Дорога к храму

Рисунки: Надежда Безбородова

© Иерей Александр, Стерхов Александр Рыбаков, 2024

Федот

Он давно уже забыл свою трезвую жизнь, бросил работу, перестал заботиться о семье, о доме. Его время измерялось не рассветами и закатами, а стопками и стаканами зелья, которое не давало проясняться его разуму, только и занятому размышлениями о том, где-бы его, это зелье, можно было раздобыть. Очнувшись ночью после очередного запоя, он, оступаясь и падая в грязь, спешил туда, где можно было облегчить свои похмельные страдания глотком напитка, ставшим смыслом его жизни. И не важно, что это было: брага или средство для мытья стёкол, важно было быстрей погасить огонь, бушевавший внутри его утробы. Частенько за доставленное беспокойство его били, даже ломали рёбра, но ничто не могло его унять. Он унижался, пресмыкался перед всеми, потерял человеческое лицо, забыв такие понятия, как стыд и совесть. Его не интересовало: во что одет, где будет спать и что есть, он просто жил при людях как собака, которую из сострадания кормили. Он высох, ходил вечно в рванье, которое едва прикрывало грязное, худое тело. Одежду пропивал, иногда приходил домой вообще без штанов, загнав их знакомому барыге за стакан бормотухи.

Однажды после очередного запоя захотелось ему попариться в баньке. Забравшись на верхний полок, он хлестал себя веником по бокам, ухая от удовольствия. Нахлобучив шапку по самые брови, чтоб не жгло уши, поддав на каменку очередной ковш воды, он вдруг почувствовал какое-то движение внизу у печки. Лениво покосился: «чтобы это могло там быть?» и чуть не лишился чувств. Вытаращенными от ужаса глазами он смотрел как что-то лохматое, кряхтя, карабкалось к нему на полок. Дух перехватило, сердце почти остановилось от страха, он пробовал кричать, но получался только невнятный хрип…

Ростом он был чуть больше собаки, на задних лапах копыта, сзади – длинный хвост, чёрная шерсть свисала по бокам. Не обращая на Федота внимания, чудище взгромоздилось на другом конце полка и начало чесаться.

– Ну-ка почеши, не достаю, – палец с длинным кривым когтем ткнул ему куда-то между лопаток. Федот машинально протянул руку к подставленной спине, с ужасом ощутив твёрдую шкуру, покрытую жёсткой шерстью, стал чесать. В бане разразился сильный запах серы. «Чем это от него так прёт?» – пронеслось у него в голове, и не сознавая что делает, опрокинул на лохматого таз с горячей водой. Тот, увернувшись, выскочил из бани. Федот, прихватив по пути полено, кинулся за ним. Лохматый, увёртываясь от ударов, бежал по улице, похохатывая:

– Ты что ко мне пристал, я же просил только спину почесать, а ты меня – поленом!

Валентина жена с ужасом смотрела на мужа, который голым бегал по двору с поленом и орал кому-то: «Убью, собака!»

Выскочив со двора, Федот понёсся по улице, потом через соседние огороды вернулся в свой двор. Заскочив за чудищем в баню, он его потерял – лохматый исчез. «Угорел что ли?» – подумалось ему. Мимо, словно в облачке пара, проплыла физиономия, похожая на свиное рыло… «Допил до чёртиков!» – пронеслось в угасающем сознании, и он без чувств свалился на пол.

Три недели после этого он ходил сам не свой: не пил, ходил понурый, на все вопросы отмахивался рукой, уходил в дальний угол двора за сараи, дымил папиросой и часами сидел, обхватив голову руками, думая о чём-то тревожившем и не дававшем ему покоя. Валентина вся извелась, глядя на него, не понимая причин его понурого состояния: «вроде бы и не пьёт», а радости от этого не было. Задумавшись, она просмотрела Ваньку, который пригнувшись, задами, крался за сараем.

– Ты где пропадал? – спросил, протягивая грязную, с жёлтыми, прокуренными пальцами руку, Федоту.

– Да так, – буркнул тот в ответ, пожимая руку.

Я тут у бабки Авдотьи изгородь поправил, вот, – нацедила! – Вытаскивая зубами из бутылки затычку, скрученную из газеты, – сказал Иван. – Твоя тут ошивалась, не застукала бы…

Он налил полстакана, протянул Федоту.

– Не, не буду, – испуганно отшатнулся тот.

Видя, что Федот медлит, крякнув, сказал:

– Ну, ладно, будь, – равнодушно сказал Иван и стал медленно цедить пойло, приправленное для крепости махоркой. Кадык судорожно ходил вверх – вниз, издавая характерный звук. Федот, наблюдая за ним чуть не захлебнулся слюной; резким движением выхватил бутылку из рук Ивана, и крутанув привычным движением, опрокинул её содержимое в глотку. Он даже сам не понял, как быстро все произошло: не хотел ведь пить, и – на тебе! Ванька вдруг вскочил:

– Твоя идёт! – и моментально исчез за ветхим забором.

Валентина выглянула из-за угла сарая, посмотрела на мужа, молча покачала недовольно головой: «пора ведь ужинать, сколько можно уже сидеть?!» Тот в ответ только рукой махнул, отстань, мол.

Проводив ее взглядом, он продолжал сидеть, откинувшись на тёплые доски сарая, и ожидал того счастливого момента, когда, наконец, загорит внутри огонёк, согревая кровь; погонит её по телу горячей волной, и развеселится, наконец, душа: отлетят прочь тревоги-печали….

Вдруг он почувствовал чьё-то присутствие, подумал: «Не Иван ли вернулся?» Нехотя приоткрыл глаза и… поперхнулся от ужаса: рядом с ним сидел лохматый – тот из бани. Закинув лапы за рогатую голову, он жмурился на заходящее солнышко, и казалось не обращал на соседа никакого внимания. Федот, увидев хвост, копыта и отвратительное свиное рыло, стал заваливаться на бок, теряя сознание.

– Да не робей ты, – сказал лохматый, – просто не привык ещё ко мне, вот и боишься, а пообщаемся немного – привыкнешь! Вообще – то, мы с тобой давно знакомы, только не время было мне объявляться, а вот сейчас, – в самый раз!.. Да не робей, говорю! – придержал Федота, который никак не мог прийти в себя, и всё норовил свалиться на бок, – ведь ничего с тобой не случилось в прошлый раз, даже гонялся за мной с поленом! – посмеивалось чудище.

«И правда ничего», – подумал Федот, отодвигаясь чуть в сторону; от того, как и в прошлый раз сильно разило серой.

– И к запаху привыкнешь, – читая его мысли, сказал лохматый, – ты только не пугайся: я не один пришёл, с приятелем.

– Да не пугаюсь я совсем, – хмель придал ему смелости.

Лохматый издал неприятный свист, и перед ними появился ещё один с хвостом, похожий на первого. Федот ошалело смотрел на происходящее: «Неужели схожу с ума?» – подумал, щипая себя за ухо; было больно, а значит, – не сон, всё происходило наяву.

– Наяву-наяву, – сказал первый лохматый, и обращаясь ко второму, спросил:

– Ну что, как дела?

– Всё сделано в лучшем виде, сейчас принесёт, – расплылся тот в противной улыбке.

В дыру забора, радостно скалясь, протискивался Ванька с двумя бутылками пойла: «Вот, достал!»

Федот взял у него бутылку, налил в стакан, протянул первому, тот залпом опрокинул содержимое в пасть, радостно подмигнул: «Хороша, зараза!»

Налив опять, Федот спросил у первого:

– А «друган» твой тоже будет? – вопросительно глянул на второго. У того, как у пса с языка капала слюна, он заворожённо смотрел на стакан.

– Сам ты пёс, – прочитав его мысли, обращаясь к Федоту, сказал второй, опрокидывая стакан себе в глотку.

– Ты это сейчас с кем разговариваешь? – с подозрением глядя на друга, спросил Иван. Тот с недоумением посмотрел на него, не понимая о чём его спрашивают.

«Он же их не видит!» – наконец дошло до него.

– Да это я так… сам с собой, – буркнул в ответ, протягивая ему стакан.

– Наш парень! – хлопнул Федота по плечу второй. Первый, обращаясь к Федоту, сказал:

– Ну, не будет выпить, – напряги извилины, вспомни обо мне, – я и прибегу, помогу, выручу с выпивкой!

