Тракт Черной Вдовы

Глава 1

Я сидела в несуразном деревянном кресле, от которого болело даже то, что болеть неспособно. Вокруг сновали люди в странной одежде, выполняя приказы самого раздражительного из них – типа с черными глазами. Этого высокого мужчину, казалось, боялись даже мыши в углу громадной, пыльной, полностью пронизанной сквозняками комнате.

Повсюду, куда дотягивался взгляд, висели картины, на тумбочках стояли какие-то древние, абсолютно безвкусные украшения от ваз до тарелок. Причем, какой-то интерьерной задумки, как в музеях, не наблюдалось. Скорее склад фанатика-коллекционера. И эти свечи… повсюду было десятки свеч, пахнущие чем-то жирным и мёдом.

На одной свече я сосредоточила все свое внимание, напрочь отказываясь вовлекаться в суть происходящего. Свеча стояла совсем близко к окну, скрытому за тяжелыми бархатными шторами. Огонь лениво пытался поймать в свою ловушку свисающую паутину, которая упорно и даже весело избегала своей незавидной доли…

– Мы не можем её здесь оставить, – черноглазый снял перчатку, не обращая на меня внимания, хотя речь шла о моей скромной персоне, – она не вступила в права наследования. Необходимо вернуть её отцу.

Вернуть её отцу. Что за бред? Мой папа умер в автокатастрофе пятнадцать лет назад. Отчима три года назад забрала болезнь. Мне самой уже слегка за тридцать. Здесь скорее нужна полиция и помощь фельдшеров, а не этот ряженный бал-маскарад.

– Ваша светлость, – почти по стойке смирно вытянулся пузатый мужчина, одетый в совсем уж комедийные бриджи с завязочками над коленками, – констебли провели расследование. Как герцог, вы можете вынести приговор уже сейчас

– Герцог, – я нервно хмыкнула, – вы серьезно?

Неужели так кого-то ещё называют? Это, вроде, местного «крестного отца»? И какое они там расследование провели? Пару часов походили вокруг тела мертвого старикана, почмокали сальными губами, покачали головами, а сейчас вот стоят и сверлят «его светлость» подобострастными взглядами.

«Пузанчик» бросил на меня быстрый взгляд, припудренный ноткой благородного отвращения:

– Не обращайте на неё внимания, ваша светлость, прошу вас. – Он слегка понизил голос, не на столько, чтобы до меня не долетала его мерзкая гнусавость, когда он тянет букву «о», – вы же знаете историю графини Арманд. Отец уже все надежды потерял устроить будущее девушки и найти выгодную партию. Даже принял предложения достопочтенного барона.

Достопочтенный барон – видимо тот самый старик, который лежит в соседней комнате, безжизненно глядя в потолок. По моей вине. Случайно.

– Вы говорили с графиней Арманд? – Тот, кого называли «светлостью», тоже бросил на меня беглый взгляд, только в отличие от «пузанчика», в нём ничего не читалось.

– Свидетели говорят, что она набросилась на достопочтенного барона внезапно.

Чего-чего? Да не так всё было! И со мной вовсе никто не говорил.

– У неё не было никакого мотива?

– Вы же знаете, что молвит народ, ваша светлость.

– Чушь, – выплюнула я.

– Как она себя чувствует?

– Лекарь её ещё не осматривал.

– Говорите со мной, – отупение проходило.

В этот вечер я била все рекорды по разнообразию эмоций: от полного шока до неконтролируемой ярости, а ведь вечер начинался так внезапно.

Черноглазый, наконец, уделил мне несколько больше мгновений своего «светлейшего» внимания.

– Сэр Валлес уже обо всем доложил мне, – он кивнул подбородком на вспотевшую лысину «пузанчика». – Мы не смеем тревожить ваш покой в таком состоянии.

– В каком таком состоянии? Ваш сэр Валлес со мной ни о чём не говорил. Вы понятия не имеете, что здесь произошло на самом деле, а уже сделали выводы на основании слов каких-то клоунов!

Те, кого я назвала клоунами, недоуменно переглянулись.

– Клоунов, леди Арманд? – «Герцог», чьего имени я не знала, тоже странно на меня посмотрел.

В течение последних адских часов все присутствующие здесь, говоря о леди Арманд, явно имели в виду меня, вот только услышать это странное обращение напрямую к своей пострадавшей персоне было не по себе. Я ведь не Арманд, моя фамилия Закревская…

– Как ещё назвать тех, кто не удосужился даже спросить у меня напрямую что произошло на самом деле?! – Кажется, у меня начиналась лёгкая истерика. Опять.

– Вы знаете, что произошло, сэр Валлес? – «Пузанчик» уже обтирал платочком, источавшим сладковатый аромат, свою лысую макушку, окруженную жидкими волосенками, собранными в мышиный хвостик. Здесь у всех были длинные волосы, кроме того черноглазого. В отличие от остальных, у него короткая стрижка, небрежная щетина, смуглая кожа и вообще выглядел он каким-то иностранцем, что ли.

– Как я уже сказал, ваша све…

– Смотрите на меня, когда говорите со мной! – Бессильная ярость вытолкнула меня из кресла, и я подлетела почти вплотную к «его светлости». – Каждый раз, когда задаете вопрос, смотрите на меня. Это как минимум вежливо. Раз уж вы собрались выяснить все подробности и даже приговор вынести, то будьте так добры и спрашивайте напрямую у меня. Больше здесь никого не было.

«Герцог» чуть приподнял бровь, что можно было расценить как удивление.

– Как вы смеете так говорить с его светлостью! – «Пузанчик» покрылся красными пятнами праведного гнева.

– А как вы смеете игнорировать моё присутствие, обвинять в безосновательном убийстве человека и решать мою дальнейшую судьбу? Да кем вы здесь себя возомнили? У вас нет на это никакого права!

В комнате стало настолько тихо, что даже мне, абсолютно непонимающей до конца, что здесь происходит, стало предельно ясно – у того черноглазого, арабского «его светлости» по какой-то причине право как раз-таки было. Неужели попалась какой-то мафии?

Да. Точно. Мафия в камзолах с мечами наперевес.

– Что ж, леди Арманд, – герцог не спеша обошёл меня и уселся в кресло, в котором до недавнего времени я пыталась мимикрировать под пыльную обстановку с бордовыми шторами, – расскажите нам: кто убил барона Тюренн?

Теперь хоть имя мерзкого старикашки узнала.

– Я.

– Так в чём же ошиблись констебли Его Величества?

– Они сказали, что у меня не было мотива, – процедила сквозь зубы, – а те двое, – кивнула парочке, застывшей у противоположного входа, – даже не смогли выяснить, от чего скончался ваш дражайший достопочтенный барон.

Бароны, герцоги, сэры – может, зря я втянулась в этот театр абсурда?

– И каким мотивом вы можете оправдать убийство? – По-моему, он даже улыбался, как мартышке на цирковой арене.

– Этот мерзкий старикашка пытался меня изнасиловать, – выплюнула ему.

– Да как вы смеете! – Взвился «пузанчик», – вы бросаете вздорные обвинения в адрес достопочтенного человека! Вы посмели умертвить его, а теперь своим сквернословием мараете его честь и достоинство! Вы являлись его законной супругой, и барон Тюренн имел все основания консумировать ваш брак! Невоспитанная девица, обсуждать такое в обществе сэров и его светлости.

– Да кем бы он ни был – никто не имеет право делать что-то против моей воли. Никто не смеет поднимать на меня руку, угрожать и пытаться связать.

– Это святой долг любой жены! Смиренно приносить потомство! Он был в своем праве!

– Смиренно? Потомство?! Что, чёрт возьми, вы несёте? Я не свиноматка вынашивать потомство или что-либо против своей воли! Да до того момента, как мне удалось оттолкнуть его, он несколько раз ударил меня! И да, я имела право защищать свою честь.

– Теперь я вижу, что у него были на то основания, – «пузанчик» с вызовом на меня посмотрел.

– Здесь нет никакого мотива с вашей стороны, леди Арманд. – Настроение «герцога» было всё таким же скучающим, что откровенно раздражало, – Он богат, у него свои требования, а у Вас – обязательства. К тому же, он дорого заплатил за Вашу… честь.

Нормально так по мне проехались.

– А сколько стоит ваша? – Меня уже не трясло. Ни от страха, ни от гнева.

Черноглазый, казалось, удивился от моего выпада. И только сейчас, наконец, по-настоящему посмотрел на меня: на мой кровоподтек на левой скуле, на шею в синяках, на исцарапанные руки и засохший ручеек крови от лопнувшей губы.

Он чуть нахмурился, мелком взглянув на логотип «Hello Kitty», который так выбивался из общего антуража.

– Расскажите, что произошло, с самого начала, леди Арманд.

– Я не… – Что-то в его голосе чуть было не заставило меня ляпнуть самое главное – я не леди Арманд, а Ада Закревская. Но тут же захлопнула рот.

На каком-то глубочайшем уровне подсознания все мои инстинкты самосохранения вопили об одном: не отрицать, что я леди Арманд. Уж Бог их знает, почему они так решили.

И как именно ему рассказать всё? Тоже очень плохая идея.

Я даже сама не понимала, как именно здесь оказалась. И где просить помощи, чтобы вернуться назад.

Несколько часов назад, у меня планировался такой замечательный вечер. Пятница же! Хотелось насладиться одиноким вечером с белым вином и суши. Может, не совсем было красиво с моей стороны слукавить перед друзьями, говоря, что я заболела. Но я действительно жутко устала от людей. Хотелось помолчать, углубиться в какой-нибудь глупый сериальчик, а не краситься и наряжаться, чтобы пойти туда, где… ну, люди.

Я уже нанесла на тело кучу лосьонов после ароматной ванны, а на лицо дорогущую маску, как услышала звонок в дверь. А дальше произошло что-то из ряда вон выходящее: я открыла дверь своей ванной комнаты, в своём мягком халате, в своих домашних тапочках, просто открыла дверь! Но вышла я не в свой коридор.

Буквально вывалилась в громадную комнату с высоченными сводными потолками. Вместо моих светлых стен цвета «Белый дым» меня окружали каменные глыбы, прикрытые выцветшими гобеленами. Под ногами не было ковра, только голый камень, холод которого пробирал даже сквозь тапочки.

Сказать, что я была в шоке, значит, ничего не сказать. Даже зажмурилась несколько раз, но я всё рано продолжала находиться в комнате какого-то средневекового замка, удерживая ручку своей двери, но за спиной моей ванны не было, только какая-то глухая темнота.

Встряхнула головой, сделала шаг, закрывая перед собой дверь. Но эта попытка «выпасть» в свой коридор навстречу курьеру из доставки провалилась. Всё та же мрачная каменная комната с кроватью под балдахином. А вот дверная ручка теперь была другой, какой-то недоржавой, точно не моей.

Я эту чёртову дверь открывала и закрывала, кажется, сотни раз. Трясла, пинала, читала на её молитву, угрожала. Проверяла свою голову на предмет ушибов, шишек и трещин. Дышала в ладошку – вдруг, успела напиться шардоне и забыла? Ну, устала, может и такое случиться.

Может, я умерла и, типа, переродилась? Тогда совсем нечестно! Что за перерождение на середине маршрута?

К тому же мой халат и тапочки так и остались на мне. Как и дорогущая маска. Даже шрам на левой ладони от ножа, которым я руку насквозь пять лет назад проткнула. Это я так грецкие орехи ковыряла.

– Да что же происходит?! – Начиналась паника.

Наверное, стоило пойти к другой двери, за которой наверняка получится попросить помощи, вот только я дико боялась отходить далеко от зловещей двери, через которую я сюда попала.

– Это явно шизофрения, – простонала я, оседая на пол.

– Как ты здесь опять оказалась, мерзавка?!

Чавкающий голос заставил подскочить на месте.

Я, конечно, хотела попросить о помощи, но что-то в тоне говорящего заставило резко и необратимо перехотеть. Как в кино, я медленно поворачивалась, пока не нашла глазами старика лет, наверное, восьмидесяти, чья гневная гримаса начала меняться на нечто мерзкое, о чём даже думать не хотелось бы. Рыхлые губы растянулись в липкой улыбке, обнажая синеватые гнилые зубы. Он был одет в нечто напоминающее ночную сорочку, из-под которой виднелись все его планы на меня, от которых начинало подташнивать.

Резко дернула на себя уже ставшую родную дверь, как спину обожгла волна боли.

– Я же с тобой уже расправился, дрянь, – меня обдало зловонием немытого тела, – но ещё раз согласен.

Я не могла ответить. Да и дышать от боли получалось с трудом. Даже встать до конца не удалось, и вновь рухнула на пол.

– Чем девка старше, тем она выносливее, – он опять замахнулся на меня какой-то длинной палкой, вот только я успела перекатиться, – твой жалкий папаша постелил под меня порченый товар. Ты за это ответишь.

Даже разбираться не хотелось, что здесь происходит, только бежать. Мне, наконец, удалось сквозь сжатые зубы подняться и рвануть к той двери, у которой он появился, как старик опять ударил палкой по ногам. Взвыв от боли, я рухнула на пол.

– Ты чего убегаешь, – он схватил меня за волосы и потащил к громадной кровати с удивительной силой, – я был первым, кто просил твоей руки, мразь. Но ты нос отвернула, – он швырнул меня на дурно пахнущее покрывало, что вызвало новый приступ тошноты, – недостаточно хорош был? Как тебе теперь, а?

Крючковатые, морщинистые руки сомкнулись на моей шее. Его губы-пельмени были настолько близко к моему лицу, что я явно чувствовала запах чеснока и гнилых зубов. Я не могла смотреть на это уродливое лицо с каким-то безумием, просто зажмурилась.

Я явно чувствовала его тело на своём, тапочки потеряла ещё тогда, когда он меня тащил, а сейчас, когда мне казалось, что вот-вот потеряю сознание, я точно ощутила что-то мокрое и тёплое на своём лице.

Волна отвращения, захватившая меня, дала какой-то яростный заряд сил. Мне удалось его резко оттолкнуть от себя, от чего он слетел с кровати:

– Ах ты тварь! Да я похороню как собаку!

Откашливаясь после удушающего захвата, бросилась к прикроватной тумбочке, где стоял медный графин. Он почти успел подняться на ноги, как я всей силы опустила увесистый графин на его седую голову.

Нет, в этот момент я его не убила.

А вот, когда он сделал попытку дотянуться до кия, вот тогда я толкнула вонючего старика. Он как-то неуверенно махнул руками, хватаясь за воздух, и полетел спиной на деревянную стойку кровати. Вот прям макушкой, вот прям насмерть…

Это ведь произошло за считанные минуты, даже маска не успела высохнуть. Вот я была в ванной, а вот я убила, пусть и случайно, мерзкого старика в средневековой спальне.

Я никак не могла заставить себя перестать смотреть на него. Из-под головы растекалась маленькая лужица крови. Бледные, будто рыбьи глаза смотрели в потолок не мигая, задранная сорочка оголила морщинистое тело.

– Это просто кошмарный сон, – ко рту подкатывала тошнота с новой волной, более мощной.

– Ваша милость! – В дверь кто-то заколотил, – ваша милость! Мы слышали шум!

Может, мне надо сбежать и спрятаться за «мою» дверь?

Не успела об этом подумать, как в комнату ворвался взлохмаченный парнишка в каком-то сюртуке, который ему явно большой.

– Миледи? – Полушепотом спросил он, обращаясь ко мне, – миледи, что здесь произошло?

Вот только «миледи» уже не могла ответить. «Миледи» была занята. Миледи тошнило прямо на злосчастную кровать…

Глава 2

Вот и как этому герцогу, или кто он там, это все рассказать? То есть, ту часть со старикашкой я рассказала, а вот про ванную, про проклятую дверь, про то, что я никакая не леди Арманд, язык так и не повернулся сказать. Но все меня называют только так и никак иначе. Будто я и есть та самая леди Арманд. Но я – не она.

Даже, когда мне велели дожидаться в неудобном кресле загадочных констеблей и «того самого» герцога, который по счастливой случайности гостил в своем летнем имении в двух часах езды отсюда – все это время я давила на свой старый шрам на ладони, который всё ещё иногда ныл, чтобы точно быть уверенной, что я – это я.

Герцог долго и тяжело всматривался мне в глаза, не давая отвести взгляд. Не самые приятные ощущения, будто в голове кто-то копается, вытаскивая ворох мыслей наружу, причём абсолютно сумбурных: от прилипчивых песенок из рекламы и вопроса, а вынесла ли я мусор, до какой-то теоремы, которую учила ещё в университете.

