Противостояние президенту США. Откровения бывшей помощницы Байдена

Tara Reade

LEFT OUT: WHEN THE TRUTH DOESN’T FIT IN

Печатается с разрешения автора

Copyright © Tara Reade, 2021

© Мира Тэрада, перевод на русский язык, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Посвящение

Моей дочери, напарнице в охоте за радугой[1], Микаэле Розали, которая приносит мне столько радости и вдохновенной любви.

Моей матери Жанетт, которая бесконечно меня любила, придавая мне сил и мужества, и о которой я могу сказать словами одного из ее любимых авторов, Эрики Йонг: «Моя мама хотела, чтобы я была ее крыльями и летала так, как она сама никогда не осмеливалась. Я люблю ее за это».

Благодарность

Практика благодарности – это то, чем я занимаюсь каждый день либо в медитативной молитве, либо в размышлениях.

Есть много людей, которым я хочу выразить свою благодарность.

Моя семья. Моя дочь Микаэла, которая справилась с огненным штормом и поддержала меня. Шарм и котята, которые каждый день напоминают мне, что безусловная любовь существует. Мой брат Майкл, спокойной ночи, милый принц. Мой брат Коллин и его милая семья – Дэни, Пайпер, Грейсон и Вайолет – чей привычный уклад жизни был нарушен. Мой брат Брент, его жена Кэти и их дети. Анетт, которая была рядом и плакала вместе со мной. Мейв, которая все знала и помогла мне нарушить молчание. Венди Дейл, Джина и Джена Киндшер, которые всегда рядом со мной и Шармом. Луи, Дэвид и Джули, Хайди, Лаура, Джо, Айлин и Кэл и вся их банда. А также Тара Сатфен, которая указала мне путь. Теперь я должна ему следовать. Дон, благодаря которому моя история была услышана. Кейт, ты на минутку вернула мне маму. Линда Лакасс, которая была таким хорошим другом на протяжении десятилетий, Авалон Клэр и Ангус.

Смелые журналисты Кэти Халпер, Райан Грим, Рич Макхью, Мегин Келли, Кристал Болл, Эми Гудман, Натан Робинсон, Джозеф Вульфсон и другие. Джозеф Бэкхольм, который понял мою боль в 2003 году. Алекс и Вера, а также Ли, которые выслушали мою историю о том, что случилось в 2012 году, и разделили мое горе. Мой адвокат Дэниел Хорнал, попавший в эту передрягу. Донни, который во многом помогает (и не только с прической и макияжем). Спасибо команде медиакомпании TVGuestpert – Джеки Джордан, Стефани и Лоре – за то, что донесли мои слова до всего мира.

Благодарность выжившим.

Предисловие

Как вы называете того, кого власть презирала, ненавидела, терроризировала, увольняла и заставляла замолчать? Я называю его героем, борцом за правду. Я зову этого человека Тара Рид. Многие скажут, что Тара написала эту книгу ради прибыли. А я скажу: «Ну и что?». Что, если бы история вашей жизни была искажена в соответствии с версией, которая приносит пользу только Национальному комитету демократической партии США, только Джо Байдену? Что бы вы сделали, если бы на каждом шагу вас поносили, потому что так выгодно вашему насильнику? Жизнь Тары была разобрана на части богатыми и влиятельными лжецами – демократами, которые хотят сохранить свою власть любой ценой.

Что бы вы сделали, чтобы ваш насильник не смог стать одним из самых влиятельных людей на земле? Вы бы пошли на все, чтобы высказаться? Тара была готова на все, и она это сделала. Нужно иметь невероятную решимость, чтобы вынести еще больше травм. Я знаю, что это правда. Я могу распознать, когда человек так же, как Тара, серьезно травмирован. Тара говорит правду. Вы понимаете, какой силой духа должен обладать человек, который рассказывает о своей глубочайшей боли, несмотря на то, что будет высмеян? Я могу дать вам ответ на этот вопрос – это ад.

Выступая от имени Тары, я была занесена в черный список многими, в том числе газетой «Нью-Йорк Таймс», которой я помогла выиграть Пулитцеровскую премию. Фейковые новости – это не только то, что написано, но и то, что намеренно опущено. Когда дело доходит до наблюдения за кликой либеральных медиамагнатов, работающих против Тары, единственное слово, которое приходит на ум – «грустно». Раньше я считала их хорошими парнями, коими когда-то и демократов считала. После одного звонка представителя Хиллари Клинтон руководителям телеканала NBC News разоблачение моего собственного насильника было закрыто. Я знаю, кто с кем вступает в сговор и почему. Я стала свидетелем злобы, направленной на Тару слишком многими левыми, и поняла, что они могут быть такими же мерзкими, как и худшие из правых. Заблуждение миллионов демократов, похоже, состоит в том, что, будучи «либералами», они избегают участи считаться плохими людьми. Как долго эта двухпартийная система обманывала американское общество! Как долго люди обманывали сами себя!