После этого они оба исчезли, как бы растворившись в воздухе.

Прошло несколько дней. Много раз Федот пытался воссоздать в памяти встречу с бесами, но почему-то казалось, что всё это ему только приснилось. Наконец, вспомнил, как ему показалось важное: «Напряги свои извилины, вспомни обо мне, – я и прибегу!»

Он сидел на своём месте за сараем и громко ругал лохматого за то, что толком не объяснил, как его вызывать.

Валентина, услышав голос мужа, кинулась к нему: «Опять с Ванькой горькую хлещут!» Но Федот был один; у неё сердце оборвалось: «Всё! Похоже, у мужика «крыша» поехала…», метнулась к нему:

– Федот! Миленький, родненький!» – прижимала его голову к себе, но он всё звал и звал кого-то, не обращая внимания на жену. Чтобы привести его в себя, Валентина стала наотмашь хлестать мужа по небритым щекам. Наконец, он как бы очнувшись, ошалело глянул на неё, и с криком кинулся на супругу. Ему снова почудился запах серы и показалось, что его бьет «тот», – лохматый. Валентине с трудом удалось вырваться, а иначе он бы её прибил. Федот продолжал буйствовать, круша всё, что попадало под руку. В голове его метались мысли, что он сам себе хозяин и, как она посмела «воспитывать его», и пусть все знают, что он не позволит бабе командовать собой! Перед глазами то и дело мелькала смеющаяся физиономия лохматого, который Федота усердно подзадоривал: «Давай – давай! Круши все! Хватай вот эту жердину, – и по окнам, по окнам!»

Через час несколько мужиков кое-как завалили его, связали, но и связанный он долго еще продолжал биться и орать. Под утро, обессилив, наконец, затих. Валентина, не спавшая всю эту ночь, отпросилась у бригадира с работы, который, зная её проблемы с мужем, не стал задерживать, отпустил, хотя работы на ферме было полно.

Вернувшись домой, первым делом заглянула под навес; там на соломе, на боку, спрятав ладони между колен, спал Федот. Валентина, присев на один из разбросанных по всему двору чурбаков, вытирая краем фартука слёзы, вспомнила всю их совместную жизнь: как ждала его из армии, отвергая попытки ухаживания других парней; потом, находясь «в положении», ждала, из тюрьмы, где он отбывал срок за кражу комбикорма; а еще через год, освободившись, стал бегать по девкам… и снова она ждала, обливая подушку слезами. А вот сейчас ждёт, когда бросит пить.

«Сколько же ещё ждать?!» – с горечью в душе думала она.

Вдруг возле калитки залаяла собака.

«Кого это там несёт? – подумала она с раздражением, не было у неё желания в тот момент с кем-либо общаться.

За калиткой стоял старик. В руках посох, за плечами котомка.

– Водицы бы испить, дочка, – обратился он к хозяйке, когда она открыла калитку. Валентина незаметно смахнула слезу:

– Проходите, – пригласила она гостя во двор и по тропинке мимо яблонь и кустов смородины повела к беседке, спрятавшейся в глубине сада. Рядом с беседкой находился колодец. Старик присел на скамейку, и пока она набирала воду, осматривал ухоженные грядки с луком и морковью; запрокинув голову, любовался ветвями яблонь, усыпанных крупными плодами.

Почерпнув ковшом воду из ведра, подала со словами: «Пейте на здоровье».

Он осторожно принял ковш обеими руками, маленькими глотками стал пить. Вода стекала по краям ковшика на седую бороду старика. Она смотрела на эти струи, на его тёмное от загара, покрытое морщинами лицо, на его поношенную одежду, и шевельнулось в её душе нечто, от чего опять навернулись на глаза слёзы. Он напомнил ей деда, недавно ушедшего в «мир иной». Глаза старика излучали доброту, и ей показалось, что знает этого человека давно, чуть ли не вечность.

– Я сейчас! – встрепенулась вдруг она и побежала по тропинке к дому. Торопливо сложила в корзинку: лук, яйца, варёную картошку, рыбу…. Наконец, прихватив кринку с молоком, вернулась в беседку. Выкладывая еду на стол, сказала:

– Давайте вместе с вами пообедаем!

Старик с улыбкой смотрел на её хлопоты:

– Не откажусь, милая. Правда, сегодня я еще и не завтракал, так что, обед будет кстати. А вода у вас вкусная, студеная, – он встал, перекрестился, прочитал молитву, благословил стол, затем стали есть. Они макали лук в соль, запивали варёную картошку молоком. Волнения прошлого дня отлетели прочь, ей было как-то хорошо и уютно с этим стариком. Наконец, он встал, перекрестился, снова помолился, и присев на скамейку, спросил:

– А не расскажешь ли, милая, о чём грустишь?

– Да не грущу я вовсе, – стушевалась она, удивляясь его прозорливости.

– Э-э, дочка, глаза человека не лгут, а у тебя в них печаль да тревога…

Она немного помолчала, прислушиваясь к себе, с удивлением отметила: ни отчаяния, ни раздражения на окружающий мир, как это часто бывало, в сердце ее не было, и… стала говорить. Старик слушал молча, не перебивая; изредка слегка покачивая головой: то ли соглашаясь, то ли сочувствуя. Говорила она долго, как бы освобождаясь от груза нерешённых проблем, словно чувствуя, что человек этот сможет ей как-то помочь, изменить её жизнь к лучшему. Говорила не умом, – сердцем, ничего не утаивая; закончила вчерашним случаем с мужем:

«С головой, мол, у него стало не в порядке: то голый с поленом по улице бегает, то вот вчера кинулся драться, порушил всё во дворе да окна побил!»

Она замолчала, а старик всё качал головой, размышляя о чём-то и теребя бороду. Валентина ждала, когда же, наконец, он ей скажет что-либо в утешение. Наконец, он заговорил:

– Жил когда-то на земле человек, звали его Серафим. Монахом подвизался в Саровской обители, – монастыре значит, отсюда и известен людям, как Серафим Саровский. Народ звал его просто «батюшка». Необычайной духовной силы был человек, за что и наделил его Господь даром творить чудеса. Он говорил, что истинная цель жизни православного человека состоит в стяжании Духа Святого, то есть, – в приобретении Этого Духа. А средства для достижения этого: пост, бдение да молитва. Этими трудами, словно ключом, открывается человеку Царство Небесное. Тому, кто попадет туда, будет очень и очень хорошо вместе с Богом! И настолько хорошо, – что и передать нельзя!

Постом человек берёт власть над своим телом. Не тело уже, как это чаще всего бывает, командует человеком, а человек своим телом. Бдением эта власть укрепляется, когда он тщательно следит за собой: за своими делами и даже мыслями! В постоянных трудах над собой крепнет сила духа человека, и уже не может тело требовать больше того, что ему действительно необходимо. Дух командует, он принуждает к подчинению, как бы говоря: «Хватит для житья тебе куска хлеба и ковша воды – не сметь объедаться и упиваться!» А тело сопротивляется: скулит, просит еды; и хоть человек-то вроде бы уж и наелся, но рука сама тянется ещё за кусочком….

Для того, чтобы была такая сила собой управлять, человеку необходима помощь Божия, без которой это становится невозможным. И вот для этого, как раз, и нужна молитва, посредством которой мы общаемся с Создателем. Пост, бдение, молитва – все они вместе открывают человеку дорогу в Царство Небесное. Для успешной молитвы имеются другие помощники – святые иконы, которые помогают на ней сосредоточиться.

– Это, как? – спросила Валентина.

У тебя же есть родственники, которые ушли в мир иной? – спросил старик.

– Как же? Вот дедуля в прошлый год помер, бабуля, – та ещё раньше, да тётки лет десять, как уж нет, – ответила Валентина.

– А часто ли ты их, голуба, вспоминаешь?

– Ну, хотя бы, раз в день?

