Слово из трёх букв

Посвящается моей единственной и последней любви – к самому себе

«Просто я часть мира, которого нет».

Майкл Науменко

Нельзя доводить до крайности пресыщение. Вовремя вырваться из плена удовольствий, не приносящих былую радость, означает избавить себя от многих страданий. «Не только блеск нам мил, И увяданья миг достоин восхищенья!».

Когда-то окружающая действительность полностью вписывалась в его внутренние запросы. События шелестели приятной последовательностью. Иллюзорная упругая реальность податливо прогибалась под достаточно скромные желания. Причудливый круговорот дней и месяцев покорно слагался в яркие полновесные года. Объёмный багаж воспоминаний по ненавязчивому требованию путешественника незаметно сбрасывал в пустоту немногочисленные неприятные моменты.

Он был везунчиком во всех смыслах. Придумав себе довольно любопытную легенду, к которой мы ещё вернёмся, в различных жизненных играх наш герой придерживался, как он сам выражался «умеренно тёмной стороны». Симпатичная в меру модная парадигма означала неуклонное следование своим эгоистическим наклонностям, невзирая на чувства, желания и вкусы окружающих. Но, будучи натурой романтической с чётко выписанными творческими задатками и врожденной тягой к словесной эстетике, он умел облачать свои мелкие пороки в таинственные жреческие одеяния мистических расцветок.

Личная философская доктрина базировалась на ницешанско-раблезианских канонах, топорно подправленных искренней верой в собственную избранность. Однако, пребывая на хрупких мерцающих вершинах полного удовлетворения, он всегда чувствовал пугающую призрачность своего везения. И боялся себе признаться в том, что реакция беспощадно-дуалистичной вселенной будет не только неожиданной, но и до предела болезненной. Так как ускоряющееся время в расчёт можно было не брать, открытым оставался только вопрос силы и направления грядущего удара.

Часть 1. Сны Ясона

Кто понял жизнь, тот не торопится. Избегай суеты.

Предпочитай одиночество и тишину.

Собирай по крупицам красоту мира.

Просыпаясь утром, любуйся и гордись собранной красотой.

(Стих X из «Книги Воскрешённых»)

Я всегда ценил слова выше, чем дела. Каким-то внутренним чутьём с самого детства понимал, что пословица «Ради красного словца не пожалеют и отца» – это не просто красивая фигура речи. Такой оборот является повсеместным правилом успеха, испокон века работающим на краснобаев. И каким бы ни было наше мироздание – изящным иллюзорным творением, заигрывающим с квантовой механикой, или суровым детищем твердолобых физических законов, грамотно построенные слова всегда опережали или направляли значимые поступки и события. Поэтому хитроумный Одиссей в любых вариациях проживёт дольше воинственного Ахиллеса. В самом начале было Слово – этим всё сказано.

А ещё меня всегда манила неопределённость. Скучный детерминизм диалектического бытия обошёл стороной моё восприятие мира. Уже в начальных классах я стремился угадать, по какой из расходящихся тропок поскачет шумный шабаш очередной школьной перемены. После прочтения определённого количества разных книжек пришло понимание того, что правильно подобранные слова способны помочь в угадывании очередного направления ловко ускользающего бытия. Чуть позже родилась уверенность – грамотно построенные в убедительные высказывания слова не только являются ориентирами грядущего сдвига мироздания, но и становятся энергией этого движения. Грубоватое материальное варево в этом случае причудливо переплеталось с эстетическими вербальными построениями. И от этого факта на душе становилось как-то легче. Потому что колючки собственноручно творимого мира начали вонзаться в мои ментальные внутренности с самого раннего возраста.

Возможно, врождённая тяга к звуковой гармонии обусловила мою привязанность, а позже искреннее, почти фанатичное поклонение красивым фразам. Я постоянно пробовал облачить каждую интересную мысль в узорчатую царственную тогу удачно построенного предложения. При этом многократно, до полного совершенства кроил словесный костюм по строгим классическим лекалам. Многословность и вычурность уже тогда казались мне признаком дурного вкуса. И хотя я был весьма словоохотливым и общительным подростком, всё, что доверялось бумаге, носило чётко выверенный ёмкий характер.

Но, повторюсь – эстетическая составляющая словесного отражения каждой любопытной мысленной вспышки, являлась непререкаемым каноном. И прошло не так много времени, как я научился манипулировать непокорной разбегающейся действительностью с помощью проработанных в мелочах словесных наборов. Чуть позже отточенное ораторское искусство, подарившее мне лидерство во многих социальных группах, стало приносить свои плоды и в виде письменных экзорцизмов. Яркие всполохи регулярных словесных триумфов помогали не замечать бытовую унылость жизненных полустанков.

Понемногу осознавая своё предназначение уникального производителя точных слов, я проникался невольной боязнью и уважением к таким местечковым истинам как «Молчание – золото», «Молчание – щит от многих бед, «В молчании – вся мудрость мира». Так боятся и уважают сильных и отважных противников, закованных в сверкающие безупречные латы. Особенно когда бессловесные враги тихо построились на заре в стройные каре перед твоим расхлябанным болтливым войском. Такое уничижительное сравнение объяснялось просто – в то время я был невысокого мнения о своих словосозидательных способностях. Но это скоро прошло.

Понимая, что мысли невозможно нарядить в приятно читаемые или со вкусом произносимые слова без автоматической грамотности, я с шести лет постоянно и много читал. Сначала через мои детские мозги, отравленные недетскими амбициями, плавно протекла практически вся русская классика. Элегантное чеховское пенсне оставило за собой восхитительный след краткости – сестры таланта. Чопорный медлительный Тургенев взбудоражил сокрытые до времени залежи непомерного романтизма. Проза франтоватого Пушкина читалась с упоительной незаметностью задушевного дружеского рассказа. Лермонтовское обречённое одиночество оставило рубчатый след гладиаторского фатализма, в котором буйный Рим приветствовал очередного бестиария, распявшего растерянного льва на потеху публике. Сложнее было с Достоевским. Фёдор Михайлович никак не приживался в неокрепшем молодом уме. Гораздо позже стало понятно – школьникам этот писатель точно не нужен. Только обретя определённый горький опыт можно было хоть как-то сориентироваться в мрачноватом полубольном сознании пессимистичного каторжника, выплеснувшего на бумагу свои размашистые инфернальные шедевры. Поэтому только к осьмнадцати годам гениальный эпилептик удобно обустроился полным собранием сочинений в моём гостеприимном книжном шкафу.

Запойное чтение выковало твёрдую уверенность, что именно магия слова определяет нашу действительность, придавая окружающим предметам материальную «твёрдость». Более того, не будь слов, то наша личность, которая по ошибке воспринимается как нечто невообразимо ценное и непостижимое, попросту бы не существовала. Пониманию столь непростых для подростка вещей поспособствовал один случай. В один из дней детства старшие ребята во дворе предложили мне «кайфануть». Для этого следовало десять раз энергично присесть, после чего дворовой шаман сильно давил тебе на солнечное сплетение. Отказ означал потерю уважения. Проделав все манипуляции, я послушно потерял сознание, а, очнувшись, на минуту утратил способность к мысленному монологу. Окружающий мир сразу стал неузнаваем, словно меня перенесли на другую планету. Возвращение слов в мою напуганную бессловесностью сущность быстро расставило всё на привычные места. В качестве компенсации испытанного непродолжительного ужаса возникло доказательство важной теоремы – без слов никакого «Я» нет. Так что Священный Грааль нашего сознания отлит из словесного сплава.

На втором курсе университета, куда я спрятал свою расцветающую молодость подальше от глаз военкомата, приключилась серьёзная напасть. Я сильно спотыкнулся о ницшеанского Заратустру. Уже на половине притччитаний (новое слово) что-то внутри перевернулось и начало опасно тлеть. Костёр разгорелся после прочтения «Генеалогии морали», окончательно растравившей открывшуюся душевную «язву». И чтобы обжигающее духовное пламя не погасло, пришлось подкормить его взбунтовавшимся «Антихристианином». Не то чтобы я до этого веровал в христианского бога и прилагаемые к Новому завету моральные ценности. Скорее наоборот – меня тяготил собственный атеизм, произраставший, скорее, из врожденного солипсического эгоизма, нежели из материальной среды чёрно-белого советского быта. Поэтому я готов был отдаться первому же ловцу душ, который убедит меня в силе и правоте моей эгоцентричной напыщенной позиции. И меня быстро подсёк умелый ловец, оказавшийся германским философом-безумцем с удручающе дырявым инвестиционным портфелем жизненных неудач.

С трудом продираясь сквозь ницшеанские заклинания, разрушающие общепринятые заскорузлые скрепы, я чувствовал, как мои духовные внутренности сочатся свежей кровью от полученных ран и глубоких заноз. Меня не то чтобы коробило от беспощадно точных словесных стрел усатого шизоидного психопата. Многие мантры, касающиеся духовной чистоты и власти, пришлись мне по вкусу. Но воспалённый стиль раскрепощенного мизантропного сознания, украшенного ядовитыми афоризмами, внушал почтительный трепет.

Здесь надо отметить ещё один факт моей биографии, который добавил в расплавленную жгучую смесь перезагружаемого рассудка мощный легирующий элемент. В этот период закончилась моя первая в жизни любовь. Закончилась внезапно и как-то непонятно. Особых страданий по этому поводу я не испытывал, так как сам инициировал разлуку с человеком, который стал мне не интересен ни в сексуальном аспекте ни в своих потугах поспеть за моей стремительной внутренней эволюцией. Но быстро взращиваемая гордыня была уязвлена. Так я впервые познал больно ранящий закон «двойной стрелы». А именно – отталкивая притянутое судьбою, будь готов к ответному страданию от потери уже не нужного. Это своего рода фантомная боль от воспоминаний о приятных альковных моментах. И неизбежная жлобская ревность к будущим кавалерам отвергнутой пассии, присущая всем эгоистичным гордецам.

Стоит сказать два слова о «двойной стреле». Речь идёт о метких афоризмах из утраченного трактата «Искусство любовной войны», написанного неизвестным автором. Фрагменты этого неизвестного литературной археологии труда, который я не раз ещё буду цитировать, случайно попали ко мне во время пребывания на таиландских островах. Возвращаясь к моей угасшей любви, умерщвление которой сопровождалось запойным чтением Ницше, скажу одно. В совпадении этих двух событий проявился упомянутый лермонтовский фатум, приправленный желанием идти до конца в искоренении «моралина» с переходом на «тёмную сторону» мерцающих шахмат мироздания. Так произошла моя первая трансформация, ставшая нулевой точкой отсчёта будущих невообразимых событий. Последующие метаморфозы мировосприятия закинули автора этого повествования в метафизическую пустотную каверну, откуда в данный момент и доносятся эти строки.

«Не стоит пускаться в дальний путь, не имея при себе быстрых ног». «Даже правильная дорога всегда приводит к пропасти». «Искусство забывать есть основа взаимопонимания». «Никогда не смотри по сторонам, не будучи уверенным в существовании мира». «Умение не оглядываться назад спасает от горечи постоянного разочарования».

Примерно такие краткие афоризмы толпились в тогдашней моей голове, вернее в том месте, где протекает мысленная река любого «Я». А ещё в мутном потоке рождались странные стихи, некоторые из которых до сих пор удивляют меня своей наивной самобытностью:

Твёрдо уверившись в неприглядном благородстве своей «тёмной» жизненной миссии, я смело нырнул в преисподнюю экзистенциального омута с его жутковатыми посмертными топями, взбитыми Кьеркегором, Хайдеггером, Мейринком, Рембо и Кафкой. «Смерть Ивана Ильича» надолго стала моей натумбочной и подкроватной книгой. «Тибетская книга мёртвых» застолбила духовный фундамент будущего нежилого комплекса, периодически выпускающего черных воронов с мертворожденными рассказами в сторону ледяных просторов интернета. Надстройкой над сумрачным готическим фасадом моей вавилонской библиотеки стал «Посторонний» Камю. В этом нарочито простом почти библейском рассказе для меня отзвучали последние фанфары человеколюбия. Казалось бы, впору приносить в собственном коммунальном подвале чёрного козла в жертву, чертить кровью пентаграмму и сдаваться на милость Вельзевулу. Но тут «весельчак и чародей» Ницше аккуратно подтолкнул меня к изучению буддизма «Буддизм есть единственная истинно позитивистская религия, встречающаяся в истории…он представляет собою наследие объективной и холодной постановки проблем. Столь лестное высказывание дерзкого разрушителя христианской морали заставили отважного путешественника резко свернуть на эту любопытную поляну.

Согласно буддистским палийским канонам, застряв в колесе перерождения, в следующей попытке можно вытянуть три билета будущей жизни. А именно – стать страстным божеством-дэвом, воинственным задиристым асуром или человеком со случайно выбранными условиями рождения. По местным кармическим понятиям подлинного счастья во всех вариантах мало. Так как асуры и дэвы, несмотря на свою трансцендентальную природу, также продолжают вращаться в сансаре. При этом смерть дэва или асура может привести к повторному рождению в аду, чего по понятным причинам не хотелось бы.

С обычными людьми на этой карусели было всё более или менее ясно. Хочешь увеличить шансы соскочить с паровоза страданий с его обжигающей топкой желаний – веди праведную жизнь, не охмуряйся веществами, не обижай живность. А заодно постоянно пробуй остановить нескончаемую трещотку мозга в собственной голове. В целом, перечисленные способы, ведущие к просветлению, или, как минимум, к личной духовной свободе, сильно перекликались с христианскими заветами. Главное отличие было в рекомендательном характере всех наставлений и в определённом эгоизме персонального исправления кармы, который при должном усердии может сработать в так называемой Малой колеснице. Так именовалась упрощённая версия Большого колеса, в которой не обязательно заботиться о нуждах всего страдающего стада. Достаточно самому вырваться из круга перерождений с помощью праведной жизни и медитаций.

Не углубляясь во все тонкости, после прочтения канонов «Мадджхиманикая», я сразу понял, что перерождаться в человеческом теле мне не охота. Адские мучения павшего сладострастника, незавидная доля большинства животных и, возможно, безмятежное счастье неодушевленных предметов, тоже не вписывались в мои молодецкие запросы на будущую жизнь. А в том, что она наступит, не было никаких сомнений. Потому что быстротечная иллюзорность так называемой действительности настигла меня лет в двадцать. В набирающей с годами скорость временной реке зацепиться за что-то конкретное не светило. Оставалось принять многократность рождений, гармонично сочетающуюся с очевидной условностью всех феноменов.

Хвастливые заносчивые асуры, будучи взбунтовавшимися титанами, славились своим гневливым хулиганским характером, не укладывающимся в примиренческие клише моего эмоционально-разболтанного, но вполне пацифистского характера. Оставалось надеяться на рождение в виде божества-дэва. По недостоверным сведениям, эти сущности общаются между собой, в основном, с помощью созданных собственноручно иллюзорных форм. А иногда для собственного удовольствия демонстрируют разнообразные видения и в нижних мирах. Подобный волшебный синематограф идеально вписывался в предпочтения такого человеческого паучка как я, занятого плетением кружевных слов. Потому как словесные манипуляции тоже рождали иллюзии, способные производить сильное впечатление на чувствительных читателей. Возомнив себя Птицеедом Голиафом, паучок прилежно нёс на алтарь разбухающей гордыни очередную порцию самоудовлетворения в виде публикации нового эссе или новеллы в своём блоге. Но все достигаемые литературные успехи варились в недопустимо узких кругах и умах. Поэтому очень скоро растущая внутри тёмная материя стала требовать более масштабных сатурналий.

Изученные буддистские наставления, безусловно, были правы в одном – нескончаемый бардак нашего неуправляемого мозга является причиной душевных и физических страданий. Но заниматься укрощением этого дикого коня в двадцать пять лет не хотелось. Тем более, что никаких гарантий многолетние медитации не давали. Да и низменные желания к тому времени переполняли внутренние закрома, то и дело выплёскиваясь наружу. Работа над силой духа велась в рамках цепной книжной реакции. Я подбирал следующую книгу по скрытой или явной рекомендации автора предыдущей. Иногда просто шёл по библиографии понравившегося писателя или философа. И, конечно же, сам, то и дело «удивлял» окололитературный мир собственными опусами. Что касается материальных целей – они как-то достигались сами по себе, ещё раз подтверждая многолетнюю убежденность в непременном собственном везении. В этом разрезе мне пришлась по душе философия Дао, выражающаяся в пассивном ожидании подаяний судьбы без резких движений. И я готов был терпеливо ждать до тех пор, пока по реке проплывёт если не труп врага, то хотя бы охапка бесхозных «коинов». И действительно – периодически мне отламывались неплохие денежные куши. Так что моя «материальная биография», возможно, и представляет собой определённый интерес, но только с точки зрения поклонников моей личной максимы: «Кто не работает горбом, тот вкусно ест и сладко пьёт».

Возможно, я слишком поверхностно коснулся понятия «тёмная сторона», на которой планировалось сыграть собственную жизненную партию. Я хотел стать ницшеанским человеком с некоторыми дополнениями, который чётко описан следующим почти математическим определением:

«…удачный человек приятен нашим внешним чувствам тем, что он вырезан из дерева твёрдого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравиться только то, что ему полезно.…что его не губит, делает его сильнее… он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он не верит ни в «несчастье» ни в «вину»: он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, – он достаточно силён, чтобы всё обращать себе на благо».

Выработать умение обратить неприятную ситуацию себе во благо стало главной задачей периода созревания. Для этого пришлось самостоятельно разработать несколько тренингов, позволяющих в критических сюжетах охлаждать эмоциональный накал и на скорую руку договариваться с гордыней о временном уходе в подполье. Одновременно приходилось всесторонне оценивать сложившуюся ситуацию на воображаемой шахматной доске в поисках оптимальных непростых решений. Здесь пригодилось буддистское напутствие о наблюдении со стороны за действиями ума и направлениями мыслей. Особо хорошо работала Саббасава сутта «О всех загрязнениях». Вот уж где доступно растолковано о том, кто виноват и что делать. И вообще многие труды буддистко-индуисткой культуры рассматривались мной как корректируемый мануал, которым, по сути, они и являлись. Взять ту же «Книгу мёртвых Бардо Тхёдол», в которой по полочкам разложено, как следует обращаться со свежим трупом, и от какой печки танцевать вылетевшей из кадавра душе.

Тёмные доспехи моих внутренних воинов, которые готовились к сражениям за превосходство слова над делом, красились композитной духовной краской, базовым ингредиентом которой являлась пресловутая гордыня. В её состав входила изрядная доля эгоизма, несколько шкаликов разборчивой похоти и небольшая порция мизантропии. Вся эта смесь заваривалась в звонком пустотном котле отсутствия большинства моральных принципов. По сути, я разрешил себе всё, кроме «не убий» и «не укради». Поэтому с некоторой долей серьёзности стал именовать себя «рыцарем тёмной стороны Луны». Тёмное – это не совсем чёрное и не всегда плохое, – говорил я себе. А забота о мнении окружающих возникала только в случае искреннего восхищения мной и моими творениями. Тем более, что к тому времени небольшим тиражом был издан первый роман, благосклонно принятый нетребовательными провинциальными читателями.

Время быстро таяло в бодрой увлекательной скачке поначалу днями, а затем и месяцами. Количество прочитанных и перечитанных книг росло, а вокруг сгущались кризисные тучи среднего возраста. Осколки девичьих сердец постоянно скрипели под моими ногами. Время от времени ощущались весьма болезненные удары от остывших ко мне подруг. Вера в собственную исключительность подкреплялась бодрым ростом количества любителей созданного мною чтива, обитающих в виртуальном мире. Хотя сам я понимал, что публикуемые опусы представляют собой довольно незрелое писательское блюдо, украшенное продуманно подобранным гарниром из удачных философских фраз, колких шуток и абсурдных метафор. Но монетизация шла своим чередом – во всяком случае, нужды в деньгах я не испытывал. И следуя принципу срединного пути, всё время успешно балансировал между приемлемой аскезой и бесшабашным гедонизмом.

Пожиная скромные плоды духовного самовоспитания, я, тем не менее, постоянно ждал какого-то неведомого события, способного перевернуть мою неплохую налаженную жизнь. Повелителю букв нужен был Знак, подтверждающий правильность выбранной «тёмной» стороны. Другими словами, в ближайшем будущем должна была приключиться какая-нибудь яркая метафизическая мутация моей личности, а затем – и радикальное изменение порождаемой этой личностью реальности. Чтобы, как поётся в известной песне: «На палубу вышел, сознанья уж нет…» И при этом чтобы много-много «счастья для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» Знай я в то время, чем обернутся мои горделивые чаяния и порывы, то, пожалуй, предпочёл бы громкой славе Мюнхгаузена судьбу безвестного садовника Мюллера.

С желаниями, уж коли не довелось их извести под корень, надо быть осторожнее. Эту локальную истину все любители несбыточных мечтаний всегда читают или произносят с саркастической понимающей улыбкой. Мол, не знаю, как там у вас, а мои желания, если бы сбылись, то я бы так зажил – мама не горюй. Пребывая в данный момент в состоянии между небытиём и сумраком, я ответственно заявляю – исполнение заветных взлелеянных желаний влечёт за собой сильное искажение иллюзии, принимаемой за внешнюю действительность. В результате вы остаётесь не просто у разбитого корыта, а наедине с липким отвращением к себе и ко всему вызванному из тьмы кордебалету. И хорошо ещё, если ваши сбывшиеся желания прогнут поле ноосферы локально без отягчающих последствий. Иначе можно такую получить на ночь сказочку – лучше и не спрашивай.

Начиная с седьмого класса, женщины всегда подпитывали мою ненасытную вампирскую гордыню. Пережив в раннем пионерском детстве несколько романтических неудач, я понял, что внешность, рост и даже наглость не играют ключевой роли в победах над робкими нимфетками. Понятие «харизма» в то время отсутствовало. Однако, мои кумиры – красивые слова никогда не подводили. Тем более, что годам к двенадцати я знал наизусть с десяток трогательных стихотворений и даже пытался что-то петь на гитаре. Но самое главное преимущество в погоне за сладким и невинным в то время призом заключалось в сочетании публичного лидерства и проникновенного уединённого романтизма. Когда при дневном свете ты со своими острыми словечками нравишься многим пугливым газелям, атаковать понравившуюся особь в полумраке укромной скамейки не составляет особого труда.

В цифровую эпоху очаровывать дам стало намного сложнее. Конечно, «старая школа», сохраняя девственную верность традициям серебряного века, до сих пор положительно реагировала на подлунный романтизм с томной декламацией стихов, песни под гитару и прочую атрибутику постсоветского флирта. Но в молодёжной среде быстро сформировалось хищное зубастое племя «инстасамок». Дерзкие практичные гражданки, постоянно любуюсь собой, пропадали в гламурных спортзалах и бесконечных кофейнях. И сразу расставляли точки над «и», которое уже при втором свидании трансформировалось в первую букву главного женского фетиша современности – iPhone последней модели.

Достаточно быстро в женском общественном сознании произошла если не революция, то мощная трансформация, спровоцированная трансферингом, ретритами и бодрыми эскадронами доморощенных гуру. Бородатые молодцеватые шаманы с мудрыми глазами и тихой проникновенной речью завораживали будущих «жён олигархов», каждая из которых думала, что этот волшебный воз приедет именно за ней. Йога стала такой же необходимой составляющей женского образа, как в допотопные времена сурьма, ртутные белила и ягодный сок. Лучшим другом девушки становился вибратор. В альковных утехах обе стороны тщательно и неумело копировали шаблоны порноиндустрии.

Колючее слово «ретрит» у непризнанного мастера словесного цеха всегда ассоциировалось с медицинским термином «уретрит». Что-то общее между этими понятиями, наверное, возникало на подсознательном уровне. Возможно, за этим понятием отражался слегка притянутый за уши симптом физического и духовного зуда в интимных местах. А может, моя радикальная позиция просто выражала злобствование стареющего самца, не способного понять возвышенные мотивы прорезиненной и оцифрованной молодёжной среды. Однако, групповые ретриты по своей сути противоречили поставленным целям и буддистским канонам. Насколько я понимал, данная практика предполагает уединение, а не стадные упражнения под руководством хитромудрого гуру с замашками меркантильного фюрера. И уж совсем ни в какие ворота не лезли конские ценники подобных мероприятий, которые зачастую проводились исключительно на райских островах, в элитных кемпингах и на премиальных яхтах. Тем не менее, женская армада исправно сидела в неудобных позах на накаченных попах в надежде получить осознание «в моменте», выражаемое лишь в ощутимой монетизации всего этого бедлама.

