Викинг и дева в огне

Глава 1.Северин—Северьян

Осень, золотой листопад, тоскливый клич журавлей, покидающих отчий край. А бабье лето, прошло одарив перед первыми заморозками материнской лаской.

Тихо шумит рогоз, часть его коричневых уже початков созрела и полетела пухом, застилая воду и уплывая по течению вниз. Ива, вцепившись в берег своими змеистыми корнями, «плачет», касаясь ветвями бегущих вод, об ушедшем лете.

Над рекой стелился утренний туман, а сидевшему на берегу мужчине в этом молочно—сером воздухе грезились скалистые берега родного фиорда. Мешал воспоминаниям только запах тины. Так пахнет и здешняя рыба, что вылавливают в реке рыбаки.

Берег этот он выбрал для уединения, потому что тот на удивление был каменистым. Кто раскидал у реки огромные валуны? Наверное разгневанные боги устроили здесь небывалую битву ,которую воспели потом скальды, а по- здешнему бояны.

Мужчина встал на ноги, и сразу стало видно, как он высок, крепок и красив. Его нельзя было назвать богатырем, но под темным сукном свитки, и выбеленным льном рубахи, перекатывались бугры мышц, широкие ладони, привыкли держать меч, а не соху.

Многие, приняли бы его за кузнеца, но пояс с широким ремнем, на котором висели в ножнах метательные ножи, крепкие сапоги и особенное твердое выражение серых, похожих на льдинки глаз, выдавали в нем воина. И не простого дружинника, а приближенного к князю, о чем говорил серебряный обруч с витым узором на шее. Длинные пепельного цвета волосы заплетены в две косы, перевитые кожаными ремешками. Как и борода, более темная, почти каштановая. Так заплетали бороду только викинги, или как их называли в этих землях – варяги.

Мужчина хотел потянуться, размять онемевшие чресла, но тут же присел и спрятался в камыши. По тропинке, едва заметной, среди кустов, кто—то шел.

«Не воин»,– решил мужчина, вслушиваясь в легкие, почти неслышные шаги.

Но все равно остался лежать в засаде. Как это у руссов:« Береженного бог бережет».А у них викингов – «Часто кто-то хоть и мал, но силен».

Из тумана на небольшую полянку, вышел подросток: худенький, в лаптях, в соломенной шапке, закрывающей лицо. Одет чисто и не бедно. В вышивке ворота и в разноцветном пояске – яркие бусины. Отрок дошел до воды, и, наклонившись, стал что-то из нее доставать.

Видно улов попался славный, мальчишка кряхтел, тянул невод или вершу.

Воин дождался, когда пришедший вытащит корзину, и, поднявшись во весь рост, встал за спиной отрока.

– Это моя добыча, – строго и громко произнес мужчина.

Подросток от неожиданности уронил вершу, и самая удачливая рыба заскользила по земле к спасительной реке.

– Чего глядишь, лови! – Воин взял корзину за ручки и оттащил подальше от берега.

– Неправда твоя, дядя, это мое место. – Отрок уже готовился заплакать. Глаза у него огромные, синие, с длинными ресницами, брови ровные и выгоревшие на солнце.

«Красивая бы девица выросла», – подумал воин,надо спросить есть ли у него старшая сестра?

Так они стояли, рассматривая друг друга.

– Ладно, не плачь, я пошутил, давай костер зажигай, у меня тут и котел есть, и соль, и нож. Я рыбу почищу

Мальчишка снова захлопал ресницами: « Я не умею».

– Чему тебя батька учит? – искренне удивился Воин.

– Он купец, – неуверенно пробормотал отрок.

– Ладно, смотри и учись.

Валежник припасен давно, впрочем, на нем мужчина и сидел, пока не пришел юный рыбак.

Огниво воин всегда держал под рукой, поэтому скоро они сидели друг против друга, а между ними весело горел огонь. В медном котле, очень дорогом – это не глиняная плошка, булькало ароматное варево. Пшено и рыба. Мальчишка разбирался в местных травах, а может и в чужих огородах, поэтому сбегал и принес пучок укропа, да еще какой—то травы, и воин одобрительно кивнул новому знакомому.

– Я Северин, а ты?

– Васята.

– А ложка у тебя есть, Васята? – спросил Северин, доставая из-за голенища сапога, невиданную мальчишкой никогда, серебряную ложку на длинной витой ручке.

– Нет, – огорченно ответил тот.

– Запомни отрок, ложка для воина иногда важнее меча.

Похлебка уже сварилась, и Северин оставил котел в сторону, зацепив ручки пучками травы.

На том берегу, за туманом послышался девичий смех, всплески воды.

– Нешто русалки? – с придыханием проговорил отрок, раскрывая глаза так, что казалось больше и невозможно.

– А ты сплавай, проверь! – подзадорил его Северин.

– Вот еще, а ты русалок видел?

– Я когда таким как ты был тоже любил за девками подсматривать, – произнес воин грустно улыбаясь каким-то своим воспоминаниям. И надолго замолчал.

– Красивые, в твоей стороне русалки? – не выдержал молчания Васята.

– Да, смелые, в бою не предадут, и не сдадутся. Реки и моря у нас такие холодные, а им не страшно, настоящие валькирии.

Северин замолчал, и, дождавшись когда Васята устанет черпать варево, его ложкой помыл ее в воде. Котел он спрятал в камышах, нисколько не опасаясь за такую дорогую вещь.

– А я тоже плавать умею, – сорвавшимся на писк голоском сказал Васята.