Для всех, кто радостно написал в соцсети Twitter Таре «ЗАКРОЙТЕ ЕЕ», у меня есть сообщение: Внимательно посмотрите на себя. ВЫ соучастники зла. Для тех, кто задается вопросом, почему Тара заговорила только тогда, когда Байден стал предполагаемым кандидатом – вам солгали! Откройте глаза, уши и сердца. Прислушивайтесь к пострадавшим не только тогда, когда это политически удобно. Жизнь непроста и запутанна. Но это не делает человека лжецом, это делает его сложным.

Тара Рид для меня герой. Прочитайте ее рассказ, и пусть она станет героем и для вас.

Роуз МакгоуэнАктриса, автор, активистка

Введение

Слова могут преодолевать тысячи миль. Пусть мои слова создадут взаимопонимание и любовь. Пусть они будут прекрасны, как драгоценные камни, и прелестны, как цветы.

Тит Нат Хан[2]

Я с двух сторон свечу зажгла. Не встретить ей рассвет. Но – милые! враги! друзья! Какой чудесный свет![3]

Эдна Сент-Винсент Миллей[4]

Я сидела в своей машине, забитой до предела вещами. Мои кошки протестующе выли из переносок. А лошадь я отправила через компанию по перевозке животных, и она уже час была в пути. Пандемия, скандал, угрозы убийства, травля, выселение, потеря работы – я вдруг почувствовала, как все мои дерзость, огонь и сила покидают меня. Слезы начали медленно капать. Прежде, чем я съехала с подъездной дорожки, я увидела лань, которая из месяца в месяц приходила к моему маленькому домику-студии. Дикая, но дружелюбная, она жевала траву, наблюдая за мной. Сколько дней и ночей ее тихое присутствие выводило меня из хаоса. Я оставила ей морковь и шепотом попрощалась. Отъехав от дома, я почувствовала себя одинокой и побежденной.

Вскоре я остановилась, чтобы проверить, все ли зафиксировано на крыше машины. На душе было так тревожно, что я расплакалась. Я стала молиться. Молилась за себя, за оставшуюся лань, за свою лошадь и кошек, за свою семью. Я подумала о своем старшем брате Майкле, давно ушедшем с этой земли, и взмолилась: «Майкл, пожалуйста, пошли мне знак, дай мне знать, что думать». Я вздохнула и огляделась. Мимо проносились дикие индюки, паслись лошади, и я чувствовала тихий ветерок.

Когда я снова завела машину, из радио донеслись слова: «Мама, не волнуйся ни о чем, все будет хорошо… три птички у моего порога… Это мое послание тебе, у-у-у…». Я рассмеялась сквозь слезы. Песня Three Little Birds Боба Марли играла, когда родилась моя дочь. Я никогда не забуду, как смотрела в ее глаза и чувствовала любовь и преданность, которые я никогда прежде не испытывала. Рождение Микаэлы было самым радостным и священным событием в моей полной трудностей жизни. Я глубоко вздохнула и улыбнулась, думая о Майкле и о том, как бы он любил мою дочь, если бы был жив.

Я прошептала небесам: «Поняла, Майкл», и продолжила свое путешествие к новому дому.

Я написала эту книгу для своей дочери, своей семьи, а еще для вашей дочери, вашей сестры, ваших друзей, вашей матери и бабушки, для всех мужчин в нашей жизни и для вас. Эта история имеет мало общего со справедливостью и больше связана с исцелением от боли. В ней переплетаются травмирующие события и радостные моменты моей жизни. Многие женщины прошли через такие же испытания дома или на работе.

Я изменила имена некоторых людей для того, чтобы защитить тех, кто не хотел быть на виду. Поэтому даже если вы знаете, кто это, пусть они остаются под выдуманными именами. Это моя история, а не их. Это сборник моих воспоминаний и суждений.

И это не атака на какую-либо политическую партию. Я часто говорила, что всю жизнь была демократом, и мой выбор работы доказывал эту приверженность. Однако те самые люди, которых я поддерживала и на которых работала всю свою жизнь, в итоге бросили меня. Публичный позор, который обрушили на меня средства массовой информации в попытке заставить замолчать, просто ошеломлял.