Раса инстасамок быстро размножалась, захватывая медийное и бытовое пространство. В соцсетях возникали закрытые платные группы, где подкаченные производными каучука создания частично или полностью оголялось под дружное сопение мастурбирующих счастливцев. На помощь беспощадному инстаграммному воинству приходили специальные приложения и аппаратные примочки, улучшающие фотоснимки. Эстетика женской красоты стремительно превращалась в единый шаблон, который с треском разрывался при первой же встрече с реальной дивой. В беспощадном дневном свете прекрасная как ангел незнакомка с вдохновляющими жизненными девизами моментально превращалась в прыщавую унылую дуру. И сладкое обмирание в мужском паху, возникающее при смаковании красочного видеоряда, моментально оборачивалось желанием сэкономить на кофе и поскорее убраться в гендерную мужскую пещеру. Такие огорчающие превращения случались сплошь и рядом. В довесок к неизбежной золушкиной тыкве прилагались непомерные амбиции и завышенные материальные претензии. Иногда изуродованные индустрией красоты хищницы умудрялись отгрызть лакомый кусок золотого фаллоса, охраняемого строгими жёнами и масонской маскулистостью. Но, как правило, такой успех сопровождался длительными депрессиями, походами к психологу, «поисками себя», тягой к дурманящим веществам и прочей мутью, поднимающейся со дна болота собственной душевной неустроенности. На фоне такой удручающей картины я до сих пор одобрительно стучу внутренним мечом о внутренний щит, когда вижу на пляже молодую женщину, у которой вместо мобильника к руке пришита обычная «бумажная» книга.

Предполагаю, что меня заподозрят в скрытом презрении к женщинам. Да, мои отношения на этом ристалище всегда выстраивались в достаточно циничном эксплуатационном ключе. Однако, потребительская платформа не исключала подлинных нежных чувств, испытываемых завоевателем ко всем своим полонянкам. Длительность этих чувств колебалась от нескольких часов до нескольких лет. Я изо всех сил старался вложить в очередную девичью головку побольше красивых слов и полезных мыслей. Новая подруга регулярно укладывалась под капельницу моей выстраданной житейской мудрости, которая в большинстве случаев реально помогала ей в последующих гендерных отношениях. Расставания всегда были болезненными для меня, но весьма перспективными для упархивающих из моего сераля поумневших наложниц. Во всяком случае, большинство из них было мне искренне благодарно.

В глубинных ущельях среднего возраста одна из особо страстных посетительниц моего потрёпанного ложа в первую же пленительную ночь отыскала во мне черты древнего дракона. Мудрого, циничного и обаятельного похитителя неосторожных принцесс и хранителя словесных сокровищ. С тех пор этот образ стал преследовать меня повсюду, где паслось женское общество. Поначалу это было забавным – время от времени «включать» завораживающий взгляд мистической огнедышащей рептилии. Однако, эти игры быстро превратили «внутреннего дракона» в несмываемую татуировку нежелательной донжуанской репутации, наваливавшейся тяжким бременем на любые романтические движения. Как бы там ни было, я помню всех своих подруг, и особенно первую любовь, бережно сохранённую в одном из моих самых читаемых рассказов. В настоящий момент это милое полудетское воспоминание иногда становится той солнечной цветущей поляной, куда не дотягиваются мертвящие морозные тени моего непостижимого нынешнего состояния.

«Тёмная рыцарская мантия» позволяла мне закручивать огненные острые интриги, ловко пренебрегая нравственностью и элементарными правилами безопасности. В пряные любовные игры я всегда играл без оглядки на обстоятельства и чувства других людей. И что удивительно – с рук сходили даже самые опасные приключения, приправляемые невероятным по масштабам враньём. «Чем невероятнее ложь, тем быстрее в неё верят» – в любовном иллюзионе это правило работало на сто процентов. Я горделиво восхищался своими проделками и до дрожи боялся самого себя, теряя порой контроль над поведенческими кульбитами. Иногда просто не знал, что могу выкинуть в следующую минуту. Мог без причин растоптать сердце красавицы, не склонной к измене. Или жестоко и внезапно унизить себя в её глазах. И всё только для того, чтобы потом шаг за шагом отвоёвывать утраченные позиции беспощадного горделивого Дракона. Но вся эта увлекательная до времени свистопляска никоим образом не затрагивала главных сокровищниц драконьего замка. Именно там булькало и вызревало пахучее словесное месиво, которое впоследствии вырвется наружу и навсегда изменит мой и ваш мир.

Первый Знак из несуществующего будущего мне был послан в подростковом возрасте. Но тогда вихрастый капитан лагерной футбольной команды не осознал всей важности мистического послания расположенного к нему игривого дэва. Знамение было связано с моей первой полудетской любовью, которую звали Роза. Я с детства с предубеждением относился к цветочно-предметным именам. Такие ярлыки практически во всех случаях формировали диссонанс между видимым и слышимым. И в этом случае Роза оказалась высокой голубоглазой «скороспелкой», которой больше подошло бы охотничье имя Диана. Уже на следующую неделю после начала смены мы до стыдливого пота тискались на укрытой в зарослях скамейке, где обычно уважаемые и опасные волхвы из первого отряда воскуривали запрещённый табак. На зарождающейся груди моей первой в жизни пленницы висела тоненькая золотая цепочка с крестиком. Этот полузапрещённый в то время христианский атрибут стал причиной крикливого возмущения неуклюжей усатой пионервожатой. В результате амулет перекочевал на мою шею, которая была невосприимчива к гневу низшего персонала, так как моя родная бабушка была главврачом всего пионерского табора. Поэтому больше двух недель теряющая робость Роза и золотой невесомый Крест были моими постоянными спутниками.

Позже, прочитав уже немало книг и дерзая на писательском поприще, я не особо интересовался конспирологией. Несмотря на очевидную склонность к мистическому романтизму, часовые моего внутреннего замка не были склонны открывать ворота перед невидимыми легионами масонов, иллюминатов и тамплиеров. Тайное мировое правительство было равнодушно проигнорировано моим мировоззрением. Без особого почтения я относился к незримым магистрам, градусам и ложам. Вернее просто о них не думал. Куда больше меня интересовали скрытые возможности сознания, которое не просто ежесекундно творило окружающую сцену, но и являлась частью собственного творения. В этом магически замкнутом круге имелись все предпосылки для самой необузданной фантазии. Несуществующее прошлое, тем не менее, сильно влияло на настоящее и будущее. Кажущийся самостоятельный выбор очередного поворота на судьбоносной развилке всё чаще оказывался фатумом. К тридцати годам я чётко ощущал себя лёгкой ничтожной щепкой, увлекаемой полноводной рекой к неизвестному океану. Пролетая мимо причудливых берегов условной реальности, щепка могла исполнять какую-то авторскую произвольную программу, но только в смутно определяемом локальном сегменте. Направление и интенсивность движения сверхмощной независимой энергии от её телодвижений никак не зависели.

Разменяв пятый десяток, я как-то незаметно начал чувствовать единство внешнего и внутреннего кордебалета, проявляющееся в редких секундных просветлениях обычного мироощущения. Дальнейшее углубление понимания правильного устройства неправильной вселенной привносило ощущение приятного свободного полёта. Пребывание на «тёмной стороне» игры, в которой нет правил, придавало уверенности во всех поступках. В моём образе безо всякого намерения с моей стороны стал проступать некий потусторонний шарм, который магнетически действовал на умных девиц и неглупых мужчин. И пока я мило кувыркался в собственной игрушечной нирване, настало время явится Второму Знаку.

Дело было в довоенном Париже. Хорошее начало для детективной истории, которая в своём истоке и в самом деле обладает едва ощутимым приключенческим послевкусием с лёгкой метафизической ноткой. Хотя слово «довоенный» в этом случае может быть истолковано неверно. Уточню – описываемые события имели место до начала последней мировой войны. Той войны, которая покончила со многими привычными для человечества вещами, а заодно и с самим человечеством. Но не стоит забегать вперёд. Это было первое посещение города, поранившего в своё время мою детскую душу любовной мукой обитателей легендарного Собора с безнадёжными любовными стенаниями на Гревской площади. Бюджетная автобусная экскурсия предложила провести три ночи в захудалом парижском отеле с неизбежным туристическим набегом на известные музеи и торжища. Однако, уже в первый день я без тени сомнения предал разношёрстую автобусную банду, решившую взять штурмом какую-то парфюмерную фабрику. Решение в одиночку отправиться на кладбище Пер-Лашез вызрело ещё на родной земле.

Пристрастие к одиноким прогулкам по знаменитым и не очень некрополям никак не связано с тягой к некрофилии. И хотя тибетские мудрецы очень советуют как можно чаще смотреть на мертвецов, я предпочитаю осматривать памятники, неторопливо читая эпитафии. Особо увлекательными бывают прогулки по европейским кладбищам, напоминающим собой причудливые музеи малых мемориальных форм. Хотя справедливости ради стоит отметить – самое помпезное кладбище моей невидимой некроколлекции находится в центре Гаваны. В усыпальнице имени Христофора Колумба вас встречает мощное великолепие настоящих произведений искусства из белого, чёрного и розового мрамора, некоторые из которых достигают исполинских размеров. Однако, пора вернуться на тропинки осеннего предвечернего Пер-Лашеза, куда я без труда попал с помощью запутанного, но довольно чистого парижского метро.

Для конца сентября было немного прохладно и сыро, но дышалось легко. Купив в ритуальном магазинчике карту со знаменитыми захоронениями, я медленно разыскивал последние пристанища уважаемых мной знаменитостей. У могилы Джима Моррисона было на удивлении безлюдно. Окаменевшее лицо Короля Ящериц сиротливо возвышалось на скромном сером подиуме. Чудесные, на мой взгляд, последние кадры фильма «Doors» никак не вписывались в наблюдаемый мой сутулый могильный ансамбль. Прослушав из уважения в телефоне одноимённую песню, я продолжил прогулку. По пути то и дело встречались вырывающиеся из замшелого камня фигуры, торчащие из земли каменные ладони, скелеты, выползающие из глиняной могильной сердцевины, бесконечная вереница ангелов Любви и Смерти. Старинный парижский могильник впечатлял своим сюжетным многообразием и пугающей архитектурной фантазией. Медь и бронза были покрыты благородной зеленоватой патиной, а каменные фрагменты – изумрудным мхом с причудливой картой проплешин. На одной из развилок, усеянной живописными бронзовыми памятниками, застывшими в разных позах, высился чёрный мраморный крест. Возле него стояла точёная женская фигура с букетом ярко-красных роз. Проходя мимо, я услышал по-русски:

– Извините, вы случайно не знаете, во сколько сегодня будет закат?

Удивившись русской речи и странному вопросу, я слегка замешкался. Потом заглянул в мобильный телефон и набрал соответствующий запрос. Перед тем, как сообщить незнакомке запрашиваемую информацию, сделал паузу для того, чтобы получше рассмотреть лицо и фигуру. И хотя мой внутренний дракон-соблазнитель в этой поездке тоже решил взять отпуск, оценив округлые форму и стройный стан незнакомки, он нетерпеливо расправил крылья и обострил взгляд. Женщина была не то чтобы очень хороша. В этом случае взгляд останавливала гипнотическая женственная элегантность всего образа. И неприметное на первый взгляд лицо внезапно раскрывалась каким-то приятным воспоминанием. Первое впечатление было похоже на ассоциативные образы, извлекаемые услужливой памятью под влиянием некоторых запахов или звуков. Неброская стильная одежда, спокойный взгляд, удобная поза, никакого намёка на современную распущенность. Вызывающе яркий букет роз казался мастерским импрессионистским штрихом на рассматриваемой чёрно-белой картине. И, похоже, улыбающаяся мне женщина не собиралась дарить его мрачноватому высокому кресту, надпись под которым я предпочёл проигнорировать.

После моего краткого и точного ответа завязался неспешный осторожный разговор. Получилась одна из тех бесед, которую ведут давно знакомые люди, не желающие произвести какое-либо впечатление друг на друга. Она без особого интереса осведомилась, откуда я и как сюда попал. Ответив без подробностей, я спросил то же самое, не проявляя при этом даже этикетного формального любопытства. Во время словесной прелюдии мы, естественно познакомились, а затем вместе пошли по аллее. Пламенеющие в её руках розы резко контрастировали с довольно блеклой палитрой окружающих декораций. Перехватив мой взгляд, скользнувший по цветам, она тихо улыбнулась, и сказала, что купила букет себе. Вместо ответной реакции я вежливо спросил о цели визита на кладбище. Ирина как-то странно посмотрела мне в глаза, сказав что-то про необходимость побыть одной. Потом, смутившись, она, наверное, решила, что эта фраза может изгнать собеседника из хрупкой беседки общения. Но я понимающе кивнул и на всякий случай замолчал. Будучи сильно отстраненным от моей реальности персонажем, она не представляла собой интереса для соблазнителя, да и обстановка была неподходящей. Я вовсе не желал играть банальную роль донжуанистого туриста, имеющего в своём походном рюкзачке две ночи в потрёпанном отеле со скрипучей кроватью, затерявшемся на тринадцатой линии парижского метро.

Моё «кладбищенское» время подходило к концу (мне хотелось ещё пройтись по вечерним Елисейским полям), как вдруг моя спутница остановилась и, слегка запнувшись, предложила мне проводить её до дому. Получив согласие, она явно обрадовалась, и вскоре мы уже шагали ускоренным шагом от кладбищенских ворот в неизвестном мне направлении.

Надо сказать, что я не любитель случайных приключений. Но вечерний притихший Париж, проникновенная атмосфера старинного кладбища, русскоговорящая незнакомка с розами – всё это невольно наводило на мысль об отсутствии случайности. Слишком много факторов сошлось в одном месте. К тому времени у меня уже сформировалась привычка принимать подарки и сюрпризы судьбы во всех случаях, не отворачиваясь от непонятного поначалу сюжета. Поэтому я покорно вышагивал рядом с моей мимолётной знакомой минут пятнадцать, после чего мы свернули в один из дворов, оказавшись перед небольшим крыльцом с увитыми розами коваными перилами. Отворив дверь, Ирина пригласительно взглянула на меня. Словно два заговорщика, мы молча зашли внутрь, оказавшись внутри слишком большой по местным меркам квартиры с панорамными окнами и террасой, выходящей в цветущий внутренний дворик. Аккуратно сняв туфли, она быстро нашла большой глиняный кувшин, и, набрав воды, поставила в него розы. Я в это время боролся с некстати завязавшимся намертво шнурком. Но, не справившись с этой сложной задачей, вырвал ногу из мёртвой хватки туфли и вошёл в просторную гостиную.

Не хотелось бы разочаровывать определённую аудиторию читателей, но близости между нами не случилось. И хотя её неброская красота во время чаепития раскрылась полностью, никаких волнующих флюид, призывающих к известным действиям, не возникло. В качестве компенсации за обманутые читательские ожидания забегу вперёд и по большому секрету доложу, что этой же ночью я уединился с обаятельной представительницей нашей автобусной группировки. Эта весьма ловкая в постели особа считала, что побывать в Париже, и не заняться сексом – это преступление. И я был рад прислужить такому удобному для нас обоих убеждению.

Английский чёрный чай был крепок и хорош, собеседница тоже, за большим объёмным окном виднелся живописный парижский дворик с заплетённой в плющ романтической качелей. Мы спокойно беседовали на разные темы. Меня заинтересовала открытая книжка на журнальном столе – «Паразиты сознания» Колина Уилсона. В своё время именно эта первоклассная фантастика крупным блоком встроилась в фундамент башни моего литературного замка. На мой вопрос Ирина ответила, что книгу ей посоветовал её двоюродный брат, большой любитель оригинальных идей и сумасбродных теорий. Посвятив минут пять проблеме захвата нашего сознания коварными чужеродными сущностями, мы плавно перешли к моей словесной деятельности и подробностям нынешнего путешествия. Узнав, что через три дня мы будем в Дрездене, Ира мимоходом вставила, что у неё ко мне будет небольшая просьба. В одну из пауз, отведённых на смакование чая и вкусного несладкого печенья, моя собеседница посмотрела на настырно тикающие настенные часы и подняла до конца все оконные жалюзи. Мельком глянув на лежащий на столе телефон, я отметил, что наступило время заката. Пора было закругляться.

В этот момент какая-то внезапная сонливость овладела всем моим телом. На секунду показалось, что я сижу в рыцарском зале с доспехами на стенах, а кругом горят факелы. Букет роз в кувшине превратился в тревожно светящийся красный глаз. Лицо собеседницы вдруг стало древним, морщинистым и напряжённым. Наваждение исчезло также быстро, как и проявилось. Почему-то захотелось поскорее уйти. Я неловко поднялся и начал неуклюже прощаться. Уже у входа Ирина мягко поцеловала меня в щёку и протянула небольшую деревянную коробочку похожую на футляр для памятной медали. С её молчаливого разрешения я открыл шкатулку. В ней под толстым плексигласовым стеклом лежал замысловатый предмет, отдалённо похожий на сильно деформированный старинный орден с ажурными выступами и завитушками. Хотя металл и отливал тусклым золотом, какой-то сиреневый «хамелеонский» оттенок говорил о том, что всё не так просто. Смотреть на эту завораживающую штуку было одновременно и приятно и страшновато. Если бы я верил в пришельцев, то сразу бы решил, что передо мной важная деталь космического инопланетного корабля.

Просьба моей гостеприимной знакомой оказалась проста. В Дрезден из Калифорнии завтра прилетает её двоюродный брат, исследователь «паразитов сознания» и других фантастических тварей. Этот антикварный раритет надо передать ему – он сам меня найдёт в Дрезденской галерее, которая входит в нашу экскурсионную программу. Я шутливо поклялся, что ничто меня не остановит на пути исполнения такого важного поручения. И торопливо чмокнул подставленную для прощанья щёку. Но выйдя на улицу, я осознал, что как-то незаметно для себя, рассказал о себе гораздо больше, чем хотелось бы. Существенно больше. И хотя хозяйка по-доброму посмеялась над «драконьими» проказами гостя, в глазах любительницы красных пылающих роз и чёрных могильных крестов появилась какая-то тревожная выжидающая нотка.

Сидя в маленьком кафе на Елисейских полях, я внимательно рассмотрел посылку. Замысловатый массивный предмет за защитным стеклом, безусловно, прибыл к нам из далёкого седого прошлого. От него веяло мрачноватыми алхимическими тайнами. И снова почувствовалось пугающее притяжение узорчатого амулета. Взгляд словно намагничивался причудливым колдовским орнаментом. Я попробовал открыть защитную прозрачную крышку – не получилось. Приятная на ощупь коробка, возможно, из красного дерева, напротив, не вызывала никаких ощущений. Хотя мне показалось, что внутри шкатулки было ощутимо холоднее, чем снаружи. Само поручение казалось обычным делом. Ну, повезло дамочке – случайно подвернулся под руку гонец, готовый доставить магический амулет беглому тамплиеру фон Штраубергу, или как там его могут звать, согласно тут же придуманной незамысловатой легенде.

Забавный парижский эпизод поднял мне настроение. Выпив почти бутылку невкусного кислого вина, я устремился в прохладное чрево метро, чтобы уже через час неожиданно попасть в мягкие лапы к слегка перезрелой, но искусной маркитантке, желающей отдыхать в самом романтическом городе на полную катушку. Это была достойная посланница бескорыстной «старой гвардии», которая по-прежнему западала на поэтический гипноз и менестрельские пляски. Дракон не посрамил честь любвеобильного ящера, похитившего в этот раз не принцессу, а более умелую и требовательную наперсницу. Парижская ночь плавно перетекла в сероватое сонное утро под мой завершающий постельный бросок на ненасытную влажную амбразуру.

Необычные способности моей цепкой памяти, с годами превратившиеся в мучительные заусеницы, позволяют даже теперь воскрешать мельчайшие детали прошлого. И хотя всё былое по своей реальности мало в чём превосходит сны, некоторые штрихи особенно ярких событий продолжают щекотать или ранить моё самолюбие. Казалось бы, книга жизни прочитана и перечитана множество раз. Но если героем романа является твой собственный набор материально-духовного композита, даже полное понимание мимолётности сборки не умаляет интереса к регулярной эксгумации воспоминаний.

Вот и сейчас мысленный визит на осенние парижские улицы то и дело выхватывает ненужные для читателя подробности. Горьковатый вкус «житана» без фильтра, размокшие до безобразия белые туфли, золотистые листья залитых солнцем бульваров, наивные попытки привязать себя к персонажам Кортасара. Орущая толпа испанских школьников в лифте на эйфелеву башню, дорогая невкусная еда в неуютных стеклянных бистро, навязчивая рука моей лёгкой ночной добычи, пытающаяся всё время проникнуть в мою ширинку. Разве я мог тогда предполагать, что главным событием этого путешествия станет «дрезденская посылка», скучающая в моём тесном как домовина номере. И что вся последующая фантасмагория так раскачает мой жизненный маятник, что из часов судьбы вылетят все пружины и шестерёнки.

До Дрездена ехали с одной ночёвкой в Люксембурге, и далее с небольшими остановками на заправках. Я опускаю как незначительное всё, что связано с моей новой подругой, от которой так и не удалось отделаться до конца поездки. Наказание за непродолжительное сексуальное удовольствие – это всегда частичная потеря свободы. Разница неволи после неосторожного соития заключается только в её продолжительности. Некоторым нравятся постоянные ласки симпатичной навязчивой спутницы, мне точно нет. Здесь будет уместно привести выдержку из «Искусства любовной войны»: «Продолжение любования наспех сорванным любовным цветком подобно последнему в жизни послевкусию рыбы фугу. Чем раньше просвистит катана, разрывая паутину полученного наслаждения, тем твёрже будет клинок в грядущих битвах». Но тут был один автобус «на двоих». Поэтому приходилось терпеть.

При подъезде к зданию галереи я написал краткое сообщение по номеру в телеграмме, который дала мне Ирина. Ответ был лаконичным и неприветливым – «Через час в Оружейной палате». Аватарки на профиле не было. Было имя – Иштван Дели. Первая часть означала Иван, вторая расшифровке не поддавалась. Пафосное место встречи полностью вписывалось в мои наивные фантазии. Ну, где ещё можно передать могущественный артефакт родового наследия, как не в рыцарском зале! Однако, при встрече Иван, оказавшийся худощавым высоким мужчиной с печальными фиалковыми глазами, сразу же предложил пройти в бар, расположенный неподалёку. Официант, по-видимому, хорошо знающий вкус постоянного посетителя, сразу же принёс нам два больших бокала мраморно-чёрного «гиннеса» с густой шапкой малинового сиропа. Я впервые попробовал такой коктейль и был приятно удивлён ярким сочетанием сладкого и горького. Протянутая коробочка быстро исчезла в складках длинного плаща моего нового знакомого. После полуминутного молчания и смакования напитка я услышал:

– Ира мне сказала, что вы любите играть словами. И даже умудряетесь жить этим. Могу вам предложить необычное литературное задание. Если, конечно, вас это заинтересует.

Я вопросительно поднял от бокала глаза, стыдливо припоминая, как по-мальчишески бахвально разговорился у Ирины в гостях.

– Нужно написать небольшое, но толковое исследование об Ордене Розы и Креста. Скажу сразу – к славному сообществу розенкрейцеров я и мои единомышленники имеют весьма опосредованное отношение. Просто назрело время для такой работы. И вы, судя по вашим опубликованным этюдам, способны справиться с подобной задачей. Мы не ждём многолетнего копания в архивах и строго научного подхода. Тем более, что там всё равно очень мало сведений об этом «товариществе». Небольшая брошюра страниц в сто с красиво изложенной историей Ордена. Этого будет более чем достаточно.

Я хотел было высказаться, что никогда таким не занимался, но Иштван, похоже, загодя предвидел все возражения.

