Спящий мир

Глава 1. Невеста смерти

Лиле. Священный источник

Она знала: ей не уйти сегодня живой. Лиле пришла на источник, чтобы погибнуть ради открытия нового мира, и время замедлилось, словно нарочно растягивая последние секунды её жизни. Глухо ревели залпы орудий, стрекотали выстрелы, а Лиле в окружении братьев и сестёр шла вперёд, по линии огня, между укреплениями противников. В белых одеждах она ступала гордо и немного робко, точно невеста, смущённая шумом застолья. Лиле и была невестой в погребальном саване и фате, только жених её, Смерть, всё бродил где-то рядом, ходил, подзывал, да никак не брал её, трепещущую и ждущую.

Их община подошла к священному источнику. Грохот автоматных очередей рвал барабанные перепонки, и от каждой вспышки падал кто-то из друзей Лиле. Падал, и его кровь, разливалась по белым одеждам, таяла в чёрной воде. Братьев и сестёр было семьдесят пять. Теперь их уже меньше. Сколько забрал жених её, Смерть, за те секунды, что они продвигались по полю боя? Те братья и сестры, кто еще не был ранен, окружили Елену, закрывая её от выстрелов своими телами. Елена – их общая Мать и наставница – должна была выжить и, призвав Древнего духа, открыть дорогу.

Босыми ногами Лиле ступала по чёрному ручью, по треугольным камням, но не замечала боли. Звенели шаманские бубны, жужжали выстрелы, сливаясь с ритуальной песней, доносящейся из уст Матери, а Лиле шла, не глядя на падающих братьев, на мертвецов, на покрасневшую воду. Лиле ощущала себя живой, как никогда. Она стянула маску с лица – ей хотелось дышать, вдыхать и вдыхать этот пахнувший кровью, отравленный горечью пыли воздух.

Из дымки возникла прозрачная рысь и, взметнув могучими лапами каскад брызг, помчалась рядом с Матерью. «Вот он – Древний дух», – поняла Лиле, значит, переход вот-вот свершится! За рысью явились ещё призраки: змеи и птицы сопровождали их, напевая далёкий нездешний мотив.

Сбоку мелькнула красная вспышка, брат Вальди, споткнувшись, упал. Следом за ним в источник рухнул брат Янгал, и Лиле увидела, что Елена открыта для выстрелов.

– Я обещана тебе, не она! – окликнула Лиле своего жениха, заслоняя от него Мать, и рёбра её взорвались от ударившего в грудь снаряда.

Ингвар. Священный источник

Группа гражданских подошла к источнику. Миротворцы – то ли шаманы с идеей всеобщего примирения, то ли сектанты с какой-то выдуманной религией, были последним объединением двух враждующих народов, людей и овейн1, и зачем-то явились на поле сражения.

Ингвар прильнул к биноклю: на первый взгляд все миротворцы без оружия – лёгкая цель, но под балахонами и в рюкзаках сектанты могли скрывать всё что угодно – гранаты или бомбы.

– Уничтожить Мать! – раздался приказ в наушнике, потом голос с заминкой добавил: – Стрелять во всех, кто мешает.

Миротворцы шли под перекрёстным огнём людей и овейн: и те, и другие сообразили, что секта не случайно оказалась на источнике. Верно, миротворцы решили подорвать его, хотят, чтобы он не достался ни той, ни другой стороне.

В оптическом прицеле Ингвара мелькнула предводительница, та, которую сектанты прозвали Матерью, но её со всех сторон прикрывали братья и сёстры. Сначала ему придётся убить тех, кто её окружает. Ингвар медленно вдохнул, на мгновение замер и нажал на спусковой крючок. Сектант, шедший в двух шагах от Матери, рухнул в воды источника, тут же кто-то со стороны людей попал в его товарища.

В прицеле – рогатая голова предводительницы. Хотелось поскорее покончить с этим, Ингвар выстрелил, но в последний момент юная сектантка заслонила собой Мать. Ингвар поморщился – девчонка подрубленной берёзкой упала в воду. Без промедления он навёл прицел на Мать, но её уже загородили собратья. Ингвар перезарядил винтовку и прицелился в следующего миротворца, но замер: источник всколыхнулся. Немногочисленные, выжившие в перестрелке сектанты остановились, и вихрь чёрной воды поднялся из ручья, создавая над ними защитный купол. Кто-то из солдат продолжал стрелять, но барьер из воды, ветра и камней отражал огонь. Оружие людей и овейн больше не причиняло вреда миротворцам.

– Что за дрянь? – Ингвару захотелось протереть защитные очки.

– Прекратить огонь, – прозвучало в наушнике.

Сказали что-то ещё, но в нескольких шагах от Ингвара разорвался снаряд овейн. Он ударился в скальную породу, и камень треснул. Брызнули осколки, а Ингвар кубарем покатился вместе с оседающей землёй, на миг потеряв сознание.

Очнувшись, он закашлялся, отхаркивая пыль, смешанную с кровью. В ушах шумело, болела голова, но, почти вслепую разгребая камни, Ингвар всё-таки смог выбраться из завала. Отдышался и понял, что упал в источник, а миротворцы оказались почти перед ним. Ощупав голову, он понял, что где-то потерял шлем, сорвал с лица разбившиеся очки и отчётливо увидел Мать: сектантка держала руки поднятыми, будто в молитве, а перед ней стояла белая рысь. Ингвар сощурился. Из-за этой женщины здесь всё так затянулось – люди давно бы завладели источником и перебили овейн, но притащилась Мать с миротворцами, и из-за неё устроили бойню гражданских. Это всё Ма-ать. Будь она проклята! Ингвар, забыв о боли, метнулся к сектантам.

В глазах солдата рябило, и в струях воды ему мерещились белые существа, похожие на призраков. Но сейчас не до них. Ингвар врезался в вихрь, и, не успев удивиться тому, что заслон, не пропускавший снаряды, поддался ему, выхватил нож – его единственное оружие ближнего боя. Вот она – Мать, стоит спиной к нему. Замах – и Ингвара сбили с ног: подстреленная им сектантка не сдохла; шипя, она с фанатичной яростью прыгнула на него и ударила в скулу поднятым из источника камнем. Но раненая, истекающая кровью, что девчонка могла сделать солдату? Ингвар одним движением стряхнул её и вскочил на ноги. Сектантка тут же повисла на его руке, обронив камень и пытаясь перехватить нож. Ингвар ударил девчонку в живот и выдернул лезвие из её пальцев, перерезав сухожилия. Сектантка вскрикнула, но не сдалась – здоровой рукой она вцепилась в куртку Ингвара, мешая добраться до Матери.

Земля задрожала, и мелкие камни ручья взлетели и замерли в воздухе, словно их подвесили на невидимые нити. В шуме воды раздалось пение на незнакомом языке, и Мать загорелась белым огнём: от рогов до босых стоп она налилась светом и зажглась, как второе солнце, на которое больно было смотреть. Звуки затихли. Один удар сердца, и Мать вознеслась над землёй.

Теперь Ингвар не мог остановить её – он не в силах был дышать, не то что двигаться. Две сектантки овейн потянулись к Матери, и белое сияние разлилось по их ладоням, едва они коснулись её подола. Свет прокатился по венам женщин и наполнил тела, кто-то из миротворцев положил руки на плечи светящимся овейн, по цепочке передавая сияние собратьям.

Раненая девчонка, висевшая на Ингваре, потянулась к ближайшему сектанту и уронила на его предплечье окровавленную ладонь с безжизненными пальцами – она тоже хотела наполниться белым светом, и тот постепенно растекся по её жилам. Другой рукой девчонка так и не отпустила куртку Ингвара, и свечение, пройдя через её тело, проникло в его грудную клетку, выворачивая внутренности. Рука сектантки железной клешнёй держала его и словно вытягивала всю душу. Ингвар закричал: свет выжигал его жизнь, а он не хотел этого. Не хотел отдавать себя Матери, сектантам, их безумному обряду. Он дёргался и вырывался, но белая сила, поглотившая их всех, держала надёжнее кандалов.

Ингвар ослеп и оглох. Он больше не был отдельным человеком. В боли и агонии он слился с миротворцами и чувствовал, как что-то, вытеснив их души, влилось в опустошённые тела чужеродной мощью, а затем покинуло их, и мир вспыхнул золотом, а в пространстве открылось отверстие. Мать, словно в поклоне, опустилась на землю и первая шагнула в сверкающую трещину. Проход растянулся за ней и поглотил источник, всех миротворцев и Ингвара.

Тишина влилась ему в уши и затопила его, ослепшего и обезумевшего от боли. Он осознал себя на земле и почувствовал, как стал отдельной личностью – отдельным человеком, чувствующим лишь свою боль, а не боль четырнадцати миротворцев, с которыми он только что был связан неведомой силой.

– У нас получилось, – прошептал кто-то рядом. – Мы перешли!

Ингвару не хотелось открывать глаза. Он и так знал, что увидит там – загробный мир. В рай его вряд ли отправили, значит, вокруг ад. Впрочем, ад был и в том месте, откуда они только что явились.

Рядом с ним кто-то пошевелился, встрепенулся и отодвинулся, отпихнув его тело ногами. Вокруг поднялся шум: крики радости и ликования. Раздался чей-то смех, затем захлебнулся рыданиями, погас и вспыхнул с новой силой.

Лиле. Новый мир

Пока брат Ярра давился слезами от смеха, Лиле кашляла землёй. Откуда она только взялась в её трахее и бронхах, Лиле не представляла. Грязь комками выходила из её тела, чёрная слизь стекала по подбородку, а на глаза наворачивались слёзы. Она кашляла так, что мерещилось: сейчас выкашляет лёгкие из горла. Лиле попыталась убрать волосы, чтобы не запачкать их, но опоздала – всё оказалось в грязи.

Когда она прекратила извергать из себя черноту, отдышалась и сплюнула песок, оставшийся на зубах, то заметила, что её руки снова были здоровы. Отрезанные в схватке с солдатом пальцы, которые держались на лоскутках кожи, приросли к ладони. Непривычно сырой воздух освежал разгорячённое горло: пыль не скребла нёбо. Дышалось легко – без боли, ставшей такой привычной за последние месяцы, словно с чернотой из лёгких ушла и её тяжкая болезнь. А грудь? Снаряд попал ей под правую ключицу. Лиле зашарила под одеждой, ища рану: чисто. Древний дух исцелил её.

Неужели она пережила этот день? Этого не могло случиться! Лиле засмеялась: чудо! Великое невероятное чудо свершилось! Всё было не зря! Всё! Всё, что они пережили. Всё оказалось не напрасно. Они были правы! Миротворцы, Елена – все были правы. Они открыли путь в другой мир, хотя никто, никто не верил, что это возможно! Лиле казалось, что она сейчас подскочит, как юркий воробушек из пыли, и взлетит высоко-высоко от бесконечного счастья. Она была уверена: раз захватившая её тело болезнь предрекла ей скорую смерть, судьба Лиле – уйти не напрасно и погибнуть сегодня, защищая Мать, но вот она здесь, живая и в новом мире! Слёзы хлынули из глаз, такие чистые, такие нужные, вымывающие все страхи и ужасы сегодняшнего дня.

Лиле оглянулась на братьев и сестёр и поняла, как мало их осталось. Вмиг она забыла о радости, и глаза её высохли. Их пришло семьдесят пять на источник, а выжило… Кажется, меньше двадцати. Большинство миротворцев так и не узнали, что их сёстрам и братьям удалось дойти до цели. Лиле затряслась, закачалась на месте, обнимая себя за плечи, и вдруг заметила Елену, державшую за руки Азовку и Мору. Сёстры-овейн почему-то всё ещё оставались белыми, словно свет не покинул их тела.

А вдруг и Лиле – белая? Со страхом она посмотрела вниз, снова на свои руки: грязные. Протёрла их о подол. Нет, небелые – обычные, розовые ладони.

– Они погибли? – спросила Лиле у Матери, подходя к сёстрам.

Казалось, от соприкосновения с Древним духом болели даже волосы на теле. Услышав её, сестра Мора медленно повернула голову, губы её открылись, будто она хотела что-то произнести, но изо рта не вырвалось ни звука.

– Елена…– прошептала сестра Азовка. – Что делать? Что с нами?

– Думаю, вы слишком много отдали, а мир не терпит пустоты, поэтому он заполнил вас энергией Древнего духа.

– Что это значит? – спросила Мора.

Елена молчала.

– Не томи, сестра. Мы умираем?

Едва слышно вздохнув, Мать провела кончиками пальцев по плечу Моры. Лиле показалось, что от прикосновения тело сестры разобьётся и осыплется тонким стеклом, но ничего не происходило. Елена прикрыла глаза:

– Нет, во всяком случае, пока в вас не погаснет сила Древнего.

Азовка засмеялась. Истерически. Надрывно.

– Это наш бессрочный приговор, Мора. – Она скорчилась, и на ресницах её заблестели слёзы.

– Дорогая, – Мать протянула к Лиле руки, – как ты? Держишься?

Лиле схватила её ладони и сжала их:

– Мне лучше, так не привычно! Боли нет, как будто дух излечил меня.

– Это адреналин, не радуйся, – зло смеялась Азовка, и, глянув на свою побелевшую пятерню, добавила, – но зато теперь ты сдохнешь не одна, а вместе с нами.

Лиле блаженно улыбнулась, делая вид, что не услышала слов Азовки. Быть может, сестра и права, только сейчас ей вовсе не хотелось об этом думать.

– А это кто? – Елена кивнула в сторону.

Солдатик, едва не отрезавший Лиле пальцы, переместился с ними. Он лежал на земле и не шевелился.

– Ой! Кажется, это я его притащила, – пролепетала Лиле.

– Он погиб? – Елена с опаской приблизилась к телу.

– На той стороне был живёхонький.

Лиле потрясла солдатика босой ногой, но признаков жизни не обнаружилось.

– Плохо, – промолвила Елена.

– Убьём его, пока не очнулся? – спокойно предложила подошедшая за ними Мора, в то время как Азовка продолжала хохотать и заламывать руки, сидя на коленях.

Елена опустилась на корточки рядом с телом и схватила солдатика за шею; тут же его нож упёрся Матери под ребро. Лиле вскрикнула, а Елена оскалилась:

– Как тебя звать?

Он захрипел. Похоже, Мать слишком сильно передавила ему горло.

– Я не слышу.

– Ингвар, – наконец сказал солдатик.

– Хорошо, Ингвар. Мы – община миротворцев, а я её глава – Мать Елена. И мы открыли дорогу в новый мир. Мир, который мы построим с нуля, где не будет места вражде и насилию. Пришла следующая эпоха в жизни людей и овейн, и я не начну её с убийства. – Она приподняла его голову и разжала пальцы.

Ингвар опёрся на локти и засмеялся. Нос и рот его прикрывала повязка, и смех звучал устрашающе глухо.

– Ну-ну. Если это твой прекрасный новый мир, – он исподлобья покосился на окружение, – то лучше верни меня обратно.

Лиле только сейчас заметила, в каком странном месте они оказались: трава, не поднимающаяся выше щиколотки, колыхалась, словно водоросли от течения неспешного ручья, над землёй стелился плотный лиловый туман, а в облаках, парил ажурный, будто вырезанный из бумаги кальмар. Заворожённая, Лиле проследила за ним, думая, что это место подобно загадочному сну, в котором ей, наконец, посчастливилось проснуться. Только сейчас она заметила, как устала, ей захотелось лечь в эту траву, утонуть в ней, как в лавандовом поле, и, запрокинув голову, глядеть и глядеть в это новое чужое небо, но внимание привлёк голос Елены:

– Это не конец пути, а место перехода – мир грёз. Но не я привела нас сюда, это сделал Древний дух, так что мне не открыть проход обратно на Тетру без его воли. Мы можем лишь ждать, когда мир грёз приведёт нас к месту назначения.

Ингвар уселся на землю, чёрные брови сошлись к переносице, и между ними залегла морщина.

– А мне-то что делать?

Елена не ответила. Она поднялась и окинула взглядом свой небольшой отряд. Осталось десять братьев – людей, две сестры – овейн, Мора и Азовка, белые, что мраморные статуи, и Лиле.

Их предводительница скорбно прикрыла глаза. Лиле следила за лицом Матери: ни одна слеза не показалась на её ресницах. Елена – гений. Величественный гений разума и немыслимой силы духа, ведь только что она потеряла шестьдесят верных последователей, и Арактура – своего мужа. Он навсегда остался лежать там, на священном источнике с простреленной грудью.

– Братья и сёстры, – возвысила голос Елена. – Вставайте. Собирайте вещи, припасы и пойдём. Мы оплачем наших погибших, когда доберёмся до Живой земли, сейчас нам нужно продержаться и дойти, чтобы их жертва не была напрасной.

Ингвар. Мир грёз

Миротворцы растянулись в колонну по двое и пошли вперёд без видимой цели и дороги. Ингвара не гнали прочь, и он тащился замыкающим, не особо понимая, куда и зачем они идут. Какие законы действовали в волшебном мире грёз, он не имел понятия; как Мать договаривалась с духами, оставалось загадкой. Впрочем, отрицать чудо, которое она сотворила на источнике, когда переместила пятнадцать человек в иное пространство, Ингвар не мог. «Значит, она избранная? Или что там?» – размышлял он.

Время в сумеречном фиолетовом мире не ощущалось, но из-за усталости в ногах Ингвар подозревал, что идут они уже не первый час. Голодно бурчало в желудке. Наконец, кому-то из братьев пришло в голову спросить у Матери:

– Елена, далеко ли ещё?

Мать остановилась и подождала, пока все подтянутся поближе:

– В мире грёз расстояние не имеет значения, как и цель пути. Суть в самой дороге, мы дойдём сразу, когда будем готовы.

У Ингвара заболела голова от её слов. «Дорога без цели, цель в дороге. Дорога в дороге в царстве абсурда», – перевёл он для себя.

Впрочем, Ингвар начал привыкать к миру тумана и странных белых существ. Здесь присутствовало постоянное движение, при этом всё сохранялось в некотором равновесном спокойствии. Ни резких звуков, ни пыли, ни обжигающего солнца. Сектанты называли это место – мир грёз, и из кратких фраз, которыми перебрасывались миротворцы, Ингвар понял, что здесь живут только духи.

– Смотрите: лодка! – вскрикнул кто-то.

Похоже, они пришли. Пустынный берег спускался к воде, границы которой терялись в сизой бороде угрюмого тумана. У причала их ожидало судно, по форме напоминавшее лебедя. Места в нём оказалось ровно для пятнадцати человек. Вёсел не было, только длинный шест, прислонённый к борту.

Едва они погрузились, один из братьев встал на корме и с силой оттолкнул судно от берега, заставляя его скользить по водной глади.

Миротворцы почти не разговаривали и лишь иногда перешёптывались, похоже, преисполнившись благоговением от своей великой миссии. Выглядели сектанты как стая разновозрастных фанатиков: четыре девушки и десять мужчин. Ингвар отстранённо рассматривал соседей. Рядом с ним сидел карлик, с потерянным видом взиравший на воду, сбоку – парень лет тридцати, крутивший в руках розовый зонтик, а спереди – юноша в странной широкополой шляпе, по полям расшитой бубенчиками, которые звенели от ветра.

Воздух был непривычно свежий и сырой – проведёшь рукой в тумане, и на ней останутся капли росы. Но не пахло ни солью, ни морским бризом, потому Ингвар решил, что вода вокруг пресная. Впрочем, зачерпнуть её во флягу и попробовать он пока не решался, подозревая, что вода может быть отравленной.

***

Ингвар проснулся от удара. Не успев очнуться, схватился за нож, но оказалось, лодка всего лишь столкнулась с огромным листом кувшинки, качавшемся на воде. Листьев было много, и братьям вновь пришлось взяться за шест, чтобы помочь лодке скользить между ними.

По ощущениям Ингвара, так прошло несколько дней: озеро не заканчивалось, как и фиолетовые кувшинки в нём. На листьях восседали, словно королевны на царских ложах, белые лягушки и пели по-весеннему беззаботные трели. Лягушки оказались несъедобными. Едва он попытался распотрошить одну из них, как она лопнула и рассыпалась искристыми пузырями, растворяясь в воздухе. Этот мир был иллюзорным и состоял из одних обманов.

