Сокровища

Размер шрифта: 13

* * *

Семье моей тети.
Е.О.

Начало

Песчаная дорога бежит через поле и теряется в кустах у речки. Потом появляется на другом берегу, но правее – брод идет наискосок. Асе кажется, что линия дороги неправильно составлена, будто разрезанная надвое и неточно подогнанная картинка. Ася слезает с велосипеда, зажмуривает один глаз, вытягивает руки и делает вид, что сводит картинку.

– Хоп!

Теперь пейзаж какой надо.

От реки дорога идет налево, превращается в нитку, огибает сопку и исчезает за ней. У сопки каменистая вершина. Когда Ася быстро-быстро едет на велосипеде, то сквозь свист в ушах слышит, как кричат орлы. И представляет, как они кружат между вершиной и облаками. Ася рассказала об этом сестрам, но те, как всегда, обсмеяли ее.

– Орлы у нее кружат, ха-ха-ха!

– И кричат еще!

– Кар-кар!

– Кар-кар-кар! Орлы у нас не водятся!

– Могут быть орлы! Я читала, они были замечены на границе мелкосопочника! – возмущалась Ася.

– А кондоры не были замечены на границе… Как его там?

– Казахского мелкосопочника! – выпалила Ася и под смех сестер вылетела из комнаты, хлопнув дверью.

Вот так всегда.

Песчаная дорога ведет в город. Она огибает гору с орлами и тянется по степи, еще два раза ныряет и выныривает из речки, и становится улицей Кызыл-Жар – бедной окраиной с деревянными домами и дырявыми крышами.

Но есть еще асфальтовая, прямая как стрела дорога. Из деревни она приводит к главному въезду со стелой с названием города. Ехать на автобусе полчаса, хотя на машине можно домчать минут за пятнадцать. В городе автобус развозит пассажиров по ровным прямоугольным кварталам и останавливается отдохнуть у автовокзала. На одной из этих улиц живут мама с Асей, вернее, сейчас только мама, потому что летние каникулы Ася проводит у тети. Мама очень занята на работе – то готовит передачу, то ведет прямой эфир или программу поздравлений по заявкам – и никак не находит времени навестить Асю в деревне. Ася все понимает и не обижается, но все-таки каждый день в двенадцать часов пригоняет на велике к остановке.

Часов у нее нет, но она всегда знает, какое сейчас время. И сейчас время – ехать обратно в деревню, чтобы к двенадцати быть на остановке у мостика. Ася бросает затею свести дорогу в одну линию.

– Завтра доделаю, подождите пока, – говорит она одновременно речке, дороге и кустам, будто они живые и слышат ее.

Ася поворачивает велосипед в сторону деревни, взбирается на него и сильно отталкивается правой ногой, садится на сиденье, ловит ступнями педали и разгоняется изо всех сил. Песчаная дорога гладкая и без поворотов, ехать по ней – одно удовольствие. Даже если соскочишь с нее – ничего страшного. В степи трава давно высохла и топорщится коротенькой щетиной. Нужно заехать обратно в колею и катить, поднимая пыль.

Сегодня ветер разгулялся особенно сильно: крутит пыльные тучи у земли, путает волосы и мешает ехать. Песчаная пыль повсюду, даже если день не ветреный, – в носу, в глазах, на полу в доме и на полках полированной стенки, сколько ее ни протирай.

Ася доехала до главной деревенской площади, но на остановке ждать не стала, а спряталась от солнца и ветра в тени бывшей конторы. Автобус опаздывал. На остановке собралась уже приличная толпа – и встречающие, и те, кто собирался в город. Ася ждала, думала о всяком-разном и обрывала листья лебеды, которая вымахала в тени.

Показался автобус – белый пазик с голубой полосой. Ася вытянулась и смотрела, как из него вышла бабушка в платке. За ней выскочили пара пацанов, приехавших, как Ася, на каникулы. Они закинули на плечи рюкзаки и, болтая, пошли по мостику. Вышли мужчина и женщина, их радостными возгласами встретили мальчик и девочка, черные от загара. Все они перешли через мостик над оврагом и скрылись в зарослях яблонь-дичек в парке. Водитель закрыл двери, автобус развернулся и уехал.

Пришлось возвращаться домой. Ася пропылила по пустой, вымершей от жары улице. Она оборачивалась и смотрела, как пыль тянется змейкой за колесом велосипеда.

Сестры играли в карты и позвали ее. Не надо бы соглашаться, но Ася обрадовалась приглашению – обычно от нее отмахивались, как от мухи.

Сестрам по четырнадцать. Не будут они с ней просто так возиться, ясное дело. Когда тетя не заставляет работать на огороде, помогать в сарае и по дому, они валяются на кроватях и болтают о мальчиках или сплетничают о деревенских. Или сбега́ют к друзьям кучковаться у старой кочегарки. Или красятся тетиной косметикой, смывают и снова красятся, пока не заругается бабушка:

– Ы-ыш, напучкались! В мое-то время по лбу ш-шалкнули, вот и вся краска!

Носят сестры одинаковую одежду, одинаковые прически, говорят одинаковыми голосами с одинаковыми интонациями. И между собой похожи, как близняшки, хотя сестры они только двоюродные. Когда люди видят их в первый раз, разглядывают одну и вторую и спрашивают:

– Вы сестры?

– Братья! – в один голос отвечают Ира и Лена и хохочут.

Посуда

– Давайте кто дурак, тот и моет!

– Десять черви!

– И от меня десяточку!

– Беру.

Ася забрала обе десятки и воткнула их в свой карточный веер. Сестры перемигивались, и она посмотрела на кучу отбоя на одеяле – не скидывают ли карты.

Разобрали остатки колоды. Козырь, бубновый король, достался Ире.

– Семь.

– Валет.

– Отбой.

– Подождите, у меня должны быть! – воскликнула Ася.

Она перебрала свой веер, но не нашла ни семерки, ни валета. Ковырнула корешок спрятавшейся карты, и веер посыпался на кровать.

Сестры захихикали. Карт было с полколоды. Уже зная, чем закончится игра, посмотрела в открытое окно. Крыша сарая сияет на солнце. По забору идет кошка. Ветки соседской яблони перевешиваются на нашу сторону. Ни один листик не шевелится. Ася тяжело вздохнула.

Через пару минут сестры довольно развалились на кровати и стали совещаться, куда пойти вечером. Без Аси, разумеется.

Посудой завалена раковина, столешница справа и слева от нее. На плите стоят две пустые кастрюли, тоже грязные – в них тетя Маша варит еду утятам. На столе – оставленные сестрами с последнего чая стаканы, ложечки, пустое блюдце из-под варенья, доска для хлеба, на ней – нож и крошки.

Ася залезла в шкаф и достала оттуда эмалированный тазик для посуды, поставила его на плиту. Потом открыла стоявшую рядом с газовым баллоном железную флягу и набрала оттуда в тазик несколько ковшиков воды. Щелкнула выключателем на красном газовом баллоне, чиркнула спичкой – и под тазиком вспыхнуло голубое пламя. Пока нагревалась вода, сортировала посуду: тарелки в одну башню, чашки – в другую.

Мыла посуду так.

Сначала нужно помыть ее в мыльной воде. В первую очередь – чашки, они чище и не пачкают воду, за ними – тарелки и остальное. Потом вылить старую воду и набрать новую, подогреть и перемыть все по второму разу с мылом.

Вылить мыльную воду, набрать новую, нагреть и ополоснуть первый раз. Опять вылить воду, набрать новую и, не подогревая, ополоснуть второй, последний раз. После этого полагается вытереть всю посуду полотенцем, но Ася пропускает вытирание и сразу составляет посуду в шкаф – пусть сама стекает. Протерла стол, поставила на место стулья, смела крошки веником к печке.

– Ленка, воды принеси-ка! – крикнула бабушка.

Ася прислушалась – сестры болтали в детской и просьбу не слышали. У бабушки скрипнула кровать, и, пока она не вышла и не увидела Асю, та юркнула на веранду, обулась на застекленном крыльце и, отодвинув тюль, выбежала во двор.

Во дворе – цветник с ромашками и мальвами, пара кустов крыжовника, который не хочет плодоносить, у песчаного пятачка – гараж. Дядя Миша забыл закрыть ворота, и Ася подошла к гаражу, чтобы закрыть, но прикоснулась к одной створке и отдернула руку: железо раскалилось от солнца, которое перевалило на другую сторону улицы и жарило изо всех сил. В гараже – мотоцикл с люлькой. Люлька – тоже раскаленная.

Дядя Миша не разрешает заходить в гараж, поэтому, пока его нет, Ася осмотрела полки, потрогала все банки, баночки и бутыльки с подозрительной жидкостью, по очереди вытащила и осмотрела кисти для краски из банки с водой, побултыхала бензином в канистре. Потом оттирала пальцы тряпицей, чтобы ушел запах бензина, но получилось только хуже – ветошь испачкала руки черным маслом. Пришлось мыть руки в зеленоватой пахучей воде в баллоне за домом.

Хотелось в туалет. Унитаз в доме опять сломался, ходить приходится в туалет у сарая. Но его охраняет индюк. Ася пометалась туда-обратно. Хотела пристроиться в кусты смородины, но окно спальни было открыто и из него доносились голоса сестер. Увидят – засмеют, как в прошлый раз. Чтобы оттянуть встречу с индюком, Ася пошла смотреть на сокровища.

