оды. Одним словом, в литературном и умственном отношении Червонная Русь находилась до 1848 года в таком положении, в каком находилась Великая Русь до Ломоносова, с тою, однако, разницею что Великая Русь не страдала от иностранных влияний. Червонная же Русь в лице своей интеллигенции таяла под влиянием польским и немецким. Лучше всего представят это цифры публикаций. С 1800 до 1848 года появилось в Галичине всего 159 русских публикаций, написанных или изданных галицко-русскими уроженцами. В числе тех 159 публикаций 47 припадает на церковные книги, молитвословы и проповеди, 15 на «буквари», а остальные состоят из панегириков, каталогов книг Ставропигийского Института, австрийских гимнов и т.д. Очень небольшое число публикаций имело образовательное или литературное значение. К таким принадлежат: «Грамматика языка руского в Галиции» (1834 г,), составленная одним из самых просвещенных, сознательных и образованных в то время галичан, свящ. Iосифом Левицким по немецко-российской грамматике Таппе и «Мотыль на малорускомъ языцѣ» Рудольфа Моха (1841), брошюрка, содержащая 11 стихотворений, и некоторые переводы сочинений Шиллера, сделанные названным I. Левицким.

Откуда, однако, взялись, так сказать, через ночь, в 1848 году, русские деятели сразу, как по мановению волшебного жезла, оживившие и побудившие тогдашнее русское жительство Галичины к национальной и политической жизни и вызвавшие кипучую и успешную деятельность в области литературы и народной организации? Откуда у галицко-русских деятелей 1848 года взялось вдруг такое сильное национальное сознание, что они могли выступить в защите отдельности галицко-русского народа от польского и предъявить правительству свои национальные требования? Крепостью, которая сохранила национальные идеалы и особенности русского населения Галичины в течение долгих веков польского политического ига, силой, которая, как могучий рычаг, выдвинула в 1848 году Червонную Русь на поприще национальной и политической деятельности и сделала из неё отдельный национальный организм, была – русская церковь. Как известно, национальная идея и национальные вопросы появились только после того, как Наполеон I перевернул вверх ногами почти всю Европу и разрушил средневековый её строй. До того времени господствовал религиозный принцип. Польша, управляемая иезуитами и пропитанная иезуитским духом, не знала силы национальной идеи и все свое внимание обращала преимущественно на распространение римского католичества среди русского населения своих областей. Хмельницкий ободрял ряды козаков перед битвою словами: «за веру и свободу!» – о народности же и не упоминал. Ставропигийское братство во Львове тоже было основано для защиты веры.

Введение церковной унии в Червонной Руси в XVII и XVIII веках усыпило отчасти бдительность Польши. Она довольствовалась переходом червонно-русского дворянства в латинство, а имея над униатскою церковью таких надежных стражей, как иезуиты, рассчитывала, что с временем и крестьянское «быдло» будет заманено в их сети и с переходом в латинство ополячится. Впрочем, шляхетская Польша мало занималась своим польским крестьянством, а тем менее русским. Между тем именно в русской церкви, хотя и униатской и среди её верных, под соломенными крышами, тлела искра национальной мысли; церковь отделяла русский народ не только от костела, но и от польской национальности, церковь сохраняла русский язык и русское письмо и оберегала национальные предания.

