Зов глубины

Размер шрифта: 13

Katja Brandis and Hans-Peter Ziemek

Ruf der tiefe

* * *

Кристиану – за лучшие в мире осьминожьи объятия (Катя Брандис)
Регине, Юдит, Янису и Фипсу (Ханс-Петер Цимек)

Пролог

Малышка Шелли изнывала от скуки. Она уже и крепость из песка построила, и растоптала её, и водой залила, превратив в озеро. Мокрый песок до красноты натёр ей пальцы, солнце сильно припекало, а мама всё читала и читала.

– Когда ты уже наотдыхаешься! – капризничала Шелли.

– Скоро, дорогуша, построй пока ещё одну крепость. Смотри – вон две девочки, пойди поиграй с ними.

Девочки уже показали ей язык и дважды запустили в неё мячиком.

– Нет, не хочу. – Шелли задумалась. – А можно мне в воду на надувном матрасе?

– Ну ладно. Только далеко не заплывай, хорошо?

– Хорошо! – Обрадованная Шелли схватила надувной матрас и поволокла через весь пляж к морю, лавируя между людьми, полотенцами, лежаками и флаконами с солнцезащитным молочком.

Шелли столкнула прозрачный матрас в мелкие волны, щекочущие ей голени, улеглась на импровизированную лодку и стала грести обеими руками. Получалось лучше, чем она ожидала. Вода была восхитительно голубой и прозрачной – девочка даже увидела нескольких рыбок, снующих у поверхности. Шелли окунула руку в воду и засмеялась, когда рыбки испуганно бросились врассыпную.

Оглянувшись, она обнаружила, что отплыла уже на несколько метров от берега. Но ничего страшного: здесь всё ещё мелко – кое-где по пояс в воде стояли люди. Шелли гребла дальше. Как приятно греет солнышко, а если станет жарко, можно побрызгать на себя или свесить руки в воду. Опустив голову на матрас, девочка задремала.

Море местами было не голубым, а сине-зелёным. Мама ей объясняла, что это могут быть тени облаков или кораллы на дне, на которые нельзя наступать, потому что они острые как иголки. А это что за тень вон там, впереди? Только что она точно была в другом месте. Да, тень медленно движется. И она довольно большая – раза в три больше надувного матраса.

Приподнявшись и опершись руками на матрас, Шелли огляделась и с испугом заметила, что заплыла слишком далеко: здесь в воде уже никто не стоял – вдалеке виднелись только головы двух-трёх пловцов.

А потом девочка увидела кое-что ещё: в прозрачной воде не одна большая тень – их много.

Шелли закричала.

Единение с темнотой

За пределами станции другие водолазы тут же включали фонари, полагаясь на их яркий свет, озаряющий пустынный морской ландшафт. Леону всегда казалось, что они отчаянно пытаются разогнать тьму. Но темнота окружала их со всех сторон – от неё никуда не деться, а тонкие лучики света от налобных и ручных фонариков в глазах Леона выглядели жалкими.

Из-за них другие многое упускали.

Леон любил темноту морских глубин. Ныряя в одиночку или с Люси, он часто выключал фонарь. Непроглядная чернота его не пугала – окутанный ею, он чувствовал себя в безопасности. Через некоторое время его глаза привыкали к темноте, и он видел то, чего не замечали другие: слабое свечение глубоководных креветок; тлеющую точку, выдающую рыбу-удильщика, – над её бесформенным телом нависал удлинённый плавник, похожий на удочку, и светящимся как фонарь кончиком плавника удильщик заманивал добычу в зубастую пасть; частое мигание фонареглазов, способных погасить светящиеся пятна под глазами, прикрыв их веками.

Его соседи. Когда он двигался под ними, они его не пугались: он часть этого мира.

Леон набрал в лёгкие насыщенную кислородом жидкость, нагретую водолазным костюмом до температуры тела. Он давно привык дышать чем-то вроде воды: ведь и рыбы с осьминогами прогоняют через жабры морскую воду, чтобы извлечь из неё кислород. Дышать воздухом ему было намного непривычнее: эту тонкую субстанцию приходится жадно глотать, чтобы надышаться.

Что-то обвилось вокруг его запястья. Это вернулась Люси. Даже при лёгком прикосновении он почувствовал, как сильны мускулистые щупальца осьминога – гораздо сильнее человеческих рук. Ещё и поэтому ему нечего опасаться глубины и темноты. Леон попытался установить с Люси мысленный контакт, и его окутало дружеским теплом.

– Ну как, нашла что-нибудь? – спросил он.

– Друг мой, недалеко отсюда есть несколько корок – то-то радости будет!

Пульс Леона участился:

– Отведёшь меня туда?

– Да, идём! – Люси снова коснулась его руки, указывая направление, и Леон не колеблясь поплыл в темноту. Ему не казалось, что он действует вслепую: глаза осьминога втрое крупнее человеческих и прекрасно приспособлены к глубине – они видят за него. В крайнем случае есть ещё функция навигации в дайвпаде – специальном наручном компьютере для водолазов.

Он не сомневался, что Люси нашла именно марганцевые корки: исследуя морское дно щупальцами, осьминог ощущает присосками его запах и вкус. Леон надеялся, что Люси обнаружила крупное месторождение: им срочно необходим успех. Нынешнее месторождение JT-203 практически исчерпано, главный офис начинает терять терпение, и в глазах руководителя проекта всё чаще читается упрёк: «Почему твой осьминог ничего не находит? Что ты делаешь не так, Леон?»

Леон и оглянуться не успел, как начал мысленно оправдываться, и ему с трудом удалось прервать этот безмолвный спор. Темнота и тишина здесь, внизу, имеют недостаток: остаётся много пространства для раздумий. Стоит утратить бдительность, как дурные мысли берут верх и отравляют весь мозг.

Недавно Леон целую вечность ломал себе голову, зачем кто-то спрятал под одеялом у него на койке пластмассовую коробку с надписью «Шоколад». Сначала он решил, что это подарок, но коробка оказалась пустой. Это что, намёк, что он ест слишком много шоколада? Или месть? Если бы эту коробку случайно обнаружил его наставник Эллард, неприятных вопросов было бы не избежать. Рацион юных водолазов тщательно сбалансирован, и посылки со сладостями, которые они изредка получают с поверхности, строго досматриваются. Но кто на станции хотел ему навредить? Его приятель Джулиан точно нет. Может, Билли? Вообще-то она славная, но недавно как-то странно на него косилась. Или Том?..

– Водорослевая слизь! – выругалась Люси. – Выброси его из головы! Мы на месте!

Теперь Леону всё-таки пришлось включить фонарь. Да, они у цели. Он взволнованно огляделся. Склон покрывал толстый серый слой марганца – месторождение совсем нетронутое. Богатый улов – эта дрянь содержит металлов на несколько сотен тысяч долларов: марганец, кобальт, никель и платину. Металлы, которых на поверхности Земли почти не осталось.

Вытащив из-за пояса инструмент, Леон отковырнул кусок от дна – на станции потом сделают анализ. Водолазный костюм был из такого тонкого материала, что ему казалось, будто он держит камень голыми руками.

– Ну и тяжеленный – помоги-ка мне!

– Тухлой рыбы объелся? – подколола его Люси. – Наловить тебе свежей? Или морскую улитку? Мне нетрудно!

– Сама ешь, болтушка, – ответил Леон. – Давай за работу!

Обвив обломок красновато-коричневыми щупальцами, усеянными присосками, Люси без труда подняла его и положила в мешок. Леон молча поблагодарил её и сохранил в дайвпаде координаты нового месторождения: в двадцати милях к северу от самого крупного из Гавайских островов – острова Гавайи.

Надо связаться по ультразвуковому коммуникатору со станцией: после неудач прошлых недель он предвкушал благодарность и похвалу.

– Станция «Бентос[1] II», это Леон. «Бентос II», прошу ответить. – Как на суше в окси-скине не поговоришь, но дайвпад преобразует движения губ в звуки.

– Леон, ну наконец-то! – раздражённо отозвался Эллард. – Надо же, соизволил выйти на связь. И почему тебя так долго не было? Двое суток уже прошло!

– Двое суток?! – Леон притворился удивлённым. Пусть думают, что здесь, внизу, теряешь счёт времени.

– Леон, нам надо поговорить, это уже никуда не годится. Мне не нравится, что ты даже ночуешь в море, это…

Разговор принимал неприятный оборот, как это часто бывало в последнее время. Хорошо, что на этот раз у Леона есть козырь:

– Кстати, Эллард, мы кое-что нашли…

Бинго. Эллард тут же клюнул:

– Новое месторождение?

– Да, выглядит неплохо. Работы на несколько недель.

– На какой глубине?

– Около восьмисот метров.

– Отлично! – В голосе Элларда прозвучало облегчение. – Поздравляю! Послать за вами батискаф?

– Ещё чего! – возмутилась Люси. – Давай лучше поплаваем! Или в прятки поиграем – ну пожалуйста!

– Увы, не сегодня. Нам пора возвращаться – а то мне опять достанется. – Леон знал, что Люси почувствует его искреннее сожаление: мысленно не соврёшь. – Обойдёмся без батискафа, – сказал он Элларду и попрощался.

Леон сверился с дайвпадом, указывающим курс к станции, выключил фонарь и запустил подводный скутер. Ярко-жёлтая полутораметровая торпеда – удобное средство передвижения на средние расстояния: прицепишься к ней – и можно отдыхать. Но даже на скутере обратный путь займёт полдня. Впрочем, это не проблема: запас воздуха не иссякнет – он поступает прямо из моря. Водолазный костюм окси-скин всей поверхностью непрерывно поглощает из воды кислород, выделяя образующийся при выдохе углекислый газ.

Люси скользила рядом с ним. Она может мчаться как ракета, набирая воду в мягкую мантийную полость и с силой её выталкивая. При этом всё её тело колышется, а двухметровые щупальца изгибаются и вытягиваются. Леон считал стиль её плавания очень элегантным. Но долго такой темп Люси не выдерживала; через несколько минут она обычно присасывалась к скутеру, и торпеда тащила её с напарником-человеком за собой.

Эти места Леону были знакомы: он знал, что они плывут вдоль вулкана Кохала. Глубина этого подводного каньона достигает четырёх тысяч метров. Если двигаться над бескрайней впадиной всё вперёд и вперёд, переплыть его не составит труда. В подобных ситуациях Леон не всегда мог определить, где верх, где низ, но его это не смущало – он к такому привык. Однако сейчас он решил плыть обратно вдоль Гавайского хребта: может, у него сегодня счастливый день – вдруг повезёт обнаружить ещё больше марганцевых отложений. На глубине пятисот метров, недалеко от морского дна, он повернул на север.

Но вскоре удача от него отвернулась. Леон уловил обрывки мыслей Люси:

– Кавон… они всплывают… красная вода… их мега-много!

– Что? – растерянно переспросил Леон. – Какая ещё красная вода?

Осьминоги различают цвета не глазами, а другими органами чувств – скорее они их ощущают. Люси иногда употребляла названия цветов, но Леон так и не выяснил, подразумевает ли она то же, что и люди. А словом «кавон» она именовала сородичей.

– Вон они! – мысленно воскликнула Люси. Леон инстинктивно остановил скутер и включил фонарь. И не зря: такого он ещё не видел. Луч осветил в чёрной как ночь воде окруживших их бесчисленных существ размером с ладонь. Кальмары! Близкие родственники осьминогов, но с десятью щупальцами. В косяке, пожалуй, не меньше тысячи головоногих моллюсков, и все они очень торопятся. Кальмары неслись под водой быстрее, чем до этого Люси.

– Они от кого-то убегают, – сообразил Леон. – Что там происходит – кашалот охотится?

Люси явно не по себе – Леон чувствовал это по её мыслям:

– Не кашалот, а красная вода! – Люси обвила его щупальцами, судорожно стиснув ему ногу.

Леон занервничал. Он начинал догадываться, что навело напарницу на эту мысль. Красными были предупредительные знаки с внешней стороны станции «Бентос II», и во время тревоги на стене начинал вращаться красный свет – цвет опасности.

Резко повернувшись в воде вокруг своей оси, Леон посветил фонариком на дно, пытаясь разглядеть, из-за чего всполошилась Люси. На первый взгляд он не заметил ничего особенного, что могло бы напугать кальмаров. Может, случился небольшой оползень: кальмары и осьминоги – пугливые животные.

Но потом он вспомнил, что давно уже не видел рыб. На дне он, правда, разглядел нескольких устриц и морских звёзд; но, присмотревшись внимательнее, понял, что все они мертвы. Чуть поодаль лежал мёртвый батиптер – рыба с длинными нижними плавниками, похожими на ходули, которыми она опирается на дно, карауля добычу.

– Куда ни глянь – всюду трупы! – встревоженно сказал напарнице Леон и вдруг заметил, что ему трудно дышать. Чтобы обеспечить организм кислородом, ему приходилось пропускать через лёгкие всё больше жидкости. Он быстро проверил настройки водолазного костюма, однако окси-скин был ни при чём.

– Ты права: с водой что-то неладно, – согласился он, но Люси ничего не ответила – её охватила паника:

– Бежим отсюда, Леон, скорее! – И осьминог, разомкнув щупальца, унёсся прочь.

– Кажется, сегодня «Нобу» оправдывает своё имя. – Мать Каримы элегантным точным движением отрезала кусок желтопёрого тунца и отправила его в рот. – Гм, недурно. Очень нежный.

Карима видела, что мать уже почти забыла про неё: взгляд стал отсутствующим – наверное, профессионально анализирует в голове ингредиенты. Или размышляет, как приготовить и разнообразить это блюдо в своём четырёхзвёздочном ресторане на Каймановых островах[2].

Кариму бесило всё. Она не просила, чтобы её тащили в роскошный отель «Вайкики парк»; уютная хижина на пляже была бы ей намного милее. А мама, наверное, ещё ожидает благодарности за приглашение в этот помпезный ресторан с вычурными люстрами, ужин в котором обходится минимум в сто двадцать долларов с человека. Тогда как Карима больше всего любит обычные спагетти и готовкой особо не интересуется. Да мама и не пыталась её научить.

Карима без аппетита разломила вилкой сасими[3] и макнула кусочек в соевый соус. После развода мама, даже не спросив, хочет ли Карима остаться с ней, уехала на другой конец света, чтобы осуществить свои мечты. Кариме понадобилось несколько лет, чтобы смириться с тем, что ей в этих мечтах нет места, но время от времени она всё равно испытывала горечь. На этот раз потому, что мама не привезла с собой Джереми – почему, собственно? Ему уже три года, а она его почти не знает. Видела его всего пару раз – а ведь он её брат! Пусть отцы у них разные, но он член семьи, и она с нетерпением ждала встречи с ним.

Облом. Никаких каникул с младшим братом. Может, мама против того, чтобы Карима с ним подружилась? Вдруг Джереми её полюбит и захочет время от времени приезжать к ней в Мюнхен?! Боже упаси!

– Не могла бы ты сделать лицо повеселее? Ну хоть разок? – Видимо, мама всё-таки заметила, что Карима здесь.

«Да с удовольствием!» Карима расплылась в улыбке:

– Ну как, вкусная рыба, которой грозит вымирание? Или их теперь разводят на аквафермах?

Мать поморщилась и отложила вилку:

– А тебе она, значит, не по вкусу. Жаль. Тогда хотя бы мне аппетит не порти.

Карима улыбнулась ещё шире:

– Если не возражаешь, после ужина ещё немного посмотрю телевизор.

Мама не подала виду, но Карима знала, что мысленно она закатила глаза. Они проводят вместе всего две недели в году – а Карима хочет просто смотреть телевизор?! К тому же Карима вечно выбирает передачи, от которых мать умирает со скуки.

– Давай сменим тему, – вздохнула мама. – Может, поныряем завтра вместе?

Карима притворилась, что колеблется.

– Ну ладно, – сказала она с напускным безразличием, хотя знала, что мать видит её насквозь. Страсть к дайвингу – одна из немногих вещей, которые их объединяют. Вчера они ныряли в заповеднике для морских черепах прямо перед Вайкики-Бич; там прозрачная вода глубиной до сорока метров, а на дне – интересный затонувший корабль. Было классно, и Кариме пришлось признать, что мама хорошо придумала – поехать в отпуск на Гавайи. Хотя билеты, наверное, обошлись в целое состояние. Бензин для автомобилей стоил сейчас два с половиной евро за литр, а из-за цен на авиатопливо многие одноклассники теперь проводили каникулы не на Кубе, а на Боденском озере[4].

– У нас с папой для тебя сюрприз, – сказала мама, потягивая коктейль.

«У нас с папой? С каких это пор они друг с другом договариваются?»