Я даже не успела заметить, как после моего сбивчивого рассказа об этом старике, он успел захватить меня своих чёрными глазами в плен.

«Захватить в плен чёрных глаз» – надо же. Средневековый флёп во всей красе.

«Его светлость» нахмурился, разрывая контакт.

– Я сейчас сделаю заключение о самозащите, – сэр Валлес хотел было возмутиться, но тут же сдулся под грозным взглядом герцога, – у вас есть на это право. Но вы должны понимать, леди Арманд, я обязан вернуть вас отцу, раз уж ваш муж скончался. Опять.

Что значит опять?

Моё сознание все ещё продолжало вести себя так, будто ничего особенного не происходит. Как, например, при допросе людей, наряженных в странные костюмы в том замке. Или во всех моментах, когда меня все называли леди Арманд. Даже тогда, когда мне пришлось трястись в коробке пыток, который местные гордо называли каретой. Даже приставания мерзкого старика не были такими жестокими, как эта поездка к «моей семье».

Я пыталась упираться ногами и руками в стены кареты, но всё равно соскальзывала с сиденья. Когда тряска чуть прекратилась, даже попыталась задремать, положив голову на мутное окно, но на очередной кочке чуть не разбила её. А потом принялась отсчитывать секунды до прибытия ровно с того момента, как мне сказали, что ехать осталось половину суток.

Внутри цвела и пахла надежда на то, что местные люди знали больше меня о том, что происходит, и они же смогут помочь мне вернуться назад.

Как ни странно, задремать мне все же удалось. Перед отъездом, после того, как я вытолкала зашуганных девиц, которые очень даже упрямо пытались помочь мне переодеться или одеться (кто разберёт местные порядки), мне удалось вытащить из вороха одежды, принадлежащей настоящей леди Арманд, самое мягкое и менее колючее платье. Вот в этом и было относительно удобно дремать.

– Распрягай лошадей, малец! – Раздался басистый голос снаружи.

Сонно моргая, наблюдала за пейзажем за окном. Мы находились в огромном дворе с кучей деревянных застроек, из которых выныривали и ныряли обратно люди, одетые всё в такие же странные наряды. Кто-то, кряхтя, притащил лошадям деревянные вёдра с водой, кто-то стаскивал сундуки леди Арманд, кто-то разговаривал с людьми черноглазого герцога, которого, кстати, я не видела.

– Аделаида? – послышался тихий голос.

Я даже не заметила, как какая-то женщина открыла дверцу кареты и теперь хмуро, почти не мигая, смотрела на меня. Как-то слегка опешила. Она назвала моё настоящее имя.

– Даже недели не продержалась, – почти выплюнула она, скривившись.

Исходя из того, что дверцу она оставила открытой, сидеть здесь мне больше не было смысла.

Уныло топая за недовольной женщиной, я продолжала сворачивать шею, наблюдая за всем происходящим. Здесь на один квадратный метр помещалось больше снующих людей, чем народа на блошином рынке Мумбаи. То есть, я никогда там не была, но по активности, развёрнутой здесь, казалось, что там всё точно так же.

Мы миновали душную кухню, которой не хватало хорошей вентиляции, узкие коридорчики с пожелтевшей побелкой, кучу коридоров, упирающихся в комнаты, предназначение которых оставалось для меня загадкой, пока не вышли в комнату, напоминающей кабинет. Тоже музейный.

В отличие от замка того барона-садиста, здесь было по-настоящему красиво: стены отделаны тканью, напоминающей шёлк, с детальным и искусным рисунком. Вся мебель на изогнутых ножках отделана в такую же ткань, под цвет кабинета – изумрудный. Невероятное количество книг в кожаных переплётах, даже приставная лесенка имелась. Как и нахмуренный мужчина за огромным столом, прямо напротив того герцога с черными глазами.

– Она точно не успела вступить в наследство? – Приземистый мужчина за столом даже бровью не повёл, когда меня ввели в комнату. Неужели я и в самом деле выгляжу один в один как леди Арманд?

– Нет, сэр Арманд, – слегка уставшим голосом ответил герцог.

Кстати, почему именно к нему никто не обращается по имени? Это уже даже не смешно. Он, считай, спас меня от какого-то приговора, привёз, отдал в руки отца настоящей леди Арманд, проехал всю ночь и полдня верхом на лошади, которая лично мне казалась более удобной, чем моя карета, а имени до сих пор не знаю.

Не то, чтобы я капризничала, но сесть мне не предложили. Как и женщине у окна. Я уже успела заметить, что все, кто приравнивался к обслуживающему персоналу, носили белые фартуки или воротнички. Но у незнакомки ничего такого не было. Лишь платье, которое могло считаться строгим, в приглушенном темно-бежевом цвете. И покачивающиеся серьги, выглядевшими жутко дорогими.

Пока я рассматривала её, она в ответ сверлила меня неким непримиримым взглядом. Неужели мать леди Арманд? Не узнала во мне свою дочь?

Насколько вообще опасно объявить всем, что я не та, за кого меня принимают? То есть, вот скажу всем, что меня перепутали, а мне в ответ: «Как вы там оказались, не-леди Арманд?», «Почему не сказали раньше, не-леди Арманд?», «Куда вы дели настоящую леди Арманд, не-леди Арманд?».

А действительно, куда делась настоящая девушка?

Меня пронзило холодом… Тот мерзавец несколько раз повторял, что уже «разобрался со мной». Нас могло быть двое, но в эту ночь весь замок был поднят на уши, вторую девушку нашли бы в любом случае. Что если её нет в живых? Он говорил, что закопает меня как собаку, неужели у него настолько не было человечности, что он с ней так и поступил?

– Вам нехорошо, Аделаида? – Этот скрипучий голос заставил встрепенуться, прогоняя подступающую дурноту.

Женщина напряжённо ожидала мой ответ. Лорд или сэр Арманд и черноглазый герцог теперь тоже обратили на меня своё внимание, прервав диалог, суть которого я упустила уже достаточно давно.

– П-простите, миледи, – надеюсь, не промахнулась с обращением, – я неважно себя чувствую. Напряжённая ночь, сложная дорога…

– Геман, – значит, отца бедной девушки зовут Геман, – на долю Аделаиды выпало немало испытаний. Ей надо отдохнуть с дороги. – Отдохнуть? Да после такого путешествия мне требуется реабилитация.

– Лорд Макбул, надеюсь, вы поймёте нас. Мы можем отпустить юную леди?

Вот эта напускная вежливость и забота ничуть не обманула меня. От неё настолько веяло холодом, что почти перебило леденящее ощущение внутри, засевшее от мысли о смерти моей предшественницы.

– Ваше сиятельство, – не-мой отец перевёл взгляд на герцога, – у вас остались вопросы к Аделаиде?

– Нет, – думаю, он устал не меньше моего, – обо всех иных обстоятельствах мы можем поговорить и без неё.

Ага, прямо как с «пузанчиком». Хотя, здесь я точно ничего не смогу сделать, а спать хотелось жутко. И помыться.

В коридоре меня словила девушка-воробушек. Уж больно суетная и маленькая была с постоянно съезжающим чепчиком.

– Миледи, – она испуганно хлопнула глазами, делая то ли поклон, толи присед, – ой, госпожа. То есть… – Маленькие губки сложились в трубочку на букве «о». Больше, чем уверенна, что если бы у неё был выбор продолжить разговор со мной или провалиться сквозь землю, она выбрала бы второе. С радостью причём.

– Проведите меня в мою комнату, – девушка не прониклась мои высокомерием, скопированным у «пузанчика», а всё также удивлённо продолжала смотреть на меня в полупоклоне. Я не имею право приказывать? Или она не поняла, что мне надо? Может, ошиблась с определением? – В мои покои. Пожалуйста.

Ойкнув, девушка подобрала многочисленные юбки и бросилась вглубь коридора, обвешанного картинами и тяжелыми бархатными портьерами. Я даже позавидовала такой прыткости. Мои юбки то и дело ускользали из пальцев.

Почему-то казалось, что комнаты, то есть, покои дочери не кого-нибудь, а самого лорда! должны находиться где-нибудь за красивыми резными дверьми. Но мы уходили всё дальше, петляя по излишне украшенным коридорам. Картин и статуй становилось всё меньше и меньше. Все больше дверей прятались за опущенными бархатными шторами, которые с удалением от кабинета и главной лестницы становились всё истрёпаннее и старше. То есть, более поношенными. А шторы могут быть поношенными? Они же висят…

– Миледи, то есть, госпожа, – перед девушкой распахнулась одностворчатая дверь в нечто каменное и пыльное. Прямо как в замке барона. А остальные комнаты и даже коридоры украшали красивые обои.

– М-да, – я ещё не зашла, но уже ощутила приступ клаустрофобии. Сколько же здесь пыли? И почему потолок такой низкий? Им что, было жалко сделать окно побольше? – Спасибо…

– Тита, – девушка повторила попытку сделать полупоклон-полуприседание.

У меня не было благородных манер, которые сейчас не помешали бы. Поэтому просто продолжала копировать поведение «пузанчика» и проигнорировала девушку, входя в свои покои.

Может, тот садист на самом деле был хорошим шансом для бедной девушки? Кроме того, что он был садистом, конечно. Его замок был очень старым и неухоженным, но исходя из того, сколько безделушек встречалось там повсюду, барон-садист не бедствовал при жизни. Отец настоящей леди Арманд – тоже, но вот девочка Арманд этой сытой жизни явно не видела.

Узкая кровать состояла из каких-то тюфяков и шкур, лежащих на длинных сундуках. На квадратной тумбе растекалась восковая лужица, а рядом сиротливо лежали две тоненькие книги в кожаном переплёте. Даже был высокий двустворчатый шкаф, но полностью пустой. Ведь все вещи леди Арманд ещё не принесли из кареты. Может, я со служанками и не только «свои» платья прихватила, поскольку этого шкафа явно не хватит, чтобы вместить в себя все наряды. И серость, сколько же здесь серого цвета! Серые стены от каменных блоков. Серое мутное стекло маленького окошка, серый вытоптанный каменный пол, украшенный половичком, который от старости тоже был серым. В углу серый…

– О господи, – прошептала я. Замерев перед чем-то, напоминающим зеркало.

Отполированный серебристый металл отражал мою фигуру почти в полный рост, только чуть расплывчато. И лицо. Именно лицо заставило меня замереть от шока. Да это же я! Вот же мои карие глаза, родинка под нижней губой, оспяной шрамик над правой бровью. И небольшой шрам на левом виске, который сейчас светился ярче на фоне внушительного синяка. Это я в пятнадцать лет на спор полезла на пожарную вышку у бабушки в деревне. Неудачно полезла.

Но почему так удивительно, что я – это всё ещё я? Неужели на самом деле я ожидала увидеть на своём месте кого-то другого? Но в том замке я ведь была в своём халате, даже мои тапочки, которые, оставшись наедине, сожгла в камине от греха подальше, служили доказательством, что я не переселилась в чьё-то там тело, а просто вошла не в ту дверь.

Вот только я была на лет десять моложе! Те самые молодые упругие щёчки, которые с возрастом заострялись. Да что уж скрываться: последние лет пять я в нижнюю губу регулярно подкалывала капельку филлера, чтобы с верхней смотрелась симметрично, но сейчас она была такой же, как до уколов. И брови сейчас, как и в мои студенческие годы были чуть домиком. Мои подружки говорили, что это придаёт мне мечтательно наивный вид, а за спиной шептались, мол, я выгляжу так, будто всему удивляюсь.

Комплексов было много. И сейчас они разом все вернулись, даже не перекрыли тот факт, что я оказалась у чёрта на куличках, да ещё и деда вчера прихлопнула.

– О-бал-деть…

– Ваша мачеха, то есть её миледи, то есть её светлость, распорядилась поставить пару дней назад. Не настоящее зеркало, – Тита по-своему интерпретировала моё замешательство, – но это так говорят. Я в графских покоях редко, я прачка. То есть, мы не сплетничаем, просто слышала, громко приказывала её миледи, то есть, они не кричали, нет, просто…

– Я поняла. Могу я попросить тебя принести мне ведро воды? И полотенце. Пожалуйста.

Девушка как-то чересчур радостно убежала вглубь «богатых» коридоров, оставив меня одну и совершенно растерянную. Почему-то казалось, что как только попаду в дом настоящей леди Арманд, всё каким-то чудом встанет на свои места. Но все вокруг как раз-таки и считают меня настоящей леди Арманд.

Ну почему мои вещи так долго не несут сюда? Мне срочно нужно взглянуть на мой халат с японской мультяшной кошечкой, чтобы просто убедиться, что я никуда не исчезла. Шрам на руке всё ещё болел, когда я давила на него со всей силы. Странно, но это приносило облегчение. Если знать куда, то ведь можно вернуться, не так ли?

Но что, если… что, если моего халата не будет на месте? То есть, что всё мои воспоминания – не мои вовсе? Что, если я и есть леди Арманд, а всё остальное мне приснилось? Ну как иначе объяснить всё вокруг?

Хотя, как иначе объяснить ракеты в космос? Или тот же фотоаппарат, с которым я работала последние лет восемь? То есть, я, конечно, умная девушка, но не настолько гениальная, чтобы придумать ту степень технического прогресса, в котором я жила.

Я – точно не настоящая леди Арманд.

– Ишь, чего удумала, – у входа запыхтела та самая женщина, которая «встретила» меня по приезду, – хотела выставить перед всеми меня лентяйкой? Байстручку отправила в услужение! Не положено тебе горничных!

– Я просто попросила воды, – которую, кстати, так и не принесли.

Но, зато, в комнату втащили мои сундуки, в которых явно уже кто-то ковырялся.

– Просто воды она попросила, – её выражение лица было почти умилительным, вот только злобные глазки всё портили, – она просто попросила, а мы должны всё бросить, греть ей воду!

Зашуганные мальчуганы, вносящие сундуку в комнату, лишая её свободного места, от каждого всплеска руками пригибались всё больше.

– Да как Вы смеете?

– Как я смею? У меня дел выше горла, но мне надо бежать с водой по лестнице, – мальчуганы уже успели ретироваться, оставив меня одну с очень разгневанной женщиной, которая, как оказалось, только набирала обороты, – перед сном помоешься! Раньше через день воду носили, а сейчас по каждому чиху должны?

Я чего-то явно не понимала. Женщина была также в чепчике и фартуке, но вела себя так, будто я не смела и рта здесь раскрыть. Но ранее меня воспринимали как дочь здешнего лорда. Как-то это не совсем помогало разобраться в сложившейся ситуации.

– Тогда сама себе наберу воды и подогрею, – женщина замерла над сундуками, которые беспардонно начала обшаривать.

– Сама? Ах, сама? – Я честно не понимала, что идёт не так. Моя просьба насчёт воды казалась такой простой, тем более в чём проблема дать мне самой набрать ту самую злосчастную воду?

– Брита, выйди, – мачеха леди Арманд стояла у открытой двери моей коморки. На этот раз её взгляд не был холодным и въедливым, как в кабинете у лорда Арманд, сейчас она почти скучающе осматривала мои испачканные юбки.

– Спасибо, – я села на стул, который тут же жалобно заскрипел подо мной. Интересно, а она поняла, что я не та, за которую меня все принимают? Не похоже, чтобы здесь все были внимательны к бедной девушке. Или, может, мне так кажется лишь на первый взгляд, – я уже не знала, как прекратить этот конфликт.

И опять же, очевидно я только что сказала что-то не то. Мачеха, чьего имени, опять-таки, я не знаю, бросила на меня странный, изучающий взгляд, будто впервые увидела.

– Что-то в тебе изменилось, Аделаида, – даже в захламленном, маленьком пространстве её походка умудрялась выглядеть грациозной, – впрочем, неважно. Герцог Макбул уже покинул имение. Твой батюшка остался очень недоволен. Ты не успела вступить в наследство своего уже покойного супруга.

Тот самый герцог Макбул, видимо, был прав, когда спрашивал стоимость моей чести. Батюшка за старикана дочь выдал не просто так, а ради старых, добрых денег.

– И, кхм, и что сейчас со мной будет?

– Здесь ты точно не останешься. За тобой тянется дурная репутация, – на слове «дурная» её лицо скривилось как от зубной боли, – графство унаследовать я тебе не позволю. Пока попробуй не показываться батюшке на глаза. И сними уже, наконец, эти вульгарные тряпки.