– Повторюсь – архивариусных чудес от вас никто не ждёт. Всё, что найдёте в интернете – не более. Можете также купить пару книжонок на Озоне. Главное – эстетичность и доступность изложения. О розенкрейцерах существует очень мало информации. И большинство сведений, увы, на проверку оказываются вымышленными. И тут возникает вопрос. Почему до нас дошли столь малочисленные преимущественно искаженные факты? Во-первых, можно предположить, что фантастическое преображение биографии Ордена приключилось, как это водится, из-за небрежности переписчиков. Вторая возможная причина – приверженцев этого конспиралогического ответвления в реальности было очень мало. И было просто некому, да и особо нечего отражать в исторических документах. И, наконец, то, что интересует нас – не исключено, что Орден было от начала до конца так называемой «дымовой завесой» для действительно могущественных сил. Например, как зачастую магистры розенкрейцеров очень часто имели высокий градус у тех же масонов. Их эмиссары присутствовали и на собраниях иллюминатов и даже входили в Королевское научное общество. Именно эту гипотезу советуем сделать ключевым вектором будущего исследования.

Было сразу видно, что такой длинный спич говорящему дался с большим трудом. Редко встречающаяся правильно построенная речь с канонической интонацией, разделяющей запятые и ставящей где надо акценты, порадовала моё чёткое ухо. Так бы слушал и слушал. Но явно подуставший Иван замолчал, и в свою очередь вопросительно посмотрел на меня. Несмотря на некоторую рассеянность из-за недосыпа и лёгкого опьянения, следовало что-то сказать.

– Видите ли, я никогда не интересовался подобной тематикой. Хотя, в принципе, берусь за любые крупные проекты. Рутинная писательская мелочёвка притупляет перо и мозги. Пока я не дал согласие, хотелось бы узнать о прозаичных вещах. Примерный объём я услышал, интересуют сроки и оплата.

Иван понимающе кивнул и, прихлебнув чёрно-алый дивный эль, снова включил свою роскошную дикцию.

– Оплата – десять тысяч долларов, аванс три тысячи. Цензорского и редакционного контроля не будет. Основную мысль я изложил. Сроки можно было бы не озвучивать. Но грядёт большая, возможно, последняя война. Вернее, сначала будет тотальная эпидемия для селекции воинства. А затем начнётся сама битва. Поэтому не затягивайте особо. Просто времени может не быть – ведь нам ещё оцифровывать и внедрять. И не только вашу работу.

Мне показалось, что я ослышался. Но слова «война» и «эпидемия» прозвучали так чётко и обыденно, словно речь шла ещё об одной порции чудесно-малинового «гиннеса». И мне не показалось, что передо мной сумасшедший или приверженец какой-нибудь секты. Вообще мысли о потустороннем или необычном отсутствовали. Наоборот – мозг почему-то воспринял шокирующее, в целом, сообщение как нечто логичное и даже всенепременное. Но объяснения я всё-таки попросил. Иван также спокойно, но без подробностей, поведал мне о грядущей войне между мёртвыми и живыми. И о том, что перед войной человечество разделят на кланы с помощью прививок от намеренно изобретённой болезни, которая станет причиной объявления всепланетной пандемии. И что эти кланы, представленные миллионами граждан разных стран, станут марионетками в руках мёртвых Теней.

– На самом деле, – сказал он, – я намеренно использую пафосные названия, которые есть не что иное, как ярлыки для двух сил, царящих в нашей части глобальной иллюзии. Люди ведь привыкли, что живым надо воевать с мертвецами. Для простоты понимания и применяются самые знакомые образы. Вам ли этого не знать. Хотя я, например, считаю, что в этом смысле нам делить нечего. И даже наоборот – от настоящих мёртвых, покинувших этот мир, всегда гораздо больше пользы и практически никакого вреда. Если только их образ или идеи не используются для дальнейшего умерщвления народонаселения. Я понятно излагаю?

Я кивнул, а он продолжил:

– Война неизбежна, потому что человечество чересчур сильно разогнало поезд технологий, за которым не успевает ни бытие, ни сознание. И что самое неприятное – инновации пошли по кривой дорожке, затемняя светлые потуги разума освободиться от себя самого. Я имею в виду не только цифровые новинки с рабовладельческим смартфоновым строем, но и исследования в области искусственного интеллекта и, особенно, в сфере слияния такого интеллекта с биологическими формами. Наша планета и сама вселенная, представляющая собой песчинку в бесконечном ожерелье параллельных миров, должна по законам жанра рано или поздно исчезнуть. С большой долей вероятности исчезновение вот-вот приключится, так как текущая кальпа на исходе. Вы про кальпу что-нибудь знаете?

Я снова кивнул, вспоминая, что так в индуизме обозначают какой-то невообразимо огромные промежутки времени, между которыми происходят периодические разрушения Вселенной. При этом в лучших традициях буддизма этот временной отрезок может восприниматься просветленными как вспышка молнии. Поэтому даже мимолетная оценка длительности кальпы возрождает древнюю мудрость о всеобщем единстве – «сансара-нирвана – это одно и то же». Всегда любил буддизм именно за эти всеобъемлющие чудеса единства антагонизмов и простоты, с какой это единство достигается. Но надолго погружаться в любопытные мысленные потоки было некогда. Я незаметно глянул на телефон – мой автобус отправлялся через час. Иштван, словно знал время отправления, слегка ускорился:

– Я понимаю, что у вас может быть много вопросов. И на большинство из них в ближайшем будущем обязательно найдутся ответы. Но время ограничено, задача поставлена, и скажу сразу – не вам одному. Сегодня существует около сотни таких локальных задач в разных областях, и многие из них уже выполняются. Ваш труд вольётся в общий поток, хотя все наши усилия не предотвратят грядущую бойню. Тогда спрашивается, зачем это всё нужно? Отвечаю – необходимо заполнить важные пробелы в ретроспективных знаниях и фактах. Тогда миссия человечества, может быть, окажется выполненной. И в этом случае, у некоторых из ныне живущих появится шанс войти в так называемую Благую кальпу. Потому что в Тёмной кальпе, по слухам, пребывать весьма неприятно.

Поманив рукой официанта, Иштван поднялся и закончил:

– Как решитесь, напишите мне на почту, – он протянул мне визитку. – Что касается множества ваших вопросов, то по мере продвижения в заданной теме, вы сами многое поймёте. А что не поймёте, вам подскажут, если посчитают нужным. Вы ведь помните, что несёт с собой слишком большая мудрость?

Он по-доброму кивнул мне на прощание как старому другу. Однако, я всё-таки успел метнуть в его прямую тёмную спину сюрикэн последнего вопроса:

– И кто победит в этой войне?

Иштван, обернувшись, кратко и серьёзно ответил:

– Мёртвые.

И удалился в сторону выхода, оставив меня, как пишут в классических романах, в полном смятении чувств.

Всё услышанное нужно было обдумать. Мешала моя игривая болтливая подружка и природный позыв после двух кружек малинового гиннеса. Сходить в туалет удалось только на заправке, пережив два мучительных часа на бесконечном автобане. Милая щебетунья заткнулась ближе к ночи – предстоял безостановочный ночной перегон до Варшавы. Как только автобусный гомон затих, я начал с помощью поисковика не спеша перебирать все факты последнего дня.

Прежде всего, достаточно быстро расшифровал имя моего заказчика. «Иштван» – это «Иван» по-венгерски. Поэтому начальная попытка привязать вторую часть «Дели» к индийским корням быстро испарилась. С венгерского «a déli» переводилось как «южный», а омоним «A déli» – как «свидание». Быстро построилась фраза: «свидание с Иваном на Юге». В качестве ассоциативной подмоги почти сразу же всплыл гребенщиковский «Иван Бодхидхарма», который, как известно, движется с Юга. Такая интерпретация закреплялась старой летописной байкой – подмога человекам традиционно приходит с Юга. В то время как на Севере одиноко и бесполезно воет пёс со слегка изменённым именем известного пушного зверька. Был ещё знаменитый собор Святого Иштвана в Будапеште, скрывающий в своих алтарных недрах фрагмент правой руки святого. Но первый венгерский король, в честь в которого была названа эта базилика, явно проигрывал легендарному Бодхидхарме. Этот особо уважаемый в Китае бородач умудрился после похода в легендарный монастырь Шаолинь крепко подумать о жизни, находясь в уединении более девяти лет. Один из постулатов проповедуемый почтенным последователем благородного Гаутамы, был отказ от любых стремлений и принятие ударов (или подарков) судьбы как должного. В этом смысле он легко вписывался в мою внутреннюю картину, а впоследствии проявился как…впрочем, здесь опережать события точно не стоит.

Увлекательное ночное расследование, оживлявшее игру ума, постепенно перешло к препарированию дихотомии мироздания. Постоянно напряжённое силовое поле между любой парой противоречивых феноменов продолжало порождать конфликтующие мысленные потоки. В этом ракурсе радовала привычка буддистских мудрецов на одни и те же вопросы отвечать «да» и «нет» в непредсказуемой последовательности. А иногда просто награждать назойливого приставалу бамбуковой палкой по лбу – чтобы не задавал глупых вопросов. Здесь уместно вспомнить старый еврейский анекдот, в котором умирающий ребе на вопрос о том, что такое жизнь отвечает: «Жизнь – это река…» А на второй вопрос, почему река, звучит ответ: «А может не река…»

Важность неразлучного тандема «да» и «нет» для всего мироустройства (в логической архитектуре вычислительных машин это «0» и «1») никогда и никем не обсуждается. При этом трёхбуквенное слово «нет» лично у меня всегда пользовалось особым уважением. Преимущественно с отрицания начинается познание. В спонтанной беседе на многие предложения лучше отвечать «нет», а потом уже их обдумывать. В этом кратком несогласии вмещается такое важное понятие как непознаваемое, с которого, собственно, и начинается любая вселенная. Иногда играясь словами, я даже думал что слова «бог», «рок» и «дух» должны иметь родственные метафизические корни со словом «нет». Смерть можно просто выразить словосочетанием «меня нет» или «всё». Согласительное «да» – это всегда прогиб под замыслы других или под собственные желания. Категоричное «нет» всегда новая начальная точка отсчёта в кармическом саду расходящихся тропок.

На «нет» даже суда нет. В конце концов, обретённая просветлёнными пустота может легко уместиться в этом тесном трёхбуквенном сосуде, не допускающем других смысловых толкований. Именно между «да» и «нет» непрерывно возникают мысленные силовые линии, провоцирующие бесконечный концептуальный гам, искривляющий путь к пробуждению. Именно на этом нескончаемом внутреннем базаре прогорают наши самые надёжные облигации. Непрерывность силового поля мозговой болтовни в данном случае условна. Не будь промежутков между мысленными звеньями, пробудившиеся счастливцы вряд ли смогли бы время от времени заглядывать в свои излюбленные джханы. Аналогичные явления наблюдаются в квантовой механике, где свет – это и волна и частица одновременно. «Знай теперь, поток гавна – и частица и волна». Но пограничные пункты («да и «нет») в любой философской концепции остаются незыблемыми пограничными столбами. Наверняка архаты поддержали бы мои умозаключения, если бы в них вообще существовала необходимость. Я имею в виду в архатах.

Аккуратно убрав со своего плеча голову заснувшей подруги, я понял, что ушёл на своих проворных мысленных ходулях далеко в сторону. В начальном пункте была цель обдумать сообщение о грядущей войне между мёртвыми и живыми. После «Игры престолов» и «Ходячих мертвецов» услышать такое от взрослого серьёзного мужчины означало, как минимум, впасть в неловкость. Но на удивление я при всём своем скептическом отношении к подобным вещам как-то совершенно спокойно воспринял слова Иштвана о прискорбном ближайшем будущем. Хотя «скептическое отношение» – это ещё мягко сказано. Моя твердолобая сущность эгоцентриста с разбухшей гордыней и ушлым драконом на фамильном гербе не воспринимала никакой мистики из чужих уст. Сам я могу фантазировать и размышлять о тёмной и светлой стороне сколько угодно. Но бродячих колдунов и заезжих фокусников в моём замке обычно сжигают. При этом даже не приходится тратиться на дрова – одного драконьего выдоха достаточно, чтобы испарить любую конспиралогическую или футуристическую теорию, занесённую в мои широты незнакомым ветром. А тут тебе и пандемия, и последняя проигрышная война с мертвецами, и конец вселенной под ореолом заканчивающейся кальпы. Плюс необходимость практического действия в виде написания истории Ордена, о котором, по сути, ничего конкретно не известно. Слишком много залётных химер для моего пятидесятилетнего мысленно-словесного убежища.

Ещё раз перетряхнув свои впечатления от разговора за кружечкой эля, я почему-то решил, что переданный мной непонятный предмет – это никакая не отмычка к родовым сокровищам, а какая-то фишка для гипноза. Вытащив внешний облик парижской посылки из своей памяти, я отчётливо вспомнил удивительное воздействие артефакта на внутреннее состояние. Послушное воображение дорисовало магнетическую притягательность переливающегося неземного металла. Но реанимированные ощущения вполне могли быть порождением расходившейся фантазии. В конце концов, не каждый день вам сообщают о предстоящей битве с мертвецами, в которой всё живое обречено на гибель. Однако, игнорировать такую возможность не стоило. Возможно, всё, что я увидел и услышал, входит в очередной безобидный обряд какой-нибудь международной секты. В этом случае моё отношение к происходящему моментально скисло бы до желания просто заработать денег. Но такого не происходило. Более того – по мере эволюции размышлений возникало чувство вовлеченности в нечто большое, неизбежное и грозное. Тогда я и подумать не мог, что сквозь моё новое мировосприятие проявляет себя Третий Знак, связанный с самым опасным и непостижимым явлением на земле.

Понятно, что Благостный Свет и Мёртвая Тьма – это набившие оскомину символы всё той же дихотомии. Иштван сразу же подчеркнул этот момент, как само собой разумеющееся. Но в данном случае, если приключится действительно большая война, символика не будет играть никакой роли. Оправдывать любую агрессию за тысячелетнюю историю кровопролитий человечество научилось. С какого леса прискачут ядерные Всадники Апокалипсиса, в конечном итоге будет не важно. Любопытным также было сообщение о загадочной болезни и разделении человечества с помощью прививок. Такого коварного селекционного плана не наблюдалось ни в одной известной божественной скрижали. Хотя, если порыться в страшилках Иоанна Богослова, там наверняка отыщется подходящее толкование любому кошмару. Но поставленная мне задача была совершенно иной.

Насытившись в своё время философской фантастикой и утопиями всех мастей, я понимал, что в рамках какой-то идеи, моя работа является частью обширного цельного замысла, от успеха которого зависит нечто важное и всеобъемлющее. Но последнее слово о победе мёртвого над живым, по сути, заранее обесценивало все попытки облегчить участь обреченного мироздания. С другой стороны, если применить к ситуации постулаты Бодхидхармы, то необходимо безропотно принимать всё, что послано судьбой и при этом не особо заморачиваться по поводу источника бедствий и страданий. Но и в этом пункте имелась серьёзная закорючка. Если весь мыслимый и существующий мир в рамках цикличных исчезновений будет разрушен полностью, то какая разница, за кем останется поле боя на земле. И тут меня прорубило. Я вспомнил пояснение Иштвана, и сразу всё понял – разница в будущей кальпе. Получается это как карма, но глобального масштаба. Успеешь вовремя выровнять – и не родишься баобабом. А тут речь шла о вариантах многовекового существования целого мироздания. Пришлось заглянуть в Google и прочитать что такое Тёмная кальпа. Попутно поисковая система швырнула меня к Эндрю Кальпу с его тёмной философией конспиралогического коммунизма. Еле выбравшись из заинтересовавших меня дебрей баррикадного разрушения капиталистического общества, я прочитал: «Тёмная кальпа – это время господства низшей расы (дикарей), не ведающей Четырёх благородных истин, Трёх драгоценностей буддизма и Восьмеричного пути Пробуждения». По самым скромным расчётам тёмные времена займут десять тысяч кальп. С учётом того, что кальпа, она же один День Брахмы, продолжается 4,32 миллиарда лет, перспектива для вселенной была действительно мрачноватой. В таком разрезе игра стоила свеч. Да и призовые десять тысяч долларов наверняка можно успеть потратить до начала финального фестиваля. Последней мыслью было: «Они оба попрощались со мной на закате…» Тихое урчание покачивающегося автобуса томно расползлось по засыпающейся голове, уткнувшейся во влажную твердыню запотевшего стекла.

Оставшуюся часть обратного путешествия пришлось посвятить моей неугомонной спутнице. Поэтому к интересующей меня теме я вернулся, только очутившись в привычных родных стенах. Перед тем, как написать ответ Иштвану, стоило новым «остывшим» внутренним взглядом оценить всю ситуацию. По большому счёту теперь меня смущало только одно обстоятельство. Я никогда не верил предсказаниям, считая, что любое гадание на кофейной гуще, если это почтенное занятие не монетизируется, унижает всех участников. Унижает в том смысле, что предсказатель рискует попасть пальцем в непонятное. А сторона, принимающая прогноз на веру, впоследствии увязает в оглупляющем поле жизненной инертности. Я сейчас поясню последнюю мысль. Если искренне поверить предсказанию доморощенного прорицателя, то придётся волей-неволей подстраиваться под обрисованную событийную архитектуру. Если тебе сказали, что в этом году найдёшь красавицу-жену, то сиди тихо и жди царевну-лебедь. А то ещё не ту прицепишь. Для обычного человека такая подстройка может привести к определённой апатии, а воинствующему фаталисту это просто неприятно. В случае, когда предсказанные изменения принимаются к сведению или вовсе отбрасываются, то возникает вопрос – зачем это вообще было нужно?

В моём случае подход был простой, как и во всех подобных ситуациях. В своё время я позаимствовал его у Блеза Паскаля, который весьма прагматично описал очевидные выгоды веры в христианского бога. В том смысле, что если заставить себя верить в соответствующие каноны, то в конечном итоге на том свете паёк будет гораздо жирнее, чем в атеистическом окопе. Таким образом, если не обращать внимания на сделанные Иштваном страшноватые предсказания, а просто начать работать над историей розенкрейцеров, то, в принципе, я ничем не рискую, и даже выигрываю в денежном отношении. Поэтому предстоящую работу следует рассматривать как обычный заказ.

В процессе написания меня вряд ли заставят клясться на крови чёрного барана и лишать девственности престарелую весталку. Что там будет дальше – посмотрим. А сейчас стоило вспомнить милейшего дедушку Ленина, рекомендовавшего сначала ввязаться в драку, а потом уже оценивать эффективность и последствия затеянного мордобоя. Хотя, как показала история, это далеко не лучший вариант радикальных действий в угловатом и недружелюбном пространстве, где мы обычно обитаем. Сейчас, будучи осведомлённым обо всех сбывшихся кошмарах невообразимого масштаба, я понимаю, как был тогда наивен и глуп. Но в день возвращения из «европейского галопа» моя уверенность в себе в совокупности с драконьей гордыней требовала принять брошенный вызов.

Отослав Иштвану краткое сообщение с согласием и номер банковской карты для аванса, я сразу же прошёлся крупноячеистым бреднем по интернету. Результаты поисков огорчили. Вместо вменяемых фактов и каких-нибудь духовных ориентиров перед глазами возникло подобие информационного «белого шума», за которым, по сути, не было ничего конкретного. Тогда я раскинул новый виртуальный невод по запросам «масоны» и «тамплиеры». Вот тут было чем поживиться – необъятная масса дат, цифр, сведений, легенд и предложений немедленно стать участником ближайшей ложи. Результаты первого осмотра будущего поля словесной битвы, мягко говоря, удручали. Стало понятно, что деньги будут не лёгкими, а конечные итоги – слабо предсказуемыми. Заниматься фантазированием я не собирался, – в контексте всей истории любой безобидный обман смотрелся бы просто не прилично. Так что для начала я заказал на Озоне три небольшие книжки о розенкрейцерах, объём которых также свидетельствовал о крайне скудных уловах моих предшественников.

Следуя заветам Бодхидхармы, я решил не сетовать на судьбу, а ещё раз привести свои всполошённые мысленные кулуары в относительный порядок. Надо сказать, что в медитациях в то время я не достиг особых успехов, хотя в течение нескольких лет честно пытался разорвать цепь размышлений, подолгу сидя в известных позах. Озарение иногда мелькало в виде сильной щекотки в области теменного «родничка», через который собранная в районе паха энергия начинала устремляться куда-то ввысь. В этот момент мне представлялось, что где-то наверху пульсирует огромное облако Идеального Блаженства, к которому с Земли устремляются зеленоватые волны-ручейки активных медиаторов. Насыщенность и точность таких лучей зависит от уровня погружения медитирующего в приятный многообещающий трип. Но полностью войти в манящий поток у меня пока что не получалось из-за сильных привязанностей к материальным объедкам. Однако, на этой благостной ниве были другие достижения, которыми я немного гордился.

Не умея отстраняться от умственной тарабарщины до желанного прыжка в пустоту, я, тем не менее, научился моментально распознавать так называемые внутренние «загрязнения ума», о которых говорится в Саббасаве сутте. Речь идёт о семи негативных векторах внимания, выстраивающих мысленную цепочку, быстро приводящую к неприятным эмоционально уколам, а порой – и к ощутимым страданиям. Не вдаваясь в подробности, которые можно прочесть в интернете, стоит отметить, что такая практика приносила свои плоды. Способность вовремя увидеть и устранить зарождающийся медитативный ряд, в конце которого неизбежно получишь какую-нибудь «поганку», стала моей привычной умственной игрой. Самое забавное было в качестве закалки отслеживать все составляющие гирлянды «негативных мысленных огней».

Например, в приятный солнечный день в конце февраля мысль сначала с удовольствием «хвалила» солнце, отметив, что скоро весна. К этому, казалось бы, безобидному позитивному локомотиву прицеплялся первый «вагончик», ненавязчиво протарахтевший о том, что через полтора месяца можно будет купаться в море. Третий плацкарт мысленного поезда был уже пожёстче. На нём висел транспарант примерно следующего содержания: «К тому времени твоё наевшееся за зимние месяцы пузо будет выглядеть отвратительно». Дальше, как несложно догадаться, состав стал бодро пополняться столыпинскими вагонами, вмещающими в себя все неприятные моменты телесных возрастных изменений. На закуску в последнем наполненном горьким страданием товарняке отобразилась уверенность в том, что доступ к молодым женским телам теперь может быть только платным. Чтобы не сооружать такой страдальческий состав всего-то стоило быстро порадоваться зимнему солнечному теплу, после чего сразу же направить прыткий мысленный локомотив в надёжный небытийный тупик.

Я чётко понимал, что с удовольствием воспринимать позитивный феномен просто таким, какой он есть, без дальнейшей опасной генерации мыслей и ассоциаций – это недостижимое пока что умение, способное ощутимо облегчить жизнь. А ведь у меня, хронического баловня судьбы и мудрого дракона, все ощущаемые страдания, были, по сути, копеечные, хотя порой достаточно болезненные для гордыни. Плюс я старался вовремя отслеживать и удалять «загрязнения», пусть по-черепашьи, но преодолевая вехи Пути, ведущего к вожделенному облегчению. А что говорить о тех, кто находится на переднем крае борьбы с враждебной реальностью, выстраиваемой из повседневной нелюбимой работы? Или о стареющих красивых женщинах, не имеющих возможность закачать производные каучука в нужные места и вставить в рот бессмертную, но фантастически дорогую биокерамику. В таких безысходных ущельях царил постоянный стон и скрежет зубовный.

Понимание любого сложного умопостроения строится на четырёх фундаментах. Первое – это ментальное усилие, необходимое для осознания встроенной в рассматриваемое понятие логики. Второе – это примерка предложенного платья на манекены собственного универмага для осознания его красоты и полезности. Третье – это запоминание для дальнейшего применения. А вот четвёртым, самым эффективным универсальным инструментом зачастую пренебрегают. Речь идёт о наглядных примерах, позволяющих окончательно понять суть изучаемого явления, предмета или понятия. Вот в примерах и образах я был действительно силён. Ставшее привычкой тщательное отслеживание феноменальных явлений и запутанных мысленных тропок приводило к созданию впечатляющей коллекции самых разнообразных моделей. Умозрительное моделирование с дальнейшим использованием возникших из небытия конструкций с годами стало чуть ли не основным механизмом поведенческих реакций. Тяга к писательству способствовала развитию образного мышления. Соответственно облегчалась задача консервирования примеров, придающих отчётливые контуры ускользающим мишеням-концепциям. Такая процедура в свою очередь способствовала максимально быстрой ликвидации грядущего внутреннего негатива. Но назвать свои внутренние горизонты безоблачными я точно не мог. Слишком много якорей всё ещё держало моё стареющее судно на привязи страдальческого причала страстей и вожделений. И пока это судно не стало известной гигиенической посудой для ухода за немощной развалиной, необходимо было что-то радикально менять в отношениях с миром и самим собой.