Карима с недоумением ждала продолжения. Но ей пришлось набраться терпения: к их столику подошёл пожилой японец – повар ресторана «Нобу». Мать обсудила с ним стейк-филе с васаби и другие вкусовые сочетания, которые, наверное, вообще невозможно есть. Потом Джилл, официантка, принесла счёт и ушла с маминой кредиткой.

– Так вот. – Мать, широко улыбаясь, наконец снова повернулась к Кариме. – Твой папа воспользовался связями и организовал нам дайвинг с профессионалами… Так глубоко ты точно не ныряла – на пятьсот метров.

– В глубоководную зону? – скептически переспросила Карима. Что там, внизу, смотреть-то? Пустынное дно и, если очень повезёт, несколько рыбок. Ни в какое сравнение не идёт с оживлённым коралловым рифом. – Э, классная идея, но давай потом снова к морским черепахам?

Мать швырнула салфетку на стол и отодвинула стул.

– Как хочешь, – сухо обронила она, убрала кредитку и, не оглядываясь, вышла из ресторана.

Карима с подчёркнутой непринуждённостью встала и натянула фиолетовую толстовку с капюшоном, делая вид, будто это в порядке вещей – что мама ушла одна.

На неё вдруг навалилась жуткая усталость.

На экстренный вызов по ультразвуковой связи времени не осталось. По его учащённому сердцебиению на «Бентосе II» и так заметят, что с ним что-то неладно: сенсоры в окси-скине мониторят его состояние и передают данные на станцию.

Леон поспешил вслед за Люси отсюда убраться. Он разогнал скутер и рванул вперёд. В лицо хлынула чёрная вода, и Леон пригнулся над корпусом торпеды. Быстроходный скутер сейчас, казалось, ползёт словно морской огурец. Леон сильно отталкивался ластами, помогая ему, чтобы догнать Люси, уже успевшую отплыть на некоторое расстояние.

Зря: напряжение и зашкаливающий пульс усугубили проблему – теперь он потреблял кислорода ещё больше. А в этой части моря его водолазному костюму, видимо, не удавалось пополнить запас. Такого ещё никогда не случалось! Широко открыв рот, Леон инстинктивно пытался всосать больше дыхательной жидкости, циркулирующей в костюме. Грудную клетку сжимали спазмы. Ему казалось, что на горле сомкнулось железное кольцо. Да что такое с этой водой – красной водой, как назвала её Люси?! Она совсем непригодна для жизни!

– Леон, всё в порядке? – раздался голос Элларда.

Но Леон сейчас не мог ответить. У него на поясе с инструментом висел маленький баллончик с неприкосновенным запасом дыхательной жидкости, насыщенной кислородом. Да, ситуация явно чрезвычайная! Ему срочно необходим кислород! Леон чуть притормозил и, одной рукой держась за ручку скутера, другой нащупал кнопку активации кислородного запаса и нажал её, ожидая, что в лёгкие хлынет спасительная струя. Но ничего не произошло. Раз за разом он отчаянно давил на кнопку. Ничего! Наверное, её заело.

«Я задыхаюсь! Чёрт, я задыхаюсь!»

Его сковал страх, застлав мозг красной пеленой. Но упорные тренировки не прошли даром. Подавив панику, Леон задержал дыхание и, разогнав скутер до предела, весь остаток сил вложил в толчки ласт. Нужно выбраться отсюда – остальное не важно! Может, ему всё-таки удастся преодолеть смертельную зону – даже без неприкосновенного запаса…

– Леон! Ответь!

Леон запоздало заметил, что слишком резко дал газ: от рывка ручки скутера выскользнули у него из пальцев, и, избавившись от веса Леона, торпеда умчалась в темноту. Чёрт!

Наверное, скутер уже остановился; когда за ручки никто не держится, двигатель автоматически сбавляет обороты. Но даже если скутер дрейфует всего лишь в двадцати метрах – сейчас это слишком далеко. Ему туда не доплыть.

У Леона кружилась голова, он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. У него не больше минуты.

Шестьдесят секунд жизни.

Вдруг рядом появилась Люси и потащила его дальше:

– Давай! Не задерживайся!

Леон не сопротивлялся. Он совсем ослаб, сознание ускользало – он ничего не мог поделать. Перед его мысленным взором предстало чьё-то бледное лицо, короткие светлые волосы, освещённые тропическим солнцем, в голове раздался молодой смех… Тим, который уже так давно заменяет ему отца… Тим… А вот и родители – размытые, как на нечёткой фотографии… Образ растворился, оставив одну темноту, грозящую поглотить его.

Леон слабо попытался вдохнуть, горло свело судорогой, он попытался ещё раз – и почувствовал, что железное кольцо, сжимавшее горло, чуть ослабло. Неужели в море снова появился кислород? Он жадно хватал ртом жидкость, поступающую из костюма, и скоро ему полегчало. На дайвпаде мигали всевозможные предупреждения, но Леон не обращал на них внимания. У него всё ещё кружилась голова – он надеялся, что через несколько минут это пройдёт.

– Что это было? – спросил он Люси.

– Не знаю. Просто жуть, – жалобно донеслась в ответ крошечная мысленная искорка.

Леон, нащупав рацию, включил её:

– Эллард? Слышишь меня?

– Что с тобой творится, Леон? Минуту назад твой пульс был выше ста девяноста!

Леон слабо пошевелил губами, и компьютерный голос дайвпада перевёл шёпотом:

– Кажется, мне всё-таки нужен батискаф. Желательно поскорее.

Пытаясь унять бешеное сердцебиение, он отдался на волю морского течения, впервые начав понимать тех, кому темнота морских глубин кажется мрачной и опасной.

Два мира

Ему обещали, что его подберёт «Марлин» – один из двух больших батискафов, имеющихся на станции. Батискаф только что забрал с поверхности посетителей и находился всего в нескольких милях от Леона.

Сначала Леон услышал под водой гудение, а потом увидел в бескрайней темноте светящиеся точки бортовых огней. Огни всё росли, и вот наконец перед ним остановился батискаф – огромное сооружение из металла и стекла с крутящимися пропеллерами по бокам. Прожекторы ослепили Леона, металлические руки-манипуляторы будто тянулись к нему. Через большую прозрачную полусферу с передней стороны «Марлина» он разглядел людей – ага, за штурвалом Патрик. Заметив Леона, он жестом спросил, всё ли в порядке. Леон в ответ согнул большой и указательный пальцы в букву «О». Да, теперь всё о’кей.

– Справишься? – спросил он Люси, погладив её по мягкой коже. – Я буду совсем близко.

Она нерешительно отцепила от него щупальца, скользнула к батискафу и присосалась в безопасном месте к внешней оболочке.

– Доброго плаванья!

– До скорого. – Леон с облегчением приблизился к «Марлину» и пролез в открывшийся перед ним шлюз. Теперь предстояла неприятная часть – одна из причин, по которой Леон не любил возвращаться в сухость. Он деактивировал окси-скин, а значит, круговорот жидкости в костюме прекратился. Несколько мгновений он не сможет дышать – Леон снова почувствовал приступ недавнего страха.

«Спокойно, спокойно, – уговаривал себя он, специальным инструментом расстёгивая костюм на голове, – потерпи немного». Теперь осталось лишь избавиться от жидкости в лёгких – вещества под названием перфторуглерод. Тоже процедура не из приятных. Наклонившись, Леон стал откашливаться и отплёвываться. ПФУ, как он и другие водолазы сокращённо называли это вещество, плюхнулся в чашу и исчез в специальной ёмкости. Хрипя и задыхаясь, Леон пытался снова приспособиться к чуждой стихии. Похоже, с каждым разом это даётся ему всё труднее. От напряжения у него свело горло.

Обессиленный, он стащил с себя дорогой высокотехнологичный водолазный костюм и осторожно отсоединил его от венозного катетера с внутренней стороны локтевого сгиба. Хорошо, что это не больно – если только место укола опять не воспалится. Леон вытер короткие тёмные волосы полотенцем и натянул комбинезон с логотипом ARAC. Теперь он снова всё видел чётко; обычно проходит несколько секунд, прежде чем глаза перестроятся и сфокусируются без автоматических линз водолазного костюма.

Первое, что он увидел – открытый внутренний шлюз батискафа. Чёрт, неужели все наблюдали, как он выплёвывал ПФУ и раздевался почти догола?! Патрик, мерзавец! Нельзя было повременить с открытием шлюза?!

Патрик широко ухмыльнулся и подмигнул ему. Двое других в батискафе без улыбки таращились на Леона. Худощавая блондинка куталась в огромный Патриков свитер из натуральной новозеландской шерсти. Наверное, забыла прихватить с собой тёплые вещи. Рядом с ней сидела девочка примерно его возраста. Леон скользнул по ней смущённым взглядом. Карие глаза, гладкие волосы медового цвета, обрамляющие миловидное овальное лицо. Пожалуй, чуть полновата – особенно в бёдрах. Что они здесь делают – неужели собираются на подводную станцию? Туристы к ним сроду не заглядывали.

– Привет, – улыбнулась ему девочка.

– Привет, – поздоровался Леон. Ему пришлось повторить приветствие: поначалу его голос всегда хрипловат. Он почувствовал, что краснеет. Леон заметил, что до сих пор стоит у шлюза, только когда Патрик прогремел:

– Эй, Октобой[5], садись и располагайся поудобнее – поедем дальше. У тебя всё нормально?

– Э… да. Ничего особенного не произошло. – Это была не совсем правда – ведь он едва не погиб. Но сейчас не время для драматических историй. Вот вернутся с Люси домой – тогда и расскажут обо всём Элларду и остальным.

Леон сложил ласты, окси-скин и пояс с инструментом в багажный отсек и сел в дальнем углу батискафа, радуясь, что девочка с женщиной – вероятно, матерью – снова повернулись к большому переднему иллюминатору. Увы, снаружи мало что видно – лишь бескрайняя чернота глубин.

– Почему он назвал тебя Октобоем? – спросила его девочка. Она говорила по-английски с акцентом, напомнившим ему произношение Тима. Может, тоже из Германии?

– Я работаю с осьминогом, – смущённо пояснил Леон. – В воде мы почти всегда вместе. – Он заметил её недоумение – видимо, у неё это в голове не укладывалось.

– Что-то вроде домашнего питомца?

– Нет-нет, мы напарники, – помотал головой Леон и вдруг замялся. Можно ли вообще рассказывать ей об этом? Пока всё в стадии эксперимента, концерн особо не распространяется о партнёрстве людей и животных. Но в то же время никто из ARAC прямым текстом не велел ему помалкивать. – Мы помогаем друг другу. В море это очень важно.

Девочка с любопытством посмотрела в боковой иллюминатор:

– А как зовут твоего осьминога? И где он сейчас? Я его не вижу…

Люси сама дала себе имя, но Леону не удавалось его выговорить: это даже не слово, а скорее образ или ощущение. Поэтому они сошлись на «Люси» – это имя он и назвал Кариме.

– Это самка. Она сейчас за нами, – добавил он, указав на укрытие во внешней оболочке.

– А её не смоет на такой скорости?

Леон невольно улыбнулся:

– У неё на щупальцах довольно большие присоски. Если она прилепится к гладкой поверхности, её даже ломом не отцепишь.

Девочка оставила попытки разглядеть Люси и снова повернулась к нему:

– Слушай, а сколько тебе лет?

– Шестнадцать, – ответил Леон, надеясь, что расспросы скоро закончатся.

– Ух ты, всего на год старше меня! – удивилась девочка.

Хорошо, что в этот момент перед самым батискафом показались несколько красных медуз Атолла величиной с ладонь; тревожно пульсируя, они пытались от него оторваться. Посетительницы на них загляделись. Разумеется, Патрик тут же погасил прожекторы: медузы Атолла – необычайно красивое зрелище; когда им угрожает опасность, они начинают искриться, как фейерверк из синих молний. Этот свет привлекает новых хищников, которые, если повезёт, прогонят тех, кто напал на медуз. Эллард однажды назвал медуз Атолла «живой сигнализацией».

Леон повидал немало медуз Атолла, поэтому, лишь мельком взглянув на них, повернулся к боковому карману на сиденье, где обычно лежали злаковые батончики или кусочки виноградного сахара. А, вот они. Он с жадностью проглотил два батончика. Конечно, хорошо, что водолазный костюм снабжает его питательными веществами из морского планктона, но внутривенное питание – не самое приятное. К тому же батончик перебил химический привкус перфторуглерода во рту.

Вообще-то он устал и знал, что им предстоит долгий монотонный путь к станции. Но заснуть в присутствии чужих Леону не удавалось. Они заставляли его нервничать. В конце концов он притворился спящим, и им пришлось задавать вопросы Патрику.

– А какой прок от ныряния с жидкостью? – раздался голос девочки. – Ведь можно же использовать сжатый воздух, благородные газы и всё такое…

Патрик фыркнул:

– Но только до определённой глубины: потом – всё. По-настоящему глубоко – глубже тысячи метров – можно нырять только с жидкостью, иначе лёгкие не выдержат давления. Загвоздка в том, что дышать жидкостью могут только дети. Ведь в материнской утробе младенцы девять месяцев живут практически в воде, время от времени вдыхая её, чтобы лёгкие развивались как следует. Подростки ещё могут научиться так дышать, а у старого хрыча вроде меня шансов нет. Но, как говорил Жан-Жак Руссо, «высшее наслаждение состоит в том, чтобы быть довольным самим собою».

Леон подумал, что Патрик уж слишком хвастается тем, что изучал философию. Но его приём сработал и на этот раз.

– Вы разбираетесь в философии? – Блондинка сразу прониклась к нему уважением.

– Ну да, я изучал её пять семестров, – скромно ответил Патрик. – Эта поездка – одна из последних, а потом вернусь в университет.

«Ну-ну», – подумал Леон. Эти разглагольствования он слушал уже четыре года!

Незаметно для себя Леон и правда уснул. Когда кто-то коснулся его плеча, он подскочил, словно ужаленный рыбой-камнем[6]. У него пульсировало в ушах.

– Ну ты и шуганый! – улыбнулась светловолосая девочка. – Мы на месте. Если ты, конечно, собираешься выходить.

Его приятель Джулиан наверняка придумал бы остроумный ответ. Леону, конечно же, ничего сразу в голову не пришло, поэтому он лишь кивнул и, разогнувшись, поднялся с сиденья, сунул под мышку вещи, протиснулся в шлюз и вылез наружу.

Карима с любопытством наблюдала через смотровое окно, как они приближаются к «Бентосу II». Из темноты выступили его смутные очертания, освещённые слабым сине-зелёным светом. Насколько она могла разглядеть, станция напоминала морскую звезду с шестью лучами – только лучи эти были длиннее вагонов поезда и располагались не на дне, а на металлических опорах.

Патрик приглушил двигатель и подвёл батискаф «Марлин» ближе к станции. Теперь Карима заметила с внешних сторон выпуклые стеклянные иллюминаторы; зелёные лампочки освещали непонятные надписи: DL-1, COM-L, SO/N.

– Почти ничего не видно! – пожаловалась её мама. – Почему вы не установите прожекторы помощнее?

Что за дурацкое замечание! Цены на электричество всё растут и растут – в некоторых городах по ночам даже отключают уличное освещение.

Карима не удивилась, что Патрик рассмеялся, но его ответ её озадачил:

– Потому что мощные прожекторы собьют с толку наших соседей. Здесь, внизу, свет животным нужен не затем, чтобы лучше видеть: он всегда имеет некое значение. Поэтому три с лишним четверти местных обитателей сами так или иначе светятся.

– А зачем им это? – с любопытством спросила Карима. Экскурсия оказалась намного интереснее, чем она ожидала.

Кареглазый Патрик лукаво посмотрел на неё:

– Например, чтобы установить контакт. Как ещё найти здесь, внизу, сородичей, готовых к спариванию? Только благодаря свечению. – Он снова отвернулся, приняв, как и в начале поездки, сосредоточенный вид; едва заметными движениями джойстика он управлял батискафом. – Видите? Вон там, впереди, шлюз – нам туда.

Словно в замедленной съёмке они проскользнули мимо огромного логотипа концерна ARAC в верхней части станции; Карима смутно припомнила, что сокращение ARAC расшифровывается как Aquatic Resources Analysis Corporation[7] и деятельность фирмы как-то связана с морскими ископаемыми.

Заквакала рация – слов Карима не разобрала, Патрик что-то коротко ответил, а потом, уже другим тоном, снова заговорил с ней и её матерью:

– Однако некоторые хищные рыбы искусно подражают этим световым сигналам, и когда одинокие сердца в надежде устремляются к ним – ам, и всё! Вот коварные, да? – Батискаф тряхнуло. Явно довольный, Патрик откинулся на спинку сиденья и пригладил руками непослушные рыже-каштановые волосы: – Мы на месте. Добро пожаловать в самое глубокое обитаемое место Земли.

