Зеленая овца пасется на зеленом лугу

Кто имеет смысл, имеет все.

Часть первая

Недавно я смотрел видос про одного парня. Его новорожденным оставили в горах, бросили.

Воспитывали младенца горные козы. Он до сих пор с ними живет. Прыгает по отвесным скалам, как они, безо всякой страховки. Даже руками не придерживается. А внизу пропасть.

Говорят, у коз особое строение копыт, мол, они ими за камни цепляются. А у человека тогда что? Возможно, у тех и у других, все дело в балансировке, особом вестибулярном аппарате, как у канатоходца.

Я лежу в постели и смотрю видосы. Каждую ночь. Пока мать не ворвется в комнату, и не отберет телефон. Тогда я просто смотрю в потолок и силюсь заснуть.

Мать называет меня лентяем и двоечником. Некоторые учителя тоже меня так называют.

Но не все. Биологичка, например. Может из-за того, что мне нравится рисовать в тетради всех этих амеб и вакуолей, строение глаз птиц и тому подобное, с биологичкой у меня полное понимание и респект.

Она говорит, что образование – это привилегия, основанная на тяге к знаниям, которая есть не у всех. У меня есть. Зачетный годовой тест я благополучно списал у отличника. Но кое – что знал сам, честное слово.

Так, что за год по биологии вышла пятерка.

И теперь она красуется в дневнике, среди еле натянутых троек по остальным предметам, как рыцарь в сверкающих латах среди простолюдинов с дубинками и вилами.

Моя мать почти всегда молчит. Даже, когда ночью отбирает телефон.

Заходит грозной тучкой в своей ночнушке, берет телефон и уносит к себе, не говоря ни слова.

После работы она садится в кресло и молчит. Иногда просит принести дневник.Она не контролирует меня в родительских чатах, предпочитая бумажную версию.

Пролистывает дневник, коротко бросает: двоечник. Это все, что я от нее слышу за целый день.

Несколько лет назад, когда я учился еще в начальной школе, у нее был День рождения. Она как-то оживилась, решила устроить праздник. Сказала, что придут коллеги с работы и знакомые.

С утра началось движение, я помогал ей резать салаты, красиво расставлять их на столе. Носил ножи и вилки. Два раза бегал в магазин по мелким поручениям. Стол мы украсили цветами и салфетками. Мы даже торопились.

Но пришло назначенное время, потом еще час. Никто не приходил.

Я прислушивался к каждому звуку в подъезде. Особенно, когда лифт останавливался на нашем этаже.Приезжали соседи, открывали ключами свои двери и опять тишина.

Мне так хотелось, чтобы хоть кто-то пришел, чтобы у нас было шумно и весело, как у всех людей бывает.

Мы просидели вдвоем.

Вечером мать собрала посуду и молча расставила в шкаф.

Больше она никогда не отмечала свой День рождения. Может она даже забыла про него, если бы я не напоминал.

Что вам еще рассказать о своих родителях. Я не знаю, кто мой отец.

Я никогда не видел его, даже фотографий.

Можно спросить мать, но я стесняюсь.

Даже не знаю, как выговорить эти слова: Мама, где мой отец?

Может когда – нибудь, когда мне будет шестнадцать, я и осмелюсь. Почему – то я решил, что спрошу, когда мне стукнет шестнадцать.

Сейчас мне четырнадцать, я закончил школу, и меня отправляют одного на поезде на все лето в мамину деревню, где она провела детство и даже юность на каникулах у родственников.

Меня очень будоражит предстоящее приключение – дальняя поездка на поезде.

Я бы с удовольствием провел лето в городе,играя в Майнкрафт. Как обычно и проходили все мои каникулы.

Но сейчас врачи сказали матери, что у меня развивается скалиоз и анемия. И мне обязательно нужен свежий воздух и подвижные игры.

Мать вспомнила про свою родню в деревне. Созвонилась, и теперь они ждут меня.

Мне предстояло провести первое лето в деревне.

Я укладывал вещи в чемодан, даже не зная, что там буду делать. Есть там интернет или нет?

Чем занимаются эти деревенские?

Может, мне надо будет рано вставать и идти доить коров, или косить сено.

Я сложил аккуратно футболки, шорты и прочую дребедень. Признался в любви своему компьютеру, даже присел на дорожку. Нас ждало такси.