Припасы подъедали осторожно, не зная, на сколько их придётся растянуть, потому есть хотелось постоянно. Уже через пару дней путешествия миротворцы прекратили хранить торжественное молчание, и на лодке то вспыхивали, то затихали разговоры. К тому времени у Ингвара появилось много вопросов, и он, наконец, решившись озвучить их, перешёл на нос судна. Сел рядом с сёстрами. Девушка из рода людей тут же отвернулась. В ней он узнал девчонку, с которой боролся на источнике; кажется, Ингвар ранил её, но сейчас сектантка выглядела здоровой.

– Я ведь подстрелил её и пальцы чуть не отрезал, – обратился Ингвар к Матери.

Елена улыбнулась и кивнула:

– Свет исцелил Лиле. Да и нас всех. Очистил лёгкие от пыли, а тела от болезней. Разве ты не заметил?

Ингвар прикусил щёку изнутри. Он и вправду чувствовал себя лучше, несмотря на постоянный голод. Кровавый, влажный кашель не мучил его впервые за последние месяцы.

– А что это был за свет?

– Это сила Древнего духа и его помощников. Эти существа живут здесь и именуют себя душами, рождёнными и не рождёнными, а мы зовём их эспириты.

Ингвар оторвался от лица Матери, обвёл взглядом окружающих, но никого не беспокоили его вопросы: Лиле сидела, отвернувшись в сторону, две побелевшие сёстры-овейн дремали, облокотившись на борт, сама Елена выглядела умиротворённой и не показывала раздражения от его невежества. Тогда Ингвар решил, что может продолжить нарушать её покой.

– Откуда ты узнала, как их призвать? Как открыла путь в этот мир?

– Мы совершили старинный обряд, и по направлению, что указал ритуальный дым на звёздном небе, вычислили, куда нужно прийти. В назначенный час Древний дух наполнил нас своей силой и помог открыть дорогу.

«И зачем какому-то Древнему духу захотелось помогать миротворцам?» – подумал Ингвар, недоверчиво глядя в спокойные глаза Матери, но больше его заинтересовало другое:

– И много её? Этой силы?

– Предостаточно.

– А что ж ты не направила её, чтобы прекратить войну на Тетре? Спасла бы наш мир, а не бежала в другой.

Елена повела плечами.

– Духи прямо сказали: у человечества будет шанс спастись только в другом мире. Боюсь, иногда проще построить новый дом, чем пытаться красить и заколачивать досками прогнившую развалюху.

Ингвар мысленно поморщился. Может, и «развалюха», но Тетра – была его единственным домом. Мать сидела, чуть склонив голову, и беззлобно глядела на него исподлобья. Такое положение, похоже, помогало уравновесить тяжесть её рогов, которые были закручены в спираль, как панцирь древней улитки. Ингвар отрешённо отметил, что Елена красива не только в понимании овейн, но и людей. Фигура её была несколько шире, чем у человеческой женщины, но это не портило её. Веки Матери украшали длинные коровьи ресницы, тёмная кожа казалась шелковистой, словно шкура бурой лошади, – приятно было бы ласкать такую, целовать.

Прошло ещё несколько дней. Озеро с кувшинками казалось бесконечным. Лиловое однообразие давило, и, верно, каждый в лодке успел несколько раз задуматься о том, что припасы еды кончатся быстрее, чем отворятся врата на Живую землю. Ингвар лежал на дне, закрыв глаза, стараясь лишний раз не тратить силы. Впрочем, он отлично слышал, что происходило вокруг.

– И чего же мы до сих пор не перешли? – возмущался кто-то.

– Мы должны что-то сделать здесь, в мире грёз, – отвечала одна из сестёр. – Когда он решит нас отпустить, сам откроет дорогу. Возможно, мы ещё не готовы.

– Мать, мы думаем, что мир грёз не хочет пропускать нас на Живую землю, потому что с нами неверный, – подали голос откуда-то справа.

Елена молчала.

– И что? – заспорили сзади. – Что миру грёз за дело, кто тут верный, кто нет?

– Но эспириты ясно сказали: достойные будут инициированы Древним духом, перейдут в мир грёз и выйдут на Живую землю… Достойные.

– Думаю, мир грёз ждёт от нас какую-то плату за проход.

– Так и оставим ему солдата. Он олицетворяет все пороки прежней жизни: войну, убийство и разрушение.

Ингвар открыл глаза и сел, зло глядя на миротворцев в белых одеждах, заляпанных кровью и грязью. Лица их выражали презрение с долей страха, а ближайшие даже отодвинулись, как могли, чтобы не заразиться от него «пороками человечества». Ингвар пристально посмотрел на Мать, желая услышать её ответ. Лицо Елены выражало добродушное спокойствие, но одна из белых сестёр что-то прошептала ей на ухо, и Мать объявила:

– Да, думаю, вы правы: мир грёз чего-то хочет от нас. Мне нужно подумать.

***

Мать задумалась на несколько часов, прикрыв веки и подперев руками подбородок. Ингвар успел дважды разозлиться, впасть в тоску и уныние, пока она размышляла. Сёстры молчали и ни на кого не глядели, некоторые братья роптали, но никто не смел потревожить Мать в её раздумьях.

Наконец, Елена открыла глаза, и все встрепенулись. Ингвар не пошевелился, но тело его приготовилось к тому, чтобы защищаться; взгляды их встретились, Мать поднялась, и движения её были наполнены ленивой кошачьей грацией.

– Тебе придётся остаться здесь. Похоже, мир грёз требует от нас платы, – сказала она негромко, но звук отразился от воды, оттолкнулся и завис над Ингваром, словно вынесенный приговор.

– Ты же сказала, что не хочешь начинать строить новый мир с убийства. Лицемерная сука, оставить меня здесь – всё равно, что казнить.

Она скорбно кивнула:

– Есть силы важнее нас и наших желаний. Либо один останется, либо все. Нужно кем-то жертвовать.

К нему потянулись руки братьев, но он отмахнулся от них. Ещё час назад Ингвар хотел защищаться, но сейчас подумал, что миротворческие мрази не стоят его усилий. Чего ради биться? Чтобы подольше остаться на лодке со лжецами? Он сам спрыгнул за борт на лист кувшинки, который зашатался, омывшись водой через край.

Один из братьев, тот, что в шляпе с бубенчиками, встал со скамьи:

– Я тоже хочу сойти.

Мать удивлённо и как-то жалостливо подняла брови:

– Зачем, Ихтар?

– Думаю, мир грёз ждёт от нас самопожертвования, а не солдата, который не понимает сути происходящего. Я останусь и попробую наладить с этим местом контакт.

Другие сектанты обернулись на говорившего, и миротворец с палкой воткнул её в дно озера, останавливая лодку. Мать подошла к Ихтару, подняла подбородок юноши и заглянула в глаза:

– Спасибо, брат мой.

Она обняла его и поцеловала в щеку:

– Останься здесь.

Поцеловала в другую щеку:

– Для меня была большая честь путешествовать с тобой. Твой поступок навсегда в моём сердце.

Елена опустила руки и поискала взглядом его рюкзак.

– Оставить тебе припасов?

– Нет… Кажется, что они нам здесь не понадобятся.

«Блаженный», – промелькнуло в голове у Ингвара, и он уселся на лист, скрестив ноги и наблюдая, как с Ихтаром прощаются его собратья: пожимают руки и обнимают. Наконец, паренёк спрыгнул на ближайший лист кувшинки, разогнав круги по тусклой воде.

Сумеречный туман заклубился холодными щупальцами, и Мать, стоявшая на носу судёнышка, зажгла лампадку. Голубоватый свет её заструился, подхваченный ветром. Ещё несколько миротворцев достали светильники и подожгли их от огонька Елены. Брат, державший шест, оттолкнулся им от дна, и в полумраке лодка заскользила вперёд и вскоре исчезла в тумане.

– Ну что, идём? – окликнул Ихтар.

– Зачем? Не проще ли сразу утопиться?

Ихтар улыбнулся. Лицо его казалось острым, как мордочка лисёнка, и каким-то восторженно наивным.

– Я думаю, мир грёз избрал нас! Это не конец, а только начало!

Ингвар скучающе смотрел на него, не разделяя энтузиазма. Ихтар не стал ждать и уговаривать. Перепрыгивая с листа на лист, он поспешил в направлении, противоположном тому, куда ушла лодка. От нечего делать Ингвар поплёлся за миротворцем. Прошло меньше получаса, и вскоре среди воды, казавшейся нескончаемой, показался берег. Это ещё больше приободрило Ихтара и, похоже, подтвердило верность его догадок.

Поредели гигантские кувшинки, и путникам пришлось брести до берега вброд. Ихтар скакал едва ли не вприпрыжку, серый песок вихрился под босыми ногами, и дно терялось с расплывающейся мути. Они шли быстро, но берег, до которого, казалось, не больше ста метров, так и не приблизился к ним. Ихтар и Ингвар словно машина, застрявшая в грязи, буксовали в озере, не приближаясь к цели. Шли часы. У Ингвара замёрзли ноги, холод пробирал едва ли не до костей, а берег так и маячил на горизонте.

– Это поганое место издевается над нами, – объявил он спутнику и остановился.

Ихтар, уже не такой воодушевленный, как прежде обернулся к нему:

– Но осталось-то. Рукой подать. Не сдавайся, поднажмём ещё немного.

И они снова потащились по колено в воде: Ихтар впереди с лампадкой, оставленной им миротворцами, за ним Ингвар, тупо пялящийся под ноги.

Так прошло несколько дней. Или часов? Ингвар не был уверен. Но сумеречный мир пару раз становился тёмным, а потом снова светлел, так что, скорее всего, они шли именно дни. Это было невозможно на Тетре – идти так долго вброд, без еды и ночлега, но здесь время текло по своим законам. Или это было вечное небытие? Тупой, ноющий голод не становился сильнее и возвращался, только когда Ингвар вспоминал, что уже должен бы проголодаться, а если он отвлекался – есть не хотелось вовсе.

– Ихтар.

Брат не ответил – он не отвечал ему уже пару дней. Прятался под шляпой и не оборачивался. Ингвару всё надоело, и он остановился. Ихтар пошёл дальше, но через несколько шагов заметил наступившую тишину. Как ни странно, она привлекла его больше, чем оклик. Брат замер и обернулся: лицо его выцвело и стало каким-то тусклым. Кожа посерела, отекли веки, а лоб изрезали морщины, будто Ихтар постарел на несколько лет.

– Это… – От такого зрелища Ингвар забыл, зачем его позвал.

Миротворец молчал.

– Не надо нам туда.

– А куда надо?

– Да… Никуда в общем-то.

Ихтар закачался на пятках, что ковыль на ветру:

– Стоять будем? Так точно никуда не дойдём.

– Спиной вперёд пойдём, – решил Ингвар, – будто мы и не на сушу хотим, да и вообще никуда не хотим.

Он отвернулся от берега и побрёл, глядя под ноги. Ихтар вздохнул, но отчего-то послушавшись, тоже двинулся спиной вперёд. Вода заплескалась у щиколотки, затем пятки отяжелели, и сухой песок облепил мокрые ступни. Ингвар в изнеможении рухнул на землю – берег сам запрыгнул им под ноги. Рядом уселся Ихтар.

– Ты гений! – пробормотал он с круглыми глазами.

Лицо брата помолодело, а к бледным щекам приливал румянец. «Грёбаная магия, – подумал Ингвар. – Голодные галлюцинации, умопомрачение, или в воздухе витает наркота?» Он повыше натянул повязку на нос и нервно оглядел берег, ожидая опасности: ни деревьев, ни укрытия; но живых существ и даже белых тварей, обитающих здесь, не наблюдалось.

– Мир грёз испытывает нас! Проверяет!

– Скорее играется.

– Невероятно!

Ингвар не успел ответить: казалось, он моргнул и тут же провалился в сон.

Очнулся от запаха дыма. Не сообразив, что происходит, вскочил на четвереньки, схватился за нож и встретился с насмешливыми глазами брата Ихтара.

– Ты чего это? Испугался?

– Что б тебя! Мне приснилось, что я горю! Где ты хворост-то раздобыл? – Ингвар с подозрением уставился на полыхающий белым огнём костерок.

– Да ветки вдоль берега течением прибило, походил, насобирал. Ты пока спал, они подсохли и зажглись от лампадки.

– Чего? – Ингвар подсел к огню. – Это сколько я спал, по-твоему?

Ихтар потёр подбородок:

– Пару недель, наверно.

Ингвар застыл.

– Да, я думал, ты не проснёшься, уже и ждать перестал. Сидел, на воду глядел, потом догадался ветки сушить, вот огонь добыл.

Ихтар звенел шляпой и улыбался, довольный своими достижениями, а Ингвар почувствовал сухость в глазах и заморгал, разгоняя оцепенение.

– Ла-адно… А поесть добыл что-нибудь?

– Не-а. Нет. А ты хочешь?

– Я сколько не жрал? Две недели? Как не хотеть-то?

Ихтар пожал плечами, положил руки на колени и мечтательно улыбаясь, воззрился на воду. С озера пополз туман, и на берег неспешно навалилась темнота.

– И что дальше? Так и будем тут сидеть? – не выдержал Ингвар.

– Думаю, да, – отрешённо кивнул миротворец. – Созерцание – лучший способ познания, а мир грёз хочет быть познанным.

«Похоже, брат-миротворец конкретно преисполнился чего-то, надышавшись дыма», – подумал Ингвар и решительно поднялся.

– Не собираюсь тут на затхлое болото смотреть. Я жрать хочу. Пойду, поищу чего.

Ихтар пожал плечами.

– А может, посидишь всё-таки?

– Нет. Всё. Я пошёл. – Ингвар сделал шаг от костра. – Ухожу, говорю.

Ихтар кивнул.

– Ты уверен, что остаёшься?

Снова кивок. Ингвар мысленно махнул на него рукой – не силой же тащить.

Едва он отошёл от костра, небо посветлело, песок сменился пересохшей землёй с изредка торчащими из неё сизыми травами. Ингвар обернулся и не увидел ни костра, ни озера, ни Ихтара. Он от чего-то не удивился этому, лишь раздражённо пнул попавшийся под ногу камень.

Еды в мире грёз так и не нашлось: ни дичи, ни плодовых деревьев, ни даже ягод, на худой конец. Только трава сливового цвета, колыхавшаяся от ветра, иллюзии да туманы. Странный мир. Он выглядел вполне пригодным для жизни: была здесь вода, почва и воздух, но ни одной живой души, лишь белые призрачные существа – эспириты сновали вокруг целыми стаями. Сначала они держались на расстоянии, видимо, опасаясь пришельца, но затем осмелели и то невзначай пролетали над Ингваром, то перебегали ему дорогу. Все бесплотные твари были разные: крылатые, ползучие, с извивающимися белёсыми телами и острые, что придорожные камни. Ингвар не замечал призраков, и они настолько обнаглели, что устроили вокруг него хоровод, вынуждая остановиться.

– Чего надо? Я вам не принцесса из сказки. Танцевать и петь с вами не буду, – объявил Ингвар.

Эспириты замерли, словно удивившись, что этот странный пришелец, состоящий из плотной материи, умеет разговаривать, и из глоток их раздались причудливые звуки: одни забубнили, пародируя человеческую речь, другие закричали, подобно птицам. Некоторые из эспиритов приняли облик людей и заговорили на незнакомых языках, пытаясь что-то объяснить или о чём-то попросить его.

– Я вас не понимаю! – перекричал их Ингвар.

Тогда они потянули к нему руки и щупальца, словно подзаборные попрошайки, требующие то ли выпивки, то ли денег. Ингвар шарахнулся от них и побежал. Дурные призраки все кричали и вились над ним, на дороге вырос и сомкнулся ельник, перекрывая до того широкую тропу, забился, ударяя лапами в лицо, цеплялись за одежду; земля сменилась топким болотом, ноги потяжелели, увязая в ряске. Ингвар не обращал внимания на преграды, и наконец призраки отстали. Пялясь в болотную тину, он пошёл вперёд, и каждый шаг сопровождался чмоканьем ила, заползавшего в его ботинки, а болото засасывало его всё глубже и глубже в трясину.

Ихтар. Мир грёз

– Ты уверен, что остаёшься? – спросил солдатик.

Ихтар кивнул. Что-то засвистело в воздухе, и резко брошенный камень зашлёпал по воде. Миротворец взглянул на озеро: остались только круги на лиловой глади, и обернулся на Ингвара: ушёл.

Тогда Ихтар переполз поближе к воде и принялся выстраивать башенку, пытаясь сбалансировать прибрежные камни между собой. Он часто занимался этим на Тетре, такая практика помогала отвлечься от мыслей и создать своими руками что-то красивое и в то же время мимолётное, смываемое первым же приливом.

Следовало выбирать камни, подходящие по текстуре, и уравновешивать, ставя друг на друга. От холодной воды стыли пальцы, а башенка падала, не желая замирать в гармонии. Ингвар, как тот брошенный камень, всколыхнул Ихтара своим пробуждением и исчез, оставив после себя взволнованную рябь. Пока Ихтар досадовал на солдатика, он не заметил, как к нему подкрался эспирит, по виду напоминающий трёхглазого оленя, и заинтересовался его шляпой: похоже, его привлёк звон бубенчиков. Ихтар улыбнулся и отбил простенький ритм по полям шляпы. На звук из воды вынырнули духи-рыбы и, шлёпая плавниками, словно замурлыкали в такт. Олень, ткнувшись мордой миротворцу в нос, прошёл через него насквозь. Чувство было такое, будто Ихтар открыл окно среди зимы и вдохнул снег, летящий в лицо. Вслед за эспиритом оленем через Ихтара прополз пернатый змей, затем рыбы взвились из озера, и ещё кто-то, и ещё. Ихтар уже не помнил, он просто сидел, пропускал через себя души колосьев, колышущихся на ветру, последнего закатного луча, лягушки на весеннем болоте и улыбался. Так шли часы, дни и недели.

Эспириты насторожились, выводя Ихтара из транса. Из тумана вывалился Ингвар. Не успел Ихтар обрадоваться, как тот, пошатываясь, словно пьяный, направился к костру и рухнул лицом вниз. Ихтар ощутил содрогание земли. Подняв нос к небу, миротворец заметил, что сегодня особенно туманно. Вокруг него возвышалось около сотни башенок из камней, сбалансированных так, будто их насадили на металлические штыри. Он только решил, что Ингвар опять проспит несколько дней, как тот простонал:

– Ненавижу это место. Сколько меня не было?

– Пару недель.

– Не может быть… Я шарашился там минимум пару месяцев!

Ихтар приподнял шляпу, поглядывая из-под полей на солдатика, и решил поделиться своей радостью:

– Мне кажется, я соединился с миром грёз. Он говорит со мной, передаёт волнение и свои ощущения…

– И как выбраться от сюда, ты у него спросил? – перебил Ингвар.

– Да к чему?

Ингвар не ответил, лишь одна его бровь скептически приподнялась, а в глазах мелькнуло разочарование, смешанное с нетерпением. Миротворец, поджав губы, отвернулся к костру: он заподозрил, что его спутник вовсе не смирился с их новой жизнью. Хотя… этого следовало ожидать. Неподготовленный разум обычного человека, даже прошедшего инициацию духов, вряд ли был способен привыкнуть к такому странному месту.

Ихтар вздохнул и, выглянув из-под полей шляпы, уже с сочувствием покосился на Ингвара, и вслух произнёс:

– Нам не выйти, Ингвар. Я думаю, мир грёз хочет наладить общение, а не навредить.

Ингвар повернул к нему голову, так и лёжа на животе. К щеке его прилип песок.

– Да? Не похоже. Меня он с ума сводил, облепив этими эспиритами. Они что-то говорили, требовали, я не понял, и мир грёз решил утопить меня в болоте.

– Он хотел поговорить с тобой. Расслабься и попробуй впустить его в себя.

Ингвар уселся и постучал пальцем по лбу:

– Кого?

– Мир грёз.

– Мы говорим о нём как о живом. Да?

Ихтар с досадой уставился на башенки из камней. Ингвар не желал и малость прислушаться к нему. Глубокий вдох и выдох. Колокольчики зазвенели на шляпе.