– Подождите, сейчас верну вам свитер. – Натали Виллберг начала стягивать через голову толстый шерстяной пуловер, и Карима увидела, как её руки покрылись мурашками. С тех пор как мама переехала из Мюнхена на Каймановы острова, она стала жуткой мерзлячкой. Она собиралась взять с собой флисовую кофту, но её забрали ещё до начала экскурсии, вежливо, но твёрдо пояснив, что синтетика может стать источником опасных искр. Хорошо, что фиолетовый свитшот Каримы выдержал проверку.

– Оставьте себе, пока не доберёмся, – усмехнулся Патрик. – Посиневшие от холода посетители – зрелище не из приятных. А я новозеландец: к холоду и влажности мне не привыкать. Так что не волнуйтесь.

– Очень любезно с вашей стороны, – с явным облегчением поблагодарила Натали. В тонких мягких бахилах они с Каримой направились к шлюзу; обычную обувь им сюда взять не разрешили, чтобы не задеть ненароком какой-нибудь высокочувствительный выключатель в батискафе. Карима даже припомнить не могла, когда у неё в последний раз так мёрзли ноги. Неудивительно, что на пилоте две пары тёплых носков.

Карима пошла за рюкзаком и увидела, что тот парень всё ещё спит. Вид у него измотанный. Как же его зовут? Ах да, Леон. Когда она осторожно его разбудила, он шарахнулся от неё, как от той прожорливой рыбы, о которой рассказывал Патрик. Ни слова не говоря, он протиснулся на станцию и скрылся в каком-то коридоре. Карима пожалела, что не успела спросить, куда теперь поплывёт его осьминог. Она вспомнила, как водолаз плевал на пол шлюза. Ну и фрик! Он вообще человек?

Через несколько минут они выбрались из батискафа и очутились в тесном тамбуре среди пластмассовых коробок с загадочными надписями, синих газовых баллонов и другого хлама. Пока Патрик разгружал батискаф, Карима с любопытством всё разглядывала, а потом они с матерью и Патриком двинулись по примыкающему к тамбуру узкому коридору. В воздухе пахло металлом: ничего удивительного – железными были не только бежевые стены и двери, но даже пол оказался из рифлёной стали.

– А что произойдёт, если в стене образуется течь? – заволновалась мать. – Здесь, внизу, такое давление…

Точно, давление. На такой глубине оно в пятьдесят раз выше, чем в автомобильной шине. Карима невольно посмотрела на потолок. Как странно думать, что сверху на них давят тысячи – или миллионы? – тонн воды. По дороге сюда Патрик, ничего не объясняя, положил в открытый забортный контейнер батискафа пустую пластиковую бутылку. По мере погружения «Марлина» бутылку будто сжимал в кулаке великан – жалкие остатки поместились бы в напёрсток. Не очень-то обнадёживающий эксперимент!

– Да не волнуйтесь, – отмахнулся Патрик, – у станции двойные стены. Два года назад в лабораторию через небольшую течь просочилась вода. К счастью, почти никто не пострадал.

– Ой! – вырвалось у Каримы. Видимо, это произошло совсем близко: они как раз проходили мимо двери с табличкой «Лаборатория 01/S/BN». Следующая дверь оказалась открытой, и Карима мельком увидела столы с оборудованием, микроскоп и несколько аквариумов. Потом они свернули в изогнутый коридор с дверцами странной формы – круглые отверстия в стене на уровне щиколоток, ведущие в разные лучи морской звезды.

Патрик заметил, как она разглядывает круглые дверцы:

– Это герметичные переборки. В случае аварии они автоматически закрываются, чтобы вода не проникла внутрь. – Через несколько метров он объявил: – Мы пришли. В этом отсеке расположены почти все жилые каюты. – Он прошёл через переборку и открыл дверь в конце отсека. – Здесь вы будете жить. – Он обвёл широким жестом не слишком уютную комнату со спартанской обстановкой: две складные настенные койки – одна из них сложена, стол размером с гостевое полотенце – разумеется, тоже откидной, а рядом с ним – стационарный компьютерный терминал. – Через стенку – общая ванная. Ланч в одиннадцать тридцать в кают-компании. До скорого! – Махнув на прощание, Патрик скрылся в коридоре.

Они остались одни.

– Да уж, это тебе не «Вайкики парк», – криво улыбнулась мать, плюхнувшись на койку.

– А ты чего ожидала? – спросила Карима, потрогав одеяло – совсем тонюсенькое, а ведь она часто мёрзнет по ночам, – и стала разглядывать две фотографии в рамках на стенах. На одной была изображена клубника со щупальцами с острого конца, на другой – покемон Пикачу, оба снимка на чёрном фоне. Карима наклонилась, чтобы разобрать подписи к картинкам. Под клубникой было написано «Декоративный кальмар», а под покемоном – «Осьминог Дамбо». Дамбо – так, кажется, звали диснеевского летучего слонёнка? Может, над посетителями станции решили подшутить?

Мать первым делом достала косметичку и стала в ней рыться. Может, собирается принять горячий душ? Когда она не на кухне, то бывает иногда ужасной копушей.

– Убери свои вещи в шкаф, – велела она, и Карима недовольно уставилась на неё. Раскладывать вещи? Они здесь всего на одну ночь, а весь их багаж – по рюкзаку у обеих!

– Пойду немного осмотрюсь, – вместо ответа сказала она и, прежде чем мать успела возразить, шмыгнула за дверь и быстро зашагала по коридору. Без общества матери Карима почувствовала себя освободившейся – будто отвалился сковывавший душу свинцовый слой.

Она прошла по коридору, полукругом огибающему внешнюю сторону станции, мимо лабораторий и секции с надписью «Медицинский центр H/A». Снова длинный коридор с множеством дверей. Одна из них была приоткрыта, и Карима увидела женщину азиатской наружности, берущую кровь у того долговязого юного водолаза. В профиль заострившиеся черты его лица придавали ему взрослый вид.

С парнем разговаривал седой жилистый мужчина – в его тоне звучало беспокойство. Юноша тоже был серьёзен, почти мрачен. Карима навострила уши, но так ничего и не разобрала: они беседовали слишком тихо.

Женщина-врач и седой мужчина, очевидно, не слышали шагов Каримы – у этих тонких мягких станционных тапочек есть и плюсы, – но парень, видимо, заметил её краем глаза. Он повернул голову и пересёкся с ней взглядом. Глаза у него зелёные – Карима обратила на них внимание ещё в батискафе. Взгляд его трудно было истолковать – Карима даже не была уверена, что он её узнал.

Она смутилась, сердце у неё учащённо забилось. Карима крадучись двинулась дальше и, через несколько метров наткнувшись на переборку с указателем «К главному шлюзу», прошмыгнула внутрь. Прислонившись к стене, чтобы перевести дух и унять сердцебиение, она стала осматриваться. А тут интересно! Повсюду стеллажи с водолазным снаряжением, два подводных робота величиной с мусорные баки и несколько металлических водолазных скафандров для глубоководных работ: шлемы с выпуклым стеклом, клешни-манипуляторы там, где у людей руки. Похоже на ярко-жёлтую рыцарскую броню.

А вот и большой шлюз, ведущий со станции наружу. Карима не сразу заметила девочку в комбинезоне, с забранными в хвост светло-каштановыми волосами, со спортивной, почти мальчишеской фигурой. Она неотрывно смотрела в иллюминатор, оживлённо жестикулируя обеими руками. Язык жестов. Общается через стекло с другим водолазом? Осторожно, чтобы не помешать, Карима подошла ближе – и затаила дыхание. В воде покачивался глаз – раза в два крупнее человеческого. Ещё один осьминог? Но тут глаз исчез, и за иллюминатором, взмахнув огромным хвостовым плавником, проплыло существо со складчатой серой кожей. Ничего себе, это же кашалот! Девочка общается с кашалотом! Карима видела такого в Немецком океанографическом музее в Штральзунде[8] – но не настоящего, а модель в натуральную величину.

Какой здесь, внизу, необычный мир. Интересно, кто эта девочка? Тоже водолаз, дышащий жидкостью? На вид ей лет семнадцать.

Теперь девочка тоже её заметила. Прислонившись к одному из жёстких водолазных скафандров, она с любопытством посмотрела на Кариму:

– Привет! Ты из морского интерната в Сан-Диего? Я и не знала, что оттуда ещё кого-то прислали.

Карима растерянно покачала головой. Что ещё за интернат?

– Нет, мы здесь на экскурсии до завтра. Я… э… Карима.

– Бенедетта – зови меня Билли, – ответила девочка, снова взглянув в иллюминатор. – А там только что была Шола – молодая самка кашалота.

Переборка с другой стороны шлюза открылась, и туда пролез юноша. Сунув руки в карманы синего комбинезона, он небрежной походкой направился к ним. Очень бледный, с большими голубыми глазами, придающими его лицу детское выражение, и с атлетическим телосложением – весьма недурно.

– Здоро́во, – сказал юноша, подняв в знак приветствия руку. – Наконец-то у нас гости! Расскажи, кто ты и чем занимаешься на белом свете выше уровня моря.

Билли засмеялась:

– Карима, это Джулиан. Не обращай внимания – он не всегда так разговаривает.

Карима улыбнулась. Значит, не все юные водолазы стеснительные – классно!

– Гм… Чем я занимаюсь… Живу в Европе, хожу в школу – деваться некуда, иногда бываю в кино, на дискотеках или – когда солнечно – в открытом бассейне… – Она запнулась. Подростки восхищённо ловили каждое её слово.

– Дискотеки… – Билли тоскливо посмотрела на Джулиана, а потом снова на Кариму.

Карима поняла, что здесь ничего из упомянутого ею нет – тем более солнца.

– Э, а вам не приходится ходить в школу?

– Нет, мы как были, так и останемся дикарями, – ухмыльнулся Джулиан, усевшись на подводный робот как на самый обыкновенный ящик. – На самом деле у нас есть обучающие программы и наставник. Но вы, наверное, изучаете совсем другие предметы. У вас в расписании есть морская биология и геология? Наверняка нет.

Карима покачала головой:

– Зато у нас есть история, ИЗО и всё такое.

– У нас тоже есть – в качестве факультатива, – вмешалась девочка. – Только их никто не выбрал. Зато я окончила курсы журналистики.

– Европа… Что-то в этом есть. Традиции. Культура. Искусство. – Джулиан не сводил с неё глаз, и Карима весело смотрела на него. Похоже, здесь, на подводной станции, всё-таки прикольно!

– Ха-ха, можно подумать, ты что-то смыслишь в культуре и искусстве, Джулиан, – поддела его Билли. – В скатах ты однозначно разбираешься лучше. Но нашу гостью с поверхности они вряд ли интересуют.

– Ещё как интересуют! – возразила Карима. – Только не говори, что работаешь со скатом!

– Так и есть, – кивнул Джулиан. – Мой первый партнёр был манта – огромный скат. Он тогда ещё не вырос, а уже был три с половиной метра в ширину – от одного кончика плавника до…

У них над головой щёлкнул громкоговоритель.

– Внимание, – сказал мужской голос с акцентом, напомнившим Кариме каникулы в Швеции и Норвегии. – Объявляется жёлтая степень готовности. В одиннадцать часов в кают-компании состоится общее собрание. Повторяю: общее собрание в одиннадцать часов.

Джулиан и Билли, тут же перестав болтать, переглянулись и быстро зашагали прочь. Карима растерянно посмотрела им вслед:

– Эй! Что случилось-то?

– Если хочешь, пойдём с нами, – крикнул Джулиан.

Карима, не задавая больше вопросов, поспешила за ними. Ей было даже на руку, что Джулиан и Билли на неё не оглядывались: при быстрой ходьбе её хромота была особенно заметна.

На мели

Леон угостил Люси раками, зная, что напарница-осьминог утащит их в логово под станцией. Ему передалось охватившее её ощущение тепла и довольства.

– Снова дома, – донеслось до него её тихое бормотание. – Надёжно спряталась. Мегауютно. Дома хорошо. Еда.

– Отдыхай – ты заслужила, – мысленно сказал ей Леон и оборвал контакт, когда в кают-компанию вошли Джулиан и Билли, а немного погодя к ним присоединился Том. Увидев с ними прибывшую на «Марлине» девочку-блондинку, Леон удивился: можно ли посторонним присутствовать на собраниях экипажа? Если нет, её сейчас вежливо попросят подождать в каюте.

Девочка с любопытством оглядывала кают-компанию, и Леон сам невольно посмотрел вверх: всего в каких-то трёх метрах над столами и стульями возвышался большой купол из оргстекла, через который открывался вид на морские глубины. Да, наверное, видящих это впервые зрелище впечатляет.

Почти все четырнадцать членов экипажа были в сборе и перешёптывались, с нетерпением ожидая новостей. Жёлтая степень готовности – такого давно не было: на памяти Леона, находящегося здесь с двенадцати лет, её объявляли всего трижды.

За столом рядом с ним развалился станционный ветеринар Джон Мак-Кредди в уродливом зелёном резиновом фартуке, который он, по слухам, унаследовал от родителей, разводивших терьеров. Ветеринар вполголоса дискутировал с Гретой Халворсен, норвежским биологом с завидным самообладанием. За соседним столом Леон увидел бортинженера Паулу Норрис: крепкого телосложения, с пухлыми руками, скрещёнными на груди, и заброшенной за спину светлой косой. Рядом с Паулой беспокойно ёрзал на стуле Луи Клемент, специалист по водолазным костюмам, и, взволнованно жестикулируя, что-то бурно ей доказывал. Интересно, он уже осмотрел окси-скин, в котором Леон едва не погиб?

Билли села рядом с Леоном, а Том молниеносно занял второй стул.

– Эй, Леон, подвинься – у нас гости! – Джулиан притащил ещё один стул – для светловолосой девочки. – А это, кстати, Карима.

Леон мельком взглянул на Кариму. Неудивительно, что Джулиан, его друг и сосед по комнате, в приподнятом настроении: он вечно жаловался, что на станции так мало девчонок. Наверное, весь вечер будет фантазировать, как бы охмурить новенькую. Но шансов у него маловато: во время недавнего медосмотра Матти Коваляйнен, командир «Бентоса II», упомянул, что гости останутся только до завтра. Или Джулиан всё равно успеет?

Краем глаза Леон заметил, что мама девочки сидит с другой стороны кают-компании, болтая с Эллардом и Патриком. Карима не обращала на них внимания – её взгляд приковал Коваляйнен: закрыв дверь на мостик, он повернулся к собравшемуся экипажу. У него жилистое тело марафонца, голубые глаза, взъерошенные седые волосы и приятная сдержанная манера общения. Он мог бы сойти за профессора физики, но, рассуждая на любимую тему – заселение морей, – больше напоминал проповедника. Леону нравилась его сердечная улыбка – ему всегда казалось, что Коваляйнен оберегает четырёх подростков на борту.

– А я его уже видела, – сказала девочка, и Джулиан что-то прошептал ей в ответ. Может, рассказал, что Коваляйнен родом из Финляндии и женат на известной телеведущей, но не любит об этом говорить.

– Есть новости, – серьёзно произнёс Коваляйнен. – Кое-кто из вас, возможно, уже слышал, что произошло на острове Мауи[9], всего в нескольких милях от нас.

Леон был озадачен: о чём говорит Коваляйнен? Разве собрание устроили не из-за того, что приключилось с ним?

– Несколько часов назад туристы заметили на одном из пляжей Мауи много необычных крупных рыб. Теперь удалось выяснить, что это за вид – Regalecus glesne. Их было пара десятков, от трёх до пяти метров длиной. – Коваляйнен обвёл собравшихся мрачным взглядом. – Они странно себя вели – подплывали близко к купающимся вместо того, чтобы держаться от них на расстоянии. Маленькая девочка, очевидно, от страха свалилась с надувного матраса – её нашли в воде; к счастью, её удалось реанимировать. А один пожилой мужчина умер от сердечного приступа.

Леон и другие члены экипажа потрясённо переглянулись. Regalecus glesne – ремень-рыбы! Они могут достигать одиннадцати метров в длину, поэтому в прошлые столетия мореплаватели часто принимали их за огромных серебристых змей. Но несмотря на величину, ремень-рыбы безобидны, обитают в глубине и держатся поодиночке. Что заставило их сбиться в косяк и выплыть на мелководье?

Леон подумал о маленькой девочке, которая чуть не утонула. Отважится ли она когда-нибудь снова войти в воду?

– Возможно, это как-то связано с опасным происшествием, которое пережил Леон Редвей, – продолжил Коваляйнен, и Леон, услышав своё имя, вздрогнул. Другие подростки удивлённо обернулись к нему.

– А ты нам ничего не сказал! – с упрёком прошипела Билли.

– Когда мне было? – тихо огрызнулся Леон. – Я же вернулся всего полчаса назад.