Да что вы! Столько забот, хлопот разных… сами видите: то муж «зачудит», то что-нибудь еще, – не досуг вспоминать! Так, фотографии начнёшь перебирать, увидишь карточку, и прослезишься, вспомнишь того, кого уж нет…

– Вот-вот! Увидела на карточке бабулю, и вспомнила, как она мазала зелёнкой твои разбитые коленки да угощала блинами, как прижимала жалея к своей груди, и вот, – почему-то и слезы уж навернулись на глазки!.. Фотография помогла тебе вспомнить того, кто на ней изображён, помогла настроиться на связь времён: сегодняшнего дня с вчерашним. Так и икона помогает настроиться на связь нашего мира с миром, куда уходят наши усопшие родственники. Но, к сожалению, не все попадают в Царство Небесное. Есть иной мир – «падших ангелов», который мы называем преисподней или адом. В этом царстве тьмы зло является нормой существования. Это мир злых духов, которых народ называет бесами, чертями да демонами. И вся эта нечисть состоит на службе у дьявола – главного из них, который ненавидит человека, и всячески старается его погубить. Бесы эти имеют определенную «специализацию»: по определённым страстям человека. Одни отвечают за один грех, другие – за другой. Например: демон, отвечающий за пьянство, собрал двух приятелей за бутылкой спиртного; демон сквернословия подбил их на нецензурную брань; тут же ему помог тот, который отвечает за гордыню; за ним, – который за гнев; а вот подоспел на подмогу отвечающий за убийство. Вот и получилось – собрались два мужика, выпили, разругались, в гневе накинулись друг на друга, – и один убил другого! Оставшийся в живых потом будет говорить, что не хотел убивать своего товарища. Всё правильно, – не хотел, но и не сопротивлялся бесам, которым служил здесь, в этом мире, ещё не отойдя в мир иной. Пьющий человек лишён силы воли, он не в силах сопротивляться обстоятельствам, в которые попадает по воле бесов.

– Как-же, по их воле? – перебила его Валентина, – ведь человек сам себе хозяин: он хочет что-то делать – делает, а не хочет – не делает. Где же тут их воля? И почему не может?

– А ты хозяйка себе или нет, когда, скажем, не можешь уснуть всю ночь от каких-то мыслей, привязавшихся ещё днём? Если хозяйка, то выбрось всё из головы, и усни… но не получается! Через наш разум тёмные силы оказывают на нас влияние, приводят в расстройство наши чувства. У нас с тобой, да и у всех два пути: или с Богом, или с дьяволом! Мы только выбираем путь, по которому нам идти. Если ты вдруг видишь человека, обронившего деньги, то можешь догнать и отдать ему эти деньги, а можешь положить в свой карман. Так вот: если отдать, – это от Бога, а если положить в карман – от дьявола. Мысль «взять деньги себе» подкинули тебе служители «князя мира сего», а зовут его князем потому, что он имеет огромное над всеми влияние. Так вот: оказывается в мир тьмы также есть окно, которое открывается через пост и молитву, только молитва эта обращена не к Богу, а к дьяволу. И пост у них «вывернут наизнанку»: человек постится не силой духа, а вынужденно, потому что всё пропил и есть нечего, а работать он не любит. Голова его только и занята «где бы достать выпивку», а это уже молитва, которая обращена к этому самому князю тьмы.

И, в итоге, – отдаёт человек себя ещё при жизни, в рабство к дьяволу и его служителям. И куда попадет такой человек после своей смерти? Да, конечно, в ад! Куда ж еще? Потому как, при жизни своей служил не Богу, а дьяволу и его слугам!

– Но ведь всякий человек желает себе добра, – перебила его Валентина, – почему тогда все время выходит себе во вред?

– Какое же здесь добро, если, например, человек курит? Или, скажем, ворует? А если сквернословит, ругается матом? Да это даже за грех не считают, говорят: «это надо для связки слов», человеку, видите-ли, так удобней выражать свои мысли! Ничего себе, – удобство: он при вас ругается матом, а вы потом заболели, и причину этого заболевания ни один врач не может распознать…

– Да, как это так, дедушка? – изумилась Валентина.

– Господь мудро устроил, что всё в мире абсолютно взаимосвязано. Книга «Евангелие от Иоанна» – святое повествование, начинается так: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Из этого следует одно: слово имеет великую силу. Оно – не просто звук!

Сегодня силу слова подтверждают и учёные. Они провели два любопытных опыта.

В первом опыте взяли рис, насыпали в три банки равными долями, залили водой и поставили эти банки в разные комнаты. В течение месяца, ежедневно, обращаясь к рису в первой банке, произносились слова: «Ты хороший», к рису во второй банке: «Ты плохой», к рису в третьей комнате вообще не заходили. Через месяц в первой банке рис забродил, испуская приятный квасной запах; во второй запах был неприятный, протухший; в третьей завелись черви.

Во втором опыте взяли три плашки, налили воду, поместили опять-таки в разные комнаты. В первой звучали православные молитвы, во второй звучала классическая музыка, в третьей звучал тяжёлый рок. После нескольких дней воду в плашках заморозили при сверхнизких температурах. Результат ошеломил учёных. Разглядывая лёд через электронный микроскоп, они в первой плашке увидели неописуемой красоты голубые кристаллы, во второй были кристаллы зелёного цвета, а в третьей оказалось бесформенное месиво, серого, неприятного цвета.

Мы знаем, что тело наше на 80 процентов состоит из воды, и представляешь, что происходит с нами, когда рядом звучит нецензурная брань? Меняется структура крови, основой которой является вода, что и влечёт за собой неизлечимые болезни. Конечно, от одного бранного слова мы в своём организме изменений не заметим, но если подобное будет происходить ежедневно – из года в год, изменения накопятся в организме и, однажды, наконец, проявится болезнь.

Огромной силой наградил нас Господь, но мы эту силу повернули против самих себя, против своих близких, своих детей, при которых родитель выражает своё неудовлетворение к окружающему миру отборным матом. Вот и спрашивается: кем вырастут наши дети, живя в такой атмосфере? А еще: огромный вред наносят родители своим детям, когда учат их постоянно лгать. И таким «воспитательным» процессом тоже руководят тёмные силы! Много их вокруг нас – этих демонов! В Евангелии об этом сказано:

«…Когда же вышел Он на берег, встретил его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени, и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гробах. Он, увидев Иисуса, вскричал, пал пред Ним и громким голосом сказал: «Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Умоляю Тебя, не мучь меня». Ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека: потому что он долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы, и был гоним бесом в пустыни. Иисус спросил его: «Как тебе имя?» Он сказал: «Легион», потому что много бесов вошло в него…» И ещё: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам; ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И вернувшись, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого…»

– Так что, дочка, глубоко ошибается тот, кто говорит, что он себе хозяин: «что хочу, то и ворочу! В жизни всё получается не так, как бы хотелось, вот и Федот твой: не хочет делать пакости, а все-же делает, потому – в рабстве он у дьявола и его служителей!

Валентина, вытирая кончиком фартука набежавшую слезу, спросила:

– А что-же тогда можно сделать, чтобы изменить нашу жизнь к лучшему?

– В соседнем селе церковь восстанавливают. Наверняка и ты там себе место найдёшь, – подумав, сказал старик.

– Так я же работаю! – возразила она.

– А ты находи свободное время: где после работы, где по выходным, ходу-то всего минут двадцать. Глядишь, – и Федот за тобой потянется! Ты его проси, как бы помочь тебе, вроде как непосильную для тебя работу надо сделать; поначалу реденько, затем почаще…

При церкви-то будете, – смысл в жизни появится… а там, Бог даст, – и молитву обретёте. Господь, не сомневаюсь, – вам поможет, и всё потихоньку наладится…

Ну, да ладно, мне уже давно идти пора. В аккурат, в то село я иду, батюшку знакомого настоятелем назначили, – надо помогать! Если надумаешь, приходи. Спросишь деда Павла, – так значит, меня зовут. На первых порах подскажу, что да как. Оставайтесь с Богом и спасибо за угощение!

Он закинул котомку за спину, перекрестился и пошёл к небольшому леску, за которым находилось соседнее село.