В церковных службах св. Владимиру, св. Ольге, свв, Борису и Глебу и другим наши национальным святым и священники и народ читали и слышали о «русском роде», а это с живыми преданиями и рассказами, ходившими в народе о Киеве о Почаеве и других русских городах и местах благочестивого паломничества, о казацких войнах с Польшею и т. п. создавало в умах галичан образ Руси и утверждало их о племенной к ней принадлежности. Это смутное, стихийное понимание ждало только толчка, чтобы выразиться сознательно. Толчек дали немногие образованные и сознательно русские галичане тогдашнего времени. Мы видели, что тогдашняя галицко-русская литература не давала образовательных средств в направлении знания русской истории. Тут опять явилась косвенно спасительницею и учительницею русская церковь. Галичане – священники, изучая историю церквей, силою вещей были принуждены изучать и историю русской церкви, а так как она тесно связана с политическими и национальными судьбами русского народа, то вместе с церковною историею они познакомлялись и с историею Руси. К познакомлению с судьбами галицко-русского народа приводило также изучение истории таких церковных учреждений, как Ставропигийское братство во Львове, монастыри чина св. Василия Великого и церковная иерархия. Так уже в 1830 году Д. Зубрицкий издал брошюру: Die griechisch-katholische Stauropigialkirche in Lemberg und das mit ihr vereinigte Institut; в 1836 году он напечатал сочинение п. з. Historyczne badania o drukarniach rusko-slowianskich w Galicyi, в году 1837 Rys do historyi narodu ruskiego w Galicyi i hierarchii cerkiewnej w temze krolestwie (съ 988 до 1340), а в 1844 году монументальное сочинение Кronіka miasta Lwowa. В университетских библиотеках Львова и Вены находились некоторые русские сочинения по истории и литературе. Из воспоминаний Я.Ф. Головацкого (Литературный Сборник г. 1885) известно, что он в 1831 году переписал целый «Сборник малороссийских песен» Максимовича (изд. 1827) и познакомился с произведениями Пушкина и «Историею России» Кайданова в польском переводе, так как нельзя было получить подлинников. В львовской-же университетской библиотеке находилась «История Руси» Бантыш-Каменского, которую особенно изучала известная «русская троица»: М. Шашкевич, И. Вагилевич и Я. Головацкий. После посещения Львова Погодиным, упомянутая троица получала лучшие книги из России, а именно от Погодина, Киреевского и О. Бодянского. То же самое случилось и в Вене. Из автобиографии свящ. Антония Добрянского, автора «Истории епископов», знаем, что он в венской университетской библиотеке случайно наткнулся на историю Бантыш-Каменского и таким образом изучил историю Руси. Конечно, сознательно русских галичан можно было перед 1848 годом посчитать на пальцах, тем не менее уже тогда они мужественно защищали даже русскую азбуку. Когда в 1834 году Иосиф Лозинский, впоследствии один из лучших русских деятелей, по наущению польского писателя Вацлава Залеского в журнал Rozmaitości напечатал статью: О wprowadzeniu abecadta polskiego do pismiennictwa ruskiego и в следующем году издал книжку Ruskoje wesile, против его проекта резко выступили Иосиф Левицкий и Маркиан Шашкевич. И не с одним недостатком образовательных средств боролись наши доблестные предки. Чтение славянских книг и славянская литературная работа считались тогда в глазах правительства преступлением. Известно, что предвестница народного возрождения, «Русалка Днестровая» была запрещена, а её сочинители подвержены гонению. Директор львовской полиции, Пайман, сказал прямо по поводу издания «Русалки»: Wir haben mit den Polen vollauf zu schaffen und diese Tollköpfe wollen noch die todtbegrabene ruthenische Nationalität aufwecken! Это нерасположение правительства подсыщали еще польские революционеры, клеветавшие на русских сколько душе было угодно. Так, по запискам Я.Ф. Головацкого, в 1841 году, когда львовские тюрьмы были переполнены поляками, практикант уголовного суда чех Марек сказал литератору В. Зану: «Не помни Бог полякам то, что они наклеветали на бедных русинов». Можно принять за общее правило, что за исключением перемышльского епископа Иоанна Снегурского, остальные галико-русские владыки до 1848 года смотрели на начинающееся русское движение глазами правительства и полиции. Так митрополит Михаил Левицкий возбудил processum canonicum против авторов «Русалки», а епископ Григорий Яхимович говорил проповеди у иезуитов, относился безучастно к патриотическим начинаниям молодых людей, а просивших у него совета по литературным делам отсылал к адвокату н говорил, что он не может помочь, так как все зависит от правительства и полиции. Национальное и политическое положение Червонной Руси с замечательным на тогдашнее время мужеством представил в 1846 году Яков Ф. Головацкий в первой в Червонной Руси политической брошюре: Zustände der Russinen in Galizien, вышедшей в Липске как отпечатка из журнала Jahrbücher für slavische Literatur, Kunst und Wissenschaft. Эта брошюра произвела такое впечатление на немцев и поляков, что они ее нарочно покупали, чтоб уничтожить, вследствие чего тогдашние русские семинаристы по ночам списывали с уцелевших экземпляров сотни копий и рассылали списки на провинцию.

