Сказки ведьминого сада

Глава 1.

Всё началось с рекамье.

Но Софочка об этом, конечно же, не догадывалась. К своему пятидесятилетию она подкатывала с изрядной долей здорового скептицизма и целым ворохом давно уже разбитых иллюзий. Да, она именно подкатывала. Так она саму себя ощущала последние несколько лет. Лёгкость и грациозность её походки улетучились самым коварным образом, она и не заметила, когда это произошло. И теперь Софочка по жизни не шла, а именно катилась. О нет, совсем не в пугающую неизвестность и вовсе не по наклонной плоскости. Всё в её жизни было до обидного известно. Устойчиво, понятно и тщательно распланировано.

Сказать откровенно, она и Софочкой себя не очень-то ощущала. Софья Брониславовна – так к ней обращались коллеги и благодарные клиенты. Имя прямо-таки ужасало своей громоздкостью и неприятной тяжеловесностью. Как, впрочем, и нынешнее отражение в зеркале.

Больше всего ей самой нравился период, когда она была просто Софьей. Это имя не громыхало отчеством, оно словно лилось и струилось мягким воздушным потоком. Так её с раннего детства называла бабушка – выходило у неё это немного манерно, по-старомодному трогательно и уютно.

Собственно говоря, Софьей она перестала быть лет десять назад. Как-то вдруг и сразу круг её общения разделился на тех, кто принялся называть её исключительно Софочкой, и тех, для кого она превратилась в Софью Брониславовну.

– Что ж, видимо, это возраст, – уныло вздохнула она и приняла досадную перемену как неизбежность.

Однако во время своих увлекательных внутренних монологов – а случались они частенько – она по-прежнему оставалась Софьей. И да, имя произносилось непременно с особой бабушкиной интонацией.

До юбилея оставался примерно месяц, когда Софочка решила порадовать себя роскошным подарком. Настоящим. Таким, чтобы не кому-то хвастаться – ах, взгляните, что за прелесть я приобрела, – а таким подарком, который бы, наоборот, хотелось ото всех спрятать. Уберечь от чужих взглядов. И наслаждаться им самой, и любоваться до бесконечности.

– Это должна быть Вещь с большой буквы, – сказала себе Софочка, и вооружившись этим лозунгом, приступила к поискам.

Она быстренько отмела все стандартные, но такие милые женскому сердцу варианты вроде ювелирных украшений, изысканных фарфоровых статуэток и брендовых сумочек с ласкающими взор логотипами. Всё это было слишком банально. А душа требовала нечто восхитительно бесполезное, но от того не менее ценное.

Первые пару недель поиска Софочка пребывала в приятном возбужденном состоянии. О, она наслаждалась процессом. Но всё было не то, всё не то… Дни шли, идеи заканчивались, новые находки не цепляли ни своим видом, ни содержанием, и где-то за неделю до дня рождения радостное предвкушение сменилось у неё на лёгкую серенькую апатию.

– А, – махнула рукой Софья, – тогда просто закончу ремонт в квартире. Куплю наконец-то новую мебель. Давно пора. А то, ишь ты, нафантазировала себе глупостей всяких…

С этими вполне здравыми, не отдающими привычной безнадежностью мыслями она прожила ещё несколько дней – ровно до тех пор, пока к ней на работу не заявился один весьма странный субъект.

Работала Софочка в небольшом магазинчике – настоящем царстве винтажных безделушек. Здесь продавалось всё. Зайдя в совершенно обычную дверь на первом этаже ничем не примечательного административного здания, покупатель мгновенно переносился в прошлое. Витрины и полки не очень большого, в общем-то, помещения были забиты до отказа. Старые открытки, виниловые пластинки, слегка потрёпанные книги, детские игрушки, нарядные ёлочные украшения, наивные и трогательные фигурки из фарфора, кружевные воротнички, немного вычурные заколки для волос, дамские чулки, бусы и браслеты, коллекционные редкие монеты, сливочники, молочники, шкатулки… Всё это некогда было чьей-то жизнью, являлось повседневной рутиной, или же, наоборот, долгожданным и дорогим подарком. Ну, а теперь хранилось на полке – бережно упакованное, осмотренное, подписанное и учтённое под своим инвентарным номером.

Софочка заведовала административной частью. По факту она была вторым человеком после начальника, но в виду немногочисленности сотрудников и специфичности самого заведения, ей частенько приходилось вникать и в дебри бухгалтерии, и заменять временно отсутствующих продавщиц. А в непогоду брать швабру в руки и самоотверженно бороться с упорно возникающими лужицами у входной двери.

– Бог в помощь, – услышала она за спиной скрипучий старческий голос, когда тихонько чертыхаясь на московскую слякоть, орудовала шваброй вдоль прилавка.

Повернувшись к посетителю, Софочка онемела. Сначала она подумала, что стоящий в дверях пожилой мужчина просто надел на себя женское пальто – настолько нелепый у него был вид. Когда первое оцепенение прошло и Софочка всё же смогла оторвать свой взгляд от некогда роскошного, а ныне порядком облезлого лисьего воротника, она заметила удивительную антикварную трость, на которую опирался посетитель. Его покорёженные артритом пальцы сжимали огромный резной набалдашник в виде головы чёрного пуделя. И Софочка могла бы поклясться, что пудель ей подмигнул. А потом злобно оскалился. Потрёпанная лисица, висящая на пальто головой вниз, тоже не осталась в долгу – она приподняла свою хитрую морду и ощетинилась.

– Давление что-ли, – испуганно пробормотала Софочка и поспешно обойдя витрину, присела на маленькую табуреточку.

Восстановила дыхание, прокашлялась и повернулась к старику.

– Добрый вечер, вас что-то конкретное интересует? – громко и внятно спросила она.

– Надеюсь, я не очень вам помешал? – мужчина вежливо улыбнулся, и с явным усилием опираясь на трость, подошёл поближе к заставленной витрине.

Софочка снова увидела перекошенную от злобы морду пуделя и машинально подумала о том, что в помещении-то она сейчас одна одинешенька. Продавщица отпросилась домой пораньше, курьера она сама недавно отправила доставить покупателю милый чайный сервиз в крупный горох, а бухгалтерша вообще приходит к ним только раз в неделю.

«Ну, что за глупости, – укорила себя Софочка, – этот щуплый старикашка вмиг рассыпется, даже если я его просто случайно задену»

– Конечно, не помешали, – бодро ответила она. – Я буду рада вам помочь. Желаете что-нибудь посмотреть?

– О, благодарю. Я переживал, что ненароком отвлёк вас от уборки.

Тут Софочка заметила, что до сих пор крепко сжимает в руке швабру. Как будто собралась ею обороняться. Фыркнув, она поднялась с табуретки, прислонила швабру к стене и стараясь не выдавать своего раздражения, произнесла:

– Всё в полном порядке. Слушаю вас.

Посетитель неуверенно осмотрелся, на несколько секунд задержался взглядом на окне – за стеклом вальсировали огромные пушистые снежинки – потом сделал ещё один шаг к витрине и сказал:

– Видите ли, я пришёл не за покупкой. Совсем забыл представиться – меня зовут Рудольф. И прошу простить великодушно, если я ввёл вас в заблуждение относительно цели своего визита. Я вовсе не покупатель, а совсем наоборот. Я пришёл продать вам одну чудную вещицу.

Софочка с облегчением выдохнула. Теперь всё понятно, это всего лишь ещё один незадачливый продавец. Пришёл разведать обстановку. И вряд ли он сейчас что-то принёс для продажи. Обычно такого рода потенциальные продавцы долго ходят вдоль полок с выставленным товаром, внимательно разглядывают, щурят глаза, с осуждением качают головой, и только после этого незатейливого ритуала начинают задавать наводящие вопросы. Чаще всего предлагаемые ими для реализации предметы оказываются не особо интересными, а вот их ожидания по поводу назначенной цены весьма и весьма завышенными. Однако, бывают исключения.

– Я вас поняла, Рудольф. Расскажите мне подробнее, что именно вы бы хотели отдать на реализацию в наш магазин, и тогда я смогу назвать вам примерную стоимость. Более точные цифры, как вы понимаете, я смогу озвучить только после детального осмотра конкретной вещи.

Старик удивлённо вскинул брови.

– Зачем же рассказывать? Давайте я сразу покажу!

Теперь удивилась Софочка.

– Даже так? Отлично, показывайте, что там у вас, – сообщила она и положила на поверхность витрины подушечку из мягкого чёрного бархата.

Софочка была абсолютно уверена, что Рудольф сейчас извлечёт из потайных карманов своего диковинного пальто какой-нибудь прелестный перстенёк, изящную браслетку со сломанным замком, ну или в крайнем случае видавшие виды карманные часы на цепочке. Что он там ещё может выудить? Не медный самовар ведь.

– Ох, боюсь, я опять не точно выразился. Временами я бывают непростительно косноязычен. Дело в том, что моя вещь на улице, я оставил её возле входа. Согласитесь ли вы выйти посмотреть? – с виноватым видом произнёс старик.

Лисица на его огромном воротнике немедленно скорчила жалостливую гримасу. Пудель остался холоден и безразличен. Он даже чуть прикрыл глаза.

«Тьфу ты, что за чертовщина. Погода меняется наверное» – тоскливо пронеслось в голове Софьи.

– Вообще-то габаритные предметы мы не принимаем… Ну да ладно. Пойдёмте, – устало сказала она вслух, – пойдёмте посмотрим…

А про себя добавила: «И закончим уже с этим дурацким недоразумением».

Софочка вежливо подождала, пока экстравагантный посетитель шаркающей походкой добрался до двери, приоткрыл её одной рукой, и неловко опираясь на трость другой рукой, боком протиснулся на улицу. Она вышла следом. И застыла.

Январский колючий ветер, спускающиеся на город сумерки, летящий прямо в лицо снег – ничего из этого Софочка не заметила и не почувствовала. Потому как чётко напротив дверей, в искрящемся ореоле падающих снежинок и в мягком оранжевом свете уличного фонаря стояла она – та самая Вещь с большой буквы, смутные мечты о которой терзали Софочку все эти последние недели.

– О! – вырвалось у неё.

– Это рекамье, – поспешно сообщил за её спиной тихий старческий голос.

Голос почему-то сильно дрожал от волнения, но Софочка не обратила на это внимания. Она жадно разглядывала и буквально впитывала в себя полинявшую шелковистую обивку цвета весенней болотной воды, грациозно закруглённый длинный подлокотник тёмного дерева; и на секунду ей даже показалось, что падающий снег в знак высшей степени уважения облетает Вещь по кругу, не решаясь уронить на её драгоценную поверхность хоть каплю влаги.

Рудольф же затянувшееся молчание Софочки расценил по-своему.

– Рекамье – это такой антикварный диванчик, разновидность кушетки, – принялся он объяснять. – Появилось во Франции в самом начале девятнадцатого века, и…

– Я знаю что это такое, – нетерпеливо перебила его Софочка.

Продолжая с благоговением рассматривать Вещь, она лихорадочно соображала как быть дальше. Мысли крутились в её голове с бешеной скоростью.

«Так, обивочная ткань сохранилась почти без утрат, дерево в хорошем состоянии, скорее всего – дуб, видна резьба и рисунок… Чёрт возьми, да состояние кушетки просто отличное! Сколько же этот Рудольф захочет за неё получить? Надо попробовать договориться со стариком в обход магазина… Иначе, с учётом всех наценок и налогов… О, нет, тогда стоимость будет слишком для меня высока! А понимает ли он сам, какова настоящая цена такого рекамье?»

Сделав глубокий вдох и выдох, Софочка придала своему лицу как можно более равнодушное выражение, и развернувшись в сторону старика, произнесла:

– Ну, шёлк местами совсем истончился…

И осеклась.

– Эй, вы где? Рудольф!

Софочка в недоумении покрутила головой, после чего с минуту растерянно потопталась на месте, потом не спеша прошлась вокруг рекамье в одну сторону и в другую, снова посмотрела по сторонам и наконец сообразила, что таинственного посетителя и след простыл. Самым же странным оказалось то, что следов не осталось в буквальном смысле этого слова. Возле входной двери в магазин, где только что стоял Рудольф, лежал белый снег – плотным и ровным слоем. Дорожка следов виднелась лишь от Софочкиных сапог с небольшим квадратным каблучком.

– Не может быть, – пробормотала она, – куда он делся-то? Как испарился…

Из-за угла вылетел особенно промозглый порыв ветра, и Софочка поёжилась – на улицу она вышла лишь накинув пальто на свою тонкую блузку, без шарфа и перчаток. Запахнув поплотнее пальто, она воровато оглянулась по сторонам, подхватила вожделенную кушетку с одного края и бережно подтащила её к двери магазина.