Коваляйнен вкратце изложил, что́ произошло в подводном каньоне неподалёку от вулкана Кохала, а Луи Клемент высоким от волнения голосом добавил, что окси-скин – за исключением заклинившего клапана неприкосновенного запаса, – судя по всему, был исправен. Леону стало его жаль. Хотя Луи считает, что безответственно доверять подросткам водолазные костюмы стоимостью сто тысяч долларов, в глубине души он славный малый.

– Видимо, причина этих странных происшествий кроется в морских глубинах, – подытожил Коваляйнен. – Грета, Урс и Паула, отправьте, пожалуйста, как можно больше глиссеров к тому месту, где Леон сообщил о проблемах. Они возьмут пробы воды – может, нам удастся выяснить, в чём дело.

– Хорошо, – сказала Паула, накручивая на палец светлую косу, в которой виднелись первые седые волосы.

Урс, геолог со швейцарским акцентом, и биолог Грета тоже кивнули.

Леон одобрял идею отправить на место происшествия глиссеры. Эти приборы из немецкого Центра исследований Мирового океана «ГЕОМАР» длиной около метра напоминают жёлтые модели самолётов – даже крылья есть. Они могут автономно и в группе производить геологоразведочные работы в океане и собирать данные – в том числе на большой глубине. А расход энергии у них как у велосипедной фары.

– А до тех пор всем членам экипажа, которые дышат жидкостью, нырять строго запрещено, – закончил свою небольшую речь Коваляйнен. – Думаю, нет нужды напоминать, что морские глубины до сих пор недостаточно исследованы, и я хотел бы избежать других неприятных сюрпризов.

«Нырять строго запрещено». Эти слова эхом звучали в голове у Леона, и в первую минуту он от потрясения не мог вымолвить ни слова.

– А как же наши напарники?! – воскликнул Джулиан. – Они ждут нас снаружи!

– Постарайтесь позаботиться о них изнутри. Или ныряйте в жёстких водолазных скафандрах.

Джулиан выругался себе под нос:

– Ну, не знаю, как отреагирует Караг, если я явлюсь к нему гудящим металлическим жёлтым человечком. Надеюсь, он от меня не удерёт. По сравнению с Люси и Шолой он тупой как валенок.

– Да не переживай, – вмешался тринадцатилетний Том – самый младший из них. А из-за курносого носа он, к его досаде, выглядел ещё младше. – Карагу лень охотиться самому. Пока ты его кормишь, никуда он со станции не денется.

Тем временем учёные начали обсуждать происшествия и их возможные причины.

– А как насчёт того странного эха, которое незадолго до инцидента с Леоном зафиксировал ультразвуковой локатор? – спросила Грета Халворсен. – Вам удалось его идентифицировать?

Леон прислушался. Что ещё за эхо? Он впервые о нём слышит.

Джулиан нагнулся к Кариме, вероятно, объясняя ей, что с помощью гидролокатора и эхолота можно обнаружить объекты на дне моря: специальный прибор посылает в море звуковые волны, а на борту на основе отражённых импульсов (эха) создаётся изображение. Таким же способом летучие мыши ориентируются в тёмных пещерах, а дельфины и кашалоты – в море.

Коваляйнен нахмурился:

– Нет, идентифицировать эхо нам пока не удалось. Но не думаю, что этот ультразвуковой сигнал для нас важен. Он доносился со стороны Лоихи[10] – довольно далеко от местоположения Леона. Не исключено, что это был всего лишь кит.

Леон внимательно слушал. Ультразвуковое эхо… Может, оно человеческого происхождения? Но кроме экипажа «Бентоса II» и их собственных батискафов, в окрестностях никого больше не было.

Однако сосредоточиться на этом вопросе Леону было трудно – его будто оглушили. В воду больше нельзя, и как долго – неизвестно! Для него это равносильно изгнанию. Уже сейчас он еле выдерживал пребывание на станции: после водной невесомости тело казалось свинцовым, лёгкие болели, яркий свет резал глаза, а разговоры ужасно утомляли. А ещё он скучал по Люси. Только в их общей стихии они могут быть по-настоящему вместе…

– Леон? Леон! Я тебе задала вопрос. – Билли пихнула его локтем. – Э, да ты совсем расклеился. Выкладывай, что там произошло возле подводного каньона.

Коваляйнен как раз объявил собрание законченным, и Леон, кивнув, начал рассказывать. Остальные слушали его с серьёзными лицами. Хорошо, что они не стали его упрекать, хотя в случившемся есть и его вина: перед погружением надо было проверить неприкосновенный запас, а он забыл.

Светловолосая девочка – Карима – тоже слушала, бросая на него недоверчивые взгляды:

– Ты сегодня утром чуть не погиб?! А твои родители в курсе, какая опасная у тебя работа?

Вопрос причинил ему боль. Нет. Да. Конечно. На этот вопрос столько ответов. Их глаза на мгновение встретились. Насколько же они чужие друг другу! В её мире самая большая опасность – попасть под пригородный автобус.

Леон отодвинул стул и встал.

– Пойду позвоню Тиму, – пробормотал он и направился в переговорную, расположенную всего в нескольких шагах. Он надеялся, что кто-нибудь тем временем объяснит Кариме, что произошло с его родителями.

Он сел в одну из кабинок и вошёл в систему. «Вам доступно двадцать три минуты разговора», – сообщила ему голограмма улыбающейся женщины. Леон кивнул и ввёл код для связи с Тимом Ройтером. Почти сразу он увидел на экране трёхмерное лицо Тима; судя по интерьеру, он сейчас в главном офисе ARAC в Сан-Франциско. На полках рядом с Тимом громоздились отчёты о конференциях и работы по морской биологии на немецком и английском. На стопке книг красовалась модель «Марлина». Стеклянная банка с консервированными кальмарами-светлячками на столе Тима тоже была привычным зрелищем: она стояла там уже много лет. Кальмары давно перестали светиться: светятся только живые животные. На заднем плане Леон разглядел фотографии Тима и его нынешней пассии Шарлин во время полёта на параплане в Андах и дайвинга в Карибском море и довольно отметил, что фотографий Тима с Леоном на стене по-прежнему больше, чем с Шарлин.

– О, да это же мой львёнок! – улыбнулся Тим, и вокруг его голубых глаз разошлись лучи морщинок.

– Скоро тебе придётся звать меня по-другому, – улыбнулся в ответ Леон. – Я уже почти взрослый.

Хотя Леон и означает «лев», на львёнка он не тянет: насколько Леон знал, львы не умеют плавать. Но это прозвище уж точно лучше, чем Октобой.

Однако сейчас не время дурачиться. Леон рассказал о загадочном появлении ремень-рыб, о марганцевых корках, которые он обнаружил, и о случившемся с ним ЧП. Ошарашенный Тим подался к камере, так что Леон мог в деталях рассмотреть его трёхдневную щетину:

– Ничего себе! С тобой точно всё в порядке?

Леон кивнул, а Тим задумчиво повертел в руках ручку.

Они ещё немного поговорили о последних событиях, но когда Леон хотел спросить, какие ещё новости, компьютер известил Тима о трёх срочных письмах.

– Готов поспорить, что тебе сейчас пришёл официальный отчёт о том, что здесь происходит, – вздохнул Леон, зная, что Тиму придётся сразу же читать письма, а значит, их разговор закончен.

Говорить «Я по тебе скучаю» не имело смысла: для Тима это пустые слова. Он кочевник и редко подолгу задерживается на одном месте. Допусти́м только вопрос «Когда ты снова появишься в наших краях?».

– Судя по твоим рассказам, совсем скоро, – ответил Тим, покосившись вбок – наверное, уже открыл письма. – Надо срочно всё выяснить. Пожалуй, отправим к вам одно из наших исследовательских судов. «Фетида» сейчас в Тихом океане, неподалёку от вас. Думаю, уже к завтрашнему дню к вам доберётся. А я забронирую ближайший рейс в Гонолулу. Осталось только собрать вещи. Идёт?

– Круто! – обрадовался Леон, приложив к экрану ладонь. Тим в Калифорнии сделал то же самое, и их руки словно на миг соприкоснулись. Их давний ритуал. Но в этот раз Леон отвлёкся. Уж не дрожит ли рука Тима? Нет, наверное, это просто экран рябит: оптоволоконный кабель, соединяющий «Бентос II» с поверхностью, часто создаёт помехи.

«А может, Тим снова запил», – озабоченно подумал Леон. Когда Леону было лет десять, его приёмный отец по вечерам выпивал три-четыре стакана виски. Но Тим редко напивался по-настоящему, а потом ни с того ни с сего бросил – буквально в одночасье.

Леон вернулся в кают-компанию как раз к ланчу – остальные уже стояли в очереди на раздачу. Леон присоединился к ним – он вдруг почувствовал страшный голод.

Сэмюэл, коренастый гаваец, как всегда с непроницаемым лицом раздавал еду. Билли и Джулиан за эти годы уже чего только не перепробовали, чтобы рассмешить его – всё напрасно. Может, он ненавидит свою работу? Но некоторые факты это опровергают. Патрику однажды удалось заглянуть в потрёпанный альбом, где Сэм хранил фотографии подводных лодок, на которых служил, – «Бентос II» занимал в этом альбоме почётное место. Хотя станция принадлежит не военно-морскому флоту, а концерну, и сходства с подводной лодкой у неё не больше, чем у морской звезды со скумбрией.

Даже план с открыткой не сработал. Насколько было известно на станции, единственное хобби Сэма – собирать открытки. Раз в несколько дней батискаф доставлял очередную открытку из какого-нибудь отдалённого уголка света, и Сэм аккуратно вешал её на стену кухни, пестрящей снимками со всего мира. Том, который был родом из Великобритании, однажды попросил родителей прислать Сэму открытку из Англии, и Сэм тепло его поблагодарил, но не более того.

А теперь эта посторонняя девочка с улыбкой обратилась к Сэму. Её собеседник нахмурился и мрачно посмотрел на неё. Леон навострил уши.

– Сэм? Я слышала, что «Сэмюэл» по-гавайски будет «Камуэла», – сказала девочка. – Может, лучше называть вас Камуэлой?

Леон с изумлением наблюдал, как губы Сэма медленно, но неотвратимо растянулись в улыбке. Чужачке это и правда удалось! Её мать тоже легко нашла общий язык с мальчиком на побегушках с «Бентоса II». Болтая о кунжутном масле и правильном использовании корешков таро[11], Сэм с посетительницей скрылись в кухне. Леон с удивлением смотрел им вслед, забыв про свою тарелку с дымящимся рыбным филе в кокосово-водорослевом соусе.

Том скорчил недовольную гримасу:

– Как же мы сами до этого не додумались! Наверное, его так всегда называл гавайский дедушка. А теперь он растрогался и, может, даже угостит Кариму шоколадкой.

– Не дури – она живёт наверху и может в любое время купить себе шоколад, какой захочет. Для неё в этом нет ничего особенного. – Билли вздохнула. – Но это правда – у Сэма он есть. Молочный. С орехами макадамия. Недавно я стащила у него немного шоколада – и чуть не попалась. Я кинулась наутёк, а коробку пришлось спрятать у тебя под койкой, Леон. Извини.

Леон, скривившись, сделал глоток водорослевого сока со вкусом ананаса. Вот, значит, в чём дело. А он-то ломал себе голову, откуда взялась пустая коробка.

– А забрать её ты потом забыла. И даже кусочка мне не оставила! – Он заметил, что Джулиан не спускает глаз с Каримы.

– Ну разве не горячая штучка? – прошептал тот, подмигнув Леону. – Вот увидишь – она не захочет отсюда уезжать.

Это услышал не только Леон, но и Билли. Её лицо на миг застыло и побледнело ещё сильнее. Она выпрямилась и спросила, вскинув бровь:

– Что ты имеешь в виду, Ди-Марко?

Может, есть доля правды в слухах, будто Билли влюблена в Джулиана. Когда она говорит о нём, её глаза начинают странно блестеть.

– Уверен, что, когда мы покажем Кариме увлекательный подводный мир, он не оставит её равнодушной, – с невинным видом пояснил Джулиан.

Леону стало жаль Билли. Джулиан как-то признался ему, что Билли для него в некотором роде табу. Наверное, дело в том, что все трое практически выросли вместе на станции. А с сёстрами не целуются.

– Кому понравится такая холодина, – сухо возразил Том. – У нас здесь температура воды два градуса.

А потом все четверо умолкли: к их столу направлялась Карима.

Карима съела всё – ещё и потому, что остальные за ней наблюдали. Еда оказалась более съедобной, чем выглядела. К тому же столовая в школе полного дня[12] в этом плане весьма закаляет. Мясо и рыбу там давали редко, всё чаще заменяя их продуктом «дилайт» – чем-то вроде искусственного мяса. Азиатское изобретение стало в Германии крайне популярным: якобы оно такое вкусное и не приходится убивать животных. На самом деле скорее из-за дешевизны.

– Скажите, а эти фотографии у меня в каюте… – дожевав, начала Карима. – Этот осьминог Дамбо… Его ведь не существует?

– Ещё как существует, – ответил веснушчатый рыжий мальчик, имя которого вылетело у Каримы из головы. – Я недавно слышал, как трубил один такой Дамбо: они только этим и занимаются. Эти твари дико бесят, потому что на дух не переносят водолазов. Подкрадываются сзади, плюют в лицо чернилами и трубят в ухо.

Карима внимательно наблюдала за мальчиком, чтобы понять, не разыгрывает ли он её, но он произнёс всё это с абсолютно серьёзным видом.

– Что, правда?

– Конечно – и не только Том с этим сталкивался. У меня весь окси-скин был в чернилах, – возмущённо сказала Билли. – Пришлось трижды стирать его в стиральной машинке.

– Ты бы видела, как Дамбо спариваются! – вмешался Джулиан. – Так взрыхляют дно, что видно за целую милю.

– Эй, неужели ты всего этого не знала? И чему вас только учат в школе? – Том укоризненно покачал головой, и Карима почувствовала себя глупо. И почему она перед приездом сюда не удосужилась почитать о глубоководье! Только из-за того, что экскурсия – мамина идея?

– Может, она просто хлопала ушами на уроках, – злорадно добавила Билли.

Другой юный водолаз, с вышитой на комбинезоне фамилией «Редвей», молча ел, глядя в свою тарелку. Его имя Карима не забыла: Леон.

– Не верь им, – подняв глаза, сказал он Кариме. На лице его промелькнула улыбка. – Осьминоги Дамбо существуют на самом деле, но они обычно сидят на дне и вообще ничего не делают. А если и двигаются, то долго ворочаются, прежде чем поплыть. Эти штуки, похожие на уши, – просто-напросто плавники. И всё это совершенно точно не входит в общеобразовательную программу.

Карима благодарно взглянула на Леона, а остальные радовались удавшейся шутке. От смеха у Билли изо рта вылетели на стол кусочки рыбы.

– Если бы мы и правда засунули окси-скины в стиральную машину, Луи, наш специалист по водолазному снаряжению, нас бы убил, – отдышавшись, выдавила она. – Они изготовлены из самоорганизующихся микрочастиц. Цельным куском, без швов. Всё нанотехнология. О ней ты наверняка слышала.

Карима молча кивнула. Билли, конечно, умничает, но, возможно, на суше всё было бы наоборот.

К их столу подошёл мужчина, и веселье тут же прекратилось. Ещё одна резкая смена настроения. Карима с любопытством разглядывала незнакомца – широкоплечего молодого человека со стрижкой бокс, почти военной выправкой и решительным взглядом.

– Хорошее объяснение, Билли, – дружелюбно сказал он. – Тогда почему же мне только что сообщили, что на углублённом курсе химии ты набрала всего пять баллов?

– Я старалась, – смутилась Билли. – Но с Шолой в последнее время нелегко, и мне важнее было заботиться о ней. Она уже хорошо научилась приносить по команде предметы.

– Это Эллард, наш наставник, – шепнул Джулиан на ухо Кариме.

Мужчина тут же повернулся к нему:

– А ты, Джулиан, давно должен был сдать реферат о тихоокеанском мусоровороте. Чтобы к вечеру работа лежала у меня в почтовом ящике.

– Есть, сэр. Но у нас же сегодня тренировка – разве нет?

– Разумеется. И что с того?

Когда Эллард ушёл, Джулиан поморщился:

– Чёрт, совсем забыл об этом реферате. Билли, поможешь? А то не уложусь в срок.

– Конечно. Как всегда, – Билли смерила его холодным взглядом голубых глаз. – Я только что написала в «Сандей пост» статью как раз на эту тему – если ты её немного переиначишь и подпортишь, Эллард, возможно, поверит, что это ты написал.

– Э, да. – Джулиан посмотрел на Кариму и скорчил гримасу.

Карима ободряюще ему улыбнулась:

– Тихоокеанский мусороворот? Это тоже шутка?