В политических интересах я была отодвинута в сторону и исключена из любых разговоров. Я надеюсь, что моя книга принесет перемены, и другим пострадавшим больше не придется чувствовать боль изоляции и отторжения только потому, что они высказались против влиятельного человека. На моем пути было много людей, которые вдохновляли и любили меня, не задумываясь о том, чтобы убедиться в достоверности моей истории. Просто им было небезразлично. Происходят некоторые вещи, которые мы не можем контролировать, но мы можем управлять нашей реакцией на них.

В то время, когда я писала эту книгу, моя дочь Микаэла переживала ужасное предательство. Тролли в социальных сетях разыскали ее отца (который был лишен родительских прав и уже давно с ней не общался). Он скормил этим троллям ложную информацию о дочери и начал преследовать ее. Это побудило ее создать видео, в котором она умоляла отца и всех, кто занимался этой травлей в соцсетях, оставить ее в покое. К счастью, она сильный и позитивный человек. Я в восторге от ее спокойного и рационального подхода к проблемам, хотя ей всего лишь двадцать с небольшим.

Однажды Микаэла призналась, что гордится мной. Это так много для меня значило! Ведь я боялась, что мои публичные заявления о том, что произошло в 1993 году, усложнили ее жизнь. Вместо этого она сказала, что рада тому, что я открываю правду.

Одна из мыслей, которую я пыталась донести, состоит в том, что переход от статуса «жертва» к статусу «выживший» – нелинейный процесс, и он требует усилий. Что бы ни произошло в нашей жизни и какие бы проблемы мы ни пережили, полученный опыт не должен управлять нами. Мы можем сами сформировать наш опыт. В марте 2019 года я начала свой путь, публично обсуждая Джо Байдена. В 2020 году, когда Джо Байден мог выбыть из президентской гонки, я наконец рассказала свою историю полностью.

Меня много раз спрашивали, сожалею ли я о том, что пошла вперед, учитывая сколько злобы на меня вылилось. Меня исключили изо всех общественных движений. В том числе и из движения #MeToo[5], которым демократы то прикрывались, когда им это было выгодно, то быстро сбрасывали со счетов, как только это переставало служить их интересам. Нет, я не жалею, что выступила с заявлением. Купленные тролли, преследующие меня и мою семью в социальных сетях, предвзятое отношение СМИ ко мне – все это больше говорит о патриархате Америки и о том, как практика изнасилования была, по сути, узаконена для защиты влиятельных мужчин от любой ответственности.

Я наблюдала, как Национальный комитет демократической партии (НКДП) поощряет сексуальных хищников и расширяет их возможности. В настоящее время НКДП вооружил толпы интернет-троллей для нападения на тех американских граждан, которых он считает угрозой. В какой момент коллективное наблюдение за сексуальными домогательствами и неправомерным поведением со стороны влиятельного человека, а также принуждение пострадавшего замолчать делает НКДП соучастником насилия? Если посмотреть на две наши политические партии, то видно, что они не только являются соучастниками, но еще и вознаграждают хищников более влиятельными позициями. Непостижимо, что политической организации разрешено использовать свои ресурсы для нападения на кого-либо только потому, что у него противоположные взгляды.

Я не хочу никого обвинять. Моя цель – раскрыть тех, кто пытался заставить меня замолчать. Мы все должны извлечь уроки на будущее.

Если вы решите встать и рассказать миру свою собственную историю, будьте готовы к опровержениям и оскорблениям в ваш адрес. Они ощущаются как осколки стекла, врезающиеся в вашу психику и разрывающие ваше сердце. Будьте готовы стоять в этой огненной буре и говорить в пустоту. Вы можете потерять все и ничего не приобрести. Лично я не жалею ни об одной минуте и ни об одной беседе, потому что все это многому меня научило. Я бы также посоветовала вам знать свои права и помнить, что условия трудоустройства не должны заставлять вас молчать о сексуальных домогательствах.

Высказывайтесь, будьте тверды в истине и в своем самоощущении, но знайте, что это огромное испытание. В то же время вы будете сполна вознаграждены. Мужество говорить правду о влиятельном человеке принесет ощутимое облегчение вашей душе.

Глава 1. Тара восстает: скандал во время пандемии

Пусть у тебя будет интересная жизнь.

Китайское благословение и проклятие

В Морро Бэй (штат Калифорния) есть пляж, где я каталась на своей серой арабской лошади по имени Шарм. Она мчалась галопом, стуча копытами по песку, и у меня было ощущение, что я парю. Шарм переходила на шаг, а я наклонялась вперед и опускала руки вниз, касаясь пальцами прибоя, скользя по пенистой влаге волн. У нас было такое взаимное доверие, что я могла полностью расслабиться. Это уникальное воспоминание пронесло меня через годы борьбы и горя.