Сила покаяния

Несколько лет назад я серьезно заболел. Был ноябрь-месяц, грязь, пронизывающий холодный ветер. Кое-где уже лежал снег. Решил помыть машину и переждать несколько дней до установления постоянных минусовых температур. Хотелось уже по снежку кататься на чистой машинке. Вроде бы, ничего особенного, эту процедуру проделывал уже несколько десятков лет, но в этот раз все пошло не как раньше. К вечеру поднялась температура, утренняя помывка на холодном ветру дала о себе знать. И как обычно, что делал в таких случаях: принял аспирин, таблетки от кашля и лег спать, но утром облегчения не наступило. Через несколько часов – опять аспирин, снова таблетки от кашля. Все, как всегда. И обычно при простуде это помогало, но не в этот раз. Спустя неделю напрасных трудов по борьбе с болезнью собственными силами стало ясно, что все же придется обратиться к врачу. Сельский доктор местного медпункта назначил мне принимать лекарства и предложил прийти на прием через неделю. Выполняя рекомендации врача, я ежедневно потреблял горстями таблетки – все, как и было назначено. Сейчас уже понимаю, что это меня тогда едва не погубило…

На прием к доктору я должен был идти в понедельник, но в субботу мне сделалось совсем худо. Пришлось вызывать «скорую», однако диспетчеры «неотложки» мне отказали, сказав, что «вам назначено лечение, вот и лечитесь!» Приняв это указание со смирением, я еще сутки мучился от кашля и температуры, которую «сбить» парацетамолом никак не удавалось. К этому времени я уже почти две недели практически ничего не кушал, и во время кашля меня буквально «выворачивало» наизнанку рвотным рефлексом.

Вечером в воскресенье снова вызываю «скорую помощь». Опять отказ: «завтра вам на прием». Вынужден был солгать, сказав, что идет запись нашего разговора, и если не приедете, то утром эта запись окажется в прокуратуре.

Через 15 минут «скорая помощь» приехала. Врач сделал какой-то укол и я, наконец, уснул. Утром все было, как и в последние две недели: кашель и температура.

Надо было собираться на прием. Уже одевшись, испытываю новый приступ кашля, рвотный рефлекс… бегу, закрыв рот, к раковине. Горлом идет кровь, я просто захлебываюсь ей при кашле! Что делать?

Звоню своему батюшке – настоятелю церкви, прихожанином которой являюсь. Через несколько минут батюшка сам доставляет меня в поликлинику. Попадаю на прием ко врачу, затем: анализ крови из пальца, рентген и… «результаты будут готовы через четыре часа!..»

Нахожусь уже в каком-то полубессознательном состоянии. С батюшкой договорились, что при срочной надобности я ему позвоню и еще до приема он уехал по делам. Остаюсь один. Состояние ужасное: общая слабость, головокружение, помочь не кому. Прилег на кушетку в коридоре. Какая-то тетка в белом халате: «Мужчина, здесь не положено лежать».

Эти несколько часов в коридоре поликлиники показались мне вечностью. Наконец, получаю результат анализа крови. Спуститься вниз к рентген-кабинету уже нет сил. «Ползу» по стенке на первый этаж. У окошка стоят несколько человек; получив свои результаты, отходят. Наконец, подхожу и я, называю свою фамилию, но в ответ слышу: «Вам придется подождать, так как ваш результат еще не готов».

В голове взрыв возмущения, делаю два шага от окна и… теряю сознание.

Прихожу в себя: меня укладывают на носилки, куда-то везут на машине. Снова теряю сознание. Последующая неделя будет для меня в этом же режиме: то проваливаюсь в некую бездну, то появляюсь снова в палате, – и эта череда кажется бесконечной.

Опять куда-то тащат на носилках, снова везут на «скорой»… Позже уже узнал, что через несколько часов, как меня взяли в отделение терапии, вынуждены были по тяжести моего состояния поместить в реанимацию.

И снова: капельницы, капельницы, капельницы…

Приносят мне подписать какую-то бумагу; с трудом понимаю, что «это». Оказалось: будут делать переливание крови, – у них так положено. После этого проходит еще пара дней. Стал привыкать к своему состоянию, которое не улучшалось никак, но с каждым днем ясно чувствовал, как жизненная сила потихоньку оставляет мое тело, несмотря на все усилия врачей. Стал думать: «Похоже, это конец!» Страха смерти не было, но было какое-то состояние беспокойства: о чем? Наконец до меня дошло: я же православный! Сам не однократно бывал со священниками у постели умирающих, помогал батюшкам. Попросил медсестру позвать врача и с трудом объяснил ему свою просьбу, что мне нужен священник. Говорить к тому времени я почти не мог, дышал-то с трудом, но врач, несмотря, что в тот момент был строжайший карантин по гриппу, все-же позвонил батюшке. Через час он уже был у моей постели. Отслужив молебен, исповедовал меня общей исповедью, – говорить-то я не мог, а в конце сказал:

«Если у тебя осталось что-то скрытое, не сказанное раньше на исповедях, скажи сейчас».

Как он узнал, что не все я открыл, не во всем покаялся? Что-то тайное, сугубо личное, оставалось мной не сказанным в прошлом при исповедании своих грехов…. Было страшно и стыдно, но теперь, перед лицом смерти разум все-же победил ложный стыд и, задыхаясь, едва слышно я начал говорить…

Он, склонив голову к моим устам, внимательно слушал. По его щекам слезы стекали на бороду и капали мне на лицо. Мы оба плакали о моих грехах….

Разрешив меня от греховных уз, и причастив меня Святыми Дарами, батюшка ушел. А я снова провалился в небытие. Сколько так пролежал – не знаю. Наконец, прихожу в себя. Еще не открывая глаз, с удивлением начинаю прислушиваться к себе, к своему новому состоянию: кашля нет! С радостью для себя отмечаю, что не чувствую никакого дискомфорта: пошевелил руками, ступнями ног, – все работает! Боли, так долго мучавшей меня, не было. Привстал, – никакого головокружения! Сел, – тоже все нормально. Голова не болит, во всем теле необычайная легкость….

Впервые за время болезни захотелось есть. После обхода лечащий врач зашел в палату. Присев возле меня на стул, долго смотрел на меня и молчал; потом сказал:

«Ты знаешь, а я ведь нарушил правила внутреннего распорядка реанимационного отделения, – пустив постороннего человека в палату. И пустил даже без халата, что так же является грубым нарушением режима.

Сейчас вижу, что поступил правильно. Жить тебе оставалось сутки, не больше. Ничто из наших средств уже не могло помочь… вот, почему я пошел на это нарушение. Общаться со священником – была твоя последняя предсмертная просьба, отказать в которой я не смог».

Он встал и уже в дверях я догнал его фразой: «Спасибо, доктор».

Через три дня я уже опять был в терапевтическом отделении, где провел еще три недели, – залечивал желудок. На начальной стадии болезни, не принимая пищу две недели, потреблял только одни лекарства, среди которых был парацетамол, который и «съел» слизистую оболочку моего желудка.

У меня оказалась тяжелая двусторонняя пневмония, а лечили все время от ОРЗ.

Сегодня, слава Богу, все в прошлом, и я благодарю Бога! Молюсь о здравии батюшки и его семьи….

А всем желаю не забывать о своих грехах и не стесняться их исповедовать!

Бесовская шутка

Было время, когда в силу обстоятельств мне пришлось много работать руками, причем, совсем не по специальности. Не однажды я терял работу, что влекло за собой потерю средств к существованию, но старался не отчаиваться и не сидеть без дела. Острая необходимость зарабатывать деньги и содержать семью сильно к этому побуждали. У меня неплохо получалось чинить машины, а потому частенько «пропадал» в гараже, возвращаясь домой уже под ночь.