– А эти, – кивнул воин в сторону противоположного берега. – Просто бабы, а бабы, все одинаковые. Ну, да ты еще это узнаешь.

Он засунул ложку за сапог и ушел.

– Даже не помог рыбу в мешок переложить. – Отрок постоял, в задумчивости и тоже ушел.

Но по пути он свернул не к городу, а к небольшой, в пять домов, деревеньке.

– Мишаня, – окликнул он, остановившись у крайнего плетня, за которым стояла неказистая, но еще крепкая изба.

Мальчишка лет семи выскочил из-за двери, одно ухо у него алело. Без порток, в вылинявшей рубашке, и босой.

– Что надо? – Он осекся, увидев Васяту.

– Там, в камышах, тебе покажу место, потаенное, никому, уразумел?!

– Конечно! – Мальчишка побежал без штанов, портки и пояс отобрала мамка, в наказание, чтобы без дела не сидел.

– Вот, – Васята, показал на мешок с рыбой. – Бери.

– Храни Бог.

– Все, и никому!!

Глава 2. Будни

– Северьян Сидорович, – вопил богато одетый купец, умоляюще сложив руки на огромном животе.

– Сигурдович, – хищно оскалившись, поправил его воин.

Они стояли на заднем дворе у амбара, где дружинники разгружали телеги с товаром.

– В прошлый раз в двух мешках овес прелый привез, а в одном вовсе солома с глиной. Поэтому сегодня такая цена. А если еще раз поймаю на обмане, суда ждать не буду, сам голову срублю. Ты меня знаешь.

Северин кивнув молодым дружинникам, проходившим свой испытательный срок, и пошел на ристалище. Вытоптанный посреди двора круг заняли сражающиеся, деревянными мечами, воины, те, что могутнее махали палицами с заостренными краями. Рубахи у всех промокли от пота.

– А не застоялся ли ты Северьян? Силушку не растерял? – Голосом похожим на гром, воина приветствовал въезжающий в ворота тысяцкий Ярец.

Ярец, и соответствовал своему прозвищу – с огненно-рыжей бородой, в которой поблескивали серебряные дорожки седины. Статен и могуч, как дуб.

Северин бородку, пепельно-белых волос заплетал в две косички, как и волосы, а тысяцкий, гордился бородой лопатой, доходившей до ремня. Из воинов, сражающихся на поляне, еще у троих такие же бороды и косы, как у варяга

– Нет, не застоялся. – Другой бы улыбнулся, но Северин, только сверкнул глазами. Имя, данное ему отцом, любо богу морей и ветров Ньорду, который есть сила и мужество. Вот и Северин должен был вырасти строгим и суровым".

Он скинул рубаху, под которой, на пеньковой веревочке висел кипарисовый крест, затем вытащил меч, настоящий, боевой. Обоюдоострый клинок, длиной чуть меньше метра, с короткой рукоятью, позволял ловко орудовать мечом в гуще боя. Весил такой клинок немного, и отличался идеальным балансом между ударной силой и тяжестью. Гарда украшена серебром.

Ярец не мог похвастаться таким дорогим мечом, но гарда, защищавшая руку, была шире, да еще и щитом могучий воин прикрылся. Огромным, похожим на лодку. В это прикрытие и ударил клинок варяга, и от двух могучих ударов распался щит на две половинки.

– Ах ты, тать! – взревел тысяцкий от такого урона и щиту, и своей чести, и что не сумел увернуться.

Если старшой казался могутнее, то Северьян ловчее и проворнее. Его тело, украшенное рисунками и шрамами, стало с мечом единым целым. Как бы тысяцкий не старался, зацепить противника не сумел. Но и Северьян головы не терял: понимал, что слишком много глаз кругом. Сегодня ты Ярца победишь, а завтра дружина откажется с таким в бой идти. Поэтому он ограничился небольшим разрезом рубахи соперника и, вложив меч в ножны, отступил на безопасное расстояние.

Зрители: дружинники, вездесущие мальчишки, восторженно заулюлюкали и закричали.

– Уважил, уважил старика.

– Да не прибедняйся, Ярец сын Данилов, славно порубились.

– Счас и в баньку, а потом Серафима, нам холодных щей, со щавелем, кваску с чабрецом.

Северин—Северьян хмельного не пил. Еще мальчишкой он попробовал крепкого эля, и ему так три дня выворачивало нутро, что мать сходила к провидцу. Тот предрек ее сыну гибель от хмельного. Как именно, колдун подробностей не раскрыл. Но то ли лихорадка и головная боль, то ли страх перед колдуном, но Северин никогда больше не пил ни эля, ни медовухи. И даже заморского вина.

Бога, отдавшего жизнь за спасение всего сущего на земле, он принял в сердце будучи зрелым мужчиной. В тот день стоял на дворе месяц вересень, время, когда на Родине цветет медоносный вереск, и скалы окрашиваются в розовые и, фиолетовые цвета. Так сошлось, что наступили именины святого Северьяна, коим Северина и крестили. Ему тогда это показалась хорошим знаком.

Он пришел на Русь с остатками родового племени. Дед его сражался в Варяжской сотне Византйского императора. Славный Гаральд Суровый вел их в бой. Добыли они много золота и драгоценных камней. Гарольд слыл щедрым со своими приближенными. Это золото и сделало деда ярлом. А отца Сигурда Соленого, морским ярлом, ищущим свою добычу и на суше, и на воде. Он нанял дружину, построил на наследство ни один драккар.