За день до отъезда в Вашингтон (округ Колумбия) в 1993 году я расчесала гриву Харизмы, покормила ее, как будто пыталась попрощаться. Я знала, что пройдут месяцы, прежде чем я снова смогу увидеть ее и покататься. Я планировала сборы и чувствовала, как трепещет мое неизвестное будущее. Я только что получила должность помощника по персоналу у сенатора Джозефа Байдена. Тогда я не могла знать, что начало моей карьеры окажется ее концом.

Спустя годы я стояла и смотрела из окна своей кухни на мать-индюшку, за которой плелись и пищали ее детеныши. Была весна, и соседская глициния начала увядать. Я методично молола кофе, наслаждаясь его ореховым запахом. Мои кошки требовали еду. И тут мой покой нарушил телефонный звонок.

На экране телефона всплыло имя моей дочери, и я взяла трубку.

– Мама… Мама… Я не могу! Боже мой… ты видела?! – Микаэла бессвязно закричала мне в ухо.

В тот день я еще не включала радио и не заглядывала в интернет. А телевизора у меня не было.

– Мама, они говорят о тебе и… о, Боже! они… это… – ее голос срывался, как всегда, когда она злилась.

– Подожди, Микаэла, что происходит? – я оставалась спокойной.

– Люди в интернете и в СМИ обзывают тебя лгуньей! – она была на грани слез. – Мне звонят и присылают сообщения с просьбами связаться с тобой.

Я слушала Микаэлу и смотрела в окно. Мать-индюшка теперь отгоняла самого маленького детеныша от дорожки. Я наблюдала, как она пытается собрать вместе свою маленькую стаю.

Неохотно просмотрела свою ленту в соцсети Twitter и поток статей в интернете. В директе и электронных письмах были разбросаны слова «лгунья», «сука», «шлюха» и кое-что похуже.

– Кики, мы знали, что будет трудно.

Кики – это прозвище, которое я придумала для Микаэлы.

– Трудно?! Ма, это неправда, что они говорят о тебе. Ты в порядке?

– Дай мне минутку, милая, и я тебе перезвоню.

– Хорошо, – грустно ответила она.

– Я люблю тебя, – вздохнула я и повесила трубку. Моя история с Джо Байденом, о которой когда-то знали только моя семья и несколько избранных друзей, теперь стала пищей для всего мира.

Позднее тем же утром в телефоне раздался резкий женский голос с акцентом Восточного побережья.

– Тара?

– Да.

– Это Бет Рейнхард из газеты «Вашингтон Пост». Вы выступили с обвинением Джо Байдена в сексуальном насилии. Разве вы не понимаете, что это повредит его предвыборной кампании? – она почти кричала на меня.

Я остолбенела и на секунду замолчала. Я уже разговаривала с журналистами, в том числе из газеты «Вашингтон Пост», в 2019 году, когда обсуждала сексуальные домогательства, которым подверглась в офисе Джо Байдена. Однако это был первый раз, когда меня ругали. Она продолжала задавать вопросы, больше похожие на утверждения. Я решила не вешать трубку и на все ответить.

– Я была слишком напугана, чтобы заявить обо всем, но я пыталась это сделать раньше! – мне даже самой показалось, что я оправдываюсь.

Она потребовала рассказать всю мою историю.

– Я говорила обо всем этом в подкасте Кэти Халпер, – ответила я со вздохом.

– Мне нужно услышать это от Вас с самого начала, – настаивала она.

Я не из медиасферы и не понимала, что можно говорить «нет» журналистам или вообще не отвечать. Мне казалось, что не ответить было бы дурным тоном, даже невежливо. Кроме того, я была изолирована в своем доме-студии, как и большая часть страны, в разгар пандемии Covid-19. «Карантин» и «самоизоляция» все еще были новыми терминами в нашем коллективном лексиконе.

Я начала делиться с Бет своими воспоминаниями о том, что произошло у меня с Джо Байденом. Она временами резко перебивала. Я дошла до момента насилия, и меня захлестнули эмоции. Мне стало страшно до головокружения. Не слишком часто приходилось рассказывать эту историю раньше. На самом деле, я потратила большую часть своей жизни, пытаясь стереть ее из памяти.

– Он двигал рукой вверх? – спросила она.

Я почувствовала, как у меня перехватило дыхание. Я растерянно думала, что она имеет в виду.

– Он трогал твой клитор? – уточнила Бет уже более уверенным тоном.

Я запнулась, признавая, что он провел рукой вверх после того, как вытащил пальцы из меня. Она намекала на то, что я испытывала удовольствие? Или она пыталась сделать так, чтобы это прозвучало как близость по согласию? Что это вообще значило? Она повторила свой вопрос, который прозвучал, как эхо.