После первого погружения в виртуальную информационную пучину пришло осознанное понимание следующего. Написание истории Ордена Розы и Креста потребует недюжинного терпения старателя, работающего с дырявым лотком на ручье, в котором с большой долей вероятности нет ни крупинки золота. Трудоёмкая промывка тонн пустой или крайне бедной словесной породы меня не пугала. Озадачивал факт полного отсутствия подобных изысканий в интернете. Неужели никто и никогда не выстраивал более или менее чёткую генеалогию этого тайного конклава? С учётом достаточно узнаваемого романтического названия Ордена, сочетающего в себе розу и крест, подобный пробел у заинтересованных лиц, как минимум, должен вызывать удивление и желание его заполнить. Возможно, такое желание назрело именно в наши дни, но как-то слишком долго оно поспевало. В любом случае я был готов с полной ответственностью и прилежанием стать на время покорным автором столь «своевременного» манускрипта. Так как было понятно, что официальные права будут принадлежать заказчику. И хотя между сторонами была лишь устная договоренность, внутреннее чутьё везунчика мне подсказывало – такими вещами не шутят.

Тем же вечером состоялся короткий разговор с Иштваном. Договорились, что я буду высылать для ознакомления каждую главу. Аванс был получен, и настало время закатать рукава. После длительного ковыряния в интернете, было установлено несколько более или менее внятных ориентиров, позволяющих приблизительно набросать черновую схему работы. В первоначальный план были включены следующие опорные пункты:

1. 17 признаков рыцаря Ордена Розы и Креста.

2. Гермес Трисмегист.

3. Передовые личности прошедших столетий – возможные участники тайного общества.

4. Личность Христиана Розенкрейца и суть его философских трудов.

5. Манифесты розенкрейцеров.

6. История Ордена в России.

7. Современный формат Ордена Розы и Креста.

С самого начала пришлось пробежаться по всем популярным оккультным сообществам с ограниченным входом. И чем больше я читал, тем полнее представал передо мной следующий факт. Определённые знания природы человека и окружающей действительности с незапамятных времён подпадали под табу. Сначала умения и сведения, способные принести облегчение жизни, окутали тайной шаманы, превратившиеся постепенно в знахарей и лекарей. Затем их функции взяли на себя тайные конклавы, имевшие своих представителей во всей иерархии церковной и светской власти. Что входило в эти знания? Если кратко, то это важные результаты удачных научных, метафизических и духовных экспериментов. Возможно, сюда же попадало какое-то скрываемое теоретическое наследие доисторического прошлого.

Более подробный ответ на этот вопрос требовал отдельного обширного исследования. Но с уверенностью можно было сказать одно – щедро делиться важными секретами с человечеством узкий круг посвящённых не собирался. Более того, тайны тщательно охранялись с быстрым наказанием не в меру болтливых адептов. И в этом многовековом умалчивании имелся свой резон. Человечество редко использовало новое знание себе во благо. Рано или поздно многие научные достижения в прямой или опосредованной форме начинали сбрасывать бомбы на спящие городища. А драгоценности духовной сокровищницы постоянно использовались кровавыми диктатурами, религиозными бандами и маньяками-одиночками. Так что необходимость строгого дозирования, в этом случае, полностью совпадало с мнением Парацельса о том, что одно и то же лекарство может излечить или убить в зависимости от способов применения.

Приведу краткую выдержку из чернового варианта написанного мной «Введения»:

«…табу и тайна – вот основные инструменты посвящённых, с помощью которых человечество неуклонно двигается вперёд. Так от ребёнка до поры до времени приходится утаивать природу зачатия и сексуальных отношений. Государственная тайна помогает защититься от внешних и внутренних врагов. Алгоритм приготовления взрывчатки из подручных средств не должен быть достоянием общественности. Алхимический метод приготовления золота из любого металла может быть доступен только тем, кто не видит в обогащении истинного счастья. А запретные оккультные знания, неизвестно как попавшие в лоно древних цивилизаций, охраняются тайными Орденами и Братствами. Только закрытые сообщества способны грамотно дозировать это опасное лекарство таким образом, чтобы оно не превратилось для человечества в смертельный яд».

Во введении мне пришлось уделить необходимое внимание самым известным тайным обществам – масонам, тамплиерам и иллюминатам. Мимоходом был затронут и Приорат Сиона, так как именно из его жёсткого лона на свет появился легион храмовников. Причиной краткого освещения биографии перечисленных организаций стало возникшее личное понимание «орденоносного перекрёстного опыления». Под этим термином я подразумевал следующий факт – многие известные масоны считались одновременно розенкрейцерами и наоборот. Невидимые нити, связывающие все скрытые от публики комьюнити, оказались важным аспектом будущего расследования. Что касается философских концепций и миссий, то практически во всех случаях дело сводилось исключительно к благим намерениям, которыми, как известно, пользуются черти во время дорожного строительства. Тамплиеры, отпочковавшиеся от Приората в 1188 году, бодро поскакали в направлении Иерусалима в надежде освободить Гроб Господень. И во время этой скачки лихо шпиговали и фаршировали неверных булатной сталью. «Просветлённые» иллюминаты, ненадолго проявившиеся в официозе в 1776 году, отказывались от материальных благ, ожидая конец света под импровизации неизвестных ныне ритуалов. Вольные каменщики, когда-то действительно строившие великие соборы, начиная с 1717 года, до сих пор интригуют человечество своим недоказуемым всемогуществом. Что касается моих подопечных, то приверженцы Ордена Розы и Креста впервые во всеуслышание заявили себе в славном городе Париже в августе 1623 года кратким Манифестом следующего содержания:

«Мы, посланцы главной Коллегии Братьев Креста-Розы, зримо и незримо присутствуем в этом городе по милости Всевышнего, к коему обращены сердца праведных. Мы показуем и научаем, безо всяких книг или знаков, как говорить на всех языках, на которых говорят в тех странах, где бы мы желали побывать, и как отвращать человеков от ошибок и смерти».

Это на первый взгляд расплывчатое наивное воззвание включает в себя несколько любопытных моментов, скрытых от поверхностного прочтения. И эти моменты открылись мне позже после глубинного погружения в тему и нескольких знаковых встреч с особыми личностями, о которых будет рассказано позже. В дальнейшем мои расшифровки некоторых нюансов книги о розенкрейцерах будут основаны на полученных позже знаниях.

Итак, что же имеется в виду в приведённых выше строках? Во-первых, «зримо и незримо» означает, что некоторые представители Ордена умеют оставаться невидимыми, и, не исключено, что в прямом смысле этого слова. Возможно, от вульгарного понимания стоит отмежеваться и понять это следующим образом. «Стать невидимым» означает полное внешнее слияние с окружающей обстановкой с отводом внимания собеседника или зрителя от собственной персоны. Сходные состояния – бесшумность, мимикрия и нарочитая незначительность. Например, видеокамеры прессы и присутствующие товарищи на высоких приёмах зачастую «не видят» неприметных граждан, сопровождающих высоких лиц. Но иногда именно эти неприметные серые кардиналы и правят балом.

Следующий ребус заключается в словах «показуем и научаем безо всяких книг или знаков». Такое заявление свидетельствует об отказе от мистических и научных традиций с безусловным доминированием собственных канонов и ритуалов. Попутно говорится о наличии уникальных методик обучения пониманию языков всех народов. Но «вишенка на торте» скрылась в конце. Заявленная цель «отвращать человеков от ошибок и смерти» – это уже прямое посягательство на божественную епархию.

Наехать так со старта в инквизиторском семнадцатом столетии на исключительно божьи привилегии – это было необъяснимо круто и опасно. Для такого раклада была нужна особая дерзость, которую сегодняшний читатель вряд ли оценит. Отвратить человека от смерти – главного господнего наказания за первородный грех – что может быть более дерзновенным и в эпоху церковного мракобесия?

Было похоже на то, что под знаменем Всевышнего на поверхность в славном городе Париже вышла секта не просто еретиков, а могущественных бесстрашных магов. И этот открытый демарш приключился в то время, когда до упразднения инквизиции оставалось более ста восьмидесяти лет. Кем бы ни были эти розенкрейцеры, но они мне начинали нравиться. К концу написания введения в моём «родничке» возникло подзабытое ощущение – из проснувшихся духовных глубин темечко посылало робкий энергетический лучик к далёкому неведомому и благому.

Когда мне исполнилось сорок шесть, вторая жена с очередной «любовью навсегда» пропала где-то в Испании. Детей у нас не было – сначала не хотела она, потом я. Студенческие друзья превратились в забавные фотографии, обречённые скоро исчезнуть вместе с изрядно обветшалыми цифровыми хранилищами. О нескромной персоне провинциального гения помнили только самые упрямые подписчики моего блога, которым я периодически «давал угля» в виде неожиданного шквала нетрезвых комментариев и залихватиских аморальных басен. Привычка к одиночеству и радовала и огорчала. Периодически я позволял себе похитить очередную незнакомку для поддержания драконьего статуса. Но каждое пленение, как правило, становилось ещё одним колющим напоминанием об иллюзорности и скоротечности даже самого яркого удовольствия. А перед самой поездкой в европейский тур я встретил Лилит – она просила, чтобы я называл её именно так.

Она была недопустимо сексуальна и чересчур сообразительна – вдохновляющее сочетание в этом случае омрачалось полным равнодушием к окружающим, в том числе и ко мне. Это равнодушие граничило с необъяснимой отрешённостью, порой приводившей меня в отчаяние. Бывало, что неделями она делила со мной постель, временами превращая любовную игру в настоящий водопад драконьей страсти. Потом исчезала тоже на неделю или больше, никогда не сообщая, куда в этот раз её понесли длинные точёные ноги. Я всегда по-настоящему скучал за своей взбалмошной пропажей, понимая, что двадцатилетняя временная пропасть, разделяющая нас, способна поглотить любые матримониальные планы и надежды.

– Вот ты считаешь себя оригинальным писателем, да и ещё крутым Драконом – говорила она, сидя голой на подоконнике (привычка, которая раздражала и возбуждала меня). – А на самом деле ты всё тот же влюбчивый пионер, капитан футбольной команды, жаждущий всеобщего признания и поклонения. Просто загордившийся мальчишка, да ещё и похотливый при этом. Терзаешь меня как голодный сатир, решивший ставить постельные рекорды перед персональной пенсией.

Стараясь отогнать низменные мысли, возникающие при взгляде на её лепные формы, я часто спасался «умным диалогом».

– Во-первых, я писатель широко известный своей неизвестностью. Во-вторых, моя похоть есть не что иное, как сигнал стареющего тела о близости развязки. И, наконец, с тобой моё жизненное вдохновение получает дополнительную хаямовскую энергию. Алчущего вампиризма творческих старцев ещё никто не отменял. Так что покорись, внимай и поглощай!

– Только не надо заливать про творчество и вдохновение. Эгоизм, гордыня и похоть – три составляющих твоей жизни. Я читала все твои «творения» и могу с уверенностью сказать – это побочный продукт горения, представляющего собой помесь трёх обозначенных компонентов. А ещё ты молишься на слова, не понимая, что любые словесные построения лишь увеличивают скорбь этого мира. Особенно ломают кайф твои декадентские стишки, которыми ты меня пичкаешь перед тем, как жадно заграбастать то, что тебе нужно от меня на самом деле. Ты просто эгоистичная сладострастная жадина и ничего больше.

Такие разговоры обычно заканчивались возбуждающими наказаниями, к которым она относилась с какой-то невероятной чувственностью. Узнав про мои парижские «приключения» и новый заказ, Лилит почему-то погрустнела.

– Ты зря взялся за эту работу, дракончик. Сам подумай – какие-то люди с таинственными амулетами, странные пророчества, красотка с розами на кладбище, слишком высокий гонорар для компиляции в сто страниц. Ты же не думаешь в самом деле открыть что-то новое? Сам же говорил – информации мало, придётся что-то домысливать, то есть придумывать. Плюс тема настораживает даже меня. Я всегда считала, что тайные общества на то и тайные, чтобы в них не совали нос. Смотри – доиграешься.

Она ещё раз серьёзно посмотрела на меня перед тем, как перевернуться на живот и начать болтать загорелыми ногами – это было её любимое занятие в постели. Я пристроился рядом:

– Мне это правда интересно – можешь верить, можешь нет. Дело не в деньгах, хотя для пары месяцев небольших усилий это действительно неплохой прайс. Я ведь уже говорил тебе, что в этой жизни играю на «тёмной стороне». Не на «чёрной», а на «тёмной». Это как бы своего рода «серая зона» или земное чистилище что ли, где обитают гордецы и сластолюбцы, в том числе и эгоистичные драконы. Мне кажется, что все мои недостатки, из которых гордыня, согласно библейским канонам, является самым тяжким грехом, могут вскоре исчезнуть. Возможно, стоит просто кое-что понять, к чему-то приблизиться, обо что-то опереться. И это «что-то» должно быть непререкаемо «светлым». Например, Братством Розы и Креста.

– Ну, допустим, будучи гадким нудным старикашкой, ты вдруг заторопился к добру и свету. Но причём здесь какой-то там Орден, пусть даже проповедующий самые благие вещи на свете? Ты же знаешь, что все настоящие движения и достижения могут находиться только внутри нас. Несмотря на твоё отвращение ко всяким там гуру и тренингам, многие вещи, которые я там услышала, реально работают. И твои планы написать историю розенкрейцеров и этим «очиститься» мне кажутся недопустимо наивными. Ты же часто называешь себя «буддистом-гедонистом», мечтая, а по мне так просто боясь, освободиться от второй приставки. Так реши точно, чего хочешь – кривляясь и злословя, сидеть всё время на двух стульях, воображая, что ты король-королевич. Или начать серьёзную внутреннюю борьбу со своими «загрязнениями», которые ты отлично видишь в себе.

Она умела задеть меня за живое. Я многое рассказывал ей о себе, о своих мыслях и собственной модели мироздания. Лилит всё схватывала на лету, и часто применяла против меня мои же россказни. Ответные выпады «гнусного старикашки» зачастую были более слабыми:

– Ты слишком много от меня хочешь. Да, я хозяин этого мира, но мне некуда в нём идти. Мне нужен рычаг, ухватившись за который, я смогу победить своих внутренних демонов. Одно время мне казалось, что я его нашёл в ницшеанстве. Мне нравилась его модель превращения познания из играющего ребёнка в выносливого верблюда, а потом в грозного льва. Позже я пришёл к отрицанию всех и вся. Потом был буддизм, да он и сейчас есть в какой-то степени. Но силы преодолеть в себе осознаваемые страсти и пороки я пока что не имею. А ты, между прочим, только способствуешь развитию моей пагубной эротомании. Слишком долго я пестовал в себе драконьи замашки, чтобы вот так просто взять и грохнуть моих ручных милых сердцу дракончиков. Поэтому я хватаюсь за любую более или менее реальную лиану, которую могу нащупать в окружающем меня опасном болоте. Потому как верю, что рано или поздно…

Но тут она сделала несколько опасных для трезвого рассудка движений руками, ягодицами и губами. И всё как всегда свелось к сладостному наказанию болтуньи за длинный и слишком умелый язык.

Мы много гуляли с ней по безлюдным горным тропам. Избежав участи инстасамки, Лилит не особо любила фотографироваться, избавляя меня от прискорбной обязанности всех стареющих бонвиванов, заполучивших в свои лапы молоденькую статную газель. В таких походах мы часто подолгу молчали, но первым, как правило, не выдерживал я:

– А ты знаешь, что означает твоё имя? – я был уверен в том, что она знает, но всё-таки забрасывал пробный шар. – Лилит – это первая возлюбленная Адама плюс название моего любимого музыкального альбома. Но она оказалась чересчур темпераментной, и бог превратил её в демона женского рода, известного в оккультных кругах как суккуб. В демоницу, которая соблазняет и терзает мужиков во сне. Тем более, что в Книге Исаии «Лилит» в переводе означает «ночной призрак». Одним словом, ты дамочка ещё та.

– Ты это вычитал, когда искал байки про своих любимых розенкрейцеров? Да, я в курсе, кто скрывался за этим именем. Боюсь тебя разочаровать, но когда ты угрожающе храпишь на всю спальню, я тоже крепко сплю. И с чего это ты обо мне вдруг заговорил после двух месяцев наших совместных мучений? Ваше драконье величество привыкло говорить исключительно о себе любимом. Откуда вдруг такой интерес к другому человеку? Никак предложение делать собрался? Имей в виду – сразу откажу.

Увы, она была права. В большинстве случаев наши разговоры касались обсуждения моей работы, которая из-за просыпающегося некстати любовного пыла сильно замедлилась. Другой темой был мой внутренний мир и его чудовища. Мне стало неловко. Я не знал о ней почти ничего, и что самое неприятное – не хотел знать. Я боялся её прошлого и страшился нашего будущего. Не привыкши засовывать голову в песок, понимал, что в этот раз она засунута в намертво застывший асфальт. Но что я мог поделать? Её внезапные исчезновения свидетельствовали о наличии других жизней. Разница в возрасте не позволяла строить какие-либо серьёзные матримониальные планы. Да я и не хотел пройти по всем унылым кругам стареющего мужчины, зависящего от капризов своенравной молоденькой пассии. Её, в свою очередь, невозможно было представить в виде прилежной жены с чудным растущим животиком, хлопочущей над кастрюлькой с кашей. Поэтому всё оставалось как есть. Как я уже сказал, моя работа продвигалась медленно – через месяц после моего возвращения была готова только первая глава, которую Иштван одобрил, как мне показалось, не читая.

А потом она исчезла и не вернулась. На память осталась только её выцветшая рубашка «Wrangler», саднящая царапина в душе и стойкий запах розмарина на подушке. Потом ещё пару месяцев пришлось постоянно блокировать мысли об этой необычной связи, приносившие с собой горький привкус чего-то упущенного. Я так и не узнал её настоящего имени. Зато теперь можно было полностью отдаться увлёкшей меня работе без оглядки на изнурительные альковные забавы. Но сердечная ранка, больше похожая на незаживающий мягкий шанкр, была подарена мне навсегда. И только теперь я понимаю, что наша с ней короткая совместная жизнь была настоящим подарком судьбы.

Из сборника «Чехов и его демоны»

– Знаете, любезный мой доктор, когда сквозняк дует в сердце жизнь то не мила…

– Ха-ха-ха… Да что вы говорите?! Что за сквозняк? Ещё и в сердце… Да это, милый мой, только ваши фантазии. Сердце – это, голубчик мой, мышца. Оно может болеть, может останавливаться, работать с перебоями, но какой-то там сквозняк. Не надо говорить такое хирургу, душа моя. Говорите это поэтам или писателям. Форточку прикройте – и нет вашего сквозняка.

– Хорошо, хорошо, ладно, вы хирург. Может даже врач от бога, в которого я не верю. Но тогда объясните мне, почему болит сердце после расставания с любимым человеком? Физически болит и млеет?

– Всё очень просто, молодой вы мой человек. Это же невроз. Сначала переживает мозг, потом кидает сигнал в сердце – мол, надо поболеть, а то что же это выходит – я зазря старался? Оно и сжимается в небольших спазмах. Но поверьте опытному врачу – это совершенно не опасно. Да, неприятно. Иногда до жути. Но от этого никто ещё не умирал.

– О да-да-да. Понятно, что от несчастной любви умирали под поездом, гибли от яда и даже от носового платка. И, конечно же, при этом холодящая душу муть под ложечкой была совсем не причём. Физический холод в сердце. Как у бедного Кая или ещё там у кого. Не помню уже. Доктор, а вы в своей жизни хоть раз любили?

– Безумное количество раз. И всегда был уверен, что это – моя последняя любовь. Вот помнится, в далёком году ещё до революции, в Крыму на набережной Ялты встретил я девушку. Чудо как хороша. Фигура, личико, манеры, запах. Доброта так и светится в глазах. Общительная, воспитанная и даже слишком. Ну, я тогда был ещё тот ветреник, сударь ты мой. Ну, понятно, соблазнил её по взаимной симпатии. И прожили мы с ней больше двух лет. Да-да. Больше двух лет. Поверить сейчас трудно. Мда… Даже за границу выезжали. Поездили по европам. И что же? Расстались. Внезапно так.

– Просто так расстались и всё? Без всяких последствий?

– Ну как сказать. Она подостыла ко мне, я был гораздо старше её. Да и подустал грешным делом выполнять все эти очаровательные постельные обязанности. А, надо сказать, она была не просто хороша в известных утехах – она была ненасытна и даже порой безумна. А мне в то время уже за пятьдесят. Нервишки шалят, рука по ночам млеет. Плюс хронический алкоголизм, табакокурение, мысли философские, страх смерти. Оно, знаете ли, не способствует.

– И что же было после?

– Не поверите – ничего не было. Никакого вашего сквозняка. Мы так мило расстались, что до сих пор мне непонятно, как это было возможно после таких-то страстей египетских.

Доктор быстро докурил папиросу и задумчиво посмотрел в чернеющее ночное море. В морщинистых глазах мелькнули слёзы. И я понял, что он мне безбожно соврал. Самым бесстыдным образом. Он страстно любил её до сих пор, несмотря на десятилетнее расставание. И каждый миг, проведённый, с ней для него был ожиданием этого страшного холода разлуки. Того самого сквозняка, который сейчас неумолимо проступал холодным инеем слёз на его редких рыжеватых ресницах.

А потом пришло большое послание от Иштвана. В середине письма оказалось следующее:

«…сам я не силён в литературе и в русском языке вообще, но у нас есть компетентные люди, которые похвалили проделанную Вами работу. В полученных отзывах особо отмечалось желание автора найти неизвестные дотоле моменты, связывающие Орден с общечеловеческими ценностями. Положительную реакцию (а у некоторых критиков искренний дружелюбный смех) вызвали попытки приписать орденским канонам некие богоборческие еретические мотивы. Не лишённым любопытства оказалось стремление найти взаимосвязи между всеми тайными обществами. Хотя это направление, по мнению большинства, стоит оставить без дальнейшего развития. Несмотря на очевидные литературные старания, Вы не особо преуспели в поиске нужной информации. Это ни в коем случае не ставится Вам в вину. Подлинный Орден Розы и Креста вот уже много веков закрыт для любопытных глаз. Поэтому, согласно общему решению, после окончания второй главы Вам будет предложена поездка в одну из балканских стран, где в настоящий момент находится Главная европейская ложа розенкрейцеров. Соответствующие рекомендации будут выданы, командировочные и суточные тоже. Также рекомендуется краткий визит в Санкт-Петербург на закрытое собрание собирателей редкой морской флоры. Не исключено, что на этом мероприятии вы сможете почерпнуть для себя много нового в ракурсе разрабатываемой тематики. В случае согласия все необходимые сведения и билеты будут высланы на Вашу электронную почту».

Упоминание про командировочные и суточные улыбнуло. Я имел дело с человеком, который сильно скрывал свои познания и способности. Однако, тонкая ирония, иногда искрящаяся между строк, невольно располагала к дальнейшему общению. В наши времена секреты изящных кружев располагающего эпистолярного жанра давно утеряны. Даже wordовский словарь игнорирует несколько особо изысканных устаревших слов. Тем не менее, за лёгкостью изложения письма виднелись чёткие инструкции, тон которых слегка походил на приказания. При этом чувствовалось, что пишущий собеседник меньше всего желает, чтобы отдельные моменты производили впечатление, пусть мягких, но приказов. Я ещё раз перечитал письмо, и отправил краткий утвердительный ответ. Тут же на почте высветилось ещё одно послание от неизвестного адресата, в котором я прочитал следующее:

«Привет тебе, ловец слов! Мышка на хвостике принесла новость, что ты можешь посетить некий питерский семинар. Я тоже приглашена. Попьём чайку на закате? Ирина».

