Лирика

Размер шрифта:   13
Лирика
Рис.0 Лирика

Живая классика

Рис.1 Лирика

Художник А. Симанчук

Составление, вступительная статья и комментарии А. М. ТУРКОВА

Рис.2 Лирика

© Турков А. М., составление, вступительная статья, комментарии, 2001

© Симанчук А. И., иллюстрации, 2001

© Оформление. Издательство «Детская литература», 2001

© Оформление серии. АО «Издательство «Детская литература», 2022

Русская муза Александра Блока

Начало жизни Александра Блока (1880–1921) не предвещало того драматического напряжения, каким она будет исполнена в его зрелые годы. Поэт впоследствии писал в одной статье о «музыке старых русских семей», в этих словах звучала благодарная память об атмосфере дома, где рос он сам, о «светлом» деде с материнской стороны – Андрее Николаевиче Бекетове, знаменитом ботанике и либеральном ректоре Петербургского университета, как и вся семья, души не чаявшем во внуке. Бекетовы были неравнодушны к литературе, не только много читали, но и сами писали стихи и прозу или, во всяком случае, занимались переводами.

Одно из первых стихотворений, выученных мальчиком наизусть, – «Качка в бурю» Якова Полонского. Оно, может быть, привлекло его потому, что в некоторых строфах словно бы отразилась беспечальная обстановка его собственного детства:

  • Свет лампады на подушках;
  • На гардинах свет луны…
  • О каких-то все игрушках
  •    Золотые сны.

Ребенком было весело декламировать выразительные строки о налетевшем шквале:

  • Гром и шум. Корабль качает;
  • Море темное кипит;
  • Ветер парус обрывает
  •    И в снастях свистит.

Взрослым же Блок оказался свидетелем огромных и грозных исторических бурь, которые то окрыляли его поэзию, то перехватывали ее дыхание.

Поначалу он писал лирические стихи, где было ощутимо влияние и Жуковского, и Полонского, и Фета, и Апухтина – поэтов, далеких от «злобы дня». Но летом 1901 года студентом Петербургского университета Блок познакомился с лирикой оригинального философа Владимира Соловьева и почувствовал в ней нечто близкое тому «волнению беспокойному и неопределенному», которое начинал испытывать сам. Близкий поэтам, которым подражал юноша, Соловьев, однако, резко отличался от них смутным, мистически окрашенным, но напряженным и грозным предчувствием каких-то близящихся мировых потрясений. «О Русь, забудь былую славу. Орел двуглавый сокрушен…» – пророчил он еще в «тихое» царствование Александра III, хотя причину гибели империи усматривал в грядущем нашествии азиатских племен.

Поэт-философ оказался предтечей русского символизма, верившего, что действительность, окружающая жизнь – это лишь некий покров, за которым скрывается что-то неизмеримо более значительное. «…Все видимое нами – только отблеск, только тени от незримого очами», – писал Соловьев. Реальные же события и явления трактовались как символы – знаки, сигналы, подаваемые о происходящем в ином, идеальном мире.

Под влиянием соловьевских стихов и теорий увлечение Блока дочерью знаменитого ученого, Любовью Дмитриевной Менделеевой, жившей по соседству с бекетовской подмосковной усадебкой Шахматово, принимает мистически-таинственный, экзальтированный характер. Сказочно преображается, мифологизируется и сама «статная девушка в розовом платье, с тяжелой золотой косой», какой она предстала перед поэтом, и вся окружающая среднерусская природа, ближний лес и холмы, за которыми располагалось менделеевское Боблово:

  • Ты горишь над высокой горою,
  • Недоступна в Своем терему…

Восторженному влюбленному чудится, что девушка, знакомая с детских лет (и вскоре, в 1903 году, ставшая его женой), таинственно связана с воспетой Соловьевым Вечной Женственностью, Софией, Мировой Душой, грядущей в мир, чтобы чудесно преобразить его. Встречи с возлюбленной, томительное их ожидание, размолвки и примирения истолковываются мистически и приобретают неожиданные очертания, остро драматизируясь и полнясь глухой тревогой, порождаемой разнообразными соприкосновениями с действительностью.

Блок, как сказано в его стихах этой поры, «жизнью шумящей нестройно взволнован». Тут и смутно ощущаемый разлад в мирном прежде бекетовском семействе, и напряженные, трудные отношения с отцом – профессором Варшавского университета А. Л. Блоком, талантливым ученым, но крайне неуравновешенным человеком.

А главное, как ни сторонится юный поэт политики, бурных студенческих сходок, как ни далека от него крестьянская жизнь и порой возникающие где-то в ближних селах волнения, как ни высокомерен тон его стихов о том, что «кругом о злате и о хлебе народы шумные кричат», – «шум» этот все же в какой-то мере влияет на рисующиеся Блоку картины конца света и истории, приближения Страшного Суда.

  • Будет день, и распахнутся двери,
  • Вереница белая пройдет.
  • Будут страшны, будут несказанны
  • Неземные маски лиц…

В более позднем блоковском стихотворении на образ Мадонны, создаваемый в келье иконописца, ложатся «огнекрасные» отсветы близящейся грозы. Нечто похожее происходит и в первой книге поэта «Стихи о Прекрасной Даме», где тоже «весь горизонт в огне» и образ героини претерпевает самые разные метаморфозы, то озаряясь нездешним светом, то настораживая и пугая:

  • Убегаю в прошедшие миги,
  • Закрываю от страха глаза,
  • На листах холодеющей книги —
  • Золотая девичья коса.
  • Надо мной небосвод уже низок,
  • Темный сон тяготеет в груди.
  • Мой конец предначертанный близок,
  • И война, и пожар – впереди.

Конкретная портретная черточка, делавшая в других стихах образ возлюбленной особенно пленительным («Молодая, с золотой косою, с ясной, открытой душою…»), тут оборачивается тревожным видением, чувственным соблазном, который грозит и душевным мраком, «темным сном», и чередой катастрофических событий.

Говоря о естественности сближения автора «Стихов о Прекрасной Даме» с так называемыми молодыми символистами (в отличие от старших – К. Бальмонта, В. Брюсова, З. Гиппиус, В. Иванова, Д. Мережковского, Ф. Сологуба), Борис Пастернак писал, что в ту пору, на рубеже XIX и XX веков, «символистом была действительность, которая вся была в переходах и брожении; вся чтото скорее значила, нежели составляла, и скорее служила симптомом и знамением, нежели удовлетворяла». И сам Блок уже на исходе жизни утверждал, что символисты «оказались по преимуществу носителями духа времени».

Однако в отличие от других «молодых» – Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева) и Сергея Соловьева (племянника поэта-философа) – Блок был меньше связан умозрительными построениями В. Соловьева. Перечитывая «Стихи о Прекрасной Даме», Пастернак отмечал в них «сильное проникновение жизни в схему». Уже в стихах 1901 года «Брожу в стенах монастыря…» говорилось:

  • Мне странен холод здешних стен
  • И непонятна жизни бедность.
  • Меня пугает сонный плен
  • И братий мертвенная бледность.

В то время как блоковская книга была воспринята как одно из программных произведений символизма, сам автор начинал, по его собственным словам, искать «на другом берегу» и временами даже резко, вызывающе отмежевывался от «братий». «Монастырские» нравы символистского круга, имитация религиозной экзальтации, ложная многозначительность (или, по блоковскому выражению, «истерическое захлебывание «глубинами», которые быстро мелеют, и литературное подмигивание») были едко осмеяны поэтом в нашумевшей пьесе «Балаганчик».

И если прежде, как сказано в его стихах, «брата брат из дальних келий извещал: «Хвала!» – и Андрей Белый превозносил произведения ровесника до небес, то теперь из тех же «келий» раздавалась по адресу автора «Балаганчика» хула, обвинения в кощунстве и измене соловьевским заветам.

Впрочем, не было более сурового критика блоковских стихов, чем… сам их автор. Если свою вторую книгу «Нечаянная Радость» он сразу после ее выхода именовал «Отчаянной Гадостью» еще в шутку, то годы спустя уже совершенно серьезно писал, что терпеть ее не может («за отдельными исключениями»), и уподоблял «болотистому лесу».

Тем не менее новый сборник был для поэта выходом из той «лирической уединенности», в которой, по его собственному определению, рождалась первая книга. И сам образ болота, столь критически переосмысленный впоследствии с оглядкой на все пережитое, в пору создания «Нечаянной Радости» служил антитезой возвышенной «уединенности» «Стихов о Прекрасной Даме», их отстраненности от «жизни шумящей».

В отзыве того же времени о книге одного из «братий», Сергея Соловьева, Блок столь непримиримо писал о проявившемся в ней «полном презрении ко всему миру природы… полном пренебрежении к внешнему миру и происходящей отсюда зрительной слепоте» едва ли не потому, что сам чувствовал эту подстерегавшую и его опасность.

Почти вызывающе противопоставляет поэт преследующей его (как пишет Блок матери) «проклятой отвлеченности» самую «низменную» конкретность родной природы – «небо, серое, как мужицкий тулуп, без голубых просветов, без роз небесных, слетающих на землю от германской зари, без тонкого профиля замка над горизонтом». «Здесь от края и до края – чахлый кустарник, – говорится в его статье 1905 года «Девушка розовой калитки и муравьиный царь». – Пропадешь в нем, а любишь его смертной любовью. Выйдешь в кусты, станешь на болоте. И ничего-то больше не надо. Золото, золото гдето в недрах поет».

Заметно обостряется зрение поэта, различающего в знакомых с детства шахматовских окрестностях «лиловые склоны оврага», «золотые опилки», летящие из-под пилы, и «зарю» осенней рябины, подсказавшей ему проникновенный образ красавицы – родной природы:

  • И вдали, вдали призывно машет
  • Твой узорный, твой цветной рукав.

В блоковских стихах возникают причудливые существа – «болотные чертенятки», «твари весенние», образы которых почерпнуты из «леса народных поверий и суеверий», из той «руды», где, по выражению автора, «блещет золото неподдельной поэзии» (тоже – «золото, золото где-то в недрах поет»!).

Порой еще образ родной земли предстает у поэта в несколько стилизованном, сказочно-фольклорном обличии (так, в стихотворении «Русь» – «ведуны с ворожеями чаруют злаки на полях, и ведьмы тешатся с чертями в дорожных снеговых столбах»). Но вместе с тем в наиболее значительных его произведениях того же периода ощутимы «широкое дыхание», полная свобода и естественность:

  • Выхожу я в путь, открытый взорам,
  • Ветер гнет упругие кусты,
  • Битый камень лег по косогорам,
  • Желтой глины скудные пласты.