Вульгарные? Да это самое закрытое, что я нашла в сундуках барона. Тем более, времени особо не было. Ну и что, что красные.

– Ты должна быть в трауре, – ах, вот оно что, – не вынуждай общество говорить о тебе еще более скверно, чем сейчас.

Глава 3

Как выяснилось, милая Брита – моя кормилица. Точнее, кормилица леди Арманд. Во всех сказках кормилицы – милые и преданные своим воспитанникам женщины. Даже здесь мне не повезло.

Мысль о леди Арманд не оставляла меня. Что, если девушка вернется? Как они поступят с самозванкой, если уж свою дочь и, по всей видимости, наследницу они так не жалуют.

Сундуки я разбирала в гордом одиночестве, что было даже хорошо. Уж сильно заинтересованно я всматривалась во всё то, что побросали мы с девушками в замке Тюренн.

Все платья казались жутко неудобными: тяжелые, объемные, многослойные. Чем дороже была ткань, тем тяжелее и непонятнее было платье. Хотя, может, дороговизна ткани была только на мой взгляд? В этом я точно не сильна. Вот то золотисто синее, с вертикальной линией и узорами между ними мне вообще больше напоминало обивку дивана в стиле цыганского шика.

Весь гардероб можно было разделить на две части: «дорого-богато» и платья гимназистки, которые отличались от нарядов здешних девочек-слуг лишь покроем. Причём последние скорее и есть платья леди Арманд, судя по той комнатушке, в которую меня привели. И все яркие наряды были очень велики мне.

Ворох белья вызвал приступ омерзения. Про стиральные порошки и отбеливатели здесь наверняка были не в курсе. Содрогнувшись от отвращения, запихнула груду тряпок подальше. Здесь прохладно, сожгу потом в камине, который не чистили очень и очень давно.

Обувь, шнурки, ленты, пара украшений, пара книг – больше ничего. Даже в тех сундуках, которые служили кроватью – ничего интересного. Хотя, что я искала? Наряды и тоненькое колечко меня не интересовали. Свой, родной халат, который я так хотела опять найти, запихнула подальше. Знала бы, что суши отменятся таким образом, надела бы все имеющиеся комплекты белья.

Мне хотелось найти какую-то подсказку, как я здесь оказалась. Или инструкцию, как вернуться домой. А. может, леди Арманд проводила какие-то ритуалы и здесь будет какая-нибудь записка в стиле «в случае неудачи, обращаться к такому-то такому-то».

Книги тоже оказались бесполезны: молитвенники и пара книг со стихами, в которых, рифма отсутствовала напрочь. Или ритм на худой конец. Но, судя по истрёпанным страничкам, девушке они очень нравились.

Как узнать, жива ли настоящая леди Арманд?

За разборами гардероба и уборкой комнатушки время пролетело очень быстро. Хотелось помыться, поесть и поспать. Два последних пункта в любом порядке.

Пока я пыталась найти способ открыть окошко, чтобы проветрить пыльную и сырую комнату, в комнату постучали, но так тихо, что я едва услышала.

– Тита? – Девушка в страхе оглядывалась, сживая побелевшими пальцами на вид тяжелое ведро с водой.

– Я не смогла подогреть, – зашептала она, проскакивая в комнату, – простите, миледи.

Простить? Да я расцеловать тебя готова, моя испуганная мышка.

Тита осмотрела ворох белья, которое я собиралась сжечь, а потом робко прошла к груде павлиньих платьев.

– Такие красивые, – ну да, в окружающей серости и ваза с апельсинами будет смотреться изысканно – хоть какое-то яркое пятно в интерьере.

– Кажется, я случайно их забрала, – никакой чистой тряпочки или губки, чтобы обтереться найти не удавалось, – не знаю, что с ними делать.

– Ваш батюшка продаст их, миледи, – тоже неплохо.

– Ты можешь себе взять, если что-то понравилось, – девушка замерла над самым аляпистым экземпляром, тем самым, что напомнил мне обшивку дивана. Мне не жалко подарить его, тем более, Тита заслужила, она мне воды принесла.

Тита тряхнула головой, отходя от платьев, и метнулась в угол. Я даже не сразу поняла, что она оттуда достала. Да я даже не заметила раньше, когда обшаривала комнату вдоль и поперёк, что там есть складная ширма. Потрепанная, выцветшая, с дырочками, зато есть. Здесь двери не запираются, в ванную комнату идти – себе дороже, если такова имеется, особенно после всех сцен, в каких мне посчастливилось участвовать. А так хоть какое-то подобие уединения.

– Что ты делаешь? – Я подпрыгнула от неожиданности, почувствовав на спине чужие руки.

– Простите, миледи, хотела помочь вам раздеться, – а вот этого мне не надо. Непривычно и не по себе. Сама оделась, сама и разденусь.

Тита ушла. Помыться в полном смысле этого слова, естественно, не удалось, но после протирания почувствовала себя значительно свежее.

Сейчас же сидела на кровати и думала, что делать дальше? Я уже успела заметить, что жизнью настоящей леди Арманд распоряжается её отец. А что делают здесь с вдовами, мне неизвестно. Может, в монастырь отправят? Здесь они вообще есть? Какой-то молитвослов под руку попадался, если есть религия, значит, есть и служители. Нет, конечно, в монастырь мне не хочется. Но «батюшка» точно здесь не оставит. Кажется, дочь свою он не жалует. Комната откровенно убогая, грязная и маленькая. У девочек всех времён и народов всегда есть любимые и милые сердцу девчачьи безделушки, здесь всё настолько по-спартански, что даже опытный криминальный эксперт вряд ли при первом осмотре определит, что эта комната принадлежит юной девушке.

Все ленточки, которые попались мне под руку, были истрёпаны и засалены. Ювелирные украшения – это колечко, настолько тоненькое, что можно использовать вместо зубной нити, и кулон в виде капельки, с крохотным цветком внутри. Цепочки нет, шнурочка – тоже.

Огромный дом, куча людей, но никто не зашёл проведать. Здесь люди каждый день мужей теряют? Или до девушек домогаться – это норма?

Мне не нужна была жалость и внимание, нет. Даже наоборот, внимание – это уже лишнее. Просто хотелось понять: здесь всем наплевать на настоящую леди Арманд? Или девушка обладала ужасным характером? Даже мачеха заметила, как я изменилась. Может, я перестаралась с копированием поведения «пузанчика»? Единственная душа, которая проявила хоть какую-то заботу, это прачка Тита. И то, бедная девочка наверняка получила выволочку за свой поступок. Она обещала скоро вернуться за пустым ведром, но уже начинало смеркаться, а её всё нет.

Да и честно говоря, очень хотелось есть. И пить. Но в одиночку бродить по замку страшно. Чтобы рассказать кому-нибудь правду, надо узнать, кому именно её можно доверить. Не хотелось бы застрять в психиатрической больнице, если они здесь есть.

Леди Арманд уж точно должна знать расположение комнат, но я-то их не знаю. Забреду, куда нельзя, вопросов потом не оберусь.

И почему мне не пришло в голову притвориться, что у меня амнезия или ещё что-то с головой, ведь видно, что меня побили? Ах да, тогда мне казалось, что это все вокруг умалишённые, а не я.

Уже совсем стемнело. Света от свечей не хватало, и стало дико холодно. Я наворачивала уже двадцатый круг возле камина, но никак не могла понять, как его зажигать. И безопасно ли это?

Всё же набралась смелости и выглянула в коридор. Света здесь было гораздо больше, в моей комнате всего-то три несчастных свечи, а здесь на каждом шагу напольные канделябры с десятком свечей.

Каждая вторая дверь была занавешена бархатными портьерами, или закрыта. Куча комнат похожие друг на друга, в которых вся мебель была укрыта белыми простынями от пыли, в любой из них могла жить леди Арманд, но её заперли в самую дальнюю и неприглядную каморку. Не удивлюсь, если у здешних слуг комнаты поуютнее будут. Пока мне больше не встречались комнатушки с такими же каменными стенами, на которых уже рос и процветал грибок в дуэте с плесенью.

Чем глубже заходила в центр замка, тем красивее и шумнее становилось вокруг. Стараясь не попадаться на глаза, я продолжала аккуратно изучать обстановку.

За одной из дверей оказалась библиотека. Из освещения был лишь лунный свет, падающий из достаточно больших окон, заливая книжные стеллажи голубоватым оттенком. Я бы тоже не оставляла без присмотра свечи в помещении, где куча книг.

Здесь были фолианты об экономике и праве, свод древнейших законов, трактаты ремесленников, архитекторов, стеклодувов. Зачем им книга о науке стеклодувов?

– Ух ты, – в руки попалась увесистая книга по анатомии и хирургии. Только называлась она «Пути и отводы внедрения сообщающихся тонкостей плоти и крови, анализы и схемы вмешательства».

Книга была огромной, но сумела вместить себя общую хирургию с самыми детализированными рисунками, которые мне встречались в подобных рукописях, градацию заболеваний, даже фармакологические свойства некоторых трав. Насмотревшись на окружающую обстановку, где-то внутри себя я подозревала, что здесь оспу лечат пусканием крови. Мигрень и пневмонию – тем же путём. А здесь даже руки рекомендовано мыть с мыльным раствором перед осмотром.

Руки они моют. А ведро воды сполоснуться – им жалко.

Под медицинские книги была выделена целая полка. Медики? Или книги с картинками просто считаются ценными? Этот стеллаж с книгами находился в самом углу, и одна из них отличалась от остальных. Если обложки и корешки всех томов здесь были кожаными, то эта казалась как будто деревянной.

Меня просто сжирало любопытство, но достать её с полки никак не получалось. Приклеена, что ли? Я даже достала книги по бокам, чтобы сильнее схватиться, но дурацкая книга даже не шелохнулась.

От досады ударила по ней кулаком и тут же услышала лёгкий щелчок где-то под ногами.

Сейчас бы не помешал свет, даже от свечки из моей комнаты. Пол остался невредим, никакой тайной комнаты или стеллажа не обнаружилось.

Я опустилась на четвереньки. Все доски в полу были надежно прибиты, а вот из-под одного из стеллажей чуть сильнее дуло, чем из-под других.

Кажется, книга всё-таки открыла некую нишу, которую в темноте очень легко пропустить. Что там находилось совсем не видно. А, если там крысы с пауками, а я рукой туда лезу вслепую? Будто мне больше всех надо. Но любопытство победило. Немного попыхтев, в пустоте всё же удалось нащупать некий лист, который, чуть не порвав от спешки, я вытащила на свет лунный.

На плотной бумаге были странные символы и буквы. Прочесть никак не удавалось, как бы я его ни крутила. Часть текста был на языке, похожим на иврит, а часть была настолько замудрённая, что смысл ускользал. Единственное, что заставило моё сердце трепыхнуться и забиться сильнее, это слово «магия».

Вот те раз. Я разные варианты прокручивала в голове, но о чём-то магическом и подумать не смогла. Видимо, это очень ценная бумага, раз её так спрятали.

Тишина была такой же, как я сюда пришла, но лист в руках жёг пальцы, а дыхание сбилось. Я не нашла ни одной книги про магию на этих полках, но я ведь не все и осмотрела, к тому же здесь темно. Зато есть зацепка, как я сюда попала! Магия!

Я засунула руку в ту щель ещё раз, мазнув пальцами по доскам пола, а потом присмотрелась к ним при лунном свете. Очень много пыли. Есть вероятность, что этого листка не хватятся, пока я его не верну назад.

Хватит экскурсий на сегодня.

По пути в свою комнатушку глаза опять резанули эти канделябры. Так нечестно. Меня даже совесть не мучала, когда я перетаскивала два ближайших канделябра в свою комнату. Стало даже как-то уютнее, а серость – теплее.

– Что это ты делаешь? – Этот голос с визгливыми нотками я до конца жизни запомню.

Кормилица с хозяйским видом стояла у двери, уперев руки в боки, неодобрительно оглядывая убранную (мной, между прочим) комнату, озаряемую светом десяток свечей:

– Тебе кто позволил воровать?

– Я ничего не крала, просто перенесла из коридора сюда. Здесь же из-за темноты шею свернуть можно.

– Тебе батюшка шею свернет за вольности, которые ты себе позволяешь.

– Я не могу понять вашего грубого отношения ко мне, Брита.

– Ах, посмотрите, нагрубила бедной голубке! – Всплеснула она руками, обращаясь к невидимым зрителям, – ты столько крови своему батюшке выпила, а сейчас опять вернулась, тянуть деньги!

Я очень выразительно провела взглядом по аскетичному убранству комнаты, потом вновь посмотрела на свою кормилицу. Серьёзно? Вот в чём, а в транжирстве леди Арманд обвинить у меня язык бы не повернулся.

– Ты мне мины не строй, – может, как-то получится прицепить здесь замок или щеколду? Хотя бы буду сама решать, кого впускать в мои каменные владения, а кто может орать до посинения за дверью, – я тебя с самого детства растила, сразу после смерти матушки. Твой позор – и мой тоже!

Пока она распиналась о том, какая негодница и своенравница леди Арманд, я притворилась, что складываю бельё, а сама лихорадочно соображала, куда можно спрятать украденный мною листок. Полы здесь каменные, а не деревянные. Одно дело досточку поддеть, а другое – каменный блок выковыривать. Пусть я и живу в самом захолустье замка, но такой скрежет даже с улицы услышат.

Что-то прятать в шкаф при Брите тоже не самая умная идея. Та из вредности вытащит всё и потопчется сверху. Будь я Адой Закревской, а не леди Арманд, я бы просто ударила пару раз эту истеричку по голове. Я очень мягкая по характеру, но эта особа настолько чувствовала себя свободной в выражениях, будто у неё было на это право. А так оскорблять людей никто не может.

– … и вот она возвращается, третий раз вдова…

Стоп. Как третий раз? Я убила третьего мужа леди Арманд, а два предыдущих тоже скончались? Что за невезение было у девчонки?

Глава 4

Как выяснилось, в то время, когда я шарилась по замку, у лордовской семьи был ужин, который я пропустила. Но меня в любом случае не положено было звать на него. Не заслужила. Я уже достаточно взрослая, чтобы иметь свою семью, а не жить на шее у отца.

Но каждый раз, когда папаня сдавал меня на руки лордам в качестве их супруги, я возвращалась вдовой. Возвращалась с прибавкой к семейному капиталу, по завещанию каждый раз я становилась чуть богаче. Ну, то есть, не я, а леди Арманд, но…

Батюшка всё забирал. Где логика? Деньги от мужей переходили леди Арманд по закону, на которые она могла бы жить самостоятельно и содержать себя, но всё отбирал её батюшка, а потом ещё и попрекал тем, что она живёт нахлебницей.

Это всё я узнала от Титы, которая оказалась чересчур болтливой. У неё здесь не было друзей, и со мной прежде она почти не сталкивалась, а когда я попросила её о помощи, та даже обрадовалась. Может, её из прачки в горничную повысят.

Это она поведала, когда принесла второе ведро воды, даже чуть тёплой. Вместе с ворохом чистого до скрипа белья.

– Но почему я не могу забрать то, что досталось мне по завещанию, и уехать? Жить отдельно? – Я не рассматривала эту возможность. Меня больше интересовало, как я могу вернуться домой. А вопрос был скорее от изумления и интереса, почему леди Арманд так не сделала. Зачем надо было трижды выходить замуж и каждый раз возвращаться сюда?

Да и трёх мужей похоронить – это… Это сильно, конечно.

– Да вы что, миледи? – Тита даже ведро уронила, расплескав всю воду, – это только ваш батюшка решать может. Или муж. Или брат, но не вы сами. Так нельзя.

Мне вспомнилось, как общались и вели себя клоуны в замке Тюренн, а потом как вёлся диалог между лордом Арманд и лордом Макбулом здесь. А если добавить ко всему, что выдать дочь замуж, а потом лишить её же наследства – это норма, то вывод прост и грустный – о равенстве здесь никто не слышал. В рамках жёсткого патриархата никому и в голову не придёт спросить о желаниях саму девушку.

Вот только фраза мачехи, что она мне не позволит лишить наследства её сыновей, слегка не укладывалась в голове.

А спрашивать Титу будет означать, будто я забыла очевидные вещи.

Голова шла кругом. Чувство нереальности происходящего не покидало, а к нему добавился и голод. Есть хотелось так, что живот заболел.

Кажется, моё лицо выдало меня с потрохами, потому что Тита, отводя глаза, сказала, что очень давно мой батюшка распорядился кормить меня не чаще одного раза в день. Для женского здоровья полезно.

