Ведьмы за границей

Размер шрифта: 13

Terry Pratchett

WITCHES ABROAD

Вот он, Плоский мир, летящий через космос на спинах четырех слонов, что стоят на панцире небесной черепахи, Великого А’Туина.

Когда-то, давным-давно, такой мир считался бы странным и, возможно, даже невозможным.

А впрочем… давным-давно простые были времена.

Вселенная тогда была полна невежества, а ученые исследовали ее методом тыка. Как старатели в горном ручье, они искали золото знаний среди камней неразумности, песков неопределенности и усатых восьмилапых плавучих зверьков суеверия.

Изредка они разгибали спины и говорили что-то вроде: «Ура, я открыл третий закон Бойля!». И всем становилось ясно, что да как. Но проблема в том, что невежество было куда интересней, особенно то огромное, захватывающее невежество о больших и важных вещах вроде материи и творения. Так что люди бросали строить себе хижины из тростинок разума в хаосе мультивселенной и увлекались самим этим хаосом – отчасти потому, что гораздо проще быть экспертом в области хаоса, но по большей части потому, что в нем клубились поистине красивые узоры, которые в самый раз печатать на футболках.

И вот вместо занятий серьезной наукой[1] ученые вдруг начинали рассуждать о том, что познание невозможно и реальности не существует, а значит, и познавать нечего, и что все это невероятно увлекательно, и, к слову, а вы знали, что вокруг нас, возможно, целая куча маленьких вселенных, но никто их не видит, потому что они все замкнуты сами в себя? И, к слову, вам не кажется, что это классный принт для футболки?

По сравнению со всем этим исполинская черепаха с целым миром на спине – сущая банальность. По крайней мере, она не притворяется, что ее не существует, и никто в Плоском мире не пытался доказать, что ее не существует – а то вдруг еще окажутся правы и очутятся в космической пустоте без земли под ногами. Все дело в том, что Плоский мир существует на самой грани реальности. Здесь мельчайшие частицы могут проникать на другую сторону. А потому в Плоском мире к таким вещам относятся серьезно.

Например, к историям.

Ведь истории важны.

Люди считают, что истории создаются людьми. На самом деле все наоборот.

Истории существуют независимо от своих персонажей. Если знать об этом, знание становится силой.

Истории – это гигантские развевающиеся ленты пространства-времени, обретшего форму, они тянутся и клубятся по всей вселенной с начала времен. И эволюционируют. Слабые вымирают, а сильные выживают и жиреют от постоянных пересказов… и продолжают виться и тянуться во мгле.

И само существование историй придает хаосу прошлого слабый, но отчетливый узор. Истории оставляют достаточно глубокие следы, чтобы люди текли по ним, как вода стекает по расселинам на склоне горы. И всякий раз, когда новые персонажи проходят по следу истории, ее русло становится глубже.

Это так называемая теория повествовательной причинности – она гласит, что история, начавшись, обретает форму. Она вбирает вибрации всех прочих версий этой истории, какие только существовали.

Именно поэтому история всегда будет повторяться.

Да, тысячи героев воровали огонь у богов. Тысячи волков поедали бабушек, тысячи принцесс были поцелованы. Миллионы ничего не подозревающих персонажей двигались, сами того не зная, по руслу своей истории.

Теперь уже не бывает, чтобы третий сын, младший королевич, отправившись в поход туда, где уже сгинули его старшие братья, не достиг успеха.

Историям плевать, кто в них участвует. Важно только, чтобы историю рассказывали, чтобы она повторялась. Или, если хотите, можно смотреть на это так: истории – паразитическая форма жизни, они искажают жизни других, чтобы те служили лишь ей самой[2].

Нужно быть необычайным человеком, чтобы бороться с этим и стать содой, бурлящей в тесте истории.

Давным-давно…

Серые руки сжали молот, замахнулись им и ударили по столбу с такой силой, что он на фут ушел в мягкую землю.

Еще два удара – и он закреплен намертво.

Из зарослей, окружавших поляну, за этим безмолвно наблюдали змеи и птицы. В болотах дрейфовали аллигаторы, как лужи зловонной воды.

Серые руки подняли поперечную палку и закрепили ее, привязав лианами так туго, что древесина крякнула.

Она наблюдала за ним. А затем взяла осколок зеркала и привязала на вершине столба.

– Фрак, – сказала она.

Он взял фрак и накинул на крестовину. Длины палки не хватало, так что последние дюймы рукавов болтались.

– И шляпу, – сказала она.

Шляпа была высокой, круглой и черной. И поблескивала.

Осколок зеркала мерцал в темноте между шляпой и фраком.

– Сработает? – спросил он.

– Да, – сказала она. – Даже у самих зеркал есть отражения. Надо побеждать зеркала зеркалами. – Она поглядела сквозь заросли на стройную белую башню вдали. – Нам надо найти ее отражение.

– Оно, похоже, очень далеко.

– Да. Нам пригодится любая помощь.

Она оглядела поляну.

Она призвала Господина Перекрестка, Леди Бон Анну, Хоталогу Эндрюса и Широко Шагая. Пожалуй, эти боги были так себе.

Но лучшие из тех, каких ей удалось создать.

Это история про истории.

Или о том, каково на самом деле быть феей-крестной.

Ну а еще, среди прочего, о зеркалах и отражениях.

По всей вселенной есть отсталые племена[3], которые не доверяют зеркалам и портретам, потому что те, мол, крадут частицу человеческой души, и от человека остается меньше. Есть и другие народы, которые носят больше одежды и считают это все суеверием. Но нельзя не заметить, что люди, которые чаще прочих смотрятся в разного рода зеркала, имеют свойство быть худыми. Обычно это списывают на усталость от работы или, что характерно, на вредное воздействие среды.

Просто суеверие. Но суеверие не всегда неправда.

Зеркало может высосать частицу души. В зеркале может уместиться отражение всей вселенной – целое небо, полное звезд, в кусочке посеребренного стекла толщиной в дыхание.

Познайте зеркала, и вы познаете почти все.

Вглядитесь в зеркало…

…глубже…

…вот он, рыжий огонек на вершине холодной горы в тысячах верст от того душного, как парник, болота…

Местные называли гору Лисьей. На самом-то деле гора была лысая, то есть голая, а лисы на ней отродясь не водились. Но это недоразумение оказалось выгодным. В окрестные деревни часто приходят люди, вооруженные охотничьими арбалетами, капканами и сетями, и надменно требуют, чтобы местные проводники отвели их к лисам. Местные неплохо на этом зарабатывают, продавая путеводители, карты с лисьими норами, резные часы с лисичками вместо кукушек, трости с лисами на рукояти и торты в форме лисиц, а потому никто так и не потрудился исправить орфографию[4].

А гора та была лысее некуда.

Большинство деревьев сдавалось еще на полдороге к вершине, и лишь пара сосен держалась выше, создавая примерно то же впечатление, что пара жалких прядей, прикрывающих лысину упорно молодящегося старика.

Именно здесь назначали встречи ведьмы.

Сегодня костер горел на самой вершине горы. В пляшущих отблесках двигались темные силуэты.

Луна взошла над кружевом облаков.

И наконец высокая фигура в остроконечной шляпе произнесла:

– Так что, вы все принесли картофельный салат?

Одна ведьма из Овцепиков не явилась на шабаш. Ведьмы любят прогуливать работу, как и все мы, но в данном случае у нее было более важное дело. Не из тех дел, которые можно отложить.

Дезидерата Пуст готовилась к смерти.

Когда Дезидерата Пуст была маленькой, бабушка дала ей четыре важных совета, которые должны были помочь юной деве на непредсказуемо извилистом жизненном пути.

Советы такие:

Не доверяй собаке с рыжими бровями.

Всегда уточняй имя и адрес юноши.

Не становись меж двух зеркал.

И каждый день носи идеально чистое белье, ведь никогда не знаешь, не собьет ли тебя насмерть взбесившаяся лошадь, и, если люди обнаружат твое тело в неподобающем белье, ты помрешь со сраму.

Но затем Дезидерата выросла и стала ведьмой. А среди маленьких плюсов, которые дает работа ведьмы, есть такой: ты заранее знаешь, когда именно умрешь, так что можешь носить любое белье, какое хочешь[5].

Дело было восемьдесят лет назад, и тогда знать точную дату своей смерти казалось весьма заманчиво, ведь, конечно, втайне ты веришь, что будешь жить вечно.

Но то было давно.

А это – сейчас.

И вечность уже не казалась такой долгой, как когда-то.

Еще одно полено в очаге стало пеплом. Дезидерата не стала заказывать топливо на зиму. Какой теперь смысл-то?

Впрочем, оставалось еще кое-что…

Она осторожно упаковала это в длинный тонкий сверток. Затем сложила письмо, надписала адрес и подсунула под упаковочную бечевку. Готово.

Она подняла взгляд. Дезидерата ослепла тридцать лет назад, но это ей не мешало. У нее всегда был дар, если можно это так назвать, ясновидения. Так что, когда обычные глаза отказали, она просто научилась ясновидеть настоящее – это все равно проще, чем смотреть в будущее. А поскольку мистическим очам свет не нужен, можно и на свечах сэкономить. Как говорится, у всего есть светлая сторона, в зависимости от того, как посмотреть. Образно выражаясь.

Перед ней на стене висело зеркало.

В нем отражалось не ее круглое и розовое лицо.

Там было лицо женщины, привыкшей командовать. Дезидерата была не из тех, кто командует. Скорее даже наоборот.

Женщина сказала:

– Ты умираешь, Дезидерата.

– Спору нет.

– Ты состарилась. Такие, как ты, всегда старятся. Твоя сила почти ушла.

– Все верно, Лилит, – спокойно ответила Дезидерата.

– Так что она лишается твоей защиты.

– Увы, все так, – сказала Дезидерата.

– Выходит, остались только я и злая болотница. И я выиграю.

– Боюсь, похоже на то.

– Надо было тебе найти преемницу.

– Да все руки не доходили. Я планов не строю, ты же знаешь.

Лицо в зеркале приблизилось, будто фигура подошла поближе к своей стороне зеркала.

– Ты проиграла, Дезидерата Пуст.

– Такие дела, – Дезидерата поднялась на ноги, слегка пошатываясь, и подобрала занавеску.

Фигура в зеркале, похоже, разозлилась. Она явно считала, что проигравшие обязаны пребывать в отчаянии, а не иронично подшучивать над тобой.

– Ты что, не понимаешь, что означает твое поражение?

– Ну, кое-кто все четко объяснил, – ответила Дезидерата. – Всего доброго, милочка. – Она завесила зеркало со своей стороны.

Раздался гневный вздох, а затем все стихло.

Дезидерата стояла, будто погруженная в себя.

Затем она подяла голову и сказала:

– Чайник уже закипел. Хочешь чаю?

– НЕТ, СПАСИБО, – ответил голос у нее за спиной.

– Давно уже ждешь?

– ВЕЧНОСТЬ.

– Я тебя не задерживаю, нет?

– НОЧЬ ВЫДАЛАСЬ ТИХАЯ.

– Я все-таки чайку заварю. Кажется, тут печенька осталась.

– НЕТ, СПАСИБО.

– Ежели вдруг передумаешь, она в горшке на каминной полке. Настоящая клатчская керамика, между прочим. Может, даже настоящий клатчец делал. Из Клатча, – добавила она.

– ПРАВДА?

– Я по молодости немало путешествовала.

– ДА НУ?

– Славные были времена, – Дезидерата пошуровала в очаге. – Такая была работа, знаешь ли. А впрочем, думаю, у тебя все так же.

– ДА.

– Никогда не знаешь, куда тебя позовут. Ну то есть ты-то знаешь, это же ты. А меня обычно звали на кухни. Да почти всегда. Иногда на балы, но чаще всего на кухни, – она взяла чайник и налила кипяток в заварник, стоящий на печи.

– ДА-ДА.

– Я тогда исполняла желания.

Смерть как будто удивился.

– ЧТО? В СМЫСЛЕ ТЫ… ВЕШАЛА ПОЛКИ? МЕНЯЛА РАКОВИНЫ? ЧТО-ТО ТАКОЕ?

– Нет-нет. С людьми работала, – вздохнула Дезидерата. – Феекрестное дело – очень ответственное. В смысле, надо уметь вовремя остановиться. Когда исполняешь людям желания, они часто просят не очень-то добрые вещи. Так что им дать: то, чего просят, или то, что им нужно?

Смерть вежливо кивнул. Он считал, что люди получают лишь то, что им дают.

– Как в тот раз в Орлее… – начала Дезидерата.

Смерть насторожился.

– ОРЛЕЯ?

– Слышал, да? Наверняка слышал.

– Я… КОНЕЧНО, Я ЗНАЮ ВСЕ МЕСТА.

Лицо Дезидераты смягчилось. Внутренним взором она смотрела куда-то не сюда.

– Нас было двое. Крестные работают парами, знаешь ли. Я и госпожа Лилит. У крестных большая власть. Все равно что войти в историю. В общем, родилась девочка, внебрачная, но все равно миленькая, и не то чтобы они не могли пожениться, просто все никак не собрались… а Лилит пожелала малышке обрести красоту и власть и выйти замуж за принца. Ха! И с тех пор она над этим работает. А мне что делать? С такими желаниями не спорят. Лилит знает, как сильны истории. Я уж старалась изо всех сил, но у Лилит-то силища. Говорят, она теперь правит тем городом. Меняет всю страну, лишь бы история сработала! Да все равно теперь уже слишком поздно. Для меня. Так что я передаю свои обязанности. Такое вот оно, феекрестное ремесло. Никто не хочет стать феей-крестной. Ну, кроме Лилит, ясно дело. У нее шило в одном месте на этот счет. Пошлю-ка я кого-нибудь другого. Я и так уже припозднилась.

Дезидерата была доброй душой. Феи-крестные со временем начинают отлично понимать человеческую природу, отчего добрые становятся добрей, а злые – сильней. Она не любила грубых слов, но можно не сомневаться, что, используя скромное выражение «шило в одном месте», она подразумевала, что крыша этого человека улетела далеко за грань одержимости и продолжает разгоняться.

Она налила чаю.

– Вечная беда с этим ясновидением, – сказала она. – Видишь, что происходит, но не понимаешь, что это значит. Видала я будущее. Там тыква превращается в карету. А ведь это невозможно. Еще мышки превращаются в слуг, а это маловероятно. А потом часы бьют полночь, и что-то там про хрустальную туфельку. И ведь все это произойдет. Ведь именно так работают истории. И тогда я подумала: знаю я кое-кого, кто выворачивает истории по-своему.

Она снова вздохнула.

– Хотела бы я съездить в Орлею, – сказала она. – Погрела бы косточки. И Сытый Вторник уже на носу. В старину я всегда ездила в Орлею на Сытый Вторник.

Воцарилась напряженная тишина.

Затем Смерть сказал:

– ТЫ ЖЕ НЕ ПРОСИШЬ МЕНЯ ВЫПОЛНИТЬ ЖЕЛАНИЕ?

– Ха-ха! Никто феям-крестным желания не выполняет, – Дезидерата снова погрузилась в себя, словно разговаривая сама с собой. – Видишь? Мне этих троих надо отправить в Орлею. Надо отправить, потому что я их там видела. Всех троих надо. А это дело непростое, у них тот еще норов. Тут нужна головология. Надо, чтобы они сами себя отправили. Скажи Эсме Ветровоск пойти куда-то, так она из принципа не пойдет, а вот скажи ей, наоборот, не ходить – она туда помчится хоть по битому стеклу. Такие уж они, эти Ветровоски. Не умеют проигрывать.