Спустя полчаса, уже сидя в уютном тепле, и любуясь на спрятанное за прилавком сокровище, Софочка пила свой любимый чай с чабрецом и прикидывала как бы уговорить таксиста помочь ей с доставкой рекамье до дверей квартиры.

Да, всё началось именно с рекамье.

В восемь часов вечера Софочка закрыла магазин и вызвала такси, предварительно объяснив диспетчеру, что везти придётся слегка негабаритный предмет мебели.

Предмет разместился фактически поперёк салона автомобиля. Ехавшая на переднем пассажирском сидении Софочка каждые пять минут кидала встревоженный взгляд назад и критически оглядывала своё сокровище. И как минимум два раза она заметила еле уловимое, рассеянное свечение, исходившее от выцветшей обивочной ткани.

«Это луна, – почему-то решила Софья, – она светит в окно, а шёлковые нитки, которыми вышита ткань, бликуют от лунного света. Всё просто, и никакой мистики».

Да, луна в этот вечер шалила. Полная, молчаливая, колдовская…

Рекамье Софочка поставила в спальне, освободив место возле окна. Стул и этажерка с комнатными цветами, стоявшие там раньше, дружно переехали в соседнюю комнату. Поужинав на скорую руку, Софочка принялась за чистку антикварной французской кушетки. Она вооружилась мягкой щёткой, влажной губкой и кучей бумажных салфеток. Нацепив на нос очки и усевшись прямо на пол, бережно, едва касаясь, провела пальцами по изящно изогнутому старому дереву и тихонько вздохнула. Ей не верилось, что это чудо принадлежит ей. Странный какой-то вечер сегодня получился, что и ни говори. Старик этот чудной – Рудольф… Чего только стоит одно имя, теперь уж так, поди, никого не называют. И куда он исчез – непонятно.

Размышления Софочки перебил резкий телефонный звонок. От неожиданности она неловко качнулась и чуть не завалилась на бок. Пыхтя, она поднялась с пола и взяла свой телефон.

Звонила Женька.

– Привет! Слушай, я буквально на пару минут. Насчет завтра. У нас всё в силе? – голос на том конце провода то звенел в трубку, то терялся в каких-то посторонних шумах.

– Привет, Жень. Конечно, в силе. Столик уже давно забронирован. Так что, в шесть вечера жду тебя с роскошным подарком и с не менее роскошным букетом цветов, – с улыбкой ответила Софочка.

В ответ что-то забулькало, раздался пронзительный детский визг, переходящий в басовитый и громогласный рёв.

– Что? Ой, прости, у меня внуки сейчас, половину не слышу… В шесть, да?

– Да, да, в шесть. Приходи! – крикнула в трубку Софочка.

Рёв прекратился, но появилось дребезжащее металлическое звяканье.

– Ты зачем монеты в раковину бросаешь, засранец ты этакий?!

Рёв немедленно возобновился.

– Софочка, прости, дорогая… Я с ума сойду с ними, – с тяжёлым вздохом пожаловалась Женька.

– Да всё в порядке. Надолго они у тебя?

– Завтра к обеду зять заберёт. Надеюсь. Ты сама как? Готова к круглой дате? Или снова отметим восемнадцать? – хихикнула Женька.

– Как можно быть готовой к таким датам… Хотя, знаешь, я сегодня получила совершенно неожиданный подарок. Ты не поверишь, но я стала обладательницей настоящего французского рекамье! Это такая кушетка. Не знаю, как тебе попроще объяснить…Диванчик маленький, оттоманка…

– Какая ещё атаманша?

В трубке грохотало и повизгивало. Повизгивало на заднем фоне, а вот грохот, казалось, происходил непосредственно в Софочкином ухе.

– А, ладно, Жень, – сказала она, прорываясь сквозь шумы, – завтра тебе всё объясню. Приходи, буду ждать!

– Да, до завтра!

В отличии от одинокой Софочки, у Женьки имелось два мужа – бывший и нынешний, двое взрослых детей и двое внуков. Трёхлетнюю девочку и пятилетнего мальчика подкидывала матери старшая дочь. Не часто, но регулярно. Женька внуков своих любила, баловала, искренне по ним скучала, и так же искренне радовалась, когда их от неё забирали.

После разговора Софочка ещё минут пять слышала в своём левом ухе визг, громыхание и прочие раздражающие звуки, безошибочно свидетельствующие о том, что в доме находится как минимум один маленький ребёнок.

Она снова уселась напротив рекамье, и взяв в руку салфетку, протерла ей грациозную волну длинного подлокотника. Полюбовалась.

И онемела.

Обивка засветилась. Старая ткань не просто переливалась нежными акварельными полутонами, она щедро разливала своё сияние по стене, окну и даже части потолка.

Софочка отпрыгнула на метр, причём не вставая с коленок. Нет, с её внушительной комплекцией и полным отсутствием физической подготовки это было почти невозможно, но она именно отпрыгнула. Затем проворно поднялась на ноги и спряталась за прикрытой дверью спальни. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Софочка сосчитала до десяти и бесстрашно заглянула внутрь.

Антикварная французкая кушетка рекамье освещала своим рассеянным светом уже добрую половину спальни. Оттенок оказался невероятно мягким и чарующим, но точный его цвет определить было невозможно. Холодная бледная бирюза сменялась на зелёную пастель, та в свою очередь превращалась в лазурный, а потом в перламутрово-жемчужный цвет.

– Зачем я притащила её домой? – ужаснулась Софочка. – И откуда вообще взялся этот Рудольф, хотела бы я знать…

Она так и стояла в дверях спальни, не решаясь сделать шага в какую-либо сторону. Колдовское свечение притягивало её взгляд и как будто лишало сил, но при этом удивительным образом оставляло в голове полную ясность. В конце концов, Софочка заставила себя сделать пару крошечных шагов назад. Попятившись, она плотно закрыла за собой дверь спальни, и развернувшись, быстренько ушла на кухню. Там, присев на табуретку, она попробовала хоть как-то успокоиться.

«У меня всегда накануне дня рождения плохое самочувствие и депрессивные мысли. Это нормально. Завтра у меня юбилей и завтра я буду в норме. А пока мне надо как следует выспаться, поэтому я сейчас встану и переносу рекамье в гостиную, после чего разберу постель и лягу спать. Да. И завтра я ещё посмеюсь над своим глупым воображением. В конце концов, я взрослая, без двух минут пятидесятилетняя женщина, и я не верю в какие-то там чудеса и прочие безумства. Раньше верила, теперь нет… Пусть моё время уже прошло, но зато жизнь у меня устоялась, я сама себя обеспечиваю и всему знаю цену. А это… Это всего лишь запоздалое проявление угрызений совести. Как ни крути, а вещицу я себе присвоила незаконным способом. Поэтому и мерещится теперь всякое. Да, именно так»

Не то чтобы Софочку успокоили или убедили её собственные увещевания, но по крайней мере они позволили ей без дрожи в коленках подойти к двери спальни и открыть её.

Свечение осталось, но как показалось Софочке стало менее насыщенным. Слегка воспрянув духом, она решительно подошла к кушетке и резко ухватив её за один край, выволокла в гостиную. Задвинула в дальний угол, и не оборачиваясь, поспешно вернулась в спальню. Не забыв запереть дверь на замок.

– От кого я закрываюсь? – сердито пробормотала Софочка. – От рекамье?

Ночью ей было душно, жарко, хотелось пить. Проснувшись в очередной раз, она не выдержала и вышла из спальни. Свечение стало ещё меньше. Почти не заметное даже в темноте.

– Ну и хорошо, – с удовлетворением отметила Софочка.

Она уже почти дошла до кухни, когда услышала за спиной еле уловимый шорох. Или шелест. Пожалуй, больше всего звук походил на шелест осенних листьев. Спина Софочки покрылась мелкими капельками холодного липкого пота. Шелест нарастал. Теперь он напоминал переливающуюся воду в небольшом горном ручье.

Почему ноги понесли её обратно в гостиную – Софочка не могла объяснить ни сейчас, ни потом, но дойдя до злополучного рекамье она совершенно ясно и чётко услышала прозвучавшее слово. Голос не принадлежал ни мужскому, ни женскому. И слово было не слово вовсе, а скорее полувздох, полушёпот.

– Лилит, – вздохнуло рекамье. – Лилит…

Мужество окончательно покинуло Софочку, и тихо ахнув, она тут же лишилась чувств. Рассвет своего пятидесятилетия она встретила на полу гостиной, на пушистом ярком коврике с модной нынче геометрической расцветкой.

Глава 2.

Лилит не всегда была ведьмой.

Когда-то давно, Лилит слыла самой милой, красивой и добросердечной девушкой. Не только в своей небольшой горной деревушке, но и по всей обширной округе.

Она росла сиротой – мать бросила её совсем крохой, подкинув в корзинке своим дальним родственникам. Кроме плачущего ребёнка в корзинке обнаружилось несколько тончайших батистовых пелёнок, новое шерстяное одеяльце и сложенный в несколько раз лист бумаги с одним единственным словом – именем младенца. Об отце же вообще ничего не было известно. Но судя по рассказам тётушки, чёрные как смоль волосы Лилит достались ей именно от отца. А вот глаза – прозрачно голубые, словно два хрустальных кусочка июльского неба – были точь-в-точь как у матери.

В приёмной семье Лилит любили. Бездетная тётушка Мария – троюродная сестра непутевой матери Лилит – подарила несчастному брошенному созданию всю любовь и нежность, которые переполняли её доброе сердце. В доме так же жил отец Марии – пожилой, но ещё крепкий мужчина. Вдвоём они держали торговую лавку со всякой всячиной, и с этого дохода жили.

Девочка с раннего детства отличалась удивительной памятью и любознательностью. К семи годам она легко выучилась грамоте, а с восьми начала по мере возможностей помогать Марии в лавке.

Жители деревни обожали маленькую черноволосую продавщицу. Лилит всех встречала с улыбкой. Каждому зашедшему она непременно уделяла время, внимательно слушала, сочувствовала или радовалась, искренне сопереживала. В лавку стали заходить просто так – «поболтать с милой Лилит», но неизменно выходили с покупкой. К тому же, ассортимент товаров был настолько широк, что обязательно находилось что-нибудь нужное. Здесь продавались плетёные корзинки всех размеров, гребни и щетки для волос, домашнее терпкое вино в тёмных бутылках, аптекарские травы, сушёные фрукты, отрезы тканей, бумага для письма, мелкая кухонная утварь, книжки, свечи…

Доходы от продаж росли, и Мария, посовещавшись с отцом, решила открыть скромную пекарню. Прямо у входа в лавку поставили три деревянных столика и несколько крепко сбитых табуретов. Над окном десятилетняя Лилит старательно вывела синей краской надпись «Пекарня у Марии». Мебель вырезал из дерева отец Марии. К процессу он подошёл творчески – на толстых ножках столов появились грубоватые завитушки и нехитрый резной узор.

Предлагаемые блюда в новой пекарне не отличались особым разнообразием, но всегда пользовались популярностью у неизбалованных местных жителей. Подавали здесь освежающие лимонады, чёрный кофе и пироги с ягодами, грибами, тыквой и рыбой. По воскресеньям и праздникам наливали пиво и вино.

Но главным блюдом, точнее напитком, с первых дней работы пекарни стал чай. Его всегда готовила Лилит. Начиная с конца февраля – с первых набухших почек и едва раскрывшихся пронзительно зелёных листьев, она бродила по лесу и собирала будущие ингредиенты для своего чая. Лес в их краях, надо сказать, был весьма условный, ведь деревня располагалась в холмистой местности, а ближе к горизонту холмы и вовсе превращались в горы – красивые, холодные, неприступные.

За травами Лилит уходила к дальнему и самому высокому холму. Его так и называли – Дальний. Вдоль его пологих склонов начиналась не очень густая рощица, простиравшаяся вплоть до подножия величественных и таинственных гор. Но так далеко Лилит не забредала, да это было и не к чему – всё необходимое она легко и быстро находила возле склонов Дальнего. Здесь, среди тонких сосен, растущих вперемешку с лиственными деревьями и пышными низкорослыми кустарниками, прятались очаровательные лесные лужайки. И нигде в округе, а может даже и за горами не встречалось такое богатое разноцветье трав.