Строки, близкие, даже чисто ритмически, и русской классике (например, лермонтовскому «Выхожу один я на дорогу…»), и раздольной народной песне.

Некоторые современники уже догадывались, какой путь открывается перед автором таких стихов. Поэт Сергей Городецкий писал, что тогда относительно Блока существовали две «формулы»: Б = б (где Б – его творческий потенциал, а б – уже написанное им) и Б = б + Х. «Этот Х еще мелькает искорками… но несомненность его видна. Он мне представляется громадным…» – пророчески заключал Городецкий.

«Чую дали…» – говорится и в тогдашних стихах самого Блока.

Одна из этих «далей» – многообразная жизнь большого города, изображаемая поэтом и во всей своей горькой, хватающей за сердце обыденной неприкрашенности, с отчетливыми картинами петербургского быта, заставляющими вспоминать то Некрасова, то Достоевского, то Аполлона Григорьева («Окна во двор», «На чердаке», «В октябре»), и в причудливом фантастическом обрамлении, основанном, однако, на вполне реальных чертах тогдашней столицы и самоощущения современного человека («Незнакомка»).

  • Мы встретились с тобою в храме
  • И жили в радостном саду,
  • Но вот зловонными дворами
  • Пошли к проклятью и труду.
  • Мы миновали все ворота
  • И в каждом видели окне,
  • Как тяжело лежит работа
  • На каждой согнутой спине.

Слова, которыми озаглавлено стихотворение, начинающееся этими строками, – «Холодный день» – символ нового, трезвого и горького взгляда на жизнь. И все стихотворение – не о каком-то конкретном дне, а о духовном пути, проделанном поэтом от «храма» первой книги. Вскоре и герой блоковской пьесы «Песня Судьбы» Герман, чьи дом и обиход до деталей напоминают «благоуханную глушь» Шахматова, скажет жене: «Я понял, что мы одни, на блаженном острове, отделенные от всего мира. Разве можно жить так одиноко и счастливо?»

«Одно только делает человека человеком, – занесет поэт в дневник позже, – знание о социальном неравенстве».

Однако выход из «лирической уединенности», наступивший «холодный день» повлекли за собою не только плодотворное расширение круга жизненных наблюдений и поэтических тем, но и мучительные блуждания в поисках новых положительных ценностей: прельщение индивидуалистическими настроениями и идеалами, разрушительный скепсис, разъедающая ирония – все то, что Блок впоследствии окрестил «болотистым лесом» и изобразил в стихотворении «Друзьям»:

  • Что́ делать! Ведь каждый старался
  • Свой собственный дом отравить,
  • Все стены пропитаны ядом,
  • И негде главы преклонить!
  • Что́ делать! Изверившись в счастье,
  • От смеху мы сходим с ума
  • И, пьяные, с улицы смотрим,
  • Как рушатся наши дома!

«Ненавижу свое декадентство», – писал поэт летом 1906 года и в то же время признавался, что порой «кокетничает» своими демоническими настроениями, своевольной свободой, про́жиганием жизни.

«Я всех забыл, кого любил…», «Нет исхода из вьюг, И погибнуть мне весело…», «Весны не будет, и не надо…», «Словно сердце застывающее Закатилось навсегда…», «Верь мне, в этом мире солнца Больше нет…», «Тайно сердце просит гибели…» – таковы главенствующие мотивы книги стихов «Снежная маска», героиня которой часто напоминает Снежную королеву (из знаменитой андерсеновской сказки, не случайно перечитывавшейся тогда Блоком), чьи леденящие поцелуи заставляют позабыть всех дотоле близких и любимых.

История влюбленности автора этой книги в одну из исполнительниц «Балаганчика» в театре Веры Федоровны Комиссаржевской – Н. Н. Волохову снова так неузнаваемо преображена, что сама актриса, по ее признанию, была «смущена звучанием трагической ноты, проходящей через все стихи». Веселое богемное время препровождение небольшого литературно-артистического кружка, легкая любовная игра, домашние маскарады – все это обернулось в книге грозными метелями, разгулом стихии, то освободительной и притягательной, то губительной и сложно соотносящейся с историческими бурями тех лет – кровавой драмой русско-японской войны, вспышкой революции, террором и реакцией.

Как тропинка, выводящая из «болотистого леса», в центральном женском персонаже «Снежной маски» и последующего цикла «Фаина» (то же имя носит и героиня «Песни Судьбы») начинают все явственнее проступать национальные русские черты:

  • Но для меня неразделимы
  • С тобою – ночь, и мгла реки,
  • И застывающие дымы,
  • И рифм веселых огоньки.

«Они читают стихи»

  • Какой это танец? Каким это светом
  • Ты дразнишь и манишь?
  • В кружении этом
  • Когда ты устанешь?
  • Чья песня? И звуки?
  • Чего я боюсь?
  • Щемящие звуки
  • И – вольная Русь?

«О, что мне закатный румянец…»

Исподволь прорастает тема, которой, как скажет вскоре поэт, он посвящает жизнь, – тема России, мощно воплощенная уже в цикле «На поле Куликовом» и других стихотворениях 1908–1910 годов, составивших основу раздела «Родина» в позднейшем собрании сочинений Блока («Россия», «Осенний день», «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..», «На железной дороге»).

Страстная тяга к отчизне в самом скромном, неказистом ее обличье роднит автора этих стихов и с Лермонтовым, с его «странной любовью» не к громкой славе, а к «дрожащим огням печальных деревень», и с Тютчевым, и с Некрасовым:

  • Россия, нищая Россия,
  • Мне избы серые твои,
  • Твои мне песни ветровые —
  • Как слезы первые любви!

«Россия»

После виртуозно-разнообразной, капризно-причудливой, под стать изменчивым настроениям автора, ритмики и строфики «Снежной маски» стихи зрелого Блока, составившие третий том его лирики, внешне выглядят куда более традиционными, не поражают эффектами. «…Русская муза Блока стоит теперь перед нами и нага, и нища, – писал по выходе этого тома частый оппонент автора и вместе с тем чуткий его ценитель Андрей Белый, – но Блок ближе нам бронированной брюсовской формы, ивановских пышных роз и бальмонтовского блеска: он нищ, как… Россия».

Разумеется, это мнимая нищета. На самом деле речь идет о величайшей строгости поэтической формы, ее «незаметности» из-за точнейшего соответствия содержанию.

Перечтем хотя бы далеко не самое известное стихотворение – «Осенний день»:

  • Идем по жнивью, не спеша,
  • С тобою, друг мой скромный,
  • И изливается душа,
  • Как в сельской церкви темной.
  • Осенний день высок и тих,
  • Лишь слышно – ворон глухо
  • Зовет товарищей своих,
  • Да кашляет старуха.
  • Овин расстелет низкий дым,
  • И долго под овином
  • Мы взором пристальным следим
  • За лётом журавлиным…
  • Летят, летят косым углом,
  • Вожак звенит и плачет…
  • О чем звенит, о чем, о чем?
  • Что плач осенний значит?
  • И низких нищих деревень
  • Не счесть, не смерить оком,
  • И светит в потемневший день
  • Костер в лугу далеком…
  • О, нищая моя страна,
  • Что́ ты для сердца значишь?
  • О, бедная моя жена,
  • О чем ты горько плачешь?

Скромен не только безымянный спутник автора, скромна и вся обстановка, в которой «изливается душа» и которая недаром уподоблена сельской церкви. Скупыми, но безошибочно отобранными и впечатляющими штрихами рисуется далее осенний русский пейзаж, и все нарастает напряженная взволнованность и музыкальность стиха. Вот еще еле заметная, ненавязчивая аллитерация: «Мы взором пристаЛьным сЛедим за Лётом журавЛиным… Летят, Летят косым угЛом…», в которой, быть может даже бессознательно, отразилось воспоминание о журавлином клике – курлыканье. Вот все более явственные повторы и параллелизмы: «Вожак звенит и плачет… О чем звенит, о чем, о чем?.. И низких нищих деревень не счесть, не смерить оком… О, нищая моя страна… О, бедная моя жена…»

В понятном стремлении охарактеризовать новый этап в творчестве Блока критика порой упрощала и огрубляла его содержание, утверждая, например, что «юный певец любви превратился в певца родины». На самом деле все обстояло неизмеримо сложнее.

Однажды, готовя стихи к печати, поэт записал: «Можно издать «песни личные» и «песни объективные». То-то забавно делить… сам черт ногу сломит». «Внешний» и «внутренний» мир, человек и современность, человек и история теснейшим образом связаны у Блока друг с другом.

Рисующийся в его лирике «страшный мир» – это не столько даже социальная действительность той поры, хотя поэт и впрямь относится к ней резко отрицательно, сколько трагический мир мятущейся, изверившейся и отчаявшейся души, испытывающей все возрастающее «атмосферное давление» эпохи:

  • Рожденные в года глухие
  • Пути не помнят своего.
  • Мы – дети страшных лет
  • России – Забыть не в силах ничего.
  • …От дней войны, от дней свободы —
  • Кровавый отсвет в лицах есть.

«Рожденные в года глухие…»

Определение «певец любви» применительно к Блоку выглядит особенно банально.

Конечно, у него немало стихов, покоряющих силой, чистотой, целомудрием запечатленного в них чувства, и недаром столь разные люди, как Федор Сологуб и Николай Гумилев, сравнивали Блока с Шиллером.

  • Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
  •      Молодеет душа.
  • И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
  •      Не дыша.
  • Снится – снова я мальчик, и снова любовник,
  •      И овраг, и бурьян,
  • И в бурьяне – колючий шиповник,
  •      И вечерний туман.
  • Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
  •      Старый дом глянет в сердце мое,
  • Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
  •      И окошко твое.
  • Этот голос – он твой, и его непонятному звуку
  •      Жизнь и горе отдам,
  • Хоть во сне твою прежнюю милую руку
  •      Прижимая к губам.

«Приближается звук. И, покорна щемящему звуку…»

Бросающаяся в глаза «неправильность», «разнобой» четных строк этого стихотворения, то предельно кратких («Не дыша»), то вдруг удлиняющихся, замечательно передает взволнованность и боль этого – поистине – сно-видения, счастливое и горестное «сердцебиение» дорогих воспоминаний.