Ее это почему-то рассмешило.

– А вот одной из них придется научиться!

Смерть промолчал. Дезидерата подумала, что, с его точки зрения, всем приходилось познать поражение.

Она допила чай. Затем встала, с торжественным видом надела остроконечную шляпу и вышла через черный ход.

Неподалеку от дома под деревьями была вырыта глубокая яма, в которую кто-то предусмотрительно поставил лесенку. Она спустилась и с некоторым трудом положила лестницу на листья. Затем легла сама. Затем села.

– Господин Черт, тролль с лесопилки, делает очень недорогие гробы, если, конечно, тебе по душе сосна.

– НЕПРЕМЕННО УЧТУ.

– Я попросила браконьера Харкера вырыть мне яму, – сказала она как бы между делом, – а по дороге домой он зайдет и засыплет ее. Я стараюсь, чтобы все аккуратненько было. Ну давай, маэстро, забирай.

– ЧТО? А, ЭТО ТАКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ.

Он поднял косу.

Дезидерата Пуст отправилась на покой.

– Ну, – сказала она, – это было нетрудно. А что дальше?

А это Орлея. Волшебное королевство. Алмазный город. Счастливая страна.

В центре города меж двух зеркал стояла женщина, наблюдая, как ее отражения тянутся в бесконечность.

Зеркала, в свою очередь, стояли в центре восьмиугольника зеркал под открытым небом на самой высокой башне дворца. Отражений было столько, что не поймешь, где кончаются зеркала и начинается реальный человек.

Звали ее леди Лилит де Темпскир, но за свою долгую и насыщенную жизнь она откликалась и на много других имен. Как оказалось, этому учишься довольно быстро. Если хочешь чего-то добиться в этом мире – а она с самого начала решила, что добьется всего, чего только можно, – надо менять имена легко и черпать силу везде, где найдешь. Она похоронила троих мужей, и как минимум двое из них к тому моменту были мертвы.

А еще надо много путешествовать. Большинство людей путешествуют мало. Меняй страны, меняй имена, и, если найдешь нужный подход, мир откроется перед тобой. К примеру, чтобы зваться «леди», ей пришлось проехать всего сотню миль. Теперь же она готова пойти куда дальше…

Два основных зеркала были расположены почти друг напротив друга – но не точно, так что Лилит могла заглянуть себе за плечо и увидеть, как ее отражения, изгибаясь, уходят в глубину зазеркалья.

Она ощущала, как втекает сама в себя, преумножается в бесконечных отражениях.

Когда Лилит вздохнула и вышла из межзеркалья, зрелище было потрясающим. Образы Лилит на миг зависли в воздухе позади нее, как трехмерные тени, а затем растаяли.

Итак… Дезидерата умирала. Назойливая старая кошелка. Так ей и надо. Она никогда не понимала, какая ей дана мощь. Она была из тех людей, которые боятся творить добро, лишь бы не навредить, которые все так серьезно воспринимают, что изведут себя моральными терзаниями, прежде чем исполнят желание хоть муравьишке.

Лилит опустила глаза и оглядела город. Что ж, теперь нет преград. Глупая знахарка на болоте не задержит ее надолго, она ничего не смыслит.

Ничто больше не стояло на пути к тому, что Лилит жаждала больше всего на свете.

К счастливому концу.

Шабаш на вершине горы немного притих.

Художники и писатели часто имеют весьма превратные представления о том, как выглядит шабаш ведьм. Это все потому, что они подолгу сидят в тесных комнатушках за занавесками, вместо того чтобы прогуляться и подышать свежим воздухом.

Взять хотя бы танцы нагишом. В умеренном климате редко выпадают ночи, когда можно танцевать без одежды, не говоря уж о том, что под босые ноги норовят попасть камни, ветки и внезапные ежики.

Потом еще вся эта тема с козлоголовыми богами. Большинство ведьм в богов не верит. То есть они знают, конечно, что боги существуют. Иногда даже общаются с ними. Но не верят в них. Они их слишком хорошо знают. Для них это все равно что верить в почтальона.

Еще воображают, будто ведьмы едят что-то вроде дохлых ящериц. На самом деле они такого не любят. Худшее, что можно сказать о вкусах старых ведьм, – они норовят макать имбирные печенья в чай и кладут в него столько сахару, что в нем ложка стоит, к тому же пьют из блюдец, когда им горячо. Да еще хлебают со звуком старого насоса. Уж лучше бы и правда ели жабьи лапы.

Что касается волшебных мазей, по чистой случайности художники и писатели тут ближе к истине. Большинство ведьм – женщины пожилые, а в этом возрасте мази как раз бывают полезны. Как минимум две ведьмы на сегодняшнем шабаше натерлись знаменитым грудным бальзамом Матушки Ветровоск из гусиного сала и шалфея. От него не летаешь и не получаешь видений, зато он защищает от простуды. Хотя бы потому, что мерзкая вонь, которая появляется примерно на второй неделе, отпугивает любого, от кого можно чем-то заразиться.

Ну и наконец, сами шабаши. Ведьмы, как правило, не любят общаться, по крайней мере, с другими ведьмами. У них возникает конфликт властных личностей. Это как съезд вожатых без отрядов. Ключевое неписаное правило ведьмовства гласит: «Делай не то, что хочешь, а то, что я велю». Стандартный размер ковена – одна ведьма. Ведьмы собираются вместе, только когда иначе никак.

Как в этот раз.

В отсутствие Дезидераты разговор неизбежно свернул на растущую нехватку ведьм[6].

– Как, совсем никого? – сказала Матушка Ветровоск.

– Никого, – ответила Бабуля Бревис.

– Это просто кошмар, – сказала Матушка. – Возмутительно.

– Ась? – переспросила Старая Мать Дисмасс.

– Возмутительно, говорит! – крикнула Бабуля Бревис.

– Ась?

– Нет новой девочки, чтобы взять! На место Дезидераты!

– А-а!

Последствия этого были ясны всем.

– Если никто не будет корочки, я доем, – сказала Нянюшка Ягг.

– В мое время такого не бывало, – сказала Матушка. – Всегда была целая дюжина ведьм, и это еще по нашу сторону горы. Конечно, так было, пока все это, – она скривилась, – не превратилось в развлечение. Теперь во всем этом стало слишком много веселья. Когда я была молода, мы никогда не развлекались. У нас времени не было.

– Термос фигит, – сказала Нянюшка Ягг.

– Что?

– Времена меняются, говорю. В смысле, тогда было тогда, а сейчас – это сейчас, – сказала Нянюшка Ягг.

– Незачем мне это говорить, Гита Ягг. Я прекрасно знаю, когда у нас сейчас.

– Надо идти в ногу со временем.

– Не вижу смысла. Зачем это нам…

– Что ж, похоже, пора нам снова менять границы, – сказала Бабуля Бревис.

– Это без меня, – тут же вставила Матушка Ветровоск. – Я и так четыре деревни тащу. Метла остыть не успевает.

– Ну, раз Мамаша Пуст преставилась, рук у нас явно не хватает, – сказала Бабуля Бревис. – Знаю, она не так много делала, вечно была занята другими вещами, но она все-таки была. Вот что в нашем деле главное. Быть. Всегда должна быть местная ведьма.

Четыре ведьмы хмуро уставились в огонь. Вернее, три из них. Нянюшка Ягг, умевшая находить во всем позитивную сторону, поджаривала тост.

– А в Рыбьих Ручьях теперь волшебник, – сказала Бабуля Бревис. – Когда Матушка Хоплисс преставилась, ее некем было заменить, так что послали в Анк-Морпорк за волшебником. Натуральным таким волшебником. С посохом. У него там лавка и все такое, даже латунная табличка на двери. С надписью «Волшебник».

Ведьмы вздохнули.

– Госпожа Жог преставилась, – сказала Бабуля Бревис. – И Бабуля Пиви тоже.

– Да ладно? Старая Мэйбл Пиви? – спросила Нянюшка Ягг с набитым ртом, щедро рассыпая крошки. – Сколько ж ей лет-то было?

– Сто девятнадцать, – ответила Бабуля Бревис. – Я ей говорила: нечего лазить по горам в твои-то годы. А она не слушала.

– Некоторым хоть кол на голове теши, – сказала Матушка. – Упрямые, как ослы. Скажи им чего-то не делать, и они не остановятся, пока именно это не сделают.

– Я даже слышала ее последние слова, – сказала Бабуля.

– И что она сказала? – спросила Матушка.

– Да что-то вроде «ой, блин», – сказала Бабуля.

– Именно так она и мечтала уйти, – сказала Нянюшка Ягг. Остальные ведьмы кивнули.

– Знаете… а ведь, похоже, ведьмовству в наших краях приходит конец, – сказала Бабуля Бревис.

Они снова уставились в огонь.

– Зефирки случайно никто не прихватил? – спросила Нянюшка Ягг с надеждой.

Матушка Ветровоск оглядела сестер-ведьм. Бабулю Бревис она терпеть не могла; эта старуха преподавала в школе по ту сторону горы и имела гнусную привычку сохранять здравомыслие даже в гневе. А Старая Мать Дисмасс была, пожалуй, самой бесполезной гадалкой в истории прорицания. А Нянюшку Ягг Матушка вообще не выносила, хоть та и была ее лучшей подругой.

– А что насчет юной Маграт? – невинно спросила Старая Мать Дисмасс. – У нее участок прямо рядом с Дезидератиным. Может, ей подкинуть в нагрузку?

Матушка Ветровоск и Нянюшка Ягг переглянулись.

– Она у нас сбрендила, – сказала Матушка.

– Ой, да ладно тебе, Эсме, – сказала Нянюшка Ягг.

– Да, я считаю, сбрендила, – сказала Матушка. – Говорить такое о своих близких – это не сбрендила, что ли?

– Она ничего такого не говорила, – сказала Нянюшка. – Только сказала, что хочет стать ближе к себе.

– О том и речь, – сказала Матушка Ветровоск. – А я ей говорю: Простота Чесногк тебе мать, Араминта Чесногк тебе бабка, Йоланда Чесногк тебе тетка, а ты себе… а ты себе я.

Она откинулась с видом человека, который только что решил все возможные вопросы насчет кризиса самоопределения.

– А она не слушала, – добавила она.

Бабуля Бревис нахмурилась.

– Маграт? – сказала она. Она попыталась воссоздать в памяти образ младшей ведьмы Овцепиков и вспомнила… ну, не само лицо, а глаза на мокром месте и беспомощно-добрую мину; ниже располагалось похожее на жердь тело, а выше – волосы, напоминающие растрепанный бурей стог. Неустанная добродетельница. Беспокойная душа. Из тех людей, что спасают упавших птенчиков и плачут, когда те дохнут, хотя старая добрая Мать-Природа вообще-то именно это и уготовала упавшим птенчикам.

– Не похоже на нее, – сказала она.

– А она сказала, что хочет быть более независимой, – сказала Матушка.

– Ну и что плохого быть независимой? – сказала Нянюшка. – На независимости ведьмовство и держится.

– Я и не говорю, что это плохо, – сказала Матушка. – Я ей так и сказала, в этом нет ничего плохого. Можешь, говорю, быть независимой сколько влезет, только будь добра делать, что тебе сказано.

– Просто вотри вот это, и все рассосется за недельку-другую, – сказала Старая Мать Дисмасс.

Три другие ведьмы выжидательно посмотрели на нее – вдруг добавит что-нибудь еще? Стало ясно, что не добавит.

– А еще она теперь учится – чему она там учится, Гита? – сказала Матушка.

– Самообороне, – сказала Нянюшка.

– Но она же ведьма, – отметила Бабуля Бревис.

– Я ей так и сказала, – заявила Матушка Ветровоск, которая всю жизнь бесстрашно ходила по ночам через кишащие разбойниками горные леса, точно зная, что в темноте нет никого страшней, чем она сама. – А она говорит, это не главное. Не главное! Так и сказала.

– Да к ней все равно никто не ходит, – сказала Нянюшка Ягг.

– А я думала, она собирается за короля замуж? – сказала Бабуля Бревис.

– Все так думали, – сказала Нянюшка. – Но ты же знаешь Маграт. У нее семь пятниц на неделе. Теперь вот говорит, не желаю больше быть сексуальным объектом.

Они все задумались об этом. Наконец Бабуля Бревис произнесла, медленно, как человек, выходящий из глубин потрясенного размышления:

– Так она никогда и не была сексуальным объектом.

– Могу с гордостью заявить, что я даже не знаю, что такое сексуальный объект, – твердо заявила Матушка Ветровоск.

– А я знаю, – сказала Нянюшка Ягг.

Они обернулись на нее.

– У нас Шейн привозил такой как-то раз из заграницы.

Они продолжали на нее смотреть.

– Он был такой бурый, толстый, на нем были бусики и лицо, и еще две дырочки для шнурка.

Они не отводили глаз.

– Ну, он сказал, что вот это вот было оно.

– Мне кажется, ты про идол плодородия, – подсказала Бабуля Бревис.

Матушка покачала головой.

– По описанию на Маграт не похоже… – начала она.

– Не может быть, чтобы это стоило два пенни, – сказала Старая Мать Дисмасс из какого-то своего времени, в котором сейчас находилась.

Никто толком не знал, из какого.

Таков профессиональный риск ясновидцев. Человеческий разум не рассчитан на броски вперед-назад по бескрайней дороге времени. Порой он может сорваться с якоря и начать бесконтрольно лететь в прошлое или будущее, лишь изредка бывая в настоящем. Старая Мать Дисмасс была рассредоточена во времени. Это значит, если вы с ней заговорили в августе, возможно, она услышала вас в марте. Проще всего было сказать ей что-нибудь сейчас и надеяться, что она это уловит, когда ее разум будет в следующий раз проходить мимо.

Матушка на пробу помахала рукой перед невидящими глазами Старой Матери Дисмасс.

– Опять она не с нами, – сказала она.

– Ну, если Маграт не может взяться, есть еще Милли Хопгуд с дороги на Ломоть, – сказала Бабуля Бревис. – Девочка работящая. Правда, глаз у нее косит еще хуже, чем у Маграт.

– Ничего страшного. Ведьме косоглазие даже к лицу, – заявила Матушка Ветровоск.

– Но надо уметь этим пользоваться, – сказала Нянюшка Ягг. – Вот старая Герти Симмонс косила, и оттого сглаз вечно попадал ей на кончик носа. Нельзя, чтобы люди думали, будто, ежели оскорбишь ведьму и она наложит проклятие, у нее собственный нос отвалится.

Они снова уставились в костер.

– Дезидерата, я так понимаю, не выбирала себе преемницу? – спросила Бабуля Бревис.

– И не подумала, – сказала Матушка Ветровоск. – Тут так не принято.

– Да, но Дезидерата тут не так много времени проводила. Такая у нее работа. Вечно уезжала в заграницы.

– Терпеть не могу заграницы, – сказала Матушка Ветровоск.

– Ты в Анк-Морпорке была, – напомнила Нянюшка. – А это заграница.