Вот в каком положении находилась Галицкая Русь в 1848 году, когда национальное движение, охватившее почти половину Европы, дало и ей толчек к жизни. Не следует, однако, забывать и того, что австрийское правительство, прижатое к стене мартовскою революциею в Bене, итальянскою войною, мадьярским восстанием и польскою «рухавкою» во Львове, искало и нашло опору на юге у хорватов, на севере у русских галичан. Желая иметь в русском населении Галичины противовес польским стремлениям, австрийское правительство начало усердно поддерживать русское национальное движение. Помня, однако доклад львовской губернии с 1816 года, оно старалось препятствовать тому, чтоб народное сознание русских галичан выходило за пределы Галичины. Австрийское правительство прекрасно знало, к какому народу принадлежит галицко-русское население, так как в государственных актах времен Марии Тересии, Iосифа II и его преемников называется оно по-немецки: russisch, подобно тому, как Червонная Русь называется Rothrussland. Этого не мог не знать и тогдашний губернатор Гали-чины, гр. Франц Стадион, но государственный интерес подсказал ему мысль, воспользоваться плачевным положением русского населения и неясностью национального самосознания его передовых людей, в деле определения принадлежности русского населения Галичины. К плану гр. Стадиона как нельзя лучше подходили беспрестанные обвинения галицко-русских деятелей со стороны поляков в том, что русско-народное движение вызвано по наущению «москалей». Тем и воспользовался гр. Стадион и, пригласив к себе тогдашних представителей русского населения Галичины, поставил им вопрос: «Кто вы такие? Если бы вы считали себя россиянами, то я не мог бы вас поддерживать». Представители, поняв тайный смысл вопроса, ответили: Wir sind Ruthenen! Если примем во внимание тогдашнее положение русского дела в Галичине, если знаем, что от ответа представителей зависело благоволение или неприязнь правительства и, наконец, что в то время национальные понятия даже у больше образованных народов, чем Галицкая Русь, были неясны, то нельзя удивляться ответу представителей русского населения Галичины. Весьма вероятно также и то, что представители русских галичан, понявши заднюю мысль в вопросе Стадиона, дали ему дипломатический, но во всяком случае утилитарный ответ. Тем не меньше все объявления и отзывы «Головной Русской Рады», первого политического общества в Галицкой Руси, издавались « Отъ Головной Рады рускаго народа Галицкаго». В этом титуле скоpеe можно увидеть объединительное стремление галицко-русских деятелей 1848 года, чем сепаратистское, как это мерещится г. Маковею. Впрочем они могли говорить о самостоятельности русского населения Галичины, но в виду польского народа, особенно, что польские политики, испугавшись русского движения, стали отрицать существование малорусского народа, которого язык, по их мнению, был только разновидностью польского языка, и утверждали: Niema Rusi, jest tylko Polska i Moskwa, т. е. Россия. Наконец ныне еще живут передовые русские деятели 1848 года, А. С. Петрушевич, В. А. Дедицкий, И.Гушалевич и другие, а они всею своею жизнью и всею своею деятельностью свидетельствуют, что в 1848 году никто и не помышлял о такой самостоятельности малорусского народа, какую исповедуют нынешние украинофилы. Но разве самостоятельность малорусского народа исключает и может исключать его принадлежность к белорусской и великорусской ветвям русского народа?

Г. Маковею, как видно, далеко до понимания того, что галицко-русские деятели, став на историческую почву развития русского языка, должны были стремиться к сближению галицко-русского книжного языка с общерусскими и что это сближение раньше или позже должно было последовать и для того виновников этого естественного явления он видит в «славянофилах», которые будто бы «подыскивали общеславянский язык», которым, по их мнению, должен был бы быть русский и что вследствие этого «часть немногочисленной русской интеллигенции, еще не пришедшая к ясному национальному самосознанию, слишком ленивая для того, чтобы позаботиться о самостоятельном национальном существовании, – да притом поддавшись разным внешним влияниям, ухватилась за идею готового русского языка, как за спасательный якорь. Привыкши к рабству, враги всякого прогресса и живой мысли, эти представители галицкой интеллигенции не пожелали быть хозяевами в собственном доме, предпочитая стать лакеями другого народа»5.