Настроение сразу поднялось. Что скрывать – мне было приятно ещё раз встретиться с симпатичной умной женщиной, не лишённой сексуальной привлекательности. Не то чтобы сразу возникли какие-то коварные драконьи планы. Но раздутое самомнение нежно пощекотали за ушком – меня помнят, меня хотят видеть, я ещё нравлюсь красивым дамам сам по себе без татуировок, бубнов и бус. В Сеть улетел ещё один мой утвердительный ответ, а в ответ прилетело два новых письма. Первое от Иштвана с чётким инструктажем, бронью отеля и билетами на самолёт до Питера в два конца. Второе короткое послание было от Лилит без подписи и с какого-то странного адреса, но я сразу понял, что это она.

«Дракончик, прости меня, я тебя очень-очень люблю. Но мне надо побыть одной. Улетела в Тай!».

Как же, любит она. Так любит, что исчезла, не попрощавшись. Внутренний горизонт моментально покрылся облачком досады и ревности. Но даже такая формальная лукавая ласка слегка понизила градус разлуки. Я понимал, что мы навряд ли увидимся в этой жизни. Но грустить было незачем – меня ждала работа и загадочная командировка. В последнем письме был указан адрес предстоящего сборища «флористов», а к билетам приложена фото QR-кода, который надо предъявить при входе. Всё как положено цивилизованному тайному обществу цифровой эпохи. А я грешным делом подумал, что в качестве опознавательного знака придётся предъявлять что-то материальное, похожее на парижский артефакт. Но особо раздумывать по этому поводу желания не было. Безответный прощальный «поцелуйчик» от Лилит ловко пустил мысленный состав по безнадёжной сентиментальной колее. Снова стало невыносимо одиноко и грустно. В голове поплыли соблазнительные сцены невозвратимого прошлого. Пришлось срочно включать красный семафор и садиться к компьютеру.

Вторая глава началась с описания семнадцати священных при-Знаков, по которым можно распознать истинного приверженца философии Ордена. Неизбежная ассоциация с буддистскими предписаниями, должно быть, так или иначе, отразилась в написанных мной десяти абзацах. Среди таких похвальных качеств как отсутствие тщеславия, жестокосердия, сквернословия, раздражительности, зависти и дурного мнения, меня привлёк финальный аккорд добронравных заветов. Он носил пафосное название «Непроизносимый Знак» и в моей интерпретации выглядел следующим образом:

Семнадцатый непроизносимый Знак, согласно заветам основателей Ордена, сам откроется тем, кто будет обладать всеми перечисленными выше качествами. И в этот пронзительный миг последнего всепоглощающего познания достигший высшей ступени розенкрейцер увидит Творца за его непростой работой, ежесекундно создающего этот мир для блага всех существ.

Буддистская «хинаяна», она же Малая колесница, благодаря личным пристрастиям повара, в этом рецепте проступила во всей красе. Как понятно, из текста, просветление в данном случае опирается на предыдущие фундаментальные заповеди. Медитация (правильное намерение, усилие и сосредоточение) не играет никакой роли. Ставка всё время делается на неведомые человечеству знания, которые в совокупности с персональными добродетелями, должны сработать как запал для дальнейшего взлёта к благостным небесам. В прочитанных мной книжках информация о Семнадцатом знаке подавалась не как маркетинговая интрига (что было бы понятно), а как само собой разумеющийся факт. У меня возникло чувство, что этот загадочный пунктик как-то связан с обещанным в Манифесте бессмертием. В одном тексте самых цитируемых авторов (мистика и астролога Макса Генделя) было упоминание о способностях высшего клана розенкрейцеров общаться с незримыми «эфирными» сущностями человеческого и божественного происхождения. Такой впечатляющий духовный блат наверняка предусматривал льготный тариф на пути к личному бессмертию. Если выпадет случай, этот момент обязательно следовало прояснить у более компетентных товарищей.

На подробное описание семнадцати канонов с некоторыми авторскими отступлениями и пояснениями ушло три дня. Согласно своему плану, я подобрался к особо интересующему меня моменту, а именно – к древним предтечам Ордена, а конкретнее – к Гермесу Трисмегисту, давшему имя философскому течению «герменевтика».

Дело в том, что во время строительства моего внутреннего интеллигибельного собора, на его фронтоне то и дело возникала химера этой почтенной сущности, сотворившей легендарные «Изумрудные скрижали». Особенно впечатлила известная цитата: «То, что внизу, аналогично тому, что пребывает вверху. И то, что вверху, аналогично тому, что пребывает внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи». Непомерно ёмкая мысль вместила в себя и Платона с неоплатониками, и Аристотеля, и Заратустру и даже принцип демократического централизма. На самом деле полумифическая личность Трисмегиста вполне могла стать главной закладкой фундамента мерцающего в столетних тайнах Ордена. Эдакой «капсулой времени» с мощной метафизической философской начинкой. И сведений об этом признанном родоначальнике оккультизма в Сети было предостаточно. Мне захотелось немедленно окунуться в виртуальный информационный поток, в котором чуялась по-настоящему крупная рыба. Но близился закат, а завтра нужно было лететь в Питер желательно со свежей головой. На всякий случай я распечатал на отдельном листе все неясные вопросы по пунктам. Привычно отключая внутренний монолог перед сном, я запомнил одежду последнего неугомонного скомороха засыпающего сознания – на нём болталась застиранная рубашка «Wrangler».

Утренний рейс порадовал пустотой салона дряхлого аэробуса. Обустроившись сразу на трёх креслах, я смотрел в иллюминатор на жутковато красное солнце, и как-то незаметно для себя начал наводить порядок на собственном чердаке. Скоро пятьдесят, достаточно скромные желания потихоньку исполняются, одиночество не в тягость и не в радость, материально запакован по категории «мидл-класс». Да, восторги молодости и зрелости остались позади. То, что раньше радовало и возбуждало, потускнело под патиной физического опыта и девальвации гедонистских целей. Женщины до сих пор мной увлекались, и порой нежелательно сильно. Мужчины не сильно хамили, и не били морду даже за некоторые вызывающие выходки. «Тёмная» драконья мантия изрядно поизносилась, но до сих пор позволяла ловить неосторожную рыбку в мутной воде.

Что касается искусственных возбудителей, то количество потребляемого алкоголя постепенно снижалось, но вместе с этим увеличивалась частота. Одной из ближайших целей было совсем уйти от возбуждающих веществ, которые всё чаще обнажали свой никчемный жалкий остов. Оценку перспективам я давно не давал. Терзающими сомнениями и ущербным моделированием будущего не грешил. Всегда помнил свою любимую притчу, о том, как один тибетский принц поехал к отшельнику советоваться по поводу предстоящей женитьбы. Поставил, так сказать, перед паханом вопрос ребром – стоит или нет впрягаться в такой непонятный блудняк? После традиционного ритуального подката с подношениями, мудрец посоветовал гостю спокойно ехать обратно, так как эту проблему ему решать не придётся. И точно – довольно быстро, несмотря на цветущую молодость и отменное здоровье, принц умер от укуса змеи, и все его треволнения о браке оказались напрасными. Поэтому, как только в какой-нибудь из конструируемых вариантов будущего пробивались побеги ядовитой паранойи, умозрительный мудрец ласково грозил мне пальцем, давая понять, что париться особо не о чем. Всё будет не так, и наверняка пронесёт. Или не пронесёт. И, ради бога, извиняйте, если долбанёт слишком чувствительно.

С учётом моей новой работы, которая с каждым днём нравилась мне всё больше, картина, в целом, складывалась неплохая. Тем не менее, какая-то тревожная тень всё время маячила за любой глубокой мыслью. Это небольшое, но грозное «облачко» не было похоже на космического Хищника Кастанеды. Неуловимые «паразиты сознания» здесь тоже были явно не причём. Постоянный горьковатый осадок в душе свидетельствовал о какой-то новой незаконной пристройке к моему одинокому драконьему замку. И в этой нехорошей пристройке, похоже, уже вовсю работала алхимическая лаборатория, в ретортах которой выращивался какой-то новый шип, способный отравить остаток моей жизни. Именно здесь обтяпывались тёмные делишки, и, скорее всего, именно в то время, когда мне удавалось притормозить или перенаправить поток сознания. Непозволительное самоуправство, что и говорить, но пока что приходилось терпеть и эти душевные неудобства.

Отказавшись от предложенного несимпатичной заспанной стюардессой завтрака, я снова вернулся к оценке неуловимой заусеницы нарастающего недовольства собой. С учётом нарциссического характера моего эгоизма, закованного в надёжные латы гордыни, найти и транклюкировать дерзких алхимиков следовало как можно скорее. Самым простым и эффективным методом поиска была откровенная беседа с близким человеком, способным уловить утончённые душевные стенания и быстренько отлить их в неподвижных словесных формах. Под рукой такого человека в настоящее время не было. Тут мысли снова попытались снарядить страдальческую экспедицию на безлюдную вершину под названием «Лилит». Но недремлющий страж рассудка ловко закрыл турбазу «Тоска по милой» на длительный карантин, оставив затосковавших альпинистов без снаряжения и сухого пайка.

Самолёт уже шёл на посадку, когда мне почудилось, что я уловил причину моего периодического проигрыша самому себе. Возможно, иллюзорная временная тележка стала тарахтеть по кочкам завышенных ожиданий. Наверняка, я втайне от себя самого думал к этому моменту достигнуть большего. Переходный возраст от зрелости к старости ещё не начался. Но акселератское сознание непризнанного гения вполне могло подкинуть сюрприз в виде ангедонии – «буржуазной» мозговой болячки, отбирающей кайф от привычных приятных вещей. Ангедония, похоже, становилась болезнью пресыщенного века. Запущенная в 1886 году идея парижского мозгоправа сегодня тотально сокрушала бастионы гедонистов-бездельников, преимущественно баловней судьбы. Потому что у обычных людей, вкалывающих по будням на восьмичасовых галерах, удовольствие связано, прежде всего, с ничегонеделанием. А ожидание очередного стахановского рывка на ненавистном скудно оплачиваемом руднике всегда можно было заполнить благородной пьянкой без особых заморочек. В этом случае изрядная доза дофамина, генерируемая предвкушением разгульных выходных, с лихвой покрывает многолетние неудобства лагерного рабочего режима.

Но моя «высоко духовная натура» требовала более тонкой настройки. Я мысленно перечислил любимые занятия и понял, что дела действительно не так хороши – многие источники кайфа изрядно потускнели. Но тревогу бить пока рано. Женщины, еда и выпивка стали приносить куда меньше удовольствия. Читать и писать я по-прежнему любил. Тяга к хорошей музыке никуда не делась. Что там ещё? Лёгкий ежедневный спорт давно стал навязчивой привычкой, не способной ни радовать, ни напрягать. Стоп! Куда-то исчезло самолюбование во время очередных «тёмных» историй, связанных обычно с интимными интрижками или с зондированием новых поклонников моего творчества. Незаметно упразднились, так называемые «драконьи забавы» с будущими «жертвами». Приятного ощущения, рождаемого инъекцией почитания и восхищения, не возникало давно. Именно такой экстаз в моём случае был самым чистым удовольствием, вдохновляющим на дальнейшее передвижение в хорошо подогнанном жизненном ярме. Так вот что хотели похитить у меня коварные невидимые лаборанты! Решили лишить непризнанного гения главной радости. Мне срочно понадобился слушатель, чтобы всё разложить по полочкам. А лучше собеседница посмекалистее, которая, возможно, будет ждать меня сегодня на закате в «городе, которого нет».

Я не люблю Санкт-Петербург. Он давит на меня своей каменной скульптурной тушей бездушного циклопического музея. И хотя с ним связана парочка незабываемых романтических и хулиганских историй, здесь всегда ждёшь какого-то подвоха. И дело тут не в известных исторических пертурбациях. Просто на болотах Невы я как-то много пью и мало думаю. И вообще никогда не пишу, что для меня не свойственно. Поездка в такси по тугим городским пробкам ненароком вынула из памяти следующий забавный случай.

Решив, что настала пора освежить дружеские связи, я договорился встретиться со своим однокашником, обитающим в питерских туманностях. Принимающая сторона – старый друг Арнольд умело прожигал жизнь убеждённого холостяка, имея долю в нескольких процветающих строительных проектах. Мои достижения к тому времени состояли из напечатанного философско-приключенческого романа, половина экземпляров которого обречённо пылилась на складах книжных магазинов. Тем не менее, более или менее нормальные деньги у меня не переводились, так что пять дней, отведённых для реанимации университетской дружбы, должны были пройти под огненными алкогольно-сексуальными салютами. Время для разгула тридцатипятилетних самцов было выбрано со знанием дела – белые ночи, нафаршированные различными фестивалями, концертами, тусовками и прочей мишурой, приманивающей в город невероятное количество бесшабашного народа. Встретив меня в аэропорту, Арнольд сообщил, что он больше двух месяцев не пил, так как тяжело переживал расставание с очередной подругой. И теперь желает наверстать досадное упущение. В то блаженное время алкоголь был моим верным товарищем и по совместительству – музой, так что уговаривать гостя долго не пришлось.

Купив изрядное количество элитного зелья, мы двинули в жилище Арнольда, оказавшееся богатой двухъярусной квартирой на Литейном проспекте. Дальше началась пиратская попойка в стиле «рок-н-ролл жив, а я уже мёртв». В синем тумане появлялись и исчезали какие-то наяды и сирены. Какой-то жуткого вида огромный мужик в золотых цепях приволок две упаковки «гиннеса» и большой пакет веселящей травы. А потом всё время пытался показать татуировку на своём главном достоинстве, доказывая с пеной у рта, что он – правнук Достоевского. Позже выяснилось, что это был генеральный директор крупного строительного пула, ненароком забредший в наш озверевший от синевы шалман. Ночью в разбушевавшийся вертеп вломился сосед с кухонным молотком, грозивший разнести вдребезги орущую акустику. Но был быстро успокоен стаканом чистого джина и жаркими поцелуями какой-то незакомплексованной ведьмочки. На третий день Арнольд с помощью непонятно откуда появившейся молоденькой девчонки в дредах и фенечках какими-то нечеловеческими усилиями организовал «квартирник», на котором очень сильно отыграл патлатый фронтмен – гитарист довольно известной рок-группы. По-моему, в один из смутных дней вошла прогулка по Неве на скоростной лодке с шампанским и тремя упитыми вдрызг студентками. Затем в глубинах алкогольного тумана прорисовались две массажистки, которых Арнольд забрал прямо из массажного салона на дом. Но вместо анонсированной оргии на сцене возникли пьяные «мужские откровения» на кухне. Недовольным телесным искусницам пришлось по-вдовьи скоротать белую ночь в разных комнатах, пока два вечных студента горячо обсуждали вечные вопросы вселенского масштаба. Главный сюрприз принёс пятый день. Наконец-то выспавшись и протрезвев, я обнаружил, что лежу на бесконечной кровати в люксовом гостиничном номере. Из большого окна виднелось синее море, а чуть ближе – пыльная аллея с кривыми пальмами. Рядом с моим плечом сопела какая-то растрёпанная женская голова. Оказалось, что завтракать придётся в ресторане отеля города Сочи, куда мы вчера вечером прилетели с Арнольдом по просьбе двух милых барышень – депутаток какого-то литературного шабаша. Это уже был явный перебор. Но хорошо, что не в Египет. Наскоро попрощавшись со всеми присутствующими и отсутствующими, я доволок своё измученное нарзаном тело в аэропорт и улетел в Симферополь. А когда добрался в свою берлогу, то на три дня превратился в каменную безмолвную статую.

Но в этот раз всё должно было быть иначе. Ожидание чего-то полезного, а может и приятного, возникло уже по дороге в гостиницу. Заселившись в очень приличный отель, вместо того, чтобы идти завтракать, я неожиданно заснул на вместительной двуспальной кровати. Но прежде чем уснуть, отписал Ирине и Иштвану, что я на месте. И получив от обоих краткое «Ok», отключился почти на три часа.

Слёт любителей редкой флористики был назначен на восемь вечера с местом сбора у «львов» на причале прогулочных кораблей. За окном прихорашивался под неярким солнышком молодой сентябрь. После лёгкого завтрака в отельном ресторане, я решил пройтись до Летнего сада, где организовать скамеечный привал для неспешной дегустации очередного вброса моего давнего конкурента – модного успешного писателя. Уверенность в неизбежности скорого заката «бумажной книги» заставляла меня часто покупать разные причудливые новинки, из которых мало что дочитывалось до конца. Параллельно продолжалось многолетнее терзание классикиа – в своём планомерном захвате мировой литературной мысли я недавно дошёл до авторов Южной Америки. На очереди дома меня ждал роман Мигеля Отера Сильвы, который был выбран из-за душевного названия: «Когда хочется плакать, не плачу». Не исключено, что на выбор повлиял ядовитый дым незаконной алхимической лаборатории, производившей, как выяснилось, в моём мозгу опасные смеси из неудовлетворённости и одиночества.

Если хочешь быстро отогнать неприятные мысли – съешь подряд два вкусных больших яблока. При отсутствии оных сочный фруктовый декокт просто поднимет тебе настроение. Это моё личное открытие, применение которого никогда не давала сбой. Русский и библейский эпос были правы в отношении этого неприхотливого плода. Несомненно, кроме всяких жизнеутверждающих микроэлементов из микромиров, в румяном или желтовато-зелёном хрустящем шаре присутствует метафизический заряд оптимизма. Причины и происхождение этого сгустка положительной энергии мне не интересны. Будда не особо интересовался мироустройством и никогда не отвечал на вопросы о происхождении вселенной. Избавление или уменьшение страданий – это главная цель, которая вполне достойна продолжения в каждом из нас. Поэтому если вкусное сочное яблоко поднимает тебе настроение, не надо спрашивать, откуда и зачем. Просто пойди на поводу этой маленькой радости и улыбнись навстречу новому дню. Рекомендую улыбаться внутренне, так как в российских широтах одинокий улыбающийся человек, сидящий на отдалённой скамейке, может вполне схлопотать по рогам.

По рогам мне не хотелось, а погожий сентябрьский денёк был и впрямь хорош. В красочно оформленном недешёвом фолианте знаменитый своей одиозностью писатель вовсю старался прочистить мне извилины конспиралогическими теориями о могущественных рептилоидах, зверствующих над остатками человечества с помощью мозговых имплантов. Воинственный футуризм проедал аллегорическими миазмами каждую страницу насквозь. Местами было забавно отслеживать внутренние метаморфозы самого автора, который с головой кидался в опасный гендерный омут, а затем гордо взмывал в судьбоносные библейские эфиры. Во всяком случае, с фантазией у состоятельного распорядителя слов было всё в порядке. Интересно, какие сны ему снятся после таких головокружительных фантазийных препараций? И отдаёт ли он отчёт, что любые создаваемые воображением миры, принявшие вид литературного произведения – это всегда опасная забава. Тем более, если речь идёт о сюжетах, виртуозно украденных из параллельных вселенных или являющихся воспоминаниями посмертных скитаний в Бардо. Быть литературным демиургом вообще опасно для здоровья. А зарабатывать на этом большие деньги, плодя при этом обширные ментальные пространства, населенные жуткими чудовищами, может оказаться себе дороже. Настоящий творец романа никогда не знает, чем закончится следующая страница. Литературный труд по плану, если речь идёт о художественной работе, всегда связан с риском рождения неинтересного суррогата с предсказуемым сюжетом. Роман следует не писать, а придумывать или на худой конец – припоминать. Только в таком горниле может выплавиться по-настоящему достойное чтиво, периодически забрасывающее вдумчивого читателя в глубины неисследованных «чёрных дыр» собственного сознания.

С удовольствием читая красивый бред о пессимистичных перспективах гуманоидной расы, я время от времени отвлекался для того, чтобы полюбоваться смарагдовой травой, насыщенный цвет которой моментально перевёл стрелки моего мысленного перегона на «Изумрудные скрижали» Гермеса Трисмегиста. Место для раздумий было подходящим. Итак, мы имеем имя быстроногого красноречивого бога, покровителя наук, искусств и торговли. С большой долей вероятности имя «Гермес» было добавлено гораздо позже древнеегипетского периода в целях адаптации рассматриваемой персоны под греческий божественный пантеон. В Древнем Египте Трисмегист почитался как Тот – божественная сущность, отвечавшая за развитие письменности и занимающая должность «переводчика» с языка богов. Мудрый хранитель знаний Тот (ещё одно мощное слово из трёх букв) стал родоначальником герменевтики, эзотерики, магии и алхимии. Почитался многими отцами христианской церкви как языческий проповедник грядущего пришествия Христа. Однако, ускоренное изучение письменных подтверждений подобной версии, вскрыло ожидаемый факт. Отцы церкви, как всегда, проявили себя в качестве умелых рерайтеров, подогнав отдельные фразы герменевтических трактатов под нужные мысли богословского влияния.

Имя Гермеса Трисмегиста часто мелькает рядом с именем Александра Македонского, который, по слухам, был первооткрывателем «Изумрудных скрижалей», отославшим копию трактата своему учителю Аристотелю. С уже известной мне философско-нравственной платформой розенкрейцеров труды Триединого связывает концепция необходимости радикальной реформации человечества в направлении ключевых нравственных ценностей. Но больше меня заинтересовала тяга бога-ловкача к алхимии и магии, из которых в своё время отпочковалось физика, химия и врачевание. Благодаря купленным на Озоне книжкам, я был в курсе, что подавляющее большинство известных розенкрейцеров были знаменитыми лекарями, художниками, изобретателями, магами, астрологами и алхимиками. И не просто знаменитыми знахарями и экспериментаторами, а действительно необычными людьми, оставившими впечатляющее культурно-духовное наследие всем последующим поколениям. Так что этот рудник следовало разработать со всей старательностью. Потому что никто другой из богов Египта, Вавилона и античной Греции на роль мистической предтечи Ордена не подходил.

Собираясь в обратный путь, я подумал о предстоящем мероприятии и встрече с Ириной. Всё происходившее вокруг парижского приключения с «инопланетным» талисманом становилось всё интереснее. Однако, воодушевляющей радости предвосхищения, характерной для моей романтической натуры, в нынешнем спокойном равнодушии не ощущалось. И самое странное, что обычный драконий взгляд с похотливой поволокой не обрисовывал в памяти образ довольно привлекательной харизматичной Ирины. Хотя, как я сам себе признался, симпатичная собеседница в сложившейся ситуации будет весьма кстати. В неуместном спокойствии проявлялись некоторые признаки ангедонии. Видимо, мои коварные невидимые алхимики, готовящиеся извести все удовольствия под ноль, работали не покладая рук.

Стряхнув с джинсов налетевшую мелкую листву, я поднялся. По аллее шла группа китайских туристов с гигантскими фотоаппаратами. Половина из них была в медицинских масках. Шествие напоминало перемещение изолированной группы обреченных больных в бесполезный изолятор. И в этот момент меня накрыло. Мир вокруг вдруг стал чёрно-белым. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Липкая паутина невыносимой тоски окутала мозг. Ощущение отчаяния длилось не более десятка секунд. Но даже пара мгновений вмещает в себя целую вечность, если заглядываешь в чёрную щель пустоты мироздания. Моментально пришло понимание, почему кальпа называется Днём Брахмы. Вместе с ним появилась твёрдая уверенность в точности пророчества Иштвана. Солнечный осенний денёк, через минуту вернувшийся в моё кино, невинно улыбнулся ярко-зелёной травой и безоблачно-синим небом. Умышленно оставленная книжка со страшной пастью рептилоида на обложке осталась лежать на скамейке. Теперь я точно осознавал, что не хочу знать, что нас всех ждёт впереди. В моём романе действие заканчивалось вместе с написанной строчкой. Всё остальное было сокрыто в благостном тумане неведения.

К пристани я подходил точно к назначенному сроку. Издали виднелось небольшое скопление ничем не примечательных граждан. Некоторые ожидающие, несмотря на преклонный возраст и частое покашливание, уютно курили в сторонке. Если бы не таблица с весёлыми разноцветными буквами: «Слёт любителей редкой морской флористики», то можно было подумать, что я ошибся адресом. Табличку держал пожилой мужчина, одетый в потёртый турецкий свитер челночных времён. И вообще вся публика производила впечатление какого-то махрового «совка». Я пожалел, что надел белую рубаху с логотипом известного бренда. К ней прилагались такие же недешёвые часы и туфли, купленные в центре Рима в нетрезвом состоянии за какие-то неприличные деньги. Моя вызывающая пижонистость тут же была оценена несколькими любопытными взглядами неприметно одетых мужчин и игривой улыбкой милой старушки в пенсне, стоявшей ближе всех к лестнице. Старорежимная такая старушенция. Только чепчика не хватает. Странный народец подобрался, очень странный.