Сокровища

В дальнем углу огорода, у малины (чтобы никто точно не нашел), между третьим и четвертым кустом закопана жестяная коробка из-под печенья. Ася пробиралась к ней, представляя себя секретным агентом на задании. Она оглянулась на дом только один раз, чтобы не выглядеть подозрительно. Словно по делам, прошла вдоль грядок с зеленью и овощами, потом свернула к ягодам.

– Жарко сегодня, не правда ли? – спросила она у малинового куста, будто прогуливалась и заговорила с ним от скуки. Куст кивнул на ветру вверх-вниз. – Хочется, чтобы поскорей стало прохладнее. – Куст молчал.

Напевая и проводя пальцами по кончикам листьев малины, Ася добралась до нужного куста и там бросила притворяться и опустилась на колени. Оглянулась – отсюда ее не было видно из дома, ее скрывали кусты смородины и крыжовника.

Ася копала голыми руками. Земля была горячая, сухая, больше похожая на коричневый песок. Коробочка была закопана неглубоко. Ася с трудом открыла заржавевшую крышку, но сокровища доставать не стала – руки еще пахли бензином, маслом, испорченной водой и были зелены от лопуха.

В коробочке лежали: деревянный чертик размером с мизинец, красная лохматая резинка для волос, почерневшее кольцо с ненастоящим бриллиантом, календарик с красоткой и круглая картонка с кошачьей мордой на одной стороне и японскими иероглифами на другой.

Ася, на случай если кто-то пройдет по огороду, загородила коробку собой. Никому нельзя видеть сокровища, иначе волшебство исчезнет. Они были ее собственными, и тайна тоже была ее собственная, и никто не знал, что она у нее есть. Поэтому Ася перепрятывала коробку: на огороде, за баней и за гаражом, в курятнике, за собачьей будкой – в общем, там, где никто не подумает искать.

– Мои сокровища, – прошептала Ася, любуясь.

Чертика она добыла сама. У них с мамой в городе есть сосед, а у соседа – резная дверь. Говорят, он сам ее сделал. На двери чего только нет – цветы и дерево, на котором сидит кот, облака и солнце, поверх них вырезано «СПАСИ И СОХРАНИ». Подальше от дерева – церковь с куполами. Ниже – ад, страшные люди, кастрюли и казаны. И чертики.

– Безвкусица, – говорит мама.

Прошлой зимой Ася заметила, что некоторые чертики не вырезаны на деревянной двери, а приклеены к ней. Двенадцать в ряд, почти у самого пола. Крайний чертик так заманчиво выдавался вперед, что одним вечером Ася пришла с ножом и, задержав дыхание (вдруг увидят!), встала на колени и поддела чертика под спину. Он не поддавался. Ася пробовала со всех сторон. За дверью раздались шаги, Ася с перепугу ковырнула изо всех сил, и чертик отвалился. Ася схватила его и бросилась домой. Оказалось, что черт оставил на двери одну ногу. Но так было даже интереснее. Ася покрасила его черной гуашью. Гуашь таяла на жаре и пачкала остальные сокровища, поэтому чертик лежал в сторонке.

Красную лохматую резинку Асе прислала мамина подруга из Германии. Она приехала в посылке между конфетами, в красно-зеленом пакете, и была такая красивая, мягкая и пахла сладостями, что Ася ни разу не решилась повязать ею хвост. Смотрела, трогала нежные красные ворсинки.

С перстнем все понятно. Мама отдала ей свой, старый. Просто сняла с руки и отдала.

– Вырастешь – и будешь носить, – сказала мама.

Он велик Асе даже на большой палец ноги. Ася примеряет кольцо каждый день. Если как следует потереть его зубной щеткой, металл и фальшивый бриллиант засияют. Но Ася не чистит кольцо слишком часто – вдруг сотрется.

Позапрошлогодний календарик Ася хранит с трепетом. На обратной стороне – загорелая девушка в красном купальнике выходит из озера. Руку запрокинула за голову. С руки и с темных, зачесанных назад волос стекают капли воды. Смотрит прямо на тебя улыбаясь. Вот бы быть похожей на нее! Края календарика обтрепаны. В городе Ася носила его в портфеле. Иногда доставала и любовалась. Но в деревне сестры заметили календарик и обсмеяли. Ася обиделась и спрятала его вместе с остальными сокровищами.

Круглую картонку с иероглифами Асе подарила Вика Кузнецова. Мама сказала, что иероглифы на картонке – японские. Когда Ася смотрит на них, она представляет себе Японию.

Все сокровища напоминают о маме, о городе и о далеких местах, куда Ася поедет, когда станет взрослой. От них пахнет одновременно их с мамой квартирой, подъездом и заграничной посылкой с печеньем и конфетами, поездами и самолетами, на которых Ася не то что не летала, но никогда их не видела.

Ася посидела над коробкой с сокровищами еще немного и, когда стало совсем невтерпеж, закопала ее под кустом крыжовника – там точно никто не найдет.

– Не скучайте, – сказала она сокровищам. – Я скоро вас навещу.

Она направилась к калитке, которая вела в сарай, к туалету и к Премерзкому.

Премерзкий

Ася взяла прислоненную к забору палку и осторожно открыла калитку, просунула голову в щель и оценила обстановку. Двор перед сараем был пуст. Дядя Миша размахивал вилами в конце двора – перекидывал накошенное сено в сенник. Слева из открытой двери сарая слышалось хрюканье свиньи. Дальше за дверью – низенький ивовый плетень, оттуда выглядывают пушистые желтые головы и доносится тихое кряканье. Индюка не было видно, но он, скорее всего, сидит в засаде в сарае, напротив двери в уличный туалет, и поджидает Асю.

Ася оценила расстояние до туалета и прикинула, сколько бежать. Выходило секунд пять. Она тихонько, стараясь не скрипеть калиткой, вошла во двор и, держа наготове палку, кинулась к двери. Но на полпути из сарая с победным криком выскочил индюк и с гоготом бросился на Асю. Она заверещала и, держа палку перед собой, отступала спиной, к дяде Мише. Пока индюк примерялся, с какой стороны напасть, дядя пришел на помощь.

– А н-ну, я тебе! – крикнул он из-за Асиной спины, и оттуда же в индюка полетела деревяшка, да только тот успел увернуться. – Иди отсюда, давай. – Дядя Миша вилами загнал индюка в сарай, наподдал ему напоследок и закрыл дверь на задвижку.

Ася – сил нет терпеть – бросилась в туалет.

Индюка дядя Миша принес с работы зимой. К лету он вырос в гору перьев и мяса с отвратительным характером. С утречка мерзкий индюшара выходил во двор и стоял у двери в туалет, поджидая первую жертву. Если приходил дядя Миша, он с недовольным ворчанием убирался обратно в сарай. Но если выгонять корову приходила тетя Маша, ей приходилось брать палку и отбиваться. В первый же день Аси в деревне Премерзкий определил ее как самую слабую и налетал каждый раз, когда она приходила в сарай.

Выйдя из туалета, Ася перегладила всех утят – они не боялись, забирались на руки и нежно пощипывали; потрепала за морду дворового пса, встала на короб с кормом и заглянула в сарай – под маленьким окошком без стекла разлеглась в загоне громадная свинья.

Дядя Миша закончил перебрасывать сено и смотрел на сарай. Каждый раз, когда он думал о судьбе сарая, его круглое лицо становилось таким печальным, что дядю хотелось обнять и пожалеть.

– Сносить или чинить? – спросил у самого себя дядя Миша. Он прислонил вилы к забору и высморкался, тоже печально.

Сносить или чинить сарай – было важнейшим вопросом. Дядя Миша размышлял о нем утром, днем и вечером. Советовался с тетей Машей, соседями и односельчанами.

– Чинить? – неуверенно предположила Ася.

Дядя Миша вздохнул в ответ. По мнению Аси, сарай был прекрасен – и разноцветные заплатки на крыше, и лопнувшая стена, словно разошедшаяся под тяжестью лет. Трещина тянулась сверху донизу, и самая широкая часть была на уровне глаз Аси, так что удобно было заглядывать внутрь. В самом сарае Асе тоже нравилось. Деревянные настилы вытерлись до круглых дыр. Бревна-опоры за годы прикосновений стали гладкими и блестящими.

Этим летом трещина стала шире, заплаток на крыше – больше, а дыры в полу круглее, иногда корова застревала копытом. Ни на ремонт, ни на стройку денег не было. Дядя грустнел с каждым днем. Асе тоже становилось грустно рядом с ним.

Она помогла подмести двор и, пока дядя Миша не выпустил Премерзкого, вышла через калитку обратно в огород.

– Премерзкий, – сказала она и шагнула до куста смородины, – отвратительный. – Шаг к грядке с зеленью. Дальше пошло быстрее. – Гадкий. Противный. Гнусный. Дурной. Мерзопакостный. Поганка.

Так скакала до дома.

Коньяк на дубовой коре

В доме стояла тишина. Сестры ушли. Бабушка спала. Оказалось, что вернулась из школы тетя Маша.

Она сидела за кухонным столом, обложившись листочками, тетрадями и записочками, и сверяла записи, тыкая пальцем из одной писульки в другую.

– Так, замочить кору на 15–20 минут в горячей воде… Из сахара – карамельный сироп… – Тетя Маша заметила Асю: – Девки опять заставили посуду мыть?