Мы приехали на вокзал рано. До поезда оставалось полтора часа.

Я почему – то заволновался, захотелось в туалет.

-Ну, начинается, – недовольно фыркнула мать.

На вокзале было жарко, сновали люди с чемоданами. Громко объявляли прибытие и отправление поездов.

Мы вышли на перрон. Взъерошенные тощие голуби ходили по грязному асфальту, что-то выискивая.

Я достал из сумки с провиантом кусок хлеба и покрошил голубям. Тут же,шумно хлопая крыльями и теряя перья, прилетела целая стая.

Мне стало грустно. Меня выпихивали из зоны комфорта. Не скажу, что я был в восторге от того, как устроена моя жизнь, но она привычна,понятна, в нее можно спрятаться, как в детстве я прятался под одеяло от темноты. Я социофоб.

Признаться матери, что мне страшно уезжать я не мог: все – таки она женщина, наверное, несчастная женщина, а я какой – никакой мужчина, даже если конченный инфантил и нытик.

Мой поезд подали без опозданий.

– Мальчик один едет? – Проводница смотрела добрым усталым взглядом.

– Да.

Мы прошли в вагон и нашли мое место.Оно было внизу, а мне хотелось наверх.

– На станциях не выходить. В Москве зашел, в Томске вышел, все.

Мать вышла, оставив меня в вагоне с незнакомыми людьми.

Она о чем -то разговаривала с проводницей, и кажется, сунула ей в карман деньги, насколько было видно из окна.

Наш поезд тронулся. Мать осталась на перроне. Она махала рукой и силилась улыбнуться, ее губы дрожали.

А я поехал в неизвестную Тьму – тараканьку, где -то на краю земли.

Замелькали подмосковные дачи, потянулись леса. Я смотрел в окно и не двигался, словно оцепенел.

Потом пришла проводница. Показала мне, как застелить постель, где находится мусорка и туалет. Сказала, что я в любой момент могу к ней обратиться. Мне она понравилась. И я приободрился.

Когда принесли чай с пакетиками сахара, мне стало совсем хорошо, и даже весело.

Мои попутчики.

Их было двое в купе. Моя верхняя полка оказалась свободной.

Рядом,на нижней ехала пожилая тетя, лет пятидесяти. Над ней лежал мужчина, как я потом узнал, он возвращался домой с вахты.

Женщина каждые два часа открывала сумку с бесконечными запасами еды. Она угощала меня вперемежку печеньем, конфетами, яйцами, колбасой,котлетами и солеными огурцами.

Мое твердое желание стать вегетарианцем улетучилось от запаха этих котлет, которые она заботливо подкладывала мне в чистую одноразовую посуду.

Потом вниз спустился мужчина и тоже стал ковыряться в сумке, перебирая пакеты.

– Вас еще в военкомат не вызывают? – Участливо спросила его женщина.

– Нет пока, но всеобщую объявят, куда деваться.

Мужчина ел заваренную кипятком лапшу и тускло смотрел в окно.

– Даа, – сочувственно потянула женщина и тоже посмотрела в окно, -Может до этого не дойдет, у нас армия крепкая. "Всех сильней", как в песне поется. Справятся. – Она помолчала, но видимо этот вопрос волновал ее. – Вот так жили одним народом и, вдруг, на тебе! Сколько у меня подруг на Украине! Одна моя знакомая, еще в начале боевых действий, когда наши к Киеву подошли, вот, собрала она вещички, самое необходимое, взяла кота и подалась вместе со всеми, как беженец. Кое – как добралась до Германии, с приключениями, но добралась. Приняли там правда, говорит, хорошо, поселили в отеле, трехразовое питание, все условия. Но кота, говорят, надо стерилизовать. Там это обязательно, никаких никому исключений, если ты не заводчик и то, строгие правила. И не поспоришь: ахтунг – шнелер, и все тут. Ну вот, подумала она, взяла кота в охапку и бежать назад. Только говорит вышла из отеля, и как специально/женщина понизила голос, чтобы я не слышал, но все равно было слышно/ выхожу, гляжу два мужика целуются. Но это я уже, говорит, точно выдержать не могу. Никого не осуждаю, пусть живут как хотят, но смотреть на это не хочу. Будь, что будет. И вернулась домой в Киев.

Мужчина усмехнулся краем глаз.