Северин рос шестым ребенком, третьим сыном, выжившим из восьми детей. Он рос болезненным, хилым ребенком. Мать, храбрая Магрит, часто уходила с отцом в набеги, даже будучи на сносях. Поздний ребенок, изводил ее плачем, мешал спать, и предаваться соитию, а это она любила больше, чем битву. Поэтому в одну ненастную ночь она отнесла сына на утес, там и оставила на милость богов.

Верховные боги, Один с Фреей, оказались добрыми к малышу и его подобрал отшельник. Бывший воин с одной рукой, поил младенца козьим молоком, пережевывал куски мяса и совал в захлебывающийся от плача ротик.

Отца и мать Северин увидел уже отроком. К тому времени он стал жилистым, вертким, и даже в таком юном возрасте – хладнокровным. Что—то, наверное, умерло в душе мальчика, когда родная мать бросила его одного, беспомощного, в темную грозовую ночь. И среди сверстников он выделялся бесстрашием и спокойствием

Отец взял молодую наложницу, и той захотелось стать королевой. И тогда ярл поднял восстание против конунга. Но его предали, заманили в ловушку. Драккары уничтожены огнем, убили всех, кроме Северина и десяти его, таких же юных соплеменников. У них был опытный лоцман, и они выжили. Смогли уплыть, перетерпеть голод. Пристали к берегам большого озера в Гардарике, и дальше по рекам. Набирались сил в лесах, где добрые бортники и их жены, пожалели мальчишек, откормили, отпоили молоком с медом, подлатали одежонку, да и отправили к князю от беды подальше. Город окружали каменные стены, белокаменные церкви, а терем князя, стоящий недалеко от городища, так возвышался, как горы в родном краю.

Северин показал свое искусство в бою, защищая князя от прятавшихся по лесам язычников. Он и его варяги «малая дружина» хорошо обученные и бесстрашные воины стали охраной князя и его семьи. Для викинга честь умереть с мечом в руке, и попасть в чертоги Вальхаллы, дабы пировать там со славными воинами—предками и любить прекрасных дев. И в одном из боев Северин туда чуть и не отправился.

Они с дружиной защищали одну из деревень князя от разбойников. Но кто—то, по злому умыслу вооружил это лесное отребье хорошими мечами и луками.

Защищая князя, Северин прикрывал того своим телом, всего на мгновение опустил щит, стрела пробила грудь, под левым соском и вышла на спине.

Темнота закрыла глаза. Казалось, что он ослеп, и так и не увидит Асгард—рай. Он тогда еще не верил в единого бога, и вечную жизнь представлял, как пьяный разгул и повальное соитие. Уж там-то ему от хмельного не будет вреда?!

Но валькирии не нашли дороги в эти суровые славянские земли, и Северин очнулся в какой—то избе. Вокруг царил полумрак, пахло горькой полынью, и старушечьим телом.

А вот и она, Хель, повелительница мира мертвых. Ужасная: одна половина синюшная, другая в пузырях, цвета жабьей кожи.

– О, витязь, очухался? Если будешь меня любить, я сделаю тебя бессмертным.– Карга захихикала. В седых волосах, больше похожих на паутину, переливались светлячки. Вышивка на вороте сорочки была, как у руссов, красными рунами. Значит не богиня.

– Откуда она знает мою родную речь? – удивился Северин и снова провалился во мрак.

В следующее «воскрешение» он уже лежал на деревянном полоке, его били крапивой, в бане пахло медом и мятой.

Потом его перетащили в предбанник, и крепкие руки стали разминать размягченное от пара тело, каждую, косточку. Еще не раз выносили во двор на лавку, напоили горьким отваром, и он снова забылся. Во сне его душа, легкая, как летний ветерок ,парила над водами родного фьорда.

– Кто ты? – вопрошал кто-то невидимый.

Душа молчала. Северин и сам не знал, для чего он на этой Земле: может просто странник, и надо ехать или плыть дальше Он воин, и его меч может служить и императору Византийскому, или королю Англии. Северин отверг путь разбойника, вора, причиняющего смерть и разорение мирным людям. Он отныне защитник, опора князя.

– Я воин. Я защитник!

Но тот, кто вопрошал, ничего больше не сказал, и Северин очнулся.

Третье восстание из мертвых оказалось самым приятным. Его тело, которое целый лунный срок, сотрясалось от ужасного кашля, вдруг обрело легкость, стало, как перышко. Его касалась нежная женская грудь.

Руки незнакомки ласкали чресла, и от этого сладкая истома овладела Северином, в глазах стоял туман. « А может, это страшная старуха Хель обернулась девой?» Но юноша пребывал в любовном огне. Он застонал от долгожданного соития, и потерял сознание.

Нет, он уже знал женщин до этого случая. Была у него женщина старше его. Ее калеку мужа, Северин переносил в хлев, когда приходил порадовать свою и подружкину плоть. Но он никого никогда не любил.

– Ледяное сердце!– злилась на него чужая жена. Страстная, горячая, как варево в котле, но не смогла растопить его сердца. Воин одевался, покидая дом, бросал пару кусочков серебра и уходил, не помня ни лица, ни ласковых слов.

И здесь это всего лишь женщина, тело, которое он мог заполнить будущей жизнью, но незнакомка так и не понесла от него.

Князь прислал за ним воев поздней ночью, и ничего кроме луны в небе Северин не увидел. Ни примет в лесу, ни дороги к ведунье. «Жив и это главное».