Ремонт автомобилей дело грязное, в буквальном смысле, потому как машина по дорогам ходит в любую погоду: и в снег, и в дождь, – и тому, кто особенно работает «по низу», достается изрядно. Вот и приходилось переодеваться дважды в день: утром «в грязное», а вечером перед уходом домой – «в чистое». Как-то мне подогнали очередную потрепанную «нашими» дорогами и временем «лошадку» и дел, помню, с ней было довольно много. Сняв с себя чистую одежду и натянув спецовку, я углубился в ремонт. Когда пришло время отправляться домой, как обычно, помыл руки и пошел к вешалке переодеваться. Но, что это?! На вешалке я не увидел своей куртки, в которой пришел утром. «Наверное, бросил в салон», – решил я, но внимательно его осмотрев, своей вещи там не нашел. Стал восстанавливать в памяти события текущего дня, стараясь вспомнить: не заходил ли сюда кто-либо из знакомых, который мог бы надо мной так нелепо подшутить. Но вспоминать особо было нечего, так как в течение дня в гараж кроме меня вообще никто не заходил. На дворе была поздняя осень, где-то, ноябрь, и двери для сохранения тепла были все время закрыты. Жуткое недоумение обуяло меня: «Что еще за дела?! Такого не может быть! Не пришел же я раздетым, в самом деле. Тогда – где куртка?» Снова и снова обыскивал и осматривал все полки и углы гаража, при этом понимая, что куртка, все-же, не иголка и если она здесь, ее просто нельзя не увидеть. Помню с каким чувством злости и раздражения бегал я по гаражу, пытаясь отыскать пропажу. Когда оно, наконец, стало утихать, на меня напал чуть ли не истерический смех. Я ощущал гнев и собственное бессилие одновременно…. Сейчас уже точно не припомню, сколько времени продолжались эти мои бесплодные поиски, только, в конце концов, мне удалось все-же как-то взять себя в руки. Я неожиданно вспомнил, как выполняют предполетную подготовку экипажи самолетов, которую довелось подсмотреть в каком-то фильме. При этом командир или, может, бортинженер по специальному списку опрашивает других членов экипажа, и они подтверждают включение и готовность к работе той или иной системы самолета. Мне показалась, что данная методика идеально подходит к моей ситуации, и я решил на практике испробовать ее. Медленно, стараясь ничего не пропустить, начав от ворот, и двигаясь по часовой стрелке, я обходил гараж, при этом произносился вслух примерно следующий диалог с самим собой:

– На полке слева есть? – Нет.

– Под полкой слева есть? – Нет.

– На полу справа от двери есть? – Нет.

– На диване есть? – Нет…

И так было, пока я медленно не обошел и не исследовал каждую пядь гаража, замкнув круг у ворот, откуда и стартовал. Покончив с этим, и получив отрицательный результат, мне сделалось до удивления хорошо. Я понял, что искать уже больше ничего не надо и решил смириться с ситуацией. Натянув на себя грязную, пахнувшую бензином и маслом куртку, в которой проработал весь день и, закрыв гараж, по темноте дворами-дворами, чтобы никого ненароком не встретить из знакомых, скоренько двинулся домой…

Когда жена открыла мне дверь, то на время потеряла дар речи, спросила только:

– Что с тобой произошло?

– Да, вот, куртку потерял, – ответил я, не вдаваясь в излишние подробности. Понюхав меня для верности (хотя, вообще-то, в гараже я не выпиваю!), покачала головой:

– Ладно, завтра пойдем новую купим.

Остаток вечера прошел без приключений.

Утром, надев что-то из запасной одежды своего гардероба, как обычно отправился на работу. Было такое ощущение, словно меня по голове чем-то стукнули, когда, открыв гараж, я увидел на вешалке на самом видном месте висящую, как ни в чем не бывало, свою пропавшую куртку!

Раз двадцать проходил я мимо этого места, в том числе и с «опросником», и могу здраво заявить: куртки там не было.

Вот такая бесовская шутка!

Сейчас, по прошествии многих лет, став уже священником, мне открылась причина этого происшествия.

В то время я был совершенно далек от «духовной темы», и абсолютно не знал законов, по которым дух управляет материей, да и вообще, – весь мир устроен. В силу подобного неведения очень часто, как и в моем случае, столкнувшись с чем-то подобным, люди начинают всерьез верить в «домовых», «барабашек» и прочую подобную «нечисть». И особой ошибки здесь нет, поскольку все эти «товарищи» действительно реально существуют и могут вытворять очень даже «веселые вещи». По началу, как и со мной, – довольно безобидные, но со временем, если человек не обратит на это серьезное внимание, то неизбежно приведут его к большей беде.

По какой-же причине это все-таки случилось со мной?

Я, конечно, не могу с абсолютной уверенностью утверждать, что знаю, из-за чего все это произошло, но с очень высокой степенью вероятности могу предположить следующее:

Как уже говорилось выше, мне пришлось довольно много трудиться руками, а кто зарабатывал себе «на хлеб» подобным образом, тот знает, насколько нелегким он бывает. Ремонт машины, особенно в гаражных условиях, – это далеко «не сахар!» Здесь и грязь, и холод, и поднятие тяжестей, плюс сбитые «в кровь» руки – и все это никак не способствует веселому расположению духа. Скорее, наоборот: такая работа приводит в состояние физического изнеможения и к душевному раздражению. А еще, если попадется какой-нибудь «закисший» болт, который никак «не хочет» откручиваться… и тогда уж…

Вот и полетели из уст слесаря разные нехорошие слова и выражения! И что интересно: бедному работнику часто кажется, что все эти крепкие словечки и выражения реально помогают! А потому, – все чаще в своей практике он начинает использовать их при всяком «трудном» случае. Ну, а уж потом, – и вовсе по привычке, просто «для связки слов!»

Что тут говорить!? Я и сам, грешным делом, много и часто «баловался» подобными словечками, пока не получил такое шутливое предупреждение. И надо сказать, стал как-то задумываться: «А верно ли я поступаю?» А еще нет-нет, да и кое-кто, бывало, заметит: «Что-то ты, Саня частенько поругиваться стал…»

Мне посчастливилось услышать данное предупреждение…

Тут ведь как? Если мы ругаемся скверными словами, то этим как-бы молимся дьяволу и бесам. А они, чтобы заполучить нас себе, создают видимость эффекта от этих слов, и тем самым завлекают нас к себе. А когда уже достаточно крепко уцепятся за душу, вот тут-то и появляются разные «барабашки да домовые!» Вот вам и причина. Не внешние эти «ребята», но внутренние. В человеке живут! И бесполезно тут пытаться от них избавиться переездом на новое место, – с вами вместе и переедут, и поселятся рядышком, и продолжат свое гнусное дело….

Один здесь рецепт, чтобы от них избавиться – это я уже как священник говорю: «идти в церковь и каяться в грехах».

Свеча

Андрей сидел на обочине дороги, устало опустив руки на колени. День близился к вечеру. Машина не заводилась, и он не знал, попадёт ли сегодня домой. Мимо изредка проносились грузовики, но он уже перестал обращать на них внимание; ещё днём пробовал голосовать, но водители игнорировали его призывы о помощи, проезжали мимо не останавливаясь. Подставив лицо ласковым, тёплым лучам заходящего солнца, он с грустью вспоминал сегодняшнее утро, и в сотый раз пожалел, что забыл взять с собой телефон.

Солнце уже касалось верхушек деревьев и потянуло прохладой. В нескольких метрах от дороги он ещё днём приметил небольшой ручеёк, притаившийся в траве, и решил помыть руки. Погрузив руки в прохладные струи, он вдруг услышал позади себя скрип тормозов.

«Неужели помогут?» – подумал он.

Из машины вышел священник. Был он не молод, седая борода обрамляла лицо. В лучах выглядывающего из-за леса солнца, сверкнул крест на груди:

– Чем могу помочь? – спросил батюшка, – а то я ещё днём заприметил вашу машину: возвращаюсь, а вы ещё здесь.

– На буксир бы надо, а до дома полтораста километров, кто согласится? – объяснил Андрей, выбираясь на дорогу.

Священник глянул на часы:

– Полтораста, – конечно много, а вот пяток, пожалуй, могу, – живу тут недалеко, у меня и заночуешь, а утром что-нибудь придумаем.

Андрей засуетился, думая про себя: «Правильно говорят, что мир не без добрых людей!», быстро подцепил свою машину к батюшкиному уазику, и они покатили в сторону от шоссе полевой дорогой.

В Бога Андрей никогда не верил. Он аргументировал свое неверие простым и конкретным вопросом: «Разве его кто-то видел? И сам себе же отвечал: «Никто! А, стало быть, – всё это выдумки, и – точка!» Не было для него Бога, и сомнений по этому поводу не было тоже. Все просто и конкретно:

«по-нашенски, по-рабочему!»

