Закат раздрая. Часть 2. Юрий Данилович (1281 – 1325)

«…уби во Ордѣ великого князя Юрья Даниловичя Московьскаго, внука Александрова, правнука Ярославля, праправнука Всеволожа, препраправнука Юрья Долгорукаго, пращура Владимера Мономаха, прапращура Ярославля, препрапращура великаго Владимера…». Патриаршия или Никоновская летопись

Юрий (Георгий) Данилович (1281 – 1325) – старший сын Даниила Александровича, внук Александра Ярославича Невского. С 1303 года – князь Московский. С 1318 года – Великий князь Владимирский. С 1322 года – Новгородский князь.

***

Взметнулась ласковая осень

Листом багряным над Москвой,

И её помысел несносен –

Зимой смениться меховой.

Пока ж тепло. На ножке ножкой

Качая, нервная немножко,

Студентка, скрывшись от забот,

В кофейне давность познаёт.

Поодаль маркеты и банки.

Толпой заполненный гудит

Зубатый вестибюль Таганки.

И электробус-неофит

Несётся рядышком по делу,

Дитя наук, решений смелых,

Людей мчит в чреве синевы

Под вихрь листвы по мостовым.

А здесь конспект, учебник рядом.

В историю нырнув сполна,

В былое любопытным взглядом

Она стремится – старина

Пред ней предстала, и девица

На двух героев наших злится.

Лишилась юности забав,

О бедах давности узнав.

Два князя. Две судьбы. Два града.

Когда б в единстве Тверь с Москвой

Смогли б ради Руси поладить,

Забыв о сваре роковой,

То став в ряду держав могучих,

Враждебных орд развеяв тучи,

Страна прошла бы путь большой

К величью краткою тропой.

Но у судьбы свои затеи.

Четырнадцатый век суров.

Кровавым всплеском багровея,

Родных¹ он обратил в врагов.

Мирное время

Шесть тысяч восемьсот десятый²

Вошел во княжеский удел.

Потоком катастроф объятый

Он в памяти людской осел:

От бурь деревья невесомы

Взлетали ввысь, рвало хоромы,

Побита жатва, мор скота³,

В амбарах злая пустота…

1

В клуба́х багряных небо выло,

Лохмотьями бурлила мгла,

Искря чудовищным кадилом,

Комета над Москвою шла⁴.

И рослый Юрий в ночь сурово

Глядел, в сени́ родного крова

Слова напутствия ловил,

Еще был жив князь Даниил:

«Переяславль Москве завещан⁵.

Там ждут тебя. Возглавишь град.

Но бедствием семейных трещин

Мой брат Андрей⁶, увы, зажат.

Он Клещин⁷ мнит в мечтанье шалом

Оставить под своим началом.

Как зверь гневлив великий князь,

Храни же мир вооружась».

Отца доверием растроган.

Подня́лся ражий великан,

Со лба откинув медный локон,

Склонился, счастьем обуян.

Пусть глас сомненья и не слышан,

А все ж хотел, чтоб князь был ближе,

И чтобы походя, впроброс,

Помог решить любой вопрос.

Чтоб как всегда – незримо, тихо,

Без страха явного, шутя,

Любое жизненное лихо,

Отец отвёл бы от дитя.

Пусть валит сын быка ударом,

А всё ж ребенком в рвенье яром,

Не зря на силу молодых,

Охота до седин своих.

Умчался сына поезд пышный,

Не зная, что ему с отцом

Не даст увидеться Всевышний,

Уж ни с живым, ни с мертвецом.

2

Переяславля виды чу́дны.

С валов пейзаж: закатом ткан,

В лесах прибрежных изумрудный

Лежит Залесский океан.

Дыхание дубрав кудлатых,

Резьбой богатые палаты.

Встал Юрий в радостной молве

Переяславля во главе…

К беде от счастья путь короткий,

Слезой горячей взор затмило,

Когда известьем словно плеткой

Ожгло о смерти Даниила.

В душе кипит сыновье горе,

В сознанье долг с любовью спорит.

Вскочил, отдавшись естеству:

«Домой! Прощаться! На Москву!».

Но к князю ближняя дружина

Впустила Переславля знать.

В покои чередою длинной

Вошли, чтоб Юрья умолять:

«Негоже, княже, нынче ехать.

Андрей в Сарае. От успеха

Его радений пред Ордой

Зависит будет ли покой».

Бояре пали ниц с мольбою:

«Вдруг хан Андрею даст ярлык?

Хотим на веки быть с Москвою,

Ведь князь по-царски пообвык,

Что не по нём, карать нещадно,

И так Дюденевские⁸ пятна

Марают княжескую честь.

Что коль на стол твой всхочет сесть?».

Не отпустил народ на тризну⁹,

И Юрий вынужден признать,

Переяславль сдав, укоризну

Отца бы вызвал. Будет рать

Опять с Ордою и Андреем,

Наследье обратив трофеем,

Иль миром нынче порешат –

Его долг защищать свой град.

3

Постель бессонницей примята.

Гневлив в хмелю князь – пил опять,

Когда брательников плеяда,

Завет отцовский выполнять

Сошлась с дружинами своими,

Бесконными и верховыми,

Чтоб быстро развернув войска,

Можайск примыслить на века.

«Негоже, брат, гасить нам горя

Ковшами кислого вина.

Андрей с Орды вернётся вскоре.

Отцом же приобретена

Можайска ширь¹⁰, но Святослава¹¹

Упрямство не отда́ло права», -

Увещевает брат Иван.

И Юрий встал – отёчен, пьян.

Поправился холодным квасом.

Присев со вздохом на кровать,

Перекрестился. Сиплым басом

Воскликнул громко: «Умывать!».

Пока в себя приводят князя,

Из норм приличия вылазя,

Главой макая в крепкий жбан,

Расскажем, кто такой Иван.

Еще он юн¹², но норм отцовских,

В уменьях княжеских удал,

Из всех Данилычей Московских

Любовь к земле всерьёз впитал.

Он сызмальства следил за теми,

Кто нёс в обыденной системе

Отцу старанья помогать

В уделе строить благодать.

Есть старшие в семье Ивана:

Брат Саша, Дмитрий, Юрий-князь.

Есть младшие. Но дух и слава,

Как будто жаждали попасть

Не всем, сообразно их сану,

А больше прирасти к Ивану,

Пусть сам не сознавал пока,

Судьбины скорой кувырка.

Но всё он видит, всё заметит,

Кто сеет рожь, пшеницу жнёт,

Кого отправить на рассвете

Для разноплановых работ.

Коней ковать – подковы ста́ры,

Готовить к осени амбра,

Дружине дать в дорогу снедь.

Все до распутицы успеть.

Но пусть Ивана роль достойна,

Все ж Юрий нынче наш герой,

И в цепь событья встанут стройно,

Тропой петляя вековой.

Лишь скажем для интриги пущей,

Что в недалеком уж грядущем,

В его стремленье за мечтой

Зовут Ивана Калитой¹³!

4

В сиянье бро́ни¹⁴ золочённой,

Гарцует Юрий на коне.