Ага, полезно. Они там поросёнка уплетали, что за ушами трещало, а мне кашу и хлеб с маслом. Про поросёнка это я себя только что придумала, но кажется, я была почти права.

– Тита, скажи, пожалуйста, – я прочистила горло, останавливая девушку, которая уже собралась уходить с ведром и грязным бельём, – а у кого я могу спросить про… магию?

Последнее слово я произнесла почти шёпотом, боясь, что она засмеётся и покрутит пальцем у виска. Но её реакция была очень неожиданной. Девушка побледнела и буквально застыла, в ужасе всматриваясь в моё лицо, надеясь, что ей почудилось.

– Никогда не говорите про это, миледи, вы же знаете.

– Я просто хотела знать…

– На прошлой неделе казнили шестилетнего Гротика из деревни, потому что, – она начала шептать так тихо, что пришлось напрячь слух до боли в ушах, дабы не пропустить ни слова, – а на него только говорили, что он… Ну, может. Раньше коли подозревали чего, только большие пальцы отрубали, да для селян это хуже смерти, ничего в руках держать не могут. А казнили только, когда пробуждалися они. А сейчас как озверели все. Дитёнка в петлю.

Господи, ну и порядочки здесь царят. Женщины – бесполезный хлам, судя по всему. На любого, кого подозревают в магических способностях, насылают инквизицию, причём без суда и следствия. Вряд ли ребёнок мог успеть причинить кому-то настоящий вред.

Зато теперь понятно, почему этот листок так спрятали, потому что за него могли казнить. И теперь ясно, что зря я его украла.

Голод на утро стал просто зверским, а ноющее тело после сна на сундуках только добавило раздражительности. Каждый раз, когда я пыталась занять белее менее удобную позу, что-то упиралось аккурат в свежий синяк, отчего сон как рукой снимало, а потом приходилось долго крутиться, чтобы найти место поудобнее.

Проснулась я ещё более разбитой, чем от поездки на карете.

Когда в комнату вошла Тита с подносом, я была готова её расцеловать.

– Вам не велели приносить завтрак, миледи, – быстро зашептала она, – я просто подумала, что вы второй день ничего не ели. Я быстро, пока Брита не пришла за вами.

На подносе был хлеб с вареньем и кувшин молока. Мне понадобилось ровно три секунды, чтобы прикончить всё и сладко облизнуться.

Я с двадцати пяти лет не позволяла себе есть углеводы в таком количестве, но сейчас имела полное на то право.

Спасибо тебе, дорогая Тита, солнце ты моё!

– Спасибо тебе, Тита, – но вместо ответа она бросила на меня странный взгляд и выскользнула из моей кельи.

Даже вчера вечером она предлагала переодеться ко сну. А тут не предложила. Странное предчувствие полоснуло по спине.

Казалось, что сейчас должна прилететь Брита и подлить масла в огонь, пооскорблять и поплеваться на нерадивую леди Арманд, но она не появлялась, а ощущение надвигающегося чего-то плохого не проходило.

Я уже успела уложить волосы в низкий пучок, подвязав их самой унылой лентой, надеть траурное чёрное платье, которое, на мой вкус было самым красивым из всех имеющихся: высокий воротник-стойка, мягкий корсет, уходящий в расклешённую юбку. Полностью глухое без единого узорчика.

Молодая я никогда не надела бы такое платье, но сейчас оно на инстинктивном уровне казалось как нельзя кстати.

После моей получасовой медитации перед собственным отражением в зеркале, ко мне, наконец, заглянула незнакомая девушка в фартуке и традиционном чепчике и пригласила на обед.

Кажется, всё не так уж и плохо. Люди, встречающиеся на пути, никак не выказывали удивления при виде меня. То есть, никто не тыкал пальцем и не кричал: «Ага! А леди-то не настоящая! В петлю её! Магия!».

Куда спрятать улику я так и не нашла. До рассказа Титы могла и под сундук её засунуть, но сейчас, зная, насколько эта вещь опасна, никакое место не казалось надёжным. Так что страшные и непонятные буквы сейчас плотно прилегали к моей груди под нижним платьем с корсетом.

Обеденный зал встретил уютом и тишиной. Повсюду стояли кадки с комнатными растениями. Под потолком расцветала огромная люстра, свечи на которой сейчас не горели. Из огромных окон падало много солнечного света. Отсюда открывался красивый вид на картинную галерею на балконе второго этажа за резными перилами.

В иной обстановке мне было бы очень любопытно прогуляться по замку, рассматривая всё вокруг. Здесь не было безвкусной помпезности, как в замке Тюренн. И не было ощущения застывшего времени, как в музеях, здесь всё вокруг дышало жизнью. К тому же, я любила всё светлое. Почти во всех помещениях, которые мне попадались на пути, были огромные окна, кроме моей комнатушки, конечно.

Единственное мрачное пятно здесь – это люди, сидящие за столом. Во главе был Геман, а по правую руку мачеха, имени которой я не знала. Сбоку увлечённо жевали двое молодых парней, похожих друг на друга, как цыплятки в загоне. Рыжизна, подчёркнутая солнечным светом из окна, придавала комичности этому сравнению.

Кажется, это сводные браться. От матери им достались тонкие носы, которые на их лицах смотрелись крючковато, это ей шла лёгкая горбинка, придавая той самой аристократичности её чуть холодной красоте.

– Почему ты позволяешь себе опаздывать? – Голос отца гулом пронёсся по залу, заставив скукожиться даже растения в кадках.

Все прекратили жевать и уставились на меня, ожидая ответа. Что я им должна ответить? Как вообще можно куда-то опоздать, если не знала, что нужно где-то появиться?

– Простите, – я опустила глаза в пол, повторив движение Титы, когда она считала себя виноватой.

Ответа не последовало, зато все вернулись к своим тарелкам. Аромат мяса и печённых овощей забивал ноздри. Хлеб с вареньем, которые я съела пару часов назад, уже давно забыты желудком, который от голода некрасиво заурчал прямо сейчас.

Никто не давал никаких распоряжений, поэтому я просто осмелилась сесть напротив сводных братьев, где стояла пустая тарелка с приборами.

Все ели молча. Мачеха, держа осанку, вызывающую зависть, неспешно отрезала маленькие кусочки мяса и также изящно подносила их ко рту. А вот батюшка с братьями буквально пожирали блюда на столе.

В принципе, лишь сильнейшими усилиями мне придётся заставить себя не последовать их примеру.

Я уже в предвкушении потянулась к нарезанному на стейки мясу, как мою руку перехватила Брита и поставила передо мной глубокую тарелку вязкой каши.

Если моё поползновение к мясу вызвало у всех лёгкое недоумение, то тарелка с кашей успокоила все сомнения находящихся рядом.

Вот тебе и обед.

От каши несло подвалом и тряпками. И старым жиром. Что-то подобное моя тётя готовила своим собакам. У неё муж охотник, который содержал пятнадцать лаек. Так она огромными кастрюлями варила кашу со шкурками и говяжьими костями, чтобы прокормить такую ораву. Этот запах заполнял их дом до основания. И сейчас вот опять вызвал ностальгию. Только это еда для собак, но не для меня. Как можно это есть?

Пока все с треском уплетали аппетитные блюда, я ощущала всю нелюбовь семьи к бедной леди Арманд, то есть, к своей голодной персоне.

– Подумать, только, – лорд Арманд с кряканьем потянулся к кувшину с вином, – дал одно задание – свалить из моего дома, а она убивает мужа и возвращается сюда. И без наследства.

– Я защищалась, – тихо ответила я, ковыряясь в каше.

Вряд ли его интересует мой мотив, а вот потерянное наследство – это да, это трагедия. Главное, чтобы он не успел выдать меня замуж до того, как я узнаю, где настоящая леди Арманд, и как мне вернуться домой.

– Ты смеешь со мной пререкаться? – Увесистый кулак ударил по столу так, что даже моя каша бодро выскочила из тарелки.

– Нет, – общаться с кем-либо здесь – это как ходить по минному полю. Вроде, совсем безобидные слова и фразы вызывают какую-то невероятно бурную реакцию. Ну и что, что без наследства от третьего мужа. От двух других, вроде как, наследство есть.

Я уже набрала воздуха в рот, чтобы продолжить, как стол с едой буквально взорвался. Блюда разлетелись по сторонам, стол, опрокинутый отцом, валялся на боку. Лишь мачеха с сыновьями как ни в чем не бывало, продолжали сидеть, пока отец грозно возвышался надо мной.

– Неблагодарная дрянь, – он поднял меня за плечи и встряхнул со всей силы, – надо было вначале ноги раздвинуть, а потом бросаться на людей. Сейчас тебя никто замуж не возьмёт! Одни несчастья приносишь семье и мужьям, так ты даже неспособна на то, что делает любая портовая потаскуха. Честь у неё проснулась! Ты никто для чести! Без мужа – никто!

Меня поставили на ноги. Я почти успела перевести дух, как огромный кулак врезался мне в лицо. Я и раньше чувствовала боль в своей жизни. И дралась, и с деревьев падала. Однажды делали операцию на руке, но ошиблись с местом анестезии, а вторую давать уже было нельзя. Но тогда я понимала, что это скоро закончится и что так надо, а не так как сейчас.

За что?

Я лежала на полу, глотая воздух. Зрение помутнело, голова гудела от боли. Отдышаться никак не удавалось.

Только-только начало всё проясняться перед глазами. Я даже успела заметить скучающие гримасы братьев и непроникновенное лицо мачехи, как прилетел новый удар. В живот. С ноги.

Второй удар прилетел в грудь, отчего я закашлялась кровью. А вот это нехорошо. Кажется, мне не придётся мучиться в поисках дороги домой. Я просто не доживу до этого.

Неужели все так и будут просто смотреть? Понимаю, мужчина здесь главный, но не до такой ведь степени.

Я не знаю, сколько провалялась на полу, путаясь укрыться от ударов, пока не отключилась. Последнее, что я запомнила, это странный блеск в глазах мачехи.

Глава 5

В первый раз я очнулась лёжа все в той же столовой. Всего на несколько секунд. Семейство, естественно, уже ушло, на смену пришли горничные, которые отмывали пол, бросая на меня быстрые взгляды.

Второй раз я пришла в себя от ощущения, что меня кто-то поднимает. Кажется, уже зажгли свечи. Меня кто-то вёл по незнакомым коридорам, облокотив на себя и поддерживая каждый раз, когда я падала.

Даже, если бы и хотела посмотреть на того, кто мне помогает, не получилось бы. Один глаз совсем отёк, а голова чересчур кружилась, чтобы лишний раз ею двигать. Обволакивающий аромат фиалок ещё больше усугублял неприятное чувство.

В третий раз я очнулась уже на своей кровати.

Платье всё еще было на мне. Лежать было твёрдо и больно, но повернуться не было сил вообще.

Открывать один глаз не было возможности. Я лишь почувствовала чьё-то присутствие с тем же самым запахом фиалок, а потом к моему лбу приложили что-то холодное, отчего молотки, бьющие набатом в голове, стали стихать.

Я проваливалась в забытие и выныривала обратно, захватываемая белезненными ощущениями во всём теле. Иногда я просыпалась в темноте, одна. А иногда я ощущала фиалки и заботливые руки, которые промывали лицо или с осторожностью приподнимали голову, чтобы помочь мне сделать пару глотков чего-то травянистого и горького.

Я не знала, сколько прошло времени. Может несколько дней, а может, всего лишь сутки.

В тот раз, когда я пришла в себя и что-то соображала, было всё так же темно. Глаз по-прежнему не открывался, дикое головокружение и боль во всём теле никуда не ушли.

Но я проснулась, вполне осознавая, где я, и что произошло. Поморщившись от резкого движения, в первую очередь проверила, на месте ли тот лист бумаги. Платье с меня никто не снял. Листок был на месте.

С лёгким облегчением, легла обратно, соображая, насколько сейчас безопасно передвигаться, чтобы найти хотя бы пару глотков воды. Пить хотелось неимоверно.

За дверью послушались тихие шаги. В это части коридора была только моя комната. Ночной гость тихо крался именно ко мне, надеюсь, что со стаканом воды. Вряд ли это батюшка пришёл добивать меня. Он бы точно не стал красться в ночи.

– Вы?! – Вслед за слабым огоньком свечи появилась фигура моей мачехи. В нос тут же ударил аромат фиалок, который, кажется, я на всю жизнь запомню не в самом лучшем смысле.

Она молча и как-то привычно прикрыла за собой дверь локтём – во второй руке сжимала кружку.

– Раньше мне казалось, что тебя воспитывают также сурово, как и меня когда-то, – мачеха поставила свечку на стул, а сама села возле меня и принялась поить горьким отваром, – а потом я стала понимать, что всё совсем не так. Иногда ты пропадала на несколько дней, а то и недель, – напоив отваром, она зашла за ширму, откуда донёсся легкий всплеск воды, – твой батюшка говорил, что ты проводишь дни в молитвах. Ела постоянно в этой спальне, в свет не выходила.

Прохладная тряпка опустилась мне на лоб, принося блаженное расслабление.

– Я не дура, видела, что происходило. Но считала это нормальным, будто так и должно быть. У меня не было матери, а отец так же был суров. Осталось двое сыновей, которых воспитывает Геман. Всё казалось таким обычным, – её рука слегка соскользнула, прямо на рассечённую бровь, но она не заметила, а отвернулась, глядя куда-то в пустоту. – Он убьёт тебя, Аделаида. Он не просто суров к тебе, а жесток. Четвёртого мужа мы тебе не найдём. Как вдова и старшая в роде, ты могла бы вступить в наследство своего батюшки, но он не позволит. А я, – она замялась, – я тоже не могу на этой пойти. Ты – женщина. Я не могу позволить чужому мужчине войти в дом твоим мужем и забрать всё. Здесь не только земли твоих предков, но и моих тоже. А Геман… Он не даст тебе жить.

Причин не верить ей у меня не было. Даже сквозь боль я прекрасно осознавала, что жизнью вдовы здесь вряд ли кто-то будет дорожить. По их мнению, женщина способна лишь служить по физиологическому назначению, большей ценности она в себе не несёт.

– Что мне делать? – Я сама не узнала свой голос. Слишком тихий и скрипучий.

Мачеха молчала так долго, что мне начало казаться, что она не услышала моего вопроса.

– У сестры твоей покойной матери было имение. Оно сейчас в запустении, но недалеко от столицы. Я смогу выкрасть немного золота, а ты возьмёшь лишь один сундук. Пропажу кареты заметят, а телега из деревни будет меньше бросаться в глазах. Но, Ада, ты сильно пострадала. Путь в дня два, он будет очень тяжелым для тебя.

– Я, – во рту так пересохло, что каждое слово давалось с трудом, – я справлюсь.

Мачеха поднялась и замерла напротив меня. Впервые на её лице я видела какие-то эмоции. Ей не очень шло то, как она прикусывала губу, нахмурившись. Для неё это казалось слишком плебейским, что ли. Но теперь я поняла тот блеск, что я видела в столовой в её глазах перед тем, как потерять сознание. Так выглядит самая настоящая человеческая жалость.

Путь на самом деле был адским. Телега, устланная соломой, тряслась как ненормальная, вызывая всё новые приступы боли. Я уже жалела, что не могу просто потерять сознание, а приходится терпеть и чувствовать каждую кочку и каждый камешек всеми своими кровоподтеками.

Когда начинался дождь, у меня даже не было лишних сил, чтобы толком укрыться от холодных капель. А тот мужик, что вёл телегу и постоянно ругался на низкого, горбатого коня, мало заботился о моём комфорте.

Пройти пару метров до кустиков удавалось с большим трудом. Здесь этот мужик уже и на меня покрикивал.

Перед отъездом я спросила у мачехи, не будет ли меня искать батюшка. Та ответила, что ему донесут, что до столицы я не добралась, что будет похоже на правду. А вот с документами к поверенному надо будет зайти, только к самому дешёвому, чтобы сменить фамилию. Взять фамилию покойной тётушки. По завещанию то поместье и так принадлежит мне, надо только полностью вступить в права, а у него уже есть имя, которое может быть моим по праву. А к самому дешёвому поверенному надо зайти для того, чтобы общество обо мне ничего не знало. И слух не долетел до лорда Арманд, что я выжила.

Мы уже подъезжали к огромному городу. К моему счастью, скоро это мучение закончится.

Когда телега подъезжала к таверне, я приложила все усилия, чтобы сесть прямо, а не лежать бревном, как последние два дня пути. Но на нас никто не обратил внимания, а для здешних обывателей, я просто тётка с оплывшим лицом вся грязная и в соломе.