Выразителен ритмический «пульс» и другого стихотворения:

  • Протекли за годами года,
  • И слепому и глупому мне
  • Лишь сегодня приснилось во сне,
  • Что она не любила меня никогда…

«Протекли за годами года…»

Последняя строка недаром трудно выговаривается: о т а к о м ровно и спокойно не скажешь…

Но сколько же у «певца любви» иных стихов – о чудовищных метаморфозах, когда вместо настоящего чувства предстает лишь его кривляющаяся тень, торжествует «черная кровь» (примечательное название блоковского цикла) и между людьми и в их собственных душах разверзается «страшная пропасть»!

В стихотворении «Унижение» нагнетаются образы, казалось бы несовместимые с «нормальными» буднями публичного дома, но беспощадно обнажающие всю губительность, бесчеловечность, кощунственность происходящего: эшафот, шествие на казнь, искаженные мукой черты на иконе…

Замечательна «оркестровка» стихотворения: с первых строк возникает особая нота – напряженный, несмолкающий звук («Желтый Зимний Закат За окном… на каЗнь осужденных поведут на Закате таком»), пронизывающий буквально все строфы и порой достигающий чрезвычайного драматизма:

  • РаЗве дом этот – дом в самом деле?
  • РаЗве так суждено меж людьми?
  • …Только губы с Запекшейся кровью
  • На иконе твоей Золотой
  • (РаЗве это мы Звали любовью?)
  • Преломились беЗумной чертой…

Нет, если уж уподоблять Блока певцу, то лишь так, как это сделала Анна Ахматова, назвав его в одном стихотворении «трагическим тенором эпохи». Не традиционным слащавым «душкой-тенором», как поясняла она сама, а совершенно иным, необычным – с голосом, полным глубокого драматизма, и «страшным, дымным лицом» (эти слова из другого произведения Ахматовой перекликаются с собственными строками поэта о «кровавом отсвете в лицах»).

Блок не только магнетически притягивал современников красотой и музыкальностью стиха («Незнакомку» твердили наизусть самые разные люди), но и потрясал бесстрашной искренностью, высокой «шиллеровской» человечностью и совестливостью.

Перед его глазами неотступно стояла «обреченных вереница», о которой говорилось еще в сравнительно ранних стихах, не позволяя «уйти в красивые уюты», прельститься надеждой на собственное, «личное» счастье, как бы оно ни манило. В стихотворении «Так.

Буря этих лет прошла…» мысль о мужике, который после подавленной революции вновь понуро «поплелся бороздою сырой и черной», вроде бы готова отступить перед радужным соблазном любви, возврата в страну счастливых воспоминаний, но вкрадчивый зов «забыть о страшном мире» сурово и непреклонно отвергается поэтом.

Трагедия мировой войны отразилась в таких стихах Блока, как «Петроградское небо мутилось дождем…», «Коршун», «Я не предал белое знамя…», оцененных критиками как «оазис в пустоте, выжженной барабанной бездарностью» казенно-патриотических виршей, и еще больше обострила у него любовь к родине и предчувствие неминуемых потрясений. Неудивительно, что все происшедшее в 1917 году он воспринял с самыми великими надеждами, хотя и не обольщался насчет того, чем грозило разбушевавшееся «море» (образ, издавна символизировавший у поэта грозную стихию, народ, историю). С замечательной искренностью выразил он свое тогдашнее умонастроение в стихотворном послании «З. Гиппиус»:

  • Страшно, сладко, неизбежно, надо
  • Мне – бросаться в многопенный вал…

Его нашумевшая поэма «Двенадцать», по выражению чуткого современника, академика С. Ф. Ольденбурга, осветила «и правду и неправду того, что совершилось». Дальнейшие же события Гражданской войны и «военного коммунизма» со всеми их тяготами, лишениями и унижениями привели Блока к глубокому разочарованию. «Но не эти дни мы звали», – сказано в его последнем стихотворении «Пушкинскому Дому». Его муза почти замолкает.

И все же даже в редких, последних «каплях» блоковской лирики сказалось бесконечно много: и благодарное преклонение перед жизнью, красотой, «родным для сердца звуком» отечественной культуры («Пушкинскому Дому»), и страстный порыв сквозь наставшую «непогоду» в «грядущие века», и прощальное напутствие собственным стихам, в котором вновь прозвучала столь дорогая ему мысль о неразрывности «объективного» и «личного», образовавшей драгоценный и неповторимый склад его поэзии. В надписи, сделанной на одном из своих последних сборников, подаренном героине цикла «Кармен», актрисе Л. А. Дельмас, он обращался к своим «песням» со словами:

  • Неситесь! Буря и тревога
  • Вам дали легкие крыла,
  • Но нежной прихоти немного
  • Иным из вас она дала…

Смерть Александра Блока глубоко потрясла самых разных людей.

«Наше солнце, в муках погасшее», – писала о покойном Анна Ахматова.

«У Блока не осталось детей… но у него осталось больше, и нет ни одного из новых поэтов, на кого б не упал луч его звезды, – отозвался на горестную весть другой замечательный писатель, Алексей Ремизов. – А звезда его – трепет слова его, как оно билось, трепет сердца Лермонтова и Некрасова – звезда его незакатна».

Она сияет и поныне.

Андрей Турков

Из книги первой

(1898–1904)

Рис.3 Лирика

Ante lucem[1]

Рис.4 Лирика

(1898–1900)

С.-Петербург – с. Шахматово

«Пусть светит месяц – ночь темна…»

  • Пусть светит месяц – ночь темна.
  • Пусть жизнь приносит людям счастье, —
  • В моей душе любви весна
  • Не сменит бурного ненастья.
  • Ночь распростерлась надо мной
  • И отвечает мертвым взглядом
  • На тусклый взор души больной,
  • Облитой острым, сладким ядом.
  • И тщетно, страсти затая,
  • В холодной мгле передрассветной
  • Среди толпы блуждаю я
  • С одной лишь думою заветной:
  • Пусть светит месяц – ночь темна.
  • Пусть жизнь приносит людям счастье, —
  • В моей душе любви весна
  • Не сменит бурного ненастья.

Январь 1898. С.-Петербург

Рис.5 Лирика

«Луна проснулась. Город шумный…»

К. М. С.

  • Луна проснулась. Город шумный
  • Гремит вдали и льет огни,
  • Здесь все так тихо, там безумно,
  • Там все звенит, – а мы одни…
  • Но если б пламень этой встречи
  • Был пламень вечный и святой,
  • Не так лились бы наши речи,
  • Не так звучал бы голос твой!..
  • Ужель живут еще страданья,
  • И счастье может унести?
  • В час равнодушного свиданья
  • Мы вспомним грустное прости…[2]

14 декабря 1898

«Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене…»

  • Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной
  •                                                              сцене,
  • Безумная, как страсть, спокойная, как сон,
  • А я, повергнутый, склонял свои колени
  • И думал: «Счастье там, я снова покорен!»
  • Но ты, Офелия, смотрела на Гамлета
  • Без счастья, без любви, богиня красоты,
  • А розы сыпались на бедного поэта,
  • И с розами лились, лились его мечты…
  • Ты умерла, вся в розовом сияньи,
  • С цветами на груди, с цветами на кудрях,
  • А я стоял в твоем благоуханьи,
  • С цветами на груди, на голове, в руках…

23 декабря 1898

Гамаюн, птица вещая

(Картина В. Васнецова)

  • На гладях бесконечных вод,
  • Закатом в пурпур облеченных,
  • Она вещает и поет,
  • Не в силах крыл поднять смятенных…
  • Вещает иго злых татар,
  • Вещает казней ряд кровавых,
  • И трус, и голод, и пожар,
  • Злодеев силу, гибель правых…
  • Предвечным ужасом объят,
  • Прекрасный лик горит любовью,
  • Но вещей правдою звучат
  • Уста, запекшиеся кровью!..

23 февраля 1899

Рис.6 Лирика

Стихи о прекрасной даме

(1901–1902)

Рис.7 Лирика

Вступление

  • Отдых напрасен. Дорога крута.
  • Вечер прекрасен. Стучу в ворота.
  • Дольнему стуку чужда и строга,
  • Ты рассыпаешь кругом жемчуга.
  • Терем высок, и заря замерла.
  • Красная тайна у входа легла.
  • Кто поджигал на заре терема,
  • Что воздвигала Царевна Сама?
  • Каждый конек на узорной резьбе
  • Красное пламя бросает к тебе.
  • Купол стремится в лазурную высь.
  • Синие окна румянцем зажглись.
  • Все колокольные звоны гудят.
  • Залит весной беззакатный наряд.
  • Ты ли меня на закатах ждала?
  • Терем зажгла? Ворота отперла?

28 декабря 1903

I

С.-Петербург. Весна 1901 года

«Я вышел. Медленно сходили…»

  • Я вышел. Медленно сходили
  • На землю сумерки зимы.
  • Минувших дней младые были
  • Пришли доверчиво из тьмы…
  • Пришли и встали за плечами,
  • И пели с ветром о весне…
  • И тихими я шел шагами,
  • Провидя вечность в глубине…
  • О, лучших дней живые были!
  • Под вашу песнь из глубины
  • На землю сумерки сходили
  • И вечности вставали сны!..

25 января 1901. С.-Петербург

«Ветер принес издалёка…»

  • Ветер принес издалёка
  • Песни весенней намек,
  • Где-то светло и глубоко
  • Неба открылся клочок.
  • В этой бездонной лазури,
  • В сумерках близкой весны
  • Плакали зимние бури,
  • Реяли звездные сны.
  • Робко, темно и глубоко
  • Плакали струны мои.
  • Ветер принес издалёка
  • Звучные песни твои.

29 января 1901

«Душа молчит. В холодном небе…»

  • Душа молчит. В холодном небе
  • Все те же звезды ей горят.
  • Кругом о злате иль о хлебе
  • Народы шумные кричат…
  • Она молчит, – и внемлет крикам,
  • И зрит далекие миры,
  • Но в одиночестве двуликом
  • Готовит чудные дары,
  • Дары своим богам готовит
  • И, умащенная, в тиши,
  • Неустающим слухом ловит
  • Далекий зов другой души…
  • Так – белых птиц над океаном
  • Неразлученные сердца
  • Звучат призывом за туманом,
  • Понятным им лишь до конца.