Мы уже выше доказали, что постороннего влияния, да к тому еще со стороны русских славянофилов, в 1848 году не было. Но еще раньше, именно в 1816 году, когда не было не только славянофильского влияния, но и самих славянофилов, в немногих тогдашних церковно-приходских школах в Галичине был в употреблении «Букварь славeно-русскаго языка», напечатанный по повелению львовского архиепископа, Михаила Левицкого, в Будапеште. Такой же «Букварь» был напечатан в 1817 году во Львове. Не доказует ли уже одно заглавие тех «букварей», что в Галичине и перед 1848 годом существовала, хотя и слабо, идея единства литературного языка и не ясно ли, что после 1848 года, по мере развития национального самосознания и по мере приобретения русскими галичанами исторических и филологических знаний эта идея должна была окрепнуть и определенно выразиться?

На обвинение галицко-русской интеллигенции в лености позволим ceбе спросить г. Маковея: кто организовал в 1848 году «Русские Рады» во всех городах восточной Галичины и положил основание политической организации Галицкой Руси?

Кто составлял учебники, писал сочинения по всем отраслям знаний? Кто учреждал церковно-приходские школы, перешедшие потом готовыми под управление польского школьного совета? Кто трудился в области народного просвещения? Кто основал народные институции «Народный Дом», «Галицко- русскую Матицу» и др.? Кто с самого 1848 года издавал газеты? Кто отстоял русскую азбуку во время покушения на нее гр. Голуховского? Кто мужественно защищал церковь и её верных от латинщенья? Кто в законодательных собраниях и перед правительством выступал в защите прав русского населения Галичины и кто его защищал перед поляченьем? Если г. Маковей ныне насчитал в Галичине и Буковине только 5000 человек малорусской интелигенции, то сколько могло её быть 20–30 лет тому назад, не говоря уже в 1848 году? Всего несколько десятков человек, которые из сил выбивались, трудясь над собственным образованием и над просвещением народа. И можно ли ту интеллигенцию упрекать в лености? А украинофилов в роде г. Маковея в Галичине не было даже до 1863 года. Наши деятели не вследствие лености «ухватились за идею готового русского языка», только вследствие убеждения, приобретенного научным трудом, что это язык, выработанный культурою и историею для всего русского народа. Они были слишком умны, слишком образованны и слишком горячо любили Русь, чтобы вместо принять существующий уже и к тому родной образованный язык, делать бесплодные попытки к образованию отдельного языка. Конечно, г. Маковею, считающему русский литературный язык чужим, это не нравится, но ведь тогда еще г. Маковея не было на свете и нашим труженикам пришлось обойтись без его «прогрессивного» совета. Причины, почему галицко-русские деятели, как говорит г. Маковей, «не пожелали быть хозяевами в собственном доме, предпочитая стать лакеями другого народа», поясняет один из участников и сотрудников возрождения Галицкой Руси, Н. Устианович, следующим образом6: «Не имея ни случайности, ни средств изучить язык общелитературный русский, я был сторонником дуализма и защищал наречие галицкое, надеясь, что оно сольется с говором украинским и очистится вместе с тем от пестроты, нанесенной соседним польским языком. Но познакомившись с временем с великорусскою литературою и изучивши основнеe галицкое наречие, я убедился, что грамотный язык великороссов есть создание сугубое, построенное, однако, на южнорусских основаниях, что к тому письменность великоросса, а его произношение не есть одно и тоже, ибо он пишет по-нашему, а произносит на свой лад, как это делают немцы, итальянцы, французы, у которых еще большее различие в наречиях и что, наконец, по мере развития галицкого простонародного говора по строгим правилам языкословия последует безусловно то, что предвозвестил А.С. Петрушевич на «соборе интеллигенции галицко-русской» 1848 года: «Пускай россияне начали от головы, а мы начнем от ног, то мы раньше или позже встретим друг друга и сойдемся в сердце». В другом месте того-же «Сборника» Н. Устианович говорит: «В редакции «Вестника»7 при помощи Ивана Головацкого, Б. Дедицкого и М. Коссака я пытался по возможности очищать галицко-русское наречие от полонизмов и сближать его к литературному языку, как это было решено на «собор» 1848 года.»