Странно так, в последние несколько дней я с завидной регулярностью попадаю с места на место. Из своей квартиры в замок Тюренн, оттуда в серую келью в замке жестокого отца, а сейчас вот поля и просторы. Аккуратные, выбеленные домики, со скотными дворами и большими огородами за ними., а с другой стороны, через реку, возвышался огромный, яркий город с замком на вершине, как вишенкой на торте.

Только странный лес, затесавшийся между просторной деревней и высокими стенами города, над которым, казалось, сгустились тучи, неуместные в солнечный день, выглядел жутким и неприветливым. Он сразу же и начинался с густых зарослей, пожирающих заросшую дорогу.

– Э-э-э, нет, туда я ни ногой, – сплюнул мужик в сторону леса, останавливая телегу, – дальше сама топай.

– Но мачеха ведь велела довезти меня до столицы, – я не представляла, где и насколько далеко находится то самое имение, и как мне до него дойти с сундуком и не сгинуть, где-нибудь по пути на обочине.

– Вот столица, а вот ты.

– Я не знаю дороги.

Мужик громко и неаккуратно вытащил мой сундук из-под соломы. Опасаясь, что он также скинет и меня, я, стараясь поменьше морщиться от боли, слезла с треклятой телеги и застыла перед жутким лесом. Это там тот самый мой новый дом?

За спиной слышались голоса, лай, даже смех, но мне предстоит ступить в какое-то зловещее место, от которого веяло холодом.

Но, если я не доберусь, мой отец может узнать о том, что я жива.

Эта мысль и придала последних сил.

Шатаясь, останавливаясь на кратковременные привалы, с выступающими от боли слезами, я всё же дотащила сундук до дома. Он возник внезапно, словно ни откуда. Уже казалось, что моему пути не будет конца, как из густых зарослей лиственных деревьев выступили монументальные колонны и кованая решётка ворот.

Я уже слабо помнила, как вошла в проём без дверей, как бросила сундук у входа, а сама упала на первый же попавшийся диван, подняв облако пыли.

Уже, кажется, темнело. Кажется, я слышала чьи-то голоса. Из-за разбитых окон в комнату задувал пронизывающий ветер. Но моя батарейка села. Мне не хватило сил, чтобы испугаться возможности обрушения сгнившего потолка, или бояться темноты и голосов в ней. Да даже мыши и пауки в тёмном помещении не пугали.

Просто уснула, сжимая кошелек с золотыми монетами и сверток с уже чёрствым хлебом.

Глава 6

Несколько дней спустя

Гомон, царивший на Площади Рыбаков, сбивал с ног. Я же уныло шагала по направлению к выходу из города, старательно избегая зловонных луж возле торговых палаток.

Сама по себе Площадь Рыбаков площадью-то и не являлась. Этакая вытянутая улочка, раскинувшаяся вдоль широченной реки Салимии. По длине пристани пришвартовались с десяток рыбацких лодок, с которых под громогласные крики мужиков сгружали бочки с рыбой в руки портовым грузчикам. Вдали слышались звоны рынды – корабельных колоколов, и смех горожан. Им хорошо, им весело.

Прямо под ноги кто-то вылил мутную воду вперемешку с рыбьей требухой, которая уныло потекла в решетку городской канализации.

В другой день. В другой ситуации я бы с радостью прогулялась по районам города. После современного мегаполиса здесь было по-настоящему сказочно красиво. Но не сегодня.

Я уже успела дважды заблудиться в этих узких лабиринтах улиц, набитых шныряющими людьми. Некоторые из них с нескрываемым любопытством оборачивались на мой вдовий наряд.

Кажется, я вновь заблудилась, в третий раз. Толпа обтекала мою фигуру в чёрном по широкой дуге, но я бы и так не рискнула спросить дорогу до ворот. Не сдержусь и совсем расплачусь.

Покрепче зажав мешок в руках, пыталась сообразить, как я оказалась в этом заросшем переулке, вроде, шла прямо, а оказалась неизвестно где. Из прохожих здесь была лишь стайка мальчишек. Дети более безобидные, нежели взрослые, и у них меньше предрассудков, плюс ко всему, вряд ли они будут задавать мне много вопросов. Только сделала шаг в направлении ребят, как они внезапно бросились врассыпную:

– Чёрная вдова! Чёрная вдова! – Вот тебе и отсутствие предрассудков.

Местная шпана забыла одного своего друга, самого маленького, который растерянно смотрел на моё приближение. На чумазом лице читался не просто страх, а даже ужас. Удивительно, как быстро разносятся слухи, я впервые рискнула выйти в город, а уже такая удручающая слава.

– Малыш, не поможешь найти выход? – Хриплый голос даже мне показался жутким.

– Не иди с ней! – Кричали мальчишки из своих укрытий, – она тебя в проклятый лес заберёт!

– Просто покажи пальчиком, – я улыбнулась мальчику, хотя, из-под чёрной вуали вряд ли он это заметил.

Дрожащий пухлый кулачок с одним оттопыренным пальцем показал мне за спину. Вместо благодарности потрепала мальчика по кудрявой шевелюре и пошла по указанному маршруту.

Сдерживать слёзы стало ещё сложнее. Не день, а проклятие. Да вся моя жизнь превратилась в сплошную полосу адского невезения.

Теперь ещё и люди от меня отворачиваются и стараются обходить стороной. Никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой, как сейчас.

Так, Ада, мы не плачем. Мы сильные, независимые. Нос кверху, спину прямо.

За городскими воротами постройки не заканчивались, только там они уже не стояли сплошной стеной, и были одноэтажными. Некоторые даже имели свои огородики. Но чем дальше, тем кучнее они становились, будто боялись своими уютными деревянными стенами приблизиться к тому самому проклятому лесу с проклятым имением в самом его сердце – усадьбой Найран-Моэр.

Даже издалека при взгляде на песчаную дорогу, затерявшуюся среди лесного массива, тишина усадьбы, казалось, обрушивалась на меня.

В носу в конец защипало. Посильнее вцепившись онемевшими пальцами в свой мешок, направилась прямиком на север, в сторону усадьбы.

Уже в конце каменного моста за стенами города, возле деревянной таверны для рыбаков, заметила какое-то странное сборище, прерывающимися криками собравшихся. Потасовки в таком месте были обычным делом, даже просто для развлечения, за медяшки. Вот только на этот раз возле таверны мирно пощипывали принесенное сено роскошные скакуны, а потасовка состояла из подростков, разодетых до смешного нелепо, но дорого. Дед бы таких назвал «напомаженными шаркунами».

Слезы высохли. В неком очаровательном отупении я направилась в сторону странного собрания. Подвыпившие рыбаки стояли чуть в стороне, трое «напомаженных шаркунов», за спинами которых возвышались безучастные солдаты с мечами в ножнах, окружили кого-то, кто достаточно громко, но жалобно кричал.

– Разошлись, – тихо, но твердо сказала я.

Скорее, от удивления, а не от моего веса в обществе, но ряженные подростки действительно слегка отступили, предоставляя беспрепятственный вид на унылое зрелище.

Мальчуган лет десяти с явно свежим подбитым носом изо всех сил сдерживал слёзы, стоявшие в глазах. Надо же, прямо как я. Мурзатое лицо выглядело хмурым, даже с намеком на некий вызов всем окружающим. Без обуви, в лоснящихся от грязи штанишках на одной шлейке и рубахе, которая явно ему велика.

– Что это? – У ног мальчишек лежало животное в очень плохом состоянии. Один глаз то ли жеребца, то ли теленка заволокло гноем, на теле без шерсти сплошь свежие открытые раны и ссадины. Бедолага лежал, даже голову поднять не мог.

– Я жеребца утром у устья реки нашел, – малец подумал и добавил: – миледи.

Какая ж я миледи…

– Вы прервали занятное представление, – наконец подал нахальный голос один из ряженных, тот, что с белыми прилизанными волосами и отвратными красными пятнами на лице.

– Не надо, Сэймон, – самый низкий из тройки сделал шаг назад, ближе к охраннику в легких доспехах, что подозрительно пялился на меня, но не мог рассмотреть лицо под черной вуалью.

– Вы, мелкие паршивцы, сургучом на него капали? – Каждому человеку нужна та самая последняя капля. Может, мне не стоило напрямую грубить отпрыскам какого-нибудь лорда, но что со мной могут сделать такого, чего ещё не делали?

На холке жеребка виднелись свежие, жуткие ожоги и сероватый след плавкого сургуча, стекающий по шее, облепленной мухами.

– Вы не имеете право так с нами разговаривать! – Мгновенно возмутились мелкие живодеры.

– То есть, у вас есть право издеваться над животным?

– Я – сын герцога Денрийского! – Все тот же мелкий выскочка.

– Значит, твое наивысшее достижение в этой жизни в том, что ты родился? – Возможно, мне и вправду не следовало так говорить с детьми, – хотя, ты прав. Не твоя вина, что тебя так отвратительно воспитали. Что ты будешь с ним делать? – Спрашивала уже у босого мальчишки.

– Я, – тот растерянно осмотрелся по сторонам, – я хотел попросить медяшку, у нас есть знахарка, но ей едой надобно платить, а у матушки шерсть по дороге разбойники украли, да и не даст она жеребца держать, дорого это…

– Дайте ему медяшки, – почти рявкнула мелким бандитам.

Вместо них их охранники вручили ровно три медяшки босоногому спасителю животных. Тот как-то грустно посмотрел на животное, лежащее у его ног, в котором будущий конь рассматривался только при помощи уж очень большой фантазии. По всей видимости, понял, что так или иначе, ему он не сможет его оставить дома.

Я присела на корточки перед окровавленным носом жеребца, положив свой мешок на колени. Жеребенок отвернулся от меня, будто ожидал только самого плохо и просто хотел, чтобы его мучения поскорее закончились.

– Ну, будет, – потянулась рукой в черной перчатке, вытирая ручеек крови на упругой щеке, – пойдешь со мной? Идти сможешь?

– Вы его забираете? – Со слабой надеждой спросил мальчуган.

– Да он сдохнет скоро!

– Этого не случится.

На мои последние слова он все-таки повернулся ко мне, чуть склонив голову.

Выступающие ребра, слабые ноги, куча открытых ран на туловище. А ведь они правы: как я буду лечить жеребенка? И зачем он вообще мне?

Он не мог стоять на передней правой ноге. Поджать под себя тоже не получалось, поэтому жеребец закинул ее на левую и, чуть подпрыгивая, приблизился на трясущихся узловатых ногах ко мне.

– Это я забираю, – вырвала из рук большое яблоко у пухлого соучастника из троицы бандитов.

– А три медяка?

– Оставь себе.

Отходя прочь от таверны, я не видела, что из кареты за мной наблюдают черные глаза.

Лес начал брать нас в кольцо, как только мы с моим новым другом ступили на давно заброшенную дорогу.

Усадьба Найран-Моэр находилась в сорока минутах ходьбы от таверны, но с раненным и истощенных другом мы добирались почти два часа. По крайней мере, так казалось. Здесь было абсолютно безлюдно. Никто давно не заходил в эту чащу.

Я не знала, куда вела заросшая дорога. По ощущениям, она просто обрывалась сразу же за усадьбой.

Одна створка кованных ворот покосилась, а вторая и вовсе стояла рядом, прислоненная к каменному столбу.

– Вот мы и пришли, – вздохнула я, рассматривая довольно унылое зрелище. Впрочем, как и наша парочка.

Вероятно, когда-то эта усадьба процветала. Я не успела обойти все свои новые владения. Но заросший, недействующий фонтан перед входом, высокие угловые эркеры с некогда мозаичным остеклением говорили именно о богатстве прежних владельцев. Такую готическую махину из темного камня еще построить надо.

Сейчас же половина стекол выбита. В холе, где находится когда-то величественная лестница из тёмного дерева, пол устлан черно-белой плиткой в шахматном порядке. Сейчас там мирно покоятся залежи сухих листьев и громадная люстра в углу. Из мебели мало чего осталось. В основном все, что могло быть разбито – разбито. Все что могло быть сломано – сломано. Ну, может, на кухне уцелело что-то кроме громадного рабочего стола посреди.

Жеребец похромал за мной прямиком через холл, гостиную, ещё какую-то гостиную, по крайней мере, диваны с листиками на них и покосившиеся картины говорили об этом, прямиком на кухню.

Я со злостью сорвала с себя шляпку с вуалью, которая больше скрывала мои синяки и кровоподтеки на лице, нежели была моей данью памяти скоропалительно скончавшемся супругу, и швырнула её в глубокую раковину, где кто-то из пернатых уже свил гнездо.

Слезы подступали более агрессивно.

Достала из своего мешка медный сотейник водрузила его на громадную плиту. Прямо как корону на пьедестал.

– Я хотела купить кастрюлю и еды, – зачем-то начала объясняться с жеребцом, шмыгнув носом, – и еще по мелочи. Купила этот дурацкий сотейник, на дурацком рынке, а дурацкие карманники стащили все мои дурацкие деньги.

Ноги уже не держали, и я просто плюхнулась на грязный пол, некрасиво рускниув ноги, давая волю слезам.

Жеребец тоже лег, положив голову мне на колено. Явно устал, бедненький, пока мы сюда добирались.

– Я не знаю, как я буду тебя кормить и лечи-и-ить, у меня ничего не-е-ет, – яблоко я ему скормила еще по пути сюда.

Я плакала и не могла остановиться, плакала навзрыд. Наверное, впервые за все то время, как я здесь оказалась. Наверное, я, наконец, поняла, что влипла по-настоящему, и помощи ждать неоткуда.

Глава 7

– Что же мне с тобой делать, дружище? – Слёзы высохли.

Мой новый друг задремал, положа голову мне на колени. Его тело было покрыто колотыми и рваными ранами, а он лежал на грязном полу, к тому же холодном и сыром.

Осторожно приподняв голову, чтобы не прервать и без того тревожный сон жеребёнка, пошла откапывать сокровища из своего сундука. За эти два дня, которые я почти всё время провела в старом читальном зале, наполненными ветхими и испорченными книгами, я так и не удосужилась исследовать дом полностью. Или прибраться хотя бы в одной комнате. Или, на худой конец, поискать свечей. Каждый раз с наступлением сумерек приходил иррациональный страх темноты. Но, к счастью, мой измученный организм принимал верное решение засыпать без задних ног.

Зато нашла колодец и яблоню, когда искала туалет. Его я тоже нашла.

В сундуке у меня было несколько чистых нижних платьев из льна. Мне столько сейчас точно не к чему, а на бинты сгодиться. Мои вещи в спешке собирала Тита, которая зачем-то положила два ну уж очень пышных и помпезных наряда. Наверное, у бедной девушки случился бы приступ, если бы узнала, что я планирую их использовать для подстилки.

С ворохом своего добра вернулась на кухню. Выбор комнаты был не таким уж и плохим: все окна на месте, двери – тоже, а пол и столешницы я сейчас быстро уберу. Веника, естественно, не было, зато в гостиной висела очень хорошая, ветхая штора. То, что надо для тряпок.

– Так, дружочек, скоро совсем стемнеет, – я исследовала шкафчики в поисках полезностей для розжига открытой печи, – мне надо тебе кучу воды вскипятить, – все полки были в основном пусты, лишь иногда попадались какие-то горшки с непонятным порошком, предназначение которых проверять я не намерена, – а здесь что у нас?

Один горшок оказался достаточно увесистым, я его чуть не выронила от неожиданности. Внутри была застывшая почти до окаменения янтарная масса.

– Бинго! – Раненный жеребёнок встрепенулся на мой вскрик, – это же мёд! Единственный продукт, который не портится, но самое главное у него что-о-о? – Мой приятель смотрел на меня грустными глазами, пока я всерьёз ожидала от него ответа, – правильно! Это природный антисептик!

Когда в одной из выдвижных ящиков мне удалось найти кремний и кресало. Любой, кто изучал историю огнестрельного оружия, знает и про огниво. А я ещё жалела, что стала криминалистом, знала бы, что попаду в такую историю, меньше прогуливала бы занятия по истории. Я уже боялась, что придётся тереть палочкой о брёвнышко для розжига. Это у меня точно не увенчалось бы успехом.

– Дров бы где найти, – я стояла у огромного стола посреди кухни, уперев руки в боки, оглядывая помещение, будто в углу действительно завалялась стопка дров, а я это пропустила, но на этом моё везение, кажется, закончилось.