3 февраля 1901

«Все бытие и сущее согласно…»

  • Все бытие и сущее согласно
  • В великой непрестанной тишине.
  • Смотри туда участно, безучастно, —
  • Мне все равно – вселенная во мне.
  • Я чувствую, и верую, и знаю,
  • Сочувствием провидца не прельстишь.
  • Я сам в себе с избытком заключаю
  • Все те огни, какими ты горишь.
  • Но больше нет ни слабости, ни силы,
  • Прошедшее, грядущее – во мне.
  • Все бытие и сущее застыло
  • В великой, неизменной тишине.
  • Я здесь в конце, исполненный прозренья,
  • Я перешел граничную черту.
  • Я только жду условного виденья,
  • Чтоб отлететь в иную пустоту.

17 мая 1901

«Кто-то шепчет и смеется…»

  • Кто-то шепчет и смеется
  • Сквозь лазоревый туман.
  • Только мне в тиши взгрустнется —
  • Снова смех из милых стран!
  • Снова шопот – и в шептаньи
  • Чья-то ласка, как во сне,
  • В чьем-то женственном дыханьи,
  • Видно, вечно радость мне!
  • Пошепчи, посмейся, милый,
  • Милый образ, нежный сон;
  • Ты нездешней, видно, силой
  • Наделен и окрылен.

20 мая 1901

Рис.8 Лирика

II

С. Шахматово. Лето и осень 1901 года

«Небесное умом не измеримо…»

  • Небесное умом не измеримо,
  • Лазурное сокрыто от умов.
  • Лишь изредка приносят серафимы
  • Священный сон избранникам миров.
  • И мнилась мне Российская Венера,
  • Тяжелою туникой повита,
  • Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры,
  • В чертах лица – спокойная мечта.
  • Она сошла на землю не впервые,
  • Но вкруг нее толпятся в первый раз
  • Богатыри не те, и витязи иные…
  • И странен блеск ее глубоких глаз…

29 мая 1901. С. Шахматово

«Они звучат, они ликуют…»

  • Они звучат, они ликуют,
  • Не уставая никогда,
  • Они победу торжествуют,
  • Они блаженны навсегда.
  • Кто уследит в окрестном звоне,
  • Кто ощутит хоть краткий миг
  • Мой бесконечный в тайном лоне,
  • Мой гармонический язык?
  • Пусть всем чужда моя свобода,
  • Пусть всем я чужд в саду моем —
  • Звенит и буйствует природа,
  • Я – соучастник ей во всем!

30 мая 1901

«Одинокий, к тебе прихожу…»

  • Одинокий, к тебе прихожу,
  • Околдован огнями любви.
  • Ты гадаешь. – Меня не зови. —
  • Я и сам уж давно ворожу.
  • От тяжелого бремени лет
  • Я спасался одной ворожбой,
  • И опять ворожу над тобой,
  • Но неясен и смутен ответ.
  • Ворожбой полоненные дни
  • Я лелею года, – не зови…
  • Только скоро ль погаснут огни
  • Заколдованной темной любви?

1 июня 1901. С. Шахматово

«Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…»

  • И тяжкий сон житейского сознанья
  • Ты отряхнешь, тоскуя и любя.
Вл. Соловьев
  • Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
  • Все в облике одном предчувствую Тебя.
  • Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
  • И молча жду, – тоскуя и любя.
  • Весь горизонт в огне, и близко появленье,
  • Но страшно мне: изменишь облик Ты,
  • И дерзкое возбудишь подозренье,
  • Сменив в конце привычные черты.
  • О, как паду – и горестно, и низко,
  • Не одолев смертельныя мечты!
  • Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
  • Но страшно мне: изменишь облик Ты.

4 июня 1901. С. Шахматово

Рис.9 Лирика

«Внемля зову жизни смутной…»

  • Внемля зову жизни смутной,
  • Тайно плещущей во мне,
  • Мысли ложной и минутной
  • Не отдамся и во сне.
  • Жду волны – волны попутной
  • К лучезарной глубине.
  • Чуть слежу, склонив колени,
  • Взором кроток, сердцем тих,
  • Уплывающие тени
  • Суетливых дел мирских
  • Средь видений, сновидений,
  • Голосов миров иных.

3 июля 1901

«Прозрачные, неведомые тени…»

  • Прозрачные, неведомые тени
  • К Тебе плывут, и с ними Ты плывешь,
  • В объятия лазурных сновидений,
  • Невнятных нам, – Себя Ты отдаешь.
  • Перед Тобой синеют без границы
  • Моря, поля, и горы, и леса,
  • Перекликаются в свободной выси птицы,
  • Встает туман, алеют небеса.
  • А здесь, внизу, в пыли, в уничиженьи,
  • Узрев на миг бессмертные черты,
  • Безвестный раб, исполнен вдохновенья,
  • Тебя поет. Его не знаешь Ты,
  • Не отличишь его в толпе народной,
  • Не наградишь улыбкою его,
  • Когда вослед взирает, несвободный,
  • Вкусив на миг бессмертья Твоего.

3 июля 1901

«Я жду призыва, ищу ответа…»

  • Я жду призыва, ищу ответа,
  • Немеет небо, земля в молчаньи,
  • За желтой нивой – далёко где-то —
  • На миг проснулось мое воззванье.
  • Из отголосков далекой речи,
  • С ночного неба, с полей дремотных,
  • Все мнятся тайны грядущей встречи,
  • Свиданий ясных, но мимолетных.
  • Я жду – и трепет объемлет новый,
  • Все ярче небо, молчанье глуше…
  • Ночную тайну разрушит слово…
  • Помилуй, Боже, ночные души!
  • На миг проснулось за нивой, где-то,
  • Далеким эхом мое воззванье.
  • Все жду призыва, ищу ответа,
  • Но странно длится земли молчанье…

7 июля 1901

Рис.10 Лирика

«Не жди последнего ответа…»

  • Не жди последнего ответа,
  • Его в сей жизни не найти.
  • Но ясно чует слух поэта
  • Далекий гул в своем пути.
  • Он приклонил с вниманьем ухо,
  • Он жадно внемлет, чутко ждет,
  • И донеслось уже до слуха:
  • Цветет, блаженствует, растет…
  • Все ближе – чаянье сильнее,
  • Но, ах! – волненья не снести…
  • И вещий падает, немея,
  • Заслыша близкий гул в пути.
  • Кругом – семья в чаду молений,
  • И над кладби́щем – мерный звон…
  • Им не постигнуть сновидений,
  • Которых не дождался он!

19 июля 1901

«Сумерки, сумерки вешние…»

  • Дождешься ль вечерней порой
  • Опять и желанья, и лодки,
  • Весла и огня за рекой?
Фет
  • Сумерки, сумерки вешние,
  • Хладные волны у ног,
  • В сердце – надежды нездешние,
  • Волны бегут на песок.
  • Отзвуки, песня далекая,
  • Но различить – не могу.
  • Плачет душа одинокая
  • Там, на другом берегу.
  • Тайна ль моя совершается,
  • Ты ли зовешь вдалеке?
  • Лодка ныряет, качается,
  • Что-то бежит по реке.
  • В сердце – надежды нездешние,
  • Кто-то навстречу – бегу…
  • Отблески, сумерки вешние,
  • Клики на том берегу.

16 августа 1901

«Ты горишь над высокой горою…»

  • Ты горишь над высокой горою,
  • Недоступна в Своем терему.
  • Я примчуся вечерней порою,
  • В упоеньи мечту обниму.
  • Ты, заслышав меня издалёка,
  • Свой костер разведешь ввечеру.
  • Стану, верный велениям Рока,
  • Постигать огневую игру.
  • И, когда среди мрака снопами
  • Искры станут кружиться в дыму, —
  • Я умчусь с огневыми кругами
  • И настигну Тебя в терему.

18 августа 1901

«Видно, дни золотые пришли…»

  • Видно, дни золотые пришли.
  • Все деревья стоят, как в сияньи.
  • Ночью холодом веет с земли;
  • Утром белая церковь вдали
  • И близка и ясна очертаньем.
  • Всё поют и поют вдалеке,
  • Кто поет – не пойму; а казалось,
  • Будто к вечеру там, на реке —
  • В камышах ли, в сухой осоке —
  • И знакомая песнь раздавалась.
  • Только я не хочу узнавать.
  • Да и песням знакомым не верю.
  • Все равно – мне певца не понять.
  • От себя ли скрывать Роковую потерю?

24 августа 1901

«Кругом далекая равнина…»

  • Кругом далекая равнина,
  • Да толпы обгорелых пней.
  • Внизу – родимая долина,
  • И тучи стелются над ней.
  • Ничто не манит за собою,
  • Как будто даль сама близка.
  • Здесь между небом и землею
  • Живет угрюмая тоска.
  • Она и днем и ночью роет
  • В полях песчаные бугры.
  • Порою жалобно завоет
  • И вновь умолкнет – до поры.
  • И все, что будет, все, что было, —
  • Холодный и бездушный прах,
  • Как эти камни над могилой
  • Любви, затерянной в полях.

25 августа 1901. Д. Ивлево

«Нет конца лесным тропинкам…»

  • Нет конца лесным тропинкам.
  • Только встретить до звезды
  • Чуть заметные следы…
  • Внемлет слух лесным былинкам.
  • Всюду ясная молва
  • Об утраченных и близких…
  • По верхушкам елок низких
  • Перелетные слова…
  • Не замечу ль по былинкам
  • Потаенного следа…
  • Вот она – зажглась звезда!
  • Нет конца лесным тропинкам.

2 сентября 1901. Церковный лес

III

С.-Петербург. Осень и зима 1901 года

«Смотри – я отступаю в тень…»

  • Смотри – я отступаю в тень,
  • А ты по-прежнему в сомненьи
  • И все боишься встретить день,
  • Не чуя ночи приближенья.
  • Не жди ты вдохновенных слов —
  • Я, запоздалый на границе,
  • Спокойно жду последних снов,
  • Забытых здесь, в земной темнице.
  • Могу ли я хранить мечты
  • И верить в здешние виденья,
  • Когда единственная ты
  • Не веришь смертным песнопеньям?
  • Но предо мной кружится мгла,
  • Не чуя мимолетной боли,
  • И ты безоблачно светла,
  • Но лишь в бессмертьи, – не в юдоли.

20 сентября 1901

«Пройдет зима – увидишь ты…»

  • Пройдет зима – увидишь ты
  • Мои равнины и болота
  • И скажешь: «Сколько красоты!
  • Какая мертвая дремота!»
  • Но помни, юная, в тиши
  • Моих равнин хранил я думы
  • И тщетно ждал твоей души,
  • Больной, мятежный и угрюмый.
  • Я в этом сумраке гадал,
  • Взирал в лицо я смерти хладной
  • И бесконечно долго ждал,
  • В туманы всматриваясь жадно.
  • Но мимо проходила ты, —
  • Среди болот хранил я думы,
  • И этой мертвой красоты
  • В душе остался след угрюмый.