Крестом и древнею иконой

Благословлён. С ним наравне

Из града братья выезжали,

Хвалясь сияньем русской стали

В игривых солнечных лучах

На крепких кряжистых конях.

Комонных¹⁵ ход неторопливый,

Пешцо́в¹⁶ пределы не видны,

Живые с присвистом мотивы,

Обозы на́добью полны.

Похода цель бойцам понятна,

Забрать родное безвозвратно.

Ведет Московский Юрий рать

Можайск к уделу примышлять.

Во времена раздрая, свары,

Когда повздорили свои,

Любая встреча ратью ярой

Стать может, жизнь перекроив.

Но здесь не будет битвы страшной,

Не бьют Можайск, не топчут пашню,

Покой людской не возмутят,

Не грабят град, не жгут посад.

Полки, приблизившись ко граду,

Открытых врат узрели пасть.

Из них священство вышло кряду

Всем клиром, истово молясь.

Признав московское начало,

Засада¹⁷ ратиться не стала –

От жертв возможных городясь,

В полон пошел можайский князь.

Наказ Данила исполняя,

Не пал ни конь, ни человек.

Без дозволения Сарая

Можайск с Москвой теперь навек.

5

Во злато роща приодета.

Убрали пышные хлеба.

Смурна́я хмарь сменяет лето.

На гу́мнах с песней молотьба.

Пока дожди не зачастили,

Пока стезя в пушистой пыли,

Распутья зыбени страшась,

С Орды спешит великий князь.

Он шел с сарайскими послами,

Нес ярлыки на княжий съезд.

В Переяславле ожидали

Андрея поезда приезд.

Бог весть, что там Орда решила,

Какого Рока ждать посыла,

Князь Юрий к худшему готов,

Скопивши в городе бойцов.

Собрались дети Даниила,

Боясь, что бой неотвратим,

Тверской Михайло, но кормила

Держал митрополит Максим,

Святитель Киевский и Русский

Перетерпев пути нагрузки,

Что тоже волею небес

В Переяславль пришёл на съезд.

По чину во главу застолья

Садится чопорно Андрей.

Внешне благой, но исподлобья

Косится на младых князей.

По две руки Орды посланцы,

В закатном зареве багрянца

Чванливо пьют, хамят, бузят,

Глодая кости жеребят.

Поодаль чуть, по двум сторонкам,

Данилычи расселись в ряд.

Степенный разговор негромкий,

Достойно, медленно едят.

Без бро́ней – так велят устои,

Но и без них видать, что вои¹⁸

Сейчас за пиршества столом,

Едины думой вчетвером¹⁹.

Не объедаясь, не пьянея,

В седатой мудрости любим,

Как раз насупротив Андрея,

Воссел митрополит Максим.

По шуйце²⁰, рядом со владыкой,

Удельный князь Твери Великой –

Михайло Ярослава сын

Съезд взглядом обводил незлым.

Пришел момент знакомства ради

Михайлов образ воссоздать,

Чтоб на Тверского князя глядя,

Руси ожившей вспомнить знать.

Он Александру²¹ был племянник,

Андрею стрыйчич²². Многогранник

Родства его надёжно вёл

В наследники на велий²³ стол.

Михайло княжествовал ладно,

Окрепла, процветала Тверь.

И пусть на воле ига пятна,

Но люди верили – потерь

Побольше было б от Сарая,

Коль правил князь не уступая.

Любим Михайло, но к беде

Тверской опаздывал везде.

Взять хоть Дюде́невы нападки²⁴.

Пока свирепствовал монгол,

Михайло размышлял с оглядкой –

Дюдень пожёг Русь и ушел.

Пошёл великий князь на шведов,

Михайло в помощь, сна не ведав,

Ландскро́ну-крепость воевать,

Но без него свершилась рать²⁵.

Он словно припозднился в главном –

Родился в беспокойный век.

В установленье стародавнем

Судьбину видел, но разбег

Те побужденья набирали,

Чтоб Русь крепить по вертикали,

Иначе может князя власть

С подгнившей лествицы²⁶ упасть.

Теперь, собравшись в Переславле,

Руси встревоженная знать

Ждёт как сейчас вопрос поставлен,

И прошлым сборищам под стать²⁷

Не обратится ль толчеёю

И потасовкою большою.

Под недоверие окрест

Переяславский начат съезд.

И в этот раз ненужной сечи,

Смогли счастливо избежать,

Спасая жизни человечьи,

Воды рудой²⁸ не тронуть гладь.

Андрей не стребовал размены,

На все Даниловы уделы,

Хоть отступать и не привык,

Привез для Юрия ярлык²⁹.

Никто не знал, что только год

Всех отделяет от невзгод.

Вызов

День шел за днём. Часы покоя

Сменялись временем труда.

Данилычи притихли строя,

Да пировали иногда.

Но вот в Москву молва примчалась,

Угас Андрей³⁰, не видя старость,

На стол владимирский решил

Воссесть сородич – Михаил.

В уделах тихо возроптали.

Покуда тризна в Городце,

Всплакнув для вида в ритуале,

Бояре в вечной хитрице,

Считая, что в подлунном мире,

Чем ближе князь, мошна тем шире,

Ища заступника, теперь

С столицы выехали в Тверь.

Акинф из них старшой боярин³¹.

Немолод, злобен и спесив,

Серебролюбен и коварен,

Других приятелей сманив,

Решил, что Тверь ярлык получит,

И перед ним тот самый случай,

Когда, хоть возрастом и стар,

Проби́л час получать хабар.

Тому б и быть так, но похоже,

Судьбу рисуя, Небеса

Решили, что для русской дрожи

Уходит время. Начался

Этап глубоких изменений,

Когда за холодом весенний

Идёт разгон: на власть решась,

Оспорил стол Московский князь!

Откуда у Москвы есть право,

Если же лествицы канон,

Диктует прямо, безвозбранно,

Что стол за Тверью, и лишён

Другой надежды, бед не клича,

Древнейший нарушать обычай?

Имел возможность Даниил,

Но, к сожаленью, не дожил.

Отцовских Юрий прав запросит!

Пусть хан решит кому отдать

Ярлык, и пусть почи́ет в бозе

Закон отживший. Вдругорядь

Свои изобретут догматы –

Обноски хворями чреваты.

Знать устарели, не нужны

Умы днепровской старины³².

Нет толка в замысле без дела,

И вот решенью в аккурат,

Волненья растравив умело,

По всей Руси гонцы летят!

К одним с добром, к другим построже.

Орды подкуплены вельможи

Мешками с русским серебром,

Чтоб Юрью помогли тайком.

Все города Руси вскипели³³!

Одни за Тверь, кто за Москву,

И в каждом значимом уделе

Различно приняли молву.

Одни хотели, как в гробнице,

За лествицей трясясь укрыться.

Другие жаждали взамен

Для русских княжеств перемен.

Князья, как требовал Раздрай,

На суд отправились в Сарай.

Акинфово побоище

В Орду Михайло едет первым,

Боярам передав наказ,

Чтоб Юрья путь в Сарай был прерван,

Напасть тайком, чтобы увяз,

Надежно скованный борьбою

С засадами под Костромою.