Иногда Лилит отправлялась в противоположную от холма сторону, где собирала нужные ей растения в безлюдной заболоченной местности вдоль старого ручья. Марии совсем не нравилось, что Лилит ходит к тем болотам – это опасно сразу по двум причинам. Во-первых, зыбкая топь обманчива и девочка могла запросто провалиться в трясину, а во-вторых, места там и правда были глухими, давно заброшенными, и имели дурную славу. Старожилы рассказывали, что когда-то в быстрой горной речке, ставшей теперь худосочным ручьём, утопили сразу нескольких женщин, обвинённых в колдовстве. Ведь всем известно, что истинные ведьмы в воде не тонут, вот и этих несчастных бросили в речку, дабы убедиться в их дьявольской сущности. Предварительно, конечно же, связав им руки и ноги тяжелыми железными цепями. Трёх женщин через сутки нашли мёртвыми в небольшой тихой заводи далеко за пределами деревни. А вот последняя четвёртая – молодая совсем девушка – так и не отыскалась. Говорили, что сразу после этого случая местные стали замечать, как в полнолуние по берегу речки бродит тоненькая женская фигурка в белых развевающихся одеждах. Она якобы заманивала своей юностью и невинным видом сбившихся с дороги путников и коварно отбирала их души.

Ну, старым байкам Мария не очень-то верила, да и страшное время охоты на ведьм уже миновало, а вот провалиться в болото – это была вполне реальная угроза. Лилит, приоткрыв рот, слушала эти страшилки, послушно кивала головой и обещала тётушке больше не появляться в тех местах. Но, разумеется, появлялась. Просто заходила к ручью с другой стороны, чтобы никто из соседей случайно не заметил её и не рассказал Марии. Хотя, Мария и без того догадывалась, что добродушная, но не по годам сообразительная девочка сможет найти способ обвести её вокруг пальца.

Однажды, гуляя в поисках нужной травы вдоль ручья, Лилит наткнулась на незнакомую ей пожилую женщину. Та стояла возле калины и спокойно собирала в свой передник ярко-бордовые, глянцевые ягоды. Точно также пару дней назад, только с другого куста калины на противоположном берегу ручья собирала ягоды сама Лилит. Сейчас ведь самое время для их сбора.

Женщина явно заметила приближение девочки, но с места не сдвинулась. У её ног примостились две большие плетёные корзинки, до верху наполненные какими-то травами, ветками, скрученной корой и даже пучками мха. Лилит остановилась в нерешительности, в ней яростно боролись два сильных чувства. С одной стороны, ей было не по себе, всё же много чего жуткого люди болтают про эти болота, да и тётушка сто раз её предупреждала… Но до чего же любопытно узнать зачем эта странная женщина положила в свою корзину вон ту неказистую на вид сорную траву… А кора? Для своего чая Лилит использовала только дубовую кору, но эта точно не дубовая. И вот эти противно сморщенные грибы, для каких целей? Да, эта женщина знает о дарах леса гораздо больше, чем все остальные жители деревни!

Посомневавшись ещё с минуту, Лилит храбро улыбнулась, и подхватив подол своей длинной юбки, почти вприпрыжку подбежала к незнакомке.

Так она познакомилась с колдуньей.

Лилит тогда исполнилось двенадцать лет и женская красота её только начала расцветать, но быстро менявшаяся внешность не смущала девочку. Она была целиком поглощена новыми знаниями, открывающими перед ней огромный удивительный мир природы. Своё знакомство с колдуньей Лилит предусмотрительно скрыла от Марии. Вынужденная ложь тяготила её, но она понимала, что тётушка такого сомнительного знакомства не оценит. Ведьм, их злых приворотов и пугающих магических способностей боялись до сих пор. А объяснять всем, что Анна – так звали колдунью – занималась исключительно безопасной натуральной магией и целительством, было делом неблагодарным, да и непосильным для двенадцатилетнего ребёнка.

– У каждой травы своё время сбора, – учила Анна девочку. – Не только месяц, но и время суток играют важную роль. Прошёл ли накануне дождь, выпала или нет за ночь обильная роса, когда наступила засуха – всё имеет значение. И самое главное. Запомни, от того при какой Луне – растущей или убывающей – ты собрала растения будет зависеть и конечный результат их применения.

Лилит оказалась ученицей способной и прилежной. Слова Анны она впитывала словно губка и не раз ловила себя на мысли, что новые знания вовсе не новые, а как будто бы давным-давно позабытые и вот теперь внезапно всплывающие в её памяти. Ощущение неожиданно появляющихся воспоминаний было удивительным и щемяще приятным. Однажды она поделилась этим наблюдением с Анной.

– Всё верно, именно так ты и должна чувствовать, – тихо сказала та после некоторой паузы. – Послушай меня, девочка. Я родилась в настолько мрачные и тёмные времена, что даже солнечный весенний день иногда казался непроглядной ночью. Да, спустя десятилетия всё изменилось. Но какой ужасной ценой! Ценой сотен загубленных невинных жизней и тысяч сломленных судеб. Поверь мне, Лилит, люди никогда не смогут принять тебя в свой круг, если ты имеешь смелость чем-то от них отличаться. Например, носишь красную юбку, вместо общепринятой серой. Или у тебя от рождения рыжие волосы и ты не прячешь свои роскошные кудри под невзрачной косынкой или благопристойным белым чепцом.

– Но я не понимаю, – растерянно произнесла Лилит. – Я ношу такие же платья, как и все… И волосы у меня обычные чёрные. Такие волосы у половины наших девушек. Правда, мои больше блестят. Но это из-за отвара сушёных ягод рябины, которым я их ополаскиваю…

– Не перебивай, Лилит, дослушай. Это важно. Дело совсем не в рябине. А в том, что ты не такая как все. Ты по факту своего рождения другая. Разве сама ты этого не чувствуешь?

– Ну, иногда мне кажется, что я всё же немного отличаюсь от остальных.

– Немного, – грустно усмехнулась Анна. – Ты добрая и искренняя девочка, а твоё сердечко создано для радости и любви. Не забывай об этом, Лилит. Но помни также, что и твоя тёмная сторона обязательно себя покажет, ты не сможешь от неё сбежать или спрятаться. Поэтому не пугайся и не злись, а просто прими темноту как неотъемлемую часть себя. Прими свою тёмную сторону наравне со светлой. Пообещай мне, что так и сделаешь, когда придёт время.

– Хорошо. Я обещаю.

Лилит не совсем поняла о какой темноте идёт речь, но сразу как-то притихла, и до вечера того дня больше ни о чём Анну не спрашивала. Анна же наоборот говорила без умолку, поясняя лечебные свойства и способы приготовления разных травяных настоев и отваров. Объясняя и показывая, она изредка кидала на девочку обеспокоенные взгляды, но в каждом из них читалась не только тревога, но и надежда, и гордость, и спокойная уверенная радость.

Анна действительно была счастлива от того, что нашла себе наконец достойную ученицу. Талантливую преемницу, которой можно без страха передать все свои драгоценные знания и десятилетиями накопленный бесценный опыт.

То, что Лилит от рождения является ведьмой, Анна догадалась очень быстро, в первые дни их знакомства. Она увидела, как под руками девочки начавший вянуть от дневной жары белоснежный цветок ипомеи вдруг ожил, поднялся и вновь раскрылся. А луноцвет, цветущий днём – такое чудо возможно только в руках настоящей ведьмы. Спустя пару дней, когда Лилит для удобства подвязала узлом свою длинную юбку, Анна заметила на левой ноге девочки, с внутренней стороны небольшое родимое пятно в виде звёздочки. И теперь уже никаких сомнений в истинном происхождении Лилит не оставалось.

Сама Анна ведьмой не была, а своему искусству целительства и природной магии она научилась давным-давно. Ещё будучи ребёнком, она случайно попала в услужение к одному знатному господину. Тот был уже стар, одинок и имел в своём доме прекрасную библиотеку. Он обучил маленькую Анну грамоте, а после чего предоставил ей свободный доступ к своим бесчисленным книгам. Через несколько лет он помер и способную девочку, умеющую читать и писать, забрала к себе женщина, живущая недалеко по соседству. Вот она как раз и занималась магией, причём всеми её видами. Чего только не насмотрелась Анна, пока работала служанкой у той колдуньи.

Женщина обучать Анну своему таинственному ремеслу вовсе не собиралась, наоборот, она её использовала только лишь как расторопную, но молчаливую помощницу. На подхвате – подай, принеси, запиши, убери, ну и в том же духе. Однако Анна не растерялась, она отлично понимала, что у такой бедной и безродной девушки, как она, шансов прожить более-менее обеспеченную жизнь крайне мало, поэтому начала тщательно записывать всё услышанное и увиденное. Тайком, разумеется. Тогда она ещё не осознавала, что таким образом приступила к написанию своего собственного гримуара – книги заклинаний, заговоров и магических ритуалов.

Надо сказать, что для колдовства те времена были не самые лучшие. На ведьм охотились, их преследовали, топили в воде, жгли в огне. Костры инквизиции пылали повсюду. Любую невинную женщину могли обвинить в колдовстве. Будь то юная девушка, вздумавшая пройтись по улице в новых красных башмачках, или же почтенная мать многочисленного семейства, которая в неудачное время зашла к соседке, а у той после её визита вдруг перестали нестись все куры. А уж яркие рыжие волосы, зеленые глаза и необычной формы родинки априори считались дьявольской отметиной. Страшные времена стояли – мрачные, тяжёлые и беспросветные от стелющегося над городами и деревнями дыма костров.

Но Анна умудрилась ни разу не попасться, и даже подозрений на себя не навлекла. Свои чуть золотистые волосы она предусмотрительно подкрашивала специальным настоев болотных трав, дабы не привлекали чужое внимание неподобающим блеском. Одежду выбирала себе самых пуританских расцветок и фасонов. Без надобности по улицам не шастала, с соседями общалась ровно столько, сколько требовалось для поддержания минимальных дружеских связей. И колдовала потихоньку.

А вот женщина, взявшая к себе Анну в качестве прислуги, спустя восемь лет попала-таки в руки правосудия и была заточена в местную тюрьму по обвинению в колдовстве. Условия содержания там оказались настолько ужасными, что даже последние мыши и крысы сбегали из камер несчастных осуждённых. Дожить до исполнения приговора доводилось далеко не каждому. Вот и хозяйка Анны, промучившись в тюрьме пару месяцев, в конце концов умерла там от голода.

Так Анна сама стала колдуньей.

Теперь жительницы их небольшого городка со своими бедами и горестями стали ходить к Анне, как некогда ходили к её хозяйке. Конечно, это было опасно. Смертельно опасно! Причём для обеих сторон. Но ведь за колдовством приходят только тогда, когда другие способы не помогают, а оставлять всё как есть уже нет никаких сил.

Раз в неделю Анна старательно рассыпала по подоконнику крупную соль, выкладывала вокруг своего дома срезанные стебли крапивы, а в комнатах расставляла скромные букетики из веточек мяты, полыни и чабреца. Над входной дверью она повесила маленький мешочек, в ткань которого зашила высушенный и измельчённый укроп. А когда выходила на улицу, то непременно прятала в кармане платья жёлудь и вешала на шею амулет из белого вереска.

То ли это нехитрое колдовство помогло, то ли простая осторожность вкупе с удачей, но таким образом Анна дожила до весьма преклонных лет целой и невредимой. Личная жизнь её не сложилась, но зато она с юных лет занималась любимым делом, с радостью и добрыми помыслами помогала нуждающимся в её услугах людям, и этого ей хватало с лихвой. А когда с возрастом здоровье Анны пошатнулось, да и сил поубавилось, она переехала из города в уютную деревушку вблизи гор, где спустя несколько месяцев с удивлением обнаружила, что и здесь, в этих глухих краях у неё по-прежнему есть клиентура. Местные женщины, как и везде, нуждались хотя бы в крошечной доли колдовства.

А теперь вот ещё и ученица появилась. Да какая! Истинная ведьма, с врождёнными способностями и талантами. С открытым миру сердцем и распахнутыми наивными глазами, голубыми, как июльское небо. Надо только её уберечь, уберечь от соблазнов и злых помыслов, которые всегда рядом с нами. А с ведьмами тем более. Ведь тьма живёт в любом человеке, но далеко не каждому суждено с ней смириться и научиться ей разумно управлять.

К четырнадцати годам Лилит под руководством и присмотром Анны выучилась готовить целебные снадобья от удушающего кашля, желудочных кровотечений, головных болей и приступов жесточайшей лихорадки. Она теперь самостоятельно справлялась с изготовлением травяных настоек, бальзамов и порошков, помогающих при учащенном сердцебиении, бессоннице, ревматизме и женских недомоганиях. Но об этих своих новых умениях и приобретённых знаниях Лилит никому не рассказывала, даже любимой тётушке Марии. Ведь Анна очень доходчиво объяснила юной девушке, что необходимо быть крайне осторожной и осмотрительной. Да, времена стали другими, открытые преследования на женщин, занимающихся целительством, к счастью прекратились. Но всё же люди остаются прежними… Зависть, жадность и скудоумие – вот те качества, которые в два счёта могут спровоцировать какого-нибудь обывателя на ложный донос.