– Просто дыши им, пропусти через себя.

– И не проси. Он меня не получит.

Ингвар. Мир грёз

Ингвар не мог долго сидеть у костра и слушать просветлённые речи всепонимающего Ихтара, поэтому снова отправился на разведку. Эспириты присматривались к нему и кружили вокруг, но теперь Ингвар знал, чего хочет мир грёз: забраться в него, как в Ихтара, съесть его душу. Но нет, так легко этот гад его не получит.

Ингвар заметил, как за острозубыми горами проступил силуэт гигантского оленя, чьи рога с лохмотьями содранной кожи подпирали небо и нанизывали на себя облака. Ингвар подумал, если этот зверь поднимется на дыбы, голова его прорвёт купол неба и уткнётся в звёзды. Олень не мог заметить Ингвара, ведь тот по сравнению с ним был крошечным и, верно, сливался с пылью, однако дух обернулся в его сторону. Три светящихся глаза уставились будто ему в душу, изучая её и отыскивая в ней незаживающие раны. Ингвар первым отвёл взгляд и тут же заметил поваленное дерево, на котором сидела его мама.

Он подошёл к ней. С их последней встречи прошло почти восемь лет. Сейчас мама сидела перед ним, как живая, и разрезала конверт: письмо либо про отца, либо от отца. Сердце маленького Ингвара всегда замирало: а вдруг там напишут, что папа погиб? Но нет. Перед мамой возник семилетний Ингвар. Она улыбалась:

– Папа прислал нам денег. Теперь мы сможем отложить их тебе на колледж.

– Мне? А может, лучше купим механического паука? Как у Артура, такого, на длинных ножках, который умеет ползать по стенам, – с надеждой спросил маленький Ингвар. – Ведь до колледжа ещё та-ак долго ждать.

– Долго. Но колледж и стоит дорого. Что ты выберешь? Учиться строить роботов или погибать от выстрелов овейн?

Маленький Ингвар поджал губы и нахмурился, а мама обняла сына. Взрослый Ингвар сплюнул:

– Лучше б паука купила. Теперь это смешно звучит! Издеваешься, да? – спросил он у мира грёз и обернулся туда, где несколько минут назад возвышался великан-олень. Но и дух, и горы исчезли.

Мама всё ещё сидела с письмом и гладила семилетнего сына по голове. Взрослый Ингвар раздражённо отвернулся и зашагал прочь. Это точно были не те воспоминания, которыми мир грёз мог расположить его к себе.

Тропа раскатывала перед ним длинный язык и вела по пустынной земле, из которой торчали лишь камни, да редкие колючки. В воздухе возникли глаза, вернее, глазные яблоки. Ингвар остановился и в изумлении обошёл это явление кругом, пытаясь понять, какую уловку мир грёз подготовил на сей раз. Солдат присел на камень, и глаза поползли вниз, так, будто человек, которому они принадлежали, тоже опустился рядом. Безумие, но Ингвар узнавал эти глаза, их яркие фиолетовые радужки.

– Соль? Соль, это ты?

Глаза потупились, насколько это можно было сделать без век. Ингвар засмеялся, зарылся пальцами в волосы. Такие фиолетовые глаза были только у полевой медсестры по прозвищу Соль. У Соль, чьи светлые кудри выбивались из-под косынки; у Соль, вечно ворчавшей, когда он ходил без маски; у Соль, не боявшейся выезжать в самые горячие точки; у Соль, которую он целовал ночами. У его Соль.

– Вот где твои глаза теперь. А где же остальное? Наверное, так и осталось на Тетре?

Глаза Соль, не имевшие век, выражали навечно застывший ужас. Но что ещё они могли выражать? В их медицинскую палатку попал снаряд из «Жирафика» овейн. А «Жирафик» стреляет так чисто, что внешне на теле не почти не остаётся повреждений, только умирает мозг и сгорают глаза.

Когда медики расстегнули мешок для трупов, и он впервые увидел её тело, подумал, что Соль спит или без сознания – настолько невозможно было поверить в её гибель. Вот сейчас она бы поднялась и засмеялась, да только выжженные глаза навсегда исчезли. Теперь они смотрели на него. Безмолвно и скорбно.

Глаза приблизились, и невидимая рука погладила Ингвара по плечу. От прикосновения он вздрогнул. Соль и впрямь здесь. Фиолетовые радужки затягивали, заставляя позабыть обо всём. Её пальцы скользнули от его плеча к шее, затронули висок и осторожно сняли повязку с лица.

Невидимка вдруг оказалась так близко, что он почувствовал её дыхание. Губы Соль прикоснулись к его губам, мягкие и тёплые, они были такими родными, что Ингвар подался к ней, обнимая и закрывая глаза. В тот же миг какое-то ледяное существо скользнуло ему в рот, протиснулась в трахею и устремилась к лёгким.

Ихтар. Мир грёз

Обжигающий удар по лицу вернул Ихтара в реальность, и кто-то затряс его за плечи:

– Ты здесь? Очнись, миротворец. Ну же.

Вроде бы Ихтар никуда и не уходил. Он вытаращился на Ингвара, который стащил повязку с носа и тяжело дышал:

– Я не могу здесь больше. Не могу. Эта тварь заползла ко мне в горло.

Сосуды в глазах солдатика полопались, а зрачки расширились, как у безумного.

– Я не хочу здесь сдохнуть. Я не сдамся. Понял? Ему не сломать меня.

– Успокойся. Мир грёз слился с твоей душой, так должно. – Ихтар попробовал одновременно отцепить его от себя и привести в чувства.

Не особо выходило: Ингвар ощерился, как испуганный дикий зверь. Будто дикобраз, который вот-вот начнёт стрелять иглами:

– Я не могу! Не хочу в себя это впускать. Но поздно уже. Один из них заполз в меня, как червяк, и теперь так и сидит внутри.

Ингвар полез пальцами себе в рот, явно намереваясь выблевать эспирита. Мир грёз встревожился, над их головами закричали и закружились духи-птицы. Их тревожный гомон точно отражал страх Ингвара. А солдатик кашлял и сплёвывал желчь. Духи забили крыльями вокруг него и заметались, разрывая самих себя на части.

Ихтар вскочил и потащил Ингвара к воде – макнуть пару раз и прекратить истерику. Солдат вмазал ему под дых и вырвался.  От грая обезумевших птиц заложило уши, Ингвар закричал, схватившись за голову, вой эспиритов перешёл в визг и резанул пространство, открывая окно в незнакомый мир, в котором Ихтар с удивлением заметил лица своих сестёр и братьев.

Глава 2. Без глаз и души

Лиле. Живая земля

Лиле направилась к роднику, прихватив с собой пустую консервную банку, заменявшую ей кружку. Сунула руку в выемку под камнем и принялась ждать. Родник еле капал, поэтому чтобы нацедить кружку, приходилось сидеть с ней около получаса. Можно было, конечно, украсть немного воды из общей кастрюли, оставленной набираться на ночь, но если Море с утра не хватит воды на кашу… Будет не очень приятно.

Поэтому Лиле ждала и представляла себя старухой-ведьмой, затеявшей древние камлание и собиравшей магическую воду из родника, что проливал свои слёзы раз в сотню лет. Старуха аккуратно набирала чашу, дабы ни одна капля не пролетела мимо. Колени её ныли, но ведьма знала: как только чаша наполнится до краёв… Лиле вдруг подумала, что ночи на Живой земле хуже омута: такая тишина, аж в ушах режет и свистит.

«И так старуха у родника, – продолжила она, но поняла, что действительно слышит какой-то свист. Не раздумывая, Лиле вскочила и побежала на звук. Братья и сестры тоже что-то услышали и высыпали из общего дома. А прямо у крыльца сквозь ночной воздух протянулась золотая щель, и чьи-то пальцы просунулись в неё с той стороны. Лиле замерла. Светящаяся линия растянулась вширь, и из неё выпал человек. Он рухнул, покатился кувырком и вскочил на ноги. Лиле невольно прикрыла рот. Что это?! Инопланетяне?

– Жрать есть чего? – спросил пришелец.

Она не видела его лица, оно казалось чёрным на фоне золотого света. Кто-то из братьев, похоже, онемевший от происходящего, молча указал гостю на припасы, сложенные у костровища, а просвет2 за спиной пришельца вспенился молочной накипью из тел духов самых разных размеров и форм. Они выползали и вылетали с той стороны, носились вокруг и прятались кто куда.

Лиле опомнилась. Любопытство победило страх, и ей захотелось поближе рассмотреть пришельца и призраков, но в этот момент из золотой расщелины выглянул ещё один гость. Он стащил с головы широкополую шляпу и ступил на Живую землю осторожно, будто опасаясь, что она растает.

– Ихтар! – послышались возгласы узнавания.

Протиснувшись между братом Айлелем и Сколотом, Лиле хотела уже обнять Ихтара, но вперёд шагнула Елена, одним присутствием оборвав все восклицания.

– Мать. – Ихтар смиренно поклонился.

Елена взяла брата за руки и притянула к себе.

– Ты жив?! Вы живы! Я не могу поверить. Это чудо!

Мать отстранилась и позволила остальным миротворцам приветствовать так внезапно воскресшего собрата.

– Где мы? Это Живая земля? Вы встретили других люд… – начал было Ихтар, но Лиле не дала ему договорить: она повисла на брате, из глаз её полились слёзы.

Лиле засмеялась, глядя в испуганное и счастливое лицо воскресшего брата. Казалось, он не поменялся с их последней встречи, даже борода не отросла. Лиле поцеловала Ихтара в щеку и убедилась, что та тёплая. Тут же смутилась своих глупых переживаний, покраснела и отошла в сторону.

– Да, это Живая земля, только мы здесь одни во всём мире, – сказал брат Сива, коротко пожимая руку Ихтару.

– Одни? На всей Живой земле? – переспросил воскресший, но брат Мтори обнял Ихтара так, что у того хрустнули кости, и перебил:

– Но как вы выбрались?

Глаза Ихтара выпучились, и Лиле прыснула со смеху. Она не могла поверить в происходящее: настоящее волшебство! Впервые за столько лет, проведённых на Живой земле, случилось что-то прекрасное – их друг жив!

– Это Ингвар открыл ворота, – просипел брат Ихтар.

– Как это? – спорила Елена.

Мтори, наконец, выпустил Ихтара, и тот, уже пожимая руки Ярре и Айлелю, повернулся в сторону Матери:

– Мир грёз принял его. Удивительно, но это правда. Ингвар всё носился и орал, как безумный, сопротивлялся, а потом докричался до того, что взял, да открыл просвет к вам. Честно, я не ожидал, что у него получится.

Лиле отвлеклась от Ихтара и заметила, что Азовка присела к костру и заговорила с солдатиком. «Зачем она с ним любезничает? – мелькнула первая возмущённая мысль, но на смену ей пришла вторая: – Да этот дикий зверь слупит все наши запасы!»

– Не подавись. – Елена, тоже заинтересовавшаяся Ингваром, подсела на поваленное дерево, служившее миротворцам скамьёй.

Разглядев Мать при свете огня, Ингвар закашлялся. Лиле невзначай устроилась возле них, но спиной к костру, делая вид, что вовсе не подслушивает разговор.

– Ты беременна? Сколько же месяцев нас не было?

– Прошло три года по летоисчислению Тетры, – неспешно ответила Елена.

Не выдержав, Лиле глянула на Ингвара: глаза его расширились, и костёр отразился демонически-алым блеском в его зрачках, сверкнули острые зубы. Кто этот человек? Три года назад он пытался убить Мать на источнике и без раздумий ранил саму Лиле. Он хотя бы помнит об этом? Или то было обыденной жестокостью в его жизни? Мудро ли они поступили, пустив солдатика к их костру?

– Поразительно, для нас прошло не больше пары месяцев, – воскликнул Ихтар, которого братья тоже подвели к огню. – А кто же отец ребёнка?

– Похоже, всеобщинный, – пробормотал Ингвар, косясь на братьев, окруживших гостей.

Азовка потянулась отвесить балбесу оплеуху, но он увернулся. Елена не обиделась, её вообще нелегко было задеть. Мать положила руку на округлившийся живот:

– Отец ребёнка, Арактур, погиб на священном источнике, в день нашего перехода в мир грёз.

Ингвар дёрнул краем рта, а Ихтар округлил рот и присел, пристроив шляпу на колени, и проронил:

– Подожди, если отец Арактур, значит, ты носишь дитя уже три года?

– Ребёнок очень медленно растёт, – пояснила Елена, от чего-то глядя не на Ихтара, а на Ингвара. – Это особенное дитя, прошедшее миры. Оно – символ нашего союза: овейн и людей.

Лицо солдата ничего не выражало. «О, Елена, зачем ты перед ним распинаешься? Ему же плевать на нас и наш союз», – подумала Лиле и снова отвернулась.

– Ихтар, тебе тоже нужно чего-нибудь поесть, – спохватился Ясень и принялся рыться в мешках.

– Что? Братья, сёстры! Зачем вам еда? Выбросьте всё немедленно!

– О чём ты, Ихтар?

– В нас энергия духов! Нам больше не нужна пища! – Воскресший брат потащил мешок с припасами к костру, вознамерившись сжечь его.

Миротворцы застыли, не понимая, то ли он с ума сошел, то ли же познал великие истины.

– Остановись, Ихтар, – приказала Елена. – Может, в мире грёз тебе не нужна еда, но здесь мы в ней пока нуждаемся.

Ингвар. Живая земля

Дом миротворцы построили неплохо: добротный деревянный сруб, внутри условно разделённый на женскую и мужскую половину. Для женщин соорудили что-то вроде кроватей, а мужики так и спали на полу. Это, по мнению Ингвара, было вполне сносно, но вот вопросы к новому миру у него возникли поутру, когда рассвет ободком окаймил Живую землю.

Солнце светило слабо, не ярче, чем в мире грёз, а небо было затянуто серым покрывалом облаков. Выйдя из дома, Ингвар обвёл взглядом потемневшие скелеты деревьев без листвы, скудный огород и почву, потрескавшуюся от засухи. Либо глубокая бесснежная осень, либо здесь всегда так? Вчера кто-то из братьев сказал, что, кроме миротворцев, на Живой земле нет людей, и сейчас это не показалось удивительным.

Завтракали у костра. Один из братьев разливал по консервным банкам, заменявшим сектантам тарелки, жидкую кашицу, а Ингвар оглядывал собравшихся. За время, проведённое в мире грёз, он позабыл, как звать всех мужиков, но девушек запомнил: главная – Мать Елена, две овейн, белые, словно обточенный мрамор – Мора и Азовка. И последняя – Лиле, тонкая и подвижная, точно вода, брызжущая из шланга. Выглядела она как дикая ведьма из лесу: на шее у неё висели бусы из гигантских окаменевших муравьёв, на ушах круглые амулеты с паутиной, а тонкие запястья обвивали браслеты из мелких раковин. Ингвар задумался, насколько его смущают муравьи да улитки. Выходило, что не очень. Особенно если вспомнить, что она единственная в этом мире женщина, не считая овейн.

Лиле заметила его внимание и тут же отвернулась. Неужели она всё ещё обижалась за то, что он подстрелил её на источнике? Тем не менее девушка казалась болезненно-прозрачной. Щёки и сухие губы утратили краски, кожа на руках настолько истончилась, что казалось, сквозь неё виднелись кости.

Да и вообще вся община одичала: мужчины, заросшие бородами, в перештопанной одежде, с ввалившимися щеками, на фоне Ихтара, который с перехода в мир грёз не ел ни крошки, смотрелись как подгнившие фрукты рядом со спелым абрикосом. Брат Ихтар, почувствовав взгляд Ингвара, вопросительно улыбнулся, косясь на окружение.

– Это, значит, та самая Живая земля? – озвучил Ингвар их общие мысли. – Как-то на Тетре поприятнее было.

Миротворцы обернулись к нему, послышался чей-то горький смешок. Ну вот, Ингвар привлёк их внимание. А зачем? Ну, раз уж привлёк – поиграй в гляделки с Матерью.

– Да, – наконец проронила Елена, – это Живая земля. Духи не предупредили нас о том, что она в спячке.

– Или вовсе мертва, – тихо добавил кто-то из миротворцев.

– В спячке, – сказала Елена так низко, точно зарычала, – и я уверена: мы здесь для того, чтобы её пробудить.

Некоторые братья после слов Матери забормотали между собой, иные поморщились и потупились. Ингвар следил за миротворцами: авторитет Елены явно пошатнулся за последние годы. Но Мать была неглупа, она тоже видела все сомнения общины, поэтому заговорила твёрдо и убедительно:

– Вчера свершилось чудо: два наших брата воскресли из мёртвых! Это ли не доказательство, что мы на верном пути?

– Может, мир грез просветил братьев, что же нам делать? – язвительно спросил рыжий веснушчатый миротворец.

Все взгляды сошлись на новоприбывших. Одни смотрели с надеждой, другие почти равнодушно. Ихтар поджал губы. Ингвар уже подумал, что миротворец ничего не ответит, ведь мир грёз не давал им никаких объяснений, но, помолчав с минуту, брат произнёс:

– Вы пробовали общаться с ней? Возможно, вы должны так же соединиться с Живой землёй, как мы слились с миром грёз.

– Три года мы взываем к ней, молимся и слушаем, но она не отвечает нам.

Ихтар пожал плечами:

– Если, как ты говоришь, Живая земля в спячке – нужно понять, почему она не просыпается.

– И как нам это узнать? Я не могу общаться с духами, ведь здесь нет звёзд, по которым они могли бы подавать нам знаки.

Ихтар замолчал, округлив глаза. Елена кивнула, будто не удивившись его замешательству:

– Три года, Ихтар. Мы ищем здесь ответы три года… Я думаю, пора вернуться к началу и понять, что мы упустили. Вы сможете открыть просвет в мир грёз, чтобы я спросила его, что делать?

Стало слышно, как чья-то ложка скребнула по дну консервной банки, и довольно заурчал костёр, которому подбросили веток. Ихтар призывно ткнул Ингвара в бок, намекая, что открывать просветы в мир грёз теперь его задача. Снова вернуться к туману и иллюзиям? Ингвара передёрнуло от этой идеи, и он поспешил подняться:

– Позже.

Он не знал, как открыл переход между мирами прошлой ночью, и тем более не представлял, сможет ли это повторить, да и обратно, как-то не спешил: мир грёз обманул его, в образе Соль без спроса пробрался в его тело, поэтому Ингвару не хотелось к нему возвращаться.

Его никто не останавливал. Братья безразлично дохлёбывали бобовую жидню, похоже, смирившись неизменностью своей жизни, а Ингвар отправился гулять по окрестностям. Живая земля не радовала пестротой пейзажа, но хотя бы не дурманила и не сводила сума видениями, подобно миру грёз.

В серое небо врезались скалы, похожие на угрюмых витязей, которые поросли кривыми, замершими в предсмертных судорогах деревцами. Ни травы, ни воды, ни признаков иной жизни.

Несколько часов Ингвар бродил по окрестностям, все больше понимая, что сектанты не случайно обосновались именно в этом месте: первым делом из-за воды. Около их дома из-под скалы по капле сочился источник и давал какую-никакую возможность утолить жажду и полить огород. Во-вторых, убежище миротворцев пряталось в низине, защищённое каменными гигантами от порывов пылевых ветров.

Поражала тишина. Бескрайние просторы. Не было слышно гула машин, привычного на Тетре, далёких выстрелов, стрекота авиации. Ни следа живых существ. Ни зверя, ни человека. Никакой опасности. Ингвар даже убрал руку с поясного ножа. – «Может, это и есть нормальная жизнь? На скудной земле, но без борьбы за существование?»

Лиле. Живая Земля

Лиле носилась туда-сюда, таская наполненные кастрюли с источника и поливая огород. На водоёме дежурил брат Ясень и только диву давался каждый раз, когда она вновь появлялась с опустевшей кастрюлей:

– Как? Уже? Замедлись, меня укачивает.

Лиле только посмеивалась на его стоны.

– Ли-и-ил. Да что с тобой?

– День прямо-таки чудесный… Впервые за сколько? – Она присела и заглянула в глаза карлику, надеясь передать ему своё настроение.