Глава 3.Эрик

Он терял в бою друзей, тех, что прошли с ним путь от холодного моря, до Ильмень – озера. Кто—то из них пал в бою в дружине князя, кто—то ушел искать удачи к другим князьям.

А про одного, самого близкого… Северин не любил об этом вспоминать.

Эрик и Северин, они были повязаны кровью, ещё тогда, когда сыну ярла было десять зим. Друг был на две зимы старше. Эрик был сыном провидца от наложницы, женщины  и их дети жили в отдельном доме в лесу, куда провидец со своего утеса спускался, как ворон. У Эрика было много братьев и сестер.

Из-за одной такой вот, малютки Нэнси, всё и случилось.

– Эрик, Эрик, – маленькая девочка, со спутанными волосами цвета пшеницы, прибежала к горной реке, где мальчики ловили рыбу.

Эрик сразу поспешил  к сестре навстречу, а Северин остался на берегу. Он не любил девчонок: вечно плачут и выдают их  мальчишеские секреты взрослым.

В этот раз было что-то серьёзное, не просто ссора со старшими сёстрами или заноза в пальце.

Друг вернулся хмурый.

– Бродяга украл любимую овечку Ненси, ту, что с алой лентой на шее. Я должен его догнать и убить.

Сын провидца, поднял лежащий в траве лук и сумку со стрелами. Оба мальчика никогда не расставались с оружием. Северин носил на поясе ножны с кинжалом, его сын ярла предпочитал луку.

– Он не мог далеко убежать, сестра говорит, что это не взрослый мужчина, а трусливый недокормыш.

– Да, наверняка он спустится в овраг, чтобы развести огонь, а мы бы его не заметили.

Мальчики дружно побежали к лесу, где среди корабельных сосен, брала начало река. Маленький ручеёк, весело протекал по дну оврага, чтобы потом, в долине, стать полноводной рекой с шумными водопадами.

Они бесшумно перебегали от сосны к сосне, и скоро услышали жалобное блеяние овечки. Подобрались поближе к спуску в овраг. Худой юноша в оборванной одежде, видимо сбежавший раб, тщетно боролся с овечкой, пытаясь перерезать бедняжке горло. Он, наконец, оседлал её и поднял руку с ножом.

Эрик уже вскинул лук , вставил стрелу, он помедлил чуть-чуть восстанавливая дыхание, и наконец выстрелил. Стрела, настоящая, боевая, с металлическим наконечником, тонко зазвенела и пронзила плечо вора.

Эрик от досады топнул ногой. Кусок песчаника вместе с мальчиком рухнул вниз. Подмытый недавними дождями край оврага, не выдержал бы и крупного зайца. Друг скатился вниз. Северин видел, как вор, бросив овцу не побежал, вдоль оврага к свободе ,а зажав в руке нож, пошёл на барахтающегося в высокой траве Эрика.

– Один! – закричал, что есть сил, сын ярла, вытащил нож и прыгнул вниз. От громких ударов  сердца заложило уши, перехватило дыхание

Он рассчитал точно, приземлился прямо на спину вора, и вонзил тому оружие в шею. Раб оказался сильным и живучим, скинул мальчишку с плеч и, несмотря на текущую по шее кровь, снова ринулся с ножом на Эрика.

Тот, даже когда падал, не выпустил из рук лук, и теперь лёжал на боку, натягивая тетиву лука. Стрела блестела медным наконечником. Он выстрелил в вора в упор. И, попал прямо в сердце. Потом успел откатиться в ручей, пока поверженный враг падал в траву.

Так они стали повязаны кровью, сын ярла и бастард провидца. День и ночь, один с волосами цвета вороньего крыла и тёмными, будто без зрачков очами. Другой, с пепельными косичками и прозрачно серыми глазами.

Через две зимы они спустились с гор  к фьорду, и пришли к ярлу, отцу Северина.

Эрик мог бы стать провидцем, отец учил его понимать язык священных рун, но юношу влекло к себе море и жажда странствий. Друзья выросли и даже стали в чём-то похожи. Оба мало говорили, и не жалели себя в битве. Эрик получил прозвище Грозовая Туча, из-за мрачного лица и тёмных глаз, а Северин, стал просто Ледяной меч. Он был не по годам серьезен, и хладнокровен.

Эрик и вправду всегда был мрачен, себе на уме, редко говорил, и смотрел на всех странно. Волосы, цвета вороньего крыла, у него выросли уже ниже пояса, и когда он мыл их в ручье, то любая бы девушка позавидовала бы их густоте и блеску. Северину казалось, что Эрик знает что-то такое неведомое. Он ведь бастард провидца их рода и в нем частичка колдовской крови.

Трудно быть другом такого молчаливого и вечно хмурого человека. Но Северин любил Эрика, как брата. А у того оказались непростые мысли и однажды, после пира у князя, на котором только они и не пили хмельного, Эрик притворился пьяным.

– Помоги мне выйти, Северин, – громко попросил он.

Северин подхватил друга под руку и вывел во двор.

Стояла глубокая ночь.Летние звезды спустились так низко, казалось до них можно дотянуться рукой. Дурманяще пахло луговыми травами и медоносными цветами.

Друзья помолчали. Наконец Эрик сказал.

– Ты ведь сын ярла, Северин Ледяной меч.

– Да, но мой род погиб, остался в море, а кто не уплыл, люди конунга предали смерти. – Северин развернулся, чтобы уйти, он не хотел об этом не вспоминать, не говорить.

– Ты сын ярла, – упрямо повторил Эрик. – Ты лучший воин в дружине, так зачем ты служишь князю?