Ася не знала, что ответить. Врать вроде как нехорошо, но, если сказать правду, сестрам влетит, а потом влетит ей от сестер. Пока она раздумывала, тетя догадалась сама.

– В карты проиграла? Они никогда кастрюли не вымоют.

– И карты в отбой скидывают!

Сестры и правда всегда торопились и оставляли грязные кастрюли на плите, как будто не заметили. Но тетя Маша была занята записочками и снова склонила к ним свою завитую барашком голову.

– Месяц в тепле… отфильтровать… месяц в темноте… так… Насыщенный коричневый цвет и ярко выраженный аромат!

– Это что? – поинтересовалась Ася. – Рецепт?

– Коньяк! – довольно ответила тетя Маша и принялась складывать бумажки в одну стопку. – Домашний коньяк на дубовой коре. Из самогона. Надо у Дубининых литров двадцать заказать. На все дни рождения до самого Нового года хватит! Кто делал, говорят, от настоящего не отличить. Может, продадим еще.

Она взяла сумку и достала из нее крошечный кошелек.

– Сходи в аптеку, возьми там… – Тетя завозилась, отсчитывая монетки.

– В аптеке же нет ничего, – возразила Ася.

– Трава всегда есть, – ответила тетя и высыпала деньги Асе в ладошку. – Две пачки дубовой коры.

– И хлеба нет, – напомнила Ася.

– Возьми тогда еще. – Снова возник кошелечек. Тетя достала оттуда единственную бумажку. – Смотри, чтоб вчерашний не подсунули.

– Маня, ты пришла? – донесся скрипучий бабушкин голос.

– Пришла! – крикнула в ответ тетя.

– Обутки надеть помоги! Девки-то, заразы, смылись до вечера шариться!

Тетя ушла помогать бабушке, а Ася достала из шкафа матерчатую сумку и выбежала во двор.

Наперегонки

Аптека и магазин были рядом. Можно доехать по своей улице, но можно дать круг по главной дороге. По своей – ближе, но гонщики, скорее всего, сидят возле остановки у мостика. После обеда они собираются в овраге, а если печет солнце – прячутся под мост, очень удобно. И гонять по главной дороге удобнее, она покрыта хоть и побитым, но все же асфальтом, а улица, где стоит дом тети, засыпана гравийкой, и велосипед кряхтит «хрым-хрым-хрым-хрым», подскакивая на крупных камнях.

Ася прикрепила сумку к багажнику, вывела велосипед за калитку, выехала на площадь перед мостиком и затормозила. Спустила одну ногу и вытянула голову, высматривая гонщиков. Тихо и пусто.

– Эй, вы здесь? – позвала Ася и задержала дыхание, прислушиваясь. Только шум ветра и шорох песка, змеящегося по земле. – Ну, я погнала, – на всякий случай предупредила она в пустоту.

Ну и ладно, без них тоже хорошо. Она глубоко вздохнула от предвкушения скорости. Оттолкнулась и разогналась за секунды.

Песчаная обочина у дороги – ровная, гладкая. Велосипед несется, как будто летит, – ни камушков, ни колеи. Ася набиралась смелости оторвать руки от руля. Так может Лена – раскинуть руки и нестись, запрокинув голову, и не падать! Ася попробовала отпустить руль, но переднее колесо мгновенно повело в канаву справа, и Ася судорожно схватилась за резиновые рукоятки и выровняла велосипед как раз в тот момент, когда сзади раздался протяжный свист. Гонщики!

Пока Ася разгонялась, не услышала, что они выскочили из-под моста и нагоняют ее. Двое мальчишек и одна мелкая девчонка на двух велосипедах. Девчонка сидит пассажиром на багажнике, но этот велосипед не отстает, а, наоборот, гонит впереди.

– Давай-давай-давай-давай! – Они закричали, засвистели, и Ася вытянулась в струнку и закрутила педали что было сил, однако правая нога сорвалась, и велосипед опять повело. Ася выровняла руль, но потеряла время – мальчики догоняли.

– Мишка, давай! – крикнули из-за спины.

Как зовут гонщиков, Ася не знала и сейчас не понимала, кто из них Мишка. Они уже поравнялись с памятником Ленину, он стоял посреди заросшего полынью огромного пустыря, огороженного забором. В конце забора гоночная трасса заканчивалась, и туда Ася еще ни разу не приехала первой.

Она всем сердцем, которое, казалось, вот-вот выскочит и полетит впереди велосипеда, потянулась к уголку забора и закрутила педали сильнее, но все же… сердце вернулось на место и заколотилось – от страха. От того, что Асю несло на огромной скорости, которой она уже не управляла, от явственного ощущения, что, потеряй она руль, она выскочит прямо в канаву или со всей силы ударится об один из бетонных столбов, маячивших впереди. И она перестала крутить педали, и сила, несшая ее вперед, стала слабеть, слабеть. И вот один из велосипедов поравнялся с ней, вот обошел ее на колесо. И вот конец забора, и ее соперники притормаживают и останавливаются, и она тоже – не доезжая до них. Страх наконец уходит, но появляется досада на себя.

«Вз-з-з-з-зж» – раздался из-за спины рев мотоцикла.

– Эй, шпана, а ну я вам! – рявкнул мужской голос, перекрикивая рев мотоцикла. Дядя Ерболат, сосед по улице, притормозил между Асей и гонщиками, кричал и даже потряс кулаком в воздухе: – Чё творите? Бошки поразбиваете! Больница не работает! – Он отпустил тормоз, и мотоцикл уехал.

Гонщики спешились и, хитро улыбаясь, смотрели на Асю. Ася впервые рассмотрела их внимательно: обычно они, обозвав ее, сразу уезжали. Велосипеды были обычные, старые, как у Аси, так что дело не в них – отметила она про себя. Оба гонщика были на голову выше Аси, а пассажирка на багажнике – совсем маленькая. Мальчики загорелые, в мятых футболках и линялых шортах. Девчонка – в бело-голубом китайском платье с крылышками.

– Дура? – сказал старший с еле заметной вопросительной интонацией, словно уточнял у Аси, дура ли она.

– Сами идиоты? – ответила она так же.

– Ну давай тогда, – сказал старший и развернул велосипед с пассажиркой на багажнике.

Они поехали обратно к мостику. А Ася подумала, что в первый раз они обозвали друг друга не зло, а как добрые знакомые. Она не стала забираться на велик, а повела его за руль, в крутую горку, на вершине которой стоял магазин с вывеской «На горке».

На горке

У входа в магазин, у тюлевой занавески, стояла и курила продавщица Галя.

– Что, опять обогнали? – спросила она и выпустила семь колечек дыма.

Ася засмотрелась на колечки и забыла ответить. Хотя что отвечать, и так ясно. Она отодвинула серый тюль и вошла в магазин.

– Жизнь – штука такая, – продолжала Галя, хотя слушательница покинула ее, – сегодня проиграешь, завтра – выиграешь. Хотя проигрываешь чаще. Непросто все, короче.

Ася стояла у поддонов с серым хлебом, ждала и смотрела на продавщицу сквозь тюль. Даже через него Галя не казалась симпатичной.

– Страшна-то кака, бедна девка! – говорила бабушка, когда Галя проходила мимо дома тети. – В ранешнее-то время при семье была б, а сейчас… Наши-то ничё, бравиньки, хоть и хабалки.

Галя докурила сигарету, взяла с перил баночку из-под консервов и долго вминала в нее бычок. Потом вошла в магазин и, поправляя резинку на жидком хвостике, нагнулась и прошла под прилавком. И – р-раз! – появилась по ту сторону с кружевным чепчиком на голове.

– Что желаете, мадам?

– Хлеб свежий? – строго спросила Ася.

Галя закатила глаза.

– Откуда в заду алмазы в субботу вечером? Вчера утром привезли, и до понедельника уже не будет.

Ася сдулась и протянула Гале деньги:

– Ну ладно, давайте четыре.

– Тете привет передавай, – говорила Галя, отсчитывая мелочь на сдачу. – Скажи, Наташка поступила куда хотела. Самый высокий балл по математике на потоке. Что б мы без Марии Петровны делали.

Галя высыпала Асе в ладошку горсть мелочи.

– И передай еще, что в понедельник сахар завезут. Камнями, но дешевый. Для варенья сойдет.

Ответив «ага» и «угу», Ася запихнула буханки в сумку, мгновенно забыв о каменном сахаре и высоком балле. Уже наступил вечер. Не закрылась бы аптека.

В больнице заколочены окна, и, честно говоря, ездить рядом Ася побаивается, хоть главная дверь и приоткрыта – в приемной дежурит фельдшер. Чтобы попасть в аптеку, нужно проехать через больничный сад, усаженный ранетками-дичками. Яблочки размером с ноготь есть невозможно – гадость, но, когда ударят первые морозы, кожица на них сморщится и станет красной, и вот тогда сами яблочки станут мягкими и кислыми. Можно обрывать их и есть горстями. Ася старалась думать о приятной кислоте ранеток и не смотреть на страшные заколоченные окна.

Ася так торопилась, что срывались ноги с педалей. Аптекарша уже собиралась домой, надевала уличные туфли вместо шлепанцев.

– Сауле Жанатовна, подождите, меня тетя прислала! – задыхаясь, воскликнула Ася с порога.