– Увы, нет, – покачала головой Билли. – Три миллиона тонн пластиковых отходов под влиянием морских течений с завихрениями крутятся каруселью между Калифорнией и Гавайскими островами – наверное, так будет до скончания времён. Плотный мусорный ковёр, по площади равный Центральной Европе. Наглядный пример того, что мы, люди, творим с морем.

Карима от удивления утратила дар речи. Леон тоже промолчал и встал, чтобы отнести тарелку.

– По крайней мере, у запрета на ныряние есть один плюс: ты в кои-то веки поучаствуешь в тренировке, – сказал ему Джулиан.

Карима вопросительно взглянула на Леона. Юный водолаз смутился:

– Вы же знаете, что я всегда в них участвую, когда позволяет время.

– Ладно, проехали, – сказала Билли. Когда Леон ушёл, она повернулась к Кариме: – Он совсем в другой лиге, не такой, как мы. Что касается моря – мало кто на борту способен чему-то его научить. А как он работает с Люси… Просто невероятно. Они будто интуитивно понимают друг друга. Вдвоём они нашли больше полезных ископаемых, чем мы все вместе.

– Я тоже обнаружил два новых вида животных, – похвастался Том, когда все поднялись и начали убирать со стола.

Карима уже была готова удивиться, но Джулиан со вздохом сказал:

– Это всё, конечно, хорошо, Том. Но на счету Леона, насколько я помню, их уже тридцать.

Люси ещё ничего не знала о запрете на ныряние. Леон встретился с ней у большого смотрового окна рядом с главным шлюзом – мимо него не часто кто-то проходил. Люси тут же элегантно подплыла к нему и приклеилась к стеклу несколькими десятками присосок. Брюхо у неё нежного бело-розового цвета. Леон увидел, что на некоторых присосках прозрачными слоями облезает старая кожа и уже появилась новая.

– Мне больше нельзя в море, – со смесью уныния и злости сообщил ей Леон. – Они беспокоятся из-за происшествия в каньоне.

Разочарование Люси пронизало его мысли, смешалось с его собственными чувствами и усилило их – Леон чуть не заплакал. В этом недостаток их тесного контакта, и Леон обрадовался, когда Люси сменила тему:

– Набил себе брюхо? Раки – просто объеденье.

Леон невольно улыбнулся:

– Да, набил. Кажется, светящимися анчоусами.

– Мм… – протянула Люси. – Еда не для кавонов. Слишком шустрые! – Видимо, тема еды навела её на другие мысли – Леон почувствовал, как Люси помрачнела: – Шола плавает так близко, совсем близко! Она издаёт громкие щелчки! Мне страшно, мегастрашно!

– Понимаю, – нахмурился Леон. – Попрошу Билли быть с Шолой построже. Это никуда не годится – что она тебя притесняет.

Самке кашалота трудно не воспринимать Люси как добычу: кальмары и осьминоги – её любимое лакомство. До сих пор всё обходилось: у Люси был микрочип для отслеживания её местоположения, сигналы которого улавливала Шола. Фатальная ошибка исключена. Но сейчас, похоже, соблазн для Шолы слишком велик. Кашалоты издают щелчки и по эху от них ориентируются под водой – а ещё оглушают ими жертву.

– Кто-то идёт, – вдруг предупредила его Люси, и действительно – переборка открылась. Хорошо, что у Люси такое острое зрение. К тому же, хотя у неё нет ушей, она чувствует вибрацию шагов на станции.

Леон узнал девочку с поверхности – Кариму, и сердце у него учащённо забилось. Он ещё не до конца в ней разобрался. Когда подтрунивания над ней стали обидными, заступился он за неё больше по привычке: он не выносил, когда кого-то дразнят, каким бы смешным ни был розыгрыш.

Карима медленно приблизилась, и Леон впервые заметил, что она чуть прихрамывает на левую ногу. Но приставать к ней с расспросами он не собирался.

По крайней мере, Карима, увидев Люси, не отпрянула. Да и Люси чужих не очень боится: она с любопытством протянула навстречу Кариме щупальца, тщетно пытаясь установить с ней контакт сквозь стекло.

– Через окно я не чувствую её запаха и вкуса, – пожаловалась она, заглядывая маленькими глазками с горизонтальными зрачками-чёрточками внутрь станции. – Кто это?

– Какие глаза! – сказала Карима. – Напоминает существо из космоса.

– Её зовут Карима, она здесь в гостях, – объяснил осьминогу Леон, подыскивая слова для ответа Кариме – остроумные и интересные. Но вести разговор одновременно с двоими было проблематично, поэтому он лишь пробормотал: – Да, что-то такое есть. – Наверное, сейчас он выглядит полным идиотом – и как назло, перед этой уверенной в себе девочкой.

– Что она говорит? – стала допытываться Люси, и Леон ей перевёл. Ему тут же пришлось объяснять, что такое космос. – Скажи ей, пусть выходит – поплаваем вместе, – пригласила Люси.

Леон, вздохнув, передал её слова Кариме:

– Она хочет, чтобы ты вышла и поплавала с ней, но из-за запрета на ныряние это невозможно. – Он отважился взглянуть на Кариму сбоку. Та восхищённо разглядывала Люси в смотровое окно, и Леон немного расслабился. – Осьминогам очень важны обоняние и осязание, – объяснил он. – Когда они хотят с тобой познакомиться, то залезают на тебя и пробуют на вкус присосками.

Карима засмеялась:

– И одновременно проверяют, съедобен ли ты?

– В принципе да, – кивнул Леон, но, когда Карима повернулась к нему и он увидел выражение её лица, торопливо добавил: – Не волнуйся – для людей осьминоги неопасны. Они могут разве что нечаянно выдернуть у аквалангиста дыхательную трубку или что-нибудь в этом роде. А когда Люси была маленькой, то однажды укусила одного из моих наставников. Но больше такого не случалось.

– Укусила?!

– Да. У осьминогов мощные челюсти, похожие на клюв попугая. Ими удобно колоть панцирь раков.

– Вот как. А тот, кого она укусила, остался без пальца?

– Да ну, отделался синяком. Тогда Люси в расправленном виде была не больше зонтика. – Леон не упомянул, что укус, к счастью, не проник под кожу: слюна осьминогов ядовита. Этим ядом они разжижают добычу, а потом шершавым как тёрка языком выскребают мясо из раковины или панциря. Нет уж, об этом лучше не рассказывать: звучит как в дешёвых фильмах ужасов, которые бортовой врач Чон иногда смотрит у себя каюте.

Карима наклонилась к стеклу, и её лицо оказалось на уровне глаз Люси:

– Я с удовольствием к ней приду, если она пообещает меня не кусать. Только мне надо сначала спросить разрешения покинуть станцию. Можешь ей это сказать?

– Ладно. – В присутствии других Леон использовал жесты: пусть думают, что он объясняется с Люси так же, как Билли, Том и Джулиан со своими животными – на искусственном языке долслан, разработанном для работы с ручными дельфинами. Однажды он попытался намекнуть Тиму, как они с Люси общаются на самом деле, но Тим счёл это шуткой. С тех пор Леон об этом больше не заговаривал.

– Я не кусаю людей. Зачем ей просить разрешения? Она тоже детёныш, как ты? – Люси прилипла к стеклу всеми восемью щупальцами. – Скажи ей, что у неё глаза как маленькие стеклянные кальмары.

Леон скрестил руки на груди:

– Такой ерунды я ей говорить не буду! Хочешь, чтобы я ещё больше опозорился?

Карима восхищённо приложила ладонь к середине иллюминатора:

– А что она сейчас делает?

Леон проследил за её взглядом:

– В смысле? Ничего.

– Нет, она как будто выдувает воду.

– А, вот ты о чём. Это она так дышит. – Леон подыскивал слова. – Она набирает воду в мантийную полость, где расположены жабры, и выдыхает её через вон то круглое отверстие – сифон. Когда она с силой выталкивает воду, то может мчаться как ракета.

– О чём вы говорите? – допытывалась Люси.

– Она поинтересовалась, как ты дышишь.

– Скажи, что у меня три сердца!

– Ладно, если непременно хочешь похвастаться, расскажу ей ещё и это. – Леона немного удивляло, что его напарница-осьминог так ладит с этой девочкой. Если бы они могли общаться мысленно, то наверняка уже болтали бы как две закадычные подружки.

– А осьминоги правда так интеллигентны, как говорят? – спросила Карима.

Ответить на этот вопрос Леону было легко:

– О да. Поэтому их так трудно держать в аквариумах – они постоянно безобразничают. Я слышал, как один осьминог вылез ночью из бассейна и переловил всех рыб в соседних аквариумах. А потом как ни в чём не бывало вернулся в свой бассейн. Если бы не влажный след на полу, смотритель за животными ни за что бы не догадался, что произошло.

– Какое коварство!

– Скорее хитрость. – Леон нежно прижал ладонь к стеклу, за которым нетерпеливо трепыхалась Люси.

– Леон и Люси – даже имена созвучны, – заметила Карима. – Вы отличная пара.

«Отличная пара». Она не иронизировала, а просто обронила вскользь – может, это даже комплимент. И всё же Леона её слова задели.

– А твой осьминог не снимался в каком-нибудь фильме? – поинтересовалась Карима. – В седьмой части «Пиратов Карибского моря» она наверняка стала бы звездой.

– В чём?

– Ты не смотрел «Пиратов Карибского моря»?! Но ведь Джулиан рассказывал, что у вас на станции есть кинозал и вы можете скачать любой фильм, не говоря уж о книгах…

Леон почувствовал, как к лицу приливает жар. Чёрт, он что, краснеет?!

– Да, можем, но не чаще раза в неделю. Слишком много работы.

– Смотреть телевизор раз в неделю?! – Карима недоверчиво уставилась на него. – А ещё крошечные комнатушки и паршивая еда – слушай, почему ты отсюда не уйдёшь? Здесь же ненамного лучше, чем в тюрьме!

«Ненамного лучше, чем в тюрьме»? У Леона на мгновение пропал дар речи. Ответить он не успел: Люси предупредила, что ещё кто-то идёт. Леон обернулся.

– А, вот ты где, дорогуша! – воскликнула хрупкая блондинка, пролезая через переборку. Едва услышав голос матери, Карима выпрямилась, и в лице её появилась холодная отчуждённость. Леон даже испугался.

– Почему ты не можешь ни на минуту оставить меня в покое?

– Что значит «оставить в покое»? – Взгляд серых глаз женщины стал жёстким. – Ты просто взяла и исчезла, а за ланчем даже не удосужилась со мной поздороваться. Вообще-то мы отправились на экскурсию, чтобы провести время вместе!

На Леона никто не обращал внимания. Он стоял рядом и слушал, мечтая оказаться где-нибудь в другом месте. Лучше всего снаружи – наедине с Люси и своими мыслями, там, где всё имело смысл.

– Ты ведь уже обзавелась новыми друзьями – я не хотела тебе мешать, мам. – Карима снова повернулась к иллюминатору, но Люси, напуганная мыслями Леона, спряталась в своё логово. Снаружи виднелось только морское дно – скалистое и пустынное.

Блондинка вздохнула:

– Карима, тебя хоть интересует, что́ я хотела тебе сказать?

– Нет, не особо.

– Но я всё равно скажу. Если хочешь, можем потом поговорить с Шахидом и Джереми. Профессор Коваляйнен разрешил нам воспользоваться переговорной.

Карима пожала плечами:

– Посмотрим. Может, приду.

Пробормотав извинения, Леон улизнул.

Тренировка во второй половине дня, которая на этот раз проходила не снаружи, а у большого иллюминатора, показалась Леону совершенно бессмысленной, хотя он старался не подавать виду. Они с Джулианом, Томом и Билли обсуждали с Эллардом успехи и проблемы своих подопечных, а потом выполняли практические задания: жестами давали напарникам команды через стекло, а то, что не получалось, повторяли по несколько раз. Люси справилась с упражнениями быстрее всех и в дурном расположении духа уползла под нависающий утёс. Она чувствовала, что у Леона голова занята другим. Он мысленно швырял в лицо Кариме: «Никуда я отсюда не уйду, потому что я выбрал эту жизнь – самую увлекательную на свете! А сравнение с тюрьмой настолько неуместно, что ты…»

– Внимание – выход Маргарет! – объявил Том, и Леон очнулся от своих мыслей. – Эй, детка, покажи, на что ты способна!

Напарница Тома Маргарет – двухметровый глубоководный кальмар с торпедообразным телом, большими плавниками по бокам и десятью щупальцами, на двух из которых расположены органы свечения величиной с лимон, – хищно набросилась на приманку. Леон втайне восхищался мужеством Тома, согласившегося с ней работать. Маргарет очень быстро плавает и отлично подходит для исследовательских работ, но Леон не хотел бы повстречаться с ней в темноте.

Теперь Люси всё-таки выбралась из ниши и устремилась к большому смотровому окну:

– Мы так давно не играли в прятки. Давай сейчас поиграем, ну пожалуйста! – Иногда она расхаживает по дну на своих многочисленных щупальцах, как сухопутное животное, но сейчас её гибкое, лишённое костей тело перетекало вперёд подобно жидкости.

– Ладно, поиграем, так и быть. – Леон заставил себя выбросить из головы мрачные мысли. – Дай мне пару минут, чтобы раздобыть жёсткий скафандр. Ты же знаешь, что нам больше не разрешают нырять в окси-скинах.

Но, как выяснилось, Джулиан его опередил и зарезервировал два водолазных скафандра – для себя и Каримы.

– Кто-то же должен показать ей местный ландшафт, – заявил он.

Полчаса спустя Леон, поджав губы, наблюдал, как они корячатся снаружи в ярко-жёлтых металлических скафандрах и с клешней-манипуляторов кормят кусочками рыбы ската – напарника Джулиана. Караг, глубоководный скат-хвостокол, взволнованно кружился возле них подобно двух с половиной метровому летающему блину.

– Совсем голову потерял, – с горечью заметила Билли. – Неужели он, идиот, надеется её этим впечатлить? Эту избалованную богатую девицу? Она наверняка уже кормила скатов, когда ныряла на Мальдивах, а это гораздо круче, чем напяливать на себя груду железа.

Леон удивлённо посмотрел на Билли:

– Разве она богата?

– Её отцу, похоже, принадлежит немало акций концерна ARAC, а они недешёвые. – Билли, скрестив руки на груди, прислонилась к переборке. – Это мне, кстати, Патрик рассказал – он расспросил её мать за ланчем. А знаешь, какие особые пожелания изъявила юная леди? Одеяло потолще, Интернет для ноутбука… Эта её улыбочка, видимо, творит чудеса, потому что она всё это получила!

Леон ничего не ответил. У него было муторно на душе, и бо́льшую часть рассказа Билли он пропустил мимо ушей. Куда подевалась их былая сплочённость? Когда они вчетвером сидели за круглым столом в отсеке подводных напарников, помогая друг другу делать уроки… когда дурачились во время дежурства по кухне… когда выдумывали захватывающие истории на геокэшинге… когда кто-то из них возвращался с каникул на материке, и они до поздней ночи тайком делили привезённые сокровища…

Пусть эта девочка – не важно, богата ли она, избалованна или нет, – поскорее вернётся обратно на поверхность! Может, тогда всё станет как прежде.

Фрики

Леону хотелось только одного: выбраться в окси-скине наружу, стать одним целым с морем, с темнотой. Но ничего не выйдет.

– Эй, всё нормально? – Билли обняла его за плечи. Когда она так делала, то ещё больше напоминала ему старшую сестру.

– Да, – выдавил Леон. Под предлогом того, что ему надо учить физику и химию, он скрылся в их с Джулианом каюте.

«Леон и Люси. Отличная пара». Эти слова въелись ему в память, оставив дурное послевкусие во рту. Леон бросился на узкую койку и уставился в стальной потолок «Бентоса II». Он не часто отгораживался от Люси, но на этот раз отгородился, и она, поняв, что лучше его не донимать, нежно, как пёрышко, поглаживающее ему душу, ушла из его головы.

Леон пытался отыскать в себе недавнюю злость, но находил лишь растерянность и стыд. Нет, эта новенькая не отличается особой глупостью или бестактностью. Наверное, любой другой сверху отнёсся бы к нему так же. Интересно, кто он в глазах Каримы? Странный тип, немного не в себе, в голове одни рыбы – и никакого представления о нормальной жизни? Хуже всего, что это правда. Из морского интерната в Сан-Диего он сразу попал на глубоководную станцию, и за четыре года на «Бентосе II» его воспоминания о жизни наверху стали совсем далёкими, почти нереальными. Редкие путешествия с Тимом мало что изменили. Кино, музыка, книги, политика? Ничего. По нулям. Он целую вечность не смотрел новостей. Он хорошо ориентируется на Галапагосских островах, играл с морскими львами в зарослях келпа[13] у калифорнийского побережья, погружался в батискафе на глубину пять тысяч метров, а в окси-скине на тысячу – ну и что? Кого это вообще интересует? Точно не человека сверху, для которого море – лишь красивая серебристая поверхность или прибой, лижущий кончики пальцев.