Но Ясень упорствовал:

– Сегодня чудесный, завтра нет. Вот бы и запасла силы, а не тратила всё в хороший день.

Лиле блаженно кивнула и вприпрыжку поскакала с очередной кастрюлей к грядкам. Споткнулась, едва не расплескав воду, ойкнула, и, оглянувшись, чтобы никто не заметил её провала, засеменила на цыпочках. Воскресший Ихтар, открывающиеся просветы, мир грёз и эспириты! Всё наполнилось волшебством, а значит, ещё был шанс пробудить эту крепко уснувшую Живую землю.

– Лиле! – крикнула Мора от костра. – Не сбегаешь до Елены? Всё равно носишься, как муха, скажи – ужин скоро.

– А она где?

– Подумать ушла, проверь на любимом месте.

Елена часто уединялась, поднявшись скалу, которая была похожа на лестницу, ведущую в небо. Появление Ихтара с Ингваром добавило новые загадки, и Елена, верно, обдумывала, что хочет спросить у мира грёз в предстоящем путешествии.

Лиле спешила на скалу, пробираясь по Лесу последней надежды – так она его про себя назвала, где мёртвые, почерневшие деревья умудрились вырасти на почти голом камне. Их искривленные, но тянущиеся вверх стволы жаждали жить, несмотря ни на что, однако ныне и они замерли, отчаявшись бороться с вечной осенью. Лиле поднялась на последнюю ступень, но Елены не обнаружила. Задыхаясь от бега, она присела на край скалы, свесив ноги, и глянула вниз: под ней громоздились камни, а за ними ещё и ещё, как будто кто-то вырубил их из земли огромной лопатой. Смеркалось, и Лиле представила, как последние лучи солнца озарили долину и лес, как кожа от этого света стала красноватой, а весь мир напитался теплотой, запасая её перед долгой ночью. Но на Живой земле даже солнце не хотело показывать свой лик. Оно лишь смутно угадывалось за тягучими облаками.

Потому, как сумеречно и прохладно стало вокруг, Лиле догадалась, что закат всё-таки состоялся. Надвигалась беззвёздная и безлунная ночь. Дрожь пробежала по телу, кожа покрылась мурашками. Под вечер безмолвная природа напоминала Лиле о тоске, от которой днём, девушка пряталась в делах: захотелось свернуться калачиком и больше никогда не подниматься. «Но нет! Оборвать поток мыслей. Без этого мира я была бы мертва. Имела бы только саван да гроб в постылой земле. А здесь у меня…» – Что-то дёрнуло Лиле за ногу и протащило вниз. Она вскрикнула, ногтями цепляясь за камень, на котором сидела, но напавший оказался сильнее. Лиле рухнула на ступень ниже и увидела, что её схватило: белая женщина с выжженными глазами коленом опёрлась ей на руку и потянулась пальцами к горлу. Лиле ударила противницу в грудь. Кулак прошёл навылет, словно нападавшая была не из плоти. Лиле поползла вперёд, отчаянно брыкаясь, желая избавиться от взбесившейся тётки. Это сработало. Женщина шарахнулась и отстала.

Лиле вскочила и, не соображая, где лес, где тропинка, побежала вниз по каменным гребням. За ступню что-то зацепилось, и она упала, ударившись локтями оземь. Её дёрнуло за ногу и поволокло назад. Подбородок врезался в корень, который так коварно подставил ей подножку, и Лиле схватилась за него. Он оказался трухлявым и треснул, оставшись в руках. Тогда Лиле извернулась и со всей мощи ударила противника выдранной корягой. Корень прошёл насквозь через лицо безглазой, не причинив ей вреда, но призрачная женщина разжала руки и прикрыла голову.

Лиле швырнула в противницу горсть земли и вскочила. Стремительный спуск по склону, ветви деревьев, хлещущие по глазам, подобие тропинки – и Лиле налетела на человека, возникшего прямо из темноты. Грубые руки схватили её, оттащили с дороги, заткнули рот и заставили пригнуться. Три удара сердца гулом отдались в ушах. Что-то железное на его куртке впилось ей в шею. Лиле тут же признала человека: бесстыжий солдатик! И вцепилась зубами в его ладонь, но он не выпускал её.

– Кто там? – спросил Ингвар шёпотом.

Лиле даже обрадовалась, что встретила именно его: пусть сам разбирается со своими духами из мира грёз, и ещё сильнее вгрызлась в его руку. Она уже чувствовала вкус крови на языке, когда наконец Ингвар догадался выпустить её.

– Там эспирит. Тётка с выжженными глазами. Она хотела меня удушить.

– Чем ты её разозлила?

– Я?!

– А кто ещё? Я даже не знал, что они могут напасть.

– Вон она! Вон она! – Лиле дёрнула его за куртку, заставляя повернуть голову.

Белая фигура мерцала за деревьями. Они оба замерли, пригнувшись к земле, и услышали, как безглазая что-то запела под нос. Ещё несколько шагов, и Лиле различила мотив детской колыбельной. Она зажала рот, боясь лишним звуком привлечь сумасшедшего эспирита. Внезапно холод коснулся её спины. Там, где сидел Ингвар, стало пусто. «Только этого не хватало! Куда он делся?! – Лиле закрутила головой, словно ребёнок, потерявший в толпе руку матери. – Но вот же он!»

– Что ты делаешь, окаянный?!

Ингвар не отвечал. Приворожённый ведьмовским голосом, солдатик вышел навстречу призраку.

– Соль? – удивлённо позвал он.

Эспирит остановился. Лиле принялась отламывать ветку ближайшего дерева: похоже, придётся спасать и себя, и солдатика.

– Соль, как ты… как ты здесь оказалась?

Ветка не поддалась. Лиле выдрала из земли целый куст с корнем и, не особо скрываясь, встала за спиной Ингвара. Он, не заметив её, качнулся вперёд. Безглазая застыла, склонив голову набок, она вслушивалась в его приближающиеся шаги.

– Я пришла за тобой, но здесь холодно. И темно, – произнесла Соль и отступила.

– Подожди, давай вернём тебя в мир грёз?

Соль сжала кулаки и, попятившись, побежала прочь, в темноту.

Лиле устало опустилась на землю, воткнув куст подле себя. Ингвар присел рядом. Она, не скрывая интереса, разглядывала его, ожидая пояснений. В полумраке отчётливо были видны его нахмуренные орлиные брови, взгляд в пустоту и повязка, натянутая на нос, похоже, по привычке, сохранившейся ещё с Тетры. Но объяснять произошедшее Ингвар явно не собирался, и Лиле пришлось начать первой:

– Кто эта женщина?

– Она была медсестрой. Погибла несколько лет назад, – нехотя ответил солдатик.

– А здесь как очутилась?

Он пожал плечами. «Вот ведь. И слова лишнего не вытащишь». – Лиле раздражённо отвернулась. Оказалось, у неё мышцы ног забились от бега по лесу и ныли, превратившись в тугие, крепко натянутые жгуты. Она украдкой попробовала размять их руками. Но мышцы не расслаблялись. «Почему солдатик всё ещё сидит здесь? Шёл бы дальше по своим делам», – думала Лиле, стесняясь задрать юбку повыше и нормально размять икры.

– Прости, что я тогда тебя подстрелил и руку порезал. Я не хотел, – невпопад произнёс он.

– Да. Ты только хотел убить Елену и всё, во что я верю.

Ингвар не ответил. Пора было иди к дому, но вставать не хотелось, и Лиле, чуть смягчавшись, покосилась на солдатика: всё-таки он помнил про тот день. Но Ингвар всё не уходил. «А может, меня ждёт? Не хочет оставлять наедине с эспиритом? Тогда ладно, пускай ждёт». Она хитро улыбнулась и глянула на него из-за плеча:

– За что мир грёз выбрал тебя? Почему научил открывать просветы? Ты не похож на высокодуховного человека.

Как она и ожидала, хмурый Ингвар нахмурился ещё сильнее. От этого Лиле расхохоталась и провела пальцем между его бровей, чтобы разгладить морщину. Глаза его удивлённо сошлись к переносице вслед за её движением.

– Будешь хмуриться – состаришься раньше времени, – предупредила Лиле.

– А кто такой этот «высокодуховный»? – с подозрением спросил он.

– Тот, кто меняет мир к лучшему. Кто готов пожертвовать собой ради этого.

Ингвар опять нахмурился, уничтожая её попытку разгладить его лоб.

– Может, мир грёз знает обо мне что-то, чего не знаем мы с тобой?

Лиле снова прыснула. Ингвар встал на ноги. «Ой, неужели обиделся?» – Она поднялась с земли, цепляясь за его штанину.

– Да ладно. Может, у мира грёз свои критерии? – Она заглянула ему под брови.

Одна из них чуть расслабилась, и Лиле завершила мысль:

– Или миру грёз вообще без разницы кого брать.

– Пойдём, может, к лагерю?

– Пойдём, – согласилась Лиле, но к его неудовольствию продолжала расспросы: – мне, правда, интересно. Как ты с ним соединился? Почему? Почему мы за три года, несмотря на всю подготовку, так и не познали Живую землю? Почему мир грёз тогда дал нам лодку и выдворил на Живую землю? Почему оставил вас двоих? Особенно тебя?

Ингвар шёл, опустив голову, и, казалось, пропускал все её вопросы мимо ушей. Возможно, у него просто не было ответов, но Лиле жутко хотелось как-то растормошить мрачного парня, поэтому она продолжала болтать:

– Тебе нравится здесь? Мне да. Я назвала это место Лес последней надежды. Знаешь почему?

Она заметила, как он покосился на невзрачные осинки, и решила, что это выражение любопытства.

– Заметил, как искривлены стволы? Я думаю, когда они росли, дули такие могучие ветра, что деревьям приходилось изгибаться под их напором. Верхушки поддавались, кривились, но и всё равно тянулись к небу! Их жажды жизни невозможно было сломить даже урагану.

Однако в глазах Ингвара не появилось ни радости, ни искорки вдохновения от этой идеи – одна его бровь снова как-то презрительно поползла вверх.

– Что, думаешь, я чудачка?

– Не хочу разочаровывать тебя, но в итоге они всё равно все погибли, – проронил он.

Лиле засмеялась, поражаясь упёртости некоторых.

– Ты родился такой грустный, или этому тебя в школе научили?

Он ускорил шаг, видимо, желая сбежать от неё.

– Живая земля пробудится, и всё оживёт! – крикнула она вдогонку.

Ингвар закрыл уши и почти перешёл на бег. Лиле понеслась следом, заливая округу диким хохотом и завывая:

– Оживё-ё-ёт!

Ингвар. Живая земля

Миротворцы с тлеющими дымовухами в руках выстроились в полукруг возле дома, кажется, собираясь помолиться то ли эспиритам, то ли каким-то своим богам. Заметив их, Лиле позабыла про Ингвара и юркнула в круг, встав рядом с Матерью.

Ихтар оглянулся и жестом пригласил занять место подле себя, но Ингвар встал позади всех, не выражая никакого желания участвовать в ритуалах секты, и отрешённо слушал молитву. До недавних событий он и не задумывался о существовании каких-то там богов и духов, предполагая, что всем им уже давно наплевать на Тетру и её жителей, иначе как бы высшие силы допустили геноцид народов ауке и йокоган, а затем развал союза людей и овейн, приведшего к новой войне. Но сейчас присутствие иных сил стало очевидно. Наконец, молитва закончилась, и Мать повернулась к Ихтару.

– Мы попросили благословения духов, теперь попробуйте открыть просвет в мир грёз.

Ингвар выжидающе посмотрел на Ихтара. А Ихтар в свою очередь таращился на Ингвара. Миротворцы стояли и безмолвно ждали.

– Что делать-то? – прошептал Ингвар.

– Ты же открыл тогда! Давай вспоминай, что сделал.

– Сначала спрячьте лица, эти твари забираются в рот. – Ингвар сосредоточенно уставился в пространство.

Тогда он мало что соображал – его терзали эспириты, лезли в рот, и Ингвар хотел только одного: вырваться из мира грёз. Его окружали духи – пели, жужжали и кричали… Так может это они и открыли проход?

– Надо как-то призвать э…эспиритов.

– Это запросто! Я заметил: духи любят музыку, – радостно объявил Ихтар и зазвенел колокольчиками на шляпе, порождая беспорядочный ритм.

Ингвар, не споря, натянул повязку на нос и, схватив консервную банку, принялся мерно стучать ложкой по её дну. Так они простучали и прозвенели с минуту, но эспириты не появились. За их спинами раздался женский смех. Ингвар раздражённо обернулся на хохочущую Лиле, которая, заметив его недовольство, закивала и захлопала им в такт. Ихтар покосился на миротворцев и нерешительно предложил:

– Может, песню какую-нибудь споём?

Сошлись на колыбельной. К тому моменту они устали стоять, как два бесцельно врытых в землю столба, и уселись, скрестив ноги. Тихо запели колыбельную, подыгрывая на подручных инструментах и подозревая, что выглядят как два идиота. Ажурный, словно вырезаний из бумаги змей вылетел из трещины в почве и закружился вокруг Ихтара, за ним выплыла крылатая рыба и забила хвостом над миротворцами.

Ингвар и Ихтар одновременно подскочили, услышав, как эспириты замурлыкали, подпевая колыбельной. Духи подхватили их мелодию, а потом запели свою. Незнакомые слова и звуки сами потянулись из груди Ингвара. Казалось, он начинает произносить слог, затем передаёт его Ихтару, а тот растягивает звук, как резину. Эспириты сновали между ними, обвивая руки, заставляя двигаться в такт музыке. Ещё одно слово зародилось где-то в глотке, прокатилось по ладони, передалось Ихтару и вырвалось в пространство, разрезая его золотым свечением.

Кто-то из миротворцев вскрикнул. Ихтар тяжело дышал и одновременно счастливо и удивлённо качал головой.

– Это невероятно, – прямо над ухом Ингвара произнесла Мать. – Мир грёз действительно с вами.

– Мы и есть мир грёз, – выдохнул Ихтар.

Ингвар поморщился. Вот что за пафосные слова выдаёт его язык? Без них даже можно было поверить, что брат – нормальный парень, но нет.

– Заходите: просвет не бесконечен, – поторопил он.

Эспириты бурлили около трещины в воздухе, словно пена вздыбленной по весне речки. Одни залетали в мир грёз, другие выползали на Живую землю. Ихтар и Ингвар встали по краям просвета, растянув его в обе стороны и не давая ему закрыться. Едва правая рука и нога Ингвара оказалась по ту сторону прохода, перед глазами всё раздвоилось. Время для одной половины его тела потекло в другом ритме. Он уже не различал отдельных деталей Живой земли, а лишь чувствовал, как Миротворцы проходят просвет. Одних мир грёз заставлял выйти прочь, других доводил до тошноты, прощупывал и изучал каждую клеточку, словно вопрошая, зачем они явились в него. Ингвар стоял, закрыв глаза. Мимо бежало время, люди и эспириты.

– Хватит на сегодня! Эй. Да очнитесь же! – Кто-то потянул его за одежду.

Ингвар выпал из просвета, колени ударились оземь. Чьи-то руки подхватили его, помогли подняться.

– Мать, удалось что-то выяснить? – спросил Ихтар, и Ингвар с трудом узнал его голос, осипший, будто после долгого бега в морозный день.

Елена. Живая земля

– Знаете, как по мне, того, что мир грёз общается только с Ихтаром и Ингваром, вполне достаточно. Я вот больше не хочу туда возвращаться. Но вот если бы Живая земля заговорила хотя бы с одним из нас, – протянул Ярра, недвусмысленно кивая в сторону Елены.

– А почему не с тобой? – спросил брат Ясень.

– Да, Ярра, мы всё ждём, когда ты сольёшься с Живой землёй и укажешь нам, что делать. А ты всё никак да никак, – осклабилась Азовка.

– Может, потому что я – неизбранная Мать?

Сестра Азовка зло засмеялась и пробормотала что-то вроде:

– Да куда уж тебе.

Миротворцы хлебали скудный суп, где мясо и белок заменяла пара бобов. Елена, наблюдавшая за братьями и сёстрами из-под полуприкрытых век, задумалась о том, насколько они озлобились за годы, проведённые на Живой земле. Миротворцы устали ждать и немало разуверились в истинности их цели.

Эрулайн ударил ножкой в левый бок матери, невольно привлекая внимание. Елена не знала, мальчик её дитя или девочка, и про себя назвала его именем, которое подошло бы обоим: Эрулайн. Три года… В это время обычные дети уже бегают, но Эрулайн так и не захотел рождаться. Среди братьев и сестёр не было ни акушера, ни врача, и Елене не с кем было посоветоваться о том, как поступить с ребёнком. Развивался малыш крайне медленно: то ли на него повлияла сила Древнего духа, то ли время на Живой земле текло по-иному, но в первый год Эрулайн не развивался совсем, и Елена уже ждала выкидыш. Однако к третьему году ходить с ребёнком стало тяжело, и Мать раздумывала: не пора ли пригласить его к рождению.

Впрочем, Мора утверждала, что у неё близнецы. Сестре казалось – она нащупала двух малышей, в таком случае они были не такими уж крупными. Но Елене в это не верилось: когда-то, ещё на Тетре, она вынашивала двойню: Араквия и Алису, и эта парочка толкала не только мать, но и сражалась между собой. Елена грустно улыбнулась, вспоминая своих первых детей, и погладила живот. Эрулайн же, напротив, – вёл себя настолько спокойно, что иногда заставлял Елену со страхом прислушиваться к нему: не замер ли навсегда? Но затем малыш просыпался, толкал её, и она с облегчением выдыхала.

Азовка продолжала ругаться с Яррой то ли от скуки, то ли от чрезмерного желания защитить Мать, и их перепалка, похоже, достала брата Беера, который обернулся к Елене:

– Ты не хочешь приструнить Ярру? К чему эта склока?

– Нет. – Она пожала плечами. – Меня не пугают выпады брата Ярры, пока они звучат как мелкие колкости подростка. Ему не хватит храбрости, да и ума, чтобы объявить свои правила выживания и выступить против меня в открытую, поэтому и я не замечу его брюзжаний.

Беер нахмурил тяжёлые брови, а сестра Мора вопросительно глянула на Елену и, получив негласное разрешение, добавила:

– Впрочем, если кто-то из братьев захочет наставить его на ум, Мать не будет против.

Беер только покачал головой и уселся между Азовкой и Яррой, раздвинув их широкими плечами и заткнув спорщиков одним хмурым взглядом. Как и предсказывала Елена – Ярра поджал губы и не посмел лаять в присутствии более сильной фигуры. Мать тихо порадовалась, что Иогар Беер всё ещё на её стороне – вот за кем пошли бы братья, обернись ситуация против неё.

Поход в мир грёз не дал им ничего. Он не отвечал на вопросы и оставался туманно молчаливым. Втайне от всех Елена считала, что глупо торопить Живую землю. Ей думалось, что мир, призвавший её с Тетры, заговорит, когда будет готов. И да могут пройти десятилетия, но что время значит для целой планеты? И одновременно Елена понимала, что братьям и сёстрам такая полуголодная жизнь в бесцветном мире с каждым днём даётся всё тяжелее, поэтому было бы хорошо хоть немного ускорить процесс его познания.

Ихтар и Ингвар сидели с отстраненным видом. То, что солдат не вливался в их компанию, подобно маслу оливы, не соединившемуся с водой, её не удивляло, а вот Ихтар, похоже, отвык от людей, пока пребывал в мире грёз. Елена подсела поближе к брату:

– Ты помнишь, был ли какой-то определённый момент, когда мир грёз слился с тобой?

– Думаю, да. – Ихтар встрепенулся, и шляпа радостно звякнула, – эспириты изучали нас: заползали в рот, втягивались в кожу. Я позволял миру грёз проходить сквозь себя, и, думаю, так он проник в мое тело и душу.

Елена задумчиво провела ногтем по подбородку. Позволить миру проникнуть в твоё тело… Но чему на Живой земле можно разрешить входить в себя, если здесь ничего нет? Грязь есть? Но это глупо. Они и так едят плоды, выросшие в этом мире, пьют его воду и дышат его воздухом, в конце концов.