21 сентября 1901

«Встану я в утро туманное…»

  • Встану я в утро туманное,
  • Солнце ударит в лицо.
  • Ты ли, подруга желанная,
  • Всходишь ко мне на крыльцо?
  • Настежь ворота тяжелые!
  • Ветром пахнуло в окно!
  • Песни такие веселые
  • Не раздавались давно!
  • С ними и в утро туманное
  • Солнце и ветер в лицо!
  • С ними подруга желанная
  • Всходит ко мне на крыльцо!

3 октября 1901

Рис.11 Лирика

«Снова ближе вечерние тени…»

  • Снова ближе вечерние тени,
  • Ясный день догорает вдали.
  • Снова сонмы нездешних видений
  • Всколыхнулись – плывут – подошли.
  • Что же ты на великую встречу
  • Не вскрываешь свои глубины́?
  • Или чуешь иного предтечу
  • Несомненной и близкой весны?
  • Чуть во мраке светильник завижу,
  • Поднимусь и, не глядя, лечу.
  • Ты ж и в сумраке, милая, ближе
  • К неподвижному жизни ключу.

14 октября 1901

«Скрипнула дверь. Задрожала рука…»

  • Скрипнула дверь. Задрожала рука.
  • Вышла я в улицы сонные.
  • Там, в поднебесьи, идут облака,
  • Через туман озаренные.
  • С ними – знакомое, слышу, вослед…
  • Нынче ли сердце пробудится?
  • Новой ли, прошлой ли жизни ответ,
  • Вместе ли оба почудятся?
  • Если бы злое несли облака,
  • Сердце мое не дрожало бы…
  • Скрипнула дверь. Задрожала рука.
  • Слезы. И песни. И жалобы.

3 ноября 1901

«Зарево белое, желтое, красное…»

  • Зарево белое, желтое, красное,
  • Крики и звон вдалеке,
  • Ты не обманешь, тревога напрасная,
  • Вижу огни на реке.
  • Заревом ярким и поздними криками
  • Ты не разрушишь мечты.
  • Смотрится призрак очами великими
  • Из-за людской суеты.
  • Смертью твоею натешу лишь взоры я.
  • Жги же свои корабли!
  • Вот они – тихие, светлые, скорые —
  • Мчатся ко мне издали.

6 ноября 1901

Рис.12 Лирика

«Жду я холодного дня…»

  • Жду я холодного дня,
  • Сумерек серых я жду.
  • Замерло сердце, звеня:
  • Ты говорила: «Приду, —
  • Жди на распутьи – вдали
  • Людных и ярких дорог,
  • Чтобы с величьем земли
  • Ты разлучиться не мог.
  • Тихо приду и замру,
  • Как твое сердце, звеня,
  • Двери тебе отопру
  • В сумерках зимнего дня».

21 ноября 1901

Рис.13 Лирика

«Ты страстно ждешь. Тебя зовут…»

  • Ты страстно ждешь. Тебя зовут, —
  • Но голоса мне незнакомы,
  • Очаг остыл, – тебе приют —
  • Родная степь. Лишь в ней ты – дома.
  • Там – вечереющая даль,
  • Туманы, призраки, виденья,
  • Мне – беспокойство и печаль,
  • Тебе – покой и примиренье.
  • О, жалок я перед тобой!
  • Все обнимаю, всем владею,
  • Хочу владеть тобой одной,
  • Но не могу и не умею!

22 ноября 1901

«Вечереющий сумрак, поверь…»

  • Вечереющий сумрак, поверь,
  • Мне напомнил неясный ответ.
  • Жду – внезапно отво́рится дверь,
  • Набежит исчезающий свет.
  • Словно бледные в прошлом мечты,
  • Мне лица сохранились черты
  • И отрывки неведомых слов,
  • Словно отклики прежних миров,
  • Где жила ты и, бледная, шла,
  • Под ресницами сумрак тая,
  • За тобою – живая ладья,
  • Словно белая лебедь, плыла.
  • За ладьей – огневые струи —
  • Беспокойные песни мои…
  • Им внимала задумчиво ты,
  • И лица сохранились черты,
  • И запомнилась бледная высь,
  • Где последние сны пронеслись.
  • В этой выси живу я, поверь,
  • Смутной памятью сумрачных лет,
  • Смутно помню – отво́рится дверь,
  • Набежит исчезающий свет.

20 декабря 1901

Рис.14 Лирика

IV

С.-Петербург. Зима и весна 1902 года

«Бегут неверные дневные тени…»

С. Соловьеву

  • Бегут неверные дневные тени.
  • Высок и внятен колокольный зов.
  • Озарены церковные ступени,
  • Их камень жив – и ждет твоих шагов.
  • Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,
  • Одетый страшной святостью веков,
  • И, может быть, цветок весны уронишь
  • Здесь, в этой мгле, у строгих образов.
  • Растут невнятно розовые тени,
  • Высок и внятен колокольный зов,
  • Ложится мгла на старые ступени…
  • Я озарен – я жду твоих шагов.

4 января 1902

Рис.15 Лирика

«Там, в полусумраке собора…»

  • Там, в полусумраке собора,
  • В лампадном свете образа.
  • Живая ночь заглянет скоро
  • В твои бессонные глаза.
  • В речах о мудрости небесной
  • Земные чуются струи.
  • Там, в сводах – сумрак неизвестный,
  • Здесь – холод каменной скамьи.
  • Глубокий жар случайной встречи
  • Дохнул с церковной высоты
  • На эти дремлющие свечи,
  • На образа и на цветы.
  • И вдохновительно молчанье,
  • И скрыты помыслы твои,
  • И смутно чуется познанье
  • И дрожь голубки и змеи.

14 января 1902

«Я укрыт до времени в приделе…»

  • Я укрыт до времени в приделе,
  • Но растут великие крыла.
  • Час придет – исчезнет мысль о теле,
  • Станет высь прозрачна и светла.
  • Так светла, как в день веселой встречи,
  • Так прозрачна, как твоя мечта.
  • Ты услышишь сладостные речи,
  • Новой силой расцветут уста.
  • Мы с тобой подняться не успели, —
  • Загорелся мой тяжелый щит.
  • Пусть же ныне в роковом приделе,
  • Одинокий, в сердце догорит.
  • Новый щит я подниму для встречи,
  • Вознесу живое сердце вновь.
  • Ты услышишь сладостные речи,
  • Ты ответишь на мою любовь.
  • Час придет – в холодные мятели
  • Даль весны заглянет, весела.
  • Я укрыт до времени в приделе.
  • Но растут всемощные крыла.

29 января 1902

Рис.16 Лирика

«Верю в Солнце Завета…»

И Дух и Невеста говорят: прииди.

Апокалипсис
  • Верю в Солнце Завета,
  • Вижу зори вдали.
  • Жду вселенского света
  • От весенней земли.
  • Все дышавшее ложью
  • Отшатнулось, дрожа.
  • Предо мной – к бездорожью
  • Золотая межа.
  • Заповеданных лилий
  • Прохожу я леса.
  • Полны ангельских крылий
  • Надо мной небеса.
  • Непостижного света
  • Задрожали струи.
  • Верю в Солнце Завета,
  • Вижу очи Твои.

22 февраля 1902

«Ты – Божий день. Мои мечты…»

  • Ты – Божий день. Мои мечты —
  • Орлы, кричащие в лазури.
  • Под гневом светлой красоты
  • Они всечасно в вихре бури.
  • Стрела пронзает их сердца,
  • Они летят в паденьи диком…
  • Но и в паденьи – нет конца
  • Хвалам, и клекоту, и крикам!

21 февраля 1902

«Там сумерки невнятно трепетали…»

  • Там сумерки невнятно трепетали,
  • Таинственно сменяя день пустой.
  • Кто, проходя, души моей скрижали
  • Заполонил упорною мечтой?
  • Кто, проходя, тревожно кинул взоры
  • На этот смутно отходящий день?
  • Там, в глубинах, – мечты и мысли скоры,
  • Здесь, на земле, – как сон, и свет и тень.
  • Но я пойму и все мечтой объемлю,
  • Отброшу сны, увижу наяву,
  • Кто тронул здесь одну со мною землю,
  • За ним в вечерний сумрак уплыву.

Февраль 1902

Рис.17 Лирика

«Жизнь медленная шла, как старая гадалка…»

  • Жизнь медленная шла, как старая гадалка,
  • Таинственно шепча забытые слова.
  • Вздыхал о чем-то я, чего-то было жалко,
  • Какою-то мечтой горела голова.
  • Остановясь на перекрестке, в поле,
  • Я наблюдал зубчатые леса.
  • Но даже здесь, под игом чуждой воли,
  • Казалось, тяжки были небеса.
  • И вспомнил я сокрытые причины
  • Плененья дум, плененья юных сил.
  • А там, вдали – зубчатые вершины
  • День отходящий томно золотил…
  • Весна, весна! Скажи, чего мне жалко?
  • Какой мечтой пылает голова?
  • Таинственно, как старая гадалка,
  • Мне шепчет жизнь забытые слова.

16 марта 1902

«На темном пороге тайком…»

  • На темном пороге тайком
  • Святые шепчу имена.
  • Я знаю: мы в храме вдвоем,
  • Ты думаешь: здесь ты одна…
  • Я слушаю вздохи твои
  • В каком-то несбыточном сне…
  • Слова о какой-то любви…
  • И, Боже! мечты обо мне…
  • Но снова кругом тишина,
  • И плачущий голос затих…
  • И снова шепчу имена
  • Безумно забытых святых.
  • Все призрак – все горе – все ложь!
  • Дрожу, и молюсь, и шепчу…
  • О, если крылами взмахнешь,
  • С тобой навсегда улечу!..

Март 1902

Рис.18 Лирика

«Люблю высокие соборы…»

  • Люблю высокие соборы,
  • Душой смиряясь, посещать,
  • Входить на сумрачные хоры,
  • В толпе поющих исчезать.
  • Боюсь души моей двуликой
  • И осторожно хороню
  • Свой образ дьявольский и дикий
  • В сию священную броню.
  • В своей молитве суеверной
  • Ищу защиты у Христа,
  • Но из-под маски лицемерной
  • Смеются лживые уста.
  • И тихо, с измененным ликом,
  • В мерцаньи мертвенном свечей,
  • Бужу я память о Двуликом
  • В сердцах молящихся людей.
  • Вот – содрогнулись, смолкли хоры,
  • В смятеньи бросились бежать…
  • Люблю высокие соборы,
  • Душой смиряясь, посещать.