– Я воин и давал клятву. – Северину не нравился этот разговор. На душе стало муторно, будто с вечера поел дикого чеснока.

– Ты сам можешь стать князем, а мы тебе поможем. Я тебе помогу.

– Нет, – твердо ответил Северин.

– Ты не торопись. Отец научил меня узнавать ядовитые травы, я помогу тебе, и мы завоюем эти земли. Меха, жемчуг, девы, все будет у наших ног. – Эрик тыкал своим указательным пальцем в грудь друга, будто вбивая в того слова-гвозди.

Но Северин даже на мгновение не поддался искушению.

– Я воин,– повторил он. – Разбирать дрязги бояр из-за вотчин, или мирить глупую бабу с непутевым мужем, рядить чья коза или курица – это не по мне. Иди выпей медовухи, Эрик, и ложись спать.

Они больше не возвращались к этому разговору, а через две луны, друг исчез.

Северин сначала думал, что их подслушали, и друга забрали в пыточную. избу, но верный пес князя—палач, все отрицал.

Прошло лето, осень, а по первому снегу, приехал купец из Владимира и привез черную весть.

– Ты Северин, сын Сигурда? – молодой воин из охраны обоза, протянул Северину оберег— колесо Одина.

– Твой друг Эрик погиб, он устроил смуту и перед тем, как начать ее, он принес мне вот этот оберег. Сказал, чтобы передал тебе.

– А что еще велел передать? – варяг затаил дыхание. Что сказал друг перед прощанием?

– Ничего, спросил, часто ли я езжу с товаром в Новгород, и попросил отдать тебе эту вещь.

– Как он умер?– Северин откашлялся, в горле пересохло.

– Он умер от ран, живым не дался, покромсали его и руки и ноги, кричал что видит Одина ,и его ждут за накрытым столом.

– Хорошая смерть,– только и смог сказать Северин.

Ночью варяг ушел из города к реке. Соорудил небольшой плот из камыша, привязал наверх оберег Эрика, Поджег камыш, и длинной острогой оттолкнул плотик подальше от берега. Долго сидел на берегу, пока виднелся желтый огонек на реке, и шепотом спел прощальную песню воину Эрику.

«С мечом в руке ты закончил свой путь, кровью врагов оросив свою бороду. В садах Вальхаллы, твой продолжится путь, за поминальным столом среди храбрых воинов, Один поцелует тебя в окровавленные губы. Ты будешь героем на этом пиру, равный среди равных воинов. Тебе, как и раньше, будут верно служить твои руки и ноги, и конечно меч. Я не забуду тебя, Эрик Туча, сын провидца, твое имя в моем сердце. И однажды мы встретимся, я это знаю, брат».

Глава 4. Ведунья

Прошло три зимы, он уверовал в единого Бога, крестился в реке, и принял христианское имя Северьян. А ту ведьму, что его вылечила после ранения, повстречал еще раз.

Он, как гридень, ближний человек в дружине князя, защищал еще и бояр. Вот на одного из таких и напали разбойники. Это оказались ловцы удачи, такие же викинги, как и он Северин.

Вооруженные люди подожгли дома и били мечами в щиты, славя Одина. Он сначала ,как мальчишка обрадовался услышав родную речь. Только когда, прячась за лапами елей, Северин увидел, как воины вспарывают животы женщинам, и кидают детей в огонь, он поцеловал кипарисовый крест, висевший на шнурке у сердца, и ринулся в бой.

Дружина у него славная, и не зря варяг получал от князя плату серебром, за обучение его воев. Северин всегда знал, что никогда не поулчит удар от врага в спину, рядом верные ем и князю воины. Раскромсали они негодяев на куски. Утирая лоб от пота, пополам с кровью, он услышал тонкий детский плач. Вернее даже не плач, а скулеж. Так жалуется щенок брошенный в воду жестоким хозяином: «За что? Что я тебе, такому большому, сделал?»

Северин обошел горящие избы и увидел, на дороге, ползущего от пожара малыша, ноги его были бордовыми от ожогов, и ступни уже вздувались волдырями. Рубашонку покрывала черная зола, волосы на голове обуглились до корней. Воин поднял ребенка на руки и беспомощно огляделся. Не владел он даром врачевания, и мази от ожогов тоже нет, особенно вот от таких, до костей проедающих плоть.

Воины искали выживших, и привели дородного боярина, и его детей из леса.

Рассеченная надвое до пояса жена боярина лежала, где-то на половине пути от избы до леса, но головой она лежала к домам. Видно не выдержало материнское сердце, вернулась женщина за дочерью. Северин посмотрел ей в лицо. Самое обыкновенное, бледное, губы замерли в предсмертном крике, шапка с серебряными височными оберегами валялась рядом. Даже после смерти, лик ее не стал жестоким или злым. Его мать жила по-другому, она не дала бы себя зарезать, как овцу, но и тепла от нее не досталось родным детям.

То, что спас дочь боярина, Северин понял по его плачу, тот рыдал, как баба, но брать ребенка из рук воина не спешил.

– Куда ? – спросил варяг .Он еще плохо говорил по—славянски. Особенно путался в длинных словах.

Женщины плакальщицы разом прекратили вой, и одна из них, дородная и еще не старая, подбежала к нему и заговорила, частя и не утирая измазанного сажей лица. Кика на ней обгорела, и край поневы тоже: « К ведунье, Лазарее надо, я дорогу покажу, витязь. Миленький, не бросай, на коне пол-дороги проскачем, а там уже и недалече».