– А чего вы ждёте? Кто вам сказал, что на Живой земле должна случиться какая-то магия? – подал голос Ингвар.

Похоже, всё это время он не дремал, а слушал разговор.

– На протяжении многих лет, вызывая духов и трактуя их предсказания, община миротворцев искала ответ, как спасти наш погибающий мир. Эспириты передали: достойные выйдут на Живой земле, спасут себя и детей своих, рождённых и нерожденных. Только в этом мире у человечества появится второй шанс, если оно научится слушать и понимать голоса земли.

– А-а-а… Достойные… То есть, когда ты оживишь планету, людей и овейн с Тетры сюда не пустишь? – Брови Ингвара взметнулись. – Твой план – рожать детей от миротворцев, а затем скрещивать их?

– Когда мы пробудим эту землю, то, конечно, пустим сюда людей и овейн, если они согласятся жить по нашим правилам.

Ингвар засмеялся:

– Не думала, что ты просто дашь им новое поле для военных действий?

– Но ведь можно разделиться, – осторожно предложил Ихтар. – Пусть один народ останется на Тетре, другой на Живой земле, и все будут жить счастливо.

– Какой-то из миров окажется лучше, богаче, красивее, и это станет новым поводом для сражений. Место не изменит суть человечества.

Елена поглядела на него с сочувствующей улыбкой. Духи вручили ей Ингвара явно для того, чтобы кто-то искушал её сомнениями. Ихтар растерянно и с надеждой посмотрел на Елену, и она утешающее кивнула ему:

– Жизнь без войн и разрушений – одна из догм идеологии миротворцев. Если… а вернее, после того как Живая земля пробудится, мы не допустим продолжения распри, а…

Ингвар скучающе отвернулся, но Елена закончила:

– А как это сделать – моя проблема.

Лиле. Живая земля

Лиле вскочила с кровати, прижимая покрывало к груди. Её разбудил странный шум и последовавшие за ним крики. В темноте щёлкнуло огниво, рассыпая искры, кто-то из братьев разжёг факел и замахал им, осматривая углы.

– В чём дело? – громко спросила Мора, уже шагнувшая на мужскую половину.

– Она на меня напала! – обиженно возопил брат Ясень.

Сива, размахивающий факелом, поджёг лампадку, подвешенную под потолком, и вышел из дома со словами:

– Проверю, не прячется ли на улице.

Дверь хлопнула, и Лиле поёжилась от сквозняка. Пока она мешкала, вслед за Морой к братьям прошла Елена, тяжело опираясь о стену.

– Кто? Кто на тебя напал? – спросила она хрипловато со сна.

– Я с ним схожу, – буркнул Беер и, поднявшись с лежанки, вышел за Сивой.

– Да в чём дело?! – громко спросил кто-то из братьев, как и Лиле, проспавший всю заварушку.

Елена нагнулась к Ясею, который так и сидел на полу, кутаясь в покрывало. Карлик начал что-то объяснять ей и остальным, и Лиле, поняв, что едва слышит, о чём речь, наконец решилась вылезти из кровати.

Заспанные братья – кто вскочил на ноги, кто так и остался сидеть на лежанках, очумело слушали Ясеня, а он, довольный общим вниманием, решил начать рассказ издалека, неспешно, словно запел старинную легенду:

– И снится мне сон, будто душит меня змея. Блестящими да холодными кольцами шею беззащитную давит. И так зажимает, что глазам больно. И всё больнее и больнее становится. – Карлик замолчал и поднял вверх указательный палец.

Лиле затаила дыхание.

– И тут я понимаю – это не сон! – взвыл Ясень так неожиданно, что Лиле вскрикнула и прижала ладонь ко рту.

– Просыпаюсь, а надо мной сидит баба страшная, что смерть безглазая! Сидит и давит на мои глаза, забрать их хочет! Видать, решила: раз я карлик, значит, за себя не постою? Тут-то и начали мы биться…

– Чего-о? – недоверчиво донеслось откуда-то сзади.

– Какая ещё баба? Сильно страшная?

– Жаль, что не на меня напала… Я-то бы с бабой не оплошал… Подумаешь, что без глаз.

Ясень вывернул шею, ища, кто это сказал, и возмущённо постучал пальцем по виску, выходя из образа:

– Убить она меня хотела, а не за сексом пришла.

– Да ладно, тебе, Ясень, ты бы и не отличил, – зевнул Ярра, – может, и не было никого, а тебе просто сон плохой приснился?

– Ой! Это, наверное, тот эспирит, который на меня вечером набросился, – неожиданно для самой себя пискнула Лиле.

– На тебя напал эспирит? – Елена, до того неотрывно следящая за Ясенем, обернулась к ней с опасными тигриными огнями в глазах.

– Да, – ещё больше испугалась Лиле, вжимаясь в стену, – я… я думала, Ингвар тебе скажет, ведь… ведь это его подруга.

Ингвар, сидевший поодаль, только пожал плечами под взором Матери и отмахнулся:

– Я решил, Лиле выдумала всё, вот и не сказал.

– Я выдумала?!

– Ну да. Ты ещё что-то там болтала про Лес последней надежды и всякие сказки, вот я и заподозрил, что это тоже твоя фантазия.

– Но ты же сам её видел! И назвал её по имени.

Ингвар равнодушно отвернулся.

– Хочешь сказать, что я лгунья?! – Лиле вовсе не собиралась плакать при всех и тем более показывать, что её так легко можно задеть, но в голосе уже звенели надорванные струны обиды, а в носу щипало.

Ингвар смотрел перед собой. Ещё мгновение, и Лиле быстро отвернулась к стенке, почувствовав, что слёзы навернулись на глаза.

– Так был эспирит или нет? – спросила Азовка за спиной Лиле.

– Был, конечно, – отрезал Ясень, – двое его видели.

– Но…

Елена хлопнула в ладоши, прерывая вновь разгоревшееся обсуждение:

– В следующий раз каждый. Сам. Лично. Рассказывает мне, если встретил что-то необычное, даже когда вы были вдвоём или впятером, и не рассчитывайте, на то, что кто-то другой мне об этом сообщит.

Это замечание предназначалось именно Лиле. Она снова почувствовала, как слёзы подступают к горлу, и, гордо расправив плечи, вышла из дому, не вытирая мокрых глаз.

– Лил, ты что здесь делаешь? – Сива, стоявший с факелом на крыльце обернулся на скрип двери.

Она не ответила, только склонила голову и оперлась спиной о стену дома, демонстративно скрестив руки на груди. Дверь хлопнула об косяк, отрезав их от вновь загудевших миротворцев.

– Что случилось?

– Ничего!

Сива пожал плечами и кивнул, вглядываясь в темноту.

– Меня обозвали выдумщицей, когда я сказала, что уже видела эту безглазую, и о том, что она напала на меня вчера, – выпалила Лиле, не разжимая скрещённых рук.

– А, ну здесь они совершенно несправедливы.

Лиле недоверчиво выглянула из-под насупленных бровей на Сиву. Будь это кто иной, она бы не усомнилась, что сказано было с иронией, но Сива, как Лиле подозревала, вообще не понимал значения этого слова.

– Почему?

– Ну как безглазая может быть выдумкой, если она напала на Ясеня, и я был тому свидетелем.

– Ты тоже видел её?

– Конечно, иначе, зачем я с факелом дверь сторожу?

Лиле с облегчением улыбнулась.

– И Беер тоже её видел. – Сива указал на квадратную фигуру брата Иогара, которого Лиле поначалу и не приметила в темноте.

Тот обернулся и молча кивнул в свете своей лампадки.

– Вы думаете, она ещё здесь? – прошептала Лиле.

– Не знаю, что у безглазой на уме, но не хочется, чтобы она снова застала нас врасплох.

– Знаешь, что странно: она может причинить нам боль, душить или хватать, а когда я с ней боролась, даже не могла коснуться её. Будто призрак был бестелесен. Как думаешь, есть этому объяснение с научной точки зрения?

Сива усмехнулся.

– Для меня с научной точки зрения необъясним весь мир грёз и Живая земля заодно, – сказал он, и в тоне его прозвучала менторская нотка.

Щуплому высокому Сиве для полноты образа учёного-чародея с бородой, заплетённой в косу, недоставало только очков, которые он мог бы поправить на длинном носу и начать лекцию:

– Видишь ли: в обоих этих мирах действуют совершенно отличные от Тетры законы физики, и изучать их следует заново, причём, не опираясь на наш предыдущий опыт.

– Да? Ну ладно мир грёз, а Живая земля? Мне кажется, она похожа на Тетру, только если бы на той окончательно вымерло всё живое и остался бы только смог да черные деревья.

Сива кивнул:

– Да, только это не смог. И мы не знаем, какой здесь состав воздуха.

Лиле непонимающе уставилась на него, и Сива уточнил:

– Что за облака, которые никогда не пропускают солнце? Здесь есть ветер, и мы периодически ощущаем его воздействие. Почему нет смены времён года? Почему деревья вроде бы не сухие, но без листвы? Может, здесь каждый сезон длится несколько десятилетий, и мы попали в продолжительную осень, но это не объясняет, куда подевались все живые существа: звери, птицы и насекомые, которые должны быть, раз есть деревья и вода.

Лиле с восторгом слушала его рассуждения. Она обожала, когда кто-то умный рассказывал ей свои домыслы. Тогда ей казалось, что она, глупышка, хоть чуть-чуть приобщается к миру разума.

– Елена говорит: Живая земля спит, – напомнила Лиле, показывая своё ожерелье из окаменевших муравьёв.

Сива задумчиво кивнул:

– Чтобы это не значило… Но все известные научные подходы здесь бесполезны. Впрочем, они стали бесполезны ещё на Тетре, когда община начала говорить с духами…

Сива примолк, и брови его чуть изогнулись, словно учёный взгрустнул о чём-то, а в чёрных глазах заплясали причудливые блики от факела.

– Скучаешь по своему университету? – Лиле осторожно погладила брата по руке.

Несмотря на то, что Сива был очень молод, на Тетре он работал научным сотрудником, и это вдвойне восхищало Лиле.

Сива улыбнулся:

– Бывает… Но последние годы мы больше разрабатывали химическое оружие, нежели изобретали лекарства или ещё что-нибудь достойное. Мне же всегда хотелось быть полезным человечеству… И я не только о людях, но и об овейн. Так что думаю, здесь я оказался не случ…

Внезапно дверь приоткрылась, и в освещённом проёме возник брат Айлель:

– Пошли внутрь, обсудим, что делать с призраком.

– Я снаружи покараулю, идите, – сказал Беер.

Сива шагнул к двери, но Лиле не шелохнулась.

– Лил? – позвал Айлель.

– Там всё ещё считают меня врушкой?

– Ой, прошу! – Брат поднял брови домиком. – Никто никогда про тебя так не думал.

– Ну конечно. – Лиле отвернулась.

– Да мало ли чего сказал этот Ингвар? С каких пор тебе стало важно чьё-то мнение?

Лиле резко вздохнула:

– Ни с каких! – и немедленно прошла в дом.

В комнате, едва освещённой лампадкой, миротворцы сидели в тесном кружке и накидывали идеи:

– Чем можно убить призрака?

– Серебром? Калёным железом? – предположил брат Сколот.

– Я думаю, – тихо произнес Сива от двери, но в общем гомоне его не расслышали.

– Ты спрашиваешь или утверждаешь? – нахмурилась Азовка.

– Я не знаю! Вспоминаю, как в сказках с этим справляются.

– «В сказках», – передразнил Ярра, – только вот мы не в сказке! Может, ещё мечом зачарованным предложишь?

Лиле искоса наблюдала за Ингваром, но он не подавал виду, что его волнует обсуждение способов убийства его безглазой подруги. «Похоже, душа солдатика как непробиваемый панцирь», – даже с каким-то злорадством подумала Лиле.

– Попробуем найти способ изгнать скитающуюся душу в мир грёз, ведь именно оттуда она явилась, – сказал Ихтар.

– Мне кажется… – снова подал голос Сива.

– Звучит разумно, – громко произнесла Мора, соглашаясь с Ихтаром. – Заманим её и откроем просвет.

– Пф! – фыркнула Азовка. – Как вы хотите заманить мёртвую безглазую девку? Это вам не рыбёшку на червяка ловить.

– Сива, скажи, что хотел, – остановила перебранку Елена.

– Я вот на что обратил внимание, – преспокойно начал Сива, не обидевшись на то, что его не замечали минут десять. – Эта так называемая скиталица боится огня, хоть и не должна его видеть без глаз. Значит, чувствует. Думаю, если провести эксперимент и ткнуть в духа горящей палкой, мы, скорее всего, нанесём ему вред.

– О! – Азовка захлопала в ладоши. – Сделаем лук и убьём её огненными стрелами!

– Мы же не хотели создавать оружие в новом мире, – грустно напомнил брат Трик-трак.

– Но это самозащита! – возмутилась Азовка и просительно уставилась на Елену.

Мать неторопливо кивнула:

– Делай лук, используем его, если не удастся вернуть скиталицу в мир грёз.

Глава 3. Сны

Ингвар. Живая земля

Минуло несколько дней с тех пор, как Соль затаилась, притихла, но, как чувствовал Ингвар, никуда не ушла. Он бродил по давно усопшему лесу и всё искал и звал её, умоляя вернуться в мир грёз, но скиталица не откликалась. Мир грёз… При мысли о нём у Ингвара скулы сводило от гнева. Всё это время он избегал ступать в него и не сомневался: проклятый мир тумана нарочно использовал Соль, призвал её призрак и отправил преследовать Ингвара – это очередная попытка дотянуться до него, только теперь, на Живой земле.

– Пусть так, тебе нужен я, ну и разбирайся со мной, зачем втягивать в это Соль? – спросил Ингвар, будто мир грёз мог его услышать.

Кругом висели седые космы елей, корни выпирали из осыпавшейся глины. Ингвар остановился, совсем не узнавая этот лес, густой, чёрный и незнакомый. С какой стороны он пришёл сюда? Вокруг были глинистые овраги, точно берега иссохшей реки. Ингвар пошёл по стволу дерева, перекинутому через русло, и его замутило. Одежда стала узкой и душной. Едва перебравшись на другой берег, Ингвар спрыгнул с дерева-моста и опустился на корточки, щипая шею и расстёгивая куртку. Ладони и ступни будто закололи невидимые иголки. Ингвар опёрся на дерево-мост, и руки его сами собой прижались к груди и застыли, сведённые судорогой. Мир перед глазами расплылся, раздваиваясь: вот мёртвый лес, ствол дерева, овраги; а вот здесь же этот самый лес, только затянутый лиловой дымкой.

Ингвар заморгал и попытался подняться, но тело стало каким-то деревянным, и он даже не смог повернуть головы. В его власти осталось только моргать и вращать глазами. Наверное, Ингвар вдохнул паралитический пар, но кто на Живой земле, мог его отравить? Он хотел задёргаться, закричать, забиться, как пойманная в банку бабочка, но не мог пошевелиться. Вот, наверно, что чувствуют люди с переломанным позвоночником: ты больше не хозяин в своём теле. Ноги есть, но они словно кандалы.

На его беззвучный вой и запах страха из тумана шагнул белый медведь с десятком глаз на ажурной, что тюль, шкуре. Ингвар зажмурился, надеясь притвориться мёртвым, и почувствовал, как чужое дыхание коснулось его щеки.

– О.. десь.. лашь…– раздался женский голос, от звука которого Ингвар тут же открыл глаза.

Перед ним стояла хмурая, растрёпанная Лиле. Она не кричала, не убегала и не боялась медведя, как будто вовсе его не видела. Ингвар тяжело задышал, но не смог сделать глубокий вдох – ему не позволило оцепеневшее тело. Тогда он задёргался всем нутром, пытаясь закричать, что ему нужна помощь, но изо рта не вырвалось ни звука.

Лиле ещё что-то произнесла, но он не понял ни слова. Девчонка, так и не дождавшись его ответа, что-то обиженно пробурчала и, перебравшись через дерево-мост, исчезла из поля зрения. Ингвар понял, что остался один. Она ушла. А он будет вечно сидеть здесь и наблюдать, как пухнет от голода его тело, а затем начинает гнить. Ему стало душно, в глазах заискрило, и сознание погасло.

Кто-то лизнул ухо Ингвара и принялся покусывать его за челюсть, будто решив поточить об неё зубы. Что-то мокрое протянулось по его шее, заставляя открыть глаза: медведь не спешил отрывать Ингвару голову и лишь забавлялся с новой смирной игрушкой, а вдали, над деревьями появилась фигура гигантского оленя.

– Мир грёз! Мать твою! Отпусти меня! – в мыслях потребовал Ингвар, наконец догадавшись, где он застрял.

Олень нарочито медленно встряхнул головой, словно напоминая, кто здесь главный. Морда его поплыла, и кожа истлела. Обнажился рогатый череп, а торс стал подобен человеческому. И вот уже не олень, а мужчина в оленьем черепе переступил через макушки деревьев. Он перешагивал лес, обрушивая ели, и приближался к Ингвару. Хрустели стволы, чернели глазницы черепа. Раздавит, растопчет, покарает наглеца. Здесь всё – его воля, а не человечка, посмевшего требовать и ставить условия. И не уйти человеку, не уклониться от его ног.

– Пожалуйста, отпусти меня, мир грёз.

Ингвар задышал всей грудью. Реальность перестала двоиться. Он закрутил головой по сторонам, не веря, что шея снова повинуется ему, и заметил Лиле. Она, вся перепачканная сажей и пахнущая гарью, точно ведьма, сбежавшая с костра, сидела на дереве-мосту и что-то яростно чиркала в блокноте. Ингвар вытер слюну с подбородка, видимо, тёкшую всё то время, пока одна его часть была в мире грёз, и открыл рот, чтобы объясниться, но все оправдания показались жалкими, и ничего не придумав, он отступил в чащу.

У дома творилась какая-то суета: пахло дымом, братья тащили к поленнице свежесрубленное дерево с подпалёнными ветвями, кто-то забрасывал землёй обугленную верёвку; но Ингвару некогда было выяснять подробности очередного сектантского ритуала, и он двинулся вокруг дома к поленнице, где и нашёл Ихтара, коловшего свежие брёвна в обществе Матери.

– Отлично! – обрадовался ему Ихтар и протянул колун. – На-ка, теперь ты дрова поруби. – И с важным видом обратился к Елене, продолжая прерванный разговор. – Я думаю, нужно сходить всем вместе. Возможно, мир грёз будет радушнее отвечать на вопросы, если вы будете в нашем сопровождении…

– Надо поговорить, – вмешался Ингвар, замахиваясь колуном на полено.

– Обсудим позже, – неожиданно кивнула Елена.

Полено, стоявшие на чурбачке, разбилось надвое от удара клоуна, поленья разлетелись в стороны. Ихтар подобрал дровишки, забросив в общую поленницу, и уточнил:

– Что-то стряслось?

– Мир грёз дотянулся до меня даже здесь. Я не открывал просветов, не призывал эспиритов, моё тело осталось на Живой земле, а душа оказалась там.

Глаза Елены расширились, а Ихтар присел на свободный чурбачок и, закинув ногу на ногу, задумчиво побарабанил пальцами по подбородку:

– Душа… А с телом что было?

– Говорю же, осталось на Живой земле.

Ихтар, казалось, поверил Ингвару и, спрятав глаза за полами шляпы, примолк, размышляя.

– С тобой-то не случалось такого? – Ингвар, отложив колун, присел на корточки и заглянул Ихтару под шляпу, не желая терять зрительный контакт. – Это было как сонный паралич, знаешь? Когда видишь два мира сразу – реальный и из сна, а пошевелиться не можешь.

Ихтар наморщил острый нос и сочувственно улыбнулся:

– Я и так хожу туда каждый день, зачем ему меня трогать? Мир грёз зовёт тебя, а ты до сих пор противишься, не возвращаешься в него – вот и результат. Уже давно пора расслабиться и поддаться, так нет: ты всё ещё как мясо, застрявшее в зубах, ни туда ни сюда.

Ингвар оскалился:

– Думаешь, это повторится? И что ему от нас надо?

Лисьи глаза Ихтара снисходительно сощурились:

– Пойди в мир грёз и сам спроси.