– Конечно-конечно, – ответила аптекарша. – Что тете нужно? Заболел кто-то? У меня и нет ничего особо.

– Нет, мы будем делать коньяк из самогона, и нам нужно две пачки дубовой коры! – выпалила Ася.

– Ну Мария Петровна дает, – рассмеялась Сауле, а Ася подумала, не сболтнула ли она чего лишнего.

Аптекарша принялась искать по пустым полкам. В аптеке, как и говорила тетя, почти не было лекарств. Пачки сборов и трав, упаковки аспирина, активированного угля и витамина С – вот и все.

– Вот, нашла! Две последние!

Сауле Жанатовна отвернулась вместе с коробками, и Асе показалось, будто сдула с них пыль. Потом поставила коробки на витрину. Ася вытряхнула на прилавок все монеты, что были. Пока аптекарша считала, осмотрела коробочки. На них – дубовый лист и надписи: «Дуба кора» и ниже «Quercus cortex». Интересно, почему дуба кора, а нарисован лист? Ася почитала «Применение» и еще повертела коробку.

– Сауле Жанатовна, тут срок годности, посмотрите. – Ася протянула коробочку аптекарше.

– Ах, в самом деле! Два года, как просрочен. – Она открыла коробку и понюхала кору. – Вроде пахнет как надо. Не знаю. Бери бесплатно, я спишу. Может, для коньяка и сойдет.

Ася сгребла и монетки, и кору дуба.

Когда вышла из больничных ворот с сумкой на багажнике, в которую плотно набились две упаковки дубовой коры и четыре булки хлеба, издалека увидела, как разворачивается на пятачке у мостика автобус.

Автобус! Вечерний! Как она могла забыть! Если мама приехала на нем, то она уже идет к дому тети по их улице. Ася вскочила на велосипед и, повернув на свою улицу, увидела на другом конце женскую фигуру. Не веря своим глазам, погнала к ней. Но фигура оказалась не мама.

– Таня приехала!

Таня

Старшая двоюродная сестра шла по дороге, подсвеченная оранжевым закатом. Высокая, стройная, с длинными ногами – точь-в-точь девушка на обороте календаря. Но обычно прямая спина – сгорблена, голова опущена. На плече – сумка.

Ася притормозила прямо перед сестрой. Таня всегда обнимала и тискала Асю при встрече, но сейчас, не поднимая глаз, сняла тяжелую сумку (на плече остались полосы от лямок) и поставила ее на сиденье велосипеда. Ася молча развернулась, и они пошли к дому: Ася вела велосипед, Таня шла, поддерживая обе сумки.

Ася поняла – что-то не так, и украдкой оглядывалась на сестру. Дошли до калитки. Таня забрала сумки и придержала калитку, чтобы Ася завела велосипед во двор. На крыльце Таня сбросила с ног шлепанцы, поставила сумки у вешалки в прихожей. Из кухни вышла тетя Маша:

– Ася, кору принесла? – и остановилась, увидев Таню: – Татьяна, а ты чего здесь? Говорила, учеников много…

Татьяна молча и ни на кого не глядя прошагала в детскую мимо бабушкиной комнаты, хотя всегда в первую очередь заходила к бабушке, и в детской легла на свою кровать лицом к стене.

Ася и тетя Маша остановились на пороге, а Таня затихла и лежала не двигаясь. Из комнаты пришла бабушка и тоже остановилась на пороге, позвала негромко:

– Татьян, ты чё приехала?

Таня не обернулась.

– Не сладилось чиво? – спросила бабушка.

Таня не отозвалась.

Потоптавшись в дверном проеме, все озадаченно разошлись.

– А я грила – неча ее в город отправлять. Сомустят в институте этом, – шептала бабушка на кухне.

– Она уже окончила, – спокойно возразила тетя. – Отлежится к вечеру и скажет.

– Может, заболела? – предположила Ася.

Бабушка прошуршала в свою комнату. Тетя разбирала сумку с корой и хлебом на кухне.

– Опять вчерашний!

– Теть Маш, у коры закончился срок годности, Сауле Жанатовна отдала бесплатно.

Тетя нахмурилась. Она рассмотрела обе коробки, открыла, понюхала.

– Вроде нормальная.

Ася тоже понюхала – пахнет. Тетя опять читала рецепт коньяка.

– Теть Маш, а что с Таней?

– Не знаю, – пожала та плечами. – Видишь – не отвечает. Вредная, как бабка. Отойдет, и нормально все будет.

– Ничово я не вредна, поговори мне ишшо, – пробурчали из бабушкиной комнаты.

Тетя высыпала кору в три глубокие тарелки.

– Замочить на 15–20 минут в горячей кипяченой воде.

Тетя поставила чайник и, когда он забурлил и выпустил из носа густую струю пара, сняла его с огня и залила коричневую стружку кипятком.

– Ну все. Сейчас запарим, потом высушим. Завтра засыплем в самогонку. Михаилу надо сказать, чтобы к Дубининым сходил. Я уже заказала.

Ася по очереди наклонялась над тарелками и нюхала пар.

– А у нас возле пожарной части растет дуб.

– Наверное, какое-то другое дерево, у нас не растут дубы, – рассмеялась тетя.

– Нет, точно дуб! У него такие же листья. – Ася ткнула в картинку на коробке. – Правда, он еще маленький. Мы с мамой сорвали с него листья и положили в энциклопедию!

– Дуб тебе… Когда математикой заниматься будем? Матушка твоя попросила подтянуть тебя.

– Да ну ее, эту математику, – вздохнула Ася.

И тут из бабушкиной комнаты донеслось:

– Ись-то кода?

Ужин

Готовили ужин. Чистили картошку. Тетя Маша порезала ее соломкой. Высыпали картошку на огромнющую сковородку. Ася резала хлеб. Тетя Маша принесла из кладовки трехлитровую банку простокваши и стала разливать ко кружкам. Бабушка еще раз зашла на кухню. Ткнула Асю в ссутуленную спину:

– Чиво скукурючилась-та? Крива вырастишь.

Бабушка всегда так – крива вырастишь, чово сидишь, чово стоишь и чово ты кака-то не така.

– Запо́н-та одень, одёжу замарашь, – сказала она тете Маше.

Бабушка все комментирует и всеми недовольна. Всеми, кроме Тани. Когда Таня была маленькая, бабушка сидела с ней, поэтому Таня умеет говорить на бабушкином языке. Никто уже не говорит на бабушкином языке, даже ее пятеро детей, кроме одной старшей внучки. Таня даже писала диплом по диалектам Забайкалья. Или как-то так.

Ася сбегала в огород, надергала лука, укропа и петрушки, сорвала несколько мелких колючих огурцов. Зелень и огурцы были вялые – из шланга не поливали из-за того, что не было света, а ведрами не наносишь на весь огород. Она ополоснула все в эмалированном тазике. Уже темнело.

– Иди зови дядю Мишу и девчонок, – попросила тетя Маша.

Ася знает, где Лена и Ира, – на трубах за котельной. Там они собираются с другими деревенскими ребятами. Туда она, конечно, не пойдет – сестры прогонят. Но для виду Ася вышла за калитку, посмотрела вправо-влево и пошла в сарай звать дядю Мишу.

Дядя Миша ставил на место метлы, вилы. Премерзкий был закрыт вместе с курами, сидел в углу, раздувшись, как гигантский мяч. Кур, сновавших туда-обратно, он явно презирал и не смотрел на них, и, когда Ася подошла и показала ему язык, издал презрительный «глык».

Пользуясь тем, что Премерзкий заперт, Ася зашла в сарай. Погладила рыжую корову Марту. Посмотрела на свинью. Свинья занимала весь загон, даже разворачивалась в два приема – такая громадная выросла. Тетя Маша собиралась заколоть ее зимой перед Новым годом и продать половину – хватит на ремонт в доме. Свинья разлеглась на боку и похрюкивала: только что наелась, в корыте были остатки комбикорма.

– Дядь Миш, почему свинья не гуляет, как остальные? – спросила Ася.

– Я раньше выпускал во двор погулять, а потом она заленилась, – ответил дядя. – Видишь, как отъелась. – Он перегнулся через ограду и похлопал свинью по боку. В ответ она пошевелила ушами.

Пришли домой с дядей Мишей, когда стемнело. Следом явились сестры. Они зажгли четыре фитилька и разнесли по комнатам: бабушке, в ванную, в детскую и один – на стол в кухне.

– Тань, встала, поела бы, – просила тетя Маша.

Таня не пошевелилась.

На ужин была жареная картошка с простоквашей, огурцы и зелень с огорода. Зелень и огурцы не резали, ели вприкуску.

– Простокиша-то тепла, – сказала бабушка.

Ее ворчание осталось без ответа.

– Михаил, к Дубининым съезди сегодня, – говорила тетя Маша. – Ждут, когда самогон заберешь.

Дядя Миша кивал.

– Сколько там?

– Двадцать литров.

– Ого. Не много?

– Ну смотри сам: у тебя сначала день рождения, потом у Тани. Потом Новый год и Рождество, потом у Ленки.

– Не размахнулась-то на полгода?

Тетя Маша фыркнула.

– Продадим половину, и на ремонт. Сегодня съезди, ждут.