Как Карима на него смотрела! Да, в довершение всех бед он, наверное, ещё и выглядит странно: долговязый, нескладный, бледный. В окси-скине он чувствует себя по-другому: уравновешенным, полноценным. Но в нём он, должно быть, напоминает инопланетянина. Даже глаза не человеческие. Всякий раз, случайно натыкаясь взглядом на своё отражение в стекле иллюминатора, он видел непроницаемые чёрные зеркала – высокотехнологичные линзы с усилителями остаточного света.

Он больше не хотел обо всём этом думать – эти размышления слишком болезненны, – но мысли обрушивались на него безудержным потоком. Карима права – что за жизнь здесь, внизу? Его сверстники давно встречаются с девчонками, может, даже занимаются сексом – а он? Он даже ещё ни разу не целовался с девушкой. Его спутница, его лучшая подруга – вообще не человек. На мгновение он увидел Люси глазами человека сверху: бескостное существо с бугристо-складчатой кожей и восемью извивающимися щупальцами, которые так и норовят кого-нибудь схватить своими присосками. Монстр. Место таким на тарелке в ресторане, только желательно в несколько раз меньше. Да, однажды он был с Тимом на каникулах в Германии и увидел в меню блюдо из кальмаров – ему сразу стало дурно.

Дверь каюты распахнулась – вернулся Джулиан. Весело насвистывая, он выбрался из термокомбинезона с подогревом, который носят под жёстким скафандром. В нос Леону ударил запах пота и немытых ног.

– Просто потрясающе! – восхищался Джулиан. – Караг сразу же начал есть у неё из рук, а ещё нам повезло увидеть снежно-белого осьминога длиной с мою ладонь – Карима, разумеется, была от него без ума, – а потом появилась самка рыбы-удильщика: ну, ты знаешь, та, что живёт под станцией, ты её иногда кормишь… Эй, да что с тобой такое?

Леон опёрся на локоть и посмотрел на Джулиана. Он был в таком же смятении, как после того происшествия в каньоне близ вулкана Кохала.

– Слушай, Джулиан, мы фрики?

– Конечно, кто же ещё? – рассмеялся Джулиан. – Зато мы самые крутые фрики в этой части Тихого океана. Ну так что, идёшь есть?

– Да, – пробормотал Леон, заставив себя встать.

Кариме нравилось проводить время с Джулианом. Как выяснилось, его семья ютится в трущобах Лос-Анджелеса и считает, что он учится в каком-то спортивном интернате.

– Думаю, им не очень-то интересно, чем я на самом деле занимаюсь: почти вся семья живёт на мой заработок, – с усмешкой поведал Джулиан.

– А тебе разве не надо копить на колледж? – удивилась Карима.

– Как-нибудь прорвусь. – Глаза Джулиана утратили весёлый блеск, взгляд его стал серьёзным, почти жёстким. Но лишь на миг – потом он начал рассказывать смешную историю, как косячил первое время на станции. Его лицо придвинулось к ней совсем близко, и Карима подумала, что произойдёт, если его поцеловать. Просто так, ради забавы, чтобы проверить, как он отреагирует. Она не сомневалась, что ему бы это понравилось, что он только того и ждёт.

Но Карима этого всё-таки не сделала, и ей трудно было сосредоточиться на его рассказе. Когда Джулиан попрощался, чтобы приняться за реферат, она испытала почти облегчение.

Её мучили угрызения совести: не обиделся ли Леон на её слова? Она надеялась, что нет. Ещё это неудачное сравнение с тюрьмой – зачем она только это ляпнула! Тем, кто привык жить на станции, здесь наверняка уютно. Даже без телевизора. Хотя бы музыка здесь есть. Где-то женский голос, нещадно фальшивя, громко напевал: «Help me if you can, I’m feeling down… and I do appreciate you being ’round… help me get my feet back on the ground… won’t you pleeease pleeeease help me…»[14]

Где-то она это уже слышала. Её MP3-плеер за несколько секунд проанализировал бы песню, выдал название и воспроизвёл оригинал, но, увы, она не взяла его с собой. Кариме стало любопытно, откуда доносится пение, и она пошла на звук. В нише медицинского центра она наткнулась на бортинженера плотного телосложения со светлой косой – как же её зовут? Паула. Она была в штанах с кучей карманов и топике без рукавов. На плече у неё виднелась татуировка – сердечко с надписью John forever. Она сосредоточенно ремонтировала что-то, напоминающее деревянный домик размером с телефонную будку. Даже с окошком.

«But every now and then I feel so insecure – I know that I just need you like I’ve never done before»[15], – гремело в ушах Каримы, и она спонтанно постучала по внешней стороне домика.

– Судя по всему, вам нужна помощь, – пошутила она.

Голубые глаза на улыбчивом веснушчатом лице задорно смотрели снизу вверх на Кариму:

– Помощь никогда не повредит. Подай-ка мне индикатор фазы.

– Что-что? – Карима подняла руки и с извиняющимся видом указала подбородком на деревянный домик: – Что это? Какое-нибудь особо ценное оборудование?

– Если бы! В корабельном оборудовании я разбираюсь: на каких только судах не работала – от роскошной яхты до контейнеровоза. – Паула упёрлась кулаками в бока. – Но нет – это чёртова домашняя сауна Матти. Вообще-то эта штука отлично подходит, чтобы согреться: здесь, внизу, быстро замерзаешь. Но она вечно ломается. Отвратительное качество. Если бы она не принадлежала командиру, я бы давно выкинула её за борт.

Карима ей посочувствовала и спросила, не видела ли Паула Леона. Но бортовой инженер покачала головой:

– Может, в отсеке подводных напарников: ребята и Билли иногда сидят там с ноутбуками и дистанционно выполняют какие-нибудь учебные задания. Или… да нет, скоро ведь ужин. Посмотри в кают-компании.

Но и в кают-компании Леона не было: там стояли только несколько учёных – наверное, обсуждали, что происходит в море возле Гавайских островов. Один из них, щуплый парень, который, не считая жидких волос, выглядел лет на семнадцать, улыбнулся ей. Наверное, это тот самый тип, о котором рассказывал Джулиан, – геолог Урс. На станции его недолюбливали, потому что он вечно жаловался на молодёжь и условия труда.

– Вы наверняка ищете маму, фройляйн Карима? – спросил геолог по-немецки с забавным швейцарским акцентом. – Она в переговорной – общается с мужем.

– Очень за неё рада, – лучезарно улыбнулась Карима. Чувствуя, как геолог провожает её недоумённым взглядом, она повернулась и вышла за дверь. Но потом до неё донеслась тихая детская болтовня, и сердце её сжалось, как та пластиковая бутылка, которая под давлением толщи воды превратилась в комок величиной с напёрсток.

Это наверняка Джереми.

Её брат Джереми!

Сейчас она наконец-то сможет с ним поговорить. Обычно мама утверждала, что он ещё слишком мал для телефонных разговоров. Узнает ли он её? Ноги Каримы приросли к полу.

«Хотя бы поздоровайся с ним. Как же он тебя узнает, если ты увиливаешь от разговора?» – подумала она.

Она медленно направилась к переговорной. Дверь была приоткрыта, и Карима, распахнув её, прислонилась к стене кабинки, где сидела мать, и взглянула на экран. На коленях у Шахида, до отвращения добродушного и милого, сидел малыш с взъерошенными русыми волосами. Карима была потрясена – неужели это правда Джереми?! Он выглядел иначе, чем на фотографиях, которые она разглядывала тысячу раз. Если бы она увидела его на игровой площадке среди других детей, то прошла бы мимо.

– А монстры что? – со смехом спросила мама, но тут заметила Кариму и резко обернулась: – Джереми, смотри, кто пришёл!

Лицо и руки Джереми были нечёткими, потому что он ни секунды не мог усидеть на месте. Он возился с какой-то игрушкой – резиновым монстром? Ну и уродец. С электронным рычанием игрушка мелькнула перед монитором, а потом, видимо, упала на пол. Джереми прыгнул за ней и пропал из виду.

– Джерри! – вздохнул Шахид. – Смотри, кто здесь. – Мимолётная улыбка в её сторону. – Привет, Карима. Нравится тебе там, внизу?

– Привет, – Карима заставила себя улыбнуться в ответ. – Да, здесь классно. Как дела?

Но Шахиду было не до ответа. Он снова водрузил Джереми себе на колени, малыш мельком, без интереса взглянул на Кариму, ухватил обеими руками резинового монстра и изобразил, будто тот пожирает монитор. Веб-камера покачнулась.

– Поздоровайся с Каримой, золотце! – натянутым тоном произнесла мать.

«Последняя попытка», – подумала Карима и громко крикнула:

– Привет, Джереми!

Но Джереми смотрел вниз. Секунду спустя он снова спрыгнул с коленей отца и пропал с экрана. Карима отодвинулась от стены, на которую облокачивалась, и пошла прочь. В глазах у неё защипало. Но она не хотела давать волю слезам – только не сейчас. Мать крикнула ей вслед что-то про отца, но белый шум в голове поглощал все звуки.

В кают-компании весь экипаж собрался на ужин. Карима хотела сбежать, но кто-то сунул ей в руки полную тарелку, и она оказалась за одним столом с Патриком, Паулой и двумя незнакомцами. Джулиану места рядом с ней не хватило, и он, раздосадованный, ушёл.

– Представляешь, мне удалось починить сауну, – сообщила Паула, с открытым ртом жуя кусок хлеба. – А этот несносный киви, – она мрачно кивнула на Патрика, – так сильно нажимал на кнопки, что она снова испустила дух.

– «Во всяком деле, чтобы добиться успеха, нужна некоторая доля безумия»[16], – ухмыльнувшись, с выражением продекламировал Патрик. – Шекспир, «Король Генрих IV».

– Что ты хочешь этим сказать? – Паула скрестила руки на груди. – Что ты поломал её по глупости, а не нарочно?

По тому, как они переглядывались, Карима догадалась, что они любовники. Но её это сейчас мало интересовало. Её вообще ничего не интересовало – хотелось лишь остаться одной. Есть ли на этой чёртовой станции хоть одно место, где можно побыть в одиночестве? Если она запрётся в каюте – тут же непременно явится мать и начнёт барабанить в дверь.

После ужина Карима, дежурно улыбаясь направо и налево, отнесла тарелку, размышляя, сколько ещё продержится. Всякий раз, когда она думала о Джереми, глаза её наполнялись слезами. Косой взгляд, неосторожное слово – и она разревётся перед всеми этими людьми, которые, наверное, считают её поверхностной дурочкой. Звонить отцу сейчас тоже не стоит: ведь экскурсия на «Бентос II» – его идея, организовать её наверняка было непросто, и он заслужил радостную весточку из глубины. Помочь ей он всё равно не сможет.

Выждав, когда Джулиан и другие подростки не смотрели в её сторону, а мать скрылась в кухне, чтобы составить компанию Сэмюэлу (он же Камуэла), Карима выскользнула из кают-компании и стала бродить по станции – мимо лабораторий, кают и гудящих технических помещений, пахнущих машинным маслом и свежей краской. Только бы никто не попался на пути и не полез к ней с разговорами. По щекам катились слёзы – солёные, как морская вода. И вдруг – о чудо! – переборка, ведущая на склад, подалась. За ней в тишине синевато-зелёная аварийная лампа слабо освещала складские помещения, где громоздились штабелями ящики, пластиковые баки, металлические газовые баллоны. Пахло пластмассой и фанерой.

Карима устроилась на стопке брезентовых чехлов и свернулась клубочком. Было холодно и неуютно – в самый раз: она и не стремилась к удобству.

А потом Карима просто перестала сдерживаться.

Каким нереальным ощущалось всё на «Бентосе II»! Леон шёл по коридорам, помещениям и лабораториям, разглядывая их глазами постороннего.

«Ненамного лучше, чем в тюрьме», – пульсировало у него в голове, и станция вдруг показалась ему невыносимо тесной. Ему хотелось махать кулаками, броситься к главному шлюзу, вырваться в тёмные просторы, по которым он так тосковал. Интересно, сколько он ещё выдержит без ныряния. Почему они до сих пор ничего не выяснили? Где данные глиссеров? Когда появится «Фетида» и приедет Тим?

– Друг мой, что с тобой? Мегаледяные у тебя мысли. Что-то произошло? – Голос Люси – тихий и растерянный.

– Да, – устало ответил Леон. – Мне нестерпимо холодно. Иногда вдруг задумываешься о жизни… и тебя будто подхватывает и уносит течением.

Услышав какой-то тихий звук, едва заглушающий вечное гудение кондиционера, Леон насторожился: на такой глубине нельзя игнорировать ни одну мелочь – любое тихое шипение или перепад давления может означать, что в «Бентос II» где-то проникла вода. А тогда счёт пойдёт на секунды.

Но, прислушавшись внимательнее, он понял, что ошибся. Глупости: это не течь в обшивке, а тихие всхлипы.

Билли? Нет, не Билли. Он только что видел её в библиотеке – она скачивала из станционной базы данных фэнтези на свою читалку. Тогда остаётся только одна девочка – Карима. Наверное, забилась в складской отсек. Хорошо, что он вовремя это заметил – а то вломился бы туда в поисках течи. От одной мысли об этом ему стало не по себе, и он ощутил лёгкую панику.

Как вести себя при встрече с плачущей девочкой? Он один-единственный раз видел, как ревела Билли, когда заснула во время вахты и Матти Коваляйнен её строго отчитал. Было ужасно неловко видеть её такой расклеившейся. Тогда он просто сделал вид, будто ничего не замечает, чтобы не смущать её ещё больше.

Да, пожалуй, и сейчас лучше всего так и поступить. Скорее уйти отсюда. Наверное, Карима не хочет, чтобы с ней заговаривали: ведь именно в этом смысл уединения.

Леон пошёл дальше по коридору. Но скверное ощущение его не покинуло, а наоборот, усилилось. Он до сих пор сомневался, правильно ли тогда поступил. А вот Джулиан обнял Билли за плечи и каким-то чудом выпросил для неё у Сэма горячего молока с мёдом.

– Это и есть дружба? – мысленно спросила его Люси.

– Наверное, да, – ответил Леон. На сердце у него было тяжело.

– Но девочка сверху тебе не подруга, – заметила Люси.

– Нет. Мы только вчера познакомились. – Он вздохнул. – Но, может, дело вовсе не в этом… А в том, нужна ли ей помощь.

Леон остановился, глубоко вдохнул, выдохнул – и повернул назад.

В складском отсеке царила приятная полутьма – горели только несколько сине-зелёных биолюминесцентных лампочек. Всхлипы стали громче – значит, Карима уже рядом. Медленно пробравшись между ёмкостями с химикатами для изготовления окси-скинов, Леон осторожно перелез через запасную батарею батискафа и различил на стопке брезентовых чехлов силуэт Каримы. Волосы беспорядочно спадали ей на лоб, а когда она, потревоженная его появлением, вскинула голову, он увидел, что лицо у неё мокрое, как после ныряния.

– Убирайся! – отрывисто бросила она и отвернулась.

Леон и сам толком не знал, почему всё-таки остался. Уйти сейчас казалось неправильным. Молча покачав головой, он сел по-турецки на стопку мембран для водоопреснительной установки.

– Пожалуйста, уходи, – она снова заплакала.

Леону стоило больших сил это выдержать. Он молча сидел рядом и ждал. Наконец, несколько долгих минут спустя, она откинула с лица волосы и посмотрела на него:

– Леон, а у тебя есть… братья и сёстры?

– Нет. – Леон прочистил горло – звук собственного голоса казался ему непривычным. Так часто бывало, когда он подолгу мысленно разговаривал с Люси. – Думаю, мои родители хотели только одного ребёнка. Они много работали: отец был биологом, мать – водолазным врачом. Кстати, они участвовали в разработке технологии жидкостного дыхания для глубоководных погружений. – Он смущённо смолк; вообще-то он не собирался столько болтать. Ведь это она хотела чем-то поделиться с ним. Но, видимо, его рассказ подействовал на Кариму успокаивающе – её голос был уже не таким прерывистым:

– Их уже нет в живых, да?

– Да. Их судно потерпело крушение. Мне тогда было девять. Тим, друг моих родителей, взял меня к себе. А у тебя есть брат или сестра?

Она горько усмехнулась:

– Моему брату Джереми три года. Я его почти не знаю. Хотела сейчас поговорить с ним по скайпу, но он на меня даже не взглянул. Вот сижу и думаю: он что, глухой? Или гиперактивный? Он вообще не проявил ко мне интереса.

– Сочувствую. Я в детях не разбираюсь, но, думаю, малышам трудно сосредоточиться. Ты тут наверняка ни при чём. – Леон прислонился к стене – напряжение постепенно начинало спадать.