Как я уже догадался, «флористический банкет» будет проходить на прогулочном кораблике, который ровно без пяти восемь услужливо выдвинул трап. С парапета в корабельное чрево медленно потянулась вереница джентльменов и леди, которая сильно напоминала очередь за советской варёной колбасой. На входе всем раздавали наушники, видимо, для аудиогида. Я пристроился в хвосте и вскоре оказался на верхней палубе, которая на удивление выглядела совсем не по-советски. Вокруг накрытых тяжёлыми зелёными скатертями столов гордо возвышались чуть ли не рыцарские стулья явно антикварного происхождения. Расставленная по персонам металлическая посуда напоминала античную утварь. В хрустальном графинчике на каждом столе стояло по одной розе. Я сразу отметил, что розы были трёх необычных цветов – зелёные, сиреневые и голубые. На дальнем отдельно стоящем столике с одним стулом бросалась в глаза крупная алая роза. Каждый столовый натюрморт был увенчан двумя бутылками с вином. Символики креста нигде видно не было. Хотя фоном играла «Крейцерова соната» Бетховена. Это вполне могло сойти за музыкальный розенкрейцерский символ.

Встречающий гостей распорядитель проводил меня к столу с зелёной розой. Моими соседями оказались игривая старушка и два пожилых мужичка, напоминающих пару неразлучных дачников-рыбаков. Что касается молодёжи, то она была представлена тремя дюжими пирсингованными девицами и одним сплошь татуированным переростком. Странная для такого собрания четвёрка заняла отдалённый от меня стол с фиолетовой розой. Все остальные «туристы» были в возрасте от сорока плюс. Корабль дал гудок, и наша неразговорчивая компания поплыла к Дворцовому мосту, под которым в мягких лучах северного заката розовела ртутная невская гладь.

Один из «рыбачков» ловко откупорил бутылку вина, и разлил всем по бокалам сразу всё содержимое. Только я собрался было сказать, что вино не пью, как музыка стихла, а все взгляды обратились к первому пустующему столику. По лестнице, ведущей с нижней палубы, на открытый помост взошла женская фигура. Слово «взошла» лучше всего подходило к величавой походке черноволосой статной дамы, одетой в скромное чёрное платье. Она остановилась у столика с красной розой и широко улыбнулась всем присутствующим сразу. Так могут улыбаться только венценосные особы и иностранные кинозвёзды первой величины.

Она была похоже на Монику Беллуччи в годы расцвета её зрелой женской красоты. И хотя мне со своего места было не очень хорошо видно царственную красавицу, через минуту я с удивлением признал в ней Ирину. Узнавание было бы невозможным, если бы мне ещё в Париже не запомнилась её привычка изящно отставлять в сторону правую ногу. Моя знакомая жестом показала всем, что надо надеть наушники. Пока я переваривал своё приятное слегка ревнивое удивление, в ушах раздался знакомый хрипловатый голос.

– Красивого нам всем заката, мои хорошие!

Все «туристы» сразу заулыбались, и вдруг мне стало ясно, что за таким неформальным, несколько фамильярным приветствием стоит действительно что-то хорошее. И меня в данный момент окружают по-настоящему добрые умные люди. Ирина, всё также широко улыбаясь, продолжила:

– Все мы, к сожалению, не знакомы и вряд ли станем близкими друзьями. Но я уверена, что сейчас меня слушают единомышленники и соратники. И поэтому рада, что вы откликнулись на сделанное приглашение и приехали на этот маленький праздник. Многие из вас прибыли издалека, но, надеюсь, встроенный переводчик работает исправно.

Последующую речь явно стоило слушать, не отвлекаясь. Словно поняв это, все присутствующие перестали вертеть головами и сосредоточились на переднем плане.

– Поводом для нашей встречи послужили некоторые события, вызывающие тревогу у всех, кто дорожит жизнью в широком смысле этого слова. Я знаю, что у всех пассажиров этого прекрасного корабля накопилось немало вопросов. Скажу сразу – если постараетесь, то ответы на них вы наверняка сможете быстро найти в моём кратком докладе. Если не успеете выудить из услышанной информации свою «золотую рыбку» – тут она снова улыбнулась, – всё сказанное здесь записывается, и запись будет выслана всем на мобильные телефоны.

– Итак, всем вам были даны некоторые задания. Многие уже приступили к выполнению, другие собирают необходимый материал или готовят свою онлайн аудиторию. Скажу сразу – труд каждого из вас является важной составляющей общего дела, которое, как вы можете догадаться, связано с выполнением некоей жизненно важной миссии. Если прибегнуть к аллегории, то вы действительно являетесь собирателями редких морских даров бесконечного океана духа. Причём каждый из вас тяготеет к какому-то определённому представителю духовной флоры. И всех объединяет одно – в рамках своего таланта вы проявляете достойное уважения усердие и движетесь по направлению к благим целям.

Услышать такое, конечно, было приятно. Но «благие цели» не совсем совпадали с моей моделью «тёмного драконьего царства» с одиноким троном из хрустального эгоизма. Однако, размышлять на эту тему не было времени – речь Ирины обретала силу, а в интонации появлялись доминантные обертона.

– На самом деле редкие цветы – это те немногие на нашей земле люди, готовые идти по выбранному благородному пути до конца. В разные времена их называли по-разному. Они жили в разных странах и развивали свои способности в разных культурах. И только теперь, перед грядущим завершением ещё одной эпохи, мы должны объединить усилия. И я с гордостью представляю вам проект «Бодхисаттва», участниками которого вы все являетесь. Для тех, кто не знает или подзабыл, напомню. Бодхисаттвой называли просветлённого архата, принявшего решение не уходить в нирвану, пока все живые сущности на земле не получат просветления. Бодхисаттва – это альтруизм в чистом виде с постоянным осознанным возвращением в сансару для невидимых просветительских подвигов.

Только сейчас стало заметно, что розы причудливых расцветок на столе были настоящими. Эта ещё одна необычность легко вписалась в то, что я сейчас слышал, находясь на палубе прогулочного парохода с незнакомыми мне людьми. Но ощущения абсурда происходящего почему-то не возникало. Как будто ситуация была вполне обыденной и даже узнаваемой, но без всякого «дежавю». Под лучами прохладного северного заката рождалось ощущение сопричастности к грядущим масштабным событиям, способным, наконец-таки, определить моё настоящее амплуа на жизненных подмостках. И в самые дальние закоулками души проникал свет давно ожидаемого Знака, очертания которого мне чудились с самого детства.

– Суть проекта заключается в максимально быстрой конденсации древних знаний с заполнением существующих пробелов в важных исторических областях. Фрагменты работ сотен участников нашего проекта постоянно поступают на главный сервер, расположенный в музейном комплексе города Сан-Хосе в Калифорнии. Нейролингвистическим и статистическим анализом результатов занимается уникальная программа нейросетевого интеллекта. Она же прогнозирует ближайшие события мирового значения, работая с постоянно обновляемой новостной матрицей и инсайдерскими данными. Самые важные и, к сожалению, печальные предсказания вам уже известны. С ними совпадают доклады наших посланников в Китае, Южной Америке и США. В финальной стадии мы рассчитываем сгенерировать волну мощных вбросов во все международные социальные сети, которая будет представлять собой цепочку кодированных информационных штаммов с мощной просветительской составляющей. Утруждать вас техническими подробностями я не стану. Скажу только одно – мы вместе делаем полезное благородное дело. Надеюсь, всё, что вы услышали, немного рассеяло таинственный туман вашей работы, которая будет своевременно оценена и оплачена с обязательными бонусами.

Очаровательный докладчик ещё раз улыбнулся и слегка склонил голову в знак уважения к внимательным слушателям. В это время на реку упали последние солнечные лучи, и сумеречные тени от проплывающих мимо зданий протянули свои лапы к судну «заговорщиков». Кораблик развернулся на фарватере и над столиками загорелись разноцветные китайские фонарики. Расслабившиеся пассажиры убрали из ушей наушники и начали безмятежно попивать вино. Разговоров почти не было слышно, только лёгкое хихиканье доносилось с «молодёжного стола». Я посмотрел на место, где стояла Ирина, но там её уже не было. Не было её и за первым столиком, и мне отчего-то стало грустно. Тут пикнул телефон, и я прочитал короткое сообщение: «Жду вас около Медного всадника сразу после морской прогулки».

Всю обратную дорогу, под тихий звон бокалов и мерное урчание двигателя, я размышлял, переваривая услышанное. Что-то, безусловно, прояснилось. И название программы мне импонировало. Но лёгкое облачко недосказанности грозило перерасти в опасный грозовой фронт. Я надеялся в приватном разговоре узнать больше. И почему-то чувствовал себя польщённым оказанной мне честью. Пенный след воды за кормой наводил на старые как мир мысли о скоротечности кажущегося бытия. Умышленно позволяя лёгкой хандре завладеть рассудком, я мысленно припомнил шесть правил пути Бодхисаттвы и понял, что в моей личной копилке остро не хватает нравственности и терпения. Приближающиеся огни Зимнего Дворца быстро развеяли тоскливую фата-моргану, уступив место предвкушению приятной встречи. Но особой радости или возбуждения не было – видимо, зловещая алхимическая лаборатория в моём мозгу работала круглосуточно.

Она пришла к памятнику в неброском ничем не примечательном наряде, и через десять минут мы сидели в каком-то полутёмном подвальчике. Ирина пила травяной чай, я заказал двойную порцию рома. Не сговариваясь, мы сразу перешли на «ты» и начало разговора провели в виде блиц опроса. Спрашивал, естественно, я.

– Это было собрание розенкрейцеров?

– Нет. Орден розы и креста по добровольному согласию его руководства, осознающего важность наших усилий, является своего рода декорацией проекта «Бодхисаттва». А заодно помогает его реализации техническими средствами и консультациями.

– Почему было выбрано именно это тайное общество?

– Ты только начал разбираться в философии розенкрейцеров. По мере углубления в тему, ты поймёшь, что парадигмы египетских жрецов, отраженные в «Изумрудных скрижалях», и постулаты Ордена максимально приближаются к канонам буддизма и других филантропных учений. И в том и в другом случае преследуется благородная цель совершенствования рода человеческого. Возвысить человека до божественного статуса через познание и нравственную эволюцию. Вернее, открыть ему глаза, что человек и бог – это одни и те же неразделимые величины. Непознаваемое может существовать только при наличии сознания.

– Что означают предсказания о страшной эпидемии и последней войне? И причём тут мёртвые?

– Только то, что скоро начнётся вирусная пандемия с последующей войной для уничтожения всего живого на земле. Возможно, Иштван выразился чересчур образно, – здесь Ирина взяла единственную паузу и, прикрыв на мгновенье глаза, серьёзно добавила: – А, может, и нет.

На закуску пошли шутливые вопросы и серьёзные ответы:

– «Совковые» наряды выдавали всем желающим?

– Нет, половина присутствующих были случайные люди, у кого было свободное время и желание задаром прокатиться по Неве. Такие промо-акции иногда проводят сетевые компании для всех желающих. Посторонние гости вместо моих слов слышали стандартную аудио экскурсию. Подобная мера предосторожности позволяла оградить подлинных участников от нежелательного внимания.

– Нам угрожает опасность быть принесёнными в жертву конкурирующей фирмой? Мне нужна куриная лапка-оберег? Что ты подсыпала в мой бокал?

Вопросы с жалкой претензией на юмор остались без ответа. Мне стало неловко, и захотелось поскорее окончить раунд «Что, где когда».

– Почему именно ты вела собрание? Ты – начальник всей этой конторы?

Она посмотрела на меня и улыбнулась точь-в-точь, как давеча на корабле. Затем по-девичьи пожала плечами, как бы говоря настырному мальчишке: «Я сама не понимаю – отстань…» Я решил не приставать, и подумал, что, в принципе, мне и спросить больше нечего. Но моя собеседница, видимо, привыкла быстро закрывать гештальты.

– Послушай, ты мне говорил, что практикуешь контроль над своим внутренним монологом. И ещё ты говорил что принадлежишь «тёмной стороне». Поэтому позволь дать тебе совет. Не думай много о том, зачем, кто и почему. Понимай своё участие в общем деле как шанс сделать себя лучше и перейти на светлую сторону. Конечно, это не обязательно. Но когда перед тобой возникнет большая часть сокрытой от многих картины, ты сразу поймёшь все выгоды ухода от своего эгоизма и своей гордыни. А заодно, может, и доброе дело сделаешь. Много добрых дел сделал твой знаменитый дракон?

Так мне дали понять, что моя парижская болтливость, приправленная регулярным неуместным бахвальством, не прошли даром. И никто и ничто не забыто. Алкоголь и близость привлекательной умной женщины делали своё дело. И после второй порции я с каким-то нездоровым злорадством дерзкими мазками набросал невесёлую картину своего нынешнего состояния. Вот так, не думая, закачал в голову малознакомому человеку всю мутноватую пену драконьей хандры. Предъявил счёт за всё – за внезапный уход Лилит, за сердечную занозу по этому поводу, за поблекшие удовольствия и за участившиеся приступы неудовлетворенности собственными «достижениями». А напоследок, заглянув в мрачные душевные запасники, осветил мрак самой потаённой ниши, в которой даже от себя прятал панический страх перед стремительно приближающейся старостью.

Приблизившись ко мне вплотную, Ирина слушала, не перебивая. В её глазах рождалось что-то незнакомое, похожее на искреннее сочувствие, которое давно не попадалось на жизненном пути везунчика и баловня судьбы. Она вдруг положила свою руку на мою ладонь, и мне сразу стало как-то легче. Неловкости из-за внезапного откровения не было и в помине. Первый раз в жизни пришла в голову мысль, что я снова интересуюсь исключительно собой, и совсем не думаю про собеседника. Обычно подобные «доброкачественные» искры, попадая в холодный луч драконьего ока, умирали не родившись. Но теперь было даже немного стыдно. Правда, совестливый укол был секундным. Но я на всякий случай заказал третью порцию. Ира решила пойти по моей кривой дорожке, и спросила у подошедшего официанта рюмку текилы. Потом попросила ещё две.

Некоторое время мы молчали. Я быстро спросил себя, не появилось ли у меня желание сблизиться с этой удивительной женщиной в известном смысле. Нет, не появилось. И это тоже было необычно и как-то настораживало. В любом случае надо было срочно придумать схему красивого расставания. И тут я услышал:

– Наверное, думаешь о том, как было бы неплохо нам пойти к тебе в номер и там договорить? Или наоборот, ищешь пути вежливого отхода в одиночестве так, чтобы я не обиделась? Не ломай голову. Мы просто вызовем одно такси на двоих и разъедемся по нашим временным прибежищам. На сон грядущий хочу тебе рассказать шаблонную историю из моей прошлой жизни. Только, пожалуйста, если вздумаешь её описать в одном из своих рассказов, постарайся без имён. В дальнейшем эта просьбы была выполнена.

Из сборника «Её рваные джинсы»

– Далеко ещё? – обернувшись через плечо, грубовато спросил коренастый пожилой мужчина, сверкая в сумерках белой рубахой, потемневшей на спине от пота.

– Вот этот подъезд, – поежившись словно от холода, тихо ответила молодая стройная женщина. На первый взгляд она казалась совсем молоденькой и неопытной. Безупречная фигура не могла укрыться под льняным платьем-балахоном. И только грустные тёмно-карие глаза выдавали возраст – где-то за тридцать, не меньше.

Спустя десять минут он натужно сопел над ней, вгоняя свою твёрдокаменную тоску в её сухое от отвращения лоно. Излив свою бесчувственную похоть, мужчина аккуратно перелёг на спину и вдруг услышал судорожное всхлипывание.

– Вот те раз! Ну чего ты ноешь, красотка? Не бойся ты – я заплачу! – и он поднял брошенные впопыхах на пол брюки и достал из кармана портмоне. – Сколько там надо? Пятнадцать хватит?

Лежащая рядом женщина продолжала всхлипывать, закрыв лицо руками. Ему вдруг стало по-настоящему её жаль. Но слабость длилась всего секунду. Он поднялся, положил деньги на стул, не спеша надел брюки и рубаху. Уже перед дверью он обернулся и мягко спросил:

– Так чего ты расплакалась в самом деле? Деньги я дал, всё как договаривались. Лишнего от тебя не просил. И вообще – с твоей фигуркой и мордашкой моделькой бы работать, а не на набережной мужиков снимать.

– Я себя не люблю! – неожиданно пронзительно вскрикнула она. И затравленно посмотрела на него глазами испуганного зверька. – Я себя ненавижу, поэтому и занимаюсь…этой гадостью – более спокойно продолжила женщина. Затем целомудренно прикрыла оголенную правую грудь простынёй, взяла с тумбочки длинный мундштук, аккуратно всунула в него сигарету и закурила.

Он с любопытством присел на стул, услужливо стоявший у двери, понимая, что сейчас услышит одно из тех откровений, которые рождаются в минуту долго сдерживаемого отчаяния и отвращения к себе. И он не ошибся.

– Да, я не люблю себя и наказываю себя случайными встречами с мужчинами за деньги. А ещё по утрам из-за небольшого прыщика раздираю до крови лицо и потом несколько дней не выхожу из квартиры. И ненавижу себя за своё безволие и за свою красоту, которую все сразу же хотят потрогать между ног. И при всём при этом все знакомые считают меня доброй и отзывчивой оптимисткой. Потому что я предпочитаю улыбаться и люблю всё красивое.

Она внезапно замолчала, и две горошинки-слезинки прокатились по её щекам.

– С детства я была избалованной девочкой-принцессой, потом выросла в девушку-королеву. Даже два раза занимала первые места на городских конкурсах красоты. Я с раннего возраста привыкла к мужскому вниманию. Но мой дурацкий покладистый характер и природное любопытство приводили меня к множеству беспорядочных связей. После развода с любящим меня мужем, с которым мне стало банально скучно, я работала в модельном бизнесе. Потом как-то резко настало безденежье, и я первый раз попробовала сделать это за деньги. В целом, ничего не изменилось – мужики и так мной пользовались, кто как хотел, но до этого они получали своё бесплатно. Теперь за моё презрение к себе вы платите деньги.

– Так бросай ты это дело и иди работать. С твоими данными тебя сразу же возьмут администратором хорошего отеля или ресторана. Это для начала, потом появятся нужные связи, карьеру сделаешь…

– Мне это неинтересно. У меня есть моя мечта. И я её исполню, чего бы мне это не стоило.

Мужчина с интересом, смешанным с некоторым сожалением, посмотрел на неё.

– Да-да, мечта. У меня будет своё Королевство, в котором я соберу единомышленников, и где мы будем развиваться, творить и любить. И это не какой-нибудь там платный ретрит на Бали! Это будет красиво оформленное реальное пространство, дополненное яркой виртуальной реальностью! Там будут только позитивные творческие люди! И всё это, наконец-то, научит меня любить себя! Это главная цель! Я устала себя ненавидеть. Я устала от собственной неуверенности и от постоянной мужской похоти вокруг…

Щёки её порозовели от нахлынувшего возбуждения. Она вдруг застеснялась своей наготы под простынёй, и устало махнула ему: «Уходи!» Он вышел на тихую улицу южного городка, закурил, и вдруг чётко осознал всё будущее этой красивой потрёпанной судьбой женщины, живущей в своём непростом придуманном мире. Такие до самой старости страдают от своей броской возбуждающей внешности. И тешат себя детскими фантазиями. Хорошо если повезёт, и влюбит в себя неженатого состоятельного мужчину с серьёзными намерениями. Иначе так и прошатается по чужим квартирам и кроватям до седых волос со своей милой наивной мечтой. Он тряхнул головой и пошёл в направлении парка. Через минут десять неожиданно красивая женщина и её трогательная слабость исчезли из его похмельной памяти.

А в это время в прохладной ночной кровати без света лежала она и думала о том, что все мужики на одно лицо, и что послезавтра надо съезжать с квартиры и искать новое жильё, хорошо бы у моря, а денег на маникюр теперь точно не хватит, правда, один местный теннисист в возрасте позвал её в небольшое путешествие по побережью, возможно, даст денег. И хорошо было бы позвонить бабушке, которая сильно болеет, а в целом, наверное, стоило бы вообще съездить домой, отдохнуть от этой постоянной курортной суеты, от этих знакомств бесконечных. Закрыв глаза, она вдруг ещё раз почувствовала запах его дорогого одеколона, перемешанный с нотками кисловатого пота и спермы, и её внезапно грубо стошнило прямо на простынь…

Метта – одна из главных драгоценностей буддизма, представляет собой искрящуюся добротой смесь из любви ко всему живому, эмпатии и заинтересованности в судьбах других людей. Именно это трансцендентное явление является смазкой Большой Колесницы Махаяны. Даже малая степень причастности к такому блаженному состоянию позволяет ощутимо облегчить воз негатива. Эта песня была не нова, но при пристальном рассмотрении проявляла значимые отличия от аналогичных христианских заповедей. Принцип: «Не желай (не делай) другим того, чего не желаешь себе» здесь тоже работал. Но метта больше тяготела к Золотому Шару из «Пикника на обочине» с его счастьем для всех. Буддистская любящая доброта была «чистым кокаином», лежащим всегда под рукой и употребляемым на добровольной основе. Она явно выигрывала по сравнению с мутной церковной ханкой, постоянно угрожающей отправить на костёр всех нежелающих ширнуться «добрым христианским варевом».

Как раз с меттой у меня было плохо. Меня совсем не интересовали другие люди, я не желал зла, но и не чувствовал любви к живым сущностям, а многих разумных существ почитал за явно лишних персонажей моей пьесы. Сострадание давно покинуло мой замок, напоминая о себе редкой пьяной слезливостью, тайно проявлявшейся при просмотре некоторых любимых фильмов.

Похищенная этой ночью королева разноцветных роз сильно советовала заняться практикой метты. По словам Иры, постоянное напоминание о том, что объединяющая всех живых смерть неизбежна, а в данный момент многие страдают, может постепенно растопить равнодушное драконье сердце. Начать следовало со своих ближних, постепенно перенося жидкий лучик любящей доброты через родных и друзей на незнакомых граждан.

Лёжа с закрытыми глазами на спине и думая обо всём этом, я слышал ровное дыхание безмятежно спящей Ирины. Во сне она свободно раскинулась в бесстыдной библейской наготе. Три мои ночные атаки на её впечатляющие, но бесчувственные позиции подтвердили памятное саркастичное изречение «Искусства любовной войны»: «Не стоит тратить любовный пыл без надежды на взаимность. Стучаться в закрытые райские двери – только клинок тупить». Клинок сработал как надо, но ощущение было, что я разминаюсь с секс-куклой. Партнёрша проявляла полное отсутствие каких-либо эмоций, несмотря на мои чрезмерные старания. Зато после последнего затянувшегося раунда она поделилась со мной занимательными байками. Будь ситуация другой, я бы так и уснул под её хрипловатый баюкающий голос фригидной Шахерезады. Но содержимое рассказов продержала мозг в напряжении до самого рассвета. Вот что я услышал:

«Жрецы Древнего Египта, извлекшие образ Гермеса Трисмегиста из глубины столетий, знали о власти практически всё. Одно из многовековых табу утверждает, что возможность повелевать другими людьми сокращает жизнь властителю. Однако, не стоит понимать, что речь идёт о реальном количестве лет. Жизнью в то время называли созидательную позитивную энергию, связанную с редкими добрыми намерениями богов. Другими словами человек мог биологически быть в полном порядке. Он продолжал ходить, спать, есть и даже размножаться. Но его поступки и особенно внутреннее состояние можно было расценивать как пляски мертвеца, думающего, что он ещё жив».

В этот момент я сразу вспомнил Тибетскую книгу мёртвых с описанием одного многовекового обычая. Согласно местным поверьям, покойника необходимо было некоторое время убеждать в том, что он уже умер. Иначе дух будет слоняться по квартире, пугать жильцов, да и вообще спокойно отбыть для последующего перерождения не получиться. Для этого с давних времён нанимались специальные увещеватели, начинающие нашёптывать в мертвое хладное ухо:

О благородно рожденный, слушай внимательно. Слушай и внимай.

Судя по всем внешним признакам, ты вот-вот войдёшь в Бардо момента смерти. Если ты находишься вне своего тела, то это вполне нормально», и так далее.