Разговор закончился моими рыданиями.

– О, Тара! Я тебе перезвоню, – нетерпеливо заявила она с характерным восточным акцентом и повесила трубку. Раздался двойной щелчок, когда нас разъединили.

Я пошла в ванную, и меня вырвало. Я опустилась на колени и заплакала. Ко мне забрел кот и обеспокоенно коснулся меня своим маленьким носиком. Я взяла кота на руки и крепко прижимала к себе, пока он, наконец, не освободился от накала моих эмоций.

Разве так разговаривают репортеры? Для них считается нормальным причинять еще больше травм во время интервью? Почему она спрашивала о моем клиторе? Мне стало стыдно за то, что у меня не хватило смелости поставить ее на место и попрощаться первой.

Вскоре после этого я поняла, почему она спрашивала. Я наблюдала, как в социальных сетях начали разворачиваться странные разговоры.

Позже в тот же день я разговаривала по телефону с другим репортером, интересующимся моим мнением. Затем я наткнулась на пост Ричарда Н. Коми[6] в соцсети Twitter: «Женское влагалище расположено таким образом, что не так уж легко просто засунуть туда палец, если только сама женщина не окажет какого-либо содействия. Вот почему я считаю утверждения Тары Рид ложными. Она ищет внимания».

Я несколько раз перечитывала этот оскорбительный пост и множество ужасных комментариев. Я оцепенела. Интимные части моего тела теперь стали публичным обсуждением и поводом для дебатов.

– Мама, ты в порядке? – спросила Микаэла во время очередного телефонного звонка, – я видела последние новости.

– Нет… Да, я пытаюсь не обращать внимания, но – увы! – призналась я.

– Я просто не могу поверить, что они так тебя обсуждают! – в ее голосе звучали недоверие и злость.

Я решила разрядить обстановку.

– Ну, видимо, этот мужчина, автор поста, считает себя экспертом по позам в добровольном сексе, что-то вроде заклинателя вагин, – я рассмеялась над абсурдностью собственной шутки.

Микаэла в ужасе замолчала, но вскоре напомнила мне:

– Мама, ты снова используешь юмор в качестве защитного механизма. Тебе нужно переварить эту травму, – она всегда была мудрой не по годам.

– Это всего лишь механизм, – ответила я, и Микаэла наконец усмехнулась. – В любом случае, милая, я знаю, что это суперкринж.

– Мам, не говори «кринж».

Я рассмеялась, вспомнив, как она подростком ругала меня или закатывала глаза перед друзьями, когда я произносила такие слова, как «отстой», как будто они все еще были популярными выражениями.

– Перестань пытаться быть крутой, мам, – наставляла меня дочь, когда я отвозила ее в школу.

– Возможно, моя вагина хотела что-то сказать миру, – философски заметила я.

– О, Боже мой, мам. Это и есть пресмыкательство. Не произноси слово «вагина» перед кофе, – она наконец-то рассмеялась, а напряжение и печаль испарились.

Я сделала мысленную заметку, добавив это слово в свой список запрещенных выражений.

– Ты что-нибудь слышал о Коллине? – поинтересовалась она о моем младшем брате.

– Да, он не знал, что сказать. Он погрузился в домашнее хозяйство. Его концерты отменяются до конца июня, – ответила я.

– Люблю тебя, мама, мне нужно идти на работу. Позвони мне позже.

– И я тебя люблю, милая.

Несмотря на всю мою браваду и шутки, я была глубоко унижена этими постами и статьями. Ни одно из недавних событий не казалось забавным. Все это вынесло на поверхность глубокую и болезненную травму, которую я очень долго отрицала. Однако мне не нравилось пребывать в постоянном состоянии тревоги. Я хотела выступить с достоинством, а реальность была такова, что я чувствовала себя совершенно недостойной.

Я вышла из дома, чтобы побыть в тишине на природе. Появилась старая лань с белой шерстью на мордочке. Я зову ее Бабушкой. Пока я разбрасывала для нее морковь по земле, она шла рядом. А потом, устремив на меня мудрый взгляд, спокойно улеглась у забора, неторопливо жуя угощение, как будто демонстрировала свое доверие. Рядом с ней примостилась кошка. Ощущение тихого присутствия животных всегда успокаивало меня по утрам. Отключив телефон, я глубоко вдохнула теплый воздух. Я приготовилась к предстоящим дням.

Глава 2. Суицидальные мысли и другие побочные эффекты

Когда доберетесь до конца веревки, завяжите узел и держитесь.

