Приключения ноплов

Глава 1. Ночь в Нопландии – четвёртая космическая скорость – «Приказ караулу спать!»

В Нопландии наступила тёмная ночь. Жёлтое пятно солнца плавно съехало вниз, синее небо потемнело, облака растворились, и снова над головой больше не было ничего, кроме купола слабо светящегося экрана. Ночью уже никто не мог бы сказать, что он по-прежнему находится на Земле. Ночью обитатели корабля слишком хорошо знали, что они летят сквозь космическое пространство, а, значит, экран должен поскорее переключаться в режим навигации: звёздная обстановка того требовала. Главное, чтобы внутри корабля в это время стояла полная темнота. Вот как сейчас, когда под высоким холодным куполом снова стало темно и тихо. Только изредка раздавался храп.

– Храпит, – послышался тихий голос. – Нет, он снова храпит.

– Храпит. Ну, сам виноват, что заснул, – ответил шёпотом другой. – Ничего и не увидит. Зря только вызвался в караул.

– Было бы чего видеть, – буркнул кто-то третий.

– Как, чего видеть? – возмутился первый голос. – Что-нибудь да увидим. Не каждую ночь переходим на четвёртую космическую скорость.

– Все эти ваши скорости полная ерунда. Мы даже ничего не заметим.

– А вдруг заметим? Вдруг ка-ак бабахнет, и прости.

– Что прости?

– Прощай.

– Прощай, галактика Млечный путь! Я спал, а теперь не могу заснуть, – грустно донеслось из темноты.

Вокруг раздались смешки, но их заглушили новые звуки храпа. Голоса стали громче:

– Вот дрыхнет-то, а? Толкните его там кто-нибудь!

– Толкали. Спит.

– Спящий тетерев! – возмутился кто-то.

– Сонная тетеря, – поправили его.

– Это кто там назвал меня тетерей? Это я-то сонная тетеря? Да я ни чуточки и не сплю!

– Это не про тебя. Это вон Ноплюх заливается, как петух на суку.

– На заборе, – снова последовала поправка.

– Что? Тетерев на заборе?

– Тс! Тихо! Сержанта Ноплефа разбудили.

И точно. Кто-то начал шумно ворочаться, скрипеть, чертыхаться, и вдруг раздался грозный командный рык, быстро переходящий в сдавленный командный шёпот:

– Тихо! Всем спать. Приказ караулу спать!

– Тогда пусть он перестанет храпеть.

– Цыц! Спать. Забыли про указ короля?

Вновь стало тихо. При слабом свете удаляющейся галактики хорошо различались два ряда космических полукресел, в которых полусидели-полулежали совсем небольшие, но вполне разумные существа. Каждое существо было плотно закутано в одеяло, натянутое до самого носа. Нос был твёрдый, острый и треугольный. Тут же блестели большие выпуклые глаза. Звёздное небо отражалось в них, как в двух капельках масла.

– Нет, а почему всё же не сегодня-то, а? – вновь послышался первый голос, и одна из голов осторожно приподнялась. – Во дворце говорили, что даже сам король собирается ночевать в парке.

– Ты разучился спать молча, рядовой Ноплиан? – вновь грозно прошептал сержант Ноплеф. – Сказали тебе, не сегодня, значит, успокойся. Или хочешь назад, в казарму?

– Нет, – вздохнул солдат, опустил голову на подушку и затих. А про себя подумал, что разница всё-таки есть. Не очень-то приятно спать ночью в казарме, когда ты боишься, что из-за перехода на четвёртую космическую скорость тебе на голову что-нибудь упадёт. Крыша или книжная полка. Или даже не знаешь что. Вот и страшно. Как там у них, на Земле, говорилось: «Стреляный воробей и пуганой вороны боится»? Да. Кажется, так. Точно. И солдат улыбнулся, похвалив себя за отличную память.

Глава 2. Рядовой Ноплиан – космический корабль ноплов – ночной диверсант

Рядовой Ноплиан был самым рядовым ноплом. И как рядовой он ничем не отличался от других. А если чем-то и отличался, так разве лишь тем, что ему часто снился один и тот же сон. Очень нерядовой.

Ноплиану снилось, что давным-давно, когда они ещё только взлетали с Земли, но когда уже находились на орбите, в их корабль будто что-то врезалось. Это мог быть большой метеорит или небольшой астероид, или даже совсем большой астероид – никак не меньше того, из-за которого на Земле когда-то вымерли динозавры.

Ноплиану иногда даже снилось, что они специально подставили свой корабль под этот метеорит, чтобы спасти гостеприимную планету от гибели. То есть приняли удар на себя. Да, это был героический поступок, и потом на Земле благодарные земляне, наверное, поставили их экспедиции совершенно величественный памятник. Наверное, величиной с гору. Однако ведь от такого удара и корабль ноплов мог сильно пострадать! Ноплиана это всегда очень волновало.

У них был далеко не новый корабль, он и раньше часто ломался, а из-за долгого пребывания на Земле приходил в негодность даже быстрее, чем его удавалось чинить. Эти поломки задержали отлёт экспедиции на лишние триста лет. К счастью, такая задержка имела всё же определённую ценность: учёным удалось собрать о Земле много дополнительной информации. Так что к себе домой они возвращались с готовым заключением, что при новом издании каталога «Жизнь миров» обитаемая планета Земля должна быть помещена в группу «В» отряда «М2» семейства «Ссс1+» как планета с довольно средним уровнем организации разумных форм жизни.

К сожалению, из-за долгого пребывания на Земле и у самих ноплов дела с организацией жизни становилась всё хуже и хуже. Нервы у многих оказались расшатаны, память барахлила, с логикой возникали проблемы, вот поэтому в момент старта, когда уже ничего нельзя было отменить, все члены экспедиции погрузились в глубокий успокаивающий сон.

Ноплиан стал об этом вспоминать и опять невольно разволновался. Он лежал в шезлонге без сна, тараща в небо глаза. Сразу после отлёта с Земли он стал плохо переносить ночи. И его не убеждали слова, что их ноплянский мир слишком прост, чтобы с ним могло произойти нечто необычное. Мол, даже их корабль устроен проще простого. Внешний корпус ему достался от обычной летающей тарелки, внутренний – просто шар. Этот шар был разделён на две одинаковые половины, верхнюю и нижнюю.

Внизу размещались все наиболее важные системы корабля, плотными рядами стояли моторы, электрические шкафы, постоянно что-то гудело и щёлкало. Зато наверху было невероятно просторно и тихо. Здесь практически не было ничего, кроме самого купола. Кроме этого высоченного купольного экрана, очень похожего на небо, каким оно виделось ещё на Земле. Днём по небу катилось солнце, плыли облака, ночью экран переключался в режим навигации.

Рядовой Ноплиан ничего не понимал в навигации. Ему достаточно было сознавать, что он всё же летит домой и когда-нибудь прилетит. Надежды на то имелись. Их корабль без больших проблем перешёл на вторую космическую скорость – это когда они начали удаляться от Земли, а затем и на третью – когда они покидали Солнечную систему. Можно было сказать, что автоматическая коробка передач работала идеально, но всё равно перед каждым новым переключением Ноплиану становилось как-то не по себе. Слишком уж силён был испуг, испытанный им при старте. Да, испуг. А что делать? Все мы люди. Кажется, так говорили земляне на Земле? И всё-таки надо спать.

Он вытащил из-под одеяла руку и потёр один глаз, потом другой. Сна не было ни в одном. А все вокруг давно спали. Никто не боялся перехода на четвёртую космическую скорость.

– Ладно, наверное, сегодня ничего не произойдёт, – сказал сам себе солдат и уже закрывал глаза, когда издалека послышался странный звук.

Совершенно невероятный звук. Похожий на шаги.

Ноплиан резко повернул голову сначала в одну, потом в другую сторону. Прислушался. В темноте явно кто-то шёл. Теперь каждый шаг по плацу раздавался совершенно отчётливо. Кто посмел тут ходить! Диверсант? Разбойник? Маньяк? И Ноплиан поплотнее натянул на себя одеяло. Наружу теперь торчал только его нос, и на нём блестели капельки холодного пота. И что ведь самое неприятное, совершенно неясно, как на это всё реагировать. Нельзя же просто вскочить и громким голосом выкрикнуть: «Стой, кто идёт!» Это невозможно. Нельзя будить караул, у которого приказ ночью спать. Солдат судорожно сглотнул и на всякий случай перестал дышать. Тот, кто смеет бродить по ночам, нарушая королевский указ, наверняка не испугается никаких выкриков.