Жечь мебель было опасно. Мало ли чем её обрабатывали, и какие пары состав будет выпускать при сжигании. А всё, что под руку попадалось, как назло было отполировано и явно чем-то пропитано и покрыто.

Я уже заканчивала беглое исследование первого этажа, но ни в разрушенной столовой, ни в огромном зале с кучей стульев и покосившимися картинами, ни даже в случайно обнаруженной мной оранжереи не оказалось ничего подходящего.

– Смотри, приятель! Нашла ведро, и оно целое, а не такое, как возле колодца было, – вместе с сотейником это уже сокровище.

Может, рискнуть? Табуретки, сваленные друг на друга в углу, выглядят достаточно просто. Даже почти не сырые.

Сейчас очень не хватало самого обычно спортивного костюма. Ломать мебель в платье, бегать с поднятыми юбками за книгами для розжига и водой – такое себе удовольствие.

Печь весело разжигалась, прогоняя тени из углов. Смахнув прилипшую от пота прядку волос со лба, я уже закончила мыть почти неподъемный казан.

– А ты спрашивал, почему я так ведру обрадовалась, – пыхтя, я наливала третье ведро в подвешенный на вертел казан, надеюсь, не рухнет, – дырявым воду таскать в эту махину – это до утра не справиться.

Кухня была огромной, у меня хватило сил вычистить лишь наш угол, куда на свои мягкие платья и вновь уложила раненного жеребёнка. Кажется, я слышала вздох облегчения, когда он ощутил мягкую подстилку под собой вместо твёрдой плитки.

Раны выглядели странно: колотые с рваными бороздами. Такое чувство, что его на крюках подвешивали. Некоторые были достаточно старые, но многие совсем свежие. Но некроза я нигде не нашла, что было хорошо. Промыв первую, я начала наносить растопленный на водяной бане мёд, как жеребёнок тут же подскочил и даже попытался меня укусить.

– Ну, тише-тише, – дула на опасную рану, уже смазанную мёдом, – я знаю, что больно, знаю, что горячо, но надо потерпеть.

Когда я уже закончила с перевязкой и вычистила раненный глаз жеребёнка, почти совсем стемнело. Пришлось подкинуть ещё стульев, чтобы наш очаг не погас. Заглядывать в темный дверной проём, ведущий в жилую часть особняка, было жутко. Казалось, что на меня кто-то смотрит из темноты, а из разбитых окон долетал шум леса, похожий на шёпот. Я даже обрадовалась, что первые деньки в одиночестве здесь я провела почти в бессознательном состоянии.

– Давай ногу твою посмотрим, – я не ветеринар, конечно, но болит у всех одинаково. Вся нога казалась здоровой, а проблема, скорее всего, в самом копыте, – дружочек, тебе придётся подняться и повернуться к свету, уже совсем ничего не видно.

Жеребёнок осознав, что я от него не отстану, не с первой попытки, но все же встал на трясущиеся ноги и покорно терпел все мои манипуляции, уже не закидывал свою ногу на правую.

– Сколько же здесь гноя, малыш, как ты это себе вогнал-то?

Щипцов, чтобы вытащить железный прутик не было. Он вогнался в то место, где нога переходит в твёрдый нарост копыта почти до самого основания, пальцами подхватить кончик никак не удавалось, а у жеребёнка уже заканчивались силы стоять.

– Потерпи ещё чуть-чуть, пожалуйста, – пальцами нащупала, где заканчивается воспаление, и надавила. Продвигая вперёд.

Малыш жалобно заржал, подпрыгнув от боли, но я держала его крепко, не позволяя вырваться:

– Совсем немного, – кончик вместе с гноем немного вылез из раны, зато сейчас удалось схватиться и вытащить его резким движением.

Обессиленный жеребёнок свалился обратно на свою кроватку. Но уже спокойно терпел, пока я пыталась избавиться от остатков гноя и промывала рану.

Пока мой друг вяло пил кипяченую воду, я смотрела на огромную, низкую луну через окно, облокотившись о столешницу.

Раньше я никогда не задумывалась о еде. Да, порой приходилось затягивать пояса, но это означало, что вместо стейков и куриного филе каждый день я буду есть что-то попроще типа каш и яиц. Но ни разу в жизни не было такой ситуации, что еды нет совсем. Ладно, даже в самые голодные студенческие дни всегда были масло, соль и картофель.

А сейчас пара несчастных яблок, найденных на участке, которые мой друг просто проглотил, не жуя. А я и вовсе второй день голодаю, а на мёд аллергия. Жеребёнку надо много есть. Может, травы ему натаскать? Как вообще заготавливают сено? Да какое сено, у меня даже ножа нет, не то что косы. Даже платья на бинты зубами и рукам распускала.

Огород засаживать не вариант, осень. Денег нет. Просить кого-то помощи страшно. Меня за последние дни уже дважды избили, а в нынешнем жёстком патриархате заставят ещё отрабатывать тем способом, который моя бабушка не одобрила бы.

Может, в этом доме есть что-то ценное? А что можно считать ценным? Ткани? Если их не сожрала моль, то можно попробовать. Правда, после обследования первого этажа, надежды на это мало. Мебель? Но я ещё не была у поверенного, чтобы сменить фамилию и заявить свои права. И денег на него нет.

– У тебя, случайно, нет богатых родственников? – Жеребёнок тихо посапывал, лёжа на боку.

Из закрытых глаз вытекала маленькая слезинка. Надо же, не знала, что лошади могут плакать. Хотя, чему я удивляюсь? Дети всегда дети. Ему было страшно, а ещё очень-очень больно. И он хочет есть. И не тогда, когда нам повезёт, а уже сейчас. И мне тоже нужна еда, иначе долго не протянем.

Опять выглянула на улицу. Лунный свет заливал запущенный сад с неубранными дорожками, за которым стеной возвышался непроходимый лес. Даже здесь, в освещенной комнате с живым существом, пусть и маленьким, находиться было дико страшно, идти в другую часть дома смелости не хватало совсем, хоть я и не слабонервный человек, но при мысли о том, что надо выйти сейчас на улицу, у меня ноги подкашивались от страха.

Опять посмотрела на спящего малыша с короткой гривой. Крупная слеза упала на изумрудную ткань, оставив тёмный след.

И я решилась.

Тихо, чтобы не разбудить малыша, расшатала и отломала длинную ножку от высокого столика. Пока поджигался конец палки, дыма повалило очень много, но уже неважно, чем пропитывали эту мебель, всё равно идти на улицу.

В лес.

Глава 8

Ветхий дом принял в свои тёмные объятия пугающими звуками. Света от моего недофакела было мало, но зато он был. Каждый раз казалось, что из-за тёмного угла на меня кто-нибудь выпрыгнет.

Встряхнула себя эту ересь. Кому надо сюда ходить? Люди это место избегают за километр, даже огромный извозчик ни в какую не хотел хотя бы приближаться к поместью. Призраки? Даже, если они существуют, что они могут сделать? Напугать? Страх пережить можно.

На улице было чуть посветлее, но всё равно двор казался чужим и недружелюбным. Вроде лес, а звуков животных или стрекотания цикад не слышно. Вот зачем я подумала про животных? Теперь кажется, что из-за каждого угла на меня смотрят волчьи глаза.

Так, Ада, мы и не такое проходили. Вот в школе на выпускном когда перебрала с алкоголем, вот тогда страшно было возвращаться домой и попадаться папе на глаза в состоянии нестояния. А сейчас что? Волки бы уже выли. Людей в округе нет, так что смелее!

Я уже добралась до ворот, точнее, до одной вороты, как остановилась, заледенев.

Мне точно не послышалось. Меня кто-то позвал по имени.

Обернулась на дом. В лунном свете он выглядел совсем жутко. Огромная, чёрная махина упиралась в небо высокими, стрельчатыми башнями. Голые, без листьев деревья вокруг протягивали к нему свои когтистые лапы, будто пытаясь добраться до тепла от огня, который сейчас греет моего спящего друга.

Но ни звука. То есть, никого нет. Просто послышалось от страха.

– Соберись, – я пыталась дышать глубоко и размеренно, – соберись. Соберись. Ты большая девочка, ты справишься.

Дорога к деревне казалась бесконечной. Я и так очень устала за день, следы от побоев ещё болели, а холодная вода, тяжелые ведра и беготня не придавали сил, вот нужна мне была эта авантюра?

Ну да, нужна.

– Да, чтоб тебя! – Факел погас.

Сколько бы не дула на эту треклятую палку, он никак не хотел заново разгораться. Дорога в ночи была еле различимой. Кроны деревьев не пропускали лунный свет от слова совсем.

Сначала хотела от злости выбросить чёртов факел, но потом передумала. Если кто нападёт, надо же будет чем-то защищаться.

Деревня показалась резко: я буквально вывалилась из тесного леса на поля. Какое же облегчение услышать звук жизни, я никогда раньше об этом не задумывалась. Даже дышать стало легче.

С наслаждением вдыхая ночной, по-осеннему свежий воздух, подставила лицо играющему с травой ветру.

У меня есть одна глупая привычка – в стрессовых ситуациях хихикать или и вовсе смеяться. Обычно по долгу службы в самых невероятных ситуациях приходилось держать лицо «кирпичом», но в самой неподходящий момент эмоции находили весьма интересный способ выхода наружу, делая неподходящий момент ещё и неловким.

Как-то раз был вызов в деревенскую избу, где прогремел взрыв. Когда мы приехали, всё уже, естественно, потушили, завалы выгребли, тех кого можно было спасти – спасли. Как выяснилось, один местный «умелец» за бутылку горькой устанавливал газовые баллоны всем жителям. Выходило дешевле, чем платить пожарным.

Того самого умельца нашли припечатанного тяжёлой дверью, вылетевшей из-за взрыва. Зрелище было не просто жуткое, а ненормальное. И вот именно в этот момент, под вой соседок причитания друзей и родных прямо как в мультике, тяжелая дверь медленно отлепилась от стены и рухнула на пол, открывая картину, от которой стошнило даже ветеранов.

Что сделала я? Правильно, хрюкнула в попытках сдержать смех, хоть смешно мне и не было вовсе.

К чему это я? Ах да, моё хихикание в ночной тишине казалось таким же неуместным, но я это не контролировала. Ну на самом деле на что я рассчитываю сейчас? Что мне тут же откроют двери и накормят, вдобавок дадут овса для малыша? Смех и только. Ко мне с добром отнеслась только мачеха, и то, это добро заключалось в том, что она убрала меня из моего же дома. А до этого дважды обошлись жестоко настолько, что даже сейчас если кто меня увидит со сна, подушкой не отмахается от такого кошмара.

К чёрту людей и этот мир. Я никому ничего больше не должна. Мне ничего не дают, значит, возьму сама.

Сжав зубы, я сошла с дороги и двинулась в сторону ближайшего домика, в котором не горел свет.

Я никогда в жизни не брала чужого, но я никогда в жизни и не попадала в такие истории. Совесть даже не пыталась остановить от кражи.

Кажется, собаки нет. Что бы ни происходило, но животное даже ради еды я не смогу ударить.

В дом, естественно, я не полезу, но, может, в деревянных сарайчиках хранят овощи? Домик совсем крошечный, должен же быть погреб или что-то вроде того. В самом дворике было много мелочей, которые сейчас казались мне сокровищами: чугунки, миски, глиняные кувшины, даже небольшой топорик! Вот он мне не помешает.

Стараясь не наделать шума, я аккуратно вытащила его из пня. Как на зло чего-то питательного не было. И да, я действительно рассчитывала найти что-нибудь прямо на улице.

Я уже подходила к сарайчикам, как услышала рыкающий звук.

Волки!

С палкой в одной руке и топором в другой, приготовилась защищаться. Неважно, что подумают люди, которые выйдут на шум, но без добычи я отсюда не уйду. Шум доносился из-за низкой пристройки к сарайчикам, похожий на курятник. Крадущимся шагом я приближалась к чьему-то пыхтению. Но это оказалась собака, сжимающая уже неживую курицу за шею. Кажется, она удивилась мне не меньше, чем я ей.

– Медленно, без резких движений положи курицу на землю и убирайся отсюда, – приказала я шёпотом, пригрозив топориком.

Пёс, глядя мне в глаза, на самом деле аккуратно выпустил из пасти бедную курочку, и, двигаясь задним ходом, поспешил убраться из моих глаз. Судя по туше и шерсти, пёс не голодал. У соседки моей бабушки тоже была собака, которая душила кур чисто из охотничьего интереса, а не от голода. Так что вряд ли я отобрала пищу у ещё одного голодающего.

С трясущимся от адреналина сердцем, подняла окровавленную тушку и прижала её к себе. Эту добычу я буквально вырвала из пасти зверя! Если доживу до старости, буду внукам рассказывать, что пёс был огромным. Буквально собака Баскервилей!

– Кто здесь? – Густой бас раздался, как гром среди ясного неба.

Свою цыпочку никому не отдам!

Быстро побежала в сторону леса, спотыкаясь и пригибаясь, пока хозяин пострадавшей не схватил на руку.

Горло душил смех. Надо же! Мёд, топор, курица – это точно удача! Я почти рассмеялась, проносясь по ночным полям, но в очередной раз споткнулась обо что-то твёрдое.

Падение было болезненным. Выбирая, что уронить, я выбрала топор. Курица – слишком ценная ноша. Кряхтя, приподнялась на локте, чтобы посмотреть, что остановило мой побег, и тут же рухнула обратно, расхохотавшись от души. Тыква!

Уже было плевать на поднявшийся лай в ответ на мой смех. Тыква была огромной. Слишком большой, чтобы унести на одной руке, но я справлюсь. Сундук же дотащила. Да я в полнолуние по проклятому лесу прошла в одиночку, с тыквой не справлюсь, что ли?

Всё же маленькие победы нужны для поднятия духа. Кажется, даже страха не было, когда я возвращалась обратно. А круглая тыква вполне себе хорошо катилась.

– Дружочек, ты чего не спишь? – Жеребёнок стоял на улице возле ступенек, чуть пошатываясь и с тревогой вглядываясь в моё лицо. Вполне возможно, что насчёт тревоги мне всего лишь показалось, приятно думать, что здесь за тебя хоть кто-то переживает, – смотри, что я нам раздобыла.

Малыш, всё так же поджав переднюю ногу, приковылял ко мне и уткнулся лбом в живот.

– Ты думал, я тебя бросила? Ты же мой единственный друг, а друзей не бросают, пошли в дом. Нам еще курицу учиться ощипывать.

Глава 9

Солнечные лучи злодейски проникли сквозь мутное окно, прерывая сытный сон.

Я сладко потянулась, лёжа на тёплом ложе из роскошных платьев. Очаг давно погас, но спать с новым другом под боком было очень и очень тепло. Из раковины выпорхнула птичка и тоже весьма довольно зевнула. Вчера и ей перепала тыковка.

Пока не проснулся жеребёнок, быстро сделала свои девчачьи утренние делишки, и поставила кипятиться воду.

– Надо дать тебе имя, – мой друг уже жевал утреннюю тыкву, пока я его перебинтовывала. Сегодня он выглядел значительно лучше, раны быстро затягивались. Неужели хорошая еда и всего одна ночь в чистоте дали такой грандиозный результат?

Жуя остывшее отварное куриное крылышко, пошла, наконец, осматривать свои новые владения.

Днём особняк не был уже таким зловещим, просто обычный дом, за которым уже много лет никто не ухаживал. Комната, перед кухней, которую я приняла за очередную гостиную, оказалась столовой. Только сейчас заметила длинный стол, лежащий на боку у стены, прикрытый пыльной тканью.

Немного попыхтев от усилий, мне удалось поставить его на ножки и передвинуть в центр комнаты. А он красив. На отполированной тёмной поверхности виднелись какие-то узоры, переплетающиеся с бутонами роз. Это, какого качества делали мебель, если она вся сохранилась настолько идеально? Ничего не отваливалось, не треснуло. Здесь гораздо больше сохранившейся мебели, чем мне показалось вначале.

Даже стулья, обтянутые тканью, сохранились полностью. Только очень грязные, видимо, из-за постоянных сквозняков, ткань, защищающую мебель от пыли, просто сдуло, плюс сырость и залетевшие сухие листья вот и получилось, что вместо насыщенной синей обшивки мы имеем то, что требует тройной химчистки.

У стен стояли буфеты, в некоторых даже сохранилась посуда. Насколько местные жители боялись этой усадьбы, что даже мародеры обошли её стороной?