– Ничего подобного. Он просто далеко. Это не то же самое, что заграница. В загранице болтают на варварских языках, едят заграничную бурду и поклоняются этим твоим объектам, – заявила Матушка Ветровоск, прирожденный дипломат. – Заграница может оказаться прямо под боком, если прохлопать. Ух! – добавила она с презрением. – Да уж, она что угодно могла привезти из заграницы.

– Мне однажды привезла очень славную сине-белую тарелочку.

– А это мысль, – сказала Бабуля Бревис. – Надо бы кому-нибудь сходить и проведать ее домик. У нее там много славного добра. Обидно будет, ежели какой ворюга туда залезет и устроит погром.

– Не представляю, какой вор полезет к ведьме… – начала Матушка, но вдруг осеклась. – Да, – сказала она мягко. – Отличная мысль. Немедленно этим займусь.

– Нет, лучше я этим займусь, – заявила Нянюшка Ягг, которой тоже хватило времени сообразить. – Это мне прямо по пути домой. Раз плюнуть.

– Нет, ты же хочешь поскорее добраться домой, – сказала Матушка. – Не утруждай себя. Мне это ничего не стоит.

– Ой, да мне это тоже ничего не стоит, – сказала Нянюшка.

– Ты же не хочешь измотать себя в таком-то возрасте, – сказала Матушка Ветровоск.

Они уставились друг на друга.

– Не понимаю, в чем проблема, – сказала Бабуля Бревис. – Можете вдвоем пойти, а не споры устраивать.

– Я завтра немного занята, – сказала Матушка. – Как насчет после обеда?

– Ладно, – сказала Нянюшка Ягг. – Встретимся у ее дома. Сразу после обеда.

– Раньше у нас было, но ты открутила кусок, он упал и потерялся, – сказала Старая Мать Дисмасс.

Браконьер Харкер бросил в яму последнюю лопату земли. Он решил, что обязан сказать пару слов.

– Ну, вот и все, что ли, – сказал он.

«Она уж точно была получше прочих ведьм», – думал он по пути в ее хижину в предрассветных сумерках. Прочие – все они, конечно, тоже замечательные люди, спешно добавил он про себя, настолько замечательные, что лучше держаться от них подальше, – были слишком уж властными. А Госпожа Пуст умела слушать.

На кухонном столе он нашел длинный сверток, горсть монет и конверт.

Он вскрыл конверт, хоть тот ему не предназначался.

Внутри оказался конверт поменьше и записка:

«Я за тобой слежу, Альберт Харкер. Доставь подсылку и коньверт, но ежели ты дерзнешь хочь одним глазком заглянуть в нутрии с тобой случится что-то ужастное. Я проффесиональная фея-крестная, мене не положено никого проклинать, но я Прорицаю что енто возможно будет покус разъядренного волка, и нога твоя позеленеет, покроется слизью и отвалится, токмо не спрашивай откуда я енто знаю, да и как ты спросишь я ж умерла. Всех благ, Дезидерата».

Посылку он поднимал, зажмурив глаза.

В обширном магическом поле Плоского мира свет путешествует неспешно, а потому и время не спешит. Как говаривала Нянюшка Ягг, когда в Орлее полдник, у нас тут вторник…

Но сейчас в Орлее только светало. Лилит сидела наверху башни и с помощью зеркала отправляла свой образ осматривать мир. Она вела поиски.

Из каждого блика на гребне волны, из каждой ледышки, из каждого зеркала или отражения Лилит могла выглянуть. Для этого не нужно магическое зеркало. Любое зеркало годится, если знаешь, как им пользоваться. А Лилит, чья сила гудела мощью миллиона отражений, отлично это умела.

Только уколы сомнения не оставляли ее. Наверняка Дезидерата избавилась от нее. Она как раз из таких. Совестливых. И наверняка отдала той глупой девчонке с мокрыми глазками, которая порой приходила к ней в хижину, той, что носит дешевую бижутерию и не умеет прилично одеваться. Она как раз подошла бы.

Но Лилит должна была убедиться. Своих высот она достигла благодаря тому, что всегда все проверяла.

В лужах и окнах по всему Ланкру на миг появлялось лицо Лилит, а затем уходило дальше…

А теперь светало уже в Ланкре. В лесу клубился осенний туман.

Матушка Ветровоск толчком открыла дверь хижины. Не заперто. Того единственного гостя, которого ждала Дезидерата, замки бы не остановили.

– Она похоронилась там, на заднем дворе, – раздался голос сзади. Нянюшка Ягг.

Матушка на миг задумалась, как реагировать. Она могла обвинить Нянюшку, что та нарочно пришла пораньше, чтобы обыскать хижину одной, но это вызвало бы закономерный вопрос, почему заранее явилась и Матушка. Она, конечно, могла придумать себе оправдание, если дать ей время. Но в целом лучше всего было просто заняться делом.

– Ага, – кивнула она. – Всегда у нее все аккуратно, типичная Дезидерата.

– Ну, такая у нее была работа, – Нянюшка Ягг протиснулась мимо нее и оглядела комнату с интересом. – При такой работе надо уметь за всем следить. Батюшки, ну и здоровенный же кот!

– Это лев, – поправила Матушка Ветровоск, разглядывая голову над камином.

– Да кто бы ни был, это ж на какой же скорости он таранил стену, что пробил насквозь? – сказала Нянюшка Ягг.

– Кто-то его убил, – сказала Матушка Ветровоск, осматривая комнату.

– Ну ясное дело, – согласилась Нянюшка. – Если б я увидела, как мне такой страшила проедает стену, я бы его тоже пришибла.

Типичной хижины ведьмы, конечно, не существует, но если бывает нетипичная хижина ведьмы – это была она. Помимо голов разных зверей со стеклянными глазами, стены покрывали полки с книгами и акварельными картинами. В стойке для зонтов стояло копье. Вместо фарфора и керамики в буфете красовались явно заграничные латунные котлы и тонкие заграничные вазы. Нигде в доме не было сушеных трав, зато тут оказалась масса книг, в основном заполненных мелким аккуратным почерком Дезидераты. Целый стол устилали какие-то тщательно прорисованные карты.

Матушка Ветровоск недолюбливала карты. Она истинктивно чуяла, что они жульничают с ландшафтом.

– Что ж, она много где побывала, – Нянюшка Ягг подняла резной веер из слоновой кости и кокетливо[7] обмахнулась.

– Ну, ей это было легко, – Матушка открыла несколько полок в комодах. Провела пальцами по каминной полке и недовольно взглянула на них. – Лучше бы нашла время пыль стереть, – проворчала она. – Вот я бы ни за что не умерла, пока мой дом в таком состоянии.

– Я все думаю, где она оставила… ну, знаешь… ее? – Нянюшка открыла дверцу напольных часов и заглянула внутрь.

– Постыдилась бы, Гита Ягг, – сказала Матушка. – Мы здесь не за этим.

– Нет-нет, конечно. Просто интересно… – Нянюшка Ягг попыталась незаметно привстать на цыпочки, чтобы заглянуть на верх комода.

– Гита! Срам какой! Иди завари нам по чашечке чаю!

– Ой, ну ладно.

Бормоча под нос, Нянюшка Ягг скрылась на кухне. Через пару секунд раздался скрежет водной колонки.

Матушка Ветровоск тихонько подошла к креслу и пошарила под сидушкой.

Из соседней комнаты раздался грохот. Она срочно выпрямилась.

– Не думаю, что она прятала ее под раковиной! – крикнула она.

Ответ Нянюшки Ягг она не разобрала.

Матушка выждала мгновение, затем быстро скользнула к большому камину. Она вытянула руку и пощупала внутри.

– Что-то ищешь, Эсме? – спросила Нянюшка Ягг из-за спины.

– Тут сажа просто ужасная, – Матушка немедленно выпрямилась. – Ужасная просто сажа.

– А ее там нет? – проворковала Нянюшка Ягг.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Ой, да кончай зубы заговаривать. Всем известно, что она у нее была, – сказала Нянюшка Ягг. – Прилагается к такой работе. По сути, это и есть работа.

– Ну… может, я бы и не отказалась на нее взглянуть, – признала Матушка. – Просто подержать в руках. Но не использовать. Такого у меня и в мыслях не было. Я такие штуки видела всего раз или два. В наши дни их мало осталось.

Нянюшка Ягг кивнула:

– Да, такой древесины уже не сыщешь.

– Она же не с собой ее похоронила, верно?

– Не думаю. Я бы не стала хорониться с такой штукой. Это большая ответственность. Да и в могиле ее не удержишь. Такие вещи любят, чтобы их использовали. Будет еще все время кататься у тебя в гробу. Одни проблемы с этими штуками.

Она слегка расслабилась:

– Пойду разберусь с чаем, – сказала она. – А ты камин разожги.

Она ушла обратно на кухню.

Матушка Ветровоск потянулась к каминной полке за спичками и вдруг поняла, что их там нет. Дезидерата вечно говорила, что слишком занята, чтобы не пользоваться магией дома. Даже белье у нее само себя стирало.

Матушка не одобряла применение магии в быту, но сейчас ей было не до того. Да и чаю хотелось.

Она бросила пару поленьев в камин и просто смотрела на них, пока те не вспыхнули пламенем чисто от смущения.

И лишь тогда она краем глаза приметила занавешенное зеркало.

– Почему завешено? – пробормотала она. – Старушка Дезидерата вроде не из суеверных была.

Она откинула занавеску.

Она посмотрела.

Немногие люди в мире могут похвастать таким самообладанием, как у Матушки Ветровоск. Твердым, как железный слиток. И примерно таким же гибким.

Она разбила зеркало.

В башне зеркал резко выпрямилась Лилит.

Она?

Лицо изменилось, конечно. Стало старше. Прошло уже много лет. Но глаза не меняются, а ведьмы всегда смотрят на глаза.

Она!

Ведьма Маграт Чесногк тоже стояла перед зеркалом. В ее случае – совершенно не магическим. К тому же оно было пока целым, хотя пару раз его едва не постигла та же участь.

Она нахмурилась на свое отражение, затем сверилась с дешевой печатной брошюркой, которая пришла вчера.

Она прошептала себе под нос пару слов, выпрямилась, вытянула руки перед собой, яростно ударила кулаком по воздуху и крикнула:

– КИИИИйййяяяааааа! Кхм.

Маграт всегда говорила, что открыта новому. Ее разум был открытым, как поле, как небо. Шире открыть разум невозможно, разве что с помощью хирургической операции. И она всегда искала, чем бы его заполнить.

Сейчас его наполняли поиски внутреннего покоя, космической гармонии и истинной сути Бытия.

Когда люди говорят: «Мне в голову пришла идея», это не просто метафора. Частицы вдохновения, отдельные сырые мысли летают по космосу тут и там. Такие головы, как у Маграт, притягивают их так же, как вода в пустыне наполняет ямки.

«Это все из-за того, что мама не заботилась о правописании», – подумала она. Заботливый родитель написал бы «Маргарет» грамотно. И тогда она была бы Пегги или Мегги – надежные, здоровые имена, полные силы. А когда ты Маграт, мало что можно сделать. Такое имя подходит разве что зверушке, живущей у реки в норе, которую вечно заливает.

Она подумывала сменить имя, но в глубине души понимала, что это не сработает. Даже назвавшись Хлоей или Изобель для виду, внутри она останется Маграт. Но было бы здорово хотя бы попробовать. Здорово побыть не Маграт хоть несколько часов.

Именно такие мысли обычно заводят людей на путь Познания Себя. И Маграт уже давно поняла, что Познающей Себя не следует рассказывать об этом Матушке Ветровоск. Та считала, что вопросы эмансипации женщин – это бабское нытье, которое не подобает обсуждать в присутствии мужчин.

Нянюшка Ягг проявляла к Маграт больше понимания, но вечно все сводила к двусмысленным намекам – вернее, у Нянюшки они получались вполне односмысленными, чем она даже гордилась.

Короче говоря, Маграт отчаялась хоть чему-то научиться у старших ведьм и решила забрасывать сети шире. Гораздо шире. Настолько шире, насколько сетей вообще хватит.

У упорных искателей мудрости есть одна странность: где бы они ни оказались, они непременно жаждут той мудрости, которая далеко от них. Мудрость – одна из немногих вещей, которые издали выглядят больше, а не меньше[8].

Сейчас Маграт искала себя на Пути Скорпиона, который сулил космическую гармонию, внутреннее единство и умение выбить противнику почки через уши. На такой путь она была не прочь ступить.

Но были проблемы. У автора, магистра Лобсанга Достабля, был адрес в Анк-Морпорке. Трудно было поверить, что космическая мудрость может происходить из такого города. К тому же, хоть автор и нагородил с три короба о том, что Путь нельзя использовать для агрессии, а только для постижения космической мудрости, это было напечатано мелким шрифтом между картинками, на которых люди с энтузиазмом колошматили друг друга палками на цепях и кричали «Кия!». Дальше вас учили, как разбивать кирпичи рукой, ходить по раскаленным углям, ну и прочим космическим делам.

Маграт решила, что Ниндзя – отличное имя для девушки.

Она снова уставилась на свое отражение.

В дверь постучали. Маграт подошла и открыла.

– Кия? – сказала она.

Браконьер Харкер отшатнулся. Его и так уже трясло. По пути через лес за ним следил разъяренный волк.

– Эм-м, – ответил он и наклонился вперед. Его потрясение сменилось беспокойством: – Вы что, головушкой стукнулись, сударыня?

Она непринимающе уставилась на него. Затем на нее снизошло озарение. Она сняла с головы повязку, украшенную узором из хризантем, без которой почти невозможно познавать космическую мудрость выворачивания противнику локтей на 360 градусов.

– Нет, – сказала она. – Чего вам?

– Я вам посылочку принес, – сказал Харкер, протягивая сверток.

Он был чуть более полуметра в длину и очень тонкий.

– Там еще записка, – вспомнил Харкер. Пока она разворачивала письмо, он зашел ей за спину и попытался прочитать через плечо.

– Это личное, – сказала Маграт.

– Правда? – невинно спросил Харкер.

– Да!

– А мне сказали, вы дадите мне пенни за доставку, – заявил браконьер.

Маграт нашарила монетку у себя в кошельке.

– Из денег куются цепи, сковывающие рабочий класс, – предупредила она, протягивая монету. Харкер покорно кивнул: он никогда в жизни себя не считал каким-то там рабочим классом, но готов был слушать любой бред, если за это дают пенни.

– Надеюсь, у вас голова поправится, сударыня, – сказал он.

Оставшись одна в своем додзе (бывшей кухне), Маграт развернула сверток. В нем была тонкая белая палочка.

Она еще раз перечитала записку. Там было сказано: «Вечно у мене не було времени Обучить себе смену, такшо енто предстоит Тебе. Отпровляйся в город Орлею. Я б сама енто сделала токмо не могу по пречине смерти. Элла Суббота НИЗАШТО не должна выйти замуж за прынца. PS Енто важно!»

Она поглядела на свое отражение в зеркале.

Она поглядела в записку снова.

«PSPS Скажи тем 2 Старым Кошелкам, пущай Низашто не едут с Тобой, они токмо все Испортиют».

Ниже было еще.

«PSPSPS Она норовит преврощать все в тыквы, но ты ей овладеишь, глазом мыргнуть не успеишь».

Маграт снова глянула в зеркало. Затем снова на палочку.

Бывает, минуту назад жизнь была проще простого, а потом вдруг раз – и она полна сложностей.

– Божечки мои, – сказала она. – Да я фея-крестная!