Ингвар брезгливо покачал головой.

– Но действительно, как он может забрать душу отсюда, из другого мира? Его власть настолько безгранична? – вмешалась Елена.

– Мы теперь принадлежим ему, так что… Ах! Послушайте! – Ихтар неожиданно вскочил с места, растеряв всю надутую чопорность. – А что, если мир грёз не случайно так назван? Вдруг это действительно мир сна? И души всех, кто есть на Живой земле, спят в нём в обличии духов-эспиритов, а здесь остались только их оцепеневшие тела? Я ведь встречал там очень разные виды духов: деревьев, ветров, камней, птиц.

– Хочешь сказать, на Живой земле души есть у всего, и сейчас все они находятся в мир грёз? – произнесла Елена, а Ихтар согласно кивнул. –  Предположим, ты прав, и как в таком случае нам разбудить целый спящий мир? Как вернуть эспиритов в их тела?

Ихтар вдохновлено схватился за шляпу, заставляя её звенеть:

– Помнишь, как звучало предсказание Древнего духа: достойные будут инициированы, и перейдут в мир грёз, и выйдут на Живую землю. И Мать, что избрана, прольёт свет между мирами и станет мостом между ними. Ты станешь мостом и пробудишь Живую землю.

– Здорово, Ихтар, – как-то прохладно ответила Мать, – и что это значит?

Лиле. Живая земля

Лиле замечала, как интерес к миру грёз, на пару дней ожививший миротворцев, гас, словно свеча, накрытая стеклянной банкой. В их глазах снова поселилась тоска, а некоторые из братьев вовсе потухли: Трик-трак второй день не хотел подниматься с постели, не ел и не пил. Пришло время утренней молитвы: дверь захлопнулась за последним миротворцем, а он лежал, с головой закутавшись в покрывало. Не особо терзаясь из-за пропуска молитвы, Лиле подсела к поникшему брату и погладила его по плечу. Трик-трак не шевелился. Тогда она стащила с него одеяло и заглянула в лицо, но брат перевернулся на живот и уткнулся в свёрнутый рюкзак, служивший ему подушкой. Лиле прикусила губу: вчера Трик-трак так же лежал, но он хотя бы ответил ей, что раз солнце всё равно не взойдёт – нет смысла вставать, а сегодня – вообще ничего… Рядом с рюкзаком валялся розовый зонтик; на Тетре Трик-трак настолько боялся ливней, что не смог отправиться без него в другой мир. Однако на Живой земле зонт ему так и не пригодился, зато здешняя серость сжигала брата быстрее любого кислотного дождя.

Опасаясь, что Трик-трак умрёт от тоски, ещё вчера Лиле смастерила солнце из древесной коры в надежде взбодрить маленьким чудом брата, да и всех миротворцев. Вышло оно немного квадратным и совершенно не жёлтым, но Лиле это не смутило, и она заставила брата Сиву натянуть верёвки между деревьями и подвесить солнце над их поляной так, чтобы, дёргая за канаты, можно было передвигать его по «небу». Однако чтобы увидеть светило, висящее за окном, Трик-траку надо было подняться.

– Я смастерила солнце для тебя, – прошептала Лиле ему на ухо, – вставай, посмотри.

– Из бумаги?

– Не совсем.

– Играйся сама со своим солнцем, недоразвитая, – чуть слышно пробормотал брат Трик-Трак.

Лиле вылетела из дома. Братья и сёстры погрузились в медитацию, прикрыв глаза: кто-то старался концентрировать внимание на дыхании, а кто-то досматривал утренние сны.

– Хорошо! – изображая истерику, объявила Лиле.

Она подожгла факел и встала под солнцем:

– Хорошо, пусть наш брат лежит и умирает от тоски, пока вы расслабляетесь в нирване. Плевать.

Её крики заставили миротворцев очнуться.

– Я сделала солнце – всем снова плевать! Так будем жить без него, видеть и дальше только серость, если вам угодно! – Лиле взметнула факел навстречу тучам и подожгла деревянные лучи.

– Что ты творишь?! – вскрикнул кто-то.

Лиле бросила факел и рванулась к верёвкам, натягивая их и заставляя солнце, раскачиваясь, подниматься над поляной. Одни Миротворцы смотрели на неё, как на обезумевшую, другие как на капризного ребёнка, но и к тому, и к другому Лиле давно привыкла, только вот план её неожиданно был нарушен: раздуваясь на ветру, пламя перекинулось с солнца на веревку. Лиле испугалась, что канат перегорит быстрее коры и Трик-трак так не увидит полыхающее в небе светило.

Ярра, первым сообразивший, что нужно делать, бросился в дом с криком:

– Трик-трак, очнись, эта дурища зажгла солнце!

Огненный шар полз точно мимо окна, и, по расчёту Лиле, Трик-траку нужно было только повернуть голову, чтобы его увидеть. Верёвки в её руках скользили, а пламя устремилось к деревьям, за которые крепился канат.

– Если огонь перекинется на деревья, мы все погорим! – крикнул брат Мтори.

Но было поздно: пламя, словно белка, проскакало по верёвкам и, подхваченное ветром, прыгнуло на ветви.

– Рубите деревья, – приказала Мора, и Лиле шарахнулась в сторону, уворачиваясь от братьев, с топорами ринувшихся к сухостоям.

В это мгновение верёвки перегорели, и солнце упало, с треском ударившись оземь. Стучали топоры, братья оглашали поляну руганью и проклятиями. «Какую забаву я всем устроила!» – радостно подумала Лиле и, опомнившись, с некоторой опаской глянула на Мать: не отправит ли она её на покаяние? Елена так и сидела, скрестив ноги. Заметив воспитанницу, улыбнулась ей и кивнула в сторону дома. С облегчением Лиле обернулась: из окна торчали всклокоченные головы Трик-трака и Ярры. Вокруг рубили полыхающие деревья, расползался дым и запах гари; Ярра смеялся, наблюдая за суетой, а испуганная физиономия Трик-трака как бы спрашивала: «Ты сума сошла?». Решив, что чувство потрясения намного лучше безнадёги, Лиле зачерпнула в консервную банку каши и подала её Трик-траку прямо в окошко:

– Как тебе солнце?

– Жаркое, – чуть улыбнулся брат, принимая подношение.

Оставив миротворцев самих разбираться с последствиями нисхождения огненного светила, Лиле, прихватив уже дважды изрисованный блокнот да угольки, полетела на своё тайное место в Заповедном лесу.

В тайном месте среди высоких почерневших елей пряталась череда глинистых оврагов, и Лиле представляла, что по ним бежит неспешная речка, а одно дерево, на котором любила восседать Лиле, протянулось, как мост, и соединило её края. Другое дерево накренилось так, что если бы на его изогнутые ветви кто-то догадался подвесить качели, то она могла бы качаться прямо над водой. Лиле запнулась и едва не выронила из рук сокровища: в её уединённом волшебном тайном месте, о котором никто не знал, сидел Ингвар.

– Ты что здесь делаешь?!

Солдатик не реагировал, будто она не человек, а стрекоза, случайно пролетевшая мимо.

– Эй! Это моё тайное место! Сидел бы где-нибудь ещё, – проворчала Лиле и, уже собираясь уходить, поняла, что с Ингваром что-то не так.

Кажется, она впервые видела его без повязки и заметила, что, хоть и лицо его было довольно молодым, в чёрных волосах пробивались нити седины. Глаза солдатика, равнодушные, точно у аквариумной рыбы, отстранённо следили за ней, а по подбородку текла слюна.

– Ты накурился что ли?

Он не шевелится.

Лиле вздохнула, понимая, что нельзя бросать человека в таком состоянии, и вскарабкалась на дерево-мост. Придётся сидеть с Ингваром и ждать, когда он начнёт блевать, и поворачивать его набок, чтобы придурок не задохнулся. Представив это, Лиле яростно распахнула блокнот: «Тайное место осквернено навсегда!» Когда-то пару лет назад у неё был карандаш, и она изрисовала им все страницы. Нынче карандаш давно завершил своё существование в костре, и она рисовала угольком поверх старых эскизов. «Отлично! Я покажу этот портрет твоим детям, когда ты будешь говорить им о вреде наркотиков». Пока она пририсовывала ему рога и слюну, капающую из угла рта, так увлеклась, что не заметила, как солдатик куда-то исчез.

Ингвар. Живая земля

Прошла почти неделя, а ему так и не удалось найти Соль и отправить её в мир грёз. Если она снова нападёт на кого-то из миротворцев, Елена не станет церемониться и прикажет Азовке начать охоту. В этом он не сомневался, «милосердная» Мать уже на деле доказала ему, что все их слова о мире без убийств и насилия ничего не стоят.

Сектанты вставали рано на общую молитву, а Ингвар отправлялся на поиски призрака. Однако в этот раз подняться ему не удалось. Перед носом прошли чьи-то ноги в потрёпанных ботинках, кто-то перешагнул через него – миротворцы поднимались с лежанок и выходили из дома, не замечая, что Ингвар дёргался, пойманный в своём же теле, словно муха на клейкой ленте.

– Отпусти меня, мир грёз! – молил он, но в этот раз слова не сработали.

Уже давно миротворцы покинули домик, закончили молитвы и начали медитацию, а Мир грёз так и не выпускал его, показывая каких-то мелких эспиритов, рывших нору и напевавших при этом дурацкую песенку, которая задавала темп. Песенка вызвала у Ингвара воспоминание: что-то о Соль, сидевшей верхом на боевой каракатице. Соль распахнула походную аптечку и обнаружила, что весь обезбол опять стащили в погоне за эйфорическим сном. Она напевала «Во времена былой любви» и осуждающе качала головой, глядя на Ингвара, а он делал вид, что непричастен к исчезновению таблеток.

– Пожалуйста, отпусти меня, мир грёз, – уговаривал Ингвар, – я сам приду к тебе прямо сегодня, обещаю.

Он даже не сразу понял, что сжимает кулак и пальцы вновь повинуются ему. Без промедления поднявшись с опостылевшего пола, где он уже разглядел каждый оброненный волос и каждую выбоину в наспех обработанной древесине, Ингвар направился в лес. Он наконец-то придумал, как призвать Соль.

Лиле. Живая земля

– Мы сбежали, мы сбежали!

– Нельзя ли потише? – прошептал Ясень, оглядываясь на миротворцев. – Ничего не происходит, к чему такие восторги?

– Как не происходит?! Жизнь полна чудес, а мы затеваем настоящую слежку!

Сива кивнул:

– Поторопимся, пока след не остыл, иначе не догоним.

Перед глазами мелькал мертвый лес, поваленные деревья, в животе рождалось желание бежать быстрее, как будто нарушаешь комендантский час, забравшись на территорию кладбища, и одновременно нужно было двигаться тихо-тихо, чтобы не услышали души умерших и тот, кого они преследовали. Троица притаилась на холме, в густом, но хрустящем от каждого движения кустарнике и стала наблюдать.

– Кажется, он поёт, – сказал Сива.

– Что поёт? – прошипел Ясень.

– Дай взглянуть, – не поверила Лиле.

– Погоди. Попробую прочесть по губам, но либо это стихи, либо какая-то песня. – Сива вдавил бинокль в глаза и подытожил. – Поёт «Во времена былой любви».

Ясень фыркнул в бороду, а Лиле наморщила нос:

– Солдатик с ума сошёл?

Сива отмахнулся от них и продолжил следить за объектом.

– Да дай уже поглядеть, – взмолился Ясень.

– И мне.

Сива с неохотой отлепил бинокль от лица, вокруг глаз его остались красные следы от окуляров, и передал прибор Ясеню. Вчера кто-то из братьев вновь видел призрачную Соль. Азовка радостно сообщила, что лук её готов и стрел она сделала предостаточно, чтобы начать охоту. Елена пока медлила с решением, но позже, когда друзья остались втроём, учёный выдвинул гипотезу о том, что теперь Ингвар активнее будет стараться вернуть свою скиталицу в мир грёз. Лиле тут же опровергла его догадку, напоминая, что Ингвар – душевно недоразвитое существо и ему плевать на свою подругу, тем более уже мёртвую, что он не раз им и показывал. Однако Сива упорствовал на своей идее, и они с ним поспорили на сотню щелбанов, а Ясень вызвался быть судьей.

– И впрямь поёт, – хмыкнул Ясень, подкручивая окуляры бинокля.

– Эспириты, как мы выяснили, приходят на музыку, и я думаю, он поёт любимую песню Соль, чтобы приманить её, – важным тоном, словно представляя наблюдения научного эксперимента, объявил Сива.

– Или же он опять что-то употребил и теперь веселится, – буркнула Лиле, которая никак не хотела верить, что Ингвар способен петь, да ещё романтическую песню, да ещё и ради кого-то.

– Опять? А у него есть, что употребить? – с потаённой надеждой спросил Ясень, передавая бинокль Лиле.

Она только дёрнула плечом на его вопрос и, приложив окуляры к глазам, поджала губы, с досадой наблюдая за Ингваром.

– Но, может, у него настроение хорошее. С чего ты взял, что он для безглазой поёт? – чуть погодя предположил Ясень.

– Потому что вон она, – спокойно ответил Сива.

Лиле навела бинокль в ту сторону, куда он показывал: Соль, белая, что иней на зимних окнах, стояла, прячась за сосной, так что Ингвар не мог её видеть. Лиле вскрикнула:

– И впрямь она!

Ингвар, похоже, услышал её вопль и настороженно посмотрел на лес. Он покрутил головой и остановил взгляд на их кустарнике.

– Не повезло, – констатировал Сива.

Ингвар поднялся.

– Бежим, – пискнула Лиле и первая припустила к дому.

Ингвар. Живая Земля

Мало того что он не заметил слежки, так ещё и упустил Соль. Скиталица метнулась перед ним в тот же миг, когда трое миротворцев бросились врассыпную из кустов. Ингвар звал её и уговаривал вернуться, но Соль так и не пришла к нему, будто обидевшись за то, что из их свидания он устроил театр для сектантов.

В лагере его ждали.

– Мы решили, что надо всем вместе отправиться в мир грёз. – Елена поднялась ему навстречу. – Возможно, если вы двое будете с нами, он ответит на наши вопросы.

Все тринадцать были в сборе у костра и с готовностью закивали, соглашаясь с предводительницей. Ингвар оглядел их: теперь ни за что не догадаться, кто те трое, что проследили за ним, а затем умчались с визгом и хохотом, как нашкодившие школьники, застуканные за подглядыванием в женской раздевалке. Все братья выглядели, как обычно: серые лица, обтянутые кожей скулы, а в глазах либо решимость, либо безразличие, но никакой задорной искринки. Ингвар с подозрением присмотрелся к Ярре, но даже у рыжего язвительного миротворца не отражалось на лице никаких признаков недавней выходки. Только у Лиле на лбу появилось красное пятно, грозившее превратиться в шишку – похоже, бедняжка, где-то упала. Но от его взгляда она мигом зарделась и отвернулась.

– Воспринимайте мир грёз, как живое существо, – вдохновенно начал Ихтар. – Мы изучаем его, а он нас. Мир грёз пытается общаться с нами, исследуя язык наших чувств.

– Может, начнём? – прервал Ингвар, даже завидуя той страсти, с которой говорил Ихтар.

– Да, конечно, – спохватился миротворец, – что петь будем?

Ингвар пожал плечами.

– «Во времена былой любви», – подсказал кто-то сзади.

Ингвар немедленно обернулся и прищурился, поочерёдно смотря в глаза братьям и надеясь припугнуть шутника, но миротворцы снова выглядели одинаково равнодушно.

– Я плохо знаю текст, – извинился Ихтар.

Золотая вспышка растянулась в пространстве от слов простой колыбельной, и мир грёз снова распахнул свои сумеречные объятия.

– Итак, мир грёз учится общаться с нами, – продолжил лекцию Ихтар, – например, как мне удалось выяснить, он запоминает и реагирует на наши эмоции.

Ступни Ингвара ударились о деревянные доски палубы, и он едва не присел от удивления.

– Например, сейчас я передаю ему настроение любопытства и умиротворения.

Небольшой деревянный корабль, сошедший, будто со старинной картины, оказался посреди безбрежного тихого моря. Ингвар обернулся на миротворцев, но не встретил на лицах того же удивления, что испытал сам: измождённые глаза их лишь выражали растерянность. Ингвар выглянул за борт: с цветами и запахами у мира грёз было плоховато, но вот картинка получилась идеальной. Блёкло-зеленоватое море покачивало кораблик, бережно обнимая ладошками волн.

– Это выглядит необычно, Ихтар. – Елена, положив руку на живот, присела на скамью у фальшборта.

Ихтар улыбнулся, ветер едва подул, и корабль двинулся по волнам.

– Как ты это сделал?! – не выдержал Ингвар. – Я не знал, мы так можем.

– Знал бы, если бы не избегал мира грёз.

Ингвар прищурился, и Ихтар поспешил оставить наставительный тон:

– Ладно, слушай: как я сказал, мир грёз изучает наши эмоции и тут же повторяет их в себе. Я заметил, что проще создать эмоцию, представив какое-то воспоминание, и чем лучше представишь, тем ярче проявится оно в мире.

– Давай попробуем задать ему наш вопрос? – предложила Елена.

Ихтар опомнился и кивнул, звякнув шляпой.

– Как нам разбудить Живую землю?

Вокруг парили любопытные эспириты. Море всё так же хранило радушное молчание, а брат Ихтар стоял на носу, прикрыв глаза и сосредоточив внимание на запросе.

– Глядите! – крикнула Азовка, указывая вверх.

В облаках возникла огромная живая трубка. Она извивалась, пульсировала и тянулась через всё небо.

– Отлично. Гигантская кишка в ответ на наш вопрос… – зевнул брат Ярра.

– Только это не похоже на кишку, видите сокращения? – Сестра Мора вытянула руку.

– И на что это тогда похоже?

– На пуповину.

– Вам это о чём-то говорит?

– Мы внутри утробы? – предположила Мора.

Ихтар укладкой оглянулся на Елену. Лицо Матери ничего не выражало, но глаза были обращены к небесной пуповине.

– Мир грёз говорит символически, – напомнил он.

Мать провела рукой по круглому животу и усмехнулась:

– Он кого-то вскармливает? Причём здесь Живая земля? Мы должны как-то её вскормить? Или родить?

Ихтар, смутившись, поджал губы.

– Может, посмотрим, куда ведёт эта пуповина? – спросила Мора.

Кораблик послушно заскользил по направлению, указанному сестрой. Минуты путешествия превратились в часы, а пуповина так и тянулась по небу, словно обмотала весь мир грёз.

– Попроси его показать звёзды. По ним духи могли бы указать нам направление или дать другую подсказку, – наконец сдалась Мать.

Но и здесь их ждало разочарование. Небо не слушалось, и миротворцы совсем поникли. Ингвар подумал, что нужно попробовать их встряхнуть, и спросил у Ихтара:

– То есть здесь можно создать всё что угодно?

– Ну, похоже, кроме звёзд… Это как управляемый сон: всё ограничивается только воображением.

– А у меня получится?

Ихтар без уверенности пожал плечами:

– Попробуй и чётче передавай эмоции.

Ингвар поправил повязку на носу и поглядел в лиловое небо. Чёрные, как дым сгоревшего дома, тучи заклубились, а ветер одним могучим рывком швырнул кораблик вперёд. Закипели волны, набрасываясь и разбиваясь о борот, брызги солёной воды ударили в лицо.

Ихтар, пригнувшись, схватился за шляпу, а корабль помчался сквозь налетевший шторм. Молния с грохотом врезалась в море слева по борту, кто-то за его спиной вскрикнул. Ингвар только захохотал и обернулся на миротворцев: они цеплялись за канаты, пытаясь удержаться на ногах. Лиле смеялась и визжала, как обезумевшая сирена, схватившись за мачту, рядом завывала Азовка, её одежда развивалась, словно ещё один белый парус, а Ингвар, будто сам стал штормовым ветром, несущим судно с людскими душами сквозь бурю.

– Скалы! – прорвался крик Ихтара через рыдания ветра.