Картины на стенах представляли собой печальное зрелище: вся краска почернела настолько, что некоторые изображения были едва различимы. Богатые рамы тоже потемнели. Некоторые криво, даже печально повисли, некоторые и вовсе валялись на полу, оставив выцветшие следы на стене, где они когда-то радовали глаз.

Гостиная, где я провела в бессознательном состоянии свои первые дни здесь, выглядела гораздо хуже. В отличие от столовой, в ней отсутствовала половина окон. Осколки были погребены под горами гнилых листьев.

Здесь была куча диванчиков, кресел и журнальных столиков, которые сейчас грудой возвышались в углу. Некоторую мебель уже можно только в топку, всё-таки годы в сырости она не пережила.

А вот холл с огромной лестницей был пустым, не считая люстры и всё тех же листьев. Остальная часть первого этажа выглядела такой же удручающей, особенно оранжерея. Здесь уже давно зажила своей жизнью местная флора. Трава, сорняки и кусты росли отовсюду, несмотря на то, что на улице газон уже отживал свои последние деньки под солнцем. Посреди оранжереи, прямо под свод высокого эркера возвышалось увядшее дерево.

Наверное, когда-то тратили очень много сил на уход, за всеми растениями здесь. Сейчас же даже не было видно, какого цвета плитка, покрывающая клумбы и пол.

Самое интересное начиналось на втором этаже. Эта часть дома выглядела чище, но такой же тёмной, даже мрачной. Тот, кто проектировал этот особняк, явно предпочитал мрачные оттенки и готический стиль: тёмное бордовое дерево, обои бордовые или изумрудные, но такие же тёмные, только золотистые вензеля немного спасали ситуацию, такие же почерневшие портреты, украшенные густой паутиной.

Здесь армия уборщиц потерпит поражение, а у меня даже веника нет. Как же не хватает старого доброго пылесоса.

За первой же дверью была небольшая комнатка с мебелью под белыми простынями. Хоть окна целы. Изумрудные стены, тёмный паркет, несколько полок с вазами и статуэтками покрытыми пылью и странный клавишный инструмент, напоминающий одновременно и уменьшенный рояль и клавесин.

Все комнаты были похожи друг на друга: спальни, даже кабинеты – все они выглядели так, будто кто-то оставлял их в спешке. На столе в самом большом кабинете, под слоем пыли лежали бумаги, будто над ними прямо перед уходом кто-то кропотливо работал. Некоторые книги лежали стопкой на низком столике возле кресла перед камином, отделанным тёмно-синей плиткой. В отличие от книг на первом этаже, эти сохранились неплохо, только деформированные. У некоторых расплылись чернила, но сами обложки остались целыми.

Но самое большое впечатление на меня произвела находка в одной из самых больших и красивых спален.

– Не может быть, – за одной из дверей скрывалась ванная комната.

Самая обычная ванная комната, обделанная лазурной плиткой, а в центре на львиных лапах стояла белая ванна. И здесь были краны. Неужели здесь есть водопровод?

Я так ломанулась к этому подарку небес, что едва не снесла напольную вазу с засохшими до черноты розами, которые смотрелись дико в этих нежных, даже девчачьих тонах.

Как только я крутанула один из вентилей, весь дом немедленно содрогнулся от дикого скрежета в стенах. Но вода не потекла. Так, ладно, закроем лучше, ещё дом рухнет.

Как только шум прекратился, я чётко услышала топот ног за спиной.

С дико бьющимся сердцем быстро обернулась, но, естественно, никого не было. Сразу вспомнилось, как мне показалось, будто кто-то позвал меня по имени ночью.

Звук шагов исчез. Тишина дома прерывалась только моим тяжёлым дыханием. Но не причудилось же мне!

Я быстро пробежалась по всему второму этажу, но никого не обнаружила. Уже собралась спускаться вниз, как остановилась перед гобеленом на стене, который раньше не заметила. За ним была лестница, ведущая на чердак.

Пробравшись сквозь вездесущую паутину, я ввалилась в полумрак помещения, заваленного сундуками и коробками. В кабинете, в спальнях я не нашла ничего ценного, хоть и просмотрела все полки и выдвижные ящики в спешке. Но за ценное я считала монеты и только их.

Я не знала, есть ли скупщики в этом городе, можно ли им продать вазы и прочее, а монеты – это беспроигрышный вариант. Но нигде ничего не осталось. Даже в хозяйских спальнях было много съеденной молью ветхой одежды, а украшений – нет. Видимо, бывшие хозяева всё же вынесли самое ценное.

Находка в первом же попавшемся сундуке заставила меня вскрикнуть от восторга. Нет, не деньги и драгоценности, но сухая и целая одежда! Целый ворох рубашек и штанов! Я, наконец, могу переодеть свой грязный вдовий наряд во что-то чистое и удобное!

Во втором сундуке тоже была мужская одежда, но кепы и куртки. Простые без излишеств, но целые. Видимо, эти мешочки с какой-то травой внутри служили влагпоглотителями и защитой против моли.

В других сундуках лежало то, что не представляло для меня интереса: рулоны бумаги, угольки. Какие-то инструменты, отрезы простой ткани, а в некоторых и вовсе хлам, предназначение которого было для меня загадкой.

Внезапно снизу послышалась какая-то возня, прерываемая ржанием жеребёнка.

Прихватив одежду, побежала спасать своего друга, с кем бы он ни сражался.

Сотейник с отварной курицей был скинут на пол, половины тыквы тоже пострадала, мало того. Что она упала на плиточный пол, так ещё и обидно разбилась на маленькие кусочки, которые сейчас спокойно жевал жеребёнок.

А вот косточки и куриная голова исчезли.

– Только не говори, что здесь крысы, – жеребёнок, естественно, не ответил, странно, что я ещё удивляюсь наличию здесь мерзких жильцов. Слышала ведь звуки по ночам.

Я всегда считала, что там, где бедность, там же и грязь. За почти десять службы криминалистом приходилось часто выезжать на вызовы в не самые благополучные семьи. И везде, где люди остро нуждались в средствах, было невероятно грязно, неопрятно, даже омерзительно.

Да, пенсионеры, например, тоже испытывали недостаток средств, но они умудрялись поддерживать опрятный вид своих домов, и я искренне считала, что именно это спасало их от бытовых преступлений.

А значит что? Правильно! Будем наводить здесь порядок. Хотя бы в той части, где мы обосновались с моим новым другом, который сейчас сытый со свежей перевязкой вернулся на свой лежак.

Кухня была большой, с целыми окнами и дверьми и источником тепла – не зря выбрала. Но почти всё помещение было заполнено мебелью и целой и не очень.

Всю рухлядь я вынесла в чулан за кухней. Что-то пригодиться для нашей печи, а что-то будет давать слишком едкий дым. Так или иначе, пусть здесь побудет, нечего место занимать.

На втором этаже я заприметила две комнатки, в которых кровати были гораздо уже, чем в остальных. Нет, переселяться туда я пока не собираюсь. Просто замёрзну от холода и ужаса по ночам, и любителя тыквы как-то не могу пока оставить одного. Вдвоём бояться как-то не так страшно.

Быстро переодевшись в мужскую одежду, пошла наверх, стаскивать матрасы из детских комнат.

Вот же странное состояние. На первом разрушенном этаже я чувствовала себя гораздо спокойнее, чем здесь, где всё цело и всё на местах. Даже сейчас, поднимая простыню с многогодовой пылью, меня не покидало ощущение, что я что-то ворую, причём при свидетелях.

Я готова была поклясться, что мне в спину упирается чей-то взгляд, но каждый раз оборачиваясь, видела лишь пустующие много лет комнаты.

Спустить тяжелые матрасы не составило труда: просто дотащить до лестницы и дать волшебного ускорения ногой, а там они уже сами весьма бодро вылетали на улицы сквозь отсутствующие двери. Пусть постоят, проветрятся.

После уборки кухни и столовой, в которой, кстати, обнаружились выдвижные двери в гостиную, и перекуса куриной спинкой, передо мной стала невыполнимая задача: стирка. Все простыни, которые я вытащила на улицу, платья в крови и меду, да и мой вдовий наряд, это, конечно хорошо, но как стирать? Не в ванной ведь на втором этаже, я даже не знаю, работает ли там слив.

– Есть идеи? – Я сидела на ступеньках, откусив гнилую часть яблоко и выплюнув её совсем не как леди, как подошёл жеребёнок, изредка несмело ставя правую ногу на землю, но тут же её поджимая, – стирать умеешь?

Он доверчиво положил свою голову мне на плечо, двигая носом, вымазанном в тыкве, в поисках сладкого аромата.

– Ты хочешь, чтобы я тебя погладила, или нос об меня вытираешь? – Со смехом скормила ему яблоко. День начинал близиться к вечеру, я дико устала, хотела есть, но растягивала курицу, чтобы хватило подольше, а сейчас было так хорошо… В смысле сидеть возле сада, в который осень явно поспешила прийти, грызть очередное яблоко, разделяя его с существом, которому я нужна, но на которого огромная тыква ушла почти за день. – С такими успехами мы всю деревню объедим. Что думаешь, насчёт того фонтана?

Вряд ли жеребёнок понял, что я от него хочу, показывая на один из трёх фонтанов, что поменьше, но он достаточно заинтересованно проследил в том направлении, куда я указывала.

А что? Мысль неплохая.

Немного повозившись с чисткой и мытьём фонтана, заткнула там слив и вывалила всю кучу одежды вместе, не разбирая, где белое, где чёрное, а где цветное.

Интересно, как бы на меня посмотрели местные жители, наблюдая за тем, как я оскверняю садовое творение, наполняя его уже пятым ведром воды для стирки.

Тыковка, то есть, жеребёнок, который уже доел свою тыковку, прихрамывая, следовал за мной по пятам от колодца к фонтану и обратно. Ему бы ещё лежать, восстанавливаться. Наверное, не зря говорят про лошадиную выносливость. Я уже в ногах путаюсь, а он всё ходит за мной. Скучно малышу одному лежать в готическом монстре, а тут я ему истории и байки травлю.

– Кажется, в своём плане я кое-чего не учла, – при первой же попытке поднять мокрую простынь, я чуть спину себе не сломала. Тяжёлая, зараза.

Тыковка с интересом наблюдал, как я, разувшись и подложив широкие штанины, перелезла через бортик фонтана, и принялась топтаться по мокрому белью в холодной воде. Малыш неуклюже попытался перелезть за мной, но споткнулся и упал носом в холодную воду.

– Вот он – мамкин помощник, – Тыковка, поднявшись с моей помощью, возмущенно отфыркивался от воды, но тут же принялся повторять топающие движения ногами за мной. Но только задними, – а сейчас вспоминаем Челентано и правой! Левой! Правой-левой! А теперь тушим окурок правой ногой, а теперь левой!

Если бы знала, топтаться с лошадью в уже грязной луже это так весело! Я даже поймала какой-то кураж и уже совсем бросилась в пляс. При очередном повороте я резко замерла…

Готова поклясться, что только что в одном из окон второго этажа я видела женщину. Моргнула, и она исчезла.

Тыковка боднул меня в живот, требуя продолжения веселья, но я не могла сдвинуться с места.

Да. Меня били по голове, да, я не доедаю, да, мой левый глаз всё ещё не до конца открывается, но это не галлюцинация. Я её видела. И видела её перекошенное от злости лицо, которое пробирало до мурашек.

– Хватит на сегодня стирки, малыш.

Уже ночью, лёжа на мягком матрасе, греясь в тепле открытой печи, относительная сытая и довольная спокойным сном Тыковки, я всё задавалась вопросом: а хорошо ли я осмотрела дом?

После того, как отжала бельё, что забрало почти последние силы, я ещё раз пробежалась по второму этажу, пока солнце окончательно не село. Да, было страшно, да, жутко не хотелось, но всё же… Кого я видела в окне? Случайная прохожая? Точно не жительница, этот дом до нашего с Тыковкой пришествия был явно нежилым. Помимо птички в раковине, естественно. Ах, и да, крыс.

Но что меня ещё больше насторожило, что лишало сна на эту ночь, так это сам дом. Да, он изначально был жутким, но только вечером я заметила одну очень большую нестыковку: снаружи эркерных башен было три. Одна это гостиная на первом этаже и хозяйская спальня на втором, и просто угол на чердаке. Вторая башня на два этажа занимала оранжерея. Но где третья? Ни утром, ни вечером я не нашла вход в неё. То есть, на первом этаже в многогранные окна упирался небольшой бальный зал, но на втором этаже ничего не было. Просто стена. На чердаке – тоже. Может, та женщина прячется там?

От этой мысли вместо страха пришла злость. Какого вообще чёрта? Это мой дом! Мой и Тыковки. Кто бы ни была та бабища, я её палкой взашей погоню до самого края проклятого леса. Пусть пока прячется, завтра разберусь.

Но вот сон всё не шёл. Не засыпалось как-то при мысли, что в доме есть посторонний, причём неизвестно где.

Может, всё же почудилось?

– Что там? – Мои мысли прервал Тыковка, который резко подорвался и уставился в окно, в черноту ночного леса.

У самой пульс уже в ушах бил, но ничего не смогла разглядеть.

– Тыковка, что там? – От тревоги даже как-то начало подташнивать.

И тут и до меня долетели мужские голоса и ржание лошадей…

Глава 10

Быстро, спотыкаясь от спешки, потушила огонь. Тыковка, верно поняв, что нужно сидеть и не отсвечивать, затаился рядом со мной. Сквозь чёрный лес не было видно незваных гостей, и шли они достаточно далеко от поместья. Порой казалось, что я вижу мерцание факелов, но эти вспышки проходили слишком быстро, чтобы понять, эти люди идут к нам или просто проходящие мимо.

Сейчас даже неизвестная женщина отошла на второй план. Её я боялась меньше. Даже начинало казаться, что она мне померещилась. А вот прохожие, которые сейчас перекрикивались вдали, меня пугали по-настоящему. На крайний случай можем спрятаться с Тыковкой в каморке, но любому, кто заглянет на кухню, станет понятно, что совсем недавно здесь кто-то был. Угли ещё горячие.

– А-а-а-и-и-да-а-а…

Шёпот раздался из ниоткуда и отовсюду сразу. Тыковка напряженно заворочал головой, издавая фыркающие звуки.

На этот раз мне точно не послышалось.

– А-а-а-и-и-да-а-а… – Я чуть не заорала от страха, услышав шёпот прямо над ухом. Пришлось зажать рот кулаком, сдерживая крик.

Если я слышу незнакомцев, они могут услышать и меня. Может, стоило поискать того кто звал меня, но мама с папой ещё с детства говорили, что я умная девочка. Я предпочла спрятать лицо, мокрое от слёз, в загривке Тыковки, который тоже начинал трястись от напряжения.

Может, к чёрту эту усадьбу? Я на такое не подписывалась. Кажется, вчера я говорила, что просто испугаться – не так уж и страшно. Я ошибалась.

Шёпот то нарастал, то становился тише. Кто-то очень напряжённо звал меня. Тыковка порывался встать, но я цеплялась за него, тихо плача от накатившего ужаса, как внезапно всё стихло. Не было слышно проходящих мимо гостей и этого ужасного шёпота.

Наконец, набралась смелости отлепиться от шеи жеребёнка и осмотреться. В ночной темноте кухня выглядела как обычно. С улицы слышался тихий шелест деревьев.

Интересно, а темнота может становиться ещё темнее? Или мне просто так кажется?

Резко стало слишком тихо, даже до звона в ушах. Моментально разлилось чувство иррациональной тревоги внутри. Тыковка напряжённо шевелил ушами, всматриваясь в темноту. От страха мне даже показалось, что его глаза блеснули красным, прямо как тлеющие угли в печи.

– У-у-би-и-ра-ай-те-ес-сь… – В соседней комнате раздался грохот переворачивающейся мебели. Со второго этажа, прямо над головой кто-то задолбил в пол так, что нам на голову посыпалась пыль с опилками.

– Во-о-о-он…

От ужаса я потеряла над собой контроль и с криком, прихватив Тыковку, выбегала на улицу, пробираясь сквозь падающие со стен картины и летающие книги.

Тыковка почему-то упирался. Может, я сделала больно малышу, всё же у него ещё не все раны зажили, но меня уже было не остановить. На улице я хоть знаю, с кем придётся столкнуться. Лучше уж здесь, на холоде, чем в проклятом доме.

До самого утра слышался шум и голос из дома, пока мы с Тыковкой тряслись под яблоней. С первыми лучами солнца всё вроде бы стихло. Чуть позже, услышав беспокойное сопение малыша, окончательно сморило и меня.