Шаги всё приближались и приближались, они становились всё громче и громче, всё ближе и ближе. Вдруг стало тихо. Кто-то остановился рядом. Так прошло несколько минут. Затем снова раздался шум. Кто-то стоял и чем-то шуршал в двух шагах от спящего караула, потом начал уходить. Затем звук шагов оборвался. Это значило, что кто-то сошёл на траву. Ноплиан шумно выдохнул и снова начал дышать. Глаза его блестели во тьме, как два светлячка. Теперь он точно не сможет заснуть до самого утра!

Глава 3. Утро в Нопландии – восход солнца – немного географии и истории

Утро в Нопландии, как и на Земле, начиналось сразу после восхода солнца. Солнце всходило, как и на Земле, строго на востоке. Правда, свой путь по небу оно частенько проделывало, как ему вздумается. Выше всего оно поднималось на юге и там же любило задерживаться на лишние два часа. Потому что на юге солнце видело луг, и луг солнцу очень нравился.

Луг в Нопландии был большой, живописный, с замечательным озером посередине. На поверхности озера плавала зелёная ряска, росли жёлтые кувшинки, распускались белые лилии, берега зарастали камышом, но сама вода была чистая и прозрачная, и в ней хорошо отражалась берёзовая роща, стоящая на высоком пригорке у воды.

Кроме берёзовой рощи в Нопландии имелся и другой лес. Тот находился на юго-западе страны и был старый, тёмный, дремучий. Там росли вековые ели, и ещё прятался овраг, который был настолько глубок, что туда, говорили, боялось заглядывать даже солнце.

Но это было сомнительно. Солнце вообще-то ничего не боялось. Оно давно уже изучило всю Нопландию вдоль и поперёк, побывало в самых дальних её уголках и могло даже с закрытыми глазами рассказать, что и где находится. Вот, например, в самом центре страны высится королевский дворец. Это пуп Земли. Он и выглядит словно пуп. Только выпуклый, а не впуклый. И ещё его украшает смотровая площадка в виде королевской короны.

Раньше это был ЦУП, то есть Центр управления полётом. Внутри него находился самый главный и самый ответственный пульт, на котором мигало множество разноцветных лампочек. Там же ярко светились мониторы, что-то жужжало, свистело и попискивало, ходил туда-сюда персонал. Всё изменилось, когда командир корабля внезапно передумал быть капитаном и объявил себя ноплянским королём. В общем-то, в этом не было ничего необычного. История Земли знает массу примеров необычного поведения всяких больших начальников, а уж история космоса и того больше.

Став королём и взяв себе имя Ноплиссимус I, командир корабля превратил бывший ЦУП в свой личный королевский дворец и даже дал ему отдельное название – Ноплдом. Впрочем, это название появилось лишь после того, как бывший первый помощник капитана, а ныне первый министр, канцлер Ноплер, вдруг решил, что на самом-то деле он потомственный барон и что ему тоже нужен свой замок. Старинный. Родовой. Название он приготовил заранее – Канцлерогенхоф.

Канцлер Ноплер хотел построить свой замок прямо на лугу, возле озера, но этого ему не позволили, и тогда старинный баронский замок неожиданно появился к западу от дворца. Причём он вырос так быстро, что король, который незадолго до этого женился и любил вместе с королевой посидеть на крыше дворца, любуясь на вечерний закат, однажды так и подскочил. Закатов больше не стало! Солнце отныне опускалось за тёмные зубчатые стены какого-то ужасно большого угрюмого здания, больше похожего на тюрьму. Это решительно никому не понравилось – ни солнцу, ни королю, но что-то поменять было поздно. С той поры старинный баронский замок Канцлерогенхоф одиноко и мрачно высился на западе страны, никого не радуя, а лишь всех пугая. Польза от него была только та, что он олицетворял собой запад.

Самой северной точкой страны считался аэродром лётчика Ноплана. Там лётчик жил вместе со своим самолётом. На север они были сосланы потому, что слишком

громко шумели. Сам лётчик, правда, всё больше молчал, а вот рёв самолётного мотора был слышен даже через поля, отделявшие север страны от остальной территории. На этих полях выращивали пшеницу, просо и рапс. Не слишком много и не всегда удачно. Солнце к этой части страны относилось с некоторой прохладцей.

А вот к востоку солнце всегда относилось чрезвычайно по-доброму. Ибо там стояла казарма. Самая обыкновенная казарма. Для солдат. И понятно, почему для солдат. Кто ещё в мире, кроме настоящих солдат, сможет найти в себе столько мужества, чтобы постоянно жить на востоке? Там и вечером темнее всего, да и утром приходится вставать раньше всех. Прямо вместе с солнцем.

Глава 4. Солнечное хулиганство – Сержант Ноплеф – «Караул, подъём!»

Рассвет в Нопландии наступал очень бодро. Здесь никогда не бывало никаких предрассветных сумерек, как это происходило на Земле, когда чёрная густота ночи сначала как бы размывалась и разбавлялась – словно молоком кофе. Солнце здесь всегда выскакивало внезапно и всегда очень радостное, шипящее, как яичница на сковороде. Шипеть, конечно, могли и какие-нибудь технические системы корабля, но в самом характере солнца это ничего не меняло.

Первым же лучом оно превратило тёмный прямоугольник казармы в довольно весёленькое зданьице с симпатичным крылечком посередине и двумя аккуратными клумбами по обе стороны от него. Вторым лучом солнце дотянулось до солдатского плаца. Здесь, прямо под флагштоком, ещё с вечера расположился ко сну караул и прекрасно проспал всю ночь.

Ближе всех к флагштоку лежал начальник караула – сержант Ноплеф. Казалось, он даже во сне отдавал какие-то приказы, потому что его пышные усы время от времени шевелились. Солнце, как всегда, этим заинтересовалось. Оно подёргало сержанта сначала за один ус, потом за другой и даже попыталось кончик одного уса завернуть и засунуть в круглую сержантскую ноздрю. Однако сержанта Ноплефа было не так-то просто разбудить. Нос у него, как и у всякого старого вояки, был твёрд и не поддавался на провокации.

Оставив сержанта в покое на какое-то время, солнце принялось прохаживаться между другими солдатами. Все они спали в простых космических креслах, которые сейчас, при солнечном свете, больше походили на шезлонги. Громче всех спал рядовой Ноплюх, который так и не перестал храпеть. Крепче всех спал рядовой Ноплиан. Он даже во сне натягивал на себя одеяло и судорожно вцеплялся в него обеими руками. Напуганный ночными шагами, этот солдат до самого утра не сомкнул глаз и заснул только на рассвете.

Солнце могло бы позволить рядовым солдатам ещё немного поспать, но разбудить старшего по званию оно всегда считало своей главной обязанностью. Вот поэтому солнце вновь вернулось к сержанту и вдруг резко щёлкнуло пальцем по его круглому сержантскому лбу. Звук был такой, будто гукнула внутри корабля какая-то аварийная система, и гул ещё не замолк, когда сержант Ноплеф уже отбросил одеяло, вскочил и замер рядом с шезлонгом по стойке «смирно». Впрочем, он по-прежнему спал. Веки его лишь немного приподнялись да так и застыли – две сонные щёлочки. Это не совсем сочеталось с тем бравым видом, с каким сержант выпячивал грудь, но хорошо совпадало с его общей помятостью на лице и в одежде. Если бы Ноплеф пошире открыл глаза и увидел, что мундир его в беспорядке, он бы немедленно проснулся.

И всё равно сержант Ноплеф выглядел как истинный сержант. На это высокое звание, во-первых, указывала золотая кокарда, прикреплённая к треуголке на его голове. Кокарда была вдвое больше, чем у простых солдат. И сама треуголка больше. И голова тоже. Голова у сержанта вообще была чрезвычайно большая и ёмкая, как перевёрнутый чугунный котёл.

Во-вторых, мундир на сержанте был ярко-малиновый, как у всех, но всё же чуть более ярко-малиновый, чем у простых солдат. Ярко-ярко-малиновый. Мундир очень плотно облегал коренастое сержантское тело, а если немного и топорщился, то лишь в силу особенности покроя: он был короток спереди и сильно удлинён сзади. Рукава были тоже длинные. Длинные и широкие. Особенно широко они отходили от плеч, а внизу почти сходили на нет. Этот стиль всегда был характерен для ноплов. Разумеется, удлинённые рукава мешали работать (кому надо было работать) или воевать (кому надо было воевать), а поэтому в районе локтя каждый рукав имел прорезь, позволявшую высовывать руку наружу. Эти прорези были узкими, потому что и руки у ноплов были тонкие. Как и ноги. Зато на ногах превосходно держались любого размера башмаки, которые, вероятно из-за тонкости ножек, всегда казались немного великоватыми.