– Ты так считаешь?

– Конечно. Когда повзрослеет, наверняка будет смотреть на тебя с восхищением. – Леон вдруг вспомнил рассказ Джулиана и деталь, запавшую ему в память. – А почему ты не живёшь с матерью?

– Она не захотела. Да я бы всё равно не выдержала: она меня дико бесит. Зато папа у меня классный. Он раньше был пилотом истребителя «Торнадо» в Бундесвере[17], а когда вышел в отставку по возрасту, занялся недвижимостью. У него получилось. Он во всём, за что ни берётся, добивается успеха. – В её тоне чувствовалась гордость.

Леон сразу же представил её отца – ему был знаком такой тип людей.

– А это не утомительно? Потому что он ожидает, что ты будешь похожа на него?

– Да, есть такое дело. Я об этом раньше не задумывалась, но ты прав. – Карима вздохнула. – Ему важны хорошие оценки, и даже в том, что я делаю ради удовольствия, я должна выкладываться на все сто. Откуда ты знаешь?

– Здесь, на станции, тоже так. Эллард постоянно твердит: «Если взялся что-то делать – делай на отлично».

– Наверное, папа был бы рад, если бы я была идеальной. Но у меня не получается. Иногда кажется, что даже пытаться не стоит. А ты всё ещё стараешься?

Как хорошо разговаривать с Каримой в мерцающей зелёными огоньками темноте! Будто на несколько драгоценных минут отменили все законы мира и их больше ничто не разделяет.

Леон прислонился головой к стене:

– Да. Но, наверное, только потому, что мне это так легко даётся. Думаю, Элларда это немного пугает. Он постоянно ставит мне ограничения, и меня это возмущает, но, пожалуй, он прав. – Леон помолчал немного, обдумывая слова Каримы. – Ты так часто улыбаешься. Можно подумать, что у тебя всё хорошо, но это не так.

– Да. Но это моё личное дело, – резко ответила Карима. Леон боялся, что она сейчас встанет и уйдёт, но немного погодя она тихо добавила: – К тебе ведь тоже не подступишься. Только ты не улыбаешься, а замыкаешься в себе. Отмалчиваешься.

– Иногда я просто не могу иначе. – На миг он вдруг снова ощутил бессильную злость на самого себя, но это чувство быстро прошло. Он ошибся – Карима его не осуждала. И на этот раз он постарается не замыкаться.

– Улыбка обычно помогает. – Голос выдавал её уязвимость – Леон догадывался, что она мало кому об этом рассказывала. – Как-то раз одна девочка в школе обозвала меня подлизой. Но я не подала виду, что меня это задело. Это как… волшебный панцирь. Она думала, что мне всё нипочём.

– Но на самом деле тебе было плохо, да?

– Конечно. Я чувствовала себя червяком, на которого все наступают. – Она помолчала. – До сих пор не знаю, есть ли в этом доля правды. Наверное, да, иначе бы меня это так не ранило. Я подлиза?

– Нет. Скорее, ты пускаешь в ход обаяние, чтобы непременно добиться желаемого. – Леон не знал, как Карима отреагирует на его прямоту. Но здесь, в темноте, не было места ничему, кроме правды.

– Да, – устало проговорила она. – От этого трудно отвыкнуть. Обычно это срабатывает.

– Может, тебе вовсе не обязательно постоянно улыбаться. – У Леона в голове роилось мыслей больше, чем он мог выразить словами. Но надо хотя бы попробовать. – Ты не пыталась меня уговорить. Я здесь добровольно.

Всё это время она на него не смотрела. Но теперь Карима откинула со лба волосы и повернулась к нему, глядя ему в глаза. Леон разглядел в полутьме, что у неё по щекам снова катятся слёзы. Ему хотелось протянуть руку и вытереть их.

Карима перешла на шёпот:

– Есть хоть что-то, чего ты боишься?

Разумеется, в глубине водились существа, с которыми ему ни за что не хотелось бы повстречаться. Течь на станции или неисправность окси-скина – тоже происшествия не из приятных. Но он почувствовал, что Карима не это имеет в виду. Прикрыв глаза, Леон прислушался к себе:

– Да, есть. Я боюсь, что во время полёта на параплане Тим сломает себе шею. Несмотря на случившееся с моими родителями, он, кажется, считает себя бессмертным. А ещё я боюсь за Люси.

– Это ещё почему?

– Обычно осьминоги живут всего один-три года, но Люси – исключение. Благодаря генной модификации она должна прожить значительно дольше – может, даже пятнадцать-двадцать лет. Для ARAC это было бы огромным успехом – на всякий случай они запатентовали гены Люси. А вдруг эксперимент не удастся? – При мысли об этом у Леона сжалось сердце. – С той же вероятностью у неё уже на будущий год может начаться нерест. А с появлением потомства жизнь Люси оборвётся. Осьминоги и кальмары размножаются только раз в жизни.

Карима с присвистом вдохнула:

– Подумать только… Если хочешь ребёнка – будь готов умереть. А сколько Люси сейчас лет?

– Почти четыре. Осьминоги и кальмары невероятно быстро растут. Когда Люси попала ко мне, она была длиной всего с мой указательный палец. Первые годы мне приходилось защищать её в море. А теперь чаще бывает наоборот. – Голос у него задрожал – отчего-то Леон и сам был готов разреветься.

Карима нащупала его ладонь. От её прикосновения Леон поначалу растерялся, но руку не отдёрнул. Их пальцы крепко переплелись, и Леона охватило незнакомое, но очень приятное чувство.

Они некоторое время держались за руки, а потом Карима прошептала:

– Нас, наверное, уже хватились. Лучше выходить по очереди.

Леон пошёл первым. Он невольно улыбнулся, наслаждаясь непривычным состоянием душевного равновесия. Шагая по коридору, Леон впервые после прихода на склад почувствовал мысленное прикосновение Люси и без слов поделился с ней радостью.

Он ожидал, что по пути к отсеку подводных напарников и их с Джулианом каюте ему кто-нибудь встретится и придётся сочинять, где он был. Но в отсеке он никого не обнаружил: все каюты пустовали. Где же Джулиан, Билли и все остальные?

Как выяснилось, на мостике – центральном командном посту «Бентоса II». Там было не протолкнуться. На одном из больших экранов Матти Коваляйнен транслировал новости местного телеканала. Леон встал за Эллардом, Джоном Мак-Кредди и Луи Клементом, чтобы посмотреть. «…тысячи людей собрались на пляжах понаблюдать необычайно сильное морское свечение вокруг Гавайских островов».

Леон удивлённо вглядывался в телевизионные кадры. Светлые вспышки в море при каждом движении воды, волны со светящимися контурами. Зеваки заворожённо глазеют, некоторые плещутся в этом новом сверкающем море – омываемые светом тела́ в темноте. Камера поворачивается к пляжу: сотни тёмных силуэтов, влюблённые парочки крепко обнимаются, все любуются этой нежданной красотой. Потом крупным планом – лица, к которым подносят микрофон.

– На Таити такое тоже бывает – я наблюдал однажды, но свечение было не таким сильным. Это ведь какие-то водоросли, да?

– Просто волшебство! Как природная весть или дар Божий.

– Великолепно – по-другому не скажешь. Просто чудесно!

Да, красиво. Но Леон не мог любоваться этим зрелищем – его одолевали дурные предчувствия. Дар Божий? Какое отношение имеет Бог к сильному морскому свечению? Он вспомнил, что сказал однажды отец: «В океане ничто не происходит без причины, Леон».

Если он во что и верил, так в эти слова. Им предстоит выяснить истинную причину свечения – и Леон сильно сомневался, что она им понравится.

Смертельные зоны

Возможно, они думали, что девочка с матерью сидят слишком далеко и не слышат, о чём они говорят между собой. Но у Каримы хороший слух.

– Видел, что она ест? Ананасовый йогурт!

– Не может быть!

– Ещё как может – посмотри на этикетку. Сэм просто так ей его дал.

– Я даже не знал, что у него есть ананасовый йогурт!

– А чего вы на меня так уставились? Карима, правда, говорила мне, что всегда завтракает исключительно йогуртом, но я лишь усмехнулся и подумал, что здесь ей таких деликатесов не светит, если только Патрик случайно не привёз пакет на «Марлине» или «Си-Линке».

Карима краем глаза наблюдала за Леоном. Он молча слушал, но теперь поднял голову.

– Да уж, это насущная проблема, – с убийственной серьёзностью произнёс он. – Пожалуй, стоит организовать на борту совещание.

Остальные с недоумением посмотрели на него, а потом вдруг заулыбались.

– Ты прав, давайте сменим тему, – предложила Билли. – Я вам ещё не говорила, что сегодня уезжаю на «Марлине» и буду неделю тренироваться наверху? С Эллардом уже всё согласовано. Шоле это необходимо, а здесь мне всё равно в воду нельзя.

Все принялись обсуждать новость, и особые пожелания глубоководных туристок были забыты.

«Спасибо, Леон», – подумала Карима, погрузив ложку в йогурт. По утрам ей и правда кусок в горло не лез. Она бы ограничилась одним чаем, но Камуэла молча придвинул ей йогурт. Конечно, она его взяла – она же не святая.

Карима снова украдкой взглянула на Леона, а он как раз тоже случайно посмотрел в её сторону. Улучив момент, когда на них никто не смотрел, они обменялись улыбками, и у Каримы потеплело на душе.

– По крайней мере, тут есть пресный душ – соль так неприятно липнет к коже, – сказала мать, откусив кусок вязкого серо-коричневого хлеба, который подавали здесь на завтрак. Он состоит из чего угодно, но явно не из пшеницы. Джулиан рассказывал, что ARAC среди прочего экспериментирует с новыми продуктами питания.

– Да, насколько я слышала, на борту есть водоопреснительная установка, – ответила Карима. В разговорах на нейтральные темы им иногда удавалось избежать ссоры.

– «Марлин» отходит сегодня в одиннадцать – хочешь позвонить перед этим Вольфгангу?

Карима чуть не забыла поговорить с отцом. Она кивнула с отсутствующим видом. В одиннадцать часов отъезд! Ей осталось всего три часа на «Бентосе II». Карима пыталась разобраться в своих противоречивых чувствах, но ей помешали. Все вдруг запрокинули головы, глядя вверх на купол, через который виднелось море. В полутьме угадывались смутные очертания трёх торпед, степенно проплывающих над ними. Может, это те самые глиссеры, о которых говорили на первом собрании?

Где-то распахнулась переборка, и Карима услышала взволнованные голоса спорящих о чём-то мужчины и женщины. В кают-компанию ворвались двое учёных, женщина что-то прокричала – слов Карима не разобрала, – а потом на экране на стене между кают-компанией и мостиком началась трансляция.

По телевизору передавали новости. Пляж под голубым, как на открытке, небом, но отдыхающих не видно – только несколько человек в защитных костюмах берут пробы. А море… Карима содрогнулась. Оно окрасилось в красный цвет – нет, скорее в безобразно бурый, как спёкшаяся кровь. Теперь показывали кадры, сделанные с вертолёта, – на них это было видно особенно чётко. Что там произошло? Может, разлив нефти или химикалий с танкера?

Но хуже всего даже не цвет, а множество дохлых рыб. Весь песок усеян серебристыми брюшками. Чем бы ни была эта бурда, в ней никому не выжить. Кариму охватили ужас и печаль. Ещё совсем недавно она наблюдала под водой у рифа, как все эти животные занимались своими делами: рыбы-хирурги покоряли избранниц брачным танцем, рыба-попугай, шныряя туда-сюда, ковыряла твёрдым клювом кораллы, серый спинорог проверял, не нарушил ли кто границы его владений, а рыба-ёж возмущённо раздувалась в колючий шарик, если кто-то осмеливался её потревожить. А теперь все они мертвы – превратились в вонючий мусор, который придётся убирать.

– Насколько нам известно, такая картина везде в окрестностях Мауи и острова Гавайи, – мрачно проговорил Матти Коваляйнен. Жилистый седой командир присел на приборную доску. – Почти все пляжи закрыты. Наверху объявлено чрезвычайное положение.

– Грета, береговые коллеги уже выяснили, из-за чего это произошло? – спросил Эллард.

– Судя по первым результатам, мы имеем дело с глубоководным зоопланктоном, – ответила исследовательница – худощавая кареглазая женщина с длинным носом и ироничным взглядом. На её комбинезоне была вышита фамилия «Халворсен». – Этих крошечных животных можно разглядеть только под микроскопом, – добавила она, взглянув на Кариму и её мать. – Теперь они уже, конечно, мертвы. На поверхности им не место – долго они там не протянут. Напоследок они ещё раз засветились – наверное, это мы и наблюдали прошлой ночью. Как видите, это пойло не пошло рыбе на пользу.

«Как странно, – пронеслось в голове у Каримы. – Мы сидим на дне моря – можно сказать, в центре событий, не замечая, что творится наверху». Но, очевидно, разгадка происходящего кроется именно здесь, внизу. Там, где Леон едва не задохнулся в вечной темноте. При воспоминании об этом у Каримы по коже побежали мурашки. Ведь теперь это не просто незнакомец, который едва не погиб, а тот самый парень, который остался с ней вчера, когда всё вокруг рухнуло.

– Уже поступили данные с глиссеров? – буркнул Патрик. – Пока не узнаю, что происходит, никуда на «Марлине» не поеду. Не хватало ещё, чтобы мне в двигатель попал косяк дохлых светящихся анчоусов.

Худой швейцарский геолог уже сидел за компьютером.

– Мы как раз этим занимаемся, – озабоченно ответил он. – Первые глиссеры уже в шлюзе для оборудования. Через несколько минут попробуем что-нибудь выяснить. Грета, принесёшь пробы воды?

Все повскакали с мест, оставив в кают-компании тарелки с недоеденным завтраком. Некоторые – в том числе Леон – поспешили к лаборатории и шлюзу. Вместе с остальными членами экипажа Карима пошла на мостик, расположенный в соседнем отсеке за переборкой. Учёные столпились у компьютеров, и Карима с чашкой чая в руке с любопытством заглядывала им через плечо. Когда сзади к ней подошёл Джулиан, девочка вздрогнула от неожиданности.

– Сейчас они пытаются связаться с глиссерами и получить данные, – сказал он. – Увлекательная экскурсия, да?

«Увлекательная»?! Так он называет массовую гибель морских обитателей возле Гавайских островов?! Вот идиот! Карима лишь коротко кивнула, не глядя на Джулиана. А мать? Карима скептически наблюдала, как та убирает тарелки, болтая с Камуэлой. Наверное, придумывают новые рецепты. Мать неисправима…

– Кстати, я ещё не дал тебе свой электронный адрес? Да, у нас здесь, внизу, есть электронная почта. – Джулиан нацарапал что-то на листочке и сунул ей.

Карима, выдавив улыбку, спрятала листок.

– Смотрите – вот и первые результаты измерений. – Матти Коваляйнен и Урс Вальтер склонились над графиком, вырисовывающимся на экране. Кариме он напомнил пёстрый лоскутный ковёр с данными и числами. Рисунок пересекала широкая фиолетовая полоса. – Мы выделили разными цветами области с различным содержанием кислорода, – объяснил Урс. – В зелёных областях глиссеры обнаружили в воде его высокое содержание, в жёлтых – чуть поменьше…

– А в фиолетовых? – перебила его Карима, непроизвольно понизив голос. Чай остыл, и она отставила чашку в сторону.

– Там кислорода почти нет. Смертельная зона, где не осталось ничего живого.

– Значит, этот большой фиолетовый участок… – раздался голос Леона, вернувшегося из шлюза.

Карима не обернулась – в этом не было надобности: она и так ощущала его присутствие.

– Это край каньона Кохала, – сказал ему Коваляйнен. – Если бы вы с Люси углубились в эту зону, – он очертил её пальцем, – мы бы вас больше никогда не увидели. Теперь, по крайней мере, мы знаем, где пролегают границы.

Тут Карима всё же посмотрела на Леона сбоку: как он отреагирует? Леон лишь кивнул, задумчиво глядя на экран. Он выглядел спокойным, собранным, взрослым – гораздо взрослее её одноклассников. Мониторы освещали его бледное, резко очерченное угловатое лицо.

– Хорошо, – сказал Леон. – Значит, теперь мне снова можно в море в окси-скине.

Карима покачала головой. Да этот парень просто одержим! Может, дыхательная жидкость вызывает привыкание?

– Всё не так плохо. Кислород – это еще не всё: марганцевые корки, которые нашли Леон и Люси, можно добывать с помощью роботов, – сказал Урс, но ему никто не ответил.