Но угадав беды эскиз,

Вперёд отправлен брат Борис.

После спокойного этапа

Бесчестья сшибки начались,

Бесславно, грубо, криволапо

Пленён доверчивый Борис.

Дружину перебили люто,

В Тверь пленника свезя, покуда

Сам Юрий, словно невзначай,

Другим путём ушёл в Сарай³⁴.

1

Иван, оставшись за старшого,

Любимым делом занят был -

Отвлекшись съездом ненамного,

Вернулся снова к тем, кто мил:

К мехам усохлым, что нежданно

Увёз старшой подручным хана.

К амбрам, что должны питать

Москвы родной и чернь, и знать.

В такой серьёзной суматохе,

Всё просчитав, устав вконец,

Уверился – дела неплохи,

Но тут к нему влетел гонец.

Пока князья на суд отбы́ли,

Тверские по подмёрзшей пыли

Не останавливаясь шли,

Переяславской взять земли.

Полков не счесть. Земля остыла.

Акинф ведёт, забывши стыд,

Чтоб град забрать под Михаила,

Пока в Москве юнец сидит³⁵.

Но возраст смётке не помеха.

Дружине клич – всем быть в доспехах,

Ближайшим воям ехать враз,

Остатним ратям ждать приказ.

2

Чуть свет Иван в Переяславле.

К Москве с доверьем местный люд,

Сряжают город к страшной травле,

Не подготовишься – сомнут.

Усилить брёвнами ворота,

Как план защиты проработан

Проверить, ведь любую пядь

К осаде нужно укреплять.

Под молодым снежком игривым

В застывший Клещина простор

Ручьёв замёрзшие извивы

Вцепились, только до сих пор

Не устоялся лёд надёжный.

Иван подумал осторожно:

«Сюда бы немца – дурака,

Что прежде дед макнул слегка…».

Со стен, заботой увлечённый,

Узрел – не весь закончен труд.

Вдруг видит тёмные колоны,

Акинфовы войска идут,

Взметая снег с дорог плутавших.

Не в радость воинам вояж их,

Но так распорядился князь,

А значит – в бой, костьми ложась.

Тверских-то сил до небосклона,

Переяславль в осаду взят.

В Москве стовёрстно, отдалённо

Полки стоят, и если в град

Пришлёт гонца, то всею силой,

Что зло Акинфа разъярило,

Всей мощью воев, всей Москвой

Ответят на набег тверской.

Но обложили город крепко,

На каждой тропке стерегут.

Тверда враждебных звеньев сцепка,

Пытаться лезть – напрасный труд,

И сквозь осаду не пробиться.

Ни человек, ни конь, ни птица

Не могут войск преодолеть.

А в городе кончалась снедь.

Как свечи вспыхивали крыши

От стрел горящих тут и там.

Тушили. Но другие, ближе,

Взгорались. Тихо по церквам,

Упав пред ликами святыми,

В лампадок и лучинок дыме,

Народ молился, сбившись в клеть,

О том, чтоб всем не погореть.

Нельзя ждать милость от Бога,

Не предприняв геройских дел.

Иван, созвав дружину, строго

Бойцам прибли́женным велел –

Двум сотням, смелым поневоле,

Отвлечь врага, отдавшись доле:

«Гонцов в Москву! Акинфа рать,

Собрав отряд, атаковать!».

Все вои двинулись к воротам.

Героев на Руси не счесть!

Но с риском в бой пойти налётом

Немногим даровалась честь.

Нытьём ворот покой встревожен,

Мечи летят из крепких ножен,

На братьев ближних из Твери

Комонным приступом пошли.

Ударив каплей в море силы,

Гонцов отправили в Москву.

Успеха перспективы хилы,

Когда сквозь битву, наяву,

Как в страшном сне, не зная местность,

Ползут посланцы в неизвестность

Разнонаправлено, поврозь,

Лишь уповая на авось.

Дойдут или нет? Да кто ж их знает!

Иван предпринял всё, что мог.

Отряд тем часом погибает.

В гортани затаив комок,

Сквозь пелену от слёз мятежных

Смотрел как тонут, словно в стрежнях,

Во тьме врагов, и снег пунцов

От крови славных храбрецов.

Рукой махнул – дружина на́конь.

Нет мочи княжичу терпеть.

Рванули с места! Хро́мый дьякон,

Услышав как повыла плеть,

Во брони с большего рамена,

Хоть и налёг самозабвенно,

У врат замешкался с замком.

Успел открыть. Упал ничком…

Дружина кинулась на пришлых,

Иван отряда во главе.

Сценарий боя не измышлен,

Надсад, лицом побагровев,

В сраженье мчатся наудачу:

Отвлечь, отбить, решить задачу.

Мечей увидев сотни бритв,

Акинф опешил отступив.

Попятились ряды тверские,

Внезапностью порядок смят,

Булат привнёс перипетии,

Спасая доблестный отряд.

Хоть и прореженный изрядно,

Со скоростью невероятной

Отряд, неравный уж двумстам,

В галоп пустился к ворота́м.

Ивана гридь³⁶, закрывши с тыла,

Обрушив на злотворцев гнев,

Уставших воев пропустила,

В ворота следом залетев.

Кто без коней, не так поспешен,

Последний забегает пешим.

Запором звякнул хромый дьяк,

Вздохнув свободно, сел, обмяк.

Спасли друзей! Спасли героев!

Дружину чаркой удостоив,

Иван к бойцам, хвалить за смелость…

Осада ж никуда не делась.

3

Враги. Осада. Злые битвы.

А кто является врагом?

Те, кто с тобой един молитвой,

Но в бойню грешную влеком?

Кто сам, жену в Москве сыскавши,

Дочь замуж на Москву отдавший?

Его ведёт, ища нажив,

Забывший срам и честь Акинф.

И час от ча́са, день от ночи,

Заполоняя всё окрест,

Переяславским смерти хочет,

Прикрыв для снеди в город въезд.

Границы жизни-смерти тонки,

И люди, словно шестерёнки,

Познавши бытие едва,

Судьбины крутят жернова…

Москва ж молчит. Москвы не слышно,

И каждый божий день осад

Бессилием грозит, и хищно

На княжича войска глядят:

«Стоять – слабеть! А есть ли польза

На стенах под осадой ползать?

Ведь если помощь не придёт,

Пошто мечтой кормить народ?».

Иван на ближних смотрит строго:

«Дружина в сущности права -

Не удалась гонцам дорога,

Похоже промолчит Москва».

И с каждым днём всё меньше силы,

Всё меньше воеводы милы:

«Коль голод свалит на кровать,

Не лучше ль в битве погибать?

В чём смысл пасть в голодном граде,

Ослабнув в косности осад?».

Иван коня по гриве гладит,

Глаза решимостью блестят.

Дружина всколыхнулась с края,

Приказ безгласный понимая.

Чтоб в битве ярой честь постичь,

По Переславлю брошен клич!