Матушка Ветровоск так и стояла, гляда на безумную паутину осколков, когда вбежала Нянюшка Ягг.

– Эсме Ветровоск, ты что наделала? Это же к несчастью, это… Эсме?

– Она? Она?

– Ты в порядке?

Матушка Ветровоск на миг закатила глаза, затем тряхнула головой, словно прогоняя немыслимую мысль.

– Чего?

– Ты вся побледнела. Никогда тебя такой бледной не видела.

Матушка осторожно вытащила осколок из своей шляпы.

– Ну… это немного внезапно, когда стекло вот так бьется… – пробормотала она.

Нянюшка взглянула на руку Матушки Ветровоск. Рука была в крови. Затем она взглянула в лицо Матушке Ветровоск и решила никогда не признаваться, что разглядывала ее руку.

– Это может быть знамение, – сказала она, наобум выбрав безопасную тему. – Бывает, когда помрет кто, начинаются такие дела. Со стен валятся картины, часы ломаются… огромные платяные шкафы с лестниц падают… такие вот знамения, знаешь.

– Никогда не верила в подобную чушь, все это… погоди, платяные шкафы падают с лестниц? – переспросила Матушка. Она тяжело дышала. Если бы Матушка Ветровоск не славилась стальным хладнокровием, можно было подумать, что она только что пережила величайшее потрясение в жизни и отчаянно пытается забыться в повседневной перепалке.

– Именно так было после смерти моей двоюродной бабки Софи, – сказала Нянюшка Ягг. – Ровно через три дня, четыре часа и шесть минут после ее смерти, минута в минуту, ее шкаф упал с лестницы. Наши Даррен с Джейсоном как раз пытались перетащить его за угол, а он из рук выскользнул, и как-то так. Чертовщина же! Ну-у-у, я все равно не собиралась оставлять его там, он бы достался Агате, а она мать навещала только на Страшдество, а я-то за Софи ухаживала до последних дней…

Матушка позволила привычным, размеренным семейственным стенаниям Нянюшки Ягг окутать себя, а сама ухватилась за чайные чашки, как за спасательный круг.

Ягги были, что называется, расширенной семьей – и не просто расширенной, но и удлинненной, растянутой и рассредоточенной. Ни на каком листе бумаги не уместилось бы их семейное древо, которое скорее походило на семейный бурелом. И у каждой веточки была давняя мелочная обида на другие веточки, связанная с такими благородными поводами, как «Что ихний Кевин сказал про нашего Стэна на свадьбе кузена Ди» и «Кто забрал серебряный сервиз, который тетушка Эм обещала завещать нашей Дорин, хотела бы я знать, спасибо большое, если не трудно».

Нянюшка Ягг, как бесспорный матриарх, поддерживала все стороны без разбору. Это в какой-то мере можно было назвать ее хобби.

В одном семействе Яггов ссорились столько, что хватило бы на целую страну где-нибудь в глухомани.

Порой это вводило недалеких чужаков в заблуждение, и те совершали роковую ошибку: неодобрительно отзывались об одном Ягге при другом Ягге. После чего все до единого Ягги обрушивались на них, все ветви семейства объединялись, как детали хорошо смазанной стальной машины, чтобы безжалостно обрушивать погибель на голову чужака.

Жители Овцепиков считали, что ссоры в семействе Ягг – это благо. Сама мысль, что они обратят свою неудержимую энергию на внешний мир, внушала ужас. К счастью, любой из Яггов в первую очередь предпочитал скандалить с другими Яггами. Они же семья!

Странные штуки эти семьи, если задуматься…

– Эсме? Ты в порядке?

– Чего?

– У тебя чашки ходуном ходят, а ты не видишь! Да еще и чай разлила по всему подносу.

Матушка с недоумением оглядела получившийся бардак и постаралась исправить его, как могла.

– Кто ж виноват, что чашки такие крохотные, – проворчала она.

Дверь распахнулась.

– Доброго утра, Маграт, – добавила она, даже не обернувшись. – А ты что здесь делаешь?

Она догадалась по тому, как крякнули петли. Маграт ни за что в жизни не смогла бы открыть дверь аккуратно.

Не говоря ни слова, младшая ведьма прошла в комнату, красная как свекла, пряча руки за спиной.

– Мы тут просто зашли разобрать вещи Дезидераты, как подобает добрым сестрам-ведьмам, – громко заявила Матушка.

– А вовсе не искать ее волшебную палочку! – добавила Нянюшка.

– Гита Ягг!

Нянюшка Ягг тут же приняла виноватый вид и склонила голову.

– Прости, Эсме.

Маграт вытащила руки из-за спины.

– Ну-у, – сказала она и покраснела еще сильней.

– Ты ее нашла! – воскликнула Нянюшка.

– Эм-м, нет, – ответила Маграт, не решаясь посмотреть Матушке в глаза. – Дезидерата сама отдала ее… мне.

Тишина получилась трескучей и гудящей.

– Она отдала ее тебе? – сказала Матушка Ветровоск.

– Ну-у, да.

Нянюшка и Матушка переглянулись.

– Что ж! – сказала Нянюшка.

– Вы с ней были знакомы, что ли? – вопросила Матушка, повернувшись к Маграт.

– Я частенько заходила поглядеть ее книги, – призналась Маграт. – А она… а она любила готовить заграничную еду, а никто больше ее не ел, так что я приходила составить ей компанию.

– А-га! Втиралась в доверие! – огрызнулась Матушка.

– Но я правда не думала, что она завещает мне палочку, – сказала Маграт. – Правда не знала!

– Это, должно быть, какая-то ошибка, – мягко сказала Нянюшка Ягг. – Наверное, она хотела, чтобы ты передала ее одной из нас.

– Совершенно верно, так и есть, – сказала Матушка. – Она просто знала, что ты хорошо следишь за вещами. Дай-ка взглянем на нее.

Она протянула руку.

Маграт крепче сжала палочку.

– …Она отдала ее мне… – пропищала она.

– Она под конец уже совсем туго соображала, – сказала Матушка.

– …Она отдала ее мне…

– Быть феей-крестной – тяжелая ответственность, – сказала Нянюшка. – Надо быть находчивой, гибкой, тактичной и разбираться со сложными делами сердечными и всем таким. Уж Дезидерата это знала.

– …Да, но отдала ее мне…

– Маграт Чесногк, как старшая ведьма я повелеваю отдать мне палочку, – сказала Матушка. – От них одни неприятности!

– Погоди, погоди, – сказала Нянюшка. – Это уже слишком…

– …Нет… – сказала Маграт.

– И кстати, ты не старшая ведьма, – сказала Нянюшка. – Старая Мать Дисмасс старше тебя.

– Заткнись. И кстати, она все равно выжила из ума, – сказала Матушка.

– …Ты не можешь мне приказывать. У ведьм нет иерархии… – сказала Маграт.

– Это непристойное поведение, Маграт Чесногк!

– Вообще-то нет, – сказала Нянюшка Ягг, надеясь погасить страсти. – Непристойное поведение – это когда бегаешь по улице в одних…

Она осеклась. Старшие ведьмы заметили, как из рукава Маграт выпал клочок бумаги и спланировал на пол. Матушка рванулась вперед и схватила его.

– Ага! – торжествующе воскликнула она. – Теперь поглядим, что Дезидерата на самом деле написала…

Она прочла записку про себя, шевеля губами. Маграт постаралась собраться с духом.

На лице Матушки дрогнула пара мышц. Затем она хладнокровно свернула записку.

– Как я и думала, – сказала она. – Дезидерата велела помочь Маграт всем, чем мы можем, учитывая ее возраст и все прочее. Не так ли, Маграт?

Маграт посмотрела в лицо Матушке.

«Можно обвинить ее во лжи, – подумала она. – Записка ясно гласила… ну, по крайней мере, та часть, что касалась старших ведьм… и можно заставить зачитать ее вслух. Там же все ясно как день. Ты что, хочешь навечно остаться третьей ведьмой?»

Но на этом огонек мятежа, запылавший в непривычном очаге, угас.

– Да, – беспомощно пробормотала она, – что-то такое.

– Тут сказано, что нам очень важно отправиться куда-то там, помочь кому-то там выйти замуж за принца, – сказала Матушка.

– В Орлею, – поправила Маграт. – Я про нее читала в книгах Дезидераты. И вообще-то там сказано – помешать выйти за принца.

– Фея-крестная, которая мешает девушке выйти за принца? – удивилась Нянюшка. – Звучит как-то… противоречиво.

– Зато такое желание легче исполнить, – сказала Матушка. – Миллионы девушек не выходят замуж за принцев.

Маграт решила хотя бы попытаться.

– Орлея – это очень далеко, – сказала она.

– Уж я надеюсь, – сказала Матушка Ветровоск. – Вот уж чего бы не хотелось, так это чтобы заграница была под носом.

– В смысле, туда неближний путь, – простонала Маграт. – А вы же… уже не так молоды, как прежде…

Тишина получилась долгой и плотной.

– Мы отправляемся завтра, – отрезала Матушка Ветровоск.

– Слушайте, – отчаянно выпалила Маграт, – ну почему бы мне не съездить одной?

– Потому что тебе не хватает опыта в феекрестном деле, – сказала Матушка Ветровоск.

Это был перебор даже для покладистой Маграт.

– У вас его тоже нет! – возразила она.

– Это верно, – согласилась Матушка. – Но суть в том, что… суть в том… суть в том, что у нас намного дольше нет опыта, чем у тебя.

– У нас огромный опыт неимения опыта, – весело добавила Нянюшка Ягг.

– Это всегда самое важное, – сказала Матушка.

В доме Матушки было лишь одно потертое зеркальце. Вернувшись домой, она закопала его в глубине сада.

– Так-то, – сказала она. – Попробуй теперь за мной пошпионь.

Людям всегда казалось, что Джейсон Ягг, мастеровитый кузнец и коновал, никак не мог быть сыном Нянюшки Ягг. Он выглядел так, будто его не родили на свет, а построили. Причем в корабельных доках. К его неторопливой и добродушной природе генетика решила добавить мышцы, которых хватило бы на пару быков, руки толщиной с деревья и ноги словно четыре пивных бочонка колоннами по два.

В его пылающую кузню приводили норовистых жеребцов, красноглазых и взмыленных царей лошадиного народа, тварей с копытами размером с кастрюлю, лягавшихся так, что кто помельче пробивал собой стенку. Но Джейсон Ягг знал тайное Лошадиное Слово: он один входил в кузню, тихонько прикрывал дверь и через полчаса выводил отлично подкованное и удивительно притихшее животное[9].

Позади его исполинской туши столпились остальные члены бескрайнего семейства Нянюшки Ягг и немало прочих односельчан, которые, завидев, как ведьмы занялись чем-то интересным, не удержались от соблазна поглазеть на то, что считается в Овцепиках славным зрелищем.

– Уезжаем мы, малютка Джейсон, – сказала Нянюшка Ягг. – Говорят, у них там в заграницах улицы мостят золотом. Может, я так разбогатею, а?

Кустистая бровь Джейсона приподнялась, выдавая напряженную работу мысли.

– Ну, нам бы в кузне пригодилась новая наковальня, – предложил он.

– Если я вернусь богатой, тебе вообще не придется больше ходить в кузню, – пообещала Нянюшка.

Джейсон нахмурился.

– Но мне нраица ковать, – медленно произнес он.

На миг Нянюшка растерялась:

– Ну ладно, тогда мы тебе сделаем наковальню из чистого серебра.

– Она будет не оч, мам. Слишком мягкая, – сказал Джейсон.

– Если я привезу тебе наковальню из чистого серебра, у тебя будет наковальня из чистого серебра, мальчик мой, нравится это тебе или нет!

Джейсон склонил гигантскую голову:

– Да, мам, – сказал он.

– Проследи, чтобы кто-нибудь проветривал дом ре-гу-ля-торно, то бишь каждый день, – сказала Нянюшка. – И чтобы камин разжигали каждое утро.

– Да, мам.

– И чтобы все ходили только через черный ход, слышишь? На переднее крыльцо я проклятие наложила. Ну, куда там девочки задевали мой багаж? – Она поспешила прочь, как серый петушок, погоняющий стайку кур.

Маграт с интересом слушала ее. Для нее самой приготовления свелись к большому баулу с несколькими сменами одежды, подобранной с учетом любых сюрпризов, какие может преподнести погода за границей, и баулу поменьше с полезными на вид книгами из хижины Дезидераты Пуст. Дезидерата славилась своими записями и заполнила аккуратным почерком десятки книжечек. Названия у них были вроде «Через Великую пустыню Неф с волшебной палочкой и метлой».

Похоже, единственное, что она поленилась записать, это инструкции по пользованию той самой палочкой. Насколько Маграт представляла, ей надо махнуть и загадать желание.

Несколько тыкв, непредвиденно появившихся по дороге в ее хижину, могли подтвердить, что эта стратегия не работает. Одна тыква до сих пор считала, что она горностай.

Теперь Маграт осталась наедине с Джейсоном, который переминался с ноги на ногу.

Он пригладил свой чубчик. Его воспитали в почтении к женщинам, а Маграт более-менее вписывалась в эту категорию.

– Вы ведь присмотрите за нашей маман, да, госпожа Чесногк? – сказал он с беспокойством в голосе. – Она ведет себя ну оченно странно.

Маграт ласково похлопала его по плечу.

– Такое постоянно бывает, – сказала она. – Ну, то есть, когда женщина вырастила семью и все такое, она хочет пожить собственной жизнью.

– А чьей жизнью она жила до сих пор?

Маграт смущенно подняла глаза. Когда ей в голову пришел этот перл мудрости, он казался безупречным.

– Понимаешь, какое дело, – сказала она, выдумывая объяснение на ходу, – в жизни женщины приходит время, когда ей нужно найти себя.

– А чо бы ей тута не поискать? – жалобно произнес Джейсон. – Ну то есть, я не то чтобы перечу, госпожа Чесногк, но мы тут подумали, может, вы отговорите ее и госпожу Ветровоск уезжать?

– Я пыталась, – сказала Маграт. – Правда пыталась. Говорила им, вам не надо ехать. Годы уж, говорю, не те. Вы уж не так молоды, говорю. Глупо, говорю, ехать за тридевять верст из-за такой ерунды, особенно в вашем возрасте.

Кузнец склонил голову набок. Джейсон Ягг явно не вышел бы в финал чемпионата Плоского мира по скоростному соображанию, но свою мать он хорошо знал.

– Вы все это маман сказали? – спросил он.

– Слушай, да не волнуйся ты, – сказала Маграт. – Уверена, ничего с ней не…

У них над головой пронесся грохот. Пара осенних листьев, плавно кружа, опустились наземь.

– Черт бы побрал это дерево… какой дурак сюда дерево поставил? – раздался голос сверху.

– А вот и Матушка, – сказала Маграт.

Во всестороннем развитии Матушки Ветровоск все же были пробелы – например, она так и не научилась управлять метлой. Это было чуждо самой ее природе. Она полагала, что ее работа – двигаться, а весь остальной мир должен сам устроить так, чтобы она прибыла на нужное место. В результате ей порой приходилось слезать с деревьев, на которые она перед этим не влезала. Это она и сделала теперь – спрыгнула на последних футах, готовая испепелить любого, кто посмеет хоть пикнуть на этот счет.

– Что ж, мы все в сборе, – бодро сказала Маграт.