По мере поступления данных с глиссеров на экране появлялась карта за картой, и Урс умолк, с недоверчивым изумлением уставившись на показатели. Не только вокруг каньона Кохала, но и на других картах виднелись фиолетовые пятна. Жуткое зрелище. Коваляйнен тихо переговаривался по ультразвуковой связи с поверхностью, а потом начал передавать данные концерну ARAC и другим коллегам-исследователям. Члены экипажа обсуждали зловещий феномен, сыпля терминами, которых Карима никогда раньше не слышала.

– Что там, внизу, происходит? – встревоженно спросила Билли.

– Ясно одно: из-за этих смертельных зон глубоководные животные всё чаще всплывают на поверхность, – сказал мужчина крепкого телосложения в комбинезоне с вышитой фамилией «Мак-Кредди».

– Да уж, – с лёгким сарказмом проговорила Грета Халворсен. – Только к разгадке мы так и не приблизились. Надо поскорее выяснить, откуда эти смертельные зоны вообще…

Вдруг Леон поднял руку. Пару мгновений он сосредоточенно прислушивался к себе. Грета прервалась на полуслове, разговоры на мостике и в кают-компании смолкли. Теперь на станции было совсем тихо, не считая тихого шелеста кондиционера.

– Что-то не так, – проронил Леон и, быстро подойдя к приборной доске, сказал Коваляйнену: – Лучше закрыть все переборки на станции, сэр.

Карима с недоумением уставилась на него. Но Коваляйнен, не медля ни секунды, направился к пульту управления, и его пальцы забегали по клавиатуре.

«Запущено аварийное отключение реактора, – объявил механический голос. – Герметизация переборок в отсеке один… отсеке два… отсеке три…»

Толстый барьер из матового металла опустился перед тремя входами на мостик, отрезав его от остальной части станции. Как жутко – теперь они заперты здесь. Карима присмотрелась к приборной доске, с которой не сводил глаз Леон. На измерительном приборе плясал красный столбик. Что это означает? Карима открыла рот, чтобы кого-нибудь спросить, но тут её взгляд упал на чашку с недопитым чаем на столе, и девочку пронзил ледяной ужас. По поверхности чая кругами расходились волны, будто в чашку бросили камешек. Вот! Чай снова всколыхнулся, подёрнулся рябью.

А потом Карима и сама это почувствовала. Вся станция завибрировала. Из кухни донеслось слабое позвякивание тарелок – посуда танцевала в шкафах!

– Моретрясение?! – воскликнула Карима, и Джулиан встревоженно кивнул.

– Так и есть – пока что три и восемь десятых балла, – сказал Матти Коваляйнен, нетерпеливо барабаня пальцами по приборной доске.

«Герметизация переборок в отсеке четыре…»

Карима знала, что «Бентос II» имеет форму морской звезды с шестью лучами, которые называются отсеками. Значит, два из них ещё не закрыты. Господи, сколько же ещё ждать?! А теперь на одном из мониторов ещё замигало сообщение об ошибке.

– Переборку 5-Б в пятом отсеке заклинило, повторяю: переборка 5-Б не закрывается! – Из бортового громкоговорителя раздался поток брани с австралийским акцентом. Паула.

Станцию сильно тряхнуло, потом ещё раз. Карима потеряла равновесие и оказалась на полу в луже чая. На неё упал ноутбук, больно ударив по бедру, проехал по полу и врезался в металлическую стену. Сверху посыпались распечатки, флешки, рация и упаковка бумажных носовых платков.

Вдруг стало темно, на «Бентосе II» завыли сирены. Кто-то выругался, Билли, Мак-Кредди и Урс взволнованно переговаривались, перебивая друг друга. Кто-то, торопливо проходя мимо, наступил Кариме на руку. От боли у неё на глазах выступили слёзы. И почему это моретрясение произошло именно тогда, когда она сюда приехала – на какие-то несчастные два дня?! Неужели она сейчас погибнет?! Нет-нет, только не это!

Снова голос Паулы:

– Матти, у нас течь в складском отсеке, третьем помещении!

– Чёрт побери! А переборка 5-Б наконец закрылась?

– Нет, заклинило намертво. Если в этом отсеке образуется течь, придётся объявлять эвакуацию.

Течь?! И это на глубине, где станция находится под невообразимым давлением! Кариме вспомнился большой купол из оргстекла в кают-компании. Боже, купол! Если он даст трещину – это конец.

Кают-компания! Карима подумала о матери, и её вдруг охватила паника. Натали ещё в кухне? Она ведь через стенку с кают-компанией – безопасно ли там? Успела ли мать вовремя заметить моретрясение и куда-то убежать? Подавляя всхлипы, Карима инстинктивно поползла на четвереньках к двери в кают-компанию. Но её пальцы нащупали лишь холодную стальную переборку.

Загорелось слабое сине-зелёное аварийное освещение – теперь Карима снова могла что-то разглядеть. Вибрация прекратилась. Обернувшись, Карима вздрогнула. Кто-то сидел на корточках прямо перед ней, глядя ей в лицо. Леон!

– Карима, – сбивчиво проговорил он, – ты не пострадала?

Её ладони были изранены осколками стекла на полу, болело ушибленное ноутбуком бедро. Левая нога – хромая, та, из которой врачи полгода назад извлекли много металлических фиксаторов, – тоже ныла. Но Карима помотала головой:

– Нет, всё нормально.

В полутьме глаза Леона казались почти чёрными:

– Слушай. Мы с Паулой сейчас выберемся наружу, чтобы заделать течь. Всё поправимо, поняла?

– А моя мама?! Она ещё в кухне.

– Ничего страшного. Похоже, затопило только часть склада.

Как назло, именно склад. Возможно, то самое помещение, где она вчера пряталась, где они разговаривали. Откуда Леон узнал, какая опасность грозит «Бентосу II»? Он первым её заметил – и, видимо, не первый раз, потому что Коваляйнен ни на секунду не усомнился в его предупреждении. Карима открыла рот, но Леон её опередил:

– Если мы больше не увидимся, я хотел тебе сказать… – Он запнулся и повернул голову; теперь Карима тоже услышала, что его зовёт командир станции. Леон торопливо договорил: – Будь осторожна, ладно? – Он положил руку ей на плечо – мимолётное прикосновение будто обожгло ей кожу. Леон встал, повернулся к Коваляйнену и, перекинувшись с ним парой слов, прошёл через переборку, ведущую к главному шлюзу. Она закрылась за его спиной.

Карима не могла вымолвить ни слова. «Если мы больше не увидимся…» Что это значит? Ей стало страшно. Неужели Леон предполагает, что уже не вернётся?

Кто-то протянул ей руку, и Карима машинально за неё ухватилась. Патрик помог ей подняться.

– Я только что говорил с Коваляйненом, – буркнул он. – Собирай вещи – через пять минут уезжаем на «Марлине». Давай поторапливайся!

Теперь до Каримы дошло, что́ имел в виду Леон. Он предвидел, что туристок как можно скорее доставят на поверхность, а он… он останется. Куда ему ещё деваться – его дом здесь.

Коваляйнен открыл переборку, ведущую в кают-компанию, и оттуда вышел Сэм с матерью Каримы. У Каримы будто камень с души свалился, и они крепко обнялись.

– Зря я тебя сюда привезла, – пролепетала мать. – Я…

Радость от воссоединения тут же улетучилась.

– Не важно, – перебила её Карима. Ей не хотелось выслушивать самообвинения – сейчас есть дела поважнее.

Они поспешили за Патриком – сначала к своей каюте, где торопливо запихали в рюкзаки вещи, потом к пристани «Марлина». Кариму словно оглушили. Всё произошло слишком быстро! А она так и не попрощалась с Леоном. Эта мысль не давала ей покоя, и в конце концов она не выдержала. Почти дойдя до лабораторного коридора, в конце которого был пришвартован «Марлин», она остановилась всего в каких-то пяти метрах от главного шлюза.

– Минутку, я сейчас, – сказала Карима и свернула в его сторону. И – о чудо! – аварийную блокировку сняли, и переборка перед ней открылась.

Карима замерла. Потолочный кран с гудением доставил к шлюзу маленький подводный робот. Но взгляд её приковал не он, а долговязая фигура в плотно облегающей серебристо-чёрной коже. Только шея ещё была открыта, но вот фигура провела по ней миниатюрным устройством, и чёрная кожа сомкнулась без единого шва. Рядом с ключицей была прикреплена прозрачная трубка, через которую начала поступать голубоватая жидкость.

Должно быть услышав, что кто-то вошёл в шлюз, фигура на мгновение повернулась к Кариме лицом – серебристой поверхностью с тёмными зеркалами вместо глаз и выпуклостью на месте рта.

– Чего стоишь? Идём! – Мать потащила её за собой, и Карима повиновалась. Через мгновение переборка за ней закрылась.

Два года назад течь была совсем маленькой – размером с ноготь, но напор воды, хлынувшей через отверстие внутрь станции, был таким сильным, что тонкая струя словно лезвием отсекла Робсону запястье. Кто знает, какой величины течь на этот раз!

Паула уже была в шлюзе и надевала жёсткий скафандр:

– Эй, Леон, спасибо, что согласился помочь. Невиданная роскошь, когда рядом есть кто-то, кто подаст инструмент.

– Не за что. Главное – заделать течь. – Леон быстро разделся, отбросил в сторону комбинезон и облачился в один из своих тщательно высушенных чистых окси-скинов, лежащих наготове. Тонкая мембрана была гладкой и мягкой на ощупь, но он слишком нервничал, чтобы наслаждаться этим ощущением; мысленно он уже сверялся со списком, отмечая галочкой пункт за пунктом. Не забыть спрей для горла, подавляющий кашлевой рефлекс, проверить батарею, пояс с инструментом и исправность всех мембран, активировать ультразвуковую связь.

– Сейчас приду к тебе, Люси.

– Да, поскорее, пока опять не началась эта тряска!

– Предупредишь меня, если снова что-то почувствуешь?

– Ладно.

Наконец всё было готово. Леон задержал дыхание, застегнул мембрану на лице и начал наполнять костюм подогретым перфторуглеродом, насыщенным кислородом. Первый вдох, когда жидкость поступает в лёгкие, всегда самый трудный. За все эти годы он так и не привык к ощущению, подобному тому, какое испытывают утопающие, и, если бы не спрей, его организм бы этому воспротивился.

Только теперь Леон заметил Кариму: она стояла в открытом шлюзе, уставившись на него. О нет! Лицезреть его в таком виде – всё равно что застать голышом. Он мог бы что-нибудь сказать – компьютер в окси-скине озвучивал движения его губ, – но не мог произнести ни слова: слишком явно читалось в её глазах, какой он ей сейчас чужой. Может, хватило бы простого «привет», чтобы растопить лёд… Но мать уже утащила Кариму прочь.

У Леона засосало под ложечкой. Пытаясь не обращать на это внимания, он закончил проверку снаряжения. Паула была уже в шлюзе и нетерпеливо махнула ему клешнёй-манипулятором, чтобы он шёл за ней; в другой руке у неё был инструмент для подводной сварки. Леон кивнул, надел ласты и пошаркал за ней. На суше он в полном снаряжении был очень неуклюж. Но едва Леон ощутил приятную прохладу наполнившей шлюз воды – час его настал: он снова парил в невесомости. Мгновенно успокоившись и сосредоточившись, он свернулся калачиком, напряг мускулы и, когда внешний шлюз открылся, оттолкнулся ластами и выплыл в открытое море. Наконец-то он на свободе!

Крутанувшись на месте и оглядевшись вокруг, Леон опередил Паулу и рванул к повреждённому складскому отсеку. Он чувствовал, что Люси плывёт рядом – изящная как танцовщица, и некоторое время ощущал полную гармонию. С самим собой, с миром, с Люси. Вот оно – счастье!

В двадцати метрах от него «Марлин», громко гудя электрическими двигателями, устремился вверх – навстречу далёкому небу, в существование которого здесь, внизу, верилось с трудом.

Нет слов!

Как выяснилось, станция не сильно пострадала: уже на следующий день Паула и Луи заделали течь, откачали воду со склада и устранили другие повреждения. Большая часть снаряжения, оказавшегося под водой, уцелела. В сводках с поверхности – с островов – тоже сообщалось лишь о незначительном ущербе от подводного землетрясения.

И всё же Леона не покидали сомнения. Моретрясение – именно сейчас, когда море будто сошло с ума? С чем всё это связано? Не его одного занимали эти вопросы – учёные на станции трудились круглыми сутками; они постоянно ходили в море на маленьком батискафе «Циско». Глиссеры и два подводных робота тоже были задействованы. Леон с Джулианом и Томом часто помогали в воде: Матти Коваляйнен временно отменил запрет на ныряние.

Несмотря на все эти занятия, Леон ощущал внутри пустоту, которую ничем не мог заполнить, и даже радость от пребывания в море скоро улетучилась. Люси всячески пыталась его развеселить.

– Пойдём подразним морских огурцов, – предложила она. Некоторые виды этих трубчатых существ, ползающих в песке и иле, от прикосновения начинают светиться.

– Нет, спасибо, – недовольно отказался Леон. – Морские огурцы поглощают мусор – пусть выполняют свою работу.

– Скучаешь по ней? – мысленно вздохнула Люси.

– По кому – по Билли? Она же через неделю вернётся.

– Друг мой, ты знаешь, о ком я. От самого себя скрывать нехорошо.

Да, Люси права. Леон признался себе, что скучает по Кариме. Ему никак не удавалось отделаться от мыслей о ней. Да что с ним такое происходит!

У него так много вопросов – и их становится всё больше. Насколько шокировал Кариму его вид в окси-скине? Благополучно ли она добралась до поверхности, чем сейчас занимается? С какими чувствами вспоминает время, проведённое на борту «Бентоса II», рада ли, что вырвалась из тёмного океанского подвала? Когда полетит обратно в Германию? И скоро ли его забудет?

Лишь когда Люси понадобилась помощь, Леон сумел взять себя в руки. Ей снова предстояла «процедура» – ветеринарный осмотр, который его напарница проходила с большой неохотой. Вот и в этот раз было адски трудно заманить её через узкий шлюз в медицинский центр. Хотя вообще-то осьминоги могут некоторое время обходиться без воды.

– Не хочу, не хочу, нет-нет, ужасно! – Её мысли ножом вонзались ему в мозг, и Леону стоило большого труда это выдержать.

– Потерпи, малышка. Это совсем не страшно. Я всё время буду с тобой.

– «Потерпи-потерпи»! Дурацкие слова – и ничего не значат! – Люси заупрямилась, прилепившись присосками к внешней стороне маленького шлюза.

Леон вздохнул:

– Извини, Люси, постараюсь их больше не произносить, а теперь ПОЙДЁМ – не то Мак-Кредди разозлится!

Когда час спустя Люси, извиваясь всеми восемью щупальцами, наконец оказалась в мелком стальном резервуаре ветеринарного кабинета, Леон находился на грани нервного истощения. Он провёл рукой по блестящему телу осьминога. Кожа Люси посерела, но это не значит, что она больна: почти все осьминоги и каракатицы способны маскироваться под грунт подобно хамелеонам.

1 От греч. bénthos – глубина. (Здесь и далее – прим. пер.)

2 Каймановы острова, или острова Кайман, – заморская территория Великобритании в Вест-Индии, в Карибском море.

3 Саси́ми, или саши́ми, – национальное японское блюдо из тонко нарезанного филе сырой рыбы, морепродуктов или овощей и риса, заправленное специальным уксусом.

4 Боденское озеро – третье по величине озеро Центральной Европы, расположенное в предгорье Альп на границе Германии, Швейцарии и Австрии.

5 Octoboy – от английского octopus (осьминог) + boy (мальчик).

6 Рыба-камень, или бородавчатка, – морская хищная рыба семейства скорпеновых с ядовитыми шипами на спине, обитает на дне возле коралловых рифов и мимикрирует под камень. Считается самой ядовитой рыбой в мире.

7 Aquatic Resources Analysis Corporation (англ.) – корпорация по исследованию морских ресурсов.

8 Штральзунд – приморский город на севере Германии.

9 Мауи – второй по величине остров Гавайского архипелага.

10 Лоихи – подводный действующий вулкан рядом с островом Гавайи.

11 Таро, или колоказия съедобная, – популярное пищевое растение Африки, Юго-Восточной Азии и других тропических регионов.

12 Школа полного дня – школа, в которой учебные часы распределяются на целый день с перерывами на отдых, обед, игры.

13 Келп, или ламинария, – разновидность бурых водорослей.

14 Помоги мне, если можешь, мне так плохо. Я буду очень признателен, если ты побудешь рядом. Помоги мне обрести почву под ногами. Неужели, ах неужели ты мне не поможешь? (англ.)

15 Я то и дело чувствую себя беззащитным. Я знаю, что сейчас ты мне нужна как никогда (англ.).

16 Пер. Е. Бируковой.

17 Бундесвер – вооружённые силы Германии.

Продолжить чтение