8 апреля 1902

«Слышу колокол. В поле весна…»

  • Слышу колокол. В поле весна.
  • Ты открыла веселые окна.
  • День смеялся и гас. Ты следила одна
  • Облаков розоватых волокна.
  • Смех прошел по лицу, но замолк и исчез…
  • Что же мимо прошло и смутило?
  • Ухожу в розовеющий лес…
  • Ты забудешь меня, как простила.

Апрель 1902

«Мы встречались с тобой на закате…»

  • Мы встречались с тобой на закате,
  • Ты веслом рассекала залив.
  • Я любил твое белое платье,
  • Утонченность мечты разлюбив.
  • Были странны безмолвные встречи.
  • Впереди – на песчаной косе
  • Загорались вечерние свечи.
  • Кто-то думал о бледной красе.
  • Приближений, сближений, сгораний —
  • Не приемлет лазурная тишь…
  • Мы встречались в вечернем тумане,
  • Где у берега рябь и камыш.
  • Ни тоски, ни любви, ни обиды,
  • Все померкло, прошло, отошло…
  • Белый стан, голоса панихиды
  • И твое золотое весло.

13 мая 1902

Рис.19 Лирика

«Тебя скрывали туманы…»

  • Тебя скрывали туманы,
  • И самый голос был слаб.
  • Я помню эти обманы,
  • Я помню, покорный раб.
  • Тебя венчала корона
  • Еще рассветных причуд.
  • Я помню ступени трона
  • И первый твой строгий суд.
  • Какие бледные платья!
  • Какая странная тишь!
  • И лилий полны объятья,
  • И ты без мысли глядишь…
  • Кто знает, где это было?
  • Куда упала Звезда?
  • Какие слова говорила,
  • Говорила ли ты тогда?
  • Но разве мог не узнать я
  • Белый речной цветок,
  • И эти бледные платья,
  • И странный, белый намек?

Май 1902

V

С. Шахматово. Лето 1902 года

«Брожу в стенах монастыря…»

  • Брожу в стенах монастыря,
  • Безрадостный и темный инок.
  • Чуть брезжит бледная заря, —
  • Слежу мелькания снежинок.
  • Ах, ночь длинна, заря бледна
  • На нашем севере угрюмом.
  • У занесенного окна
  • Упорным предаюся думам.
  • Один и тот же снег – белей
  • Нетронутой и вечной ризы.
  • И вечно бледный воск свечей,
  • И убеленные карнизы.
  • Мне странен холод здешних стен
  • И непонятна жизни бедность.
  • Меня пугает сонный плен
  • И братий мертвенная бледность.
  • Заря бледна, и ночь долга,
  • Как ряд заутрень и обеден.
  • Ах, сам я бледен, как снега,
  • В упорной думе сердцем беден…

11 июня 1902. С. Шахматово

«Пробивалась певучим потоком…»

  • Пробивалась певучим потоком,
  • Уходила в немую лазурь,
  • Исчезала в просторе глубоком
  • Отдаленным мечтанием бурь.
  • Мы, забыты в стране одичалой,
  • Жили бедные, чуждые слез,
  • Трепетали, молились на скалы,
  • Не видали сгорающих роз.
  • Вдруг примчалась на север угрюмый,
  • В небывалой предстала красе,
  • Назвала себя смертною думой,
  • Солнце, месяц и звезды в косе.
  • Отошли облака и тревоги,
  • Все житейское – в сладостной мгле,
  • Побежали святые дороги,
  • Словно небо вернулось к земле.
  • И на нашей земле одичалой
  • Мы постигли сгорания роз.
  • Злые думы и гордые скалы —
  • Все растаяло в пламени слез.

1 июля 1902

«Я, отрок, зажигаю свечи…»

Имеющий невесту есть жених; а друг

жениха, стоящий и внимающий ему,

радостью радуется, слыша голос жениха.

От Иоанна, III, 29
  • Я, отрок, зажигаю свечи,
  • Огонь кадильный берегу.
  • Она без мысли и без речи
  • На том смеется берегу.
  • Люблю вечернее моленье
  • У белой церкви над рекой,
  • Передзакатное селенье
  • И сумрак мутно-голубой.
  • Покорный ласковому взгляду,
  • Любуюсь тайной красоты,
  • И за церковную ограду
  • Бросаю белые цветы.
  • Падет туманная завеса.
  • Жених сойдет из алтаря.
  • И от вершин зубчатых леса
  • Забрезжит брачная заря.

7 июля 1902

Рис.20 Лирика

«Я и молод, и свеж, и влюблен…»

  • Я и молод, и свеж, и влюблен,
  • Я в тревоге, в тоске и в мольбе,
  • Зеленею, таинственный клен,
  • Неизменно склоненный к тебе.
  • Теплый ветер пройдет по листам —
  • Задрожат от молитвы стволы,
  • На лице, обращенном к звездам, —
  • Ароматные слезы хвалы.
  • Ты придешь под широкий шатер
  • В эти бледные сонные дни
  • Заглядеться на милый убор,
  • Размечтаться в зеленой тени.
  • Ты одна, влюблена и со мной,
  • Нашепчу я таинственный сон,
  • И до ночи – с тоскою, с тобой,
  • Я с тобой, зеленеющий клен.

31 июля 1902

«Ужасен холод вечеров…»

  • Ужасен холод вечеров,
  • Их ветер, бьющийся в тревоге,
  • Несуществующих шагов
  • Тревожный шорох на дороге.
  • Холодная черта зари —
  • Как память близкого недуга
  • И верный знак, что мы внутри
  • Неразмыкаемого круга.

Июль 1902

«Свет в окошке шатался…»

  • Свет в окошке шатался,
  • В полумраке – один —
  • У подъезда шептался
  • С темнотой арлекин.
  • Был окутанный мглою
  • Бело-красный наряд.
  • Наверху – за стеною —
  • Шутовской маскарад.
  • Там лицо укрывали
  • В разноцветную ложь.
  • Но в руке узнавали
  • Неизбежную дрожь.
  • Он – мечом деревянным
  • Начертал письмена.
  • Восхищенная странным,
  • Потуплялась Она.
  • Восхищенью не веря,
  • С темнотою – один —
  • У задумчивой двери
  • Хохотал арлекин.

6 августа 1902

«Без Меня б твои сны улетали…»

  • Без Меня б твои сны улетали
  • В безжеланно-туманную высь,
  • Ты вспомни вечерние дали,
  • В тихий терем, дитя, постучись.
  • Я живу над зубчатой землею,
  • Вечерею в Моем терему.
  • Приходи. Я тебя успокою,
  • Милый, милый, тебя обниму.
  • Отошла Я в снега без возврата,
  • Но, холодные вихри крутя,
  • На черте огневого заката
  • Начертала Я Имя, дитя…

Август 1902

VI

С.-Петербург. Осень—7 ноября 1902 года

«Я вышел в ночь – узнать, понять…»

  • Я вышел в ночь – узнать, понять
  • Далекий шорох, близкий ропот,
  • Несуществующих принять,
  • Поверить в мнимый конский топот.
  • Дорога, под луной бела,
  • Казалось, полнилась шагами.
  • Там только чья-то тень брела
  • И опустилась за холмами.
  • И слушал я – и услыхал:
  • Среди дрожащих лунных пятен
  • Далёко, звонко конь скакал,
  • И легкий посвист был понятен.
  • Но здесь и дальше – ровный звук,
  • И сердце медленно боролось,
  • О, как понять, откуда стук,
  • Откуда будет слышен голос?
  • И вот, слышнее звон копыт,
  • И белый конь ко мне несется…
  • И стало ясно, кто молчит
  • И на пустом седле смеется.
  • Я вышел в ночь – узнать, понять
  • Далекий шорох, близкий ропот,
  • Несуществующих принять,
  • Поверить в мнимый конский топот.

6 сентября 1902. С.-Петербург

«Безрадостные всходят семена…»

  • Безрадостные всходят семена.
  • Холодный ветер бьется в голых прутьях.
  • В моей душе открылись письмена.
  • Я их таю – в селеньях, на распутьях…
  • И кра́дусь я, как тень, у лунных стен.
  • Меняются, темнеют, глохнут стены.
  • Мне сладостно от всяких перемен,
  • Мне каждый день рождает перемены.
  • О, как я жив, как бьет ключами кровь!
  • Я здесь родной с подземными ключами!
  • Мгновенья тайн! Ты, вечная любовь!
  • Я понял вас! Я с вами! Я за вами!
  • Растет, растет великая стена.
  • Холодный ветер бьется в голых прутьях…
  • Я вас открыл, святые письмена.
  • Я вас храню с улыбкой на распутьях.

6 сентября 1902

«В городе колокол бился…»

  • В городе колокол бился,
  • Поздние славя мечты.
  • Я отошел и молился
  • Там, где провиделась Ты.
  • Слушая зов иноверца,
  • Поздними днями дыша,
  • Билось по-прежнему сердце,
  • Не изменялась душа.
  • Все отошло, изменило,
  • Шепчет про душу мою…
  • Ты лишь Одна сохранила
  • Древнюю Тайну Свою.

15 сентября 1902

Экклесиаст

  • Благословляя свет и тень
  • И веселясь игрою лирной,
  • Смотри туда – в хао́с безмирный,
  • Куда склоняется твой день.
  • Цела серебряная цепь,
  • Твои наполнены кувшины,
  • Миндаль цветет на дне долины,
  • И влажным зноем дышит степь.
  • Идешь ты к дому на горах,
  • Полдневным солнцем залитая;
  • Идешь – повязка золотая
  • В смолистых тонет волосах.
  • Зачахли каперса цветы,
  • И вот – кузнечик тяжелеет,
  • И на дороге ужас веет,
  • И помрачились высоты.
  • Молоть устали жернова.
  • Бегут испуганные стражи,
  • И всех объемлет призрак вражий,
  • И долу гнутся дерева.
  • Все диким страхом смятено.
  • Столпились в кучу люди, звери.
  • И тщетно замыкают двери
  • Досель смотревшие в окно.