Все, чья рука покуда держит

Свой меч, кто мог поднять копьё,

Смертельных не боясь издержек,

Пришёл, чтоб защищать своё:

Юнец, что мать не отпускала,

Старик, с трудом неся зерцала³⁷,

В чрезмерной брони хромый дьяк –

Гремят мечами натощак!

Иван сигнал даёт к атаке.

В молчанье погрузилась рать.

В братоубийственном во мраке

Недолго смерти лютой ждать…

Ворота сходу распахнули,

Стремглав, в безжалостном разгуле,

На злополучных из Твери

В атаку смертную пошли!

Акинф готовился к нападкам,

Ивана смелых ждав атак,

Осаду выстроил порядком…

Отчаянья не ждал никак.

А тут из всех ворот детинца³⁸,

Готовы в небо возноситься

Бойцы, как будто в Рай спешат,

Врубились в полчища осад!

Тверские, отступая, бились,

В кашицу превращая наст,

Обмякший берег снова илист,

Лёд слишком тонок, выдь – придаст.

Тогда Акинф приказ озвучил,

Чтоб силам всем под этот случай,

Атаковав Ивана гридь,

Переяславцев раздавить.

Пришел тот час, какого ждали…

Переяславля видя рать,

Там в глубине небесной дали,

Ворота стали открывать.

Но… у Небес, что Русью чтимы,

Дороги неисповедимы –

Явив всем, что еще жива,

Из леса хлынула Москва!

Из чащи вылетало войско

Живым потоком, как стрелой,

Не отдохнув, в набег геройский,

Подмёрзшим полем, по прямой

Несутся в облаках дыханья,

Звучит коней уставших ржанье,

Земли касаются едва,

Стремятся в бой: «Москва! Москва-а-а!».

Мчит в бой комонная дружина.

Боярин возглавляет ряд.

На тех, кто поступил бесчинно,

Вниз копья, сабли ввысь летят.

Звон-лязг металлом об металл,

Шеломы в стружку. Час настал!

Но час не тот, что в скорбь одет,

А тот, что жалует побед.

Рубились клиньями друг к другу

Москва и Переславля рать.

Акинф опешил, и с испугу

Засаду бросил умирать.

Кровавый бой, резня и свалка,

И хоть людей безумно жалко,

Без толку сгинул и забыт

Отряд под сонмищем копыт.

Иван в поту. Вторую лошадь

Меняет за недолгий бой.

Дружина рядом, в щепки крошат

Врага по грудь в крови людской.

Сдаётся Тверь, не хочет биться,

Акинф лишь, старая лисица,

Не уступал – безумен, яр,

На пришлых бросился бояр.

Старшой московский сам увечен,

В весь рост поднялся в стременах,

Отбив удар, расправил плечи,

И саблей наискось вразмах,

Со свистом воздух разрезая,

Рассвирепев на негодяя,

Собрав в удар остатки сил,

Акинфу голову срубил!

Вмиг прекратили злую сечу,

Тверские бросили мечи.

Иван к бойцам скакал навстречу,

В объятья верных заключить.

Устал, в крови, но рад победе.

Старшой к нему радушно едет,

Копьём, являя ярый нрав,

Акинфа голову подняв.

Иван отдёрнулся брезгливо,

Косясь на мглу застывших глаз.

Вот тот, кого вела нажива,

Кто прямо, подло, напоказ

Так возжелал убить Ивана,

Что сам, скорежившись жеманно,

В посмертной горести разбух,

Став обиталищем для мух³⁹.

Пусть и гадливенько чуток,

Усвоил княжич свой урок.

Международная панорама

Пока Данилыч после боя,

В светлице спит, устав от бед,

Пока князья в Сарае спорят,

Поверхностно осмотрим свет.

Внизу Переяславль оставим,

Взлетим над жутким полем брани,

Земную сферу провернём:

Что видно за Руси плетнём?

Французы «папу» в Авиньоне,

Решив, что давний Рим ослаб,

Пленили, и в своём резоне

Травили предыдущих «пап»⁴⁰.

Подбив опушку горностаем,

В крови Шотландию купая,

Тройной английский леопард

От вкуса горской крови рад⁴¹.

Грызёт, не делая им чести,

Почти уж шесть веков подряд

(И впереди еще лет двести⁴²),

Испанцев мавров халифат.

Южней, не чувствуя провала,

Страна ромеев догнивала.

У Византии быт непрост,

Проспали оттоманов рост.

На княжества разбита Польша.

В раздрае малых городов,

Её монгол топтал не больше,

Чем Русь, и был не так суров

К ней перст судьбы, храня живою,

С необъяснимой щедротою.

Свою с Ордой похерив рать⁴³,

Калека стала оживать.

Ещё Литва вздыхает тяжко,

Осколки Западной Руси,

Ее еще секут, бродяжку,

К несчастью, из последних сил.

Литва и Польша с виду бренны,

Две беспринципные гиены

Еще друг друга не грызут,

Державный замышляя блуд.

В танцовщицах различных видов

В Орде по-прежнему Тохта́⁴⁴

Занят убийством чингизидов,

Средь пьяных дел и визг хлыста.

Уже немолодой, и ныне

Пора подумать и о сыне⁴⁵.

К нему, расчета не тая,

На суд поехали князья.

Есть место радости и фальши

И в жизни русских городов.

Мы к ним ещё вернёмся дальше,

Но очень важно пару слов

Уже сейчас, поодиночке,

Сказать о двух важнейших точках:

Про древний новгородский путь

И Нижний Град упомянуть.

Пришедших с миром издалече,

Отправил прочь послов Твери

Ильменьский Новгород на вече,

Желающих уговорить,

Во граде, не устроив рати,

Михайлу на столе признать, и

Мол, как решится всё окрест⁴⁶,

Тогда и поцелуем крест⁴⁷.

А в Нижнем бунты учинили.

Узнав, что умер князь Андрей,

Его бояр, вздымая вилы,

Решили с града гнать взашей.

Но те осмелились перечить,

Тогда народ, сойдясь на вече,

Крича, что старый князь не мил,

Выпровождаемых побил⁴⁸.

Ханский суд

1

Тохта с последней нашей встречи⁴⁹,

Заматерел и осмелел.

Ногай⁵⁰ Сараю не перечил –

Лишь хан теперь властитель дел.

Обрюзг, состарился, расползся,

Лоснится жир на круглом торсе.

Бояр московских и тверских

Он встретил как рабов своих.

Князей послушал и с ленцою

Кивком отправил отдыхать:

«Потом решу!». Князья ж рысцою,

Как будто челядь, а не знать,

Из юрты быстро удалились,

И… подкуп начал путь извилист:

Летели соболь, серебро,

Лишь бы с решеньем повезло.

И к хану в юрту устремила

Советчиков продажных рать.

За Юрья, кто за Михаила,

Тохту пустились подстрекать.

Хан видел множество усилий,

Что Тверь с Москвой мошны раскрыли.

Тогда Тохта промолвил злясь:

«Кто большей выход⁵¹ даст, тот князь!».

Почуял Юрий праздник скорый,

В сравненье с Тверью он богат.