Это не помогло. Матушка Ветровоск немедленно пригляделась к коленям Маграт.

– И во что это ты разоделась? – спросила она.

– Э-э-э. Ну. Я подумала… в смысле, наверху будет холодно… ветер и все такое, – начала Маграт. Этого она боялась и презирала себя за слабость. В конце концов, это было практично. Эта идея пришла ей в голову однажды ночью. Помимо прочего, практически невозможно постичь космическую гармонию смертоносных ударов магистра Лобсанга Достабля, когда постоянно путаешься ногами в юбке.

– Штаны?

– Вообще-то это не простые…

– Причем на глазах у мужчин! – заявила Матушка. – Просто срам!

– Что срам? – спросила Нянюшка Ягг, подойдя со спины.

– Маграт Чесногк, которая стоит тут, раздвоив ноги, – Матушка презрительно вздернула нос.

– Главное, чтобы она не забыла спросить имя и адрес юноши, – примирительно сказала Нянюшка Ягг.

– Нянюшка! – сказала Маграт.

– А по-моему, очень удобные на вид, – продолжила Нянюшка. – Только немного мешковатые.

– Я такого не одобряю, – сказала Матушка. – Всем видно ее ноги!

– Неа, не видно, – возразила Нянюшка. – Ткань мешает.

– Да, но всем видно, где находятся ее ноги, – сказала Матушка.

– Это просто смешно. Все равно что сказать, что под одеждой все голые, – сказала Маграт.

– Маграт Чесногк, думай, что говоришь, – сказала Матушка Ветровоск.

– Так ведь это правда!

– Лично я не голая, – отрезала Матушка. – На мне еще три нижних рубашки.

Она оглядела Нянюшку с головы до ног. Гита Ягг тоже переоделась для поездки за границу. Матушка Ветровоск мало к чему тут могла придраться, но хотя бы попыталась.

– А ты… только посмотри на свою шляпу, – проворчала она.

Нянюшка знала Эсме Ветровоск уже семьдесят лет, так что в ответ просто усмехнулась.

– Самый писк моды, правда? – сказала она. – Ее сшил господин Вернисаж в Ломте. Ивовый каркас до самого кончика, а внутри – восемнадцать карманов. Такая шляпа выдержит удар молота. А как вам это?

Нянюшка приподняла подол юбки. На ней были новые туфли. К самим туфлям у Матушки Ветровоск не было никаких претензий. Подобающие ведьминские туфли, по таким могла проехать груженая телега, и на плотной коже не осталось бы и следа. Единственная проблема с туфлями заключалась в их цвете.

– Красные? – сказала Матушка. – Ведьмы таких туфель не носят!

– А мне нравятся, – сказала Нянюшка.

Матушка фыркнула.

– Уж ты себя умеешь порадовать, конечно, – сказала она. – Наверняка у них там в загранице любят всякие дурацкие выходки. Но ты же знаешь, что говорят о женщинах, которые носят красные туфли.

– Главное, чтобы говорили, что у них сухие ноги, – рассмеялась Нянюшка. Ключ от входной двери она вложила в руку Джейсону.

– Я буду тебе писать письма, если обещаешь найти того, кто тебе их прочитает, – сказала она.

– Да, мам. А что насчет кота, мам? – спросил Джейсон.

– А, так Грибо едет с нами, – сказала Нянюшка Ягг.

– Что? Но это же кот! – воскликнула Матушка Ветровоск. – Нельзя возить котов с собой! Я не собираюсь путешествовать со всякими там котами! Хватит и того, что мне придется терпеть штаны и вызывающие туфли!

– Но как его оставить? Он же будет скучать по мамочке, правда? – промурлыкала Нянюшка Ягг, подбирая Грибо. Он повис на ее руках, как бурдюк с водой, перехваченный за середину.

Для Нянюшки Ягг Грибо был все тем же милым котеночком, который когда-то катал клубки пряжи по полу.

Для остального мира это был огромный котяра, сгусток дикой и несокрушимой жизненной силы, покрытый шерстью, больше похожей на то, что растет на хлебе, который забыли в сыром чулане на недельку. Незнакомцы часто жалели его, поскольку ушей у него не было в помине, а морда выглядела так, будто на ней станцевал медведь. Они и не подозревали, что Грибо этого добился, героически пытаясь подраться или потрахаться со всем, что двигалось, будь то даже телега, запряженная четверкой лошадей. Свирепые псы визжали и прятались под лестницей, когда на улицу выходил Грибо. Лисы не смели показываться в деревне. Волки обходили ее седьмой дорогой.

– Размяк, пусечка, на старости лет, – сказала Нянюшка.

Грибо поднял на Матушку Ветровоск желтый глаз, горевший самодовольным злорадством, которое кошки приберегают для тех, кому не нравятся, и замурлыкал. Пожалуй, Грибо был единственным котом, который умел хихикать, мурлыкая.

– И вообще, – сказала Нянюшка, – ведьмам положено любить кошек.

– Вот только не таких, как этот котяра.

– Ты просто не кошатница, Эсме, – сказала Нянюшка, крепко тиская Грибо.

Джейсон Ягг отвел Маграт в сторонку.

– Наш Шон читал в одном альманахе, что в заграницах водятся страшные дикие звери, – шепнул он. – Такие, знаете, здоровые мохнатые твари, которые бросаются на путников. Боюсь подумать, что будет, если они бросятся на маман или Матушку.

Маграт поглядела ему в широкое красноватое лицо.

– Вы уж последите, чтобы с ними ничего дурного не приключилось, ладно? – сказал Джейсон.

– Не стоит беспокоиться, – сказала она, надеясь, что так и есть. – Я постараюсь.

Джейсон кивнул.

– А то там сказано, в альманахе, что многие из этих зверей на грани вымирания, – добавил он.

Солнце уже поднялось высоко, когда три ведьмы по спирали взлетели в небо. Им пришлось ненадолго задержаться, потому что норовистая метла Матушки Ветровоск запускалась только после долгой беготни с прыжками. До метлы как будто не доходило, чего от нее хотят, пока ее резко не подбросят в воздух с разбегу. Все знакомые гномы-инженеры разводили руками, не понимая, в чем тут дело. Они уже десятки раз заменяли в метле и палку, и прутья.

Когда она наконец взлетела, ее сопровождал хор радостных криков.

Крошечное королевство Ланкр занимало всего лишь широкий уступ на склоне Овцепикских гор. Позади них острые как нож пики и извилистые темные лощины тянулись вверх к могучему гребню центрального хребта.

Впереди же земля уходила резко вниз к равнинам Сто, в сизую дымку лесов, к обширным просторам океана и находившемуся где-то посреди всего этого бурому пятну под названием Анк-Морпорк.

Запел жаворонок – вернее, попытался запеть. Кончик шляпы Матушки Ветровоск вырос у него перед носом и совершенно сбил его с ритма.

– Выше я подниматься не намерена, – сказала она.

– Если мы взлетим повыше, то сможем увидеть, куда летим, – возразила Маграт.

– Ты же сказала, что просмотрела карты Дезидераты, – сказала Матушка.

– Ну, сверху все выглядит немного не так, – признала Маграт. – Слишком… объемное. Но мне кажется, нам надо… вот туда.

– Ты уверена?

Ведьмам никогда нельзя задавать такие вопросы. Особенно если спрашивает не кто-нибудь, а Матушка Ветровоск.

– Абсолютно, – сказала Маграт.

Нянюшка Ягг оглядела возвышающиеся над ними пики.

– В той стороне полно высоченных гор, – сказала она.

У них над головами уступ за уступом уходили ввысь бесконечные ледяные башни, припорошенные снегом. На вершинах Овцепиков никто не катался на лыжах, по крайней мере, дольше, чем пару метров вперед и километр с воплями вниз. Никто не скакал по ним в юбках и не пел йодль. То были недобрые горы. Именно в такие горы зима уходит на летние каникулы.

– Через них есть перевалы и всякое такое, – неуверенно сказала Маграт.

– Должны быть, – сказала Нянюшка.

Если знаешь, как это делается, можно использовать два зеркала: поставить их так, чтобы они отражали друг друга. Раз отражения могут украсть частицу тебя, то отражения отражений могут тебя усилить, снова пропитать тебя тобой, дать тебе могущество…

А твой образ протянется в бесконечность вдоль изгибов света, в отражениях отражений отражений, и каждое точно такое же.

На самом деле все не так просто.

В зеркалах кроется бесконечность.

А в бесконечности кроется куда больше, чем можно представить.

Для начала – все что угодно.

В том числе голод.

Ведь на миллионы миллиардов отражений приходится всего одна душа.

Зеркала дают многое, но и отнимают немало.

Горы проплывали мимо, открывая все новые горы. Сгущались тучи, тяжелые и серые.

– Я уверена, мы на правильном пути, – сказала Маграт. Мимо проплывали обледенелые скалы. Ведьмы летели сквозь туман по извилистым узким каньонам, неотличимым друг от друга.

– Ага, – сказала Матушка.

– Ну, вы не разрешаете мне взлететь повыше, – сказала Маграт.

– С минуты на минуту разразится жуткий буран, – сказала Нянюшка Ягг.

Начинало смеркаться. Свет утекал из горных лощин, как горчица.

– Я думала… тут будут деревни и все такое, – сказала Маграт, – и мы там купим занятные местные вещицы и найдем приют в грубых хибарах.

– Тут даже тролли не водятся, – сказала Матушка.

Три метлы спустились в пустынную лощину, в трещинку на склоне горы.

– И тут чертовски холодно, – сказала Нянюшка Ягг и улыбнулась. – А кстати, за что хибары зовут грубыми?

Матушка Ветровоск слезла с метлы и оглядела скалы вокруг. Подняла камень и понюхала. Подошла к груде щебня, которая казалась Маграт такой же, как остальные груды щебня, и потыкала ее.

– Хм-м, – сказала она.

Несколько снежинок упало ей на шляпу.

– Ладно-ладно, – сказала она.

– Что это вы делаете, Матушка? – спросила Маграт.

– Размышляю.

Матушка подошла к склону долины и прошлась вдоль него, разглядывая скалы. Нянюшка Ягг последовала за ней.

– Прямо здесь? – сказала Нянюшка.

– Полагаю, да.

– Малость высоковато для них, нет?

– Эти чертенята всюду пролезут. Один как-то докопался прямо до моей кухни, – сказала Матушка. – Сказал, мол, следовал за жилой.

– Им только жилу дай, – согласилась Нянюшка.

– Не будете ли любезны объяснить, – сказала Маграт, – чем вы занимаетесь? Что такого интересного в грудах камней?

Снегопад усилился.

– Это не камни, это шлак, – сказала Матушка. Она дошла до плоской стены обледенелого камня, которая, с точки зрения Маграт, не отличалась от широкого ассортимента других скал, на которых можно сдохнуть, и остановилась, будто прислушиваясь.

Затем она отступила на шаг, резко стукнула по скале метлой и промолвила такие речи:

– Открывайте, мелкие засранцы!

Нянюшка Ягг пнула скалу. Звук получился гулкий.

– Тут снаружи люди помирают от холодрыги! – добавила она.

Какое-то время ничего не происходило. Затем фрагмент скалы сдвинулся на пару дюймов. Маграт увидела блеск недоверчивых глаз.

– Кто там?

– Гномы? – спросила Маграт.

Матушка Ветровоск наклонилась так, чтобы ее нос оказался на уровне этих глаз.

– Меня зовут, – сказала она, – Матушка Ветровоск.

Она снова выпрямилась, ее лицо просто лучилось самодовольством.

– И что с того? – произнес голос откуда-то из-под глаз. Лицо Матушки, казалось, стало каменным.

Нянюшка Ягг ткнула спутницу локтем.

– Мы уже миль на пятьдесят от дома отлетели, – сказала она. – В этих краях про тебя могли и не слыхать.

Матушка снова наклонилась. С ее шляпы посыпался скопившийся там снег.

– Тебя я не виню, – сказала она. – Но я знаю, что у вас тут есть король, так что, может, сходишь и доложишь ему, что явилась Матушка Ветровоск?

– Он очень занят, – ответил голос. – У нас тут проблемы.

– Тем более. Думаю, ему не нужны лишние, – сказала Матушка.

Ее невидимый собеседник, похоже, сам подумал об этом.

– Там же на двери написано, – проворчал он. – Незримыми рунами. Между прочим, дорогущее дело – правильно начертать незримые руны.

– Очень мне надо читать всякие двери, – сказала Матушка.

Собеседник колебался.

– Ветровоск, говорите?

– Да. Через «В». Как в слове «ведьма».

Дверь захлопнулась. Теперь в скале нельзя было различить ни трещинки.

Снег уже валил вовсю. Матушка Ветровоск поежилась, пытаясь согреться.

– Вот тебе и заграничный народ, – сказала она обледенелому миру в целом.

– Не думаю, что гномов можно считать заграничными, – сказала Нянюшка Ягг.

– А почему бы и нет, – сказала Матушка. – Если гном живет далеко, значит, он заграничный. В этом и смысл заграницы.

– Да? Забавно, никогда об этом не думала, – сказала Нянюшка.

Они глядели на дверь, и их дыхание сгущалось тремя облачками в темнеющем воздухе. Маграт пригляделась к каменной двери.

– Не вижу тут никаких незримых рун, – сказала она.

– Ясное дело, – сказала Нянюшка. – Они же незримые.

– Именно, – сказала Матушка Ветровоск. – Не говори глупостей.

Дверь снова распахнулась.

– Я поговорил с королем, – произнес голос.

– И что же он сказал? – с предвкушением спросила Матушка.

– Сказал: «О нет! Этого еще не хватало на мою голову!»

Матушка улыбнулась:

– Я так и знала, что он про меня наслышан, – сказала она.

Как у цыган есть тысячи баронов, так у гномов – тысячи гномьих королей. Этот титул означает что-то вроде «главный инженер». Королев у гномов нет. Гномы вообще очень стесняются выдавать свой пол и считают эту тему не очень важной по сравнению с такими вещами, как металлургия и гидравлика.

Король стоял посреди толпы галдящих шахтеров. На ведьм он[10] поглядел с выражением лица утопающего, которому предложили глоток воды.

– Вы и правда владеете магией? – спросил он.

Нянюшка Ягг и Матушка Ветровоск переглянулись.

– Кажется, он это тебе, Маграт, – сказала Матушка.

– У нас тут был большой обвал в девятом штреке, – сказал король. – Ужасная катастрофа. Под завалами погребена очень перспективная жила золотоносного кварца.

Другой гном за его спиной что-то пробормотал.

– А, да. И несколько наших парней к тому же, – заметил король. – А теперь еще вы явились. Я так считаю, вас привела судьба.

Матушка Ветровоск стряхнула снег со шляпы и огляделась.

Она ни за что бы в этом не призналась, но она была под впечатлением. Нечасто приходится увидеть полноценные гномьи подземелья в наши дни. Большинство гномов разъехалось на заработки в равнинные города, где гномом быть куда проще – как минимум не нужно целыми днями сидеть под землей, попадать себе молотком по пальцам и переживать из-за кризисов на мировых рынках металлов. Неуважение к традициям, вот в чем беда наших дней. Взять хоть троллей. В Анк-Морпорке нынче больше троллей, чем в целом горном хребте. Матушка Ветровоск ничего не имела против троллей, но подсознательно чуяла, что, если бы тролли реже носили костюмы, ходили на двух ногах и чаще прятались под мостами, чтобы выпрыгивать и пожирать людей, как велит им природа, мир был бы счастливее.