– Что они так в эту Европу стремятся? – Продолжала женщина. – Вон, наша страна какая красивая.

Мы проезжали неизвестную крохотную станцию. По перрону бабушка тащила огромный чемодан на колесиках и дорожную сумку. Двое парней сидели на корточках и курили.

Я не стал слушать дальше, надел наушники и зарылся в ТикТок.

Моя мать редко смотрела телевизор. Иногда новости, и то равнодушно и молча. Мне казалось, что ей все – равно, что происходит в мире. Но когда показали разрушенные города, мать сказала, глядя на экран: " Господи помилуй. Спаси и Сохрани" и перекрестилась. Это было второй раз, когда я увидел, что мать крестится. Когда мне было лет пять, мы зашли с ней в церковь. Тихо горели свечи, отражаясь в темных иконах. На улице была зима и холодно. А здесь тепло и таинственно. Мать подошла к иконе и долго стояла.Потом целовала икону и крестилась. Даже взяла мою руку и показала, как класть крест.

Как же хорошо спать днем в поезде! Как сладко вздрагиваешь, просыпаешься на секунду, и опять засыпаешь под этот упоительный стук колес.

Ночью я пользовался тем, что полка надо мной пуста, залезал наверх и смотрел в открытое окно. Кондиционер в вагоне не работал. "Сломался чего – то" – озабоченно говорила проводница.

В открытое окно врывались запахи трав и полевых цветов. От этого запаха легко дышалось.Когда поезд притормаживал, слышалось пение цикад.Небо раскинулось огромным шатром с миллиардами вспыхивающих звезд. Луна гналась за нами. Она была летняя, молодая и веселая.

В Красноуфимске вышел мужчина – вахтовик, а в Омске, тепло прощаясь, и сказав мне "счастливо", вышла женщина. Я остался один в купе. Через несколько минут ко мне зашла девушка. Она из соседнего купе. Я видел ее раньше, когда выходил за чаем.

– Привет. Слушай, ты один едешь? Можно я у тебя кофе попью. У нас пипец все купе занято, я еще на верхней полке.

Я нерешительно пожал плечами. Девушку это не смутило. Она пошла за кофе. И вскоре появилась со стаканом и пачкой "Лейс".

Небрежно бросила чипсы на стол.

– Хочешь? Бери – бери, не стесняйся, сейчас на станции купила.

Она пила кофе и ела чипсы. Мне было неловко. Я стеснялся присутствия этой девушки один на один.

У нее тонкое красивое лицо с продолговатыми карими глазами и длинные волосы. Тощая и высокая, как манекенщица.

– Меня Дашей зовут, а тебя?

– Артем Виноградов.

Сказал я зачем-то и свою фамилию. От этого еще больше смутился, даже пальцы вспотели. Я не знал, куда себя деть, уткнулся в телефон, но понял, что это невежливо и посмотрел на девушку.

– Ты в Томск?

– Да

– А сам откуда?

– Из Москвы. К родственникам еду, на каникулы.

– А я домой. Пожила в Москве два года, хватит.

Видимо, я глядел на девушку с участием, я догадался,что ей хотелось что – то рассказать. И действительно, слова полетели, как стрижи из гнезд:

– Два года назад я универ закончила наш томский. Юрфак. Бакалавриат, правда, но не важно. Мне хотелось где – нибудь в Москве продолжить обучение, если получится. Или на работу устроиться. Вообщем, особо не думая, поехала.Когда приехала вначале в хостеле жила в центре Москвы. Мне так нравилось, по вечерам гуляла, классно. Потом, через маминых знакомых, меня на работу взяли, не в сам Газпром, но есть дочернее предприятие. Познакомилась с девушкой одной, тоже приезжая. Нашли мы с ней квартиру и стали снимать на двоих. Вообщем, чтоб тебя не утомлять, появился у меня там мужчина. Москвич, старше меня на двадцать один год, с квартирой. Многие наверное, осуждают: папика нашла. Но он мне нравился, действительно, нравился. Чувство юмора его нравилось, что он начитанный, разбирается в искусстве, в фитнес – клуб ходил, современный такой. Мне с ним было интересно.Сначала.

Даша грациозно закинула тонкие руки за голову и потянулась.

– Вот, рассказываю, а тебе может и не нужен мой сторителлинг.

– Да нет, нормально.

