Гедеон. 28 лет спустя

Я десятки раз видел, как Дайна умирает, и даже убил ее однажды собственными руками, когда она потеряла контроль над туманом в Орисвере. Тогда я думал, что не может быть ничего ужаснее, чем вонзить клинок в сердце любимой женщины. Но потом смерть забрала у меня Дайну по-настоящему…

Не осталось ни тела, ни хотя бы привычной горстки пепла, из которой демон бы рано или поздно воскресла.

Ничего.

Воспоминания – вот чем мне пришлось довольствоваться. Я создал сотни заклинаний переноса мгновений, запечатлел родные черты в картинах и статуэтках, сплошь увесил ими стены в своих покоях, заставил полки и подоконники. Запретил Теням и слугам менять что-то в их с Арием спальнях и кабинетах.

Образ нолгурда я сохранил колдовством, как и образ Дайны, ради Рафаэля. Да и что уж греха таить – ради себя тоже. Этот засранец стал мне дорог. Брат, хоть и не кровный, настоящий друг, что поначалу бесил донельзя, а потом нежданно превратился в человека, без которого я больше не мыслил своей жизни. Единственный, с кем я готов был делить Дайну и кому мог доверить Зарину, когда уходил сражаться с рнирхами за Буйные земли.

Тени всегда были моей семьей. Но только Арий будто стал частью меня. В самом начале я ненавидел его и злился на Дайну за то, что притащила это недоразумение в наш дом. Хотел прибить нолгурда каждый раз, стоило заметить, как демон смотрит на него, как защищает, как рискует собой. Вся наша налаженная, размеренная жизнь покатилась в Хаос с появлением Ария. Я мечтал лишь об одном: пусть он как можно скорее свалит обратно в Вастангар, перестанет уже мозолить глаза своим присутствием и втягивать нас в неприятности. Упрямый осел, двинутый на долбанных принципах Истинных, Арий доводил меня до белого каления одним только фактом своего существования.

Но…

Нолгурд не сбежал, когда явился Пожиратель; лишенный магии, держался до последнего, защищая раненого меня. Он не побоялся пойти к Дайне и уговорил ее позволить мне не только остаться Тенью, но и привести в поместье дочь. Он не струсил, когда духи попросили в залог его жизнь в Лесу Зарождения, не дрогнул, когда нам довелось сражаться с мертвецами, которых поднял Гильфан. Арий бесстрашно подставил спину под плеть Дайны, лишь бы не идти против своих убеждений…

Арий, Арий, Арий…

С каждым днем его становилось все больше. Ему благоволила Дайна, его обожали Алиса и Руфина, он нравился Макару и близнецам, вызывал уважение у Исая и Луки, им заинтересовалась Харита, к нему прониклись симпатией Влад и Захар, им восхищался Корнелий, и даже Руслан со временем признал его за равного. Нолгурд не оставил равнодушным никого.

Не знаю, когда именно это произошло, но в какой-то момент я вдруг понял, что и сам готов умереть за Ария. Это не просто выбило из колеи, это вывернуло нутро наизнанку, заставило пересмотреть взгляды на многие вещи. Мысли роились словно потревоженные осы, жаля мозг непрошеными эмоциями.

Впервые я ощутил нечто подобное в тот день, когда хотел отдать дочь в чужую семью. Тогда меня словно пронзило молнией, накрыло таким чувством вины, что, думалось, задохнусь от отвращения к самому себе. Может, для кого-то подобное было обыденностью, но для колдуна без души оказалось в новинку. Прошло немало времени, прежде чем я осознал и принял, наконец, тот факт, что люблю собственного ребенка.

Повторно накрыло, когда о Зарине узнала Дайна. Страх. Он вонзился в сердце стрелой и сковал льдом внутренности. В тот день я первый раз за всю свою долгую жизнь молился: Тьме, Свету, духам, Хаосу. Кому угодно, лишь бы взбешенная демон не причинила вреда дочери и не прикончила нас обоих. А позже на смену страху пришли отчаяние и ощущение абсолютной беспомощности, когда Дайна сказала, что мы должны расторгнуть договор. Следом дикий восторг – я останусь Тенью, и Зарина будет рядом!

Дальше непрошеных эмоций особо не возникало. Ровно до того момента, как я увидел обнаженную Дайну на руках нолгурда в день их победы над Пожирателем. Ревность. Пренеприятное чувство. Не то чтобы прежде мне не доводилось ревновать демона, но то был скорее легкий дискомфорт, который быстро сходил на нет, стоило найти себе очередную пассию. Дайна меняла партнеров куда реже, чем я, никогда не увлекалась надолго, и это меня вполне устраивало. Разве что Корнелий малость задержался. К счастью, король Абестрана был всего лишь простым человеком. «Век его короток», – всегда повторял я себе и на том успокаивался.

Но Арий, Тьма меня подери, не был простым смертным, не был мимолетным увлечением Дайны или досадной помехой, от которой легко избавиться. Нет. Нолгурд делал демона счастливой, пробуждал в ней лучшее, вынуждал чувствовать. Он был ей нужен, а мне нужна была Дайна, потому пришлось научиться уживаться с ним.

Вот только кто ж знал, что, находясь рядом с Арием – этим правильным до мозга костей говнюком, – я и сам проникнусь его Светом, подобно Дайне, научусь чувствовать и любить не только Зарину, но и прочих людей. Я всегда считал себя одиночкой, хоть и жил с Тенями под одной крышей. Наблюдая же за тем, как постепенно Арий становится частью нашей разношерстной, взбалмошной семейки, понял: никакой я не одиночка. Просто упрямый осел, как и Дайна, не желающий признавать, что нуждаюсь в близких куда больше, чем показываю.