В Москве, закрыв вместилищ створы,

Не зря старался младший брат,

Не зря использовалась сила,

Так что достаточно скопила,

И вволю Юрью наскребла

Орды на подкуп серебра.

И побежал бы князь московский,

Не мысля, как досель привык,

Спесиво, на интригу ловкий,

Чтоб только выкупить ярлык.

Но только ближние бояре,

Кому годами опыт дарен,

И от себя, и от земли

Склонившись просьбу донесли.

«Послушай, княже, не серчая.

Негоже приумножить дань,

Небезгранична боль людская,

И так невмочь, ты только глянь,

Вздыхает Русь от пресса дани,

И если жом ещё прибавим,

Погибнем, если вдругорядь

На выход негде будет взять».

Князь недовольно сдвинул брови,

Хотел вспылить и гнать взашей,

Привычно громко сквернословя,

Чтоб повалились со скамей,

Но… тяжело вздохнув, умолкнул.

От глупой ярости – что толку?

В глаза взглянул и лишь спросил

Остыв: «А что там Михаил?».

«Тверской князь вовсе не безумен», -

Бояре отвечали враз, -

«И мудрый с ним тверской игумен,

Что Русь печали не предаст.

Не может Тверь стола за-ради,

Людей обречь на смерть во гладе.

Оставьте дань, как есть сейчас».

Да-а… князя разговор потряс.

Вдруг понял, за любимой властью,

Что от отца пришла сама,

Людские судьбы. Он лишь частью,

Как ни набиты закрома,

Земли великой был и будет,

А важен всяк в крещённом люде,

Тому, кто смотрит с небеси

В раздолье Золотой Руси.

2

У хана в юрте суд вершится.

Московский через толмача

Доносит: «Русская землица

Даст ту же дань». Тохта ворча,

Взгляд перевёл на Михаила.

Не тех надежд душа таила,

Чтоб эти аматёры бань,

Ему давали ту же дань.

Тверской князь, лоб перекрестивши,

Туша́ в душе стыдливый пыл,

Ища опоры в Воле Высшей,

Все ж выход больший предложил!

От гнева Юрий стал пунцовым,

Хотел и кулаком, и словом

Задеть Михайлу, но сумел

Смолчать для пользы новых дел.

Стал Михаил, склонившись наземь,

Владимирским великим князем.

3

Зимы морозной день недолог

Тем краше миллионы искр,

Что солнца неунывный всполох

В снегах рисует. Резв, быстр

Под Михаилом конь породный,

Но похваляться всенародно

Не час, возник во злате врат

Владимир – дивный стольный град.

Уселся князь в возок богатый.

Шестёрка мощных жеребцов

Рванула с места. Вои-хваты

Сторо́жей рядом – вид пунцов

От скачки быстрой, гонки вольной,

От встречи громкой, колокольной.

От толп, что шли на снега гладь,

Чтоб поезд пышный увидать.

Вокняжил в кафедральном храме⁵².

Митрополит всея Руси

Под образами, что верхами

Очами жгут, провозгласил

Великим князем Михаила,

Хвала венчанье завершила

Под праздничный церковный хор –

Старый Максим в обрядах спор.

А дальше пир, веселье миром,

Князь словно рад, но наяву,

Отмстить мечтая, Михаилом

Полки сбираются в Москву -

Сменив на сечу позолоты,

За смерть Акинфа свести счёты.

Едва закончили кутёж,

Князь вывел рати. Невтерпёж.

Бросок к Москве излишне спешен.

Уж не сверкает снег. Вразброс

Под конским строем перемешан

С грязищей липкою навоз.

И Солнце, выказав немилость,

Под мутной пеленою скрылось.

Нет удали, наоборот,

Бойцов досадует поход.

В пути пополнив толпы вдовьи –

И грех не грех, когда упрям –

Добавив к снежной грязи крови,

К желанным подошли холмам.

Но на задиру стрел колючих

Московский Кремль отправил тучи⁵³,

Людей побили с двух сторон,

Но штурм никчёмный отражён.

Великих битв в былом немало,

Геройство русских сыновей

Не раз Отечество спасало…

Но мало было войн глупей:

Князья о чём-то сговорились,

Мир заключили столь развилист,

Что каждый, чуя свой посыл,

Остался с тем, с чем раньше был⁵⁴.

Митрополит

1

Недолго тянется затишье

В минуты мира под Ордой.

Вершились и с земли, и свыше

Дела на стороне родной.

Год не прошел, такая жалость,

Известье горькое примчалось,

Что хворью мучился, засим

Почил митрополит Максим⁵⁵.

Чтоб разобраться в происшедшем,

Рассмотрим дальнюю Волынь –

Край до монгола сытый, цветший

В обилье истинных святынь.

Там пережил разор ордынский

Свой град Владимир, но Волынский,

И княжил, не мину́в вдовства,

Там тоже Юрий, но сын Льва⁵⁶.

Тверскому князю был роднёю,

Повенчанный с сестрой его.

Княгиня стежкою земною

Недолга шла, и оттого

Волынский Юрий овдовевши,

Печаль и горе претерпевший,

Привёл себе любовь извне –

Женат на ляшеской княжне.

С женой приехали прелаты,

Иезуитов полон двор,

А Юрий Львович, жизнью мятый,

Не так на каверзы хитёр.

«Нужны свои митрополиты», -

Ловчили с ним иезуиты,

Шептали, к подлости клоня:

«Тебе Залесье не родня!».

План очень прост: в единстве сила,

Раздрай же слабостью чреват.

Им не удастся Михаила

В латинский заманить обряд.

Волынский ж князь уже не молод,

Литвы набегами поколот,

И до недавешних времён

В войсках и средствах был стеснён.

Сначала ломка метрополий,

А следом унии⁵⁷ обман.

Изгна́нец римский рад, доволен,

Что всунулся куда незван.

В барыш латинскому амвону

Всю Русь зацапает Червонну^{58 59},

Земель чтоб русских благодать

В закатной пасти прожевать.

Смущался князь. Никто не ведал,

О чём молил по вечерам,

Но рано праздновать победу,

Хотящим рвать Русь пополам.

Вопрос, без всяческой опаски,

Рассудит патриарх царьградский.

Пока ж Земля из разных врат

Шлёт двух соперников в Царьград.

Один, Геронтий, от Михайлы.

Волынский ж князь избрал Петра,

Не посвятив в шальные тайны,

Игумена монастыря,

Радел в котором брат о брате

На берегу речушки Ра́те⁶⁰,

Иконника, что в меру сил

Всю землю русскую любил.

2

Когда примыслили Коломну⁶¹,

Еще с Даниловых времён,

Под стражей ти́хонько и скромно

Рязанский князь в Москве пленён⁶².

Он был в чести, имел прислугу,

В неволе, но и не поруган,

Жил без нападок и горнил,

И мир с Москвой не заключил.

Московский Юрий был испуган,

Всё, что хотелось – не сбылось,

Везде провалы, везде ругань…

Не зреют лавры на авось.

Пока в Орде с тверскими травля,

Чуть не лишился Переславля,

Отцом примышленную пядь –

Коломну можно потерять.