Северин ничего не понял, кроме «ведунья», так быстро баба верещала.

Подошел Семен, проводник по владениям князя.

– Просит к ведунье отвезти дитенка. Дорогу покажет.

Целых три воина подсаживали кормилицу в седло ,бедный конь ,сивого окраса ,даже пошатнулся.

Своего коня Северин отбил у печенегов, и тот удивлял варяга, разными странными штуками. Например, мог по свисту опускаться на четыре ноги, кусать зубами врага в бою. Сам викинг предпочитал пеший бой, но коня никому не отдал бы ни за какие богатства. На вид невзрачная лошадка, окрас серо—бурый, шерсти, как на кобеле, в линьку, а поди ж ,такая умная.

Северин по-особому свистнул, конь, прискакав из леса, послушно присел перед хозяином, и воин, не выпуская обожженного ребенка из рук, сел в седло.

Поняв, что хозяин на месте, конь встал с колен. Семен побежал впереди, воины остались хоронить мертвых: двое из дружины погибли от рук татей.

Семен по указке кормилице вел их короткой дорогой. Наверняка он и сам знал путь к ведунье, но боялся в этом признаться. Вместо храма божьего к язычнице? Владыке это не понравится.

Ели с темно зелеными иголками, мрачные в этот ненастный день, были украшены мелкими бисеринками дождя. Радовали глаз дубы и липы, своей яркой ,словно умытой, листвой. Гордые ели, конечно, не такие высокие и красивые, как у него на Родине, расступились, уступая место бурелому и сухостою. Целый лес сухих покореженных пожаром стволов, а может заколдованных злыми духами.

Прошли дальше и вдруг будто день сменился ночью— лес превратился в непролазную чащобу. Черные стволы причудливо изгибались, будто продолжали корчиться от, уничтожающего все на своем пути, огня. Но не рассыпались пеплом а застыли в немом укоре .Пришлось спешиться и идти друг за другом, ведя за поводья коней. Те недовольно фыркали, пряли острыми ушами, старались держаться ближе к людям.

Черные сучья цеплялись за волосы, одежду, темные выгоревшие дупла будто кричали: «Останетесь здесь на веки вечные».

А где еще жить ведьме, как не среди этих мертвых останков былой жизни.

– Дальше сам, – пробасила кормилица. – Я не пойду, держись на раздвоенную березу. Она тебя к ней и выедет.

Если бы не Семка, Северин бы угодил в болото. Никакой березы он не видел, и лес он не любил, хотя и знатно охотился ,но не в таком вот буреломе. Слуга князя окликнул его и показал куда идти. Чавкая сапогами по болотной, бурой жиже, Севверин выбрался и обошел раздвоенную березу. Дерево поражало своими размерами и статью, стояло, как два обнявшихся могучих брата – богатыря. За ним, будто островок жизни, показалась вросшая в землю изба, а может и просто землянка.

Редкий частокол с насаженными на острия черепами птиц и зверей встретил их вороньим карканьем и протяжным воем волка-одиночки. Но никакого волка поблизости не было – это ведунья над ними глумилась. Она приплясывая вышла к ним навстречу, еще не старая женщина ,хотя и седая. На ней была рубашка темного полотна, ничем не подвязана, ее свободно колышет ветерок. То ли худа колдунья, то ли одежка не по размеру. Белело на морщинистой шее, в свете заходящего солнца, ожерелье из клыков вепрей, а может драконов? Северин с отвращением подумал, что может вот это чудище ублажало после выздоровления, но думать об этом, неся на руках невинного ребенка, было противно.

– О, варяг, рада, что жив. Рана-то не ноет? – улыбнулась ведьма, показывая белоснежные зубы.

Не собирался воин ей говорить правду. Да, рана ныла на погоду, и во время снов о родном крае. А может это сердце ныло. Кто же знает?

– Вот, – протянул он безвольно поникшее тельце. Ребенок уже не скулил, и не двигался, но тонкая рубашонка на груди слегка поднималась, значит жив.

– Ну и вот и хорошо, в избу неси. Да голову наклони, не помнишь что ли? —ворчала ведунья, странно потирая руки, будто радуясь чужой беде.

А может и рада, дочь- то боярская, уж отплатит боярин.

Воин положил девочку на лоскутное одеяло, расстеленное на широкой лавке, обернулся, а выхода нет! Темное марево кругом. Даже своим острым зрением Северин не мог ничего разглядеть в кромешной тьме: ни лучика света, ни огня очага. Заныло под левым соском, закружилась голова. Полог отвернули, ведунья, засмеявшись, выдернула его из землянки. Выжидательно уставилась на него, может бранных слов, а может и удара меча.

Варяг был равнодушно- холоден. Хотя по коже еще пробегал озноб тревоги.

Колдунья ухмыльнулась и ушла в избушку.

– Суженную на руках носить будешь, шрамы ее целовать,– непонятно о чем пробормотала ведающая и закрыла дверь.

Глава 5.Васята

Прийти на берег реки и снова похлебку сварить, не доставало времени. Готовились выступать для охраны торгового обоза с рожью и пшеницей. А туда везти меда да воска, для церкви, дичи, и лесных даров к княжьему столу. Эту свою докуку Северьян не любил. Сопровождать обозы, плестись день за днем, неделю за неделей. Но враги князя не дремлют, вон брат, хоть и родной, а войско немалое зачем-то держит у границ, видно неймется ему отобрать каменный город и земли у родича. Знакомая история. У викингов говорят: «Хороший сосед – это тот, кто живет на другой стороне фьорда. Лучший сосед – это тот, кто там и умирает».