Еще до наступления темноты они добрались до места. Оказалось, что батюшка жил при церкви. Здесь же возле храма располагалось и его хозяйство, куда они и приехали. Отцепляя трос от уазика, батюшка обратился к женщине, спешащей куда-то с ведром картошки:

– Валентина, покорми человека с дороги, а если не вернусь к ночи, уложи его в ризнице. Чихнув пару раз облачком дыма, машина скрылась за поворотом. Для священника, как видно, рабочий день еще не был закончен. Солнце к этому времени спряталось за лесом, но его лучи достигали еще верхушки храма, отчего купол и крест словно горели огнем.

– Пойдёмте трапезничать, – пригласила Валентина Андрея, – все уже поужинали, и только мы с вами ещё в хлопотах.

Пока она накрывала на стол, он с интересом разглядывал помещение. На одной из стен, ближе к восточному углу, висели иконы. По центру этого небольшого иконостаса, возле самой большой из них горела лампада. От нее исходил мягкий, приглушенный, и какой – то умиротворяющий свет. Огонек этот, словно затмил собой все заботы и волнения уходящего дня, и на душе вдруг стало тихо и спокойно. Валентина накрыла на стол, перекрестившись начала молиться перед иконой с лампадой. Андрей слушал новые, непонятные ему слова, удивляясь своему необычному состоянию: в нём не было прежнего внутреннего протеста при упоминании Бога. Молитва, которую он слышал первый раз в жизни, не казалось ему чужой и отстраненной. И даже, более того: чудилось ему, что слова эти он знает с самого детства, хотя такого никак не могло быть. Чувства, всколыхнувшие его сердце, были необъяснимы, непонятны…

После трапезы Валентина провела его в церковь. Там под лестницей, ведущую на колокольню, располагалась личная «резиденция батюшки», где ему благословили расположиться на ночлег. В небольшой комнатке на плечиках висело облачение священника, у противоположной стены стояла скамья, на которой лежал матрас. Она развернула его, достала из шкафа подушку, одеяло и, застелив, сказала:

– Вообще-то, здесь не положено находиться посторонним, так что вы уж не трогайте, пожалуйста, ничего. Батюшка наш по доброте своей благословил вам здесь переночевать! В общем, вы располагайтесь, а я пойду, у меня ещё дела есть.

– А можно мне пройти в церковь, посмотреть? – неожиданно для себя обратился к ней Андрей.

– Пойдёмте, – кивнула ему в ответ.

Они вошли в огромное полутемное помещение. Свет от свечей и лампад вырывал из темноты лишь закопченные стены храма и не достигал его сводов, отчего казалось, что чуть выше уже открывается небо. Все для него здесь было непривычно и ново. Он переходил от одной иконы к другой, вглядывался в росписи на стенах, стараясь понять, для чего все это нужно людям. Валентина подошла к одной из икон, бережно стала обтирать подсвечник, стоявший рядом, на котором теплилась лампада и одиноко горела свеча. Андрей остановился, вслушиваясь в слова молитвы: «Ей, Господи мой, утешение мое, иже мене ради окаянной…» Он не понимал смысла, но что-то как магнитом притягивало его, и он с удивлением для себя продолжал стоять рядом, затаив дыхание, и вглядываться в лик на иконе.

Закончив молитву, Валентина хотела было отойти, но Андрей попросил её:

– А можно и мне поставить свечку?

Валентина принесла ему свечу, но предупредила:

– Осторожно, пожалуйста! Постарайтесь не потревожить вот эту свечечку, она горит уже три дня! Вы свою поставьте лучше с другой стороны подсвечника.

Андрей с недоверием покосился на неё, подумав, что его просто разыгрывают, но ничего спрашивать не стал. Он стоял, с недоумением размышляя о сказанном ему.

«Посмотрим сколько будет гореть моя свеча»

– решил он.

Через час с небольшим его свеча сгорела, он притушил тлеющий фитилёк пальцами, – он видел, как это делала Валентина, и бросил огарок в баночку, стоявшую на полу. А та свеча все горела, не уменьшаясь в размере…

Проходил час за часом, а свеча продолжала по-прежнему гореть. У него уже болели ноги, ломило спину, но он с упорством продолжал стоять у свечи, не понимая, что происходит…

Он не заметил, как лучи солнца проникли сквозь окна в храм, высветили иконы на стенах, коснулись лица Андрея, продолжавшего стоять в каком-то оцепенении. Он ничего не понимал: «Как такое может быть!?» В его сознании в одночасье рухнули все физические законы, рухнули все его представления об окружающем мире. Стукнула входная дверь, вошел батюшка и, перекрестившись, подошёл к Андрею:

– Раненько, однако, встали, – осенняя крестным знамением Андрея, сказал он, – машину вашу отремонтировали, я с вечера привёз из соседнего села механика, ну а сейчас пойдёмте завтракать.

Прошли годы. Андрей навещал батюшку, поначалу просто как доброго человека, выручившего его в трудную минуту, и уж потом, – крестившись, как духовного наставника, помогавшего бороться со страстями, открывшего глаза на греховную его жизнь. Он часто вспоминал ту свечку, горевшую, но не сгоравшую несколько дней, пытаясь объяснить себе это чудное явление; читал и перечитывал духовную литературу, надеясь там найти ответ на этот вопрос.

Однажды ночью он долго не мог уснуть, размышляя о своём месте в этом мире, о грехах, о могуществе Бога, вспомнилась снова и та свеча, и вдруг ему стало понятно, какую роль она должна была сыграть в его жизни, а также тех, кто стал свидетелем её необычайно долгого горения. Он думал об этом так: «Пришёл какой-то человек в храм. Поставил свечу, помолился, и ушёл. Он даже не знал и знать не мог, что его свеча будет гореть несколько дней…» Свидетели этому были уже другие люди, в том числе и Андрей, которому Бог открыл таким образом своё бытие. Через эту свечку Господь словно бы говорил тем, кто это чудо видел: «Я слышу вас и знаю все ваши нужды. Не бойтесь жить: Я – с вами!»

Андрей приехал на службу. Он как обычно, подал записки, заказал молебен, купил свечи. С ним была его младшая внучка; она теребила его за рукав:

– Дедуля, а можно я сама поставлю свечку Богородице?

Она уже знала в свои семь лет, как правильно ставить свечку, как прикладываться к иконам. Андрей тихо радовался в душе, что она сама просилась на службу и терпеливо стояла рядом, даже когда старушки приглашали присесть отдохнуть. Она прижималась к деду, и молча мотала отрицательно головой. Она любила смотреть, как горят свечи, пытаясь среди прочих увидеть ту, которую сама зажгла перед службой. Из-за множества других свечей это не всегда получалось. Но это было не так уж важно. А важно было: как учил ее дед, прибавлять к созерцанию свечи молитву, и тогда – пламя свечи, устремляясь вверх, донесёт эту молитву до Господа…

А еще ей очень нравилось подпевать хору. Её тоненький голосок при этом удивительно сливался с голосами певчих; и значит, что он был важным и нужным, а потому – никак не мог потеряться среди поющих, – наоборот: добавлял силу общей молитве людей, которая мощным потоком устремлялась вверх к Богу.

Кот,

(притча)

Жил-был кот. Жил он на краю деревни в добротном доме с садом и огородом. Хозяйство держал, курей, гусей, кроликов; в хлеву поросята хрюкали. Держал для охраны двух собак. В строгости держал: Дина, сука, увидев хозяина, – в струнку тянулась, ела его глазами, стараясь уловить любое его движение; Бим же, кобель, – тот неистово лаял при виде кота, выражая свою преданность и любовь всему кошачьему племени. Собаки жили в большом просторном вольере.

Для управления хозяйством кот держал старика со старухой. Дед дрова рубил, воду носил, выполняя всю тяжелую работу по дому; старуха же кормила всех, за порядком следила. Кот, в точности следуя поговорке: «как сыр в масле катался», толстый был, ухоженный, но ленивый. Обойдя с утра свои владения, проверив всё ли в порядке, он мог потом весь день лежать на завалинке и жмуриться на солнышке. Мышей ловить считал ниже своего достоинства; проголодавшись, шёл в дом. Бабка, завидев его, суетилась, чтоб накормить мясом да сметаной, а как иначе, – хозяин ведь!

Однажды кот по неосторожности сорвался с навеса в вольер к собакам…

На лай собак, и дикий рёв кота прибежал дед разнимать драку. Вырвав кота из когтей обезумевших охранников, изодранного всего в кровь, принёс его в дом бабке. Омыв ему раны и перебинтовав до ушей, положили на подстилку в углу.