Возгордившись на мгновение от широты собственных познаний, я вставил это не совсем уместное замечание. Проницательная собеседница, подыграла, сделав большие «испуганные» глаза, а затем продолжила:

– Любая власть не развращает, она умертвляет. В прямом смысле – чем выше человек возвышается над другими людьми, тем быстрее превращается в «умертвие». Самые опасные – это верховные повелители стран и народов. Такой мертвяк, превратившись в эфемерный сгусток злобы и алчности, после своей смерти может выползать из могилы и околдовывать очередного властителя, ускоряя таким образом его духовное умерщвление. В древних книгах и похуже есть предположения. По понятным причинам, столь мрачные секреты был известен только жрецам. Поэтому пирамиды были такими высокими, а усыпальницы фараонов такими глубокими.

Честно борясь с наступающим словоохотливым опьянением, я снова вставил свои пять копеек:

– А вот Мавзолей явно маловат. Судя по всему, призрак Лукича свободно бродит по России. А вот европейские и американские визы после крымского мэйнстрима ему закрыли. Вот и ярится дедуля почём зря. Любил он пивко потягивать в буржуйских тавернах. А «Жигулёвское» ему явно не заходит. От жажды лютой и умерщвляет нынче чиновный люд по полной программе.

Моя строгая сказочница даже не усмехнулась, только посмотрела на меня, как на расшалившегося ребёнка. Я виновато приложил палец к губам и стал слушать дальше.

– Чем больше власти у человека, тем скорее он превращается в подобие зомби, в котором нет ничего человеческого. Если процесс этот идёт недостаточно эффективно, зомбаки нижнего уровня быстро избавляются от «добренького царя». Вертикаль таких «мертвецов» безупречно функционирует ещё со времён Чингисхана. Главная пища для них – деньги и власть, дающая немыслимые привилегии. Обычные живые люди вообще в расчёт не берутся. Исторических примеров приводить не буду – они на поверхности. Мёртвые на вершине власти всегда становились причиной массовых боен. И теперь очень быстро приближается время, когда последняя война сметёт с лица земли всё живое. Но сначала нелюди разделят человечество на два лагеря с помощью особых лекарств или ещё чего-то в этом роде. Сделают всё эффективно, быстро и страшно. Без всяких тайных обществ и мировых правительств. Все эти масоны и нуворишские клубы испокон века являются безобидными цирковыми гастролями для быстро мертвеющих прокуратов всех мастей».

В этом месте я попробовал приласкать свою соратницу по борьбе с умертвиями, но она отстранилась и без улыбки посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты спрашивал, угрожает ли нам опасность. Я пока не знаю ответ на этот вопрос. Но наша благородная затея явно идёт вразрез с планами глобального уничтожения. Являясь в данный момент малозаметным маленьким «камешком в ботинке» у нехороших людей, запланировавших весь грядущий ужас, проект «Бодхисаттва», возможно, успеет реализоваться хотя бы в интернете. Я сама не понимаю до конца, как сработает информационный концентрат из древних знаний, запущенный в соцсети виде сжатых нейролингвистических импульсов. Понятно, что никто не рассчитывает на общее «просветление» с немедленным устремлением пробудившихся к добру. Но в случае успеха множество одурманенных ненавистью людей не совершат самых ужасных поступков, провоцируемых нежитью. В любом случае оптимистичного финала как в «Пятом элементе» ждать точно не приходится. Отсюда и категоричная позиция Иштвана, который всегда отличался спартанским хладнокровием.

Сидя в самолёте, я мысленно возвратился к ночной беседе. Паутина наших мимолётных интимных отношений быстро превратилась в безболезненное воспоминание. Во всяком случае, по этому поводу никаких комплексов не возникало – дракон трижды утолил свою жажду, слегка поранившись об острые ледяные скалы заманчивых, но пустых берегов. Но прежде чем провести читателя в очередной чертог моих размышлений, стоит упомянуть следующий необычный эпизод, приключившийся в аэропорту перед самым отлётом.

После прохода «рамки» сотрудник с «пищалкой» в руках вежливо и без пояснений попросил меня взять с сумку и пройти в служебную комнату. Там меня ждал одинокий товарищ в штатском. Без предисловий, остановив пустой взгляд на моей переносице, непонятный чин скучающе спросил:

– Цель визита?

Я озадачился и кратко солгал:

– Встреча с любимой женщиной.

Реакция была киношной:

– Смотри, уважаемый, кабаки да бабы доведут до цугундера.

Штатский дознаватель ещё раз корявыми мясистыми пальцами пролистал мой паспорт. На скучающей физиономии не отразилось никаких эмоций. Он как-то брезгливо отвернулся и хрюкнул в сторону:

– Свободен.

Я бы не упоминал это незначительное происшествие, если бы не его полная абсурдность. Когда это компетентные органы интересовались целями граждан на внутренних перелётах? О том, что одинокий человек в пустой комнате был именно из «компетентных органов» свидетельствовали его нарочито бесцеремонные манеры и отмороженный взгляд. По идее, таких кадавров тоже надо как-то попытаться любить. Вот уж действительно сложная задача. Почему-то подумалось о «камешке в ботинке» – может преследование уже началось? Прокрутив этот эпизод, находясь уже в воздухе, я решил выкинуть его из головы.

Услышанное от Ирины про власть не было для меня новостью. Понятно, что по мере вскарабкивания по этой зловонной во всех смыслах лестнице, стать лучше или сохранить человеческое лицо практически невозможно. Слишком много нечистот льётся сверху и проклятий звучит снизу. В своё время от духовного вырождения династий даже престолонаследие не спасало. Политика – не мой конёк. Поэтому даже если допустить, что миром испокон веков правит нежить, то, в целом, ничего нового для плебса не случится. Разве что станут объяснимы причины многих страданий и бед. Но легче от этого не станет точно. Другой вопрос, если неживые товарищи решили поставить жирную точку на истории цивилизации. В этом случае, конечно, не мешало бы проявить определённую инициативу. И если моя задача заключается в написании истории Ордена, я её выполню.

Резко начавшаяся ощутимая турбуленция перевела мысленный состав на другие рельсы. В дрожавшей от сильной вибрации голове закопошились тёмные червячки страха смерти. Потом им на помощь подлетело мрачное облако сожаления о прошедшем, наверняка сотворённое в недавно открытой во мне незаконной алхимической лаборатории. Старание вызвать на помощь дежурный спасательный отряд буддистских мудростей ни к чему не привело. Беспричинное отчаяние грозило вот-вот пойти в серьёзную паническую атаку. Усилием воли пришлось закрыться от надвигающейся опасности новым психоэмоциональным щитом. Его я сплёл менее чем за секунду буквально «на коленке» из ростков обнаруженной недавно ангедонии. Если в жизни осталось мало радости, то смерть уже не так страшна. Это древнее лекарство особенно хорошо работает в старости, когда телесные забавы зачастую сменяются мучительными болячками. Мне до этого было пока что далеко. Но быстро оценив все оставшиеся в моём шутовском коробе удовольствия, я понял, что особо терять нечего. Словно испугавшись растущего равнодушия пассажира к возможному «заземлению», самолётная тряска резко закончилась. Оставшееся до посадки время было потрачено на повторную прослушку «корабельного» выступления Ирины.

Добравшись до дома, я сразу сел за компьютер и стал набрасывать черновик про Гермеса Трисмегиста. Но работа как-то не шла. Решив, что надо побаловать организм свежим морским воздухом, я вышел на набережную.

Вечерело. Праздная приезжая публика сонно дефилировала по круговому маршруту. Подневольный рабочий люд спешил заскочить домой, чтобы после присоединиться к вожделенному безответственному блужданию вдоль чернеющего подлунного моря. Я дошёл до своей любимой лавочки в самом конце освещаемого фонарями променада. В этом месте даже во время штиля море яростно набрасывалось пенной гривой на хаотично наваленные каменные громады. Задрав ноги на трубчатый парапет, я уставился на лунную дорожку, предприняв попытки на время распустить утомительную мысленную вахту.

Сзади послышались шаркающие шаги, и кто-то невесомо присел на дальний край скамейки. Я сразу же приподнялся, чтобы уйти. Но тут услышал мягкий приятный голос:

– Вечер добренький вам. А мы ведь с вами уже вчера виделись. На кораблике том забавном. Вы ещё вина не пили совсем. А ведь вкусное было вино. И в самолёте я вас видела – вы впереди сидели. И в городе вас часто встречаю – у вас такой надменный вид, что не запомнить трудно. Шагаете прямо сквозь людей, никого не примечая. Прежде так, наверное, опальные вельможи вышагивали в гуще улюлюкающей толпы. Так что мы – старые знакомые.

Повернув голову, я с недоверием убедился, что передо мной та самая «дореволюционная» старушка, моя соседка по палубному столу. Лёгкая сонливость моментально пропала вместе с робко постучавшейся в мозг шпиономанией. У сидевшей на самом краешке лавки бабушки была такая открытая улыбка, что верить во что-то плохое рядом с ней было просто невозможно. Я присел обратно и вопросительно посмотрел в сверкнувшее под луной пенсне.

– А вы знаете, я ведь всё слышала, что говорила та обаятельная женщина. Хотя думала, что в наушниках экскурсовод будет говорить об окружающих красотах.

Я тоже улыбнулся и спросил:

– Как вы вообще на корабль попали?

– Я к сестре в Петербург летала. Трое нас было сестёр, а теперь двое осталось. Вот мы на могилку сходили, в музеях погуляли. Хорошо время провели. А в последний вечер я сидела на набережной, на лавочке, неподалёку от пристани. И ко мне подошёл такой вежливый молодой человек и предложил бесплатную прогулку на катере. Но с условием – слушать экскурсию надо будет через аудио-гида. При входе мне выдали вот эти самые наушники, – тут она достала из кармана плаща пару чёрных кружочков, – Я грешным делом прихватила их на память.

Странная, конечно, встреча. В такие совпадения поверить трудно. И что было делать? Намеренно вызвать страх не получалось, да и опасностью как-то не пахло. Но я всё-таки попробовал. Меня преследуют? Это переодетый мертвяк? Затесавшаяся в ряды благородных рыцарей ведьма-оборотень? Сейчас уколет зонтиком с курарой, и недолго музыка играла. Или вцепится зубами во что-то для меня ценное. Но паранойя не шла на выручку. Оставалось только удивляться и слушать говорливую бабулю, которая продолжила так:

– Сначала я удивилась, почему в наушниках не говорят о Зимнем Дворце, который мы проплывали. А потом сразу стало ясно, что нам рассказывают что-то секретное. Конечно, я не совсем всё понимала, что говорила та красивая женщина. Но кое-что сообразила. Ведь я много пожила и много повидала. Так что, если вы не против, расскажу одну правдивую историю. Возможно, она пригодится в вашей жизни. А может и нет. Но всё равно вам будет любопытно.

Мне я впрямь было весьма любопытно, какую сказку можно было притянуть к корабельной лекции, не предназначенной для чужих ушей.

– Дело было давно, во времена Советского Союза. Муж моей средней сестры-покойницы был о-очень большим начальником. Одним из руководителей Московской области. С сестрой мы виделись очень редко, и про мужа она старалась особо не распространяться. Только иногда, в минуты женских откровений, всё время говорила, что боится с ним спать, так как он спит с открытыми глазами.

Здесь глаза у старушки раскрылись так широко, что я немного испугался за неё. Но она снова по-детски улыбнулась и продолжила:

– Не пугайтесь, я офтальмолог в прошлом. И знаю, что некоторые люди рождаются с короткими веками. Или живут с повреждёнными лицевыми мышцами. Поэтому другим кажется, что они во сне не закрывают полностью глаз. Понятно, что когда зрачок блуждает, просматривая сновидения, зрелище для неподготовленного зрителя будет жутким. Мы тоже были уверены, что у мужа сестры короткие веки. Но сама она сильно переживала на этот счёт. Боялась.

И вскоре произошёл тот самый случай. Сестра со своей подругой поехала на похороны общей хорошей знакомой – бедняжка умерла от сепсиса – «скорая» ехала чересчур долго. Любые похороны близкого человека – вещь неприятная. Не знаю уж зачем, но подруга сестры взяла с собой и двенадцатилетнюю дочку. После прощания, вся троица решила прогуляться по кладбищу, благо погода была тёплая и приятная. Гуляли они, гуляли, и вдруг подружка моей сестры остановилась возле одного красивого высокого памятника. «Смотри, Машенька – сказала она, указывая на портрет, – как похож-то на твоего Вячеслава!». А Вячеслав-то – это муж, который спал с открытыми глазами. Сестра глянула и охнула – точная копия! Из надписи они узнали, что год смерти – 1955, то есть лет двадцать назад двойник мужа усоп. Покойник не простой был человек – какой-то очень большой чин в советской тайной полиции МГБ. Очень большой. Генеральский.

Старушка перевела дух, значительно глянула на меня и перешла на громкий шёпот:

– Это всё Маша мне поведала при первой же встрече. А ещё сказала, что Вячеслав сильно разгневался, узнав эту историю. И главное, что не родственник был там похоронен – фамилии-то разные. Кричал так, что жуть. Потом поуспокоился, и спросил, на каком кладбище, да как найти ту могилку. А через три дня сестра моя пропала. И подруга её с дочкой тоже. Совсем пропали, как в воду канули.

Раздался глубокий прерывистый вздох, и за очками рассказчицы блеснули слёзы.

– И не нашли их. Хотя, казалось, как это так – у большого начальника жена пропала! Про подругу-то и её дочку я узнала гораздо позже. А Машу официально объявили пропавшей почти сразу же после последней нашей с ней встречи. Через три годика, как признали её в суде умершей, мы с сестрой выхлопотали для неё могилку на Ковалёвском кладбище, куда и схоронили все её вещи – Вячеслав помог. И когда увидела я его в последний раз, страх-то какой! Сухой весь, от нервов постоянного трясётся, на любое слово гневится, на человека мало похож – чистый упырь. Но руководил он потом долго и после перестройки, по телевизору часто показывали. Странно, что коммунисты его не сняли после пропажи-то жены. Только из Москвы в Санкт-Петербург перевели. Там он и правил до старости глубокой. Лет двадцать назад как помер. Дай бог, чтобы помер, хоть и нельзя так говорить – нехороший он был, совсем нехороший.

Поняв, что рассказ закончился, я вежливо осведомился:

– А к чему это вы всё мне рассказали?

– А к тому, что те, кто наверху крутится, да злобу вынашивает, они не люди вовсе, как вот мы с тобой. Да не смотри на меня так – ты что, так и не понял? Никакой это не Вячеслав был, а самый настоящий вурдалак. И сестру с подружкой и дочкой потому сразу сгубил, что они увидели его прежнюю могилу. Секрет тот страшный Маша мне и раскрыла. Он так по высоким должностям и кочевал невесть сколько лет. Сначала генералом энекеведешником был, потом обкомным секретарём, потом мэром или кем там ещё. Может и теперь, приняв живой облик, где-то наверху козни чинит. А до генеральского своего небытия тоже наверняка в каких-нибудь «шишках» кровопийствовал. Упыри они ведь долго по миру скитаются. Так что, если ты когда удумаешь во власть податься – не надо, ей богу. И против нежитей верховных не стоит идти, тоже плохим может закончиться. И женщине той скажи, что не стоит лишний раз волков дразнить – красивая женщина, жалко её, если пропадёт. Вижу, хорошие вы люди, да мало вас. И добром это всё не кончится. Бросить надо. А там будь что будет.

С этими словами старушка поднялась и ласково кивнула мне на прощанье точно так же, как кивнул Иштван в дрезденской пивнушке – как своему хорошему знакомому. Я смотрел вслед удаляющемуся по набережной силуэту. И снова очутился, как пишут в романах, в полном смятении чувств.

Из цикла «Гражданин, ваш партбилетик?»

…Холодное ноябрьское солнце скупо осветило матово-кровавый порфир Мавзолея, и, словно испугавшись надписи на центральной монолитной плите, спряталось за надвигавшимися снеговыми тучами. Внутри главной усыпальницы великой страны в тёмном углу траурного зала на складном стульчике сидел Сталин и тяжело смотрел из-под прикрытых век как двое врачей и трое военных в форме НКВД привычно перегружают мумию Ильича на каталку, чтобы увести главную реликвию большевизма на спецэвакопункт. Сегодня по приказу Сталина мумифицированный выпотрошенный кадавр Ульянова будет перемещён в Куйбышев, подальше от методичных бомбёжек «люфтваффе» и стремительно наступающих танковых «клиньев» Гудериана.

Сталин, не глядя в сторону уезжающей тележки, привычно выкрошил в трубку две папиросы «Герцеговины Флор». Остатки гильз не выбросил по привычке на пол, а, скомкав, спрятал в нагрудный карман своего слегка засаленного френча. В дальнем проёме центральных дверей ритуального зала, скрытом под тяжестью багровых знамён, блеснув линзами очков, помаячила фигура Берии. Но после того как вождь еле заметно отрицательно мотнул головой, начальник тайной полиции исчез, после чего наступила полная тишина.

Сталин с наслаждением закурил, прикрыл глаза и погрузился в воспоминания. Когда в далёком ледяном январе 1924 года возводили временный деревянный Мавзолей, многие члены Политбюро были против. Особенно горячился, тряся козлиной бородой, тогда ещё юркий и моложавый Калинин, утверждая, что подобное архитектурное сооружение может стать культовым. А зачем большевикам мистические культы, если бога нет, религия это опиум и так далее и всё в таком же духе. Ему вторили ещё два осточертевших «деятеля» – тут Сталин слегка поморщился – Троцкий и Бухарин, которые вообще были против мумифицирования тела вождя. Эта чересчур самоуверенная парочка утверждала, что, мол, это может вызвать неоднозначную реакцию у пролетариата и ненужные ассоциации у представителей Коминтерна. «Тоже мне представители мирового пролетариата – кучка зажравшихся и разжиревших на разграбленных сокровищах негодяев…» – своей же цитатой подумал Сталин о коминтерновских выскочках, продолжая мысленно восстанавливать события рождения Мавзолея.

В 1930 году, когда мнение стремительно набиравшего силу генсека уже ни у кого не вызывало сомнений, и был построен из камня, бетона и гранита этот странный и немного жутковатый «объект № 1», как значился Мавзолей в планах кремлёвской комендатуры. И никто, ни один человек в мире, за исключением покойного архитектора Щусева и трёх служащих специального подразделения НКВД, которые были давно растёрты в лагерную пыль, не знал, что за знамёнами траурного зала скрывается тщательно замаскированная потайная дверь, ведущая в небольшую комнату, ключ от которой Сталин всегда носил с собой. Хотя Лаврентий, возможно и догадывался о какой-то тёмной тайне этого непростого места. Очкастый прохиндей точно обо всём давно пронюхал.

Подумав о том, что придётся ему пережить в ближайшие часы, Сталин вздрогнул и повёл плечами, словно от холода. Но тут ход его мыслей был прерван внезапным и очень сильным переживанием, перенесшим вождя всех народов в маленькую лачугу бедного сапожника, худощавая жена которого ласково гладила по голове маленького мальчика с оттопыренными ушами и упрямо сжатыми губами, и, едва не плача, шептала: «Ах, Сосо, Сосо Скоро ты станешь совсем большой и покинешь свою маму…» Сталин на мгновение внутренне сжался, словно перед невидимым ударом, но, вспомнив о предстоящей миссии, взял себя в руки, поднялся и направился к потайной двери.

Перед глазами предстала знакомая картина. Небольшая пятиугольная площадка из идеально отполированного красного гранита с церковным престолом посередине, окружённым массивными напольными канделябрами. На престоле вместо привычного православного креста был рельефно изображён серп и молот, а Евангелие было заменено «Капиталом» Карла Маркса, который придавил своей убедительной массой многочисленные расстрельные списки врагов народа. Канделябры были тоже выдержаны в соответствующем стиле и представляли собой фигуры рабочих, матросов, солдат, крестьян, застывших в стремительном порыве по направлению к главному подсвечнику, стоявшему в центре за престолом. Этот необычный раритет был выполнен в виде бронзового броневика с ораторствующим Ильичём на крыше.

По стенам своеобразной молельни висели посмертные маски революционных лидеров, которые при жизни не могли предположить, что после смерти в прямом смысле слова попадут на алтарь революции. Сталин внимательно посмотрел на застывшую в немом укоре гримасу Дзержинского, пристально вгляделся в несгибаемые черты земляка Орджоникидзе и со значением подмигнул строгой маске Кирова. Говорливый любимец партии, убитый бестолковыми чекистами, неправильно понявшими намёки вождя, всегда нравился Кобе. Да что уже теперь сожалеть – сделанного не воротишь, а управлять государством в этот критический момент приходится вместе с людьми, далёкими от острой проницательности и кипучей деятельности Кирова.

Сталин, быстро освоившись в привычной обстановке, достал спички и поджёг специальные свечи, изготавливаемые по спецзаказу из жира нераскаявшихся троцкистов, уничтоженных вождей кулацких восстаний и прочей контрреволюционной нечисти. Затем нашёл страницу в «Капитале» с обильными комментариями Ленина, сделанными на полях чернильной ручкой. И, слегка посапывая, стал тихонько читать, особо не вникая в смысл витиеватых фраз знаменитого немецкого еврея. После утомительного двухчасового чтения, Коба аккуратно погасил свечи, положил под «Капитал» несколько листков с новыми расстрельными списками, и неслышно вышел, закрыв дверь на ключ. Теперь великому ленинцу предстояло самое сложное.

Преодолевая невольную внутреннюю дрожь, Сталин подошёл к стеклянному саркофагу, и, слегка покряхтывая, улёгся на место мумии Ильича. Сразу после того, как он прикрыл глаза, по телу разлилось знакомое ощущение физического единения с Мавзолеем. Словно тысячи мельчайших булавок приятным холодком вонзились в шестидесятитрёхлетнее тело вождя, наполняя свежестью и мощью каждую клеточку, каждый сустав, каждый орган чувств. Сталина охватило пьянящее ощущение всепобеждающего бессмертия. Он чувствовал себя словно оптический фокус мощных невидимых лучей, исходивших от всех больших и малых башен Кремля. Нарастающая мощь ощущений вылилась в концентрацию перерабатываемой энергии в едином центре, которым стал пуленепробиваемый саркофаг вождя прошлого с лежащим в нём вождём нынешним. Апогеем мистического действа стало культивируемое с помощью медитаций сильнейшее чувство яркой ненависти Сталина к своему недавнему политическому партнёру Гитлеру. И кроваво-плотный сгусток всеобъемлющей мстительности в виде яркой кровавой молнии взметнулся к потолку, полетел через гостевые трибуны Мавзолея и вонзился прямо в замерзшее осеннее небо.

…Через два часа изнурённый, но довольный Сталин, уверенно стоя на трибуне, принимал исторический парад советских войск, уходящих с Красной площади прямо на фронт. Теперь вождь точно знал, что враг будет разбит и победа будет за нами.

Возвратившись домой, я собрался для памяти записать историю, рассказанную мне старушкой. Такие оригинальные рассказы несложно трансформировать в увлекательные метафизические эссе. Но, подумав, решил, что оно того не стоит. Тревожить Иштвана по такому поводу тоже не хотелось – мало ли забот у человека. Тем более, что старушечья странноватая фантазия прямого отношения к нашему делу не имеет. Нужно было продолжать работу над заказом. А настроение было совсем не писательское. Пришло решение просто почитать про возможных адептов Ордена, которых, как я уже понял, стоило среди всех персонажей, оставивших значимый след в мировой истории просвещения.

Первым в прицел попался Парацельс, он же Филипп Теофраст, сменивший жизнь на смерть 24 сентября 1541 года. Всё имущество лекарь благородно завещал бедным, оставив впечатляющее наследие в виде записок, опытов и уникальной коллекции лекарственных снадобий. И, конечно же, главным сокровищем были его ученики, превратившие со временем разрозненное фрагментарное учение в мощную платформу средневековой медицины. Любопытным казался факт, что Парацельса часто отождествляли с широко известным в то время магом Соломоном Трисмозином, который якобы передал врачевателю подлинный философский камень. А тот взял и всунул легендарный амулет в свой посох бродячего лекаря, с которым не расставался до конца своих дней. Но на такие домыслы я не обращал серьёзного внимания. Другое дело, что провозглашённая Парацельсом цель алхимии существенно отличалась от традиционных стремлений превращать металлы в золото. Лекарь хотел с помощью химических опытов добывать новые лекарства, и весьма преуспел в этом вопросе.