Радостное утреннее солнце очень долго не могло отойти от Ноплефа. Особенно солнцу нравилась золотая кокарда на треуголке, но также и золотое тиснение на погонах, золотые нашивки на рукавах и золотые пуговицы на груди. Что уж говорить о медалях и орденах, покрывавших сержантскую грудь, словно чешуя. Солнце разглядывало сержанта и так, и эдак, словно прикидывая: а, может, у сержанта ещё и золотая душа?

Решая этот вопрос, солнце заглядывало Ноплефу в лицо и так сильно освещало его полузакрытые глаза-щёлочки, что казалось, ещё немного и сержант начнёт загораживаться рукой. Но руки Ноплефа оставались по-прежнему вытянуты по швам. Сержант продолжал крепко спать. Потому что он был мудрый сержант. А мудрый сержант – это тот, который никогда не спешит делать то, что может сделаться само. Зачем, к примеру, будить солдат, если они умеют просыпаться и сами?

Первым проснулся рядовой Ноплюх, и это было неудивительно. Известно ведь, кто громче всех храпит, тот лучше всех высыпается. Проснувшись, Ноплюх свернул своё одеяло, собрал свой шезлонг, отнёс его на траву, затем вернулся, встал над спящими, набрал полную грудь воздуха и крикнул что было сил:

– Караул, подъём!

В ту же секунду караул вскочил, как ошпаренный. Свёртывая одеяла и убирая шезлонги, солдаты страшно ругались на Ноплюха, который предусмотрительно отступил подальше.

– Ну, ты болван! – хором возмущались солдаты. – Зачем было так орать? Братцы, ну, сколько можно! Почему он всё время кричит таким дурным голосом!

Солдаты ругались, хотя прекрасно понимали, что каждый из них, проснись он однажды первым, прокричал бы «подъём» именно таким голосом. Или даже громче. В том заключалась одна из самых сложных загадок солдатской жизни в Нопландии.

Сержант от крика тоже проснулся, но, поскольку уже стоял на ногах, то теперь только мудро щурил глаза и ответственно шевелил усами. Рядовой Ноплюх подошёл к сержанту и громко доложил, что подъём караула произведён. Внешне этот солдат был почти полной копией сержанта. Мундиры у них в любом случае были скроены одинаково. Правда, солдатам было не положено золотых пуговиц (те могли потеряться или оторваться в бою), а из всех орденов и медалей на груди рядового Ноплюха красовалась лишь криво пришитая заплата.

– Разрешите произвести подъём флага и исполнение государственного гимна! – прокричал рядовой Ноплюх.

– Разрешаю, – буркнул сержант.

– Караул, стройсь!

Солдаты быстро подошли к сержанту Ноплефу и пристроились к нему сбоку в одну шеренгу. Мудрому сержанту опять не потребовалось даже шевелиться.

– Равняйсь! К па-адъёму государственного флага и пра-аслушиванию государственного гимна… сми-ирн-а! – скомандовал рядовой Ноплюх, затем подошёл к флагштоку, размотал флаг, расправил верёвку и ещё раз посмотрел на сержанта.

Тот кивнул. Рядовой Ноплюх протянул руку к электрическому выключателю и нажал кнопку. Тут же из громкоговорителя, закреплённого на крыше казармы, послышались звуки гимна, и флаг Нопландии поплыл вверх. Вскоре он был подхвачен лёгким ветерком, для которого это был сигнал тоже – дуть. Как и птицам – петь.

Глава 5. Гимн и флаг – ворона-самоучка – Ноплиан поливает цветы

Все ноплы когда-то учились в школе, а поэтому хорошо помнили, что звонок даётся для учителя, а не для учеников. Солдаты в Нопландии, помимо этого, так же хорошо знали, что гимн – это только для караула. Поэтому никто и не вылетел из казармы и не начал строиться на плацу. Поэтому и сам гимн проигрывался весьма приглушённо, чтобы никого напрасно не разбудить.

Эти звуки никогда не были музыкой. Гимн вообще не был музыкой. Гимном являлось пение коноплянки.

История тут была простая. Когда три века тому назад на Землю спустился инопланетный корабль и гости планеты впервые ступили на землю, то первой их поприветствовала именно эта неприметная птичка. Именно коноплянка пропела гостям оду к радости. Пусть эта ода прозвучала несколько сумбурно, но тут уже ничего не поделаешь: у коноплянки просто такое своеобразное пение. Пела она вроде бы неплохо, но как будто постоянно путаясь и сбиваясь.

Впрочем, гости планеты были в полном восторге от такого приветственного пения да и от самой птички тоже, они очень быстро прониклись всем её существом. А что, в самом деле? Птичка была бойкая, шустрая, везде бывала, всё знала и при этом ни у кого не вызвала никаких подозрений.

Приняв облик коноплянки, инопланетяне, разумеется, не собирались оставаться такими надолго, на целые века, тем более, что их естественный вид то и дело прорывался наружу, но события вскоре стали развиваться непредсказуемо, и, когда капитан корабля объявил себя королём, он издал указ, по которому изображение коноплянки должно было появиться на государственном флаге, а её пение утвердиться как государственный гимн.

В Нопландии с подъёма государственного флага и проигрывания государственного гимна начиналось каждое утро.

Это утро ничем не отличалось от других. Ярко светило солнце, дул лёгкий ветерок, пели…

А вот и не пели! Другие птицы не пели. Нет, после утреннего пения коноплянки закон разрешал петь им тоже – малиновкам, зябликам, соловьям, пеночкам и даже воробьям и воронам, хотя те были не певчие. Всем разрешалось петь, но при этом настоятельно рекомендовалось сдерживать эмоции. Считалось, что сдержанность способствует развитию ума. А от ума – польза.

Об этом хорошо знала одна умная ворона. Во время исполнения гимна она как раз сидела на вершине флагштока и, склонив набок голову, внимательно наблюдала, как снизу к ней поднимается государственный флаг. Эта птица уже настолько сильно развила ум, что даже научилась читать. Хотя никто её этому не учил. Она была самоучкой. К сожалению, грамота ей давалась с трудом, и нескоро наступил тот момент, когда она, наконец, выучила все буквы и научилась их складывать. С той поры она это делала часто и уже прочитала почти все, доступные ей, нопландские слова.

Правда, было одно, которое ворону по-прежнему сильно озадачивало. Именно это слово поднималось сейчас к ней снизу. Вышитое золотыми буквами, оно находилось на флаге прямо над изображением коноплянки.

Сложно сказать, зачем находилось на флаге это слово. Возможно, затем, что изображённая там птичка одновременно походила и на зяблика, и на пеночку, и на жаворонка, и на множество других птиц, но больше всего – на только что вылупившегося жёлтого цыплёнка (потому что это был всё-таки государственный герб, и без золота тут никак). Ворона всё это хорошо понимала. Не понимала она только одного, а именно: почему в слове «ко-ноплянка» имеется чёрточка?

Каждое утро ворона прилетала к казарме, садилась на флагшток и дожидалась подъёма флага. Складки материи порой скрывали загадочную чёрточку, и тогда всё как будто вставало на свои места. То есть можно было прочитать это слово сразу в несколько строчек. На флаге это выглядело так:

Ко

нопл

янка

Чёрточка после «ко-» в любом случае пропадала, зато теперь не хватало знаков переноса. Над этой проблемой ворона билась уже много лет. Раньше, когда она была ещё не такой умной, она даже подлетала к флагу и пыталась склюнуть лишнюю чёрточку на лету. Увы, вороны не умеют зависать в воздухе, как колибри, и, кроме того, на здоровую птичью психику плохо действовало само изображение коноплянки, которое было очень большое и пугающе шевелилось.

В это утро ворона-самоучка опять терпеливо дожидалась, когда флаг подъедет к ней снизу. Увы, на нём всё оставалось по-прежнему. Чёрточка в слове «ко-ноплянка» продолжала стоять поперёк смысла. Мир снова не стал понятнее. Печально взмахнув крылами, ворона снялась с флагштока, сделала круг над плацем и полетела в направлении королевского дворца. Она летела к своим воронятам, потому что уже наступало время кормить их очередным завтраком и в сотый раз рассказывать им удивительную сказку о волшебной чёрточке. А без этого детки не желали отрывать ротики, и в них нельзя было затолкнуть ни одного шевелящегося жучка и ни одной даже самой жирной мохнатой зелёной извивающейся гусеницы.