– Покажите лучше, где у вас проблема, – сказала она. – Куча камней обвалилась, верно?

– В смысле? – переспросил король.

Часто говорят, будто у эскимосов пятьдесят слов, означающих «снег»[11].

Это не так.

Говорят еще, что у гномов двести слов, означающих «камни».

Это тоже неправда. У них нет такого слова, как «камень», так же как у рыб нет слова «вода». У них есть слова для камней магматических пород, камней осадочных пород, камней метаморфических пород, камней под ногами, камня, упавшего вам на каску сверху, и камня, который казался интересным и который вы совершенно точно оставляли здесь вчера. Но слова, означающего просто «камень», у них нет. Покажите гному камень, и он увидит, например, нижнюю половину кристаллического сульфита барита.

Или, в данном случае, примерно двести тонн бросового сланца. Когда ведьмы прибыли на место катастрофы, десятки гномов лихорадочно трудились, подпирая треснутый потолок и увозя тачками обломки. Многие не могли сдержать слез.

– Ужасно… ужасно, – бормотал один из них. – Какой кошмар.

Маграт протянула ему свой платок. Он оглушительно высморкался.

– Должно быть, большой оползень по линии разлома, а если так, пропала вся наша жила, – сказал он, качая головой. Другой гном похлопал его по спине.

– Не вешай нос, – сказал он. – Мы всегда можем пробурить горизонтальный ствол из пятнадцатого штрека. Мы до нее еще доберемся, не дрейфь.

– Извините, – сказала Маграт, – но там же остались гномы под завалом, верно?

– Ну да, – сказал король. Судя по его тону, это был просто неприятный побочный эффект катастрофы, ведь добыть новых гномов было лишь вопросом времени, а вот золотоносные жилы – ресурс исчерпаемый.

Матушка Ветровоск скептически осмотрела завалы.

– Нам понадобится, чтобы все отсюда вышли, – сказала она. – Это дело не терпит посторонних глаз.

– Понимаю, понимаю, – сказал король. – Секрет ремесла, верно?

– Что-то в этом роде, – сказала Матушка.

Король прогнал остальных гномов из тоннеля, оставив ведьм одних в свете фонарей. Еще несколько камушков свалилось с потолка.

– Хм-м, – сказала Матушка.

– Ну ты и замахнулась, конечно, – сказала Нянюшка Ягг.

– Все возможно, если правильно настроиться, – туманно ответила Матушка.

– Тогда лучше настройся на всю катушку, Эсме. Если бы Создатель хотел, чтобы ведьмовство двигало скалы, он бы не изобрел лопаты. Знать, когда нужна лопата, – в этом суть ведьмовства. А ты отложи тачку, Маграт. Ты ничего не смыслишь в машинах.

– Что ж, ладно, – сказала Маграт. – Почему бы нам не попробовать палочку?

Матушка Ветровоск фыркнула.

– Ха! Здесь? Слыханное ли дело: фея-крестная – и вдруг в шахте?

– Если б я оказалась под грудой камней в глубине горы, я бы мечтала о фее-крестной, – горячо возразила Маграт.

Нянюшка Ягг кивнула:

– Тут она права, Эсме. Нет такого правила, что где-то нельзя феекрестнить.

– Не доверяю я этой палочке, – сказала Матушка. – Выглядит какой-то… волшебной. Как у волшебников.

– Ой, да бросьте, – сказала Маграт. – Ею пользовались многие поколения фей-крестных.

Матушка воздела руки.

– Ладно, ладно, ладно, – процедила она. – Вперед! Выставляй себя полной дурой!

Маграт достала палочку из сумки. Этого момента она и боялась.

Палочка была из какой-то кости, возможно, слоновой; Маграт надеялась, что все же не слоновой. На ней когда-то были отметины, но пухлые пальцы многих поколений фей-крестных стерли их почти полностью. В палочку были вделаны многочисленные золотые и серебряные кольца. Инструкций никаких не было. Ни рун, ни знаков, хоть как-то пояснявших, что с ней надо делать.

– Думаю, ею положено взмахнуть, – сказала Нянюшка Ягг. – Вот прямо уверена, что это как-то так делается.

Матушка Ветровоск сложила руки.

– Это не настоящее ведьмовство, – сказала она.

Маграт сделала пробный взмах палочкой. Ничего не произошло.

– Может, сказать что-то надо? – добавила Нянюшка.

Маграт явно начинала паниковать.

– А что феи-крестные говорят? – простонала она.

– Эм-м, – сказала Нянюшка, – без понятия.

– Ха! – сказала Матушка.

Нянюшка Ягг вздохнула:

– Дезидерата хоть чему-нибудь тебя научила?

– Ничему!

Нянюшка пожала плечами.

– Тогда делай что можешь, – сказала она.

Маграт уставилась на груду камней. Закрыла глаза. Сделала глубокий вдох. Попыталась погрузить свой разум в мирную картину космической гармонии. «Легко монахам заливать про космическую гармонию, – подумала она, – когда они уютно сидят у себя в снежных горах, где их беспокоят только йети. Им-то не приходилось искать внутренний покой под пристальным взором Матушки Ветровоск».

Она неуверенно взмахнула палочкой и попыталась выбросить из головы тыквы.

В воздухе она ощутила движение. Услышала нервный вздох Нянюшки.

Маграт спросила:

– Что-нибудь получилось?

После паузы Нянюшка Ягг ответила:

– Да уж. Можно и так сказать. Я только надеюсь, они там проголодались.

А Матушка Ветровоск сказала:

– Это точно работа феи-крестной?

Маграт открыла глаза.

Перед ней все еще была груда, но уже не камней.

– Я бы сказала, проблема решена методом тыков, – сказала Нянюшка.

Маграт распахнула глаза шире.

– Опять тыквы?

– Методом многих тыков, ну вы поняли, да? – сказала Нянюшка на случай, если до кого не дошла шутка.

Верхушка кучи зашевелилась. Несколько тыковок поменьше скатилось к ногам Маграт, а в дыре появилось лицо гнома.

Гном уставился на ведьм сверху вниз.

Наконец Нянюшка Ягг сказала:

– Вы там в порядке?

Гном кивнул. Он все еще не мог отвлечься от груды тыкв, заполнявшей тоннель от пола до потолка.

– Эм-м, да, – сказал он. – А батя здесь?

– Батя?

– Король.

– А-а, – Нянюшка Ягг сложила ладони рупором и повернулась к началу тоннеля: – Эй, король!

Гномы вернулись. Они тоже уставились на тыквы. Король вышел вперед и поднял глаза на своего сына.

– Все в порядке, сынок?

– В порядке, бать. Нет там никакого оползня.

Король облегченно вздохнул. Затем, как бы между делом, добавил:

– И ребята в порядке?

– Все отлично, бать.

– Я тут весь испереживался. Думал, вдруг мы обрушили слой конгломерата или что-то подобное.

– Нет, бать, просто сланец обвалился.

– Славно, – король снова оглядел кучу. Поскреб бороду. – Не могу не заметить, что вы раскопали залежи тыкв.

– Да, бать, я еще подумал: какой странный песчаник.

Король подошел к ведьмам.

– А вы что угодно во что угодно умеете превращать? – с надеждой спросил он.

Нянюшка Ягг покосилась на Маграт, которая все еще потрясенно глядела на палочку.

– Боюсь, у нас пока получаются только тыквы, – осторожно призналась она.

Король был немного разочарован.

– Что ж, ладно… – сказал он. – Если я могу для вас что-либо сделать, дамы… чашечку чаю, например…

Матушка Ветровоск шагнула вперед:

– Я как раз сама подумала о чем-то таком, – сказала она.

Король просиял.

– Только подороже, – сказала Матушка.

Король перестал сиять.

Нянюшка Ягг отошла к Маграт, которая все еще глазела на палочку в дрожащих руках.

– Хитрый ход, – шепнула она. – А с чего вдруг ты подумала о тыквах?

– Я и не думала!

– Ты что, не знаешь, как она работает?

– Не знаю! Я думала, надо как бы пожелать, чтобы что-то случилось!

– Видимо, нужно нечто большее, чем просто желание, – сказала Нянюшка как можно более сочувственно. – Обычно так и бывает.

Примерно на рассвете, насколько можно говорить о рассвете в подземельях, ведьм привели к реке в глубине гор, на которой было привязано несколько барж. К каменному причалу подогнали лодочку.

– На этом вы проплывете горы, – сказал король. – По правде говоря, думаю, так можно и до самой Орлеи добраться. – Он взял у помощника огромную корзину. – А мы тут вам вкусных гостинцев собрали, – сказал он.

– Мы что, всю дорогу проплывем на лодке? – спросила Маграт. Она как бы невзначай повертела палочкой. – А то я с лодками как-то не очень.

– Слушай, – сказала Матушка, ступая на борт, – река знает путь через горы на равнину куда лучше нас с тобой. Мы всегда можем позже завести метлы, когда рельеф перестанет дурить.

– Еще и отдохнем немного, – добавила Нянюшка, откидываясь на сиденье.

Маграт оглядела двух старших ведьм, которые уютно устраивались на корме, как пара наседок, вьющих гнездышко.

– Вы грести-то умеете? – спросила она.

– А нам и не надо, – ответила Матушка.

Маграт хмуро кивнула. Затем упрямство на миг взъерошилось.

– Вот и я вообще-то не умею, – продолжила она.

– Ничего страшного, – сказала Нянюшка. – Если будешь грести неправильно, мы тебя поправим. Пока-пока, величество!

Маграт вздохнула и взялась за весла.

– Плоским концом в воду, – подсказала Матушка.

Гномы помахали вслед. Лодка дрейфовала вниз по реке, медленно выходя из круга, освещенного фонарями. Маграт поняла, что ей не придется ничего делать, кроме как направлять лодку нужным концом по течению.

Она услышала слова Нянюшки:

– Вот не пойму, на кой они вечно пишут незримые руны на дверях? В смысле, вот заплатил ты волшебнику, чтобы тот начертал тебе незримые руны, а как ты узнаешь, что он свое отработал?

И ответ Матушки:

– Это несложно. Если рун не видно, значит, у тебя правильные незримые руны.

И слова Нянюшки:

– А, ну да, конечно. Ладненько, давайте глянем, что у нас на завтрак.

Раздался хруст.

– Ну и ну.

– Что там, Гита?

– Тыква.

– А что из тыквы?

– Ничего из тыквы. Просто тыква из тыквы.

– Что ж, полагаю, тыквы им девать некуда, – сказала Маграт. – Знаете, как в конце лета в огороде обычно полно всего. Я вечно ума не приложу, что с ними делать, выдумываю всякие варенья и соленья, чтобы все это не пропало…

В тусклом свете она разглядела лицо Матушки, которая явно считала, что приложила Маграт ума или нет – разница невелика.

– Я, – заявила Матушка, – в жизни ничего не солила.

– Но они же тебе нравятся, – сказала Маграт. Ведьмы и соленья подходили друг другу как… от мысли «как персики к сметане» забурчал живот, так что она остановилась на «как две вещи, которые друг другу очень подходят». Вид последнего зуба Матушки Ягг, уничтожающего маринованный лук, мог заставить прослезиться.

– Нет, я их ем, конечно, – сказала Матушка. – Когда мне их дарят.

– Знаешь, – сказала Нянюшка, изучая внутренности корзины, – когда имеешь дело с гномами, так и хочется срифмовать с «говядиной» и еще про соленый огурец добавить.

– Вредные мелкие чертенята. Ты бы видела, какие цены они заламывают мне за ремонт метлы, – сказала Матушка.

– Так вы все равно не платите, – сказала Маграт.

– Суть не в этом, – сказала Матушка Ветровоск. – Они не вправе требовать такие деньги. Это же натуральный грабеж!

– Не понимаю, какой это грабеж, если вы все равно не платите, – настаивала Маграт.

– Я ни за что не плачу, – сказала Матушка. – Люди сами не дают мне платить. Что мне делать, если меня все время задаривают, а? Идешь, бывало, по улице, а народ выбегает навстречу со свежеиспеченными пирогами, свежесваренным пивом, старой одеждой, почти не поношенной. «Ой, госпожа Ветровоск, умоляю, возьмите эту корзину яиц!» Люди всегда такие добрые. Если с ними обращаться по достоинству, то и они к тебе по достоинству. Это называется уважение. Возможность не платить, – строго закончила она, – это самая суть ведьмовства.

– Погоди-ка, а это что? – сказала Нянюшка, вытаскивая небольшой сверток. Развернув бумагу, она обнаружила несколько твердых бурых дисков.

– Забираю свои слова обратно, – сказала Матушка Ветровоск. – Это же знаменитый гномий хлеб, вот что это! Они его кому попало не дают.

Нянюшка постучала хлебом по борту лодки. Звук получился примерно такой, как если выставить конец деревянной линейки с края стола и дернуть: гулкое «бвумвумвум».

– Говорят, он не черствеет, даже если хранить его годами, – сказала Матушка.

– И он поддерживает силы много-много дней, – добавила Нянюшка Ягг.

Маграт протянула руку, взяла одну из лепешек, попыталась ее разломить и не справилась.

– И это нужно есть? – спросила она.

– Нет, не думаю, что это для еды, – сказала Нянюшка. – Это скорее…

– Для поддержания сил. – сказала Матушка. – Говорят, что…

Она осеклась.

Если раньше они слышали лишь шум реки да время от времени – звон капель, падающих с бортов, то теперь к ним приближался мерный «плюх-плюх» другого судна.

– Кто-то нас преследует! – прошипела Маграт.

На границе света фонаря возникли два бледных огонька. Вскоре оказалось, что это глаза небольшой серой твари, отдаленно похожей на лягушку, которая гребла к ним верхом на бревне.

Бревно догнало лодку. Длинные липкие пальцы ухватились за борт, и жуткое лицо поднялось на уровень лица Нянюшки Ягг.

– Драсссти, – сказало оно. – А у меня день рошшшдения, да-ссс!

Три ведьмы какое-то время разглядывали его. Затем Матушка Ветровоск подняла весло и треснула тварь по голове. Раздался всплеск и сдавленные ругательства.

– Вот же гаденыш какой, – сказала Матушка, когда они отплыли. – Как по мне, он что-то замышлял.

– Ага, – сказала Нянюшка Ягг. – Склизких надо пуще всего беречься.

– Интересно, чего он хотел? – спросила Маграт.

Через полчаса лодку вынесло из пещеры в узкое ущелье между отвесных скал. На стенах поблескивал лед, а на редких уступах белел снег.

Нянюшка Ягг с невинным видом огляделась, зарылась в глубины своих бездонных юбок и извлекла бутылочку. Раздался глоток.

– Бьюсь об заклад, эхо тут знатное, – сказала она через некоторое время.

– О нет, только не это, – отрезала Матушка.

– Только не что?

– Только не пой Ту Самую Песню.

– Извини, что, Эсме?

– Я на тот случай, – сказала Матушка, – если ты вздумала петь Ту Самую Песню.

– И что это за песня? – невинно поинтересовалась Нянюшка.

– Ты знаешь, о какой песне идет речь, – холодно процедила Матушка. – Вечно ты напиваешься, и чуть отвернись – ты уже поешь ее.

– Не помню никакой такой песни, Эсме, – проворковала Нянюшка Ягг.