Вопрос решать пора серьёзно,

Не время для тягучий прей,

И думою точимый грозной,

Князь Юрий становился злей:

Старик упрямый, как девица,

Надо скорей договориться,

А нет, так гладом иль клинком

Заставить уступить силком.

И брошен старый князь в темницу,

Лишен еды, но не поник.

Сторожа пакостно глумится,

Но всё терпел, молясь, старик.

И Юрий, в гневе безобразя,

Велел убить седого князя⁶³!

Игру с Коломной на кону

Осилил па́губой в плену.

Москва на миг оцепенела!

В испуге отвратились все

От князя своего удела,

И даже в ближней полосе

От ужаса, что брат наделал,

Противясь бедствию всецело,

Братья́, порвав семейства швы,

Во Тверь уехали с Москвы.

Не все! Лишь Александр – старший,

И с ним Борис⁶⁴. Иван в Москве,

Не глядя, что донельзя павший

Их князь, ославленный в молве,

Своих грехов признать не хочет,

На брань дальнейшую заточен.

Кому ж, путь брат не прав стократ,

Оставит он любимый град?

3

Желая власти укрепленье,

Про Нижний вспомнил Михаил.

Тот град, где вечевым решеньем

Бояр побили. Грозно мстил

Великий князь свободным людям,

Прекрасный город опаскудя⁶⁵.

Бояр, холопов и купцов

Хлестала кровь. Тверской суров.

Неясно по какой причине,

Противореча естеству,

Князь после бойни в Нижнем двинет

Второю ратью на Москву.

И снова бой непостижимый,

И снова кровь не держат жилы.

Убитых тьма, сожжён посад,

Но снова град Москва не взят⁶⁶.

Возможно этой глупой схватки

Нам было б помнить ни к чему,

Если бы там, донельзя шаткий,

Мир не продолжил кутерьму.

В тверских войсках с желаньем бранным

Два брата Юрия с Иваном,

Призрев семьи родную связь,

На битву вышли не боясь.

Но под Москвой, смывая скверность,

Непрошенным пришёл недуг,

В расплату может за неверность,

Брат Александр умер вдруг⁶⁷.

У бед своя бедовья сила,

Несчастье родичей сплотило,

И Юрьем в церкви, у икон,

Борис вернувшийся прощён.

4

Клокочет море, хлещет ливень,

Ладья в отрепьях парусов.

С природой бой бесперспективен,

И с треском небо распоров,

Гореньем вышним бьёт из Рая,

В ущелье волн ладью сжимая,

Являя нам из века в век,

Как жалок в мире человек.

Взывает к небу беспрестанно

Геронтий – ставленник Твери,

В осаде жутких волн-титанов,

Изнеможённый изнутри,

Не может он достичь Царьграда,

Как-будто жуткая преграда

Пред ним встаёт как камень хлад,

А Пётр уже вошёл в Царьград.

Но не погиб тверской игумен,

Судьбины перст отвёл беду,

Ход Провидения разумен –

Геронтий, с целью наряду,

С собою из Руси моле́нных

Вещей имел первостепенных:

Митрополичий жезл, и с ним

Крест, что ипользовал Максим.

Еще ему давала силы

Икона чу́дной красоты.

Её Максиму подарили

Монахи ратские⁶⁸ – чисты

Их мысли, вера неприкрыта,

И одарив митрополита,

Рекли, ступая со двора,

Что чудо авторства Петра⁶⁹.

И вот Царьград. В соцветье храмов,

В цепи́ дворцов, в шипенье волн.

В своем величье разнопланов

Востокозапад. Поражён

Геронтий обликом Царьграда,

Мечтав его увидеть смлада,

И безгранично счастлив гость,

Когда желание сбылось.

Но близкий взгляд контрастом страшен,

Срам разрушений не сокрыть -

Дворец излишеством украшен,

Руины рядом. Тлена нить

Во древнем граде пробежала,

Во мгле трущоб, во свете зала.

Там Тьма, бредущая вослед,

Тихонечко сжирает Свет.

Во многолюдстве обречённых,

Святой, да тут же и пустой…

Подножия колонн злачёных

Чернь оттеняет нищетой!

Но как насущное не комкай,

Царь-птица для Руси орлёнка

На белый свет произвела,

Что позже распрострёт крыла.

Сложна́ дилемма патриарха⁷⁰ –

Кого избрать: Геронтий? Пётр?

Внетьё⁷¹ с Волыни иерархом,

Но общерусский пересмотр?

Чтобы по прихоти Волыни

Всю митрополию разбили?

Нельзя предместникам под стать

Ошибок давних повторять⁷².

И патриарх решил задачу,

Одобрил выбор басилевс⁷³,

Раздрай Руси для церкви мрачен,

Пучину б страшную разверз.

Чтоб сохранить, уняв бесчинства,

Для митрополии единство,

Итогом мысль его мудра -

Митрополитом взять Петра.

Служенья сложного начало,

Да не в удел, в дробленье грусть,

Установленье означало,

Что Киевским и на всю Русь!

Уехал в русскую землицу,

За души православных биться,

Добыв к великим чудесам,

Икону, что писал он сам.

Межени́на

⁷⁴

1

Весь год в Залесье неудачен:

Безлетье, сушь, неурожай.

Михайло долей озадачен –

Спасти от глада. Угрожай

Ему все армии вселенной,

Не струсил б воли тяжеленой.

А как, хоть трижды ты будь князь,

Стихию бить, что разошлась?

Здесь колосок к земле припавший,

Отнюдь не кованная рать,

Почти не жил, и прелью ставши,

Уже собрался умирать.

Как будто величавый воин,

Стал главной битвы недостоин –

То, что должно кормить, спасать.

Печалит каждой быдни⁷⁵ пядь.

Князь над колосьями пригнулся,

Труху истёрши на ладонь.

Слегка подул. Под стуки пульса

Осталось зёрнышко. Трезвонь,

Что нынче хлеб ни жат, ни молот,

Что вскорости нависнет голод

Над всей землёй, митрополит!

Но… Пётр в Киеве сидит.

Велел князь, всё, что только можно

Собрать с полей в амбар под ключ:

«Рогожей застели двухсложной!

Коней, быков зерном навьючь».

Но бык нейдёт, два шага – набок.

Тяжеловоз и тот в припадок

Трясучий пал, в момент одрях

С кровавой пеной на губах.

Во стойлах скот нещадно гибнет,

Пришла беда за каждый тын.

Вселился ужас в княжей гридне –

Слегли все кони у дружин.

Вчера еще жила конюшня,

А уже к вечеру недужно

Взоржали, хворый дав оскал,

И каждый конь наутро пал.

Михайло носится по градам,

Помочь одним, спасти других.

Проблемами вокруг зажатый,

Сражался, чтобы глад притих.

Хлеб прелый кое-как собрали,

Но ясно – надо ждать печали.

И чтоб народ не ел полынь,

Послал за житом на Волынь.

Не отказал Залесью Запад,

Пять цен за это исцарапав.

2

Вздохнул великий князь свободно,

Хоть голод будет не тяжёл.

Уснул в довольстве благородном,

Как все амбары обошёл.