Проследив за отлётом вороны, сержант Ноплеф, наконец-то, полноценно пошевелился. То есть переступил с ноги на ногу. До этого у него шевелилась только голова, которая, хотя и без шеи, но легко задиралась вверх, потому что подъём государственного флага всегда полагалось рьяно отслеживать взглядом. Заодно сержант наблюдал и за поведением странной вороны, упрямо садящейся на флагшток. Каждое утро сержант старался не обращать на неё никакого внимания, что было очень мудро, потому что ворона улетала сама.

– Послушайте, сержант…

Ноплеф услышал, что к нему обращаются. Он перевёл взгляд в горизонтальное положение и упёр его в рядового Ноплиана, который выглядел совершенно невыспавшимся.

– Чего тебе? – спросил Ноплеф довольно миролюбиво (сам он-то хорошо выспался).

– Послушайте, сержант, – повторил рядовой Ноплиан. – Я должен вам кое-что сказать. Сегодня ночью…

– Что сегодня ночью? Сегодня ночью ты всем мешал спать!

– Я хотел…

– Ты хотел. А в прошлый раз ты хотел у меня подметать плац. А до этого поливать цветы. Хорошо, иди поливай.

– Я…

– Шагом марш! И смотри!

Не объяснив, куда рядовому смотреть, сержант Ноплеф направился через плац к себе, в казарму. Он шёл привычным строевым шагом, неслышно повторяя про себя «раз-два-три», «раз-два-три-левой». На душе у него было светло и умиротворённо. Как всегда после караула.

Рядовой Ноплиан ещё какое-то время постоял на плацу, затем вздохнул и отправился поливать цветы. Возле крана сначала он долго умывался, брызгаясь и плескаясь. Из-за того что он так любит плескаться, ему чуть было не дали имя Ноплеск, и некоторые солдаты немного даже посмеивались, что после каждого душа он выглядит как мокрый воробей. Однако не все решались произносить это вслух, потому что рядовой Ноплиан вообще-то был смелым рядовым, и задирать его было легкомысленно.

Наконец, умывшись и окончательно проснувшись, смелый рядовой подсоединил к крану шланг и начал поливать цветы. Для начала он выбрал ту клумбу, которая находилась слева от крыльца. Брызги воды летели во все стороны, и на стены казармы, и на её окна, сквозь которые было видно, что внутри солдаты уже проснулись и теперь бродят в поисках зубных, одёжных и обувных щёток. Почистить перед завтраком пёрышки было дело святое для каждого ноплянского воина.

Внезапно, поливая цветы, смелый рядовой замер. Взгляд его устремился вдаль, на дорогу. Эта дорога начиналась от казармы и вела прямо к центру Нопландии, хотя и вела совершенно непрямо. Дорога сильно петляла. Она то загибалась на север, приближаясь к небольшому одноэтажному домику, в котором жили ноплянские генералы, то круто поворачивала на юг, где находилось поместье под названьем Женмон.

Глава 6. Нопляна – поместье Женмон – четыре генерала

Как и все ноплы, смелый рядовой Ноплиан обладал очень острым зрением. Не было бы преувеличением назвать такое зрение орлиным, однако ноплы терпеть не могли хищных птиц (за орла у них был лётчик Ноплан).

Эту фигурку девушки, только что появившуюся из ворот поместья Женмон, смелый рядовой Ноплиан узнал бы на любом расстоянии. Ошиблись бы глаза – подсказало бы сердце. Вот и сейчас оно моментально подпрыгнуло вверх. Правда, на этот раз подпрыгнуло слишком высоко, случайно влетело в горло и пискнуло там, словно резиновая игрушка. Неприятное ощущение.

Самую красивую девушку Нопландии звали Нопляна. В том, что Нопляна – самая красивая девушка страны, смелый рядовой нисколько не сомневался. В этом вопросе он даже бросал вызов самому королю, ибо тот был совершенно неправ. Ибо не должен был злоупотреблять своим служебным положением. Дело в том, что однажды, прямо в день своей свадьбы, король выдал указ, по которому титул первой красавицы страны навеки и навсегда получала его собственная жена, молодая королева Ноплесса. И вот это не лезло ни в какие ворота. Разумеется, королю никто не запрещает жениться. Может, он даже просто обязан жениться, коль уж назвался королём. Вот только хвалиться своей женой было как-то нехорошо. Не по-мужски это как-то было.

Правда, как влюбляются короли, смелый рядовой не имел ни малейшего представления. Сам он влюбился по дороге. Как-то он возвращался домой из дворца, куда ходил с донесением от сержанта, и внезапно увидел, как навстречу ему от поместья Женмон идёт какая-то девушка. Он увидел её ещё за километр…

– Ты что, уснул? – послышался сверху чей-то голос. Ноплиан дёрнулся, и брызги из шланга описали в воздухе радужную дугу.

– Осторожней! Смотри, куда льёшь! Лей на клумбу! Хватит! Не лей на клумбу! Ты уже превратил её в болото.

Смелый рядовой совсем забыл про цветы и про клумбу. Он очнулся и повернул голову в сторону говорящего. На крыльце стоял маленький капрал Ноплеон. Это был, в самом деле, очень крохотный капрал, и на нём сидел самый тесненький из мундиров, когда-либо сшитых в Нопландии. Но капрал стоял на крыльце в своей самой любимой позе, в позе утреннего величия, выставив вперёд одну ногу и заложив руку за отворот мундира. Капрал дышал свежим воздухом или, что называлось, совершал моцион. «Моцион» вообще-то означает движение, но капрал стоял неподвижно, как памятник. При этом он очень не любил, когда на него брызгали водой. Впрочем, он не любил, когда и не брызгали. Тогда его просто никто не замечал.

Ноплиан перетащил шланг на другую сторону от крыльца и стал поливать вторую клумбу. От этой клумбы он уже не видел дороги, а поэтому поливал цветы более внимательно.

Любовь к цветам появилась у него сразу после той первой встречи с Нопляной. Тогда он шёл ей навстречу целый километр. Он шёл, как ходячий столб, а, когда, наконец, остановился перед ней, то опять был как столб, только вкопанный. Он не знал, куда девать руки, а горло будто чем-то сдавило.

Нет, он сумел бы что-нибудь сказать, будь у него в руках… ну, хоть цветок! Тогда бы он протянул этот цветок девушке, а она бы в ответ сказала: «Спасибо!» Или даже: «Благодарю вас, сударь! Мне очень приятно». А он бы на это ответил: «Ну, что вы, сударыня, какие пустяки. Вы сами прекрасны, как это цветок. Да что там цветок! Вы в тысячу, в миллион раз прекраснее любого цветка!» Так они бы и разговорились.

Дальше он бы спросил, какую книгу она держит в руке, а Нопляна сказала бы название и добавила, что она новая фрейлина королевы, читает ей книги, а сегодня читает вот эту. И тогда он, как будто заинтересованный книгой, пошёл бы с Нопляной обратно во дворец или, как минимум, проводил бы девушку до дворца.

По дороге Ноплиан был бы очень галантен и постоянно сыпал бы комплиментами: «Ах, какой у вас мило вздёрнутый носик, сударыня!» А Нопляна смеялась бы: «Он такой, чтобы не мешать утыкаться мне в книгу». А он бы продолжал: «Ах, какие у вас прелестные, с раскосинкой, глазки!» А она бы: «Это чтобы успевать примечать, что творится по сторонам». Наконец: «Ах, какие у вас, сударыня, подвижные ушки! Почему же они всё время отворачиваются от меня?»

На этом месте воображаемый диалог резко обрывался, потому что дальше Нопляна должна была, по идее, сказать: «Это чтобы поменьше слушать вашу болтовню, сударь!»

Такого ответа в своих мечтах смелый рядовой опасался больше всего. Но, главное, он продолжал недоумевать, почему он целый километр шёл ей навстречу и даже не додумался сорвать хоть один придорожный цветок. А ведь мог бы нарвать даже целый букет. Даже десять букетов прекрасных полевых цветов, которые росли вдоль дороги.

С тех пор смелый рядовой начал обращать на цветы усиленное внимание. Он не только часто поливал обе клумбы у входа в казарму, но даже обратился за помощью к прекрасной садовнице Ноплерии, жившей в своём саду немного южнее поместья Женмон.