– Та самая, – сказала Матушка, – про грызуна, которого нельзя… которого невозможно заставить кое-что сделать.

– Ах, эта! – просияла Нянюшка. – Ты насчет «Только с ежиком выйдет про…»

– Да, про эту!

– Так это же народная, – сказала Нянюшка. – В заграницах народ все равно не поймет, о чем там поется.

– Они поймут по твоей манере исполнения, – возразила Матушка. – Ты так поешь, что твари на дне пруда понимают, о чем это.

Маграт поглядела за борт. Тут и там белели гребни волн. Течение становилось все быстрее, и в нем несло куски льда.

– Это просто народная песня, Эсме, – сказала Нянюшка Ягг.

– Ха! – сказала Матушка Ветровоск. – Вот именно, что народная песня! Знаю я эти ваши народные песни. Ха! Бывает, слушаешь милую песенку про… про кукушек, скрипачей, соловьев и все такое прочее, а потом оказывается, что она про… про нечто совершенно иное, – хмуро добавила она. – Народным песням нельзя доверять. Они от тебя только этого и ждут.

Маграт оттолкнула лодку от скалы. Течение медленно пронесло их мимо.

– Я знаю песню про пару синичек, – сказала Нянюшка Ягг.

– Эм-м… – вмешалась Маграт.

– Ага, небось начинается с синичек, а потом оказывается, что это какая-нибудь метафера, – сказала Матушка.

– Эм-м, Матушка…

– Хватит с меня и того, что Маграт рассказала про майские шесты и что они там символизируют, – сказала Матушка и добавила с тоской: – А ведь мне нравилось разглядывать майские шесты весенним утром.

– Кажется, река становится немного бурной, – сказала Маграт.

– Не понимаю, почему люди не могут просто оставить все как есть, – сказала Матушка.

– В смысле очень бурной, правда… – сказала Маграт, обходя острую скалу.

– А знаешь, она права, – сказала Нянюшка Ягг. – Стало немного укачивать.

Матушка глянула через плечо Маграт, куда течет река. Выглядела она какой-то обрезанной – такой вид обычно навевает ассоциации, например, с отвесным водопадом. Лодка теперь неслась быстро. Спереди доносился глухой рокот.

– Про водопад нам ничего не говорили, – сказала она.

– Небось решили, что мы его и так не пропустим, – сказала Нянюшка Ягг, собирая свои пожитки и вытаскивая Грибо со дна лодки за шкирку. – Гномы вообще скупы на сведения. Хорошо еще, что ведьмы летать умеют. Да не страшно, у нас же есть метлы.

– У вас есть метлы, – сказала Матушка Ветровоск. – А мне как мою завести на лодке? Где мне тут бегать и прыгать, а? И перестань так суетиться, ты сейчас лодку перевер…

– Убери ноги с дороги, Эсме…

Лодка опасно накренилась.

Маграт решила, что ее час настал. Когда волна окатила лодку, она выхватила палочку.

– Не волнуйтесь, – сказала она. – Я воспользуюсь палочкой. Думаю, я уже ею овладела…

– Нет! – взвыли Матушка Ветровоск и Нянюшка Ягг в унисон.

Раздался гулкий влажный звук. Лодка изменила форму. А также цвет. Он стал веселеньким оранжевым.

– Тыквы! – крикнула Нянюшка Ягг, плавно погружаясь в воду. – Опять чертовы тыквы!

Лилит откинулась в кресле. Лед по берегам реки работал не так хорошо, как зеркало, но ей этого хватало.

Что ж… Девчонка-переросток, бледная моль, которой впору не быть феей-крестной, а просить крестную о помощи, и с ней пожилая поломойка, которая напивается и любит попеть. И палочка, которой дура-девчонка не умеет пользоваться.

Это раздражало. Более того, это унижало ее. Наверняка Дезидерата и госпожа Гоголь могли бы добиться куда большего. Твое величие зависит от могущества твоих врагов.

Конечно, там еще была она. После стольких лет…

Конечно, она согласилась. Потому что их всегда должно быть трое. Это важное число в сказках. Три желания, три царевича, три бодливых козлика, три загадки… три ведьмы. Дева, мать и… эта, третья. Вот о чем одна из древнейших историй.

Эсме Ветровоск никогда не понимала сказки. И не понимала, насколько реальны отражения. Иначе она уже, наверное, правила бы миром.

– Вечно ты глядишь в зеркала! – проворчал голос. – Как меня бесит, что ты вечно глядишь в зеркала!

Дож, чьи стройные ноги были затянуты в черные шелка, устроился в кресле в углу. Лилит обычно не пускала никого в свое зеркальное гнездо, но формально это был его замок. К тому же он был слишком тщеславен и глуп, чтобы понять, что происходит. Она в этом убедилась. По крайней мере, ей так казалось. В последнее время он, кажется, начал что-то понимать…

– Не понимаю, зачем тебе это, – ныл он. – Я думал, магия – это просто указываешь на что-то, и вжух.

Лилит надела шляпу и поглядела в зеркало, поправляя ее.

– Это более безопасный способ, – сказала она. – Самодостаточный. Используя магию зеркал, не нужно полагаться ни на кого, кроме себя. Потому-то никто не смог завоевать мир с помощью магии… пока. Они пытались черпать ее из… других мест. А у этого есть цена. В зеркалах же ты не должен никому, кроме собственной души.

Она приспустила вуаль с полей шляпы. Вдали от защитных зеркал она предпочитала скрываться за вуалью.

– Не выношу зеркала, – пробормотал дож.

– Потому что они говорят тебе правду, милый.

– Это жестокая магия.

Лилит поправила вуаль, придав ей форму.

– О да. Зеркала дарят тебе всю власть. Больше ее взять неоткуда, – сказала она.

– А болотница черпает ее в болоте, – сказал дож.

– Ха! И оно однажды заберет ее. Она не ведает, что творит.

– А ты ведаешь?

Вопрос ее уязвил. Он начинал ее раздражать! Она ведь и правда тут хорошо поработала.

– Я понимаю сказки, – сказала она. – Вот и все, что мне нужно.

– Но ты не привела мне девушку, – сказал дож. – Ты обещала мне девушку. А потом все кончится, я смогу спать в обычной постели, и не будет больше никаких чар и отражений…

Но даже хорошая работа порой заходит слишком далеко.

– Так с тебя уже хватит магии? – нежно спросила Лилит. – Хочешь, чтобы я прекратила? Это для меня проще простого. Я подобрала тебя в канаве. Хочешь, отправлю тебя обратно?

На его лице застыла паника.

– Я не про это совсем! Я просто хотел сказать… ну, потом все станет настоящим. Ты сказала, только один поцелуй. Не понимаю, почему это так трудно устроить.

– Правильному поцелую – правильное время, – сказала Лилит. – Должно прийти нужное время, иначе не сработает. – Она улыбнулась.

Он дрожал, отчасти от вожделения, в основном от ужаса, а отчасти от дурной наследственности.

– Не волнуйся, – сказала она. – Этого не может не случиться.

– А эти ведьмы, которых ты мне показала?

– Они просто… часть сюжета. Пусть они тебя не волнуют. Сказка поглотит их. А ты получишь ее благодаря истории. Разве не славно? А теперь… не пора ли нам? Мне кажется, тебе надо немного поцарствовать.

Он понял намек. Это был приказ. Он встал, взял ее за руку, и вместе они спустились в зал для аудиенций.

Лилит гордилась дожем. Конечно, оставалась еще маленькая ночная неприятность, поскольку его морфическое поле слабело, пока он спал, но это мелочи. Была еще проблема с зеркалами, в которых он отражался таким, как на самом деле, но с этим нетрудно справиться, запретив все зеркала, кроме ее собственных. И наконец, его глаза. С глазами она ничего не смогла поделать. В принципе, нет такой магии, которая может что-то поделать с глазами. Максимум, что она смогла придумать, это темные очки.

Но все равно это был триумф. Он был так благодарен. Она была добра к нему.

В конце концов, она сделала его человеком.

Ниже по течению реки от водопада – второго по высоте в Плоском мире, открытого в Год Вертящегося Краба знаменитым путешественником Ги де Йойо[12]– Матушка Ветровоск сидела у костерка, накинув полотенце на плечи, и сохла, испуская клубы пара.

– Нет худа без добра, – сказала Нянюшка Ягг. – По крайней мере, я держала наши с тобой метлы. А у Маграт была своя метла. Иначе мы бы посмотрели на водопад снизу.

– Замечательно. Прямо свет в конце тоннеля, – глаза Матушки зловеще блеснули.

– Просто небольшое приключение, – сказала Нянюшка, бодро улыбаясь. – Однажды мы вспомним о нем и посмеемся.

– Замечательно, – сказала Матушка.

Нянюшка промокнула царапины от когтей на своей руке. Грибо, подчиняясь истинно кошачьему инстинкту самосохранения, взобрался по своей хозяйке и совершил великолепный спасительный прыжок с ее макушки. Теперь он свернулся у огня, и ему снилось что-то кошачье.

На них упала тень. Это пришла Маграт, которая обшаривала берега.

– Кажется, я собрала почти все, – сказала она, присаживаясь. – Вот метла Матушки. А вот… ну да… палочка. Она через силу улыбнулась. – Вокруг по воде плавали маленькие тыквочки, так я ее и нашла.

– Я считаю, нам повезло, – подбодрила ее Нянюшка Ягг. – Слышишь, Эсме? Нам точно не грозит остаться без еды.

– И я нашла корзину с гномьим хлебом, – добавила Маграт. – Правда, я боюсь, он размок.

– Не может такого быть, я гарантирую, – сказала Нянюшка Ягг. – Нельзя размочить гномий хлеб. Ну что же… – добавила она, сев на место. – Миленький у нас пикничок, не правда ли… и костерочек, и есть, где присесть, и… Ручаюсь, в каком-нибудь Очудноземье бедняки все бы отдали, чтобы быть на нашем месте…

– Если не перестанешь излучать позитив, Гита Ягг, я не удержусь и заеду тебе по уху, – сказала Матушка Ветровоск.

– Ты уверена, что тебя не продуло? – спросила Нянюшка Ягг.

– Я обсыхаю, – сказала Матушка Ветровоск. – На внутреннем огне.

– Слушайте, мне правда жаль, – сказала Маграт. – Я же сказала, я извиняюсь.

Не то чтобы ей было за что извиняться, подумала она. Плыть на лодке не она предложила. Водопад тоже не она туда поставила. Она даже не могла заметить его появление. Да, она превратила лодку в тыкву, но не нарочно. Это с любым могло случиться.

– Еще мне удалось спасти записки Дезидераты, – сказала она.

– А, ну это очень кстати, – сказала Нянюшка Ягг. – Теперь узнаем, где именно мы заблудились.

Она огляделась. Самые страшные горы остались позади, но вокруг еще высились пики, а до вечных снегов тянулись горные луга. Откуда-то издали доносился звон козьих колокольчиков.

Маграт развернула карту, которая стала сморщенной и сырой, а краска потекла. Неуверенно ткнула в размытую область.

– Думаю, мы здесь, – сказала она.

– Это точно, – сказала Нянюшка Ягг, чьи познания в картографии были еще скромнее, чем у Матушки. – Поразительно, как мы все поместились на клочке бумаги.

– Думаю, сейчас разумнее всего следовать вдоль реки, – сказала Маграт. – Но ни в коем случае не по ней самой, – быстро добавила она.

– Мою сумку, я так понимаю, ты не нашла? – спросила Матушка Ветровоск. – У меня там были перциональные принадлежности.

– Наверное, утонула как камень, – сказала Нянюшка Ягг.

Матушка Ветровоск поднялась, как генерал, которому только что донесли, что его армия заняла в битве второе место.

– Пошли, – сказала она. – Итак, что у нас дальше?

Дальше у них был лес – темный и агрессивно-хвойный. Ведьмы летели над ним молча. Изредка среди деревьев выступали отдельные избушки. То тут, то там над пасмурной чащей возвышался утес, окутанный туманом даже в полдень. Разок-другой они пролетали мимо замков, если можно их так назвать: они выглядели так, будто их не построили, а изрыгнули из самой земли.

Подобной местности подходят определенного рода истории, в которых обычно есть волки, чеснок и испуганные женщины. Темные и алчные истории, хлопающие кожистыми крыльями под луной…

– Дер пердимонокль, – пробормотала Нянюшка.

– А что это? – спросила Маграт.

– Летучая мышь по-заграничному.

– Мне всегда нравились летучие мыши, – сказала Маграт. – Как таковые.

Ведьмы, не сговариваясь, решили лететь поближе друг к другу.

– Я проголодалась, – сказала Матушка Ветровоск. – И не желаю слышать ни слова про тыквы.

– У нас есть гномий хлеб, – сказала Нянюшка.

– И про гномий хлеб, – сказала Матушка. – Я предпочитаю что-нибудь испеченное в этом году, и ты, полагаю, тоже.

Они пролетели мимо очередного замка, занимавшего целиком вершину утеса.

– Нам бы не помешал милый городок или что-то такое, – сказала Маграт.

– Но сойдет и тот, что под нами, – сказала Матушка.

Они осмотрели его сверху. Это был не столько городок, сколько груда домиков, приютившихся среди деревьев. Выглядел он уныло, словно пустой очаг, но тени гор уже протянулись по лесу, и что-то в округе внушало мысль, что ночью тут лучше не летать.

– Что-то людей почти не видно, – сказала Матушка.

– Может, в этих краях принято рано ложиться, – сказала Нянюшка Ягг.

– Да солнце едва зашло, – сказала Маграт. – Может, нам надо было лететь в тот замок?

Все три оглянулись на замок.

– Не-е-ет, – протянула Матушка, говоря за всех. – Мы знаем, куда надо.

Так что вместо замка они приземлились на, предположительно, центральной площади городка. Где-то за домами залаяла собака. Хлопнула, закрываясь, ставня.

– Очень гостеприимно, – сказала Матушка. Она подошла к зданию повыше и с вывеской над дверью, потемневшей до нечитаемости. Пару раз грохнула в дверь.

– Открывайте! – сказала она.

– Нет-нет, так не говорят, – сказала Маграт. Она протиснулась мимо Матушки и постучала. – Извините! К вам добрые пилигримы!

– Какие это гримы мы пили? – спросила Нянюшка.

– Так надо говорить, – сказала Маграт. – Все таверны обязаны принимать пилигримов и снабжать провизией.

– Точно? – заинтересовалась Нянюшка. – Стоит это запомнить.

Дверь не открывалась.

– Дай-кось я попробую, – сказала Нянюшка. – Знаю я немножко заграничных словечек.

Она ударила в дверь.

– Отворяйтер давайт, чунга-чанга, ом-ном-ном, бистро, чтоб вас там! – сказала она.

Матушка Ветровоск внимательно выслушала.

– Это по-заграничному, да?

– Мой внучок Шейн – моряк, – сказала Нянюшка Ягг. – Ты просто не представляешь, каких слов он набрался в этих заграницах.

– Почему же, представляю, – сказала Матушка. – И надеюсь, они ему помогли больше, чем нам.

Она снова постучала в дверь. И на сей раз та открылась – очень медленно. Из нее высунулось бледное лицо.

– Извините… – начала было Маграт.

Матушка пихнула дверь. Оказалось, что обладатель лица к ней прислонялся; его ботинки скрипнули по полу, когда он мягко повалился навзничь.