– Будь аккуратна, Лилит, – наставляла Анна девушку. – Не хвастайся своими умениями. Не рассказывай о том, что знаешь. Вот увидишь, придёт время и жаждущие получить помощь сами тебя отыщут. А пока храни при себе великую тайну и учение целительной природной магии.

Единственным местом, в котором Лилит позволялось хоть немного продемонстрировать своё удивительное мастерство, стала пекарня Марии. Собственно, ничего существенно не изменилось – как несколько лет назад Лилит готовила там чай, так она его и продолжала готовить. Но, если раньше это были травяные сборы, приготовленные по наитию, по особенному ведьминому чутью, то отныне Лилит настаивала свой необычный чай, следуя строгим инструкциям Анны. Да и разновидностей напитка теперь прибавилось. После открытия пекарни здесь подавали только утренний чай и вечерний. Первый – обычно с листьями чёрной смородины и земляники, а иногда и с крапивой или мятой. А во второй маленькая Лилит добавляла лаванду, мелиссу или пустырник. Сейчас же предлагаемые виды чая в пекарне Марии множились с невероятной скоростью. Теперь Лилит готовила напиток, ориентируясь на индивидуальные особенности каждого посетителя. Разумеется, она и не думала доводить до сведения этого самого посетителя свои намерения. Дабы не выдать себя.

Непринужденная беседа и внимательный, ясный взгляд пронзительных голубых глаз – так это выглядело со стороны. Но Лилит молниеносно подмечала все детали – уставший или осунувшийся вид посетителя, его бледная или наоборот слишком красная кожа лица, желтоватые белки глаз, тяжелая походка, дрожание пальцев, отёкшие ноги, расчёсанные пятна, а иногда и багрово-фиолетовые подтёки от синяков… Ей хватало ровно одной минуты, чтобы безошибочно определить, какой именно ингредиент она сейчас добавит в свой чай. Надо ли говорить, что благодарных покупателей у пекарни Марии становилось всё больше и больше.

Таким вот немудреным способом Лилит и практиковалась в целительстве. В дневное время. А по вечерам она под присмотром Анны готовила уже серьёзные лечебные снадобья для приходящих в её дом женщин.

Однако Анна оказывала помощь не только в излечении телесных недугов. Любовная магия – заговоры, привороты, отвороты и действенные колдовские напитки – вот что составляло чуть ли не большую часть просьб пришедших под покровом ночи посетительниц. Молоденькие неопытные девушки и отчаявшиеся взрослые женщины просили либо приворожить своего возлюбленного, либо же наоборот умоляли дать им действенное средство, способное охладить пыл надоевшего любовника. Приходили и те, кто мечтал избавиться навечно от мужа-тирана. Такие женщины обычно не уточняли способ «избавления», они прятали заплаканные глаза, прерывисто и часто вздыхали. Анна вручала им самые сильные амулеты, специальные колдовские отвары и точные инструкции по применению того и другого. Тщательное следование этим инструкциям гарантировало бедной женщине, что её мучитель покинет в скором времени дом – уйдёт однажды ночью и никто уже не сможет его отыскать.

Лилит очень быстро освоила изготовление любовных напитков, травяных свечей и амулетов. Но к самому ритуалу —например, заговору на свечу, – Анна её не допускала. И вовсе не от того, что юная ученица могла что-либо напутать в порядке действий или ошибиться в произносимых словах. О, нет! Анна опасалась, что мощная сила истинной ведьмы во время магического ритуала может выйти из-под контроля пока ещё неопытной Лилит. И колдовской отвар, призванный всего лишь выгнать из дому незадачливого ухажёра, в ведьминых руках Лилит превратится в смертельный яд.

Если бы Анна вдруг поделилась с Лилит этими опасениями, та бы тут же рассмеялась своим лёгким и звонким смехом. Девушка не считала себя ведьмой. Да ей никто и не намекал на это. Анна лишь уклончиво говорила про её «особенные способности к целительству», да про то, что Лилит отличается от других и это лучше держать в тайне. Ну, про своё отличие девушка и сама догадывалась, однако большого значения этому факту не придавала.

Лилит не была тогда ведьмой, потому что не считала себя таковой. А ведь мы всегда являемся именно теми, за кого сами себя принимаем.

На своё пятнадцатилетие Лилит получила от Анны роскошный подарок.

– О, ты мне подарила такую же прекрасную книжку, как и у тебя! – воскликнула Лилит, восхищённо поглаживая пальцами бархатно-мягкую обложку, изготовленную из телячьей кожи.

– Да. Это твой личный гримуар, – не без гордости ответила Анна. – Пока в нём чистые листы бумаги, но они ждут, когда ты своей рукой начнёшь записывать здесь все рецепты, заговоры и ритуалы, которым я тебя обучила.

– О, ты так добра ко мне! Я прямо сегодня начну!

Лилит с восторгом и обожанием вертела в руках полученный гримуар, бережно перелистывая пустые страницы из дорогой тонкой бумаги. Она беззаботно улыбалась, жмурилась от ещё яркого осеннего солнца и смешно морщила свой маленький точёный носик.

– Но послушай меня внимательно, моя девочка, – с грустной и чуть тревожной улыбкой произнесла Анна. – Ради всех святых, никому и никогда не показывай свой гримуар! Только ты имеешь право его читать, и уже тем более исполнять все записанные в нём заклинания. Никто, кроме тебя, Лилит!

– Я поняла, не волнуйся, пожалуйста. Я буду его всегда очень надёжно прятать. Его никто не найдёт – я окурю гримуар дымом полыни, а в месте, где он будет спрятан положу веточку вербены.

– Хорошо, – в этот раз Анна улыбнулась мягко и нежно.

Она по праву могла гордиться своей талантливой ученицей. Лилит всё схватывала на ходу, никогда ничего не забывала и не путала. Помимо того что девушка обладала ясным и пытливым умом, она ещё умела искренне сопереживать и утешать. Да, из неё получится лучшая целительница из всех ныне живущих!

Вечером этого дня в пекарне Марии наливали бесплатно всем желающим терпкое и душистое домашнее вино, чтобы они могли выпить за здоровье «милой Лилит». Мария испекла несколько больших пирогов с брусникой, и разрезав их на ровные треугольнички, тоже раздала посетителям пекарни.

От тётушки Лилит получила в подарок изящный гребень и заколку для волос. И то, и другое было украшено камешками прозрачного топаза. Простая и добросердечная женщина инстинктивно угадала, что её любимой девочке очень скоро потребуется защита от интриганов и обманщиков. А прозрачный топаз как раз символизирует собой истину и пресекает любые попытки ввести хозяина удивительного камня в заблуждение.

Подаренный гребень Лилит пока отложила в сторону, а вот заколкой стразу же подобрала свои шелковистые и чёрные, как безлунная ночь, волосы. Она ещё смотрелась в ручное зеркальце, когда в его тусклом отражении заметила вошедшего только что в пекарню молодого мужчину.

Он был ей незнаком, и судя по запылившейся в дороге одежде, приехал в их деревню откуда-то издалека.

Сердце Лилит застучало с удвоенной скоростью, и она почувствовала как её вдруг бросило в жар. Мужчина растерянно оглянулся по сторонам и тоже заметил Лилит. Теперь уже он не мог оторвать взгляда от хрустальной и чистой голубизны её глаз.

А сердце ведьмы продолжало бешено стучать. Тёмная сторона её сущности в этот миг впервые обозначила своё присутствие. И Лилит поймала себя на том, что губы её беззвучно шепчут заговор.

Лёгкий, простой заговор. На вечную любовь.

Глава 3.

Проснувшись, Софочка первым делом подумала, что померла и попала в ад. Тело болело немилосердно. От сна на жёстком полу ныла спина, а правое бедро ломило так, словно по нему пару раз проехался старый раздолбанный локомотив. В голове что-то гудело. Она неловко перевернулась на бок и выяснила, что ко всем прочим бедам ещё и отлежала себе руку.

– Да что ж такое-то, – жалобно простонала Софочка и кое-как поднялась на четвереньки.

Отлёжанная правая рука подвернулась, и потеряв равновесие тело Софочки приняло критический наклон, в следствии чего её лоб со звонким и крайне обидным звуком встретился с полом. Пушистый коврик, конечно, смягчил внезапную встречу со спрятанной под ним добротной и ещё крепкой паркетной доской, но удар всё равно вышел ощутимо болезненным.

Софочка с минуту постояла в вынужденной йоговской асане «собака мордой вниз», после чего выдохнула, вдохнула, и предприняла вторую, более осторожную попытку подняться на ноги. К счастью, в этот раз удачную.

Прислонившись к стене, она прикрыла глаза и попробовала определить источник шума и какого-то странного гудения в своей собственной голове. Шум постепенно стихал, становясь более прерывистым, ритмичным, и в конце концов он совершенно непонятным образом трансформировался в отдельные слова. Да-да, Софочка теперь ясно слышала в своей голове быстро произносимые кем-то слова. Она мотнула головой. Тонкий женский голосок бормотавший в её мозгах какую-то тарабарщину становился всё тише, но прежде чем он умолк насовсем, Софочка успела разобрать некоторые фразы.

«Пусть любовь моя вольётся в твои уста… Пронзит до самого сердца… Отныне ты мой, я твоя…»

Потом в ушах Софочки зазвенела привычная тишина. Всё стихло, шум исчез. Она осторожно отодвинулась от стенки, потёрла пальцами свои виски, пригладила волосы и подошла к висящему в коридоре большому зеркалу.

– Значит так, – твёрдо сказала она своему бледному отражению. – Всё хорошо. Голоса в голове – это дурной признак, конечно… Что-то вчера я переутомилась… Стоп. А почему я на полу-то проснулась?

И тут она наконец-то вспомнила вчерашний вечер. Импозантного, но очень странного посетителя по имени Рудольф. Оживающую лисицу на чудном воротнике его древнего пальто. Трость со злобно скалящимся чёрным пуделем. И рекамье.

– Рекамье! – в ужасе воскликнула Софочка.

Она резко развернулась вокруг своей оси и уставилась на невыносимо изящную антикварную кушетку времён Людовика Восьмого.

Ничего не происходило. То есть, абсолютно. Потускневшая от времени обивочная ткань не светилась и не переливалась всеми цветами радуги, как это было вчера. Наоборот, теперь при безжалостном дневном свете данный предмет мебели выглядел весьма потрёпанным и уставшим. Хоть и не лишённым очарования.

Софочка приблизилась к рекамье и дрожащей рукой провела по округлому изгибу его подлокотника.

И снова ничего не произошло. Рекамье не светилось. И уж, тем более, не разговаривало.

– Уфф, – с облегчением выдохнула Софочка. – Привиделось, значит. А я так и знала! Надо меньше работать и больше отдыхать. И никакого колдовства. Никакого больше колдовства. Это всё в прошлом.

Обойдя по кругу рекамье, Софочка победоносно хмыкнула и пошла собираться на работу. Юбилей юбилеем, а рабочий день, увы, никто не отменял.

День у неё прошёл тихо и мирно, в обычных трудовых хлопотах. До обеда ей позвонила с поздравлениями мама, Женька и парочка подруг с прошлых мест работы. После обеда отзвонились мужчины – отчим, бывший муж и нынешний начальник. В четыре часа Софочка сбежала с работы, в половине пятого она уже сидела в кресле салона красоты у своего любимого мастера, а без четверти шесть официант ресторана принёс ей первый бокал шампанского.

Женька как всегда опоздала. Она подбежала к столику запыхавшаяся, раскрасневшихся, и с невероятным для конца января букетом.

– Лаванда! – ахнула Софочка. – Господи, где ты её нашла?

– А, пустяки, – отмахнулась довольная произведённым эффектом Женька.

Фиолетовая дымка крошечных соцветий расплывалась по серебристой упаковочной бумаге, тем самым преувеличивая истинный размер в общем-то скромного букетика.

Лаванду Софочка обожала. И сама толком не могла объяснить почему. Скорее всего это наследственное. Бабушка – та, что всегда называла маленькую Софочку исключительно Софьей – всю жизнь разводила цветы. С апреля и до конца октября она жила на своей загородной даче, где выращивала самые разнообразные и подчас диковинные растения. На самом деле, великолепный сад заложила ещё её мать – прабабка Софочки.