Ноплерия о цветах знала всё, потому что она каждый день составляла букеты для королевской семьи. Садовница приказала солдату приходить к ней два раза в неделю и брать уроки флористики. Ноплиан приходил, но учёба ему как-то не давалась. Он слегка боялся своей прекрасной наставницы и поэтому забывал, какой цветок к какому прикладывается. Из-за этого его даже самые лучшие букеты больше походили на веники, которыми уже что-то подметали. Высокое искусство флористики никак не давалось влюблённому солдату. Зато пред его глазами всё чаще вставали те простые цветы, которые росли у дороги.

– Если сейчас ты устроишь ещё и реку в половодье, то наши генералы обязательно захотят её форсировать, – снова подал свой голос маленький капрал Ноплеон, стоя на крыльце.

Смелый рядовой вынужден был признать правоту капрала. Генералы – это серьёзно. Он выключил воду, закрутил кран, смотал и убрал шланг на место. Затем он и сам поднялся на крыльцо и начал смотреть в ту сторону, в которую была повёрнута голова капрала Ноплеона.

Генералы уже начали движение. К счастью, сегодня они шли не по дороге, а прямиком через поле, на котором паслись коровы и козы из поместья Женмон. Генералы таким образом усложняли свой путь, а поэтому ждать их в казарме следовало нескоро. Ноплиан успел сходить в столовую и позавтракать, и снова вернуться, а генералы всё шли и шли. Пастбище близ поместья Женмон было всё-таки большое.

Само поместье Женмон не принадлежало никому. То есть оно существовало само по себе – как, например, сметана или сыр, или творог, или даже мороженое, потому что никакому отдельному человеку на свете не может принадлежать то, чего хотят все. С этим в Нопландии никто не спорил. В любом случае, солдаты в казарме об этом не спорили. Вернее, не спорили с таким жаром, с каким они обсуждали происхождение названия Женмон.

Большинство из солдат считали, что это сокращение от двух слов «женский монастырь». Но даже те, которые так считали, не настаивали, что в поместье живут одни монашенки. Просто в Нопландии так сложилось, что стоило каким-нибудь ноплянкам учредить что-нибудь отдельное от ноплов, как тут же все начинали говорить, что «там у них женский монастырь». Или даже «сплошной женский монастырь». Хотя никто, например, о солдатской казарме не говорил, что там у них «сплошная казарма». Это было бы неправдой.

Ноплянские генералы довольно часто заглядывали в поместье Женмон. У них там даже имелись свои любимые коровы и козы, которым они приносили хлеб. Кормя хлебом коз и коров, генералы нередко устраивали спор: с какого молока лучше начинать – с козьего или коровьего? Или: чем потом лучше запивать – козье коровьим или коровье козьим? Два генерала утверждали, что начинать лучше с козьего, а запивать коровьим. А два других говорили, что да, запивать можно и коровьим, но начинать лучше с козьего.

Порой дело доходило до демонстрации силы, и тогда генералы угрожали вывести в поле все свои войска и привести в боевую готовность все системы оружия, которыми они располагали. Правда, обычно ещё до начала боевых действий генералы соглашались на боевую ничью.

В это утро генералы как раз заключили новое перемирие и теперь неуклонно приближались к казарме. Шаг их был не совсем твёрд, потому что на поле рос мелкий кустарник, заплетавший им ноги, а земля была истыкана ямками, в которые эти ноги попадали.

Дожидаясь подхода генералов, смелый рядовой Ноплиан ещё раз сходил в казарму, чтобы надеть свои любимые белые парадные перчатки. В них у него особенно красиво получалось отдавать генералам салют.

Глава 7. Всё ещё генералы – большие манёвры – выдвижение на луг

– Доброе утро, друзья, – хором сказали генералы.

Смелый рядовой Ноплиан, который заранее спустился с крыльца, молча сделал шаг вперёд, вскинул руку в белой перчатке и чётко приложил кончики своих пальцев к виску. Затем так же чётко развернулся и отошёл в сторону.

– Приветствую вас, господа, – сказал маленький капрал Ноплеон, продолжая стоять на крыльце в той же позе утреннего величия. – Давненько вас было не видать.

Генералы ничего не ответили. Их взгляды были устремлены на окно справа от крыльца. Под этим окном никли мокрые цветы, вода из клумбы всё ещё вытекала, но генералов волновало другое. Они смотрели на окно комнаты, в которой жил сержант Ноплеф.

Смелый рядовой Ноплиан даже немного пожалел, что так рано закончил поливать. Другие солдаты при виде генералов сразу направляли струю воды на сержантское окно. В любом случае, поплескать на стекло было проще, чем бросать в него камешки. Главное было вовремя отвести шланг, когда окно распахнётся и в нём появится возмущённая голова Ноплефа. Орошение сержантских усов и окропление красной лысины не всегда считалось удачей.

Гораздо безопаснее было поливать генералов. Это потому что никакая вода не могла причинить ноплянским генералам ни малейшего вреда. Отправляясь к своим солдатам, генералы всегда натягивали на ноги сапоги, надевали безразмерные плащ-палатки, а на головы водружали железные каски, обтянутые маскировочной сеткой. Под эту сетку, шагая по полю, они уже успели навтыкать свежих веточек. Правда, листики уже увядали, так что им лишний дождик совершенно бы не помешал.

Генералов звали Ноплатер, Ноплотер, Ноплатор, Ноплетор. Кто-то из этих генералов обязательно носил одно из этих имён, а большего сказать было невозможно, потому что из-под касок торчали совершенно одинаковые носы и на них, разумеется, не было написано: кто здесь, скажем, генерал-артиллерист, кто танкист, кто штабс-генерал, а кто, простите, вообще адмирал, хотя и генерал тоже. Впрочем, штабс-генерал легко узнавался по небольшому походному столику (в одном комплекте со стульчиком), с которым он никогда не расставался. При всяком удобном случае штабс-генерал раскладывал свой комплект и сразу принимался составлять план сражения. В планах у него было дать такое генеральное сражение, после которого он мог бы сразу стать генерал-королём.

Вот и сейчас озабоченный штабс-генерал уже сидел за своим столиком. Разложив походную карту, он что-то отмерял на ней циркулем и наносил красно-синим карандашом небольшие кружочки и линии. Три остальных генерала подошли к нему и тесно сгрудились над столом, будто что-то обсуждая. Так они делали вид, что вовсе и не ждут, когда сержант Ноплеф соизволит, наконец, одеться и выйти их поприветствовать.

Разумеется, сержант вскоре соизволил. Будучи бывалым воякой, он не любил портить людям жизнь понапрасну. Тот, кто знает, как портят жизнь снаряды и пули, не будет опускаться до мелких гадостей.

Бодрым строевым шагом мудрый сержант подошёл к группе генералов, вскинул руку к виску и отрапортовал:

– Здравия желаю, господа генералы! Вверенное мне подразделение находится в расположении части и в данный момент отдыхает. Больных нет, самовольно отсутствующих нет, замечаний нет, нареканий по службе нет, погода очень хорошая.

– Да, сержант, – закивали касками генералы. – Мы видим. Спасибо.

После этого они по очереди пожали сержанту руку, каждый произнося:

– Сержант Ноплеф.

– Сержант Ноплеф.

– Сержант Ноплеф.

– Сержант Ноплеф.

В ответ на это сержант точно так же четырежды произнёс:

– Генерал Нопл-т-р.

– Генерал Нопл-т-р.

– Генерал Нопл-т-р.

– Генерал Нопл-т-р.

Мудрый сержант нарочно произносил окончания их имён неразборчиво. Он боялся обидеть того или иного генерала, если бы вдруг произнёс его имя с ошибкой. Например, не Ноплатор, а Ноплетор. Или же не Ноплатер, а Ноплотер.

– Чрезвычайно рад вас видеть снова, господа. Чем могу служить? – вежливо спросил сержант, обращаясь ко всем генералам сразу.

– Нам бы хотелось провести сегодня небольшие учения, – сказал один из генералов. – Манёвры, так сказать. Большие манёвры. На лугу.

– Как? Сегодня? На лугу? – старательно удивился сержант и тут же с печалью в голосе произнёс: – Нет, это невозможно. Мои люди отдыхают. Нет-нет, сегодня никак невозможно, – повторил он, удручённо качая головой.

– Но помилуйте! – воскликнул один из генералов. – Они у вас всё время отдыхают!