Если бы, какъ утверждает г. Маковей, в 1848 году «галицкие малороссы выступили на арену политической деятельности, как самостоятельный русский народ», то на упомянутом «соборе», на котором присутствовала вся тогдашняя галицко-русская интеллигенция, был бы наверно вопрос о самостоятельности поставлен и решен, между тем мы видим из записок участников «собора», что «собор» решил галицко-русское наречие очищать от полонизмов и сближать к литературному языку, значит, «собор» признал литературное и национальное единство русского народа. А нам кажется, сам г. Маковей согласится, что больше компетентного органа, чем «собор», для решения национального и языкового вопроса тогда в Галичине не было. Удивительно ли после того, что по мере исследования галицко-русского наречия и изучения литературного русского языка, галицко-русские деятели чем раз больше убеждались в национальном единстве и что, наконец, в 1866 году объявили это единство всенародно? Это другое дело, что наша интеллигенция и до сих пор не знает русского языка, но где ей изучить его, если в школах раньше учили по-немецки, ныне же учат по-польски и на искуственном «русько-украинском» языке, которого, какъ мы после докажем, народ не понимает. Тем не менее галицко-русская интеллигентенция понимает русский литературный язык и гораздо больше читает, произнося по-галицки, русские сочинения, чем украинофильские. Не смотря, однако, на столь неблагоприятные условия, у нас уже многие галичане говорятъ и пишутъ на литературном русском языке не хуже тех жителей юга России, которые кончили русские гимназии и русские университеты. Дело, однако, не в одном языке, так как не менее, если не более важна русская мысль, которую русская партия поддерживает в Галичине, а которую украинофилы так ненавидят. Украинофилы, особенно социалистического оттенка, сами читают сочинения на русском литературном языке, а голова «русько-радикальної» партии, т.е. социалистов, М. Драгоманов, даже советовал им изучать русский язык, хотя бы для того, чтобы читать на немъ социалистические сочинения и подпольную литературу. Редакция социалистического «Народа», выходившего во Львове на малорусском наречии, давала приложения на русском языке, конечно, не в целях его распространения, а в целях пропаганды в России. Даже реформованные иезуитами василиане печатают в своей типографии в Жолкве какие-то брошюры на русском языке. Дело, повторяем, не в одном языке, а в национальной идее. Но и дело сближения галицко-русского книжного языка к общерусскому и изучение и распространение последнего было бы пошло совершенно иначе, если бы русская партия не встречала в сем отношении препятствий и противодействия сначала со стороны таких факторов, как правительство и поляки, а ныне и со стороны покровительствуемых одними и другими украинофилов. Впрочем русская партия не могла даже развить в этом отношении серьезной деятельности, так как находясь до 1879 года в связи с правительством, она боялась потерять его приклонность, а вместе с тем и возможность выторговать то или другое для народа. Серьезное изучение русского языка и русской литературы началось в Галичине только с 80-ти годов, т.е. тогда, когда правительство отдало гегемонию в Галичине в руки поляков.

IV

Горе побежденным!

Мы видели выше, при каких условиях последовало возрождение Червонной Руси. Теперь посмотрим, при каких условиях пришлось ей развиваться, начав с 1848 года, а тогда покажется, оправданы ли нападки г. Маковея на русскую партию в Галичине. По историческим условиям в Червонной Руси русскому населению выпала на долю особенно тяжелая судьба. Червонная Русь представляет русскую этнографическую окраину, где непосредственно соприкасались издревле русская и польская народности, так же как исповедуемые ими русская (прежде православная, потом униатская) вера и латинство. Находясь в политической зависимости от Польши, Червонная Русь видела себя в самой беззащитной близости от ее политических, культурных и религиозных влияний. Лишившись дворянства, единственного элемента, который имел голос в Польше, и стесняемая немецким купечеством, которому польские короли давали многие преимущества, особенно перед православными, Червонная Русь могла противопоставить очень мало препон латинству и полонизму. Можно лишь удивляться национальной жизненности, благодаря которой Червонная Русь не стала чисто польским краем и сохранила, хотя и с большими утратами, русское сознание, русский язык и веру. Естественно, что край, испытавший столь тяжкие исторические судьбы, обессилел и ныне представляет пеструю смесь элементов, с которыми столько веков, ибо от Казимира, от 1340 года, боролось русское население.