Призадумался кот о своей прежней жизни, о своем поведении. Поразмыслил еще раз: «Кто всё-таки в доме хозяин? И почему Дина ела его глазами, а Бим, при виде его, всегда с лаем бросался на сетку, которой был окружён вольер?

«…Нет, все-же я, наверное, не главный здесь!» – подумал кот.

С той поры расхотелось ему быть хозяином.

«Лучше уж буду ловить мышей, – подумал он, – а дед пусть управляет хозяйством», – так, наконец, рассудил он.

И с той поры всё встало на свои места, и от кота появилась польза.

Рассказ-быль

До Верхотурья добирались долго, несколько часов на автобусах. Их любезно предоставило церкви местное градообразующее предприятие. На собрании прихожан, одного из многих в то время поднимаемых из руин храма, кто-то предложил поехать в Верхотурье – место исторически богатое своими духовными корнями. В эту паломническую поездку собирались давно, и наконец, – собрались. Прибыли первым делом, в мужской святониколаевский монастырь, отслужили здесь молебен, приложились к мощам святого праведного Симеона, а затем поехали дальше, в село Меркушино, где чудесным образом были обретены эти мощи. Приехав на место, еще издалека увидели восстанавливаемый храм. Здесь, на этом же месте, был изначально и похоронен этот угодник Божий. Повсюду велись работы: строительные леса снаружи, а вошли внутрь, там тоже, – леса под самый купол. Ближе к восточной стене – ход вниз, где, как объяснили, имелся колодец со святой водой. Нам кратко поведали историю обретения мощей святого праведного Симеона Верхотурского: «Погост, где обнаружились мощи, был расположен на покатом склоне возле речки. Однажды жители села обнаружили, что из одной могилы виднеется угол гроба. Чья это могила, – в то время уже никто не знал; люди просто углубили её, а гроб закопали. Через несколько лет всё повторилось, и опять пришлось гроб закапывать. Когда и в третий раз могилка открылась, жители села обратились за разъяснением в ближайший монастырь. Были отслужены молебны, после чего Господь нескольким монахам открыл, что здесь захоронен праведный человек по имени Симеон. Мощи были изъяты из могилы и доставлены крестным ходом в Верхотурский мужской монастырь. Много чудес и славных исцелений от различных болезней случилось по молитвам этого святого уральского праведника. С тех пор народ почитает его под именем праведного Симеона Верхотурского».

После обретения мощей, на месте могилы из земли забил ключ. Местные жители решили на этом месте воздвигнуть храм. Так как место было на крутом склоне, ниже родника соорудили стену из камней в несколько метров высотой, а получившийся «карман» засыпали землёй. Получилась ровная площадка, на которой можно было начинать строительство. Но родник оказался ниже уровня земли, и чтобы пробиться на поверхность силы у него не хватало. Тогда выкопали яму подходящих размеров, выложили стены, сделали потолок. Получилась комната, в центре которой оказался колодец со святой водой. Сейчас над этой комнатой находился алтарь храма. В то время, когда состоялась паломническая поездка, алтарь ещё не был воссоздан, и после молебна, с благословения и при участии священнослужителей, паломникам был разрешён туда вход. Народу в ту поездку набралось много – около шестидесяти человек, и чтобы подойти к колодцу и взять водички пришлось долго стоять в очереди. Наливал воду один из паломников под присмотром священника. Среди паломников был и наш староста, один из организаторов поездки. Он стоял у входа в храм, где, ожидая своей очереди, находилась группа наших женщин; некоторые из них то и дело отходили в сторону и нагребали в целлофановые мешочки землю. Один из строителей поинтересовался: для чего они её берут? Ему объяснили, что верующие люди дома возле икон хранят предметы, привезенные с разных святых мест. Рабочий показал на кучу земли у стены храма, объяснив, что колодец был завален этой землёй, которая состояла в основном из песка. Тем самым, он как бы дал понять, что песочек этот в аккурат со святого места, – с самого ключа! Староста набрал полный мешочек этого песочка, одним из последних спустился к колодцу, ему налили водицы, после чего с молитвами паломники отправились в обратный путь. Старосту звали Александр. Он и не думал, что станет когда-то «важным человеком» в церкви. У него так сложилось, что женщины соседнего села и директор завода, на котором работал, решили выдвинуть его на это поприще. Он дал согласие и, получив благословение епископа, приступил к восстановлению храма. Завод выделял технику, стройматериалы, нужных специалистов, которых возглавлял бывший архитектор, на то время работавший прорабом на заводе пенсионер, которого все звали «Палыч». У него сложилась непростая жизнь: пятнадцатилетним пацаном попал в плен, был угнан на работы в фашистскую Германию. Послу войны закончил институт, работал на руководящих должностях, был атеистом. И вот, уже на пенсии, сподобился милости от Господа, что ему поручили восстанавливать Храм Божий.

Вскоре после поездки, Александр, вернувшись из Верхотурья, сказал этому самому прорабу Палычу, что привёз со святого места землицы и святой воды. Палыч к той поре уже приобщался к вере: он попросил поделиться с ним этими святынями. Александр с радостью наделил не только его, а еще и храмовых рабочих, себе оставив лишь небольшую горсть. На другой день ему предстояло ехать в командировку заказывать в литейной мастерской колокола для храма. А еще, через пару дней он уже спешил поделиться со всеми радостным известием, что через месяц колокола будут отлиты и их можно будет забирать! Но не успел староста выйти из машины, как на него набросился Палыч с непонятными упрёками:

– Что ты мне тут такое дал! Земля-то оказалась ненормальной! Ты мне дом чуть не сжег!

Наконец, он поведал о том, что произошло:

«Та земля, которую ты дал, оказалась влажной, и жена решила её подсушить на плите. Положив открытый мешочек с песком на стол, она повернулась к шкафу в поисках противня, на котором могла бы произвести сушку. Вдруг неожиданно раздался сильный хлопок, и от страха она осела на пол, с ужасом наблюдая, как из мешка в потолок бьет столб света. Он был необычайно ярким, казалось, что от него всё вокруг сейчас вспыхнет! Ее словно бы разбил паралич: перехватило дыхание, не было сил пошевелиться. Сколько это продолжалось, она не помнит, но страх перед пожаром заставил подползти к столу, приподняться, опираясь на табурет и… смахнуть мешок на пол. Земля рассыпалась по полу и свет пропал. Придя в себя, она собрала её веником в совок и высыпала в ведро. А вечером вместе с мусором вынесла и выбросила на помойку…»

Сразу после этого случая, она неожиданно заболела. В течение трёх дней к ней без конца вызывали «скорую» по поводу высокого давления. Александру пришлось для осмысления случившегося дать им почитать духовную литературу, где описывались подобные этому чудесные явления. Но она так и не смогла оправиться от болезни и через год умерла.

А Храм вскоре полностью восстановили, назначили священника, который и крестил Палыча. Через несколько лет умер и Палыч, а звали его Евгений. Александр записал его имя себе в «помянник», и в своих молитвах «за упокой» регулярно поминает, испрашивая у Бога прощения грехов и даровании ему Царства Небесного.

Прелесть

Сергей спешил на встречу с давними друзьями, которых не видел много лет. Когда-то, лет тридцать назад, он вместе с ними снимал любительские фильмы, принимал участие в кинофестивалях, и эти фильмы иногда даже отмечались званиями лауреатов по тем или иным номинациям. Их руководитель, за спиной они его звали «Старик», также за свои фильмы отмечался высокими оценками жюри. Это был высокий, худой человек лет шестидесяти, и для молодых ребят, многим из которых в ту пору не было и тридцати, он и впрямь казался старцем, имеющим в их среде непререкаемый авторитет. В тот раз должна была состояться встреча, на которой планировалось увидеться со своим старым знакомым. Сергей ждал этой встречи: хотелось еще раз с ним увидеться, поговорить «за жизнь», вспомнить молодость…

Прошло много лет с той поры, как расстались они. Поменялась жизнь в стране, поменялись и судьбы людей, населяющих огромные просторы страны. Век двадцатый сменил двадцать первый с жестоким, хищным оскалом насилия и жажды наживы. В средствах массовой информации процветала жестокость, безудержная страсть к обогащению и лжи. Некогда мощное государство, на которое с опаской поглядывало зарубежное сообщество, пытавшееся за тысячелетнюю историю покорить народ, населяющий одну шестую часть земли, погружалось всё больше и больше в болото бездуховных ценностей. Но оставались посреди его цветущие островки – храмы божьи, где еще могли укрыться от мирской суеты и хаоса, и найти себе покой чистые и безмятежные души….