Во сне узрел вид спорких⁷⁶ пашен,

А наяву простор окрашен

Закатом рудным как пожар

В лохмотьях черных мрачных хмар.

Упала тьма покровом ночи,

В округе тишь… Лишь тонкий писк

Откуда-то из дальних точек

Приблизился, и уйма брызг

Зардела, словно может высечь

Геенна искр тысячи тысяч.

Мышей бесчисленный кагал

Вкрадясь в амбары, всё пожрал.

Хлеб, что спасли в неурожае,

И что свезли со стороны,

Гурьба пищащая съедает,

И люди жита лишены.

Внутрь просочившись через щели,

Сгубили всё, что захотели.

Злорадством гибельным объят,

Опять расправил крылья глад⁷⁷.

Как так?! Веками жили рядом

И мышь, и русский человек.

Вредил грызун, но чтоб до глада,

Такого не было вовек.

Худые из мышей соседи,

Но чтоб совсем зимой без снеди…

Чем князь прогневал Небеса,

Чтоб цикл бедствий начался́?

Напала злая меженина!

Под звезды поднялась цена.

Колонны нищих, как стремнина,

Текли в Залесья города.

Едва идут, еды ни грану,

А тут еще и мор нагрянул⁷⁸.

Нет сил о гибнувших всплакнуть,

Устлали мертвецами путь.

Пропали люди, скот, пушнина.

Напала злая меженина…

3

Ох, Киев, где твоё величье?

Где людность древних площадей?

Теперь за жалкою добычей

Сюда шёл тот, кого взашей

С приличных градов изгоняли,

Чтоб здесь, не ведая морали,

С развалин, хоть прибыток мал,

Украсть, что прежде не украл.

Кто защитит? Народ? Дружина?

Почти что обезлюдил град:

Батый, Ногай, Тохта⁷⁹ – пустынно…

И гонор Древних игом смят.

Лишь памятью почти былинной

Стоят руины Десятинной⁸⁰.

Да Лавру, как не тщится злость,

Святая охраняет кость.

Немного сведений осталось,

Как Киев год прожил с Петром.

Велико сотворил иль малость,

В беде ютился иль добром.

Зато всеместно знаменито

Решение митрополита

Путём предтечи⁸¹, меж дворов,

Покинуть Матерь городов⁸².

Но, несмотря на край приезда,

Он не к Волыни держит путь,

Укладу торному заместо,

В Владимир, где от глада мрут.

Пришёл и прекратил несчастья⁸³,

Молитвой злоключенья застя.

Всесилен праведный глагол:

Мор ослабел, притих, ушёл.

В столице, голодом побитой,

Клир с недоверьем, отчего

Непросто жить митрополиту,

Не каждый чтит за своего.

В подрясник для добра одеты,

Монахи стряпают наветы⁸⁴.

Но он смиренно крест свой нёс,

К служенью относясь всерьёз.

Два Новгорода

1

Почил Тохта. В Орде замятня.

Внезапно нужен новый хан.

Запламенела схватка братня,

Всяк страстью к силе обуян.

Вначале выбрали Икса́ра⁸⁵,

Но всеобъемлющим пожаром

С Хорезма бросился в набег

Племяш усопшего – Узбек⁸⁶.

Он слыл сторонником ислама,

Был молод, смел, жизнелюбив,

Вокруг собрал таких же – знамо,

Ведь сила к силе льнёт. Сплотив

Вокруг себя с владений разных

Бойцов испугу неподвластных,

Даря раздолицу огню,

В Сарае начали резню.

Итоги поняли наутро,

Сарай согнув напополам,

Досталось и дворцам, и юртам,

И беклярбекам, и рабам.

Убит и хан, и фавориты,

Жрецы побиты, чингизиды -

Последних сотни полторы

Ушли в загробные миры⁸⁷.

Узбек надёжно сел на троне,

Пройдя в цари сквозь чащу свар,

И пусть брюзгливо давность стонет,

Монголов превратил в татар⁸⁸.

Хоть и в кровавой суматохе,

Он смог сменить в Орде эпохи –

Шаманство хан лишил удил,

Магометанство утвердил⁸⁹.

2

Все пертурбации Сарая

Конечно важная деталь.

На милость Божью уповая,

Русь затаилась, глядя вдаль,

Туда, где новь взмывает чащей,

Где стон Орды кровоточащей.

Но думы канут в глубь забот,

Как Масленица в дом придёт.

В Москве шалит Четверг Широкий,

Синицей звонкою поёт.

Гуляющих людей потоки

Из Кремника на крепкий лёд

Текут с утра до поздней ночи.

Люд русский, до блинов охочий,

Под яркий солнечный оскал

Подальше зиму посылал.

Под плети свист, как невесомы,

Наездники, взметая снег,

По льду по стёжкам из соломы

Вперегонки бросались в бег.

Клубами пар от морд лошадок,

Весёлый свист успеха сладок,

Победчику, под: «Не балуй!»,

Румяной девки поцелуй!

С холма и взрослые, и дети

Летят на санках с визгом вниз,

Подобно неземной комете.

Тут никому не нужен приз:

Ликует человечья стая,

Лицом от холода пылая,

Лишь гонка, скоростью пьяня,

Да радость от благого дня.

В два фронта, на морозце жилясь,

Насупившись, на лёд реки

Ступили и остановились

На миг кулачные полки,

Застыв толпой перед толпою.

Тулупы – прочь! Рожки завоют!

Вскричав, прищурясь, вразнобой

Рванули в резвый мордобой.

Под солнца радостные брызги

Мелькают чьи-то кулаки,

Плевать, сторонний или близкий,

Законам всяким вопреки

Не надо мыслей, только плюхай

Кого достанешь оплеухой:

Сосед соседа, тестя зять,

Со смехом начал мордовать.

Но всё, хорош! Недолог праздник

Своим-то морды искажать.

Беззлобно проигравших дразнят,

Все ж шуточная, хоть и рать.

А с бережка неторопливо

Уже бабёнки тащат пиво.

Корчага вкруг. Слова крепки.

Усищи в пене. Мужики!

И пусть кровавит нос разбитый,

Под глазом светит синева,

Хохочут для веселья биты,

Помочь увечным наровя:

Из бороды дремучей чащи

Кому-то вынут зуб ходящий,

Другим с живительным тычком

К губе приложат снега ком.

Веселье шумно продолжалось.

Под вечер вспыхнули костры.

Запели песни, в коих жалость

С победой звонкой внутри.

В них о равнинах и о море,

О русском счастье, русском горе,

Коварстве девичьих красот,

И благе, что в грядущем ждёт.

3

Тем часом Юрий-князь активен,

С ему присущей простотой,

В обилие рублей и гривен,

Ивана скопленных рукой,

Отправился с дружиной смелой

В Нижегородские уделы,

Чтоб по московскому пути

И их политику вести.

Там стол свободным оказался,

Недавно умер местный князь⁹⁰,

И упустить такого шанса

Не может Юрий. Не таясь,

Без споров, ругани и брани,

Без крови мир всегда желанней,

Чтоб встать у Нижнего кормил,

Он притязанья заявил.