Чего там только не было! Пышные кусты белоснежных роз соседствовали с яркими бордовыми лилиями, вдоль забора густо рос колючий шиповник, а по ночам по всему саду плыл тяжёлый и сладкий аромат цветущего дурмана. Но особую зависть у соседей вызывали аккуратные, как будто бы сошедшие со страниц заграничного журнала, квадратные грядочки с розмарином, чабрецом и мелиссой. В советские времена не так-то просто было раздобыть качественные семена, не говоря уже про рассаду и саженцы. Как бабушка умудрялась содержать такой сад? Не понятно. Лаванда у неё тоже, кстати, была. И с ней она возилась, наверное, больше всего, так как поначалу крайне капризное растение категорически отказывалось расти в неласковом подмосковном климате. Однако в результате лаванда у бабушки исправно цвела и благоухала каждое лето. Не взирая на погодные условия. И скептические высказывания соседей.

Софочка хорошо помнила, как бабушка рассказывала ей про некоторые растения. Это было очень похоже на волшебную сказку, но очень приближенную к реальности.

– Сирень обязательно должна расти возле дома. Своим цветением она обещает удачу и мир в семье. А рябину необходимо посадить, чтобы защититься от пожара. И не вздумай, Софья, изводить полынь с участка, это – не сорняк. Она защищает от злых умыслов и недобрых взглядов.

Маленькая девочка слушала свою бабку с восторгом. И, конечно, верила во все эти дурацкие приметы. Эх, сколько лет с тех пор минуло… Уже и бабушки давно в живых нет, и в загородный дом теперь никто не ездит. А в каком заброшенном состоянии сейчас находится некогда прекрасный сад даже представить страшно.

В ресторане они с Женькой засиделись допоздна. Софочка принципиально не стала зазывать на празднование своего юбилея всех подряд. И в одну кучу. К родителям она заедет в ближайшие выходные и сводит их в открывшееся неподалёку итальянское кафе. А остальных ей и видеть особо не хотелось. Какой смысл-то? Времена её сверкающей солнечным светом молодости канули в лету, захватив с собой не только все радости жизни, но и желание искать те самые радости. Как будто какая-то неведомая тьма одним махом вдруг взяла и заслонила сияющее счастьем солнце.

Вот лишь Женька – её бессменная и верная подруга – всегда оставалась для Софочки желанным гостем.

– Я хочу выпить за тебя, – сообщила порядком захмелевшая Софочка под конец их застолья.

– Вот тебе раз, – удивилась Женька. Она обычно переносила алкоголь гораздо лучше своей подруги, но в этот юбилейный вечер особой трезвостью тоже не отличалась. – Мы вроде за тебя сегодня пьём? Но вообще, мне приятно… Черт возьми, нам уже по полтиннику… Как так произошло? И куда, хотелось бы мне знать, это долбанное время летит?

– Время – субстанция таинственная и крайне загадочная… Подожди-ка, – Софочка откинулась на стуле и грозно осмотрела зал. – Где мальчик-то наш? Хочу сладкое заказать.

Мальчик, в смысле официант, увидев блуждающий и расфокусированный взгляд клиентки, тут же бросился к ней. По его прикидкам, чаевые эти две тётки должны были дать очень неплохие. А судя по его скромному опыту, именно такие самостоятельные и состоятельные посетительницы обычно отваливали щедрые чаевые. Тут главное – отбиться потом от их навязчивого внимания и пошлых шуток.

– Я к вашим услугам, – нежно проворковал официант, подлетев к столику, – дамы что-то желают? Ещё шампанского? Или, может быть, десерт? У нас есть вкуснейшие и свежайшие низкокалорийные десерты.

– Низкокалорийные? Голубчик, мой… А вы что же считаете, что мне требуется исключительно низкокалорийная пища? Жень, ты представляешь, он только что фактически обозвал меня толстой. Я толстая?

Софочка скорчила в высшей степени оскорблённую гримасу и для пущего эффекта выпятила нижнюю губу. Она старательно сдерживала смех, глядя как у незадачливого официанта от ужаса исказилось лицо.

– Нет! – испуганно воскликнул тот. А про себя тут же подумал, что чаевых ему точно не видать.

Женька не стала давиться от хохота и разразилась громким и очень искренним смехом. На весь зал.

Продолжая выпячивать губу, Софочка теперь ещё и пучила глаза от поистине нечеловеческих усилий по сдерживанию собственного хохота, и в конце концов сдалась. Несчастный официант – совсем ещё молоденький мальчик – топтался возле их столика с трагически поникшей головой. А его щёки и уши медленно, но уверенно приобретали красивый и насыщенный пунцовый оттенок.

Спустя несколько минут развеселившимся дамам принесли комплимент от шеф-повара. Нежные профитроли с шоколадным кремом. Совсем не низкокалорийные и божественно вкусные.

– Однако как удачно мы поржали над мальчиком, – заметила Женька, дожёвывая профитроль. – Ты, кстати, обратила внимание какие у него смешные оттопыренные уши? Такой милаха. Надо чаевые ему обязательно оставить.

– Оставим. Хватит о нём. Я ведь хотела выпить за тебя, – напомнила Софочка. – Эх, Жень… Сколько, мы с тобой вместе пережили! Страшно вспомнить…

– Ой, брось! Ничего не страшно. И ещё переживём, если потребуется. Какие наши годы?

– Ну ты-то и сейчас стройна, как лань. А я вот из всех животных больше всего похожу теперь на медузу. Слушай, а медуза – это животное? Или кто?

– Рыба. Но очень странная, – заржала неугомонная Женька.

– Не-е, рыбой я точно быть не хочу, – мотнула головой Софочка. – Тогда обзовусь сообразно общепринятым критериям, я – старая корова.

– Категорически не соглашусь. Во-первых, ты не старая. В наше время умные пятидесятилетние женщины только жить начинают. Ты же умная? Ну вот. А во-вторых, коровой ты стала по собственному желанию за последние несколько лет. Уж прости, но тут всё в твоих руках.

Софочка с недоумением взглянула на свою руку, несущую ко рту очередной кусочек изумительно пахнущего лимонного штруделя.

– Да-да, вот в этих руках, – подтвердила Женька и нагло запихнула в свой собственный рот огромный кусок такого же штруделя.

– Ведьма ты, – беззлобно выдохнула Софочка. – Жрёшь на ночь и не толстеешь. Не знала бы я тебя столько лет – задушила б, честное слово.

Женька шумно запыхтела, изображая обиду, но тут же поперхнулась недожёванным штруделем, и принялась чихать и кашлять одновременно. Софочка хотела было потребовать у официанта воды для своей пострадавшей подруги, но в последнюю секунду передумала.

– Милый, а принеси нам ещё шампусика, – сказала она, ласково улыбаясь мальчонке с прелестными оттопыренными ушами.

Мальчонка тактично собрал со стола вычиханные Женькой кусочки штруделя и ушёл за шампанским. Всякие посетители, конечно, бывают в ресторанах, но этих двух тёток он запомнит надолго. Покидая заведение, Софочка томно ему улыбнулась, а Женька попросила разрешения потрогать его уши. Мальчик разрешил. В результате все остались довольны, дамы – нескучным хмельным вечером, а официант щедрыми чаевыми.

Разъехались на такси. Долго обнимались на прощание, чуть не раздавив в крепких дружеских объятиях букетик лаванды, чмокали друг друга в щеки и ржали на всю улицу, разумеется. Оба такси приехали почти одновременно, и приняв своих пассажирок, умчались в разные стороны.

С Женькой Софочка познакомилась ещё будучи первоклашкой. Они с ней стояли рядом на праздничной линейке первого сентября, отчаянно волнуясь и предвкушая «настоящую взрослую жизнь». Но дружбы тогда между ними не случилось, и Софочка познакомилась со своей соседкой по парте – девочкой Катей, с которой они очень мило дружили вплоть до четвёртого класса. А в четвёртом классе их обеих настигла безудержная любовь к одному и тому же мальчику, и нежная девичья дружба треснула по швам.

Сейчас смешно вспоминать, но завоевать объект любви Софочке помогла её бабушка. Она сделала внучке талисман. Нет, десятилетняя девочка не очень-то верила во всякого рода волшебство, да и вообще к тому времени она была уже пионеркой, и носила это звание с гордостью и должным уважением. Но миниатюрная подвеска была до того хороша и притягательна, что Софочка не удержалась и надела её себе на шею. Талисман представлял из себя совсем маленький мешочек тёмно-вишнёвого бархата с зашитыми в него кусочками высушенных яблок вперемешку с лепестками цветов той же яблони. На самом деле Софочка даже расстроилась, когда узнала насколько просто и банально устроен её волшебный талисман.

– Не волнуйся, силы в нём достаточно, – успокоила девочку бабушка. – Но есть два условия.

– Ух ты, прямо как в настоящей сказке! – от предвкушения Софочка зажмурилась. – Какие условия? Сложные, да? И опасные, конечно же?

– Вот слушай. Первое. Ты и сама должна предпринимать какие-то действия, чтобы этот мальчик обратил на тебя внимание. Узнай, что ему нравится, чем он увлекается, какие книги читает. Найди общую с ним тему разговора. Не навязывайся, но и не будь груба. Улыбайся, у тебя очень милая улыбка. Следи за своей одеждой, она должна быть чистой и опрятной. И волосы, Софья. Твоя коса вечно растрепанна, поэтому положи в портфель расчёску и причёсывайся по мере необходимости. Запомнила?

– Да, бабушка. А второе условие?

– А второе условие простое, но самое важное.

Девочка притихла, открыв рот. Она ожидала услышать в эту минуту что-то невозможно таинственное и страшное. Тайну великого древнего колдовства. Или жуткую историю, от которой у всех нормальных людей волосы встают дыбом. Но бабушка не оправдала этих ожиданий.

– Итак, Софья, слушай второе условие: никому и никогда нельзя рассказывать о своей магии.

– Какая же это магия, бабуль? Кусочки высохших яблок в обычном мешочке! Вот если бы там была чья-нибудь засушенная кровь или кости…

– Софья! Что за дикие фантазии? Ты меня с ума сведёшь.

Но девочка лишь довольно захихикала в ответ, и нацепив на шею свой первый талисман, крепко обняла бабушку.

И что вы думаете? Талисман ей помог.

Мальчик в результате оказался не таким уж и привлекательным объектом для Софочкиной любви, и она потом в нём быстро разочаровалась, но дело не в этом. Он действительно сразу обратил на неё внимание, сам подходил на переменках поболтать, часто провожал до дома, и как положено, носил её тяжеленный портфель.

Рассорившись с Катей, Софочка некоторое время обходилась и вовсе без подруг. Ну, а в шестом классе они вдвоём с Женькой лучше всех написали районную контрольную по алгебре и их обеих отправили на городской конкурс. Так и подружились. Женька до сих пор шутит, что их дружба на самом-то деле была математически просчитана.

Школу они закончили с достойными оценками в аттестатах и с вполне ожидаемыми радужными перспективами на поступление в «правильный» институт. Обе успешно сдали вступительные экзамены в знаменитую Плешку и легко прошли по конкурсу. Диплом престижного ВУЗа и актуальная на все времена экономическая специальность позволила им в будущем не испытывать серьёзных проблем с поиском работы.

А вот с личной жизнью у закадычных подружек сложилось не всё так радостно и однозначно. Женька на последнем курсе института выскочила замуж, и ровно через три месяца после вручения диплома родила своего первенца – старшую дочь. А когда ребёнку исполнился годик, муж от неё сбежал. Софочка старалась быть рядом с Женькой и помогала ей, чем могла. Спустя несколько лет та снова вышла замуж и родила сына. Второй муж виделся ей совершенно прекрасным человеком. Первые три года. А на четвёртый внезапно обнаружилось, что ещё до Женьки он неоднократно лечился от алкоголизма и вот пока не долечился. Борис – так его звали, – уходил в классические запои с завидной регулярностью и постоянством.

– Ну хоть какая-то в жизни стабильность, – мрачно шутила на эту тему Женька.

Софочка поначалу яростно спорила с подругой, с пеной у рта доказывая насколько прекрасна была бы её жизнь, уйди она от Бориса. Рисовала заманчивые картинки идеального будущего. Соблазняла появившимся бы в таком случае у Женьки новыми возможностями и перспективами. Умоляла серьёзно подумать и взять нити судьбы в свои руки. Ругалась, обзывая «бесхарактерной амёбой». И даже открыто злорадствовала, когда пьяного в стельку Бориса в очередной раз приводили домой сотрудники милиции.

Но ничего не помогало. Женька твёрдо решила страдать. И надо признать, делала это самозабвенно и с упоением.

Впрочем, в трезвые свои периоды Борис по-прежнему оставался милейшим человеком, интересным собеседником и заботливым отцом семейства.