– Мир вашему дому, – как бы невзначай обронила Матушка. Для ведьмы это всегда отличное приветствие. Оно заставляет людей задуматься, чего еще она могла бы принести этому дому. Люди сразу вспоминают про свежеиспеченные пироги и хлеб, и про груды старой, но еще целой одежды, про которую они могли случайно позабыть.

Но дом выглядел так, будто альтернативы миру в нем уже побывали.

В каком-то смысле это была таверна. Правда, три ведьмы в жизни еще не видели такого унылого заведения. Зато тут было людно. Более десятка бледных людей хмуро взирали на них со скамеек у стен.

Нянюшка Ягг принюхалась.

– Ого! – сказала она. – Тут уйма чеснока! – И действительно, связки чеснока висели на каждой балке. – А я всегда говорила, чеснока много не бывает. Чувствую, мне тут понравится.

Она кивнула белому как мел мужику за стойкой.

– Гутен день, майне добрый хозяин! Драй пиво нам пор фавор, живу при.

– При чем ты там живешь? – вмешалась Матушка.

– Так по-ихнему «будьте любезны».

– Ни за что не поверю, – сказала Матушка. – Ты просто выдумываешь все это на ходу.

Трактирщик, исходя из простой логики, что любой, кто к нему заходит, хочет выпить, налил три пива.

– Видали? – торжествовала Нянюшка.

– Не нравится мне, как все на нас пялятся, – сказала Маграт, пока Нянюшка бормотала с недоумевающим трактирщиком на своем неповторимом эсперанто. – А вон тот парень на меня даже ухмыляется.

Матушка Ветровоск устроилась на скамье так, чтобы как можно меньшая часть ее тела соприкасалась с сиденьем, на тот случай, если заграничностью можно заразиться.

– Я ж говорила, – сказала Нянюшка, притащив поднос, – ничего сложного. Просто ори на него, пока не поймет.

– Выглядит ужасно, – сказала Матушка.

– Чесночные колбаски с чесночным хлебом, – сказала Нянюшка. – Все как я люблю.

– Надо было заказать свежих овощей, – сказала известный диетолог Маграт.

– Я и заказала. Тут есть чеснок, – Нянюшка щедро отрезала кусок колбасы, от запаха которой накатывали слезы. – И кажется, я видела у них маринованный лук на полке.

– Правда? Тогда на ночлег нам понадобится минимум две комнаты, – проворчала Матушка.

– Три, – спешно добавила Маграт.

Она рискнула снова оглядеть зал. Молчаливые крестьяне пристально глазели на них, и в их глазах читалось нечто вроде печальной надежды. Конечно, любой, кто проводит много времени в компании Матушки Ветровоск и Нянюшки Ягг, должен привыкнуть, что на него глазеют: подобные им люди заполняют любое пространство от края до края. В этой лесной глуши наверняка нечасто бывают иностранцы. А один только вид Нянюшки Ягг, с аппетитом пожирающей колбасу, в любых краях считался бы шоу номер один, покруче ее фокуса с маринованным луком.

И все же… они так глазели…

Снаружи в чаще леса завыл волк.

Собравшиеся крестьяне поежились так синхронно, будто давно тренировались. Хозяин что-то им пробормотал. Они неохотно поднялись и вышли за дверь, стараясь держаться вместе. Старушка на миг положила руку на плечо Маграт, грустно покачала головой, вздохнула и уковыляла прочь. Но как раз к такому Маграт привыкла. Люди часто ее жалели, когда видели в компании Матушки.

Наконец к ним подошел сам хозяин с зажженным факелом и жестом позвал за собой.

– Как вам удалось объяснить ему про ночлег? – спросила Маграт.

– Я просто сказала: «Эй, сударь, шпилли-вилли престо, как обычно, номер три», – ответила Нянюшка Ягг.

Матушка Ветровоск шепотом повторила это и кивнула.

– Твой внучок Шейн, похоже, и правда немало повидал, – заметила она.

– Говорил, после этого постель обеспечена, – сказала Нянюшка Ягг.

Оказалось, тут имелось всего две комнаты, к которым вела длинная и скрипучая винтовая лестница. Одну Маграт получила себе. Даже трактирщик, похоже, на этом настаивал. Он был очень любезен.

Правда, она бы предпочла, чтобы он не запирал ставни. Маграт любила спать с открытым окном. А так в комнате стало темно и тесно.

«Ладно, – подумала она. – В конце концов, это я тут фея-крестная. Остальные меня просто сопровождают».

Она тоскливо осмотрела себя в крохотное потрескавшееся зеркальце, а затем легла и прислушалась к тому, что творилось за тонкой, как бумага, стенкой.

– Зачем отворачивать зеркало к стене, Эсме?

– Не люблю я зеркала, вечно они на меня пялятся.

– Только когда ты пялишься на них, Эсме.

После паузы раздалось:

– Так, а эта круглая штука для чего?

– Полагаю, это должна быть подушка, Эсме.

– Ха! Лично я такое не считаю подушками. Даже нормальных одеял нет. Как, говоришь, оно тут зовется?

– Полагаю, это называется дювэ, Эсме.

– Там, откуда я родом, это называется пуховым одеялом. Ха!

Снова перерыв. Затем:

– Ты зуб почистила?

И опять пауза. Затем:

– Ого, ноги у тебя ледяные, жуть, Эсме.

– А вот и нет. Удобненько и уютно.

И снова тишина. Затем:

– Башмаки! Это же башмаки! Ты же их не сняла!

– Совершенно верно, Гита Ягг, я в башмаках.

– И одежда? Ты даже не разделась!

– Нельзя быть такой беспечной в этих заграницах. Тут к тебе так и норовит залезть всякая дрянь.

Маграт устроилась поудобнее под – как его там? – дювэ и перевернулась на другой бок. Матушке Ветровоск, похоже, требовалось не больше часа сна, а вот Нянюшка Ягг могла бы захрапеть, даже сидя на заборе.

– Гита? Гита! ГИТА!

– Што-а?

– Ты не спишь?

– С-спала…

– Я слышу какой-то шум!

– Я тож…

Маграт еще поворочалась.

– Гита? Гита!

– Чо еще?..

– Я точно слышала, как кто-то бился в наши ставни!

– Не в нашем возрасте… а терь давай спааа…

Воздух в комнате с каждой минутой становился все более жарким и затхлым. Маграт встала с постели, отперла ставни и торжественно распахнула их.

Раздался рык, а затем далекий удар чего-то о землю.

В комнату полился свет полной луны. От этого ей стало намного легче, и она вернулась в постель.

Но не прошло и нескольких минут, как голоса из соседней комнаты ее разбудили.

– Гита Ягг, что ты творишь?

– Ночной перекус.

– Чего ты не спишь?

– Да что-то не спится, Эсме, – сказала Нянюшка Ягг. – Понять не могу, в чем дело.

– Так, ты что, чесночную колбасу там ешь? Я сплю в одной постели с человеком, который ест чесночную колбасу!

– Эй, это мое! Отдай…

Маграт услышала во мгле ночи стук башмаков и звук открываемых ставней в соседней комнате.

Затем ей послышался сдавленый «уфф» и еще один приглушенный звук падения.

– Мне казалось, тебе нравился чеснок, Эсме, – обиженно протянула Нянюшка Ягг.

– Колбаса хороша на своем месте, а место это – не в постели. И все, хватит болтать. Подвинься-ка. Опять перетянула на себя все дювэ.

Вскоре бархатную тишину нарушил глубокий и раскатистый храп Матушки. Затем к нему присоединилось более нежное похрапывание Нянюшки, которая куда чаще, чем Матушка, спала не одна и научилась сдерживать свой носовой оркестр. Храпом Матушки можно было колоть дрова.

Маграт натянула ужасную жесткую круглую подушку себе на уши и зарылась в постель.

Где-то внизу огромная летучая мышь пыталась снова взлететь с холодной земли. Ее уже дважды сбивали – сначала внезапным открытием ставней, а потом прямым попаданием баллистической чесночной колбасы – так что ей сейчас было весьма нехорошо. Еще одна такая неприятность, подумалось ей, и лечу обратно в замок. Все равно уже скоро рассвет.

Красные глаза блеснули, заглянув в открытое окно Маграт. Мышь изготовилась…

Ей на спину легла лапа.

Мышь обернулась.

Ночка для Грибо не задалась. Он обыскал весь дом в поисках кисок и не нашел ни одной. Он поискал грызунов – и остался с носом. В этом городе люди не выбрасывали мусор. Они его съедали.

Он пробежался по лесу, встретил пару волков, сел и скалился на них, пока они не засмущались и не сбежали.

Да, ночь выдавалась скучнейшая. До этого момента.

Летучая мышь запищала в его когтях. Маленькому мозгу Грибо показалось, что добыча попыталась во что-то превратиться, но он не терпел таких фокусов от каких-то хомяков с крыльями.

Особенно теперь, когда ему нашлось, с кем поиграть.

Орлея – город сказочный. Люди тут улыбались и радовались круглый год с утра до ночи. По крайней мере, если собирались дожить до следующего утра.

Лилит за этим следила. Конечно, люди наверняка считали, что бывали счастливы и до того, как она заменила старого барона на дожа, но то было случайное, неорганизованное счастье. Потому-то ей оказалось так легко захватить власть.

Но счастье не было образом жизни. В нем не было порядка.

Когда-нибудь они скажут ей спасибо.

Конечно, бывали и отдельные упрямцы. Иногда люди просто не понимали, как должны себя вести. Делаешь для них все возможное, правишь их городом справедливо, следишь, чтобы их жизни были наполнены смыслом и счастьем ежедневно и ежечасно, а они ни с того ни с сего бунтуют против тебя.

Вдоль стен в приемном зале стояли стражники. А еще тут были зрители. Конечно, технически именно правителю полагалось присматривать за народом, но Лилит любила, когда народ смотрит. Ложка наглядного примера стоит целой бочки наказаний.

В Орлее теперь совершалось мало преступлений. По крайней мере, того, что считалось бы преступлениями в других краях. С мелочами типа воровства тут справлялись легко, это не требовало целого судебного процесса. Куда более серьезными Лилит считала преступления против сюжетных ожиданий. Некоторые люди просто не понимали, как полагается себя вести.

Лилит держала зеркало у лица Жизни и откалывала все частицы, которые ей не подходили…

Дож развалился на троне, как куль, закинув одну ногу на подлокотник. Он так и не научился обращаться с креслами.

– А что этот натворил? – сказал он и зевнул. По крайней мере, открывать рот пошире он был мастер.

Между двух стражников скорчился щуплый старичок.

Всегда найдутся желающие служить в страже, даже в таких местах, как Орлея. Помимо прочего, за это дают шикарную форму с синими штанами, красным камзолом и высокой черной шапкой с кокардой.

– Но я… я не умею свистеть, – проблеял старик. – Я… я не знал, что это обязательно…

– Но ты же игрушечных дел мастер, – сказал дож. – А игрушечники насвистывают и напевают целыми днями. – Он покосился на Лилит. Та кивнула.

– Я не знаю ни одной… пе-песни, – сказал игрушечник. – Ме-меня не учили пе-песням. Только делать игрушки. Я обучался игрушечному делу. Семь лет был подмастерьем, пока не заслужил собственный молоточек…

– Тут написано, – заявил дож, убедительно изображая, будто читает лежащий перед ним свиток, – что ты не рассказываешь детям сказки.

1 Например, найти ту чертову бабочку, чьи крылышки вызвали все эти недавние ураганы, и заставить ее с этим завязать.

2 Кстати, люди заблуждаются насчет городских легенд. Логика и здравый смысл утверждают, что все это лишь фантазии, которые без конца пересказывают, потому что люди жаждут видеть примеры чудесных совпадений, вселенской справедливости и тому подобного. Это не так. Они постоянно случаются тут и там, когда истории скачут туда-сюда по всей вселенной. Каждый миг сотню покойных бабушек в багажниках угоняют вместе с машинами, а добрые эльзасцы давятся пальцами полночных грабителей. И все это не ограничено каким-то одним миром. Сотни самок дживпцов с Меркурия поднимают четыре маленьких глазка на своих спасителей и говорят: «Мой муж-производитель будет в шоке – это ведь был его транспортный модуль». Городские легенды – живые.

3 Точнее, отсталыми их называют другие племена, более одетые.

4 Орфографические ошибки бывают смертельно опасны. К примеру, одно божество-недоучка наслало проклятие на алчного серафима из Аль-Иби: несколько дней все, к чему тот прикасался, превращалось в Золто. Оказалось, что Золто – это имя одного гнома из горной деревни в сотне миль оттуда, так что он вдруг магически перенесся в это королевство и обрел уйму двойников. Спустя примерно двести Золт заклятие иссякло. До сих пор жители Аль-Иби славятся низким ростом и дурным нравом.

5 Это многое объясняет насчет ведьм.

6 Дезидерата передала через Старую Мать Дисмасс записку с извинениями за отсутствие по причине смерти. Ясновидение помогает очень четко управлять своим графиком.

7 Нянюшка Ягг понятия не имела, что значит кокетничать, но рискнула бы угадать.

8 Взять, к примеру, учение мадам Космополит, весьма популярное у молодежи горного народа, живущего в тайных лощинах среди вечных снегов Овцепикских гор. Презрев наставления своих старейшин, которые одеваются в оранжевые балахоны и крутят молитвенные барабаны, они то и дело отправляются за тридевять земель, в туманный равнинный Анк-Морпорк, в дом номер 3 по улице Щеботанской, чтобы причаститься мудрости мадам Мариэтты Космополит, местной швеи. Никто не знает, зачем это им, ведь они не понимают ни бельмеса из ее слов или, что чаще, гневных криков. Видимо, такова притягательность этой уже упомянутой дальней мудрости. Многие бритоголовые монахи возвращаются потом в горные скиты, чтобы медитировать на странные мантры, которыми их удостоили, например «Отвалите!» или «Если я снова увижу, как за мной следит хоть один из вас, черти оранжевые, он у меня отведает тумаков, ясно?» и «Да что вы, придурки, вечно тут толпитесь и пялитесь мне на ноги?» Они даже создали новый вид единоборства на основе своих впечатлений – искусство невнятно орать друг на друга, а затем пытаться огреть соперника метлой.

9 Однажды Матушка Ветровоск устроила ему допрос с пристрастием, и, поскольку от ведьмы секретов не утаишь, он скромно признался: «Да что там, мэ-м, ничо такого не делаю, просто беру конягу под уздцы и хрясь ему молотом промеж глаз, пока не опомнился, а потом шепчу, значица, ему на ухо: “Токмо рыпнись, гад, и я твои яйца по наковальне размажу ужо, ты меня знаешь”».

10 У наиболее консервативных гномьих племен нет местоимений женского рода типа «она» или «ей». Как нетрудно понять, ухаживания у гномов – крайне деликатный процесс.

11 Ну, не то чтобы часто. Не ежедневно, конечно. По крайней мере, не везде. Но наверняка в некоторых холодных странах люди нередко говорят: «Ох уж эти эскимосы! Что за народ! Пятьдесят слов, означающих „снег“! Как тебе такое, а? Поразительно».

12 Конечно, десятки гномов, троллей, туземцев, охотников и просто заблудившихся бедолаг ежедневно открывали его тысячелетиями. Но они не были путешественниками, так что не считается.

Продолжить чтение