Пили крепко заваренный чай. Сестры выставили на стол хлеб, масло, варенье, сахар. Сахар покупали не россыпью, а похожим на гигантский застывший леденец. Дядя колол его молотком – получались острые куски. Девочки облизывали куски и смотрели сахар на свет: фитильки местами просвечивали сквозь бело-прозрачную толщу.

– Чай-то забелите, без молока хлышшете, – снова ворчала бабушка на сестер, которые не любили чая с молоком.

– Пусть пьют как хотят, – ответила за дочь и племянниц тетя Маша.

Когда доели, тетя сказала Лене и Ире мыть посуду. Те не стали спорить на этот раз – собирались завтра отпроситься на дискотеку, поэтому принялись мыть.

– Аська, по программе читай давай, – скомандовала Лена.

Она по просьбе Асиной мамы следила за тем, чтобы список литературы на лето был прочитан, и вычеркивала книгу, когда Ася ее заканчивала.

– Я и без тебя собиралась, – проворчала Ася.

Она принесла «Малахитовую шкатулку». На тонкой зеленой обложке был нарисован бородатый мужчина, держащий в руке сияющий камень. Книга плохо открывалась, поэтому за едой читать ее было неудобно, и Ася после ужина пристраивалась к фитильку.

Козлик с серебряным копытцем скачет по сугробам. Вот он запрыгнул на еловую лапу, вот – на крышу избушки, и еловая ветка качнулась. Козлик тоненький, изящный, непохожий на бородатых и пузатых деревенских козлов. Он бьет ножкой по снегу на крыше, и из-под копытца вместе с разноцветным сиянием летят драгоценные камни. И зима превращается в яркое, теплое лето. Такое же теплое, как кухня, в которой Ася читает книгу.

Потом фитилек догорел, упал головкой в жир и погас.

– Девчонки, придется плести. Думала, до завтра хватит, – сказала тетя.

Как плести фитильки

Девчонки вымыли посуду и протерли стол. Тетя Маша принесла из спальни старую простыню, наполовину уже пущенную на фитильки. Примерилась и оторвала длиннющую полосу шириной сантиметров пять, потом еще и еще. Она кидала их на стол, а девочки брали их и разрывали каждую вдоль еще два раза, чтобы получилось три полоски для косичек. И начали плести косички. Косички должны быть плотные. Если заплести слабо, косичка не будет держаться, а она должна торчать вверх и не тухнуть. Одна полоса длиной выше Аси.

Света в деревне не давали уже года два. Жили с фитильками, свечами и керосиновыми лампами. У кого были аккумуляторы – подключали их к лампочкам и телевизору.

Ирка и Ленка болтали о мальчиках и дискотеке и переходили на шепот, когда тетя Маша проходила мимо. Дядя Миша шумно полоскался в ванной. Тетя Маша готовила в предбаннике место для коньяка – расстелила простыню. Доставала из погреба пустые пыльные банки.

– Михаил, давай заканчивай. Да езжай за самогонкой уже, пока те спать не легли.

Дядя Миша закончил фырчать и брызгать водой. Из ванной донеслось громкое шуршание – дядя растирался полотенцем. Переодевшись, он вышел из дома, и со двора раздался рев мотоцикла. Обычно Ася открывала ему ворота, но сейчас было лень вставать. Тетя Маша несколько раз подходила к Тане и наконец понесла ей в комнату картошку и простоквашу.

Девочки плели косички, притихли, зевали – сонное занятие. Бабушка ходила из своей комнаты в кухню, из кухни в ванную. Ворчала, советовала:

– Ты крепше бери, как плетешь-та, глянь, гореть не будут…

– Воды опять на дне, чиво не принесли-та…

– Што за халат-та несуразный. Раньше така материя была, сносу не было! Было у меня платте с огурцом…

– Маня, скажи Людке, чтоб купила мне материю! Новый халат с ее пошью.

Когда на столе вместо полос появились длинные косички, Лена пересчитала их и поставила на стол блюдца с отколотыми краями, старые плошки и тарелки, которые было не жалко. Девочки скрутили каждую косичку плотно, как ленту серпантина, и разложили по блюдцам и плошкам. Тетя Маша принесла из погреба банку со свиным жиром, и осталось только плюхнуть на каждый фитилек столовую ложку жира и поставить тарелки на два холодильника в предбаннике. К утру жир растает, пропитает фитильки, и завтра вечером их можно будет зажечь.

В темноте снова проревел мотоцикл дяди Миши. На веранде загремели бутылки – они с тетей Машей носили их в предбанник.

– Девчонки, почитайте бабушке, мне банки надо перемыть, – крикнула из ванной тетя Маша. Из ванной донеслось бряканье банок и плеск воды.

Ира и Лена смылись из дома, пока тетя Маша не видела, и Ася пошла читать бабушке. Бабушка успела умыться, раздеться и устроиться на кровати. На столе лежала книжка про Анжелику. Ася больше любила «Лунный камень» или, на худой конец, Агату Кристи, но делать нечего. Ася устроилась на стуле, подвинула ближе фитилек, чтобы лучше было видно, и открыла «Анжелику» на заложенной странице.

– Где закончили в прошлый раз? – спросила она у бабушки.

Бабушка была неграмотной, но помнила книги наизусть и точно могла сказать, где остановились вчера.

– «Но куда бы ты хотел, чтобы я их отвела…»

Ася нашла нужный кусок и начала читать:

«– Но куда бы ты хотел, чтобы я их отвела, Никола́? Посмотри, что с ними сделали… Они умирали с голоду! Я привела их сюда не для того, чтобы им причинили зло, а чтобы отдать под твою защиту. Ты ведь такой сильный, Никола́.

В растерянности Анжелика прижалась к Никола́ и смотрела на него так, как не смотрела никогда».

– Што за баба. То один, то другой, – прокомментировала бабушка.

Ася подождала, пока она закончит, и продолжила:

«Но он будто не замечал этого и, качая головой, твердил:

– Я не смогу всегда защищать их… этих детей благородной крови. Я не смогу.

– Но почему?! Ты сильный! Тебя боятся.

– Я не так силен…»

– А мужик-та ссыкливый, – проскрипела бабушка.

«…Ты измотала мое сердце. Для парней вроде меня, когда в дело вмешивается сердце, начинаются глупости. Все летит к черту. Иногда по ночам я просыпаюсь и думаю: “Берегись, Каламбреден… Аббатство Виселицы уже не так далеко…”

– Не говори так. Я редко прошу тебя о чем-то. Никола́, мой Никола́, помоги мне спасти детей!»

Бабушка заснула через двадцать страниц. Но завтра вечером она точно процитирует последнее предложение, которое услышала.

Уходя, Ася задула фитилек.

Бабка-соседка

Утром была суббота, а в субботу убираются у бабушки Майер. Ее дом и дом тети разделяет несколько метров земли с забором посередине.

– У-у-у, не хочу опять к ней! – возмущалась Лена.

Лена всегда возмущается, поэтому никто ей не отвечает, все заняты своими сборами. Ира собралась помогать, хотя гостит у тетки и помогать у бабки не обязана, но все равно собралась. Собралась помогать и Ася.

Тетя Маша пыталась поговорить с Таней, но та по-прежнему лежала на кровати и вздыхала.

Бабушка заходила в комнату Тани, гладила ее по плечу.

– Не заладилось чиво-то, знамо дело, – вздохнула она.

Расспрашивать и тормошить Таню все побаивались, поэтому оставили в покое.

– А ну собирайся! – рявкнула тетя Маша на Лену, потеряв терпение от нытья. – На чьи марки одежду тебе покупаем?

Лена, побурчав для виду, конечно, собралась. Взяли с собой ведра, тряпки, мыло. Ася тащила деревянную швабру – любила держаться за ее гладкий черенок.

– А Дубининым за дедов Шмидтов в два раза больше платят! – возмущалась Лена по дороге, тихо, чтобы не слышала мать.

– У Шмидтов дети не такие жадные, – повторила Ася слова, когда-то сказанные тетей.

Майериха встречала их на крыльце в нарядном платье. На голове накручен тюрбан, губы накрашены лиловой помадой. Девчонки захихикали, опустив головы, – бабка была тугоуха.

– В кухне углы в прошлый раз плохо промыли. Печку топили на неделе, надо прочистить и кругляши промыть. Холодильник в этот раз надо отмыть, – не здороваясь, начала она.

– Зачем ей холодильник, если света нет? – закатила глаза Ира.

– Надо же чем-то нас занять, – прошептала в ответ Лена.

– В огороде две штакетины покосились, – продолжала бабка.

– Михаила пришлю, – ответила тетя Маша.

Получили указания по каждому уголку, плинтусу, люстрам, бра, подоконникам, цветам на подоконниках, поддонам под цветами на подоконниках, гардинам, шторам и тюлю. Бабка рассказала, что делать с сервантом, с хрусталем, со стеклом в створках серванта, с полированным журнальным столиком и кнопками в телевизоре (забилась пыль). И еще с ванной, неработающим душем (воды не было несколько лет), унитазом. Перемыть кошачьи миски (да неужели стала кормить кошек?), перемыть посуду, сбегать за мылом, хлебом, спичками и солью. Вытащить все из кухонных шкафов, протереть кухонные шкафы, поставить все обратно. И так далее, и так далее.

– Вот, блин, заноза, – прошептала Лена, пока бабка зачитывала список указаний. – И не забывает ничего, как по бумажке шпарит.