Ну, а Софочка с замужеством и вовсе не торопилась. Выбирала. Долго. Да не выбрала.

Старой девой она не осталась, нет. За год до своего сорокалетия Софочка вышла замуж за коллегу – солидного и во всех смыслах положительного мужчину немного старше себя. И через пять лет спокойной, размеренной семейной жизни чуть не повесилась от тоски. Искренне любящий супруг так и не понял почему обожаемая им жёнушка подала на развод.

Как и не узнал настоящую причину её тоски.

Причину хорошо знала Женька.

Но ту давнюю историю – до сих пор кровоточащую старой раной, – они с подругой старались лишний раз не вспоминать, и уж тем более, не обсуждать. А история жила, жила сама по себе. Возвращаясь к Софочке тяжелыми бессонными ночами, она отражалась в равнодушном свете серебристой полной луны, а под утро незаметно растворялась в тумане запоздалых сожалений и обид.

Вообще у них обеих никогда не было секретов друг от друга. Даже самых маленьких. Ещё со школьных времён они легко и просто делились всеми девичьими тайнами, горестями и радостями.

И поэтому особенно удивительным оказался тот факт, что про злополучное рекамье Софочка так и не рассказала своей старой боевой подруге. Она, конечно, поведала ей о новом роскошном приобретении. Даже описала в мельчайших подробностях внешний вид антикварной кушетки, не забыв упомянуть и саму Жюли Рекамье – очаровательную француженку, давшую имя этому предмету мебели.

И всё.

Про странного Рудольфа, весьма кстати «забывшего» прелестную вещицу она промолчала. Как и про колдовское свечение. А в то, что рекамье имело наглость с ней разговаривать Софочка и сама отказывалась верить. В конце концов, она взрослая благоразумная женщина. Несчастливая только.

Зайдя в квартиру, пятидесятилетняя юбилярша первым делом кинулась к ледяной бутылке с минералкой, стоящей в холодильнике. Жажда была дикой. От чрезмерного количества выпитого шампанского её мутило. А вестибулярный аппарат явно и недвусмысленно намекал на то, что принимать горизонтальное положение пока не стоит.

Софочка сидела на кухне, прижав ко лбу упоительно холодную пластиковую бутылку, и изо всех сил старалась не провалиться в сон. Проспать вторую ночь подряд в крайне неудобном положении – такого жестокого издевательства её далеко не юный организм не переживёт. Кстати, о юности. Кряхтя, Софочка поднялась со стула и подошла к большому зеркалу в коридоре.

– Что за свинство? – вопросила она тишину, – ну, кто это придумал, что женщина с возрастом должна превращался вот в такое бесформенное существо? А?

Тишина ничего не ответила. Софочка продолжала разглядывать своё отражение. Не с ненавистью, отнюдь. Скорее с удивлением.

– Куда всё делось? Я не понимаю… У меня были роскошные золотые волосы, длинные ноги, и чёрт побери, талия! Талия! И где это всё? В какие такие параллельные миры это ушло? – грозно нахмурившись, поинтересовалась Софочка. Пригладив свою непослушную чёлку, она недовольно фыркнула, и совсем уж по-старушечьи шаркая ногами, поплелась в спальню. Ощущала она себя сейчас не на пятьдесят лет, а на все двести.

Проходя мимо рекамье, она замедлила шаг и внимательно оглядела антикварную вещицу. Ничего из ряда вон выходящего. Ткань не светится. Разговоров не слышно.

– То-то же, – буркнула Софочка, и зайдя в спальню, громко захлопнула за собой дверь.

Ей приснилась молодость. Это был тот период, когда её называли Софьей. Волосы Софьи действительно отливали чистым золотом, причём без помощи современных парикмахерских ухищрений. Такой оттенок от природы – солнечные золотые блики в жаркий летний полдень. Она их почти не укладывала, оставляла распущенными и лишь иногда подкалывала с боков заколками, чтобы не мешались. Локоны сияющим шёлком струились по плечам, доходя до середины спины. Потом, после той жуткой истории Софья коротко постриглась. И волосы, утратив свою роскошную длину, каким-то непостижимым образом утратили и свой цвет. К сорока годам он стал скучно-мышиным. А спустя пару лет появилась первая седина, и Софочка – тогда её уже стали называть именно так, – начала краситься в тёмно-русый.

Погрузившись в колдовское царство Морфея, Софочка видела себя безмятежно гуляющей по весеннему цветущему саду. Это был, определённо, сад её бабушки. Юная Софья бережно обрывала лепестки пастельно розовых цветков яблони и складывала их в маленькую корзиночку. Бабушка стояла рядом, улыбалась и довольно кивала головой.

– Яблоня – это дерево любви. Из его плодов, цветов и коры получаются самые лучшие обереги и любовные талисманы.

Кто произнёс эту фразу Софья не поняла – то ли бабушка, то ли она сама. Лёгкий ветерок приподнял над плечами её золотые волосы и закружил. Испугавшись, что порыв ветра разметёт собранные ею невесомые лепестки яблоневого цвета, Софья аккуратно прикрыла ладонью верх корзиночки и пошла к дому. Но ветер не сдался, он закрутил переливающиеся на солнце локоны и закрыл ими лицо девушки. Софья ахнула, выронила корзиночку из рук и лепестки тут же взмыли вверх. Теперь вокруг её головы кружился небольшой, но плотный вихрь из собственных волос вперемешку с яблоневым цветом. Рассмеявшись, Софья и сама закружилась в каком-то первобытном танце цветущей весны и беззаботной юности.

Она проснулась от своего смеха. За окном плыла густая ночь.

– Наступит весна, поеду за город, в бабушкин дом, – невнятно пробубнила Софочка. – Пора возрождать сад, – добавила она, и перевернувшись на другой бок, снова уснула.

И как только она провалилась в сон, рекамье в соседней комнате зашелестело листвой. Весенней листвой пышно расцветающих яблонь. Старая ткань вспыхнула сочной изумрудной краской, свет от которой разлился по полу, стенам и потолку. В спальню Софочки сквозь дверную щель тоже просочился сияющий зеленоватый луч. Он словно бесплотный туман окутал спящую женщину. Едва коснувшись её волос, окрашенных в печальный оттенок безысходности, луч оставил на них крошечные искры. Искры сверкнули солнечным светом, да так и остались в волосах Софочки. А луч ушёл.

Глава 4.

Два месяца Лилит умело скрывала свои чувства.

Но к середине зимы Анна всё же догадалась, что с её ученицей творится что-то неладное. В один из вечеров, когда девушка помогала ей в приготовлении снадобий, она попросила её немного задержаться. Разложив на столике прозрачные и чистые, словно сама истина, кристаллы горного хрусталя, Анна зажгла белую восковую свечу, и пригласила Лилит присесть напротив неё.

– Что у тебя на душе, милая? – мягко спросила Анна. – Ты о чём-то тревожишься?

Окинув ритуальный стол беглым взглядом, Лилит сразу же поняла настоящую цель будущего разговора. Да Анна её и не скрывала. Глупо что-то скрывать от ведьмы.

– О, я уверена, что тревожиться на самом деле не о чем, – ответила Лилит с робкой улыбкой. – Но ты права, в моей жизни кое-что изменилось. Прости, я уже давно хотела тебе рассказать… Поделиться. Для меня это совсем новые ощущения и эмоции. Но они такие прекрасные! Хотя я не совсем понимаю, как следует себя вести…

– Некоторые слухи до меня уже дошли, – произнесла Анна. – Скажи мне, ведь речь идёт о том молодом знатном господине, который появился в наших краях этой осенью?

– Да, – потупила взгляд Лилит.

– Что тебе о нём известно?

– О! К сожалению, почти ничего. И видела я его всего два раза.

– Ты колдовала?

– Нет!

– И совсем не использовала магию?

– Конечно, нет! – Лилит и правда верила, что обошлась без колдовства. А тот заговор, что шептали её губы при первой встрече – ведь это произошло случайно, помимо её воли, и значит он не считается.

Неизвестный и загадочный господин действительно появлялся в лавке у Марии всего два раза. Прошло около недели после первой его встречи с Лилит, когда он снова заехал в их деревню. И в этот свой приезд он уже осмелился подойти к очаровательной черноволосой продавщице с пронзительными голубыми глазами. Беседа получилась совсем короткой. Фактически он просто спросил о некоторых выставленных в лавке товарах, а она всего лишь ответила на эти незатейливые вопросы. Но именно после того разговора они оба в полной мере осознали, что рано или поздно их пути неизбежно пересекутся.

Звали его Бернард. Он был старше Лилит на восемь лет и к тому времени уже наравне с отцом успешно занимался торговлей. Семья Бернарда слыла одной из самых зажиточных и влиятельных, а генеалогическое дерево их уходило мощными корнями в древнюю и тёмную глубь веков.

Бернард с отцом возили морем самые разнообразные товары, но основой их успеха и небывалой коммерческой удачи являлись ткани. Доминировавший в прошлом веке итальянский шёлк теперь был вытеснен изумительными французскими тканями, которые в избытке поставляли Лионские мануфактуры. Ах, какой восторг вызывал у женщин этот новый французский шёлк!

Набивные рисунки, напоминающие акварель, невиданные доселе стёганные ткани, ткани в вертикальную полоску и даже совсем новые шелка с пока ещё диковинными китайскими мотивами – всё это привозил Бернард. Не сложно догадаться, что товар его молниеносно разбирали городские модные портные и торговцы простых деревенских лавочек.

Прибыль – баснословная даже по тем лихим временам, – вкладывалась в дело. Отец Бернарда приобретал самые новые и надёжные корабли, он скрупулёзно следил за всеми производимыми расчётами и умело заводил полезные знакомства. Это был невероятно удачливый и талантливый в коммерции человек. Но, увы, слишком прямолинейный и жёсткий со своими родными и близкими. Семьёй он обзавёлся очень поздно – почти в сорок лет. Молодая жена одного за другим родила ему шестерых детей. К огромному её горю трое из них умерли, не прожив и нескольких месяцев. Выжили лишь две младшие девочки-погодки и самый старший мальчик – Бернард. Естественно, отец души не чаял в своём единственном наследнике, а мать и сёстры боготворили и буквально молились на него.

Однако Бернард не вырос избалованным или излишне самоуверенным в себе юношей. От отца он унаследовал крепкую деловую хватку и острый аналитический ум, а от матери – скромность, покладистость и нежную ранимую душу. Душа Бернарда надёжно пряталась за внешней броней смелой решительности и требовательности к другим и самому себе. Днём он умело и властно распоряжался своими людьми, а по ночам с непонятной щемящей тоской в сердце любовался луной – манящей, молчаливой и такой близкой.

Встреча с Лилит не прошла для Бернарда бесследно. Он на самом деле был околдован бездонным взглядом её хрустально-голубых глаз. И колдовство это случилось ещё до того, как Лилит начала тихонько нашептывать свой любовный заговор. Судьба этих двоих была предопределена задолго до их первой встречи.

Торговые дела и обязательства перед отцом не позволили Бернарду с головой окунуться в романтическое приключение с загадочной черноволосой незнакомкой. Всё, что он успел сделать до очередного своего плавания к чужим берегам – это заехать на полчаса в лавку Марии. После второй встречи с Лилит и немногословной беседы с ней, Бернард окончательно убедился в том, что упустить такую девушку было бы настоящим преступлением. И непростительной ошибкой.

На смену зиме пришла робкая весна, природа не спеша просыпалась и усыпала первой зеленью поля и луга. Холмы покрывались первыми цветами – жёлтыми, как солнышко, и лилово-розовыми, как мартовские закаты накануне ветреного дня. Лилит продолжала помогать тётушке в лавке, готовила в пекарне свой целительный чай, а по вечерам бегала к Анне. Всё шло своим чередом.

Бернард вернулся из плавания в самый разгар знойного лета. В этот раз он ходил в море один, без отца. Тот в последние месяцы чувствовал себя неважно – сказывались долгие годы морских путешествий в спартанских условиях и не всегда комфортный климат чужих стран. Старика начали мучать жесточайше приступы подагры и застарелого ревматизма. Характер его, и до этого не отличавшийся миролюбием и покладистостью, теперь становился и вовсе невыносим.

– Ты бы поговорил с отцом, – попросила Бернарда мать, – он должен тебя послушать. У нас в городе есть два очень хороших лекаря – я узнавала. Пусть он позволит хотя бы одному из них зайти к нам домой и осмотреть его.

– Не уверен, что отец захочет даже слушать меня. Ты ведь знаешь, что он крайне упрям. И всё знает лучше всех, – произнёс Бернард с грустной усмешкой.