Франклин Рузвельт

Должна быть какая-то инструкция для разговора о влиятельном человеке. Там нужно написать: «Побочные эффекты: может привести к потере работы, жилья, карьеры, отношений и мыслям о самоубийстве. Вызывает угрозы расправы со стороны окружающих, иррациональную тягу к творогу, шоколаду и другим вкусным продуктам. О, и еще вызывает депрессию!».

Репортер газеты «Нью-Йорк Таймс» чуть не убила меня. Может быть, не специально, но она продолжила с того места, на котором остановилась Бет Рейнхард из «Вашингтон Пост», пытаясь подорвать мой авторитет. Лиза Лерер из «Нью-Йорк Таймс» использовала свое обаяние, чтобы завоевать мое доверие, а затем предала и меня, и мою дочь. Позвольте мне объяснить.

Было поздно. Жаркая, душная ночь. Яркий лунный свет через в окно в крыше освещал мою комнату. Я слушала кваканье лягушек и стрекотание сверчков, пытаясь заставить себя уснуть. Кошки дремали у меня на кровати и сонно ерзали, пока я ворочалась. Я думала о том, как крупнейшие средства массовой информации использовали меня в качестве мишени: ежедневные статьи пестрели заголовками «Манипулятор», «Лгунья», и везде были опубликованы мнения известных феминисток: «Я не верю Таре Рид».

Я свернулась калачиком, представляя, как друзья и семья читают каждое ужасное слово в этих статьях. Мне стало так одиноко, что сердце сжалось от боли. Вся страна считала меня персоной нон-грата. Я была не просто неудобной, меня коллективно ненавидели, презирали и уволили за то, что я заявила о случившемся. Газета «Нью-Йорк Таймс» задала тон тремя уродливыми статьями, в которых меня последовательно разбирали по частям, начиная с семилетнего возраста и до совершеннолетия, пытаясь дискредитировать. После этого все основные средства массовой информации меня или игнорировали, или очерняли. И точка.

Я смотрела в окно на крыше, пытаясь осознать масштаб того, что произошло. Погружалась в беспокойный сон, вспоминая первую крупную статью в «Нью-Йорк Таймс».

В полночь зазвонил телефон. Как мать, я всегда отвечаю на звонки, чтобы убедиться, что дочь в безопасности. Она взрослая и живет одна, но я всегда наготове на случай, если ей понадоблюсь.

Я потянулась к мобильному телефону, не глядя на определитель номера. Низкий мужской голос в трубке произнес: «Предатель! Чертов предатель! Я знаю, где ты живешь, и я иду, чтобы убить тебя».

Телефон замолчал. Это была моя первая официальная угроза смертью. Статья о Байдене была размещена менее трех часов назад в новостной ленте информационного агенства Associated Press. Еще не совсем проснувшись, я включила свет, пошла на кухню и начала заваривать чай. Почему-то я люблю заваривать чай, когда возникают серьезные проблемы, как будто обычные действия могут их отпугнуть. Я просмотрела свои оповещения: электронная почта с угрозами, сообщения в соцсетях, где меня называли российским агентом. Я не спала ночь, размышляя о недавних событиях и о том, как они со мной случились.

Вздрогнула от очередного звонка мобильного телефона. Звонила Мейв – моя подруга: «Газета “Нью-Йорк Таймс” опубликовала номер полиса социального страхования, который был на твоем удостоверении личности, выданном в Конгрессе. Ты должна заставить их удалить это, Тара!» – выпалила она на одном дыхании вместо своего обычного медленного южного растягивания слов. Было шесть утра по тихоокеанскому времени, и статья вышла уже несколько часов назад.

Я прочитала эту публикацию в интернете и сразу же отправила сообщение Лизе Лерер, репортеру «Нью-Йорк Таймс», которая разговаривала со мной. Она пообещала, что разберется. После этого номер моего полиса социального страхования в интернет-статье скрыли, но не раньше, чем незнакомые мне люди успели сделать скриншоты и разместить их в социальных сетях. Пока я готовила кофе, потягиваясь и кормя кошек, я пыталась понять, как защитить себя от мошенничества.

Лиза Лерер была довольно милой. Моей первой и последней ошибкой было довериться ей. В тот момент я была открыта и пыталась искренне рассказать свою историю с Джо Байденом. Но по мере того, как одна за другой появлялись ее негативные статьи, я начала терять всякое доверие, которое у меня было к ней изначально. Предательство со стороны того, с кем вы поделились своей болью, глубоко ранит.