24 сентября 1902

«При жолтом свете веселились…»

  • При жолтом свете веселились,
  • Всю ночь у стен сжимался круг,
  • Ряды танцующих двоились,
  • И мнился неотступный друг.
  • Желанье поднимало груди,
  • На лицах отражался зной.
  • Я проходил с мечтой о чуде,
  • Томимый похотью чужой…
  • Казалось, там, за дымкой пыли,
  • В толпе скрываясь, кто-то жил,
  • И очи странные следили,
  • И голос пел и говорил…

Сентябрь 1902

«Явился он на стройном бале…»

  • Явился он на стройном бале
  • В блестяще сомкнутом кругу.
  • Огни зловещие мигали,
  • И взор описывал дугу.
  • Всю ночь кружились в шумном танце,
  • Всю ночь у стен сжимался круг.
  • И на заре – в оконном глянце
  • Бесшумный появился друг.
  • Он встал и поднял взор совиный,
  • И смотрит – пристальный – один,
  • Куда за бледной Коломбиной
  • Бежал звенящий Арлекин.
  • А там – в углу – под образами,
  • В толпе, мятущейся пестро,
  • Вращая детскими глазами,
  • Дрожит обманутый Пьеро.

7 октября 1902

«Вхожу я в темные храмы…»

  • Вхожу я в темные храмы,
  • Совершаю бедный обряд.
  • Там жду я Прекрасной Дамы
  • В мерцаньи красных лампад.
  • В тени у высокой колонны
  • Дрожу от скрипа дверей.
  • А в лицо мне глядит, озаренный,
  • Только образ, лишь сон о Ней.
  • О, я привык к этим ризам
  • Величавой Вечной Жены!
  • Высоко бегут по карнизам
  • Улыбки, сказки и сны.
  • О, Святая, как ласковы свечи,
  • Как отрадны Твои черты!
  • Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
  • Но я верю: Милая – Ты.

25 октября 1902

«Разгораются тайные знаки…»

  • Разгораются тайные знаки
  • На глухой, непробудной стене.
  • Золотые и красные маки
  • Надо мной тяготеют во сне.
  • Укрываюсь в ночные пещеры
  • И не помню суровых чудес.
  • На заре – голубые химеры
  • Смотрят в зеркале ярких небес.
  • Убегаю в прошедшие миги,
  • Закрываю от страха глаза,
  • На листах холодеющей книги —
  • Золотая девичья коса.
  • Надо мной небосвод уже низок,
  • Черный сон тяготеет в груди.
  • Мой конец предначертанный близок,
  • И война, и пожар – впереди.

Октябрь 1902

«Мне страшно с Тобой встречаться…»

  • Мне страшно с Тобой встречаться.
  • Страшнее Тебя не встречать.
  • Я стал всему удивляться,
  • На всем уловил печать.
  • По улице ходят тени,
  • Не пойму – живут или спят.
  • Прильнув к церковной ступени,
  • Боюсь оглянуться назад.
  • Кладут мне на плечи руки,
  • Но я не помню имен.
  • В ушах раздаются звуки
  • Недавних больших похорон.
  • А хмурое небо низко —
  • Покрыло и самый храм.
  • Я знаю: Ты здесь. Ты близко.
  • Тебя здесь нет. Ты – там.

5 ноября 1902

Рис.21 Лирика

«Дома растут, как желанья…»

  • Дома растут, как желанья,
  • Но взгляни внезапно назад:
  • Там, где было белое зданье,
  • Увидишь ты черный смрад.
  • Так все вещи меняют место,
  • Неприметно уходят ввысь.
  • Ты, Орфей, потерял невесту, —
  • Кто шепнул тебе: «Оглянись…»?
  • Я закрою голову белым,
  • Закричу и кинусь в поток.
  • И всплывет, качнется над телом
  • Благовонный, речной цветок.

5 ноября 1902

Рис.22 Лирика

Распутья

(1902–1904)

Рис.23 Лирика

С.Петербург – Bad Nauheim – с. Шахматово

«Я их хранил в приделе Иоанна…»

  • Я их хранил в приделе Иоанна,
  • Недвижный страж, – хранил огонь лампад.
  • И вот – Она, и к Ней – моя Осанна —
  • Венец трудов – превыше всех наград.
  • Я скрыл лицо, и проходили годы.
  • Я пребывал в Служеньи много лет.
  • И вот зажглись лучом вечерним своды,
  • Она дала мне Царственный Ответ.
  • Я здесь один хранил и теплил свечи.
  • Один – пророк – дрожал в дыму кадил.
  • И в Оный День – один участник Встречи —
  • Я этих Встреч ни с кем не разделил.

8 ноября 1902

«Я надел разноцветные перья…»

  • Я надел разноцветные перья,
  • Закалил мои крылья – и жду.
  • Надо мной, подо мной – недоверье,
  • Расплывается сумрак – я жду.
  • Вот сидят, погружаясь в дремоту,
  • Птицы, спутники прежних годов.
  • Все забыли, не верят полету
  • И не видят, на что я готов.
  • Эти бедные, сонные птицы —
  • Не взлетят они стаей с утра,
  • Не заметят мерцанья денницы,
  • Не поймут восклицанья: «Пора!»
  • Но сверкнут мои белые крылья,
  • И сомкнутся, сожмутся они,
  • Удрученные снами бессилья,
  • Засыпая на долгие дни.

21 ноября 1902

«Я буду факел мой блюсти…»

  • Я буду факел мой блюсти
  • У входа в душный сад.
  • Ты будешь цвет и лист плести
  • Высоко вдоль оград.
  • Цветок – звезда в слезах росы
  • Сбежит ко мне с высот.
  • Я буду страж его красы —
  • Безмолвный звездочет.
  • Но в страстный час стена низка,
  • Запретный цвет любим.
  • По следу первого цветка
  • Откроешь путь другим.
  • Ручей цветистый потечет —
  • И нет числа звездам.
  • И я забуду строгий счет
  • Влекущимся цветам.

4 декабря 1902

«Все кричали у круглых столов…»

  • Все кричали у круглых столов,
  • Беспокойно меняя место.
  • Было тускло от винных паров.
  • Вдруг кто-то вошел – и сквозь гул голосов
  • Сказал: «Вот моя невеста».
  • Никто не слыхал ничего.
  • Все визжали неистово, как звери.
  • А один, сам не зная отчего, —
  • Качался и хохотал, указывая на него
  • И на девушку, вошедшую в двери.
  • Она уронила платок,
  • И все они, в злобном усильи,
  • Как будто поняв зловещий намек,
  • Разорвали с визгом каждый клочок
  • И окрасили кровью и пылью.
  • Когда все опять подошли к столу,
  • Притихли и сели на место,
  • Он указал им на девушку в углу
  • И звонко сказал, пронизывая мглу:
  • «Господа! Вот моя невеста».
  • И вдруг тот, кто качался и хохотал,
  • Бессмысленно протягивая руки,
  • Прижался к столу, задрожал, —
  • И те, кто прежде безумно кричал,
  • Услышали плачущие звуки.

25 декабря 1902

«Покраснели и гаснут ступени…»

  • Покраснели и гаснут ступени.
  • Ты сказала сама: «Приду».
  • У входа в сумрак молений
  • Я открыл мое сердце. – Жду.
  • Что скажу я тебе – не знаю.
  • Может быть, от счастья умру.
  • Но, огнем вечерним сгорая,
  • Привлеку и тебя к костру.
  • Расцветает красное пламя.
  • Неожиданно сны сбылись.
  • Ты идешь. Над храмом, над нами —
  • Беззакатная глубь и высь.

25 декабря 1902

Рис.24 Лирика

«Запевающий сон, зацветающий цвет…»

  • Запевающий сон, зацветающий цвет.
  • Исчезающий день, погасающий свет.
  • Открывая окно, увидал я сирень.
  • Это было весной – в улетающий день.
  • Раздышались цветы – и на темный карниз
  • Передвинулись тени ликующих риз.
  • Задыхалась тоска, занималась душа.
  • Распахнул я окно, трепеща и дрожа.
  • И не помню – откуда дохнула в лицо,
  • Запевая, сгорая, взошла на крыльцо.

Сентябрь – декабрь 1902

«Я к людям не выйду навстречу…»

  • Я к людям не выйду навстречу,
  • Испугаюсь хулы и похвал.
  • Пред Тобой Одною отвечу,
  • За то, что всю жизнь молчал.
  • Молчаливые мне понятны,
  • И люблю обращенных в слух:
  • За словами – сквозь гул невнятный
  • Просыпается светлый Дух.
  • Я выйду на праздник молчанья,
  • Моего не заметят лица.
  • Но во мне – потаенное знанье
  • О любви к Тебе без конца.

14 января 1903

«Погружался я в море клевера…»

  • Погружался я в море клевера,
  • Окруженный сказками пчел.
  • Но ветер, зовущий с севера,
  • Мое детское сердце нашел.
  • Призывал на битву равнинную —
  • Побороться с дыханьем небес.
  • Показал мне дорогу пустынную,
  • Уходящую в темный лес.
  • Я иду по ней косогорами
  • И смотрю неустанно вперед,
  • Впереди с невинными взорами
  • Мое детское сердце идет.
  • Пусть глаза утомятся бессонные,
  • Запоет, заалеет пыль…
  • Мне цветы и пчелы влюбленные
  • Рассказали не сказку – быль.

18 февраля 1903

«Зимний ветер играет терновником…»

  • Зимний ветер играет терновником,
  • Задувает в окне свечу.
  • Ты ушла на свиданье с любовником.
  • Я один. Я прощу. Я молчу.
  • Ты не знаешь, кому ты молишься —
  • Он играет и шутит с тобой.
  • О терновник холодный уколешься,
  • Возвращаясь ночью домой.
  • Но, давно прислушавшись к счастию,
  • У окна я тебя подожду.
  • Ты ему отдаешься со страстию.
  • Все равно. Я тайну блюду.
  • Все, что в сердце твоем туманится,
  • Станет ясно в моей тишине.
  • И, когда он с тобой расстанется,
  • Ты признаешься только мне.

20 февраля 1903

«Все ли спокойно в народе?..»

  • – Все ли спокойно в народе?
  • – Нет. Император убит.
  • Кто-то о новой свободе
  • На площадях говорит.
  • – Все ли готовы подняться?
  • – Нет. Каменеют и ждут.
  • Кто-то велел дожидаться:
  • Бродят и песни поют.
  • – Кто же поставлен у власти?
  • – Власти не хочет народ.
  • Дремлют гражданские страсти:
  • Слышно, что кто-то идет.
  • – Кто ж он, народный смиритель?
  • – Темен, и зол, и свиреп:
  • Инок у входа в обитель
  • Видел его – и ослеп.
  • Он к неизведанным безднам
  • Гонит людей, как стада…
  • Посохом гонит железным…
  • – Боже! Бежим от Суда!