Распределили полы, шкафы, окна. Асе достался холодильник и шкаф под раковиной на кухне, пара шкафов в предбаннике. Разделили тряпки и ведра. Ведер не хватало, поэтому бабка дала еще пару своих. Дала веник и еще швабру.

– Там мыла и спичек до ядерной зимы хватит! – шептала Ира, которую снаряжали в магазин.

– Больше запасы – спокойнее обстановка в доме! – ответила Лена.

Взялись за работу под пристальным присмотром бабки. Она переходила от одного к другому и пальцем указывала, где дотереть, где доскрести. К Асе не приставала. Ася протирала стоящий в предбаннике футляр с гармошкой – видела такие у себя в музыкалке. Пришла Лена поменять воду.

– Лен, а зачем им гармошка, дедушка Майер на ней не играет? – спросила у нее Ася.

– Заиграешь с такой ведьмой, – фыркнула Лена и кивнула на бабушку Майер, проходившую в прихожей.

На кухне Ася протерла чистый холодильник, внутри у которого было теплее, чем снаружи. Потом, пока соседка не стояла над душой, вытащила из шкафа кастрюли и сковородки, помахала тряпкой по полкам и запихнула посуду обратно.

– Все сделала, что ли? – подозрительно спросила Майериха.

– Да, вот посмотрите.

Бабка полезла в холодильник и в шкаф, а Ася ушла в зал, где Лена протирала полки в серванте и, пока не видела хозяйка, не вынимала хрусталь, а возила тряпкой между фужерами и вазами.

– До сих пор стоит, – показала Лена на коробку конфет, прислоненную к задней стенке серванта.

– С Нового года.

– Испортилась, поди, на такой жаре.

– Может, и нет.

Коробку шоколадных конфет в форме ракушек, морских коньков и креветок вместе с другими сладостями прислала дочка Майерихи еще к католическому Рождеству. Прожилки нежно-коричневого молочного шоколада смешивались с прожилками белого. Фигурки были округлые, ровненькие, не сравнить ни с какими другими конфетами. Створки ракушек так и хотелось куснуть. Морской конек вытягивал губки дудочкой и заворачивал хвост колечком, и это было невыносимо, шоколадно-вкусно.

– Если взять пару, заметит, как думаешь? – спросила Ася.

Бабка прошла из кухни в спальню, и девочки сделали вид, что поднимают хрусталь, вытирают пыль. Хозяйка попросила тетю Машу протереть подоконники по второму разу и утопала на веранду, из окна было видно, что она прошла в огород.

Лена достала коробку с конфетами и открыла крышку. Пленку соседка зачем-то сняла. Серединка крышки была прозрачная, но по углам конфеты были закрыты.

– Можно по бокам взять.

Ася протянула руку к правому верхнему углу, где в ячейке спал бело-коричневый морской конек. Шоколад был теплый, разогрелся от жаркого воздуха и мгновенно начал таять на пальцах.

– Про-о-о-шка! – раздался голос хозяйки с веранды, она звала своего кота.

От неожиданности Ася вздрогнула, конек выскользнул, шлепнулся на пол, превратившись в бесформенный шмяк.

– Убирай, убирай быстро! – зашептала Лена, закрывая коробку. Она прихлопнула крышку и поставила конфеты миллиметр в миллиметр туда, где они стояли раньше, – бабка замечала малейшее передвижение ее вещей.

Ася забегала по залу: чем убрать шоколадное пятно? И не придумала ничего лучше, как собрать его в ладонь. Конек превратился в жижу. Пятно стало еще больше. Хорошо, что ковер скатали перед уборкой. Ася собрала, сколько могла, расплавленный шоколад и метнулась на кухню – полоскать руки в ведре. С ведром она пришла в зал. Шаги Майерихи раздались в прихожей. Лена встала на шоколад, закрывая его подошвой.

Бабка вошла в зал и подозрительно оглядела Лену (та делала вид, что протирает полку, изогнувшись в странной позе), заглянула в спальню и дала еще пару наставлений, как мыть окно, потом ушла – в огород. Ася вернулась с тряпкой, и вдвоем с сестрой они отмыли и ногу Лены, и пятно на полу.

– Заметит, как думаешь? – с тоской о потерянной конфете спросила Ася.

– Конечно, заметит, – фыркнула Лена. – Если не помрет быстрее, чем соберется съесть.

– Эх, – вздохнула Ася.

Больше гнева Майерихи она боялась, что от их выходки огорчится тетя Маша. Лена, видимо, думала о том же самом.

Вернулась Ира. Уборку в восемь рук, хоть и с постоянными бабкиными подсказками, закончили быстро. Вытащили тряпки, ведра на веранду. Ася тащила любимую швабру. Пока девочки обувались на крыльце, соседка достала из матерчатого кошелечка две смятые бумажки по пять марок и отдала их тете Маше. Тетя Маша поблагодарила, бабка – нет.

Обеденный чай и снова коньяк

Дома тетя Маша завела тесто из двух яиц, воды и муки. Жарила на сковородке огромные лепешки. Ели со сметаной и вареньем, пили чай. Даже бабушка не ворчала – так было вкусно. Таню уже не звали за стол. Ася отнесла тарелку и кружку и поставила на стол у кровати. Посидела с сестрой минутку, погладила по плечу. Та лежала лицом к стене и, не оборачиваясь, погладила руку Аси в ответ. Она переоделась в свой домашний халат – голубой с белыми ромашками, застиранный и выцветший, и от этого казалась еще грустнее.

После обеда бабушка ушла к себе вздремнуть, но несколько минут бурчала из своей комнаты:

– И чово учацца в институтах этих… Глупось одна…

– Но мама же училась в институте. И ты. И дядя Ваня, – сказала Ася тете Маше.

– Ай. – Тетя махнула рукой.

Под бабушкино бурчание Лена и Ира быстро помыли посуду (еще не отпрашивались на вечернюю дискотеку) и скорее, пока тетя Маша не попросила прополоть грядки, смотались за котельную.

Тетя Маша принесла тарелки с высушенной дубовой корой. Потом отмерила воду в ковшик и поставила его на огонь. Когда вода закипела, добавляла сахар, все время помешивая, и сделала сироп. Ася крутилась рядом. Тетя Маша поставила ковшик с готовым сиропом на стол. Ася помешивала его ложкой, и, когда поднимала ее, за ложкой тянулась коричневая сладость. Она пахла карамельками.

Потом тетя Маша начала готовить банки. Туда она поровну отсыпала дубовой коры, головки гвоздик, кинула молотого мускатного ореха и немного кориандра.

Гвоздика была завернута в газету. Ася взяла одну гвоздичку, раскусила – противно. Выплюнула в ладошку и выбросила в помойное ведро. Потом принялась рассматривать пакетики мускатного ореха и кориандра. Читала описания, залезала пальцем в пакетики, нюхала, пробовала и опять кривилась.

– Теть Маш, у ореха и кориандра тоже срок годности закончился.

– Да? – Тетя взяла оба засаленных пакетика. Края у них были истрепаны. – И правда вышел. – Она попробовала и то и другое. – Ладно, все равно другие сейчас не найдем.

Она в последний раз сверилась с рецептом, добавила карамель и отнесла все в предбанник – так называли комнату, в которой были двери в ванную и туалет. Там уже была расстелена на полу чистая простыня. Тетя Маша поставила обе банки на простыню и принялась переливать в них самогон. Он был в полуторалитровых пластиковых бутылках. Ася отошла подальше: очень уж невыносимо пахло.

Тетя Маша распределила самогон на глаз, попросила у Аси:

– Шумовку принеси.

Ася принесла шумовку и, отойдя подальше, смотрела, как тетя перемешивает содержимое. Потом они замотали банки полиэтиленовыми пакетами, перевязали сверху веревочками и накрыли полотенцами.

– Завтра будет готово? – спросила Ася.

Тетя рассмеялась:

– Нет, конечно. Через полтора месяца.

Ася прикинула – почти в конце лета!

– Как раз к Таниному дню рождения? – спросила она.

Тетя поджала губы и стала убирать пустые бутылки.

Как готовились к дискотеке

Ира и Лена вернулись с прогулки и, когда тетя Маша сказала им прополоть грядки, поплелись в огород. Ася ушла к Тане, легла на соседнюю кровать и читала вслух «Капитана Врунгеля».

Капитан шел по морю на своей «Беде». Трепетали паруса, ветер обдувал лицо, и никакая жара была не страшна. Когда яхта ухала с высокой волны, соленые брызги летели в лицо и на голые руки. На камбузе сестры мыли посуду, а на носу корабля, подобно морской деве, стоял и смотрел вдаль раздувшийся Премерзкий.

Через час вспотевшие и красные от жары сестры вернулись с прополки. Они отпросились на дискотеку.

– А я-то думаю, что вы такие послушные, – рассмеялась тетя.

Получив разрешение, Ира и Лена принялись готовиться к выходу в свет: натаскали воды, нагрели ее в двух ведрах, помыли волосы, высушили их полотенцем и вышли на солнце: болтали головами вниз-вверх и туда-обратно – чтобы были пышнее.

Потом втихушку вытащили из туалетного столика тети тушь и тени. Обычно на дискотеку их красила Таня. Но сейчас на просьбу она коротко ответила:

– Отстаньте.

Сестры не расстроились:

– Давай на Аське попробуем!