Полученный опыт скрытой предвзятости должен привести вас к пониманию. Однако это было не первое и не последнее предательство, с которым я столкнулась. Бывшая коллега, которую я знала много лет, солгала обо мне прессе. Когда я спросила ее, почему она это сделала, в ответ я услышала, что Трамп нам больше не нужен на посту президента. В ходе предвыборной кампании раскрывалось худшее, что было в феминистском движении – молчание, свойственное соучастникам, или откровенное осуждение.

Лиза всегда казалась разумной: «О, Тара, я знаю, что ты не русский агент». Тем не менее, во всех трех статьях упоминается, что я являюсь таковой, как будто у меня может быть какая-то странная связь с Россией.

Моя дочь тоже разговаривала с Лизой. После статьи Микаэла позвонила мне в слезах:

– Мама, мне так жаль! Все было не так! Они ничего не написали из того, что я о тебе рассказывала, кроме того, что ты слишком бедна, чтобы позволить себе книги по юриспруденции.

– Я знаю, они выставляют меня куском дерьма, начиная с периода моего детства.

Дочь продолжила:

– Я написала Лизе сообщение о том, что именно из-за таких, как она, женщины не делятся историями насилия, потому что боятся, что к ним отнесутся так же, как к тебе.

Микаэла рыдала. Я чувствовала себя виноватой из-за того, что травма, полученная мной много лет назад, теперь причиняла боль моей девочке и портила ей жизнь. Мне звонили и другие родственники, а также друзья. Они были расстроены и растеряны.

Через своего адвоката я потребовала, чтобы «Нью-Йорк Таймс» опубликовала опровержение своих лживых статей. Руководство газеты не согласилось и не предложило никакой помощи в решении проблем, вызванных публикацией номера моего полиса социального страхования. Средства массовой информации знали, что у меня не было денег для дорогостоящего судебного процесса, и в полной мере воспользовались этим.

ЗАГОЛОВОК В «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС»: «Рассматривается обвинение в сексуальном насилии, предъявленное Тарой Рид Джо Байдену».

Меня критиковали либеральные активисты, журналисты, политики-демократы и многие знаменитости. Но самым болезненным было предательство друзей и некоторых членов семьи. Люди снова и снова задавали мне один и тот же вопрос, как будто это могло изменить то, что произошло в 1993 году: «Почему ты не выступила со своим заявлением во время предвыборной кампании в 2008 году[7]?». Я много раз отвечала, что голосовала за Обаму, а Байден просто попал в избирательный бюллетень. Тогда еще не было такой платформы, как движение #MeToo. К тому же моя дочь была маленькой. Нам приходилось оставаться в тени. А еще я надеялась, что Джо Байден изменился за эти годы. Поэтому я была очень осторожна, когда рассказывала кому-то о своей жизни. Только в 2019 году в ситуации с Люси Флорес[8] я поняла, что Байден совсем не изменился.

Неделями мне названивали журналисты, которые стремились любой ценой опубликовать сенсационный репортаж. И все это время меня продолжали травить в интернете. Вскоре этот негатив начал на мне сказываться. Я потеряла всякую уверенность и надежду. Друзья и родственники полностью перестали звонить, за исключением дочери и младшего брата Коллина.

Однажды ночью всего этого стало слишком много. Я молча сидела на полу, забившись в угол, как бесформенная тень. В голове крутились обрывки интервью. Я чувствовала, что где-то совсем рядом затаилась Тьма и бормотала:

– Ты ничто! Понимаешь? Все ненавидят тебя. Ты лгунья, манипулятор. Тебе не место ни здесь, ни где бы то ни было, – Тьма усмехнулась и добавила, – но есть решение…

Я позвонила Коллину.

– Привет! Знаешь, у меня сегодня был очень напряженный день, – осторожно произнесла я, понимая, что Тьма где-то рядом и слышит меня.

Это был условный код, который я обычно использовала со своим братом, чтобы показать, что мне нужна помощь или, по крайней мере, утешение. Я звонила ему в те дни, когда не хотелось существовать.

В 2019 году, когда большинство людей боялись коронавируса, я боялась совсем другого. Тьма выбралась наружу, когда я вместе с семью другими женщинами рассказала о Джо Байдене. СМИ отмахнулись от меня, назвав российским агентом, а Тьма просто смеялась надо мной.

– Привет! Я здесь, – послышался голос Коллина сквозь детский шум и музыку на заднем фоне, – я люблю тебя.

Было слышно, как вскрикнула одна из его дочерей. Я улыбнулась, так как мне просто нужно было услышать его голос, и сказала:

– Ладно, давай поговорим позже.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался Коллин.

Его дочка снова закричала, и он начал извиняться:

– Прости, прости. Я тебе перезвоню.