Наконец вырвался, пришел на берег, правда не к рассвету, а совсем наоборот ближе к полудню, День был пасмурный, ни ветерка, ,комары вызверились и мошки. С гриднями не обедал, потому захватил с собой лук со стрелами, успел подстрелить любопытную утку, подплывшую слишком близко к берегу. Серо-коричневое оперение почти не видно в камышах, но варяг захватил с собой манок, издавая самые простое «кряканье», смог подманить взрослого селезня.

Долго ждал Васяту, но дождался, утку успел в глине испечь, когда отрок появился.

В этот раз мальчишка просиял улыбкой, Северьян не поскупился на ласку, протянул отроку обе руки для рукопожатия, как настоящему мужчине.

Васятка покраснел, даже уши алым засветились. Но чинно поклонился и сел, ожидая пока старший друг порежет дичь. Молчать он не умел совсем.

– Вот пекло-то, как на сковороде жарился пока дошел. Благо туес с водой захватил колодезной. Видно быть грозе. Ух, ты, ножичек какой, подари!

Северьян покрутил перед восхищенным отроком перламутровой ручкой небольшого, но грозного оружия.

– Мену давай! – словно став мальчишкой, предложил варяг. И сам себе удивился. Губы непривычно дрогнули в легкой полуулыбке. Чем- то этот отрок ему нравился, совсем не похож на него этот мальчик: улыбчивый, незлобивый, веселый. Будто младший братишка.

– Оберег тебе сплету, лучше, чем этот! – Васята задрал рукав рубашки, и показал сплетенный причудливым узором браслет с разноцветными бусинками.

– Ну мне без бусинок, что я баба что ли?!

– Какая баба, это оберег, он и воина хранит, и силу дает. Его только шире сделаю и длиннее. И лошадок из меди нашью. Дай нож

Варяг отдал. Васятка подхватился и подбежал к осоке, срезал траву и вернувшись примерил к запястью Северьяна. Отрезал лишний край,положил запазуху.

– Ну, если оберег, тогда жду.

Утка сочилась жиром, и хоть темное мясо было жестковато, и на костре дичь пропахла дымком, они уплетали ее за обе щеки. Еще она была слегка пересолена, но все равно друзья славно пообедали.

Васята отгреб от костровища золы, измазал руки и пошел к реке, Северин же пошел следом. Не о свитку же пальцы вытирать и не слюнявить во рту.

Отрок, отмыв от жира руки щелоком, снова попросил у воина нож.

Выбрав рогоз без початка, отделил листья и осторожно вытянул белый стебель. Нарезал на камне мягкое сочившееся соком корневище. Положил на ладошку и протянул варягу.

– Вкусно, ммм! – отрок захрустел добытым угощеньем.

Северин пожевал, потом выплюнул, Не мед, но приятная сладость во рту, и водой можно не запивать, не приторно.

– Вот и хорошо, идти надо, дела.– Воин поднялся и махнув юному другу рукой уже собирался уходить ,как мальчишка снова схватил егоза рукав рубахи.

– Иди за мной, что покажу.

И повел куда-то по реке. Вода здесь доставала до щиколоток, и Северин пожалел, что не снял сапог. Шли немало, потом поднимались по косогору, поросшему густой травой. Сапоги варяг все же снял, скользили по траве мокрой подошвой. Трава закончилась, уступила место камням, поросшим мхом, и совсем скоро они очутились наверху. Ровная поверхность с другой стороны оканчивалась гордым утесом. На небольшой поляне стоял свежий шалаш,

– Вот, никто окромя тебя не знает. Потайное место.

Северин сел на краю обрыва, под которым протекала река, за ней деревня, большая, дворов три десятка, да поля, пастбища. И ветер здесь не опалял жаром, хоть светило перешло уже на вторую половину неба.

Конечно, не случалось таких жарких дней в его родном краю. И даже в бурю море не доставало до края утеса, на котором маленький Северин в одних кожаных штанах занимался с деревянным мечом. Он закрыл глаза. Глубоко вздохнул. Потом открыл, встал, что толку в воспоминаниях, в прошлом. Здесь теперь его земля ,будет семья, дети, внуки. Так предначертано судьбой, надо просто жить. Продолжать род Сигурдов, нет, Северьянов, пора думать о женитьбе.

– Ты бы, отрок поленья бы потягал, на ветке на руках подтягивался, а то вон хлипкий какой, соплей перешибить можно. – Всем этим словам Северин научился у няньки, и сказал их без злости. Но Васятка на что-то обиделся и остался на утесе. А воин спустился и ушел в княжье городище, стоявшее в Торговой стороне от реки Волхов.

Васята спрятался от солнца в шалаше, перебирал свои «сокровища»: яркое перышко, яйцо утки, круглую железную бусинку с рукава рубахи Северина. Ее он нашел на берегу. Незаметно для себя отрок уснул.

Снились ему морские девы. Они сопровождали большую ладью ,на носу стоял Северин в кольчуге, которую он не носил, и в руках его сверкал меч.

– Я приплыву обратно! – кричал он кому-то на берегу. Но русалки облепили лодку со всех сторон, цеплялись за края, росли, будто квашня в кадке. Вот уже они больше ладьи, и раскачивают ее, как маленькую щепку. Воины падают за борт, только Северин машет мечом, но рассекает воздух, а не тела морских дев.