А знать на князя Михаила,

Той приснопамятной резнёй,

Обиду злую затаила.

В содружестве своём с Москвой

Защиту видят от Тверского,

Не захотев пути иного,

Узрели способ, как хитро́,

И месть пожать, и серебро.

Ещё раздел в анналы вписан

Руси во имя. Единясь,

Вместо себя на стол Бориса

Возвёл Московский Юрий-князь.

И Нижний тем бескровным действом

Вошёл к Данилычам в семейство.

Осталось выждать действу вслед,

Какой теперь даст Тверь ответ.

Но Михаилу не до брани,

Посол Орды в Твери возник –

Пред новым ханом, как и ране,

Потребно подтвердить ярлык.

Собрался. Бровь гневливо вскинул,

Отдал приказ старшому сыну:

«Беречь братьёв, сестру и мать!

Собрать войска и Нижний взять!».

Отца улыбкой удостоив,

Вихор ребячий сдув со лба,

Сын грозным взглядом старых воев

Обвёл. Хоть внешне и груба

Повадка княжича младого,

Но ясно каждому без слова,

Что будет править он вослед.

Но Дмитрию⁹¹ двенадцать лет⁹²!

Взрослели точно раньше дети.

Такие строгие века,

Но нет примера на Планете,

Чтоб малолетняя рука,

Не сберегая кровь густую,

Чураясь опыта вчистую,

Хоть всё спалила бы дотла,

К большой победе привела.

Полки тем часом ожидали,

Чтоб Нижний с боя взять на щит.

Не зная устали, печали,

Безусый княжич к ним спешит.

Но надо, как велит обычай,

Что с обязательством граничит,

Им, прежде чем покажут прыть,

Благословенье получить.

По зимникам пока невскрытым,

Едва за гривой различим,

Ведёт войска к митрополиту

Тверской княжонок. Молодым

Мир видится простым всецело

В сознанье юном, черно-белом,

Но мудрый муж митрополит,

Желанье выслушав, велит:

«Умерьте брань меж городами,

Князей полно, да Русь одна!

Сраженья, начатые вами,

Погубят всех, и имена,

Что от крещенья вам присущи,

Запомнят в времени грядущем,

Как татей, губящих народ,

Как катов, что геенна ждёт!

Запомни, княжич, только вместе

Прославить можете вы Русь.

Единством вы уравновесьте

Орды всесилье. Не смирюсь!

Смертоубийству русским людям

Благословения не будет!

Лукавый битвам этим рад,

Пусть бой «благословляет» ад!».

Опешил княжич. Что за морок?.

Свершался замысел отца.

В его сознанье – Юрий ворог!

Со слов ж седого мудреца,

Выходит, вопреки поверью,

Не прекращалась Русь за Тверью,

А значит, зря отец клянёт,

И все они один народ?

Войска взроптали: «Не допустим

Поход на православный люд,

Без одобренья подвиг грустен,

Ведь близкие друг друга бьют!».

Недели три исход неясен.

Смирился Дмитрий, восвояси

Войска отцовы распустил,

Заставить не имея сил⁹³.

4

Узнав, что Нижний за Москвою,

Недолго Юрий-князь досуж.

Дорогой крепкой, снеговою,

Не дожидаясь первых луж,

Послов московских вереницу

Шлёт в Новгород договориться:

«Лишь встань на сторону Москвы,

И будут полными мошны!».

А Новгород торговлей знатен,

Ему обильем серебра,

Делиться с кем-то в результате

Придётся. Своего добра

И жаль, но в выборе не немы,

Москва все ж меньшие проблемы

Приносит, сплетням вопреки,

На их тугие кошельки.

В общенье лето пробежало.

Москвы посланники у врат,

Одевшись просто, захудало,

Явились тайно в Новоград.

Их возглавлял лихой и дерзкий

Москвы сторонник Фёдор Ржевский⁹⁴.

Купцы, бояре с Тверью рвут,

Дали сигнал, и начат бунт.

Взревел набатом древний город,

На вече колокол зовёт!

Толпой вопящей город вспорот,

Со всех концов⁹⁵ спешит народ.

Подобно яростной стихии

Собрались у Святой Софии⁹⁶.

Людской бушует океан,

И всяк галдит, кто семо зван.

Вопили звонко заводилы:

«Не надо Тверь! Даешь Москву!», -

Наместников, совсем не милых,

Прогнали, сохранив главу.

Все обнимались, словно ровня,

Но бойню в Нижнем тоже помня,

Предвидя, что Великий князь

Им не простит такую власть.

Пока мальчишка Тверью правит,

Покуда Михаил в Орде

Не получил охульных ябед,

Решили дальше во вражде

Забраться, и ударом ловким,

До Волги бить без остановки,

Вопрос решив наверняка,

На Тверь свои послать войска.

Спокойной мощью сквозь народы

Течёт великая река.

Без бурунов седобородых,

Чиста, задумчива слегка

В брегах лесистых. Тайны бродов,

Глубин, трясин и заворотов

Не знал ни немец, ни монгол,

Никто б спокойно не прошёл.

Но тут свои, всяк пядь известна.

К тверскому броду рать идёт

В тяжёлой брони, полновесна,

Готова к переправе влёт.

Но с берега другого дружно

Полки выходят всеоружно

Тверские, и с седла кренясь,

Всем верховодит юный князь.

Остановили переправу,

Момент решили выжидать.

С наскока не рискнув поплавать,

Чтоб не мочить ни честь, ни стать:

Известно новгородцам смелым,

Кто первым в брод, тому и стрелы.

Стоят, рекой разделены,

Каждый со свойской стороны.

Недели шли. Промчался месяц.

Сорок пять дней стоят войска.

Напрасно грязь прибрежья месят,

Но в бой не шли. Зима близка,

И в ночь, как свойственно природе,

Морозец пошалить заходит.

Тут Новгород, не двинув сил,

Решил, что нынче победил.

Откуда вдруг таким решеньем

Был Новый город озарён?

Бог весть! Но поступью саженьей

Уходят вои до времён.

Под ликование людское

Встречают нового героя:

На стол, хоть в годах маловат,

Посажен Афанасий-брат⁹⁷.

Ещё один юнец на сцене.

Но слом эпох – обилье лих,

Что веку ветхому на смену

Придёт в объятьях молодых.

И тихий набожный мальчишка,

Не стал для Новгорода слишком

Незрел, и не щадя главы,

Пусть княжит именем Москвы⁹⁸!

Гордыня

Что иго? Может и не рабство

В текущем помысле свобод.

Князь – властвуй, хан в Сарая – царствуй,

Один над всеми небосвод,

Где в глубине лазурной дали,

Пернатых вольница летает.

И реки мчатся без помех,

И звёзды общие для всех.

Но будь ты князем урождённым,

Захочешь стол – проси ярлык!

И подчиняйся ежедённо,

Иначе смерть, ведь поотвык

От ослушаний хан ордынский,

Навис над Русью исполински,

Покорность ждёт, как от рабов,

За ослушанье бить готов.

И в каждом поле, в каждом стоге,