Я дико стеснялся, но было очень лестно, что взрослая девушка рассказывает мне, малолетнему дрыщу о своей жизни, словно я ее близкий друг.

Такие девушки не от мира сего. Они падают откуда – то в эту жуткую действительность, едят фрукты, стараются не есть мяса, потом грубеют, привыкают, потому – что деваться некуда.

– цветы, рестораны. Однажды я краем уха услышала, он с другом разговаривал, что вот, ему такая и нужна, молодая, у которой мозги не засраны, можно слепить что угодно. Я не придала особого значения. Пока это не стало проявляться на деле. Что значит слепить или внушить что угодно? Никаких детей, категорически! Жить только в удовольствие, для себя. Цинизм – наше все. Любой поступок, свой ли, чужой сводился к материальной выгоде.Все нормальное в человеческом плане высмеивалось.

А потом, вообще, пандемия началась жесткая. Нас сначала на удаленку перевели, а позже, прикинь, сократили. Вот тут я и увидела его настоящее лицо. Маски сброшены. Оказался настолько мелочен, жаден, экономили на всем буквально, на еде. Хотя он человек довольно обеспеченный. Но тут, я сок куплю: ты мне дорого обходишься. Постоянно вот это. Мне надоело в определенный момент. Собрала вещи, ушла сначала к подруге с которой квартиру снимала. А сейчас решила домой, хватит. Родители настаивают, чтобы я доучилась в универе. Посмотрю, скорее всего, да, буду заканчивать. Слушай, а пойдем кофе себе еще нальем.

Даша улыбалась. Кажется, ей стало легче, от того, что она выговорилась. Моя скованность прошла, я тоже ощутил легкость и беззаботность. Наверное так действует дорога.

Мы взяли кофе у проводницы, развели картофельное пюре, я достал остатки огурцов. Мы ели, смотрели Тикток и смеялись на весь вагон.

– О, нет, только не Майнкрафт! Самая тупая игра, которую я знаю. – Кричала Даша, пытаясь отнять у меня телефон. От ее волос пахло одуванчиками.

На станции Даша предложила выйти, прогуляться. Я нерешительно стоял в тамбуре.

– Выходи, разомнись. – Одобрительно кивала проводница. – Не скажем матери. Только не далеко.

Я спрыгнул с лестницы. Мы гуляли по перрону, пока нам не крикнули:

– Заходите, а то останетесь.

Поздно вечером Даша пошла спать к себе в купе. Я тоже лег, думая о Даше. Так весело я еще никогда не проводил время. Если бы мне было восемнадцать, я бы женился на ней. Потом я подумал о старом кроте, с которым она жила в Москве. И хоть бы она не вернулась к нему, потому что ничего хорошего ее с ним не ждет. А вообще, я ничего не понимаю, я еще подросток, и кто их знает, этих взрослых. Мои мысли запутались. Я заснул сладко и беззаботно.

Мы приехали в Томск ранним хмурым утром.

Ночью шел дождь. Асфальт на перроне тускло блестел от луж.

Я не видел Дашу. Она не выходила из купе. Но как только поезд остановился, она появилась в коридоре с рюкзаком и небольшим чемоданом. Мне она едва кивнула и быстро выскочила на платформу.

И все! Понимаете: все! Только кивнула, ни обнимашек на прощание, ни "давай переписываться". Просто кивнула, будто между нами ничего не было.Я даже не успел помочь ей вынести чемодан.

И вот я в чужом городе, на чужом перроне. Только что оглушенный женским коварством.

Ко мне подбежал веселый, улыбающийся человек средних лет.

– Артем! Ты Артем? – И обнял меня.

Это и был мой дядька, дядя Володя из деревни. Двоюродный брат моей мамы.

– Дождь прошел, прохладно. Ты куртку накинь. Это хорошо, что не снег. У нас все возможно, Сибирь – матушка.

У дяди Володи открытое, добродушное лицо с морщинками вокруг глаз.

Мы подошли к старенькой красной машине. "Лада", и она еще была на ходу.

– Вот тебе пирожки, тетка твоя испекла. А в термосе смородиновый чай. Сможешь налить- то? Ага, ешь давай. Пока до дому доедем.

– А сколько ехать?

– Час примерно. Ты ешь и в окошко гляди. Красоты наши обозревай. Никогда в Сибири не был?

– Нет

– Ну вот и смотри.