Васята проснулся, и вытер выступившие во сне слезы. Солнце клонилось к закату. Вот теперь точно нянька на горох сиротинку поставит коленками, а то и розгами отходит, с нее станется. Убежал в потайной лаз в частоколе, урок не исполнил.

Глава 6. Владыка

В этом году дожди начались рано, дороги размыло, ехать за данью по такой распутице было равносильно самоубийству.

Поэтому, чтобы не стоять без дела дружина возила белый камень для нового собора. Заправлял, работами по стройке, византиец, учивший славян ставить устремленные к небу звонницы, и палаты для князя. Под дождем грузить известняк сподручнее: ни мелкой пыли, ни жары.

Работа начиналась с благословения попа Нектария, того самого, что крестил викинга в реке. И потом поп не оставлял его в покое, часто на исповеди все выспрашивал о планах воина, о его сокровенных думах.

Северин принял веру, крестился, чтобы быть в дружине князя.

«Если князь, которому я служу, верит в единого Бога, Христа, то и мне, не срамно в это поверить. Если Иисус прощает, то и простит мне, что верую и в него, и в Одина. Обретая ещё одного Бога, разве я стану слабее?

Нектарий, крестный батюшка, сухонький старичок, выцветшими от возраста сглазами, неодобрительно качал седой головой.

– Ты, предаешь, как ученики его, молясь и даруя подношения своим языческим идолам.

Северин не пряча глаз, давал попу отповедь: «В мирной жизни мне помогает Христос, соблюдая его заповеди, становлюсь чище сердцем. В бою  обращаюсь к Одину, он даёт мне силы победить врага, или разбойников.

Такое вот раздвоение души, метания, не закончились, хоть прошло три года со дня крещения, Северин так и  не обрёл Бога.

– Мой дом здесь, – сурово сдвинув белесые брови ,отвечал Северин. Он не любил эти душеспасительные беседы, которые Нектарий называл увещеванием. Варяг предпочитал говорить с Богом один на один, и про себя. Ничего не просил , а в основном молился за раненых воев, и бедных сирот.

Работа на строительстве тяжелая и совсем не по нутру воину. Конечно, праздно лежать на печи тоже не дело, разве можно ощутить радость, не вкладывая душу? Вот бой или учебный бой – это радость, это огонь в крови. А эта ,повинность, просто превращала в осла, животное хоть и сильное, но не очень умное.

Утром нянька поставила на стол печеной тыквы и в глиняной плошке горохового киселя. Похлебал ложкой того и другого, сытно, хотя хотелось мяса, дичи. Надел свежую рубаху, вчерашняя порвалась об острые края камней.

Нянька Серафима протянула ему пояс с ножнами, перекрестила перед выходом из избы. Нянькой ее звали дети попа, крестившего Северина. Дети давно выросли, а баба еще не старая, домовитая, вот поп и сбагрил лишний рот варягу. И опять же пригляд за чужаком. Хоть и крестился, а веры ему нет. Слишком много таких вот варягов грабили города, деревни, и портили дев.

Серафима, холопок-чернавок гоняла что свекровь, зато в доме всегда чисто, и пахло пирогами. Наверняка следила и доносила о том, кому молится, новообращенный варяг. Но Северин-Северьян повода для анафемы не давал. Память у него была хорошая, простые действия он выполнял пусть и не с рвением, но все что положено: креститься, да читать молитву перед едой и на сон грядущий исполнял честно. Отдыхал душою только в походах. Да еще у реки.

Северин надел пояс, достал из ножен, так приглянувшийся отроку, ножичек, с перламутровой ручкой.

И так захотелось не ждать, пока Васята оберег подарит, а отдать нож сегодня. Поэтому перед тем, как идти снова разгружать камни для собора, съездил на коне до реки, поднялся на утес и в шалашике оставил под соломой нож, да и ножны в придачу. Пусть порадуется мальчишка. Конечно, в такое раннее время никто на утес не пришел. Северин полюбовался плавно текущей рекой, послушал, как поет птаха камышовка, и, вздохнув, спустился к коню.

Работали до седьмого пота, не жалея себя разгружали известковые глыбы и аккуратный кирпич-плинфу ,привезенный из Византии. Каменщики тесали камни, воины этот камень им выгружали.

Архиепископ приехал подивиться на такое чудо – княжья дружина камень таскает. Собор уже высился в два пролета, узкие бойницы, где две, где три на стенах, скоро должны были закончиться изогнутыми сводами. Архиепископ Мирон, в миру, Владыка, самолично поднялся по лесам, осмотрел кладку. С ним свита, три священника, все в скромных одеждах. У пастыря духовного, всей здешней земли, висела на груди небольшая иконка – панагия. Говорили в городе, что с секретом та иконка, открывается ,а внутри, кусочками креста, на котором был распят Христос.

Северину некогда по сторонам глядеть, он всем дружинникам пример, и в бою, и в работе. Но его окликнул монах.

– Ты Северьян, варяг?

Воин только молча, кивнул.

– Владыка зовет тебя.

Северин, припорошенный каменной крошкой с головы до ног, так и поднялся наверх по лесам. В строящемся храме пахло известью и свежими опилками.на полу битые камни, остатки досок, ведра с водой.

Владыка стоял в белой рясе, поверх нее мантия с шелковыми цветными лентами, тремя рядами по две полосы в каждом – белая и красная, и снова белая. Мирон еще не старый, крепкий мужчина, и не грек, которых священников много в Гардарике, а славянин.