В одних городах и местечках русская народность и русская вера стерты польским населением, латинством и жидами, в других русский, латино- польский и жидовский элементы перемешаны между собою. Русский элемент по преимуществу состоит из слоев беднейших, менее образованных, а кроме сего латино-польский элемент имеет за собою все преимущества и силы векового господства, дворянство, купечество, польскую администрацию, польскую автономию и польский язык во всех государственных и частных учреждениях. Еще ныне русское население испытывает недостатки в многом, необходимом для национального существования. А между тем Червонная Русь все-таки живет и развивается, не смотря на то, что наше теснейшее отечество все еще пропитано последствиями многовекового иноплеменного господства. Мало того – возродившаяся пятьдесят лет тому назад Червонная Русь ныне уже начинает побеждать многие веками накоплявшиеся препятствия. Конечно, не украинофилы положили основание возрождения и развития Червонной Руси, так как они существуют в Галичине всего тридцать слишком лет. Заслуга возрождения и развития Червонной Руси принадлежит всецело русской партии, члены которой и пятьдесят лет тому назад и ныне проявили и проявляют примеры такого самоотвержения, такой любви к церкви и народности, таких подвигов, какими в праве были бы гордиться и более счастливые народы, Ныне не трудно украинофильствовать при поддержке и под покровом правительства и верховодящей в крае польской партии, а трудно было русской партии действовать среди столь неблагоприятных обстоятельств и при таких ничтожных средствах, в каких застал Червонную Русь 1848 год и какие существуют еще и ныне. Посмотрим только на препятствия, которые русской партии пришлось поборивать на заре возрождения Червонной Руси и в течение ее развития до нынешнего дня.

Еще не успели наши деятели организоваться и устроиться в 1848 году в политическом и общественном отношениях, как уже рядом с возникновением «Головной Русской Рады» польские политики учредили общество Ruskij Sobor и рядом с возникновением первой галицко-русской газеты «Зори Галицкой» возник орган польской партии Dnewnyk Ruskij. Ruskij Sobor задался целью сбивать с толку неокрепших еще в национальном сознании русских галичан, a Dnewnyk Ruskij, в редакторы которого польские политики приобрели способного, но бесхарактерного Ивана Вагилевича, имел противодействовать «Зopе Галицкой». Одновременно польские политики засыпали Червонную Русь летучими листками, отзывами, подложными письмами и дерзнули даже составить адрес к императору, по галицко-русски и кириллицею, яко бы от имени русского населения края. («Вселаскавѣйшій Пане! Въ Львовѣ 18 марця 1848».) Все это имело на цели не допустить организации русского элемента и внести в ряды его замешательство. Как и ныне, и тогда уже нашлись отступники, которые будучи русского происхождения, действовали в мысль люблинской унии и служили польским целям. Тогда и возникла крылатая фраза: Puscic rusina na rusina, т.е. русскими отступниками поборивать русское движение. Роль русинов, которых польские политики, подобно гончих на дичь, выпускали на русских патриотов, играли первоначально ополяченные галичане; с временем эта незавидная роль перешла в руки украинофилов, которые усердно ее исполняют под видом «истребления москвофильства» в Галичине и во имя «самостоятельности русько-украинского народа».

Мы уже выше упоминали о докладе Галицкой губернии, в котором гр. Перген не советовал центральному правительству поддерживать развитие русской народности8. По тем же политическим соображениям возникло в Галичине гонение на русское гражданское письмо. Польские политики, желая отрезать Червонную Русь от культурного сообщения с остальной Русью, и доказать, что галицко-русское наречие только разновидность польского языка, уже в 1848 году стали употреблять в русском письме латинскую азбуку. Против этой затеи мужественно выступили галицко-русские деятели и отстояли кирилловское письмо. Между 1850 и 1860 годами галицко-русские издания печатаются уже гражданским письмом. Но так как гражданское письмо употреблялось в России9