Мы проехали мост и реку Томь, река была слюдяная от непогоды.

Новая поездка отвлекла меня от мыслей о Даше.

Через полчаса, глядя в окно, я спросил:

– Это тайга?

– Нет, это еще лес. Тайга дальше будет. Я скажу.

Я боялся пропустить, когда начнется настоящая тайга.

И вот, после болот с голыми стволами деревьев, после молодых березок и осинок,

вдруг пошел совершенно густой, какой-то сказочный лес.

– Тайга, Артем. Вот она, кормилица.

Могучие ели стояли плотной стеной. Наверное, в глубине темно, как ночью и водятся тролли.

Мы ехали по проселочной дороге, размытой дождями. Стеной стоял дикий лес. Казалось, тайга на минуточку расступилась, чтобы нам проехать и вот-вот сомкнется, спрятав нас в своей глубине, если не успеем.

– Почти приехали. Вон наш дом с красной крышей. В этом году перекрыл, а то протекать начала. Старый дом, дедовский, но крепкий, по уму сделан. Крышу починил и в красный цвет покрасил, теперь издалека видать. А мне нравится.

Мне тоже.

Машина постоянно застревала в ухабах и лужах, мы ехали медленно.

Вот и первый дом с темным деревянным забором, заросшим седыми одуванчиками и лопухами в человеческий рост.

Из- за забора выглянул мужчина в кепке и сигаретой во рту.

Он приподнял кепку, здороваясь с нами.

Потом появилась голова медведя. Медведь махал нам лапой с огромными длинными когтями.

– Да вот, так и живем, с медведями. Не бойся. Дрессированный, хозяина слушает.

Познакомишься еще.

Так начинались мои Хроники Нарнии. Мое лето в деревне Тропинки, где я разговаривал с птицами, пил воду из хрустального ручья, спал с медведем, бежал от призраков и бродил по заколдованному замку, в котором состарилась прекрасная принцесса, так и не дождавшись своего принца.

У большого бревенчатого дома нас уже встречали.

Я вышел из машины. Густой влажный воздух окутал меня. Нигде и никогда я не дышал таким тягучим воздухом.

В платье с цветочками стояла тетя Оля и улыбалась мне. У нее тоже были морщинки вокруг глаз, как у дяди Володи.

Из дома на крыльцо вышел кот и стал тереться о дверь:

– Ну проходи, проходи, ггость долгожданный.

Еще и кот говорящий.

Тетя Оля подталкивала меня к крыльцу, по обе стороны которого разрослись розовые мальвы.

–Это Сережин кот, сына нашего, брата твоего. Кот – Икот зовут. Он его маленьким от собак отбил,чуть не разорвали котенка. Сережа буквально телом закрыл. Такой отчаянный, прям страсть. Спас, отмыл,накормил бедного. Вон какой вырос. Теперь,сам кого хочешь погонит до финской границы. Правда, когда говорит, заикается иногда.

Тетя Оля взяла меня за руку, как ребенка и завела в дом:в чистую просторную комнату с двумя окнами и печкой. У окна стоял большой круглый стол весь заставленный едой. На печке шипел чайник.

Я опять застеснялся: все это изобилие готовилось специально для меня. Незнакомые мне люди, пусть даже родственники, беспокоились, а я не привык к вниманию. Я не люблю. Мне кажется от меня чего -то ждут, я должен чему – то соответствовать. Не ждите от меня ничего. Я никчемный раздолбай.

– Ладно, вы тут завтракайте, я пойду баню затоплю. Пусть помоется с дороги. -Дядя Володя вышел, прихватив ведра.

Мне налили ароматный чай из каких – то трав, пододвинули тарелку сырников со сметаной и вареньем. Спрашивали о матери, о школе, о Москве. Я невнятно отвечал набитым ртом, что все нормально.

Мне хотелось быстрее пойти гулять, посмотреть на деревню.

Я быстро доедал сырники и свежую редиску. В дверь вошла бабушка с двумя банками варенья. Она поставила банки на стол:

– С приездом.

– А, баба Степанида. Вот еще выдумала! Варенье нести.

– Пусть ест. Тощий, как оглобля.

Это про меня.

– Ничего, откормим. Твой – то пишет?

Бабушка вздохнула и вытерла глаза концом платка:

– Вчера не писал, думала с ума сойду. Сегодня написал, что все хорошо. Командиры хорошие.