Сергей, на то время, далеко немолодой уже человек, несколько лет, как вышел на пенсию, помогал восстанавливать разрушенный храм в соседнем селе. Через несколько лет после того, как церкви «уделили внимание», ее вновь освятили. Был назначен священник и повеселевшие старушки потянулись на службы: страшно было уходить в мир иной без покаяния. Прежней власти было удобно руководить народом, не имеющим веры, – вот и рушили церкви, уничтожали духовенство, и было чему радоваться православному люду: у них появилась опять возможность молитвенного общения с Богом.

Для Сергея эти несколько лет труда оказались главными в жизни, вся его трудовая деятельность ничего не стоила по сравнению с этими годами участия в восстановительных работах. От этого он получал колоссальное удовлетворение, чего раньше никогда не испытывал. Он запоем читал духовную литературу, подкрепляя эти новые знания упражнениями в молитве, учился любить людей по заповедям Божьим.

«Пожалуй надо бы зайти, купить чего-нибудь к чаю», – подумал он, заходя в маленькую лавку, приютившуюся во дворе многоэтажного дома. В небольшом помещении, в несколько квадратных метров было чистенько и уютно. На душе у Сергея было тихо и спокойно; несмотря на летнюю жару в помещении было прохладно – работал кондиционер. Две женщины перед ним о чём-то в полголоса разговаривали, ожидая, когда продавец отпустит товар старенькой бабуле.

Хлопнула пружиной входная дверь, вошли два молодых, лет тридцати, парня. Бесцеремонно отодвинув бабку в сторону, протиснулись к прилавку:

– Дай-ка нам, тётка, две бутылки пива и блок сигарет, – сказал один из них, выкладывая деньги на пластмассовую тарелку, прикрученную к прилавку. У человека лицо было отмечено оспой, и за мгновение до этого, Сергей с сочувствием бросил на него свой взгляд. Но вдруг!

Перед глазами, словно молния сверкнула, весь мир погрузился во тьму, и ненависть захлестнула сердце:

– А что, меня здесь нет? – каким-то не своим, ледяным, зловещим тоном, прищурив глаза, спросил он. Внутри всё клокотало от ярости, он был почти готов порвать на части этих наглых, молодых людей… И словно ее не было: напрочь была забыта заповедь о любви к ближнему!

– А ну пошёл прочь!» – сквозь зубы процедил он, делая шаг к тому, что стоял у прилавка, Сергей не узнавал себя, он делал всё совсем не так, чему учился в эти годы.

В молодости он отбывал срок в лагерях, но это было так давно… ему казалось, что от «блатного» внутри уже ничего нет. Прошла целая жизнь, выросли дети, сейчас уже подрастают внуки, и казалось бы, ничего не могло сбить его с пути, на который он встал. И вот, – как будто и не было этих десятилетий жизни! В нём снова проснулся дурной, дикий зверь, который дремал внутри все эти годы. Он с ужасом чувствовал, что делает то, что, казалось ему, давно забыл. Бешенство клокотало где-то в глотке, было готово вырваться наружу крепким, отборным матом… Делая ещё один шаг к тому, который стоял у прилавка, Сергей опустил руку в карман. Это было ложное движение: в кармане у него ничего не было, но он прекрасно знал психологию этих наглецов – ведь по натуре они трусы! Второй у окна заметил это движение, заметил он и мелькнувшую татуировку у Сергея на запястье и, почувствовав вдруг опасность, схватил своего друга за рукав, резко потянул к выходу: «Игорёк, да тут пиво не свежее!» – и вытолкал своего друга на улицу, который, уловив в поведении старика угрозу и для себя, не очень-то сопротивлялся…

После такого гневного возбуждения Сергей был уже не в состоянии идти на встречу. Он никак не мог прийти в себя и долго бродил по городу, пытаясь осознать случившееся. Он чувствовал: произошло нечто важное для него, но объяснение этому событию найти не получалось. Понадобилось некоторое время, чтобы в голове всё сложилось и ему стала понятна суть, происшедшего в магазинчике.

Он увидел в случившемся Божий промысел. Сергей рассудил так: в тот день он шёл на встречу с давними своими друзьями… а нужна ли, в самом деле, была ему эта встреча?! Ведь друзья его продолжали жить по-прежнему, и жизнь продолжали измерять теми же мерками, что и в молодости. Что ожидало его на этой встрече? Анекдоты, выпивка, дым столбом от сигарет да бестолковые разговоры ни о чём. Он к тому времени уже не курил, потребности в выпивке особо не было, в разговорах «о жизни» ничего поучительного для себя не находил: так, – пустая трата времени и одна лишь болтовня, которая ничего полезного не дает!

То, что случилось там, в магазине, дало ему гораздо больше, заставив задуматься о себе и своих слабостях. Гнев, который так внезапно напал на него, затмив разум, показал всю его духовную немощь…

Он к тому времени считал себя человеком опытным, достаточно продвинутым в деле борьбы с искушениями, но в действительности оказалось: это далеко не так! Господь ясно показал, как гордость его и самонадеянность могли довести до беды, и Он же, по милости своей, от этой беды его избавил. Ему было крайне важно почувствовать свою духовную слабость, увидеть, как Бог допускает случаться подобным событиям, которыми вразумляет человека на жизненном пути.

«Надо идти в храм, – подумал Сергей.

Завтра у батюшки исповедь, пойду покаюсь»

– решил он.

Наступил вечер. Давно уже стихла дневная суета, Сергей затеплил лампадку, перекрестился, и потекли, потихоньку чуть слышимые, слова молитвы:

«Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй…»

Сергей готовился к исповеди.

Пес

На краю села жил дед. Да так долго жил, что схоронив всех родственников, остался под конец жизни один-одинёшенек. Хозяйство держать сил уже не было, дом покосился, даже упавший забор поправить не мог. Был кот, да и тот от старости помер.

Чтоб занять себя чем-то, стал дед на рыбалку ходить. Закинет уду, а если клёва нет, то сидит, дремлет на солнышке. Шёл как-то лесом к реке и послышался ему чей-то стон. Остановился, прислушался: «Нет, почудилось», – подумал он, и хотел было уже идти дальше, но справа, в кустах что-то вздохнуло, шевельнулось. Дед с опаской приблизился. В небольшой ямке под кустом, лежала собака. Кровь запеклась на её боках, веки, покрытые коростой, чуть подрагивали, язык вывалился из пасти. Рой мух тяжело гудел и, облепив раны терзал свою добычу, а она, бедняга, не в силах была от них отмахнуться.

Зачерпнул дед кепкой из лужи воды, полил ей на морду; она вздрогнула, приоткрыла чуть глаза, в которых отразилось страдание.

Он ещё раз сходил за водой, дал пить. Осторожно, придерживая рукой голову, промыл ей глаза. Собака, тяжело дыша, лежала на траве у ног старика. Он не знал, что ему делать. Через некоторое время, забыв про удочки, торопливо засеменил домой. Запыхавшись, выкатил со двора тележку, так же хромая своими больными ногами по тропинке, вернулся к собаке. Она была тяжёлая, он с трудом погрузил её на тележку. До дома он добирался долго, часто останавливался перевести дух, и всё посматривал: жива ли его находка.

Закатив тележку в сарай и накидав в угол соломы, осторожно переложил её на эту подстилку. Перемазанный в крови он, прихрамывая, суетился по двору, грел воду в чугунке, искал чистые тряпки, готовил какие-то, одному ему известные мази и присыпки. Омыв тёплой водой раны, вытерев насухо шерсть, обработав снадобьями раны, дед, присев рядом на чурбачок, задумчиво смотрел на собаку. Раны были глубокими. «Наверно с волками бился», – размышлял он. – Ну да ладно, к житью, так выживешь», – сказал вслух, отправляясь спать. Утром первым делом заглянул в сарай.