– Точно-точно, – поддержал другой генерал. – Как ни придём, ваши солдаты всё время отдыхают.

– Разве всё время? Нет, позвольте не согласиться, – не согласился сержант. – Сегодня, например, мы ходили в караул.

– Ну, знаете, это уже становится не смешно! Мои танки уже полвека стоят совершенно без движения! – громко воскликнул генерал-танкист и тут же тихо заговорил: – Послушайте, сержант, разве я прошу невозможного? Я прошу лишь дать им немного подразмять свои гусеницы. Имеют они на это право или нет?

– Имеют. Конечно, имеют, – согласился сержант. – Но они мнут траву.

– А вот это неправда! – с жаром возразил генерал-танкист. – Мои танки не мнут траву! Они надувные!

– Но немножко всё-таки мнут, – заупрямился сержант Ноплеф. – Извините, пожалуйста, всё же мнут. Мнут-мнут! Любой солдат это знает.

Сержант обернулся, и все солдаты, стоящие вокруг, дружно закивали головами, включая смелого рядового Ноплиана, но исключая маленького капрала Ноплеона.

– Ну, тогда давайте поступим так, – не сдавался генерал-танкист. – Давайте мы не будем ездить по всему лугу, а лишь с того края, где трава уже скошена, а сено сложено в копны. Под этими копнами заодно мы поучимся маскировать наши танки.

Сержант Ноплеф на секунду задумался, и этой его задумчивостью сразу воспользовался другой генерал.

– Тогда уж и пострелять! – воскликнул генерал-артиллерист. – Мои пушки тоже полвека не стреляли!

Ноплеф хмуро посмотрел на генерала-артиллериста и неласково напомнил тому, что пушки у него тоже надувные и что они сдуваются после каждого сделанного выстрела.

– Ну и что? – не успокоился генерал-артиллерист. – Но на один же выстрел воздуха хватает! И потом в прошлый раз мы куда-то всё же попали.

Тут стало очень тихо. Все резко замолчали. Все слишком хорошо помнили, чем закончились прежние учения и в кого они тогда попали из пушки. После того несчастного случая сержант Ноплеф пригрозил вообще навсегда отменить всякие манёвры, и уж он бы обязательно сдержал своё слово, если бы не его долг перед генерал-адмиралом, которому он был должен военно-морские учения на воде, а ведь до озера всё равно бы пришлось как-то добираться…

– Ладно, – тяжело вздохнул сержант Ноплеф. – Ладно, господа генералы. Хорошо. Давайте сходим на луг и вместе посмотрим, что можно сделать. Но учтите, я пока ничего не обещаю.

И они отправились на луг.

Глава 8. Большая Окружная дорога – на лугу – художник Нопленэр

На луг генералы и сержант отправились по Большой Окружной дороге. Эта дорога шла по самому краю Нопландии, буквально по линии горизонта. Дальше за ней уже ничего не было. Дальше находилась граница, самая обыкновенная граница со вспаханной следовой полосой и колючей проволокой. Понятное дело, что выходить на полосу и перелезать через колючую проволоку категорически запрещалось. Но генералы в ту сторону даже не глядели: среди них не было генерала-пограничника.

Процессию возглавлял сержант Ноплеф. Шагая по Большой Окружной дороге, он время от времени останавливался и широко показывал рукой направо, на луг, на траву.

– Вот видите, господа, тут не скошено. И там не скошено. И там трава в полный рост.

– А вон там уже скосили! – возражали ему, показывая вдаль.

– Да, там скосили, – спокойно соглашался сержант, – но идти туда нужно по нескошенному. Сами всё видите.

Генералы всё видели и с досадой замолкали.

Над лугом порхали бабочки, жужжали шмели, стригли воздух стрекозы. Скромные полевые цветы, названия которых никто не знал, тихо и прилежно цвели, тайно разливая по воздуху ароматы имени себя. Смелый рядовой Ноплиан шёл в нескольких шагах позади генералов и время от времени останавливался, поджидая маленького капрала Ноплеона, который нарочно сильно отставал, всем видом показывая, насколько он презирает окружающий мир. Дожидаясь капрала, смелый рядовой срывал у дороги то один, то другой цветок, то в форме розовой зубной щётки, то в виде жёлтого сердечка с белыми лепестками по кругу. Лепестки он поочерёдно отрывал и хмурился, отрывая. Ушедшие вперёд генералы и вечно отстающий капрал мешали ему сосредоточиться.

– Вон, смотрите! Смотрите! – впереди раздался радостный крик. Это закричал генерал-танкист. – Видите? Видите? Как это понимать? Безобразие! Значит, кто-то может ходить с утра по траве и даже валяться на ней, а простому генералу уже и на танке проехать нельзя?

Все сгрудились у края дороги и стали смотреть в направлении, куда показывал генерал-танкист. Зрение у всех было замечательное, и все хорошо видели, что прямо посреди луга, на взгорке, недалеко от берёзовой рощи, стоящей на берегу озера, трава в самом деле несколько примята и на этой траве, действительно, кто-то лежит. Или, можно сказать, валяется.

– Гм, – сказал сержант Ноплеф. Этим «гм» он хотел убить сразу двух зайцев: попросить генерала-танкиста заткнуться и одновременно заставить генерала-артиллериста обозначить себя, то есть сделать шаг вперёд.

– Гм! – снова повторил он, уже громче. Все молчали. Все слишком хорошо помнили тот несчастный случай, когда во время учений генерал-артиллерист сделал выстрел из своей надувной пушки и случайно попал в голову художника Нопленэра, который как раз находился на лугу со своим походным мольбертом и что-то там рисовал. Какой-то этюд. Или даже пейзаж.

Увы, после того, как в мольберт впечаталась голова живописца, всё, что осталось на картине, можно было назвать одним единственным словом – натюрморт.

Генералы вспоминали тот случай чрезвычайно болезненно. Вся история этого художника им была как кость в горле. Ведь скандал тогда вышел на всю страну. Людей искусства в Нопландии и так не хватало, а художник был вообще один. Зато очень знаменитый. Это именно он написал двойной парадный портрет их величеств короля Ноплиссимуса I и королевы Ноплессы накануне их свадьбы.

Король на портрете был изображён в красной мантии, отороченной мехом белой кошки. Король был уже немолод, и ещё он сильно вытягивал свою шею вверх, чтобы казаться одного роста со своей молодой женой. Королева выглядела безупречно. На ней было роскошное, богато украшенное платье, о котором некоторые придворные дамы говорили, что оно затмевало своей красотой даже оперение соловья. Над головами у венценосных супругов плавали две золотые короны, выполненные в виде птичьих клеток с открытыми дверцами, что символизировало победу добра над злом.

Данный двойной портрет был написан всего лишь за одну ночь специально к свадьбе короля. И вся страна поздравляла жениха и невесту именно перед этим портретом, потому как молодожёны накануне заразились чесоткой и в день свадьбы никуда не выходили.

С тех пор парадный портрет почитался наравне с самой королевской четой. Когда чета по какой-то причине не могла присутствовать на очередном королевском обеде, этот портрет приносили из картинной галереи и устанавливали во главе пиршественного стола. Гости в таком случае ели быстро, съедали мало, и запасы продуктов в дворцовых погребах почти не убывали.

Не меньшую славу художнику Нопленэру принёс и рисунок «ко-ноплянки» – той самой священной птички, которая сейчас красовалась на гербе и на флаге Нопландии. За это изображение молодого человека тоже никто не критиковал. Потому что художником его сделал сам король, издав особый указ, в котором Нопленэр сразу назначался знаменитым придворным живописцем. Хотя до этого был простым рисовальщиком облаков, солнца тоже, но лучше всего у него получались облака. Те самые, которые днём ходили по небу. Подчас они выглядели слишком грустными, но зато всегда были как живые.

Глядя на эти облака, диву давался сам король. В них ему постоянно мерещилось одно и то же лицо. И это было лицо не его будущей жены, затем первой красавицы королевства, а одной из местных садовниц по имени Ноплерия. Однажды король вызвал рисовальщика к себе и прямо спросил его, а что это значит? Рисовальщик пожал плечами и сказал: он так видит. Он просто так видит. Потому что он видит прекрасную садовницу везде.

– Везде? – удивился король.

– Всюду, – подтвердил Нопленэр и стал показывать на вещи вокруг. На большой почерневший метеорит, который лежал у короля в кабинете, потом на огонь в камине, потом на водоросли в аквариуме, потом на горшок с кактусом, потом на резную дверцу шкафа. Везде молодой человек видел только прекрасную садовницу Ноплерию. Даже в линии судьбы на ладони и даже в отпечатках своих пальцев.