Аську не спросили, но она была не против и дала себя накрасить. Ее усадили на табуретку посреди детской. Сестры крутились вокруг. Напудрили лицо, и оно стало странным, будто неживым, но веснушки все равно выглядывали. Ася водила по щекам и лбу кончиками пальцев, и пальцы скользили – гладко.

Потом сестры приказали Асе закрыть глаза и красили веки. Тени для век были в отдельной круглой коробочке, коричневые и темно-зеленые. Кисточки касались век, шуршали и покалывали. Потом ее попросили открыть глаза и посмотреть вверх, и Ира, наклонившись близко-близко к лицу Аси, водила кисточкой по нижнему веку, прямо под ресницами. Было щекотно, и кроме кисточки лицо щекотало дыхание Иры, и Ася часто моргала, и Ира приказывала не моргать, но Ася все равно моргала и бесила Иру.

Потом красили ресницы. Тушь была старая, в прямоугольной коробочке и с такой же прямоугольной кисточкой.

– Эх, засохла совсем, – сокрушалась Лена.

– Кипятком ее, может?

– Поплюйте и разотрите, – буркнула Таня. Она повернулась к сестрам и смотрела на сборы.

Поплевали, растерли. Потом еще. Оглядывались на Таню. Тушь не поддавалась. Подогрели чайник и разбавили кипятком. Пока возились с тушью, Ася сбегала в прихожку и посмотрела на себя в зеркале: бледное лицо и коричневые круги вокруг глаз. Тени уходили в стороны стрелками, от них лицо казалось хитрым, как у лисицы.

Когда наконец размочили тушь, вернули Асю на табуретку в детской. Сначала велели закрыть глаза и трогали кисточкой верхние ресницы. Ресницы становились мокрыми, тяжелыми. Потом сказали открыть глаза и смотреть в потолок. Ася с трудом подняла веки. Когда тушь подсохла, моргать стало легче, но все равно ресницы превратились в маленькие бревнышки, и Ася с трудом разлепляла веки.

– Я моргать не могу, – пожаловалась Ася.

– Моргай через раз, – посоветовала Лена.

Взяли румяна – еще одна прямоугольная коробочка, только румян почти не осталось, по краям замерла темно-бордовая краска. Кисточки для румян не нашлось, поэтому Лена повозила по румянам пальцами и потом прямо пальцами стала красить щеки Аси.

– Разотри получше, а то как матрешка, – советовала Ира.

Лена растерла, и щеки стали гореть.

– Ай, больно уже, – сказала Ася.

– Ладно, всё, – ответила Лена.

Они с Ирой встали над младшей сестрой и разглядывали свою работу.

– Вроде ничего.

– Ага.

– Только стрелки мне такие большие не надо, покороче.

– Ладно.

В дверях возникла бабушка. Она оглядела комнату – к чему бы прицепиться. Выбирать долго не пришлось.

– Чово дефку-то напучкали? Как чертовку.

– Ничово не чертовку, пусть красяцца, – коротко ответила Таня со своей кровати.

– Што за мода такая – по улице шарицца, и малу́ю научат, – не успокаивалась бабушка. – Стайку[1] турнуть чистить – и с ног бы упали.

– Баба, не хайлай. Ничо с ими не будит. – Таня даже приподнялась – всегда защищала девочек от бабушки. – Пусь на танцы сходят.

Бабушка боялась ей возражать, но осталась стоять в дверях, смотрела осуждающе, чтобы все точно понимали, что она не одобряет такого поведения.

Ира и Лена под защитой Тани красились, не глядя на бабушку, но все равно нервничали. Ася ушла от бабушкиного осуждающего взгляда на кухню и поставила чайник на газ. Скоро на кухне появились Ира и Лена – надутые, тоже не выдержали. Они принесли с собой кучу термобигудей, завязанных в старый платок. Поставили на огонь кастрюлю с водой, высыпали туда бигуди (они металлически бряцали друг о друга), сели ждать, когда они нагреются. Солнце садилось, наступал вечер.

Из сарая с полным ведром молока пришла тетя Маша.

– Долго не шляйтесь, – сказала она.

– Дискотека до одиннадцати, – ответила Ира.

– В прошлый раз кое-кто в двенадцать пришел, – напомнила тетя. Она поставила на стол три трехлитровые банки.

Ася опускала голову, неудобно было показать тете накрашенное лицо. Не дожидаясь просьбы, она взяла со стола для готовки кусок сухой чистой марли, сложила в несколько слоев, накрыла горлышко первой банки и держала марлю, пока тетя не налила молока до краев. Потом вторую. Третья дошла только до половины.

– Меньше давать стала, – вздохнула тетя. – Совсем сухо, давно дождя не было. Надо пастуху сказать, чтобы к речке гонял.

Она унесла молоко в предбанник и, вернувшись, охнула, впервые увидев лицо Аси:

– Господи, зачем ребенка накрасили?

– Просто так.

– Тогда возьмите на дискотеку, раз накрасили, – сказала тетя Маша, и троица замерла: Ася – от счастья, Ира и Лена – от ужаса.

– Ма-а-ам, ну куда ее? Это же дискотека! Она будет мешаться!

– Ну теть Маш, она же маленькая, куда мы ее денем? Она танцевать не может!

– Музыку послушает, посмотрит, – невозмутимо отвечала тетя. – Все время дома сидит.

– Так пусть друзей заведет!

Тетя сделала такое лицо, что спорить было бесполезно.

Ася тут же сорвалась и побежала в детскую, достала из-под кровати сумку со своими вещами и искала самое модное, самое нарядное – белую футболку с цветами и зеленые лосины. Быстро переоделась. Из кухни доносились возмущенные возражения сестер, но они уже затихали, сестры поняли, что Асю придется взять с собой. Асе было все равно как – с согласия сестер или нет, но она пойдет на настоящую, взрослую дискотеку! И, может быть, ее кто-нибудь пригласит потанцевать!

Она переоделась, причесалась. В зеркале лицо было как маска – черные пятна вместо глаз, красные щеки. Ася потерла глаза пальцами, чтобы стереть часть теней. Но лучше не стало, только пальцы испачкались. Пришлось оставить как есть. Сестры принесли кастрюлю с горячими бигудями в комнату и стали накручивать друг друга, ойкая и отдергивая руки. Настроение у них улучшилось, они снова стали хихикать, кривляться в ручное зеркало и обсуждать, кто придет на дискотеку, а кого не отпустят родители. В кастрюле осталось три бигуди, и сестры прицепили их на Асю: одну на затылок, две – по бокам. Не снимая их, Ася сбегала на остановку к вечернему автобусу и скоро вернулась – мама не приехала.

Времени до дискотеки оставалось немного. Ира и Лена переоделись, сняли бигуди и, опустив головы вниз, расчесывали волосы пальцами. Потом набрызгали лаком, и волосы стали пышные, но твердые – опусти на них руку, и они отпружинят обратно. Асины завитые локоны нелепо торчали на три стороны.

– Зачем завили? – возмущалась она. – Пойду водой смою.

Но сестры не дали ей уйти и усадили на стул.

– Подожди, сейчас наверх зачешем.

Они собрали волосы Аси в хвост и подняли наверх. Ася сбегала посмотреться в зеркало – не пойми что; но времени переделывать уже не было. Солнце садилось, на дискотеку собирались еще при свете, потому что электрогенератора на бензине хватало ненадолго, причем не всегда до одиннадцати – иногда несколько лампочек в зале гасли, одновременно резко переставала играть музыка, под разочарованное «о-о-о-ох» молодежь прекращала танцевать, и при свете зажигалок и чиркающих спичек все двигались к выходу. Так рассказывали Ира и Лена.

Втроем двинулись в сторону клуба.

На улице стало прохладнее, хоть солнце еще не село окончательно. Во дворах и на улице, днем почти безлюдных, появились соседи. Выглядывая из-за заборов палисадников и в открытые калитки, они здоровались и передавали привет тете Маше, дяде Мише, бабушке. Спрашивали о Тане. Сестры с удовольствием рассказывали – приехала, лежит, ничего больше не знаем. Соседи кивали.

Так, останавливаясь почти у каждого дома, дошли до поворота. Там сестер ждали трое друзей – Сема, Артур и Коля. Ира и Лена заговорили высокими голосами.

– А Аська с вами чего? – кивнул на Асю Артур.

– Ай, – махнула рукой Лена, – мама сказала, чтоб с собой взяли.

– В клуб? Там же… – начал Коля, но Лена двинула его локтем, и он не закончил.

С шутками дошли до бывшей больницы. Ася гордо вышагивала впереди, как вдруг поняла – ребят рядом нет. Обернулась – они убегали от нее по дорожке в больничном садике, мелькали между стволов ранеток. Сердце у Аси ухнуло вниз, в дорожную пыль, потом подскочило к горлу и забилось в нем.

– Стойте! – крикнула она, но вместо слова получился чаячий крик.

Она бросилась за сестрами, понимая, что не успеет, – те, хохоча, уже забегали за угол. Там, с другой стороны, отогнуто несколько прутьев забора, и, пока Ася бежит к дыре, они уже выскочат на тропинку между больницей и рядами гаражей, а там их ни за что не найти.