Ингвар метнулся к штурвалу. Как он работает? Как руль? Ингвар не знал, но разве это имело значение в мире грёз? Кораблик запетлял между взметнувшихся из пучины каменных пик. От ветра слезились глаза, внезапно начавшийся ливень хлестал по рукам и неприкрытой голове, но Ингвар не замечал этого, полностью отдавшись бешеной стихии и чувству небывалой свободы. Ихтар на полусогнутых поднялся в рулевую рубку и схватился за штурвал, останавливая безумный бег корабля. Ингвар отпрянул, выпуская ручки.

Они словно оказались в центре огромной воронки торнадо, но здесь было тише и спокойнее, а сквозь тучи пробивался блёклый свет. Миротворцы захлопали, что-то восторженно закричали, поднимаясь с палубы, к которой они прижались в страхе вылететь за борт.

– Надо же! Именно сейчас я не взял с собой зонтик. – С круглыми глазами Трик-Трак отжимал подол балахона.

– Никогда не подумал бы, что ты обрадуешься дождю. – Ярра засмеялся и поднял маску, вытирая мокрое лицо.

Братья словно очнулись после долгого сна, умывшись студёной водой. Они, делясь пережитым, обсуждали, какая это была эмоция. Только Елена не спешила подниматься и всё ещё сидела на палубе, прижимаясь спиной к борту.

Ихтар улыбался, успокаивая мир грёз и внушая ему радушное умиротворение. Корабль шёл по островку тишины, посреди шторма. Ингвар чувствовал чары Ихтара и поддавался им, впуская в своё сердце тепло и успокоение.

– А сейчас каждый попробуйте поговорить с миром грёз. Он может изучать вас, возможно, захочет что-то рассказать, – предложил Ихтар. Слушайте, и мы получим ответы.

Мора. Мир грёз

«Теперь белая», – подумала Мора, стоя у края борта и впервые за три года глядя на своё отражение в почерневшей воде.

«Я белее жемчуга, и глаза белые, и волосы, и даже язык. Может, я стала эспиритом, бесплотной душой, как всё в этом мире? – размышляла Мора. – Но я должна думать о деле, о том, как нам пробудить Живую землю, как помочь Елене, как построить новый …» – Мысль её оборвалась: чернота вод больше не отражала её. Море показало знакомую башню с позеленевшей от времени крышей. Похоже, мир грёз нашёл что-то в её воспоминаниях.

Башня в отражении потемнела в гаснущих лучах солнца. Мора, сидевшая за письменным столом, заваленным книгами, оторвалась от изучения досье людей и, отложив бумаги, взглянула на старинные деревянные часы. Приближался вечер, и в замке, где после заката выключали генераторы, потемнело. Сестра не заметила этого, увлёкшись чтением, и теперь глаза её ныли, а боль отдавалась куда-то в темечко.

Мора разожгла несколько свечей и прикрыла ставни, чтобы снаружи не заметили света в её окне, и, размышляя, не прочитать ли ещё несколько досье, она отрешённо раскладывала бумаги в алфавитном порядке. Думы Моры были прерваны скрипом отворившейся двери. В башню ввалились брат Вальди и смеющаяся над чем-то сестра Азовка.

– Сколько лет назад это было? Не меньше десяти, – пробормотала Мора с борта корабля, с удивлением разглядывая Азовку, у которой были ещё светлые, едва начавшие закручиваться рога.

Мора из воспоминания слегка подняла брови, не выражая ни малейшей радости по поводу появления гостей. Впрочем, ни Вальди, ни Азовка от этого не смутились, а может, попросту не заметили, что потревожили её покой. Продолжая болтать между собой, они оба уселись верхом на соседний стол, сбрасывая попутно все ненужные записи и книги.

– Арактур отправил нас тебе помогать, – заметив наконец Мору, пояснил брат Вальди.

– А то ты вечно будешь сортировать человеков по количеству букв в имени, – ухмыльнулась Азовка, подтягивая левую ногу к груди и обнимая её.

– Слезайте со стола и выметайтесь, если в ближайшие десять секунд не придумаете лучшую систему, по которой я смогу отбирать кандидатов, – холодно обронила Мора, при этом угрожающе наведя карандаш на вторженцев.

Брат Вальди смущённо почесал макушку между рогами, покосившись на Азовку. Та ухмыльнулась, но всё же нехотя спрыгнула со стола, поднимая руки:

– Есть идея: отсортируй их по профессиям. Кто нам в новом мире поможет больше других, тех и бери.

– Я думала разделить их по образованию, чтобы они в первую очередь имели достаточно ума и могли проникнуться смыслом нашей миссии.

– Историков и философов потащишь? Ха-ха! Бред! Умные только болтать умеют, – рассмеялась Азовка, но заметив выражение лица Моры, поправилась: – Давай совместим умных и полезных?

– Учёные агрономы?

На подоконник упало несколько тяжёлых капель дождя, и, поёжившись, Мора закуталась в плед, до того висевший на соседнем стуле. Она расслабилась, откинув голову и устроив рога на спинке кресла, предоставляя «помощникам» свободу действий.

Азовка быстро перебирала досье и крепила иглами на настенный ковёр фотографии учёных, которых миротворцы выбрали в качестве возможных кандидатов.

– И учёные, и агрономы – это важно, но я хочу ещё десяток строителей и не только инженеров, а смуглых и мускулистых рабочих, – мечтательно приговаривала она, добавляя досье из другой стопки.

– Учёные людей не поверят в духов и иные миры, тем более из уст овейн, – заметил брат Вальди.

Мора кивнула:

– Да, но если подберём верные слова, они послушают. К тому же мы отправим к ним наших собратьев – людей.

Дверь снова распахнулась, и Мора подумала, что пора уже чем-то смазать скрипучие петли. На пороге стояла сестра Елена в плаще, с которого тут же набежала лужа грязи ей под ноги, и держала за руку незнакомую девочку из рода людей.

– Елена…– насторожено начала Мора, а Азовка и Вальди так и замерли с досье в руках.

– Смотрите, кого я привела! – Елена обняла девочку за плечи, подталкивая в кабинет.

Девочка лет десяти, тощая, с торчащими ключицами и серыми тонкими волосами, которые слипшимися сосульками свисали до пояса, казалась ещё более мокрой, чем сестра Елена. Дождь пошёл впервые за несколько месяцев и смешался со всей пылью, висевшей над Тетрой, потому кожу и платье девочки уродовали чёрные разводы. Хотя девочка не выпускала руки Елены, она не выглядела испуганной и с интересом рассматривала высокие потолки башни и пыльные канделябры. Мора нехотя поднялась и набросила на плечи ребёнку свой плед.

– Где ты её нашла? – спросила она у сестры.

– Не поверишь! У нас в порту! Она пряталась между ящиками, такая оборванная и голодная, что я не смогла её оставить, да и в городе овейн девочку всё равно найдут рано или поздно и отправят обратно в лагерь военнопленных.

– Она пленница? – нахмурилась Мора.

– Как-то сбежала по дороге.

Мора исподлобья посмотрела на Елену, а та лишь отмахнулась:

– Да никто не её хватится.

– Я не об этом. Мы отбираем кандидатов для подготовки к переселению, а не устраиваем в замке детский сад из уличных побирушек. Что она тут будет делать? Брат Арактур не …

– Я сама решу вопрос с Арактуром. – Елена, склонив голову, улыбнулась плотно сжатыми губами. – Одна девочка нам не помешает. Уж лучше ей жить у нас, чем в лагере.

Мора покачала головой: беспечность Елены иногда раздражала её.

– И как же звать это чудо в перьях? – впервые подала голос Азовка. – А она на голову не больная? Глаза мутные, будто потеряла рассудок. Говорить-то умеет?

– Умеет, да? – Елена заглянула девочке в глаза, но та не спешила отвечать. – Её зовут Лиэлетар.

Азовка зло засмеялась:

– Надо же! Ну и имена у этих человеков! Лэил… Даже выговорить не могу… Как королевну зовут, а на деле – сумасшедшая оборванка.

Лиэлетар поджала губы и опустила голову. Взгляд её действительно был обращён куда-то внутрь себя, но если она и не понимала языка овейн, то явно чувствовала интонации.

– И откуда ты взялась в нашем порту? – продолжала докапываться Азовка.

Девочка молчала.

– Не от хорошей жизни, точно, – ответила Елена. – Не донимай её, я только порадуюсь, если она забудет всё, что с ней приключилось. Такая малютка должна быть счастливой, а не мучиться кошмарами войны. – Она потянула девочку прочь из комнаты. – Поищу, где её устроить, а вы можете злословить сколько угодно.

Однако Море требовалось ещё кое-что обсудить с сестрой Еленой, и она вышла следом за ними.

– Елена, подожди, – окликнула Мора и, догнав их в неосвещенном коридоре, пошла вровень с сестрой. – Это касается Арактура.

– Я же сказала, что сама улажу с ним всё.

– Вот именно. Ваши отношения стали уже слишком неформальными. Это порождает ненужные слухи и сомнения.

Елена остановилась напротив открытого окна. Волосы её, в полумраке ставшие тёмно-бордовыми, словно вишнёвый сок, затрепетали под порывами ветра, а слова зазвучали глухо, приглушённые шумом дождя:

– Мы думаем пожениться.

– Угу. – Мора скрестила руки на груди.

– Осуждаешь?

– Братство ждёт, что ты станешь Матерью, нашим духовным проводником. У таких не может быть своих мужей и детей. Наш лидер – мать и жена для всех.

– Ну… Тогда пусть тебя сделают Матерью вместо меня, – пожала плечами Елена. – Духи никогда не говорили, что это должна быть именно я.

Мора оторопела:

– Но я не готова.

– Так и я не готова, – засмеялась Елена. – Не бойся, ты будешь лучшей Матерью, чем я.

Мора отшатнулась от неё, но Елена продолжала:

– Ты прошла весь тот же путь, что и я. Так же подходишь под описание духов. Признай: ты всегда была запасным вариантом братства.

Мора затрясла головой.

– Ну не хочешь ты, Азовка станет, не постесняется, – бросила Елена и, подхватив Лиэлетар за локоть, направилась в темноту коридоров.

Чернота кирпичной кладки перетекла в бездонную морскую воду, и вдали засветился белый огонёк. Он стремительно приближался, и вот уже Мора увидела перед собой серебряного оленя. Он остановился и, выставив переднюю ногу вперёд, пригнул голову в короне рогов, с которых свисала ободранная кожа. Он застыл в поклоне, и три его глаза призывно смотрители, как будто олень звал и ждал именно её.

Глава 4. Призраки войны

Лиле. Мир грёз

Миротворцы выглядывали за борт, и море показывало им что-то. Кто-то смеялся, смотря в воду, кто-то начинал плакать.

– Что ты видела? – спросила Елена у сестры Моры, в непривычном для неё испуге отпрянувшей от фальшборта.

– Глупость, – отрезала Мора, – ничего важного.

– Лиле, не хочешь сама взглянуть? – Елена поднялась со скамьи и подошла к краю.

Лиле не любила воспоминания и отрицательно затрясла головой.

– А если там что-то полезное? Если испугаешься – всегда сможешь отвернуться. – Елена протянула ей руку. – Давай вместе?

Лиле украдкой выглянула за борт.

Девочка на качелях в саду старинного замка. Овейн сложно было выговаривать её имя, и они прозвали Лиэлетар попросту: Лиле. Имя, сначала непривычное и чужое, за пару лет так приклеилось к ней, что она начала считать его своим. И жилось Лиле намного проще, чем Лиэлетар: она целыми днями качалась на качелях во внутреннем дворе старого замка, бегала по его коридорам, жилым и нежилым. Забиралась даже в самые разрушенные и пострадавшие от бомбёжек башни и собирала сокровища: то найдётся красивый осколок тарелки, то гребень, то, на первый взгляд, невзрачная тряпка, отстирав которую обнаружишь вышивку позолоченными нитями.

А ещё Лиле читала: библиотека замка сгорела, но в комнатах сохранилось немало книжных шкафов с самой разной литературой. Лиле обнаружила научные книги, теории братства, труды по исследованию предсказаний духов о мире грёз и Живой земле. Научные книги написаны были сложно, и Лиле больше притягивали сказки и выдуманные романы о героях и приключениях.

Здесь, вдали от войны и цивилизации, времена года ещё сменяли друг друга, и осень наряжала сухонькие рябины в расшитые красным золотом варежки, а листву карликовых берёз – в цыплячьи перья. Это было ярко, но Лиле удручал конец лета. Последний вздох природы – так она чувствовала приход осени, прекрасный, но всё равно последний. Всё чаще серые ветра приносили тучи с дождями, пахнущими металлом и ртутью, заставлявшие жителей замка прятаться под крышей.

Не желая поддаваться тоске, Лиле воображала себя отважным рыцарем Ронселаром, про которого на днях прочитала сказку, и сражалась с его противником, вооружившись копьём, которое некогда было остриём кованого забора. Сэр Ронселар храбро бился с пришедшим за принцессой Эленией наёмным убийцей Фергюсом, который уворачивался от него и легко взлетал вверх едва ли не по стенам. Хитрым и ловкий Фергюс нравился Лиле чуть ли не больше самого Ронселара, но вообразить себя злодеем девочка не решилась, поэтому воевала с Фергюсом по всем правилам благородного рыцарства.

– Сдавайся, Фергюс, – потребовала она, обнаружив противника за шторой, но Фергюс не показался.

Тогда сэр Ронселар поразил наёмника прямо сквозь ткань. Копьё зацепилось за штору, и когда Лиле дёрнула его на себя, потащило за собой всю конструкцию вместе с прогнившей гардиной. Торжественно, словно в театре, занавес обрушился на Лиле, взметнув столетнюю пыль. Хохоча и размахивая копьём, девочка выбралась из-под штор и обнаружила, что Фергюс потешался над ней, прячась за занавесью соседнего стрельчатого окна.

Сэр Ронселар, разгневанный дерзостью врага, накинул на плечи багряный плащ-гардину и взобрался на окно вслед за Фергюсом. Одним прицельным ударом Ронселар пришпилил Фергюса к стене и, обессиленный, рухнул на подоконник.

Прислонившись лбом к стеклу, Лиле заметила, как некое насекомое пикирует сверху на тоненькой ниточке. Название насекомого отдавалось какими-то болезненными воспоминаниями, связанными с войной, боевыми машинами-роботами и принадлежавшими Лиэлетар, а не Лиле. Поэтому, не желая вспоминать имя этого создания, девочка мигом позвала его Вэнси. Но Вэнси не захотел знакомиться и, перебирая восьмью ножками, устремился в угол, где располагались его хитросплетённые сети.

Странные звуки привлекли внимание Лиле, и она насторожилась в своём укрытии на окне, за шторой.

– Нет, брат Вальди. – Лиле узнала насмешливый голос Азовки.

– Да почему? Сколько можно играться со мной? Мы могли бы пожениться и…

Азовка засмеялась как-то злорадно:

– Не могли бы! К чему мне это?

– Но зачем ты продолжаешь встречи? Не хочешь быть моей, тогда к чему всё?

Лиле почудилось, что она услышала звуки борьбы, затем хлёсткий шлепок, и потянулась приоткрыть край занавеса. От движения тяжёлый плащ, надетый ещё сэром Ронселаром, соскользнул с плеча и потянул её вниз. Чтобы не упасть, Лиле схватилась за висящую штору, но и та оказалась не крепче предыдущей, и девочка обрушилась с подоконника вместе со шторой и тяжелым плащом.

Под ругань и звук чьих-то поспешно удаляющихся шагов ошеломленная Лиле выбралась из завалов и поняла, что левая кисть её неестественно вывернулась.

– Подглядываешь, окаянная, вот тебе и наказание, – прошипела Азовка, присаживаясь перед ней и морща по-кошачьи широкий нос.

Лиле предпочла бы компанию брата Вальди, но смолчала, покачиваясь и баюкая руку. Испуг от падения прошёл, и постепенно начала ощущаться боль.

– Что, подвернула? – презрительно спросила Азовка. – Жаль, что не шею.

И рванула Лиле за воротник, поднимая на ноги. Девочка тихо хныкала и жалела свою руку, которая, верно, никогда уже не будет выглядеть, как прежде, но ей ничего не оставалось, кроме как тащиться за Азовкой, которая всей напряжённой спиной и опущенными рогами выражала раздражение.

Замок принадлежал одному из членов братства и, наполовину разрушенный, выглядел нежилым, что защищало его от обоих государств: властям овейн и людей неинтересны были старые развалины на далёких приграничных территориях. Тем временем замок служил миротворцам уже больше двадцати лет; многие коридоры его превратились в руины, и идти по ним было довольно тяжело. Азовка перешагивала через обрушившиеся потолочные балки, под которыми Лиле приходилось переползать, и делать это без помощи рук было гораздо сложнее. Однако боль притупилась, и, едва почувствовав облегчение, девочка спросила:

– Куда ведёшь меня?

– К Море. – Азовка дёрнула Лиле за непострадавшую руку, вынуждая ускориться.

Лиле стиснула зубы, сетуя лишь на то, что свалилась именно на сестру Азовку. Почему бы ей не рухнуть хотя бы на ту же Мору? Однако представить, чтобы сестра Мора целовалась с кем-нибудь по углам замка, было невозможно.

– А почему ты его отвергла? Кажется, брат Вальди влюблён в тебя.

– И? За каждого влюблённого теперь замуж, что ли? Меня и так всё устраивает. – Но тут сестра оглянулась на Лиле и с сочувствием добавила: – Хотя не слушай меня, если в тебя влюбится какой-то сумасшедший, не упускай свой шанс, другого уже не будет.

– Это ещё почему?

– Ты же ненормальная, удивлюсь, если хоть кто-то на тебя поведётся.

Лиле втянула ноздрями воздух и, вырвав правую руку из пальцев Азовки, бросилась бежать по коридору в противоположную сторону.

***

Качаться с одной рукой оказалась неудобно, и Лиле училась вовсе не держаться за цепи. Девочке из рода людей нельзя было лечиться в больницах овейн, а к людям её никто не повёз, поэтому понадеявшись на медицинские познания Моры, ей вправили руку и наложили тугую повязку, которую подвесили на шею.

– О чём мечтаешь? – Елена вышла из-за кустов, сбросивших после кислотного дождя последние листья.

– Сестра! – взвизгнула Лиле и неловко попыталась сползти с качелей, тормозя одной ногой и локтями цепляясь за цепи.

– Не спеши. – Елена придержала качели.

– Наконец-то ты вернулась! – Лиле бросилась в объятия сестры. – Без тебя и осень скучная, и дожди заливают, а я руку вывихнула, представляешь?

– Мне уже рассказали, – улыбнулась Елена. – Переговоры с людьми-учёными затянулись, но всё-таки некоторые из них заинтересовались нашей целью.

– Кто-то согласился приехать?

– Да, возможно, нас ждёт пополнение.

Лиле забралась обратно на качели и позвала Елену сесть рядом:

– А они приедут с семьями? У них есть дети?

Ухватившись за цепь, Елена запрыгнула на качели и, усмехнувшись, спросила:

– Одиноко тебе здесь без подружек?

Слова «одиноко» и «подруга» оказались неожиданно пустыми для Лиле, и она задумалась о том, что они значат.

Если постараться и как следует вспомнить, то оказывалось, что у Лиэлетар когда-то была подруга. С ней они могли болтать часами, исследовать потайные места и играть в любую игру, но кроме подруги, у Лиэлетар ещё были погибшие родители, запах гари захваченного города и механические роботы-пауки, которые разрушили её дом, а ещё всадники-овейн, запихивающие её и других детей на баржу, вместе с ящиками, в которых хранились боеприпасы…

– Ты загрустила? Прости, я напомнила тебе о чём-то? Улыбнись, дитя. – Тень тревоги исказила красивое лицо Елены.

Вот поэтому Лиэлетар больше нет! Есть только беззаботная Лиле здесь и сейчас, в тихом саду, в старинном замке, словно принцесса. Лиле встряхнула головой, покрепче схватившись за сиденье качелей.

– Мне не одиноко, пока у меня есть ты, ведь с тобой можно поговорить о чём угодно, значит, ты моя подруга, – улыбнулась она.

– Да? Тогда скажи, о чём ты так серьёзно думала?

– О том, что я хоть и в замке, но никакая ни принцесса.

– Отчего же? Чем ты не принцесса?