Последнему король особенно сильно удивился. Он приказал изобразить эту удивительную садовницу на бумаге. И Нопленэр стал делать наброски. С тех пор он изображал Ноплерию в разных видах, и хотя многие из таких видов сама Ноплерия строго осуждала, король не переставал ими восхищаться.

Ему особенно нравилось, как художник передаёт прекрасную садовницу в движении, что было, впрочем, совершенно неудивительно. Нопленэр на этом давно уже набил руку, потому что и его облака в небе постоянно двигались.

Вот так рисовальщик облаков оказался назначенным знаменитым придворным художником. Правда, после создания двойного парадного королевского портрета, а потом и герба с изображением ко-ноплянки, у Нопленэра почти не было заказов, но тут королева внезапно родила сына.

На радости счастливый король тотчас заказал художнику полную летопись жизни своего наследника. Иными словами, он потребовал, чтобы Нопленэр рисовал по одному портрету наследника каждый день, начиная с самого первого момента появления принца в его родном гнезде.

– Лучше бы я научился фотографировать, – вздыхал про себя художник и очень жалел, что этим видом искусства ноплы так мало интересовались, пока жили на Земле.

Беда была в том, что принц Нопличек рос очень быстро и при этом постоянно менялся. Более того, каждый день придворные няньки одевали его совершенно по-разному. Нопленэр был в отчаянии. К счастью, со временем король совершенно охладел к портретам своего сына, и тогда Нопленэр уже просто отлавливал принца где-нибудь во дворце, затаскивал к себе в студию, привязывал к стулу и бросал ему на колени большого плюшевого медведя. А затем уже только удлинял принцу руки или ноги, да ещё раз в месяц вытягивал шею. Так он экономил на рисовании медведя и стула, которые оставались неизменными.

Всё это благополучно продолжалось до того времени, пока принц Нопличек не пошёл в школу. Там он должен был научиться рисовать сам. Разумеется, Нопленэр охотно предоставил своему ученику все необходимые кисти и краски, хотя вскоре принцу этого стало мало. Он стал приходить в студию за дополнительными кистями и красками. Кисти принц использовал в качестве стрел для своего боевого арбалета, а красная краска ему нужна была вместо крови. Потом вся красная краска закончилась, и многие придворные стали ходить разукрашенные то синими, то зелёными, то жёлтыми пятнами. Так в стране появилась спортивная игра под названием «пейнтбол», а в живописи Нопландии возникло течение под названием «пуантилизм».

К счастью, после того как принца всеми правдами и неправдами удалось отговорить от пейнтбола с пуантилизмом, о придворном художнике все забыли. И он был этому только рад. К нему вернулась его прежняя меланхолическая задумчивость, и он снова начал рисовать облака. Но теперь ему было мало облаков, просто кого-либо напоминающих. Нопленэр стал ходить на озеро и пристрастился к рисованию романтических сцен и пейзажей.

Глава 9. Шествие по траве – «Шишка или шрам?» – «А что вы тут делали?»

– Ну, и кто там лежит? – спросил сержант Ноплеф. – Прямо на лугу, гм?

– Это не он! – быстро сказал генерал-артиллерист. – Не может быть, чтобы снова он. Это, наверное, неизвестный.

– То я и вижу, что неизвестный, – проворчал сержант.

– Но я же не виноват! – воскликнул генерал. – Мои пушки ещё даже не надуты!

– Ну да. Ещё не надуты, а неизвестный уже лежит. Ну, ладно, пойдёмте. Только не говорите мне, что один снаряд дважды в одну воронку не попадает.

Никто и не говорил. Все знали, что сержант очень не любил, когда в одном предложении соединялись «один снаряд» и «дважды». Потому что никакой снаряд не может возвращаться назад, чтобы им потом снова выстреливали из пушки. Снаряды – это вам не бумеранги. Сержанту Ноплефу было очень важно, чтобы его подчинённые чётко это усвоили. В армии во всём нужна ясность.

Тем временем, процессия ноплов сошла с дороги и двинулась к озеру прямиком через луг, проминая в траве широкую полосу. Генералы шли в ряд. Их плащи раскачивались, как четыре зелёных колокола, а сапоги сбивали головки цветов и распугивали кузнечиков, которые тотчас замолкали. Это молчание сообщало лугу некоторую тревогу, как будто вот-вот должен произойти апокалипсис или хотя бы солнечное затмение. Солнце на это снисходительно улыбалось. Оно поднялось уже довольно высоко и прекрасно видело с высоты, что миру ничто не угрожает.

– Насколько я слышал, – обратился к сержанту генерал-артиллерист, – в последнее время этот Нопленэр стал каким-то странным. Говорят, он ведёт себя как самый настоящий лунатик. Так что он мог удариться обо что-нибудь сам.

Услышав про лунатика, смелый рядовой Ноплиан едва не споткнулся. Ему сразу вспомнились зловещие шаги в темноте, и от этих воспоминаний у него под мундиром пробежал лёгкий холодок. Однако он быстро взял себя в руки. Под солнцем даже отъявленные лунатики должны вести себя смирно.

Мир и покой царили на Земле, когда генералы, сержант, маленький капрал и смелый рядовой дошли, наконец, до озера и поднялись на небольшой пригорок, на котором росла берёзовая роща. Там дул ветерок, шелестела на деревьях листва, и кузнечики снова стрекотали, убедившись, что солнечное затмение откладывается до вечера. Страхи насчёт лежащего на траве неизвестного тоже быстро рассеялись, как только все убедились, что это был снова художник Нопленэр и снова, к счастью, живой. В любом случае, его хохолок весьма весело трепетал на ветру. Вряд ли бы у мёртвого нопла хохолок вздумал трепетать столь же весело.

Подсунув обе ладони под щеку, художник лежал на траве в своей обычной ежедневной одежде, которая состояла из модного сиреневого сюртука, белого галстука, прикрывающего розовую манишку, и тёмных панталон в белую полоску. На ногах у молодого человека сидели модные узкие башмаки, в каких было так приятно скользить по зеркальным паркетам дворца Ноплдом.

Мудрый сержант Ноплеф осторожно попинал художника по подошве башмака. Башмак не ответил. Тогда сержант, покряхтывая, нагнулся и опять-таки осторожно потрепал Нопленэра по плечу.

– Без сознания, – сказал один из генералов. – Я таких видел.

– Да, без сознания, – согласился второй генерал. – Хорошо, что не убит. Хотя, может, ранен?

– Или контужен? – предположил третий генерал.

– Если контужен, на голове должна иметься шишка, – сказал первый генерал, разглядывая голову с хохолком.

– А если ранен, то шрам, – ответил второй генерал.

– Уверен, тут только шишка, – сказал третий генерал и встал прямо над головой лежащего. – Я не вижу крови.

– Там шишка.

– Шрам!

– Шишка!

Генералы так тесно сгрудились над лежащим, что уже никому не давали ни нагнуться, ни посмотреть, что там действительно скрывается, шишка или шрам.

– Караул! – внезапно раздался чей-то хриплый, сдавленный вскрик, и генералы резко отпрянули. На траве сидел перепуганный Нопленэр и нервно озирался по сторонам. – Мамочки мои, караул, – снова проговорил он, но уже не так сипло.

– Кар-раул?! – удивился сержант, машинально повторив про себя знакомое слово, и следом так же машинально скомандовал: – Стройсь!

В ту же секунду солдаты и генералы пристроились к сержанту в одну шеренгу и застыли по стойке «смирно». Всё это они проделали совершенно автоматически. Подсознательно. Даже генералы. Те считали себя старыми вояками и гордились тем, что выполнение строевых команд у них так же крепко засело в ногах, как и умение кататься на велосипеде в ногах у велосипедиста. Прямо на всю жизнь.

Художник Нопленэр с удивлением посмотрел на это внезапное построение и медленно, осторожно встал. Ему показалось неприличным сидеть, когда перед ним стоят. Тем более, навытяжку. Тем более, генералы. Пусть они были и не в своих парадных мундирах, в каких обычно появлялись во дворце, а в длинных зелёных балахонах без рукавов, и над головами у них торчали забавные прутики.