На дискотеке

Ася добежала до дыры и заглянула: заросли лебеды еще качались, задетые убегавшими сестрами. Нечего было и думать догонять их по тропинке за больницей. Гулять по неглавным улицам, тропинкам и у гаражей Асе было строго запрещено, да она и сама боялась. Ася затопала ногами со злости и стала обрывать листья с попавшихся под руку ранеток. Злясь и пиная камни с дороги, она пошла домой, но вдруг остановилась.

Деревенский клуб был недалеко и по прямой – пройти за магазин на горке и еще немного. Ася потопталась на месте, решаясь. Солнце уже село, но, если притопить, она доберется до дискотеки до темноты. А там сестры: хоть и бросили ее, но все-таки – защита.

И Ася сначала пошла, потом побежала по темнеющей с каждой минутой улице. Завидя прохожих, она прятала лицо, чтобы никто из соседей не узнал. Потом встретились Дубинины. Муж и жена шли по улице груженные сумками и окликнули ее:

– Ася, ты чего здесь делаешь?

У Аси забилось сердце, она отвернулась и быстро-быстро прошла мимо, надеясь, что ее не позовут во второй раз.

– Не она это, – сказал муж.

Больше никого не встретив, она дошла до клуба. У бетонного здания толкались кучки народа. Светились точки сигарет. Пахло самогоном – точно так же, как в предбаннике у тети, когда разливали по банкам самогон. Тарахтел генератор. Над входом горела лампочка. Из открытой двери была слышна нежная, неторопливая песня. «Медляк», – подумала Ася.

Она вошла и оказалась в прямоугольном зале с лавочками по периметру. В середине зала горела еще одна лампочка. Парочки топтались на месте, прижавшись друг к другу, – не поймешь, обнимаются или танцуют. Ася замерла в проходе, готовая удрать сразу, как ее увидят Лена, Ира или их друзья. Но сестер было не видать, к тому же было так темно, что они могли ее и не заметить.

Осмелев, Ася прошла к скамейкам и села. Музыка играла тихо – видно, берегли электричество. Парочки хохотали и болтали в полный голос, до Аси доносились обрывки смеха, разговоров. Она закрыла глаза и представила, что тоже кружится в обнимку с кем-то, смеется, спрашивает: «Замечательная сегодня музыка, не правда ли?» Чувство было приятное.

– Поблагодарите своих партнеров, – сказал голос в микрофон.

– Спасибо, – раздалось со всех сторон.

– А сейчас – время подвигаться! – произнес тот же голос.

Заиграло что-то быстрое, знакомое, отбивало бум-бум-бум. Захотелось подняться и скакать до потолка. Ася думала, что парочки так и сделают, но они, к ее удивлению, схлынули к скамейкам и расселись. Танцевать осталось трое: пьяный мужчина и две девчонки в мини-юбках. Пьяный раскидывал руки и танцевал так, будто все время кого-то ловил. С раскинутыми руками он дошел и до девчонок в мини-юбках. Те отступали к краю зала, но он все время оказывался рядом, и в конце концов они, недовольно бурча, сели на скамейку. Смотреть на одного пьяного было не интересно.

Сменилась песня. Пьяного увели друзья. Снова вышли девчонки в мини, и еще несколько человек. Некоторые танцевали хорошо. Ася, которая еще час назад думала, что будет танцевать, прилипла к скамейке и стеснялась даже сидеть. Она кусала губы и представляла себя смелой, свободно двигающейся в середине зала, но все равно было не то.

Сестер не было видно. Захотелось уйти, но Ася стеснялась и уйти тоже. Когда переставляли очередную кассету, она встала и направилась к выходу, ей казалось, что все на нее смотрят, – аж волосы на руках встали дыбом.

На улице стояли те же группки. Ася пробиралась между ними, когда от одной компании оторвался парень и направился к Асе со словами:

– Вот! Вот та, которую мы так долго ждали!

– Куда ты попер, это девчонка, отойди, – сказали ему из компании.

Но он успел дойти до Аси, наклониться и щелкнуть фонариком у ее лица. В глаза ударил свет, и Ася тут же зажмурилась и отвернулась. А парень воскликнул:

– Е-мое! Черт какой-то!

Он отошел к своей компании, и они захохотали. Ася простояла столбом несколько секунд, прежде чем до нее дошло, что, размалеванная, в темноте она и правда похожа на черта. Она побежала, расталкивая людей, и бежала до самого дома.

Вечером

– Ах они бессовестные, ну я им дам! – распалялась тетя после рассказа Аси о том, что случилось.

Ася, конечно, постаралась как могла, выставила сестер полными злодейками, злорадно предвкушая расправу над ними. Но все равно было обидно. Хорошо, что темно. Когда тетя зажгла фитилек, Ася тихо расплакалась и, размазывая по лицу тушь, пошла умываться.

Вечер провели втроем: Ася, тетя и бабушка. Дядя ушел в ночную смену.

Бабушка была в хорошем настроении, не ворчала. Когда Ася пришла почитать ей, бабушка полусидела на подушках и смотрела в потолок, шевеля губами, шептала молитву. Ася ждала, когда она закончит, разглядывала иконы на столе, на которых были святые с шариком вокруг головы – как химическая завивка. Бабушка слушала книгу, сложив руки на животе в замок, и крутила большими пальцами друг вокруг друга – сначала в одну сторону, потом в другую.

– От чё вытворяет-то! – комментировала она действия Анжелики.

Ася подносила книжку близко к фитильку, чтобы лучше видеть, и, когда переворачивала очередную страничку, замешкалась и страничка загорелась. Старая бумага полыхнула мгновенно и ярко, Ася отпрянула и захлопнула страничку, кинула книжку на пол:

– Ай! Бабушка!

Запахло паленым – огонь успел захватить распущенные, залитые лаком волосы. Ася подскочила и хлопала по ним, опрокинула фитилек, и все вокруг исчезло, остался только голос бабушки:

– Штош вы такие бестолочи-та? И дети и внуки-та!

Ее привычное бурчание, как ни странно, успокоило Асю. Волосы перестали гореть и плавиться. Книжка несколькими красными точками светилась внизу на ковре.

Тетя Маша принесла фитилек и принялась скручивать коврик – жир от фитилька растекся по нему огромным пятном. Ася помогала. Бабушка ворчала-ворчала, потом повернулась к стене и уснула. Тетя и Ася тихо вышли из комнаты.

– Дай посмотрю, – сказала тетя и поднесла горящий фитилек к Асиному лицу, чтобы рассмотреть ее волосы. Ася на всякий случай отодвинулась – не хватало загореться во второй раз. – Волосы сильно обгорели. – Тетя наклонилась близко к племяннице. – Брови и ресницы целые. Испугалась?

Ася кивнула и расплакалась, только сейчас поняла, как сильно испугалась, и снова – от обиды на сестер. Тетя присела на табуретку и попыталась обнять Асю, но она вырвалась, от вредности не хотелось, чтобы ее обнимали и успокаивали. В кухню тихо вошла Таня. Ася увидела ее и расплакалась еще сильнее.

– Ну, что у вас тут? – спросила Таня. – Волосы сожгла?

– Ирка и Ленка на дискотеку не взяли. И волосы сгорели, – всхлипывая, ответила Ася.

– Дискотека для взрослых, – возразила Таня.

– Ы-ы-ы-ы! – завыла Ася оттого, что даже Таня ее не понимает.

– Ну ладно, ладно, – вздохнула Таня. – Давай посмотрю, что с волосами.

Ася топнула ногой и вышла из кухни в прихожую, стояла там в темноте и плакала. Тетя и Таня о чем-то тихо говорили на кухне, и Ася старалась плакать потише, чтобы услышать. Закончив плакать, она постояла в прихожей, хотелось, чтобы Таня или тетя пришли за ней, но никто не пришел. Она разозлилась, но вернулась на кухню.

– Отревелась? – спросила Таня. – Давай посмотрю.

Она притянула к себе голову Аси и стала смотреть, поворачивая на свет фитилька. Волосы ужасно пахли.

– Сильно? – спросила Ася.

– Вот тут много сгорело. – Таня коснулась справа. – Давай вычешем и посмотрим.

Ася принесла массажку.

– Этой не получится, – сказала тетя Маша. – Сейчас гребешок принесу. – И она принесла бабушкин бордовый гребешок для волос, в котором зубчики были тонкие, как иголки, и усажены часто-часто. Этим гребешком бабушка расчесывалась после бани перед тем, как заплести косу.

Таня долго дергала и вычесывала опаленный клок, и он стал вонять еще сильнее, и Ася то и дело восклицала «Фу!» и «Бе!» и даже развеселилась, но, когда вместе с клоком отвалились волосы ниже скулы, опять расплакалась.

– Придется обрезать, – сказала Таня. – Обгоревших концов много.

Она принесла ножницы, чик – и клок упал в подставленную ладонь сестры. Но запах никуда не ушел – он въелся в щеку и руки. Ася взяла фитилек и посмотрела на себя в зеркало. Обрезанная прядь нелепо топорщилась.

Таня лежала в детской на кровати. Раньше сестра брала Асю к себе в постель и рассказывала о Солнечной системе или о забайкальском диалекте, ну или об институте. Сейчас она не повернулась и не позвала ее. Ася разделась и улеглась на свою кровать, смотрела, как волнуется на потолке свет от фитилька, и жалела себя, обожженные волосы и тушь с ресниц, смытую слезами.

1 Стайка – загон для скота. Прим. ред.

Продолжить чтение