– Ох, сынок, я просто без сил, – тихо пожаловалась мать. – Он никому не даёт покоя. Каждую минуту дёргает твоих несчастных сестёр – это они делают не так, то не этак… Про себя уж я молчу…

– Хорошо, мама, я поговорю с ним. Сегодня же вечером, – пообещал Бернард.

Отца он уважал безмерно. Но любил только свою мать. Младших сестёр изредка баловал скромными подарками и жалел, а в целом относился к ним довольно отстранённо и равнодушно. Как впрочем, и следовало относиться в те времена ко всем женщинам.

Обещанный же матери разговор тем вечером пошёл совсем не так, как планировал Бернард. Отец мрачно выслушал мягкие и тактичные уговоры своего сына, потрепал того по плечу, и с кряхтением поднявшись с кресла, в котором полулежал, твёрдо произнёс:

– Бернард, нам надо с тобой поговорить кое о чём. О действительно важном. А не о той ереси, что ты сейчас несёшь… Не перебивай меня, Бернард. Я не дамся в руки никаким шарлатанам, которые величают себя лекарями. И больше мы это обсуждать не будем. Ты меня понял?

– Но, отец…

– Будет именно так, как я сказал, сынок. Не перечь мне. Тебя мать подослала небось? Несносная женщина.

– Хотя бы выслушай меня.

– Не собираюсь ничего слушать! – рявкнул отец своим хриплым голосом. – Откуда у тебя появилась эта манера – перебивать старших?

– Прости, отец, – с поникшей головой произнёс Бернард. – Я тебя внимательно слушаю. О чём ты хотел со мной поговорить?

– Так-то лучше. Забудь о моих болячках, сейчас важно не это, а совсем другое. Пришло время позаботиться о твоём будущем, сын мой. Да, торговля у нас теперь идёт бойко. Ткани и чай приносят хороший доход. Но видишь ли, мореходство – штука крайне ненадёжная… Корабли нынче строят совсем другие, они лучше оснащены. И они дороже стоят. А шторма в морях по-прежнему непредсказуемы и страшны… Нам с тобой всегда везло, наши суда приходили и приходят целыми и невредимыми. И мы с тобою, сынок, милостью Господней живы-здоровы. Однако…

Бернард с беспокойством наблюдал за отцом. Тот замер, подбирая нужные слова, и по выражению его морщинистого обветренного лица совершенно невозможно было понять, чем закончится этот вечерний разговор. Опасаясь, видимо, на интуитивном уровне услышать для себя что-то не очень приятное, Бернард тем не менее открыл от удивления рот, когда отец заговорил вновь.

– Лесопилка – вот, что нам нужно. Пока ты был в плавании, сынок, я завёл деловое знакомство с одним коммерсантом. Он не здешний. Но прожив в нашем городе всего три года, он уже открыл свой собственный бизнес. У него превосходная лесопилка! Мало того, этот заезжий делец смог для неё найти самое подходящее место – возле нашей реки. И то, что у него не раскупают здесь, он сплавляет вниз по течению своим торговцам. Это по-дьявольски умно, Бернард!

– Да, это интересно, отец. Ты хочешь, чтобы мы тоже себе приобрели лесопильню?

Старик хитро улыбнулся и покачал головой.

– Зачем же? – спросил он, – зачем строить две крупные лесопилки рядом? Наш город, да и вся округа сейчас активно застраиваются, и ты прав – обработанные брёвна и доски будут расходится очень хорошо. Но! Можно это дельце повернуть немного по-другому.

– Как же?

– Ты женишься на дочке этого коммерсанта. И лесопилка станет нашей. То есть, формально владеть ей может по-прежнему он… Однако время идёт, а он не молодеет, наследников у него нет, только одна дочь. Ну, что скажешь, сын?

Выпучив на отца глаза, Бернард лихорадочно соображал, что ответить. Женится он не хотел. Ни на ком. Да, ему двадцать три года – возраст самый подходящий для женитьбы. Но мужем, а уж тем более отцом многочисленного семейства он себя совершенно не видел.

– Идея хорошая, конечно, – осторожно начал Бернард. – Правда, я не планировал связывать себя семейными узами так рано.

– Рано? Брось говорить ерунду!

– Да… Но ты сам женился почти в сорок лет…

– А вот это тебя вообще не должно касаться, Бернард! Ты не представляешь сколько страшных лишений я перенёс, прежде чем смог наконец встать на ноги! Моя юность и молодость сгинули в тяготах матросской жизни. Твоя мать из старинного рода, пусть и обедневшего, но её ни за что бы не выдали за меня замуж, будь я беден, как церковная мышь. Не смей даже сравнивать себя со мной!

– Прости!

Отца Бернард уважал. И очень боялся. Спорить с ним он иногда себе позволял – сугубо в деловых вопросах, да и то почти всегда уступал. Но ругаться всерьёз – у него даже в мыслях такого кощунства не было.

Немного успокоившись, отец погладил по плечу своего единственного наследника и мягко сказал:

– Её зовут Эльза. Она уже вышла из возраста невест, но тебе из-за этого переживать не стоит, сынок. Она всю жизнь будет тебе благодарна за то, что ты взял её в жены. Тихая и послушная жена – что ещё надо? Ну, что нос повесил?

Бернард поднял на отца свои тёмные глаза и печально улыбнулся.

– Могу я хотя бы взглянуть на неё до свадьбы? – тихо спросил он.

– Разумеется! У Эльзы в начале следующего месяца день рождения и мы с тобой уже приглашены на торжество. Там и познакомитесь поближе. Уверен, что ты оценишь мой выбор. Если не сразу, то со временем точно, сынок. Поверь мне.

Подмигнув, отец снова вернулся к своему креслу, и сморщившись от очередного приступа боли, кое-как уселся в него.

– Ну, а как дело пойдёт, то и дату свадьбы назначим, – сказал он. – Чего тянуть? К зиме, Бог даст, станешь женатым мужчиной.

– Хорошо, отец.

– Я горжусь тобой, сын.

Спустя несколько дней после этого разговора, в одно особенно жаркое июльское утро Бернард проснулся совсем рано – ещё до рассвета. Было такое чувство, что воздух вокруг него за прошедшую ночь не только не остыл, но ещё больше нагрелся. Предстоящий день обещал быть душным и знойным. Конец июля и начало августа – это самый расцвет летнего солнца. В эти дни оно пылает во всю мощь, будто знает, что ночи скоро удлинятся, хмурые утренние часы станут зябкими, а по вечерам густой холодный туман будет клубиться над бескрайними лугами.

Толком и не позавтракав, Бернард оседал свою лошадь и помчался в сторону небольшой деревушки, что лежит у подножия величавых зелёных холмов.

К «Пекарне у Марии» он приехал раньше любых других посетителей. Сама Мария только что открыла заведение и не торопясь замешивала тесто для свежей утренней выпечки. Бернард спешился с лошади, и заглянув в приоткрытую дверь пекарни, поздоровался с женщиной.

– Ох, господин, вы так рано! – воскликнула она. – Боюсь, вам придётся подождать некоторое время. Могу предложить вам пока только лимонад и вчерашний сладкий пирог.

– Не беспокойтесь обо мне, – ответил Бернард, – я не голоден. Но лимонад выпью с удовольствием.

Мария проворно вытерла испачканные в тесте руки и налила гостю большую кружку освежающего лимонада.

– Но, если вы соизволите немного подождать, то скоро придёт Лилит – моя помощница, и приготовит вам превосходный чай. Вы такой чай нигде раньше не пробовали. Она у меня мастерица, уж я знаю, что говорю. Да и любой в нашей деревни подтвердит мои слова.

– Уговорили. Я подожду вашу Лилит, – с улыбкой произнёс Бернард.

Он ведь именно к ней и приехал. И волшебный её чай он уже имел удовольствие попробовать. В прошлый раз, когда заезжал сюда. Но Мария, конечно, не запомнила этого посетителя, для неё он был просто одним из заезжих знатных господ.

Лилит появилась через несколько минут. За пролетевшие с последней встречи месяцы она ещё больше похорошела. Не очень высокая, но тоненькая и гибкая, как молодая ива, и с длинными чёрными волосами, которые изящно обрамляли юное личико и радостно сверкали на солнце перламутром синеватых искорок. На молочной её коже розовел нежный румянец, а в глазах разливалось голубое июльское небо. Точь в точь как сейчас было над головой Бернарда. Схожести с каким-то неземным созданием добавляло Лилит и её светлое платье из тончайшего батиста – простого фасона и без особых украшений, но так ладно на ней сидящее.

– Ангел, – восхищённо прошептал Бернард и поднялся навстречу девушке.

После того, как Лилит на скорую руку приготовила ему отвар с высушенными ягодами шиповника – чай для уставших путников, она попросила Марию отпустить её на часок погулять.

– Иди, милая, иди, – ласково сказала Мария, – но будь, пожалуйста, осторожной.

– Да, тётушка, не волнуйся.

«Как знать, – подумала про себя Мария, когда Лилит с Бернардом ушли, – может быть этот славный молодой человек и есть её судьба. Он статен и хорош собой. И явно богат».

Добродушная женщина свято верила в то, что её любимая девочка достойна лучшей жизни. Не могут быть у такого милого создания тяжкие испытания и невзгоды. Не могут, и всё тут.

В то жаркое утро Лилит в первый раз позволила Бернарду поцеловать её руку. Ведьмино сердце колотилось так, что казалось бешеный его стук слышит весь лес, в котором они гуляли. Отведённые им минуты пролетели незаметно, и девушка должна была возвращаться обратно в лавку.

Бернард обещал приехать завтра же утром. А Лилит пообещала к этому времени приготовить лечебное снадобье для его отца. Ведь в разговоре Бернард поведал девушке о жутких мучениях своего родителя. Но промолчал про собственную предстоящую свадьбу.

На следующее утро Лилит примчалась в пекарню раньше Марии, она сама замесила тесто для пирогов, и присев возле окна, стала ждать Бернарда.

Он приехал, как и обещал. Снова они ушли гулять в лес, и снова за непрерывными разговорами время пролетело слишком быстро. Оба они не могли наговориться – как будто всю жизнь специально молчали и вот теперь их прорвало. Бернард искренне поражался насколько интересно ему общаться с этой юной девушкой. Она явно была умна, читала книжки и знала много такого, о чём самому Бернарду даже не было известно. Невероятная редкость по тем временам.

– Лилит, ты удивительная! Это потрясающе! Но, знаешь, родилась бы ты немного раньше, тебя бы сожгли на костре как ведьму, – однажды пошутил он.

Девушка в ответ лишь робко улыбнулась.

– Мне рассказывали о тех временах, – сказала она. – Моя наставница застала конец той страшной эпохи.

– Твоя наставница? Ты ещё чему-то учишься? – заинтересовался Бернард.

– Ну, так, немного, – замялась Лилит. – Она просто учит меня готовить разные лечебные отвары и настои.

– О! Так она точно колдунья. А ты – моя маленькая и прекрасная ведьмочка!

Молодой человек счастливо рассмеялся, и подхватив Лилит, закружил её в вихре только что придуманного им самим танца.

Всю следующую неделю Бернард приезжал по утрам в «Пекарню у Марии». Каждый день они с Лилит бродили по лесным тропкам, спасаясь в тени деревьев от палящего солнца. Держались за руки и болтали обо всем подряд. К концу той недели Бернард поцеловал Лилит в губы. Во время поцелуя он заглянул в её полуприкрытые глаза и они тотчас же распахнулись. Молодой человек пошатнулся, у него закружилась голова и ему даже показалось, что в глазах Лилит на мгновение вспыхнули две яркие чёрные молнии. Быстро-быстро, в его сознании промелькнули какие-то размытые тёмные тени, пламя огня и клубы густого плотного дыма. Бернард оторвался от Лилит, и слегка помотав головой, пробормотал:

– Даже поцелуи у тебя особенные…

Сама же девушка стояла словно окаменевшая. Молочно-белая кожа на её лице вдруг посерела, а взгляд потух. Она увидела тоже самое, что и Бернард. Точнее так – это Бернард смог увидеть крошечную часть того, что пронеслось в голове Лилит.

Все истинные ведьмы обладают даром ясновидения. В момент первого поцелуя Лилит узрела своё собственное будущее. Но заметив, с каким беспокойством смотрит на неё Бернард, быстро взяла себя в руки и растянула губы в подобии улыбки.

Ведьмы хорошо умеют прятать свои чувства. Иначе бы они не выжили.

Молодые люди встречались теперь почти ежедневно. Исключения составляли дни, когда Бернарду необходимо было с самого утра заниматься своими торговыми делами. В очередное плавание он до осени не собирался отправляться, а там, смотря как дела с лесопилкой пойдут – может быть и до весны не придётся уходить в море. О том, что с приобретением лесопилки самым непосредственным образом связана его собственная женитьба, Бернард старался не думать.