Нопленэр никак не решался спросить, что бы это всё значило, тем более что лица у генералов оставались непроницаемы, а глаза устремлены вдаль, куда-то за спину художника. Боясь сразу обернуться, Нопленэр осторожно отошёл от военных подальше и только тут рискнул оглядеться по сторонам. Вроде никого. Учений тоже как будто не наблюдалось. Лишь после этого художник скромно кашлянул, одёрнул на себе сюртук, стряхнул с него прилипшие травинки, оправил на груди белый галстук и задумчиво прошёлся вдоль строя.

Все молчали. Все молчали просто потому, что в строю запрещено разговаривать, а сержант – ещё и потому, что генералы были старше его по званию. А ведь, как гласил воинский устав, младший по званию должен сначала спросить у старшего разрешения что-то говорить. Правда, и спросить разрешения было тоже «говорить».

Художник Нопленэр молчал тоже. Однако ему такое молчание давалось гораздо проще: он просто не знал, что должен сказать. Он даже не знал, что думать. Но всё же думать или не думать от человека не зависит, и вскоре Нопленэр догадался, что эти военные, наверное, захотели, чтобы он их нарисовал. В какой-нибудь батальной сцене. Какого-нибудь сражения. Прямо здесь, на лугу. За этим они и явились сюда.

– Так, значит, вы хотите, чтобы я вас нарисовал? – спросил Нопленэр.

Поскольку все продолжали молчать, он сделал вывод, что угадал правильно. И снова всех внимательно осмотрел. Затем он вывел из строя маленького капрала Ноплеона и попросил его повернуться лицом к солнцу. Потом от солнца. Потом направо, затем налево, а далее приказал ему поочерёдно нахмуриться, улыбнуться, округлить глаза, сделать их щёлочкой и, наконец, приложить к ним ладонь в виде козырька и пристально посмотреть вдаль.

Изучая данную позу, Нопленэр в задумчивости прошёлся по траве взад-вперёд, потом вернулся к маленькому капралу и, будто разговаривая сам с собой, произнёс, мол, у этого военнослужащего, кажется, довольно выразительное лицо и вполне подходящая осанка. А главное – правильный рост. Возможно, он будет приглашён в качестве модели для написания большого живописного полотна, на котором Его Величество король Ноплиссимус I будет изображён в самой гуще большого сражения на своём наблюдательном пункте.

Услышав такое, маленький капрал Ноплеон покраснел, как малиновка. Точнее, как грудка малиновки. А то и как грудка снегиря, которая ещё в два раза краснее, чем грудка малиновки. Короче, лицо капрала совсем потерялось на фоне его мундира, но это была такая потеря лица, которой капрал Ноплеон гордился до конца своих дней.

А вот сержант Ноплеф остался недоволен. Он долго хмуро смотрел перед собой, потом решительно вышел из строя, приблизился к художнику и сухо поинтересовался:

– А что вы тут, собственно, делали, милостивый государь?

Глава 10. Кто такие лунатики – муки посредственного поэта – настоящая катастрофа

Нопленэр и сам плохо помнил, что он делал на лугу. Ещё недавно, пока его не разбудили, он крепко спал, а вот что же было до этого? Одно он знал точно – что он не лунатик. Не настоящий лунатик. Настоящий лунатик – этот тот, кто бродит ночью во сне с отрытыми глазами и ищет сам не зная чего. Нопленэр же знал, что искал. Он искал Луну. И всю вчерашнюю ночь он искал Луну тоже.

Всё началось ещё во время пребывания экспедиции ноплов на Земле. Тогда он ещё даже не был рисовальщиком облаков, потому что на Земле были и свои облака, настоящие, да и Луна была тоже настоящая.

Но именно тогда, ещё на Земле, именно под той прежней настоящей земной Луной, которой уже никогда не было и не могло быть в космосе, потому что ночью навигационный экран показывал одни лишь галактики, будущий художник внезапно осознал, что влюбился в Ноплерию.

Это произошло совершенно случайно. Он просто гулял ночью под Луной и всё думал о прекрасной садовнице, и совсем не подозревал, что влюблён, как вдруг бац! – в его голове словно сами собой начали складываться стихи. И сразу в рифму: «садовница – любовница», «Ноплерия – империя», «розовый бутон – сердце, как бетон». Сначала он не придал этому большого значения, однако, написав стихотворение, в котором использовалась рифма «любит – тюбик», а бледность кожи Ноплерии сравнивалась с зубной пастой, он начал волноваться.

Он давно уже имел подозрения, что ничего не умеет делать по-настоящему. Он пробовал заниматься наукой и не добился никаких результатов. Он стал спортсменом и ни разу не занял первого места. Он учился играть на музыкальных инструментах – успехи были посредственными, и даже когда потом начал рисовать, то рисовал только солнце и облака, что умеет каждый ребёнок.

Короче, молодой человек уже начинал думать, что он полный неудачник. Поэзия стала для него последней каплей. «Ну, всё! Не хватало мне ещё писать плохие стихи!» – воскликнул про себя Нопленэр и дал себе слово, что больше не напишет ни строчки. И долгое время ему удавалось сдерживать себя. Но катастрофа была неминуема.

Она разразилась в ту самую последнюю ночь перед отлётом с Земли, когда над лесом светила полная Луна и когда Нопленэр захотел напоследок прогуляться по своим любимым местам. Стихи так и полились из него. Их было много. Очень много. Их было столь же много, сколь много отдельных музыкальных фраз может произнести одна влюблённая птичка за одну ночь. Лишь утром, вернувшись на корабль, Нопленэр понял, что пропал. Ведь, если он всё же и стал поэтом, то очень плохим, в лучшем случае, посредственным. И в том не было никакого сомнения. Ибо никакой человек не может стать непосредственным ни с того ни с сего, особенно, если раньше он уже бывал посредственным много раз!

С тех пор, не сказав никому ни слова, Нопленэр решил научиться забывать. Он решил забыть все написанные им стихи и больше о них уже даже никогда не вспомнить. Это было непросто, однако он не сдавался. Он пускался на различные ухищрения и то пытался забыть все свои стихи одновременно, то забывал по стихотворению в день, то переписывал стихи другими словами, то есть прозой. У него ничего не получалось. Тогда Нопленэр бросился читать всевозможные умные книги и начал изучать справочник «Сто тысяч выходов из безвыходных ситуаций», и там он, действительно, нашёл один выход, который так и назывался «Выход 273 – для безответно влюбленного поэта».

Там поэту предлагался чудодейственный план. Нужно было заманить свою даму сердца в какую-нибудь беседку, забаррикадировать все окна и двери, а затем всю ночь ходить вокруг этой самой беседки и читать, читать и читать посвящённые ей (то есть даме, а не беседке) стихи. Поэт должен был читать стихи до тех пор, пока его дама сердца не высказала бы некоторого суждения о его творчестве, после чего всю поэзию выдуло бы из головы поэта за один раз.

Но постойте! Заточить свою любимую в клетку, а потом всю ночь рассказывать ей про то, как ты её любишь? Нет, лучше смерть!

Между тем время шло. Корабль давно уже находился в космосе, Нопленэр трудился рисовальщиком облаков, а потом был назначен придворным художником и даже объявлен знаменитым живописцем, но по-прежнему продолжал страдать. Порой он целыми днями бродил по Нопландии и не реагировал ни на какие расспросы, а то вдруг принимался буянить, задираться и вызывать на дуэль придворного дуэлянта Ноплеца, хотя тот упорно отказывался драться, ссылаясь на занятость другими дуэлями. Он лишь согласился дать в долг свой дуэльный пистолет, но взамен потребовал нарисовать себя на картине. Изобразить в боевой позиции со шпагой в руке.

– И не забудь, – сказал напоследок Ноплец, – ты должен нарисовать меня точно в момент атаки уколом в верхний сектор туловища с выпадом. При этом защита должна быть пятая – дагой. То есть кинжалом.

Нопленэр послушно кивнул, захватил свой мольберт и пошёл стреляться на луг. Там он немедленно получил в голову ядром из надувной пушки – история, с тех пор ставшая легендарной.

Очнувшись на следующий день в лазарете, Нопленэр ощупал себя с ног головы и сильно удивился. Всё вроде было на месте, но явно чего-то не хватало. Он долго думал, чего ему могло не хватать, и вдруг понял, что он напрочь забыл все свои стихи! Все до единого! Ха-ха-ха! Ибо ему, что называется, отшибло память.

Он был счастлив. Он был счастлив в течение целого месяца. А потом ещё месяц сомневался, действительно ли он счастлив. А ещё через месяц ему вдруг стало казаться, что в его стихах что-то было. Кажется, там были совсем неплохие строчки. Ну, вот, например… Или вот…