3 марта 1903

Рис.25 Лирика

«Мне снились веселые думы…»

  • Мне снились веселые думы,
  • Мне снилось, что я не один…
  • Под утро проснулся от шума
  • И треска несущихся льдин.
  • Я думал о сбывшемся чуде…
  • А там, наточив топоры,
  • Веселые красные люди,
  • Смеясь, разводили костры:
  • Смолили тяжелые челны…
  • Река, распевая, несла
  • И синие льдины, и волны,
  • И тонкий обломок весла…
  • Пьяна от веселого шума,
  • Душа небывалым полна…
  • Со мною – весенняя дума,
  • Я знаю, что Ты не одна…

11 марта 1903

«Я был весь в пестрых лоскутьях…»

  • Я был весь в пестрых лоскутьях,
  • Белый, красный, в безобразной маске.
  • Хохотал и кривлялся на распутьях,
  • И рассказывал шуточные сказки.
  • Развертывал длинные сказанья
  • Бессвязно, и долго, и звонко —
  • О стариках, и о странах без названья,
  • И о девушке с глазами ребенка.
  • Кто-то долго, бессмысленно смеялся,
  • И кому-то становилось больно.
  • И когда я внезапно сбивался,
  • Из толпы кричали: «Довольно!»

Апрель 1903

Рис.26 Лирика

«По городу бегал черный человек…»

  • По городу бегал черный человек.
  • Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.
  • Медленный, белый подходил рассвет,
  • Вместе с человеком взбирался на лестницу.
  • Там, где были тихие, мягкие тени —
  • Желтые полоски вечерних фонарей, —
  • Утренние сумерки легли на ступени,
  • Забрались в занавески, в щели дверей.
  • Ах, какой бледный город на заре!
  • Черный человечек плачет на дворе.

Апрель 1903

«Ей было пятнадцать лет. Но по стуку…»

  • Ей было пятнадцать лет. Но по стуку
  • Сердца – невестой быть мне могла.
  • Когда я, смеясь, предложил ей руку,
  • Она засмеялась и ушла.
  • Это было давно. С тех пор проходили
  • Никому не известные годы и сроки.
  • Мы редко встречались и мало говорили,
  • Но молчанья были глубоки.
  • И зимней ночью, верен сновиденью,
  • Я вышел из людных и ярких зал,
  • Где душные маски улыбались пенью,
  • Где я ее глазами жадно провожал.
  • И она вышла за мной, покорная,
  • Сама не ведая, что будет через миг.
  • И видела лишь ночь городская, черная,
  • Как прошли и скрылись: невеста и жених.
  • И в день морозный, солнечный, красный —
  • Мы встретились в храме – в глубокой тишине:
  • Мы поняли, что годы молчанья были ясны,
  • И то, что свершилось, – свершилось в вышине.
  • Этой повестью долгих, блаженных исканий
  • Полна моя душная, песенная грудь.
  • Из этих песен создал я зданье,
  • А другие песни – спою когда-нибудь.

16 июня 1903. Bad Nauheim

Рис.27 Лирика

Вербная суббота

  • Вечерние люди уходят в дома.
  • Над городом синяя ночь зажжена.
  • Боярышни тихо идут в терема.
  • По улице веет, гуляет весна.
  • На улице праздник, на улице свет,
  • И свечки, и вербы встречают зарю.
  • Дремотная сонь, неуловленный бред —
  • Заморские гости приснились царю…
  • Приснились боярам… – «Проснитесь, мы тут…»
  • Боярышня сонно склонилась во мгле…
  • Там тени идут и виденья плывут…
  • Что было на небе – теперь на земле…
  • Весеннее утро. Задумчивый сон.
  • Влюбленные гости заморских племен
  • И, может быть, поздних, веселых времен.
  • Прозрачная тучка. Жемчужный узор.
  • Там было свиданье. Там был разговор…
  • И к утру лишь бледной рукой отперлась,
  • И розовой зорькой душа занялась.

1 сентября 1903. С.-Петербург

Рис.28 Лирика

«Когда я уйду на покой от времен…»

  • Когда я уйду на покой от времен,
  • Уйду от хулы и похвал,
  • Ты вспомни ту нежность, тот ласковый сон,
  • Которым я цвел и дышал.
  • Я знаю, не вспомнишь Ты, Светлая, зла,
  • Которое билось во мне,
  • Когда подходила Ты, стройно-бела,
  • Как лебедь, к моей глубине.
  • Не я возмущал Твою гордую лень —
  • То чуждая сила его.
  • Холодная туча смущала мой день, —
  • Твой день был светлей моего.
  • Ты вспомнишь, когда я уйду на покой,
  • Исчезну за синей чертой, —
  • Одну только песню, что пел я с Тобой,
  • Что Ты повторяла за мной.

1 ноября 1903

Фабрика

  • В соседнем доме окна жолты.
  • По вечерам – по вечерам
  • Скрипят задумчивые болты,
  • Подходят люди к воротам.
  • И глухо заперты ворота,
  • А на стене – а на стене
  • Недвижный кто-то, черный кто-то
  • Людей считает в тишине.
  • Я слышу все с моей вершины:
  • Он медным голосом зовет
  • Согнуть измученные спины
  • Внизу собравшийся народ.
  • Они войдут и разбредутся,
  • Навалят на́ спины кули.
  • И в жолтых окнах засмеются,
  • Что этих нищих провели.

24 ноября 1903

«Мой любимый, мой князь, мой жених…»

  • Мой любимый, мой князь, мой жених,
  • Ты печален в цветистом лугу.
  • Повиликой средь нив золотых
  • Завилась я на том берегу.
  • Я ловлю твои сны на лету
  • Бледно-белым прозрачным цветком,
  • Ты сомнешь меня в полном цвету
  • Белогрудым усталым конем.
  • Ах, бессмертье мое растопчи, —
  • Я огонь для тебя сберегу.
  • Робко пламя церковной свечи
  • У заутрени бледной зажгу.
  • В церкви станешь ты, бледен лицом,
  • И к Царице Небесной придешь, —
  • Колыхнусь восковым огоньком,
  • Дам почуять знакомую дрожь…
  • Над тобой – как свеча – я тиха,
  • Пред тобой – как цветок – я нежна.
  • Жду тебя, моего жениха,
  • Все невеста – и вечно жена.

26 марта 1904

Из книги второй

(1904–1908)

Рис.29 Лирика

Вступление

Рис.30 Лирика
  • Ты в поля отошла без возврата.
  • Да святится Имя Твое!
  • Снова красные копья заката
  • Протянули ко мне острие.
  • Лишь к Твоей золотой свирели
  • В черный день устами прильну.
  • Если все мольбы отзвенели,
  • Угнетенный, в поле усну.
  • Ты пройдешь в золотой порфире —
  • Уж не мне глаза разомкнуть.
  • Дай вздохнуть в этом сонном мире,
  • Целовать излученный путь…
  • О, исторгни ржавую душу!
  • Со святыми меня упокой,
  • Ты, Держащая море и сушу
  • Неподвижно тонкой Рукой!

16 апреля 1905

Пузыри земли

(1904–1905)

  • Земля, как и вода, содержит газы,
  • И это были пузыри земли.
Макбет
Рис.31 Лирика

«На перекрестке…»

  •       На перекрестке,
  •    Где даль поставила,
  • В печальном весельи встречаю весну.
  • На земле еще жесткой
  • Пробивается первая травка.
  •       И в кружеве березки —
  •          Далеко – глубоко —
  •       Лиловые скаты оврага.
  •       Она взманила,
  •       Земля пустынная!
  • На западе, рдея от холода,
  • Солнце – как медный шлем воина,
  • Обращенного ликом печальным
  •       К иным горизонтам,
  •       К иным временам…
  • И шишак – золотое облако —
  • Тянет ввысь белыми перьями
  •       Над дерзкой красою
  •       Лохмотий вечерних моих!
  • И жалкие крылья мои —
  • Крылья вороньего пугала —
  • Пламенеют, как солнечный шлем,
  •       Отблеском вечера…
  •       Отблеском счастия…
  • И кресты – и далекие окна —
  • И вершины зубчатого леса —
  • Все дышит ленивым
  • И белым размером
  •       Весны.

5 мая 1904

Болотные чертенятки

А. М. Ремизову

  • Я прогнал тебя кнутом
  • В полдень сквозь кусты,
  • Чтоб дождаться здесь вдвоем
  • Тихой пустоты.
  • Вот – сидим с тобой на мху
  • Посреди болот.
  • Третий – месяц наверху —
  • Искривил свой рот.
  • Я, как ты, дитя дубрав,
  • Лик мой также стерт.
  • Тише вод и ниже трав —
  • Захудалый чорт.
  • На дурацком колпаке
  • Бубенец разлук.
  • За плечами – вдалеке —
  • Сеть речных излук…
  • И сидим мы, дурачки, —
  • Нежить, немочь вод.
  • Зеленеют колпачки
  • Задом наперед.
  • Зачумленный сон воды,
  • Ржавчина волны…
  • Мы – забытые следы
  • Чьей-то глубины…

Январь 1905

Твари весенние

(Из альбома «Kindisch»[3] Т. Н. Гиппиус)

  • Золотисты лица купальниц.
  • Их стебель влажен.
  • Это вышли молчальницы
  • Поступью важной
  • В лесные душистые скважины.
  • Там, где проталины,
  • Молчать повелено,
  • И весной непомерной взлелеяны
  • Поседелых туманов развалины.
  • Окрестности мхами завалены.
  • Волосы ночи натянуты туго на срубы
  • И пни.
  • Мы в листве и в тени
  • Издали начинаем вникать в отдаленные трубы.
  • Приближаются новые дни.
  • Но пока мы одни,
  • И молчаливо открыты бескровные губы.
  •       Чуда! о, чуда!
  •       Тихонько дым
  •       Поднимается с пруда…
  •       Мы еще помолчим.
  • Утро сонной тропою пустило стрелу,
  • Но одна – на руке, опрокинутой в высь.
  • Ладонью в стволистую мглу —
  • Светляка подняла… Оглянись:
  • Где ты скроешь зеленого света ночную иглу?
  •      Нет, светись,
1 До света (лат.). – Ред.
2 Стихи Полонского.
3 «Детские» (нем.). – Ред.
Продолжить чтение