Нырнув в тему поглубже, я натолкнулся на удивительный факт. Годы жизни Парацельса (1493–1541 гг.) не пересекались с земным жизненным отрезком основателя Ордена Христиана Розенкрейца (1378–1484). Однако, в могиле родоначальника братства Розы и Креста, отворившейся посвящённым в 1604 году, был обнаружен Словарь врачебных и фармакологических терминов, описанных Филиппом Теофрастом. Почтенный фолиант был издан в 1584 году. То есть ровно через сто лет после ухода в мир иной верховного иерарха розенкрейцеров, имя которого легло в название Ордена. Такое «перемещение во времени» увесистой книги требовало допускать наличие неких сверхспособностей у участников описанных событий. И сам Парацельс в таком контексте не мог не иметь отношение к молодой общине розенкрейцеров. Тем более, что в просветительстве и благородстве его жизненной миссии сомневаться не приходится.

Удовлетворённый успешной сборкой в единую картинку очередной головоломки, я аккуратно превратил добытые сведения в живой переливающийся фактами текст. Не успел я выключить компьютер, как на телефон пришло сообщение от Ирины. «Будь осторожен. Не выезжай пока что из города. Прости за мой ночной холодный пот. Самой не верится, но я скучаю по тебе». Послание показалось туманным. Может, она ошиблась в букве, или автонабор подвёл. Я пару минут мысленно подбирал слово из трёх букв так, чтобы словосочетание «холодный пот» имело хоть какой-то смысл. Но выходило не очень. Очень отдалённо по смыслу подходили «рот» и «пол». Можно было догадаться, что она имела в виду свою необъяснимую постельную холодность. Но называть «холодным потом» отсутствие встречной реакции на мои бравые молодецкие наскоки – это явный перебор.

«Переспрашивать не буду» – попытался обидеться я, но ничего из этого не вышло. Наверняка в этот момент зловредные внутренние алхимики выпустили в мою сторону облако божественного равнодушия, которое было очень кстати. Все события последних дней вдруг потеряли реальность и значимость. Гораздо больше в этот поздний час меня стала занимать ещё одна фигура, претендовавшая на звание «непризнанного, но великого розенкрейцера» – Леонардо да Винчи. Про него в сети писали много и с охотой. Но общеизвестные факты меня не особо интересовали. Хотя я отдельно отметил присутствие рядом с гением ученика, а позже и советника – искусного мага, ювелира и механика Томмазо Мазини. Этот малоизвестный широкой публике персонаж без всяких двусмысленностей признавался Орденом за брата самого высокого посвящения. И в то же время был близким другом, а в некоторых случаях – и идейным вдохновителем автора Моны Лизы.

Решив, что сумбурный, но плодовитый день пора заканчивать, я вдруг наткнулся на несколько цитат из Дневников великого художника и изобретателя. В эти разрозненные рукописи вошло немало загадок, которыми мэтр развлекал скучающих придворных. Некоторые ребусы звучали как катрены Нострадамуса, который тоже удостоится внимания в будущих главах. Прочитав загадочное пророчество: «Мертвые выйдут из-под земли и своими грозными движениями сживут со света бесчисленные человеческие создания, трудно было не привязать такое жуткое предсказание к моей новой реальности. За разгадкой толкователи – современники Леонардо, отсылали к «мёртвым» ископаемым рудам, из которых люди будущего будут делать многочисленные смертоносные вооружения. Но такая расшифровка не выдерживала поверхностного анализа – к тому времени даже примитивное металлическое оружие уже натворило немало бед. Возможно, к ископаемым материалам в загадочном предсказании причислялись составляющие пороха и уран. Но все эти версии казались притянутыми за уши. В контексте моего нынешнего положения возникало единственно возможное толкование: «Мёртвые решили уничтожить жизнь на земле. И они уже идут». Хорошее напутствие на сон грядущий, ничего не скажешь.

Не удивительно, что этой ночью я долго не мог заснуть, раскручивая эту мысль с разных сторон. С одной стороны мертвякам у властям нужно живое теплокровное стадо и все предлагающиеся к нему атрибуты. Однако, злой человек убивает другого не потому что хочет его съесть, а просто в порыве гнева, ревности или ненависти. И зачастую убийца несёт наказание за свою несдержанность, не получая при этом никаких плюсов. Это как змея, кусающая монаха, спасшего её от холода. Рептилия цапнула своего спасителя только потому, что она змея, и её естественная природная функция – делиться ядом с приблизившейся плотью. Потому и отправила благодетеля на тот свет за здорово живёшь. Возможно, нынче нами правит раса особых умертвий-мутантов, которым уже недостаточно космического по размерам бабла и привилегированной власти. И злоба уже плещет за край так, что думать о последствиях некогда, да и не охота. Может, упомянутая Иштваном скорость технической эволюции сказалась на аппетитах и предпочтениях неживой верхушки. Да и Брахме по индуистским расчётам пора засыпать, навсегда растворяя эту осатанелую вселенную в своих непостижимых снах.

Я, конечно, не воспринимал буквально описанную моими новыми знакомыми царственную преемственность мёртвых. Проще всего было просто принять к сведению и такую модель как некий образный императив. Тогда постоянно скатывающийся сверху вниз многовековой абсурд, который портит и без того задрипанную жизнь народонаселения, был вполне объясним. Но дело было не в страшной картинке в духе сказок Афанасьева, а в содержании следующей страницы мировой истории. И нехорошее предчувствие таилось не в гоголевских «мёртвых душах», которыми на самом деле являются городские чиновники и владельцы крепостных. Где-то в мозгу пульсировал точный триггер, способный привести к расстановке точек надо всеми «и». Но он постоянно ускользал от моего пытливого напряжённого внимания. Нужен был какой-то внешний толчок, чтобы настигнуть беглеца и поучительно повесить на драконьей башне.

За окном уже стало светать, когда я снова припомнил страшноватый бабушкин сказ. Ведь она мне не байку какую-нибудь рассказала, а реальную историю из своей жизни. Генерала МГБ в то время боялись как огня. Да и первого секретаря Московского обкома тоже. Страх – это преторианская гвардия любой власти. Нет страха – и вчерашний тиран висит вниз головой на главной площади вместе с любовницей. Как я же раньше не догадался! Деньги могут стать живой или мёртвой водой для любого из нас. Власть и привилегии можно получить и без денег, – достаточно вспомнить незаметное восхождение рябого Кацо. А вот страх является необходимым инструментом для длительного балансирования на любом троне.

В последнее время, благодаря слабо контролируемым информационным потокам с их обличительной анонимностью, раболепный страх перед властью быстро испаряется. А наблюдаемый в некоторых странах патриотический и религиозный угар, наверняка не входит в меню верховной нежити. Не прёт он её, как надо, не пробирает. Если доверять предсказаниям нейросети, то глобальная эпидемия и последующая разрушительная война могут вернуть оборзевшие стада в стойло перманентного животного страха. А заодно и откинуть цивилизацию назад на пару столетий в техническом плане, введя старый добрый институт инквизиции. В таком ракурсе проявляется вся картина маслом. И с этой картины все, кто попытается помешать новой людоедской «Барбароссе», просто исчезнут. Как бабушкина сестра с подругой и дочкой. Такая вот, малятки, беда. Вот она, история.

Порванная продуктивной бессонницей в лоскуты ночь сменилось бодрым пробуждением. После активного преодоления традиционно утреннего маршрута, проходящего по живописной горно-лесистой местности, я снова сел к компьютеру. Но, заглянув в телефон, понял, что забыл об одном важном для себя обязательстве. Сегодня в соседнем городе, столице нашей курортной глухомани, состоится презентация новой книги одного маститого по здешним меркам писателя. Моя принадлежность к писательской братии выражалась только в утерянном членском билете и редких ядовитых статьях в реликтовой литературной газете, чудом выживавшей на региональной интернет-свалке. Я бы и внимания не обратил на стандартное приглашение, написанное и высланное роботом. Но имелось две веские причины посетить этот шабаш. Первое – это единственный более или менее вменяемый приятель-журналист Паша, с которым всегда было приятно раз в полгода выпить по-маленькой, соблюдая главное правило – не касаться политики. Подъедаясь, в основном, на новостной помойке, этот фанатичный любитель женщин и кубинского рома вёл скандально известный блог с замысловатым слоганом «Кафка не умер, а тебе скоро пора». В этом шумном виртуальном притоне иногда всплывали по-настоящему сильные вещи, будоражащие фантазию и меняющие линзы мировоззрения. Второй повод для поездки заключался в настойчивых авансах горячей окололитературной дамочки, лет тридцати пяти. Импозантная штучка давно напрашивалась на романтический перепихон в стиле «хиппи шестидесятых». Альбина, по-моему, её зовут – оптимальное имя для доминантной фурии. Помимо всего надо было взять паузу в своих изысканиях. Это нормальная практика при такой информационной эмоциональной нагрузке. Слега напрягало предостережение Ирины. Оставалось надеяться на нерасторопность упырей и собственное везение.

Слёт подмастерьев и прихлебал словесного цеха местного разлива ничем не удивил. Среди напыщенных без умолку щебетавших гостей привычно выделялся напыщенный «свадебный генерал» – отставной столичный критик, питающийся, в основном, отходами собственной жизнедеятельности. Моей зазнобы пока видно не было, и я решил, что пить без неё точно не буду – смысла нет. Бокал с второсортным коньяком пока что служил муляжом. Зато приятель Пашка сразу повис на хвосте с постоянно наполняемой тарой чего-то там сильно пьянительного. В этот раз подолгу переливать из пустого в порожнее не было настроения. Тем более в трезвом виде. Из вежливости я как мог, поддерживал его горячий монолог нейтральными вопросами и междометиями. Пашка сдержанно хвастался своим новым мерседесом, тщетно предлагая мне поразиться невероятным опциям «немецкого монстра». Я слегка удивился – это был явно не его финансовый уровень. Но вскоре пришлось насторожиться всерьёз. Речь зашла о странном заказе, приводившем его в полное недоумение.

– Прикинь, старичок. Заявляется ко мне прямо в офис эдакий рослый застарелый сухофрукт. Весь в чёрном и белом, даже с тростью а-ля Воланд. Ритуальный такой пафосный прикид, хоть сейчас его в люксовый гроб укладывай. Довольно бесцеремонно выволакивает меня в ближайшую кофейню. И уже там предлагает написать историко-культурное эссе, посвящённое, кому бы ты думал? Творчеству Адольфа Шикльгрубера! Я поначалу отказался, но дядька такой гонорарий озвучил, что любой бы согласился. В конце концов, в бытность свою бедным художником Ади ещё не стал гнусной скотиной мирового масштаба. Да и кто будет читать про антисемитские страдания будущего трупоеда? Короче, я согласился. Но такого пургена им отгрузил, сам теперь без дрожи читать не могу. Но заказчик почему-то остался доволен. Говорю же – странная историйка.

Мне стало не по себе. От пьяной болтовни моего товарища нехорошо пахнуло зловонным парфюмом умертвий. Почему бы противной стороне не выкинуть такой же трюк с информационной зомбирующей бомбой? Мир зеркален, враг хитёр. Настораживало только описание одиозной внешности заказчика. К чему такой броский траурный маскарад? Хотя, возможно, для каждого барана у волков имеется свой макияж, ускоряющий процесс достижения цели. Я осторожно расспросил о деталях. Но прилично поплывший от выпивки приятель не смог сообщить ничего интересного, кроме того, что щедрый аванс он уже потратил на машину, а сама работа практически завершена. Отсталость корректуру поправить и финита. На просьбу дать почитать, что там получилось, он сделал страшные глаза и, обдав меня густым ромовым амбре, доверительно прошептал:

– Авторские права проданы вместе с моими потрохами. Договор о неразглашении подписан жиганской кровью. Короче, слово пацана дал, извини, старичок.

Подмигнув, он хотел ещё что-то добавить. Но в этот момент настала пора чествовать писателя, умудрившегося в этот раз вынуть из своей величаво-седеющей головы целый роман. Под шумок я ещё раз внимательно оглядел пёструю компанию, невнимательно слушавшую ответную речь виновника торжества. Намеченной для постельной схватки жертвы не было видно – наверное, нашла что-то поинтереснее. Потерянно побродивши ещё с полчаса вокруг пустых разговоров, разбавленных нарастающим пьяным ослоумием, я вызвал такси и поехал домой.

Дорога проходила через горный перевал и занимала не меньше часа. Таксистом оказался молчаливый противник радиопыток и любитель тишины – это было редкое везение. От полученной в персональном порядке обязательной книжки с автографом приятно пахло типографской краской и чужим самодовольством. Уютно устроившись на заднем сидении, я решил подразнить свою притихшую гордыню чтением слов удачливого собрата по перу. Название «Кто тебя сюда звал?» впечатляло. Начало тоже оказалось многообещающим:

«Только во сне человек остаётся совершенно один. Тело судорожно вздрагивает от хаотичного расслабления мышц. Мозг наполняется нелепыми видениями. Время искажается. Сон, который с утра после судорожного внутреннего пересказа кажется нам длинной абсурдной историей, на самом деле длится не более двух минут. Некоторые древние сравнивали сон с маленькой смертью. Другие мудрецы считали, что мы обитаем в двух Вселенных – когда мы спим, то отправляемся в другой мир. Третьи утверждали, что сон разума порождает чудовищ.

И никто даже не догадывался, что сон – это необходимое лекарство, прописанное нам вселенским одиночеством. Потому что, когда мы бодрствуем, мы никогда не остаёмся одни. Даже если вблизи нет ни одного человека. Наш непрерывный внутренний монолог, этот зоркий страж любого рассудка, может быть прерван только глубокой медитацией или сном. Медитации доступны немногим. А вот крепкий сон – это ежесуточное одиночное странствие, которое иногда заканчивается высшим апофеозом одиночества – смертью.

Он, как и многие люди, хотел бы умереть во сне. Странно, но это желание появилось у него в раннем возрасте. И по мере взросления всё чаще приходило на ум. Он, как и все его сверстники, учился, работал, женился, разводился, потихоньку гробил здоровье, занимался всякими суетными делами. Но очень часто перед сном отчётливо понимал, что любая расплывчатая сонная мысль, которая ловко цепляется за другую сонливую подругу, может стать последней. Это совершенно не пугало и не ввергало его в бессонницу. Наоборот – с каждым прошедшим годом он чётко осознавал, что смерть во сне – это реальное благо, способное подарить некое подобие бессмертия.

Это открытие он сделал случайно, когда в очередной раз перед сном думал о возможности смерти. Ведь когда человек засыпает, он не осознаёт себя и течёт по воле несуразных фантазий дремлющего мозга. И если именно в этот момент вдруг прекращается жизнедеятельность, то вялый мозг, занятый архитектурой снов, наверняка не успеет осознать приход смерти. И вполне возможно, что сон, переходящий в смерть и становится тем самым бессмертием, о котором столько мечтали и которого так боялись все временно живые. Но почему тогда от подобных мыслей рождается не облегчение, а страх? Может подобное бессмертие и есть то самое чудовище, порождаемое спящим разумом?

Его всегда восхищал и немного пугал режим «сон» в программной оболочке. Компьютеры часто переводили в это состояние, когда шли на обеденный перерыв. Он представлял себе, как после небрежного клика мышки все приложения, игры, диалоги и почтовые службы засыпают, экран мертвеет и целая цифровая вселенная погружается в сонную чёрную дыру. Однажды на работе после режима «сон» компьютер не включился. Его слегка помучили и понесли в мастерскую. И тогда он вдруг почувствовал, что присутствует при каком-то очень важном событии…»

Не испытывая ни малейшего священного трепета перед читательской традицией, я цинично открыл последнюю страницу и прочёл последний абзац:

«Однажды – это было ранней осенью, он гулял по парку. Природа потихоньку готовилась к зимней спячке, мягко раскидывая листья и заволакивая небо зябкой пеленой. Внезапно мысль о смерти во сне развернулась к нему совсем другим боком. Вдруг стало ясно – люди вместо ужасающей пустотной смерти желают крепко уснуть в надежде на хоть какое-то, пусть даже не библейское, но пробуждение. И тогда речь не может идти о какой-либо жажде бессмертия. Человек не желает вечной жизни. Он просто хочет отдохнуть от этой, и, прежде всего – от себя самого. А по возможности – поменять иллюзию реальности на более привлекательный вариант. И сколько бы ни длился сон, он не способен дать такого отдыха. А вожделенная кончина во сне, скорее всего, станет действительно вечным сном. Без малейших гарантий какого-нибудь пробуждения. Терзавшая его головоломка легко сложилась, и уверенность в полной бессмысленности жизни и смерти приняла окончательные мраморные очертания. А через три года, как бы подтверждая свой банальный вывод, он умер во время несложной операции от ошибки анестезиолога».

По словам творца этой увесистой подборки букв, данный труд занял у него около двух лет. С моей точки зрения всё, что втиснулось между прочитанными мной абзацами, можно было смело проигнорировать. Признаю – автору удалось зацепить читателя прямо на старте. И достаточно увесисто, хоть и банально, финишировать. Начинка между этими двумя аппетитными булочками наверняка была не такой вкусной. И её было слишком много. Я даже немного поменял своё отношение к тому, кто смог создать такое выразительное «обрамление» для чего бы там ни было внутри. К седоглавому коллеге явно стоило проявить больше уважения. Я ещё раз перечитал финал, и только собрался вздремнуть, как зазвонил телефон.

– Ты в порядке?! Просила же тебя не выезжать из города, – я не сразу признал взволнованный голос Ирины. На том конце зависло молчание.

– Ира, прости, не узнал. Так ничего же не произошло. Мне надо было поехать, с другом встретиться – слукавил я, мгновенно выкинув из головы ловеласовскую причину поездки.

– Это с тобой не произошло. Приедешь, посмотри новости. Будешь дома, отпиши. И больше, прошу тебя, не отлучайся далеко и надолго!

В хрипловатом голосе промелькнуло искреннее волнение, тронувшее своей мимолётностью. В трубке похоронно зазвучали гудки. А через минуту раздался новый звонок. Звонила не попавшаяся в мою ловушку пассия.

– Ты как?!!!

– В смысле как? Привет.

– Ты что, ничего не знаешь?! Ты был на презентации?

– Ну да. И что?

Меня стало раздражать моё неведение и её истерический срывающийся голос.

– Полчаса назад двенадцать человек оттуда увезли на «скорых»! Траванулись почти до смерти, скорее всего алкашкой! Город гудит! По всем новостям передают! Ты где?

– Подъезжаю к дому. Я в порядке. Ничего себе сюрприз…

Мне на секунду стало страшно. Хотелось узнать подробности, но связь прервалась. В этот момент я единственный раз в жизни пожалел, что в машине не работало радио. Быстро рассчитавшись с невозмутимым молчуном-водителем, я поднялся к себе и сразу стал листать последние региональные новости. Искать долго не пришлось – информация была в топе на первой странице поисковиков:

«…прямо с презентации новой книги писателя Ильи Касьянова, проходившей в городе N., более 15 человек были доставлены в больницу без сознания с острым отравлением. Врачи подозревают, что причиной токсикации стало употребление фальсифицированного алкоголя. Состояние трёх поступивших расценивается как крайне тяжёлое. Всем пострадавшим оказывается помощь. На месте происшествия работает следственная группа».

В голове сразу всплыла довольная физиономия Пашки с бесконечным стаканом в руке. В память въелась последняя фраза: «Закончил почти всю эту дурно пахнущую писанину… Оказалось, фюрер и до нацистского триумфа был конечный отморозок и извращенец». Надо бы узнать, что с ним и вообще. А как узнаешь? В больнице такие сведения могут дать только близким родственникам. Я набрал Альбину, но мне никто не ответил. Пребывая в полной растерянности, отправил сообщение Ирине: «Я дома. Ты откуда узнала, что я там был?». На миг показалось, что мной манипулируют не какие-то там воображаемые мертвяки в генеральско-президентских лимузинах, а Ирина с Иштваном. Ничего себе отвлекся от работы. Надо было что-то делать или не делать ничего. Я выбрал второе. Лёг на кровать и впал в какое-то сомнамбулическое состояние. Наверное, сказалось перенапряжение последнего часа. Разбудил меня телефон, пиликнув сразу двумя сообщениями. Первое было от Ирины: «Хотя бы сегодня никуда не ходи. Я жутко переволновалась. Жаль, что я так далеко – мне надо тебе кое-что сказать. Лично». И всё. Как я уже понял, никаких смайликов и сердечек она не признавала. Спрашивать её по поводу «холодного пота» в этот момент точно не стоило. Поэтому ответ тоже был краток и бездушен. Второе сообщение было от Иштвана – содержательное письмо, которое пришлось перечитать два раза.

«Доброго. Надеюсь, Вы продолжаете начатое. События сегодняшнего дня могут быть простым совпадением. Хотя некоторые сотрудники нашего проекта уже сталкивались с сильным противодействием. Поэтому Ирина Вас предупредила, чтобы, по возможности, не перемещались на дальние расстояния без особой надобности. Понято, что достать человека можно и дома. Но публичные мероприятия – это всегда риск лишний раз попасть в чужое поле зрения. Мне меньше всего хочется Вас пугать. Какие-то меры по защите исполнителей порученных заданий принимаем и мы. Я понимаю, что Вам не терпится узнать, что и кто скрывается за словом «мы». И в свете сегодняшней трагедии я чувствую себя обязанным предоставить вам максимум информации обо всём происходящем. Поэтому, если вас не затруднит, приходите завтра в одиннадцать утра в сквер, который возле кафе «На высоте». Тем фонтанчик есть такой со слониками. Заранее прошу прощения за старомодную конспирацию. Но по-другому проталкивать события к намеченным целям никак не получается. Даже, несмотря на внушительные мозговые ресурсы и мощную поддержку аппаратных и программных средств.

Второй важный момент. Хотелось бы узнать поподробнее, с кем Вы встречались и разговаривали на презентации. Любая мелочь может оказаться важной. Расскажите об этом тому, кто придет на рандеву. Рассматривать случившееся как злонамеренный акт пока что нет оснований. Но массовое отравление алкоголем на таком фуршете – событие непонятное и весьма подозрительное. В любом случае сочувствую преждевременной кончине некоторых ваших коллег».

Кончине коллег?! Да что ж это такое? Я быстро переключился на новости, которые были действительно трагичными. Все трое, находившиеся в тяжёлом состоянии, скончались, не приходя в себя. За жизнь ещё одного борются врачи. Остальные пришли в сознание и чувствуют себя более-менее. Почему-то сразу возникла уверенность, что в числе погибших – Пашка. Вот тебе и реклама нового романа в чёрной рамке, уважаемый писатель Илья. Прочитанное в дороге неожиданно обрело новый зловещий смысл. На мгновенье родилась трусливая мысль отказаться от всего, и зажить прежней кефирной жизнью с редкими походами за остывающими интимными радостями.

«Каждая тварь после соития бывает печальной», – а вот я постоянно печален, и до соития, и после» – жаловался в своё время Венедикт Ерофеев. Неизвестный автор «Искусства любовной войны» присоединялся к сильно пьющему советскому эстету такой мудростью: «Продолжительное свидание с опытной гейшей ослабляет удар и снижает проворность движений в битве. Любовная игра полезна лишь сладостным предвкушением. Я опущу подробности, забросившие Альбину этой ночью в мою постель. В них были и пьяные слёзы, и противоестественный смех и долгие объяснения в давней сжигающей страсти к мои скромным творениям. Оказывается, не так давно у неё был роман с женатиком Пашкой, умершим вчера в реанимации. И он всегда с завистливым восхищением отзывался о моём таланте – надо же, никогда бы не подумал. Эх, Пашка, Пашка…

В данный момент я лежал возле мирно спавшей усталой женщины и думал, что проявленная слабость было явно лишней. Так часто бывает – нахлынет вдруг тоска одиночества, и, кажется, будешь рад любой живой душе, которую можно приласкать и убаюкать. Но только исполняется желаемое, как быстро в голову приходит старый скабрёзный анекдот: «А что, батюшка, отделима душа от тела или не отделима? – Не отделима, отрок. – А я намедни слышал, как вы говорили в своей спаленке: «Одевайся, душа моя, вот тебе рупь и иди поскорее с миром…»