Их поездка с отцом на день рождения Эльзы прошла успешно. Оба старика-коммерсанта уже обо всём договорились заранее, так что дело оставалось за молодыми. Точнее, за Бернардом. Эльза оказалась типичной старой девой – бесцветной и апатичной женщиной под тридцать лет. Она вовсе не была дурнушкой, и имела довольно статную фигуру и правильные черты лица. Но невзрачный, тусклый оттенок волос, глаза мышиного серого цвета и абсолютная безучастность к происходящему портили всё дело. Её ничего особенно не волновало и не интересовало, она даже двигалась медленно и чуть раскачиваясь в стороны. Говорила редко, односложно отвечая на вопросы, а иногда и просто кивала головой в знак молчаливого согласия. Эльза являла собой полную противоположность Лилит. Да и была почти вдвое её старше, хотя дело тут, конечно, не возрасте.

– Идеальная жена, – усмехнулся Бернард, когда на обратном пути отец поинтересовался его мнением о невесте.

– Она не будет тебе мешать. Ни в чём. Подумай сам, – недвусмысленно намекнул отец. – Ты можешь постепенно вернуться к своему привычному образу жизни. Куда ты там ездишь на рассвете? К какой прелестнице? А?

Бернард смешался. Он был уверен, что его поездки к Лилит остаются в тайне.

– Будь осторожен, мой мальчик. Эта лесопилка – отличный шанс закрепить наш успех. И ты не имеешь права его упустить. Поэтому смотри, чтобы твои утренние шалости не испортили нам всё дело.

– Да, отец. Я понимаю.

Старик действительно кое-что знал о ежедневных отлучках своего сына. Мир, как говорится, не без добрых людей – они всё видят и замечают, хочется нам того или нет. Однако знал он только совсем малую часть. Что ездит Бернард почти каждое утро в дальнюю деревушку, раскинувшуюся возле холмов. Что там в какой-то мелкой торговой лавке работает девушка. Говорят, она необычайно хороша собой. Ну, и ничего удивительного нет в этих поездках сына, дело молодое…

Однако старик даже не догадывался о том, что своим внезапно укрепившимся здоровьем он обязан именно той таинственной девушке из деревенской лавки. Да, сын наконец-то смог уговорить его принимать целебные отвары, ужасно мерзкие на вкус, но, чёрт возьми, какие действенные!

На самом деле Бернард, забрав у Лилит приготовленные ей снадобья, преподнёс их в тот же день отцу под видом только что купленных дорогих лекарств у некоего заезжего лекаря. Сказал, что лекарь этот очень известен, исцеляет даже безнадёжных больных, и вот по оказии заехал в их город. Отец поверил. Морщась и строя брезгливые гримасы, он выпил первую порцию отвара, настоянного на брусничных листьях. После чего позволил сделать ему солевую ванночку для ног. И наступившей ночью он вдруг почувствовал, что боль в распухших суставах стала меньше.

Со следующего дня отец Бернарда послушно выпивал настойку из майской сирени, отвар из ромашки и регулярно принимал ванночки. Лилит каждые два-три дня передавала Бернарду необходимые травы, снадобья и заговорённую соль. В подробности приготовления она не вдавалась, просто сообщала что, как и когда надо принимать. Её наивное и доброе сердце тихо радовалось тому, что она может помогать своему любимому.

Про страшное видение, посетившее её во время первого поцелуя, Лилит старалась не вспоминать. Подумаешь, стоит ли волноваться из-за такого пустяка? К тому же, сколько бы они с Бернардом не целовались после этого, ничего подобного уже не было.

А поцелуи их становились всё жарче…

Наступила осень. Пришла крадучись, ласково согревая обманчивым дневным теплом, и понарошку пугая вечерним зябким холодом. К середине октября, когда до шестнадцатилетия Лилит оставался ровно месяц, засыпающий лес начал скидывать свою жёлто-красную одёжку из листвы. И вот на такой подушке из мягких листьев одним свежим осенним утром влюблённая Лилит отдалась Бернарду.

Она знала в какой день это случится. И подготовилась. На тонком кожаном шнурочке возле самого её сердца висел талисман – его Лилит сделала своими руками. В розовую бархатную ткань были зашиты высушенные лепестки роз, яблони и жасмина. В карман платья ещё с ночи она положила маленький осколок розового кварца. А накануне вечером сожгла заговоренную свечу, которую стащила у Анны. Эти свечи Анна делала для своих посетительниц – женщин, желающих навечно привязать к себе возлюбленных. В свечной воск добавлялись специальные ингредиенты, обладающие магическими свойствами – измельчённые цветы лилии, шалфей и даже баснословно дорогая цедра апельсина. В руках обычных женщин эти свечи не представляли никакой опасности, они лишь придавали уверенности своим обладательницам. Но Лилит, произнеся, любовный заговор над горящей свечой, уже чётко знала, что колдовство её с этого момента вступило в полную силу. Мощную и необратимую.

Пожалуй, именно тогда она в первый раз почувствовала себя настоящей ведьмой. И именно тогда в её нежном сердечке начала разливаться тонкими ручейками та самая тёмная сторона, о появлении которой когда-то предупреждала Анна.

А Бернард словно обезумел. И одновременно с этим искренне не понимал, как такое могло произойти. Да, он страстно желал Лилит. Но всё же, в глубине души надеялся ещё раз поговорить с отцом и отменить свою женитьбу на Эльзе. Чтобы потом жениться на любимой Лилит.

Однако как только бледные и изящные руки Лилит обвили его шею, он будто бы лишился рассудка. Девушка не сопротивлялась, наоборот, была нежна и податлива. Счастливая улыбка не сходила с её порозовевшего личика. А пьянящий аромат опавших листьев кружил голову им обоим, не давая победить ни одной разумной мысли.

– Что я наделал? – прошептал Бернард, с ужасом взирая на помятые и испачканные в земле юбки Лилит.

– Всё хорошо, милый.

– Нет, это неправильно…

– Тебе было со мной плохо? – с нарастающей тревогой спросила Лилит. Сердце у неё сжалось.

Бернард бросился к её ногам.

– Что ты такое говоришь? – изумился он. – Это… Это лучшее, что со мной когда-либо было!

Подняв Лилит, он помог ей привести себя в порядок, и прикоснувшись легким поцелуем к её губам, уверенно произнёс:

– Я сегодня же вечером поговорю с отцом. Мне надо решить с ним кое-какие вопросы. И после этого я объявлю ему о нашей с тобой помолвке, Лилит.

– Я люблю тебя, Бернард.

– И я люблю тебя, милая.

Он уехал, Лилит вернулась в лавку, а ближе к вечеру в пекарню забрела давняя знакомая Марии. Она несколько лет назад перебралась в город, и вот буквально на днях заехала в деревню – проведать своих родственников, оставшихся жить здесь.

Оказалось, что женщина хорошо знает семью Бернарда. У его отца она когда-то работала прачкой. И теперь, живя в городе и имея там множество знакомых среди прислуги, была в курсе всех происходящих событий.

Именно эта женщина рассказала Марии о готовящейся грандиозной свадьбе между двумя богатейшими семействами города – дочери владельца лесопилки и сына крупного торговца и мореплавателя. Лилит стояла рядом и всё слышала.

– Родная, что ты? Ну-ка, присядь, побледнела вся, – забеспокоилась Мария, заметив застывшее выражение лица своей девочки. Разумеется, Мария сразу поняла о каком Бернарде сейчас шла речь. Но она не подозревала насколько уже далеко зашло дело… И насколько сильно была влюблена её Лилит.

На заходе солнца Лилит прибежала к Анне.

– Мне нужно сильное колдовство, – заявила она с порога. – Самое сильное! Я не смогу жить без Бернарда. Умоляю, помоги мне! Я знаю, ты можешь.

Анна вытерла своей рукой слезы на заплаканном лице девушки. Заглянула в её глаза, и тихо, но очень твёрдо произнесла:

– Всё тобою сделанное вернётся к тебе в троекратном размере. Если ты сеешь добро и любовь, то они придут к тебе. А если ты творишь со злым умыслом, то злоба окружит тебя непроглядной ночной тьмой.

– Он женится на Эльзе! – в отчаянии воскликнула Лилит. – О, как я хочу, чтобы этой женщины вообще никогда не было! Почему же он молчал? Что мне делать?

– Ждать, – коротко и просто ответила Анна. – Когда он обещал приехать к тебе?

– Через два дня, – всхлипнула Лилит. – Он сказал, что должен поговорить со своим отцом и объявить ему о нашей помолвке.

– Ну вот, значит через два ты всё и узнаешь. Не торопись, девочка моя, подожди… Разрушить что-либо гораздо проще, чем создать.

Спустя час, немного успокоившись и высушив слёзы, Лилит вернулась домой. И приготовилась ждать.

Глава 5.

Остаток зимы пролетел у Софочки незаметно. Вся она была в каких-то хлопотах, да в суете… Что самое забавное – истинный смысл этой суеты дошёл до неё внезапно и прямо-таки огорошил её. Помогла в открытии истины Женька.

– Я тебе вчера весь день дозвониться не могла, – пожаловалась она подруге в телефонном разговоре. – Ты где пропадала? Я думала – раз воскресенье, значит ты дома на диване валяешься. Хотела поболтать с тобой…

– Ой, Жень, прости. Я увидела пропущенные вызовы, но уже поздно вечером. И, если честно, я так умоталась за день, что просто не в силах была перезванивать тебе. Ты не представляешь, какое адское столпотворение творится в садовых центрах в середине марта! За некоторые семена там готовы удушить. Я последний пакетик с розмарином можно сказать зубами вырвала из рук какой-то наглой тётки. А базилик…

– Подожди, подожди, – перебила Женька, – а что ты вообще делала в садовом центре? Какие такие, на фиг, розмарины и базилики?

– А, ну так я закупалась семенами. Ведь скоро надо будет рассаду выращивать. Я уже и подоконники у себя дома разгребла от всякого хлама. Подготовила.

– Ага. Рассада. Семена. Великолепно.

– Ну да. А чего ты так удивляешься? – с недоумением и даже с некоторой обидой в голосе спросила Софочка.

– Я? Не-е, я не удивляюсь. Я в шоке.

Обе немного помолчали. Первой не выдержала Женька.

– Ты куда потом высаживать-то свою рассаду собралась? Если не секрет, конечно.

– Как куда? – изумилась Софочка. – В сад. Сейчас снег сойдёт и поеду за город приводить в порядок бабушкин дом.

– Понятно. И давно ты приняла такое гениальное решение? Софочка, ты вообще помнишь, что в бабушкином доме не была уже сто лет? Да ты и не собиралась больше в нём бывать!

– Не сто лет. Четырнадцать лет я там не появлялась…

Они снова обе замолчали. Потому как слишком хорошо помнили, что случилось четырнадцать лет назад.

– Ладно, – первая снова заговорила Женька. – Что-то я разошлась… Просто ты меня своими грандиозными сельскохозяйственными планами, мягко говоря, очень сильно удивила. Но, знаешь, Софочка, идея с возрождением сада мне нравится. Честно! И ты умничка. Горжусь тобой.

– Спасибо, – растерянно произнесла Софочка.

– Нет, правда! Ты такая молодец. Сад был роскошным, я помню. Будет здорово, если он снова зацветёт. Хочешь, я с тобой съезжу, помогу привести дом в порядок?

– Да, спасибо… Спасибо. Я пойду, Жень, у меня тут покупатель в магазин пришёл. Спасибо тебе.

– А, ну давай, конечно. Созвонимся ещё!

Софочка нажала отбой. Никакой покупатель к ней не пришёл. Просто она вот только сейчас – в разговоре с подругой, вдруг сообразила, что не помнит, когда и как приняла решение заняться возрождением бабушкиного сада. Как будто бы она однажды проснулась с этой мыслью и всё. И тут же начала действовать.

– Удивительно, – произнесла вслух Софочка. И улыбнулась.

На самом деле поводы удивляться у неё были и до сегодняшнего дня. И насчитывалось их целых два.

Первый – волосы Софочки сошли с ума. Спустя пару недель после своего юбилея она обнаружила, что отрастающая на корнях седина теперь вовсе и не седина. Почему-то вместо серебристых волос теперь отрастали золотистые. Софочка даже надела на нос очки для чтения, чтобы получше разглядеть. Но никакого обмана зрения не было – действительно корни волос изменили свой цвет. И он теперь напоминал тот самый золотой оттенок, что был у неё в молодости. Не такой яркий и солнечный, разумеется, но похож, похож…