– Принцессы в своём замке полы не моют, а ещё читать не умеют.

Глаза Елены засмеялись, и, обрадовавшись, Лиле продолжила:

– Но самая проблема с принцем: если он умный, красивый и богатый, то такая принцесса, как я, ему точно не понравится. Азовка говорит: таких странных никто не любит.

– А я люблю.

– Но тебе на мне и не жениться.

Сестра ласково и понимающе приобняла Лиле, положив её голову к себе на плечо. Хаава3 Елены пахала пылью дороги и сырыми осенними листьями.

– Найдёшь такого же странного как ты. К чему тебе принц?

– Ни к чему. – Лиле пожала плечами и закашлялась. – Тем более, когда я вместе с тобой уйду на Живую землю. Ты ведь возьмёшь меня с собой?

Рука Елены, гладившая её по затылку, замерла, а тело вмиг сделалось твёрдым, словно все мышцы сестры сжались. Лиле зажмурилась, ожидая отказа, оправданий, и отговорок, но Елена спросила:

– А если мы откроем проход, а там динозавры, пустошь или ядовитый газ, ты пойдёшь за мной?

Лиле счастливо закивала:

– С тобой хоть к динозаврам!

Взрослая Лиле, стоявшая на борту корабля, едва не заплакала, вспоминая, как счастлива она была в тот день. Тогда она впервые поверила, что её больше не бросят, что больше она не останется одна, как это случилось с Лиэлетар, когда погиб её город. Лиле сжала руку Матери, но тут заметила, с каким выражением лица та смотрела в воду. В море отражалась одинокая фигура женщины-овейн, засунувшая руку в костёр, разведённый на дикой безлюдной скале.

– Елена, что это? – прошептала Лиле.

Мать даже не заметила, что её взяли за руку, в сухих глазах её отражались боль и ужас.

– Елена?

– День, когда я стала Матерью.

Ингвар. Мир грёз

Мир грёз был радушен и заставлял миротворцев улыбаться, глядя в иллюзии, появляющиеся за бортом. Однако самого Ингвара не тянуло к воде. Умиротворение чар Ихтара обволакивало и звало к светлому небу, в котором до сих пор виднелась гигантская пуповина. Ингвар понял, что снова может влиять на мир грёз, и корабль неспешно качнулся, воспарив над волнами вслед за его мыслями. Море неохотно разжало ладони, но Ингвар смотрел только вверх, не зная, замечают ли полёт его спутники.

Корабль тяжело набирал высоту и казался каким-то нелепым в прозрачном воздухе, как будто деревянную доску подвесили на облако, и Ингвар неожиданно понял, что для полёта к небу эта доска ему вовсе не нужна. Он оттолкнулся от палубы и полетел выше, вперёд, навстречу свету. Тучи беспорядочно заклубились, приветствуя его, и собрались, изображая чьё-то лицо.

– Мама?

Ветер менял форму облаков, как ему вздумается, и вот уже рука матери потянулась навстречу Ингвару. Голова её неуловимо менялась и вдруг отвернулась так, будто мама легла на подушку, спиной к нему.

– Мамочка, что с тобой? – Его детский голос отразился от туч и раскатился по небу.

Но мама застыла, рука её неестественно вывернулась, а грудь прекратила вздыматься. Мальчик понял, что-то не так, и заплакал:

– Мама, что они сделали?

– Спрячься, уходи, Ингвар, – ответила она, поворачивая лицо, изуродованное свежим ожогом от раскалённой кочерги.

Внизу заскрипела невидимая лестница под чьими-то тяжёлыми шагами…

И взрослый Ингвар понял, что будет дальше. Комок тошноты поднялся в горле, и он шарахнулся от этого далеко запрятанного воспоминания. Оглянулся на корабль миротворцев, оставленный внизу, и ставший невольным свидетелем тайн его души. Они не могли не заметить картины, развернувшейся в небе.

– Вот дерьмо, – вырвалось у Ингвара, и он, вмиг растеряв всю летучесть, головой вниз сверзился с небес.

Огромная пасть рыбы-эспирита разверзлась перед ним и проглотила добычу в полёте.

Лиле. Мир грёз

Едва змей-эспирит проглотил Ингвара, палуба ушла у Лиле из-под ног, её прижало к полу и все они: корабль, десять братьев и сёстры – рухнули вниз. Судно ударилось о волны и просело в потемневшую пучину. Могучий вал захлестнул палубу, и Лиле вскочила, держась за фальшборт. Змей нырнул в море, плеснув хвостом на прощание, а вода густела и наливалась сливовой чернотой, переваливаясь за борт и топя их корабль.

– Ихтар, прекрати это! – закричала Елена.

Чёрная жидкость бурлила уже у пояса, и Лиле, задохнувшись от предчувствия гибели, задёргалась, желая забраться выше, но густая вода не давала сделать и шагу.

– Не могу! – взвыл Ихтар, забившись в чёрной жиже, словно муха, прилипшая крыльями к клейкой ловушке.

– Это же твой мир грёз! Прикажи ему!

– Как?! – чуть не плача, вскричал Ихтар. – Он переполнился эмоцией и больше меня не слушает.

Чернота прибывала, и брат Беер подхватил подмышки едва не захлебнувшегося Ясеня и усадил себе на загривок.

– Надо успокоить не мир грёз, а Ингвара, – буднично сообщил Сива, словно речь шла об очередном исследовании в научной лаборатории.

– Успокойся, Ингвар! – завопил Ихтар, но ничего не поменялось.

– Но разве его не съела рыба? – пискнула Лиле.

Ихтар лишь отмахнулся, не вдаваясь в объяснения. Грудь его судорожно вздымалась, а шляпа сбилась на затылок. Он зажмурился, и от усилий, с которыми пытался внушить миру грёз успокоение, и на лбу у него вздулась вена.

– Что это за эмоция, как думаете? – продолжил мысль Сива, вытаскивая бороду из жижи.

Ихтар грязно выругался, и Лиле даже удивилась: откуда такой милый юноша знает подобные слова.

– Какая-то гадость! – проорал Ярра, вцепившийся в канаты.

Чернота плескалась уже возле локтей.

– Не хочу умирать в его дерьме! – взревела Азовка, не сдерживая слёз отчаяния, и рванулась вперёд в попытке заползти на мачту, однако тягучая слизь не выпускала её, липкими щупальцами вцепившись в хааву.

– Надо понять, что это, – сказал Сива, поднося к глазам заляпанные жижей пальцы.

– Страх? По-моему, очень похоже! – крикнул кто-то за спиной Лиле.

– Отвращение, – сказала Мора, застывшая, как статуя посреди суматохи.

– На ощупь что-то очень омерзительное, – согласился Айлель, – как будто самобичевание.

Сива покивал, жижа плескалась выше его груди:

– А вы поняли, что было там в небе? Что он увидел, когда всё так переменилось? Это дало бы отгадку.

– Что-то, чего нам не хотел показывать.

– Он думает, что мы видели, – подала голос Лиле, поднимаясь на цыпочки и чувствуя, как чернота поглощает каждый дюйм тела.

Волосы потяжелели и потянули её назад, а дыхание и сердцебиение ускорились. Хотелось немедленно вырваться, освободиться, вздохнуть полной грудью. Тошнота подкатила к горлу, в глазах поплыло, а Сива всё продолжал рассуждения:

– Хм … что же это?

– Стыд, мать твою, – простонал Ярра.

– Бред, от стыда горят! – крикнула Азовка.

– Ну а мы тонем.

– Ингвар! – заорал Ихтар. – Мы ничего не видели, кроме света! Ничего не видели и не слышали!

Чёрная жидкость коснулась губ Лиле. Ингвар возник на носу корабля и одним росчерком руки растянул просвет, заставляя всё судно провалиться в него. Лиле, до этого момента сдерживаемая клейкой жидкостью, вдруг ощутила свободу и кубарем покатилась по твёрдой почве.

Под правой щекой холодная земля, под грудью – острый булыжник. Не поднимаясь, она блаженно помахала в воздухе кистью, ставшей легче пуха.

Рядом в исковерканных позах друг на друге валялись миротворцы, не спеша подниматься.

– Идём, не сходи с ума, – сказал кому-то Ихтар, таща его за руку из просвета.

Недолгая борьба – и оба оказались на Живой земле. Лиле вскочила на ноги, отбросила с лица ненужную тряпичную маску и подлетела к Ихтару с Ингваром. Она повисла на них обоих, впившись ногтями им в плечи, чтобы они не посмели и шевельнуться:

– Это было великолепно! Волшебно! Невероятно! – заверещала она.

– Тебе понравилось? – У Ингвара как-то нервно дёрнулось нижнее веко.

– Да! Я думала твой эмоциональный диапазон меньше, чем у придорожного камня, но нет! Твои чувства – это нечто! Это лучшее, что со мной случалось за последние годы! Давайте повторим. – Она умоляюще подняла брови, заглядывая в лица то одному, то другому. – Ну, пожалуйста! Может, завтра?

– Нет, Лиле, – оборвал её строгий голос Матери, – мы больше не будем играть с миром грёз. Это путешествие показало, насколько он опасен и бесконтролен. Мы не вернёмся туда, нам там не место. Духи привели нас на Живую землю, значит, отгадку нужно искать здесь.

– Но…– Лиле выпустила Ингвара и Ихтара, обернувшись к Елене.

– Нет, – отрезала та и пошла в сторону дома.

***

Леле не могла нарадоваться тому, как все оживились после путешествия в мир грёз. Впервые за долгое время братья смеялись и болтали, вспоминая пережитое у веселящегося на поленьях костра. Айлель с Яррой пели «Мантареллу», а Трик-трак подыгрывал им на губной гармошке.

– А вот и он! – завопил Ярра, обрывая песню на полуслове. – Герой дня, пытавшийся нас утопить.

Ингвар едва не передумал идти к костру, но Беер, потеснившись сам и пододвинув сидящего рядом Сиву, рыкнул:

– Садись, парень. Ярра не всерьёз. Ему нравятся, когда его топят. Да, Ярра?

– Конечно, но в следующий раз лучше залей нас вином, а не дерь…

Ингвар насупил брови.

– А мне понравилось. – Айлель по-доброму улыбнулся. – Море и стихия были точно летний дождь после долгой засухи.

Братья закивали, сейчас пережитый страх казался нелепым, точно всё произошло в кошмарном сне.

– Да, хотелось бы выяснить, как устроен этот мир, – задумчиво пробормотал Сива. – Как ему удаётся менять пространство и показывать наши воспоминания.

– Вот бы и Живая земля так умела…– вздохнул Айлель.

– Зачем? – спросил Ингвар.

Елена, молчаливая и задумчивая, присела на край дальней скамьи. Она одна не встряхнулась от путешествия в мир грёз и явно была чем-то опечалена. Лиле хотела уже подсесть к ней и выведать, что так расстроило Мать, но не успела, потому как разговор среди братьев потек в рискованную сторону.

– Мы хотим создать новое общество овейн и людей, где нет места злу, и если бы чувства каждого человека были видны всем, никто не смог бы скрыть тайный умысел или обман, – объяснил Айлель.

– Вы в самом деле в это верите?

– Да.

Ингвар словно весь покрылся панцирем и в мгновение превратился в улитку вот-вот готовую захлопнуть свою крышку, и, почувствовав это, Лиле поспешила задать вопрос:

– Почему ты так уверен, что у нас не получится? С нами Мать, а её избрал сам Древний дух.

Глаза их встретилась. У Ингвара они были зелёные, что болотная трясина, и смотрели с усталым безразличием.

– Не может один человек ничего поменять в сложившемся обществе. В людях и овейн… Даже Мать, даже избранная.

– Не веришь ты в наших собратьев.

– После того, как они совместными усилиями уничтожили два народа на Тетре, а потом вцепились друг другу в глотки, я сильно сомневаюсь, что на Живой земле овейн и люди вдруг помирятся. Война кончится, когда останется один победитель. Это закон эволюции: делить мир на своих и чужих.

Лиле поджала губы. Она знала, что Ингвар не прав, но слов, чтобы объяснить свою веру, не находила и оглянулась на Елену. Слышала ли она? Есть ли ей, что ответить Ингвару? Но Мать молчала, опустив голову, то ли не замечая разговоров вокруг, то ли не слыша.

– Не считай нас за дураков. Это не слепая вера – это последняя надежда, – сказал брат Мтори. – Мы все пришли сюда не случайно, у меня на Тетре осталась старуха-мать, она просила меня не лезть во всё это, но у неё кожа облазит от воздуха Тетры, и я хочу хотя бы попытаться создать новый мир, чтобы у неё был шанс на спасение. Мы знаем, что будет тяжело, но без нас человечество уничтожит себя в ближайшее столетие.

– А что, братья, не думали баню построить? – Ихтар попытался увести разговор в другое русло.

– Начинали даже, – отмахнулся Ярра. – Потом, как поняли, что из источника вода по три капли так и будет течь, бросили затею.

– Может, достроим, когда колодец докапаем до вод подземных, – с робкой надеждой пробормотал Айлель.

– Не дождёмся вод, нет их в этой земле. – Ярра отчего-то бросил осуждающий взгляд на Елену.

– Как так? Вы же должны верить, что Живая земля проснётся и реки потекут. К чему остановились из-за такой мелочи? – спросил Ингвар, не скрывая горькой иронии.

Братья притихли.

– Он прав, – неожиданно подал голос Беер, – надо баню строить и колодец рыть, а то без дела засиделись. И не верить мы должны, что мир пробудится, а знать.

Ярра досадливо простонал, а Ингвар, разочарованный тем, что невольно подкинул хорошую идею миротворцам, насупился. Из-за деревьев донёсся чей-то оклик. Лиле повернулась на звук. Сквозь тьму различались слова.

– «Во времена былой любви» поёт, – протянул Ясень.

Распахнув глаза, Лиле прижала кулаки к щекам и заворожённо зашептала:

– Она пришла мстить за свою неупокоенную душу. Она поочередно выманит нас от костра, выдавит всем глаза, а тела развесит по деревьям.

– Не выдумывай, – бросил Ингвар, поворачиваясь на звук и ища невидимую Соль, которая то отделялась, то приближалась, дразня их.

– «И плавали лилии в чёрной реке»…– пропела она так громко, будто была уже за их спинами.

Лиле развернулась и завизжала: выжженные глаза Соль оказались прямо перед ней и тут же исчезли.

– Совсем обнаглела! Я прикончу её! – азартно вскричала Азовка и метнулась в дом за луком и стрелами.

– Останови её! – крикнул Ингвар Елене.

Но Мать не пошевелилась: миг – и Соль с Азовской двумя белёсыми молниями замелькали между деревьями и растворились в беззвёздной ночи.

– Ваш хвалёный мир без убийств трещит по швам, – объявил Ингвар и поднялся.

– Но она мертва! – Лиле схватила его за руку. – Соль мертва! Ты не видишь, что она призрак? Лишь зло, оставшееся в ней. Его нужно уничтожить, тогда душа её очистится.

Он вырвал руку и молча покинул поляну.

– Ясень, Сива, мне кажется, или у нас перед Ингваром должок? – Лиле обернулась к братьям.

– О чём ты? – забеспокоилась Мора.

Ясень и Сива непонимающе переглянулись.

– Ведь это мы помешали ему в прошлый раз отправить Соль в мир грёз. Надо идти и помочь ему спасти её от Азовки.

– Но ты только что сказала, что она злой дух и надо её умертвить, – растерялся Сива, тем не менее, поджигая от костра факел.

– Так и есть. Но сейчас эта проблема возникла из-за нас.

– Не ходите, – хрипло, после длительного молчания произнесла Мать.

Оглянувшись, Лиле не увидела в выражении её лица категорического приказа, и рискнула ослушаться:

– Честные люди вернули бы долг.

– Вы заблудитесь, Лиле, – сказала Мора.

Сива и Ясень помялись, но всё же собрались в путь, вооружившись факелами, а Лиле, довольная, уселась обратно к костру.

– Ты не идёшь? – Ясень поднял брови.

Лиле захлопала ресницами:

– Не девичье это дело – за мужиком по лесу носиться.

– Но …– начал Ясень, а Сива, махнув рукой, потянул его в сторону деревьев.

Елена. Живая земля

Тихий вдох и медленный выдох. Глаза прикрыты, мысли задвинуты прочь, тело расслаблено, спина вытянулась к небу. Она одна в тишине леса. Вдох-выдох.

Дождь немилосердно стучал по капюшону и плечам Елены, она спрятала руки под плащ, но они всё равно мёрзли. Казалось, сырость земли поднималась все выше и забиралась под одежду, вытягивая последнее тепло.

– Спи, дитя моё усни, буду я беречь твой сон, от заката до зари, – напевала Елена, покачиваясь вперёд-назад.

Здесь, в тишине, под кривыми иссохшими деревьями её дети будут спокойно спать, и раз они вдвоём, значит, им не будет одиноко. Но, наверняка, им ужасно холодно. Даже у неё, у взрослой овейн, дрожат руки и зубы, что уж говорить о годовалых малышах.

Елена нагнулась и расправила плащ, пытаясь прикрыть им детей.

– Потерпите немножко, мама вас согреет, – шептала она, сквозь дождь слыша детский плач.

Весь день она просидела с Лиле в больничном отсеке замка. Под локоть девочке ввели иглу, и через неё в кровь неспешно вливалось лекарство, которое Елена про себя называла ядом. Процедура шла неторопливо, и у Елены, читавшей ей вслух романтическую книжку, смысла которой она не замечала, устал язык. Лиле, казалось, заснула. Тогда Елена, отложив книгу, потянулась за графином с водой. Стакана от чего-то не было, и она, покосившись, нет ли кого из братьев поблизости, глотнула прямо из горлышка.

– Как ты? – вдруг спросила Лиле, открыв один глаз.

Елена пожала плечами. Лиле посмотрела в потолок. Елена подумала, что выглядит девочка неплохо, ну, во всяком случае, не хуже, чем до начала лечения. Глаза всё так же блестели, на веснушчатом носу и щеках намечался румянец. Но надолго ли это? Как скоро отрава начнёт убивать и заразу, и её тело? «Если бы мы раньше поняли, что кашель её неслучайный, что это не затяжная простуда, не аллергия и даже не астма… Может быть, мы бы выиграли ей чуть больше времени».

– Одиноко и страшно, – наконец вымолвила Елена.

Лиле оживилась и протянула к ней руку. Елена сжала её пальцы и подумала, что сейчас зарыдает прямо при воспитаннице. Она задрала подбородок вверх, чтобы Лиле не увидела её лица, и призналась:

– Если и ты умрёшь… Я не выдержу всего этого.

Лиле затрясла её руку:

– Я не оставлю тебя, обещаю, я буду бороться до последнего, ты не будешь одна.

Елена грустно рассмеялась. Дождь будто хотел расстрелять её своими каплями, и она ещё сильнее прижалась к могилам Араквия и Алисы.

– Елена, не сходи с ума, – сказал кто-то.

Она обернулась, чувствуя злость и отчаяние, готовая броситься на незваного гостя как бешеная собака. Арактур, прячась под зонтом, стоял за её спиной.

– Оставь их. Пойдём домой, пока не разболелась.

Дождь, точно обезумевший, молотил по замковой крыше. Чёрный от воды, их замок больше не казался ей домом. Как может быть домом, уютным и готовым согреть, это место, где умерли её дети. Она затрясла головой, вцепившись ногтями в надгробия.

Её муж присел рядом, прикрывая их от дождя зонтом.

– Елена, – позвал он ласково, но она отвернулась.

– Они и мои дети тоже, нельзя погибать здесь вместе с ними.

– Именно! Они и твои дети, и кто, как не ты, должен понять мою боль.

Глаза его расширились, точно от злости или удивления:

– Я и понимаю. Но ещё я знаю, что я нужен всему братству, что у нас есть и другие обязанности, кроме как быть родителями мёртвых детей. – Елена глухо зарычала, и он, почуяв её гнев, скривил рот и заговорил с отрезвляющей злостью: – Тебе суждено стать нашим предводителем, ты будешь Матерью не только Араквия и Алисы, но и всех миротворцев, и ты нужна им, и Лиле, поэтому тебе нельзя убиваться здесь.