Арий изменил и меня, и Дайну, разогнал нашу Тьму, укротил ее, показал дорогу к Свету. Разве мог я после всего этого заставить демона выбирать между нами? Разве мог лишить наши с Дайной жизни красок, которых там раньше не было? Разве мог отнять то, чего нам с ней, как оказалось, не хватало больше всего, – эмоции? Не гнев, не ненависть, не похоть, а любовь, сострадание, нежность, ласку и чувственность.

Видит Тьма, я чуть не сдох от тревоги, когда Дайна позволила нолгурдам забрать Ария и отдать под суд. Никогда прежде мне одновременно не хотелось оторвать кому-то член за то, что прикоснулся к моей женщине, и при этом перебить всех Истинных, чтобы не смели и пальцем трогать Ария.

Думаю, именно в день суда Дайна поняла, что я признал Ария и больше не стану настаивать на его возвращении в Вастангар и противиться их отношениям, как бы сильно ни ревновал. Демон уловила мои эмоции куда быстрее, чем я сам их осознал. Она умело подтолкнула нас с Арием к тому, чего желала, возможно, с момента появления нолгурда в поместье. И мы последовали за демоном покорно, потому что любили ее, потому что подсознательно понимали: если не так – то она оттолкнет обоих.

Никто и предположить не мог, что, когда Дайна сгинет в Истоке колдунов, мы с Арием сохраним и укрепим нашу дружбу. Объединенные общей болью, вцепимся друг в друга так, будто порознь тотчас же умрем от тоски и одиночества. Я стал заложником своих привязанностей, ранее неведомых чувств, и даже мимолетные мысли о том, что могу потерять еще и нолгурда, пугали до одури. Как оказалось, боялся я не зря.

И сейчас, по прошествии двадцати восьми лет, помню день их гибели в мельчайших деталях, прокручиваю в голове те события, не могу отпустить. Если бы не Зарина и Рафаэль – без раздумий сиганул бы в Хаос следом за Дайной и Арием.

Сколько раз ночами сидел в своих покоях и крутил в руках пузырек с ядом. Думал: «Может, стоит все закончить? Пару глотков, и боль исчезнет, придет покой». Но потом прятал этот злосчастный пузырек, выкуривал сигару и шел в спальню Зарины, долго смотрел на спящую дочь, затем навещал Рафаэля. Там и оставался до утра, слушая, как мальчик во сне зовет мать и Бу. Частенько я не успевал вовремя его успокоить, и тогда просыпалась Агата, что не отходила от Рафаэля ни на шаг и ночевала в его комнате. Полукровка заново укладывала мальчика, тихонько напевая колыбельные, после садилась рядом со мной в соседнее кресло, молча сжимала мою руку и всегда повторяла одно и то же:

– Однажды станет легче, Гедеон, вот увидишь. Нам всем станет. Найди в себе силы потерпеть еще немного. Ты нужен Рафаэлю. Никому, кроме тебя, они бы сына не доверили.

И я терпел, пока однажды боль не стала сносной. Рафаэль больше не кричал по ночам, а пузырек с ядом наконец был выброшен. Смириться не вышло, но получилось худо-бедно научиться жить с этим. Находить радости в детях, гордиться их успехами, наблюдать, как заводят семьи Тени, как крепнет Санмерат, и мир постепенно становится таким, каким мечтали его видеть Дайна и Арий.

Я знаю, они гордятся нами. Гордятся сыном, который стал лучшим из королей всех времен, продолжают жить в нем. Доброта Ария беспрестанно сияет в глазах Рафаэля, несгибаемая воля Дайны сквозит в каждом его поступке. Они отдали ему лучшее.

Сам же Рафаэль всегда говорит, что все это взрастил в нем я своими восхищенными рассказами о Дайне и Арии. Слушая мои истории, он невольно стремился подражать родителям.

– Я просто не мог разочаровать тебя, Гедеон. Не после всего того, что ты для меня сделал. Родители не простили бы меня, не усвой я все твои наставления.

Раньше в такие моменты мне хотелось рыдать, точно сопливая девчонка. Глядя, как преклоняются перед добродетелями Рафаэля подданные и правители остальных королевств, я не мог до конца поверить, что в этом есть и моя заслуга. Порой ощущал себя самозванцем, примазавшимся к чужому успеху. Разве мог безродный мальчишка из приюта вырастить короля и стать его первым советником? Разве мог гулящий колдун, охочий до выпивки и женщин, достойно воспитать наследника двух величайших родов в истории человечества?

– Скромность тебе не к лицу, – частенько фыркала Кира, когда я делился с ней своими мыслями. – Достойными людей делают не происхождение, а поступки.

– Он просто напрашивается на похвалу, – непременно встревала Агата, если оказывалась рядом. – Не ведись на это, Кира.

– Хватит страдать ерундой, папа, – неизменно спешила поддержать подруг Зарина. – На вот лучше внуками займись, чтобы всякая бредятина в голову не лезла.

И приводила двух маленьких сорванцов, которые висли на мне с радостными криками «дедушка». От «дедушки» меня до сих пор передергивает. Я не выгляжу стариком и не ощущаю себя таковым, да что уж скромничать, вообще почти не изменился за эти годы. Незнакомцы не раз принимали нас с Рафаэлем за ровесников, потому слово «дедушка» не на шутку злило и злит, но Зарина наотрез запретила мелким называть меня по имени.