Проснулась только тогда, когда на нас начали падать прохладные капли осеннего дождя. Кажется, время уже перевалило за полдень.

Собрав последние остатки храбрости, всё-таки вернулась в дом и разочарованно вздохнула: все наши с Тыковкой старания по созданию уютного гнёздышка канули в Лету. Обеденный стол вновь был опрокинут. Грязные листья налетели и сюда, где я так тщательно вчера убирала и мыла полы. Наши матрасы были перевёрнуты, даже курочка валялась на полу безобразной кучей.

Кто-то явно не был рад нашему с Тыковкой присутствию здесь.

Упрямо поджав губы, убрала курицу в сторону, вернула на место наши кровати и приступила к ритуалу по набору и подогреву воды. Почему-то стало обидно, даже горько. Здесь-то я кому помешала? Что мы с раненным малышом успели сделать плохого? Вот за что нас выгонять?

После перевязки и уборки я была совсем разбитая. Пока Тыковка хрустел яблоками, я прискорбно гипнотизировала испорченную курочку. Из-за ночных испытаний я не знала, найду ли в себе силы выйти за новой кражей опять, но, кажется, придётся.

– Интересно, а кто были те люди, кого мы слышали ночью? – Тыковка, естественно, не ответил.

Сейчас повсюду стояла привычная тишина.

Ночью казалось, что голоса шли слева от поместья, где и дороги-то не было, лишь дикий кустарник. А, может, там что-то есть? Туда ведь я не заходила, а по сути это тоже моя земля.

Оставив дремлющего малыша, пошла на разведку.

Каждый раз, когда я выходила за ворота, складывалось впечатление, что лес вокруг меня сжимается, даже душит. Как и сейчас. Я прошла всего пару десятков метров до кустарника, а уже стало как-то тесно. Даже влажный воздух сгустился.

Кустарник оказался не только плотным, но ещё и очень колючим. Если бы не надела куртку, исцарапала бы и без того истерзанное тело. Где-то в глубине души казалось, что за ним найду ещё одну дорогу, но там оказались лишь вековые деревья и холмистая земля вся поросшая мхом.

Всюду, насколько хватало глаз, были деревья и лужи. Я стояла столбом, растерянно моргая. Но мне ведь не послышалось ночью, здесь кто-то был.

Моё внимание привлекло что-то, что выбивалось из общей тёмно-зеленой картины. Будто наполовину вкопанный в землю сундук. Я бы его и не заметила, если бы с деревянного угла не взлетела большая, чёрная птица.

Стараясь не вступить в лужу, потянулась правой ногой на ближайший мшистый холмик, как тот сразу же исчез подо мной, а ногу начало затягивать…

– Господи, болото!

Да что ж за чёрная полоса-то такая!? Казалось, что вот-вот вытащу правую ногу, как болото захватило в свой плен и левую. Но это уже ни в какие рамки, знаете ли. От растерянности начала барахтаться, но трясина стала затягивать сильнее, потом расслабилась, но ничего не изменилось.

Звать на помощь бесполезно. Есть две возможности: либо я здесь одна, либо нет, а после вчерашней ночи обе вероятности одинаково поганые.

Неужели это всё? А как же Тыковка без меня? Он хоть додумается выйти к людям, когда поймёт, что я не вернусь?

Уже не было сожалений, что я не вернусь домой. Все мысли захватил Тыковка с его грустными, бездонными глазами, которые доверчиво смотрели на меня, терпя боль каждый раз, когда я промывала и смазывала ему раны.

Сбоку послышался хруст веток.

– Тыковка! Уйди отсюда!

Я бы и рукой махнула, но её уже тоже засосало.

Жеребёнок, безошибочно выбрав твёрдую землю, потянулся зубами ко мне и схватил за плечо. Сантиметр за сантиметром вонючее болото выпускало меня из своих цепких лап, и я уже смогла схватиться за крепкую шею своего друга.

– Как же ты вовремя, малыш, – мы лежали на кустах: я, пытаясь отдышаться, а Тыковка, потому что я не давала ему подняться.

Я никогда раньше не видела болото вживую. Всегда казалось, что там должна быть видна водная поверхность, а здесь просто мох. Но сейчас я чётко видела, что упустила раньше – этот мох двигался. Как волны. Иногда то тут, то там он взрывался небольшими пузырями. Как я могла такое не заметить и полезть?

И сундука не видно. Вряд ли ночные гости были здесь. Хотя, может и были, но здесь и остались навсегда.

– Давай прогуляемся, – мы уже подошли к воротам, но домой что-то не хотелось.

Тыковка шёл уже более уверенно, но всё равно с опаской ставил правую ногу на землю, чаще просто поджимал её. Но прогулке, кажется, обрадовался. Потом спать крепче будем.

Я не собиралась выходить в деревню, нет. Вся грязная, в изодранной одежде распугаю всех. Просто хотелось увидеть нормальную жизнь. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что она всё ещё где-то существует.

Сразу за нашим мрачным лесом открылась весьма интересная картина. Нет, не люди с вилами и факелами, поджидающие нашу парочку, подозреваемую в краже тыквы и курицы, а… Даже не знаю как это назвать. Алтарь?

Прямо на границе между лесом и полем лежало распиленное вдоль длинное бревно, а на нём стояли кувшины и миски с засохшей кашей, хлеб, даже засоленное мясо. И курица! Ещё одна курица без головы! Это что же получается, они типа подношение преподнесли каким-то духам леса? Хотя, может, сейчас какой-то праздник.

– Слушай, но раз мы живём в этом лесу, то и эти подарки нам, ты как считаешь? – Тыковка заинтересованно провёл носом над столом. Его особенно заинтересовала тарелка с румяными булочками.

Пожав плечами, абсолютно без зазрения совести, прихватила корзинку с сыром, побросала туда булочки, даже хлеб чёрствый не обделила вниманием. И тыкву опять покачу домой. А вот всякие ленточки и платочки оставила на месте. На кой чёрт они мне? Лучше бы веник положили.

Я уже собралась было уходить, как зацепилась взглядом за странную коробку, выбивающуюся из общей картины. Здесь не было белоснежных, даже торжественных подарков, а было навалено на первый взгляд какое-то барахло.

Вот деревянный, маленький кинжал, но, судя по истёртости рукояти, с ним часто играли. Здесь было и странная стеклянная капелька с необычным узором. Её кто-то бережно упаковал в клочок грязной ткани. А ещё выглаженная обёртка от какого-то лакомства. И пуговица. Похожую пуговицу я видела на штанишках того пацанёнка, у которого забрала умирающего Тыковку.

Если деревенские принесли преподношения лесным духам или ещё кому, то лично мне оставили самые настоящие мальчишечьи сокровища.

Эту коробку я забрала целиком.

Глава 11

Эта ночь была ещё хуже, чем предыдущая.

На улице пошёл настолько сильный дождь, что пережидать буйство привидений, или кто обитает в этом доме, не было возможности. Мы с Тыковкой, спрятавшись в самом углу кухни, пытались не попасться под летающую мебель. Всю еду на этот раз я надежно спрятала. И опять всё успокоилось только к утру, мы даже смогли подремать пару часов в своих импровизированных кроватях.

На утро вновь всё было кувырком. А вот мыши вполне себе спокойно под шумок утащили кости и кусочки курочки, оставленной без присмотра.

Сегодня у меня важная задача: опять выйти в город.

Я уже надела ставший ненавистным чёрной наряд вдовы, а сейчас аккуратно складывала в холщовый мешок красивый сервиз, который отлично сохранился. Когда я достала последнюю чашку, буфет недовольно затрясся.

– Ой, да пошли вы, мне деньги нужны, – при свете дня таинственные обитатели этого дома не сильно пугали.

Я заметила одну странность: по ночам все предметы и даже мебель летают по дому в попытках прогнать меня с Тыковкой отсюда, но ничего не разбито. Этой ночью я точно слышала звуки бьющегося стекла, но не нашла никаких свежих осколков.

Нацепила шляпку с чёрной вуалью, чмокнула Тыковку в лоб, глубоко вздохнула и вышла на улицу.

На меня всё также оборачивались в городе, всё так же обходили стороной, шепчась за спиной.

Сегодня день такой солнечный и у меня почти ничего не болит, поэтому я просто решила прогуляться по огромной столице.

Чем выше поднималась на холм, ближе к королевскому дворцу, тем богаче становились дома. В самом низу, в рабочем районе, они были аккуратные, но бедные, стоящие неровной, единой стеной, в сравнении с тем, что я видела сейчас.

Целая шеренга шикарных коттеджей с ухоженными садами, череда магазинов с изысканными нарядами, уютные кафе с умопомрачительными ароматами. Да, это вам не отварная курица с капустными пирожками. Здесь выпечка пахла настолько божественно, что меня посетила шальная мысль прокрасться сюда ночью и совершить кражу с актом вандализма.

По пути попадалось много прогуливающихся парочек в помпезных нарядах. Я на фоне их всех – бедная сиротка, ещё и чайным сервизом слегка гремлю при каждом шаге.

Юные девушки в сопровождении своих гувернанток строили глазки кавалерам, которые все как один носили высокие шляпы и длинные волосы, собранные в хвосты.

Невольно вспомнился герцог Макбул. Пусть наша встреча и была неприятной, но, вынуждена отметить, он самый красивый мужчина из всех встречающихся в этом мире. И дело даже не в экзотической внешности с его чёрными, миндалевидными глазами. Скорее в том, как он себя вёл, слегка отстраненно, и не было этой холёной надменности, как у всех вокруг.

Я чувствовала на себе с десяток осуждающих взглядов. Видимо, выйти в свет вдове тоже полагалось только в сопровождении. А, может, мне и вовсе следовало голосить где-нибудь на свежей могиле своего новопреставленного дражайшего супруга, взывая к небесам слёзным вопросом: «Почему не я?». Ещё из разговоров с мачехой я выяснила, что вдовий наряд носят только особи благородного происхождения, титулованные.

И вот тут я – такая вся из себя нарушающая, нет, даже оскорбляющая немыслимым поведением устои общества. Я даже фыркнула под вуалью.

Из тех, кто может меня сопровождать, был только Тыковка. Но что-то мне подсказывает, что и его не особо приветствовали здесь.

Чем старше была встречающаяся дама, тем более заинтересованным был её взгляд на меня. По всей видимости, леди уже не надо было искать мужей, а им было откровенно скучно. Кажется, я стану предметом для сплетен номер один на ближайшее пару дней.

Размеренный прогулочный день прервали крики стражников и цокот копыт.

Внезапно из-за угла выскочил мальчишка в рваных штанишках и, сбивая с ног прохожих, бросился бежать вниз по городу. За ним гнались двое всадников, но из-за множества благородных людей на улицах, которые сейчас жались к стенам домов, они не были такими же маневренными, как мальчишка, успешно сбегающих от них.

Не знаю, что он натворил, но вряд ли что-то серьёзное. На вид совсем маленький. Надеюсь, его не поймают.

Продолжая прогулку, наткнулась на красивую деревянную вывеску «Ульрих Вринльдин. Лучший Поверенный Короля».

Вот для него-то мне и нужны в основном деньги. То есть, не на конкретного этого, а на самого дешёвого, но пора бы уже закрыть вопрос с наследством и именем. Мало ли батюшка бросится искать леди Арманд. А оно мне надо? Нет, конечно.

В нижнем городе было ужасно шумно и чересчур многолюдно. Прохожие порой сбивали друг друга с ног, кроме меня, естественно же. Даже бегающие по делам люди избегали меня словно прокажённую.

Просто погулять здесь не получится, да и атмосфера не та, а я, сколько не брожу, всё никак не могу найти хоть какого-нибудь скупщика или наподобие того. Мне даже в голову не приходило, что его здесь нет вовсе. Здесь много воришек, а если есть воры, значит, есть и те, кто покупает краденное.

Хотя, может, они скрываются?

Среди толпы народа, торопящейся по своим делам, неосознанно выделила того самого бегущего мальчика из верхнего города. Он постоянно оглядывался, останавливался то у одного входа во дворик, то у второго. Причём, прохожие его будто не замечали. Один пузатый мужчина со свертком даже споткнулся о мальчика, выплюнул ругательства и дальше пошёл по своим важным делам.

Стражников на лошадях не было видно. Пока что.

У меня в университете была преподавательница со смешным именем Афоня. Афанасия Геннадьевна, женщина лет, наверное, ста пятидесяти (нам молодым увальням так казалось) часто повторяла, что нужно доверять своему чутью. Юной студентке в голову не могло прийти: зачем? Чутьё не впишешь в протокол, не вынесешь в заключение экспертов. Давно придумали сотни методичек, по которым все заключения пишутся.

Только после работы в следственном комитете я поняла, о чём она говорила. Чутьё просыпается редко, а если уж проснулось, раскручивай его до конца. Под протоколы и заключения вписать можно всё, что угодно. Способы придумали очень давно.

Сейчас чутьё подсказывало проследовать за этим мальчиком. До сих пор не понятно, почему стражники его преследуют. В руках, вроде, ничего не нёс. Не воришка. И вряд ли этот мальчик мог кого-то убить или навредить.

И он не обращал на меня абсолютно никакого внимания.

Лавируя между прохожих прогулочным шагом, я приближалась к арочным деревянным воротам, через которые перепрыгнул мальчишка. Так резко скакать по ограждениям я, увы, не способна, но открыть незапертую дверь, пожалуйста:

– Вот так встреча, – ласково сказала мальчику, у которого несколько дней назад забрала раненного Тыковку.

Здесь стояли трое мальчишек: беглец, тот самый мальчик, который не успел удрать, когда я искала выход из города – совсем кроха в смешной шляпе с широкими полями, явно краденной, и мой старый рыжий дружок. Все они замерли от страха, глядя на меня. На этот раз никто даже не пытался убежать. Блин, надоело производить жуткое впечатление на окружающих.

– Ты почему убегал? – Спросила у паренька в розыске. На вид он казался самым старшим из всех. Достаточно рослый, по-подростковому угловатый, и такой же босой. Может, забота о Тыковке повлияла на мои материнские инстинкты, но я не могла прогнать тревожные мысли о том, что на дворе осень, земля холодная, а по ночам и вовсе до костей пробирает. А они все раздетые. Самый маленький носом шмыгает, и совсем не по-джентльменски вытирает то, что не «вшмыгнулось».

– Рюдюкюль леди Лавариан порвал, – слегка нахально ответил подросток.

– Ты совсем дурак? – Мой старый знакомый в ужасе вытаращил на того глаза, – она же матушка будущей леди Макбул! Тебя закуют в кандалы!

Знакомое имя неприятно кольнуло в самое сердце.

– Почему ты порвал ридикюль? – было ли мне на самом деле интересно? Нет. Хотелось ли мне живого общения хоть с кем-то, кроме приведений в особняке? О, да!

– Да она столько булок туда пихала, как бы её саму не разорвало. Я, меж прочим, о здоровье справился. Защитил тыл и телеса!

– Как тебя зовут, защитник?

– Бахо, – с гордостью выпячил тощую грудную клетку парень, – а это Сони, – он кивнул на мальчишку, у которого я забрала Тыковку, – и Лала, – самый маленький из них, с пухлыми щёчками, с самым серьёзным видом, который смотрелся даже комично, приподнял шляпу в знак приветствия. – Его зовут Ларт, но он заикается, так что Лала. Точнее, заикался

Лала возмущённо вспыхнул, грозно топнув ножкой.

– Он в банях леди Лавариан увидел, с тех пор вот…– Я еле сдержала смех в ответ на такую нелестную оценку будущей тёщи герцога Макбула.

– Я здесь не просто так, – ребята, казалось, уже и не боятся мою чёрную фигуру с вуалью, даже заинтересованно следили, как я засунула руку в холщовый мешок и жестом фокусника достала оттуда деревянный кинжал, найденный вечером накануне, – я так полагаю, это ваше сокровище?

– Это Лалы, – малыш поспешно выдернул свою игрушку и счастливый сжал её в кулачке.

– Значит, вы не злитесь? – Сони – единственный кто не приблизился ко мне, а настороженно наблюдал за всем со стороны.

– На что злиться? Вы мне подарили подарки за… – Тут меня осенила догадка. Я-то думала, что эти подарки мне достались за то, что спасла Тыковку, но, кажется, дело тут вовсе не в этом, – так это вы спёрли мой кошелёк с монетами?

Троица уже была готова кинуться в рассыпную, но я откинула вуаль и грозно посмотрела на каждого в отдельности.