Я сидела тихо. Вспомнила метафору Сьюзан Ариэль Рейнбоу Кеннеди[9] о страхе и тревоге. Она советовала представить, как будто ты приглашаешь эти чувства на чай и разговариваешь с ними.

Я решила проделать это со своими суицидальными мыслями. Напомнила себе, что я не самоубийца, а просто нахожусь в отчаянии, потому что меня публично наказывают за высказывания против Байдена. Я зажгла благовония, прочитала молитву, начала медитировать, представляя себе эти мысли и пытаясь поговорить с ними рационально. И заснула. А когда проснулась, на меня с улыбкой смотрел кот. На данный момент я прогнала Тьму. Однако удары продолжали поступать.

К третьей статье в «Нью-Йорк Таймс» я поняла, что ситуация будет становиться только хуже. Пресса не публиковала интервью с моими сторонниками, рассказы о моих достижениях и успехах. Зато с удвоенной силой распространялись слухи о моих недовольных арендодателях, долгах, банкротстве и разводах. СМИ бесстыдно писали откровенную ложь. Намекали, что я бедная, некомпетентная, необразованная и с детства была лгуньей. Они называли меня русским агентом или приписывали мне отношения с русским парнем.

На самом деле у меня не было парня ни воображаемого, ни русского, ни даже онлайн-парня. Я не исказила свою историю и не солгала о том, что подверглась сексуальному насилию. Я не врала о своем образовании. Однако это было неважно, потому что мир теперь видел меня только глазами журналистов газеты «Нью-Йорк Таймс». Мне звонили, писали по электронной почте и угрожали смертью, называя предательницей.

После того, как начали угрожать расправой над моими питомцами, мне пришлось написать заявление шерифу. По ночам моей дочери звонили частные детективы и запугивали ее. Это был шквал неприкрытой ненависти. Один из аккаунтов в соцсети Twitter под названием «Бригада Байдена» прислал мне более 11 тысяч угроз за месяц.

Все это было сделано, чтобы причинить мне боль и заставить замолчать. И я чуть было не замолчала навсегда.

Я разваливалась на части.

Позвонила Лиза Лерер. С мягким чопорным акцентом и слегка ханжеским тоном она еще раз проговорила эпизоды из моей истории. От ее голоса в голове зазвучали тревожные сигналы, а в животе заныло. Все же меня всегда поражала та язвительность, с которой газета «Нью-Йорк Таймс» писала обо мне. Лиза злилась, потому что ее статьи раскритиковала Роуз Макгоуэн, которая была одной из первых женщин, заявивших о сексуальных домогательствах со стороны кинопродюсера Харви Вайнштейна. В своих постах Роуз намекала на то, что «Нью-Йорк Таймс» опустилась до уровня желтой прессы.

Нью-Йорк Таймс: Чтобы лучше понять Тару Рид, которая обвинила Джо Байдена в сексуальных домогательствах, газета «Нью-Йорк Таймс» взяла интервью у порядка 100 ее друзей, родственников, коллег и соседей, а также проверила судебные записи.

Роуз Макгоуэн: И вы гордитесь этим? Нью-Йорк Таймс, ВЫ МУСОР!

Роуз Макгоуэн: Нью-Йорк Таймс, публика видит ваш фаворитизм и абсолютное лицемерие. Да, вы преследуете достойного порицания Трампа, но не обращаете внимания на обвинения в адрес Байдена. Проблема в вас.

Поговорив с Лизой, я почувствовала, что на меня навалилась вся тяжесть нескольких последних недель, поэтому я позвонила Коллину.

– Коллин! – я буквально выкрикнула его имя, – репортер «Нью-Йорк Таймс» сказала, что ты так и не перезвонил. Какого черта? Все толкают меня под колеса автобуса. Мой собственный брат намекал, что я лгу, и плохо отзывался обо мне?! – я всхлипывала и с трудом могла произносить слова.

– Тара, я говорил тебе, что после того, как СМИ неправильно процитировали меня, я больше не хочу иметь ничего общего с публичными выступлениями. Они просто снова исказят мои слова. Я с детьми, и мы собираемся куда-нибудь пойти, – совершенно очевидно он был очень расстроен всем этим.

– Коллин, просто перезвони Лизе. То, что они пишут, ужасно, – печально попросила я.

Я знаю, что мне следовало просто оставить его в покое и позволить не разговаривать с журналистами. Тем не менее, он ответил Лизе Лерер. Коллин был прав, это был просто очередной сенсационный репортаж. Никакой правды написано не было ни про один из моих лучших моментов жизни. Я чувствовала себя опустошенной. Моя репутация была разрушена. В конечном итоге это привело к потере работы и жилья.